ействовало на  душу.  ‘огласитесь,
что совпадение это было поистине поразительно.
     Љогда  окончилась  эта  чудовищнаЯ  профанациЯ  крестного  знамениЯ,  Я
пристально на  него  посмотрел,  и  выражение  моего  лица  было  отнюдь  не
двусмысленным. Ћн понЯл, что оно  означало.  Њолчание  всегда  бывает  самым
горьким  упреком,  оно  заставлЯет   преступника   прислушатьсЯ   к   голосу
собственной совести, а той всегда ведь есть что ему  сказать  и  что  служит
отнюдь не к его утешению. ‚зглЯд мой  привел  этого  человека  в  бешенство,
которого, - Я в этом теперь убежден,  -  не  могли  бы  вызвать  даже  самые
горькие упреки.  ‘амые  неистовые  проклЯтиЯ  сделались  бы  длЯ  слуха  его
сладчайшей музыкой; они Явились  бы  лучшим  доказательством  того,  что  он
сделал все что только мог, чтобы усугубить страданиЯ своей жертвы. Ђ  теперь
он бесилсЯ от Ярости.
     - Ћ, вы, несчастный, - воскликнул он, - неужели вы думаете, что все это
делалось ради ваших месс и этого маскарада, ваших ночных  бдений  и  постов,
ради того, чтобы бормотать  слова  молитв,  перебираЯ  бесчувственные  и  не
способные принести утешениЯ четки, ради того, чтобы проводить ночь без  сна,
дабы не проспать заутрени, а  потом  вылезать  из  холодной  постели,  чтобы
пригвоздить колени мои к каменным плитам, так  что  они  приросли  к  ним  и
потом, когда Я вставал, мне бы казалось, что весь пол поднимаетсЯ вместе  со
мной, - неужели вы думаете, что Я делал все это ради того, чтобы выслушивать
поучениЯ, в которые сами проповедники  не  верили,  которые  перемежались  с
зевотой, и внимать молитвам, ровно ничего не  значащим  длЯ  повторЯвших  их
равнодушных  монахов,  -  или,  может  быть,  ради  того,  чтобы   исполнить
послушание, - длЯ этого легко можно было нанЯть любого из  братьев  за  фунт
кофею или нюхательного табака, или  же  ради  того,  чтобы  самым  постыдным
образом угождать прихотЯм и страстЯм настоЯтелЯ и общатьсЯ с людьми, которые
то и дело поминают бога, в то времЯ как на сердце у них одно  мирское,  -  с
теми, кто думает лишь о том, чтобы упрочить свое временное превосходство над
другими и лицемерно  скрыть  под  покровом  напускного  благочестиЯ  бешеное
желание свое возвыситьсЯ на земле. Ќесчастный! Ќеужели  ты  думаешь,  что  Я
делал все ради этого? —то эта _ханжескаЯ и  лишеннаЯ  всЯкой  веры  мораль_,
которую  испокон  веков  исповедуют  свЯщенники,  свЯзавшие  свою  судьбу  с
государством в расчете на то, что эта свЯзь умножит их доходы, - неужели все
это могло иметь на менЯ какое-нибудь влиЯние? …ще до того, как Я  столкнулсЯ
с ними, Я успел измерить все глубины человеческого порока. џ знал их - Я  их
презирал. ’ело мое склонЯлось перед ними, но душа отворачивалась от них. Џод
покровом благочестиЯ сердца этих людей таили столько мирского, что не  имело
даже смысла выЯвлЯть, сколь лицемерны они были: все очень скоро раскрывалось
само собой. ‡десь не надо было совершать никаких открытий, здесь нечего было
выслеживать. џ видел их в дни  больших  праздников  -  всех  этих  прелатов,
аббатов и свЯщенников, на торжественных пышных службах: они поЯвлЯлись перед
мирЯнами, точно сошедшие  с  небес  боги,  сверкаЯ  золотом  и  драгоценными
камнЯми среди блеска свечей и удивительного  сиЯниЯ,  которое  было  разлито
вокруг,  среди  нежных  сладостных  звуков,   реЯвших   в   воздухе,   среди
восхитительных  благоуханий.  €  когда  они  исчезали   в   клубах   ладана,
воспарЯвшего из  золоченых  кадильниц,  молЯщимсЯ  казалось,  что  люди  эти
возносЯтсЯ в райские  кущи.  ’ак  выглЯдела  _сцена_,  а  что  же  было  _за
кулисами_? џ _все это видел_. ‘лучалось, что двое или  трое  свЯщенников  во
времЯ службы выходили в ризницу, Якобы длЯ  того  чтобы  переодетьсЯ.  Њожно
было ожидать, что у людей этих хватит совести  воздержатьсЯ  от  посторонних
разговоров, пока не окончитсЯ месса. Ќе тут-то было. џ  подслушал  их  речи.
ЊенЯЯ ризы, они непрерывно  говорили  о  повышениЯх  и  должностЯх,  которые
освободились или освободЯтсЯ, ибо такой-то прелат умер или вот-вот умрет;  о
том, что можно занЯть доходное место; о том,  что  одному  свЯщеннослужителю
пришлось дорого заплатить за то, чтобы родственник его получил повышение;  о
том, что у другого есть все основаниЯ надеЯтьсЯ, что его сделают  епископом,
- и за что? Ћтнюдь не за его ученость или  благочестие,  или  за  какие-либо
пастырские достоинства, а просто потому, что у него есть выгодные бенефиции,
которые  он  сможет  раздать  многочисленным  кандидатам.  ’акими  были   их
разговоры, такими, и только такими - их  мысли,  пока  грЯнувшее  из  церкви
последнее "аллилуйЯ" не заставлЯло их поднЯтьсЯ и поспешить на свои места  в
алтаре. Ћ, какаЯ это была смесь низости и  гордости,  глупости  и  важности,
ханжества,  такого  прозрачного  и  неуклюжего,  что  из-под   его   покрова
выпЯчивалась их подлиннаЯ суть, "плотскаЯ, чувственнаЯ, бесовскаЯ" {8}. Ќадо
ли было жить среди подобных людей,  которые,  как  Я  ни  был  порочен  сам,
заставлЯли менЯ утешатьсЯ мыслью, что Я во всЯком случае не похож на них, на
этих бесчувственных гадов, на эти бездушные существа,  состоЯщие  наполовину
из шелка и лоскутов, а наполовину  из  "ave"  и  "credo"  {9},  распухших  и
отвратительных, ползущих понизу и устремлЯющихсЯ ввысь, обвивающих  подножье
власть имущих и поднимающихсЯ по нему каждый день  на  дюйм,  облегчаЯ  себе
путь к кардинальской мантии изворотливостью своей, выбором  кривых  путей  и
готовностью окунутьсЯ в вонючую грЯзь. Ќеужели это менЯ прельстило?
     Ћн замолчал, задыхаЯсь от волнениЯ.
     —еловек этот, вероЯтно, не был бы  таким  дурным,  если  бы  жизнь  его
сложилась иначе; во всЯком случае, он презирал в пороке все низкое и  мелкое
и был неистово жаден до чудовищного и жестокого.
     - Ќеужели же ради этого, - продолжал он, - Я продалсЯ им, приобщилсЯ  к
их темным делам, поступил в этой жизни как бы в ученичество к  ‘атане,  стал
учитьсЯ у него искусству пытки, заключил здесь  „оговор,  исполнЯть  который
придетсЯ там, внизу? Ќет, Я презираю все это вместе взЯтое;  Я  ненавижу  их
всех: и исполнителей, и самое систему, и людей, и все их дела.  ’аковы  ведь
их убеждениЯ (а истинны они или ложны, это неважно, может быть даже, чем они
лживее, тем лучше,  ибо  ложь  во  всЯком  случае  льстит  нам),  что  самый
закоренелый преступник может искупить свои злодеЯниЯ, если  будет  бдительно
выслеживать и жестоко наказывать грехи, совершаемые другими, отступившими от
свЯтой веры. Љаждый грешник может купить себе прощение, если  он  согласитсЯ
быть палачом, предав другого, написав на него донос. Ќа Языке законов другой
страны это называетсЯ стать "свидетелем обвинениЯ" и купить свою собственную
жизнь ценой жизни другого - сделка, на  которую  каждый  идет  с  величайшей
охотой. —то же касаетсЯ монашеской жизни, то там за этот способ подстановки,
подмены одного страданиЯ другим хватаютсЯ с неописуемой  жадностью.  Љак  мы
любим наказывать тех, кого церковь называет  врагами  господа,  памЯтуЯ  при
этом, что, хоть наша вина перед ним безмерно больше,  мы  выигрываем  в  его
глазах, если соглашаемсЯ истЯзать тех, кто, может быть, и не так  преступен,
как мы, но кто находитсЯ в нашей власти! џ ненавижу вас не  потому,  что  на
это есть какие-то естественные или общественные причины, а потому, что, если
Я изолью на вас мою злобу, может статьсЯ, ‚седержитель умерит  свой  гнев  и
мне что-то простит. …сли Я преследую и истЯзаю врагов божьих, то  разве  это
не означает, что сам  Я  друг  божий?  ђазве  каждое  страдание,  которое  Я
причинЯю другому, не будет зачтено мне в книге ‚севидЯщего как искупление по
меньшей мере одной из мук, которые ожидают менЯ в будущей жизни? “ менЯ  нет
религии, Я не верю в бога, Я не творю молитв, но у менЯ есть суеверный  ужас
перед тем, что ждет нас за гробом, ужас,  который  неистово  и  тщетно  ищет
успокоениЯ в страданиЯх других, когда наши собственные исчерпаны или  -  что
бывает гораздо чаще - нам просто не хочетсЯ им себЯ подвергать.  џ  убежден,
что смогу загладить свое преступление, если толкну на  преступление  другого
или сам стану палачом.
     ‘удите же сами, не было ли у менЯ всех оснований, чтобы толкнуть вас на
преступление? ‚сех оснований пристально следить за тем, какое  наказание  вы
понесли, и постаратьсЯ усугубить его? ‘ каждым раскаленным углем, который  Я
подбрасывал вам, становилось одним углем меньше на том огне, где мне суждено
гореть вечно. ЉаждаЯ каплЯ воды, которой Я не давал вам  смочить  пересохший
Язык, вернетсЯ ко мне, чтобы залить огонь и серу, в которые рано или  поздно
менЯ низвергнут. ‡а каждую слезу, которую Я заставлю вас пролить, за  каждый
стон, который Я исторгну из вашей груди, мне - Я в этом убежден -  воздаетсЯ
тем, что будет меньше моих собственных слез и моих стонов! Џодумайте только,
сколь высоко Я ценю как ваши стоны, так и стоны и слезы любой из моих жертв.
„ревнЯЯ историЯ повествует о том, как человек содрогалсЯ, ошеломленный,  над
разрубленным на куски телом своего ребенка, как он пал  духом  и  не  нагнал
убийцу {10}.  €стый  христианин  бросаетсЯ  к  искалеченному  телу  ребенка,
невозмутимо подбирает куски  и,  не  дрогнув,  приносит  их  богу  как  свою
искупительную жертву. џ исповедую символ веры, выше которого нет на свете, -
непримиримую вражду ко всем существам, ценою чьих страданий Я могу облегчить
свои. ќто соблазнительнаЯ  теориЯ:  ваши  преступлениЯ  превращаютсЯ  в  мои
добродетели. ‘воих мне теперь уже не надо. •отЯ Я и виновен в  преступлении,
оскорблЯющем естество человека, ваши  преступлениЯ  (преступлениЯ  тех,  кто
оскорблЯет церковь) намного страшнее. Ќо ваша вина  -  это  мое  искупление,
ваше  страдание  -  мое  торжество.  Њне  не  приходитсЯ  раскаиватьсЯ,   не
приходитсЯ жаловатьсЯ; если вы страдаете, то это значит, что Я спасен, а мне
больше ничего не надо. Љакое  это  торжество  и  как  легко  оно  достаетсЯ:
воздвигнуть трофеи нашего спасениЯ  на  попранных  и  похороненных  надеждах
другого! Љак тонка и хитра та алхимиЯ, котораЯ способна превращать упрЯмство
и нераскаЯнность другого в драгоценное золото вашего собственного  спасениЯ!
џ, можно сказать, выковал _себе_ это спасение из _вашего_ страха, из _вашей_
дрожи.
     ‚ надежде на это Я согласилсЯ стать  исполнителем  плана,  придуманного
вашим братом. Џо мере того как созревал этот план, Я  во  всех  подробностЯх
докладывал о нем настоЯтелю.  Ћкрыленный  надеждой,  Я  провел  с  вами  эти
злосчастные ночь и день в подземной тюрьме, ибо если бы мы стали приводить в
исполнение наш план при свете днЯ, то даже такому простаку, каким  оказались
вы, это могло бы показатьсЯ  подозрительным.  Ќо  все  это  времЯ  Я  ощущал
спрЯтанный на груди кинжал, который не напрасно был мне вручен,  -  и,  надо
сказать, Я отлично справилсЯ со своей задачей. —то  до  вас,  то  настоЯтель
охотно согласилсЯ дать вам испробовать побег из монастырЯ просто  длЯ  того,
чтобы еще больше подчинить вас своей власти. € он, и всЯ  община  устали  от
вас, они понЯли, что  монаха  из  вас  никогда  не  получитсЯ;  ваша  жалоба
навлекла на них немилость, присутствие ваше было длЯ них живым упреком и  их
тЯготило. ‘амый вид ваш был длЯ них, что сучок в глазу, - и вот они  решили,
что  из  вас  легче  сделать  жертву,  нежели  прозелита,  и  они  рассудили
правильно. ‚ы гораздо больше подходите длЯ того места, где  вы  сейчас,  чем
длЯ того, где вы перед этим были, отсюда-то вам уж никак не убежать.
     - ’ак где же Я?
     - _‚ы в тюрьме €нквизиции_.


                                  ѓлава XI

                                           Ћ, пощадите, Я во всем признаюсь.
                                                                   ѓенрих VI

                                           ‚ы предали ее, ей нет спасеньЯ.
                                                          ЉомедиЯ ошибок {1}

     € это была правда  -  Я  сделалсЯ  узником  €нквизиции.  ЏостигшаЯ  нас
катастрофа способна пробудить в нашей душе дотоле неведомые нам  чувства,  и
случалось, что порывы бури в открытом море  могли  выдержать  люди,  которые
совсем еще недавно, услыхав завываниЯ ветра в печной трубе, не  знали,  куда
деватьсЯ от страха. ’ак, должно быть, случилось и со мной: поднЯлась бурЯ, и
Я вдруг ощутил в себе силы, чтобы  выдержать  ее  натиск.  џ  попал  в  руки
€нквизиции, но ведь Я знал, что преступление мое, как оно ни ужасно,  отнюдь
не подлежит ведению суда €нквизиции. ќто был все же монастырский  проступок,
и, как бы он ни был тЯжек, наказывать за него могли только церковные власти.
Њонаха, который осмелилсЯ предпринЯть попытку  побега  из  монастырЯ,  могла
постичь жестокаЯ кара: его могли замуровать живым, могли казнить, однако  ни
по каким законам Я не мог стать узником €нквизиции. ‘коль тЯжким  испытаниЯм
менЯ ни подвергали, Я ни разу не обмолвилсЯ ни одним непочтительным словом о
свЯтой католической церкви, не высказал ни единого сомнениЯ в догматах нашей
свЯтой веры, не позволил себе ни  одного  еретического,  неприЯзненного  или
двусмысленного выражениЯ касательно исполнениЯ какого-нибудь из правил и  не
уклонилсЯ от послушаниЯ.  —удовищное  обвинение  в  том.  что  Я  замешан  в
колдовстве и что в менЯ вселилась  нечистаЯ  сила,  возведенное  на  менЯ  в
монастыре, было полностью опровергнуто, когда туда приехал епископ.  Џравда,
отвращение мое к монашеской жизни было хорошо известно  и  получило  роковое
подтверждение,  но  само  по  себе  оно  никогда  не  могло  быть  предметом
расследованиЯ со стороны €нквизиции, и не  она  должна  была  менЯ  за  него
наказывать. ‘ловом, мне нечего было боЯтьсЯ €нквизиции,  во  всЯком  случае,
так Я говорил себе в тюрьме и сам в это твердо верил. Ќа седьмой день  после
того, как Я пришел в себЯ, был назначен допрос, и менЯ  об  этом  известили,
хотЯ такого рода извещениЯ, насколько Я знаю, отнюдь не в обычае €нквизиции.
‚ назначенный день и час допрос началсЯ.
     ‚ы знаете, сэр, что все, что  рассказываетсЯ  о  внутренней  дисциплине
€нквизиции, в девЯти случаЯх из  десЯти  сплошные  выдумки,  ибо  узники  ее
свЯзаны клЯтвой  ни  при  каких  обстоЯтельствах  не  разглашать  того,  что
происходит в ее стенах; тот же, кто способен нарушить эту  клЯтву,  врЯд  ли
остановитсЯ и перед искажением истины в части тех или  иных  подробностей  -
искажением,  которое  становитсЯ  понЯтным,  коль  скоро  сама  клЯтва   уже
нарушена. —то же касаетсЯ менЯ,  то  Я  свЯзал  себЯ  клЯтвенным  обещанием,
которое никогда не позволю себе нарушить; Я поклЯлсЯ, что не  открою  никому
ни того, как Я попал  в  эту  тюрьму,  ни  того,  каким  допросам  менЯ  там
подвергали. Њне позволено сообщить о том и  о  другом  лишь  в  самых  общих
чертах,  поелику  обстоЯтельства  эти  неразрывно  свЯзаны  со   всем   моим
необыкновенным рассказом. Џервый мой допрос  закончилсЯ  длЯ  менЯ  довольно
благоприЯтно: были высказаны сожалениЯ и упреки по поводу моей  непреклонной
решимости и моего отвращениЯ к монашеской  жизни,  однако  от  допрашивавших
менЯ Я не услышал никакого намека на что-либо  другое,  ничего  такого,  что
могло бы пробудить ни с чем не сравнимый уже страх, который закрадываетсЯ  в
сердце того, кто томитсЯ в стенах  тюрьмы  €нквизиции.  Џоэтому  Я  был  так
счастлив, как только может быть счастлив человек в  одиночестве,  во  мраке,
лежа на соломенной подстилке и питаЯсь одним только  хлебом  и  водой,  пока
через четыре днЯ после моего первого допроса  Я  не  был  вдруг  среди  ночи
разбужен светом, настолько Ярким, что Я сразу же вскочил. Џотом  неизвестное
мне лицо удалилось и унесло с собою светильник, и тогда Я вдруг увидел,  что
в дальнем углу комнаты кто-то сидит.
     Ћбрадовавшись, что наконец вижу перед собою  человеческое  существо,  Я
вместе с тем настолько  уже  успел  освоитьсЯ  с  методами  €нквизиции,  что
невозмутимым и твердым голосом спросил, кто это осмелилсЯ войти в мою келью.
Ћчень мЯгким,  вкрадчивым  голосом  незнакомец  ответил,  что  он  такой  же
заключенный, как и Я, что он тоже ЯвлЯетсЯ узником €нквизиции,  что  в  виде
особого  снисхождениЯ  ему  разрешили  посетить  менЯ  и  что  у  него  есть
надежда...
     - Ђ можно ли здесь вообще произносить слово "надежда"? - воскликнул  Я,
не в силах сдержать себЯ.
     Ћн ответил мне все тем же мЯгким, улещивающим тоном; не касаЯсь  особых
обстоЯтельств,  в  которых  оба  мы  находились,  он  дал  мне  понЯть,  что
страдальцы, которым позволено встречатьсЯ и  разговаривать  друг  с  другом,
могут находить утешение в этих спасительных встречах.
     —еловек этот приходил ко мне несколько ночей подрЯд;  и  Я  не  мог  не
обратить внимание на три странных обстоЯтельства, свЯзанных с его посещением
и вообще с его видом. Џервым из них было то, что он за все времЯ ни разу  не
поднЯл на менЯ глаз; он садилсЯ то боком, то  спиною  ко  мне,  менЯл  позу,
переходил на новое место, прикрывал глаза рукою; когда  же  ему  приходилось
смотреть на менЯ или когда Я неожиданно встречал его  взглЯд,  Я  убеждалсЯ,
что за всю жизнь ни разу не видел еще в человеческих  глазах  такого  Яркого
блеска. ‚округ была такаЯ тьма, что Я постаралсЯ заслонитьсЯ рукой от  этого
ослепительного света. ‚торым не менее странным обстоЯтельством было то,  что
человек этот,  по-видимому,  совершенно  беспрепЯтственно  и  без  чьей-либо
помощи проникал ко мне в камеру и столь же легко уходил оттуда; у менЯ  было
такое ощущение, что ему дали ключ от нее и что во всЯкое времЯ днЯ и ночи он
мог входить туда, что ему не нужны были никакие разрешениЯ  и  что  запретов
длЯ него тоже не существовало, что он совершенно запросто расхаживал по всем
тюрьмам €нквизиции, имел доступ во все ее тайники. €, наконец, он не  только
говорил полным голосом и очень отчетливо, не в пример тому шепоту, который Я
слышал все времЯ вокруг себЯ, но и резко осуждал всю  систему  €нквизиции  и
открыто  высказывал  негодование  свое  по   поводу   действий   как   самих
инквизиторов, так и всех пособников их и приспешников,  начинаЯ  со  свЯтого
„оминика и кончаЯ самым низшим из служителей. ‚се  это  говорилось  с  таким
осуждением, с такой бешеной Яростью, с такой Язвительной  иронией,  котораЯ,
как видно, вошла у него в привычку, с такой необузданной свободой,  с  такой
странной и вместе с тем оскорбительной суровостью, что  Я  не  находил  себе
места от страха.
     ‚ы, должно быть, знаете, сэр,  а  если  нет,  то  узнаете  сейчас,  что
€нквизициЯ располагает _особыми лицами_, которым позволено утешать узников в
их одиночестве при условии, что, завЯзав  с  ними  дружеские  отношениЯ,  те
помогут выведать у них тайны, чего иногда не удаетсЯ сделать, даже пускаЯ  в
ход пытку. џ сразу же установил, что мой посетитель не принадлежал  к  числу
этих лиц: слишком Явной была  его  враждебность  ко  всей  системе,  слишком
непритворно  его  негодование.  Љ  тому  же   его   непрерывным   посещениЯм
сопутствовало еще одно обстоЯтельство, и оно  вселило  в  менЯ  такой  ужас,
перед которым, казалось, бледнели все ужасы €нквизиции.
     Ћн постоЯнно в рассказах своих намекал на какие-то событиЯ  и  на  лиц,
которые  относились  к  временам  столь  давним,  что  никак   нельзЯ   было
представить себе,  что  человек  _может  все  это  помнить_.  Џотом,  словно
спохватившись,  он  умолкал,  после  чего  продолжал  свой  рассказ,  только
усмехнувшись  своей  _рассеЯнности_.  ќти  постоЯнные  упоминаниЯ  о   давно
минувших  событиЯх  и  о  людЯх,  которых  давным-давно  уже  нет  в  живых,
производили на менЯ  неописуемо  странное  впечатление.  ђассказы  его  были
Яркими, разнообразными, свидетельствовали о его уме, но в  них  столь  часто
упоминались люди, давно уже умершие, что Я невольно причислЯл к ним и своего
собеседника. Ћн сообщал мне множество мелких исторических фактов, и, так как
все это были вещи мне неизвестные, Я слушал его с  большим  интересом:  ведь
говорил он только о том,  что  видел  собственными  глазами.  ђассказываЯ  о
ђеставрации в Ђнглии, он повторЯл известные слова королевы-матери, ѓенриетты
”ранцузской, что, знай она во времЯ своего первого приезда  английский  Язык
так же хорошо, как и во времЯ второго, ее никогда бы не свергли  с  престола
{2}.
     - џ стоЯл в эту минуту возле ее кареты, - к моему  удивлению,  добавлЯл
он, - тогда это была _единственнаЯ карета во  всем_  ‹ондоне  {1*  џ  где-то
читал об этом, но сам этому не верю. “поминание о каретах есть у  Ѓомонта  и
”летчера, а Ѓатлер в своих "Џосмертных сочинениЯх" говорит даже  о  "каретах
со стеклами" {3}.}.
     Џотом  он  начинал  рассказывать  о  роскошных  празднествах,   которые
устраивал ‹юдовик XIV, и с  поразительной  точностью  описывал  великолепную
колесницу, на которой восседал монарх, изображавший собою бога солнца {4}, в
то времЯ как титулованные сводники и потаскухи его двора следовали  за  ней,
изображаЯ собою толпу небожителей. Џотом он  переходил  к  смерти  герцогини
Ћрлеанской {5}, сестры Љарла II, к  грозной  проповеди  свЯщенника  Ѓурдалу,
произнесенной у смертного одра красавицы  королевской  крови,  котораЯ,  как
подозревали, была отравлена, и при этом говорил:
     - џ видел множество роз у нее на будуарном столике, - они должны были в
тот вечер украсить ее на балу, а рЯдом,  прикрытые  кружевами  ее  вечернего
платьЯ, стоЯли дароносица, свечи и миро.
     Џотом он переходил к Ђнглии; он говорил о злосчастной, всеми осужденной
гордости жены €акова II {6}, котораЯ сочла длЯ себЯ "оскорбительным"  сидеть
за одним столом с ирландским офицером, сообщившим ее супругу (в то времЯ еще
герцогу ‰оркскому), что в качестве офицера на австрийской службе он  однажды
сидел за столом, а в это  времЯ  отец  герцогини  (герцог  Њоденский)  стоЯл
позади, ибо был всего-навсего вассалом германского императора.
     ‚се это были известные вещи, и рассказать о них мог кто угодно,  однако
он описывал каждую самую ничтожную подробность настолько обстоЯтельно, что у
вас создавалось впечатление, что он видел все  это  собственными  глазами  и
даже разговаривал с лицами, о которых шла речь в его рассказе. џ слушал  его
с любопытством, к которому примешивалсЯ ужас.
     Џод  конец,  вспоминаЯ  один  незначительный,  но  характерный  случай,
происшедший в царствование ‹юдовика  XIII,  он  рассказал  его  в  следующих
выражениЯх {2*  ‘лучай  этот  рассказан,  если  не  ошибаюсь,  в  "…врейском
шпионе".}.  "Ћднажды  вечером  после  празднества,  где  вместе  с   королем
находилсЯ кардинал ђишелье {7}, последний, едва только объЯвили, что  карета
его величества подана,  имел  дерзость  выбежать  из  дверей  раньше  самого
королЯ. …го величество не выказал ни  малейшего  гнева  по  поводу  подобной
самонадеЯнности  министра  и  с  большим  bonhomie  {„обродушием  (франц.).}
сказал:
     - …го высокопреосвЯщенству, господину  кардиналу,  всюду  хочетсЯ  быть
первым.
     - Џервым, чтобы служить  вашему  величеству,  -  не  растерЯвшись  и  с
удивительной учтивостью ответил кардинал и, выхватив факел из рук _стоЯвшего
рЯдом со мной_ пажа, стал светить королю, который  в  это  времЯ  садилсЯ  в
карету".
     ќти вдруг вырвавшиесЯ у него слова поразили менЯ, и Я  спросил:  "Ђ  вы
разве там были?".
     Ћн не дал мне прЯмого ответа и сразу же  переменил  разговор,  стараЯсь
отвлечь мое внимание всЯкого рода  забавными  подробностЯми  истории  нравов
этого времени, причем снова говорил с той удивительной точностью, от которой
мне становилось _не по себе_. „олжен сознатьсЯ, что удовольствие, которое он
доставлЯл мне своими рассказами, было в значительной  степени  омрачено  тем
странным ощущением, которое Я испытывал от присутствиЯ этого человека  и  от
разговора с ним. Ћн удалилсЯ, и Я стал жалеть, что его нет со мной,  хоть  и
не в  состоЯнии  был  разобратьсЯ  в  том  необыкновенном  чувстве,  которое
овладевало мною, когда он сидел у менЯ.
     ‘пустЯ несколько дней  Я  был  вызван  длЯ  второго  допроса.  Ќакануне
вечером менЯ посетило одно из _должностных лиц_. ‹юди эти отнюдь не ЯвлЯютсЯ
обычными тюремными надзирателЯми, они в известной степени облечены  доверием
высших властей €нквизиции, поэтому  Я  с  надлежащим  почтением  отнессЯ  ко
всему, что человек этот мне  сообщил,  тем  более  что  сообщение  это  было
сделано подробно и четко и в таких  прЯмых  выражениЯх,  каких  Я  никак  не
ожидал услышать из уст служителЯ этого безмолвного дома. ЋбстоЯтельство  это
насторожило менЯ, Я стал ждать, что мне сообщат нечто  чрезвычайное,  и  все
сказанное им подтвердило мои ожиданиЯ, причем еще в большей степени,  нежели
Я мог думать. Ћн без всЯких  обинЯков  сказал  мне,  что  недавно  произошло
событие, давшее повод  длЯ  волнениЯ  и  тревоги,  каких  до  этого  времени
€нквизициЯ никогда не знала. Ѓыло донесено, что в кельЯх  некоторых  узников
поЯвлЯлась  неизвестнаЯ  фигура,  изрекавшаЯ  нечто  враждебное  не   только
католической религии и порЯдкам, установившимсЯ в ‘вЯтейшей €нквизиции, но и
религии вообще, вере в бога и в загробную жизнь. Ћн добавил,  что  сколь  ни
были бдительны надзиратели, пытавшиесЯ выследить  это  странное  существо  и
застать его в одной из келий, им это ни разу не удавалось,  что  численность
стражи удвоена, что все меры предосторожности принЯты, но что до сих пор эти
действиЯ  не  имели  никакого  успеха  и  что  все  сведениЯ,  которыми  они
располагают касательно этого странного посетителЯ, поступали к ним только от
самих узников, в чьи кельи тот проникал и к  кому  обращалсЯ  в  выражениЯх,
по-видимому заимствованных  у  ‚рага  рода  человеческого,  длЯ  того  чтобы
окончательно погубить этих  несчастных.  ‘ам  он  до  сих  пор  не  принимал
никакого участиЯ в этих розысках, но он уверен, что  те  чрезвычайные  меры,
которые принЯты в самые  последние  дни,  не  дадут  больше  этому  посланцу
нечистой силы оскорблЯть и позорить  ‘вЯтое  судилище.  Ћн  посоветовал  мне
подготовитьсЯ к разговору об этом вторжении, ибо на ближайшем допросе моем о
нем непременно пойдет речь и, может  быть,  даже  допрашивающие  менЯ  будут
более настойчивы, чем Я могу ожидать. ‘казав все это и поручив менЯ  милости
божьей, он удалилсЯ.
     џ уже начинал понимать,  о  чем  именно  шла  речь  в  услышанном  мною
необыкновенном сообщении, однако не догадывалсЯ еще о  том,  какое  значение
все это могло иметь длЯ менЯ самого.  ЏредстоЯщего  следствиЯ  Я  ожидал  не
столько со страхом, сколько с надеждой. Џосле  обычных  вопросов:  Џочему  Я
здесь? Љто менЯ обвинил? ‚  каком  проступке?  Ќе  помню  ли  Я,  чтобы  мне
случилось произнести какие-нибудь слова, свидетельствующие  о  неуважении  к
догматам ЏресвЯтой церкви? и т. п., и т. п., - после того, как все это  было
разобрано с множеством подробностей, от которых Я  могу  вас  избавить,  мне
были заданы другие  вопросы,  совершенно  особого  рода,  косвенным  образом
свЯзанные с поЯвлением моего недавнего посетителЯ. џ ответил на них со  всею
искренностью, и она, как видно, привела в ужас моих  судей.  ЋтвечаЯ  им,  Я
прЯмо сказал, что человек этот поЯвлЯлсЯ у менЯ в камере.
     - Џомните, что вы находитесь в келье, - сказал верховный судьЯ.
     - ’ак, значит, у менЯ в  келье.  Ћн  отзывалсЯ  очень  непочтительно  о
‘вЯтой €нквизиции, он произносил слова, которые  Я  не  осмелилсЯ  бы  здесь
повторить. Њне трудно было поверить, чтобы такому человеку  могли  разрешить
посещать камеры (Я оговорилсЯ, кельи) ‘вЯтой €нквизиции.
     Ќе успел Я договорить, как один из судей весь затрЯссЯ в  своем  кресле
(в это времЯ тень его,  непомерно  удлинившаЯсЯ  от  игры  неровного  света,
расползлась  по  противоположной  стене  в  причудливую   фигуру   разбитого
параличом гиганта). Ћн попыталсЯ задать мне какой-то вопрос, но из  уст  его
вырвались только глухие невнЯтные звуки, глаза его выкатились из орбит:  это
был апоплексический удар, и он испустил дух прежде, чем его успели перенести
в другую комнату.
     „опрос тут же прервалсЯ, все были в смЯтении. Љогда  менЯ  отпустили  к
себе в келью, Я к ужасу моему сообразил, что произвел самое  неблагоприЯтное
впечатление  на  судей.  Ћни  истолковали  рассказанный  мною  случай  самым
странным образом и совершенно неверно: последствиЯ  этого  Я  ощутил,  когда
менЯ вызвали второй раз.
     ‚ тот вечер один из судей €нквизиции пришел ко мне в келью и говорил со
мною довольно долгое времЯ очено сухо и строго. Ћн заЯвил, что Я  с  первого
же  взглЯда  произвел  на   тех,   кто   менЯ   допрашивал,   отталкивающее,
омерзительное впечатление, ибо Я не кто иной, как монахотступник, который во
времЯ своего пребываниЯ в  монастыре  был  обвинен  в  колдовстве,  который,
предпринЯв нечестивую попытку  бежать,  сделалсЯ  виновником  смерти  своего
брата, ибо ввел его в соблазн сделатьсЯ сообщником этого побега, и не только
поверг один из самых знатных домов €спании в отчаЯние, но и навлек  на  него
позор. Њне хотелось возразить ему,  но  он  не  дал  мне  ничего  сказать  и
заметил, что пришел сюда не длЯ того, чтобы слушать, а лишь длЯ того,  чтобы
говорить. ‡атем он заЯвил, что, хотЯ после посещениЯ монастырЯ  епископом  с
менЯ и было снЯто обвинение в сношениЯх с ‚рагом рода человеческого, кое-что
из  того,  в  чем  менЯ  подозревали,   получило   неожиданное   и   грозное
подтверждение: странное существо, о котором Я достаточно хорошо  осведомлен,
ни разу не переступало порог тюрьмы €нквизиции,  пока  там  не  поЯвилсЯ  Я.
ЌапрашивалсЯ самый вероЯтный и, в сущности, единственный  правильный  вывод,
что именно Я и есть та жертва, которую избрал себе ‚раг рода  человеческого,
тот, кому хоть и вопреки воле, но все же с  соизволениЯ  господа  и  свЯтого
„оминика (тут  он  перекрестилсЯ)  было  дано  проникнуть  в  стены  ‘вЯтого
судилища. ‚ строгих, но Ясных словах он предостерег  менЯ  против  опасности
того положениЯ, в которое менЯ поставили всеобщие и, по  его  мнению,  более
нежели справедливые подозрениЯ, и под конец заклинал  менЯ,  если  Я  только
хочу спасти свою душу, безраздельно доверитьсЯ милости ‘вЯтой палаты и, если
_пришелец_ посетит менЯ еще раз, внимательно прислушатьсЯ ко всему тому, что
исторгнут его нечестивые уста, и _слово в  слово_  повторить  это  перед  ее
судом.
     Љогда инквизитор ушел, Я  стал  раздумывать  о  смысле  его  слов.  Њне
показалось, что все это очень похоже  на  те  заговоры,  которые  так  часто
устраивались в монастыре. џ усмотрел в этом некую  попытку  вовлечь  менЯ  в
интриги, направленные против менЯ же самого, в предприЯтие,  успех  которого
несомненно повлечет за собою мое осуждение, - Я чувствовал, что мне  следует
быть до крайности осторожным и  бдительным.  џ  знал,  что  Я  невиновен,  а
сознание собственной невиновности посЯгает  на  самую  сущность  €нквизиции,
только надо сказать,  что  в  стенах  ее  тюрем  как  сознание  это,  так  и
неповиновение, которое за ним следует, все равно ни к чему  не  приводЯт.  ‚
конце концов Я все же решил, что начну очень пристально наблюдать  за  всем,
что может произойти в стенах моей кельи, где  мне  одновременно  угрожают  и
силы €нквизиции, и происки дьЯвола. € мне не пришлось долго ждать. Ќа вторую
же ночь после моего допроса неизвестный  снова  поЯвилсЯ  у  менЯ  в  келье.
Џервым побуждением моим было громко позвать служителей €нквизиции. Ќо  потом
мной овладело какое-то мучительное сомнение: Я не мог решить, отдать ли  мне
себЯ безраздельно во власть €нквизиции или вверить этому странному существу,
может быть, еще более чудовищному, чем все инквизиторы мира - от Њадрида  до
ѓоа {8}. џ боЯлсЯ, что и в первом  и  во  втором  случае  Я  могу  оказатьсЯ
жертвой обмана. џ понимал, что в распорЯжении каждой  из  сторон  были  свои
ужасы, которыми она старалась оглушить и запугать человека. џ  не  знал,  ни
чему верить, ни что думать. џ чувствовал только, что  менЯ  со  всех  сторон
окружают враги, сердце мое было бы на стороне того, кто первый сбросил бы  с
себЯ маску и открыто  объЯвил  себЯ  моим  решительным  и  заклЯтым  врагом.
Џораздумав еще  какое-то  времЯ,  Я  решил,  что  лучше  будет  все  же  _не
доверЯтьсЯ €нквизиции_ и выслушать все, что захочет сказать мне мой зловещий
гость. ‚ глубине души Я, однако, считал, что это - их тайный  агент;  Я  был
очень к нему несправедлив. ‚о  времЯ  второго  его  посещениЯ  разговор  наш
оказалсЯ еще более увлекательным, но вместе с тем он, вне всЯкого  сомнениЯ,
подтвердил бы все подозрениЯ инквизиторов.  Џосле  каждой  произнесенной  им
фразы  мне  хотелось  побежать  и  позвать  тюремную   стражу.   ‡атем   мне
представилось, как он превращаетсЯ в обвинителЯ и обличает  менЯ  длЯ  того,
чтобы они менЯ осудили. џ содрогалсЯ при мысли, что могу выдать  себЯ  одним
словом, находЯсь  во  власти  этого  страшного  существа,  которое  способно
осудить менЯ на смерть под пытками или, что еще  того  хуже,  на  медленное,
томительное умирание от потери сил - от пустоты в душе и от изнурениЯ  тела,
на гибель от одиночества, нескончаемого и безнадежного,  -  на  то  страшное
извращение человеческих чувств, при которых человеку хочетсЯ  избавитьсЯ  от
ненавистной ему жизни и найти облегчение в смерти.
     Љончилось тем, что Я стал слушать речи (если это вообще  можно  назвать
речами) моего странного гостЯ, который чувствовал себЯ в  стенах  €нквизиции
как у себЯ дома и  сидел  рЯдом  со  мной  на  жесткой  скамье  с  таким  же
спокойствием, как если бы то было самое роскошное ложе, созданное когда-либо
истым ценителем наслаждений. џ был в крайнем смЯтении,  голова  у  менЯ  шла
кругом, и мне трудно сейчас даже вспомнить, о чем именно он  говорил  тогда.
Њежду прочим, он сказал мне следующее:
     -  ‚ы  узник  €нквизиции.  ‘вЯтое  судилище  создано,  разумеетсЯ,  длЯ
исполнениЯ высоких задач, недоступных пониманию грешных существ вроде нас  с
вами; однако, насколько мы можем судить, на  все  благодеЯниЯ,  которые  она
оказывает им своей мудрой  прозорливостью,  узники  ее  отвечают  не  только
полным равнодушием, но и  постыдной  неблагодарностью.  ‚ас  вот,  например,
обвинЯют  в  колдовстве,  братоубийстве,  в  том,  что  вы  своими   низкими
поступками повергли в отчаЯние родителей своих, принадлежащих к самому цвету
знати и нежно вас любЯщих; вы теперь,  по  счастью,  не  можете  уже  ничего
сотворить во зло своим родным, религии и  обществу  оттого,  что  находитесь
здесь под надежной и спасительной длЯ вас охраной. € вот вы,  скажем  прЯмо,
до такой степени нечувствительны ко всем этим благодеЯниЯм, что больше всего
на свете хотите одного - перестать наслаждатьсЯ ими. ‘ловом, Я убежден,  что
сердце ваше (которое осталось глухим к щедротам и милостЯм ‘вЯтого судилища)
отнюдь не склонно утЯжелить бремЯ ваших обЯзанностей по отношению к нему,  а
напротив, -  старатьсЯ  уменьшить  огорчениЯ,  которые  эти  достойные  люди
испытывают, пока ваше пребывание осквернЯет свЯтые стены, сократив его  срок
задолго еще до того, как самим им захочетсЯ  это  сделать.  ‚ы  ведь  хотите
бежать из тюрьмы €нквизиции, если только это окажетсЯ возможным,  не  правда
ли?
     џ не сказал ни слова в ответ. ЊенЯ охватил  ужас  от  этой  циничной  и
жестокой иронии, ужас при одном упоминании о побеге  (у  менЯ  на  это  были
причины),  неописуемый  ужас  перед  всем  на  свете,  перед  каждым   живым
существом, оказавшимсЯ рЯдом. Њне казалось, что Я дрожа  и  качаЯсь  иду  по
узенькой кромке стены, по разделЯющему две пропасти Ђль-арафу {9};  одну  из
этих бездн разверз дьЯвол, а другую,  не  менее  ужасную,  -  €нквизициЯ.  џ
стиснул зубы; у менЯ захватило дыхание.
     - —то касаетсЯ побега, - продолжал мой собеседник, - то хоть Я  и  могу
вам его обещать (меж тем сделать это _не в человеческой власти_),  Я  должен
предупредить вас о трудностЯх, с  которыми  вы  столкнетесь.  —то  если  они
испугают вас, остановЯт?
     џ и на этот раз ничего не ответил.  Џришелец,  как  видно,  решил,  что
молчание мое выражает сомнение.
     - Њожет быть, -  продолжал  он,  -  вы  думаете,  что,  если  вы  долго
пробудете здесь, в тюрьме €нквизиции, вы этим обеспечите себе спасение души.
‘амое нелепое заблуждение, которое, однако, глубоко укоренилось в  человеке,
- это думать, что земные страданиЯ его спасут ему душу.
     ’ут Я мог со всей убежденностью ему возразить, сказав, что Я  чувствую,
верю, что мои страданиЯ здесь, на земле, в какой-то степени  могут  смЯгчить
на том свете наказание, которое Я бесспорно заслужил. џ признал  многие  мои
заблуждениЯ, Я стал каЯтьсЯ, вспоминаЯ постигшие менЯ несчастьЯ,  как  будто
то были преступлениЯ, и всей силою скорби своего неискушенного сердца вверЯл
себЯ в руки ‚семогущего, чувствуЯ, что на менЯ  действительно  нисходит  его
благодать. ЊолЯсь, Я призывал господа, ‘пасителЯ, ЏресвЯтую деву - искренне,
всеми силами моей просветленной души. Љогда Я поднЯлсЯ  с  колен,  пришельца
уже не было.

                                * * * * * *

     „опрос следовал за допросом, причем все происходило с быстротою,  какой
не знали анналы €нквизиции. “вы! …сли бы то действительно были анналы,  если
бы это было  нечто  большее,  нежели  воспоминание  об  одном  дне  насилиЯ,
угнетениЯ,  обмана  и  пытки.  Љогда  Я  был  вызван  вновь,  судьи  сначала
допрашивали  менЯ  по  обычной  форме,  после  чего  перешли   к   вопросам,
построенным чрезвычайно хитро,  как  будто  нужно  было  применЯть  какую-то
хитрость, чтобы заставить менЯ говорить о том,  что  мне  так  не  терпелось
высказать самому. …два только они коснулись интересовавшего их предмета, как
Я принЯлсЯ рассказывать им обо всем с таким искренним рвением,  какое  могло
открыть глаза кому  угодно,  только  не  инквизиторам.  џ  поведал  им,  что
странный посетитель ЯвилсЯ ко мне еще раз. ‡амираЯ от страха и весь дрожа, Я
повторил слово в слово все, что последний раз мне довелось от него услышать.
џ не опустил ни одного оскорбительного слова, которое тот произнес  в  адрес
‘вЯтой палаты, ни  его  Язвительных  и  циничных  насмешек,  ни  его  Явного
безбожиЯ, ни нечестивости  всех  его  речей  -  Я  пересказывал  им  все  до
мельчайших подробностей. џ надеЯлсЯ заслужить доверие инквизиторов тем,  что
возводил  обвинениЯ  на  их  врага  и  ‚рага  рода  человеческого.  Ћ!   Ќет
возможности даже рассказать, ценою каких мучений нам достаетсЯ  жизнь  между
двумЯ заклЯтыми врагами, когда мы стараемсЯ снискать дружбу одного из них! џ
предостаточно всего выстрадал от €нквизиции, и, однако, в эту минуту  Я  уже
готов был вымаливать себе место самого последнего стражника в ее  тюрьме,  Я
бы, вероЯтно, согласилсЯ даже взЯтьсЯ за постыдное  ремесло  палача,  Я  бы,
кажетсЯ, перенес любые муки, на которые менЯ могла обречь  €нквизициЯ,  лишь
бы избавитьсЯ от ужаса быть в ее глазах союзником ‚рага человеческих душ.  Љ
великому моему смЯтению, Я  заметил,  что  все  слова,  которые  безудержным
потоком вырывались  из  моих  уст,  всЯ  та  искренность,  на  которую  менЯ
подвинуло отчаЯние, мое желание отстоЯть себЯ в  борьбе  со  зловещим  и  не
знающим жалости врагом, - все это было оставлено без вниманиЯ.
     ‘удьи, надо сказать,  были  поражены  проникновенностью,  с  которой  Я
говорил. Ќа какое-то мгновение они даже  как  будто  поверили  словам  моим,
исторгнутым ужасом; однако минуту спустЯ Я уже мог убедить Я,  что  длЯ  них
страшен Я сам, а отнюдь не обстоЯтельства, о которых Я только что рассказал.
Љазалось, что между ними и мной  стоит  какаЯ-то  слюда  подозрительности  и
тайны, искажающаЯ мои черты. Ћни упорно требовали, чтобы  Я  припоминал  все
новые подробности, еще какие-то обстоЯтельства, причем вовсе  не  длЯ  того,
чтобы что-то узнать  обо  мне,  а  лишь  длЯ  того,  чтобы  подтвердить  уже
сложившеесЯ _у них_ представление. —ем больше усилий они затрачивали на свои
замысловатые вопросы, тем меньше Я понимал, что они от менЯ хотЯт. џ поведал
им все, что знал; Я действительно хотел сказать все, но при всем желании  не
мог сообщить им больше того, что самому мне было известно;  и  тревога  моЯ,
вызваннаЯ  тем,  что  Я  не  могу  удовлетворить  требованиЯ  судей,  только
возрастала, оттого что Я был не в силах понЯть, чего же они от  менЯ  хотЯт.
Џеред тем как отправить менЯ назад в келью, они  очень  строго  предупредили
менЯ, что, если Я  не  выслежу,  не  запомню  и  не  донесу  каждого  слова,
произнесенного  этим  необычным  существом,  которое,   как   они   в   этом
признавались сами своим недоуменным молчанием, беспрепЯтственно проникало  в
обитель и так, что никто не мог за ним уследить,  менЯ  ждет  самое  суровое
наказание. џ все это  им  обещал  -  все,  что  только  они  могли  от  менЯ
потребовать, больше того, в качестве  последнего  доказательства  истинности
своих слов Я стал умолЯть,  чтобы  кому-нибудь  из  монахов  было  позволено
провести ночь со мной в келье или же, если правила €нквизиции никак этого не
допустЯт, чтобы неподалеку  от  моей  двери  на  ночь  в  коридоре  оставили
надзирателЯ, которому Я бы мог каким-нибудь условным знаком  сообщить,  если
это неведомое существо поЯвитсЯ у менЯ: вторжение его тогда будет обнаружено
и нечестивец наказан. “же тем, что мне позволили изложить мою  просьбу,  мне
было оказано снисхождение, что отнюдь не в обычаЯх €нквизиции, ибо она,  как
правило, разрешает узнику только отвечать на вопросы и говорить лишь  тогда,
когда его о чем-нибудь спрашивают. ‚ыслушав мое  предлож