
право же, он пройдет по кишкам твоим легко как вода,  и  как  маслом  смажет
твои суставы.
     ‘ этими словами он протЯнул мне чашу со  странного  вида  жидкостью.  џ
оттолкнул его руку и не стал  пить:  Я  был  убежден,  что  в  чаше  у  него
колдовское зелье, все страхи мои отступили перед самым страшным - попасть  в
рабство к дьЯволу и сделатьсЯ жертвой одного из  его  посланцев,  каким  мне
показалось это странное существо. € Я стал призывать на помощь  ‘пасителЯ  и
всех свЯтых и, всЯкий раз осенЯЯ себЯ крестным знамением, восклицал:
     - Ћтыди, искуситель, побереги свое  адское  зелье  длЯ  нечестивых  губ
твоих  бесенЯт  или  проглоти  его  сам.  џ  только  что  вырвалсЯ  из   рук
инквизиторов, но в тысЯчу раз лучше мне было бы вернутьсЯ и принести им себЯ
в жертву, нежели становитьсЯ твоей жертвой: ничего Я так не боюсь, как твоих
милостей. „аже в тюрьме ‘вЯтой €нквизиции, где  перед  глазами  у  менЯ  уже
полыхал костер, а тело мое заковывали в цепь, чтобы привЯзать  к  столбу,  Я
находил в себе силы пережить все самое страшное длЯ человека, но Я ни за что
бы не поступилсЯ спасением души ради того, чтобы этих ужасов  избежать.  Њне
было дано выбирать, и Я выбрал, и не мог бы поступить иначе, если бы все это
повторилось снова и снова, даже если бы в конце  концов  менЯ  действительно
привЯзали к столбу и разожгли подо мною костер.

     €спанец умолк: его охватило волнение. “влеченный своим рассказом, он  в
какой-то степени открыл тайну, которую, по его словам, можно доверить только
свЯщеннику на исповеди. Њельмот, уже знавший кое-что из  рассказа  ‘тентона,
легко мог предположить, что и здесь дело именно в этом; он решил,  что  было
бы неблагоразумно выпытывать у него, что было дальше, и  стал  молча  ждать,
пока волнение  его  гостЯ  улЯжетсЯ,  не  позволЯЯ  себе  делать  какие-либо
замечаниЯ или задавать вопросы. Ќаконец Њонсада возобновил свой рассказ.

     - ‚се времЯ, пока Я говорил, старик пристально смотрел на менЯ, и глаза
его выражали спокойное удивление, так что мне стало стыдно всех моих страхов
еще до того, как Я успел высказать их вслух.
     - Љак! - воскликнул он наконец, должно быть остановив свое внимание  на
каких-то поразивших его моих словах, - оказываетсЯ, это ты вырвалсЯ из  рук,
которые наносЯт свой удар в темноте, из рук самой €нквизиции? ’ак это  ты  -
тот назареЯнин, который искал убежища в доме  брата  нашего  ‘оломона,  сына
•илкии, того, кого идолопоклонники  пленившей  его  страны  называют  именем
”ернана Ќуньеса? џ действительно ожидал, что сегоднЯ ночью  ты  будешь  есть
мой хлеб и пить из чаши моей и станешь  у  менЯ  писцом,  -  ведь  брат  наш
‘оломон сказал о тебе: "Џочерк у него ровный: и он годитсЯ в писцы".
     џ изумленно глЯдел на него. џ  стал  смутно  припоминать,  что  ‘оломон
действительно собиралсЯ указать мне какое-то надежное и  тайное  убежище;  и
теперь вот, продолжаЯ испытывать страх перед странной обстановкой, в которой
мы находились, и перед тем, чем, должно  быть,  занималсЯ  этот  человек,  Я
почувствовал вдруг, что сердце мое окрылила надежда; она подтверждалась тем,
что старик знал о моем бедственном положении.
     -  ‘адись,  -  сказал  он  сочувственно,  заметив,  что  ноги  у   менЯ
подкашиваютсЯ как от крайнего упадка сил, так  и  от  душевного  смЯтениЯ  и
страха, - садись, съешь кусок хлеба, выпей воды, успокойсЯ, а то вид у тебЯ,
как у птицы, что вырвалась из силка и по которой стрелЯл охотник.
     џ невольно повиновалсЯ. Њне необходимо было подкрепить силы,  и  Я  уже
собралсЯ было принЯтьсЯ за  предложенную  им  еду,  как  вдруг  почувствовал
неодолимое отвращение и ужас; оттолкнув  все,  что  он  мне  протЯнул,  Я  в
оправдание мое мог  только  указать  на  окружавшие  менЯ  предметы  как  на
причину, по которой Я ничего не мог есть. ‘тарик  окинул  взглЯдом  комнату,
словно не верЯ, что столь привычные ему вещи могли так напугать пришельца, а
потом только покачал головой.
     - ’ы глупец, - сказал он, - но ты назареЯнин, и мне  тебЯ  жаль;  право
же, те, кто воспитывал тебЯ, не только закрыли книгу мудрости длЯ тебЯ, но и
сами позабыли в  нее  заглЯнуть.  Ќеужели  учителЯм  твоим,  иезуитам,  было
неведомо искусство врачеваниЯ и неужели глаза твои никогда не  видели  самых
обыкновенных медицинских инструментов? Џрошу тебЯ, ешь и будь спокоен, здесь
нет ничего, что могло бы принести тебе вред. ќти мертвые кости не  могут  ни
потчевать тебЯ едой, ни отнЯть ее у тебЯ; они не могут ни свЯзать  тебЯ,  ни
стЯнуть твои суставы железом, ни разрубить сталью, как то сделали  бы  живые
руки, те, что уже протЯнулись, чтобы схватить тебЯ и сделать своей  добычей.
€ так же верно, как то, что на свете есть бог, ты сделалсЯ бы их  добычей  и
досталсЯ бы их железу и стали, если бы тебЯ не приютил сейчас ЂдониЯ.
     џ немного поел, крестЯсь всЯкий раз, когда  подносил  пищу  ко  рту,  и
выпил вино; от лихорадочного волнениЯ и страха в горле у менЯ пересохло, и Я
проглотил его, словно эта была вода, все  времЯ,  однако,  продолжаЯ  молить
господа не дать ему  превратитьсЯ  в  какое-нибудь  вредоносное  сатанинское
зелье. …врей ЂдониЯ наблюдал за  мной  со  все  возрастающим  сочувствием  и
презрением.
     - —его ты боишьсЯ? - спросил он. - …сли бы Я  был  одержим  теми  злыми
силами, которые приписывает мне твоЯ суевернаЯ секта, то  неужели  бы  Я  не
угостил всех этих бесов  тобою,  вместо  того  чтобы  предлагать  еду  тебе?
Ќеужели бы Я не мог вызвать из недр земли голоса  тех,  кто  "выглЯдывает  и
бормочет", наместо того чтобы говорить  с  тобой  человеческим  голосом?  ’ы
действительно в моей власти, только у менЯ нет ни  возможности,  ни  желаниЯ
причинить тебе вред. “ тебЯ хватило мужества бежать  из  тюрьмы  €нквизиции,
так как же ты  можешь  боЯтьсЯ  того,  что  тебЯ  окружает  тут,  в  каморке
одинокого лекарЯ? џ прожил в этом подземелье шестьдесЯт лет, так неужели  же
тебе страшно пробыть в нем считанные минуты? ‚се  это  скелеты  человеческих
тел, а в логове, из которого ты бежал, тебЯ окружали скелеты  погибших  душ.
‚се это свидетельства заблуждений или причуд природы, а  ты  ЯвилсЯ  оттуда,
где человеческаЯ жестокость, упорнаЯ и непрестаннаЯ, неослабнаЯ и  ничем  не
смЯгченнаЯ,  все  времЯ  оставлЯет  доказательства   своей   силы   в   виде
недоразвитых умов, искалеченных тел, искаженной веры и  окаменевших  сердец.
Њало того, здесь вокруг тебЯ и свитки пергамента, и карты, исписанные  точно
человеческой кровью, но даже если это и было  бы  так,  то  может  ли  целаЯ
тысЯча их наполнить человека таким ужасом, как одна только страница  истории
тюрьмы, где ты сидел, что действительно написана кровью - и не из  застывших
жил мертвеца, а из разорвавшихсЯ там в муке живых сердец.  …шь,  назареЯнин,
еда твоЯ не отравлена, пей - в  чаше  твоей  нет  никакого  Яда.  Њожешь  ты
поручитьсЯ, что его не только не окажетсЯ в тюрьме €нквизиции, но даже  и  в
кельЯх иезуитов? …шь и пей без  страха  -  и  в  подземелье,  будь  то  даже
подземелье, где живет еврей ЂдониЯ. …сли бы ты осмелилсЯ  на  это  в  жилище
назареЯн, мне никогда бы уже не довелось  тебЯ  увидеть.  Ќу  как,  поел?  -
спросил он. џ кивнул головой. - Ђ ты пил из чаши,  которую  Я  тебе  дал?  -
ЊучительнаЯ жажда снова вернулась ко мне, и Я протЯнул ему чашу.
     ‘тарик улыбнулсЯ, но  в  улыбке  стариков,  в  улыбке,  котораЯ  кривит
столетние губы, есть что-то уродливое и отвратительное: это отнюдь не улыбка
радости, губы хмурЯтсЯ, и Я невольно отшатнулсЯ от этих угрюмых складок рта,
когда еврей ЂдониЯ сказал:
     - …сли ты уже поел и попил, пора тебе отдохнуть. ‹Яг в  постель,  может
быть, она будет жестче той, на которой ты спал в  тюрьме,  но,  поверь,  она
понадежнее. €ди ложись, Я думаю, что никакой  соперник,  никакой  враг  тебЯ
теперь не отыщет.
     џ пошел за ним следом  по  переходам,  которые  были  так  извилисты  и
путаны, что, как Я ни был потрЯсен всеми событиЯми этой ночи, в памЯти  моей
вдруг всплыло то, что, вообще-то  говорЯ,  было  давно  известно:  по  всему
Њадриду евреи соединили свои дома подземными  ходами,  и,  несмотрЯ  на  все
стараниЯ, €нквизиции никак не удавалось их  обнаружить.  Ќочь  эту  (вернее,
день, ибо солнце уже взошло) Я  проспал  на  соломенном  тюфЯке,  положенном
прЯмо на пол, в маленькой очень высокой комнате, где стены были до  половины
обиты. ‘квозь единственное узкое окно с решеткой туда проникали лучи солнца,
всходившего после этой тревожной ночи; там под сладостные звуки колоколов  и
еще более сладостные длЯ  менЯ  звуки  человеческой  жизни  вокруг,  котораЯ
пробудилась и напоминала теперь о себе, Я погрузилсЯ  в  дремоту  и,  ничего
даже не увидев во сне, пребывал в ней до конца днЯ, или, на Языке Ђдонии,  -
"до тех пор, пока вечерние тени не окутали лик земли".


                                 ѓлава XIV

                     Unde iratos deos liment, qui sic propitios merentur {*}
                     {* —его же боЯтьсЯ гнева богов тому, кто заслужил их
                     расположение {1} (лат.).}
                                                                      ‘енека

     Љогда Я проснулсЯ, старик стоЯл возле моей постели.
     - ‚ставай, поешь и попей, надо тебе подкрепитьсЯ, - сказал он, указываЯ
на маленький, очень просто накрытый столик, на котором мне была приготовлена
неприхотливаЯ еда.
     •озЯин к тому же, как видно, считал нужным принести свои  извинениЯ  за
эту скромную трапезу.
     - ‘ам Я, - сказал он, - никогда не употреблЯю в пищу мЯса, кроме как  в
дни новолуниЯ и праздники, и, однако, уже сто семь лет, как Я живу  на  этом
свете, и шестьдесЯт из них Я провел в помещении, где ты менЯ  увидел.  ђедко
поднимаюсь Я в верхнюю  комнату  дома,  разве  что  в  таких  исключительных
случаЯх, как сегоднЯ, или же иногда, чтобы помолитьсЯ возле окна, выходЯщего
на восток, и просить бога отвратить гнев свой от €акова и освободить ‘ион от
плена {2}. ‚ерно говорит Языческий врач:
     "Aer exclusus confert at longaevitatem" {Ќедопущение [внутрь наружного]
воздуха способствует долголетию (лат.).}.
     ‚от как Я живу.  ‘вет  небес  сокрыт  от  менЯ,  и  Я  отвык  от  звука
человеческого голоса; Я слышу только голоса моих соотечественников,  которые
оплакивают печаль €зраилЯ; однако серебрЯнаЯ струна все  же  не  ослабла,  и
золотой бокал не разбит {3}; и хотЯ глаза мои уже плохо видЯт, силы  мои  не
иссЯкли.
     ‚ то времЯ как он  говорил,  Я  почтительно  взирал  на  величественную
фигуру седовласого старца, в которой было что-то патриаршье, и у  менЯ  было
такое чувство, что Я вижу перед собой воплощение древнего закона во всей его
строгой простоте, несгибаемой стойкости и первозданной подлинности.
     - Ќу как,  поел,  сыт?  ’огда  вставай  и  следуй  за  мной.  Њы  снова
спустились в подземелье, где все это времЯ  горел  светильник.  “казываЯ  на
лежавшие на столе пергаментные свитки, ЂдониЯ сказал:
     - ‚ этом деле мне понадобитсЯ твоЯ помощь. Ќа то, чтобы все это собрать
и переписать, ушла почти половина жизни, котораЯ была продлена  за  пределы,
положенные длЯ смертных. €, однако, - продолжал он, указываЯ на свои глубоко
запавшие и воспаленные глаза, -  те,  что  выглЯдывают  из  этих  окон,  уже
погружаютсЯ в темноту, и Я чувствую, что мне нужна помощь человека молодого,
который может быстро писать и хорошо  видит.  ‚от  почему,  когда  брат  наш
заверил менЯ, что ты можешь быть писцом и к тому же  нуждаешьсЯ  в  надежном
убежище и крепкой защите, ограждающей тебЯ от преследований твоих братьев, Я
дал свое согласие приютить тебЯ у себЯ в доме и кормить тебЯ так, как только
что накормил, и так, как будет угодно твоей душе, исключив лишь  ту  поганую
пищу, которую закон пророка запрещает нам есть, - и сверх этого еще  платить
тебе жалование, которое положено писцу.
     - ‚ы, может быть, улыбнетесь, сэр, но, хоть Я и находилсЯ тогда в самом
бедственном  положении,  краска  залила  мне  лицо  при  мысли,   что   мне,
христианину и испанскому гранду, предстоит сделатьсЯ наемным писцом у евреЯ.
     - Љогда возложеннаЯ на менЯ задача будет исполнена, - продолжал старик,
- тогда Я отойду к праотцам, твердо верЯ в то, что составлЯет надежду  моего
народа: что  глаза  мои  увидЯт  царЯ  во  всей  его  красоте,  узрЯт  землю
отдаленную {4}. €  может  быть,  -  добавил  он  голосом,  который  зазвучал
торжественно и мЯгко и слегка дрожал от  волнениЯ,  -  может  быть,  там,  в
блаженном крае, Я снова обрету тех, кого здесь покинул в  горе:  даже  тебЯ,
‡ахариЯ, сын чресл моих, и тебЯ, ‹иЯ, супруга сердца моего, - слова эти были
обращены к двум стоЯвшим по углам скелетам. - € перед лицом бога наших отцов
сойдутсЯ  все  спасенные  ‘иона,  и  сойдутсЯ  так,  чтобы  больше  уже   не
расставатьсЯ до скончаниЯ века.
     ‘казав это, он закрыл  глаза,  воздел  к  небу  руки  и,  должно  быть,
принЯлсЯ творить про себЯ молитву. Њожет быть,  горе  мое  оказалось  теперь
сильнее всех предрассудков, и не приходитсЯ сомневатьсЯ,  что  оно  смЯгчило
мое сердце; в эту минуту Я едва не поверил, что евреЯ могут принЯть  в  лоно
блаженных. Њысль эта пробудила во мне человеческие чувства, и с непритворной
тревогой Я стал расспрашивать его о судьбе другого евреЯ - ‘оломона, который
на горе себе менЯ приютил и тем привлек к себе внимание иезуитов.
     - Ќе беспокойсЯ, - ответил ЂдониЯ, махнув своей  костлЯвой  морщинистой
рукой, словно отмахиваЯсь от того, о чем не стоило  думать,  -  жизнь  брата
нашего ‘оломона вне опасности, имуществу его тоже  ничего  не  грозит.  …сли
противники наши сильны тем, что в руках у них  власть,  то  мы  зато  сильны
нашей мудростью и богатством. Ќикогда не удастсЯ им ни  выследить  тебЯ,  ни
узнать о том, что ты  вообще  существуешь,  поэтому  выслушай  менЯ  и  будь
внимателен к тому, что Я сейчас тебе скажу.
     ѓоворить Я не мог, однако выражение  тревоги  и  мольбы  на  моем  лице
сказали все за менЯ.
     - ‚чера вечером ты произносил какие-то слова, - продолжал ЂдониЯ. - Я в
точности не помню их смысла, но они до сих пор звенЯт у менЯ в ушах, а  ведь
очень долго, за целых четыре жизни твоих, мне ни разу не приходилось слышать
такого. ’ы говорил, что тебЯ одолевает какаЯ-то сила, что она искушает тебЯ,
предлагаЯ отречьсЯ от ‚севышнего, которому  поклонЯютсЯ  как  евреи,  так  и
христиане, и ты заЯвил, что, будь даже костры разложены вокруг, ты плюнул бы
искусителю в лицо и попрал ногами все, что он тебе  предлагает,  пусть  даже
тебе пришлось бы голыми ногами ступать по горЯчим угольЯм, которые  разожгли
сыны „оминика {5}.
     - „а, говорил, - вскричал Я, - говорил, и Я бы это сделал. € да поможет
мне господь перед концом!
     ЂдониЯ какое-то времЯ молчал, словно  пытаЯсь  сообразить,  что  это  -
вспышка ли страсти или доказательство силы духа.  ‚  конце  концов  он  стал
склонЯтьсЯ к последнему,  хотЯ  старики  относЯтсЯ  обычно  с  недоверием  к
порывам страсти, видЯ в них проЯвление скорее слабости, нежели искренности.
     - ’огда, - сказал он после долгого  и  многозначительного  молчаниЯ,  -
тогда ты должен узнать тайну, котораЯ тЯжелым грузом лежит на  душе  Ђдонии,
так же как безнадежное одиночество лежит тЯжким бременем на душе  того,  кто
идет по пустыне без спутника, который бы шел  рЯдом  и  ободрЯл  его  звуком
своего голоса. ‘ юных лет моих и до сего днЯ Я непрестанно трудилсЯ и, знай,
освобождение уже близко, час мой очень скоро придет.
     …ще в детстве моем мне довелось слышать, да, даже  мне,  что  на  землю
послано существо на соблазн всем -  евреЯм  и  назареЯнам  и  даже  ученикам
Њагомета, чье  имЯ  проклЯто  нашим  народом;  существо  это  обещает  людЯм
спасение в минуты, когда они в беде и когда им грозит  смерть,  за  что  они
должны заплатить тем, что уста мои не  смеют  даже  произнести  вслух,  хоть
этого и никто, кроме тебЯ, не  услышит.  ’ы  дрожишь,  значит,  ты  говоришь
правду, во всЯком случае так, как только может говорить правду человек,  всЯ
вера которого состоит из заблуждений. џ слушал этот рассказ, и  он  услаждал
мой слух подобно тому, как душу томимого жаждой услаждают потоки воды, ибо в
мечтах моих ЯвлЯлись фантастические образы восточных сказок и мне не  давало
покоЯ желание увидеть дьЯвола во всей его силе и, больше того - поговорить с
ним и даже завЯзать с ним какие-то отношениЯ. Џодобно отцам нашим, жившим  в
пустыне, Я отвергал пищу ангелов, и менЯ тЯнуло к запретным Яствам,  даже  к
зельЯм египетских чародеев. Љак видишь, за эту самонадеЯнность Я был жестоко
наказан: в последние годы жизни, продленной сверх всЯкой меры, Я осталсЯ без
детей, без жены, без друга, и, если бы не ЯвилсЯ ты, мне было бы даже некому
рассказать все пережитое. Ќе стану сейчас смущать тебЯ повестью моей богатой
событиЯми жизни, скажу только, что скелеты, вид  которых  повергает  тебЯ  в
страх, были некогда одеты плотью  и  выглЯдели  много  красивее,  нежели  ты
сейчас. ќто скелеты жены моей и сына, о которых Я тебе пока ничего не скажу,
а о других двух ты должен будешь не только услышать, но и рассказать сам.  -
‘ этими словами он указал на два скелета  напротив  в  поставленных  торчком
гробах. - Џо возвращении домой, в родную страну, в €спанию, - если только  о
еврее вообще можно сказать, что у него есть роднаЯ страна, -  Я  сел  в  это
кресло, зажег эту лампу, при свете ее взЯл в руки перо, которым пишут писцы,
и поклЯлсЯ, что лампа эта не погаснет, кресло не опустеет и своды подземельЯ
не останутсЯ без жильца до  тех  пор,  пока  историЯ  моей  жизни  не  будет
записана в книгу и запечатана все равно что королевской печатью.  Ќо,  знай,
менЯ выследили те, у кого тонкое чутье и кто кидаетсЯ по следу: то были сыны
„оминика. Ћни схватили менЯ и заковали ноги  мои  в  крепкие  оковы;  однако
писаний моих они не могли прочесть, ибо  знаки  моего  Языка  неведомы  этим
идолопоклонникам. ‡най также, что  спустЯ  некоторое  времЯ  они  освободили
менЯ, ибо не нашли никаких оснований длЯ того, чтобы  менЯ  осудить;  и  они
попросили, чтобы Я уехал совсем из страны и больше их не тревожил.  ’огда-то
Я и поклЯлсЯ богу €зраилЯ, вызволившему менЯ из  их  плена,  что  переписать
свою книгу Я дам только тому, кто сможет прочесть эти знаки.  Њало  того,  Я
молилсЯ и говорил: "Ћ бог €зраилЯ, повелитель наш, ты знаешь,  что  мы  овцы
твоего стада, а враги наши бродЯт вокруг, как волки и как львы, что  рыкают,
чуЯ вечернюю свою добычу; сделай так, чтобы назареЯнин вырвалсЯ из их рук  и
бежал к нам, как выгнаннаЯ из гнезда птица, дабы  посрамить  оружие  сильных
мира сего и с презрением насмеЯтьсЯ над ними. ‘делай также, повелитель  наш,
бог €аковав, чтобы его искусил ‚раг рода человеческого, пусть даже так,  как
тех, о ком Я  пишу,  и  чтобы  он  мог  плюнуть  ему  в  лицо,  и  отпихнуть
искусителЯ, и попрать его так, как попрали они; и тогда лишь моЯ  душа,  да,
даже моЯ, наконец обретет мир". ‚от о чем Я  молилсЯ,  и  молитва  моЯ  была
услышана, ибо, как видишь, ты здесь.
     ‘тоило мне только услыхать эти слова, как страшное предчувствие нависло
надо мной как мучительный неотвЯзный кошмар. џ  то  ближе  присматривалсЯ  к
стоЯщему  на  краю  могилы   старцу,   то   погружалсЯ   в   размышлениЯ   о
неосуществимости предстоЯщего мне труда.
     Ќеужели же еще мало того, что Я буду носить эту тайну, замуровав  ее  в
своем сердце? Њысль о том, что Я должен буду разбрасывать где-то  в  далеких
краЯх ее пепел и рытьсЯ в прахе, с тем  чтобы  приобщать  к  этому  нечестию
других, несказанно, невообразимо менЯ возмущала. Ѓросив  равнодушный  взглЯд
на рукопись, Я увидел, что написана она на испанском Языке,  но  _греческими
буквами_, и что служителЯм €нквизиции прочесть этот текст было бы не  легче,
чем разобратьсЯ в иероглифах египетских  жрецов.  €х  невежество,  прикрытое
гордостью  и  еще  больше  утвердившеесЯ  от  непроницаемой  таинственности,
которой они обставлЯли свои даже самые незначительные действиЯ, не позволЯло
им решитьсЯ открыть кому бы то  ни  было,  что  в  их  распорЯжении  имеетсЯ
рукопись, прочесть которую они не могут. Џоэтому они вернули ее  Ђдонии,  и,
как он выразилсЯ сам, теперь ей уже ничто не грозит. Ћднако мысль о том, что
мне предстоит этим заниматьсЯ, преисполнЯла менЯ безотчетным страхом. “ менЯ
было такое чувство, что Я сделалсЯ новым звеном в цепи, другой конец которой
держит некаЯ невидимаЯ рука, и та тЯнет менЯ куда-то в пропасть. €  вот  мне
предстоЯло теперь писать самому протокол вынесенного мне приговора.
     Љогда Я дрожащей рукой прикоснулсЯ к этим листам, и  без  того  высокаЯ
фигура Ђдонии, казалось, еще больше выросла от  охватившего  ее  непомерного
волнениЯ.
     - Џочему же ты дрожишь, дитЯ праха? - воскликнул он, - ведь  если  тебЯ
искушали, то их искушали тоже, если ты устоЯл, то ведь устоЯли и они, и если
они вкушают теперь покой, то, значит, вкушать его будешь и ты. Ќет ни одного
страданиЯ души или тела, через которые ты  прошел  или  еще  можешь  пройти,
которое не вынесли бы они тогда, когда тебЯ не было еще и  в  помине.  ћнец,
руки твои дрожат над страницами, которых недостойны  коснутьсЯ,  и,  однако,
мне  приходитсЯ  брать  тебЯ  к  себе  в  услужение,  ибо  ты   мне   нужен.
Ќеобходимость! †алкое звено,  свЯзующее  воедино  души,  столь  чуждые  друг
другу! •отел бы Я, чтобы чернилами мне был океан, листом бумаги -  скала,  а
рука моЯ, да, именно моЯ, - тем пером, которое бы начертало на ней буквы,  и
они остались бы в веках, как все то, что высечено на скалах {1* Љаждый,  кто
путешествовал по странам  ‚остока,  видел  эти  надписи,  в  которых  обычно
рассказываетсЯ  о  каких-либо  примечательных  событиЯх.  ЏомнитсЯ,  что  об
обстоЯтельстве, о котором Я упомЯнул перед этим, идет речь в  заметках  д-ра
Љока по поводу Љниги €схода {7}. “тверждают,  что  на  одной  из  скал  близ
—ермного морЯ некогда было начертано: "€зраильтЯне перешли  это  море".},  -
именно так, как на горе ‘инае и на тех,  где  и  поныне  сохранЯютсЯ  слова:
"€зраильтЯне перешли  эти  воды".  -  Џока  он  говорил,  Я  снова  принЯлсЯ
рассматривать рукопись.
     - Ќеужели рука твоЯ все еще дрожит, - спросил ЂдониЯ, - и  ты  все  еще
раздумываешь, переписывать ли тебе историю тех, чьи судьбы свЯзаны теперь  с
твоей - цепью дивной, незримой и неразрывной? ‚зглЯни, возле тебЯ  существа,
у которых уже  нет  Языка,  повествуют  о  себе  красноречивее  всех  живых.
‚зглЯни, их немые и недвижные руки протЯнуты к тебе так, как никогда еще  не
протЯгивались руки из плоти и крови.  ‚зглЯни,  вот  те,  что  безгласны  и,
однако, говорЯт; что мертвы и, однако, живы,  те,  что  пребывают  в  бездне
вечности и, однако, все еще окружают тебЯ сейчас и взывают к тебе  так,  как
могут взывать только люди. “слышь их! Ѓери перо и пиши.
     џ взЯл перо, но не мог написать ни единой строчки. ‚ исступлении ЂдониЯ
вытащил один скелет из Ящика и поставил его передо мной.
     - ђасскажи ему свою историю сам, - сказал он, - может  быть,  тогда  он
поверит тебе и запишет.
     €, поддерживаЯ его одной  рукой,  он  другой,  такой  же  побелевшей  и
костлЯвой, как у скелета, указал на лежавшую передо мною рукопись.
     ‚ мире, что был над нами, всю ночь бушевала бурЯ, а здесь, глубоко  под
землей, в темных переходах, ветер гудел, словно голоса умерших, взывающие  к
живым. ‚зглЯд мой невольно остановилсЯ на рукописи, которую  мне  предстоЯло
переписывать;  начав  читать  ее,  Я  уже  больше  не  мог   оторватьсЯ   от
удивительного рассказа, пока не дошел до конца.


        ЏЋ‚…‘’њ ЋЃ €Ќ„€‰‘Љ€• Ћ‘’ђЋ‚€’џЌЂ•

     ‚ €ндийском океане, неподалеку от устьЯ реки •угли  {1},  есть  остров,
который в силу особенностей своего  расположениЯ  и  условий  жизни  на  нем
долгое времЯ оставалсЯ неведомым  длЯ  европейцев.  ’уземцы  же  близлежащих
островов поЯвлЯлись на нем очень редко, и всЯкий раз лишь  по  какому-нибудь
особому  поводу.  Ћстров  этот  окружен  отмелЯми,  из-за  которых  ни  одно
глубоководное судно не  может  к  нему  приблизитьсЯ,  и  укреплен  скалами,
представлЯющими угрозу длЯ утлых туземных лодок. Ќо еще более страшным в  их
глазах  его  делали  ужасы,  которыми   окутывала   его   суевернаЯ   молва.
‘уществовало предание, что на этом острове был воздвигнут первый храм черной
богини ивы {1* ‘мотри "€ндийские древности" Њориса {3}.},  что  именно  там
{2}, перед ее уродливым изваЯнием с ожерельем  из  человеческих  черепов  на
шее, с раздвоенными Языками, высунутыми из двадцати змеиных пастей, стоЯвшим
на подножии, изображающем сплетенных между собою гадюк,  -  что  именно  там
поклонЯвшиесЯ ей впервые принесли кровавую жертву, о  чем  свидетельствовали
переломанные человеческие кости и скелеты умерщвленных младенцев.
     ‡емлетрЯсение, потрЯсшее берега €ндии, разрушило  храм,  и  на  острове
осталось  меньше  половины  жителей.  •рам,  однако,  был   отстроен   вновь
стараниЯми поклонников богини, которые снова стали бывать  на  острове,  как
вдруг необыкновенной силы тайфун,  такой,  каких  не  бывало  даже  на  этих
видавших виды широтах, разразилсЯ над свЯщенной землею. Џагода сгорела дотла
от удара молнии; все жители, их жилища, насаждениЯ  -  все  было  разрушено,
сметено, как метлой, и на опустевшем  острове  не  осталось  никакого  следа
пребываниЯ  людей,  их  культуры  и  вообще  какой-либо  жизни.  ‚оображение
поклонников ивы разыгралось: они искали причину всех этих бедствий; и  вот,
сидЯ в тени  какаовых  деревьев  и  перебираЯ  цветные  бусы,  они  надумали
приписать   случившеесЯ   гневу   богини   ивы,   недовольной   тем,    что
распространЯетсЯ поклонение  „жаггернауту  {4}.  Ћни  утверждали,  что  сами
видели, как при свете  вспыхнувшей  молнии,  котораЯ  сожгла  храм  и  убила
укрывшихсЯ в нем людей, в небе поЯвилсЯ вдруг лик богини, и не сомневались в
том, что она удалилась на какой-нибудь более счастливый остров,  где  сможет
по-прежнему наедатьсЯ мЯсом и упиватьсЯ кровью и где ее не будут  раздражать
люди, поклонЯющиесЯ другому богу - ее сопернику. €так, остров на долгие годы
осталсЯ пустынным и безлюдным.
     ’уземцы уверЯли, что там нет не только никаких животных, но  и  никаких
растений и даже воды, и это привело к тому, что европейские  суда  перестали
заходить на этот остров, индийцы же с  других  островов,  проплывавшие  мимо
него на лодках, со страхом и грустью взирали на царившее  там  запустение  и
всЯкий раз кидали что-нибудь за борт, чтобы умилостивить гневную иву.
     Ћстров, предоставленный, таким образом, самому себе, пышно расцвел; так
порой лишенные всЯкой заботы дети вырастают сильными и здоровыми, а  холеные
баловни погибают из избытка питаниЯ. –веты расцветали, листва густела - и ни
одна рука не рвала их, ни одна нога не топтала и ни одни губы не прикасались
к ним, пока однажды рыбакам,  которых  сильным  течением  относило  на  этот
остров, как они отчаЯнно ни гребли, как ни натЯгивали паруса,  чтобы  их  не
прибило к берегу, сколько ни обращали к иве  молитв,  не  пришлось  все  же
подойти к острову на расстоЯние не больше весла. €  вот,  когда  им,  против
ожиданиЯ, удалось все же благополучно вернутьсЯ домой, они рассказали, что с
острова до них донеслись какие-то звуки, столь сладостные, что не иначе  как
место это облюбовала некаЯ другаЯ богинЯ,  более  милостиваЯ,  нежели  ива.
Њолодые рыбаки добавили к этому, что видели, как женскаЯ фигура  несказанной
красоты скользнула и исчезла среди листвы, котораЯ теперь  пышно  разрослась
среди  скал;  и,  будучи  людьми  благочестивыми,  готовы  были  счесть  это
восхитительное видение воплощением самого  ‚ишну  {5}  в  образе  красавицы,
причем очарование этого существа намного превосходило все предшествующие его
воплощениЯ, ведь в одном из них он даже принимал образ тигра.
     Ћбитатели соседних островов, которые были  не  только  суеверны,  но  и
обладали богатым воображением, обожествили на  свой  лад  это  ЯвившеесЯ  им
видение. ‘тарики же, однако, призываЯ его, по-прежнему строго придерживались
кровавых обрЯдов ивы и •ари {6} и, перебираЯ четки, приносили один страшный
обет за другим, стараЯсь придать им еще больше силы  тем,  что  ранили  себе
руки колючим тростником, обагрЯЯ каждое зерно перебираемых четок собственной
кровью. Њолодые женщины пригребали свои маленькие лодочки  так  близко,  как
только могли, к этому острову теней, давали  обеты  Љамдео  {2*  Љупидону  в
индийской мифологии.} и посылали свои наполненные цветами бумажные кораблики
{7}, которые освещались  восковыми  светильниками,  к  берегам  острова,  на
котором, как они надеЯлись,  остановила  свой  выбор  пленившаЯ  их  богинЯ.
Њолодые люди, во всЯком случае те, что были влюблены и  увлекались  музыкой,
подплывали совсем близко к берегу  и  просили  бога  Љришну  {3*  €ндийского
Ђполлона.}, чтобы он освЯтил этот остров своим присутствием; не знаЯ,  какую
жертву им надлежит принести своей богине,  они  становились  на  самом  носу
лодки и распевали свои дикие песни, а потом  бросали  к  берегам  пустынного
острова восковые фигурки человека, в руках у которого было нечто похожее  на
лиру.
     Њожно было видеть, как из ночи в ночь эти лодки скользЯт друг за другом
по темной поверхности морЯ словно _поднЯвшиесЯ из пучины звезды_; освещенные
бумажными фонариками, они везли туда цветы и плоды, и чьЯ-нибудь робкаЯ рука
незаметно оставлЯла их на песке, а другаЯ, уже более смелаЯ, укладывала свое
подношение в тростниковую корзину и вешала на скалу.  €  выражаЯ  этим  свое
добровольное  и  смиренное  поклонение  богине,   простодушные   островитЯне
испытывали вместе с тем радость. Ѓыло,  однако,  замечено,  что  впечатлениЯ
людей, поклонЯвшихсЯ богине и возвращавшихсЯ потом домой, оказывались  очень
различны. †енщины, затаив дыхание, замирали с веслами в  руках,  восхищенные
доносившимисЯ с острова дивными  звуками,  а  когда  звуки  эти  обрывались,
уплывали; потом, вернувшись в хижины свои, они тщетно  пытались  напеть  эти
неземные песни, - тщетно, ибо собственный их  Язык  не  знал  сколько-нибудь
напоминающих их звуков. Њужчины же долго ждали, не выпускаЯ  весел  из  рук,
чтобы хоть на какое-то мгновение увидеть красоту той, котораЯ, по  уверениЯм
рыбаков, бродит в этих местах, а потом, разочарованные, принимались  наконец
грести и с печалью в сердце возвращались домой.
     Џостепенно дурнаЯ молва об острове  улеглась,  и  он  перестал  внушать
людЯм страх; и сколько иные благочестивые старики ни перебирали своих кровью
четок и ни твердили о иве и о •ари, доходЯ до  того,  что  зажигали  своими
дубленными солнцем руками лучины  и  тыкали  себЯ  острыми  кусками  железа,
купленными или украденными на  европейских  кораблЯх,  в  самые  мЯсистые  и
чувствительные части тела и даже,  больше  того,  поговаривали  о  том,  что
подвесЯт себЯ на деревьЯх головой вниз и будут так висеть, пока их не сожрут
черви, или сожжет солнце, или, наконец, пока от  этого  противоестественного
положениЯ они не сойдут с ума {8}, - несмотрЯ на все эти  излиЯниЯ,  которые
должны были бы растрогать до слез, молодые люди продолжали  вести  себЯ  все
так же: девушки  по-прежнему  подносили  Љамдео  гирлЯнды  цветов,  а  юноши
обращались с призывами к богу Љришне. ’огда наконец доведенные  до  отчаЯниЯ
старики поклЯлись, что отправЯтсЯ на этот проклЯтый остров,  из-за  которого
все посходили с ума, и  там  определЯт,  как  им  следует  поступать,  чтобы
почтить и умилостивить неизвестное божество, и узнают, нельзЯ ли вместо всех
цветов, заверений в любви и трепета юных сердец вернутьсЯ  к  правоверным  и
законным жертвам, как-то: к отращиванию длинных ногтей на руках, пока те  не
начнут врастать в тело, к продеванию веревочных _заволок_  сквозь  бока,  на
которых потом изувер исполнЯет плЯску мук до тех пор, пока  не  лопнут  либо
веревка, либо терпение плЯшущего. ‘ловом, они решили узнать, что же  это  за
божество, которое не требует от тех, кто ему поклонЯетсЯ, страданий,  и  они
привели свой замысел в исполнение, найдЯ длЯ этого способ,  достойный  самой
цели.
     ‘то  сорок  стариков,  сгорбившихсЯ  от  всех  самоистЯзаний,   которых
требовала их суроваЯ вера, и не способных справитьсЯ  ни  с  парусом,  ни  с
веслами, сели в лодку, собираЯсь добратьсЯ до острова, который они  называли
проклЯтым. ‘оотечественники их, ослепленные уверенностью,  что  люди  эти  -
свЯтые, разделись донага и долго толкали лодку навстречу прибою, после  чего
почтительно с ними простились, умолЯЯ их хоть теперь-то  взЯтьсЯ  за  весла.
‘вЯтоши же эти, поглощенные  перебиранием  четок  и  настолько  уверенные  в
неотступном покровительстве любимых богов, что им и в голову не могла прийти
мысль о грозЯщей опасности, торжественно отправились в путь - и  последствиЯ
этого легко можно себе представить. ‹одка  вскоре  же  наполнилась  водою  и
затонула, а все находившиесЯ в ней погибли без единого  стона  и  нимало  не
сетуЯ на свою судьбу, если не считать сожалений по поводу того,  что  им  не
довелось угостить собою аллигаторов в свЯщенных  водах  ѓанга  или  хотЯ  бы
погибнуть под сенью храмов _свЯщенного города_ Ѓенареса {9}, ибо и в том и в
другом случае души их, несомненно, ожидало спасение.
     Џроисшествие  это,  на  первый  взглЯд  весьма  прискорбное,  возымело,
однако, благоприЯтное действие на распространение новой веры.  ЏрежнЯЯ  вера
день ото днЯ терЯла под собой почву. ‚место того чтобы опалЯть себе руки  на
огне, люди стали собирать  цветы.  ѓвозди  (которые  ревнители  старой  веры
усердно втыкали себе в тело)  упали  в  цене:  человек  мог  теперь,  удобно
располагаЯсь, сидеть на собственных Ягодицах, и  совесть  его  была  так  же
спокойна, а репутациЯ незапЯтнанна, как если бы там было воткнуто по меньшей
мере несколько десЯтков гвоздей. Ђ нарЯду с этим на берегах любимого острова
каждый день падало все больше плодов; на  скалах  его  пестрели  цветы  всем
великолепием красок, которым любит украшать себЯ флора  ‚остока.  ‘реди  них
была та ЯркаЯ великолепнаЯ лилиЯ, что и ныне  еще  утверждает  превосходство
свое над царем ‘оломоном {10}, ибо тот во всей славе своей не одевалсЯ  так,
как всЯкаЯ их них.  Ѓыла  роза,  раскрывающаЯ  свои  "райские"  лепестки,  и
багрЯный бомбекс,  о  котором  один  английский  путешественник  восторженно
говорит, что он услаждает глаз "поразительным богатством и обилием роскошных
цветов, не знающих себе равных". Ђ женщины, давшие  обеты  новой  богине,  в
конце концов научились подражать иным из тех  звуков  и  сладостных  напевов
{11}, которые при каждом дуновении ветра доносились до их слуха,  когда  они
огибали очарованный остров на лодке и мелодиЯ эта звучала все громче.
     Ќаконец произошло некое событие, сделавшее уже  совершенно  несомненной
свЯтость этих мест и жившего там существа. Њолодой индиец, тщетно пытавшийсЯ
поднести своей любимой полный мистического значениЯ букет,  в  котором  само
расположение цветов говорит о любви, подплыл на лодке к острову, дабы узнать
от той, что, по мнению всех, живет там, свою судьбу. ЏодплываЯ к берегу,  он
сочинил песню, в которой жаловалсЯ, что предмет его любви презирает его, как
будто он париЯ {12}, но что он все равно будет любить ее, даже происходи  он
из головы самого Ѓрамы {13}, что кожа ее глаже, нежели каменные ступени,  по
которым спускаютсЯ к бассейну раджи, а  глаза  ее  блестЯт  Ярче  всех  тех,
которые самонадеЯнные иностранцы силЯтсЯ подсмотреть  сквозь  сетку  пурдаха
{4* ‡анавеска, позади которой скрываютсЯ женщины.} у набаба {14};  что  сама
она в его глазах выше  черной  пагоды  „жаггернаута  {15}  и  блеском  своим
затмевает трезубец Њахадевы {16}, сверкающего в лучах луны. € коль скоро оба
эти чуда он видел  на  берегу,  когда  подплывал  к  нему,  в  тихом  сиЯнии
бархатной индийской ночи, не приходитсЯ удивлЯтьсЯ, что оба они  вошли  и  в
его стихи. ‚ конце своей песни он давал обещание: если любимаЯ  снизойдет  к
его мольбам, построить длЯ нее хижину, поднЯв ее на сваЯх  на  целых  четыре
фута, чтобы туда не могли добратьсЯ змеи; он также обещал,  что  жилище  это
будет укрыто тенью тамаринда,  и,  чтобы  ей  спалось  спокойнее,  он  будет
отгонЯть от нее москитов веером из листьев тех первых  цветов,  которые  она
примет от него в знак его любви.
     ‘лучилось так, что в ту же самую ночь молодаЯ девушка, чью сдержанность
можно  было  объЯснить  всем  чем  угодно,  но  только  не  равнодушием,   в
сопровождении двух подруг подплыла на лодке к тому  же  самому  месту,  дабы
узнать, был ли искренен юноша, который ей все это обещал. џвились они в одно
и то же времЯ, и, хотЯ были сумерки и  суеверному  воображению  этих  робких
существ ложившиесЯ вокруг тени казались еще темнее, чем были на самом  деле,
они все же отважились отправитьсЯ в глубь острова; несЯ корзины с цветами  в
дрожавших руках, они дерзнули пойти повесить их на развалинах  пагоды,  где,
как они полагали, поселилась неведомаЯ богинЯ. Ќе без труда  пробрались  они
сквозь густые заросли цветов, буйно разросшихсЯ на дикой почве,  и  боЯлись,
что на них в любую минуту может наброситьсЯ тигр,  пока  не  вспомнили,  что
хищному зверю нужны настоЯщие джунгли и врЯд ли он станет  укрыватьсЯ  среди
цветов. …ще меньше приходилось страшитьсЯ аллигатора: слишком длЯ этого узки
были встречавшиесЯ  на  их  пути  потоки,  им  не  стоило  труда  через  них
перебратьсЯ, так как вода едва доставала им до щиколоток и  была  совершенно
прозрачна. –ветущие тамаринды, какаовые, деревьЯ и пальмы  наполнЯли  воздух
благовонием; листьЯ их шелестели над головою девушки, когда  она  всЯ  дрожа
приближалась к  развалинам  пагоды.  Ќекогда  это  было  квадратное  здание,
высившеесЯ среди скал, которые по какой-то прихоти природы, впрочем нередкой
на островах  €ндийского  океана,  громоздились  в  центральной  части  этого
острова; должно быть, извержение древнего вулкана поднЯло их  сюда  из  недр
земли. ђазрушившее храм землетрЯсение смешало обломки зданиЯ и обломки  скал
в одну бесформенную и безобразную груду, котораЯ, казалось, в равной степени
свидетельствовала о бессилии как искусства, так и самой  природы,  ибо  была
выброшена сюда силой,  создавшей  то  и  другое  и  способной  то  и  другое
уничтожить. Љолонны со странными надписЯми были стиснуты камнЯми, на которых
вообще не было никаких следов прикосновениЯ человека, но которые всем  видом
своим свидетельствовали о запечатлевшей себЯ в этом хаосе страшной неистовой
силе природы - природы, котораЯ как будто хотела сказать: "‘мертные,  пишите
строки свои резцами, а мои иероглифы Я начертаю огнем". ђЯдом с разрушенными
каменными сваЯми, высеченными в  виде  змей,  на  которых  некогда  восседал
отвратительный идол ивы, теперь расцвела  роза;  она  поднЯлась  из  земли,
заполнившей трещину в скале, как будто та же природа вдруг смЯгчилась, стала
исповедовать другую, более милосердную веру и теперь  посылает  детЯм  своим
любимый цветок. €зваЯние „жаггернаута было разбито на куски. ‘реди  обломков
можно было еще узнать его отвратительно разинутый рот, в который  в  прежнее
времЯ принЯто было класть приносимые в жертву человеческие сердца.  Ќыне  же
красавцы-павлины с изогнутыми шеЯми и огромными  пестрыми  хвостами  кормили
своих птенцов меж ветвей тамаринда, что нависали над чернеющими развалинами.
Њолодые индианки теперь уже почти перестали  боЯтьсЯ  и  все  увереннее  шли
вперед, ибо не увидели и не услышали ничего, что могло бы внушить им  страх,
который всегда вызывает в человеке потусторонний мир; вокруг все было  тихо,
спокойно и погружено в темноту. Ћни даже ощутили какую-то легкость в  нотах,
когда приближались к этим глыбам, в которых опустошениЯ, учиненные природой,
слились воедино с теми, что учинил человек, может быть, еще более  дикими  и
кровавыми. Ѓлиз развалин прежде был  бассейн,  как  то  обычно  бывает  близ
пагод, дабы можно было всЯкий раз очиститьсЯ и освежитьсЯ перед молитвой; но
теперь ведущие вниз ступени были сломаны, а вода застоЯлась.  ћные  индианки
все же зачерпнули в пригоршню этой воды,  призвали  богиню,  покровительницу
острова, и направились к  единственному  уцелевшему  своду.  Ќаружные  стены
зданиЯ были из камнЯ, внутренними же, высеченными в скале, и  нишами  своими
храм этот напоминал тот, что на острове ќлефанте  {17}.  ‚  нем  можно  было
увидеть высеченные из камнЯ чудовищные фигуры, как  вплотную  примыкающие  к
скале, так и отстоЯщие на некотором расстоЯнии  от  нее;  их  отвратительные
огромные и  бесформенные  лица  были  нахмурены,  и  человек  суеверный  мог
подумать, что перед  ним  разыгрываетсЯ  страшнаЯ  драма,  герои  которой  -
каменные боги.
     „ве девушки из числа  почитательниц  богини,  которые  славились  своей
храбростью, вышли вперед, исполнили некий странный танец  перед  развалинами
храма старых богов, как было принЯто называть  их,  и  стали  просить  новую
владычицу острова быть благосклонной к обетам, принесенным их подругой, а та
вышла вслед за ними и повесила венок из цветов  на  обломки  обезображенного
идола,  торчавшие  среди  хаоса  камней   и   совершенно   заросшие   пышной
растительностью, котораЯ в странах ‚остока как бы олицетворЯет собой  вечное
торжество природы среди превратившихсЯ  в  развалины  творений  человеческих
рук. ђоза вновь рождаетсЯ каждый год, а какой  из  этих  годов  увидит,  как
внове строитсЯ пирамида? ‚ ту  минуту,  когда  молодаЯ  индианка  вешала  на
бесформенный камень привезенны