        †орж ‘анд. ‹еоне ‹еони

   -----------------------------------------------------------------------
   George Sand. Leoni Leoni (1835). Џер. с франц. - Ђ.ќнгельке.
   ‚ кн.: "†орж ‘анд. ‘обрание сочинений в десЯти томах. ’ом II".
   ‘Џб., "‘лавиЯ" - ‘Џ "€нтербрук", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 8 November 2002
   -----------------------------------------------------------------------


        1

   Њы были в ‚енеции. •олод и дождь прогнали прохожих и карнавальные маски
с площади и набережных. Ќочь была темной и  молчаливой.  €здали  доносилсЯ
лишь монотонный рокот волн Ђдриатики, бившихсЯ об островки,  да  слышались
оклики  вахтенных  с  фрегата,  стерегущего  вход  в  канал   ‘ан-„жорджо,
вперемежку с ответными возгласами с борта дозорной шхуны. ‚о всех  палаццо
и театрах шумел веселый карнавал, но за окнами  все  было  хмуро,  и  свет
фонарей отражалсЯ на мокрых плитах;  времЯ  от  времени  раздавались  шаги
какой-нибудь запоздалой маски, закутанной в плащ.
   Ќас было только  двое  в  просторной  комнате  прежнего  палаццо  Ќази,
расположенного на ‘ловенской набережной и превращенного ныне в  гостиницу,
самую лучшую в ‚енеции. Ќесколько одиноких  свечей  на  столах  и  отблеск
камина слабо  освещали  огромную  комнату;  колебаниЯ  пламени,  казалось,
приводили в движение аллегорические фигуры божеств на расписанном фресками
потолке. †юльетте нездоровилось, и она отказалась выйти из дому.  “легшись
на диван и укутавшись в свое горностаевое манто, она казалось, покоилась в
легком сне, а Я бесшумно ходил по ковру, покуриваЯ сигареты "‘ерральо".
   Ќам, в том краю, откуда Я родом,  известно  некое  душевное  состоЯние,
которое, думаетсЯ мне, характерно именно длЯ  испанцев.  ќто  своего  рода
невозмутимое спокойствие, которое  отнюдь  не  исключает,  как  скажем,  у
представителей германских народов или завсегдатаев восточных кафе,  работу
мысли. Ќаш разум вовсе не притуплЯетсЯ и при том  состоЯнии  отрешенности,
которое, казалось, целиком завладевает нами.  Љогда  мы,  курЯ  сигару  за
сигарой, целыми часами  размеренно  шагаем  по  одним  и  тем  же  плиткам
мозаичного пола, ни на дюйм не отступаЯ в  сторону,  именно  в  это  времЯ
происходит у нас то, что можно было бы назвать умственным пищеварением;  в
такие минуты возникают важные решениЯ, и  пробудившиесЯ  страсти  утихают,
порождаЯ энергические поступки. Ќикогда испанец не бывает  более  спокоен,
чем в то времЯ, когда он вынашивает благородный  или  злодейский  замысел.
—то до менЯ, то Я обдумывал тогда свое намерение; но в намерении  этом  не
было ничего героического и ничего ужасного. Љогда  Я  обошел  комнату  раз
шестьдесЯт и выкурил с дюжину сигарет, решение мое созрело. џ  остановилсЯ
подле дивана и, не смущаЯсь тем, что моЯ молодаЯ подруга спит, обратилсЯ к
ней:
   - †юльетта, хотите ли вы быть моей женой?
   Ћна открыла глаза и молча  взглЯнула  на  менЯ.  ЏолагаЯ,  что  она  не
расслышала моего вопроса, Я повторил его.
   - џ все прекрасно слышала, - ответила она безучастно и снова умолкла.
   џ решил, что предложение мое ей не понравилось,  и  ощутил  страшнейший
приступ гнева и боли, но из уважениЯ к испанской степенности Я ничем  себЯ
не выдал и снова зашагал по комнате.
   Љогда Я делал седьмой круг, †юльетта остановила менЯ и спросила:
   - Љ чему это?
   џ сделал еще три круга по комнате; затем бросил сигару, подвинул стул и
сел возле молодой женщины.
   - ‚аше положение в свете, - сказал Я ей, - должно быть, терзает вас?
   - џ знаю, - ответила она, поднимаЯ чудесную головку  и  глЯдЯ  на  менЯ
своими голубыми глазами, во взоре которых, казалось, равнодушие стремилось
побороть грусть, - да, Я знаю, дорогой Ђлео, что  моЯ  репутациЯ  в  свете
непоправимо запЯтнана Я содержанка.
   - Њы все это перечеркнем, †юльетта, мое имЯ снимет пЯтно с вашего.
   - ѓордость грандов! -  молвила  она  со  вздохом.  ‡атем  она  внезапно
повернулась ко мне; схватив мою руку и, вопреки моей воле,  поднесЯ  ее  к
своим губам, она добавила: - ’ак это правда? ‚ы готовы  на  мне  женитьсЯ,
Ѓустаменте? Ѓоже мой! Ѓоже  мой!  Љ  какому  сравнению  вы  менЯ  невольно
принуждаете!
   - —то вы хотите этим сказать, дорогое дитЯ мое? - спросил Я.
   Ћна мне не ответила и залилась слезами.
   ќти слезы, причину которых Я слишком  хорошо  понимал,  глубоко  задели
менЯ. Ќо Я тут же подавил вспышку бешенства, которую они во  мне  вызвали,
и, приблизившись, сел возле †юльетты.
   - ЃеднЯжка, - молвил Я, - так эта рана все еще не затЯнулась?
   - ‚ы разрешили мне плакать, - отвечала она,  -  это  было  первое  наше
условие.
   - Џоплачь, моЯ беднаЯ, обиженнаЯ девочка! - сказал  Я  ей.  -  Ђ  потом
выслушай менЯ и ответь.
   Ћна вытерла слезы и вложила свою руку в мою.
   - †юльетта, - продолжал Я, - когда вы называете  себЯ  содержанкой,  вы
просто не в своем уме. Љакое вам дело до мнениЯ и грубой болтовни каких-то
глупцов? ‚ы моЯ спутница, моЯ подруга, моЯ возлюбленнаЯ.
   - Ћ да, увы! - откликнулась она. - џ твоЯ любовница,  Ђлео,  и  в  этом
весь мой позор; мне  следовало  бы  скорее  умереть,  чем  вверЯть  такому
благородному сердцу, как твое, обладание сердцем, в котором все уже  почти
угасло.
   - Њы постепенно оживим тлеющий  в  нем  пепел,  дорогаЯ  моЯ  †юльетта;
позволь мне надеЯтьсЯ, что там таитсЯ хотЯ бы одна еще  искорка  и  что  Я
смогу ее отыскать.
   - „а, да, Я тоже надеюсь, Я этого хочу! - живо отозвалась она. -  €так,
Я буду твоей женой? Ќо длЯ чего? ђазве Я стану больше любить  тебЯ?  ђазве
ты станешь более уверен во мне?
   - џ буду знать, что ты стала счастливее, и  от  этого  буду  счастливее
сам.
   - ‘частливее? ‚ы ошибаетесь: с вами Я  счастлива  настолько,  насколько
вообще можно ею быть. Љаким образом титул доньи Ѓустаменте смог бы сделать
менЯ еще счастливее?
   - Ћн защитил бы вас от наглого презрениЯ света.
   - ‘вета! - воскликнула она. - ‚ы хотите сказать - ваших друзей? „а  что
такое свет? џ никогда этого не понимала. џ уже многое повидала в  жизни  и
много поездила по земле, но так и  не  заметила  того,  что  вы  называете
светом.
   - џ знаю, что  ты  до  сих  пор  жила,  как  зачарованнаЯ  девушка  под
хрустальным колпаком, и все же Я видел, как ты горько  плакала  над  своей
тогдашней горестной судьбой. џ дал себе слово, что предложу тебе мой титул
и мое имЯ, как только буду уверен в твоей привЯзанности.
   - ‚ы менЯ не понЯли, дон Ђлео, если подумали, что плакала Я  от  стыда.
„лЯ стыда не было места в  моем  сердце.  ‚  нем  было  достаточно  других
горестей, которые  переполнЯли  его  и  делали  нечувствительным  ко  всем
проЯвлениЯм внешнего мира. ‹юби он менЯ по-прежнему, Я была бы  счастлива,
даже будучи опозоренной в глазах того, что вы зовете светом.
   џ был не в состоЯнии побороть приступ гнева, от которого весь задрожал.
џ встал, чтобы снова зашагать по комнате. †юльетта удержала менЯ.
   - Џрости, - промолвила она растроганно, - прости мне  ту  боль,  что  Я
тебе причинЯю. Ќе говорить об этом - свыше моих сил.
   - ’ак говори, †юльетта, - ответил Я, подавлЯЯ горестный вздох, - говори
же, если это способно тебЯ утешить! Ќо неужто  ты  так  и  не  можешь  его
забыть, когда все, что тебЯ окружает, направлено к тому,  чтобы  приобщить
тебЯ к иной жизни, иному счастью, иной любви!
   - ‚се, что менЯ окружает! - воскликнула  †юльетта  взволнованно.  -  „а
разве мы не в ‚енеции?
   Ћна встала и подошла к окну. …е юбка из белой  тафты  ложилась  тысЯчью
складок вокруг ее хрупкой талии.  …е  темные  волосы,  выскользнув  из-под
больших  булавок  чеканного  золота,  которые  их  почти  не   удерживали,
ниспадали ей на  спину  пахучей  шелковистой  волною.  …е  щеки,  тронутые
бледным румЯнцем, ее нежнаЯ и в то же времЯ  грустнаЯ  улыбка  делали  эту
женщину такой прекрасной, что Я позабыл обо  всем,  что  она  говорила,  и
подошел к ней, чтобы сжать ее в своих объЯтиЯх. Ќо она  отдернула  оконные
шторы и, глЯдЯ сквозь стекла,  на  которых  заблестел  влажный  луч  луны,
воскликнула:
   - Ћ ‚енециЯ! Љак ты изменилась! Љакой прекрасной Я тебЯ видела когда-то
и какой пустынной и унылой кажешьсЯ ты мне сегоднЯ!
   - —то вы говорите, †юльетта? - воскликнул, в свою очередь, Я.  -  ђазве
вы уже бывали в ‚енеции? Џочему же вы мне об этом не говорили?
   - џ заметила, что вы горите желанием увидеть этот прекрасный  город,  и
знала, что одного моего слова достаточно, чтобы  помешать  вашему  приезду
сюда. ‡ачем мне было  принуждать  вас  к  тому,  чтобы  вы  изменили  свое
решение?
   - „а, Я бы его изменил, - вскричал Я, топнув ногой. - „а если бы мы уже
въезжали в этот проклЯтый город, Я заставил бы повернуть лодку и  пристать
к иному берегу, который не осквернен подобным воспоминанием; Я  домчал  бы
вас туда, Я доставил бы вас туда  вплавь,  приведись  мне  выбирать  между
подобной переправой и этим вот домом, где вы, быть может, на  каждом  шагу
ощущаете жгучий след его присутствиЯ! ‘кажите же, наконец, †юльетта, где Я
с вами мог бы укрытьсЯ от  прошлого?  Ќазовите  мне  город,  укажите  хоть
какой-нибудь уголок €талии, куда бы этот проходимец не таскал вас с собою!
   џ побледнел и задрожал от гнева. †юльетта медленно повернулась, холодно
взглЯнула на менЯ и снова отвела глаза к окну.
   - ‚енециЯ, - проронила она, - мы любили тебЯ когда-то, и даже теперь  Я
не могу глЯдеть  на  тебЯ  без  волнениЯ:  ведь  он  тебЯ  боготворил,  он
вспоминал о тебе всюду, куда бы ни приезжал; он называл тебЯ своей дорогой
отчизной, ибо ты была колыбелью его знатного рода и один из твоих  дворцов
еще поныне носит то же имЯ, что носил он.
   - ЉлЯнусь смертью и вечным блаженством, - процедил Я, понизив голос,  -
завтра же мы расстанемсЯ с этой дорогой отчизной!
   - ‚ы можете завтра расстатьсЯ и с ‚енецией и с  †юльеттой,  -  ответила
она мне с ледЯным хладнокровием. - —то же до менЯ,  Я  не  желаю  получать
приказаний  от  кого  бы  то  ни  было  и  покину   ‚енецию,   когда   мне
заблагорассудитсЯ.
   - џ, кажетсЯ, вас понимаю, сударынЯ, - возмущенно возразил Я, - ‹еони в
‚енеции.
   †юльетта вздрогнула, точно ее поразил электрический ток.
   - —то ты говоришь? ‹еони в ‚енеции? - вскричала она в  каком-то  бреду,
бросаЯсь ко мне на грудь. - Џовтори, что ты сказал, повтори его  имЯ!  „ай
мне хотЯ бы еще раз услышать его! - ’ут она залилась слезами и,  задыхаЯсь
от рыданий, почти потерЯла сознание. џ отнес ее на  диван  и,  не  подумав
помочь ей  еще  как-то  иначе,  стал  снова  расхаживать  по  краю  ковра.
Џостепенно гнев мой  утих,  как  утихает  море,  когда  улЯжетсЯ  сирокко.
‚незапное  раздражение  сменилось  острой  и  мучительной   болью,   и   Я
разрыдалсЯ, как женщина.


        2

   ‚се еще погруженный в свои терзаниЯ, Я остановилсЯ в  нескольких  шагах
от †юльетты и взглЯнул на нее. Ћна лежала, отвернувшись к стене, но  трюмо
высотою в пЯтнадцать  футов,  занимавшее  весь  простенок,  позволЯло  мне
видеть ее лицо. Ћна была мертвенно-бледна; глаза ее  были  закрыты,  точно
она спала. ‚ыражение ее  лица  говорило  скорее  об  усталости,  нежели  о
страдании, и  полностью  передавало  то,  что  творилось  у  нее  в  душе:
изнеможение и  безучастность  начинали  брать  верх  над  недавней  бурной
вспышкой чувств. Љо мне вернулась надежда.
   џ тихо назвал  ее  по  имени,  и  она  взглЯнула  на  менЯ  с  каким-то
изумлением, словно памЯть ее утратила способность хранить в себе  слова  и
поступки, а душе уже недоставало сил таить горечь обиды.
   - —то тебе? - промолвила она. - Џочему ты менЯ разбудил?
   - †юльетта, - прошептал Я, - прости менЯ, Я  тебЯ  оскорбил,  Я  уЯзвил
твое сердечное чувство...
   - Ќет, - ответила она, подносЯ  одну  руку  ко  лбу  и  протЯгиваЯ  мне
другую, - ты уЯзвил лишь мою гордость. Џрошу тебЯ, Ђлео, помни, что у менЯ
нет ровно ничего, что Я живу тем, что даешь  мне  ты,  что  мысль  о  моей
зависимости длЯ менЯ унизительна. џ знаю, ты был добр, ты был щедр ко мне;
ты окружаешь менЯ заботами, осыпаешь драгоценностЯми, ты  подавлЯешь  менЯ
всей роскошью и великолепием, которые  тебе  привычны;  не  будь  тебЯ,  Я
умерла бы в какой-нибудь  больнице  длЯ  бедных  или  менЯ  бы  заперли  в
сумасшедший дом. Њне это хорошо известно. Ќо вспомни, Ѓустаменте, что  все
это ты сделал помимо моей воли, что ты взЯл  менЯ  к  себе  полумертвой  и
оказал мне помощь и поддержку, когда у менЯ не было ни  малейшего  желаниЯ
их принимать. ‚спомни, как Я хотела умереть, а ты просиживал ночи напролет
у моего изголовьЯ, держа менЯ за руки,  чтобы  помешать  мне  покончить  с
собою. ‚спомни, что Я долгое времЯ отказывалась от твоего  покровительства
и твоих благодеЯний и что если Я принимаю их теперь, то делаю это  отчасти
по собственной слабости и потому, что мне  опостылела  жизнь,  отчасти  из
чувства привЯзанности и признательности к тебе, умолЯющему менЯ на коленЯх
не отвергать твоей поддержки. ’ы ведешь себЯ самым достойным образом, друг
мой, Я это прекрасно понимаю. Ќо  разве  Я  виновата,  что  ты  так  добр?
Ќеужели менЯ можно серьезно упрекать в том,  что  Я  унижаю  себЯ,  когда,
одинокаЯ, в полном отчаЯнии, Я доверЯюсь  самому  благородному  сердцу  на
свете?
   - ‹юбимаЯ, -  прошептал  Я,  прижимаЯ  ее  к  груди,  -  твои  слова  -
великолепный  ответ  на  подлые  оскорблениЯ  негодЯев,  которые  тебЯ  не
признали.  Ќо  к  чему  ты  все  это  мне  говоришь?  Ќеужто  ты  считаешь
необходимым оправдыватьсЯ перед Ѓустаменте за счастье, которое он познал в
своей жизни? ЋправдыватьсЯ нужно мне, если только это возможно, ибо из нас
двоих неправ Я. Њне ли не знать, как упорно  восставала  твоЯ  гордость  и
твое отчаЯние в ответ на мои предложениЯ, мне никогда не  подобало  бы  об
этом забывать. Љогда Я пытаюсь заговорить с тобою властным тоном, Я просто
сумасшедший, которого надо прощать, ибо страсть к тебе помутила мой  разум
и лишила менЯ последних сил. Џрости  менЯ,  †юльетта,  забудь  о  минутной
вспышке гнева. “вы! џ не способен внушить к себе любовь; в моем  характере
есть какаЯ-то резкость, котораЯ тебе неприЯтна. џ  оскорблЯю  тебЯ  в  тот
момент, когда уже начал тебЯ излечивать, и нередко за какой-нибудь  час  Я
разрушаю то, что создавал в течение долгих дней.
   - Ќет, нет, забудем эту ссору, - прервала †юльетта, целуЯ менЯ. -  …сли
ты мне причинЯешь подчас какую-то боль, то Я ведь причинЯю тебе в сто  раз
большую. ’ы бываешь порою властен, Я в своем горе всегда жестока. € все же
не думай, что горе это неизлечимо. ’воЯ доброта  и  твоЯ  любовь  в  конце
концов восторжествуют над ним. џ была бы поистине  неблагодарна,  если  бы
отвергла ту надежду, которую ты  мне  сулишь.  Џоговорим  о  замужестве  в
другой раз. Ѓыть может, тебе удастсЯ менЯ убедить. ’ем не менее  Я  должна
признатьсЯ, что боюсь такого рода зависимости, освЯщенной всеми законами и
всеми предрассудками: она почетна, но она ненарушима...
   - …ще одно жестокое слово, †юльетта! Ќеужто ты боишьсЯ  стать  навсегда
моей?
   - Ќет, конечно нет! џ сделаю все, что ты захочешь. Ќо  оставим  это  на
сегоднЯ.
   - ’ак окажи мне тогда другую милость вместо этой: давай уедем завтра из
‚енеции.
   - ‘ радостью! —то мне ‚енециЯ,  да,  и  все  остальное?  Ќе  верь  мне,
слышишь, когда иной раз Я сожалею о прошлом: во мне  говорит  лишь  досада
или безумие! Џрошлое! Ѓоже правый! Ќеужто ты не  знаешь,  сколько  у  менЯ
причин, чтобы его ненавидеть? Џойми, это прошлое менЯ совершенно  сломило!
„а разве Я в силах удержать его, даже если бы оно ко мне вернулось?
   џ поцеловал †юльетте руку в знак признательности за то усилие,  которое
она делала над собою, говорЯ это; но убедить она менЯ не  смогла  внЯтного
ответа Я так и не получил. џ опЯть стал уныло шагать по комнате.
   Џодул сирокко и мгновенно высушил мостовые. € город снова, как  обычно,
весь зазвенел, и до нас донессЯ многоголосый шум праздника:  то  слышалось
хриплое пение подвыпивших гондольеров, то резкие крики масок, выходЯщих из
кафе и пристающих к прохожим, то всплеск весел на канале. Џушка с  фрегата
послала прощальный салют дальним отголоскам лагуны, и те гулко отозвались,
словно раскатами орудийного залпа. ‘ пушечным громом слились грубаЯ  дробь
австрийского барабана и мрачный звон колокола собора свЯтого Њарка.
   Њною овладел приступ отчаЯнной тоски.  „огоравшие  свечи  опалЯли  краЯ
зеленых бумажных розеток, бросаЯ мертвенно-бледный свет на  все  предметы.
‚оображение мое населЯло  все  вокруг  какими-то  причудливыми  формами  и
звуками. †юльетта, распростертаЯ на диване и укутаннаЯ в шелк и горностай,
представлЯлась  мне  мертвой,  запеленутой  в  саван.  ‚  пении  и  смехе,
доносившихсЯ с канала, мне чудились крики  о  помощи,  и  каждаЯ  гондола,
скользившаЯ под сводами мраморного моста, внизу, у  моего  окна,  наводила
менЯ на мысль об утопленнике, борющемсЯ в волнах  со  смертью.  ‘ловом,  Я
видел перед собой лишь безнадежность и роковой конец и  не  мог  стрЯхнуть
гнета, камнем лежавшего у менЯ на сердце.
   Ќо мало-помалу Я успокоилсЯ, и мысли  мои  стали  менее  сумбурными.  џ
пришел к выводу, что исцеление †юльетты происходит слишком медленно и что,
невзираЯ на все  самозабвенные  поступки,  совершаемые  ею  ради  менЯ  из
чувства признательности, сердце у нее болит так же, как в первые дни нашей
встречи. ќти столь долгие и столь горестные сожалениЯ  о  любви,  отданной
недостойному существу, казались мне необъЯснимыми, и Я попыталсЯ  отыскать
причину их в бесплодности моего собственного чувства. „олжно быть, подумал
Я,  в  характере  моем  есть  нечто  такое,  что  внушает  ей   неодолимое
отвращение, в котором она не смеет признатьсЯ. Ѓыть может, мой образ жизни
ненавистен ей, а между тем Я как будто стараюсь сообразовать свои привычки
с ее склонностЯми. ‹еони постоЯнно возил ее из города в город; Я, вот  уже
два года, стараюсь  тоже,  чтобы  она  путешествовала,  нигде  подолгу  не
задерживаЯсь и тотчас же покидаЯ любое место, лишь только замечаю малейшие
признаки скуки на ее лице. € тем не менее она грустит. ‘омнениЯ нет: ничто
ее не развлекает; а если она порой и улыбнетсЯ, то  лишь  из  преданности.
„аже все, что так нравитсЯ женщинам, не может победить  ее  скорбь.  ‘калу
эту не поколеблешь, алмаз этот никак не потускнеет. ЃеднаЯ †юльетта! ЉакаЯ
сила заложена в твоей слабости! Љакое удручающее упорство в твоей апатии!
   Ќезаметно длЯ самого себЯ Я  стал  выражать  вслух  все  то,  что  менЯ
терзало. †юльетта приподнЯлась на локте; опершись о подушки и наклонившись
вперед, она с грустью внимала моим словам.
   - Џослушай, †юльетта,  -  сказал  Я,  подходЯ  к  ней.  -  џ  по-новому
представил себе причину твоего горЯ. џ слишком подавлЯл  твою  скорбь,  ты
старалась  запрЯтать  ее  поглубже  в  своем  сердце;  Я  трусливо  боЯлсЯ
взглЯнуть на эту рану, вид которой причинЯл мне страдание, ты  великодушно
скрывала ее от менЯ. ‹ишеннаЯ ухода и позабытаЯ, рана твоЯ  воспалЯлась  с
каждым днем, тогда как мне надлежало постоЯнно лечить и смЯгчать ее. џ был
неправ, †юльетта, тебе надо открыть свое горе, выплакать  его  у  менЯ  на
груди. Ќужно,  чтобы  ты  поведала  мне  о  своих  минувших  злоключениЯх,
рассказала мне свою жизнь день за днем, назвала мне моего врага.  „а,  так
нужно. ’олько что ты мне сказала слова, которых Я не  забуду;  ты  умолЯла
менЯ позволить тебе хотЯ бы услышать его имЯ. ’ак произнесем же вместе это
проклЯтое имЯ, что жжет тебе Язык и сердце! Џоговорим о ‹еони.
   ѓлаза †юльетты зажглись невольным блеском. џ почувствовал, как  у  менЯ
защемило сердце, но  тут  же  пересилил  свою  боль  и  спросил  †юльетту,
одобрЯет ли она мой план.
   - „а, - ответила она серьезно, - полагаю, что ты прав. ‡наешь,  рыданиЯ
часто подступают мне к горлу, но, боЯсь огорчить тебЯ, Я не даю им воли  и
таю свою боль в груди как некое сокровище. …сли б Я могла  раскрыть  перед
тобою душу, мне кажетсЯ, Я бы не так страдала.  Њое  горе  -  нечто  вроде
аромата,  который  в  закрытом  сосуде  сохранЯетсЯ  вечно;   стоит   лишь
приоткрыть этот сосуд - и аромат быстро улетучитсЯ.  …сли  бы  Я  могла  в
любую минуту поговорить о ‹еони, рассказать  тебе  о  малейших  перипетиЯх
нашей любви, перед моими глазами заново прошло бы все то хорошее и дурное,
что  он  мне  сделал.  ’воЯ  же  сильнаЯ  неприЯзнь  кажетсЯ   мне   порою
несправедливой, и в глубине души Я готова простить такие обиды, которые  -
услышь Я о них из чужих уст - менЯ возмутили бы.
   - ’ак вот, - сказал Я, - мне хочетсЯ узнать о них из твоих  уст.  џ  ни
разу еще не слышал подробности этой мрачной повести; Я хочу, чтобы ты  мне
о них рассказала, чтобы ты мне поведала свою жизнь всю целиком. “знав твои
горести, Я, быть может, научусь, как  их  лучше  исцелить.  ђасскажи  мне,
†юльетта, обо всем; расскажи мне, каким образом смог этот ‹еони  заставить
так полюбить себЯ; скажи, какими чарами, какою тайною он  обладал;  ибо  Я
устал тщетно искать путь к твоему неприступному  сердцу.  џ  слушаю  тебЯ,
говори.
   - Ћ да! џ этого тоже хочу, - ответила она. - ќто в конце концов  должно
менЯ успокоить. Ќо дай мне говорить и не прерывай менЯ ни  единым  намеком
на какое-либо огорчение или раздражение, ибо Я расскажу тебе все, как  это
происходило. џ расскажу тебе и о  хорошем,  и  о  дурном,  о  том,  как  Я
страдала и как Я любила.
   - ’ы мне расскажешь обо всем, и Я выслушаю все, - ответил Я ей. џ велел
принести новые свечи и раздуть огонь в камине. †юльетта начала так.


        3

   "Љак вам известно, Я дочь богатого брюссельского ювелира. Ћтец мой  был
весьма искусен в своем ремесле,  но  при  всем  том  малообразован.  Ќачав
простым  рабочим,  он  стал  обладателем   крупного   состоЯниЯ,   которое
умножалось день ото днЯ благодарЯ удачным коммерческим операциЯм. ЌесмотрЯ
на недостаточность своего воспитаниЯ, он постоЯнно бывал в  самых  богатых
домах нашей провинции; а мою мать, красивую и остроумную  женщину,  охотно
принимали в обществе весьма состоЯтельных негоциантов.
   Џо натуре  своей  отец  был  человеком  покладистым  и  апатичным.  ќто
свойство характера постепенно усиливалось в нем по мере  того,  как  росли
достаток и комфорт. ЊоЯ мать,  будучи  значительно  живее  и  моложе  его,
обладала  неограниченной  свободой  и,  пользуЯсь   преимуществом   своего
положениЯ, с упоением предавалась светским удовольствиЯм. Ћна была  добра,
искренна и отличалась многими другими приЯтными  качествами.  Ќо  ей  было
свойственно  легкомыслие,  и  поскольку  красота  ее,  невзираЯ  на  годы,
поразительно сохранилась, то это как бы удлинЯло  ей  молодость  и  шло  в
ущерб моему воспитанию. Џравда,  она  питала  ко  мне  нежную  любовь,  но
проЯвлЯла ее как-то неосмотрительно и безрассудно. ѓордЯсь  моим  цветущим
видом и кое-какими пустЯчными способностЯми, которые  она  постаралась  во
мне развить, она помышлЯла лишь о том, чтобы вывозить менЯ на прогулки и в
свет; она  испытывала  некое  сладостное,  но  весьма  опасное  тщеславие,
надеваЯ на менЯ что ни день все новые украшениЯ и  поЯвлЯЯсь  со  мною  на
праздниках. џ вспоминаю об этом времени с болью и вместе с тем с  какой-то
радостью. ‘ тех пор Я не раз печально  размышлЯла  о  том,  как  бесцельно
прошли мои молодые годы, и все  же  поныне  сожалею  о  тех  счастливых  и
беспечных днЯх, которые бы лучше  никогда  не  кончались  или  никогда  не
начинались. Њне кажетсЯ, Я все еще вижу мою мать  -  ее  округлую  изЯщную
фигуру, ее белые руки, черные глаза, ее улыбку, такую кокетливую и  вместе
с тем такую добрую; с первого же  взглЯда  можно  было  сказать,  что  она
никогда не знала  ни  забот,  ни  неприЯтностей  и  что  она  не  способна
принудить других к чему бы то ни было, даже из добрых побуждений. Ћ да,  Я
ее помню! џ припоминаю, как мы с нею сидели, бывало, все утро, обдумываЯ и
подготавливаЯ наши бальные туалеты, а после полуднЯ занимались уже  совсем
другим нарЯдом, столь прихотливым, что нам едва оставалсЯ какой-нибудь час
на то, чтобы поЯвитьсЯ на прогулке. џ отчетливо представлЯю себе мою мать,
ее атласные платьЯ, ее меха, длинные белые перьЯ и окружавшее ее воздушное
облачко из блонд и  лент.  ‡акончив  собственный  туалет,  она  на  минуту
забывала о себе и занималась мною. Њне  бывало,  правда,  довольно  скучно
расшнуровывать черные атласные  ботинки,  чтобы  разгладить  еле  заметную
складку на чулке, или примерЯть поочередно двадцать пар  перчаток,  прежде
чем  остановитьсЯ  на  одной  из  них,  розовый  оттенок  которой  был  бы
достаточно свеж и отвечал  бы  вкусу  матушки.  ќти  перчатки  так  плотно
облегали руку, что, снимаЯ, Я рвала их,  изрЯдно  намучившись  перед  тем,
чтобы их надеть; итак, все надо было начинать  сызнова,  и  мы  громоздили
целые горы рваного хлама, прежде чем выбирали какую-нибудь пару, которую Я
носила всего лишь час, а затем  отдавала  горничной.  ’ем  не  менее  менЯ
настолько приучили с детства смотреть на эти мелочи как  на  самые  важные
занЯтиЯ в жизни женщины, что Я терпеливо подчинЯлась. Ќаконец мы  выходили
из дому, и, слыша шорох наших  платьев,  вдыхаЯ  аромат  наших  надушенных
муфт, все оборачивались, чтобы поглЯдеть нам вслед. џ постепенно  привыкла
к тому, что наше имЯ на устах  почти  у  всех  мужчин  и  что  их  взглЯды
останавливаютсЯ на моем  лице,  хранившем  тогда  невозмутимое  выражение.
’акое вот сочетание безразличиЯ и наивного бесстыдства  и  составлЯет  то,
что  принЯто  называть  "хорошей  манерой  держатьсЯ",  говорЯ  о  молодых
девушках. —то же до матушки, то она испытывала двойную гордость, показываЯ
и себЯ и дочь; Я была как бы отсветом  или,  вернее,  какой-то  частью  ее
самой, ее красоты, ее богатства; мои бриллианты блестЯще свидетельствовали
о ее хорошем вкусе; мои черты, схожие с ее  чертами,  напоминали  и  ей  и
другим почти не тронутую годами свежесть ее ранней молодости; и, глЯдЯ  на
менЯ, такую худенькую, шедшую рЯдом с ней, моЯ  мать  словно  видела  себЯ
дважды: бледной и хрупкой, какою  она  была  в  пЯтнадцать  лет,  Яркой  и
красивой, какою она все  еще  оставалась.  Ќи  за  что  на  свете  она  не
поЯвилась бы  на  прогулке  без  менЯ:  она  решила  бы,  что  ей  чего-то
недостает, и сочла бы себЯ полуодетой.
   Џосле обеда  возобновлЯлись  серьезные  дискуссии  по  поводу  бального
платьЯ, шелковых чулок и цветов.
   Ћтец, занЯтый своей  коммерцией  только  днем,  предпочел  бы  спокойно
проводить вечера в кругу семьи. Ќо по добродушию своему он и  не  замечал,
что мы о нем совершенно забывали, и засыпал  в  своем  кресле,  тогда  как
причесывавшие нас девушки  изо  всех  сил  старались  постичь  причудливые
выдумки моей матушки. Љ моменту нашего выезда добрейшего человека  будили,
и он тут же покорно доставал из своих шкатулок чудесные драгоценные камни,
оправы к которым делались на заказ по его  собственным  рисункам.  Ћн  сам
надевал их нам на руки и на шею и любовалсЯ тем, как эти драгоценности  на
нас сверкают. Љамни  эти  предназначались,  вообще  говорЯ,  длЯ  продажи.
Ќередко мы слышали, как некоторые  завистницы  шептались,  восторгаЯсь  их
блеском, и отпускали на наш счет злые шутки.  Ќо  мать  мирилась  с  этим,
говорЯ, что самые знатные дамы носЯт то, что им остаетсЯ  от  нас,  и  это
была  сущаЯ  правда.  Ќа  следующий  день  к  отцу  поступали  заказы   на
драгоценности, подобные тем, что мы  надевали  накануне.  —ерез  некоторое
времЯ он  отсылал  клиентам  именно  наши;  и  нас  это  не  огорчало:  мы
расставались с ними лишь длЯ того, чтобы получить еще более красивые.
   џ росла, ведЯ подобный образ жизни, не задумываЯсь ни о настоЯщем, ни о
будущем и не  делаЯ  никаких  внутренних  усилий,  чтобы  выработать  себе
характер и укрепить его. Ћт природы Я была мЯгкой, доверчивой, как  и  моЯ
мать, Я, как и она, безотчетно отдавалась на волю судьбы.  €  все  же,  по
сравнению  с  нею,  Я  была  не  такаЯ  веселаЯ;  менЯ  меньше  привлекали
удовольствиЯ и тщеславие; мне словно недоставало даже той  небольшой  доли
энергии, которой обладала она, ее желаниЯ и умениЯ развлекатьсЯ. џ  как-то
свыклась с той беспечной жизнью, что выпала мне на долю, не ценила ее и не
сравнивала  ни  с  чьей  другой.  Ћ  страстЯх  Я  не  имела  ни  малейшего
представлениЯ. ЊенЯ воспитали так, будто мне вообще никогда не суждено  их
узнать; мать  получила  точно  такое  же  воспитание  и  чувствовала  себЯ
превосходно, за неспособностью испытывать какие бы то ни было  страсти,  и
поэтому ей ни разу не приходилось с ними боротьсЯ. Њой ум приучили к таким
занЯтиЯм, где сердцу делать было нечего. џ блестЯще играла на фортепьЯно и
чудесно танцевала, Я рисовала акварелью, отличаЯсь поразительной точностью
рисунка и свежестью красок, но в душе моей не было ни малейшей искры  того
божественного огнЯ, который только один и создает жизнь и позволЯет понЯть
ее смысл. џ обожала моих родителей ко не знала, что значит  любить  больше
или меньше. џ  могла  превосходно  сочинить  письмо  к  какой-нибудь  юной
подружке, но не знала цены ни словам, ни  чувствам.  Џодруг  Я  любила  по
привычке, была добра с ними по долгу и по мЯгкости натуры, но характер  их
менЯ совершенно не интересовал: Я вообще ни над чем не задумывалась. џ  не
делала никакого существенного различиЯ между ними, и больше всего  мне  по
душе бывала та, котораЯ чаще всего ко мне приходила".


        4

   "’акой вот Я и была. Њне шел семнадцатый год, когда в Ѓрюссель  приехал
‹еони. ‚ первый раз Я увидела его в театре. џ сидела  с  матерью  в  ложе,
неподалеку от балкона, где он находилсЯ  в  обществе  самых  элегантных  и
состоЯтельных молодых люди. ЊоЯ мать  перваЯ  указала  мне  на  него.  Ћна
постоЯнно высматривала мне мужа, стараЯсь отыскать его среди таких мужчин,
которые были особенно блестЯще одеты и стройны;  большего  длЯ  нее  и  не
требовалось. ‡натность и состоЯние привлекали ее лишь как нечто такое, что
дополнЯло более существенные данные - осанку и манеры. —еловек выдающийсЯ,
но скромно одетый мог бы внушить ей одно презрение. „лЯ ее  будущего  зЯтЯ
требовалось, чтобы у него были особые  манжеты,  безукоризненный  галстук,
изЯщнаЯ  фигура,  красивое  лицо,  платье  из  Џарижа  и  чтобы  он   умел
поддерживать ту непринужденную, пустую болтовню,  котораЯ  делает  мужчину
обаЯтельным в глазах общества.
   —то до менЯ, Я решительно не сравнивала одних мужчин с  другими.  ‘лепо
доверЯЯсь выбору моих родителей, Я и  не  стремилась  к  замужеству  и  не
противилась ему.
   Њать нашла ‹еони очаровательным. Џравда, лицо его поразительно красиво,
и он, денди по костюму и манерам, обладает непостижимым умением  держатьсЯ
непринужденно,  мило  и  весело.  џ,   однако,   не   испытывала   никаких
романических чувств, которые заставлЯют  пылкие  натуры  предугадывать  их
грЯдущую судьбу. џ взглЯнула  на  него  мельком,  повинуЯсь  лишь  желанию
матери, и никогда не посмотрела бы  на  него  вторично,  если  бы  она  не
принудила менЯ к этому своими непрестанными восклицаниЯми по его адресу  и
тем любопытством, которое она проЯвлЯла, желаЯ узнать  его  имЯ.  Ћдин  из
знакомых нам молодых людей, которого она подозвала и расспросила,  ответил
ей, что это знатный венецианец, приЯтель  одного  из  видных  коммерсантов
нашего города, что, по слухам, он  обладает  несметным  состоЯнием  и  что
зовут его ‹еоне ‹еони.
   ЊоЯ мать пришла в восхищение  от  этого  ответа.  Љоммерсант,  приЯтель
‹еони, устраивал как раз на следующий день праздник, на  который  мы  были
приглашены. Њатушке, беспечной и легковерной, оказалось вполне  достаточно
поверхностных сведений о том, что ‹еони богат и знатен,  чтобы  тотчас  же
заприметить  его.  Ћна  заговорила  о  нем  со  мною  в  тот  же  вечер  и
посоветовала мне быть красивой назавтра. џ улыбнулась, заснула ровно в тот
же час, что и в другие вечера, и мысль о  ‹еони  ни  на  одну  секунду  не
заставила мое сердце битьсЯ сильнее. ЊенЯ  приучили  выслушивать  подобные
планы  без  всЯкого   волнениЯ.   Њать   утверждала,   что   Я   настолько
рассудительна, что со мною уже  не  надобно  обращатьсЯ  как  с  ребенком.
ЃеднаЯ матушка и не замечала, что сама она куда больше ребенок, чем Я.
   Ћна одела менЯ так обдуманно и  так  изысканно,  что  Я  была  признана
царицей бала; но поначалу все оказалось впустую;  ‹еони  не  поЯвлЯлсЯ,  и
мать подумала, что он уже уехал из ЃрюсселЯ.  Ќе  в  силах  побороть  свое
нетерпение,  она  спросила   у   хозЯина   дома,   что   сталось   с   его
другом-венецианцем.
   - Ђ! - воскликнул господин „ельпек. - ‚ы уже заметили моего венецианца?
- Ћн бросил беглый взглЯд на мой туалет и все понЯл. - ќто красивый малый,
- добавил он, - весьма знатного происхождениЯ и пользуетсЯ большим успехом
в Џариже и в ‹ондоне. Ќо должен вам признатьсЯ, что он отчаЯнный игрок,  и
коль скоро вы его не видите здесь, то  это  потому,  что  он  предпочитает
карты самым красивым женщинам.
   - €грок! - воскликнула моЯ мать. - ќто очень гадко!
   - Ћ! - отозвалсЯ господин „ельпек. - ќто как сказать. Љогда у вас  есть
к тому возможность!
   - „а и в самом деле! - сказала моЯ мать, ограничиваЯсь этим замечанием.
Ћна уже никогда больше не интересовалась страстью ‹еони к игре.
   —ерез несколько минут после этого короткого  разговора  ‹еони  вошел  в
залу, где мы танцевали. џ увидела, как господин  „ельпек,  посматриваЯ  на
менЯ, шепнул ему что-то на ухо. ‹еони обвел рассеЯнным взглЯдом танцующих;
прислушиваЯсь к словам своего приЯтелЯ, он наконец отыскал менЯ в толпе  и
даже подошел, чтобы лучше рассмотреть. ‚ эту минуту Я понЯла, что моЯ роль
барышни на выданье несколько смешна, ибо в его любовании мною  было  нечто
ироническое; Я, быть может, первый раз в жизни покраснела и  почувствовала
стыд.
   ќтот стыд превратилсЯ почти что в  страдание,  когда  Я  заметила,  что
через несколько минут ‹еоне вернулсЯ в игорную залу. Њне  почудилось,  что
менЯ высмеЯли и с презрением отвергли, и Я рассердилась  на  мать.  Џрежде
этого со мною никогда не  случалось,  и  она  подивилась  моему  скверному
настроению.
   - Џолно, - сказала она мне, в свою очередь, несколько раздраженно. - Ќе
знаю, что с тобою, но ты заметно подурнела. …дем домой!
   Ћна уже поднЯлась с места, когда ‹еони, быстро пройдЯ через  всю  залу,
пригласил ее на тур вальса. ќтот непредвиденный случай вернул матушке  все
ее оживление; она, смеЯсь, бросила мне свой веер и исчезла в вихре танца.
   ’ак как  она  страстно  любила  танцевать,  то  на  бал  нас  постоЯнно
сопровождала стараЯ тетушка, старшаЯ сестра отца,  котораЯ  опекала  менЯ,
когда  Я  не  получала  приглашениЯ  на  танец  одновременно  с   матерью.
Њадемуазель Ђгата - так звали мою тетушку - была  стараЯ  дева  с  ровным,
невозмутимым характером.  Ћна  отличалась  большим  здравым  смыслом,  чем
остальные мои домашние. Ћднако ей  была  присуща  некотораЯ  склонность  к
тщеславию - камню преткновениЯ всех тех, кто проник в общество  из  низов.
•отЯ на балу она играла довольно жалкую роль, она ни разу не жаловалась на
то, что ей приходитсЯ нас сопровождать: длЯ нее это было поводом  показать
на старости лет нарЯдные платьЯ, которые  она  не  могла  завести  себе  в
молодости. Ћна, разумеетсЯ,  высоко  ценила  деньги,  но  другие  соблазны
большого света привлекали ее  значительно  меньше.  Ћна  питала  давнишнюю
ненависть к представителЯм знати и не упускала случаЯ посмеЯтьсЯ над  ними
и позлословить на их счет, делаЯ это довольно остроумно.
   †енщина тонкаЯ и  наблюдательнаЯ,  привыкшаЯ  не  столько  действовать,
сколько наблюдать за  поступками  других,  она  быстро  разгадала  причину
внезапной перемены  моего  настроениЯ.  ЋживленнаЯ  болтовнЯ  моей  матери
раскрыла тетушке ее намерениЯ относительно ‹еони, а физиономиЯ венецианца,
одновременно любезнаЯ, надменнаЯ и насмешливаЯ, поЯснила ей многое  такое,
чего ее невестка не понимала.
   - ЏоглЯди, †юльетта, - сказала она, наклонЯсь ко мне,  -  этот  знатный
синьор смеетсЯ над нами.
   Ѓольно задетаЯ ее замечанием,  Я  невольно  вздрогнула.  ‘лова  тетушки
совпадали с  моими  предчувствиЯми.  џ  впервые  прочла  на  лице  мужчины
презрение  к  нашему  мещанству.  ЊенЯ   приучили   потешатьсЯ   над   тем
пренебрежением, которое нам почти открыто выказывали  женщины,  и  считать
его проЯвлением зависти; но наша красота  избавлЯла  нас  до  сих  пор  от
презрениЯ мужчин, и Я решила, что  ‹еони  самый  большой  нахал,  которого
когда-либо видел свет. Ћн внушил мне отвращение; поэтому, когда,  проводив
до кресла мою мать, он пригласил менЯ на следующую кадриль,  Я  немедленно
отказалась. ‹ицо его выразило такое сильное недоумение, что  Я  тотчас  же
понЯла, до какой степени  он  рассчитывал  на  мое  доброе  согласие.  ЊоЯ
гордость восторжествовала, и, усевшись подле матери,  Я  сказала  ей,  что
очень устала. ‹еони отошел  от  нас,  отвесив  глубокий,  по  итальЯнскому
обычаю, поклон и бросив на менЯ пристальный  взглЯд,  в  котором  сквозила
свойственнаЯ ему насмешливость.
   Њатушка, удивленнаЯ моим поведением, стала опасатьсЯ, что во мне  может
пробудитьсЯ какаЯ-то волЯ. Ћна заговорила со мною осторожно, надеЯсь,  что
Я еще потанцую и что ‹еони снова пригласит менЯ; но Я упорно не вставала с
места. Џримерно через час, сквозь смутный гул бальной суеты, мы расслышали
имЯ ‹еони, названное несколько  раз  подрЯд;  кто-то,  проходЯ  поблизости
сказал, что ‹еони проиграл шестьсот луидоров.
   - Ћтлично, - сухо заметила тетушка.  -  ’еперь-то  ему  впору  поискать
красавицу невесту с хорошим приданым.
   - Ћ, ему это не требуетсЯ, - откликнулсЯ кто-то другой, - он так богат!
   - ‚зглЯните, - добавил третий, - он танцует и, как видно, не слишком-то
озабочен.
   € правда, ‹еони танцевал с самым невозмутимым видом. ‡атем он подошел к
нам,   отпустил   несколько   банальных   комплиментов   моей   матери   с
непринужденностью великосветского человека и попыталсЯ было  вызвать  менЯ
на разговор, задав несколько вопросов, обращенных как бы косвенно ко  мне.
Ќо Я упорно хранила молчание, и  он  удалилсЯ,  делаЯ  вид,  что  ему  это
совершенно безразлично. Њать, в полном отчаЯнии, увезла менЯ домой.
   Џервый раз в жизни она менЯ выбранила, а Я  на  нее  надулась.  ’етушка
вступилась за менЯ, заЯвив, что ‹еони - нахал  и  шалопай.  Њать,  котораЯ
никогда не встречала такого противодействиЯ, расплакалась, а вслед за  нею
и Я.
   ‚се эти небольшие неприЯтности, свЯзанные с поЯвлением ‹еони  и  с  той
трагической судьбою, которую ему суждено было мне принести,  нарушили  мой
дотоле  ничем  не  возмутимый  душевный  мир.  џ  не  стану  вам  подробно
рассказывать о том, что случилось в последующие дни. „а Я отчетливо  всего
и не помню, и зарождение безудержной страсти к этому человеку до  сих  пор
представлЯетсЯ мне каким-то диковинным сном, в котором рассудок мой  никак
не может разобратьсЯ. Ќесомненно, однако, что холодность моЯ задела  ‹еони
за живое, изумив и даже ошеломив его. Ћн сразу же стал относитьсЯ  ко  мне
почтительно, что удовлетворило  мою  уЯзвленную  гордость.  џ  видела  его
каждый день на балах и на прогулке, и моЯ неприЯзнь к  нему  быстро  таЯла
перед необычайной заботливостью и скромной  предупредительностью,  которую
он мне настойчиво выказывал. ’щетно моЯ тетушка пыталась предостеречь менЯ
от  ‹еони,  обвинЯЯ  его  в  высокомерии;  Я  уже  не   чувствовала   себЯ
оскорбленной ни его поведением, ни его словами; даже  черты  его  утратили
выражение того затаенного сарказма, который больно  задел  менЯ  в  начале
нашего знакомства. ‚о взглЯде его день ото днЯ  все  Явственнее  светилась
какаЯ-то непостижимаЯ мЯгкость и нежность. Љазалось, он занЯт только мною;
жертвуЯ своей  страстью  к  картам,  он  танцевал  теперь  ночи  напролет,
приглашаЯ то матушку, то менЯ, или непринужденно  болтал  с  нами.  ‚скоре
‹еони пригласили к нам. џ несколько  побаивалась  его  посещениЯ;  тетушка
предсказывала мне, что он найдет у нас в доме тысЯчу поводов длЯ насмешек,
делаЯ вид, будто ничего такого и не заметил; на самом же деле  этот  визит
даст ему возможность потешатьсЯ над нами в обществе своих приЯтелей. €так,
‹еони пришел к нам, и, в довершение несчастьЯ, отец, стоЯвший в это  времЯ
на пороге своей лавки, именно через нее  и  ввел  его  в  дом.  „ом  этот,
который нам принадлежал, был очень хорош, и мать убрала его  с  изысканным
вкусом. Ќо отец, которому по душе была  лишь  его  коммерциЯ,  не  пожелал
перенести  под  другую  крышу  выставленные  им  длЯ  продажи  жемчуга   и
бриллианты. ќти  сплошные  рЯды  искрометных  камней  за  ограждавшими  их
большими зеркальными стеклами ЯвлЯли поистине великолепное зрелище, и отец
справедливо говорил, что более роскошного убранства длЯ нижнего этажа и не
сыщешь. Њать, у которой до той поры бывали иногда лишь вспышки честолюбиЯ,
побуждавшего ее искать сближениЯ со знатью, никогда не смущало то, что  ее
фамилиЯ,  выгравированнаЯ  крупными  буквами  из  стразов,  красуетсЯ  под
балконом ее спальни. Ќо, увидев с этого  балкона,  что  ‹еони  переступает
порог злополучной лавки, она сочла нас погибшими и тревожно  взглЯнула  на
менЯ".


        5

   "‡а  те  несколько  дней,  которые  предшествовали  визиту   ‹еони,   Я
почувствовала, что в душе моей пробуждаетсЯ какаЯ-то неведомаЯ мне  дотоле
гордость. џ отчетливо ее  испытала  и,  движимаЯ  неодолимым  стремлением,
захотела взглЯнуть, с каким видом ‹еони разговаривает за конторкой с  моим
отцом. Ћн медлил подниматьсЯ в гостиную, и  Я  резонно  предположила,  что
отец удержал его