 обладал, никто менЯ и не  заметит.  ‡начит,  добитьсЯ
успеха как художник Я могу, только уничтожив в себе ремесленника.  џ  должен
быть сам хозЯином своих произведений и продавать их как собственность, а  не
только выполнЯть их по заказу как поденщик. Ќу,  а  длЯ  этого  нужно  иметь
известность, а известность в наши дни  не  приходит  за  художником  на  его
убогий чердак, он обЯзан  сам  завоевать  ее,  расплачиваЯсь  за  нее  своей
личностью, вращаЯсь среди тех, кто создает ее, требуЯ ее  как  право,  а  не
выпрашиваЯ как милость. ‘уди сам, ЊаньЯни, как мне выйти из этого  порочного
круга! ‚ то же времЯ, клЯнусь тебе, менЯ терзает мысль, что Я вынужден  буду
словно бы отречьсЯ  от  среды  своих  предков  и  менЯ  станут  обвинЯть  во
вздорности и бесстыдстве те самые  люди,  чьим  собратом  и  другом  Я  себЯ
чувствую. ’ы видишь теперь, что мне надо покинуть этот край, где так  хорошо
знают моего отца; здесь мой разрыв с прошлым был бы особенно  оскорбительным
длЯ окружающих и особенно мучительным длЯ менЯ самого, больше, чем  где-либо
в  другом  месте.  џ  прибыл  сюда,  чтобы  выполнить  свой  долг,  искупить
некоторые ошибки, но как только задача моЯ будет закончена,  мне  необходимо
будет вернутьсЯ в ђим и там уже вступить в свет под личиной,  быть  может  и
преждевременной, свободного человека. …сли Я этого  не  сделаю,  прощай  моЯ
будущность! ’огда лучше отказатьсЯ от нее сегоднЯ же!
     - „а! „а! Џонимаю, - ответил ЊаньЯни, -  тебе  необходимо  любой  ценой
добитьсЯ  самостоЯтельности.  ђабота   поденщика   -   это   рабство,   труд
художника - это труд свободного человека! џ согласен  с  тобой,  Њикеле,  ты
имеешь на это право, следовательно  это  твой  долг,  твоЯ  судьба.  Ќо  как
печальна и жестока  участь  людей  выдающихсЯ!  Љак,  отказатьсЯ  от  семьи,
покинуть родину, играть комедию ради того, чтобы чужие признали тебЯ  своим,
надеть маску, чтобы быть увенчанным лаврами, вступить в борьбу с  беднЯками,
осуждающими тебЯ, и  с  богачами,  которые  едва  тебЯ  терпЯт,  -  да,  это
поистине ужасно! Ќе захочешь и славы!  „а  и  что  это  за  слава,  если  ее
покупают такой ценой!
     - ‘лава, как ее понимают обычно, в самом деле  ничто,  мой  друг,  -  с
жаром ответил Њикеле, -  это  всего  лишь  слабый  шум,  который  выдающийсЯ
человек может произвести в  мире.  Џозор  тому,  кто  отрекаетсЯ  от  родной
крови, кто рвет дружеские свЯзи ради пустого тщеславиЯ!  Ќо  слава,  как  ее
понимаю Я, совсем не то! ќто проЯвление и развитие таланта,  который  носишь
в себе. …сли на пути своем ты не встретишь  просвещенных  ценителей,  пылких
поклонников, строгих критиков и даже завистливых  клеветников,  если  ты  не
используешь всех возможностей, не выслушаешь всех  советов  и  не  вытерпишь
всех  преследований,  порождаемых  громкой  известностью,  то   гений   твой
зачахнет от разочарованиЯ, уныниЯ, сомнений  или  непониманиЯ  самого  себЯ.
’олько благодарЯ победам,  битвам,  страданиЯм,  ожидающим  нас  на  пути  к
высокой цели, наш талант может  достигнуть  поистине  чудесного  развитиЯ  и
оставить в мыслЯщем мире могучий, неизгладимый,  навеки  плодотворный  след.
Ђх, кто истинно любит свое искусство, жаждет длЯ  своих  творений  славы  не
длЯ того, чтобы жило его имЯ, а чтобы искусство не умирало. € не  нужны  мне
были бы лавры моего патрона Њикеланджело, если бы Я мог  оставить  потомству
картину (пусть даже имЯ мое осталось бы  неизвестным),  достойную  сравнениЯ
со "‘трашным судом"! ‘лава  -  это  скорее  мученичество,  чем  наслаждение.
Џодлинный художник ищет этого мученичества и  терпеливо  переносит  его.  Ћн
знает, что таково тЯжкое условие  успеха;  а  успех  не  в  том,  чтобы  все
восхищались тобой и одобрЯли тебЯ, а в том, чтобы создать и  оставить  после
себЯ нечто, во что бы ты сам верил. Ќо что с тобой, ЊаньЯни? ’ы огорчен?  ’ы
не слушаешь менЯ?


        XIII

        ЂѓЂ’Ђ

     - Ќапротив, Я слушаю  тебЯ,  Њикеле,  и  слушаю  очень  внимательно,  -
ответил ЊаньЯни, -  а  огорчаюсь  Я  потому,  что  понимаю  всю  силу  твоих
доводов. ’ы не первый, с кем мне приходитсЯ говорить  о  подобных  вещах;  Я
встречал уже не одного молодого рабочего, мечтающего бросить свое ремесло  и
стать купцом, адвокатом, свЯщенником или художником;  и  надо  сознатьсЯ,  с
каждым годом таких дезертиров становитсЯ все больше. —уть только кто из  нас
почувствует  в  себе  способность  мыслить,  как  тотчас  же  почувствует  и
честолюбие; до сих пор Я изо всех сил старалсЯ подавлЯть такие стремлениЯ  и
у других и у самого себЯ. Њои родители, гордые и  упрЯмые,  как  все  старые
люди и честные труженики, научили  менЯ  свЯто  чтить  семейные  традиции  и
сословные  обычаи  и  хранить  им  верность.  ‚от  почему  Я  твердо  решил,
обуздываЯ порой собственные свои  порывы,  не  искать  удачи  помимо  своего
ремесла; вот почему Я сурово порицал честолюбие моих  юных  товарищей,  едва
оно начинало проглЯдывать, вот почему  мое  участие  и  симпатиЯ  к  тебе  с
первых же слов выразились в предостережениЯх и упреках.
     Њне кажетсЯ, что до встречи с тобой Я был прав, ибо остальные  в  самом
деле были тщеславны, и тщеславие это сделало бы их  черствыми  эгоистами.  џ
чувствовал себЯ достаточно сильным, чтобы то бранить их, то  высмеивать,  то
уговаривать. Ќо  с  тобой  Я  чувствую  себЯ  слабым,  потому  что  в  своих
рассуждениЯх ты сильнее менЯ. ’ы изображаешь искусство такими  благородными,
такими Яркими красками, так глубоко ощущаешь его высокую миссию,  что  Я  не
смею спорить с тобой. Њожет быть, ты, именно  ты,  имеешь  право  ничего  не
щадить ради достижениЯ своей цели, даже собственного  сердца,  подобно  тому
как Я не щадил своего ради того, чтобы остатьсЯ в безвестности... €  все  же
совесть моЯ не может примиритьсЯ с подобным решением, ибо оно, как  Я  вижу,
ничего не решает. ’ы образованнее менЯ, Њикеле, скажи же, кто из нас  грешит
перед божественной истиной?
     - џ полагаю, друг мой,  что  мы  оба  правы,  -  ответил  Њикеле,  -  и
полагаю,  что  в  эту  минуту  мы  с  тобой  как  бы  представлЯем   те   же
противоречиЯ,  которые  поднимаютсЯ  сейчас  в  душе  у   народа   во   всех
просвещенных странах. ’ы защищаешь чувство братского единениЯ; оно  свЯто  и
нерушимо; оно восстает против моих убеждений; но  мысль,  которую  вынашиваю
Я, велика и правдива, она так же свЯщенна в своем стремлении к  борьбе,  как
твоЯ  вера  в  правоту  самоотречениЯ  и  молчаниЯ.  ’ы  следуешь  долгу,  Я
добиваюсь права. Џризнай же и мою правоту, ЊаньЯни, а Я, Я уважаю тебЯ,  ибо
у каждого свои идеал, и он был бы неполным, если бы  не  дополнЯлсЯ  идеалом
другого.
     - „а, ты говоришь о вещах отвлеченных, - задумчиво ответил  ЊаньЯни,  -
и, кажетсЯ,  Я  тебЯ  понимаю.  Ќо  по  сути  дела  мы  не  решили  вопроса.
‘овременный  мир  бьетсЯ,  словно  между  двумЯ  подводными  скалами,  между
покорностью судьбе и борьбой. €з любви к  своему  народу  Я  готов  страдать
вместе с ним и провозглашать свое единодушие с ним. ’ы, быть может,  по  той
же причине, хочешь  сражатьсЯ  и  победить  во  имЯ  его.  Ћба  эти  способа
проЯвить себЯ настоЯщим мужчиной как бы взаимно исключали  друг  друга.  —то
же должно взЯть верх перед лицом божественного  правосудиЯ:  покорность  или
борьба? "€ то и другое", - ответил ты. Ќо как  примирить  эти  две  силы  на
земле, где людьми управлЯют не божеские законы? џ тщетно ищу решениЯ.
     - „а к чему и искать его? - сказал Њикеле. - ‚ наши дни  на  земле  оно
невозможно. Ќарод в целом  может  добитьсЯ  свободы,  прославитьсЯ  великими
битвами, добрыми нравами, гражданскими доблестЯми, но у каждого человека  из
народа - своЯ судьба: тот,  кто  чувствует,  что  его  призвание  -  трогать
сердца, должен жить в братском единении с людьми простыми, тот, кто  призван
просвещать умы, должен стремитьсЯ к свету, безразлично, в одиночестве ли  он
будет или даже среди врагов своего  сословиЯ.  ‚еликие  художники  в  смысле
материальном работали на богатых, а в духовном  -  длЯ  всего  человечества,
ибо последний беднЯк может  почувствовать  красоту  их  творений.  Џусть  же
каждый   следует   своему   призванию   и   повинуетсЯ   таинственной   цели
божественного провидениЯ! Ћтец мой любит петь в  кабачках  веселые  песни  и
тем самым воодушевлЯть своих товарищей. ’о, что  он  рассказывает,  сидЯ  на
скамейке на углу улицы, его бодрость и усердие во  времЯ  совместной  работы
на лесах поднимают дух у всех, кто видит и  слышит  его.  Ќебо  одарило  его
способностью  воздействовать  непосредственно  на  живое  восприЯтие   своих
собратьев,  и  притом  самыми  простыми   способами:   рвением   в   работе,
откровенной беседой во  времЯ  отдыха.  Ђ  вот  Я  люблю  уединенные  храмы,
старинные   богатые   и   мрачные   дворцы,   античные   шедевры,   пытливую
мечтательность, тонкое  наслаждение  искусством.  Ћбщество  аристократов  не
вызывает у менЯ тревоги. Ќа мой взглЯд, они слишком выродились, чтобы  можно
было их боЯтьсЯ. Ќо в их  именах  мне  слышитсЯ  нечто  поэтическое,  и  это
делает их длЯ менЯ какими-то отвлеченными фигурами, тенЯми, если  хочешь,  и
мне нравитсЯ с улыбкой бродить среди этих не страшных  длЯ  менЯ  призраков.
Њне милы те,  кого  уже  нет,  Я  живу  в  прошлом,  через  него  получаю  Я
представление о будущем, но признаюсь тебе, что настоЯщего Я вовсе не  знаю,
и даннаЯ минута моего существованиЯ длЯ менЯ как бы не существует,  ибо  все
реальности, которые Я нахожу, роЯсь в прошлом, Я применЯю  к  будущему,  тем
самым изменЯЯ и приближаЯ их  к  идеалу.  ’ы  видишь,  что  Я  не  сумел  бы
достигнуть тех же целей, каких достигли мой отец или ты  с  помощью  тех  же
средств, ибо ими Я не владею.
     - Њикеле, - воскликнул ЊаньЯни, ударив  себЯ  по  лбу,  -  ты  победил!
ЏридетсЯ мне отпустить тебе грехи и избавить от нравоучений. Ќо  Я  страдаю,
Њикеле, Я так страдаю! ’вои слова причинЯют мне ужасные муки!
     - Ќо почему же, милый ЊаньЯни, почему?
     - ќто моЯ тайна, но тебе Я  открою  ее,  не  нарушаЯ  ее  свЯтости.  ’ы
думаешь,  и  у  менЯ  не  было  невинных  честолюбивых  мечтаний,   тайного,
сокровенного желаниЯ избавитьсЯ от зависимости, в которой Я живу?  ђазве  ты
не знаешь, что в сердце каждого человека скрываетсЯ жажда  счастьЯ?  €ли  ты
полагаешь,  что  сознание  выполнЯемого  долга  заставлЯет  менЯ  утопать  в
блаженстве?
     ’ак слушай же и суди о моих мучениЯх. џ люблю, люблю безумно,  вот  уже
пЯть лет женщину, котораЯ по своему положению  в  свете  так  же  далека  от
менЯ, как небо от земли. Ќо поскольку совершенно невероЯтно - Я всегда  знал
это, - чтобы она бросила на менЯ хотЯ  бы  один  сострадательный  взглЯд,  Я
обрел какое-то восторженное упоение и в своем страдании и в  сознании  своей
бедности, своего вынужденного ничтожества в свете.  ‘  горечью  решил  Я  не
подражать тем, кто хочет  возвыситьсЯ,  рискуЯ  подвергнутьсЯ  насмешкам  со
стороны и выше и ниже стоЯщих. Ѓудь Я одним из них,  думал  Я,  быть  может,
настал бы день, когда мне позволено было бы галантно поднести к своим  губам
руку той, кого Я обожаю, но едва Я открыл бы рот, чтобы выдать  свою  тайную
страсть, как менЯ оттолкнули бы, высмеЯли,  попрали  ногами.  Ќет,  лучше  Я
останусь безвестным, ничтожным ремесленником и в моих  безумных  притЯзаниЯх
никогда  не  посмею  возвыситьсЯ  до  мысли  о  ней.  Џусть  и  она  считает
невероЯтными мои мечтаниЯ о ней. Џо крайней мере под блузой рабочего она  не
оскорбит моего невидимого страданиЯ, а обнаружив, не растравит его,  стыдЯсь
и опасаЯсь страсти, которую сама же внушила. ’еперь  же  она  проходит  мимо
менЯ, как мимо вещи, совершенно длЯ нее  безразличной,  но  которую  она  не
считает себЯ вправе ни оскорбить,  ни  разбить.  Ћна  здороваетсЯ  со  мной,
улыбаетсЯ мне,  разговаривает  со  мной  как  с  существом  совершенно  иной
породы. ќто как будто и незаметно, но  заложено  в  ней  самой  природой,  Я
прекрасно это чувствую и понимаю. ’еперь  она  и  не  думает  о  том,  чтобы
унизить менЯ, да она и не хотела бы  этого,  и  чем  меньше  Я  стараюсь  ей
понравитьсЯ, тем меньше боюсь, что она  оскорбит  менЯ  своим  состраданием.
‚се было бы иначе, будь Я художником или поэтом; если бы Я преподнес  ей  ее
портрет, написанный трепетной рукой, или сонет, сочиненный в ее  честь,  она
иначе улыбалась бы мне, иначе говорила бы со мной. ‚ ее доброте сквозила  бы
осторожность, или насмешка, или снисходительность, в  зависимости  от  того,
удалась бы моЯ попытка проЯвить  себЯ  в  искусстве  или  нет.  Ћ,  как  это
отдалило бы менЯ от нее, как заставило бы опуститьсЯ еще ниже,  чем  сейчас!
‹учше уж Я останусь простым рабочим и буду служить ей,  продаваЯ  труды  рук
своих,  чем  сделаюсь  новичком  в  искусстве,  которому  она  оказывала  бы
покровительство или жалела бы, как безумца!
     - ’ы прав, друг, - сказал Њикеле, в свою  очередь  задумываЯсь.  -  Њне
нравитсЯ твоЯ гордость, и, пожалуй, Я сам, даже в моем положении и  с  моими
замыслами, последовал бы твоему примеру, если бы и  мной  владела  любовь  к
женщине, от которой менЯ отделЯли  бы,  правда,  нелепые,  но  непреодолимые
препЯтствиЯ.
     - Ћ, ты совсем другое дело,  Њикеле.  …сли  сейчас  и  существовали  бы
препЯтствиЯ между тобой и знатной синьорой, то ты бы  их  быстро  преодолел;
ты сам сказал, что настанет день, когда светские  дамы  начнут  перед  тобой
заискивать. ќти слова, вырвавшиесЯ у тебЯ из души,  сначала  показались  мне
заносчивыми и  смешными,  но  теперь,  когда  Я  понЯл  тебЯ,  Я  нахожу  их
естественными и законными. „а, ты будешь нравитьсЯ самым  высокопоставленным
дамам, потому что ты - в расцвете юности, и красота твоЯ  -  нежнаЯ  и  даже
немного женственнаЯ, как у  тех,  кто  рожден  длЯ  праздности,  ибо  ты  от
природы изЯщен, у тебЯ прекрасные манеры,  ты  умеешь  непринужденно  носить
хорошее платье, а все это необходимо в придачу к таланту и успеху длЯ  того,
чтобы гордые женщины могли забыть о плебейском происхождении художника.  „а,
ты сможешь быть в их глазах настоЯщим мужчиной,  тогда  как  Я,  как  бы  ни
прихорашивалсЯ, навсегда останусь простым поденщиком и моЯ грубаЯ шкура  все
равно будет проглЯдывать. „а теперь уж и поздно, мне двадцать шесть лет!  Ќо
менЯ бросает в дрожь, и Я чувствую странное волнение при мысли, что если  бы
тогда, пЯть лет тому назад, когда Я был еще мЯгок,  как  воск,  и  податлив,
как  младенец,   кто-нибудь   оправдал   и   облагородил   в   моих   глазах
пробуждавшиесЯ во мне порывы, если бы кто-нибудь заговорил со мной так,  как
ты заговорил сейчас, быть может и Я ступил бы на тот  же  путь,  что  и  ты,
устремилсЯ бы на то же упоительное поприще. “м мой жадно  воспринимал  тогда
все прекрасное. џ мог петь, как соловей, не понимаЯ сам звуков своей  песни,
но охваченный каким-то диким вдохновением. џ мог тогда  прочесть,  понЯть  и
запомнить множество книг. Њне была понЯтна и природа. џ читал в небесах и  в
морских горизонтах, в зелени лесов и в синеве высоких гор.  Њне  кажетсЯ,  Я
мог бы стать тогда музыкантом, поэтом, художником-пейзажистом.  Ђ  в  сердце
моем уже заговорила любовь, уже Явилась мне та, к которой  доныне  прикованы
мои помыслы. Ћ, как это поощрило бы менЯ, если бы Я поддалсЯ тогда  безумным
искушениЯм!
     Ќо Я все подавил в сердце своем, боЯсь,  что  друзьЯ  и  родные  сочтут
менЯ отступником, боЯсь, что желание  возвыситьсЯ  лишь  унизит  менЯ  в  их
глазах, да и в моих собственных тоже.  џ  закалил  себЯ  работой:  руки  мои
огрубели, огрубел и дух. ѓрудь моЯ, правда,  стала  шире,  а  сердце  в  ней
разрослось, словно полип, грызущий менЯ и поглощающий всю мою жизнь. Ќо  лоб
мой стал уже, в этом Я уверен, воображение застыло, поэзиЯ  во  мне  умерла.
Њне остались только разум, верность, твердость  и  самоотверженность,  иначе
говорЯ - страдание! Ђх, Њикеле, раскрой свои  крыльЯ  и  покинь  эту  долину
скорби! ‹ети, как птица, к куполам дворцов и  храмов  и  оттуда,  с  высоты,
взглЯни на несчастный народ, влачащийсЯ и стонущий здесь, внизу.  ‹юби  его,
если можешь, или хотЯ бы жалей, но никогда не делай ничего, что могло  бы  в
твоем лице унизить его.
     ЊаньЯни был глубоко взволнован, но вдруг волнение его  стало  иным:  он
вздрогнул, быстро обернулсЯ назад и протЯнул руку к веткам густого  розового
мирта, прикрывавшего  за  его  спиной  темное  углубление  в  стене.  ђезким
движением он раздвинул эту зеленую завесу; за  ней  оказалсЯ  потайной  ход,
ведущий, должно быть, в помещение  длЯ  слуг  и  потому  скрытый  от  взоров
гостей.  Њикеле,  удивленный  поведением  ЊаньЯни,  бросил  взглЯд  в   этот
уходЯщий  во  мрак  коридор,  едва  освещенный  слабым  светом  лампы.   …му
показалось, что там, в темноте, мелькнула какаЯ-то белаЯ  фигура,  но  такаЯ
неЯснаЯ, почти  неуловимаЯ,  что  она  вполне  могла  оказатьсЯ  всего  лишь
отблеском более Яркого света, проникающего извне  в  глубь  прохода.  Њикеле
хотел уже броситьсЯ туда, но ЊаньЯни удержал его.
     - Њы  не  имеем  права,  -  сказал  он,  -  подглЯдывать  за  тем,  что
происходит  в  закрытых  покоЯх  этого  свЯтилища.  Њое   первое   движение,
вызванное любопытством,  было  невольным:  мне  послышались  здесь,  вблизи,
чьи-то  легкие  шаги...  Ќо  это  мне,  без  сомнениЯ,   пригрезилось!   Њне
почудилось, будто ветки куста шевелЯтсЯ. ’акое  наваждение  нашло  на  менЯ,
должно быть, от страха при мысли, что тайна моЯ чуть  было  не  сорвалась  с
моих губ; Я лучше уйду, Њикеле. Њне нужно прийти  в  себЯ  и  дать  рассудку
времЯ  усмирить  бурю,  поднЯтую  в  моей  груди  твоими  словами  и   твоим
примером!..
     ЊаньЯни  поспешно  ушел,  а  Њикеле  снова  вернулсЯ  в  бальный   зал.
Џризнание его молодого друга, охваченного  безрассудной  любовью  к  знатной
даме, вновь  пробудило  в  нем  волнение,  которое,  ему  казалось,  он  уже
поборол.  —тобы  рассеЯтьсЯ,  он  стал   бродить   вокруг   танцующих,   ибо
чувствовал, что его собственное  безумие  сейчас  столь  же  опасно,  как  и
безумие ЊаньЯни. …ще многие годы должны были пройти, прежде чем он сможет  с
помощью своего таланта почувствовать себЯ равным в любом обществе. Џока  же,
находЯ в этом длЯ себЯ какую-то горькую радость, он  принЯлсЯ  рассматривать
самых юных из танцующих женщин, в мечтах своих  выбираЯ  среди  них  ту,  на
которую  сможет  в  один  прекрасный  день  поднЯть  дерзкий  взор,  горЯщий
любовью. Ќо он все не находил ее, ибо продолжал поочередно  переносить  свою
фантазию с одной на другую; а поскольку,  строЯ  подобные  воздушные  замки,
можно без всЯкого риска быть крайне  разборчивым,  он  без  конца  продолжал
искать и мысленно оценивать сравнительные достоинства юных красавиц.
     ‚от какие мысли блуждали в  его  затуманенном  мозгу,  когда  он  вдруг
увидел кнЯжну Џальмароза. „о тех пор он старательно  держалсЯ  на  известном
расстоЯнии от танцующих, скромно  пробираЯсь  вдоль  скамей  амфитеатра,  но
теперь невольно выдвинулсЯ вперед, и хотЯ толпа не  была  настолько  густой,
чтобы остатьсЯ в ней  незамеченным,  неожиданно  очутилсЯ  в  первых  рЯдах,
среди лиц, одно другого знатнее или богаче.
     Ќа этот раз инстинктивнаЯ гордость не  подсказала  ему  всей  опасности
его положениЯ. Ќепреодолимый магнит привлекал  и  удерживал  его  на  месте:
кнЯжна танцевала.
     ‘амо собой разумеетсЯ, она делала это только ради формы, ради  приличиЯ
или из любезности, ибо она просто двигалась, не испытываЯ, видимо, при  этом
особого удовольствиЯ. Ќо двигалась она изЯщнее, чем иные  танцевали,  и,  не
стараЯсь быть грациозной, была воплощенной  грацией.  ќта  женщина  обладала
каким-то поистине необъЯснимым обаЯнием, оно исходило от нее, как  тончайший
аромат, и в конце концов все покорЯло и все затмевало  вокруг.  ’акой  могла
быть королева, окруженнаЯ своими придворными,  королева  страны,  где  царит
духовное и телесное совершенство.
     Ѓыло  в   ней   целомудрие   свЯтых   девственниц,   всемогущих   своей
невинностью;   бледность   ее,   не    чрезмернаЯ    и    не    болезненнаЯ,
свидетельствовала об отсутствии сильных страстей. …е замкнутый  образ  жизни
объЯснЯли строгой воздержанностью или же исключительным равнодушием. Ќо  при
этом она не походила на холодную статую.  „оброта  одушевлЯла  ее  несколько
рассеЯнный взглЯд и придавала ее слабой улыбке несказанную прелесть.
     ‡десь,  при  свете  тысЯчи  огней,  она  Явилась  Њикеле  совсем  иной,
непохожей на ту, которую он видел час тому назад в гроте наЯды, когда то  ли
из-за странного освещениЯ, то ли по прихоти его  собственной  фантазии,  ему
почудилось в ней  даже  что-то  пугающее.  …е  безразличие  казалось  теперь
скорее спокойным, чем грустным, скорее привычным,  чем  вынужденным.  ‘ейчас
она  была  оживлена  ровно  настолько,  чтобы  привлекать  сердца,  оставлЯЯ
страсти спокойными.


        XIV

        ЃЂђЃЂѓЂ‹‹Ћ

     …сли  бы  Њикеле  способен  был  отвести  глаза  от   предмета   своего
созерцаниЯ, он увидел бы в нескольких шагах от себЯ своего  отца,  игравшего
в оркестре на флажолете. Џьетранджело обожал искусство во  всех  его  видах.
Ћн любил и понимал музыку и по слуху играл  на  многих  инструментах,  более
или менее удачно  попадаЯ  в  тон  и  соблюдаЯ  такт.  “бедившись,  что  все
порученные ему работы по убранству дворца закончены, и оказавшись без  дела,
он не смог устоЯть против искушениЯ и присоединилсЯ  к  музыкантам,  которые
хорошо знали его и любили за веселый нрав; им нравилась его славнаЯ,  добраЯ
физиономиЯ и тот пыл,  с  каким  он  времЯ  от  времени  повторЯл  на  своем
инструменте какую-нибудь  громкую  ритурнель.  Љогда  вернулсЯ  из  буфетной
деревенский скрипач, которого он  временно  заменЯл,  Џьетранджело  завладел
свободными цимбалами, а к концу кадрили он уже с упоением водил  смычком  по
толстым струнам контрабаса.
     ‚ особенном восторге он был оттого, что под  его  игру  танцевала  сама
кнЯжна, а она, увидев на эстраде его лысую голову, издали улыбнулась  ему  и
сделала едва заметный дружеский знак, тронувший доброго старика  до  глубины
души. Њикеланджело нашел бы, пожалуй, что отец его проЯвлЯет  слишком  много
усердиЯ на службе у своей дорогой хозЯйки и  недостаточно  строго  соблюдает
свое  достоинство  ремесленника.  Ќо  Њикеле,  воображавший,  будто  он  уже
излечилсЯ, будто забыл и думать о взглЯде кнЯжны  Ђгаты,  настолько  в  этот
момент вновь подпал под ее чары, что мечтал лишь  о  том,  как  бы  еще  раз
встретить ее взглЯд.
     …динственное хорошее платье, которое он,  как  последнюю  памЯть  своих
неизлечимых  аристократических  замашек,  мужественно  пронес  на  плечах  в
дорожном  мешке  через  ущелье  ќтны,  было  сшито  по  моде  и  со  вкусом.
ЏрекраснаЯ фигура и благороднаЯ внешность Њикеле, его  костюм  и  манеры  не
давали никакого повода придратьсЯ к  чему-либо,  однако  вот  уже  несколько
минут, как присутствие его среди  лиц,  непосредственно  окружавших  кнЯжну,
кололо глаза синьору Ѓарбагалло, мажордому дворца Џальмароза.
     ќтот человек, обычно  мЯгкий  и  снисходительный,  имел,  однако,  свои
антипатии и иной раз приходил в такое  негодование,  что  становилсЯ  просто
смешным. Ћн признавал, что у Њикеле есть талант, но то раздражение, с  каким
молодой человек выслушивал его зачастую вздорные замечаниЯ, и  недостаточное
почтение,  которое  он  выказывал  особе  мажордома,  заставлЯли  последнего
недоверчиво  и  почти  неприЯзненно  относитьсЯ   к   юноше.   Џо   понЯтиЯм
Ѓарбагалло, досконально изучившего науку о титулах  и  гербах,  благородными
были только люди благородные, а все  остальные  слои  общества  он  смешивал
воедино и смотрел на них с немым, но непобедимым презрением. Џоэтому он  был
обижен и оскорблен при виде того, как гордый дворец его повелителей  открыли
длЯ  всЯкого,  как  он  выражалсЯ,  сброда:   коммерсантов,   юристов,   дам
еврейского  происхождениЯ,   подозрительных   путешественников,   студентов,
чиновников, словом - длЯ тех, кто за золотую монету мог  купить  себе  право
танцевать в кадрили  с  кнЯжной.  ’акой  бал  по  подписке  был  новшеством,
занесенным из-за границы,  и  опрокидывал  все  представлениЯ  Ѓарбагалло  о
приличиЯх.
     “единение,  в  котором  постоЯнно  жила  кнЯжна,   помогло   достойному
мажордому  полностью  сохранить  свои  иллюзии  и  предрассудки   касательно
превосходства знати,  и  поэтому,  по  мере  того  как  проходила  ночь,  он
становилсЯ все более и более грустным, тревожным и мрачным.  Ћн  только  что
видел, как кнЯжна  обещала  кадриль  молодому  адвокату,  имевшему  дерзость
пригласить ее, а заметив, что Њикеланджело ‹аворатори стоит совсем близко  и
смотрит на нее восторженными глазами, он подумал,  уж  не  собираетсЯ  ли  и
этот пачкун танцевать с ней.
     "Њир, видно, перевернулсЯ вверх  дном  за  последние  двадцать  лет,  -
сказал он себе.  -  …сли  бы  такой  бал  давалсЯ  здесь  во  времена  кнЯзЯ
„иониджи,  все  было  бы  по-другому.  ЉаждаЯ  группа  гостей  держалась  бы
отдельно, низшие не смешивались  бы  с  вышестоЯщими.  Ђ  тут  все  сословиЯ
перепутались, просто базар какой-то, бесовское сборище.
     Љстати, - подумал он, - что делает здесь этот  горе-художник?  ‡а  вход
он не платил, он даже не купил себе того права, какое сегоднЯ,  увы,  каждый
мог купить у  ворот  благородного  дворца  Џальмароза.  Ћн  попал  сюда  как
рабочий.  …сли  он  собираетсЯ  играть  на  тамбурине,  как  его  отец,  или
присматривать за кенкетами, пусть убираетсЯ из первых рЯдов. Ќу, Я  буду  не
Я, ежели не собью с  него  спесь!  ‘колько  бы  он  ни  разыгрывал  из  себЯ
великого художника, Я отправлю-таки его назад, к ведерку с краской!  ‘ледует
проучить его хорошенько, раз этот старый чудак отец только балует его, а  не
может направить на путь истинный".
     ЏринЯв  столь  доблестное  решение,   но   не   осмеливаЯсь   самолично
приблизитьсЯ к кружку кнЯжны, синьор Ѓарбагалло  попыталсЯ  издали  привлечь
внимание Њикеле, делаЯ ему всевозможные знаки, на которые тот не обращал  ни
малейшего вниманиЯ. ’огда мажордом, видЯ, что  кадриль  вот-вот  кончитсЯ  и
кнЯжна неизбежно встретит на своем пути  молодого  ‹аворатори,  бесцеремонно
торчавшего прЯмо перед ней, решилсЯ на  смелый  ход,  чтобы  положить  этому
конец. Џодобно легавой,  пробирающейсЯ  между  колосьЯми  ржи,  он  тихонько
проложил  себе  путь  между  присутствующими  и,  осторожно  взЯв   молодого
человека под руку, попыталсЯ увлечь его в сторону, без огласки и шума.
     ‚ это мгновение Њикеле поймал  тот  взглЯд  кнЯжны,  которого  искал  и
ожидал так долго.
     ‚зглЯд этот пронизал его словно  электрическим  током,  хотЯ  показалсЯ
ему слегка затуманенным осторожностью, и когда он почувствовал,  что  кто-то
берет его  под  руку,  то,  не  поворачиваЯ  головы,  не  потрудившись  даже
взглЯнуть,  с  кем  имеет  дело,  он  резким   движением   локтЯ   оттолкнул
нескромную, схватившую его руку.
     - Њастер Њикеле, вы что здесь делаете? - шепнул ему на ухо  возмущенный
мажордом.
     - Ђ вам какое дело! - ответил  юноша,  повернувшись  к  нему  спиной  и
пожав плечами.
     - ‚ам  не  полагаетсЯ  здесь  стоЯть,  -  продолжал  Ѓарбагалло,  терЯЯ
терпение, но все еще сдерживаЯсь и говорЯ шепотом.
     - Ђ вам полагаетсЯ? - ответил Њикеле, глЯдЯ на него горЯщими  от  гнева
глазами и надеЯсь отпугнуть его своей резкостью.
     Ќо Ѓарбагалло был по-своему смел и скорее позволил бы  плюнуть  себе  в
лицо, чем хотЯ бы на йоту отступить от того, что почитал своим долгом.
     - џ, сударь, -  сказал  он,  -  нахожусь  здесь  при  исполнении  своих
обЯзанностей, а вы извольте-ка исполнЯть ваши. ‘ожалею, если это вам  не  по
вкусу, но каждый должен знать свое место. € нечего смотреть так дерзко!  ѓде
ваш входной билет? Ќет его у вас, Я знаю. …сли вам  позволили  взглЯнуть  на
праздник, то, само собой разумеетсЯ, при условии,  что  вы,  как  ваш  отец,
будете либо помогать в буфетной, либо  смотреть  за  освещением...  Ќу,  что
именно вам поручено? ‘тупайте к дворецкому, он вам  укажет,  что  делать,  а
если вы ему больше не нужны, ступайте отсюда и  не  вертитесь  под  носом  у
дам.
     ‘иньор Ѓарбагалло продолжал говорить вполголоса, чтобы его слышал  один
Њикеле,  но  его  сердитые  взглЯды  и  беспокойные  жесты  были  достаточно
выразительны и начинали привлекать внимание  окружающих.  Њикеле  уже  готов
был уйти, ибо видел, что не в силах  более  противитьсЯ  мажордому.  ЏоднЯть
руку на старика он не мог, а вместе с тем никогда  еще  так  не  кипела  его
сицилийскаЯ кровь и так сильно не чесались руки. Ћн с улыбкой подчинилсЯ  бы
приказанию, будь оно выражено вежливым тоном, а теперь просто не  знал,  как
поступить, как оградить свое достоинство от нелепых нападок мажордома;  гнев
и стыд душили его.
     Ѓарбагалло стал грозить, все так  же  вполголоса,  что  сейчас  позовет
людей,  чтобы  вывести  его.  ѓости,   стоЯвшие   поблизости,   смотрели   с
насмешливым удивлением на незнакомого юношу, вступившего  в  препирательство
с мажордомом. „амы, рискуЯ измЯть свои  нарЯды,  бросились  прочь  в  толпу,
чтобы отдалитьсЯ от него. Ћни думали, что это пробравшийсЯ на  бал  мошенник
или дерзкий интриган, ищущий повода длЯ скандала.
     Ќо в ту минуту, когда бедный Њикеле готов был лишитьсЯ чувств от  гнева
и обиды, ибо в ушах у него  звенело,  а  ноги  подкашивались,  слабый  крик,
раздавшийсЯ в двух шагах от  него,  заставил  всю  его  кровь  прихлынуть  к
сердцу. ќто был тот самый крик, крик боли, удивлениЯ  и  нежности,  который,
как ему показалось, он уже слышал сквозь сон  в  вечер  прибытиЯ  своего  во
дворец. ЏовинуЯсь необъЯснимому длЯ него самого порыву  довериЯ  и  надежды,
он обернулсЯ на этот дружественный призыв и ринулсЯ наугад в  толпу,  словно
ища приюта на груди, испустившей этот крик.  Ќеожиданно  он  оказалсЯ  возле
кнЯжны и ее дрожащаЯ рука с силой сжала его руку. ќтот взаимный порыв,  этот
миг душевного смЯтениЯ промелькнул как вспышка  молнии.  “дивленные  зрители
расступились перед кнЯжной, и  она  прошла  через  залу,  опираЯсь  на  руку
Њикеле.  Љавалер  ее  так  и  осталсЯ  склоненным  в  последнем  поклоне,  а
совершенно ошеломленный  Ѓарбагалло  готов  был  провалитьсЯ  сквозь  землю.
Ћкружающие, посмеиваЯсь над изумлением старого слуги,  решили,  что  Њикеле,
очевидно, какой-нибудь знатный иностранец, недавно прибывший  в  Љатанию,  и
кнЯжна  поспешила  самым  деликатным  образом  и  без  излишних   объЯснений
загладить перед ним оплошность своего мажордома.
     Љогда кнЯжна Ђгата достигла ступенек главной лестницы, где было  меньше
народа, она вновь обрела  спокойствие,  зато  Њикеле  трепетал  больше,  чем
когда бы то ни было.
     "‘ейчас она, должно быть, сама укажет мне на дверь, - думал он,  -  так
что никто этого не  заподозрит.  Ћна  слишком  великодушна  и  добра,  чтобы
подвергать менЯ оскорблениЯм своих  лакеев  и  презрению  своих  гостей,  но
приговор, который Я  сейчас  от  нее  услышу,  будет  длЯ  менЯ  смертельным
ударом. ‡десь, быть может, и  кончитсЯ  всЯ  моЯ  будущность,  и  здесь,  на
пороге ее дворца, совершитсЯ крушение всех моих надежд".
     - Њикеланджело ‹аворатори, - произнесла кнЯжна,  подносЯ  к  лицу  свой
букет, чтобы заглушить  слова,  могущие  долететь  до  чьих-либо  любопытных
ушей, - сегоднЯ Я понЯла, что  ты  настоЯщий  художник  и  что  перед  тобой
открываетсЯ блестЯщее будущее.  …ще  несколько  лет  упорного  труда,  и  ты
сможешь стать мастером. ’огда свет признает тебЯ, как  ты  уже  сейчас  того
заслуживаешь,  ибо  человек,  у  которого  есть  пусть  только  надежды,  но
обоснованные надежды, обрести личную славу, во всЯком случае  равен  тем,  у
кого нет ничего, кроме воспоминаний о славе предков.
     Ќо скажи мне, быть может, тебе не терпитсЯ уже сейчас вступить в  свет?
’ы только что его видел и уже можешь  судить  о  нем.  Ћдного  моего  слова,
одного жеста достаточно, чтобы твое желание исполнилось. ‚се  присутствующие
здесь сегоднЯ знатоки обратили внимание на твоих нимф и  спрашивали  менЯ  о
твоем имени, твоем возрасте и  твоих  предках.  „остаточно  мне  представить
тебЯ своим друзьЯм как художника, и с сегоднЯшнего же днЯ ты  будешь  принЯт
ими как  художник,  и  притом  в  достаточной  степени  порвавший  со  своим
прошлым. ‘кромнаЯ профессиЯ твоего отца  не  только  не  повредит  тебе,  но
возбудит  даже  особый  интерес;   ибо   свет   всегда   удивлЯетсЯ,   когда
обнаруживает врожденный талант у  бедного  человека,  как  будто  таланты  в
искусстве не исходили всегда из народа, а наша каста  еще  способна  рождать
людей выдающихсЯ. Ћтвечай же мне, Њикеле, хочешь ли ты  сегоднЯ  же  вечером
ужинать за моим столом, сидЯ рЯдом со мной, или ты  предпочитаешь  сидеть  в
людской, рЯдом с твоим отцом?
     Џоследний вопрос был поставлен так прЯмо, что Њикеле показалось,  будто
он слышит в нем свой приговор. "‚от весьма деликатный, но  жестокий  урок  с
ее стороны, - подумал он, - или же это испытание.  Ќо  Я  выйду  из  него  с
честью".
     - ‘ударынЯ, - гордо сказал он,  -  счастливы  те,  кто  удостоен  права
сидеть рЯдом с вами и кого вы считаете в числе своих друзей!  Ќо  ужинать  с
людьми высшего круга Я впервые буду за своим собственным столом, и отец  мой
будет сидеть напротив менЯ. џ понимаю, этого, по всей  вероЯтности,  никогда
не будет, а если и будет, то еще  многие  годы  отделЯют  менЯ  от  славы  и
богатства. Ђ пока Я пойду ужинать вместе с отцом в  людскую  вашего  дворца,
чтобы доказать вам, что Я не честолюбив и принимаю ваше приглашение.
     - ’вой ответ мне нравитсЯ, - сказала кнЯжна, - сохрани и  впредь  такое
же  чистое  сердце,  Њикеле,  и  счастье  тебе   улыбнетсЯ.   ќто   Я   тебе
предсказываю.
     ‘  этими  словами  она  взглЯнула  ему  прЯмо  в  лицо,  ибо  перестала
опиратьсЯ на его руку, уже готоваЯ уйти. Њикеле ослепило  пламЯ,  брызнувшее
из ее глаз, обычно столь кротких и задумчивых, -  но  в  этом  он  более  не
сомневалсЯ - длЯ него одного загоравшихсЯ  непреодолимой  симпатией.  Ћднако
юноша не смутилсЯ, как в первый раз. €ли выражение  этих  глаз  стало  иным,
или он прежде не так понимал его, но то, что он  принимал  за  любовь,  было
скорее нежностью, и страстное чувство,  охватившее  его  сначала,  сменилось
восторженным обожанием, столь же чистым, как та, что внушала его.
     - Џослушай, - продолжала кнЯжна, делаЯ при этом знак проходившему  мимо
маркизу ‹а-‘ерра подойти и подать ей руку, тем самым как  бы  приглашаЯ  его
быть третьим  в  их  разговоре,  -  хотЯ  длЯ  умного  человека  нет  ничего
унизительного в том, чтобы поужинать в людской, так же как не такое  уж  это
счастье ужинать в зале, Я желаю, чтобы ты не был сегоднЯ ни здесь,  ни  там.
„лЯ этого у менЯ есть причины, касающиесЯ тебЯ лично,  -  твой  отец  должен
был сообщить их тебе. ’ы уже достаточно  привлек  к  себе  сегоднЯ  внимание
своими росписЯми. €збегай в течение  еще  нескольких  дней  показыватьсЯ  на
людЯх, но и не прЯчьсЯ, не окружай себЯ излишней таинственностью,  это  тоже
опасно. џ не хотела, чтобы ты  ЯвлЯлсЯ  на  этот  праздник;  ты  должен  был
понЯть, почему Я не послала тебе пригласительного билета;  когда  твой  отец
сказал тебе, что, оставшись, ты вынужден будешь выполнЯть  малоприЯтные  длЯ
тебЯ обЯзанности, он тем самым пыталсЯ побороть твое желание быть  на  балу.
Џочему же ты все-таки  пришел?  Ћтвечай  мне  откровенно.  ’ы,  значит,  так
любишь балы? Ќо ведь ты, должно быть, видел в ђиме столь  же  красивые,  как
этот?
     - Ќет, сударынЯ, -  ответил  Њикеле,  -  Я  нигде  не  видел  столь  же
красивых, ибо там не было вас.
     - Ћн хочет менЯ уверить, - спокойно и ласково улыбаЯсь, сказала  кнЯжна
маркизу, - что пришел на бал ради менЯ. ‚ы этому верите, маркиз?
     - џ  в  этом  убежден,  -  ответил  ‹а-‘ерра,  дружески  пожимаЯ   руку
Њикеле. - €так, мэтр Њикеланджело, когда же  вы  придете  взглЯнуть  на  мои
картины и отобедать со мной?
     - Ћн говорит еще, - с живостью добавила кнЯжна, - что никогда не  будет
обедать в нашем обществе один, без отца.
     - Љ чему столь преувеличеннаЯ скромность? -  спросил  маркиз,  глЯдЯ  в
глаза Њикеле умным и проницательным взглЯдом, в котором  были  и  доброта  и
некотораЯ долЯ строгости. - ђазве Њикеле боитсЯ, что вы или Я  заставим  его
краснеть оттого, что он не заслужил еще такого же уважениЯ,  как  его  отец?
‚ы еще молоды, дитЯ мое, и никто не может требовать от вас  тех  достоинств,
за которые мы так любим и ценим нашего славного Џьетранджело. Ќо у вас  есть
ум и благие намерениЯ, а этого вполне достаточно длЯ того,  чтобы  вы  смело
могли поЯвитьсЯ всюду, не стараЯсь держатьсЯ в тени  вашего  отца.  ‚прочем,
можете быть спокойны, он уже обещал  отобедать  со  мной  послезавтра.  ќтот
день вам подходит? ‚ы сможете прийти вместе с ним?
     Њикеле согласилсЯ, стараЯсь скрыть свое замешательство и изумление  под
внешним равнодушием, а маркиз прибавил:
     - ’еперь позвольте сообщить вам, что мы будем обедать тайно:  ваш  отец
в свое времЯ был осужден; Я на плохом счету у правительства,  и  у  нас  еще
есть враги, могущие обвинить нас как заговорщиков.
     - Ќу, доброго вечера, Њикеланджело, и до скорого  свиданиЯ,  -  сказала
кнЯжна,  прекрасно  видевшаЯ  крайнее  изумление  юноши,  -  и  сделай   нам
одолжение, поверь,  что  мы  умеем  ценить  истинные  достоинства  и  сумели
оценить достоинства твоего отца, не ожидаЯ, чтобы сначала  проЯвились  твои.
Џьетранджело - наш старинный друг, и если он не обедает каждый день за  моим
столом, то  только  потому,  что  Я  боюсь  подвергнуть  его  преследованиЯм
врагов, слишком выставлЯЯ его напоказ.
     Њикеле был смущен и растерЯн, но в эти минуты ему ни за  что  на  свете
не хотелось показать, до какой  степени  он  ослеплен  внезапными  милостЯми
фортуны; в глубине души он, однако, испытывал скорее унижение, чем  восторг,
от только  что  преподанного  ему  дружеского  урока.  "€бо  это  был  самый
настоЯщий урок, - сказал  он  себе,  после  того  как  кнЯжна  и  маркиз,  в
сопровождении  еще  нескольких  лиц,  удалились,  ласково  кивнув   ему   на
прощание. - ќти знатные господа,  вольнодумцы  и  философы,  Ясно  дали  мне
понЯть, что их благосклонность - прежде всего дань уважениЯ моему отцу.  ќто
менЯ приглашают из-за него, а не его из-за менЯ, иначе говорЯ -  причина  их
расположениЯ ко мне вовсе не мои личные достоинства, а доблести моего  отца.
Ћ боже, прости мне честолюбивые мысли, пробудившие  во  мне  желание  начать
путь к  успеху  независимо  от  него!  џ  был  безумцем,  преступником!  ќти
вельможи менЯ хорошо проучили; Я-то  думал,  что  заставлю  их  уважать  мое
происхождение, тогда как они в душе  уважают  его  -  или  делают  вид,  что
уважают - еще больше, чем Я".
     Ќо тут гордость  молодого  художника,  уЯзвленнаЯ  подобными  выводами,
возмутилась.  "Ђ,  понимаю,  -  воскликнул  он  после  нескольких  мгновений
раздумьЯ, - эти люди занимаютсЯ политикой; они заговорщики. Ѓыть может,  они
не потрудились даже взглЯнуть на мои росписи или вовсе ничего не понимают  в
живописи. Ћни ласкают и хвалЯт моего отца,  потому  что  он,  как  и  многие
другие, служит орудием в их руках, а теперь пытаютсЯ завладеть и  мной.  ’ак
нет же!  …сли  они  хотЯт  пробудить  в  моем  сердце  патриотизм  истинного
сицилийца, пусть берутсЯ за  дело  иначе  и  пусть  не  воображают,  что  им
удастсЯ воспользоватьсЯ мной в своих интересах, в ущерб  моему  будущему.  џ
вижу все их происки; но и они, они еще узнают менЯ. џ готов принести себЯ  в
жертву ради  благородного  дела,  но  не  дам  себЯ  одурачить  ради  чужого
тщеславиЯ".


        XV

        ђЋЊЂЌ€—…‘ЉЂџ ‹ћЃЋ‚њ

     "Ќеужели, - вернулсЯ Њикеле  к  прерванным  мыслЯм,  -  в  этой  стране
таковы все знатные люди? Ќеужели в Љатании наступил уже золотой век  и  одни
только лакеи хранЯт еще верность сословным предрассудкам?"
     Њажордом прошел мимо него и поклонилсЯ с грустным и подавленным  видом;
без сомнениЯ, он получил выговор или ожидал его.
     Њикеле решил уйти, но, проходЯ через гардеробную, увидел  Џьетранджело,
подававшего теплое верхнее платье  какому-то  старому  синьору  в  белокуром
парике, который никак не мог попасть в  рукава  трЯсущимисЯ  руками.  Њикеле
вспыхнул при этом зрелище и ускорил шаги. Ћн подумал, что отец  был  слишком
уж простодушен, а человек, заставлЯвший его служить  себе,  Явно  опровергал
только что высказанное предположение Њикеле о  благородной  доброте  великих
мира сего.
     Ќо ему не удалось уйти от унижениЯ, от которого он бежал.
     - Ђ!  -  закричал  Џьетранджело.  -  ‚от  и  он,  ваша  светлость!   ‚ы
спрашивали, красивый ли он парень? ‚от, судите сами.
     - ќге, да  он  в  самом  деле  недурен,  плутишка!  -  произнес  старый
вельможа, становЯсь перед Њикеле и оглЯдываЯ его с головы до ног и в  то  же
времЯ кутаЯсь в свое теплое одеЯние. - Ќу что ж, милейший, Я  очень  доволен
твоими малЯрными работами, Я обратил на них внимание. Љак Я  сейчас  говорил
твоему отцу, а его Я знаю давно, ты достоин со  временем  унаследовать  всех
его заказчиков и если не будешь слонЯтьсЯ  без  дела,  без  куска  хлеба  не
останешьсЯ. Ќу, а если останешьсЯ,  сам  будешь  в  том  виноват.  Ђ  теперь
крикни-ка мою карету, любезный, да  живо;  этот  свежий  ночной  ветерок  не
очень-то полезен, когда выйдешь из душной залы.
     - ’ысЯча извинен