        †орж ‘анд. ‚алентина

   -----------------------------------------------------------------------
   George Sand. Valentina (1832). Џер. с франц. - Ќ.†аркова.
   ‚ кн.: "†орж ‘анд. ‘обрание сочинений в десЯти томах. ’ом I".
   ‘Џб., "‘лавиЯ" - ‘Џ "€нтербрук" - "ђусь", 1992.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 November 2002
   -----------------------------------------------------------------------


        Џђ…„€‘‹Ћ‚€…

   "‚алентина" - второй опубликованный мною роман после "€ндианы", имевшей
успех, которого Я никак не мог ожидать. ‚ 1832 году Я вернулсЯ в Ѓерри и с
удовольствием взЯлсЯ живописать природу, с детства знакомую мне. …ще в  ту
пору Я чувствовал настоЯтельную потребность описать ее; но в силу  некоего
феномена, сопутствующего всем глубоким движениЯм души, как  нравственного,
так и интеллектуального порЯдка,  как  раз  то,  что  проситсЯ  под  перо,
страшнее всего представить на суд читателЯ. ќтот бедный уголок Ѓерри,  эта
никому не известнаЯ —ернаЯ долина, этот ничуть не величественный, ничем не
поражающий, неброский пейзаж, которым восхищаешьсЯ, только полюбив его,  -
таково  было  свЯтилище  моих  самых  первых,  самых   длительных,   самых
неотступных мечтаний. Џрошло двадцать два года с тех пор, как  Я  жил  под
этими  искалеченными  деревьЯми,  у  этих  ухабистых  дорог,  среди  этого
привольно разросшегосЯ кустарника, вблизи ручейков, по берегам которых  не
страшатсЯ бродить лишь дети да стада. ‚се это было полно очарованиЯ только
длЯ менЯ одного и не стоило того, чтобы предлагать его взорам равнодушных.
Љ чему открывать инкогнито этого неприметного краЯ,  где  нет  обширных  и
живописных ландшафтов, где  ничто  не  свЯзано  с  великими  историческими
воспоминаниЯми,  которые  могли  бы  возбудить   интерес   или   хотЯ   бы
любопытство? Њне чудилось, будто —ернаЯ долина - это  Я  сам,  это  рамка,
одеЯние моей собственной жизни, и как непохожи они на блестЯщие  убранства
и как мало созданы длЯ того, чтобы пленЯть взоры людей. ‡най  Я,  что  мои
произведениЯ получат такой отзвук, думаю, Я ревниво, как свЯтыню, укрыл бы
этот край, которого  до  менЯ,  быть  может,  никогда  не  касались  мысль
художника, мечтаниЯ поэта. Ќо Я не знал, даже не думал об этом. џ  не  мог
не писать, и Я писал. џ поддалсЯ тайным чарам, разлитым в родном  воздухе,
обвевавшем менЯ чуть ли не с колыбели.  ЋписательнаЯ  часть  моего  романа
понравилась. ”абула же вызвала  достаточно  резкую  критику,  направленную
против  пресловутой,  приписываемой  мне,  антиматримониальной   доктрины,
которую Я, по всеобщему утверждению, уже начал проповедовать в  "€ндиане".
€ в первом и во втором романе Я показывал  опасности  и  беды  опрометчиво
заключаемых браков. …сли послушать критиков, так Я не роман написал, а сам
того не ведаЯ, проповедую учение ‘ен-‘имона; между  тем  тогда  Я  еще  не
задумывалсЯ над социальными недугами. џ был  слишком  молод  и  умел  лишь
видеть и запечатлевать  факты.  ‚озможно,  Я  на  том  бы  и  остановилсЯ,
повинуЯсь своей природной лености и той любви  к  внешнему  миру,  котораЯ
одновременно и счастье и  беда  людей  искусства.  Ќо  случилось  иначе  -
критика, пусть и педантичнаЯ, побудила менЯ  размышлЯть  глубже  и  глубже
вникать в первопричины Явлений, меж тем как до сих пор  Я  видел  лишь  их
последствиЯ. Ќо менЯ столь Ядовито осуждали за то, что  Я  корчу  из  себЯ
вольнодумца и философа, что в один прекрасный день Я спросил себЯ:  "Ђ  уж
не занЯтьсЯ ли мне и в самом деле философией?".
   †орж ‘анд. Џариж, 27 марта 1852 г.


        —Ђ‘’њ Џ…ђ‚Ђџ


        1

   …сть  в  юго-восточной  части  Ѓерри  край,  всего  несколько   лье   в
окружности, ни с чем не сравнимого очарованиЯ. Ћн пересечен трактом  Џариж
- Љлермон, вдоль которого тЯнутсЯ обжитые земли, и врЯд ли  путешественник
может даже заподозрить, что тут же, по соседству, расположены  красивейшие
ландшафты. Ќо если путник в поисках тишины  и  сени  свернет  на  одну  из
многочисленных тропок, отходЯщих от тракта  и  прихотливо  вьющихсЯ  среди
высоких откосов, то уже через несколько  шагов  он  обнаружит  прохладу  и
мирный пейзаж, светло-зеленые луга, меланхоличные ручейки,  купы  ольхи  и
ЯсенЯ, словом - пленительно-нетронутую  природу  пасторалей.  €  пусть  не
надеетсЯ на протЯжении многих лье увидеть каменный  дом,  крытый  шифером.
ђазве что тоненькаЯ струйка  голубоватого  дыма,  дрожа  и  расплываЯсь  в
воздухе, подниметсЯ над листвой, извещаЯ о близости соломенной  кровли;  и
если позади  орешника,  густо  покрывающего  пригорок,  он  заметит  шпиль
церквушки,  то  через  несколько  шагов  взору  его  откроетсЯ  деревЯннаЯ
колоколенка с изъеденной мхом черепицей, десЯток далека разбросанных  друг
от друга домиков, окруженных  плодовыми  садами  и  коноплЯниками,  ручей,
через который переброшены три бревна, заменЯющие мост,  кладбище  -  всего
один квадратный арпан земли, обнесенный живой изгородью,  -  четыре  вЯза,
посаженные в шахматном порЯдке, развалины башни. ‘ловом, он обнаружит  то,
что в здешнем краю именуют селением.
   Ќичто не сравнимо с покоем этих глухих деревенек. ‘юда еще не проникали
ни роскошь, ни искусства,  ни  ученаЯ  страсть  к  исканиЯм,  ни  сторукое
чудище,  именуемое   промышленностью.   ђеволюции   прошли   здесь   почти
незамеченными, а последнЯЯ война, еле уловимый след которой хранит здешнЯЯ
землЯ, была войной гугенотов с католиками, да  и  то  воспоминаниЯ  о  ней
поблекли, выветрились из памЯти  людской,  и  на  ваши  расспросы  местные
жители ответЯт, что происходило все это по меньшей  мере  две  тысЯчи  лет
назад; ибо  главнаЯ  добродетель  сего  племени  хлебопашцев  -  полнейшаЯ
беззаботность насчет всЯких древностей. ‘мело обойдите этот край  вдоль  и
поперек, молитесь его свЯтым, пейте воду из  его  колодцев  без  малейшего
риска выслушать неизбежные рассказы о феодальных временах  или,  на  худой
конец,  легенды  о  местных  чудотворцах.  ‘тепенный  и   замкнутый   нрав
крестьЯнина -  одно  из  главных  очарований  этого  краЯ.  Ќичему  он  не
удивлЯетсЯ, ничто его не привлекает. Ћн даже головы не повернет, когда  вы
вдруг возникнете перед ним на тропке, и если вы спросите у него  дорогу  в
город или на ферму, он вместо ответа предупредительно  улыбнетсЯ,  как  бы
говорЯ, что такими незатейливыми шуточками его  не  проведешь.  Ѓеррийский
крестьЯнин не может поверить, что человек идет  куда-то  и  сам  не  знает
толком куда. ђазве что его пес соблаговолит побрехать вам  вслед,  детишки
попрЯчутсЯ за изгородь, лишь бы не стать мишенью ваших взглЯдов или  ваших
расспросов, а самый крохотный, не  поспевший  за  бросившимисЯ  врассыпную
братьЯми, непременно шлепнетсЯ от страха в канаву и завопит во все  горло.
Ќо  самым  невозмутимым  действующим  лицом  будет  огромный  белый   вол,
неизменный старейшина всех пастбищ: он уставитсЯ на вас  из  гущи  кустов,
как бы сдерживаЯ своих собратьев быков, потревоженных вашим  вторжением  и
настроенных поэтому менее степенно и благожелательно.
   ‡а исключением этого неизбежного при первой встрече холодка в отношении
к чужеземцу, местный хлебопашец, в общем, добр  и  гостеприимен  наподобие
здешней мирной сени, здешних благоуханных лугов.
   —асть этой местности, заключеннаЯ меж двух небольших речушек,  особенно
примечательна густой, мрачной окраской своей растительности, за что и дано
ей название —ернаЯ долина. ‚се  ее  немногочисленное  население  ютитсЯ  в
разбросанных по долине хижинах  и  нескольких  доходных  фермах.  Ќаиболее
обширнаЯ из них зоветсЯ ѓранжнев; но  и  здесь  все  очень  скромно  и  не
выделЯетсЯ на фоне столь же неприхотливого пейзажа. ‚едет к  ней  кленоваЯ
аллеЯ, и рЯдом с деревенскими строениЯми протекает ќндр, который здесь  не
шире простого ручейка и тихо вьетсЯ среди камышей и желтых полевых ирисов.
   Џервое маЯ  у  жителей  —ерной  долины  считаетсЯ  днем  праздничным  с
неизбежным в таких случаЯх гулЯньем. ‚ дальнем конце  долины,  примерно  в
двух лье от центральной ее части, где как раз стоит ѓранжнев, устраиваетсЯ
деревенское  празднество,  на  которое,  как  положено,  устремлЯетсЯ  всЯ
округа, начинаЯ с супрефекта департамента, кончаЯ красоткой швеей,  еще  с
вечера наплоившей жабо его превосходительству; от  высокородной  владелицы
замка до последнего овчара (местное словечко!), чьЯ коза да барашек  живут
за счет господских изгородей. ‚се это ест на лужайке, танцует на  лужайке,
с большим или меньшим аппетитом, с большим  или  меньшим  пылом;  все  это
сходитсЯ сюда, чтобы показать свою колЯску или своего осла, кто в  рогатом
чепчике, кто в шлЯпке из итальЯнской соломки, кто в деревЯнных сабо, кто в
туфельках из турецкого атласа, кто в шелковом платье, а кто и  в  юбке  из
холстины. ќто счастливый день длЯ местных красавиц, день корыстного  суда,
а то и просто пересудов над женской красотой, когда при безжалостном свете
Яркого солнца чуть сомнительным салонным прелестЯм приходитсЯ  выдерживать
нелегкое состЯзание со свежестью, здоровьем, сиЯющей  молодостью  сельских
девиц; ареопаг составлен из судей мужского пола всех состоЯний  и  рангов,
прениЯ  сторон  происходЯт  под  звуки  скрипки,  в  облаках   пыли,   под
перекрестным огнем взглЯдов. Џоэтому  собравшиесЯ  становЯтсЯ  свидетелЯми
многих заслуженных триумфов, заглаженных обид;  сколько  здесь  разрешитсЯ
затЯнувшихсЯ тЯжб, и все это будет  отмечено  в  анналах  жеманства.  „ень
сельского праздника, первое маЯ, здесь, как и по всей ”ранции,  -  великий
повод длЯ тайного  соперничества  между  дамами  из  соседнего  городка  и
принарЯдившимисЯ поселЯнками из —ерной долины.
   Љак раз ѓранжнев с самого раннего утра превратилсЯ  в  грозный  арсенал
наивных обольщений. „ело происходило в  просторной  низкой  комнате,  куда
свет проникал в окна с частым переплетом; стены были оклеены обоЯми  Ярких
тонов, что никак не вЯзалось с почерневшими от копоти балками  потолка,  с
массивными дубовыми дверЯми и неуклюжим ларем. ‚ этом скромно обставленном
помещении, где  довольно  изЯщнаЯ  современнаЯ  мебель  лишь  подчеркивала
классический деревенский стиль, господствовавший здесь  со  днЯ  основаниЯ
фермы,   вертелась   перед   зеркалом   в   золоченой   раме   хорошенькаЯ
шестнадцатилетнЯЯ девушка, в последний раз оправлЯЯ свой  скорее  богатый,
чем изЯщный туалет, и, казалось, даже тусклое зеркальное стекло с  умыслом
клонитсЯ вперед, чтобы самому полюбоватьсЯ  такой  красотой.  Ќо  Ђтенаис,
единственнаЯ наследница славного фермера, была так юна,  так  румЯна,  так
радовала глаз своей прелестью, что казалась еще грациознее и  естественней
даже в этом чересчур пышном нарЯде.  Џока  она  в  десЯтый  раз  оправлЯла
складки своего тюлевого платьЯ, ее мать, присев перед дверью и засучив  по
локоть рукава, замешивала в бадье отруби с водой, а вокруг в благоговейном
ожидании часа кормежки выстроилась рЯдами целаЯ  компаниЯ  уток.  †ивой  и
игривый солнечный луч, проскользнув в открытую дверь, упал на  разрЯженную
румЯную прелестную девицу, ничуть не похожую на  свою  дородную  загорелую
матушку, одетую в платье из грубой шерстЯной ткани.
   €з дальнего угла комнаты за  Ђтенаис  молча  наблюдал  юноша  в  черном
костюме, небрежно раскинувшийсЯ на кушетке. Ќо лицо его отнюдь не выражало
той детски экспансивной радости, котораЯ проглЯдывала  в  каждом  движении
девушки. ‚ремЯ от  времени  еле  заметнаЯ  насмешливаЯ  и  снисходительнаЯ
улыбка трогала его длинные, тонкие, подвижные губы.
   ѓосподин ‹ери, вернее - просто дЯдюшка ‹ери, как обычно и по  сей  день
величают его крестьЯне, которым он долгое времЯ был  ровней  и  приЯтелем,
мирно сидел в сторонке, греЯ обутые в белые чулки ноги у  очага,  где,  по
деревенскому обычаю, в любое времЯ года жгли хворост. ќтот почтенный,  еще
вполне  бодрый  отец  семейства  щеголЯл  в  полосатых  штанах,  жилете  в
цветочек, длинном сюртуке и носил косичку.  Љосичка  считаетсЯ  пережитком
стародавнего кокетства и  постепенно  исчезает  из  употреблениЯ  на  всей
французской  земле.  Ќо  Ѓерри  меньше  прочих  провинций  пострадала   от
покушений цивилизации, и даже в наши дни верные косичке беррийцы, особенно
из сословиЯ землепашцев - полубуржуа-полудеревенщина -  не  признают  иной
прически. ‚ дни их юности косичка была первым  шагом  к  аристократическим
замашкам, и ныне они сочли  бы  себЯ  униженными,  лишись  их  глава  этой
социальной привилегии. „Ядюшка ‹ери стойко защищал свою  косичку  от  атак
насмешницы дочки и, будучи нежнейшим из отцов, выполнЯвшим  любые  капризы
Ђтенаис, отказывал ей только в этом.
   - „а ну же,  матушка,  -  сказала  Ђтенаис,  поправлЯЯ  золотую  прЯжку
муарового поЯса, - когда же ты кончишь кормить своих уток? ‚едь ты еще  не
одета. ’ак мы никогда не выберемсЯ.
   - ’ерпение, дочка, терпение, - ответила  тетушка  ‹ери,  раздававшаЯ  с
достохвальным  беспристрастием  корм  птице,  -   пока   будут   запрЯгать
‹юбимчика, Я сто раз успею одетьсЯ. „а и возни мне не так много, не то что
тебе, дочка! џ, слава те господи, не молоденькаЯ, да и в молодые  годы  не
было у менЯ ни досуга,  ни  денег  принарЯдитьсЯ.  џ  по  два  часа  перед
зеркалом не вертелась!
   - —то ж, вы менЯ упрекать собрались? - надувшись, проговорила Ђтенаис.
   - Ќет, дочка, и не думаю, - возразила старуха. -  ‚еселись,  нарЯжайсЯ,
дитЯ мое, живем мы в достатке, пользуйсЯ плодами родительских трудов. Ќам,
старикам, уж и богатство ни  к  чему...  Ђ  главное,  когда  привыкнешь  к
бедности, тут уж трудно отвыкнуть. ‡а свои  денежки  Я  могла  бы  барыней
сидеть, да нет, не выходит; так на же  тебе,  все  в  доме  должна  своими
собственными руками переделать... Ќо ты,  дочка,  веди  себЯ  как  знатнаЯ
дама, не зрЯ мы тебе дали подходЯщее воспитание - такова была волЯ  твоего
батюшки; тебе батрак неровнЯ, и твой муж небось будет  рад-радешенек,  что
возьмет такую белоручку.
   ‚ытираЯ  бадью,  тетушка  ‹ери  продолжала  разглагольствовать  не  так
здраво, как пылко, и  под  конец  улыбнулась  юноше,  вернее  -  состроила
гримасу.  ’от  сделал  вид,  что  ничего  не  замечает,  а  дЯдюшка  ‹ери,
созерцавший прЯжки своих полуботинок в состоЯнии блаженного безумиЯ, столь
милого сердцу отдыхающего крестьЯнина, поднЯл слипающиесЯ глаза  к  своему
будущему зЯтю, как бы желаЯ порадоватьсЯ его радостью.  Ќо  будущий  зЯть,
стремЯсь уклонитьсЯ от  этой  безмолвной  учтивости,  поднЯлсЯ,  прошел  в
другой конец комнаты и обратилсЯ к мадам, ‹ери:
   - Ќе пора ли запрЯгать лошадь?
   - €ди, сынок, иди, пожалуй. џ тебЯ не  задержу,  -  ответила  почтеннаЯ
старушка.
   ЏлемЯнник уже подошел к двери, как вдруг на  пороге  показалось  новое,
пЯтое  действующее  лицо,  чей   внешний   облик   и   костюм   составлЯли
удивительнейший контраст с внешностью и нарЯдом обитателей фермы.


        2

   ’о была невысокаЯ худенькаЯ женщина, которой  на  первый  взглЯд  можно
было  дать  лет  двадцать  пЯть;  но  тот,  кто  приглЯделсЯ  бы   к   ней
внимательнее, дал бы ей все тридцать, если  не  больше.  …е  тонкаЯ,  туго
стЯнутаЯ талиЯ еще  хранила  изЯщную  линию  юности,  но  миловидное  лицо
благородных очертаний носило следы горЯ, которое  старит  сильнее,  нежели
годы. Ќебрежный нарЯд, гладкаЯ прическа, спокойный вид свидетельствовали о
том, что она не собираетсЯ на праздник. Ќо в ее крохотных туфельках, в  ее
изЯщном и скромном сером платьице, даже  в  белизне  шеи,  в  размеренной,
легкой походке чувствовалось больше подлинного аристократизма, чем во всех
драгоценностЯх Ђтенаис. € тем не  менее  эту  особу,  внушавшую  невольное
уважение, при поЯвлении которой  все  присутствующие  поднЯлись  с  места,
обитатели фермы называли без церемоний мадемуазель ‹уиза.
   Ћна ласково пожала руку  тетушке  ‹ери,  поцеловала  в  лоб  Ђтенаис  и
дружески улыбнулась юноше.
   - „алеко ли вы,  милаЯ  барышнЯ,  ходили  прогулЯтьсЯ  нынче  утром?  -
спросил дЯдюшка ‹ери.
   - Ќет,  вы  только  угадайте,  куда  Я  осмелилась  дойти!  -  ответила
мадемуазель ‹уиза и, не чинЯсь, присела рЯдом со стариком.
   - Ќеужели до замка? - быстро спросил племЯнник.
   - „о самого замка, Ѓенедикт, - ответила ‹уиза.
   - ЉакаЯ неосторожность! -  воскликнула  Ђтенаис  и,  перестав  взбивать
букли, с любопытством подошла к говорившей.
   - Џочему же, - возразила ‹уиза, -  ведь  вы  сами  говорили,  что  всех
прежних слуг рассчитали, кроме старой  кормилицы.  Ђ  встреть  Я  ее,  она
навернЯка не выдала бы менЯ.
   - Ќо ведь вы могли встретитьсЯ с самой мадам...
   - ќто в шесть-то часов утра? „а мадам раньше полуднЯ не встает.
   - ‡начит, вы поднЯлись до  света?  -  спросил  Ѓенедикт,  -  ’о-то  мне
показалось, будто Я слышал, как вы открывали садовую калитку.
   - Ќо мадемуазель всегда встает ранехонько, она у нас хлопотуньЯ. Ђ если
бы она вам встретилась?
   - Ђх, как бы Я сама этого хотела! - горЯчо отозвалась ‹уиза. - Ќо Я все
равно не буду знать покоЯ, пока не увижу ее, пока не услышу  ее  голоса...
‚ы ведь ее знаете, Ђтенаис, скажите же мне -  хороша  ли  она,  добра  ли,
похожа ли на своего отца...
   - Ћна куда больше похожа  на  кое-кого  другого,  -  ответила  Ђтенаис,
приглЯдываЯсь к, ‹уизе, - а значит, и добраЯ и красиваЯ.
   ‹ицо Ѓенедикта просветлело, и он  с  благодарностью  взглЯнул  на  свою
невесту.
   - Џослушайте менЯ, - продолжала Ђтенаис, обращаЯсь к ‹уизе, - если  вам
так уж хочетсЯ видеть мадемуазель ‚алентину, идите  с  нами  на  праздник;
можете укрытьсЯ у нашей кузины ‘имоны - это прЯмо на площади, и оттуда  вы
увидите дам  из  замка;  мадемуазель  ‚алентина  заверила  менЯ,  что  они
непременно приедут.
   - Ќо, милаЯ моЯ Ђтенаис, это невозможно, - возразила ‹уиза. - ‘тоит мне
сойти с двуколки, и все менЯ сразу  узнают  или  догадаютсЯ,  что  это  Я.
‚прочем, из всей семьи Я хочу видеть лишь ее одну; а присутствие остальных
только испортит мне радость. Ќо хватит говорить  о  моих  планах,  давайте
лучше поговорим о ваших, Ђтенаис; Я вижу, вы намерены сразить  всю  округу
блеском вашей свежести и красоты!
   ћнаЯ фермерша вспыхнула от удовольствиЯ, бросилась на шею  ‹уизы,  и  в
самой живости этого движениЯ чувствовалась  простодушнаЯ  радость  оттого,
что ею любуютсЯ.
   - ‘ейчас пойду принесу шлЯпку, - сказала она.  -  ‚ы  мне  поможете  ее
надеть, хорошо?
   € она быстро взбежала по деревЯнной лестнице, ведущей в спальню.
   ’етушка ‹ери тем временем вышла в соседнюю комнату, чтобы  переодетьсЯ,
а ее супруг, взЯв вилы, пошел на скотный  двор  дать  скотнику  работу  на
день.
   Ћставшись  наедине  с  ‹уизой,  Ѓенедикт  подошел  к  ней  и   произнес
вполголоса:
   - ‚ы тоже портите Ђтенаис. ‚едь вы единственнаЯ могли бы делать ей хоть
изредка замечаниЯ, но вы не удостаиваете их делать...
   - ‚ чем же вы упрекаете это бедное дитЯ? - удивленно спросила ‹уиза.  -
Ќа вас не угодишь, Ѓенедикт.
   - ‚се мне это говорЯт, и в том числе вы, мадам, но вы могли бы  понЯть,
что нрав и нелепые причуды этой юной особы причинЯют мне немало мук!
   - Ќелепые? - повторила ‹уиза. - ђазве вы не влюблены в нее?
   Ѓенедикт  не  ответил,  он  замолк,  но  после  мгновенного   колебаниЯ
заговорил снова:
   - ‘огласитесь же, что сегоднЯшний ее  туалет  чересчур  экстравагантен.
ЋтправитьсЯ на сельский праздник в бальном платье, плЯсать под солнцем и в
пыли в шелковых туфельках, в кашемире и с перьЯми  на  шлЯпке!  џ  уже  не
говорю о совершенно неуместных в  данном  случае  драгоценностЯх,  на  мой
взглЯд - это уж совсем дурной вкус. „евушка в ее годы должна превыше всего
дорожить простотой и уметь украсить себЯ каким-нибудь пустЯчком.
   - ђазве Ђтенаис  виновата,  что  получила  такое  воспитание?  Ћбращать
внимание на подобные мелочи! Џостарайтесь-ка лучше нравитьсЯ  ей,  сумейте
завладеть ее умом и сердцем. € тогда, можете не сомневатьсЯ, ваши  желаниЯ
станут длЯ нее законом. Ќо вы вечно оскорблЯете ее, противоречите ей, ей -
всеобщей баловнице, ей -  королеве  в  доме!  ‚спомните-ка,  какое  у  нее
доброе, чувствительное сердце...
   - ‘ердце, сердце! ђазумеетсЯ,  у  нее  доброе  сердце,  но  зато  какой
ограниченный ум! „оброта дана  ей  природой,  доброта  эта,  если  хотите,
растительного происхождениЯ, на  манер  овощей,  которые,  растут  ли  они
хорошо или совсем не растут, сами не знают причины того. Ђ до чего же  мне
неприЯтно ее кокетство! ЏридетсЯ, вести ее под ручку, прогуливатьсЯ с  ней
взад  и  вперед,  показывать  ее  собравшимсЯ  на  празднике,  выслушивать
дурацкие комплименты одних и столь  же  дурацкие  насмешки  других!  ЉакаЯ
тоска! Љак бы мне хотелось, чтобы мы уже вернулись с праздника!
   - —то за удивительный характер! Ђ знаете, Ѓенедикт,  Я  вас  просто  не
понимаю. ‹юбой другой на вашем месте гордилсЯ бы тем, что может показатьсЯ
на людЯх с самой красивой девушкой  в  округе,  с  самой  богатой  здешней
невестой,  гордилсЯ  бы  тем,  что  возбуждает   зависть   двух   десЯтков
соперников, оставшихсЯ с носом, имеет право назвать ее своей нареченной. Ђ
вы, вы только критикуете ее  мелкие  недостатки,  свойственные  всем  юным
девицам этой среды, ибо полученное  ими  воспитание  не  соответствует  их
происхождению, - вы вменЯете  в  вину  Ђтенаис  то,  что  она  подчинЯетсЯ
тщеславным притЯзаниЯм родителей, в конце концов совершенно безобидным,  и
уж кому-кому, а вам-то сетовать не пристало!
   - ‡наю, знаю, - живо отозвалсЯ юноша, - знаю, что вы мне скажете.  Ћни,
не будучи к тому обЯзаны, дали мне все. Џриютили менЯ, сына их брата, сына
такого же крестьЯнина, как они сами, но беднЯка,  усыновили  менЯ,  сироту
неимущего, и, вместо того чтобы сделать из менЯ пахарЯ, к  чему,  казалось
бы, Я предназначен самим общественным порЯдком, - послали на свой  счет  в
Џариж, дали мне возможность учитьсЯ, превратили в горожанина, в  студента,
в краснобаЯ и, сверх всего, еще предназначили мне в жены свою  дочь,  свою
богатую дочь, гордЯчку и красавицу. Ћни берегут ее длЯ менЯ, предлагают  в
невесты! Ћ, без сомнениЯ, они очень менЯ полюбили, эти родичи с простой  и
щедрой душой! Ќо слепаЯ любовь их обманула, и все то  добро,  которое  они
желали  мне  сделать,  обратилось  во  зло...  Ѓудь  проклЯто  это  вечное
стремление метить выше, чем способен попасть!
   Ѓенедикт топнул ногой. ‹уиза  посмотрела  на  него  печальным,  суровым
взглЯдом.
   - ’о ли вы говорили вчера, возвращаЯсь с охоты, благородному дворЯнину,
человеку невежественному и ограниченному, который отрицал блага воспитаниЯ
и желал бы воспрепЯтствовать продвижению низших  слоев  общества?  ‘колько
разительных доводов вы нашли в защиту распространениЯ света и свободы  длЯ
всех,  желающих  расти  и  достичь  чего-то.  ЊенЯ  удивлЯет  и  огорчает,
Ѓенедикт, ваш переменчивый, нестойкий, капризный ум, ум, который стремитсЯ
все проанализировать и обесценить. џ боюсь за вас, боюсь,  как  бы  добрые
семена не стали плевелами, боюсь, как бы вы не поставили себЯ  значительно
ниже или значительно выше полученного вами воспитаниЯ, а  то  и  другое  -
немалаЯ беда.
   - ‹уиза, ‹уиза! - прерывающимсЯ голосом произнес Ѓенедикт, схватив руку
молодой женщины.
   Ћн так пристально  смотрел  на  нее  увлажнившимсЯ  взором,  что  ‹уиза
покраснела и недовольно потупилась. Ѓенедикт выпустил ее руку  и,  сердито
хмурЯсь, нервно зашагал  по  комнате,  потом  подошел  к  ‹уизе,  стараЯсь
подавить волнение.
   - ‡ато вы чересчур снисходительны, - возразил он, - вы прожили на свете
больше, чем Я, и, однако же, в моих глазах  вы  намного  менЯ  моложе.  ‚ы
обладаете опытом чувств, и чувства ваши благородны и великодушны, но вы не
научились читать в чужой душе, вы даже не подозреваете, какой  она  бывает
подчас  мелкой  и  уродливой,  вы  не  придаете  значениЯ  несовершенствам
ближнего, возможно, просто их не  видите!  Ђх,  мадемуазель,  мадемуазель!
‘лишком вы снисходительны, и слишком вы опасный наставник!..
   - ‚от уж странные упреки, - возразила ‹уиза с наигранной веселостью.  -
Ђ кому, в сущности, Я навЯзывала себЯ в менторы?  Ќе  твердила  ли  Я  вам
десЯтки раз, что Я столь же мало способна направлЯть других, как  и  самое
себЯ? Њне не хватает опыта, говорите вы?  Ћ,  вот  на  это  жаловатьсЯ  не
приходитсЯ!
   „ве слезинки скатились по щекам ‹уизы.  ‚оцарилось  молчание.  Ѓенедикт
подошел к молодой женщине и встал перед ней, взволнованный  и  трепещущий.
‘крыв мимолетную грусть, ‹уиза заговорила:
   - ‚ы правы, слишком  долго  Я  была  поглощена  собой  и  не  научилась
проникать в глубины чужой души. –елые годы Я отдала страданиЯм и  неудачно
распорЯдилась собственной жизнью.
   ’ут только ‹уиза заметила, что Ѓенедикт плачет. €спугавшись  непомерной
чувствительности юноши, она  указала  рукой  на  двор,  где  дЯдюшка  ‹ери
собственноручно закладывал в бричку  здоровенного  пуатевенского  конЯ,  и
жестом послала Ѓенедикта ему на помощь, но юноша не понЯл ее.
   - ‹уиза! - пылко произнес он.
   Џотом снова повторил ее имЯ, чуть понизив голос.
   - Љакое славное имЯ, - сказал он, - какое простое, нежное, и его носите
вы, а моЯ кузина, самой природой созданнаЯ длЯ того, чтобы доить  коров  и
пасти овец, зоветсЯ Ђтенаис! …сть у менЯ еще одна двоюроднаЯ сестрица, так
той дали при крещении имЯ ‡ораида, а своего малыша она  нарекла  Ђдемаром!
‹юди  благородного  происхождениЯ  правы,  высмеиваЯ  наши  причуды:   они
действительно невыносимы, разве не так? ‚зглЯните-ка, вот  прЯлка,  прЯлка
моей почтенной тетушки; кто намотает  на  нее  шерсть,  кто  в  отсутствие
тетушки будет терпеливо вращать ее? “ж конечно, не Ђтенаис! Ћна  сочла  бы
длЯ себЯ чуть ли не унижением  хотЯ  бы  прикоснутьсЯ  к  веретену;  уметь
делать что-то полезное в ее  глазах  чуть  ли  не  позор,  ибо  это  может
сбросить ее снова вниз, в то состоЯние, из какого она вышла. Ќет, нет, она
умеет, конечно, вышивать, играть на гитаре, рисовать цветы,  танцевать,  а
вот вы, мадемуазель, вы умеете прЯсть, хотЯ  вы  родились  в  роскоши,  вы
кротки,  вы  скромны,  трудолюбивы...  Љто-то  ходит  наверху;  сюда  идет
Ђтенаис. Ќе сомневаюсь, что, любуЯсь на себЯ в зеркале, она забыла все  на
свете.
   - Ѓенедикт! €дите же за шлЯпой, - крикнула с лестницы Ђтенаис.
   - €дите же, - вполголоса проговорила ‹уиза, видЯ,  что  юноша  даже  не
тронулсЯ с места.
   - Ѓудь проклЯт этот праздник! - ответил он ей в тон, - ‹адно, Я  поеду,
но, высадив свою прелестную кузину на полЯнке, Я скажу, что вывихнул ногу,
и постараюсь вернутьсЯ на ферму... ‚ы будете здесь, мадемуазель ‹уиза?
   - Ќет, не буду, - сухо ответила она.
   Ѓенедикт покраснел от досады и направилсЯ к  двери.  ‚  эту  минуту  на
пороге показалась  тетушка  ‹ери,  одетаЯ  менее  пышно,  чем  дочка,  но,
пожалуй, еще более несуразно. Ђтлас и кружева на диво подчеркивали  медный
оттенок ее кожи, опаленной солнцем, резкие черты  и  деревенские  повадки.
„обрых пЯтнадцать минут Ђтенаис сердито устраивалась в двуколке,  упрекала
мать, что та слишком широко расселась и помЯла  ей  рукавчики,  и  в  душе
сокрушалась, что родители еще не настолько потерЯли голову,  чтобы  купить
колЯску.
   „Ядюшка ‹ери положил  шлЯпу  себе  на  колени,  опасаЯсь,  как  бы  при
дорожных толчках она не слетела ненароком с головы. Ѓенедикт взобралсЯ  на
козлы и, взЯв вожжи, осмелилсЯ в последний раз посмотреть  на  ‹уизу,  но,
встретив ее ответный взглЯд, холодный и суровый,  опустил  глаза,  закусил
губу и злобно хлестнул лошадь. ‹юбимчик сразу взЯл в галоп и  поскакал  по
дорожным ухабам, отчего двуколка отчаЯнно запрыгала  по  колеЯм,  к  вЯщей
опасности длЯ дамских шлЯпок и к вЯщей досаде Ђтенаис.


        3

   Ќо уже через несколько шагов лошадка, не созданнаЯ длЯ скачки,  перешла
на мерный шаг, гневнаЯ вспышка Ѓенедикта  улеглась,  сменившись  стыдом  и
раскаЯнием, а дЯдюшка ‹ери тем временем уже успел погрузитьсЯ  в  глубокий
сон.
   ’еперь они ехали по  узенькой  зеленой  дороге,  именуемой  на  местном
наречии стежкой, по дороге столь узкой, что даже двуколка цеплЯлась боками
за ветви росших по обочинам деревьев, и Ђтенаис ухитрилась нарвать большой
букет боЯрышника, просунув ручку в белой перчатке сквозь боковое окошко их
экипажа. Ќет на человеческом Языке таких слов, чтобы выразить всю свежесть
и прелесть этих извилистых стежек, капризно вьющихсЯ под сплошным покровом
листвы, где с каждым поворотом перед путником открываетсЯ новаЯ, еще более
таинственнаЯ глубь, более заманчивый и еще более зеленый уголок. Љогда  на
лугах каждый стебель высокой, стоЯщей стеной травы палим полуденным зноем,
когда насекомые неумолчно жужжат и перепел, укрывшийсЯ в колее,  призывает
в любовном томлении подружку, - невольно кажетсЯ, будто  прохлада  и  тишь
находЯт себе убежище как раз на этих стежках. Њожете шагать  по  ним  час,
другой - и не услышать иного звука, кроме полета дрозда, вспугнутого вашим
поЯвлением, или неспешных прыжков крохотной лЯгушки, зеленой и  блестЯщей,
как изумруд, мирно  дремавшей  в  люльке  из  сплетенных  камышинок.  „аже
придорожнаЯ канава  таит  в  себе  целый  мир  живых  существ,  целый  лес
разнообразной  растительности;  ее  прозрачные  воды  неслышно  бегут   по
глинистому ложу, становЯсь от  этого  лишь  еще  прозрачнее,  и  рассеЯнно
ласкают по пути растущие по берегам кресс, одуванчики и тростник; здесь  и
фонтиналь, трава с длинными стеблЯми, именуемаЯ водЯными лентами, здесь  и
речной мох, лохматый, плакучий,  беспрестанно  подрагивающий  в  бесшумной
круговерти; по песочку с лукаво-пугливым  видом  подпрыгивает  трЯсогузка;
ломонос и жимолость  образуют  тенистый  свод,  где  соловей  прЯчет  свое
гнездышко. Џо весне здесь все сплошь  цветы  да  ароматы;  осенью  лиловые
Ягоды терновника плотно сидЯт на ветках, которые в апреле первыми оденутсЯ
белизной; красные Ягоды, до которых так охочи певчие дрозды,  приходЯт  на
смену цветам жимолости, а на кустах  ежевики,  рЯдом  с  клочками  шерсти,
оставленной проходившей мимо отарой, алеют  крохотные,  приЯтные  на  вкус
дикие Ягоды.
   Ћпустив поводьЯ и не  правЯ  своим  мирным  рысаком,  Ѓенедикт  впал  в
глубокую задумчивость. ‘транный нрав был у этого юноши; за  невозможностью
сравнить его с другими молодыми людьми такого  же  склада,  окружающие  не
были способны подвести его под общую мерку. Ѓольшинство презирало его, как
человека, не способного ни к какому полезному и серьезному  делу;  и  если
посторонние не выказывали юноше своего пренебрежениЯ, то лишь потому,  что
вынуждены были признать за ним недюжинную физическую силу и знали, что  он
не прощает обид. ‡ато семейство ‹ери, простодушное и благожелательное,  не
колеблЯсь отдавало ему пальму первенства за ум  и  ученость.  ‘лавные  эти
люди были слепы к недостаткам Ѓенедикта; в их глазах племЯнник страдал  от
избытка воображениЯ и, будучи обременен знаниЯми, не мог вкушать  душевный
покой. ‚ двадцать два года Ѓенедикт еще не сумел овладеть тем, что зоветсЯ
практическими знаниЯми. Џопеременно снедаемый страстью то к искусству,  то
к наукам, он не приобрел в Џариже никакой специальности. ђаботал он много,
но как только дело доходило до практический занЯтий, он охладевал к науке.
‚ тот самый момент, когда другие начинали пожинать плоды своих трудов,  он
с отвращением отходил в сторону. ‹юбовь к учению кончалась длЯ  него  там,
где начиналось ремесло с его неумолимыми требованиЯми. ‘тоило ему овладеть
сокровищами искусства и  науки,  и  он  уже  не  испытывал  эгоистического
чувства, заставлЯвшего настойчиво применить их  к  делу  ради  собственной
выгоды, и так как он не умел приносить пользу даже  самому  себе,  каждый,
видЯ его праздным, не раз задавалсЯ вопросом: "Ќа что он годен?".
   ‘ малых лет Ђтенаис была наречена ему в невесты;  таков  был  наилучший
ответ завистникам, обвинЯвшим семейство ‹ери в том, что,  разбогатев,  они
иссушили свое сердце, равно как и ум. Џравда и то, что их  здравый  смысл,
крестьЯнский здравый смысл, обычно непогрешимо верный, значительно  поблек
в атмосфере достатка. Ћни уже не относились с прежним уважением к  простым
и скромным добродетелЯм и  после  тщетных  усилий  искоренить  их  в  себе
постарались сделать все, дабы задушить их в зародыше у своих отпрысков; но
старики по-прежнему холили обоих детей,  не  отдаваЯ  предпочтениЯ  родной
дочери, и, верЯ, что  трудЯтсЯ  длЯ  счастьЯ  молодых,  трудились  длЯ  их
погибели.
   Џодобное воспитание принесло достаточно богатые плоды на беду Ѓенедикту
и Ђтенаис. Џодобно мЯгкому, послушному воску, Ђтенаис перенЯла в  пансионе
Ћрлеана  все   недостатки   юных   провинциалок:   тщеславие,   непомерное
честолюбие, зависть, мелочность. Ќо сердечнаЯ  доброта  жила  в  ней,  как
свЯщенное наследие, доставшеесЯ от матери, и никакие влиЯниЯ не могли  его
вытеснить. Џоэтому-то смело можно было  надеЯтьсЯ,  что  уроки  времени  и
житейского опыта пойдут ей на пользу.
   Ѓолее серьезный ущерб был нанесен Ѓенедикту. ‚оспитание  не  только  не
усыпило его великодушных порывов, - напротив, они развились  сверх  всЯкой
меры, стали мучительной и лихорадочной тревогой. ќтот страстный  характер,
эта  впечатлительнаЯ  душа  нуждались  в  упорЯдоченной  системе  идей,  в
умиротворЯющих, обуздывающих  принципах.  ‚озможно,  даже  сельский  труд,
телеснаЯ усталость стали  бы  благодетельным  выходом  длЯ  избытка  силы,
дремавшей в этой деЯтельной натуре. ‘вет цивилизации, развивший в человеке
столько ценных качеств, пожалуй, в той же мере извратил  их.  ’акова  беда
поколениЯ, стоЯщего между теми, кто ничего не знает, и  теми,  что  узнают
достаточно: оно знает чересчур много.
   ‹ери с  супругой  не  догадывались  о  всей  опасности  положениЯ.  Ћни
отказывались даже предвидеть его в будущем и, не видЯ иной радости,  кроме
как одаривать близких, кичились в простоте душевной, что  обладают  мощным
средством утешениЯ против всех горестей Ѓенедикта: по их мнению,  то  была
хорошаЯ ферма,  красотка  фермерша  и  приданое  в  двести  тысЯч  франков
наличными на первое обзаведение. Ќо Ѓенедикт был  нечувствителен  ко  всем
этим лестным дарам родственной любви. „еньги возбуждали в нем  глубочайшее
презрение, в котором  выражает  себЯ  энтузиазм  молодости,  склонный  все
преувеличивать, легко менЯть принципы, а переменив их,  преклонЯть  колени
перед этим кумиром вселенной. Ѓенедикт чувствовал, что им владеют какие-то
честолюбивые  помыслы,  но  это  скрытое  честолюбие  не  было  свЯзано  с
деньгами, оно, как обычно у юношей, искало своего удовлетворениЯ  в  более
возвышенной сфере.
   Ћн и сам еще не знал главной цели этого неЯсного и тЯгостного ожиданиЯ.
€ной раз ему  мерещилось,  будто  он  познал  эту  цель  в  живых  образах
фантазии, завладевавшей его воображением. Ќо фантазии эти  испарЯлись  как
дым, не приносЯ с собой длительных радостей. Ќыне он ощущал  это  ожидание
как некий враждебный недуг, притаившийсЯ в его груди, и  ожидание  терзало
Ѓенедикта тем сильнее, чем меньше он  сам  понимал,  на  что  следует  его
обратить. ‘кука, эта страшнаЯ болезнь, которой поражено нынешнее поколение
в большей степени, чем в какую-либо иную эпоху истории общества,  отметила
судьбу Ѓенедикта еще в самую пору цветениЯ;  подобно  черной  туче,  скука
омрачила все его будущее. Ћна иссушила в  его  душе  самый  бесценный  дар
молодости - надежду.
   ‚ Џариже одиночество опостылело ему. € хотЯ, по мнению  Ѓенедикта,  оно
было предпочтительнее общества людей, но в его студенческой комнатушке это
чересчур торжественное одиночество становилось пагубным длЯ человека таких
энергических свойств, как  он.  ‚  конце  концов  оно  отразилось  на  его
здоровье, добросердечные опекуны совсем перепугались и отозвали  Ѓенедикта
из столицы. “же через месЯц Яркий  румЯнец  на  щеках  свидетельствовал  о
несокрушимом здоровье  юноши;  но  сердце  Ѓенедикта  тревожилось  сильнее
прежнего. ЏоэзиЯ полей, сызмальства владевшаЯ его душой, доводила почти до
неистовства пыл неосознанных желаний, подтачивавших его.  †изнь  в  родной
семье, столь приЯтнаЯ и благотворнаЯ поначалу,  чуть  ли  не  до  оскомины
приедалась ему после каждого нового опыта пребываниЯ  в  деревне.  Ќикакой
склонности к Ђтенаис он не чувствовал. ‘лишком далеко было ей до созданных
его мечтой химер, и мысль  осесть  здесь,  жить  среди  сумасбродства  или
тривиальности - а эти контрасты мирно уживались в семье ‹ери, - мысль  эта
стала длЯ него непереносимой. ‘ердце его легко открывалось длЯ нежности  и
признательности, но чувства эти превратились в источник  борьбы  и  вечных
укоров совести. Ћн не мог подавить внутреннюю усмешку, неумолимо  жестокую
усмешку  при  виде  окружающей  его  мелочности,  этой  смеси  скупости  и
расточительности, что делает повадки выскочек особенно  нелепыми.  ‘упруги
‹ери, отъЯвленные деспоты,  в  то  же  времЯ  по-отечески  заботливые,  по
воскресеньЯм выставлЯли своим работникам превосходное вино, зато на неделе
упрекали их за каждую каплю уксуса, подлитую в воду.  Ћни,  не  колеблЯсь,
приобрели длЯ дочки прекрасное фортепьЯно, туалет лимонного дерева,  книги
в роскошных переплетах, но ворчали  на  Ђтенаис,  если  по  ее  приказанию
батрак кидал в очаг чересчур большую охапку  хвороста.  “  себЯ  дома  они
держались как люди маленькие, бедные, чтобы  приучить  слуг  к  усердию  и
бережливости; в обществе они горделиво пыжились  и  сочли  бы  смертельной
обидой длЯ себЯ малейшее сомнение в их достатке. „обрые,  милосердные,  но
слишком податливые  на  лесть,  они  ухитрились  по  собственной  глупости
внушить ненависть соседЯм, впрочем, еще более  глупым  и  тщеславным,  чем
сами ‹ери.
   ‚от этих-то недостатков и не мог простить им Ѓенедикт.  Њолодость  куда
более жестока и нетерпима к старости, чем старики к молодым. Ћднако сквозь
этот мрак отчаЯниЯ, сквозь смутные и неЯсные порывы пробилсЯ луч  надежды,
озаривший жизнь юноши. ‹уиза, мадам или мадемуазель ‹уиза (ее именовали  и
так и эдак), три  недели  назад  поселилась  в  ѓранжневе.  ‚начале  из-за
разницы  в  возрасте  их  близость  была  спокойной  и  мирной;  кое-какие
предубеждениЯ Ѓенедикта против ‹уизы,  которую  он  увидел  впервые  после
двенадцати  лет  разлуки,  скоро  изгладились  благодарЯ  ее  прелести   и
трогательной чистоте обращениЯ.  €х  общие  вкусы,  образование,  симпатии
способствовали быстрому сближению,  и  ‹уиза,  умудреннаЯ  годами,  своими
бедами и своими добродетелЯми, вскоре приобрела неограниченное влиЯние  на
юного друга. Ќо  недолгой  оказалась  их  сладостнаЯ  близость.  Ѓенедикт,
склонный действовать опрометчиво, умевший, как никто, обожествлЯть предмет
своего поклонениЯ и отравлЯть собственные радости крайностЯми,  вообразил,
будто влюблен в ‹уизу, будто  именно  она  избранница  его  сердца,  будто
отныне он не способен жить без  нее.  ‡аблуждениЯ  эти  скоро  рассеЯлись;
холодность, с  какой  ‹уиза  встречала  его  робкие  признаниЯ,  причинЯла
Ѓенедикту скорее досаду,  нежели  боль.  Ћслепленный  злобой,  он  в  душе
обвинЯл ‹уизу в гордости и сухости. Џотом, вспомнив обо всем, что пережила
‹уиза, он скрепЯ сердце складывал оружие,  признаваЯ,  что  она  столь  же
достойна уважениЯ, как и  жалости.  ђаза  два-три  он  почувствовал  в  ее
присутствии, что вновь в душе его  просыпаютсЯ  пылкие  надежды,  чересчур
страстные длЯ простой дружбы; но ‹уиза умела утишить его  порывы.  Ћна  не
прибегала к  доводам  рассудка,  который  склонен  заблуждатьсЯ,  идти  на
сделки; житейский опыт научил ее остерегатьсЯ сочувствиЯ,  она  не  жалела
Ѓенедикта, и хотЯ душа ее была чужда  жестокости,  она  прибегала  к  ней,
желаЯ исцелить юношу. ‚олнение, проЯвленное Ѓенедиктом нынче во  времЯ  их
беседы,  было  как  бы  последней  его  попыткой  бунта.  ’еперь  он   уже
раскаивалсЯ в своем сумасбродстве и, поразмыслив, понЯл по все нараставшей
тревоге, что еще не пришел его час любить кого-то или что-то всеми  силами
души.
   Њолчание прервала тетушка ‹ери, шутливо заметившаЯ дочери:
   - ’ы с этими цветами все перчатки замараешь. Ђ вспомни-ка, что  сказала
как-то при тебе мадам: "‚ провинции  особу  низкого  происхождениЯ  всегда
узнаешь по рукам и ногам". Ћна, эта милейшаЯ дамочка,  даже  не  подумала,
что мы можем принЯть ее слова на свой счет!
   - Ђ Я, напротив, считаю, что она сказала это именно в наш адрес. ЃеднаЯ
мамаша,  плохо  же  ты  знаешь  госпожу  ђембо,  если  думаешь,  что   она
раскаиваетсЯ в том, что нанесла нам афронт.
   - Ђфронт! - Язвительно повторила тетушка ‹ери. - Ћна, видите ли, желала
нам афронт нанести! •отела бы Я это видеть! „а что там! Ѓудто  менЯ  можно
пронЯть афронтом, от кого бы он ни исходил.
   - € все же придетсЯ нам  сносить  не  одну  ее  дерзость,  пока  мы  ее
фермеры. ”ермеры,  вечно  фермеры,  хоть  наши  владениЯ  ничуть  не  хуже
владений графини! Џапенька, пока  вы  не  разделаетесь  с  этой  противной
фермой, Я от вас все равно не отстану. ’ут все не по мне, не могу Я больше
этого выносить.
   „Ядюшка ‹ери покачал головой.
   - ’ысЯча экю ежегодного дохода никогда не помешают, - заметил он.
   - ‹учше  получить  на  тысЯчу  экю  меньше,  лишь  бы  быть  свободным,
пользоватьсЯ  своим  богатством,  вырватьсЯ  из-под  власти  этой  злобной
гордЯчки.
   - Ѓа! - заметила тетушка ‹ери. - „а мы с ней и дел-то почти  не  имеем.
Џосле этого злосчастного событиЯ она наезжает сюда раз в  пЯть-шесть  лет.
„а и сейчас-то приехала она из-за свадьбы барышни. Ђ может, больше никогда
здесь не поЯвитсЯ. ѓоворЯт, мадемуазель ‚алентина получит в приданое замок
и ферму. ’огда у нас будет хорошаЯ хозЯйка!
   - ќто в