опасный некогда предмет выполнЯет
теперь такие  безобидные  функции;  а  вдобавок  ко  всему шутник, сделавший
пепельницу,  весьма  хитроумно  использовал запасной  шнур: когда  нажимаешь
кнопку, прикрепленную  к шнуру, -- она выглЯдит так же, как белые фарфоровые
кнопки у  ночников,  --  невидимаЯ  батарейка  накалЯет  докрасна  несколько
проволочек,  с тем чтобы можно было зажечь сигарету,  -- вот в каких  мирных
целЯх  используетсЯ этот предмет, прежде столь немирный; девЯтьсот девЯносто
девЯть раз можно безнаказанно  нажимать  кнопку,  но  никто не знает,  что в
тысЯчный  раз в  движение  приходит  скрытый  механизм и остроумнаЯ  игрушка
взрываетсЯ.  Ќичего   страшного  произойти  не  может;   несколько  осколков
разлетЯтсЯ  во  все стороны; но они не ранЯт человека  в  самое  сердце,  он
испугаетсЯ и будет впредь осторожней.
     ‘ “ллой тоже  не произойдет ничего страшного: в  самое сердце это ее не
поразит, но  все остальное, кроме сердца, будет ранено. Ћна начнет говорить,
без  конца говорить, и Я заранее знал,  что она  скажет, она будет по-своему
права, она захочет быть правой--это доставит ей даже некоторое торжество,  а
Я  всегда  ненавидел  людей, которые  оказываютсЯ  правыми и,  доказав  свою
правоту,  торжествуют.  ќти   люди  всегда  казались  мне  похожими  на  тех
подписчиков, которые не заметили нападок на высшие власти, напечатанных в их
газете петитом,  и, когда  в одно прекрасное утро газета перестает выходить,
они возмущаютсЯ  самым  неприличным  образом,  хотЯ  им вместо  того,  чтобы
проглЯдывать заголовки,  следовало бы более внимательно  читать напечатанное
мелким шрифтом, так же как держателЯм страховых полисов.
     ’олько после того, как из  полЯ  моего зрениЯ  исчезла  дверь,  Я снова
вспомнил, что жду  •едвиг. „вери Я больше  не  видел -- ее  закрыла  большаЯ
темно-краснаЯ  машина, хорошо  знакомаЯ мне: на ней было  написано кремовыми
буквами  "‘анитарнаЯ служба  ‚иквебера", -- и  Я перешел через улицу, потому
что мне необходимо  было  опЯть увидеть  дверь.  џ  шел медленно, словно под
водой, и  вздыхал,  как, вероЯтно,  вздыхал бы человек, прошедший  под водой
через леса  водорослей и скопление ракушек, мимо удивленных  рыб,  с  трудом
взобравшийсЯ  на крутой берег, как на отвесную  гору,  и испуганный тем, что
вместо тЯжести водЯной толщи  вдруг  ощутил  невесомость воздуха, который мы
почти не чувствуем.
     џ обошел вокруг грузовой машины, и  когда снова увидел дверь, то понЯл,
что  •едвиг не сойдет вниз; она лежала  там наверху на своей постели, сплошь
покрытаЯ невидимой пылью, которую высверливала из пустоты секунднаЯ стрелка.
     џ был рад,  что она отослала менЯ, когда Я  пришел с цветами; она сразу
понЯла, что Я хотел с ней сделать, -- и этому Я был тоже рад, но боЯлсЯ того
мгновениЯ, когда  она больше не отошлет менЯ,  мгновениЯ,  которое  рано или
поздно наступит в этот самый день, в этот самый понедельник.
     џ потерЯл всЯкий интерес к парадной двери, и мне стало казатьсЯ, что  Я
веду себЯ  глупо, почти так же глупо, как в  те дни,  когда Я целовал фартук
хозЯйки. џ подошел к своей машине,  открыл ее, вынул пачку сигарет, лежавшую
в правом боковом Ящичке, под  книжкой бланков длЯ учета километров и рабочих
часов, закурил сигарету,  закрыл машину -- и так и  не решил, что мне делать
дальше: поднЯтьсЯ наверх, в комнату •едвиг, или поехать на Љурбельштрассе к
женщине, котораЯ так плакала в телефон.
     ‚друг на мое  плечо  опустилась рука ‚ольфа:  Я ощутил ее тЯжесть,  как
ощущал  тЯжесть  водЯной толщи;  скосив глаза налево, Я даже увидел ее -- то
была рука, несчетное число раз  предлагавшаЯ мне сигареты и несчетное  число
раз  бравшаЯ  их у  менЯ, честнаЯ  и энергичнаЯ рука; при  свете мартовского
солнца Я разглЯдел обручальное кольцо,  блестевшее  на пальце.  Џо тому, как
тихонько вздрагивала  рука,  Я  понЯл,  что  ‚ольф смеетсЯ --  своим  тихим,
глубоким, булькающим  смешком, каким  он смеЯлсЯ в  техникуме над  остротами
нашего  учителЯ,  --  и,  прежде  чем  обернутьсЯ  к  нему, Я  на  мгновение
почувствовал то же,  что чувствовал когда-то, когда отец уговорил менЯ пойти
на  встречу со старыми школьными товарищами: вот  они сидЯт  передо мной  --
товарищи, с которыми Я провел три, четыре, а то и все девЯть лет,  мы вместе
спасались в бомбоубежище, когда вокруг падали бомбы; контрольные работы были
длЯ нас сражениЯми, где мы бились бок о бок; мы вместе тушили горЯщее здание
школы,  бинтовали  и  уносили  раненого  учителЯ  латинского  Языка;  вместе
оставались на второй год; и казалось, что все эти событиЯ свЯжут нас друг  с
другом навек, но мы совсем  не были свЯзаны  друг с  другом, а не  то  чтобы
навек; и единственное воспоминание о тех временах  -- неприЯтный вкус во рту
после  первой  тайком выкуренной  сигареты;  а тогда  на вечере мне хотелось
взЯть за руку кельнершу, разносившую пиво, кельнершу, которую Я хотЯ и видел
первый  раз,  вдруг  принЯл за старую знакомую, почти такую же близкую,  как
мать;  особенно  в  сравнении   с  неприЯзнью  к  тем  людЯм,  чьЯ  мудрость
исчерпываетсЯ  утратой  идеалов,  которых они  никогда  не  имели;  и идеалы
начинаешь любить только потому, что их утратили все эти злосчастные  глупцы,
слегка привирающие, если спросишь их, сколько они зарабатывают в месЯц, -- и
внезапно тебе становитсЯ  Ясным,  что твоим  единственным другом  был  ћрген
Ѓроласки, погибший  еще в  шестом классе;  ты  не  сказал с ним и двух слов,
потому  что  он казалсЯ  тебе тогда  несимпатичным брюзгой; однажды в летний
вечер он утонул: его затЯнуло под  плот  около  лесопилки, где ивы  проросли
сквозь  синий базальт набережной;  там можно было в одних купальных трусиках
скатитьсЯ на  роликах  по  цементной дорожке до самой  воды, по дорожке,  по
которой  подымали  бревна;  между  камнЯми набережной росла сорнаЯ  трава, и
сторож, собиравший дрова длЯ своей печурки, беспомощно говорил: "•ватит, ну,
теперь  хватит".  “  худенького,  угловатого Ѓроласки  не было роликов,  его
купальные трусы были Ярко-розового цвета -- мать перешила их из нижней юбки,
-- и иногда мне казалось, что он плавает так долго, чтобы мы не заметили его
трусов;  всего  на  несколько  секунд  он вскарабкивалсЯ на  один из плотов,
обхватив  руками  колени, садилсЯ лицом к ђейну  и смотрел на  темно-зеленую
тень моста, котораЯ по вечерам доходила до самой лесопилки; никто  не видел,
как он спрыгнул в реку, никто не хватилсЯ его, до тех пор пока  вечером мать
ћргена не начала с плачем бегать по улицам от дома к дому.
     -- ’ы не видел моего мальчика? ’ы не видел ћргена?
     -- Ќет!
     Ћтец ћргена Ѓроласки стоЯл у могилы в ефрейторском мундире без орденов,
прислушиваЯсь к  нашему пению: "ђано,  брат,  позвала тебЯ  смерть в могилу.
ђано, брат..."
     Ќа встрече  со школьными товарищами Я думал только о Ѓроласки и о белой
красивой руке  кельнерши, на которую Я так охотно положил  бы  свою руку;  о
Ярко-розовых  купальных трусах Ѓроласки, перешитых из нижней юбки матери, --
с широкой резинкой,  как на женских чулках; Ѓроласки исчез под темно-зеленой
тенью моста.
     ђано, брат, позвала тебЯ смерть в могилу...
     џ  медленно обернулсЯ  к ‚ольфу,  взглЯнул на его  доброе  и энергичное
лицо, которое  знал вот уже семь лет, и мне стало чуть-чуть стыдно, как было
стыдно, когда отец застал менЯ за кражей аттестационного бланка.
     -- ’ы  должен мне помочь, -- произнес ‚ольф, --  Я  не  нахожу поломки.
Џошли.
     Ћн так осторожно потЯнул менЯ за рукав, словно Я был слепой, и медленно
повел в  прачечную. „о менЯ донессЯ  запах, который  Я  ощущал  ежедневно по
многу раз, -- запах  грЯзного бельЯ;  Я  увидел  целые  кипы бельЯ  на полу,
увидел  девушек  в  белых  халатах  и  фрау  ”линк,  различил  их лица,  как
различаешь после  бомбежки  окутанные  тучами пыли  лица людей,  которых уже
считали погибшими.
     -- Ћни перегреваютсЯ, -- произнес кто-то, --  мы их три раза проверЯли,
ничего не получаетсЯ, и так все машины -- все без исключениЯ.
     -- Ђ ты отвернул фильтры? -- спросил Я ‚ольфа.
     -- „а, они засорились,  Я их вычистил и опЯть  поставил на место, и все
машины снова перегрелись.
     -- џ терЯю  лучших клиентов, -- сказала фрау ”линк. -- •унненхоф -- мой
лучший  клиент,  и Я его потерЯю, если  постельное белье  не будет  готово к
вечеру.
     --  Ћтвинти  шланги от водопровода, --  сказал Я  ‚ольфу; Я наблюдал за
тем, как он  отвинчивал шланги у всех четырех машин, и в  то же времЯ слушал
болтовню девушек о постельном белье, о котором они сплетничали  с горничными
из  гостиницы; часто они  с  торжествующим  видом  показывали  мне  простыни
министров и актеров, измазанные губной помадой; давали мне  нюхать простыни,
пахнувшие духами,  которыми душилась любовница одного партийного бонзы, -- и
все  эти  вещи  казались  мне когда-то забавными;  но  вдруг  Я  понЯл,  как
безразличны мне министры и  партийные бонзы;  даже их  личнаЯ жизнь менЯ  не
интересовала; по мне, все их секреты могут сгинуть  вместе с мыльной  водой,
вытекающей  из  стиральных  машин.  Њне опЯть  захотелось уйти, Я  ненавидел
стиральные машины, ненавидел запах щелока...
     •ихикаЯ, девушки передавали друг другу простыню одного киноактера,  чьи
похождениЯ "были широко известны.
     ‚ольф отвинтил все  шланги  и взглЯнул на менЯ; вид у него был немножко
глуповатый.
     -- —инили где-нибудь водопровод? -- спросил Я у фрау ”линк, не глЯдЯ на
нее.
     --  „а,  --   ответила  она,  --   вчера  они  разобрали  мостовую   на
Љорбмахергассе, вода идет к нам оттуда.
     -- „а, -- сказал ‚ольф, открываЯ краны. -- ‚ода -- ржаваЯ и грЯзнаЯ.
     -- Џусть течет, пока не станет совсем чистой, потом ты снова привинтишь
шланги, и  все  будет в порЯдке. ‚ы не потерЯете  своих лучших  клиентов, --
проговорил Я, обращаЯсь к фрау  ”линк. -- Ѓелье будет готово к вечеру. --- €
Я вышел оттуда, вышел опЯть на улицу, и все было, словно во  сне, когда один
ландшафт сменЯетсЯ другим.
     џ  присел на подножку виквеберовской  машины, но теперь уже не  смотрел
так   пристально  на  дверь;   закрыв  глаза,  Я   взглЯнул  на   секунду  в
камеру-обскуру моего сознаниЯ и увидел там единственного человека, о котором
знаю, что он никогда не ругалсЯ и никогда не кричал на других, единственного
человека, в чью набожность Я верю, -- Я увидел  отца. Џеред ним стоЯл Ящик с
картотекой -- синЯЯ деревЯннаЯ коробка, в которой мы держали раньше костЯшки
от домино. ќта коробка всегда до-верху набита  листками одинаковой величины;
отец вырезает их из остатков бумаги; бумага -- единственнаЯ вещь, которую он
никому  не  дает.  Ћтец  отрезает  неиспользованную  бумагу  от   начатых  и
незаконченных  писем,  от  не  исписанных  до  конца  школьных тетрадей,  от
извещений о помолвках и похоронах; он отрезает  чистую бумагу от приглашений
принЯть   участие  в  какой-нибудь   манифестации  и  от   тонких  листовок,
призывающих наконец-то внести свою лепту в дело свободы, -- всЯ эта печатнаЯ
продукциЯ вселЯет в отца детскую радость, потому что из каждого ее образчика
он ухитрЯетсЯ вырезать по меньшей мере шесть листочков, которые потом хранит
в старой коробке  из-под домино,  как другие  хранЯт драгоценности. Ћтец  --
бумажнаЯ душа; повсюду лежат его  листки -- в книжках и в бумажнике, набитом
ими доверху; на эти листки он  заносит  все важное и неважное. †ивЯ дома,  Я
часто  находил их;  на одном листке значилось: "Џуговицы на  кальсонах",  на
другом --  "Њоцарт", на третьем  -- "pilageuse -- рilagе", а однажды Я нашел
листок, где было написано: "џ видал в трамвае человека с таким лицом, какое,
наверное,  было  у  •риста  в  предсмертной  агонии".  Џрежде  чем  идти  за
покупками, отец вынимает все листки и раскладывает их, как карточную колоду,
а потом  распределЯет  по степени "важности" в разные кучки, словно пасьЯнс,
где тузы, короли, дамы и валеты должны лежать отдельно.
     €з всех  его  книг высовываютсЯ  листки,  заложенные  между страницами;
большинство  из  них  обтрепалось и покрылось  желтыми пЯтнами,  потому  что
иногда проходит  несколько  месЯцев,  прежде  чем  отец добираетсЯ  до своих
записок.   ‚о  времЯ  школьных  каникул  он  складывает  их   вместе,  снова
перечитывает  те  страницы  в книгах,  о  которых  он  сделал себе  пометки,
приводит  в  порЯдок  свои  листки,  где   в  большинстве  случаев  записаны
английские и  французские слова, синтаксические конструкции и  обороты речи;
длЯ того  чтобы уЯснить  себе их значение,  отец  должен  раза  два или  три
встретить их в тексте. Ћн ведет обширную переписку по поводу своих открытий,
выписывает словари,  наводит справки у  коллег и вежливо, но упорно донимает
редакторов справочных изданий.
     Ћдна записка постоЯнно  лежит  у  него  в  бумажнике,  ввиду ее  особой
важности, она помечена красным карандашом; после каждого моего приезда домой
записка  уничтожаетсЯ, а  потом  вскоре  поЯвлЯетсЯ вновь. Ќа  этой  записке
значитсЯ: "Џоговорить с мальчиком!"
     Џомню, как Я  поразилсЯ, обнаружив у себЯ отцовское упорство в те годы,
когда училсЯ в техникуме: и менЯ привлекало не то, что Я знал и понЯл, а то,
чего не знал и не понимал; и Я не находил себе места до тех пор, пока не мог
с закрытыми  глазами  разобрать  и снова  собрать новую машину;  но  к  моей
любознательности всегда примешивалось стремление заработать деньги благодарЯ
своим знаниЯм -- мотив,  совершенно непонЯтный  отцу. Ћн не считаетсЯ с тем,
во сколько ему зачастую  обходитсЯ  одно-единственное  слово, из-за которого
присылаютсЯ и отсылаютсЯ книги и предпринимаютсЯ поездки; он любит эти вновь
открытые слова и  обороты речи, как зоолог любит впервые обнаруженный им вид
животного,  и  ему"  никогда  не  пришло бы  в голову  брать деньги  за свои
открытиЯ.
     ђука  ‚ольфа опЯть опустилась на  мое плечо,  и Я заметил, что встал  с
подножки, перешел через улицу к своей машине и смотрю через ветровое  стекло
внутрь, на то место, где сидела •едвиг, -- сейчас оно было таким пустым...
     --  —то случилось? -- спросил  ‚ольф. -- —то ты сделал с нашей милейшей
фрау ”линк? Ћна совсем вне себЯ.
     џ молчал. Ќе снимаЯ руки с моего плеча, ‚ольф потащил менЯ мимо машины,
на Љорбмахергассе.
     -- Ћна позвонила мне, -- сказал ‚ольф, -- и в ее тоне было нечто такое,
что  заставило менЯ немедленно  приехать, нечто такое,  что не свЯзано  с ее
стиральными машинами.
     џ молчал.
     -- Џошли! -- сказал ‚ольф. -- ’ебе не вредно выпить чашку кофе.
     -- „а, -- ответил Я тихо, -- мне не вредно выпить чашку кофе. -- џ снЯл
с плеча его руку  и пошел впереди него по  Љорбмахергассе, где, как Я  знал,
было маленькое кафе.
     Љак  раз  в этот момент  молодаЯ женщина  вытрЯхивала  на  витрину кафе
булочки  из белого полотнЯного  мешка; булочки громоздились перед стеклом, и
мне были видны их гладкие коричневые животики, их хрусткие спинки, а сверху,
в  тех местах, где  булочки  надрезал пекарь, они  были белые, совсем белые.
ЊолодаЯ женщина ушла обратно в кафе, но булочки все еще сползали  вниз, и на
секунду мне  показалось, что  они похожи  на рыб, плоских  рыб,  втиснутых в
аквариум.
     -- ‘юда? -- спросил ‚ольф.
     -- „а, сюда, -- ответил Я.
     ЉачаЯ головой, ‚ольф пошел вперед, и, когда Я провел его мимо стойки  в
небольшую комнатку, где никого не было, он улыбнулсЯ.
     -- ‘овсем неплохо, -- сказал он, садЯсь.
     -- „а, -- повторил Я, -- совсем неплохо.
     --  Ћ,  -- сказал ‚ольф, -- стоит только на  тебЯ посмотреть, как сразу
догадаешьсЯ, что с тобой произошло.
     -- Ђ что произошло со мной? -- спросил Я.
     -- Ћ, -- проговорил он, ухмылЯЯсь, -- ничего. Џросто  у тебЯ такой вид,
как  у  человека,  который  уже  покончил  жизнь самоубийством.  џ вижу, что
сегоднЯ на тебЯ нечего рассчитывать.
     ЊолодаЯ женщина принесла кофе, который ‚ольф заказал в первой комнате.
     -- Ћтец в Ярости, -- сказал ‚ольф, -- телефон трезвонил все времЯ, тебЯ
нельзЯ было нигде разыскать, невозможно было поймать даже  по тому телефону,
который  ты  оставил фрау  Ѓротиг. Ќе надо его так  раздражать, --  прибавил
‚ольф, -- он очень злитсЯ. ’ы же знаешь, что в делах он шутить не любит.
     -- „а, -- повторил  Я, -- в делах  он шуток не  признает.  џ  отхлебнул
кофе, встал, пошел в первую комнату и
     попросил  у  молодой  женщины  три  булочки;  она дала  мне  тарелку  и
предложила  ножик,  но Я отрицательно покачал  головой. џ положил булочки на
тарелку, пошел обратно в комнату, сел и, засунув большие  пальцы обеих рук в
надрез, разломил булочку на две половинки, мЯкишем  наружу; проглотив первый
кусок, Я почувствовал, что менЯ перестало мутить.
     -- ѓосподи, -- воскликнул ‚ольф, -- тебе незачем есть сухой хлеб!
     -- „а, -- сказал Я, -- мне незачем есть сухой хлеб.
     -- ‘ тобой невозможно разговаривать, -- сказал он.
     -- „а, -- повторил Я, -- со мной невозможно разговаривать. “ходи.
     --  ‹адно, -- проговорил он,  -- может быть, завтра ты  опЯть придешь в
себЯ.
     Ћн засмеЯлсЯ, встал и,  вызвав женщину из большой комнаты,  расплатилсЯ
за  две чашки кофе и  за  три булочки; он хотел  дать ей мелочь на  чай,  но
молодаЯ женщина улыбнулась и вложила  монетки  обратно в его большую сильную
руку; покачав  головой, он сунул их в кошелек. ђазламываЯ  вторую булочку, Я
чувствовал, что взглЯд ‚ольфа скользнул по  моему  затылку, волосам и лицу и
остановилсЯ на моих руках.
     --  Њежду прочим,  --  сказал  он, --  дело  выгорело. џ  вопросительно
взглЯнул на него.
     -- ђазве “лла не рассказала тебе вчера о заказе длЯ "’ритонии"?
     -- Љонечно, -- проговорил Я тихо, -- она вчера рассказала мне об этом.
     --  Њы  получили заказ, --  заЯвил ‚ольф,  сиЯЯ.  -- ‘егоднЯ  утром нам
сообщили о решении. Ќадеюсь, что; к тому дню, когда мы начнем, к пЯтнице, ты
уже будешь вполне вменЯем. —то сказать отцу? —то мне вообще сказать отцу? Ћн
в Ярости; со времени той глупой истории с ним еще такого не случалось.
     Ћтложив булочку в сторону, Я встал.
     -- ‘о времени какой истории? -- спросил Я.
     Џо  лицу  ‚ольфа  Я видел, что  он уже  жалеет  о начатом разговоре, но
разговор был начат -- и  Я расстегнул задний карман брюк, где были  спрЯтаны
мои деньги, потрогал сложенные бумажки и вдруг вспомнил, что все  бумажки по
сто или по пЯтьдесЯт марок; тогда Я сунул деньги обратно, застегнул пуговицу
и полез  в карман пиджака, где лежали деньги, которые Я забрал с прилавка  в
цветочном магазине.  џ  вытащил бумажку  в двадцать  марок,  двух,  марковую
бумажку и пЯтьдесЯт пфеннигов  мелочью, взЯл правую руку ‚ольфа, разжал ее и
вложил в нее деньги.
     -- ќто  за тогдашнюю историю, -- произнес  Я, -- электрические  плитки,
украденные мной, стоили по две марки двадцать пЯть пфеннигов за штуку. Ћтдай
твоему отцу эти деньги, плиток было ровно десЯть штук.
     -- ќта историЯ, -- прибавил Я тихо, -- случилась шесть лет назад, но вы
ее не забыли. џ рад, что ты мне о ней напомнил.
     -- џ сожалею, -- сказал ‚ольф, -- что упомЯнул о ней.
     -- € все же ты упомЯнул о ней сегоднЯ  на этом  самом месте, и вот тебе
деньги, отдай их твоему отцу.
     -- ‚озьми деньги, -- попросил он, -- так не поступают.
     -- Ђ почему бы и нет? -- проговорил Я спокойно. -- ’огда  Я  воровал, а
сейчас хочу оплатить украденное мной. Ќу как, теперь мы в расчете?
     Ћн  молчал,  и  мне стало его  жаль, потому  что  он  не знал,  как ему
поступить  с деньгами; он держал их  в руке,  и Я видел, что на его сжатой в
кулак  руке и на  его лице выступили капельки пота. ‹ицо у него стало таким,
каким оно бывало,  когда мастера орали на него или  рассказывали неприличные
анекдоты.
     --  Љогда эта  историЯ  случилась,  нам  обоим  было по шестнадцать, --
сказал Я, -- мы начали вместе учитьсЯ, а теперь тебе уже двадцать три, но ты
не забыл о ней; отдай  деньги обратно, если это тебЯ мучает.  џ могу послать
их твоему отцу по почте.
     џ опЯть  раскрыл  его руку, горЯчую и влажную от пота,  а  всю мелочь и
бумажки положил снова в карман пиджака.
     --  Ђ теперь иди, -- сказал Я  тихо, .но он продолжал стоЯть и смотреть
на менЯ точно так же, как смотрел в тот день, когда кража выплыла наружу: он
не поверил,  что  Я  виноват,  и  защищал  менЯ  своим  звонким,  энергичным
юношеским  голосом; хотЯ  мы  были ровесники, он  казалсЯ мне  тогда намного
моложе менЯ, моим младшим братом, готовым вытерпеть порку, предназначавшуюсЯ
мне; старик рычал на него,  а под  конец влепил ему  пощечину, и Я отдал  бы
тысЯчу буханок хлеба, лишь бы мне не  пришлось сознатьсЯ в воровстве. Ќо мне
пришлось сознатьсЯ; это произошло во дворе перед мастерской, уже погруженной
во  мрак,  при  свете  жалкой  пЯтнадцатисвечовой  лампочки  в  проржавевшем
патроне,  котораЯ  раскачивалась  от  ноЯбрьского ветра. € все слова,  какие
‚ольф произнес своим  звонким протестующим  детским  голосом, рассыпались  в
прах перед крохотным словечком "да", которым Я ответил на вопрос  старика; и
оба они пошли через двор к себе домой.  ‚ольф всегда видел во  мне то, что в
его детской душе определЯлось понЯтием "хороший парень",  и ему было  тЯжело
лишать  менЯ этого титула. ‚озвращаЯсь на трамвае в  общежитие, Я чувствовал
себЯ глупым и несчастным;  Я ни на секунду не ощущал угрызений совести из-за
сворованных плиток,  которые  обменивал на  хлеб  и  сигареты;  Я уже  начал
задумыватьсЯ о ценах.  „лЯ менЯ мало значило  то,  что  ‚ольф  считает  менЯ
"хорошим  парнем", но  Я  не хотел, чтобы он  несправедливо перестал считать
менЯ таковым.
     Ќа  следующее  утро  старик позвал  менЯ  в свою контору;  он выслал из
комнаты ‚еронику и смущенно вертел сигару в темных руках, потом он снЯл свою
зеленую фетровую шлЯпу, чего никогда не делал раньше.
     --  џ позвонил капеллану  „ерихсу, -- сказал  он,  -- и  только от него
узнал, что у тебЯ недавно умерла мать. Њы больше не будем говорить  об этом,
никогда не будем, слышишь? Ђ теперь иди.
     џ ушел, и  когда  вернулсЯ  обратно в мастерскую,  то  подумал:  о чем,
собственно, мы не  будем  говорить? Ћ смерти  матери? џ возненавидел старика
еще сильней, чем прежде; причины этого Я не знал, но был уверен, что причина
есть. ‘  тех пор об этой  истории никогда не говорили, никогда, и  Я никогда
больше не воровал  -- и  не потому, что считал воровство нехорошим  делом, а
потому, что боЯлсЯ, что они еще раз простЯт менЯ из-за смерти матери.
     -- “ходи, -- сказал Я ‚ольфу, -- уходи.
     -- Њне  жаль, -- пробормотал он, --- мне... Я...  Ћн посмотрел на  менЯ
такими глазами, словно  до  сих  пор  сохранил  веру  в хороших парней,  и Я
произнес; -- ‹адно, не думай больше об этом, иди.
     ‚ольф  напоминал  теперь людей, которые в сорок лет  терЯют то, что они
называют своими идеалами; он стал уже  несколько  рыхлым, был приветлив, и в
нем самом  было  некоторое  сходство  с  тем,  что  разумеют под  выражением
"хороший парень".
     -- —то же мне сказать отцу?
     -- ќто он послал тебЯ?
     --  Ќет, -- ответил ‚ольф,  --  но  Я  знаю,  что  он очень сердитсЯ  и
постараетсЯ разыскать тебЯ, чтобы поговорить о заказе длЯ "’ритонии".
     -- џ еще не знаю, что будет дальше.
     -- „ействительно не знаешь?
     -- „а, -- повторил Я, -- действительно не знаю.
     --  ‚ерно  ли  то,  что  говорЯт  работницы фрау ”линк,  ты бегаешь  за
какой-то девушкой?
     -- „а, -- ответил Я,  -- это верно, что говорЯт  работницы:  Я бегаю за
девушкой.
     --  Ћ  господи, -- произнес он, -- тебЯ не  следует оставлЯть одного со
всеми твоими деньгами в кармане.
     -- ќто как раз необходимо,  -- сказал Я  очень  тихо. -- ’еперь  иди и,
пожалуйста, -- прибавил Я еще тише,  --  не спрашивай менЯ больше,  что тебе
говорить отцу.
     Ћн ушел;  Я  видел, как он  проходил мимо витрины, опустив руки, словно
боксер,  который  отправлЯетсЯ  на безнадежную  схватку. џ обождал,  пока он
скроетсЯ за углом Љорбмахергассе, а потом остановилсЯ в открытых дверЯх кафе
и ждал до тех пор,  пока не увидел,  что  виквеберовскаЯ машина проехала по
улице по  направлению к вокзалу.  ‚ернувшись в заднюю  комнату, Я стоЯ выпил
свою чашку кофе и  сунул третью булочку  в карман. џ посмотрел на  часы,  но
теперь уже на верхнюю  часть циферблата,  где беззвучно и медленно двигалось
времЯ; Я надеЯлсЯ, что сейчас уже половина шестого или  шесть часов, но было
всего  только  четыре.  ‘казав  молодой женщине за  стойкой "до свиданиЯ", Я
пошел назад, к машине; из щелки между передними  сиденьЯми выглЯдывал кончик
записки: утром Я записал всех клиентов, к которым должен был попасть. Ћткрыв
дверцу машины, Я вытащил записку, разорвал  ее и выбросил клочки в  сток длЯ
воды. Ѓольше всего  мне хотелось опЯть перейти  на противоположный тротуар и
глубоко, глубоко погрузитьсЯ в воду, но,  представив себе  это, Я покраснел,
подошел к двери дома, в котором жила •едвиг, и нажал кнопку звонка; Я  нажал
два-три раза подрЯд, а потом еще раз и стал ждать,  пока за дверью раздастсЯ
звонок, но звонка  не было слышно, и Я нажал кнопку  еще два раза и снова не
услышал  звонка; мне опЯть стало страшно, так же  страшно, как  было, прежде
чем  Я перешел  на другую сторону  вокзальной лестницы  к •едвиг, но потом Я
услышал  шаги,  шаги,  которые  никак  не  могли  принадлежать фрау  ѓролта,
торопливые шаги по  лестнице и  по парадному;  •едвиг открыла мне дверь; она
была выше, чем  Я предполагал, почти  одного  роста  со мной,  и, очутившись
внезапно  так близко друг к другу,  мы  оба испугались. Ћна отступила назад,
придерживаЯ дверь:  Я  знал, как тЯжела эта дверь, потому  что нам  пришлось
держать  ее, когда мы вносили  стиральные машины к  фрау ”линк, пока она  не
Явилась сама и не заложила дверь на крючок.
     -- Ќа двери есть крючок, -- сказал Я.
     -- ѓде? -- спросила •едвиг.
     --  ‡десь, -- ответил  Я, постучав  по двери с наружной стороны, повыше
дверной  ручки; на несколько секунд леваЯ  рука  и  лицо  •едвиг  скрылись в
темноте за  дверью.  Џотом Яркий свет  с  улицы осветил  •едвиг, и  Я  начал
внимательно разглЯдывать ее; Я знал, как ей было страшно, ведь Я разглЯдывал
ее, словно картину,  но она  выдержала мой  взглЯд,  только слегка  опустила
нижнюю  губу;  она  смотрела на  менЯ так же внимательно, как Я  на нее, и Я
почувствовал, что  мой страх пропал. џ снова ощутил боль оттого, что ее лицо
так глубоко проникало в менЯ.
     -- ’огда, -- проговорил Я, -- вы были блондинкой.
     -- Љогда это? -- спросила она.
     -- ‘емь лет назад, незадолго до того, как Я уехал из дома.
     --  „а,  --  сказала  она,  улыбаЯсь,  --  тогда  Я  была  белокурой  и
малокровной,
     -- ‘егоднЯ утром Я искал  белокурую девушку,  --  сказал Я, -- а вы все
это времЯ сидели позади менЯ на чемодане.
     -- Ќе так уж долго, -- возразила она, --  Я уселась  как раз перед тем,
как вы подошли. џ вас сразу узнала, но не хотела заговаривать первой. -- Ћна
опЯть улыбнулась.
     -- Џочему? -- спросил Я.
     --  Џотому,  что у вас  было  такое  сердитое лицо,  и  потому,  что вы
показались мне очень взрослым и важным, а Я боюсь важных людей.
     -- —то вы подумали? -- спросил Я,
     -- „а ничего, -- сказала она, -- Я подумала: так вот, значит, какой он,
этот молодой ”ендрих; на карточке у вашего отца вы выглЯдите гораздо моложе.
Ћ вас нехорошо говорЯт. Љто-то рассказывал мне, что вы совершили кражу.
     Ћна покраснела, и Я Ясно  увидел, что теперь она совсем не малокровнаЯ:
лицо у нее стало таким пунцовым, что мне было невыносимо смотреть на нее.
     -- Ќе надо, -- проговорил  Я тихо, -- не надо краснеть. џ действительно
украл, но это было шесть лет назад, и Я... Я бы сделал это снова. Љто вам об
этом рассказал?
     -- Њой брат, -- ответила она, -- а он совсем не плохой парень.
     -- „а, он совсем не  плохой парень, -- повторил Я, -- и когда Я ушел от
вас, вы думали о том, что Я совершил кражу.
     -- „а, -- сказала она, -- Я думала об этом, но недолго.
     -- Ђ все же сколько? -- спросил Я.
     -- Ќе  знаю, -- ответила она, улыбаЯсь, -- Я думала еще о других вещах.
Њне хотелось есть, но Я боЯлась сойти  вниз, потому что знала -- вы стоите у
двери.
     џ вытащил булочку из кармана пиджака; улыбнувшись, она взЯла ее, быстро
разломила  пополам,  и  Я  увидел, как  ее  большой  палец, белый и крепкий,
глубоко вошел в  мЯкиш,  как в подушку. Ћна съела кусочек булки, но,  прежде
чем она успела откусить еще один, Я проговорил:
     -- ‚ы не знаете, кто рассказал вашему брату о моей краже?
     -- ‚а'м это очень важно знать?
     -- „а, -- проговорил Я, -- очень важно.
     -- „олжно быть, люди, которых вы... -- она покраснела, -- у которых это
произошло.  Ѓрат сказал мне:  "џ знаю  об этом из  первых уст". -- Ћна съела
второй кусочек хлеба и,  глЯдЯ в сторону, тихо прибавила: -- Њне жаль, что Я
вас прогнала  тогда,  но  Я испугалась. € в тот момент Я вовсе не  думала об
истории, которую мне рассказывал брат.
     -- Њне даже хочетсЯ, -- сказал Я, --  чтобы та кража была настоЯщей, но
самое скверное заключаетсЯ  в  том, что это  Я  просто  по-дурацки вел себЯ.
’огда Я был еще слишком молод, слишком робок,  теперь у  менЯ получилось  бы
лучше.
     -- ‚ы ни капельки  не раскаиваетесь?  „а? -- спросила она, кладЯ себе в
рот еще кусочек хлеба.
     --  Ќет,  --  сказал Я,  --  ни капельки;  только  после  того, как это
обнаружилось, получилась некрасиваЯ историЯ, и Я не мог защищатьсЯ. Ћни менЯ
простили,  а. знаете ли вы, как это приЯтно, когда вам прощают что-нибудь, в
чем вы вовсе не чувствуете себЯ виноватым?
     -- Ќет, --  сказала она,  -- не знаю, но могу себе представить, как это
скверно. Ќет ли у вас, -- спросила она,  улыбаЯсь,  -- нет ли у вас случайно
еще хлеба в кармане? Ђ что вы, собственно, <i>с</i> ним делаете? Љормите птиц, или,
может быть, вы боитесь голода?
     -- џ постоЯнно боюсь голода, -- ответил Я. -- •отите еще хлеба?
     -- „а, -- сказала она.
     -- Џойдемте, -- предложил Я, -- Я куплю вам.
     -- Њожно подумать, что ты находишьсЯ в пустыне,  -- сказала она, -- уже
семь .часов, как Я не держала во рту ни крошки.
     -- Џойдемте, -- повторил Я.
     Ћна умолкла и перестала улыбатьсЯ.  -- џ  пойду с вами, --  проговорила
она  медленно, -- если вы дадите сло" во,  что никогда  больше не войдете ко
мне в комнату так неожиданно и с такой массой цветов.
     -- Ћбещаю вам это, -- сказал Я.
     Ћна нагнулась  за дверью  и  отбросила кверху крючок, и Я  услышал, как
крючок ударилсЯ о стенку.
     -- ќто недалеко, -- сказал Я, -- сразу за углами, пойдемте.
     Ќо  она  по-прежнему стоЯла,  придерживаЯ спиной закрывающуюсЯ дверь, и
ждала,  пока  Я  не  пройду вперед. џ пошел немного  впереди  нее, времЯ  от
времени  оборачиваЯсь, и только теперь Я заметил, что она захватила  с собой
сумочку.  Ќа этот раз в  кафе за  стойкой  стоЯл мужчина, нарезавший большим
ножом свежий Яблочный пирог; коричневаЯ решетка из теста на зеленом Яблочном
джеме  была  совсем мЯгкой, и, боЯсь повредить ее,  мужчина осторожно вонзал
нож  в пирог.  Њы  молча  стоЯли  рЯдышком около стойки  и наблюдали за  его
движениЯми.
     -- ‡десь бывает, -- сказал Я тихо •едвиг, -- еще куриный бульон и суп с
мЯсом.
     --  „а,  -- произнес мужчина, не поднимаЯ  глаз.  --  ќто у  нас  можно
получить. -- €з-под его белой шапочки  выбивались  черные  густые волосы, от
него пахло хлебом, как; от крестьЯнки -- молоком.
     -- Ќет, -- сказала •едвиг, -- не надо супа. ‹учше пирог.
     --  ‘колько  порций? -- спросил  мужчина.  Ћтрезав последний  кусок, он
одним движением вытащил нож из пирога и с улыбкой оглЯдел свою работу.
     -- ‘порим?  --  предложил он,  и его  узкое смуглое  лицо  сморщилось в
улыбке. -- ‘порим, что все куски совершенно одинаковы по величине и по весу.
‘амое  большее,-- он отложил нож  в сторону,  --  самое большее -- разница в
два-три грамма, этого не избежишь. ‘порим?
     -- Ќет, -- ответил Я, улыбаЯсь,  -- не стану спорить, ведь в этом споре
Я навернЯка проиграю.
     Џирог был похож на круглое решетчатое окошечко собора.
     -- ЌавернЯка, -- сказал  мужчина, --  вы навернЯка  проиграете. ‘колько
вам порций?
     џ вопросительно взглЯнул на •едвиг. “лыбаЯсь, она произнесла:
     -- Ћдной будет слишком мало, а двух -- слишком много.
     -- ‡начит, полторы, -- сказал мужчина.
     -- Ђ так можно заказать? -- спросила •едвиг.
     -- Ќу, конечно, -- ответил он, схватил нож и разрезал один кусок пирога
точно посередине.
     -- ‡начит, каждому по полторы порции, -- сказал Я, -- и кофе.
     Ќа столике, за которым мы сидели с ‚ольфом, еще стоЯли чашки, а на моей
тарелке лежали хлебные крошки. •едвиг села на стул, где сидел ‚ольф; Я вынул
из кармана пачку сигарет и протЯнул ей.
     -- Ќет, спасибо, -- сказала она. -- Џосле, может быть.
     --  Ћб  одной  вещи,  --  произнес Я, садЯсь, --  Я все же  должен  вас
спросить, Я собиралсЯ спросить об этом еще  вашего отца, но, конечно, у менЯ
не хватило духу.
     -- Ћ чем же? -- спросила она.
     --  Љак получилось,  --  сказал Я,  -- что  ваша фамилиЯ Њуллер,  а  не
Њюллер?
     -- Ђх, -- ответила она. -- ќто глупаЯ историЯ, из-за нее Я часто злюсь.
     -- Џочему? -- спросил Я.
     -- Њоего дедушку  звали Њюллер, но он был богат, и его фамилиЯ казалась
ему слишком обычной, он заплатил бешеные деньги, чтобы превратить "ю" в "у".
џ ужасно сердита на него.
     -- Џочему?
     -- Џотому что Я  предпочла бы называтьсЯ Њюллер, лишь  бы иметь деньги,
которых ему стоило это  превращение ни  в чем не повинного  "ю"  в "у". џ бы
хотела иметь сейчас эти деньги, тогда мне не пришлось бы стать учительницей.
     -- ‚ы не хотите быть учительницей? --спросил Я.
     -- ЌельзЯ сказать,  что не  хочу,  -- сказала она. -- Ќо и  не жажду. Ђ
отец  говорит,  мне  надо   стать  учительницей,  чтобы   иметь  возможность
прокормить себЯ.
     -- …сли хотите, -- проговорил Я тихо, -- Я буду вас кормить.
     Ћна покраснела, и Я был рад, что наконец  произнес эти слова  и что мне
удалось  сказать их именно в такой форме.  Ќо все же  Я обрадовалсЯ,  что  в
комнату вошел мужчина и подал нам кофе. Ћн поставил кофейник на  стол, убрал
грЯзную посуду и спросил:
     -- Ќе хотите ли сбитых сливок к пирогу?
     -- „а, -- сказал Я, -- дайте нам сливок.
     Ћн ушел, и •едвиг налила кофе; краска еще не сошла  с ее лица, и, минуЯ
ее  взглЯдом, Я смотрел на картину, висевшую  на стене над ее головой, -- то
был  снимок мраморного памЯтника  какой-то женщине;  Я часто  проезжал  мимо
этого памЯтника, но  никогда не знал, кого он изображает,  и  Я обрадовалсЯ,
прочитав под фотографией: "ЏамЯтник императрице Ђвгусте"; теперь Я знал, кто
была эта женщина.
     •озЯин принес  нам  пирог.  џ налил себе молока в кофе, размешал,  взЯл
ложечкой кусок пирога и обрадовалсЯ, что •едвиг тоже начала есть. ’еперь она
уже не была красной; не поднимаЯ глаз от тарелки, она произнесла:
     -- ‘транный  способ кормить: много цветов  и  одна булочка --  и та  на
ходу.
     --  Ђ потом,  -- возразил Я, -- пирог со сливками и кофе, а вечером то,
что моЯ мать называла приличной едой.
     -- „а, -- сказала она, -- и моЯ мать говорила, что хотЯ бы раз в день Я
должна прилично поесть.
     -- —асов в семь, ладно? -- сказал Я.
     -- ‘егоднЯ? -- спросила она. - „а.
     --  Ќет, -- проговорила  она, -- сегоднЯ  вечером  Я не могу. џ  должна
пойти в  гости  к одной родственнице отца, она живет на окраине  и уже давно
ждет, что Я переселюсь в город.
     -- ‚ам хочетсЯ идти к ней? -- спросил Я.
     --  Ќет, -- ответила •едвиг, --  она  из тех женщин, которые с  первого
взглЯда определЯют, когда вы в последний раз стирали свои занавески, и самое
скверное,  что она  всегда  угадывает. …сли бы она увидела  нас  с вами,  то
сказала бы: этот человек хочет тебЯ соблазнить.
     -- € на этот раз она угадала бы, -- сказал Я, -- Я хочу вас соблазнить.
     -- ‡наю, -- ответила •едвиг, -- нет, мне не хочетсЯ идти к ней.
     -- Ќе ходите, -- попросил Я,  -- мне бы хотелось еще раз  встретитьсЯ с
вами сегоднЯ вечером. € вообще лучше не ходить к людЯм, которые не нравЯтсЯ.
     -- •орошо,  -- согласилась она, -- Я не пойду, но, если Я не пойду, она
ЯвитсЯ ко мне и захватит менЯ с собой. “ нее своЯ машина, и она поразительно
деЯтельнаЯ женщина, или нет -- решительнаЯ, так про нее говорит отец.
     -- џ ненавижу решительных людей, -- сказал Я.
     -- џ тоже, --  ответила •едвиг. Ћна доела свой пирог и ложкой подобрала
сливки, которые сползли на тарелку.
     -- џ  никак  не решусь пойти туда, где мне  надо быть в шесть часов, --
сказал Я. -- џ хотел встретитьсЯ с  девушкой, на которой  когда-то собиралсЯ
женитьсЯ, и сказать ей, что не женюсь на ней.
     Ћна  взЯлась  было  за  кофейник,  чтобы  налить  еще  кофе,  но  вдруг
остановилась и сказала:
     -- ќто зависит от менЯ, скажете вы ей это сегоднЯ или нет?
     --  Ќет,  --  ответил  Я,   --  только   от  менЯ   одного.   Џри  всех
обстоЯтельствах Я должен ей это сказать.
     -- ’огда пойдите и скажите. Ђ кто она?
     --  ќто  та  девушка, --  начал  Я, -- у  отца которой  Я  воровал,  и,
наверное, она же рассказала обо мне человеку, говорившему с вашим братом.
     -- Ћ, значит, вам будет легче! -- воскликнула •едвиг.
     --  „аже  слишком  легко,  --  сказал  Я, -- почти так  же  легко,  как
отказатьсЯ от подписки  на газету, если тебе жаль не самой газеты, а  только
почтальоншу, котораЯ из-за этого получит меньше чаевых.
     -- €дите, -- проговорила она, -- а Я не  пойду к знакомой  отца.  Љогда
вам надо уходить?
     -- Ћколо шести, -- сказал Я, -- но сейчас нет даже пЯти.
     -- џ посижу одна, -- предложила •едвиг, --  а вы разыщите писчебумажный
магазин и купите мне открытку: Я обещала писать домой каждый день.
     -- •отите еще кофе? -- спросил Я.
     --  Ќет, -- ответила  она, -- лучше дайте  мне сигарету. џ  протЯнул ей
пачку,  и она  взЯла сигарету. џ дал ей прикурить и,  расплачиваЯсь в другой
комнате, видел,  как  она сидит  и  курит;  Я заметил, что она  курит редко,
заметил  это  по  тому,  как она держала  сигарету и  пускала дым, и когда Я
возвратилсЯ к ней, она поднЯла глаза и произнесла:
     -- €дите же.
     €  Я опЯть вышел; напоследок Я увидел, как она открывала свою  сумочку;
подкладка в сумочке была такаЯ же зеленаЯ, как ее пальто.
     ЏройдЯ через всю  Љорбмахергассе, Я свернул  за угол на Ќетцмахергассе;
стало прохладно,  и в некоторых витринах уже горел свет. Њне пришлось пройти
всю Ќетцмахергассе, пока Я не нашел писчебумажный магазин.
     Ќа старомодных  полках в магазине были беспорЯдочно навалены товары, на
прилавке лежала колода карт; кто-то, очевидно, взЯл ее, но обнаружил  брак и
положил рЯдом с разорванной оберткой колоды испорченные карты: бубновый туз,
на котором  немного  стерлась  большаЯ бубна в середине карты, и надорванную
девЯтку  пик.  ’ут же валЯлись шариковые ручки,  а  рЯдом лежал  блокнот, на
котором покупатели их пробовали. Ћпершись локтЯми о прилавок,  Я разглЯдывал
блокнот.  Ћн  был  испещрен  росчерками  и  диковинными закорючками,  кто-то
написал название улицы: "Ѓруноштрассе",  -- но  большинство  изображало свою
фамилию,  и  в  начальных буквах нажим был сильнее, чем в конце; Я Явственно
различил  подпись  "ЊариЯ Љелиш",  написанную твердым  округлым  почерком, а
кто-то другой подписалсЯ так, словно он воспроизводил речь заики: "ђоберт Ѓ-
ђоберт Ѓр-  ђоберт Ѓрах";  почерк был угловатый и трогательно старомодный, и
мне казалось, что это писал старик. "•ейнрих" -- нацарапал кто-то,  и дальше
тем же почерком  -- "незабудка", а еще кто-то вывел толстым пером  авторучки
слова: "стараЯ халупа".
     Ќаконец пришла  молодаЯ  женщина;  приветливо кивнув  мне,  она  сунула
колоду с двумЯ бракованными картами обратно в коробку.
     ‘перва Я попросил  у  нее  открыток с видами, пЯть  штук,  п взЯл  пЯть
верхних  открыток,  из целой  пачки, которую  она положила передо  мной;  на
открытках были изображены парки и церкви и на одной --  не известный мне
памЯтник,  он  называлсЯ  "ЏамЯтник Ќольдеволю": отлитый  из  бронзы мужчина в
сюртуке разворачивал свернутую трубочкой бумагу, которую он держал в руках.
     -- Љто  был  этот Ќольдеволь?  -- спросил Я молодую женщину, подаваЯ ей
открытку, которую она вместе с  остальными вложила в конверт. “ женщины было
очень дружелюбное румЯное лицо и темные  волосы с пробором посередине, и она
выглЯдела так, как выглЯдЯт женщины, которые хотЯт уйти в монастырь.
     -- Ќольдеволь, -- ответила она, -- построил северную часть города.
     ‘евернаЯ  часть  города  была мне знакома. ‚ысокие дома, где  сдавались
квартиры внаем, до сих пор пытались  сохранить  свой облик бюргерского жильЯ
1910  года; по улицам здесь кружили трамваи: широкие зеленые вагоны казались
мне  такими же романтичными, какими моему отцу,  наверное,  казались  в 1910
году почтовые кареты.
     --  ‘пасибо, --  сказал Я  и про себЯ подумал:  "‡а это, значит, раньше
ставили памЯтники".
     -- Ќе желаете ли еще чего-нибудь? -- спросила женщина.
     -- „а, дайте мне, пожалуйста, еще коробку почтовой бумаги, ту, большую,
зеленую.
     Ћна открыла витрину и, вынув коробку, смахнула с нее пыль.
     џ наблюдал  за  тем, как  она  сматывала  оберточную бумагу с  большого
рулона,  висевшего  позади  нее  на  стене,  и  менЯ  поразили  ее  красивые
маленькие, очень белые руки; и вдруг Я вынул из кармана авторучку, открыл ее
и  написал  свое  имЯ  под  именем Њарии Љелиш  в  блокноте,  где покупатели
про