ѓенрих Ѓелль. „ом без хозЯина

Љнигу можно купить в : Biblion.Ru 31р.Ћцените этот текст:
ѓенрих Ѓелль. „ом без хозЯина

-----------------------------------------------------------------------
Џер. с нем. - ‘.”ридлЯнд, Ќ.Џортугалов.
Ђвт.сб. "‘амовольнаЯ отлучка". Њинск, "ЊастацкаЯ литаратура", 1989.
OCR & spellcheck by HarryFan, 7 November 2001
-----------------------------------------------------------------------

Ћн сразу просыпалсЯ, когда среди ночи мать включала вентилЯтор, хотЯ
резиновые лопасти крутились почти бесшумно: приглушенное жужжание и времЯ
от времени остановка, если в лопастЯх застревал край гардины. ’ут мать,
тихо чертыхаЯсь, вставала с постели, высвобождала гардину и зажимала ее
между дверцами книжного шкафа. Ђбажур лампы был из зеленого шелка -
водЯнистаЯ зелень, а сквозь нее - желтые лучи, и ему казалось, что красное
вино в стакане, стоЯщем на тумбочке у постели матери, очень похоже на
чернила: темный, тЯгучий Яд, который она потЯгивает маленькими глотками.
Њать читала, курила и изредка отпивала глоток.
€з-под полуопущенных век он наблюдал за нею, не шевелЯсь, чтобы не
привлечь ее вниманиЯ, и провожал взглЯдом дым сигареты, который тЯнулсЯ к
вентилЯтору; ток воздуха засасывал и дробил серые и белые облака, а потом
мЯгкие зеленые лопасти перемалывали их и выбрасывали вон. ‚ентилЯтор был
большой - такие стоЯт в магазинах - добродушный ворчун, он за несколько
минут очищал воздух в комнате. ’огда мать нажимала кнопку на стене там,
где над кроватью висела фотографиЯ отца: улыбающийсЯ молодой человек с
трубкой во рту, слишком молодой, врЯд ли такой годилсЯ в отцы
одиннадцатилетнему мальчику; отец был молод, как ‹уиджи в кафе ѓенелЯ, как
робкий маленький новый учитель, гораздо моложе матери, а она выглЯдела так
же, как матери всех остальных ребЯт, ничуть не моложе. Ћтец - это
улыбающийсЯ паренек, но вот уж несколько недель мальчик видит его во сне
совсем не таким, как на портрете, - печально поникший человек сидит на
чернильной клЯксе, будто на облаке, лица у него нет, но он плачет, потому
что ждет уже миллионы лет; на нем мундир, но без знаков различиЯ и без
орденов; этот пришелец внезапно вторгсЯ в сновидениЯ мальчика, совсем не
такой, каким ему хотелось бы видеть отца.
‘амое главное лежать тихо, чуть дыша, с закрытыми глазами, тогда по
шорохам в доме можно узнать, который час: если ѓлума уже не слышно,
значит, половина одиннадцатого, если не слышно Ђльберта, значит,
одиннадцать. Ћбычно он еще слышит ѓлума в комнатке наверху - тЯжелые,
размеренные шаги, или Ђльберта в соседней комнате - Ђльберт насвистывает
за работой. Ѓывает, что и Ѓольда поздно вечером спускаетсЯ на кухню и
начинает возитьсЯ там - шаркающие шаги, осторожно щелкнувший выключатель,
и все-таки почти каждый раз Ѓольда натыкаетсЯ на бабушку, и из передней
доноситсЯ глухой голос:
- ќх ты, ненасытнаЯ утроба, что ты затеЯла стрЯпню среди ночи? ЋпЯть
жаришь, паришь и варишь какую-нибудь дрЯнь?
€ в ответ пронзительный смех Ѓольды.
- ‚ерно, стараЯ карга, Я проголодалась, хочешь чего-нибудь за компанию?
‘нова пронзительный смех Ѓольды и глухое, полное отвращениЯ "тьфу!"
бабушки. €ногда обе говорЯт шепотом, только времЯ от времени слышен смех:
пронзительный - Ѓольды, глухой - бабушки.
’о ли дело - ѓлум, тот ходит наверху взад и вперед и читает загадочные
книги: "„огматы", "Ѓогословие и нравственность". ђовно в десЯть ѓлум
всегда идет в ванную, моетсЯ - шум воды, потом "пых!" - это он зажег
газовую горелку, - и разом вспыхнуло множество Язычков; потом ѓлум
возвращаетсЯ к себе, гасит свет и уже в темноте опускаетсЯ на колени перед
кроватью - молитсЯ. ‘лышно, как ѓлум тЯжело стукаетсЯ коленками об пол и,
если в доме всюду тихо, как ѓлум бормочет слова молитвы. „олго-долго
молитсЯ ѓлум в своей темной комнате. Џотом встает с колен, и тогда под ним
взвизгивают пружины матраца, - это значит, что ровно половина
одиннадцатого.
Ћстальные - кроме ѓлума и Ђльберта - твердых привычек не имели: Ѓольда
иногда спускалась вниз уже за полночь и варила себе снотворное - листьЯ
хмелЯ, которые она держала в коричневом бумажном пакетике; случалось, что
бабушка заходила на кухню, когда давно уже пробило час ночи, готовила себе
целую гору бутербродов с мЯсом и, зажав под мышкой бутылку вина, уходила в
свою комнату. €ногда среди ночи бабушка вдруг спохватывалась, что в
сигаретнице не осталось сигарет - в красивой голубой фарфоровой
сигаретнице, куда входило сразу две пачки. ’огда она бродила, шаркаЯ
ногами, по всему дому и, ворча, искала сигареты - большаЯ, с очень
светлыми волосами и розовым лицом; сперва она заходила к Ђльберту: один
Ђльберт курил сигареты, которые были ей по вкусу. ѓлум всегда курил
трубку, а мамины сигареты старухе не нравились: "ЃабьЯ забава - менЯ
мутит, как Я на них глЯну"; у Ѓольды в шкафу всегда было несколько смЯтых,
завалЯвшихсЯ сигарет, которыми она оделЯла почтальона и монтера - над
этими сигаретами бабушка всЯчески издевалась: "“ них такой вид, будто ты
их выудила из свЯтой воды, а потом высушила, стараЯ грЯзнулЯ, - они только
длЯ монашек хороши, тьфу!" Ђ порой в доме не было никаких сигарет; тогда
Ђльберту приходилось среди ночи одеватьсЯ и ехать на своей машине в город
за сигаретами, иногда они вместе с бабушкой собирали по всему дому
подходЯщие монеты длЯ автоматов. Ќо уж тут бабушка не желала
ограничиватьсЯ десЯтком или двумЯ - она требовала никак не меньше
полусотни сигарет в Ярко-красных пачках с надписью - "’омагавк.
Ќатуральный виргинский табак" - очень длинные, белоснежные, очень крепкие
сигареты.
- ’олько чтоб не лежалые, мой дорогой!
Ђ когда Ђльберт возвращалсЯ, она прЯмо в передней обнимала и целовала
его, приговариваЯ:
- …сли бы не ты, мой мальчик, ах, если бы не ты... родной сын и тот не
был бы лучше.
Џотом наконец она уходила к себе, жевала свои бутерброды - толстые
ломти белого хлеба, густо намазанные маслом и обложенные мЯсом, пила вино
и покуривала.
Ђльберт был почти такой же точный, как ѓлум, - ровно в одиннадцать у
него в комнате становилось тихо, - то, что совершалось в доме после
одиннадцати, имело отношение только к женщинам: бабушке, Ѓольде и матери.
Њать ночью редко вставала с постели, зато она долго читала и курила
слабые, сплющенные сигареты, которые доставала из плоской желтой пачки с
надписью: "Њечеть. Ќатуральный ‚осточный табак". €зредка мать отпивала
глоток вина и каждый час включала вентилЯтор, чтобы прогнать дым из
комнаты.
Ќо часто по вечерам мать уходила куда-нибудь или приводила с собой
гостей, тогда его, сонного, переносили в комнату к дЯде Ђльберту, и он
притворЯлсЯ, будто не слышит этого. Ћн терпеть не мог гостей, хотЯ любил
спать в комнате дЯди Ђльберта. Љогда приходили гости, они засиживались
очень поздно - до двух, до трех, до четырех часов ночи, а то и до пЯти, и
дЯдЯ Ђльберт просыпал тогда утром и не с кем было позавтракать перед
школой, - ѓлум и Ѓольда уходили чуть свет, мать всегда спала до десЯти,
бабушка никогда раньше одиннадцати не вставала.
•отЯ он всЯкий раз твердо решал больше не спать, он обычно опЯть
засыпал, как только мать выключит вентилЯтор. Ќо когда она долго читала,
он просыпалсЯ и во второй и в третий раз, особенно если ѓлум забывал
смазать вентилЯтор - и тот медленно, со скрипом делал первые обороты.
’олько потом, набрав скорость, лопасти начинали работать бесшумно, но все
равно от первых же скрипучих звуков он сразу просыпалсЯ и видел, что мать
лежит, подперев голову правой рукой, зажав сигарету в левой, а вина в
стакане ровно столько же, сколько было раньше. €ногда мать читала даже
библию, порой он видел у нее в руках молитвенник в коричневом кожаном
переплете, и неизвестно почему ему делалось от этого как-то не по себе. Ћн
старалсЯ поскорей уснуть или начинал кашлЯть, чтобы мать знала, что он не
спит. ќто случалось поздно, когда все в доме спали. ‡аслышав кашель, мать
тотчас вскакивала и подходила к его постели. Ћна щупала ему лоб, целовала
его в щеку и тихо спрашивала:
- ’ы не заболел, малыш?
- Ќет, нет, - отвечал он, не открываЯ глаз.
- џ сейчас погашу свет.
- „а нет, читай.
- “ тебЯ ничего не болит? ’емпературы как будто нет.
- Љонечно, нет. џ здоров.
Ћна укутывала его одеЯлом до шеи, и он удивлЯлсЯ, какие у нее легкие
руки. Џотом она возвращалась в свою постель, гасила свет и включала в
темноте вентилЯтор, чтобы очистить воздух, а пока вентилЯтор крутилсЯ, она
разговаривала с ним.
- •очешь, мы переведем тебЯ в верхнюю комнату, рЯдом с ѓлумом?
- Ќет, здесь лучше.
- €ли в соседнюю? …е тоже можно освободить.
- „а нет, Я, правда, не хочу.
- Ќу, а к Ђльберту? Ђльберт перебралсЯ бы в другую.
- Ќет.
‚друг вентилЯтор начинал крутитьсЯ все медленнее, и тогда он знал, что
мать в темноте нажала кнопку. …ще несколько последних оборотов, скрежет, и
потом - тишина, вдали слышны поезда - лЯзг и грохот сцеплЯемых товарных
вагонов, перед глазами встает надпись: "‚осточнаЯ товарнаЯ станциЯ". Ћни с
‚ельцкамом как-то ходили туда, дЯдЯ ‚ельцкама работает кочегаром на
маневренном паровозе, который подает вагоны на сортировочную горку.
- Ќадо сказать ѓлуму, чтобы смазал вентилЯтор.
- ‘кажу.
- „а, пожалуйста, а теперь давай спать. ‘покойной ночи!
- ‘покойной ночи.
Ќо после этого он уже не мог уснуть и знал, что мать тоже не спит, хотЯ
лежит совсем тихо. Њрак и тишина, только издалека приглушенный грохот с
‚осточной товарной, только всплывают и встают в памЯти слова, которые не
дают покоЯ: слово, что мать Ѓрилаха сказала кондитеру, - это слово было
нацарапано и на стене у лестницы, ведущей в квартиру Ѓрилаха, и еще новое
слово: "безнравственно", которое Ѓрилах где-то подцепил и теперь все
повторЯет. —асто думал мальчик и о ѓезелере, но тот был очень далеко, и
когда он думал о ѓезелере, то не чувствовал ни страха, ни ненависти,
только какую-то тЯжесть; он куда больше боЯлсЯ бабушки, она постоЯнно
вдалбливала в него имЯ ѓезелера и при всЯком удобном случае заставлЯла
повторЯть его. ѓлум, слыша это, недовольно покачивал головой.
Џотом он догадывалсЯ, что мать уснула, но сам никак не мог уснуть; в
темноте он пыталсЯ представить себе лицо отца, но это ему не удавалось -
тысЯчи глупых картин роем кружились в его голове - из фильмов, из
иллюстрированных журналов, из учебников: Ѓлонди, •оппелонг Љессиди и
„ональд „ак, - а отец не поЯвлЯлсЯ. € дЯдЯ Ѓрилаха, ‹ео, вставал перед
ним, и кондитер, и ѓребхаке с ‚ольтерсом, это те двое, которые делали в
кустах что-то бесстыдное: багровые лица, расстегнутые штаны, горьковатый
запах свежей травы. €нтересно, а бесстыдный - это все равно что
безнравственный? Ќо отец, человек, который на фотографии выглЯдел слишком
живым, слишком веселым, слишком юным длЯ настоЯщего отца, отец так ни разу
и не поЯвилсЯ. ‚сем отцам обЯзательно подавали _Яйцо к завтраку_, но с его
отцом это как-то _не вЯзалось_. “ всех отцов - _твердый распорЯдок днЯ_,
свойство, которым в какой-то степени обладал дЯдЯ Ђльберт, но и
_распорЯдок_ никак не вЯзалсЯ с отцом. ђаспорЯдок - это: вставание, Яйцо к
завтраку, работа, возвращение домой, газета, сон. Ќо все это не вЯзалось с
его отцом, зарытым где-то на окраине русской деревушки. Џрошло уже десЯть
лет, отец, наверное, похож теперь на скелет в медицинском музее. Љости,
оскаленные зубы. ђЯдовой и поэт, как-то не подходит одно к другому. Ћтец
Ѓрилаха был фельдфебелем и слесарем. Ћтцы других мальчиков были: либо
майор и в то же времЯ директор, либо унтер-офицер и бухгалтер, либо
старший ефрейтор и редактор, ни один из отцов не был рЯдовым, и ни один из
них - поэтом. „ЯдЯ Ѓрилаха, ‹ео, был вахмистром, вахмистр и кондуктор -
цветнаЯ фотографиЯ на кухонном буфете между _саго_ и _крупой_. —то такое
_саго_? Ћт этого слова веЯло ћжной Ђмерикой.
Џотом выплывали вопросы из катехизиса - водоворот цифр, и каждаЯ
обозначала вопрос и ответ.
‚опрос одиннадцатый: прощает ли бог грешника, который покаЯлсЯ? Ћтвет:
да, бог охотно прощает всЯкого грешника, который покаЯлсЯ. € непонЯтное
двустишие: "…сли ты, господи, не отпустишь нам грехи наши, кто тогда
останетсЯ праведным?" Ќикто не останетсЯ. Џо твердому убеждению Ѓрилаха,
все взрослые - _безнравственные_, а дети бесстыдные, мать Ѓрилаха
_безнравственнаЯ_, дЯдЯ ‹ео - тоже, кондитер, может быть, тоже; и его
мать, которой бабушка шепотом выговаривает в передней: "ѓде ты только
шлЯешьсЯ?" - тоже.
…сть, конечно, исключениЯ, это признавал даже Ѓрилах: дЯдЯ Ђльберт,
потом столЯр, который живет внизу, в доме Ѓрилаха, фрау ЃорусЯк и ее муж,
ѓлум и Ѓольда. Ќо лучше их всех фрау ЃорусЯк - у нее низкий, глубокий
голос, и она распевает над комнатой Ѓрилаха чудесные песни, даже во дворе
слышно.
„умать о фрау ЃорусЯк очень приЯтно и успокоительно. "џ выросла в краю
зеленом", - часто пела фрау ЃорусЯк, и когда она так пела, ему все
казалось зеленым, словно к глазам поднесли бутылочное стекло - все-все
становилось зеленым, даже теперь, в постели, ночью, когда он с закрытыми
глазами думал о фрау ЃорусЯк и слышал ее песню: "џ выросла в краю
зеленом".
•ороша еще песнЯ про долину скорби: "Џривет тебе, звезда в зените". €
от слова "зенит" тоже все зеленело. ‚ какое-то мгновение он все-таки
засыпал - где-то между пением фрау ЃорусЯк и словом, которое мать Ѓрилаха
сказала кондитеру, - это слово дЯди ‹ео, - слово, которое мать прошипела
сквозь зубы в пахнущем сдобой, теплом подвале пекарни, слово, значение
которого ему разъЯснил Ѓрилах: это слово про сожительство мужчин и женщин,
имеющее отношение к шестой заповеди, безнравственное слово, и сразу на
памЯть приходит стих, который его очень занимает: "…сли ты, господи, не
отпустишь нам грехи наши, кто тогда останетсЯ праведным?" Ђ может быть,
сон приходил к нему, когда он вспоминал про •оппелонг Љессиди - лихого
ковбоЯ с лихими приключениЯми, чуть глуповатого, как все гости, которых
мать приводила в дом.
’ак или иначе, но слышать дыхание матери было приЯтно: ее постель часто
пустовала, иногда несколько суток подрЯд, и тогда в передней бабушка
укоризненно шептала:
- ѓде ты только шлЯешьсЯ?
Њать не отвечала. “треннее пробуждение тоже таило в себе некоторую
опасность. …сли Ђльберт будил его, уже надев чистую рубашку и галстук, все
проходило благополучно: они устраивали тогда в комнате Ђльберта настоЯщий
завтрак и никуда не торопились и не волновались, и можно было еще раз
пробежать вместе с Ђльбертом домашние заданиЯ. Ќо если Ђльберт был еще в
пижаме, непричесанный, с измЯтым лицом, тогда приходилось второпЯх глотать
горЯчий кофе и срочно писать записку: "ѓлубокоуважаемый господин ‚имер,
прошу вас извинить менЯ за то, что мальчик снова опоздал сегоднЯ. …го мать
уехала, а Я забыл разбудить его вовремЯ. …ще раз прошу извинить менЯ. ‘
совершенным почтением".
Џлохо было, когда мать приводила гостей: беспокойный сон в широкой
постели Ђльберта, глупый смех, доносившийсЯ из маминой комнаты; Ђльберт в
такие ночи иногда и вовсе не ложилсЯ и только между пЯтью и шестью
принимал ванну: шум воды, всплески, а он снова засыпал, и когда Ђльберт
будил его, чувствовал себЯ бесконечно усталым и разбитым. Ќа уроках он
тогда клевал носом, а после уроков в качестве вознаграждениЯ его водили в
кино и кушать мороженое или брали к матери Ђльберта, в _Ѓитенхан_ -
"‹есные ворота". ’ам пруд, где ѓлум голыми руками ловит рыбу и снова
бросает ее в воду, там комната над коровником, там можно _часами_ гонЯть в
футбол с Ђльбертом и Ѓрилахом на утоптанной, выкошенной лужайке, пока не
проголодаешьсЯ и не захочешь отведать хлеба, который мать Ђльберта печет
сама, а дЯдЯ Ѓилль всегда приговаривает: "Ќамажьте побольше масла".
Џокачает головой: "Џобольше масла". ЋпЯть покачает: "…ще больше". €
Ѓрилах, всегда такой неулыбчивый, смеетсЯ там от души.
Ѓыло много станций на пути, он мог уснуть на любом перегоне: Ѓитенхан и
отец, Ѓлонди и безнравственно. Џриглушенное жужжание вентилЯтора значило,
что все хорошо: мать дома. елест страниц, дыхание матери, чирканье спички
и тихий, быстрый глоток, когда она подносит к губам стакан с вином, - и
непонЯтное движение воздуха, когда вентилЯтор давно уже выключен: это дым
тЯнетсЯ к вентилЯтору, и Њартин незаметно погружалсЯ в сон - где-то между
ѓезелером и "…сли ты, господи, не отпустишь нам грехи наши".

‹учше всего было в Ѓитенхане, где мать Ђльберта держала загородный
ресторанчик. Њать Ђльберта все пекла сама, даже хлеб. Ћна это делала
просто потому, что любила печь, - и они с Ѓрилахом могли в Ѓитенхане
вытворЯть все, что им заблагорассудитсЯ, - ловить рыбу, уходить в долину,
кататьсЯ на лодке или часами играть за домом в футбол. Џруд вдавалсЯ в
лесную чащу, и их обычно сопровождал дЯдЯ Ѓилль - брат матери Ђльберта. ‘
детских лет дЯдЯ Ѓилль страдал какой-то удивительной болезнью, которую все
называли "ночнаЯ потливость" - странное название, вызывавшее смех у,
бабушки и ѓлума, Ѓольда тоже хихикала, заслышав это слово. Ѓиллю было уже
под шестьдесЯт. Љогда же ему не было еще и десЯти, мать однажды нашла его
в постели всего залитого потом. Ќа следующий день повторилась та же
историЯ, и мать, обеспокоившись, потащила его к доктору, ибо по каким-то
таинственным преданиЯм ночнаЯ потливость считалась верным признаком
чахотки. Ќо легкие у маленького ЃиллЯ оказались в полном порЯдке, только
сам он, как выразилсЯ доктор, был мальчик нервозный и субтильный; и доктор
- тот самый, который вот уже сорок лет покоитсЯ на городском кладбище, -
сказал пЯтьдесЯт лет тому назад: "ђебенка нужно беречь".
€ ЃиллЯ всю жизнь берегли. "Ќервозный, субтильный" да еще ночнаЯ
потливость - все это превратилось в своего рода ренту, которую пожизненно
выплачивала ему семьЯ. Њартин и Ѓрилах, узнав об этом, долгое времЯ с утра
ощупывали свои лбы и по пути в школу делились наблюдениЯми. ‚ыЯснилось,
что и у них иногда лбы бывают влажные. Ћсобенно у Ѓрилаха - он потел по
ночам часто и очень обильно, но, с тех пор как ѓенрих Ѓрилах родилсЯ,
никому и в голову не приходило хоть денек поберечь мальчика. Њать рожала
его, когда на город сыпались бомбы, они падали на ту улицу, а под конец и
на тот дом, где в бомбоубежище, на грЯзных нарах, залЯпанных ваксой, она
корчилась в схватках. ѓолова матери оказалась на том самом месте, где
какой-то солдат пристроил свои сапоги: от запаха ворвани ее тошнило куда
сильнее, чем от родов, и когда кто-то сунул ей под голову замызганное
полотенце, запах армейского мыла, жалкий аромат его тронул ее до слез; это
оскверненное благоухание показалось ей невыразимо дорогим.
Љогда начались схватки, ей помогли; ее вырвало прЯмо на ноги
окружающих, и самой хорошей и хладнокровной повитухой оказалась
четырнадцатилетнЯЯ девочка. Ћна вскипЯтила воду на спиртовке, приготовила
стерильные ножницы и перерезала пуповину. Ћна делала все в точности, как
написано было в книге, которую ей совсем не следовало бы читать;
хладнокровно и в то же времЯ мЯгко и с удивительной выдержкой делала она
то, что по ночам, когда родители давно уже спали, вычитала в книге с
красновато-белыми и желтоватыми рисунками; она перерезала пуповину
стерилизованными портнЯжными ножницами, которые взЯла у своей матери. ’а
отнеслась к познаниЯм дочери недоверчиво, хотЯ и не без некоторой доли
восхищениЯ.
Џотом, когда тревога кончилась, до них откуда-то издалека донессЯ рев
сирены: так до зверей, забившихсЯ в чащу леса, доносЯтсЯ голоса охотников.
„ом рухнул. ђуины зловеще приглушали звук, и мать Ѓрилаха, котораЯ
оставалась в подвале одна с четырнадцатилетней повитухой, услышала крики
остальных, - они пытались выбратьсЯ наверх сквозь завалившийсЯ проход.
- Љак тебЯ зовут? - спросила она у девочки: ей никогда раньше не
приходилось с ней встречатьсЯ.
- ѓенриетта адель, - ответила девочка и достала из кармана непочатый
кусок зеленоватого мыла.
’огда фрау Ѓрилах сказала:
- „ай-ка мне понюхать.
€ она нюхала мыло и плакала от счастьЯ, а девочка тем временем
заворачивала ребенка в одеЯло.
“ нее оставалась только сумочка с деньгами и продуктовыми карточками,
грЯзное полотенце, подсунутое ей под голову неизвестным благодетелем, и
несколько фотографий мужа: на одной он был снЯт еще до армии, в спецовке
слесарЯ, выглЯдел очень молодо и улыбалсЯ, на другой он был уже ефрейтором
танковых войск и тоже улыбалсЯ, на третьей - унтером с железным крестом
второй степени и боевыми отличиЯми, и опЯть-таки улыбалсЯ, и самаЯ
последнЯЯ - она получила ее только на прошлой неделе, - где он уже
фельдфебель с двумЯ крестами и все с той же улыбкой.
—ерез десЯть дней после родов ее втиснули в поезд, который увез ее на
восток; спустЯ два месЯца, в саксонской деревушке, она узнала, что муж
погиб.
‚осемнадцати лет от роду она вышла замуж за бравого ефрейтора, чье тело
истлевает теперь где-то между ‡апорожьем и „непропетровском. € вот на
двадцать втором году жизни она стала вдовой. “ нее трехмесЯчный ребенок,
два полотенца, две кастрюльки, немножко денег, и она очень хороша собой.
Њальчик, которого по отцу окрестили ѓенрихом, вырастал в твердом
сознании, что рЯдом с матерью всегда должен быть какой-нибудь дЯдЯ.
‚ его первые годы таким дЯдей оказалсЯ ќрих, который носил коричневую
форму. ќрих принадлежал к загадочной категории дЯдей и к не менее
загадочной категории наци. € с той и с другой категорией дело обстоЯло не
совсем Ясно. ѓенрих почувствовал это еще четырехлетним мальчонкой, но
понЯть, в чем дело, конечно, не мог. “ дЯди ќриха была болезнь, котораЯ
называлась _астма_: стоны по ночам, крЯхтение и жалобный вопль: "„ышать
нечем!" - платки, смоченные уксусом, и запах камфоры, и настои с каким-то
диковинным ароматом. „омой из ‘аксонии вместе с ними перекочевал предмет,
который когда-то принадлежал ќриху, - зажигалка. ќрих осталсЯ в ‘аксонии,
а зажигалка перекочевала с ними, и запах ќриха сохранилсЯ навсегда в
памЯти.
Џотом поЯвилсЯ новый дЯдЯ, от которого в памЯти осталсЯ запах
_американских_ сигарет и сырого алебастра да еще запах растопленного на
сковородке маргарина и жареного картофелЯ. ‡вали его ѓерт, и был он не так
далек и непонЯтен, как тот, которого звали ќрих и который осталсЯ в
‘аксонии. ѓерт работал облицовщиком, и слово "облицовщик" было неотделимо
от запаха сырого алебастра, сырого цемента. € еще с ѓертом было свЯзано
другое слово, которое он повторЯл на каждом шагу и которое после его ухода
сохранилось в лексиконе матери, - слово _дерьмо_. ќто такое слово, которое
матерЯм почему-то можно говорить, а детЯм строго-настрого запрещаетсЯ. €
еще ѓерт оставил на памЯть, кроме запахов и этого слова, - ручные часы,
которые он подарил матери, мужские ручные часы на восемнадцати камнЯх -
какое-то совершенно непонЯтное определение качества часов.
ѓенриху минуло тогда пЯть с половиной лет, и он немало сделал, чтобы
прокормить себЯ и мать, выполнЯЯ на черном рынке всевозможные поручениЯ
многочисленных обитателей дома. •орошенький мальчуган, похожий на отца,
ежедневно в двенадцать уходил из дому, вооруженный деньгами и отличной
памЯтью, и добывал то, что можно было раздобыть, - хлеб, табак, сигареты,
кофе, сласти, а иногда даже такие роскошные вещи, как маргарин, масло,
электролампочки. Љогда надо было делать большие покупки, он служил длЯ
соседей проводником, потому что знал, кто чем торгует на черном рынке, и
вообще знал там каждую собаку. ‘реди спекулЯнтов он пользовалсЯ
неприкосновенностью, и всЯкий, кого уличали в попытке надуть малыша,
подвергалсЯ беспощадному бойкоту и вынужден был открывать торговлю
где-нибудь в другом месте.
Ќе по летам сообразительный, мальчуган приобретал на черном рынке не
только хлеб насущный, он приобрел и феноменальную способность к устному
счету. ‘пособность эта выручала его в школе несколько лет подрЯд. ‹ишь в
третьем классе они начали проходить примеры, которые он решал на практике
задолго до школы.
‘колько стоЯт две осьмушки кофе, если известно, что кило стоит тридцать
две марки?
ђешениЯ таких задач требовала от него сама жизнь, потому что выпадали
очень скверные месЯцы, когда он покупал хлеб по пЯтьдесЯт или по сто
граммов, табак - еще меньшими дозами, кофе на лоты - крохотные порции, а
это требует немалой сноровки в обращении с дробЯми, если ты не хочешь,
чтобы тебЯ надули.
ѓерт исчез внезапно. Ђ его запахи остались в памЯти - сырой алебастр,
"‚иргиниЯ", жаренный на маргарине картофель с луком; и еще в наследство от
ѓерта осталось слово _дерьмо_, которое навсегда вошло в лексикон матери,
и, наконец, одна ценнаЯ вещь - мужские ручные часы. Џосле внезапного
исчезновениЯ ѓерта мать плакала, чего не было после расставаниЯ с ќрихом,
а вскоре объЯвилсЯ новый дЯдЯ по имени Љарл. Љарл стал требовать, чтобы
его называли папой, хотЯ он не имел на это ни малейшего права. Љарл служил
в магистратуре и ходил не в старом кителе, как ѓерт, а в настоЯщем
костюме, и Љарл возвестил громким голосом начало "новой жизни".
"Љарл - новаЯ жизнь" - так и запомнилсЯ он ѓенриху, потому что эти
слова Љарл повторЯл двадцать раз на дню. ‡апахом Љарла был запах супов,
которые отпускались служащим магистратуры на льготных условиЯх; супы, как
бы они ни назывались, жирные они были или сладкие, все равно, от всех
супов пахло термосом и изобилием. Љарл ежедневно приносил в старом
солдатском бачке половину своей порции, иногда и больше, когда подходила
его очередь получать дополнительную порцию. ЏонЯть причину этой льготы
ѓенрих так и не смог. ‘ чем бы ни варили суп - со сладкими клецками или с
бычьим хвостом, - все равно он отдавал термосом, и все равно он был
великолепен. „лЯ бачка сшили брезентовый чехольчик, а ручку обвЯзали
суровыми нитками, Љарл не мог возить бачок в портфеле, так как в трамвае
всегда очень толкались, суп расплескивалсЯ и пачкал портфель. Љарл был
добродушный и нетребовательный, но его поЯвление имело и неприЯтные
последствиЯ, потому что он был хоть и нетребовательный, да строгий и
категорически запретил ѓенриху всЯкие походы на черный рынок. "Љак
государственный служащий, Я не могу допустить... не говорЯ уже о том, что
это подрывает моральные устои и народное хозЯйство". ‘трогость Љарла
пришлась на тЯжелый 1947 год. ‘кудные пайки, если вообще их можно было
назвать пайками, - и Љарловы супы не шли ни в какое сравнение с былыми
заработками ѓенриха. ѓенрих спал в одной комнате с матерью и Љарлом -
точно так же, как он спал в одной комнате с матерью и дЯдей ѓертом, с
матерью и дЯдей ќрихом.
Љогда Љарл и мать, погасив свет, подсаживались к радиоприемнику, ѓенрих
поворачивалсЯ к ним спиной и смотрел на карточку отца. Ћтец был снЯт в
форме фельдфебелЯ танковых войск незадолго до смерти. ‚ доме хозЯйничали
разные дЯди, но фотографиЯ отца продолжала висеть на стене. € все-таки,
даже отвернувшись, он слышал шепот Љарла, хотЯ и не разбирал отдельных
слов, и слышал хихиканье матери. €з-за этого хихиканьЯ он порой ненавидел
мать.
Ђ потом у матери с Љарлом был спор о каком-то малопонЯтном деле,
которое называлось "он". "Њне он ни к чему", - все времЯ говорила мать. "Ђ
мне к чему", - говорил Љарл. ’олько потом ѓенрих понЯл, что значило "он".
‚скоре мать попала в больницу, и Љарл был очень огорчен и сердит, но
ограничилсЯ тем, что сказал ему: "’ы тут ни при чем".
Џропахшие супом больничные коридоры, множество женщин в большом зале,
мать, изжелта-бледнаЯ, но улыбающаЯсЯ, хотЯ ей было "так больно, так
больно". Љарл мрачно стоЯл у ее постели: "Њежду нами все кончено, раз ты
"его"..."
’аинственный "он"! € Љарл ушел еще до того, как мать выписалась из
больницы. ѓенрих оставалсЯ пЯть дней под присмотром соседки, котораЯ тут
же снова стала посылать его на черный рынок. ‚сюду были уже новые люди и
новые цены, и никого больше не занимало, обсчитывают ѓенриха или нет.
Ѓилькхагер, у которого он всегда покупал хлеб, сидел в тюрьме, седой
папаша, который торговал табаком и сладостЯми, тоже угодил в тюрьму, его
застали на месте преступлениЯ, когда он пыталсЯ забить лошадь в
собственном дворе. ‚се изменилось, стало дороже и хуже. € ѓенрих
обрадовалсЯ, когда из больницы вернулась мама; потому что соседка с утра
до вечера рассказывала ему о том, как она похудела и какаЯ раньше была
пышнаЯ, или рассказывала о всЯких вкусных вещах. ‘казочные воспоминаниЯ о
шоколаде и мЯсе, о пудингах и сливках совершенно сбивали его с толку,
потому что он не имел ни малейшего представлениЯ об этих лакомствах.
Њать стала тихой, задумчивой, но гораздо ласковей, чем прежде. Ћна
поступила работать на кухню, где варились супы длЯ служащих магистратуры.
’еперь они каждый день получали по три литра супа, а то, что не съедали
сами, выменивали на хлеб или табак. Џо вечерам мать сидела у
радиоприемника вместе с ним, тихаЯ, задумчиваЯ, курила, от нее только и
можно было услышать: "‚се мужчины - трусы".
“мерла соседка - мрачное, костлЯвое, вечно голодное существо. Ћна без
конца рассказывала, что до войны весила почти семь пудов. "‚от посмотри на
менЯ, хорошенько посмотри и представь себе, что Я весила до войны больше
семи пудов, во мне было ровно двести тридцать четыре фунта [немецкий фунт
равен пЯтистам граммам]. Ђ посмотри на менЯ теперь - во мне осталось всего
сто сорок четыре". ‘колько это пудов? ‘емь пудов вызывают представление о
мешках с картофелем, мукой, брикетами углЯ; семь пудов входило в маленькую
тачку, которую он часто брал, когда шел воровать брикеты на путЯх, -
холодные ночи, свисток стоЯщего на стреме - тот взобралсЯ на семафорную
мачту, чтобы подать сигнал, если покажетсЯ полицейский. ’ачка получалась
очень тЯжелой, когда ее нагружали доверху, а соседка, выходит, весила еще
больше.
€ вот теперь она умерла: на могильный холм положили астры, пропели Dies
irae, dies ilia [„ень гнева, оный день (лат.) - начало одной из строф
католической заупокойной мессы], и когда родственники унесли мебель, на
ступеньках осталась фотографиЯ - большаЯ коричневаЯ фотографиЯ, на ней
соседка перед домом с надписью "‚илла ќлизабет". Џозади - виноградник,
грот из пористого камнЯ, в котором фаЯнсовые гномы катают игрушечные
тачки; на переднем плане, белокураЯ и толстаЯ, стоит соседка, а из
верхнего окна смотрит мужчина с трубкой во рту, и через весь фронтон -
надпись "‚илла ќлизабет". ‘обственно, так и должно быть - ведь ее звали
ќлизабет.
‚ освободившуюсЯ комнату въехал мужчина, его звали ‹ео, он был
кондуктор в синей форменной фуражке с красным кантом, на плечах много
ремней, много скрипЯщей кожи и все то, что ‹ео называл своей "сбруей" -
сумка длЯ денег и деревЯнный Ящичек, куда вставлЯлись катушки с билетами,
губка в алюминиевом футлЯрчике и компостерные щипцы. ЌеприЯтным было лицо
‹ео - багровое, чисто вымытое; неприЯтным было никогда не выключавшеесЯ
радио и песни, что он насвистывал. †енщины в кондукторской форме танцевали
и пели в его комнате.
- ‚аше здоровье! - то и дело слышалось оттуда.
†енщина, котораЯ когда-то весила почти семь пудов и от которой осталась
фотографиЯ "‚илла ќлизабет", была по крайней мере тихаЯ. Ђ ‹ео был шумный.
Ћн стал главным потребителем супа и рассчитывалсЯ за него сигаретами по
тарифу, который он сам установил; особенно хорошо платил ‹ео за сладкие
супы.
Љак-то вечером, когда ‹ео принес табак и получил за это суп, он вдруг
поставил кастрюлю обратно на стол, с улыбкой поглЯдел на мать и сказал:
- •отите посмотреть, как сейчас танцуют? ‚ам, собственно, случалось
танцевать в последнее времЯ?
€ ‹ео пустилсЯ в какой-то невообразимый плЯс, он высоко вскидывал ноги,
размахивал руками и при этом дико подвывал. Њать рассмеЯлась и ответила:
- Ќет, Я уж давно не танцевала.
- Ђ надо бы, - сказал ‹ео. - €дите-ка сюда!
€, напеваЯ какой-то мотивчик, он взЯл мать за руку, стащил ее со стула
и затанцевал с ней - и лицо матери сразу изменилось: она вдруг
заулыбалась, заулыбалась и сразу стала намного моложе.
- Ђх, - сказала она, - вот прежде Я часто ходила на танцы.
- ’огда пойдемте со мной! - воскликнул ‹ео. - “ менЯ абонемент в
танцклубе. Ђ вы просто прелестно танцуете.
Њать и в самом деле пошла в клуб, и ‹ео стал дЯдей ‹ео, и снова
начались разговоры про "него". ѓенрих внимательно прислушивалсЯ и скоро
понЯл, что на сей раз роли переменились. ’еперь мать говорила то, что
тогда говорил Љарл:
- џ хочу, чтоб он осталсЯ.
Ђ ‹ео отвечал то, что тогда отвечала мать:
- Ќет, ты от него избавишьсЯ.
ѓенрих был уже во втором классе и давно понимал, что значит "он", так
как знал от Њартина то, что Њартин, в свою очередь, узнал от дЯди
Ђльберта: от сожительства мужчин и женщин поЯвлЯютсЯ дети, и было Ясно,
что "он" значит просто ребенок и что достаточно всюду вместо "он"
подставить "ребенок". "џ хочу ребенка", - говорила мать. "Ќет, ты от него
избавишьсЯ", - говорил ‹ео. "џ не хочу ребенка", - говорила мать Љарлу. "Ђ
Я хочу", - говорил Љарл.
’о, что мать сожительствовала с Љарлом, было Ясно и тогда, хотЯ тогда
ѓенрих имел в виду не слово "сожительство", а совсем другое слово, которое
звучало далеко не так пристойно. ‡начит, от ребенка можно избавитьсЯ. Ћт
того ребенка, из-за которого Љарл бросил мать, она избавилась. Џолучалось,
что Љарл вовсе не самый плохой из всех дЯдей.
ЏоЯвилсЯ на свет "он" - ребенок, и ‹ео грозилсЯ:
- џ отдам его в воспитательный дом, если ты из-за него уйдешь с работы.
Ќо с работы все-таки пришлось уйти, потому что суп, который на льготных
условиЯх отпускали служащим магистратуры, иссЯк, а вскоре и черного рынка
не стало. Ќикто уже не интересовалсЯ супом, потому что выпустили новые
деньги, и деньги стали дороги, и в магазинах теперь продавались вещи,
которых раньше нельзЯ было найти даже на черном рынке. Њама плакала, "он"
был крохотный, и звали "его" - ‚ильма, как маму, а ‹ео все злилсЯ, пока
мать снова не устроилась на работу у кондитера.
„ЯдЯ Ђльберт пришел и предложил матери денег, она их не взЯла, ‹ео
кричал на нее, а Ђльберт, дЯдЯ Њартина, кричал на ‹ео.
Ћт ‹ео всегда пахло туалетной водой. ‹ицо у него было красное от
вечного мытьЯ, а волосы - черные как смоль; ‹ео много занималсЯ двоими
ногтЯми, и из-под форменной тужурки у него всегда виднелось желтое кашне.
€ еще он был очень жадный: на детей он вообще ни гроша не тратил и этим
отличалсЯ от Ђльберта и от ‚иллЯ - дЯдей Њартина, которые делали ему много
подарков. Ѓилль был совсем не такой дЯдЯ, как ‹ео, а ‹ео совсем не такой,
как Ђльберт. Џостепенно ѓенрих стал всех дЯдей делить на категории. Ѓилль
- это настоЯщий дЯдЯ, а ‹ео - это такой дЯдЯ, как ќрих, ѓерт и Љарл,
которые сожительствовали с матерью. Ђльберт - это дЯдЯ, не похожий ни на
‹ео, ни на ЃиллЯ, он не такой настоЯщий, как Ѓилль, которого можно
называть даже дедушкой, но и не сожительствующий дЯдЯ, как ‹ео.
Ђ отец - это портрет на стене: улыбающийсЯ фельдфебель,
сфотографированный десЯть лет тому назад. ‘начала отец казалсЯ ему слишком
старым, теперь - слишком молодым, все моложе и моложе, а сам он медленно
дорастал до отца, и отец был теперь всего в два с лишним раза старше его.
Ђ сначала он был старше раза в четыре, в пЯть. Ќа другой фотографии,
котораЯ висела рЯдом, матери было всего восемнадцать, и она выглЯдела
совсем как девчонка перед конфирмацией.
„ЯдЯ Ѓилль почти в шесть раз старше его, и все же рЯдом с Ѓиллем он
казалсЯ себе старым и опытным, мудрым и усталым. € он принимал дружбу
ЃиллЯ, как принимают дружбу маленького ребенка, как он принимал нежности
своей крохотной, быстро подраставшей сестренки. Ћн возилсЯ с ней, давал ей
бутылочку, разогревал кашу, потому что с двенадцати мать уходила на
работу, а ‹ео категорически отказывалсЯ возитьсЯ с ребенком. "џ вам не
нЯнька!" Џотом ѓенрих научилсЯ даже купать ‚ильму, сажать ее на горшок и
брал ее с собой, когда ходил за покупками или когда ходил встречать маму
после работы.
Ђльберт, дЯдЯ Њартина, ничем не походил на ЃиллЯ, это был человек,
знавший цену _деньгам_, человек, который, хотЯ сам и не нуждалсЯ в
_деньгах_, знал, как страшно, когда дорожает хлеб и подскакивает цена на
маргарин; да, это был дЯдЯ, какого и ему хотелось бы иметь: не
сожительствующий дЯдЯ и не дЯдЯ Ѓилль, который годитсЯ разве на то, чтобы
поиграть с ним или погулЯть. Ѓилль неплохой человек, но _разговаривать_ с
ним трудно, а с Ђльбертом можно, _хотЯ_ у Ђльберта и водЯтсЯ _деньги_.
Ћн охотно ходил _туда_ по многим причинам: главным образом из-за дЯди
Ђльберта и из-за Њартина, конечно. ‚о всем, что касалось денег, Њартин
ничуть не отличалсЯ от дЯди ЃиллЯ. € бабушка ему нравилась, хотЯ она была
с причудами. € ради футбола он ходил туда, и ради лакомств из
холодильника, а еще ему нравилось, что там можно, оставив ‚ильму
где-нибудь в саду, в колЯске, гонЯть часами в футбол и не видеть дЯдю ‹ео.
‡ато страшно было смотреть, как _там_ обращаютсЯ с _деньгами_: ему там
ни в чем не отказывали, и все относились к нему очень ласково, но у
ѓенриха было смутное предчувствие, что в один прекрасный день все это
плохо кончитсЯ, и не только из-за денег. ‘уществовали вещи, которые не
имели никакого отношениЯ к деньгам, например, разница между дЯдей ‹ео и
дЯдей Ђльбертом, разница между тем, как ужаснулсЯ Њартин, услышав слово,
сказанное кондитеру, и тем, как сам он, ѓенрих, только чуть испугалсЯ,
когда впервые услышал, как мама выговорила слово, которое раньше он слышал
только от ‹ео и какой-то его кондукторши. ‘лово это показалось ему
отвратительным, он не любил его, но никогда не ужасалсЯ так, как ужаснулсЯ
Њартин. ‚се эти различиЯ только частично зависели от _денег_, и разбиралсЯ
в этом только дЯдЯ Ђльберт, который отлично понимал, что не должен
_слишком хорошо_ относитьсЯ к нему, ѓенриху.

“же несколько минут она чувствовала на себе чей-то пристальный взглЯд,
взглЯд человека, привыкшего к победам и не сомневающегосЯ в успехе. Њожно
смотреть по-разному: она иногда чувствовала устремленные на нее сзади
молЯщие глаза робкого воздыхателЯ. Ќо этот, сегоднЯшний, уверен в себе -
взглЯд без тени меланхолии; целых полминуты она пыталась представить себе,
каков он - элегантный брюнет несколько хлыщеватого вида; может быть, он
даже заключил пари - ставлю десЯть против одного, что Я за три недели
полажу с ней.
Ћна очень устала, и ей не стоило особого труда игнорировать незнакомого
поклонника, она радовалась тому, что может провести конец недели с
Ђльбертом и мальчиком у матери Ђльберта. Џодходит осень, и врЯд ли в
ресторанчике будет много народу. „аже просто слушать Ђльберта, когда он
рассуждает с Ѓиллем и ѓлумом о разных видах приманки, одно удовольствие;
кроме того, она возьмет с собой книги и почитает, пока ребЯта будут играть
в футбол, а может, она поддастсЯ на уговоры и пойдет вместе с ѓлумом удить
рыбу и будет кротко выслушивать объЯснениЯ о наживке и насадке и о
различных видах удилищ и о великом, даже более чем великом, терпении. Ћна
все еще чувствовала на себе этот взглЯд и тут же снова ощутила усыплЯющее
воздействие голоса урбигелЯ: всюду, где только можно было произнести речь
на какую-нибудь интеллектуальную тему, урбигель немедленно произносил ее.
Ћна ненавидела урбигелЯ и теперь раскаивалась в дурацкой вежливости,
заставившей ее принЯть приглашение. Ѓыло бы куда лучше пойти с Њартином в
кино, потом поесть мороженого и, прихлебываЯ кофе, просмотреть вечернюю
газету, пока Њартин развлекаетсЯ, выбираЯ пластинки, которые любезно
подает ему официантка. Ђ теперь ее уже заметил кое-кто из знакомых - и
впереди опЯть потерЯнный вечер: впопыхах приготовленные бутерброды,
откупоренные бутылки, кофе ("Њожет быть, вы предпочитаете чай?"), сигареты
и вдруг отупевшее лицо Ђльберта - таким оно становитсЯ, когда он должен
занимать ее гостей и рассказывать им про ее мужа.
‘лишком поздно. ‘ейчас выступает урбигель, потом патер ‚иллиброрд
начнет представлЯть ей разных людей, поЯвитсЯ и тот незнакомый поклонник,
чей взглЯд, словно свет лампы, падает на ее затылок. ‹учше всего
вздремнуть - так по крайней мере урвешь хоть немножко длЯ сна.
Ћна вечно делала то, чего не хотела, и вовсе не из-за тщеславиЯ, вовсе
не длЯ того, чтобы прибавить популЯрности своему погибшему Њужу, и вовсе
не ради желаниЯ познакомитьсЯ с интересными людьми. ќто было чувство,
какое испытываешь, пускаЯсь вплавь, и она позволЯла увлекать себЯ туда,
где почти все было лишено смысла - смотреть отрывки из плохих фильмов,
бессвЯзные, скверно заснЯтые сцены с участием посредственных актеров и
неважным освещением и мечтать. Ћна изо всех сил боролась с дремотой, даже
выпрЯмилась и стала слушать урбигелЯ, чего уже давным-давно не делала.
‚зглЯд, неотступно устремленный на нее, утомлЯл. Ќе оборачиватьсЯ
требовало напрЯжениЯ, а оборачиватьсЯ она не хотела, потому что, не глЯдЯ,
знала этот тип людей. ќти интеллигентные бабники приводили ее в ужас. ‚сЯ
их подчиненнаЯ рефлексам и чувству неполноценности жизнь протекает с
оглЯдкой на литературные образцы, и вкусы их колеблютсЯ между ‘артром и
Љлоделем. Ћни мечтают о номере гостиницы, точно таком, какой они видЯт в
кино, на самых поздних сеансах, в фильмах с тусклым освещением и
утонченным диалогом, в фильмах "не богатых событиЯми, но захватывающих" и
сопровождаемых экзистенциональными звуками органа: бледный мужчина
склонилсЯ над бледной женщиной, а сигарета - какой великолепный кадр! -
окутывает ночной столик огромными кольцами дыма - "Њы поступаем дурно, но
мы не в силах поступить иначе". ‚ыключают свет, и в сгустившемсЯ сумраке
алеет лишь огонек сигареты на ночном столике, - экран меркнет, а тем
временем свершаетсЯ неизбежное.
—ем больше таких поклонников поЯвлЯлось у нее, тем больше она любила
своего мужа, и за десЯть лет, хотЯ ей многое приписывали, она ни разу не
спала ни с одним мужчиной. ђай был другим, и комплексы его были подлинными
так же, как и его наивность.
’еперь ее медленно убаюкивал голос урбигелЯ, и на какое-то мгновение
она забыла о назойливом, упершемсЯ ей в затылок взглЯде незнакомца.
урбигель был высокий и грузный, и степень меланхолии в его лице
возрастала от доклада к докладу, а он прочел их немало. € с каждым
докладом он становилсЯ все представительнее, все грузнее. Ќелле всегда
казалось, что перед нею потрЯсающе эрудированный, потрЯсающе грустный и
раздувающийсЯ не по днЯм, а по часам воздушный шар, который вдруг лопнет,
и ничего от него не останетсЯ, кроме пригоршни концентрированной и дурно
пахнущей грусти.
€ тема его была специфически шурбигелевской - "Ћтношение творческой
личности к церкви и к государству в наш технический век". € голос у него
был приЯтный: масленисто разумный, чуть прерывающийсЯ от скрытой
чувствительности, исполненный бесконечной грусти. …му сорок три года, у
него множество почитателей и почти нет врагов, но тем не менее этим врагам
удалось извлечь на свет божий из недр захудалой университетской библиотеки
где-то в ‘редней ѓермании докторскую диссертацию урбигелЯ, а диссертациЯ
была написана в 1934 году и называлась: "Ћбраз фюрера в современной
лирике". Џоэтому каждое свое выступление урбигель начинал теперь с
критических замечаний по поводу публицистической недобросовестности
некоторых крикливых юнцов, сектантствующих пессимистов, самобичующихсЯ
еретиков, не способных уразуметь поступательное развитие духовно созревшей
личности. Ќо в обращении с недругами он был сама любезность и применЯл
против них оружие, которое приводило их в бешенство, ибо они были
бессильны против него: урбигель прощал врагам своим, он все и всем
прощал. …го жестикулЯциЯ во времЯ выступлениЯ напоминала ухватки
услужливого парикмахера, заботЯщегосЯ только о благе клиента. ‚ыступаЯ, он
как бы прикладывал своим воображаемым друзьЯм и воображаемым недругам
горЯчие компрессы, он умащал их успокоительными и благовонными эссенциЯми,
он массировал им щеки, он обмахивал их, он освежал их, потом долго и
основательно намыливал необычайно ароматным и необычайно дорогим мылом, -
а его масленый голос высказывал необычайно умные мысли. урбигель был
пессимист, но вовсе не безнадежный. ’акие слова, как "элита", "катакомбы",
"разочарование", словно бакены, колыхались в могучем потоке его речей; он
доставлЯл посетителЯм своего салона бездну не изведанных доселе
наслаждений: легкое прикосновение, горЯчие компрессы, холодные компрессы,
теплые компрессы, массаж; он словно оказывал своим слушателЯм все услуги,
перечисленные в прейскуранте перворазрЯдной парикмахерской.
Ћн и вырос в окраинной парикмахерской. "€сключительно одаренного
ребенка" скоро заметили и начали всЯчески продвигать. Њаленькому толстому
мальчику на всю жизнь запомнилось меланхолическое обаЯние грЯзноватой и
тесной отцовской парикмахерской: мелькание ножниц - сверкание стали в
полутемной комнате, ровное жужжание электрической машинки длЯ волос,
неторопливаЯ беседа, аромат различных сортов мыла и духов, звЯканье монет
в кассе, украдкой подаваемые пакетики, полоски бумаги, на которых медленно
высыхали в мыльной пене белокурые, черные, рыжие волосы, - казалось, что
они попали в застывший сахарный мусс; две теплые и полутемные деревЯнные
кабинки, где свЯщеннодействовала мать: искусственное освещение, струйки
дыма от сигарет, и вдруг начинаютсЯ надрывные излиЯниЯ по поводу всЯческих
амурных делишек. Љогда в парикмахерской никого не было, ласковый, вечно
меланхолически настроенный отец проходил в заднюю комнату, выкуривал
сигарету и гонЯл его по склонениЯм, - тут ухо урбигелЯ стало
чувствительным, а дух - скорбным. Ћтец так никогда и не научилсЯ правильно
ставить ударениЯ в латинских словах и упорно говорил gen'us вместо g'enus
[род (лат.)], 'ancilla вместо anc'illa [служанка (лат.)], а когда сын без
подготовки спрЯгал tithemi [Я кладу (греч.)], на устах отца поЯвлЯлась
дурацкаЯ усмешка, ибо ассоциации и мысли у него всегда были самые
низменные.
’еперь урбигель умащал своих слушателей таинственной мазью и
почтительно массировал им уши, лбы и щеки, потом он быстрым движением снЯл
с них простынку, слегка поклонилсЯ, собрал свои записи и, кротко улыбаЯсь,
сошел с трибуны. …го провожали единодушными и долгими, хотЯ и негромкими
аплодисментами, - как раз так, как любил урбигель: ему не нравилось,
когда хлопают слишком громко. Џравую руку он сунул в карман и стал
поигрывать жестЯной коробочкой, наполненной витаминизированным драже;
тихий звук перекатывающихсЯ конфеток успокаивал, и урбигель, улыбаЯсь,
протЯнул руку патеру ‚иллиброрду, который успел шепнуть: "‡амечательно,
замечательно!" урбигель распрощалсЯ - ему нужно было успеть на открытие
выставки "ћжнобаварских вероотступников", он считалсЯ специалистом по
современной живописи, современной музыке, современной лирике. Ћн
предпочитал самые трудные темы, они давали возможность высказывать
отважнейшие мысли, создавать рискованнейшие концепции. ‘мелость урбигелЯ
могла сравнитьсЯ только с его доброжелательностью, он всего охотнее
расхваливал тех, кого считал своими врагами, и охотнее всего отыскивал
недостатки в тех, кого считал своими приЯтелЯми. •валил он приЯтелей очень
редко и тем снискал себе славу неподкупного. урбигель был неподкупен, и,
хотЯ у него были враги, сам он ничьим врагом не был.
Џосле войны урбигель (тут неоднократно приводилсЯ пример с апостолом
Џавлом) познал безграничное обаЯние религии. Љ великому удивлению своих
друзей, он стал христианином и первооткрывателем христианских дарований; к
счастью длЯ урбигелЯ, у него была одна большаЯ, правда, уже десЯтилетней
давности, заслуга: он открыл ђаймунда Ѓаха, которого еще десЯть лет тому
назад назвал "крупнейшим лириком нашего поколениЯ". Ѓудучи редактором
большой нацистской газеты, он открыл Ѓаха, стал его печатать, и это давало
ему право - тут уж недругам оставалось только помалкивать - начинать
каждый реферат о современной лирике словами: "Љогда в 1935 году Я первым
опубликовал стихотворение поэта Ѓаха, павшего затем в ђоссии, Я уже знал,
что начинаетсЯ новаЯ эра в лирической поэзии".
Џечатанием стихов Ѓаха он завоевал себе право называть Ќеллу "моЯ
дорогаЯ Ќелла", и она ничего не могла с этим поделать, хотЯ отлично знала,
что ђай ненавидел урбигелЯ так же, как теперь ненавидела урбигелЯ она
сама. Ћн завоевал себе право раз в три месЯца ЯвлЯтьсЯ к ней вечером с
целой оравой небрежно одетых юнцов, пить у нее чай и вино - и минимум раз
в полгода где-нибудь пристраивать очередную фотографию: "‚дова поэта с
человеком, открывшим ее мужа".
Ќелла с облегчением констатировала, что он куда-то исчез; она
ненавидела его, но в то же времЯ он забавлЯл ее. Љогда аплодисменты
стихли, она, стрЯхнув с себЯ дремоту, почувствовала, что взглЯд устремлен
теперь не на ее затылок, а прЯмо в лицо. Ћна поднЯла глаза и увидела того,
кто так упорно стремилсЯ покорить ее: он приближалсЯ к ней с патером
‚иллибрордом; он был еще молод и вопреки моде очень скромно одет:
темно-серый костюм, аккуратно повЯзанный галстук, весьма приЯтное лицо -
такаЯ умнаЯ ирониЯ бывает на лицах редакторов, которые от текущей политики
перешли на фельетон. „лЯ патера ‚иллиброрда как раз и было характерно, что
он абсолютно всерьез принимал таких, как урбигель, и что он представлЯл
ей субъектов, подобных незнакомцу, с которым сейчас медленно приближалсЯ к
ней.
Ќезнакомец оказалсЯ брюнетом - это она угадала, но в остальном он никак
не соответствовал тому типу интеллигентного бабника, о котором она только
что думала. —тобы окончательно смутить его, она еще раз улыбнулась:
поддалсЯ ли он на эту игру мельчайших мускулов ее лица? Љонечно, поддалсЯ.
Љогда он склонилсЯ перед ней, она увидела густые черные волосы,
разделенные ровным пробором.
- ѓосподин ѓезелер, - улыбаЯсь, сказал патер ‚иллиброрд, - трудитсЯ над
антологией лирической поэзии и охотно посоветовалсЯ бы с тобой, дорогаЯ
Ќелла, какие именно стихотворениЯ ђаЯ следует поместить.
- Љак... как вас зовут? - переспросила она и тут же увидела по его
лицу, что он принЯл ее испуг за признательность.
‹ето в ђоссии, окоп, маленький лейтенант посылает ђаЯ на верную смерть.
’ак на этой вот смуглой, безукоризненно выбритой щеке десЯть лет тому
назад горела пощечина Ђльберта?
"...џ влепил ему такую пощечину, что какое-то мгновение видел отпечаток
своих пЯти пальцев на его смуглой щеке, а заплатил Я за эту пощечину
шестимесЯчным пребыванием в одесской военной тюрьме". ‚нимательные, чуть
испуганные глаза, испытующий взглЯд. Ќить жизни перерезана - жизни ђаЯ,
моей и мальчика - из-за пустого упрЯмства какого-то чернЯвого лейтенанта,
настаивавшего на выполнении своего приказа; три четверти прекрасного
фильма, который уже началсЯ, вдруг оборвали, бросили в кладовую, и оттуда
она по кускам извлекает его, - сны, которые так и не стали Явью. ‚ыкинули
главного героЯ, а всех остальных - ее, мальчика, Ђльберта - заставили
крутить новую, кое-как склеенную ленту. ђежиссер на часок-другой ввел в
картину маленького, но ретивого начальника, и тот испоганил весь финал.
Џрочь главного героЯ! …е изуродованнаЯ жизнь, жизнь Ђльберта, мальчика,
бабушки на совести этой жалкой бездари, котораЯ упорно продолжает
принимать ее смущение за влюбленность.
"Ѓездарь, маленький, смазливенький интеллигентик с испытующим взглЯдом,
составитель антологии, если только это ты, - по-моему, ты слишком молод, -
но если это действительно ты, ты станешь главным героем в третьей части с
мелодраматическим концом - таинственнаЯ фигура в мыслЯх моего сына, черный
человек в памЯти бабушки; десЯть лет, полные неугасимой ненависти; о, у
тебЯ еще закружитсЯ голова так, как кружитсЯ она сейчас у менЯ".
- ѓезелер, - ответил он, улыбаЯсь.
- ѓосподин ѓезелер вот уж две недели ведет отдел литературы и искусства
в "‚естнике". Ќелла, дорогаЯ, тебе нехорошо?
- „а, мне нехорошо.
- ‚ам надо подкрепитьсЯ. ђазрешите пригласить вас на чашку кофе?
- Џожалуйста.
- ‚ы пойдете с нами, патер?
- ‘ удовольствием.
Ќо ей пришлось еще пожать руку ’римборну, раскланЯтьсЯ с фрау Њезевиц,
услышать чей-то шепот: "Ќаша милаЯ Ќелла стареет" и подумать, стоит ли
позвонить Ђльберту и вызвать его сюда. Ђльберт узнает его и избавит ее от
мучительного выспрашиваниЯ. Ћна почти не сомневалась, что это он, хотЯ все
говорило против этого. Ќа вид ему казалось лет двадцать пЯть, ну, от силы
двадцать восемь; значит, тогда ему самое большее было восемнадцать.
- џ собиралсЯ писать вам, - сказал он, когда они спускались по
лестнице.
- ќто было бы бесполезно, - сказала она.
Ћн взглЯнул на нее, и его глуповато-обиженный вид только подзадорил ее.
- џ уж десЯть лет не читаю писем и бросаю их нераспечатанными в
корзинку длЯ бумаг.
‚ дверЯх она остановилась, подала руку только патеру и сказала:
- Ќет, пойду домой, мне нехорошо... позвоните мне, если хотите, но не
называйте себЯ, когда подойдут к телефону. ‘лышите? Ќе называйте себЯ.
- —то случилось, дорогаЯ Ќелла? - спросил патер.
- Ќичего, - сказала она, - Я просто очень устала.
- Њы рады были бы видеть тебЯ в воскресенье на следующей неделе в
Ѓрернихе; господин ѓезелер выступит там с докладом.
- Џозвоните мне, пожалуйста, - сказала она и, не обращаЯ больше
вниманиЯ на обоих мужчин, быстро ушла.
Ќаконец-то она вырвалась из полосы Яркого света и свернула в темную
улицу, где находилось кафе ‹уиджи.
‡десь она сотни раз сидела с ђаймундом, это самое подходЯщее место,
здесь снова можно склеивать фильм из обрывков, которые стали снами, и
начать крутить его. Џогасить свет, нажать кнопку, и сон, который так и не
стал Явью, вспыхивает в мозгу.
‹уиджи улыбнулсЯ ей и тут же схватил пластинку, которую ставил всегда,
когда приходила Ќелла: дикаЯ, примитивно сентиментальнаЯ музыка изматывала
и волновала. Ќастороженно дожидалась она того момента, когда мелодиЯ
обрываетсЯ и с грохотом падает в бездонную пропасть, - и в то же времЯ она
упорно прокручивала первую часть фильма - ту, котораЯ не была сном.
‡десь фильм начиналсЯ, здесь, где мало что с тех пор изменилось.
Џо-прежнему на фронтоне над витриной был врезан в стену пестрый петух,
выложенный из разноцветных стеклЯнных плиток: зеленых, как лужайка, и
красных, как гранат, желтых, как флажки на составах с боеприпасами, и
черных, как уголь, а большой транспарант, который петух держал в клюве,
был белоснежным, и на нем краснаЯ надпись: "ѓенель. 144 сорта мороженого".
Џетух бросал пестрый свет на лица посетителей, на весь зал до самого
дальнего уголка, на Ќеллу, и рука ее, окрашеннаЯ мертвенно желтым светом,
лежала на столе, как и тогда, когда шла перваЯ часть фильма.
Љакой-то молодой человек подошел к ее столику, темно-сераЯ тень упала
на ее руку, и, прежде чем она поднЯла глаза, он сказал ей:
- ‘киньте эту коричневую куртку, она вам вовсе не к лицу.
€ вот он уже очутилсЯ за ее стулом, спокойно поднЯл ей руки и снЯл с
нее коричневую куртку "гитлерюгенд". Џотом бросил куртку на пол, отшвырнул
ногой в угол кафе и сел рЯдом с Ќеллой.
- џ понимаю, что должен объЯснить свой поступок, - она все еще не
видела его, потому что другаЯ сераЯ тень легла на ее руку, окрашенную в
желтый цвет грудью стеклЯнного петуха. - Ќикогда больше не напЯливайте эту
штуку. Ћна вам не к лицу.
Џозднее она танцевала с тем, который пришел первым, они танцевали возле
стойки, где оказалось свободное место, и теперь она хорошенько разглЯдела
его: на улыбающемсЯ лице - удивительно неулыбчивые синие глаза, смотревшие
поверх ее плеча куда-то вдаль. Ћн танцевал с ней так, будто ее и не было
рЯдом, и руки его легко касались ее талии, легкие руки, которые она потом,
когда они спали вместе, часто клала себе на лицо. ‘ветлыми ночами волосы
его казались не черными, а пепельными, как свет, проникавший с улицы, и
она тревожно прислушивалась к его дыханию - дыхание это нельзЯ было
услышать, только почувствовать, если поднести руку к его губам.
Ѓалласт был выброшен из жизни в ту минуту, когда темно-сераЯ тень упала
на ее окрашенную в желтый цвет руку. ЉоричневаЯ куртка так и осталась
лежать в углу бара.
†елтое пЯтно на руке - как двадцать лет тому назад.
…й нравились его стихи, потому что он их написал, но куда важнее любых
стихов был он сам, равнодушно читавший их. ‚се ему давалось легко, все
казалось само собой разумеющимсЯ. „аже от призыва в армию, которого он
боЯлсЯ, им удалось получить отсрочку, но осталась памЯть о двух днЯх,
когда его избивали в каземате.
Њрачный сырой форт, построенный в 1876 году, теперь там разводит
шампиньоны предприимчивый маленький француз: кровавые пЯтна на потемневшем
сыром цементном полу, пиво, блевотина пьЯных штурмовиков, приглушенное
пение словно из могилы; блевотина на стенах, на полу, где теперь на слое
навоза растут белесые, болезненного вида грибы, а на крыше каземата теперь
чудесный зеленый газон, розы, играют дети, матери сидЯт с вЯзаньем, и то и
дело слышатсЯ их крики: "Ћсторожней!" и "—то ты мечешьсЯ как угорелый";
старички-пенсионеры досадливо разминают табак в трубке - всего на два
метра выше той темной Ямы, где ђай и Ђльберт два днЯ ожидали смерти.
‘иЯющие папаши играют в лошадки, дедушки одаривают детей конфетками,
фонтан, окрики: "Ќе подходи близко к краю!", и старый сторож, который по
утрам обходит парк и устранЯет следы ночных похождений пригородной
молодежи: бумажные платки со следами губной помады, и на земле
нацарапанные при лунном свете обломками веток синонимы слова "любовь".
‘тарички, поднимающиесЯ чуть свет, приходЯт летом очень рано, чтобы
увидеть добычу сторожа, прежде чем она исчезнет в мусорном ведре:
хихиканье по поводу пестрых бумажных платков и стертой Ядовито-красной
губной помады. _‚се мы были молоды_.
Ђ среди всего этого - Яма, где теперь растут шампиньоны - множество
белесых пЯтен над коричневым навозом и желтой соломой; здесь когда-то
убили Ђвессалома Ѓиллига - первую жертву среди евреев города. ќто был
темноволосый смешливый паренек с руками легкими, как руки ђаЯ; и рисовать
он умел неподражаемо. Ћн рисовал сторожевые вышки и штурмовиков - _немцев
до мозга костей_, и те штурмовики - _немцы до мозга костей_ - растоптали
его ногами там, внизу, в пещере.
ЌоваЯ пластинка, дань маленького брюнета-бармена ее северной красоте.
Ћна чуть передвинула лежащую на столе руку так, чтобы на нее падал красный
свет от оперениЯ на шее петуха; прошло два года после их первой встречи,
ее рука лежала точно так же, и ђай рассказывал о том, что убили Ђвессалома
Ѓиллига. •уденькаЯ маленькаЯ еврейка, мать Ђвессалома, звонила из квартиры
Ђльберта в ‹иссабон, в Њехико-‘ити, вызывала все пароходные линии, не
спускаЯ с рук маленького ‚ильгельма Ѓиллига, названного так в честь
кайзера ‚ильгельма. € странно: где-то далеко в Ђргентине кто-то держал
трубку и разговаривал с фрау Ѓиллиг - визы, векселЯ.
Ѓандеролью отправили два номера "”елькишер Ѓеобахтер", а в них -
двадцать тысЯч марок ушли в Ђргентину. ђай и Ђльберт стали художниками в
отделе рекламы на папиной фабрике.
’еперь там растут шампиньоны, играют дети, слышны окрики матерей: "€
что ты носишьсЯ как угорелый!", "Ћсторожней!", "Ќе подходи близко!", там
бьет фонтан и цветут розы, красные, как ее рука, лежащаЯ в свете петушиной
шеи, шеи петуха, который ЯвлЯетсЯ гербом фирмы ѓенель. ”ильм продолжаетсЯ,
рука ђаЯ становитсЯ тЯжелее, слышней его дыхание, он уже не улыбаетсЯ, а
от фрау Ѓиллиг пришла открытка: "Ѓольшое вам спасибо за приветы с моей
дорогой родины". € опЯть отправили бандероль - два номера "тюрмера", а в
них - десЯть тысЯч марок. Ђльберт уехал в ‹ондон, а из ‹ондона вскоре
пришло известие, что он женилсЯ на взбалмошной и очень красивой девушке,
своенравной и набожной, а ђай осталсЯ работать художником и статистиком на
папиной фабрике. Љак бы разрекламировать наш новый сорт? _‚сем доступно
землЯничное желе ѓольштеге - вкусно, недорого_.
—ернильно-синие перьЯ на петушином животе, фильм продолжаетсЯ, серый,
спокойный, утомительно медленный. ‚незапно в ‹ондоне умирает взбалмошнаЯ и
красиваЯ девушка, и несколько месЯцев от Ђльберта нет вестей, а она пишет
письмо за письмом, теперь он иногда упрекает ее за это. "‚ернись, ђай
перестал улыбатьсЯ с тех пор, как ты уехал..."
ќкран темнеет, рассеЯнный свет, напрЯжение растет. Џриехал Ђльберт,
пришла война. ‡апах солдатских кухонь, переполненные гостиницы, в церквах
горЯчие молитвы за отечество. Ќигде не найти ночлега, восемь часов отпуска
проходЯт быстро, раньше, чем разомкнулись объЯтьЯ, - объЯтьЯ на плюшевых
диванах, на буровато-коричневых кушетках, в несвежих постелЯх дешевых
номеров, которые теперь вздорожали; простыни в сапожной ваксе.
„ребезжание звонка, скудный завтрак на рассвете, а тощаЯ хозЯйка снова
вывешивает в окне плакатик: "‘даетсЯ комната". Џлакатик, приклеенный к
оконному стеклу, циничнаЯ мудрость сводни, котораЯ, ухмылЯЯсь, отвечает
ђаю, когда тот возмущаетсЯ высокой ценой: "‘ейчас война, кроватей не
хватает, вот они и вздорожали". †енщины робко входЯт в такие комнаты,
впервые они выполнЯют супружеский долг не на супружеском ложе, они
чувствуют себЯ полупроститутками - стыдЯтсЯ и все же наслаждаютсЯ; здесь,
в этих комнатах, были зачаты первоклассники 1946 года, худенькие,
рахитичные дети войны, которые будут спрашивать у учителЯ: "ђазве небо -
это черный рынок, где все есть?" „ребезжание звонка, железные кровати,
продавленные тюфЯки из морской травы, которые станут предметом мечтаний на
протЯжении двух тысЯч военных ночей, до тех пор, пока не будут зачаты
первоклассники 1951 года.
‚ойна - благодарнаЯ тема длЯ драматурга, потому что за нею шагает такое
великое Явление, как смерть, на ней сосредоточиваетсЯ все действие, она
создает напрЯжение, подобное туго натЯнутому барабану, - достаточно
легчайшего прикосновениЯ пальца, чтобы он зазвучал.
"Ќу-ка, ‹уиджи, еще стаканчик лимонаду, только совсем, совсем
холодного, и побольше в него добавь горечи из маленькой зеленой бутылочки;
пусть будет холодно и горько, как расставание на трамвайной остановке или
у ворот казармы. ѓорько, как пыль из тюфЯков в дешевых номерах, как
тончайшаЯ пыль, как всЯкаЯ дрЯнь, котораЯ сыплетсЯ из щелей в стене,
хрустит на рельсах под колесами трамваев десЯтого, девЯтого, пЯтого
маршрута, ползущих к казармам, где самый воздух полон безнадежности.
•олодно, как в комнате, откуда Я выносила чемодан, когда там уже начала
устраиватьсЯ следующаЯ: белокураЯ, добродушнаЯ и добродетельнаЯ жена
фельдфебелЯ запаса - вестфальский диалект, распакованнаЯ колбаса и
испуганное лицо - она решила, что в таких пестрых пижамах ходЯт только
проститутки, хотЯ Я точно такаЯ же законнаЯ супруга, как и она. Ќас венчал
мечтательный францисканец в солнечный весенний день, потому что ђай не
хотел близости со мной, пока нас не обвенчают. Ќе беспокойсЯ, дорогаЯ
фельдфебельша. †елтое масло в пергаментной бумаге, покрасневшее от стыда
лицо - вот-вот заплачет. џйцо катитсЯ по замызганному столу. ќх,
фельдфебель, фельдфебель, так прекрасно певший басом по воскресным днЯм в
церковном хоре, что ты сделал со своей женой? †естЯнщик с собственным
хозЯйством, со свиньЯми, коровой и курами, выводивший dies irae на всех
погребениЯх, тебе и десЯть лет спустЯ ‚ерден служил отличной темой длЯ
рассказов за кружкой пива; ты, добропорЯдочный папаша четырех школьников,
великолепный бас, как орган, звучавший в церковном хоре, фельдфебель,
фельдфебель, что ты сделал со своей женой? ‚сю ночь она будет глотать
горькую пыль тюфЯка и вернетсЯ домой, чувствуЯ себЯ проституткой, и
понесет во чреве своем первоклассника 1946 года, сироту с первого днЯ
жизни, - ведь тебЯ, веселый певец, так здорово рассказывавший о боЯх под
‚ерденом, ударит в грудь осколок, и ты останешьсЯ лежать в песках ‘ахары,
потому что ты не только приЯтно поешь, ты годен и длЯ несениЯ службы в
тропическом климате. ‡аплаканнаЯ краснаЯ физиономиЯ, Яйцо катитсЯ по столу
и падает на пол; скользкий белок и желток, темнеющий внутри, разбитаЯ
скорлупа; а комната такаЯ грЯзнаЯ и холоднаЯ, и чемодан мой почти пуст - в
нем нет ничего, кроме чересчур пестрой пижамы и кой-каких туалетных
принадлежностей, - слишком мало, чтобы убедить эту добропорЯдочную
женщину, что Я все-таки не проститутка. Ђ тут еще книга, на которой
отчетливо начертано: _роман_, и ей кажетсЯ, что мое обручальное кольцо -
только неумелаЯ попытка обмануть ее. ’вой первоклассник 1946 года рожден
от фельдфебелЯ, мой, 1947 года, - от поэта, но большой разницы в этом нет.
‘пасибо, ‹уиджи, поставь еще раз ту пластинку, - ты знаешь какую? „а,
‹уиджи знает. ЏервобытнаЯ простота - в нужную минуту она умолкает, мелодиЯ
со стоном падает в пропасть, рассыпаетсЯ, а потом возникает снова. •олоден
лимонад, как холодны были комнаты на одну ночь, холоден и горек, как пыль;
по руке моей скользит синий луч от петушиного хвоста.
”ильм развертываетсЯ дальше при тусклом свете, который так подходит к
обстановке. "ќто создает атмосферу". ‘нова горький запах на учебном плацу,
множество солдат уже награждено орденами, деньги текут, как вода, и найти
комнату становитсЯ все труднее; десЯть тысЯч солдат, к пЯти тысЯчам из них
приехали родные, а во всей деревне двести комнат, включаЯ кухни, где на
деревЯнных лавках матери понесут первоклассников 1947 года, понесут от
награжденных орденами отцов всюду, где только можно, - в траве, на земле,
усыпанной хвоей, всюду - невзираЯ на холод, потому что на дворе Январь и
квартир гораздо меньше, чем солдат. „ве тысЯчи матерей и три тысЯчи жен
приехали сюда, значит, три тысЯчи раз должно где-нибудь свершитьсЯ
неизбежное, потому что "природа требует своего", а учителЯ не желают в
1947 году стоЯть перед пустыми партами. ђастерЯнность и отчаЯние в глазах
женщин и солдат, пока наконец гарнизонному начальству не приходит в голову
спасительнаЯ мысль: шесть бараков пустует, в них двести сорок кроватей, и
весь седьмой корпус пустует - там расположена рота полковой артиллерии, но
она сейчас как раз на стрельбах, а еще есть подвалы, есть конюшни с
"превосходной чистой соломой, за которую само собой придетсЯ заплатить";
конфискуютсЯ все амбары и сеновалы, реквизируютсЯ все автобусы,
курсирующие в соседние городишки километров за двадцать. ЏопираютсЯ все
законы и установлениЯ, ибо дивизиЯ готова к отправке в неизвестность, а
неизбежное должно свершитьсЯ еще хоть раз, иначе казармы в 1961 году будут
пустовать; вот так зачинали первоклассников 1947 года - худеньких,
низкорослых мальчишек, первым гражданским деЯнием которых будет кража
углЯ. ќти малыши отлично были приспособлены длЯ воровства - щупленькие,
увертливые, они мерзли и знали цену вещам, не раздумываЯ, вскакивали они
на платформу и сбрасывали, сколько могли. Ћ вы, малолетние воришки, вы еще
станете молодцами, вы уже и так молодцы, дети, которые были зачаты на
диванах и на деревЯнных лавках, на казарменных нарах или в помещении под
номером 56, где была расквартирована рота полковой артиллерии; дети,
зачатые в конюшне на свежей соломе, на холодной земле в лесу, в сенЯх, в
задних комнатах пивных, где отзывчивый хозЯин на много часов превратил
свое жилье в место свиданий длЯ семейных: чего стеснЯтьсЯ, все мы люди!
‘игарет, ‹уиджи, и еще лимонаду, еще холодней, если можно, еще больше
горечи из зеленой бутылочки.
Њой первоклассник 1947 года тоже был зачат в том студеном Январе, но не
в задней комнате пивной и даже не в дешевых номерах. Ќам повезло, мы
отыскали прелестный домик, где проводил воскресные дни некий промышленник,
у которого на сей раз не нашлось времени навестить своих приЯтельниц: он
предоставил им умирать от скуки, пока сам торговал пушками. Ќебольшой
домик среди густых елей на зеленой лужайке, две отзывчивые девицы - они
легли в одной комнате и предложили другую нам. Њедово-желтые дорожки,
медовые обои, медоваЯ мебель, на стене Љурбе ("Џодлинник?" - "Ђ как вы
думаете?"), медовый телефон и завтрак вместе с двумЯ очаровательными
девушками, которые умели прекрасно сервировать стол. Џоджаренные ломтики
хлеба, Яйца, чай и фруктовый сок и все - включаЯ салфетки - настолько
медового цвета, что казалось, даже пахнет медом.
€ вдруг свет замигал - хлоп, лента оборвалась, темно-серый экран,
посередине - светло-желтое пЯтно, еще мЯгко жужжит аппарат в будке у
механика, но тут дали полный свет, в зрительном зале раздаютсЯ свистки, но
это ни к чему; картина окончилась после первой части, хотЯ фильм был
отснЯт целиком.
Ћна оглЯделась вокруг, вздохнула и закурила, как всегда, выходЯ из
кино. ‹имонад, принесенный ‹уиджи, стал теплым, алкогольнаЯ горечь
улетучилась, и он стал безвкусным, как сильно разбавленный вермут. ‡начит,
вот каким фильмом заменили прежний. Џестрый петух наверху - ее рука теперь
в зеленом луче от петушиной спины - петух совсем такой же, как был, только
краски Ярче, и другой человек за стойкой, но мороженого по-прежнему сто
сорок четыре сорта, а героем фильма стал тот, кто был зачат в медовом
домике. € разве она сейчас не познакомилась с человеком, из-за которого
оборвалась лента фильма?
Ќе слишком ли ты молод, чтобы имЯ твое вошло в молитвы моей матери об
отмщении? Ћна отставила стакан, поднЯлась, прошла мимо ‹уиджи и только у
дверей сообразила, что она должна еще расплатитьсЯ с ‹уиджи и улыбнутьсЯ
ему. Ћн принЯл и то и другое с печальной благодарностью, и она вышла из
кафе. ‘лучалось, что ее внезапно охватывала страстнаЯ тоска по сыну, хотЯ
иногда она на целые дни забывала о нем. •орошо бы сейчас услышать его
голос, прижатьсЯ к нему щекой, просто знать, что он здесь, коснутьсЯ его
легкой руки, уловить его легкое дыхание и лишний раз убедитьсЯ, что он
живет на свете.
’акси быстро везло ее по темным улицам. “крадкой она рассматривала лицо
шофера - спокойное, серьезное лицо, затененное козырьком фуражки.
- “ вас есть жена? - вдруг спросила она.
офер кивнул, обернулсЯ к ней на минуту, и она увидела удивленную
улыбку на серьезном лице.
- Ђ дети? - спросила она.
- …сть, - ответил шофер, и она позавидовала ему.
€ вдруг заплакала. ЋсвещеннаЯ панорама за ветровым стеклом расплылась
перед ее глазами.
- ѓосподи, - сказал шофер, - что с вами?
- џ вспомнила о муже, - ответила она, - он погиб десЯть лет тому назад.
офер растерЯнно взглЯнул на нее, потом быстро отвернулсЯ и снова стал
смотреть на дорогу, но правую руку он снЯл с баранки и слегка погладил ее
по плечу. Ћн ничего не сказал, и она была рада этому и заговорила сама.
- ‘ейчас нам нужно свернуть направо, а потом прЯмо, по •одлерштрассе до
конца.
’уманной была панорама за стеклом, а счетчик тикал, и с легким стуком
выскакивали новые цифры, пфенниг за пфеннигом накапливал неугомонный
аппарат. Ћна вытерла слезы и увидела в свете фар, что они уже подъезжают к
церкви. Џромелькнула мысль, что ее поклонники становЯтсЯ все меньше и
меньше похожими на ђаЯ. ’упые животные с правильными лицами, они способны
с полной серьезностью произносить такие слова, как "экономика", и даже без
тени иронии такие, как "народ, восстановление, перспективы". Ћбхватывающие
горлышко бутылки мужские руки - с большим будущим и без оного, - жесткие и
бездарные руки, и сами поклонники, напичканные всЯким вздором и лишенные
чувства юмора, - рЯдом с ними любой мелкий мошенник, покуда он не попал в
тюрьму, покажетсЯ поэтом.
офер слегка коснулсЯ ее плеча, и с последним ударом счетчик выбросил
последнюю единичку. Ћна дала шоферу деньги, много денег, он улыбнулсЯ ей,
выскочил, из машины, чтобы распахнуть перед ней дверцу, но она уже
выпрыгнула сама и удивилась, что в доме темно: даже у ѓлума не светилось
окно, и не падал в сад, как всегда, желтый сноп света из окна матери.
‡аписку в дверЯх она смогла прочесть только тогда, когда открыла дверь и
зажгла свет в передней. "Њы все пошли в кино". "‚се" было четыре раза
подчеркнуто.
Ћна погасила свет и так и осталась сидеть в передней под портретом ђаЯ.
Џортрет был написан двадцать лет тому назад и изображал смеющегосЯ
паренька, который набрасывал стихотворение на пачке с лапшой; Ђвессалом
Ѓиллиг отчетливо вывел на пачке: "„омашнЯЯ лапша Ѓамбергера". ђай смеЯлсЯ
на этом портрете, он был здесь такой же легкий, как в жизни, а
стихотворение с пачки до сих пор сохранилось в архивах патера ‚иллиброрда.
‚ыцвела лазурь, поблекли Яично-желтые латинские буквы, задохнулсЯ в
душегубке Ѓамбергер, он не успел бежать из ѓермании, а ђай улыбалсЯ, как
двадцать лет назад. ‚ полумраке он выглЯдел совсем как живой, и она узнала
суровую, почти педантическую складку у его губ, это был педантизм,
заставлЯвший его иногда по три раза на дню повторЯть: "ЏорЯдок". ЏорЯдок
он имел в виду и тогда, когда не хотел близости с ней, прежде чем их
обвенчают. ‚ырвано согласие на брак у отца, пробормотали слова венчального
обрЯда над сплетенными руками в полумраке францисканской церкви с
алЯповатой позолотой, а позади два свидетелЯ, Ђльберт и Ђвессалом.
‡азвонил телефон и вернул ее на почву, на которую она меньше всего
любила вступать, вернул к так называемой действительности. Ћн прозвонил
второй, третий, четвертый раз, пока наконец она медленно поднЯлась и
прошла в комнату Ђльберта. Ћна услышала голос ѓезелера, робко спросивший:
- Љто у телефона?
Ћна назвала себЯ, и тогда он сказал:
- џ только хотел узнать, как вы себЯ чувствуете, мне очень жаль, что
вам нездоровитсЯ.
- ‹учше, - ответила она. - Њне лучше. џ приеду на доклад.
- Љак хорошо! - сказал он. - Џоедемте в моей машине. Џрошу вас.
- ‹адно, - сказала она.
- Њожно мне заехать за вами?
- Ќет, нет, лучше встретимсЯ где-нибудь в городе, вот только где?
- ‚ пЯтницу. ‚ двенадцать, - сказал он, - на площади перед Љредитным
банком, там, где главнаЯ касса. ‚ы обЯзательно придете?
- „а, - сказала она и подумала: "џ убью тебЯ, искрошу, изрежу тебЯ на
куски своим оружием, а это страшное оружие - моЯ улыбка, котораЯ мне
ничего не стоит, простое движение мускулов, механизм, который легко
привести в движение. “ менЯ больше боеприпасов, чем было у твоих
пулеметов, а стоЯт они мне так же мало, как тебе стоили твои".
- „а, Я приду, - сказала она и, повесив трубку, вернулась в переднюю.

„антист открыл дверь в гостиную и сказал:
- ЏрисЯдьте, пожалуйста, фрау Ѓрилах.
Њальчик, примерно одних лет с ее сыном, сидел за роЯлем и что-то уныло
бренчал.
- ‚ыйди на минутку, - сказал врач.
Њальчик немедленно исчез, оставив на желтоватых клавишах раскрытую
нотную тетрадь. Ћна устало взглЯнула на заголовок и прочла: "ќтюды. Ћпус
54". ‚рач, вздохнув, сел за черный письменный стол мореного дуба, порылсЯ
длинными пальцами в картотеке, вытащил ее карточку, перелистал какие-то
белые бумажки, подколотые к ней, и сказал:
- Ќе пугайтесь, пожалуйста, Я здесь прикинул цену.
Ћн со вздохом взглЯнул на нее, а она смотрела на картину, висевшую за
его спиной на стене: "“нкель в солнечный день". Њного пронзительно желтой
краски извел художник, чтобы придать ђейну, виноградникам и живописному
городку солнечный вид, но напрасно: “нкель выглЯдел совсем не солнечно.
‚рач достал из Ящика стола пачку табаку, разорвал серебрЯную обертку и,
все еще вздыхаЯ, начал медленно сворачивать толстую сигарету. Ћн придвинул
табак и бумагу к ней, но она покачала головой и тихо сказала:
- ‘пасибо, не хочу.
Ћна охотно закурила бы, но у нее болел весь рот: врач чем-то едким
намазал ей десны и выстукал никелированным молоточком зубы, а потом, качаЯ
головой, начал резко и энергично массировать десны своими тонкими пальцами
и все не переставал покачивать головой. Ћн разложил бумажки перед собой,
затЯнулсЯ и вдруг сказал:
- Ќе пугайтесь, пожалуйста, но это будет вам стоить тысЯчу двести
марок.
Ћна перевела взглЯд на "“нкель в солнечный день", она слишком устала,
чтобы испугатьсЯ: она рассчитывала на пЯтьсот, ну, шестьсот марок, но
скажи он теперь две тысЯчи - это показалось бы ей ничуть не хуже, чем
тысЯча двести. ЏЯтьдесЯт марок это большие, очень большие деньги, но все,
что свыше полутораста, было длЯ нее одинаково недосЯгаемо, - все равно
сколько - две сотни, две тысЯчи или даже больше. ‚рач глубоко втЯнул дым:
у него был крепкий, свежий табак.
- џ мог бы сделать это и за восемьсот, даже за семьсот, но тогда Я не
могу дать гарантии. Ђ так Я вам ручаюсь, что зубы будут выглЯдеть как
настоЯщие. ‚ы, конечно, видели зубы из дешевой пластмассы, они ведь
синеватые.
„а, она их видела и находила безобразными, такие были у ‹юды - хозЯйки
кондитерского магазина, и когда та улыбалась, ее зубы отливали синевой,
сразу видно было, что они искусственные.
- Џопробуйте обратитьсЯ в ведомство социального обеспечениЯ и, пожалуй,
в благотворительную организацию. Њожет быть, вам повезет, и они вам
чем-нибудь помогут. џ приготовил длЯ вас две сметы - одну из них на
восемьсот марок, потому что если показать им ту, что дороже, можно вообще
ничего не получить. …сли вам очень повезет, вы получите в общей сложности
марок пЯтьсот: зубы сейчас выпадают у очень многих. ‘колько вы могли бы
вносить ежемесЯчно?
Ћна до сих пор еще выплачивает за конфирмацию ѓенриха - восемь марок в
неделю. ‹ео уже и так ругаетсЯ. Ђ кроме того, ей на некоторое времЯ
придетсЯ бросить работу - не станет же она выходить из дому без зубов, она
закроетсЯ у себЯ, обмотает лицо платком и только потихоньку вечерами будет
с укутанной головой ходить к врачу. †енщина без зубов - это просто ужас.
Ќи один посторонний не будет заходить к ней в комнату, даже ѓенриху она не
покажетсЯ. Ђ про ‹ео и говорить нечего. ‚ырвать тринадцать зубов! ‹юда тот
раз вырвала всего шесть и то выглЯдела, как древнЯЯ старуха.
- Ђ кроме того, - продолжал врач, - Я хотел бы получить минимум триста
марок задатка, а второй взнос принесете, как только получите деньги от
ведомства социального обеспечениЯ и в благотворительной кассе. ‚от почти
половина и выплачена. ‚ы прикинули, сколько сможете платить ежемесЯчно?
- „а марок двадцать, - устало сказала она.
- ѓосподи боже мой, так вы и за год все не выплатите!
- Ќичего у нас не выйдет, - сказала она, - мне и задаток не потЯнуть.
- Ќо вы должны сделать себе зубы, - сказал он, - должны, и как можно
скорей. †енщина вы молодаЯ, интереснаЯ, и если будете откладывать, это
выйдет дороже и хуже.
‚рЯд ли он был намного старше ее, и выглЯдел он как мужчина, который в
ранней молодости был красивым: темные глаза и светлые волосы, но лицо у
него было усталое, обрюзгшее, и волосы уже поредели. Ћн лениво вертел в
руках счет.
- џ не могу, - тихо сказал он, - Я никак не могу иначе. џ должен
заранее оплатить материал, рассчитатьсЯ с техником. џ не могу. џ с
радостью сделал бы вам это немедленно, Я ведь знаю, как это длЯ вас
ужасно.
Ћна верила ему: он сделал ей несколько уколов в десны и брал длЯ уколов
пробные ампулы и ничего за все это не посчитал, и рука у него была легкаЯ,
спокойнаЯ и увереннаЯ. ‘трашным показалсЯ только укол в болезненно
податливые десны, а жидкость из ампулы собралась твердым комком и
рассасывалась очень медленно, но уже полчаса спустЯ боль утихла, и она
почувствовала себЯ бодрой, молодой и здоровой.
- …ще бы, - ответил он, когда она рассказала о своем состоЯнии, - ведь
это гормоны и прочие вещества, которых не хватает вашему организму, -
превосходное средство, совершенно безвредное, но очень дорогое, если
приходитсЯ его покупать.
Ћна встала, застегнула пальто и заговорила тихо, боЯсь расплакатьсЯ.
ђот все еще болел, а безнадежно высокаЯ цена была окончательна, как
смертный приговор; через два месЯца, самое большее, у нее выпадет
тринадцать зубов, а это значит, что жизнь окончена. Ѓольше всего на свете
‹ео ненавидит плохие зубы; у него у самого ослепительно белые, совершенно
здоровые зубы, с которыми он много возитсЯ. ‡астегиваЯ пальто, она
повторЯла про себЯ название своей болезни; оно звучало так же страшно, как
смертельный диагноз: _парадентоз_.
- џ вам сообщу, - сказала она.
- ‚озьмите с собой смету. ‚от настоЯщаЯ, а вот другаЯ, в трех
экземплЯрах. ‚ам придетсЯ приложить по одному экземплЯру к каждому
заЯвлению, а третий вы оставите себе, чтобы знать цену.
‚рач свернул еще одну сигарету. Џришла сестра, и он сказал ей:
- Џозовите Ѓернгарда, пусть играет.
Ћна сунула сметы в карман пальто.
- Ќе унывайте, - сказал врач и горько улыбнулсЯ. “лыбка была тусклаЯ,
как солнце над “нкелем.
‹ео сейчас дома, а ей не хотелось видеть его. “ ‹ео такие ослепительно
здоровые зубы, и уже несколько месЯцев он ворчит, что у нее зубы плохие,
что у нее запах изо рта, и она ничего не может поделать. …го жесткие,
чисто вымытые руки изо днЯ в день касаютсЯ ее тела, глаза у него такие же
жесткие, неумолимые, как и руки. Ћн просто расхохочетсЯ, если она попросит
у него денег. Ћн лишь изредка дарит ей что-нибудь, да и то когда бывает
при деньгах и сильно расчувствуетсЯ.
‚ подъезде было темно, тихо и пусто, она остановилась на площадке
лестницы и попыталась представить себе зубы кондитера: у него определенно
плохие зубы; она, правда, не очень к ним присматривалась, но запомнилсЯ их
безжизненно серый цвет.
‘квозь тусклое оконное стекло она выглЯнула во двор; там разносчик
укладывал в тележку апельсины: он вынимал их из Ящика и клал большие -
направо, маленькие - налево, потом разложил маленькие по дну тележки, на
них положил те, что побольше, а самыми крупными завершил пирамидку.
Њаленький толстый мальчуган сложил Ящики возле помойной Ямы. ’ам в тени
под стеной догнивала куча лимонов - желтизна, подернутаЯ зеленью, и на
зелени белые пЯтна в синеватой тени, от которой красные щеки мальчика
казались фиолетовыми. Ѓоль во рту утихла, ей захотелось выкурить сигарету,
выпить чашку кофе, и она достала кошелек. €зношеннаЯ сераЯ замша
залоснилась до черноты; это был еще подарок мужа, чьи кости уже давно
истлели где-то между ‡апорожьем и „непропетровском. ’ринадцать лет тому
назад подарил он ей этот парижский кошелек, - подарил смеющийсЯ
фельдфебель с цветной фотографии, смеющийсЯ слесарь, смеющийсЯ жених, - не
много осталось от него - истрепанный кошелек, памЯть о его первом
причастии, и пожелтевшаЯ истрепаннаЯ брошюрка "—то должен знать
автослесарь при сдаче экзамена на подмастерье". …ще он оставил сына, вдову
и когда-то серый, а теперь до черноты залоснившийсЯ замшевый кошелек -
подарок из Џарижа, с которым она никогда не расставалась.
‘транное письмо пришло тогда от ротного командира: "...был направлен со
своим танком на поддержку крупной разведывательной операции и не вернулсЯ
с заданиЯ. Ћднако нам совершенно точно известно, что ваш супруг, бывший
одним из самых опытных и надежных солдат в роте, не попал в плен к
русским. ‚аш супруг пал смертью храбрых". Ќи часов, ни солдатской книжки,
ни обручального кольца - и не в плену. —то же с ним? ‘горел и обуглилсЯ в
своем танке?
Џисьма, которые она посылала командиру роты, вернулись спустЯ полгода
обратно с надписью: "Џогиб за великую ѓерманию". „ругой офицер написал ей:
"Њне очень жаль, но Я вынужден довести до вашего сведениЯ, что у нас в
части не осталось ни одного человека, который мог бы рассказать вам о
гибели вашего мужа". ЋбуглившаЯсЯ мумиЯ между ‡апорожьем и
„непропетровском.
‚низу во дворе толстый мальчишка написал мелком: "есть отборных
апельсинов всего за одну марку". Ћтец, краснощекий, как и сын, стер
шестерку и написал пЯть.
Ћна пересчитала деньги в кошельке: две бумажки по двадцать марок -
неприкосновенные, эти деньги мальчику на хозЯйство на десЯть дней;
оставалась еще марка и восемьдесЯт пфеннигов мелочью. ‹учше всего пойти бы
в кино: там темно, тепло, не чувствуешь, как тает времЯ, обычно такое
беспощадное. Ѓывает, что часы движутсЯ медленно, словно мельничные
жернова, медленно и упорно перемалывают они времЯ. Џод вечер ломит все
тело, голова как свинцом налита и приступ желаниЯ, тЯгостный ей самой.
‘трах перед запахом изо рта и расшатанными зубами; волосы терЯют блеск, и
неумолимо портитсЯ цвет лица. Ђ в кино хорошо и спокойно - так еще
ребенком она чувствовала себЯ в церкви: благодатнаЯ гармониЯ песен и слов,
коленопреклонений и вставаний, благодатнаЯ после смрадной жестокости
родительского дома, где обжора отец издевалсЯ над свЯтошей матерью; мать
старалась скрывать под чулками вздувшиесЯ вены, когда ей было всего
тридцать один год, столько, сколько ей сейчас. ‚се, что не относилось к
дому, было благодатью: благодатнаЯ монотонность на фабрике макаронных
изделий Ѓамбергера, где она развешивала макароны и укладывала их в пакеты,
развешивала и укладывала, развешивала, развешивала, упаковывала. ЋдурЯющее
однообразие и чистота; темно-синие картонки, синие, как море на
географическом атласе; желтые макароны и огненно-красные этикетки с
"бамбергеровской серией картин" - пестрые открытки, на которых изображены
сцены из "старинных немецких преданий": ‡игфрид с волосами, как свежее
масло, щеками, как персиковое мороженое, и Љримхильда, у которой цвет лица
напоминает розоватую зубную пасту, волосы, как маргарин, и вишнево-алый
рот. †елтые макароны, темно-синие картонки, огненно-красные этикетки с
"бамбергеровской серией картин". ‚сюду чистота, веселый смех в столовой на
фабрике Ѓамбергера, а по вечерам розовые лампочки в кафе.
€ли танцы с ѓенрихом, который каждые две недели получал увольнительную
на воскресенье, смеющийсЯ ефрейтор танковых войск, вскоре кончалсЯ срок
его службы.
Ћдной марки и восьмидесЯти пфеннигов хватит на кино, но уже поздно.
“тренний, одиннадцатичасовой, сеанс давно началсЯ, а к часу ей надо быть в
пекарне. Њальчик внизу, во дворе, распахнул зеленые ворота, и отец покатил
тележку. ‘квозь открытые ворота видна улица: автомобильные шины и ноги
велосипедистов. Ћна медленно спустилась вниз по лестнице, пытаЯсь
сообразить, на какие затраты пойдет кондитер ради удовлетворениЯ своей
меланхолической страсти; он худощав, но лицо у него большое, одутловатое и
печальные глаза. Ќаедине с ней он, запинаЯсь, восхвалЯет радости любви,
глухим голосом поет он песни о красоте плотской любви. Ћн ненавидит свою
жену, жена ненавидит его, ненавидит всех мужчин, а он, кондитер, любит
женщин, славит их тело, их сердце, их губы, иногда его меланхолиЯ доходит
до неистовства, а она слушает все это и взвешивает маргарин, растворЯет
шоколад, взбивает крем из приготовленной им смеси и выкладывает ложечкой
помадку и пралине. Ћна выводила на тортах шоколадные узоры, которые он
находил восхитительными, и приделывала марципановым хрюшкам шоколадные
пЯтачки, а он, запинаЯсь, не переставал расхваливать ее лицо, ее руки, ее
нежное тело.
‚ пекарне все казалось серым и белым, здесь смешивались чернота
противней, чернота углЯ и белизна муки: сотни оттенков серого, и лишь
изредка - желтое или красное пЯтно; красный цвет вишен, Ядовито-желтый -
лимонов и нежный - ананасов. Џочти все казалось белым и серым,
бесчисленные тона серого, к ним относилось и лицо пекарЯ: детский,
бесцветный, круглый рот, серые глаза, серые зубы и бледно-розовый Язык,
который виднелсЯ, когда он говорил, а говорил он, оставшись с ней наедине,
без умолку.
Љондитер мечтал найти порЯдочную женщину, не проститутку. ‘ тех пор как
жена возненавидела его, а вместе с ним всех остальных мужчин, на его долю
остались лишь те радости, какие можно найти в публичных домах, а эти
радости казались ему недостаточно возвышенными, и, кроме того, тщетным
оставалось еще одно его желание - иметь детей.
Љогда она оттолкнула его, назвав любовь гадкими словами из лексикона
‹ео, он просто испугалсЯ, и тут она понЯла, насколько у него нежнаЯ душа.
‘лова эти вырвались у нее наполовину против ее воли, наполовину
умышленно, из духа противоречиЯ, который вызывала у него его кротость: это
были слова ‹ео, ей нашептывали и кричали их изо днЯ в день вот уже многие
годы, они тЯготели над ней, как проклЯтие. ќти слова жили в ней, и вот
вырвались на свободу, она швырнула их в печальное лицо кондитера и
произвела великое смЯтение в его душе.
- Ќет, нет, - сказал кондитер, - не говори так.
‹ео скажет: "—то это у тебЯ с пастью?", и ей не хотелось идти домой,
чтобы не слышать его издевок и не видеть его ослепительно белых зубов.
Ћна вернетсЯ домой, когда ‹ео уйдет на работу. €з осторожности она
отнесла малышку к фрау ЃорусЯк: нельзЯ оставлЯть ‹ео наедине с его
дочерью. ”рау ЃорусЯк - хорошенькаЯ женщина, года на четыре старше ее, с
великолепными белоснежными зубами - женщина, в которой соединились два
качества: благочестие и приветливость. Ћна зашла в кафе против дома
зубного врача, села к окну и достала из кармана пачку "’омагавк" - очень
длинные, очень белые и очень крепкие сигареты. "‘олнце ‚иргинии взрастило
этот табак". ‹истать иллюстрированные журналы не хотелось; помешиваЯ
ложечкой кофе, она вдруг подумала, что следует попросить у кондитера
аванс, вдруг он подбросит ей марок сто: она твердо решила никогда больше
не повторЯть слова ‹ео, чтобы не обижать кондитера. Њожет быть, она
пожалеет его: неуклюжие, исступленные ласки, на которые ей придетсЯ
отвечать, - это и будет ее платой, - прЯмо среди противней длЯ пирожных и
облитых шоколадом свинок будет он нашептывать ей свои гимны; среди
холмиков кокосовой муки, среди обсыпанных сахарной пудрой ромовых баб он
улыбнетсЯ ей, вне себЯ от счастьЯ, и она будет принимать восторженные,
слюнЯвые поцелуи человека, который ненавидит продажную любовь, а
наслаждатьсЯ супружеской не может с тех пор, как его жена возненавидела
мужчин; жена - худаЯ, коротко остриженнаЯ красавица с горЯщим, суровым
взглЯдом, пальцы вечно на рукоЯтке кассового аппарата, как у капитана на
штурвале; у нее твердаЯ, маленькаЯ рука со "скромным" украшением -
холодные, зеленые камни, почти прозрачные и очень дорогие, ее руки похожи
на руки ‹ео. ‘тройнаЯ богинЯ с мальчишеской фигурой, всего десЯть лет
назад - стройнаЯ и властнаЯ - она маршировала во главе отрЯда девчонок в
коричневых куртках и гордо пела высоким, красивым голосом: "Ќа берете реют
перьЯ" и "‘мелый барабанщик". …е отец хозЯин "Љрасной шлЯпы", а мой отец
по пЯтницам пропивал там половину своей получки. ’еперь она похожа на
амазонку: ноги у нее как у шестнадцатилетней, а по лицу ей дашь все сорок,
и она стараетсЯ изо всех сил казатьсЯ не старше тридцати четырех,
непреклоннаЯ и любезнаЯ нарушительница супружеских обЯзанностей, это она
довела серого и печального человека в подвале до гимнов отчаЯниЯ.
‚ильма поднесла чашку ко рту и, взглЯнув в окно, увидела на
противоположной стороне улицы зубного врача у светло-желтой, исцарапанной
бормашины; он орудовал бором, и поверх занавески она видела его светлые
волосы, и темную тень на стене, и усталый затылок человека, обремененного
долгами. Џить кофе было очень приЯтно, и сигареты оказались превосходными.
Ћна понимала, что кондитер гораздо лучше ‹ео: он добрый, работЯщий, у
него и денег больше, но порвать с ‹ео и оставатьсЯ жить рЯдом с ним - это
ужасно прежде всего длЯ детей, и потом надо будет судитьсЯ с ‹ео из-за
алиментов на девочку, которые он теперь выплачивает в ‚едомство охраны
младенчества, а она получает их оттуда и тайком снова подсовывает ему.
"ђазве Я этого хотел? ‚едь нет же, ты должна честно признать". “ кондитера
одна комната наверху пустует, там раньше жил подручный, но он куда-то
сбежал, и теперь кондитер не хочет нанимать другого. "’ы заменишь мне
подручного".
ЃоЯзно только из-за мальчика, вот уже три недели он относитсЯ к ней не
так, как прежде: у него совсем другие глаза, когда он смотрит на нее, нет
прежнего открытого взглЯда. Ћна знала, что это началось с того днЯ, когда
‹ео обвинил его в утайке денег; хорошенький белокурый постреленок
ненавидел ‹ео, и ‹ео ненавидел его. ‹учше всего остатьсЯ бы одной с
детьми: ей давно уже тЯгостна близость ‹ео, и она втайне завидовала
кондитерше, котораЯ могла позволить себе так упорно ненавидеть мужчин. Ћни
с мальчиком как-нибудь перебьютсЯ. Ћна часто пугалась, видЯ, какой он
смышленый: как он точно считает, как он здраво учитывает все расходы, и
хозЯйство он умеет вести куда лучше, чем она. ’резваЯ голова, застенчивое
лицо и взглЯд, который вот уже неделю избегает ее взглЯда. Ђ у кондитера
пустует комната.
‚сего бы лучше вернутьсЯ на макаронную фабрику Ѓамбергера: желтые,
такие аккуратные трубочки макарон, темно-синие коробки и огненно-красные
открытки - маслено-желтые волосы ‡игфрида, маргариновые волосы Љримгильды
и глаза ѓагена, черные, как монгольскаЯ бородка Ђтиллы, черные, как тушь
длЯ ресниц; ухмылЯющеесЯ круглое лицо Ђтиллы, желтое, как свежаЯ горчица,
и наконец розовокожий ѓизельгер и человек с лирой в коричнево-красном
уборе, ”олькер - такой красивый, красивее, на ее взглЯд, чем сам ‡игфрид;
и Языки пламени в горЯщем замке - красное и желтое смешались, как кровь и
масло.
Џо вечерам - Яркий розовый свет в кафе ѓенелЯ. †елтоватое банановое
мороженое - пЯтнадцать пфеннигов порциЯ, еще можно пройтись с ѓенрихом,
облаченным в форму танкиста, до "Ћсы", где царЯт сверкающие желтые трубы:
улыбающийсЯ ефрейтор, улыбающийсЯ унтер-офицер, улыбающийсЯ фельдфебель
сгорел прЯмо в танке где-то между ‡апорожьем и „непропетровском, мумиЯ -
без солдатской книжки, без часов, без обручального кольца, не вернулсЯ с
заданиЯ и не попал в плен.
‘меЯтьсЯ умел только ѓерт: стройный маленький облицовщик, он мог
смеЯтьсЯ даже ночью, в самые интимные мгновеньЯ. ‘ войны он привез трофеи
- семнадцать пар ручных часов, и все, что он делал, он делал смеЯсь. Ћн
смеЯлсЯ, заравниваЯ гипс при облицовке дома, и, когда он обнимал ее, она
видела в темноте его смеющеесЯ лицо, склонившеесЯ над ней, иногда его
улыбка была печальной, но все равно он улыбалсЯ. Џотом ѓерт перекочевал в
Њюнхен: "Ќе могу так долго сидеть на одном месте". Ћн был лучший друг
ѓенриха, единственный человек, с которым иногда, не стеснЯЯсь, можно было
поговорить о муже.
‚рач на той стороне улицы открыл окно, выглЯнул на несколько минут и
выкурил очередную сигарету - толстую самокрутку. ’риста марок задатка - да
каждый месЯц сколько? Ќадо будет поговорить об этом с мальчиком - он
подсчитает и прикинет. ‚едь сумел же он как-то поужатьсЯ за счет питаниЯ,
сэкономил на туфли, чулки и сумочку, и платок. ‘то пЯтьдесЯт марок он
отложил из денег на хозЯйство, и ему удалось наскрести их так, что этого
почти не почувствовали: он экономил на картофеле, на маргарине, на кофе,
на исчезнувшем из рациона мЯсе.
…й стало легче, когда она подумала о мальчике: уж он-то что-нибудь
сообразит. Ќо тысЯча двести марок - это испугает даже его. "’ебе надо было
раньше следить за своими зубами, - скажет ‹ео, - каждый день съедать лимон
и чистить как полагаетсЯ, вот так", - тут он продемонстрирует ей, как надо
чистить зубы. "Њое здоровье - это все, что у менЯ есть, поэтому Я не могу
не заботитьсЯ о нем". Ќо макаронной фабрики Ѓамбергера больше нет и в
помине, прошло двенадцать лет: Ѓамбергера умертвили в душегубке, его
превратили в сморщенную, обгорелую мумию, мумию без собственной фабрики,
без счета в банке. ’емно-синие коробки, Ярко-желтые макароны,
огненно-красные открытки. Љак звали того осанистого и очень симпатичного
бородача с красновато-коричневым лицом, похожим на леденец? „итрих фон
Ѓерн. Ќасчет ‚ильмы, котораЯ с десЯти часов сидит у фрау ЃорусЯк,
беспокоитьсЯ нечего.
Ћб ќрихе она вспоминала редко: слишком уж много прошло времени - целых
восемь лет. ‘реди ночи вдруг приступ - искаженное страхом лицо, пальцы,
судорожно сжимающие ее руку, налитые кровью глаза, форма штурмовика в
шкафу, робкаЯ ласка и робкий ответ на нее, и в награду за ласку какао,
шоколад и страх, когда он вдруг ночью пришел в ее комнату; брюки небрежно
натЯнуты поверх ночной рубашки, босиком, чтобы его мать не услыхала,
полубезумный взглЯд - она понЯла, что сейчас произойдет то, чего она не
хочет. ’олько год прошел после смерти ѓенриха. Ћна не хотела этого, но
ничего не сказала, и ќрих, который, вероЯтно, ушел бы, скажи она хоть
слово, не ушел: он был удивлен ее покорностью, а ее не оставлЯло гнетущее
чувство, что все это неотвратимо. ќрих же воспринЯл случившеесЯ как
любовь, которую - без всЯких на то оснований - ждал от нее. Ћн погасил
свет. ‘вистЯщее дыхание, в темноте, на фоне блеклой синевы ночного неба
она видела его беспомощную и нескладную фигуру, когда он, остановившись
перед кроватью, снимал брюки. …ще не поздно было сказать: "“ходи!" - и он
ушел бы - ведь это был ќрих, а не ‹ео. Ќо она ничего не сказала, ее
сковывало чувство, что так все и должно свершитьсЯ, почему же тогда не с
ќрихом, который к ней хорошо относитсЯ?
ќрих был так же добр, как и кондитер, и в ту светлую ночь ќрих сказал
ей: "ЉакаЯ ты красиваЯ!" - а сам с таким трудом дышал.
Ќикогда никто не говорил ей таких слов, кроме кондитера, который даже
не был за это вознагражден.
Ћна закурила последнюю сигарету. Љофе был выпит, зубной врач затворил
окно и снова пустил в ход колесо бормашины: триста марок задатка,
изумительные, но очень дорогие уколы, после которых чувствуешь себЯ такой
молодой и бодрой. ѓормоны - это слово вызовет на лице ‹ео омерзительную
усмешку.
‚ кафе было еще пусто: какой-то дедушка поил внучонка сливками и читал
газету. Ќе отрываЯсь от газеты, он совал ребенку ложку в рот, и ребенок
вылизывал ее.
Ћна расплатилась за кофе, вышла и купила три апельсина на карманные
деньги, выданные ей ѓенрихом, - он отдавал ей половину денег, отложенных
на хлеб, который теперь не надо было покупать: хлеб им давал кондитер. Ќо
почему ѓенрих уже целую неделю не ЯвлЯетсЯ в пекарню и ей одной приходитсЯ
таскать тЯжелую сумку?
Ћна пропустила трамвай и пошла пешком: еще нет половины первого,
значит, ‹ео еще не ушел. Џожалуй, лучше рассказать ему, в чем дело. ‚се
равно он узнает, возможно, ему дадут ссуду, но разве мало на свете молодых
красивых женщин с ослепительно белыми, здоровыми, ухоженными, бесплатно
подаренными природой зубами?
Ћна прошла мимо дома, в котором когда-то жил ‚илли - серьезный красивый
паренек, первый, кто поцеловал ее, - небеснаЯ лазурь и отдаленнаЯ музыка
из ресторана в парке, вспыхнувший над городом фейерверк, золотой дождь
сыплетсЯ с колоколен, неумелый поцелуй ‚илли. Џозднее он сказал: "Ќе знаю,
грех ли это, - думаю, что нет, поцелуй не грех, грех совсем другое".
„ругое случилось позже, с ѓенрихом - кустарник в росе, ветки лезут в
лицо; обвитое зеленью, бледное, убийственно серьезное лицо, а вдали
очертаниЯ города - башни церквей, запутавшиесЯ в облаках, и ожидание,
робкое, исступленное ожидание всеми воспетого наслаждениЯ, которое так и
не пришло: разочарование на влажном лице ѓенриха среди зеленых ветвей;
отброшенный в сторону мундир танкиста с испачканным розоватым кантом.
ѓенрих сгорел между ‡апорожьем и „непропетровском; ‚илли - серьезного,
неулыбающегосЯ, безгрешного расклейщика плакатов, поглотило —ерное море
между Ћдессой и ‘евастополем, его обглоданный скелет погрузилсЯ на дно и
лежит там среди водорослей и тины; Ѓамбергера сожгли в газовой печи, и он
стал пеплом, пеплом без золотых зубов, а у Ѓамбергера были такие крупные
сверкающие золотые зубы.
Ѓерна еще жива; ей повезло, она вышла замуж за мЯсника, который страдал
той же болезнью, что и ќрих. Ќадо бы посоветовать всем женщинам выходить
замуж за больных, которых не призовут в армию. “ксус, камфора, чай длЯ
астматиков всегда стоЯт на ночном столике Ѓерны. ‚сюду полотнЯные бинты,
тЯжелое, шумное дыхание мЯсника, страсть, заглушаемаЯ астмой. Ѓерна умела
не толстеть: она стоЯла за прилавком и с хладнокровной уверенностью
нарезала телЯчье филе. Ќа красных щеках ‚ерны синие прожилки, но крепкие
маленькие руки ловко орудуют тонким ножом: нежно-коричневые тона ливерной
колбасы, нежно-розовые сочные окорока. ђаньше, когда им приходилось туго,
Ѓерна изредка совала ей кусок говЯжьего жира, величиной с пачку сигарет -
крохотный, промасленный сверток - это было в те времена, когда в доме
хозЯйничал Љарл и дорога на черный рынок была им заказана. Ќо уже
давным-давно Ѓерна перестала здороватьсЯ с ней, а мать ‚илли всегда
проходит мимо нее молча, как бы не замечаЯ, а когда приезжает свекровь,
она высказывает то, о чем молчат другие: "Љак ты себЯ ведешь! ‚едь всему
есть предел".

‹ео уже ушел. Ћна облегченно вздохнула, увидев, что на гардеробе нет ни
его фуражки, ни его сбруи. ”рау ЃорусЯк поЯвилась на пороге и с улыбкой
приложила палец к губам: малышка заснула у них на диване. ‘пЯщаЯ, она
казалась очень хорошенькой, каштановые волосы отливали золотом, ротик,
всегда сложенный в плаксивую гримасу, улыбалсЯ. Ќа столе у фрау ЃорусЯк
стоЯл стакан с медом, рЯдом лежала ложка. ’олько лоб у малышки был
какой-то угловатый - как у ‹ео. ”рау ЃорусЯк была очень милаЯ и
доброжелательнаЯ женщина, она лишь очень редко и тихо намекала, что хорошо
бы как-то наладить жизнь. "‡рЯ вы упустили хорошего мужа, вам надо было
держать его в руках". ”рау ЃорусЯк имела в виду Љарла, но ей-то самой Љарл
нравилсЯ меньше всех остальных - его хриплый, напыщенный голос, его
нескончаемаЯ болтовнЯ о "новой жизни", его вечнаЯ боЯзнь нарушить внешнюю
благопристойность, его педантизм и набожность - все это, на ее взглЯд, не
вЯзалось с жадной цепкостью его рук, со сказанными на ухо нежностЯми, в
которых таилось что-то гадкое, что-то внушавшее страх. ѓолос лицемера,
который сейчас возносит свои мольбы в церкви: в день конфирмации ѓенриха
она слышала этот голос с церковных хоров. ”рау ЃорусЯк осторожно передала
ей завернутую в одеЯльце девочку, вздохнула и вдруг, набравшись храбрости,
сказала:
- Џора вам развЯзатьсЯ с этим молодчиком.
Ќа ее миловидном розовом лице отразилась решимость, оно потемнело,
стало почти коричневым.
- ќто ведь не любовь, - но больше она ничего не сказала, стала
по-прежнему робкой и тихой и шепнула: - Ќе поймите менЯ дурно, не
обижайтесь, но дети...
‚ильма не обиделась, поблагодарила, улыбнулась и отнесла девочку вниз,
к себе в комнату.
“лыбающийсЯ фельдфебель, чей портрет висит между дверью и зеркалом,
моложе ее на двенадцать лет. Њысль о том, что когда-то она спала с ним,
вдруг вызвала странное ощущение вины - словно она совратила ребенка.
’аким, как он на этой фотографии, был по годам подручный пекарЯ,
мальчишка-шалопай, с которым, как ей казалось, стыдно свЯзыватьсЯ. ѓенрих
далеко, он погиб, и увольнительную ему давали очень ненадолго: хватило
времени, чтобы зачать ребенка, но не хватило длЯ того, чтобы сохранить
воспоминание о нормальной супружеской жизни. Џисьма, номера поездов с
отпускниками, торопливые объЯтиЯ на краю учебного плаца: степь, песок,
защитнаЯ окраска бараков, запах смолы и непонЯтное, необъЯснимое,
страшное, что "сквозило в воздухе", в воздухе и в лице ѓенриха, которое
склонЯлось над ней, бледное и серьезное. ‘транно, в жизни он совсем не так
уж часто смеЯлсЯ, зато на всех снимках - улыбаетсЯ, и улыбающимсЯ
сохранилсЯ он в ее памЯти. €з большого кафе доносилась танцевальнаЯ
музыка, вдали маршировала рота солдат - "Њы к ђейну шагаем, шагаем", потом
ѓенрих сказал то же, что всегда говорил и ѓерт: "„ерьмо все это!"
Ђ вечером - опЯть объЯтьЯ в комнате с большой красивой и пестрой
картиной на стене: кроткаЯ богоматерь парит на облаке в небе с младенцем
€исусом на руках, справа Џетр, такой, как и подобает быть Џетру: бородатый
и ласковый, серьезный и смиренный, возле него папскаЯ тиара, и что-то
неуловимое во всей картине, не поддающеесЯ описанию, говорило каждому, что
это апостол Џетр. ‚низу - хорошенькие ангелочки подперли головки руками,
крылышки у них, как у летучих мышей, а ручонки такие толстенькие и
круглые. Џотом она купила такую же картину, только поменьше - внизу
надпись Rafael pinx [писал ђафаэль (лат.)], но картина превратилась в
пепел, развеЯлась по ветру в ту ночь, когда она в бомбоубежище на
измазанных ваксой нарах родила сына, зачатого под изображением богоматери.
Ћна видела эту картину рЯдом с лицом ѓенриха - серьезным лицом
унтер-офицера, он давно уже забыл о первом разочаровании; далеко позади,
над степью протрубили зорю - свобода до утра, и то, что "носилось в
воздухе", тенью легло на лицо ѓенриха, который с ненавистью слушал, как
грохотали ночью танки. ЋбуглилсЯ, превратилсЯ в мумию где-то между
‡апорожьем и „непропетровском: победоносный танк, победоноснаЯ душегубка,
поглотившаЯ господина Ѓамбергера, и ни солдатской книжки, ни обручального
кольца, ни денег, ни часов, на которых набожнаЯ, мать велела
выгравировать: "‚ памЯть о конфирмации". “лыбающийсЯ на фото ефрейтор,
улыбающийсЯ унтер-офицер, улыбающийсЯ фельдфебель - а в жизни такой
серьезный.
‘вечи в маленькой часовне, и сухое скорбное лицо свекрови: "Ќе запЯтнай
памЯти моего сына".
‚дова в двадцать один год, которой годом позже ќрих предложил свое
сердце, свою астму и какао; робкий, добродушный, маленький наци с больными
бронхами - камфора, уксус, разорванные на бинты полотнЯные рубахи и
протЯжные глухие стоны по ночам. Ќичего не поделаешь, надо взглЯнуть в
зеркало, которое висит рЯдом с портретом ѓенриха - зубы еще белые и на вид
кажутсЯ прочными, но когда дотронешьсЯ до них - зловещее покачивание. ѓубы
еще сочные, не такие узкие и вЯлые, как у Ѓерны, - она все еще хороша,
изЯщнаЯ жена улыбающегосЯ на снимке фельдфебелЯ, куколка с длинной и
гордой шеей, восторжествовавшаЯ над более молодыми кондукторшами; тысЯчу
двести марок за тринадцать зубов - а десны все сохнут, все больше
обнажаютсЯ зубы, и этого уже не восстановишь.
Ћна решила склонитьсЯ к мольбам кондитера и уступить ‹ео молоденьким
кондукторшам. ‹ео с его чисто выбритой физиономией, с угловатым лбом, с
красными - от щетки - руками, с полированными ногтЯми и с уверенностью
сутенера в глазах. Ќадо заставить кондитера еще немножко подождать, пусть
немного помаетсЯ - унылое, обрюзгшее лицо. Ћн, вероЯтно, отдаст ей
комнату, будут, пожалуй, и деньги, и длЯ мальчика место ученика, когда
через три года он окончит школу.
Ћна тщательно протерла лицо лосьоном, непонЯтно откуда взЯвшаЯсЯ грЯзь
осталась на ватке, слегка напудрилась, подкрасила губы и собрала
рассыпавшиесЯ волосы. „о сих пор только двое мужчин обратили внимание на
ее красивые руки: ѓенрих и кондитер. „аже ѓерт не замечал их красоты, хотЯ
он, как маленький ребенок, иногда часами заставлЯл ее гладить себЯ по
лицу. Ђ кондитер загоралсЯ страстью, стоило ему взглЯнуть на ее руки,
влюбленный без памЯти чудак, среди бесчисленных оттенков серого в своей
пекарне нашептывающий ей глупость за глупостью.
Ћна вздрогнула, когда в дверЯх показалсЯ мальчик. “ него было
совершенно отцовское лицо - лицо смеющегосЯ ефрейтора, смеющегосЯ
унтер-офицера, смеющегосЯ фельдфебелЯ, красивое, серьезное лицо, какое
было у отца.
- ’ы еще не ушла, мама? - спросил он.
- ‘ейчас ухожу, - ответила она. - Ќе беда, если Я и опоздаю разок. ’ы
сегоднЯ зайдешь за мной?
Ћна внимательно следила за выражением его лица, но ни тени не мелькнуло
на нем.
- „а, - сразу ответил он.
- ђазогрей себе суп, - сказала она, - а здесь вот апельсины - один длЯ
тебЯ, другой - длЯ ‚ильмы.
- ‹адно, - сказал он, - спасибо, а что сказал врач?
- Џотом расскажу, сейчас некогда. ‡начит, зайдешь?
- „а, - ответил он.
Ћна поцеловала его, открыла дверь, и он крикнул ей вдогонку:
- ‡айду, обЯзательно зайду.

Њартин остановилсЯ, расстегнул воротник и стал вытаскивать из-за пазухи
висевший на шнурке ключ от квартиры. “тром ключ был холодный, болталсЯ
где-то около пупка и чуть царапал, потом он нагрелсЯ, и, когда стал совсем
теплым, Њартин перестал его чувствовать. ‚ полумраке он сразу разглЯдел
белую бумажку, приколотую к двери, но не торопилсЯ зажигать свет, чтобы
узнать, что в ней написано. Ћн нагнулсЯ и так раскачал ключ, что тот
пролетел мимо левого уха, вокруг головы и шлепнулсЯ на правую щеку. Њартин
подержал его немножко в таком положении, потом сильным толчком снова
послал вперед. ‹евой рукой он нащупал кнопку автоматического выключателЯ,
правой - нашел замочную скважину и, приложив к ней ухо, стал напрЯженно
прислушиватьсЯ: он хотел убедитьсЯ, что в квартире никого нет. ‚ записке
навернЯка сказано, что Ђльберту тоже понадобилось уехать. Љогда он думал:
"Ќикого нет", он не считал бабушку, котораЯ вне всЯкого сомнениЯ сидит
дома. „умать: "„ома никого нет", - значит, думать: "Ѓабушка дома, а
_больше_ - никого". "_Ѓольше_" было здесь решающим словом, это слово
ненавидел учитель, он ненавидел и слова _собственно, вообще_ и _все одно_
- слова куда более значительные, чем это кажетсЯ взрослым. Ћн даже услышал
бабушку. —то-то бормоча, она расхаживала по своей комнате, и от ее тЯжелых
шагов дребезжала стеклЯннаЯ горка. “слышав бабушку, он тотчас же Ясно
представил ее себе; ее и огромную черную старомодную горку мореного дуба;
горка была очень стараЯ, или, другими словами, очень ценнаЯ. ‚се, что было
старым, считалось также ценным. _‘тарые церкви, старые вазы_. Ќастил под
паркетом рассохсЯ, и горка, не переставаЯ, дрожала, когда бабушка ходила
по комнате, а посуда в горке без умолку легонько звенела. Ѓабушка ни в
коем случае не должна слышать, когда он приходит домой. Ќе то она позовет
его к себе, начнет кормить всЯкой всЯчиной - кусками непрожаренного мЯса,
которое он терпеть не может, будет задавать вопросы из катехизиса и
старые, неизменные _вопросы о ѓезелере_. Ћн нажал кнопку выключателЯ и
прочел записку, оставленную дЯдей Ђльбертом: "Њне все-таки пришлось уйти".
"‚се-таки" было три раза подчеркнуто. "‚ернусь в семь. Џодожди менЯ с
обедом". ’о, что Ђльберт трижды подчеркнул "все-таки", лишний раз
доказывало значимость этих слов, которые ненавидел учитель и употребление
которых запрещал. Ћн обрадовалсЯ, когда свет снова погас, - был риск, что
бабушка выскочит на свет, потащит его к себе, начнет экзаменовать и
пичкать непрожаренным мЯсом; сластЯми; потом пойдут нежности, игра в
катехизис и _вопросы о ѓезелере_. Ђ не то она просто выскочит на лестницу
и завопит: "“ менЯ снова кровь в моче!", будет размахивать стеклЯнным
ночным горшком и обливатьсЯ горючими слезами. …го мутило от бабушкиной
мочи, он побаивалсЯ бабушки и потому обрадовалсЯ, когда выключатель
щелкнул и свет снова погас.
Ќа улице уже зажгли фонари. †елтовато-зеленый свет за спиной Њартина
пробивалсЯ через толстые стекла парадного, падал на стену и отбрасывал его
тень - узкую серую тень на темную дверь. Ћн все еще не отнЯл руки от
выключателЯ, нечаЯнно нажал на кнопку, и тут случилось то, чего он всегда
ожидал с таким напрЯжением: его тень выпрыгнула из мрака, как темный,
очень ловкий зверь, черный и страшный; она перепрыгнула через перила, и
тень от головы упала на филенку двери, ведущей в подвал; потом он снова
раскачал ключ и проследил за движением узкой серой тени от шнура, но тут в
автомате тихо тикнуло, свет снова погас; он еще два, даже три раза - ведь
это было так красиво! - заставил ловкого черного быстрого зверЯ - свою
тень - выпрыгнуть из зеленоватого света за спиной, так чтобы темное пЯтно
от головы снова падало на прежнее место и снова забегала по полу
расплывчатаЯ, сераЯ тень от шнурка, повЯзанного на шее. ‚друг он услышал
наверху шаркающие шаги Ѓольды: она прошмыгнула через переднюю, в ванной
зашумела вода, и тут он сообразил, что в это времЯ Ѓольда всегда
спускаетсЯ на кухню и варит себе бульон.
’еперь самое важное войти в дом тихо, чтобы бабушка не услыхала. Ћн
вставил ключ в скважину, осторожно повернул его обеими руками, потом
толкнул дверь, сделал большой шаг, чтобы переступить скрипучую половицу, и
наконец очутилсЯ на толстой ржаво-красной дорожке. Ќе сходЯ с места, он
весь подалсЯ вперед и тихо, чтобы не щелкнул замок, закрыл дверь.
Ћн затаил дыхание и напрЯженно прислушалсЯ к звукам, доносившимсЯ из
комнаты бабушки; она Явно ничего не услышала, так как продолжала
расхаживать по комнате. ‚се так же звенела посуда в горке, и бормотание
бабушки напоминало разговор заключенного с самим собой. …ще не настал час
_крови в моче_ - страшнаЯ, периодически повторЯвшаЯсЯ сцена, когда бабушка
торжественно проносила желтую жидкость через весь коридор, - из комнаты в
комнату, без стеснениЯ проливаЯ ее по пути, и так же без всЯкого стеснениЯ
плакала горючими слезами. Њать в таких случаЯх говорила:
- Ќичего страшного здесь нет, мама. џ позвоню ѓурвеберу.
€ дЯдЯ Ђльберт говорил:
- Ќичего страшного здесь нет, бабушка, мы позвоним ѓурвеберу.
€ Ѓольда говорила:
- Ќичего страшного здесь нет, дорогаЯ Ѓетти, позвони лучше врачу и
перестань ломатьсЯ.
€ ѓлум утром, когда он возвращалсЯ из церкви или с работы и его
встречали ночным горшком, тоже говорил:
- Ќичего страшного, дорогаЯ бабусЯ, скоро придет доктор.
€ Њартину приходилось говорить:
- Ќичего страшного, милаЯ бабушка, мы вызовем врача.
Љаждые три месЯца целую неделю все играли в эту игру, и со времени
последнего представлениЯ прошел уже немалый срок - есть риск, что игра
может возобновитьсЯ именно в этот вечер, в любую минуту.
Ћн все еще стоЯл, затаив дыхание, и радовалсЯ, что бабушка продолжает
бормотать, продолжает ходить, а стеклЯннаЯ горка продолжает свой концерт.
Ћн прокралсЯ на кухню, в темноте нашел записку от матери - она всегда
оставлЯла ее на краю стола на голубых разводах скатерти - и повеселел,
услышав шаги Ѓольды. ђаз Ѓольда дома - нечего опасатьсЯ криков бабушки:
"Љровь в моче!" Ѓольда и бабушка слишком давно знали друг друга, и в
качестве единственной слушательницы Ѓольда не представлЯла длЯ бабушки
никакого интереса.
Ѓольда спустилась, шаркаЯ шлепанцами по лестнице, зажгла в коридоре
свет; она, единственнаЯ из всего дома, не боЯлась бабушки, и когда Ѓольда
вошла на кухню, зажгла свет и обнаружила там Њартина, он быстро приложил
палец к губам, чтобы предостеречь ее. Ѓольда что-то проклокотала, подошла
к нему, потрепала по затылку и, как всегда с раскатистым "р", приглушенно
заговорила:
- Ѓедный ребенок, ты, верно, кушать хочешь?
- „а, - тихо ответил он.
- Ѓульону хочешь?
- „а, - ответил он и залюбовалсЯ ее гладко зачесанными, черными как
смоль волосами, смотрел на ее белое, как бумага, морщинистое лицо, на
вспыхнувшее пламЯ газа да так и осталсЯ стоЯть возле Ѓольды, достававшей
из жестЯнки бульонные кубики - три, потом четыре.
- Ђ хлебец с маслом, свеженький-пресвеженький?
- Ћчень хочу, - сказал он.
Ћна снЯла с него ранец, шапку, снова сунула шнурок с ключом под
рубашку: холодный ключ скользнул до пупка и там повис, чуть царапаЯ кожу.
Ћн достал из кармана записку матери и прочитал ее: "Њне опЯть необходимо
было уйти". "Ќеобходимо" она подчеркнула четыре раза. Ѓольда взЯла записку
у него из рук, наморщив лоб, досконально изучила ее и бросила в помойное
ведро, стоЯвшее под раковиной.
Џо комнате медленно распространЯлсЯ запах бульона, запах, который дЯдЯ
Ђльберт называл "пошлым", мать - "отвратительным", бабушка "простецким",
зато нос дЯди ѓлума блаженно морщилсЯ от этого запаха, да и самому Њартину
он очень нравилсЯ по причине, которую до сих пор никто не разгадал: точно
такой же запах имел бульон у Ѓрилахов - запах лука, сала, чеснока и еще
чего-то не поддающегосЯ определению, что дЯдЯ Ђльберт называл "казарма".
‘зади, там, где вдоль плиты протЯнулась труба, всегда стоЯла зеленаЯ чашка
без ручки, в ней Ѓольда настаивала полынный чай, ею самой придуманный
напиток, до тех пор пока он не превращалсЯ в густую, почти вЯзкую массу -
теплаЯ горечь, - от нее набегает слюна во рту, в горле першит, а в желудке
разливаетсЯ приЯтное тепло, и потом, когда ешь, все кушаньЯ отдают этой
горечью, хлеб будто замешен на полыни, суп будто приправлен ею, и даже,
когда уже давно лежишь в постели, благотворнаЯ горечь словно из потайных
закоулков рта, из скрытых желез притекает к небу и набегает горькаЯ слюна.
"ђаз в неделю - глоток полынного чаЯ", - таков был неизменный рецепт
Ѓольды, и всЯкий, кому становилось дурно, у кого болел живот, должен был
отведать из зеленой чашки без ручки. „аже бабушка, находившаЯ
отвратительным все, что ела и пила Ѓольда, даже бабушка тайком
наслаждалась глотком сгущенной горечи. Љаждую неделю Ѓольда доставала
сухие, серовато-зеленые листьЯ из протертого коричневого пакетика и
заваривала новую чашку. "‹учше коньЯка, - приговаривала она, - лучше
всЯких докторов, лучше, чем дурацкое свинское обжорство, лучше, чем
пьЯнство, чем курение до одури, всего лучше на свете полынный чай и
красивый хорал". Ћна сама нередко пела, хотЯ голос у нее был чудовищный:
ее попытки уловить мелодию и ритм всегда были тщетны, а ей казалось, что
поет она превосходно. ‘лух у нее был такой же немузыкальный, как и голос,
поэтому ее невыносимое пение ей самой казалось весьма благозвучным, и
каждую пропетую строфу она сопровождала торжествующей ухмылкой. „аже ѓлум,
очень редко выходивший из себЯ, ѓлум, относившийсЯ с бесконечным терпением
ко всем и ко всему, выдерживавший безропотно целую неделю крики о "крови в
моче", даже ѓлум приходил в состоЯние, ему совершенно несвойственное.
- Ћх, Ѓольда, пожалей мои нервы... - умолЯл он ее.
Ќо вот бульон у Ѓольды разогрелсЯ, хлебцы намазаны маслом, и, прихватив
большую желтую чашку, Њартин тихо, в одних чулках, прошмыгнул вместе с
Ѓольдой вверх по лестнице в ее комнату мимо огромного, писанного маслом
портрета дедушки: с портрета смотрел печальный худой человек с удивительно
красным лицом, его рука с дымЯщейсЯ сигарой лежала на зеленом столе. Ђ
внизу меднаЯ дощечка: "Ќашему уважаемому шефу в день двадцатипЯтилетиЯ
фабрики от благодарных сотрудников. 1938".
€ всегда казалось, что светло-серый, прекрасно нарисованный пепел
вот-вот упадет на блестЯщий полированный стол; иногда он даже во сне
видел, что пепел упал, просыпалсЯ утром, словно от толчка, и бежал к
лестнице посмотреть; но пепел все еще висел на кончике сигары. Ћн всегда
оставалсЯ там, светло-серый, удивительно верно нарисованный, и, всегда
находЯ его на месте, Њартин испытывал какое-то облегчение, но одновременно
и новую тЯжесть в груди: ведь упади наконец этот пепел, и все было бы
прекрасно. € цепочка от часов, так выписаннаЯ, что ее хотелось схватить
рукой, и тонкий, серебристо-серый галстук с голубоватой жемчужиной. €
всЯкий раз Ѓольда говорила: "„а, Љарл ѓольштеге был хороший человек", как
бы даваЯ понЯть, что бабушке далеко до него.
Ћт Ѓольдиной синей юбки всегда пахло щелоком, и всегда она была
обрызгана сверху донизу мыльной пеной, потому что основное занЯтие Ѓольды
заключалось в благочестивой уборке церквей. €з благочестиЯ - не за деньги
- прибирала она три церкви: приходскую, где два раза в неделю она
торжественно шлепала по огромным покрытым мыльной пеной лужам от входа и
до скамьи причастиЯ, благоговейно скатывала ковры перед алтарем и, как
черный ангел на облаке, проплывала вокруг алтарЯ в луже поменьше, совсем
белой от мыльной пены. …ще она убирала церковь в парке и монастырскую
часовню, куда часто ходил и дЯдЯ Ђльберт: темнаЯ часовенка, справа за
скамьей причастиЯ большаЯ решетка, покрытаЯ черным лаком, за нею синий
занавес, отделЯющий часовню от церкви, и за этой мрачной двойной оградой
всегда-всегда поют монахини, только голоса у них поприЯтней, те же самые
хоралы, что, как представлЯлось Ѓольде, недурно поет и она сама. —етыре
днЯ в неделю Ѓольда убирает церкви, и четыре днЯ парит она - тощий черный
ангел с белоснежным сморщенным лицом - в покрытых пеной, спустившихсЯ на
пол церкви облаках. Љогда Њартин иногда заходил к ней, ему чудилось, что
ее швабра - это весло, а синЯЯ юбка - парус, с их помощью она хочет
закинуть обратно в небеса упавшее на землю облако, но облако прилепилось к
полу и ползет от входа до скамьи причастиЯ и потом, еще сильней побелев от
покрывающей его пены, с благоговейной медлительностью проползает вокруг
алтарЯ.
‚ комнате у Ѓольды очень уютно, хотЯ все здесь пропахло мыльной пеной,
разваренной репой и пошлым бульоном. Ђ от ее кушетки, как говорила мать,
несет монастырской ожидальней; в этих словах заключалсЯ очень понЯтный ему
намек, намек на прошлое Ѓольды, когда она была монашкой. …е кровать - это
тоже слова матери - напоминает ложе ’арзана в джунглЯх. Ќо сейчас свет
газовых фонарей проникал с улицы в комнату Ѓольды, окрашивал все в
зеленовато-желтый цвет, и когда он съел бульон и два хлебца, она выдвинула
какой-то Ящик и достала неизменное угощение, которое он с улыбкой принимал
только ради нее, - слипшиесЯ в ком солодовые леденцы.
Ћн прилег на Ѓольдину кушетку, сунул в рот леденец, чуть прикрыл глаза
и стал смотреть на зеленовато-желтый свет от уличного фонарЯ. Ѓольда не
зажигала света, когда он приходил к ней. Ћна сидела у окна возле крохотной
книжной полки, на которой было два вида литературы: молитвенники и
кинопрограммы. ‚сЯкий раз, когда Ѓольда ходила в кино, она непременно
покупала программу, приносила ее домой, рассматривала картинки и
рассказывала Њартину содержание, точно вспоминаЯ все подробности. —тобы
лучше собратьсЯ с мыслЯми, она закрывала глаза и открывала их лишь тогда,
когда хотела поглЯдеть на картинки и освежить в памЯти какой-нибудь
эпизод; она рассказывала ему целые фильмы, сцену за сценой, слегка
переделываЯ их по своему вкусу. Љогда по ходу действиЯ Ѓольда касалась
главных действующих лиц, она тыкала в них пальцем, и все у нее получалось
темным, резким, страшным, как в кровавой балладе - подлость, безбожие,
распутство; но нарЯду с этим в ее рассказах фигурировали благородство и
невинность: ослепительной красоты мужчины, которых обманывали
ослепительной красоты женщины; ослепительной красоты женщины, которых
обманывали ослепительной красоты мужчины; и тут же свЯтой Џавел, которого
на пути в „амаск поразила молниЯ господнЯ. „а, вот он сам, свЯтой Џавел,
бородатый, объЯтый пламенем, на странице программки. € свЯтаЯ ЊариЯ
ѓоретти, подло убитаЯ похотливой свиньей - интересно, что такое
"похотливаЯ свиньЯ"? Ћна, наверное, имеет какое-то отношение к
_безнравственному и бесстыдному_. Ќо чаще всего речь шла о фильмах с
удивительно красивыми женщинами, которые становились монахинЯми, таких
монашеских фильмов было очень много, и ни одного из них он не видел,
потому что на афиши с изображением монахинь никогда не наклеивали белую
полоску: "„етЯм вход разрешен".
Ќо сегоднЯ, судЯ по всему, Ѓольда не имела никакого желаниЯ
рассказывать об очередном фильме. ‚ зеленовато-желтом свете фонарЯ она
присела на окно и рылась в стопке молитвенников, пока не отыскала нужный
ей. Љ счастью, он был без нот, будь он с нотами, Ѓольда целый час
распевала бы; а когда она не поет - слушать, как она спокойно бормочет
слова молитвы, приЯтно; худаЯ, черноволосаЯ, она со спины очень напоминала
мать Ѓрилаха.
‘темнело, гуще стал зеленоватый свет с улицы, и все предметы в
Ѓольдиной комнате засверкали, как панцири ползущих жуков, и вдруг -
гораздо раньше, чем можно было ожидать, - он услышал внизу голос матери,
услышал, как подъезжают к дому автомобили, услышал смех матери и чей-то
чужой смех, и ненависть к этим хохочущим чужакам охватила его, прежде чем
он увидел их; он заранее ненавидел шоколад, который они принесут, свертки
с подарками, которые они начнут разворачивать, слова, которые они скажут,
вопросы, которые они начнут ему задавать. € он шепнул Ѓольде:
- ‘кажи, что менЯ еще нет, и не зажигай огнЯ.
Ѓольда прервала молитву.
- Њать перепугаетсЯ, если увидит, что тебЯ еще нет.
- Ђ мы могли и не услышать, что она пришла.
- Ќе надо врать, сынок.
- Ќо еще хоть четверть часика можно остатьсЯ?
- ‹адно, но ни минуты больше.
…сли бы мать вернулась одна, он побежал бы к ней, рискуЯ даже, что
немедленно начнетсЯ представление - "кровь в моче". Ќо он ненавидел людей,
которые приходили к матери, особенно того толстого, который всегда говорил
об отце. ЊЯгкие руки и "превосходные лакомства". …ще гуще стал зеленый
свет, сама Ѓольда - чернее, а ее волосы - черней, чем она сама, - густаЯ,
чернильнаЯ тьма волос, и на них один лишь блик - слабый отблеск зеленого
света; жесткие, длинные, совершенно гладкие волосы, и бормотание Ѓольды,
и, как всегда, в темноте всплывают слова - _ѓезелер_, и _безнравственно_,
и _бесстыдно_, и то слово, что мать Ѓрилаха сказала кондитеру, и члены
катехизиса, они тоже выскакивают из темноты: "_‡ачем пришли мы в мир
сей?_"
Џочти все на свете безнравственно, очень многое - бесстыдно, а у
Ѓрилаха нет денег, и он целыми часами высчитывает, на чем бы сэкономить.
Џо-прежнему бормочет у окна Ѓольда, темнаЯ, как индианка, и комната
наполнена игрой зеленовато-желтого света; будильник на полочке над
кроватью Ѓольды; тихо, медленно тикает будильник, а внизу все усиливаетсЯ
шум, неумолимый, опустошающий шум; хихиканье женщин, смех мужчин, шаги
матери, скрипит плохо смазаннаЯ кофейнаЯ мельница - "Њожет, вы
предпочитаете чай?" - и вдруг сверху доноситсЯ дикий вопль: "“ менЯ кровь
в моче! Љровь!"
ЌапрЯженнаЯ тишина внизу, сегоднЯ он наслаждаетсЯ бабушкиным
вторжением. Ѓольда захлопнула молитвенник, повернулась к нему, пожала
плечами, от всей души рассмеЯлась и шепнула:
- ‹овко она это сделала! ЏоглЯдел бы ты на нее раньше, нет, не так уж
она дурна. _Љровь в моче!_
ѓости матери, очевидно, еще не знали этой игры, и она на какое-то
мгновение заставила их оцепенеть, потом внизу снова началсЯ приглушенный
говор. Ћн услышал голос матери в комнате Ђльберта, - она звонила врачу, и
бабушка молчала: теперь, когда вызвали врача, она твердо знала, что
получит желаемое - _шприц_. ‘транный таинственный прибор из никелЯ и
стекла, маленький и чистый, слишком даже чистый зверек с клювом колибри -
прозрачного колибри, который насосетсЯ до отказа из стеклЯнной трубочки и
потом вопьетсЯ в бабушкину руку. ѓолос бабушки, низкий и звучный, как
орган, раздавалсЯ уже в комнате матери. Ѓабушка беседовала с гостЯми.
Ѓольда включила свет, и сразу исчезло очарование, зеленое и черное
очарование, унеслось счастье, и нельзЯ больше лежать на Ѓольдиной кушетке,
пахнущей монастырской ожидальней, и слушать бормотанье Ѓольды.
- Ќу, сынок, ничего не поделаешь, ступай вниз, можешь сразу лечь в
постель, да ты не бойсЯ, тебе, конечно, позволЯт спать у дЯди Ђльберта.
Ѓольда улыбнулась: она нашла верное, волшебное слово - спать у дЯди
Ђльберта.
Њартин улыбнулсЯ Ѓольде, она улыбнулась в ответ, и он медленно
спустилсЯ вниз по лестнице. ‘ловно тень огромного, диковинного зверЯ,
стоЯла бабушка в дверЯх маминой комнаты, он услышал, как она нежно говорит
своим низким, звучным, как орган, голосом:
- ѓоспода, вы только подумайте, у менЯ кровь в моче.
€ какой-то болван ответил ей:
- ‘ударынЯ, врачу уже обо всем сообщено.
Ќо тут бабушка услышала шаги Њартина, поспешно обернулась, бросилась к
себе в комнату, как драгоценную добычу, вынесла оттуда бутылку с мочой, и,
так как он стоЯл на третьей ступеньке, бутылка оказалась перед самым его
носом.
- ’ы только подумай, мой милый, опЯть у менЯ то же самое!
€ он сказал то, что следовало сказать в этот торжественный миг:
- Ќе так уж это страшно, дорогаЯ бабушка, скоро придет доктор.
“бедившись, что он уделил темно-желтой жидкости должное внимание, она
неторопливо отвела от его носа склЯнку и сказала то, что привыкла говорить
в такие мгновеньЯ:
- ’ы у менЯ добрый, жалеешь свою бабушку.
€ ему стало стыдно, потому что он ни капельки не жалел свою бабушку.
Љак королева, удалилась она в свою комнату. €з кухни выскочила мать,
расцеловала его, и по ее глазам он увидел, что она еще не раз поплачет в
этот вечер. Ћн любил мать, она нравилась ему, волосы у нее так хорошо
пахли, но иногда мать становилась такой же глупой, как люди, которых она
приводила с собой в дом.
- „осадно, что Ђльберт должен был уйти, он пообедал бы с тобой.
- ЊенЯ Ѓольда накормила.
Њать покачала головой и улыбнулась, как всегда, когда он рассказывал,
что ел Ѓольдину стрЯпню. „ругаЯ женщина, такаЯ же белокураЯ, как и мать,
повЯзавшись грЯзным передником Ѓольды, кружками нарезала крутые Яйца на
кухонном столе; эта чужаЯ женщина слегка улыбнулась ему, и мать сказала
то, что всегда говорила в таких случаЯх, то, из-за чего он просто
ненавидел ее:
- ‚ы только подумайте, он любит грубую пищу - маргарин и тому подобное.
Ђ женщина ответила то, чего и следовало ожидать, она сказала:
- ќто прелестно!
- Џрелестно! - закричали и другие дуры, поЯвившиесЯ в дверЯх маминой
комнаты.
- Џрелестно! - не постыдились подхватить этот глупый крик двое мужчин.
- Џрелестно! - кричали они.
‚сех людей, которые приходили по вечерам к его матери, он считал очень
глупыми, и эти два глупца изобрели мужской вариант слова "прелестно". Ћни
закричали: "Ѓесподобно!" - потащили его и стали кормить шоколадом,
подарили заводной автомобиль, а когда он наконец вырвалсЯ от них, ему еще
пришлось услышать вдогонку шепот:
- ЏотрЯсающий ребенок!
Љак хороши зеленые сумерки в Ѓольдиной комнате и Ѓольдина кушетка,
пахнущаЯ монастырской ожидальней, как хороша комната ѓлума с большой
картой на стене.
Ћн вернулсЯ на кухню, где та же дура нарезала кружками помидоры, и
услышал, как она говорит: "џ обожаю импровизированные ужины!" Њать
раскупоривала бутылки, булькала вода в чайнике, розовые ломти ветчины
громоздились на столе и варенаЯ курица - белое мЯсо, чуть отливающее
зеленым, - и чужаЯ белокураЯ женщина сказала:
- ‘алат с курицей - это просто умопомрачительно, дорогаЯ Ќелла!
Ћн испугалсЯ: те, что называли мать "дорогаЯ Ќелла", приходили к ним
чаще, чем называющие ее просто "фрау Ѓах".
- Њожно, Я пойду в комнату к дЯде Ђльберту?
- „а, - ответила мать, - иди, Я принесу тебе поесть.
- Ђ Я не голоден.
- Џравда?
- Џравда! - сказал Њартин, и вдруг ему стало жалко-мать, - не очень-то
счастливой выглЯдела она, - и он тихо добавил: - ‘пасибо, мама, Я хорошо
поел.
- „а, - сказала чужаЯ женщина, в этот момент снимавшаЯ ножом мЯсо с
куриных костей, - Я уже слышала, дорогаЯ, что у вас живет Ђльберт Њухов, а
Я просто жажду познакомитьсЯ с кругом людей, знавших вашего супруга. Ѓыть
в центре культурной жизни - необычайное наслаждение.
‚ комнате у Ђльберта было хорошо: там стоЯл запах табака и чистого
бельЯ, которое всегда стопками лежало у него в шкафу. Ѓелоснежные рубахи,
в зеленую полоску и в розовато-коричневую полоску, чисто выстиранные,
замечательно пахнущие. Ћни пахли так же приЯтно, как девушка из прачечной,
котораЯ приносила их; девушка была такаЯ светловолосаЯ, цвет ее волос
почти не отличалсЯ от цвета ее кожи. Џри дневном свете она казалась очень
красивой, и Њартин любил ее, потому что она была приветливаЯ и не говорила
глупостей. —асто она приносила ему рекламные воздушные шары, он надувал их
и часами вместе с Ѓрилахом играл в мЯч прЯмо в комнате, не опасаЯсь
что-нибудь расколотить; большие тугие шары из тонкой резины, на них
красовались белые надписи: "Ѓуффо отмоет любое пЯтно". Ќа столе у Ђльберта
всегда стопками лежала бумага длЯ рисованиЯ, а Ящик с красками стоЯл в
углу возле шкатулки с табаком.
Ќо за стеной в комнате матери громко хохотали, и он злилсЯ, и ему тоже
хотелось размахивать ночным горшком и вопить: "“ менЯ кровь в моче!"
…ще один вечер испорчен, потому что Ђльберту тоже пришлось уйти.
Ћбычно, когда мать оставалась дома и не ожидала никаких гостей, они по
вечерам собирались у нее в комнате; иногда на полчасика заходил ѓлум и
что-нибудь рассказывал, иногда Ђльберт садилсЯ за пианино и играл, а мать
читала, но лучше всего было, когда Ђльберт поздно вечером катал его на
машине или ходил с ним есть мороженое. …му нравилсЯ Яркий, пестрый свет в
кафе, который излучал огромный петух, нравились пронзительные звуки
радиолы, обжигающий холод мороженого, зеленоватый лимонад, в котором
плавали льдинки, и он ненавидел глупых мужчин и женщин, которые находили
его прелестным и восхитительным и портили ему вечера. Ћн выпЯтил губы,
откинул крышку Ящика с красками, достал длинную толстую кисть, обмакнул ее
в воду и долго набирал на нее черную краску. Џеред домом остановилась
машина, и он сразу же услышал, что это машина врача, а не Ђльберта, он
отложил кисть в сторону, дождалсЯ звонка и бросилсЯ в коридор, ибо сейчас
должно было произойти то, что происходило всегда и что каждый раз снова
волновало его. Ѓабушка выскочила из своей комнаты с воплем: "„октор, милый
доктор, у менЯ опЯть кровь в моче!" - и тихий маленький черноволосый
доктор улыбнулсЯ, осторожно подтолкнул бабушку назад в комнату и достал из
кармана пиджака кожаный футлЯр величиной не больше портсигара, который
Њартин видел у столЯра, соседа Ѓрилаха.
“садив бабушку в кресло, врач осторожно расстегнул у нее манжет,
закатал рукав блузы, как всегда покачал головой, любуЯсь ее полной,
белоснежной, словно рубахи Ђльберта, рукой и пробормотал: "Ќу, совсем как
у молодой девушки, как у молодой девушки", - а бабушка улыбалась и
торжествующе смотрела на бутылку с мочой, котораЯ в это времЯ красовалась
либо на середине обеденного стола, либо на чайном столике, что на
колесиках.
Њартину полагалось держать ампулу, так как мать с этим никогда не
справлЯлась. "ЊенЯ трЯсет от одного взглЯда на ампулу", - говорила она.
Љогда врач срезал головку ампулы, Њартин стоЯл совершенно спокойно, и
доктор, как всегда, сказал:
- ’ы храбрый мальчуган!
Њартин внимательно следил, как маленький, тонкий клювик колибри
погружаетсЯ в прозрачную жидкость, как врач оттЯгивает поршень, как шприц
наполнЯетсЯ чем-то бесцветным, обладающим чудодейственной силой.
Ѓеспредельно счастливым, кротким и красивым становилось лицо бабушки. € он
не испытывал ни малейшего страха, когда врач внезапно вонзал клювик
колибри в руку бабушке - это было как укус, - нежнаЯ белаЯ кожа чуть
напрЯгалась, словно ее клюнула птичка. Ѓабушка неотрывно смотрела на
нижнюю полку чайного столика, где стоЯла "кровь в моче", врач же осторожно
нажимал на поршень и впрыскивал в бабушку безграничное счастье. …ще рывок,
врач извлекает клювик из бабушкиной руки - и загадочный, счастливый вздох
бабушки. Ћн оставалсЯ у бабушки и после ухода врача, хотЯ ему было
страшно, но любопытство было сильнее страха, здесь свершалось что-то
ужасное, столь же ужасное, как и то, что делали в кустах ѓребхаке и
‚ольтере, столь же ужасное, как слово, которое мать Ѓрилаха сказала в
подвале кондитеру - ужасное, но зато таинственное и заманчивое. ‚ообще-то,
по своей воле, он ни за что не осталсЯ бы у бабушки, но если ей делали
укол, он оставалсЯ. Ѓабушка лежала в постели, над нею поднималась какаЯ-то
светлаЯ волна, котораЯ делала ее молодой, счастливой и несчастной, она
глубоко вздыхала и плакала, а лицо у нее расцветало и становилось почти
таким же гладким и красивым, как лицо матери. ђазглаживались морщины,
глаза сиЯли, излучаЯ счастье и покой, а слезы текли не переставаЯ, и в эти
минуты он вдруг начинал любить бабушку, он любил ее большое цветущее лицо,
всегда внушавшее ему страх, и он твердо знал, как он поступит, когда
вырастет большой и почувствует себЯ несчастным: он попросит, чтобы ему
прокололи руку клювиком колибри, вливающим счастье, - несколько капель
бесцветного Ќечто. ’еперь его не мутило в бабушкиной комнате, не мутило
даже при виде бутылки, стоЯщей на нижней полке чайного столика на
колесиках.
Ћн клал руку на бабушкино лицо - сперва на левую щеку, потом на правую,
потом на лоб, потом долго держал ладонь над ее губами, чтобы чувствовать
ее спокойное и теплое дыхание, и под конец задерживал руку на бабушкиной
щеке, и он больше не ненавидел ее: замечательно красивое лицо, так
изменившеесЯ от какого-то полунаперстка бесцветного Ќечто. €ногда бабушка
даже не засыпала, и, не открываЯ глаз, она ласково говорила ему: "‘лавный
мальчик!", и ему становилось стыдно, потому что _обычно_ он ее ненавидел.
Љогда она засыпала, он мог спокойно осматривать ее комнату, у него никогда
не находилось времени длЯ этого из-за страха и отвращениЯ. ЃольшаЯ чернаЯ
горка, дорогаЯ, стариннаЯ, всЯ набитаЯ хрустальной посудой. ‡десь были
хрустальные вазы и крохотные тонкие рюмки длЯ водки, стеклЯнные фигурки:
синеглазаЯ с матовым узором лань, пивные кружки. Џотом, все еще не снимаЯ
руки с лица бабушки, он смотрел на фотографию отца: она была больше, чем
та, что висела над постелью у матери, и здесь отец был еще моложе, совсем
молодой и смеющийсЯ, с трубкой во рту, темные густые волосы четко
выделЯютсЯ на фоне неба, на небе белые, как клочки ваты, облачка. ‘нимок
такой резкий, что можно различить даже выпуклый узор - цветы на
металлических пуговицах вЯзаного жилета отца, а узкие темные глаза смотрЯт
на Њартина так, словно отец в самом деле стоит там, в темном углу, между
горкой и столиком, где висит снимок, и никогда, никогда ему не удавалось
понЯть: печален отец на этом снимке или весел. “ж очень он молодо
выглЯдел, почти так, как старшеклассники в их школе. Ќа отца он, во всЯком
случае, не похож ни капельки. Ћтцы бывают старше, солидней и серьезней.
Ћтца можно узнать по тому, как он сидит за столом, - ему обЯзательно
подают _Яйцо_ к завтраку, - как он читает газету, как привычным движением
он снимает пиджак. Ћтец так же мало походил на отцов других ребЯт, как
дЯдЯ Ђльберт на дЯдей других мальчиков. Њартин гордилсЯ, что у него такой
молодой отец, но к этому примешивалось чувство какой-то неловкости:
казалось, будто он не настоЯщий отец, и мать казалась не настоЯщей
матерью, - от нее пахло иначе, чем от матерей других мальчиков, она
казалась легче и моложе их, и никогда она не говорила о том, чем жили
другие люди, о том, что определЯло характер матерей других мальчиков, -
она никогда не говорила о _деньгах_.
‚ид у отца не очень счастливый, - к такому выводу он всегда приходил
под конец, но вовсе не из-за того слова, которое неразрывно свЯзано с
другими отцами, - вовсе не из-за _забот. ‡аботы_ есть у всех отцов, все
отцы старше, но все они, каждый по-своему, выглЯдЯт ничуть не счастливее,
чем его отец...
Ќа ѓлумовой - во всю стену - карте мира были три жирных точки: перваЯ -
место, где родилсЯ ѓлум, втораЯ - место, где они жили, а третьЯ - место,
где погиб отец, - Љалиновка.
Ћн совсем забыл про бабушку, хотЯ рука его все еще лежала на ее спЯщем
лице, забыл про маму и глупых гостей, про ѓлума и Ѓольду, даже про дЯдю
Ђльберта, - он спокойно рассматривал портрет отца в темном углу между
горкой и чайным столиком.
Ћн все еще продолжал сидеть там, когда мать позвала его, - Ђльберт уже
давно вернулсЯ. Њартин пошел за матерью, не сказав ни слова, разделсЯ, лег
в постель, прочитал вечернюю молитву: "…сли не отпустишь нам, господи,
грехи наши", и когда Ђльберт спросил его, не устал ли он, ответил - да,
ему очень хотелось побыть одному. Ђ когда выключили свет, даже глупый смех
в соседней комнате перестал мешать ему, - он закрыл глаза, увидел портрет
отца, надеЯсь, что отец придет к нему во сне таким же молодым,
беззаботным, может быть, улыбающимсЯ, гораздо более молодым, чем дЯдЯ
Ђльберт. Ћн ходил гулЯть с отцом в зоопарк; он подолгу каталсЯ с ним на
автомобиле, зажигал ему сигарету, набивал трубку, помогал ему мыть машину
и исправлЯть повреждениЯ, ездил верхом рЯдом с ним по бесконечным равнинам
и тихо про себЯ с наслаждением бормотал: "Њы мчимсЯ к горизонту", - слово
"горизонт" он повторЯл медленно и торжественно, и молилсЯ, и надеЯлсЯ, что
отец так и ЯвитсЯ в его сновидениЯх - верхом или в машине, мчащейсЯ к
горизонту.
ќта картина стоЯла перед его глазами, пока он не засыпал, он видел все
вещи, которые принадлежали отцу: наручные часы, вЯзаный жилет, записную
книжку, в которой были незаконченные стихотворениЯ. Ќо тщетным было его
страстное желание увидеть во сне отца. Ћтец не поЯвлЯлсЯ. ‚ комнате было
темно, он лежал один, и, когда дЯдЯ Ђльберт заходил взглЯнуть на него, он
притворЯлсЯ, будто спит, он не хотел, чтобы ему мешали, и все времЯ, пока
Ђльберт был в комнате, он не открывал глаз, боЯсь, что исчезнет лицо отца,
лицо смеющегосЯ юноши с трубкой во рту, который совсем не походил на отца.
Ћн кочевал по разным странам и бормотал про себЯ их названиЯ: ”ранциЯ,
ѓерманиЯ, Џольша, ђоссиЯ, “краина, Љалиновка, - а потом плакал во тьме и
горЯчо мечтал увидеть сон, который так ему и не приснилсЯ. „ЯдЯ Ђльберт
был рЯдом с отцом, когда тот погиб, иногда он рассказывал об этом: о
_ѓезелере_, о той деревне, о войне, которую он называл _грЯзной войной_,
но и в такие ночи отец приходил к нему в сновидениЯх не таким, как он
хотел бы его видеть.
‡емлю, в которой покоитсЯ отец, он представлЯл себе похожей на волосы
Ѓольды. —ернильнаЯ тьма, поглотившаЯ тело отца, сковавшаЯ его, как свежий
вЯзкий асфальт, сковавшаЯ так, что он даже во сне не может вырватьсЯ и
прийти к своему сыну. ‘амое большее, чего мог добитьсЯ Њартин, это
представить себе отца плачущим, но даже плачущим отец во сне не приходил к
нему.
’олько в темноте он мог представить себе лицо отца, и то если перед
этим в комнате у бабушки в тишине будет долго смотреть на его портрет, но
так бывало лишь когда на сцену выступала "кровь в моче", когда звонили
врачу и бабушке впрыскивали счастье.
Ћн прочитал все молитвы, какие только знал, и каждую заканчивал
словами: "„ай мне увидеть во сне отца..."
Ќо когда он, наконец, увидел отца, тот оказалсЯ совсем не таким, как
ему хотелось: отец сидел-под высоким деревом, закрыв лицо руками, но
Њартин сразу узнал отца, хоть он и заслонил лицо. Ћтец будто ждал чего-то,
бесконечно долго ждал; казалось, что он сидит так уже _миллионы_ лет и
лицо прикрывает, потому что оно такое печальное, и когда отец опускал
руки, Њартин всЯкий раз пугалсЯ, хотЯ заранее знал, что увидит сейчас.
Ћказывалось, что лица вовсе нет, и отец словно хочет сказать ему: вот
теперь ты все знаешь. Њожет быть, отец дожидалсЯ нового лица под этим
деревом. ‡емлЯ была черна, как волосы Ѓольды, а отец - совсем один и без
лица, но даже без лица он выглЯдел бесконечно печальным и усталым, и,
когда начинал говорить, Њартин всегда ожидал, что вот он скажет "ѓезелер",
но ни разу отец не назвал это имЯ, ни разу ни слова не сказал о ѓезелере.
Ќа какую-то дуру в соседней комнате напал приступ смеха, и это
разбудило его, - всю свою злость, всю ненависть и разочарование он
выплакал в подушку, потому что так резко оборвалсЯ его сон об отце: а
вдруг отец обрел бы лицо и заговорил с ним?
Ћн плакал долго и громко, потом смех в соседней комнате стал затихать,
он звучал все тише и тише, и в новом сновидении поЯвилась блондинка,
котораЯ возилась на кухне, но вместо помидоров и крутых Яиц она срезала
теперь головки огромных ампул, стеклЯнных баллонов, а улыбающийсЯ доктор
наполнЯл огромный шприц их содержимым.
Ќа мыльном облаке медленно проплыла Ѓольда с белым как снег лицом и
черными как смоль волосами, лицо у нее было гладкое-гладкое, как у бабушки
после укола, и Ѓольда пела, чудесно пела, даже лучше, чем фрау ЃорусЯк,
так она и вознеслась на небо, зажав в зубах, как пропуск в рай,
кинопрограмму с изображением свЯтой Њарии ѓоретти.
Ќо отец, которого он ждал даже во сне, так и не вернулсЯ, его навсегда
спугнул глупый смех в соседней комнате, а Ѓольду в небе сменила блондинка,
нарезавшаЯ крутые Яйца, - она плыла, рассекаЯ воздух как воду, и кричала:
"Џрелестно, прелестно, прелестно!", пока откуда-то издалека не донессЯ
низкий, звучный, как орган, голос бабушки, ее дикий вопль: "Љровь в моче!"

Ќе сразу понЯл ѓенрих, что с ним: такое чувство бывает, когда идешь по
льду, по тонкому льду, только недавно покрывшему реку, и не знаешь ее
глубины. ‹ед под тобой еще не проломилсЯ, да и утонуть тебе не дадут; по
обоим берегам, улыбаЯсь, стоЯт люди, готовые броситьсЯ на помощь, стоит
только тебе оступитьсЯ, но это ничего не изменит: лед может в любую минуту
проломитьсЯ, а глубина остаетсЯ неизвестной. ЏерваЯ трещина уже
показалась, небольшаЯ пока - это когда он увидел, как напугало Њартина
слово, которое его мать сказала кондитеру, гадкое слово, обозначающее
сожительство мужчин и женщин, но на его, ѓенриха, взглЯд, сожительство -
это вообще слишком красивое слово длЯ обозначениЯ не слишком-то красивого
дела: багрово-красные лица, стоны. „авно, когда ‹ео еще не был его дЯдей,
он застал его с какой-то кондукторшей. ѓенрих хотел отдать ему суп и вошел
без стука. Џронзительный крик кондукторши и обезьЯнье лицо ‹ео: "‡акрой
дверь, паршивец!" Ђ на другой день ‹ео больно стукнул его компостерными
щипцами по голове и сказал: "Ќу, дружок, Я тебе покажу, _что такое
приличие_. ’ы что, не мог постучать?" Џотом уже ‹ео всегда запирал дверь,
но когда мать перебралась к ‹ео, там, вероЯтно, творилось то же самое.
Ќет, сожительство - слишком красивое слово длЯ такой мерзости. Њожет быть,
у людей, имеющих деньги, это делаетсЯ как-то иначе? ‚озможно. Ќет, слово,
которое принес с собой ‹ео, гадкое слово, но оно подходит гораздо больше.
€спуг Њартина Ясно показал, как глубока вода подо льдом. Ѓесконечно
глубока и холодна, и никто не спасет тебЯ, если проломитсЯ лед. „ело не
только в деньгах и не только в разнице между тем, что всегда найдешь в
холодильнике у Њартина, и тем, что ежедневно покупаешь ты сам, высчитываЯ
каждый пфенниг: хлеб, маргарин, картофель, Яйцо длЯ скотины ‹ео, изредка
Яйцо длЯ ‚ильмы, длЯ себЯ или длЯ матери. „ело еще и в различии между
дЯдей Ђльбертом и ‹ео, между тем, как испугалсЯ Њартин, когда услышал это
слово, и тем, как сам он только чуть вздрогнул, услышав его, - ему просто
стало не по себе от того, что это слово вошло в обиход матери.
ђазница между его матерью и матерью Њартина, собственно, не так уж и
велика, пожалуй, она только в деньгах. € может быть, может быть, лед так и
не проломитсЯ?
€ в школе он тоже ходил по льду. ‘вЯщенник, например, чуть не упал со
стула, когда Њартин на исповеди повторил слово, которое мать сказала
кондитеру. Њартин должен был пЯть раз прочитать "Ћтче наш" и пЯть раз
"Ѓогородице „ево, радуйсЯ" только из-за того, что услышал это слово;
мЯгкий, приветливый голос свЯщенника рассказывал о непорочном зачатии,
голос дЯди ‚иллЯ говорил о свЯтой благодати, о сердечной чистоте и
целомудрии души; красивый голос и доброе лицо свЯщенника, он добилсЯ,
чтобы матери ѓенриха выдали денег на его конфирмацию, хотЯ мать и
_безнравственнаЯ_. Ќо разве видел когда-нибудь свЯщенник чистое, вымытое,
красное, пахнущее туалетной водой обезьЯнье лицо дЯди ‹ео, разве такие
лица бывают у целомудренных душ?
Ћн шел по льду через реку, глубина которой выЯснитсЯ лишь тогда, когда
проломитсЯ лед. € мать стала другой: она вымолвила это слово, но еще
раньше она стала другой - неласковой; он помнил ее мЯгкой, приветливой,
кроткой, когда она ночью терпеливо менЯла уксусные компрессы на груди дЯди
ќриха, или улыбалась ѓерту, или разговаривала с Љарлом перед тем, как
избавилась от "этого". †естким стало ее лицо после больницы.
‹ед кое-где уже треснул по краЯм на мелких, неопасных местах, где он
еще может снова подмерзнуть. €сториЯ с "ночной потливостью" ‚иллЯ, к
примеру, вызывала у ѓенриха только смех. Ћн смеЯлсЯ, как смеЯлсЯ над
рассуждениЯми ‚иллЯ о книгах и кино: бессвЯзное бормотание, водЯные
струйки, бегущие изо рта заколдованного духа, они поднимаютсЯ из глубины
реки и, играЯ, искрЯтсЯ, как фонтан в кафе ѓенелЯ.
ЏонЯтна была цена на маргарин, котораЯ, кстати, опЯть повысилась,
понЯтны подсчеты, которые он делал длЯ матери, - мать совсем не умела
считать, не умела экономить, рассчитывать весь домашний бюджет было его
обЯзанностью; понЯтно было чисто выбритое лицо дЯди ‹ео, произносившего
слова, по сравнению с которыми "дерьмо", оставшеесЯ в наследство от ѓерта,
казалось нежным и деликатным; понЯтна и близка была фотографиЯ отца, до
которого он помаленьку дорастал, понЯтно и близко лицо матери, оно
становилось все жестче, губы - все тоньше, все чаще срываютсЯ с них слова
‹ео, все чаще ходила она с ‹ео на танцы, пела песни ‹ео, делала все то,
что делали некоторые женщины в фильмах, те женщины, которых рисуют на
афишах с красной надписью "„етЯм до 16 лет...".
‹учше всего в кино, уютно, тепло. Ќикто на тебЯ не смотрит, никто с
тобой не разговаривает, и ты можешь позволить себе то, чего не позволишь
нигде, - _забытьсЯ_.
‘лова учителЯ были, как слова свЯщенника - Яркие, сверкающие, но чужие;
они переливались подо льдом, на который он ступил, но до него не доходили,
он был глух к ним. ‚здорожали Яйца, цена на хлеб подскочила на пЯть
пфеннигов, и свиньЯ ‹ео жалуетсЯ на то, что завтраки стали хуже, что Яйцо
ему подают очень мелкое, и обвинил ѓенриха в _хищении денег_. ‚от это
волнует - _ненависть_ к этой обезьЯне, ко всему еще и _глупой_. Џришлось
сунуть ему под нос все расчеты, чтобы он сам мог убедитьсЯ, но слово-то
осталось: _хищение_. € мать - ѓенрих пристально наблюдал за нею - _на
какое-то мгновенье_ поверила ‹ео, правда, всего лишь _на мгновенье_, но и
мгновеньЯ достаточно. …му приходилось экономить - потому что они подолгу
бывали на улице, а ‚ильме не покупали платьЯ. _•ищение_, и никому не
расскажешь это. Њартин - тот бы вовсе ничего не понЯл, а с дЯдей Ђльбертом
он пока стеснЯлсЯ говорить. Љогда-нибудь потом он это сделает, ведь дЯдЯ
Ђльберт единственный, кто может понЯть, что значит длЯ него такое
обвинение. Ћн отомстил просто и жестоко. „ве недели он не бралсЯ за
домашние дела, отказалсЯ делать покупки: пусть мать сама покупает, пусть
‹ео побеспокоитсЯ об этом, пусть сам увидит. Ќе прошло и недели, как все
хозЯйство пошло к черту, в доме нечего было жрать; мать ревела. ‹ео
скрежетал зубами, и, наконец, оба в один голос стали умолЯть его снова
занЯтьсЯ хозЯйством - и он занЯлсЯ, но так и не забыл того _мгновеньЯ_,
когда мать заподозрила его.
Ћ таких вещах в доме Њартина он мог говорить только с дЯдей Ђльбертом и
когда-нибудь потом, на каникулах, когда они поедут с Ђльбертом к его
матери, где Ѓилль станет присматривать за ‚ильмой; там найдетсЯ случай
поговорить с Ђльбертом про невыносимое слово "хищение". —удачка Ѓольда -
очень добраЯ женщина, но с нею тоже нельзЯ говорить о деньгах, а мать
Њартина отличаетсЯ от его собственной матери только тем, что у нее есть
деньги, правда, тут еще и то, что она очень красиваЯ, на свой лад красивее
даже его мамы, такаЯ, как женщины в фильмах, но в деньгах она ничего не
смыслит. ѓоворить о деньгах с бабушкой неудобно: она тут же вытащит свою
чековую книжку. ‚се они дарили ему деньги - Ђльберт, бабушка, ‚илль, мать
Њартина, но и от денег лед не становилсЯ крепче и глубина воды оставалась
такой же неизмеримой. Љонечно, можно сделать маме какой-нибудь подарок -
сумочку из красной кожи и к ней красные кожаные перчатки, какие он видел у
одной женщины в кино, можно купить что-нибудь и длЯ ‚ильмы, можно пойти в
кино, поесть мороженого, пополнить домашнюю кассу и при этом принципиально
ничего не покупать длЯ ‹ео и принципиально не дать ему почувствовать
никаких улучшений. Ќо денег все равно не хватит, чтобы купить дом и все с
ним свЯзанное, чтобы обрести чувство уверенности, сознание, что ты не
ходишь больше по льду, а главное, ни за какие деньги не купить того, что
отличает дЯдю Ђльберта от дЯди ‹ео.
‘лова учителЯ в школе и слова свЯщенника совпадали с тем, что говорил
Љарл "новаЯ жизнь": красивые слова, с ними у ѓенриха свЯзано даже
определенное представление, которое - он знал это - никогда нельзЯ
осуществить. ‹ицо матери округлилось и в то же времЯ стало жестче, она все
дальше уходила от отца, становилась старше отца, а сам он постепенно
догонЯл отца. Њать была теперь старой, бесконечно старой казалась она ему,
а ведь совсем недавно, когда она впервые танцевала с ‹ео, когда в больнице
освободилась от "него", мать казалась ему совсем молодой. € рука ее стала
тЯжелее, рука, которой по вечерам она торопливо гладила его лоб, прежде
чем перейти в комнату к ‹ео, чтобы сожительствовать с ним.
Ђ у него на руках ребенок, от которого мать не избавилась. ‚ильме скоро
уже два года, и она почему-то всегда грЯзнаЯ. ‹ео ненавидит грЯзь; ‹ео
такой чистюлЯ, его за версту можно узнать по запаху туалетной воды и
помады. ђуки у него до красноты натерты щеткой, ногти отполированы, и
нарЯду с кондукторским компостером он в качестве оружиЯ применЯл пилку длЯ
ногтей - нескладную длинную железку. ќтой железкой он бил ‚ильму по
пальцам. Љаждое утро ѓенрих разогревал воду, чтобы помыть ‚ильму, как
можно чаще менЯл ей белье, но ‚ильма почему-то всегда казалась грЯзной,
измазанной, хотЯ это была умнаЯ и милаЯ девочка. Ѓыло от чего прийти в
отчаЯние.
Љогда ‹ео работал в ночную смену, малышка днем на час оставалась на его
попечении, потому что мать уходила теперь в пекарню к половине первого, и
с тех пор, как ‚ильма впервые осталась одна с ‹ео, она, едва завидев его,
начинала вопить. ‘тоило ‹ео угрожающе поднЯть свои никелевые компостерные
щипцы, чтобы припугнуть девочку, как она заходилась в плаче, с ревом
бросалась к ѓенриху, цеплЯлась за него и не успокаивалась, пока ‹ео не
уйдет, да и то еще ѓенрих должен был несколько раз повторить ей: "‹ео нет,
‹ео нет, ‹ео нет". Ќо слезы все текли по ее лицу и заливали руки ѓенриха.
Џосле обеда чаще всего он оставалсЯ с нею один, и девочка вела себЯ
спокойно, совсем не плакала, а еще лучше было по вечерам, когда ‹ео с
матерью уходили на танцы. ѓенрих тогда извещал Њартина, который соглашалсЯ
бывать у них только в отсутствие ‹ео, - он боЯлсЯ ‹ео не меньше, чем
‚ильма, - и они вместе купали девочку, кормили ее и играли с нею. Ќе то
просто оставлЯли ‚ильму в саду у Њартина, а сами играли в футбол. ‚ такие
вечера ѓенрих с ‚ильмой одни укладывались спать, и он про себЯ шептал
вечерние молитвы и думал о всЯкого рода дЯдЯх. ‚ильма, засунув палец в
рот, чистенькаЯ, умытаЯ, засыпала рЯдом с ним. Љогда у него самого
начинали слипатьсЯ глаза, он переносил ‚ильму в ее постельку. Ђ в соседней
комнате мать сожительствовала с ‹ео - он ничего не слышал, но знал все,
что там происходит.
Љогда ѓенрих начинал думать, какой из дЯдей нравилсЯ ему больше, он
всегда колебалсЯ между Љарлом и ѓертом. Љарл был приветлив и аккуратен.
Љарл - "новаЯ жизнь", Љарл - "дополнительный паек". Љарл, от которого
пахло супом из столовой магистратуры, Љарл, оставивший у них брезентовую
сумку длЯ алюминиевых обеденных судков, в которую ‚ильма складывала теперь
свои игрушки. Љ тому же Љарл умел делать подарки, как и ѓерт, - тот
приходил по вечерам с ведерком из-под повидла и вываливал на стол весь
свой инструмент - кельму, шпатель, фуганок, ватерпас - и свой дневной
заработок, который ему всегда платили натурой: маргарин, хлеб, табак,
мЯсо, муку и даже иногда Яйца - вещь дивного вкуса, чрезвычайно редкую и
дорогую в те времена. € мать смеЯлась больше всего во времена ѓерта. ѓерт
был молодой, темноволосый и не прочь был сразитьсЯ с ним в лото и в фишки.
Љогда гасили свет, ѓенрих часто слышал, как мать и ѓерт смеютсЯ, лежа в
постели, и этот смех не казалсЯ ему неприЯтным, в отличие от глупого
хихиканьЯ матери при Љарле. Ћ ѓерте сохранились такие хорошие
воспоминаниЯ, что даже мысль о его сожительстве с матерью не омрачала их.
“ ѓерта оставалось темно-зеленое пЯтно на рукаве мундира, там, где раньше
были ефрейторские нашивки, а по вечерам ѓерт подторговывал алебастром и
цементом - он продавал их на фунты; развешиваЯ, он набирал алебастр и
цемент кельмой из бумажных мешков - как муку.
Љарл был совсем другой, но тоже славный. €з всех дЯдей он единственный
ходил в церковь. Љарл и его брал с собой, объЯснЯл ему всю церковную
службу и молитвы, а по вечерам после ужина надевал очки, и начинались
рассуждениЯ о "новой жизни". €споведоватьсЯ он, правда, не ходил и к
причастию - тоже, но в церкви он бывал и на все умел дать ответ. Љарл был
серьезный, дотошный, но приветливый и дарил конфеты, игрушки, и, когда
Љарл говорил: "Њы начнем новую жизнь", он всегда после этого добавлЯл:
"‚идишь ли, ‚ильма, Я хочу как-то упорЯдочить нашу жизнь, понимаешь,
упорЯдочить", к упорЯдочению относилось и то, что ѓенрих должен был
называть его папой, а не дЯдей. €ли взЯть ќриха - настои со странным
запахом, уксусные компрессы, зажигалка, котораЯ до сих пор не сломалась.
ќрих осталсЯ в ‘аксонии. Ђ ѓерт в один прекрасный день просто не вернулсЯ,
и они долго о нем ничего не знали, пока через несколько месЯцев не
получили письмо из Њюнхена: "Џришлось уйти, Я не вернусь. Њне было хорошо
с тобой, оставлЯю тебе на памЯть свои часы". ‚ памЯти сохранилсЯ запах
сырого алебастра, а в лексиконе матери оставшеесЯ от ѓерта слово "дерьмо".
€ Љарл тоже ушел, потому что мать избавилась от "него". Ќикакой "новой
жизни" так и не получилось, он до сих пор иногда встречал Љарла в церкви.
“ Љарла были теперь жена и ребенок такого же возраста, как ‚ильма, по
воскресеньЯм он гулЯл, ведЯ малыша за руку. Ќо Љарл, казалось, совсем
забыл и ѓенриха и мать, он с ними не здоровалсЯ. ’еперь Љарл ходил к
причастию, и даже с некоторых пор он первым запевал в церкви молитвы, и
когда с хоров раздавалсЯ голос, говоривший прежде о "новой жизни", о
"дополнительном пайке", о "порЯдке", ѓенрих не мог понЯть, зачем мать
избавилась от "него". Љарл теперь был бы его отцом.
Љто-то из жильцов дома каждый день внизу, в подъезде писал на стене
карандашом слово, которое мать сказала кондитеру. Ќеизвестно было, кто
этим занимаетсЯ. €ногда это слово оставалось на стене весь день, но к
вечеру оно исчезало, потому что приходил столЯр, у которого под лестницей
была маленькаЯ мастерскаЯ, соскребал это место гвоздем, и на каменных
плитках пола оставалсЯ белый след от осыпавшейсЯ штукатурки, а на стене -
глубокие царапины. Ќо неизвестный опЯть писал это слово, а столЯр опЯть
соскребал его. ‘тена подъезда была уж исцарапана в двадцати местах. ќто
была немаЯ борьба, и обе стороны вели ее с одинаковым упорством - снова и
снова поЯвлЯлось на стене это слово, и столЯр, от которого пахло камфорой,
как когда-то от ќриха, выходил из мастерской с сорокадюймовым гвоздем и
соскребал его. ‘толЯр был прекрасным человеком. Ћсобенно хорошо относилсЯ
он к ‚ильме: по субботам, когда ученик подметал в мастерской, столЯр
приказывал ему выбирать из мусора все деревЯнные чурки, отмывать их и
относить ‚ильме, и особенно длинные и кудрЯвые стружки тоже отдавать ей, а
сам столЯр, когда собирал деньги за квартиру, приносил ‚ильме конфеты.
…сли столЯр заставал дома ‹ео, он говорил ему: "џ еще вам покажу", на
что ‹ео отвечал: "€ Я вам тоже". Ѓольше они друг с другом не
разговаривали.
’олько потом ѓенрих сообразил и удивлЯлсЯ, как это он не догадалсЯ
раньше, что слово на стене пишет ‹ео; только он и мог это делать, да и
слово то было из его лексикона. ѓенрих стал следить за ‹ео, когда тот
уходил на работу или возвращалсЯ с работы домой. ‹ео ничего не писал. Ќо
зато и слово в те дни, когда он наблюдал за ‹ео, на стене не поЯвлЯлось.
‘лово поЯвлЯлось только тогда, когда он не мог проследить за ‹ео. €сториЯ
эта тЯнулась довольно долго, уже полстены было в скребках и царапинах.
Љак-то раз, вернувшись из школы и опЯть увидев в подъезде надпись, он
взглЯнул во времЯ обеда на карандаш ‹ео - карандаш торчал у ‹ео за ухом,
грифель был весь стерт и вокруг грифелЯ было маленькое белое колечко: так
выглЯдит карандаш, когда им пишут на стене. ‡начит, ‹ео был тем
невидимкой, кто писал на стене.
Њать тоже ругала того, кто пишет на стене, и говорила: "„ети не должны
читать это", и обычно добавлЯла, чуть понизив голос: "Ћни и так слишком
рано узнают всю эту грЯзь".
Ќо ведь мать сама сказала кондитеру это слово в темном, теплом,
пропахшем сдобным тестом подвале пекарни.
Ђ ‹ео продолжал писать на стене, и столЯр продолжал соскребать его
надписи, а ѓенрих все никак не мог набратьсЯ мужества сообщить столЯру о
своем открытии.
Џотом, когда они будут толковать с дЯдей Ђльбертом о всЯкой всЯчине, он
расскажет и об этом.
Џо вечерам, лежа в постели, он рассматривал фотографию отца, освещенную
уличным фонарем, тихо, едва заметно вздрагивающую фотографию, она
раскачивалась, когда мимо проезжали автомобили, и особенно сильно, когда
проезжал грузовик или тридцать четвертый автобус.
Ќемного осталось от отца: фотографиЯ на стене да книжка, которую мать
упорно хранила, заложив между детективными романами и иллюстрированными
журналами, - замызганнаЯ, тонкаЯ, желтоватаЯ брошюрка: "—то надо знать
автослесарю при сдаче экзамена на подмастерье". Њежду листками брошюрки
лежала сложеннаЯ вчетверо, истрепаннаЯ, но еще достаточно ЯркаЯ,
литографиЯ, изображавшаЯ "’айную вечерю", - точно такаЯ же литографиЯ есть
и у него самого с такой же точно надписью: "ѓенрих Ѓрилах принЯл
конфирмацию в приходской церкви свЯтой Ђнны в воскресенье, на ”оминой
неделе 1930 года". Ђ у него была приходскаЯ церковь свЯтого Џавла в
воскресенье на ”оминой неделе 1952 года.
„едушка, отец мамы, осталсЯ в ‘аксонии. Ћн жаловалсЯ на скудную пенсию
и каждую открытку кончал словами: "Ќеужели у вас не найдетсЯ комнатки длЯ
менЯ, чтобы мне вернутьсЯ на родину?" Ђ мать посылала ему табак и маргарин
и писала: "‘ жильем здесь очень плохо: все так дорого". Њать мамы умерла в
‘аксонии, а отец отца покоилсЯ на здешнем кладбище - покосившийсЯ
деревЯнный крест, к подножию которого они приносили цветы в день
поминовениЯ и зажигали Яркую свечу. Њать отца - бабушка была не в ладах с
мамой, она приезжала только на второй день рождества, привозила ему
подарки, а ‚ильме демонстративно _ничего_ не привозила и говорила точно
так же, как Љарл: "порЯдок", "новаЯ жизнь", "это добром не кончитсЯ". Ћдно
из ее изречений звучало так: "‚идел бы это мой бедный мальчик".
Ќо она поЯвлЯлась редко и не нравилась ему, потому что даже не глЯдела
в сторону ‚ильмы и ни разу не принесла ей гостинца. Ђ ему она всегда
говорила: "’ы бы хоть когда-нибудь зашел ко мне". Ќо он навестил ее всего
один-единственный раз. “ нее была чистота, такаЯ же чистота, как у ‹ео:
пахло мастикой, его угощали пирожными и какао, дали ему денег на трамвай.
Ќо потом бабушка стала его выспрашивать, а он ей ничего не сказал и больше
никогда к ней не ездил, потому что она говорила то же самое, что он уже
слышал от остальных, от тех, которые находились под ледЯным покровом -
"целомудреннаЯ душа, чистое сердце", и, между прочим, выспрашивала о ‹ео,
о Љарле, о ѓерте и все приговаривала, покачиваЯ головой: "Ќет тут порЯдка,
если бы мой бедный сын, а твой отец, увидел все это", и показывала ему
карточки, на которых отец был одних лет с ним, карточку отца в день
конфирмации, а потом его карточку в комбинезоне слесарЯ, но к бабушке
ѓенрих больше не ездил, потому что не мог брать с собой ‚ильму.

Љогда Ќелла приводила с собой гостей, она всегда звала Ђльберта, чтобы
он помог ей перенести спЯщего мальчика из ее комнаты к нему. ‘пЯщий, он
казалсЯ очень тЯжелым, что-то бормотал спросоньЯ, и они всегда боЯлись,
что разбудЯт его, но обычно он тотчас сворачивалсЯ клубочком в постели
Ђльберта и продолжал спокойно спать. Ќелла часто приводила гостей, и
Ђльберт не меньше двух раз в неделю переносил мальчика к себе. ’огда ему
приходилось прерывать работу - он не хотел ни курить, ни работать, когда
мальчик у него, и как-то само собой получалось, что он уходил в Ќеллину
комнату и присоединЯлсЯ к ее гостЯм. Ќесколько раз он пыталсЯ перейти с
работой в свободную комнату наверху, рЯдом с ѓлумом, но там он чувствовал
себЯ не на месте, ему не хватало тысЯчи привычных мелочей, необходимых длЯ
работы, а у себЯ на это не нужно было затрачивать ни малейшего усилиЯ,
стоило только выдвинуть Ящик рабочего стола, и все было под рукой:
ножницы, всевозможный клей, карандаши, кисточки, и вообще ему казалось,
что не стоит устраивать мастерскую из этой комнаты. Ѓыла свободнаЯ комната
и внизу, но она тоже не годилась длЯ работы: оранжеваЯ кушетка, оранжевые
кресла, ковер того же цвета, на стенах - картины художника, которому
покровительствовал отец Ќеллы, - бесталанное выписывание мелочей - и ко
всему унылый и затхлый дух комнаты, в которой годами никто не живет, но
которую тем не менее регулЯрно убирают. Њальчик упорно отказывалсЯ
переселитьсЯ в одну из пустующих комнат, поэтому Ђльберту не оставалось
ничего другого, как уходить к Ќелле и присоединЯтьсЯ к ее гостЯм. Ќо это
всегда приводило его в скверное расположение духа, да и скучно ему было с
ними. €ногда он уходил куда-нибудь, чтобы напитьсЯ вне дома, но в таких
случаЯх ему становилось жалко Ќеллу, когда он возвращалсЯ и заставал ее
одну среди пепельниц, полных окурков, пустых бутылок и тарелок с остатками
бутербродов.
—аще всего приходили какие-нибудь снобы, с которыми Ќелла познакомилась
в дороге, на каком-нибудь сборище, или они были представлены ей во времЯ
какого-нибудь доклада. Ђльберт не выносил их постоЯнной болтовни об
искусстве. Ћн никогда не участвовал в этих разговорах, пил вино и чай, и
когда кто-нибудь начинал читать стихи ђаЯ, ему становилось не по себе, но,
подчинЯЯсь улыбке Ќеллы, он против воли отвечал потом на расспросы о ђае.
—тобы не жалеть о даром потерЯнном времени, он много пил; иногда среди
гостей встречались хорошенькие девушки, а на хорошеньких девушек он готов
был смотреть всегда, даже если на них был легкий налет снобизма. Ћн
внимательно следил за всем происходЯщим, времЯ от времени вставал, чтобы
откупорить бутылку вина, а если гости засиживались поздно, он уезжал за
новым вином, новыми бисквитами и новыми сигаретами. ‚ доме его удерживал
только мальчик, спавший в его кровати, - иногда он просыпалсЯ среди ночи
и, увидев склонившиесЯ над ним незнакомые физиономии, очень пугалсЯ; могло
случитьсЯ, что Ќеллина мать среди ночи выкинет еще какую-нибудь сцену.
Љогда "кровь в моче" не стоЯла на повестке днЯ, она изобретала что-нибудь
другое, не столь длЯ нее обычное. Ћна могла по целым неделЯм спокойно
сидеть у себЯ за бутылкой красного вина и тарелкой, наполненной
бутербродами с мЯсом, курить сигареты "’омагавк" из огненно-красных пачек
и либо перебирать старые письма, либо уточнЯть размеры своего состоЯниЯ,
либо перелистывать старые учебники и хрестоматии 1896-1900 годов изданиЯ и
старую библию, сохранившую еще следы цветных карандашей там, где она,
десЯтилетнЯЯ крестьЯнскаЯ девчонка, более пЯтидесЯти лет тому назад
исчеркала забрызганное кровью одеЯние египетского €осифа и горчичного
цвета львов, мирно возлегавших и уснувших вокруг „аниила.
Џо целым неделЯм она была спокойна, но вдруг у нее поЯвлЯлось желание
устроить сцену. Ѓывало, в час ночи ей вдруг приспичит сделать салат, и,
надев черный в синих цветочках утренний капот, она спускалась к Ќелле и,
стоЯ в дверЯх, размахивала пустой бутылкой из-под уксуса и вопила: "—то за
свинство, опЯть в доме ни капли уксуса, а мне необходимо, понимаешь ли,
необходимо сделать салат". ђаздобыть уксус во втором часу ночи не так-то
просто, но Ђльберт на всЯкий случай заключил дружеское соглашение с
буфетчицей привокзального ресторана и на худой конец мог раздобыть там
разнообразнейшие продукты. …сли Ѓольде случалось спуститьсЯ ночью на
кухню, а бабушка еще не спала и у нее было настроение закатить сцену, она
набрасывалась на Ѓольду: "Ђх ты, беглаЯ монашка - дважды вдова" и начинала
перечислЯть все прегрешениЯ отца Ѓольды, который, судЯ по всему, был
контрабандистом и браконьером, но вот уже более пЯтидесЯти пЯти лет
покоилсЯ на маленьком кладбище в горной деревушке. Ђ когда у бабушки не
было настроениЯ делать сцену, она не мешала Ѓольде возитьсЯ или затевала с
ней самый мирный разговор. ’очно так же она поЯвлЯлась вдруг в комнате
Ќеллы с криком: "ЋпЯть шлЯешьсЯ? Ђ муж твой, беднЯга, спит в русской
земле!"
“спокоить ее мог тогда только Ђльберт или ѓлум, и было лучше, чтобы он
оставалсЯ дома, так как Ќелла боЯлась своей матери.
€ вот два днЯ из семи дней недели торчал Ђльберт среди Ќеллиных гостей,
охранЯл сон мальчика и был готов на манер огнетушителЯ в случае
необходимости утихомирить Ќеллину мать.
…го ничуть не смущало, что потом, при разъезде гостей, ему навЯзывали
роль шофера такси: он подвозил гостей Ќеллы к трамвайной остановке, а если
было поздно, к трамвайному парку, откуда и ночью каждый час отходил
трамвай, а когда был расположен, он поодиночке развозил их домой. Ђльберт
старалсЯ подольше не возвращатьсЯ, рассчитываЯ, что Ќелла за это времЯ уже
улЯжетсЯ спать.
•орошо разъезжать одному по ночному городу. “лицы пустынны, сады лежат
в густой тьме, и он смотрит на волшебство, которое творЯт фары его машины:
беспокойные, резкие черные тени и желтовато-зеленый свет фонарей. Ћн любил
этот холодный свет, от которого и летом веЯло ледЯным холодом. ‘ады и
парки в этом желтовато-зеленом свете даже в пору цветениЯ казались
холодными, безжизненно застывшими. —асто он оставлЯл позади город, вел
машину через спЯщие деревни и, выбравшись на автостраду, мчалсЯ несколько
километров на огромной скорости, потом на ближайшей развилке сворачивал и
возвращалсЯ в город. ‚сЯкий раз он испытывал глубокое волнение, когда в
луче прожектора из тьмы возникала человеческаЯ фигура; чаще всего это
оказывались проститутки, они пристраивались в местах, освещаемых фарами,
когда автомобилисты на поворотах включали дальний свет: одинокие,
безжизненные, пестро вырЯженные куклы, они даже не улыбались, когда машина
проезжала мимо них. Ќа темном фоне ночи их залитые Ярким светом белые ноги
всегда напоминали Ђльберту деревЯнные фигуры на рострах, и казалось, что
стоЯт они на затонувших кораблЯх. Љогда снова и снова на поворотах он
включал фары и Яркий свет выхватывал их из тьмы, он удивлЯлсЯ, как точно
они выбирают длЯ себЯ место, но еще ни разу он не видел, чтобы машина
остановилась и увезла какую-нибудь из девушек.
“ краЯ моста, в его устоЯх прилепилсЯ маленький кабачок, который не
закрывалсЯ всю ночь. ‡десь он выпивал стакан пива и рюмку водки, чтобы
оттЯнуть возвращение домой. •озЯйка уже знала его, потому что у Ќеллы
часто бывали гости и он всегда развозил их по домам, лишь бы не оставатьсЯ
наедине с Ќеллой. Ћн подолгу засиживалсЯ в этом кабачке и думал о делах,
которые помимо воли всплывали в памЯти из-за Ќеллиных гостей. ‡а столиками
обычно сидели несколько матросов с рейнских пароходов, они играли в кости,
из репродуктора доносились тихие далекие голоса. “ печки с вЯзаньем сидела
маленькаЯ темноволосаЯ хозЯйка. Ћна всегда рассказывала ему, что и длЯ
кого вЯжет: светло-зеленый свитер длЯ зЯтЯ, коричнево-красные перчатки длЯ
дочки; но чаще всего она вЯзала прелестные маленькие штанишки длЯ внучат.
“зор длЯ этих штанишек она придумывала сама, часто она спрашивала у него
совета, и несколькими штрихами он уточнЯл ее рисунки. Ћднажды он даже
посоветовал ей вывЯзать на светло-желтой юбочке длЯ четырнадцатилетней
внучки темно-зеленые бутылки с пестрыми наклейками. Ћн набрасывал узор
цветными карандашами, которые всегда носил при себе, на белой оберточной
бумаге, в которую она завертывала холодные котлеты или биточки длЯ
матросов. €ногда, если он задумывалсЯ над событиЯми, о которых напоминали
ему Ќеллины гости, он засиживалсЯ до трех, а то и до четырех часов утра.
„о войны он был лондонским корреспондентом маленькой немецкой газеты,
но газета выставила его, и он вернулсЯ после смерти ‹ин, по настоЯнию
Ќеллы, обратно в ѓерманию, и Ќеллин отец устроил его на своей мармеладной
фабрике, чтобы ему не быть на виду. „о самого начала войны он вместе с
ђаймундом вел там небольшой отдел статистики сбыта, и все средства они
тратили не столько на то, что принесло бы пользу фабрике, сколько на
всЯкие пустЯки, придававшие им самим благонадежный вид: по первому
требованию они могли доказать, что занимаютсЯ разумной и никак не
свЯзанной с политикой деЯтельностью, что они включились в так называемый
трудовой процесс. ‚ их кабинете всегда было достаточно беспорЯдка, чтобы
вызвать представление о самой кипучей деЯтельности. Ќа чертежных досках
кнопками были приколоты эскизы, вокруг валЯлись тюбики и кисти, на полках
стоЯли открытые бутылки с тушью, и каждую неделю из отдела сбыта приходила
смета, заполненнаЯ цифрами, которые они переносили на свои таблицы, -
аккуратные столбики цифр, расписанные по всем землЯм ѓермании,
превращались в миниатюрные мармеладные ведерки на пестрых географических
картах.
Џотом они научились придумывать новые названиЯ длЯ новых сортов
мармелада и так быстро обрабатывать цифровые данные, что в любую минуту
могли точно сказать, где и в каком количестве ели и едЯт тот или иной сорт
мармелада. ‚ершиной их цинизма Явилось составление памЯтки, которую они
назвали "Џроизводство и сбыт ароматических конфитюров фабрики ѓольштеге" и
выпустили в 1938 году к двадцатипЯтилетнему юбилею фирмы. ќто была
отпечатаннаЯ на бумаге ручной выработки Ярко иллюстрированнаЯ брошюра,
которую они бесплатно разослали всем потребителЯм. Ђльберт рисовал все
новые и новые рекламные плакаты, ђай придумывал к ним стихотворные
подписи, а вечера они проводили вместе с Ќеллой и теми немногочисленными
друзьЯми, которых еще могли сохранить в 1938 году. —увствовали они себЯ в
ту пору не очень хорошо, и по вечерам скрытое раздражение невольно
прорывалось, особенно когда к ним приходил патер ‚иллиброрд. ђай ненавидел
патера ‚иллиброрда, который теперь изо всех сил раздувает шумиху вокруг
имени ђаЯ, и кончалось это обычно тем, что своими насмешками они выживали
‚иллиброрда, а как только он уходил, напивались и обсуждали возможность
эмиграции. “тром они ЯвлЯлись на фабрику с опозданием, головы у них
трещали, и, зачастую охваченные внезапной Яростью, они разрывали в клочки
все рисунки и диаграммы.
Ќо на следующий день они снова брались за работу, придумывали новые
рисунки, новые краски длЯ привлечениЯ покупателей, создавали графические
характеристики различных сортов мармелада. Џоследним их творением, до того
как обоих отправили на фронт, ЯвилсЯ исторический обзор, в котором ђай
поставил себе целью доказать, что, начинаЯ с каменного века, все народы -
римлЯне, греки, финикийцы, иудеи, инки и германцы - радостно вкушали
мармелад. ‚ этот труд ђай вложил всю свою фантазию, а Ђльберт - свой
талант художника, и у них получилсЯ шедевр, доставивший фабрике множество
новых покупателей. Ќо в этом уже не было необходимости. Џришел новый
потребитель, который начал поглощать мармелад без всЯкой рекламы: пришла
война.
‚о времЯ войны повсюду, где только ни останавливались армейские обозы,
они натыкались на валЯвшиесЯ по обочинам дороги жестЯные банки из-под
повидла производства их фабрики. ќтикетки, отпечатанные по эскизам
Ђльберта, подписи, составленные ђаем. ”ранцузские дети играли в футбол
этими банками, длЯ русских женщин они были ценным приобретением, и даже
когда наклейки давно уже были содраны или смыты, а банки измЯты и
заржавлены, все равно они узнавали их по штампованной монограмме "ќ.ѓ." -
ќдмунд ѓольштеге (так звали Ќеллиного отца).
„аже остановившись на ночлег в какой-нибудь дыре, они ощупью в темноте
узнавали эти жестЯнки, пальцы сами отыскивали выпуклые буквы "ќ.ѓ." и
стилизованную вишню, творение Ђльберта.
Џобедный путь немецкой армии был усеЯн не только снарЯдами, не только
развалинами и падалью, но и жестЯными банками из-под повидла и мармелада.
‚ Џольше и во ”ранции, в „ании и Ќорвегии, на Ѓалканах всЯкий мог
прочитать изречение, сочиненное ђаем: "ѓлуп тот, кто сам варит себе
варенье: ѓольштеге сделает это за тебЯ". ‘лова: "ѓлуп тот, кто сам варит
себе варенье" были отштампованы крупными красными буквами, остальные -
чуть помельче. ќто изречение Явилось результатом продолжительнейшего
совещаниЯ с дирекцией, за которым последовала развернутаЯ кампаниЯ против
всех, кто сам варит варенье. Ќо кампанию пришлось приостановить из-за
вмешательства органов пропаганды, которые со своей стороны считали варку
вареньЯ одной из исконных добродетелей истинно немецких домохозЯек. Ќо
этикетки и плакаты были уже отпечатаны, а тут началась война, и этот
вопрос никого больше не занимал, их так и наклеивали и притащили даже в
глубь ђоссии.
Џервый год войны Ђльберт и ђай прослужили в разных частЯх, на разных
фронтах, но даже вдали друг от друга они видели одно и то же - в
предместьЯх ‚аршавы и у Ђмьенского собора валЯлись все те же немецкие
жестЯнки из-под мармелада.
Љроме того, они еще получали посылки от Ќеллиной матери, посылки с
хорошенькими крохотными ведерочками из хромированной †ести - рекламные
сюрпризы, которые бесплатно выдавались каждому, кто купит три больших
банки, а Ќеллина мать считала не лишним всЯкий раз сообщать им, что дела
идут превосходно.
‚ кабачке никого не было, он глотнул пива и отставил кружку в сторону,
- пиво совсем выдохлось. Џотом оглЯдел батарею бутылок на стойке и, не
поднимаЯ головы, сказал:
- Ќалейте, пожалуйста, шварцвальдского кирша.
Џальцы хозЯйки не шелохнулись, клубок шерсти и спицы лежали на полу, он
поднЯл голову, взглЯнул на нее: хозЯйка дремала. Џо радио женский голос
тихо пел какую-то мексиканскую песню. Ћн встал, прошел за стойку и сам
налил себе кирша, потом поднЯл клубок шерсти и спицы и посмотрел на часы:
было три часа утра. Ћн медленно, почти по каплЯм, выпил кирш и раскурил
трубку. Ќелла, конечно, еще не легла, - ему так ни разу и не удалось
переждать здесь, пока она уснет. ‚се, что он ей ни скажет, вернувшись, она
выслушает с великой покорностью: про ненависть ђаЯ к ‚иллиброрду, про
циничность и снобизм ђаЯ и про то, что за пЯть последних лет жизни ђай не
написал ни одной строчки стихов - только рекламные лозунги, и про то, что
она тоже повинна в создании лживой легенды.
Ћн допил кирш, разбудил хозЯйку, тихонько тронув ее за плечо, - она
тотчас проснулась и с улыбкой сказала:
- ‚от ведь что со мной случилось. Ќе будь вас, менЯ бы тут могли
ограбить.
Ћна встала, выключила радио. Ђльберт расплатилсЯ, вышел на улицу и
подождал хозЯйку, котораЯ, опустив на дверь железную решетку, запирала ее.
- ‘адитесь, - сказал он, - Я подвезу вас домой.
- ‚от и прекрасно.
Ѓыл понедельник, и на улице в это времЯ почти не видно было людей,
только тЯжелые грузовики с овощами шли в сторону рынка.
€з-за хозЯйки ему пришлось сделать небольшой крюк, потом он высадил ее
и поехал домой, по-прежнему не торопЯсь.
Ќелла, конечно, не спала еще, в комнате было неубрано: повсюду стоЯли
стаканы, чашки, тарелки с остатками бутербродов, раскрошившеесЯ печенье в
вазочках, пустые коробки из-под сигарет, даже пепельниц она не вытрЯхнула,
бутылки громоздились на столе, валЯлись пробки.
Ќелла сидела в кресле, курила и смотрела неподвижным взглЯдом куда-то
сквозь стены комнаты. ‚ременами ему казалось, что она уже целую вечность
сидит в этом кресле и вечно будет сидеть в нем, и он пыталсЯ мысленно
охватить все значение и смысл слова "вечность"; в прокуренной комнате,
откинувшись, сидит она в зеленом кресле, курит и неподвижно смотрит
куда-то вдаль. Ћна сварила кофе, кофейник накрыла старым колпаком, чтобы
не остыл, и когда она снЯла колпак, у Ђльберта было ощущение, что свежаЯ
зелень кофейника - единственнаЯ свежесть в этой комнате, где даже цветы,
принесенные гостЯми, тонули в табачном дыму, а на столике в передней
валЯлись еще обернутые в бумагу букеты. Ќеллина безалаберность-всегда
казалась ему очаровательной, но с тех пор как они жили вместе, он
возненавидел эту безалаберность. Љофейник стоЯл на столе, и Ђльберт понЯл,
что ночь грозит затЯнутьсЯ. Ћн ненавидел кофе, ненавидел Ќеллу, ее гостей,
ночи, проведенные за никчемной болтовней, но стоило Ќелле улыбнутьсЯ, и он
забывал все: такаЯ сила таилась в единственном, неповторимом движении
мускулов ее лица. € хотЯ он знал, что она механически пользуетсЯ своей
улыбкой, он никогда не мог устоЯть перед нею, потому что каждый раз снова
верил, что она улыбаетсЯ ему. Ћн сел и стал автоматически повторЯть слова,
которые говорил уже тысЯчу раз в такие часы и при таких же
обстоЯтельствах. Ќелла любила произносить по ночам длинные монологи о
своей загубленной жизни, делать ему признаниЯ или расписывать, как могло
бы все сложитьсЯ, если бы ђай не погиб. Ћна изо всех сил пыталась обратить
времЯ вспЯть, отбросить все, что произошло за эти десЯть лет, и увлечь его
в свои сновидениЯ.
Ћколо половины четвертого она встала, чтобы второй раз заварить кофе.
Ќе желаЯ оставатьсЯ без нее в этой комнате, полной табачного дыма и
воспоминаний о ђае, в комнате, которую он знал двадцать лет, Ђльберт
собрал стаканы и грЯзные тарелки, вытрЯхнул пепельницы, отдернул зеленую
штору, растворил окно и пошел за Ќеллой на кухню, достал вазы из стенного
шкафа, наполнил водой, поставил в них цветы, а потом, стоЯ возле Ќеллы,
поджидавшей, пока закипит вода на плите, жевал холодное мЯсо, бутерброд
или один из ее аппетитных салатов, который всегда можно было найти в
холодильнике.
ќто и был тот час, которого она дожидалась; может быть, и возню с
гостЯми она затевала ради этого часа, потому что двадцать лет тому назад
все было точно так же - точно так же он стоЯл на кухне рЯдом с Ќеллой,
смотрел, как она варит кофе, пробовал ее салаты - часа в три или четыре
ночи - и рассматривал изречение, выложенное черными плитками по белым:
"_Џуть к сердцу мужчины лежит через его желудок_". Ђ ђай всегда оставалсЯ
в комнате Ќеллы и дремал там, и тогда гости тоже засиживались допоздна:
болтовнЯ о политике заполнЯла эти ночи, споры с урбигелем, который
призывал их всех вступить в организацию штурмовиков - и христианизировать
ее. ’акие слова, как "дрожжи", "закваска", такие фразы, как "обогатить
национал-социализм сокровищами христианской мысли", - все это возмущало
их. € тогда были среди гостей красивые девушки, но теперь одни из них
умерли, другие разъехались в годы войны по разным городам и странам, а две
из этих девушек вышли замуж за нацистов и обвенчались под дубами.
Џотом они перессорились почти со всеми. ‚ечера они проводили над
картами и диаграммами, которые приносили с фабрики, и, засидевшись до
поздней ночи, дважды пили кофе, первый раз - в два часа, второй - в три.
Џо счастью, хоть кофейник, в котором Ќелла заваривала кофе, был теперь
другой, да и не один только кофейник неумолимо напоминал, что времЯ уже не
то.
‘ердце его билось сильнее, когда он среди ночи проходил в свою комнату,
чтобы посмотреть, как спит мальчик. Њартин очень подрос, быстро и
неожиданно, на его взглЯд, и ему становилось как-то боЯзно, когда он
смотрел на разметавшегосЯ в кровати большого одиннадцатилетнего
мальчугана, белокурого, миловидного, очень похожего на Ќеллу. ‚ открытое
окно уже доносились утренние шумы: дальний грохот трамваЯ, щебет птиц; за
стеной тополей, окружавших сад, поредела и поблекла чернильнаЯ синева
ночи, а наверху, в комнате, которую теперь занимал ѓлум, не услышишь
больше, никогда не услышишь, тЯжелые и размеренные шаги отца Ќеллы, шаги
крестьЯнина, который слишком долго ходил за плугом, чтобы менЯть на
старости лет походку.
Џрошлое и настоЯщее кружились, перемещаЯсь, словно диски, отыскивающие
единый центр: один вращалсЯ равномерно, ось его проходила как раз
посредине, и это было прошлое, которое, как ему казалось, он видит с
предельной Ясностью, но настоЯщее вращалось гораздо быстрей прошлого, как
бы вокруг иного центра, и с этим ничего нельзЯ было поделать, несмотрЯ на
лицо мальчика, на дыхание мальчика, которое он чувствовал на своей руке,
несмотрЯ на доброе круглое лицо ѓлума. Ќичего нельзЯ было поделать, пусть
даже прошедшие двадцать лет оставили неизгладимые следы на лице Ќеллы, и
он видел их, Ясно видел: морщинки у глаз, и складки жира на располневшей с
возрастом шее, и губы, потрескавшиесЯ от непрерывного курениЯ, и жесткие
морщины на лице - все равно ничего с этим не поделать. Ћн поддалсЯ на ее
улыбку, на автоматически расточаемое колдовство, которое растворЯло времЯ,
превращало в призрак ребенка, спавшего в его постели, и между настоЯщим и
с виду так ровно, так равномерно вращающимсЯ прошлым внезапно вклинилсЯ
Ярко-желтый диск: времЯ, никогда не существовавшее, жизнь, никем не
прожитаЯ, мечта Ќеллы. Ћна вовлекала его в свою мечту, пусть ненадолго, на
те короткие мгновеньЯ, когда ночью на кухне она варила кофе и готовила
бутерброды, которые зачерствеют на тарелке. Љофейник, бутерброды, улыбка и
серый молочный утренний свет за окном - все это служило реквизитом и
кулисами длЯ мучительной мечты Ќеллы, мечты прожить жизнь, котораЯ не была
прожита и никогда не будет прожита, мечты о жизни с ђаймундом.
- Ћх, - пробормотал он, - ты сведешь менЯ с ума.
Ћн закрыл глаза, чтобы не видеть головокружительного вращениЯ: бешеного
мельканиЯ трех дисков, которые никогда не совместЯтсЯ; убийственнаЯ
несовместимость, в которой нет ни мгновеньЯ покоЯ.
Љофе, которого никто не выпьет, бутерброды, которых никто не съест, -
реквизит кровавой драмы, куда его вовлекли как единственного и
необходимого статиста, - но все же его утешало, что Ѓольда разогреет себе
этот кофе, что ѓлум завернет эти бутерброды и возьмет их с собой на
работу.
- Њожешь идти, - устало промолвила Ќелла, накрываЯ кофейник зеленой
крышкой.
Ћн отрицательно мотнул головой.
- Џочему бы нам не попытатьсЯ как-то упростить жизнь? - сказал он.
- —то же нам, поженитьсЯ, что ли? - ответила она. - „умаешь, это
что-нибудь упростит?
- Ђ почему бы и нет?
- €ди лучше спать. џ не хочу тебЯ мучить.
Ћн вышел, не сказав ни слова. ’ихо прошел через прихожую в ванную
комнату. ’ам зажег газ, пустил воду и положил шланг гибкого душа так,
чтобы вода бесшумно наполнЯла ванну.
Ћн долго стоЯл неподвижно и тупо смотрел на воду, поднимавшуюсЯ легкими
голубоватыми струйками со дна ванны, и напрЯженно ловил доносившиесЯ
снаружи звуки; он слышал, как Ќелла прошла к себе, потом, как она
заплакала. Ћна оставила открытой дверь в свою комнату, пусть он слышит ее
плач. ‚ доме было тихо, прохладно. “же светало. ‡анЯтый своими мыслЯми, он
бросил в ванну окурок и, чуть не падаЯ от усталости, наблюдал, как
размокает окурок, как оседает на дно темно-сераЯ пыль - это затвердевший
пепел, а светло-желтые крупинки табака сперва идут густой полосой, потом
расплываютсЯ по поверхности воды, и вокруг каждой крупинки желтоватое
облачко; сигарета потемнела, и на ней отчетливо проступила надпись
"’омагавк". Љогда он курил сигареты, он длЯ удобства выбирал бабушкин
сорт, чтобы всегда быть готовым к ее набегам. †елтоватое облачко
разрослось уже до размеров гриба, но вода, бившаЯ из душа на дне ванны,
выталкивала наверх расплывавшеесЯ, блекнущее облачко, не давала ему
опуститьсЯ, а внизу, на чистом синем дне ванны, кружились черные
затвердевшие частички пепла, и неведомаЯ сила медленно увлекала их к
стоку.
Ќелла продолжала плакать, дверь оставалась открытой, он выключил вдруг
газ, закрыл кран, вытащил за никелированную цепочку пробку из ванны и
проследил, как желтоватое табачное облачко исчезло в водовороте.
Ћн погасил свет и направилсЯ к Ќелле. Ћна курила и рыдала. Ћн
остановилсЯ в дверЯх и суровым голосом, удивившим его самого, крикнул:
- —его ты, собственно, хочешь?
- ‚ойди, присЯдь, - ответила она. “лыбка у нее не сразу получилась, и
это тронуло его; не часто с нею такое случалось. Ћн сел, взЯл сигарету из
пачки, которую она протЯнула ему, а она снова улыбнулась, и теперь уже
широко; казалось, что кто-то нажал тайную пружину; как фотограф пользуетсЯ
лампой-вспышкой, так она пользовалась своей улыбкой, - она славилась ею,
но теперь эта улыбка утомлЯла его, как утомлЯл и вид ее нежных белых рук,
прославленных не меньше, чем ее улыбка: она не пренебрегла и самой дешевой
уловкой: положила ногу на ногу и чуть откинулась назад, чтобы виднее была
ее красиваЯ грудь.
‚ ванной забулькали остатки воды: короткий всхлип, и уже не слышен
больше успокоительный шум.
- ‡амуж, - тихо сказала она, - Я не хочу больше. Ќа это Я больше не
пойду. …сли хочешь, Я тут же стану твоей любовницей, ты это знаешь, и буду
тебе вернее, чем жена, но замуж Я больше никогда не выйду. ‘ тех пор как Я
по-настоЯщему понЯла, что ђаЯ больше нет, Я часто думала, что лучше мне
было бы вообще не выходить замуж, к чему этот маскарад, это кривлЯнье, эта
убийственнаЯ серьезность в браке - и страх вдовства? ѓражданскаЯ
регистрациЯ, венчание в церкви, а потом ЯвлЯетсЯ какое-то ничтожество и
посылает твоего мужа на верную смерть. ’ри миллиона, четыре миллиона этих
торжественных союзов разрушено войной: вдовы, вдовы - у менЯ нет ни
малейшего желаниЯ быть вдовой, и ничьей женой Я тоже не хочу быть, и детей
Я больше иметь не хочу - вот мои условиЯ.
- Ђ мои ты знаешь, - сказал он.
- Љонечно, - спокойно ответила она. - ’ебе надо женитьсЯ и усыновить
мальчика, и потом ты, вероЯтно, захочешь собственных детей.
- ‘покойной ночи, - сказал он и хотел было встать.
- Ќет, не уходи, - сказала она ровным голосом, - сейчас, когда
становитсЯ чуть веселей, ты хочешь бежать. ђади чего нужно так корректно,
так педантично, так строго придерживатьсЯ общепринЯтой морали, Я этого
просто не понимаю.
- ђади мальчика. ‚се твои мечты ничего не стоЯт по сравнению с ним. €
потом тебе уже почти сорок.
- Џри ђае все было бы хорошо, и Я была бы верна ему, и у нас бы
родились еще дети, но смерть его менЯ сломила, как ты изволишь выражатьсЯ,
и мне больше не хочетсЯ быть ничьей женой. ’ы ведь и так Њартину вместо
отца. ’ебе этого мало?
- Ѓоюсь, - сказал он, - что ты выйдешь за кого-нибудь другого и мальчик
достанетсЯ ему.
- ‡начит, ты любишь мальчика больше, чем менЯ?
- Ќет, - сказал он тихо, - его Я люблю, а тебЯ - нет. ‡десь не может
быть больше или меньше. џ слишком хорошо тебЯ знаю, чтобы влюбитьсЯ в
тебЯ, но ты достаточно красива, и мне было бы приЯтно жить с тобой, - но
теперь Я так не могу. џ очень часто думаю о ђае, да и мальчик все времЯ
возле менЯ. ‚от в чем дело.
- Ђ, - сказала она, - теперь Я знаю, почему Я за тебЯ не выйду: просто
потому, что ты менЯ не любишь.
- ‡ато ты с некоторых пор уговорила себЯ, что ты менЯ любишь. ќто
совпадает с твоими мечтами.
- Ќет, - ответила она, - Я себЯ не уговариваю и знаю, что это не так.
Ќо у менЯ с тобой получаетсЯ, как у тебЯ со мной. ђаньше это называлось
поговорить откровенно, но вот откровенности у нас как раз и не хватает.
ѓовори откровенно, если тебе это по душе.
Ђльберт хотел встать, пройтись по комнате или подойти к окну, но ему
часто случалось видеть в кинофильмах, как мужчины во времЯ откровенного
разговора с женщиной шагают по комнате. Ћн осталсЯ сидеть в неудобном
кресле и взЯл сигарету, предложенную ему Ќеллой.
- ѓосподи, - сказал он, - говорить о любви уже просто нелепо. ђазве мы
с тобой не расхохотались бы, если бы в один прекрасный день Я заЯвил: "џ
люблю тебЯ!"
- „а, пожалуй.
- € потом это разные вещи - жить со вдовой своего друга или женитьсЯ на
ней, - а вот женитьсЯ на женщине, котораЯ живет мечтами, словно
наглотавшись морфиЯ, на это Я пошел бы только ради Њартина, но лишь сейчас
Я начинаю понимать, что ни на одной нельзЯ женитьсЯ только ради ее
ребенка.
Ќелла расплакалась, и он все-таки поднЯлсЯ с кресла и зашагал по
комнате, взволнованный и смущенный, хотЯ он столько раз видел все это в
кинофильмах.
- Ќо одного Я жду от тебЯ - Я и все мы: чтобы ты стала хоть немного
осмотрительней ради мальчика.
- ’ы заблуждаешьсЯ, и все вы заблуждаетесь: вы считаете менЯ чуть ли не
проституткой, но после смерти ђаЯ Я не знала ни одного мужчины.
- ’ем хуже, - сказал он, - ты их всех взвинчиваешь своей улыбкой, как
дети заводных петушков. Ќет, несмотрЯ ни на что, нам надо бы поженитьсЯ,
мы могли бы тихо и спокойно жить с мальчиком и не возитьсЯ со всЯкими
идиотами, которые беззастенчиво воруют у нас времЯ, мы могли бы вырватьсЯ
из этой чертовой сутолоки, уехать в другую страну, и, кто знает, может
быть, однажды на нас снизошло бы, как нежданный дождь, как гроза, то, что
до сих пор называлось любовью, - ђай ведь мертв, - и он повторил еще
суровей и жестче: - Њертв.
- ќто звучит так, как будто ты этому рад, - сказала она.
- ’ы прекрасно знаешь, что, хоть и по-другому, мне было ничуть не легче
потерЯть его - чем тебе. Њне кажетсЯ, что куда больше женщин, на которых
можно женитьсЯ, чем мужчин, с которыми можно дружить. Ђ женщинам, с
которыми можно переспать, вообще нет числа. ’ак или иначе, а ђай погиб...
€ возможностей у тебЯ не так уж много: быть вдовой или стать женой другого
человека; ты же пытаешьсЯ занЯть какое-то третье, промежуточное положение,
а такого не существует.
- Ќо оно может возникнуть, - поспешно перебила она, - положение,
которому нет имени, но времЯ даст ему имЯ. Ћ, как Я вас всех ненавижу за
то, что вам кажетсЯ, будто жизнь идет своим чередом. Џосыпать смерть
пеплом забвеньЯ, как лед посыпают золой. ђади детей, ах, ради детей: это
прекрасно звучит и служит прекрасным оправданием; наполнить мир новыми
вдовами, новыми мужьЯми, которым суждено погибнуть и сделать своих жен
вдовами. ‡аключать новые браки... †алкие вы ничтожества. Ќеужели вы ничего
лучше не придумаете? „а, Я знаю, знаю. - Ћна встала, пересела в другое
кресло и взглЯнула на портрет ђаЯ над своей кроватью. - џ знаю, - со
злостью повторила она, подражаЯ голосу патера ‚иллиброрда: - "‘вЯто
храните дитЯ и дело вашего супруга. Ѓрак есть таинство. Ѓраки заключаютсЯ
на небесах". € они улыбаютсЯ, как авгуры, и молЯтсЯ в своих церквах, чтобы
храбрые мужчины, здоровые и невредимые, бодро, весело шагали на войну,
чтобы не переставаЯ работали фабрики вдов. •ватит почтальонов, чтобы
принести эту весть, и попов тоже хватит, чтобы осторожненько подготовить
вас к этой вести. “ж если есть человек, который сознает, что ђаЯ нет в
живых, то это Я. ќто Я знаю, что его нет со мной, что его нет и никогда
больше не будет на этом свете, знаю совершенно точно - и Я начинаю
ненавидеть тебЯ за то, что ты всерьез собираешьсЯ вторично превратить менЯ
в потенциальную вдову. …сли начать пораньше, с шестнадцати, как Я,
например, то до блаженной кончины можно отлично успеть пЯть или шесть раз
побывать во вдовах и все же остатьсЯ молодой, как Я. ’оржественные клЯтвы,
торжественные союзы, и с кроткой улыбочкой тебе преподносЯт тайну: браки
заключаютсЯ на небесах. ‹адно, но тогда пустите менЯ на небо, где мой брак
будет действительно заключен. Ќе хочешь ли ты сказать мне, что Я не в
силах уничтожить смерть, наверно, ведь хочешь?
- ќто Я как раз и собиралсЯ сказать.
- Ђ Я ничего другого и не ожидала. ђоскошное изречение, дорогой мой,
можешь гордитьсЯ. Ќе хотел ли ты еще сказать мне, что можно начать новую
жизнь?
- Њожет, и хотел.
- „а перестань ты, нельзЯ забыть прежнюю... а начинать новую жизнь...
по-твоему, это новый брак... с тобой...
- Ќу и хватит, - взорвалсЯ он, - не воображай, пожалуйста, что Я только
о том и думаю, как бы женитьсЯ на тебе, просто Я считаю это единственно
разумным.
- Ћчень приЯтно слышать, великолепно сказано, ты мастер делать
комплименты.
- €звини, пожалуйста, Я совсем не то хотел сказать, - он улыбнулсЯ, - Я
вовсе не прочь женитьсЯ на тебе.
- —ас от часу не легче. ’ы хочешь сказать, что ты не умер бы от этого.
- …рунда, - сказал он, - ты отлично знаешь, что ты мне нравишьсЯ и что
ты красива.
- Ќо не совсем в твоем вкусе, да?
- ‚здор, - сказал он, - и Я продолжаю утверждать, что начать новую
жизнь можно и должно.
- Ђ теперь уходи, - сказала она, - уходи.
“же совсем рассвело. Ћн встал и задернул зеленую штору.
- ‹адно, - сказал он, - ухожу.
- ‚ глубине души ты, наверное, думаешь, что ты еще менЯ обломаешь и Я
выйду за тебЯ, но ты ошибаешьсЯ.
- ’ебе ванна нужна?
- Ќет, Я помоюсь на кухне, уходи, пожалуйста.
Ћн прошел в ванную, открыл кран, зажег газ, снова положил душевой шланг
так, чтобы вода текла бесшумно, а часы повесил на гвоздь, на котором
обычно висел шланг. ‚ернулсЯ к Ќелле - она чистила зубы на кухне.
- ’ы забываешь, - сказал он, - что мы уже пытались однажды жить именно
так, как тебе хочетсЯ. ’ы вообще очень многое забываешь.
Ћна прополоскала рот, поставила стакан и бездумно провела пальцами по
изразцам.
- „а, - сказала она, - тогда Я не хотела этого из-за мальчика - он был
еще совсем крошкой - Я просто не могла. Џрости, пожалуйста, об этом Я
никогда не вспоминала...
’огда, сразу после войны, он очень желал ее. Ћна была первой женщиной,
с которой он жил под одной кровлей после пЯтилетнего пребываниЯ среди
мужчин, и она была красивой женщиной. —ерез несколько дней после
возвращениЯ он как-то ночью натЯнул брюки, накинул пиджак поверх ночной
рубашки и босиком направилсЯ к ней. “ нее еще горел свет, она сидела в
постели и читала, накинув на плечи большую черную шаль, возле кровати тихо
гудела не совсем исправнаЯ электрическаЯ печка. Ќелла улыбнулась, когда он
вошел, посмотрела на его необутые ноги и вскрикнула: "’ы с ума сошел, ты
же простудишьсЯ - садись здесь вот". Ќа дворе было холодно, и в комнате
пахло картошкой, мешки приходилось держать во всех платЯных шкафах, потому
что в подвал уже несколько раз наведывались воры. Ќелла захлопнула книгу,
указала на старую баранью шкуру, лежавшую у ее кровати, потом кинула ему
пушистую вЯзаную красную кофточку: "“кутай ноги". Ћн ничего не сказал,
сел, укутал ноги и взЯл сигарету из пачки, лежавшей на ночном столике.
Џотом уселсЯ удобней и ощутил благодатное тепло раскаленной печки. Ќелла
не говорила и не улыбалась. ђебенок спал в колЯске возле книжного шкафа,
он был простужен и ровно посапывал. Ѓез пудры и помады Ќелла выглЯдела
старше, чем днем, она была бледнаЯ и усталаЯ, ее дыхание отдавало винным
перегаром, он отчетливо слышал это. ‚ смущении он уставилсЯ на книгу,
которую она положила на ночной столик: ’ереза „екеру. Ќа нижней полке
столика в беспорЯдке лежало ее белье. …му было очень неловко, что он так,
внезапно и без стука, вошел к ней, и он, избегаЯ ее взглЯда, упорно
смотрел мимо нее - на стену, где висел портрет ђаЯ, или прЯмо перед собой,
но даже когда отводил взглЯд от портрета, он с мучительной Ясностью видел
лицо ђаЯ - неспокойное, сердитое лицо человека, которого злит эта
случайнаЯ, бессмысленнаЯ смерть.
- •очешь выпить? - спросила Ќелла, и он был благодарен ей за то, что
она смогла улыбнутьсЯ при этом.
- „а, с удовольствием, - ответил он.
Ќелла выудила из-за кровати стакан и бутылку с мутной, коричневатой
водкой, налила ему. Ћна ничего не говорила, она не поощрЯла его и не
расхолаживала, она чуть настороженно ждала.
’огда он сказал:
- ‚ыпей со мной.
€ она согласно кивнула, выудила из той же щели кофейную чашку,
выплеснула осадок прЯмо через голову на паркет и подставила ему чашку. Ћн
налил ей, и они оба выпили и закурили, а печка за его спиной гудела, как
большаЯ ласковаЯ кошка. Ќе успели они допить, как он погасил свет и,
оставаЯсь в луче раскаленной печной спирали, сказал: "…сли не хочешь,
скажи, и Я уйду". "Ќет", - ответила она и смущенно улыбнулась, он так и не
понЯл, что значило в это мгновенье ее "Ќет": "„а" или "Ќет". Ћн выключил
печку, дождалсЯ, пока потемнеет раскаленнаЯ спираль, и склонилсЯ над ее
постелью. Ћна в темноте обхватила его голову руками, словно петлей,
поцеловала его в щеку и шепнула: "‹учше бы ты ушел", и он испытал странное
разочарование: его разочаровал рот Ќеллы, большим и дрЯблым показалсЯ он
ему, разочаровал поцелуй Ќеллы, не таких он ждал от нее. Ћн снова зажег
свет, включил печку и решил, что все к лучшему, что ему нечего стыдитьсЯ,
Ќелла держалась очень хорошо, и он не испытывал ни малейшего разочарованиЯ
оттого, что его желание не осуществилось. …два вспыхнул свет, Ќелла
улыбнулась, снова, словно петлей, обхватила рукой его шею и поцеловала в
другую щеку, и он снова почувствовал разочарование. Ќелла сказала: "Њы не
должны этого делать", и он вернулсЯ в свою комнату, и больше об этом
разговора не было, и он обо всем забыл, и лишь сегоднЯ в ванной комнате
все снова вспомнилось.

Ќелла поставила чашку на полочку и задумчиво поглЯдела на него.
- „а, тогда Я не хотела из-за ребенка...
- Ђ сейчас, - сказал он, - Я не могу, и тоже из-за мальчика.
- Љак странно, - улыбнулась она, - что Я об этом забыла.
- Њногое забываетсЯ, - сказал он, тоже улыбаЯсь, - и нам начинает
казатьсЯ, будто никогда ничего и не было. Ќадеюсь, ты не обиделась на менЯ
за все, что Я наговорил.
- Њы постарели с тех пор на девЯть лет, - сказала она. - Џокойной ночи.
Ћн вернулсЯ в ванную и вскоре услышал, как Ќелла прошла к себе и
закрыла за собой дверь. Ћн разделсЯ, сел в ванну, теперь его уже сердила
усталость, котораЯ, конечно, овладеет им часам к девЯти. Ћн любил рано
ложитьсЯ, спать крепко и долго, утром рано вставать, завтракать вместе с
мальчиком и помогать ему собиратьсЯ в школу, потому что хорошо понимал,
как тЯжело ребенку, когда он утром встает раньше всех, завтракает один и
уходит в школу, знаЯ, что все в доме могут еще спокойно спать. ђодители
Ђльберта, владельцы небольшого ресторанчика, раньше трех-четырех никогда
не ложились, и все годы своего детства он утром проходил через накуренный
зал в большую и холодную кухню. ’ам пахло застывшим жиром, прокисшими
салатами, на полочке лежали его бутерброды, а на газовой плите стоЯл в
алюминиевой кастрюльке кофе. ипение газа в промозглом холоде дурно
пахнущей кухни, наспех проглоченный горЯчий кофе с несвежим привкусом,
бутерброды с большими, наспех нарезанными кусками мЯса, которое он не
любил. ‘ тех пор как Ђльберт покинул отчий дом, он мечтал о том, чтобы
рано ложитьсЯ и рано вставать, но судьба вечно сводила его с людьми,
которые делали неосуществимым такой ритм жизни. Ћн стал под холодный душ,
потом обтерсЯ и тихо прошел на кухню. ѓлум уже успел побывать здесь, пока
он сидел в ванне. Љофейник ѓлума был пуст, теплый колпак, накрывавший его,
лежал рЯдом. Ѓольда, судЯ по всему, тоже ушла. Ќа столе валЯлись крошки
кислого черного хлеба.
Ћн прошел к себе и хотел разбудить Њартина, но Њартин уже не спал и
улыбнулсЯ ему. Њальчик Явно был рад, что Ђльберт здесь и будет с ним
завтракать.
- Џрости, - сказал Ђльберт, - что вчера вечером, когда ты пришел из
школы, менЯ не было дома - пришлось уйти. Њне позвонили. Ќу, пора
вставать.
Љогда мальчик вскочил с постели и встал во весь рост, Ђльберт
испугалсЯ: мальчик вырос, а Ќелла упорно не желала замечать этого, как и
многое другое. Ћн оставил мальчика и вернулсЯ на кухню, чтобы сварить Яйца
и приготовить бутерброды. ‚ комнате у Ќеллы было тихо, и на какое-то
мгновение он понЯл ее: ведь и его пугало, что мальчик так быстро вырос и,
несомненно, живет в совсем ином мире, чем они.

„ом все больше приходил в негодность, хотЯ денег на то, чтобы содержать
его в порЯдке, хватило бы с избытком. Ќо никому не было до этого никакого
дела. Љрыша текла, и ѓлум часто жаловалсЯ, что пЯтно на потолке в его
комнате все растет. …сли шел сильный дождь, с потолка просто капало, и
тогда, охваченные жаждой деЯтельности, они поднимались на чердак, чтобы
подставить таз под дыру на крыше, и ѓлум получал небольшую передышку. ‘рок
этой передышки зависел от размеров таза, а также от интенсивности и
продолжительности дождЯ: если таз был неглубокий, а дождь сильный и
продолжительный, передышка кончалась очень скоро, вода в тазу текла через
край, и темное пЯтно на потолке увеличивалось. ’огда на чердаке
подставлЯли таз поглубже. ‚скоре пЯтна стали показыватьсЯ и на потолке у
Ѓольды, и в свободной комнате, где раньше жил дедушка. Ђ в ванной как-то
отвалилсЯ большой кусок штукатурки. Ѓольда вымела мусор, а ѓлум приготовил
странную смесь из извести, песка и мела и замазал ею обнажившуюсЯ дранку.
Ќелла чрезвычайно гордилась своей расторопностью: как-то раз она
съездила в город и привезла десЯть больших цинковых ванн, их расставили по
всему чердаку, и они покрыли почти весь потолок. "’еперь не потечет", -
заЯвила она, истратив на ванны столько денег, что на них, пожалуй, можно
было бы сделать капитальный ремонт крыши. ’еперь, когда шел дождь, они
слушали перезвон капель, с глухим и грозным шумом падали они в пустые,
гулкие ванны. ЌевзираЯ на ванны, ѓлуму все чаще приходилось замазывать
потолки составом из извести, песка и мела. ‹естницы и костюм ѓлума в таких
случаЯх всегда были испачканы, и Њартин, помогавший ему, тоже бывал
измазан с головы до ног, его костюм сдавали тогда в химчистку.
€зредка на чердак поднималась бабушка, дабы ознакомитьсЯ с
повреждениЯми. Ћна лавировала среди цинковых ванн, ее тЯжелые шелковые
юбки задевали краЯ ванн, и по чердаку проносилсЯ тогда веселый звенЯщий
шорох. „лЯ таких случаев бабушка надевала очки, и всЯ ее фигура излучала
распорЯдительность и чувство долга. ‚ ходе осмотров она решала порытьсЯ в
старых записЯх и отыскать адрес кровельщика, который прежде выполнЯл такие
работы по дому. Џотом она на несколько дней уединЯлась в своей комнате, со
всех сторон окружала себЯ блокнотами и папками, ворошила старые бумаги и с
головой уходила в изучение старых счетов. Ќо адрес кровельщика так и не
был найден, хотЯ по ее требованию ей перетаскали из архивов фабрики все
бумаги. Џодшивку за подшивкой, подобранные по годам, доставлЯли на
маленьком красном автомобиле, пока не завалили папками всю ее комнату.
“спокоилась она только тогда, когда добралась до самого первого года -
заплесневевших счетных книг 1913 года.
’огда она позвала Њартина к себе, и он должен был часами слушать и
вникать в тайны ароматических мармеладов, которые придумал и продавал по
всему свету его дедушка. ЏерваЯ мироваЯ война вызвала небывалый расцвет
молодого предприЯтиЯ, и свою лекцию бабушка закончила демонстрацией
диаграмм и таблиц. Ђккуратно вычерченные тушью линии, похожие на
поперечный разрез горы, свидетельствовали о том, что голодные годы
благоприЯтны длЯ мармеладных фабрик. ѓод 1917. "‚ этом году, дорогой,
родилась твоЯ мамочка". 1917 год - одинокаЯ вершина на диаграмме, высота,
котораЯ до самого 1941 года оставалась недосЯгаемой. Ќо мальчику, которого
заставили изучать все эти таблицы, бросилось в глаза, что крутой подъем
началсЯ уже с 1933 года. Ћн спросил бабушку, в чем дело, потому что
побаивалсЯ ее и хотел сделать вид, будто ему все это интересно. ‚ ответ
бабушка разразилась длинной и восторженной речью; она говорила о летних
лагерЯх, о многолюдных сборищах, партейтагах и в заключение торжественно
ткнула длинным желтоватым указательным пальцем в год 1939, где отмечалсЯ
новый взлет.
- ‚се войны, которые вела ѓерманиЯ, свЯзаны с ростом производительности
мармеладных фабрик, - заключила она.
Љогда сквозь толщу бумаг она добралась до 1913 года и объЯснила
мальчику "самое необходимое", она позвонила в правление завода, красный
автомобильчик сделал несколько рейсов, и все сорок лет были водворены на
прежнее место.
Ђ о кровельщике тем временем накрепко забыли, цинковые ванны так и
остались на чердаке, и каждый дождь превращалсЯ в превосходный, хотЯ и
несколько однообразный концерт. Ќо оконные рамы тоже нуждались в починке,
а в подвале месЯцами стоЯла вода, потому что испортилсЯ насос. Љогда
Ѓольда затевала большую стирку, вода из узкой цементированной трубы
заливала котельную, мыло и грЯзь покрывали цементный пол скользкой,
похожей на плесень, коркой. Ћтовсюду несло гнилью, а запах картофелЯ,
который хранилсЯ в решетчатых Ящиках и прорастал вовсю, привлекал крыс.
Ђльберт об этом даже и не знал. Љрыс он обнаружил только тогда, когда
после длительного перерыва заглЯнул в подвал. Џосле ожесточенной стычки с
Ќеллой он решил отыскать в большом Ящике письма, которые ђай писал ему в
‹ондон: он хотел доказать, что вернулсЯ из ‹ондона не по просьбе ђаЯ, а по
просьбе Ќеллы. Ђльберт обычно в подвал не заглЯдывал и испугалсЯ, когда
увидел, какаЯ там грЯзь: всюду стоЯли покрытые пылью Ящики, по углам
валЯлись какие-то трЯпки, а у входа в прачечную стоЯло полмешка сгнившей
муки, и когда Ђльберт зажег свет, с мешка соскочило несколько крыс. ‘ тех
пор как Ђльберт побывал в военной тюрьме под Ћдессой, крысы внушали ему
страх, его затошнило, когда он увидел черные тени, пронесшиесЯ по подвалу.
Ћн бросил им вслед несколько кусков кокса и, пересилив себЯ, медленно
подошел к большому коричневому Ящику, который стоЯл под газовым счетчиком.
ђай лишь изредка писал ему, он получил от него не больше десЯти писем,
и Ђльберт помнил, что перевЯзал их шпагатом и спрЯтал в этот Ящик. ‘верток
с Ќеллиными письмами был гораздо больше, а письма ‹ин едва поместились в
двух коробках из-под обуви. —ернаЯ пыль и мышиный помет покрыли бумаги. ‚
подвале было темно, он боЯлсЯ крыс. ‚ немецкой военной тюрьме под Ћдессой
они ночью шмыгали по его лицу, и, чувствуЯ, как мЯгкое волосатое брюшко
прикасаетсЯ к его лицу, он пугалсЯ собственного крика. Ћн вытащил из Ящика
загрЯзненные пачки бумаг, проклинаЯ бесхозЯйственность Ќеллы и бабушки.
€з маленького чулана в углу подвала, где стоЯли пустые Ящики и банки
из-под повидла, послышалась вдруг какаЯ-то вознЯ и грохот жести. Ћн прошел
туда, открыл решетчатую дверь и вне себЯ от злости стал швырЯть в темный
угол все, что попадало ему под руку: черенок от метлы, разбитый цветочный
горшок, полозьЯ от старых санок Њартина, и когда стих поднЯтый им грохот,
в чулане тоже затихло.
‚ Ящике оказались его собственные письма, которые он писал Ќелле до
войны и во времЯ войны, и теперь, впервые за десЯть лет перебираЯ их,
Ђльберт решил как-нибудь обЯзательно все перечитать. ‡десь, наверное,
сохранились и стихи ђаЯ, и письма Ђвессалома Ѓиллига, и то, что он хотел
бы найти прежде всего - письма урбигелЯ, без сомнениЯ снабженные
комментариЯми ђаЯ, письма за 1940 год, когда урбигель воспевал победу над
”ранцией и в газетных статьЯх призывал немецкую молодежь покончить с
галльским декадансом. „олжны здесь быть и кой-какие вещи ђаЯ в прозе и
много его писем довоенной поры.
‘ейчас он взЯл только маленькую пачку писем ђаЯ, взЯл письма Ќеллы и
вдруг замер, увидев на дне Ящика большую коробку из-под мыла с
красновато-коричневой надписью "_‘анлайт_ - ‘олнечный свет". Ћн вытащил
ее, поколотил об стену, чтобы вытрЯхнуть пыль, прихватил пачки писем и
поднЯлсЯ наверх. Ќелла сидела у себЯ в комнате и плакала. Ћна не закрыла
дверь, чтобы видеть, когда он вылезет из подвала, но он прошел по коридору
мимо открытой двери. Ћн стыдилсЯ бессмысленного спора, который они вот уже
много лет - периодически - возобновлЯли, приводЯ одни и те же доводы и
кончаЯ каждый раз примирением.
Ћн отнес коробку "‘анлайт" в свою комнату, положил на нее обе пачки
писем и пошел в ванную, чтобы основательно пообчиститьсЯ. Њысль о том, что
внизу, в подвале, возЯтсЯ крысы, возмущала его, и, охваченный внезапной
брезгливостью, он решил переменить белье.
Љогда он возвращалсЯ из ванной, дверь в комнату Ќеллы все еще была
открыта.
- Ѓудешь пить кофе? - окликнула она.
- ‘ейчас, - отозвалсЯ он.
Ћн выписал из телефонной книжки номера каменщика, кровельщика, монтера
и морильщика крыс, позвонил всем четверым и попросил их зайти. Ќа все это
ушло ровно восемь минут, после чего он отправилсЯ к Ќелле и сел в кресло
против нее.
- ’ы знала, что у нас в подвале крысы?
Ћна пожала плечами.
- „а, Ѓольда как-то жаловалась.
- Љартофель прорастает, - возмущенно продолжал он, - кругом валЯютсЯ
гнилые продукты, у входа в прачечную стоит полмешка заплесневелой муки.
‚сЯ эта мерзость разлагаетсЯ в подвале, а жестЯнки с остатками повидла не
промыты, в них резвЯтсЯ крысы. Џросто черт знает что!
Ќелла наморщила лоб и промолчала.
- ‘ той минуты как Я попал в эту проклЯтую семью, Я только и делаю, что
борюсь против грЯзи и бесхозЯйственности, но, после того как умер твой
отец, Я один не могу с вами сладить. ‘коро в подвал нельзЯ будет войти без
пистолета, и ты могла бы там внизу накрутить собственный
экзистенционалистический фильм - и почти без затрат...
- Џей кофе, - сказала она.
Ћн придвинул к себе чашку, размешал молоко.
- џ починю крышу и потолки, очищу погреб и отремонтирую насос. Ќеужели
ты думаешь, что мальчику полезно видеть всю эту гадость и привыкать к ней?
- џ и не знала, что ты такой поборник порЯдка, что тебЯ может одолевать
такаЯ жажда деЯтельности, - устало ответила она.
- ’ы вообще многого не знаешь. ’ы не знаешь, например, что ђай на самом
деле был хороший поэт, невзираЯ на отвратительную шумиху, которую они
теперь поднимают вокруг его имени, - и Я намерен кое-что сделать, Я разыщу
в Ящике письма урбигелЯ, прежде чем крысы сожрут эти бесценные документы.
- ђай был моим мужем, - сказала она, - и Я любила его. џ любила в нем
все, но стихи его Я любила меньше всего, - Я не понимала их. џ предпочла
бы, чтобы он не был поэтом и жил до сих пор. Ќашел ты наконец письма,
которые искал?
- „а, - ответил он, - Я нашел их, и мне очень жалко, что Я ввЯзалсЯ в
спор из-за этой старой истории, о которой и вообще-то не следовало
вспоминать.
- Ќет, все очень хорошо. џ хотела бы прочесть эти письма, хотЯ это
совсем не нужно, - Я ведь знаю, что ты прав, что Я повинна в твоем
возвращении из ‹ондона, и все же Я хотела бы прочитать эти письма. Њне это
пойдет только на пользу.
- Њожешь их прочитать и оставить себе, по мне, можешь их даже сжечь. џ
вовсе не стремлюсь доказать тебе, что Я прав. Џросто всегда кажетсЯ, что
было бы лучше, если бы много лет назад поступил бы не так, а по-другому.
Ќо все это вздор.
- џ еще раз прочитаю письма ђаЯ. Џрежде всего Я хочу убедитьсЯ, верно
ли Я думаю, что он сам хотел умереть?
- Љогда будешь читать, не выбрасывай ни одного, где речь идет о
урбигеле, и ни одного из тех, что адресованы самому ђаю.
- Ќет, конечно. џ ничего не стану выбрасывать. џ просто хочу знать, что
же с ним было. ’ы ведь знаешь, отец мог так устроить, чтобы его не брали в
армию. џ уверена, что он мог даже от войны его спасти. Ћтец имел деловые
свЯзи в самых высоких кругах, но ђай не захотел. Ћн не хотел эмигрировать,
не хотел получить освобождение от военной службы, хотЯ больше всего на
свете ненавидел армию. €ногда мне кажетсЯ, что он просто хотел умереть. џ
часто думаю об этом, и это одна из причин, почему свою ненависть к
ѓезелеру мне всегда приходитсЯ подогревать искусственно.
Ђльберт встретил ее выжидающий взглЯд и спросил:
- ‘ чего ты вдруг вспомнила о ѓезелере?
- „а так, Я просто подумала о том, что ты ведь никогда не говоришь о
ђае. ’ы-то должен бы все знать, но ты никогда ни о чем не говоришь.
Ђльберт молчал. Џоследние недели перед смертью ђай совершенно отупел,
он еле волочил ноги, и всЯ их дружба сводилась теперь к тому, что они
делились сигаретами и помогали друг другу устраиватьсЯ на привалах и
чистить оружие. ђай устал, как большинство пехотинцев, от которых он почти
не отличалсЯ. Ќо при виде некоторых офицеров он загоралсЯ ненавистью.
- …сть и еще кое-что, о чем ты никогда не говорил, - сказала Ќелла.
Ђльберт взглЯнул на нее, протЯнул ей пустую чашку, она налила ему кофе;
пока он размешивал молоко и дробил ложечкой сахар в чашке, он выгадывал
времЯ, чтобы все обдумать.
- Њного тут не скажешь, - ответил он. - ђай устал, он был очень
подавлен, и если Я не говорил об этом, то только потому, что сам ничего
толком не знаю. Ќемного, во всЯком случае.
Ћн поймал себЯ на том, что думает о большой коробке "‘анлайт" и о
ворчливой маленькой продавщице, котораЯ дала ему тогда эту коробку: было
уже темно, а ему совершенно не хотелось идти домой в пустую комнату, где
дымила печка, где горький жирный чад пропитал всю мебель, всю одежду, все
постельное белье, где на табурете еще стоЯла спиртовка ‹ин, залЯпаннаЯ
супами, которые всегда у нее убегали.
- ђай как-то отупел и опустилсЯ, - продолжал Ђльберт, когда Ќелла
взглЯнула на него, - но Я уже застал его таким, когда вернулсЯ из Ђнглии.
‚ нем убили душу, опустошили; за четыре года он не написал ничего, что
могло бы его порадовать.
Ђльберту припомнилась напрЯженнаЯ тишина, котораЯ воцарилась сразу
после объЯвлениЯ войны: на какое-то мгновенье стало тихо во всем мире,
пока не пришла в движение перваЯ шестеренка в готовом к пуску механизме,
но вот она совершила оборот, механизм заработал, усугублЯЯ тупость и
покорность.
Љогда Ќелла протЯнула ему сигарету, он отрицательно покачал головой, но
по привычке полез в карман за огнем и дал ей прикурить, избегаЯ, однако,
встречатьсЯ с ее выжидающим взглЯдом.
- Џравда, - сказал он, - никакой тайны в этом нет. Ќо поэту,
разумеетсЯ, не очень-то приЯтно всюду натыкатьсЯ на рекламные лозунги,
которые он сам сочинил, на рекламу длЯ мармелада. "’аков, значит, мой
вклад в войну против войны", - сказал мне как-то ђай и со злостью
отшвырнул ногой жестЯное ведерко с фабрики твоего отца. „ело было на
базаре, в ‚иннице, какаЯ-то старушка продавала печенье - ореховое печенье
- в чистеньком ведерке из-под мармелада; все печенье покатилось по земле,
мы с ђаймундом помогли женщине собрать печенье, уплатили ей сколько
следовало и извинились перед ней.
- Џродолжай, - сказала Ќелла, и он увидел, что она крайне возбуждена,
словно ждет самых неожиданных разоблачений.
- ‚от и все, - сказал он. - —ерез две недели ђай погиб, но даже дорога
к смерти была длЯ него усеЯна жестЯными банками из-под мармелада: не
сладко нам было" всюду натыкатьсЯ на это добро, это просто изводило нас, а
другие ничего не замечали, только... ты ведь рассердишьсЯ и возненавидишь
менЯ за то, что Я тебе все это рассказываю.
- Ђ тебе так важно, ненавижу Я тебЯ или нет?
- Љонечно, - ответил он, - мне это очень важно.
‚ течение всего разговора он не отрывал от Ќеллы глаз, смотрел ей в
лицо, но выражение ее лица не менЯлось. Џравда, она достала из пачки
другую сигарету и раскурила ее, хотЯ стараЯ, еще не докуреннаЯ, дымила в
пепельнице.
- Ћбо всем этом, Ќелла, Я больше не хотел бы говорить, мы знаем, что
ђай мертв, мы знаем, как он умер, а выискивать причины бессмысленно.
- ќто правда, что он ни о чем больше с тобой не говорил, как ты менЯ
всегда уверЯешь?
- Ќет, он уже не мог говорить, у него было прострелено дыхательное
горло. Ћн только смотрел на менЯ, но Я ведь знал его, и в его взглЯде, в
пожатии его руки Я мог прочесть, что он зол на войну, зол, может быть, на
самого себЯ, и что он любит тебЯ, и что он просит менЯ позаботитьсЯ о
ребенке. ’ы писала ему, что ждешь ребенка. ‚от и все.
- Ћн не молилсЯ? ’ы ведь всегда говорил...
- Њожет быть, во всЯком случае, он перекрестилсЯ, но об этом Я никому и
никогда не скажу, а если ты расскажешь кому-нибудь из этих свиней, Я убью
тебЯ. ’о-то была бы длЯ них пожива, и легенда полностью была бы завершена.
Ќелла увидела дымЯщуюсЯ в пепельнице сигарету, улыбнулась и погасила
ее.
- Ћбещаю тебе никому ничего не рассказывать.
- Ѓыло бы неплохо, если бы ты вообще выставила всех этих людей.
- Ђ мальчику ты все расскажешь?
- ‘о временем.
- Ќу, а ѓезелер?
- —то "ѓезелер"?
- Ќичего, просто Я иногда упрекаю себЯ за то, что не испытываю
неугасимой мстительной ненависти к нему.
- Џо существу, он с урбигелем великолепнаЯ пара. —то такое, что с
тобой? Џочему ты вдруг покраснела?
- Ћставь менЯ, оставь менЯ в покое на несколько дней: Я должна на
досуге многое продумать. „ай мне, пожалуйста, письма.
Ћн допил кофе, пошел в свою комнату, взЯл обе пачки писем и положил их
на стол перед Ќеллой.

Ќелла так и не прикоснулась к этим письмам; спустЯ несколько недель он
увидел, что обе пачки лежат неразвЯзанными на ее письменном столе.
Ђльберт по целым днЯм возилсЯ с рабочими, совещалсЯ с ними, производил
расчеты. Ќасос в подвале отремонтировали, крышу - тоже. Ќа втором этаже
заново оштукатурили потолки. Ѓольда могла теперь во времЯ стирки спускать
воду в водосток, подвал очистили и выморили крыс. €з подвала выбросили
заплесневелые продукты, горы трЯпьЯ и картофель с длинными, как спаржа,
ростками.
Ђльберт велел заменить затемнЯющее свет зеленое стекло в окнах
передней, и там стало светло.
Ѓабушка только головой покачивала, глЯдЯ на всю эту кипучую
деЯтельность, она теперь чаще выходила из своей комнаты, следила за
рабочими и сделала потрЯсающее заЯвление, что сама оплатит ремонт. Ќелла
высказала догадку, что это решение продиктовано исключительно любовью
бабушки к чековой книжке, которой она пользовалась с чисто детской
гордостью. Ћна очень охотно извлекала ее из Ящика письменного стола,
раскрывала, заполнЯла с министерским видом голубоватый чек, прикладывала к
нему промокательную бумагу и элегантным жестом отрывала его от корешка.
Ѓыстрый свистЯщий шелест отрываемого чека вызывал на ее большом розовом
лице блаженную улыбку. ‘ того мгновеньЯ, когда она, двадцатитрехлетнЯЯ
женщина, сорок лет тому назад стала обладательницей чековой книжки, ее
детскаЯ радость по поводу того, что она одним росчерком пера делает
деньги, ничуть не уменьшилась. Ћна изводила уйму чековых книжек, потому
что расплачивалась чеками за всЯкий пустЯк, даже за еду в кафе и
ресторанах, а нередко случалось, что она посылала Њартина с чеком на
четыре марки к лотошнику - купить четыре десЯтка "’омагавка". Ђ если
платить было уж совсем не за что - и сигаретница полна, и холодильник
набит всЯкими продуктами, - тогда бабушка бродила по дому и всем
предлагала деньги ради того только, чтобы услышать скрипучую, как звук
пилы, мелодию отрываемого чека. ‘ сигаретой во рту, с чековой книжкой в
руках - при поЯвлении _крови в моче_ она точно так же таскала с собой
ночной горшок, - бабушка сновала из комнаты в комнату и всем говорила:
"…сли тебе нужны деньги, Я могу тебе подкинуть", после чего немедленно
усаживалась на стул, открывала авторучку - ею она тоже пользовалась с
чисто детской гордостью - и спрашивала: "‘колько тебе?" ѓлум в таких
случаЯх держалсЯ лучше всех, он называл огромную сумму, подсаживалсЯ к
ней, долго торговалсЯ, затем наконец бабушка заполнЯла чек и выдергивала
его. Ќо не успевала она выйти, ѓлум тут же разрывал чек - точно так же
поступали и все остальные - и бросал обрывки в мусорный Ящик.
Ќо больше всего бабушка сидела у себЯ в комнате, и никто толком не
знал, чем она весь день занимаетсЯ. Ћна не подходила к телефону, не
открывала дверь на звонок. —асто она поЯвлЯлась из своей комнаты только
около полуднЯ и в теплом цветастом халате направлЯлась на кухню, чтобы
взЯть завтрак. Ћбычно слышен был только ее кашель, потому что комната
бабушки всегда полна была дымом от бесчисленных сигарет, и дым этот узкими
серыми струйками просачивалсЯ в переднюю. ‚ такие дни никому не
разрешалось видеть ее, никому, кроме Њартина, которого она звала к себе.
…сли удавалось, мальчик удирал, едва заслышав бабушкин голос, но
зачастую она настигала его, тащила в свою комнату, и он должен был часами
выслушивать длинные нравоучениЯ и маловразумительные рассуждениЯ о жизни и
смерти и демонстрировать свои познаниЯ в катехизисе. Ѓольда, учившаЯсЯ
когда-то с бабушкой в одной школе, ехидно посмеиваЯсь, не упускала случаЯ
заметить, что сама бабушка никогда не блистала по части катехизиса.
‡адыхаЯсь в бабушкиной комнате, наполненной дымом, Њартин сидел в
кресле у письменного стола, смотрел на измЯтую постель, на чайный столик с
неубранной после завтрака посудой и следил за разнообразными оттенками
дыма: синие, ослепительно синие маленькие круглые облачка выпускала изо
рта бабушка. Ћна очень гордилась тем, что вот уж тридцать лет курит. Џосле
глубокой затЯжки из ее рта вырывались густые светло-серые, с просинью,
клубы дыма, профильтрованные в легких. ‘ силой вытолкнутаЯ струЯ дыма
несколько секунд держалась в тЯжелом, сизо-сером, насквозь прокуренном
воздухе комнаты; удушливый, горький, серый чад оседал на потолке, под
кроватью, на зеркале, собиралсЯ в сизо-серые клубы, в густые белесые
облака, напоминавшие растрепанную вату.
- ’вой отец погиб, так?
- „а.
- —то означает погиб?
- Џал на поле боЯ, был убит.
- ѓде?
- Џод Љалиновкой.
- Љогда?
- ‘едьмого июлЯ тысЯча девЯтьсот сорок второго года.
- Ђ когда родилсЯ ты?
- ‚осьмого сентЯбрЯ тысЯча девЯтьсот сорок второго года.
- Љак зовут человека, который повинен в смерти твоего отца?
- ѓезелер.
- Џовтори это имЯ.
- ѓезелер.
- …ще раз.
- ѓезелер.
- ‡ачем пришли мы в мир сей?
- „абы служить богу, почитать его и тем обрести царствие небесное.
- ‡наешь ли ты, что это значит, когда у ребенка отнимают отца?
- „а, - отвечал Њартин.
Ћн знал. “ других ребЯт были отцы: у ѓробшика, например, был высокий
белокурый отец, у ‚ебера - маленький, чернЯвый. ђебЯтам, у которых были
отцы, приходилось труднее в школе, чем тем, у которых их не было. ’аков
неписаный закон. …сли ‚еберу случалось плохо ответить на уроке, его ругали
больше, чем Ѓрилаха, когда тот не приготовит домашнего заданиЯ. “читель
был старый, седой, он сам "потерЯл на войне сына". Ћ мальчиках, не имеющих
отцов, говорили: "Ћн потерЯл отца на войне", об этом шептали на ухо
инспекторам, если ученик запиналсЯ в их присутствии, - учителЯ сообщали о
новичках: "Ћн потерЯл отца на войне". ќто звучало так, как будто мальчик
где-нибудь оставил своего отца - как зонтик, или потерЯл его, как терЯют
монету. Ћтца не было у семи мальчиков: у Ѓрилаха и ‚ельцкама, у
Ќиггемайера и Џоске, у Ѓерендта, и у него самого не было отца, и у
ѓребхаке, но у ѓребхаке был новый отец, и неписаный закон снисхождениЯ
применЯлсЯ к нему не так безоговорочно, как к остальным шестерым: в
снисхождении были оттенки. Џолным снисхождением пользовались только трое:
Ќиггемайер, Џоске и он - по причинам, которые ему удалось понЯть лишь
после долгих наблюдений; у ѓребхаке был новый отец, у матери Ѓрилаха и у
матери Ѓерендта были дети не от покойных отцов, а от других мужчин. Ћн
знал, как поЯвлЯютсЯ на свет дети. „ЯдЯ Ђльберт объЯснил ему, что они
родЯтсЯ от сожительства мужчин и женщин. € вот мать Ѓрилаха и мать
Ѓерендта жили с мужчинами, которые не были их мужьЯми, а просто дЯдЯми. Ђ
этот факт, в свою очередь, свЯзан еще с одним, тоже малопонЯтным словом:
безнравственно. Ќо и мать ‚ельцкама тоже _безнравственнаЯ_, хотЯ у нее нет
детей от ‚ельцкамова дЯди; вот и новое открытие - мужчины и женщины могут
жить друг с дружкой и не иметь детей, а если женщина живет с дЯдей, это
_безнравственно_. Њальчики, у которых были безнравственные матери, не
пользовались снисхождением в такой же мере, как дети нравственных матерей,
но хуже всего приходилось тем и меньше всего снисхождениЯ выпадало на долю
тех мальчиков, чьи матери завели новых детей от дЯдей; обидно и непонЯтно,
почему безнравственные матери снижали степень снисхождениЯ. “ мальчиков,
имевших отцов, все было по-другому; все Ясно, все понЯтно и никакой
безнравственности.
- ‘лушай как следует, - говорит бабушка, - вопрос тридцать пЯтый. ‡ачем
ЯвитсЯ •ристос перед концом света?
- •ристос ЯвитсЯ перед концом света, чтобы судить людей.
€нтересно, а _безнравственные_ тоже будут судимы? €м овладело некоторое
сомнение.
- Ќе спи, - приказывает бабушка. - ‚опрос восьмидесЯтый. Љто совершает
грех?
- ѓрех совершает тот, кто по своей воле преступает божью заповедь.
Ѓабушка любила гонЯть по всему катехизису, но ни разу еще она не
поймала его на незнании.
Ќаконец она захлопывает книгу, раскуривает новую сигарету и глубоко
затЯгиваетсЯ.
- ‚от, когда ты подрастешь, - говорит она ласково, - ты сам поймешь
почему...
Ќо с этой минуты можно уже не слушать. Џосле катехизиса следует длинное
заключительное слово, в нем нет никаких вопросов, и потому оно не требует
ни малейшего вниманиЯ: теперь бабушка начнет говорить об обЯзанностЯх, о
деньгах, об ароматических конфитюрах, о дедушке, о стихах отца, начнет
читать вырезки из газет, которые она заботливо приказала наклеить на
плотную красную бумагу, начнет в загадочных выражениЯх кружить вокруг
шестой заповеди.
Ќо даже Ќиггемайер, даже Џоске, у которых были вполне нравственные
матери, не пользовались тем снисхождением, каким пользовалсЯ он, и он
давно уже понЯл, в чем тут дело: их отцы тоже погибли, их матери тоже не
живут с другими мужчинами, но зато имЯ его отца иногда поЯвлЯетсЯ на
страницах газет, а у его матери есть к тому же _деньги_. ќти два важных
пункта отсутствуют у Џоске и у Ќиггемайера; об их отцах ничего не пишут в
газетах, а у их матерей _денег_ или очень мало, или вовсе нет.
€ногда он мечтал, чтобы оба эти пункта отпали и длЯ него, ему не
хотелось этого чрезмерного снисхождениЯ. Ћн ни с кем не делилсЯ своими
мыслЯми, даже с Ѓрилахом и с дЯдей Ђльбертом, и иногда по целым днЯм
старалсЯ плохо вести себЯ в школе, чтобы заставить учителЯ оказывать ему
не больше снисхождениЯ, чем ‚еберу, ежедневно получавшему взбучку; ‚еберу,
чей отец не погиб, ‚еберу, чей отец не имел денег.
Ќо учитель продолжал относитьсЯ к нему снисходительно. ќто был старый,
седой, усталый учитель, он "потерЯл на войне сына" и глЯдел на Њартина так
печально, когда тот делал вид, будто плохо выучил урок, что Њартин,
охваченный жалостью и состраданием, все-таки отвечал хорошо.
Џока заключительное слово бабушки подходило к концу, Њартин мог
наблюдать, как все больше сгущаетсЯ в комнате дым; только времЯ от времени
нужно было поглЯдывать на бабушку, чтобы ей казалось, будто он внимательно
слушает, а самому продолжать думать о вещах, более интересующих его: об
ужасном слове, которое мать Ѓрилаха сказала кондитеру, о слове, которое
всегда красовалось на стене в подъезде дома, где жил Ѓрилах, можно думать
и о футбольном матче, который начнетсЯ через три, четыре, от силы через
пЯть минут на лужайке перед их домом. Ѓабушке осталось говорить еще минуты
две, потому что она добралась уже до конфитюра, который каким-то образом
соприкасалсЯ с его обЯзанностЯми. Ќеужели она серьезно думает, что он
станет хозЯйничать на мармеладной фабрике? Ќет, он всю жизнь будет играть
в футбол, и ему было забавно и в то же времЯ страшно, когда он представлЯл
себе, что будет играть в футбол двадцать лет подрЯд, тридцать лет подрЯд.
ЋстаетсЯ еще минута, - он услышал быстрый шелестЯщий звук - это бабушка
вырвала чек из своей чековой книжки. Ћна всегда вознаграждала его за
безукоризненное знание катехизиса и за внимание, с которым он слушал ее.
Ѓабушка складывает чек вдвое, он берет эту сложенную голубоватую
бумажку и знает, что теперь можно уйти, нужно только поклонитьсЯ и
сказать: "‘пасибо, милаЯ бабушка", и вот он уже открывает дверь, и облако
дыма вырываетсЯ за ним в переднюю.

„ва днЯ Ђльберт не брал в руки коробку "‘анлайт". Ћн боЯлсЯ ее открыть
и в то же времЯ возлагал надежды на ее содержимое: он знал, что в коробке
лежит много рисунков, сделанных им в ‹ондоне до и после смерти ‹ин; он
боЯлсЯ, что рисунки никуда не годны, и все же надеЯлсЯ, что они окажутсЯ
неплохими; ведь он обЯзалсЯ еженедельно сдавать серию карикатур в
"‘убботний вечер" и иногда целые дни слонЯлсЯ из угла в угол, и ничего не
приходило в голову. Ћн открыл коробку, в этот день он был дома только
вдвоем с ѓлумом; мать Ќеллы уехала с Њартином в город. Ћн видел, с каким
робким и растерЯнным лицом мальчик садилсЯ в такси. Ќелла ушла в кино. Ћна
очень изменилась, в ней поЯвилась страннаЯ нервозность, и он догадывалсЯ,
что она что-то скрывает от него. ђазвЯзываЯ шпагат на картонке, он решил
поговорить с Ќеллой. Ќа картонке еще можно было разобрать адрес,
надписанный им в ‹ондоне: "ѓосподину ђаймунду Ѓаху", и ему казалось, что
еще слышен запах клейстера, отдававший мучной болтушкой, которую он
замешал на воде из оставшейсЯ у ‹ин муки, чтобы наклеить бумажку с адресом
на картон.
Ћн развЯзал узел, размотал шпагат, но медлил открывать картонку. Ћн
выглЯнул в сад, где друзьЯ Њартина, ѓенрих и ‚альтер, играли в футбол;
разметив ворота пустыми консервными банками, они молча, ожесточенно, но с
Явным удовольствием гонЯли мЯч. ѓлЯдЯ на мальчиков, он вспомнил год,
прожитый с ‹ин в ‹ондоне, чудесный год, когда он был очень счастлив, хотЯ
‹ин и после свадьбы сохранила свои "холостЯцкие" замашки. ‹ин презирала
шкафы, презирала вообще всЯкую мебель, и все свое добро она днем сваливала
на кровать: книги и журналы, газеты и губную помаду, огрызки Яблок в
бумажных фунтиках, зонтик, берет, шлЯпку, пальто, непроверенные тетради,
которые она проверЯла по вечерам, приткнувшись у ночного столика:
сочинениЯ о растительном мире ћжной Ђнглии и о животном мире €ндии. „нем
все это громоздилось на кровати; вечером или после обеда, если ей хотелось
прилечь и просмотреть вечерние газеты, она тщательно вылавливала только
куски хлеба, а остальное барахло просто смахивала энергичным движением
руки на пол: тетради, зонтик, фрукты. ‚се летело под кровать и катилось по
комнате, а утром она сгребала все в кучу и снова швырЯла на кровать. ‡а
всю свою жизнь она только один раз надела как следует отглаженное платье -
это был день их свадьбы, - домашний алтарь в столовой загородной виллы,
обставленной с алЯповатой роскошью, производившей великолепное
впечатление, острый запах жареного сала, распространЯемый рЯсой
симпатичного францисканца, непривычно звучавшаЯ латынь и еще непривычнее
звучавшаЯ английскаЯ речь (доколе смерть не разлучит вас...).
Ќо как раз в тот день, когда ‹ин надела выглаженное платье, - ее мать
приехала из €рландии, выгладила платье у себЯ в гостинице и заботливо
повесила в шкаф, - как раз в тот день ‹ин отвратительно выглЯдела: утюги
не ЯвлЯлись длЯ нее предметом обихода, утюг - вещь тЯжелаЯ, и, кстати,
платьЯ, которые нужно было гладить, не шли к ней.
‚ первый месЯц после свадьбы они спали в постели ‹ин, но Ђльберт ночи
напролет не мог сомкнуть глаз, потому что ‹ин была беспокойна, как молодаЯ
кобылица, она металась во сне, сбрасывала одеЯло на пол, без конца
ворочалась с боку на бок, толкала его, награждала тумаками, из ее груди
вырывались странные сухие хрипы. Ћн поднималсЯ среди ночи, зажигал свет,
прикрывал лампу газетой и садилсЯ читать. Ћ том, чтобы уснуть, нечего было
и думать, он довольствовалсЯ тем, что поднимал беспрерывно падавшее одеЯло
и подтыкал им ‹ин со всех сторон. …сли она на несколько минут затихала, он
оборачивалсЯ и смотрел на нее: длинные каштановые волосы, тонкое смуглое
лицо, профиль породистого жеребенка. Џотом он гасил свет, лежал в темноте
рЯдом с нею и был счастлив. €ногда с кровати падало что-нибудь, что
забилось днем под матрац или не успело упасть на пол от энергичного
вечернего швырка ‹ин, а теперь свалилось от ее дикой возни: ложка,
карандаш, банан, а как-то раз даже крутое Яйцо; оно покатилось по
истертому коврику и остановилось у ножек кровати. Ћн встал, очистил Яйцо и
тут же съел его, потому что в те времена он всегда хотел есть.
Џо утрам, когда ‹ин уходила, ему обычно удавалось немного вздремнуть.
‹ин работала учительницей в монастырской школе за городом. Ћн помогал ей
собиратьсЯ в школу, клал все, что ей нужно было, в портфель. ‚ его
обЯзанности входило также следить за старым, облезлым будильником,
который, как и все принадлежащие ‹ин вещи, ежедневно совершал путешествие
с кровати на пол и с пола на кровать, но тем не менее шел очень точно. Ћн
следил за будильником и предупреждал ‹ин, когда ей пора было выходить. Ћн
сидел в это времЯ на кровати в ночной сорочке и читал утреннюю газету, а
‹ин варила на спиртовке чай и суп. Љак только большаЯ стрелка приближалась
к одиннадцати и оставалось пЯть минут до восьми часов, ‹ин хватала
портфель, торопливо целовала его и неслась по лестнице вниз, к автобусу.
€ногда ее суп оставалсЯ на спиртовке, он жадно съедал безвкусную овсЯную
болтушку, забиралсЯ в постель и спал до одиннадцати.
’олько через месЯц они наскребли денег, чтобы купить вторую кровать, и
теперь он мог спать по ночам. ‹ишь изредка он пробуждалсЯ от глубокого
сна, это когда что-нибудь падало на пол с кровати ‹ин: книжка, полплитки
шоколаду или один из ее тЯжелых серебрЯных браслетов.
Ћн пыталсЯ внушить ей, что он понимает под словом порЯдок: аккуратно
разложенные по шкафам вещи и чистую спиртовку. Ћн даже купил тайком
подержанный шкаф, велел доставить его, когда ‹ин была в школе, и привел
все в порЯдок; все барахло ‹ин, все ее платьЯ он развесил на плечиках с
немецкой аккуратностью так, как это делала его мать: "—тобы пахло бельем,
проглаженным бельем". Ќо ‹ин возненавидела шкаф, и, желаЯ сделать ей
приЯтное, он велел увезти его и продал с убытком. …динственный род мебели,
с которым ‹ин кое-как мирилась, была маленькаЯ полочка, на которой стоЯли
спиртовка, котелок, две кастрюльки, консервные банки с мЯсом и овощами,
всевозможные загадочные приправы и пакеты с консервированными супами. Ћна
великолепно умела готовить, и ему очень нравилось, как она заваривает чай:
темный, отливающий золотом; и когда ‹ин возвращалась из школы, они лежали
на своих кроватЯх, курили и читали, поставив чайник на табурет между
кроватЯми. ЊесЯца два он еще мучилсЯ от того, что называл тогда
беспорЯдком, и жалел, что у ‹ин так мало желаниЯ обзаводитьсЯ вещами -
купить, например, хоть еще одну смену простынь. Ќо она терпеть не могла
вещей, как не терпела шкафов, и позднее он догадалсЯ, что она не терпит
шкафов именно потому, что в них хранЯтсЯ вещи. Ћна любила воздушные шары,
любила кино и при всей своей неуравновешенности была очень набожна. Ћна
фанатично восторгалась церковной мишурой, францисканскими монахами, у
которых исповедовалась; по воскресеньЯм она обычно таскала его к обедне в
женский монастырь, где она всю неделю преподавала, и он сердилсЯ на
монахинь, которые упорно называли его "мужем мисс ѓанигэн" и за завтраком
наполнЯли его тарелку кучей всЯкой снеди, ибо каким-то образом разузнали,
что он всегда голоден. Ќо так было только вначале, потом монахини ему
понравились, он съедал за завтраком до восьми сандвичей, его сказочный
аппетит вызывал бурное ликование у монахинь. ‚ воскресные дни ‹ин
проводила со своими девочками тренировки по травЯному хоккею, готовЯ их к
какому-нибудь состЯзанию, а он посмеивалсЯ над ее увлечением и восхищалсЯ
ее красивой, четкой и сильной игрой.
Њуж мисс ѓанигэн презабавно выглЯдел на краю полЯ. Љогда тренировка
кончалась, они с ‹ин делали пробег на три круга по площадке. „евочки из
хоккейной команды и пансионерки из монастырской школы обступали площадку и
подбадривали его криками, и когда он прибегал первым, это вызывало
всеобщий восторг, а он почти всегда прибегал первым, потому что был в те
времена неплохим бегуном.
Џотом они съездили вместе с ‹ин на юг, в графство ‘эррей, - часами
бродили по лугам и кустарникам, повсюду наслаждались тем, чему без оглЯдки
отдавалась ‹ин и что шутЯ называла "радостЯми семейной жизни". ’огда было
ему двадцать пЯть лет, а ‹ин только что исполнилось двадцать, она была
самой любимой учительницей в школе.
‚ будние дни он спал обычно до половины одиннадцатого, ибо люди, с
которыми ему приходилось иметь дело, раньше половины двенадцатого приема
не начинали, да и беспокойные ночи порЯдком утомлЯли его. Ћн разыскивал
несловоохотливых третьеразрЯдных политиканов и за завтраком выуживал у них
скудную информацию. Ћсновные сведениЯ он получал даже не от них, а из
четвертых, пЯтых рук, от таких же незадачливых журналистов, как и он сам.
‚последствии он поднЯлсЯ на новую ступень и стал сам придумывать всЯкие
рискованные вещи, отлично знаЯ, что добром это не кончитсЯ. Ћбычно он
сидел в маленьких кабачках, пил слабое виски и поджидал ‹ин; перед ним
всегда лежала пачка рисовальной бумаги, и он рисовал все, что ему
приходило в голову. Ћн сам придумывал остроты и иллюстрировал их или
иллюстрировал чужие остроты, которые находил в газетах. ‚ картонке из-под
мыла "‘анлайт" накапливались рисунки, сотни рисунков, и после смерти ‹ин
он все их отправил ђаю в ѓерманию.

„а, там наберутсЯ сотни рисунков, но он все еще не раскрывал картонку и
продолжал наблюдать за мальчиками, - каждый из них с неослабевающим
упорством старалсЯ угодить в ворота противника. Њожет быть, рисунки
хорошие, и тогда он избавитсЯ от утомительной обЯзанности каждую неделю
высасывать темы из пальца.
‘ледЯ за мальчиками, он успел набросать на обрывке бумаги Ѓольдин
портрет, но потом снова отложил карандаш в сторону.

‘ведениЯ, которые ему удавалось тогда раздобыть, становились все
скуднее, а те непроверенные материалы, которые он придумывал сам и
пересылал в ѓерманию, все меньше и меньше соответствовали
действительности; под конец маленькаЯ нацистскаЯ газетка, чьим лондонским
корреспондентом он ЯвлЯлсЯ, лишила его даже минимального фикса, а месЯц
спустЯ и вовсе вычеркнула из списка сотрудников, и он жил на учительский
заработок ‹ин, радостно встречаЯ каждое воскресенье, когда можно было
досыта поесть у монахинь. Џока ‹ин проводила тренировки с девочками, он
иногда заходил в школьную часовню, слушал молитвы и любовалсЯ грандиозной
безвкусицей: нигде, как ему казалось, не видал он еще такого предельно
алЯповатого ЂнтониЯ, нигде - такой чудовищной ’ерезы ‹изье.
Ђ в будни он ходил по городу и распродавал букинистам свои книги -
полшиллинга за два кило. ‚ырученных денег едва хватало на сигареты.
ЏыталсЯ он давать уроки, но мало кто из англичан хотел изучать немецкий,
да и эмигрантов в ‹ондоне и без него было достаточно. ‹ин утешала его, и
он был счастлив, несмотрЯ ни на что. Ћна написала своим, как им туго
приходитсЯ, и ее отец ответил, чтобы они приезжали в €рландию. Ђльберт
сможет помогать по хозЯйству и, если захочет, никогда не возвращатьсЯ к
этим треклЯтым наци. ’еперь, пЯтнадцать лет спустЯ, он все еще не мог
понЯть, почему он тогда не принЯл предложение отца ‹ин. €м овладевала
болезнь Ќеллы - мечта о жизни, котораЯ не была прожита и никогда не будет
прожита, ибо времЯ, длЯ нее предназначенное, безвозвратно ушло. Ќо была
своЯ прелесть в том, чтобы на несколько минут перенестись в местность,
которую он никогда не видел, пожить неведомой длЯ него жизнью среди людей,
которых он не знал.
„аже и теперь, пЯтнадцать лет спустЯ, он не мог осознать, что ‹ин
умерла, - такой неожиданной была ее смерть, и как раз тогда, когда он был
полон надежд. Ћн стал зарабатывать, у него поЯвились деньги; длЯ фабрики,
выпускавшей мыло, он писал рекламные плакаты и рисунки на обертках, и ему
удалось, наконец, приспособитьсЯ ко вкусам англичан.
‘ тех пор как заработки его увеличились, он перестал выпивать в
кабачках без ‹ин, он сидел дома, пил холодный чай и весь день работал. Џо
утрам он вставал вместе с ‹ин, готовил завтрак, провожал ее до автобуса.
Њальчики разгорЯчились и устали. ѓенрих сидел на траве, прислонившись
спиной к дереву, и жевал травинку. Ђльберт высунулсЯ из окна и крикнул:
- ‚озьмите кока-колу из холодильника.
Љогда мальчики обернулись и с удивлением взглЯнули на него, он добавил:
- ‡аходите и достаньте бутылки, ты ведь знаешь, ѓенрих, где что стоит.
Ћн слышал, как ребЯта с восторженными криками повернули за угол,
вбежали в дом, но здесь заговорили шепотом и на цыпочках прошли на кухню.
Ћн затворил окно, набил трубку, но раскуривать ее не стал и решительным
движением открыл картонку "‘анлайт": там оказалась целаЯ стопка очень
тонкой бумаги, все рисунки были повернуты обратной стороной. ’огда только
он сообразил, что открыл не крышку, а дно коробки. Ћн взЯл первый рисунок,
перевернул его и удивилсЯ - до чего он оказалсЯ хорошим! ќто был зоошарж,
забавное изображение зверушек, а этот жанр опЯть стал входить в моду.
Џосле войны он не рисовал так хорошо. ЊЯгкий, очень жирный карандаш -
рисунок совсем еще свежий. Ћн почувствовал большое облегчение: он знал,
что Ѓрезгот охотно возьмет эти рисунки. ЉаждаЯ из тоненьких бумажек,
разрисованнаЯ пЯтнадцать лет тому назад в лондонских кабачках, принесет
ему пЯтьдесЯт марок. Ќекоторые нужно лучше обрезать, заново наклеить на
картон, к некоторым придумать текст. Ћн никогда не показывал эти рисунки
‹ин, ибо тогда они казались ему дурацкими, но сегоднЯ он понЯл, что они
хороши и уж во всЯком случае лучше, чем очень многое из сделанного им длЯ
"‘убботнего вечера". Ћн рылсЯ в коробке, вытаскивал листки из середины и с
самого дна и удивлЯлсЯ, как они хороши. Љто-то из мальчиков позвал его:
- „ЯдЯ Ђльберт, дЯдЯ Ђльберт!
Ћн открыл дверь в переднюю и спросил:
- —то случилось?
Ћн сразу понЯл, что звал его Ѓрилах, который спросил:
- Њожно, мы сделаем себе по бутерброду? Њы хотим подождать, пока
вернетсЯ Њартин.
- ќто дело долгое.
- Ђ мы подождем.
- Ќу, как хотите, - и бутерброды вы себе, конечно, можете сделать.
- Ѓольшое-пребольшое спасибо.
Ћн закрыл дверь, собрал разбросанные листочки и положил их обратно в
коробку.

‚ тот день, как всегда, ‹ин утром поехала в школу, а он сидел дома и
делал набросок рекламного плаката. Ћн рисовал льва, который густо
намазывал горчицей баранью ногу. Ђльберт чувствовал, что плакат получитсЯ
хороший, а заказчик - дальний родственник Ђвессалома Ѓиллига - обещал
хороший гонорар. ќто был еврей-эмигрант, с которым он познакомилсЯ в
журналистском ресторанчике. ‘перва тот относилсЯ к нему с недоверием,
потому что принЯл его за шпика, но при пЯтой встрече он дал ему заказ: он
сотрудничал в рекламном отделе фабрики приправ и прЯностей. Ђльберт
работал так исступленно, что не замечал, как идет времЯ, и потому очень
удивилсЯ, когда в комнату вошла ‹ин.
- ѓосподи, - сказал он, - уже три часа?
Ќо когда он поцеловал ее и она устало улыбнулась в ответ, он понЯл, что
до трех еще очень далеко и что ‹ин вернулась из-за того, что ей
нездоровитсЯ. ђуки у нее пылали, и она корчилась от боли в животе.
- ќто уже давно началось, - сказала она, - но Я думала, что Я
беременна, а сегоднЯ выЯснилось, что Я вовсе не беременна, а болит все
равно.
Ќикогда еще он не видел, чтобы она падала духом, но теперь она
бросилась на кровать и застонала. …й трудно было говорить, и, когда он
склонилсЯ над ней, она шепнула:
- ‚ызови такси, мне в автобусе было плохо, а теперь становитсЯ еще
хуже. Ћтвези менЯ в больницу.
Ћн взЯл с постели ее сумочку и побежал к стоЯнке такси, на ходу
пересчитываЯ деньги; в кошельке набралось четыре фунта и целаЯ куча
мелочи. ‘овершенно растерЯнный, сел он в такси, велел остановить его перед
домом и одним духом поднЯлсЯ по лестнице. ‹ин стошнило, и, когда он взЯл
ее на руки, чтобы снести вниз, она застонала; на лестнице она все времЯ
кричала, и ее опЯть стошнило. “ дверей собрались женщины и смотрели,
покачиваЯ головами. Ћн крикнул одной из них, чтобы она присмотрела за
квартирой, оставшейсЯ незапертой. †енщина утвердительно кивнула, и теперь,
глЯдЯ на мальчиков, возвращающихсЯ в сад, он отчетливо вспомнил ее тупое,
бледное, обрюзгшее от водки лицо. ‘ бутербродами в руках мальчики
продолжали гонЯть мЯч.
‚ такси он держал ‹ин на коленЯх, чтобы защитить ее от толчков машины,
но она все кричала, и ее опЯть стошнило прЯмо на коричневые истертые
подушки, а он думал, что надо будет сказать врачам. Ћн все не мог
вспомнить английское слово, означающее воспаление отростка слепой кишки,
но когда такси остановилось перед больницей, он, держа ‹ин на руках,
быстро взбежал на крыльцо, толкнул ногой дверь в приемный покой и
закричал:
- Ђппендикс, аппендикс!
Ћна издала страшный вопль, когда он хотел опустить ее на кушетку;
теперь она совсем скорчилась; казалось, что в таком положении ей было не
так больно, и, хотЯ силы оставлЯли его, он продолжал держать ее на руках,
прислонилсЯ только к красноватого цвета колонне и пыталсЯ понЯть, что она
шепчет искривленными губами. ‹ицо у нее пожелтело и пошло пЯтнами, в
глазах он видел страшную муку, и шепот ее показалсЯ ему бредом безумной:
"Џоезжай в €рландию, в €р-лан-дию", - он не понЯл тогда, что она хочет
этим сказать, и старалсЯ понЯть, о чем спрашивает его худаЯ озабоченнаЯ
больничнаЯ сестра, котораЯ стоит рЯдом с ним у колонны. Ћн тупо повторЯл
только одно слово: "Ђппендикс" - и сестра кивнула, заслышав это слово. ‹ин
давилась, но рвоты уже не было - только желтаЯ, с тЯжелым запахом слизь
показалась на ее губах, и когда к ним подтолкнули передвигавшиесЯ на
колесиках носилки и он положил ее, она еще раз обвила его шею руками,
поцеловала и снова прошептала: "Џоезжай в €рландию, мой дорогой, мой
дорогой, мой дорогой", - но подошедший врач оттолкнул его, и носилки
отъехали и исчезли за вращающейсЯ стеклЯнной дверью. ‚ последний раз он
услышал крик ‹ин. ‘пустЯ двадцать пЯть минут операциЯ закончилась, ‹ин
была мертва, и он не успел больше обмолвитьсЯ с нею ни единым словом. ‚сЯ
брюшнаЯ полость оказалась наполненной гноем. Ћн до сих пор не забыл
молодое серое лицо врача, когда тот вышел в приемный покой и сказал:
"Ћчень сожалею", и потом медленно и спокойно заговорил с ним, и он понЯл,
что уже тогда, когда он сидел с ‹ин в такси, было слишком поздно. ‚рач
выглЯдел очень усталым и спросил, не хочет ли он еще раз повидать свою
жену.
…му велели подождать, пока можно будет пройти к ‹ин, и он стоЯл у
окошка и ждал, но вдруг вспомнил про шофера, вышел и расплатилсЯ с ним.
офер указал на следы рвоты, заворчал, не вынимаЯ сигареты изо рта, и он
дал ему –елый фунт сверх положенного и обрадовалсЯ, когда сердитое лицо
шофера проЯснилось. Ћн вернулсЯ в приемный покой. Ћбои здесь были
серо-зеленые, серо-зеленым были обиты стульЯ, и стол был покрыт
серо-зеленым сукном. „ело происходило в те дни, когда —емберлен вылетел в
ѓерманию длЯ переговоров с ѓитлером. Џотом в приемный покой вошла молодаЯ
женщина в поношенном пальто. Ћна стала рЯдом с ним у окна, и сигарета,
которую она держала в руках, потемнела от падавших на нее слез. ‘игарета
погасла, женщина бросила ее на пол и, всхлипываЯ, прижалась к оконному
стеклу. Џо улице шли люди и несли плакаты "_Њиру - мир_" и другие -
"Џокажем ѓитлеру, что мы его не боимсЯ", и молодаЯ женщина в поношенном
пальто снЯла очки и протерла их полой. Ћт ее пальто пахло бульоном и
табаком, она не переставаЯ бормотала: "‘ыночек, сыночек мой, сыночек мой",
- но потом поЯвилсЯ врач, и женщина бросилась к нему, и по ее лицу можно
было понЯть, что все сошло благополучно. †енщина вышла с врачом, а его
увела больничнаЯ сестра по длинному, выложенному желтыми изразцами
коридору. Џахло застывшим бараньим жиром и растопленным маслом, у дверей
стоЯли огромные алюминиевые чайники с горЯчим чаем, хорошенькаЯ
темноволосаЯ девушка разносила на подносе бутерброды, у окна стоЯл мальчик
с гипсовой повЯзкой на руке и кричал кому-то на улице: "ЏроклЯтаЯ собака,
Я тебе покажу!" ‘естра подошла к мальчику, дернула его за здоровую руку и
приложила палец к губам, и мальчик поплелсЯ следом за девушкой с
бутербродами.
‚ комнате, куда привела его сестра, были серые стены без всЯких
украшений и два узких высоких окна с синими стеклами. Ќа левом окне была
нарисована желтой краской альфа, на правом - омега.
‹ин лежала на носилках, залитаЯ неприЯтным синим светом. ‘естра
оставила его одного, и он подошел ближе и увидел, что лицо ‹ин стало
таким, как прежде. Ћдно лишь показалось ему новым - выражение покоЯ, и
было изумительно видеть спокойным ее тонкое молодое лицо. Њожет быть,
из-за освещениЯ, но пЯтна на лице исчезли, и оно опЯть приобрело ровную
окраску, и стал прежним ее искривленный мукой рот. Ћн зажег свечи,
стоЯвшие в медных подсвечниках позади носилок, прочитал "Ћтче наш" и
"Ѓогородице „ево, радуйсЯ". Ќепостижимо было длЯ него, что они прожили
вместе целый год. Љазалось, что он совсем недавно познакомилсЯ с ней. —то
она умерла, он понимал, но вот то, что она жила на земле, - это ему
казалось сном, и все подробности, которые припоминались, ничего не могли
изменить. Љак будто всего сутки тому назад приехал он в ‹ондон. ‚се
свершилось за один день: венчание в отглаженном платье, которое ей было не
к лицу, рЯса францисканца, хоккей, и завтрак у монахинь, и луг в ‘эррее, и
радость обладаниЯ... потом крик: "Џоезжай в €рландию". ђвота в такси, и
он, тупо повторЯющий: "Ђппендикс, аппендикс...", и синеватаЯ часовнЯ с
желтой альфой и омегой, воздушные шары, которые ‹ин дарила детЯм, и
мыльные пузыри, которые она из окна своей комнаты пускала в большой серый
двор, - ненависть к шкафам, спокойно горЯщие две свечи... ’ак горЯт они
только в часовнЯх. Ћн не испытывал печали, он чувствовал только тупую,
мучительную жалость к ‹ин за страданиЯ, которые она перенесла, исчезнув с
криком за дверью операционного зала, а теперь она так спокойно лежит в
этой часовне. ‘вечи горели, он пошел к двери, но вдруг повернулсЯ и
заплакал. ‚се поплыло перед его глазами, стало сумеречным и туманным:
раскачивающаЯсЯ альфа, раскачивающаЯсЯ омега, раскачивающиесЯ носилки и
спокойное лицо ‹ин. ‚ часовне казалось, что на улице дождь, но, выйдЯ из
часовни, он увидел, что светит солнце. ‘естра куда-то ушла, и он
заблудилсЯ в бесконечных коридорах, попал в Џалату, снова выскочил,
очутилсЯ у входа на кухню и только тогда узнал коридор с желтыми
изразцами, и снова хорошенькаЯ темноволосаЯ девушка пронесла на подносе
гору бутербродов, и из открытой двери донессЯ чей-то крик: "ѓорчицы!" - и
он вспомнил про льва, который намазывал горчицей баранью ногу.
Љогда он вернулсЯ домой, был час днЯ. Љто-то вымыл лестницу и прибрал
комнату. Ћн так и не узнал никогда, кто это сделал, и очень удивилсЯ,
потому что ему всегда казалось, будто в доме его не любЯт: всегда он был
занЯт, торопливо, мимоходом здоровалсЯ с соседЯми. Ђ теперь и на лестнице
и в комнате все убрано.
Ћн взЯл со стула плакат со львом, хотел его разорвать, но потом свернул
трубкой и бросил в угол. Ћн лег на кровать и устремил взглЯд на маленькое
распЯтие, которое ‹ин повесила над дверью. Ћн по-прежнему отлично понимал,
что ‹ин умерла, но никак не мог поверить, что целый год прожил с нею. Ћт
нее ничего не осталось, кроме кровати, заваленной всЯкой всЯчиной,
кастрюльки с выкипевшим супом на спиртовке, щербатой чашки, в которой она
обычно разводила мыло, чтобы пускать пузыри, да стопки непроверенных
тетрадей с сочинениЯми о цинковых рудниках в южной Ђнглии.
Џотом он уснул и проснулсЯ только тогда, когда вошла маленькаЯ
учительница, работавшаЯ вместе с ‹ин, и сразу почувствовал боль в руках, -
на них так долго лежала ‹ин. ‚месте с ‹ин и маленькой учительницей они
часто по вечерам ходили в кино, звали ее Ѓлай ѓрозер, она была хорошенькой
блондинкой, и ‹ин вечно пыталась обратить ее в католичество.
Ћн тупо уставилсЯ на Ѓлай и почувствовал боль в сведенных мышцах рук.
Џотом попыталсЯ объЯснить Ѓлай, что ‹ин умерла. Ћн сам испугалсЯ - так
холодно и как нечто само собой разумеющеесЯ произнес он - "умерла", и
только сейчас он сам постиг все значение этого слова: ‹ин больше нет. Ѓлай
с большим трудом раздобыла билеты на вечерний сеанс, чтобы посмотреть
фильм, который тогда все стремились увидеть. ќто был фильм с участием
—арли —аплина, и он сам, помнитсЯ, надоедал Ѓлай, чтобы она достала
билеты, потому что в ѓермании, конечно, такого не увидишь. Ѓлай принесла и
пирожные длЯ ‹ин, маленькие миндальные пирожные, покрытые Яичным кремом. ‚
руках она держала зеленые билеты, и когда он ей сказал, что ‹ин умерла,
она сперва рассмеЯлась. Ћна смеЯлась потому, что не могла понЯть, с чего
он вдруг вздумал так глупо шутить, она смеЯлась необычно - рассерженно и
отрывисто. Џотом она понЯла, что это не шутка, и растерЯнно заплакала, и
зеленые билеты упали на пол, и миндальные пирожные, покрытые желтым
кремом, - какие любила ‹ин, - лежали между зонтиком и красным беретом на
кровати ‹ин среди множества других вещей.
Ћн продолжал лежать, холодно глЯдЯ на Ѓлай. Ћна сидела на табурете и
плакала, и, только увидев ее слезы и услышав ее рыданиЯ, он снова осознал,
что произошло: ‹ин умерла. Ѓлай встала, прошлась по комнате, поднЯла с
пола валЯвшийсЯ в углу возле спиртовки свернутый плакат и, плача,
посмотрела на довольного, ухмылЯющегосЯ льва, который намазывал горчицей
•ичхьюмера баранью ногу. Ћн знал, что потом возьмет ее за плечи,
попытаетсЯ успокоить и будет говорить о делах - о погребении, о
всевозможных документах, которые необходимо оформить. € все же он
продолжал лежать и думать о ‹ин, о быстротечности и красоте ее жизни,
котораЯ оставит в этом мире едва заметный след. ђазве что в вестибюле
школы повесЯт ее фотографию и позднее на школьных встречах девочки,
женщины, с каждым годом стареющие женщины будут говорить: "ќто была наша
учительница по гимнастике и естествознанию", но в один прекрасный день
фотографию снимут и повесЯт на ее место портрет какого-нибудь кардинала
или папы - и тогда на какой-то предписанный законом срок останутсЯ только
пометки ‹ин в школьных тетрадЯх, хранЯщихсЯ в архиве, да могила на большом
кладбище. Ѓлай успокоилась раньше, чем он встал. Ћна вспомнила о куче
всЯких дел и ухватилась за возможность все сделать самой и "избавить его
от этого": известить школу, родителей ‹ин и ее брата - инженера в
Њанчестере.
Њокрое пЯтно на полу, там, где неизвестнаЯ соседка прибрала за ‹ин,
постепенно подсыхало, остались только следы мыла на давно не мытом полу, и
когда спустЯ месЯц он по просьбе Ќеллы возвращалсЯ в ѓерманию, в комнате
еще стоЯла чашка без ручки, в которой ‹ин разводила мыло, чтобы пускать
пузыри, в чашке оставалась белаЯ клейкаЯ смесь, и позднее он сообразил,
что в газетном извещении и в надгробной надписи на небольшом кресте стоЯла
ее девичьЯ фамилиЯ - мисс ѓанигэн и что монахини на поминальном обеде
упорно называли его мужем мисс ѓанигэн.
Ѓрат ‹ин вызвалсЯ помочь ему найти работу в Њанчестере, родители ‹ин, с
которыми он был в хороших отношениЯх, приглашали его переехать к ним в
€рландию на ферму - "там всегда хватит и работы и еды", - все были твердо
убеждены, что скоро начнетсЯ война и что в ѓерманию ему лучше не
возвращатьсЯ. Ћн никому не рассказал, как ‹ин шептала ему: "Џоезжай в
€рландию". Ћн долго колебалсЯ, а сам продолжал жить в лондонской комнате и
получил даже хороший гонорар за льва с горчицей, и следы мыла так и
остались на том месте, где кто-то прибрал за ‹ин. Ћн еще колебалсЯ, но
письма Ќеллы становились все настойчивей, и в один из таких дней, когда он
жил, выжидаЯ чего-то, он отправил большую коробку с рисунками в ѓерманию,
в адрес ђаЯ. Ћн сделал это как-то вечером, когда вернулсЯ с кладбища, где
долго размышлЯл, должен ли он выполнить просьбу ‹ин. “же сидЯ в автобусе,
он твердо решил уехать в ѓерманию, и когда он освобождал комнату и
разбирал постель ‹ин, из-под матраца выпали два предмета - пилка длЯ
ногтей и краснаЯ жестЯнаЯ коробочка с конфетами от кашлЯ.

Ћн услышал, что мальчики во дворе с кем-то разговаривают, и открыл
окно. ѓенрих стоЯл против Ѓольдиной комнаты и кричал:
- ‹адно, мы будем осторожнее!
Ђ Ѓольда сверху отвечала:
- џ сама видела, как вы сломали два цветка.
Ђльберт высунулсЯ из окна, задрал голову и крикнул Ѓольде:
- Ћни больше не будут.
Њальчики засмеЯлись. Ѓольда тоже засмеЯлась и крикнула:
- Ќу уж ты... по тебе пусть они хоть все здесь растопчут.
Ћн оставил окно открытым и начал приводить рисунки в порЯдок -
множество тонких листочков - их было несколько сотен. ’ут он вдруг
подумал, что надо бы как-нибудь написать родителЯм ‹ин, - они всегда
посылали ему ветчину, чай и табак, а он за все времЯ не собралсЯ с духом,
чтобы написать им подробное письмо, а только кратко благодарил да посылал
им книги.

Ѓыло просто ужасно, когда бабушка брала его с собой в ресторан. Џравда,
она редко выходила из дому, но именно поэтому ее хорошо знали в некоторых
ресторанах, и, завидев ее, официанты начинали как-то странно улыбатьсЯ.
Њартин никогда не мог понЯть, насмешка это или искреннее почтение. Ћна
любила тЯжелую и обильную пищу, любила жирные супы - коричневатые, вЯзкие,
один их запах вызывал у него тошноту, и потом она всегда требовала
поставить майонез на лед, чтобы после горЯчего жира насладитьсЯ ледЯным
соусом. Ћна заказывала огромные куски жаркого, обнюхивала их, ножом и
вилкой проверЯла их мЯгкость и бесцеремонно отправлЯла обратно, если мЯсо
не соответствовало ее вкусу. ‡атем шли пЯть различных салатов, которые она
сама совершенствовала путем длительных манипулЯций с приправами, которые
ей подавали в бутылочках, в таинственных серебрЯных кувшинчиках, в медных
капельницах, и столь же длительных переговоров с официантами о свойствах
приправ. ‘пасением была лишь возвышавшаЯсЯ на середине стола тарелка с
горой нарезанного большими ломтЯми хлеба, но напрасно дожидалсЯ бы он
здесь картофелЯ - вот единственное, что он с удовольствием ел бы, кроме
хлеба. Ѓело-желтые, дымЯщиесЯ картофелины, с маслом и солью, он очень
любил, но бабушка презирала картофель.
Ѓабушка пила вино и требовала, чтобы он пил Яблочный лимонад - напиток,
который она любила ребенком. Ћна очень огорчалась, когда он отказывалсЯ
пить лимонад: она не могла понЯть, как может ему не нравитьсЯ то, что ей в
детстве казалось таким удивительно вкусным. Ћн ел мало: салат, суп и хлеб,
и она, глотавшаЯ все, как удав, смотрела на это, покачиваЯ головой. Џеред
едой она истово крестилась: размахиваЯ рукою, как ветрЯнаЯ мельница, она
ударЯла себЯ ладонью по лбу, груди и животу. Ќо не только это привлекало к
ней всеобщее внимание, бросалсЯ в глаза и ее туалет: тЯжелый черный шелк и
пылающаЯ, как огонь, алаЯ блузка, котораЯ очень шла к ее цветущему лицу.
Ћфициант, метрдотель и буфетчица считали ее русской эмигранткой, но она
родилась в маленькой горной деревушке и провела детство в величайшей
нищете. ‡а хорошим обедом она любила рассказывать, как плохо она питалась
в детстве: громко, так, что прислушивались люди за соседними столиками,
бабушка рассказывала о приторно сладком вкусе вареной свеклы, о горечи
подгоревших супов из снЯтого молока, подробно описывала салат из крапивы,
кислый черный хлеб, который она ела ребенком, и тут же торжествующе
разламывала ломоть белого хлеба.
Ќа картофель она изливала потоки проклЯтий, называла его мучнистой
отравой, пруссаческим хлебом и разными непонЯтными бранными кличками на
диалекте ее детства. ‡атем она брала кусок белого хлеба, макала его в
соус, и в ее Ярких синих глазах загоралсЯ диковатый огонек, пугавший его.
…му становилось понЯтно, почему он боитсЯ ее, когда она начинает
описывать, как у них дома забивали кроликов. Ћн Ясно слышал треск нежных
косточек, видел выкатившиесЯ глаза и кровь; наиподробнейшим образом
бабушка рассказывала, что и как делали с требухой, с темно-красным месивом
из легких, печени, сердца; рассказывала и о том, как ее вечно надували
голодные старшие братьЯ и сестры. € сейчас она трЯслась от злобы,
вспоминаЯ своего брата Њаттиаса, который пЯтьдесЯт лет тому назад всегда
ухитрЯлсЯ забрать себе сердце кролика; она называла его подлецом и
негодЯем, хотЯ Њаттиас уже больше двадцати лет покоилсЯ на кладбище в их
родной деревушке. Њартин слышал отчаЯнное кудахтанье кур, которые начинали
метатьсЯ по бедному дворику, когда там поЯвлЯлсЯ отец бабушки с топором в
руках. "Ѓыла у нас тощаЯ птица, годнаЯ только длЯ супа", - говорила
бабушка. ‘ грустью вспоминала она, как ходила по богатым дворам, когда там
забивали скотину, выпрашивала миску крови и тащила домой - жирную, густую,
в комках. Љогда она добиралась до этого места, он знал, что скоро подадут
десерт и что его обЯзательно стошнит, потому что мЯсные блюда она
завершала бараньей отбивной, мЯгкой, с кровью - она разрезала ее, глотала
большими кусками, расхваливаЯ нежность мЯса; а ему мерещились убитые и
освежеванные дети, и, предвкушаЯ наслаждение от мороженого, кофе и
пирожных, он все-таки твердо знал, что его стошнит и что потом он ничего
не сможет есть. ‚се поданные на стол кушаньЯ мелькали перед глазами -
жирный, огненно-горЯчий суп, салаты, куски мЯса и соусы подозрительно
красного цвета; он с отвращением смотрел на бабушкину тарелку, где кровь
смешивалась с жиром, кровь с глазками жира. ‚ продолжение всего обеда
возле нее в пепельнице лежала дымЯщаЯсЯ сигарета, и времЯ от времени она
затЯгивалась и с торжествующим видом оглЯдывала зал.
Ћн думал о том, что Ѓрилах и Ѓерендт играют сейчас в футбол у них в
саду, пьют холодный, как лед, лимонад, едЯт хлеб с повидлом, а потом
Ђльберт повезет их куда-нибудь и угостит мороженым - может быть, на мосту
или внизу, у ђейна, где можно прЯмо из-за столиков кидать камешки в воду и
смотреть, как рабочие вытаскивают из реки покрытые ржавчиной корабельные
обломки. Ђ тут приходитсЯ сидеть среди обжор и любоватьсЯ, как довольнаЯ
бабушка макает куски хлеба в кровавый жир.
Љаждый раз он слишком долго соображал, как бы успеть добратьсЯ в
туалет, когда его затошнит, но бабушка всегда садилась у самого входа, и,
чтобы попасть в туалет, надо было пройти мимо пЯти, шести, семи больших
столов. Ћн робко пересчитывал их, и коричнево-краснаЯ дорожка, казалось,
проходила вдоль нескончаемого рЯда обжирающихсЯ людей. Ћн ненавидел их,
как ненавидел бабушку, их разгорЯченные лица казались рЯдом с белыми
салфетками еще краснее. „ымЯщиесЯ судки, хруст костей, детских костей,
кровь с глазками жира, холодные, жадные глаза тощих обжор и горЯчие,
налитые кровью, до омерзениЯ добродушные глаза толстых обжор; а официанты
все подносили и подносили от буфетной стойки убитых _искромсанных_ детей,
и те, у кого на столах еще не было тарелок, провожали официантов жадными
глазами.
„обиратьсЯ до туалета надо было очень долго. ’олько один раз он успел
добежать туда. атаЯсь, прошел между рЯдами обжор, с каждым шагом все
неуверенней, но все-таки успел: белые каменные плитки, запах мочи, запах
лимонной эссенции и мыла. ‘толик служителЯ, на нем - пестрые пакетики,
гребни, салфетки, и все те же обжоры перед его глазами: они двоЯтсЯ, они -
в зеркале и в натуре. ‘двоенный рЯд убийц - они ковырЯют в зубах, надувают
щеки, чтобы проверить, гладко ли они выбриты, проводЯт Языком по зубам.
ђасстегнутые пуговицы, белые рубахи, вот наконец-то свободное место. Ћн
склонилсЯ над раковиной, и резкий запах мочи усилил тошноту, ему хотелось
только, чтобы скорее все это кончилось и наступило желанное облегчение.
ђЯдом с ним возникла свежаЯ розоваЯ физиономиЯ.
- ‘унь палец в рот, сунь палец в рот, - услышал он.
„оброжелательнаЯ навЯзчивость этого краснорожего обжоры внушала
омерзение, и ему страстно захотелось увидеть рЯдом дЯдю Ђльберта, мать,
простое скуластое лицо ѓлума, черные как смоль гладкие волосы Ѓольды и ее
белое лицо, захотелось поиграть в футбол с Ѓрилахом и Ѓерендтом. Ќо он
пойман, он затерЯлсЯ среди рыгающих чревоугодников, он заперт в этой
убийственно чистой, белой кафельной тюрьме, осужден вечно вдыхать только
запах мочи и одеколона. ’еплаЯ мЯгкаЯ ладонь служителЯ легла на затылок, и
расплывшеесЯ добродушное лицо склонилось над ним.
- —то с тобой, мальчуган?
Ќо тут в мужскую уборную ворвалась бабушка, и глаза добродушного
служителЯ округлились от ужаса. Њужчины, смутившись, стали застегиватьсЯ.
- —то с тобой, дитЯ мое, что случилось?
ђуки у нее легкие, но уверенные, она заставила его нагнуть голову и
сунула ему в рот, хотЯ он закричал с перепугу, свой длинный желтый палец,
и все-таки его не вырвало, - железный комок тошноты, безысходный,
судорожный ужас притаилсЯ где-то в желудке; сквозь рЯды обжор бабушка
потащила его обратно в зал, но тут-то все и произошло: когда он проходил
мимо столика одного живодера, который хищным движением ножа с наслаждением
рассекал розовое, сочащеесЯ кровью ребЯчье мЯсо, он ощутил, как ужас
подкатываетсЯ к горлу и ищет выхода. Ќи стыда, ни сожалениЯ он не
испытывал - одно лишь холодное торжество. ’еперь, когда желудок его
опорожнилсЯ от ужаса, он мог даже улыбатьсЯ.
†иводер сперва побагровел, потом от шеи у него пошла желтизна и залила
всю его физиономию, послышались вопли, засуетились официанты, довольнаЯ
бабушка, улыбаЯсь, раскрыла чековую книжку, намереваЯсь возместить убытки.
Љостюма он не замарал, лица тоже, только губы пришлось обтереть носовым
платком. …му стало легко, он вышел победителем из этой борьбы. Ћн не
загрЯзнил рук, не запЯтнал души, он просто исторг то, что насильно в него
впихнули. „аже у бабушки пропал теперь аппетит, она не прикоснулась ни к
пирожному, ни к пломбиру и кофе, вырвала из книжки чек, потом другой - за
испорченный костюм живодера, еще один, чтобы утихомирить официанта;
теперь, когда желудок его был пуст, он без стыда и страха прошел рЯдом с
бабушкой по длинной, желтовато-коричневой дорожке.
Џотом, когда они возвращались домой, в такси, бабушка прочитала
небольшую лекцию о никудышных желудках нынешней молодежи. Ќикто не умеет
теперь как следует покушать, никто не умеет выпить как следует, никто не в
силах выкурить забористую сигарету - дрЯблое, обреченное поколение!
Џодобные прогулки они совершали приблизительно раз в полгода. Ћн
предчувствовал их, как предчувствовал _кровь в моче_, и, по возможности,
старалсЯ уклонитьсЯ: исчезал перед обедом или упрашивал дЯдю Ђльберта
куда-нибудь поехать с ним, но бегство означало лишь отсрочку - рано или
поздно бабушке удавалось его поймать. Џодобные обеды входили, по мнению
бабушки, в программу воспитаниЯ. Љогда ему исполнилось пЯть лет, бабушка в
один прекрасный день заЯвила:
- џ хочу тебе показать, как люди едЯт по-настоЯщему, - и впервые повела
его в ресторан ”овинкелЯ.
“же тогда у него сложилось впечатление, что из кухни приносЯт в зал
освежеванных детей и людоеды нетерпеливо ждут мисок с дымЯщимсЯ розовым
мЯсом. ЌачинаЯ с пЯти лет, он зорко следил за тем, что едЯт взрослые и как
они едЯт, и пришел к смелому умозаключению, что все это имеет какое-то
отношение к безнравственному. Ќо бабушка упорно таскала его с собой, и
давным-давно его уже знал и хозЯин, и буфетчица, и официанты, и однажды он
услышал, как они перешептываютсЯ: "Џришла великаЯ кнЯгинЯ со своим
блевуном". Ќо бабушка не сдавалась. Ћна поставила себе целью приучить его
основательно питатьсЯ. Ќа глазах у него она дробила и высасывала гусиные
кости, ела мЯсо, нарезала кровавые бифштексы. Ћн ненавидел все это, а
бабушка за все это расплачивалась большими дозами таинственного вещества,
называемого _деньги_. Љредитки и монеты - за что еще можно так дорого
платить, если не за детей?
Љогда ему приходилось обедать с бабушкой, он потом месЯцами не ел мЯса;
только хлеб, Яйца, сыр, молоко, овощи и превосходные супы, которые ѓлум
стрЯпал внизу на кухне. ѓлум готовил суп впрок на целую неделю. ќто была
похлебка, в которой все, что он туда засыпал, разваривалось в кашу: овощи
и кости, рыба и Яблоки. “дивительней всего было, что супы эти получались
очень вкусными. ѓлум готовил сразу пЯть литров супа, чтобы поменьше
возитьсЯ со стрЯпней. ‚ообще ѓлум питалсЯ хлебом, Яйцами и огурцами,
которые грыз, как Яблоки, а еще он приносил большие тыквы и, покуриваЯ
трубку, часами стоЯл над котелком, размешивал, пробовал, чего-то подбавлЯл
- луковицу или бульонные кубики, сухие травки, которые он растирал и
просеивал между пальцами. ѓлум нюхал, пробовал, ухмылЯлсЯ, потом снимал
котел с огнЯ и ставил в холодильник. ’еперь можно жить без забот. “ходЯ на
работу, он наливал полный судок, завинчивал крышку, потом совал в карман
пол-огурца, ломоть хлеба, кусок колбасы и книгу. ѓлум читал странные
книги. Ќа одной толстой книге было написано: "„огматы", на другой -
"Ѓогословие и нравственность". —итаЯ, он подчеркивал карандашом. ‡аглавиЯ
у книг были совершенно непонЯтные. Ѓогословие и нравственность, судЯ по
всему, имеют какое-то отношение к слову _безнравственно_. ѓлум хорошо
знал, что такое _безнравственно_, но, по словам ѓлума, кровопийцы в
ресторане ”овинкелЯ детей не едЯт и _вообще ничего безнравственного_ не
совершают; хотЯ, может быть, книга ѓлума просто устарела - в ней ничего не
сказано про этих кровопийц.
ѓлум почти не вынимал трубку изо рта, иногда даже ложилсЯ спать с
трубкой; он варил суп, читал толстые книги, ранним утром уходил на работу:
он работал на бабушкиной фабрике.
ѓлум был странный, но добрый. Њартин любил ѓлума, хотЯ иногда беззубый
рот и лысаЯ голова ѓлума пугали его. Ќо ведь и лысаЯ голова и беззубый рот
имели свою историю. ѓлум был в концентрационном лагере. ‘ам он об этом не
вспоминал, но дЯдЯ Ђльберт кое-что рассказывал про лагерЯ: смерть,
убийства, насилие и страх миллионов людей - ѓлум видел все это, потому он
и кажетсЯ старше своих лет. Њартин всегда думал, что ѓлум старше бабушки,
а на самом деле он на пЯтнадцать лет моложе ее.
ѓлум очень странно говорил. ‘ловно тЯжелые глыбы выталкивал он слова
изо рта, а рот разевал так широко, что видны были голые розовые десны,
темно-красное небо и Язык, которым он выделывал какие-то необыкновенные
выверты: казалось, что ѓлум вот-вот вытолкнет изо рта что-то круглое и
тЯжелое, но изо рта поЯвлЯлось просто слово: "Њатерь". ‘ледующее слово еще
круглее, больше, тЯжелее, совсем как маленькаЯ тыква, оно вызревало еще
медленнее, обкатывалось еще терпеливее, но изо рта оно опЯть выходило
просто словом - "божьЯ". ќто слово разрасталось до чудовищных размеров во
рту ѓлума, оно уж скорей напоминало воздушный шар, а не маленькую тыкву.
ѓлаза ѓлума сверкали, узкий нос вздрагивал, но изо рта выкатывалсЯ не
воздушный шар и даже не тыква, а так что-то вроде крупного Яблока -
"здорово". "‡дорово" было любимым словом ѓлума, особенно кругло и нежно
получалсЯ у него средний слог - "ро".
ѓлум был набожный и очень добрый, но слушать его рассказы было трудно:
слишком большие промежутки отделЯли одно слово от другого, - пока он
произнесет второе слово, успеваешь забыть первое и терЯешь свЯзь между
ними. ѓлум рассказывал медленно, необычайно торжественно и с великим
терпением. "’ерпение" - тоже было одним из его любимых слов, - с
превеликим терпением рассказывал ѓлум. € если внимательно слушать его,
можно узнать занимательнейшие истории.
“ ѓлума во всю стену висела карта мира, которую он сам вычерчивал и
раскрашивал. Ћн наклеил несколько листов очень плотной бумаги один на
другой, несколько месЯцев подрЯд рассчитывал масштабы применительно к
размерам стены и потом усердно, аккуратно и терпеливо нанес на карту
границы, горы, реки, морЯ и озера; он соскабливал, осторожно заштриховывал
и после длительных приготовлений начал наконец раскрашивать земную
поверхность - извел много зелени на гигантские низменности, много
коричневого - на горы и синего - на морЯ.
ѓлум успел всЯкое повидать уже до того, как поселилсЯ у них в доме, а
произошло это, должно быть, очень давно, потому что, сколько Њартин помнил
себЯ. ѓлум всегда жил у них. Ќемало повидал ѓлум на пути от своей родины
до берегов ђейна, но одного он еще не видал, никогда не видал этюдника, и
этюдник, увиденный им у Ђльберта, привел его в больший восторг, чем соборы
и самолеты; ѓлум точно повторЯл все движениЯ дЯди Ђльберта: смочив
кисточку в воде, провел по тюбику с краской, а потом по бумаге, и, когда
бумага стала красной, Ярко-красной, ѓлум засмеЯлсЯ от радости и в тот же
день обзавелсЯ собственным этюдником.
Ћчень медленно, очень аккуратно и очень терпеливо рисовал ѓлум земной
шар, он начал издалека - с ‘ибири, где все было зеленым, там он и посадил
на карту первую черную точку. "’ам, - сказал он, - за пЯтнадцать тысЯч
километров отсюда, Я родилсЯ". Ќа то, чтобы сказать "пЯтнадцать тысЯч
километров", у него уходила почти целаЯ минута: Яблоко, тыква, Яблоко,
Яблоко, мЯчик, мЯчик, Яблоко, тыква; он будто выпекал слова где-то там, на
небе, и только потом выпускал их на волю, да еще пробовал и прихлопывал
Языком, придавал им нужную форму и потом выталкивал - слог за слогом -
бережно и заботливо.
ѓлум родилсЯ за пЯтнадцать тысЯч километров отсюда, и звали его,
собственно, не ѓлум, а ѓлумбих •олокустебан, и ничего нельзЯ было
придумать приЯтнее, чем слушать, как ѓлум произносит свое имЯ и объЯснЯет
его значение. Ђ означало оно: солнце, под которым вызревают Ягоды.
‚месте с ѓенрихом Ѓрилахом они, когда им вздумаетсЯ, поднимались к
ѓлуму и просили его произнести и объЯснить свое имЯ - это бывало очень
интересно, как в кино.
†аль только, что заставали ѓлума они лишь изредка: ѓлум очень рано
уходил из дому, он шел в церковь, потом на фабрику и возвращалсЯ домой
поздно вечером. Џеред сном Ѓольда всегда готовила ему завтрак на утро:
кофе, огурцы, хлеб и кровЯную колбасу. Ќо ѓлумова колбаса не имела ничего
общего с детоубийством: она хоть и была краснаЯ, но вкус у нее был
мучнистый и нежный, и, как объЯснЯла Ѓольда, она и в самом деле
приготовлЯлась из муки, маргарина с примесью бычьей крови.
Џо воскресеньЯм ѓлум спал до полуднЯ. Џотом еда - суп и тыква, а если в
кофейнике оставалась еще чуточка кофе от завтрака, ѓлум подогревал его и
забирал к себе. Ћн сидел до четырех в своей комнате и читал непонЯтные
толстые книги; раз в месЯц к нему приходил старенький свЯщенник, живущий в
монастыре, он приходил в воскресенье и оставалсЯ у ѓлума на весь день. Ћни
беседовали о том, что ѓлум вычитал в своих книгах. Џотом они обычно
заходили к матери пить кофе - ѓлум и свЯщенник, дЯдЯ Ђльберт и Њартин; и
часто спорили - мать со свЯщенником или дЯдЯ Ђльберт со свЯщенником, а
ѓлум всегда поддакивал свЯщеннику и под конец говорил, терпеливо обкатав
слова во рту: "Џойдем, отец, выпьем по одной, а то здесь собрались одни
дураки". ’ут все начинали смеЯтьсЯ, а ѓлум и на самом деле уходил выпить
со свЯщенником.
Џо воскресеньЯм - с четырех до половины седьмого - ѓлум возилсЯ со
своей картой, и в это времЯ Њартин мог навещать его. ‡а пЯть лет ѓлум не
сделал даже и четверти карты, он тщательно переносил оттенок за оттенком
из географического атласа дЯди Ђльберта; когда он возилсЯ с ‘еверным
‹едовитым океаном, ему приходилось стоЯть на стремЯнке, потом стремЯнку
водворили в подвал и принесли назад только тогда, когда ѓлум так
продвинулсЯ влево, что добралсЯ до пицбергена, ѓренландии и ‘еверного
полюса.
„ЯдЯ Ђльберт, который разбиралсЯ в этом деле, говорил, что ѓлум
превосходно рисует. € в самом деле, ѓлум рисовал прЯмо кисточкой зверей,
дома, людей, деревьЯ, и когда он бывал в хорошем настроении, на бумаге
поЯвлЯлись красные коровы, желтаЯ лошадь, а на лошади - толстый черный
человек. "“ моего отца были красные коровы, совсем красные, можешь
смеЯтьсЯ сколько хочешь, но они были красны, как спелые помидоры, и еще
была у отца желтаЯ лошадь, а борода у отца была чернаЯ, и волосы тоже
черные, но глаза голубые, совсем голубые, как ‘еверный ‹едовитый океан на
этой карте. џ пас этих коров на лесных полЯнах, трава там росла чахлаЯ,
иногда мне приходилось гонЯть стадо через лес до самой реки, где трава
была сочней и гуще. ђека называлась ехтишехна-ехтихо, и это означало:
вода, дающаЯ нам рыбу, лед и золото".
Џоток звуков изо рта ѓлума изображал реку - широкую, бурную,
стремительную и холодную, река текла с высоких гор, за которыми лежит
€ндиЯ.
"Њой отец был вождем племени, потом он стал называть себЯ комиссаром,
но он все равно оставалсЯ вождем, даже когда называл себЯ комиссаром, и
каждый год, весной, когда ехтишехна-ехтихо освобождалась от льда, когда
в лесу расцветали Ягодники и зеленела трава, отец, даже после того как
стал комиссаром, делал то, что делали до него с незапамЯтных времен все
вожди племени: он бросал жребий, и одного из деревенских мальчиков, на
кого падал жребий, кидали в реку, чтобы река не затопила селение и
принесла много-много золота. ќто совершалось тайно, и люди, которые
назначили отца комиссаром, не должны были знать об этом, и никто ничего не
рассказывал, и никто из этих людей ничего не замечал, потому что никто не
считал мальчиков, их было много в селении".
Џонадобилось немало дней, чтобы ѓлум мог все это рассказать очень
медленно, - годами расспрашиваЯ и выпытываЯ, Њартин выудил у ѓлума всю его
историю.
‚ ехтишехне намывали золото и часть его отдавали тем людЯм, которые
сделали комиссаром ѓлумова отца, но больше всех золота получал ”риц.
ђассказываЯ о ”рице, ѓлум рисовал кусты, лес, Ягоды и холодную, как лед,
ехтишехну. ”риц знал, как переходить реку вброд, он приходил, приносил с
собой сигареты - белые палочки, которые наполнЯли мозг сухим счастьем, и
еще кое-что приносил ”риц - нечто белое в стеклЯнных трубочках. €з
описаний ѓлума Њартин заключил, что это были ампулы, как те, в которые
врач погружал шприц и, наполнив его, всаживал в руку бабушки.
- ѓлум, а что же с ними делал твой отец?
- џ только потом это понЯл. Љаждую весну в лесной хижине устраивали
праздник, в нем должны были участвовать молодые девушки, ни одной пожилой
женщины, только молодые, а с ними мой отец и еще два человека - мы их
называли шаманами, и когда девушки отказывались прийти на праздник, шаманы
предавали их проклЯтию, и девушки болели. - ’ут ѓлум умолк и покраснел,
краска разлилась от шеи по всему лицу, и Њартин догадалсЯ, что в хижине,
за пЯтнадцать тысЯч километров отсюда, совершалось что-то _бесстыдное_ и
даже _безнравственное_. Ќо стоило девушкам согласитьсЯ, и они тут же
выздоравливали; и все это - болезнь и выздоровление - ”риц приносил в
своих стеклЯнных трубочках.
Ђ потом ѓлум сбежал, потому что по жребию его должны были бросить в
ехтишехну, и бежать ему помог ”риц. ѓлум рассказывал медленно, иногда
скажет две-три фразы, а потом пройдут недели - и ни единого слова больше;
как только времЯ подходило к половине седьмого, ѓлум обрывал свой рассказ
на середине фразы, ополаскивал кисть, тщательно обсушивал ее, снова
раскуривал трубку и осторожно садилсЯ на край постели, чтобы снЯть
шлепанцы и надеть башмаки. ‡а его спиной красиво переливались краски на
карте, но незакрашеннаЯ часть карты казалась Њартину бесконечной - белые
морЯ, отделенные от суши лишь тонкой карандашной линией, очертаниЯ
островов, реки, собравшиесЯ вокруг крохотной черной точки - родины ѓлума;
пониже и левее, в …вропе, была втораЯ чернаЯ точка, она называлась
Љалиновка - место, где погиб отец Њартина, а там, повыше и много левее,
почти на краю морЯ, лежала чернаЯ точка - место, где они живут, -
маленький треугольник, затерЯвшийсЯ на огромной равнине. ЏереодеваЯсь,
ѓлум отрезал от лежащей на тумбочке тыквы несколько ломтей, укладывал
"„огматы" и "Ѓогословие и нравственность" в сумку, спускалсЯ на кухню,
чтобы наполнить судок, и шел к трамваю.
€ногда проходило немало воскресений, пока у ѓлума снова поЯвлЯлось
настроение рассказывать, иногда за много недель из него удавалось выжать
две-три фразы, но всегда он начинал точно с того места, на котором
остановилсЯ в прошлый раз. “же тридцать лет, как ѓлум покинул свою родину.
”риц помог ему, и он перебралсЯ в город, где жили люди, назначившие его
отца комиссаром, - город называлсЯ Ђчинск. ’ам ѓлум мостил улицы, потом
стал солдатом и покатилсЯ все дальше и дальше на запад. ѓлум двигал
руками, словно катил снежный ком, когда хотел показать, как он катилсЯ на
запад. Ќовые названиЯ всплыли в его рассказе: Ћмск, Њагнитогорск и еще
много-много западнее другой город, ’амбов. Ќо там уже ѓлум не был
солдатом, он устроилсЯ на железную дорогу и разгружал вагоны: дрова, опЯть
дрова, уголь, картофель. Ђ по вечерам ѓлум ходил в школу и училсЯ читать и
писать. †ил он в настоЯщем доме, и у него была жена; звали жену ’ата. ѓлум
описывал ’ату, рисовал ее, она была белокураЯ, круглолицаЯ, веселаЯ; ѓлум
познакомилсЯ с ней в школе, где он училсЯ читать и писать. ’ата тоже
работала на железной дороге, пока просто таскала тюки, но собиралась
занЯтьсЯ чем-нибудь более интересным и важным, как только научитсЯ читать
и писать, - тут круглолицаЯ белокураЯ ’ата на рисунке ѓлума начинала
улыбатьсЯ во весь рот, потому что ей предстоЯло сделатьсЯ перронным
контролером на ’амбовском вокзале и пробивать щипцами билеты. € ’ата на
рисунке ѓлума стоЯла уже в фуражке, из-под которой выглЯдывала ее толстаЯ
белокураЯ коса, и с компостерными щипцами в руках.
Ќо самое важное длЯ ѓлума случилось только через год после его женитьбы
на ’ате, когда ’ата давно уже была перронным контролером на ’амбовском
вокзале. ’олько через год ’ата показала ему, что хранитсЯ у нее на дне
Ящика, стоЯщего в кухне: распЯтие и образок, и по ночам, когда ’ата лежала
в постели рЯдом с ним, она рассказала ему все, и пламЯ охватило ѓлума.
ѓлум нарисовал это пламЯ - много красного и много желтого, - но тут ѓлума
опЯть сорвало и покатило на запад, словно снежный ком, который становилсЯ
все больше и больше. ѓлума уносило все дальше и дальше от ’аты, потому что
началась война. ѓлума ранило, он покатилсЯ обратно, на восток, в ’амбов,
но ’аты там уже не было, и никто не знал, куда она делась; в своей
железнодорожной фуражке и с щипцами в руках она ушла как-то утром и не
вернулась. ѓлум осталсЯ в ’амбове, разыскивал ’ату, но и следа ее не
нашел. € опЯть он покатилсЯ на запад, и опЯть война - рана уже зажила, и
опЯть он все катилсЯ, катилсЯ до новой остановки, - ѓлум называл ее не
концентрационный лагерь, а просто лагерь. ‡десь ѓлум лишилсЯ волос и
зубов, и не только от голода, но и от ужаса. Љогда ѓлум произносил слово
"ужас", это звучало ужасно, не Яблоки, не воздушные шарики, а ножи
сыпались из его рта, и лицо его так менЯлось, что Њартин пугалсЯ, как
пугалсЯ он, когда ѓлум, бывало, засмеетсЯ. Ђ смеЯлсЯ ѓлум тогда, когда
Ѓольда приходила к нему в комнату, чтобы петь с ним вместе хоралы. ѓлум
пел хорошо. “ него был высокий сильный голос. Ќо стоило запеть Ѓольде, как
на ѓлума нападал смех, а смех его звучал так, будто сотни маленьких ножей
рассекали воздух. Љогда Ѓольда продолжала петь, невзираЯ на смех ѓлума,
ѓлум очень сердилсЯ и говорил умолЯюще:
- Ћх, Ѓольда, ты действуешь мне на нервы.
ѓлума привел дЯдЯ Ђльберт, он подобрал это беззубое и безволосое
страшилище, которое просило работу у ворот мармеладной фабрики, а сторож
отталкивал его. „ЯдЯ Ђльберт привел ѓлума с собой, а бабушка хорошо
отнеслась к нему, и это было большим плюсом длЯ бабушки, она и к Ѓольде,
несмотрЯ на их перепалки, относилась хорошо.
Љ Ѓольде можно было применить то же таинственное слово, которое мать
так часто употреблЯла, говорЯ о себе самой: "ЏорченаЯ". Ѓольда была одних
лет с бабушкой, и каждый раз, когда она принималась рассказывать о себе,
выходило так, что жизнь у нее вечно менЯлась. ‘перва она была монашкой,
потом вышла замуж, муж у нее умер, она опЯть вышла замуж, и когда бабушка
ругалась с Ѓольдой, она называла ее "беглаЯ монашка" и "дважды вдова", а
Ѓольда хихикала. Ѓольда, конечно, была "порченаЯ", но добраЯ, а ѓлум
какой-то странный, даже страшный, но тоже добрый. …сли Ѓольда принималась
рассказывать о своей жизни, у нее все сбивалось в одну кучу: монастырь,
замужество, вдовство, сначала первое, потом второе. Ћна могла начать так:
"Љогда Я жила в монастыре", через две фразы она вдруг говорила: "Љогда у
менЯ была лавка в Љобленце, электротовары, понимаешь? Ќу всЯкие там утюги,
плитки", потом опЯть перескакивала на монастырь и расписывала свое
приданое. "Љогда Я овдовела в первый раз", - и снова неожиданный переход:
"•ороший был человек".
- Љто?
- „а вот, второй-то мой, он, к счастью, не занималсЯ торговлей, он был
чиновником. ‘лужил в полиции нравов.
- ‚ какой полиции?
- ќтого тебе не понЯть. Ћт них Я, к счастью, и пенсию получаю.
ЌеЯсные намеки о функциЯх полиции нравов заставлЯли Њартина
подозревать, что она имеет какое-то отношение к безнравственному и
бесстыдному, - от этой полиции Ѓольда и получает пенсию. ‚ рассказах
Ѓольды фигурировали кусты, которые, судЯ по всему, обшаривал ее муж. €
Њартин вспомнил, чем занимались в кустах ѓребхаке и ‚ольтере, - они
занимались бесстыдством: багровые лица, расстегнутые штаны, горьковатый
запах свежей зелени.
- ‘винство все это, - говаривала Ѓольда, заходЯ к ѓлуму, когда Њартин
сидел у него, а ѓлум, слыша ее россказни, только головой покачивал, да так
тихо и терпеливо, что Ѓольда просто из себЯ выходила и кричала ему: - —то
ты смыслишь в культуре, старый ты...
Ћна тщетно подыскивала подходЯщее слово и ничего другого не находила,
как "старый турок". ѓлум заливалсЯ хохотом, и словно сотни ножей рассекали
воздух. ’олько зачем тогда было ходить к ѓлуму, раз она так сердитсЯ на
него? Ђ ходила она часто, разговаривала про завтрак, хотЯ, казалось бы, о
чем тут говорить, - все всегда получали одинаковый завтрак, то есть,
конечно, каждый получал свой, и не такой, как у других, но каждый изо днЯ
в день получал одно и то же. Њать пила натуральный кофе, такой же крепкий,
какой пил и дЯдЯ Ђльберт; длЯ них с ѓлумом варили суррогат, а Ѓольда пила
горЯчее молоко с медом. Љаждый получал кружку кофе, накрытую колпачком,
нарезанный хлеб, масло, колбасу или мармелад на тарелочке - приготовлЯть
все это входило в обЯзанности Ѓольды. Ќо каждый, когда бы он ни вставал,
должен был сам приносить себе завтрак из кухни.
Ѓольда была "порченаЯ", но добраЯ, мать тоже "порченаЯ", и он
подозревал, что она еще к тому же и безнравственнаЯ - приглушенный шепот в
передней: "ѓде ты только шлЯешьсЯ?" ѓлум был не порченый, но странный и
добрый, а дЯдЯ Ђльберт и вовсе добрый, хотЯ не странный и не порченый.
Ђльберт был такой же, как отцы у других мальчиков. Љ бабушке слово
"порченаЯ" не подходило и слово "страннаЯ" - тоже. ‘обственно говорЯ - он
это хорошо знал, - бабушка тоже добраЯ, не _вообще_ добраЯ, не просто
добраЯ, а _собственно говорЯ_, и никак нельзЯ было понЯть, почему учитель
так нападает на слова _вообще, собственно говорЯ_ и _иначе_ - эти слова
помогают выразить понЯтиЯ, которые ни за что бы не выразить без них.
Ѓольда, например, вообще добраЯ, мать - тоже. Ќо мать, по всей
вероЯтности, _собственно говорЯ_, безнравственнаЯ. ‚прочем, последнее еще
надо обдумать, и он опасалсЯ, что, как ни думай, ни к чему хорошему это не
приведет.
Ѓольда и бабушка знали друг друга с детства, и каждаЯ считала другую
взбалмошной, только в дни трогательного умиротворениЯ - на рождество или в
другой большой праздник - они сидели, обнЯвшись, и вспоминали: "‚едь мы
вместе пасли коров, а ты помнишь, что... а ты помнишь, как... а ты
помнишь, почему..." € они вспоминали злой ветер в горах, хижины, сложенные
из веток, камней и соломы, и как они варили кофе и суп на полевых кострах,
а потом они пели песни, которых никто не понимал, и ѓлум пел песни,
которых никто не понимал, - песни-ножи. Ќо стоило бабушке встретитьсЯ с
Ѓольдой в любой другой день, и тотчас между ними начиналась перепалка.
Ѓабушка, тыкаЯ пальцем в лоб, говорила:
- Љак была чокнутой, так и осталась.
Ѓольда отвечала таким же точно жестом и говорила:
- Ђ ты всегда была ненормальнаЯ, да еще вдобавок...
- —то "вдобавок"? - вопила бабушка, но на этот вопрос Ѓольда никогда не
отвечала.
Џричиной ссоры чаще всего были Ѓольдины кулинарные рецепты: развареннаЯ
репа, сладковатаЯ похлебка с тертым картофелем на снЯтом молоке,
заправленнаЯ растопленным маргарином, суп на снЯтом молоке, которому она,
по словам бабушки, "нарочно дает подгореть". "Ћна нарочно так делает, эта
свиньЯ, она хочет напомнить мне мое нищее детство. џ ее вышвырну из дома.
„ом мой, кого хочу, того и поселю, а ее Я вышвырну!" Ќо она не вышвыривала
Ѓольду. Ѓольда жила в этом доме почти столько же, сколько и ѓлум, и
случалось, что бабушка робко прокрадывалась на кухню, чтобы отведать
Ѓольдиной стрЯпни: кашу из репы, суп на снЯтом молоке и кислый черный
хлеб, который Ѓольда раздобывала где-то в городе. € тогда по цветущему
лицу бабушки катились слезы и падали прЯмо в тарелку, из которой она стоЯ
ела, а по лицу Ѓольды, худому, белому, пробегала непривычнаЯ, добраЯ
улыбка, от которой оно становилось совсем молодым.
Ћбед каждый устраивал самостоЯтельно. “ ѓлума был обычный суп, а в
холодильнике и на кухонных полках лежали его огурцы, дыни, картофель и
большие лиловые кольца кровЯной колбасы, котораЯ, собственно, и не была
даже колбасой. “ Ѓольды всегда про запас была какаЯ-то бесцветнаЯ
жидкость, котораЯ медленно прокисала в коричневых эмалированных горшках. “
бабушки в холодильнике было свое, самое большое отделение. ’ам лежали
колбасы, бифштексы, кучи крупных свежих Яиц, фрукты и овощи; иногда она
часов около четырех пополудни с сигаретой во рту сама становилась у
газовой плиты и, мурлыкаЯ песню, начинала что-то жарить, выпускаЯ через
нос клубы дыма. „овольно часто она звонила в ресторан и заказывала горЯчий
обед: горЯчие, как огонь, серебрЯные судки, высокие бокалы с мороженым,
увенчанные пышной шапкой сбитых сливок, красное вино; даже кофе ей
приносили из ресторана. Ќо столь же часто она вообще ничего не ела после
завтрака, а иногда в утреннем халате бродила по саду с неизменным
"’омагавком" во рту, надев старые кожаные перчатки, и срезала крапиву,
заросли которой шли вдоль замшелой ограды и вокруг беседки. Ѓабушка
заботливо выбирала самые молодые и зеленые побеги, завертывала их в
газету, потом готовила на кухне салат и ела его с кислым черным хлебом из
запасов Ѓольды. €ногда мать забывала приготовить обед длЯ него и Ђльберта.
‘ама она ела мало - на завтрак гренки, Яйцо, но пила много кофе. Љогда
мать бывала дома, она в три-четыре часа вдруг спохватывалась, что хорошо
бы приготовить обед: моментально у нее закипал суп из консервов,
поЯвлЯлись маленькие мисочки с салатом, но бывало и так, что суп она брала
из запасов ѓлума, наскоро разогревала его, а взамен клала ѓлуму круг
колбасы или пачку табаку; вечером ѓлум, ухмылЯЯсь, подливал в свою
кастрюлю ровно столько воды, сколько мать взЯла из нее супу. Ќо чаще всего
мать внезапно уезжала куда-нибудь, так и не приготовив обеда, тогда обедом
занималсЯ дЯдЯ Ђльберт: он брал у Ѓольды ее кашу из репы, сдабривал ее
маслом и молоком, жарил на скорую руку блинчики или Яичницу-глазунью. Ќо
случалось и так, что ни Ђльберта, ни матери, ни Ѓольды, ни ѓлума дома не
было: тогда Њартину ничего не оставалось, как отлить немножко супа из
кастрюли ѓлума, разогреть его или порытьсЯ в комнате у матери, - не
найдетсЯ ли там шоколада или печеньЯ. €дти к бабушке не хотелось. Ћна
приметсЯ жарить мЯсо или повезет его в город, и тогда уже пойдет
представление "‚еликаЯ кнЯгинЯ и блевун".
Ќо картофель, вкусный картофель, доставалсЯ ему очень редко: картофель,
только что отваренный в мундире или очищенный, дымЯщийсЯ, желтый, с маслом
и с солью. Љартофель он очень любил, но никто не знал об этом; даже
Ђльберт и дЯдЯ Ѓилль не знали. €ногда ему удавалось уговорить Ѓольду
отварить картофель: тогда на столе поЯвлЯлась полнаЯ миска горЯчего
картофелЯ, сверху кусок масла, который медленно-медленно таЯл, он пальцами
брал щепоть сухой толченой соли, белой как снег, и не спеша посыпал
картофель. „ругие люди могли есть картофель каждый день, и он завидовал
им. ѓенрих каждый день варил картофель на ужин, иногда Њартин помогал
ѓенриху и в награду получал несколько горЯчих картофелин. “ других людей -
он это хорошо знал - все было по-другому; там стрЯпали всегда в одно и то
же времЯ и длЯ всех одно и то же: овощи, картофель, подлива. ‚се ели одно
и то же: бабушки, матери, отцы и дЯди. € холодильников у них не было, где
бы каждый хранил свои странные кушаньЯ, и не было больших кухонь, где
каждый мог приготовить длЯ себЯ все, что ему вздумаетсЯ. “ людей по утрам
на столе стоЯл большой кофейник, маргарин, хлеб и повидло, и все ели
вместе, и длЯ всех готовили бутерброды и давали их с собой в школу, на
службу, на заводы, а Яйца там ели редко, да и то одни лишь дЯди и отцы; и
только это отличало их завтрак от завтрака остальных членов семьи.
“ других мальчиков матери стрЯпали, шили, приготовлЯли бутерброды -
даже безнравственные матери, а его мать стрЯпала очень редко, никогда не
шила и не готовила бутербродов. Ћ том, что в школу полагаетсЯ брать
бутерброды, вспоминал всегда только дЯдЯ Ђльберт.
‘лучалось, что и Ѓольда смилостивитсЯ и сунет ему в ранец несколько
бутербродов; к счастью, когда он уходил в школу, бабушка обычно спала, она
ведь всЯчески старалась приохотить его к мЯсу, давала ему толстые розовые
куски жаркого, выдернутые с корнем поросЯчьи ножки, холодное
багрово-красное мЯсо.
Љ его великой радости, бабушка иногда уезжала на целый месЯц, и тогда
все получалось очень здорово. Ѓольшие корзины, чемоданы, пакеты
отправлЯлись на вокзал, вызывали два такси, бабушка возглавлЯла колонну и
ехала в первом такси; летом и зимой она уезжала на целый месЯц, и от нее
приходили открытки. ѓоры, озера, реки и "’ысЯчу раз целую мальчика и всех
остальных, даже беглую монашку". ’ут Ѓольда прыскала и говорила: "‚
детстве ей небось никто не пел, что ей суждено ездить на воды".
ђазмашистые каракули покрывали открытку, буквы были такие большие, как на
пачке с сигаретами. Џриходили от нее и посылочки - липкие, непривычные,
склеившиесЯ в духоте почтовых отделений сладости, игрушки, сувениры и
"’ысЯча поцелуев! ’воЯ бабушка".
Љогда бабушка уезжала, Њартин думал о ней с нежностью и даже с
умилением, потому что не чувствовал над собой непосредственной угрозы:
бывали дни, когда он хотел, чтобы она была уже дома, - без нее дом казалсЯ
пустым и затихшим, и комната ее была на замке, так что он не мог
рассматривать большую фотографию отца, и некому было кричать: "Љровь в
моче".
Ѓольда делалась тихой и печальной, когда уезжала бабушка, и даже, когда
приходили многочисленные мамины гости, ему казалось, что дом не так полон,
как при ней.
Ќо чем ближе был день возвращениЯ, тем сильнее он хотел, чтобы она
подольше оставалась там. Ћн не хотел, чтобы она умерла, пусть себе живет,
только где-нибудь далеко, он очень боЯлсЯ ее наскоков. Џосле возвращениЯ
она всегда стремилась наверстать упущенное. “страивала дома пиршество,
заказываЯ все по телефону: услужливые бледные мальчики в белых курточках
проносили через переднюю серебрЯные судки, бабушка с алчным блеском в
глазах следила за всем, повар на кухне не давал остыть уже принесенным
блюдам, а бледные мальчики сновали между кухней и бабушкиной комнатой.
Ѓифштексы с кровью, овощи, салат, жаркое, а когда наступало времЯ десерта,
повар звонил в ресторан, проворный кремовый автомобильчик привозил кофе и
мороженое, пирожные и засахаренные фрукты. ‚ помойное ведро летели
обглоданные кости, и шелест вырываемых чеков знаменовал собой окончание
трапезы и начало его мытарств, ибо, подкрепившись пищей и раскурив свежую
сигарету, бабушка звала Њартина к себе, чтобы ликвидировать пробелы в его
воспитании.
- ‚опрос пЯтьдесЯт первый. Љогда восстанут мертвые?
- Њертвые восстанут в день ‘трашного суда.
- ’вой отец погиб, верно?
- „а.
- —то значит "погиб"?
- Џогиб на войне - был убит.
- ѓде?
- Џод Љалиновкой.
- Љогда?
- ‘едьмого июлЯ тысЯча девЯтьсот сорок второго года.
- Ђ когда родилсЯ ты?
- ‚осьмого сентЯбрЯ тысЯча девЯтьсот сорок второго года.
- Љак звали человека, который повинен в смерти твоего отца?
- ѓезелер.
- Џовтори это имЯ.
- ѓезелер.
- …ще раз.
- ѓезелер.
- ‡наешь ли ты, что значит отнЯть у ребенка отца?
- „а.
Ћн это знал.
€ногда три днЯ подрЯд она каждый день звала его в свою комнату и каждый
раз спрашивала одно и то же:
- —то повелел нам господь в шестой и девЯтой заповеди?
- ѓосподь повелел нам в шестой и девЯтой заповеди быть стыдливыми и
целомудренными.
- Љак спрашивают о грехе бесстыдства?
Ћн быстро и без запинки отбарабанивал:
- "‚зирал ли Я на бесстыдное с охотою?
‚нимал ли Я бесстыдному с охотою?
ЏомышлЯл ли Я о бесстыдном с охотою?
†елал ли Я бесстыдного?
€зрекал ли Я бесстыдное с охотою?
’ворил ли Я бесстыдное? (Ћдин или с сотоварищами)".
Ћн так и говорил:
- ‚ скобках: один или с сотоварищами.
€ в заключение:
- ‚от подрастешь, тогда ты поймешь почему...
ѓребхаке и ‚ольтере делали в кустах бесстыдное: багровые лица,
расстегнутые штаны и горьковатый запах свежей зелени. ЌепонЯтнаЯ вознЯ и
непонЯтный странный испуг, растерЯнность на их лицах потрЯсли его и
заставили подозревать что-то неладное. Ћн не знал, чем занимались ѓребхаке
и ‚ольтере, но понимал, что они делали что-то бесстыдное. Ќа вопрос о
шестой заповеди им придетсЯ ответить - "да", и не просто "да", а "с
сотоварищами". ‘ тех пор как он узнал, что делали ѓребхаке и ‚ольтере, он
зорко следил за выражением лица капеллана во времЯ уроков закона божиЯ,
потому что оба ходили к этому капеллану исповедоватьсЯ. Ќо лицо капеллана,
когда он обращалсЯ к ѓребхаке или ‚ольтерсу, не менЯлось. Ђ вдруг ѓребхаке
и ‚ольтере не сказали на исповеди про это, хоть и ходили причащатьсЯ? Ћн
замер, когда такаЯ мысль пришла ему в голову, и лицо его залилось краской,
так что бабушка даже спросила: "—то с тобой?" Ђ он ответил: "Ќичего, это
от дыма", и бабушка поторопилась закончить свою лекцию, вырвала чек, тогда
он пошел к дЯде Ђльберту и прЯмо с порога выпалил:
- Ђ ѓребхаке и ‚ольтере делали что-то бесстыдное.
„ЯдЯ Ђльберт сразу же изменилсЯ в лице, он прикусил губу, чуть
побледнел и спросил:
- ѓде, что ты видел? Ћткуда ты это взЯл?
ѓоворить было нелегко, но он продолжал:
- ‚ кустах. - € еще, заикаЯсь, добавил: - таны расстегнуты, лица
красные-красные.
„ЯдЯ Ђльберт спокойно набил трубку, закурил и медленно, чуть медленнее,
чем обычно, заговорил о влечении полов, о красоте женщины. Ќе забыты были
Ђдам и …ва, в голосе дЯди Ђльберта звучало вдохновение, немножко смешное,
когда он начинал воспевать красоту женщин и стремление мужчин соединитьсЯ
с ними, тихий и непонЯтный восторг.
- ‚ообще же, - дЯдЯ Ђльберт выколотил трубку неизвестно зачем, потому
что табак еще тлел, и закурил против обыкновениЯ сигарету, - вообще же ты
уже, вероЯтно, знаешь, что от этого родЯтсЯ дети - от сожительства мужчин
с женщинами.
…ще раз были помЯнуты Ђдам и …ва, потом цветы, животные, корова в
Ѓитенхане - и снова Ђдам и …ва; слова дЯди Ђльберта звучали очень разумно,
спокойно и убедительно, но Њартин так и не понЯл, чем же, собственно,
занимались в кустах ѓребхаке и ‚ольтере, он сам толком ничего не разглЯдел
и догадатьсЯ тоже не мог: расстегнутые штаны, багровые лица и горьковатый
запах свежей зелени.
„ЯдЯ Ђльберт говорил долго о некоторых тайнах, которые ему, Њартину,
еще рано знать, о темных силах, о том, как трудно длЯ юноши дожидатьсЯ
того времени, когда он созреет длЯ сближениЯ с женщиной. …ще раз были
упомЯнуты цветы и животные.
- Ќу, например, совсем молоденькаЯ телочка, - сказал дЯдЯ Ђльберт, -
она еще не может соединитьсЯ с быком, у нее еще не может быть детей -
верно ведь? Ќо это совсем не значит, что телочка лишена пола. Џол есть у
всех животных, у всех людей.
Ќе одну сигарету выкурил дЯдЯ Ђльберт, он часто запиналсЯ во времЯ
этого разговора.
Ђ Њартин подумал: "Ќужно еще спросить о безнравственном, о дЯдЯх и
женитьбе".
- ’ы ведь был женат там, в Ђнглии?
- „а.
- Ђ ты сожительствовал со своей женой?
- „а, - ответил дЯдЯ Ђльберт, и, как ни приглЯдывалсЯ Њартин, он не
заметил ни малейшего изменениЯ в лице дЯди Ђльберта, ни малейшего
смущениЯ.
- Ђ детей почему у тебЯ не было?
- Ќе от всЯкого сожительства бывают дети, - ответил дЯдЯ Ђльберт, потом
опЯть пошли цветы и звери, а об Ђдаме и …ве - ни слова, и он перебил дЯдю
Ђльберта:
- ‡начит, правильно то, что Я думал?
- —то ты думал?
- †енщина может быть безнравственной, даже если у нее нет детей от того
мужчины, с которым она живет, - вот как у матери ‚ельцкама?
- —ерт возьми! - сказал дЯдЯ Ђльберт. - —то это тебе пришло в голову?
- Џотому что у Ѓрилаха мать безнравственнаЯ, - у нее есть ребенок, и
она живет с мужчиной, который ей не муж.
- Љто тебе сказал, что она безнравственнаЯ?
- Ѓрилах сам слышал, как директор говорил инспектору: "Ћн живет в
ужасных условиЯх, у него совершенно безнравственнаЯ мать".
- Ђх так, - сказал дЯдЯ Ђльберт, и Њартин понЯл, что он очень
рассердилсЯ, и добавил уже не так уверенно:
- Џравда, правда, ѓенрих это слышал, да он и сам знает, что у него мать
безнравственнаЯ.
- ‹адно, - сказал дЯдЯ Ђльберт, - еще что?
- …ще, - ответил Њартин, - у ‚ельцкама мать тоже безнравственнаЯ, хотЯ
у нее и нет детей. џ знаю.
„ЯдЯ Ђльберт ничего не ответил, он только посмотрел на него удивленно и
очень ласково.
- Ѓесстыдно - это то, что делают дети, - внезапно начал Њартин, ибо эта
мысль только что пришла ему в голову, - безнравственно - то, что делают
взрослые, но вот ѓребхаке и ‚ольтере - они тоже сожительствовали?
- Ќет, что ты, - ответил дЯдЯ Ђльберт, и тут он весь покраснел, - это
не то, они запутались, сбились с пути; не думай больше об этом и всегда
спрашивай менЯ, если услышишь такое, чего не можешь понЯть. - ѓолос
Ђльберта звучал убедительно и серьезно, но по-прежнему ласково. -
‡апомнил? ‚сегда спрашивай менЯ. ‹учше, когда обо всем поговоришь
откровенно. џ знаю далеко не все, но то, что Я знаю, Я тебе объЯсню
обЯзательно, не забудь только спросить.
Ћставалось еще слово, которое мать Ѓрилаха сказала кондитеру. Ћн
подумал о нем и покраснел, но выговорить это слово он ни за что не решилсЯ
бы.
- Ќу, - спросил дЯдЯ Ђльберт, - что у тебЯ еще?
- Ќичего, - ответил Њартин и постеснЯлсЯ спросить о своей маме - не
безнравственнаЯ ли она? ќто он спросит потом, много-много времени спустЯ.
‘ этого днЯ дЯдЯ Ђльберт стал уделЯть ему гораздо больше времени. Ћн
часто брал его с собой кататьсЯ на автомобиле, да и мать - а может быть,
это только так показалось ему - очень изменилась с этого днЯ. Њать
изменилась, и Њартин не сомневалсЯ, что дЯдЯ Ђльберт с ней поговорил.
€ногда они уезжали втроем, и ѓенрих мог приходить к нему когда захочет, а
часто они и ѓенриха брали с собой, когда ездили на машине в лес, к озерам
или все вместе ходили в кино, или кушать мороженое.
€ каждый день - наверно, и об этом между ними было договорено - они
стали просматривать его домашние заданиЯ, проверЯли его, помогали, и оба -
мать и Ђльберт - были ласковы с ним. Њать стала такаЯ терпеливаЯ, больше
сидела дома и некоторое времЯ его каждый день кормили обедом и даже
картофелем, но только некоторое времЯ. ’ерпениЯ у нее хватило ненадолго. €
вот опЯть она стала редко бывать дома, и обедать ему приходилось далеко не
каждый день. Ќет, на мать нельзЯ было полагатьсЯ так, как он мог,
по-другому, конечно, положитьсЯ на ѓлума, Ђльберта и Ѓольду.

Ќелла стоЯла за зеленой шторой, курила, выпускаЯ клубы дыма в
пространство между шторой и окном, и наблюдала, как на солнце рассеиваетсЯ
дым и тЯнетсЯ кверху узкими струйками - бесцветнаЯ смесь из пыли и дыма.
“лица была пустынна. “ подъезда стоЯла машина Ђльберта, верх ее еще не
просох после ночного дождЯ, хотЯ на мостовой не было и следа от луж. ‚
этой же комнате, за этой же зеленой шторой она стоЯла двадцать лет тому
назад и наблюдала за юными поклонниками, которые с ракетками в руках
торопливо шли по аллее. ѓлупые и трогательные герои, они даже не
подозревали, что за ними следЯт. ‚ тени церкви, как раз напротив дома, они
останавливались, еще раз торопливо проводили расческой по волосам,
осматривали ногти, украдкой пересчитывали вынутые из кошелька деньги и
перекладывали в карман, чтобы иметь их под рукой - они считали это
признаком удальства. Ђ удальство было длЯ них важнее всего; чуть
запыхавшись, подходили они к дому, ступаЯ по усыпавшим палисадник красным
листьЯм каштана - их сбило первым дождем, и тут же раздавалсЯ звонок. Ќо
даже самые удалые из них говорили, мыслили, поступали точно так, как
поступали, мыслили и говорили молодые, удалые теннисисты в кинокартинах.
Ћни знали, что умом не блещут, но и это считалось удальством, хотЯ ничего
по сути не менЯло; умом они и впрЯмь не блистали. ‚от новый герой идет по
аллее, в руках тенниснаЯ ракетка, он расчесывает волосы в тени церкви,
осматривает ногти, вынимает деньги из кошелька и небрежно кладет их в
карман - призрак ли это шагает по ковру из красных листьев, или это просто
кинолента? Ѓывают фильмы, которые кажутсЯ ей жизнью, она сама обрекла себЯ
на эту жизнь, уплатив одну марку восемьдесЯт пфеннигов за билет, а жизнь
кажетсЯ ей плохим фильмом. Ћчень похоже: темные волосы мелькают перед
глазами, прозрачнаЯ сераЯ пелена старой киноленты, - вот юный герой с
теннисной ракеткой, мелькнув в тени церкви, выходит на улицу, он торопитсЯ
к какой-то молодой девушке здесь, по соседству.
Ќе оборачиваЯсь, она спрашивает:
- ђазве в это времЯ уже открыты теннисные корты?
- Љонечно, мама, - отвечает Њартин, - некоторые открываютсЯ даже
раньше.
‚прочем, и тогда все шло точно так же, но ей это было ни к чему: она
предпочитала поздно вставать и не очень увлекалась теннисом. Ќо ей
нравилась посыпаннаЯ красным песком площадка и зеленые, Ярко-зеленые
бутылки с лимонадом на белых столиках. ђезкий запах воздуха, солоноватый
запах тумана, поднимающегосЯ над ђейном, иногда к этому запаху
примешивалась горечь, если мимо проходила свежепросмоленнаЯ баржа, и
вымпела пароходов медленно проплывали над купами деревьев, словно
невидимаЯ рука, скрытаЯ за кулисами, приводила их в движение. Љлубы
угольно-черного дыма, протЯжные гудки, звук подбрасываемых мЯчей и мЯгкий
стук мгновенно ударЯющих ракеток, звонкие, отрывистые выкрики партнеров.
ћный герой промчалсЯ мимо дома. Ћна даже узнала его: такаЯ желтоватаЯ
кожа только у семейства Ќадольте, желтоватаЯ кожа и светлые волосы,
необычное размещение пигмента, которое уже ‚ильфриду Ќадольте, отцу этого
героЯ, придавало особую пикантность, от него она перешла и к сыну. Ѓыть
может, и у сына на лице выступает такой же остро пахнущий пот и так же
отливает зеленью на желтой коже, отчего все вспотевшие Ќадольте напоминают
обрызганные купоросом трупы. …го отец - летчик - был сбит где-то над
Ђтлантическим океаном, и никогда не будет найден его труп. Ќо даже и эта
поэтическаЯ смерть - смерть €кара, побежденного коварными врагами, как
выразилсЯ тогда патер, даже эта поэтическаЯ смерть не помешала его сыну
сделатьсЯ участником плохого кинофильма, статистом, который все принимает
всерьез; правда, он неплохо справлЯлсЯ со своей ролью: он был точно таким
же, как и все теннисисты в плохих фильмах.
Ћна погасила сигарету в узком мраморном желобке на подоконнике, где еще
оставались следы ночного дождЯ, и освободившуюсЯ правую руку продела в
большую петлю из золотой парчи; эта петлЯ, как и всЯ штора, пережила
войну. ђебенком она мечтала скорее подрасти, чтобы, стоЯ у окна, продевать
правую руку в эту петлю. „авно она подросла, и уже двадцать лет она легко
достает рукой до петли.
Ћна слышит за спиной возню Њартина: он снимает колпак с кофейника,
намазывает хлеб, стучит ложкой о край банки с повидлом; она слышит, как
хрустЯт гренки у него на зубах, и треск, когда он по привычке
перевертывает в рюмке выеденное Яйцо и разбивает скорлупу, и визгливое
гудение электрической жаровни длЯ гренков. Љогда она просыпалась раньше
обычного, чтобы выпить с мальчиком кофе, ее встречал в столовой запах чуть
подгоревшего хлеба и плеск воды, доносившийсЯ сюда из ванной, где мылсЯ
Ђльберт. Ќо сегоднЯ плеска не было слышно. Ђльберт, вероЯтно, еще не
умывалсЯ.
- Ђльберт еще не встал?
- ‚стал, - ответил мальчик. - ђазве ты не слышишь?
Ќо она ничего не слышала. ’ри днЯ подрЯд она поднимаетсЯ ранним утром,
у нее уже поЯвилось ощущение какого-то постоЯнства, упорЯдоченности:
гренки, Яйцо, кофе, счастливое лицо мальчика, когда он смотрит, как она
накрывает на стол, как разливает кофе, завтракаЯ с ним. Џо улице
возвращаетсЯ молодой Ќадольте, он с девушкой. „евушка хорошенькаЯ и очень
молодаЯ, она обнажает ослепительно белые зубки, ее соблазнительно
вздернутый носик с надеждой вдыхает мЯгкий южный ветер. Ћна делает все,
что требует от нее режиссер: улыбка - и она улыбаетсЯ, покачивание головой
- и она покачивает головой, хорошо тренированнаЯ статистка, котораЯ скоро
станет звездой, она тоже узнает, чем пахнет необычный надольтовский пот,
который, если ты в зеленеющем кустарнике целуешьсЯ с кем-нибудь из
Ќадольте, придает его лицу сходство с увЯдшими листьЯми салата.
’олько тут Ќелла услышала доносившийсЯ из ванной плеск и понЯла, что
это моетсЯ Ђльберт. “же двадцать лет она знает его, и он воображает,
наверное, что изучил ее, а между тем за двадцать долгих лет он так и не
смог понЯть, как волнуют ее мужские туалетные принадлежности и как
мучительно длЯ нее то, что у них общаЯ ваннаЯ комната.
Џо утрам, в ванной, она влюблЯлась в безучастный блеск его бритвенного
прибора, он действовал на нее, как возбуждающий аромат, пальцы ее с
нежностью скользили по небрежно выдавленному тюбику с кремом длЯ бритьЯ,
по синей баночке с кремом длЯ кожи - вот уж пЯть лет все та же баночка
стоЯла здесь. …го зубнаЯ щетка, его расческа, его мыло и запыленный флакон
с лавандой, количество которой никак не уменьшалось. ЉажетсЯ, уже много
лет жидкость стоЯла как раз на уровне рта розовой женщины, украшающей
этикетку. †енщина на этикетке постарела, красота ее поблекла, и она с
меланхолической улыбкой созерцала свое увЯдание, как много лет назад,
когда она была еще новой, с надеждой взирала вдаль. ‹ицо ее постарело,
платье обносилось - беднаЯ, увЯдшаЯ красавица, она не привыкла к такому
обращению. “ж слишком давно стоит этот флакон. ‘удЯ по всему, Ђльберт даже
не догадываетсЯ, какаЯ мука длЯ нее жить так близко с мужчиной, который
нравитсЯ, - и к чему эта убийственнаЯ серьезность, и зачем только он
настаивает на браке с ней?
Њужчин она определЯла по тому, как они подходЯт к телефону. Ѓольшинство
подходЯт так, как это принЯто в посредственных фильмах: размашистые шаги,
лицо дышит важностью и безразличием, на нем можно прочитать нечто среднее
между: "Ђх, оставьте менЯ наконец в покое" и: "‚се же без менЯ, значит, не
обойтись". ‡атем в разговор, даже в самый незначительный - а когда вообще
разговоры бывают значительными? - они пытаютсЯ вставить слова вроде
"пересмотреть" и "вопрос остаетсЯ открытым"; и самый критический момент -
когда они кладут трубку. Љто теперь умеет положить трубку не так, как это
делают плохие актеры? Ђльберт умеет, да еще умел ђай. Љто может отказать
себе в удовольствии вплетать подхваченные где-то перлы остроумиЯ в свои
телефонные беседы, как вплетают искусственные цветы в еловый венок. „а и
курить почти никто не умеет иначе, чем это делают в фильмах. Њир
переполнен эпигонами, может быть, Ђльберт потому и остаетсЯ таким
естественным, что редко ходит в кино? —асто она завидовала его безразличию
и страдала от того, что ей приходитсЯ обращатьсЯ с идиотами, - терЯть на
них времЯ и расточать улыбки.
—емодан уже уложен, ей предстоит три днЯ проскучать в Ѓрернихе, в то
времЯ как Ђльберт уедет кататьсЯ с мальчиком. Љогда она думала о том, что
в Ѓрернихе придетсЯ все эти дни слушать урбигелЯ, ей казалось это
равносильным вечному заточению в парикмахерской: сладковатаЯ духота,
уютнаЯ и отвратительнаЯ - и все "милейшие люди", которых будет
представлЯть патер ‚иллиброрд. "Ђх, неужели вы еще незнакомы? Џора, пора!"
Ћна обречена на светскую болтовню. Џочему же Ђльберт бывает удивлен, когда
она так стремительно увлекаетсЯ каждым, кто хоть мало-мальски приЯтен или
кажетсЯ приЯтным человеком?
Ќелла отвернулась от окна, медленно обошла вокруг овального стола и
придвинула к нему зеленое кресло.
- Љофе еще осталсЯ?
- „а, мама.
Њартин встал, осторожно снЯл с кофейника колпак и налил ей кофе. Ћн
чуть не опрокинул банку с повидлом. Ћбычно он казалсЯ очень спокойным и
даже медлительным, но, разговариваЯ с ней или делаЯ что-нибудь длЯ нее, он
становилсЯ суетливым от тщетного желаниЯ казатьсЯ ловким. ‹ицо у него
становилось озабоченным, почти мрачным, как у взрослых, когда они возЯтсЯ
с совершенно беспомощными детьми, временами он вздыхал, как вздыхают дети,
когда им приходитсЯ трудно. Ћн снова включил жаровню, положил в нее хлеб и
стал терпеливо наблюдать, как он поджариваетсЯ, а готовые ломти снимал и
укладывал на краю хлебницы.
- ’ы будешь еще кушать?
- Ќет, это длЯ Ђльберта.
- Ђ где Яйцо длЯ Ђльберта?
- ‡десь, - улыбнулсЯ он, потом встал, подошел к своей постели и поднЯл
подушку: под ней лежало Яйцо, коричневатое, чистенькое.
- —тобы не остыло. Ђльберт не любит холодных. Љофе длЯ него тоже
осталсЯ.
Ћб Ђльберте он заботилсЯ совсем не так, как о ней. Џотому, быть может,
что Ђльберт больше рассказывал ему об отце и постепенно стал незаменимым
другом длЯ мальчика. ‚о всЯком случае, делаЯ что-нибудь длЯ Ђльберта, он
оставалсЯ совершенно спокойным.
‘ама она мало рассказывала ему о ђае. € только изредка доставала папку,
в которой хранились стихи ђаЯ: газетные вырезки, рукописи и уместившийсЯ
на двадцати пЯти страницах в синей обложке маленький сборник, который
упоминаетсЯ теперь в каждой статье о современной лирике. Ќекоторое времЯ
она гордилась, когда встречала имЯ ђаЯ в антологиЯх, когда слышала его
стихи по радио и получала гонорары. …е навещали люди, которых она никогда
не знала и с которыми не хотела бы знакомитьсЯ: юнцы, одетые с нарочитой
небрежностью и упивавшиесЯ своей небрежностью, как коньЯком; воодушевление
у них было тщательно отмеренное и никогда не выходило из определенных
рамок. € когда такие люди поЯвлЯлись у нее, она уже знала, что где-то
готовитсЯ очередное исследование о современной лирике. ‚ременами ее дом
захлестывало настоЯщее паломничество, статьи в журналах поЯвлЯлись, как
грибы после дождЯ, гонорары текли со всех сторон, стихи ђаЯ издавались и
переиздавались. Ќо потом изысканно небрежные юнцы находили новую жертву,
Ќелла получала краткую передышку, а имЯ ђаЯ всплывало на поверхность в
пору очередного затишьЯ, ибо эта тема годилась длЯ всех времен: поэт,
погиб в ђоссии, противник режима - это ли не символ молодости, принесшей
бессмысленную жертву, или, если изменить аспект - это ли не символ
молодости, принесшей жертву, полную глубокого смысла? ‚есьма странные
нотки звучали в докладах патера ‚иллиброрда и урбигелЯ! ’ак или иначе ђай
стал излюбленной темой длЯ всевозможных эссе, а изысканно одетых,
небрежных юнцов, которые занимались писанием эссе и с похвальной
неутомимостью отыскивали длЯ этого новые символы, развелось порЯдочно.
“сердно, прилежно, тщательно, не разжигаЯ страстей и не умерЯЯ их, они
ткали гобелен культуры - проворные шарлатаны, как авгуры, улыбающиесЯ друг
другу при встречах. €м давали на откуп все внутренности, и по этим жалким
потрохам они умели предсказывать: они слагали тЯгучие гимны над
обнаженным, сочащимсЯ кровью сердцем; в скрытых от посторонних глаз
лабораториЯх они очищали от грЯзи опаленные кишки жертвенного животного и
тайно сбывали печень; замаскированные живодеры, они вырабатывали из падали
не мыло, а культуру, вырабатывали сами или давали на откуп другим. ЊЯсники
и пророки, они рылись в помойных ведрах и слагали оды в честь своих
достижений. Џри встречах они улыбались друг другу, улыбались, как авгуры,
а урбигель был у них верховным жрецом, зарывшийсЯ в грЯзь человеколюбец,
увенчанный неописуемой шевелюрой.
Ќенависть охватила Ќеллу, и она с ужасом почувствовала, что начинает
мыслить совсем как Ђльберт: раскинутые сети, готовые поглотить ее.

Џока ђай был еще жив, она упорно и жадно ждала очередной почты, как
хищник в клетке ждет мЯса: держась правой рукой за парчовую петлю и
спрЯтавшись за зеленой шторой, она настороженно следила за поЯвлением
почтальона. Љогда он показывалсЯ из-за угла дома свЯщенника, следующий его
шаг определЯл весь ее день: если он под прЯмым углом пересекал улицу
против ее дома, она знала, что у него есть что-нибудь и длЯ нее, если же
он сворачивал на невидимую диагональ, ведущую к соседнему дому, - тогда в
этот день больше не на что было надеЯтьсЯ. ’огда она впивалась ногтЯми в
тЯжелую зеленую ткань, выдергивала из нее нити и не отходила от окна в
безумной надежде, что почтальон, быть может, ошибсЯ и вернетсЯ еще назад.
Ќо почтальон никогда не ошибалсЯ и ни разу не вернулсЯ назад после того,
как прошел по диагонали мимо ее дома. „икие мысли овладевали ею, когда она
видела, что он окончательно миновал ее дом: не утаивает ли он письма, не
участвует ли он в заговоре против нее и против ђаЯ? ‘адист в синей форме с
вышитым на ней золотым почтовым рожком. ЌегодЯй под личиной скромного
обывателЯ. Ќо почтальон не был ни садистом, ни негодЯем; он был очень
добропорЯдочен и искренне предан ей. Ћна чувствовала это, когда он
приносил ей письма.
‚от уже много лет она не видит почтальона в глаза, не знает, как он
выглЯдит, не знает, когда он разносит почту. —ьЯ-то рука бросала в Ящик
рекламные проспекты и письма, кто-то вынимал эти проспекты и письма из
Ящика: всевозможные фирмы предлагали бюстгальтеры, рислинг и какао. ‚се
это ее не занимало. ‚от уже десЯть лет как она не читает никаких писем,
даже ей адресованных. Ќа это сетовали порой и богемные юнцы - стервЯтники
от культуры, выискивающие символы в кишках падали, - они не раз жаловались
на это патеру ‚иллиброрду, но все равно она больше не читала писем.
…динственный друг, который осталсЯ у нее, живет в соседней комнате, а
когда он уезжает на несколько дней, к ее услугам - телефон. ’олько не
читать писем. Ћт ђаЯ приходили письма уже после того, как он погиб и когда
она уже знала, что он погиб. Ћ, надежнаЯ почта, исправный, заслуживающий
всЯческих похвал аппарат, почта была ни в чем не повинна, она доставлЯла
ответы на вопросы, которых уже никто не задавал.
’олько не читать писем. Џоклонники могут и позвонить, а если они шлют
письма, пусть не рассчитывают на ответ. ‚се письма нераспечатанными летели
в мусорный Ящик, а потом их в точно установленные сроки вывозил мусорщик.
Џоследнее письмо она прочла одиннадцать лет тому назад, его написал
Ђльберт, оно было очень кратким: ђай погиб. …го убили вчера. Ћн погиб
из-за одного подлеца. ‡апомни имЯ виновника: его зовут ѓезелер. Џотом
напишу подробней.
Ћна запомнила имЯ ѓезелера, но и письма от Ђльберта перестала
распечатывать. Џоэтому она и не узнала, что он полгода просидел в тюрьме:
дорогаЯ плата за пощечину по смазливой, ничем не приметной физиономии. €
официального извещениЯ о смерти она не стала читать. …го принес свЯщенник,
но она отказалась принЯть свЯщенника, возносившего рокочущим басом
торжественные молитвы за отечество, вселЯвшего в души патриотический
подъем, вымаливавшего победу, - она не хотела видеть его. Ћн стоЯл с ее
матерью за дверью и взывал:
- Ћ Ќелла, дорогаЯ Ќелла, откройте!
€ до нее доносилсЯ шепот:
- Ќадеюсь, беднаЯ девочка ничего над собой не сделает.
Ќет, она не собиралась ничего делать над собой. ђазве он не знает, что
она беременна?
…й неприЯтно было слышать его: ложный пафос, заученное семинарское
красноречие - в определенных местах оно требовало определенных интонаций.
‚олна фальшивых чувств, неуловимаЯ ложь, эффектные раскаты и, как финал,
подобное удару грома слово "ад". Љ чему этот крик, эти вопли? ‹ожный
пафос, которым семинарский учитель риторики начинил два поколениЯ патеров,
реЯл над сотнЯми тысЯч людей.
"Ћткройте, дорогаЯ Ќелла".
‡ачем? ’ы мне нужен лишь постольку, поскольку мне нужен бог, а Я ему, и
когда ты мне понадобишьсЯ, Я сама приду к тебе; громыхай своим раскатистым
"р" в словах "ѓерманиЯ" и "фюрер", позванивай своим "н" в слове "народ" и
прислушивайсЯ к жалкому эхо, порождаемому твоим ложным пафосом под сводами
капеллы - "...юрер", "...арод", "...ерманиЯ".
"Ѓудем надеЯтьсЯ, что она ничего над собой не сделает".
„а, Я ничего не сделаю, но дверь Я не открою: миллионы вдов, миллионы
сирот - за фюрера, за народ, за ѓерманию.
Ћ непогрешимое эхо, ты не возвратишь мне ђаЯ!
Ћна слышала, как патер огорченно сопит в передней, слышала, как он
шепчетсЯ с матерью, и на какое-то мгновение ей стало жаль его, пока снова
в ушах не зазвенело патетическое эхо.
ЋпЯть ѓезелер, опЯть сомкнулсЯ круг? „есЯть лет тому назад - письмо
Ђльберта, теперь - приветливаЯ улыбка патера ‚иллиброрда: "Џозволь
представить тебе господина ѓезелера". Џотом приглашение в Ѓрерних -
чемодан уложен и стоит рЯдом с книжным шкафом.
“лица перед домом была пустынна. Ѓыло еще очень рано, молочник еще не
добралсЯ до них, полотнЯные мешочки с хлебом еще висели на дверных ручках,
а в доме слышалсЯ смех: Ђльберт проверЯл, как мальчик приготовил уроки:
"…сли не отпустишь нам, господи, грехи..." - снова смех. ел фильм, в
котором она не желала играть, фильм под названием "‘емейное счастье".
“лыбаетсЯ ребенок, улыбаетсЯ будущий отец, улыбаетсЯ мать; равновесие,
счастье, будущее. ‚се казалось ей очень знакомым, до странности близким и
знакомым: улыбающийсЯ ребенок, улыбающаЯсЯ мать и Ђльберт, улыбающийсЯ в
роли папаши? Ќет, нет, она закурила сигарету и, держа ее в руке, смотрела
на медленно поднимающиесЯ голубоватые клубы дыма. †ена Ђльберта, кажетсЯ,
любила воздушные шары больше, чем мебель, преходЯщее больше, чем
постоЯнное, и предпочитала мыльные пузыри запасу постельного бельЯ. "Ћ,
прохладное полотно в шкафу у хозЯйки". “лыбающийсЯ отец, улыбающийсЯ сын,
но она не желает разыгрывать улыбающуюсЯ мать ради полной пафоса лжи,
котораЯ разноситсЯ из капеллы, как эхо.
Њедленно дотлевала сигарета в ее руке, светлый, синий дым ткал
призрачные узоры, а за стеной звучал голос мальчика, отвечавшего Ђльберту
урок: "€з бездны взываю к тебе, о господи..."
‘колько лет ее мучает мысль о том, как все это могло бы сложитьсЯ:
много детей, дом, а длЯ ђаЯ дело, о котором он мечтал - мечта о счастье,
которую он лелеЯл с юных лет, мечта, пронесеннаЯ сквозь зрелые годы,
сквозь годы нацизма и войну, мечта, о которой он писал в своих письмах:
мечта издавать журнал, мечта всех мужчин, имеющих хоть какое-нибудь
касательство к литературе.
Ћна знает не меньше двадцати человек, которые носЯтсЯ с планами изданиЯ
журнала. „аже Ђльберт и тот уж несколько лет ведет переговоры с владельцем
типографии, которого он консультирует по вопросам оформлениЯ; даже Ђльберт
хочет основать сатирический журнал.
ЌесмотрЯ на скепсис, легкий скепсис, с которым она в глубине души
относилась к этому проекту, ей доставлЯло удовольствие представлЯть себе,
как она с ђаймундом сидит в одной комнате, где помещаетсЯ и редакциЯ: на
столах громоздЯтсЯ книги, кругом разбросаны гранки, ведутсЯ бесконечные
телефонные разговоры о всЯких новинках, и ко всему радостное сознание, что
нацистов больше нет и война окончена. Ћна могла смотреть этот фильм, пока
шла война. € она видела эту жизнь, отчетливо видела; она вдыхала
горьковатый запах свежей типографской краски, отпечатавшейсЯ на плотной
бумаге, она видела, как сама она вкатывает в комнату чайный столик и пьет
с посетителЯми кофе, как угощает их сигаретами из больших светло-голубых
жестЯных коробок, а дети тем временем шумно бегают по саду. Љартинка из
журнала "Љультура быта": дети прыгают вокруг шланга, на окнах приспущены
жалюзи, по столу разбросаны дико исчерканные почерком ђаЯ гранки, карандаш
мЯгкий, очень жирный. ЋжившаЯ картинка из журнала "Љультура быта": на
квартире у писателЯ спокойный зеленый свет, во всем ощущение счастьЯ,
кто-то звонит - голос Ђльберта, он спрашивает: "’ы читал новую вещь
•емингуэЯ?" - "Ќет, нет, статьЯ уже заказана". ‘мех. ђай счастлив так, как
он бывал счастлив только до 1933 года. „о мельчайших деталей вставала эта
картина в ее воображении - она видела ђаЯ, свои туалеты, картины на
стенах, видела себЯ склонившейсЯ над большими, со вкусом подобранными
вазами, она чистит апельсин, она накладывает горкой орехи, она придумывает
напитки, которыми будет угощать в летнюю жару: замечательно красивые соки,
красные, зеленые, голубые, в бокалах плавают льдинки, и переливаютсЯ
жемчужинки углекислоты; ђай брызгает в лицо разгорЯченным прибежавшим из
сада детЯм газированную воду, и голос Ђльберта в телефонной трубке: "џ вам
говорю, что молодой Ѓозульке - это талант". ”ильм, отснЯтый до конца, но
так и не увидевший экрана. ЌикчемнаЯ бездарь оборвала ленту.
- _Љто останетсЯ праведен?_ - спросил мальчик за стеной, а Ђльберт
постучал кулаком в стену и крикнул:
- ’ебЯ к телефону, Ќелла.
Ћна откликнулась:
- ‘пасибо, иду, - и медленно пошла к телефону.
Ђльберт тоже участвовал в ее мечтаниЯх: он незаменимый друг, длЯ него
она с особой тщательностью сбивает самые изысканные коктейли. Ћн остаетсЯ
у них, когда другие гости уже давно разошлись. Ќо теперь, увидев, как он
сидит на кровати с недоеденным бутербродом в руке, она испугалась: Ђльберт
постарел, выглЯдел очень усталым, волосы у него поредели, и теперь он
решительно не годилсЯ длЯ участиЯ в ее роскошном фильме.
Ћна поглЯдела на Ђльберта, поздоровалась с ним и понЯла по его лицу,
что ѓезелер не назвал себЯ. Њартин с книгой в руках стоЯл возле кровати
Ђльберта и читал: "‚немли, о господи!"
- Џожалуйста, помолчи минутку, - сказала она.
Џотом снЯла трубку:
- Ђлло!
ѓлухой голос из фильма, в котором ей совсем не хотелось играть,
прозвучал совсем близко и вернул ее к тому, что она ненавидела: к
действительности, к настоЯщему.
- ќто вы, Ќелла?
- „а.
- ‘ вами говорит ѓезелер.
- Ќадеюсь, что вы...
- Ќет, нет, Я не назвал имени. џ позвонил просто длЯ того, чтобы
убедитьсЯ, помните ли вы о нашем уговоре.
- Љонечно, - сказала она.
- Љомната заказана, и патер ‚иллиброрд очень рад, что вы будете.
ЏолучитсЯ великолепно.
- Љонечно, Я приеду, - раздраженно ответила она, но раздражение ее
вызвано было тем, что под рукой не оказалось сигареты, - какаЯ глупость
разговаривать по телефону без сигареты.
ѓезелер замолчал, какую-то долю секунды молчали оба, потом он робко
сказал:
- •орошо, значит, Я жду вас, как мы и условились, у Љредитного банка. -
€ еще более робко добавил: - џ очень рад, Ќелла. „о скорого свиданиЯ.
- „о свиданиЯ, - ответила она и положила трубку.
Џотом пристально посмотрела на черный аппарат и, глЯдЯ на него,
вспомнила, что во всех фильмах женщины после решающих разговоров
пристально смотрЯт на аппарат - вот как она сейчас. ’ак поступают женщины
в фильмах, договариваЯсь с любовником в присутствии мужа; потом эти
женщины с грустью смотрЯт на мужа, на детей, обводЯт взглЯдом комнату,
осознаваЯ "от чего они отказываютсЯ", но в то же времЯ чувствуЯ, что "не в
силах противитьсЯ зову любви".
Ћна с трудом отвела глаза от телефона, вздохнула и повернулась к
Ђльберту.
- Њне хотелось бы поговорить с тобой, когда Њартин уйдет. ’ы никуда не
собираешьсЯ?
‚ голосе мамы нежность, милый мамин голос! Њартин взглЯнул на
будильник, стоЯвший у Ђльберта на тумбочке, и закричал:
- ѓосподи, Я опаздываю!
- €ди, - сказала она, - поторапливайсЯ.
’ак случалось каждый раз: до самой последней минуты они забывали про
времЯ, потом впопыхах укладывали ранец и нарезали бутерброды.
Ћни помогли Њартину запихнуть учебники в ранец. Ђльберт вскочил,
намазал бутерброд, она поцеловала сына в лоб и спросила:
- Њожет быть, тебе дать записку, скоро девЯть, ты все равно опоздаешь.
- Ќе надо, - решительно отказалсЯ Њартин. - ќто ни к чему. “читель уже
давно перестал читать твои записки. Љогда мне удаетсЯ прийти вовремЯ, весь
класс помирает со смеху.
- Њы ведь сегоднЯ вечером уезжаем в Ѓитенхан. Ќу ладно, иди. ‡автра у
тебЯ свободный день.
Ђльберт стоЯл с виноватым видом у своей кровати.
- Њне очень жаль, Њартин.
Ќелла окликнула мальчика, когда он пошел к двери, еще раз поцеловала
его и сказала:
- Њне надо уехать, но Ђльберт за тобой присмотрит.
- Ђ когда ты вернешьсЯ?
- „ай ему наконец уйти, - сказал Ђльберт, - очень неприЯтно, что ему
приходитсЯ все времЯ опаздывать.
- ќто неважно, - сказал Њартин, - Я уж все равно опоздал.
- Ќе знаю, - ответила Ќелла, - возможно, что придетсЯ задержатьсЯ на
несколько дней, а может быть, Я вернусь даже завтра вечером.
- Ќу ладно, - промолвил мальчик, и на его лице она не заметила
сожалениЯ.
Ћна сунула ему в карман апельсин, и он медленно вышел.
„верь в комнату Ђльберта так и осталась открытой. Ћна помешкала, потом
все-таки затворила дверь и вернулась к себе. ‘игарета на мраморном
подоконнике еще тлела, большие синеватые кольца поднимались от нее. Ћна
загасила сигарету, бросила ее в пепельницу и увидела, что на подоконнике
стало еще больше желтых пЯтен. Њальчик медленно, очень медленно пересек
улицу и скрылсЯ за домом пастора. “лица стала многолюдней, молочник
беседовал с рассыльным, тощий мужчина с трудом толкал тележку и
меланхолически нараспев предлагал кочанный салат - Яркую, как лимонадные
бутылки в кафе на теннисном корте, сочную зелень. Џотом молочник и
зеленщик скрылись из виду. Ќа улице поЯвились женщины с сумками длЯ
продуктов, какой-то бродЯчий торговец вступил на ту воображаемую линию, по
которой годами ходил почтальон, когда нес ей письмо; у бродЯчего торговца
набитый чемодан, перетЯнутый бечевкой, и безнадежно поникшаЯ голова. Ћн
отворил калитку, а она смотрела на него, как смотрЯт на киноэкран, и,
когда раздалсЯ самый настоЯщий звонок, она испугалась. ђазве это не просто
темнаЯ эпизодическаЯ фигура, введеннаЯ в солнечный фильм - искушающе
неправдоподобный фильм, - сон о редакции, журнале, гранках и крюшонах со
льдом. Ћн позвонил тихо и нерешительно, и она подождала, не откроет ли
Ђльберт, но Ђльберт не тронулсЯ с места, тогда она вышла в переднюю и
отворила дверь. —емодан был уже открыт, и в нем - аккуратно разложенные
картонки с подвЯзками, пуговицами, подшитыми к бумаге, и ласково
улыбающаЯсЯ блондинка, такаЯ, как у Ђльберта на флаконе с лавандой,
свежаЯ, приветливаЯ куртизанка в платье стилЯ рококо помахивала платочком
вслед отъезжающей почтовой карете. елковый платочек, и на заднем плане
деревьЯ, точно с картины ”рагонара. ђасплывчатые контуры рисунка искусно
создают впечатление грусти, а вдали развеваетсЯ платок возлюбленного,
который машет из окна почтовой кареты, все отдалЯЯсь, но не становЯсь от
этого меньше. —уть тронутые золотом зеленые листьЯ фрагонаровских
деревьев, и нежнаЯ, маленькаЯ рука держит платочек, розоваЯ ручка,
созданнаЯ длЯ ласки. Џредлагавший все это великолепие человек как-то
странно посмотрел на нее: он даже и подумать не смел, что она купит у него
что-нибудь. „а еще лаванду, самое дорогое из всего содержимого чемодана, -
он знал, что она может это купить, но не смел надеЯтьсЯ, не осмеливалсЯ
верить, что большаЯ серебрЯнаЯ монета из ее рук перекочует в его карман.
Ќадежда его была слабей и вера ничтожней, чем опыт. Ќа потрепанном лице
была смертельнаЯ усталость.
Ћна взЯла флакон и тихо спросила:
- ‘колько стоит?
- ’ри марки, - ответил он и побледнел от испуга: эта покупка была сверх
всЯкого ожиданиЯ, она была пределом его надежд.
Ћн вздохнул, когда Ќелла отобрала еще кое-что, снова ту же красавицу,
только на сей раз красавица мыла руки в фарфоровом тазике. ђозовые
маленькие пальчики, привыкшие к ласке, нежились в невообразимом количестве
прозрачнейшей воды, на обертке мыла вздымалсЯ ослепительный бюст
красавицы, сквозь распахнутое окно виднелсЯ садик во фрагонаровском вкусе.
- Ђ за это сколько? - спросила Ќелла и взЯла кусок мыла.
- Ћдну марку, - ответил он, и лицо его стало почти злым оттого, что
сбывались надежды, плоды которых он будет пожинать две недели, от избытка
счастьЯ, которому он радовалсЯ с чувством недовериЯ, со смутным
предчувствием, что добром это не кончитсЯ.
- ‡начит, всего четыре марки, - сказала она, и он с облегчением кивнул
головой.
Ћна дала ему четыре марки - четыре серебрЯные монеты, и положила на
крышку чемодана три сигареты.
Ћт неожиданности он даже не решилсЯ поблагодарить. Ћн только уставилсЯ
на нее и получил в придачу улыбку, не стоЯщую ни денег, ни усилий. “лыбка
подействовала мгновенно - слепаЯ страсть, дикое желание обладать красотой,
которую он встречал до сих пор только на мыльных обертках, красотой,
которую увидишь только на экране, и эта всесокрушающаЯ улыбка во мраке
передней. Ќелла испугалась и тихонько закрыла дверь.
- Ђльберт, - крикнула она, - Ђльберт, иди же, Я сейчас ухожу.
- ‹адно, - отозвалсЯ он, - иду.
Ћна прошла в свою комнату, оставив дверь открытой. Ђльберт пришел к ней
уже готовый к выходу из дома: в кармане - газета, в руке - ключ от машины,
во рту - трубка.
- Ќу что? - спросил он, останавливаЯсь в дверЯх.
- „а войди же, - сказала она, - или у тебЯ нет времени?
- ‹ишнего нет, - сказал он, но все же вошел, не закрываЯ дверь, и
опустилсЯ на краешек стула. - ’ы уезжаешь?
- „а.
- Ќадолго?
- Ќе знаю, может быть, завтра вернусь. џ на семинар.
- Ћ чем семинар? Љто там будет?
- Ѓудут доклады "‹итература и общество", "‹итература и церковь", -
сказала она.
- Ќу что ж, неплохо, - сказал он.
- „олжна же Я в конце концов хоть что-нибудь делать. ‹учше всего мне
бы, конечно, устроитьсЯ на работу.
"ЋпЯть за свое", - подумал он, а вслух сказал:
- Љонечно, тебе нужно какое-нибудь занЯтие, но устраиватьсЯ на работу
просто бессмысленно длЯ тебЯ. Ѓольшинство людей работает по простой
причине - им надо кормить семью, платить за квартиру и всЯкое такое. €меть
занЯтие - это не то что работать, а занЯтий тебе при желании хватило бы на
целый день.
- „а, Я знаю, - вздохнула она, - ребенок, - и заговорила в тоне патера
‚иллиброрда: - "‚оспитывать ребенка, и продолжать дело своего супруга, и
хранить его творениЯ".
- ‚от именно, - сказал он, - так и сделай, развороши весь этот Ящик,
достань письма ‚иллиброрда, письма урбигелЯ и подсчитай, сколько раз они
там восхвалЯют фюрера, - вот тебе и будет прелестное занЯтие.
- •ватит! - бросила Ќелла, стоЯ у окна. - Ќеужели Я должна всю жизнь
караулить тридцать семь стихотворений? ‘ мальчиком ты справлЯешьсЯ гораздо
лучше менЯ, а замуж Я больше не собираюсь. џ не желаю изображать
улыбающуюсЯ мамашу с обложки иллюстрированного журнала. џ больше не желаю
быть ничьей женой - такого, как ђай, мне уж не встретить, и самого ђаЯ
тоже не вернуть. …го убили, Я стала вдовой - за ...юрера, ...ерманию и
...арод, - и она передразнила эхо, идущее от стен капеллы, эхо, полное лжи
и угроз, дешевого семинарского пафоса. - ’ы думаешь, мне и в самом деле
приЯтно ездить на семинары со всЯкими идиотами?
- ’огда не езди, - сказал он. - џ разбогател, так сказать, за одну
ночь. - Ћн слабо улыбнулсЯ, думаЯ о найденной коробке с зарисовками. - Њы
устроим себе отличный субботний отдых вместе с мальчиком, а ты можешь
поболтать с ‚иллем о кино. Ђ если ты хочешь, - и она взглЯнула на него
потому, что голос у него неожиданно изменилсЯ, - если хочешь, мы уедем еще
дальше.
- ‚двоем?
- Ќет, с мальчиком, - ответил он, - а если ты не возражаешь, то с
обоими - прихватим приЯтелЯ Њартина, если ему захочетсЯ.
- Ђ почему не вдвоем, чего ради разыгрывать счастливое семейство, если
счастье - это сплошной обман: улыбающийсЯ отец, улыбающийсЯ сын,
улыбающаЯсЯ мать.
- ЌельзЯ, - сказал он, - будь же благоразумна. „лЯ мальчика это будет
просто ужасно, это будет последней каплей, а еще хуже - длЯ его товарища.
џ ничего не могу поделать, - тихо добавил он, - но длЯ ребЯт Я последнЯЯ
надежда, длЯ них это будет тЯжелым ударом, от которого им не оправитьсЯ,
если Я - Я тоже - из категории тех дЯдей, к каким сейчас принадлежу,
перейду в совершенно другую.
- Ђ длЯ тебЯ?
- „лЯ менЯ? „а ты с ума сошла, неужели тебе и в самом деле доставлЯет
удовольствие ставить менЯ в дурацкое положение, от которого Я отбиваюсь
руками и ногами? Ќу, пошли, мне пора, менЯ ждет Ѓрезгот.
- Ђх, руками и ногами? - повторила она, не поворачиваЯ головы.
- „а, руками и ногами, если это тебЯ так интересует, а может быть, ты
хочешь, чтобы здесь, в этом доме, который насквозь пропитан
воспоминаниЯми, мы тайно завели роман, а внешне разыгрывали бы доброго,
дЯдю и добрую мамашу? € потом это бесполезно, дети все равно обо всем
догадаютсЯ.
- ЋпЯть дети, - устало ответила она, - сколько шума из-за детей.
- Ќазывай это шумом, но замужества тебе не миновать.
- Ђ вот миную! џ больше никогда не выйду замуж, уж лучше Я буду
изображать неутешную вдову, чем улыбающуюсЯ супругу - исходную клеточку -
...одины, ...арода...
- Ђ теперь пора идти, или уж оставайсЯ дома. ’ы там со скуки помрешь.
- Ќет, - сказала она, - сегоднЯ мне в самом деле надо ехать. Ћбычно длЯ
этого нет особых причин, а вот сегоднЯ есть. Њне просто необходимо.
Ћна подумала, как может подействовать на Ђльберта имЯ ѓезелера.
- €дем, - сказала она. Ћн взЯл ее чемодан, и уже в дверЯх она сказала,
как нечто не имеющее значениЯ: - Ѓольше, чем ты сейчас делаешь длЯ менЯ,
просто нельзЯ делать, и еще хорошо, что ты заботишьсЯ о мальчике; должна
тебе сказать, что Я не испытываю при этом ни малейшей ревности.
Ќа улице потеплело. Ђльберт снЯл перчатки, шлЯпу и сел в машину рЯдом с
Ќеллой.
€, когда он включил мотор, Ќелла сказала:
- џ очень хотела бы иметь такое занЯтие, как у тебЯ. Џо-моему, ты очень
счастлив.
- Ќичуть, - ответил он, остальные его слова пропали в шуме мотора, и
она уловила только конец: - ...ничуть Я не счастлив. Ђ занЯтий и ты нашла
бы себе сколько угодно.
- ‡наю, Я могла бы помогать монахинЯм, могла бы гладить белье, и всЯкое
такое, вести счета по хозЯйству, вЯзать кальсоны, и тому подобное, и
настоЯтельница сказала бы: "“ нас есть теперь прелестнаЯ помощница - вдова
поэта имЯрек".
- Ќе дури, - сказал он, и по тому, как он переключил скорость, она
понЯла, что он просто взбешен.
- Ѓолтай что вздумаешь, менЯ это нисколько не трогает, и монахинь
можешь ругать, как тебе вздумаетсЯ, но жизнь они ведут не бессмысленную, у
них есть занЯтие, всегда казавшеесЯ мне наиболее разумным, хотЯ, впрочем,
длЯ менЯ оно не подходит. Ћни молЯтсЯ - и Я хочу снЯть с них часть забот,
чтобы у них хватало времени длЯ молитв.
- Џросто завидно слушать, как другие люди отлично устроили свою жизнь.
- Ћна всхлипнула, но пересилила себЯ и сказала: - ’ебе бы только жену, и
твоЯ жизнь была бы вполне устроенной.
- Ђ почему бы и нет, - сказал он, останавливаЯ машину перед светофором
на Џипинштрассе. - ’ебЯ погубит снобизм. - Ћн сжал ее руку.
Ћна ответила на пожатие и сказала:
- Ќет, дело не в снобизме, Я просто не могу им простить, что они убили
моего мужа, - ни простить, ни забыть, и не хотела бы доставить им
удовольствие и вторично изображать счастливую, улыбающуюсЯ жену.
- “довольствие кому?
- €м, - повторила она спокойно. - „огадайсЯ сам, кого Я имею в виду.
‡еленый свет - поезжай дальше.
Ћн поехал дальше.
- €з всех твоих дел ты ничего не доводишь до конца. Њать ты никакаЯ,
вдова тоже никакаЯ, и гулЯщей тебЯ не назовешь, и даже ничьей любовницей -
Я просто ревную, ревную тебЯ, и даже не к этим идиотам, а к бесплодно
растраченному времени - и одно всегда останетсЯ неизменным: мужчина не
может больше сделать длЯ женщины, чем предложить ей выйти за него замуж.
- Ќет, - сказала она, - иногда гораздо важнее стать ее возлюбленным.
Љак-то странно получаетсЯ: раньше женщины были рады, если им удавалось
выйти замуж, а теперь, наоборот, мне, во всЯком случае, это совершенно не
нужно.
- Џотому что ты полна снобизма. ѓодами выслушивать таких оболтусов -
это даром пройти не может. ѓде тебЯ высадить?
- “ сберкассы, - сказала она.
Ћн подождал, пока полицейский подаст знак к проезду, обогнул площадь
Љарла ‚еликого и остановилсЯ у сберкассы. Џотом вышел, помог ей выйти и
достал из багажника ее чемодан.
- Ќа сей раз, - улыбнулась она, - Я действительно не стану терЯть
времени даром.
Ћн пожал плечами.
- Ќу что ж, - сказал он, - у нас ведь все наоборот - раньше преданные
женщины дожидались, когда на них женЯтсЯ неверные мужчины, теперь же Я,
мужчина, буду преданно ждать, пока невернаЯ позволит на ней женитьсЯ.
- „а, ты предан, - сказала она, - и Я знаю, что это хорошо.
Ћн пожал ей руку, сел в машину и второй раз обогнул площадь.
Ћна подождала, пока его машина скрылась за углом улицы Њеровингов,
потом подозвала такси со стоЯнки у ‘тарых городских ворот и сказала
шоферу:
- Љ Љредитному банку.

Ћбычно он не спешил из школы домой. Ћн присоединЯлсЯ к компании так
называемых лоботрЯсов, но даже среди них не было ни одного, кто так не
хотел бы идти домой, как Њартин. Ќекоторые бежали домой со всех ног,
потому что проголодались, или потому, что дома их ожидало что-нибудь
приЯтное, или потому, что им надо было идти за покупками или разогревать
обед длЯ младших братьев и сестер. ѓенрих сам готовил еду длЯ своей
маленькой сестренки, на уроках он сидел очень усталый и стремглав бросалсЯ
бежать, едва только прозвенит звонок. …го мать уходила на работу за
двадцать минут до конца занЯтий в школе, и ‚ильма оставалась одна с ‹ео, а
Ѓрилах сидел как на иголках, когда знал, что ‚ильма одна с ‹ео. Ќа
последнем уроке он то и дело шептал: "џ не могу сидеть на месте от
беспокойства!"
ЏокоЯ у ѓенриха никогда не было, уж слишком много у него было всЯческих
забот, и школу он воспринимал как дело второстепенное, ненужное, но в то
же времЯ симпатичное, как нечто далекое от жизни. Џузырьки воздуха под
ледЯной корой, милые игрушки, забавлЯтьсЯ которыми чрезвычайно приЯтно,
хотЯ они и отнимают много времени. Ђ иногда в школе было просто скучно, и
тогда Ѓрилах на последнем уроке засыпал, если только страх за ‚ильму не
мешал ему заснуть.
‡ато Њартин не спал и дожидалсЯ звонка. ‚ремЯ останавливалось, времЯ
застывало, чтобы одним рывком перекинуть большую стрелку на двенадцать, -
и тогда раздавалсЯ звонок. ѓенрих вскакивал, они хватали ранцы, на бегу
надевали их через плечо и неслись по коридору, потом через двор - на
улицу, вперегонки до угла: там он сворачивал направо, а ѓенрих - налево.
Ћни обгонЯли остальных и бежали по мостовой, а не по тротуару, чтобы не
сталкиватьсЯ с потоком идущих в школу девочек.
Ѓрилах первым добежал до угла, он торопилсЯ домой, но подождал Њартина.
Ќа прощанье Њартин крикнул:
- Џоедешь с нами в Ѓитенхан? Њы за тобой заедем!
- Ќадо спросить у матери!
- Ќу, будь здоров!
Ќа дорогу у Њартина обычно уходило пЯтнадцать минут, но он мог
пробежать ее и за пЯть минут. ‘егоднЯ он бежал очень быстро, задыхаЯсь от
нетерпениЯ, и уже издали увидел, что машины Ђльберта нет возле дома. Ћн
остановилсЯ у какой-то ограды, перевел дух и оглЯнулсЯ назад, на аллею, по
которой Ђльберт должен вернутьсЯ от Ѓрезгота. €дти домой не хотелось.
Ѓольды нет, ѓлума нет, и вообще пЯтница - день опасный, это бабушкин день.
…ще не до конца разыграна _кровь в моче_, у ”овинкелЯ сегоднЯ подают
пЯтьдесЯт различных рыбных блюд, а он терпеть не может рыбу. Љогда Ђльберт
выедет из-за угла, то сразу увидит, что он сидит здесь, и он злилсЯ на
Ђльберта за то, что его машины до сих пор еще нет у подъезда. Њартин встал
и поплелсЯ к стоЯвшей в самом конце аллеи бензоколонке.
’олько теперь в аллее поЯвились опаздывающие девчонки, которых обычно
он встречал на углу; они пересекли мостовую, взглЯнули на большую золотую
стрелку башенных часов и припустили рысцой. Ќесколько девочек, задыхаЯсь,
бежали по аллее, а вдали группа девчонок шла совсем не торопЯсь. Ћн хорошо
знал их всех, потому что тех, что сейчас припустили рысцой, он встречал
ежедневно перед началом второй смены, у самой школы; тех, что бежали по
аллее, он встречал всегда у бензоколонки, на ограде которой сейчас сидел.
‘егоднЯ все перепуталось, и Њартин злилсЯ, что так поспешил домой. ‚сегда
он шел одним из последних, и когда поЯвлЯлись приунывшие прогульщицы, он
обычно уже сидел на ограде колонки, а они не бежали, знаЯ, что все равно
не успеют. ќто были те девочки, которые сейчас вдали спокойно прыгали
через тени деревьев, словно через ступеньки. Ћн встречал их всегда у
колонки, а сегоднЯ он успел дойти до самого дома и вернутьсЯ, а они все
еще не добрались до колонки. ‘ развевающимисЯ волосами, с пылающими лицами
пронеслись мимо него те, что еще не привыкли опаздывать. ЊинутнаЯ стрелка
часов на церковной башне совсем приблизилась к трем, бежать не стоило,
потому что успеть на урок им уж не удастсЯ.
Њашины Ђльберта все еще не было, ожидание становилось невыносимым, и
виноват во всем был Ђльберт.
ЏоЯвилась группа неторопливых прогульщиц, на башне пробило четверть
второго, и нормальный ритм жизни был восстановлен. ‡рЯ он бежал, зрЯ
торопилсЯ, с этой минуты все пошло, как в обычные дни. Џрогульщицы
смеЯлись, болтали, а он с завистью глЯдел на них - они принадлежали к
числу _отчаЯнных_, и сам он очень хотел бы быть на их месте. _ЋтчаЯнными_
считались такие, которым было на все наплевать. ‘амо по себе понЯтие
_отчаЯнный_ оставалось загадочным, среди них встречались такие, у
родителей которых водились деньги, и такие, у которых денег не было. Ќа
Ѓрилаха это иногда находило, и у него к отчаЯнности примешивалась
известнаЯ долЯ гордости, на лице Ѓрилаха можно было прочесть: "Ќу чего вам
от менЯ надо?" ЋтчаЯнными считались те, о которых директор говорил, что их
нужно переломить, - это звучало ужасно, будто речь шла не о детЯх, а о
спичках или костЯх. Ћдно времЯ он даже думал, что переломленные это как
раз и есть те, которых подают на стол в погребке ”овинкелЯ. ‚о втором
классе переламывали •евелЯ, а потом он исчез. ЏолициЯ приводила его в
школу, но на переменах он все равно исчезал. Џотом он подбил на это и
Ѓорна. Ѓорн и •евель жили вместе в бомбоубежище, и уже тогда они делали
бесстыдное, а когда их наказывали, они только смеЯлись, и директор
говорил: их необходимо _переломить_. Џотом •евель и Ѓорн исчезли, и он
решил, что их просто _переломили_ и подают на стол в погребке ”овинкелЯ
пожирателЯм детей и переламывателЯм костей, которые платЯт за это
много-много денег.
Ђльберт потом ему это разъЯснил, но все равно дело оставалось очень
загадочным, а бомбоубежище, в котором жили когда-то •евель и Ѓорн, так и
осталось среди каких-то огородов - таинственнаЯ, бетоннаЯ громада без
окон. €х _переломили_, и после этого они бесследно исчезли, - попали в
колонию, как говорил Ђльберт.
Ђ Ђльберта все нет, и больше он никогда не приедет. Џолузакрыв глаза,
Њартин глЯдел на приближающиесЯ со стороны города машины, только
Ђльбертова "мерседеса" - старенького, неуклюжего, мышиного цвета - среди
них не было, - Њартин не спутал бы его ни с какой другой машиной.
€ податьсЯ некуда: идти к ѓенриху не хочетсЯ. ’ам сейчас дЯдЯ ‹ео, и на
работу он уйдет только в три. Ѓольда прибирает в церкви. Њожно, конечно,
пойти к ней, съесть, забравшись в ризницу, один из ее бутербродов и запить
его горЯчим бульоном из термоса.
Ћн взглЯнул на безнадежную прогульщицу, котораЯ сейчас только поЯвилась
в конце аллеи и ничуть не спешила. Ћн хорошо знал это состоЯние - не все
ли равно опоздать на двадцать минут или на двадцать пЯть. „евочка с
большим интересом разглЯдывала первые опавшие листьЯ, набрала целый букет
больших, почти зеленых, только чуть тронутых желтизной. ‘ букетом листьев
в руках она спокойно пересекла улицу.
„евочка была незнакомаЯ. “ нее были темные растрепанные волосы, и его
восхитило спокойствие, с каким она остановилась у кинотеатра "Ђтриум",
чтобы посмотреть афиши. Ћн даже придвинулсЯ поближе к "Ђтриуму";
бензоколонка стоЯла как раз рЯдом с кинотеатром. Ђфиши они вместе с
ѓенрихом уже разглЯдывали и решили в понедельник пойти в кино.
Њежду двумЯ зелеными тополЯми на афише виднелись бронзовые ворота
парка, они были полуоткрыты, в просвете их стоЯла женщина в лиловом платье
с золотым высоким воротником. ироко раскрытые глаза женщины были
устремлены на того, кто в данный момент стоЯл перед плакатом, а наискось
через ее лиловый живот тЯнулась белаЯ надпись: "‘еанс длЯ детей". Ќа
заднем Џлане был замок, а на самом верху, на светло-голубом небе название
фильма: "‚ плену у сердца". Њартин не любил фильмы, о которых извещали
афиши с женщинами в закрытых платьЯх и с белой надписью: "‘еанс длЯ
детей", эти фильмы сулили непроходимую скуку, а фильмы с женщинами в
открытых платьЯх и с красной надписью: "„етЯм до 16 лет..." предвещали
безнравственное. Ќо ни _безнравственное_, ни скука не привлекали его,
лучше всего были фильмы про ковбоев и мультипликации.
Ќа той неделе пойдет безнравственный фильм. Ђфиша висит рЯдом с афишей
детского фильма, на ней женщина с открытой грудью, ее обнимает мужчина в
съехавшем набок галстуке. ѓалстук здорово съехал набок, вид у мужчины
взъерошенный, и все это очень напоминает то слово, что мать Ѓрилаха
сказала кондитеру, когда он вместе с ѓенрихом и ‚ильмой ходил встречать ее
с работы.
‚ подвале стоЯл сладкий, теплый дух. Љругом на деревЯнных полках лежали
кучи свежевыпеченных, еще теплых хлебов; ему нравилось чавканье машины,
месившей тесто, нравилсЯ шприц длЯ крема, которым кондитер выписывал на
тортах: "‘ днем рождениЯ". Љондитер писал быстро, аккуратно и правильно,
быстрей, чем некоторые пишут авторучкой, а мать Ѓрилаха легко и проворно
наносила шприцем цветы и домики, дым из труб и всЯкие красоты. Љогда они
приходили вместе с Ѓрилахом, они останавливались перед неплотно прикрытой,
обитой жестью дверью, к которой обычно подъезжали грузовики с мукой, и,
зажмурив глаза, вдыхали теплый сладкий воздух. Џотом тихо открывали дверь,
врывались туда и кричали: "Ѓэ-е-е!" - эта игра очень нравилась маленькой
‚ильме. Ћна визжала от восторга, а вместе с нею радовались кондитер и мать
Ѓрилаха.
‘ неделю назад они как-то стоЯли, притаившись за дверью, уже собираЯсь
открыть ее, и внезапно в царившей здесь тишине услышали, как мать Ѓрилаха
сказала кондитеру:
- Ќе тебе менЯ... - и то слово. Њартин весь вспыхнул, вспомнив это
слово, и даже теперь ему страшно было хорошенько вдуматьсЯ в его смысл. Ђ
кондитер ответил спокойно и печально:
- ’ы не должна так говорить, не надо...
‚ильма начала подталкивать их в темноте, ей хотелось начать игру и
закричать: "Ѓэ-е-е", но они оба стоЯли, словно громом пораженные, словно
окаменевшие, а кондитер в пекарне бормотал что-то совершенно непонЯтное,
какой-то загадочный вздор, беспокойный, страстный и в то же времЯ
покорный; слова его перемежались звонким смехом матери Ѓрилаха, а Њартин
думал о том, как дЯдЯ Ђльберт говорил про тоску мужчин, об их желании жить
с женщинами. Љондитер, судЯ по всему, просто с ума сходил от желаниЯ
соединитьсЯ с матерью Ѓрилаха, он чуть не пел, он бормотал что-то
непонЯтное. Њартин даже дверь приоткрыл, чтобы посмотреть, не соединЯютсЯ
ли они там в самом деле, но ѓенрих Яростно рванул его назад, потом взЯл
‚ильму на руки, и они пошли домой, так и не показавшись на глаза матери.
Џосле этого Ѓрилах целую неделю не ходил в пекарню, и Њартин пыталсЯ
представить себе страданиЯ Ѓрилаха, воображаЯ себЯ на его месте, - как он
сам тЯжело переживал бы, если бы это слово сказала - его мама. Ћн
испытывал это слово, мысленно вкладываЯ его в уста всех своих знакомых, но
из уст дЯди Ђльберта просто невозможно услышать такое слово, а вот в устах
его собственной матери, - тут сердце Њартина начинало битьсЯ сильней, и он
понимал, как страдает Ѓрилах, - в устах его собственной матери это слово
казалось возможным. Ќикогда бы не произнесли это слово Ѓилль, Ѓольда,
ѓлум, мать Ђльберта и бабушка тоже; это слово никак к ним не подходило, а
вот если бы его мама произнесла это слово, оно прозвучало бы, пожалуй,
вполне естественно.
Ќа всех - на учителе, на капеллане, на бармене - на всех испытал он это
слово, но был один рот, длЯ которого это слово просто было создано, как
пробка длЯ бутылки с чернилами, - это был рот дЯди ‹ео. ‹ео произносил его
гораздо Ясней, чем это сделала мать Ѓрилаха.
ЊаленькаЯ прогульщица совсем скрылась из виду, было уже почти без
четверти два, он пыталсЯ представить себе, как она входит в класс; она
улыбнетсЯ и что-нибудь наврет, потом ее будут отчитывать, а она все будет
улыбатьсЯ. ќто уж совсем _отчаЯннаЯ_. Џотом ее, конечно, _переломЯт_, - и
хотЯ он давным-давно уже знал от Ђльберта, что никто не убивает детей длЯ
еды, но все равно старалсЯ представить себе, как девочка, _наломаннаЯ_ на
куски, попадает на кухню в погребке ”овинкелЯ. Ћн нарочно давал волю своей
фантазии, потому что злилсЯ на Ђльберта и хотел ему досадить. Џотому что
не знал, куда детьсЯ, - ведь у Ѓрилаха еще не ушел дЯдЯ ‹ео, а ему не
хотелось видеть рот, к которому так подходит это слово; пустаЯ, безлюднаЯ
церковь, где сейчас прибирает Ѓольда, пугала его не меньше, чем
перспектива угодить в погребок ”овинкелЯ, где посетители пожирают
наломанных детей, где его обЯзательно стошнит в пакостном туалете среди
мерзких живодеров.
Ћн еще ближе подошел к "Ђтриуму" и тут почувствовал, что проголодалсЯ.
Ћставалось еще одно: пойти домой, тихонько прокрастьсЯ на кухню и
разогреть обед. Ћн наизусть уже знал инструкцию по разогреванию пищи,
инструкциЯ была написана на отодранном от газеты клочке бумаги: "Ќе
открывай газовый кран до отказа - не отходи от плиты" (три раза
подчеркнуто). Ќо вид холодной еды всегда портил ему аппетит - об этом как
будто никто еще не догадывалсЯ, - застывший жир подливки, засохший
картофель, густой, весь в комках суп, - и ко всему опасность, что в любой
момент может поЯвитьсЯ бабушка. Џолсотни рыбных блюд в ресторане ”овинкелЯ
- красноватые, синеватые, зеленоватые куски рыбы, мерзкие пузырьки жира
скатываютсЯ по кожице угрЯ, прозрачные зеленоватые, красноватые, синеватые
соуса, сморщеннаЯ кожица отварной пикши, похожаЯ на кучку крошек,
оставленную карандашной резинкой.
Ђльберт все не идет и не придет, и, чтобы отомстить Ђльберту, он начал
повторЯть это гадкое слово и повторЯл его до тех пор, пока оно наконец не
зазвучало в устах Ђльберта.
„умать об отце было очень грустно: убитый где-то на чужбине, молодой,
слишком молодой человек, улыбающийсЯ, с трубкой во рту, он ни за что не
смог бы произнести это слово.
Љапеллан вздрогнул, когда Њартин сказал ему это слово на исповеди.
‘казал нерешительно, весь покраснев, чтобы как-то освободитьсЯ от этого
слова, которое они с Ѓрилахом не решались повторить даже с глазу на глаз.
Ѓледное лицо молодого свЯщенника передернулось, капеллан скорчилсЯ, будто
_переломленный_. ‘ невыразимой печалью покачал он головой - не так, как
человек, который хочет сказать "не надо", не так, как человек, который
удивлен, а просто как человек, который еле держитсЯ на ногах и вот-вот
упадет.
Ћт лилового занавеса печальное лицо капеллана казалось призрачным, как
у великомученика, он вздохнул и потребовал, чтобы Њартин все рассказал
ему, и заговорил о _мельничных жерновах_; эти жернова привЯзывают на шею
тому, кто соблазнит ребенка; потом он отпустил Њартина и попросил, только
попросил, а не наложил покаЯние, каждый день читать по три раза "Ћтче наш"
и три раза "Ѓогородице „ево, радуйсЯ", чтобы вытравить из себЯ это гадкое
слово. € сейчас, сидЯ на ограде, Њартин трижды про себЯ повторил эти
молитвы. Ћн больше не смотрел на проносившиесЯ машины; пожалуйста, пусть
Ђльбертов "мерседес" проезжает мимо. Ћн молилсЯ медленно, с полузакрытыми
глазами и при этом думал о мельничных жерновах. Њельничный жернов был
привЯзан к шее ‹ео, и ‹ео тонул, шел ко дну, все глубже и глубже сквозь
синевато-зеленую темень морЯ, а мимо проплывали диковинные, все более
диковинные рыбы. Ћбломки погибших кораблей, водоросли, ил, морские чудища,
и ‹ео шел ко дну, увлекаемый тЯжестью жернова. Ќе на шее у матери Ѓрилаха
был этот жернов, а у ‹ео, у того самого ‹ео, который издевалсЯ над
‚ильмой, грозил ей щипцами, бил ее по пальчикам длинной пилкой длЯ ногтей,
у ‹ео, чей рот был просто создан длЯ этого слова.
Њартин в последний раз прочитал "Ћтче наш", встал и вошел в "Ђтриум".
’ут он испугалсЯ: прогульщица стоЯла у дверей и беседовала с билетером.
Ѓилетер говорил ей:
- ‘ейчас, детка, сейчас, через несколько минут начнетсЯ. ’ы ведь уже из
школы?
€ прогульщица немедлЯ изрекла Ясную, отчетливую и потрЯсающую ложь:
- „а.
- Ђ домой тебе не надо?
- Ќет, мама на работе.
- Ђ отец?
- Ћтец погиб.
- ЏредъЯви билет.
Ћна протЯнула билет - зелененькую бумажку, а у входа красовалась афиша,
и на ней, наискось через лиловый живот женщины, тЯнулась надпись: "‘еанс
длЯ детей". Љогда прогульщица скрылась, Њартин подошел ближе и
нерешительно остановилсЯ возле кассы. ‚ стеклЯнной будке сидела женщина с
темными волосами и что-то читала. Џотом поднЯла на него глаза и
улыбнулась, но он не ответил на ее улыбку. “лыбка не понравилась ему -
что-то в ней напоминало слово, которое мать Ѓрилаха сказала кондитеру.
Љассирша опЯть уткнулась в книгу, а он внимательно рассматривал ее
белоснежный пробор и иссинЯ-черные волосы, потом она опЯть поднЯла глаза,
приоткрыла окошечко и спросила:
- —то тебе нужно?
- Ќачало скоро? - тихо спросил он.
- ‚ два, - сказала она и взглЯнула на часы, висевшие за ее спиной. -
—ерез пЯть минут. Џойдешь?
- „а, - ответил он и тут же вспомнил, что как раз эту картину он
предлагал Ѓрилаху посмотреть в понедельник.
Љассирша улыбнулась, потрогала зеленый, желтый и синий валик с билетами
и спросила:
- Љакой рЯд?
Ћн расстегнул кармашек, достал деньги, сказал:
- „есЯтый рЯд, - и подумал, что неплохо заставить Ђльберта подождать, и
что неплохо посидеть одному в темноте, и что наконец в понедельник можно с
Ѓрилахом посмотреть другую картину.
Љассирша оторвала билетик от желтой катушки и подгребла деньги к себе.
Ѓилетер встретил его суровым взглЯдом.
- Ђ ты уже был в школе? - спросил он.
- „а, - ответил он и тут же, не дожидаЯсь второго и третьего вопроса,
добавил: - Њать у менЯ уехала, а отец погиб.
Ѓилетер ничего не сказал, оторвал от билета контроль и впустил его.
’олько очутившись за тЯжелой портьерой, Њартин сообразил, до чего глуп
билетер. Ќеужели он не знает, что мальчики и девочки учатсЯ отдельно и что
он не мог прийти из школы одновременно с этой прогульщицей.
Ѓыло темно. „евушка-контролер взЯла его за руку и провела на середину
зала. “ девушки была прохладнаЯ и легкаЯ рука, и когда его глаза свыклись
с темнотой, он увидел, что в зале почти пусто: лишь в первых и последних
рЯдах сидело по нескольку человек, а средние рЯды пустовали, здесь был
только он. Џрогульщица сидела впереди, между двумЯ молодыми людьми, ее
голова с черными растрепанными волосами чуть виднелась над спинкой кресла.
Ћн внимательно просмотрел рекламу гуталина: лилипутики-конькобежцы
шнырЯли по ослепительным ботинкам великана. ‚ руках у них хоккейные
клюшки, только вместо обычных загогулин внизу приделаны сапожные щетки, и
ботинки великана сверкали все Ярче и Ярче, и чей-то голос произнес:
- …сли бы ѓулливер употреблЯл "Ѓлеск", у него всегда были бы такие
ботинки.
ЌачалсЯ новый рекламный фильм: женщины играли в теннис, гарцевали на
конЯх, управлЯли самолетами, разгуливали в живописных парках, плыли по
зеркальной глади морЯ, катались на автомашинах, велосипедах, мотороллерах,
упражнЯлись на брусьЯх и турниках, метали диск - и все они улыбались,
улыбались чему-то, и, наконец, улыбающаЯсЯ женщина, сиЯЯ, сказала
присутствующим в зале, что ее радует большаЯ темно-зеленаЯ коробка с белым
крестиком и надписью на крышке "ЋфелиЯ".
Њартин скучал. Ќачалась основнаЯ картина, но скука не прошла. Ќа экране
пили вино и служили мессу, потом распахнулись ворота парка, и мужчина в
зеленом сюртуке, зеленой шлЯпе и зеленых гетрах поскакал по просеке. ‚
конце просеки стоЯла женщина в лиловом платье с золотым воротничком,
женщина из "‘еанса длЯ детей". Њужчина соскочил с седла, поцеловал
женщину, а женщина ему сказала: "џ буду за тебЯ молитьсЯ, береги себЯ".
…ще поцелуй, и вот уже женщина из "‘еанса длЯ детей", плача, смотрит вслед
мужчине, беззаботно скачущему прочь. ’рубЯт охотничьи рога на горизонте, и
мужчина в зеленой шлЯпе, зеленых гетрах и зеленом сюртуке мчитсЯ на фоне
синего неба по другой просеке.
Њартин умирал от скуки: он зевал в темноте, его донимал голод, он
закрыл глаза и читал "Ћтче наш" и "Ѓогородице „ево, радуйсЯ", потом
задремал и увидел во сне, как ‹ео с жерновом на шее идет ко дну -
бездоннаЯ глубина морЯ, и лицо у ‹ео такое, каким он никогда его не видел.
‹ицо у него печальное, и он погружаетсЯ все глубже и глубже в зеленый
мрак, и стаи морских чудовищ удивленно пЯлЯтсЯ на него.
Ћн проснулсЯ от крика, испугалсЯ, не сразу сообразил в темноте что к
чему и чуть сам не закричал. Ќо постепенно картина становилась Яснее:
зеленый мужчина каталсЯ по земле с каким-то оборванцем, оборванец победил,
зеленый так и осталсЯ на земле, оборванец же вскочил в седло, стал
нахлестывать лошадь благородных кровей и с дьЯвольским хохотом ускакал
прочь, хотЯ лошадь то и дело вставала на дыбы.
‚ лесной часовне женщина из "‘еанса длЯ детей" стоЯла на коленЯх перед
изображением мадонны, но вдруг из лесу донессЯ стук копыт. Ћна бросилась
навстречу: она узнала ржание и топот его конЯ. ѓлаза ее заблестели от
радости: не он ли вернулсЯ назад, гонимый любовью? Ћ нет, дикий крик,
женщина падает без чувств на пороге часовни, а оборванец проноситсЯ мимо,
даже не обнажив головы. Ќо кто там ползет из последних сил, извиваЯсь, как
змеЯ, по лесной просеке, чье лицо искажено дикой болью, чьи губы хранЯт
скорбное безмолвие? ќто элегантный зеленый господин. Ћн дотащилсЯ до кочки
и, тЯжело дыша, устремил взор в небо.
Ђ кто бежит по просеке, на ком развеваетсЯ лиловое платье, кто рыдает и
бежит, бежит, окликаЯ? ќто она, женщина из "‘еанса длЯ детей".
€ человек в зеленом услышал ее. ЋпЯть часовнЯ. ‚зЯвшись за руки, они
медленно поднимаютсЯ по ступенЯм, зеленый человек и женщина на этот раз
тоже в зеленом. …го праваЯ рука все еще перевЯзана и голова тоже, но он
уже улыбаетсЯ, болезненно, но все же улыбаетсЯ. Ћбнажены головы,
распахнуты двери часовни, на заднем плане ржет лошадь и чирикают птички.
Њедленно выбираЯсь на улицу, Њартин почувствовал себЯ нехорошо. Ћн
очень проголодалсЯ, хотЯ и не сознавал этого. Ќа улице сиЯло солнце, он
опЯть присел на ограду бензоколонки, размышлЯЯ: уже пЯтый час, значит, ‹ео
давно уже ушел, а злость на Ђльберта еще не улеглась. Ћн закинул ранец за
спину и медленно побрел к Ѓрилаху.

Ѓрезгот просил его немного обождать. Ђльберт ходил взад и вперед по
унылой комнате. ‚ременами он останавливалсЯ у открытого окна и смотрел
вниз, на улицу. €з универмага одна за другой выходили продавщицы и,
перейдЯ улицу, скрывались в дверЯх столовой. ‚ руках у них были обеденные
приборы, у некоторых свертки с бутербродами, у одной Яблоко. ’е, кто уже
успел пообедать, возвращались в магазин. Ћни окликали идущих навстречу
подруг, останавливаЯ их. Ђльберт давно уже определил по запаху сегоднЯшнее
меню и теперь по обрывкам фраз, то и дело долетавшим до него, понЯл, что
не ошибсЯ. Ћбед состоЯл из жареной колбасы с луком и картофелем и пудинга.
Џудинг не удалсЯ - неаппетитное розоватое месиво - с подгоревшим ванильным
соусом. Ћн слышал, как уходившие предупреждали своих товарок:
- Ѓога ради, не вздумайте брать эту пакость на третье. ’ак все ничего -
колбаса вкуснаЯ и гарнир тоже, но пудинг...
‚озгласы отвращениЯ раздавались непрестанно в самых разнообразных
сочетаниЯх.
Ћдинаковые халаты из черной шелковой материи придавали девушкам почти
монашеский вид. Ќи одна из них не красила губ и не подводила ресниц. Ћдеты
они были подчеркнуто скромно, без претензий. Ќемодные гладкие прически,
грубые бумажные чулки, добротные черные туфли на низком каблуке и наглухо
застегнутые под самым горлом халаты - во всем этом не было и следа
кокетливости. ‘таршие продавщицы, уже немолодые женщины, были в халатах
цвета дешевого молочного шоколада с блестЯщими шевронами на рукавах, более
широкими, чем у остальных. “ нескольких девушек учениц, недавних школьниц,
с худенькими еще полудетскими лицами, халаты были вовсе без шевронов.
“ченицы несли по два обеденных прибора: длЯ себЯ и длЯ старших продавщиц.
‘реди девушек были и хорошенькие. Ђльберт видел их совсем близко и
решил, что это красавицы, раз они не утратили привлекательности в подобном
нарЯде.
ЏрислушиваЯсь к звонким голосам девушек, к их шуткам по поводу
злополучного пудинга, он вспомнил, что в спешке забыл дома трубку.
Џришлось закурить сигарету - последнюю в пачке. Џустую пачку он выбросил в
окно, выходившее на крышу нелепого, помпезного портала; скомканный кусок
красного картона упал прЯмо в водосточный желоб.
‘лова о пудинге и подгоревшем соусе, которые на разные лады повторЯли
щебечущие девичьи голоса, Ђльберт выслушал по крайней мере раз тридцать.
Џотом все стихло, никто не выходил больше из универмага, и только из
столовой торопливо возвращались запоздавшие. ‚ дверЯх магазина поЯвилась
свирепого вида особа, в темно-зеленом халате с тремЯ серебрЯными шевронами
на рукаве, и, нахмурив брови, взглЯнула на большие часы у входа. ЊинутнаЯ
стрелка застыла, словно угрожающе поднЯтый палец, на последней минуте
перед двенадцатью. Ќо вот стрелка внезапно подскочила вверх и закрыла
цифру двенадцать. ‡апоздавшие перебежали через дорогу, съежившись
прошмыгнули мимо начальницы и скрылись за вращающейсЯ дверью.
“лица опустела. Џодавив зевок, Ђльберт отошел от окна. Ћн ничего не
взЯл с собой почитать, рассчитываЯ как всегда уладить все дела с Ѓрезготом
за четверть часа. ‚ редакции он обычно сдавал рисунки, получал чек -
гонорар за уже напечатанные - и, посидев минут пЯть у Ѓрезгота, уходил.
Љогда, закрыв за собой дверь его кабинета, Ђльберт по длинному коридору
направлЯлсЯ к лифту, им сразу же овладевало знакомое чувство тревоги. Ћн
знал, что это чувство не покинет его всю неделю, - всю неделю будет
казатьсЯ, что ему теперь уж не придумать ничего путного или что читатели
журнала "‘убботний вечер" в один прекрасный день категорически потребуют
от редакции взЯть на его место нового карикатуриста. ќтим хищникам,
обожравшимсЯ человечиной, захочетсЯ, чего доброго, поиграть в
вегетарианцев.
Ќо с тех пор как он разыскал картонку "‘анлайт", набитую старыми
рисунками, этот кошмар не мучил его больше. естнадцать лет тому назад,
полуголодный, одурев от крепкого табака и разбавленного виски, он
просиживал целые дни в лондонских пивных и рисовал длЯ забавы, не знаЯ,
как убить времЯ. ’еперь он сдавал эти рисунки в редакцию один за другим, и
они принесли ему уже двести марок, не считаЯ гонораров за перепечатку в
других журналах. Ѓрезгот был в восторге:
- —ерт возьми! ’ы стал работать в новом стиле. Љонечно, твою руку сразу
видно, и в то же времЯ это что-то новое. “спех у читателей обеспечен.
ЏоздравлЯю! ‚еликолепно!
’ак было и сегоднЯ. Џолучив чек, он пожал Ѓрезготу руку и направилсЯ к
двери. Ќо тот крикнул ему вслед:
- Џодожди немного в той комнате. Њне обЯзательно нужно с тобой
поговорить.
Ђльберт до сих пор побаивалсЯ Ѓрезгота, хотЯ прошло уже две недели с
тех пор, как они перешли на "ты". Ћсновательно выпив на какой-то
загородной прогулке, они обнаружили, что придерживаютсЯ одного мнениЯ по
целому рЯду вопросов. € все же он побаивалсЯ Ѓрезгота, побаивалсЯ даже
теперь, после всех его восторгов по поводу нового стилЯ. ќто были отзвуки
прежнего страха, с которым предстоЯло покончить, прежде чем душой овладеет
новый страх - страх перед Ќеллой: он боЯлсЯ попастьсЯ к ней на удочку.
Ђльберт всегда пользовалсЯ большим авторитетом у детей и чувствовал
это. …му не хотелось разочаровывать Ќеллу, но в то же времЯ он отлично
понимал, куда она клонит, хотЯ и не признавалсЯ ей в этом.
‘ того днЯ как он наткнулсЯ на старые рисунки в коробке "‘анлайт", ему
все чаще вспоминались годы, проведенные в ‹ондоне. ‚ сознании вновь
оживали картины "жизни в четвертом измерении" - непрожитой жизни, которую
он мог бы прожить. •утор родителей ‹ин в €рландии стал бы его домом.
Њысленно он рисовал эскизы длЯ извещений о похоронах, о днЯх рождениЯ длЯ
типографии соседнего городка, делал эскизы переплетов...
...‚ те дни Ќелла засыпала его письмами, умолЯЯ вернутьсЯ, и он не
исполнил последней воли ‹ин и не поехал в €рландию. ‚место этого он
вернулсЯ в ѓерманию. ‡ачем? —тобы рисовать этикетки длЯ жестЯнок с
повидлом и стать свидетелем гибели ђаЯ? ђай пошел на смерть на его глазах,
и он не смог помешать этому. ЃоротьсЯ с тупым могуществом армии было ему
не под силу. Ђльберт избегал думать о гибели ђаЯ. ‘ годами его ненависть к
ѓезелеру притупилась, постепенно угасла; он лишь изредка вспоминал о нем.
Ѓессмысленно было мечтать о том, как сложилась бы жизнь, если бы ђай не
погиб на войне. ‡десь фантазиЯ отказывалась служить ему: он слишком хорошо
помнил смерть ђаЯ. ‚ тот миг он особенно Ясно понЯл, что смерть - это
конец всему. ђай лежал с развороченным горлом, захлебываЯсь в собственной
крови, и Ђльберт видел, как он медленно перекрестилсЯ дрожащей рукой. ‚
припадке Ярости он тут же дал ѓезелеру пощечину. Ќо потом в военной тюрьме
его ненависть к ѓезелеру утратила свою остроту, и лишь отсутствие писем от
Ќеллы не давало ему покоЯ. Ћн так и не узнал тогда, благополучно ли она
родила.
Ђльберт уставилсЯ на большую карту ѓермании, висевшую на стене. Њеста,
где читали и выписывали "‘убботний вечер", отмечены были красными
флажками. ”лажки так усеЯли карту, что на ней почти ничего нельзЯ было
разобрать: названиЯ городов, рек и горных хребтов были скрыты за сплошной
завесой красных флажков с надписью: "‘убботний вечер"...
€з кабинета Ѓрезгота по-прежнему не доносилось ни звука. ’ишина,
царившаЯ сегоднЯ в этом большом, всегда столь шумном доме, угнетала
Ђльберта. —асы в универмаге показывали уже десЯть минут второго - через
пЯть минут Њартин вернетсЯ из школы.
Ќа той стороне улицы девушки в черных халатах под присмотром шоколадной
дамы расклеивали в простенках между витринами рекламные плакаты; белаЯ
надпись на красном фоне возвещала: "Ќадежно, выгодно!"
Ѓрезгот все еще не поЯвлЯлсЯ, и это начало раздражать Ђльберта. Ћн
беспокоилсЯ о Њартине. Џарнишка ведь такой рассеЯнный. Џоставит
разогревать обед, а сам уйдет в комнату, раскроет книгу, разомлеет в тепле
и тут же уснет. ’ем временем суп на кухне выкипит, картошка превратитсЯ в
хлопьЯ сажи, а лапша - в подобие угольного брикета. Ќа столе лежали старые
номера "‘убботнего вечера" с рисунками Ђльберта на четвертой странице
обложки. Ђльберт открыл дверь в коридор и прислушалсЯ - ни звука. Ќигде не
хлопали двери, не трезвонили телефоны, нигде не видно было всех этих
журналистов с совсем мальчишескими, очень жизнерадостными и очень
журналистскими физиономиЯми, всегда напоминавшими героев скверных фильмов,
изъЯснЯющихсЯ Языком скверных радиопостановок.
‘егоднЯ редакциЯ пустовала. ‚низу у входа был вывешен большой белый
плакат: "‡акрыто по случаю загородной экскурсии". вейцар долго не хотел
впускать Ђльберта. €здатель "‘убботнего вечера" считал, видимо, признаком
особого аристократизма нарочито запущенный вид редакционных помещений.
“богость обстановки, бросавшаЯсЯ в глаза, не соответствовала доходам
издательства. ѓолые бетонные стены были украшены лишь плакатами, да еще на
одинаковом расстоЯнии друг от друга висели дощечки, на которых
стилизованным детским почерком, как на рекламах школьных принадлежностей,
было написано: "…сли ты наплавал на пол, ты свиньЯ", или "…сли ты бросаешь
на пол окурки - ты тоже свиньЯ". Ђльберт вздрогнул, когда одна из дверей,
выходивших в коридор, внезапно отворилась. Ќо из дверей вышла
девушка-телефонистка, работавшаЯ на коммутаторе. ЏодойдЯ к умывальнику,
она стала мыть вилку и нож. Џотом, повернувшись к открытой двери,
произнесла все ту же знакомую фразу:
- Ќе вздумай брать на третье это красное месиво - ужаснаЯ дрЯнь, и
ванильный соус подгорел.
€з комнаты донессЯ голос ее напарницы:
- “ наших экскурсантов сегоднЯ обед будет повкусней! ‘ шефа за это
причитаетсЯ!
- ‡а ним дело не станет, - ответила девушка, стоЯвшаЯ над умывальником.
- „лЯ десЯти человек, которые сегоднЯ остались, организуют отдельную
экскурсию. ќто куда лучше, чем ехать всем скопом.
- ’ы видела утром красные автобусы? икарные машины!
- Ђ как же, Я как раз шла на работу, когда они отъезжали.
„евушки замолчали. Ђльберту хотелось еще раз услышать голос
телефонистки, сидевшей в комнате. Ћн сразу узнал этот голос: девушка много
раз соединЯла его с Ѓрезготом. €ногда он набирал номер редакции лишь длЯ
того, чтобы услышать ее голос. ‚ нем звучала какаЯ-то ласковаЯ лениваЯ
покорность и вдруг проскальзывали неожиданные своенравные нотки,
напоминавшие голос ‹ин.
„евушка над умывальником небрежно сунула нож и вилку в карман халата,
вытащила гребень из волос и, зажав его в зубах, принЯлась подкручивать
локоны.
Ђльберт подошел к ней.
- Ћт вас можно позвонить в город? - спросил он. - “ менЯ срочное дело!
„евушка отрицательно покачала головой, продолжаЯ укладывать локоны
своих негустых волос.
Џотом, вынув изо рта гребень и воткнув его в жиденький узел на затылке,
она сказала:
- ‘ коммутатора нельзЯ. Ђ вы позвоните из автомата.
- Ќе могу Я уйти. џ жду Ѓрезгота.
- Ћн вот-вот поЯвитсЯ, - раздалсЯ из комнаты голос другой девушки, - он
только что звонил и сказал, что сейчас будет здесь.
Ђльберт попыталсЯ по голосу определить ее внешность. Ћн представил себе
высокую полную девушку с медлительной плавной походкой. …му захотелось
посмотреть на нее - на девушку с нежным голосом, в котором звучала
ласковаЯ покорность. ‹ицо у нее должно быть белое, чистое, с большими
задумчивыми глазами.
…е подруга все еще вертелась у зеркала. ’еперь она пудрила покрасневший
нос.
- ’ак ты говоришь, колбаса вкуснаЯ? - спросила та, что оставалась в
комнате.
- ‚еликолепнаЯ! € гарнир тоже! Џопроси добавки - не пожалеешь. „аже
кофе стал лучше с тех пор, как мы взбунтовались. Ђ вместо пудинга возьми
миндальное пирожное.
- Ќадо бы пожаловатьсЯ насчет пудинга. Ѓезобразие какое!
Ђльберт все еще не решалсЯ уйти. Ѓыло уже четверть второго.
- ‚ерно! „евчонки из магазина, что напротив, то же самое говорили.
Ћна отошла от зеркала, толчком ноги отворила дверь, и Ђльберт увидел
телефонистку, сидевшую в комнате. Ћн даже испугалсЯ - девушка оказалась
точь-в-точь такой, какой он ее себе представил. Ѓлондинка с мЯгкими
чертами лица и большими темными глазами, медлительнаЯ и нежнаЯ - тихий
омут. Ћдета она была скромно: из-под расстегнутого халата виднелись
коричневаЯ юбка и зеленый джемпер.
- "‘убботний вечер". Ќет, сегоднЯ здесь никого нет. ‚се выехали за
город, на экскурсию... Ќет... позвоните, пожалуйста, завтра утром.
„верь закрылась, и Ђльберт еще некоторое времЯ слышал, как девушки
продолжают разговаривать о еде. Џотом дверь снова отворилась, и белокураЯ
девушка, держа в руках столовый прибор, прошла в глубь темного коридора.
‘транно, голос этой девушки всегда напоминал ему ‹ин. Ђ ведь она вовсе
не была на нее похожа. ‹ин всегда говорила ему по телефону все то, о чем
стыдилась говорить, когда он бывал с нею. Ћна припоминала всю
теологическую премудрость и горЯчо шептала в захватанную трубку
лондонского автомата целые лекции о браке и греховной страсти до брака.
‹ин скорей покончила бы жизнь самоубийством, чем согласилась бы стать его
любовницей.
Џоходка высокой, статной девушки, скрывшейсЯ за поворотом на лестницу,
была полна природного изЯщества. ‚незапное желание обожгло Ђльберта.
•орошо бы женитьсЯ на такой вот русалке, ласковой и ленивой - на девушке с
голосом ‹ин, но совсем не похожей на нее.
Џогруженный в свои мысли, Ђльберт невидЯщим взглЯдом смотрел на
выкрашенную под орех дверь коммутаторной и вздрогнул, когда в коридор
влетел Ѓрезгот.
- Џрости, что Я заставил тебЯ ждать, - воскликнул он, - мне необходимо
поговорить с тобой, необходимо!
ЋбнЯв Ђльберта за плечи, Ѓрезгот потащил его к выходу, потом ринулсЯ
назад, рванул дверь в коммутатор и крикнул телефонистке:
- …сли позвонЯт, Я буду дома после пЯти.
Ћн вернулсЯ к Ђльберту, и они вместе стали спускатьсЯ по лестнице.
- ’ы можешь уделить мне немного времени? - спросил Ѓрезгот.
- „а, но сначала мне надо заглЯнуть домой, посмотреть, что там с
мальчонкой.
- ’ам нам никто не помешает?
- Ќикто.
- —то же, едем к тебе. Ћ каком мальчонке ты говоришь? “ тебЯ, что, сын
есть?
- Ќет, это сын моего друга, погибшего на войне.
Њашина Ђльберта стоЯла у типографского склада. Ћн сел в нее и, открыв
изнутри вторую дверцу, усадил Ѓрезгота рЯдом с собой.
- €звини, что Я так тороплюсь. „ома у нас будет достаточно времени -
поговорим.
Ѓрезгот достал из кармана пачку сигарет, и они закурили прежде, чем
Ђльберт включил мотор.
- Ѓыть может, это и не потребует много времени, - сказал Ѓрезгот.
Ђльберт не ответил; он просигналил, дал газ и выехал из ворот
типографии. ЏроезжаЯ мимо универмага, Ђльберт заметил, что простенки между
витринами сплошь покрыты красно-белыми плакатами. Ќа каждом из них лишь
одно слово, а все вместе они возвещали: "Љ осеннему сезону - надежно,
выгодно!"
- ‘кажу тебе сразу, без обинЯков, - начал Ѓрезгот, - речь пойдет о
женщине, с которой ты живешь.
Ђльберт вздохнул:
- Ќи с кем Я не живу. …сли ты имеешь в виду Ќеллу, то Я действительно
живу в ее доме, но...
- Ќо ты не спишь с ней?
- Ќет, не сплю...
Ћни выехали на большую оживленную площадь. Ѓрезгот умолк - к искусству
вождениЯ автомобилЯ он относилсЯ с почтением - и заговорил лишь после
того, как они свернули в глухую улицу.
- Ќо ведь она не сестра тебе?
- Ќет.
- € она тебЯ совсем не интересует?
- Ќет.
- € ты давно ее знаешь?
Ђльберт ответил не сразу, стараЯсь припомнить, сколько лет он в самом
деле знает Ќеллу. …му казалось, что он всю жизнь знает ее. Ћни проехали по
оживленной, шумной улице, пересекли другую такую же и наконец свернули в
пустынный переулок.
- Џогоди-ка, - сказал он, - Я знаю ее невероЯтно давно, даже не
соображу сразу сколько лет.
Ћн прибавил газ и, жадно затЯнувшись сигаретой, продолжал:
- џ познакомилсЯ с ней летом тридцать третьего года, мы ели мороженое в
кафе, стало быть, Я знаю ее ровно двадцать лет. ‚ ту пору она была совсем
еще девчонка и ретиваЯ нацистка: носила коричневую куртку, форму союза
германских девушек. Ќо после разговора с ђаймундом она сбросила ее, да так
и оставила валЯтьсЯ на полу. Њы быстро выбили у нее эту дурь из головы.
ќто было не так уж трудно - она ведь неглупаЯ женщина.
- ’еперь уже недалеко, - перебил он себЯ, - Я только заскочу на минутку
в магазин: надо кое-что купить длЯ парнишки. Џообедаем у менЯ: дома все
готово, только подогреть. Џотом будем пить кофе. „о шести Я к твоим
услугам, в шесть Я собиралсЯ уехать за город до понедельника.
- ‹адно, - ответил Ѓрезгот, но Ђльберт почувствовал, что Ѓрезготу не
терпитсЯ расспросить его подробнее о Ќелле.
- Њежду прочим, ее сейчас нет дома, - сказал он.
- џ знаю, - откликнулсЯ Ѓрезгот.
Ђльберт удивленно посмотрел на него, но промолчал.
- …й было двадцать пЯть, когда убили мужа, она ждала ребенка. ‚от уже
восемь лет Я живу в ее доме и, по-моему, достаточно хорошо знаю ее.
- ‡наешь, мне все равно, какаЯ она, - сказал Ѓрезгот. - ’ы можешь
говорить о ней все что угодно, - Я готов слушать хоть целый день.
Ђльберт затормозил и открыл дверцу. ЋбходЯ вокруг машины, он увидел
через ветровое стекло лицо Ѓрезгота и испугалсЯ: такое выражение лица
бывает лишь у безнадежно влюбленных. Ѓрезгот тоже вылез из машины.
- ‘колько лет мальчику?
- Ћдиннадцатый пошел.
Ћни остановились у витрины писчебумажного магазина, где среди
блокнотов, бумаги и почтовых весов были выставлены и игрушки.
- —то бы такое купить одиннадцатилетнему мальчику? - спросил Ѓрезгот. -
џ ничего не смыслю в детЯх, да, признатьсЯ, и не люблю их.
- ’ак и Я думал, пока не стукнуло тридцать. џ не любил детей и не знал,
как с ними обращатьсЯ, - сказал Ђльберт.
Ћн вошел в магазин. Ѓрезгот шел за ним.
- ‚се изменилось с тех пор, как Я живу в одном доме с Њартином...
Ђльберт умолк, испугавшись, что Ѓрезгот почувствует, с какой нежностью
он относитсЯ к ребенку. Ћтодвинув в сторону кипу газет на прилавке, он
стал рассматривать коробку с пластилином. Ђльберт очень любил мальчика, и
ему вдруг стало страшно от промелькнувшей мысли, что Ѓрезгот, чего
доброго, женитсЯ на Ќелле и тогда он потерЯет Њартина.
Ѓрезгот с отсутствующим видом переставлЯл с места на место заводные
автомобильчики. Ќе обращаЯ вниманиЯ на хозЯйку магазина, котораЯ тем
временем вышла из задней комнаты, он произнес:
- џ никогда в жизни не ревновал, а теперь вот понимаю, что это такое!
- „а тебе, собственно, не к кому ревновать.
Ѓрезгот взЯл ракетку длЯ пинг-понга и надавил пальцем на пробковый
слой, проверЯЯ его упругость.
- Џинг-понг ему, пожалуй, понравитсЯ.
- ЌеплохаЯ идеЯ, - сказал Ђльберт.
Ќи на чем не останавливаЯсь, он перелистывал детские журналы и книжки,
лежавшие на прилавке, потом попросил хозЯйку показать ему заводные и
деревЯнные игрушки и наконец отложил в сторону комикс про ковбоЯ Љессиди.
Ѓрезгот, видимо, знал толк в пинг-понге. Џеребрав множество мЯчей и
ракеток, он забраковал несколько комплектов, попросил упаковать самый
дорогой и кинул на прилавок деньги. •озЯйка демонстрировала Ђльберту
резиновые надувные игрушки. Ћн торопилсЯ и был раздражен, - разговор с
Ѓрезготом снова заставил его задуматьсЯ над своими отношениЯми с Ќеллой.
Ћн с отвращением посмотрел на Ядовито-зеленого крокодила, остро
пахнувшего резиной. •озЯйка изо всех сил старалась надуть его, но
безуспешно, - казалось, что она прожевывает жесткий кусок жаркого.
‹ицо ее побагровело от натуги, очки съехали на нос, капли пота катились
по толстым щекам. ђезиновый вентиль покрылсЯ пузырьками слюны, но крокодил
лишь чуточку увеличилсЯ в объеме.
- ‘пасибо, - сказал Ђльберт, - спасибо. Ѓыть может, в другой раз.
†енщина выпустила изо рта вентиль, но так неловко повернула игрушку,
что выходивший из нее воздух - смесь несвежего дыханиЯ с запахом резины -
ударил прЯмо в лицо Ђльберту.
- ‘пасибо, - повторил он раздраженно, - Я возьму вот это.
Ћн указал на картонный щит, к которому шпагатом были прикреплены
молотки, плоскогубцы и буравы.
•озЯйка стала заворачивать набор инструментов. Ђльберт, доставаЯ из
кармана деньги, вдруг вспомнил, что Њартину это ни к чему. ’ак же, как и
его отец, он был совершенно равнодушен к технике и не любил мастерить.
Ћни вышли из магазина. Џроехав на большой скорости несколько улиц,
Ђльберт пересек широкий проспект и притормозил в тенистой каштановой
аллее.
- ‚от мы и приехали, - сказал он, остановив машину.
Ѓрезгот вылез, держа под мышкой коробку с пинг-понгом.
- •орошо у вас здесь, - сказал он.
- „а, просто чудесно, - отозвалсЯ Ђльберт.
Ћн открыл садовую калитку и прошел вперед, Ѓрезгот шел за ним. Њартин
еще не вернулсЯ из школы. Ђльберт тотчас же заметил это: записка, которую
он утром приколол к двери, висела на прежнем месте. Ћн написал ее красным
карандашом. "Џодожди менЯ с обедом - сегоднЯ Я не опоздаю". ‘лово
"сегоднЯ" было дважды подчеркнуто. Ђльберт снЯл записку, отпер дверь, и
они вошли в темную прихожую, обитую зеленым шелком. ЊатериЯ неплохо
сохранилась, но выцвела. “зкие мраморные полосы, делившие стены на зеленые
квадраты, кое-где покрылись желтыми пЯтнами. Ќа радиаторе отоплениЯ лежал
слой пыли. “видев самокат Њартина, косо приставленный к радиатору, Ђльберт
поставил его прЯмо, а Ѓрезгот расправил прикрепленный к рулю трехцветный
вымпел, красно-бело-зеленый.
- Џрошу, - сказал Ђльберт.
‚ гостиной было тихо и сумрачно. Ѓольшое зеркало в простенке между
двумЯ дверЯми целиком отражало висевший напротив портрет. Ѓрезгот стал
рассматривать его. ќто был набросок темперой, сделанный поспешными,
грубыми мазками, но очень талантливо. ћноша в Ярко-красном свитере стоЯл,
опустив глаза, словно читаЯ надпись на куске голубого картона, который
держал в руке. Ќадпись была, как видно, сделана им самим, потому что в
другой руке он держал карандаш. ‚ зубах его дымилась трубка...
Ѓрезготу удалось прочитать Ярко-желтую надпись на голубом картоне:
"„омашнЯЯ лапша Ѓамбергера".
Ђльберт вернулсЯ из кухни, не закрыв за собой дверь, и Ѓрезгот увидел,
что кухнЯ очень большаЯ. ‘тены облицованы белым кафелем, и на нем мозаика
из маленьких черных плиток, изображающаЯ различные символы кулинарного
искусства, - половники, кастрюли, противни, сковородки, гигантские
вертела, и среди этих узоров красуетсЯ надпись: "Џуть к сердцу мужчины
лежит через его желудок".
- ќто ее муж-поэт на портрете? - спросил Ѓрезгот.
- „а ты посмотри отсюда, так лучше видно.
ЊЯгко взЯв Ѓрезгота за плечо, Ђльберт повернул его лицом к зеркалу,
которое было точно такой же величины, как и портрет. Ѓрезгот задумчиво
глЯдел на портрет в зеркале, на кусок голубого картона с перевернутыми
желтыми буквами. ‡еркало отражало его и стоЯщего рЯдом Ђльберта, их
усталые лица и поредевшие волосы. Џосмотрев друг на друга, они улыбнулись.
- Џодождем с обедом, пока придет мальчик, - сказал Ђльберт. - Ђ тем
временем выпьем.
Ћни прошли в комнату Ђльберта, просторную и светлую, с высоким
потолком. “ стены стоЯла кровать, напротив нее - рабочий стол. ‘тол был
огромный, но между ним и кроватью оставалсЯ еще широкий проход. “ самого
окна стоЯла кушетка, рЯдом с ней шкаф, кресло и столик с телефоном.
Ђльберт достал из шкафа рюмки, бутылку коньЯка и поставил все это на
стол.
Ѓрезгот уже уселсЯ и закурил. ‚се вокруг дышало покоем. „ом и сад были
погружены в глубокую дремотную тишину. „авно уже он не испытывал такого
наслаждениЯ. …му здесь было хорошо, и предстоЯщий разговор с Ђльбертом о
Ќелле возбуждал в нем радостное предчувствие. Џока Ђльберт наполнЯл рюмки,
Ѓрезгот встал, подошел к окну и распахнул его. Ћткуда-то издалека
послышались детские голоса и смех. Џо оживленным выкрикам детей можно было
сразу догадатьсЯ, что они плещутсЯ в воде. Ѓрезгот вернулсЯ к столу, сел
против Ђльберта и пригубил налитую рюмку.
- •орошо здесь у тебЯ, - сказал он, - как хочешь, а Я просижу здесь до
тех пор, пока ты менЯ не выпроводишь.
- Ќу и сиди себе на здоровье.
- Њне только придетсЯ еще позвонить в редакцию, попозже, часа в четыре.
- Ћтсюда и позвонишь.
Ђльберт все времЯ наблюдал за Ѓрезготом и ужаснулсЯ, заметив выражение
плохо скрытого отчаЯниЯ и отрешенности в его лице, которое живо напомнило
ему ербрудера, двадцать лет тому назад застрелившегосЯ из-за безнадежной
любви к Ќелле. ‚ то времЯ Ќелла была ответственной за вечера отдыха в
союзе германских девушек и подружилась с ербрудером, который устраивал
такие же вечера в союзе гитлеровской молодежи. ербрудеру только что
исполнилсЯ двадцать один год, он окончил учительскую семинарию и получил
место учителЯ младших классов в одной из окрестных деревень. ‚ пригородной
роще, окружавшей развалины старой крепости, ербрудер отыскал могучий,
развесистый дуб. Џо его указанию вокруг дуба срубили несколько деревьев и
расчистили небольшую полЯну. Ћн назвал ее "’ингом" [вечеваЯ площадь у
древних германцев], приводил сюда ребЯт из своей школы, устраивал с ними
игры, разучивал песни. ™уплый и черноволосый, ербрудер смахивал на
цыгана. Ќетрудно было догадатьсЯ, что он правую руку дал бы на отсечение
за белокурые волосы. Ђ у Ќеллы волосы были светлые, золотистые. Ћна
походила на тип германских женщин из расистских журналов, только куда
интересней их. ербрудер донес на ђаЯ и Ђльберта местным штурмовикам,
которые устроили в старой крепости, рЯдом с его "’ингом", небольшой, почти
частный концлагерь. €х продержали там три днЯ, допрашивали, избивали. Џо
сей день Ђльберту снились иногда мрачные казематы крепости, дикие вопли
истЯзуемых, эхом разносившиесЯ под их сводами. ЏЯтна пролитого супа рЯдом
с пЯтнами крови на бетонном полу, пьЯный рев штурмовиков, собиравшихсЯ
вечерами на кухне, где заключенные чистили картошку. ‚ редкие мгновеньЯ
затишьЯ сюда с шербрудеровского "’инга" доносилась песнЯ "‚перед, голубые
драгуны!".
Ђльберта и ђаЯ продержали в старой крепости всего три днЯ. Ћтец Ќеллы,
поставлЯвший мармелад в большой летний лагерь "ѓитлеровской молодежи" в
окрестностЯх города, вызволил их оттуда.
Ћни понЯли, что все это произошло из-за Ќеллы, но сама она никогда не
говорила о своих отношениЯх с ербрудером.
€ после их освобождениЯ ербрудер все еще не мог забыть Ќеллу; как-то
они видели его в кафе, у мороженщика ѓенелЯ. Ђльберт запомнил выражение
страстной влюбленности на лице ербрудера, такое же, как сейчас на лице
Ѓрезгота.
- ‚ыпей еще, - сказал он Ѓрезготу.
’от налил себе рюмку и выпил.
ербрудер застрелилсЯ под дубом на "’инге" в ночь на 22 июнЯ, после
праздника летнего солнцестоЯниЯ. …го нашли утром два школьника. Ћни пришли
на "’инг", чтобы разжечь на тлеющих головнЯх ночного костра новый огонь и
спалить оставшийсЯ хворост. Љровь из простреленного виска ербрудера
стекала на его синюю форменную гимнастерку, и сукно принЯло фиолетовый
оттенок.
Ѓрезгот в третий раз наполнил рюмку.
- ѓлупо так влюбитьсЯ в мои годы! - сказал он хрипло. - Ќо Я вот
влюбилсЯ и ничего не могу с собой поделать.
Ђльберт кивнул. Ћн думал совсем о другом. …му вспомнилсЯ Ђвессалом
Ѓиллиг, которого замучили в мрачном каземате несколько месЯцев спустЯ
после самоубийства ербрудера. € тут же ему пришло в голову, что он забыл
о многих вещах, он даже не удосужилсЯ повести мальчика в старую крепость,
- показать ему застенок, где три днЯ подрЯд мучили его отца.
- Њне хочетсЯ слушать о ней, - сказал Ѓрезгот.
Ђльберт пожал плечами. Љакой смысл рассказывать Ѓрезготу о мЯтущейсЯ,
неустойчивой натуре Ќеллы! Џока жив был ђай, она держалась молодцом, но,
когда Ђльберт вернулсЯ с фронта, он был потрЯсен тем, как Ќелла
надломлена. €ногда на нее находили приступы благочестивого смирениЯ. ќто
длилось месЯцами; она вставала ни свет ни зарЯ, чтобы попасть к заутрене,
ночи напролет читала жизнеописаниЯ схимников. Џотом вдруг она опЯть
впадала в апатию, целыми днЯми не вставала с постели или проводила времЯ в
пустой болтовне с гостЯми и бывала чрезвычайно довольна, если среди гостей
оказывалсЯ мало-мальски подходЯщий поклонник. Ћна ходила с ним в кино, в
театр. €ногда Ќелла на несколько дней уезжала с мужчинами. ‚озвращалась
подавленнаЯ, разбитаЯ и плакала навзрыд, запершись у себЯ в комнате.
- Ћткуда ты узнал, что она уехала? - спросил Ђльберт.
Ѓрезгот промолчал. Ђльберт внимательно смотрел на него. Ѓрезгот начинал
раздражать его. Ћн терпеть не мог, когда мужчина, расчувствовавшись,
начнет, что называетсЯ, изливать душу. Ђ Ѓрезгот, судЯ по всему, готов
занЯтьсЯ этим. Ћн смахивал сейчас на бродЯгу из фильма. Љрупный план -
хижина в джунглЯх, стволы, увитые лианами. ЃродЯга сидит на пороге.
ЋбезьЯна прыгает с ветки на ветку и швырЯет бананами в бродЯгу. ЃродЯга
швырЯет в обезьЯну пустой бутылкой из-под виски, и обезьЯна с
пронзительным визгом скрываетсЯ в густой листве. Џотом дрожащими руками
бродЯга откупоривает новую бутылку виски и пьет из горлышка. ‚ этот момент
поЯвлЯетсЯ другое действующее лицо, и бродЯга начинает свой рассказ. …го
собеседник - врач, или миссионер, или почтенный купец - призывает бродЯгу
"начать новую жизнь". € тут-то, сделав чудовищный глоток, бродЯга рычит
сиплым голосом: "Ќовую жизнь?!" - и хохочет сатанинским смехом. ‡атем он
все тем же сиплым голосом рассказывает длинную историю о женщине, котораЯ
"довела его до жизни такой". ‘иплый голос, наплыв. Љрупным планом -
удивленное лицо врача, миссионера или почтенного купца. € чем меньше виски
остаетсЯ в бутылке, чем грубее становитсЯ голос бродЯги, тем ближе конец
фильма.
Ћднако Ѓрезгот все еще молчал, хотЯ выпил уже шесть рюмок подрЯд и
изрЯдно осип. ‚незапно он встал, пересек комнату и, остановившись у окна
между письменным столом и кроватью, стал задумчиво теребить розовую
занавеску. ’еперь он уж не походил на бродЯгу, это был умный, обаЯтельный
герой из отлично заснЯтого, сделанного по отличному сценарию фильма.
€менно в такой позе герои подобных фильмов, впав в сентиментальное
настроение, стоЯт у окна, собираЯсь излить пред кем-нибудь душу.
Ђльберт наполнил рюмку и решил покоритьсЯ своей участи. Њальчика все
еще не было, - это беспокоило его. Ѓрезготу волноватьсЯ нечего. Њужчины
такого типа всегда нравились Ќелле: "умное и мужественное лицо", небрежно
одет. Џравда, сейчас момент неподходЯщий, но надо полагать, что настроение
у нее вскоре изменитсЯ. Ќа Ќеллу иногда находило. …жегодно на какое-то
времЯ она увлекалась общением с умными и образованными монахами, подолгу
беседовала с ними о религии. ќти беседы, чарующие и чувственные, проходили
обычно в большой светлой комнате у камина за бутылкой хорошего вина, к
которому подавались особые сорта печеньЯ. •орошие картины современных
художников создавали необходимый фон. Ќелла наслаждалась обществом
красавцев-монахов с пылающими глазами. Џо сравнению со всеми прочими
монахи имели одно преимущество. ‚ своих сутанах они выглЯдели гораздо
умней и значительней, чем это было на самом деле.
Ђльберт улыбнулсЯ. Ћн подумал о том, что очень привЯзан к Ќелле и с
радостью ждет ее возвращениЯ.
- •орошо тебе улыбатьсЯ, - донессЯ от окна голос Ѓрезгота, - а Я места
себе не нахожу. џ, пожалуй, примирилсЯ бы с ролью безнадежно влюбленного,
если бы не встретил ее сегоднЯ утром...
- ’ы видел, как она уезжала?
- „а, с одним типом, которого Я терпеть не могу. џ возненавидел его уже
до того, как встретил их вместе.
- Љто он? - машинально спросил Ђльберт, чувствуЯ, что Ѓрезгот не может
обойтись без собеседника.
- ќто некий ѓезелер, - со злостью сказал Ѓрезгот. - ’ы его знаешь?
- Ќет.
Џрежде одно это имЯ вызывало у Ђльберта лютую ненависть. Ќо сейчас он
лишь вздрогнул... …му вдруг стало Ясно, на что намекала Ќелла, говорЯ о
"задуманном деле".
- Ќет, ты все-таки знаешь его, - сказал Ѓрезгот и опЯть подошел к
столу.
Џо его лицу Ђльберт понЯл, как выглЯдел он сам, когда услышал имЯ
ѓезелера.
- Ќе совсем так. џ знал в свое времЯ некоего ѓезелера - ужасную
сволочь.
- ‚ том, что он сволочь, Я не сомневаюсь, - сказал Ѓрезгот.
- —ем он занимаетсЯ? - спросил Ђльберт.
- ЉакаЯ-то скотина из католиков. ЏромышлЯет по части культуры. ‚от уже
три недели, как он подвизаетсЯ в редакции "‚естника".
- ‘пасибо за комплимент, - сказал Ђльберт, - Я, между прочим, тоже
католик.
- Ћчень жаль, - сказал Ѓрезгот, - то есть тебЯ жаль, конечно. ‘воих
слов Я назад не беру. ’ак или иначе - он скотина. Ђ тот ѓезелер, которого
ты знал, что он тебе сделал?
Ђльберт встал. Ћни поменЯлись ролЯми. ’еперь уже Ђльберту,
остановившемусЯ у окна, предстоЯло разыграть роль бродЯги или обаЯтельного
героЯ, который, не терЯЯ самообладаниЯ, собираетсЯ излить душу. Ћставалось
лишь снЯть его крупным планом.
‚прочем, Ђльберт искренне сочувствовал Ѓрезготу, меланхолично
ковырЯвшему спичкой в зубах, но мысль о мальчике, который все еще не
возвращалсЯ, не давала ему покоЯ. „лЯ него было мукой снова рассказывать
эту историю, столько раз уже рассказанную. …му казалось, что от частого
повторениЯ она стерлась, износилась до неузнаваемости. Ћн рассказывал ее
матери Ќеллы, самой Ќелле, а в первые годы после войны и маленькому
Њартину. Ќо в последнее времЯ мальчик почему-то не просил его об этом.
- Ќу, выкладывай, - сказал Ѓрезгот.
- Џокойный муж Ќеллы на совести у того ѓезелера, которого Я знал. Ћн
убил его самым законным способом, на фронте, так что не придерешьсЯ:
послал его на смерть. ђаньше Я с легкой душой говорил: "“бил" - теперь Я
просто не могу подобрать другого слова. Ќо какой смысл рассказывать тебе
все это? ‚едь мы не уверены в том, что это тот самый ѓезелер.
- Ќе пройдет и часа, как мы это узнаем: в субботнем номере "‚естника"
помещена его фотографиЯ. Ќе так уж много на свете сволочей по фамилии
ѓезелер.
- „а тебе-то что он сделал?
- Ђх ты господи - ничего, - саркастически усмехнулсЯ Ѓрезгот. - ђазве
такие что сделают?
- ’ы уверен, что она уехала с этим ѓезелером?
- џ видел, как они садились в машину.
- Љак он выглЯдит?
- „а к чему это? џ же тебе говорю: стоит только позвонить, и через час
газета с его фотографией будет у нас на столе.
Ђльберт боЯлсЯ, что это окажетсЯ тот самый ѓезелер. Ћн отрицательно
покачал головой, но Ѓрезгот уже набирал номер. Ђльберт снЯл отводную
трубку и, услышав далекий голос: "‘убботний вечер" слушает", сразу понЯл,
что ответила девушка, стоЯвшаЯ у зеркала. Ќо тут же он услышал фразу,
произнесенную голосом другой телефонистки: "’ы была права: пудинг -
мерзость!"
- ‚ы что, как следует включить не можете? - рассвирепел Ѓрезгот. - џ
слышу все, что говорЯт у вас на коммутаторе.
Ђльберт положил отводную трубку.
- „оставьте мне субботний номер "‚естника". —тобы через час был здесь.
Џусть ‚елли на мотоцикле привезет. „а нет же, нет, не домой, а сюда, на
квартиру к Њухову. ‡апишите адрес и телефон. …сли кто будет спрашивать,
пусть звонЯт сюда. Љогда буду уходить, Я вам сам позвоню. - Ћн положил
трубку и, обращаЯсь к Ђльберту, сказал: - Ќу, давай рассказывай.
Ѓыло уже полтретьего. Њальчик еще не приходил. ќто волновало Ђльберта.
- ‹етом тысЯча девЯтьсот сорок второго года случилось это. Ѓыло раннее
утро. Њы окопались на подступах к селу Љалиновка. Ќаш взвод как раз принЯл
новый лейтенант. Ћн переползал из окопа в окоп, знакомилсЯ с людьми. ќто и
был ѓезелер. ‚ нашей Ячейке он задержалсЯ дольше, чем в других. Љругом
тишина.
"џ ищу двух толковых парней", - сказал он нам. Њы промолчали. "„вух
толковых парней, Ясно?" - повторил он. "Њы бестолковые", - сказал ђай.
"’ы, как Я вижу, толковый", - рассмеЯлсЯ ѓезелер. "Ђ ведь мы с вами на
брудершафт не пили", - ответил ђай.
Ђльберт умолк. …му казалось, что он ложкой черпает смерть из котелка. Љ
чему? Љ чему все это вновь рассказывать? ‚едь надо же было этакому
случитьсЯ, опЯть невесть откуда вынырнул человек по фамилии ѓезелер, к
которому Ѓрезгот приревновал Ќеллу.
- ќтот ответ, - через силу продолжал он, - решил судьбу ђаЯ. ѓезелер
послал нас в разведку. Ќа такое дело мы абсолютно не годились. ‚се это
понимали. Ќаш фельдфебель, который хорошо знал нас, пыталсЯ отговорить
ѓезелера, и даже капитан, наш ротный, вмешалсЯ и попыталсЯ доказать ему,
что врЯд ли нам удастсЯ такаЯ рискованнаЯ вылазка. ‘ело словно вымерло, и
никто не знал, есть ли там русские. ‚се наперебой старались переубедить
ѓезелера, но он никого не слушал и только кричал: "џ спрашиваю вас,
выполнЯютсЯ ли здесь приказы офицера или нет?" ђотный уже и сам не знал,
как выпутатьсЯ из этой истории.
Ђльберт устал, ему не хотелось вспоминать все подробности.
- Љапитан, видишь ли, сам побаивалсЯ ѓезелера и стал уговаривать нас.
Ћн сказал, что, если ѓезелер доложит обо всем в штаб батальона, нас за
невыполнение приказа навернЯка поставЯт к стенке, а если мы все-таки
пойдем в разведку, то, может быть, все еще обойдетсЯ. € мы поддались на
уговоры - это и было самое ужасное. Њы не должны были уступать, но все же
уступили. ‚се оказались вдруг милейшими людьми - надавали нам кучу дельных
советов; все - и унтера и солдаты. €, пожалуй, впервые мы почувствовали,
что все не так уж плохо к нам относЯтсЯ. ‚ этом-то и был весь ужас: все
обхаживали нас, и мы уступили и пошли в разведку. Ђ через полчаса больше
половины роты было убито или угодило в плен. ќта проклЯтаЯ Љалиновка была
битком набита русскими, и нам пришлось драпать кто во что горазд. € нашел
же Я времЯ дать ѓезелеру по морде! Џотом это показалось мне нелепым - как
будто можно пощечиной отомстить за смерть ђаЯ. Ћна мне дорого обошлась,
эта пощечина, - Я полгода просидел в военной тюрьме. ЏонЯл теперь, как все
это случилось?
- „а, понЯл, - сказал Ѓрезгот. - ќто очень на него похоже.
- Ќе должны мы были поддаватьсЯ, - сказал Ђльберт. - „о сих пор
простить себе не могу. ’ы пойми, - ведь это была личнаЯ ненависть, не
имевшаЯ ни малейшего отношениЯ к войне. Ћн возненавидел ђаЯ сразу же, как
только услышал слова: "‚едь мы на брудершафт с вами не пили". Ђ ђай, в
свою очередь, терпеть его не мог.
- ’ы знаешь, - Ђльберт слегка оживилсЯ, - у нас с ђаймундом на фронте
так уж повелось - всех новых командиров мы классифицировали с предельной
точностью. „елал это, собственно, ђай. ‚от какую характеристику он дал
ѓезелеру: "‘ отличием окончил гимназию. ђевностный католик. ‘обиралсЯ
изучать право, кроме того, считает себЯ знатоком искусства. ЏереписываетсЯ
с политиканствующими монахами. Ѓолезненно честолюбив".
- ‚от это да! - воскликнул Ѓрезгот. - ‡наешь, Я чувствую, что времЯ от
времени стоит читать стихи. •арактеристика исчерпывающаЯ, поверь мне. ќто
может быть только он! Ќикакой фотографии нам не нужно.
- „а, пожалуй, не нужно, а стихи ђаЯ тебе и впрЯмь не мешало бы
прочитать. Ћн надеЯлсЯ уцелеть и уступил именно потому, что хотел жить.
…му тЯжко было умирать, ведь он уступил такому человеку, как ѓезелер...
Џовсюду валЯлись жестЯнки из-под мармелада с его рифмованной рекламой...
Ќацистские газеты расхваливали его.
- Џостой, какие жестЯнки, при чем тут нацистские газеты?
- ‚ тысЯча девЯтьсот тридцать пЯтом году имЯ ђаЯ стало приобретать
популЯрность в ѓермании. “ него нашлось множество покровителей: ведь
покровительствовать ђаю было совершенно безопасно. ‚ своих стихах он
избегал прЯмо говорить о политике, но тот, кто умел их читать,
догадывалсЯ, о чем идет в них речь. ђаЯ "открыл" урбигель, и нацисты
сразу почуЯли, что его стихи длЯ них лакомый кусок. Ћни ведь были так
непохожи на дурно пахнущие вирши их писак. ‘тихи ђаЯ можно было сделать
ходким товаром и доказать таким образом собственную широту взглЯдов. ђай
попал в ужасное положение: нацисты похваливали его. Ћн перестал
публиковать свои стихи, да и писать почти бросил. ‚скоре он поступил на
фабрику к своему тестю. ‚ полном одиночестве чертил диаграммы, отражавшие,
какие сорта мармелада потреблЯютсЯ в определенных местностЯх, кто их
потреблЯет и в каком количестве. Ћн с головой ушел в эту работу, изучаЯ
статистику потреблениЯ. „анные, поступавшие из отдела сбыта, он отражал в
диаграммах, пользуЯсь при этом всеми оттенками красного. Љогда проходил
очередной партейтаг в Ќюрнберге или еще какое-нибудь нацистское сборище, у
ђаЯ не хватало кармина. Љогда Я вернулсЯ из Ђнглии, мы стали работать
вместе - рисовали плакаты и объЯвлениЯ, сочинЯли рекламные стишки и
лозунги. €х штамповали на жестЯнках с мармеладом, и мы потом во времЯ
войны то и дело натыкались на них. Ђ ђай поневоле становилсЯ
знаменитостью, - они повсюду разыскивали его стихи и издавали их, хотЯ он
и писал им, что не желает этого. ђай был вне себЯ. Ћн прЯмо с ума сходил.
- ’ы знал раньше урбигелЯ? - спросил Ѓрезгот.
- ‡нал. Ђ что?
- Љак ты думаешь, может она сойтись с этим ѓезелером?
- Ќет. Љстати, она знает, кто он такой.
- ’о есть "как знает"?
- Ћна как-то странно говорила о своем отъезде, будто намекаЯ на что-то.
- Људа они поехали?
- ‚ Ѓрерних, на какой-то семинар.
- ѓосподи, - сказал Ѓрезгот, - как бы мне хотелось поехать туда сейчас
же!
- Ћставь, - ответил Ђльберт, - она сама знает, что надо делать.
- „а? —то она может сделать?
- Ќе знаю, будь уверен, - она сама с ним справитсЯ.
- Џо морде бы ему надавать, да что там по морде - под зад коленом:
лучшего он не заслуживает! џ бы его просто пристукнул.
Ђльберт промолчал.
- Њальчонка менЯ беспокоит. Џредставить себе не могу, куда он делсЯ. Ћн
же знает, что мы вечером должны поехать вместе. ’ы есть хочешь?
- •очу, - сказал Ѓрезгот, - давай перекусим.
- Џойдем.
Ћни прошли на кухню. Ђльберт поставил на газ кастрюлю с тушеной
капустой, достал салатницу из холодильника. Ќелла перед отъездом успела
замесить тесто длЯ блинчиков, нарезать сало длЯ шкварок и смолоть кофе.
Ћна провела дома три днЯ, не приглашаЯ гостей. ‚ доме в эти дни была
тишина и порЯдок. Ђльберт уставилсЯ на надпись на стене "Џуть к сердцу
мужчины лежит через его желудок". Ќеожиданное поЯвление ѓезелера вывело
его из равновесиЯ. Ћн боЯлсЯ встретитьсЯ с живым ѓезелером; говорить и
думать о нем было легко. Ќо теперь вмешаетсЯ мать Ќеллы, она впутает в эту
историю мальчонку. Ѓрезгот стоЯл рЯдом и с выражением мрачной решимости на
лице смотрел, как жарЯтсЯ блинчики и слегка подпрыгивают завЯзшие в тесте
шкварки.
Љаждый шорох, долетавший с улицы, заставлЯл Ђльберта настораживатьсЯ.
Ћн хорошо знал походку Њартина: быстрые, легкие шаги - у мальчика походка
ђаЯ. Ђльберт знал, как скрипит садоваЯ калитка, когда в нее входит Њартин,
- он лишь слегка приоткрывает ее. Ќелла всегда распахивает ее одним
рывком, и калитка стукаетсЯ о вбитый в землю колышек. Њартин же приоткроет
калитку только наполовину и бочком входит в сад, и всегда это
сопровождаетсЯ привычным шорохом. ќтого шороха ждал Ђльберт. Ќа сковородке
шипело масло, глухо бормотал пар в кастрюле с капустой - все это
раздражало Ђльберта, мешало ему улавливать шорохи, долетавшие снаружи. Ћн
снЯл со сковороды первый готовый блинчик, положил его на тарелку Ѓрезгота,
пододвинул к нему миску с салатом и сказал:
- ’ы извини менЯ, мне просто не по себе. џ съезжу поищу мальчонку. “хе
три часа, а его все нет.
- „а ничего с ним не случитсЯ.
- Ћн мог задержатьсЯ только в двух местах - туда Я и заеду. Ђ ты ешь, а
потом заваришь кофе.
Љаждый раз, когда Њартин опаздывал домой, у Ђльберта разыгрывалась
фантазиЯ. ’ак и теперь он был не в силах избавитьсЯ от страшных видений,
нахлынувших на него: уличнаЯ катастрофа, кровь, носилки. Ћн видел, как
падает землЯ на крышку гроба, слышал, как поет хор мальчиков,
одноклассников Њартина. ’ак пели девочки-англичанки, ученицы ‹ин, на ее
похоронах. "Media in Vita - ‚о цвете лет". Љровь, внезапность смерти -
Media in Vita. Ђльберт заставил себЯ сбавить скорость. Њедленно проезжаЯ
вдоль аллеи, он вглЯдывалсЯ в каждый куст, хотЯ и был уверен, что мальчика
там нет. ’очно так же он был уверен, что Ќелла уехала именно с ѓезелером.
Ќо сейчас это его совершенно не волновало. Њиновав кинотеатр "Ђтриум",
Ђльберт подъехал к школе на углу ѓенрихштрассе. ЏустыннаЯ, тихаЯ улица
была залита солнцем. Њногоголосый шум внезапно разорвал тишину - в женской
школе напротив началась перемена. Љрики и смех напугали собаку, гревшуюсЯ
на солнце у ворот, и она, поджав хвост, перебежала на другую сторону
улицы.
Ћн проехал дальше и, задержавшись на несколько минут у вывески
"‘толЯрнаЯ мастерскаЯ", просигналил подрЯд три раза. ‚ окошке поЯвилась
хорошенькаЯ улыбающаЯсЯ мордочка ѓенриха.
- Њартин у тебЯ?
Ћтвет он знал заранее.
- Ќет, - откликнулсЯ ѓенрих. - ђазве он еще не вернулсЯ? Ћн ведь сразу
ушел домой.
- Ќет, не вернулсЯ. ’ы поедешь с нами сегоднЯ вечером?
- Ќадо у мамы спросить.
- •орошо. Њы заедем за тобой.
- ‹адно.
Ћставалась только Ѓольда. Ђльберт ехал так медленно, что другие машины
то и дело обгонЯли его, сердито сигналЯ. Ќе обращаЯ на них вниманиЯ, он
свернул вправо, объехал вокруг церкви и остановил машину у входа в
ризницу. …го нет и у Ѓольды. ќто Ясно. Ќо словно чьЯ-то чужаЯ волЯ
заставила Ђльберта вылезть из машины, чтобы самому убедитьсЯ в этом. Media
in Vita. „верь была прикрыта неплотно. Ђльберт толкнул ее, прошел мимо
рЯда аккуратных шкафов, от которых, казалось, веЯло прохладой. Ќа крючке
рЯдом с сутаной причетника висело темно-коричневое пальто Ѓольды. ‚ левом
кармане, как всегда, - термос с бульоном, в правом - сверток с
бутербродами.
Ђльберт открыл дверь ризницы и вошел в церковь. Ћн преклонил колени
перед алтарем и, быстро поднЯвшись, пошел по нему, между рЯдами стульев.
ђаньше он приходил сюда лишь к обедне, и теперь безмолвие огромного
пустого зала испугало его. Љругом все было тихо. ‘начала Ђльберт увидел
ведро у колонны и прислоненную к ней швабру и лишь потом обнаружил саму
Ѓольду. Ћна стирала пыль с готического орнамента исповедальни. “слышав
шаги, Ѓольда повернулась, издала какое-то непонЯтное восклицание и пошла к
нему навстречу. “ скамьи длЯ причащающихсЯ они встретились, и по лицу
Ѓольды Ђльберт понЯл, как выглЯдит он сам.
- Ѓоже мой, - сказала она, - что случилось?
- Њальчик до сих пор не вернулсЯ из школы! Ћн забегал домой, потом
опЯть ушел.
- € это все?
- ‚се.
ѓромкий голос Ѓольды раздражал Ђльберта, впрочем, и его собственный
голос звучал громче обычного, хотЯ он, сам того не замечаЯ, приглушал его.
- ‚се, - повторил он, - а тебе этого мало?
Ѓольда улыбнулась.
- „а придет он. Ќичего с ним не случитсЯ. Ћн обижаетсЯ иногда, когда
никого не застает дома. Џридет, никуда не денетсЯ, - она опЯть улыбнулась,
покачав головой: - Ќе сходи с ума!
Ђльберт удивилсЯ: он и не подозревал, что Ѓольда может говорить так
кротко и ласково. Ђ ведь они уже семь лет жили под одной крышей. ‚ этот
миг она показалась ему почти красивой. ‚первые он заметил, какие у нее
тонкие, изЯщные руки. †елтаЯ суконнаЯ трЯпка в ее руке была совсем еще
новаЯ - на ней сохранилась даже фабричнаЯ этикетка - клочок бумаги с
силуэтом ворона.
- Ќикуда он не денетсЯ, - повторила Ѓольда, улыбаЯсь, - успокойсЯ.
- ’ы думаешь? - спросил он.
- Љонечно. Ќе волнуйсЯ и поезжай домой. Ћн скоро придет.
“же полуобернувшись, Ѓольда ободрЯюще улыбнулась ему и потом, больше не
глЯдЯ на него, пошла назад к исповедальне.
- …сли он здесь поЯвитсЯ, немедленно отошли его домой, - сказал
Ђльберт.
Ѓольда еще раз обернулась, кивнула головой и пошла дальше.
Ђльберт еще раз преклонил колени перед алтарем и, вновь пройдЯ через
ризницу, вышел из церкви. €скать Њартина больше негде. Ћн медленно поехал
домой той же дорогой, чувствуЯ, как спокойствие возвращаетсЯ к нему.
“веренность Ѓольды подействовала на него.
Ѓрезгот успел тем временем заварить кофе и поджарить второй блинчик.
- ЏолюбуйсЯ, - сказал он, взЯв лежавшую на серванте газету, - вот он.
Ђльберт сразу же узнал ѓезелера - это была его смазливаЯ смуглаЯ
физиономиЯ.
- „а, - сказал он устало, - это он.

Ќе успев еще расплатитьсЯ с шофером такси, Ќелла заметила у дверей
Љредитного банка ѓезелера. ‘тройный элегантный молодой человек меж двух
бронзовых фигур, стоЯвших словно часовые по обе стороны входа. ‘лева -
бронзовый финансист с портфелем, справа - каменщик с мастерком. Љазалось,
они улыбались друг другу холодной бронзовой улыбкой, отвернувшись от
витража, который разделЯл их. ‘текло подсвечивалось изнутри неоновыми
трубками и в отдельных местах было почти прозрачным. Ќа этом фоне
отчетливо выделЯлась окаймленнаЯ гирлЯндами из цветов, колосьев, весов и
колес белоснежнаЯ надпись: "Љредитный банк - выгодные операции". Ѓуквы в
словах "выгодные операции" были в три раза больше, чем в словах "Љредитный
банк". ѓезелер стоЯл между финансистом и каменщиком, как раз под словом
_выгодные_.
‚ тот момент, когда Ќелла положила несколько марок в подставленную
ладонь шофера, ѓезелер посмотрел на часы, и ей вдруг стало тоскливо. …е
неудержимо потЯнуло домой, к Њартину, Ђльберту, ѓлуму, к матери и Ѓольде.
’щетно пыталась она воскресить былую ненависть к ѓезелеру. ’еперь он
вызывал у нее совсем иное чувство, еще непривычное, холодное и пугающее -
скуку.
‹обовое освещение - резкий прЯмой свет. ‚се кругом выглЯдело плоским.
Ќеумело расставленные юпитеры были направлены на скучного молодого
человека, который расхаживал между бронзовым финансистом и бронзовым
каменщиком, под словом _выгодные_.
- Ќу так как же, девушка, - спросил шофер, - вылезать будем или дальше
поедем?
Ћна улыбнулась шоферу, и недовольное выражение словно смыло с его лица.
‘окращение лицевых мускулов - недорогой подарок; но он тут же выскочил из
машины, побежал открывать ей дверцу, достал чемодан из багажника.
Ђ ѓезелер там, у входа, опЯть посмотрел на часы. „а, да, она опоздала
уже на семь минут. Ќелла зажмурилась на мгновенье - Яркий свет резал
глаза. …й не хотелось смотреть этот только что начавшийсЯ фильм - скучный
фильм, без полутонов, без настроениЯ.
- Ќелла, дорогаЯ, как Я рад, что вы пришли!
Ћна пожала его бездарную руку.
‘веркающий лаком автомобиль, Ярко-голубой, как летнее небо; внутри
полнейший комфорт, разумеетсЯ, без вызывающей роскоши.
—то может наделать одна ее улыбка: он покраснел, смутилсЯ.
- —удеснаЯ машина, - сказала она.
- ‚ы не поверите, Я наездил на ней уже сорок тысЯч километров. Џросто
нужно держать свои вещи в порЯдке.
- …ще бы, - отозвалась она, - как же иначе! ‚ порЯдке весь смысл жизни.
Ћн недоверчиво посмотрел на нее.
‚ машине все было как полагаетсЯ: и пепельница, и зажигалка -
накаленнаЯ докрасна спиралька.
ѓезелер выжал сцепление и дал газ.
Ќеужели так вот пришла ћдифь в стан Ћлоферна? Ќеужели она зевала во
весь рот, проходЯ рЯдом с ним мимо раскинутых шатров?
Њашину он ведет уверенно и не без изЯщества. ‚овремЯ тормозит на
красный свет, не упустит случаЯ обогнать, всегда осторожно выбратьсЯ в
первый рЯд. ‚зглЯд мужественный, но, если присмотретьсЯ, немного томный. €
все это освещено "в лоб" - резким прЯмым светом. ‚ Ящичке над зажигалкой -
последний номер "‚естника". Ћна развернула газету, отыскала состав
редколлегии. "Ћтдел культуры и искусства - ‚ернер ѓезелер". Ђльберт всегда
называл его только по фамилии. Ћн не говорил, сколько ему лет, и Ќелла
долгие годы представлЯла его себе совсем другим: высоким, широкоплечим;
жестокий тип этакого красавца-мужчины, дельный офицер, ретивый служака. Ђ
тут вдруг лицо, годное в лучшем случае длЯ кинорекламы: "Ќе забудьте
посетить замок Ѓрерних, жемчужину немецкого барокко в живописной долине
Ѓрера!"
‚от и окраина. ЏотЯнулись заборы, промелькнул цыганский фургон. Ќедавно
здесь шумела Ярмарка: раскрашенные повозки, карусель вертитсЯ под звуки
шарманки, ее облепили детишки. ‚идно, карусель крутили последний раз, тут
же рЯдом сворачивали брезент, которым она была покрыта. Ќо даже самые
живописные кадры терЯли свою прелесть при таком освещении и с таким
актером в главной роли. „орога и та напоминала вид с почтовой открытки.
“лыбка, еще одна. –елаЯ очередь, выпущеннаЯ ему в лицо. Џолучай сполна,
голубчик! ‹опай! ’еперь издыхай - не пожалею! Ђ может быть, это другой, не
тот?
ЏридетсЯ тогда собратьсЯ с силами и потерпеть: ведь сейчас он поцелует
мне руку!
Ќет, это ты, голубчик, жалкий дилетант, тупица, порвавший ленту моего
фильма. ’вое лицо - лицо судьбы. Ќе мрачное, не жестокое, нет - именно
твое лицо, твоЯ скучнаЯ физиономиЯ.
‚се в нем раздражало ее, даже выдержка за рулем - стрелка спидометра
словно прилипла к цифре шестьдесЯт. …сли уж едешь в машине, то пусть
стрелка все времЯ дрожит около ста, тонкаЯ нервнаЯ стрелка, куда более
чувствительнаЯ, чем руки водителЯ, лежащие на руле.
Ћн посмотрел ей в лицо, и она трижды одарила его улыбкой. ‘окращение
лицевых мускулов - Яд, подсыпанный заученным движением. Ћн принЯл его с
благодарностью.
Ѓитенхан. ЋпрЯтные домики рассыпаны по лесу на первый взглЯд как
попало, но на самом деле общий вид продуман до мелочей. ’ак культивируют
романтику в живописных городках, приманиваЯ туристов. Ќад аркой городских
ворот вмурованное в кирпич Ядро времен ’ридцатилетней войны. ’акие Ядра
изготовлЯют из цемента в мастерских мидта: закоптЯт его, облепЯт мхом - и
вот оно уже торчит в стене: старое шведское Ядро.
- —удесный вид! - сказал он.
- Ћ да, чудесный, - отозвалась она.
‚от и домик матери Ђльберта. Ћна развешивает во дворе белье, и ‚илль
бредет следом и подает ей прищепки. Џосле обеда сюда приедет Ђльберт с
мальчиком. Ћни славно отдохнут здесь. Љ вечеру приедет ѓлум, споет,
наверное. Ђ в понедельник они, может быть, поедут куда-нибудь дальше.
"Ћстановите машину!" - чуть не сорвалось у нее.
Ќо она промолчала и лишь у поворота еще раз оглЯнулась. ‚илль терпеливо
стоЯл с прищепками в руках, а мать Ђльберта, поставив на землю Ярко-желтую
корзину, развешивала его белую ночную рубашку. Ќелла с грустью смотрела на
этот флаг мира, оставшийсЯ далеко позади, пока деревьЯ не скрыли его.
- Џрелестные места, - сказал он.
- Џрелестные, - подтвердила она.
Ћн опЯть недоверчиво посмотрел на нее. Ѓыть может, что-то в ее голосе
заставило его насторожитьсЯ. Ќо улыбка вновь усыпила его подозрениЯ.
†енскаЯ улыбка - чудодейственный бальзам, от которого светлеют нахмуренные
лица мужчин. "€ вновь сиЯет солнце, и вновь прекрасна жизнь!" ѓезелер
прибавил газ, стрелка спидометра подскочила к семидесЯти пЯти. Ћн уверенно
и легко брал крутые повороты, и все те же кадры мелькали на экране.
"Џосетите замок Ѓрерних, жемчужину немецкого барокко в живописной долине
Ѓрера".
‚низу журчал Ѓрер, узкий зеленый ручеек, который давно бы уже пересох,
если бы к нему не подводили воду по подземной бетонной трубе. Џусть
по-прежнему шумит живописный ручей, придаваЯ идиллический вид окрестным
лесам и лугам. Ђ вот и неизбежнаЯ водЯнаЯ мельница. Ѓодрый стук
деревЯнного колеса - трогательнаЯ мелодиЯ живописной долины Ѓрера.
- Ѓоже мой, до чего же красиво! - сказал он.
- Ћчень красиво, - согласилась она.
Ќедоверчивый взглЯд, целительнаЯ улыбка, кадры сменЯют друг друга. Ќа
мгновение Ќелла даже забыла, что сидит рЯдом с ѓезелером. ‘кука сломила
ее, как внезапнаЯ болезнь. ЏодавлЯЯ зевоту, она через силу поддерживала
"светский" разговор: только бы он не заметил, как ей скучно.
Ќо нет, судЯ по всему, он уверен, что ей очень весело слушать рассказ о
том, как в результате длительных и запутанных интриг ему удалось стать
редактором в "‚естнике".
ѓезелер сбавил скорость. Џо обе стороны дороги проплывал мирный
сельский пейзаж. †ивые изгороди, коровы на лугу, свиньи у заборов. „о
плотины было уже недалеко - Ѓрер внизу вдруг забурлил, будто дикаЯ горнаЯ
речка. ‚ерно, смотритель плотины повернул рычаг, и свежаЯ вода хлынула в
ручей. Ѓрер принЯл очередную порцию сельской идиллии. ќтот фильм, как
видно, был снЯт весьма добросовестным и усердным любителем. ‘ерый свет,
без полутонов. Џри таком освещении все кругом казалось плоским, словно
ожили вдруг фотографии в каких-то скучных альбомах. –елаЯ куча альбомов, и
все их придетсЯ перелистать. Њертвенно-серые кадры, зафиксированные на
пленке неумелой рукой, нажавшей на спусковую кнопку фотоаппарата. ’очно
такие же серые снимки заполнЯли альбомы ее школьных подруг.
ЏронумерованнаЯ скука, альбомы, набитые снимками, которые проЯвлЯли и
печатали спесивые фотографы на модных курортах. Ћт ”ленсбурга до Њедины,
от Љале до Љарлсбада, на протЯжении всего длинного пути от одного летнего
курорта до другого было увековечено решительно все, что заслуживало
увековечениЯ. ‘кука группами, скука в одиночку, скука в формате 8 на 8 и в
формате 12 на 16, а кое-где скука в портретном формате. ‚от она - ‹отта на
берегу Њединского залива, формат 18 на 24. ќто в альбоме N_12, отражающем
девичество ‹отты от выпускного экзамена до помолвки. ‡а ним следует альбом
N_13 - о, мы не суеверны, - целиком посвЯщенный свадьбе и свадебному
путешествию ‹отты. ‘кука под фатой и без фаты, скука невиннаЯ, и скука,
утратившаЯ невинность. "Ђ вот и папа Ѓернгарда! ’ы его уже видела?" -
"Ќет". - "„а что ты?!" Ќикому неведомый весельчак, увековеченный в формате
6 на 8. Ќу, а в альбоме N_14, разумеетсЯ, прелестный малютка. Њило, боже,
как мило! „ерзновеннаЯ рука гениЯ отретушировала снимок и нанесла
выразительные серые тени на личико младенца.
Ћн, конечно, остановит машину в самом живописном месте, полезет
целоватьсЯ, потом извлечет "лейку" из портфелЯ. …ще один снимок длЯ
альбома: Ќелла на развилке дорог. ‚низу виден Ѓрер, справа плотина в лесу,
тихое озеро - сплошнаЯ идиллиЯ. ‘ело в долине, башнЯ старой церкви всЯ в
барочных завитушках и такой же старинный трактир "ѓолубаЯ свиньЯ".
- Љак, вы не знаете, откуда пошло это название? ‚от послушайте.
Ќеизбежный исторический анекдот, потом снова поцелуй, они выходЯт из
машины, наведен аппарат.
ѓотово дело! ™елкнул и барочную церковь, и "ѓолубую свинью"...
—удо свершилось. ‚скоре из фотолаборатории принесут пачку скуки в
установленном формате.
- Љак мило здесь! Ќе правда ли?
- „а, очень мило.
Ќелла часто проезжала по этой дороге, до войны - с мужем, в последние
годы - с Ђльбертом, и ни разу еще ей здесь не было скучно. „аже церковь и
"ѓолубаЯ свиньЯ" не нагонЯли на нее тоску. Ќо сейчас ее так одолевает
скука, что она больше не в силах сдерживать себЯ. ђаздражение нарастает
неудержимо, - так ползет вверх ртутный столбик термометра в жаркий летний
день.
- Ћстановите машину, - резко сказала она, - Я выйду, подышу свежим
воздухом!
Ћн затормозил. Ќелла вышла из машины, но не успела она пройти и двух
шагов по направлению к лесу, как услышала за спиной щелчок и, обернувшись,
увидела ѓезелера, стоЯвшего у машины с "лейкой" в руках.
Ћна подошла к нему и тихо сказала:
- „айте-ка мне пленку.
Ћн тупо посмотрел на нее.
- Џленку дайте, достаньте кассету!
‚ысоко поднЯв брови, ѓезелер медленно открыл аппарат, вынул кассету и
протЯнул ее Ќелле. Ћна вытащила из кассеты пленку и порвала ее в клочьЯ.
- ’ерпеть не могу сниматьсЯ, - спокойно сказала она, - смотрите, не
вздумайте больше снимать менЯ.
Ћни опЯть сели в машину, Ќелла чуть повеселела и украдкой наблюдала за
ѓезелером. ‹ицо его принЯло упрЯмо-обиженное выражение, он даже слегка
надул губы.
’ак и есть. Ћн остановил машину на развилке дорог, откуда можно было
полюбоватьсЯ пересыхающим Ѓрером, барочной церковью и "ѓолубой свиньей".
Џо-мальчишески поиграв фотоаппаратом, болтавшимсЯ у него на груди, он
произнес именно те слова, которых она ожидала:
- Ќу, разве не изумительно здесь!
- „а, конечно, - сказала она, - а что, долго еще ехать до замка?
- ‘ полчаса, - ответил он, - вы знаете Ѓрерних?
- „а, Я несколько раз была там.
- Љак же это мы с вами там не повстречались? ‡а последний месЯц Я два
раза побывал в Ѓрернихе.
- џ уж целый год там не была.
- Ђх, вот как? ’огда понЯтно - ведь Я здесь всего два месЯца.
- Ђ что вы делали до этого?
- “чилсЯ. Џришлось переучиватьсЯ заново.
- ‚ы долго служили в армии?
- „а, - ответил он, - четыре года. Џотом шесть лет зубрежки: ведь у
менЯ не было гражданской профессии. ’олько теперь и начинаю жить
по-человечески.
- †ить? - переспросила она. - ‚едь, наверное, вы лет двадцать восемь
живете на свете?
- Ќет, почти тридцать два, - улыбнулсЯ он. - Ѓлагодарю за комплимент.
- ќто не комплимент, а простое любопытство. џ так и знала, что вы
скажете, сколько вам лет на самом деле. ‚едь вы хотели бы выглЯдеть
старше, не так ли?
- „лЯ вас Я с удовольствием прибавил бы себе года два.
- ‡ачем? - сухо спросила она, скучающе посмотрев на "ѓолубую свинью",
котораЯ грела на солнце свой заново побеленный, свежевыкрашенный барочный
фасад.
- ’огда Я был бы на четыре года старше вас.
- Љакие сложные комплименты, - устало сказала она. - Ќо вы ошибаетесь,
мне уже тридцать семь.
Ќет, это не похоже на поединок матерого бандита с опытным следователем.
Ќечто подобное испытывает, вероЯтно, полицейский чиновник, допрашиваЯ
мелкого воришку.
- …сли и комплимент, то непреднамеренный, - сказал он, - вы
действительно выглЯдите моложе своих лет.
- ‡наю.
- —то же, может быть, поедем дальше?
- Џоедем. ’олько, ради бога, не останавливайтесь ни у церкви, ни у
"ѓолубой свиньи".
Ћн с улыбкой взглЯнул на нее. Ќелла промолчала - дорога перед самым
въездом в село делала крутую петлю. ѓезелер легко взЯл крутой поворот, и
они медленно проехали по улицам местечка.
- ‡абавнаЯ эта историЯ о "ѓолубой свинье", не правда ли? - сказал он.
- “морительнаЯ! - согласилась она.
”ильм продолжалсЯ - типичнаЯ реклама бюро путешествий.
‹уга, коровы, гладко выбритый третьестепенный актеришка в главной роли,
режиссирует заведующий отделом рекламы в бюро путешествий - сам был
актером в молодости. Ђ она? Ћ, она - кинозвезда, которой хорошо заплатили
за участие в съемках. ”ильму нужна приманка! Њирный сельский пейзаж - как
бесплатное приложение. ‡а кинокамерой - оператор-дилетант, на
краткосрочных любительских курсах его считали способным малым. …й никак не
удаетсЯ оборвать назойливо мелькающие кадры этого рекламного фильма и
оживить в памЯти другие кадры: ни фильм, полный воспоминаний, ни его
вторую серию - непрожитую жизнь. †изнь без балласта, дети, своЯ редакциЯ,
бутылка с Яркими этикетками в холодильнике, Ђльберт - верный друг дома.
ѓлума и Ѓольды не было в этом фильме, зато поЯвились приготовишки 1950 и
1958 года, незачатые и нерожденные дети. Ћна мучительно стараетсЯ оживить
в памЯти облик ђаЯ и вновь разжечь свою ненависть. Ќо памЯть подсовывает
лишь бесцветные кадры, тусклые, неподвижные клише: итальЯнские деревушки
из рекламных проспектов, и на этом фоне ђай, словно турист, сбившийсЯ с
дороги. ‚друг действительность вторгаетсЯ в мечты: она почувствовала на
своем плече руку ѓезелера и спокойно сказала: "“берите руку!" Ћн убрал
руку, и она тщетно ждала, что в душе вспыхнет прежнЯЯ ненависть.
‚спомни, вспомни - Ђвессалом Ѓиллиг, растоптанный сапогами на цементном
полу. ђай, который никогда не вернетсЯ, его убили, пристрелили во имЯ
подчинениЯ приказу, принесли в жертву принципу, авторитету командира. Ќо
ђай не приходит - памЯть молчит. ЃылаЯ ненависть не возвращаетсЯ, и лишь
зевота сводит рот. ‘нова легла на ее плечо рука ѓезелера, опЯть она
сказала так же спокойно: "“берите руку!" - и он опЯть убрал руку. € это он
называл "жить по-человечески"? Џотискать женщину в машине, потом
поцеловать ее на лесной опушке... Ђ из ветвей смотрит на влюбленную
парочку пугливаЯ лань, смотрит и словно посмеиваетсЯ. ‘меющаЯсЯ лань -
находка оператора!
- Ћставьте! - сказала она. - € не пытайтесь больше. ќто скучно.
ђасскажите лучше, на каких фронтах вы воевали?
- Ќе люблю вспоминать об этом. ‘тараюсь забыть, и это мне удаетсЯ. —то
было, то прошло.
- Ќо на каких фронтах вы были, это вы, надеюсь, помните?
- Џочти на всех. Ќа ‚осточном, на ‡ападном, на ћжном. ’олько на
‘еверном не довелось побывать. Џод конец войны Я был в армии ќрвина.
- ‚ какой армии? “ кого? - переспросила она.
- “ ќрвина ђоммелЯ. ђазве вам не знакомо это имЯ.
- €мена генералов, признатьсЯ, менЯ никогда не интересовали.
- Ќу почему вы такаЯ злючка?
- ‡лючка? ‚ы словно с девочкой говорите: злаЯ девчонка-упрЯмица не
подает тете ручку - в угол ее! ‚прочем, вы, может быть, не знаете, что мой
муж погиб на фронте?
- ‡наю, - сказал он, - патер ‚иллиброрд мне рассказывал. „а и кто этого
не знает. Џростите менЯ.
- —то мне вам прощать? —то моего мужа пристрелили? лепнули, и точка!
Џеререзали ленту кинофильма, которому суждено было воплотитьсЯ в жизнь, он
осталсЯ несбыточной мечтой, обрывки ленты валЯютсЯ где-то в архиве.
Џопробуй-ка склей их! Џосле всего этого не так уж важно помнить имена
генералов.
ѓезелер долго молчал. Џочтительное молчание! ЌаблюдаЯ за ним сбоку, она
понЯла, что он думает о войне: вспоминает суровые годы лишений, фронтовое
товарищество, ќрвина.
- Љак называетсЯ ваш доклад?
- Њой доклад? "Џерспективы развитиЯ современной лирики".
- ‚ы будете говорить о моем муже?
- Љонечно! - ответил он. - ‚ наши дни нельзЯ говорить о лирике, не
говорЯ о вашем муже!
- Њой муж был убит под Љалиновкой, - сказала она и, посмотрев на него с
удивлением и разочарованием, обнаружила, что не испытывает ни малейшего
волнениЯ. Ќи один мускул не дрогнул и в его лице.
- „а, Я знаю, - сказал он. - ‘транно, ведь Я тоже был в этих местах.
‹етом тысЯча девЯтьсот сорок второго года Я воевал на “краине! ‘транно, не
правда ли?
- „а, странно, - сказала она.
…й вдруг захотелось, чтобы он оказалсЯ однофамильцем того, настоЯщего
ѓезелера.
- ‡абыл, все забыл, - повторил он. - џ упорно изгонЯл из памЯти войну.
‚ойну надо забыть!
- „а, забыть, - сказала она. - ‡абыть все - вдов и сирот, кровь и
грЯзь, заботы - и прокладывать путь в светлое будущее. “веренности не
хватит - возьмем ссуду в Љредитном банке. ‡абудем войну, но обЯзательно
запомним имена генералов!
- Ђх ты господи, ну что тут особенного? ‘лучаетсЯ иногда - скажешь
слово на жаргоне тех лет.
- ‚от именно, - сказала она, - это именно жаргон тех лет.
- ђазве это так уж скверно?
- ‘кверно! ‘кверные мальчишки - так говорЯт об озорниках, таскающих
Яблоки из чужого сада. Ќо длЯ менЯ это похуже, чем "скверно", когда Я
слушаю ваш "жаргон того времени". Њой муж ненавидел войну, и Я не дам ни
одного стихотворениЯ длЯ вашей антологии, если вы не возьмете в придачу
одно из его писем, то, которое выберу Я сама. Ћн ненавидел войну,
ненавидел генералов и военщину, и Я должна бы ненавидеть вас. Ќо, странное
дело, вы лишь нагонЯете на менЯ скуку.
ѓезелер улыбнулсЯ.
- ‡ачем же вам ненавидеть менЯ? - спросил он.
ѓолос его прозвучал грустно, и лицо принЯло то страдальческое
выражение, которое вполне удовлетворило бы постановщика любительского
спектаклЯ.
- џ бы ненавидела вас, если бы со смертью мужа не оборвалась и моЯ
жизнь. џ хочу одного - воскресить его ненависть, жить его ненавистью. ‚едь
если бы он знал вас в те годы или теперь, все равно, он просто дал бы вам
пощечину. џ должна была продолжить его дело, поступать и думать так, как
он учил менЯ, - хлестать по щекам людей, которые забыли войну, но как
слюнЯвые гимназисты с трепетом произносЯт имена генералов.
ѓезелер молчал. Ќелла видела, как он крепко сжал губы.
- Ѓыли бы вы, на худой конец, честней! Ћткрыто восхвалЯли бы войну, не
таЯсь играли бы свою роль озлобленных горе-завоевателей. Ќо становитсЯ
просто жутко, когда вы, именно вы, читаете доклады "о перспективах
развитиЯ современной лирики".
ѓезелер сбавил скорость. ‡амок был уже близко. ‚ густой листве мелькнул
барочный павильон. Ќад ним всегда кружились голуби, жирные, откормленные
бутербродами экскурсантов.
‚от и окончилсЯ рекламный фильм, снЯтый бездарным любителем. Ћсвещение
никуда не годитсЯ, и даже "хэппи-энд" не получилсЯ. ’радиционный "поцелуй
в диафрагму" на фоне Ѓрернихского замка не состоитсЯ. …й захотелось скорей
вернутьсЯ домой, зайти в кафе к мороженщику ѓенелю, увидеть улыбающегосЯ
‹уиджи, услышать пластинку, которую он всегда ставит, как только она
входит в кафе, и ждать мгновениЯ, когда отзвучат последние такты мелодии.
…е потЯнуло к Ђльберту, к Њартину, и она пожалела, что навсегда исчез тот
воображаемый ѓезелер, которого можно было ненавидеть.
Њелкий карьерист, сидевший рЯдом с ней, не вызывал в ней ненависти.
ђазве это тот черный человек, мрачный злодей, образ которого мать ее
пыталась поселить в воображении ребенка? ’щеславный, мелкий, совсем не
глупый. ’акой сделает карьеру.
- џ выйду здесь, - приказала она.
Ћн остановил машину, не глЯдЯ на нее. Ћна открыла дверцу.
- —емодан пусть отнесут в мою комнату.
Ћн кивнул. Ќелла посмотрела на него сбоку, тщетно ожидаЯ, что в душе ее
шевельнетсЯ жалость к нему, так же тщетно, как только что ждала вспышки
прежней ненависти.
Џатер ‚иллиброрд уже приближалсЯ к ней с распростертыми объЯтиЯми.
- Ќелла! - воскликнул он. - Ќаконец-то! —удесное место мы выбрали на
этот раз длЯ семинара, не правда ли?
- „а, чудесное, - ответила она. - —то, заседание уже началось?
- „авно уже. урбигель только что прочитал блестЯщий доклад. ‚се с
нетерпением ждут ѓезелера. ќто его дебют в нашем кругу.
- Џроводите менЯ в мою комнату, - сказала Ќелла.
- Џойдемте, Я провожу вас, - предложил патер.
Ћна видела, как ѓезелер поднималсЯ по широкой лестнице с портфелем и ее
чемоданом в руках. Ќо когда она с патером ‚иллибрордом подошла к дверЯм,
ѓезелера уже не было, а чемодан ее стоЯл у каморки швейцара.

Љондукторской фуражки на вешалке не было. ‚ прихожей пахло бульоном и
подгоревшим маргарином. ѓенрих всегда жарил картошку на маргарине. Ќа
верхнем этаже фрау ЃорусЯк пела "‡еленый холмик на родной могилке". ѓолос
у нее был чистый, красивый, он лилсЯ сверху, словно ласковый летний дождь.
Њартин посмотрел на выщербленную стену - неизвестный писал на ней то самое
слово по меньшей мере раз тридцать. ‘вежаЯ царапина под газовым счетчиком
свидетельствовала о том, что совсем недавно здесь вновь разыгралось немое
единоборство. ‚низу, в столЯрной мастерской, глухо рокотал строгальный
станок. „омашний, мирный гром, от которого постоЯнно дрожали стены.
‚ременами звук становилсЯ более резким. ‘танок почти трещал, когда
обструганнаЯ доска выскальзывала из его пасти. Љак только затихал
строгальный станок, начинал визгливо скулить токарный. ‹ампа в прихожей не
переставаЯ покачивалась. Ђ сверху доносилсЯ красивый сильный голос,
который изливалсЯ словно благодать. Ћкно во двор было распахнуто настежь.
‚низу хозЯин мастерской вместе со своим учеником складывали доски в
штабелЯ. “ченик, молодой парень, тихонько насвистываЯ, вторил фрау
ЃорусЯк. Ќапротив, в глубине двора, громоздились развалины дома,
сгоревшего во времЯ бомбежки. ’орчала лишь переднЯЯ стена, с зиЯющими
проемами окон, и в крайнем из них, правом, виден был пролетающий самолет.
‡а ним тЯнулсЯ длинный транспарант. ‚от самолет скрылсЯ за простенком
между окнами, но вскоре снова показалсЯ уже в проеме второго окна.
Њаленький и серый, он плыл в голубом небе, таща от проема к проему свой
длинный шлейф, словно стрекоза с непомерно тЯжелым хвостом. Џотом он
полетел дальше и, изменив направление, медленно пополз к колокольне;
теперь Њартину удалось разобрать надпись на транспаранте. Ћн читал ее
слово за словом, по мере того как самолет, разворачиваЯсь, вытЯгивал из-за
стены свой длинный хвост. _ѓотов ли ты ко всему?_
”рау ЃорусЯк все еще пела. ѓолос был глубокий, сильный. Љогда фрау
ЃорусЯк пела там наверху, Њартин Ясно видел ее, будто она стоЯла тут же,
рЯдом с ним. ЃелокураЯ, совсем светлаЯ, она была похожа на маму, только
немного полней. ’о слово казалось невозможным в ее устах. Њуж ее тоже
погиб на войне - раньше ее звали фрау ѓорн. ’еперь у нее был другой муж,
господин ЃорусЯк, почтальон, разносивший денежные переводы. Ћна
по-настоЯщему вышла замуж, так же, как и мать ѓребхаке вышла замуж за
господина ‡обика. ѓосподин ЃорусЯк был такой же добрый, как и она. Ћн
приносил иногда деньги дЯде Ђльберту и маме. „ети у фрау ЃорусЯк были уже
большие. ‘таршего звали ђольф ѓорн. ќто он разучивал литургию со служками.
Њартину вспомнилась надпись на мраморной доске, прибитой к стене церкви:
"Џетер Љанизиус ѓорн. “бит в 1942 г." Ќа той же доске, только повыше, была
и другаЯ надпись: "ђаймунд Ѓах. “бит в 1942 г." Ђ про отца ѓенриха было
написано на доске в церкви свЯтого Џавла: "ѓенрих Ѓрилах. “бит в 1941 г."
Њартин выждал, пока затих внизу строгальный станок, и прислушалсЯ. €ногда
‹ео уносил свою фуражку в комнату. Ќо за дверью ни звука - значит, ‹ео еще
не пришел. Њартин отошел от окна и, подождав немного, толкнул дверь.
- Ћй, это ты! - вскрикнул ѓенрих. - Ђ дЯдЯ Ђльберт тебЯ повсюду ищет!
ѓенрих сидел за столом и что-то писал; перед ним лежал лист бумаги, в
руке он сжимал карандаш, и вид у него был очень важный. Ћторвавшись от
своей работы, он спросил:
- ’ы уже успел забежать домой?
Њартин терпеть не мог, когда ѓенрих напускал на себЯ важность, а делал
он это довольно часто, когда говорил ему: "Ќу, что ты в этом понимаешь?" €
Њартин прекрасно понимал, что он имеет при этом в виду _деньги_. Џоложим,
в _деньгах_ он действительно ничего не понимает, но все же он не выносил,
когда ѓенрих так задавалсЯ. ‹ицо у него тогда принимало какое-то особое,
_денежное_ выражение.
- Ќет, - ответил Њартин, - Я еще не был дома.
- ’огда ступай сейчас же домой. „ЯдЯ Ђльберт знаешь как волнуетсЯ?
Њартин молча мотнул головой и подошел к ‚ильме, котораЯ вынырнула
навстречу ему из своего угла.
- Ќу и свиньЯ же ты, - сказал ѓенрих, - просто свиньЯ!
Ћн опЯть склонилсЯ над своим листком. ‚ильма тем временем занЯлась
ранцем Њартина. Њартин уселсЯ прЯмо на полу у дверей и взЯл ‚ильму к себе
на колени. Ћна засмеЯлась, соскользнула на пол, ухватилась за ремешок от
ранца и оттащила его в сторону. Њартин устало наблюдал за ней. ‚ильма
попыталась открыть ранец, она дергала ремешок, но не могла вытащить его из
прЯжки. Њартин притЯнул к себе ранец, ослабил оба ремешка и вновь
подтолкнул ранец ‚ильме. ’а опЯть дернула одну из прЯжек и, когда
металлический шпенек вышел из дырки в ремешке, даже закричала от радости.
Ћна потЯнула вторую прЯжку и, расстегнув ее так же легко, пришла в восторг
и закричала еще громче. ђезким движением она откинула крышку ранца. Њартин
смотрел на нее, прислонившись к стене.
- Ќет, это просто подлость, - повторил Ѓрилах, не поднимаЯ головы. Ќе
дождавшись ответа, он посмотрел на Њартина и добавил: - Ќу, на кого ты
будешь похож? таны ведь измажешь!
‹ицо у него было важное, _денежное_. Њартин смолчал, хотЯ Язык у него
чесалсЯ ответить:
"„а брось ты задаватьсЯ! ‘мотреть противно на твою денежную
физиономию!" Ќо он не сказал этого: говорить с ѓенрихом о деньгах было
опасно. Ћднажды Њартин уже попробовал сбить с него спесь: он сказал
ѓенриху, что у них дома всегда есть деньги, у всех - у дЯди Ђльберта, у
матери и у бабушки. Џосле этого ѓенрих шесть недель не поЯвлЯлсЯ у них,
шесть недель не разговаривал с Њартином. „Яде Ђльберту пришлось ездить к
ѓенриху и уговаривать его, чтобы он снова приходил к ним. ‚ те дни Њартин
не находил себе места. Џоэтому он теперь и молчал. Џрислонившись к стене,
обхватив руками колени, он продолжал наблюдать за ‚ильмой. ’а нашла себе
новое занЯтие: она вытащила из ранца все книги, пенал, потом открыла
задачник, оказавшийсЯ сверху, и ткнула пальчиком в одну из картинок.
‚нимание ее привлек изображенный на ней торт, торт, который можно было
разделить на восемь, на шестнадцать, на тридцать две части и который стоил
либо две, либо три, либо четыре марки. ’ребовалось узнать, сколько стоил в
каждом из этих случаев один кусок. ‚ильма, видимо, понЯла, что изображено
на картинке, - она громко выкрикнула одно из немногих известных ей слов:
"‘ахар!" Ќо "сахаром" ‚ильма называла и африканские бананы. ‡а тонну их
было на месте заплачено столько-то (а кстати, сколько килограммов в
тонне?), наценка в розничной торговле составила столько-то процентов,
спрашиваетсЯ, сколько стоит килограмм бананов? ‚след за бананами ‚ильма
превратила в сахар и большой круг сыра, и хлеб, и мешок с мукой. Ќа
картинке у человека с мешком была мрачнаЯ физиономиЯ - ‚ильма сразу же
решила, что это ‹ео. ‡ато пекарь, считавший мешки, весело улыбалсЯ; его
она назвала "папа". ‚ильма знала пока три слова: ‹ео, папа и сахар.
Џортрет на стене - это "папа". ‚сех мужчин, которые были с ней ласковы,
она тоже называла "папа", а всех, кто ей не нравилсЯ, - "‹ео".
- џ сделаю себе бутерброд с маргарином, - сказал Њартин, - можно?
- Љонечно, - ответил ѓенрих, - но на твоем месте Я все же пошел бы
домой. „ЯдЯ Ђльберт очень волновалсЯ, а ведь он заезжал сюда уже с час
тому назад.
Њартин опЯть промолчал, и ѓенрих повторил сердито:
- Ќу и подлец же ты! - € уже тише добавил: - „елай бутерброд, чего
ждешь?
‹ицо его стало еще серьезней, и видно было, что ему страшно хочетсЯ
рассказать о том, какаЯ ответственнаЯ задача ему поручена. ѓенрих ждал
лишь вопроса. Ќо Њартин решил ни за что не спрашивать его. Ћн старалсЯ не
думать о дЯде Ђльберте - злость постепенно прошла, теперь он чувствовал
лишь угрызениЯ совести. Љонечно, глупость сделал: пошел зачем-то в кино.
Њартин попыталсЯ вновь распалить в себе злость. € дЯдЯ Ђльберт стал такой
же "записочник", как и другие, - все чаще пишет он короткие записки на
обрывках газеты, трижды подчеркиваЯ самое важное, по его мнению, слово.
ќту штуку с подчеркиванием придумала мама. Ћна почему-то всегда
подчеркивает выражениЯ вроде: "должна", "не смогла", "нельзЯ было".
- ‚ставай же, - раздраженно сказал ѓенрих, - штаны извозишь! ‘делай
себе бутерброд.
Њартин встал, отрЯхнул штаны и улыбнулсЯ ‚ильме. ’а перевернула
страницу задачника и с торжеством указывала пальчиком на барана, весившего
ровно шестьдесЯт четыре килограмма пЯтьсот граммов. ЊЯсник купил его,
уплатив столько-то марок за каждый килограмм живого веса, а потом продал
его, но уже на фунты и с такой-то наценкой. Њартин, как и другие, не
заметил подвоха, решаЯ эту задачу, и механически написал шестьдесЯт четыре
пЯть десЯтых фунта: он забыл, что в килограмме два фунта. Џосле этого
учитель не упустил случаЯ торжествующе заЯвить, что этак все мЯсники в
городе в два счета разорЯтсЯ. Ќо мЯсники в городе и не думали разорЯтьсЯ -
дела у них шли как нельзЯ лучше. ‚ильме очень понравилсЯ баран, она
пропищала: "‘ахар, сахар!" - и перевернула страницу. ‡десь была изображена
какаЯ-то глупаЯ тетка, покупавшаЯ в рассрочку мотороллер. ѓенрих
по-прежнему сидел за столом и подсчитывал что-то, нахмурив лоб: Њартин
заглЯнул в его листок и увидел множество цифр, перечеркнутые столбики и
подчеркнутые результаты. Ћн подошел к буфету, отодвинул в сторону
хрустальную вазу с искусственными фруктами. ‘теклЯнные бананы, персики,
апельсины. Ћсобенно здорово был сделан виноград - Њартин всегда удивлЯлсЯ,
до чего же он похож на настоЯщий! Ћн знал, где что стоЯло. ‚от алюминиеваЯ
коробка с хлебом, масленка с маргарином, блестЯщаЯ жестЯнка с Яблочным
джемом. Њартин отрезал толстый ломоть хлеба, намазал его маргарином и
джемом и стал торопливо есть. Ћн даже вздохнул от удовольствиЯ. „ома никто
не мог понЯть, кроме разве ѓлума и Ѓольды, что ему очень нравитсЯ
маргарин. Ѓабушка ужасалась, когда видела у него в руках бутерброд с
маргарином, и своим рокочущим голосом заводила длинный разговор о
всевозможных болезнЯх, расписываЯ их во всех подробностЯх. ќто были жуткие
болезни, и самаЯ опаснаЯ из них называлась _тебеце_. "‘мотрите, дело
кончитсЯ "тебеце", - причитала бабушка. Ќо Њартин находил маргарин
вкусным. Ќе отходЯ от буфета, он намазал маргарином второй бутерброд.
‚ильма радостно заулыбалась, когда он снова уселсЯ рЯдом с ней на полу. "Ћ
розы, розы алые", - пела наверху фрау ЃорусЯк. …е голос, глубокий,
грудной, вдруг показалсЯ ему родником, из которого ключом била кровь. Ќа
мгновение он Ясно представил себе розы, алые розы, падавшие изо рта фрау
ЃорусЯк, их очертаниЯ расплывались, сливались воедино, и вот уж изо рта ее
струитсЯ кровь. Њартин решил когда-нибудь нарисовать это: белокурую фрау
ЃорусЯк и льющийсЯ у нее изо рта поток кровавых роз.
‚ильма перелистала задачник почти до последней страницы. ‡десь тоже
речь шла о тоннах и килограммах. Ќа картинках были изображены корабли в
порту и товарные вагоны, бегущие по рельсам: грузовики и пакгаузы. ‚ильма
указывала пальчиком на матросов, железнодорожников и шоферов и делила их
на "пап" и на "‹ео". "‹ео" попадались гораздо чаще: у большинства людей на
картинках лица были нахмуренные, угрюмые. "‹ео - ‹ео - папа - ‹ео - ‹ео -
‹ео - папа". Ќа одной из картинок рабочие валом валили из заводских ворот
- всех их ‚ильма без разбора зачислила в "‹ео". Љатехизис разочаровал ее -
в нем не было картинок, если не считать пары виньеток. Ќазвав гроздьЯ и
гирлЯнды "сахаром", ‚ильма отложила катехизис. ‡ато хрестоматиЯ оказалась
просто кладом: здесь "пап" на картинках оказалось куда больше, чем "‹ео";
свЯтой Ќиколай, свЯтой Њартин, танцующие в кругу дети - все сплошь были
"папы".
Њартин снова взЯл ‚ильму на колени и стал кормить ее, отламываЯ кусок
за куском от своего бутерброда. …е бледное толстое личико сиЯло, и перед
каждым куском она провозглашала: "‘ахар!" Џотом она вдруг расшалилась и
стала без конца выкрикивать: "‘ахар, сахар, сахар!"
- —ерт! - воскликнул ѓенрих. - Џридумай какую-нибудь игру потише.
‚ильма перепугалась, наморщила лобик и с важным видом приложила пальчик
к губам.
”рау ЃорусЯк перестала петь, и из столЯрной мастерской не доносилось ни
звука. ‚ этот миг вдруг зазвонили колокола. ‚ильма закрыла глаза и,
пытаЯсь подражать их звону, стала кричать: "„он-дон-дон". Њартин тоже
невольно закрыл глаза и перестал жевать. ‡вон колоколов стал зримым. ‡а
закрытыми веками возникла целаЯ картина. Љолокола вызванивали в воздухе
сложные узоры, сверкающие кольца росли, ширились, потом распадались и
исчезали, их сменЯли квадраты и штрихи, вроде тех, которые садовник
граблЯми вычерчивал на дорожках сада. Џричудливые многоугольники выплывали
из мглы, словно штампованный орнамент из жести на серой стене. Ђ
серебрЯное "дин-дон" ‚ильмы, как маленькое долото, стучало в бесконечную
серую стену, вбиваЯ в нее рЯды сверкающих точек. Џотом краски смешались.
Ђлый цвет кровавых роз - открытые круглые рты с Ярко-алыми губами, желтые
волнистые линии, а когда колокола сильно ударили в последний раз,
поЯвилось огромное темно-зеленое пЯтно; оно медленно бледнело, съеживалось
и исчезало вместе с последними отзвуками колокола.
‚ильма все еще сидела на полу, закрыв глаза, и твердила свое:
"„он-дон-дон".
Њартин, не вставаЯ, протЯнул руку, достал второй бутерброд, который он
положил на край кровати, и, отломив от него кусок, сунул в рот девочке.
‚ильма открыла глаза, улыбнулась и перестала выкрикивать "дон-дон".
‘вободной рукой Њартин вытЯнул из-под кровати картонку, битком набитую
игрушками ‚ильмы. Ќа крышке большими буквами цвета ржавчины было написано:
"Њыло ‘анлайт". ‚ картонке лежали пустые коробки, кубики, искалеченные
заводные автомобили.
‚ильма соскользнула с его колен и с серьезным видом стала одну за
другой вынимать игрушки из картонки. Ћна передавала игрушки Њартину и
называла их единственным словом, обозначавшим у нее все неодушевленные
предметы: "‘ахар". Ќо на этот раз она произносила его тихо, наморщив лобик
и посматриваЯ на ѓенриха, который все еще что-то высчитывал.
Њартину хотелось, чтобы фрау ЃорусЯк снова запела; искоса глЯдел он на
ѓенриха, по-прежнему важно восседавшего за столом, и ему вдруг стало жаль
его.
- —то, опЯть смету составлЯешь? - спросил он.
- ќх, знал бы ты, как мне это надоело, - тотчас же отозвалсЯ ѓенрих, и
лицо его расплылось в довольной улыбке, - тошнит прЯмо! Џопробуй-ка
сэкономить двадцать марок в месЯц. Ђ приходитсЯ - маме надо новые зубы
вставить.
- „а, новые зубы стоЯт дорого.
- „орого! - рассмеЯлсЯ ѓенрих. - „орого - это, брат, не то слово! ѓде
взЯть такую кучу денег? Ќо знаешь, что Я обнаружил?
- —то?
- Ђ вот что: уже два года дЯдЯ ‹ео недодает нам денег. ‘мотри: обед
обходитсЯ нам не в тридцать пфеннигов, как мы тогда прикинули, а в добрые
сорок. Ђ завтрак? Ќет, ты подумай, какое свинство - наша норма была
двадцать граммов маргарина, а он жрет каждый день не меньше сорока
граммов, да еще с собой бутерброды берет. „жем Я уж и вовсе не считаю.
’еперь Яйцо - на Яйцо он дает двадцать пфеннигов в день. Ќо скажи-ка, где
ты найдешь Яйцо по двадцать пфеннигов за штуку? ѓде?
ѓенрих даже охрип от возмущениЯ.
- Ќе знаю, - согласилсЯ Њартин, - не знаю, где это они стоЯт так
дешево.
- ‚от и Я не знаю, а то бы сам сломЯ голову туда побежал. ѓлЯдишь, и мы
бы когда-нибудь Яичницу съели.
‚ильму, судЯ по всему, Яйца совершенно не волновали. Ћна перестала
раскладывать свои игрушки и сказала, сморщив личико: "‹ео, ‹ео", - и потом
вдруг: "џйцо", - и тут же просиЯла: ее лексикон обогатилсЯ новым словом.
- „а и вообще, с какой стати мы обЯзаны каждое утро подавать ему Яйцо?
- ‚сем отцам и всем дЯдЯм подают Яйцо к завтраку, - нерешительно
возразил Њартин и сейчас же поправилсЯ, - почти всем.
Ћн сам не был уверен в этом. „о сих пор он не представлЯл себе
чьего-нибудь отца или дЯдю, которому не подавали бы на завтрак Яйцо. Ќо
тут ему вдруг пришло в голову, что дЯдЯ Ѓерендта не ест Яиц по утрам.
- Ќу, а Я считаю, что это вовсе не обЯзательно, - сказал ѓенрих.
Ћн схватил карандаш и провел толстую косую черту на бумаге, словно
вычеркивал утреннее Яйцо из домашнего завтрака ‹ео.
Џобледнев от Ярости, он продолжал:
- ‚от и подсчитай теперь, на сколько он нас надул! Ќа маргарин он
недодает по семь пфеннигов в день, если не больше - ведь он иногда делает
себе бутерброды и вечером. Ќа обед - по десЯть пфеннигов, да джем он жрет
совсем бесплатно - это еще пфенниг. ’еперь за Яйцо с него ежедневно
причитаетсЯ на три пфеннига больше. ‚сего, стало быть, двадцать пфеннигов.
“множим это на тысЯчу, - он живет у нас почти три года, - получаетсЯ
двести марок! ЏонЯл? „альше: за хлеб мы с него вовсе не берем. Џоследние
два года мы получаем его бесплатно. Ќо посуди сам: если нам хлеб достаетсЯ
задаром, то значит ли это, что и он не должен за него платить?
- Ќет, не значит, - сказал Њартин, совершенно подавленный. Ѓутерброд
сразу показалсЯ ему вовсе не таким вкусным.
- ’о-то! ‚ыходит, что с этого обжоры причитаетсЯ еще сорок пфеннигов в
день за хлеб, да пЯть пфеннигов за электричество - за него он тоже не
платит. ЏЯть пфеннигов умножить на тысЯчу будет пЯтьдесЯт марок плюс хлеб
за два года - сорок пфеннигов на семьсот тридцать - это будет еще триста
марок! ’ы подумал об этом?
- Ќет, - призналсЯ Њартин.
ѓенрих замолчал и снова уткнулсЯ в свой листок.
- џйцо, - пролепетала ‚ильма, - ‹ео, Яйцо.
Ћна обнаружила в хрестоматии каких-то угрюмых мужчин. ќто были шахтеры
в забое, люди с сумрачными и сосредоточенными лицами.
- ‹ео, ‹ео, ‹ео, - Яйцо, Яйцо, Яйцо.
- ’ы не кончил еще? - спросил Њартин.
- Ќет, - ответил ѓенрих, - матери нужно вставить зубы, и Я должен
высчитать, сколько мы сможем экономить в месЯц. Ќо ‹ео надул нас на
пЯтьсот марок - это уже половина той суммы, которую придетсЯ уплатить
дантисту.
Њартину очень хотелось, чтобы снова запела фрау ЃорусЯк или зазвонили
бы колокола. Ћн закрыл глаза, стал думать о фильме, который видел сегоднЯ,
и вспомнил сон, приснившийсЯ ему, когда он задремал в кино: ‹ео с жерновом
на шее опускаетсЯ на дно океана. …му почудилось, что он во сне слышал и
лепет ‚ильмы: "‹ео, сахар, папа, Яйцо, ‹ео". € когда запела фрау ЃорусЯк
"“ тропинки лесной незабудки цвели" и он снова почувствовал, как голос ее
проникает ему в душу, он открыл глаза и спросил:
- Џочему наши мамы не выходЯт снова замуж?
ѓенриху этот вопрос показалсЯ настолько серьезным, что он даже
оторвалсЯ от своих подсчетов. Ћн отбросил карандаш, всем своим видом
подчеркиваЯ, что после такой работы человек может позволить себе недолгий
отдых. Ћпершись локтЯми на стол, он сказал:
- ’ы не знаешь почему?
- Ќет.
- €з-за пенсии, чудак! ‚едь если мама выйдет замуж, ей перестанут
выплачивать пенсию.
- ‡начит, фрау ЃорусЯк не получает пенсии?
- Ќет. Ќо ведь ее муж и без того хорошо зарабатывает.
- Ќу, а все-таки? - Њартин подумал немного и рассеЯнно улыбнулсЯ
‚ильме, котораЯ в этот момент наткнулась в хрестоматии на ‘вЯтого €осифа
и, сиЯЯ, нарекла его "папой". - Ќу, а все-таки она бы получала пенсию,
если бы не вышла замуж за господина ЃорусЯка и фамилиЯ ее оставалась бы
ѓорн?
- Љонечно, получала бы. Ќо она так ни за что не сделает. ‚едь это
безнравственно, а она - набожнаЯ.
- Ђ твоЯ мать набожнаЯ?
- Ќет. Ђ твоЯ?
- Ќе знаю. €ногда, пожалуй.
- Ђ дЯдЯ Ђльберт?
- Ћн-то набожный.
ѓенрих еще крепче облокотилсЯ на стол и положил подбородок на
скрещенные, сжатые в кулаки руки.
- „а, - протЯнул он, - у твоей мамы это не из-за пенсии. „еньги тут ни
при чем.
- ’ы так думаешь?
- „а.
- ‘лушай, как, по-твоему... - Њартин замЯлсЯ было, но потом, собравшись
с силами, выпалил: - Љак ты думаешь, моЯ мать тоже сожительствует с
мужчинами?
ѓенрих покраснел, не знаЯ, что ответить. Љогда ‹ео говорил о матери
Њартина, он то и дело употреблЯл то самое слово. Ќо ѓенрих не хотел
говорить об этом. ‚едь Њартину будет тЯжелей, чем ему, если он узнает, что
и его мать сожительствует с мужчинами.
- Ќет, - сказал он, - наврЯд ли.
Ћн знал, что говорит неправду, ибо был уверен в противном, и потому
торопливо добавил:
- ‚едь, кроме пенсии, есть еще и подоходный налог. ‚се они говорЯт об
этом - и кондуктор, который заходит к ‹ео вместе с фрау ѓундаг, и другие.
Ќо Я тебе еще кое-что скажу.
- —то?
- †енщины не так боЯтсЯ лишитьсЯ пенсии, как мужчины. †енщины говорЯт:
"Ќичего, перебьемсЯ как-нибудь, живут ведь люди без пенсии". Ђ вот мужчины
и слышать об этом не хотЯт. ‹ео из себЯ выходит, когда мама начинает
говорить с ним о замужестве.
- Ђ моЯ мама сама злитсЯ, когда дЯдЯ Ђльберт говорит ей о замужестве.
- ‚от как?
ѓенрих насторожилсЯ. ќти слова задели его за живое. Ќет, он не хотел,
чтобы дЯдЯ Ђльберт женилсЯ на матери Њартина.
- ‚от как, - повторил он, - ты это точно знаешь?
- ‘ам слышал. ЊоЯ мать не хочет больше выходить замуж.
- ‘мешно, - сказал ѓенрих, - очень даже смешно. ‚се женщины, которых Я
знаю, только об этом и думают.
- € твоЯ мама тоже?
- Ђ то как же! Ћна иногда говорит, что ей себЯ жалко. „а ведь это и
безнравственно - так жить.
Њартин нехотЯ кивнул - это действительно было _безнравственно_. Ќа
мгновение ему даже захотелось, чтобы и его мать была "безнравственнаЯ" и
чтобы все это знали. ’огда по крайней мере хотЯ в этом отношении он был бы
ровней ѓенриху... и, чтобы утешить друга, он сказал:
- Њожет, и моЯ мама безнравственнаЯ? Љак ты думаешь?
ѓенрих знал, что это на самом деле так, но подтверждать этого не стал.
‘лова ‹ео казались ему слишком уж ненадежным источником. Џоэтому он
ответил неопределенно:
- Њожет быть, только не веритсЯ что-то.
- Џлохо, когда мы вот так не знаем чего-нибудь навернЯка, - сказал
Њартин. - Ѓабушка, например, часто говорит маме, когда она поздно приходит
домой: "ѓде ты это все шлЯешьсЯ?" ќто тоже безнравственно?
- Ќет, - сказал ѓенрих.
Ћн был очень обрадован, что на этот раз может с уверенностью дать
отрицательный ответ.
- ”рау ЃорусЯк своей дочке то же самое говорит, когда та приходит с
гулЯньЯ, из кино или со спортивной площадки. Ќет, шлЯтьсЯ - это не
безнравственно.
- Ќо почему-то кажетсЯ, что это так. Њама с бабушкой всегда долго
шушукаютсЯ после этого.
- Џожалуй. Њожет быть, это иногда и безнравственно.
Њартин снова взЯл ‚ильму к себе на колени. Ћна засунула пальчик в рот и
прижалась к его груди.
- ‘ожительствует ли моЯ мать с другими мужчинами или нет? ‚ этом все
дело! …сли она сожительствует, то, значит, она безнравственнаЯ и нарушает
шестую заповедь. ‚едь она не замужем.
ѓенрих уклонилсЯ от прЯмого ответа.
- „а, - сказал он, - если мужчина и женщина сожительствуют, не
поженившись, то это грешно, безнравственно.
Џосле этих слов ѓенрих почувствовал себЯ легче. ЏолыньЯ стала шире, но
вода подо льдом оказалась не столь уж глубокой. Ђ все-таки странно, что
мать Њартина не хочет выходить замуж. ќто противоречило всему тому, что он
видел и знал: фрау ѓундаг хотела выйти замуж за друга ‹ео, кондуктора; и
мать иногда робко говорила ‹ео, что пора им уже стать мужем и женой.
ѓенрих знал, что мать Ѓерендта часто плачет, потому что дЯдЯ, который
живет у них, до сих пор не женитсЯ на ней. Ђ хозЯйка молочной лавки родила
ребенка, а мужа у нее нет. ѓенрих слышал, как ‹ео сказал однажды: "Ќет,
ѓуго на эту удочку не поймаешь! Ќи за что он на ней не женитсЯ".
“ берега лед тонок, но вода здесь не очень глубокаЯ - боЯтьсЯ особенно
нечего.
‹юди живут безнравственно и тут и там - и в глубине и на поверхности.
’ри мира знал ѓенрих Ѓрилах. Џервый мир - это школа: все, чему учили там,
все, что говорил свЯщенник на уроке. € все это противоречило тому, что он
видел в мире ‹ео, в мире, в котором он жил. ’ретий мир - мир Њартина - был
совсем непохож на первые два. ќто был мир холодильников, мир, где женщины
не стремЯтсЯ выйти замуж, а _деньги_ не играют никакой роли. ’ри мира знал
ѓенрих, но жить он хотел только в одном - в своем. € поэтому он решительно
сказал, глЯдЯ на Њартина, который укачивал засыпавшую ‚ильму:
- ‡наешь, а слово, которое мама сказала кондитеру, вовсе не такое уж
страшное.
Ќа самом деле он считал его _очень страшным_, но ему вдруг захотелось
раз и навсегда покончить со всеми недомолвками.
- ’ы же, наверное, читал его не раз, внизу, на стене у лестницы.
„а, Њартин читал это слово и находил, что, когда видишь его написанным,
оно еще отвратительней, чем тогда, когда его произносЯт. Ќо он просто
старалсЯ не замечать его, как не замечал мЯсников, тащивших в лавку
окровавленные телЯчьи туши, как не замечал _кровь в моче_, которую ему
совали прЯмо под нос. ’очно так же он не стал смотреть на ѓребхаке и
‚ольтерса, случайно наткнувшись на них в кустах... ѓусто покрасневшие
лица, расстегнутые штаны, горьковатый запах свежей зелени.
Ћн не откликнулсЯ на слова ѓенриха и лишь крепче прижал к себе уснувшую
‚ильму. ђебенок согрелсЯ во сне и отЯжелел.
- ‚от видишь, - сказал ѓенрих, - у нас такие слова пишут на стенах, у
нас их говорЯт, а у вас - нет. ’ут уж ничего не поделаешь.
Ќо лед выдержал и на этот раз, хотЯ он сказал неправду. Ћн считал это
слово _очень плохим_, а сказал, что не видит в нем ничего страшного. …му
вспомнилсЯ ‘вЯтой €осиф на картинке. „обрый кроткий человек с белым лицом:
"„а будет он вам примером". „обрый человек с белым лицом, ты видел
когда-нибудь дЯдю ‹ео? € где мне найти тебЯ? ‘вЯтой €осиф стоит где-то
там, глубоко подо льдом. Ћн неподвижен и лишь иногда оживает на мгновение
и безуспешно пытаетсЯ выплыть наверх. Ќо толщу льда ему не пробить! „а
если и прорубить лед, его все равно не вытащишь. Ћн растает, наверное, или
вновь уйдет в глубину, навсегда останетсЯ там, на дне, и только изредка
беспомощно помашет рукой, он бессилен против ‹ео. € у свЯтого ѓенриха, его
ангела-хранителЯ, такое же смиренное лицо, но только построже. ‚ соборе
стоит его каменнаЯ статуЯ. ЌастоЯтель подарил ему как-то фотографию этой
статуи. "Ѓери с него пример!"
- ‡наешь, кто пишет на стене это слово? - твердо проговорил он,
повернувшись к Њартину. - ‹ео! ’еперь Я убедилсЯ в этом.
Љирпично-краснаЯ рожа, пахнущаЯ одеколоном. Ћн поет какие-то странные
песни на мотив церковных псалмов. ‘лов не разобрать, но это уж, наверное,
что-то непристойное. Њама всегда сердитсЯ и говорит: "Џрекрати,
пожалуйста".
Њартин не отвечал. Љ чему? ‚се равно ничего не поправишь. Њолчал и
ѓенрих. Ћн решил отказатьсЯ от намеченной поездки за город. Ќезачем ходить
по тонкому льду - того и глЯди провалишьсЯ. ќто чувство никогда не
покидало его даже в Ѓитенхане - у дЯди ‚иллЯ и матери Ђльберта, где они
часами играли в футбол, и дЯдЯ Ђльберт тоже играл с ними, где они удили
рыбу, ходили через долину Ѓрера к плотине. џрко светит солнце, ни забот,
ни хлопот, чего еще нужно, казалось бы? Ђ на душе неспокойно, предчувствие
чего-то неизбежного, что разрушит эту радость. Џосле пасхи Њартин окончит
начальную школу и поступит в гимназию. Ћн боЯлсЯ даже думать об этом.
‚ильма что-то бормотала во сне, на полу остались разбросанные игрушки и
открытаЯ хрестоматиЯ. ‘вЯтой Њартин на вороном коне мчитсЯ сквозь метель,
золотым мечом он рассекает свой плащ пополам, чтобы половину отдать
нищему, - нищий очень жалок: нагой, костлЯвый старик среди снежных
сугробов.
- ‘лушай, тебе надо идти, - сказал ѓенрих, - дЯдЯ Ђльберт просто с ума
сойдет.
Њартин не ответил, он задремал. “сталый и голодный, он все же не хотел
идти домой. € не потому, что боЯлсЯ Ђльберта, а потому, что сам поступил
по-свински, и ему было стыдно.
- ќх ты, - сказал ѓенрих. Ќа этот раз он говорил, не важничаЯ, как
обычно в таких случаЯх, а тихо и с грустью. - „рЯнь ты! …сли бы у менЯ был
такой дЯдЯ, как Ђльберт...
ѓолос его задрожал, и он замолчал, с трудом сдерживаЯ слезы. …сли бы
Ђльберт был его дЯдей... ‚от открываетсЯ дверь, и входит Ђльберт в форме
кондуктора. …го легко можно представить себе в этой форме. € он наделЯет
Ђльберта, помимо достоинств, свойственных ему, всеми привлекательными
чертами ѓерта и Љарла. Ќаверное, он не постеснЯлсЯ бы сказать "дерьмо" -
слово, оставшеесЯ в наследство от ѓерта. ќто слово не совсем к лицу дЯде
Ђльберту, но в его устах оно звучало бы добродушно, без злобы.
‘тало совсем тихо. ’олько где-то высоко жужжал самолет, тЯнувший за
собой по небу свой длинный шлейф: "ѓотов ли ты ко всему?" - и вдруг опЯть
запела фрау ЃорусЯк. Ћна пела свою любимую песню. ЏротЯжнаЯ мелодиЯ,
полнаЯ нежной грусти: "Ќе оставь нас, дева пресвЯтаЯ". ѓолос стекал сверху
медленно, каплЯ за каплей, как густой душистый мед.
„обродетельнаЯ героинЯ, - она отказалась от пенсии, чтобы жить по
закону. ЏышнаЯ белокураЯ красавица обрела наконец тихую пристань. ‚сегда у
нее в кармане конфеты, медовые карамельки длЯ ребЯтишек. "Ќе покинь в сей
юдоли скорбей", - пела она. Ђ на улице по-прежнему было тихо, только
где-то совсем далеко жужжал самолет.
- ‚ понедельник мы все-таки пойдем в кино, как уговорились, - не
открываЯ глаз, сказал Њартин, - если твою маму не отпустЯт с работы,
Ѓольда посидит с девочкой.
- ‹адно, - ответил ѓенрих, - ведь мы с тобой договорились.
Ћн все хотел сказать, что не поедет за город, но никак не мог решитьсЯ.
Ћчень уж хорошо было в Ѓитенхане, хотЯ он и знал, что будет робеть там,
чего дома с ним никогда не случалось. Ќо там, в третьем непонЯтном мире
ѓенрих всегда робел. кола и дом существовали как-то вместе. „аже церковь
пока могла существовать рЯдом с домашним миром. ‚едь он еще не стал
безнравственным, не совершил ничего постыдного. ‚прочем, он робел и в
церкви, но эта робость была иной, это было твердое сознание, что здесь-то
уж, наверное, добром дело не кончитсЯ. ‘лишком много вещей скрыто в
глубине, и лишь очень немного остаетсЯ на поверхности.
"‚ юдоли скорбей" - лучше не скажешь. •орошо поет фрау ЃорусЯк.
- ‚ "Ђтриум" ходить не стоит, - сказал Њартин, - картина там какаЯ-то
дурацкаЯ.
- Љак хочешь.
- Ђ что идет в "Њонте-Љарло"?
- ’уда сейчас не попадешь, - ответил ѓенрих, - детей до шестнадцати лет
не пускают.
ЏолураздетаЯ красотка, пышнаЯ и белокураЯ - ни дать ни взЯть фрау
ЃорусЯк в ночной сорочке. ‘муглый, подозрительного вида верзила слишком уж
пылко обнимает ее. Ќад парочкой надпись: "Ћстерегайтесь блондинок", а под
грудью у нее наклеена краснаЯ полоска, словно петлЯ наброшена на красотку
и ее смуглого верзилу - "дети до 16 лет на сеансы не допускаютсЯ".
- ’огда в "Ѓоккаччо"?
- Џосмотрим, в пекарне висит своднаЯ афиша.
Ќичто не нарушало тишины, лишь стены дома дрожали вместе с мостовой, по
которой непрерывным потоком шли машины. Ђ когда мимо проезжал тЯжелый
грузовик или автобус - здесь ходил тридцать четвертый, - тихонько
дребезжали оконные стекла. "‚ юдоли скорбей", - пела фрау ЃорусЯк.
- Ќу, теперь беги домой, - сказал ѓенрих, - не будь таким гадом.
Њартин и сам понимал, что виноват. Ќа душе у него кошки скребли. Љ тому
же он страшно устал. Ќе отвечаЯ, не открываЯ глаз, он неподвижно сидел у
стены.
- џ сейчас зайду за мамой в пекарню. Џошли вместе, раз уж не хочешь
идти домой. ‡аодно посмотрим, что идет в "Ѓоккаччо".
- Ђ ‚ильма? Ћна же уснула!
- ђазбуди ее, а то ее вечером не уложишь спать.
Њартин открыл глаза. ‘вЯтой Њартин в хрестоматии все еще скакал во весь
опор сквозь ветер и снег. ‘веркнул золотой меч; еще мгновение, и он
рассечет плащ пополам.
"Џриди, не оставь нас в беде", - пела фрау ЃорусЯк.
ѓенрих знал, что ‹ео ни за что не даст денег. Ќо он все равно сунет ему
прЯмо под нос свои _расчеты_. Љак приЯтно будет отомстить ‹ео за тот
случай с "хищением". ‘ ‹ео причитаетсЯ еще по двадцать марок в месЯц, да
десЯть ѓенрих надеЯлсЯ сэкономить. …сли платить врачу ежемесЯчно по
тридцать марок, он согласитсЯ лечить маму. Ќо остаетсЯ еще задаток в
триста марок. Ључа денег, неприступнаЯ вершина. ’ут разве только чудо
поможет. ’огда пусть свершитсЯ чудо. Ћно должно свершитьсЯ! ‚едь мама
плачет из-за этих зубов. ‹ео, разумеетсЯ, и пфеннига лишнего не даст.
Ѓудет скандал. Ќу и пусть! …сли уж нет другого отца, то пусть хоть дЯдЯ
будет другой. ‹юбой дЯдЯ лучше, чем ‹ео.
- Ѓуди ‚ильму, пора идти.
Њартин осторожно растормошил девочку. ‚ильма проснулась.
- Љ маме, - тихо сказал Њартин, - хочешь к маме?
- Ђ ты домой не пойдешь? - сказал ѓенрих. - Ќе будь же такой свиньей!
- „а отвЯжись ты от менЯ, - отмахнулсЯ Њартин.
—то ему делать дома! Њать уехала, Ѓольда моет полы в церкви, а дЯдЯ
Ђльберт, - так ему и надо, - пусть поволнуетсЯ. Ћн ведь всегда волнуетсЯ,
когда Њартин вовремЯ не приходит домой. ‹учше всех в доме, как ни говори,
Ѓольда и ѓлум. Ќадо обЯзательно подарить им что-нибудь: ѓлуму - маслЯные
краски, а Ѓольде - новый молитвенник в красном кожаном переплете и синюю
коленкоровую папку, чтобы ей было куда складывать свои кинопрограммы.
Њатери ничего не стоит дарить и Ђльберту тоже: записочник несчастный!
’оже, как и мама, начал трижды подчеркивать эти злосчастные слова: "не
мог", "должен был", "нельзЯ было".
- Џроходи, дай дверь запереть, - сказал ѓенрих.
- џ останусь здесь.
- ’огда, может, ‚ильму с тобой оставить?
- Ќет, бери ее с собой.
- Ќу как хочешь. …сли надумаешь уходить, положи ключ под коврик у
дверей. Ќу и свиньЯ же ты, скажу Я тебе...
‹ицо его опЯть стало солидное, _денежное_.
Њартин промолчал. ѓенрих вышел, а он по-прежнему сидел на полу у стены.
Ћн слышал, как на лестнице фрау ЃорусЯк что-то ласково сказала ‚ильме,
поговорила с ѓенрихом, и все трое стали спускатьсЯ вниз по лестнице.
Њартин осталсЯ совсем один, - даже фрау ЃорусЯк ушла, не будет ее песен.
‚прочем, может быть, она пошла лишь в молочную напротив купить кефиру.
ѓосподин ЃорусЯк очень любит кефир.
•орошо другим ребЯтам! ‚от у Џоске, например, мать всегда дома. ‘идит и
вЯжет или шьет. Џриходит Џоске из школы - мама уже ждет его. ‘уп горЯчий,
картошка поджарена, и даже на третье всегда есть что-нибудь. ”рау Џоске
вЯжет свитера и жилеты, шерстЯные чулки с затейливыми узорами, шьет брюки
и куртки. Ќа стене у них висит увеличеннаЯ фотографиЯ отца Џоске. Ѓольшой
портрет, почти такой же, как папин портрет дома, в гостиной. Ћтец у Џоске
был обер-ефрейтором - веселый обер-ефрейтор с орденской колодкой на груди.
„ЯдЯ Ѓерендта и новый отец ѓребхаке - все они лучше дЯди ‹ео. Ћни почти
как настоЯщие отцы. Ђ дЯдЯ ‹ео самый скверный из всех. ‚от дЯдЯ Ђльберт -
это настоЯщий дЯдЯ, ведь он с мамой не сожительствует. ѓенриху живетсЯ
хуже всех, еще хуже, чем ему самому. ѓенриху приходитсЯ все подсчитывать,
и дЯдЯ у него плохой!
Њартин стал горЯчо молитьсЯ:
- Ѓоже, сделай так, чтобы ѓенриху жилось лучше!
…му стало стыдно за то, что он разозлилсЯ на друга. Ќадо было сразу же
спросить его, что он пишет. Ѓоже, пусть ѓенриху живетсЯ лучше! …му так
тЯжело. Њать у него _безнравственнаЯ_, но ему от этого не легче. “
Ѓерендта и ‚ельцкама мамы тоже _безнравственные_, но зато по крайней мере
дЯди хорошие, совсем как настоЯщие отцы, им подают Яйцо на завтрак, они
приходЯт с работы, надевают домашние туфли, читают газету. Ђ у ѓенриха
ничего этого нет, хоть мама у него и _безнравственнаЯ_. …му за все
приходитсЯ расплачиватьсЯ. ’ак сделай же, чтобы ему жилось лучше! …му так
тЯжело! Ћн целыми днЯми подсчитывает, экономит, а ‹ео не платит за
маргарин, не платит за Яйца и за хлеб. € на обед он слишком мало дает.
Џлохо живетсЯ ѓенриху. “ него в самом деле так много забот, и все, что он
делает, так важно, стоит ли обижатьсЯ на то, что иногда он напускает на
себЯ важный вид.
Њартин не прочь был съесть еще один бутерброд, но ему вдруг стало
стыдно за то, что он вообще ел бутерброды у ѓенриха. Ѓоже, сделай, чтобы
ему жилось получше! Њартин вспомнил, как бабушка расплачиваетсЯ за ужин в
погребке у ”овинкелЯ. Ћн как-то раз заглЯнул в счет. 18 марок 70
пфеннигов. Њартин встал и взЯл со стола листок с цифрами. ‚ правом углу
было написано: "зубной врач - 900 марок", слева столбиком:

пособие 150 марок.
страховка - 100?
аванс - ???
остаетсЯ достать???

‹исток был исписан вдоль и поперек. ’ам были целые примеры на умножение
и деление. "500:100x40 - маргарин" и рЯдом "хлеб, уксус", дальше какие-то
каракули, и потом снова разборчивым почерком: "„о сих пор мы расходовали
28 марок в неделю, как быть дальше??"
Њартин снова уселсЯ на полу у стены. 18 марок 70 пфеннигов заплатила
бабушка кельнеру. Ћн вспомнил треск отрываемого чека. …му стало страшно:
деньги надвигались на него, принЯли осЯзаемую форму. 28 марок в неделю и
18 марок 70 пфеннигов за один только ужин. Ѓоже, пусть ѓенриху живетсЯ
лучше!
‚низу во дворе к дверЯм столЯрной мастерской подъехал автомобиль. Ћн
догадалсЯ, что это Ђльберт. € тотчас же услышал его голос: "Њартин!"
Џо лестнице поднималась фрау ЃорусЯк. ‡начит, она ходила в магазин
напротив за кефиром длЯ мужа и за конфетами длЯ ребЯтишек.
‘о двора снова донессЯ голос Ђльберта: "Њартин!" Ћн звал его негромко,
и голос у него был робкий, почти умолЯющий: это испугало Њартина больше,
чем резкий окрик.
"Џриди, о дева ЊариЯ", - голос фрау ЃорусЯк уже изливалсЯ сверху как
мед - каплЯ за каплей. ‹асковый, нежный голос.
Њартин встал, подошел к окну и чуть-чуть приоткрыл его. “видев
Ђльберта, он испугалсЯ еще больше. Ђльберт весь как-то осунулсЯ, постарел,
и лицо у него было очень печальное. ђЯдом с ним стоЯл столЯр. Њартин
распахнул окно.
- Њартин! - снова окликнул его Ђльберт. - €ди сюда! ‘корей!
‚ыражение его лица сразу изменилось, он улыбнулсЯ, покраснел.
- €ду, иду! - крикнул Њартин.
Ћкно осталось открытым, и он услышал, как снова запела фрау ЃорусЯк: "џ
выросла в краю зеленом, среди лесов, среди полей". Њартину вдруг все
кругом показалось зеленым - и Ђльберт, и столЯр рЯдом с ним, и автомобиль,
и двор, и небо. ‚ таком краю, наверное, выросла фрау ЃорусЯк.
- €ди же, детка, - еще раз позвал Ђльберт.
Њартин запихал книги в ранец, вышел из комнаты, запер дверь и положил
ключ под коврик. ‚ прихожей он опЯть увидел в окно, как за стеной
разрушенного дома медленно, от окна к окну, плывет самолет. Ћн исчез за
стеной, пламеневшей теперь в лучах заходЯщего солнца, показалсЯ снова,
повернул к колокольне и развернул свой длинный шлейф. Њартин еще раз
прочел надпись на зеленом небе: "ѓотов ли ты ко всему?"
Ђ фрау ЃорусЯк все пела: "џ выросла в краю зеленом..."
’Яжело вздыхаЯ, он спустилсЯ по лестнице и пошел через двор к машине.
‘толЯр покачал головой и сказал ему вслед: "€ не стыдно тебе?" Ђ дЯдЯ
Ђльберт ничего не сказал. ‹ицо его стало совсем серым, взглЯд был усталый.
Ћн взЯл Њартина за руку: рука его была сухаЯ и горЯчаЯ.
- Џоехали, - сказал Ђльберт, - у нас еще целый час. Џотом захватим
ѓенриха. Ћн ведь поедет с нами?
- Ќаверное, поедет.
Ђльберт пожал столЯру руку, и тот еще раз кивнул им, когда они сели в
машину.
Џрежде чем включить скорость, Ђльберт снова молча взЯл руку мальчика.
Њартин еще не пришел в себЯ. Ћн не боЯлсЯ дЯди Ђльберта, но его пугало
что-то другое; а что - он не мог понЯть. Ђльберт был сегоднЯ не тот, что
всегда.

Љак только вышел мальчишка ученик, кондитер снова схватил ее руку. Ћн
стоЯл у стола, напротив нее, и одну за другой подвигал ей готовые трубочки
с марципановой начинкой. …й оставалось лишь залить их шоколадом. ‚ тот
момент, когда она потЯнулась за новым пирожным, он схватил ее руку, и она
не стала вырывать ее. Ћбычно она старалась поскорей выдернуть руку и
говорила с усмешкой: "Ћтстань! Ќе поможет!" Ќо на этот раз она уступила и
тут же испугалась, увидев, как сильно подействовала на него эта маленькаЯ
поблажка. Ѓледное лицо кондитера, с которого он успел стереть мучную пыль,
потемнело. ‘ерые глаза его словно остекленели на мгновенье, но потом вдруг
засверкали. ‚ильме стало страшно, она попыталась вырвать руку, но кондитер
цепко держал ее. …й никогда еще не доводилось видеть, чтобы у человека так
сверкали глаза. ‚ обычно мутных зрачках кондитера блестели теперь зеленые
огоньки. ‹ицо его принЯло шоколадный оттенок. ђаньше слово "страсть"
всегда вызывало у нее улыбку; теперь она понЯла, что это такое, но было
уже поздно.
Ќеужели она так привлекательна? Њужчины всегда считали ее хорошенькой;
она знала, что до сих пор не подурнела, несмотрЯ на больные зубы. Ќо еще
ни у одного мужчины при виде ее не сверкали зеленым огнем глаза, а лицо не
набухало от прилива крови и не окрашивалось в густой шоколадный цвет.
Љондитер наклонилсЯ и стал целовать ее руку пересохшими губами, быстро,
неловко, по-мальчишески. Џри этом он бормотал что-то - слов она не могла
разобрать. Љазалось, он читает стихи на чужом Языке - чарующие и
непонЯтные.
Џотом из потока слов выплыло наконец знакомое: "‘частье, счастье мое!"
Ѓоже ты мой, неужели это длЯ него такое счастье - подержать ее руку в
своей? Љакие у него сухие губы и какаЯ тЯжелаЯ, потнаЯ рука.
Ђ кондитер все бормотал свои непонЯтные стихи, и она вспомнила, что и
раньше он так же нараспев восхвалЯл радости любви. …й пришло в голову, что
теперь уже нечего и думать об авансе. ‚он какое у него лицо - что твой
шоколад, а если еще денег попросить, да сразу тысЯчу двести марок...
Џерегнувшись через стол, он поцеловал ее руку у локтЯ, потом вдруг
выпрЯмилсЯ, выпустил ее и тихо сказал:
- абаш. Љончай работу.
- Ќет, нет, - поспешно сказала она и, схватив готовую трубочку,
принЯлась выводить на ней кистью затейливый шоколадный узор.
- Џочему же? - спросил кондитер, и ‚ильма удивилась: голос его звучал
теперь уверенно, по-хозЯйски.
- Џочему? - повторил он. - Џойдем лучше погулЯем, зайдем куда-нибудь.
ѓлаза его по-прежнему блестели, он вдруг радостно засмеЯлсЯ и сказал:
- ЊилаЯ ты моЯ!
- Ќет, - сказала она, - давай лучше поработаем.
Ћна не хотела, чтобы ее так любили, - это пугало ее. ѓерт ни разу не
говорил ей о любви, даже муж и тот никогда не произносил этого слова:
улыбающийсЯ ефрейтор, улыбающийсЯ унтер-офицер, улыбающийсЯ фельдфебель,
сгоревший в танке где-то между ‡апорожьем и „непропетровском. Ћн лишь
изредка писал о любви в своих письмах. Џисать об этом еще куда ни шло, но
говорить? ‹ео, наверное, и вовсе не знал этого слова, да так оно и лучше.
‹юбовь показывают в кино, о ней пишут в романах, говорЯт по радио, поют в
песнЯх. ’олько в фильмах у мужчин сверкают глаза, а лица от страсти
бледнеют или окрашиваютсЯ в шоколадный цвет. Ќо ей все это ни к чему.
- Ќет, нет, - повторила она, - давай работать!
Ћн робко взглЯнул на нее, снова взЯл ее руку, а она снова позволила ему
это. € все началось сначала. ‘ловно контакт сработал - дали ток - и в
глазах кондитера снова зажглись зеленые огоньки, лицо набухло и окрасилось
в шоколадный цвет, он опЯть стал целовать ее пальцы, потом перегнулсЯ
через стол, поцеловал ей руку у локтЯ и, не отрываЯ губ от ее руки, снова
забормотал свою певучую непонЯтную молитву: "ђуки твои милые, - разобрала
она, - счастье мое, дорогаЯ..."
Ћна улыбнулась, покачав головой, совсем как в кино, только герой фильма
- бледный, лысеющий, с опухшим, дрЯблым лицом. околаднаЯ страсть,
зеленоватое счастье и приторный, горьковатый запах разведенного шоколада.
…го надо замешать покруче, иначе он будет стекать с кисточки и узор не
получитсЯ.
Ћн выпустил ее руку, и некоторое времЯ они работали молча. Ѓольше всего
ей нравилось украшать большие и плоские торты. Ћна наносила на них шоколад
широкими мазками - места было много. ЋбмакиваЯ кисточку в шоколад, она
рисовала на свежем песочном тесте цветы, животных, рыбок. ’есто было
желтое. ‚ильма вспомнила "домашнюю лапшу" на фабрике Ѓамбергера.
Ђккуратные желтые полоски, голубые коробки и Ярко-красные купоны.
“ нее были способности к рисованию. ќто восхищало кондитера, как,
впрочем, и все, что касалось ее. Ќесколько легких движений, и на желтом
песочном тесте поЯвлЯлись замысловатые узоры: круглые шоколадные шары,
домики, оконца с занавесками.
- „а ты просто художница!
‘ тех пор как подмастерье сбежал из пекарни, комната наверху пустовала.
Ћна была большаЯ, светлаЯ. ђЯдом в коридоре умывальник, чистаЯ и теплаЯ
уборнаЯ, облицованнаЯ белым кафелем. Ђ на плоской крыше - целый цветник,
перила, увитые диким виноградом. ’ихо, никаких соседей, в окно виден ђейн;
трубы пароходов, заунывные гудки, зовущие вдаль, и далеко на горизонте -
мачты с разноцветными флажками.
„рожащими руками кондитер резал хрустЯщие песочные коржи, только что
снЯтые с листа. Ћна брала у него из-под рук желтые ромбики, украшала их
шоколадными узорами и рисунками. Џотом он намазывал их кремом изнутри и
наслаивал на другие ромбики.
Ћна рисовала на них домики с дымЯщимисЯ трубами, окна со ставнЯми,
садик, обнесенный забором.
- Џрелестно! - воскликнул кондитер, и глаза его опЯть заблестели.
Ќовый рисунок - кружевные занавески, антенна на крыше, на телеграфных
проводах сидЯт воробьи, а наверху в облаках - самолет.
- „а ты просто художница!
‡а комнату он с нее дорого не возьмет. Ђ может быть, и вовсе ничего!
ђЯдом в коридоре - маленькаЯ каморка, заваленнаЯ всЯким хламом: коробки
из-под печеньЯ, бутафориЯ, рекламные куклы из папье-маше: голубой
поваренок с сухариками на подносе и серебристый кот, лакающий какао. Ќа
полу валЯютсЯ рваные мешки, жестЯнки из-под карамели. Њожет быть, он
разрешит убрать все это и поселить там мальчика? Ћна вымоет крохотное
оконце, повесит красивую занавеску, - оттуда тоже виден ђейн и парк на
набережной.
Љондитер снова забормотал, всхлипываЯ и не отрываЯ губ от ее руки. Ћдно
только скверно - он хочет детей, тоскует без них, а с нее и своих хватит.
‚едь он небось разведет целый детский сад в цветнике на крыше. Љакие уж от
него дети: чахлые заморыши. Ќо руки у них, как у него, будут большие,
белые, с длинными тонкими пальцами. ѓода через три он пристроит ѓенриха
учеником в пекарню. ‚ильма представила себе, как сын приходит с "работы",
усталый, весь в муке. Ђ утром, взЯв большую корзину, он поедет развозить
хлеб покупателЯм... ‚от он слезает с велосипеда, прислонЯет к дверЯм виллы
бумажный пакет со свежими поджаристыми булочками или кладет их по счету в
полотнЯный мешочек, висЯщий на стене...
Љондитер взЯл песочный корж и, положив его перед собой на чистый лист
бумаги, намазал густым слоем заварного крема; потом сверху положил другой
ромбик, который она уже украсила шоколадными узорами.
Џодвинув к свету готовое пирожное, он воскликнул:
- ‚ тебе настоЯщий талант пропадает!
...Ћна вставит себе новые зубы. ’ринадцать белоснежных фарфоровых
зубов, которые не будут шататьсЯ.
- џ говорил с женой, - тихо сказал кондитер. - Ћна не возражает против
того, чтобы ты поселилась у нас наверху.
- Ђ дети как же?
- Ћна не больно любит детей, это верно! Ќу ничего, как-нибудь
привыкнет!
Ђмазонка в коричневой вельветовой куртке. •олоднаЯ улыбка и неизменнаЯ
песенка о храбром маленьком барабанщике, который шел впереди. Ћна
действительно не возражала против этого - расчет ее был весьма несложен:
пусть живет у них эта куколка, платить ей много не надо, она получает
пенсию. †ильем и питанием пусть пользуетсЯ бесплатно, и если положить ей
еще небольшое жалованье, она согласитсЯ работать и в пекарне и на кухне.
Ђ сама амазонка раз и навсегда избавитсЯ от домогательств мужа. Ћн уже
не раз грозил ей разводом: отказ от исполнениЯ супружеских обЯзанностей -
длЯ суда этого вполне достаточно. ‚прочем, она лишь презрительно улыбалась
в ответ. „ом принадлежал ей, ему - только пекарнЯ, а кондитер он
превосходный, о разводе и думать нечего.
- Љ чему эти разговоры? Џусть все остаетсЯ по-старому. ‚едь Я
предоставлЯю тебе полную свободу.
Џравда, если эта куколка переедет к ним - монастырские заказы отпадают.
•леб и пирожные к торжественным трапезам будет поставлЯть другой кондитер.
Ќо невелика потерЯ: у этой куколки золотые руки. …е шоколадные рисунки
просто очаровательны. Џриплаты она не требует, работает быстро, легко.
„етишки из-за этих пирожных просто передратьсЯ готовы. …ще бы: тут тебе и
лакомство, и книжки с картинками, и все за ту же цену.
- ’еперь у нас развЯзаны руки, - сказал кондитер. Ќа этот раз он не
прикоснулсЯ к ней, но зеленые огоньки в его глазах зажглись и без
"контакта".
...Ќа крыше можно загорать; темные очки, шезлонг. Ђ под вечер - на
плЯж. •орошо! ‘ловно сон наЯву. ‡амечтавшись, она бессильно опустила руку
с кистью. ‚незапно погас свет. ‚ подвале стало темно. ’олько над головой,
на застекленных люках блестели два Ярких солнечных блика, словно круглые
прозрачно-золотистые плафоны, привинченные к потолку. ‚низу все было
погружено в серую мглу, все расплывалось в неЯсных тенЯх. Љондитер стоЯл у
выключателЯ, прЯмо под солнечным лучом, игравшим на стекле люка. ‘ерый
брезентовый нагрудник, серое лицо с блестЯщими, как зеленые светлЯчки,
глазами. ‡еленые светлЯчки медленно приближаютсЯ к ней, они уже совсем
близко.
- ‡ажги свет! - сказала она.
Ћн подошел к ней вплотную. Ћна видела теперь его опухшее, несвежее лицо
и худые сильные ноги.
- ‡ажги свет, - повторила она, - за мной сынишка должен зайти сегоднЯ.
Ћн не двинулсЯ с места.
- џ перееду к тебе, - сказала она, - но сейчас зажги свет.
- џ только поцелую тебЯ, - сказал он умолЯющим голосом, - счастье мое,
милые руки мои... только один поцелуй...
€ кондитер, склонив голову, снова забормотал свои непонЯтные стихи,
какие-то обрывки слов, искаженнаЯ до неузнаваемости песнь любви.
- ’олько поцеловать тебЯ, только раз...
- ‹адно, но не сегоднЯ, - сказала она, - зажги свет.
- ‘егоднЯ вечером, - робко попросил он.
- •орошо, - устало сказала она, - теперь зажги свет.
Ћн метнулсЯ к выключателю. ‘нова вспыхнул свет. ‘олнечные пЯтна на
потолке потускнели. ‘ерые и черные тени дрогнули, из мглы выплыли знакомые
краски - заалели вишни на блюде, на полке блеснули густой желтизной
лимоны.
- ‡начит, договорились, - сегоднЯ вечером в девЯть в кафе на поплавке.
...Џароходы на реке, светЯщиесЯ гирлЯндами разноцветных фонариков. ‘
берега доноситсЯ пение, смех, звуки банджо; ватаги парней и девушек
заполнили парк на набережной. ‡накомые мелодии ѓарри ‹айма звучат в
зеленоватом полумраке аллей. Њороженое в высоких серебрЯных бокалах, прЯмо
со льда, с вишнЯми и сбитыми сливками.
- •орошо, - сказала она, - Я буду там в девЯть.
- ЊилаЯ ты моЯ!
Ћни снова принЯлись за работу. Љондитер резал песочные коржи ромбиками,
она рисовала на них шоколадные картинки, гирлЯнды фонариков, деревьЯ,
столики под навесом, бокалы с мороженым.
...Ќаверху даже ваннаЯ есть! —истаЯ, облицованнаЯ розовым кафелем.
ѓорелка сделана по-новому - запальник горит постоЯнно, спичек не надо.
‡имой там всегда тепло. Ђ зубы... тринадцать новехоньких белоснежных
зубов.
...‚ишневый торт был готов. Ћна принЯлась украшать ананасный
праздничный торт, заказанный ко дню рождениЯ какого-то ѓуго Ђндермана.
Љондитер протЯнул ей шприц с кремом, наклонилсЯ и поцеловал ее руку у
локтЯ... Ћна оттолкнула его, укоризненно покачав головой, и стала
осторожно выводить на торте кремом цифру "50", увитую лаврами и гирлЯндами
цветов. ‘верху в рамке из вишен поЯвилась белоснежнаЯ надпись - ѓуго, - а
по краЯм торта - цветочный орнамент. Ќа песочном тесте чередовались Яркие
цветы: роза - тюльпан - ромашка - роза - тюльпан.
- Џрелестно! - воскликнул кондитер.
Ћн отнес готовый торт наверх в магазин. Ћна слышала, как он, смеЯсь,
говорил что-то жене. Џотом звЯкнула кассоваЯ машина, и амазонка сказала:
"Џобольше неси таких - их просто из рук рвут". Љондитер вернулсЯ,
улыбаЯсь, стал нарезать ромбами коржи и подвигать их ей. ‘верху из
кондитерской доносилсЯ неЯсный гул, звонки и времЯ от времени слышалсЯ
голос амазонки, громко, нараспев говорившей покупателЯм "до свиданиЯ".
‹Язгнула чугуннаЯ калитка, послышалсЯ голосок маленькой ‚ильмы,
радостно кричавшей: "‘ахар! ‘ахар!"
Ћна бросила кисть и выбежала в полутемные сени. ’ам стоЯли мешки с
мукой, коробки длЯ тортов, ручнаЯ тележка. Џодхватив девочку на руки, она
расцеловала ее, положила ей в ротик марципановую конфетку. Ќо ‚ильма
вырвалась из рук, подбежала к кондитеру и закричала: "Џапа!" Ќикогда она
еще не называла его так. Љондитер поднЯл девочку, поцеловал ее и стал
кружитьсЯ с нею по пекарне.
Ђ в квадрате дверей поЯвилось бледное хорошенькое личико ѓенриха,
нахмуренное и серьезное. Ќо вот он нерешительно улыбнулсЯ и сразу стал
похож на отца: улыбающийсЯ ефрейтор, улыбающийсЯ унтер-офицер, улыбающийсЯ
фельдфебель.
- —то же ты плачешь? - спросил кондитер, подошедший сзади с горой
печеньЯ в руках.
- џ плачу... ты не понимаешь? - сквозь слезы промолвила она.
Ћн покорно кивнул, подошел к мальчику и, взЯв его за руку, притЯнул к
себе.
- ’еперь все будет по-другому! - сказал он.
- Ќе знаю, может быть, - отозвалась она.

Ќелла остановилась у входа в летний бассейн. „вери были заперты. Ћна
взглЯнула на черную грифельную доску, на которой мелом записывали
температуру воды: последнЯЯ запись была трехдневной давности: 12.IX - 15^o.
Ќелла постучала, но никто не ответил, хотЯ из-за двери доносились
мужские голоса. Ћна прошла вдоль длинного рЯда кабин, перешагнула через
невысокую ограду из гнутых прутьев и остановилась в тени, у крайней
кабины. ‘лужитель сидел у себЯ, на застекленной веранде перед бассейном и
наблюдал, как двое рабочих чинЯт решетчатый деревЯнный настил в душевых.
Ћни как раз вытЯгивали клещами ржавые гвозди из трухлЯвого сырого дерева.
Ќа цементных ступенЯх, ведущих к веранде, лежали свежеобструганные планки.
‘лужитель укладывал в чемодан все свое нехитрое имущество: банки с кремом
длЯ лица, флаконы с ореховым маслом длЯ ровного загара, надувных зверей,
разноцветные мЯчи длЯ водного поло и резиновые шапочки. Љаждую шапочку он
складывал вдвое и завертывал в целлофан. Ќа полу были грудой навалены
пробковые поЯса. ‘лужитель походил на старого учителЯ гимнастики. ‚зглЯд у
него был грустный, обезьЯний. „а и двигалсЯ он вЯло, нерешительно, словно
усталаЯ стараЯ обезьЯна, осознавшаЯ вдруг, что ее обычные занЯтиЯ
совершенно бессмысленны. Ќесколько банок с кремом выпали у него из рук и
покатились по полу. ЏостоЯв с минуту в нерешительности, служитель все же
нагнулсЯ и стал подбирать их. ‹ысина его поблескивала у самого краЯ стола,
то и дело исчезаЯ, пока, наконец, он не выпрЯмилсЯ, держа банки в руках.
ђабочие в душевой вставлЯли новые планки в настил и привинчивали их
длинными шурупами. урупы отливали тусклой стальной синевой. Ћт старых
планок, валЯвшихсЯ на земле, пахло гнилью.
‚ода в бассейне была светло-зеленаЯ, Ярко светило солнце. Ќелла вышла
из-за кабины и увидела, как служитель испуганно вздрогнул. Ќо потом он
улыбнулсЯ и открыл окно на веранде. Ћна подошла ближе. ‘лужитель только и
ждал этого. Ќе дав ей сказать и слова, он, улыбаЯсь, покачал головой:
- Ќе стоит, право не стоит! ‚ода очень холоднаЯ!
- Ђ сколько градусов сегоднЯ?
- Ќе знаю. - Ћн махнул рукой. - џ уж и мерить перестал, все равно
больше никто не ходит.
- ‡наете, Я все-таки рискну, - сказала Ќелла, - сделайте одолжение,
измерьте температуру воды...
‘лужитель Явно колебалсЯ. Ќелла пустила в ход свою улыбку, и он сразу
отошел от подоконника. Џорывшись в Ящике стола, он достал градусник.
ђабочие в душевой, как по команде, поднЯли головы, но тут же занЯлись
своим делом. ’еперь они выскребали ломиками грЯзь из водосточного желоба.
‘кользкое, зловонное месиво: пыль, пот, вода - гнилой осадок плЯжного
блаженства.
Ќелла и служитель подошли к бассейну. “ровень воды опустилсЯ. Ќа
бетонной стене осталсЯ илистый зеленый след.
‘лужитель поднЯлсЯ на площадку длЯ прыжков и забросил в бассейн
термометр на длинном шнурке.
Ћбернувшись, он, снисходительно улыбаЯсь, посмотрел на Ќеллу.
- Њне бы еще купальник и полотенце, - сказала она.
Ћн кивнул, подергал шнурок, - термометр медленно закружилсЯ в зеленой
воде. ‘лужитель был похож на учителЯ гимнастики: мускулистый, сухой, с
квадратными плечами и узким стриженым затылком.
Ќапротив, на террасе летнего кафе, сидели люди. ‚ зелени кустов,
окружавших террасу, белели фарфоровые кофейники. Џрошел кельнер с
подносом. Ћн нес пирожное - белые завитушки крема на желтом бисквите.
ЊаленькаЯ девчушка, расшалившись, перелезла через изгородь, отделЯвшую
кафе от купальни, и побежала по газону прЯмо к бассейну, туда, где стоЯла
Ќелла. ‘ террасы донессЯ женский голос:
- _Ќе подходи так близко к воде!_
Ќелла вздрогнула и посмотрела на девочку, котораЯ, замедлив шаги,
нерешительно приближалась к бассейну.
- Ћглохла ты, что ли? - закричала мать. - ѓоворЯт тебе, _не подходи так
близко к воде!_
- ЏЯтнадцать градусов, - сказал служитель.
- Ќу что же, вполне терпимо.
- „ело ваше.
Ћни медленно пошли назад к веранде. Ќавстречу им рабочий тащил фанерную
дверь с цифрой 9.
- ’ам новые петли надо поставить, - бросил он на ходу своему напарнику.
’от кивнул.
‚ гардеробной служитель дал Ќелле оранжевый купальник, белую резиновую
шапочку и мохнатое полотенце. Ћставив у него сумочку, она пошла в кабину
переодеватьсЯ. Љругом стоЯла тишина. Ќелле стало жутко. Џривычные
сновидениЯ не возвращались. ђай не приходил или поЯвлЯлсЯ совсем не таким,
каким она хотела бы видеть его. Ћна покинула мир своих снов, словно
съехала со старой обжитой квартиры. ’щетно искала она знакомые дороги, по
которым столько раз проходила во сне. ђазорвана в клочьЯ лента старого
фильма, знакомые кадры меркнут на горизонте - даль втЯгивает, поглощает
их, как сток всасывает грЯзную воду из ванны. ѓлухое бульканье, словно
последний, сдавленный вопль утопающего, и вода, коротко всхлипнув, уходит
в отлив. ’очно так же исчезло все то, из чего были сотканы ее сны. …й
вспомнилась ванна после купаньЯ, в теплом, душноватом воздухе аромат
туалетного мыла, смешанный со слабым запахом газа; на стеклЯнной полочке
над умывальником забытый помазок, весь в засохшей мыльной пене.
Џора распахнуть окно - душно! Ќо там за окном - скверный рекламный
фильм, без настроениЯ, без полутонов, серые, тусклые кадры. ’ак вот каковы
они - убийцы! Њелкие карьеристы на жалованье! Ћни читают доклады о поэзии
и давно забыли о войне.
- _Ќе подходи так близко к воде!_ ‘лышишь ты или нет? - надрывалась на
террасе мать.
Џо звуку ее голоса Ќелла понЯла, что она кричит с набитым ртом.
ЌепрожеваннаЯ трубочка со сливочным кремом, слипшийсЯ комок из крема и
теста глушил властные переливы материнского голоса. Ќо вскоре мамаша
закричала снова, на этот раз пронзительно и отчетливо:
- _Ћсторожно! ‘мотри, куда идешь!_
Џротивный ком подкатил к горлу. ѓрЯзнаЯ вода, всхлипнув, ушла в отлив:
фильм кончилсЯ. ЌеестественнаЯ, надуманнаЯ концовка - голос ѓезелера, его
рука на ее плече, смертельнаЯ скука в его обществе. ‚от они каковы,
убийцы! †еребчик за рулем, в голосе поганенькаЯ казарменнаЯ похоть, лихо
ведет машину - все, больше ничего не скажешь!
Њамаша окончательно расправилась с пирожным и кричала во весь голос:
- _Ќе балуйсЯ! —то ты носишьсЯ как угорелаЯ!_
ѓазоны давно не подметали. Џовсюду валЯлись ржавые металлические пробки
от бутылок из-под лимонада. Ќелла вернулась в кабину и, чтобы согретьсЯ,
надев на босу ногу туфли, быстро побежала к бассейну. „евчушка все еще
стоЯла на траве между кафе и бассейном, а мать следила за ней,
перегнувшись через перила, - бесформеннаЯ туша в цветастом платье.
‘кользкие, обомшелые ступени вели к воде. ‚далеке, над кронами
деревьев, за террасой кафе темнела крыша Ѓрернихского залива. Ќад гребнем
ее Ќелла увидела на голубом фоне неба флаг христианского союза деЯтелей
культуры: золотой меч, краснаЯ книга и синий крест на белом фоне. ”лаг
слегка колыхалсЯ на ветру.
Ќелла снЯла туфли, отбросила их на газон и медленно спустилась по
ступенькам. ‚ойдЯ в воду, она наклонилась и, черпаЯ воду пригоршнЯми,
стала лить ее на себЯ. ќто успокоило ее. ‚ода оказалась не такой уж
холодной. Ћна зашла глубже, сначала по колени, потом по поЯс. Љупальник
намок, отЯжелел, по коже струилась прохлада. Ћна наклонилась вперед,
окунулась и поплыла, неторопливо выносЯ руки и сильно загребаЯ. Ћна тихо
смеЯлась от удовольствиЯ - было так приЯтно рассекать зеленую гладь воды.
‘мотритель по-прежнему стоЯл на площадке и, заслонившись ладонью от
солнца, глЯдел на нее. „оплыв до противоположной стенки, она повернула
назад и помахала ему рукой. „евчушка на лужайке сделала было еще один шаг
к бассейну, но цветастаЯ туша тотчас же заголосила:
- _Ќе подходи так близко к воде!_
ђебенок послушно остановилсЯ и переступал с ноги на ногу. Ќелла
перевернулась на спину и поплыла еще медленней. Ћна совсем согрелась. Ћт
чужого купальника слегка пахло илом. ѓде-то высоко в небе жужжал невидимый
самолет, только широкий дымный след тЯнулсЯ от него по небу. „ым, вначале
густой и плотный, постепенно расслаивалсЯ, волокнистые облачка таЯли,
исчезали. ‘амолет так и не показалсЯ. Ќелла попыталась представить себе
летчика в кабине. Љожаный шлем, очки, угрюмо-сосредоточенное выражение на
худощавом лице. Ћна представила себЯ на его месте за штурвалом самолета...
ѓде-то там внизу блестит озеро, крохотное, величиной с булавочную головку
или побольше - с монету, и уж во всЯком случае не больше циферблата ручных
часов. ‘ветло-зеленаЯ рЯбь воды среди темных пЯтен леса. Ђ быть может,
озера оттуда и вовсе не видно. ‘амолет медленно, словно из последних сил
тЯнет за собой тЯжелый шлейф. „ымное облако желтеет, расползаетсЯ. €з
последних сил ползет самолет по бескрайней голубой пустыне. †ужжание
стихло - теперь он уже далеко, там, за лесом, на горизонте. ‘лед его почти
растаЯл, а над крышей замка, где он начиналсЯ, исчезли уже последние
дымки. Ђ флаг по-прежнему четко вырисовываетсЯ на Ярком голубом небе и
слегка колышетсЯ на ветру. ‡олотой меч, краснаЯ книга и синий крест на
белом поле - тщательно продуманное символическое сочетание.
“частники семинара сидЯт, наверное, за вечерним кофе. Ћни потрЯсены
докладом ѓезелера и, видимо, пришли к заключению:
- _…ще не все потерЯно!_
Ќелла еще раз медленно проплывает на спине к противоположной стенке
бассейна. ‘труйки воды с шапочки бегут по лицу, она чувствует на губах
горьковатый вкус болотистой воды и против воли снова тихо смеетсЯ. Љупанье
чудесно освежило ее.
€з леса выехал почтовый автобус. ‘давленно протрубил механический
рожок, охрипший на бесчисленных поворотах лесных дорог. “лыбаЯсь, Ќелла
подплыла к берегу, вылезла из воды и еще раз взглЯнула на небо: дымный
след самолета над лесом круто шел к земле и терЯлсЯ за вершинами деревьев.
Ћна повернулась и прошла мимо веранды в свою кабину. ‘лужитель
одобрительно улыбнулсЯ. Ћт деревЯнного настила в кабине шел тЯжелый запах
гнили и сырости - запах минувшего лета. ЃрусьЯ покрылись белой плесенью, а
на полу белый цвет переходил в грЯзно-зеленый. †елтаЯ краска на фанерных
стенах потрескалась, облупилась. ’олько в одном месте она блестела, как
новаЯ: Яркое пЯтно, небольшое, величиной с блюдце. Џоперек него шла
карандашнаЯ надпись: "…сли ты любишь женщину, то лишь она счастлива, - сам
же ты несчастен".
ќнергичный почерк. Ћбладатель его, как видно, неглуп, тверд душой, но
порой бывает и нежен. ’аким почерком проставлЯют обычно отметки: "•орошо",
"Ќеудовлетворительно" или "‚есьма посредственно" на школьных сочинениЯх о
‚ильгельме ’елле.
- _Ќе подходи так близко к воде!_ ‘колько раз тебе говорить? -
надрывалась мамаша. ѓолос был пронзительный, не сдобренный кремом. Ќелла
расплатилась со служителем, одарила его улыбкой, и он, ухмылЯЯсь, взЯл у
нее из рук мокрый купальник, полотенце и шапочку.
Ќа дороге снова затрубил почтовый рожок, фальшиво и бодро. Ќелла
издалека помахала рукой водителю и бегом пустилась к автобусу.
‚одитель терпеливо ждал, открыв кожаную сумку с билетами.
- „о Ѓрунна, - сказала она.
- ‚ центр?
- Ќет, до ђингштрассе.
- „ва тридцать, - сказал водитель.
Ћна дала ему на двадцать пфеннигов больше, сказав:
- ‘дачи не надо.
‚одитель закрыл дверь и нажал на руле кнопку сигнала. …ще раз протрубил
почтовый рожок, автобус тронулсЯ.

- ‚се это пора кончать, - сказал Ђльберт и взглЯнул на Њартина, словно
ожидаЯ от него ответа.
Њартин молчал. €зменившеесЯ лицо Ђльберта пугало его. ‘ Ђльбертом
что-то случилось; его узнать нельзЯ, и Њартин не мог понЯть, он ли один
виноват в этом и только ли к его поступку относЯтсЯ последние слова
Ђльберта.
- Џора кончать, - повторил Ђльберт. - ’еперь мы будем жить по-новому.
Ћн Явно ждал ответа, и Њартин робко спросил:
- Љак это "по-новому"?
Ќо в этот момент они подъехали к церкви. Ђльберт затормозил, вылез из
машины и сказал:
- Џосиди здесь, Я зайду за Ѓольной.
Њартин знал, что Ђльберт просто с ума сходит, когда он где-нибудь
задерживаетсЯ, и мысль о том, что по его вине дЯдЯ Ђльберт четыре часа
волновалсЯ, искал его по всему городу, теперь не давала ему покоЯ. Њартин
догадывалсЯ, что Ђльберт жить без него не может, но сознание своей власти
над ним не радовало, а, напротив, угнетало его. ‘ ребЯтами, у которых были
настоЯщие отцы, этого не случалось. Ћтцы не волновались и не терЯли
голову, если сыновьЯ их не приходили вовремЯ домой. Ћни без долгих
разговоров задавали им вечером хорошую трепку, а то и без ужина оставлЯли.
Ќаказание хотЯ и строгое, но вполне понЯтное. Ћднако Њартин вовсе не
желал, чтобы Ђльберт задал ему трепку. Ћн ждал от него чего-то другого,
хотЯ и не мог выразить это словами, не мог даже в мыслЯх Ясно представить
себе, чего он хочет. Ѓыли слова, значение которых Њартин толком не
понимал, но они вызывали у него вполне определенные мысли и представлениЯ.
„умаЯ о _безнравственном_, Њартин всегда представлЯл себе огромный зал и в
нем целую толпу знакомых ему женщин. ’ут были все - и _порЯдочные_ и
_безнравственные_. Ћни словно выстроились в две шеренги. Џервой в рЯду
_безнравственных_ стоЯла мать ѓенриха, а _порЯдочных_ возглавлЯла фрау
ЃорусЯк; она была длЯ него воплощением нравственности. ‡а ней шла фрау
Џоске, потом фрау Ќиггемайер. Ђ его мама была где-то посредине, у нее в
этом зале не было определенного места. Ћна металась между матерью ѓенриха
и фрау ЃорусЯк, словно персонаж из мультипликационного фильма.
Њартин уставилсЯ на дверь ризницы, думаЯ о том, похож ли Ђльберт вообще
на отца. Ћн решил, что не похож. Џо-отечески выглЯдели старый учитель,
столЯр и, пожалуй, ѓлум. Ќо Ђльберт... ‚ братьЯ он тоже не годилсЯ. Ѓольше
всего ему подходило быть "дЯдей", но и от обычного "дЯди" он чем-то
отличалсЯ.
Ѓыло уже около пЯти. “ Њартина голова кружилась от голода. Љ шести они
собирались ехать в Ѓитенхан. Њартин подумал о том, что дЯдЯ ‚илль давно
уже достал удочки, опробовал их одну за другой, накопал червей и теперь,
наверное, чинит сеть на лужайке у самодельных футбольных ворот. Џотом он
привЯжет сеть проволокой к колышкам, вбитым в землю, и, сиЯЯ от
удовольствиЯ, побежит в деревню сколачивать команду из тамошних ребЯт. ’ак
что играть можно будет пЯть на пЯть, как всегда.
‚ дверЯх ризницы показались Ђльберт и Ѓольда. Њартин перебралсЯ назад,
а Ѓольда уселась рЯдом с Ђльбертом. Ћна повернулась и, притЯнув к себе
Њартина, потрепала по щеке, взъерошила ему волосы. …е холодные, влажные
пальцы пахли щелоком и мылом. Ћт постоЯнного мытьЯ полов тонкие руки
Ѓольды набрЯкли, покраснели, на кончиках пальцев поЯвились белесые Ямочки.
- Ќу вот видишь, - сказала Ѓольда, - никуда он не делсЯ. ‡рЯ ты
волновалсЯ. ‹учше бы отшлепал его как следует - это ему очень полезно!
Ћна рассмеЯлась, но Ђльберт снова повторил, покачав головой:
- Џо-новому будем жить!
- Љак "по-новому"? - робко переспросил Њартин.
- ’ы переедешь в Ѓитенхан, там окончишь начальную школу, а потом
поступишь в Ѓрернихскую гимназию. џ сам тоже буду жить там.
Ѓольда беспокойно заерзала на кожаном сиденье.
- ќто еще зачем? - сказала она. - Њне даже подумать страшно, что в доме
не будет ни мальчика, ни тебЯ: тогда уж бери и менЯ с собой, Я коров умею
доить.
Ђльберт ничего не ответил. Џроехав по аллее до перекрестка, он на малой
скорости свернул на ѓельдерлинштрассе. Њартин думал, что он остановитсЯ у
церкви, но они поехали дальше по Ќовалисштрассе до поворота на
ђингштрассе. Ђльберт прибавил газ; промелькнули бараки городской окраины,
потЯнулись сжатые полЯ. ‚далеке уже виднелась роща. Ђльберт ехал к старой
крепости.
Ѓольда украдкой посматривала на него.
Ќа опушке Ђльберт остановил машину.
- Џосидите здесь, - сказал он, - Я скоро вернусь.
‚ыйдЯ из машины, он пошел сначала по дорожке, котораЯ круто спускалась
к воротам старого форта. Ќа полпути Ђльберт неожиданно свернул в сторону и
стал взбиратьсЯ вверх по косогору. Љусты скрыли его, но вскоре голова
Ђльберта снова показалась над стеной низкорослого кустарника. Ћн вышел на
небольшую, расчищенную полЯнку, в центре которой высилсЯ старый могучий
дуб. ЏостоЯв немного у дуба, Ђльберт сбежал по крутой насыпи прЯмо к
воротам крепости.
- Ќе уезжай, - не оборачиваЯсь к Њартину, тихо сказала Ѓольда, - или
возьми и менЯ с собой.
ѓолос ее дрожал, она чуть не плакала, и Њартину стало страшно.
- Ќа кого же ты нас оставишь? •оть бабушку пожалей!
Њартин не ответил, он увидел, как на дорожке, словно из-под земли,
поЯвилсЯ Ђльберт. Ћн быстро подошел к машине.
- ‚ылезай, - сказал он Њартину, - Я хочу показать тебе кое-что.
- Ђ ты можешь здесь подождать если хочешь, - добавил он, обращаЯсь к
Ѓольде.
Ќо Ѓольда молча вылезла из машины, и они втроем пошли по
асфальтированной дорожке вниз к воротам крепости. Њартину было не по себе.
Ћн несколько раз приходил сюда с ѓенрихом и другими ребЯтами. €менно
здесь, в кустах, он наткнулсЯ на ѓребхаке и ‚ольтерса, которые делали
что-то бесстыдное. Ћт дома до крепости было с полчаса ходьбы. ђебЯтам
очень нравилось играть в пересохшем рву, окружавшем форт.
‚низу, у крепостных стен, ђейн не был виден. €з-за вала торчали лишь
мачты пароходов с разноцветными флажками. ‡ато с крыши форта открывалсЯ
чудесный вид на ђейн. Ѓыл виден и мост, разрушенный во времЯ бомбежки. Ќад
гладью воды дико громоздились искореженные стальные балки.
“ самого берега - красный гравий теннисных кортов, суетЯщиесЯ белые
фигурки игроков. €ногда оттуда долетают крики, смех, возгласы судьи,
восседающего на маленькой вышке. Њартин бывал здесь редко: Ђльберт боЯлсЯ
отпускать его одного так далеко.
’еперь он шел, с беспокойством поглЯдываЯ на Ђльберта, который, видимо,
привел его сюда не без умысла. Ќа дорожке под насыпью было тихо, как в
ущелье. Ќо у крепостных ворот они сразу услышали смех и крики детей,
игравших на крыше форта.
- _Ќе подходи так близко к краю!_ - раздалсЯ голос одной из мамаш.
Ќа крышу вела лестница, начинавшаЯсЯ тут же у ворот. ‘тупени ее недавно
отремонтировали, залили бетоном. Њассивные чугунные ворота были выкрашены
в черный цвет. Ќа широкой крыше разбиты клумбы, цветут розы, журчит
фонтан. Џо краЯм крыши две площадки, обнесенные невысокой стеной. ’ам
высажены молодые липки, а если взобратьсЯ на стену, - ђейн виден как на
ладони.
Њартин взбежал было вверх по лестнице, но Ђльберт остановилсЯ у ворот и
позвал его назад. Ѓольда вдруг сказала Ђльберту:
- Џожалуй, Я пойду подожду в машине. ’ы грибов хочешь купить?
- Ќет, - ответил Ђльберт, - Я только хочу показать Њартину каземат, в
котором когда-то три днЯ продержали его отца.
- ’ак это здесь было? - спросила Ѓольда.
Ђльберт кивнул, и Ѓольда поежилась, словно от холода. Џотом она молча
повернулась и пошла назад по дорожке.
Џока Ђльберт барабанил в ворота, Њартин прочел черную надпись на желтой
вывеске: "†орж Ѓалломэн. Џарниковые шампиньоны".
- ‡десь убили Ђвессалома Ѓиллига, - сказал Ђльберт, - человека, который
написал портрет твоего отца.
Њартину стало страшно. €з каземата шел густой тЯжелый запах - пахло
навозом, сыростью темного погреба. Ќаконец заскрипели ворота и поЯвилась
какаЯ-то девушка с перепачканными в земле руками. Ћна жевала соломинку.
“видев Ђльберта, девушка протЯнула разочарованным тоном:
- Ђ Я думала, навоз привезли.
“били?.. “бивали в кино, в детективных романах и еще в библии: Љаин
убил ЂвелЯ, а „авид - ѓолиафа. Њартину не хотелось идти в страшный темный
погреб, но Ђльберт крепко держал его за руку. ‚ подземных галереЯх царил
полумрак. ‚ казематах крыша была сделана из толстого полупрозрачного
стекла - с потолка там брезжил серый свет. Љое-где по стенам тускло горели
электрические лампочки, прикрытые картонными абажурами. Ћни освещали
высокие грЯдки, как бы срезанные под косым углом. ѓрЯдки слоились, как
пирожные; отдельные слои резко отличались друг от друга. ‚ самом низу был
слой земли, перемешанный с навозом, выше - зеленовато-желтый слой навоза,
и потом - снова землЯ, но уже более темнаЯ, почти чернаЯ. Ќа некоторых
грЯдках из земли наверху выглЯдывали чахлые белые уродцы-шампиньоны.
лЯпки грибов были осыпаны землей. ‘ами грЯдки походили на пюпитры, -
какие-то таинственные пульты, из которых сами собой вырастали белые
рычажки; они напоминали кнопки на регистрах органа, но выглЯдели зловеще и
загадочно.
‡десь убивали людей, здесь когда-то _наци_ били и топтали сапогами его
отца и дЯдю Ђльберта. Њартин не совсем Ясно представлЯл себе, кто такие
были эти наци. Ћн знал только, что Ђльберт говорит о них одно, а учитель в
школе - другое. ‚ школе самым ужасным грехом считали _безнравственность_,
но ему самому мама ѓенриха не казалась такой ужасной женщиной. ‘трашным
было только то слово, которое она произнесла как-то. Ђльберт говорил, что
ничего нет ужасней _наци_, а в школе их считали _не столь уж страшными_.
Џо словам учителЯ, на свете было кое-что пострашней, не столь уж страшны
_наци_, говорил он, как страшны русские.
„евушка с соломинкой во рту пропустила их вперед, а из дощатой кабинки
у стены навстречу им вышел мужчина в сером рабочем халате и в полотнЯном
картузе. Ћн курил сигарету, и казалось, что его круглое добродушное лицо
дымитсЯ. ‘ерые клубы табачного дыма таЯли в полумраке.
- ‚ы привезли навоз? - зачастил он. - ‚от чудесно! Ќавоз совсем пропал
- нигде не достанешь.
- Ќет, - сказал Ђльберт, - Я просто зашел сюда на минутку с мальчиком.
‚ крепости когда-то был концлагерь, и мы сидели здесь вместе с его
покойным отцом, а одного нашего общего друга нацисты замучили здесь до
смерти.
—еловек в халате отпрЯнул, сигарета у него в губах дрогнула. Џоглубже
надвинув на лоб картуз, он тихо воскликнул:
- Mon Dieu!
Ђльберт заглЯнул в галереи справа и слева. ‘ырые мрачные стены с
зиЯющими черными провалами дверей, и повсюду грЯдки, грЯдки - зловещие
пюпитры с уродливыми белыми кнопками наверху. Ћт грЯдок подымалсЯ легкий
пар. Њартину почудилось, что от кнопок и рычажков в землю уходЯт невидимые
провода. Ђ там, глубоко под землей, таитсЯ смерть и ждет, пока кто-нибудь
нажмет на одну из кнопок.
Ќа гвоздике, вбитом в стену, висело несколько серых халатов, у стены
девушка с вымазанными руками перебирала грибы, бросаЯ их в большую
корзину, стоЯвшую у ее ног, а через застекленную дверь кабины Њартин
увидел какую-то женщину, выписывающую за столом счета. ‚олосы у нее были
накручены на бигуди. †енщина старательно выводила авторучкой слова и цифры
на узких полосках бумаги. Ќа крыше какой-то мальчишка забарабанил палкой
по стеклу парников. €з темноты коридора, как из пещеры, отозвалось гулкое
эхо. Ќаверху пронзительно закричала одна из мамаш:
- _Ћсторожней! ‘лышишь: осторожней!_
- …го втоптали в землю здесь, в одном из этих коридоров, - сказал
Ђльберт, - труп так и не нашли.
Ћн вдруг свернул в одну из боковых галерей и потЯнул за собой Њартина.
‚скоре он остановилсЯ у входа в темную нишу. Џюпитры с выпиравшими вверх
уродливыми кнопками стоЯли там почти вплотную друг к другу.
- ‡апомни, - сказал Ђльберт, - здесь били твоего отца, топтали его
сапогами и менЯ здесь били: запомни это навсегда!
- Mon Dieu! - сказал человек в сером халате.
- _—то ты носишьсЯ как угорелый!_ - снова закричала мамаша наверху.
Ђльберт протЯнул руку человеку в халате.
- Џростите за беспокойство, - сказал он и повел Њартина к выходу.
“ открытых ворот стоЯла малолитражка с прицепом - приехал поставщик
навоза, которого здесь, судЯ по всему, ждали с нетерпением. •озЯин,
радостно улыбаЯсь, бросилсЯ к нему. ‘уетЯсь и мешаЯ друг другу, они
отцепили тележку, доверху наполненную свежим дымЯщимсЯ навозом, и покатили
ее к воротам.
- Ќелегко он мне досталсЯ, - сказал приехавший.
- ‘лушай, надо глЯдеть в оба, кто-то Явно хочет подставить нам ножку в
школе верховой езды.
’олкаЯ перед собой прицеп, они скрылись в смрадном полумраке. Ћттуда
долго еще долетали отдельные слова: "ѓлЯдеть в оба", "конкуренты", "школа
верховой езды"... Џотом из форта вышла девушка с соломинкой во рту и
закрыла ворота.
Њартину очень хотелось сбегать на крышу, к клумбам и к фонтану,
посмотреть на ђейн. Ќеплохо было бы спуститьсЯ и в ров; там валЯютсЯ на
земле обомшелые куски бетона, а наверху у самого краЯ растут старые
тополЯ.
Ќо Ђльберт тЯнул его за собой вверх, мимо ворот по асфальтированной
дорожке. “ машины на насыпи сидела Ѓольда и махала им рукой.
- _—то ты носишьсЯ как угорелый!_ - снова закричала наверху одна из
мамаш.
- _Ћсторожней! ‘мотри, куда идешь!_ - подхватила другаЯ. - _Ќе подходи
так близко к краю!_
Ћни молча сели в машину. Ќа этот раз позади села Ѓольда. Ћт нее все еще
пахло чисто вымытым полом. ‘мешанный запах воды, щелока и нашатырЯ. Ћна
всегда подливала нашатырь в ведро.
Њартин сел рЯдом с Ђльбертом и, посмотрев на него сбоку, снова
испугалсЯ. ‡а эти несколько часов Ђльберт словно постарел на много лет,
стал таким же старым, как учитель, как столЯр. Њартин догадывалсЯ, что в
этом виноваты _наци_. …му стало стыдно, что он так смутно представлЯет их
себе. Ћн знал, что Ђльберт говорит только правду, и был уверен, что _наци_
в самом деле очень скверные люди. Ќо так говорил только один Ђльберт, а
против него множество людей, которые считают, что нацисты не столь уж
страшны.
Ђльберт крепко, до боли, сжал его руку и сказал:
- ‡апомни это навсегда. € попробуй только забыть!..
- Ќет, нет, Я ни за что не забуду, - поспешно ответил Њартин.
Ѓоль в руке там, где ее сжал Ђльберт, еще долго не проходила, и Њартин
чувствовал, как все это врезаетсЯ в его памЯть - тЯжелый запах, полумрак,
навоз, странные пюпитры с кнопками, похожие на регистры органа, провода,
уходЯщие в черную землю. ’ам убивали людей, и он запомнил это навсегда,
как и ужины в погребке у ”овинкелЯ.
- Ѓоже мой! - запричитала Ѓольда за его спиной. - Ќе забирай ты от нас
парнишку! џ все буду делать, что ты скажешь! ‘ил не пожалею, только оставь
его дома!
- € ѓенрих тоже будет жить в Ѓитенхане? - в свою очередь, робко спросил
Њартин.
Ћн представил себе ѓенриха в Ѓитенхане, без его вечных хлопот, без дЯди
‹ео, вспомнил, как ‚илль с улыбкой подвигает ему масленку, то и дело
подкладываЯ в нее масло.
- …му можно поехать со мной? - спросил он уже настойчивей. - €ли Я
останусь там совсем один?
- џ буду с тобой, - ответил Ђльберт, - мало тебе этого? Ђ ѓенрих будет
приезжать к тебе в гости, когда захочет. џ всегда могу подвезти его на
машине, - ведь Я каждый день буду ездить в город по делам. „лЯ вас двоих
там места не хватит. „а и мать ѓенриха его не отпустит: он же помогает ей
по хозЯйству.
- Ѓез ‚ильмы ѓенрих не поедет, - нерешительно произнес Њартин.
Ћн уже представил себе новую школу, незнакомых ребЯт. Ћн знал лишь
несколько ребЯт из деревни - тех, с которыми играл в футбол.
- Љак это "без ‚ильмы не поедет"? Џочему?
- ‹ео бьет ее, когда никого нет дома. Ћна боитсЯ оставатьсЯ с ним одна
и плачет.
- Ќет, это невозможно, - сказал Ђльберт, - не могу же Я в самом деле
поселить у матери сразу троих детей! Џойми, ведь не можешь ты всю жизнь
вместе с ѓенрихом жить!
Ђльберт переключил скорость и молча объехал вокруг евангелической
церкви. Џотом он снова заговорил, заговорил бесстрастно, как служащий
справочного бюро. Ћн делилсЯ чужой премудростью, скучно, без
воодушевлениЯ, словно выдавал бесплатную справку. ’екст справки раз и
навсегда утвержден, и в голосе служащего полное безразличие.
- Љогда-нибудь тебе все равно придетсЯ с нами расстатьсЯ и со мной, и с
мамой, и с ѓенрихом. Ђ Ѓитенхан ведь не на краю света! ’ебе там будет
лучше.
- Њы сейчас заедем за ѓенрихом?
- Ќет, позднее, - сказал Ђльберт, - сначала надо позвонить твоей маме,
потом заедем домой, заберем твои вещи, все, что тебе понадобитсЯ на первое
времЯ. „а перестань же ты хныкать! - сердито добавил он, обращаЯсь к
Ѓольде.
Ќо Ѓольда продолжала плакать, и Њартина пугали ее слезы. Ћни поехали
дальше. ‚оцарилось молчание, и слышно было только, как всхлипывает Ѓольда.

Ќелла закрыла глаза, снова открыла их, потом еще и еще раз, но
наваждение не исчезало. Џо аллее вереницей тЯнулись теннисисты. Ћни шли
группками по двое, по трое. Њолодые актеры в отутюженных белых брюках -
все сплошь первые любовники. Љазалось, режиссер проинструктировал их в
последний раз, напомнил о том, что у церковной паперти, напротив дома
возлюбленной, неуместно пересчитывать деньги в портмоне, и теперь
пропускал их по очереди перед объективом кинокамеры. Ћни бодрым шагом шли
по аллее, в зеленоватом тенистом сумраке. •одЯчие стебли спаржи! ‘ловно
целаЯ процессиЯ спаржевых человечков двигалась по заранее установленному
маршруту. ‘тебельки обходили вокруг церкви, пересекали улицу и скрывались
в воротах парка. ЊерещитсЯ ей все это, что ли? €ли теннисный клуб дает
сегоднЯ в парке банкет? Ќа матч это, во всЯком случае, не похоже. Љогда
идет матч, с кортов непрерывно доносЯтсЯ глухие удары, упруго ударЯютсЯ о
землю серые резиновые мЯчи.
...џрко-красный гравий кортов, восклицаниЯ, смех, звон стекла у
буфетной стойки, уставленной бутылками с лимонадом, а дальше за обрывом
движутсЯ мачты невидимых кораблей с пестрыми флажками. ‘ловно чьЯ-то
невидимаЯ рука управлЯет ими из-за кулис, тЯнет их вдоль сцены, и они
исчезают на горизонте, в клубах черного дыма.
Ќелла попробовала считать стебли спаржи, дефилировавшие по аллее, но
вскоре ей это надоело. „ойдЯ до двадцати, она сбилась со счета. Ђ они все
шли и шли, смеЯлись, разговаривали друг с другом. ђезвые стебельки спаржи,
- все одинаковой величины, одинаково белые и одинаково тонкие. ‘паржевые
фантомы, весело улыбаЯсь, спускались от виллы Ќадольте, и в конце концов
Ќелле пришлось примиритьсЯ с тем, что это не сон и не игра больного
воображениЯ. ’щетно пыталась она отогнать от себЯ это наваждение - ничто
не помогало. ‘ерой машины Ђльберта нигде не было видно. Ђ прежние видениЯ
не возвращались. ђай не поЯвлЯлсЯ больше в аллее. ђаньше ей почти всегда
удавалось увидеть его, когда она этого хотела.
...‘еребристо-серые стволы акаций покрывались вдруг Ядовито-зелеными
полосами. ђжавые мшистые пЯтна расползались по земле, там, где
скапливалась в вымоинах дождеваЯ вода. Џотом полосы на стволах чернели,
будто их только что смазали дегтем. умела покрытаЯ пылью листва, и в
аллее поЯвлЯлсЯ ђай: он шел к дому от трамвайной остановки. ‘мертельно
усталый, в безнадежном отчаЯнии, он все же шел домой, к ней. Џрежние
видениЯ больше не возвращались, зато шагающие стебельки были вполне
реальны. Ќелла еще раз убедилась в этом, когда аллеЯ опустела. ЏризрачнаЯ
процессиЯ окончилась самым обычным образом, чем и доказала свою
реальность. Ђ ђай так и не поЯвилсЯ в аллее. ’еперь оставалось только
закурить сигарету да ухватитьсЯ покрепче за петлю из золотой парчи на
гардине, чтобы не упасть. …й почудилось, что она вновь слышит насмешливое
эхо: ...арод, ...одина... эхо, не терпевшее лжи, тЯжким проклЯтьем легло
оно ей на плечи. ЋказываетсЯ, и фабрика стандартных солдатских вдов
выпускает иногда бракованную продукцию, даже хахалЯ не удосужилась себе
завести.
Љлубы табачного дыма неподвижно висЯт в воздухе между стеклом и
гардиной; она голодна, но ее мутит при одной мысли о том, что придетсЯ
идти на кухню. ’ам стоит немытаЯ посуда - грЯзные тарелки, чашки, кастрюлЯ
с засохшей коркой на дне; на блюдцах в лужицах кофе плавают окурки - все
говорит о том, что обедали наспех, кое-как. Ђльберт не возвращалсЯ. „ом
затих, словно вымер, даже матери и той не слышно.
ЏроезжаЯ Ѓитенхан, Ќелла надеЯлась увидеть из окна автобуса серый
"мерседес" у дверей знакомого дома. Ќо машины там не было. Ѓилль,
вооружившись молотком и зажав в зубах гвозди, чинил самодельные футбольные
ворота на лужайке, белье с веревки уже снЯли. €з "живописной долины Ѓрера"
дул свежий ветерок. “ порога стоЯли зеленые Ящики с пивными бутылками, а
мать Ђльберта расплачивалась с мальчишкой из мЯсной лавки. “лыбаЯсь, она
взЯла у него из рук сочный красный окорок, и по сиЯющей физиономии
подростка можно было догадатьсЯ, что ему хорошо дали на чай.
Ќо и дальше по пути Ќелла нигде не заметила машины Ђльберта. Џотом за
окном автобуса потЯнулись городские окраины, и еще раз бодро протрубил
механический почтовый рожок...
...‘нова эхо минувшего забормотало где-то совсем рЯдом: ...юрер,
...арод, ...одина. ЋбезглавленнаЯ ложь обрушивалась на нее словно
проклЯтье. Љазалось, с тех пор прошла уже тысЯча лет. –елые поколениЯ,
поклонЯвшиесЯ этим идолам, давно истлели в земле. ’ри слова, всего лишь
три исковерканных слова, но в жертву им принесены миллионы людей,
сожженных, растоптанных, расстрелЯнных, удушенных в газовых камерах...
‚илла Ќадольте выплюнула в опустевшую аллею новую порцию спаржи. ЏЯть
одинаковых стебельков, белых и тонких, - это замыкающие праздничное
шествие запасные игроки. Ћбогнув церковь, они как по команде повернули
налево, пересекли улицу и исчезли в воротах парка.
•орошо заехать иногда в гости к патеру ‚иллиброрду, вновь услышать его
приЯтный, все разъЯснЯющий, успокаивающий, убаюкивающий голос, голос,
навевающий старые сны. урбигель - и тот иногда успокаивает. Ћн как
услужливый парикмахер поставит теплый компресс, сделает успокоительный
массаж, одним словом, осчастливит. ЏриЯтно, не правда ли? —то же, во
всЯком случае приЯтней, чем слушать заунывное пение монахинь в монастыре.
Ћни поют, не сводЯ глаз с распЯтьЯ. •орошо им молитьсЯ: Ђльберт уладит все
суетные мирские дела - проверит отчетность, составит счета. Ѓлагодарные
монахини угощают его кофе с монастырским тортом, присылают трогательные
подарки к праздникам; цветы из монастырского сада, крашеные Яйца на пасху,
анисовые коржики к рождеству. Ђ сами все молЯтсЯ, молЯтсЯ. ‚ часовне
полумрак, духота, на голубых занавесках чернаЯ тень оконной решетки.
Ќет, ей решительно не удаетсЯ убедить себЯ в том, что беседа с
‚иллибрордом приЯтна. ‘трашно представить себе, что придетсЯ когда-нибудь
снова слушать урбигелЯ. ђассеЯлсЯ уютный полумрак дамского салона, и в
резком свете юпитеров поЯвилась физиономиЯ ѓезелера. Ћни все на один
покрой - эти молодчики "не без способностей", словно пиджаки из магазина
готового платьЯ: износилсЯ один - не беда, всегда можно купить другой. ‚от
они какие - убийцы! ‚ них нет ничего ужасного, такие не приснЯтсЯ в ночном
кошмаре, и длЯ хорошего фильма они тоже не годЯтсЯ. Њесто их - в скверных
рекламных фильмах, снЯтых при неумелом "лобовом" освещении. ’ак они и
кочуют из одной кинорекламы в другую, эти жеребчики за рулем.
€ снова она услышала эхо. ‘тены часовни не пропустили лживых слов,
отсекли у них начальные буквы и, обезглавив, выбросили прочь.
‚ опустевшей аллее поЯвилсЯ белокурый мальчонка на самокате. Љрасный
самокат мелькал между деревьЯми. ‡апасы спаржи, видимо, пришли к концу.
‚ дверь постучали, и Ќелла, вздрогнув, машинально сказала:
- ‚ойдите!
“видев лицо Ѓрезгота, она сразу понЯла, что сейчас произойдет. ‘мертнаЯ
тоска наложила печать на это лицо, как некогда на лицо ербрудера. Ћно,
как зеркало, отражало ее всесильную улыбку.
- „а, да, войдите, - повторила она.
- Ѓрезгот, - представилсЯ вошедший, - Я ждал Ђльберта в саду.
Ќелла вспомнила, что где-то, уже встречала его.
- Њы, кажетсЯ, знакомы? - сказала она.
- „а. Џомните загородную прогулку летом?
Ћн подошел к ней.
- Ђх да, верно, - сказала она.
Ћн подошел к ней почти вплотную. ‘мертнаЯ тоска на его лице проступила
еще более Явственно. …е улыбка убила его наповал.
- Ћдно ваше слово, и Я прикончу ѓезелера!
- ‚ самом деле?
- “бью на месте!
- “бивать ѓезелера, - сказала она, - право, не стоит.
Џочему эти отчаЯнные люди так плохо бреютсЯ? …го колючаЯ щетина
оцарапала ей шею. …й не хотелось разочаровывать его, но она не могла
сдержать слез. Ћн прижал ее к себе, стал целовать. Ћни все ближе
подвигались к кровати, и Ќелла, пытаЯсь удержатьсЯ за что-нибудь, задела
кнопку вентилЯтора. ЊЯгко зашлепали резиновые лопасти, заглушив странные,
глухие всхлипываниЯ Ѓрезгота. “ нее мелькнула мысль: "Љак мальчишка с
девчонкой в заброшенном гараже, пытающиесЯ избавитьсЯ от страха и смертной
тоски, но никогда не называющие это любовью".
- Ћставьте менЯ, прошу вас! - сказала она.
- Њы еще встретимсЯ? - спросил он рыдающим голосом.
- •орошо, хорошо, но только потом, а сейчас уходите.
Ћна закрыла глаза, услышала шум удалЯющихсЯ шагов и ощупью выключила
вентилЯтор. Ќо тишина была невыносима, и она снова включила его. ‡апах
Ѓрезгота словно прилип к щеке: солоноватый запах пота, смешанного с винным
и табачным перегаром.
€ бракованную продукцию фабрик стандартных солдатских вдов можно,
оказываетсЯ, пустить в дело; ей, например, суждено избавить от смертной
тоски отчаЯвшегосЯ небритого бродЯгу.
Љ дому подъехала машина. Ћна услышала голос Њартина, и никогда еще он
не казалсЯ ей таким громким и чужим. Ћна слышала, как Њартин со всех ног
побежал в комнату Ђльберта. „онессЯ смех Ѓольды, голоса Ѓрезгота и
Ђльберта, и, наконец, она Ясно услышала, как Ѓрезгот сказал: "Ќелла, то
есть фрау Ѓах, уже дома". Ћна не сомневалась, что и без этих слов, по
выражению его лица, Ђльберт это сразу понЯл.
Џотом они стали пробовать мЯчи длЯ пинг-понга.
Ћна слышала за стеной цоканье целлулоидных мЯчиков, ударЯвшихсЯ об пол.
- Ђ рубашки-то забыли, - закричал Њартин, - и учебники!
- Ќе волнуйсЯ, - сказал Ђльберт, - Я тебе все привезу.
‘нова зацокали, ударЯЯсь о пол, мЯчики, потом в дверь робко постучали и
сразу раздалсЯ сердитый голос Ђльберта:
- Ќе ходи туда, Я же тебе сказал. „ай матери отдохнуть. Ћна потом
приедет к нам.
- Џравда, приедет?
- „а. џ же сказал тебе?!
Ќелла услышала, как перекатываютсЯ в коробке целлулоидные мЯчики,
стукаЯсь друг о друга. ‡вук этот слабел, удалЯлсЯ, но и из сада он еще
долетал к ней. Џотом Ѓрезгот сказал Ђльберту:
- ‡начит, ты решил ничего не предпринимать!
- Ќет, ничего, - ответил Ђльберт.
‡аработал мотор, шум его удалЯлсЯ, и воцарилась тишина. Ќелла была
благодарна Ђльберту за то, что он ушел, не зайдЯ к ней, и не пустил в ее
комнату Њартина. Ќа кухне загремели тарелки: Ѓольда принЯлась за мытье
посуды и тихо, но ужасно фальшивЯ, пела: "Ћт гибели спас он весь род
людской".
Џлеск воды, громыхание посуды заглушали голос Ѓольды, но вскоре Ќелла
снова услышала ее пение.
"Ќа него единого уповаем".
‡аскрипели дверцы шкафа, щелкнул замок на кухне, и Ѓольда, шаркаЯ,
медленно поднЯлась к себе наверх.
€ только теперь в полной тишине Ќелла услышала шаги матери. Ћна ходила
по комнате взад и вперед, как узник в камере. Ђ вентилЯтор по-прежнему
тихо жужжал; Ќелла совсем про него забыла. Ћна выключила его, но тут же ей
показалось, что тишина душит ее, выжимает слезы из глаз. Ќелла зарыдала.

‘видание в летнем кафе не состоЯлось: переезжать решили сегоднЯ же.
‚ транспортной конторе заказали большой грузовик и, как вскоре
выЯснилось, совершенно напрасно. Џожитки фрау Ѓрилах, переезжавшей к
кондитеру, не занЯли и пЯтой части кузова. Џод чехлами и цветной бумагой
ее мебель в комнате имела "вполне приличный вид". Ќо на лестнице ничто не
могло укрытьсЯ от всевидЯщего ока соседей, которые, покачиваЯ головами,
наблюдали за погрузкой. Џереезд ЯвилсЯ длЯ них полной неожиданностью.
ђабочие вынесли Ящик из-под маргарина, набитый игрушками, потом
последовала кровать ѓенриха. ќто, собственно говорЯ, была обычнаЯ дверь с
приколоченными к ней деревЯнными брусками. ‘ходство с кроватью придавал ей
лишь матрац из морской травы да остатки старой занавески, прибитые по
краЯм. Ќа машину погрузили два стула и старый стол... ‘колько раз
облокачивались на него ѓерт, Љарл, ‹ео! ЏлатЯной шкаф заменЯла доска с
крючками, зажатаЯ между стеной и буфетом и завешаннаЯ клеенкой. Љлеенка
спасала одежду от пыли и водЯных брызг. Ѓолее или менее пристойно
выглЯдели только две вещи: сервант, выкрашенный под красное дерево - его
купили два года назад, - и кроватка ‚ильмы, которую подарила им фрау
ЃорусЯк: она больше не ждала детей. Џриемник осталсЯ наверху у ‹ео - дверь
у него была заперта на замок.
‚осемь лет прожили они в этой комнате, много раз ремонтировали ее,
белили потолок и стены. Ќо теперь, когда она опустела, ее убожество
бросалось в глаза. ѓенрих ужаснулсЯ: их вещи, такие привычные в комнате,
на своих местах, превратились на улице в кучу рухлЯди, которую и
перевозить-то не стоило. Љондитер стоЯл тут же и покрикивал на рабочих. ’е
с трудом удерживались от насмешливых замечаний по поводу всего этого
хлама.
- Ћсторожней! ’ут стекло! - воскликнул кондитер, увидев, как один из
рабочих небрежно подхватил картонку с посудой.
Ќа лице кондитера отражалась мучительнаЯ внутреннЯЯ борьба. Љазалось,
он сомневалсЯ, не слишком ли высокую цену приходитсЯ ему платить. „вое
детей как снег на голову, и всЯ эта рухлЯдь у дверей его дома - стыда не
оберешьсЯ.
ѓенриху велели успокоить ‚ильму, котораЯ кричала, не закрываЯ рта, с
тех пор как незнакомый человек потащил куда-то Ящик с ее игрушками. ‹евой
рукой ѓенрих держал за руку ‚ильму, в правой у него был ранец, в который
нарЯду с учебниками, молитвенником и тетрадЯми он уместил и прочее свое
"имущество": отцовскую брошюрку "—то должен помнить автослесарь перед
сдачей экзамена на подмастерье", фотографию отца и несколько комиксов:
"Џризрак", "’арзан", "’иль “леншпигель" и "Ѓлонди". ’ам же лежала и
фотографиЯ женщины, весившей когда-то семь пудов. ’олстаЯ женщина у виллы
"ќлизабет", названной так в ее честь; грот из вулканического туфа, в окне
- мужчина с трубкой во рту и вдалеке на заднем плане - виноградники.
Ѓедность выступала все более Явственно, по мере того как передвигали
мебель и укладывали вещи. Ќо не только это пугало ѓенриха. Љомната
опустела с поразительной быстротой; это было не менее страшно. Ќе прошло и
сорока минут, как все было кончено. Ќа голых стенах выделЯлись лишь места,
где обои не выцвели и хорошо сохранились; темно-желтые прЯмоугольники,
окаймленные серым слоем пыли, остались на стене, там, где висели
фотографии отца и репродукциЯ "’айной вечери", и напротив - там, где стоЯл
буфет и была прибита доска с крючками. Њать вымела мусор из углов: осколки
стекла, свалЯвшуюсЯ в хлопьЯ пыль, обрывки бумаги, какое-то загадочное
черное вещество, заполнЯвшее все щели в полу. Љондитер опасливо провел
пальцем по обоЯм, словно прикидываЯ, сколько времени не смахивали пыль,
окаймлЯвшую темно-желтые прЯмоугольники на стене. Њать вдруг всхлипнула и
швырнула на пол совок. ЏытаЯсь успокоить ее, кондитер слегка обнЯл ее за
плечи, осторожно погладил по голове. Ќо он нерешительно, словно с трудом,
двигал руками, и выглЯдело это все не очень убедительно. Њать поднЯла
совок и снова взЯлась за веник. ‚ильма кричала не переставаЯ, то и дело
порываЯсь выбежать из комнаты на поиски пропавших игрушек.
- Ћтведи ее вниз бога ради, - сказал кондитер, - и колЯску возьми.
Ѓеспокойное, неуверенное выражение не сходило с его лица. Љазалось,
внезапность переселениЯ, в которой он сам был повинен, теперь испугала
его. ‚ полпЯтого она позволила ему поцеловать ей руку у локтЯ, а в
полседьмого - уже переезжала к нему.
Џора было трогатьсЯ, погрузка окончилась: вещи не занЯли и пЯтой части
кузова. ђабочие сидели внизу на подножке грузовика, поглЯдывали наверх и
то и дело свистели, поторапливаЯ хозЯев.
ѓенрих смутно помнил, что давно когда-то им довелось переезжать с
квартиры на квартиру. Џромелькнули обрывки воспоминаний: холод, дождь,
детскаЯ колЯска, залЯпанные грЯзью транспортеры и грузовики, мать режет
буханку хлеба, которую кто-то словно случайно сбросил им с проезжавшего
мимо грузовика. Ќаиболее отчетливо он помнил зеленую армейскую баклажку -
ѓерт забыл ее потом на какой-то стройке. ‚спомнилось, как испугал его
тогда американский хлеб: он был белый, как бумага.
‚осемь лет они прожили в этой комнате - целую вечность.
ѓенрих мог с закрытыми глазами сразу найти все коварные трещины и щели
в паркете, где тереть пол приходилось медленно и осторожно, чтобы не
порвать суконку. Џол он натирал мастикой, - так требовал ‹ео. ѓенрих знал
на памЯть, в каких местах плитки паркета сидели непрочно: мастика там,
сколько ее ни мажь, все равно уходила в щели. ‡ато в других местах она
прилипала к полу, и ее нужно было наносить тонким слоем.
Ћн уставилсЯ на темно-желтое пЯтно на стене: здесь висела фотографиЯ
отца.
- Ќу иди же, чего стоишь? - закричал кондитер.
ѓенрих вышел в прихожую, но тотчас же вернулсЯ и, подойдЯ к матери,
сказал:
- Ќе забудь, пожалуйста, приемник - он наверху у ‹ео. “ него еще наш
кувшин, чашка и консервный нож.
- Ќет, нет, не беспокойсЯ, - сказала мать, но по голосу ее он понЯл,
что приемник, кувшин и консервный нож потерЯны навсегда, как и мамин
халат, тоже висевший в комнате ‹ео. ѓенриху очень нравилсЯ этот халат -
сказочные розовые цветы на черном фоне.
Ќа лестнице стоЯла плачущаЯ фрау ЃорусЯк. Ћна бросилась к ѓенриху,
расцеловала его, потом прижала к себе ‚ильму.
- ‘лавный ты мой мальчик, - всхлипываЯ, сказала она, - пусть хоть тебе
будет там хорошо.
‘толЯр, стоЯвший рЯдом, проворчал, покачиваЯ головой:
- —то здесь, что там - один грех!
€з-за двери донессЯ голос матери:
- ’ы этого хотел, слышишь! ’ы, ты, а не Я! - кричала она.
Љондитер глухо пробормотал что-то в ответ, и хоть слов нельзЯ было
разобрать, но прозвучали они не очень убедительно.
‚се чаще и пронзительней свистели ожидавшие внизу рабочие. ѓенрих
подошел к окну в прихожей и выглЯнул на улицу. ‘верху кузов грузовика
походил на распоротое брюхо какого-то чудовища, проглотившего по ошибке
лавку старьевщика. ѓрЯзные лохмотьЯ, колченогие стульЯ, сваленнаЯ в кучу
рухлЯдь и на самом верху его "кровать". ѓрузчики перевернули ее, и сераЯ
дверь тут же раскрыла тайну своего происхождениЯ. ‘верху Ясно была видна
украшавшаЯ ее надпись: "Љомната 547. ”инансовый отдел". ѓерт приволок
однажды вечером эту дверь и четыре бруска - распиленные потолочные балки.
ЌашелсЯ у него и молоток с гвоздЯми. ‚ пЯть минут кровать была готова.
- ’ы поглЯди, какаЯ роскошь! - сказал тогда ѓерт. - ’еперь ложись,
отдыхай.
ѓенрих лег, и кровать показалась ему действительно роскошной. € до сих
пор, еще полчаса назад, он был уверен в этом.
ђабочие сидели на подножке грузовика, курили и, посматриваЯ наверх,
насвистывали.
"—то здесь, что там - один грех", - сказал столЯр. ѓенрих снова
вспомнил слово, что мать сказала кондитеру две недели тому назад. ’о же
самое слово ‹ео писал на стене. ѓенрих горько усмехнулсЯ, подумав, что
"сожительство" и это слово означают, собственно, одно и то же. Њать вышла
из комнаты, держа в руках совок, и ѓенрих увидел, что лицо ее покрылось
круглыми багровыми пЯтнами. ’акие пЯтна он уже не раз видел на лицах у
других женщин, но у матери их никогда не бывало. …е черные, всегда гладко
зачесанные волосы растрепались и длинными прЯдЯми падали на лоб. Џотом из
комнаты вышел кондитер и встал рЯдом со столЯром. Ћт его недавнего гнева
не осталось и следа, и лицо его вновь принЯло обычное добродушное
выражение.
ѓенрих всегда побаивалсЯ добродушных людей. ‚ школе среди учителей тоже
попадались такие покладистые; но с ними лучше не свЯзыватьсЯ. „ень - он
добрый, два добрый, неделю, зато потом как расшумитсЯ! Ђ под конец и сам
не знает, что ему делать: то ли рукой махнуть, то ли снова разозлитьсЯ,
словно актеру, позабывшему свою роль.
- ‘казано тебе, иди вниз! - раскричалсЯ вдруг кондитер на ѓенриха. -
—ерт бы тебЯ побрал, сорванец проклЯтый! ‚озьми колЯску и убирайсЯ!
- Ќе смей орать на ребенка! - в свою очередь закричала мать и,
разрыдавшись, спрЯтала голову на груди у фрау ЃорусЯк.
‘толЯр отвел кондитера в сторону, а мама сказала сквозь слезы:
- €ди, ѓенрих, иди, детка!
Ќо ему страшно было одному спускатьсЯ по лестнице. ‚низу у дверей
стоЯли соседи. Ћни обменивались насмешливыми замечаниЯми, разглЯдываЯ
убогую мебель, а кто-то из Ѓрезгенов сказал: "Џо барину и говЯдина!" €
слова эти поползли от двери к двери - от Ѓрезгенов к хозЯйке молочной
лавки, а от нее к старому пенсионеру, бывшему рассыльному из сберкассы. Ћн
произнес их как приговор. ‚ те времена, когда ѓенрих покупал ему продукты
на черном рынке, старик всегда ласково разговаривал с ним. Ќо теперь он
давно уже перестал здороватьсЯ с мамой, совсем как Љарл. •озЯйка молочной
лавки сама _безнравственнаЯ_, а Ѓрезгены, по словам столЯра, _грЯзные
свиньи_. Љому же еще знать об этом, если не столЯру, - он ведь домохозЯин.
ќх, если бы был жив отец. Ћн не дал бы его в обиду, взЯл бы его за
руку, и они вместе вышли бы на улицу, даже не посмотрев на хозЯйку
молочной лавки, на старого рассыльного и на "свиней". ѓенрих так Ясно
представил себе отца, словно хорошо помнил его. Ћн с трудом удерживал
душившие его слезы.
- „а, да, - услышал он голос пенсионера, - "по барину и говЯдина":
правильно люди говорЯт. Љак было раньше, так оно и осталось!
Љак он ненавидел их всех! ѓенрих презрительно улыбнулсЯ, но слезы все
же оказались сильней его ненависти. Ћн застыл у окна, - нет, ни за что не
пройдет он мимо них со слезами на глазах! …му казалось, что рухлЯдь в
кузове съеживаетсЯ, становитсЯ все грЯзней и гаже. џрко светило солнце,
вокруг грузовика собралась толпа зевак, а ѓенрих все стоЯл у окна и
смотрел вниз на Ящики с трЯпьем, на серую дверь с надписью: "Љомната 547.
”инансовый отдел".
‘лава богу, хоть ‚ильма замолчала. Ќо рабочие внизу свистели и плевали
на мостовую, стараЯсь попасть в брошенный окурок.
ѓенриху показалось, что он _проклЯт_ на веки веков и обречен стоЯть
здесь у окна, среди плачущих женщин. ‡а спиной его - трусливый кондитер,
внизу - омерзительнаЯ сераЯ требуха нищеты, вывалившаЯсЯ в кузов
грузовика. €, как ни трудно было ему, он все же сдержал слезы. †дать было
нечего, времЯ остановилось, _он проклЯт, обречен_ - и нет ему спасениЯ.
‚низу бормотали грЯзные свиньи, за его спиной столЯр что-то говорил
кондитеру, и по голосу старика можно было догадатьсЯ, что он качает
головой. € вдруг ѓенрих Ясно услышал слово: _безнравственно_.
Ќаконец-то лед под ним подломилсЯ! Ќу и пусть, так даже лучше!
Ћн вздрогнул, услышав знакомый сигнал машины Ђльберта. ‚зглЯнув вниз,
он не поверил своим глазам: во двор въехал старенький серый "мерседес".
ѓенрих смотрел на него невидЯщим взглЯдом, не верЯ, что Ђльберт
действительно приехал. Ќет, спасениЯ не было, он _проклЯт, обречен_ на
веки веков. ‚низу - _грЯзные свиньи_, за спиной - мать с пЯтнами на
лице...
ђабочие на улице загалдели, водитель влез в кабину, и вскоре раздалсЯ
вой гудка. ‚одитель, видимо, заклинил спичкой кнопку сигнала на руле -
грузовик гудел не умолкаЯ. _Ќепрерывный_ вой гудка - словно труба
_‘трашного суда_. Ђ внизу хихикали _грЯзные свиньи_.
Ђльберт быстро взбежал по лестнице. ѓенрих узнал его шаги и тут же
услышал звонкий голос Њартина:
- ѓенрих, ѓенрих! —то у вас случилось?
Ќо ѓенрих не обернулсЯ на зов и крепко сжал ручонку ‚ильмы, котораЯ
хотела было броситьсЯ навстречу Њартину. Ћн не пошевелилсЯ даже тогда,
когда Ђльберт положил ему на плечо руку. Ћн все еще не верил, что ему не
придетсЯ одному спускатьсЯ по лестнице. Ќо теперь уже легче было сдержать
слезы. Џотом ѓенрих быстро повернулсЯ и, посмотрев прЯмо в глаза Ђльберту,
сразу же увидел, что Ђльберт понЯл все. ’олько один Ђльберт мог понЯть все
без слов. Ћн перевел испытующий взглЯд на Њартина и убедилсЯ, что тот,
напротив, _ничего не понЯл_.
Њартин увидел их нищету, так внезапно представшую перед ним во всей
своей неприглЯдной наготе. “видел - и ничего не понЯл. ѓенрих был удивлен
и обрадован, но тут же подумал, что удивлЯтьсЯ нечему, ведь Њартин еще
ребенок, и это про таких, как он, было сказано в писании: "Ѓудьте как
дети". Љак хорошо, что Њартин ничего не понЯл, а Ђльберт понЯл все!
Њартин только спросил удивленно:
- ‚ы переезжаете?
- „а, - ответил ѓенрих, - мы переезжаем к кондитеру. ‘егоднЯ уже будем
ночевать там.
’еперь Њартин понЯл, и оба они в этот момент вспомнили то слово,
которое мать ѓенриха сказала кондитеру. ‚ прихожей столЯр, фрау ЃорусЯк и
кондитер говорили с Ђльбертом. Њартин и ѓенрих одновременно посмотрели
наверх, и им вовсе не показалось странным, что мама ѓенриха плачет на
груди у дЯди Ђльберта. Ќе удивились они и тому, что она вскоре перестала
плакать и, взЯв Ђльберта под руку, пошла вместе с ним к лестнице.
- Ќу, теперь пойдем, - сказал ѓенрих.
Њартин взЯл его ранец, а сам он, поднЯв на руки ‚ильму, медленно,
ступенька за ступенькой, стал спускатьсЯ вниз и смотрел на хозЯйку
молочной лавки, прЯмо в ее большие карие насмешливые глаза; он успел
взглЯнуть даже на Ѓрезгенов, выстроившихсЯ у своих дверей. —етыре свиньи,
круглые жирные рожи! Ћни что-то жевали, и челюсти их непрерывно двигались.
€з-за плеча "безнравственной" хозЯйки молочной лавки выглЯдывал ѓуго, ее
сожитель. ѓуго тоже что-то жевал и в тот момент, когда они проходили мимо,
выудил изо рта хвост шпроты. "ѓрЯзные свиньи", как по команде, опустили
глаза, хозЯйка молочной лавки выдержала взглЯд ѓенриха, а старый
рассыльный вдруг сказал:
- —то же ты, ѓенрих, и попрощатьсЯ со мной не хочешь?
ѓенрих даже не посмотрел в его сторону. ‡а спиной он слышал шаги
участников триумфального шествиЯ. Ђльберт, смеЯсь, говорил что-то матери,
а она как будто тоже смеЯлась. ‡а ними шли фрау ЃорусЯк и столЯр, позади
всех - кондитер. •озЯйка молочной лавки прошипела: "ЏрЯмо свадебный
кортеж!" - а ѓуго, чавкаЯ, дожевал шпротину и тут же отправил в рот
вторую. ђыбка золотом блеснула в его руке.
Ћни спустились еще ниже, и ѓенрих увидел внизу Яркий солнечный свет,
проникавший на лестницу через распахнутые двери. Ќо он чувствовал, что
мысли его еще там, наверху. …му казалось, что он по-прежнему стоит у окна.
‚низу _грЯзные свиньи_, за спиной - трусливый кондитер, он _обречен_ - и
нет ему спасениЯ.
€ ѓенрих навсегда запомнил, как он стоЯл у окна, словно осужденный на
вечную муку, смотрел вниз на рухлЯдь в кузове, а с улицы нессЯ
_непрерывный_ вой гудка. Њартин уже несколько раз спрашивал его о чем-то.
ѓенрих не отвечал. ‚ мыслЯх он был еще там, наверху. Ќо одно знал твердо:
Ђльберт и Њартин _понЯли_ именно то, что должны были понЯть. ‘пасение
пришло в те сотые доли секунды, когда он взглЯнул в глаза Ђльберта и когда
Њартин вовремЯ понЯл, что случилось. € это спасло его, избавило от
проклЯтиЯ.
- Ќу, что же ты молчишь! - приставал к нему Њартин. - ‚ы насовсем
переезжаете к кондитеру?
- „а, насовсем, - ответил ѓенрих, - ты же видишь, мы все берем с собой.
ђабочие на улице все еще свистели, но кондитер вдруг набралсЯ
храбрости.
- „а, да, сейчас идем! - громко крикнул он, и голос его на этот раз
прозвучал уверенно и решительно.
- €дем, ѓенрих, - сказал Ђльберт за его спиной, - поедешь с нами в
Ѓитенхан вместе с ‚ильмой.
ѓенрих удивленно взглЯнул на мать, но та улыбнулась и сказала:
- „а, поезжай, так будет лучше. Ђ в воскресенье вечером господин Њухов
привезет тебЯ в город. Љ тому времени мы уже успеем все длЯ тебЯ
приготовить.
- Ќе знаю уж, как и благодарить вас, - добавила она, обращаЯсь к
Ђльберту. ’от лишь молча кивнул и как-то странно посмотрел на нее. ѓенрих
увидел, как в глазах матери засветилась _надежда_.
Љазалось, мать и Ђльберт договорились о чем-то без слов, пообещали
что-то друг другу, и этот _молчаливый_ обет отразилсЯ в их взглЯде. ѓлаза
их встретились на миг, но в эту сотую долю секунды они вдруг понЯли то, о
чем никогда не думали раньше.
Ђльберт протЯнул матери руку, мать поцеловала ‚ильму, и вслед за
Ђльбертом они пошли к машине. “видев серый автомобиль, ‚ильма завизжала от
радости.

‘бежавший подручный кондитера не оставил богатого наследства. ‹ишь
немногие вещи напоминали о нем: фотографиЯ кинозвезды на стене, две пары
рваных носков, заржавленные бритвенные лезвиЯ на подоконнике да
выдавленный наполовину тюбик зубной пасты. Ќа белом ночном столике видны
были коричневые выжженные пЯтна - следы догоравших здесь сигарет. ‚ Ящике
комода лежали прошлогодние газеты и картинка с надписью: "‚от она -
настоЯщаЯ Ђфрика!" - реклама каких-то восточных сигарет. Ќа картинке зебры
неслись в саванне, жирафы ощипывали листву с высоких деревьев, а туземцы с
размалеванными лицами охотились на львов.
Љондитер приказал оставить во дворе "кровать" ѓенриха - дверь комнаты
547 финансового отдела с прибитыми к ней четырьмЯ брусками.
- Џусть спит в кровати подмастерьЯ.
- Ђ Я?
- ђазве у тебЯ нет кровати?
- Ќет.
- ѓде же ты спала?
- “ ‹ео, где же еще!
- Ђ до него?
- „о него у менЯ была кровать, но потом пришлось ее сжечь - она совсем
развалилась.
Џосле этого кровать ѓенриха все же втащили наверх, а ей досталась
кровать подмастерьЯ, почти новаЯ железнаЯ кровать, выкрашеннаЯ в белый
цвет.
Џока рабочие втаскивали вещи наверх, в комнату подмастерьЯ, она
выносила хлам из чуланчика в коридор. „ревние галеты из кукурузной муки
перекатывались в жестЯных коробках, словно камни. Ћна вынесла все в
стоЯвший во дворе сарай. —его только не было в чулане: коробки из-под
сухарей, - когда она несла их вниз, сухарные крошки по-мышиному скреблись
о картон; истрепанные мешки из-под муки, куклы длЯ витрин из папье-маше -
некогда они рекламировали изделиЯ шоколадных фабрик, давно уж
обанкротившихсЯ. ЌазваниЯ их давно вычеркнуты из списков кондитерских
фирм. околадные плитки из картона, комьЯ серебрЯной бумаги величиной с
футбольный мЯч, картонные поварЯта с длинными ложками в руках - реклама
фабрики концентратов. “лыбающаЯсЯ жестЯнаЯ индианка прижимала к груди
коробку конфет. Ќа коробке было написано: "ербет - чудесные конфеты. ’ают
во рту". џрко-красные вишни из фанеры, бутафорские конфеты в зеленой
обертке и огромнаЯ жестЯнка, котораЯ до сих пор пахла эвкалиптовым маслом.
ќтот запах напомнил ей детство - она кашлЯла ночи напролет, а за ширмой
ругалсЯ отец. € чем Яростней он ругалсЯ, тем сильней она кашлЯла. Ђ вот и
они, старые знакомцы: голубой поваренок с сухариками и серебристый кот с
чашкой какао в лапах.
ђабочие пересмеивались, втаскиваЯ в комнату ее вещи.
Ћна услышала, как кондитер робко пыталсЯ урезонить их, и тут же
вздрогнула, почувствовав на своем плече легкую, но властную руку, руку,
котораЯ даже рычаг кассовой машины сжимала, как штурвал кораблЯ.
Љондитерша улыбнулась, но, как ни странно, в улыбке ее не было скрытой
угрозы.
- ђасполагайтесь как дома. ‚ы хотите поместить здесь сынишку?
- „а.
- ќто вы хорошо придумали! Ђ всю рухлЯдь можно вынести в сарай. Ќо,
может быть, кое-что оставить детЯм - пусть играют, они ведь любЯт такие
вещицы.
- Љонечно, это же лучше всЯких игрушек!
Љондитерша поднЯла с полу фанерную плитку шоколада и вытЯнула из
темного угла картонный грузовик - рекламу какой-то мельницы, и с улыбкой
указала на жестЯную индианку:
- ‚от это уж, наверное, детЯм понравитсЯ!
- …ще бы!
- Ќу и возьмите их.
- ‘пасибо вам большое.
- Ќе за что!
€ снова легкаЯ рука легла на ее плечи и ласково, по-дружески, прижала
их.
- †елаю вам счастьЯ!
- ‘пасибо!
- Ќадеюсь, вам будет здесь хорошо!
- Ћ, конечно!
- Ћчень приЯтно! „о свиданиЯ.
- „о свиданиЯ!
‘катываЯ мешки, спускаЯсь в сарай со штабелЯми пустых коробок, она все
времЯ думала о нем, о дЯде Њартина, как называл его ѓенрих. Ќеожиданно длЯ
себЯ самой она там, в прихожей, испуганнаЯ и обозленнаЯ, обнЯла его,
чужого мужчину. ќто получилось как-то само собой. Ћна тут же спохватилась
и хотела отпрЯнуть от него, но почувствовала, как он слегка сжал ей руку,
а щекой на миг коснулсЯ ее шеи. Ђ как он посмотрел на нее внизу, когда она
прощалась с детьми! Њужчина не на каждую женщину так смотрит!
“лыбнувшись, она отодвинула рваную ширму в углу и даже вздрогнула от
неожиданности: перед ней на полу стоЯли знакомые фанерные фигурки - они
покрылись пылью и паутиной, но Яркие краски до сих пор не выцвели. Ћна
смахнула паутину рукой. „а, это были они, бамбергеровские _герои
германских саг_, точно такие же, как на картинках. Ќабор таких фигурок
Ѓамбергер выдавал в качестве премии постоЯнным своим покупателЯм.
†елтоволосый ‡игфрид в Ярко-зеленом камзоле замахнулсЯ копьем на
Ядовито-зеленого дракона. ‘овсем как ѓеоргий Џобедоносец! ђЯдом с ним -
Љримгильда, ”олькер и ѓагена и еще этот, хорошенький, как же его звали?
„а, ѓизельгер! ”анерные фигурки были прибиты к широкой коричневой пленке с
Ярко-желтой надписью: "„омашнЯЯ лапша Ѓамбергера".
Ћна не услышала, как в чулан вошел кондитер. Ћн осторожно положил ей
руку на плечо.
- ‚се готово! Џойди посмотри свою комнату. Ѓоже мой, ты опЯть плачешь?
—то с тобой?
Ћна молча стрЯхнула его руку с плеча, поднЯла с полу планку с фанерными
фигурками и, даже не взглЯнув на него, понесла ее в свою комнату.
Љондитер шел за ней по пЯтам.
- ‡ачем они тебе?
- Џовешу у себЯ на стену, - ответила она сквозь слезы.
- ќту дрЯнь! Ѓрось ее, Я куплю тебе хорошие картины, настоЯщие! -
сказал он и, помолчав, робко добавил: - ѓорное озеро, часовню в лесу или
лань на полЯнке - все, что ты захочешь! Ќе вешай ты у себЯ эту дрЯнь!
- Ћставь менЯ, - сказала она, - мне это нравитсЯ!
‚ комнате царил уже полный порЯдок: ее платьЯ висели в шкафу, посуда
была аккуратно расставлена в Ящиках комода, а картонку с игрушками
кондитер поставил под кровать. ‚ углу стоЯла кроватка ‚ильмы.
- ђазве ‚ильма здесь будет спать? - спросила она.
- ’ы думаешь, неудобно?
- Ќе знаю, - нерешительно сказала она и, поставив на комод планку с
бамбергеровскими фигурками, добавила: - „етЯм это понравитсЯ!
- ќто же дешевка, лубок! - сказал он и отвернулсЯ.
Ћна подвинула к себе свою сумку и стала вынимать оттуда мелкие вещи.
Џрежде всего она достала фотографию мужа и повесила ее над изголовьем
кровати на гвоздь, на котором поблескивало, словно венчик, медное кольцо
от прежней картинки.
- ‡ачем же здесь? - сказал он.
- ’ак мне хочетсЯ, и оставим это!
Ћна извлекла из сумки старую зажигалку и резко, со стуком, поставила ее
на комод; за зажигалкой последовали часики на потертом кожаном ремешке.
Џотом она быстро наклонилась и, порывшись в картонке с игрушками, достала
брезентовый чехол, в котором Љарл носил свой котелок. —ехол занЯл свое
место на комоде рЯдом с часами и зажигалкой.
- ѓде моЯ шкатулка с нитками? - спросила она.
- ‚от она, - ответил кондитер, выдвинув в комоде один из Ящиков. Ћна
вырвала шкатулку у него из рук и, разыскав в ней пилочку длЯ ногтей -
памЯть о ‹ео, положила ее на комод рЯдом с брезентовым чехлом.
- €ди, - тихо сказала она, - Я хочу побыть одна.
- џ хотел только показать тебе ванную, а вот возьми ключ от дверей
цветника на крыше.
- ѓосподи, - сказала она, - оставь ты менЯ в покое хоть на пЯть минут!
- ‡ачем тебе весь этот хлам? џ куплю тебе новые часы и зажигалку - твоЯ
ведь заржавела и не работает.
- Ѓоже мой! “йди ты наконец!
Љондитер попЯтилсЯ к двери.
Ћна задернула штору, легла на кровать, ногами к изголовью, и долго
смотрела на фотографию улыбающегосЯ фельдфебелЯ, висевшую перед ней.
‘права на комоде стоЯли _герои германских саг_; их ЯркаЯ раскраска видна
была даже в сумерках. Ћна отыскала глазами своего любимца - мужественного
и в то же времЯ мечтательно-нежного _”олькера_ в красном камзоле, с
зеленой лирой в руках. Ќа планке он стоЯл рЯдом с ѓагеном.
Ћна думала сейчас не о ‹ео и даже не о погибшем муже, а о нем, о
другом, чьЯ щека на миг коснулась ее шеи. Ћна понравилась ему! Ќаверное,
он сейчас тоже думает о ней! Ћн все понЯл, он помог ей, и она полюбила его
так, как не любила еще никого. ’ам, в прихожей, она случайно обнЯла его,
но он прижал ее к себе чуть крепче, чем это сделал бы другой на его месте.
Ћн еще вернетсЯ, привезет домой ѓенриха и ‚ильму, и она снова увидит его!
...Љондитер, не постучавшись, вошел в комнату и на цыпочках подошел к
ней. Ћна в Ярости закричала на него:
- Ќадо стучать, когда входишь! “йди, оставь менЯ!
Љондитер покорно вышел из комнаты, пробормотав на пороге еще что-то о
ванной, о цветнике на крыше.
Ћна встала с кровати, заперла дверь на ключ и снова легла. “лыбающийсЯ
фельдфебель был слишком молод. …й даже как-то неудобно вспомнить теперь,
что когда-то она спала с этим мальчишкой-шалопаем. Љусты за казарменным
плацем, запах сапожной ваксы и склонившеесЯ над ней нахмуренное, серьезное
лицо юного ефрейтора. …му первому она позволила все.
‘низу донессЯ резкий смех кондитерши.
Џотом кондитер что-то сказал ей, и в его голосе звучала угроза и даже
решимость. ‡лобно ворча, он поднЯлсЯ по лестнице и рванул дверь.
- Ћтвори сейчас же! - закричал он.
Ћна не ответила ему - она думала о том, другом.
Ћна еще не знала его имени, но ќрих, ѓерт, Љарл и ‹ео исчезли из ее
памЯти, словно растаЯли на горизонте. Ђ лицо кондитера она больше не могла
себе представить, хотЯ он и стоЯл за дверью в двух шагах от нее.
- Ћткроешь ты или нет? - снова закричал он, но его угрожающий голос
только рассмешил ее.
- “ходи, - тихо сказала она, - Я не открою.
€ он ушел.
Ћна услышала, как он спускалсЯ по лестнице, невнЯтно бормоча какие-то
угрозы. Ќо она думала о другом - об Ђльберте, и знала, что он еще придет к
ней.

‘начала они долго играли в футбол с деревенскими ребЯтами, которых
пригласил дЯдЯ ‚илль. Ћн обо всем позаботилсЯ: подстриг траву, починил
сетки на воротах. Ћни играли с азартом, но потом ѓенрих вдруг сказал:
"Ќадоело, не хочу больше". Ћн убежал на веранду, где за столом сидел
Ђльберт, потЯгивал из кружки пиво и просматривал газеты. Ќо и оттуда
ѓенрих вскоре ушел. ЋбойдЯ вокруг дома, он уселсЯ на колоде у дровЯного
сараЯ. ђЯдом на земле лежал топор дЯди ‚иллЯ.
‡десь ѓенриху никто не мешал. ‚илль ушел в деревню исповедоватьсЯ,
Ђльберт уткнулсЯ в свои газеты - он мог читать их часами, не вставаЯ.
‚ильму мать Ђльберта отвела на кухню. „обраЯ старушка пекла там пироги и,
как всегда, при этом бормотала себе под нос забавные присказки. "Љак
испечь пирог на праздник, коли нет припасов разных?" - медленно говорила
она и заставлЯла ‚ильму повторЯть. Ќо у той получалось только "сахар" и
"Яйцо", и мать Ђльберта весело смеЯлась. Ќа кухне пахло горЯчим сдобным
тестом, совсем как в подвале у кондитера. Ќа подоконнике остывал противень
с готовым песочным печеньем.
Џотом ѓенрих услышал, что и Њартин закричал: "Ќе хочу больше! Ќадоело!"
„еревенские ребЯта поиграли еще немного и разошлись. ѓолос Њартина
доносилсЯ теперь с веранды - Ђльберт учил его играть в пинг-понг. ‘лышно
было, как они передвигали стол, укреплЯли сетку. Ђльберт говорил Њартину:
"‘тановись сюда! ‘мотри, вот как нужно!" ‡апрыгали целлулоидные мЯчики. €х
звонкое цокание сливалось с голосом матери Ђльберта: "џйца нам нужны и
сало - только этого нам мало; сахар мы возьмем, сметану и душистого
шафрану", - говорила она, а ‚ильма кричала "сахар!", "Яйцо!" - и старушка
смеЯлась.
•орошо здесь! ЊЯчики так звонко цокают, и ‚ильма радостно кричит на
кухне, а как только услышишь голос матери Ђльберта, так сразу поймешь,
какаЯ она добраЯ. € дЯдЯ Ѓилль добрый, и сам Ђльберт - тоже. "Ћт шафрана -
пирог румЯный", - донессЯ из кухни голос старушки. ‘лавнаЯ какаЯ
присказка, "шафран" - слово само какое-то вкусное! Ќо что ни говори, а все
это длЯ _детей_! …го не проведешь - тут что-то не так!
ѓенрих знал теперь, что кондитер вовсе не такой добрый, как казалось
вначале. Љогда мама сказала, что они переедут к нему, он подумал сначала:
"‚от здорово". Ќо потом понЯл, что это вовсе _не здорово_! Љондитер похож
на тех "добрых" учителей в школе, которые еще хуже, чем злые: такие
приходЯт в Ярость в самый неподходЯщий момент.
‘ другой стороны, кондитер все же лучше, чем ‹ео. Ћдно-то уж, во всЯком
случае, Ясно: денег у них навернЯка будет больше.
‡ажигалка дЯди ќриха, мамины часы - подарок ѓерта и брезентовый чехол,
в котором Љарл носил котелок, были в его памЯти неотделимы друг от друга,
словно они лежали на одной полке. ’еперь он положил на эту полку и пилочку
длЯ ногтей, принадлежавшую ‹ео. ‚ суматохе сборов мать случайно сунула ее
в свою шкатулку с нитками. Љ особым запахам ќриха, ѓерта и Љарла
прибавилсЯ еще запах ‹ео - запах одеколона и помады. Ќа кухне старушка,
смеЯсь, говорила ‚ильме: "‘орока-белобока кашку варила, пирог пекла,
гостей созывала..." ѓенрих представил себе, как она месит там желтое
сладкое тесто, бормоча свои присказки, словно добраЯ волшебница
заклинаниЯ: "ќтот пальчик - дрова рубил, этот - печку топил, этот - воду
носил, этот - муку покупал, а мизинчик мал, ничего не покупал, пришел и
все съел!" ‚ильма смеЯлась звонко и радостно.
€з-за дома выглЯнул дЯдЯ ‚илль и внимательно посмотрел на него. Џотом
ѓенрих услышал, как он поднЯлсЯ на веранду и спросил Ђльберта:
- —то это случилось с парнишкой?
- Ћставь его, - ответил Ђльберт.
Ћни говорили негромко, но ѓенрих слышал каждое слово.
- ЌельзЯ ли чем-нибудь помочь ему? - снова спросил Ѓилль.
- Њожно-то можно, - сказал Ђльберт, - но лучше оставь его сейчас в
покое. ‚ главном ты ведь ему не поможешь!
‚ деревне зазвонили колокола - печально и нежно. ѓенрих понЯл, почему
разошлись ребЯта, игравшие в футбол. ‡вонили к обедне, а все они были
служками в деревенской церкви.
- ’ы пойдешь со мной? - крикнул Њартину Ѓилль.
- „а, да, - ответил Њартин.
–оканье мЯчиков сразу оборвалось. ѓенрих услышал, как Ѓилль еще что-то
спросил у Ђльберта про него.
- Ќе нужно, оставь его, - ответил Ђльберт и, помолчав, добавил: -
€дите, Я здесь посижу.
ѓлухо и протЯжно звонили колокола. Ќа кухне снова радостно запищала
‚ильма: ее кормили Яичком всмЯтку. •орошо здесь, все гладенько - без
сучка, без задоринки, но все это не длЯ него. Ѓольно уж гладко! € запахи
здесь один лучше другого. Џахнет свежей древесиной, печеньем, свежим
тестом, но и запахи эти чужие: слишком уж хорошие!
Ћн выпрЯмилсЯ, прислонилсЯ к стене сараЯ и стал смотреть в открытые
окна. ‚ зале ресторанчика за столами сидели люди, они пили пиво, ели
бутерброды с ветчиной. „евушка-кельнерша то и дело подносила бутерброды и
опЯть уходила на кухню. ’ам она резала хлеб, ветчину, делала новые
бутерброды. ѓенрих увидел, как девушка, отрезав кусок ветчины, положила
его в ротик ‚ильмы. ’а начала жевать, недоверчиво нахмурив бровки. ‡абавно
было смотреть, как постепенно морщинки на лбу ее разгладились и она
одобрительно заулыбалась. Џотом, разжевав кусок как следует и проглотив
его, ‚ильма просиЯла. Њать Ђльберта и кельнерша так и покатились со смеху.
“лыбнулсЯ и ѓенрих - это и впрЯмь было забавно. Ќо улыбка получилась
_усталой_. Ћн и сам знал, что улыбаетсЯ _нехотЯ_, как обремененный
заботами _взрослый человек_, которому не до смеха.
‚ этот момент к дому подъехало такси из города, и он испугалсЯ:
наверное, сейчас что-то случитсЯ, если уже не случилось. €з машины вышли
бабушка и мама Њартина. Ѓабушка, не вынимаЯ изо рта дымЯщейсЯ сигареты,
громко сказала шоферу: "Џодождите здесь, голубчик", - и побежала к
крыльцу. ‹ицо у нее было красное, сердитое.
- Ђльберт! Ђльберт! - закричала она на весь двор.
‹юди в ресторане повскакали с мест, бросились к окнам. ‚ окне кухни
показались испуганные лица кельнерши и матери Ђльберта, а сам Ђльберт
выбежал во двор с газетой в руках. “видев бабушку, он нахмурилсЯ и,
медленно складываЯ газету, пошел ей навстречу. Њама Њартина подошла к окну
кухни и заговорила с матерью Ђльберта с таким видом, будто бы это ее
совершенно не касаетсЯ.
- € ты ничего не хочешь предпринЯть? - сказала бабушка, Яростно
стрЯхиваЯ пепел с сигареты. - ’огда Я сама поеду туда и убью его
собственными руками! Џоедешь ты со мной или нет?
- Џоеду, поеду, успокойсЯ! - устало сказал Ђльберт. - Ќо что в этом
толку?
- Ћ чем только все вы думаете? - сказала бабушка. - ‘адись в машину!
- Љак хочешь, - сказал Ђльберт.
Ћн положил газету на подоконник, влез в машину, открыл изнутри заднюю
дверцу и усадил бабушку рЯдом с собой.
- ’ы, значит, останешьсЯ? - уже из машины крикнула бабушка матери
Њартина.
- „а, Я подожду вас здесь, - ответила та. - Ќе забудьте захватить мой
чемодан, слышите?
Ќо шофер уже выехал со двора. ‚скоре такси скрылось за поворотом.
Љолокола умолкли, и мать Ђльберта сказала матери Њартина: "‡аходите, что
же вы?" ’а кивнула и сказала кельнерше: "„айте-ка мне девочку!"
Љельнерша поставила ‚ильму на подоконник. ѓенрих очень удивилсЯ,
увидев, как мать Њартина ловко взЯла ее на руки и, улыбаЯсь, вошла в дом.
Џотом зацокал целлулоидный мЯчик и донессЯ смех ‚ильмы. •орошо это все,
славно, но только не длЯ него.
‚ ресторане затЯнули песню: "Њилый лес, родимый лес, краше всех земных
чудес!" €з кухни в зал прошла кельнерша с подносом, уставленным пивными
кружками. Њать Ђльберта на кухне вскрыла большую банку с консервированными
сосисками, потом стала готовить салат. Ќа веранде смеЯлась мать Њартина.
‘меЯлась и ‚ильма. ѓенрих удивилсЯ: мать Њартина показалась ему вдруг
такой хорошей и доброй.
„а, все здесь хорошо, но ему от этого не легче. ‚едь сейчас его мама
"сожительствует" с кондитером. Ћна променЯла ‹ео на кондитера. ќто хотЯ и
выгодно, но ужасно!
Ќа дороге напротив дома остановилсЯ желтый почтовый автобус.
ђаспахнулись дверцы, на землю спрыгнул ѓлум и помог сойти Ѓольде. Ѓольда
подбежала к открытому окну кухни и воскликнула громко:
- —то-то теперь будет?
Ќо мать Ђльберта, улыбнувшись, ответила:
- Ќичего там не случитсЯ! Ђ ты вот скажи лучше, где Я вас всех спать
положу?
- џ не могу успокоитьсЯ, просто места себе не нахожу, - сказала Ѓольда.
- Ђх, Я и на старой кушетке высплюсь.
ѓлум засмеЯлсЯ и сдавленно прохрипел:
- Ќа полу! ‘олома есть?
Џотом он с Ѓольдой отправилсЯ в церковь, чтобы позвать ‚иллЯ и Њартина.
"Њилый лес, родимый лес, краше всех земных чудес!" - пели в ресторане,
а мать Ђльберта на кухне вилкой выуживала из банки большие розовые
сосиски.
‘ веранды донессЯ голос матери Њартина:
- _Ќе подходи так близко!_ - закричала она и тут же засмеЯлась
неприЯтно и резко. ѓенрих испугалсЯ и, обернувшись, увидел, что ‚ильма,
бежавшаЯ к утиному ставку, остановилась, услышав окрик, и засеменила
обратно. Њать Њартина подозвала его к себе, взЯла его за руку и спросила:
- ’ы играешь в пинг-понг?
- Џлохо, - ответил он. - џ как-то пробовал играть.
- „авай, Я научу тебЯ, хочешь?
- „а, - сказал он, хотЯ играть ему не хотелось.
Ћна выдвинула стол на середину веранды, снова укрепила сетку и поднЯла
лежавшие на полу ракетки.
- ‘тановись вот здесь, - сказала она и показала, как надо подавать мЯч.
“дар был сильный, мЯч пролетел высоко над сеткой, и ѓенрих легко отбил
его.
‚ильма ползала по полу и радостно повизгивала. …й очень нравилсЯ белый
летающий мЯчик. Љаждый раз, когда он падал, она поднимала его и несла к
столу. Ќо отдавала она мЯчик только матери Њартина, а не ѓенриху.
‚се времЯ ѓенрих думал о том, что его мама сожительствует сейчас с
кондитером. ќто было очень скверно, и казалось ему куда более
_безнравственным_, чем сожительство с ‹ео.
Љолокола вновь зазвонили мерно и торжественно, свЯщенник сейчас
благословлЯет паству. Џотом курЯт ладан и поют "Tantum ergo". Ћн пожалел,
что не пошел с Њартином, они стоЯли бы с ним рЯдом в полутьме между
исповедальней и дверьми.
ѓенрих быстро усвоил, что мЯч надо подавать резким и сильным ударом.
Ќесколько раз ему уже удалось так подать мЯч, что мать Њартина не смогла
его отбить. Ћна засмеЯлась, но стала играть с ним всерьез, лицо ее принЯло
сосредоточенное выражение.
’рудно было следить за полетом мЯча и вовремЯ отбивать его. ѓенрих
думал совсем о другом: об отце, о дЯдЯх, о кондитере, который сейчас
сожительствует с его мамой. Ђ у Њартина мама красиваЯ, высокаЯ, стройнаЯ,
белокураЯ. ’еперь она очень нравилась ему, особенно когда, не прерываЯ
игры, вдруг поворачивалась к ‚ильме и ласково улыбалась ей. ‚ильма сиЯла,
ей это тоже очень нравилось.
“лыбка у мамы Њартина была светлаЯ, такаЯ же хорошаЯ, как и все здесь,
- как звон колоколов, как запах сдобного теста. ‚се это ему здесь дарили -
и улыбку и колокольный звон, - и все же подарок оставалсЯ чужим. …му снова
вспомнилсЯ запах ‹ео - запах туалетной воды и помады, вспомнилась и его
пилочка длЯ ногтей. Ћна останетсЯ теперь навсегда у мамы в шкатулке с
нитками.
Ћн стал играть внимательней, старалсЯ подавать мЯчи резко и сильно.
ЊЯчи пролетали низко над сеткой, и мама Њартина еле успевала отбивать их.
- ‘ тобой, дружок, шутить не приходитсЯ! - сказала она.
Ќо вскоре все вернулись из церкви, и им пришлось прекратить игру.
Њартин бросилсЯ к матери и крепко обнЯл ее. ѓлум сдвинул столы на веранде,
а Ѓольда накрыла их большой зеленой скатертью и расставила тарелки.
‘вежее, только что сбитое масло влажно поблескивало в масленке.
- Ђ сливовое варенье ты и забыла! - сказал Ѓилль сестре. - ђебЯта его
очень любЯт!
- Џринесу, принесу, - откликнулась старушка. - —его уж там ребЯта, ты и
сам до него большой охотник!
Ѓилль покраснел, все рассмеЯлись. ѓлум хлопнул его по спине и,
ухмыльнувшись, прохрипел: "Ќе робей, приЯтель!" € все снова рассмеЯлись.
‚ильме пора было спать, но ей разрешили посидеть еще немного. ‚се
заспорили, где ее уложить. ‚се, кроме матери Њартина, наперебой зашумели:
"‘о мной!", "“ менЯ!" - но когда наконец спросили об этом ‚ильму, она
сразу же подбежала к брату. ѓенрих даже покраснел от радости.
‚ ресторане было шумно. ‹юди приходили, уходили. ‡а столиками звали
кельнершу, требовали пива. Ѓольда встала и, отодвинув стул, сказала:
"Џойду помогу на кухне". ѓлум взЯл пустой мешок и пошел во двор - набивать
его соломой; вспотевший Ѓилль носилсЯ по дому, собираЯ одеЯла, а ѓенрих с
Њартином поднЯлись наверх в комнату над верандой, где длЯ них постелили
большую двуспальную кровать. ’ам же уложили и ‚ильму.
‘темнело. Ќа кухне Ѓольда с кельнершей мыли посуду, разговаривали,
смеЯлись. Њать Ђльберта пошла в зал за стойку, из ресторана доносились
восклицаниЯ, смех. ѓенрих выглЯнул в окно. ‚о дворе мерцали два тусклых
огонька: ѓлум и Ѓилль, покуриваЯ трубки, сидели на скамье у сараЯ. Ќа
веранде осталась только мать Њартина. Ћна сидела у стола, курила и
задумчиво смотрела во мрак.
- ђебЯта, тушите свет и в постель, живо! - услышали они ее голос.
€ тут только Њартин вспомнил, что он весь вечер не видел Ђльберта. Ћн
крикнул в окно:
- Њама, а где дЯдЯ Ђльберт?
- Ћн скоро вернетсЯ. Ћни уехали с бабушкой.
- Ђ куда?
- ‚ Ѓрерних.
- Ђ зачем?
Њать помолчала. Џотом вновь донессЯ ее голос:
- ’ам ѓезелер. Ћн должен с ним поговорить.
Њартин замолчал. Ћблокотившись на подоконник, он смотрел вниз на темную
веранду. ‡а его спиной щелкнул выключатель, заскрипели пружины. ѓенрих
забралсЯ на кровать.
- ѓезелер? - крикнул в темноту Њартин. - ‡начит, ѓезелер жив?
Њать не ответила, и Њартин удивленно подумал, что нисколько не
взволнован поЯвлением ѓезелера. Ћн никогда не говорил с ѓенрихом о смерти
отца. €сториЯ с ѓезелером казалась ему слишком запутанной и сомнительной,
как и всЯ бабушкина премудрость. €мЯ ѓезелера так упорно вдалбливали ему в
голову и так упорно заставлЯли повторЯть, что оно перестало страшить его.
ѓораздо страшней было то, что случилось там, в подземелье, где выращивали
грибы. ’ут все было страшней и проще. ‚ этом подземелье убили человека,
который написал портрет папы. ’ам били и мучили папу и дЯдю Ђльберта.
Џравда, наци, сделавших все это, он представлЯл себе довольно смутно.
Њожет быть, они и впрЯмь не такие уж страшные? Ќо погреб он видел сам,
своими глазами! ‘мрадные темные коридоры, пюпитры с уродливыми кнопками,
постаревшее лицо дЯди Ђльберта, который всегда говорил правду. Ђ вот о
ѓезелере Ђльберт говорил с ним очень редко. ‚низу затЯнули новую песню:

Ќа лесной опушке, где пасутсЯ лани,
‚ хижине убогой Я увидел свет.
Ќе забыть мне юность, первые признаньЯ,
ЊилаЯ отчизна сердцу шлет привет.

Њартин выпрЯмилсЯ, отошел от окна и осторожно забралсЯ на кровать.
‚ильма уткнулась головкой ему в плечо. Џовернувшись к ѓенриху, Њартин тихо
спросил:
- ’ы спишь?
€ ѓенрих тотчас так же тихо, но отчетливо ответил:
- Ќет, не сплю.
"‚ хижине убогой Я увидел свет", - пели внизу.
Љ дому подъехала машина, и Њартин услышал взволнованный голос Ђльберта:
"Ќелла! Ќелла!" - громко звал он. Њама, все еще сидевшаЯ на веранде,
вскочила, опрокинув стул, и выбежала во двор. Ѓольда на кухне сразу
умолкла. Џотом он услышал, как мать Ђльберта заговорила с людьми в
ресторане, и песнЯ внизу вдруг оборвалась. ‚ доме внезапно все затихло.
- —то-то случилось! - прошептал ѓенрих.
Ќа лестнице послышались стоны, плач. Њартин встал, на цыпочках подошел
к двери и выглЯнул в узкий освещенный коридор.
Ђльберт и Ѓольда под руки вели по лестнице бабушку. Ћн испугалсЯ:
бабушка вдруг показалась ему совсем _старой_. Ћн никогда не думал, что она
такаЯ _стараЯ_, и никогда еще не видел ее плачущей. Ћна бессильно повисла
на плече у Ђльберта, и ее всегда румЯное лицо стало землистым.
- “кол, скорей сделайте мне укол! - стонала она.
- „а, да, слышите: Ќелла говорит по телефону с врачом, - ответил
Ђльберт.
- •орошо, только бы скорей!
€з-за плеча Ѓольды выглЯдывал перепуганный ‚илль. ЏоЯвилсЯ и ѓлум. Ћн
пробралсЯ вперед и, оттеснив Ѓольду, подхватил бабушку под руку. ‚двоем с
Ђльбертом они медленно повели ее в большую комнату в конце коридора. ’ут
Њартин увидел маму; она бежала по лестнице, прыгаЯ через ступеньку, и
крикнула:
- џ звонила ѓурвеберу: он сейчас выезжает!
- Ќу вот, - сказал Ђльберт бабушке, - не волнуйсЯ, он сейчас приедет.
Ќо вот двери закрылись, и коридор опустел. Њартин долго смотрел на
широкую коричневую дверь. €з комнаты не доносилось ни звука.
Џервым в коридор вышел ѓлум, потом ‚илль и мама с Ђльбертом. ‘ бабушкой
осталась одна Ѓольда. ѓенрих заворочалсЯ на кровати и сказал:
- ‹ожись скорей, простудишьсЯ!
Њартин тихонько прикрыл дверь и, не зажигаЯ света, осторожно пробралсЯ
к кровати. ‚низу снова запели, но на этот раз очень тихо: "Ќа лесной
опушке, где пасутсЯ лани, в хижине убогой Я увидел свет!"
„ЯдЯ Ђльберт и мама ушли на веранду. Ћни тихо разговаривали о чем-то -
слов нельзЯ было разобрать. Њартин чувствовал, что ѓенриху тоже не спитсЯ.
…му очень хотелось поговорить с ѓенрихом, но он не знал, как начать
разговор.
‚низу перестали петь. €з зала доносилсЯ шум отодвигаемых стульев.
Њартин слышал, как люди поднимались из-за столиков и, рассчитываЯсь с
кельнершей, шутили и смеЯлись. Ћн тихо спросил ѓенриха:
- Ћкно не будем закрывать?
- Ђ тебе не холодно?
- Ќет, не холодно.
- ’огда не закрывай.
ѓенрих снова умолк, и Њартин сразу вспомнил все, что случилось сегоднЯ.
‚спомнил он и переселение, и то слово, которое мать ѓенриха сказала
кондитеру: "Ќу, не тебе менЯ..."
€ он вдруг понЯл, о чем сейчас думает ѓенрих, понЯл, почему он так
неожиданно убежал с лужайки. ‚едь его мама сейчас, наверное, говорит
кондитеру: "’еперь можешь менЯ..."
‘трашно было даже подумать об этом. Њартину стало грустно и захотелось
плакать. Ќо он сдержал слезы, хотЯ ѓенрих все равно не увидел бы в
темноте, что он плачет. ‚се, все это _безнравственно_. ‚от и бабушка
потребовала сейчас, чтобы ей сделали укол, просто так, даже не покричав
перед этим про _кровь в моче_. Њартин с испугом подумал, что раньше она
кричала про _кровь в моче_ через каждые три месЯца; теперь не прошло и
четырех дней, как ей сделали укол, а она уже снова посылает за доктором.
Ћна стараЯ стала, совсем стараЯ! ‘егоднЯ он впервые увидел, как бабушка
плачет. Ќичего этого раньше не было! Ќо самое страшное, что бабушка даже
не притворЯетсЯ больше и не хочет ждать три месЯца. Ћна уже и четырех дней
не может прожить без укола. †идкость бесцветнаЯ, шприц словно пустой!
—то-то ушло из его жизни и больше не вернетсЯ. Ћн не мог понЯть, что это
было. Ќо одно он знал: это как-то свЯзано с ѓезелером.
- ’ы не спишь? - снова спросил он тихо, и снова ѓенрих ответил:
- Ќет, не сплю.
…му показалось, что ѓенрих сердитсЯ и не хочет говорить с ним. ЏонЯтно,
почему ѓенрих такой грустный - его мама ушла от ‹ео, но осталась такой же
_безнравственной_, если не хуже. †ить с ‹ео, конечно, тоже
_безнравственно_, но она жила с ним уже не первый год. Љ этому все
привыкли. Ђ теперь она вдруг переехала к кондитеру и будет жить с ним. ќто
очень скверно, но ведь и бабушка поступает не лучше: требует, чтобы ей
сделали укол, а про _кровь в моче_ даже и не вспомнила.
- Ќет, нет, - громко сказал вдруг Ђльберт на веранде, - лучше раз и
навсегда оставить эти разговоры о нашем браке.
Њама тихо ответила ему что-то. Џотом подошли Ѓольда, ѓлум и ‚илль.
Ђльберт снова заговорил громче:
- ...’огда она бросилась на него с кулаками. …е пытались удержать, но
не тут-то было. урбигелю она закатила пару хороших оплеух, а патера
‚иллиброрда так толкнула в грудь, что он чуть не упал... - Ђльберт как-то
нехорошо засмеЯлсЯ и продолжал: - —то же мне оставалось делать? Џришлось
лезть в драку. Ћн-то узнал менЯ потом.
- Љто, ѓезелер? - спросила мама.
- „а, он узнал менЯ, и, надеюсь, теперь он не потЯнет нас в суд.
’ЯгатьсЯ с ними трудно!
- …ще бы! - решительно подтвердил ѓлум, и мама засмеЯлась. Ќо ее смех
звучал неприЯтно и резко.
Ћни замолчали, и в наступившей тишине Њартин услышал спокойный шум
мотора. ‘начала он подумал, что подъехала машина доктора; но шум доносилсЯ
из сада, только откуда-то сверху: это жужжал самолет. ‡вук медленно
приближалсЯ, он плыл где-то высоко в небе, и Њартин даже вскрикнул от
удивлениЯ, увидев вдруг в черном квадрате окна красные огоньки самолета и
длинный сверкающий шлейф, который он тащил за собой. Џо темному небу
скользили Яркие передвигающиесЯ буквы: "ѓлуп тот, кто сам еще варит
варенье!" Ќадпись проплыла в квадрате окна и скрылась гораздо раньше, чем
он думал. Ќо вскоре снова донессЯ шум мотора, и другой самолет, жужжа,
протащил по темному небу вторую надпись: "ѓольштеге делает это за тебЯ".
- ‘мотри, скорей! - заволновалсЯ Њартин. - ќто реклама бабушкиной
фабрики!
Ќо ѓенрих не ответил, хотЯ и не спал.
‚низу вдруг зарыдала мама, а дЯдЯ Ђльберт громко выругалсЯ: "Њерзавцы!
Љакие же они мерзавцы!"
ум моторов удалЯлсЯ в направлении Ѓрернихского замка, и вскоре вновь
наступила тишина.
Њартин слышал только, как плачет внизу мама, да времЯ от времени
звЯкают стаканы. ѓенрих все еще не спал, но он упорно молчал, и это пугало
Њартина. ѓенрих дышал часто и глубоко, словно был взволнован чем-то, а
рЯдом с ним ровно и тихо дышала спЯщаЯ ‚ильма.
Њартин попыталсЯ заснуть - промелькнули в памЯти ковбой •оппелонг
Љессиди и утенок „ональд „ак, но ему вдруг стало стыдно думать о таких
пустЯках. ‚спомнились слова молитвы: "…сли ты, господи, не простишь нам
грехи наши, то кто же тогда останетсЯ праведен?" € сразу же из мрака
выплыл устрашающий первый вопрос катехизиса: "‡ачем пришли мы в мир сей?"
"„абы служить господу, возлюбить его и вознестись в царствие небесное", -
машинально прошептал он. "Ќо служить господу, возлюбить его и вознестись в
царствие небесное" это еще _не все_, этого мало! ‡аученный ответ на
страшный вопрос вдруг показалсЯ ему жалким, и впервые осознанное сомнение
охватило его.
—то-то ушло навсегда из его жизни, - он только не понимал, что это
было. …му хотелось заплакать так же громко, как плакала на веранде мама.
Ќо Њартин сдержал слезы; он был уверен, что ѓенрих все еще не спит и
думает о своей маме, о кондитере, о том слове, которое его мама сказала
кондитеру.
Ќо ѓенрих думал совсем о другом - он думал о надежде, озарившей на миг
лицо его матери. ќто длилось _одно лишь мгновение_, но он знал теперь, что
_одно мгновение_ может все изменить.
Last-modified: Mon, 12 Nov 2001 15:33:37 GMT
Ћцените этот текст:

ѓенрих Ѓелль. „ом без хозЯина

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22