они будут толковать с дЯдей Ђльбертом о всЯкой всЯчине, он
расскажет и об этом.
   Џо вечерам, лежа в постели, он рассматривал фотографию отца, освещенную
уличным  фонарем,  тихо,  едва  заметно  вздрагивающую   фотографию,   она
раскачивалась, когда мимо проезжали автомобили, и особенно  сильно,  когда
проезжал грузовик или тридцать четвертый автобус.
   Ќемного осталось от отца: фотографиЯ на стене да книжка,  которую  мать
упорно хранила, заложив между детективными  романами  и  иллюстрированными
журналами, - замызганнаЯ, тонкаЯ, желтоватаЯ  брошюрка:  "—то  надо  знать
автослесарю при сдаче экзамена на подмастерье".  Њежду  листками  брошюрки
лежала  сложеннаЯ  вчетверо,  истрепаннаЯ,  но   еще   достаточно   ЯркаЯ,
литографиЯ, изображавшаЯ "’айную вечерю", - точно такаЯ же литографиЯ есть
и у  него  самого  с  такой  же  точно  надписью:  "ѓенрих  Ѓрилах  принЯл
конфирмацию в приходской церкви свЯтой  Ђнны  в  воскресенье,  на  ”оминой
неделе 1930 года". Ђ у  него  была  приходскаЯ  церковь  свЯтого  Џавла  в
воскресенье на ”оминой неделе 1952 года.
   „едушка, отец мамы, осталсЯ в ‘аксонии. Ћн жаловалсЯ на скудную  пенсию
и каждую открытку кончал словами: "Ќеужели у вас не найдетсЯ комнатки  длЯ
менЯ, чтобы мне вернутьсЯ на родину?" Ђ мать посылала ему табак и маргарин
и писала: "‘ жильем здесь очень плохо: все так дорого". Њать мамы умерла в
‘аксонии,  а  отец  отца  покоилсЯ  на  здешнем  кладбище  -  покосившийсЯ
деревЯнный  крест,  к  подножию  которого  они  приносили  цветы  в   день
поминовениЯ и зажигали Яркую свечу. Њать отца - бабушка была не в ладах  с
мамой, она приезжала  только  на  второй  день  рождества,  привозила  ему
подарки, а ‚ильме демонстративно _ничего_ не привозила  и  говорила  точно
так же, как Љарл: "порЯдок", "новаЯ жизнь", "это добром не кончитсЯ". Ћдно
из ее изречений звучало так: "‚идел бы это мой бедный мальчик".
   Ќо она поЯвлЯлась редко и не нравилась ему, потому что даже не  глЯдела
в сторону ‚ильмы и ни разу не принесла  ей  гостинца.  Ђ  ему  она  всегда
говорила: "’ы бы хоть когда-нибудь зашел ко мне". Ќо он навестил ее  всего
один-единственный раз. “ нее была чистота, такаЯ же чистота,  как  у  ‹ео:
пахло мастикой, его угощали пирожными и какао, дали ему денег на  трамвай.
Ќо потом бабушка стала его выспрашивать, а он ей ничего не сказал и больше
никогда к ней не ездил, потому что она говорила то же самое,  что  он  уже
слышал от остальных, от тех, которые находились  под  ледЯным  покровом  -
"целомудреннаЯ душа, чистое сердце", и, между прочим, выспрашивала о  ‹ео,
о Љарле, о ѓерте и все приговаривала, покачиваЯ головой: "Ќет тут порЯдка,
если бы мой бедный сын, а твой отец, увидел все  это",  и  показывала  ему
карточки, на которых отец был одних  лет  с  ним,  карточку  отца  в  день
конфирмации, а потом его карточку в  комбинезоне  слесарЯ,  но  к  бабушке
ѓенрих больше не ездил, потому что не мог брать с собой ‚ильму.


        7

   Љогда Ќелла приводила с собой гостей, она всегда звала Ђльберта,  чтобы
он помог ей перенести спЯщего мальчика из ее комнаты к  нему.  ‘пЯщий,  он
казалсЯ очень тЯжелым, что-то бормотал спросоньЯ, и  они  всегда  боЯлись,
что разбудЯт его, но обычно он тотчас  сворачивалсЯ  клубочком  в  постели
Ђльберта и продолжал спокойно  спать.  Ќелла  часто  приводила  гостей,  и
Ђльберт не меньше двух раз в неделю переносил мальчика к себе.  ’огда  ему
приходилось прерывать работу - он не хотел ни курить, ни  работать,  когда
мальчик у него, и как-то само собой получалось, что он  уходил  в  Ќеллину
комнату и присоединЯлсЯ к ее гостЯм. Ќесколько раз он  пыталсЯ  перейти  с
работой в свободную комнату наверху, рЯдом с ѓлумом, но там он  чувствовал
себЯ не на месте, ему не хватало тысЯчи привычных мелочей, необходимых длЯ
работы, а у себЯ на это не нужно было  затрачивать  ни  малейшего  усилиЯ,
стоило только выдвинуть  Ящик  рабочего  стола,  и  все  было  под  рукой:
ножницы, всевозможный клей, карандаши, кисточки, и  вообще  ему  казалось,
что не стоит устраивать мастерскую из этой комнаты. Ѓыла свободнаЯ комната
и внизу, но она тоже не годилась длЯ работы: оранжеваЯ кушетка,  оранжевые
кресла, ковер того же цвета,  на  стенах  -  картины  художника,  которому
покровительствовал отец Ќеллы, - бесталанное выписывание мелочей  -  и  ко
всему унылый и затхлый дух комнаты, в которой годами никто  не  живет,  но
которую  тем  не  менее  регулЯрно  убирают.  Њальчик  упорно  отказывалсЯ
переселитьсЯ в одну из пустующих комнат, поэтому  Ђльберту  не  оставалось
ничего другого, как уходить к Ќелле и присоединЯтьсЯ к ее гостЯм.  Ќо  это
всегда приводило его в скверное расположение духа, да и скучно ему было  с
ними. €ногда он уходил куда-нибудь, чтобы напитьсЯ вне дома,  но  в  таких
случаЯх ему становилось жалко Ќеллу, когда он возвращалсЯ  и  заставал  ее
одну среди пепельниц, полных окурков, пустых бутылок и тарелок с остатками
бутербродов.
   —аще всего приходили какие-нибудь снобы, с которыми Ќелла познакомилась
в дороге, на каком-нибудь сборище, или они были представлены ей  во  времЯ
какого-нибудь доклада.  Ђльберт  не  выносил  их  постоЯнной  болтовни  об
искусстве. Ћн никогда не участвовал в этих разговорах, пил вино и  чай,  и
когда кто-нибудь начинал читать стихи ђаЯ, ему становилось не по себе, но,
подчинЯЯсь улыбке Ќеллы, он против воли отвечал потом на расспросы о ђае.
   —тобы не жалеть о даром потерЯнном времени, он много пил; иногда  среди
гостей встречались хорошенькие девушки, а на хорошеньких девушек он  готов
был смотреть всегда, даже если  на  них  был  легкий  налет  снобизма.  Ћн
внимательно следил за всем происходЯщим, времЯ от времени  вставал,  чтобы
откупорить бутылку вина, а если гости засиживались поздно,  он  уезжал  за
новым вином, новыми бисквитами и новыми сигаретами. ‚ доме  его  удерживал
только мальчик, спавший в его кровати, - иногда он просыпалсЯ  среди  ночи
и, увидев склонившиесЯ над ним незнакомые физиономии, очень пугалсЯ; могло
случитьсЯ, что Ќеллина мать среди ночи  выкинет  еще  какую-нибудь  сцену.
Љогда "кровь в моче" не стоЯла на повестке днЯ, она изобретала  что-нибудь
другое, не столь длЯ нее обычное. Ћна  могла  по  целым  неделЯм  спокойно
сидеть  у  себЯ  за  бутылкой  красного  вина  и   тарелкой,   наполненной
бутербродами с мЯсом, курить сигареты "’омагавк" из огненно-красных  пачек
и либо перебирать старые письма, либо уточнЯть размеры  своего  состоЯниЯ,
либо перелистывать старые учебники и хрестоматии 1896-1900 годов изданиЯ и
старую библию, сохранившую еще следы  цветных  карандашей  там,  где  она,
десЯтилетнЯЯ  крестьЯнскаЯ  девчонка,  более  пЯтидесЯти  лет  тому  назад
исчеркала забрызганное кровью  одеЯние  египетского  €осифа  и  горчичного
цвета львов, мирно возлегавших и уснувших вокруг „аниила.
   Џо целым неделЯм она была спокойна, но вдруг у нее  поЯвлЯлось  желание
устроить сцену. Ѓывало, в час ночи ей вдруг приспичит  сделать  салат,  и,
надев черный в синих цветочках утренний капот, она спускалась к  Ќелле  и,
стоЯ в дверЯх, размахивала пустой бутылкой из-под уксуса и вопила: "—то за
свинство, опЯть в доме ни капли уксуса, а мне  необходимо,  понимаешь  ли,
необходимо сделать салат". ђаздобыть уксус во втором часу ночи  не  так-то
просто, но Ђльберт  на  всЯкий  случай  заключил  дружеское  соглашение  с
буфетчицей привокзального ресторана и на худой  конец  мог  раздобыть  там
разнообразнейшие продукты.  …сли  Ѓольде  случалось  спуститьсЯ  ночью  на
кухню, а бабушка еще не спала и у нее было настроение закатить сцену,  она
набрасывалась на Ѓольду: "Ђх ты, беглаЯ монашка - дважды вдова" и начинала
перечислЯть все прегрешениЯ отца  Ѓольды,  который,  судЯ  по  всему,  был
контрабандистом и браконьером,  но  вот  уже  более  пЯтидесЯти  пЯти  лет
покоилсЯ на маленьком кладбище в горной деревушке. Ђ когда  у  бабушки  не
было настроениЯ делать сцену, она не мешала Ѓольде возитьсЯ или затевала с
ней самый мирный разговор. ’очно так же она  поЯвлЯлась  вдруг  в  комнате
Ќеллы с криком: "ЋпЯть шлЯешьсЯ? Ђ  муж  твой,  беднЯга,  спит  в  русской
земле!"
   “спокоить ее мог тогда только Ђльберт или ѓлум, и было лучше, чтобы  он
оставалсЯ дома, так как Ќелла боЯлась своей матери.
   € вот два днЯ из семи дней недели торчал Ђльберт среди Ќеллиных гостей,
охранЯл  сон  мальчика  и  был  готов  на  манер  огнетушителЯ  в   случае
необходимости утихомирить Ќеллину мать.
   …го ничуть не смущало, что потом, при разъезде гостей,  ему  навЯзывали
роль шофера такси: он подвозил гостей Ќеллы к трамвайной остановке, а если
было поздно, к трамвайному  парку,  откуда  и  ночью  каждый  час  отходил
трамвай, а когда был расположен, он поодиночке развозил их домой.  Ђльберт
старалсЯ подольше не возвращатьсЯ, рассчитываЯ, что Ќелла за это времЯ уже
улЯжетсЯ спать.
   •орошо разъезжать одному по ночному городу. “лицы пустынны, сады  лежат
в густой тьме, и он смотрит на волшебство, которое творЯт фары его машины:
беспокойные, резкие черные тени и желтовато-зеленый свет фонарей. Ћн любил
этот холодный свет, от которого и летом  веЯло  ледЯным  холодом.  ‘ады  и
парки в  этом  желтовато-зеленом  свете  даже  в  пору  цветениЯ  казались
холодными, безжизненно застывшими. —асто он  оставлЯл  позади  город,  вел
машину через спЯщие деревни и, выбравшись на автостраду, мчалсЯ  несколько
километров на огромной скорости, потом на ближайшей развилке сворачивал  и
возвращалсЯ в город. ‚сЯкий раз он испытывал глубокое  волнение,  когда  в
луче прожектора из тьмы возникала  человеческаЯ  фигура;  чаще  всего  это
оказывались проститутки, они пристраивались в местах,  освещаемых  фарами,
когда  автомобилисты  на  поворотах  включали  дальний   свет:   одинокие,
безжизненные, пестро вырЯженные куклы, они даже не улыбались, когда машина
проезжала мимо них. Ќа темном фоне ночи их залитые Ярким светом белые ноги
всегда напоминали Ђльберту деревЯнные фигуры на рострах, и  казалось,  что
стоЯт они на затонувших кораблЯх. Љогда снова  и  снова  на  поворотах  он
включал фары и Яркий свет выхватывал их из тьмы, он удивлЯлсЯ,  как  точно
они выбирают длЯ себЯ место, но еще ни разу  он  не  видел,  чтобы  машина
остановилась и увезла какую-нибудь из девушек.
   “ краЯ моста, в его устоЯх прилепилсЯ  маленький  кабачок,  который  не
закрывалсЯ всю ночь. ‡десь он выпивал стакан пива  и  рюмку  водки,  чтобы
оттЯнуть возвращение домой. •озЯйка уже знала  его,  потому  что  у  Ќеллы
часто бывали гости и он всегда развозил их по домам, лишь бы не оставатьсЯ
наедине с Ќеллой. Ћн подолгу засиживалсЯ в этом кабачке и думал  о  делах,
которые помимо воли всплывали в памЯти из-за Ќеллиных гостей. ‡а столиками
обычно сидели несколько матросов с рейнских пароходов, они играли в кости,
из репродуктора доносились тихие далекие голоса. “ печки с вЯзаньем сидела
маленькаЯ темноволосаЯ хозЯйка. Ћна всегда рассказывала  ему,  что  и  длЯ
кого вЯжет: светло-зеленый свитер длЯ зЯтЯ, коричнево-красные перчатки длЯ
дочки; но чаще всего она вЯзала прелестные маленькие штанишки длЯ  внучат.
“зор длЯ этих штанишек она придумывала сама, часто она спрашивала  у  него
совета, и несколькими штрихами он уточнЯл  ее  рисунки.  Ћднажды  он  даже
посоветовал ей вывЯзать на  светло-желтой  юбочке  длЯ  четырнадцатилетней
внучки темно-зеленые бутылки с пестрыми  наклейками.  Ћн  набрасывал  узор
цветными карандашами, которые всегда носил при себе, на  белой  оберточной
бумаге, в  которую  она  завертывала  холодные  котлеты  или  биточки  длЯ
матросов. €ногда, если он задумывалсЯ над событиЯми, о которых  напоминали
ему Ќеллины гости, он засиживалсЯ до трех, а то и до четырех часов утра.
   „о войны он был лондонским корреспондентом маленькой  немецкой  газеты,
но газета выставила его, и он вернулсЯ  после  смерти  ‹ин,  по  настоЯнию
Ќеллы, обратно в ѓерманию, и Ќеллин отец устроил его на своей  мармеладной
фабрике, чтобы ему не быть на виду. „о самого начала  войны  он  вместе  с
ђаймундом вел там небольшой отдел статистики сбыта,  и  все  средства  они
тратили не столько на то, что  принесло  бы  пользу  фабрике,  сколько  на
всЯкие  пустЯки,  придававшие  им  самим  благонадежный  вид:  по  первому
требованию  они  могли  доказать,  что  занимаютсЯ  разумной  и  никак  не
свЯзанной с политикой деЯтельностью, что они включились в  так  называемый
трудовой процесс. ‚ их кабинете всегда было достаточно  беспорЯдка,  чтобы
вызвать представление о самой кипучей деЯтельности.  Ќа  чертежных  досках
кнопками были приколоты эскизы, вокруг валЯлись тюбики и кисти, на  полках
стоЯли открытые бутылки с тушью, и каждую неделю из отдела сбыта приходила
смета, заполненнаЯ цифрами, которые они  переносили  на  свои  таблицы,  -
аккуратные  столбики  цифр,   расписанные   по   всем   землЯм   ѓермании,
превращались в миниатюрные мармеладные ведерки на  пестрых  географических
картах.
   Џотом  они  научились  придумывать  новые  названиЯ  длЯ  новых  сортов
мармелада и так быстро обрабатывать цифровые данные, что  в  любую  минуту
могли точно сказать, где и в каком количестве ели и едЯт тот или иной сорт
мармелада. ‚ершиной их цинизма Явилось составление  памЯтки,  которую  они
назвали "Џроизводство и сбыт ароматических конфитюров фабрики ѓольштеге" и
выпустили в  1938  году  к  двадцатипЯтилетнему  юбилею  фирмы.  ќто  была
отпечатаннаЯ на бумаге ручной  выработки  Ярко  иллюстрированнаЯ  брошюра,
которую они бесплатно разослали всем  потребителЯм.  Ђльберт  рисовал  все
новые и  новые  рекламные  плакаты,  ђай  придумывал  к  ним  стихотворные
подписи, а вечера они проводили вместе с Ќеллой и  теми  немногочисленными
друзьЯми, которых еще могли сохранить в 1938 году. —увствовали они себЯ  в
ту пору не  очень  хорошо,  и  по  вечерам  скрытое  раздражение  невольно
прорывалось, особенно когда к ним приходил патер ‚иллиброрд. ђай ненавидел
патера ‚иллиброрда, который теперь изо всех сил  раздувает  шумиху  вокруг
имени ђаЯ, и кончалось это обычно тем, что своими насмешками они  выживали
‚иллиброрда, а как только он уходил, напивались  и  обсуждали  возможность
эмиграции. “тром они ЯвлЯлись  на  фабрику  с  опозданием,  головы  у  них
трещали, и, зачастую охваченные внезапной Яростью, они разрывали в  клочки
все рисунки и диаграммы.
   Ќо на следующий день они снова брались  за  работу,  придумывали  новые
рисунки, новые краски длЯ привлечениЯ покупателей,  создавали  графические
характеристики различных сортов мармелада. Џоследним их творением, до того
как обоих отправили на фронт, ЯвилсЯ исторический  обзор,  в  котором  ђай
поставил себе целью доказать, что, начинаЯ с каменного века, все народы  -
римлЯне, греки, финикийцы, иудеи,  инки  и  германцы  -  радостно  вкушали
мармелад. ‚ этот труд ђай вложил всю  свою  фантазию,  а  Ђльберт  -  свой
талант художника, и у них получилсЯ шедевр, доставивший фабрике  множество
новых покупателей. Ќо в этом  уже  не  было  необходимости.  Џришел  новый
потребитель, который начал поглощать мармелад без всЯкой  рекламы:  пришла
война.
   ‚о времЯ войны повсюду, где только ни останавливались армейские  обозы,
они натыкались на валЯвшиесЯ по  обочинам  дороги  жестЯные  банки  из-под
повидла  производства  их  фабрики.  ќтикетки,  отпечатанные  по   эскизам
Ђльберта, подписи, составленные ђаем. ”ранцузские  дети  играли  в  футбол
этими банками, длЯ русских женщин они были ценным  приобретением,  и  даже
когда наклейки давно  уже  были  содраны  или  смыты,  а  банки  измЯты  и
заржавлены, все равно они узнавали их по штампованной монограмме "ќ.ѓ."  -
ќдмунд ѓольштеге (так звали Ќеллиного отца).
   „аже остановившись на ночлег в какой-нибудь дыре, они ощупью в  темноте
узнавали эти жестЯнки, пальцы сами  отыскивали  выпуклые  буквы  "ќ.ѓ."  и
стилизованную вишню, творение Ђльберта.
   Џобедный путь немецкой армии был усеЯн не только снарЯдами,  не  только
развалинами и падалью, но и жестЯными банками из-под повидла и  мармелада.
‚ Џольше и во  ”ранции,  в  „ании  и  Ќорвегии,  на  Ѓалканах  всЯкий  мог
прочитать изречение, сочиненное  ђаем:  "ѓлуп  тот,  кто  сам  варит  себе
варенье: ѓольштеге сделает это за тебЯ". ‘лова: "ѓлуп тот, кто  сам  варит
себе варенье" были отштампованы крупными  красными  буквами,  остальные  -
чуть  помельче.  ќто  изречение  Явилось  результатом  продолжительнейшего
совещаниЯ с дирекцией, за которым последовала развернутаЯ кампаниЯ  против
всех, кто сам варит варенье.  Ќо  кампанию  пришлось  приостановить  из-за
вмешательства органов пропаганды, которые со своей стороны  считали  варку
вареньЯ одной из исконных добродетелей  истинно  немецких  домохозЯек.  Ќо
этикетки и плакаты были уже отпечатаны,  а  тут  началась  война,  и  этот
вопрос никого больше не занимал, их так и наклеивали и  притащили  даже  в
глубь ђоссии.
   Џервый год войны Ђльберт и ђай прослужили в разных  частЯх,  на  разных
фронтах, но даже вдали друг  от  друга  они  видели  одно  и  то  же  -  в
предместьЯх ‚аршавы и у Ђмьенского собора  валЯлись  все  те  же  немецкие
жестЯнки из-под мармелада.
   Љроме того, они еще получали посылки  от  Ќеллиной  матери,  посылки  с
хорошенькими крохотными ведерочками из  хромированной  †ести  -  рекламные
сюрпризы, которые бесплатно выдавались  каждому,  кто  купит  три  больших
банки, а Ќеллина мать считала не лишним всЯкий раз сообщать им,  что  дела
идут превосходно.
   ‚ кабачке никого не было, он глотнул пива и отставил кружку в  сторону,
- пиво совсем выдохлось. Џотом оглЯдел батарею бутылок  на  стойке  и,  не
поднимаЯ головы, сказал:
   - Ќалейте, пожалуйста, шварцвальдского кирша.
   Џальцы хозЯйки не шелохнулись, клубок шерсти и спицы лежали на полу, он
поднЯл голову, взглЯнул на нее: хозЯйка дремала. Џо  радио  женский  голос
тихо пел какую-то мексиканскую песню. Ћн встал, прошел  за  стойку  и  сам
налил себе кирша, потом поднЯл клубок шерсти и спицы и посмотрел на  часы:
было три часа утра. Ћн медленно, почти по каплЯм, выпил  кирш  и  раскурил
трубку. Ќелла, конечно, еще не легла, - ему  так  ни  разу  и  не  удалось
переждать здесь, пока она уснет. ‚се, что он ей ни скажет, вернувшись, она
выслушает с великой покорностью: про  ненависть  ђаЯ  к  ‚иллиброрду,  про
циничность и снобизм ђаЯ и про то, что за пЯть последних лет жизни ђай  не
написал ни одной строчки стихов - только рекламные лозунги, и про то,  что
она тоже повинна в создании лживой легенды.
   Ћн допил кирш, разбудил хозЯйку, тихонько тронув ее  за  плечо,  -  она
тотчас проснулась и с улыбкой сказала:
   - ‚от ведь что со мной случилось.  Ќе  будь  вас,  менЯ  бы  тут  могли
ограбить.
   Ћна встала, выключила радио. Ђльберт  расплатилсЯ,  вышел  на  улицу  и
подождал хозЯйку, котораЯ, опустив на дверь железную решетку, запирала ее.
   - ‘адитесь, - сказал он, - Я подвезу вас домой.
   - ‚от и прекрасно.
   Ѓыл понедельник, и на улице в это времЯ  почти  не  видно  было  людей,
только тЯжелые грузовики с овощами шли в сторону рынка.
   €з-за хозЯйки ему пришлось сделать небольшой крюк, потом он высадил  ее
и поехал домой, по-прежнему не торопЯсь.
   Ќелла, конечно, не спала еще, в комнате было неубрано:  повсюду  стоЯли
стаканы, чашки, тарелки с остатками бутербродов, раскрошившеесЯ печенье  в
вазочках, пустые коробки из-под сигарет, даже пепельниц она не вытрЯхнула,
бутылки громоздились на столе, валЯлись пробки.
   Ќелла сидела в кресле, курила и смотрела неподвижным  взглЯдом  куда-то
сквозь стены комнаты. ‚ременами ему казалось, что она уже  целую  вечность
сидит в этом кресле и вечно будет сидеть в  нем,  и  он  пыталсЯ  мысленно
охватить все значение и смысл слова  "вечность";  в  прокуренной  комнате,
откинувшись, сидит она  в  зеленом  кресле,  курит  и  неподвижно  смотрит
куда-то вдаль. Ћна сварила кофе, кофейник накрыла старым  колпаком,  чтобы
не остыл, и когда она снЯла колпак, у Ђльберта было ощущение,  что  свежаЯ
зелень кофейника - единственнаЯ свежесть в этой комнате, где  даже  цветы,
принесенные гостЯми, тонули в табачном  дыму,  а  на  столике  в  передней
валЯлись еще обернутые  в  бумагу  букеты.  Ќеллина  безалаберность-всегда
казалась ему очаровательной,  но  с  тех  пор  как  они  жили  вместе,  он
возненавидел эту безалаберность. Љофейник стоЯл на столе, и Ђльберт понЯл,
что ночь грозит затЯнутьсЯ. Ћн ненавидел кофе, ненавидел Ќеллу, ее гостей,
ночи, проведенные за никчемной болтовней, но стоило Ќелле улыбнутьсЯ, и он
забывал все: такаЯ сила  таилась  в  единственном,  неповторимом  движении
мускулов ее лица. € хотЯ он знал, что  она  механически  пользуетсЯ  своей
улыбкой, он никогда не мог устоЯть перед нею, потому что каждый раз  снова
верил, что она улыбаетсЯ ему. Ћн сел и стал автоматически повторЯть слова,
которые  говорил  уже  тысЯчу  раз  в  такие   часы   и   при   таких   же
обстоЯтельствах. Ќелла любила произносить  по  ночам  длинные  монологи  о
своей загубленной жизни, делать ему признаниЯ или расписывать,  как  могло
бы все сложитьсЯ, если бы ђай не погиб. Ћна изо всех сил пыталась обратить
времЯ вспЯть, отбросить все, что произошло за эти десЯть лет, и увлечь его
в свои сновидениЯ.
   Ћколо половины четвертого она встала, чтобы второй раз  заварить  кофе.
Ќе желаЯ оставатьсЯ без нее  в  этой  комнате,  полной  табачного  дыма  и
воспоминаний о ђае, в комнате,  которую  он  знал  двадцать  лет,  Ђльберт
собрал стаканы и грЯзные тарелки, вытрЯхнул пепельницы,  отдернул  зеленую
штору, растворил окно и пошел за Ќеллой на кухню, достал вазы из  стенного
шкафа, наполнил водой, поставил в них цветы, а потом,  стоЯ  возле  Ќеллы,
поджидавшей, пока закипит вода на плите, жевал  холодное  мЯсо,  бутерброд
или один из ее аппетитных салатов,  который  всегда  можно  было  найти  в
холодильнике.
   ќто и был тот час, которого она  дожидалась;  может  быть,  и  возню  с
гостЯми она затевала ради этого часа, потому что двадцать лет  тому  назад
все было точно так же - точно так же он стоЯл на  кухне  рЯдом  с  Ќеллой,
смотрел, как она варит кофе, пробовал ее салаты - часа в  три  или  четыре
ночи - и рассматривал изречение, выложенное  черными  плитками  по  белым:
"_Џуть к сердцу мужчины лежит через его желудок_". Ђ ђай всегда  оставалсЯ
в комнате Ќеллы и дремал там, и тогда гости  тоже  засиживались  допоздна:
болтовнЯ о политике  заполнЯла  эти  ночи,  споры  с  урбигелем,  который
призывал их всех вступить в организацию штурмовиков - и  христианизировать
ее. ’акие слова, как "дрожжи", "закваска",  такие  фразы,  как  "обогатить
национал-социализм сокровищами христианской мысли", -  все  это  возмущало
их. € тогда были среди гостей красивые девушки,  но  теперь  одни  из  них
умерли, другие разъехались в годы войны по разным городам и странам, а две
из этих девушек вышли замуж за нацистов и обвенчались под дубами.
   Џотом они перессорились  почти  со  всеми.  ‚ечера  они  проводили  над
картами и диаграммами, которые приносили  с  фабрики,  и,  засидевшись  до
поздней ночи, дважды пили кофе, первый раз - в два часа, второй - в три.
   Џо счастью, хоть кофейник, в котором Ќелла заваривала кофе, был  теперь
другой, да и не один только кофейник неумолимо напоминал, что времЯ уже не
то.
   ‘ердце его билось сильнее, когда он среди ночи проходил в свою комнату,
чтобы  посмотреть,  как  спит  мальчик.  Њартин  очень  подрос,  быстро  и
неожиданно, на его взглЯд, и  ему  становилось  как-то  боЯзно,  когда  он
смотрел  на   разметавшегосЯ   в   кровати   большого   одиннадцатилетнего
мальчугана, белокурого, миловидного, очень похожего на Ќеллу.  ‚  открытое
окно уже доносились утренние шумы: дальний грохот трамваЯ, щебет птиц;  за
стеной тополей, окружавших сад,  поредела  и  поблекла  чернильнаЯ  синева
ночи, а наверху, в комнате,  которую  теперь  занимал  ѓлум,  не  услышишь
больше, никогда не услышишь, тЯжелые и размеренные шаги отца  Ќеллы,  шаги
крестьЯнина, который слишком  долго  ходил  за  плугом,  чтобы  менЯть  на
старости лет походку.
   Џрошлое и настоЯщее кружились, перемещаЯсь, словно диски,  отыскивающие
единый  центр:  один  вращалсЯ  равномерно,  ось  его  проходила  как  раз
посредине, и это было прошлое, которое,  как  ему  казалось,  он  видит  с
предельной Ясностью, но настоЯщее вращалось гораздо быстрей прошлого,  как
бы вокруг иного центра, и с этим ничего нельзЯ было поделать, несмотрЯ  на
лицо мальчика, на дыхание мальчика, которое он чувствовал на  своей  руке,
несмотрЯ на доброе круглое лицо ѓлума. Ќичего нельзЯ было поделать,  пусть
даже прошедшие двадцать лет оставили неизгладимые следы на лице  Ќеллы,  и
он видел их, Ясно видел: морщинки у глаз, и складки жира на располневшей с
возрастом шее, и губы, потрескавшиесЯ от непрерывного курениЯ,  и  жесткие
морщины на лице - все равно ничего с этим не поделать. Ћн поддалсЯ  на  ее
улыбку, на автоматически расточаемое колдовство, которое растворЯло времЯ,
превращало в призрак ребенка, спавшего в его постели, и между настоЯщим  и
с виду так ровно, так равномерно вращающимсЯ  прошлым  внезапно  вклинилсЯ
Ярко-желтый диск:  времЯ,  никогда  не  существовавшее,  жизнь,  никем  не
прожитаЯ, мечта Ќеллы. Ћна вовлекала его в свою мечту, пусть ненадолго, на
те короткие мгновеньЯ, когда ночью на кухне она  варила  кофе  и  готовила
бутерброды, которые зачерствеют на тарелке. Љофейник, бутерброды, улыбка и
серый молочный утренний свет за окном  -  все  это  служило  реквизитом  и
кулисами длЯ мучительной мечты Ќеллы, мечты прожить жизнь, котораЯ не была
прожита и никогда не будет прожита, мечты о жизни с ђаймундом.
   - Ћх, - пробормотал он, - ты сведешь менЯ с ума.
   Ћн закрыл глаза, чтобы не видеть головокружительного вращениЯ: бешеного
мельканиЯ  трех  дисков,  которые  никогда  не  совместЯтсЯ;  убийственнаЯ
несовместимость, в которой нет ни мгновеньЯ покоЯ.
   Љофе, которого никто не выпьет, бутерброды, которых никто не  съест,  -
реквизит  кровавой  драмы,  куда  его   вовлекли   как   единственного   и
необходимого статиста, - но все же его утешало, что Ѓольда разогреет  себе
этот кофе, что ѓлум завернет эти  бутерброды  и  возьмет  их  с  собой  на
работу.
   - Њожешь идти, - устало промолвила  Ќелла,  накрываЯ  кофейник  зеленой
крышкой.
   Ћн отрицательно мотнул головой.
   - Џочему бы нам не попытатьсЯ как-то упростить жизнь? - сказал он.
   - —то же нам, поженитьсЯ, что  ли?  -  ответила  она.  -  „умаешь,  это
что-нибудь упростит?
   - Ђ почему бы и нет?
   - €ди лучше спать. џ не хочу тебЯ мучить.
   Ћн вышел, не сказав ни слова.  ’ихо  прошел  через  прихожую  в  ванную
комнату. ’ам зажег газ, пустил воду и  положил  шланг  гибкого  душа  так,
чтобы вода бесшумно наполнЯла ванну.
   Ћн долго стоЯл неподвижно и тупо смотрел на воду, поднимавшуюсЯ легкими
голубоватыми струйками со  дна  ванны,  и  напрЯженно  ловил  доносившиесЯ
снаружи звуки; он  слышал,  как  Ќелла  прошла  к  себе,  потом,  как  она
заплакала. Ћна оставила открытой дверь в свою комнату, пусть он слышит  ее
плач. ‚ доме было тихо, прохладно. “же светало. ‡анЯтый своими мыслЯми, он
бросил в ванну окурок  и,  чуть  не  падаЯ  от  усталости,  наблюдал,  как
размокает окурок, как оседает на дно темно-сераЯ пыль -  это  затвердевший
пепел, а светло-желтые крупинки табака сперва идут густой  полосой,  потом
расплываютсЯ по поверхности воды,  и  вокруг  каждой  крупинки  желтоватое
облачко;  сигарета  потемнела,  и  на  ней  отчетливо  проступила  надпись
"’омагавк". Љогда он курил сигареты,  он  длЯ  удобства  выбирал  бабушкин
сорт,  чтобы  всегда  быть  готовым  к  ее  набегам.  †елтоватое   облачко
разрослось уже до размеров гриба, но вода, бившаЯ из душа  на  дне  ванны,
выталкивала  наверх  расплывавшеесЯ,  блекнущее  облачко,  не  давала  ему
опуститьсЯ,  а  внизу,  на  чистом  синем  дне  ванны,  кружились   черные
затвердевшие частички пепла, и  неведомаЯ  сила  медленно  увлекала  их  к
стоку.
   Ќелла продолжала плакать, дверь оставалась открытой, он выключил  вдруг
газ, закрыл кран, вытащил за никелированную  цепочку  пробку  из  ванны  и
проследил, как желтоватое табачное облачко исчезло в водовороте.
   Ћн погасил  свет  и  направилсЯ  к  Ќелле.  Ћна  курила  и  рыдала.  Ћн
остановилсЯ в дверЯх и суровым голосом, удивившим его самого, крикнул:
   - —его ты, собственно, хочешь?
   - ‚ойди, присЯдь, - ответила она. “лыбка у нее не сразу  получилась,  и
это тронуло его; не часто с нею такое случалось. Ћн сел, взЯл сигарету  из
пачки, которую она протЯнула ему, а она снова  улыбнулась,  и  теперь  уже
широко; казалось, что кто-то нажал тайную пружину; как фотограф пользуетсЯ
лампой-вспышкой, так она пользовалась своей улыбкой, - она  славилась  ею,
но теперь эта улыбка утомлЯла его, как утомлЯл и вид ее нежных белых  рук,
прославленных не меньше, чем ее улыбка: она не пренебрегла и самой дешевой
уловкой: положила ногу на ногу и чуть откинулась назад, чтобы виднее  была
ее красиваЯ грудь.
   ‚ ванной забулькали остатки воды: короткий  всхлип,  и  уже  не  слышен
больше успокоительный шум.
   - ‡амуж, - тихо сказала она, - Я не хочу больше. Ќа  это  Я  больше  не
пойду. …сли хочешь, Я тут же стану твоей любовницей, ты это знаешь, и буду
тебе вернее, чем жена, но замуж Я больше никогда не выйду. ‘ тех пор как Я
по-настоЯщему понЯла, что ђаЯ больше нет, Я часто думала,  что  лучше  мне
было бы вообще не выходить замуж, к чему этот маскарад, это кривлЯнье, эта
убийственнаЯ  серьезность  в  браке  -  и  страх   вдовства?   ѓражданскаЯ
регистрациЯ, венчание в церкви, а потом ЯвлЯетсЯ  какое-то  ничтожество  и
посылает твоего мужа на верную смерть. ’ри миллиона, четыре миллиона  этих
торжественных союзов разрушено войной:  вдовы,  вдовы  -  у  менЯ  нет  ни
малейшего желаниЯ быть вдовой, и ничьей женой Я тоже не хочу быть, и детей
Я больше иметь не хочу - вот мои условиЯ.
   - Ђ мои ты знаешь, - сказал он.
   - Љонечно, - спокойно ответила она. - ’ебе надо  женитьсЯ  и  усыновить
мальчика, и потом ты, вероЯтно, захочешь собственных детей.
   - ‘покойной ночи, - сказал он и хотел было встать.
   - Ќет, не  уходи,  -  сказала  она  ровным  голосом,  -  сейчас,  когда
становитсЯ чуть веселей, ты хочешь бежать. ђади чего нужно так  корректно,
так педантично, так строго придерживатьсЯ  общепринЯтой  морали,  Я  этого
просто не понимаю.
   - ђади мальчика. ‚се твои мечты ничего не стоЯт по сравнению с  ним.  €
потом тебе уже почти сорок.
   - Џри ђае все было бы хорошо, и Я  была  бы  верна  ему,  и  у  нас  бы
родились еще дети, но смерть его менЯ сломила, как ты изволишь выражатьсЯ,
и мне больше не хочетсЯ быть ничьей женой. ’ы ведь и  так  Њартину  вместо
отца. ’ебе этого мало?
   - Ѓоюсь, - сказал он, - что ты выйдешь за кого-нибудь другого и мальчик
достанетсЯ ему.
   - ‡начит, ты любишь мальчика больше, чем менЯ?
   - Ќет, - сказал он тихо, - его Я люблю, а тебЯ - нет.  ‡десь  не  может
быть больше или меньше. џ слишком хорошо  тебЯ  знаю,  чтобы  влюбитьсЯ  в
тебЯ, но ты достаточно красива, и мне было бы приЯтно жить с тобой,  -  но
теперь Я так не могу. џ очень часто думаю о ђае, да и  мальчик  все  времЯ
возле менЯ. ‚от в чем дело.
   - Ђ, - сказала она, - теперь Я знаю, почему Я за тебЯ не выйду:  просто
потому, что ты менЯ не любишь.
   - ‡ато ты с некоторых пор уговорила  себЯ,  что  ты  менЯ  любишь.  ќто
совпадает с твоими мечтами.
   - Ќет, - ответила она, - Я себЯ не уговариваю и знаю, что это  не  так.
Ќо у менЯ с тобой получаетсЯ, как у тебЯ со мной.  ђаньше  это  называлось
поговорить откровенно, но вот откровенности у нас как раз  и  не  хватает.
ѓовори откровенно, если тебе это по душе.
   Ђльберт хотел встать, пройтись по комнате или подойти к  окну,  но  ему
часто случалось видеть в кинофильмах, как мужчины  во  времЯ  откровенного
разговора с женщиной шагают по комнате.  Ћн  осталсЯ  сидеть  в  неудобном
кресле и взЯл сигарету, предложенную ему Ќеллой.
   - ѓосподи, - сказал он, - говорить о любви уже просто нелепо. ђазве  мы
с тобой не расхохотались бы, если бы в один прекрасный день Я  заЯвил:  "џ
люблю тебЯ!"
   - „а, пожалуй.
   - € потом это разные вещи - жить со вдовой своего друга или женитьсЯ на
ней,  -  а  вот  женитьсЯ  на  женщине,  котораЯ  живет  мечтами,   словно
наглотавшись морфиЯ, на это Я пошел бы только ради Њартина, но лишь сейчас
Я начинаю понимать, что  ни  на  одной  нельзЯ  женитьсЯ  только  ради  ее
ребенка.
   Ќелла расплакалась, и он  все-таки  поднЯлсЯ  с  кресла  и  зашагал  по
комнате, взволнованный и смущенный, хотЯ он столько раз видел  все  это  в
кинофильмах.
   - Ќо одного Я жду от тебЯ - Я и все мы: чтобы  ты  стала  хоть  немного
осмотрительней ради мальчика.
   - ’ы заблуждаешьсЯ, и все вы заблуждаетесь: вы считаете менЯ чуть ли не
проституткой, но после смерти ђаЯ Я не знала ни одного мужчины.
   - ’ем хуже, - сказал он, - ты их всех взвинчиваешь своей  улыбкой,  как
дети заводных петушков. Ќет, несмотрЯ ни на что, нам надо  бы  поженитьсЯ,
мы могли бы тихо и спокойно жить с мальчиком  и  не  возитьсЯ  со  всЯкими
идиотами, которые беззастенчиво воруют у нас времЯ, мы могли бы  вырватьсЯ
из этой чертовой сутолоки, уехать в другую страну,  и,  кто  знает,  может
быть, однажды на нас снизошло бы, как нежданный дождь, как гроза, то,  что
до сих пор называлось любовью, - ђай ведь  мертв,  -  и  он  повторил  еще
суровей и жестче: - Њертв.
   - ќто звучит так, как будто ты этому рад, - сказала она.
   - ’ы прекрасно знаешь, что, хоть и по-другому, мне было ничуть не легче
потерЯть его - чем тебе. Њне кажетсЯ, что куда больше женщин,  на  которых
можно женитьсЯ, чем мужчин,  с  которыми  можно  дружить.  Ђ  женщинам,  с
которыми можно переспать, вообще нет числа. ’ак или иначе, а ђай  погиб...
€ возможностей у тебЯ не так уж много: быть вдовой или стать женой другого
человека; ты же пытаешьсЯ занЯть какое-то третье, промежуточное положение,
а такого не существует.
   - Ќо оно может  возникнуть,  -  поспешно  перебила  она,  -  положение,
которому нет имени, но времЯ даст ему имЯ. Ћ, как Я вас всех  ненавижу  за
то, что вам кажетсЯ, будто  жизнь  идет  своим  чередом.  Џосыпать  смерть
пеплом забвеньЯ, как лед посыпают золой. ђади детей, ах, ради  детей:  это
прекрасно звучит и служит прекрасным  оправданием;  наполнить  мир  новыми
вдовами, новыми мужьЯми, которым суждено погибнуть  и  сделать  своих  жен
вдовами. ‡аключать новые браки... †алкие вы ничтожества. Ќеужели вы ничего
лучше не придумаете? „а, Я знаю, знаю. - Ћна  встала,  пересела  в  другое
кресло и взглЯнула на портрет ђаЯ над своей  кроватью.  -  џ  знаю,  -  со
злостью повторила  она,  подражаЯ  голосу  патера  ‚иллиброрда:  -  "‘вЯто
храните дитЯ и дело вашего супруга. Ѓрак есть таинство. Ѓраки  заключаютсЯ
на небесах". € они улыбаютсЯ, как авгуры, и молЯтсЯ в своих церквах, чтобы
храбрые мужчины, здоровые и невредимые, бодро,  весело  шагали  на  войну,
чтобы не переставаЯ  работали  фабрики  вдов.  •ватит  почтальонов,  чтобы
принести эту весть, и попов тоже хватит, чтобы  осторожненько  подготовить
вас к этой вести. “ж если есть человек, который сознает,  что  ђаЯ  нет  в
живых, то это Я. ќто Я знаю, что его нет со мной, что его  нет  и  никогда
больше не будет на этом  свете,  знаю  совершенно  точно  -  и  Я  начинаю
ненавидеть тебЯ за то, что ты всерьез собираешьсЯ вторично превратить менЯ
в потенциальную  вдову.  …сли  начать  пораньше,  с  шестнадцати,  как  Я,
например, то до блаженной кончины можно отлично успеть пЯть или шесть  раз
побывать во вдовах и все же остатьсЯ молодой, как Я. ’оржественные клЯтвы,
торжественные союзы, и с кроткой улыбочкой тебе преподносЯт  тайну:  браки
заключаютсЯ на небесах. ‹адно, но тогда пустите менЯ на небо, где мой брак
будет действительно заключен. Ќе хочешь ли ты сказать  мне,  что  Я  не  в
силах уничтожить смерть, наверно, ведь хочешь?
   - ќто Я как раз и собиралсЯ сказать.
   - Ђ Я ничего другого и не ожидала. ђоскошное  изречение,  дорогой  мой,
можешь гордитьсЯ. Ќе хотел ли ты еще сказать мне, что можно  начать  новую
жизнь?
   - Њожет, и хотел.
   - „а перестань ты, нельзЯ забыть прежнюю... а начинать  новую  жизнь...
по-твоему, это новый брак... с тобой...
   - Ќу и хватит, - взорвалсЯ он, - не воображай, пожалуйста, что Я только
о том и думаю, как бы женитьсЯ на тебе, просто Я  считаю  это  единственно
разумным.
   -  Ћчень  приЯтно  слышать,  великолепно  сказано,  ты  мастер   делать
комплименты.
   - €звини, пожалуйста, Я совсем не то хотел сказать, - он улыбнулсЯ, - Я
вовсе не прочь женитьсЯ на тебе.
   - —ас от часу не легче. ’ы хочешь сказать, что ты не умер бы от этого.
   - …рунда, - сказал он, - ты отлично знаешь, что ты мне нравишьсЯ и  что
ты красива.
   - Ќо не совсем в твоем вкусе, да?
   - ‚здор, - сказал он, - и Я  продолжаю  утверждать,  что  начать  новую
жизнь можно и должно.
   - Ђ теперь уходи, - сказала она, - уходи.
   “же совсем рассвело. Ћн встал и задернул зеленую штору.
   - ‹адно, - сказал он, - ухожу.
   - ‚ глубине души ты, наверное, думаешь, что ты еще менЯ обломаешь  и  Я
выйду за тебЯ, но ты ошибаешьсЯ.
   - ’ебе ванна нужна?
   - Ќет, Я помоюсь на кухне, уходи, пожалуйста.
   Ћн прошел в ванную, открыл кран, зажег газ, снова положил душевой шланг
так, чтобы вода текла бесшумно, а  часы  повесил  на  гвоздь,  на  котором
обычно висел шланг. ‚ернулсЯ к Ќелле - она чистила зубы на кухне.
   - ’ы забываешь, - сказал он, - что мы уже пытались однажды жить  именно
так, как тебе хочетсЯ. ’ы вообще очень многое забываешь.
   Ћна прополоскала рот, поставила стакан и бездумно провела  пальцами  по
изразцам.
   - „а, - сказала она, - тогда Я не хотела этого из-за мальчика - он  был
еще совсем крошкой - Я просто не могла.  Џрости,  пожалуйста,  об  этом  Я
никогда не вспоминала...
   ’огда, сразу после войны, он очень желал ее. Ћна была первой  женщиной,
с которой он жил под одной  кровлей  после  пЯтилетнего  пребываниЯ  среди
мужчин,  и  она  была  красивой  женщиной.  —ерез  несколько  дней   после
возвращениЯ он как-то ночью натЯнул брюки, накинул  пиджак  поверх  ночной
рубашки и босиком направилсЯ к ней. “ нее еще горел  свет,  она  сидела  в
постели и читала, накинув на плечи большую черную шаль, возле кровати тихо
гудела не совсем исправнаЯ электрическаЯ печка. Ќелла улыбнулась, когда он
вошел, посмотрела на его необутые ноги и вскрикнула: "’ы с ума  сошел,  ты
же простудишьсЯ - садись здесь вот". Ќа дворе было холодно,  и  в  комнате
пахло картошкой, мешки приходилось держать во всех платЯных шкафах, потому
что в подвал уже несколько раз наведывались воры. Ќелла захлопнула  книгу,
указала на старую баранью шкуру, лежавшую у ее кровати, потом  кинула  ему
пушистую вЯзаную красную кофточку: "“кутай ноги".  Ћн  ничего  не  сказал,
сел, укутал ноги и взЯл сигарету из пачки,  лежавшей  на  ночном  столике.
Џотом уселсЯ удобней и ощутил благодатное тепло раскаленной  печки.  Ќелла
не говорила и не улыбалась. ђебенок спал в колЯске возле  книжного  шкафа,
он был простужен и ровно посапывал. Ѓез пудры  и  помады  Ќелла  выглЯдела
старше, чем днем, она была бледнаЯ и усталаЯ, ее дыхание  отдавало  винным
перегаром, он отчетливо слышал это. ‚  смущении  он  уставилсЯ  на  книгу,
которую она положила на ночной столик:  ’ереза  „екеру.  Ќа  нижней  полке
столика в беспорЯдке лежало ее белье. …му было очень неловко, что он  так,
внезапно и без стука, вошел к  ней,  и  он,  избегаЯ  ее  взглЯда,  упорно
смотрел мимо нее - на стену, где висел портрет ђаЯ, или прЯмо перед собой,
но даже когда отводил взглЯд от портрета, он с мучительной Ясностью  видел
лицо  ђаЯ  -  неспокойное,  сердитое  лицо  человека,  которого  злит  эта
случайнаЯ, бессмысленнаЯ смерть.
   - •очешь выпить? - спросила Ќелла, и он был благодарен ей  за  то,  что
она смогла улыбнутьсЯ при этом.
   - „а, с удовольствием, - ответил он.
   Ќелла выудила из-за кровати стакан и  бутылку  с  мутной,  коричневатой
водкой, налила ему. Ћна ничего не говорила,  она  не  поощрЯла  его  и  не
расхолаживала, она чуть настороженно ждала.
   ’огда он сказал:
   - ‚ыпей со мной.
   € она  согласно  кивнула,  выудила  из  той  же  щели  кофейную  чашку,
выплеснула осадок прЯмо через голову на паркет и подставила ему чашку.  Ћн
налил ей, и они оба выпили и закурили, а печка за его спиной  гудела,  как
большаЯ ласковаЯ кошка. Ќе успели они  допить,  как  он  погасил  свет  и,
оставаЯсь в луче раскаленной печной  спирали,  сказал:  "…сли  не  хочешь,
скажи, и Я уйду". "Ќет", - ответила она и смущенно улыбнулась, он так и не
понЯл, что значило в это мгновенье ее "Ќет": "„а" или "Ќет".  Ћн  выключил
печку, дождалсЯ, пока потемнеет раскаленнаЯ спираль, и  склонилсЯ  над  ее
постелью. Ћна в  темноте  обхватила  его  голову  руками,  словно  петлей,
поцеловала его в щеку и шепнула: "‹учше бы ты ушел", и он испытал странное
разочарование: его разочаровал рот Ќеллы, большим и дрЯблым  показалсЯ  он
ему, разочаровал поцелуй Ќеллы, не таких он ждал от нее.  Ћн  снова  зажег
свет, включил печку и решил, что все к лучшему, что ему нечего  стыдитьсЯ,
Ќелла держалась очень хорошо, и он не испытывал ни малейшего разочарованиЯ
оттого, что его  желание  не  осуществилось.  …два  вспыхнул  свет,  Ќелла
улыбнулась, снова, словно петлей, обхватила рукой его шею и  поцеловала  в
другую щеку, и он снова почувствовал разочарование. Ќелла сказала: "Њы  не
должны этого делать", и о