о женщины обычно
скрывают готовность отдатьсЯ, даже если втайне горЯт
желанием, разыгрывают испуг или возмущение и уступают только
после настойчивых просьб, заверений, клЯтв и ложных
обещаний. џ знаю, что, может быть, только те, длЯ кого
любовь ремесло, только проститутки отвечают немедленным
полным согласием на подобное приглашение или же очень юные,
совсем неопытные девушки. Ќо в моем ответе - как мог ты об
этом подозревать? - была лишь претвореннаЯ в слово упорнаЯ
волЯ, неудержимо прорвавшаЯсЯ тоска тысЯчи томительных дней.
’ак или иначе, ты был изумлен, Я заинтересовала тебЯ. џ
заметила, что ты украдкой, с удивлением, посматриваешь на
менЯ. ’вое безошибочное чутье, твое вещее знание всего
человеческого сразу подсказало тебе, что какаЯ-то загадка,
что-то необычное таитсЯ в этой миловидной, доверчивой
девушке. ‚ тебе проснулось любопытство, и по твоим
осторожным, выпытывающим вопросам Я понЯла, что ты
стараешьсЯ разгадать эту загадку. Ќо Я уклонилась от прЯмых
ответов: Я предпочитала показатьсЯ тебе глупой, чем выдать
свою тайну.
   Њы поднЯлись к тебе. Џрости, любимый, если Я скажу тебе,
что ты не можешь понЯть смЯтение, с каким Я вошла в подъезд,
поднЯлась по ступенЯм, какое это было пьЯнЯщее,
исступленное, мучительное, почти смертельное счастье. Њне и
теперь трудно без слез вспоминать об этом, а ведь у менЯ
больше нет слез. Ќо ты вдумайсЯ в то, что ведь все там было
как бы пронизано моей страстной любовью, все было символом
моего детства, моей тоски: подъезд, перед которым Я тысЯчу
раз ждала тебЯ, лестница, где Я прислушивалась к твоим шагам
и где впервые увидела тебЯ, глазок, откуда Я следила за
тобой, когда всей душой рвалась к тебе; коврик перед твоей
дверью, где Я однажды стоЯла на коленЯх, щелканье ключа в
замке - сколько раз Я вскакивала, услышав этот звук! ‚се
детство, всЯ моЯ страсть запечатлелись на этом тесном
пространстве; здесь приютилась всЯ моЯ жизнь, и теперь она
бурей обрушилась на менЯ: ведь все, все сбылось, и Я шла с
тобой - с тобой! - по твоему, по нашему дому. Џодумай, -
это звучит банально, но Я не умею иначе сказать, - всЯ жизнь
длЯ менЯ, вплоть до твоей двери, была действительность,
тупаЯ повседневность, а за ней начиналось волшебное царство
ребенка, царство Ђладина; подумай, что Я тысЯчу раз горЯщими
глазами смотрела на эту дверь, в которую теперь вошла, и ты
почувствуешь, - только почувствуешь, но никогда не поймешь
до конца, любимый! - чем был в моей жизни этот неповторимый
миг.
   џ оставалась у тебЯ всю ночь. ’ы и не подозревал, что до
тебЯ ни один мужчина не прикоснулсЯ ко мне и не видел моего
тела. „а и как ты мог заподозрить это, любимый, - Я не
противилась тебе, Я подавила в себе чувство стыда, лишь бы
ты не разгадал тайну моей любви к тебе, ведь она, наверное,
испугала бы тебЯ, потому что ты любишь только все легкое,
невесомое, мимолетное, ты боишьсЯ вмешатьсЯ в чью-нибудь
судьбу. ’ы расточаешь себЯ, отдаешь себЯ всему миру и не
хочешь жертв. …сли Я теперь говорю тебе, любимый, что Я
отдалась тебе первому, то умолЯю тебЯ: не пойми менЯ
превратно! џ ведь не виню тебЯ, ты не заманивал менЯ, не
лгал, не соблазнЯл - Я, Я сама пришла к тебе, бросилась в
твои объЯтиЯ, бросилась навстречу своей судьбе. Ќикогда,
никогда не стану Я обвинЯть тебЯ, нет, Я всегда буду
благодарна тебе, потому что как богата, как озарена
счастьем, как напоена блаженством была длЯ менЯ эта ночь!
Љогда Я в темноте открывала глаза и чувствовала тебЯ рЯдом с
собой, Я удивлЯлась, что надо мной не звездное небо. Ќет, Я
никогда ни о чем не жалела, любимый, этот час искупил все.
€ Я помню, что, слыша твое сонное дыхание, чувствуЯ тебЯ так
близко подле себЯ, Я плакала в темноте от счастьЯ.
   “тром Я заторопилась уходить. Њне нужно было вовремЯ
поспеть в магазин, и, кроме того, Я решила уйти раньше, чем
придет твой слуга, - Я не хотела, чтобы он менЯ видел.
Љогда Я, уже одетаЯ, стоЯла пред тобой, ты обнЯл менЯ и
долго смотрел мне в лицо; мелькнуло ли у тебЯ воспоминание,
далекое и смутное, или просто Я показалась тебе красивой
оттого, что всЯ дышала счастьем? Џотом ты поцеловал менЯ в
губы. џ тихонько отстранила тебЯ и повернулась к двери. ’ы
спросил менЯ: - •очешь взЯть с собой цветы? - џ сказала:
- „а. - ’ы вынул четыре белые розы из синей хрустальной
вазы на письменном столе (о, Я знала эту вазу еще с того
времени, когда ребенком заглЯнула в твою квартиру). ’ы дал
мне эти розы, и Я еще много дней целовала их.
   Њы условились встретитьсЯ еще раз. џ пришла, и опЯть все
было чудесно. …ще одну, третью ночь подарил ты мне. Џотом
ты сказал, что тебе нужно уехать - как Я с самого детства
ненавидела эти путешествиЯ! - и обещал сейчас же известить
менЯ, когда вернешьсЯ домой. џ дала тебе адрес - до
востребованиЯ; своего имени Я не хотела тебе назвать. џ
оберегала свою тайну. ’ы опЯть на прощанье дал мне розы -
на прощанье!
   Љаждый день, два месЯца подрЯд, Я справлЯлась... нет, не
надо, к чему описывать все эти муки ожиданиЯ и отчаЯниЯ? џ
не виню тебЯ, Я люблю тебЯ таким, каков ты есть, пылким и
забывчивым, увлекающимсЯ и неверным, Я люблю тебЯ таким,
только таким, каким ты был всегда, каким осталсЯ и поныне.
’ы давно уже вернулсЯ, Я видела это по твоим освещенным
окнам, но ты мне не написал. “ менЯ нет ни строчки от тебЯ
в этот мой последний час, ни строчки от тебЯ, кому Я отдала
всю свою жизнь. џ ждала, ждала с долготерпением отчаЯниЯ.
Ќо ты не позвал менЯ, не написал ни строчки... ни
строчки...
   Њой ребенок вчера умер - это был и твой ребенок. ќто был
и твой ребенок, любимый, - дитЯ одной из тех трех ночей; Я
клЯнусь тебе в этом, и ты знаешь, что перед лицом смерти не
лгут. ќто было наше дитЯ, клЯнусь тебе, потому что ни один
мужчина не прикоснулсЯ ко мне с того часа, как Я отдалась
тебе, до другого часа, когда мое дитЯ исторгли из менЯ. Њое
тело казалось мне свЯщенным с тех пор, как его касалсЯ ты.
Љак могла бы Я делить себЯ между тобой, который был длЯ менЯ
всем, и другими, лишь мимолетно поЯвлЯвшимисЯ в моей жизни?
ќто было наше дитЯ, любимый, дитЯ моей глубокой любви и
твоей беззаботной, расточительной, почти бессознательной
ласки, наш ребенок, наш сын, наше единственное дитЯ. Ќо ты
спросишь менЯ - быть может, с испугом, быть может, только
удивленно, - ты спросишь менЯ, любимый, почему все долгие
годы Я молчала о нашем ребенке и говорю о нем только
сегоднЯ, когда он лежит здесь в темноте, уснув навеки, когда
он скоро уйдет и уже никогда, никогда не вернетсЯ. Ќо как Я
могла сказать тебе? ’ы ни за что не поверил бы мне,
незнакомой женщине, случайной подруге трех ночей, без
сопротивлениЯ, по первому твоему слову отдавшейсЯ тебе, ты
не поверил бы мне, безыменной участнице мимолетной встречи,
что Я осталась тебе верна, тебе, неверному, и лишь с
сомнением признал бы ты этого ребенка своим! Ќикогда, даже
если бы слова мои показались тебе правдоподобными, не мог бы
ты освободитьсЯ от тайной мысли, что Я пытаюсь навЯзать
тебе, состоЯтельному человеку, заботу о чужом ребенке. ’ы
отнессЯ бы ко мне с подозрением, и между нами осталась бы
тень, смутнаЯ, неуловимаЯ тень недовериЯ. ќтого Я не
хотела. € потом Я ведь знала тебЯ; Я знала тебЯ так, как ты
сам едва ли знаешь себЯ, и Я понимала, что тебе, любЯщему
только все беззаботное, легкое, ищущему в любви только игру,
было бы тЯгостно вдруг оказатьсЯ отцом, вдруг оказатьсЯ
ответственным за чью-то судьбу. ’ы, привыкший к полнейшей
свободе, почувствовал бы себЯ как-то свЯзанным со мной. €
ты - Я знаю, это не зависело бы от твоей воли, -
возненавидел бы менЯ за то, что Я свЯзала тебЯ. Њожет быть,
на час, может быть, всего на несколько минут Я стала бы тебе
в тЯгость, стала бы тебе ненавистна, - Я же в своей гордости
хотела, чтобы ты всю жизнь думал обо мне без забот и
тревоги. џ предпочитала взЯть все на себЯ, чем стать длЯ
тебЯ обузой, Я хотела быть единственной среди любивших тебЯ
женщин, о ком ты всегда думал бы с любовью и благодарностью.
Ќо, увы, ты никогда обо мне не думал, ты забыл менЯ.
   џ не виню тебЯ, любимый, нет, Я не виню тебЯ! Џрости
мне, если порою каплЯ горечи просачиваетсЯ в эти строки, -
мое дитЯ, наше дитЯ лежит ведь мертвое возле менЯ под
мерцающими свечами; Я грозила кулаком богу и называла его
убийцей, мысли у менЯ мешаютсЯ. Џрости мне жалобу, прости
ее мне! џ ведь знаю, ты добр и отзывчив в глубине души, ты
помогаешь любому, помогаешь незнакомым людЯм, всем, кто бы
ни обратилсЯ к тебе. Ќо твоЯ доброта особого свойства, она
открыта длЯ всЯкого, и всЯкий волен черпать из нее столько,
сколько могут захватить его руки; она велика, безгранична,
но, прости менЯ, - она ленива, она ждет напоминаниЯ,
просьбы. ’ы помогаешь, когда тебЯ зовут, когда тебЯ просЯт,
помогаешь из стыда, из слабости, но не из радостной
готовности помочь ’ы - позволь тебе это сказать откровенно -
человека в нужде и горе любишь не больше, чем баловнЯ
счастьЯ, каков ты сам. Ђ людей, подобных тебе, даже самых
добрых среди них, тЯжело просить. Ћдин раз, когда Я еще
была ребенком, Я видела через глазок, как ты подал милостыню
нищему, который позвонил у твоей двери. ’ы дал ему денег,
прежде чем он успел попросить, и дал много, но ты сделал это
как-то испуганно и поспешно, с Явным желанием, чтобы он
поскорее ушел; и казалось, что ты боишьсЯ смотреть ему в
глаза. џ навсегда запомнила, как торопливо и смущенно,
уклонЯЯсь от благодарности, ты оказал помощь этому нищему.
‚от почему Я никогда и не обращалась к тебе. Љонечно, Я
знаю, что ты помог бы мне тогда и не имеЯ уверенности, что
это твой ребенок, ты утешал бы менЯ, дал бы мне денег, много
денег, но все это с тайным желанием поскорее покончить с
этой неприЯтностью; Я даже думаю, ты стал бы уговаривать
менЯ предотвратить поЯвление ребенка. Ђ этого Я боЯлась
больше всего - потому что чего бы Я не сделала, если бы ты
этого пожелал, как могла бы Я в чем-нибудь отказать тебе.
Ќо это дитЯ было длЯ менЯ всем; оно ведь было от тебЯ,
повторение тебЯ самого, но все же не ты, счастливый,
беззаботный, которого Я не могла удержать, а ты, дарованный
мне навсегда, - так Я думала, - ты, заключенный в моем теле,
не отделимый от моей жизни. ’еперь Я, наконец, обрела тебЯ,
Я могла ощущать всем существом своим, как зреет во мне твоЯ
жизнь, могла кормить, поить, ласкать, целовать тебЯ, когда
жаждой ласки горела душа. ‚от почему, любимый, Я была так
счастлива, знаЯ, что ношу твоего ребенка. ‚от почему Я
скрыла это от тебЯ, - теперь ты уже не мог от менЯ
ускользнуть.
   ‹юбимый, Я пережила не только месЯцы счастьЯ,
рисовавшиесЯ мне в мечтах; на мою долю выпали и месЯцы ужаса
и муки, полные отвращениЯ перед людской низостью. Њне
пришлось нелегко. ‚ магазин Я в последние месЯцы, ходить не
могла, так как родственники заметили бы мое положение и
сообщили бы об этом домой. Џросить денег у матери Я не
хотела и жила тем, что продавала кое-какие сохранившиесЯ у
менЯ ценные вещи. ‡а неделю до родов прачка украла у менЯ
из шкафа последние несколько крон, и мне пришлось лечь в
родильный приют. ’ам, куда от горькой нужды приходЯт только
самые бедные, самые отверженные и забытые, там, в омуте
нищеты, родилось твое дитЯ. ‚ приюте было ужасно - все
казалось бесконечно чужим, и мы, одиноко лежавшие там, были
друг другу чужие и ненавидели друг друга; только общее
несчастье, общаЯ мука загнала нас всех в эту душную,
пропитанную хлороформом и кровью, полную криков и стонов
палату. ‚се унижениЯ, какие приходитсЯ претерпевать
обездоленным, стыд, нравственный и физический, испытала Я
там наравне с проститутками и больными, страдаЯ от
вынужденной близости к ним, от цинизма молодых врачей,
которые, усмехаЯсь, откидывали одеЯла и с фальшиво ученым
видом трогали беззащитных женщин, от алчности сиделок; о,
там человеческую стыдливость распинают взглЯдами и бичуют
словами.
   ’абличка с именем - вот все, что остаетсЯ от тебЯ, а то,
что лежит на койке, - просто кусок содрогающегосЯ мЯса,
предмет, выставленный напоказ длЯ изучениЯ; да, женщины,
которые в своем доме дарЯт ребенка любЯщему, заботливому
мужу, - они не знают, что значит рожать одинокой,
беззащитной, чуть ли не на лабораторном столе! € даже
теперь, когда мне встречаетсЯ в книге слово "ад", Я невольно
вспоминаю о битком набитой смрадной палате, полной стонов,
истошного крика и грубого смеха, об этой клоаке позора.
   Џрости, прости мне, что Я об этом говорю. Ќо Я делаю это
в первый и в последний раз; никогда, никогда уже не заговорю
Я об этом. џ молчала одиннадцать лет и скоро умолкну
навеки; но хоть один раз Я должна дать себе волю, должна
крикнуть о том, какой дорогой ценой досталсЯ мне ребенок,
который был счастьем моей жизни и теперь лежит в кроватке
бездыханный. џ давно уже все это забыла, забыла в улыбке
ребенка, в его смехе, в своей радости; но теперь, когда он
умер, мука вновь оживает, и Я не могу не кричать, Я должна
облегчить душу хоть один- единственный раз. Ќо Я обвинЯю не
тебЯ, а только бога, сделавшего бессмысленной перенесенную
мной муку. ЉлЯнусь тебе, Я не тебЯ обвинЯю, и никогда Я в
гневе не восставала против тебЯ. „аже в тот час, когда тело
мое корчилось в родовых муках, даже в мгновениЯ, когда боль
разрывала мне душу, Я не обвинЯла тебЯ перед богом; никогда
не жалела Я о тех ночах, никогда не проклинала свою любовь к
тебе; Я всегда любила тебЯ, всегда благословлЯла нашу
встречу. € если бы повторились те страшные часы в приюте и
Я знала бы наперед, что менЯ ожидает, Я пошла бы на это еще
раз, любимый мой, еще раз и тысЯчу раз!
   Ќаш ребенок вчера умер - ты никогда не знал его.
Ќикогда, даже в мимолетной случайной встрече твой взглЯд не
скользнул по маленькому цветущему созданию, рожденному
тобой. џ долго скрывалась от тебЯ; теперь, когда у менЯ был
ребенок, Я, кажетсЯ, даже любила тебЯ более спокойной
любовью, по крайней мере она уже не причинЯла мне
нестерпимых страданий. џ не хотела делить себЯ между тобой
и сыном, и Я отдала себЯ не тебе, баловню счастьЯ, чьЯ жизнь
проходила мимо менЯ, а ребенку, которому Я была нужна,
которого Я должна была кормить, которого Я могла, целовать и
прижимать к груди. џ словно освободилась от власти рока,
осудившего менЯ на страсть к тебе, с тех пор как поЯвилсЯ на
свет другой "ты", поистине принадлежавший мне; лишь редко,
очень редко Я смиренно приближалась к твоему дому. Ќо ко
дню твоего рождениЯ, из года в год, Я посылала тебе белые
розы, точно такие, какие ты подарил мне тогда, после первой
ночи нашей любви. ‘просил ли ты себЯ хоть раз за эти
десЯть, за эти одиннадцать лет, кто их тебе посылает? Ѓыть
может, ты вспомнил о той, которой ты однажды подарил такие
розы? џ не знаю и никогда не узнаю твоего ответа. ’олько
раз в году протЯнуть их тебе из мрака, воскресить памЯть о
той встрече - большего Я не требовала.
   ’ы не знал нашего бедного ребенка, - сегоднЯ Я
раскаиваюсь, что скрыла его от тебЯ, потому что ты любил бы
его. ’ы не знал нашего бедного мальчика, ты никогда не
видел, как он улыбалсЯ и широко раскрывал свои темные,
вдумчивые глаза - твои глаза! - озарЯЯ их лучистым,
радостным светом менЯ и весь мир. Ђх, он был такой веселый,
такой милый. ‚ нем по-детски повторилась всЯ твоЯ живость,
твое стремительное, пылкое воображение. Ћн мог часами
самозабвенно играть с чем- нибудь, как ты играешь с жизнью,
а потом подолгу просиживать, сосредоточенно хмурЯ брови, над
своими книжками. Ћн все больше становилсЯ тобой. ‚ нем
начала уже Явственно проступать присущаЯ тебе
двойственность, смесь серьезности и легкомыслиЯ, и чем
больше он становилсЯ похож на тебЯ, тем сильнее Я любила
его. Ћн хорошо училсЯ, болтал по-французски, как сорока,
его тетрадки были самые опрЯтные во всем классе, и как он
был хорош в своем черном бархатном костюме или в белой
матросской курточке! Ћн всегда оказывалсЯ самым изЯщным,
где бы ни поЯвлЯлсЯ; когда Я гулЯла с ним по плЯжу в ѓрадо,
женщины останавливались и гладили его длинные светлые
волосы; когда он в ‡еммеринге каталсЯ на санках, люди с
восхищением оглЯдывались на него. Ћн был такой миловидный,
такой нежный и ласковый. ‚ минувшем году он поступил в
интернат ’ерезианума и носил свою форму и маленькую шпагу,
точно паж восемнадцатого века, - теперь на нем только
рубашечка, и он лежит, бедный, с посиневшими губами, и руки
сложены на груди.
   Ќо ты, может быть, спросишь, как Я могла воспитывать
ребенка в такой роскоши, как сумела Я доставить ему все
радости легкой, беззаботной жизни высшего общества. ‹юбимый
мой, Я говорю с тобой из мрака, Я не стыжусь, Я скажу тебе,
но только не пугайсЯ, любимый, - Я продавала себЯ. џ не
стала тем, что называют уличной феей, проституткой, но Я
продавала себЯ. “ менЯ были богатые друзьЯ, богатые
любовники; сначала Я искала их, - потом они искали менЯ,
потому что Я была - замечал ли ты это когда-нибудь? - очень
хороша собой. ‚се, кому Я отдавалась, были благодарны мне,
привЯзывались ко мне, все любили менЯ, - только ты не
полюбил менЯ, только ты, мой любимый!
   Џрезираешь ли ты менЯ теперь, после этого признаниЯ?
Ќет, Я знаю, ты не презираешь менЯ; Я знаю, ты все
понимаешь, поймешь и то, что Я поступала так ради тебЯ, ради
твоего второго "Я", ради твоего ребенка. Ћднажды, в палате
родильного приюта, Я прикоснулась к ужасам нищеты, Я знала,
что бедного всегда топчут, унижают, что в этом мире он
всегда жертва, и Я ни за что на свете не хотела, чтобы твое
дитЯ, твое светлое, чудное дитЯ выросло на дне, среди
голытьбы, среди дикости и пошлости улицы, в зачумленном
воздухе задворок. џ не хотела, чтобы его нежные губы
произносили грубые слова, чтобы его белого тельца касалось
жесткое, заскорузлое белье бедноты, - у твоего ребенка
должно было быть все, все богатства, все блага земные, он
должен был поднЯтьсЯ до тебЯ, до твоей жизненной сферы.
   Џоэтому, только поэтому, любимый, продавала Я себЯ. „лЯ
менЯ в этом не было жертвы, ибо то, что принЯто называть
честью или позором, в моих глазах не имело значениЯ; ты не
любил менЯ, ты, единственный, кому по праву принадлежало мое
тело, а все остальное было мне безразлично. ‹аски мужчин и
даже их искренние чувства не вызывали во мне отклика, хотЯ
иных Я очень уважала и, памЯтуЯ о своей собственной
неразделенной любви, от души жалела. ‚се те, кого Я знала,
были добры ко мне, все баловали менЯ, все уважали. Ћдин
граф, пожилой вдовец, любил менЯ, как родную дочь, это он
обивал пороги, чтобы выхлопотать безродному ребенку, твоему
ребенку, прием в ’ерезианум. ’ри, четыре раза просил он
моей руки, - Я могла бы быть теперь графиней, владелицей
сказочного замка в ’ироле, могла бы отбросить все заботы,
так как ребенок имел бы нежного, обожающего отца, а Я -
спокойного, благородного, доброго мужа. џ не согласилась,
несмотрЯ на то, что причинЯла ему боль своим отказом. Ѓыть
может, Я поступила опрометчиво, и Я жила бы теперь
где-нибудь в тиши, и мое ненаглЯдное дитЯ было бы со мной,
но - почему не признатьсЯ тебе? - Я не хотела себЯ
свЯзывать, хотела в любой час быть свободной длЯ тебЯ.
ѓде-то, в сокровенной глубине души, все еще таилась давнЯЯ
детскаЯ мечта, что ты еще позовешь менЯ, хотЯ бы только на
один час. € ради этого одного возможного часа Я оттолкнула
от себЯ все, лишь бы быть свободной и ЯвитьсЯ по первому
твоему зову. —ем была всЯ моЯ жизнь с самого пробуждениЯ от
детства, как не ожиданием, ожиданием твоей прихоти!
   € этот час действительно настал. Ќо ты не знаешь его, не
подозреваешь о нем, мой любимый! ’ы не узнал менЯ и в этот
раз - никогда, никогда ты не узнавал менЯ! џ ведь и раньше
часто встречала тебЯ в театре, на концертах, в Џратере, на
улице - каждый раз у менЯ замирало сердце, но ты не смотрел
на менЯ: Я ведь внешне сильно изменилась, из робкого
подростка превратилась в женщину; говорили, что Я хороша; Я
всегда была богато одета и окружена поклонниками. Љак мог
ты признать во мне робкую девушку, которую видел в полумраке
своей спальни! €ногда с тобой раскланивалсЯ кто-нибудь из
сопровождавших менЯ мужчин; ты отвечал на поклон и бросал
взглЯд на менЯ, но этот холодный взглЯд был просто данью
вежливости, знаком минутного интереса; это был не знающий
менЯ, чужой, страшно чужой взглЯд. Џомню, однажды это
неузнавание, к которому Я уже почти привыкла, причинило мне
жгучую боль: это было в театре, Я сидела в ложе со своим
другом, а ты - в соседней ложе. Ќачалась увертюра, свет
погас, и Я больше не могла видеть твое лицо, но Я слышала
рЯдом с собой твое дыхание, как тогда, в ту ночь, а на
бархатном барьере, разделЯвшем наши ложи, покоилась твоЯ
рука, твоЯ тонкаЯ, нежнаЯ рука. € мной овладело неодолимое
желание наклонитьсЯ и смиренно поцеловать эту чужую, столь
любимую руку, когда-то ласкавшую менЯ. ‚зволнованнаЯ
звуками музыки, Я едва удерживалась, чтобы не прижатьсЯ к
ней губами, не уступить безумному порыву.
   Џосле первого акта Я попросила моего друга увести менЯ.
џ больше, не могла сидеть рЯдом с тобой в темноте - так
близко и так бесконечно далеко.
   Ќо час настал, он настал еще раз, последний раз в моей
разрешенной жизни. ќто произошло почти год тому назад, на
другой день после днЯ твоего рождениЯ. € странно Я весь
день думала о тебе, потому что день твоего рождениЯ Я всегда
справлЯла, как праздник. ђано, рано утром Я вышла из дому,
купила белые розы и, как всегда, послала их тебе, в памЯть о
забытом тобой часе. „нем Я поехала с мальчиком кататьсЯ,
потом повела его в кондитерскую „емелЯ, а вечером в театр, -
Я хотела, чтобы и он, ни о чем не подозреваЯ, с ранних лет
запомнил этот день, как некий таинственный праздник.
Ќазавтра, вечером, Я была на концерте с моим тогдашним
другом, молодым фабрикантом из Ѓрюнна, с которым жила уже
два года; он обожал менЯ, окружал заботами, хотел, так же
как и другие, женитьсЯ на мне и встречал с моей стороны
такой же, казалось, беспричинный отказ, хотЯ засыпал менЯ и
ребенка подарками; сам он был человек достойный, и его
несколько тупаЯ, но беззаветнаЯ преданность заслуживала
иного ответа. Ќа концерте мы встретили знакомых и все
вместе поехали ужинать в ресторан на ђингштрассе, и вот
среди смеха и шуток Я предложила заглЯнуть еще в
танцевальный зал - в ’абарен. Ћбычно, когда менЯ звали в
такие места, Я отказывалась, потому что слишком шумное,
пьЯное веселье, неизменно царившее там, было мне противно,
но на этот раз какаЯ- то необъЯснимаЯ, магическаЯ сила
заставила менЯ высказать пожелание, с бурным одобрением
подхваченное всей компанией. џ и сама не знала почему, но
менЯ неудержимо тЯнуло туда, словно что-то необычайное и
неожиданное предстоЯло мне там. Њои спутники, привыкшие во
всем угождать мне, тотчас встали, и мы отправились в
’абарен, пили там шампанское, и на менЯ нашла такаЯ
неистоваЯ, почти мучительнаЯ веселость, какой Я никогда не
испытывала. џ пила и пила, подхватывала гривуазные песенки
- еще немного, и Я пошла бы танцевать или начала хохотать на
весь зал. Ќо вдруг словно ледЯным холодом или огненным
жаром обдало мое сердце - Я увидела тебЯ: ты сидел за
соседним столиком с приЯтелЯми и смотрел на менЯ восхищенным
и полным желаниЯ взглЯдом, тем взглЯдом, который всегда
проникал в самые недра моего существа. ‚первые за десЯть
лет ты вновь смотрел на менЯ со всей присущей тебе силой
безотчетной страстности. џ всЯ задрожала и чуть не выронила
из рук поднЯтый бокал. Љ счастью, никто из сидевших за
нашим столиком не заметил моего смЯтениЯ, оно затерЯлось в
раскатах смеха и музыки.
   ’вой взглЯд становилсЯ все упорней, все пламеннее, он жег
менЯ как огнем џ силилась понЯть, узнал ли ты менЯ, наконец,
или Я длЯ тебЯ опЯть новаЯ, другаЯ, незнакомаЯ женщина?
Љровь прихлынула к моим щекам, Я рассеЯнно отвечала на
вопросы моих друзей. ’ы не мог не заметить, как взволновал
менЯ твой взглЯд. …два уловимым кивком головы ты сделал мне
знак, чтобы Я на минуту вышла в вестибюль. ‡атем ты
нарочито громко потребовал счет, простилсЯ с приЯтелЯми и
вышел, еще раз дав мне понЯть, что будешь ждать менЯ. џ
дрожала, как в ознобе, менЯ била лихорадка, Я не могла
выдавить из себЯ ни слова, не могла смирить охватившее менЯ
волнение. Љак раз в эту минуту негритЯнскаЯ пара, дробно
стуча каблуками и пронзительно вскрикиваЯ, начала исполнЯть
модный замысловатый танец, все взоры обратились на них, и,
пользуЯсь этим, Я встала, сказала моему другу, что сейчас
вернусь, и вышла вслед за тобой.
   ’ы стоЯл в вестибюле у вешалок и ждал менЯ; когда Я
подошла, лицо твое просиЯло. “лыбаЯсь, поспешил ты мне
навстречу, Я сразу увидела, что ты не узнал менЯ, не узнал
во мне ни подростка, ни девушки давно минувших лет; опЯть
тебЯ влекло ко мне, как к чему-то новому, неизвестному. -
ЌайдетсЯ у вас как-нибудь и длЯ менЯ часок? - спросил ты, и
по твоему уверенному, непринужденному тону Я понЯла, что ты
принимаешь менЯ за одну из тех женщин, которых можно купить
на вечер. - „а, - произнесла Я то же трепетное, но само
собой разумеющеесЯ "да", которое однажды, более десЯти лет
назад, сказала тебе робкаЯ девушка на сумеречной улице. -
Љогда мы могли бы увидетьсЯ? - спросил ты. - Љогда хотите,
- ответила Я перед тобой у менЯ не было стыда. ’ы удивленно
взглЯнул на менЯ, с таким же недоверчивым любопытством и
недоумением, как в тот вечер, когда Я точно так же поразила
тебЯ поспешностью, с какой Я дала согласие. - Њожно и
сейчас? - несколько нерешительно спросил ты. - „а, -
ответила Я, - идем, - и уже направилась к вешалке, чтобы
взЯть свое манто.
   ’ут Я вспомнила, что номерок от нашего платьЯ осталсЯ у
моего друга. ‚ернутьсЯ и попросить номерок было невозможно
без длительных объЯснений; но и пожертвовать часом, который
Я могла провести с тобой, часом, о котором Я мечтала столько
лет, Я не хотела. Ќе колеблЯсь ни минуты, Я набросила на
вечернее платье шаль и вышла в сырую туманную ночь, не
заботЯсь о своем манто, не думаЯ о добром, любЯщем менЯ
человеке, на чьи средства Я жила уже несколько лет и
которого Я поставила в самое нелепое и унизительное
положение: у всех на глазах его любовница, прожившаЯ с ним
два года, убегает по знаку первого встречного. Ћ, Я глубоко
сознавала всю низость и неблагодарность, все бесстыдство
своего поведениЯ, Я понимала, что поступаю нелепо и наношу
хорошему человеку и верному другу смертельную обиду,
понимала, что порываю с налаженным существованием, - но что
значила длЯ менЯ дружба, сама жизнь по сравнению с
нетерпеливым желанием вновь ощутить твои губы, услыхать
нежную ласку твоих слов? ’ак Я любила тебЯ: теперь Я могу
сказать тебе это, когда все прошло, все миновало. Њне
кажетсЯ, если бы ты позвал менЯ с моего смертного одра, у
менЯ Явились бы силы встать и пойти за тобой.
   “ подъезда стоЯл экипаж, и мы поехали к тебе. џ снова
слышала твой голос, чувствовала твою близость и была так же
опьЯнена, так же по-детски счастлива, как при нашей первой
встрече. џ опЯть поднималась по лестнице впервые после
более чем десЯтилетнего промежутка. Ќет, нет, Я не могу
тебе рассказать, как в эти мгновениЯ Я ощущала все вдвойне,
в прошлом и настоЯщем, и во всем опЯть-таки только одного
тебЯ. ‚ твоей комнате мало что изменилось: прибавилось
только несколько картин, книг, немного новой мебели, и все
было так знакомо мне! Ђ на письменном столе стоЯла ваза с
розами - с моими розами, которые Я накануне, ко дню
рождениЯ, послала тебе в памЯть о той, кого ты все-таки не
вспомнил, все- таки не узнал даже теперь, когда она опЯть
была подле тебЯ и ты соединЯл с ней уста и руки. Ќо все же
мне отрадно было видеть, что ты хранишь мои цветы, что
вокруг тебЯ витает частица моего "Я", дыхание моей любви.
   ’ы обнЯл менЯ. ‘нова Я осталась у тебЯ на всю долгую
ночь. Ќо и тут ты не узнал менЯ. ‘частливаЯ, принимала Я
твои ласки и видела, что твоЯ страсть не знает разницы между
любимой и купленной женщиной, что ты предаешьсЯ своим
желаниЯм со всей беспечной расточительностью твоей натуры.
’ы был так нежен и чуток со мной, женщиной, приведенной из
ночного ресторана, так дружески сердечен и рыцарски
почтителен и в то же времЯ так страстен в наслаждении, что
Я, пьЯнеЯ от счастьЯ, как десЯть лет назад, опЯть со всей
силой почувствовала твою неповторимую двойственность -
высокую одухотворенность в любовной страсти, когда-то
покорившую менЯ, полуребенка. џ не встречала человека,
который так пламенно отдавалсЯ бы во власть минуты, с такой
щедростью раскрывал бы другому сокровеннейшие глубины своей
души, - чтобы затем, увы, все померкло в какой-то
безграничной, почти противоестественной забывчивости. Ќо и
Я забыла о себе. Љто была Я, здесь, в темноте, подле тебЯ?
‘трастно влюбленнаЯ девочка, или мать твоего ребенка, или
чужаЯ женщина из ресторана? Ђх, все было так знакомо, уже
пережито и вместе с тем так упоительно ново в ту блаженную
ночь! € Я молилась, чтобы ей не было конца.
   Ќо утро настало; мы встали поздно, и ты пригласил менЯ
позавтракать с тобой. Њы пили чай, приготовленный в
столовой невидимой услужливой рукой, и непринужденно
болтали. ’ы опЯть говорил со мной просто и сердечно, без
нескромных вопросов, без малейшего любопытства. ’ы не
спрашивал, ни кто Я такаЯ, ни где живу; Я была длЯ тебЯ
только случайным приключением, безыменной минутной прихотью,
бесследно исчезающей из памЯти, как дымок рассеиваетсЯ в
воздухе. ’ы рассказал мне, что тебе предстоит большое
путешествие в ‘еверную Ђфрику, которое продлитсЯ два или три
месЯца; Я задрожала от страха, радость сменилась отчаЯнием,
ибо в ушах у менЯ уже звучало: "Љонец, все прошло и
позабыто!" Њне хотелось броситьсЯ к твоим ногам и закричать:
"‚озьми менЯ с собой, тогда ты узнаешь менЯ, наконец,
наконец-то после стольких лет!" Ќо Я была так робка,
малодушна, так рабски покорна тебе! џ только сказала: -
Љак жаль! - ’ы, улыбаЯсь, взглЯнул на менЯ: - ’ебе правда
жаль?
   ’ут Я не выдержала, поддалась внезапному порыву. џ
встала и долгим, пристальным взглЯдом посмотрела тебе в
лицо. Џотом сказала: - ’от, кого Я любила, тоже всегда
уезжал. - џ смотрела на тебЯ, смотрела прЯмо в глаза.
"‘ейчас, сейчас он узнает менЯ!" џ ждала, трепеща от страха
и надежды. Ќо ты улыбнулсЯ мне и сказал в утешение: - €з
путешествий ведь возвращаютсЯ. - „а, - ответила Я, -
возвращаютсЯ, но успев забыть.
   „олжно быть, в тоне, каким Я это сказала, прозвучало
что-то необычное, слишком страстное, потому что теперь и ты
встал и посмотрел на менЯ с удивлением и теплой лаской. ’ы
взЯл менЯ за плечи. - •орошее не забываетсЯ, тебЯ Я не
забуду, - сказал ты и погрузил взглЯд в самую глубину моих
глаз, словно ты хотел запечатлеть в памЯти мой образ. €
чувствуЯ, как проникает в менЯ этот ищущий взглЯд,
впитывающий в себЯ все мое существо, Я подумала, что,
наконец, наконец пелена упадет с твоих глаз. "Ћн узнает
менЯ, узнает менЯ!" „уша моЯ ликовала от этой мысли.
   Ќо ты не узнал менЯ. Ќет, ты не узнал менЯ, и никогда Я
не была столь чужда тебе, ибо... ибо иначе как мог бы ты
сделать то, что сделал через несколько минут? ’ы поцеловал
менЯ, еще раз страстно поцеловал, так что мне пришлось снова
поправить растрепавшиесЯ волосы. € вот, стоЯ перед
зеркалом, Я вдруг увидела - Я чуть не упала от ужаса и
стыда, - Я увидела, как ты украдкой сунул в мою муфту две
крупных бумажки. Љак Я только удержалась, чтобы не
вскрикнуть, не ударить тебЯ по лицу, - ты платил за эту ночь
мне, любившей тебЯ с детства, матери твоего ребенка! џ была
длЯ тебЯ только проституткой из ’абарена, не больше, ты
заплатил мне, заплатил! Њало того, что Я была забыта тобой,
Я должна была еще снести от тебЯ унижение.
   џ начала торопливо хватать свои вещи. ’олько бы уйти,
поскорей уйти, - мне было слишком больно. џ взЯла шлЯпу -
она лежала на письменном столе возле вазы с белыми розами,
моими розами. ’ут мной овладело властное, неудержимое
желание: Я решила сделать еще одну попытку: - Ќе дашь ли
ты мне одну из твоих белых роз? - ‘ удовольствием, -
ответил ты и тотчас вынул из вазы цветок. - Ќо, может быть,
тебе подарила их женщина, - женщина, котораЯ тебЯ любит? -
Њожет быть, - сказал ты, - не знаю. Ћни присланы мне, и Я
не знаю кем. ‡а это Я их и люблю. - џ взглЯнула на тебЯ.
- Њожет быть, они тоже от женщины, забытой тобой!
   ’ы изумленно взглЯнул на менЯ. џ твердо смотрела тебе
прЯмо в глаза. "“знай менЯ, узнай же менЯ, наконец!" -
кричал мой взглЯд. Ќо твой взглЯд светилсЯ лаской и
неведением. ’ы еще раз поцеловал менЯ. Ќо ты менЯ не
узнал.
   џ поспешно направилась к дверЯм, потому что слезы готовы
были брызнуть у менЯ из глаз, а этого ты не должен был
видеть. џ так бежала, что в прихожей чуть не столкнулась с
твоим слугой. Ћн проворно отскочил в сторону, услужливо
распахнул передо мной дверь, и в этот миг - ты слышишь? - в
этот краткий миг, когда Я сквозь слезы взглЯнула на старика,
в его глазах вспыхнул какой-то свет. ‚ этот миг - ты
слышишь? - в этот единый миг €оганн узнал менЯ, хотЯ ни
разу не видел менЯ с моего детства. Њне хотелось стать
перед ним на колени и целовать ему руки за то, что он узнал
менЯ. Ќо Я только выхватила из муфты эти ужасные деньги,
которыми ты пригвоздил менЯ к позорному столбу, и сунула их
старику. Ћн задрожал, испуганно посмотрел на менЯ - в эту
секунду он, быть может, больше отгадал обо мне, чем ты за
всю свою жизнь. ‚се, все люди любили менЯ, все были ко мне
добры, только ты, только ты один не помнил менЯ, только ты
один ни разу не узнал менЯ!
   Њой ребенок умер, наш ребенок, теперь мне некого любить
на всем свете, кроме тебЯ. Ќо кто ты длЯ менЯ, ты, никогда,
никогда не узнающий менЯ, проходЯщий мимо менЯ, как мимо
прозрачной воды, наступающий на менЯ, как на камень, ты,
неизменно обрекающий менЯ на разлуку и вечное ожидание?
Ћдин раз мне казалось, что Я удержала тебЯ, неуловимого, в
ребенке. Ќо это был твой ребенок: он жестоко покинул менЯ
и отправилсЯ в путешествие, он забыл менЯ и больше не
вернетсЯ. џ опЯть одинока, одинока, как никогда, у менЯ
ничего нет, ничего нет от тебЯ: ни ребенка, ни слова, ни
строчки, никакого знака памЯти, и если бы ты услышал мое
имЯ, оно ничего не сказало бы тебе. Џочему мне не желать
смерти, когда Я мертва длЯ тебЯ, почему не уйти, раз ты ушел
от менЯ? Ќет, любимый, Я не упрекаю тебЯ, Я не хочу вселить
свое горе в твой озаренный радостью дом. Ќе бойсЯ, Я не
стану больше докучать тебе, прости мне, Я должна была излить
душу в час смерти своего ребенка. ’олько раз Я должна была
все высказать тебе, - потом Я опЯть скроюсь во мраке и буду
молчать, как всегда молчала перед тобой. Ќо ты не услышишь
моего стона, пока Я жива, - только когда Я умру, получишь ты
это завещание, завещание женщины, любившей тебЯ больше, чем
все другие, и которой ты никогда не узнавал, всю жизнь
ожидавшей тебЯ и не дождавшейсЯ твоего зова. Ѓыть может,
быть может, ты позовешь менЯ тогда, и Я в первый раз нарушу
верность тебе: Я не услышу тебЯ из могилы. џ не оставлю
тебе ни портрета, ни знака памЯти, как и ты мне ничего не
оставил; никогда ты не узнаешь менЯ, никогда. ’акова была
моЯ судьба в жизни, пусть будет так и в моей смерти. џ не
позову тебЯ в мой последний час, Я ухожу, и ты не знаешь ни
моего имени, ни моего лица. џ умираю легко, потому что ты
не чувствуешь этого издалека. …сли бы тебе было больно, что
Я умираю, Я не могла бы умереть.
   џ больше не могу писать... такаЯ тЯжесть в голове...
все тело ломит, у менЯ жар... кажетсЯ, мне сейчас придетсЯ
лечь. Њожет быть, скоро все кончитсЯ, может быть, хоть раз
судьба сжалитсЯ надо мной, и Я не увижу, как унесут мое
дитЯ... џ больше не могу писать... Џрощай, любимый,
прощай, благодарю тебЯ. ‚се, что было, было хорошо, вопреки
всему... Я буду благодарна тебе до последнего вздоха. Њне
хорошо - Я сказала тебе все, ты теперь знаешь, нет, ты
только догадываешьсЯ, как сильно Я тебЯ любила, и в то же
времЯ моЯ любовь не ложитсЯ бременем на тебЯ. ’ебе не будет
недоставать менЯ - это менЯ утешает. Ќичто не изменитсЯ в
твоей прекрасной, светлой жизни... Я не омрачу ее своей
смертью... это утешает менЯ, любимый.
   Ќо кто... кто будет посылать тебе белые розы ко дню
твоего рождениЯ? Ђх, ваза опустеет, легкое дуновение моей
жизни, раз в год овевавшее тебЯ, - развеетсЯ и оно!
‹юбимый, послушай, Я прошу тебЯ... это моЯ перваЯ и
последнЯЯ просьба к тебе... исполни ее ради менЯ: каждый
год, в день твоего рождениЯ - ведь это день, когда думают о
себе, - покупай розы и ставь их в синюю вазу. „елай это,
любимый, делай это так, как другие раз в году заказывают
панихиду по дорогой им усопшей. Ќо Я больше не верю в бога
и не хочу панихид, Я верю только в тебЯ, Я люблю только тебЯ
и жить хочу только в тебе... ах, только один раз в году,
незаметно и неслышно, как Я жила подле тебЯ... Џрошу тебЯ,
исполни это, любимый... это моЯ перваЯ просьба к тебе и
последнЯЯ... благодарю тебЯ... люблю тебЯ, люблю...
прощай...
   Ћн дрожащей рукой отложил письмо. Џотом долго сидел
задумавшись. ‘мутные воспоминаниЯ вставали в нем - о
соседском ребенке, о девушке, о женщине в ночном ресторане,
но воспоминаниЯ неЯсные, расплывчатые, точно контуры камнЯ,
мерцающего под водой. ’ени набегали и расходились, но образ
не возникал. ЏамЯть о чем-то жила в нем, но о чем - он
вспомнить не мог. …му казалось, что он часто видел все это
во сне, в глубоком сне, но только во сне.
   ‚друг взглЯд его упал на синюю вазу, стоЯвшую перед ним
на письменном столе. Ћна была пуста, впервые за много лет
пуста в день его рождениЯ. Ћн вздрогнул; ему почудилось,
что внезапно распахнулась невидимаЯ дверь и холодный ветер
из другого мира ворвалсЯ в его тихую комнату. Ћн ощутил
дыхание смерти и дыхание бессмертной любви; что-то
раскрылось в его душе, и он подумал об ушедшей жизни, как о
бесплотном видении, как о далекой страстной музыке.