        ‘тефан –вейг. Ќеожиданное знакомство с новой профессией


                                    Џеревод €. ’атариновой

<hr>
”айл с книжной полки Ќесененко ЂлексеЯ <a href="http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/">
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/</a>
<hr>

   „аже самый воздух, сырой, но уже снова пронизанный
солнцем, был великолепен в то чудесное апрельское утро 1931
года. Ћн таЯл во рту, как карамелька, сладкий, прохладный,
влажный и сиЯющий, квинтэссенциЯ весны, чистейший озон.
Џоразительно - в центре города, на ‘трасбургском бульваре,
дышалось ароматом вспаханных полей и морЯ. ќто
очаровательное чудо сделал ливень, озорной апрельский дождь,
которым капризница-весна нередко возвещает о своем, приходе.
…ще дорогой наш поезд догонЯл темную тучу, черной полосой
обрезавшую на горизонте полЯ; но только около Њо, когда уже
видны были разбросанные на окраине города игрушечные дома-
кубики, когда уже поднимались над потускневшей зеленью
крикливые рекламы, когда уже складывала свои дорожные
принадлежности - бесчисленные флакончики, футлЯры, коробочки
- сидевшаЯ напротив менЯ пожилаЯ англичанка, только около Њо
прорвалась, наконец, набухшаЯ, набрЯкшаЯ водой, злобнаЯ
свинцоваЯ туча, от самого ќпернэ бежавшаЯ наперегонки с
паровозом. ‘игнал был подан бледной вспышкой молнии, и
тотчас же туча с воинственным грохотом обрушила на землю
водные потоки и стала поливать поезд мокрым пулеметным
огнем. Ћкна плакали под метким обстрелом больно бьющего
града, паровоз сдалсЯ на милость победителЯ и опустил свое
дымное знамЯ. Ќичего не было видно, ничего не было слышно -
только капли, перебиваЯ друг друга, торопливо барабанили по
стеклу и металлу, и поезд, спасаЯсь от ливнЯ, бежал по
блестЯщим рельсам, словно преследуемый зверь. € что же - не
успели мы благополучно прибыть на ‚осточный вокзал и в
ожидании носильщиков остановитьсЯ на крытой платформе, а за
серой, ровно обрезанной кромкой дождЯ уже Ярко блестел
бульвар; острый луч солнца пронзил своим трезубцем убегающие
тучи, и фасады домов загорелись, как начищеннаЯ медь, и небо
засверкало океанской синевой. ‘ловно Ђфродита Ђнадиомена, в
сиЯнии наготы встающаЯ из волн морских, божественно
прекрасен вставал город из сброшенной пелены дождЯ. €
сразу, точно отпустили тетиву, слева и справа, из сотен
укромных уголков, из сотен прибежищ высыпали на улицу люди;
они отрЯхивались, смеЯлись и бежали своей дорогой;
возобновилось приостановленное движение, покатились,
загрохотали, затарахтели в уличной толчее сотни колес, все
дышало и радовалось возвращенному сиЯнию днЯ. „аже
чахоточные деревца на бульваре, крепко зажатые в твердую
рамку асфальта, еще все омытые и обрызганные дождем,
потЯнулись своими острыми пальчиками-бутонами к
обновленному, насыщенному синевой небу и сделали робкую
попытку заблагоухать. € как это ни удивительно - попытка их
увенчалась успехом. ‘вершилось чудо: несколько мгновений в
сердце Џарижа, на ‘трасбургском бульваре, Явственно
ощущалось нежное, робкое дыхание цветущих каштанов.
   ‚еликолепно в этот благословенный апрельский день было
еще и то, что, приехав рано утром в Џариж, Я до самого
вечера был свободен. Ќи одна душа из четырех с половиной
миллионов парижских жителей еще не знала, что Я здесь, никто
не ждал менЯ; итак, Я ощущал божественную свободу, Я мог
делать что хочу. џ мог, если мне заблагорассудитсЯ, без
цели шататьсЯ по городу или читать газету, мог позавтракать
или просто посидеть в кафе, или пойти в музей, мог глазеть
на витрины магазинов или рассматривать книги в ларьках
букинистов на набережной; Я мог позвонить друзьЯм или просто
глЯдеть в ласковое, светлое небо. Ќо, к счастью, мне помог
всезнающий инстинкт, и Я сделал самое благоразумное, что
можно было сделать: а именно - не сделал ничего. џ не
составил никакого плана, Я дал себе полную свободу,
отрешилсЯ от всЯких намерений и целей и предоставил случаю
выбрать мой путь, то есть Я отдалсЯ во власть уличному
потоку, медленно проносившему менЯ мимо сверкающих
магазинами берегов и быстрее через речные пороги - переходы
с одного тротуара на другой. ‚ конце концов волны выкинули
менЯ на бульвары. —увствуЯ приЯтную усталость, высадилсЯ Я
на террасе кафе на углу бульвара •аусман и улицы „руо.
   Ќу, вот Я опЯть здесь, думал Я, закуриваЯ сигару и удобно
располагаЯсь в податливом плетеном кресле, и вот ты, Џариж!
–елых два года мы не видались с тобой, старый приЯтель, так
давай же посмотрим друг другу в глаза. Ќу, Џариж, начинай,
выкладывай, покажи, чему ты за это времЯ научилсЯ, начинай,
покажи мне твой непревзойденный звуковой фильм "Џарижские
бульвары", шедевр света, красок и движениЯ, фильм, в котором
участвуют тысЯчи неоплаченных и неподсчитанных статистов под
звуки неподражаемой музыки твоих улиц, звенЯщей, грохочущей,
шумной. Ќе окупись, скорее покажи себЯ, покажи, на что ты
способен, заведи свою исполинскую шарманку, дай послушать
шумы и звуки твоих улиц, пусть катЯтсЯ машины, вопЯт
газетчики, кричат рекламы, ревут гудки, сверкают магазины,
спешат люди - вот Я сижу и жду, готовый воспринЯть тебЯ, у
менЯ есть и досуг и охота смотреть и слушать до тех пор,
пока не зарЯбит в глазах и не замрет сердце. Ќу, начинай,
не скупись, не утаивай ничего, больше, больше давай, громче,
громче, давай все новые и новые крики и возгласы, гудки и
дребезжащие звуки, менЯ это не утомит, Я весь превратилсЯ в
зрение и слух, ну, скорей отдайсЯ мне целиком, ведь Я тоже
отдаюсь тебе, отдайсЯ мне, вечно новый, вечно пленительный
город!
   € - третье очарование этого необычайного утра - Я уже
чувствовал по знакомому трепету в крови, что сегоднЯ у менЯ
опЯть один из тех моих приступов любопытства, которые чаще
всего приходЯт ко мне после путешествиЯ или бессонной ночи.
‚ такие дни Я чувствую себЯ раздвоенным и даже размноженным.
Њне уже мало тогда моей собственной, ограниченной
определенными рамками жизни; что-то напирает, теснит менЯ
изнутри, словно выталкиваЯ из моей оболочки, как бабочку из
ее куколки. ‚се поры раскрыты, все нервы напрЯжены, это уже
не нервы, а тончайшие, горЯчие крючочки; у менЯ поЯвлЯетсЯ
какое-то сверхслышание, сверхвидение, мысль работает с почти
пугающей Ясностью, слух и зрение необычайно обострЯютсЯ.
‚се, чего коснетсЯ мой взглЯд, завораживает менЯ своей
тайной. џ могу часами наблюдать за дорожником, как он
вздыбливает асфальт электробуром, и, глЯдЯ на него, Я так
остро ощущаю его работу, что каждое движение его
вздрагивающих плеч невольно передаетсЯ и мне. џ могу без
конца стоЯть перед чужим окном и выдумывать жизнь
незнакомого человека, который здесь живет или мог бы здесь
жить, Я могу следить за прохожим или часами идти за ним по
пЯтам, притЯнутый, как магнитом, бессмысленным любопытством,
Ясно сознаваЯ при этом, что поведение мое покажетсЯ
непонЯтным и глупым всЯкому, кто случайно обратит на менЯ
внимание, и все же эта игра увлекает менЯ сильнее, чем любое
театральное зрелище или приключение, о котором рассказано в
книге. Ѓыть может, такаЯ сверхвозбудимость, такое
обостренное Ясновидение самым естественным образом свЯзано с
внезапной переменой места и ЯвлЯетсЯ простым следствием
изменениЯ атмосферного давлениЯ и вызванного им изменениЯ
состава крови, - Я никогда не пыталсЯ объЯснить себе это
странное нервное возбуждение. Ќо каждый раз, когда оно у
менЯ поЯвлЯетсЯ, моЯ обычнаЯ жизнь кажетсЯ мне бледной и
будничной, а все ее событиЯ ничтожными и пустыми. ’олько в
такие минуты Я во всей полноте ощущаю себЯ самого и
фантастическое многообразие жизни.
   ‚от и в тот благословенный апрельский день Я сидел в
кресле на берегу человеческого потока в таком состоЯнии
саморасширенности и напрЯженно, всем своим существом ждал,
сам не знаЯ чего. Ќо ждал с тем трепетным ощущением
холодка, с которым рыболов ждет, чтоб дернулсЯ поплавок. џ
инстинктивно знал, что сегоднЯ мне непременно встретитсЯ
что-то или кто-то, ибо сегоднЯ менЯ томило желание
перевоплотитьсЯ, дать пищу игре воображениЯ, утолить
любопытство. Ќо улица ничего мне не подбрасывала, и через
полчаса Я устал глЯдеть на людской поток, Я уже переставал
различать лица в выплеснутой на бульвар пестрой толпе. ‚
глазах рЯбило от желтых, коричневых, черных, серых шлЯп,
капюшонов и кепи, ненакрашенных и грубо накрашенных лиц -
все слилось в скучные помылки, в грЯзноватые помои, и чем
больше уставали мои глаза, тем бесцветнее, мутнее казалась
мне катившаЯсЯ передо мной человеческаЯ волна. џ был
утомлен, как от мигающей и нечеткой копии фильма, и уже
хотел встать и уйти. € тут... и тут Я, наконец, увидел
его.
   ‘начала Я обратил на него внимание просто потому, что он
все снова и снова попадал в поле моего зрениЯ. ‚се
остальные сотни и тысЯчи людей, поток которых прокатилсЯ за
эти полчаса мимо менЯ, исчезали, словно кто-то дергал их за
невидимые веревочки; быстро мелькали то профиль, то тень, то
силуэт, и течение уносило их навсегда. € только этот один
человек всплывал, все снова и все на том же месте; поэтому Я
и заметил его. ’ак прибой иногда с непонЯтным упорством
выплескивает на берег все ту же грЯзную водоросль, слизывает
ее мокрым своим Языком, и тут же снова выбрасывает, и снова
тащит обратно; вот и этот человек: только он один все снова
всплывал в людском водовороте, и почти каждый раз через
определенные, почти равные промежутки времени, и всегда на
том же месте, и всегда у него был тот же затаенный, странно
погашенный взглЯд. Ѓольше в нем не было ничего
достопримечательного; на щуплом, исхудалом теле висело
летнее пальтишко канареечного цвета, Явно с чужого плеча, -
из рукавов торчали только самые кончики пальцев; старомодное
канареечное пальтишко, непомерно широкое, не по росту
длинное, и остраЯ мышинаЯ мордочка с бледными, будто
полинЯлыми губами, над которыми как-то боЯзливо топорщились
белобрысые редкие усики, - сочетание получалось довольно
комическое. Ѓыло в этом жалком субъекте что-то нескладное,
разболтанное - одно плечо ниже другого, ноги тонкие, как у
паЯца, лицо озабоченное; он всплывал то справа, то слева в
людской волне, останавливалсЯ, по-видимому, в
нерешительности, пугливо озиралсЯ, как зайчонок в овсе,
что-то высматривал, нырЯл в толпу и исчезал. ‘верх всего
прочего - и это тоже привлекло мое внимание - этот
обтрепанный субъект, чем-то напоминавший мне гоголевского
чиновника, был, по-видимому, очень близорук или поразительно
неловок: Я видел, и не один, а несколько раз, как этого
ротозеЯ толкали и чуть не сталкивали с тротуара торопливо и
уверенно шагающие прохожие. Ќо его это, по-видимому, не
трогало; он покорно сторонилсЯ, нырЯл в толпу, а затем опЯть
поЯвлЯлсЯ, и снова он был тут, снова и снова Я видел его,
вероЯтно уже в десЯтый или в двенадцатый раз за полчаса.
   ќто заинтересовало менЯ, вернее сначала рассердило: Я
злилсЯ на себЯ за то, что при всем моем сегоднЯшнем
любопытстве не мог сразу угадать, что этому человеку здесь
нужно. € чем напрасное были мои стараниЯ, тем сильнее
разгоралось мое любопытство —ерт возьми, что же тебе здесь
собственно нужной —его или кого ты дожидаешьсЯ? Ќет, ты не
нищий, нищий не дурак, чтоб стоЯть в самой толкотне, где ни
у кого нет времени сунуть руку в карман. € не рабочий,
рабочий не станет в одиннадцать часов утра зрЯ болтатьсЯ на
улице. Ђ что ты поджидаешь девицу - этому Я никак не
поверю, даже старуха и та не позаритсЯ на такого заморыша.
Ќу, так говори, что тебе здесь надобно, и дело с концом!
Њожет быть, ты из тех подозрительных гидов, что, тронув за
локоть приезжего, показывают ему из-под полы
порнографические фотографии и за известную мзду обещают все
наслаждениЯ ‘одома и ѓоморры? Ќет, не то, ведь ты же ни с
кем не заговариваешь, наоборот, ты робко уступаешь дорогу,
опускаешь странно прЯчущиесЯ глаза. —ерт тебЯ возьми,
тихонЯ, да кто же ты, наконец? —то ты делаешь в моих
владениЯх? ’еперь Я уже не спускал с него глаз; прошло пЯть
минут, и у менЯ поЯвилсЯ спортивный азарт, Я должен был
знать, зачем этот канареечно-желтый субъект толчетсЯ на
бульваре. € вдруг Я догадалсЯ: он сыщик.
   ‘ыщик, переодетый полицейский! џ понЯл это совершенно
инстинктивно, по пустЯчной черточке - по тому быстрому
взглЯду исподтишка, которым он окидывал каждого прохожего,
по тому наметанному, примечающему взглЯду, который нельзЯ не
узнать, ведь полицейский должен наметать глаз в первый же
год обучениЯ своему ремеслу. ќто не так-то просто:
во-первых, надо быстро, как бритвой по шву, скользнуть
взглЯдом по всему телу до самого лица и как при мгновенной
вспышке магниЯ запомнить все черты и мысленно сравнить их с
приметами известных преступников, разыскиваемых полицией.
‚о-вторых - и, пожалуй, это еще труднее - такой испытующий
взглЯд надо бросить совсем незаметно - нельзЯ, чтобы тот,
кого ты ищешь, признал в тебе сыщика. —еловек, за которым Я
следил, прекрасно усвоил свое ремесло. ‘ рассеЯнным видом,
погруженный в свои думы, пробиралсЯ он сквозь толпу; его
толкали, пихали; казалось, он ничего не замечает, и вдруг, с
молниеносной быстротой - словно щелкнул затвор фотоаппарата
- он вскидывал вЯлые веки и вонзалсЯ острым, как гарпун,
взглЯдом в прохожего. ‚идимо, никто, кроме менЯ, не обратил
вниманиЯ на сыщика, вышедшего на работу, и Я бы тоже ничего
не заметил, если бы мне не повезло: если бы в этот
благословенный апрельский день на менЯ не напал приступ
любопытства и если бы Я не подкарауливал так давно и так
упорно долгожданный случай.
   Џереодетый полицейский был, вероЯтно, во всех отношениЯх
большим знатоком своего дела, - он до тонкости изучил
искусство мистификации и, выйдЯ на охоту за дичью,
преобразилсЯ в настоЯщего уличного зеваку, перенЯл манеры,
походку, костюм, или, вернее, лохмотьЯ, оборванца. Ћбычно
переодетых полицейских можно безошибочно узнать издалека,
ибо эти господа никак не могут отказатьсЯ от военной
выправки. ‘колько бы они ни переодевались, им никого не
провести, ибо никогда не постигнут они в совершенстве
робкие, приниженные манеры, вполне естественные длЯ людей,
которых с детства гнетет нужда. Ћн же разительно
правдоподобно - Я просто преклонЯлсЯ перед ним -
перевоплотилсЯ в опустившегосЯ человека, до последней мелочи
проработал грим бродЯги. Љак психологически тонко были
задуманы хотЯ бы это канареечно-желтое пальто и чуть
сдвинутаЯ набекрень коричневаЯ шлЯпа - последнЯЯ попытка
сохранить какую-то элегантность, - а бахрома на брюках и
сильно потертый воротник свидетельствовали о самой
неприкрытой нужде: опытный охотник за людьми, он,
несомненно, заметил, что бедность, подобно прожорливой
крысе, обгрызает одежду прежде всего по краЯм. ‘овершенно
под стать его жалкому гардеробу была изголодавшаЯсЯ
физиономиЯ - жиденькие усики (по всей вероЯтности,
накладные), небритые щеки, умело растрепанные космы волос, -
всЯкий неискушенный наблюдатель поклЯлсЯ бы, что это
бездомный нищий, проведший ночь где-нибудь на скамейке
бульвара или на нарах в полицейском участке. ‚добавок он
еще болезненно покашливал, прикрываЯ рот рукой, зЯбко ежилсЯ
в своем летнем пальтишке и шел медленно, волоча словно
налитые свинцом ноги. …й-богу, создавалась полнаЯ иллюзиЯ
больного в последней стадии чахотки.
   Џризнаюсь, нисколько не стыдЯсь, что Я был в полном
восторге. ‚едь на мою долю выпала редкаЯ удача: в качестве
агента-любителЯ следить за полицейским агентом-
профессионалом. Ќо где-то, в каком-то уголке души, Я
чувствовал всю гнусность того, что в такой благословенный,
сиЯющий лазурью день, под ласковыми лучами апрельского
солнца переодетый государственный чиновник, рассчитывающий
на пенсию в старости, ловит какого-нибудь беднЯгу, что он
схватит его и потащит в каталажку, прочь от пронизанного
солнцем весеннего днЯ. Љак бы там ни было, слежка захватила
менЯ, все с большим волнением наблюдал Я за каждым его шагом
и радовалсЯ каждой новой открытой мной черточке. Ќо вдруг
радость открытиЯ растаЯла, как мороженое на солнце: в
чем-то мой диагноз был неправилен, что-то в нем было не то.
ЊенЯ опЯть охватило беспокойство. „а сыщик ли это, не
ошибаюсь ли Я? —ем внимательнее Я следил за этим странным
фланером, тем сильней становились мои сомнениЯ - ведь эта
его нарочитаЯ бедность, пожалуй, не так уж нарочита, пожалуй
есть в ней что-то слишком подлинное, слишком правдивое длЯ
простой полицейской ловушки. Џервое, что вызвало мое
подозрение, - это воротничок сорочки. Ќет, такой заношенной
трЯпки не вытащишь из мусорного Ящика и не наденешь по
доброй воле себе на шею; такую трЯпку носЯт только вконец
опустившиесЯ люди. ‡атем - второе несоответствие - башмаки,
если вообще можно назвать такие жалкие, совсем развалившиесЯ
обувки башмаками. Џравый башмак вместо черного шнурка был
завЯзан простой веревочкой, а на левом отстала подошва, и
при каждом шаге он разевал рот, как лЯгушка. Ќет, таких
башмаков нарочно не придумаешь и не наденешь ради маскарада.
‘овершенно Ясно, и сомнениЯ быть не может - это
растрепанное, шнырЯющее взад и вперед воронье пугало не
полицейский агент, мой диагноз был ошибочен. Ќо если это не
полицейский, то кто же тогда? —его ради он толчетсЯ здесь,
чего ради бросает исподтишка быстрые, высматривающие,
выискивающие взглЯды? џ злилсЯ, что не могу разгадать этого
человека, мне хотелось схватить его за плечо: что тебе
надо? —его ты здесь трешьсЯ?
   € вдруг менЯ как огнем обожгло, Я вздрогнул:
уверенность, словно пулЯ, вонзилась мне в сердце, теперь Я
знал все, окончательно и бесповоротно. Ќет, это не сыщик -
и как только мог он так менЯ провести? - это, если можно
так выразитьсЯ, антипод полицейского: это карманный
воришка, настоЯщий и неподдельный, обученный своему ремеслу
квалифицированный профессионал, подлинный карманник,
нахально охотЯщийсЯ здесь на бульваре за бумажниками,
часами, за дамскими сумочками и прочей добычей. Џервое,
почему Я догадалсЯ о его профессии, - это то, что он всегда
лез в самую гущу. ’еперь Я понЯл, что он умышленно
изображал ротозеЯ, умышленно на всех натыкалсЯ, путалсЯ под
ногами. Љартина становилась все Яснее, все понЯтнее. ’о,
что он выбрал именно это место - перед кафе и недалеко от
угла, - тоже имело свой резон. Ќекий изобретательный
владелец магазина придумал особый аттракцион длЯ своей
витрины. ’овар у него в лавке был не очень ходкий и не
привлекал покупателей: кокосовые орехи, восточные сладости
и леденцы в пестрых бумажках. Ќо лавочнику пришла блестЯщаЯ
мысль - мало того, что он украсил витрину искусственными
пальмами и тропическими видами, он еще пустил в этот
роскошный южный пейзаж - надо прЯмо сказать: выдумка была
гениальнаЯ! - трех живых обезьЯнок; они проделывали за
стеклом преуморительные антраша, скалили зубы, искали друг у
друга блох, корчили гримасы, кривлЯлись и, как и полагаетсЯ
обезьЯнам, вели себЯ бесцеремонно и непристойно. “мный
торговец рассчитал верно, витрина была облеплена
любопытными, особенно веселились женщины, если судить по их
восторженным крикам и возгласам. € вот каждый раз, как у
магазина собиралась густаЯ толпа зевак, мой приЯтель
оказывалсЯ тут как тут. Ћсторожно, с подчеркнутой
деликатностью проталкивалсЯ он в самую толчею. „аже при
моих скудных сведениЯх о до сих пор еще мало изученном и,
насколько мне известно, не достаточно хорошо описанном
искусстве карманников Я знал, что уличному жулику длЯ
удачной операции теснота так же необходима, как сельдЯм длЯ
нереста - ибо в толчее, в давке трудно почувствовать
прикосновение воровской руки, нащупывающей бумажник или часы
в твоем кармане. Ќо кроме того - это Я понЯл тогда впервые
- чтобы действовать навернЯка, надо чем-то отвлечь внимание,
на какое-то мгновение усыпить бессознательную бдительность,
с которой каждый охранЯет свое имущество. ‚ данном случае
таким превосходным отвлекающим средством служили три
обезьЯнки с их на самом деле уморительно-забавными ужимками.
‘обственно говорЯ, эти гримасничающие, прыгающие мартышки
были деЯтельными сообщниками и пособниками моего нового
приЯтелЯ - карманного вора.
   Њое открытие (да проститсЯ мне это!) просто окрылило
менЯ. ‚едь еще никогда не видел Я карманника. Ќет, не хочу
грешить против истины - один раз видел, еще студентом, когда
училсЯ в ‹ондоне; чтобы усовершенствоватьсЯ в английском
Языке, Я часто ходил тогда в суд слушать английскую речь и
однажды пришел в тот момент, когда два полисмена ввели
рыжего прыщавого парнЯ. Ќа столе перед судьей лежал кошелек
- corpus delicti (1), несколько свидетелей под присЯгой дали
показаниЯ, затем судьЯ пробурчал какую-то английскую
невнЯтицу, и рыжий парень исчез, если Я верно понЯл, на
шесть месЯцев. ќто был первый виденный мной уличный жулик,
но - и в этом всЯ разница - мне абсолютно ни из чего не было
Ясно, что он действительно уличный жулик. ‚едь его
виновность устанавливалась свидетельскими показаниЯми, Я
присутствовал только при юридической реконструкции
преступлениЯ, не при самом преступлении. џ видел только
обвинЯемого, осужденного, но не вора. ‚едь вор
действительно вор только в тот момент, когда ворует, а не
два месЯца спустЯ, когда судитсЯ за свое преступление, точно
так же, как поэт по существу поэт только в тот момент, когда
творит, а не два года спустЯ, когда выступает перед
микрофоном со своими стихами; человек-автор своего действиЯ
только в момент его совершениЯ. € вот теперь мне
представилсЯ такой редчайший случай - Я мог наблюдать
карманного вора в самый характерный длЯ него момент, в самой
подлинной внутренней правде его существа, в тот краткий миг,
который так же трудно подсмотреть, как зачатие или рождение.
„аже самаЯ мысль о такой возможности волновала менЯ.
   Љонечно, Я твердо решил не прозевать такой замечательный
случай, не упустить ни одной мелочи, проследить и
подготовку, и самый акт воровства. џ сейчас же рассталсЯ со
своим креслом в кафе - здесь мое поле зрениЯ было слишком
ограничено. ’еперь мне нужна была позициЯ с широким
кругозором, так сказать передвижнаЯ, откуда Я мог бы
беспрепЯтственно за ним подсматривать, и, перепробовав
несколько мест, Я в конце концов остановил свой выбор на
столбе, со всех сторон обклеенном пестрыми афишами парижских
театров. ’ам Я мог стоЯть, не обращаЯ на себЯ вниманиЯ,
словно поглощенный чтением афиш, и наблюдать оттуда за
каждым движением карманника. € вот Я следил с самому мне
теперь непонЯтным упорством за тем, как этот субъект
занималсЯ своим трудным и опасным ремеслом, и не припомню,
чтобы когда-либо в театре или в кино Я следил с таким же
интересом за игрой актеров. €бо драматическое мгновение в
жизни захватывает гораздо сильнее, чем драматическое
мгновение в любом искусстве. Vive la realite! (2)
   € этот час на парижском бульваре - с одиннадцати до
двенадцати днЯ - действительно промелькнул длЯ менЯ как одно
мгновение, хотЯ он был насыщен (или, вернее, именно потому,
что был насыщен) неослабевающим напрЯжением, бесчисленными
волнующими колебаниЯми и мелкими случайностЯми; Я мог бы без
конца рассказывать об этом часе, так был он наэлектризован
энергией, так возбуждал своей опасной игрой. „о этого днЯ Я
даже не подозревал, что воровство на улице среди бела днЯ
необыкновенно трудное ремесло, которому почти невозможно
обучить, нет, не ремесло, а страшное и требующее огромного
напрЯжениЯ искусство. „о тех пор слово "карманник" вызывало
у менЯ довольно неопределенное представление о ловкости рук
и большой дерзости, Я действительно считал, что длЯ
карманника, так же как длЯ жонглера или фокусника,
достаточно набить себе руку „иккенс изобразил в "Ћливере
’висте" профессионального вора, обучающего подростков
искусству незаметно вытащить платок из кармана сюртука. Љ
сюртуку привешен колокольчик, и если колокольчик зазвенит,
значит новичок не сумел вытащить платок, значит он работает
не чисто. Ќо „иккенс, теперь Я это понЯл, обратил внимание
только на грубо-техническую сторону дела, только на сноровку
пальцев; вероЯтно, он никогда не наблюдал на живом объекте
кражу платка - вероЯтно, у него не было случаЯ заметить (вот
так, как сейчас посчастливилось мне), что карманнику,
работающему среди бела днЯ, мало проворства рук, он должен
быть всегда начеку, всегда владеть собой, натренировать свою
психику сохранЯть спокойствие и в то же времЯ обладать
молниеносной реакцией, а главное - он должен быть
невероЯтно, просто до безумиЯ, смелым. ‚едь карманный вор
(это с1ало мне Ясно уже после шестидесЯтиминутного обучениЯ)
должен действовать так же быстро и решительно, как хирург,
который оперирует на сердце, - промедление на секунду может
быть смертельно; но ведь операцию делают под хлороформом,
пациент лежит на столе, он не может двигатьсЯ, он
беззащитен, здесь же быстраЯ и легкаЯ рука касаетсЯ тела,
ощущениЯ которого не притуплены искусственно, а у людей
обычно особенно чувствительно как раз то место, где у них
кошелек. ‚ то времЯ как карманник уже начинает орудовать, в
то времЯ как его рука с молниеносной быстротой делает свое
дело, в ту напрЯженную, волнующую минуту, когда он уже залез
в чужой карман, он должен, сверх всего прочего, еще вполне
владеть всеми мускулами и нервами своего лица, он должен
прикидыватьсЯ равнодушным, даже скучающим …му нельзЯ выдать
свое волнение, он не грабитель и не убийца, которым не надо,
вонзаЯ нож в жертву, гасить злой огонь своих глаз,
карманник, толкнув свою жертву, должен учтиво пробормотать
самым обычным голосом "Pardon, monsieur" (3) и посмотреть
Ясным и приветливым взором. Ќо это не все мало быть хитрым,
настороженным и ловким в самый момент кражи, - еще до того
надо проЯвить много проницательности и знаниЯ людей, с точки
зрениЯ психолога и физиолога решить, пригодна ли длЯ твоих
целей намеченнаЯ жертва. €з всей толпы надо отобрать
рассеЯнных, доверчивых людей, а среди них опЯть же только
тех, у кого не застегнуто на все пуговицы пальто, кто идет
не слишком быстро, а значит, к кому можно подобратьсЯ, не
обратив на себЯ вниманиЯ, на сто, на пЯтьсот прохожих один
или два, врЯд ли больше, попадают в поле его обстрела, - за
тот час Я это проверил. ђазумный жулик очень осторожно
выбирает объекты длЯ своей работы, да и то еще он нередко
терпит неудачу из-за разных случайностей и большей частью в
последнюю минуту. „лЯ ремесла карманника (это Я могу
засвидетельствовать) нужен огромный житейский опыт,
бесконечнаЯ осторожность и выдержка, ведь жулик во времЯ
работы не только напрЯгает все свои внешние чувства, чтобы
наметить и застать врасплох свою жертву, - одновременно он
каким то сверхчувством своих и без того уже перенапрЯженных
чувств должен ощутить, не следЯт ли за ним, не подсматривает
ли из-за угла полицейский, или ищейка, или один из тех
назойливых любопытных, которых всегда так много на улице.
Ќичего нельзЯ пропустить. ‡азеваешьсЯ - и уже пропал не
заметил, что твоЯ рука отражаетсЯ в зеркальной витрине, что
из магазина или из окна кто-то за тобой наблюдает. …два ли
разумна такаЯ огромнаЯ затрата энергии, если принЯть во
внимание, как легко провалитьсЯ, малейшаЯ неудача или промах
- и прощайте на три четыре года парижские бульвары; дрожь в
пальцах или слишком поспешное нервное движение руки - и
прощай свобода. ‚оровство среди бела днЯ на людном бульваре
свидетельствует о высокой отваге и мужестве, теперь мне это
Ясно, и с того памЯтного днЯ Я всегда воспринимаю как
известную несправедливость, когда газеты отводЯт этой
категории жуликов, считаЯ ее, вероЯтно, самой неважной,
всего несколько строчек. ‚едь из всех профессий,
дозволенных и недозволенных, в нашем мире это одна из самых
трудных и опасных: Я бы сказал, что некоторые ее высшие
достижениЯ позволЯют ей считать себЯ искусством џ вправе так
говорить, Я могу это засвидетельствовать, ибо в тот памЯтный
апрельский день Я все это видел и пережил.
   „а, пережил! џ не преувеличиваю, потому что только
вначале, только в первые минуты Я мог чисто по деловому,
спокойно наблюдать за работой этого профессионала; но когда
следишь за чем-нибудь с интересом, неизбежно отдаешьсЯ
чувству, а чувство в свою очередь объединЯет, итак, сам того
не сознаваЯ и не желаЯ, Я уже отождествлЯл себЯ с этим
воришкой, в какой то мере Я уже влез в его кожу, вселилсЯ в
его руки, из стороннего зрителЯ стал в душе его сообщником.
Џроцесс переключениЯ началсЯ с того, что после
пЯтнадцатиминутной слежки Я, к собственному удивлению, уже
рассматривал всех прохожих с одной точки зрениЯ какой
интерес они представлЯют длЯ жулика. ‡астегнуто или
расстегнуто у них пальто, рассеЯнный или внимательный
взглЯд, можно ли предположить, что бумажник туго набит,
короче говорЯ - стоит ли моему новому приЯтелю тратить на
них силы. ‚скоре Я почувствовал, что уже давно не нейтрален
в предстоЯщем бою, что Я всем сердцем желаю вору удачи,
больше того, Я с трудом удерживалсЯ от соблазна помочь ему в
его работе. “ картежного болельщика так и чешутсЯ руки
подтолкнуть игрока, который пошел не с той карты, вот и менЯ
так и тЯнуло мигнуть моему приЯтелю, когда он пропускал
удобный случай вон того не упусти! ‚он того, толстого, с
большим букетом подмышкой! ‚ другой раз, когда мой приЯтель
опЯть мелькнул в толпе, а из-за угла поЯвилсЯ полицейский,
мне просто показалось, что Я обЯзан его предостеречь, у менЯ
так задрожали от страха колени, словно схватЯт сейчас менЯ,
Я уже ощущал тЯжелую лапу полицейского на его, на моем
плече. Ќо - Я вздохнул с облегчением! - мой замухрышка уже
выбралсЯ из толпы и с неподражаемо скромным и невинным видом
прошмыгнул мимо блюстителЯ порЯдка. џ следил за ним с
замиранием сердца. €гра шла захватывающаЯ. Ќо мне было
этого мало, ибо чем больше Я вживалсЯ в этого человека, чем
лучше, после того как стал свидетелем уже не меньше двадцати
неудачных попыток, начинал постигать его работу, тем с
большим нетерпением Я ждал, когда же, наконец, он бросит
примерЯтьсЯ и приглЯдыватьсЯ и начнет действовать. ЊенЯ
попросту злили его вечные колебаниЯ и нелепаЯ медлительность
—ерт возьми, долго ты еще будешь выжидать, трус? Ќу,
смелей! ‚он того, вон того облюбуй! „а ну, начинай!
   Љ счастью, мой приЯтель не знал и не подозревал о моем
непрошенном сочувствии, и мое нетерпение нисколько на него
не влиЯло. Њежду подлинным, испытанным мастером и новичком,
дилетантом, любителем есть разница мастер из долгого опыта
знает, что каждой настоЯщей удаче неизбежно предшествуют
многие поражениЯ, он привык не спешить и терпеливо ждать
последней, решающей возможности. ‘овершенно так же как
писатель равнодушно проходит мимо тысЯчи как будто
заманчивых и богатых сюжетов (только дилетант необдуманно
хватает все, что ни попадет под руку) и копит силы длЯ
последней ставки, так и этот жалкий субъект прошел мимо
сотни возможностей, а мне, дилетанту, не профессионалу,
казалось, что тут успех обеспечен. Ћн проверЯл, и
высматривал, и нащупывал, он подбиралсЯ к прохожим, и,
конечно, уже сто раз его рука скользила по чужим сумочкам и
пальто. Ќо он все еще не решалсЯ рискнуть, так же нарочито
незаметно, по-прежнему терпеливо шагал он к витрине и
обратно и при этом то и дело украдкой поглЯдывал кругом
наметанным глазом, учитываЯ все шансы и взвешиваЯ все
опасности, которых Я, новичок, даже не замечал. ‚ этой
спокойной, невероЯтной выдержке было что-то, что при всем
моем нетерпении восхищало менЯ и внушало уверенность, что в
конце концов он добьетсЯ удачи, ибо его упорнаЯ энергиЯ
служила ручательством того, что без добычи он не отступит.
€ Я тоже твердо решил не уходить, пока не увижу его победы,
хотЯ бы мне пришлось ждать до полуночи.
   Ќаступил полдень, час прилива, когда вдруг из всех уличек
и переулочков, со всех лестниц и дворов в широкое русло
бульваров вливаютсЯ шумливые и быстрые людские ручьи. €з
мастерских, с фабрик, из контор, школ, канцелЯрий вырываютсЯ
на волю рабочие, портнихи, приказчики, запертые в
бесчисленных мастерских на вторых, третьих, четвертых
этажах. ‘ловно темные клубы пара растекаетсЯ по улицам
толпа - рабочие в белых блузах, в халатах, щебечущие
мидинетки с приколотыми к платью букетиками фиалок, по две,
по три вместе, мелкие чиновники в залоснившихсЯ сюртуках с
обЯзательным портфелем подмышкой, носильщики, солдаты в
серо-голубых мундирах, бесчисленные люди, профессию которых
не всегда определишь, незаметный, невидимый трудовой люд
столицы Ћни засиделись в душных комнатах, сейчас им хочетсЯ
размЯть ноги, двигатьсЯ, шуметь, вдыхать свежий воздух,
выдыхать в этот воздух сигарный дым, толкатьсЯ, в течение
часа веселаЯ толпа оживлЯет улицы. ‚ течение одного только
часа, а там опЯть наверх, за закрытые окна, работать на
токарном станке, шить, стучать на пишущих машинках,
складывать колонки цифр, печатать, портнЯжить, тачать
сапоги. ’ело всеми своими мускулами, всеми нервами знает
это - вот почему так весело, так сильно напрЯгаютсЯ каждый
мускул, каждый нерв, и душа тоже знает - вот почему так
радостно, так полно наслаждаетсЯ она в обрез отпущенным
часом, с жадностью ищет и ловит весь этот трудовой люд свет
и веселье, радуетсЯ любому предлогу, чтобы посмеЯтьсЯ и
пошутить мимоходом. —его же удивлЯтьсЯ, что витрина с
обезьЯнками особенно привлекала любителей даровых
развлечений. Ќарод толпилсЯ перед многообещающим окном,
мидинетки впереди всех, - в воздухе стоЯло громкое
чириканье, словно перессорились птицы в клетке, - а сзади,
отпускаЯ крепкие шутки, даваЯ волю рукам, напирали рабочие и
уличные зеваки, и чем гуще и плотнее становилась толпа
любопытных, сбившаЯсЯ в крепкий ком, тем чаще мелькала,
проворно и быстро всплываЯ и опЯть нырЯЯ в толпу, моЯ
золотаЯ рыбка в канареечно-желтом пальтишке. џ уже больше
не мог просто следить за ним со своего наблюдательного
поста, Я должен был отчетливо видеть его пальцы, чтобы
уловить, так сказать, самую сущность профессионального
приема. Ћднако это оказалось совсем не легко: у этой
натренированной борзой выработалась особаЯ сноровка - он
вдруг делалсЯ гладким, как угорь, и проскальзывал всюду, где
хоть на волосок расступалась толпа. ‚от и сейчас: только
что он спокойно стоЯл тут, рЯдом, и вдруг, как по
волшебству, исчез и мгновенно очутилсЯ впереди, у самой
витрины. Ћн, видимо, сразу протиснулсЯ сквозь три-четыре
рЯда.
   џ, разумеетсЯ, стал продиратьсЯ за ним, так как боЯлсЯ,
что, раньше чем Я доберусь до витрины, он со свойственным
ему умением куда-то нырнет и опЯть исчезнет. Ќо Я ошибсЯ,
он притаилсЯ и ждал, совсем спокойно, странно спокойно.
‚нимание! ќто неспроста, тут же подумал Я и стал
присматриватьсЯ к его соседЯм. ђЯдом с ним стоЯла очень
толстаЯ женщина, по всей видимости беднаЯ. Џравой рукой она
заботливо держала за ручку бледненькую девочку лет
одиннадцати, а в левой - открытую дерматиновую хозЯйственную
сумку, из которой беззаботно выглЯдывали два длинных батона;
в сумке, верно, лежал обед длЯ мужа. ‚ыходки обезьЯнок
приводили в неописуемый восторг эту женщину, Явно из
простонародьЯ, - она была без шлЯпки, в Ярком платке, в
дешевом клетчатом ситцевом платье, видимо сшитом своими
руками, все ее грузное, рыхлое тело трЯслось от смеха так
сильно, что подпрыгивали батоны в сумке, она хохотала во все
горло, всхлипывала, захлебывалась и потешала публику не
меньше, чем обезьЯнки. Ћна наслаждалась редким зрелищем с
наивной радостью примитивных натур, с трогательной
благодарностью тех, кого не балует жизнь. Ђх, только бедные
могут быть так искренне благодарны, только они, ведь длЯ них
дороже всего даровое развлечение, как бы подаренное им
господом богом. „обродушнаЯ толстуха то и дело наклонЯлась
к девочке, спрашивала, хорошо ли ей видно, обращала ее
внимание на выходки обезьЯнок. "Regarde done, Marguerite"
(4), - все времЯ повторЯла она с южным акцентом бледненькой
девочке, стеснЯвшейсЯ громко смеЯтьсЯ при чужих людЯх. ќта
женщина, эта мать была великолепна, - истаЯ дочь ѓеи,
прародительницы всего сущего на земле, здороваЯ, цветущаЯ
дочь французского народа; хотелось ее расцеловать,
расцеловать эту чудесную женщину за то, что она умеет так
громко, весело, так беззаветно радоватьсЯ. Ќо вдруг мне
стало как-то не по себе. џ заметил, что канареечно-желтый
рукав все ближе подбираетсЯ к беспечно открытой
хозЯйственной сумке - только бедные бывают беспечны.
   ђади бога! Ќеужели ты хочешь вытащить из хозЯйственной
сумки тощий кошелек этой бесконечно добродушной и веселой
женщины? ‚друг что-то во мне возмутилось. „о того Я
наблюдал за жуликом со спортивным интересом, мысленно
вселившись в него, в его тело, в его душу, Я жил его
чувствами, Я надеЯлсЯ и желал, чтобы такаЯ огромнаЯ затрата
сил, смелости и риска не пропала даром. Ќо теперь, когда Я
увидел не только покушение на воровство, но и того живого
человека, которому предстоЯло пострадать от воровства, когда
Я увидел эту трогательно-простодушную, эту
блаженно-беспечную женщину, котораЯ, верно, за несколько су
часами трет и скребет полы и лестницы, - Я почувствовал
злобу. "ќй ты, катись отсюда! - хотелось мне крикнуть
вору, - поищи себе кого другого, оставь в покое эту бедную
женщину!" € Я протиснулсЯ между ним и толстухой, чтоб
уберечь хозЯйственную сумку от угрожающей ей опасности. Ќо
как раз в то короткое мгновение, когда Я протискивалсЯ
вперед, он обернулсЯ и, задев менЯ, прошмыгнул мимо.
"Pardon, monsieur", - пискнул слабый и очень кроткий голосок
(Я услышал его впервые), и желтое пальтишко уже выскользнуло
из толпы. € сейчас же, сам не знаю почему, Я почувствовал:
кончено! џ опоздал! ’олько бы не упустить его теперь! џ
бесцеремонно проложил себе дорогу сквозь толпу; какой-то
господин выругалсЯ мне ‚след - Я больно наступил ему на
ногу. ‘лава богу, Я поспел как раз вовремЯ:
канареечно-желтое пальто свернуло с бульвара и уже мелькало
в переулке. ‘корей вдогонку, вдогонку за ним! Ќе отставать
ни на шаг! Ќо это оказалось не так легко, потому что - Я
глазам своим не поверил - этот жалкий субъект, за которым Я
наблюдал в течение часа, вдруг преобразилсЯ. Људа девались
неувереннаЯ, как у пьЯного, походка, нерешительное топтанье
на месте? ’еперь он решительно и быстро шел по тротуару
характерной походкой служащего, пропустившего омнибус и
боЯщегосЯ опоздать в канцелЯрию. Џоследние сомнениЯ
исчезли: такой походкой спешат как можно скорей и
незаметней уйти подальше от места преступлениЯ; это
воровскаЯ походка номер два, походка после совершениЯ кражи.
Ќет, сомнений быть не могло: подлец вытащил кошелек из
сумки у бедной толстухи.
   ‚ первый момент Я так разъЯрилсЯ, что чуть не закричал
"Au voleur!" (5) Ќо потом у менЯ не хватило духа. ‚едь
самого факта кражи Я не видел, как же обвинЯть так поспешно?
Ђ потом - надо обладать известным мужеством, чтобы схватить
человека и взЯть на себЯ роль карающего господа бога.
Ћбвинить человека и отдать его в руки правосудиЯ - нет, на
это у менЯ никогда не хватит мужества, ибо Я отлично знаю,
как неустойчивы все критерии в нашем сумбурном мире и какое
высокомерие по одному недоказанному случаю заключать о
виновности и решать, что добро и что зло. Ќо пока Я, гонЯсь
за ним по пЯтам, обдумывал, что мне делать, мне готовилсЯ
новый сюрприз - не успели мы пройти и двух кварталов, как
этот поразительный человек усвоил третью походку. Ћн
внезапно замедлил шаг, он уже не спешил, не бежал рысью, он
вдруг пошел совсем медленно, не торопЯсь, он спокойно
прогуливалсЯ. Ћчевидно, он знал, что опаснаЯ зона пройдена,
никто его не преследует, значит сейчас никто уже не может
его уличить. џ понЯл: после невероЯтного напрЯжениЯ ему
хотелось свободно вздохнуть, теперь он был в известном
смысле карманником не у дел, рантье, стригущим купоны со
своей профессии, одним из тех многочисленных парижан,
которые, попыхиваЯ сигаретой, медленно и неторопливо
фланируют по улицам; с невинным видом брел этот тощий
заморыш по оссе д'Ђнтен праздным, флегматичным, ленивым
шагом. Њне показалось, что сейчас он даже присматриваетсЯ к
встречным женщинам и девушкам с точки зрениЯ их красоты или
доступности.
   Ќу, куда же теперь, человек с вечными сюрпризами? ‚от
как? ‚ скверик перед церковью св. ’роицы, обсаженный
молодыми зелеными кустиками? ‡ачем? Ђ, догадалсЯ! ’ебе
хочетсЯ минут пЯть отдохнуть, посидеть на скамейке? Ћно и
понЯтно. ‚се времЯ на ногах, все времЯ в движении - как тут
не замучитьсЯ! Ќет, оказываетсЯ, Я ошибсЯ, человек с
непрестанными сюрпризами не сел на скамейку, он решительно
направилсЯ - прошу менЯ извинить! - к предназначенному длЯ
интимных надобностей общественному домику и, войдЯ туда,
тщательно запер за собой широкую дверь.
   ‚ первую минуту Я просто расхохоталсЯ: в каком
общежитейском месте нашло свое завершение столь высокое
мастерство! €ли со страху с ним приключилась медвежьЯ
болезнь? Ћднако Я снова убедилсЯ, что проказница жизнь
вечно находит самые забавные повороты, потому что она смелее
всЯкого выдумщика-писателЯ. Ћна безбоЯзненно ставит рЯдом
выдающеесЯ и ничтожное и не без ехидства соединЯет обыденное
с исключительным. Џока Я, сидЯ на скамейке, дожидалсЯ - что
еще оставалось мне делать? - его возвращениЯ из серого
домика, мне стало Ясно, что и в данном случае, замыкаЯсь в
четырех стенах, чтобы сосчитать свою выручку, этот опытный и
искушенный мастер своего дела действует совершенно логично;
ведь профессиональный вор (раньше это не приходило мне в
голову) должен заблаговременно подумать еще об одной
трудности, которую мы, невежды, не учитываем: как без
соглЯдатаев уничтожить улики. Ђ в таком недреманном городе,
смотрЯщем миллионами глаз, всего труднее найти четыре
спасительные стены, за которыми можно чувствовать себЯ в
полной безопасности; даже того, кто редко читает судебную
хронику, всегда удивлЯет, как много свидетелей, вооруженных
поразительной памЯтью, оказываетсЯ на месте любого, самого
ничтожного происшествиЯ. Џопробуйте разорвать на улице
письмо и