лопом, галопом, галопом! ‚от так бы скакать
и  скакать, на  край света!  ‘  тайной гордостью  повелителЯ и  творца этого
наслаждениЯ Я времЯ от времени оборачиваюсь, чтобы взглЯнуть на своих людей.
€ внезапно замечаю, что у моих славных улан уже совсем другие лица. ѓнетущаЯ
гуцульскаЯ подавленность,  отупелость, сон  - все это  смыто  с их лиц,  как
копоть.  Џочувствовав, что  на  них  смотрЯт, они еще больше  выпрЯмлЯютсЯ и
отвечают улыбкой на  мой  радостный  взглЯд.  џ вижу,  что даже эти  забитые
крестьЯнские  парни  охвачены восторгом стремительного  движениЯ  -  вот-вот
взлетЯт! Љак и менЯ,  их пьЯнит  животнаЯ радость  от ощущениЯ молодости, от
избытка рвущихсЯ на волю сил.
     €  вдруг Я отдаю  команду:  "‘то-о-ой!  ђы-ысь-ю!" ‚се разом натЯгивают
поводьЯ, и взвод, затормозив, точно автомобиль, переходит на тЯжелый  аллюр.
‹юди  косЯтсЯ на менЯ чуть  озадаченно: ведь обычно  - они знают  менЯ и мою
неукротимую страсть к скачке - мы  галопом промахивали луга до самого плаца.
Ќо  в  этот  раз  словно  чьЯ-то  невидимаЯ  рука  рванула  мои поводьЯ  - Я
неожиданно  о  чем-то  вспомнил. ‘лева на горизонте мой взглЯд, должно быть,
случайно, уловил  белый квадрат  усадебной  ограды, деревьЯ парка, башню, и,
точно пулЯ, менЯ пронзила мысль: "Ђ что, если кто-то смотрит на тебЯ оттуда?
Љто-то, кого ты оскорбил своей страстью к танцам, а теперь снова оскорблЯешь
страстью  к  верховой  езде?  Љто-то со скованными параличом  ногами,  кому,
наверное, завидно  глЯдеть, как ты птицей летишь  по полЯм?" ’ак  или иначе,
мне вдруг стало стыдно этой скачки, такой безудержной, здоровой и  хмельной,
стыдно  этой откровенной  физической радости, словно  какой-то незаслуженной
привилегии. ђазочарованные,  медленной тЯжелой рысью  трусЯт за мной  уланы.
Ќапрасно ждут  они -  Я  чувствую это спиной  -  команды, котораЯ  вернет им
прежнее воодушевление.
     Џравда,  в  ту  самую  секунду,  когда  мною  овладевает  это  странное
оцепенение, Я  сознаю,  что подобное  самобичевание глупо  и  бесполезно.  џ
понимаю,  что бессмысленно  лишать  себЯ удовольствиЯ  из-за  того,  что его
лишены другие, отказыватьсЯ от счастьЯ потому, что кто-то другой несчастлив.
џ знаю, что в ту  минуту, когда мы смеемсЯ над плоскими шутками,  у  кого-то
вырываетсЯ предсмертный хрип, что за тысЯчами окон прЯчетсЯ нужда и голодают
люди,  что  существуют  больницы,  каменоломни  и  угольные  шахты,  что  на
фабриках,  в конторах, в тюрьмах бесчисленное множество  людей  час за часом
тЯнет  лЯмку  подневольного  труда, и  ни одному  из обездоленных не  станет
легче, если кому-то другому взбредет в голову тоже пострадать,  бессмысленно
и бесцельно. ‘тоит только  -  длЯ менЯ это  Яснее  Ясного - на миг  охватить
воображением все  несчастьЯ, случающиесЯ на земле, как у тебЯ пропадет сон и
смех застрЯнет в горле. Ќо не выдуманные, не воображаемые страданиЯ тревожат
и сокрушают душу - действительно потрЯсти ее способно лишь то, что она видит
воочию, сочувствующим взором. ‚ разгар скачки близко и осЯзаемо встало вдруг
передо мной,  словно  видение, бледное,  искаженное лицо ќдит, Я  представил
себе, как она ковылЯет через комнату  на костылЯх, и мне опЯть послышалсЯ их
стук  вместе с  позвЯкиванием  и  скрипом скрытых  механизмов. Ќе думаЯ,  не
рассуждаЯ,  Я,  поддавшись  внезапному  испугу,  натЯнул  поводьЯ.  Ќапрасно
твердил  Я  себе  "разве  стало   кому-нибудь  легче   от  того,  что  ты  с
увлекательного,   бодрЯщего  галопа  перешел  на  дурацкую  тЯжелую   рысь?"
Ќеожиданный удар пришелсЯ в  ту часть сердца, котораЯ лежит  по соседству  с
совестью; Я  уже  не  мог  свободно  и  естественно  наслаждатьсЯ  радостным
ощущением бодрости  и  здоровьЯ. ‚Ялой, медленной  рысью  добираемсЯ  мы  до
Lisiere [опушки (фр.)], через которую  пролегает дорога к учебному плацу;  и
только когда  усадьба скрываетсЯ  из виду, Я  встрЯхиваюсь  и  говорю  себе:
"—ушь!   ‚ыбрось   из  головы   эти   дурацкие   сантименты".  €   командую:
"ѓа-алопо-о-ом! Њаррш!"


     ‘  этого  неожиданного рывка поводьев  все и  началось.  Ћн  был словно
первым симптомом необычного отравлениЯ состраданием.  ‚начале поЯвилось лишь
смутное ощущение  - так  чувствуешь себЯ,  захворав и просыпаЯсь  с  тЯжелой
головой,  - что  со мною что-то произошло  или происходит. „о сих  пор Я жил
бездумно в  своем ограниченном  тесном  мирке. џ  заботилсЯ лишь о  том, что
казалось значительным  или  забавным моим начальникам и моих  товарищам,  но
никогда ни к кому не проЯвлЯл горЯчего интереса, да и мною никто особенно не
интересовалсЯ. ЌастоЯщие душевные потрЯсениЯ были мне неведомы. Њои домашние
дела были упорЯдочены, и беспечность (Я понЯл  это  только сейчас) царила  в
моем сердце  и в мыслЯх. € вот неожиданно что-то случилось, что-то стрЯслось
со мной, правда,  с виду ничего  существенного, ничего  такого, что  было бы
заметно со стороны. € все же в тот короткий миг, когда в полных гнева глазах
обиженной  девушки  отразилась  неведомаЯ  мне прежде  глубина человеческого
страданиЯ,  словно  какаЯ-то плотина рухнула  в  моей душе,  и наружу хлынул
неудержимый поток горЯчего сочувствиЯ, вызвав скрытую лихорадку, котораЯ длЯ
менЯ самого оставалась необъЯснимой,  как длЯ всЯкого больного  его болезнь.
‚начале Я понЯл  лишь,  что  перешагнул  границу  замкнутого круга, где  моЯ
прежнЯЯ жизнь протекала легко и просто, и вступил в иную сферу, котораЯ, как
все  новое, волновала и  тревожила: впервые передо  мной  разверзлась бездна
чувства. Ќепостижимо, но мне казалось заманчивым броситьсЯ в нее, и изведать
все  до  конца.  € в  то  же  времЯ инстинкт  подсказывал  мне,  что  опасно
поддаватьсЯ  столь  дерзкому  любопытству.  Ћн  внушал:  "„овольно!  ’ы  уже
извинилсЯ. ’ы покончил  с  этой глупой  историей".  Ќо  другой голос во  мне
нашептывал: "‘ходи туда! Ћщути еще раз эту дрожь, пробегающую по спине, этот
озноб  страха  и  напрЯженного  ожиданиЯ!"  €  опЯть   предостережение:  "Ќе
навЯзывайсЯ,  не вмешивайсЯ!  ќто  испытание  тебе не  по силам. Џростак, ты
натворишь еще больше глупостей, чем в первый раз".
     Ќеожиданным образом все решилось помимо менЯ, так как тремЯ днЯми позже
Я получил  письмо от Љекешфальвы, в котором  он  спрашивал,  не смогу  ли  Я
отобедать  у  них  в воскресенье.  Ќа  этот раз будут одни мужчины  и, между
прочим, подполковник фон ”. из военного министерства, о котором  он  мне уже
говорил;  разумеетсЯ,  его дочь и €лона будут очень рады менЯ видеть.  џ  не
стыжусь   признатьсЯ,   что  менЯ,   застенчивого  молодого  человека,   это
приглашение преисполнило  гордости. ‡начит,  менЯ  не забыли, а упоминание о
подполковнике фон ”., по-видимому, означало  даже,  что Љекешфальва (Я сразу
понЯл,  чем  вызвана  его  признательность)   желает  тактично  оказать  мне
протекцию по службе.
     € в самом деле, мне не пришлось раскаиватьсЯ в том, что Я тотчас принЯл
приглашение. ќто был на редкость приЯтный вечер, и мне, молодому офицеру, до
которого, говорЯ по совести, в полку никому  не было дела, казалось, что эти
пожилые  знатные господа проЯвлЯют ко  мне совершенно  непривычную длЯ  менЯ
сердечность -  видимо, Љекешфальва  особо им менЯ отрекомендовал.  ‚первые в
моей жизни старший офицер разговаривал со  мной без  высокомериЯ, диктуемого
субординацией. Ћн спросил, нравитсЯ ли мне в полку и как обстоЯт дела с моим
продвижением по службе, предложил  заходить  к  нему без  стеснениЯ, когда Я
буду в  ‚ене  или  если мне что-нибудь понадобитсЯ. Ќотариус, веселый  лысый
человек с добродушным  лицом,  сиЯющим и круглым, как луна,  тоже  приглашал
менЯ к себе в гости. „иректор сахарного завода  то и дело  обращалсЯ ко мне.
Љак все  это было не  похоже  на разговоры в  нашем офицерском казино, где Я
должен был "покорнейше" соглашатьсЯ со всЯким суждением начальника! ЏриЯтнаЯ
уверенность в себе пришла ко мне скорее, чем Я ожидал, и уже через полчаса Я
с полной непринужденностью принимал участие в общей беседе.
     Ќа  стол  подали  новые блюда, известные  мне  только  понаслышке  и по
хвастливым  рассказам  богатых  товарищей:  великолепную  икру  со  льда  (Я
пробовал ее  впервые), фазанов, паштет из косули, и снова  и снова  вина, от
которых  легко  и  радостно  становитсЯ  на  душе.  џ  понимаю,   что  глупо
восторгатьсЯ  подобными вещами, но  к  чему скрывать? Њолодой неизбалованный
офицеришка, Я с детским  тщеславием  наслаждалсЯ  тем, что пировал  за одним
столом с  такими видными господами. —ерт побери; поглЯдел  бы на менЯ сейчас
‚аврушка  и тот заморыш вольноопределЯющийсЯ, который без конца  хвастаетсЯ,
как они шикарно пообедали в ‚ене у ‡ахера! Џобывать бы им разок в таком доме
- вот бы рты разинули! —ерт возьми! …сли бы они видели,  эти завистники, как
Я  непринужденно  веду себЯ  здесь,  если  б  слышали,  как подполковник  из
военного министерства произносит тост за мое здоровье и как Я дружески спорю
с директором сахарного  завода, а  он  вполне  серьезно замечает: "џ  просто
поражен вашей осведомленностью!"
     Љофе мы пьем в будуаре: в больших рюмках поЯвлЯетсЯ охлажденный на льду
коньЯк, за ним  целый  калейдоскоп ликеров и, конечно,  великолепные толстые
сигары с золотыми этикетками. ‚о времЯ беседы Љекешфальва наклонЯетсЯ ко мне
и доверительно спрашивает, желаю ли Я играть в карты или предпочту поболтать
с  дамами.  "ђазумеетсЯ, последнее",  -  отвечаю Я поспешно:  отважитьсЯ  на
роббер  с подполковником  из  военного  министерства  -  затеЯ  рискованнаЯ.
‚ыиграешь  -  он,  пожалуй, рассердитсЯ,  а проиграешь  -  прощай,  месЯчное
жалованье! Љ  тому же, вспоминаю  Я, у менЯ  в бумажнике не  больше двадцати
крон.
     €  вот,  пока  в  соседней  комнате-раскладывают  ломберный  столик,  Я
подсаживаюсь к  девушкам, и странно - вино ли это или хорошее настроение так
преображает  все   кругом?  -  обе  они  кажутсЯ  мне   сегоднЯ  удивительно
похорошевшими. ќдит  выглЯдит  не такой бледной, не такой болезненно желтой,
как в прошлый раз, - возможно, она чуть нарумЯнилась ради гостей или в самом
деле  ее щеки порозовели от оживлениЯ; так  или иначе, но сегоднЯ  не  видно
нервно-трепещущих линий вокруг ее рта и непроизвольного подергиваниЯ бровей.
Ћна в длинном розовом платье;  ни мех, ни плед не скрывают ее увечьЯ, но все
мы в прекрасном расположении  духа  и  не  думаем об  "этом". Ђ  €лона,  мне
кажетсЯ,  даже немного захмелела: ее  глаза так  и  искрЯтсЯ,  а  когда  она
смеетсЯ,  отведЯ  назад  красивые полные  плечи,  Я  отодвигаюсь,  чтобы  не
поддатьсЯ искушению и не коснутьсЯ - как бы нечаЯнно - ее обнаженных рук.
     Џревосходный обед,  чудесный  коньЯк,  приЯтным теплом  разлившийсЯ  по
жилам,  ароматнаЯ  сигара,   дым  которой  так  нежно  щекочет  ноздри,  две
хорошенькие оживленные  девушки по обе  стороны  - да тут и последний тупица
станет красноречивым собеседником; а Я и вообще-то неплохой рассказчик, если
только не нападет на менЯ  проклЯтаЯ  застенчивость. Ќо сегоднЯ Я особенно в
ударе   и  болтаю  с  истинным  вдохновением.  ђазумеетсЯ,  все,  что  Я  им
преподношу, - это не более как глупые случаи, которые бывали у нас в  полку,
например,  вроде того,  что  произошел на прошлой  неделе. Џолковник  еще до
закрытиЯ  почты хотел отослать срочное письмо с венским экспрессом и, вызвав
одного улана, деревенского парнЯ из коренных гуцулов, строго внушил ему, что
письмо  должно  быть  отправлено в ‚ену  немедленно.  ќтот дурень  опрометью
бросаетсЯ  в  конюшню, седлает  своего  конЯ, выезжает на шоссе и  пускаетсЯ
галопом  прЯмехонько в ‚ену! …сли бы  по телефону  не дали знать в  соседний
гарнизон, чудак  и в самом деле скакал  бы восемнадцать часов крЯду. €так, Я
не утруждаю ни себЯ, ни своих слушательниц  глубокомысленными рассуждениЯми,
это лишь ходЯчие анекдоты, плоды казарменного остроумиЯ многих поколений, но
они  - Я и сам удивлЯюсь -  бесконечно  забавлЯют девушек,  обе смеютсЯ  без
умолку. ‘мех  ќдит звучит особенно задорно, и, хотЯ высокие серебристые ноты
иной раз  переходЯт в пронзительный дискант, веселье,  несомненно, рветсЯ из
самой глубины ее существа, потому  что кожа ее щек, тонкаЯ и просвечивающаЯ,
точно фарфор, приобретает все  более  живой оттенок, отблеск здоровьЯ и даже
красоты озарЯет  лицо, а  ее  серые глаза,  обычно холодные и чуть  колючие,
искрЯтсЯ детской радостью. ЏриЯтно смотреть на нее в  эти минуты, когда  она
забывает  о  своем недуге,  -  ее движениЯ  и жесты  становЯтсЯ свободнее  и
естественнее; она непринужденно откидываетсЯ на спинку кресла, смеетсЯ, пьет
вино,  притЯгивает  к  себе  €лону и  обнимает  ее; право  же,  обе от  души
забавлЯютсЯ моей болтовней. “спех неизменно  окрылЯет рассказчика: на памЯть
мне   приходит   целаЯ  куча   давно  забытых  историй.   ‚сегда   робкий  и
стеснительный,  Я  проЯвлЯю неожиданное присутствие духа, смешу их  и смеюсь
вместе с ними. ‘ловно расшалившиесЯ дети, веселимсЯ мы трое в своем уголке.
     џ шучу без устали и, кажетсЯ,  позабыл  обо всем на свете, кроме нашего
веселого трио, но вместе с тем подсознательно  Я все времЯ  чувствую на себе
чей-то  взглЯд.  €  это теплый, счастливый  взглЯд, от  которого  еще  более
усиливаетсЯ  мое   собственное  ощущение  счастьЯ.  “крадкой  (Я  думаю,  он
стеснЯетсЯ присутствующих)  старик  времЯ  от времени  коситсЯ поверх карт в
нашу  сторону и  один раз,  когда  Я встречаюсь с ним  глазами, одобрительно
кивает мне. ‚ этот  миг Я замечаю,  что лицо его  светлеет,  как у человека,
слушающего музыку.
     ’ак продолжаетсЯ почти до полуночи; наша болтовнЯ не прекращаетсЯ ни на
минуту.  ‘нова  подают  что-то  вкусное,  какие-то  чудесные   сандвичи,   и
примечательно, что не один только Я набрасываюсь на них с аппетитом. „евушки
тоже  уплетают  за  обе  щеки  и  пьют  отличный,  крепкий,  темный,  старый
английский портвейн рюмку за рюмкой. Ќо в конце концов  пора  прощатьсЯ. Љак
старому  другу, хорошему,  верному товарищу, пожимают мне руку ќдит и €лона.
ђазумеетсЯ,  с менЯ берут слово,  что  Я приду опЯть  - завтра или в крайнем
случае  послезавтра. ‡атем  вместе  с тремЯ  остальными гостЯми Я  выхожу  в
вестибюль.  Ђвтомобиль  развезет  нас по домам.  Џока слуга помогает одетьсЯ
подполковнику, Я  сам беру  свою  шинель  и, надеваЯ  ее, вдруг замечаю, что
кто-то  пытаетсЯ мне  помочь, -  это господин фон  Љекешфальва;  Я испуганно
отшатываюсь: могу  ли  Я,  зеленый юнец,  допустить,  чтобы  мне прислуживал
пожилой человек! Ќо он придвигаетсЯ ко мне и смущенно шепчет:
     - ѓосподин лейтенант! Ђх, господин лейтенант... вы совсем не  знаете...
вы даже не представлЯете себе, какое это длЯ  менЯ счастье  - снова слышать,
как девочка смеетсЯ, по-настоЯщему смеетсЯ. ‚едь у нее мало радости в жизни.
Ђ сегоднЯ она была почти такой же, как прежде, когда...
     ‚ этот момент к нам подходит подполковник.
     - —то ж, пошли? - дружески улыбаетсЯ он мне.
     Љекешфальва, конечно, не  решаетсЯ продолжать в его присутствии, но тут
Я  чувствую,  как  старик  робко прикасаетсЯ  к  моему рукаву  - так ласкают
ребенка  или  женщину.  ЃезграничнаЯ нежность и благодарность таЯтсЯ в самой
скрытности и сдержанности этого боЯзливого движениЯ; в нем столько счастьЯ и
столько  горЯ, что Я чувствую себЯ  глубоко  растроганным,  и,  когда затем,
соблюдаЯ правила субординации, Я  спускаюсь с подполковником по ступенькам к
автомобилю, мне приходитсЯ взЯть себЯ в руки,  чтобы  никто не заметил моего
смЯтениЯ.


     ‘ильно взволнованный,  Я не сразу  лег спать в тот вечер;  казалось бы,
какой незначительный повод - старик ласково погладил мой  рукав, и только! -
но  сдержанного   жеста  горЯчей   признательности  было  достаточно,  чтобы
наполнить и переполнить сокровенные  глубины моего сердца. ‚ этом поразившем
менЯ прикосновении Я угадал искреннюю  нежность, такую страстную  и вместе с
тем целомудренную, какой никогда не встречал даже в женщине. ‚первые в жизни
Я убедилсЯ, что помог кому-то на земле;  и моему удивлению  не было  границ;
мне,   молодому   человеку,  скромному,  заурЯдному  офицеру,   дана  власть
осчастливить кого-то!
     Ѓыть может, чтобы  объЯснить себе  то упоение, в которое Я пришел после
этого неожиданного открытиЯ, Я должен был вспомнить, что с детских  лет менЯ
всегда подавлЯло сознание собственного ничтожества: Я лишний человек, никому
не  интересный, всем безразличный. ‚ кадетском корпусе, в военном  училище Я
всегда  принадлежал к  посредственным, ничем не выдающимсЯ ученикам, никогда
не был  в числе любимчиков  или особо  привилегированных;  не лучше обстоЯло
дело и в полку. џ ни  на  секунду не сомневалсЯ, что, если Я вдруг исчезну -
допустим, свалюсь с лошади и сломаю себе шею, -  товарищи скажут  что-нибудь
вроде "†аль его!" или "ЃеднЯга ѓофмиллер!"  - но уже через месЯц  ни один из
них и не вспомнит об  утрате.  Ќа мое место назначат кого-нибудь еще, кто-то
другой сЯдет на моего конЯ, и  этот "другой"  будет  нести службу не хуже (а
может  быть, и лучше), чем  нес  ее  Я.  ’очно так  же,  как  с  товарищами,
получалось и с девушками, которые были у менЯ в двух прежних гарнизонах, - с
ассистенткой зубного врача в џрославице и маленькой швеей в ‚инер-Ќейштадте.
Њы  вместе проводили вечера,  а когда у Ђннерль,  бывали свободные  дни, она
приходила  ко  мне;  на  день  рождениЯ  Я подарил  ей  нитку  кораллов,  мы
обменЯлись обычными в таких случаЯх нежными словами и, надо думать, говорили
их  от  души. €  все же, когда менЯ перевели в  другое место, мы  оба быстро
утешились;  первые  три  месЯца, как  полагаетсЯ, переписывались, а потом  у
каждого поЯвилось новое увлечение; различие было  лишь в  том, что в приливе
нежности  она  теперь восклицала  не  "’они",  а  "”ердль".  —то  прошло, то
позабыто. Ќо еще ни  разу в  мои двадцать лет менЯ  не  захватывало сильное,
страстное чувство,  да  и сам Я, в сущности, хотел от жизни  только  одного:
исправно  нести  службу  и  никоим   образом   не  производить   неприЯтного
впечатлениЯ на окружающих.
     Ќо  вот  нежданное случилось,  во  мне проснулось  любопытство, и  Я  с
изумлением  смотрел  на себЯ.  Љак?  ‘тало  быть,  Я,  обыкновенный  молодой
человек,  тоже располагаю властью над людьми? џ, у которого нет и пЯтидесЯти
крон за душой, способен подарить богачу больше счастьЯ, чем  все его друзьЯ?
џ, лейтенант ѓофмиллер, смог кому-то помочь, кого-то утешить! Ќеужели только
оттого, что Я один или два вечера посидел и поболтал с больной, расстроенной
девушкой,  ее  глаза  заблестели,  на  лице  заиграла жизнь,  а  унылый  дом
повеселел благодарЯ моему присутствию?
     ‚ волнении Я так быстро  шагаю по темным  переулкам, что  мне  делаетсЯ
жарко. •очетсЯ распахнуть шинель - до того тесно сердцу в  груди, ибо первое
изумление  внезапно сменЯетсЯ  другим,  новым, еще  более  опьЯнЯющим.  ЊенЯ
поразило  то, что Я так  легко, так невероЯтно легко  приобрел  расположение
едва знакомых  людей. ‚  конце концов,  что  Я  сделал  особенного?  ЏроЯвил
немного  состраданиЯ, побыл  в доме  два вечера  -  два  веселых, радостных,
восхитительных вечера, -  и  этого оказалось достаточно. Ќо тогда до чего же
глупо изо днЯ в  день  все  свободное времЯ торчать в кафе, до одури играЯ в
карты с надоевшими  приЯтелЯми, или шататьсЯ взад-вперед по Љорсо! Ќет, надо
положить конец  этому безделью! ‚се быстрее и  быстрее  шагаЯ  сквозь летнюю
ночь,  Я с  подлинной  страстью молодого,  внезапно  пробудившегосЯ к  жизни
человека даю себе слово: отныне Я  изменЯю  свою  жизнь! Ѓуду реже ходить  в
кафе,  брошу  дурацкий  тарок  и  бильЯрд,  решительно  покончу  с идиотской
привычкой убивать времЯ, от которой только тупеешь. ‹учше буду чаще навещать
больную  и  даже всЯкий  раз нарочно  готовитьсЯ  к тому,  чтобы  рассказать
девушкам  что-нибудь  милое  и забавное,  мы  станем  играть  в  шахматы или
как-нибудь еще приЯтно проводить времЯ; уже  одно намерение всегда  помогать
другим  окрылЯет  менЯ.  Ћт  избытка  чувств  мне хочетсЯ  запеть,  выкинуть
какую-нибудь  глупость; человек ощущает смысл и цель собственной жизни, лишь
когда сознает, что нужен другим.


     ‚от так, и только так, случилось, что в последующие  недели Я  проводил
послеобеденные часы,  а  то и  почти все вечера у  Љекешфальвов; вскоре  эти
дружеские посещениЯ стали привычными и даже  повлекли за  собой небезопасную
избалованность.  Ќо  зато  какой соблазн длЯ молодого  человека,  которого с
детских лет перебрасывали из одного военного заведениЯ в другое, неожиданно,
после мрачных казарм и прокуренных  казино, обрести домашний очаг, приют длЯ
души! Џосле службы,  в половине пЯтого или  в пЯть, Я  отправлЯлсЯ к ним; не
успевал  Я  еще поднести руку к  дверному молотку, как  слуга  уже  радостно
распахивал дверь, будто он  давно выглЯдывал в какое-то волшебное  окошечко,
ожидаЯ  моего поЯвлениЯ. ‚се здесь ощутимо свидетельствовало о том, что менЯ
любЯт  и признают своим человеком в доме. ‚сЯкой моей маленькой слабости или
прихоти тайно потворствовали: мои любимые сигареты неизменно оказывались под
рукой;  если накануне  Я  упоминал  о  новой  книге,  которую  мне  хотелось
прочитать, то на следующий день она, заботливо  разрезаннаЯ, лежала,  словно
случайно,  на  маленьком  табурете; кресло  против  колЯски  ќдит непреложно
считалось  моим. ‚се это, конечно, мелочи, пустЯки, но  они согревают  стены
чужого дома благодатным домашним теплом,  неприметно радуют и  ободрЯют. € Я
держалсЯ здесь увереннее, чем когда-либо в  кругу товарищей, болтал  и шутил
от души, впервые  осознав, что стеснительность в любой  ее форме мешает быть
самим собой и  что в полной мере  человек  раскрываетсЯ  лишь  тогда,  когда
чувствует себЯ непринужденно.
     Ќо была и  еще одна причина,  глубокаЯ и тайнаЯ, котораЯ способствовала
тому,  что  ежедневное  общение  с  девушками  действовало  на  менЯ   столь
окрылЯюще. ‘  тех пор  как менЯ еще мальчиком отдали в кадетский  корпус, то
есть  в течение десЯти,  даже  пЯтнадцати  лет,  Я  беспрерывно находилсЯ  в
мужском  окружении.  ‘  утра  до вечера, с вечера  до  рассвета,  в  спальне
училища, лагерных  палатках,  казармах,  за столом  и в пути, на манеже  и в
классах - всегда и везде  Я дышал  воздухом, насыщенным испарениЯми  мужских
тел; сперва это  были  мальчики, потом  взрослые  парни, но  всегда мужчины,
только мужчины. €  Я привык к их энергичным жестам,  твердым, громким шагам,
грубым  голосам,  к  табачному  духу,  к  их  бесцеремонности,  а  нередко и
пошлости. ђазумеетсЯ, Я был искренне расположен к большинству моих товарищей
и, право же не мог положитьсЯ на то, что они не отвечают мне взаимностью. Ќо
этой атмосфере недоставало одухотворенности,  в ней словно не хватало озона,
не  хватало чего-то острого, возбуждающего,  электризующего.  € подобно тому
как  наш великолепный  военный  оркестр,  несмотрЯ  на  эффектное  звучание,
оставалсЯ всего-навсего  духовой  музыкой - резкой, отрывистой,  построенной
единственно  на ритме,  ибо  в  ней не  слышалось нежно-чувственной  мелодии
скрипок,   -  так  и  самые   веселые  часы  в  казарме  были  лишены   того
облагораживающего  флюида, который  уже  одним своим  присутствием вносит  в
любое  общество  женщина. …ще  четырнадцатилетними  подростками,  когда  мы,
парами  прогуливаЯсь  по  городу  в  своих ладно сшитых  кадетских мундирах,
встречали других мальчишек, беззаботно болтающих или флиртующих с девочками,
мы испытывали  смутную тоску,  догадываЯсь, что  казарма с  ее  монастырским
режимом  безжалостно  лишила  чего-то  нашу  юность;  в  то  времЯ  как наши
сверстники ежедневно на улице, в парке, на катке и  в танцзале непринужденно
общались с девочками, мы, затворники, смотрели на эти существа в коротеньких
юбочках, словно на сказочных эльфов, мечтаЯ о разговоре  с ними как о чем-то
несбыточном.  ’акие ограничениЯ не проходЯт бесследно.  ‚  последующие  годы
мимолетные и чаще всего пошлые свЯзи с легкодоступными дамами ни в коей мере
не могли возместить того, чего Я был лишен в годы трогательных  мальчишеских
мечтаний. €  потому, как неловко  и застенчиво вел Я себЯ всЯкий раз,  когда
мне случалось  оказатьсЯ  в обществе  молодой  девушки (а ведь  Я  уже успел
переспать   с  добрым  десЯтком  женщин),  Я  чувствовал,  что  естественнаЯ
непринужденность из-за слишком долгих ограничений утрачена мною навсегда.
     €  вот случилось так, что  неосознанное мальчишеское стремление узнать,
какова дружба с молодыми женщинами, а не с усатыми, неотесанными товарищами,
неожиданно осуществилось самым наилучшим  образом. Љаждый день после обеда Я
сидел этаким  баловнем среди двух девушек; звонкаЯ женственность их  голосов
доставлЯла  мне  (не  могу выразить  это иначе)  ощущение  почти  физической
радости.  ‘ неописуемым  восторгом наслаждалсЯ  Я впервые  в жизни обществом
молодых девушек, не испытываЯ при этом ни малейшего смущениЯ. ’ем более  что
в  силу особых  обстоЯтельств  был  разомкнут  тот  невидимый  электрический
контакт,  который неизбежно  возникает при длительном общении  двух  молодых
людей разного пола. Ќаша часами длившаЯсЯ болтовнЯ была совершенно  свободна
от сладостного  томлениЯ, которое  делает таким опасным всЯкий tete-a-tete в
полумраке.  ЏризнатьсЯ, сначала менЯ приЯтно  волновали  полные, чувственные
губы €лоны,  ее  пышные  плечи и  мадьЯрскаЯ  страстность, сквозившаЯ  в  ее
мЯгких, плавных движениЯх.  Ќе раз  Я  усилием  воли  удерживал  свои  руки,
подавлЯЯ желание  одним рывком привлечь к себе это теплое, нежное существо с
черными смеющимисЯ глазами и осыпать его поцелуЯми. Ќо €лона в первые же дни
нашего  знакомства  рассказала  мне,  что  она уже  два  года  помолвлена  с
помощником  нотариуса  из Ѓечкерета и  только  ждет  выздоровлениЯ ќдит  или
улучшениЯ  в  ее состоЯнии, чтобы  с ним  обвенчатьсЯ, -  Я  догадалсЯ,  что
Љекешфальва  обещал  бедной  родственнице   приданое,  если  она  согласитсЯ
повременить с замужеством.  Љроме того, мы поступили  бы  жестоко и коварно,
если  бы за спиной  этой  трогательной,  прикованной к своему креслу девушки
стали  украдкой   обмениватьсЯ  поцелуЯми  и  рукопожатиЯми,  не   испытываЯ
настоЯщей влюбленности.  ‚от  почему вспыхнувшаЯ  было  чувственность  очень
быстро угасла, и всЯ искреннЯЯ привЯзанность,  на  какую Я был способен, все
более   сосредоточивалась   на  ќдит,  обездоленной  и  беззащитной,  ибо  в
таинственной  химии  чувств  сострадание к  больному  неминуемо и  незаметно
сочетаетсЯ  с  нежностью. ‘идеть  подле вольной, развлекать  ее  разговором,
видеть, как горестно сжатые губы  раскрываютсЯ в улыбке, или иной раз, когда
она, поддавшись раздражению, уже готова вспыхнуть, одним прикосновением руки
смирЯть ее нетерпение, получаЯ в  ответ смущенный и благодарный взглЯд серых
глаз, - в едва заметных проЯвлениЯх духовной близости с беспомощной девушкой
была особаЯ прелесть, доставлЯвшаЯ мне такое наслаждение, какого не могло бы
дать бурное приключение  с ее кузиной. € благодарЯ этим неуловимым движениЯм
души - сколь много Я постиг за каких-нибудь несколько дней! - мне неожиданно
открылись  совершенно неведомые  прежде  и  несравненно более  тонкие  сферы
чувства.
     Ќеведомые и более тонкие, но,  правда, и более  опасные! €бо тщетны все
предосторожности и усилиЯ: никогда отношениЯ между здоровым и больным, между
свободным  и  пленником  не  могут  долго  оставатьсЯ  в полном  равновесии.
Ќесчастье делает человека легко ранимым, а непрерывное страдание  мешает ему
быть  справедливым.  Љак  неодолимо  тЯгостное  чувство  неприЯзни,  которое
испытывает должник  к кредитору,  ибо  одному из них  неизменно суждена роль
дающего,  а  другому  -  только  получающего,  так  и больной  таит  в  себе
раздражение,   готовое  вспыхнуть   при  малейшем  проЯвлении  заботливости.
Ѓеспрерывно надо  быть  начеку,  дабы не  переступить  едва  ощутимый  рубеж
уЯзвимости, за  которым  участие  уже не  успокаивает  боль, а лишь  сильнее
растравлЯет рану. ќдит постоЯнно требовала (и это вошло у  нее в  привычку),
чтобы все прислуживали ей, точно принцессе, и баловали, как  ребенка, но уже
в следующий миг такое отношение  могло  ее оскорбить, ибо оно вызывало у нее
еще  более обостренное ощущение  собственной беспомощности.  …сли, например,
предупредительно придвигали  столик,  чтобы ей  не  приходилось  тЯнутьсЯ за
книгой  или чашкой,  она  в ответ метала гневный взглЯд: "„умаете, Я сама не
могу  взЯть, что мне нужно?". €,  подобно тому, как зверь за  решеткой, иной
раз  без всЯкого повода  бросаетсЯ на сторожа, к  которому обычно  ластитсЯ,
ќдит иногда доставлЯло злую радость одним ударом разрушать наше  безоблачное
настроение, внезапно  назвав  себЯ  "жалкой  калекой".  ‚ такие  напрЯженные
моменты приходилось крепко брать  себЯ в руки, чтобы удержатьсЯ  от упрека в
злобной раздражительности, который врЯд ли был бы справедлив.
     Ќо, к моему изумлению, Я всЯкий раз находил  в себе силы длЯ этого. €бо
непостижимым  образом первое познание  человеческой природы влечет за  собой
все новые и  новые открытиЯ, и кто обрел  способность искренне сочувствовать
людскому   горю,  хотЯ  бы   в  одном-единственном   случае,  тот,   получив
чудодейственный урок, научилсЯ понимать  всЯкое несчастье, как бы на  первый
взглЯд странно  или  безрассудно  оно ни  проЯвлЯлось.  ‚от  почему  гневные
вспышки  ќдит,  повторЯвшиесЯ  от  случаЯ  к  случаю,  не   вводили  менЯ  в
заблуждение;  напротив,  чем  несправедливее  и  мучительнее длЯ  окружающих
бывали  эти приступы, тем сильнее они  менЯ потрЯсали; и Я постепенно понЯл,
почему  мой  приход  радовал ее  отца  и  €лону,  почему  в  этом  доме  мое
присутствие было  желанным. „олгое страдание изнурЯет не только больного, но
и его близких; сильные переживаниЯ не могут  длитьсЯ бесконечно. ђазумеетсЯ,
и отец и кузина всей душой жалели  беднЯжку,  но в их жалости  чувствовались
усталость и смирение. …е недуг  давно стал длЯ них печальным фактом, больнаЯ
была длЯ  них  просто  больной,  и  они  покорно  пережидали, пока  отбушует
налетевший шквал. ќто уже не страшило  их  так,  как страшило менЯ, Я каждый
раз  пугалсЯ. џ  был  единственным, в  ком ее  страданиЯ неизменно  вызывали
взволнованный отклик,  и едва ли  не  единственным, перед кем она  стыдилась
своей несдержанности.  ‘тоило  мне, когда  она  терЯла самообладание, только
произнести что-нибудь вроде:  "Ќо, милаЯ  фрейлейн ќдит",  -  и она сразу же
потуплЯла взор, краска заливала ее лицо, и было видно, что она охотнее всего
убежала бы куда глаза глЯдЯт, если бы не ее парализованные ноги. € ни разу Я
не попрощалсЯ с ней без того, чтобы она не сказала почти умолЯющим тоном, от
которого менЯ бросало в  дрожь: "‚ы придете завтра? ‚едь вы  не сердитесь на
менЯ  за  то,  что  Я  сегоднЯ  наговорила  глупостей?" ‚  такие  минуты мне
казалось-необъЯснимым и  удивительным, как  это Я, не  даваЯ  ничего,  кроме
искреннего сочувствиЯ, обретал такую власть над людьми.
     Ќо такова уж юность: то, что познаетсЯ впервые, захватывает ее целиком,
до самозабвениЯ,  и  в своих  увлечениЯх она не знает  меры. —то-то странное
начало  творитьсЯ со мной,  едва Я обнаружил,  что мое сочувствие  не только
радостно волнует менЯ,  но и благотворно действует  на окружающих; с тех пор
как Я впервые ощутил  в себе способность к состраданию, мне стало  казатьсЯ,
будто в мою кровь проникло какое-то  вещество, сделало ее краснее, горЯчее и
заставило быстрее  бежать  по жилам.  Њне вдруг стало  чуждым  оцепенение, в
котором Я прозЯбал долгие  годы,  точно  в  серых,  холодных сумерках. ‘отни
мелочей, на  которые Я прежде просто не обращал вниманиЯ, теперь  занимали и
увлекали менЯ; Я стал замечать подробности, которые менЯ трогали и поражали,
словно  первое соприкосновение с чужим  страданием сделало мой взор мудрым и
проницательным. Ђ  поскольку наш мир - каждаЯ улица и каждый  дом - насквозь
пропитан  горечью нищеты и полон превратностей судьбы, то все мои дни отныне
проходили  в  непрерывном и напрЯженном наблюдении. ’ак, например,  объезжаЯ
лошадь,  Я  ловил себЯ теперь на том, что уже не могу, как бывало, изо  всей
силы хлестнуть  ее  по  крупу, ибо тут же менЯ  охватывало  чувство стыда, и
рубец  словно  горел  на  моей  собственной  коже. Ђ  когда  наш вспыльчивый
ротмистр бил наотмашь по лицу  какого-нибудь беднЯгу рЯдового за то, что тот
плохо подтЯнут,  и провинившийсЯ стоЯл навытЯжку,  не  смеЯ шевельнутьсЯ,  у
менЯ  гневно  сжимались  кулаки.  ‘тоЯвшие кругом  солдаты молча глазели или
исподтишка посмеивались,  и только  Я,  Я один  видел,  как  у  парнЯ из-под
опущенных век  выступают слезы  обиды. џ  не мог больше  выносить  шуток  по
адресу  неловких или неудачливых товарищей,  с  тех  пор  как Я,  увидев эту
беззащитную,  беспомощную девушку, понЯл,  что такое  муки бессилиЯ,  всЯкаЯ
жестокость вызывала  во мне гнев, беспомощность требовала от менЯ участиЯ. ‘
той  минуты,  как  случай  заронил  мне  в душу  искру состраданиЯ, Я  начал
замечать простые  вещи, прежде ускользавшие от моего взора: сами по себе они
мало что значат, но каждаЯ из  них трогает и волнует менЯ. Ќапример, Я вдруг
замечаю, что хозЯйка табачной лавочки, где Я всегда покупаю сигареты, считаЯ
деньги, подносит их слишком близко  к выпуклым стеклам своих очков, и тут же
у менЯ  возникает  подозрение,  что  ей грозит катаракта.  ‡автра,  думаю Я,
осторожно  ее  расспрошу и, может быть, даже  уговорю нашего полкового врача
ѓольдбаума  осмотреть   ее.  €ли  вдруг  вижу,  что  вольноопределЯющиесЯ  в
последнее  времЯ  откровенно игнорируют маленького  рыжего Љ.; догадываюсь о
причине: в газетах  писали (при чем  тут он,  бедный малый?),  что его  дЯдЯ
арестован  за  растрату;  во  времЯ обеда  Я нарочно  подсаживаюсь  к нему и
завЯзываю  разговор, тотчас  ощутив по  его  благодарному  взглЯду,  что  он
понимает -  Я  делаю  это просто длЯ  того,  чтобы  показать остальным,  как
несправедливо и плохо они поступают. €ли выклЯнчиваю прощение длЯ  одного из
своих улан, которого неумолимый полковник приказал поставить на четыре  часа
под ружье.
     Љаждый  день Я нахожу множество поводов  вновь  и  вновь  испытать  эту
внезапно открывшуюсЯ мне радость. € Я даю себе слово: отныне помогать любому
и  каждому,  сколько хватит  сил. Ќе быть ленивым и равнодушным. ‚озвышатьсЯ
над  самим собой,  обогащать  собственную  душу, щедро  отдаваЯ  ее  другим,
разделЯть судьбу  каждого,  постигаЯ  и превозмогаЯ страдание  могучей силой
состраданиЯ. €  мое сердце, дивЯсь самому себе, трепещет  от благодарности к
больной,  которую  Я  невольно  обидел  и  несчастье  которой  научило  менЯ
волшебной науке действенного сочувствиЯ.


     Ќо  вскоре Я был пробужден от  этих романтических грез, и притом  самым
безжалостным образом. ‚от как это случилось. ‚ тот вечер мы играли в домино,
потом долго болтали, и никто из нас не заметил, как пролетело времЯ. Ќаконец
в  половине  двенадцатого  Я  бросаю  испуганный взглЯд  на  часы и поспешно
прощаюсь. …ще в вестибюле, куда менЯ  провожает отец ќдит, мы слышим с улицы
шум, словно гудЯт сто тысЯч шмелей. „ождь льет как из ведра.
     - Ђвтомобиль довезет вас, - успокаивает менЯ Љекешфальва.
     - ќто совершенно излишне, - возражаю Я; мне  просто неловко, что шоферу
ради менЯ придетсЯ в половине двенадцатого ночи  снова  одеватьсЯ и выводить
машину из гаража (столь заботливое отношение к людЯм поЯвилось у менЯ лишь в
последние недели). Ќо, в конце концов,  уж слишком заманчиво в такую собачью
погоду  спокойно  доехать домой в уютной кабине,  вместо того  чтобы  добрых
полчаса шлепать в тонких лаковых ботинках по шоссе и промокнуть до костей; и
Я уступаю.  ЌесмотрЯ на дождь,  старик провожает менЯ до автомобилЯ,  и  сам
укрывает  мне  колени  пледом.  офер  заводЯт  машину,  и  мы  летим сквозь
разбушевавшуюсЯ стихию.
     “дивительно приЯтно и удобно ехать в бесшумно скользЯщем автомобиле. Ќо
вот мы уже сворачиваем  к  казарме - как невероЯтно быстро мы домчались! - и
Я, постучав  в  стекло, прошу  шофера  остановитьсЯ  на  площади  ђатуши.  ‚
элегантном лимузине  Љекешфальвы  к  казарме  лучше не  подъезжать!  џ знаю,
никому не придетсЯ  по вкусу,  если простой  лейтенант, словно  какой-нибудь
эрцгерцог,  с  блеском  подкатил  в  шикарном  автомобиле  и  шофер в ливрее
распахнет  перед  ним дверцу. Ќа такое  бахвальство наши  начальники смотрЯт
косо, а кроме того, инстинкт уже давно предостерегает менЯ: как можно меньше
смешивать  оба моих  мира  -  роскошный  мир  Љекешфальвов, где Я  свободный
человек,  независимый  и избалованный,  и  мир  службы, в  котором  Я должен
беспрекословно  повиноватьсЯ,  в  котором  Я   жалкий   беднЯк,  каждый  раз
испытывающий  огромное  облегчение,  если в  месЯце не тридцать один день, а
тридцать.  Џодсознательно одно  мое  "Я" ничего  не желает  знать о  другом;
временами  Я  и сам не могу различить, который  же  из двух  настоЯщий  ’они
ѓофмиллер - тот, в доме Љекешфальвы, или тот, на службе?
     офер послушно тормозит на площади ђатуши, в двух кварталах от казармы.
џ выхожу, поднимаю воротник  и собираюсь побыстрее пересечь широкую площадь.
Ќо как раз в эту секунду дождь хлынул с удвоенной силой и ветер мокрым бичом
хлестнул  менЯ  по лицу. ‹учше  несколько  минут  переждать  в  какой-нибудь
подворотне, думаю Я, чем бежать два переулка под ливнем; или, наконец, зайти
в кафе, оно  еще  открыто,  и  посидеть  в тепле,  пока  проклЯтое  небо  не
опорожнит  свои  самые  большие  лейки.  „о  кафе  всего  шесть  домов, и  -
смотри-ка! - за мокрыми  оконными  стеклами,  тускло мерцает свет. Ќаверное,
приЯтели еще торчат за нашим постоЯнным столиком - отличный случай загладить
свою вину, ведь мне уже давно бы следовало показатьсЯ. ‚чера, позавчера, всю
эту да  и прошлую неделю,  Я здесь не был, и, по  совести говорЯ, у них есть
основаниЯ на менЯ злитьсЯ; если уж изменЯешь, так хоть соблюдай приличиЯ.
     џ  открываю дверь. ‚ зале кафе газовые рожки из  экономии уже погашены,
повсюду валЯютсЯ развернутые газеты, а маркер ќуген подсчитывает выручку. Ќо
позади,  в  игорной комнате, Я вижу  свет и поблескивание форменных пуговиц:
ну, конечно, они еще здесь, эти заЯдлые картежники - старший лейтенант ‰ожи,
лейтенант  ”еренц и полковой  врач  ѓольдбаум. ‚идимо,  они  давно  окончили
партию,  но все еще,  лениво  развалившись, пребывают в  хорошо знакомом мне
состоЯнии  ресторанной  дремоты, когда  страшнее  всего двинутьсЯ  с  места.
ЏонЯтно, что мой приход, прервавший унылое  безделье, длЯ них все равно  что
дар божий.
     - Џривет, ’они! - ”еренц, словно по тревоге, поднимает остальных.
     - "Њоей ли  хижине  такаЯ честь?" - декламирует полковой врач, который,
как у  нас  острЯт, страдает  хроническим  цитатным поносом. ’ри пары сонных
глаз, прищурившись, улыбаютсЯ мне.
     - ‡дорово! ‡дорово!
     €х  радость мне приЯтна.  € в самом деле,  они  славные парни, думаю Я,
ничуть не обиделись на менЯ  за то, что Я столько времени пропадал, даже  не
извинившись и ничего не объЯснив.
     - —ашку черного, - заказываю Я кельнеру,  сонно шаркающему ногами,  и с
неизменным  "Ќу, что новенького?", которым начинаетсЯ у нас  всЯкаЯ встреча,
придвигаю к себе стул.
     ирокое  лицо  ”еренца расплываетсЯ еще шире,  прищуренные  глаза почти
исчезают в красных, как Яблоки, щеках; медленно, тЯгуче открываетсЯ рот.
     -  —то ж,  самаЯ свежаЯ новость, - довольно ухмылЯетсЯ он, -  что  ваше
благородие опЯть соизволили пожаловать в нашу скромную лачугу.
     Ђ полковой врач  откидываетсЯ назад  и декламирует с кайнцевской [Љайнц
‰осеф (1858-1910) - известный австрийский актер-трагик] интонацией:

     Њагадев, земли владыка,
     Љ нам в шестой нисходит раз,
     —тоб от мала до велика
     ‘амому изведать нас.
     [€.-‚. ѓете, баллада "Ѓог и баЯдера",
     перевод Ђ.Љ.’олстого]

     ‚се трое смотрЯт на менЯ с усмешкой, и мне сразу становитсЯ не по себе.
‹учше  всего,  думаю  Я,  поскорее  начать  самому, не дожидаЯсь,  пока  они
примутсЯ расспрашивать, почему Я не показывалсЯ все эти дни и  откуда ЯвилсЯ
сейчас. Ќо не успеваю Я открыть рот, как ”еренц многозначительно подмигивает
‰ожи и толкает его локтем.
     - ЏолюбуйсЯ-ка! -  показывает он под  стол. -  Ќу, что скажешь? ‹аковые
штиблеты  в  такую  собачью погоду и  новенький мундир!  „а,  ’они свое дело
знает, подыскал  тепленькое  местечко. Ќаверное, чертовски  здорово  там,  у
старого  манихеЯ,  а?  Љаждый  вечер пЯть блюд, рассказывал аптекарь,  икра,
каплуны, настоЯщий Bols [сорт виски]  и  отборные сигары  - это тебе не наша
жратва в "ђыжем льве"! Ђй да ’они! …му палец в рот не клади, а мы-то  думали
- простак!
     ‰ожи тотчас подхватывает:
     - ’олько  вот товарищ ты никудышный. „а, брат ’они,  ну что тебе стоило
намекнуть своему старикашке: "‚от, мол, старина,  есть у менЯ два закадычных
приЯтелЯ, парни что надо,  тоже не  с  ножа едЯт,  Я  их  как-нибудь  к  вам
приволоку!" - а ты вместо  этого думаешь: "Џусть  их лакают свою пильзенскую
кислЯтину да проперчивают себе глотки осточертевшим гулЯшом". ‚от уж товарищ
так товарищ, ничего не скажешь! ‘ебе  все,  а  другим - шиш!  Ќу, а толстого
"упмана"  [сорт сигар] ты мне притащить догадалсЯ? …сли да - то на сегоднЯ Я
тебЯ прощаю.
     ‚се трое  смеютсЯ и причмокивают  губами. џ внезапно краснею до  корней
волос. —ерт возьми, откуда этот проклЯтый ‰ожи мог узнать,  что Љекешфальва,
провожаЯ  менЯ,  действительно  сунул  мне в  карман  мундира  одну из своих
превосходных сигар (он