        ‘тефан –вейг. Њендель-букинист

--------------------
 ‘тефан –вейг. Њендель-букинист.
 Џеревела с немецкого Џ.Ѓернштейн
 OCR, правка Aleksandr Evmeshenko, A.Evmeshenko@vaz.ru
--------------------


     џ снова жил в ‚ене, и однажды вечером, возвращаЯсь  домой
с окраины города, неожиданно попал под проливной дождь,  своим
мокрым бичом проворно загнавший людей в подъезды и под навесы;
Я и сам бросилсЯ отыскивать спасительный кров.  Љ  счастью,  в
‚ене на каждом углу вас поджидает кафе, и Я в промокшей  шлЯпе
и насквозь мокром платье  вбежал  в  одно  из  ближайших.  ќто
оказалось самое обыкновенное,  шаблонное  кафе  старовенского,
патриархального типа, без оркестра и прочих  заимствованных  в
ѓермании модных приманок, которыми щеголЯли  кафе  на  главных
улицах; посетителей  было  много  -  мелкий  люд,  поглощавший
больше газет, чем пирожных. ЌесмотрЯ на табачный дым,  который
сизыми спиралЯми пронизывал и без  того  удушливый  воздух,  в
кафе было уютно и чисто благодарЯ  новой  плюшевой  обивке  на
сиденьЯх и блестЯщей алюминиевой кассе;  второпЯх  Я  даже  не
потрудилсЯ взглЯнуть на вывеску - да и к чему?
     џ сел за столик и, быстро согревшись  в  теплой  комнате,
стал нетерпеливо поглЯдывать на окна, затЯнутые голубой сеткой
дождЯ,  -  скоро   ли   заблагорассудитсЯ   несносному   ливню
продвинутьсЯ на несколько километров дальше.
     €так, Я сидел в полной  праздности,  и  мало-помалу  мной
овладела та  расслаблЯющаЯ  лень,  которую,  подобно  наркозу,
незримо  источает  каждое  истинное  венское  кафе.  ђассеЯнно
разглЯдывал  Я  лица  посетителей,  казавшиесЯ  землистыми   в
искусственном свете  наполненного  табачным  дымом  помещениЯ,
наблюдал за кассиршей, словно  автомат  отпускавшей  кельнерам
сахар  и  ложечку  к  каждой  чашке  кофе,  бессознательно,  в
полудремоте,  читал  скучнейшие  плакаты  на  стенах  и  почти
наслаждалсЯ этим отупением. Ќо вдруг, по  какой-то  непонЯтной
причине, Я очнулсЯ; какое-то внутреннее беспокойство заставило
менЯ насторожитьсЯ, словно глухаЯ зубнаЯ боль,  когда  еще  не
можешь определить, какой зуб ноет - вверху  или  внизу,  слева
или справа; Я только ощущал  смутное  волнение,  род  душевной
тревоги. €бо - сам  не  знаЯ  почему  -  Я  внезапно  прониксЯ
уверенностью, что не в первый раз очутилсЯ в этом кафе: Я  был
здесь много лет назад и свЯзан какими-то воспоминаниЯми с эти-
ми стенами, стульЯми, столами, с этим чуждым мне,  прокуренным
помещением.
     Ћднако,   чем   больше   старалсЯ   Я    овладеть    этим
воспоминанием, тем коварнее оно  от  менЯ  ускользало;  словно
морскаЯ звезда, мелькал его неверный  свет  в  самых  глубинах
сознаниЯ -  не  выудить  и  не  схватить.  ’щетно  впивалсЯ  Я
взглЯдом в каждый предмет обстановки; многое, разумеетсЯ, было
мне незнакомо, например, касса  с  дребезжащим  автоматическим
счетчиком, коричневаЯ, под красное дерево, панель вдоль стен -
все это поЯвилось, вероЯтно, позже. € все-таки, все-таки Я был
здесь лет  двадцать  назад,  а  то  и  больше;  здесь  незримо
присутствовала, притаившись, как гвоздь, вколоченный в дерево,
частица моего собственного,  давно  изжитого  "Я".  ЌапрЯженно
вглЯдывалсЯ Я в то, что было вокруг менЯ, и в то, что было  во
мне, но,  черт  возьми,  Я  не  мог  уловить  этого  забытого,
потонувшего во мне самом воспоминаниЯ.
     џ злилсЯ, как  злишьсЯ  каждый  раз,  когда  какаЯ-нибудь
неудача обнаруживает несостоЯтельность и несовершенство  наших
духовных сил. Ћднако Я не терЯл  надежды  овладеть  все  же  в
конце  концов  этим  воспоминанием.  џ  знал,  что  достаточно
ничтожной зацепки, ибо памЯть моЯ обладает странным свойством,
одновременно и хорошим и дурным: она  упрЯма  и  своенравна  и
вместе с тем необычайно надежна. Ћна увлекает на дно важнейшие
событиЯ и лица, прочитанное и пережитое и ничего не возвращает
из  этой  темной  пучины  без  принуждениЯ,  по  одному   лишь
требованию воли. Ќо стоит мне натолкнутьсЯ на самый  ничтожный
намек, на открытку с видом, знакомый почерк  на  конверте  или
пожелтевшую газету, и забытое  тотчас  вынырнет  из  сумрачных
глубин живо и отчетливо, словно рыба, пойманнаЯ на  удочку.  џ
припоминаю  малейшие  подробности,  вижу  рот  знакомого   мне
человека - с левой  стороны  не  хватает  зуба,  что  особенно
заметно, когда он смеетсЯ, слышу его  отрывистый  смех  -  при
этом вздрагивают кончики усов и сквозь смех проступает другое,
новое  лицо;  в  ушах  моих  внЯтно   звучит   каждое   слово,
произнесенное им много лет назад. Ќо длЯ того, чтобы с  полной
Ясностью увидеть и  ощутить  прошлое,  мне  необходим  внешний
толчок, необходима некотораЯ, хотЯ  бы  ничтожнаЯ,  помощь  из
реального мира. џ закрыл  глаза,  стараЯсь  сосредоточитьсЯ  и
сделать осЯзаемой эту неуловимую зацепку, чтобы ухватитьсЯ  за
нее. Ќо тщетно! Ќичего, решительно ничего не подсказывала  мне
памЯть. џ так рассердилсЯ  на  скверный  своевольный  аппарат,
заключенный в моей черепной коробке, что  готов  был  колотить
себЯ кулаками по лбу,  как  встрЯхивают  испорченный  автомат,
когда он упрЯмо не выбрасывает требуемого. Ќет, Я не мог боль-
ше спокойно сидеть на месте; менЯ  так  возмущала  эта  осечка
памЯти, что Я встал и вышел из-за столика.  Ќо  странно  -  но
успел Я сделать  и  двух  шагов,  как  внезапно  что-то  слабо
замерцало,  забрезжило  в  моем  сознании.  ‘права  от  кассы,
вспомнилось мне,  должен  быть  вход  в  помещение  без  окон,
освещаемое лишь искусственным светом. € в самом  деле,  так  и
оказалось. ‚от она, эта комната; правда,  обои  другие,  но  в
остальном все та же -  почти  квадратнаЯ,  с  чуть  скошенными
углами.  ђадостно  возбужденный  (Я  уже  чувствовал:   сейчас
вспомню все), Я оглЯдел помещение: два бильЯрда  томились  без
дела, словно зеленые, заросшие тиной пруды; по  углам  торчали
ломберные  столы,  за  одним  из  них  два  не  то   надворных
советника, не то профессора играли в шахматы. Ђ вон там, около
железной печки, у самого прохода  к  телефонной  будке,  стоЯл
небольшой четырехугольный стол. € тут  менЯ  осенило  -  точно
молниЯ, в один-единственный, блаженно-радостный миг  вспыхнуло
воспоминание: боже мой, да  ведь  это  столик  ЊенделЯ,  џкоба
ЊенделЯ, ЊенделЯ-букиниста,  и  Я  через  двадцать  лет  снова
очутилсЯ  в  его   главной   квартире,   в   кафе   ѓлюк,   на
Ђльзерштрассе. Љак Я мог забыть его, џкоба  ЊенделЯ,  как  мог
так долго, так непростительно  долго  не  вспоминать  об  этом
удивительном человеке, этой  живой  легенде,  чуде  из  чудес,
прославленном в университете и в узком кругу почитателей,  как
мог Я предать забвению этого мага  и  маклера  книжного  дела,
который изо днЯ в день  несокрушимо  сидел  здесь  с  утра  до
вечера, - символ человеческого знаниЯ, краса и  гордость  кафе
ѓлюк!
     Њне нужно было только на одно мгновение закрыть глаза,  и
передо мной возник его подлинный, живой, неповторимый образ. џ
вновь  увидел   его   за   этим   четырехугольным   столом   с
серовато-грЯзной  мраморной  доской,  заваленной   книгами   и
бумагами. “видел, как он сидит, упорно и невозмутимо  устремив
сквозь очки пристальный, словно  завороженный  взор  в  книгу,
сидит и читает, что-то бормоча  и  мурлыча  себе  под  нос  по
привычке, приобретенной в хедере, в еврейской начальной  школе
на ‚остоке, раскачиваЯсь взад и вперед, и тускло  поблескивает
его пЯтнистаЯ лысина. ‡десь, за этим столом, и только за  ним,
читал он каталоги и книги так, как учили его читать талмуд,  -
нараспев и раскачиваЯсь, словно чернаЯ колыбель.  €бо  подобно
тому как дитЯ  погружаетсЯ  в  сон  и  уже  не  ощущает  мира,
убаюканное  плавным,  усыплЯющим  ритмом,   так,   по   мнению
благочестивых  людей,  и  дух   благодарЯ   мерному   движению
праздного тела легче погружаетсЯ в блаженную  отрешенность  от
мира. € в самом деле, џкоб Њендель не видел и не  слышал,  что
бы ни происходило вокруг.  ђЯдом  с  ним  шумели  и  ссорились
игроки на бильЯрде, сновали  взад  и  вперед  маркеры,  трещал
телефон, мыли полы, топили  печку  -  он  ничего  не  замечал.
Ћднажды из топки выпал раскаленный уголек;  в  двух  шагах  от
него уже тлел и дымилсЯ паркет. ’огда кто-то  из  посетителей,
почуЯв адскую вонь, вбежал в комнату и предотвратил  беду,  он
же,  џкоб  Њендель,  сидЯ  на  расстоЯнии   двух   дюймов   от
начавшегосЯ пожара и уже  окуренный  едким  дымом,  ничего  не
заметил. €бо он читал так,  как  другие  молЯтсЯ,  как  играют
азартные игроки, как пьЯные безотчетно глЯдЯт в  пространство;
он читал так трогательно и самозабвенно, что с тех пор  всЯкое
иное отношение к чтению казалось мне профанацией. ‚ лице џкоба
ЊенделЯ, этого маленького галицийского  букиниста,  Я  впервые
столкнулсЯ с великой тайной  безраздельной  сосредоточенности,
создающей художника и ученого, истинного мудреца и  подлинного
безумца, - с трагедией и счастьем одержимых.
     Џривел менЯ к нему старший товарищ по университету.  џ  в
ту пору интересовалсЯ еще и ныне малоизвестным  последователем
Џарацельса, врачом и магнетизером  Њесмером,  но  без  особого
успеха;  основные   труды,   посвЯщенные   его   деЯтельности,
оказались недостаточными, а  библиотекарь,  к  которому  Я  по
неопытности  обратилсЯ,  сердито  пробормотал,  что  указывать
литературу надлежит мне, а не ему. ’огда-то мой товарищ в пер-
вый раз упомЯнул имЯ букиниста. - џ сведу тебЯ  к  Њенделю,  -
пообещал он. - ќтот человек все  знает,  и  все  достанет,  он
раздобудет тебе редчайшую книгу из любой антикварной  лавчонки
в ѓермании. ќто самый толковый человек в  ‚ене  и  к  тому  же
большой оригинал, допотопный книжный червь вымирающей породы.
     Њы вместе отправились в кафе ѓлюк, и вот - там он  сидел,
Њендель-букинист, в очках, с  всклокоченной  бородой,  весь  в
черном, раскачиваЯсь, точно темный куст на ветру. Њы подошли к
нему - он нас не заметил. Ћн сидел и читал,  раскачиваЯсь  над
столом точно поклонник  Ѓудды;  за  его  спиной  болталось  на
крючке поношенное черное пальтишко, из всех карманов  которого
торчали журналы и записки. —тобы привлечь  его  внимание,  мой
приЯтель  громко  кашлЯнул.  Ќо  Њендель   продолжал   читать,
уткнувшись носом в книгу; он нас упорно не  замечал.  Ќаконец,
мой товарищ постучал о мраморную доску стола, громко и сильно,
как стучат обычно в дверь; тогда лишь Њендель  поднЯл  голову,
машинально сдвинул на лоб громоздкие очки в стальной оправе, и
из-под взъерошенных пепельно-серых бровей  уставились  на  нас
удивительные глаза - маленькие, черные, живые глазки, острые и
верткие, как змеиное жало. Њой приЯтель представил менЯ,  и  Я
изложил свою просьбу, причем - к этой  хитрости  Я  прибег  по
настоЯтельному совету приЯтелЯ - прежде всего излил свой  гнев
на библиотекарЯ, не пожелавшего мне помочь. Њендель  откинулсЯ
на спинку стула и не спеша сплюнул. Џотом отрывисто  засмеЯлсЯ
и заговорил с сильным восточным акцентом: - Ќе  пожелал?  Ќет,
не сумел! ќто же паршивец, это же несчастный  старый  осел.  џ
знаю его вот уже двадцать  лет.  ‚ы  думаете,  он  чему-нибудь
научилсЯ? †алованье класть в карман - только это они и  умеют!
€м бы кирпичи таскать,  господам  ученым,  а  не  над  книгами
сидеть.
     Џосле того, как Њендель таким образом отвел душу, лед был
сломан, и  он  приветливым  жестом  пригласил  менЯ  к  своему
испещренному  заметками  мраморному   столу,   к   этому   еще
неведомому мне алтарю  библиофильских  откровений.  џ  коротко
изложил  свои  пожеланиЯ:  труды   современников   Њесмера   о
магнетизме, а также более поздние книги и работы за  и  против
месмеризма; когда Я  кончил,  Њендель  прищурил  на  мгновение
левый глаз, в точности так, как стрелок  перед  выстрелом.  Ќо
только на одно-единственное  мгновение;  и тотчас  же,  словно
читаЯ незримый каталог,  Њендель  перечислил  два-три  десЯтка
книг, называЯ издателЯ, год изданиЯ и приблизительную цену.  џ
оторопел. •оть Я и был предупрежден,  ничего  подобного  Я  не
ожидал.  Њое  изумление,  видимо,  обрадовало  его,   ибо   он
продолжал  разыгрывать  на  клавиатуре  своей   памЯти   самые
удивительные библиографические вариации  на  ту  же  тему.  Ќе
угодно ли мне кое-что  узнать  и  о  сомнамбулистах  и  первых
опытах гипноза, о ѓаснере, о заклинании беса,  о  •ристианской
науке  и  о  Ѓлаватской?  ‘нова  посыпались  имена,  названиЯ,
сведениЯ; теперь только  Я  понЯл,  на  какое  небывалое  чудо
памЯти Я наткнулсЯ в лице џкоба  ЊенделЯ;  это  был  подлинный
ходЯчий универсальный каталог. ЏотрЯсенный, смотрел Я на  этот
библиографический  феномен,  втиснутый  в   невзрачную,   даже
неопрЯтную  оболочку  галицийского  букиниста.   ‘   легкостью
выпалив  около  восьмидесЯти   названий,   он   с   наигранным
равнодушием, но Явно довольный тем,  что  так  хорошо  удалось
козырнуть,  стал  протирать  очки  носовым  платком,  некогда,
вероЯтно, белым. —тобы хоть немного оправитьсЯ от изумлениЯ, Я
робко спросил, какие из этих книг он беретсЯ  мне  достать.  -
Џосмотрим, посмотрим, - пробормотал он.  -  Џриходите  завтра,
Њендель к тому времени уже кое-что достанет вам;  чего  нет  в
одном месте, найдетсЯ в другом; у кого голова на плечах,  тому
и счастье.-
     џ вежливо поблагодарил и от избытка  вежливости  совершил
грубейшую ошибку, предложив записать названиЯ нужных мне  книг
на клочке бумаги. ‚ ту же минуту мой приЯтель  предостерегающе
толкнул менЯ локтем. Ќо, увы, слишком поздно!  Њендель  окинул
менЯ взглЯдом - и каким взглЯдом! ’о был  взглЯд  одновременно
торжествующий  и  оскорбленный,  насмешливый  и  высокомерный,
по-шекспировски царственный,  взглЯд,  которым  Њакбет  окинул
Њакдуфа, когда тот предложил непобедимому  герою  сдатьсЯ  без
боЯ. Ћн снова отрывисто рассмеЯлсЯ, и большой  торчащий  кадык
задвигалсЯ - очевидно, он с трудом проглотил  крепкое  словцо.
„а Я и заслужил любую, самую  грубую  брань  из  уст  доброго,
честного ЊенделЯ-букиниста; ведь только чужой человек, невежда
("амхорец",  как  он  выражалсЯ)  мог  сделать  оскорбительное
предложение - записать названиЯ книг, и кому?  џкобу  Њенделю!
‘ловно  он  мальчик  из  книжного  магазина  или  служитель  в
букинистической библиотеке; как будто этот несравненный ум ко-
гда-либо нуждалсЯ в столь грубых подпорках. ‹ишь много позже Я
понЯл, как сильно должна была моЯ предупредительность  уЯзвить
его; ибо этот маленький, невзрачный, утонувший в своей  бороде
и вдобавок горбатый галицийский еврей џкоб Њендель был титаном
памЯти. ‡а этим грЯзновато-бледным лбом, обросшим серым мохом,
запечатлены  были  незримыми  письменами,  словно  отлитые  из
металла, титульные листы всех  когда-либо  вышедших  книг.  Ћн
мгновенно,  не  колеблЯсь,   называл   место   выхода   любого
сочинениЯ, поЯвилось ли оно вчера или двести лет  тому  назад,
его автора,  первоначальную  цену  и  букинистическую;  помнил
отчетливо и Ясно  и  переплет,  и  иллюстрации,  и  факсимиле;
каждую  книгу,  побывавшую  у  него   в   руках   или   только
высмотренную в витрине или в библиотеке, он мысленно  видел  с
той же фотографической точностью, с какой художник  внутренним
оком видит еще скрытые от мира создаваемые им образы.  …сли  в
каталоге какого-нибудь регенсбургского  букиниста  книга  была
оценена в шесть марок, он тотчас припоминал, что два года тому
назад другой экземплЯр этой книги на распродаже в  ‚ене  пошел
за четыре кроны и кем она была куплена. Ќет, џкоб  Њендель  не
забывал ни одного названиЯ, ни одной  цифры,  он  знал  каждое
растение, каждую инфузорию, каждую звезду в изменчивом  зыбком
книжном космосе. Џо каждой специальности он знал  больше,  чем
специалисты,  знал   библиотеки   лучше,   чем   библиотекари,
наличность  книг  большинства  фирм  он  знал  лучше,  чем  их
владельцы,  вопреки  всем  спискам  и   картотекам,   опираЯсь
единственно на  свой  магический  дар,  на  свою  несравненную
памЯть, всю силу которой можно показать, только приведЯ  сотни
примеров. Џравда, эта памЯть  могла  получить  такое  поистине
сверхъестественное  развитие  только  благодарЯ  вечной  тайне
всЯкого   совершенства:    тайне    сосредоточенности.    ќтот
удивительный человек не знал в мире ничего,  кроме  книг,  ибо
все  ЯвлениЯ  бытиЯ  обретали   длЯ   него   реальность   лишь
претворенные в буквы, собранные в книгу и как  бы  бесплотные.
Ќо и книги он читал не ради их содержаниЯ, не ради заключенных
в них  мыслей  или  фактов;  только  название,  цена,  формат,
титульный лист увлекали его. ‚сего  лишь  необъЯтным  перечнем
имен и названий, запечатленным не на страницах каталога, а  на
податливой коре человеческого мозга, -  перечнем,  в  конечном
счете бесполезным, не оживленным творческой мыслью, - вот  чем
была специфически-букинистическаЯ памЯть џкоба ЊенделЯ;  но  в
своем  неповторимом  совершенстве  она  оказалась   не   менее
феноменальной, чем памЯть Ќаполеона на лица, Њеццофанти  -  на
Языки, ‹аскера - на шахматные дебюты, Ѓузони - на  музыкальные
опусы.  €спользованный  в  учебном  или  другом   общественном
учреждении, этот мозг мог бы удивить и наставить тысЯчи, сотни
тысЯч студентов и ученых; он был  бы  плодотворен  длЯ  науки,
ЯвилсЯ  бы  бесценным  приобретением  длЯ  тех   общедоступных
сокровищниц, которые мы называем библиотеками. Ќо этот мир был
навеки  закрыт  длЯ  необразованного   галицийского   маклера,
который знал немногим больше того, чему научилсЯ в  хедере;  и
эти поразительные способности могли проЯвлЯтьсЯ лишь в  тайных
откровениЯх  за  мраморным   столом   кафе   ѓлюк.   Ќо   если
когда-нибудь поЯвитсЯ великий психолог (наш духовный  мир  все
еще ждет его трудов) и, подобно Ѓюффону,  упорно  и  терпеливо
классифицировавшему породы животных, опишет все разновидности,
особенности,  первобытные  формы  и  отклонениЯ  от  них   той
волшебной силы, которую  именуем  памЯтью,  ему  следовало  бы
вспомнить о џкобе Њенделе, об этом гении библиографии, об этом
безвестном корифее букинистической науки.
     Џо профессии и длЯ непосвЯщенных џкоб  Њендель  был  лишь
мелким перекупщиком книг. Љаждое воскресенье в  газетах  "Ќойе
фрайе пресс" и в "Ќойер винер тагеблат" поЯвлЯлись одни  и  те
же стереотипные объЯвлениЯ: "Џокупаю старые книги, даю хорошую
цену,   прихожу   на   дом   по   первому   вызову,   Њендель.
Ђльзерштрассе", и затем номер телефона - телефона, разумеетсЯ,
кафе ѓлюк. Ћн рылсЯ в книжных складах, еженедельно при  помощи
старика посыльного с бородой, как у  австрийского  императора,
перетаскивал добычу в свою главную  квартиру  и  опЯть  уносил
оттуда, ибо надлежащего разрешениЯ на книжную торговлю у  него
не было. Џриходилось довольствоватьсЯ мелким, грошовым промыс-
лом. ‘туденты сбывали ему свои учебники, через  его  руки  они
совершали путь от старшего курса к младшему;  кроме  того,  он
отыскивал книги по заказам  и  продавал  их  с  незначительной
надбавкой: советы свои он ценил дешево. „еньги не играли  роли
в его мире; всегда его  видели  в  одном  и  том  же  потертом
сюртуке; утром, днем и вечером  он  выпивал  стакан  молока  с
двумЯ булочками, скудный обед ему приносили из ближайшего рес-
торана. Ћн не курил, не играл, можно сказать, даже  не  жил  -
жили  лишь  глаза  за  толстыми  стеклами  очков,  без  устали
питавшие этот своеобразный мозг словами, заглавиЯми,  именами.
€ мЯгкаЯ, податливаЯ ткань этого мозга жадно  впитывала  поток
сведений, как впитывает луг тысЯчи и тысЯчи капель дождЯ. ‹юди
его не интересовали, и из всех человеческих страстей он,  быть
может,  знал  только  одну  -  правда,  самую  человеческую  -
тщеславие. …сли к нему приходил за справкой человек,  уставший
от бесплодных поисков в сотне разных мест, и Њендель мог сразу
же ответить на вопрос, это одно давало  ему  удовлетворение  и
радость, да еще, быть может, сознание, что  в  ‚ене  и  за  ее
пределами живут несколько десЯтков  человек,  которые  уважают
его  знаниЯ  и  нуждаютсЯ  в  них,  ‚  каждом  из  многолюдных
хаотических  нагромождений,  которые  мы  именуем   столицами,
кое-где вкраплены мельчайшие грани, которые  отражают  один  и
тот же мир на крошечной плоскости; они скрыты длЯ  большинства
и дороги только знатоку, только собрату по страсти. € все  без
исключениЯ любители книг знали џкоба ЊенделЯ. ’ак  же  как  за
советом относительно какого-нибудь  музыкального  произведениЯ
отправлЯлись к  …узебиусу  Њандишевскому,  в  Ћбщество  друзей
музыки, где он сидел в серой ермолке, с приветливой улыбкой на
устах, среди папок и нот и с первого же взглЯда легко разрешал
труднейшие загадки, так же как и по сей день каждый, кто хочет
получить сведениЯ  о  театральной  жизни  старой  ‚ены,  о  ее
культуре, неизбежно обратитсЯ к  всеведущему  старику  ѓлосси,
так  а  немногие  правоверные  венские  библиофилы,  когда  им
попадалсЯ особенно твердый орешек, не  задумываЯсь,  совершали
паломничество в кафе  ѓлюк,  к  џкобу  Њенделю.  Ќаблюдать  за
Њенделем во времЯ такой консультации доставлЯло мне, молодому,
любопытному человеку, величайшее  наслаждение.  Ћбычно,  когда
ему приносили заурЯдную книгу, он презрительно  захлопывал  ее
"и цедил сквозь зубы: "„ве кроны"; но, увидев редкий экземплЯр
или  уникум,  он  почтительно  отодвигалсЯ,  подкладывал  лист
бумаги,  и  видно  было,  что  он  стыдитсЯ   своих   грЯзных,
измазанных  чернилами  пальцев  с  черными  ногтЯми.  Џотом  с
нежностью, благоговейно перелистывал страницы одну за  другой.
Ќикто не мог помешать ему в эти минуты,  как  нельзЯ  помешать
молитве истинно верующего, и в самом деле, это  разглЯдывание,
перелистывание, обнюхивание - в отдельности и  в  совокупности
напоминали строгий ритуал религиозного обрЯда. ѓорбатаЯ  спина
двигалась из стороны в сторону, он ворчал, крЯхтел,  почесывал
голову, произносил непонЯтные звуки, протЯжные "а..." или "о",
выражавшие трепет восторга, за которыми  следовали  испуганные
"ой" или  "ойвей",  если  он  наталкивалсЯ  на  вырванную  или
источенную  жучком  страницу.  ‚  заключение  он   почтительно
взвешивал в  руке  древнюю,  переплетенную  в  кожу  книгу  и,
полузакрыв глаза, вдыхал запах  увесистого  квадратного  тома,
словно чувствительнаЯ барышнЯ - аромат туберозы. Ќа времЯ этой
довольно  длительной  процедуры  владелец  книги  должен  был,
конечно, вооружитьсЯ терпением. Ќо, закончив  осмотр,  Њендель
охотно, можно сказать, вдохновенно давал всевозможные справки,
к которым  неминуемо  присоединЯлись  пространные  рассказы  о
забавных,  а  то   и   драматических   случаЯх   купли-продажи
аналогичных экземплЯров. ‚ такие мгновениЯ он  становилсЯ  как
будто бодрее, моложе, живее, и только одно могло  его  страшно
разгневать -  предложение  денег  за  оценку,  на  что  иногда
решалсЯ какой-нибудь новичок. ’огда  он  обиженно отстранЯлсЯ,
подобно     директору     картинной     галереи,      которому
путешественник-американец хочет сунуть чаевые  за  объЯснениЯ;
ибо подержать в руках драгоценную книгу значило длЯ ЊенделЯ то
же, что длЯ другого - свидание с женщиной. ќти мгновениЯ  были
длЯ него  платоническими  ночами  любви.  ’олько  книга  имела
власть над ним, а не деньги.  Џоэтому  крупные  коллекционеры,
между ними и  основатель  Џринстонского  университета,  тщетно
пытались привлечь его в свои библиотеки в качестве советчика и
скупщика  -  џкоб  Њендель  отказывалсЯ;   его   нельзЯ   было
представить себе иначе, как только в кафе ѓлюк.  ’ридцать  три
года тому назад, с еще  мЯгкой  черной  бородкой  и  кудрЯвыми
пейсами, он, невзрачный еврейский паренек, прибыл с ‚остока  в
‚ену, чтобы подготовитьсЯ к сану раввина,  но  вскоре  покинул
единого  сурового  бога  €егову  и   отдалсЯ   сверкающему   и
тысЯчеликому многобожию книг. ‚ те времена он  впервые  набрел
на кафе ѓлюк, и постепенно оно стало его мастерской, его глав-
ной  квартирой,  его  почтовым  отделением,  его  миром.   Љак
астроном,  который  еженощно  в  своей  обсерватории   одиноко
наблюдает сквозь крохотное круглое отверстие телескопа мириады
звезд, угасающих и разгорающихсЯ, их таинственное движение, их
перекрещивающиесЯ пути, так џкоб  Њендель  сквозь  свои  очки,
сидЯ за четырехугольным столом в кафе ѓлюк,  глЯдел  в  другой
мир - в мир книг, тоже вечно движущийсЯ и перевоплощающийсЯ, в
этот мир над нашим миром.
     …го, конечно, очень высоко  ценили  в  кафе  ѓлюк,  слава
которого  длЯ  нас  больше  свЯзывалась  с   этой   безвестной
кафедрой, чем  с  именем  патрона  кафе,  великого  музыканта,
творца "Ђльцесты" и "€фигепии" - Љристофа  ‚иллибальда  ѓлюка.
Њендель был там такой же непременной  частью  обстановки,  как
стараЯ касса из вишневого дерева, два латаных  и  перелатанных
бильЯрда и медный кофейник; его стол  охранЯлсЯ  как  свЯтынЯ,
ибо персонал кафе всегда радушно приглашал его  многочисленных
клиентов заказать что-нибудь, и таким  образом,  львинаЯ  долЯ
прибыли от  его  знаний  попадала  в  широкую  кожаную  сумку,
болтавшуюсЯ  на   бедре   обер-кельнера   „ейблера.   ‡а   это
Њендель-букинист  пользовалсЯ  различными   привилегиЯми:   он
свободно   распорЯжалсЯ   телефоном,   здесь   сохранЯли   его
корреспонденцию, выполнЯли его поручениЯ; стараЯ  сердобольнаЯ
уборщица чистила ему пальто,  пришивала  пуговицы  и  относила
еженедельно маленький сверток бельЯ в  прачечную.  …му  одному
разрешалось брать обеды в соседнем ресторане,  и  каждое  утро
господин тандгартнер, владелец кафе, подходил к столу ЊенделЯ
и самолично приветствовал его  (правда,  большей  частью  џкоб
Њендель, углубленный в свои книги, не замечал этого). ђовно  в
половине восьмого утра он входил в кафе, и только когда тушили
свет,  оставлЯл  помещение.  Ћн  никогда  не  разговаривал   с
посетителЯми, не читал газет, не замечал  никаких  перемен,  и
когда господин тандгартнер однажды вежливо спросил, не  лучше
ли читать при электрическом свете, чем  раньше,  при  мигающих
газовых  горелках,  он  удивленно  посмотрел  на   грушевидные
лампочки: он решительно ничего не заметил, хотЯ шум,  стукотнЯ
и беспорЯдок, вызванные проводкой, длились немало дней. ’олько
сквозь круглые отверстиЯ  очков,  сквозь  эти  два  блестЯщих,
всасывающих стекла, проникали  в  его  мозг  миллиарды  черных
инфузорий-букв;  все  остальное   проносилось   мимо   потоком
бессмысленных звуков. Ѓольше тридцати лет -  другими  словами,
всю  свою   сознательную   жизнь   -   он   провел   за   этим
четырехугольным столом, читаЯ, сравниваЯ, вычислЯЯ,  и  только
ночь прерывала на несколько часов этот нескончаемый сон наЯву.
     Џоэтому менЯ неприЯтно  поразило,  когда  Я  увидел  этот
мраморный стол - былое  прибежище  оракула  -  опустелым,  как
могильнаЯ плита. ’олько теперь, в более зрелые годы, Я  понЯл,
как много исчезает с уходом каждого такого человека, -  прежде
всего потому, что все неповторимое день ото днЯ становитсЯ все
драгоценнее в нашем обреченном на однообразие мире. Љ тому  же
Я очень полюбил џкоба ЊенделЯ  -  хотЯ,  по  молодости  лет  и
недостатку  опыта,  и  безотчетно.  ‚  его  лице   Я   впервые
приблизилсЯ к великой тайне - что все исключительное и  мощное
в нашем бытии создаетсЯ  лишь  внутренней  сосредоточенностью,
лишь благородной мономанией, свЯщенной одержимостью  безумцев.
Ћн показал мне, что непорочнаЯ  жизнь  в  духе,  самозабвенное
служение одной идее, столь же страстное, как у индийских йогов
или средневековых монахов, возможно и в наши дни  и  притом  в
освещенном электричеством кафе, рЯдом с телефонной  будкой;  в
безвестном, ничтожном букинисте Я нашел пример такого служениЯ
гораздо более Яркий, чем у наших современных поэтов. € все  же
Я умудрилсЯ забыть его; правда,  то  были  годы  войны,  а  Я,
подобно ему, с головой ушел в свою работу. Ќо  сейчас,  увидев
опустевший  стол,  Я  почувствовал  стыд  и   вместе   с   тем
любопытство.
     Људа он исчез, что с ним случилось? џ позвал  кельнера  и
спросил у него. Ќет, к сожалению, он такого  не  знает.  ‘реди
завсегдатаев кафе никакого господина ЊенделЯ  нет.  Ќо,  может
быть,  обер-кельнер  знает.   Ћбер-кельнер   лениво   подошел,
выставив вперед солидное брюшко, с минуту подумал  -  нет,  он
тоже не припоминает господина ЊенделЯ. Ќо, может быть, Я  имею
в виду господина ЊанделЯ, владельца галантерейного магазина на
улице ”лорианц? џ ощутил горький  привкус  на  губах,  привкус
тлена: длЯ чего мы живем, если ветер, чуть ступила наша  нога,
тут же заметает ее след? ’ридцать, быть может, даже сорок  лет
здесь, на пространстве в несколько квадратных метров, говорил,
дышал, работал, думал человек; прошло всего  три-четыре  года,
воцарилсЯ новый фараон, и уже никто  не  помнит  о  €осифе,  -
никто   в   кафе   ѓлюк   не   помнит   о    џкобе    Њенделе,
Њенделе-букинисте. Џочти с гневом спросил Я обер-кельнера,  не
могу ли Я видеть  господина  тандгартнера  и  не  осталсЯ  ли
кто-нибудь из старого персонала. тандгартнер? Ѓог ты мой,  он
давным-давно продал кафе и уже  умер,  а  старый  обер-кельнер
живет в своем именьице под Љремсом. Ќет, никого не осталось...
впрочем... постойте! Ќу, конечно, фрау ‘поршиль, уборщица, еще
здесь. Ќо врЯд ли она помнит отдельных посетителей.  Ћднако  Я
решил, что человека, подобного џкобу Њенделю, не так-то  легко
забыть, и попросил вызвать эту женщину.
     Ћна пришла, фрау ‘поршиль, из  своего  укромного  уголка,
седаЯ, растрепаннаЯ, тЯжело ступаЯ отекшими  ногами;  на  ходу
она поспешно вытирала платком краевые руки: должно  быть,  она
только что подметала пол или протирала окна. џ сразу  заметил,
что этот неожиданный вызов был ей неприЯтен. ‚ нарЯдном  зале,
под Ярким электрическим светом она чувствовала себЯ неловко; к
тому же простые  люди  в  ‚ене  всегда  опасаютсЯ  подосланных
полицией сыщиков, когда к ним обращаютсЯ с расспросами. ‘перва
она  бросила  на  менЯ  взглЯд   исподлобьЯ,   недоверчиво   и
настороженно. ‡ачем ее позвали? Љ добру ли это? Ќо как  только
Я спросил о џкобе Њенделе, она встрепенулась и  посмотрела  на
менЯ открыто, с  радостным  изумлением.  -  Ѓоже  мой,  бедный
господин Њендель, неужели еще кто-нибудь  помнит  о  нем?  Ђх,
бедный господин Њендель! - Ћна была растрогана  до  слез,  как
все старые люди, когда им напоминают об их  юности,  о  давних
забытых друзьЯх. џ спросил ее, жив ли он. - Ђх, боже мой,  вот
уже пЯть или шесть лет, нет, пожалуй все  семь  прошло  с  тех
пор, как умер бедный господин Њендель. ’акой славный,  хороший
человек, и как подумаю, сколько лет  Я  его  знала,  -  больше
двадцати пЯти, ведь он уже был тут, когда Я поступила.  Ђ  что
ему дали так умереть - это просто стыд и срам.  -  Ћна  совсем
разволновалась  и  спросила  менЯ,  не  прихожусь  ли  Я   ему
родственником. ‚едь никто никогда не заботилсЯ о нем, никто  о
нем  не  справлЯлсЯ  -  и  неужели  Я  не  знаю,  что  с   ним
приключилось?
     Ќет,  мне  ничего  не  известно,  заверил  Я,   и   прошу
рассказать мне, рассказать все подробно. Ќо старушка  робко  и
смущенно поглЯдывала на менЯ и все вытирала свои мокрые  руки.
џ понЯл: ей, уборщице, неловко  было  стоЯть  посреди  кафе  с
растрепанными седыми волосами, в грЯзном переднике; к тому  же
она боЯзливо озиралась по сторонам, не подслушивает ли кто  из
кельнеров. Џоэтому Я предложил  ей  пройти  в  бильЯрдную,  на
старое место ЊенделЯ, и там рассказать мне все, что она  знала
о нем. Ћна дружелюбно кивнула, словно благодарЯ  менЯ  за  то,
что Я понЯл ее, и пошла вперед неуверенным, старушечьим шагом,
Я - за ней. Ћба кельнера изумленно посмотрели нам  вслед,  они
угадывали какое-то сообщество между  нами;  да  и  кое-кто  из
посетителей  не   без   удивлениЯ   проводил   глазами   столь
неподходЯщую пару.
     € там, за  его  столом  (некоторые  подробности  Я  узнал
впоследствии из другого источника), она рассказала мне о џкобе
Њенделе, о гибели ЊенделЯ-букиниста.
     ’ак  вот.  Њендель,  когда  началась  война,  по-прежнему
приходил каждый день в половине восьмого и  сидел  здесь,  как
всегда. € все так же с утра до вечера занималсЯ;  все  в  кафе
считали и даже часто между собой говорили, что ему и невдомек,
что идет война. Љонечно,  он  ведь  никогда  не  заглЯдывал  в
газеты, ни с кем не разговаривал, а когда  газетчики  подымали
крик и все хватали экстренные выпуски, он никогда не вставал с
места и не обращал на них вниманиЯ. Ћн и не заметил,  что  нет
кельнера ”ранца (его убили под ѓорлицей) и что  сын  господина
тандгартнера  попал  в  плен  в  Џеремышле;  он  никогда   не
жаловалсЯ на то, что хлеб становитсЯ все  хуже  и  что  вместо
молока он получает  бурду  из  поддельного  кофе.  ’олько  раз
как-то он сказал, что удивительно мало приходит студентов, - и
все. Ѓог ты мой, беднЯга ни  о  чем  никогда  не  думал,  одна
радость у него была - книги.
     Ќо  вот  пришел  день,  когда  случилось   несчастье.   ‚
одиннадцать часов утра ЯвилсЯ жандарм, а с  ним  агент  тайной
полиции; он показал значок под отворотом  пиджака  и  спросил,
бывает ли здесь џкоб Њендель. €  они  сразу  подошли  к  столу
ЊенделЯ, а тот, в простоте своей,  сначала  подумал,  что  они
хотЯт продать ему книги или о чем-то справитьсЯ. Ќо они  сразу
сказали, чтобы он шел за ними, и увели его. „лЯ кафе  это  был
просто скандал - все  посетители  окружили  бедного  господина
ЊенделЯ, а он стоЯл между теми двумЯ, сдвинув очки на  лоб,  и
смотрел то на одного, то на другого и не  понимал,  чего  они,
собственно, от него хотЯт. Ћна же сразу сказала жандарму,  что
это ошибка, такой человек, как господин  Њендель,  и  мухи  не
обидит, но агент полиции накричал на нее, чтобы она  не  смела
вмешиватьсЯ в его служебные обЯзанности. Џотом его увели, и он
долго не приходил, целых два года. …ще и по  сегоднЯшний  день
она точно не знает, чего они от него хотели.
     -  Ќо  Я  присЯгнуть  готова,  -   взволнованно   сказала
старушка, - господин Њендель не мог  сделать  ничего  дурного.
Ћни ошиблись, головой ручаюсь. ’ак поступить с  бедным,  ни  в
чем не повинным человеком - это просто преступление!
     € она была права, добраЯ, отзывчиваЯ фрау  ‘поршиль.  Ќаш
друг џкоб Њендель ничего дурного не совершил  (Я  позже  узнал
все  подробности),  он  только   совершил   умопомрачительную,
трогательную, даже в то безумное времЯ баснословную  глупость,
понЯтную только тому, кто знал этого  удивительного  человека.
‘лучилось  следующее:  военнаЯ  цензура,  обЯзаннаЯ  проверЯть
переписку,  направлЯемую  за  границу,  обнаружила   открытку,
написанную и подписанную неким џкобом  Њенделем;  все  правила
были соблюдены, и марка - надлежащей стоимости;  но  -  случай
совершенно невероЯтный -  она  была  адресована  во  вражескую
страну; она была адресована †ану ‹абурдену, владельцу книжного
магазина на набережной ѓренель в Џариже;  некий  џкоб  Њендель
жаловалсЯ,   что   не   получил   последних   восьми   номеров
ежемесЯчника   "Bulletin   bibliographique   de   la   France"
["Ѓиблиографический бюллетень ”ранции" (франц.)], несмотрЯ  на
то, что за него уплачено  за  год  вперед.  —иновник  военного
ведомства,  бывший  преподаватель  гимназии,   по   внутренней
склонности  беллетрист,  на  которого  напЯлили  синий  мундир
ополченца, пришел в изумление, когда в  его  руки  попал  этот
документ. ѓлупаЯ шутка, подумал он. ‘реди  двух  тысЯч  писем,
которые он еженедельно перлюстрировал, прочитывал, выискиваЯ в
них подозрительные обороты и шпионские  сведениЯ,  он  еще  ни
разу  не  наталкивалсЯ  на  такую  нелепость:  чтобы   человек
преспокойно  написал  письмо   из   Ђвстрии   во   ”ранцию   и
просто-напросто опустил в почтовый Ящик открытку, адресованную
во вражескую страну, точно с 1914  года  границы  не  обнесены
колючей проволокой  и  ”ранциЯ,  ѓерманиЯ,  ЂвстриЯ  и  ђоссиЯ
каждый божий день не  сокращают  численность  своего  мужского
населениЯ  на  несколько  тысЯч  человек.  Џоэтому  он  сперва
положил открытку как курьез в Ящик  стола,  не  считаЯ  нужным
докладывать о такой чепухе. Ќо несколько недель спустЯ  пришла
еще  одна  открытка,  адресованнаЯ  в  книжный  магазин  „жона
Ћлдриджа,  ‹ондон,  •олборн-сквер,  с  запросом,   нельзЯ   ли
получить последние номера "Antiquarian" ["Ђнтиквар"  (англ.)],
и опЯть на ней стоЯла подпись того же чудака,  џкоба  ЊенделЯ,
который с трогательным простодушием сообщал свой полный адрес.
’ут уж преподаватель гимназии вспомнил,  что  на  нем  военный
мундир.  Ѓыть  может,  за   этой   дурацкой   шуткой   кроетсЯ
какой-нибудь зашифрованный смысл? —иновник встал, вытЯнулсЯ  в
струнку и положил обе  открытки  на  стол  майору.  ’от  пожал
плечами: странный случай! Џрежде всего он дал знать в  полицию
и велел удостоверитьсЯ, существует ли в действительности такой
џкоб Њендель, и через час џкоб Њендель был арестован и, еще не
опомнившийсЯ  от  неожиданности,  приведен  к  майору.   Њайор
предъЯвил ему таинственные открытки и спросил, признает ли он,
что  ЯвлЯетсЯ  их  отправителем.  ђассерженный  строгим  тоном
допроса и особенно тем, что его  оторвали  от  чтениЯ  нужного
каталога,  Њендель  почти  грубо  заЯвил,  что,  конечно,  эти
открытки он написал. Ќадо полагать, что  человек  имеет  право
требовать номера журнала, за которые  уплачены  деньги.  Њайор
повернулсЯ к лейтенанту, сидевшему  за  соседним  столом.  Ћни
переглЯнулись - оба подумали одно  и  то  же:  набитый  дурак!
Џотом  майор  стал  раздумывать  -  прогнать  ли   простофилю,
предварительно выругав, или отнестись  к  делу  серьезно.  Џри
наличии таких колебаний любое ведомство прежде всего прибегает
к протоколу. Џротокол -  это  всегда  хорошо.  …сли  он  и  не
принесет пользы, то  и  повредить  не  может,  и  к  миллионам
бессмысленно исписанных листов бумаги прибавитсЯ еще один.
     ‚  этом   случае,   однако,   он   повредил   ничего   не
подозревающему  беднЯге,   ибо   уже   при   третьем   вопросе
обнаружилось роковое обстоЯтельство. Џрежде всего спросили его
имЯ: џкоб, правильнее  џнкель,  Њендель.  ЏрофессиЯ:  торговец
вразнос (так было  сказано  в  его  документе,  разрешениЯ  на
торговлю книгами он не имел). ’ретий вопрос  повлек  за  собой
катастрофу: место рождениЯ. џкоб Њендель назвал местечко около
Џетрикова. Њайор  поднЯл  брови.  Џетриков?  ђазве  это  не  в
русской   Џольше,   близ   границы?    Џодозрительно!    Ћчень
подозрительно! € уже более строгим тоном майор спросил,  когда
Њендель  принЯл  австрийское  подданство.   Ћчки   ЊенделЯ   с
недоумением уставились на майора: он не понимал, чего от  него
хотЯт. ѓде, черт возьми, его бумаги,  документы?  “  него  нет
никаких  документов,  кроме  удостоверениЯ,  что  он  торговец
вразнос. Ѓрови майора поднЯлись еще выше. Џусть  он,  наконец,
объЯснит толком, какого он подданства! Ћтец его - австриец или
русский? Њендель, не сморгнув, ответил:  конечно,  русский.  Ђ
он? Ћ, он уже тридцать три года тому  назад  перебралсЯ  через
границу, чтобы не отбывать воинскую повинность, и  с  тех  пор
живет в ‚ене. Њайор еще больше насторожилсЯ. Ђ когда  он  стал
австрийским подданным? ‡ачем? - спросил Њендель. Ћн никогда не
интересовалсЯ такими вещами. ‡начит, он и сейчас  еще  русский
подданный? € Њендель, которому эти пустые расспросы уже  давно
надоели, равнодушно ответил:
     - ‘обственно говорЯ, да.
     Њайор с испугу так резко откинулсЯ на спинку кресла,  что
оно затрещало. € это возможно? ‚ ‚ене, в  столице  Ђвстрии,  в
разгар войны, в конце 1915  года,  после  ’арнова  и  большого
наступлениЯ, как ни в чем не бывало разгуливает русский, пишет
письма во ”ранцию и Ђнглию, а полиции  и  дела  нет.  €  после
этого газеты выражают удивление, что Љонрад фон ѓетцендорф  не
добралсЯ сразу до ‚аршавы, а в генеральном  штабе  изумлЯютсЯ,
что каждое передвижение войск становитсЯ  известно  в  ђоссии.
‹ейтенант тоже  встал  и  подошел  к  столу;  разговор  быстро
превратилсЯ в допрос. Џочему он сразу не заЯвил о себе как  об
иностранце? Њендель, все еще  ничего  не  подозреваЯ,  ответил
нараспев  с  еврейским  акцентом:  "€  зачем  мне  было  вдруг
заЯвлЯть о себе?" ‚  этом  ответе  вопросом  на  вопрос  майор
усмотрел вызов и угрожающе спросил, читал ли он предписание об
этом. Ќет! Њожет быть, он и газет не читает? Ќет!
     Ћба чиновника уставились на слегка  встревоженного  џкоба
ЊенделЯ, словно луна свалилась с неба прЯмо в их канцелЯрию. €
вот затрещал  телефон,  застучали  пишущие  машинки,  забегали
ординарцы, и џкоб Њендель был передан в гарнизонную тюрьму,  с
тем чтобы со следующей партией отправитьсЯ в  концентрационный
лагерь. Љогда ему приказали следовать за двумЯ  солдатами,  он
растерЯнно оглЯнулсЯ. Ћн не понимал, чего от него требуют,  но
особенно не беспокоилсЯ. —то дурного мог замыслить против него
этот человек в шитом золотом воротнике, с  грубым  голосом?  ‚
его высшем мире, мире книг, не было войны, не было недоразуме-
ний, лишь вечное познание  и  стремление  ко  все  большему  и
большему  познанию  чисел  и  слов,  имен  и  заглавий.  €  он
безропотно поплелсЯ между двумЯ солдатами  вниз  по  лестнице.
’олько когда в  полицейском  участке  вытащили  все  книги  из
карманов его пальто и  потребовали  бумажник,  набитый  сотней
нужных  записок  и  адресами  клиентов,   он   начал   Яростно
оборонЯтьсЯ. Џришлось его усмирить. Ќо увы! Џри этом упали  на
пол очки, и магический телескоп, открывавший ему духовный мир,
разбилсЯ вдребезги. „ва днЯ  спустЯ  его  отправили  в  легком
летнем  пальтишке  в  концентрационный  лагерь   длЯ   русских
гражданских лиц близ Љоморна.
     Љакие нравственные мытарства претерпел за эти  два  года,
проведенные в конц