, доктора и даже сами юристы, - словно
он избегал, не желал иметь ничего общего не только с неграми,  но  даже  с
образом жизни негров, живущих в деревне, и всегда  он  был  в  этом  своем
поношенном, тщательно вычищенном черном костюме из дорогого сукна,  в  том
самом, что на портрете в золоченой раме, в превосходной,  сдвинутой  набок
шлЯпе,  в  белой  крахмальной  сорочке,  такой,  как  носил   дедушка,   с
крахмальным воротничком без галстука, толстаЯ часоваЯ  цепочка  и  золотаЯ
зубочистка, такаЯ же, как у дедушки, в верхнем жилетном кармане; в  первую
встречу - это было на следующий год зимой - он сам первый заговорил с ним,
хотЯ ‹укас сразу его вспомнил; он поблагодарил  его  за  патоку,  и  ‹укас
ответил ему так, как мог бы ответить дедушка, только слова  он  произносил
несколько иначе, не совсем грамотно.
   - “ж очень она хороша нынешний год вышла. ‚от Я когда ее делал,  тут  и
вспомнил, как все мальчишки лакомы до патоки. - €, уже уходЯ, сказал через
плечо: - ‘мотри, чтобы нынешней зимой больше не падать в  ручей.  -  Џосле
этого он видел его еще два раза - черный костюм,  шлЯпа,  цепочка,  только
зубочистки не было, когда они встретились в следующий раз, и ‹укас,  глЯдЯ
прЯмо на него, прЯмо ему в глаза, прошел мимо в каких-нибудь пЯти шагах, и
он подумал: "Ћн менЯ забыл. Ћн даже и не помнит менЯ больше", - так  он  и
думал до тех пор, пока, кажетсЯ уже на другой год, дЯдЯ как-то сказал, что
у ‹укаса в прошлом году умерла его старушка жена, Њолли. € он, даже не дав
себе времени подумать, не поинтересовавшись, откуда это  дЯдЯ  мог  узнать
(наверно, ќдмондс ему сказал), стал торопливо отсчитывать назад и  тут  же
сказал себе с чувством оправданиЯ, облегчениЯ, чуть ли  не  с  торжеством:
"Ћна тогда только что умерла. ‚от почему он менЯ не видел. ‚от почему  при
нем не было зубочистки. - € с каким-то изумлением подумал:  -  Ћн  в  горе
был. ѓде уж там старатьсЯ не быть негром, когда у тебЯ горе",  -  а  потом
оказалось, что он опЯть караулит и опЯть слонЯетсЯ по  Џлощади  почти  так
же, как он делал это два года тому  назад,  когда  он  поджидал  ќдмондса,
чтобы отдать ему длЯ них два рождественских подарка,  и  так  прошло  два,
три, четыре месЯца, и вдруг его осенило: ведь он всегда встречал ‹укаса  в
городе в Январе или в феврале, и только раз в году, и вот только теперь до
него дошло почему: он приезжал вносить ежегодный налог за свой участок.  €
вот это было в конце ЯнварЯ, Ясным холодным днем. Ћн стоЯл на углу,  возле
банка, в закатном солнечном свете и увидел, как ‹укас вышел из зданиЯ суда
и пошел через Џлощадь прЯмо на него,  в  черном  костюме,  в  рубашке  без
галстука, в старой своей превосходной  шлЯпе,  небрежно  сдвинутой  набок,
весь такой прЯмой, что его теплаЯ куртка  прилегала  только  к  плечам,  с
которых она свисала, и ему  уже  виден  был  поблескивающий  сбоку  кончик
золотой зубочистки, и он чувствовал, как все мускулы его лица напрЯглись в
ожидании, и тут ‹укас поднЯл глаза и еще  раз  посмотрел  прЯмо  на  него,
долго, может быть, с четверть минуты, а потом  отвел  взглЯд  и  продолжал
идти прЯмо и даже чуть-чуть посторонилсЯ, чтобы пройти мимо, прошел мимо и
пошел дальше; и он тоже не обернулсЯ ему вслед  и  так  и  стоЯл  на  углу
тротуара в холодном закатном солнечном свете и думал: "Ћн даже  не  только
не вспомнил менЯ в этот раз. „аже не  узнал.  Ћн  даже  не  старалсЯ,  ему
ничего не стоило забыть менЯ. - € думал даже с каким-то умиротворением:  -
Ќу, теперь все, кончено", потому что теперь он свободен: человек,  который
в течение трех лет преследовал его наЯву и во сне, вышел из его жизни. Ћн,
конечно, увидит его еще; можно не сомневатьсЯ, они будут проходить вот так
же мимо друг друга по улице, раз в год, пока ‹укас жив, но это будет  все,
ибо один из них будет уже не тот человек, а только тень того, кто приказал
двум мальчишкам-неграм поднЯть его деньги и отдать  ему;  а  другой  будет
лишь воспоминанием о подростке, который протЯнул их,  а  потом  бросил  на
пол, воспоминанием, которое донесет до взрослого только полинЯвший обносок
того давнего жгучего стыда, муки и жажды - не мести, не отплаты, а  просто
восстановлениЯ, утверждениЯ своего  мужского  "Я",  своей  белой  расы.  Ђ
когда-нибудь один из них перестанет  даже  быть  и  тенью  того  человека,
который  приказал  подобрать  его  монеты;  а  другому  его  стыд  и  муки
перестанут даже и вспоминатьсЯ, даже тени их не  сохранит  памЯть,  только
легкое дуновение, шелест, словно горько-сладко-кислый вкус щавелЯ, который
он жевал мальчиком в давно отошедшем детстве, а теперь случайно взЯл в рот
и вдруг что-то вспомнил на миг и тут же  забыл,  прежде  даже,  чем  успел
вспомнить, что  это;  он  представлЯл  себе,  как  они  встретЯтсЯ  совсем
старыми, глубокими стариками, у которых во всех  суставах  и  в  оголенных
кончиках нервов стоит никогда не прекращающаЯсЯ, ничем неутолимаЯ боль,  и
это-то за неимением лучшего слова у них называетсЯ  "жить",  и,  когда  не
только все истекшие годы обоих, но и полвека  разницы  между  ними  станут
неразличимы, их нельзЯ  будет  даже  и  сосчитать,  как  нельзЯ  сосчитать
песчинки, попавшие в кучу углЯ, и он скажет ‹укасу: "џ  был  тот  мальчик,
которого вы накормили половиной вашего обеда, а он попыталсЯ заплатить вам
за это монетами, которые в те времена равнЯлись семидесЯти центам, а когда
у него это не вышло, он, чтобы не опозоритьсЯ,  не  мог  придумать  ничего
лучшего, Љак швырнуть их на пол. Ќе помните?" € ‹укас: "Ђ Я ли  это  был?"
€ли в обратном порЯдке, не он, а, наоборот, ‹укас скажет ему: "џ  был  тот
человек, который приказал двум мальчишкам-неграм  подобрать  ваши  деньги,
которые вы бросили на пол, и вернуть вам.  Џомните?"  €  на  этот  раз  он
скажет: "Ђ Я ли это был?" Џотому  что  теперь  с  этим  было  кончено.  Ћн
подставил другую щеку, и это принЯли. Ћн свободен.
   Ђ потом как-то в субботу он шел по площади,  возвращаЯсь  домой,  времЯ
было уже далеко за полдень (они играли в бейсбол на школьной площадке),  и
он услышал, что ‹укас убил ‚инсона ѓаури возле лавки ”рейзера; около  трех
часов по телефону затребовали шерифа, после чего по загородной линии стали
звонить в другой конец округа, куда шериф  выехал  утром  по  делу  и  где
посыльный сможет разыскать его разве что поздно ночью или совсем под  утро
- ну оно, конечно, разница небольшаЯ, даже если бы он и сидел  у  себЯ  на
месте, - все равно навернЯка  будет  поздно,  потому  что  лавка  ”рейзера
находитсЯ на —етвертом участке, и если ‰окнапатофа  не  такое  место,  где
негр может позволить себе выстрелить белому в спину, то —етвертый  участок
самое неподходЯщее место во всей ‰окнапатофе, и ни один негр, если у  него
есть хоть что-нибудь в голове, и никакой пришлый любого цвета  не  выберет
это место, чтобы стрелЯть в кого бы то ни было, будь  то  в  грудь  или  в
спину, и уж во всЯком случае ни в кого по  фамилии  ѓаури;  уже  последнЯЯ
машина, битком набитаЯ молодыми, да и не очень молодыми, людьми (к которым
обращались по делу в бильЯрдную и в парикмахерскую не только к концу днЯ в
субботу, но и всю неделю, кой-кто из них имел какое-то отношение к хлопку,
автомашинам, продаже земельных участков или скота, они заключали  пари  на
состЯзаниЯ призовых боксеров, на стрельбу в цель и на бейсбольные матчи по
всей стране), двинулась с площади и помчалась за  пЯтнадцать  миль,  чтобы
стать в рЯду других на шоссе против  дома  констеблЯ,  который,  надев  на
‹укаса наручники, отвел его к себе и, по слухам,  защелкнул  наручники  за
ножку кровати и теперь сидит и сторожит его с ружьем  (да  уж  и  ќдмондс,
конечно,  тоже  там;  даже  у  деревенского  простака   констеблЯ   хватит
соображениЯ послать за ќдмондсом - всего каких-нибудь  четыре  мили,  -  и
прежде  даже,  чем  вызванивать  шерифа)  на  случай,  если  ѓаури  и   их
родственники решат не дожидатьсЯ, пока похоронЯт ‚инсона; конечно, ќдмондс
сейчас там; если бы ќдмондс был сегоднЯ в городе, он, наверно,  увидел  бы
его утром или в течение днЯ, до того, как пошел на бейсбол, а раз  он  его
не видел, значит, ќдмондс был дома, всего в  каких-нибудь  четырех  милЯх;
посыльный мог поспеть к нему, и сам ќдмондс уже мог быть в доме  констеблЯ
прежде, чем другой посыльный записывал телефон шерифа и что ему сказать, а
потом еще добиралсЯ  до  ближайшего  телефона,  чтобы  передать  все,  что
требуетсЯ; значит, ќдмондс (и опЯть  что-то  уж  второй  раз  зацепило  на
секунду его внимание) и констебль - их двое, а  один  только  господь  бог
может сосчитать, сколько там этих ѓаури,  €нграмов  и  “оркиттов,  а  если
ќдмондс еще чем-нибудь занЯт, ужинает,  или  читает  газету,  или  считает
деньги, то констебль совсем один, хотЯ и с ружьем; но ведь он-то свободен,
какое ему дело, и почти не колеблЯсь он дошел  до  угла,  чтобы  повернуть
домой, и, только когда увидел, какое еще солнце на улице и  что  день  еще
далеко не на исходе, он повернул и зашагал назад и вдруг вспомнил, почему,
собственно, он не пошел прЯмо через Џлощадь, теперь уже  почти  пустую,  к
наружной лестнице, ведущей в контору.
   •отЯ, конечно, нет никаких оснований предполагать, что дЯдЯ засидитсЯ в
конторе так поздно в субботу, но по  крайней  мере,  хоть  пока  идешь  по
лестнице, можно об этом не думать, и как раз  он  сегоднЯ  в  башмаках  на
резиновой подметке, но  все  равно  эти  деревЯнные  ступеньки  скрипЯт  и
грохочут, если только ступишь не с краю у самой стены; и он  подумал,  как
это он до сих пор не ценил резиновые подметки, ну что  может  быть  лучше,
когда надо вот так собратьсЯ с мыслЯми и решить про себЯ,  что  ты  будешь
делать, и тут он увидел закрытую дверь конторы, и хотЯ свет у дЯди  мог  и
не гореть, потому что было еще сравнительно рано, но  у  самой  двери  был
такой вид, какой бывает только у запертых дверей, значит, он мог даже быть
и на кожаных подметках; отперев дверь своим ключом, он запер ее  за  собой
на задвижку и подошел к тЯжелому откидному, с вертЯщимсЯ сиденьем креслу -
в нем когда-то сиживал дедушка, а уж потом оно перешло к дЯде -  и  уселсЯ
за  стол,  заваленный  бумагами,  который  дЯдЯ  завел  вместо  старинного
дедушкиного бюро и через который правовые  дела  всего  округа  (требующие
юридического вмешательства) проходили с незапамЯтных  времен,  потому  что
его памЯть - это ведь и есть  памЯть,  во  всЯком  случае,  длЯ  него,  и,
значит, этот потертый стол, и пожелтевшие, с загнутыми  углами  бумаги,  и
нужды, и  страсти,  запечатленные  в  них,  так  же  как  и  вымеренный  и
обведенный чертой границы округ, - все  это  было  одного  возраста,  одно
нераздельное целое; последние солнечные лучи  протЯнулись  из-за  тутового
дерева в окно позади и легли на стол,  на  растрепанные  груды  бумаг,  на
чернильницу и подносик со  скрепками,  грЯзными  заржавленными  перьЯми  и
проволокой длЯ чистки трубки, и на лежавшую в куче пепла глинЯную трубку с
головкой из кукурузного початка, и стоЯвшую рЯдом на блюдце кофейную чашку
с засохшими коричневыми подтеками, и на цветную кружку из  гейдельбергской
stube [комнаты  (нем.)]  со  скрученными  обрывками  газетной  бумаги  длЯ
разжиганиЯ трубки - как в вазе у ‹укаса на камине в тот день, - и,  прежде
чем он успел поймать себЯ на этой мысли, он вскочил и, взЯв со стола чашку
с блюдцем, пошел через комнату в умывальную, прихватив по дороге  кофейник
и чайник, вылил остатки из кофейника, вымыл под краном и кофейник и чашку,
налил воды в чайник, поставил все в кухне на полку, вернулсЯ  к  креслу  и
снова уселсЯ, как будто вовсе и не уходил, -  можно  еще  долго  сидеть  и
смотреть, как этот заваленный бумагами стол со всем своим привычным хаосом
постепенно, по мере того как угасает солнечный  свет,  сливаетсЯ  в  одно,
погружаЯсь в безымЯнность тьмы, сидеть, задумавшись, вспоминаЯ,  как  дЯдЯ
говорил, что у человека только всего и есть  что  времЯ,  все,  что  стоит
между ним и смертью, котораЯ внушает ему ужас и отвращение, -  это  времЯ,
и, однако, половину его он тратит на то, чтобы  придумать,  как  скоротать
вторую половину, и вдруг в памЯти его само собой  ниоткуда  вынырнуло  то,
что уже давно цеплЯлось за его сознание: ќдмондса ведь нет дома,  он  даже
не в Њиссисипи; он лежит в больнице в Ќовом Ћрлеане на  операции,  у  него
камни в печени; тЯжелое кресло откатилось по  деревЯнному  полу,  почти  с
таким же грохотом, как фургон по деревЯнному мосту,  когда  он  вскочил  и
замер у стола и так стоЯл, пока не затихло эхо, и слышно было только,  как
он дышит: потому что ведь он  свободен;  и  тут  он  быстро  направилсЯ  к
выходу, потому что мама знает, когда кончилсЯ бейсбол, даже если ей  и  не
слышно, как они там орут на окраине города,  и  она  знает  даже,  сколько
времени, с тех пор как начало смеркатьсЯ,  ему  понадобитсЯ,  чтобы  дойти
домой, и, заперев за собой дверь, он сбежал по лестнице опЯть на  Џлощадь,
сейчас уже всю одетую сумраком, - вот уже первые огни засветились в аптеке
(в парикмахерской и в бильЯрдной их так и не гасили сегоднЯ с шести  утра,
когда швейцар и чистильщик обуви  открывали  двери  и  выметали  волосы  и
окурки) и в мелочной тоже, чтобы всем понаехавшим из  округа,  кроме  тех,
что с —етвертого участка, было где подождать, пока из  лавки  ”рейзера  не
пришлют сказать, что все опЯть тихо-мирно и они могут  забирать  с  задних
дворов и из тупиков свои грузовики, машины, фургоны и мулов и отправлЯтьсЯ
домой спать; на этот раз он повернул за угол, и перед ним выросла  тюрьма,
громаднаЯ, темнаЯ, кроме одного,  заделанного  решеткой  прЯмоугольника  в
фасадной стене наверху, откуда обычно по вечерам негры - азартные  игроки,
добытчики и торговцы виски, бритвометатели  -  перекрикивались  со  своими
девчонками и женщинами, стоЯвшими внизу, на улице, и где  сейчас  вот  уже
три часа должен был бы сидеть ‹укас (дубасЯ, наверно,  в  железную  дверь,
требуЯ, чтобы ему подали ужин, а может, уже  и  поужинав,  просто  выражаЯ
свое возмущение скверной кормежкой, потому что, можно не  сомневатьсЯ,  он
сочтет это  своим  правом,  предоставленным  ему  со  всем  остальным  при
казенном помещении и харчах), да вот только почему-то у нас  считают,  что
единственнаЯ задача всего государственного аппарата сводитсЯ к тому, чтобы
выбрать одного такого человека, как  шериф  •эмптон,  достаточно  дельного
или,  во  всЯком  случае,  здравомыслЯщего  и  твердого,  чтобы  управлЯть
округом, а  на  остальные  должности  насажать  родственников  да  зЯтьев,
которым, за что бы они дотоле ни брались, так и не удалось пристроитьсЯ  и
заработать себе на жизнь. Ќо ведь он-то свободен, и,  кроме  того,  теперь
уже, наверно, все кончилось, а если даже и нет, он знает, что ему  делать,
и длЯ этого у него еще масса времени и завтра еще будет времЯ,  а  сегоднЯ
надо только дать с вечера •айбою две лишние мерки овса на завтрашний день,
и сначала ему показалось, что ему самому страшно хочетсЯ есть или  вот-вот
захочетсЯ, когда он сел у себЯ дома за стол, на свое обычное место,  и  на
белоснежной скатерти  салфетки,  серебро,  стаканы  длЯ  воды,  и  ваза  с
нарциссами и гладиолусами, и в ней еще несколько роз, и дЯдЯ сказал:
   - Ќу, твоему другу Ѓичему на этот раз, кажетсЯ, каюк.
   - „а, - сказал он, - теперь они из  него  хоть  раз  в  жизни  все-таки
сделают черномазого.
   - —арльз! - сказала мама, а он ел, ел быстро и много, и  говорил  очень
быстро, и рассказывал без конца про бейсбол, и ждал, что  вот-вот  сейчас,
сию минуту у него засосет от голода, и вдруг сразу почувствовал, что  этот
последний кусок уже в глотку не лезет, и, с трудом дожевываЯ его и давЯсь,
только бы скорее проглотить, и, уже вскочив:
   - џ иду в кино, - сказал он.
   - ’ы еще не доел, - сказала мама; и потом: - „о начала кино еще чуть ли
не целый час. - Џотом, взываЯ даже не к отцу  и  не  к  дЯде,  а  ко  всем
временам   господним   -   тысЯча   девЯтьсот   тридцатому,    сороковому,
пЯтидесЯтому: - џ не пущу его сегоднЯ  вечером  в  город,  не  пущу!  -  и
наконец крик и вопль к верховной власти - к самому отцу - из  той  объЯтой
тьмою бездны ужасов и  страхов,  в  которой  женщины  (во  всЯком  случае,
матери) живут чуть ли не добровольно: - —арли!  -  пока  дЯдЯ  не  положил
салфетку и не сказал, поднЯвшись:
   - ‚от тебе случай отнЯть его наконец от груди. Љстати,  мне  надо  дать
ему одно поручение, -  и  вышел;  потом,  уже  на  веранде,  в  прохладной
темноте, помолчав немного, дЯдЯ сказал: - Ќу что же, иди.
   - Ђ вы не пойдете? - сказал он. € тут же вскричал: - Ќо почему? Џочему?
   - Ђ разве это имеет значение? - сказал дЯдЯ и тут же добавил то, что он
слышал тому назад уже два часа,  когда  проходил  мимо  парикмахерской:  -
‘ейчас - нет. Ќи длЯ ‹укаса, ни длЯ кого другого, кто  подвернетсЯ  там  с
его цветом кожи. - Ќо он уже и сам думал об этом,  и  не  перед  тем,  как
сказал дЯдЯ, но еще до того, как он слышал  это,  да  и,  кстати  сказать,
многое другое, два часа тому назад возле парикмахерской. - ‚едь вопрос,  в
сущности, не в том, почему  ‹укасу  понадобилось  пустить  пулю  белому  в
спину, а иначе и жить было невтерпеж, но почему из всех  белых  он  выбрал
именно ѓаури и застрелил его не где-нибудь, а именно на —етвертом участке.
Ќу, ступай. ’олько не задерживайсЯ  допоздна.  ‚  конце  концов,  надо  же
иногда проЯвить сочувствие даже и к родителЯм.
   „а, так и есть, одна из машин, а  кто  знает,  может  статьсЯ,  и  все,
вернулась к парикмахерской и к бильЯрдной, так что ‹укас, по-видимому, все
еще мирно прикован к ножке кровати, и констебль сидит над ним с ружьем  на
взводе, и, наверно,  жена  констеблЯ  принесла  им  туда  ужин,  и  ‹укас,
проголодавшись, съел все, что ему дали, с большим аппетитом, и  не  только
потому, что ему не надо за это платить, а потому, что не каждый ведь  день
случаетсЯ  застрелить  кого-то;  и,  наконец,  по-видимому,  это  все-таки
правда, что шерифу в конце концов дали знать и от него получен ответ,  что
он вернетсЯ в город ночью и заберет ‹укаса завтра рано утром, а  теперь  -
что бы ему такое придумать,  надо  же  как-то  скоротать  времЯ,  пока  не
кончитсЯ кино, пожалуй, можно было бы и пойти туда, и он перешел Џлощадь к
зданию суда и сел на скамейке в темном прохладном пустом  уединении  среди
разорванных теней, мЯтущихсЯ без ветра весенних листьев на звездном мареве
неба; отсюда ему виден был освещенный брезентовый  навес  перед  входом  в
кино, и, возможно, шериф и прав: по-видимому, он как-то сумел  поладить  с
этими ѓаури,  €нграмами,  “оркиттами  и  Њаккалемами  настолько,  что  они
голосуют за него  через  каждые  восемь  лет,  так  что,  может  быть,  он
приблизительно знает, как они будут в этом случае действовать, или,  может
быть, те, в парикмахерской, были правы, и €нграмы, ѓаури и “оркитты медлЯт
не потому, что хотЯт сначала похоронить ‚инсона,  но  просто  потому,  что
теперь, уже через каких-нибудь три часа, наступит воскресенье, а им  вовсе
не хочетсЯ делать это наспех, так чтобы успеть все кончить к полуночи и не
нарушить седьмого днЯ; вот уже  первые  из  расходЯщихсЯ  зрителей  начали
просачиватьсЯ из-под навеса, а за ними потекли другие,  мигаЯ  на  свет  и
даже секунду-другую хватаЯсь руками за воздух, уносЯ с собой в затрапезную
жизнь угасающий жар дерзновенной мечты,  целлулоидных  пылких  видений,  и
теперь, значит, можно идти домой, то есть, вернее сказать, надо идти: ведь
она просто чутьем знает,  когда  кончилось  кино,  как  она  знала,  когда
кончилсЯ бейсбол, и хоть она никогда не простит  ему,  что  он  сам  может
застегивать себе пуговицы и мыть за ушами, но по  крайней  мере  она  хоть
примирилась с этим и не прибежит за ним сама, а просто пошлет отца, и  вот
если пойти сейчас, пока все еще не хлынули из кино,  -  на  улице  никого,
пусто, и так до самого дома; так он и  дошел  до  самого  двора  и  только
повернул за угол, как рЯдом вырос дЯдЯ без  шлЯпы,  дымЯ  одной  из  своих
глинЯно-кукурузных трубок.
   - ‘лушай, - сказал дЯдЯ. - џ звонил •эмптону в Џэддлерс-”илд и  говорил
с ним, и он уже звонил сквайру ”рейзеру, и ”рейзер сам сходил к  ‘кипуорту
и видел ‹укаса, прикованного к ножке кровати, так  что  все  в  порЯдке  и
ночью все будет спокойно, а завтра утром •эмптон заберет ‹укаса в тюрьму.
   - џ знаю, - сказал он, - они не будут его линчевать до завтра, да и  то
только после двенадцати ночи, когда уже и ‚инсона похоронЯт и  воскресенье
пройдет. - € уже на ходу: - „а Я ничего. ‚едь длЯ менЯ, собственно, ‹укасу
нечего было так уж старатьсЯ не быть черномазым.  -  Џотому  что  ведь  он
свободен - у себЯ в постели, в прохладной  уютной  комнате,  в  прохладной
уютной темноте, потому что ведь он уже знает, что он решил на завтра, а  в
конце концов все-таки он забыл сказать Ђлеку ‘эндеру  дать  •айбою  лишнюю
порцию овса на ночь, но это можно сделать и утром, а сейчас спать,  потому
что у него есть средство в десЯть тысЯч раз быстрее, чем считать овец; вот
сейчас он заснет так быстро, что врЯд ли успеет сосчитать до десЯти, - и с
бешенством, в почти невыносимом приступе  возмущениЯ  и  Ярости:  убить  в
спину белого, да еще из всех белых решитьсЯ  выбрать  этого,  младшего  из
шести братьев  -  один  из  них  уже  отбыл  год  в  каторжной  тюрьме  за
вооруженное  сопротивление  и   дезертирство   из   армии   и   еще   срок
принудительных работ на ферме за то, что гнал виски, и еще у них там  орды
зЯтьев  и  двоюродных  братьев,  все   вместе   они   завладели   изрЯдным
куском-округа, а сколько их там всего, пожалуй, так сразу не скажут даже и
наши бабушки и девственные  старушки  тетушки,  -  целое  племЯ  драчунов:
охотники, фермеры, торговцы лесом и скотом,  и  кто  же  может  осмелитьсЯ
поднЯть руку на одного из них - все они тут как тут, так и кинутсЯ,  да  и
не только  они,  потому  что  это  племЯ  в  свою  очередь  породнилось  и
перемешалось с „ругими драчунами, охотниками, торговцами виски, и  это  уж
получилось не просто племЯ, а  клан,  и  совсем  особой  породы,  который,
сплотившись в своем горном гнезде, давно уже представлЯл собой такую силу,
что не считалсЯ ни с местными, ни с  федеральными  властЯми  и  не  просто
заселил и развратил весь этот уединенный край поросших  соснами  холмов  с
разбросанными далеко „руг  от  друга  кособокими  крестьЯнскими  хижинами,
кочующими лесопилками и перегонными кубами длЯ контрабандного виски, край,
куда городские блюстители порЯдка даже и не заглЯдывали, если за  ними  не
посылали,  а  посторонние  белые,  если  их  занесло  сюда,  старались   с
наступлением темноты держатьсЯ поближе к шоссе, а  негры,  уж  и  говорить
нечего, никогда и близко не подходили к этому участку - словом, как сказал
один из наших острЯков: из посторонних туда мог ступить безнаказанно  один
господь бог, да и то только днем и в воскресенье,  -  он  изменил  его  до
неузнаваемости, превратив его в синоним своевластиЯ и насилиЯ - понЯтие  с
осЯзаемыми границами, вроде как карантин во времЯ чумы, так что только  он
один, единственный из всего округа, был известен всему  остальному  округу
по  номеру  своих  межевых  координат  -  участок  номер  —етыре  -  такой
известностью  в  середине  двадцатых  годов  пользовалсЯ  город  ‘исеро  в
€ллинойсе, все знали, где он находитсЯ, и кто там живет, и чем занимаетсЯ,
даже те, кто представлениЯ не имел, что это за город —икаго и в  каком  он
штате; и как будто всего этого мало, он как нарочно  выбрал  такое  времЯ,
когда  единственный  человек,  будь  то  белый  или  черный,  -   ќдмондс,
один-единственный из всего ‰окнапатофского округа, из всего Њиссисипи или,
уж коль на то пошло, из всей Ђмерики, изо  всего  света,  единственный,  у
кого  могло  бы  быть  какое-то  поползновение  -  уж  не  будем  говорить
возможность или  власть  -  попытатьсЯ  стать  между  ‹укасом  и  свирепой
судьбой, на которую ‹укас давно набивалсЯ (и тут, хотЯ он уже совсем  было
собралсЯ заснуть, он невольно расхохоталсЯ, вспомнив, как это ему в первую
минуту пришло в голову, что, если бы ќдмондс был дома, это могло бы  иметь
какое-то значение, - Явно представив себе это лицо, сдвинутую набок  шлЯпу
и эту фигуру перед камином  в  позе  барона  или  герцога  -  стоит  себе,
расставив ноги, эдакий сквайр или член конгресса, заложив руки за спину, и
так это, даже не глЯдЯ,  приказывает  двум  мальчикам-неграм  поднЯть  его
деньги и отдать ему; и ему  даже  не  надо  было  вспоминать  слова  дЯди,
который чуть ли не с тех пор, как он научилсЯ понимать, что  ему  говорЯт,
наставлЯл его, что ни один человек  не  может  заслонить  другого  от  его
судьбы,  потому  что  даже  и  дЯдЯ   при   всей   своей   гарвардской   и
гейдельбергской учености не мог бы назвать такого смельчака и  сумасброда,
который решилсЯ бы стать между ‹укасом и тем,  что  он  задумал  сделать),
этот человек лежал теперь неподвижно  на  спине  в  операционной  в  Ќовом
Ћрлеане, так вот ‹укасу как  раз  и  приспичило  выбрать  это  времЯ,  эту
жертву, и это место, и субботний день после полуднЯ, и ту же лавку, где  у
него уже было столкновение с белым - во  всЯком  случае,  один-то  раз,  -
выбрать первую подходЯщую субботу, удобное времЯ днЯ и, прихватив с  собой
старый однозарЯдный кольт такого калибра и типа, каких уже теперь больше и
не делают, и, уж конечно, такой только и есть у ‹укаса,  так  же  как  вот
золотаЯ зубочистка, ни  у  одного  человека  во  всем  округе  такой  нет,
подождать у лавки - самое верное место, нет человека из тех, что живут  по
соседству, который в субботу днем рано или поздно не показалсЯ бы здесь, -
и, как только поЯвитсЯ жертва, уложить  на  месте  выстрелом  в  спину,  а
почему - до сих пор так никто и не знает и, по всему тому, что  он  слышал
сегоднЯ днем и даже уже совсем вечером, когда он  наконец  пошел  домой  с
Џлощади, никто даже и не интересовалсЯ; ну какое это  имело  значение,  во
всЯком случае меньше всего длЯ ‹укаса, ибо он, по-видимому,  вот  уже  лет
двадцать или двадцать пЯть с неутомимым,  ни  на  минуту  не  ослабеваемым
рвением готовилсЯ к этому всеутверждающему моменту; он пошел следом за ним
в перелесок - ну что там ходу, плюнуть дойти - и выстрелил ему в спину, и,
конечно, все, кто там толкалсЯ у лавки, услышали; и, когда первые из толпы
подбежали к нему, он так и стоЯл над телом с аккуратно засунутым в верхний
карман брюк револьвером, и, конечно, с ним тут же и  расправились  бы,  не
сходЯ с места, если бы не тот же „оил ”рейзер, который семь лет тому назад
спас его от плужной рукоЯтки, и  старый  ‘кипуорт,  констебль,  маленький,
высохший, сморщенный старикашка, глухой как пень  и  росту  чуть  побольше
щуплого  подростка,  в  одном  кармане  куртки  у  него   всегда   большой
никелированный револьвер без кобуры,  а  в  другом  -  резиноваЯ  слуховаЯ
трубка,  которую  он  наподобие  охотничьего  рога  носил  на   ремне   из
необделанной кожи, накинутом на шею, и вот он-то чуть ли не на свой  страх
и риск проЯвил отчаЯнную смелость и мужество,  вызволил  ‹укаса  (который,
впрочем,  не  оказал  ни  малейшего  сопротивлениЯ,  а   просто   наблюдал
происходЯщее все с тем же спокойным, невозмутимым, даже  не  презрительным
интересом) из толпы, увел к себе домой и приковал к ножке кровати  до  тех
пор, пока не вернетсЯ шериф, а тогда уж он заберет его  в  город  и  будет
стеречь до тех пор, пока ѓаури, “оркитты, €нграмы и все остальные их гости
и свойственники не похоронЯт ‚инсона, а тут уж и воскресенье пройдет и они
со свежими силами, без помех приступЯт к своим обЯзанностЯм с начала новой
недели, и вот, ну просто не  веритсЯ,  оказываетсЯ,  уже  и  ночь  прошла,
петухи в  предрассветной  мгле  пробуют  голоса,  опЯть  тишина,  и  затем
громкий, звонкий щебет птиц, и в окне, выходЯщем на восток,  уже  видны  в
сером свете деревьЯ, а вот уж  и  солнце  высоко  над  деревьЯми  сверкает
неистово прЯмо в глаза, и, наверно, уже поздно,  и,  конечно,  так  оно  и
должно было случитьсЯ; но ведь он же свободен - вот он позавтракает, и все
обойдетсЯ, и ведь он всегда может сказать, что идет в воскресную школу,  а
то  и  вовсе  ничего  не  надо  говорить,  выйти  с  черного  хода  просто
прогулЯтьсЯ, потом через задворки на выгон  и  прЯмо  наперерез,  рощей  к
железнодорожным путЯм, к станции и оттуда обратно на  Џлощадь,  и  тут  же
подумал: а нельзЯ ли еще как-нибудь попроще, а потом сразу бросил думать и
пошел через холл прЯмо к выходу, пересек веранду, спустилсЯ в сад  и  вбок
по дорожке на улицу и тут только, как он  потом  вспомнил,  тут  только  в
первый раз он заметил, что не видел  ни  одного  негра,  если  не  считать
Џарали, котораЯ подала ему завтрак; обычно в эти часы в воскресенье  утром
чуть  ли  не  на  каждом  крыльце   видишь   горничную   или   кухарку   в
свежевыглаженном  воскресном  фартуке  с  щеткой  в  руках,   иногда   они
переговаривались с крыльца на крыльцо через проход меж  дворами,  и  дети,
тоже отмытые, вычищенные, собирались кучками в воскресную школу,  зажав  в
потных ладонЯх пЯтицентовики; но, может быть, сейчас еще слишком рано или,
может быть, по обоюдному уговору или даже по чьему-то распорЯжению сегоднЯ
не будет воскресной школы, только  церковнаЯ  служба,  и  вот  в  какой-то
согласованный со всеми момент, скажем в половине двенадцатого, весь воздух
над ‰окнапатофским округом, словно накаленный  зноем,  задрожит  беззвучно
единым дружным заклинанием - "“спокой сердца этих понесших тЯжелую  утрату
разгневанных людей, аз воздам, сказал господь, не убий",  -  разве  только
сейчас уже немножко поздно, что бы им сказать это ‹укасу вчера, -  и  мимо
тюрьмы с заделанным решеткой окном  во  втором  этаже,  откуда  в  обычное
воскресенье просовываетсЯ между прутьев множество темных рук и даже  времЯ
от времени видно, как сверкают белки и певучие  голоса  окликают,  смеЯсь,
прогуливающихсЯ или стоЯщих внизу негритЯнских девушек  и  женщин;  и  вот
тут-то он и подумал, что, кроме Џарали, он со  вчерашнего  днЯ  совсем  не
видел негров - хотЯ еще только завтра он  узнает,  что  никто  из  негров,
живущих в •оллоу и  ”ридментауне,  не  выходил  на  работу  со  вчерашнего
вечера, - ни на Џлощади, ни даже в  парикмахерской,  где  длЯ  чистильщика
обуви воскресное утро самое доходное времЯ: почистить  башмаки,  почистить
одежду, сбегать по поручению, приготовить ванну длЯ мытьЯ холостым шоферам
грузовых машин, рабочим из гаража, которые жили на холостую  ногу,  снимаЯ
комнаты, молодым и не очень молодым людЯм, трудившимсЯ  без  устали  целую
неделю в бильЯрдной; а шериф, оказываетсЯ, действительно вернулсЯ в  город
и даже пожертвовал своим воскресным  днем,  чтобы  забрать  ‹укаса,  -  и,
прислушиваЯсь, ловЯ на ходу: да, машин  десЯть  -  двенадцать  отправились
вчера к лавке ”рейзера и вернулись ни с чем (он-то знал, что одна  машина,
набитаЯ битком, отправилась туда еще раз  уже  совсем  поздно  вечером,  а
теперь все они тут, слонЯютсЯ, зеваЯ, и жалуютсЯ, что не выспались, и  это
тоже еще сверх всего припомнитсЯ ‹укасу), - и все это он уже слышал раньше
и даже сам думал, еще до того как слышал.
   - €нтересно,  ‡ахватил  с  собой  •эмптон  лопату?  ќто  все,  что  ему
понадобитсЯ.
   - …му там дадут лопату.
   - „а-да, если останетсЯ что закапывать. Ѓензин-то у  них  там  найдетсЯ
даже и на —етвертом участке.
   - Ђ Я думал, старик ‘кипуорт насчет этого позаботитсЯ.
   - џсно. Ќо ведь это —етвертый участок. Ћни будут  слушатьсЯ  ‘кипуорта,
покуда он держит у себЯ  черномазого.  Ќо  ведь  он  должен  передать  его
•эмптону. ‚от  тут-то  все  и  случитсЯ.  •эмптон  может  быть  шерифом  в
‰окнапатофском округе, но на —етвертом участке он  просто  человек  -  как
все.
   - Ќет. ‘егоднЯ они ничего не будут делать.  Ћни  сегоднЯ  днем  хоронЯт
‚инсона, а жечь черномазого, пока похороны не кончились, - это  неуважение
к ‚инсону.
   - ‚ерно. „олжно быть, на вечер отложат.
   - ‚ воскресный-то вечер?
   - Ђ что, разве это ѓаури вина? ‹укасу следовало  бы  подумать  об  этом
раньше, а не убивать ‚инсона в субботу.
   - Ќу, насчет этого Я  не  знаю.  Ќо,  сдаетсЯ  мне,  •эмптон  не  такой
человек, чтобы у него так просто было забрать заключенного!
   - Ќегра, убийцу? Љто в этом округе да и во всем штате  станет  помогать
ему защищать черномазого, который стрелЯет белому в спину?
   - „а и на всем ћге?
   - „а. € на всем ћге. - ‚се это он уже слышал; пройтись, что ли, еще раз
на Џлощадь, только вот как бы дЯдЯ не вздумал отправитьсЯ пораньше в город
за двенадцатичасовой почтой, а если дЯдЯ не увидит его,  то  так  прЯмо  и
скажет маме, что не знает, где он, и, конечно,  ему  сразу  пришла  на  ум
пустаЯ контора, но ведь как раз туда-то навернЯка  и  пойдет  дЯдЯ;  и  во
всЯком случае - и тут он опЯть вспомнил, что и сегоднЯ утром  опЯть  забыл
дать •айбою лишнего корму, а теперь уже поздно,  ну  конечно,  корм  можно
взЯть и с собой - он теперь совершенно точно  знает,  как  ему  поступить:
шериф уехал из города около девЯти; до дома констеблЯ пЯтнадцать  миль  по
неважной щебнистой дороге, но, конечно, шериф поехал  туда  и  вернетсЯ  с
‹укасом около двенадцати, даже если он и заедет напомнить о себе,  раз  уж
он там, кой-кому из  своих  избирателей;  так  вот,  задолго  до  того  он
вернетсЯ домой, оседлает •айбоЯ, привЯжет мешок с кормом сзади к  седлу  и
поедет прЯмо в противоположную сторону от лавки ”рейзера и так, никуда  не
сворачиваЯ, все  прЯмо,  прЯмо  будет  ехать  двенадцать  часов,  то  есть
примерно до полуночи, а тогда  накормит  •айбоЯ,  даст  ему  отдохнуть  до
рассвета или даже дольше, там посмотрим, и потом двенадцать часов обратно,
значит, когда он вернетсЯ, пройдет восемнадцать,  или,  может  быть,  даже
двадцать четыре, или все тридцать шесть часов, и уж во всЯком  случае  все
будет кончено - и никакого больше возмущениЯ, ни Ярости, оттого что лежишь
в кровати и стараешьсЯ заснуть и считаешь овец; и тут он свернул  за  угол
и, пройдЯ несколько шагов  по  другой  стороне  улицы,  нырнул  под  навес
закрытой кузницы, ее тЯжелые  двойные  дубовые  двери  не  задвигались  ни
засовом, ни задвижкой, а замыкались  цепью,  пропущенной  в  просверленные
отверстиЯ каждой из створ и защелкнутой  висЯчим  замком;  цепь  провисала
свободно,  и  между  подавшимисЯ  внутрь  несомкнутыми  дверьми  получалсЯ
глубокий выем, нечто вроде алькова, здесь уж никто тебЯ  не  увидит  ни  с
той, ни с другой стороны улицы, даже  если  кто  мимо  пройдет  (не  мама,
конечно, она-то, во  всЯком  случае,  сегоднЯ  не  выйдет),  разве  только
нарочно  остановитсЯ  посмотреть;  и  вот  уже  колокола   начали   мЯгкий
неторопливый разноголосый перезвон через весь город с одной  колокольни  с
взметнувшейсЯ голубиной стаей на другую, и улицы и Џлощадь вдруг запрудила
толпа шествующих чинно мужчин в черных костюмах, женщин в шелковых платьЯх
и с зонтиками, девушек  и  юношей,  шествующих  чинными  парами  под  этот
переливчатый гул в это многоголосое смЯтение - прошли, и Џлощадь  и  улица
снова опустели, а колокола все еще трезвонЯт  -  небожители,  беспочвенные
обитатели лишенного кровли воздуха, слишком далеки, высоки,  бесчувственны
к пресмыкающейсЯ земле, - и вот  затихают  неторопливо,  звон  за  звоном,
смолкают  от  подземного  содроганиЯ  органов  и  настырного,   неистового
гульканьЯ успокаивающихсЯ голубей. „ва года тому назад  дЯдЯ  сказал  ему,
что выругатьсЯ - это совсем неплохо, в этом нет ничего дурного,  наоборот,
это не только полезно, но и незаменимо, но, как и все, что  есть  ценного,
оно только тем и дорого, что запас ругани  ограничен,  и  если  ты  будешь
тратить его зрЯ, то в минуту крайней нужды можешь оказатьсЯ  банкротом;  и
тут он сказал: "Љакого черта Я здесь торчу?" - и сам же и  ответил  вполне
вразумительно - не затем, чтобы увидеть ‹укаса, он уже  видел  ‹укаса,  но
чтобы ‹укас мог увидеть его еще раз, если пожелает кинуть на  него  взглЯд
не просто с порога ничем не примечательной смерти, а из бензинового рева и
пламени апофеоза. Џотому что  он  свободен.  “  него  больше  нет  никаких
обЯзательств по отношению к ‹укасу, он больше не сторож ‹укасу - ‹укас сам
отказалсЯ от него.
   € вдруг сразу пустаЯ улица заполнилась людьми. Џожалуй, их было  уж  не
так много, ну, может, человек двадцать набралось, а то и меньше, и  как-то
внезапно, бесшумно, ниоткуда. € все же они  словно  запрудили,  загородили
всю улицу, как если бы ее вдруг перекрыли, и не  то  чтобы  никто  не  мог
здесь пройти, пройти мимо них, идти, как обычно, по этой улице, нет, никто
не осмеливалсЯ даже и близко  подойти,  никто  даже  и  не  пыталсЯ  этого
сделать - так всЯкий стараетсЯ  держатьсЯ  подальше  от  надписи  "‚ысокое
напрЯжение" или "‚зрывчатое  вещество".  Ћн  знал,  он  узнавал  их  всех,
кой-кого он видел и слышал два часа тому назад в парикмахерской -  молодые
люди или люди лет под сорок, холостые, бездомные, они приходили в  субботу
или в воскресенье в душевую парикмахерской - водители грузовиков,  рабочие
из гаража, смазчик хлопкоочистительной машины, продавец  содовой  воды  из
магазина и те, что сплошь всю неделю толклись в бильЯрдной или поблизости;
никто не знал, что они делали, как будто совсем ничего, у  них  были  свои
машины, и они ездили на них в Њемфис и Ќовый Ћрлеан, и никто,  собственно,
не знал, каким способом они добывали деньги, которыми они  там  швырЯли  в
борделЯх, - такие люди, говорил  дЯдЯ,  водЯтсЯ  в  каждом  городке  южных
штатов, они, в сущности, никогда  не  ведут  за  собой  толпу  и  даже  не
подстрекают ее, но всегда ЯвлЯютсЯ ее Ядром, ибо толпа в массе  своей  как
нельзЯ более пригодна и доступна длЯ этого. € тут  он  увидел  машину;  он
узнал ее даже издалека, сам не знаЯ как и, по правде сказать, вовсе  и  не
задумываЯсь над этим, вышел из своего укрытиЯ на улицу, перешел ее, стал с
краю толпы, котораЯ не  издавала  ни  звука,  а  просто  стоЯла,  запрудив
тротуар перед тюремной оградой и захлестнув часть мостовой, а машина между
тем  приближалась  не  быстро,  совсем  не  спеша,   так   это   спокойно,
медлительно, как подобает ездить машинам в воскресное  утро,  подъехала  к
тротуару перед тюрьмой и остановилась. ‡а рулем сидел помощник шерифа.  Ћн
так и осталсЯ сидеть. ‡атем заднЯЯ  дверца  открылась,  и  вышел  шериф  -
громадного роста, исполин,  плотный,  ни  капли  жира,  маленькие  суровые
светлые глаза на бесстрастном,  почти  приветливо-учтивом  лице;  даже  не
взглЯнув на толпу, он повернулсЯ и придержал дверцу. ‡атем вылез  ‹укас  -
медленно, едва поворачиваЯсь, ну так, как человек,  который  провел  ночь,
прикованный к ножке кровати; неловко нагнувшись, он стукнулсЯ или, вернее,
задел головой за верх машины над дверцей, так что,  когда  он  вылез,  его
сплющившаЯсЯ шлЯпа слетела с головы на мостовую прЯмо ему  под  ноги.  ‚от
тут в первый раз он увидел ‹укаса без шлЯпы и в  ту  же  секунду  подумал,
что, может быть, за исключением ќдмондса, единственные белые люди, которые
когда-либо видели его без шлЯпы, - это  те,  что  караулЯт  его  здесь  на
улице, караулЯт вот и сейчас, когда он вылез, согнувшись, из машины и,  не
разгибаЯ спины, неловко потЯнулсЯ за шлЯпой. Ќо, наклонившись  всем  своим
рослым и вместе с тем удивительно гибким туловищем, шериф уже подхватил ее
и протЯнул ‹укасу, который,  все  так  же  согнувшись,  казалось,  еле-еле
удержал ее в руке. Ќо чуть ли не в тот же миг шлЯпа принЯла  свою  прежнюю
форму, и ‹укас, выпрЯмившись, но все еще с опущенной  головой  -  лица  не
видно - провел по ней рукавом несколько раз, взад и вперед, быстро, легко,
так вот, как точат бритву. ‡атем голова и лицо  запрокинулись  -  назад  и
вверх - и одним небыстрым движением он накинул шлЯпу на голову,  чуть-чуть
набок, под обычным углом, который шлЯпа словно  принЯла  сама  собой,  как
если бы он поймал ее головой на лету; и прЯмой  в  своем  черном  костюме,
измЯтом после бог весть как проведенной ночи (с  одной  стороны  по  всему
боку, от плеча до щиколотки, налип какой-то сор, словно ему  долгое  времЯ
пришлось лежать в одном положении на неметеном полу), ‹укас в  первый  раз
поглЯдел на них, и он подумал: "‘ейчас. ‘ейчас он менЯ увидит, -  и  потом
подумал: - Ћн видел менЯ. Ќу, теперь все, - а потом подумал: -  Ќикого  он
не видел", - потому что лицо  это  даже  не  смотрело  на  них,  а  просто
повернулось  к  ним,  надменное,  спокойное,  без  вызова  и  без  страха,
замкнутое,  отчужденное,  почти  задумчивое,  неподатливое,  невозмутимое;
глаза его немножко мигали на солнце даже и после того, как кто-то в  толпе
шумно втЯнул воздух и чей-то голос сказал:
   - Ђ ну-ка сшибите ее опЯть, •оуп. „а на этот раз вместе с головой.
   - ‚ы, ребЯта, расходитесь отсюда, - сказал шериф.  -  ‘тупайте  себе  в
парикмахерскую. - €, повернувшись, сказал ‹укасу: - Ќу ладно,  идем.  -  €
все; еще секунду лицо, глЯдЯщее не на них - просто в их сторону,  и  шериф
уже зашагал к тюремным воротам, и тут ‹укас наконец повернулсЯ и пошел  за
ним, и вот, если сейчас поспешить немножко, он еще успеет оседлать  •айбоЯ
и уехать прочь, до того как  мама,  спохватившись,  пошлет  Ђлека  ‘эндера
разыскивать его, чтобы  он  шел  обедать.  €  тут  он  увидел,  что  ‹укас
остановилсЯ и обернулсЯ - и вот как он, оказываетсЯ,  ошибсЯ,  потому  что
‹укас, прежде даже чем обернутьсЯ, знал, где он там в толпе,  -  и,  глЯдЯ
прЯмо на него, даже еще не совсем повернувшись, сказал ему:
   - ‚ы там, молодой челов