ла,
как  после нашего отъезда дамы убрали, украсили, накрыли стол и ждать стали,
посматриваЯ  на  ворота,  а  тетЯ ‹уиза то и дело звала и не могла дозватьсЯ
„енни,  и  тут глЯдь -- по аллее скачут к ним ђинго и „енни вдвоем на муле, и
глаза у „енни круглые, как блюдца.
     -- ЏострелЯли! ЏострелЯли их! -- орет он еще издали.
     -- Љого? -- кричит тетЯ ‹уиза. -- ѓде ты был?
     -- ‚ городе! -- орет „енни. -- Ћбоих Ѓерденов! Ћбоих пострелЯли!
     -- Љто пострелЯл? -- кричит тетЯ ‹уиза.
     -- „рузилла и кузен „жон! -- орет „енни.
     €, по словам ‹увинии, тут уж тетЯ ‹уиза громче „енни заорала:
     -- ‡начит, „рузилла и этот еще не повенчаны?
     Ђ  дело  в том, что у нас времени не оказалось. Њожет, и повенчались бы
уже,  но  только  мы  въехали  на  площадь,  как увидали, что у гостиницы, в
которой   выборы,   сгрудились   негры   под   призором   шести  или  восьми
чужаков-белых,  и  тут  же  Я увидел, что джефферсонцы -- наши -- спешат через
площадь  к  гостинице,  каждый  держа руку на бедре, как бегут люди, когда в
кармане  пистолет.  Ђ  солдаты  отцова эскадрона уже встали оцеплением перед
гостиницей,  загородивши  вход.  € Я тоже слетел с лошади, а „жордж “айэт не
дает  „рузилле  пройти туда. Ќо он не за нее ухватилсЯ, а только за плащ ее,
и  она  прорвала оцепление и бегом в гостиницу, а венок у нее сбилсЯ набок и
фата  струитсЯ  позади. Ќо менЯ „жордж держит. Ѓросил плащ на землю и держит
менЯ.
     -- Џустите, -- сказал Я. -- ’ам отец.
     --  Ќе  горЯчись, -- сказал „жордж, не выпускаЯ. -- „жон просто голосовать
вошел.
     -- Ќо Ѓерденов там двое! -- сказал Я. -- Џустите!
     --  “  „жона  в  "дерринджере"{43}  два  зарЯда, --  сказал  „жордж. -- Ќе
горЯчись.
     €  держат  менЯ.  €  тут  мы услыхали три выстрела, и все повернулись к
дверЯм. ‘колько прошло так времени, не знаю.
     -- „ва последних дадены из "дерринджера", -- сказал „жордж.
     …ще  сколько-то  времени  прошло.  ‘тарик  негр, что швейцаром у миссис
•олстон  и  стар  уже  освобождатьсЯ,  высунул  из  дверей  голову,  сказал:
"ѓосподи  боже"  -- и спрЯталсЯ обратно. Џотом вышла „рузилла с избирательной
урной  --  венок  набекрень,  хвост  фаты  намотан на руку, -- а за ней отец и
смахивает  рукавом  пыль  с  новой  касторовой  шлЯпы.  …го хотели встретить
шумно,  набрали  в  легкие  воздуху -- не раз слыхали Янки этот наш атакующий
вопль:
     - “рр...
     Ќо отец поднЯл руку -- и замолчали. ’ихо стало.
     --  Њы  чужой  пистолет  тоже  слышали,  --  сказал „жордж. -- ’ы не задет
пулей?
     --  Ќет,  --  сказал  отец.  -- џ дал им первыми выстрелить по мне. ‚ы все
слышали.  ‚ы,  ребЯта,  знаете  мой  "дерринджер"  и сможете подтвердить под
присЯгой.
     -- „а, -- сказал „жордж. -- Њы все слышали.
     Ћтец оглЯдел собравшихсЯ, медленно обошел взглЯдом все лица.
     -- …сть кто-нибудь здесь, желающий оспорить мои действиЯ? -- спросил он.
     Ќо  ни  звука  в  ответ,  ни  даже шороха. ‘обранные в кучу негры так и
стоЯт  неподвижно  под  охраной  белых  северЯн.  Ћтец  надел  шлЯпу, взЯл у
„рузиллы  урну,  подсадил  в седло, вернул ей урну. ‡атем снова оглЯнулсЯ на
всех.
     --  ‚ыборы состоЯтсЯ у менЯ на усадьбе, -- сказал он. -- Ќазначаю „рузиллу
•ок   уполномоченным  по  голосованию  и  подсчету  голосов.  …сть  желающие
возразить?
     ЋпЯть  наши  набрали в грудь воздуху, и опЯть отец остановил их, поднЯв
руку.
     --  Ќе  теперь,  ребЯта,  --  сказал он. ЏовернулсЯ к „рузилле. -- …зжайте
домой. џ заглЯну к шерифу и затем догоню.
     --  ’ак  мы  и  пустим тебЯ одного, -- сказал „жордж “айэт. -- —асть наших
поедет с „рузиллой. Ђ остальные -- с тобой.
     Ќо отец не разрешил.
     --  Њы  ведь  боремсЯ  за  мирный правопорЯдок и закон, -- сказал он. -- џ
заЯвлю, как было, и приеду. Ђ вам сказано -- езжайте.
     €  мы  направились домой -- бойцы эскадрона и еще человек сто; въехали в
ворота,  а  впереди  всех  „рузилла  с  избирательной  урной  на луке седла;
подъехали  к  хибаре,  где собрались колЯски и пролетки, и „рузилла, передав
мне  урну,  спешилась,  взЯла  опЯть  урну  и  пошла к крыльцу -- но внезапно
застыла  на  месте.  Њы с ней, пожалуй, одновременно вспомнили, хватились, и
даже  все  другие, по-моему, почувствовали вдруг что-то неладное. Џотому что
прав  был,  по-моему, отец, говорЯ, что женщины не сдаютсЯ -- их не принудишь
выпустить  из рук ни победу, ни даже поражение. € мы остановились, запнулись
--  тетЯ  ‹уиза  и другие вышедшие женщины встали препоной на крыльце; и тут,
протиснувшись,  проехав мимо менЯ, спрыгнул с лошади отец рЯдом с „рузиллой.
Ќо тетЯ ‹уиза и не взглЯнула на него.
     -- ‡начит, не обвенчались, -- сказала она.
     -- џ забыла, -- сказала „рузилла.
     -- ’ы забыла? ‡ЂЃ›‹Ђ?
     -- џ... -- сказала „рузилла. -- Њы...
     ’етЯ  ‹уиза  взглЯнула наконец на всех нас; прошлась взглЯдом по нашему
конному строю, скользнула и по мне, как по чужому.
     --  Ђ  это  кто такие, позволь узнать? ’вой свадебный кортеж забывчивых?
Џоезжане убийств и разбоЯ?
     -- Ћни голосовать приехали, -- сказала „рузилла.
     --  ѓолосовать,  --  сказала тетЯ ‹уиза. -- ‚от как. ѓолосовать. ‡аставила
родную  мать  и  брата жить под кровлей прелюбодеЯниЯ и блуда и думаешь, что
заставишь  еще  и  в  избирательной  будке  жить -- такое-то прибежище ты нам
избрала от насильства и кровопролитиЯ? Џодай мне этот Ящик.
     Ќо  „рузилла  стоЯла, не двигаЯсь, в порванном платье с измЯтой фатой и
венком,  криво  свисающим  с волос на двух шпильках. ’етЯ ‹уиза спустилась с
крыльца;  неЯсно  было,  что  она  хочет делать; мы глЯдели с седел, как она
выхватила у „рузиллы урну и отшвырнула далеко в сторону.
     -- €ди в дом, -- сказала она.
     -- Ќет, -- сказала „рузилла.
     -- €ди в дом. џ пошлю за свЯщенником сама.
     --  Ќет,  -- сказала „рузилла. -- ќто выборы. Џойми же. џ -- уполномоченный
по голосованию.
     -- €дешь ты в дом?
     --  џ же не могу. џ назначена, -- сказала „рузилла тоном девочки, которую
застали играющей в грЯзи. -- „жон сказал, что Я...
     ’етЯ  ‹уиза  заплакала.  Ћна  стоЯла,  плача,  в своем черном платье, и
вЯзаньЯ  при  ней не было, и это в первый раз Я ее здесь видел без платочка;
подошла  миссис  •эбершем,  увела  ее в комнату. ‡атем проголосовали. ‘ этим
тоже  недолго возились. “рну поставили на чурбак, куда ‹увиниЯ корыто ставит
стирать,  ђинго  принес  пузырек  с  соком лаконоса и лоскут старой бумажной
шторы -- из него нарезали бюллетеней.
     --  Љто  хочет  выбрать достопочтенного Љэссиуса Љ. Ѓенбоу в федеральные
исполнители,  те  пишут  в бюллетене "„а", кто против, пишет "Ќет", -- сказал
отец.
     --  Ђ  Я сам всем напишу, и сэкономим времЯ, -- сказал „жордж “айэт. ‚зЯл
нарезанную  стопку  и,  уперев  на седло, стал писать, и тут же у него брали
готовую  бумажку и бросали по очереди в урну; „рузилла вызывала по фамилиЯм.
Ѓыло  слышно, как в хибаре не кончила еще плакать тетЯ ‹уиза; остальные дамы
наблюдали за нами в окно. ѓолосование кончилось быстро.
     --  —его еще считать, валандатьсЯ, --- сказал „жордж. -- ‚се проголосовали
"нет".
     ‚от  и все. Ћни поехали затем обратно в город и урну с собой повезли, а
„рузилла  --  в  порванном  подвенечном  платье,  с фатой и съехавшим с волос
венком  -- и отец стоЯли у чурбака, провожаЯ. Ќо теперь и сам отец не смог бы
остановить  их  возглас.  Ћн  взлетел,  и  снова,  и опЯть, истошно-высокий,
нестройный и Яростный, каким не раз летел на северЯн в дыму и топоте копыт:
     -- “р-ра-а-а „рузилле! “р-ра-а-а „жону ‘арторису! “р-ра-а-а-а!


        ‡ЂЏЂ• ‚…ђЃ…Ќ› 


        1 


     Џроизошло  это  сразу  после  ужина.  ’олько  Я  сел  за стол к лампе и
раскрыл  своего  Љоука{44}, как услышал в коридоре шаги профессора “илкинса,
затем  услышал  тишину  (в  момент,  когда  он  взЯлсЯ  за дверную ручку, не
постучав),  и  мне  следовало  бы  догадатьсЯ.  ’олкуют  о предчувствиЯх, но
никакого  предчувствиЯ  у  менЯ  не  было.  џ  слышал, как он поднимаетсЯ по
лестнице  и  идет по коридору, приближаЯсь, и ничего не прозвучало мне в его
шагах,  потому что хоть Я прожил у них вот уже три учебных года{45} и хоть и
он  и  миссис  “илкинс звали менЯ дома просто по имени, но профессор никогда
не входил ко мне без стука, как Я к нему или к ней не вошел бы.
     „верь  стремительно  распахнулась,  посланнаЯ до отказа вперед одним из
тех  движений,  какими  рано  или  поздно согрешает тЯгостно-неукоснительнаЯ
корректность педагога, и он стал на пороге со словами:
     -- ЃаЯрд, ЃаЯрд, сын мой, дорогой сын мой.
     Њне  бы  следовало  предвидеть,  быть  наготове.  Ђ  возможно,  Я и был
наготове,  потому  что  помню: прежде чем встать, Я аккуратно закрыл книгу и
даже  место  отметил,  до  которого  дочитал.  Џрофессор  “илкинс  суетилсЯ,
подавал  мне  что-то  --  мою  шлЯпу  и плащ, -- и Я взЯл, хотЯ плаща не нужно
было,  разве  что  Я  уже  успел  подумать (стоЯл октЯбрь, но на зиму еще не
повернуло),  что  дожди  и  холода  наступЯт  прежде,  чем  Я  вернусь в эту
комнату,  если  только вернусь, и мне понадобитсЯ плащ на обратном пути, -- а
в  голове  у менЯ стучало: "ќх, пусть бы вчера профессор так вошел, пусть бы
вчера  распахнулась  и  грохнула дверь, чтоб Я успел, был рЯдом с ним, когда
это стрЯслось и он упал, лег где-то в грЯзь и пыль".
     --  ‚аш ђинго ждет внизу, на кухне, -- сказал профессор. ‹ишь годы спустЯ
кто-то  мне  рассказал  (должно  быть,  он  же,  “илкинс),  как ђинго с ходу
оттолкнул  кухарку,  прошел  прЯмо в библиотеку, где сидели “илкинс с женой,
сказал  без околичностей: "‘егоднЯ утром убили полковника ‘арториса. ‘кажите
ЃаЯрду,  что  Я  жду  на  кухне"  -- и вышел, они и рта раскрыть не успели. --
Џроехал сорок миль, но от еды отказалсЯ.
     Њы  уже  шли  к двери -- двери, за которой Я прожил три года с сознанием
неминуемости  случившегосЯ  сегоднЯ,  да,  теперь Я знал, что ждал этого, и,
однако же, шаги в коридоре ничего мне не сказали.
     -- Ќе могу ли Я хоть чем-нибудь быть полезен?
     --  „а,  сэр,  --  сказал  Я.  --  ‘вежую  лошадь длЯ ђинго. Ћн не захочет
остатьсЯ.
     --  Љонечно же, берите мою, берите лошадь миссис “илкинс, -- не сказал, а
выкрикнул  он,  хотЯ все тем же хлопотливым тоном, и оба мы, пожалуй, в одно
времЯ  почувствовали  комизм его слов: кобылка, которую запрЯгали в плетеный
фаэтончик  миссис  “илкинс, была коротконогаЯ и пузатаЯ, точь-в-точь пожилаЯ
незамужнЯЯ  учительница  музыки;  менЯ  словно  холодной водой обдало, и это
было мне полезно.
     --  Ѓлагодарю  вас,  сэр, -- сказал Я. -- Њы обойдемсЯ. Њне дадут длЯ него
лошадь на конюшне, где Я держу свою.
     „а,  немного  поостыть  было  полезно -- еще не кончив, Я уже сообразил,
что  и  этого  не  нужно  будет,  что  ђинго  заехал  сперва в конюшню и все
устроил,  обе  лошади уже оседланы и ждут здесь, привЯзанные у забора, и нам
не  придетсЯ давать крюку Ћксфордом. ‹юш бы не додумалсЯ, он прЯмо бы ЯвилсЯ
в  колледж,  в  дом  профессора “илкинса, передал бы свое известие, спокойно
сел бы, предоставив мне остальное. Ќо ђинго не таков.
     џ  вышел из комнаты, профессор за мной. € до самой той минуты, когда мы
с  ђинго  выехали  в  густую,  душную,  пыльную  тьму,  чреватую  запоздалым
равноденственным  поворотом  солнца  на  зиму  и томЯщуюсЯ, словно женщина в
тЯгостных  родах,  он  все времЯ был где-то рЯдом со мной или чуть позади, а
где  точно,  Я  не  знал  и  не интересовалсЯ. Ћн Явно подбирал слова, чтобы
предложить  мне  еще  и  свой  пистолет.  џ  почти  слышал: "Ђх, злосчастнаЯ
страна,  --  еще  и  десЯти  лет  не  прошло,  как отлихорадила, и снова люди
убивают  друг  друга и снова платЯт каинову подать его же монетой". Ќо вслух
он  так  ничего  и  не  произнес.  ’олько шел где-то рЯдом или сзади, пока Я
спускалсЯ  по  лестнице в холл, где ждала миссис “илкинс -- седаЯ, худенькаЯ,
напоминавшаЯ  мне  мою  бабушку не по внешнему сходству, а потому, возможно,
что  она  знавала  бабушку,  --  стоЯла  вод  люстрой,  поднЯв  навстречу мне
застывшее  в  тревоге  лицо,  на  котором  читалось:  "‚зЯвший меч от меча и
погибнет"  {46}  (точно  такое бы выражение было у бабушки сейчас), а Я шел,
обЯзан  был  подойти  к  ней,  не  потому, что был внуком бабушки и прожил у
миссис  “илкинс  те  три года, что проучилсЯ в колледже, не потому, что сыну
ее,  убитому  в  последнем  почти  что  бою  девЯть лет назад, было примерно
столько  же,  сколько  сейчас  мне,  а  потому,  что  теперь  Я был ‘арторис
(‘арторис,  старший  в  роду  --  это проблеснуло вместе с мыслью: "‚от оно и
стрЯслось",  когда профессор встал на дороге). џ был дорог ей не меньше, чем
мужу  ее, но она не стала предлагать мне лошадь и оружие, ибо женщины мудрее
мужчин,  иначе  бы  мужчины  не  затЯнули  войну  еще на два гада, когда уже
понЯли,  что  побиты.  ™упленькаЯ, не выше бабушки, она просто положила руки
мне на плечи и сказала:
     --   Џередай   от  менЯ  привет  „рузилле  и  тете  „женни.  €  поскорее
возвращайсЯ.
     --  Ќе  знаю,  как  получитсЯ,  --  сказал Я. -- ЏридетсЯ занЯтьсЯ разными
делами.
     „аже  ей  не  сказал  Я  правды;  ведь  когда он грохнул дверью, Я -- не
прошло  и минуты -- стал ощущать в себе то, что зрело с некоторых пор вопреки
мне  самому,  вопреки моему происхождению и воспитанию (а может, и благодарЯ
им),  в чем Я был еще нетверд и пробы в чем боЯлсЯ. Џомню, руки ее еще лежат
у  менЯ  на  плечах,  а  Я  думаю": "Џо крайней мере, смогу сейчас выЯснить,
таков  ли  Я,  каким  кажусь  себе,  или  нет; сделаю ли то, что научил себЯ
считать справедливым, или менЯ хватит лишь на благие пожеланиЯ".
     Њы  прошли на кухню. ЋпЯть профессор “илкинс обреталсЯ где-то сбоку или
позади,  и опЯть на разные немые лады предлагал м"е лошадь и пистолет. ђинго
сидел  и  ждал;  помню,  мне  подумалось, что длЯ него-то Я никогда не стану
‘арторисом,  что  с  нами  ни  случись. …му тоже было двадцать четыре, но он
как-то  даже  меньше  моего изменилсЯ с того днЯ, когда мы с ним пригвоздили
тело  ѓрамби  к  дверЯм старого хлопкохранилища. ќто оттого, может быть, что
он  так сильно перерос менЯ, так переменилсЯ в то лето, когда они с бабушкой
сбывали  мулов  северЯнам,  и  с тех пор менЯтьсЯ приходилось уже мне, чтобы
хоть  кое-как  с  ним  поравнЯтьсЯ. Ћн тихо сидел на стуле у остывшей плиты,
вид  усталый  -- сорок миль позади (в „жефферсоне или где-то по дороге, когда
наконец  осталсЯ  один,  он  плакал,  и  на щеках засохли пыльные полосы), а
впереди  еще  сорок  миль,  но  к  еде не притронулсЯ; поднЯл на менЯ глаза,
красноватые  от  усталости  (а  может, не просто от усталости, и мне никогда
уже  не  поравнЯтьсЯ  с ним), затем молча встал, пошел к дверЯм, Я за ним, а
за  мной  профессор  “илкинс,  по-прежнему  без  слов  предлагающий лошадь и
пистолет  и  по-прежнему твердЯщий про себЯ (Я и это чувствовал): "Ћт меча и
погибнет. Ћт меча и погибнет".
     “  калитки  стоЯли оседланные лошади -- так Я и знал, -- свежаЯ длЯ ђинго

и  моЯ  кобыла,  подареннаЯ  мне отцом три года назад и способнаЯ проскакать
милю  меньше  чем  за  две  минуты и весь день идти на скорости восемь минут
милЯ.  ђинго уже сидел в седле, когда до менЯ дошло, что профессор хотел бы,
собственно,  проститьсЯ  со  мной.  Њы  обменЯлись  рукопожатием. џ знал: он
думает,  что  пожимает  руку,  котораЯ  завтра к вечеру, возможно, будет уже
мертва,  и  мне  на  секунду  захотелось открыть ему, что Я намерен сделать;
ведь  у  нас  не  раз  заходил  разговор о том, что нет завета выше, чем "не
убий",  что  в  нем  едином  надежда,  в нем мир, которого взыскует слепое и
смЯтенное  племЯ,  из  прочей твари земной избранное €м длЯ бессмертиЯ; ведь
профессор,  возможно,  даже  верил,  что  привил мне эту заповедь, да только
нет,  этому  не  научить  и не научитьсЯ, оно куда глубже. Ќо Я не открылсЯ.
‘лишком  стар  он,  и  нельзЯ вынуждать его хотЯ бы отвлеченно согласитьсЯ с
моим  решением,  слишком  стар,  чтобы  отстаивать принцип пред лицом крови,
воспитаниЯ,  окружениЯ,  и  не  годитсЯ застигать его врасплох, приставать с
ножом  к  горлу.  ‹ишь  юному  такое под силу, чей возраст еще может служить
естественной причиной (хоть и не оправданием) трусости.
     €  Я  промолчал.  ’олько  пожал ему руку и тоже сел в седло, мы тронули
лошадей.  ’еперь  нам  не  нужно  было  проезжать через Ћксфорд, и вскоре (а
узкий  лунный  серп  был  точно отпечаток каблука в мокром песке) перед нами
легла  дорога  на  „жефферсон, дорога, по которой впервые Я проехал три года
назад  вместе  с  отцом,  и  на  ђождество проезжал уже один туда и обратно,
потом  в  июне  и  сентЯбре,  и  так  каждый  год -- на ђождество, в июне и в
сентЯбре  --  ездил  и не знал даже, что это и есть мир и покой; а теперь вот
снова  проезжаю,  и  хоть  останусь жив (это Я знал), но, может, в последний
раз  еду  с  поднЯтой  головой. ‹ошади пошли мерной рысью -- с нее они уже не
собьютсЯ  во  весь  путь.  Њоей знакома эта длиннаЯ дорога, а под ђинго тоже
добраЯ   лошадка,   сумел-таки  добыть  у  •ильЯрда  на  конюшне.  ‚озможно,
подействовали  следы  слез,  полосы  засохшей  грЯзи под воспаленно-усталыми
глазами,  но  скорее  это  опЯть  проЯвилось  качество,  позволЯвшее  ему  в
изобилии   фабриковать  во  времЯ  войны  предписаниЯ,  по  которым  бабушка
получала  мулов, -- некаЯ дерзкаЯ уверенность в себе, привитаЯ слишком долгим
и  слишком тесным общением с белыми, -- с той, кого звал бабушкой, и со своим
одногодком,  с  кем  спал  рЯдом с рождениЯ и вплоть до отстройки сожженного
дома.
     Њы только раз перекинулись словом.
     --  ‡астрелить  его, как тогда ѓрамби, -- сказал он. -- €ли это не годитсЯ
длЯ вашей тонкой белой кожи?
     -- Ќе годитсЯ, -- ответил Я.
     ’ак  ехали  мы;  был  октЯбрь;  еще цвела вербена -- лишь приехав домой,
понЯл  Я,  какаЯ  в ней может теперь быть нужда, -- еще цвела вербена в нашем
саду,  где тетЯ „женни, надев старые отцовы кавалерийские рукавицы, копалась
вдвоем  со стариком „жоби на заботливейше возделанных клумбах среди цветов с
вычурными  и  ароматными  старинными  названиЯми,  --  потому  что хотЯ стоЯл
октЯбрь,  но  не  было еще дождей, а стало быть, и заморозков, влекущих (или
оставлЯющих)  за  собой  первые  истепла-холодные  ночи  бабьего  лета,  и в
дремотном  воздухе  прохлада  и  ожидание гусиных караванов, но еще держитсЯ
летний  жаркий  пыльный  запах  винограда и лавра -- в такие ночи мы с ђинго,
бывало,  пока  Я  не  вырос и не уехал в колледж изучать право, охотились на
опоссумов  с  фонарем,  топором,  мешком  и  шестью собаками (одна взЯта длЯ
дела,  а прочие пЯть длЯ лаЯ, длЯ музыки) на выгоне, где в тот памЯтный день
мы  из  своей засады впервые увидели офицера-Янки на каурой лошади и где вот
уже   год  раздавались  свистки  поездов,  давно  не  принадлежащих  мистеру
ђедмонду,  а  в какой-то миг сегоднЯ утром и отец их выпустил из рук, словно
зажженную  трубку, которую, по словам ђинго, он выронил, падаЯ. ’ак ехали мы
к  дому,  где  в  зале  лежал  он теперь в полковой форме, при сабле и где в
парадном  сиЯнии  люстр  и  канделЯбров ждала менЯ „рузилла в желтом бальном
платье,  с  вербеною  в  волосах,  и  в  каждой  руке  у  нее по зарЯженному
пистолету.   €  пистолеты  мне  виделись,  мне,  не  имевшему  предчувствиЯ;
виделась  она,  в  парадно  освещенном  зале, убранном длЯ обрЯда похорон, --
встала,  невысокаЯ,  стройнаЯ  не  по-женски, а по-мальчишески, недвижнаЯ, в
желтом,   лицо   спокойно,  как  в  трансе,  прическа  проста  и  сурова,  и
дополнением  к  ней  --  веточки  вербены  с боков; руки согнула в локтЯх, на
уровень  плеч  поднЯла  и  раскрыла  ладони,  подает два одинаковых дуэльных
пистолета -- строгою жрицей ритуальной мести с греческой амфоры.


        2 


     "“  него  своЯ  греза", -- сказала „рузилла. ’огда мне было двадцать. Њы
часто  гулЯли  с  ней  по  саду  в  летних сумерках, дожидаЯсь, пока отец не
приедет  с  линии. Њне было двадцать лет. Ћтец решил сделать из менЯ юриста,
и  с  осени  начиналась  учеба в университете -- через четыре года после того
лета,  днЯ,  вечера,  когда  отец  с  „рузиллой не дали выбрать старого Љэша
Ѓенбоу   федеральным   исполнителем,   а  сами  вернулись  домой  так  и  не
обвенчавшись,  и  миссис  •эбершем  тут  же посадила их в свой экипаж, опЯть
повезла  в  город,  вытащила  мужа из его тусклого закутка в новоотстроенном
банке,  заставила  подписать поручительство, освобождавшее отца от ареста за
убийство   тех   двух  "саквоЯжников",  потом  повела  отца  с  „рузиллой  к
свЯщеннику  и  повенчала-таки.  ‡а  эти  годы  отец  отстроил  дом  на месте
прежнего,  на  черном  пепелище, но только сгоревший был куда меньше нового,
столь  же нерасторжимо свЯзанного, по словам „рузиллы, с отцовой грезой, как
приданое  и  фата  --  с  грезой  невесты. Ђ с приездом тети „женни и сад наш
воспрЯнул  („рузилла,  та  не  стала  бы  возитьсЯ с цветами, как не стал бы
отец;  в  последний год войны она, в солдатской одежде, коротко остриженнаЯ,
простым   бойцом  проехала  „жорджию  и  обе  Љаролины  с  эскадроном  отца,
сдерживавшим  натиск  армии  ермана, -- и даже четыре года спустЯ, казалось,
все  еще  жила, дышала теми временами), и теперь „рузилла могла отщипывать и
втыкать  в  прическу  побеги  вербены, аромат которой -- говорила она -- лучше
всех  духов,  ибо  только  он  способен  заглушать запах лошадей и мужества.
†елезную  дорогу недавно лишь начали строить, и отец с ђедмондом были еще не
только  компаньонами, но и друзьЯми, а это, заметил как-то „жордж “айэт, длЯ
отца  прЯмо  рекорд  по  длительности. Џо субботам отец чуть свет садилсЯ на
ћпитера  и  отправлЯлсЯ  объезжать  линию, наполнив переметную суму золотыми
монетами,  которые ухитрилсЯ занЯть накануне, чтобы расплатитьсЯ с рабочими.
("’ого  и  глЯди,  имущество  опишут",  --  качала  головой  тетЯ „женни.) Њы
медленно  прогуливались  меж  лелеемых  тетей  „женни  клумб,  и  „рузилла --
позволь  ей  отец,  она  и  теперь  ходила  бы  в солдатских брюках -- слегка
опиралась  на  мою  руку,  и  волосы ее пахли в сумерках вербеной, как пахли
дождем  в  ту ночь четыре года назад, когда она, отец (борода его тоже пахла
дождем)  и дЯдЯ Ѓак Њаккаслин, найдЯ труп ѓрамби, вернулись домой и увидели,
что  мы  с  ђинго не то чтобы спим, а нырнули, спаслись в забвение, на времЯ
дарованное  нам  природой,  или  Ѓогом,  или  уж  не  знаю  кем, -- нам, кому
пришлось  совершить  то, чего нельзЯ требовать от детей; ведь должна же быть
какаЯ-то  возрастнаЯ  граница,  чтоб  хоть  детЯм  не  надо  было убивать. ‚
прошлую  субботу,  прочищаЯ  и  перезарЯжаЯ  пистолет, отец сообщил нам, что
убил  человека:  почти  сосед  нам,  фермер с холмов, бывший рЯдовой первого
отцова  пехотного  полка,  проголосовавший  в числе других за смещение отца;
хотел  ли  он  в  самом  деле ограбить отца, так и не выЯснилось, потому что
отец  поспешил  выстрелить.  Џосле  него  остались жена и детишки в лачуге с
землЯным  полом;  отец  послал  им денег на следующий день, а еще через день
пришла  вдова  и  швырнула  эти  деньги  в  лицо  ему,  сидевшему  с нами за
обеденным столом.
     --  “  полковника ‘атпена{47} -- вот уж у кого своЯ греза, -- отозвалсЯ Я.
‚  полку он был вторым по команде, и когда солдаты сместили отца, то выбрали
его  полковником,  чего  отец  ему  так  и  не простил -- ему, а не солдатам.
‘атпен  был  грубый,  холодно жестокий человек, приехавший к нам в округ лет
за  тридцать  до войны, а откуда -- неизвестно. ЃоитсЯ сказать, поЯснЯл отец,
видно   ведь,   что   за  птица.  Џодробности  приобретениЯ  им  земли  тоже
неизвестны;  у  него  водились  деньги  (по  общему  мнению,  добытые  им на
пароходах  шулерством  или  же попросту разбоем), и он выстроил большой дом,
женилсЯ  и зажил плантатором. ‚ войну он, как и прочие, потерЯл все, потерЯл
и  единственного  сына  (тот  скрылсЯ,  исчез, застрелив жениха своей сестры
накануне  свадьбы),  однако  же  ‘атпен  вернулсЯ в свою усадьбу и один стал
восстанавливать  разоренное.  „рузей  у  него  не водилось, и не у кого было
занЯть  денег; наследника, кому оставить землю, тоже не имелось, ‘атпену шел
уже  седьмой  десЯток,  и  все  же  он  принЯлсЯ  за  возрождение плантации.
ђассказывали,  что  он  ни  о чем кроме не думал и не встревал в политику, и
когда   отец   с   другими  стали  создавать  тайные  группы  длЯ  борьбы  с
"саквоЯжниками",  поднимавшими  на бунт негров, то он отказалсЯ участвовать.
ЌесмотрЯ  на  вражду,  отец  сам  поехал  к нему, а ‘атпен встал на пороге с
лампой  в  руке  и даже не пригласил их войти и потолковать. Ќа вопрос отца:
"‘  нами  вы или против нас?" -- он ответил: "џ за свою землю. …сли бы каждый
из  нас  занЯлсЯ  своей  землей,  страна бы от этого только выиграла". ’огда
отец  предложил  ему  сойти  с  крыльца  и поставить лампу на пенек, чтоб им
обоим было видно, как стрелЯть, но ‘атпен отказалсЯ.
     -- ‚от уж у кого действительно своЯ греза.
     -  „а,  но  он  занЯт только собой. Ђ у „жона не то. Ћн хочет весь край
вытащить  за  волосы, чтобы не только роднЯ или однополчане, а все -- белые и
черные, босые женщины и дети в горных лачугах -- понимаешь?
     -- Ќо какаЯ же польза от его замыслов тем, кто... ‚едь он...
     --  “бил несколько человек? ’ы, наверно, считаешь и двух "саквоЯжников",
что ему пришлось застрелить во времЯ первых выборов?
     -- Ћни были люди. †ивые люди.
     -- Ћни были северЯне, незваные чужаки. Ћни были мародеры.
     Ћна  шла  по  аллее, почти неосЯзаемо опираЯсь на мою руку, головой как
раз  доставаЯ  мне  до  плеча.  џ  всегда  был  выше  ее,  даже  той ночью в
•окхерсте,  когда  мы  слушали,  как  негры  идут по дороге, а с тех пор она

почти  не изменилась -- то же тугое и стройное (не по-женски, по-мальчишечьи)
тело,  и голова так же безжалостно острижена, так же неукротимо поднЯта, как
тогда,  средь обезумевшей, поющей негритЯнской толпы, в которой спускалась к
реке наша повозка.
     --  ѓреза  --  вещь  длЯ окружающих небезопаснаЯ. џ знаю, ЃаЯрд. € у менЯ
была  когда-то.  Ћна  как  зарЯженный  револьвер  на боевом взводе: рано или
поздно  выстрелит  и  кого-нибудь да заденет. Ќо настоЯщаЯ греза стоит того.
Ќе  так  уж  много  грез  на  свете,  а  народу  хватает.  Ћдним или дюжиной
меньше...
     -- Ќевелика потерЯ?
     --  „а,  совсем  невелика.  ‘лышишь  --  это  ћпитер.  Ќу-ка, кто быстрей
добежит!
     €,  чуть  не  до  колен  подобрав  ненавистный  подол,  она  -- ив седло
садившаЯсЯ по-мужски -- пустилась бегом, как мальчишка мелькаЯ ногами.
     Њне  было  двадцать  тогда.  € снова лето -- нынешнее, август, и мне уже
двадцать  четыре; три года проучилсЯ в колледже, через две недели опЯть уеду
в  Ћксфорд, и начнетсЯ мой последний учебный год. ’олько что прошли выборы в
законодательное  собрание  штата,  на  которых  отец  победил  ђедмонда{48}.
†елезнаЯ   дорога   построена,   а   времЯ,  когда  отец  с  ђедмондом  были
компаньонами,  отошло  уже  в  такую даль, что никто бы и не помнил об этом,
если  бы  не  возникшаЯ тогда вражда. Ѓыл у них и третий компаньон, теперь и
вовсе  позабытый,  пожранный  пламенем  распри,  вспыхнувшей  между  отцом и
ђедмондом,  только  лишь  началась  укладка  рельсов.  ђедмонд не был трусом
(иначе  бы,  по  словам  “айэта,  отец  ни  за  что  не принЯл бы ђедмонда в
компанию,  когда  задумал  строить  дорогу),  он стойко выносил диктаторские
замашки  и необузданность отца -- терпел, терпел, пока что-то (но не волЯ, не
мужество)  в  нем  не  лопнуло. ‚ войну ђедмонд не был на фронте, он закупал
длЯ  правительства  хлопок  и  мог бы нажитьсЯ, но не замарал рук; это знали
все,  и  отец  знал,  и,  однако же, позволЯл себе шпынЯть ђедмонда тем, что
тот-де  пороху  не нюхал. —то так нельзЯ, отец понЯл, когда уже было поздно,
--  вот  как  пьЯница  дойдет  до точки, где ему уже не остановитьсЯ, и пусть
дает  себе  зарок  бросить,  пусть  даже  верит, что бросит или что способен
бросить,  --  но  уже слишком поздно. Ќаконец наступил момент, когда сам отец
осознал,  что  один из них должен уйти. Ћни встретились и при посредничестве
судьи   Ѓенбоу   (они   уже   не   разговаривали  между  собой)  согласились
относительно  суммы,  которую  получит  в возмещение вышедший из дела. ‘умма

была  до смешного мала по сравнению с тем, что они уже потратили на рабочих,
на  рельсы  (оба  заложили  все,  что  могли,  и  по  уши  залезли в долги в
лихорадочных  поисках  средств). Ќо каждый из партнеров полагал, что другому
и  этого  не собрать; по крайней мере, отец утверждал, что ђедмонд сделал на
это  ставку,  когда  давал  свое  согласие. Ђ отец собрал, и, по его словам,
тут-то  сыр-бор  и  загорелсЯ.  Џравда,  как  выразилсЯ  дЯдЯ Ѓак Њаккаслин,
владей  отец  не  то что дорогой, поросенком на паЯх с другим -- все равно не
поладЯт   и   заклЯтыми   врагами  или  друзьЯми  до  гроба,  но  разойдутсЯ
непременно.  ’ак  отец  кончил дорогу без ђедмонда. „ельцы-северЯне в кредит
продали  ему  паровоз,  когда  убедились,  что дело будет доведено до конца;
отец  назвал  этот  паровоз в честь тети „женни и велел выгравировать ее имЯ
на  серебрЯной масленке, которой снабдил паровозную будку. € прошлым летом в
„жефферсон  вошел  первый  поезд:  паровоз  был  украшен цветами, отец стоЯл
рЯдом  с  машинистом и, когда проезжали мимо дома ђедмонда, „авал свисток за
свистком;  на  станции  были  речи,  еще  –веты,  девушки  в белых платьЯх с
красными  кушаками,  гремел  оркестр,  развевалсЯ  флаг Љонфедерации, а отец
сказал  речь с паровоза и ђедмонда уколол в прозрачном и совершенно ненужном
намеке.  ‚  том-то  и  го-ђе,  он  никак не желал оставить ђедмонда в покое.
‘разу после этого ко мне пришел „жордж “айэт.
     --  Ќаши  ребЯта  горой  за  „жона, прав он или нет, -- сказал он. -- „а и
вообще  округ на его стороне. Ќо пусть ђедмонд и сделал тогда ошибку, нельзЯ
же  его  всю жизнь оскорблЯть. Ѓеда, что у полковника на счету слишком много
убитых,  это  портит характер. Њы знаем, он храбр как лев, но ведь и ђедмонд
не трус. Џора бы оставить его в покое. ’ы бы поговорил с отцом.
     -- Џопробую, -- ответил Я. -- Ќе знаю, что выйдет.
     Ќо  разговор  так  и не состоЯлсЯ. ’о есть Я бы мог заговорить с ним, и
он  бы  не оборвал менЯ, но и не выслушал бы по-настоЯщему, потому что прЯмо
с  паровоза  бросилсЯ  в  предвыборную  борьбу. „олжно быть, он понимал, что
ђедмонду   длЯ   спасениЯ  престижа  придетсЯ  выставить  против  него  свою
кандидатуру,  даже  знаЯ,  что  после того триумфального въезда в „жефферсон
отец  победит  шутЯ; а возможно, ђедмонд первым выставил свою кандидатуру, и
это-то  и  подстегнуло  отца  -- Я уж не помню. ’ак или иначе, они вступили в
ожесточенную  борьбу,  в  ходе которой отец костил ђедмонда почем зрЯ и безо
всЯкой   нужды,   поскольку  оба  знали,  что  отцу  обеспечено  подавлЯющее
большинство  голосов.  € действительно, отец прошел, и теперь он успокоитсЯ,
надеЯлись  мы.  Њожет,  и сам отец так думал, как думает пьЯница, что уже не
притронетсЯ  к рюмке. ‚ тот день, день его избраниЯ, мы с „рузиллой гулЯли в
сумерках  по саду, и у менЯ сорвалось с Языка что-то по поводу давешних слов
„жорджа  “айэта;  она  выпустила  мою  руку,  повернула  менЯ лицом к себе и
сказала:
     -- € это Я слышу от тебЯ? Ћт тебЯ? Ќеужели ты забыл ѓрамби?
     -- Ќет, -- ответил Я. -- џ его никогда не забуду.
     --  Ќе  забудешь.  џ  не  дам  тебе  забыть.  …сть на свете, ЃаЯрд, вещи
похуже,  чем  убийство.  €ли  чем  смерть от пули врага. џ иногда думаю: нет
славнее  участи  длЯ мужчины, чем быть влюбленным во что-нибудь, всего лучше
в  женщину,  крепко,  без памЯти влюбленным, и умереть молодым, отдать жизнь
за  то, во что веришь, во что не мог не верить, ибо такой уж ты есть, а иным
быть не мог и не желал.
     Ћна  смотрела  на  менЯ  каким-то  небывалым взглЯдом. џ не понЯл этого
взглЯда  тогда,  не  понимал  до  сегоднЯ, -- ведь ни Я, ни она не знали, что
через  два  месЯца отца убьют. џ только почувствовал, что она никогда раньше
так  не  смотрела  и  что запах вербены от ее волос словно усилилсЯ стократ,
заполнил  эти  сумерки,  в  которых  сейчас  произойдет  что-то,  мне  и  не
снившеесЯ.
     -- Џоцелуй менЯ, ЃаЯрд, -- сказала она.
     -- Ќет. ’ы жена отца.
     --  €  на  восемь  лет старше тебЯ. € двоюроднаЯ тетка тебе. € брюнетка.
Џоцелуй менЯ, ЃаЯрд.
     -- Ќет.
     -- Џоцелуй, ЃаЯрд.
     €  Я  наклонилсЯ  к  ее  лицу.  Ќо, слегка запрокинувшись, не двигаЯсь,
глЯдЯ  на  менЯ, теперь уже она сказала: "Ќет". џ обнЯл ее. € она припала ко
мне,  по-женски  обмЯкнув,  обнЯв  мои плечи своими крепкими руками, что так
легко  управлЯютсЯ  с  лошадьми,  обхватив  мне  ладонЯми  лицо и прижимаЯ к
своему,   пока   не  миновала  в  том  надобность.  ’ридцатилетнЯЯ  женщина,
мелькнуло  у  менЯ,  древний  и вечный символ змеи-искусительницы, столькими

описанный;  и  Я  ощутил  в тот миг, какаЯ бездоннаЯ пропасть между жизнью и
словом,  понЯл,  что  сильный  --  живет,  а  кто  невыносимо  мучаетсЯ своим
бессилием  --  беретсЯ  за  перо.  Џотом Я снова увидел ее, увидел все тот же
темный,  непроницаемый  взглЯд,  но  теперь  немного исподлобьЯ, потому что,
наклонив  голову,  она опЯть поднЯла руки, словно имитируЯ объЯтие, повторЯЯ
ритуальный  жест  обещаниЯ, которое Я никогда уже не должен забыть. ‚от она,
выставив  локти, подносит руки к ветке вербены в волосах, чтобы вдеть ее мне
в  петлицу, а Я стою смирно, не шевелюсь, глЯжу на слегка склоненную голову,
на  коротко и неровно подстриженные волосы, на странно, обрЯдово заломленные
обнаженные  руки, слабо мерцающие в последнем свете днЯ, и думаю, что войне,
одинаково  исковеркавшей  судьбу  всех  южанок ее поколениЯ и сословиЯ (ей и
тете  „женни выпало на долю почти одно и то же, только тетЯ „женни пробыла с
мужем  несколько  ночей  до  того,  как на снарЯдной повозке ей привезли его
убитого,  а  „рузилла с ѓэвином Ѓрекбриджем и поженитьсЯ не успели), -- войне
так  и  не  удалось  обезличить  этих  женщин: у всех у них в глазах прошлое
горе,  но там, дальше, неискоренимаЯ несхожесть; а ведь сколько есть мужчин,
в  чьих  опустошенных  и  выхолощенных войной душах живо лишь то, общее всем
им,  пережитое,  которого они не могут забыть, да и не смеют -- иначе и вовсе
обратЯтсЯ  в  мертвецов,  и  не  отличить  бы  их друг от друга, когда бы не
застарелаЯ привычка в каждом откликатьсЯ только на „анное ему имЯ.
     -- џ должен сказать отцу.
     -- „а. ’ы должен сказать отцу. Џоцелуй менЯ.
     €  оно  повторилось. Ќет. Ќе дважды, тысЯчу раз совершись объЯтие -- все
равно  каждое  новое  было  бы  неповторимым,  непредвосхитимым,  бесконечно
непохожим,   вытеснЯющим   предыдущее   и  сохранЯющим  его  преображенно  в
юношеской  памЯти,  где  извечным символом -- тридцать лет: не знающаЯ устали
вечнодевственнаЯ  умелость, уверенно направлЯющие губы к губам хитрые мышцы,
одаренные  тою  же силой, что таитсЯ в локтЯх и кистЯх и обуздывает лошадей.
“же  она  отстранилась,  уходила  в темноту быстрым шагом, не глЯдЯ на менЯ,
лишь бросив через плечо:
     -- ‘кажи „жону. ‘егоднЯ же.
     €  Я  пошел в дом, чтобы сказать отцу, вошел в кабинет, встал почему-то
посредине  ковра,  постланного перед камином, замер навытЯжку, по-солдатски,
упершись  прЯмым  взглЯдом  в  стену  над  его головой, проговорил "Ћтец!" и
запнулсЯ,  потому  что  менЯ  не слушали. Ћн отозвалсЯ: "„а, ЃаЯрд?" -- но не
слышал,  хоть ничем не был занЯт, сидел так же неподвижно, как Я стоЯл перед
ним,  --  уронив  руку  с потухшей сигарой на стол рЯдом с бутылкой коньЯку и
неотпитой  рюмкой,  сидел тихий, тЯжко одурманенный своей победой, о которой
узнал  несколько  часов  назад.  Џришлось  подождать до ужина. ‚ столовой мы
стоЯли  рЯдом,  пока  не сошла тетЯ „женни, а за ней „рузилла в своем желтом
бальном  платье -- и прЯмо ко мне, сверкнула на менЯ непроницаемым взглЯдом и
прошла  к  столу.  Њы  пододвинули  дамам  стульЯ: Я -- „рузилле, отец -- тете
„женни.  Ћн  уже очнулсЯ и хотЯ сам не начинал разговора, но снисходил времЯ
от  времени  до  ответа  горЯчечно  разговорчивой  „рузилле  --  отвечал ей с
учтивой  надменностью,  в которой с недавних пор поЯвилось нечто ораторское,
словно   предвыборнаЯ   борьба,   полнаЯ   Яростного   пустословиЯ,  привила
адвокатские  ухватки  тому,  в чьей натуре не было ровно ничего от адвоката.
Љогда  мы остались одни, он сказал мне: "Ќе уходи", -- хоть Я и не собиралсЯ,
и  „жоби  принес  бутылку вина из купленных в Ќовом Ћрлеане, куда отец ездил
занимать  деньги  длЯ  погашениЯ  первых своих железнодорожных обЯзательств.
’ут  Я  опЯть  встал навытЯжку, глЯдЯ прЯмо перед собой, поверх головы отцы;
он  сидел  полуоборотЯсь  от  стола,  уже  погрузневший,  и  волосы  тронуты
сединой,  но  в  бороде ни серебринки, в лице же что-то нарочито ораторское,
надменные   глаза  подернуты  прозрачной  пленкой,  какаЯ  бывает  у  хищных
животных,  видЯщих  сквозь  нее мир, недоступный и грозный длЯ травоЯдных, --
это  выражение,  поЯвившеесЯ  у  отца  в  последние  два  года, Я уже прежде
замечал  в  глазах  у людей, столько убивавших на своем веку, что избавление
от  прошлого  длЯ  них  уже  невозможно.  џ  опЯть  проговорил:  "Ћтец!" -- и
рассказал ему.
     -- —то такое? -- сказал он. -- ‘адись.
     џ  смотрел,  как  он наполнЯет бокалы, и мне стало Ясно, что сообщенное
мной не то что не услышано, а хуже -- не имеет длЯ него значениЯ.
     --  ‘удьЯ “илкинс доволен твоими успехами. џ рад это слышать. „о сих пор
Я  обходилсЯ  без  тебЯ,  но  теперь-то  ты  мне  понадобишьсЯ. ‘воей цели Я
достиг.  Ћт менЯ требовались решительные действиЯ; Я поступал, как вынуждали
место  и  времЯ,  а  ты  был слишком юн, и Я берег тебЯ. Ќо страна менЯетсЯ,

настают  другие времена. ‚переди закрепление достигнутого, неизбежные тЯжбы,
крючкотворство,  а  в  этом Я грудной младенец. Ќо ты, как правовед, сумеешь
постоЯть  за  себЯ  --  за  нас.  „а,  Я  свое  сделал, и теперь хочу немного
очиститьсЯ  от скверны. џ устал убивать -- все равно, во имЯ чего. ‡автра мне
в городе предстоит встреча с Ѓеном ђедмондом. џ оставлю дома пистолет.


        3 


     Њы  приехали  домой  почти в полночь, оставив „жефферсон в стороне. …ще
за  воротами  Я  увидел, что в холле, в зале и в комнате, которую даже ђинго
по  примеру  тети  „женни стал называть гостиной, горЯт люстры и свет от них
ложитсЯ  на  плиты  портика,  на  землю  перед колоннадой. ‚ъехав в аллею, Я
заметил  черные силуэты лошадей, поблескивающие железом и кожей сбруи, затем
различил  и  людей  --  “айэта  и других из отцовского эскадрона, -- а Я-то из
виду  выпустил,  что они непременно сюда слетЯтсЯ. Џомню, усталому от езды и
напрЯжениЯ,  мне  подумалось:  {"‡начит,  передышки  не  будет.  “же сегоднЯ
придетсЯ  давать отпор"}. “ них, должно быть, выставлен был дозорный, потому
что  “айэт сразу же пошел навстречу мне, а остальные столпились в нескольких
шагах  от  него  с  той  особой  алчной  торжественностью, какаЯ свойственна
южанам в подобных случаЯх.
     -- Ќу, сынок... -- сказал „жордж.
     -- Љак оно... -- произнес Я. -- Људа его...
     --  ’ут  не  придерешьсЯ.  Ћн  стоЯл  лицом.  ђедмонд не трус. “ „жона в
рукаве  был,  как  всегда, "дерринджер", но он и не взЯлсЯ за него и руку не
поднЯл.
     Ћтец  мне как-то показал этот прием: свой этот куцый (в неполные четыре
дюйма  длиной)  пистолет  он  носил  прижатым  к  левому  запЯстью с помощью
браслета,  собственноручно  сделанного  им  из  проволоки  и  старой часовой
пружины;   вскинув   обе   руки,  стрелЯл  он  из-под  левого  локтЯ,  точно
загораживаЯ глаза от убитого. Ћднажды он даже продырЯвил себе рукав.
     --  Ћднако  тебЯ  ждут  в  доме...  --  “айат  сделал  движение,  как  бы
постораниваЯсь,  но  он  еще  не  кончил. -- Њы возьмем это на себЯ, любой из
нас. џ возьму.
     €  хоть  Я  еще  не  стронул  лошади  и  не  сказал  ничего,  он быстро
продолжал,  словно  отрепетировал  и свои и мои реплики, заранее знал, что Я
отвечу,  и  говорил  только  формальности  ради, как снимают шлЯпу, входЯ со
двора.
     --  ’ы  молод, мальчик еще, у тебЯ нет опыта в таких делах. Љ тому же на
тебе теперь забота о двух женщинах. Ќе беспокойсЯ, он поймет.
     -- „умаю, что справлюсь сам, -- сказал Я.
     --  —то  ж,  --  произнес  он,  и в голосе его не было ни тени удивлениЯ:
сказалась отрепетированность. -- Њы все знали, что ты ответишь именно так.
     Ћн  отступил  в  сторону,  и лошадь пошла -- точно не моей, а его волей.
Ћни  двинулись  следом, все с той же алчуще-хищной торжественностью. € тут Я
увидел,  что между колонн у входа стоит „рузилла в свету из отворенной двери
и  окон,  как  на  сцене  театра,  --  даже на расстоЯнии мне почудилсЯ запах
вербены  от  ее  волос, -- стоит неподвижно в своем желтом бальном платье, но
точно  всЯ  кричит  неистовым  и тоже хищным криком, который громче тех двух
выстрелов,  что  сразили  отца. џ спешилсЯ, и лошадь увели, но мне казалось,
что  Я  все  еще с седла наблюдаю за тем, как вхожу на воздвигнутую ею сцену
еще  одним  актером,  а  в  глубине застыли наподобие античного хора “айэт и
прочие  в плотоЯдной торжественности, с какой встречает южанин чужую смерть,
в  чопорной  жадности  до  кровавых  зрелищ -- этой гримасе протестантизма, с
туманного  севера  пересаженного  сюда, в край убийственного солнца и зимней
стужи,  закалившей  человека  снегом  и зноем и сделавший его неуЯзвимы