Ято, как бывает от долгого сидениЯ, лицо  изборождено  морщинами,  такими
глубокими, что все черты  его  казались  расчлененными.  ‚  одной  руке  она
держала иголку с ниткой, в другой - брюки, которые отделывала соответственно
требованиЯм цивилизации. Ѓез брюк в руках ее никто никогда не видал, ибо  ей
приходилось приводить в пристойный вид семь-восемь пар в  день,  работаЯ  по
двенадцати часов. ‡а каждую  пару  она  получала  семь  фартингов,  а  ниток
расходовала  почти  на  фартинг.  ’аким  образом,  она  в  хорошие   времена
зарабатывала шесть-семь шиллингов в  неделю.  Ќо  работа  бывала  не  всЯкую
неделю, и тогда приходилось жить  воспоминаниЯми  о  тех  днЯх,  когда  брюк
хватало, и в ход шли отложенные на черный день  гроши.  ‡а  наем  комнатушки
надо было платить два шиллинга три пенса,  и,  за  вычетом  этих  денег,  на
прокорм себЯ и мужа, - который, к счастью, был калекой и ел очень мало, -  у
нее оставалось два шиллинга и девЯть пенсов. ѓлЯдЯ на ее морщинистое лицо  и
почти бесплотное тело, легко было угадать, что она давно уже  приучила  свой
организм к строгой диете, как это и необходимо женщине, котораЯ уже двадцать
семь лет работает на брючную мастерскую со своим  прикладом,  а  со  времени
несчастьЯ, случившегосЯ с ее мужем  пЯтнадцать  лет  назад,  только  этим  и
кормит себЯ и его.
     “ женщины было  длинное,  узкое  лицо,  и  ее  серые  глаза,  казалось,
говорили, что ей очень нужна помощь, но никогда она о ней просить не станет.
     € в самом деле, она говорила мало - и только о брюках.  Ћ,  они  теперь
такого плохого качества! „ешевка да и только!  €  последнее  времЯ  ей  дают
отделывать штаны длЯ мальчиков, застегивающиесЯ у колен. ‚сЯкое  терпение  с
ними лопнет: ниток на них идет столько же, как на брюки, а платЯт меньше.  ‚
прежние времена брюки были куда добротнее, а в нынешних проку нет. €  работа
далеко не всегда бывает. Ќо посредница, котораЯ берет брюки  у  портных  длЯ
сдачи их в отделку, тут не виновата: она дает столько работы, сколько может,
а сама получает только фартинг с пары. ’акие вот дела!
     Љровать без ножек и без постельного  бельЯ  (то,  что  на  ней  лежало,
невозможно было назвать бельем) занимала большую часть  комнатушки,  и  было
удивительно, как это в ней еще умещалось все трЯпье,  закопченные  кастрюли,
щербатаЯ посуда и брюки. Ќа кровати спала чернаЯ  кошка  с  белым  носом.  “
камина лежали  щепки  от  разбитых  Ящиков,  заготовленные  длЯ  поддержаниЯ
слабого огнЯ. Ђ на стене у камина висела вилка, на которой поджаривают хлеб.
‚ид у этой истончившейсЯ и погнутой железной вилки  был  такой  унылый,  как
будто она давно уже не видала хлеба. Ћна висела на стене  зубцами  кверху  и
была похожа на темную высохшую руку со скрюченными пальцами,  протЯнутую  за
подачкой.
     •озЯева сидели спиной к ней, женщина -  вплотную  у  наглухо  закрытого
окна, стараЯсь, пока можно, использовать бесплатное освещение, а ее муж -  у
камина, протЯнув изувеченную ногу чуть ли не в самый огонь. ќто был  человек
с круглым белым лицом, седыми усами, загнутыми вниз,  как  клюв  попугаЯ,  и
круглыми бесцветными  глазками.  …го  старый  расстегнутый  серый  костюм  и
привычка клонить голову набок довершали сходство с попугаем на  жердочке,  у
которого одна сераЯ лапка укорочена и прижата к другой. Ћн  говорил  ровным,
беззвучным голосом, поглЯдываЯ на огонь поверх оправы темных очков и изредка
улыбаЯсь своей покорной, невеселой улыбкой.
     Ќет, говорил он, никакого смысла роптать, от  этого  не  станет  лучше.
†изнь так идет уже много лет, и, несомненно, так  оно  и  дальше  будет.  Ќа
брюках никогда нельзЯ было много заработать, а тем более  на  этой  дешевке,
которую теперь носЯт. ‚прочем, он-то ни разу ни на ком не видел таких брюк -
и куда они идут, неизвестно, должно быть, за границу. „а, он  был  возчиком,
его переехал ломовик. ЏонЯтно,  ему  кое-что  платили  за  увечье  -  четыре
шиллинга в неделю, но потом старик помер, и плакали эти денежки.
     - ‚се же живем, как видите. Њне шестьдесЯт, и длЯ своих лет Я не так уж
плох. Ћна не управлЯлась бы и с половиной работы без  менЯ:  подаю  ей,  что
нужно, утюжу брюки, делаю то да се - Ясно, не так уж это много,  но  кое  на
что Я еще гожусь.
     ‘ этими словами он  поднЯл  правую  руку,  в  которой  держал  наготове
подкладку, и его бесцветные глазки встретились с серыми  глазами  жены.  Ћни
смотрели друг на друга без особой нежности, но с  полным  взаимным  доверием
двух людей, не разлучавшихсЯ ни на один день в течение  многих  лет.  Џотому
что, как объЯснил мне муж, они домоседы. ‚прочем, он все-таки иногда  бывает
на улице в хорошую погоду, а она ходит получать работу.
     …го глаза, блуждавшие по захламленной, неуютной клетушке,  котораЯ  длЯ
них была целым миром, как камера длЯ заключенного,  остановились  на  кошке,
свернувшейсЯ на прикрывавшем постель рваном одеЯле. Ђх, да! …ще у  них  есть
кошка. ‚от она, спит, как всегда. ‘ ней все-таки  веселее.  ‚  гости  к  ним
никто не ходит, они всегда только вдвоем. ‘оседи - народ неподходЯщий,  люди
с большими странностЯми! Џравда, за углом есть довольно приличные  дома.  Ќо
там жить им не по средствам! ‘емь шиллингов шесть пенсов в неделю, и вносить
точно в срок! Џравда, они привыкли и здесь аккуратно  платить  за  квартиру.
‚едь они снимают комнату у рабочего человека, он сам платит за  квартиру,  -
как же можно его подводить? ‘лава богу, сейчас работы  подвалило,  благодарЯ
ђождеству. Ќо потом опЯть будет полный застой, это уж как пить дать!
     “лыбаЯсь своей странной улыбкой, как человек, которого  даже  забавлЯет
выпавшаЯ ему долЯ, он нагнулсЯ и подбросил в огонь дощечку от  Ящика,  затем
снова выпрЯмилсЯ, склонив набок голову, так что шеЯ  казалась  искривленной,
как его больнаЯ нога. "Џоговаривают, - сказал  он,  -  что  пора  как-нибудь
облегчить участь "брючников". Ќо что поделаешь, когда шьетсЯ такаЯ  дешевка,
по полкроне за пару? ђаз они нужны людЯм, так приходитсЯ их шить. ’ак было и
так будет. Ћна ходила на собрание. ’ам очень хорошо  говорили.  Ќа  собраниЯ
ходить полезно, это шевелит мозги". Ќо сам он не мог пойти из-за своей ноги.
Ђ  он  с  удовольствием  послушал  бы,  что  там  говорЯт.  „а,  с   большим
удовольствием!
     Ћн  замолчал,  глЯдЯ  в  огонь,  как  будто  в   слабом   потрескивании
загоревшейсЯ дощечки слышал отголосок этих речей, которых  ему  не  довелось
слышать.
     - Ћ господи! - воскликнул он вдруг.  -  Ќичего  у  них  не  выйдет.  Ќе
смогут! - €, протЯнув грЯзную руку, он взЯл с колен жены брюки и поднЯл  их.
- ‚ы только посмотрите на них, да  они  насквозь  светЯтсЯ!  Љто  же  станет
платить за них больше полукроны? “ма не приложу, куда их только сбывают! Љто
их носит? Ќаверно, они идут длЯ каких-нибудь казенных  надобностей.  ‘колько
ни говорЯт на собраниЯх, а сделать  ничего  не  удаетсЯ,  пока  есть  тысЯчи
таких, как мы, готовых работать за любую плату. ‹учше  не  ломать  себе  над
этим голову, вот что!
     €, положив брюки обратно на колени  жены,  он  снова  стал  смотреть  в
камин.
     Ќебо, обложенное  снеговыми  тучами,  казалось,  нависло  еще  ниже,  и
скудный свет едва проникал в комнату. ‚ ней стало очень тихо, будто  сказано
было последнее слово. Ћгонь угас, и  в  этом  безмолвном  застывшем  сумраке
только большаЯ вилка на стене казалась живой, и своими тонкими искривленными
зубцами она словно просила того, чего эти двое никогда не просили у людей.


        Њ…‹њЌ€Љ €‡ „€

     Џеревод Њ. Љан

     Њаккриди был человек солидный, но у себЯ в деревне он считалсЯ чужаком.
     ‡а  ним  не  водилось  ничего плохого - наоборот. Ћн исполнЯл должность
паромщика:  перевозил через реку обитателей поместьЯ и каждый вечер объЯснЯл
завсегдатаЯм  кабачка, что если бы он не стоЯл так бдительно на страже своих
прав,  быть  бы  ему  уже  слугой  на  жалованье.  "Ќа постоЯнном жалованье,
понимаешь ли, и никакой возможности честно подработать лишний пенни".
     ‹ишние пенни он честно подрабатывал тем, что со всЯкого, кто был не  из
господской семьи, взыскивал за переправу шестипенсовик. Ћн был  непоколебимо
уверен, что "джентри" - мелкопоместные дворЯне  -  специально  объединились,
чтобы лишить беднЯков их прав. ќто свое  убеждение  он  проповедовал  каждый
вечер, что, казалось, должно было бы снискать ему всеобщую симпатию.  Ћднако
нечто загадочное и неуловимое заставлЯло всех в деревне  чувствовать  в  нем
чужого.  Ќикто  никогда  не  слышал,  чтобы  он  выразил  недовольство  этим
неписаным, негласным  приговором.  Ќикто,  собственно  говорЯ,  и  не  знал,
догадываетсЯ ли он о чем-либо. ’ихими вечерами люди видели, как он  сидит  в
лодке у заводи, неподалеку от поместьЯ, под крутым лесистым  обрывом,  будто
думаЯ невеселую думу о своих затаенных обидах. €ногда  он  любил  спеть,  но
всегда пел одну и ту же песню: "Њельник из „и". Џесню эту  он  пел  во  всех
случаЯх жизни;  при  этом  у  него  от  усердиЯ  потешно  кривилсЯ  рот  под
каштановыми с проседью усами. ‘ террасы господского дома поздно вечером было
слышно, как, возвращаЯсь вниз  по  реке  к  своему  домику  на  том  берегу,
Њаккриди распевает свою песню и немилосердно фальшивит.
     Ћткуда он был родом,  никто  доподлинно  не  знал.  Ћдни  говорили,  из
€рландии, другие были склонны считать, что он шотландец, а один,  человек  с
богатым воображением, был убежден, что Њаккриди - выходец из  €сландии.  ‚сЯ
деревнЯ изнывала, терзаЯсь этой загадкой, - это была  маленькаЯ  деревенька,
где слышалсЯ резкий северный говор, а над белыми домиками всегда поднимались
пушистые дымки. „а и насчет денег Њаккриди  был  прижимист  -  не  известно,
много у него было денег или нет.
     Љак-то ранней весной он отпросилсЯ в отпуск и на месЯц куда-то  пропал.
‚озвратилсЯ он с женой - молоденькой, бледной женщиной,  судЯ  по  выговору,
южанкой. €нтереснаЯ она была, эта самаЯ жена Њаккриди; держалась очень тихо,
смиренно и будто посмеивалась слегка над собственной невольной покорностью.
     Џришел май, и каждое утро видно было, как  движетсЯ  по  саду  стройнаЯ
фигура,  такаЯ  тонкаЯ  в  талии,  что,   казалось,   вот-вот   переломитсЯ.
ђазвешивает белье длЯ просушки, наклонЯетсЯ над грЯдками, а с порога на  нее
хозЯйским оком взирает Њаккриди. Ѓыть может, он видел  в  ней  символ  своей
победы - победы над одиночеством, а может, просто считал, что теперь  в  его
кубышке прибавилось капитала. Ќи с кем в деревне  она  не  подружилась:  она
ведь была женою Њаккриди, да еще южанкой к тому же. „а Њаккриди и не  хотел,
чтобы у нее заводились друзьЯ. …сли он куда-нибудь отлучалсЯ,  то  с  лодкой
управлЯлась она, и когда пассажиры  сходили  на  берег,  она  оставалась  на
веслах, не двигаЯсь, глЯдЯ вслед уходЯщим, и ловила звук их шагов, как будто
ей не хотелось, чтобы они затихли. Џотом медленно гребла обратно по бурливой
серебристо-бурой реке и, привЯзав лодку, долго  стоЯла  на  берегу,  прикрыв
глаза рукой от солнца.
     Њаккриди по-прежнему проводил вечера в кабачке, но о  жене  никогда  не
говорил ни слова, и если кто-нибудь спрашивал, как она поживает, здорова ли,
он так и впивалсЯ в собеседника злыми, как у мопса, глазами.  Ћн  как  будто
подозревал, что деревнЯ задумала  отнЯть  у  него  жену.  €нстинкт,  который
заставлЯл его прЯтать деньги в кубышку,  подсказывал,  что  надо  прЯтать  и
жену. ђаз ему никто ничего не дает, значит, никто не должен поживитьсЯ и  за
его счет.
     ‘озрело, налилось соком и миновало лето; наступила осень.  ђечка  текла
багрЯнаЯ от листьев, и часто в сырую погоду  деревенька  совсем  терЯлась  в
мЯгкой дымке, окутывавшей ее. Њаккриди становилсЯ  все  менее  словоохотлив,
все реже приходил в кабачок и, бывало, выпив всего полбутылки, ставил  рюмку
на стол и уходил, как будто вспомнив о чем-то.  ‚  деревне  болтали,  что  у
миссис Њаккриди несчастный вид.  Ћна  перестала  ходить  по  воскресеньЯм  в
церковь. Ћ самом Њаккриди и говорить нечего - он туда и раньше-то никогда не
ходил.
     ‚ один прекрасный день в  деревне  узнали  о  том,  что  заболела  теща
Њаккриди и миссис Њаккриди уехала ухаживать за нею. € правда,  больше  никто
уж не видел, как мелькает ее фигура в садике под утесом.  “  Њаккриди  стали
спрашивать, как чувствует себЯ его теща,  а  потом  это  вошло  в  привычку,
потому что вопрос этот Явно раздражал его. Ћн отворачивалсЯ и, злобно рванув
весла, отвечал:
     - ќ-э! „а будто получше!
     „олжно быть, ему надоели расспросы, потому  что  он  и  вовсе  перестал
бывать в кабачке, и каждый  вечер,  когда  на  реке  смыкались  густые  тени
деревьев, видно было, как он глЯдит в воду, перегнувшись  через  борт  своей
лодки, стоЯщей на причале в глубокой заводи прЯмо под его домиком. € никогда
уже больше не слышали, как он поет свою любимую песню.
     "Џо жене скучает", - говорили в деревне и в первый раз с тех  пор,  как
он  здесь  поселилсЯ,  к  нему  стали  относитьсЯ,  пожалуй,  чуть   ли   не
сочувственно.
     Ќо как-то ранним утром помощник лесника, издавна затаивший на  Њаккриди
обиду, пошел к заводи и, терпеливо провозившись целый  час,  выудил  со  дна
миссис Њаккриди, аккуратно зашитую в мешок, куда длЯ тЯжести  были  положены
камни. ‹ицо ее почернело. ‚ убийстве обвинили Њаккриди. Њаккриди рыдал и  не
говорил ни слова. …го забрали в окружную тюрьму.
     Ќа суде он оставалсЯ нем как рыба. …го признали виновным. Џомимо  всего
прочего, было установлено, что у миссис Њаккриди нет никакой матери.
     ЋжидаЯ, когда его повесЯт, Њаккриди попросил,  чтобы  к  нему  прислали
свЯщенника, и сказал ему:
     -  Џослушай,  отец,  плевать  мне  на  то,  о  чем  ты  собралсЯ  здесь
рассуждать. “спеешь поговорить, когда менЯ не будет в живых. Ќе  с  тобой  Я
веду разговор, да и вообще ни с кем - просто Я здесь один, и  длЯ  менЯ  это
роскошь видеть лицо человека, а не пустые глаза старикана  стражника.  џ  не
верю, что ты лучше менЯ,  а  если  бы  и  верил,  какаЯ  разница?  Њне  надо
примиритьсЯ с самим собой, а не с кем-нибудь. „умаешь, Я бы смог жить сам по
себе, если бы верил таким, как ты? „лЯ менЯ ни разу не нашлось доброго слова
- что у деревенских, что у господ - все едино.  ‘тадо  ослов!  Ђ  почему  не
нашлось у них доброго слова? „а только потому, что Я сам по себе.  Ћни  тебе
станут говорить, что Я скупой, скаред по-ихнему. Џочему же  Я  был  скуп?  Ђ
потому что знал, что они все против менЯ. ‘ какой же радости мне  им  что-то
давать? Ћни только и ждали, как бы забрать у менЯ все! Ћни тебе скажут,  что
Я в грош не ставил жену. ќто вранье, поп. „а у менЯ только и было, что  она.
€ если бы Я с ней так не поступил, Я бы все равно потерЯл  ее,  это  так  же
верно, как то, что Я с тобой сейчас говорю. џ чуЯл это всю осень. џ, знаешь,
не из тех, кто боитсЯ глЯдеть правде в глаза, менЯ разными там словечками  с
толку не собьешь. ‚от ты рассуди: у тебЯ, допустим, есть  бриллиант,  и  его
собираютсЯ украсть. ’ак чем стоЯть, смотреть, уж лучше ты его сам бросишь  в
море, верно ведь? ‘ам знаешь, что верно. Ќу, она померла -  только-то.  €  Я
помру, когда менЯ удавЯт. ’ы, поп, смотри, не болтай Языком, что  она,  мол,
грешница. Ћна ни разу не согрешила - не  успела.  џ  не  хочу,  чтоб  ты  ее
ославил, когда менЯ не будет и Я не смогу вступитьсЯ. Ќо она  бы  согрешила,
это уж точно. —то правда, то правда. Љ тому дело  шло,  понЯтно?  „а,  Я  бы
навернЯка ее потерЯл, и Я тебе скажу, как Я узнал это доподлинно.
     „ело было в конце октЯбрЯ. џ, значит, высыпал всю выручку за перевоз  и
говорю жене. "„женни, - говорю, - сегоднЯ ты поработаешь на перевозе. џ  еду
в город, хочу купить кое-что из одежды. ’ы смотри, - говорю, - чтоб никто не
пролез на лодку, если не выложит тебе, честь по чести, шесть пенсов".
     "‹адно, Њаккриди", - говорит. џ завернул себе в бумагу  мЯса,  хлеба  и
велел ей менЯ перевезти на тот берег. Ћтошел  немного  по  дороге,  обождал,
сколько ей надо, чтобы добратьсЯ назад, а потом повернул и потихоньку  опЯть
подкралсЯ к воде. ‘мотрю, она так и сидит, как Я ее оставил. џ опешил -  сам
понимаешь, как бывает, когда думаешь одно, а выходит по-другому. "„женни,  -
сказал Я ей, как будто нарочно длЯ этого вернулсЯ, - ты  хорошенько  смотри,
чтобы все платили, ладно?"
     "•орошо, Њаккриди", - говорит. € поворачивает лодку назад. Ќу,  немного
времени прошло, Я снова спустилсЯ к реке, спрЯталсЯ в  кустах  на  берегу  и
просидел там целый день, смотрел, что  будет.  ‚идел  ты  когда-нибудь,  как
кролик попадаетсЯ в силок? —етырех она перевезла через реку, и Я каждый  раз
видел, как ей платЯт за перевоз. Ќо позднее, под вечер, к реке спустилсЯ тот
самый, кого Я подстерегал, - сам нечистый. ‘пустилсЯ  и  кричит:  "Џеревоз!"
†ена подгребла к этому берегу, и он сел в лодку. џ с нее глаз не  сводил.  џ
видел, как они разговаривают в лодке, видел, как он вылез на берег и взЯл ее
за руки. Ѓольше видеть было нечего, он ушел. џ  дождалсЯ  вечера,  вылез  из
кустов и позвал: "Џеревоз!" †ена тут как  тут:  она  всегда  была  наготове.
Џеревезла менЯ. џ первым делом открываю кассу и вынимаю четыре медЯка.
     - ‚от как, „женни, - говорю. - ‡начит, четырех переправила сегоднЯ?
     - „а, - говорит, - всего четырех.
     - ’очно? - спрашиваю Я.
     - ’очно, - говорит, - Њаккриди.
     ‚идел ты, какие бывают глаза у кролика, когда лиса уж рЯдом?
     џ ее спросил, кого она перевозила, и когда она  назвала  только  первых
четырех, Я понЯл, что потерЯл ее. ‘коро она пошла спать. Ћна легла, а Я  все
сидел у огнЯ и вот о чем себЯ спрашивал: "“ступлю ли Я  им  ее?  „ам  ли  ее
отнЯть?" ЊенЯ даже пот прошиб. Њожет, думал Я, она забыла его назвать. Ќо ее
глаза! € потом - где же его шесть пенсов? ‚ этой жизни, поп, бывают вещи, от
которых никуда не денешьсЯ.
     "Ќет, - сказал Я себе. - €ли ты с ним  уже  поладила,  или  собираешьсЯ
поладить. €наче бы ты взЯла с него шесть пенсов". џ почувствовал,  что  весь
наливаюсь тЯжестью, как свинцом. "’ы взЯла бы с него шесть пенсов, -  сказал
Я себе. - ’ут, как ни кинь, деватьсЯ некуда". Ќадо тебе сказать, жена у менЯ
была женщина послушнаЯ, что ей ни скажи, все сделает, и уж раз она не  взЯла
с него шесть пенсов, стало быть, причина была нешуточнаЯ, тут не  приходитсЯ
сомневатьсЯ. џ не из этих слабодушных, кто думает, что брак -  дело  свЯтое.
Њне никто не указ. џ говорю так:  каждый  мужчина  -  сам  за  себЯ,  каждаЯ
женщина - тоже, и чем меньше лицемерить, тем лучше. џ не желаю, чтобы  после
моей смерти ты воспользовалсЯ случаем и стал  трепать  мое  имЯ  в  дурацких
разговорах. Ќе в браке дело, а в том, что менЯ собирались ограбить. џ никому
из них ничем и никогда не был обЯзан -  ни  добрым  делом,  ни  деньгами,  а
меньше всех - ему. ’ак что ж мне было сидеть и смотреть, как  ее  украдут  и
оставЯт менЯ ни с чем? Ћни точно так же крали бы у менЯ и плату за  перевоз,
тЯнули бы кровные мои денежки - им только позволь. џ тебЯ спрашиваю: значит,
надо было им это позволить? ‚идеть собственными глазами, как на  тебЯ  снова
надвигаетсЯ одиночество? "Ќет, - сказал Я, - держите свое при  себе,  а  мое
останетсЯ при мне!" џ пошел взглЯнуть, как она спит, и мне  почудилось,  что
она улыбаетсЯ, как будто рада, что разделалась со мной и уйдет вместе с  ним
в деревню, ко всем этим, чтобы выставить менЯ на  посмешище.  €  Я  подумал:
"Ќадо что-то делать, Њаккриди, а не то ты  им  просто-напросто  поможешь  ее
украсть у тебЯ". Ќо что же Я мог сделать? џ - такой человек, Я  все  обдумаю
со всех сторон и не один раз, но уж зато увижу, что к  чему.  Ђ  здесь  дело
было Ясное, как ни поверни. € все же, поп, Я плакал,  когда  прижимал  ей  к
лицу  подушку.  Ћна  и  противилась-то  едва,  беднЯжка,  она  всегда   была
послушнаЯ. џ зашил ее тело в мешок и думал все времЯ одно: "’ут тебе крышка,
Њаккриди". € ведь не то, чтобы  Я  действительно  раскаивалсЯ.  —еловеческаЯ
душа-штука не очень-то простаЯ. ’орчал Я потом все времЯ над этим  местом  -
вот что менЯ погубило. Ќо ведь если у тебЯ спрЯтано что-то дорогое, поневоле
приходитсЯ держатьсЯ к нему поближе, а то очень уж одиноко.
     “тром накануне казни Њаккриди плотно позавтракал и даже попыталсЯ - еле
слышно - спеть себе свою любимую песенку:

                       Љакое мне дело до вас до всех,
                       Ђ вам до менЯ.


        ЏђЋ™ЂЌ€…

     Џеревод …. ќлькинд

     Љогда бродишь среди деревьев, на  которых  еще  висЯт  кое-где  золотые
листочки, и в воздухе стоит запах сухой бурой листвы, покрывающей  землю,  и
сладковатый  едкий  запах  костров,  на  которых  сжигают  опавший  лист,  а
крадущиесЯ шаги собаки, ступающей по настилу из  палых  листьев,  неотступно
следуют за тобою, тогда всЯ эта красота, и прощальный бледный свет солнца, и
грусть становЯтсЯ почти невыносимы. ‚се это -  словно  печальное  воплощение
призрака, который ЯвлЯетсЯ иногда даже самой трезвой душе, вопрошаЯ: "‘мерть
- а что же потом?"
     ‚ такой день человеку ни в  чем  не  найти  прибежища.  —то  может  его
занимать  в  мире,  где  все  бренно?  ЌельзЯ  даже  провести  грань   между
благополучием и несчастьем, потому что все человеческие радости и страданиЯ,
богатство и бедность в  этом  шорохе  мертвых  листьев  кажутсЯ  близнецами.
’усклый огонек жизни трепещет, готовый погаснуть и слитьсЯ с мраком.
     ‚ такой день одно утешение -  небо;  пусть  даже  человек  с  ужасающей
Ясностью чувствует, что  оно  никогда  не  разверзнетсЯ  и  не  даст  взору,
потонувшему в этих далЯх, увидеть вершины вечности, - небо все  же  высокое,
вольное, в нем есть какое-то подобие бессмертиЯ, и, быть может, создано  оно
из того нетленного духа, который покидает тела умерших и облетевшие листьЯ.
     ‚ такой день, когда любовь, как усталаЯ птица, едва  шевелит  крыльЯми,
хорошо остановитьсЯ и долго глЯдеть в небо.  ЌеотвЯзные  запахи,  назойливый
шорох перестают ненадолго тебЯ преследовать, потому что там, в  вышине,  все
еще плавно движутсЯ крыльЯ ѓармонии.
     ‚от в такой именно день в Љенсингтонском саду Я  увидел  прощание  двух
несчастных. Ћни сидели рЯдом в сумрачной  аллее  каштанов,  что  ведет  мимо
памЯтника ‘пеку к озеру ‘ерпентайн, - высокий, грузный мужчина с бородкой  и
бледнаЯ миниатюрнаЯ девушка. ‚ них не было ничего примечательного: он на вид
- деловой человек обычного типа, она, вероЯтней всего, гувернантка. € сидели
они так неподвижно, говорили так тихо, что Я совсем забыл  о  них.  ќто  был
один из тех дней, когда  люди  мало  интересуют  друг  друга.  Ќеожиданно  Я
заметил, что они уже не сидЯт,  а  стоЯт  у  скамейки.  Џолускрытые  стволом
каштана, чьи широкие листьЯ так были похожи на протЯнутые к бледному  солнцу
ладони, они стоЯли тесно, почти вплотную, не обращаЯ вниманиЯ на то, что они
не одни, и смотрели они друг на друга так, что  у  менЯ  сжалось  сердце.  ‚
глубине их глаз жизнь угасала,  угасала  так  же  неотвратимо,  как  умирают
осенью сухие листьЯ. ‚сЯ их нехитраЯ историЯ словно открылась мне  вдруг,  Я
понЯл Ясно, что это - последнее свидание. ЉакаЯ-то  роковаЯ  сила  разлучала
их, и, хоть они и не признавались в том, каждый знал, что это навсегда.
     - Ђ ты будешь писать мне?
     - € когда Я вернусь...
     Ќо говорилось это так, что Я почувствовал: никакие слова уже  не  имеют
значениЯ длЯ этих людей, потерЯвших надежду и пытающихсЯ только утешить друг
друга.
     €з разговора можно было понЯть, что они не муж и жена, но по тому,  как
они смотрели, как касались друг друга, видно было, что это  прощаютсЯ  люди,
которые были любовниками. Љаждый их взглЯд, каждое прикосновение были  полны
страсти, трепетной, живой. “ девушки на груди висел золотой  крестик,  и  во
времЯ их разговора неловкие пальцы мужчины играли этим  крестиком,  теребили
его, видимо, совершенно бессознательно. Ќа  шее  у  нее  была  еще  узенькаЯ
пунцоваЯ бархотка, и когда он поглаживал ее,  глаза  девушки,  голубые,  как
цветы льна, темнели, словно от глубокого наслаждениЯ. ‚ ее лице,  обращенном
к нему, было что-то неанглийское: высокие скулы, пепельные  волосы,  и  было
оно бледно белизной чуть привЯдшего цветка; руки ее, ни на минуту не  находЯ
покоЯ, все теребили и поглаживали его рукав, а голос так же безостановочно и
торопливо шептал что-то с легким иностранным акцентом. Ђ  он,  этот  грузный
мужчина... странно было видеть, как трепетало и подергивалось  его  лицо,  -
казалось, маска плоти силитсЯ удержать рвущиесЯ наружу сокровенные и дорогие
длЯ него и длЯ нее воспоминаниЯ.
     ’олько  что-то  неумолимое,  роковое  могло  разъединить  их  в  полном
расцвете страсти; или, может быть,  то  была  лишь  одна  из  тех  печальных
историй, когда жестокие братьЯ - „еньги и ђепутациЯ - вмешиваютсЯ и попирают
любовь?
     ’рудно сказать, что сильней выражалось на этих лицах, почти  касавшихсЯ
друг друга: жалость к себе или жалость к другому сердцу, которое должно было
осиротеть так скоро, лишитьсЯ своей маленькой доли бессмертиЯ.
     € тут, даже не оглЯнувшись, чтобы убедитьсЯ, что никто не смотрит,  они
прильнули друг к другу. Ћни понимали: на улице или на станции это будет  уже
невозможно, а здесь, в уединении, под деревьЯми, так  хорошо  знавшими,  что
такое прощание, здесь, где  никто  не  мог  их  видеть,  кроме  равнодушного
незнакомца и спаньелЯ, ворошившего остреньким черным носом  мертвые  листьЯ,
можно было еще раз попытатьсЯ забыть.
     Џусть их  печальнаЯ  историЯ  была  банальна,  быть  может,  не  совсем
пристойна в глазах света - они, стоЯ так вот, прижавшись друг к другу,  любЯ
и прощаЯсь со своей любовью, казались символом этого осеннего, уже дышавшего
смертью днЯ,  такого  днЯ,  когда,  кажетсЯ,  все  в  природе  любит  и  все
расстаетсЯ с любовью,  переходЯ  в  небытие.  Ќи  одна  скульптура  во  всем
Љенсингтонском саду не сравнилась бы  с  этой  темной  печальной  группой  -
слившимисЯ в объЯтии людьми, которые в последнюю  минуту  пытались  задушить
горе сомкнутыми в поцелуе губами.
     Ќо потом, когда губы их разомкнутсЯ, что же потом? Ќайдут ли они в себе
силы отвернутьсЯ и пойти каждый  своей  дорогой,  оставив  сердце  здесь,  в
воздухе этой аллеи, в обрамлении редких поблекших листьев, и  уносЯ  в  себе
пустоту, налитую их шелестом?
     “ них не хватило на это сил.  Ћни  пошли  вместе,  вЯло  опустив  руки;
мужчина старалсЯ казатьсЯ спокойным, девушка тихонько плакала. —ем  ближе  к
воротам, тем медленнее они шли. € наконец, выйдЯ из парка,  остановились  на
краю тротуара. €, словно впрЯмь они оба оставили сердца на веки вечные  там,
под деревьЯми Љенсингтонского сада, они, почти  не  коснувшись  друг  друга,
простЯсь только долгим и грустным взглЯдом, расстались.
     Ќебо переменилось. Ћно было еще высокое, но без солнца стало сизым, как
крыло голубЯ, и как будто  все  налилось  невыплаканными  слезами.  ЏоднЯлсЯ
ветер, холодный, шумливый,  так  что  теперь  лист,  оторвавшись  от  ветки,
стремительно уносилсЯ, долго кружил и трепетал в воздухе и потом уже  падал.
‹юди невольно ускорЯли шаги, словно ветер нашептывал им такое,  чего  им  не
хотелось слышать, а птицы на оголенных ветках примолкли - должно быть, и  им
было невесело.
     ‚ аллее каштанов Я силилсЯ отыскать место, где оставили сердца те двое.
Ќад ним пронессЯ ветер, и оно затерЯлось в чаще серого сумрака. Ќо, хоть Я и
не  мог  видеть  его,  Я  знал,  что  он  здесь,  этот   поцелуй,   навсегда
запечатленный в лучах бледного солнца. € Я искал его, жаждал его тепла в тот
день, похожий на конец любви. џ так и не нашел его и тихо  побрел  домой;  в
похолодевшем воздухе умирали все запахи; шуршание сухих листьев  под  шагами
собаки следовало неотступно за мною.


        ‚њћ—ЌЋ… †€‚Ћ’ЌЋ…

     Џеревод Ћ. Ђтлас

     ‚ один зимний день Я сидел в вагоне второго класса  парижского  поезда.
Ћколо менЯ оставалось свободное место, и  вскоре  его  занЯл  поЯвившийсЯ  с
узелком в руках французский матрос, неуклюжий, крепко сбитый молодой парень,
похожий на диванный валик, в синей форме и берете с темно-красным  помпоном.
Ћн сидел, подавшись вперед, упершись руками в бока, и его обветренное бритое
лицо, своим выражением напоминавшее лицо некрасивого  заброшенного  ребенка,
было так неподвижно, словно у этого человека совершенно не  работала  мысль.
‚друг, прикрыв рот рукой, он закашлЯлсЯ долгим, почти беззвучным кашлем.
     Џоезд тронулсЯ. Џассажиры  занЯлись  чтением  или  улеглись  спать,  но
матрос сидел неподвижно, и времЯ от времени  слышен  был  его  приглушенный,
свистЯщий кашель.
     ‚ Ђмьене проверЯли билеты, и кондуктор потребовал с матроса  доплату  -
разницу между ценой  билета  второго  и  третьего  класса.  Њедленно  достал
огорченный матрос эти деньги из старого кожаного кошелька.
     Њы снова тронулись. ‚идно, этот инцидент сломил  стоицизм  матроса:  он
зашевелилсЯ и заговорил со мной по-французски.  ѓоворил  он  нескладно  и  с
фламандским акцентом, так что Я с трудом понимал его. Џосле каждой фразы  он
опускал нижнюю губу, как будто это было его последнее слово. Ћн, насколько Я
понЯл, возвращалсЯ из „юнкерка на свой корабль в ербур, и это был последний
поезд, которым он мог добратьсЯ  до  места,  не  опоздав.  „ома  он  оставил
мать-вдову совершенно без денег, и поэтому дополнительнаЯ плата за билет его
так расстроила. ‚осемнадцать месЯцев он прослужил на  чужбине,  восемнадцать
дней прожил дома; теперь он ехал дослуживать свой срок где-то в  Љитае.  …го
брата убили Японцы, совершенно случайно, принЯв его за русского. Ђ  отец  во
времЯ летнего лова утонул где-то около €сландии.
     - C'est me qui a une mere, c'est me qui est seul  a  la  maison.  C'est
elle qui n'a pas le sou {“ менЯ есть мать, Я ее единственный кормилец. “ нее
нет ни гроша (франц.).}.
     ќто была его единственнаЯ свЯзнаЯ фраза,  и,  сказав  ее,  он  сплюнул.
‡атем, понЯв по выражению лиц пассажиров, что этого делать не следовало,  он
медленно, скрипЯ башмаком, растер свой плевок. €, глЯдЯ на менЯ  маленькими,
глубоко посаженными глазами, сказал:
     - џ болен. - € добавил медленно: - Ђ что, климат  в  Љитае  вреден  длЯ
больных?
     џ пыталсЯ успокоить его, но он только  качал  головой  и  после  долгой
паузы опЯть повторил:
     - Њать у менЯ, Я единственный кормилец в доме. “ нее нет ни гроша.
     ‘кажите - казалось, вопрошали его глаза - почему это так?  ‚от  у  менЯ
мать, у которой Я один кормилец, а менЯ посылают умирать.
     Ћн потер ладонЯми свои округлые бедра, затем, не менЯЯ  положениЯ  рук,
наклонилсЯ вперед и  сидел  молча,  глЯдЯ  куда-то  в  пространство  темными
глазами. Ѓольше он не беспокоил менЯ разговором - он уже  облегчил  душу.  €
вскоре на вокзале  ушел  от  менЯ  как  бессловесное,  терпеливое  животное,
покорно несущее свою ношу. Ќо Я долго не мог забыть его  лицо  и  монотонный
голос, твердивший: "“ менЯ есть мать, Я у нее один, у нее нет ни гроша".


        ЃђЋ„џѓ€

     Џеревод Ђ. €льф

     Ѓыло тихо. ‘олнце заходило, в теплом сонном  воздухе  не  чувствовалось
даже легкого ветерка.
     ЌеЯркий свет падал на беленые  дома,  беспорЯдочно  разбросанные  вдоль
улицы, округлЯЯ углы и бросаЯ на  стены,  крыши,  пороги  тусклый  розоватый
отблеск. Ќа пустыре перед церковью “толениЯ Џечалей и у  магазинов  и  домов
виднелись люди, - они стоЯли в ленивых позах и молчали  или  вЯло  судачили,
мЯгко, по-девонширски, растЯгиваЯ слова.
     Џеред кабачком развалилсЯ щенок-спаньель; головастый  и  неуклюжий,  он
играл собственными ушами и беспомощно глазел на детей, которые  выбегали  из
переулков, лениво гонЯлись друг за другом  и  исчезали.  “  стены  старик  в
бумазеевом костюме, с густой бородой  торчком,  грузно  опираЯсь  на  палку,
сонно переговаривалсЯ с кем-то внутри. €здалека доносилось воронье карканье,
пахло свиной грудинкой и прелым сеном, горЯщими дровами, жимолостью.
     Џотом над дремлющей  деревней  возник  звук  колес  и  с  ним  какое-то
движение и шорох.
     ум колес становилсЯ громче, потом затих; напротив  церкви  остановилсЯ
цыганский  фургон,  похожий  на  пещеру  -  черный,  залЯпанный  грЯзью,   с
корзинками, свЯзками лука,  сковородками,  вьющейсЯ  струйкой  синего  дыма,
запахом поношенной одежды.
     ‹ошадь стоЯла там, где  ее  остановили,  не  шевелЯсь,  устало  понурив
голову; рЯдом потЯгивалась девушка-цыганка, стоЯ на  одной  ноге  и  заложив
руки  за  голову;  обманчиваЯ  игра  света   превращала   в   бронзовые   ее
иссинЯ-черные волосы.
     ѓибкаЯ,  как  змеЯ,  она  сверкала  во  все  стороны  темными  глазами,
одергиваЯ юбку и поправлЯЯ на груди истрепанную шаль. ‚ ее угловатых  чертах
заметно было кошачье хитроватое выражение, присущее людЯм ее племени.
     ирокоплечий старик с проседью и  медно-красным  лицом  наклонилсЯ  над
оглоблей и заговорил с кем-то в фургоне.
     „вижение и шорох возобновились.
     €з домов, переулков, отовсюду выбежали дети -  мальчики  и  девочки.  ‚
белых платьЯх и цветных, с чистыми  рожицами  и  с  неумытыми;  они  сначала
суетились и подталкивали друг друга, потом притихли.
     Ћни держались за руки, рты их были широко открыты.  ‘тоЯли  полукругом,
пестрой примолкшей толпой в двух-трех Ярдах от фургона, взрываЯ ногами пыль,
шепчась. Џорой немного расступались, будто хотели убежать, потом  сдвигались
еще теснее. €з фургона вылезла с малышом на руках старуха с густыми волосами
и крючковатым носом. ‡а ней,  цеплЯЯсь  за  ее  подол,  прЯталась  маленькаЯ
девчушка.  ‚  кругу  детей   непрерывно   слышались   тихие,   взволнованные
восклицаниЯ, точно гул телеграфных проводов.
     ‘таруха положила малыша на руки старому цыгану,  посадила  девчушку  на
козлы и отошла от фургона, торопливо и негромко разговариваЯ с девушкой. Ћбе
скрылись среди домов, и круг детей  придвинулсЯ  ближе  к  фургону;  кулачки
начали разжиматьсЯ, пальцы  -  указывать;  мальчишки  уже  носились  взад  и
вперед.
     ‘вет постепенно утратил розовый оттенок, контуры предметов стали резче;
послышалось слабое жужжание комаров; и внезапно  тишину  раскололи  спорЯщие
голоса.
     ‘тарик у стены кабачка сплюнул сквозь веник своей  бороды,  разогнулсЯ,
раздраженно  буркнул  что-то  и  заковылЯл   прочь,   опираЯсь   на   палку;
щенок-спаньель  смущенно  ретировалсЯ  в   кабачок,   отрывисто   тЯвкаЯ   и
оглЯдываЯсь  на  бегу;  люди  выходили  из  домов,  глазели  на  фургон   и,
повернувшись на каблуках, тут же исчезали. ’о новое, что принесли  чужаки  в
деревню, было так же трудно уловить, как игру света.
     ‘тарый цыган облокотилсЯ на оглоблю, посвистываЯ и набиваЯ трубку;  над
ним, на краю козел, сидели малыш и девочка с льнЯными волосами и  загорелыми
лицами; они были немы, как куклы, и  глЯдели  на  все  както  по-кукольному,
будто их выставили напоказ.
     ’ак,  видно,  и  думали  дети,  которые  подталкивали  друг   друга   и
шушукались;  две-три  девочки  постарше  тЯнулись  к   малышу,   но   тотчас
отдергивали руки, испуганно хихикаЯ.
     Њальчики затеЯли игру. €нтерес новизны, который вызвали в  них  цыгане,
уже сменЯлсЯ пренебрежением, но  девочки  стоЯли,  как  зачарованные,  вертЯ
светлыми головами, указываЯ пальцами на детей или манЯ их к себе.
     ‘вет снова смЯгчилсЯ, став более серым и таинственным; предметы  терЯли
определенность, отступаЯ и растворЯЯсь в сумраке; мерцавший  в  окне  огонек
лампы разгорелсЯ ровным пламенем.
     ђаздалсЯ голос старого цыгана, отчетливый и убедительный  -  он  что-то
говорил детЯм. Љонцертино  на  улице  заиграло  "Џравь,  ЃританиЯ"  в  ритме
польки; уже слышалсЯ шум танцев  и  драки;  во  дворе  кабачка  кричали  два
голоса.
     —ьЯ-то тележка,  дребезжа,  двигалась  между  темными  домами.  ‡алаЯла
собака; крики играющих мальчишек стали пронзительней; сквозь них прорывались
плач ребенка и протЯжные звуки концертино, то усиливавшиесЯ, то  затихавшие.
€з дома вышла женщина и, бранЯсь, увела двух девочек: "Ќа  что  вам  сдались
эти цыгане? „уры!"
     Ључка мужчин столпилась у входа, оживленно разговариваЯ,  смеЯсь;  лица
их были не видны в темноте, горЯщие трубки рассыпали брызги  искр.  €з  окон
сквозь синеватую тьму пробивались веерообразные огни ламп. ‚ свете одной  из
них обрисовывались голова старого цыгана и головки обоих  детей,  казавшиесЯ
золотыми на фоне мрачной дыры фургона.
     ‡атем, будто из-под земли, снова возникли фигуры двух  цыганок;  старый
цыган  снЯл  руки  с  оглобли,  послышалось  несвЯзное  бормотание,  быстрое
движение, беспокойный смех девушки; стараЯ лошадь дернулась вперед, и фургон
двинулсЯ. ‚переди, держась за поводьЯ, бесшумно ускользала  в  ночь  темнаЯ,
изогнутаЯ фигура девушки-цыганки; с тЯжелым громыханьем черный фургон  исчез
вдали.
     Ќа улице раздалсЯ звук, похожий на вздох, топот ног.  Љто-то  зевнул  с
растЯжкой, другой сказал:
     - ’ак не забудь об этом, ладно?
     Ћ дерево с резким стуком выколотили трубку.
     - Ќу, может, и твоЯ правда. ‚идно, погода продержитсЯ.
     - Џокойной ночи, ‚еллем.
     - Џокойной ночи.
     - ’ак возьмешь эту старую клЯчу?
     - ’ам видно будет... Ќу, прощай!
     ѓолоса и замирающие шаги сменились безмолвием, мЯгким и  глубоким,  как
чернота августовской ночи.  ‘онный  воздух  был  напоен  запахом  остывающей
земли; над деревней затрепетал слабый ветерок - словно дух пролетел.
     Љто-то темный неподвижно стоЯл на улице,  прислушиваЯсь  к  концертино,
тЯнувшему последние ноты песни "ђодина, милаЯ родина". ЊерцаЯ,  исчезали  со
стен веерообразные блики света; место их занЯла тьма.


        †…Ќ™€ЌЂ

     Џеревод ‹. ‡авьЯловой

     Џутешественник писал другу:
     "...Њы сидели  на  веранде  перед  домом.  „линнаЯ  цепь  ‘толовых  гор
казалась темно-фиолетовой тенью, вдвое темнее неба. ‘ветил нам только  ћжный
Љрест и рой других  звезд.  ’о  была  редкостнаЯ  ночь,  совсем  как  черный
хрусталь.
     Џосле танцев дамы отправились спать. ‚се ставни были прикрыты, и старый
дом за нашими спинами притих, стал  каким-то  плоским  и  длинным.  Ћткрытой
оставалась только дверь, у которой мы сидели. ‚ылетаЯ из наших трубок, искры
зигзагами устремлЯлись вверх или, падаЯ  на  пол,  затухали,  как  и  слова,
слетавшие с наших уст. ‚ам легко представить себе, что это была  за  беседа.
“тром дамы играли с  нами  в  крикет  меж  деревьЯми;  если  шар  попадал  в
виноградник, это считалось аутом и означало проигрыш  пЯти  очков.  „нем  мы
вместе с дамами играли в теннис на недостроенном корте.  ‚ечером  танцевали.
Џотом, распрощавшись, одни ушли  домой,  другие  легли  спать.  Ћстались  мы
вчетвером, да старый пойнтер „жуно, который, положив голову на лапы,  морщил
нос всЯкий раз, когда из темноты доносилсЯ писк какого-то зверька.
     Њаленький Ѓинг сидел, расстегнув жилет, выпрЯмившись и расставив  ноги.
‚ы знаете этого круглолицего человека небольшого роста, с короткой  шеей,  с
волосами цвета соломы и глазами без  ресниц,  похожими  на  очищенное  Яйцо,
маленького  Ѓилли  Ѓинга,  сердечнее  которого,   как   говорЯт,   во   всей
кейптаунской колонии не сыщешь. ђЯдом молодой ‘энли,  женатый  на  одной  из
дочерей „етвеллЯ, уже сладко спавшей в  доме,  -  такой  опрЯтный  спокойный
малый, истый шотландец, но до чего же стандартный тип с  бесцветными  усами,
высоким лбом и тонким носом, в хорошо сшитом костюме и аккуратно  завЯзанном
галстуке. € наш хозЯин - вы с ним знакомы - немного слишком  живой,  слишком
смуглый, очень хороший  парень,  помолвленный  с  другой  дочерью  „етвеллЯ,
котораЯ, лежа в своей постели как раз над нашими головами, возможно,  думала
о нем, а возможно, и нет.
     ‘ловом, мы вели  беседу,  прохаживаЯсь  то  насчет  одного,  то  насчет
другого, не даваЯ, однако, воли злословию, а как бы чуть-чуть  пачкаЯ  людей
дегтем. Ќам было скучновато, хотелось спать, а потому мы нарочито  старались
казатьсЯ веселыми. „аже „жуно, умудренный жизнью не меньше  любого  из  нас,
мрачно размышлЯл о намерении своего хозЯина повести нас с рассветом, пока не
наступила жара, охотитьсЯ на фазанов.
     Ќам уже случалось бывать на такой охоте, и мы знали,  что  она  сулила:
лазанье по густо заросшим каменистым склонам, самое большое пару  выстрелов,
а в результате одну выпотрошенную птицу. ‚ремЯ от времени кто-нибудь из  нас
вставал, подходил к краю веранды, всматривалсЯ в темный  виноградник,  делал
движение, словно намереваЯсь уйти, но в  конце  концов  поддавалсЯ  уговорам
нашего хозЯина: "…ще по трубке, мальчики!"
     ‚друг молодой ‘энли пробормотал:
     - џ слышу шаги.
     - ќто кто-нибудь из негров, - сказал наш хозЯин.
     Ќо тут в дальнем конце веранды поЯвилась женщина. Ћна  прошла  прЯмо  к
нам и села. ќто было так неожиданно и нелепо. Њаленький  Ѓинг  сидел,  точно
пригвожденный к месту, он  заморгал  глазами  без  ресниц,  и  лицо  у  него
искривилось. ‘энли побледнел и нервно забарабанил пальцами по столу.  ’олько
наш хозЯин сохранил дар речи.
     - Љорри! - воскликнул он.
     - Ђ почему вы так  удивлЯетесь?  „айте  мне  чего-нибудь  выпить,  „жек
Ђллен.
     Ќаш хозЯин налил в стакан коньЯку и добавил сельтерской.
     †енщина протЯнула руку за стаканом, и когда она поднЯла  голову,  чтобы
выпить, плащ соскользнул у нее с плеч, и нашим глазам  открылись  прелестные
шеЯ и руки, которых не скрывало вечернее платье.
     - Ѓлагодарю, - сказала  она.  -  Њне  так  хотелось  выпить.  -  ‡атем,
опершись на стол, склонила голову на руку.
     Њы все молчали, тайком оглЯдываЯсь на дом. ‘энли спокойно протЯнул руку
и прикрыл дверь. †енщина сказала: