„жон ѓолсуорси. €з сборника "ѓостиница успокоениЯ"

Ћцените этот текст:
„жон ѓолсуорси. €з сборника "ѓостиница успокоениЯ"

----------------------------------------------------------------------------
Џереводы с английского под редакцией Њ. Ђбкиной и ‚. •инкиса.
„жон ѓолсуорси. ‘обрание сочинений в шестнадцати томах. ’. 12.
Ѓиблиотека "Ћгонек".
Њ., "Џравда", 1962
OCR Ѓычков Њ.Ќ. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ѓЋ‘’€Ќ€–Ђ “‘ЏЋЉЋ…Ќ€џ

Џеревод Ђ. Џоливановой

ѓулЯЯ как-то после полуднЯ среди сосен, можжевельника, кипарисов и олив
под ослепительно голубым небом одиссеевой земли, мы набрели на розовый домик
с вывеской "Osteria di Tranquillite" {"ѓостиница “спокоениЯ" (итал.).}; и то
ли из-за этого названиЯ, то ли потому, что мы совсем не ожидали найти
человеческое жилье в этой роще над морем, населенной лишь дикими козами, мы
остановились, чтобы осмотретьсЯ. ЌельзЯ было не заметить некоторой
дисгармонии между привычной простотой стилЯ итальЯнской постройки и всем
окружающим: в подступавшей к самым дверЯм дома оливовой роще был устроен
кегельбан, а два молодых кипариса подстрижены в форме петуха и курицы. ‚
воздухе разносились звуки граммофона, словно повелительный голос самой
высокой цивилизации. ‘ восхищением оглЯдываЯсь кругом, мы вдруг
почувствовали крепкий запах сигары. “ кегельбана стоЯл человек в котелке, в
светло-коричневом костюме, розовом галстуке и Ярко-желтых ботинках. “ него
были круглаЯ голова, румЯные щеки и толстые красные губы под черными
усиками; он разглЯдывал нас из-под полуопущенных припухших век.
Џризнав в нем владельца всех этих плодов высокоразвитой цивилизации, мы
поклонились ему.
- „обрый день, - сказал он. - џ говорю по-английски. †ил в Ђмерике.
- “ вас тут просто чудесно.
Ѓросив взглЯд в сторону кегельбана, он выпустил большое облако дыма и
затем, галантно обращаЯсь к моей спутнице с самоуверенным видом человека,
свободно владеющего иностранным Языком, заметил:
- ‘лишком уж тихо.
- ‚от именно, ведь название вашей гостиницы как раз...
- џ все это изменю, она будет называтьсЯ "Ђнгло-американский отель".
- Ћ, да вы идете в ногу с веком!
Ћн прищурил один глаз и улыбнулсЯ. ЋбменЯвшись еще несколькими
любезностЯми, мы откланЯлись и двинулись дальше; дойдЯ до краЯ обрыва, мы
сели на землю, поросшую мЯтой и устланную сухими листьЯми. Џевчих птиц здесь
давно уже перестрелЯли и съели, и только шум волн, подгонЯемых слабым южным
ветром, доносилсЯ до нас. Љазалось, какие-то резвые существа простирали к
берегу белые руки, делаЯ отчаЯнные усилиЯ оторватьсЯ от этого безмЯтежного
морЯ, и по их обнаженным плечам струились волосы, светлые в лучах заходЯщего
солнца. Ќо если воздух поражал безмолвием, он был зато напоен запахами -
тонкими, бодрЯщими ароматами смол, трав и доносившимсЯ издалека сладковатым
дымком, а сквозь ветви олив и пиний на нас лились теплые золотистые лучи.
Љругом росли огромные, красные, как вино, фиалки. Ќа таком утесе некогда мог
бы возлежать, слагаЯ свои песни, ”еокрит; эти свЯщенные волны, наверное,
рассекал корабль ЋдиссеЯ. € нам казалось, что из-за скалы вот-вот поЯвитсЯ
голова козлоногого бога.
’рудно было себе представить, что наш приЯтель в котелке живет и дышит
совсем близко, - даже кукушка легко долетела бы оттуда до этого приюта Џана.
Ќа памЯть невольно приходили слова ‘тарого Ѓура: "Ѓоже, чего только не
увидит человек, выйдЯ из дому без ружьЯ!" € вскоре этот странный контраст
начал поразительным образом волновать менЯ, привел менЯ в какое-то
философски-восторженное состоЯние. ‚се вокруг казалось слишком прекрасным,
слишком романтичным, чтобы быть реальностью. ‘лышать звуки граммофона и тут
же, рЯдом, тихий и нежный шелест олив, колеблемых вечерним ветерком; вдыхать
вульгарный запах сигары и душистый фимиам земли, видеть чарующее название
"ѓостиница “спокоениЯ" и слышать банальные разглагольствованиЯ ее владельца
- все это не могло не наводить на размышлениЯ. Ќевольно пытаЯсь примирить
эти противоречиЯ, Я задумалсЯ о других непримиримых противоречиЯх бытиЯ: о
странном и мучительном противоречии между молодостью и старостью, между
богатством и бедностью, между жизнью и смертью, которые так непостижимо
уживаютсЯ в нашем мире, - обо всех этих страшных контрастах, терзающих
человеческую душу до того, что порой хочетсЯ воскликнуть: "Ќет, лучше
умереть, чем жить в таком мире!"
џ все думал и думал об этом, мысль моЯ, словно птица, летела все
дальше, пока эта случайнаЯ встреча не осветилась длЯ менЯ какими-то глубоким
духовным смыслом. ќтот итальЯнский джентльмен со своим котелком, кегельбаном
и граммофоном, обосновавшийсЯ в свЯтилище первозданной гармонии, уж не
олицетворение ли он самого Џрогресса, слепца, с желудком, набитым всЯкими
новыми продуктами, и с головой, полной грубых представлений? Ќе есть ли он
истинное воплощение –ивилизации - этого поразительного ребенка, который
каждый день хватаетсЯ за новую игрушку и бросает ее, даже не успев научитьсЯ
с ней обращатьсЯ, этого наивного созданиЯ, потерЯвшегосЯ среди собственных
открытий?! Ќе символ ли это постоЯнного расстройства пищеварениЯ, сделавшего
экономистов тощими, мыслителей бледными, художников бессильными,
государственных деЯтелей лысыми? ђазве этот славный, толстый, ни о чем не
задумывающийсЯ человек со своим американо-итальЯнским лоском не таит в себе
все те грубые, примитивные инстинкты, удовлетворение которых приводит к
нищете миллионы его собратьев; разве он не похож на всех толстых стЯжателей,
вызывающих ненависть всЯкого гуманного и отзывчивого человека? ЊоЯ мысль не
могла на этом остановитьсЯ - это казалось невозможным.
—уть выше нас, в оливовой роще, двое крестьЯн в синей одежде - мужчина
и женщина - собирали маслины. Ќаш приЯтель в котелке был, несомненно, сыном
таких же людей; но, более "мужественный" и предприимчивый, чем его братьЯ,
он не осталсЯ дома, среди этих рощ, а покинул родину, чтобы погрузитьсЯ в
суету коммерции, и наконец вернулсЯ назад тем, чем он стал. Ћн тоже
когда-нибудь обзаведетсЯ детьми и, сколотив капитал на своем
"Ђнгло-американском отеле", оградит их от грубых влиЯний жизни, а потом они
станут, быть может, вроде нас, солью землю и начнут презирать его! € Я
подумал: "Ќо ведь Я не презираю этих крестьЯн, - нисколько. Ќе презираю,
разумеетсЯ, и самого себЯ; так зачем же относитьсЯ с презрением к нашему
приЯтелю в котелке, который в конце концов лишь необходимое звено между ними
и мною? џ ведь не презираю ни оливы, ни солнечное тепло, ни запах сосен, ни
всю ту природу, котораЯ вырастила его таким здоровым и сильным; Я не
презираю золотого вихрЯ легких образов, рожденных в моей душе видом этих
деревьев, скал и морЯ. ’ак зачем же презирать кегельбан и граммофон,
выражающие духовную сущность моего приЯтелЯ в котелке? ќто же просто
нелепо".
€ тут Я внезапно испытал какое-то радостное чувство, нечто похожее на
откровение; оно исходило откуда-то извне, но пронизывало все мое существо,
не нарушаЯ гармонии окружающего мира. Њне словно вдруг открылсЯ смысл бытиЯ,
истинный если не длЯ всех, то, во всЯком случае, длЯ менЯ. € на менЯ
снизошло радостное умиротворение, как это бывает, когда находишь нечто
такое, отчего в тебе пробуждаетсЯ все лучшее. "…сли с моей стороны нелепо
презирать этого человека, ЯвлЯющего собой воплощение чудовищных
противоречий, - думал Я, - то у менЯ так же мало оснований презирать что бы
то ни было в мире. …сли он всего лишь маленькое звено в непрерывной цепи
бытиЯ, если он такое же логически необходимое проЯвление одной из
многообразных форм этого бытиЯ, как и Я сам, то, стало быть, в целом мире
нет ничего, что не было бы такой же частицей бесконечности, одним из
бесчисленных проЯвлений ее непреложных законов. „а, да, - продолжал Я
размышлЯть, - и он, мой приЯтель, и Я, и эти оливы, и этот паучок на моей
руке, и все, что только обладает своеобразием во ‚селенной, - все это лишь
выражение великого Ќачала, или Џринципа, это лишь отдельные звеньЯ огромной
и всеобъемлющей цепи мирозданиЯ, которое должно быть совершенно в своем
устройстве, своем бесконечном движении и превращениЯх. …сли бы не это,
мироздание рано или поздно пришло бы к концу, но этого человеческий разум не
в состоЯнии себе представить. ‘ледовательно, мы должны заключить, что
мироздание совершенно и бесконечно. Ђ раз оно совершенно и бесконечно, то
все мы лишь частицы этой бесконечности, и нелепо одной из таких крошечных
частиц с презрением относитьсЯ к другой. €так, - подумал Я, - мысли мои
проделали длинный путь от моего приЯтелЯ в котелке вплоть до глубин
‚селенной и снова вернулись к моему приЯтелю".
џ лежал на спине и глЯдел в небо. € небо вместе с белыми облачками,
золотившимисЯ в лучах солнца, как крыльЯ белой птицы, словно улыбалось моим
мыслЯм. "€ все-таки, - думал Я с удивлением, - хотЯ и Я и мой приЯтель
одинаково необходимы, он менЯ решительно раздражает и, конечно, будет
раздражать всегда, как, впрочем, множество других людей и вещей. ‘ другой
стороны, разве должен Я подавить в себе чувство любви и восхищениЯ ко всему,
что вызывает во мне чувство любви и восхищениЯ, только потому, что все это -
лишь проЯвлениЯ того необходимого и совершенного Ќачала, многообразие
которого беспредельно? “ж не заблуждаюсь ли Я все-таки? ‚прочем, - подумал
Я, - невозможно верить в существование великого и совершенного Ќачала, или
Џринципа, не видЯ отдельных его проЯвлений; ты сам частица великого целого,
и, стало быть, ты не можешь не верить в эту индивидуальную частицу, в самого
себЯ, а также и в то, что тебе нравитсЯ или не нравитсЯ, и у тебЯ, право,
нет иной возможности выразить эту свою веру, как только выражаЯ свои
чувства. Ђ поэтому досадуй с легким сердцем на своего приЯтелЯ в котелке и
продолжай любоватьсЯ крестьЯнами, небом и морем. Ќо, раз принЯв этот
жизненный закон, ты уже не можешь ни к кому и ни к чему на свете относитьсЯ
с презрением, даже к кегельбану, потому что все неразрывно свЯзано с тобой
самим и, отвергаЯ что бы то ни было, ты восстал бы против непрерывной свЯзи
всего живого, а тем самым и против ‚ечности. ‚ своей любви или ненависти ты
не волен, но презирать что-либо было бы с твоей стороны величайшим безумием
и кощунством!"
ђЯдом со мной на цветке мЯты повисла пчела, а внизу у стеблЯ
примостилась уродливаЯ сороконожка. џ залюбовалсЯ хлопотливой маленькой
пчелкой, ее темным брюшком и подвижными, мохнатыми лапками, а извивающаЯсЯ
сороконожка внушала мне одно отвращение; но мне было радостно сознавать, что
сороконожка, как и пчела, - маленькаЯ частица гармоничного целого, крошечный
стежок в чудесной ткани ‚селенной. € Я взглЯнул на сороконожку с неожиданным
интересом; мне показалось, что в ее странных, таинственных движениЯх мне
открываетсЯ ‚ысшаЯ ’айна, и Я подумал: "…сли б Я знал все об этой ползучей
твари, Я мог бы относитьсЯ к ней с презрением; но если б Я мог познать ее до
конца, моему познанию было бы доступно все на свете, - тогда длЯ менЯ
исчезла бы ’айна и жизнь стала бы несносной".
џ тронул сороконожку пальцем, и она уползла.
"Ќо как же быть с людьми, - подумал Я, - которые не видЯт ничего
нелепого в презрении к другим существам; как быть с теми, что в силу своего
характера и религиозных взглЯдов не знают сомнений и считают, что сами они
правы, а все другие заблуждаютсЯ? Ћни на ложном пути! - Њне на минуту стало
жаль их, и Я пал духом. - ‚прочем, нет, конечно, нет! - спохватилсЯ Я. -
‚едь если длЯ таких людей чувство презрениЯ естественно, значит, они вправе
отдаватьсЯ этому чувству; и жалеть их не стоит, потому что в конце концов
жалость - только благопристойнаЯ форма того же презрениЯ. Ћни по-своему
правы, раз их взглЯды, их религиЯ допускают презрение. ’воЯ же религиЯ была
бы длЯ них китайской грамотой и, возможно, вызвала бы презрение у них.
Ќо ведь от этого жизнь становитсЯ еще интереснее. € если тебе,
например, кажетсЯ невозможным благоговеть перед великой ’айной и
одновременно стремитьсЯ ее объЯснить, то тебЯ не должно беспокоить, что
другим все это может представлЯтьсЯ совсем по-иному; это только еще одно
проЯвление все той же ’айны, без которой жизнь не была бы столь удивительна
и прекрасна!"
‘олнце теперь стоЯло совсем низко и освещало косыми лучами ветви сосен,
которые стали огненно-красными и странным образом напоминали огромные руки
Язычников на картинах ’ициана, а внизу под ними наЯды, набегаЯ на берег,
казалось, все так же хотели заключить в свои объЯтиЯ эту зачарованную рощу.
‚се растворилось в золотом сиЯнии заходЯщего солнца, море и землЯ слились в
одну необычайную гамму света и красок, словно сама ’айна хотела благословить
нас, ЯвлЯЯ все совершенство божественного ЏорЯдка, загадка которого
останетсЯ длЯ нас навеки неразрешимой. € Я подумал: "Ќи одна из твоих мыслей
не нова, и даже тебе самому они уже приходили в голову раньше, только не с
такой Ясностью; но они все-таки принесли тебе некоторое успокоение".
Њысленно произнесЯ это роковое слово, Я встал и предложил своей
спутнице вернутьсЯ в город. ‘тараЯсь незаметно проскользнуть мимо "ѓостиницы
“спокоениЯ", мы натолкнулись на нашего приЯтелЯ в котелке, за спиной у него
было ружье. “казываЯ рукой на гостиницу, он сказал:
- ‡аходите недельки через две, к тому времени здесь все будет
по-новому! Ђ сейчас, - добавил он, - хочу пойти подстрелить нескольких
птичек. - € он исчез в золотой дымке среди олив.
—ерез минуту раздалсЯ выстрел, а мы двинулись домой.

ЊЂ‘’…ђ‘’‚Ћ

Џеревод Ќ. ‹ебедевой

џ знал его еще в ранней юности: он шил обувь моему отцу. Ћн и его
старший брат занимали две небольших, соединенных вместе мастерских на
маленькой улочке, котораЯ в те времена была одной из самых фешенебельных в
‚ест-ќнде.
‚се в этой мастерской дышало каким-то спокойным достоинством. Ќа
вывеске не значилось, что владельцы - поставщики кого-либо из членов
королевской семьи. ’олько немецкаЯ фамилиЯ - "ЃратьЯ ѓеслер", а в окне -
несколько пар обуви. Џомню, менЯ всегда занимала мысль, откуда и каким
образом попали сюда эти несменЯемые образцы: ведь он всегда шил обувь только
на заказ, никогда не делал ее впрок, и казалось совершенно невероЯтным,
чтобы заказаннаЯ ему обувь смогла не подойти заказчику. Ќеужели он купил их,
чтобы выставить в витрине? ќто тоже казалось невероЯтным. Ћн никогда бы не
потерпел у себЯ в мастерской и куска кожи, над которым не поработал сам.
Љроме того, все они были очень уж хороши: пара бальных туфелек, таких
удивительно изЯщных - лакированнаЯ кожа с матерчатой отделкой, - что при
виде их просто слюнки текли; коричневые сапоги длЯ верховой езды с
изумительным темным глЯнцем, такие, как будто, хоть они и были совсем новые,
их носили уже сотню лет. ‚се это мог создать лишь тот, кто постиг „ушу
Ћбуви: настолько они воплощали в себе самую сущность всего, что можно надеть
на ноги. џ понЯл это, конечно, гораздо позднее, но даже тогда, когда Я - лет
в четырнадцать - получил право заказывать у него обувь, менЯ поражало то
чувство собственного достоинства, которым были исполнены он и его брат.
Џотому что шить обувь, такую, какую шил он, казалось мне тогда - и до сих
пор кажетсЯ - настоЯщим чудом.
Џомню, как однажды, протЯгиваЯ ему свою еще детскую ногу, Я робко
спросил у него:
- Ќе правда ли, мистер ѓеслер, шить обувь ужасно трудно?
€ он ответил, хитро улыбнувшись в свою рыжую бороду:
- ќто есть настоЯщий искусстф.
‘ам он был весь какой-то маленький, как будто сделанный из кожи, с
желтым морщинистым лицом, рыжими волнистыми волосами и бородой, с двумЯ
глубокими складками на щеках, спускавшимисЯ к уголкам рта, и с гортанным,
однотонным голосом. ‚едь кожа, - материал коварный, с трудом поддающийсЯ
обработке и медленно принимающий нужную форму. €менно таким и было его лицо,
и только в серо-голубых глазах чувствовалась простодушнаЯ важность человека,
тайно постигшего €деал. …го старший брат был так похож на него - хоть и был
бесцветнее, бледнее во всех отношениЯх, изнуренный тЯжелой работой, - что в
юности Я не был уверен, с кем из них говорю, до самого конца разговора. Ђ
потом, если он не говорил: "џ будут спрашивайт мой брат", - Я знал, что это
он сам, а если говорил, значит, это был его старший брат.
Ќередко люди, стареЯ и становЯсь сумасброднее, начинали накапливать
неоплаченные счета, но у них никогда не накапливались счета братьев ѓеслер.
Џросто невозможно было войти к ним в мастерскую, протЯнуть сапожнику ногу и
встретить взглЯд его голубых глаз, поблескивавших из-под очков в
металлической оправе, знаЯ, что ты должен ему больше, чем за две пары. Ќу, а
два неоплаченных счета давали приЯтную уверенность, что ты все еще остаешьсЯ
его клиентом.
„а и ходить туда слишком часто было просто невозможно: его обувь не
снашивалась ужасно долго: было в ней нечто неподвластное времени, как будто
в каждом стежке была заключена сама сущность обуви.
‚ эту мастерскую заходили не так, как заходЯт в большинство других
мастерских, с одной мыслью: "Ћбслужите менЯ, пожалуйста, поскорей, Я спешу!"
Ќет, сюда входили торжественно, как входЯт в храм, и, сидЯ на единственном
деревЯнном стуле, ждали, так как обычно в мастерской никого не было. ‚скоре
наверху, над мастерской, похожей на колодец, где было довольно темно и
успокаивающе пахло кожей, показывалось его лицо или лицо его старшего брата.
ѓортанный голос, шлепанье плетеных домашних туфель по узкой деревЯнной
лестнице - и он поЯвлЯлсЯ, без пиджака, с засученными рукавами, в кожаном
фартуке, слегка сутулый, мигаЯ глазами, как будто только что пробудилсЯ от
сновидений, в которых он видел обувь, похожий на сову, вытащенную на дневной
свет.
- ‡дравствуйте, господин ѓеслер! - приветствовал Я его. - Ќе сошьете ли
мне пару ботинок из юфти?
Ќе говорЯ ни слова, он оставлЯл менЯ одного и опЯть уходил наверх или в
другую комнату, а Я оставалсЯ сидеть на деревЯнном стуле, вдыхаЯ запах кожи.
‚скоре он поЯвлЯлсЯ снова с куском золотисто-коричневой юфти в худой, со
вздутыми венами руке. ѓлЯдЯ на этот кусок, он говорил:
- Љакой прекрасный кожа! - џ тоже выражал свое восхищение, после чего
он продолжал: - Љогда вы желайт иметь готовым заказ?
џ отвечал:
- Љак можно скорее.
€ он говорил:
- —ерез две недель.
€ли, если это был его старший брат:
- џ буду спрашивайт мой брат.
Џосле этого Я говорил тихо:
- Ѓлагодарю вас! Ѓудьте здоровы, господин ѓеслер!
- Ѓудьте здороф! - отвечал он, все еще глЯдЯ на кусок кожи, который
держал в руке.
€ Я, идЯ к двери, слышал шлепанье его плетеных туфель по ступенькам
лестницы, - казалось, он возвращалсЯ в мир своей мечты. Љогда же Я заказывал
ему какой-нибудь новый фасон, который он мне еще никогда не шил, это
превращалось в настоЯщий ритуал: он снимал с моих ног старую пару, долго
держал ее в руках, любовно и критически разглЯдываЯ. Ћн как будто бы снова
переживал те минуты вдохновениЯ, в которые создавал ее, и возмущалсЯ тем,
что кто-то мог испортить его шедевр. ‡атем, поставив мою ногу на кусок
бумаги, он два или три раза обводил ступню карандашом, ощупывал нервными
пальцами мою ногу, пытаЯсь уловить именно то, что мне нужно.
Ќикогда не забуду тот день, когда мне пришлось сказать ему:
- ѓосподин ѓеслер, вы знаете, та последнЯЯ пара ботинок, что вы мне
сделали, растрескалась.
Ќекоторое времЯ он смотрел на менЯ молча, как бы ожидаЯ, что Я возьму
свои слова обратно или по крайней мере смЯгчу их смысл, потом сказал:
- Ћни не мог треснуть.
- Љ сожалению, это так.
- ‚ы намочил их раньше, чем одевайт?
- Ќет, что вы!
Ћн уставилсЯ в пол, пытаЯсь, очевидно, припомнить эту пару обуви, и Я
пожалел, что завел такой неприЯтный и тЯжелый длЯ него разговор.
- ‚ы присылайт их назад, - сказал он. - џ буду посмотреть на них.
Њне даже как-то стало жаль мои треснувшие ботинки: до того Явственно Я
представил себе тот горестный, испытующий взглЯд, который он устремит на
них.
- Ќекоторый ботинки, - сказал он медленно, - плохой от рожденьЯ. …сли
нишево не могу делайть с ними, Я спишу их с ваш счет.
Ћдин-единственный раз Я нечаЯнно зашел к нему в мастерскую в ботинках,
которые мне пришлось срочно купить в большом магазине. Ћн принЯл у менЯ
заказ, не показав мне даже образца кожи, и Я чувствовал, как он ощупывает
глазами мои ботинки, которые были далеко не лучшего качества. Ќаконец он
сказал:
- ќто не есть мои ботинки.
‚ его тоне не было ни злости, ни сожалениЯ, ни даже презрениЯ - лишь
какое-то спокойствие, от которого Я весь похолодел. Ћн коснулсЯ левого
ботинка и нажал пальцем там, где ботинок из-за претензии на моду был не
совсем удобен.
- Ћн жмет вам в этот мест, - сказал он. - ќти большой магазин не уважай
себЯ. ”уй!
€ вдруг как будто что-то прорвалось в нем, и он заговорил быстро, с
горечью. ‚первые Я услышал, как он жаловалсЯ на трудности своего ремесла.
- Ћни забрал все, - говорил он. - Ћни берут рекламой, а не хорошей
работой. Ћни все отнЯл у нас, а мы так любим наш дело. € вот что полутшаетсЯ
- Я почти не имей работа сейчас. € с каждый год ее все меньше. ‚ы понимайт?
ѓлЯдЯ на его вытЯнувшеесЯ лицо, Я вдруг понЯл многое такое, чего раньше
не замечал, - горькую правду и жестокую борьбу за существование. € лишь
теперь Я заметил, сколько седых волос вдруг поЯвилось в его рыжей бороде.
џ попыталсЯ объЯснить ему, как мог, почему мне пришлось купить эти
проклЯтые ботинки. …го лицо и голос произвели на менЯ такое сильное
впечатление, что Я сразу же заказал ему несколько новых пар. Ќо, о Ќемезида!
Ћбувь, которую он мне сшил, носилась гораздо дольше, чем обычно. Џри всем
моем желании мне незачем было ходить к нему почти два года.
Љогда наконец Я зашел к нему, менЯ удивило, что над одним из окон его
мастерской стоЯла фамилиЯ другого сапожника, который, конечно же, был
поставщиком королевской семьи. ‘тараЯ, знакомаЯ обувь, уже не в почетном
одиночестве, была втиснута в одну витрину. “меньшившаЯсЯ теперь мастерскаЯ
стала как будто более темной, и, казалось, еще сильнее пропахла кожей. Њне
пришлось ждать дольше обычного, прежде чем послышалось знакомое шлепанье его
плетеных туфель. Ќаконец он поЯвилсЯ, взглЯнул на менЯ сквозь очки в
поржавевшей металлической оправе и сказал:
- ‚ы господин ***, не так ли?
- Ђ! ѓосподин ѓеслер, - пробормотал Я. - ‚идите ли, ваши башмаки
слишком долго носЯтсЯ. ‚зглЯните, они еще вполне приличны. - € Я вытЯнул
ногу.
Ћн взглЯнул на нее.
- „а, - сказал он. - ‹юди больше не хотЯт хороши ботинки, так Я думайт.
Ќе в силах выдержать его полный упрека взглЯд, Я поспешно спросил:
- —то вы сделали со своей мастерской?
Ћн спокойно ответил:
- Ћна слишком дорого стоил. ‚ы хотел заказать себе что-нибудь?
џ заказал три пары ботинок, хотЯ мне нужно было только две, и поспешно
вышел. “ менЯ было неЯсное чувство, что Я, по его мнению, участвую в
заговоре против него, или, вернее, даже не против него, а против его идеала.
‚прочем, какое мне было до этого дело? Џрошло много месЯцев, прежде чем Я
снова поЯвилсЯ у него в мастерской с мыслью: "Ђ, черт! Ќе могу оставить
старика без помощи... Џойду! Њожет быть, заказ у менЯ примет его старший
брат".
џ знал, что его старший брат слишком мЯгкий человек, чтобы упрекать
менЯ даже молча.
€, действительно, к моему облегчению, в мастерской, как мне показалось,
стоЯл его брат, с куском кожи в руке.
- ‡дравствуйте, господин ѓеслер! Љак поживаете?
Ћн подошел ко мне вплотную и взглЯнул на менЯ.
- Ќитшево, - ответил он медленно. - Ќо мой старший брат умер.
’ут только Я узнал его. Љак он постарел и осунулсЯ! Ќикогда раньше Я не
слышал, чтобы он упоминал о своем старшем брате. ЏотрЯсенный до глубины
души, Я пробормотал: "Љакое несчастье!".
- „а, - сказал он. - Ћн был хороший человек, он шил такой хороший
ботинки, и вот он умер. - € как бы указываЯ причину смерти несчастного, он
коснулсЯ головы. ’ут Я заметил, до чего поредели его волосы - совсем как у
его брата. - Ћн не мог пережить, что мы потерЯли второй мастерскаЯ. ‚ы хотел
заказывать ботинки? - Ћн протЯнул мне кусок кожи. - ‚от прекрасный кожа.
џ заказал несколько пар. Џрошло много времени, прежде чем Я получил их.
Ќо они были еще лучше, чем раньше, их просто невозможно было износить. Ђ
потом Я уехал за границу.
џ вернулсЯ в ‹ондон лишь через год. € первым делом заглЯнул в
мастерскую моего старого друга. Љогда Я уезжал, ему было не больше
шестидесЯти, а когда снова увидел его, ему можно было дать все семьдесЯт
пЯть. Ћн стал дрЯхлым, сморщенным, руки его дрожали. Ћн даже не сразу узнал
менЯ.
- ѓосподин ѓеслер! - сказал Я, и сердце у менЯ сжалось. - Љакие
прекрасные ботинки вы делаете! ‘мотрите, эту пару Я носил почти не снимаЯ
все времЯ, пока жил за границей, и они даже вполовину не износились, не
правда ли?
Ћн долго смотрел на мои ботинки, сшитые из юфти, и его лицо снова
ожило. „отронувшись до подъема моей ноги, он спросил:
- Ћни не стал свободный вот здесь? џ помню, это был трудный пара.
џ заверил его, что мне в них очень удобно.
- ‚ы хотел заказать ботинки? - спросил он. - џ могу сделайт их очень
быстро. “ менЯ сейчас много свободный времЯ.
џ поспешно сказал:
- „а, да, пожалуйста, мне нужно много всЯкой обуви.
- џ сделайт вам новый модель, ваша нога стал больше, Я так полагайт.
€ он медленно обвел карандашом мою ступню, потрогал пальцы, и только
раз, взглЯнув на менЯ, спросил:
- џ вам уже сказайт, что мой брат умер?
Ќа него было жалко смотреть: до того хилым он стал. џ поспешил уйти.
џ уж не надеЯлсЯ, что получу когда-нибудь свой заказ, но в один
прекрасный день мне все же была доставлена моЯ новаЯ обувь. ђазвернув
сверток, Я извлек оттуда четыре пары обуви, поставил их в рЯд и примерил их
одну за другой. ‘омнений не было. Џо форме и отделке, по фасону и качеству
кожи, из которой они были сделаны, это была самаЯ лучшаЯ обувь из всех,
какую он когда-либо шил длЯ менЯ. ‚ носке одного из ботинок Я нашел счет.
‘умма была такаЯ же, как обычно, но Я очень удивилсЯ: прежде он никогда
не посылал счетов до того, как начиналсЯ новый квартал года. џ сразу же
спустилсЯ вниз, написал чек и тотчас же сам отослал его.
Ђ неделю спустЯ, проходЯ по знакомой улочке, Я решил зайти к нему и
рассказать, как удивительно впору пришлись мне новые ботинки. Ќо, подойдЯ к
тому месту, где была его мастерскаЯ, Я больше не увидел его имени на
вывеске. ‡ато в окне все еще стоЯли изЯщные бальные туфельки - лакированные,
с матерчатой отделкой и коричневые, с темным глЯнцем сапоги длЯ верховой
езды.
џ вошел, очень встревоженный. „ве маленькие мастерские снова были
соединены в одну. Ќавстречу мне вышел молодой человек, судЯ по внешности,
англичанин.
- Њогу Я видеть господина ѓеслера? - спросил Я.
Ћн бросил на менЯ какой-то странный, словно бы заискивающий взглЯд.
- Ќет, сэр, - сказал он. - Ќет. Ќо мы с удовольствием обслужим вас.
ЊастерскаЯ принадлежит теперь нам. ‚ы, несомненно, уже видели наши имена над
соседней витриной. Њы выполнЯем заказы длЯ некоторых весьма почтенных людей.
- „а, да, - сказал он. - Ќо что с ѓеслером?
- Ћн умер.
- “мер! Ќо Я только в прошлую среду получил от него эти ботинки.
- Ђх да, это ужасно! Ѓедный старик умер с голоду.
- Ѓоже мой!
- „октор сказал - общее истощение организма. € в таком состоЯнии он
работал! „а еще поддерживал порЯдок в мастерской: ни одной душе не давал
притронутьсЯ к работе - все делал сам. Љогда он получал заказ, он тратил
очень много времени, чтобы выполнить его. Ђ люди не хотЯт ждать. € он
растерЯл всех своих заказчиков. ‚от здесь он сидел и все работал, работал...
Ќадо отдать ему должное, никто в ‹ондоне не шил обуви лучше него. Ќо
подумайте о конкуренции! € он никогда не рекламировал свою работу! Ђ ведь у
него была лучшаЯ кожа, которую он сам и выделывал. „а, так вот все и
случилось. „а и что можно было ожидать от человека с такими понЯтиЯми...
- Ќо голоднаЯ смерть...
- Њожет, вам это покажетсЯ преувеличенным, но он сидел за работой день
и ночь, до последнего вздоха. џ часто наблюдал за ним. “ него никогда не
хватало времени поесть; да в доме ни гроша и не было. ‚се, что он
зарабатывал, уходило на плату за помещение и кожу длЯ обуви. € то
удивительно, как это он так долго протЯнул. Ћн даже огонь в камине не
поддерживал. ќто был какой-то особенный человек. Ќо он умел шить хорошую
обувь.
- „а, - повторил Я. - Ћн умел шить хорошую обувь.
џ повернулсЯ и быстро вышел. Њне не хотелось показать молодому
человеку, что Я едва сдерживаю слезы.

‘ЋђЋЉЂ ЌЂ„ •Ћ‹ЊЂЊ€

Џеревод ћ. †уковой

‚ то лето Я жил на Љорнуоле и часто, лежа у морЯ на поросшем жесткой
травой песчаном склоне, раздумывал, о чем бы написать. ’ам Я и увидел их
однажды, когда усиленно предавалсЯ этому занЯтию.
Ћни шли, держась за руки. Ќа ней было голубое холстинковое платье, над
юным личиком - ореол волос цвета меда. ’о была чистенькаЯ, скромнаЯ девочка
с трогательно доверчивым взглЯдом серьезных глаз, голубых, как цветы
цикориЯ, которые она держала в руке и иногда подносила к лицу, чтобы
понюхать. ‘путник ее был сильный, живой юноша лет четырнадцати, тоже очень
серьезный. …го глубоко посаженные глаза с черными ресницами глЯдели на
девочку покровительственно, с задумчивым интересом, и своим негромким,
ломающимсЯ голосом подростка он рассказывал ей, как пчелы собирают мед с
цветов. ђаза два этот хриплый, но очень приЯтный голос зазвенел от волнениЯ,
когда девочка отвлекалась и слушала его невнимательно. Љазалось, юноша готов
рассердитьсЯ, но знает, что сердитьсЯ нельзЯ, потому что она девушка и к
тому же моложе его и потому, что он любит ее.
Ћни уселись на склоне чуть пониже того места, где лежал Я, укрытый от
чужих глаз, и принЯлись считать лепестки у цветка цикориЯ. „евочка тихо
опустила голову ему на плечо, и юноша обнЯл ее. Ќикогда не видел Я столь
спокойной и светлой любви, такой доверчивой у нее, такой бережной у него.
Ћни при всей своей юности напоминали счастливых супругов, которые уже много
лет живут вместе, но все еще смотрЯт друг на друга с доверчивой нежностью,
хотЯ чувствуетсЯ, что страсти они не знают и не знали никогда.
„олго Я смотрел на их спокойные, детские ласки. Ћни сидели
полуобнЯвшись и тихо болтали, иногда улыбаЯсь друг другу, но ни разу не
поцеловались. € вовсе не потому, что были слишком застенчивы, - казалось,
они полностью принадлежат друг другу, и мысль о поцелуе просто не приходит
им в голову. …е головка все ниже и ниже клонилась к нему на плечо, и наконец
сон сомкнул веки ее голубых, как цветы цикориЯ, глаз. Љак трогательно ее
друг старалсЯ не разбудить ее, хотЯ Я видел, что у него затекает рука! ќтот
славный юноша так долго сидел не шевелЯсь, поддерживаЯ ее, что Я не мог
смотреть без состраданиЯ на его онемевшее плечо. Ќо вот он осторожно
высвободил руку, опустил голову девушки на траву и наклонилсЯ вперед, увидев
что-то. ЏрЯмо перед ним на голой ветке боЯрышника качалась сорока. ќта птица
с перьЯми цвета ночи и днЯ издавала странные крики и беспокойно махала
крылом, как будто хотела привлечь к себе внимание. ‘летев с ветки, она
стремительно и бесшумно покружила над кустом боЯрышника и села на другой
куст шагах в десЯти от первого. ћноша встал, посмотрел на свою маленькую
подругу, потом на птицу и стал к ней подкрадыватьсЯ. Ќо сорока, издав свой
странный крик, перелетела на соседнее дерево. ћноша на миг остановилсЯ, а
птица снова взлетела и вдруг камнем ринулась вниз, скрывшись за холмом.
“видев, как юноша сорвалсЯ с места, Я быстро вскочил и побежал вслед за ним.
„обежав до гребнЯ холма, Я увидел низко летЯщую над долиной черно-белую
птицу и вихрем мчавшегосЯ вниз по склону юношу с развевающимисЯ волосами. Ћн
сбежал к подножию холма и скрылсЯ в зарослЯх. џ бросилсЯ за ним. Ќи мальчик,
ни птица не должны были знать, что за ними следЯт, и потому Я шел бесшумно,
крадучись между деревьев, пока не добралсЯ до омута, осененного густым
сводом ив, берез и дикого орешника, через который почти не пробивались
солнечные лучи. ’ам, где низко над водой сплелись ветви, сидела не пестраЯ
птица, а юнаЯ темноволосаЯ девушка, болтаЯ смуглыми обнаженными ногами.
Џритаившись у краЯ омута, где на черной воде золотом горели опавшие листьЯ,
позабыв обо всем на свете, смотрел на нее юноша. Ћна качалась среди ветвей
совсем близко и тоже глЯдела на него. ‘колько ей было лет, этой девушке со
смуглым телом и удлиненными к вискам блестЯщими глазами? €ли над омутом
качалсЯ всего лишь дух долины, леснаЯ феЯ, одетаЯ мокрыми листьЯми березы,
окруженнаЯ ветвЯми и темной водой? ‘транное было у нее лицо - дикое, почти
злое и вместе с тем такое нежное. џ не мог отвести от нее глаз. Џальцы ее
обнаженных ног коснулись воды, и брызги упали на лицо юноши.
Ћт его благоразумиЯ и спокойной уверенности не осталось и следа. ‚ нем
вспыхнуло что-то столь же дикое, как и в ней, руки протЯнулись к ее ногам.
Њне хотелось крикнуть ему: "Ќазад, мальчик, назад!" - но Я не смог: в ее
русалочьих глазах светилась такаЯ дикаЯ, самозабвеннаЯ нежность, что Я
промолчал.
‚друг сердце у менЯ замерло - юноша соскользнул в воду. Љаким взглЯдом
смотрел он на нее, барахтаЯсь в глубоком омуте, у ее ног! ‚ нем не было
страха, нет, он был полон страстной тоски и отчаЯниЯ. Ђ ее глаза! Љакое в
них сиЯло торжество, какое счастье!
Љоснувшись ее ноги, он подтЯнулсЯ и влез на сук. Ќаклонившись, она
потЯнула его к себе, туда, где над водой сплелись ветви, и обнЯла его,
совсем мокрого.
џ глубоко вздохнул. ‘редь темной листвы зажегсЯ оранжевый солнечный луч
и упал на юношу и девушку, которые качались над темной водой, приблизив губы
к губам, растворившись друг в друге, полные упоениЯ, светившегосЯ в их
глазах. € вдруг они поцеловались. Ћмут, листва, самый воздух - все вихрем
закружилось вокруг менЯ, слилось, Я уже ничего не видел Ясно... Ќе знаю,
сколько прошло времени, пока Я снова увидел их. …го лицо - лицо прежнего
благоразумного юноши - теперь было повернуто в сторону: он к чему-то
прислушивалсЯ. ‘ вершины холма сквозь шепот листьев доносилсЯ плач, и к этим
звукам прислушивалсЯ юноша.
€ вот он выскользнул из объЯтий лесной феи, бросилсЯ в воду и поплыл к
другому берегу. ЉакаЯ тоска выразилась на ее лице! Ќо она не плакала, не
пыталась вернуть его. …е гордое сердце шло навстречу неизбежному и не хотело
цеплЯтьсЯ за то, что утрачено. ЌедвижнаЯ, как ветви и вода, молча смотрела
она, как удалЯетсЯ юноша.
Ћн медленно доплыл до берега и упал на землю, тЯжело дыша. Ђ с холма
все летели одинокие рыданиЯ.
Ћн лежал, слушаЯ их, но глЯдЯ в страстно тоскующие глаза, неотступно
следовавшие за ним. Ћн устремилсЯ было обратно к омуту, но огонь в нем уже
угас; руки бессильно опустились, на юном лице читалась растерЯнность.
‡амерла в ожидании темнаЯ гладь воды, замерли деревьЯ, ее печальные
глаза, мое сердце. Ђ на холме одиноко плакала светловолосаЯ девочка...
€ юноша медленно побрел наверх, спотыкаЯсь, ничего не видЯ вокруг и
оглЯдываЯсь, то и дело оглЯдываЯсь назад. Ћн уходил, а покинутаЯ им смуглаЯ
феЯ долины смотрела ему вслед, не отрываЯсь, обхватив руками свое гибкое
тело.
џ тоже крадучись пошел прочь, и только когда выбралсЯ на открытое
место, где все было залито бледным светом вечернего солнца, оглЯнулсЯ назад.
„евушки уже не было под темными деревьЯми, а над черной водой с жалобными
криками металась в этой клетке страсти сорока, птица, несущаЯ на своих
крыльЯх сумерки.
Џовернувшись, Я бросилсЯ бежать и бежал до самого холма, где под
высоким голубым небом снова сидели юноша и маленькаЯ девочка со светлыми
волосами. Џрижав залитое слезами лицо к его плечу, она что-то говорила, уже
не помнЯ о случившемсЯ. Ђ он... он обнимал ее одной рукой, но глаза его
глЯдели мимо нее, как будто видели вдали что-то другое.
џ лежал, слушаЯ их мирную болтовню, пока не проснулсЯ и не понЯл, что
эта аллегориЯ о небесной и земной любви была всего лишь сном. € Я вернулсЯ к
действительности, меньше чем когда бы то ни было способный ее понЯть.

ќ‚Ћ‹ћ–€џ

Џеревод ‹. Ѓиндеман

Њы вышли из театра, и тут оказалось, что найти такси совершенно
невозможно. •отЯ моросил мелкий дождь, мы прошли через ‹естер-сквер в
надежде перехватить какую-нибудь машину, котораЯ будет возвращатьсЯ с
Џикадилли. Њножество извозчичьих карет и кэбов проезжало мимо,
останавливалось у тротуара; извозчики вЯло окликали нас или даже не пытались
привлечь наше внимание, но все такси, казалось, были занЯты. Ќаконец у
Џикадилли-‘еркус, потерЯв всЯкое терпение, мы подозвали извозчика и обрекли
себЯ на томительную, долгую поездку. ‚ открытые окна экипажа дул
юго-западный ветер, и в нем чувствовалась перемена погоды, тот влажный запах
перемен, который ветер приносит даже в самое сердце городов и вызывает у
человека, наблюдающего их кипучую, деЯтельную жизнь, представление о
какой-то неугомонной ‘иле, что всегда подгонЯет: вперед, вперед! Ќо мерное
цоканье лошадиных копыт, дребезжание окон, глухой стук колес навевали
дремоту, и когда наконец экипаж подъехал к нашему дому, сон почти одолел
нас. Џлата за проезд была два шиллинга; отыскав при свете фонарЯ монету в
полкроны и вручив ее извозчику, мы случайно глЯнули на него. ќто был человек
лет шестидесЯти с длинным, худым лицом; подбородок его и седые обвисшие усы,
казалось, никогда не отрывались от поднЯтого воротника старого синего
пальто. ‘амой поразительной особенностью его лица были две морщины вдоль
щек, настолько втЯнутых, что лицо как будто состоЯло из одних лишь костей;
глаза запали так глубоко, что блеск их не был заметен. ‘тарик сидел
неподвижно, уставившись на хвост лошади. € почти невольно рука моЯ
потЯнулась за оставшимсЯ еще в кармане серебром, чтобы прибавить его к
полукроне. €звозчик взЯл монеты, не сказав ни слова, но когда мы уже открыли
калитку сада, вдруг проговорил:
- Ѓлагодарю, вы спасли мне жизнь.
Ќе знаЯ, что ответить на эти странные слова, мы снова закрыли калитку и
вернулись к экипажу.
- ђазве ваши дела так плохи?
- Џлохи, - ответил он. - Ќекуда нашему брату податьсЯ. Ќикому мы теперь
не нужны. - € взЯв кнут, он приготовилсЯ тронутьсЯ в путь.
- € давно это так?
Ћн опустил руку, видно, обрадовавшись возможности отдохнуть, и
пробурчал невнЯтно:
- ‚от уже тридцать пЯть лет Я занимаюсь этим делом. - € снова
погрузилсЯ в созерцание хвоста своей лошади. Ћчевидно, он от природы был
неразговорчив и мог рассказывать о себе, только когда ему задавали вопросы.
- џ не виню такси, вообще никого не виню. ќто просто напасть какаЯ-то.
џ вот уехал сегоднЯ утром, а дома хоть шаром покати. ‚чера жена менЯ
спрашивает:
- ‘колько же ты приносил домой последние четыре месЯца?
- Ќу, считай, шиллингов шесть в неделю, - говорю Я ей, а она
поправлЯет:
- Ќет, семь.
—то ж, жене-то лучше знать: она все в книжечку записывает.
- ’ак вам на хлеб не хватает?
€звозчик улыбнулсЯ, и эта улыбка между двух впадин, заменЯвших щеки,
была, мне кажетсЯ, самой странной из всех улыбок, когда-либо освещавших
человеческое лицо.
- Џожалуй, так оно и есть, - ответил он. - •отите знать, как это
получаетсЯ? ‚от сегоднЯ Я до вас заработал за весь день всего восемнадцать
пенсов. ‡а весь день. ‚чера - пЯть шиллингов. ‘емь шиллингов в день Я должен
платить за кэб, и это еще дешево. ‚едь сколько владельцев кэбов разорилось
на этом деле - им, как и нам, очень туго приходитсЯ! Ћни, правда, стараютсЯ
не обижать нас, но своЯ рубашка ближе к телу. - €звозчик снова улыбнулсЯ. -
Њне жаль их, и лошадей тоже, хотЯ, пожалуй, лошадЯм-то легче, чем нам.
- Ђ как же пассажиры? - спросил один из нас.
€звозчик отвернулсЯ и посмотрел в темноту.
- Џассажиры? - ‚ голосе его слышалось легкое удивление. - €м всем
подавай такси. € это понЯтно: на такси доедешь быстрее, а времЯ - деньги.
‚от до вас Я семь часов прождал седока. „а ведь и вы искали такси. Љогда не
найти такси, то на худой конец нанимают нас, и седоки почти всегда злЯтсЯ.
ЏопадаютсЯ, правда, старухи, которые боЯтсЯ машин, но у таких денег в обрез,
и они не очень-то щедры. ќто им не по карману, Я думаю.
- Ћднако все вам сочувствуют. ‡начит, можно надеЯтьсЯ.
- Ќа сочувствие хлеба не купишь, - спокойно остановил он менЯ. - Ђ в
былые времена никто менЯ не спрашивал, хватает ли хлеба. - Њедленно покачав
головой, он добавил: - Љроме того, что могут сделать люди? Џомощи от них не
жди, а как начнут задавать вопросы, им самим становитсЯ не по себе. Ћни,
наверное, это понимают. Љ тому же нас так много; тем, у кого кареты, тоже
несладко. ‚прочем, с каждым днем все меньше и меньше нас, извозчиков,
встретишь на улицах.
Ќе решаЯсь больше выражать сочувствие этому представителю отживающей
профессии, мы подошли к лошади. Ћна, наверное, немало вынесла на своем веку:
даже в темноте у нее можно было пересчитать все ребра. € вдруг один из нас
сказал:
- Њногие хотели бы видеть на улицах только такси - это из-за лошадей:
жалко их.
€звозчик утвердительно кивнул,
- “ этой старушки, - сказал он, - никогда не было лишнего мЯса. € от
корма, который ей теперь дают, резвости не прибавитсЯ. Џравда, корм и не бог
весть какой, но она все-таки сыта.
- Ђ вы нет?
€звозчик снова взЯлсЯ за кнут.
- Ќе думаю, - сказал он равнодушно, - чтобы мне могли подыскать теперь
какую-нибудь другую работу. ‘лишком долго Я был при лошадЯх. Џожалуй,
придетсЯ идти в работный дом, если со мной не случитсЯ чего-нибудь похуже.
- Љак это ужасно! - прошептали мы, и, услышав такие слова, он улыбнулсЯ
в третий раз.
- „а, не повезло нашему брату. € за что нам выпала такаЯ долЯ? Ќо
ничего не попишешь - одно вытеснЯет другое, а жизнь идет своим чередом. џ
думал об этом; сидишь тут целый день, ну и поневоле начнешь раздумывать, все
ли в этом мире правильно устроено. Ќет, выходит, что не все. Ђ извозчиков
скоро совсем не останетсЯ - так долго тЯнутьсЯ не может. € Я даже не знаю,
будет мне обидно или нет, когда это наконец случитсЯ. ‚сю душу мне такаЯ
жизнь вымотала.
- Ќо ведь создали специальный фонд...
- „а, и это помогло кое-кому выучитьсЯ на шофера. Ќо какой от него прок
старикам, вроде менЯ? Њне ведь шестьдесЯт, и таких сотни. Њы в шоферы не
годимсЯ: смелости не хватит. Ђ денег, чтобы помочь нам, понадобилось бы
пропасть. € вы правильно говорите, люди хотЯт, чтобы мы ушли с дороги. €м
нужны такси, а наше времЯ прошло. џ не жалуюсь, вы ведь сами завели этот
разговор.
€ он в третий раз поднЯл кнут.
- ‘кажите, а что бы вы делали, если бы сверх обычной платы получали еще
шесть пенсов?
€звозчик опустил глаза; вопрос, как видно, поставил его в тупик.
- —то бы Я делал? „а ничего. —то бы Я мог делать?
- Ќо вы же сами сказали, что наши шесть пенсов спасли вам жизнь.
- ‚ерно, сказал, - ответил он неторопливо. - “ менЯ было тЯжело на
душе. Џорою ничего с собой не поделаешь - нападет тоска, и не отделаешьсЯ от
нее никак. Ћбычно стараешьсЯ не думать ни о чем. Џрощайте. Џремного
благодарен!
Ћн тронул лошадь кнутом. Љак бы очнувшись от сна, несчастное животное
вздрогнуло, двинулось вперед, и экипаж стал удалЯтьсЯ. Њедленно двигалсЯ он
по дороге среди теней от деревьев, перемежавшихсЯ со светом фонарей. ‚ысоко
над нами по черной реке неба плыли белые корабли облаков. €х подгонЯл ветер,
в котором чуЯлась перемена. € когда экипаж уже исчез из виду, этот ветер все
еще доносил до нас замирающий звук его колес.

ЏђЋѓ“‹ЉЂ ‚ ’“ЊЂЌ…

Џеревод ’. ‹итвиновой

“же отрастившаЯ зимнюю шерсть, разгорЯченнаЯ и вспотевшаЯ кобыла цветом
совсем сливалась с рыжими, как лисий хвост, кучами отсыревших листьев бука.
Љак всегда в такие туманные дни, она пританцовывала, высоко вскинув голову,
слегка выгнув шею и насторожив уши, шарахалась ни с того ни с сего,
притворЯЯсь, будто не узнает знакомых предметов, и времЯ от времени
предпринимала энергичные попытки сбросить менЯ и убежать. …й то и дело
мерещились камни на дороге. Ќекогда, еще до того, как началась ее нынешнЯЯ
легкаЯ жизнь, такой камень подкатилсЯ ей под самые копыта и навсегда
испортил ей норов.
„ень стоЯл безветренный. ’ам и сЯм пламенели оставшиесЯ на ветвЯх
медно-красные листьЯ буков, и казалось, что кто-то нарочно зажег вверху
огоньки, чтобы хоть немного прогреть неуютную сырость леса. ЃольшаЯ часть
листвы, впрочем, облетела, и усеЯнные жемчужными каплЯми голые сучьЯ четко
вырисовывались на сплошном сером фоне. џгод было мало, и среди них
выделЯлись красотой розовые плоды бересклета, которых как раз в этом году
уродилось больше обычного. ѓлухие аллеи безмолвствовали, не слышно было тех
сладостных вздохов, что раздавались откуда-то сверху вчера в этот час. ‡ато
в воздухе была разлита какаЯ-то особеннаЯ тишина, как бы немое роптание
тумана. Њы проехали мимо дерева, и на самой верхушке его гордо восседал
непомерно тЯжелый длЯ тоненькой веточки голубь. Џогруженный в свой
безмЯтежный голубиный мир, он не слышал ни топота копыт, ни скрипа седла.
’уман сгустилсЯ в сплошное облако бесконечно мелкой дождевой пыли, и сквозь
эту завесу деревьЯ выглЯдели как-то странно, словно они заблудились и
потерЯли друг друга. Њимо нас, казалось, быстро и бесшумно скользили
призраки, единственные обитатели мира, в котором мы очутились.
‚озле какой-то фермы кобыла внезапно, как это с ней иногда бывало,
остановилась. —етыре черных поросенка прошмыгнули мимо нас и тотчас
растворились в белом воздухе. Љ этому времени мы оба были в испарине. Њы
стали ближе друг к другу, наши отношениЯ - фамильЯрнее. џ поделилсЯ с ней
своими соображениЯми по поводу ее прозвища, нрава и внешнего облика, попутно
прошелсЯ насчет ее манер. Ћна же в ответ издала свой милый, хрипловатый
вздох, который берет начало где-то под звездочкой на лбу. ‚ пасмурную погоду
она не чихает, такое проЯвление восторга она позволЯет себе только в
солнечные дни, когда дует морозный сухой ветерок. Ќа развилке мы вдруг
наткнулись на четырех лошадок - одну серую и трех рыжих. Ћни тут же
повернулись и побежали, уносЯ в поредевшую аллею свои красивые головки и
стройные тела. ‡атем, спохватившись, что слишком оторвались от своих, встали
поперек дороги, перескочили через живую изгородь и побежали к другим,
которые паслись неподалеку на тонувшем в тумане лужку.
Њы спустились вниз по дороге и повстречали свору собак, возвращавшихсЯ
домой с охоты. ‘мутные очертаниЯ пегих тел, мЯгкие, бесшумно ступающие лапы,
томные глаза, особый собачий мир. ‘переди и сзади - алые полоски охотничьих
курток.
‚скоре мы въехали в какие-то ворота и очутились среди торфЯного полЯ,
заросшего поблекшим дроком. ’уман уплотнЯлсЯ. ѓде-то, высоко в небе,
посвистывал невидимый кулик. Љазалось, пасмурный день внезапно обрел голос и
изливает всю свою тоску в этих диких звуках. ‘тараЯсь не терЯть из виду
поблескивавшую впереди полоску дороги, мы пустились в галоп. Њы оба
радовались избавлению от скучного однообразиЯ проселочных дорог.
Ќо вот умолк голос кулика; полоска дороги скрылась. Ќа всем белом свете
не было никого, кроме нас. „аже кусты дрока куда-то исчезли. Ќичего не
осталось - один черный торф под ногами да туман, густеющий с каждой минутой.
Њы почувствовали себЯ такими же одинокими, как та птица, что пронеслась над
нами в белом пустом небе, словно человеческаЯ душа, блуждающаЯ среди
неисследованных полей своего будущего.
Љобыла перескочила через груду камней, которые, казалось, возникли
непонЯтно откуда уже после того, как мы их миновали. џ подумал, что если бы
мы невзначай попали в одну из Ям старой каменоломни, мы бы неминуемо
погибли. € эта мысль, что мы могли угодить в Яму, а могли и не угодить в
нее, была чем-то приЯтна. Њы оба вошли в азарт и, нырЯЯ в эту плотную,
неосЯзаемую массу, котораЯ как бы пропускала нас вперед и тотчас смыкалась
за нами, испытывали неподдельный восторг. ‚есело было скакать на просторе, с
каждым Ярдом убеждаЯсь, что мы еще живы, не знать, что нас ожидает впереди,
- в каких-нибудь пЯти Ярдах, - и бросать вызов неизведанному! ‘ознание
собственной безопасности нам было не нужно: мы были бесконечно выше этого.
Њы скакали галопом, на лету заглатываЯ сырой воздух, который хлестал нам в
лицо, и были счастливы. ‚друг землЯ под нашими ногами из ровной сделалась
бугристой, началсЯ подъем. Љобыла замедлила ход. Њы остановились. ‚сюду -
впереди, позади, слева и справа - белаЯ мгла. Ќи неба, ни горизонта, и даже
землЯ под ногами едва различима. ‚етер больше не бьет в лицо, ветра нет.
‘перва мы просто обрадовались возможности перевести дух и, ни о чем не
помышлЯЯ, перекинулись двумЯ-тремЯ словечками, потом вдруг у менЯ по сердцу
прошел холодок. Љобылка фыркнула. Њы повернули и стали спускатьсЯ под гору.
’уман между тем сгущалсЯ и почти неприметно темнел. ’еперь уже мы двигались
шагом, робеЯ перед неизвестностью. Џеред нами вставали видениЯ - такие
далекие и странные в этой туманной мгле - теплое стойло и кормушка, полнаЯ
овса; дымЯщаЯсЯ чашка чаю и поленьЯ, потрескивающие в камине. “ тумана
словно выросли пальцы - длинные, серо-белые, шарЯщие; а в самом его
безмолвии слышалось какое-то грозное бормотание, что-то жуткое, затаенное,
словно это дух неизвестности к нам подбиралсЯ, готовЯсь отомстить за то, что
мы в упоении азарта так весело его дразнили.
„альше спускатьсЯ уже было некуда, землЯ выровнЯлась. Њы не могли
решить, куда нам ехать теперь. Њы остановились и стали прислушиватьсЯ.
Љругом стоЯла полнаЯ тишина - ни всплеска воды, ни шелеста ветра в ветвЯх,
ни человеческих шагов, ни звука голоса. Ќе слышно было, как пасутсЯ лошади
на пастбище; птицы - и те умолкли. Ђ туман становилсЯ все темнее и темнее.
Љобыла шла шагом, понурЯ голову и нюхаЯ вереск. ‚ремЯ от времени она
фыркала, и тогда сердце мое начинало радостно трепетать в надежде, что она
отыскала дорогу. ‚друг она откинула голову, громко фыркнула и остановилась.
Џеред самым нашим носом прошла лошадка с жеребенком. „ва скачущих сгустка
сумерек, они промчались, как бесформенные тени на белой простыне. ‚ысокий
вереск скрадывал топот их копыт. Ѓесшумные, как призраки, они исчезли в
мгновение ока. Љобыла рванулась вслед за ними. ‚прочем, теперь ни в ее
галопе, ни в биении моего сердца не было уже того восторга перед встречей с
неизведанным, теперь нас подстегивал всего лишь холодный страх одиночества.
Ћдин и тот же аллюр, а какаЯ разница между ощущениЯми!
Љобыла резко шарахнулась в сторону и остановилась. ‚ трех Ярдах от нас
промчалась малорослаЯ лошадка со своим жеребенком. €х очертаниЯ были еще
смутнее, они уже почти не отделЯлись от фона, который успел еще больше
потемнеть. Ќо бежали они все в том же направлении, что и первый раз! Ќеужели
отныне нас будут преследовать эти жуткие призраки, неужели они будут вечно
проноситьсЯ мимо нас все в одном и том же направлении? Ќа этот раз кобыла не
побежала за ними, а продолжала стоЯть на месте; она понимала не хуже менЯ,
что мы безнадежно сбились с пути. ‚скоре, однако, она тихонько заржала и,
снова нюхаЯ вереск, двинулась вперед. Ђ туман все темнел!
€ вдруг из глубины обступившего нас белесого сумрака донессЯ какой-то
невнЯтный гул; мы остановились и, затаив дыхание, повернули головы. џ видел,
как моЯ кобылка устремила взглЯд в одну точку, пытаЯсь проникнуть им сквозь
туман. ЌевнЯтный шум становилсЯ все громче, все отчетливее и, наконец,
превратилсЯ в скрип колес. Љобылка рванулась вперед. ‘крип, как назло,
затих. Љобылка, однако, не останавливалась. ђезко свернув влево, она было
споткнулась, но устоЯла на ногах, затем куда-то вскарабкалась и перешла на
рысь. ’уман под нами словно побелел. Њы были на дороге. џ крикнул, сам не
знаю, что - может быть, просто чертыхнулсЯ. Љобылка покосилась на менЯ, чуть
насмешливо, словно хотела сказать: "Ђ ведь дорогу-то нашла Я!" ’еперь мы уже
трусили размеренным, спокойным шагом, слегка сконфуженные, как это бывает с
людьми и лошадьми, когда они чувствуют, что грозившаЯ им опасность миновала.
’еперь нам казалось, что это очень даже приЯтно - в какие-то полчаса
проделать весь круг эмоций, от восторга беспечной удали до леденЯщего сердце
страха. ‚прочем, встречу, самый стык этих противоречивых чувств мы оставили
там, на таинственном, поросшем белым дроком торфЯном поле! Ќе странно ли:
одну минуту нам кажетсЯ, будто на свете нет ничего прекрасней сознаниЯ, что
мы, того и глЯди, свернем себе шею, а в другую нас бросает в озноб при одной
мысли, что мы заблудились в тумане и что на нас надвигаетсЯ темнаЯ зимнЯЯ
ночь!
€ вот мы едем неспешной рысцой по проселкам, вспоминаЯ прошлое,
предвкушаЯ будущее. “же совсем близко от дома поднЯлсЯ ветерок и началась
песнЯ ветвей, ронЯющих капли; где-то в тумане ухнула сова, медоточиво и
мЯгко. „вое батраков чинили дорогу на самом ее повороте, а на обочине,
блаженно свернувшись, лежал рыжий щеночек, ожидаЯ, когда они окончат свой
дневной урок. ‡адрав свою острую мордочку, он окинул нас влажным взглЯдом.
Њы повернули и мЯгко зашагали по огненно-рыжему, как лисий хвост, настилу
опавших буковых листьев, между тем как те немногие листьЯ, что остались на
деревьЯх, медленно гасли в темнеющей белизне, уже ничуть не жуткой.
‘еро-зеленый призрак ворот пропустил нас на ферму. Љурица с кудахтаньем
перебежала нам дорогу и исчезла в сумерках. Љобыла издала свой протЯжный
вздох, означавший "приехали", и стала.

„…ЊЋЌ‘’ђЂ–€џ

Џеревод Ћ. Ђтлас

‚ одном из тех задымленных уголков нашей страны, где властно царствует
промышленность, в этот день вдруг рассеЯлась всегдашнЯЯ тьма. ‘вежий ветер
расколол вечно хмурое небо, эту крышу ада, и гнал по голубому своду, еще
тусклому от дыма, стаи светлых облаков. „аже солнце засиЯло, бледное,
удивленное солнце. € под его лучами в маленьком городке, заваленном кучами
шлака, среди заводских труб, казалось, участилсЯ пульс жизни. ‚ бесчисленных
дворах и переулках, где работали женщины, дым от маленьких горнов поднималсЯ
и улетал, подхваченный ветром, с небывалой стремительностью, женщины
встрепенулись, потому что и к ним заглЯнуло солнце, и закоптелые навесы с
темными балками посветлели над ними и над их неизменными маленькими горнами.
†енщины работали с семи утра; ногами приводили в действие кожаные мехи,
раздуваЯ пламЯ над конусообразными кучками раскаленного углЯ; руками совали
в эту огненную массу тонкий железный прут, раскалЯЯ и загибаЯ его конец,
откалывали этот конец молотком, подхватывали его клещами и нанизывали на
цепь; ударом молота замыкали звено, и ни минуты не медлЯ снова совали
железный прут в раскаленный уголь. ђаботаЯ, они болтали, иногда смеЯлись,
иногда тЯжко вздыхали. ‡десь были представительницы всех возрастов и всех
типов - от широкоплечей, смуглой, крепкой женщины, похожей на крестьЯнку из
Џрованса, до истощенной и бледной, чахоточной девчонки, от седых
семидесЯтилетних старух до пЯтнадцатилетних девочек. ‚ домашних кузницах
работали в одиночку или самое большее вдвоем; в больших мастерских было по
четыре или пЯть горнов, в которых пылали угли, и по четыре или пЯть
закоптелых мехов. € не было мгновениЯ, когда бы раскаленное звено не
нанизывалось на растущие на глазах цепи, как не было мгновениЯ, когда бы
тонкий дымок от горнов, уносЯ с собой дыхание жизни, каплЯ за каплей
расточаемой около каждого из них, не устремлЯлсЯ из закопченных помещений,
мимо темных балок, ввысь, на свободу.
Ќо в это утро воздух пронизывало нечто большее, чем бледный солнечный
свет. ќто было ожидание. € в два часа началось движение. ђабота
прекратилась, из дворов и переулков высыпали женщины. Ћдни в потрепанной
рабочей одежке, другие в мало отличавшейсЯ от нее праздничной, в чепцах,
шлЯпках, простоволосые, с детьми на руках, беременные, они хлынули на
главную улицу и выстроились позади оркестра. ‘траннаЯ, шумливаЯ стаЯ,
пестревшаЯ коричневыми, зелеными и голубыми пЯтнами. Ћни суетились, болтали,
смеЯлись, словно сами не знали, зачем собрались здесь. €х было больше
тысЯчи, и на лицах их была та страшнаЯ печать, которую накладывает на
человека непосильный городской труд и полуголодное существование. € все же
там не было ни одного порочного или жестокого лица. ‚идно, не так-то просто
быть порочным или жестоким, когда едва зарабатываешь столько, чтобы не
умереть с голоду. Ѓольше тысЯчи обездоленных людей, в поте лица добывающих
свой скудный хлеб, собралось тут.
Ќа тротуаре, рЯдом с этой покорной и робкой толпой, вышедшей на
демонстрацию протеста против тЯжких условий жизни, стоЯла молодаЯ женщина.
Ћна была бедно одета, с непокрытой головой, но было что-то привлекательное в
ее лице с высокими скулами и темными глазами. †енщина не примкнула к этой
толпе, но по непонЯтной иронии судьбы только в ее взглЯде - гордом, почти
злобном, тревожном взглЯде - чувствовалсЯ настоЯщий, неукротимый дух
протеста. Ђ тысЯча остальных лиц не выражала ни горечи, ни злобы, ни даже
энтузиазма, только покорность, в которой обычнаЯ апатиЯ мешалась с
оживлением, и еще - нетерпение детей, которых ведут на праздник.
Ћркестр заиграл, и они зашагали, смеЯсь, болтаЯ, размахиваЯ флагами,
стараЯсь идти в ногу, и одни и те же чувства медленно, но верно овладевали
ими и отражались на их лицах: будущего нет, есть только настоЯщее, этот
счастливый день их праздничного шествиЯ под нестройную музыку оркестра,
смех, движение, веселый гомон под открытым небом.
Њы - два-три десЯтка случайных людей вроде менЯ и высокаЯ седаЯ дама,
интересовавшаЯсЯ "народом", да несколько добрых душ, организовавшие это
"представление", - тоже шагали со всеми на глазах у любопытных зрителей,
испытываЯ некоторую неловкость и повинуЯсь неЯсному желанию держать голову
по-военному высоко, но не слишком. Ђ зрители - почти сплошь мужчины - были
настроены доброжелательно, хотЯ их лица, бледные от работы в мастерских или
кузницах, не выражали ничего, кроме апатии. „а, они были настроены
доброжелательно, но не находили слов перед лицом того нового, что предстало
перед ними, словно им казалось странным, что женщины вздумали добиватьсЯ
чего-то длЯ себЯ, - странным и опасным. Ќесколько мужчин, правда, плелись
между колонной и унылыми кузницами под закоптелыми фабричными крышами, а
двое или трое шли с детьми на руках за своими женами. ‚ремЯ от времени нам
навстречу попадалсЯ кто-нибудь из более зажиточных горожан - домашнЯЯ
хозЯйка, клерк из адвокатской конторы, торговец скобЯным товаром; губы их
были плотно сжаты, и они делали вид, что не замечают сборища на улице,
словно всЯ эта затеЯ была глупой и давно знакомой шуткой.
’ак, под неумолкающий говор и смех пестраЯ толпа продолжала мерным
шагом двигатьсЯ вперед, раскачиваЯсь и топаЯ ногами в удивительном беспечном
воодушевлении, счастливаЯ тем, что она идет, не знаЯ куда, едва ли понимаЯ
зачем, обласканнаЯ столь редким здесь солнцем, под звуки нестройной музыки.
Љаждый раз, когда смолкал оркестр, рЯды смешивались, и колонна принимала
такой же растрепанный вид, как и флаги и одежда, но ни на минуту не
нарушалсЯ в ней порЯдок, словно все были уверены, что они, самые
обездоленные люди на свете, - главные хранители чувств человеческого
достоинства.
‚ самом первом рЯду шагала высокаЯ девушка, тоненькаЯ и прЯмаЯ, как
стрела, без шлЯпки, с давно немытыми светлыми волосами, в блузке и юбке,
котораЯ сзади не сходилась. Ћна, не переставаЯ, вертела красивой головкой на
изЯщной тоненькой шейке, и диковатый, как полевой цветок, взглЯд ее голубых
глаз устремлЯлсЯ то туда, то сюда - всюду, словно тайное слиЯние с тем, что
она видела каждую секунду, не давало ей остановить взглЯд на чем-нибудь и
прервать это радостное бездумное шествие. Љазалось, в беспокойные глаза этой
слабенькой девушки вселилсЯ дух нашей демонстрации и быстро передавалсЯ
каждому взволнованному ее участнику. ‘разу за девушкой шла маленькаЯ
старушка; она, как говорили, уже сорок лет ковала цепи. …е узкие, черные
глаза сверкали, она размахивала обрывком ленты и, опьЯненнаЯ радостью, то и
дело подбегала к кому-нибудь из вожаков, всем своим видом показываЯ, как
бесконечно радует ее сегоднЯ жизнь. € каждый раз, как она что-нибудь
говорила, женщина с ребенком на руках, шедшаЯ рЯдом с ней, заливалась
смехом. Ђ другаЯ, позади, возбужденнаЯ музыкой, покачивала в такт головой и
размахивала палочкой.
–елый час процессиЯ двигалась по пустынной улице, казалось, куда глаза
глЯдЯт, пока не очутилась у груды шлака, где было решено начать выступлениЯ
ораторов. € всЯ эта пестраЯ процессиЯ, освещеннаЯ бледными лучами солнца,
развернулась вокруг мрачного амфитеатра. Џо мере того, как Я смотрел на нее,
удивительные видениЯ возникали перед моими глазами. ЉаждаЯ растрепаннаЯ
женскаЯ голова, казалось мне, была увенчана тонким Язычком желтого пламени,
которое спиралью поднималось ввысь. Њожет быть, это была игра солнечных
лучей? €ли жар их сердец, неугасимое дыхание счастьЯ вырвалось наружу и
трепетало на ветру?
Џритихшие, жадно ловЯ каждое слово, обращенное к ним, неслыханно
терпеливые, стоЯли они, и неведомое им доселе счастье озарЯло золотым
сиЯнием воздух между их лоскутными жалкими флагами. …сли они и не могли
толком объЯснить, почему пришли сюда, или по-настоЯщему поверить, что они
чего-нибудь этим добьютсЯ, если эта демонстрациЯ и не имела такого большого
значениЯ, как этого хотелось красноречивому оратору, если они и были лишь
самыми бедными, самыми приниженными женщинами во всем королевстве, все же
мне казалось, что эти печальные, одетые в лохмотьЯ люди, такие тихие, такие
доверчивые, ЯвлЯют собой невиданную мной красоту. ‚се великолепие вещей,
созданных трудом, все мечты эстетов, все чудеса романтики казались мне ничем
рЯдом с этим неожиданно открывшимсЯ моему взору безграничным великодушием,
таЯщимсЯ в смиренных сердцах.

•ђ€‘’€ЂЌ€Ќ

Џеревод Ђ. €льф

Ћднажды летним днем, после второго завтрака, Я отправилсЯ на прогулку
со старым приЯтелем, с которым мы учились вместе в колледже. Ќас всегда
волнуют встречи с теми, кого мы много лет не видели; и, идЯ через парк, Я
искоса приглЯдывалсЯ к другу. Ћн сильно переменилсЯ. •удощав он был всегда,
а теперь совсем похудел - просто кожа да кости. „ержалсЯ так прЯмо, что
воротник его пасторского сюртука подпирал затылок длинной и узкой головы с
темными, седеющими волосами, еще не поредевшими над лбом от тЯжких раздумий.
‚ его гладко выбритом лице, очень худом и продолговатом, привлекали внимание
только глаза: темные брови и ресницы подчеркивали их стальной блеск, взглЯд
был неподвижный, отсутствующий, неизвестно на чем сосредоточенный. ќти глаза
наводили на мысль о тайной муке. Ђ рот его всегда улыбалсЯ кротко, но словно
бы принужденно - то был рот распЯтого, да, распЯтого!
Њолча ступаЯ по выжженной солнцем траве, Я чувствовал, что, если мы
заговорим, то непременно разойдемсЯ во мнениЯх; его прЯмой узкий лоб
свидетельствовал о непримиримой натуре, словно разделенной на железные
клетки.
„ень был жаркий, и мы сели отдохнуть у пруда ‘ерпентайн. Љак всегда,
молодые люди скользили в лодках по зеркальной его поверхности с обычной
своей отчаЯнной энергией, а гулЯющие лениво слонЯлись вокруг, глазеЯ на них,
и та же неизменнаЯ собака плавала, когда не лаЯла, и лаЯла, когда не
плавала. Њой друг сидел улыбаЯсь, вертЯ в тонких пальцах золотой крестик,
висевший на его шелковом жилете.
Џотом мы вдруг разговорились; и это была не обычнаЯ светскаЯ беседа об
особенностЯх редких видов уток или о карьере наших университетских товарищей
- то, о чем говорили мы, никогда не обсуждаетсЯ в изысканном обществе.
‡а завтраком наша хозЯйка рассказала мне печальную историю об одном
несчастливом браке, и Я сгорал от желаниЯ узнать, что думает об этих вещах
мой друг, который, казалось, отошел куда-то далеко от менЯ. € теперь Я
решил, что момент настал.
- ‘кажи мне, - начал Я, - что, по-твоему, важнее, буква или дух
христианского учениЯ?
- „орогой друг, - ответил он мЯгко, - что за вопрос? Љак можно
разделЯть их?
- Ќо разве сущность веры •ристовой не в том, что дух - превыше всего, а
форма ничего не значит? ђазве этой мыслью не проникнута всЯ нагорнаЯ
проповедь?
- ђазумеетсЯ.
- ‚ таком случае, - сказал Я, - если учение •риста придает первейшее
значение духу, считаешь ли ты, что христиане вправе держать других в тисках
установленных правил поведениЯ - независимо от того, что происходит в их
душах?
- „а, если это делаетсЯ длЯ их блага.
- Ђ как вы можете знать, в чем их благо?
- Ќам это указано.
- "Ќе судите, да не судимы будете".
- Ћ, да, мы же не судим сами; мы лишь слепые исполнители заповедей
господних.
- ‚от как! Ђ разве общие правила поведениЯ учитывают все особенности
каждой души?
Ћн взглЯнул на менЯ сурово, будто почуЯл ересь.
- ‹учше бы ты объЯснил точнее, - сказал он. - Џраво, Я не понЯл.
- •орошо, возьмем конкретный пример. Њы знаем, •ристос сказал о
супругах, что они единаЯ плоть! Ќо мы знаем и то, что некоторые женщины
живут брачной жизнью со страшным чувством душевного отвращениЯ - это жены,
которые понЯли, что, несмотрЯ на все их усилиЯ, у них нет духовной близости
с мужьЯми. Ћтвечает это духу христианского учениЯ или нет?
- Ќам предписано... - начал он.
- ‚озьмем определенную заповедь: "€ станут двое одной плотью". Ќет
ведь, кажетсЯ, ни одного более сурового, незыблемого закона; но как же вы
примирите его с сущностью христианского учениЯ? Ћткровенно говорЯ, Я хочу
знать, есть ли в нем последовательность, или это только собрание законов и
предписаний, не составлЯющих духовной философии?
- Љонечно, - сказал мой собеседник терпеливо, страдальческим голосом, -
мы не смотрим на вещи с этой точки зрениЯ, и нам нет нужды рассуждать и
сомневатьсЯ.
- Ќо как же вы все-таки примирЯете с духом христианского учениЯ такие
браки, как тот, о котором Я говорил? Њогу Я узнать это или нет?
- „а, разумеетсЯ, - отвечал он, - примирение идей через страдание.
‘траданиЯ этой несчастной женщины ведут к спасению ее души. ќто - духовное
величие, и в нем оправдание закона.
- ЏолучаетсЯ, значит, - сказал Я, - что жертва или страдание -
свЯзующаЯ нить христианской философии?
- ‘традание, которое приемлетсЯ с радостью, - ответил он.
- Ђ не думаешь ли ты, - спросил Я, - что в этом есть что-то нелепое?
‘кажешь ли ты, к примеру, что несчастливый брак более угоден богу, чем
счастливый, где нет страданий, а одна только любовь?
Ћн сдвинул брови.
- •орошо! - сказал он наконец. - џ тебе отвечу. Џо-моему, женщина, с
готовностью умерщвлЯющаЯ плоть свою в угоду богу, стоит в его глазах выше
той, что не приносит такой жертвы в своей брачной жизни.
“ менЯ было такое чувство, словно его пристальный взглЯд направлен
сквозь менЯ к некой невидимой цели.
- ‡начит, сам ты принЯл бы страдание как величайшее благо?
- „а, - ответил он, - Я смиренно старалсЯ бы так его принимать.
- €, конечно, желал бы страданий другим?
- Ѓоже избави!
- Ќо это же непоследовательно.
Ћн пробормотал:
- Џонимаешь, Я страдал.
Њы помолчали. Џотом Я сказал:
- Ќу, теперь многое неЯсное стало длЯ менЯ Ясным.
- ‚от как?
- ‡наешь, немногие - даже среди людей твоей профессии - страдали
по-настоЯщему. ‚от почему им не так трудно, как тебе, требовать, чтобы
страдали другие.
Ћн вскинул голову, как будто Я ударил его в подбородок.
- ќто слабость моЯ, Я знаю, - сказал он.
- ‘корее, это их слабость. Ќо допустим, что прав ты и не желать
несчастий другим - это слабость. ’огда почему бы не пойти дальше и не
сказать, что люди, не испытавшие тех или иных страданий, поступают
по-христиански, навЯзываЯ их другим?
Ћн помолчал с минуту, очевидно, стараЯсь до конца продумать сказанное
мною.
- Љонечно, нет, - сказал он наконец. - ќто миссиЯ только служителей
божьих.
- ‡начит, ты считаешь, что это не по-христиански, когда муж такой
женщины заставлЯет ее страдать, если, конечно, он не служитель божий?
- џ... Я... - Ћн запнулсЯ. „а, Я думаю, что это... это не
по-христиански. Љонечно, нет.
- ’огда такой брак, если он продолжаетсЯ, делает жену истинной
христианкой, а мужа - наоборот.
- Ћтветить на это просто, - спокойно сказал он. - Њуж должен
воздерживатьсЯ.
- „а, по твоей теории это, вероЯтно, будет последовательно и
по-христиански: пусть страдают оба. Ќо брак-то, конечно, перестанет быть
браком. Ћни больше не будут единой плотью.
Ћн посмотрел на менЯ почти раздраженно, будто хотел сказать: "Ќе
заставлЯй менЯ зрЯ тратить на тебЯ слова, замолчи!"
- Ќо, как ты знаешь, - продолжал Я, - гораздо чаще муж отказываетсЯ от
воздержаниЯ. Њожешь ли ты утверждать, что это по-христиански - позволЯть ему
с каждым днем все больше отходить от христианства из-за его нехристианского
поведениЯ? Ќе лучше ли избавить бедную женщину от страданий, пожертвовав тем
духовным благом, которое она могла бы обрести? Џочему же, в самом деле, вы
предпочитаете то, а не это?
- ‚опросы избавлениЯ, - отвечал он, - менЯ не касаютсЯ. €бо сказано:
"Ћтдайте кесарю кесарево".
‹ицо его окаменело - похоже было, что Я могу атаковать его вопросами,
пока у менЯ Язык не устанет, а лицо его останетсЯ таким же неподвижным, как
скамьЯ, на которой мы сидели.
- …ще один последний вопрос, - сказал Я. - ’ак как христианское учение
придает значение духу, а не плоти, и нить, свЯзующаЯ все воедино и делающаЯ
все последовательным, - это страдание...
- €скупление страданием, - прервал он.
- …сли хочешь... Љороче говорЯ, самоистЯзание... џ должен спросить тебЯ
- и не принимай этого на свой счет, потому что Я помню твои слова, - в жизни
обычно люди не верЯт тому, кто не познал на собственном опыте
провозглашаемых им истин. ‚еришь ли ты, что ваше христианское учение не
терЯет ценности, когда его проповедуют те, кто никогда не страдал сам и не
шел на самопожертвование?
Њинуту-другую он помолчал. Џотом с тЯгостной медлительностью произнес:
- •ристос благословил своих апостолов и разослал их по свету: те
послали следующих, и так это бывает по сей день.
- ‡начит, ты считаешь это ручательством за то, что они страдали сами и,
стало быть, душой верны своему учению?
Ћн храбро ответил:
- Ќет... Ќе могу сказать, что это действительно так.
- ‚ таком случае не выходит ли, что их учение возникло не от духа, что
это только форма?
Ћн встал и, видимо, глубоко скорбЯ о моем закоснелом упорстве,
промолвил:
- Ќам не дано это знать. ’ак предопределено, и мы должны верить.
Ћн стоЯл, отвернувшись от менЯ, без шлЯпы, и Я видел, как шеЯ его
залилась краской под крутым изгибом темноволосой головы. —увство жалости
всколыхнулось во мне. Њожет быть, не следовало добиватьсЯ победы в этом
споре?
- ђазум - логика - философиЯ, - сказал он неожиданно. - ’ы не
понимаешь. ‚се это длЯ менЯ ничто, ничто и ничто!

ЊЋ‰ „Ђ‹њЌ€‰ ђЋ„‘’‚…ЌЌ€Љ

Џеревод ’. ‹итвиновой

џ не видел своего дальнего родственника много лет, собственно, с тех
самых пор, как провалилась его затеЯ на острове ‚анкувер, и, однако, Я его
тотчас узнал, когда, склонив голову набок и высоко, словно длЯ
благословениЯ, поднЯв руку с чашкой, он крикнул мне через весь курительный
зал нашего клуба:
- € вы здесь?
•удой, как щепка, и такой же легкий, высокий, прЯмой, с бледным лицом,
светлыми глазами и светлой бородой, он походил на бесплотную тень. ’акое
впечатление он производил и прежде. Љогда он открывал рот и говорил
что-нибудь своим тонким, немного гнусавым, подчеркнуто бесстрастным голосом
резонера, казалось, что из его бледных уст вылетает бледное облачко
оптимизма. Љостюм его тоже не утратил своей поразительно бесцветной
элегантности и по-прежнему храбро смотрел в лицо дневному свету.
- —то вы делаете в городе? - спросил Я. - џ думал, что вы в ‰оркшире, у
тетушки.
Ќа его круглые светлые глаза, устремленные в какую-то точку за окном,
быстро, два раза крЯду опустились веки - так подергиваютсЯ пленкой глаза у
попугаЯ.
- Њне обещано место, - сказал он, - и надо быть здесь.
Њне вдруг показалось, будто Я уже прежде когда то слышал от него эти
самые слова.
- Џонимаю, - сказал Я, - и что же, вы надеетесь, что вам
посчастливитсЯ?
Њне тут же стало совестно за свой вопрос. џ вспомнил, сколько раз он в
свое времЯ так вот охотилсЯ за какой-нибудь должностью и как часто, едва
успев добитьсЯ ее, снова оставалсЯ без работы.
- „а, конечно, - ответил он. - Ћни непременно должны предоставить мне
это место. - € тут же, неожиданно прибавил: - ‚прочем, кто их знает! ‹юди
иной раз оказываютсЯ такими чудаками!
‘крестив свои тонкие ноги, он с поразительным бесстрастием принЯлсЯ
рассказывать о тех многочисленных случаЯх, когда люди оказывались чудаками и
не давали ему работы.
- ‚идите ли, - сказал он в заключение. - ‘трана наша дошла до такого
состоЯниЯ... ведь каждый день из нее вывозЯт капитал... Џредприимчивость
убиваетсЯ на каждом шагу. ђассчитывать-то, собственно, не на что.
- ‚от как! - сказал Я. - Џо-вашему, выходит, что стало хуже, чем
прежде?
Ћн улыбнулсЯ с оттенком снисхождениЯ.
- Њы катимсЯ вниз по наклонной плоскости с ужасающей быстротой.
Ђнглийский национальный характер утратил всю свою твердость. € не
удивительно, - ведь как у нас стали нЯнчитьсЯ с народом!
- Ќу уж и нЯнчитьсЯ, - пробормотал Я. - Њне кажетсЯ, вы
преувеличиваете.
- „а вы присмотритесь: все только длЯ них и делаетсЯ! Ћт былой их
независимости не осталось и тени! ђабочий люд терЯет чувство собственного
достоинства с поразительной быстротой!
- ‚ы так полагаете?
- “верен в этом! „а вот, к примеру...
€ он принЯлсЯ перечислЯть Явные признаки вырождениЯ, которые подметил в
работниках его тетки и братьев, Љлода и Ђлана.
- Ћни никогда ничего не делают сверх того, что с них требуетсЯ, -
сказал он в заключение. - ‚едь они знают, что у них за спиной их союзы,
пенсии и эта самаЯ, понимаете ли, страховка...
—увствовалось, что вопрос этот его глубоко волнует.
- „а, - повторил он, - народ разложилсЯ.
џ был изумлен тем, что общегосударственные дела волнуют его гораздо
больше, чем его собственные. ѓолос его стал звучен, во взглЯде поЯвилось
воодушевление. Ћн с живостью наклонилсЯ ко мне, и его длиннаЯ, прЯмаЯ спина
показалась мне еще длиннее и прЯмее. Ћн уже не казалсЯ больше тенью
человека. ‹егкий румЯнец проступил на его бледном лице, и он энергично
жестикулировал своими холеными руками.
- „а, да, - сказал он. - ‘трана катитсЯ в пропасть, это факт; а они не
хотЯт этого понЯть и продолжают вовсю подтачивать дух независимости в
народе. …сли в работника вселЯют уверенность, что кто-то его обеспечит, как
бы он ни работал, все равно, - то, скажите на милость, что останетсЯ от его
энергии, дальновидности и упорства?
Ћн говорил, все более возвышаЯ голос, и к его изысканному выговору
человека "из общества" примешивалась пикантнаЯ гнусавость, которой,
насколько Я помню, он был обЯзан тому, что ему в свое времЯ не удалили
аденоиды.
- ЏомЯните мое слово, - продолжал он. - Џока мы не изменим своей линии
поведениЯ, мы не добьемсЯ ничего. Њы пренебрегаем законом эволюции. ѓоворЯт,
будто „арвин устарел. Ђ Я скажу, что длЯ менЯ он еще годитсЯ. ЉонкуренциЯ -
вот единственный двигатель прогресса!
- „а, но конкуренциЯ - очень жестокаЯ вещь, - возразил Я. - Ќе всЯкий в
состоЯнии ее выдержать. - ’ут Я посмотрел на него в упор. - Ќеужели вы
против оказаниЯ помощи тем, кому эта конкуренциЯ не под силу?
- ќх, - сказал он и, как бы щадЯ мою наивность, понизил голос. - ’ут
дело коварное: только начни - конца не будет! —ем больше им дают, тем больше
они требуют. Ђ между тем они из-за этого терЯют свой запал. џ довольно много
об этом думал. ЃлизорукаЯ политика. Ќет, нет, никуда это не годитсЯ!
- Ќо не хотите же вы, чтобы люди погибали от преждевременной дрЯхлости,
от случайной болезни, от превратностей торговли и промышленности? - возразил
Я.
- Ќет, зачем же, - сказал он, - Я вовсе не против благотворительности.
’етЯ ќмма у нас по этой части молодчина. Љлод тоже. „а Я и сам стараюсь
вносить свою лепту.
‘транное, чуть ли не виноватое выражение мелькнуло в его взглЯде, и Я
вдруг почувствовал к нему прилив симпатии: "Ђ он, собственно, славный
малый", - подумал Я.
- џ только лишь хочу сказать, - продолжал он, - что считаю порочным
самый принцип, когда люди приучаютсЯ рассчитывать на какие-то блага, которые
сваливаютсЯ на них независимо от их собственных усилий. - ’ут он повысил
голос, и взглЯд его снова стал неподвижным. - џ убежден, что всЯ эта помощь,
всЯ эта вознЯ со слабыми - вредный и ненужный вздор. ‘амаЯ элементарнаЯ
логика говорит нам об этом.
‚ своем негодовании на "порочный принцип" он даже вскочил и, казалось,
позабыл о моем присутствии. Ћн стоЯл у самого окна, и резкий, безжалостный
свет подчеркивал все убожество этой бесцветной фигуры, его бледного,
длинного, узкого лица, вЯлость его холеных белых рук, - все, что делало его
не человеком, а тенью человека. ‡ато его гнусавый, не допускавший возражений
голос забирал все выше и выше.
- Ќет, тут нужна решимость! Ќадо раз навсегда прекратить все виды
государственной помощи; надо приучить людей рассчитывать на самих себЯ. Ђ
этак мы только разведем паразитизм в народе.
џ вдруг испугалсЯ, как бы не лопнула одна из голубых жилок,
пересекающих его белый лоб, - уж очень он разгорЯчилсЯ! - и поспешил
переменить тему разговора.
- Љак вам нравитсЯ в деревне, у тетушки? - спросил Я. - Ќе скучаете?
Ћн встрепенулсЯ, словно Я внезапно разбудил его своим вопросом.
- Ћ! ’ак ведь это только временно, - ответил он, - пока не получу
место, о котором вам говорил.
- Џостойте... ‘колько же лет прошло с тех пор, как?..
- —етыре года. ’етушка, разумеетсЯ, очень рада, что Я живу у нее...
- Ќу, а как ваш брат, Љлод?
- „а он ничего, спасибо. •лопоты, конечно, одолевают. Џапаша, как вы
знаете, оставил имение в довольно запущенном состоЯнии.
- „а, да, конечно. Ђ чем еще он занимаетсЯ?
- Ћн-то? „а в приходе всегда, знаете, дела найдутсЯ.
- Ђ как поживает ђичард?
- Ќичего. Љак раз вернулсЯ в этом году. Љое-как сводит концы с концами
благодарЯ пенсии. Ќакопить-то он, конечно, ничего не сумел.
- Ђ ‚илли? Џрихварывает по-прежнему?
- „а.
- ЃеднЯга!
- Ќу, у него нетруднаЯ работа. € даже, если здоровье вдруг откажет,
приЯтели по колледжу - у него их много - подыщут ему синекуру. …го все
любЯт, старину ‚илли!
- Ђ что Ђлан? џ о нем не слышал с тех пор, как лопнуло их предприЯтие в
Џеру. ѓоворЯт, он женилсЯ?
- Љак же! Ќа одной из дочерей Ѓерли. •орошаЯ девушка и богатаЯ
наследница. “ них много земли в •емпшире. ‚се хлопоты по имению теперь на
Ђлане.
- €, верно, у него уже ни на что другое времени не остаетсЯ?
- Ћтчего же? ‚озитсЯ со своими коллекциЯми, как и прежде.
Ѓольше расспрашивать было не о ком.
Ќо тут он, должно быть, решил, что сведениЯ о процветании его
родственников, которые Я у него выудил, некоторым образом умалЯют его
собственные достижениЯ, и разразилсЯ следующей тирадой:
- …сли бы тогда, когда Я разводил фруктовый сад, туда подвели железную
дорогу, как это было задумано, мои дела сейчас были бы совсем неплохи.
- Љонечно, - согласилсЯ Я. - ‚ам просто не повезло. Ќу, да вы скоро
получите место, а покуда можете спокойно жить себе у тетушки.
- Љонечно, - буркнул он в ответ.
џ поднЯлсЯ.
- —то ж, - сказал Я, прощаЯсь. - Ћчень приЯтно было узнать, как вы все
живете.
Ћн проводил менЯ до дверей.
- ђад, рад, старина, - сказал он, - мы славно поболтали. Ђ то Я было
приуныл. Ќе особенно весело сидеть да гадать: примут или не примут?
Ћн вышел со мной на крыльцо, затем на улицу. ‚озле дверцы ожидавшего
менЯ кэба стоЯл какой-то бродЯга, высокий оборванец, с бледным лицом и
бесцветной бородой. Њой дальний родственник оттеснил его в сторону и, когда
Я уже сел в карету, сунул голову в окошко и шепнул:
- “жас, сколько нынче развелось этих бездельников!
џ не мог удержатьсЯ и пристально, в упор, посмотрел на него. Ћднако на
его лице Я не заметил и тени смущениЯ: ничего-то он не понЯл!
- Ќу что ж, до свиданиЯ! - крикнул он. - ‚ы менЯ очень поддержали,
спасибо!
Љарета тронулась. џ оглЯнулсЯ. џ видел, что между моим дальним
родственником и бродЯгой происходил какой-то разговор, блеснула монета, но
из-за своей близорукости не мог разобрать, кто кому дает деньги, - оба были
издали похожи, высокие, светлые, бородатые. € вдруг по какому-то капризу
воображениЯ Я представил себе страшную картину: будто все мы - Я, мой
дальний родственник и его братьЯ - Љлод, ђичард, ‚илли и Ђлан - брошены на
произвол судьбы. џ даже платок вынул, чтобы отереть им лоб! Ќо тут менЯ
поразила другаЯ мысль, и Я спрЯтал платок в карман. ‚озможно ли, чтобы Я и
мои дальние родственники, и дальние родственники моих дальних родственников,
и так далее до бесконечности, чтобы мы, родившиесЯ с готовым общественным
положением, мы, которых провидение возвысило над прочей частью человечества,
даровав наследственный капитал и доходы с него, предоставив образование,
которое дает возможность избрать то или иное привилегированное занЯтие,
поселив нас в надежных домах, снабдив нас надежными родственниками, -
возможно ли, чтобы кто-либо из нас когда-либо очутилсЯ в таком положении,
при котором его благополучие зависело бы исключительно от его собственных
усилий? џ размышлЯл над этим вопросом несколько минут, и в конце концов
пришел к выводу, что это невозможно, разве что мы совершим преступление или
нас чудом забросит на необитаемый остров. Љак бы мы ни старались, никогда,
ни при каких обстоЯтельствах ни один из нас не мог бы очутитьсЯ на месте
тех, кому мой дальний родственник с таким жаром пророчил неминуемую
пауперизацию. „лЯ нас этот процесс началсЯ уже давно. ’ого из нас, кто
находитсЯ на государственной службе, ожидает пенсиЯ. ’от, кто унаследовал
земельную собственность, знает, что никто ее у него отнЯть не может. Љто
принимает свЯщенный сан - пусть у него даже и нет никакого призваниЯ к
этому, - может рассчитывать на свою должность пожизненно. Ђ кто избирает
себе более рискованное поприще - адвоката, врача, художника или
дельца-предпринимателЯ, - уверен, что на худой конец в случае неудачи ему
все же найдетсЯ место где-нибудь в теплом гнездышке у близких, у друзей.
Ќет, нет! ’ак быть не может, чтобы мы вдруг очутились без всЯкой поддержки!
ЏауперизациЯ нам не грозит: длЯ нас она уже наступила!
џ внезапно прозрел: так вот отчего так горЯчилсЯ мой дальний
родственник! Ќу, конечно же, он потому и принимает все это так близко к
сердцу, что лучше кого бы то ни было сознает, как тЯжело было бы этим
беднЯгам из рабочего сословиЯ, если бы закон поставил их в то унизительное
положение, в котором пребываем мы, в то ужасное положение, когда человек
чувствует, что ему есть на что оперетьсЯ и что он может рассчитывать на
какие-то средства, не ЯвлЯющиесЯ прЯмым вознаграждением за его труды. ’еперь
мне было Ясно все. ’айнаЯ гордость гложет его - оттого-то он и приходит в
такую Ярость всЯкий раз, как разговор коснетсЯ этой темы. Љонечно же, он дни
и ночи напролет мечтает о том, как было бы хорошо, если б отец его не имел
земельных угодий, если б тетушка не получила в свое времЯ наследства,
которое позволЯло ей предложить ему кров, пищу и возможность спокойно
ожидать, когда подвернетсЯ подходЯщее место. Ћн, вероЯтно, глубоко чувствует
всю унизительность положениЯ своих братьев - Љлода, которому достались земли
отца; ђичарда, обеспеченного пенсией до конца своих дней за то лишь, что он
прослужил определенное количество лет на государственной службе в €ндии;
болезненного ‚илли, которому, как только его покинут силы, дружки по
колледжу подыщут синекуру; Ђлана, который благодарЯ своему обаЯнию хорошо
воспитанного человека завоевал руку и сердце богатой наследницы и теперь
управлЯет ее имениЯми.
‚сех-то их безжалостное провидение лишило энергии, дальновидности и
упорства! ’ак вот что тайно мучит его, вот рана, которую воспитание не
позволЯет ему обнажать перед людьми! ’еперь, когда Я понЯл, какие он
претерпевает муки, Я исполнилсЯ к нему живейшего участиЯ. џ понЯл, что честь
обЯзывает его всеми силами противитьсЯ тому, чтобы другие оказались в его
плачевном положении. ‚месте с тем Я должен был признатьсЯ себе, что сам Я
сейчас никоим образом не разделЯл гордых чувств своего дальнего родственника
и не замечал, чтобы мое положение имело на менЯ тлетворное влиЯние. џ даже
испытывал смутное чувство благодарности при мысли, что если к тому времени,
как силы менЯ покинут, Я не успею ничего скопить, Я все же не буду брошен на
произвол судьбы и что на старости лет мне не грозит унылаЯ нищета. „олжно
быть, по малодушию, Я не без удовлетворениЯ думал о том, что в наше времЯ
кое-какаЯ относительнаЯ обеспеченность впервые стала уделом людей,
принадлежащих к низшим классам общества. ‚месте с тем Я понимал, что
человеку более сильному и гордому духом, должно быть, в самом деле нелегко
миритьсЯ с сознанием своей обеспеченности и еще тЯжелее видеть, как эта
обеспеченность, ведущаЯ к неминуемому паразитизму, надвигаетсЯ все ближе и
ближе на других; ведь благородные души чужую беду чувствуют острее, нежели
свою собственную. Ќесомненно, думал Я, мой дальний родственник сгорает от
желаниЯ поменЯтьсЯ местами с этим бродЯгой, который открывал мне дверцу
кареты; несомненно, он не хуже менЯ понимает, что он сам, сброшенный со
счетов царЯщей в мире конкуренцией, был бы вынужден так вот открывать дверцы
карет, если б не то грустное обстоЯтельство, что благодарЯ своему
происхождению он никогда не докатитсЯ до этого!
"„а, - сказал Я себе, - сегоднЯшний день научил тебЯ кое-чему. ’еперь
ты видишь, что нельзЯ опрометчиво, не разобравшись, осуждать дальних
родственников, разглагольствующих о пауперизации и о том, что мы слишком
нЯнчимсЯ с низшими классами! Ќет, нет, тут нужно смотреть глубже! Ќадо быть
снисходительней и шире!"
‘ этим Я остановил кэб и вышел. Њне не хватало воздуха.

ЃЋ‹њЋ‰ ‘Ћ‚…’ Џђ€‘џ†Ќ›• {*}
(„ва панно с обрамлением)

Џеревод Ќ. Ѓанникова

{* ‚ Ђнглии вопрос о предании обвинЯемого суду решаетсЯ специальным
советом присЯжных.}

Џовестку, обЯзывавшую менЯ ЯвитьсЯ на заседание суда присЯжных к началу
предстоЯщей сессии, Я читал, лежа в ложбине на берегу, а рЯдом бушевали
волны океана, этого лона вечной свободы, несколько ограниченной здесь
понЯтием "Ђтлантика". Џомню, как, читаЯ повестку, Я думал, что в каждой
нахлынувшей на берег волне есть некаЯ каплЯ, побывавшаЯ у всех островов и
материков, что каждаЯ искорка жаркого солнца, возносЯщего эти синие воды к
небесам, представлЯет собой микрокосм, в котором заключено все многообразие
и вместе с тем все единство мира.

ЏЂЌЌЋ Џ…ђ‚Ћ…

Љак предписывала повестка, в должное времЯ ЯвилсЯ Я в должное место,
испытываЯ при этом немалую робость. —ем мне теперь занЯтьсЯ? ‚едь в судебных
делах у менЯ нет никакого опыта. ЏридЯ немного раньше назначенного часа, Я
бродил взад-вперед и разглЯдывал людей, вместе с которыми мне предстоЯло
занЯтьсЯ очищением Ћбщества. €стцы, свидетели, судебные чиновники,
полисмены, сыщики, преступники, репортеры; адвокаты, праздношатающиесЯ
секретари, просители, присЯжные. ЏомнитсЯ, у менЯ было такое чувство, будто
Я заглЯнул в клоаку, не зажав носа. ‚сюду Я видел лихорадочную торопливость,
на всем лежал странный, тоскливый налет, какаЯ-то духовнаЯ грЯзь, и во всех
углах - эти рожи! € Я подумал: а ведь, должно быть, им мое лицо кажетсЯ
таким же, как мне - их лица.
‘коро менЯ вызвали вместе с другими и привели к присЯге. ‚сю эту
церемонию Я помню плохо, мои мысли были занЯты лишь одним: что за люди эти
мои коллеги-присЯжные? Ќо вот мы вошли в длинную комнату с длинным столом,
на котором было разложено девЯтнадцать обвинительных актов, девЯтнадцать
листков промокательной бумаги и девЯтнадцать ручек с перьЯми. Ќасколько Я
помню, мы почти не разговаривали, а, усевшись каждый на свое место,
внимательно читали про себЯ обвинительные акты. ‚ ту сессию нам предстоЯло
рассмотреть восемьдесЯт семь дел и вынести решение, передавать их в суд или
нет, причем секретарь объЯвил нам, что мы обЯзаны закончить эту работу в два
днЯ, не более. ‚ыглЯдываЯ из-за стопки обвинительных актов, Я осмотрел
восемнадцать своих сотоварищей. Њне страстно хотелось узнать, что же они
думают о предстоЯщем нам занЯтии, и, помимо того, во мне шевелилось чувство
жалости к ним, словно все мы были единой командой на корабле, которому
предстоЯло отправитьсЯ в необычное и нелепое плавание. Њне было любопытно -
боюсь, что глаза у менЯ так и горели любопытством, - разделЯют ли со мной
мои коллеги то странное чувство, которое тревожило менЯ, будто Я делаю
что-то незаконное, что-то противоестественное, и вместе с тем Я ощущал
значительность и важность своей персоны и какой-то дьЯвольский интерес к
этому беззастенчивому вмешательству в жизнь других людей. ђазглЯдываЯ
присЯжных, Я в конце концов пришел к выводу, что мне не стоило и
любопытствовать. ‚се они, за исключением, пожалуй, двух - одного художника и
одного евреЯ, - казались такими добропорЯдочными гражданами. Џостепенно Я
утвердилсЯ в мысли, что они отнюдь не терзаютсЯ и не забивают себе голову
всЯкой чепухой, что им неведомо волнующее чувство общности человеческого
рода, что они застрахованы от сомнений и свободны от укоров нечистой
совести.
’ут началсЯ допрос сторон и свидетелей. Ћн проходил очень быстро.
‘начала каждое дело, в чем бы оно ни состоЯло, мы рассматривали не без
волнениЯ, сознавал всю серьезность своей задачи. ђазве не были мы
вершителЯми человеческих судеб, очищающими Ћбщество от скверны, разве мы не
важнее любого судьи, любого присЯжного, заседающего во времЯ судебного
процесса? ‚едь достаточно нам вынести решение не передавать дела в суд, тут
ему и конец, обвинЯемый полностью оправдан.
Њы принЯлись за работу, сначала не спеша, затем стали действовать
быстрее и быстрее, утверждаЯ обвинительные акты один за другим, - после
каждого рассмотренного дела мы ставили в своих списках галочку, чтобы знать,
насколько мы продвинулись вперед. Њы утвердили обвинениЯ в краже со взломом,
в жульничестве, воровстве, мошенничестве, утвердили и обвинениЯ в убийстве,
изнасиловании, поджоге. Љогда у нас накапливалось с десЯток утвержденных
актов, двое присЯжных вставали с места и несли их в суд, на нижний этаж,
чтобы положить эти акты перед самим судьей. ‘удьЯ говорил: "Ѓлагодарю вас,
господа" - или что-нибудь в этом роде, а двое присЯжных снова шли наверх, и
утверждение актов продолжалось. џ заметил, что по мере того, как мы брались
за все новые и новые дела, допрашиваЯ стороны, взволнованность наша
улетучивалась, и держались мы уже далеко не так торжественно, как прежде, а
галочки и заметки на полЯх своих листков ставили все небрежнее и небрежнее.
Њы утвердили все обвинительные акты, какие в тот день полагалось
рассмотреть, - их было пЯтьдесЯт семь. ќто занЯло у нас утро и несколько
часов за полдень, после чего мы встали из-за стола и разошлись по домам.
Ќа следующий день в назначенный час мы вновь были на своих местах и, не
тратЯ много времени на взаимные приветствиЯ, принЯлись утверждать
обвинительные акты. Њы утверждали их уже не так быстро, словно теперь нас
одолевало какое-то тайное уныние, точил некий червь недовольства. “ нас как
бы чесались руки что-то не утвердить, отвергнуть, нас смущало, что работа
наша слишком уж безупречна. € вот тут-то подвернулось одно сомнительное
дело. ќто было дело об обмане некоей ‘офи ‹иберман, или ‹ауберман, - словом,
какаЯ-то иностраннаЯ фамилиЯ. ќтой особе всучили распространенную в ту пору
рождественскую открытку в виде пЯтифунтового банкнота и получили с нее, как
она утверждала, три соверена сдачи. „ело было довольно пикантное, и Я хорошо
помню, что, когда истица вошла, чтобы дать показаниЯ, мы все разом вытЯнули
шеи и повернулись в ее сторону. ЃледнаЯ, но спокойнаЯ, одетаЯ во все черное,
довольно миловиднаЯ, она держалась не слишком нагло и не слишком робко,
по-английски говорила скверно; ее круглое, очень заурЯдное лицо с широко
расставленными серыми глазами и припухлым носом и ртом показалось мне,
насколько Я припоминаю, глуповато-честным. ЏомнитсЯ, нам не стали объЯснЯть,
каково было занЯтие этой женщины, Я не уверен также, что она сказала об этом
сама, но по тому, как вели себЯ присЯжные, у менЯ не оставалось сомнений,
что ни длЯ кого не секрет, какого рода услугу оказала истица обвинЯемому,
получив за это грошовый банкнот. ‘воим низким, но приЯтным голосом она
отвечала на наши вопросы и, кажетсЯ, готова была расплакатьсЯ, - только
природное равнодушие да, пожалуй, страх, что люди, призванные очищать
Ћбщество, не та аудиториЯ, перед которой можно проЯвлЯть свои чувства,
удержали ее от слез. Љогда она вышла, мы пригласили длЯ консультации сыщика,
снова заговорили об этом щекотливом деле, уклончивыми намеками всЯчески
стараЯсь показать, что у нас, как у людей, умудренных опытом, не может быть
предубеждений, и сумели заставить его недвусмысленно сказать, чем занимаетсЯ
эта женщина.
- …сли бы только она говорила правду, джентльмены, но, вы знаете, такие
женщины всегда лгут, особенно иностранки! - добавил сыщик.
Љогда вышел и он, мы переглЯнулись в тЯгостном молчании. Ѓыло очевидно,
что никто не хочет сказать первое слово. Ќаконец заговорил наш старшина.
- Џо-моему, совершенно Ясно, что мужчина действительно всучил ей этот
банкнот. Љонечно, он подло ее обманул, но мы не можем обвинЯть его лишь на
этом основании: случай не совсем обычный и, как мне кажетсЯ, законом не
предусмотрен. - ‡аметив наши улыбки, старшина тоже улыбнулсЯ и продолжал:
- ‚опрос, джентльмены, по существу, сводитсЯ к тому, можем ли мы
поверить ей, что она действительно дала ему три соверена сдачи.
€ снова все мы примолкли, а потом самый толстый из нас вдруг
воскликнул:
- ЏолагатьсЯ на слово таких женщин очень опасно! € тут нас сразу как
будто прорвало, все мы (за исключением двоих или троих) пришли в
неистовство. Ќет, нет, разве можно им верить! Ќи в коем случае! ’акие
женщины способны бог знает на что!
Љазалось, мы составили тайный заговор и безмолвно поклЯлись защитить
Ћбщество. Њы словно шептали друг другу: "„а, да, конечно, нам нужны такие
женщины, но, несмотрЯ на это, мы никак не можем признать их существование,
законным, ведь тогда окажетсЯ под угрозой безопасность каждого из нас. ‚
данном случае мы как бы охранЯем интересы всех мужчин - и свои собственные
интересы тоже, потому что нам самим могут в любую минуту понадобитьсЯ услуги
подобных женщин, и до чего же будет дико, если их словам станут доверЯть
наравне с нашими!" Ќикто из нас, разумеетсЯ, не высказалсЯ столь откровенно
и резко, но большинство в душе испытывало именно такие чувства. Ђ потом наш
старшина, медленно обведЯ всех взглЯдом, произнес: "Ќу, джентльмены, Я
полагаю, что мы единодушно отклонЯем это обвинение", - и все присЯжные,
кроме художника, евреЯ и еще одного человека, пробормотали: "„а". Ћтвергнув
этот акт, мы словно бы разом забыли о беспокойстве, которое недавно томило
нас, и погрузились в работу, утверждаЯ обвинение за обвинением еще быстрее,
чем прежде. Ћколо двух часов днЯ все было кончено, и мы гуськом стали
спускатьсЯ в суд, чтобы оттуда идти домой. Ќа лестнице ко мне подошел еврей
и, испытующе поглЯдев на менЯ своими прищуренными бархатистыми глазами,
словно боЯсь обманутьсЯ во мне, сказал:
- Ќе странно ли: мы утвердили восемьдесЯт шесть актов, и только один
отвергли, а мы ведь прекрасно знаем, что как раз это обвинение справедливое,
- и какаЯ грЯзнаЯ историЯ! Ќе странно ли?
- „а, - сказал Я, - видно, мы слишком преклонЯемсЯ перед
благопристойностью.
Ќо мы уже вошли в судейскую комнату, и здесь судьЯ, мужчина с красивым,
твердо очерченным лицом, в красной мантии и белом парике, встретил нас
ослепительной улыбкой.
- Ѓлагодарю вас, джентльмены, - сказал он любезным, слегка насмешливым
тоном, словно уже встречал нас когда-то раньше. - Ѓлагодарю вас за то
рвение, с каким вы исполнили свой долг. “вы, Я не могу вознаградить вас за
ваши услуги ничем иным, кроме привилегии посетить одну из наших тюрем, - там
вы своими глазами увидите, что ожидает многих из тех, чьи дела вы только что
разбирали, посвЯтив этому немало вашего драгоценного времени. Ђ теперь,
джентльмены, вы свободны.
…два взглЯнув друг на друга и испытываЯ в душе страх, как бы нам не
встретитьсЯ снова, мы поспешно распрощались и стали расходитьсЯ.
’аким образом, Я освободилсЯ - освободилсЯ от всего, к чему обЯзывала
менЯ эта бумажка, лежавшаЯ в кармане. Ќо она все еще действовала на менЯ. €
Я не спешил покинуть суд и стоЯл, пораженный мыслью, что судьба каждого
будущего заключенного была в моих руках. Ќо Я подавил в себе эти мысли и
вышел. ЏроходЯ по коридору, Я увидел женщину, котораЯ показалась мне
знакомой. Ћна сидела, уронив руки на колени, глЯдЯ прЯмо перед собой,
бледнаЯ, довольно миловиднаЯ, с припухлыми губами и носом, - та самаЯ
женщина, иск которой мы сегоднЯ отвергли. ‡ачем она тут сидит? ђазве она не
понимает, что ее дело проиграно, или же эта женщина, подобно мне, не может
уйти из суда просто потому, что ее тЯнет под сень ‡акона? Џоддавшись
какому-то безотчетному порыву, Я сказал ей: "‚аш иск отклонен, так,
кажетсЯ?" Ћна тупо посмотрела на менЯ, и слеза, по-видимому, давно уже
накипевшаЯ, покатилась по ее щеке. "Ђ Я не знаю. џ хотела обождать, чем
кончитсЯ, - сказала она своим низким голосом. - ’ут ведь ошибка!" Њое лицо,
несомненно, выдало те чувства, которые волновали менЯ после разбора ее дела,
так как крупные слезы одна за другой покатились по ее пухлым щекам, а долго
сдерживаемаЯ горечь прорвалась в целом потоке торопливых слов:
- џ все времЯ работала. Ѓоже, как тЯжко работала! Ђ тут приходит этот
противный челофек и обфоровывает менЯ. A они говорЯт: "Ђх, да, да! Ќо ведь
ты дурнаЯ женщина, мы тебе не верим - ты говоришь неправду". Ђ Я гофорю
правду, Я не дурнаЯ женщина - џ приехала из ѓамбург".
- „а, да, - бормотал Я, - да, да.
- џ мало знаю Ђнглию, сэр. џ плохо гофорю по-английски. Њожет, они
поэтому и не верЯт мне? - Ћна умолкла на минуту, жадно глЯдЯ мне в лицо,
потом заговорила опЯть: - “ менЯ такаЯ тЯшелаЯ работа, а заработок всегда
маленький: если менЯ будут грабить, Я помру. Ѓез мужчин разве мне
прокормитьсЯ, Я должна им верить, а они обфоровывают менЯ, как тот подлец.
Ћ, это так тЯшело!
€ крупные слезы все быстрее и быстрее катились из ее глаз, падаЯ на
руки, на черную юбку. ЏоднЯв на менЯ свой наивный взглЯд, она, словно
большой несчастный ребенок, спросила:
- ‘кашите, пошалуйста, сэр, почему они не притЯнули к ответу этого
подлеца?
џ прекрасно знал, почему, но не мог сказать ей это.
- Ѓеда в том, - ответил Я, - что все обвинение основано лишь на ваших
словах.
- Ћ, нет! - возразила она с жаром. - Ћн ведь дал мне эту открытку -
разве Я взЯла бы эти пЯть фунтов, если бы не считала их настоЯщими? ќто ведь
Ясней Ясного. Ќу, а пЯть фунтов - это не моЯ цена. € выходит, Я долшна была
обЯзательно сдать сдачу! ’е дшентльмены, которые там сидели, это все деловые
люди, они долшны знать, что пЯть фунтов не моЯ цена. џ хотела бы сказать об
этом судье, - он, Я думаю, тоже деловой человек и, конечно, сразу поймет,
что это не моЯ цена. џ ведь не так молода. € Я не так уж очень красива, как
другие, - судьЯ должен это понЯть, правда, сэр?
џ лихорадочно искал ответа на этот странный вопрос и в конце концов
промЯмлил:
- Ќо, знаете ли, ваша профессиЯ незаконна.
’ут ее лицо медленно покраснело от возмущениЯ. Ћна опустила глаза,
затем резко поднЯла грЯзную руку без перчатки и прижала ее к груди, словно
даваЯ клЯтву сказать истинную правду.
- џ не дурнаЯ женщина, - сказала она. - ’от подлый челофек, он ведь не
лучше менЯ, а Я свободнаЯ женщина, Я не рабынЯ, захочу и завтра перестану
это делать, чем же он лучше менЯ? Њушчины вроде него и сделали менЯ такой,
какаЯ Я теперь есть; ему удовольствие, а мне работа. Ћн не дал мне ничего -
только отнЯл мои шалкие гроши и выставил менЯ перед чужими людьми дурной
женщиной. Ѓоже, Я такаЯ несчастнаЯ!
“ менЯ возникло внезапное желание дать ей денег, но оно тотчас же
исчезло, - Я почувствовал, что это снова только оскорбило бы ее. Џо тому,
как дрожали ее пальцы, прижатые к груди, Я понЯл, что горевала она отнюдь не
о потерЯнных деньгах. Ќет, это была невыразимаЯ обида на несправедливость,
след молчаливых раздумий о ее несчастной судьбе, которые теснились у нее в
голове и терзали ей душу. ЏотерЯ денег была лишь как бы символом ее вечной
беззащитности, котораЯ теперь обнажилась перед ней самой и перед всем миром.
€ она вдруг почувствовала, что это глубочайшаЯ несправедливость. ‚едь тот
негодЯй неуЯзвим, его это словно и не касаетсЯ. € все мы, мужчины, тоже
неуЯзвимы - мы, которые довели эту женщину до такого положениЯ. € не в силах
объЯснить ей, что все это естественно и обычно, Я только пробормотал: "Њне,
право, жаль, ужасно жаль", - и кинулсЯ к выходу.

ЏЂЌЌЋ ‚’ЋђЋ…

ђовно через неделю, показав вместо пропуска свою повестку, Я вошел в
тюрьму, где мы пользовались правом наблюдать, как живут многие из тех
восьмидесЯти шести людей, которые попали сюда не без нашей помощи.
- џ так долго не приходил, - сказал Я стражнику у ворот, - наверное,
все другие присЯжные уже...
- —то вы, что вы, сэр! - с улыбкой отозвалсЯ стражник. - Ќапротив, вы
первый, и, простите, вы же, вероЯтно, будете и последним. Џрошу вас,
подождите вот здесь, а Я позову старшего смотрителЯ - он покажет вам тюрьму.
€ стражник провел менЯ в так называемую "‘мотрительскую библиотеку" -
огражденную железной решеткой комнату, такую голую и унылую, каких Я не
видел со школьных дней. Џока Я стоЯл и в ожидании смотрел в окно на тюремный
двор, в ворота с грохотом вкатила "—ернаЯ ЊариЯ" {’ак в Ђнглии называют
тюремную карету.}. Ћна подъехала ближе, и Я разглЯдел за решетчатой дверцей
девушку лет восемнадцати, одетую в грЯзновато-темное платье. Џрижавшись лбом
к решетке, она оглЯдывала незнакомый двор; в ее живых узких черных глазах
сквозь внешнее безразличие проглЯдывало острое волнение, но бледное лицо и
тонкие губы, казалось, не выражали никаких чувств. ‡а железной решеткой она
очень походила на маленького зверька, какую-то дикую кошку, привезенную в
зоологический сад. ЊенЯ она не замечала, но если бы и заметила, то, мне
кажетсЯ, она бы не смутилась - разве наградила бы менЯ тем же острым,
безразличным взглЯдом, каким смотрела на все окружающее. Џолисмен, стоЯвший
на подножке кареты, сразу ушел, а кучер слез с козел и, подойдЯ к девушке,
завел с ней разговор. џ видел, как она повела глазами и улыбнулась ему и как
он улыбнулсЯ ей в ответ - рослый мужчина, довольно добродушный с виду. ‚от
он уже снова вернулсЯ к своим лошадЯм, а она все стоЯла, как прежде,
прижавшись лбом к решетке, и смотрела прЯмо перед собой. Ќезаметно наблюдаЯ
за девушкой, Я будто проникал взглЯдом через эту маску с плотно сжатым ртом
и рысьими глазами. Њне казалось, что Я вижу ее насквозь, что Я понимаю ее,
как понимают человека, неожиданно застигнутого в то времЯ, когда он погружен
в свои самые заветные, тайные мысли. Њне чудилось, будто Я вижу ее
беспокойную, скрытную, безнравственную маленькую душу, и душа эта была так
обнажена и беззащитна, словно девушка сама вынула ее из груди и протЯнула
мне на ладони. џ видел, что девушка принадлежит к числу тех людей, которые
залезают в чужие карманы с такой же легкостью, как и в свои; что ей
незнакомы ни преданность, ни доверие; что она ловка и быстра, как кошка, и,
как кошка, не способна ничем увлечьсЯ; что она всегда готова царапатьсЯ,
мурлыкать, а потом царапатьсЯ снова; что она переменчива и в то же времЯ
тверда, как морскаЯ галька. € Я подумал: "‚от мы запираем ее в зверинец
(очевидно, в первый раз, если судить по ее поведению), мы посадим ее в
клетку, заставим ее шить, дадим ей хорошие книги, которые она не станет
читать; и она будет шить и ходить взад-вперед по своей камере, пока мы ее не
выпустим; а потом она снова вернетсЯ в свои трущобы, снова будет бродЯжить и
возьметсЯ за старое, и так до тех пор, пока мы вновь ее не схватим и не
посадим в клетку. ’аким образом мы и будем очищать Ћбщество, пока девушка в
один прекрасный день не умрет. € Я подумал: если в самом деле она создана
кошкой, кошкой душой и телом, то и обращатьсЯ с ней надо бы совсем иначе.
Ќам следовало бы сказать ей: "†иви себе, кошечка, как знаешь. Џорой ты
царапаешь нас, частенько крадешь, ты сладострастна, как сама ночь. € тут уж
ничего не поделаешь. ’акова твоЯ природа. ’акой ты родилась, и мы хорошо
знаем, что изменитьсЯ ты не можешь, но ты забавлЯешь нас! †иви же, как
знаешь, кошечка!" ђазве не лучше, не честнее было бы сказать так ей, чьЯ
кошачьЯ душа случайно воплотилась в человечьем теле? ђазумеетсЯ, кошечка
по-прежнему будет красть, будет царапатьсЯ, всю свою маленькую жизнь она
будет ласковой и порочной, она никому не причинит большого зла, потому что
много ли зла может причинить это существо с тонкими губами и лицом, похожим
на маску. —то толку сажать под замок таких, как она? ђазве мы не делаем из
мухи слона? Људа делось наше чувство меры, где наш юмор? ‡ачем мы тщимсЯ
изменить творение Џрироды, пускаЯ в ход свои жалкие орудиЯ? “ж если мы
должны позаботитьсЯ об этом существе и обезопасить себЯ, то, во имЯ неба,
давайте сделаем это иным, лучшим путем. € вдруг Я вспомнил, что Я присЯжный,
призванный очищать Ћбщество, что Я утвердил обвинение против этой девушки.
†елаЯ убедитьсЯ в том, что такие мысли не могут унизить достоинство доброго
гражданина, Я перестал смотреть на арестантку и вынул из кармана список
рассмотренных нами дел. „а, да, вот, несомненно, она, решил Я: "Ќомер 42.
Џилсон, „женни; кражи, мелкое воровство". џ напрЯг памЯть, стараЯсь
восстановить обстоЯтельства дела, но не припомнил ни одной подробности, ни
одного слова. Ќа полЯх моего списка против ее имени было помечено:
"Ќеисправима с детства; дурное окружение". € мной овладело сумасшедшее
желание подбежать к окну и крикнуть ей сквозь железные прутьЯ: "„женни
Џилсон! „женни Џилсон! ‚едь это Я, Я воспитал тебЯ и окружил злом! џ
арестовал тебЯ только за то, что ты такова, какой Я же тебЯ сделал! џ
утвердил обвинение против тебЯ! џ осудил тебЯ, Я посадил тебЯ в клетку!
„женни Џилсон! „женни Џилсон!" Ќо когда Я был уже у самого окна, дверь, по
счастью, отворилась и чей-то голос произнес: "Ќу, а теперь, сэр, Я к вашим
услугам!"

џ снова сидел в ложбинке на берегу, и рЯдом бушевали волны, а Я зарывал
в песок бумажку, обЯзывавшую менЯ ЯвитьсЯ на заседание суда присЯжных; те же
самые мысли, что приходили ко мне раньше, когда перед моими глазами
разбивалась о берег волна, тревожили менЯ и сейчас: в каждой волне есть
некаЯ каплЯ, побывавшаЯ у всех берегов, каждаЯ искорка жаркого солнца,
возносЯщего к небу синие воды, - это микрокосм, в котором заключено все
многообразие и вместе с тем все единство мира.

“‹Ђ

Џеревод ‹. Њирцевой

’ри года назад мы впервые услышали о несчастье в семье •эрдов. Љрасоту
того летнего днЯ вообразить почти невозможно. Њир словно был окутан сетью
золотых паутинок; он был торжественно спокоен, и в то же времЯ в нем звенел
пьЯнЯщий смех. Њы шли к домику •эрдов через верхнее поле. „алеко простерлась
перед нами бескрайнЯЯ ширь долин, будто прекраснаЯ птица, раскинув крыльЯ,
застыла в величавом покое и лишь в наших сердцах еще длилсЯ ее полет. ‚
воздухе плыл аромат цветущих лип, сменив аромат сена, убранного вот уже
несколько дней назад. ‘олнце уходило на ночлег, за верхушки сосен и буков.
‚скоре о нем напоминало только теплое сиЯние.
Њы шли и удивлЯлись, как могло случитьсЯ, что до сих пор никто не
сказал нам о тЯжелой болезни миссис •эрд. “дивлЯтьсЯ было глупо: такие люди
говорЯт о своих страданиЯх только тогда, когда уже слишком поздно.
ѓоворить о том, что грозило утратой жены и матери? Ќо разве могут слова
передать все, что за этим таитсЯ? ‹ибо быть здоровым, либо умереть! ’акое у
них правило. „ержатьсЯ, пока не свалишьсЯ, а тогда сразу конец. „ругого
выхода нет длЯ людей, живущих на жалкий заработок в бедных лачугах.
‚ лощине, за мельницей, стоЯл крытый соломой белый домик. Њолча
приближались мы к нему, охваченные трепетом, почти негодуЯ на столь
изменчивый порЯдок вещей в этом мире.
“ калитки стоЯл сам •эрд, только что вернувшийсЯ с работы. „еревенскаЯ
страда не оставлЯет времени на уход за больными. „аже длЯ того, чтобы отдать
последний долг умершим, отпущено всего несколько часов, а детей рожать
приходитсЯ и вовсе без чужих услуг. ’ут уж ничего не поделаешь, чему быть,
того не миновать; а за работой человек на времЯ забывает о своем горе.
ѓоре и тревога удивительно изменили сурово застывшее, точно маска, лицо
•эрда. Џолный смЯтениЯ и мольбы взглЯд его, казалось, спрашивал: неужели это
правда?
Ћбыкновенный фермер, такой же рабочий человек, как и все здешние
жители, сильный, медлительный, но энергичный. Ћднако в его осанке, в
движениЯх прорываетсЯ подчас что-то неукротимое. Ћ той же независимости
говорЯт массивнаЯ челюсть, большой рот с толстыми губами. Џо-разному
проЯвлЯетсЯ эта независимость у обитателей здешних, пока еще глухих и диких
болотистых низин.
—тобы наши голоса не потревожили больную в мансарде, под самой
застрехой, мы все молча отошли в глубь двора.
- „а, сэр... Ќет, сэр... „а, мэм... - ‚от и все, что мы услышали от
•эрда. Ќо его неотрывный молЯщий взглЯд запомнилсЯ нам надолго. Љазалось, он
боЯлсЯ нас отпустить, как будто мы обладали чудодейственной способностью
помочь ему. ’акую силу беднЯки порою приписывают тем, у кого есть деньги.
•эрд благодарил нас за обещание прислать другого доктора, специалиста,
однако взглЯд его говорил, что это лишь бесполезнаЯ попытка умилостивить
судьбу.
Њы крепко пожали ему руку и пошли, но через несколько мгновений
услышали его шаги за спиной: он шел за нами.
- †ена хочет вас видеть. Џрошу вас, поднимитесь к ней.
‘естра миссис •эрд и какаЯ-то старушка провели нас из гостиной к узкой
и отчаЯнно крутой лестнице. •отЯ жили мы всего в четырехстах Ярдах от их
домика, нам ни разу не довелось встретитьсЯ с миссис •эрд. ’ак уж заведено в
этих краЯх, где каждый занЯт своим делом.
Њы увидели хрупкую, по-девичьи тонкую темноволосую женщину; болезнь
сделала ее почти бесплотной, только в глазах трепетала душа. ’ак смотрЯт
умирающие, чувствуЯ, что все кончено и душе осталось лишь отлететь. ЃольнаЯ
лежала на двуспальной кровати, застеленной чистыми простынЯми. ‚ыбеленные
стены, низкий потолок - мы почти касались его головами, - цветы в кувшине.
Ћконце с частым свинцовым переплетом было открыто настежь, но в комнате было
жарко. Ћна показалась нам гораздо лучше жилищ многих горожан, зарабатывавших
вдвое больше •эрда, потому что таких, как •эрды, нужда не заставит
поступитьсЯ чистотой и опрЯтностью.
‚ лице умирающей можно было прочесть то же выражение, что и в лице
беднЯги •эрда; безнадежное отчаЯние боролось с горЯчей надеждой, обмануть
которую казалось нам ужасным. Ќо, пытаЯсь поддержать эту надежду, мы
невольно чувствовали себЯ предателЯми. ЃлагодеЯние ли это - заставлЯть
несчастную птицу битьсЯ о прутьЯ решетки, когда двери ее тюрьмы крепко
замкнуты? Ќо что еще нам оставалось? Њы не могли успокаивать умирающую
туманными обещаниЯми вечного блаженства, на которые так щедры наивные люди.
‚тайне, мы, кажетсЯ, понимали, что ее молчаливое приЯтие судьбы, это
удивительное, неотвратимо растущее спокойствие, которое предшествует смерти,
гораздо ближе нам по духу, чем общепринЯтые религиозные верованиЯ; и вместе
с тем (так бывает, когда от тебЯ чего-то ждут), нам казалось ужасным, что мы
не можем ее утешать обычными благочестивыми заверениЯми.
- Ќе терЯйте надежды, - твердили мы. - Ќовый доктор поможет вам, он
хороший специалист и очень дельный человек.
Ћна отвечала только: "„а, сэр... „а, мэм..." Ќо в глазах была немаЯ
мольба, словно ей хотелось услышать еще что-то. € тогда одного из нас
осенило.
- Џусть ваш муж не беспокоитсЯ о расходах. Њы все уладим.
Ћна улыбнулась. ‚идимо, до последней минуты душу ее омрачали опасениЯ,
что долги тЯжким бременем лЯгут на плечи того, с кем она более десЯти лет
делила эту кровать.
Њы спустились по лестнице и снова вышли в поле, уносЯ в памЯти теплоту
и одухотворенность ее улыбки.
‚округ стало еще прекраснее, начиналось таинство сумерек; в такой вечер
еще сильнее хочетсЯ жить. € вечное недоумение, которое преследует человека с
того днЯ, когда он стал человеком, которое преследует, наверное, даже
животных, - этот неразрешимый вопрос: почему красота и радость идут рука об
руку с уродством и страданием - мучил и нас среди этих полных жизни и
очарованиЯ полей.
Ќаверное, это в порЯдке вещей, даже закономерно - ведь не бывает света
без тени. ќто всего лишь малаЯ частица бесконечности, не имеющей разгадки,
едва заметное колебание огромного маЯтника!
€ все же... ЏримиритьсЯ с таким чудовищным противоречием, не протестуЯ,
без единого вопроса! Ќет, друзьЯ, все это было неутешительно! € то, что
тридцатилетнЯЯ женщина должна умереть от подточившей ее болезни, хотЯ можно
было бы излечить ее, если бы не тЯжелый труд, заботы о муже, и детЯх, да и о
себе тоже, если бы не этот поневоле принЯтый ими закон жизни: либо быть
здоровым, либо умереть! Љонечно, с точки зрениЯ ‚ысшего ђавенства все было
вполне объЯснимо, однако мы, люди, которым дарованы и жизнь, и здоровье, и
деньги, всем существом своим восставали против красоты этого вечера. ‚ эти
минуты нас нисколько не утешала мысль о том, что жизнь мимолетна, как блики
солнца на воде, и что ни один из тучи мотыльков, плЯшущих в лучах заходЯщего
солнца, не доживет до завтрашнего утра.
Џрошло три днЯ. Џод вечер на каменных плитах нашей веранды раздались
неуверенные шаги, мы услышали, как кто-то шарит по раме отворенного окна. Њы
отдернули занавеску и в Ярком лунном свете увидели •эрда; он стоЯл без
шапки, волосы беспорЯдочно спадали на лоб. Ћн вошел и, как слепой, подошел к
камину, ухватилсЯ загорелой рукой за каминную полку. ‡атем, опомнившись,
проговорил:
- „обрый вечер, сэр... Џростите, мэм.
Џотом целую минуту молчал. Њашинально снЯл с каминной полки фарфоровую
безделушку и все вертел и вертел ее в руке. ‘лезы вдруг потекли по его
застывшему лицу.
- Ћна умерла, - неожиданно сказал он.
Џальцы его все вертели безделушку, слезы все бежали по щекам.
‘потыкаЯсь и пошатываЯсь, словно пьЯный, он шагнул за дверь, в лунный свет.
Џотом пересек лужайку, побрел по дорожке и отворил калитку, а мы все
смотрели ему вслед, пока он не скрылсЯ в густой тени изгороди из остролиста
и шаги его не затихли где-то в поле.
Ђ ночь была так прекрасна, так необычайно, победно прекрасна с ее
цветами, тишиной, деревьЯми, озаренными лунным светом!.. ‚се было спокойно,
как в безмЯтежном сне. Ќо, думаЯ о несчастном •эрде, мы не скоро еще
утешились тем, что жена его ушла в мир чудесный, как греза.
Њертвые не ведают страданий, они спЯт блаженным сном.
Ќо живые!..

‚Ћ‘ЏЋЊ€ЌЂЌ€џ

Џеревод Ќ. ‚ысоцкой

‚ один скучный февральский день мы отправились встречать его на вокзал
‚атерлоо. џ, хозЯин беспокойной мамаши щенка, довольно смутно представлЯл
себе, каким он может быть, длЯ моей же подруги он был совершеннейшим
сюрпризом. Њы ждали на перроне (поезд из ‘олсбери запаздывал) и с горЯчим,
не лишенным тревоги нетерпением гадали, какую же новую нить вплетет в нашу
судьбу †изнь. Њне думаетсЯ, больше всего мы боЯлись, что у него окажутсЯ
светлые глаза, обычные желтые глаза китайских пестрых спаньелей. Џоезд
опаздывал, и с каждой минутой мы все больше сочувствовали щенку; ведь это
его первое путешествие, перваЯ разлука с матерью, а черному малышу всего два
месЯца! Ќаконец поезд прибыл, и мы кинулись разыскивать его.
- Ќе у вас наша собака?
- ‘обака? Ќе в моем вагоне, спросите в заднем.
- Ќе у вас наша собака?
- ‡десь. €з ‘олсбери. ‚от он, ваш дикий зверь, сэр.
Њы увидели сквозь прутьЯ корзинки, как тычетсЯ во все стороны длиннаЯ
чернаЯ мордочка, и услышали тихий, хриплый визг. Џомню, мне сразу
подумалось: не слишком ли длинный у него нос? Ћднако этот совсем опухший от
слез, нос, который так беспомощно тыкалсЯ в стены тесной корзинки, сразу же
покорил сердце моей подруги. Њы вынули щенка, мЯгкого, дрожащего, плачущего,
поставили на все четыре лапы, которые еще плохо ему повиновались, и
принЯлись разглЯдывать. ‚ернее, разглЯдывала его моЯ подруга, робко улыбаЯсь
и склонив набок голову, а Я смотрел на нее, знаЯ, что таким образом получу
более полное представление о щенке.
Ћн немного покружил у наших ног, но хвостом не вилЯл и рук нам лизать
не стал, потом поднЯл глаза, и моЯ подруга сказала:
- „а он просто ангел!
џ не был в этом уверен. ѓолова его напоминала молоток, глаз совсем не
было видно, и туловище, лапы, морда - все вместе выглЯдело как-то на
редкость нескладно. “ши длиннющие, как и этот бедный нос. Ђ всмотревшись
повнимательнее в черный комочек, Я разглЯдел белую звездочку, - такаЯ же
портила грудь его мамаши.
‚зЯв малыша на руки, мы отнесли его в экипаж и снЯли с него намордник.
Љарие глазки-пуговки упорно смотрели в пространство, он отказалсЯ даже
понюхать печенье, которое мы прихватили, чтобы порадовать его, и тогда мы
понЯли, что люди еще не вошли в его жизнь, где до сих пор существовали
только мать, дровЯной сарай и еще четверо таких же черных, мЯгких, дрожащих
"ангелов", пахнувших своим особым запахом, теплом и стружками. Ѓыло отрадно
думать, что он подарит нам свою первую любовь, если, конечно, полюбит. Ђ
вдруг мы ему не понравимсЯ?
Ќо тут что-то в нем шевельнулось, он повернул свой распухший нос к моей
подруге и внимательно посмотрел на нее, а немного погодЯ потерсЯ шершавым
розовым Языком о мой палец. € этот взглЯд, это инстинктивное беспокойное
облизывание сказали нам, что ему ужасно не хочетсЯ быть несчастным и ужасно
хочетсЯ поверить, что незнакомые существа, которые так странно пахнут и
гладЯт его своими лапами, заменЯт ему мать; и Я уверен - он понимал, что
существа эти гораздо больше его матери и теперь уже неотвратимо, навсегда
свЯзаны с ним. ‚первые шевельнулось в нем чувство, что он принадлежит
кому-то и, возможно (кто знает?), что кто-то принадлежит ему. ќто был его
первый шаг по пути познаниЯ - блаженное неведение не вернетсЯ никогда.
Ќемного не доехав до дома, мы отпустили экипаж и остаток пути прошли
пешком. ™енок, конечно, не мог сразу освоитьсЯ с запахами и мостовыми этого
‹ондона, где ему предстоЯло провести большую часть жизни. Ќикогда не забуду,
как он впервые несмело пробиралсЯ по широкой тихой улице, как то и дело
вдруг садилсЯ и разглЯдывал собственные лапы, как поминутно терЯл нас из
виду. ’огда же он наилучшим образом продемонстрировал нам одну из своих,
весьма неудобных, хоть и прелестных особенностей: стоило его кликнуть или
свистнуть, и он сразу оборачивалсЯ в противоположную сторону. ‘колько раз
случалось потом, что, заслышав мой свист, он вскакивал на ноги,
поворачивалсЯ ко мне задом, принималсЯ, отыскиваЯ направление, тыкатьсЯ в
стороны носом и со всех ног пускалсЯ к далекому горизонту!
‚о времЯ нашей первой прогулки нам, по счастью, повстречалась одна
только тележка пивовара. €менно в это мгновение он решил справить самое
серьезное в жизни дело и преспокойно уселсЯ прЯмо под ногами у лошади, так
что пришлось унести его с дороги. ‘ самого нежного возраста он был
преисполнен чувства собственного достоинства, и стоило немало труда оторвать
его от земли - он ведь был очень длинный.
Љакие же неведомые чувства, должно быть, пробудились в его маленькой
безгрешной душе, когда он впервые обнюхал ковер! ‚прочем, в тот день все
было длЯ него незнакомо - он переживал, наверно, не меньше впечатлений, чем
Я, когда, впервые отправившись в закрытую школу, читал в дороге "дедушкины
сказки", а управлЯющий отца усердно потчевал менЯ наставлениЯми и хересом...
Џервую ночь, да и несколько ночей потом он спал со мной - спине моей
становилось жарко, и он тихо скулил во сне и будил менЯ. ‚сю жизнь ему во
сне что-то мерещилось, он куда-то спешил, дралсЯ с собаками, гонЯлсЯ за
кроликами, ловил брошенную палку. € мы всегда были в нерешительности: будить
или не будить щенка, когда он начинал вздрагивать и перебирать всеми
четырьмЯ лапами. ‘ны он видел такие же, как и мы, - то хорошие, то дурные,
порой счастливые, порой до слез печальные.
Ћн перестал спать со мной, когда мы обнаружили в нем целое поселение
крошечных жителей - таких шустрых Я никогда не видал. Џосле этого он спал в
самых разных местах, ибо случаю было угодно распорЯдитьсЯ, чтобы он вел
жизнь кочевую. ќтим, по-моему, и объЯснЯетсЯ его философское безразличие к
окружающей обстановке, что отличало его от большинства ему подобных. Ћн рано
постиг, что длЯ черной собаки с длинными шелковистыми ушами, пушистым
хвостом и полной достоинства мордой дом всегда там, где обитают эти
совершенно по-особому пахнущие существа, которым дозволено как угодно
называть его и шлепать ночной туфлей, что возбранЯлось всем остальным
смертным. Ћн готов был спать где угодно - лишь бы в комнате хозЯев и
где-нибудь поблизости, ибо то, чего он не мог унюхать, длЯ него не
существовало. •отелось бы мне снова услышать, как он долго-долго, шлепаЯ
губами, ловит под дверью знакомый запах и на душе у него становитсЯ легче, -
с годами он все острее нуждалсЯ в нашей близости! Џотому что у пса этого
были устойчивые представлениЯ, и однажды усвоенное оставалось длЯ него
непреложным. ‚зЯть, например, его обЯзанности в отношении кошек, к которым
он питал неестественное пристрастие, что и привело к первой в его жизни
катастрофе: он отправилсЯ было на кухню, и оттуда его, несчастного и
совершенно ошеломленного, принесли в комнаты с затекшим глазом и
расцарапанной мордой: уродливый шрам украшал его глаз до конца дней. —тобы
больше такого никогда не случалось, его приучили при одном слове "кошка"
бросатьсЯ на врага, преследуЯ его неизменным "рау-рау-рау", - так рычал он
только на кошек. „о самой смерти он не терЯл надежды догнать когда-нибудь
кошку, но тщетно; впрочем, мы знали: даже догони он кошку, он бы остановилсЯ
и завилЯл хвостом. Ќо Я отлично помню, как однажды, когда он с важным видом
вернулсЯ с подобной вылазки, моЯ подруга до смерти напугала одну свою
приЯтельницу, обожавшую кошек, нежно спросив нашего героЯ: "’ак, значит, ты,
моЯ радость, убивал в саду котЯт?"
ѓлаза и нос его не терпели отклонений от общепринЯтых норм. ’ут он был
истинным англичанином - люди должны всегда выглЯдеть так, а не этак, всЯкаЯ
вещь - пахнуть так, как ей положено, и вообще все должно идти определенным,
надлежащим путем. Ћн не выносил одетых в лохмотьЯ бродЯг, ползающих на
четвереньках детей и почтальонов, потому что из-за толстой сумки один бок у
них неестественно раздувалсЯ, а на животе висел фонарь. Ѓезобидные созданиЯ
эти он неизменно провожал неистовым лаем. Ћн от рождениЯ верил в авторитеты
и непреложный, раз навсегда заведенный порЯдок. ‚сЯкие фантазии были ему
чужды, и, однако, несмотрЯ на эти твердые принципы, в глубине его сознаниЯ
таились странные причуды. ’ак, например, он не желал бежать за колЯской или
лошадью, если же его к этому принуждали, сразу возвращалсЯ домой и, обратив
к небесам свой длинный нос, испускал душераздирающие пронзительные вопли. €
еще он совершенно не выносил, когда мы клали себе на голову палку, туфлю,
перчатку или любой другой предмет, с которым он мог бы поиграть, - это сразу
приводило его в Ярость. € такаЯ-то консервативнаЯ собака жила в доме, где
царила анархиЯ! Ћн никогда не сетовал на наши переменчивые привычки, но,
едва зачуЯв сборы в дорогу, клал голову на свою левую лапу и изо всех сил
прижималсЯ к земле. ‚сем своим видом он, казалось, говорил: "Ќу, какаЯ нужда
в этих вечных переменах? ‡десь мы были все вместе, и каждый день походил на
другой, и Я знал, где нахожусь, теперь же только вам известно, что
произойдет дальше. Ђ Я? џ даже не знаю, буду ли Я с вами, когда это
произойдет". Ќепостижимо тЯжкие минуты переживает в таких случаЯх собака -
подсознательно она не желает миритьсЯ с неизбежным и, однако, уже
безошибочно все предугадывает. Ќеосторожно оброненное слово, прорвавшеесЯ в
голосе сочувствие, украдкой завернутые в бумагу башмаки, притвореннаЯ дверь,
обычно открытаЯ, взЯтый из комнаты на первом этаже предмет, который всегда
лежит там, малейшаЯ мелочь - и пес уже навернЯка знает, что его с собой не
берут. € он боретсЯ против того, что очевидно, как боремсЯ мы с тем, чего не
выносим. Ћн уже оставил надежду, но делает еще последнюю попытку, протестуЯ
единственным доступным ему способом - тЯжко-претЯжко вздыхает. ќти вздохи
собак! Ћни трогают нас гораздо сильнее, чем вздохи человека: ведь собака
вздыхает непроизвольно, сама того не сознаваЯ и не стараЯсь никого
разжалобить! Џри словах: "€ ты с нами!" - сказанных определенным тоном, в
глазах нашего пса поЯвлЯетсЯ полувопросительное, полусчастливое выражение,
хвост слегка вздрагивает, но он еще не совсем отрешилсЯ от сомнениЯ и от
мысли, что всЯ эта затеЯ лишнЯЯ, пока не подадут экипаж. ’ут он пулей
вылетает из окна или из дверей, и мы обнаруживаем его на дне колЯски - он
строго отворачиваетсЯ от кучера, который смотрит на него с восхищением.
“строившись у нас в ногах, он путешествует с философским спокойствием, хотЯ
его и поташнивает.
Њне думаетсЯ, ни одна собака не была столь равнодушна к посторонним
людЯм - и, однако, мало кто из собак одерживал столько побед! Ћсобенно
покорЯл он сердца незнакомых женщин, хотЯ имел обыкновение весьма
презрительно смотреть мимо них. ’ем не менее среди женщин у него были
два-три особо близких друга - одной из них посвЯщен этот рассказ - и еще
несколько, которых он узнавал. ‚ообще же говорЯ, во всем мире длЯ него
существовали только его хозЯйка и всемогущий бог.
„о шести лет его каждый год отправлЯли в августе в отландию, где
разрешена охота, чтоб щенок окреп и мог утолЯть свои врожденные инстинкты.
‚о времЯ охоты он весьма деликатно приносил в зубах подстреленную дичь.
Ћднажды волею судьбы ему пришлось пробыть там почти целый год, и мы сами
отправились за ним. Њы шли по длинной дорожке к домику егерЯ. ‘тоЯла позднЯЯ
осень, и после первых заморозков землю покрыли великолепные красные и желтые
листьЯ; и вот мы увидели его - он привычно выискивал среди опавших листьев
дичь, двигаЯсь впереди нашего славного егерЯ с видом крайне деловым и
сдержанным, как и полагаетсЯ заправскому охотнику. Ћн не слишком разжирел,
весь лоснилсЯ, как вороново крыло, а уши болтались, как сумка у маленького
шотландского горца. Њы молча приблизились к нему. ‚друг нос его оторвалсЯ от
воображаемого следа, и он кинулсЯ нам под ноги. ‚сЯ непривычнаЯ серьезность
в мгновение ока слетела с него, словно одежда с человека - он весь был
трепетное нетерпение. Ћдним скачком, без капли колебаниЯ или сожалениЯ,
перенессЯ он из своего прежнего существованиЯ в новое. Ќи горестного вздоха,
ни взглЯда на покинутый дом, ни намека на благодарность или сожаление о том,
что приходитсЯ покидать этих славных людей, которые целый год его пестовали,
мазали маслом его овсЯную лепешку и разрешали спать, где ему вздумаетсЯ. Ђ
он просто затрусил рЯдом с нами, держась как можно ближе, упиваЯсь нашей
близостью и даже не обращаЯ вниманиЯ на запахи, пока мы не вышли за ворота.
Ћттого ли, что часто невольно поступаешь наперекор самому себе (да и он
еще на беду целый год жил не с нами), менЯ вдруг охватило неодолимое
отвращение - Я не мог убивать этих птиц и зверюшек, гибель которых так его
радовала. Џотому Я никогда и не ценил в нем охотничьего пса. Џервый год он
был еще совсем несмышленышем, и на охоте Я, чтоб чего не случилось,
привЯзывал его к себе, и стоило мне прицелитьсЯ, как он всЯкий раз тащил
менЯ в сторону. …герь сказал мне, что у него развилсЯ отличный нюх и хорошаЯ
пасть, - он мог, не попортив, принести самого крупного зайца. џ ничуть этому
не удивилсЯ, знаЯ, какими качествами обладала мать щенка, который по
характеру своему был еще гораздо устойчивее ее. Ќо потому, что он год от
году все больше жаждал убивать куропаток и кроликов, мне они становились все
дороже живыми. ’олько это обстоЯтельство и портило нашу дружбу, и мы
старались этого не показывать. ќх, да что там! “тешает менЯ лишь мысль, что
Я, несомненно, загубил бы его охотничьи качества, поскольку не обладаю одним
особым свойством - настойчивостью, - а без этого непременно испортишь
собаку.
Ќо, конечно, был бы он рЯдом, настороженный, весь дрожащий от
охотничьего азарта, с серьезной, сосредоточенной мордой, это придало бы еще
большую радость тем бодрЯщим утренним часам, когда ожидание шелеста крыльев
навстречу твоему ружью, как ничто другое, обострЯет в душе охотника почти
чувственную любовь к природе, будит неистовый восторг от мЯгкого блеска
листвы, белизны березовых стволов, тончайшего сплетениЯ ветвей в голубом
небе, запаха лесных трав, смолы и вереска; когда всем существом своим ловишь
малейший шорох, и этот непостижимый трепет словно передаетсЯ и папоротнику у
тебЯ под ногами и стволу дерева, к которому ты прислонилсЯ.
€сподволь создает ‘удьба длЯ каждого из нас свЯтыню, котораЯ прЯчетсЯ в
сокровенных глубинах наших нервов, мы не можем шутить этим да и не
осмеливаемсЯ! Ќо как можно осуждать другого за чувства, некогда целиком
владевшие и тобой? Џусть убивают те, кто не ведал этих удивительных
наслаждений природой, - - длЯ менЯ это уже невозможно. …сли б мог, Я,
вероЯтно, познал бы их снова, но если радость жизни в образе этих крылатых и
пушистых созданий постучалась хоть раз вам в душу, сама мысль о том, что,
нажав стальной крючок, ты вырвешь из них, живых, эту радость, станет тебе
невыносима. Ќазывайте это эстетством, слюнтЯйством, дешевой
сентиментальностью, называйте как угодно, - все равно это сильнее нас!
„а, кто хоть однажды, не оставшись равнодушным, видел, как жадно ловит
воздух умирающаЯ птица, как волочит перебитую лапку беднЯга кролик и
скрываетсЯ в норе, где потом долго-долго будет лежать, вспоминаЯ заросли
папоротника, куда ему больше не суждено добратьсЯ, - кто видел все это, тот
неизбежно должен решить несложную арифметическую задачу: предположим, что
все, кто стрелЯет, превосходные стрелки (чего, видит бог, никогда не
бывает), тогда из четырех выстрелов три попадут в цель, остальные тоже не
все промажут. ’аким образом, из ста будет убито семьдесЯт пЯть животных, в
двадцать пЯть тоже стрелЯли, и по крайней мере, половине тоже что-то
"перепало", и они могут погибнуть, хоть и не сразу.
ќти подсчеты вносили почти единственный диссонанс в нашу жизнь; по мере
того, как он подрастал, мы не могли уже больше надолго расставатьсЯ, и он
перестал гостить в отландии. Ќо и после Я часто чувствовал, особенно когда
раздавались выстрелы, что его лучшие, сокровенные инстинкты были в нем
подавлены. „а что было делать? ‘тарый глинЯный голубь его ни капли не
интересовал - он пахнул домашней птицей. €, однако, всегда, даже в самые
светлые, беззаботные дни, он сохранЯл важный и серьезный вид профессионала,
чье дело - разыскивать вещи по запаху и приносить их. Ћн утешалсЯ играми
вроде крикета, в который играл с большим знанием дела - едва подающий кинет
мЯч, как пес мой бросалсЯ вслед и приносил мЯч обратно - иногда прежде, чем
мЯч попадал к отбивающему. Љогда его бранили, он на минутку задумывалсЯ,
высунув розовый Язык и жадно глЯдЯ на мЯч, а затем неторопливо отбегал в
сторонку, где стоЯл крайний нападающий. ’рудно сказать, почему он занимал
всегда именно эту позицию. ‚озможно, там легче всего было притаитьсЯ -
подальше от глаз подающего и отбивающего. Љак игрок, который ловит мЯч, он
был превосходен, но ему часто казалось, что он заменЯет не только крайнего
нападающего, но и всех других игроков, включаЯ вратарЯ. ’рудилсЯ он, не
жалеЯ сил, не пропускаЯ ни одного движениЯ, ибо игру знал до тонкостей, и
редко случалось, чтоб он приносил укатившийсЯ мЯч позже, чем через три
минуты. …сли же мЯч терЯлсЯ по-настоЯщему, он приступал к поискам с
величайшей энергией и тщательностью, портил множество кустов и получал
истинное удовлетворение, оказавшись в центре всеобщего вниманиЯ.
Ѓольше всего он любил плавать - только не в море; оно неприЯтно шумело
и на вкус всегда было соленое, поэтому он недолюбливал море. џ так и вижу,
как он пересекает ‘ерпентайн, на морде у него написано: "Џропади все
пропадом!", - и он изо всех сил стараетсЯ схватить мою палку на лету, пока
она еще не коснулась воды. Ѓудучи всего-навсего крупным спаньелем, слишком
юным, чтоб совершать геройские поступки, он спас на воде лишь одну жизнь -
свою собственную, когда у нас на глазах выбралсЯ из темного потока форели,
едва не затЯнувшего его в глубокую Яму меж валунов.
†ажда свободы, весеннЯЯ лихорадка - называйте это, как хотите, -
котораЯ обуревает людей и собак, редко завладевала им. Ќо часто мы замечали,
как чувство это боролось в нем с привЯзанностью к нам, и, наблюдаЯ этот
немой спор, Я снова и снова задавалсЯ вопросом, справедливо ли, что наша
цивилизациЯ так сковала его, и могла ли любовь к хозЯевам, столь старательно
нами привитаЯ, хоть в какой-то мере заменить ему радость удовлетворениЯ его
первобытных стремлений. Ћн был подобен человеку, по природе своей склонному
к полигамии, но женатому на одной только любимой женщине.
Ќичего нет удивительного в том, что Џират - самаЯ распространеннаЯ
собачьЯ кличка. Ћна бы годилась и длЯ нашей собаки, если бы не наша
неотступнаЯ боЯзнь лишитьсЯ чего-то своего, боЯзнь признатьсЯ даже самим
себе, что мы жаждем быть оригинальными. Љто-то однажды сказал: "‘транно, что
два таких противоположных качества, как мужество и лицемерие, составлЯют
главную черту англосаксов!" Ќо разве лицемерие не результат упорства,
которое, в свою очередь, ЯвлЯетсЯ частью мужества? € разве в лицемерии не
проЯвлЯетсЯ настойчивое стремление защитить свое доброе имЯ, желание любой
ценой соблюсти приличиЯ, понимание того, что нельзЯ упускать из рук
доставшеесЯ слишком дорогой ценой - пусть даже в жертву принесена правда?
Џоэтому мы, англосаксы, не отзываемсЯ на кличку Џират и воспитываем наших
собак так, что и они врЯд ли знают собственную натуру.
ђазумеетсЯ, историЯ одного из его странствий, длЯ которого трудно найти
основательную причину, так и останетсЯ неизвестной. Њы жили в ‹ондоне, и
однажды октЯбрьским вечером нам сказали, что он улизнул из дому и пропал. €
вот потЯнулись полные отчаЯниЯ часы - четыре часа пытались мы разыскать эту
черную иголку в черном стоге сена. ’о были часы искреннего страха и терзаний
- как не страдать, знаЯ, что любимое существо поглотил безвыходный лабиринт
лондонских улиц. “крали? €ли попал под колеса? € что хуже? ‡аходили в
ближайший полицейский участок, сообщили в „ом ‘обаки, отнесли заказ в
типографию напечатать пЯтьсот объЯвлений о пропаже, обошли столько улиц! €
вот когда мы устраиваем небольшой перерыв, чтобы перекусить, и стараемсЯ
уверить себЯ, что еще не все потерЯно, мы слышим лай, который означает:
"Ќикак не могу открыть эту дверь!" ‚ыбегаем на крыльцо, а там он,
собственной персоной, стоит себе на верхней ступеньке, необычайно
оживленный, и, нимало не смутЯсь, без всЯких объЯснений требует свой ужин.
‚след за ним приносЯт счет за пЯтьсот объЯвлений "Ћ пропавшей собаке"! ‚ тот
вечер моЯ подруга уже поднЯлась к себе, а Я еще долго сидел и смотрел на
него. € мне вспомнилсЯ другой вечер, несколько лет назад, - как нам повсюду
мерещилсЯ тогда наш спаньель, пропадавший одиннадцать дней. € мне стало так
горько! Ђ он? Ћн спал, ибо совесть его не мучила.
„а что говорить! Ђ тот раз, когда Я вернулсЯ поздно ночью и мне
сказали, что он побежал разыскивать менЯ... € Я в тревоге снова вышел из
дому, среди пустынных полей зазвучал мой призывный свист. ‚незапно в темноте
послышалсЯ шорох, и он с разбега подкатилсЯ мне под ноги, Явившись невесть
откуда, где ждал, притаившись, повторЯЯ про себЯ: "Ќи за что не вернусь,
пока не придет он". Ѓранить его Я не мог: было что-то очень трогательное в
поЯвлении этого стремительного, истосковавшегосЯ черного комочка из глухой
ночной тьмы. ‚ообще, если наступало времЯ сна, а кого-то из нас еще не было
дома, он всегда выкидывал какую-нибудь штуку, - например, перерывал в знак
протеста, как одержимый, свою подстилку, пока она не превращалась бог знает
во что. Ђ все оттого, что, несмотрЯ на свою длинную серьезную морду и
шелковистые уши, в нем было что-то от пещерного медведЯ - чуть рассердитсЯ,
как начинает рыть Ямы, в которые никогда ничего не прЯтал. Ћн не был "умной"
собакой, не был повинен в различных проделках. € он никогда не
"выставлЯлсЯ". Ќам и в голову не приходило подвергать его подобному
испытанию. ђазве наш пес - какой-то там клоун, игрушка, безделка, дань моде
или перо на шлЯпе, чтоб мы ежегодно таскали его длЯ всеобщего обозрениЯ в
душный зал и ранили подобным дурачеством его преданную душу? Ћн даже ни разу
не слыхал от нас разговоров про свою родословную, никто не сетовал на длину
его носа и не говорил, что у него "умный вид". „ать ему почувствовать, что
мы считаем его своей собственностью, котораЯ может принести нам богатство и
славу, - об этом было стыдно даже помыслить. •отелось, чтобы между нами была
такаЯ же близость, как между одной овчаркой и фермером, который на вопрос о
возрасте его собаки отвечал: "’ереза, моЯ дочь, родилась в ноЯбре, а она - в
августе". Ћвчарка эта уже прожила восемнадцать весен, когда настал роковой
длЯ нее день - душа, покинувшаЯ тело, воспарила вверх, чтобы слитьсЯ с
дымком, который окутывает почерневшие балки кухни, где она провела столько
лет у ног своего хозЯина. „а! ђаз уж человек не способен с самого начала не
думать о том, будет ли ему от собаки польза, и просто от души радоватьсЯ,
что она всегда с ним рЯдом, он никогда не почувствует всей прелести
товарищества, которое не зависит от особенностей собаки, а проистекает из
какого-то странного, непостижимого родства молчаливых душ. €менно молчание
собаки делает ее длЯ нас бесконечно дорогой, с ней чувствуешь себЯ спокойно
- от нее никогда не услышишь горьких, обидных слов. Љогда она просто сидит
рЯдом, полнаЯ любви к тебе, и знает, что и ее любЯт, когда взор ее выражает
искреннее обожание, и она чувствует, что и ты думаешь о ней, такие минуты
очень ей, по-моему, дороги. Ђ когда ты занЯт другим, она проЯвлЯет
трогательное, поистине стоическое терпение. ’от, о ком Я сейчас вспоминаю,
всегда знал, когда Я слишком занЯт и не могу быть к нему так близок, как ему
бы хотелось; и никогда он в такие часы даже не пыталсЯ как-то привлечь к
себе мое внимание. Љонечно, это омрачало его настроение, и тогда краснота
под глазами и складки обвислых щек - вероЯтное свидетельство того, что среди
его далеких предков были ищейки, - делались глубже и заметнее. …сли б он мог
заговорить, он бы сказал в такую минуту: "џ давно уже томлюсь в одиночестве,
и не могу же Я спать целый день, но тебе виднее, и Я не смею роптать".
Ћн ничего не имел против, если Я бывал занЯт с гостЯми. Љазалось,
голоса, раздававшиесЯ со всех сторон, были ему даже приЯтны, и он различал в
разговоре искренние интонации. ’ак, например, он не выносил, когда актеры
начинали читать вслух роли, - он сразу постигал, что слова их не выражали
подлинных чувств и мыслей; и тут, чтобы показать свое неодобрение, он
принималсЯ бродить по комнате, потом подходил к двери и упорно смотрел на
нее, пока кто-нибудь не выпускал его. Џравда, раз или два, когда кто-то из
актеров громко декламировал весьма драматический кусок, он до того
растрогалсЯ, что подошел к чтецу и, задрав морду, жарко задышал ему в лицо.
Њузыка тоже волновала его, он принималсЯ вздыхать и вопросительно
заглЯдывать в глаза. €ногда, заслышав первые аккорды, он подходил к окну и
долго стоЯл там, высматриваЯ …е. Ђ то просто ложилсЯ на правую педаль, и мы
не знали - то ли это от избытка чувств, то ли ему казалось, что так музыка
будет менее слышна. Ђ слушаЯ один из ноктюрнов опена, он всегда всхлипывал.
„а, темперамент у него был поистине польский - веселилсЯ он безудержно, в
другое же времЯ бывал мрачен и задумчив.
‚ообще-то длЯ собаки, совершившей на своем веку не одну дальнюю
поездку, жизнь его была на редкость бедна приключениЯми, хотЯ происшествиЯ
все же случались: так, однажды он выпрыгнул из окна кареты в Љенсингтоне, а
в другой раз сел на змею. Џо счастью, приключилось это в воскресный полдень,
и змеЯ, как и все вокруг, дремала, так что ничего не произошло и шедший
позади пса доброжелатель сбросил его со змеи своим здоровенным башмаком.
…сли б только побольше знать о его внутреннем мире, об отношениЯх с
другими собаками! „лЯ них он, по-моему, всегда оставалсЯ загадкой - мы
поглощали все его помыслы, он и не думал делитьсЯ ими с другими собаками, да
и вообще в выборе знакомств был весьма щепетилен, хотЯ к дамам питал
глубочайшее, воистину рыцарское пристрастие, так что нередко они
оборачивались и огрызались на него. ’ем не менее любовнаЯ свЯзь у него была
постоЯннаЯ - с одной красновато-коричневой особой из нашей деревни; она была
не так породиста, как он, но здороваЯ, не первой молодости, с нежными,
загадочными глазами. Љ сожалению, дети их не выживали и, едва родившись,
покидали этот мир.
Ќе был он и драчуном, но, если на него нападали, терЯл чувство
реальности и не мог уже сообразить, с какой собакой он справитсЯ, а какаЯ
ему "не по зубам". ‚ таких случаЯх следовало сразу вмешатьсЯ, особенно если
противником оказывалсЯ охотничий пес, потому что наш так никогда и не забыл,
что однажды в дни его молодости охотничий пес напал на него с тылу. „а,
врагов он не забывал и не прощал им.
‚сего за месЯц до того днЯ, о котором Я не в силах говорить, он, уже
совсем старый и больной, ринулсЯ на ирландского терьера, чьЯ наглость давно
была ему известна, и обратил врага в бегство. „рака всегда необычайно
бодрила его!
•ристианином он отнюдь не был, но длЯ собаки держалсЯ настоЯщим
джентльменом. € мне думаетсЯ, большинство из нас, ныне живущих на земле,
покинут ее, заслужив скорее всего именно такую оценку. Џотому что человек,
родившийсЯ на ‡ападе, не способен (если говорить начистоту) стать
христианином в том смысле, как понимал это ‹ев ’олстой, и в наши дни ни у
кого больше не достает логики и любви к истине, чтобы до конца постигнуть
смысл христианства. Ђ что значит быть джентльменом? ќто трудно, но не
невозможно. € уж у моего пса, во всЯком случае, не было мелочности, подлости
и жестокости, и хотЯ поступки его не всегда были на должной высоте, душа
оставалась преисполнена скромной, бесхитростной преданности.
Ћживает целый рой воспоминаний, приносЯ с собой аромат давно минувших
дней!
‘колько волшебных восторгов, сколько долгих часов напрЯженного
ожиданиЯ, сомнений и тайных страхов не разделил он с нами, наш черный
любимец, и не принес нам успокоениЯ своим видом, запахом и прикосновением.
Ќе счесть, сколько раз мы совершали прогулки одни, без него, и все же каждый
раз оборачивались и смотрели, не трусит ли он за нами, внимательно
выслеживаЯ невидимый след. € когда эти молчаливые друзьЯ покидают нас, тЯжко
нам еще и оттого, что, уходЯ, они уносЯт с собой и многие годы нашей жизни.
€ все же совсем не жаль длЯ них этих лет, с такой теплотой и любовью
отданных служению нам. ‚се, что мы можем им дать, - это позволить лечь у
своих ног, прижавшись подбородком к земле; и эту малость они, несомненно,
заслужили.
‡нают ли они, подобно нам, что пробьет и их час? „а, порой знают,
только этим и можно объЯснить то, что перед самым концом он иной раз подолгу
сидел совсем неподвижно, подавшись немного вперед, понурив голову, целиком
уйдЯ в себЯ; потом поднимет глаза и посмотрит мне в лицо. € взглЯд этот
Яснее всЯких слов говорил: "„а, знаю, Я должен уйти!" …сли бессмертна душа
человека, бессмертна и душа собаки. …сли после смерти мы знаем, кем были
раньше, знают и они. Џо-моему, ни один человек, жаждущий правды, не может с
легкостью сказать, что ждет после смерти собак и людей - исчезнет их
сознание или нет. Ћдно несомненно: мучитьсЯ над разрешением этой вечной
загадки - ребЯчество. —то бы нас ни ожидало, это то, что быть должно,
единственно возможное. џ знаю, он тоже понимал это; и подобно своему
хозЯину, был, что называетсЯ, пессимистом.
Џодруга моЯ говорит, что, оставив нас, он однажды все же вернулсЯ.
‘лучилось это в последнюю ночь старого года, она грустила в одиночестве,
когда он ЯвилсЯ ей в своем прежнем обличье, такой же черный; он обошел стол
со стороны окна и направилсЯ к своему обычному месту - под столом, у ее ног.
Ћна видела его совершенно Ясно; слышала, как мЯгко ступал он по полу
подушечками лап и как стучали его когти. Ћна почувствовала тепло его тела,
когда он задел край ее юбки. € ей подумалось, что теперь он улЯжетсЯ ей на
ноги, но ему что-то помешало, и он постоЯл, прижавшись к ней, потом
направилсЯ к тому месту, где обычно сидел Я и где менЯ в ту ночь не было.
Ћна видела, как он постоЯл там, словно в раздумье; внезапный шум или смех
заставил ее очнутьсЯ, и медленно, очень медленно видение исчезло. Џриходил
ли он, чтобы сообщить нам о чем-то или дать совет, хотел ли сказать нам
что-то в эту последнюю ночь уходЯщего года или он охранЯл нас? Џридет ли он
еще когда-нибудь?
Ќа могиле его нет каменной плиты. …го жизнь запечатлена в наших
сердцах.

ђЂ„Ћ‘’њ

Џеревод Њ. Ђбкиной

Љогда господь так щедро одарЯет земные просторы, к чему слова, жалкаЯ
шелуха чувств? Ѓлагодать эту не изобразишь и кистью на полотне. Љак передать
живую, победную красоту природы? Ћдин маленький лютик из двадцати миллионов,
распустившихсЯ на лугу, говорит человеческому сердцу больше, чем все сухие
символы, в которых никак не воплотишь душу маЯ с его белоснежной пеной
цветениЯ, наплывающей из-за всех плетней, с хором птиц и пчел, с буйно
заливающими луга волнами ветрениц и белогрудыми ласточками, которые без
устали носЯтсЯ в воздухе. Ќа наших лугах нет жаворонков, но и без них такой
радостью звенит все: песни птиц, шум листьев, полЯны, словно освещенные
деревьЯми в белом цвету, дубы, все еще золотисто-коричневые, и Ясени,
молитвенно устремленные ввысь. „а, здесь не слышно жаворонков, и славЯт день
только дрозды, серые и черные, да кукушки где-то высоко над холмами.
‚ремЯ бежит быстро - и вот уже с Яблонь облетел почти весь цвет и в
лугах вдоль веселых ручьев раскрыли свои чашечки стройные сабельники. ‡десь,
когда вблизи нет людей, Ћрфей, сидЯ на камне, звуками своей свирели
приманивает диких пони. €, если притаишьсЯ на соседнем холме, часто удаетсЯ
подсмотреть, как Џан плЯшет со своими нимфами в буковой роще, где всегда
царит сумрак.
ђазве можно поверить, что впереди нас ждет старость, когда вокруг кипит
такой праздник красок, стремительной жизни и песен, когда мы можем созерцать
эту невообразимую красоту? Џо лугу бродЯт кроткоглазые овцы, на плетне
сушатсЯ мешки длЯ шерсти, а под ними копошатсЯ стаи крохотных утЯт, таких
доверчивых, что не одного уже утащили вороны.
Љогда смотришь на голубые цветы, кажетсЯ, что все они заворожены
мечтой. ‚едь голубой цвет - цвет юности. „а и все вокруг так юно, слишком
юно, чтобы трудитьсЯ. ‡анЯт только скворец - он то и дело пролетает у менЯ
над головой, носЯ пищу своей семейке, и, наверное, за день совершает не
меньше двухсот таких рейсов. џ думаю, что птенцы основательно разжиреют за
лето.
Љогда небо дышит Ясной радостью и цветы блистают красками, не веритсЯ,
что этот сиЯющий день скроют темные крыльЯ ночи, уснет кукушка, устав
восхвалЯть себЯ, и бешенаЯ плЯска мошкары в воздухе возвестит наступление
вечера, задрожит трава под осыпавшей ее росой, утихнет ветер, и замрут
птичьи голоса...
Ќе веритсЯ, но так оно есть. “ходит день с его волшебством, и песнЯми,
и мельканием крыльев в поднебесье. Њедленно кончаетсЯ дивнаЯ мистериЯ.
‚от и ночь. Ћднако ђадость не ушла, она только сменила свой дневной
нарЯд на бархатную мантию мрака и жемчужный веер лунного света. ‚се уснуло,
не спит только одна-единственнаЯ звездочка на небе да ночные фиалки на
земле. Ќе знаю, почему они бодрствуют, когда все цветы спЯт. Ќаклонитесь к
ним в сумерки и вы увидите, что они глЯдЯт на вас с милым лукавством. „олжно
быть, тут кроетсЯ какой-то заговор.
‚се голоса днЯ смолкли. “ ночи осталсЯ только один голос - журчание
ручьЯ во тьме.
Љ приходу ночи все готовитсЯ, как к свЯщеннодействию. ‹ютики все до
единого свернули лепестки, от тисов уже протЯнулись длинные тени. ‚ эту пору
года ночных бабочек еще не видно, слишком рано поЯвлЯтьсЯ и козодоЯм, молчат
еще совы. € кто решитсЯ сказать, что в этой тишине, в неверном, прозрачном
сумраке и воздухе, благоухающем только свежестью, меньше того невыразимого
очарованиЯ, перед которым бессильны слова?
‚слушайсЯ, притаив дыхание, и с удивлением поймешь, что в этой ночной
тишине, казалось бы, такой глубокой, продолжаетсЯ жизнь. ‚от в вереске
заблеЯл Ягненок; в дальнем поле мелодично щебечет какаЯ-то птичка; все еще
щиплют траву коровы. ‘квозь ночную свежесть проникает вдруг благоухание -
это, думаетсЯ мне, шиповник и жимолость, никакой другой аромат не вплетаетсЯ
так неуловимо в воздух. € даже в темноте розы не утратили своих красок, они
еще прекраснее, чем днем. ѓоворЯт, окраска - это только воздействие света на
различные волокна. Ќо ведь можно себе вообразить, что краски - та же
мелодиЯ, благодарственнаЯ песнь, которую поет каждый цветок солнцу и луне,
звездам и огню. ќти розы лунного цвета, они поют очень тихо.
џ вдруг замечаю, что на небе зажглось уже много звезд, кроме той
красноватой, что еще недавно одна озирала землю. Ђ вот летит бумажный змей,
сегоднЯ он забралсЯ очень высоко.
Ѓоже, как тиха и безмЯтежна эта ночь! Љак трудно себе представить, что
она снова оживет, станет днем! ‚едь сейчас на мир наконец сошел долгий и
глубокий сон, и жемчужный свет луны, кажетсЯ, никогда не померкнет, дивнаЯ
тишина не сменитсЯ шумом, а лиловатый мрак этой волшебной ночи не станет
никогда светлым, как золото...
Ћднако невозможное свершаетсЯ. ЊистериЯ ночи кончилась, близитсЯ утро.
‚ бледном свете зари Я жду первых звуков. Ќебо еще - как сераЯ бумага, на
которой кое-где пробегают тени, это летЯт дикие гуси. „еревьЯ похожи на
призраки. Ќо вот он, первый голос какой-то птицы, ошеломленной возвращением
днЯ! Ќа ее призыв здесь и там с деревьев летЯт ответные голоса, сливаЯсь в
чудесный беспечно-радостный птичий хор. Ђ небо уже шафранного цвета. € снова
наступает тишина - почему молчат птицы после первого хорала? „умают о своих
грехах и предстоЯщих заботах? €ли снова засыпают? „еревьЯ быстро утрачивают
призрачный вид, и уже слышен голос кукушки. –веты опЯть пылают Яркими
красками, но еще пахнут росой.
—ары ночи рассеЯлись, ибо скворец уже принЯлсЯ за дело, и солнце кропит
золотом его темные, неугомонные крыльЯ. „ень в разгаре. Ќо лик его немного
поражает - он не похож на вчерашний! Ќе странно ли это: ни один день не
похож на прошедший, ни ночь - на ту, что грЯдет! ’ак зачем же боЯтьсЯ
смерти? ‚едь и смерть - только ночь, наступающаЯ после днЯ. Ћ чем
тревожитьсЯ, если у завтрашнего днЯ будет иной лик, инаЯ душа?
‘олнце озарило полЯну, поросшую лютиками, ветерок налетел на липу. „а и
менЯ коснулось что-то поднимаЯсь ввысь над моей головой.
ќто ђадость летит, раскинув крыльЯ!

1910-1912 гг.
Last-modified: Mon, 13 Feb 2006 18:29:45 GMT
Ћцените этот текст: