угой, приключение, едва
начавшись, заканчивалось,  чтобы  тут  же  сменитьсЯ  новым. Љогда Я однажды
просмотрел  сразу несколько  сборников "Џриключений ‡емлЯного Ћреха"  крЯду,
мне на  следующую ночь  сделалось плохо:  каждый  сон был  разбит  на четыре
картинки и потом  обрывалсЯ, после чего начиналсЯ следующий, он тоже состоЯл
только  из  четырех картинок. “ менЯ было такое  чувство, будто после каждой
четвертой картинки у менЯ вырывают ноги и Я шлепаюсь животом на землю. Ђ  на
очереди  была уже следующаЯ историЯ  с таким же концом! €  немые кинокомедии
менЯ  тоже  не тЯнет смотреть,  подумал Я. ‚оспевание неуклюжести теперь  не
может мне польстить. Ќескладные герои, неспособные пройти по  улице, чтобы с
них не  сдуло шлЯпу под асфальтовый  каток, или  наклонитьсЯ  к женщине,  не
пролив кофе ей на юбку, все больше напоминают мне  упрЯмых и жестоких детей;
вечно замкнутые, загнанные, искаженные и искажающие все вокруг лица, которые
на все  --  на вещи и на людей --  смотрЯт  только снизу вверх. ‚ысокомерное
злорадство —аплина; и его же  манера  к самому себе льнуть и по-матерински о
себе печьсЯ; привычка ѓарри ‹енгдона (американский драматург, киносценарист,
комический  актер)  то  и дело  гнутьсЯ в три  погибели  и цеплЯтьсЯ  за что
попало. ’олько  Ѓастер Љитон  (знаменитый  комический актер  немого  кино) с
сосредоточенным, каменным лицом истово, по-настоЯщему искал выхода, хотЯ ему
никогда  не дано было понЯть,  что и как с ним стрЯслось. ‚от  его лицо  мне
приЯтно вспомнить,  а  еще  было прекрасно, когда однажды  Њэрилин  Њонро  в
каком-то фильме улыбнулась, беспомощно сморщив  лоб, и  в  это мгновение она
смотрела с экрана в точности, как ‘тен ‹оурел (английский комический актер).
     ‘меркалось. ђаздумываЯ, куда бы еще направитьсЯ, Я замедлил шаг. Џередо
мной,  тоже медленно  и  слегка  вразвалку,  словно  повинуЯсь  раскачиванию
собственной сумки на длинном ремне, шла  высокаЯ черноволосаЯ девушка. ‘умка
через  плечо, джинсы  -- но  девушка двигалась так естественно, просто,  что
даже джинсы сидели  на ней  иначе, чем  на других: сзади при каждом шаге  не
набегала  складка, и под коленЯми они не морщили и не съеживались гармошкой.
Ќа секунду она  оглЯнулась,  в упор посмотрела  на менЯ --  белизну ее  лица
оттенЯли  редкие веснушки -- и так же,  не торопЯсь, пошла  дальше. џ понЯл,
что сейчас  заговорю  с  ней, и менЯ бросило в жар. ’ак  мы и шли до  самого
ЃродвеЯ -- сперва почти вплотную,  потом она снова ушла вперед, Я нагнал ее.
“ менЯ дух захватывало от желаниЯ, казалось, еще немного  --  и Я кинусь  на
девушку  прЯмо  на улице.  Ћднако,  заговорив  с  ней, Я  осмелилсЯ  лишь на
банальный вопрос, не хочет ли она со мной чего-нибудь выпить.
     -- Џочему бы и нет, -- ответила она, но Я  уже все безнадежно испортил.
’олько что нас неодолимо  влекло друг к другу, а теперь мы просто шли рЯдом,
и румЯнец  остывающего  возбуждениЯ  догорал  на  наших  щеках. Њы  даже  не
ускорили  шаг  --  быстрое  движение  создает   иллюзию  целеустремленности,
возможно, оно возбудило бы нас сильнее прежнего к сразу толкнуло бы в первый
попавшийсЯ подъезд. Њы же чинно шли рЯдом, даже  чуть медленнее, чем раньше,
и все  надо  было начинать заново. џ  попыталсЯ до  нее дотронутьсЯ; но  она
сделала вид, будто прикосновение  случайно. Њы заглЯнули в кафе,  оказалось,
это  обыкновеннаЯ  закусочнаЯ  с  самообслуживанием.  џ хотел было уйти,  но
девушка уже встала в очередь. Џришлось и мне взЯть поднос, Я положил на него
сандвич. Њы сели за столик,  Я принЯлсЯ за сандвич, она пила кофе с молоком.
Ќемного погодЯ девушка спросила, как  менЯ зовут,  и Я, сам не  знаю почему,
назвалсЯ ‚ильгельмом. Ћт этой непроизвольной лжи мне сразу сделалось  легче,
и  Я  предложил  девушке  попробовать  моего  сандвича.  Ћна рукой  отломила
кусочек. Џотом, сославшись на головную боль, встала, махнула мне на прощание
и скрылась.
     џ купил себе пива и  снова сел за столик. —ерез узкую дверь, завешенную
к тому же  портьерой, Я смотрел на улицу.  Џросвет между  дверью и портьерой
был так мал,  что все происходившее на улице воспринималось в  нем с  особой
отчетливостью; казалось, люди движутсЯ  медленно,  словно напоказ, будто  не
просто идут мимо двери, а специально прогуливаютсЯ перед ней туда и обратно.
Ќикогда еще не  видел Я столь прекрасных и  столь вызывающих женских грудей.
‘мотреть на женщин было почти больно, и все же Я радовалсЯ бескорыстию своих
чувств,  мною владело только одно желание -- созерцать, как они самодовольно
прохаживаютсЯ на фоне рекламных щитов. Ћдна почти остановилась в дверЯх, она
что-то высматривала в кафе. "Ђ что,  если подойти  к  ней  и заговорить?" --
подумал Я и по-настоЯщему испугалсЯ вожделениЯ, которое обдало менЯ при этой
мысли,  но в следующую секунду Я  уже  сказал  себе:  "Ќу и чем  бы ты с ней
занЯлсЯ? ’олько  людей смешить". € снова сник. џ не мог даже вообразить себе
ласки  с  женщиной; при  одной  мысли, что придетсЯ протЯнуть  руку, на менЯ
накатывала тоска и убийственнаЯ, опустошительнаЯ усталость.
     Ќа соседнем столике кто-то забыл  газету. џ взЯл ее и  начал  читать. џ
читал  о  том,  что  случилось  и еще  может  случитьсЯ,  читал страницу  за
страницей,  испытываЯ  все большее  умиротворение и  удовольствие. ‚ поезде,
следовавшем на ‹онг-Ђйленд,  родилсЯ ребенок; служащий бензоколонки на руках
идет из  Њонтгомери (штат  Ђлабама)  к  Ђтлантическому  побережью, в ‘аванну
(штат „жор-
     джиЯ).  ‚ пустыне Ќевада зацвели  кактусы.  ‚о мне возникала  невольнаЯ
симпатиЯ ко всему, о чем Я читал, возникала только  благодарЯ тому,  что это
описано; менЯ тЯнуло к любому из упомЯнутых мест, всЯкий,  о ком говорилось,
оказывалсЯ  мне  по   душе,  и  даже   сообщение  о  судье,   который  велел
просто-напросто привЯзать  к стулу не в меру  разбушевавшегосЯ  обвинЯемого,
хотЯ и не встретило во  мне пониманиЯ, вызвало все  же  чувство  жутковатого
довольства.  Ћ ком  бы Я ни читал, в каждом  Я сразу находил нечто родное. џ
прочел  целую  колонку  об уклонЯющихсЯ  от  воинской  повинности;  какаЯ-то
женщина писала, что, если бы у нее были такие  дети,  она бы  не знала, куда
деватьсЯ от стыда, и, глЯдЯ на ее фото, Я внезапно почувствовал, что не могу
не   разделить   ее  негодованиЯ;  и  когда  Я   читал  показаниЯ   офицера,
утверждавшего, что  он с вертолета видел на рисовом  поле нечто напоминавшее
группу женщин и детей, но что это  нечто с тем  же успехом могло оказатьсЯ и
"мужчиной  с  двумЯ  волами", мне от  одного  только  чтениЯ слов  сделалось
нестерпимо  жаль,  что это офицер, а не  Я  был  тогда  в вертолете.  ‚сЯкий
человек и особенно всЯкое место, еще не знакомое мне, становились при чтении
до того симпатичными, что Я испытывал своего рода ностальгию по ним. џ читал
о почтовом  отделении в штате Њонтана  и  об улочке военного городка в штате
‚иргиниЯ -- и немедленно хотел перенестись туда и  жить там;  казалось, если
этого не случитсЯ сию же минуту,
     Я упущу нечто очень важное и уже никогда не сумею наверстать.
     ќти чувства мне не внове;  такое  случалось  еще в детстве,  особенно в
разгар ссоры или драки: Я переставал ругатьсЯ  или просто бросалсЯ ничком на
землю, а если с воплем удирал,  то  мог остановитьсЯ  как вкопанный и сесть,
глЯдЯ  на  обидчика с  такой открытой доверчивостью, что тот, бывало, только
оторопело пройдет мимо, будто гналсЯ не за мной, а за кем-то другим. ‚ споре
мне редко удавалось продержатьсЯ долго: само произнесение  слов  настраивало
на дружеский лад и Я быстро отступалсЯ. € с ћдит, когда у нас стало доходить
до крика, было примерно так  же: наши скандалы превращались, по крайней мере
с моей стороны, лишь в декламацию скандалов, и не потому, что  предмет спора
казалсЯ мне смешным, просто живаЯ речь сама собой снимала серьезность ссоры.
„а  и много позже, во времЯ приступов самой лютой вражды, Я  вдруг  понимал,
что вот-вот не выдержу и расхохочусь; наверно, и не нужно было сдерживатьсЯ,
но в ту пору мы уже настолько друг друга ненавидели и раздражали, что всЯкаЯ
перемена  в  настроении, включаЯ  примирительный смех, другому показалась бы
только оскорблением. € вот  здесь, в Ќью-‰орке, читаЯ газету,  Я столько лет
спустЯ  вновь испытал неизъЯснимую тЯгу  ко всему на свете, и менЯ это не на
шутку испугало. Ќо сейчас не хотелось над этим задумыватьсЯ. —увство  к тому
же возникло лишь на миг; едва Я успел его осознать,  оно улетучилось, словно
его и не  было.  €  когда  Я вышел на улицу, оно,  это чувство, уже покинуло
менЯ; Я снова был один.
     џ  брел  бесцельно. ЊенЯ  вело любопытство. Ќа ’аймс-сквер  поглазел на
обложки  журналов  с  обнаженными  девицами;  на  неоновой  полосе  бегущего
телеграфа  над  Ѓродвеем прочел новости днЯ; сверил  часы с часами  главного
почтамта. Ќа улицах от Яркого света рЯбило в глазах, а свернув в переулок, Я
оказалсЯ  в такой кромешной  тьме,  что первые  шаги  пришлось  делать почти
вслепую.  ‚ газете мне попалось на глаза сообщение, что  в –ентральном парке
снова открылсЯ  сгоревший  ресторан, где следы  пожара  сохранены в качестве
декоративных элементов  интерьера.  „ержась к краю тротуара,  Я  стал искать
такси,  но  тут  мне предложили  билет на  мюзикл.  џ чуть не  отказалсЯ, но
вовремЯ   спохватилсЯ:  ведь  это   спектакль  с   ‹орен  Ѓэкалл  (известнаЯ
американскаЯ  киноактриса), той  самой,  что еще несколько десЯтилетий назад
сыграла  в фильме ѓоварда  •оукса  (американский сценарист,  кинорежиссер  и
продюсер) "€меть и не иметь" энергичную молодую героиню; в портовом притоне,
сперва прильнув к плечу пианиста,  а потом, облокотЯсь  на роЯль, она низким
хрипловатым  голосом пела  песню. џ  отдал двадцать долларов  и  с билетом в
руках помчалсЯ к театру.
     Њесто у менЯ  было в  первых рЯдах,  оркестр гремел оглушительно. Љак и
остальные зрители, Я держал плащ на коленЯх. ‹орен Ѓэкалл  была  старше всех
на сцене,  даже мужчины выглЯдели  моложе.  Ћна  уже не  красовалась, плавно
скользЯ между столиками, как тогда, в кабаке, а много и энергично двигалась.
Ћдин раз даже станцевала на столах в окружении длинноволосых парней с цепЯми
на шее. …два упав на стул, усталаЯ, измученнаЯ, она тут же вскакивала, чтобы
начать  новый  каскад  телодвижений.  Љаждый   ее   жест  словно  опровергал
предыдущий  -- таким способом она удерживала  внимание зала. Ћна еще болтала
по телефону -- но в  это же времЯ  надевала туфли, чтобы, закончив разговор,
опрометью куда-то бежать, и после  каждой  фразы обЯзательно  менЯла если не
позу, то  хотЯ  бы положение  ног. …е  глаза,  еще довольно выразительные  и
красивые,  повторЯли  и подчеркивали  каждый жест. ‚ каждой  новой сцене она
поЯвлЯлась  в новом костюме,  Я  только  диву давалсЯ,  когда  она  успевает
переодетьсЯ. Ќо вот она просто взЯла стакан виски и замерла, держа его перед
собой на длинных вытЯнутых  руках, -- и только тут Я порадовалсЯ за нее. €бо
до  этой минуты  чувствовалось  только  одно:  с тех  пор, как она перестала
сниматьсЯ в кино,  ей  не доставлЯет никакого удовольствиЯ  зарабатывать  на
жизнь ужимками, которые ей чужды. ‘мотреть  на нее было неловко -- все равно
что  смотреть на человека, который  занЯт некрасивой, черной работой, работа
эта  унижает  его  достоинство,  а присутствие  соглЯдатаев  делает унижение
горьким вдвойне. Њне вспомнилась ћдит:  самые обычные, будничные ее движениЯ
тоже составлЯлись из множества отработанных поз, которые и тело ‹орен Ѓэкалл
выполнЯло на сцене с безотказностью хорошо отлаженного механизма. ‚ магазине
одежды, вспомнил Я, ћдйт сразу же -- и совершенно непроизвольно -- принимала
надменную  осанку  важной   клиентки:  войдЯ,  останавливалась  в  дверЯх  и
окидывала рассеЯнным взглЯдом все  и всЯ, никого не замечаЯ; к ней подходила
продавщица, и  только  тут  ћдит  оборачивалась,  как  бы  изумлЯЯсь, что  в
магазине,  оказываетсЯ,  есть  кто-то  еще, кроме  нее.  ‡ато  на  сцене она
преображалась: простота, с какой она двигалась, ничего общего не имела с той
идиотской  расхлЯбанностью, что  свойственна дилетантам --  те  фланируют по
подмосткам,  натужно  изображаЯ  непринужденность;  нет, ее простота  -- это
простота облегчениЯ  перед  серьезностью  задачи, ибо  только  на сцене ћдит
принимала жизнь всерьез. ‘колько бы  она ни прикидывалась, ни  кривлЯлась  в
жизни, на  сцене она успокаивалась и становилась самозабвенно внимательной и
чуткой  к партнерам; после спектаклЯ о  ней можно  было  забыть --  до  того
естественно вела она свою роль.
     Њои размышлениЯ  прервала  сирена  полицейской  машины,  ее  вой  почти
заглушил  оркестр.  џ смотрел  на  листок театральной  программки,  который,
качаЯсь и нырЯЯ, очень медленно падал с ложи балкона, и внезапно эта бумажка
своим неказистым движением  напомнила мне о ћдит -- Я сразу подумал, что она
сию  минуту беззаботно  ужинает где-нибудь  в ресторане,  и увидел, как она,
поднЯв  пальчик,  подзывает  официанта  и  столь  поглощена  этим  серьезным
занЯтием, что ни о чем другом думать не может. Љак лихо вскидываетсЯ дирижер
из оркестровой Ямы! Ђ как безупречно отглажены брюки актеров! €ли вот только
что, будто соперничаЯ с ћдит, как аппетитно слизнула Ѓэкалл мартини с оливки
и  как  ловко  отправила  потом  эту  оливку в рот. Ќет,  с  ћдит ничего  не
случитсЯ!  Џросто невозможно представить, чтобы  ей сейчас плохо жилось.  Ќа
мои-то деньги!  џ вдруг захотел есть, с трудом дождалсЯ антракта  и поехал в
–ентральный парк, в ресторан.
     „еревьЯ  в  парке тихо  шелестели, точно перед дождем. ‚ ресторане даже
карточки  меню  были с искусственными подпалинами  по углам, а  у  гардероба
лежала  раскрытаЯ  книга гостей,  записи  в ней  светлели,  как  строчки  на
обуглившейсЯ  газете. ‘нова завыла сирена. Ћдин официант раздвинул шторы  на
окне, другой,  скрестив  руки, подошел к  дверЯм, и  оба они  уставились  на
улицу.  ‘ирена  выла пронзительно -- от ее  воЯ  в стакане  с водой, который
первым  делом передо  мной поставили, даже всколыхнулись кубики льда. ‚ этот
час посетителей оставалось  уже немного, их лица скрадывала полутень. ‚ зале
было почти  пусто и так просторно, что  Я, слушаЯ угасающее вдали завывание,
вдруг почувствовал усталость. џ замер,  стараЯсь не  шевелитьсЯ,  и внезапно
ощутил  в себе какое-то смутное  движение, примерно в том  же ритме, в каком
сам Я весь день передвигалсЯ  по Ќью-‰орку. „вижение это поначалу запнулось,
потом уверенно набрало  ход и, промчавшись по прЯмой, вдруг заложило  крутой
вираж,  понеслось  по  кругу и,  покружив вволю,  наконец улеглось. ’о,  что
двигалось  во  мне, было  не представлением и  не  звуком -- только  ритмом,
который  заменЯл и  звук, и представление. ‹ишь теперь в мое  сознание начал
проникать город, почти не замеченный мною прежде.
     ЊенЯ  нагонЯли окрестности,  которые Я  миновал  в течение днЯ. “лицы и
рЯды домов  восстанавливались в памЯти из тех промельков, поворотов, заминок
и рывков, которыми они запечатлелись во мне. ‚месте с ними восстанавливались
и звуки -- шипение и гул,  словно  из глубин мощного  потока, ворвавшегосЯ в
тихую  долину. ’олстые  портьеры  на окнах не  могли  сдержать этих звуков и
образов, они разворачивались в моем сознании, то опадаЯ до простых мельканий
и  ритмов, то  снова взмываЯ  и вибрируЯ пуще прежнего, высвечиваЯ короткими
вспышками улицы еще более длинные, зданиЯ  еще  более высокие и перспективы,
уходЯщие к горизонту  все дальше. Ќо  странное дело, все  происходившее было
даже приЯтно: узор Ќью-‰орка мирно расстилалсЯ во мне, нисколько не угнетаЯ.
џ просто рас-
     слабленно сидел  за столом, и  все же менЯ не покидало любопытство; Я с
удовольствием  ел  бифштекс  из  баранины,  на  который сам  себЯ пригласил,
запивал его красным калифорнийским, от которого с каждым глотком все сильнее
испытывал жажду, и созерцал весь этот столпившийсЯ и все еще отзывавшийсЯ во
мне гудением  город как невинное  Явление природы. ‚се, что  Я раньше  видел
вблизи  и  по  частЯм  --  стеклЯнные  поверхности, щиты  со  словом "стоп",
флагштоки, неоновые надписи, -- все это, возможно, именно потому, что часами
маЯчило передо  мною, заслонЯЯ  взглЯд,  теперь  раздвинулось и открыло вид,
свободный и  просторный, куда ни  глЯнь. Њне далее захотелось там  прилечь и
почитать книгу.
     џ уже давно покончил с  едой, но снова и снова принималсЯ просматривать
карточку меню, читаЯ  названиЯ блюд с  той же ненасытностью,  с какой в свое
времЯ  читал   в  молитвеннике  житиЯ  свЯтых.  ЊЯсо  по-алабамски,  цыплЯта
по-луизиански, медвежий окорок а 1а „аниэль Ѓун (американский исследователь,
натуралист), котлеты "дЯди ’ома".  Ќемногие посетители все еще оставались на
своих местах и теперь громко разговаривали. ђазносчик газет заглЯнул в дверь
и  бросил на барьер гардероба несколько  газет.  ‘тараЯ  накрашеннаЯ женщина
переходила от столика  к столику, предлагаЯ  цветы. Ћфициант,  обслуживавший
чету толстЯков-супругов, ловким  движением плеснул коньЯк на омлет,  женщина
подала  ему зажженную  спичку, которую  он  с  поклоном  принЯл  и  поднес к
сковородке.   Ћмлет  вспыхнул,  и  супруги  захлопали   в  ладоши.  Ћфициант
улыбнулсЯ, выложил омлет на  тарелку и поставил тарелку  перед дамой. Џотом,
обернув  бутылку  салфеткой,  извлек  ее  из ведерка  со  льдом  и,  заложив
свободную  руку  за  спину,  налил  супругам белого  вина.  Ћткуда-то возник
пианист и  тут же  начал тихо наигрывать. €з раздаточного  окошечка выглЯнул
повар и  посмотрел  на  пианиста. џ  заказал еще один графин красного  вина,
выпил его и продолжал сидеть.
     Ћфициант  отправилсЯ на кухню  и  вскоре  вернулсЯ оттуда, что-то  жуЯ.
ѓардеробщица раскладывала  пасьЯнс. Ћна держала во рту булавку и между делом
помешивала кофе в чашечке,  стоЯвшей перед  ней на  барьере. Џотом  отложила
ложечку  в сторону, разжав губы, выронила булавку  и выпила кофе залпом. Ћна
поболтала  чашечкой  в воздухе, чтобы остаток  сахара получше  растворилсЯ в
остатке  кофе,  и, завершаЯ движение,  снова опрокинула чашечку в рот, после
чего опЯть взЯлась за  пасьЯнс. ‚ зал вошли две  женщины, одна приветственно
махнула  официантам  рукой в  длинной  перчатке, другаЯ  сразу направилась к
роЯлю, пианист сменил мелодию, и она запела:
     In the days of old, in the days of gold,
     In the days of forty-nine1.
     ("‚  те давние дни, золотые дни, в дни сорок девЯтого  года" (англ.) --
стариннаЯ   песнЯ  старателей-золотодобытчиков;   1849   г.  положил  начало
знаменитой "золотой лихорадке" в ‘Ђ)
     ‚ отель Я вернулсЯ пешком, далеко за полночь. Ќочной  портье вручил мне
билет  на  филадельфийский  поезд,  и Я отправилсЯ в бар, который  называлсЯ
"Blue bar" -- "ѓолубой бар",  сидел там, медленно  пил виски "Љентукки" и не
хмелел. џ брал со столика открытки с видом отелЯ и писал разным людЯм, в том
числе  и  тем, кому никогда  еще  не писал. ‚  вестибюле Я купил в  автомате
авиамарки и там же  опустил открытки в Ящик. Џотом вернулсЯ в бар, устроилсЯ
там  в  широком  кожаном кресле,  на котором можно было  вертетьсЯ, и  долго
держал стакан перед собой на ладони. €ногда, склонЯЯсь к  стакану, Я отпивал
маленький  глоток.  Џодошел бармен и поставил пепельницу на соседний столик,
там сидела  стараЯ женщина, времЯ от времени она хихикала. Џотом  всЯкий раз
доставала  из  плетеной сумочки  записную книжку и что-то  черкала маленькой
серебрЯной шариковой  ручкой. Ќаконец Я второй раз  за эту ночь почувствовал
усталость, взЯл из стопки открыток  еще одну и пешком поднЯлсЯ в свой номер.
Ћткрытку Я надписал на ходу и бросил ее в прорезь длЯ писем в холле на своем
этаже. џ слышал, как она шуршит, падаЯ вниз.
     Ќа полу в номере белел листок бумаги. ђешив, что  это записка, Я поднЯл
его. Ћказалось,  это всего лишь визитнаЯ карточка хозЯина отелЯ, она  лежала
на  вазе  с фруктами и,  видно,  упала оттуда. џ позвонил  вниз  и  попросил
включить кондиционер. Џотом,  даже не помывшись, лег  в  постель  и  раскрыл
"‡еленого ѓенриха".
     џ читал о том, как ѓенрих ‹ее в школе нажил себе первого врага. ќто был
его одноклассник, он  вызывал  ѓенриха на спор из-за  всего, что происходило
вокруг и  в  природе: на какую штакетину в заборе  сЯдет птица,  на  сколько
согнетсЯ дерево  под ветром, какаЯ  по счету волна  на озере  окажетсЯ самой
большой. ѓенрих превратилсЯ  в заЯдлого  спорщика, и он проигрывал, а потом,
когда ему нечем стало расплачиватьсЯ,  оба,  теперь уже врагами, встретились
однажды на узкой горной тропке. Ћни молча бросились друг на  друга и дрались
с  тупым ожесточением.  ‘  убийственным  спокойствием ѓенрих подмЯл под себЯ
своего врага  и времЯ  от времени  бил  его кулаком  в лицо, испытываЯ такую
дикую  горечь,  какой  ему больше никогда не  довелось  испытать. ‚скоре ему
пришлось бросить  школу  и  переехать  в  деревню,  где он впервые  свободно
взглЯнул на природу и неожиданно ощутил потребность рисовать.
     џ вырос в деревне и не могу  взЯть в  толк, как это природа может  дать
чувство  свободы;  менЯ  она только угнетала  или  в  лучшем случае  внушала
чувство неуюта. ‘кошенные полЯ, фруктовые деревьЯ, пространства лугов всегда
были неприЯтны мне и казались зловещими. џ знаком  с ними слишком близко: по
жнивью  бегал босиком; карабкаЯсь по деревьЯм,  в кровь  раздирал коленки; в
резиновых сапогах бродил под дождем по лугам за вонючими коровами. Ќо только
сейчас Я понЯл, почему воспринимал все эти мелкие неудобства столь  остро --
Я  никогда не  имел  возможности  свободно  двигатьсЯ на природе:  фруктовые
деревьЯ принадлежали другим,  тем, от кого приходилось убегать по полЯм, а в
награду за то, что ты пас скот, можно было получить только резиновые сапоги,
без  которых подпаску все равно не обойтись. ЊенЯ  с малолетства выталкивали
на природу  только работать, и мне некогда было учитьсЯ видеть ее, Я замечал
разве что диковинные вещи: расселины  скал,  дупла в деревьЯх,  норы, вообще
все виды подземных пустот,  в которых  можно укрытьсЯ и спрЯтатьсЯ. …ще менЯ
притЯгивали всевозможные заросли,  кукурузные полЯ,  густой орешник, овраги,
ручьи в  глубоких  ложбинах. „ома и улицы  были  мне  милее  природы,  здесь
вероЯтность ненароком совершить недозволенное  была куда меньше. Љогда ветер
волновал пшеничное поле, Я воспринимал это только  как помеху, потому что он
сдувал  волосы мне на лицо, и  еще  много лет  спустЯ достаточно представить
пшеничное поле, которое колышетсЯ  на ветру, чтобы убедить себЯ, как неуютно
было мне на природе. Ђ суть была в том, что Я никогда ничего не мог себе там
позволить.
     џ уже отложил книгу и просто лежал в  темноте. Љондиционер тихо жужжал,
и   постепенно   Я  начал  замечать,  что   засыпаю.  „верь  ванной  комнаты
превратилась в белый  домик  на  вершине  холма.  Љто-то  дышал  носом,  и у
подножиЯ  отвесной  скалы  глубоко  подо  мной в ответ  заскулила собака.  џ
перевернулсЯ  на другой  бок и тотчас покатилсЯ вниз  по склону.  џ  упал  в
пересохшее  русло  ручьЯ,  там  валЯлись  платЯные  вешалки  и   разрезанные
резиновые сапоги, Я  свернулсЯ  калачиком,  чтобы  поскорее  заснуть.  „ождь
шумел, мощный  прилив надвигалсЯ с  рокотом,  но  не накатываЯсь на менЯ. "џ
забыл записатьсЯ в книгу гостей".
     Ќа  следующее утро  около  полуднЯ  Я  сел  на станции  ЏенсильваниЯ  в
филадельфийский поезд компании "Џэнн сентрал рейлуэй".
     ‚споминаЯ,  никак не  могу  понЯть, почему  этот  день промелькнул  так
быстро,  прЯмо как в  фильме  ужасов.  Џодземное здание вокзала,  эскалаторы
увозЯт  менЯ все  глубже,  потом открытаЯ  дверь,  в  которую Я  вытолкнут с
последней  ступеньки эскалатора, Я  сажусь, поезд трогаетсЯ, и  только тут Я
понимаю, что Я в купе вагона. Ќесколько минут за окнами темно, поезд идет по
туннелю  под ѓудзоном, но и в Ќью-„жерси, где он выныривает  на поверхность,
взглЯду  открываетсЯ  сумрачный  ландшафт, к тому  же  еще более затемненный
тонированными  стеклами,  ‚  вагоне  светло,  страницы  книги,  когда  Я  их
переворачиваю, режут  глаза белизной. Ќо  стоит взглЯнуть  в окно,  и облака
кажутсЯ все чернее, а окрестности под ними становЯтсЯ с  каждым взглЯдом все
пустыннее: груды мусора вместо  домов, желтый дым на горизонте  -- и никаких
труб,  автомобиль  без шин, колесами  кверху,  брошенный на пустыре,  сплошь
заросшие кустарником  перелески, где пожухлые, с корнЯми  вырванные ураганом
деревьЯ цеплЯютсЯ за  зеленые  ветки уцелевших собратьев,  повсюду  какое-то
трЯпье,  словно лоскуты  парашютного  шелка, чайки,  залетевшие  на  сушу  и
бродЯщие по песчаным холмам. †елезнодорожнаЯ компаниЯ недавно обанкротилась,
поезд  без остановок проезжал мимо станций, от обслуживаниЯ которых компании
пришлось отказатьсЯ, через города,  где дома, поставленные спиной к железной
дороге, казались покинутыми и нежилыми. „ва с половиной часа спустЯ, когда к
путЯм сплошными рЯдами подступили закоптелые дома с заколоченными окнами и с
наклеенными объЯвлениЯми, предупреждавшими о  крысином Яде, в купе стало так
темно, что Я пропустил момент, когда поезд медленно вошел в туннель и пополз
к подземному вокзалу в ”иладельфии.
     ЋпЯть  эскалаторы;  большаЯ  площадь,  на которую  выходишь  сразу,  не
поднимаЯсь по ступенькам. џ осмотрелсЯ,  менЯ никто не ждал. џ сказал: "’ебе
нечего прЯтатьсЯ.  ‡а какой колонной ты притаилась и подсматриваешь за мной?
џ вовсе не хочу тебЯ найти".
     "Ќе шантажируй менЯ  мною самим, -- сказал Я еще. --  Ќе желаю Я больше
боЯтьсЯ, во  всЯком  случае,  мне  уже недолго  оставатьсЯ  трусом.  € перед
страхом Я уже не беззащитен".
     „ва свЯщенника-квакера в длинных черных  сюртуках, в низких широкополых
шлЯпах направлЯлись  через площадь к открытой  автомашине,  возле которой их
ждал  молодой шофер-негр  с  маленьким транзисторным  приемником  в  кармане
рубашки.  ЊорЯк, которого Я  видел  еще  в поезде, бегом  нагнал квакеров  и
что-то им  показал.  Ћни  только  улыбнулись,  один отмахнулсЯ,  другой  уже
садилсЯ  в машину.  ‚друг  он  вылез  обратно  и  кивнул  в  мою  сторону. џ
испугалсЯ. Ћни начали подзывать менЯ, Я медленно подошел. ЊорЯк поднЯл руку,
на ней болталсЯ мой фотоаппарат; Я забыл его в поезде.
     Џотом Я  пошел с морЯком по площади. Њы оба  не  знали, куда идем, один
сопровождал другого.  “  памЯтника ‚ильЯму  Џенну  (английский  политический
деЯтель, принадлежал к секте квакеров,  основатель  колонии ЏенсильваниЯ)  Я
сфотографировал  морЯка,  и,  когда фотографиЯ  проЯвилась,  он  сунул ее  в
бумажник.  „остал оттуда газетную вырезку,  развернул ее  и,  придерживаЯ за
краЯ, словно важный документ,  показал мне. ќто  была заметка  о возвращении
морЯка в родной город  ђэд-“инг  в  Њиннесоте.  Љлуб  ветеранов  организовал
встречу, морЯк  произнес  речь, котораЯ,  как  сообщала газета, хотЯ и  была
проста, но всех убедила бодростью.
     -- Ђ  Я ничего особенного и  не говорил,  рассказал  только, как к  нам
однажды  приезжал  Ѓоб  •оуп  (популЯрный  комический актер  кино,  эстрады,
телевидениЯ), ну,  и  пару  анекдотов, какие  он  нам рассказывал, -- сказал
морЯк. -- Ќо настроение было приЯтное, менЯ ни  о  чем  не  расспрашивали. џ
тогда  ввел  у нас рок-н-ролл, -- продолжал  морЯк. --  Њы с  моей  девушкой
сперва  дома  тренировались,  а вечером Я  подошел к музыкальному  автомату,
включил "ђок арестантов",  мы  начали вроде как вальс,  а потом Я  ее  сразу
ка-ак кину через плечо. ќлвис  Џресли  -- вот  парень что  надо,  --  сказал
морЯк. -- € в армии был больше двух лет,  а сейчас снова  при деле. ‘ам-то Я
на флот не очень хотел, но это деньги. Ћднажды Я у берега смотрел на камыши,
одна  камышинка  стоЯла  неподвижно,  а  рЯдом  еще  несколько, но  они  все
покачивались. Ђ эта ни с места. Љонечно, приходилось и убивать, а иначе тебЯ
самого убьют.
     “ морЯка круглое лицо, широкие ноздри. Ћн носил  очки, перхоть, упавшаЯ
с  бровей, замутнЯла стекла и  взглЯд. Ѓелесые губы, золотой зуб. Ћн говорил
тихим  голосом,  который  в  конце  каждой  фразы  вопросительно  и  напевно
повышалсЯ, переходЯ в пение, словно  он ждал кивка, чтобы продолжать дальше.
Ћн  снЯл  фуражку  и  показал  мне  зачес,  какой   носили   все  поклонники
рок-н-ролла.  Ћчки  сползли на  нос,  глаза  смотрели  на  менЯ  со  слепым,
безразличным  дружелюбием.  џ  заметил,  что впервые  за  долгое  времЯ могу
смотреть  без напрЯжениЯ на  человека  в  упор. Џросто  смотреть на  морЯка.
ѓлагол  в  безличной  форме.  €  вместе  с  тем  Я  был  оскорблен,  что  он
рассказывает свою историю именно мне.  "Џочему  так получаетсЯ, что  истории
всегда рассказывают именно мне? -- с досадой подумал Я. -- ‚едь по мне сразу
должно быть  видно, что  Я  не  из  тех  простачков,  кто  заранее  согласен
выслушать любую чушь. ’ем не менее  именно мне то и дело  рассказывают самые
идиотские истории -- и притом с  безмЯтежным спокойствием, точно  Я  нанЯлсЯ
сочувственно внимать всем кому не лень, словно  и вообразить  нельзЯ,  что Я
могу отнестись к этому бреду как-то иначе".
     Ќеужели мне все еще нужно прикидыватьсЯ  кем-то другим, чтобы выглЯдеть
естественно? -- спросил Я себЯ, отделавшись  наконец под  предлогом срочного
телефонного звонка от назойливого попутчика. -- Ќеужели мое поведение, с чем
Я соглашусь, а с чем нет, распознаетсЯ  только в разговоре,  когда Я начинаю
возражать? ђазве не Ясно  это по  моим манерам, по тому, как Я двигаюсь, как
держу голову,  смотрю  по  сторонам? €ли Я  все  еще не избавилсЯ от  дурной
привычки на каждом шагу выдумывать себе новую позу?  -- размышлЯл Я в  такси
по пути в отель. -- €  разве со стороны заметно, что всЯкий раз Я  решаю про
себЯ, какую осанку  принЯть, какой жест  выбрать? Њожет, оттого и  возникает
впечатление, будто Я заранее готов согласитьсЯ с любым суждением?
     Ђ  может, менЯ  хотЯт только  проверить? --  раздумывал  Я, наблюдаЯ  у
подъезда, как водитель передает чемодан швейцару.  --  ‚ероЯтно,  Я похож на
человека,  по которому сразу видно, что им можно вертеть, как  вздумаетсЯ; к
таким   людЯм  с  первого  взглЯда  перестают  питать  уважение  и  интерес,
сопровождающие  обычно всЯкое  знакомство;  с ними  сразу  начинают говорить
запанибрата, потому  что их нечего опасатьсЯ; такие готовы  довольствоватьсЯ
всем и даже обиду проглотЯт с удовольствием.
     Ќевольно Я  запрокинул  голову -- как при кровотечении из  носа; облака
отсвечивали розовым,  и мне сделалось страшно  оттого, что ночь  настает так
стремительно. ‚едь  еще совсем  недавно было утро, Я садилсЯ  в поезд, потом
прошелсЯ  с морЯком  по площади -- и  вот уже вечерело: длинные  тени, когда
ненадолго  проглЯдывало  солнце, ложились  вокруг, словно  знаки, что  скоро
совсем  стемнеет и все станет иным и  означать будет нечто иное. ‘о странным
чувством, будто нога, которую Я выкидывал вперед, делаЯ шаг,  слишком легка,
в то времЯ как другаЯ, отстающаЯ, слишком тЯжела, Я следовал за швейцаром по
коридору, который вел в глубь  отелЯ  к  стойке  администратора.  џ только и
успел,  что  заполнить  формулЯр  и  подождать  в лифте,  пока туда  ввозили
постоЯльца в  инвалидном  кресле; но, когда Я оказалсЯ в номере,  солнце уже
заходило.  џ вышел из ванной -- и  уже смеркалось. Ђ когда Я повесил в  шкаф
плащ,  расправив его, возможно, чуть  тщательнее, чем обычно, и оглЯнулсЯ --
было уже темно.
     --  ’ы, тваръ!  -- сказал  Я.  -- џ же сделаю из тебЯ котлету, Я тебЯ в
порошок сотру, Я  же  тебЯ изувечу.  Џожалуйста,  только не попадайсЯ мне на
глаза, ты, гадина, Я не советую тебе найтись, это может плохо кончитьсЯ.
     —еловек  билсЯ в  конвульсиЯх, его выносили  из дома,  Я кинулсЯ  туда,
увидел, как он задохнулсЯ перед дверью  -- "от цветочной пыльцы!" -- другой,
тот, что держал его, начал вдруг оседать и свалилсЯ, Я помог внести мертвого
в  дом,  потом  медленно побрел  прочь,  и,  когда босой ногой  наступил  на
маленький и даже не острый камешек, пронзительнаЯ боль прошила менЯ,  словно
током, с головы  до пЯт. Џотом женщины  за  моей спиной шептались  о смерти,
жалостливо; они  даже  не шептались,  только  шуршали их платьЯ,  два жабьих
глаза  выглЯдывали из  болотной жижи, двернаЯ ручка медленно повернулась  --
жалостливо? -- Я вытЯнул голые ноги и угодил  в крапиву. Љраем глаза Я успел
заметить прошмыгнувшую белку, но это был лишь фирменный  гостиничный брелок,
который  все еще тихо покачивалсЯ на  ключе в двери. "Ќе  хочу  больше  быть
один", -- сказал Я.
     ‚  ”иниксвилле, к западу от ”иладельфии, жила женщина; перед отъездом Я
написал ей, пообещав при случае наведатьсЯ. …е звали Љлэр Њэдисон.  ’ри года
назад, когда  Я впервые  был в  Ђмерике, мы однажды  переспали. Њы были едва
знакомы, Я тогда опередил событиЯ и потому невольно вспоминал  о ней слишком
часто. џ отыскал ее номер в телефонной книге и позвонил.
     -- ’ы где? -- удивилась она.
     -- ‚ ”иладельфии, -- ответил Я.
     -- Ђ мы с дочкой завтра едем в ‘ент-‹уис. Ќа машине. Џоедешь с нами?
     Њы договорились, что Я приеду завтра часов в  двенадцать, а после того,
как ребенок днем поспит, мы отправимсЯ.
     Ћна  быстро повесила трубку, а Я  осталсЯ сидеть у телефона. Ќа  ночном
столике  стоЯли  маленькие  электрические  часы. ’усклый  свет разливалсЯ от
циферблата по всей темной комнате. Љаждую минуту, когда перескакивала цифра,
часы тихо  пощелкивали. Љогда  мы увиделись  в первый  раз,  Љлэр было около
тридцати.  ќто высокаЯ  женщина  с  пухлыми  губами, которые  при  улыбке не
приоткрывались, а только делались  тоньше. “ нее  округлое лицо,  гладить ее
было как-то  неловко.  ‚ообще  невозможно было представить  любовные ласки с
ней. Ћ себе она никогда не говорила, да и мне  не  приходило в голову, что о
ней  можно что-то  сказать. …е  присутствие всегда было  настолько физически
ощутимым, что еще  и говорить о ней казалось излишним. ‚от мы и говорили обо
мне  или о погоде -- это  был  единственный способ  нежности, нам доступный.
‚ести себЯ иначе мы уже не могли, это нас утомлЯло. ‚ день отъезда Я зашел к
ней, она крикнула мне из комнаты, что дверь не заперта; эта незапертаЯ дверь
и поза, в которой она  стоЯла, прислонЯсь к  другой  двери, когда  Я  вошел,
мгновенно, как  во сне,  сложились  длЯ менЯ  в сигнал  -- подойти  к ней  и
стиснуть.  ‚спомнив, как все случилось, Я встал, потом  снова сел  и до боли
зажмурил  глаза.  €  это  бесконечное  бормотание,  когда  она  раздевалась.
Ћтвернувшись,  мы  что-то говорили  не  своим  голосом,  потом  долго  молча
рассматривали  друг  друга жадными и  все же пустыми  взглЯдами.  Њы  начали
ласкать друг друга. Љазалось, ласкам не будет конца, мы  даже закашлЯлись от
возбуждениЯ  и  разомкнули  объЯтиЯ. €  все повторилось:  мы  снова жадно  и
застенчиво разглЯдывали друг друга с ног до головы,  потом стыдливо отводили
глаза, отворачивались,  один из нас  опЯть  принималсЯ  бормотать  севшим от
волнениЯ голосом, пока  другой не  прерывал  его лепет  новыми преувеличенно
пылкими  ласками.   Ђ   дверь,   к  которой   она  прислонилась,   оказалась
всего-навсего дверцей огромного американского холодильника.  Ќу, а потом, во
времЯ  очередного  порыва  этих  деланных  нежностей,  мы  вдруг слились.  џ
чувствовал, что надо произнести ее имЯ -- и не мог. Ћна преподает немецкий в
колледже.  Ћтец  ее после  войны обосновалсЯ  в  ѓейдельберге, но  к себе не
зовет,  только шлет письма,  советуЯ,  как следует  учить немецкий. Ћна была
замужем. ђебенок у нее не от менЯ.
     ѓлубокаЯ ночь. Ќомер мой высоко, на последнем этаже, и свет  с улицы не
доходит до моих окон.  ‚округ темные  зданиЯ учреждений, уборщицы оттуда уже
ушли. ’олько однажды  в проеме  между домами  мелькнул  Яркий луч  --  низко
пролетел   самолет,   мигаЯ  сигнальными   огнЯми.   џ  обзвонил   несколько
филадельфийских  отелей,  достаточно  дорогих, чтобы удовлетворить  запросам
ћдит:  "ератон", "“орвик",  "ЂдельфиЯ", "ЌормандиЯ". ’ут менЯ осенило,  что
она могла остановитьсЯ и здесь,  в моем  отеле; Я позвонил портье. „а, жила,
но уже  два днЯ как  уехала.  Ќичего  не оставила и ничего не  забыла;  счет
оплачен наличными.
     џ рассвирепел, потом Ярость внезапно прошла,  и  менЯ объЯл такой ужас,
что,  казалось,  все  предметы  в  комнате  превратились в  летучих мышей  и
трепещут крыльЯми. Џотом и ужас прошел, мне стало просто тошно оттого, что Я
все тот же и не знаю, как мне быть. џ попросил принести из ресторана  тостов
и к ним красного французского вина, зажег сразу все лампы в комнате -- разве
что  на   рекламном  проспекте  можно  увидеть  гостиничный  номер  в  таком
освещении. € в ванной все лампы включил. Љогда поЯвилсЯ официант с тележкой,
на которой тосты нелепо соседствовали с  бутылкой  красного вина, Я вдобавок
включил еще и цветной телевизор. џ ел, пил вино и поглЯдывал на экран, когда
оттуда доносилсЯ женский вскрик  или, наоборот, слишком долго не  доносилось
ни звука. ‚ одну из таких пауз, когда стало слышно потрескивание телевизора,
Я  поднЯл глаза и увидел на заднем плане кадра пустынный рЯд старых немецких
бюргерских домов,  а на переднем, совсем близко, поЯвилась голова чудовища и
проплыла  мимо.  €ногда  фильм прерывалсЯ,  и  мужчина  в поварском  колпаке
рекламировал  готовый  обед  из  пЯти блюд: достаточно опустить целлофановый
пакет в кипЯщую воду и через несколько минут вынуть. „лЯ наглЯдности мужчина
все  это  проделывал,  взрезал  пакет  ножницами, 'и снЯтые  крупным  планом
дымЯщиесЯ порции плюхались в  бумажные тарелки. Џосле этого Я уже только пил
вино. Џосмотрел по другой программе мультфильм про кошку, котораЯ так сильно
раздула жевательную резинку, что та  лопнула,  и кошка  в ней задохнулась. ‚
первый раз на моей памЯти кто-то погибал в мультфильме.
     Њне захотелось пройтись. џ не выключил телевизор, оставил гореть свет и
спустилсЯ вниз.  Ѓыло  воскресенье,  бар  не  работал,  Я вышел  на улицу. ‚
”иладельфии  улицы идут параллельно, поперечные  пересекают  их  строго  под
прЯмым углом. џ двинулсЯ прЯмо, потом  завернул  на  —естнат-стрит,  одну из
главных   улиц,  и  направилсЯ  по  ней  дальше.  Ќа  улицах  было  тихо.  ‚
подвальчике,  куда менЯ  привлекли  звуки музыки, Я снова повстречал морЯка.
‡десь не подавали спиртного, но он, похоже, был пьЯн. ЏрислонЯсь к стене, он
смотрел  на  танцующих -- все сплошь  молодежь. Ћн  был уже не в  форме, а в
кожаной куртке, очки торчали из  нагрудного кармана. џ кивнул ему, он махнул
в ответ, но врЯд ли менЯ  узнал.  џ взЯл порцию темного, на вкус отдававшего
гарью напитка, который называлсЯ root beer (Џиво из  корнеплодов), присел за
столик и не поднимал глаз.
     Ћркестранты -- все,  кроме певца, --  удалились, а  певец взЯл стальную
электрогитару и сел на табурет перед микрофоном. Ћн сперва было запел, потом
осексЯ и начал рассказывать историю, котораЯ приключилась с ним самим. ’анцы
прекратились, все  повернулись  к  нему и стоЯ  слушали.  Ћн рассказывал про
слабоумную девушку, котораЯ работала у  фермера. ”ермер ее  изнасиловал, она
забеременела, у нее родилсЯ ребенок.
     -- € этим ребенком был Я, -- сказал певец,  ударив по струнам, и аккорд
долго еще плыл в воздухе, сопровождаЯ его рассказ. -- Ћна родила,  когда шла
к колодцу за  водой, завернула ребенка в передник и отнесла в дом, и  Я  рос
как сын фермера  и его жены. Ќо в  один  прекрасный день Я полез через забор
("I climbed up the  Virginia  fence" (џ вскарабкалсЯ на виргинский заборчик)
-- так  он выразилсЯ) и повис  на нем.  € тогда  эта слабоумнаЯ,  котораЯ  и
говорить-то  толком не умела,  подбежала  и помогла мне слезть. џ  спросил у
жены фермера: "Њам, а мам, откуда у этой идиотки такие мЯгкие руки? " Ђ этой
идиоткой  была  моЯ  мать!  --  крикнул  певец.  Џотом он  взЯл  гитару  как
полагаетсЯ  и,  нежно  сгорбившись  над  ней,   начал  выщипывать  из  струн
протЯжные, дрожащие аккорды.
     Њузыка звучала все резче и нетерпеливей, и тут морЯк вдруг дернулсЯ. Ћн
поднЯл  руки, словно собираЯсь потЯнутьсЯ, но ему помешал невидимый предмет,
теперь  он  силилсЯ и не  мог  поднЯть  этот предмет над  головой:  руки его
замерли, напрЯглись и  задрожали. Ћт натуги глаза  закрылись,  и было видно,
как  перекатываютсЯ  под  веками  глазные Яблоки.  …го  словно  придавливала
невероЯтнаЯ тЯжесть:  голова медленно  склонилась  набок,  он  изо всех  сил
пыталсЯ распрЯмить шею, дергаЯ плечом и стараЯсь подпереть им скулу. ђот его
раскрылсЯ, он  скрежетал  зубами.  Љаждое  новое движение,  едва  начавшись,
тотчас  же наталкивалось на  следующее,  противоположное и столь же нелепое.
‹ицо  искривилось, голова  скособочилась, казалось,  он  вот-вот опрокинетсЯ
навзничь.  Ћн  снова и снова пыталсЯ одолеть непомерный груз;  руки, едва он
поднимал  их  выше плеч,  судорожно  сжимались и  трЯслись,  а потом опадали
плетьми, но тут же снова -- из последних сил -- подхватывали невидимую ношу.
Љазалось, даже опадание рук стоит ему невероЯтных усилий. Џотом  он подтЯнул
колено  к груди, наклонил  голову и потерсЯ о колено лбом. Џот ручьЯми тек с
пышных бакенбардов,  рот  побелел от пены  -- и все же Я наблюдал  за  ним с
уважением и симпатией. …го корчи  совсем  не то, что заученное, механическое
кривлЯние  других  танцующих (танцы  тем временем возобновились), в них была
подлинность, они  словно  застигли  его врасплох, и он не  знал, как от  них
избавитьсЯ.  Ћн не мог  произнести ни  слова, даже лепет у него бы сейчас не
получилсЯ,  и  он  пыталсЯ  освободитьсЯ  от судорог с помощью  отчаЯнной  и
натужной  жестикулЯции,  точно  в   нутре   у  него  изд