аверно,
разглЯдел,  что  при  нас ребенок. Џотом выронил  палку,  нагнулсЯ, подобрал
сухую коровью лепешку и швырнул нам вслед. “бедившись, что мы уходим,  вдруг
расстегнул штаны и начал мочитьсЯ в нашу сторону, вихлЯво дергаЯсь и обливаЯ
себе ботинки и брюки. Ђ потом вообще потерЯл равновесие и упал навзничь.
     Њы наблюдали за ним, не ускорЯЯ шаг. Љлэр ничего не сказала, и только в
машине, прежде чем завести  мотор, беззвучно рассмеЯлась. Ћна смеЯлась долго
и под конец даже уронила голову на руки.
     „ругих ботинок  у менЯ  не  было, пришлось  в ближайшем торговом центре
купить  новые.  Џоехали дальше, и дорогой  Я  то  и дело поглЯдывал на  свою
брючину. ѓрЯзь на ней никак не высыхала, и Я медленно выходил из себЯ. ‘нова
и снова смотрел Я вниз, не в силах дождатьсЯ,  когда же грЯзь высохнет,  и в
конце концов  нетерпение перекинулось на всю округу, которой мы проезжали. ‘
грЯзи, котораЯ не хотела сохнуть,  Я переводил глаза на ландшафт, который не
хотел  менЯтьсЯ,   и   наше   передвижение  представлЯлось   мне   настолько
бессмысленным,  что временами Я  просто не  мог взЯть в толк, каким чудом  и
когда  мы  достигнем  цели и  окажемсЯ  в €ндианаполисе. ќта езда была сущей
мукой, казалось, мы стоим на  месте, хотЯ мотор работал и колеса  шуршали по
асфальту. ќту иллюзию движениЯ хотелось немедленно прекратить и остановитьсЯ
взаправду. џ  устал  глЯдеть на дорожные  указатели,  дожидаЯсь, когда слово
"Ћгайо"  сменитсЯ на  них словом "€ндиана",  а на  номерах машин, которые мы
обгонЯли, вместо  букв  "Ћѓ"  поЯвитсЯ  другое  обозначение.  €  хотЯ  через
некоторое времЯ мы стали обгонЯть все  больше машин с обозначением "€Ќ„"  на
номерах, а с брючины опали  первые струпьЯ засохшей грЯзи, нетерпение только
росло, Я начал считать километровые столбы, на которых указано расстоЯние до
€ндианаполиса, ибо  единственной переменной в монотонном ландшафте  только и
было чередование этих цифр. Ќевольно Я уже и дыхание приноровил к интервалам
между столбиками, от этого вскоре у менЯ разболелась голова. ‘ама мысль, что
длЯ  смены  места   необходимо  преодолевать   расстоЯниЯ,  бесила  менЯ,  а
утомительное  постоЯнство,  с  каким  Љлэр жала ногой на  акселератор, стало
казатьсЯ  смешным и  бесполезным.  €  все  же Я был  убежден, что  она  жмет
недостаточно  сильно, и  с  трудом  сдерживалсЯ, чтобы  не накрыть  ее  ногу
каблуком  нового ботинка  и  не вдавить педаль  до  упора. Ќетерпение  стало
невыносимым,  оно граничило с жаждой убийства.  •отЯ солнце  уже заходило, в
воздухе был рассеЯн ровный и мЯгкий свет, но еще не смеркалось. Џозже, уже в
сумерках,  когда  мы  въезжали в €ндианаполис,  Я краем глаза поглЯдывал  на
Љлэр,  и мое бестелесное  спокойствие истукана  казалось  мне расчетливостью
хладнокровного убийцы.
     џ  не  хотел видеть  этот  город, словно он  заранее  менЯ разочаровал,
словно  он уже наперед успел  надоесть мне  до  чертиков.  Џока  в гостинице
"•олидей-€нн ",  что  сразу  за  ипподромом, Љлэр  спрашивала два  свободных
номера,  Я  сидел в  машине,  не поднимаЯ  глаз.  ‚ комнате Я  первым  делом
задернул  занавески,  потом  позвонил в свою гостиницу в  Џровиденс.  Љто-то
вчера мне звонил, ему дали мои адреса в Ќью-‰орке и ”иладельфии.
     -- …му?
     -- Ќет, это была дама, -- уточнила телефонистка.
     џ позвонил в "Ђльгонкин",  потом в отель "Ѓарклей" в ”иладельфии.  ћдит
звонила и туда, спрашивала, там ли Я еще, но о себе ни-
     чего  не сказала.  џ  дал  свой  адрес в  €ндиана-полисе  и  обещал  на
следующий день позвонить снова и оставить адрес в ‘ент-‹уисе. …два Я положил
трубку, зазвонил  телефон. Џоскольку  на сей раз наши номера не  сообщались,
хоть и были рЯдом, Љлэр решила позвонить.
     -- Ќу, как ты  там? -- спросила она и поинтересовалась, не сходим ли мы
в ресторан поужинать.
     …сть мне совсем не хотелось, Я предложил просто пройтись, когда ребенок
заснет. Ћна согласилась, и, когда Я положил трубку, было слышно, как телефон
в  ее комнате коротко звЯкнул  -- это она положила трубку. џ  снова отдернул
занавески и  рассеЯнно глЯнул за окно. ‚зглЯд невольно зафиксировал какой-то
равномерный ритм, шедший  с улицы. ђитм  действовал усыплЯюще и одновременно
заставлЯл  сосредоточитьсЯ. Ќа  небольшом холме вдалеке  стоЯл  кипарис. …го
ветки  казались в  полутьме  почти  голыми.  Ћн  слегка  раскачивалсЯ, и это
движение было  как дыхание. џ тотчас забыл о нем, но  потом, когда забыл и о
себе тоже и только  тупо смотрел в пространство, кипарис, мЯгко покачиваЯсь,
с каждым вздохом  приближалсЯ ко мне, и под конец Я  словно сроссЯ с ним.  џ
стоЯл недвижно, жилка в виске перестала битьсЯ, сердце замерло. џ  дышал уже
не сам, кожа моЯ онемела, стала словно чужой, Я пребывал в блаженной истоме,
чувствуЯ,  как кипарис  плавным колыханием  ветвей делает  за  менЯ  вдохи и
выдохи, как во мне что-то  движетсЯ вместе с ним, благодарЯ только ему. ’ело
мое освободилось от менЯ, слилось с этим движением, и  Я  почувствовал,  как
исчезает,  рассасываетсЯ  во мне тупаЯ неподатливость и Я, словно по детской
считалочке,  выбываю лишним  из  мЯгкой  игры  кипарисовых  веток.  Љаменное
спокойствие  убийцы  покинуло  менЯ,  и  Я  упал  на  кровать,   наслаждаЯсь
расслабленностью и приЯтной ленью. ѓде Я  был, куда менЯ еще занесет --  все
менЯ  теперь устраивает, и,  главное, времЯ летит быстро. € вот уже ночь,  и
Љлэр стучит в дверь, вызываЯ менЯ на прогулку.
     ‘идЯ  на  скамейке  в  индианаполисском  “оррен-парке,  мы  беседовали.
‘лужащаЯ  отелЯ  согласилась  присмотреть за ребенком.  ‚зошла полнаЯ  луна,
посеребрив скамейки и кусты, которые теперь окружали нас, точно  привидениЯ.
‚  стекле фонарЯ была трещина, внутри  билсЯ  мотылек,  пока не сгорел. ‹уна
светила  очень  Ярко, но  все  же  и этого  света мне было мало -- казалось,
что-то  во  мне готово разорватьсЯ. “дары сердца  отзывались болью, дышалось
тЯжело,  Я   с   трудом   переводил  дыхание.  Џо  краЯм  дорожек  в  полной
неподвижности  на высоких  стеблЯх застыли  цветы, в  безмолвном неистовстве
устремив  навстречу  лунному свету широко распахнутые белые лепестки,  и  не
было  силы,  способной  заставить их шелохнутьсЯ.  ’о тут, то  там с громким
щелчком лопалась почка. —то-то зашуршало в урне, потом снова стало тихо.
     Љороткие  тени  деревьев  на блеклом,  пожухлом газоне выглЯдели  точно
следы  лесного пожара. €знутри  во  мне  тоже разгоралсЯ какой-то  жар, хотЯ
воздух  был  скорее  прохладным.   ‚далеке   сквозь   искусственные  посадки
лириодендронов и пальм маЯчил шпиль отелЯ "•олидей-€нн" со звездой.
     --  ‡наешь,  Я  заметил,  что   в  Ђмерике  у  менЯ   восстанавливаютсЯ
впечатлениЯ  детства,  -- сказал  Я.  -- Љо  мне возвращаютсЯ все  тогдашние
страхи,  все  мечтаниЯ, а  Я-то  думал, они  безвозвратно канули  в прошлое.
‘нова, как в детстве, мне представлЯетсЯ иногда,  что в один прекрасный день
весь мир может лопнуть и под  его оболочкой обнаружитсЯ что-то совсем другое
-- пасть исполинского чудовища,  например. ‘егоднЯ, когда мы  ехали, Я снова
всерьез  мечтал о  том,  как  хорошо иметь  семимильные сапоги  --  тогда не
пришлось бы тратить времЯ на преодоление расстоЯний. Њысль о том, что где-то
в другом месте все по-другому и что в этом месте нельзЯ очутитьсЯ сразу, сию
же секунду, -- эта  мысль снова, как и в детстве, приводит менЯ почти  что в
бешенство. Ќо только тогда Я при этой мысли впадал  в восторженное одурение,
а  теперь сужу об  этом здраво, сравниваю, начинаю  учитьсЯ.  ’еперь мне и в
голову  не придет  мудрить  над  всеми  этими  загадками, смешно пытатьсЯ их
разгадать.  џ  просто  стараюсь  их  высказать, чтобы  не  чувствовать  себЯ
одиноким, отторгнутым,  как  тогда. ‚еду  себЯ  непринужденно,  разговариваю
много, часто смеюсь и мечтаю стать толстЯком, чтобы животом дверь открывать.
€ радуюсь, что мало-помалу перестаю сам себе мозолить глаза.
     --  ‚от и ‡еленый ѓенрих тоже не хотел мудрить, -- вдруг прервала  менЯ
Љлэр.  --  †ил себе  и  жил, старалсЯ  ни  во что не  вмешиватьсЯ  и  только
наблюдал, как сменЯютсЯ впечатлениЯ, как одно событие вытекает из другого, а
из того следующее, все своим чередом. Ћн только следил за развитием событий,
а сам не встревал -- вот и получалось,  что и люди проходили через его жизнь
как бы мимо, кружились вокруг него, будто в хороводе, а он и не думал никого
вызывать  из круга. Ћн  ничего не хотел  истолковывать: как-нибудь  одно  из
другого само образуетсЯ. € ты,  по-моему, такой же.  ‘ловно весь свет должен
вокруг  тебЯ танцевать. ‘мотришь  на все как  на представление  --  лишь бы,
упаси Ѓог, тебЯ не впутали. ’ы  ведешь себЯ так, словно весь мир -- подарок,
и притом специально длЯ тебЯ. Ђ ты скромненько стоишь в сторонке и смотришь,
как его разворачивают. Ќе кидатьсЯ же  разворачивать самому, ведь невежливо!
’ы  только  наблюдаешь,  а  если  вдруг  что-то   случитсЯ  лично  с  тобой,
изумлЯешьсЯ, видишь в этом загадку  и сравниваешь  ее с прежними  загадками,
которые уже не раз ставили тебЯ в тупик.
     џ  вспомнил про ћдит и ужаснулсЯ,  от стыда менЯ бросило в  жар, Я даже
встал и принЯлсЯ прохаживатьсЯ в дорожке лунного света.
     --   ‘овершенно  верно,   --  сказал   Я  немного  погодЯ  беззаботным,
непринужденным  тоном, точно подыгрываЯ  ей. --  ‘тоит мне  что-то  увидеть,
воспринЯть, Я  первым  делом думаю:  "Ђга, вот оно! ‚от  этого у менЯ еще не
было!"  -- а потом  сразу  отбрасываю.  €ли вдруг  происходит  событие  и  Я
оказываюсь в центре, Я участник; но мне достаточно осознать, что происходит,
и  Я выбываю из игры, не  пережив событиЯ до конца, даваЯ ему  пройти  мимо.
"‚от оно, значит, как", -- думаю Я и жду нового событиЯ.
     -- Ђ все-таки этот ‡еленый ѓенрих совсем не такой противный, хотЯ его и
хочетсЯ  ткнуть носом на каждом шагу, -- продолжала Љлэр тоже игриво, в  тон
мне.  --  Ћн бежит от переживаний  не из трусости и не из робости, он просто
боитсЯ, как  бы это  переживание не  оказалось чужим, предназначенным не длЯ
него,  а длЯ  другого;  он  боитсЯ вмешиватьсЯ в событиЯ, чтобы люди  его не
оттолкнули, как постоЯнно отталкивали в детстве.
     -- Ќо кто же он как не трус в таком случае? -- возразил Я.
     Љлэр встала,  Я  отступил. Џотом шагнул к ней,  Љлэр  одернула платье и
снова опустилась на  скамью. џ сел. Њы  много говорили и теперь  чувствовали
приЯтную расслабленность. Њы еще не  обнЯлись,  даже не прикоснулись  друг к
другу, но  предчувствие  любовных ласк  уже сблизило нас.  џ  понимал:  менЯ
поставили на место, но испытывал такую уверенность в себе, будто мне страшно
польстили. Џроницательность Љлэр сперва  не на шутку менЯ испугала, но уже в
следующую секунду Я обрадовалсЯ, ибо понЯл:  Љлэр  не  совсем права, да нет,
она совсем не права! ’акое бывает, когда о тебе говорЯт другие: все вроде бы
точно,  а  выходит  бесстыднаЯ ложь.  „а  и  сам  Я, описываЯ  других людей,
постоЯнно  чувствовал,  что хотЯ в  целом  и не лгу,  но  все-таки в  чем-то
привираю.
     -- ‚от и конец сказке про ‡еленого ѓенриха,-- сказал Я Љлэр.
     Ћна вздохнула, словно соглашаЯсь, и мне почудилось, будто вместе с этим
вздохом ее тело покорно расслабилось и  соприкоснулось с моим. Ќа самом деле
соприкосновениЯ не  было, просто воображение  предвосхитило  то, чего  Я так
тревожно  желал  и  отчего  все  жутковато замирало  внутри. Њне  вспомнилсЯ
мужчина, что мочилсЯ  у  нас на глазах, и это  воспоминание больше не мешало
мне.  џ так боЯлсЯ выдать себЯ, что менЯ охватила дрожь. ‚озбужденный, но не
настолько, чтобы потерЯть голову, Я встал и тронул Љлэр за плечо; внешне это
выглЯдело как знак, что пора возвращатьсЯ, на  самом деле Я  просто  пыталсЯ
оторватьсЯ от нее. Љлэр поднЯлась не  сразу, сперва потЯнулась всем телом, и
Я, снова шагнув к ней, исполнил короткую  пантомиму:  помог ей поднЯтьсЯ, не
дотронувшись до нее.
     -- ‡атылок болит. ‡а рулем все  времЯ на  дорогу смотришь, наверно,  от
этого, --  сказала Љлэр. Ћна упомЯнула  о какой-то  части своего тела,  и от
этого  Я вздрогнул, точно уже не Я, а она выдала  себЯ. џ ускорил шаг, чтобы
не было заметно, как  Я  возбужден,  а  Љлэр,  ослепленнаЯ  лунным  сиЯнием,
медленно пошла следом.
     џ слушал  ее шаги у себЯ за  спиной, и мне вспомнилсЯ эпизод из старого
фильма  „жона  ”орда, он  называлсЯ  "†елезный  конь".  ”ильм  повествует  о
строительстве трансконтинентальной железной  дороги от Њиссури до Љалифорнии
в  1861-1869  годах.   „ве   железнодорожные  компании  прокладывают  рельсы
навстречу  друг  другу: "‘ентрал-Џасифик" -- с запада и "ћнион-Џасифик" -- с
востока. ѓерой фильма давно,  задолго  до  начала строительства,  мечтает об
этой дороге; вместе  с сыном  он направлЯетсЯ  на запад  искать проход через
‘калистые горы. Ћн прощаетсЯ с соседом, а его маленький сын неловко обнимает
дочку соседа.  Ћтец  погибает, но  сын  позже, уже  взрослым, находит проход
через  горы. Ђ  сосед становитсЯ  директором "ћнион-Џасифик". ‘пустЯ  долгие
годы, которые и  в  фильме, где  показаны все строительные  работы,  тЯнутсЯ
мучительно  медленно,  две   железнодорожные   нитки  сходЯтсЯ   наконец   в
Џромонтери-Џойнт, в штате ћта, и директор вбивает золотой гвоздь в последнюю
шпалу.  € тогда сын того мечтателЯ и дочь директора, разлученные с  детства,
обнимаютсЯ снова.  Ќе  знаю, чем объЯснить, но  смотреть фильм было  тЯжело,
тЯгучаЯ боль сдавливала грудь, к горлу подкатил комок,  хотелось  сглотнуть,
кожа стала чувствительной, временами менЯ охватывал озноб, но  в тот момент,
когда был вбит гвоздь и эти двое упали друг другу в объЯтиЯ, Я словно ощутил
это  объЯтие  на самом себе и  с  бесконечным облегчением почувствовал,  как
тиски во мне разжимаютсЯ: так властно желало все тело, чтобы эти двое  снова
встретились.
     џ замедлил  шаг, Љлэр  нагнала менЯ, и  так, бок о бок,  мы вернулись в
"•олидей-€нн". ђебенок спал спокойно, сообщила служащаЯ. ’ут Я почувствовал,
что  проголодалсЯ. Џока Я наскоро  что-то ел, Љлэр, откинувшись в  кресле  и
сложив  руки перед  собой, неотрывно смотрела на менЯ.  Ћна моргала  редко и
опускала веки  так медленно, точно  глаза у нее  слипались  от  усталости. џ
ответил ей пристальным взглЯдом, и  внезапно  мы  снова  пережили тот вечер,
когда спали  друг с другом, и  теперь  все понЯли. ЊенЯ  охватила нежность к
ней,  нежность до того пронзительнаЯ, что Я поневоле отвел  глаза. ’о  самое
€ЌЋ…  ‚ђ…Њџ,  которое  Я познал  в  Џровиденсе в  короткой вспышке  числа на
костЯшке, теперь раскинулось  передо мной целым иным миром,  куда достаточно
было  только ступить, чтобы навсегда избавитьсЯ от страха и всех ограничений
моей пугливой  натуры.  Ќо  все же стоило  мне подумать,  каким бестелесным,
пустым, голым  предстану  Я  в этом  ином мире,  где  с  менЯ спадет  всЯкаЯ
жизненнаЯ  оболочка,  --  и  Я  в очередной раз  испугалсЯ  этого шага. џ  с
необычайной  силой ощутил всеобщее  блаженство жизни без судорог Я страха, в
котором Я, как в той ласковой игре кипарисовых веток, уже был лишним.  € мне
стало до  того жутко  при виде этого  пустого, без менЯ, мира,  что  в ту же
секунду Я испытал на себе безысходный ужас ребенка, когда он вдруг ничего не
находит
     на том месте, где только что была вещь. ‚ этот миг Я навсегда рассталсЯ
с  тоскливой мечтой  уйти от самого себЯ, и при мысли о всех моих  --  часто
детских --  страхах,  о  нежелании  впускать  в  свою  жизнь других людей, о
злосчастных дурацких умствованиЯх по любому поводу  вдруг ощутил гордость, а
вслед за тем и  вполне понЯтную удовлетворенность собой.  џ знал, что теперь
уже никогда  не захочу избавлЯтьсЯ от этих своих бед и что теперь моЯ задача
в другом:  найти  такой  распорЯдок  и такой  образ  жизни, чтобы можно было
просто жить по-хорошему и по-хорошему  относитьсЯ к  другим людЯм. €, словно
всЯ моЯ прежнЯЯ жизнь была только репетицией, Я внезапно сказал себе: "Џора!
’еперь уже всерьез!"
     џ  все еще  чувствовал на себе  пристальный  взглЯд Љлэр. "Ќасколько  Я
сейчас богаче  ее!"  --  подумал Я,  но  мысль  эта менЯ ничуть  от  нее  не
отдалила.  Џрежде от  одного  представлениЯ,  что кто-то может  быть другим,
нежели Я сам, менЯ часто охватывало  чувство дурноты,  а потом и отвращениЯ,
сейчас Я впервые спокойно позволил этому представлению оформитьсЯ до конца и
вместо привычного  отвращениЯ к себе  ощутил глубокое сочувствие к Љлэр: она
не могла сейчас  быть мной и испытывать все, что испытывал Я. Љак скучно ей,
наверно, сейчас, ей, женщине по имени Љлэр... Џотом Я ощутил острую зависть,
что не могу чувствовать и переживать за нее. Ђ дальше эти представлениЯ -- о
себе и о другом --  уже  перестали существовать по отдельности, стремительно
сменЯЯ друг друга,  они слились в долгом  вращении, причем в середине круга,
вспыхиваЯ,  билась мысль  о  чем-то  ином. џ  рассказал  Љлэр,  как  смотрел
"†елезного конЯ" „жона ”орда и что испытывал.
     Ћна  тоже видела этот фильм в киноклубе у себЯ в  колледже и  запомнила
только, как рабочие-ирландцы, укладываЯ шпалы, горланили одну и ту же песню.
     -- Џостой, фильм-то ведь немой! -- спохватилась она.
     ‘ообща  мы вспомнили, что  в фильме  над  изображением  поющих  рабочих
всЯкий  раз  поЯвлЯлись  ноты. Њы  еще долго  говорили,  но  не  о  себе  --
вспоминали разные  истории  и  никак не  могли остановитьсЯ. Ќикто  не хотел
уступать другому право последнего слова, мы говорили без конца,  хотЯ думали
только об  одном  --  как  остатьсЯ  наедине,  и не  могли  дождатьсЯ  этого
мгновениЯ.  Џервой  не выдержала  Љлэр  --  в середине истории про  свинью и
телегу, которую  Я излагал  с бьющимсЯ сердцем, она вдруг посерьезнела, лицо
ее изменилось до  неузнаваемости. ђаньше Я бы, наверное, подумал,  что у нее
начинаетсЯ припадок  безумиЯ, но  в тот вечер  Я  с  почти забытым  чувством
веселого  превосходства  над  собой увидел  в ее лице откровение  истины,  и
истина  эта  навсегда зачеркнула, сделала  смешным мое  собственное безумие:
панический страх, что человек, сидЯщий напротив, вдруг лишитсЯ рассудка.
     ‚  полудреме мы  обнимали друг друга, почти не шевелЯсь,  дыхание  наше
затихало, потом стало совсем неслышным. Ќочью Я вспомнил о ребенке, что спал
в соседней комнате, и ощутил прилив нежности и жалости; Я попросил Љлэр:
     -- Џойдем  посмотрим  на девочку. Љогда Я думаю,  что  Ѓенедиктина  там
совсем одна,  --  призналсЯ  Я, -- в менЯ  словно вселЯютсЯ  ее  тоска и  ее
одиночество. € не потому,  что  мы здесь  вместе, просто  во мне оживает  ее
дремлющее сознание, и Я вместе с ней очень остро ощущаю жуткую скуку оттого,
что  рЯдом никого  нет.  Њне  в такие минуты  хочетсЯ  немедленно  разбудить
ребенка,  поговорить  с ним  и  развеЯть  его тоску.  џ  прЯмо вижу, как  он
страдает от нестерпимо  скучных сновидений, и  Я готов лечь рЯдом и  баюкать
его, отгонЯЯ долгое  одиночество.  ќто ведь невыносимо,  что, поЯвившись  на
свет, человек не сразу обретает сознание, и Я  вдруг начал понимать истории,
в которых один человек хочет спасти другого.
     ’ут Я рассказал  Љлэр  о морЯке в ”иладельфии  и о  том, как нужно было
ему, чтобы его спасли.
     Њы пошли в другую комнату, и Я долго глЯдел на спЯщего ребенка.
     Џока Љлэр была в ванной, Я  тайком разбудил девочку. Ћна раскрыла глаза
и спросоньЯ что-то пролепетала. Џотом сладко зевнула, Я не отрываЯсь смотрел
в ее  бледный зев, где Язычок подрагивал под небом. Џотом она опЯть заснула.
Љлэр вернулась, мы снова лежали  друг подле друга; потом заснула и она, тихо
посапываЯ  от усталости после долгой дороги.  џ смотрел на темное  мерцающее
стекло   телеэкрана,  в   нем,   уменьшенные,  отражались  шпиль   и  звезда
"•олидей-€нн". ‡асыпаЯ, Я снова взглЯнул на часы: было  далеко за полночь, и
Я вспомнил, что мне уже тридцать. ‘пал Я плохо, укололсЯ костЯми разваренной
курицы,  едва Я ее  тронул, она тут же развалилась.  „ве женщины,  толстаЯ и
тощаЯ,  стоЯли  рЯдом,   потом  тощаЯ   слилась  с   толстой,  обе  лопнули;
гувернантка, держа ребенка за руку, балансировала по лезвию ножа, двигаЯсь к
раскрытым  дверЯм  метро,  беспрерывно  срочные  письма,  рисунки на  песке,
которые   глупый   садовник  поливал,  точно   цветы,  из  лейки,  растениЯ,
сплетавшиесЯ в слова, секретные посланиЯ на прЯничных сердцах, какие продают
с  лотков  по церковным праздникам,  комната длЯ постоЯльцев  в  Ђ‚‘’ђ€‰‘ЉЋЊ
трактире, четыре  кровати, из которых только одна  застлана. ‚озбужденный, Я
вынырнул из этих кошмаров, прижалсЯ к спЯщей Љлэр, вторгсЯ в  нее и потом  с
облегчением заснул снова.
     € разве  не  удивительно,  что перемена мест  иной  раз  споспешествует
забвению и Явь,  думать о которой нам неприЯтно, развеиваетсЯ  в дороге сама
собою, точно сон?
     Љарл ”илипп Њориц Ђнтон ђейзер"

        II
     „Ћ‹ѓЋ… ЏђЋ™ЂЌ€…
     Ћколо  полуднЯ мы  прибыли  в ‘ент-‹уис.  ‚се последующие дни Я  провел
вместе с  Љлэр и ребенком. †или мы почти безвыездно у тех самых друзей Љлэр,
которых она  назвала "любовной  парой". €х дом находитсЯ в ђок-•илле,  тихом
пригородном  местечке  к западу от ‘ент-‹уиса.  „ом деревЯнный, хозЯева были
как раз занЯты его покраской, мы помогали им. ЌастоЯщих имен этой пары Я так
никогда и не  узнал:  они называли друг друга  только ласковыми  прозвищами,
причем всЯкий раз новыми. Џри виде их Я сначала то и дело вспоминал ту мечту
о движении вспЯть, ту привЯзанность к  прошлому, о которой говорила Љлэр, но
потом, познакомившись поближе, Я начисто забыл, под какое обобщение их можно
подвести, а только с любопытством наблюдал их жизнь, пытаЯсь извлечь кое-что
поучительное и  длЯ  себЯ. †енщина хотела казатьсЯ  таинственной, мужчина --
разочарованным и обиженным. Ћднако, даже недолго пожив подле  них,  нетрудно
было убедитьсЯ,  что  у женщины  нет тайн, а мужчина вполне  доволен миром и
собой. ’ем не менее каждое утро приходилось заново приучать себЯ к тому, что
выражениЯ их лиц  --  заговорщицкое  и скучающее -- ровным счетом ничего  не
значат. Њужчина  рисовал рекламу новых фильмов, идущих в ‘ент-‹уисе. †енщина
была у него вроде  подмастерьЯ: дорисовывала фон. …ще  он  поставлЯл картины
длЯ  оформлениЯ  местных магазинов, это были исторические  полотна из времен
заселениЯ  ‡апада или пейзажи  с  дилижансами  и допотопными пароходами. Ћни
любили друг друга так сильно, что  любовь их то и дело переходила во вспышки
взаимного   раздражениЯ.  Ћни   предчувствовали  приближение  этих  вспышек,
старались предотвратить их, заранее  уговариваЯ друг друга не горЯчитьсЯ, но
именно увещеваниЯ в конечном счете и доводили их до белого калениЯ,  вызываЯ
ссору. —тобы остыть,  они не  расходились по  своим  углам и не  переставали
разговаривать, а,  наоборот, норовили  держатьсЯ  рЯдом  (выбирали длЯ этого
комнату  потесней) и, уединившись, заставлЯли  себЯ обниматьсЯ  и ласкатьсЯ,
раздражаЯсь  и  надоедаЯ  друг  другу до невозможности,  осыпаЯ  друг  друга
нежными   кличками   (они  и   предмет   спора  называли  не   иначе  как  в
уменьшительно-ласкательной форме), пока и в самом деле  не  успокаивались, и
только  тогда ненадолго  расставались.  ќти  минуты  короткой  разлуки  были
единственным отдыхом  друг от друга,  который  они  себе позволЯли.  €  так,
буквально не сводЯ друг с друга глаз, они прожили без малого десЯть лет и до
сих  пор  так и  не научились подлаживатьсЯ друг к  другу.  …сли один  делал
какую-то работу по дому, это вовсе  не значило,  что он будет делать ее  и в
следующий раз; но и  не значило, что ее будет делать другой.  ‚сЯкое дело им
приходилось  обсуждать сызнова,  и,  поскольку братьсЯ  за  него  всЯкий раз
непременно   желали  оба,   у  них   уйма  времени   уходила   на   ласковые
препирательства. Ћни до сих  пор не распределили роли. …сли одному нравилось
то, чем занималсЯ другой -- рисовал ли он или готовил, по-особенному говорил
или просто необычно двигалсЯ, -- из этого не следовало,  что в следующий раз
он будет  рисовать  или готовить то же  самое,  постараетсЯ  сказать  что-то
похожее или  повторить  приглЯнувшеесЯ движение. Ќо  он  не  делал и  ничего
противоположного.  ‚  общении  друг  с  другом  им  приходилось  каждый  раз
буквально  все  начинать  с самого  начала.  …сли же одному из них что-то  в
другом  не нравилось,  тот, другой,  не  пыталсЯ  сразу  себЯ переиначить  и
избавитьсЯ от недостатка, а, напротив, старалсЯ сперва показать,  что так уж
он устроен и так привык жить.
     Ћни  были настолько  поглощены  друг другом, что  даже  самые завалЯщие
мелочи,  которыми  оброс их быт за  времЯ совместной жизни, были им  дороги,
точно  частицы  собственного  тела.  Ћни  трЯслись  над  домашней утварью  и
мебелью,  словно  эти предметы  незаменимы,  словно  только среди  них --  и
никаких других --  они могли  чувствовать себЯ уверенно и оставатьсЯ  самими
собой.  Ћднажды  девочка  разбила стакан,  их  это  просто  убило.  Џока она
безмолвно  сметала веником  осколки,  он  с удрученным  видом стоЯл над ней.
ђассказ о  людЯх,  у  них гостивших, сопровождалсЯ перечнем учиненных в доме
бедствий:  один  неловко прислонилсЯ к  стене и  оставил внизу след каблука;
другой  оборвал  петлю  на  полотенце;  третий оставил отпечаток  пальца  на
непросохшей картине; еще кто-то взЯл книгу почитать и до сих пор  не вернул.
’ут  они  указывали  на  зиЯющую  в  книжной  полке  брешь,  и  тогда  сразу
становилось заметно соответствие их лиц -- мнимо-загадочного и обиженного --
их душевному состоЯнию, только тут проЯвлЯлось их действительное отношение к
внешнему  миру,  враждебному  и  полному  опасностей.   €   вот  пришлось  с
сокрушенным видом  стоЯть и  смотреть, как они, выбросив  осколки в мусорное
ведро, обмениваютсЯ  безутешно-скорбными  взглЯдами. €х  укор так  и не  был
высказан напрЯмик,  он  выразилсЯ только в демонстративной  и преувеличенной
заботе друг о друге, тем самым они как бы отстранЯли виновника от себЯ.
     Ћни  со  всеми  были  милы,   постоЯнно  принимали  гостей,  с   тайным
вожделением  выискиваЯ  в каждом  визите  новые  подтверждениЯ  неуместности
постороннего вмешательства в их жизнь и нерасторжимости их взаимной приЯзни.
‚сЯкому, кто  приближалсЯ  к  любой вещи в  доме, они деликатно  принимались
объЯснЯть,  какую роль эта вещь  сыграла в  их жизни,  или, просто  опередив
подходившего,
     молчаливо   демонстрировали,  как   правильней   всего   с  этой  вещью
обращатьсЯ. Ћни буквально лелеЯли свои вещи, причем владели ими не сообща, а
каждую препоручили опеке кого-то одного.  ‚сЯкаЯ мелочь  была защищена еще и
тем, что  находилась в  ведении одного  из них.  ђаздел  распространЯлсЯ  не
только на кольца длЯ салфеток, полотенца и простыни с монограммами,  но и на
любую книгу,  на каждую  пластинку, на всЯкую  подушечку. ‚се уголки в  доме
были поделены и  принадлежали либо одному, либо другому, но ни в коем случае
не обоим  вместе. Љонечно, они всем друг с  другом обменивались, разумеетсЯ,
они пользовались "чужой" территорией,  но самаЯ мысль, что  они имеют дело с
предметом, освЯщенным собственностью другого, казалось,  всЯкий раз помогала
им   полнее   осознать   меру   взаимной   привЯзанности.   ќтим   негласным
распределением они  создали  в  доме нечто вроде  конституции  и тешили себЯ
иллюзией,  сильно напоминавшей легенду  об ќльдорадо, недоступной  сказочной
стране, котораЯ всем снабжает себЯ сама и где всего вдосталь.
     Ћни и к повседневным обЯзанностЯм относились столь ревностно, что  в их
исполнении  те смахивали,  скорее,  на праздничные  действа. Ћдин непременно
должен  был другому прислуживать. Љогда  художник собиралсЯ писать очередную
картину, женщина совершала все  подготовительные операции: натЯгивала холст,
раскладывала тюбики  с краской, расставлЯла кисти, раздвигала шторы; все это
времЯ  мужчина только прохаживалсЯ вокруг, скрестив руки на груди. Ќаоборот,
когда  женщине надо  было готовить  обед, мужчина так  тщательно  и на таком
удобном  расстоЯнии  раскладывал  и  расставлЯл  все  необходимое,  что   ей
оставалось совершить только  несколько величественных движений -- и обед был
готов.  ЏостороннЯЯ помощь  в  любом сколько-нибудь  серьезном деле была  им
только в  тЯгость. ’ак, при покраске дома мне  дозволЯлось лишь переставлЯть
лестницы да разводить краски; попытки сделать что-либо  еще были воспринЯты,
похоже, с обидой.
     Ћт их судорожной нежности мне часто делалось не по себе. ‚ их поведении
Я  читал  упрек: мол,  сам бобылем  живешь, да  и Љлэр из-за тебЯ  страдает.
Џриходилось специально искать Љлэр: только взглЯнув на Љлэр, Я вспоминал, до
какой степени нелепо представлЯть ее не одну. Њы часто бывали вместе и легко
разлучались,  не становЯсь от  этого чужими,  но  и не  отЯгощаЯ друг  друга
непомерными  притЯзаниЯми.  €ные  формы совместного  существованиЯ  были мне
недоступны, а Љлэр, похоже, вопросы формы просто не волновали. ‚ жизни наших
хозЯев  она  усматривала только неестественное  напрЯжение, которое ей самой
было чуждо. Љлэр то и  дело улыбалась,  и мы, глЯдЯ на них, чувствовали себЯ
свободными.
     “  нас  покой  переходил  в  желание,  желание  сменЯлось  покоем.  ќто
случалось почти  незаметно,  просто одно движение  рождало  другое, точно во
сне. Њы редко прикасались друг к другу, не целовались  вовсе, а ласкали друг
друга,  только когда лежали вместе  и дыхание наше  сливалось. Ќаша нежность
заключалась в том, что Я много  говорил, а Љлэр слушала и  времЯ от  времени
вставлЯла что-нибудь.
     џ  и  с  девочкой  много говорил, каждый день фотографировал ее и потом
изучал снимки -- не изменилась ли  она?  ‚се надо мной  потешались,  но Я не
обращал вниманиЯ; тыча в  снимки,  Я доказывал, что девочка, хотЯ бы оттого,
что  позирует, и  вправду  каждый день другаЯ.  Љ  тому же  Я надеЯлсЯ,  что
благодарЯ фотографиЯм девочке, когда она повзрослеет, будет что вспомнить  и
Я тоже промелькну в ее  воспоминаниЯх. ‚тайне преследуЯ  ту же цель, Я много
бродил  с  ней  по  окрестностЯм, а однажды на  автобусе  съездил  с  ней  в
‘ент-‹уис;  мы  долго стоЯли на  берегу  Њиссисипи -- кто знает, быть может,
когда-нибудь  запах  воды  пособит памЯти.  ѓулЯЯ  с девочкой,  Я отвечал на
бесконечные вопросы, и  только  тут  начал осознавать, до  какой степени был
раньше  озабочен  исключительно собой:  вокруг оказалось  множество вещей, о
которых  Я  не  имел  ни малейшего понЯтиЯ. џ с изумлением обнаружил, что не
могу подобрать слов  длЯ обозначениЯ простейших житейских движений. Џришлось
постепенно отучатьсЯ тупо глазеть по сторонам, и теперь Я уже не сопровождал
увиденное  невразумительным  "ага!",  а старалсЯ  всЯкий процесс осознать до
конца. Ћсобенно много хлопот доставлЯли звуки, Я редко знал, как их назвать:
иногда  даже  условные  обозначениЯ из  комиксов  не помогали.  Ђ мешкать  с
ответом было  нельзЯ  -- девочка пугалась  и начинала кричать. ‘воими делами
она занималась очень сосредоточенно и на попытки заговорить не  реагировала,
но стоило  произнести незнакомое  слово, она тут же прислушивалась.  Ћднажды
вечером сильно похолодало, а Я никак не мог уговорить ее надеть кофточку. Ќо
стоило припугнуть  ее гусиной кожей, как  она, пристально взглЯнув на  менЯ,
спокойно позволила себЯ одеть.
     ‹юбопытно,  что Ѓенедиктина оказалась почти невосприимчивой  к природе.
Џрироду  ей заменЯли символы  и предметы цивилизации. ’елевизионные антенны,
зебры  пешеходных дорожек и полицейские сирены  интересовали ее куда  больше
лесов  и полей.  ‚  окружении сигналов,  неоновых надписей  и светофоров она
становилась  оживленнее   и  одновременно  спокойнее.  Ѓуквы  и   цифры  она
воспринимала как природную данность,  существование их  разумелось  длЯ  нее
само собой,  ей и невдомек было, что  это знаки и что она их расшифровывает.
ЌаблюдаЯ за ней, Я  понЯл, что  и  мне быстро  надоедает ландшафт, в котором
ничего, кроме природы, нет, -- мне тоже недостает обозначений, которые можно
было бы прочесть.
     Ѓенедиктина  не   чувствует  разницы  между  настоЯщей  природой  и  ее
изображением пейзажи  нашего хозЯина  она рассматривает  с интересом, но  ей
совершенно безразлично, существует такой пейзаж на самом деле или нет: копиЯ
раз и навсегда заменЯет ей оригинал. ‘о мной в детстве  было иначе, вспомнил
Я. Њне непременно нужно было узнать, где в действительности находитсЯ место,
изображенное на картине.  “ нас дома,  помню,  висел писанный маслом пейзаж:
горный ледник  с примостившейсЯ  внизу, у  самой рамы, хижиной. џ был  свЯто
убежден,  что  и  ледник,  и горнаЯ  хижина существуют  на самом  деле,  мне
казалось,  что Я знаю это место и даже помню точку, откуда смотрел художник.
Љаково же было мое разочарование,  когда однажды  мне сообщили,  что  такого
места нет и картина вымышленнаЯ; от одной мысли, что картина существует сама
по  себе, безо  всЯкого соответствиЯ  с  жизнью,  у  менЯ потом  всЯкий  раз
кружилась голова  и перехватывало дыхание. Ќечто похожее творилось со мной и
несколько лет спустЯ, когда Я училсЯ читать: Я не мог взЯть в  толк, как это
можно описывать  то,  чего  нет на самом деле. ‚сЯкое  место,  упомЯнутое  в
букваре,  было  длЯ  менЯ  вполне  определенным  местом -- правда, не  нашей
деревней,  но оно находилось где-то  поблизости, мне даже  казалось,  Я знаю
где. ‚ первых книгах, которые Я прочел сам, рассказ велсЯ от первого лица, и
как  же неописуем  был мой  ужас, когда Я  наткнулсЯ  на  книгу, в  которой,
сколько Я ни  читал ее, такой  рассказчик все не  поЯвлЯлсЯ и  не поЯвлЯлсЯ.
“стоЯвшиесЯ формы  восприЯтиЯ завладели  всеми моими чувствами столь прочно,
что сейчас, задним  числом, мне кажетсЯ, что вместе с шоковым осознанием  их
непригодности  жизнь  моЯ всЯкий раз  вступала в новую  полосу.  € теперь  Я
испытывал к  девочке почти что ревность --  она с такой легкостью  принимает
все имитации и знаки, не находЯ в них ничего необычного.
     ‚прочем, сам художник  тоже не представлЯл  себе, как это можно  писать
то, чего не было. Ќа его картинах  не только пейзажи в  точности  копировали
действительность -- он  и  в  реальность изображенных людей  верил  всерьез,
свЯто считаЯ, что  они выглЯдели именно так и в ту минуту делали именно  то,
что делают на его картинах.  Џисал он исключительно исторические эпизоды  на
фоне  исторических  пейзажей:  первые  дрожки  на  мосту  через Њиссисипи  в
‘ент-‹уисе, выстрел  в Ђвраама  ‹инкольна в  театре, --  а от  себЯ добавлЯл
разве  лишь  незначительные подробности, считаЯ большую  меру вымысла просто
надувательством.
     -- ‚от почему Я не  люблю  писать битву при  ‹итл-Ѓигхорне (Ѓитва между
правительственными войсками, возглавлЯемыми генералом  Љастором, и индейцами
в 1876 г. на  реке ‹итл-Ѓигхор), -- призналсЯ он мне. -- ‚едь индейцы там не
оставили в живых ни одного белого, очевидцев нет.
     ’ут  мне  пришло  в голову, что  в Ђмерике  Я пока  не  видел  ни одной
вымышленной картины,  все  --  и  те,  на  занавесках  в отеле,  и в  других
гостиницах, -- непременно воспроизводили что-то "взаправдашнее",  чаще всего
эпизоды американской истории.
     џ спросил художника, писал бы он иначе, если бы работал не по заказу, а
просто так,  длЯ  души. Ћн ответил, что не очень понимает, о чем Я толкую, и
что вообще не мыслит себе картину как нечто самоценное. Ђ жена добавила:
     --  Њы ведь все учились смотреть на мир только по картинкам из истории.
Џейзаж считаетсЯ  интересным и значительным только в том случае, если он был
местом исторического событиЯ. Ћдин вековой дуб на полотне -- длЯ нас это еще
не  картина. „уб можно нарисовать, только  если он  интересен чем-то другим.
Ќу, например,  тем,  что  под ним разбивали лагерь мормоны во  времЯ  своего
похода  к Ѓольшому  ‘оленому озеру. ‚сему, что мы  видели с  детства, всегда
сопутствовали легенды, причем непременно героические. ‚от мы и не замечаем в
ландшафтах природу, глЯдЯ на  них, мы  видим только свершениЯ пионеров, тех,
кто длЯ Ђмерики эти  ландшафты  завоевал, и каждый ландшафт  длЯ нас как  бы
призыв  быть  достойными  этих свершений. Њы  так воспитаны, что просто не в
состоЯнии  смотреть  на  природу без  свЯщенного трепета. Џод  каждым  видом
какого-нибудь  каньона  впору  подписывать параграф конституции  ‘оединенных
татов.
     --  Њы  не  раз  говорили  себе,  что  нельзЯ  любить  эту  страну  так
безоглЯдно,  -- сказал мужчина. -- € тем не менее мы просто не можем  думать
иначе:  к  любой  картине  мы  мысленно сразу  подставлЯем гордую  фразу  из
конституции. ЉаждаЯ птица  длЯ  нас --  национальнаЯ птица, каждый цветок --
символ национального отличиЯ.
     --  ‘колько  Я  ни пыталась  подавить  в себе  это  чувство,  ничего не
выходит:  стоит  увидеть  кизил,  менЯ   тут  же   охватывает   необъЯснимое
воодушевление, -- призналась женщина. -- € вовсе не потому, что Я родилась в
„жорджии, а потому, что кизил -- эмблема штата „жорджиЯ.
     --  €  точно  такое  же  воодушевление охватывает  вас при  виде  ваших
собственных вещей, -- вставила  вдруг  Љлэр, -- не  потому, что они особенно
дорого  вам  достались,  а  потому,  что  вы  сделали  их  реликвиЯми  вашей
совместной жизни.
     •озЯева наши дружно рассмеЯлись, да так заразительно, что даже девочка,
стоЯвшаЯ рЯдом, растерЯнно засмеЯлась вместе с ними.
     -- ‘о  временем  даже  весь  наш  домашний хлам  будет нам  снитьсЯ как
домашний  хлам ‘оединенных татов, --  сказали  они. -- ’огда  наконец-то мы
сможем видеть одинаковые сны.
     Њы вели  эту беседу  на верхней палубе парохода  "Њарк ’вен" в ожидании
прогулки по  Њиссисипи. ‚округ  было полно туристов, все сплошь  американцы.
Ћни, как  и мы, тоже ждали отплытиЯ,  держа в руках кто  банку  с пивом, кто
стаканчик  кока-колы,  кто  пакетик  жареной  кукурузы. ѓоворили  мало,  все
взглЯды были дружно устремлены сперва  на канаты, которые как раз отвЯзывали
от  причальных  тумб,  потом  --  на  две  высокие  черные  трубы.  Њедленно
отделившись  от пристани, судно попЯтилось  к  середине реки,  затем, плавно
покачиваЯсь,  замерло  на месте.  Ѓыло  слышно, как через  предохранительные
клапаны  с шипением вырываетсЯ пар, густой  черный  дым повалил  из  труб  и
мгновенно  застлал  небо. Ђ  потом, присвистываЯ паром, корабль исторгнул из
своих недр гудок такой силы, что никто из нас, даже Љлэр, не  смог объЯснить
девочке, в панике  уткнувшейсЯ  головкой в  наши колени, что происходит. ќто
был не звук, нет,  протЯжный, хрипло прервавшийсЯ и  возобновившийсЯ с новой
мощью рев гигантской трубы, в  мундштук  которой, казалось, всем  миром дует
целый народ. ђев такой звериный и жестокий, и в то же времЯ -- в сочетании с
необъЯтной  ширью  Њиссисипи и сгустившимисЯ  клубами  черного дыма -- столь
гордый  и торжественный, что  Я не смог  подавить  в себе  чисто физического
воодушевлениЯ и в замешательстве отвел глаза в сторону.  ’ак  мощен был этот
гудок, так неотвратим, что в эти секунды полной растерЯнности Я, растворЯЯсь
в нем, Явственно ощутил  и пережил ту гордую "американскую мечту", о которой
раньше знал только понаслышке. ќтот миг, словно первый миг  ‘трашного  суда,
расколовшийсЯ трубным гласом среди  обыденности  и рутины, сразу осветил все
вокруг единым смыслом, поставил людей и окружающие предметы, живое и неживое
на  свои  места  и  вдвинул  все  это  в неповторимую и  целостную  историю,
театральную и  полную боли.  Њиссисипи театрально  стремила вдаль свои воды,
пассажиры театрально шествовали  с одной  палубы на  другую, вверх и вниз, а
тем временем низкий, далеко разносившийсЯ  из репродуктора немолодой мужской
голос вещал об истории пароходства на больших реках. Ћн говорил о новой эре,
которую  открыли  пароходы  в  истории   транспорта  и  торговли,  о  первых
пароходных  гонках, о  рабах-неграх,  что  при свете  луны загружали дрова в
топку,  о взрывах паровых котлов  и, наконец, о том,  как на смену пароходам
пришла  железнаЯ дорога. € хотЯ  обычно  голоса экскурсоводов в репродукторе
только раздражают менЯ, этот патетический голос Я не уставал слушать.
     ‚  те  дни Я  впервые узнал, что такое настоЯщаЯ  жизнерадостность:  не
лихорадочнаЯ,  урывками,  а  ровнаЯ  и  длительнаЯ.  —аще  всего   Я  просто
бездельничал, мы ели и  пили, и  Я жил в  согласии  с самим собой. џ не стал
оживленнее, напротив, мною, скорее,  владела  леность, Я  мало  двигалсЯ, не
думал только о себе, но  и не старалсЯ, как  раньше, пристально наблюдать за
другими. ‚се наблюдениЯ происходили сами собой, без натуги, как естественный
результат ощущениЯ жизни.
     Љогда все танцевали, Я  только смотрел, но внутренне был вместе с ними,
хотЯ и не чувствовал потребности примкнуть к танцующим. џ никак не мог взЯть
в  толк, почему  прежде  допускал,  чтобы менЯ угнетали  и мучили иные формы
существованиЯ. ’анцы, например, всегда были мне в тЯгость: только войдешь во
вкус,  музыка  обрываетсЯ  и надо  ждать начала  нового танца.  ‘редь  суеты
повседневных  житейских  мелочей  радость  могло доставить  разве лишь  одно
движение:   прощальный   кивок,  произведенный   вовремЯ  и   на  подобающем
расстоЯнии,  мина,  не требующаЯ  внЯтного  ответа  и  вместе  с тем  полнаЯ
вежливого  участиЯ;  еще,  пожалуй,  великодушный  жест, которым  оставлЯешь
официанту  сдачу.  ’олько  в такие  минуты Я чувствовал себЯ  непринужденно,
становилсЯ  почти невесомым,  ощущаЯ,  наверно,  ту  легкость,  какую другие
испытывают во времЯ танцев.
     џ  много  пил, но не напивалсЯ,  внешне запустил себЯ до  крайности, но
держалсЯ вполне  уверенно. Њы  часто ходили  вместе  обе