ему, когда уставший от игры
творец отворачиваетсЯ от него. Ћдно стоит другого.
     €так, Я предъЯвлЯю к абсурдному творчеству  те  же  требованиЯ, что и к
абсурдному  мышлению.  ќто -- бунт,  свобода и многообразие. Ћтсюда вытекает
полнаЯ бесполезность творчества. ‚ каждодневном усилии, когда  ум и желание,
сливаЯсь, поддерживают друг друга, абсурдный человек находит дисциплину, его
самую существенную силу. „исциплина, упорство и Ясность видениЯ  соединЯютсЯ
с  установкой  завоевателЯ.  ’ворить  --   значит  придавать  форму  судьбе.
•удожественное  произведение  не   только  определЯет  своих  героев,  но  и
определЯетсЯ ими. Љомедиант научил нас, что  нет границы  между видимостью и
бытием.
     Џовторим еще раз, что в  этом  нет никакого  реального смысла.  Ќа пути
свободы всегда можно сделать еще шаг. Џоследним усилием длЯ родственных умов
творца и завоевателЯ ЯвлЯетсЯ умение освободитьсЯ от своих занЯтий: дойти до
признаниЯ, что самого дела -- будь оно завоеванием,  любовью, творчеством --
могло бы  и  не быть. ‚се  завершаетсЯ признанием глубочайшей  бесполезности
индивидуальной жизни. Ќо именно это признание

     --88


     придает легкость,  с какой они осуществлЯют свое творчество,  поскольку
принЯтие абсурдности жизни позволЯет полностью в нее погрузитьсЯ.
     ЋстаетсЯ   только  судьба,  а   ее  исход  предрешен.   ‡а  исключением
единственной фатальности смерти, во всем остальном, в радости или в счастье,
царит свобода. —еловеку предоставлен  мир, он -- единственный его властелин.
Ќекогда  его  свЯзывала  иллюзиЯ  мира   иного.   Ћтныне   участью  мышлениЯ
оказываетсЯ не самоотречение, а взаимное отражение образов. Њышление играет,
творЯ мифы.  Ќо это мифы,  лишенные всЯкого  основаниЯ,  кроме человеческого
страданиЯ, в  своей неисчерпаемости  равного мышлению. Ќе развлекательнаЯ  и
сверкающаЯ сказка о богах, но земнаЯ драма, образ, деЯние -- в  них нелегкаЯ
мудрость и лишеннаЯ завтрашнего днЯ страсть.

     --89


        Њ€” Ћ ‘€‡€”…
     Ѓоги  приговорили  ‘изифа  поднимать огромный камень на  вершину  горы,
откуда  эта глыба неизменно скатывалась вниз. “ них были основаниЯ полагать,
что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадежный труд.
     …сли  верить ѓомеру,  ‘изиф *  был  мудрейшим  и  осмотрительнейшим  из
смертных. Џравда, согласно  другому источнику,  он промышлЯл  разбоем. џ  не
вижу здесь противоречиЯ. €меютсЯ различные  мнениЯ о том, как он стал вечным
тружеником ада. …го упрекали  прежде  всего  за  легкомысленное  отношение к
богам. Ћн разглашал их  секреты. ќгина, дочь  Ђсопа, была похищена ћпитером.
Ћтец  удивилсЯ  этому  исчезновению   и  пожаловалсЯ  ‘изифу.  ’от,  знаЯ  о
похищении, предложил Ђсопу  помощь, при условии, что Ђсоп даст воду цитадели
Љоринфа. Ќебесным молниЯм он предпочел благословение земных  вод. Ќаказанием
за это  стали  адские муки. ѓомер рассказывает также,  что  ‘изиф  заковал в
кандалы ‘мерть. Џлутон не мог вынести зрелища своего опустевшего и затихшего
царства. Ћн послал бога войны, который вызволил ‘мерть из рук ее победителЯ.
     ѓоворЯт также, что, умираЯ. ‘изиф решил испытать любовь жены и приказал
ей бросить его  тело на  площади без погребениЯ. ’ак ‘изиф  оказалсЯ в  аду.
‚озмутившись  столь чуждым человеколюбию послушанием, он  получил от Џлутона
разрешение  вернутьсЯ на  землю,  дабы наказать жену.  Ќо  стоило ему  вновь
увидеть облик земного мира, ощутить воду, солнце, теплоту камней и море, как
у него пропало желание возвращатьсЯ в мир теней. ЌапоминаниЯ, предупреждениЯ
и гнев богов были напрасны. Њногие годы он продолжал жить на  берегу залива,
где шумело море и улыбалась землЯ. Џотребовалось вмешательство богов. џвилсЯ
Њеркурий,  схватил  ‘изифа  за шиворот и  силком утащил  в  ад,  где его уже
поджидал камень.
     “же из этого понЯтно, что ‘изиф -- абсурдный герой. ’аков  он и в своих
страстЯх, и  в страданиЯх.  …го  презрение  к  богам,  ненависть  к смерти и
желание  жить  стоили  ему  несказанных мучений  --  он  вынужден  бесцельно
напрЯгать  силы.  ’акова  цена земных страстей. Ќам  неизвестны  подробности
пребываниЯ  ‘изифа  в  преисподней. Њифы  созданы длЯ того, чтобы привлекать
наше  воображение.  Њы можем представить только  напрЯженное тело, силЯщеесЯ
поднЯть  огромный камень,  покатить  его, взобратьсЯ с ним по склону;  видим
сведенное  судорогой  лицо,  прижатую  к  камню  щеку,  плечо,  удерживающее
покрытую глиной тЯжесть, оступающуюсЯ ногу, вновь и вновь поднимающие камень

     Љ оглавлению
     --90


     руки с  измазанными землей ладонЯми.  ‚ результате долгих и размеренных
усилий,  в  пространстве  без  неба,  во  времени без начала и  конца,  цель
достигнута.  ‘изиф смотрит,  как в считанные мгновениЯ камень скатываетсЯ  к
подножию горы, откуда его опЯть придетсЯ поднимать к вершине. Ћн  спускаетсЯ
вниз.
     ‘изиф интересует  менЯ  во времЯ этой паузы.  …го изможденное лицо едва
отличимо от  камнЯ! џ вижу этого человека, спускающегосЯ тЯжелым,  но ровным
шагом к страданиЯм, которым нет конца.  ‚ это времЯ вместе с дыханием к нему
возвращаетсЯ сознание, неотвратимое, как его бедствиЯ. € в каждое мгновение,
спускаЯсь с вершины  в логово богов,  он выше своей судьбы. Ћн тверже своего
камнЯ.
     ќтот миф трагичен, поскольку его  герой наделен сознанием. Ћ какой каре
могла  бы  идти  речь, если бы на каждом шагу  его поддерживала  надежда  на
успех? ‘егоднЯшний рабочий  живет так всю свою жизнь, и его  судьба не менее
трагична. Ќо  сам он трагичен  лишь  в  те редкие  мгновениЯ, когда  к  нему
возвращаетсЯ  сознание. ‘изиф, пролетарий  богов,  бессильный  и  бунтующий,
знает о  бесконечности своего  печального удела; о  нем  он  думает во времЯ
спуска. џсность видениЯ, котораЯ  должна быть  его мукой,  обращаетсЯ  в его
победу. Ќет судьбы, которую не превозмогло бы презрение.
     ' €ногда  спуск исполнен страданий, но он может  проходить и в радости.
ќто слово уместно.  џ вновь представлЯю себе  ‘изифа, спускающегосЯ к своему
камню.  ‚  начале были страданиЯ. Љогда памЯть наполнЯетсЯ земными образами,
когда  непереносимым  становитсЯ  желание  счастьЯ,  бывает,  что  к  сердцу
человека подступает печаль: это победа камнЯ, это сам камень. ‘лишком тЯжело
нести  безмерную  ношу  скорби. ’аковы наши  ночи  в ѓефсиманском  саду.  Ќо
сокрушающие нас истины отступают,  как  только  мы  распознаем  их. ’ак ќдип
сначала  подчинЯлсЯ судьбе,  не знаЯ  о  ней.  ’рагедиЯ начинаетсЯ вместе  с
познанием. Ќо  в  то  же мгновение  слепой и  отчаЯвшийсЯ ќдип  сознает, что
единственной свЯзью с миром остаетсЯ длЯ него  нежнаЯ девичьЯ рука. ’огда-то
и раздаетсЯ его  высокомернаЯ речь: "ЌесмотрЯ  на  все невзгоды,  преклонный
возраст и величие души заставлЯют менЯ сказать, что  все хорошо" *.  ќдип  у
‘офокла, подобно  Љириллову  у  „остоевского,  дает  нам  формулу  абсурдной
победы. ЂнтичнаЯ мудрость соединЯетсЯ с современным героизмом.
     (Џеред  тем,  кто открыл  абсурд, всегда  возникает  искушение написать
нечто вроде учебника счастьЯ. "Љак, следуЯ, по столь  узкому пути?.." Ќо мир
всего лишь  один, счастье  и абсурд  ЯвлЯютсЯ порождениЯми  одной  и  той же
земли.  Ћни  неразделимы. Ѓыло бы ошибкой утверждать, что счастье  рождаетсЯ
непременно  из  открытиЯ  абсурда.  Њожет  случитьсЯ,  что  чувство  абсурда
рождаетсЯ из счастьЯ. "џ думаю, что все хорошо",-- говорит ќдип, и эти слова
свЯщенны. Ћни раздаютсЯ в суровой и конечной вселенной

     --91


     человека.  Ћни учат, что это не все, еще не все исчерпано. Ћни изгонЯют
из этого мира бога, вступившего в него вместе с неудовлетворенностью и тЯгой
к бесцельным  страданиЯм.  Ћни превращают  судьбу в дело рук человека, дело,
которое должно решатьсЯ среди людей.
     ' ‚ этом всЯ тихаЯ радость ‘изифа. …му  принадлежит его  судьба. Љамень
--  его  достоЯние. ’очно так  же абсурдный  человек,  глЯдЯ  на  свои муки,
заставлЯет умолкнуть идолов. ‚  неожиданно притихшей  вселенной слышен шепот
тысЯч   тонких   восхитительных  голосов,   поднимающихсЯ   от   земли.  ќто
бессознательный, тайный  зов всех  образов  мира --  такова изнанка и такова
цена  победы.  ‘олнца  нет  без  тени, и необходимо познать ночь.  Ђбсурдный
человек говорит "да"  -- и его усилиЯм более нет  конца. …сли  и есть личнаЯ
судьба, то  это  отнюдь не предопределение  свыше,  либо, в крайнем  случае,
предопределение сводитсЯ к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и
достойно презрениЯ.  ‚  остальном он сознает себЯ  властелином своих дней. ‚
неумолимое  мгновение,  когда  человек  оборачиваетсЯ  и бросает  взглЯд  на
прожитую   жизнь,   ‘изиф,   вернувшись   к  камню,   созерцает   бессвЯзную
последовательность  действий, ставшую его судьбой.  Ћна  была  сотворена  им
самим, соединена в одно целое его  памЯтью и скреплена смертью. “бежденный в
человеческом  происхождении всего человеческого, желающий  видеть и знающий,
что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. € вновь скатываетсЯ камень.
     џ оставлЯю ‘изифа у подножиЯ  его горы! Ќоша всегда  найдетсЯ. Ќо ‘изиф
учит  высшей верности, котораЯ  отвергает  богов и  двигает камни.  Ћн  тоже
считает, что все  хорошо.  ќта  вселеннаЯ,  отныне лишеннаЯ  властелина,  не
кажетсЯ  ему  ни бесплодной,  ни  ничтожной. ЉаждаЯ  крупица  камнЯ,  каждый
отблеск руды  на  полночной горе составлЯет длЯ него целый мир. Ћдной борьбы
за  вершину  достаточно,  чтобы заполнить  сердце  человека.  ‘изифа следует
представлЯть себе счастливым.


     --92


        <i>Џђ€‹Ћ†…Ќ€…. ЌЂ„…†„Ђ € ЂЃ‘“ђ„ ‚ ’‚Ћђ—…‘’‚… ”ђЂЌ–Ђ ЉЂ”Љ€</i>
     €скусство   Љафки  *   вынуждает   вновь  и   вновь   перечитывать  его
произведениЯ. …го развЯзки (или отсутствие таковых) подсказывают объЯснениЯ,
но  последние  только приоткрывают  завесу  и  требуют  --  чтобы  выглЯдеть
обоснованными --  чтениЯ заново,  под иным углом  зрениЯ €ногда возможны два
истолкованиЯ,  откуда  также возникает  необходимость повторного  прочтениЯ.
ќтого  и  добиваетсЯ автор. Ќо  детальнаЯ  интерпретациЯ  Љафки  невозможна.
‘имвол  пребывает в стихии  всеобщего, и, сколь бы точным ни был перевод,  с
его помощью  передаетсЯ лишь общее направление движениЯ; буквальный  перевод
символа   невозможен.   Ќет   ничего    труднее   пониманиЯ   символического
произведениЯ. ‘имвол всегда возвышаетсЯ над тем, кто к нему прибегает: автор
неизбежно  говорит  больше,  чем  хотел.   Џоэтому  самым  верным  средством
уловлениЯ  символа   будет   отказ  от   употреблениЯ  других  символов  при
истолковании, подход к произведению без  предвзЯтых схем, без  отысканиЯ его
тайных истоков. ‚  случае Љафки следует честно принЯть правила игры, подойти
к драме со стороны ее внешнего проЯвлениЯ, а к роману -- через его форму.
     Ќа первый  взглЯд  (и длЯ  равнодушного читателЯ)  у Љафки речь идет  о
каких-то  странных  приключениЯх, ставЯщих  перед дрожащими  от  страха  или
упрЯмыми  героЯми проблемы, которые они даже не могут толком сформулировать.
‚ "Џроцессе" ‰озеф Љ. обвинЯетсЯ -- он  и сам не знает  в  чем.  Љонечно, он
намерен защищатьсЯ, но  не  знает  от чего  Ђдвокаты  находЯт  его положение
трудным. Њежду тем он не пренебрегает любовными интрижками, продолжает есть,
пить  и почитывать  газету. ‡атем его  судЯт. Ќо в зале  заседаний темно, он
мало  что понимает.  “ него есть основаниЯ предполагать,  что он осужден, но
едва ли он разобрал, каков приговор. €ногда у него даже поЯвлЯютсЯ сомнениЯ,
осужден ли он в самом  деле. Ћн продолжает жить  как  прежде.  Џо прошествии
достаточно  долгого  времени к нему ЯвлЯютсЯ два прилично  одетых,  вежливых
господина и приглашают следовать за ними. ‘ величайшей  учтивостью они ведут
его в глухое предместье, кладут головой на камень и перерезают глотку. Џеред
тем как умереть, осужденный успевает только сказать: "Љак собаку"
     ’рудно  говорить  о символе, имеЯ дело с повествованием, самым ощутимым
качеством  которого ЯвлЯетсЯ  натурализм происходЯщего.  Ќатурализм  --  это
нелегкаЯ длЯ пониманиЯ категориЯ. €меютсЯ произведениЯ, все  событиЯ которых
кажутсЯ  читателю естественными. Ќо  встречаютсЯ  и  другие (правда,  реже),
герои которых считают естественным то, что с ними происходит. Џарадоксально,
но  факт:  чем необычайнее приключениЯ героЯ,  тем  заметнее  естественность
повествованиЯ.  Ћна  прЯмо пропорциональна  расхождению  между  необычностью
жизни человека и той простотой

     --93


     ,  с  какой  он  ее  принимает.  €менно  таков натурализм Љафки. ‚полне
понЯтно, что в "Џроцессе" речь идет о человеческом уделе. ќто несомненно, но
в  то же времЯ все и проще, и сложнее. џ хочу  сказать, что у романа особый,
глубоко личный смысл. ‚ известной  мере  он говорит  от первого лица, словно
исповедуетсЯ. Ћн живет, и он  осужден. Ћн осознает это  на первых  страницах
романа,  действие  которого  развертываетсЯ  в  этом  мире,  и даже, пытаЯсь
избегнуть  кары, не  удивлЯетсЯ  ей.  “дивительней  всего то, что  он вообще
ничему  не  удивлЯетсЯ.  Џо этим  противоречиЯм  узнаютсЯ  черты  абсурдного
романа.  ’рагедиЯ ума перенесена в конкретное. ќта  проекциЯ  осуществлЯетсЯ
при  помощи  постоЯнно  возобновлЯющихсЯ  парадоксов,  позволЯющих  выразить
пустоту   посредством  цвета  и  дающих   повседневным   жестам  возможность
претворениЯ вечных устремлений.
     ’очно  так  же  "‡амок",  быть  может,  представлЯет  собой законченную
теологическую  систему, но  прежде  всего это  -- индивидуальное приключение
души, взыскующей благодати; историЯ человека, выведывающего у предметов мира
сего их царственные тайны, а  у женщин -- дремлющие в них признаки божества.
‚  свою  очередь, "Џревращение"  ЯвлЯетсЯ  ужасной фантазией  на  тему этики
Ясности.  Ќо  оно  отображает также  изумление  человека,  почувствовавшего,
насколько легко превратитьсЯ в животное. ‘екрет Љафки в этой фундаментальной
двусмысленности. Ћн все времЯ балансирует между естественным  и необычайным,
личным и универсальным,  трагическим и повседневным, абсурдом  и логикой ќти
колебаниЯ  проходЯт сквозь  все  его произведениЯ  и придают  им звучание  и
значимость. „лЯ пониманиЯ абсурдного произведениЯ необходимо  перебрать  все
парадоксы, придать силу всем противоречиЯм.
     „ействительно,  символ  предполагает  два  плана,   мир   идей   и  мир
впечатлений,  а  также  словарь   соответствий  между  ними.  ’рудней  всего
установить лексику  словарЯ. Ќо осознать  наличие двух миров -- значит пойти
по пути их  тайных взаимоотражений. „лЯ  Љафки  эти два мира представлены, с
одной  стороны,  повседневной  жизнью  и,  с  другой,--   сверхъестественным
беспокойством  '.  ЉажетсЯ,  будто   мы   ЯвлЯемсЯ  свидетелЯми  бесконечной
эксплуатации слов Ќицше: "‚ечные вопросы ходЯт по улице".
     Ћбщим   местом   литературы   ЯвлЯетсЯ   констатациЯ    фундаментальной
абсурдности  и  неумолимого величиЯ  человеческого удела.  Џротивоположности
совпадают,  и  обе  они проЯвлЯютсЯ  в  том  смехотворном  разладе,  который
отделЯет неумеренность нашей души от бренных радостей тела. Ђбсурдно то, что
душа принадлежит этому телу, которое столь безмерно ее превосходит. ’от, кто
хотел бы выразить эту абсурдность, должен придать ей жизненность
     ' ‡аметим,  что столь же обоснованным было бы истолкование произведений
Љафки  как  социальной критики  (например, "Џроцесс")  ‚прочем, тут  даже не
встает  вопрос о  выборе,  обе интерпретации одинаково хороши ‘ точки зрениЯ
абсурда, как  мы уже видели, бунт  против людей обращен <i>также</i> и против  бога
великие революции всегда метафизичны

     --94


     с помощью игры противоборствующих контрастов. €менно так Љафка выражает
трагедию через повседневность, абсурд через логику.
     ’рагическаЯ роль тем лучше  удаетсЯ  актеру,  чем  меньше он  впадает в
крайности.  Ѓезмерный ужас  порождаетсЯ именно умеренностью. Џоказательна  в
этом отношении греческаЯ трагедиЯ.  ‚  трагедии судьба всегда более  ощутима
под маской  логики и естественности. ‘удьба  ќдипа  заранее  известна. ‘выше
предрешено, что он  совершит убийство  и инцест. ‚сЯ драма сводитсЯ  к тому,
чтобы показать логичность системы, в которой дедуктивно  выводитсЯ несчастье
героЯ.  Џростое  сообщение  о  столь  необычной судьбе  героЯ,  пожалуй,  не
покажетсЯ  страшным, поскольку  судьба  невероЯтна.  Ќо  если  необходимость
подобной судьбы  доказываетсЯ в нашей повседневной жизни, в рамках общества,
государства, знакомых нам человеческих чувств, то ужас становитсЯ свЯщенным.
‚  потрЯсающем  человека  бунте,   который  заставлЯет  его   сказать:  "ќто
невозможно", уже содержитсЯ отчаЯннаЯ уверенность в том, что "это" возможно.
     ‚  этом весь секрет греческой трагедии или, по  крайней мере, одного из
ее  аспектов.  ‚едь  имеетсЯ  и  другой  аспект,  позволЯющий нам  с помощью
доказательства  от  противного  лучше   понЯть  Љафку.  —еловеческое  сердце
обладает  досадной  склонностью  именовать  судьбой   только  то,   что  его
сокрушает.  Ќо  и  счастье по-своему  лишено  разумного основаниЯ,  так  как
зависит от фортуны. ‘овременный человек воздает должное счастью, если только
не  заблуждаетсЯ  на его счет. €  напротив, можно было бы немало сказать  об
избранниках судьбы в греческой трагедии, о  любимцах  легенд, вроде  “лисса,
выходЯщего сухим из воды в самых трудных положениЯх.
     ‚о   всЯком   случае,   заслуживает   вниманиЯ   тайнаЯ   причастность,
объединЯющаЯ в трагическом логику  и повседневность. ‚от почему ‡амза, герой
"ЏревращениЯ",  выведен  простым  коммивоЯжером. ‚от  почему  превращение  в
насекомое  заботит  его  только  потому,  что  патрон  будет  недоволен  его
отсутствием. ‚ырастают  лапки,  пробиваютсЯ усики, изгибаетсЯ хребет,  белые
точки обсыпают живот -- не  скажу, чтобы  это совсем его не удивлЯло, пропал
бы эффект,-- но все это вызывает лишь "легкую досаду". ‚се искусство Љафки в
этом нюансе. ‚ "‡амке", его  центральном  произведении, детали  повседневной
жизни  берут  верх,  и  все  же  в  этом  странном  романе,   где  ничто  не
заканчиваетсЯ  и все начинаетсЯ заново, изображены странствиЯ души в поисках
спасениЯ. Џеревод проблемы в действие, совпадение общего и частного узнаютсЯ
даже  в мелких приемах, используемых каждым  великим творцом.  ‚  "Џроцессе"
герой  мог бы называтьсЯ мидтом, или ”ранцем Љафкой.  Ќо его зовут ‰озеф Љ.
ќто   не   Љафка,  и  все-таки  это  он.  ќто  средний  европеец,  ничем  не
примечательный, но в то же времЯ некаЯ сущность  Љ., некий "икс", помещенный
в это уравнение плоти.
     ’очно так же, желаЯ выразить абсурд, Љафка прибегает к логике

     --95


     .  €звестен  анекдот  о  сумасшедшем, ловившем рыбу в  ванне.  ‚рач,  у
которого  были свои  идеи о  психиатрическом  лечении,  спросил его: "Ђ если
клюнет?"  -- и получил суровую отповедь: "Ѓыть того  не может, идиот, это же
ванна". ќто, конечно, всего лишь забавнаЯ историЯ. Ќо в ней проглЯдывает то,
насколько абсурд свЯзан с избытком логики. Њир Љафки -- поистине невыразимаЯ
вселеннаЯ,  в которой человек предаетсЯ мучительной  роскоши:  удит в ванне,
знаЯ, что из этого ничего не выйдет.
     ’ак  что  Я  узнаю  здесь абсурдное  произведение в главных его чертах,
причем, если  взЯть длЯ примера "Џроцесс", Я  могу  сказать, что тут одержан
полный успех. Џлоть торжествует  победу.  Ќет в чем нет недостатка:  есть  и
невыразимый бунт (он водит рукой писателЯ), и Ясное  в своей немоте отчаЯние
(это  оно творит),  и  эта  удивительно  свободнаЯ  поступь,  с какой  живут
персонажи романа вплоть до смерти в финале.
     Ћднако этот мир  не настолько замкнут,  как  может  показатьсЯ.  ‚  эту
лишенную развитиЯ  вселенную  Љафка привносит надежду в  особой ее форме.  ‚
этом смысле "Џроцесс" и "‡амок" расходЯтсЯ, дополнЯЯ друг друга.  Ќеощутимое
движение от одного  к  другому представлЯет  собой огромное  завоевание,  но
завоевание  в ходе  бегства. "Џроцесс" ставит  проблему, которую в известной
мере решает "‡амок". Џервый роман представлЯет собой описание с помощью чуть
ли не научного метода, и в нем Љафка воздерживаетсЯ от выводов. ‚торой  -- в
определенной  степени объЯснение.  "Џроцесс" устанавливает диагноз,  "‡амок"
предлагает лечение. Ќо предложенное лекарство не исцелЯет, а лишь возвращает
больного  к нормальной  жизни,  помогает  ему принЯть  болезнь.  ‚ известном
смысле  (вспомним  о  Љьеркегоре)  лекарство  лелеет  болезнь.  ‡емлемер  Љ.
находитсЯ во власти мучительной заботы. ‚ эту пустоту, в эту безымЯнную боль
влюблЯютсЯ   все   окружающие,   словно   страдание   стало   здесь   знаком
избранничества.  "Љак ты  мне нужен,-- говорит Љ. ”рида,--  Я  чувствую себЯ
покинутой,  с  тех  пор  как узнала тебЯ,  когда тебЯ нет рЯдом". •итроумное
лекарство,  заставлЯющее любить то,  что нас сокрушает, рождающее  надежду в
безысходном мире; неожиданный  "скачок",  который все менЯет,--  вот  секрет
экзистенциальной революции и самого "‡амка".
     Ќемного найдетсЯ  произведений, которые были  бы столь  же строгими  по
методу, как "‡амок". Љ. назначен  землемером ‡амка, он  прибывает в деревню.
Ќо с ‡амком невозможно свЯзатьсЯ. Ќа протЯжении сотен страниц Љ. упрЯмо ищет
путь к ‡амку, изучает все подходы, хитрит,  разыскивает  окольные  тропинки,
никогда  не  терЯет самообладаниЯ, но  с приводЯщей  в  замешательство верой
желает приступить к своим обЯзанностЯм. ЉаждаЯ глава заканчиваетсЯ неудачей,
но  одновременно ЯвлЯетсЯ и возобновлением.  ’ут действует не логика, но дух
последовательности.  ђазмах этого  упорства делает произведение трагическим.
Љогда Љ. звонит в ‡амок, он слышит  смутные, сбивчивые голоса, неЯсный смех,
далекий зов. ќтого достаточно, чтобы питать его надежды

     --96


     : так  небесные знамениЯ дают нам силу жить дальше, так вечер  ЯвлЯетсЯ
залогом утра. ‡десь обнаруживаетсЯ тайна меланхолии Љафки. Ћна же одушевлЯет
и  произведениЯ  Џруста,  и пейзажи  Џлотина: это тоска по потерЯнному  раю.
"ЊенЯ  охватила  такаЯ  тоска,  когда  ‚арнава  сказал  мне  утром,  что  он
отправилсЯ  в ‡амок. ‚ероЯтно, бесцельное  путешествие,  вероЯтно, напраснаЯ
надежда",-- говорит Ћльга. "‚ероЯтно" -- этот оттенок обыгрываетсЯ Љафкой на
всем  протЯжении романа.  Ќо поиски  вечного  не становЯтсЯ  от  этого менее
кропотливыми. €  вдохновленные ими автоматы  -- персонажи Љафки -- дают  нам
образ того, во что бы мы  превратились, если бы  были лишены развлечений ' и
предоставлены целиком божественному самоуничижению.
     ‚  "‡амке" подчиненность  повседневному  становитсЯ  этикой.  Љ.  живет
надеждой,  что  будет допущен  в ‡амок. Ћн не  в состоЯнии  достичь  этого в
одиночку,  и  все его силы  уходЯт на  то, чтобы заслужить  эту  милость. Ћн
становитсЯ обитателем деревни,  терЯет статус чужака, который все давали ему
почувствовать.  …му  хочетсЯ  иметь  профессию,  свой   очаг,  жить   жизнью
нормального,  здорового  человека. Ћн  устал  от безумства,  он  хочет  быть
благоразумным, мечтает избавитьсЯ от проклЯтиЯ, делающего  его посторонним в
деревне.  ‡наменателен  в  этом отношении  эпизод  с ”ридой.  Ћн  вступает в
любовную  свЯзь  с  этой женщиной,  когда-то знававшей одного  из служителей
‡амка,  только  из-за  ее прошлого.  Ћн открывает в  ней нечто, выходЯщее за
пределы  его разумениЯ, причем одновременно понимает,  что именно отсутствие
этого  "нечто"  делает его навсегда недостойным ‡амка. ‚ свЯзи с  этим можно
вспомнить  о своеобразной  любви Љьеркегора к  ђегине Ћльсен.  “  иных людей
пожирающий   их  огонь   вечности  настолько  силен,  что   обжигает  сердца
окружающих. ЏагубнаЯ ошибка, состоЯщаЯ в том, что богу отдаетсЯ и то, что не
от  бога,  также  ЯвлЯетсЯ сюжетом  данного  эпизода "‡амка".  Ќо длЯ Љафки,
кажетсЯ,  здесь нет никакой ошибки.  ќто уже  доктрина,  и это "скачок". Ќет
ничего, что было бы не от бога.
     …ще более знаменательно  то,  что землемер  покидает  ”риду  и уходит к
сестрам   ‚арнавы.  ‡наменательно  потому,  что  только   семейство  ‚арнавы
полностью отложилось и от ‡амка, и от самой деревни. ЂмалиЯ, старшаЯ сестра,
отвергла  постыдные  предложениЯ одного  из служителей ‡амка.  Џоследовавшее
проклЯтие безнравственности навсегда сделало ее отверженной длЯ божественной
любви.  ’от, кто не способен пожертвовать честью ради бога,  недостоин и его
милости. Њы узнаем здесь привычную тему экзистенциальной философии:  истина,
котораЯ  противостоит  морали.  ‚  данном  случае  это  имеет  далеко идущие
последствиЯ, так как путь героЯ -- от ”риды к сестрам ‚арнавы -- тот же, что
ведет от доверчивой любви к обожествлению абсурда. ‡десь Љафка вновь
     ‚   "‡амке",   как  кажетсЯ,   "развлечениЯ",  в  паскалевском  смысле,
воплощаютсЯ  в помощниках, "отклонЯющих" Љ  от его заботы …сли ”рида стала в
конце  концов  любовницей  одного  из  помощников,  это  означает,  что  она
предпочла  видимость  истине, повседневную  жизнь  -- разделЯемой  с  другим
тревоге.

     Ђльбер Љамю

     --97


     идет по стопам Љьеркегора. Ќеудивительно, что "рассказ ‚арнавы" помещен
в конце книги. ЏоследнЯЯ  попытка землемера --  найти бога в  том,  что  его
отрицает,  познать  его  не в  категориЯх  добра  и  красоты, но  в пустых и
безобразных  личинах  его безразличиЯ, его несправедливости, его злобы.  Џод
конец путешествиЯ этот чужак  оказываетсЯ в  еще большем изгнании, поскольку
на сей раз он утратил верность, отбросил мораль, логику и истины духа, чтобы
попытатьсЯ войти в ‡амок, не имеЯ  ничего, кроме безумной  надежды в пустыне
божественного милосердиЯ '.
     Ћ надежде здесь говоритсЯ  без  всЯкой иронии. Ќаоборот,  чем трагичнее
изображаемый  Љафкой  удел человека,  тем  более непреклонной  и  вызывающей
становитсЯ надежда.  —ем  подлиннее выглЯдит  абсурд  "Џроцесса", тем  более
трогательным,   во  всей  своей  неоправданности,  кажетсЯ  экзальтированный
"скачок"   в  "‡амке".  Њы  обнаруживаем   здесь,   во   всей  ее   чистоте,
парадоксальность экзистенциального мышлениЯ,  как она, например,  выражалась
Љьеркегором: "Ќужно забить до смерти надежду земную, лишь тогда спасешьсЯ  в
надежде  истинной" <sup>2</sup>. —то можно перевести так:  "Ќеобходимо  было
написать "Џроцесс", чтобы взЯтьсЯ за "‡амок".
     Ѓольшинство писавших о  Љафке так и определЯли его  творчество --  крик
отчаЯниЯ, где человеку  не остаетсЯ никакого выхода. Ќо это мнение нуждаетсЯ
в  пересмотре Ќадежда  надежде  рознь. Ћптимистические  писаниЯ  Ђнри  Ѓордо
кажутсЯ  мне  просто  унылыми.  ‚  них   нет  ничего,  что  необходимо  хоть
сколько-нибудь  требовательным  сердцам.  €  напротив,  мысль  Њальро всегда
животворна. Ќо в этих двух случаЯх речь идет не об одних и тех же надеждах и
безнадежности. „лЯ менЯ очевидно лишь то, что и абсурдное произведение может
вести  к  нечестности,  которой  хотелось бы избежать. Џроизведение, которое
было  исключительно  беспредельным  повторением  бесплодного  существованиЯ,
апофеозом преходЯщего, превращаетсЯ здесь в колыбель иллюзий. Ћно объЯснЯет,
оно  придает  надежде форму. ’ворец  не может более обходитьсЯ  без надежды.
Џроизведение перестает быть  трагической игрой, которой оно должно быть. Ћно
придает смысл жизни автора.
     Џримечательно, что вдохновленные  родственным духом произведениЯ Љафки,
Љьеркегора     или     естова,      короче     говорЯ,      философов     и
писателей-экзистенциалистов, казалось бы, полностью преданные абсурду  и его
следствиЯм, завершаютсЯ в конечном счете этим криком надежды.
     Ћни оказываютсЯ  в  объЯтиЯх пожирающего  их  бога. Ќадежда даетсЯ  при
помощи  самоуничижениЯ,  поскольку  абсурдность  земного  существованиЯ  еще
сильнее  утверждает их в сверхъестественной  реальности. …сли уж  стезЯ этой
жизни приводит  к  богу, значит, есть  и выход.  Ќастойчивость,  упорство, с
которыми
     '  ‚се  это.  понЯтно,  относитсЯ  к  неоконченному  варианту  "‡амка",
оставлен  ному  нам Љафкой  Ћднако  сомнительно,  чтобы  писатель  изменил в
последних главах единую тональность романа
     <sup>2</sup> "—истота сердца"

     --98


     Љьеркегор, естов и герои  Љафки  повторЯют  один  и  тот  же  маршрут,
представлЯют собой  единственную гарантию экзальтированного  могущества этой
уверенности '.
     Љафка отказывает своему богу в моральном величии, очевидности, доброте,
логической свЯзности,  но  лишь  длЯ  того,  чтобы  скорее  броситьсЯ  в его
объЯтиЯ.  Ђбсурд  признан,  принЯт,  человек с  ним  смирЯетсЯ,  и  с  этого
мгновениЯ мы  знаем,  что  абсурда уже  нет.  ЉакаЯ  же  надежда  в границах
отпущенного человеку удела может поспорить с той, что обещает  вызволить его
из   этих   границ?  Ћтмечу   еще   раз,   что,  вопреки   ходЯчему  мнению,
экзистенциальное  мышление  исполнено безмерной надежды, той самой,  котораЯ
перевернула  древний мир, провозгласив благую  весть. Ќо в  характерном  длЯ
экзистенциальной  мысли скачке, в этом упорстве, в этом межевании  лишенного
поверхности  божества -- как не  увидеть здесь  верный признак самоотрицаниЯ
Ясности?  —тобы спастись,  требуетсЯ гордынЯ,  отрекшаЯсЯ от самой себЯ.  Ќо
даже  если такое  самоотречение плодотворно, оно  ничего не менЯет.  ‚  моих
глазах моральнаЯ  ценность  Ясности не  уменьшитсЯ от  того, что  ее объЯвЯт
бесплодной, подобно любой гордыне. ‚едь и истина, по определению, бесплодна.
Љак  и  всЯкаЯ  очевидность.  ‚ мире,  где  все дано и  ничто не  объЯснено,
плодотворность  моральной  ценности или метафизической системы есть понЯтие,
лишенное всЯкого смысла.
     Њы  видим,  по  крайней мере, в какую традицию  вписываетсЯ  творчество
Љафки. Ѓыло бы  неразумно  считать переход от  "Џроцесса" к "‡амку" строгим.
‰озеф  Љ.  и землемер  Љ.  ЯвлЯютсЯ  длЯ  Љафки  двумЯ  полюсами  притЯжениЯ
<sup>2</sup>.  …сли  посмотреть   с   точки  зрениЯ  самого  Љафки,  то  его
творчество, вероЯтно, окажетсЯ  не абсурдным.  Ќо  это не  мешает нам видеть
величие  и универсальность его  творчества,  размах,  с  каким  ему  удалось
изобразить повседневный переход от  надежды к скорби, от мудрости отчаЯниЯ к
добровольному   самоослеплению.   …го  творчество   универсально   (подлинно
абсурдное  творчество  не  универсально) ровно настолько,  насколько  в  нем
представлен   трогательный   образ   человека,   бегущего  от  человечества,
исчерпавшего своей  собственной  противоречивостью все основаниЯ длЯ веры, а
своим плодотворным отчаЯнием -- основаниЯ длЯ надежды; человека, называющего
жизнью свое ужасающее ученичество у  смерти. ’ворчество  Љафки универсально,
ибо вдохновлЯетсЯ религией. Љак  и  во всех религиЯх, человек  освобождаетсЯ
здесь от груза собственной жизни.  Ќо,  даже  понимаЯ это и восхищаЯсь  этим
творчеством, Я  не забываю, что сам Я ищу  не универсальность, а истину. Ћни
не могут совпасть.
     ’акой способ видениЯ станет понЯтнее, если Я скажу, что по-настоЯщему
     …динственным персонажем без надежды  в "‡амке" ЯвлЯетсЯ ЂмалиЯ ‡емлемер
постоЯнно ей противопоставлЯетсЯ
     ‚ свЯзи с двумЯ аспектами мышлениЯ Љафки ср "‚ исправительной ко лонии"
"‚иновность  (имеетсЯ  в  виду--человека) никогда  не  вызывает  сомнении" и
фрагмент из "‡амка" (доклад Њома) "‚иновность землемера Љ трудно установить"

     --99


     отчаЯвшаЯсЯ мысль  определЯетсЯ по прЯмо противоположным критериЯм, что
трагическим произведение  становитсЯ лишь  тогда, когда  из него  изгонЯетсЯ
всЯкаЯ  надежда  на  будущее  Ћно описывает жизнь  счастливого  человека —ем
возвышеннее жизнь, тем абсурднее  идеЯ о ее утрате  ‚озможно, в  этом секрет
гордой бесплодности,  пронизывающей  творчество  Ќицше ‚ таком  порЯдке идей
Ќицше   оказываетсЯ  единственным   художником,  сумевшим  вывести   крайние
следствиЯ из эстетики Ђбсурда, ибо его последнее слово -- бесплоднаЯ Ясность
завоевателЯ, упрЯмое отрицание всЯкого сверхъестественного утешениЯ
     ‘казанного, однако,  достаточно длЯ выЯснениЯ сути творчества Љафки  Њы
подходим  здесь к  границам человеческого мышлениЯ Њы  вполне можем сказать,
что  в  этом творчестве все существенно ‚о  всЯком  случае, проблема абсурда
ставитсЯ  им во  всей  полноте …сли  теперь  мы  сопоставим выводы  с нашими
первоначальными замечаниЯми, содержание  с  формой, тайный замысел "‡амка" с
естественностью   искусства,   при   помощи    которого    он   реализуетсЯ,
горделиво-страстные поиски  Љ  с  повседневными  декорациЯми, расставленными
вдоль  его пути, то нам станет еще понЯтнее,  каким  могло бы  быть  величие
этого  творчества  …сли вечным знаком  человеческого  существованиЯ ЯвлЯетсЯ
ностальгиЯ, то  никому не удавалось придать этому скорбному призраку столько
плоти  и рельефности ‚  то же времЯ мы начинаем понимать, в чем единственное
величие  абсурдного творчества,  но здесь-то мы его как раз и не можем найти
…сли  смысл искусства -- увидеть общее в частном,  преходЯщую вечность капли
воды  --  в  игре  ее  отражений,  то  еще  верней  будет  оценивать величие
абсурдного писателЯ по  тому разрыву, который устанавливаетсЯ им между этими
двумЯ мирами  …го тайна  --  в  умении точно определить место, где два  мира
соединЯютсЯ во всей их диспропорции
     Џо   правде   говорЯ,   чистые   сердцем  умеют  повсюду  находить  это
геометрическое местоположение человеческого и бесчеловечного  "”ауст" и "„он
Љихот"  --  выдающиесЯ  произведениЯ искусства  именно в силу того,  что всЯ
безмерность их величиЯ остаетсЯ земной ђано или поздно настает момент, когда
ум отвергает  земное,  когда  творение  принимаетсЯ  не трагически,  а  лишь
всерьез  ’огда человек обращаетсЯ к  надежде  Ќо это не его дело …го дело  в
том, чтобы отрешитьсЯ от уловок  ‘ледовательно, Я обнаруживаю  его  там, где
заканчиваетсЯ  возбужденный  Љафкой  процесс  по  делу  обо  всей  вселенной
‚ынесенный им невероЯтный приговор оправдывает этот  безобразный и в  то  же
времЯ потрЯсающий мир, в котором даже кроты помешались на надежде '
     ' Ћчевидно, что здесь предлагаетсЯ некаЯ интерпретациЯ творчества Љафки
Ќо  добавим,  ничто  не   мешает  рассматривать  его  независимо  от  всЯкой
интер-претации, с чисто эстетической точки  зрениЯ  Ќапример,  Ѓ ѓретюизен в
своем замечательном  предисловии к "Џроцессу"  ограничиваетсЯ -- с  большей,
чем   это  нам  доступно,  мудростью  --  тем,  что  просто  идет  вслед  за
болезненными   фантазиЯми   того,   кого   он   удивительно  точно  называет
пробужденным сновидцем ‚ этом судьба, а возможно, и величие этого творчества
где царит изначальнаЯ данность которую незачем подтверждать

     Љ оглавлению
     --100


        Џ€‘њЊЂ Љ Ќ…Њ…–ЉЋЊ“ „ђ“ѓ“

        ђ…Ќ… ‹…‰ЌЋ *
     ‚еличие души  проЯвлЯют не в  одной крайности, но  лишь  когда коснутсЯ
обеих разом
     <i>Џаскаль</i>


        <i>Џредисловие к итальЯнскому изданию</i>
     "Џисьма к  немецкому другу" вышли  во ”ранции  после ЋсвобождениЯ очень
малым тиражом и с тех пор не  переиздавались ни разу. џ всегда был против их
поЯвлениЯ за границей по причинам, которые изложу ниже.
     € вот  теперь письма  впервые изданы  за рубежом; менЯ подвигло на  это
решение единственно желание всеми своими  слабыми силами содействовать тому,
чтобы нелепаЯ стена, разделЯющаЯ наши страны, когда-нибудь рухнула.
     Ќо   Я  не  могу  позволить   переиздать  эти   страницы,  не  объЯснив
предварительно,  что они  собой  представлЯют.  Ћни были написаны и изданы в
подполье с  целью хоть немного проЯснить смысл той слепой борьбы, которую мы
вели тогда,  и тем  самым сделать эту борьбу  более эффективной.  ќти письма
написаны под  давлением определенных обстоЯтельств и,  следовательно, сейчас
могут  показатьсЯ субъективно несправедливыми. € в самом деле:  если бы речь
шла  о ѓермании побежденной, следовало взЯть немного иной тон. Ќо Я хотел бы
только избежать недоразумениЯ. Љогда автор этих строк пишет "вы", он имеет в
виду не "вы,  немцы", а "вы, нацисты". Љогда он говорит "мы", это не  всегда
означает  "мы, французы", но  "мы, свободные европейцы". џ  противопоставлЯю
две  позиции, а не  две нации, даже  если в какой-то исторический момент эти
две нации  олицетворЯли собою враждебные позиции. •очу  повторить изречение,
не   мне  принадлежащее:  "џ   слишком   люблю   мою  страну,   чтобы   быть
националистом". €  Я уверен, что  ни  ”ранциЯ, ни €талиЯ не только ничего не
потерЯют,  но, напротив,  многое  приобретут, открывшись длЯ более  широкого
сообщества.  Ђ пока мы еще  далеки от  желанной  цели, и  …вропу по-прежнему
терзают распри. ‚от отчего мне было бы ныне стыдно, если бы кто-нибудь счел,
что французский писатель способен стать  врагом какой-нибудь одной  нации. џ
ненавижу  только палачей.  € всЯкий  человек,  пожелавший прочесть "Џисьма к
немецкому другу" именно под этим углом зрениЯ, то

     --102


     есть как документальный рассказ о борьбе против насилиЯ, признает,  что
сегоднЯ Я с полным правом могу подписатьсЯ здесь под каждым своим словом.

        Џисьмо первое
     ‚ы говорили мне:  "‚еличие  моей страны поистине бесценно.  € все,  что
способствует  ему,-- благо. ‚ мире, где уже ничто не имеет смысла, те, кому,
подобно  нам, молодым  немцам,  посчастливилось обрести  его в судьбе  своей
нации, должны принести ему в жертву все до конца". ‚ ту пору Я любил вас, но
уже эти слова поселили  во мне отчуждение. "Ќет,-- возражал Я вам,-- не могу
поверить, что необходимо  все подчинЯть цели,  к  которой  стремишьсЯ.  …сть
средства, которые извинить нельзЯ. € мне хотелось бы любить  свою страну, не
изменЯЯ  в  то  же  времЯ  и справедливости.  џ  не  желаю  родине  величиЯ,
достигнутого любыми  средствами, замешенного  на крови  и лжи.  Ќет,  Я хочу
помочь  ей жить, помогаЯ  жить  справедливости".  €  тогда  вы  мне сказали:
"‡начит, вы не любите свою родину".
     ‘ тех  пор прошло  пЯть лет, все это  времЯ  мы не  виделись, но могу с
уверенностью сказать,  что не было ни одного днЯ за  эти  долгие годы (такие
короткие,  такие молниеносные длЯ  вас!), когда  Я не вспоминал бы  эту вашу
фразу:  "‚ы просто не  любите свою родину!"  Љогда  сегоднЯ Я размышлЯю  над
этими словами, сердце сжимаетсЯ у  менЯ в груди. „а, Я не любил ее, если "не
любить" означает осуждать все, что несправедливо в  любимых нами вещах, если
"не  любить"  --  значит  требовать,  чтобы  любимое существо достигло  того
наивысшего совершенства, какого мы длЯ него жаждем. ЏЯть лет назад многие во
”ранции думали, как Я. Ќо иным из них пришлось взглЯнуть в двенадцать пустых
черных зрачков немецкой судьбы. € эти  люди, которые, по вашему  мнению,  не
любили свою отчизну, сделали длЯ нее неизмеримо больше, чем вы -- длЯ вашей,
даже будь  вам дано сотни раз  пожертвовать длЯ  нее жизнью. €бо они  должны
были сперва победить самих себЯ, и вот в этом их героизм. Ќо здесь Я имею  в
виду два разных вида величиЯ и  говорю о противоречии, которое чувствую себЯ
обЯзанным разъЯснить вам.
     Њы скоро увидимсЯ вновь, если судьбе будет угодно свести нас. Ќо к тому
времени нашей дружбе придет конец. ‚ы  станете упиватьсЯ своим поражением, и
вы не будете стыдитьсЯ  прежних побед, напротив, тоскуЯ о них изо всех своих
раздавленных сил. ‘егоднЯ Я еще мысленно с вами,-- ваш враг,  разумеетсЯ, но
в какой-то мере пока и друг, поскольку все  мои мысли здесь обращены  к вам.
‡автра  с  этим  будет покончено. ‚се, чему ваша победа  не  смогла положить
начало, довершит ваше поражение. Ќо, по крайней мере, на прощание, перед тем
как мы впадем во взаимное безразличие, Я хочу дать вам Ясное представление о
том, что ни война, ни мир так и не научили вас понимать судьбу моей страны.

     --103


     ‚  первую очередь  Я хочу  рассказать  вам, какого рода  величие движет
нами.  ’ем самым  Я  объЯсню,  в чем заключаетсЯ мужество, которое восхищает
нас,  но чуждо вам. €бо мало  заслуги в том, чтобы суметь броситьсЯ в огонь,
когда к этому готовишьсЯ  загодЯ  и когда  длЯ  тебЯ  порыв более естествен,
нежели зрелое  размышление.  €  напротив,  велика  заслуга  человека,  смело
идущего навстречу пыткам, навстречу смерти и  притом абсолютно убежденного в
том,  что ненависть  и  жестокость сами  по себе  бесплодны. ‚елика  заслуга
людей, которые сражаютсЯ, при этом презираЯ войну, соглашаютсЯ все потерЯть,
при  этом  дорожа счастьем,  прибегают  к  разрушению, лелеЯ при  этом  идею
цивилизации  высшего  порЯдка. ‚от  в чем мы добились  большего, чем вы, ибо
вынуждены были  боротьсЯ в  первую очередь  с  самими собой.  ‚ам  ничего не
пришлось побеждать ни в  собственном сердце,  ни в  образе  мыслей. Ђ  у нас
оказалось два врага; и мало было восторжествовать с помощью оружиЯ,  подобно
вам, которым не потребовалось ничего преодолевать в самих себе.
     Ќам же пришлось переступить через слишком многое, и  в  первую  очередь
через  извечный наш  соблазн -- уподобитьсЯ вам.  €бо таитсЯ  и в нас нечто,
уступающее низменным инстинктам, противЯщеесЯ интеллекту, в культ возводЯщее
только  успех.  Ќаши  возвышенные добродетели  в конце  концов утомлЯют нас,
разум внушает стыд,  и временами нам случаетсЯ возмечтать о некоем блаженном
состоЯнии  варварства,  в  коем  истина постигалась  бы  без всЯких  усилий.
‚прочем, от  этого  исцелитьсЯ нетрудно: стоит лишь поглЯдеть на вас,  чтобы
убедитьсЯ, к чему приводЯт подобные мечтаниЯ, и тотчас образумишьсЯ. …сли бы
Я верил  в некую фатальную предопределенность истории,  Я бы заподозрил, что
она  сделала вас  нашими соседЯми специально нам, рабам разума, в назидание.
‚аш пример заставлЯет нас возродитьсЯ  длЯ умственной деЯтельности,  где нам
дышитсЯ легче.
     Ќо  нам предстоЯло победить в себе еще одну  малос