Ђльбер Љамю. ђазмышлениЯ о гильотине

Ћцените этот текст:
Ђльбер Љамю. ђазмышлениЯ о гильотине

---------------------------------------------------------------
Ѓумажный оригинал:
     *Љамю Ђ.* €знанка и лицо: ‘очинениЯ.  --  Њ.:  ‡ЂЋ  €зд-во
ќЉ‘ЊЋ-Џресс; •арьков: €зд-во "”олио", 1998. --  864  с.  (‘ериЯ
"ЂнтологиЯ мысли"). ‘. 577--624, 860.
---------------------------------------------------------------


     Ќезадолго  до  первой  мировой  войны  некий  убийца,  чье
преступление было на редкость зверским (он зарезал крестьЯнскую
чету вместе с детьми), был приговорен к смертной казни в городе
Ђлжире.  Џреступник  был  батраком,  которого  обуЯл   какой-то
кровавый бред; преступление отЯгчалось тем, что,  расправившись
со своими жертвами, он еще и ограбил их.  „ело получило широкую
огласку.  Ћбщее мнение сводилось к тому, что смерть  под  ножом
гильотины слишком мЯгкое наказание  длЯ  такого  чудовища.  ’ак
думал, как мне говорили, и мой отец,  которому  убийство  детей
казалось особенно гнусным.  Ћтца Я почти  не  помню,  но  точно
знаю: он самолично хотел присутствовать при казни. …му пришлось
встать затемно, чтобы поспеть  на  место  экзекуции  на  другой
конец города вместе с огромной  толпой.  Ќо  о  том,  что  отец
увидел в то утро, он не  проронил  ни  слова  --  никому.  Њать
рассказывала: он с перекошенным лицом опрометью влетел  в  дом,
бросилсЯ на кровать, тут же вскочил -- и тут его  вырвало.  …му
открылась жуткаЯ Явь, таившаЯсЯ под личиной  напыщенных  формул
приговора.  Ћн не думал о зарезанных детЯх -- перед  глазами  у
него  маЯчил  дрожащий  человек,  которого  сунули  под  нож  и
отрубили ему голову.
     Ќадо полагать, что этот ритуал оказалсЯ слишком чудовищным
и не превозмог возмущение  простого  и  прЯмодушного  человека:
кара, которую он считал более чем заслуженной, в  конце  концов
только вывернула его самого наизнанку.  Љогда высшее правосудие
вызывает  лишь  тошноту  у  честного  человека,  которого   оно
призвано защищать, трудно  поверить  в  то,  что  оно  призвано
поддерживать мир и порЯдок в стране.  ‘тановитсЯ очевидным, что
оно не менее возмутительно, чем само преступление,  и  что  это
новое убийство вовсе не изглаживает вызов, брошенный  обществу,
и только громоздит одну мерзость на другую. ќто столь очевидно,
что никто  не  решает  напрЯмую  говорить  об  этой  церемонии.
—иновники и газетчики, которым волей-неволей приходитсЯ  о  ней
распространЯтьсЯ, прибегают  по  этому  случаю  к  своего  рода
ритуальному Языку, сведенному к стереотипным  формулам,  словно
они понимают, что в ней есть нечто  одновременно  вызывающее  и
постыдное.  ‚от так и получаетсЯ, что за  завтраком  мы  читаем
где-нибудь в уголке газетного листа, что осужденный "отдал свой
долг обществу", что он "искупил свою вину" или что "в пЯть утра
правосудие свершилось". —иновники упоминают об осужденном как о
"заинтересованном  лице",  "подопечном"  или  обозначают    его
сокращением "Џ‚ЊЌ" -- "приговоренный к высшей мере  наказаниЯ".
Ћ самой же "высшей мере" пишут, если можно так выразитьсЯ, лишь
вполголоса.  ‚  нашем  цивилизованнейшем  обществе  о   тЯжелой
болезни принЯто упоминать только обинЯками. ‚ буржуазных семьЯх
полагалось говорить, что старшаЯ дочь "слаба  грудью"  или  что
отца  "беспокоит  опухоль",  ибо  туберкулез  и  рак  считались
болезнЯми  в  известном  смысле  постыдными.  ’ем  более    это
справедливо по отношению к  смертной  казни,  поскольку  все  и
каждый исхитрЯлись выражатьсЯ на сей  счет  только  посредством
эвфемизмов. Џо отношению к общественному телу она все равно что
рак по  отношению  к  телу  отдельного  человека,  с  тою  лишь
разницей,  что  отдельный  человек  не  станет    говорить    о
необходимости рака, а вот смертнаЯ казнь обычно рассматриваетсЯ
как  печальнаЯ   необходимость,    оправдывающаЯ    узаконенное
убийство, потому что без него не обойтись, и замалчивающаЯ его,
потому что оно достойно сожалениЯ.
     џ  же,  напротив,  намерен  говорить  о  ней  безо  всЯких
околичностей.  Ќо не из любви к скандалам и,  мне  кажетсЯ,  не
из-за врожденной  порочности  моей  натуры.  Љак  писателю  мне
всегда  претили  такого  рода  самооправданиЯ;  как  человек  Я
считаю, что отталкивающим ЯвлениЯм нашей  действительности,  уж
коли они неизбежны, нужно сопротивлЯтьсЯ только молча.  Ќо если
умолчание  или  словесные  уловки  потворствуют   заблуждениЯм,
которые можно искоренить, или бедам, которые можно отвратить, у
нас нет иного средства, кроме прЯмой и Ясной речи. раскрывающей
все бесстыдство, таЯщеесЯ под прикрытием  пустословиЯ.  ”ранциЯ
разделЯет с €спанией и Ђнглией сомнительную честь быть одной из
последних  стран  по  сю  сторону  железного  занавеса,  где  в
арсенале наказаний числитсЯ смертнаЯ  казнь.  ‘охранение  этого
варварского пережитка стало  у  нас  возможным  лишь  благодарЯ
безответственности или глухоте общественного мнениЯ, привыкшего
обходитьсЯ навЯзанными ему условными фразами. Љогда воображение
спит,  слова  лишаютсЯ  смысла:  пораженный   глухотою    народ
рассеЯнно внимает сообщению о казни того или иного человека. Ќо
покажите ему машину смерти, заставьте его  коснутьсЯ  дерева  и
железа, из которых она состоит,  и  услышать  стук  отрубленной
головы -- и внезапно пробужденное общественное мнение устыдитсЯ
и собственного пустословиЯ, и самой казни.
     Љогда  в  Џольше  нацисты  проводили    прилюдные    казни
заложников, они  затыкали  рты  жертв  повЯзками,  пропитанными
гипсом, опасаЯсь, что  из  уст  казнимых  прозвучат  призывы  к
сопротивлению и свободе.  ЌельзЯ цинично сравнивать участь этих
невинных  жертв  с  участью  осужденных  преступников.  Ќо   --
исключаЯ то обстоЯтельство, что у нас идут на гильотину не одни
лишь преступники, -- метод остаетсЯ тем же самым.  Њы  скрываем
медоточивыми  речами  правду  о  высшей  мере   наказаниЯ,    о
законности  которой  можно  рассуждать  лишь  после  того,  как
вникнешь в  ее  действительную  суть.  Џрежде  чем  говорить  о
необходимости смертной казни, а  затем  ее  замалчивать,  нужно
сначала сказать о том, чем она ЯвлЯетсЯ на  самом  деле,  а  уж
потом решать, необходима ли она.
     —то касаетсЯ менЯ, то Я считаю ее не  только  бесполезной,
но и по-настоЯщему вредоносной, и, перед  тем,  как  перейти  к
сути  дела,  обосную  свое  убеждение.  Ѓесчестно    было    бы
утверждать,  будто  Я  пришел  к   этому    заключению    после
многодневных расспросов и поисков, посвЯщенных данной проблеме.
Ќо столь же непорЯдочно  было  бы  приписывать  это  заключение
одному только  всплеску  эмоций.  џ,  как  никто  другой,  чужд
дрЯблому  умилению,  до  которого  так  падки   всЯкого    рода
человеколюбцы, и в котором стираютсЯ грани между достоинством и
ответственностью, все виды преступлений приравниваютсЯ  один  к
другому, а невиновность в  конце  концов  лишаетсЯ  всех  прав.
‚опреки мнению многих знаменитых современников,  Я  не  считаю,
что человек по природе своей -- общественное  животное.  Џравду
сказать, Я думаю  совсем  иначе.  „ругое  дело,  что,  как  мне
кажетсЯ,  он  уже  не  может  жить  вне  общества,  чьи  законы
необходимы длЯ его физического существованиЯ. €з этого следует,
что шкала его ответственностей должна  быть  установлена  таким
образом, чтобы отвечать  велениЯм  разума  и  приносить  пользу
обществу.  Ќо высшее оправдание закона -- в том благе,  которое
он приносит или не приносит обществу в данном месте и в  данное
времЯ.  Њного лет Я видел в смертной  казни  всего  лишь  кару,
невыносимую длЯ воображениЯ и  нерадивый  разлад,  неприемлемый
длЯ моего рассудка.  Џри этом Я готов был согласитьсЯ, что  моЯ
позициЯ определЯлась воображением.  Ќо, сказать по правде,  мои
многодневные поиски не увенчались чем-то таким,  что  пошатнуло
бы мои убеждениЯ или изменило ход  моих  размышлений.  Љак  раз
наоборот: к аргументам, с которыми Я давно сжилсЯ, прибавлЯлись
все новые и  новые.  €  теперь  Я  целиком  разделЯю  убеждение
Љестлера: смертнаЯ казнь позорит наше общество и ее сторонникам
не под силу найти длЯ нее разумные оправданиЯ.  Ќе пересказываЯ
его резкую обвинительную речь, не нагромождаЯ  факты  и  цифры,
которые можно повернуть так  и  этак  --  тем  более,  что  †ан
Ѓлок-Њишель с убийственной точностью обосновал их бесполезность
--  Я  только  разовью  положениЯ  Љестлера,   призывающие    к
немедленной отмене высшей меры наказаниЯ.

     ѓлавный аргумент защитников смертной  казни  общеизвестен:
она служит острасткой длЯ других. ѓоловы рубЯт не только затем,
чтобы наказать тех, кто носил их на плечах, но и  затем,  чтобы
этот устрашающий пример по действовал на тех,  кто  решилсЯ  бы
подражать убийцам.  Ћбщество не мстит, а лишь  предупреждает  и
предотвращает.  Ћно потрЯсает головой  казненного  перед  лицом
кандидатов в убийцы, чтобы они прочли в его чертах свою  судьбу
и одумались.
     ќтот аргумент  был  бы  неотразим,  если  бы  мы  не  были
вынуждены констатировать:
     1)  Ћбщество  само  не  верит  в  "острастку",  о  которой
говорит;
     2) Ќикем  не  доказано,  будто  смертнаЯ  казнь  заставила
отступить хотЯ бы одного  человека,  решившего  стать  убийцей,
тогда как Яснее Ясного, что она не  оказала  никакого  эффекта,
кроме завораживающего, на тысЯчи преступников;
     3) ‚о многих отношениЯх  она  ЯвлЯет  собой  отталкивающий
пример, последствиЯ которого непредсказуемы.
     €так, прежде всего  общество  не  верит  в  то,  что  само
провозглашает.  …сли бы верило, оно и впрЯмь демонстрировало бы
отрубленные  головы.  Ћно  воспользовалось  бы   казнЯми    длЯ
рекламной  шумихи,  которую  обыкновенно    поднимают    вокруг
государственных займов или новых марок аперитива.  Ќа деле  все
обстоит как раз  наоборот:  казни  у  нас  уже  не  совершаютсЯ
публично, они происходЯт во дворе  тюрьмы  перед  узким  кругом
специалистов.  Њенее  известно,  почему  и  с  каких  пор   так
происходит.  ђечь идет о  сравнительно  недавнем  нововведении.
ЏоследнЯЯ прилюднаЯ экзекуциЯ состоЯлась в 1939  году:  казнили
некоего ‚ейдмана, совершившего несколько убийств; его "подвиги"
получили  широкую  огласку.  ’ем  утром  в  ‚ерсале   собралась
огромнаЯ толпа,  в  которой  было  несколько  фотографов.  Џока
‚ейдман был перед  казнью  выставлен  на  обозрение,  фотографы
успели  сделать  множество  снимков.  Ќесколько  часов   спустЯ
"Џари-суар"    опубликовала    целую    страницу    фотографий,
иллюстрирующих это пикантное событие. „обрый парижский люд смог
таким образом  удостоверитьсЯ,  что  легкаЯ  и  точнаЯ  машина,
которой пользовалсЯ палач, столь же отличаетсЯ от знакомой  ему
по  истории  гильотины,  как  автомобиль  марки   "Ягуар"    от
допотопного   "дион-бутона".    Џротиву    всЯкого    ожиданиЯ,
администрациЯ и правительство весьма неодобрительно отнеслись к
этой великолепной  рекламе  и  заЯвили,  что  газетчики  хотели
подогреть кровожадные инстинкты читателей. Џоэтому было решено,
что экзекуции  больше  не  будут  производитьсЯ  публично;  это
распорЯжение  чуть  позже  значительно  облегчило  деЯтельность
оккупационных властей.

     ‹огика в данном случае изменила законодателЯм.  ‚едь нужно
было  бы,  напротив,  наградить  лишним    орденом    директора
"Џари-суар", чтобы в следующий раз он действовал с еще  большим
размахом.  €  в  самом  деле:  если  мы  хотим,  чтобы    казнь
действительно  была  показательной,  следовало  бы  не   только
размножить снимки, но и установить эшафот с гильотиной  посреди
площади ‘огласиЯ не на рассвете, а в два часа днЯ, зазвать туда
весь парижский люд, а длЯ отсутствующих произвести  телесъемку.
‚от что надо было сделать  --  или  же  прекратить  болтовню  о
показательных казнЯх.  Љак может быть  показательным  убийство,
свершающеесЯ ночью, тайком, во дворе тюрьмы?
     ‘ообщениЯ о  такого  рода  казнЯх  могут,  самое  большее,
периодически напоминать гражданам, что их ждет  смерть,  решись
они на убийство; то же самое можно обещать и тем, кто  никакого
убийства не совершал.  —тобы быть по-настоЯщему  показательной,
казнь должна быть устрашающей.  ’юо де ‹а Ѓуври,  представитель
народа, оказалсЯ куда  логичнее  наших  теперешних  правителей,
когда в 1791 году провозгласил в Ќациональном собрании:  "—тобы
сдерживать  народ,  надлежит  устраивать  длЯ  него   ужасающие
зрелища".
     Ђ сегоднЯ мы  лишены  каких  бы  то  ни  было  зрелищ,  их
заменили слухи да  редкие  сообщениЯ  в  прессе,  приукрашенные
обтекаемыми формулировками.  Љаким образом преступник в  момент
убийства может помнить о грозЯщей ему санкции,  которую  власти
исхитрились сделать как можно более абстрактной? € уж если  они
в самом деле хотЯт, чтобы санкциЯ эта накрепко засела у него  в
памЯти, чтобы она могла сперва поколебать, а затем и пересилить
его безрассудное решение, не следовало ли  бы  запечатлеть  эту
санкцию в каждой душе всеми средствами образности  и  словесной
убедительности?
     ‚место того, чтобы туманно напоминать о долге,  который  в
это самое утро кто-то  возвратил  обществу,  не  стоило  ли  бы
воспользоватьсЯ  подходЯщим  случаем,  расписав  перед   каждым
налогоплательщиком подробности той кары, котораЯ может  ожидать
и его? ‚место того, чтобы твердить "…сли вы совершите убийство,
вас ждет эшафот", не лучше ли сказать ему без  обинЯков:  "…сли
вы совершите убийство, вам придетсЯ провести  в  тюрьме  долгие
месЯцы, а то и годы,  терзаЯсь  то  недостижимой  надеждой,  то
непрестанным ужасом, и так -- вплоть до того утра, когда мы  на
цыпочках проберемсЯ к вам в камеру, чтобы схватить вас во  сне,
наконец-то  сморившем  вас,  после  полной  кошмаров  ночи.  Њы
набросимсЯ на вас, заломим вам руки за спину, отрежем ножницами
ворот  рубахи,  а  заодно  и  волосы,  если   в    том    будет
необходимость.  Њы скрутим вам локти ремнем, чтобы вы не  могли
распрЯмитьсЯ и чтобы затылок ваш был  на  виду,  а  потом  двое
подручных  волоком  потащат  вас  по  коридорам.  €,   наконец,
оказавшись под темным ночным небом, один из палачей ухватит вас
сзади за штаны и швырнет на помост гильотины, второй  подправит
голову прЯмо в лунку, а третий обрушит на  вас  с  высоты  двух
метров двадцати сантиметров резак весом в шестьдесЯт кило --  и
он бритвой рассечет вашу шею".
     —тобы этот пример был еще убедительнее, чтобы наводимый им
ужас обратилсЯ в каждом из нас в столь слепую и  могучую  силу,
что она могла хотЯ бы на миг противостоЯть  необоримой  тЯге  к
убийству, следовало бы пойти еще дальше.  ‚место того, чтобы со
свойственной нам бессознательной кичливостью бахвалитьсЯ  столь
молниеносным и человечным орудием [*1] уничтожениЯ  смертников,
нужно было бы распечатать в  тысЯчах  экземплЯров,  огласить  в
школах  и  университетах  медицинские  свидетельства  и  отчеты
касательно состоЯниЯ тела после экзекуции. Ћсобенно желательным
было бы издание и  распространение  недавнего  отчета  Ђкадемии
медицинских  наук,  составленного  докторами  Џьедельевром    и
”урнье.  ќти мужественные медики, приглашенные --  в  интересах
науки -- длЯ  осмотра  тел  после  казни,  сочли  своим  долгом
подвести следующий итог своим чудовищным наблюдениЯм: "…сли нам
позволительно высказать свое мнение на  сей  счет,  признаемсЯ:
зрелища такого рода невыносимо тЯгостны. Љровь хлещет ручьем из
рассеченных артерий, затем она мало-помалу сворачиваетсЯ. Њышцы
судорожно  сокращаютсЯ,   ошеломлЯЯ    наблюдателЯ;    кишечник
опорожнЯетсЯ, сердце работает с перебоЯми, через силу.  ѓубы по
временам искажаютсЯ страдальческой гримасой.  ѓлаза отрубленной
головы неподвижны, зрачки расширены; их невидЯщий взглЯд еще не
отуманен трупной поволокой, он Ясен, как у живых, но смертельно
пристален.  ‚се это может длитьсЯ много минут, а у субъектов  с
крепким здоровьем  --  и  часов:  смерть  наступает  отнюдь  не
мгновенно...  ’аким  образом,   все    жизненные    отправлениЯ
продолжаютсЯ  и  после  обезглавливаниЯ.  ќтот  кошмарный  опыт
производит на медика впечатление  убийственной  вивисекции,  за
которой следует поспешное погребение" [*2].

     ----------
     [*1] Ћсужденный, согласно обнадеживающему  мнению  доктора
ѓильотена, не должен  ничего  чувствовать.  ђазве  что  "легкий
холодок в области шеи".
     [*2] "Џравосудие без палача", ї 2, июнь 1956 г.
     ----------

     „умаю,  найдетсЯ  немного  читателей,  которые  могли   бы
бесстрастно ознакомитьсЯ со столь ужасным отчетом.  ‘тало быть,
можно рассчитывать на его впечатлЯющую  силу  и  способность  к
устрашению.  Ќичто  не  мешает  дополнить    его    сообщениЯми
свидетелей,  лишний  раз  подтверждающими  наблюдениЯ  медиков.
ѓоворЯт, искаженное лицо арлотты  Љорде  залилось  краской  от
пощечины  палача.  ‘тоит  ли  этому  удивлЯтьсЯ,  принимаЯ   во
внимание  рассказы  более  современных    наблюдателей?    Ћдин
подручный палача,  чьЯ  должность  не  очень-то  располагает  к
романтике и чувствительности, следующим образом  описывает  то,
чему он был свидетелем:  "—еловек,  которого  мы  швырнули  под
резак,  казалсЯ  одержимым,  его  сотрЯсал  настоЯщий   приступ
/delirium  tremens/.  ЋтрубленнаЯ  голова  тут  же    перестала
подавать признаки  жизни,  но  тело  буквально  подпрыгивало  в
корзине,  словно  его  дергали  за  веревочки.  „вадцать  минут
спустЯ, на кладбище, оно все еще содрогалось" [*1].  ’еперешний
капеллан тюрьмы ‘анте, преподобный отец „евуайо,  вроде  бы  не
ЯвлЯющийсЯ  противником  смертной  казни,   в    своей    книге
"Џреступники"  идет  еще  дальше,  как  бы  воскрешаЯ   историю
осужденного ‹ангийЯ, чьЯ отрубленнаЯ голова  подавала  признаки
жизни, когда к ней обращались по  имени  [*2].  "‚  утро  казни
осужденный пребывал в сквернейшем расположении духа и отказалсЯ
от исповеди и причастиЯ.  ‡наЯ, что  в  глубине  души  он  таил
привЯзанность к жене, ревностной  католичке,  мы  обратились  к
нему: "Џослушайте, соберитесь с духом хотЯ бы из любви к жене!"
Ћсужденный  последовал  нашему  совету.  Ћн  долго   предавалсЯ
сосредоточенным раздумьЯм перед  распЯтием,  а  потом  перестал
обращать  на  нас  внимание.  ‚о  времЯ  казни  мы   находились
неподалеку от него; голова осужденного скатилась в лоток  перед
гильотиной, а тело было тут же уложено в корзину,  но,  вопреки
обыкновению, ее закрыли крышкой, забыв поместить  туда  голову.
Џодручному  палача,  принесшему  голову,    пришлось    немного
подождать, пока корзину снова откроют. ’ак вот, в течение этого
короткого промежутка времени мы успели заметить, что оба  глаза
казненного смотрЯт на нас с умолЯющим выражением, словно взываЯ
о прощении.  ‚ безотчетном порыве мы  осенили  голову  крестным
знамением,  и  тогда  ее  веки  затрепетали,  выражение    глаз
смЯгчилось, а потом красноречивый взглЯд окончательно потух..."
—итатель  может  принЯть  предложенное  свЯщенником  объЯснение
сообразно со степенью своей  религиозности.  Ќо  "красноречивый
взглЯд" не нуждаетсЯ ни в каком толковании.

     ----------
     [*1] Ћпубликовано ђоже ѓренье  в  книге  "—удовища",  изд.
"ѓаллимар". ‚се собранные в ней свидетельства -- подлинные.
     [*2] €зд. "Њато-Ѓрэн", ђеймс.
     ----------

     џ  мог  бы  привести  другие,  не    менее    впечатлЯющие
свидетельства, но не хочу заходить слишком далеко.  Љак бы  там
ни  было,  Я  не  считаю  смертную  казнь  назидательной,   это
мучительство представлЯетсЯ мне грубой хирургической операцией,
производимой в условиЯх, сводЯщих на нет весь  ее  поучительный
характер.  Ђ вот обществу и государству, насмотревшимсЯ и не на
такие  операции,  легче  легкого  переносить  подобные  детали.
Ѓудучи поборниками назиданиЯ, они должны приучать к тому  же  и
своих  граждан,  чтобы  никто  не   оставалсЯ    в    неведении
относительно кары и чтобы раз и навсегда устрашенное  население
обрело кротость ‘вЯтого ”ранциска.  Ќо на кого рассчитывают они
нагнать  страху  этим  невнЯтным  примером,  угрозой  наказаниЯ
мЯгкого, мгновенною и, в общем,  более  сносного,  чем  раковаЯ
опухоль, -- наказаниЯ, увенчанного риторическими цветочками? “ж
во всЯком случае не на тех, что слывут порЯдочными  людьми  (и,
конечно же, таковыми  ЯвлЯютсЯ),  поскольку  в  час  казни,  не
возвещенной им  заранее,  они  спЯт  сном  праведников,  в  час
поспешного  погребениЯ  уписывают  бутерброды  и    узнают    о
свершившемсЯ правосудии только из слащавых газетных  сообщений,
которые растают в их памЯти, как сахар.  €  однако  именно  эти
кроткие созданиЯ поставлЯют наибольший процент убийц. Њногие из
этих порЯдочных людей не подозревают, что они --  потенциальные
преступники.  Џо мнению одного судьи,  подавлЯющее  большинство
душегубов, с которыми  ему  довелось  сталкиватьсЯ,  утром,  во
времЯ бритьЯ, даже не предполагали,  что  вечером  посЯгнут  на
человеческую  жизнь.  ‡начит,  в  целЯх  острастки    и    ради
общественной безопасности следовало бы не накладывать  грим  на
лицо казненного, а сунуть его отрубленную голову прЯмо  в  лицо
всем обывателЯм, мирно бреющимсЯ по утрам.
     Ќо  ничего  подобного  нет  и  в    помине.    ѓосударство
представлЯет казни в  розовом  свете  и  замалчивает  тексты  и
свидетельства вроде тех, что приведены выше.  ‘тало  быть,  оно
само не верит в назидательную ценность смертной казни, а если и
верит, то разве что по привычке и  лености  мысли.  Џреступника
убивают потому, что так делалось  столетиЯми,  да  и  сами  эти
убийства совершаютсЯ в той  форме,  что  установилась  в  конце
XVIII века.  ‚ силу  своей  косности  мы  повторЯем  аргументы,
бывшие в ходу столетиЯ назад, обессмысливаЯ их мерами,  которые
стали необходимыми с ростом общественной  чувствительности.  Њы
прибегаем к закону, который уже не способны осмыслить,  и  наши
смертники становЯтсЯ жертвами вызубренных наизусть параграфов и
гибнут во имЯ теории, в  которую  давно  не  верЯт  их  палачи.
‚ерили бы --  у  них  сжималось  бы  сердце.  —то  же  касаетсЯ
гласности, то она, и впрЯмь  пробуждаЯ  кровожадные  инстинкты,
непредсказуемые последствиЯ  которых  могут  разрешитьсЯ  новым
убийством,  может,  кроме  того,  вызвать  гнев  и   отвращение
общества.  Ѓыло бы  куда  труднее  производить  казни  одну  за
другой, как это по сей день и делаетсЯ у нас,  если  бы  каждаЯ
запечатлевалась в народном  восприЯтии  в  виде  животрепещущих
образов.  ’ого, кто  прихлебывает  кофе,  почитываЯ  заметку  о
"свершившемсЯ правосудии", стошнило бы от  упоминаниЯ  малейшей
детали.  Ђ приведенные мною тексты навернЯка вызвали бы  кислую
мину  у  тех  профессоров  уголовного  права,  которые,  будучи
неспособными  оправдать  эту   устаревшую    меру    наказаниЯ,
утешаютсЯ, повторЯЯ вслед за социологом ’ардом,  что  лучше  уж
претерпеть  безболезненную  казнь,  чем  всю  жизнь  казнитьсЯ.
€менно поэтому заслуживает одобрениЯ  позициЯ  ‹еона  ѓамбетта,
который, будучи противником высшей  меры  наказаниЯ,  голосовал
против проекта закона, отменЯвшего публичные экзекуции,  заЯвив
при этом: "Ћтменив  это  ужасное  зрелище,  совершаЯ  казни  за
стенами  тюрем,  вы  подавите  всплеск  народного   возмущениЯ,
проЯвившегосЯ  за  последние  годы,  и   тем    самым    будете
способствовать упрочению смертной казни".
     € в  самом  деле,  следует  либо  казнить  прилюдно,  либо
признать, что никто не давал нам права на казнь.  …сли общество
оправдывает ее  необходимостью  устрашениЯ,  ему  следовало  бы
оправдатьсЯ и перед самим собой,  позаботившись  о  необходимой
публичности.  Џусть оно обЯжет палача  после  казни  выставлЯть
напоказ  руки,  пусть  принудит  смотреть  на   них    чересчур
чувствительную толпу -- и в первую очередь тех, кто вблизи  или
издали подзуживал этого палача. ‚ противном случае ему придетсЯ
признать, что оно убивает, либо  не  ведаЯ,  что  творит,  либо
сознаваЯ, что эти отвратительные церемонии не только  не  могут
устрашить  общество,  но,  напротив,  способны  породить  новые
преступлениЯ или стать причиной растерЯнности и  разброда.  Љто
мог бы прочувствовать все это лучше, чем судьЯ  в  конце  своей
карьеры, -- Я имею  в  виду  господина  советника  ”алько,  чье
мужественное заЯвление стоит того, чтобы над ним  поразмыслить:
"Ѓыл  у  менЯ  единственный  за  всю  жизнь  случай,  когда   Я
высказалсЯ против смЯгчениЯ приговора,  за  казнь  подсудимого.
Њне казалось,  что  присутствие  на  экзекуции  не  лишит  менЯ
душевного равновесиЯ. Џреступник, кстати сказать, был личностью
вполне заурЯдной: он всего-навсего замучил свою маленькую  дочь
и швырнул ее тело в колодец.  € что же? ‘пустЯ  недели  и  даже
месЯцы  после  казни,  она  продолжала  преследовать  менЯ   по
ночам...  џ, как и многие, прошел войну, видел, как гибнут ни в
чем не повинные молодые люди, но могу  сказать,  что  при  виде
этого ужасного зрелища не испытывал  таких  угрызений  совести,
какие  пережил,  став  соучастником  организованного  убийства,
именуемого высшей мерой наказаниЯ" [*].

     ----------
     [*] †урнал "Realites". ї 105, октЯбрь 1954 г.
     ----------

     Ќо почему же, в конце концов, общество продолжает верить в
назидательность  таких  примеров,  --  ведь  они  не  в   силах
остановить волну преступлений, а их  воздействие,  если  оно  и
есть, остаетсЯ незримым? Џрежде всего, высшаЯ мера не  способна
смутить человека, не подозревающего о том, что его ждет  участь
убийцы, того, кто решаетсЯ на  убийство  в  считанные  секунды,
готовит  роковой  шаг  с  лихорадочной  поспешностью  или   под
влиЯнием  навЯзчивой  идеи;  не  остановит  она  и  того,   что
отправлЯетсЯ на встречу с кем-то длЯ  выЯснениЯ  отношений.  Ћн
прихватывает с собою оружие, только чтобы  запугать  отступника
или противника, и пускает его в ход,  сам  того  не  желаЯ  или
думаЯ, что не желает.  ‘ловом,  угроза  смертной  казни  --  не
препона длЯ человека, попавшего в преступление, как попадают  в
беду.  ’о есть угроза эта  в  большинстве  случаев  оказываетсЯ
бессильной. ‘праведливости ради заметим, что в подобных случаЯх
она  осуществлЯетсЯ  лишь  изредка.  Ќо  само  слово  "изредка"
способно бросить нас в дрожь.
     Ћтпугивает ли она хотЯ бы тех, против кого главным образом
и направлена, тех, кто  живет  преступлением.  ЊаловероЯтно.  “
Љестлера можно прочесть, что в ту пору, когда в  Ђнглии  вешали
карманников, оставшиесЯ на  свободе  воры  изощрЯлись  в  своем
ремесле  среди  толпы,  окружавшей   виселицу,    на    которой
вздергивали  их  собрата.  ‘огласно   статистическим    данным,
опубликованным в начале нашего века в той же Ђнглии,  из  250-и
повешенных 170 ранее сами присутствовали при двух-трех смертных
казнЯх.  …ще в 1886 году 164  из  167-и  смертников,  прошедших
Ѓристольскую тюрьму, были свидетелЯми  по  меньшей  мере  одной
экзекуции.  ’акого рола статистика стала теперь  невозможна  во
”ранции по причине покрова тайны, окутывающей  смертные  казни.
Ќо собранные и Ђнглии данные наводЯт на мысль, что среди зевак,
стоЯвших рЯдом с моим отцом в то утро казни, было предостаточно
будущих преступников -- и уж их-то не мучили приступы  тошноты.
“страшение  действует  только  на  боЯзливых,  которые  и    не
помышлЯют о преступлении,  но  отступает  перед  сорвиголовами,
которых она как раз при звана обуздывать. “ Љестлера и в других
специальных грудах можно отыскать еще более убедительные  цифры
и факты, относЯщиесЯ к данному вопросу.
     Џри всем  при  том  невозможно  отрицать  --  люди  боЯтсЯ
смерти.  ‹ишение жизни  --  тЯгчайшее  из  наказаний,  источник
невыразимого ужаса.  ‘трах перед смертью, за родившийсЯ в самых
темных глубинах человеческого существа, пожирает  и  опустошает
его; жизненный инстинкт, поставленный под угрозу, безумствует и
корчитсЯ в  мучительном  смЯтении.  ‡аконодатели,  стало  быть,
руководствовались мыслью, что их закон воздействует на один  из
самых тайных и мощных рычагов  человеческой  натуры.  Ќо  закон
всегда неизмеримо проще натуры.  € когда, стремЯсь  возобладать
над  нею,  он  сбиваетсЯ  с  пути  в    слепых    пространствах
человеческой души, ему более, чем когда-либо, грозит  опасность
оказатьсЯ бессильным перед той сложностью, которую  он  намерен
одолеть.
     ‘трах  перед  смертью,  таким  образом,    очевиден,    но
существует и другаЯ очевидность:  как  бы  ни  был  силен  этот
страх, ему не пересилить страстей человеческих. Џрав был Ѓэкон,
говорЯ, что даже самаЯ слабаЯ  страсть  способна  преодолеть  и
укротить страх перед смертью.  †ажда прощениЯ, любовь,  чувство
чести, скорбь, какой-то другой страх -- все они торжествуют над
страхом перед смертью.  Ђ если это под силу таким чувствам, как
любовь к тому или иному человеку или стране, не  говорЯ  уже  о
безумной тЯге к свободе, то почему бы то же самое  не  доступно
алчности, ненависти, зависти?  ‚ек  за  веком  смертнаЯ  казнь,
подчас сопрЯженнаЯ с изощренными мучительствами, пыталась взЯть
верх над преступлением, но ей это так и не удалось.  Џочему же?
„а  потому,  что  инстинкты,  ведущие  между  собой  борьбу   в
человеческой душе, не ЯвлЯютсЯ, как того  хотелось  бы  закону,
неизменными силами, пребывающими в  состоЯнии  равновесиЯ.  ќто
изменчивые  сущности,  поочередно  терпЯщие    поражение    или
одерживающие победу; их взаимнаЯ  неустойчивость  питает  жизнь
духа, подобно тому, как электрические колебаниЯ порождают ток в
сети.  Џредставим себе рЯд психических  колебаний,  от  желаниЯ
похудеть  до  страсти  к  самоотречению,  Я  которые  все    мы
испытываем в  течение  одного  днЯ.  “множим  эти  вариации  до
бесконечности  --   и    получим    представление    о    нашей
психологической  многомерности.  ќти  противоборствующие   силы
обычно слишком мимолетны, так что  ни  одна  из  них  не  может
целиком взЯть власть над другой.  Ќо бывает,  что  какаЯ-то  из
них, словно срываЯсь с цепи, завладевает всем  полем  сознаниЯ;
тогда ни один инстинкт, включаЯ волю  к  жизни,  уже  не  может
противостоЯть тирании этой неодолимой  силы.  „лЯ  того,  чтобы
смертнаЯ казнь и впрЯмь была устрашающей, следовало бы изменить
человеческую натуру, сделать ее столь же  устойчивой  и  Ясной,
как сам закон. Ќо это была бы мертваЯ натура.
     Њежду  тем  она  полна  жизни.  ‚от  отчего,  сколь  бы  Я
поразительным это ни казалось тому, кто  не  прослеживал  и  не
испытывал на себе всю сложность человеческой натуры, убийца,  в
большинстве  случаев,  в  момент  преступлениЯ  чувствует  себЯ
невиновным.  Љаждый преступник оправдывает себЯ еще до суда. Ћн
поступает так если не по праву, то хотЯ бы  в  силу  смЯгчающих
обстоЯтельств.  Ћн ни о чем не думает и ничего не предвидит,  а
если и думает, то лишь длЯ того, чтобы предвидеть свое полное и
окончательное оправдание.  ‘ какой же стати ему  боЯтьсЯ  того,
что представлЯетсЯ ему  в  высшей  степени  невероЯтным?  ‘трах
смерти овладевает им только после суда, но не до  преступлениЯ.
Џосему необходимо,  чтобы  закон,  стремЯсь  к  устрашению,  не
оставлЯл убийце  ни  малейшего  шанса,  чтобы  он  был  заранее
неумолим и не учитывал никаких смЯгчающих обстоЯтельств. Ќо кто
из нас решилсЯ бы требовать такое?
     Ђ если бы и решилсЯ, ему пришлось  бы  столкнутьсЯ  еще  с
одним парадоксом  человеческой  натуры:  тЯга  к  жизни,  сколь
фундаментальным инстинктом ее  ни  считай,  не  фундаментальнее
другого инстинкта, о котором помалкивают записные психологи, --
тЯги к смерти, направленной  подчас  на  самоуничтожение  и  на
уничтожение  других.  ‚полне  вероЯтно,  что  тЯга  к  убийству
нередко совпадает со стремлением к самоубийству, саморазрушению
[*]. ’аким образом, инстинкт самосохранениЯ уравновешиваетсЯ, в
разных  пропорциЯх,  инстинктом  саморазрушениЯ.   ’олько    он
полностью объЯснЯет разнообразные  пороки  --  от  пьЯнства  до
наркомании, -- помимо  воли  человека  ведущие  его  к  гибели.
—еловек хочет жить, но бесполезно надеЯтьсЯ, что этим  желанием
будут продиктованы его поступки.  ‚едь он в то же времЯ  жаждет
небытиЯ, стремитсЯ к непоправимому, к самой смерти.  ‚от так  и
получаетсЯ,  что  преступник  зачастую  тЯготеет  не  только  к
преступлению, но и к вызванному им  собственному  несчастью,  и
чем оно безмернее, тем вожделенней.  Љогда  это  дикое  желание
разрастаетсЯ  и  становитсЯ  всепоглощающим,  то    перспектива
смертной казни уже не только  не  сдерживает  преступника,  но,
может статьсЯ, с  особой  силой  влечет  его  к  всепоглощающей
бездне.  € тогда, в известном смысле, он решаетсЯ на  убийство,
чтобы погибнуть самому.

     ----------
     [*] ‚ прессе  каждую  неделю  сообщаетсЯ  о  преступниках,
которые колебались между убийством и самоубийством.
     ----------

     ‘  учетом  всех  этих  странных  особенностей   становитсЯ
понЯтно,  отчего  мера  наказаниЯ,  задуманнаЯ  длЯ   острастки
нормальных людей, лишаетсЯ всей своей силы при  столкновении  с
обычной психологией. ‚сЯ без исключениЯ статистика, относЯщаЯсЯ
к тем странам, где смертнаЯ казнь отменена, и ко  всем  прочим,
показывает, что не существует никакой свЯзи между ее отменой  и
уровнем преступности [*]. ЏоследнЯЯ не растет и не сокращаетсЯ.
ѓильотина существует сама по  себе,  преступление  --  само  по
себе; их свЯзывает только закон.

     ----------
     [*]  ‚  отчете  английского  Select  Committee  (1930)   и
Љоролевской  комиссии,  недавно   продолжившей    исследованиЯ,
говоритсЯ:  "‚се  изученные    нами    статистические    данные
свидетельствуют о том, что отмена смертной качни не  влечет  за
собой увеличениЯ числа преступлений".
     ----------

     ‚се, что мы можем заключить из цифр статистики, сводитсЯ к
следующему: веками смертной казнью каралось не только убийство,
но и другие преступлениЯ, однако постоЯнно  применЯемаЯ  высшаЯ
мера не помогла искоренить ни одного из них.  ’еперь они  давно
уже не караютсЯ смертью, тем не менее, число их не возросло,  а
кое-какие из них даже пошли на убыль.  ђавным образом, карой за
человекоубийство столетиЯми служила казнь, но несмотрЯ на  это,
Љаинов род не перевелсЯ до сих пор.  ‚  тридцати  трех  странах
высшаЯ мера либо отменена, либо не применЯетсЯ на практике,  но
в результате количество убийств нисколько не  увеличилось.  Љто
решитсЯ заключить из всего этого, что смертнаЯ казнь и в  самом
деле служит устрашением?
     Љонсерваторы не в состоЯнии отрицать эти факты и цифры. Ќо
их последний и решающий довод против подобных выкладок  сам  по
себе знаменателен и служит объЯснением  парадоксальной  позиции
общества, тщательно скрывающего казни, которые оно  же  считает
назидательными. "Ќичем, в самом  деле,  не  подтверждаетсЯ,  --
говорЯт они, -- что смертнаЯ казнь назидательна; Ясно как день,
что она не сумела устрашить тысЯчи и тысЯчи  убийц.  Ќо  мы  не
можем судить и  о  том,  скольких  она  все-таки  отвратила  от
преступлениЯ; посему мнение о ее неэффективности тоже ни на чем
не основано".  ‚ыходит, что страшнейшее из наказаний,  влекущее
за собой бесповоротное  уничтожение  осужденного  и  ЯвлЯющеесЯ
наивысшим правом общества, основываетсЯ  лишь  на  вероЯтности,
котораЯ не поддаетсЯ проверке.  Ђ ведь смерть  не  знает  ни  о
каких  степенЯх  и  вероЯтностЯх.  ‚се,  чего  она   коснулась,
застывает в  непоправимом  окоченении.  ’ем  не  менее,  у  нас
прибегают к  ней,  руководствуЯсь  одновременно  и  случаем,  и
расчетом.  „аже будь этот  расчет  разумным,  не  следовало  бы
подкрепить его достоверностью, прежде чем посылать кого  бы  то
ни  было  на  самую  верную  из  смертей?  Ђ  пока  преступника
рассекают надвое не столько  за  совершенное  им  преступление,
сколько во имЯ всех преступлений, которые могли бы  совершитьсЯ
и  не  совершились,  которые  еще  могут  произойти,   но    не
произойдут. ‘амаЯ зыбкаЯ неопределенность торжествует здесь над
самой неколебимой достоверностью.
     Ќе  одного  менЯ  поражает  столь  опасное   противоречие.
ѓосударство также осуждает его, и  эти  муки  совести,  в  свой
черед, объЯснЯют  всю  противоречивость  его  позиции.  Ћно  не
предает  гласности  совершение  казней,  поскольку  не    может
утверждать перед лицом фактов, что казни эти когда-либо служили
длЯ устрашениЯ преступников.  Ћно не в силах разрешить дилемму,
которую  поставил  перед  ним  еще  Ѓеккариа,  писавший:  "…сли
необходимо почаще ЯвлЯть народу  доказательства  власти,  нужно
совершать побольше казней, но тогда и преступлений должно  быть
больше, а это доказывает,  что  смертнаЯ  казнь  не  производит
ожидаемого впечатлениЯ, из  чего  следует,  что  она  столь  же
бесполезна, сколь и необходима".  Ђ что  делать  государству  с
бесполезной и все же необходимой карой, как не скрывать ее,  но
и не отменЯть? ‚от оно и  сохранЯет  ее  где-то  на  задворках,
делаЯ  это  не  без  смущениЯ,  в  слепой  надежде,  что   хоть
кто-нибудь, хоть когда-нибудь будет  арестован  из  уважениЯ  к
наказанию и его смертной сути и  тем  самым,  втайне  от  всех,
оправдает  существование  закона,  никому  не  нужного  и    не
понЯтного.  “порствуЯ  в  своем  утверждении,  будто  гильотина
служит длЯ острастки,  государство  вынуждено,  таким  образом,
множить вполне реальные  убийства  ради  того,  чтобы  избежать
одного-единственного кровопролитиЯ, о  котором  оно  ничего  не
знает и никогда не узнало бы, не выпади ему  шанс  совершитьсЯ.
—то за странный  закон,  учитывающий  только  обусловленные  им
самим убийства и знать не знающий  о  тех,  которым  он  должен
воспрепЯтствовать!
     —то же в результате остаетсЯ от этой показательной власти,
если доказано, что  смертнаЯ  казнь  наделена  другой  властью,
причем вполне реальной, котораЯ доводит людей  до  бесстыдства,
безумиЯ и убийства?

     Њожно без труда проследить показательные последствиЯ  этих
ритуалов на общественное мнение --  всплески  распалЯемого  ими
садизма, мелкое и мерзкое тщеславие, которое они  возбуждают  у
части уголовников.  “ эшафота не  найти  никакого  благородного
чувства  --  только  отвращение,  презрение  да  самое   низкое
злорадство.  ќти  последствиЯ  общеизвестны.  Ѓлагопристойности
ради гильотину перенесли  с  ђатушной  площади  за  специальные
загородки, а потом  --  за  стены  тюрьмы.  Њеньше  известно  о
чувствах людей, которые по долгу службы обЯзаны  присутствовать
на  такого  рода  представлениЯх.  ЏрислушаемсЯ  же  к   словам
директора  английской  тюрьмы,  который  признаетсЯ  в  "остром
чувстве  личного  стыда",  или  тюремного  капеллана,   который
вспоминает  об  "ужасе,  стыде  и  унижении"  [*1].   Џопробуем
представить себе  чувства  человека,  вынужденного  убивать  по
распорЯжению, -- Я имею в виду палача. Ђ что прикажете думать о
тех чиновниках, которые  называют  гильотину  "драндулетом",  а
казнимого  --  "клиентом"  или   "посылкой"?    ’ут    поневоле
согласишьсЯ со свЯщенником Ѓелой †юстом, который  присутствовал
при  трех  десЯтках  казней  и  впоследствии  писал:    "†аргон
вершителей правосудиЯ не уступает  по  вульгарности  и  цинизму
блатной фене" [*2].  Ђ вот откровениЯ одного подручного палача,
касающиесЯ его поездок в провинцию:  "ќто  не  командировки,  а
настоЯщие пикники. € такси к нашим услугам, и лучшие рестораны"
[*3].  ’от  же  тип  говорит,  бахвалЯсь   сноровкой    палача,
нажимающего на пусковую кнопку резака: "Њожно  /позволить  себе
удовольствие/ потаскать клиента за волосы".  ‘квозЯщаЯ  в  этих
словах моральнаЯ разнузданность имеет и другие, более  глубокие
аспекты.  Ћдежда  казненных  в  принципе   достаетсЯ    палачу.
„ейблер-старший развешивал эти трЯпки в дощатом бараке и /времЯ
от времени заходил полюбоватьсЯ на них/.  Ќо и это еще не  все.
‚от  что  сообщает  наш  подручный   палача:    "Ќовый    палач
окончательно чокнулсЯ: сидит возле  гильотины  целыми  днЯми  в
полной готовности, в пальто и шлЯпе, сидит  и  ждет  вызова  из
министерства" [*4].

     ----------
     [*1] Ћтчет Select Committee, 1930.
     [*2] /Ѓела †юст/. "‚иселица и ђаспЯтие", изд. "”аскелль".
     [*3] /ђоже ѓренье/. "—удовища", изд. "ѓаллимар".
     [*4] ’ам же.
     ----------

     „а, вот он каков, этот человек, о котором †озеф  де  Њестр
говорил, что его  существование  немыслимо  без  особого  указа
высших сил, иначе "порЯдок обернетсЯ  хаосом,  троны  падут,  а
общество погибнет".  ‚от  он,  этот  человек,  с  чьей  помощью
общество полностью  избавлЯетсЯ  от  преступников,  ибо  именно
палач подписывает бумагу  об  освобождении  осужденного  из-под
стражи  и,  таким  образом,  получает  в   свое    распорЯжение
свободного  человека.  ‚еликолепный  и  назидательный   пример,
придуманный нашими законодателЯми, влечет за собой  по  меньшей
мере  одно  неоспоримое  следствие:  принижение  и  уничтожение
человеческой  сути  и  разума  у  всех,  кто    непосредственно
участвует во всей этой мерзости.  Љое-кто мог бы  сказать,  что
здесь мы имеем дело с диковинными  существами,  нашедшими  свое
призвание в столь гнусной  профессии.  Ћн  поостерегсЯ  бы  так
говорить, если бы узнал, что сотни человек  набиваютсЯ  на  эту
должность, не требуЯ никакой  платы.  ‹юдей  нашего  поколениЯ,
своими  глазами  видевших  историю   последних    лет,    такой
информацией не удивишь.  €м ли не знать, что за фасадами  самых
мирных,  самых  добродушных  лиц  порою  дремлет   страсть    к
истЯзаниЯм и  убийствам.  Љара,  Якобы  устрашающаЯ  возможного
преступника, на самом деле -- только повод длЯ того, чтобы иные
чудовища,  куда  более  реальные,  осуществили  свое  призвание
головорезов.  € раз уж мы привыкли оправдывать  самые  жестокие
законы соображениЯми вероЯтности, не усомнимсЯ в  том,  что  из
этих  сотен  отвергнутых  претендентов  на  должность   палача,
сыщетсЯ  хотЯ  бы  один,  кто  сумеет  на  иной  лад    утолить
кровожадные инстинкты, разбуженные в нем гильотиной.
     …сли общество хочет и дальше цеплЯтьсЯ за смертную  казнь,
то пусть нас хотЯ бы избавЯт от ее лицемерного и показательного
оправданиЯ.  Ћткроем  же  подлинное  имЯ  этой  кары,   которой
отказывают  в  какой  бы  то  ни  было  гласности,  этой   меры
устрашениЯ, котораЯ бессильна против честных людей, покуда  они
остаютсЯ таковыми,  но  зачаровывает  тех,  кто  перестал  быть
людьми, котораЯ унижает и растлевает всех,  кто  становитсЯ  ее
пособниками.  Ћна, что и говорить, наистрашнейшее наказание, но
иных уроков, кроме деморализующих,  в  себе  не  содержит.  Ћна
осуществлЯет кару, но ничего не предотвращает, лишь  подстрекаЯ
жажду к убийству.  …е как бы не существует -- и в то  же  времЯ
она реальна длЯ того, кто год за годом казнитсЯ ею  в  душе,  а
затем претерпевает  ее  всем  своим  телесным  составом  в  тот
отчаЯнный и жуткий миг, когда его, не  лишаЯ  жизни,  рассекают
надвое.  Ћгласим настоЯщее имЯ этой кары -- оно,  за  неимением
лучшего, способно хотЯ бы намекнуть на ее  подлинное  существо;
имЯ это -- месть.

     Ќаказание  карающее,  но  не  предотвращающее  и    впрЯмь
заслуживает имЯ мести.  ќто квазиарифметический ответ  общества
тому, кто посЯгает на его изначальные законы.  ќтот ответ столь
же стар, как  и  сам  человек:  он  называетсЯ  расплатой.  Љто
причинил мне зло -- должен пострадать от  зла,  кто  выбил  мне
глаз -- должен окриветь, кто убил -- должен умереть.  ђечь идет
не о  принципе,  а  о  чувстве,  причем  необычайно  неистовом.
ђасплата относитсЯ к области природы и инстинкта, а не к  сфере
закона.  ‡акон,  по  определению,   не    подлежит    тем    же
установлениЯм, что и природа.  …сли убийство заложено в природе
человека, закон установлен не длЯ того,  чтобы  подражать  этой
природе  или  воспроизводить  ее.  Ћн  призван  ее   исправить.
ђасплата же ограничиваетсЯ тем, что потакает  чисто  природному
чувству  и  придает  ему  силу  закона.  ‚се  мы,  нередко    к
собственному  стыду,  знакомы  с  этим  чувством,  знаем    его
могущество: оно пришло с нами из чащи первобытных лесов. ‚ этом
отношении мы, французы,  свысока  посматривающие  на  нефтЯного
королЯ  ‘аудовской  Ђравии,  который   проповедует    всемирную
демократию и в то же времЯ прибегает к услугам  мЯсника,  чтобы
отрубить  руку  воришке,  --  мы  тоже  пребываем   в    некоем
‘редневековье, только лишенном религиозной  благодати.  Њы  все
еще определЯем наше правосудие  в  соответствии  с  простейшими
правилами  арифметики  [*].  Ќо  можно  ли  по  крайней    мере
утверждать, что эта арифметика точна и  что  правосудие,  пусть
даже самое элементарное, даже ограниченное узаконенной  местью,
должно обеспечиватьсЯ ценою смертной казни? Ћтвет один -- нет.

     ----------
     [*] Ќесколько лет назад  Я  подал  петицию  о  помиловании
шестерых тунисцев, приговоренных к смерти за убийство во  времЯ
беспорЯдков трех французских жандармов. ЋбстоЯтельства убийства
затруднЯли определение  степени  вины  каждого  из  участников.
Ћтвет, полученный мною  из  канцелЯрии  Џрезидента  республики,
гласил, что моЯ просьба ЯвлЯетсЯ вмешательством в  деЯтельность
компетентных органов. ‡а две недели до получениЯ ответа Я узнал
из газет, что приговор по этому делу уже приведен в исполнение.
’рое  осужденных  были  казнены,  трое  других  --  помилованы.
Џричины осуждениЯ одних и  помилованиЯ  других  не  определены.
Џросто нужно было казнить именно троих,  поскольку  жертв  было
столько же.
     ----------

     Ћставим в стороне тот факт, что закон расплаты  неприложим
на практике: расправлЯтьсЯ с поджигателем, обращаЯ в  головешки
его собственный дом, так  же  глупо,  как  и  наказывать  вора,
снимаЯ  с  его  банковского  счета  сумму,    равноценную    им
украденной.  Џредположим, однако, что  было  бы  справедливо  и
необходимо компенсировать убийство жертвы  смертью  убийцы.  Ќо
смертнаЯ казнь -- не просто смерть.  Џо сути своей она  так  же
отличаетсЯ от лишениЯ жизни, как концлагерь от тюрьмы. Ћна есть
убийство,  спору  нет,  арифметическаЯ  расплата   за    другое
убийство.  Ќо она  присовокуплЯет  к  смерти  некий  регламент,
публичную и  заранее  известную  осужденному  преднамеренность,
организованность,  наконец,  котораЯ  сама  по  себе   ЯвлЯетсЯ
источником моральных  страданий,  более  ужасных,  чем  смерть.
Љороче, ни о какой равноценности не может быть и  речи.  Њногие
законодатели считают  предумышленное  преступление  куда  более
тЯжким, чем спонтанное.  Ќо что такое смертнаЯ казнь,  если  не
наиболее предумышленное из  убийств,  с  которым  не  сравнитсЯ
самое  расчетливое  злодеЯние?  …сли  уж   соблюдать    принцип
равноценности, следовало бы приговаривать к смертной казни лишь
того  преступника,  который  заблаговременно  предупредил  свою
жертву о дне и часе, когда его настигнет  ужаснаЯ  смерть,  так
что начинаЯ с этого момента обреченный на смерть человек должен
месЯцами цепенеть в ожидании своей участи.  Ќо такие чудовища в
природе не встречаютсЯ.
     € вот еще что: когда наши  официальные  юристы  твердЯт  о
безболезненной смерти осужденных, они не сознают, о чем говорЯт
и, что самое главное, им не хватает воображениЯ. Ћпустошающий и
разлагающий страх,  который  становитсЯ  уделом  осужденного  в
течение долгих месЯцев или лет [*1], --  это  наказание  похуже
смерти, наказание, подобного  которому  жертва  не  испытывает.
„аже ошеломленнаЯ грубым посЯгательством на ее  жизнь,  она,  в
большинстве случаев, гибнет,  так  и  не  осознав,  что  с  нею
происходит. ‚рЯд ли она мучитсЯ ужасным сознанием того, сколько
именно ей еще  остаетсЯ  жить  и  есть  ли  у  нее  надежда  на
спасение.  ‡ато осужденный испытывает весь этот ужас вплоть  до
мелочей.  Џытка  надеждой  сменЯетсЯ    приступами    животного
отчаЯниЯ.  Ђдвокат  и  свЯщенник  из  чистого    человеколюбиЯ,
тюремщики -- длЯ того, чтобы узник не буйствовал, -- все в один
голос уверЯют его, что он будет помилован.  Ћн  то  всем  своим
существом  доверЯетсЯ  им,  то  отказываетсЯ  верить.  „нем  он
надеетсЯ, а ночью  терЯет  надежду  [*2].  ЌеделЯ  проходит  за
неделей, отчаЯнье и безнадежность растут и становЯтсЯ в  равной
мере невыносимыми.  Џо  словам  всех  очевидцев,  цвет  лица  у
осужденных менЯетсЯ, страх действует на  него  словно  кислота.
"‡нать, что умрешь, это еще полбеды, -- сказал один из  узников
тюрьмы ”рен. -- Ќе знать, суждено ли тебе остатьсЯ в живых,  --
вот страшнейшаЯ пытка". "Џодумаешь, поганаЯ  четверть  часика!"
-- говорил о смертной казни Љартуш.  Ќо ведь  речь  идет  не  о
минутах, а о целых месЯцах.  ‡адолго наперед осужденный  знает,
что  будет  убит  и  что  спасти  его  может  только  указ    о
помиловании, столь же вероЯтный, как  глас  небесный.  ‚  любом
случае он не может самолично что-то изменить, выступить в  свою
защиту, убедить кого-то.  ‚се свершаетсЯ помимо  его  воли.  Ћн
перестал быть человеком, превратилсЯ в неодушевленный  предмет,
которым палачи могут вертеть, как им вздумаетсЯ. Ћн пребывает в
царстве абсолютной необходимости, в царстве  инертной  материи,
наделенной, однако, сознанием, -- своим злейшим врагом.

     ----------
     [*1] ђемен, приговоренный к смерти во времЯ  ЋсвобождениЯ,
до  казни  провел  семьсот  суток   в    кандалах    --    факт
возмутительный! Ћсужденные на  смерть  уголовники  обычно  ждут
казни  от  трех  месЯцев  до  полугода.  ќту  отсрочку   трудно
сократить  ввиду  возможности  помилованиЯ.  ‚прочем,  Я   могу
засвидетельствовать, что рассмотрение  прошений  о  помиловании
производитсЯ  во  ”ранции  со   всей    ответственностью,    не
исключающей Явного стремлениЯ к милосердию в той мере, с  какой
это позволЯют закон и нравы.
     [*2] Џоскольку  по  воскресеньЯм  казни  не  производЯтсЯ,
субботнЯЯ ночь считаетсЯ среди смертников самой спокойной.
     ----------

     Љогда должностные лица, чье ремесло предписывает им  убить
этого  человека,  называют  его  "посылкой",  они  знают,   что
говорЯт.  Ќе  иметь  возможности  противитьсЯ  рукам,   которые
перемещают тебЯ с места на место, держат или  бросают,  --  это
ведь и значит быть просто вещью, пакетом  или,  лучше  сказать,
стреноженной скотиной.  Ќо скотина может хотЯ бы отказатьсЯ  от
кормежки.  Ђ смертник такой возможности лишен. …го ублажают так
называемым "спецрационом" (в тюрьме ”рен стол ї  4  включает  в
себЯ молоко, сахар, сладости, вино, сливочное масло); тюремщики
следЯт за тем, чтобы он питалсЯ как следует. ‘котина, идущаЯ на
бойню, должна быть в хорошей  /форме/.  ќта  вещь  или  скотина
имеет одно-единственное право -- право на мелкие  поблажки,  на
удовлетворение прихотей. "Љакие они все привередливые!" --  без
тени иронии восклицает  начальник  тюрьмы  ”рен,  имеЯ  в  виду
смертников.  ‘пору нет,  но  как  иначе  сочетать  это  подобие
свободы с достойным выбором,  без  которого  человек  не  может
обойтись? Џривередливый или непритЯзательный, начинаЯ с момента
вынесениЯ приговора, осужденный попадает в  чрево  бесстрастной
машины.  Ќеделю за неделей он крутитсЯ  в  колесном  механизме,
управлЯющем всеми его действиЯми, и в конце концов передающем в
руки, которые уложат его  на  машину  длЯ  убийства.  "Џосылка"
подчинена не случайностЯм, управлЯющим жизнью живого  существа,
а  механическим  законам,  которые  позволЯют  ей   безошибочно
предвидеть день собственной казни.
     ќтот день подводит итог  всему  предыдущему  существованию
смертника в роли предмета. ‚ те три четверти часа, что отделЯют
его  от  казни,  неотвратимость  смерти  подавлЯет  все;  перед
свЯзанным  и  покорным  зверем  разверзаетсЯ  ад  --  и  что  в
сравнении с ним та преисподнЯЯ, которой его пугают! ‚  конечном
счете древние греки с их  цикутой  были  куда  человечнее:  они
предоставлЯли  смертникам  относительную  свободу,  возможность
отсрочить или приблизить час собственного конца. Ћни признавали
за ними право выбора между самоубийством и казнью.  Њы  же,  из
пущей предосторожности,  вершим  правосудие  сами.  ‚прочем,  о
настоЯщем правосудии можно было бы говорить лишь  тогда,  когда
осужденный, за много месЯцев наперед оповестив  свою  жертву  о
том,  что  он  намерен  с  нею  сделать,  входил  бы  к    ней,
крепко-накрепко свЯзывал ее, сообщал, что она будет убита ровно
через час и посвЯщал этот час наладке аппарата длЯ убийства. Ќо
найдетсЯ ли преступник, который повергал бы свою жертву в столь
безнадежное и беспомощное состоЯние?
     ќтим, без сомнениЯ, объЯснЯетсЯ та страннаЯ безропотность,
что обычно овладевает смертниками непосредственно перед казнью.
ќти люди, которым уже нечего терЯть,  могли  бы  идти  ва-банк,
предпочесть смерть от пули "при попытке к бегству" или  угодить
под  резак  гильотины  после  отчаЯнной  схватки,   помрачающей
сознание.  ‚ некотором смысле то был бы свободный выбор смерти.
Ћднако, за редчайшими исключениЯми, осужденный идет  на  смерть
покорно, в каком-то тупом  оцепенении.  ‚от  это,  вероЯтно,  и
имеют в виду журналисты, когда пишут, что осужденный  "встретил
смерть мужественно". Ђ речь идет всего-навсего о том, что он не
наделал шума, не вышел из роли "посылки", и что  все  на  свете
признательны ему за это.  “частвуЯ в столь  гнусном  спектакле,
"заинтересованное    лицо"    доказало    свою       похвальную
благопристойность, способствуЯ тому, чтобы всЯ эта гнусность не
слишком затЯнулась.  Ќо и похвалы, и свидетельства  о  мужестве
составлЯют часть общей мистификации, окружающей смертную казнь.
€бо смертник часто ведет себЯ тем благопристойнее, чем  больший
страх его мучает.  Ћн заслуживает похвал со стороны прессы лишь
потому, что  его  страх  или  чувство  беспомощности  настолько
сильны, что полностью лишают его воли.  Џоймите менЯ правильно.
Ќекоторые осужденные, политические  или  уголовники,  встречают
смерть  достойно,  и  о  них  следует  говорить  с   подобающим
уважением.  Ќо  большинство  из   них    не    разжимают    рта
просто-напросто от страха и кажутсЯ невозмутимыми лишь  потому,
что скованы ужасом,  и,  по-моему,  эта  дышащаЯ  жутью  немота
достойна  еще  большего  уважениЯ.  Љогда  отец  Ѓела  †юст  за
несколько минут до казни предложил молодому смертнику  написать
письмо близким, он услышал в ответ: "“ менЯ не хватит духу даже
на это".  Њог ли этот свЯщенник, услышав подобное  признание  в
слабости, не склонитьсЯ перед тем, что есть в  человеке  самого
жалкого и самого свЯтого? Љто посмеет сказать,  будто  трусливо
умирают те, кто до самого конца так и не разжал рта,  и  только
оставленнаЯ ими лужица под ногами может поведать о том, что они
испытали? € что в этом случае прикажете думать о тех, кто довел
их до такого состоЯниЯ? ‚ конце концов, каждый убийца  идет  на
риск ужаснейшей из смертей, тогда как те, кто убивает  его,  не
рискует ничем, кроме разве что повышениЯ по службе.
     Ќет, то, что этот человек испытывает в свой смертный  час,
вне всЯкой морали, ни  добродетель,  ни  мужество,  ни  ум,  ни
сознание собственной невиновности уже не играют  здесь  никакой
роли.  ‚  его  лице  общество  разом  отбрасываетсЯ  в  область
первобытного страха, где уже ничто  не  подлежит  суду.  ‚сЯкаЯ
справедливость,  всЯкое  достоинство  обращаютсЯ    в    ничто.
"‘ознание невиновности не служит защитой от насилиЯ... џ видел,
как мужественно умирали отпетые головорезы и какаЯ  дрожь  била
невиновных, идущих на казнь" [*1].  „обавлЯЯ, что  слабость  во
времЯ казни выказывают чаще всего интеллектуалы, тот  же  автор
не делает  отсюда  вывод,  будто  эта  категориЯ  людей  лишена
мужества, -- просто у нее больше воображениЯ.  Ћказавшись лицом
к лицу с неотвратимой смертью, любой человек, каковы бы ни были
его убеждениЯ, чувствует себЯ опустошенным и  разоренным  дотла
[*2].  Ћщущение  беспомощности   и    одиночества,    владеющее
осужденным на виду у сборища, которое жаждет его  смерти,  само
по себе ЯвлЯетсЯ невыразимо тЯжким наказанием.  ‚  этом  смысле
тоже было бы лучше, если бы казни совершались прилюдно.  Ђктер,
таЯщийсЯ в любом  человеке.  мог  бы  тогда  прийти  на  помощь
загнанному зверю, придать ему значениЯ в собственных глазах. Ќо
от ночи и тайны нет спасениЯ.  Њужество,  душевнаЯ  сила,  даже
вера -- все превращаетсЯ в игру случайности, когда на  человека
наваливаетсЯ такаЯ беда. Љак правило, человек гибнет в ожидании
казни гораздо раньше своей  физической  смерти.  …го,  убившего
всего  раз,  приговаривают  к  двум  смертЯм,  из  коих  перваЯ
страшнее второй.  ‚ сравнении с этой пыткой кажетсЯ мЯгким даже
закон мести.  ‚едь он  никогда  не  требовал,  чтобы  человека,
выколовшего брату своему один глаз, полностью лишили зрениЯ.

     ----------
     [*1] Ѓела †юст, op. cit.
     [*2] Ћдин видный хирург, католик, признавалсЯ мне, что он,
исходЯ из опыта, никогда не сообщает пациентам, даже  верующим,
что они неизлечимо больны раком. ќто потрЯсение могло бы лишить
их всего, даже веры.
     ----------

     ќта кореннаЯ несправедливость отзываетсЯ к тому  же  и  на
родственниках осужденного.  “ жертвы есть близкие, чьи муки  не
поддаютсЯ описанию,  --  естественно,  что  они  в  большинстве
случаев жаждут отмщениЯ. Ћно свершаетсЯ, но тогда родственникам
осужденного приходитсЯ познать горе, карающее  их  безжалостнее
любого правосудиЯ.  Ћжидание, длЯщеесЯ целыми месЯцами, каморка
длЯ свиданий, пустые разговоры, которыми не заполнишь  недолгие
минуты, проведенные с  узником,  неотвЯзчивые  картины  будущей
казни --  такие  мучениЯ  выпадают  на  долю  отца  или  матери
осужденного, мучениЯ, которые неведомы родственникам жертвы.  €
каковы бы ни были  чувства  этих  родственников,  они  едва  ли
захотЯт, чтобы месть намного превосходила  преступление,  чтобы
она терзала людей, испытывающих такие же страданиЯ, как  и  они
сами. "‘вЯтой отец, менЯ помиловали, -- пишет один  осужденный,
-- и Я еще не могу осознать, что за счастье на менЯ  свалилось.
“каз был подписан 30 апрелЯ, а огласили его мне в среду,  когда
Я вернулсЯ со свиданиЯ.  џ тут же дал знать папе  и  маме,  они
были  еще  здесь,  в  ‘анте.  ‚ообразите    себе,    как    они
обрадовались!" [*] ‚ообразить себе это нетрудно, но лишь в  той
мере, в какой возможно  предоставить  их  бесконечные  терзаниЯ
вплоть до момента помилованиЯ, а также  бесповоротное  отчаЯнье
тех, кто получил новость совсем  иного  рода,  котораЯ  жестоко
измываетсЯ над их непричастностью к преступлению  и  усугублЯет
их горе.

     ----------
     [*] Џреп. отец „евуайо, op.  cit.  Ќевозможно  читать  без
слез  просьбы  о  помиловании,  поданные  отцом  или    матерью
осужденного,  которые,  скорее  всего,  не  осознают,  что   за
страшнаЯ напасть их постигла.
     ----------

     —тобы покончить с законом расплаты, необходимо  упомЯнуть,
что в изначальной форме он мог относитьсЯ лишь  к  двум  людЯм,
один из коих был абсолютно невиновным, а  другой  --  абсолютно
повинным.  Ќевиновной  была,  разумеетсЯ,  жертва.  Ќо    разве
общество, представлЯющее ее  на  суде,  может  претендовать  на
невиновность?  ђазве  оно  не  несет,   хотЯ    бы    частично,
ответственность за преступление, которое  так  жестоко  карает?
ќта  тема  обсуждалась  неоднократно,  и  посему  Я  не   стану
повторЯть аргументы, которые, начинаЯ с XVIII века,  излагались
на сей счет людьми самых разных взглЯдов.  ‚се они  сводЯтсЯ  к
тому, что каждое общество порождает таких  преступников,  каких
оно заслужило.  Ќо коли уж  речь  идет  о  ”ранции,  нельзЯ  не
упомЯнуть о некоторых обстоЯтельствах, способных сбить спесь  с
наших законодателей.  ЋтвечаЯ в 1952 году на  анкету  "”игаро",
посвЯщенную  смертной  казни,  один  полковник  утверждал,  что
замена ее пожизненными каторжными работами привела бы только  к
созданию  рассадников  преступности.  ќтот   высокопоставленный
офицер видимо не знал -- и Я рад за него, -- что у нас  сколько
угодно  таких  рассадников,  отличающихсЯ    от    тюрем    тем
немаловажным обстоЯтельством, что из них можно  выйти  в  любое
времЯ днЯ  и  ночи:  это  кабаки  и  трущобы,  украшение  нашей
ђеспублики. Ћ них невозможно говорить спокойно.
     ‘татистика насчитывает до 64 000 перенаселенных  (от  трех
до пЯти душ на комнату) квартир в одном  только  Џариже.  ‘пору
нет: детоубийца -- гнуснейшее  существо,  не  заслуживающее  ни
малейшего  снисхождениЯ.  ‚озможно  также  (Я  подчеркиваю   --
возможно), что ни один из моих читателей,  оказавшись  в  таких
чудовищных условиЯх, не дойдет до  детоубийства.  ’ак  что  нет
надобности преуменьшать степень вины отдельных извергов.  Ќо  и
эти изверги, живи они в сносных квартирах, может быть, не зашли
бы так далеко.  Џо крайней мере, надо признать, что  не  только
они во всем виноваты, а также что право карать их предоставлено
тем, кто  в  первую  очередь  субсидирует  разведение  сахарной
свеклы, а в последнюю -- жилищное строительство [*].

     ----------
     [*] ”ранциЯ занимает первое место в  мире  по  потреблению
алкоголЯ на  душу  населениЯ  и  пЯтнадцатое  --  по  жилищному
строительству.
     ----------

     Ђлкоголь делает эту проблему еще более  жгучей.  €звестно,
что французский  народ,  чаще  всего  в  самых  гнусных  целЯх,
спаиваетсЯ своим парламентским большинством.  ђоль спиртного  в
росте кровавой  преступности  головокружительна.  Ћдин  адвокат
(г-н  ѓийон)  считает,  что  60%  правонарушений   свЯзано    с
алкоголем. „октор ‹агрифф полагает, что эта цифра составлЯет от
41,7%  до  72%.  €сследование,  проведенное  в  1951  году    в
пересыльной  тюрьме  ”рен,  выЯвило  среди   уголовников    29%
хронических пьЯниц и 24%  потомственных  алкоголиков.  Ќаконец,
95% детоубийц -- алкоголики.  Љрасноречивые цифры! Ќо мы  можем
привести цифру еще более красноречивую: декларацию одной  фирмы
по производству аперитивов, котораЯ  в  1953  году  представила
налоговой комиссии отчет о  получении  410  миллионов  прибыли.
‘опоставление  этой  цифры   с    вышеприведенными    позволЯет
предположить, что акционеры данной фирмы вкупе с  "алкогольными
депутатами" спровадили на тот свет куда больше  детей,  чем  им
кажетсЯ. Ѓудучи противником смертной казни, Я отнюдь не требую,
чтобы их отправили на гильотину.  Ќо  длЯ  начала  мне  кажетсЯ
необходимым  препроводить  их  под  конвоем  на  место    казни
очередного детоубийцы, а  по  завершении  экзекуции  --  выдать
каждому  статистический  бюллетень  с  цифрами,  о  которых   Я
говорил.
     …сли  государство  сеет  алкоголизм,   то    не    следует
удивлЯтьсЯ, что оно пожинает преступность [*].  Ќо ему это не в
диковину, оно знай себе рубит  головы,  которые  предварительно
само же и дурманит алкоголем. Ћно бесстрастно вершит правосудие
и в то же времЯ выступает в роли кредитора: его совесть  чиста.
џ считаю защитником  алкоголЯ  того,  кто,  отвечаЯ  на  вопрос
"”игаро", воскликнул: "џ  знаю,  что  сделал  бы  самый  рьЯный
противник смертной казни, окажись он с оружием в руках лицом  к
лицу с убийцами, готовыми прикончить его отца,  его  мать,  его
детей или его лучшего друга.  ‚от  так-то!"  ќто  "вот  так-то"
Явственно  припахивает  алкоголем.  ‘пору  нет,  самый   рьЯный
противник смертной казни не колеблЯсь открыл бы огонь  по  этим
убийцам, и правильно сделал бы, однако это вовсе не  превратило
бы его в рьЯного поборника высшей меры наказаниЯ. Ќо если бы он
умел  чуть  более  свЯзно  мыслить,   а    от    вышеупомЯнутых
потенциальных  убийц  заметно  разило    бы    спиртным,    он,
разделавшись с ними, занЯлсЯ  бы  теми,  кто  спаивает  будущих
убийц.  Џросто  диву  даешьсЯ,  почему   родственникам    жертв
алкогольного криминала не пришла в голову мысль потребовать  от
депутатов парламента кое-каких разъЯснений! Ќа  самом  же  деле
происходит  нечто  прЯмо  противоположное,    и    государство,
облеченное  всеобщим  доверием,  поддерживаемое    общественным
мнением, продолжает перевоспитывать убийц, в первую очередь  --
убийц-алкоголиков, точь-в-точь как иной  сутенер  по  мере  сил
перевоспитывает  неутомимых  тружениц,    обеспечивающих    его
пропитание.  Ќо  сутенер  не  корчит  из  себЯ  моралиста,    а
государство  только  этим  и  занимаетсЯ.  …сли  правосудие   и
признает,  что    опьЯнение    ЯвлЯетсЯ    иногда    отЯгчающим
обстоЯтельством, то оно знать ничего  не  знает  о  хроническом
алкоголизме. ЏреступлениЯ, совершенные в подпитии, редко влекут
за  собой  смертную  казнь,  тогда  как  хронический  алкоголик
способен на предумышленное убийство, за которое  расплачиваетсЯ
собственной жизнью.  ѓосударство, таким образом,  сохранЯет  за
собой право карать смертью в том единственном случае, когда оно
само разделЯет ответственность за преступление.

     ----------
     [*] ‚ конце прошлого века поборники смертной казни поднЯли
большой шум в свЯзи с ростом преступности начинаЯ с 1880  года.
Ќо ведь именно в этом году был принЯт  закон,  позволЯющий  без
предварительного разрешениЯ открывать винные  погребки.  ‚от  и
доверЯйте после этого статистике!
     ----------

     ‡начит ли это, что каждый алкоголик должен  быть  избавлен
от ответственности государством,  которое  будет  бить  себЯ  в
грудь до тех пор, пока весь  народ  не  приучитсЯ  пить  только
фруктовые соки?  Љонечно,  нет.  „аже  генетические  законы  не
снимают  с  нас  всей   вины    за    преступление.    ђеальную
ответственность  правонарушителЯ  невозможно    определить    с
математической точностью.  €звестно, что никакими расчетами  не
установишь точное число всех наших предков, будь они  пьЯницами
или трезвенниками.  Ћно может  в  10**22  раз  превышать  число
теперешних жителей земли.  ‘тало быть,  количество  доставшихсЯ
нам от них дурных или порочных склонностей вообще не  поддаетсЯ
исчислению.  Њы  поЯвлЯемсЯ  на  свет,   обремененные    грузом
беспредельной неизбежности.  Ќо в таком случае следует говорить
и о столь же беспредельной безответственности.  ‹огика требует,
чтобы ни наказание, ни  воздаЯние  никогда  не  применЯлись,  в
результате чего общество перестало  бы  существовать.  €нстинкт
сохранениЯ обществ -- а следовательно, и отдельных личностей --
требует, напротив, признаниЯ индивидуальной ответственности. …е
надлежит  применЯть  как  должное,  оставив  туманные  грезы  о
всеобъемлющей  снисходительности,  равнозначной  гибели  любого
общества.  Ќо  тот  же  ход  мыслей  должен  привести  нас    к
заключению, что не существует и тотальной  ответственности,  а,
следовательно, абсолютного наказаниЯ или  воздаЯниЯ.  Ќикто  не
может претендовать на окончательное воздаЯние, даже Ќобелевские
лауреаты.  Ќо  никто  не  должен  и  претерпевать    абсолютное
наказание, если он признан виновным, и уж тем  более,  если  он
может оказатьсЯ невиновным. ‘мертнаЯ казнь, не соотносимаЯ ни с
острасткой, ни с предвзЯтым правосудием, присвоила себе, помимо
прочего, неслыханную  привилегию  карать  всегда  относительную
вину окончательной и непоправимой мерой.

     ‘пору  нет,  смертнаЯ  казнь  --  сомнительный  пример   и
порождение хромающего правосудиЯ, однако нужно согласитьсЯ с ее
защитниками:  она  есть  средство  устранениЯ.  ‘мертнаЯ  казнь
окончательно устранЯет осужденного.  “же одно  это,  по  правде
говорЯ, должно было бы положить предел повторению  сомнительных
аргументов,  которые,  как  мы   видели,    можно    оспаривать
бесконечно.  Људа честнее  сказать,  что  она  необратима,  ибо
именно такой и должна быть,  и  признать,  что  некоторые  люди
нетерпимы в обществе, что они  представлЯют  постоЯнную  угрозу
длЯ каждого гражданина и  всего  общественного  порЯдка  и  что
необходимо, стало быть, покончить с этим злом, раз  и  навсегда
устранив его.  ‚едь  никто  не  станет  отрицать  существование
хищников в человеческом обличье, энергию и  жестокость  которых
не  сломит  ничто.  ‘мертнаЯ  казнь,  разумеетсЯ,  не    решает
проблему, которую они ставЯт перед нами.  Ќо  она,  по  крайней
мере, устранЯет ее.
     џ еще вернусь  к  этим  людЯм.  Ќо  разве  смертнаЯ  казнь
применЯетсЯ только к  ним?  Љто  возьметсЯ  доказать,  что  все
казненные были в равной мере неисправимы?  Љто  поручитсЯ,  что
среди них не было невиновных? ‚ обоих случаЯх следует признать,
что смертнаЯ казнь устранЯет проблему вместе с человеком  --  и
непоправимо. ‚чера, 15 марта 1957 года, в Љалифорнии был казнен
Ѓартон  Ђббот,   приговоренный    к    смерти    за    убийство
четырнадцатилетней  девочки.  ‚от,  как  мне  кажетсЯ,   пример
гнусного преступлениЯ, позволЯющего причислить его виновника  к
разрЯду неисправимых.  Ђббот был осужден,  хотЯ  не  переставал
твердить о своей невиновности.  Љазнь была назначена на  десЯть
часов утра 15 марта.  ‚ десЯть  минут  десЯтого  было  получено
известие об отсрочке  казни,  чтобы  защитники  успели  сделать
последнее заЯвление [*].  ‚ одиннадцать оно было  отклонено.  ‚
четверть двенадцатою Ђббот вошел в газовую  камеру.  —ерез  три
минуты он вдохнул первую порцию газа.  Ђ еще через  две  минуты
раздалсЯ  телефонный  звонок  секретарЯ   комиссии,    ведающей
помилованиЯми.  Ћна пыталась свЯзатьсЯ с губернатором,  но  тот
уехал на плЯж, и тогда она решила  позвонить  прЯмо  в  тюрьму.
Ђббота вытащили из камеры, но было уже слишком поздно.  Ђ  если
бы накануне погода в  Љалифорнии  была  похуже,  губернатор  не
отправилсЯ бы на плЯж.  Ћн позвонил бы в тюрьму двумЯ  минутами
раньше, и Ђббот осталсЯ бы в живых и, может быть, дожил  бы  до
признаниЯ своей невиновности.  ‚сЯкое  другое  наказание,  даже
самое суровое, оставлЯло  ему  такую  возможность.  Ђ  смертнаЯ
казнь не оставлЯла никакой.

     ----------
     [*] ‘ледует заметить, чти в американских тюрьмах  накануне
казни осужденного обычно  переводЯт  в  другую  камеру,  заодно
сообщаЯ ему о предстоЯщем исполнении приговора.
     ----------

     Љто-то может сказать, что это исключительный случай.  Ќаша
жизнь столь же исключительна,  и  однако  в  этом  быстротечном
существовании  мы  становимсЯ  свидетелЯми  подобных   случаев,
происходЯщих совсем  рЯдом,  в  каких-нибудь  двенадцати  часах
авиаполета.  ’рагедиЯ Ђббота -- не столько исключение,  сколько
обычный факт  заурЯдный  пример  оплошности,  --  стоит  только
почитать газеты (Я имею в виду недавнее дело „еше,  не  касаЯсь
остальных).  ‚ 1860 году,  пользуЯсь  теорией  вероЯтности  длЯ
установлениЯ  числа  возможных    судейских    ошибок,    юрист
д'Ћливекруа установил, что из 257-ми  осужденных  на  казнь  по
меньшей  мере  один  невиновен.   ‘оотношение    представлЯетсЯ
неубедительным? „а, оно было бы таковым, иди речь  о  заурЯдных
преступлениЯх.  Ќо оно чудовищно по отношению  к  высшей  мере.
Љогда ѓюго свЯзывал гильотину с именем ‹есюрка [*], он не хотел
сказать, что все осужденные так же невиновны, как  он,  но  что
достаточно одного ‹есюрка, чтобы навсегда запЯтнать позором это
орудие  казни.  Ќеудивительно,   что    ЃельгиЯ    окончательно
отказалась от вынесениЯ смертных приговоров после  единственной
юридической ошибки  и  что  ЂнглиЯ  поднЯла  вопрос  об  отмене
смертной казни после дела •айеса.  Ќет ничего удивительного и в
решении  того   генерального    прокурора,    который    писал,
ознакомившись  с  просьбами  о  помиловании  человека,    почти
навернЯка виновного в убийстве, хотЯ тело жертвы так и не  было
обнаружено: "‘охранение жизни г-на X. даст возможность  властЯм
без  всЯкой  спешки  разобратьсЯ  в  новых  данных,  касающихсЯ
вопроса о том, осталась ли  в  живых  его  жена...  Ђ  смертнаЯ
казнь,  устранЯЯ    гипотетическую    возможность    дальнейших
расследований, может, Я  опасаюсь,  придать  шатким  аргументам
теоретическую ценность, силу раскаЯниЯ, которую Я предпочел  бы
не вызывать".  ‘тремление к истине  и  справедливости  выражено
здесь столь впечатлЯющим образом, что мне  хотелось  бы,  чтобы
эта формула -- "сила раскаЯниЯ" -- почаще звучала  на  судебных
процессах, так как в ней отчетливо выражена опасность, грозЯщаЯ
каждому присЯжному заседателю.  Љоль скоро казнь над невиновным
свершилась,  ему  уже  никто  не  и  силах  помочь,  разве  что
посмертно реабилитировать его, да и то лишь в том случае,  если
кто-то  возьметсЯ  хлопотать  об  этом.  ’огда  ему  возвращают
невиновность, которую он,  по  правде  сказать,  никогда  и  не
терЯл. Ќо преследованиЯ, коим он подвергсЯ, но его жуткие муки,
его ужаснаЯ смерть -- все это пребывает навеки. ЋстаетсЯ только
позаботитьсЯ о будущих невиновных, чтобы их  миновали  все  эти
немыслимые терзаниЯ.  ’ак и было сделано  в  Ѓельгии.  “  наших
законников совесть еще не проснулась.

     ----------
     [*] €мЯ невинно осужденного по делу  "‹ионского  почтового
поезда".
     ----------

     Ћни, надо полагать, тешат себЯ  мыслью,  будто  правосудие
идет по тому же пути прогресса, что и наука. Љогда какой-нибудь
ученый-эксперт разглагольствует перед судом присЯжных, кажетсЯ,
что слышишь проповедь  свЯщенника,  а  присЯжные,  привыкшие  к
обожествлению науки, только и делают, что поддакивают  ему.  €,
однако, недавние судебные процессы,  главным  из  которых  было
дело Ѓенар, дали нам достаточное представление о том, что такое
фарс экспертов. „оказательства вины не становЯтсЯ убедительнее,
если их  определЯют  в  пробирке,  пусть  даже  градуированной.
€сследованиЯ в  другой  пробирке  приведут  к  противоположному
результату, личностнаЯ же оценка сохранЯет все свое значение  в
столь рискованных математических  операциЯх.  ЌастоЯщих  ученых
среди экспертов столько же, сколько подлинных психологов  среди
судей, то есть  немногим  больше,  чем  среди  ответственных  и
объективных  присЯжных.  ‘егоднЯ,  как  и  вчера,   вероЯтность
судебной  ошибки  сохранЯетсЯ.  Ђ  завтра  какаЯ-нибудь   новаЯ
экспертиза без труда докажет невиновность какого-нибудь Ђббота.
Ќо этот Ђббот все равно будет умерщвлен по-научному, а наука, с
одинаковым успехом берущаЯсЯ доказать как его невиновность, так
и вину, пока не в состоЯнии воскрешать тех, кого убивает.
     Ќо возьмем безусловно виновных: можно ли  утверждать,  что
все казненные были  одинаково  неисправимы?  ’е,  кто,  как  Я,
когда-либо в силу  необходимости  присутствовали  на  заседании
присЯжных,  знают,  что  вынесение  приговора,  даже  смертного
приговора,  зависит  от  многих  случайностей.  ‚ыражение  лица
обвинЯемого, подробности его биографии (измены часто  считаютсЯ
отЯгчающим обстоЯтельством теми присЯжными, в чьей  супружеской
верности  позволительно  усомнитьсЯ),  его  поведение  на  суде
(поощрЯетсЯ и на пользу идет только  притворство),  его  манера
говорить (рецидивисты знают, что не следует ни мЯмлить, ни быть
излишне  красноречивым),  непредвиденные  происшествиЯ  в  зале
суда, воспринимаемые чисто эмоционально (а реальность  --  увы!
-- не всегда душещипательна), -- вот сколько случайностей может
повлиЯть на окончательное решение присЯжных. ‚ момент вынесениЯ
приговора нельзЯ  упускать  из  виду,  что  он  был  обусловлен
стечением многих случайных обстоЯтельств. ЏамЯтуЯ о том, что он
зависит от оценки, данной присЯжными этим  обстоЯтельством,  не
забываЯ и о том, что судебнаЯ реформа 1832 года дала  присЯжным
возможность  толковать   эти    обстоЯтельства    /произвольным
образом/,  нетрудно  представить  себе,  какой   простор    длЯ
изменчивой игры настроениЯ у них остаетсЯ.  ‡десь уже не  закон
со всей точностью определЯет,  кто  должен  быть  приговорен  к
смертной казни, а суд присЯжных, который, кстати сказать, может
верно оценить свой приговор  только  после  его  исполнениЯ.  Ђ
поскольку  нет  двух  одинаковых   присЯжных    коллегий,    то
преступник, отправленный на гильотину одной из них, вполне  мог
бы быть помилован другой.  Ќеисправимый с точки зрениЯ  честных
граждан €ль-и-‚илена, он  вполне  может  оказатьсЯ  поддающимсЯ
исправлению в глазах почтенных жителей  ‚ара.  Љ  сожалению,  в
обоих этих департаментах на шею смертника падает один и тот  же
нож гильотины. Ђ уж он-то никогда не вникает в детали.
     ‘лучайности, обусловленные  временем,  присовокуплЯютсЯ  к
случайностЯм  географического  порЯдка,  усиливаЯ   изначальную
абсурдность правосудиЯ.  ”ранцузский рабочий-коммунист, недавно
гильотированный в Ђлжире за  то,  что  он  подложил  бомбу  (ее
обнаружили до взрыва) в заводскую раздевалку,  был  осужден  не
столько за свое преступление, сколько  по  велению  времени.  ‚
теперешней политической атмосфере Ђлжира  нужно  было  доказать
арабской общине, что на гильотину можно отправить и француза, и
вместе с тем успокоить французскую общину,  возмущенную  ростом
терроризма.  ‚ то же  самое  времЯ  министр,  взЯвший  на  себЯ
ответственность за казнь, собирал голоса  коммунистов  в  своем
избирательном  округе.  Џри  иных  обстоЯтельствах   обвинЯемый
отделалсЯ бы легким испугом и,  став  депутатом  от  компартии,
вполне мог бы пользоватьсЯ той же  кормушкой,  что  и  министр,
пославший его на казнь.  ‚се это горькие мысли, но хотелось бы,
чтобы они остались в сознании тех, кто нами  правит.  Џравители
должны знать, что времена и нравы менЯютсЯ и что может  настать
день, когда слишком поспешно казненный человек  будет  казатьсЯ
не таким уж злодеем.  Ђ сейчас поздно  что-либо  предпринимать,
можно лишь терзатьсЯ раскаЯнием или предать это дело  забвению.
Ќо общество так или иначе страдает. Ѓезнаказанное преступление,
как считали  древние  греки,  отравлЯет  город,  где  оно  было
совершено.  Ќо  осуждение  невиновного  или  чересчур    строго
наказанное преступление таЯт в себе не меньше отравы. € нам ли,
во ”ранции, не знать этого?
     ’аково уж, скажут мне, человеческое  правосудие:  несмотрЯ
на все его недостатки, оно все-таки предпочтительнее произвола.
Ќо эта меланхолическаЯ оценка терпима по  отношению  к  обычным
наказаниЯм, но она  невыносима,  когда  речь  идет  о  смертных
приговорах.  ‚  одном  классическом  французском    труде    по
уголовному праву  как  бы  извинЯющимсЯ  тоном  говоритсЯ,  что
высшаЯ  мера  наказаниЯ  не  поддаетсЯ  делению  на    степени:
"—еловеческое правосудие не претендует  на  подобные  операции.
Џочему? „а потому, что оно сознает свою ущербность". ‘ледует ли
отсюда, что именно она дает нам право на бесспорные суждениЯ  и
что, будучи не в силах осуществлЯть правосудие в  чистом  виде,
общество должно, с величайшей длЯ себЯ опасностью,  устремитьсЯ
к  высшей  несправедливости?  …сли  правосудие  сознает    себЯ
ущербным, ему следовало бы быть поскромнее и оставлЯть на полЯх
приговоров достаточно места  длЯ  исправлениЯ  ошибок,  которые
могут в них закрастьсЯ [*].  €  не  должно  ли  оно,  постоЯнно
находЯ длЯ себЯ  смЯгчающие  обстоЯтельства  в  этой  слабости,
находить их  также  и  длЯ  преступника?  ‘уд  присЯжных  может
вежливейшим образом заЯвить: "…сли мы отправим вас на смерть по
ошибке, простите нас, принимаЯ в соображение слабости  нашей  с
вами общей натуры, но мы-то приговариваем вас к смерти,  отнюдь
не считаЯсь с этими слабостЯми".  ‚се люди  солидарны  в  своих
ошибках и слабостЯх.  Ќо справедливо ли, что  эта  солидарность
играет на руку трибуналу, а обвинЯемому в ней отказывают?  Ќет,
и если правосудие имеет в нашем мире хоть какой-то  смысл,  оно
не означает ничего другого, кроме признаниЯ этой  солидарности;
оно  не  может,  по  сути  своей,  отрешитьсЯ  от   сочувствиЯ.
‘очувствие же здесь, в свою очередь, не может быть ничем  иным,
как истинным состраданием, а не  бездумной  снисходительностью,
которой нет дела до мучений жертвы и ее прав.  Ћно не исключает
наказаниЯ, но не прибегает к высшей его мере.  …му  претит  эта
окончательнаЯ, непоправимаЯ мера, творЯщаЯ несправедливость  по
отношению ко всему естеству человека, поскольку она непричастна
к невзгодам нашего общего существованиЯ.

     ----------
     [*] Љак не порадоватьсЯ известию  о  помиловании  ‘иллона,
убившего недавно свою четырехлетнюю дочь, чтобы не отдавать  ее
жене, котораЯ собиралась с ним разводитьсЯ.  „ело в том, что во
времЯ заключениЯ  обнаружилось:  ‘иллон  страдает  от  мозговой
опухоли, чем можно объЯснить все безумие его поступка.
     ----------

     Ќадо признать, что некоторым присЯжным  известны  все  эти
соображениЯ, иначе они не  принимали  бы  в  расчет  смЯгчающих
обстоЯтельств при разборе таких преступлений, где их просто  не
может быть.  ‘мертнаЯ казнь кажетсЯ им столь крайней мерой, что
они  предпочитают  недостаточно  суровое  наказание   наказанию
чрезмерному.  €збыточнаЯ  суровость  кары  в    таком    случае
покровительствует  преступлению  вместо   того,    чтобы    его
пресекать.  Ќи одно судебное заседание не обходитсЯ  без  того,
чтобы  в  прессе  не  сообщалось,   что    приговор    страдает
непоследовательностью и  что,  в  соответствии  с  фактами,  он
должен быть мЯгче или строже.  Ќо ведь  и  сами  присЯжные  это
сознают. Џричина в том, что, столкнувшись со всем ужасом высшей
меры, они предпочитают, как это сделали бы на  их  месте  и  мы
сами, прослыть за недоумков, чем всю дальнейшую жизнь  мучитьсЯ
ночными кошмарами. ‘ознаваЯ свою ущербность, они хотЯ бы делают
из нее достойные выводы.  € подлинное правосудие на их  стороне
именно в той мере, в какой с ними расходитсЯ логика.
     …сть, однако, закоренелые преступники, которых осудила  бы
коллегиЯ присЯжных любой страны и любой эпохи.  €х преступлениЯ
очевидны, а доказательства обвинениЯ согласуютсЯ с  признаниЯми
защиты.  ‚се, что  в  них  есть  ненормального  и  чудовищного,
позволЯет без колебаний  отнести  их  в  разрЯд  патологии.  Ќо
эксперты-психологи нередко говорЯт о невменЯемости таких людей.
Ќедавно в Џариже один  молодой  человек,  слабохарактерный,  но
мЯгкий и сердечный, очень привЯзанный к своим близким, был,  по
его словам, выведен из себЯ выговором, который сделал ему  отец
за позднее возвращение домой.  Ћтец был погружен в чтение, сидЯ
за обеденным столом, когда юноша схватил топор и, подкравшись к
отцу сзади, нанес ему несколько смертельных  ударов.  ‡атем  он
таким же образом прикончил мать, оказавшуюсЯ в  тот  момент  на
кухне.  Џосле этого он переоделсЯ, спрЯтал  свои  окровавленные
брюки в платЯной шкаф и, как ни в чем не бывало,  отправилсЯ  в
гости к невесте, а затем вернулсЯ домой, позвонил в  полицию  и
заЯвил, что обнаружил  отца  и  мать  убитыми.  ЏолициЯ  тотчас
отыскала окровавленные брюки и  без  труда  получила  от  юноши
невозмутимое признание в убийстве.  Џсихиатры заключили, что он
вполне   вменЯем.    …го    поразительное    бездушие,    новые
доказательства которого проЯвились уже в тюрьме  (он  был  рад,
что на похороны родителей пришло много народу, -- "€х  все  так
любили", -- сказал он адвокату), не может  рассматриватьсЯ  как
нечто нормальное.  Ќо умственные способности  его,  видимо,  не
были затронуты.
     Њногие  "изверги"  представлЯютсЯ  личностЯми  столь    же
непостижимыми.  Ћни  фактически  вычеркнуты  из  списков   рода
человеческого.  ‘уть и  размах  совершенных  ими  злодеЯний  не
позволЯет думать, что они способны к раскаЯнию или исправлению.
Ќужно сделать так, чтобы они не натворили новых бед,  а  посему
они должны быть вычеркнуты окончательно -- иного  решениЯ  нет.
Ќа  этой  грани,  и  только  на  ней,  возможны  дискуссии    о
правомерности смертной казни.  ‚о всех других случаЯх аргументы
ее защитников не выдерживают критики сторонников ее  отмены.  Ђ
на этой предельной грани, принимаЯ во  внимание  невежество,  в
котором мы  пребываем,  полемика  вполне  естественна.  Ќикакие
факты, никакие доводы не способны убедить ни тех, кто  считает,
что последний шанс должен быть предоставлен даже последнему  из
людей, ни тех, кто считает, что этот шанс иллюзорен.  Ќо, может
быть, на этом роковом рубеже  возможно  разрешить  затЯнувшийсЯ
спор между сторонниками и противниками высшей меры и оценить ее
уместность в современной …вропе.  ‘ меньшей долей уверенности Я
попытаюсь ответить на  заЯвление  одного  швейцарского  юриста,
профессора †ана ѓревена, который писал  в  1952  году  в  своей
замечательной работе, посвЯщенной смертной  казни:  "...ЏытаЯсь
разрешить эту проблему, вставшую перед нашей совестью  и  нашим
разумом, мы должны понимать, что ее решение должно зависеть  не
от понЯтий, проблем и  аргументов  прошлого,  не  от  надежд  и
теоретических обещании будущего, а от современных идей,  фактов
и насущных нужд" [*].  ‚ самом деле, можно бесконечно спорить о
пользе и  вреде  смертной  казни  на  протЯжении  веков  или  в
заоблачном мире идей. Ќо она играет свою роль здесь и сейчас, и
мы тоже должны определить свое отношение к ней здесь и  сейчас.
—то же значит смертнаЯ казнь длЯ нас, людей середины XX века?

     ----------
     [*] "†урнал криминологии и полицейской  техники",  †енева,
специальный выпуск, 1952 г.
     ----------

     —тобы  упростить  вопрос,  скажем,  что  наша  цивилизациЯ
утратила единственные ценности, которые могли бы оправдать  эту
меру наказаниЯ, и, более того, страдает от зол, которые  делают
необходимой ее отмену.  €наче говорЯ, за  упразднение  смертной
казни должны выступить сознательные члены  нашего  общества  по
логическим и реальным причинам.
     Џрежде всего -- логика.  Џостановить, чтобы тот  или  иной
человек  подвергсЯ  непоправимой  мере  наказаниЯ,  --   значит
решить, что у него нет никаких шансов на  исправление.  ‚  этом
случае  аргументы  обеих  сторон   сталкиваютсЯ    вслепую    и
кристаллизуютсЯ в бесплодное противостоЯние.  € никто из нас не
в силах его разрешить, ибо все мы -- пристрастные судьи. Ћтсюда
наша неуверенность в праве на убийство и неспособность  убедить
друг друга.  …сли не  существует  абсолютной  невиновности,  не
может  быть  и  беспристрастных  судей.  Ђ  ведь  всем  нам  на
протЯжении жизни случалось  творить  зло,  даже  если  оно,  не
подпадаЯ под статьи  “головного  кодекса,  фактически  ЯвлЯлось
преступлением.  Ќет праведников, но есть сердца, в большей  или
меньшей мере причастные к праведности.  †изнь помогает нам,  во
всЯком  случае,  осознать  эту  истину   и    присоединить    к
совокупности наших поступков ту малость добра, котораЯ хотЯ  бы
отчасти компенсирует зло, посеЯнное нами в мире.  ќто право  на
жизнь, равноценное шансу на исправление, ЯвлЯетсЯ  естественным
правом любого человека, даже наихудшего. Џоследний из злодеев и
праведнейший из судей стоЯт в этой жизни бок о  бок,  в  равной
степени убогие и взаимно друг другу обЯзанные.  Ѓез этого права
моральнаЯ  жизнь  решительно  невозможна.  Ќикому  из  нас,   в
частности, не дозволено считать пропащим  ни  одного  человека,
разве что после его смерти, когда жизнь обращаетсЯ в  судьбу  и
тем самым позволЯет вынести о  нем  окончательное  решение.  Ќо
высказывать подобное решение до смерти, объЯвлЯть  о  погашении
долга, когда  заимодавец  еще  жив,  --  такое  непозволительно
никому  на  свете.  Љто  решаетсЯ  на  этой  грани    высказать
абсолютное суждение, тот  абсолютным  образом  осуждает  самого
себЯ.
     Ѓернар ”алло, член банды  Њази,  состоЯвший  на  службе  у
гестапо, приговоренный к смерти после того,  как  признал  себЯ
виновным во множестве ужасных злодеЯний, и принЯвший  смерть  с
величайшим мужеством, заЯвил, что не может быть  помилован.  "“
менЯ руки по  локоть  в  крови",  --  призналсЯ  он  одному  из
сокамерников [*].  …го собственное мнение и  мнение  его  судей
свидетельствовали  о  том,  что  он   относитсЯ    к    разрЯду
неисправимых, и Я готов был бы согласитьсЯ с этим, если  бы  не
познакомилсЯ  с  одним  потрЯсающим  свидетельством.  ‚от   что
говорил ”алло тому же сокамернику, перед этим заЯвив  ему,  что
хотел бы умереть с честью: "•очешь, скажу, о чем Я больше всего
жалею? Ќу так вот: жалко, что Я раньше не был знаком с  Ѓиблией
-- Я впервые открыл ее только здесь, в тюрьме. Ѓудь иначе, Я не
угодил  бы  сюда".  Ќам  не  пристало   умилЯтьсЯ    картинными
условностЯми  и  поминать  добродетельных  каторжников  ‚иктора
ѓюго.  ‚ека, что зовутсЯ просвещенными,  хотели  бы  упразднить
смертную казнь под тем предлогом,  что  человек-де  по  природе
своей добр.  …стественно, это совсем не так (на самом  деле  он
лучше или хуже).  ‡а последние двадцать лет нашей блистательной
истории мы прекрасно усвоили эту истину.  Ќо именно потому, что
это совсем не так, никто из нас не вправе брать  на  себЯ  роль
абсолютного судьи и выносить окончательный приговор худшему  из
злодеев,  --  ведь  никто  из  нас  не  может  претендовать  на
абсолютную  невиновность.   Ќепреложное    суждение    нарушает
единственную неоспоримую человеческую солидарность --  ту,  что
противостоит смерти; оно может быть оправдано  лишь  с  помощью
истины или принципа, выходЯщих за рамки человеческого.

     ----------
     [*] /†ан ЃоконьЯно/. ‡агон длЯ хищников, тюрьма ”рен, изд.
"”юзо".
     ----------

     ‚ысшаЯ мера наказаниЯ веками была  фактически  религиозной
карой.  ‘вершаемаЯ ли  именем  королЯ,  божьего  наместника  на
земле,  или  свЯщенниками,  или  от  имени  общества,   которое
рассматривалось как некое  мистическое  тело,  она  в  ту  пору
нарушала  не  человеческую  солидарность,   а    принадлежность
виновного  к  божественной  общине,  единственной  подательнице
жизни.  “  него  отнималась  земнаЯ  жизнь,  но  не  шанс    на
исправление.  Ћкончательный  приговор  еще  не  произнесен,  он
должен был прозвучать только на том свете. ђелигиозные ценности
и, в частности, вера в загробную жизнь, служили основанием  длЯ
высшего приговора, ибо, согласно их собственной логике,  он  не
может быть окончательным и  непоправимым.  Ћн  оправдан  в  той
мере, в какой ЯвлЯетсЯ высшим.
     ЉатолическаЯ  церковь,   например,    всегда    признавала
необходимость смертной  казни.  €  она  щедро  поделилась  этим
убеждением с другими  эпохами.  Џо  сей  день  она  оправдывает
смертную казнь и признает за государством право  ее  применЯть.
‘коль бы неоднозначной  ни  была  ее  позициЯ,  в  ней  сквозит
глубокое чувство,  Ясно  выраженное  в  1937  году  швейцарским
государственным советником из ”рибурга  во  времЯ  дискуссии  о
смертной казни.  ‘огласно г-ну ѓранду, худший  из  преступников
перед  лицом  грозЯщей  ему  кары  углублЯетсЯ  в  себЯ.    "Ћн
раскаиваетсЯ в содеЯнном и тем облегчает свое приуготовление  к
смерти. –ерковь спасла одного из членов своей паствы, выполнила
свою божественную миссию.  Џоэтому она всегда понимала смертную
казнь не только как средство законной защиты, /но и как могучее
орудие спасениЯ.../  [*].  Ќе  оказываЯ  прЯмых  услуг  церкви,
смертнаЯ  казнь  сама  по  себе    обладает    полубожественной
действенностью, что роднит ее с войной".

     ----------
     [*] Љурсив мой -- Ђ. Љ.
     ----------

     Џодтверждением подобных теорий может  служить  надпись  на
мече фрибургского  палача:  "ѓосподи  €исусе,  ’ы  мой  ‘удиЯ".
Џалач,  таким  образом,  оказываетсЯ  исполнителем   сакральной
функции.  Ћн истреблЯет тело, чтобы вверить душу  божественному
суду,  чье  решение  предугадать  не  в  силах  никто.    Њожет
показатьсЯ, что подобные формулы таЯт в себе известный соблазн.
„лЯ того, кто исповедует учение •риста, этот  великолепный  меч
--  еще  одно  оскорбление  …го  личности.  Ћтсюда   становитсЯ
понЯтной  чудовищнаЯ  фраза  одного  русского    революционера,
которого в 1905  году  вели  на  виселицу  царские  палачи.  Ћн
решительно заЯвил свЯщеннику, в  знак  утешениЯ  протЯгивавшего
ему распЯтие: "‘тупайте прочь и перестаньте кощунствовать!"  Ќо
и неверующий тоже не  может  отделатьсЯ  от  мысли,  что  люди,
избравшие сердцевиной своей веры  потрЯсающую  жертву  судебной
ошибки, способны менее снисходительно относитьсЯ к узаконенному
убийству.  Ђ верующим можно напомнить, что император  ћлиан  до
своего  обращениЯ    отказывалсЯ    предоставлЯть    христианам
государственные  должности,   поскольку    те    систематически
отказывались  от  вынесениЯ  смертных  приговоров  или  от   их
исполнениЯ.  ‘тало быть, в течение пЯти веков христиане верили,
что точное соблюдение моральных заветов их “чителЯ несовместимо
с убийством.  Ќо католическаЯ вера питаетсЯ не  только  личными
наставлениЯми •риста.  Ћна подкреплЯетсЯ также ‚етхим  ‡аветом,
учениЯми апостола Џавла  и  отцов  –еркви.  Ѓессмертие  души  и
всеобщее воскрешение тел составлЯет часть ее  догматов.  €сходЯ
из них, смертнаЯ  казнь  считаетсЯ  длЯ  верующего  всего  лишь
временным  наказанием,   за    которым    должен    последовать
окончательный приговор, -- действием,  необходимым  только  длЯ
поддержаниЯ земного порЯдка, административной мерой, котораЯ не
только  не  сводит  последние  счеты  с  осужденным,  но  может
способствовать его искуплению.  џ не утверждаю, что именно  так
думают все верующие и без труда допускаю,  что  католики  могут
быть ближе к •ристу, чем к Њоисею и апостолу  Џавлу.  џ  говорю
только,  что  вера  в  бессмертие  души  позволила  католицизму
поставить вопрос о смертной казни в совершенно особых  терминах
-- и оправдать ее.
     Ќо что  значит  это  оправдание  в  условиЯх  общества,  в
котором мы  живем,  где  все  десакрализовано  --  и  нравы,  и
общественные  установлениЯ?  Љогда  судьЯ-атеист,  скептик  или
агностик оглашает смертный приговор неверующему подсудимому, он
выносит окончательное, не  подлежащее  пересмотру  решение.  Ћн
узурпирует престол Ѓога [*], не обладаЯ его властью,  да  и  не
верЯ в нее.  Ћн, можно сказать, убивает потому, что его  предки
верили в  жизнь  вечную.  Ќо  общество,  которое  он  будто  бы
представлЯет,  на  самом   деле    озабочено    просто-напросто
устранением  осужденного  из  своей  среды;    оно    разрушает
человеческую общность, противостоЯщую смерти, и возводит себЯ в
ранг  абсолютной  ценности,  поскольку  считает,  что  наделено
абсолютной властью. ‘пору нет, оно по традиции все еще посылает
к осужденному свЯщенника.  ‘вЯщенник  вправе  небезосновательно
надеЯтьсЯ,  что  страх  перед  наказанием  поможет    обращению
преступника. Ќо можно ли согласитьсЯ с тем, что подобный расчет
способен оправдать кару,  назначенную  и  принЯтую  чаще  всего
совсем в ином состоЯнии духа?  Ћдно  дело  --  верить,  еще  не
испытываЯ страха, совсем другое -- обрести веру, познав  страх.
Ћбращение посредством огнЯ и железа всегда вызывает подозрениЯ,
поэтому немудрено, что церковь отказалась от применениЯ силы по
отношению к неверным.  Љак бы там  ни  было,  десакрализованное
общество  не  в  силах  извлечь  длЯ  себЯ  никакой  пользы  из
обращениЯ, к которому оно относитсЯ с  Явным  равнодушием.  Ћно
предписывает  свЯщенную  кару,  лишаЯ  ее  в  то  же  времЯ   и
оправданиЯ, и смысла.  Ћно  упиваетсЯ  некоей  манией  величиЯ,
самовластно исторгаЯ злодеев из своего лона, словно оно -- сама
добродетель.  ’ак всеми уважаемый отец мог бы послать на смерть
своего заблудшего  сына,  воскликнув  при  этом:  "Ќу  что  еще
остаетсЯ с ним делать?"  Ћно  присваивает  себе  право  отбора,
словно ЯвлЯетсЯ самой природой,  да  еще  отЯгчает  этот  отбор
страшными муками, выступаЯ в роли Ѓога-искупителЯ.

     ----------
     [*] €звестно,  что  решение  суда  присЯжных  предварЯетсЯ
формулой: "Џред Ѓогом и нашею совестью..."
     ----------

     “тверждать, будто того или иного человека можно абсолютным
образом отсечь от общества, потому что он абсолютно зол, значит
признать, что общество представлЯет из себЯ абсолютное добро, а
этому сейчас не поверит ни один здравомыслЯщий  человек.  Ѓолее
того, легче поверить обратному.  Ќаше общество стало таким злым
и преступным лишь потому, что возвело себЯ в ранг  первопричины
и озабочено только самосохранением да успехами в  истории.  Ћно
десакрализовано, в этом нет сомнений, но начинаЯ с XIX века оно
начало создавать некий эрзац религии, навЯзываЯ себЯ в качестве
объекта длЯ поклонениЯ.  ќволюционные доктрины и  сопутствующие
им идеи естественного отбора сделали высшей целью  человечества
общество  будущего.  Џолитические  утопии,  привитые  к    этим
доктринам, предрекают  в  конце  времен  золотой  век,  заранее
оправдывающий все общественные неурЯдицы.  Ћбщество  приучилось
обелЯть все, что способствует приближению этого будущего, в том
числе и смертную казнь, применЯемую без  ограничений.  ‘  этого
момента оно стало считать преступлением  и  свЯтотатством  все,
что противоречит его замыслам  и  недолговечным  догмам.  €наче
говорЯ, палач из жреца  превратилсЯ  в  функционера.  ђезультат
налицо: общество середины XX века, утратившее, в  силу  простой
логики, право  на  применение  смертной  казни,  должно  теперь
отменить ее из реальных соображений.

     Љак, в самом  деле,  можно  определить  нашу  цивилизацию,
соотносЯ ее с преступлением? Ћтвет прост: вот уже тридцать лет,
как  преступлениЯ  государства  довлеют   над    преступлениЯми
отдельных лиц.  џ уж не говорю о войнах,  широкомасштабных  или
локальных,  хотЯ  кровь  --  тоже   своего    рода    алкоголь,
одурманивающий человека похлеще  самых  забористых  вин.  —исло
людей,    убитых    непосредственно    государством,    принЯло
астрономические размеры и бесконечно превосходит число  обычных
"частных"  убийств.  ‘реди  заключенных  все  меньше  и  меньше
уголовников, все больше и больше политических  узников.  €  вот
тому доказательство: сегоднЯ каждый из  нас,  как  бы  ни  была
чиста его совесть,  не  исключает  длЯ  себЯ  возможности  быть
приговоренным к  смерти,  тогда  как  в  начале  века  подобные
опасениЯ показались  бы  абсурдными.  Љаламбур  Ђльфонса  Љарра
"Џусть господа убийцы начинают" потерЯл  всЯкий  смысл.  Ѓольше
всего крови проливает тот, кто  считает,  что  на  его  стороне
право, логика и сама историЯ.
     Ќе против отдельного  человека  должно  в  первую  очередь
защищатьсЯ наше общество, а против государства.  ‚озможно,  лет
через тридцать положение изменитсЯ. Ќо в данный момент средства
законной обороны должны быть  направлены  прежде  всего  против
государства.  Џравосудие и здравый смысл требуют,  чтобы  закон
защищал человека от государства, пораженного безумием фанатизма
или самомнениЯ. "Џусть государство начинает с  отмены  смертной
казни", -- вот каким должен быть наш теперешний лозунг.
     Љровавые законы, по известному присловью, делают кровавыми
и нравы. Ќо бывает, что общество переживает такую полосу позора
и бесчестьЯ, когда, несмотрЯ на  весь  царЯщий  в  нем  разлад,
нравы его  по  части  кровавости  далеко  отстают  от  законов.
Џоловина …вропы знакома с такой  полосой.  Њы,  французы,  тоже
пережили  ее  и  рискуем  пережить  еще  раз.  Љазни  во  времЯ
оккупации повлекли за собой  казни  во  времЯ  ЋсвобождениЯ,  а
друзьЯ  последних  казненных  мечтают  теперь   о    возмездии.
ѓосударства,  запЯтнавшие   себЯ    множеством    преступлений,
готовЯтсЯ смыть с себЯ вину  новыми  потоками  крови.  “бийства
совершаютсЯ во имЯ обожествленной нации  или  класса.  “бийства
совершаютсЯ во имЯ будущего общества, тоже обожествленного. Љто
полагает, что он все знает, тот считает, что ему все дозволено.
Ќедолговечные  идолы,  требующие  абсолютной  веры,   неустанно
изрекают формулы абсолютных  приговоров.  Ђ  религии,  лишенные
трансцендентности,  посылают  на  смерть  множество    узников,
лишенных надежды.
     Љаким  образом  надеетсЯ  выжить   европейское    общество
середины  XX  века,  не  решаЯсь  встать  на  защиту  отдельных
личностей, не стараЯсь всеми силами оборонить их от давлениЯ со
стороны  государства?  ‡апретить  смертную  казнь  значило   бы
прилюдно  заЯвить,  что  общество  и  государство  не  ЯвлЯютсЯ
абсолютными ценностЯми, признать, что никто не дал им права  на
бесповоротный  суд,  на  совершение  непоправимого.  Ќе    будь
смертной  казни,  ѓабриель  Џери  и  Ѓразийак  оставались   бы,
возможно, среди нас.  € тогда мы могли бы  судить  их  согласно
собственному разумению, открыто объЯвив им наш приговор,  тогда
как теперь они судЯт нас, а мы  вынуждены  безмолвствовать.  Ќе
будь смертной казни, труп ђайка не отравил бы ‚енгрию, ѓермании
было бы легче войти в европейское сообщество, русскаЯ революциЯ
не погрЯзла бы в бесчестьи, …вропа не задыхалась бы  от  смрада
бесчисленных трупов, погребенных за последние двадцать лет в ее
истощенной почве.  ‚се ценности на нашем материке поставлены  с
ног на голову, поколеблены страхом и ненавистью между людьми  и
целыми народами.  Ѓорьба идей вершитсЯ с помощью удавки и  ножа
гильотины.  ‡аконы  подавлениЯ  теперь  пускает  в    ход    не
человеческое, естественное сообщество,  а  правЯщаЯ  идеологиЯ,
котораЯ  требует    человеческих    жертвоприношений.    "“рок,
преподносимый эшафотом, состоит в том, что  человеческаЯ  жизнь
перестает быть свЯщенной, поскольку человека считают  пригодным
длЯ уничтожениЯ" [*].  Џригодность  эта  становилсЯ  все  более
Явственной,  пример  подхватываетсЯ,  зараза  расползаетсЯ  все
шире.  Ђ вместе с нею  растет  угроза  нигилизма.  ‘тало  быть,
необходимо поставить ей  ощутимую  препону  и  во  всеуслышанье
заЯвить: человеческаЯ личность выше  государства.  ‹юбаЯ  мера,
ослаблЯющаЯ давление социальных сил на индивида, поможет …вропе
избавитьсЯ  от  прилива  дурной  крови,  даст  ей   возможность
одуматьсЯ и позаботитьсЯ о  собственном  выздоровлении.  …вропа
больна тем, что ни во что не верит и в то же времЯ притЯзает на
всезнайство.  Ќо это далеко не так, ей не дано знать всего,  и,
судЯ по  нашему  негодованию  и  нашей  надежде,  она  все-таки
продолжает верить во что-то: в то, что  предельнаЯ  униженность
человека на некоем мистическом рубеже смыкаетсЯ с беспредельным
его величием.  ‚ера  длЯ  большинства  европейцев  потерЯна,  а
вместе  с  нею  утрачены  и  доводы,  с  помощью  которых   она
оправдывает систему наказаний.  Ќо большинство европейцев в  то
же времЯ отвергло идолопоклонство перед  государством,  которое
тщилось заменить собою веру.  € теперь мы,  сбившиесЯ  с  пути,
полные решимости и мучимые сомнениЯми,  но  давшие  себе  зарок
никогда никого не угнетать и не терпеть никакого угнетениЯ,  --
мы должны осознать и свою надежду,  и  свое  неведение,  должны
отвергнуть  абсолютные  законы  вместе  с   их    непоправимыми
решениЯми. Њы достаточно разбираемсЯ в них и можем сказать, что
такой-то  душегуб  заслуживает  бессрочной  каторги.   Ќо    мы
недостаточно сильны в этих законах и не можем заключить, что  у
него  надо  отнЯть  будущее,  то  есть  наш  общий   шанс    на
исправление.  €сходЯ из всего  мною  сказанного,  в  завтрашней
объединенной …вропе заЯвление о торжественной  отмене  смертной
казни  должно  стать  первым  пунктом  всеевропейского    свода
законов, на создание которого все мы надеемсЯ.

     ----------
     [*] ”ранкар.
     ----------

     Ћт гуманистических идиллий  XVIII  века  рукой  подать  до
кровавых эшафотов, а  теперешние  палачи,  как  всем  известно,
сплошь  гуманисты.  Џосему  не   следует    слишком    доверЯть
гуманистической  идеологии,  когда  речь  заходит    о    таких
проблемах,  как  смертнаЯ  казнь.  ‚  заключение  хотелось   бы
повторить,  что  не  иллюзии  относительно  врожденной  доброты
человека и не  вера  в  грЯдущий  золотой  век  определЯют  мое
неприЯтие смертной казни.  Љак раз наоборот: ее отмена  кажетсЯ
мне необходимой из соображений разумного пессимизма,  логики  и
реалистического подхода к действительности.  џ пыталсЯ  вложить
душу во все  сказанное.  ’от,  кто  не  один  месЯц  общалсЯ  с
текстами,  воспоминаниЯми,  людьми,  имеющими  касательство   к
эшафоту, не может выйти из этого чудовищного лабиринта прежним.
Ќо отсюда не следует, повторЯю, что в  этом  мире  нет  никакой
ответственности и что мы должны идти на  поводу  у  современных
представлений, согласно которым можно все свалить в одну  кучу,
найти  оправдание  и  длЯ  жертвы,  и  длЯ  убийцы.  ќта  чисто
сентиментальнаЯ путаница замешана скорее на  трусости,  чем  на
великодушии, и с ее  помощью  нетрудно  в  конце  концов  найти
оправдание всему наихудшему на свете.  ЃлагословлЯЯ все и  всЯ,
можно благословить и концлагерЯ, и  цинизм  крупных  политиков;
можно дойти и до предательства собственных братьев.  €менно это
и совершаетсЯ вокруг нас.  Ќо при  теперешнем  положении  вещей
истинные сыны века стремЯтсЯ прежде всего к тому, чтобы им были
обеспечены средства длЯ выздоровлениЯ,  законы  и  организации,
которые сдерживали бы, но не стеснЯли их, влекли за  собой,  но
не подавлЯли своей тЯжестью.  ‚овлеченные  в  разнузданный  бег
истории, они нуждаютсЯ  в  какой-то  точке  опоры,  в  каких-то
принципах равновесиЯ.  Љороче говорЯ,  им  необходимо  разумное
общество,  а  не  та  анархиЯ,  в  которую  их  погрузила    их
собственнаЯ гордынЯ и непомерные притЯзаниЯ государства.
     џ убежден: отмена смертной казни поможет нам  продвинутьсЯ
по пути к такому обществу. ‚зЯв на себЯ эту инициативу, ”ранциЯ
могла бы  попытатьсЯ  распространить  ее  среди  стран  по  обе
стороны железного занавеса, где высшаЯ мера еще сохранилась. Ќо
прежде всего она должна подать пример.  ‘мертную казнь в  таком
случае нужно  заменить  каторжными  работами,  бессрочными  длЯ
неисправимых преступников, ограниченными каким-то сроком -- длЯ
всех других. ’ем, кто считает, что такое наказание хуже смерти,
можно  возразить:  отчего  же  вы  оставлЯете  его  длЯ   таких
душегубов, как ‹андрю, и в  то  же  времЯ  посылаете  на  казнь
второстепенных правонарушителей? € еще им можно напомнить,  что
каторжные  работы  оставлЯют  осужденному  возможность   самому
выбирать смерть, тогда как гильотина закрывает им все пути  длЯ
возвращениЯ.  ’ем же, кто полагает, что каторга -- это  слишком
легкое наказание,  следует  ответить,  что,  во-первых,  им  не
хватает воображениЯ, и, во-вторых, лишение свободы  кажетсЯ  им
пустЯком лишь в силу того, что современное общество приучило их
презирать свободу [*].

     ----------
     [*] ‡аглЯнем в отчет „юпона,  представителЯ  Ќационального
собраниЯ, от 31 маЯ 1791 года: "“бийцу снедает острое и  жгучее
беспокойство; чего он больше всего опасаетсЯ,  так  это  покоЯ,
ведь тогда бы ему пришлось остатьсЯ наедине с собой. Џоэтому он
постоЯнно  пренебрегает  собственной  смертью    и    стремитсЯ
причинить ее другим; одиночество и сознание  этого  одиночества
-- вот его подлиннаЯ казнь.  Ќе наводит ли все  это  на  мысль,
какого рода наказанию должны мы его подвергнуть, чтобы  он  как
следует его прочувствовал? /ђазве лекарство не должно  обладать
той  же  природой,  что  и  болезнь,  которую   оно    призвано
исцелить?/"  Џоследнюю  фразу  выделил  курсивом  Я  сам.   Ћна
позволЯет  видеть  в  этом  малоизвестном  депутате  подлинного
предшественника современных психологов.
     ----------

     Џусть Љаин останетсЯ в живых, но сохранит на  себе  печать
осуждениЯ, -- вот урок, который нам надобно извлечь из  ‚етхого
‡авета, не говорЯ уже о …вангелии, а не вдохновлЯтьсЯ жестокими
примерами закона Њоисеева.  ‚о всЯком  случае,  не  мешает  нам
провести хотЯ  бы  ограниченный  временем  эксперимент  (отмена
смертной казни лет на десЯть), если  наш  парламент  еще  не  в
состоЯнии искупить  свои  выступлениЯ  в  защиту  алкоголЯ  той
великой цивилизаторской мерой,  какой  стала  бы  окончательнаЯ
отмена высшей меры наказаниЯ.  …сли же наше общественное мнение
и его глашатаи  не  в  силах  отречьсЯ  от  этого  неподъемного
закона, который устранЯет то, чего не может исправить, тогда, в
ожидании лучших  времен,  постараемсЯ  сделать  все  возможное,
чтобы упразднить эту "торжественную бойню" [*], пЯтнающую  наше
общество.  ‚едь смертнаЯ казнь в том виде, в каком  она,  пусть
редко, но совершаетсЯ,  и  в  самом  деле  есть  отвратительнаЯ
бойнЯ,  вызов,  брошенный   душе    и    плоти    человеческой.
ЏерерубленнаЯ шеЯ, отсеченнаЯ, но все еще живаЯ голова,  потоки
крови  --  все  это  наследие  варварской  эпохи,    пытавшейсЯ
подобными унизительными  зрелищами  произвести  впечатление  на
толпу.  Ќо сегоднЯ, когда эта гнуснаЯ казнь совершаетсЯ тайком,
осталсЯ ли в  ней  хоть  какой-то  смысл?  €стина  в  том,  что
убийство в атомном веке ничем не отличаетсЯ от убийства в  веке
каменном.  €  сыщетсЯ  ли  человек  с  нормальными   чувствами,
которого не затошнило бы при одной  мысли  об  этой  чудовищной
хирургии? /…сли/ французскому государству не под силу сладить в
этом  вопросе  с  самим  собой  и  одарить  …вропу  целительным
средством, в котором она сама так нуждаетсЯ. пусть  оно  начнет
хотЯ бы с изменениЯ процедуры смертной казни.  Ќаука,  с  таким
рвением  помогающаЯ  убивать,  могла  бы,  по  крайней    мере,
посоветовать,  как  убивать    более    пристойно.    ‘надобье,
превращающее сон узника в смерть и находЯщеесЯ у него под рукою
хотЯ  бы  в  течение  суток,  чтобы  он   мог    свободно    им
воспользоватьсЯ,  или  еще  какое-то  средство,  необходимое  в
случае злой или ослабшей воли, обеспечат его  устранение,  если
оно  так  уж   необходимо,    и    привнесут    хоть    малость
благопристойности  в  то,  что  сегоднЯ  предстает  гнусным   и
бесстыдным балаганом.

     ----------
     [*] ’ард.
     ----------

     џ указываю на это компромиссное решение, поскольку  иногда
кажутсЯ  несбыточными  все  надежды  на  то,  что  мудрость   и
подлиннаЯ человечность  осенЯт  людей,  ответственных  за  наше
будущее. Ќекоторым людЯм -- их куда больше, чем обычно считают,
-- физически невыносимо знать, что такое на самом деле смертнаЯ
казнь, и не иметь возможности помешать ее  применению.  Ћни  на
свой лад претерпевают ее, не нуждаЯсь  ни  в  каком  суде.  ’ак
пусть же они избавЯтсЯ от гнусных кошмаров, которые  их  томЯт,
-- обществу это ничего не будет стоить.  Ќо по  большому  счету
этого недостаточно. Ќи в человеческих сердцах, ни в обществе не
воцаритсЯ постоЯнный мир, пока смертную казнь  не  объЯвЯт  вне
закона.

     /Џеревод ћ. ‘тефанова/


ЏримечаниЯ

     ќссе,  рассматривающее  смертную  казнь  как    проЯвление
социальной нетерпимости, свЯзанное с  абсолютным  возмездием  в
мире, где абсолютнаЯ вина невозможна, было опубликовано в  1957
году дважды: в "Ќувель ревю  франсез"  и  в  книге,  выпущенной
совместно с Ђртуром Љестлером, выступавшим против повешениЯ.
     "ђазмышлениЯ о гильотине" соответствует  третьему  периоду
творчества Ђ.  Љамю, свЯзанному с формированием философии Ѓунта
как социально-исторического аспекта абсурдистского опыта.

                                                 /Ђ. ”илоненко/


Last-modified: Tue, 08 Jun 1999 04:44:28 GMT
Ћцените этот текст: