‚ольфганг Љеппен. ’еплица

Ћцените этот текст:
‚ольфганг Љеппен. ’еплица

-----------------------------------------------------------------------
Wolfgang Koeppen. Das Treibhaus. Џер. с нем. - ‚.‘теженский.
‚ кн.: "‚ольфганг Љеппен. €збранное". Њ., "Џрогресс", 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 13 November 2001
-----------------------------------------------------------------------

Ћдному господу ведомо, как сложна политика и как часто,
подобно беспомощным коноплЯнкам в силках, бьютсЯ людские
умы и сердца. Ќо если мы не сможем глубоко возмутитьсЯ
великой несправедливостью, нам никогда не свершить
достойных дел.
ѓарольд Ќикольсон

€сторический процесс - это горение.
Ќовалис

Ћн, как всегда, отправилсЯ в путь под защитой депутатской
неприкосновенности, ведь его не поймали на месте преступлениЯ. Ќо, окажись
он преступником, они навернЯка отвернулись бы от него, с радостью отдали
бы его на съедение, все они, называвшие себЯ ‚ысоким домом. Љакой удачей
был бы длЯ них его арест, как были бы они счастливы и довольны, если бы он
сошел со сцены с таким громким, с таким непредвиденным скандалом, исчез в
тюремной камере, сгнил за решеткой. „аже члены его фракции стали бы
произносить громкие слова о позоре, который он на них навлек (вот
лицемеры!), а втайне потирали бы руки, радуЯсь, что это он сам поставил
себЯ вне общества, ибо он был крупинкой соли, вирусом беспокойства в их
пресном и затхлом партийном болотце, человеком совести и, таким образом,
источником всЯческих неприЯтностей.
Ћн сидел в экспрессе "Ќибелунги". Џахло свежей краской, всеобщим
обновлением и реставрацией: ездить по федеральной железной дороге очень
удобно, снаружи вагоны покрыты лаком, красным как кровь. Ѓазель -
„ортмунд, карлик Ђльберих и заводские трубы, вагон прЯмого сообщениЯ ‚ена
- Џассау, тайный убийца •аген [персонажи из "Џесни о Ќибелунгах"]
устроилсЯ с комфортом; вагон прЯмого сообщениЯ ђим - Њюнхен, пурпур
кардинальских мантиЯ просвечивает сквозь щели между задернутыми
занавесками на окнах; вагон прЯмого сообщениЯ •ук-ван-•олланд - ‹ондон,
"гибель богов" экспорта, страх перед всеобщим миром.
‚агалавайЯ... выстукивали колеса. Ћн не сделал этого. Ћн не убивал.
‚ероЯтно, ему и не дано было убивать, но он мог бы убить, и одна только
мысль, что вот он сделал это, что он поднЯл топор и нанес удар - одно
только представление об этом, столь живое и Ясное, придавало ему новые
силы. Њысли об убийстве, словно токи высокого напрЯжениЯ, пронизывали его
тело и душу, они окрылЯли, они озарЯли его, и на какое-то мгновение он
почувствовал, что теперь все будет хорошо, он энергично приметсЯ за дело,
он вступит в бой, он достигнет цели, пробьетсЯ к настоЯщему делу, не
пожалеет всей жизни своей, вторгнетсЯ в новые пределы, но, к сожалению, он
снова убивал только в мечтах, а сам оставалсЯ прежним Љетенхейве,
фантазером, _пораженным бледной немочью мысли_.
Ћн недавно похоронил жену. € поскольку в гражданской жизни он
чувствовал себЯ не очень-то уверенно, церемониЯ похорон испытала его, как
пугали крестины, и свадьбы, и любые отношениЯ между двумЯ людьми, если в
них принимало участие общество, а тем паче официальные власти. ‘мерть жены
он переживал тЯжело, неизбывное горе и тоска душили его, когда гроб
опускали в землю, - у него отнЯли самое дорогое, и, хотЯ слова эти давно
опошлены миллионами траурных извещений от имени счастливых наследников, у
него все же отнЯли самое дорогое, его возлюбленную закопали, и сознание,
что Я _навсегда-навсегда утратил и никогда больше не увижу ее ни на небе,
ни на земле, буду искать и не найду_, заставило бы его плакать, но он не
мог плакать там, на кладбище, хотЯ только фрау ‚ильмс и наблюдала за ним.
”рау ‚ильмс была у него приходЯщей прислугой. Ћна вручила ему букет
поникших астр из садика своего зЯтЯ. Ќа свадьбу фрау ‚ильмс преподнесла
ему точно такой же букет поникших астр. ’огда она сказала: "Ќу и виднаЯ же
вы пара!" ’еперь она молчала. ‚идный вдовец из него не вышел.
‚сегда-то ему приходит в голову что-нибудь потешное. ‚ школе, вместо
того чтобы слушать учителЯ, он думал о чем-нибудь смешном, в комитетах, на
пленумах его почтенные коллеги представлЯлись ему клоунами, кривлЯющимисЯ
на цирковой арене, и даже в минуты смертельной опасности он усматривал в
создавшейсЯ ситуации комическую сторону. ‚довец - что за потешное слово,
до жути потешное, какое-то траченное молью понЯтие из добрых старых
времен. Љетенхейве вспомнил, что в детстве он знал одного вдовца,
господина ЏосселЯ. ‚довец господин Џоссель еще жил в согласии с
упорЯдоченным миром; в маленьком городке его уважали. ѓосподин Џоссель
носил приличествующее вдовцу одеЯние: черный котелок, фрак и полосатые
брюки, а впоследствии белую, неизменно грЯзноватую жилетку, по которой
тЯнулась золотаЯ цепочка от часов, украшеннаЯ кабаньим клыком - знаком
победы над зверем. ’ак выглЯдел господин Џоссель, когда приходил за хлебом
к булочнику ‹абану, - живаЯ аллегориЯ верности за гробом, трогательный и
достойный уважениЯ символ "покинутого".
Љетенхейве не был достоин уважениЯ, и растрогать он никого не мог. “
него не было ни котелка, ни даже обычной шлЯпы, и на похороны он пришел в
своем легкомысленном модном полупальто. ‘лово "вдовец", хоть и не
произнесенное фрау ‚ильмс, Љетенхейве вспомнил лишь при виде поникших
астр, оно преследовало и мучило его. Ћн был рыцарем печального, он был
рыцарем потешного образа. Ђ когда он ушел с кладбища, мысли его обратились
к преступлению.
Ќа сей раз в своем воображении он действовал по велению инстинкта,
Ярости, а не разума, и ќлька, всегда упрекавшаЯ его в том, что он живет в
мире книг, порадовалась бы, с какой непреклонностью и последовательностью
готовил он преступление и при этом не забывал замести следы, словно герой
детективного фильма. Ћн Ясно видел, как крадетсЯ по переулку, где торгуют
старьем, как покупает в подвальных лавчонках одежду вдовца. Ћн приобрел
полосатые брюки, фрак, белую жилетку (грЯзную, как у господина ЏосселЯ),
солидный котелок, золотую цепочку длЯ часов; только кабаний клык ему не
удалось раздобыть, стало быть, не удалось победить и зверЯ. ‚ большом
универмаге эскалатор поднЯл его в отдел рабочей одежды, и он купил там
светлую спецовку, какую носЯт погонщики скота. Ќа каком-то лесном складе
он украл топор. ќто было совсем просто: плотники обедали, он взЯл топор с
кучи щепок и не спеша ушел.
Ѓольшой оживленный отель с множеством выходов стал убежищем убийцы.
‡десь он остановилсЯ - _депутат бундестага Љетенхейве, Џоссель, вдовец из
Љлейнвезенфельда_. Ћн переоделсЯ. ЋблачилсЯ перед зеркалом в одежды
вдовца. ‘тал похож на ЏосселЯ. ‘тал Џосселем. ‘тал наконец достойным
уважениЯ. ‚ечером он вышел из отелЯ, держа под мышкой спецовку в топор.
Ќа унылой улице, в черном окне ресторана зеленым огнем горел скорпион,
единственный на всю округу источник света, болотный огонек из страшной
сказки. ‡а спущенными ржавыми жалюзи дремали молочные и овощные лавчонки,
булочнаЯ. Џахло чем-то затхлым, гнилым и кислым; пахло грЯзью, крысами,
проросшим подвальным картофелем и дрожжевым тестом. €з "‘корпиона"
доносилась манЯщаЯ музыка. ђозмари Љлуни пела с пластинки "Botch-a-me"
["–елуй менЯ" - слова из модной американской песенки тех лет].
Љетенхейве зашел в подворотню. Ќадел спецовку, взЯл в руки топор -
настоЯщий мЯсник, поджидающий быка.
€ бык пришел: поЯвилась ‚ановскаЯ с уродливой щетиной волос на бычьем
черепе, бой-баба, котораЯ наводила страх своими кулачищами и верховодила
всеми лесбиЯнками; лесбиЯнки испытывали сладостную боль при виде ‚ановской
и называли ее "хозЯйкой". Ћна носила мужской костюм, какие носЯт толстЯки,
брюки туго обтЯгивали ее могучий зад, плечи были подбиты ватой - смешнаЯ и
страшнаЯ попытка уподобитьсЯ мужскому полу; в опухших губах, под
нарисованными жженой пробкой усами - мерзкий изжеванный окурок крепкой
сигары. Ќикакой жалости! Ќикакой жалости к этой ведьме! ’олько бы не
засмеЯтьсЯ - смех примирЯет! Љетенхейве поднЯл топор, нанес удар. Ћн
ударил по этой всклокоченной щетине, по этому волосЯному матрацу, который,
как ему казалось, покрывал ее с головы до пЯт; он раскроил быку череп. Ѓык
качнулсЯ. ђухнул. ЃычьЯ кровь забрызгала спецовку.
‘пецовку и топор вдовец Џоссель бросил в реку и перегнулсЯ через перила
моста, спецовка и топор ушли на дно, исчезли, вода сомкнулась над ними,
_вода с гор, ледники и глетчеры, камни, влекомые потоками, сверкающие
лакомые форели_.
Ќикто не видел его, никто и не мог его видеть, ибо он, к сожалению, не
совершил этого убийства, он снова всего лишь грезил, грезил наЯву, так и
не собравшись с силами, размышлЯл, вместо того чтобы действовать, - вечно
одна и та же песнЯ. Ћн спасовал. Ћн пасовал перед любой жизненной задачей.
Ћн спасовал в тысЯча девЯтьсот тридцать третьем, и в тысЯча девЯтьсот
сорок пЯтом он тоже спасовал. ‘пасовал в политике. ‘пасовал в своей
профессии. Ћн не справилсЯ с жизнью, а кто справлЯлсЯ? Ћдни глупцы. Ќа нем
словно лежало проклЯтье, лишь на нем одном. Ћн спасовал и в семейной
жизни. ’еперь он с грустью вспоминал ќльку, испытываЯ подлинное и вовсе не
потешное горе вдовца, - ќльку, котораЯ лежит под могильным холмом,
отданнаЯ во власть Ќеведомого, во власть превращениЯ, ужасного, если там,
за гробом, Ќичто, и столь же ужасного, если там более чем Ќичто, - теперь
ему казалось, что он никогда не был способен ни любить, ни ненавидеть, что
все это было лишь игрой сладострастиЯ, скольжением по поверхности. Ћн не
убил ‚ановскую. Ћна жива. Ћна сидит в "‘корпионе", командует, пьет,
промышлЯет сводничеством среди лесбиЯнок. Ћна слушает пластинку с песенкой
ђозмари Љлуни "Botch-a-me, botch-a-me", - и вдруг у него защемило сердце:
а все-таки он совершил убийство.
‚агалавайЯ... ревел паровоз. ќлька пришла к нему голоднаЯ, а у него
были тогда консервы, теплаЯ комната, напитки, маленький черный котенок и -
после длительного поста - охота до человеческой плоти, как называл любовь
Ќовалис.
Љетенхейве никогда не переставал чувствовать себЯ немцем; но в то
первое послевоенное лето человеку, который отсутствовал одиннадцать лет,
не легко было во всем разобратьсЯ. ‡абот у него хватало. ‚ремЯ долго не
вспоминало о нем, но затем поймало его и завертело, и он верил тогда, что
кое-чему еще суждено осуществитьсЯ.
Љак-то вечером Љетенхейве смотрел в окно. Ћн устал. ‘темнело рано. Ќебо
заволокло грозными тучами. ‚етер вздымал клубы пыли. € тогда он увидел
ќльку. Ћна юркнула в развалину напротив. ћркнула в трещину разбитой стены,
в пещеру среди щебнЯ и мусора. ’очно зверек, уползающий в свою нору.
€ тут хлынул дождь. Љетенхейве вышел на улицу. „ождь и ветер валили его
с ног. Ѓрызги грЯзи забивали рот и глаза. Ћн вывел ќльку из развалин. Ћна
насквозь промокла и всЯ перемазалась. ѓрЯзное платье прилипло к телу.
ЃельЯ на ней не было. ѓолаЯ и беззащитнаЯ, боролась она с пылью, дождем и
камнЯми. ќлька пережила войну, ей было всего шестнадцать.
…му не нравилось ее имЯ, ќлька - Ђдельгейда. Ћно внушало ему
подозрение. ќто имЯ из нордической мифологии напоминало о ‚агнере и его
истерических героЯх, о хитром, коварной и жестоком мире богов, и
смотри-ка, ќлька действительно оказалась дочерью гаулейтера, наместника,
властелина.
ѓаулейтер и его жена были мертвы. Ћни проглотили пилюльки,
приготовленные "на крайний случай", и весть о смерти родителей ќлька
услышала в лесу.
Ћна услышала эту весть (просто весть, не больше, потому что времЯ как
будто усыпило этот день, и ќлька воспринимала все удары судьбы так, словно
ее закутали в вату и грубые руки катали ее в этом ватном мешке) из
хрипевшего, содрогавшегосЯ от шифрованных сигналов и призывов о помощи
радиоприемника, среди немецких солдат, сдавшихсЯ в плен и ждавших отправки
в лагерь.
€х охранЯли двое негров, которых ќлька не могла забыть. Ќегры, огромные
долговЯзые парни, замерли в странной позе, присев на пЯтки, вот-вот
готовые прыгнуть. ’очно в девственном лесу. ‚интовки - свидетельство
цивилизации - лежали у них на коленЯх. Ќа подсумках висели длинные
узловатые плетки. Џлетки эти производили более внушительное впечатление,
чем винтовки.
‚ремЯ от времени негры вставали и отправлЯли свои естественные
надобности. Ћни делали это очень серьезно, не спускаЯ с пленных своих
круглых (каких-то чистосердечных), словно подернутых белой пленкой глаз.
Ќегры поливали траву под деревьЯми двумЯ высокими блестЯщими струЯми.
Љогда они это делали, плетки болтались у их длинных красивых ног, и ќлька
вспомнила о негре Ћуэнсе, победителе берлинской олимпиады.
Ћт немецких солдат разило дождем, землей, потом и ранами, множеством
дорог, сном в шинелЯх, победами и поражениЯми, страхом и изнеможением,
скукой и смертью, от них разило воплем "несправедливость" и воплем
"напрасно".
Ђ позади охранЯемого района, на нехоженых тропинках, за густым
кустарником, робко, еще остерегаЯсь солдат и не доверЯЯ неграм, возникали
призраки, истощенные тела, хрупкие скелеты, голодные глаза и изборожденные
страдальческими морщинами лбы; они выползали из пещер, где скрывались,
убегали из лагерей смерти и бродили вокруг, покуда их еще несли тощие
разбитые ноги; клетка открылась. ќто были те, кого преследовало, бросало в
тюрьмы, травило правительство, подарившее ќльке счастливое детство - _игры
в имении отца, терраса с цветами и бабочками, порхающими над ними, пленнаЯ
накрывает на стол к завтраку, пленные разгребают гравий на аллеЯх парка,
пленные поливают газон, выводЯт конЯ длЯ утренней верховой прогулки,
блестЯт сапоги отца - их довел до блеска пленный, скрипит сбруЯ, фыркает и
бьет копытами упитанный, до лоска вычищенный скребницей конь_...
ќлька уже не помнила, как кочевала потом то с одним, то с другим
обозом.
Њаленький котенок Љетенхейве внушал ќльке доверие. „евушка и котенок
были молоды, они играли друг с другом. €м нравилось комкать рукописи
Љетенхейве и бросатьсЯ ими. Љогда Љетенхейве, закончив свои многочисленные
дела, в которые он все глубже и глубже погружалсЯ и которые все больше и
больше разочаровывали его, возвращалсЯ домой, ќлька кричала: "•озЯин
идет!" •озЯином Љетенхейве был, видимо, и длЯ нее. Ќо вскоре вознЯ с
котенком наскучила ќльке. “ нее портилось настроение, когда Љетенхейве
сидел вечером за своими бумагами, в ту пору еще одержимый желанием
помогать, строить, залечивать раны, возделывать хлеб; они решили
обвенчатьсЯ, потому что их дружба дала трещину.
ќтот брак все осложнил. ‚о всех анкетах, которые были придуманы
национал-социалистами, но доведены до полного совершенства их победителЯми
- во всех этих анкетах Љетенхейве числилсЯ теперь зЯтем покойного
гаулейтера. ќто многих настораживало, хотЯ самого его нимало не
беспокоило; Љетенхейве всегда был против того, чтобы родственники
политических врагов, а стало быть, и его жена, подвергались
преследованиЯм. •уже, что сам брак пришелсЯ ему не по душе. Љетенхейве был
холостЯк, одиночка, может быть, сладострастник, может быть, анахорет, он и
сам толком этого не знал, колеблЯсь между разными формами бытиЯ. ‚ерно
было лишь одно - женитьба оказалась ему не по плечу и доставлЯла излишние
заботы. ‚добавок он женилсЯ (и с удовольствием) на девочке, котораЯ по
возрасту годилась ему в дочери, и рЯдом с ней, такой молодой, ему пришлось
признатьсЯ, что сам он еще не стал взрослым. Ћни подходили длЯ любви, но
не длЯ совместной жизни. Ћн умел наслаждатьсЯ, но не умел воспитывать.
Љетенхейве не очень-то ценил воспитание, но видел, что ќлька чувствует
себЯ несчастной от избытка свободы. Ћна не знала, что делать с этой
свободой. Ћна терЯлась в ней. ЉажущаЯсЯ безмЯтежной жизнь представлЯлась
ќльке бескрайним океаном, омывающим ее со всех сторон, океаном пустоты,
чье бесконечное уныние оживлЯлось лишь волнами удовольствий, пеной
пресыщениЯ, ветром минувших дней. Љетенхейве встретилсЯ на жизненном пути
ќльки, как дорожный указатель, но лишь длЯ того, чтобы сбить ее с верного
пути. Ђ потом после множества слиЯний Љетенхейве пережил новое длЯ него (и
ему не предназначенное) гнетущее чувство смертной тоски, чувство смертного
греха, какое возникает у праведников. ‡ато он впервые утолил свой голод.
ќлька бурно требовала любви. Ћна была чувственной женщиной, разбуженнаЯ
в ней жажда нежности не знала границ. Ћна говорила: "Ћбними менЯ крепче!"
Ћна вела его руку. Ћна говорила: "Џогладь менЯ!" “ нее горели бедра, все
тело ее пылало, она говорила непристойности, она кричала: "‚озьми менЯ!
‚озьми менЯ!" € Љетенхейве терЯл голову, он вспоминал о том, как он
голодал, как скиталсЯ по улицам чужих городов, куда его забросило
отвращение к родителЯм ќльки, он вспоминал о тысЯчекратном соблазне
витрин, о назойливых манекенах в наивно-непристойных позах, о развешенном
белье, о рекламах, на которых женщины натЯгивали чулки по самые бедра, о
девушках, Языка которых он не знал и которые, леденЯ и обжигаЯ, вереницей
проходили мимо него. €стинное наслаждение до сих пор грезилось ему лишь во
сне, во сне он испытывал плотские чувства, лишь во сне ощущал
привлекательность женского тела, слиЯние в одно, ощущал чужое дыхание,
горЯчие запахи. Ђ поспешно удовлетвореннаЯ похоть в каморке, снЯтой на
час, на парковых скамейках, в закоулках старой части города - разве можно
было сравнить это с утомлЯющим соблазном нанизанных одна за другой секунд,
с цепью минут, замкнутым кругом часов, колесом дней, недель и лет,
соблазном навеки, да еще постоЯнной возможностью удовлетворЯть свои
желаниЯ в брачном союзе, когда ты в ужасе, что этому не будет конца,
решаешьсЯ на крайность.
ќлька ласкала его. ‚ то времЯ часто выключали свет. ’емные ночи
действовали угнетающе. Љетенхейве приобрел длЯ работы аккумулЯторную
лампу. ќлька ставила лампу рЯдом с кроватью, и Яркий свет падал на
лежавших, словно луч прожектора, выхватывающий из темноты ночной улицы
голую парочку. ќлька долго и внимательно рассматривала Љетенхейве. Ћна
говорила: "‚ двадцать лет ты, наверное, был красивым". Ћна говорила: "’ы
любил многих женщин". Љетенхейве было тридцать девЯть. †енщин он знал
немногих. ќлька говорила: "ђасскажи мне что-нибудь". Ћна считала его жизнь
бурной и Яркой, полной непонЯтных ей поворотов, считала его чуть ли не
авантюристом. ќльке все это было чуждо. Ћна не понимала, какую звезду он
выбрал себе путеводной. Љогда Љетенхейве ей рассказал, почему он не мог
согласитьсЯ с политикой национал-социалистов и уехал за границу, ќлька не
понЯла причины его поступка, разве что была какаЯ-то невидимаЯ и, уж во
всЯком случае, неощутимаЯ причина нравственного порЯдка. Ћна говорила: "’ы
как школьный учитель". Љетенхейве смеЯлсЯ. Ђ может быть, смеЯлсЯ только
его рот. Њожет быть, он всегда был таким старым учителем, старым школьным
учителем и старым школЯром, невоспитанным учеником, который не знал урока,
потому что любил книги. ‘о временем ќлька возненавидела его книги, ее
возмущали бесчисленные фолианты сочинений, бумаги, тетради, журналы,
вырезки и наброски, которые валЯлись повсюду и уводили Љетенхейве из ее
постели в сферы, куда ей не было пути, в миры, в которые длЯ нее не было
доступа.
„еЯтельность Љетенхейве, его участие в послевоенном восстановлении, его
стремление создать длЯ нации новые основы политической жизни и
демократической свободы привели к тому, что его избрали в бундестаг. …го
кандидатуру выдвинули на особых условиЯх, и Љетенхейве получил мандат,
даже не утруждаЯ себЯ предвыборными выступлениЯми. Ћкончание войны вселило
в него надежды, и какое-то времЯ он думал, что посвЯтит себЯ настоЯщему
делу, после того как долго оставалсЯ в стороне. Љетенхейве хотел
осуществить свои юношеские мечты, он верил тогда в перемены, но вскоре
понЯл, как глупо было в это верить, ведь люди, конечно, остались прежними,
они даже и не думали изменЯтьсЯ оттого, что изменилась государственнаЯ
форма правлениЯ, оттого, что вместо коричневых, черных и серо-зеленых
мундиров по улицам теперь расхаживали и делали девушкам детей оливковые
мундиры. € снова все рухнуло из-за мелочей, из-за вЯзкой тины, поднЯвшейсЯ
со дна и задержавшей поток чистой воды, все осталось по-прежнему, в
заведенных испокон веков формах жизни, о которых каждый знал, что они
лживы. Џоначалу Љетенхейве рьЯно взЯлсЯ за работу в различных комитетах,
ему не терпелось наверстать упущенные годы, _а как бы он процветал, если
бы примкнул в свое времЯ к нацистам, ибо то было пробуждение, проклЯтый
взрыв помешательства его поколениЯ, а теперь все его стараниЯ преданы
анафеме, и, он, седеющий юнец, стал посмешищем, он потерпел поражение,
едва успев начать_.
’о, что он потерЯл в политике, что отвоевали у него и что он сам
вынужден был сдать, он потерЯл и в любви: политика и любовь пришла к нему
слишком поздно. ќлька любила его, а он ездил по бесплатному депутатскому
билету за призраками, за призраком свободы, которой боЯлись и которую
отдали на откуп философам длЯ бесплодных обсуждений, за призраком прав
человека, о которых вспоминали лишь тогда, когда становились жертвой
произвола; все эти проблемы оказались бесконечно трудными, от них можно
было прийти в отчаЯние. Љетенхейве вскоре понЯл, что снова находитсЯ в
оппозиции, хотЯ вечно быть в оппозиции не доставлЯло ему уже никакого
удовольствиЯ; он спрашивал себЯ: могу ли Я что-либо изменить, могу лЯ
что-либо улучшить, знаю ли Я, каким путем надо идти? Ќет, этого он не
знал. Љаждое решение было свЯзано с тысЯчами "за" и "против", практическаЯ
политика напоминала лианы, лианы тропического леса, джунгли, где
попадаютсЯ хищные звери, где можно быть мужественным, можно защищать
голубЯ от льва, но где тебЯ исподтишка ужалит ЯдовитаЯ змеЯ. ‚прочем, в
этом лесу львы были беззубыми, а голуби - не такими невинными, как они о
том ворковали, только змеиный Яд оставалсЯ все еще сильным и действенным,
и змеи умели выбрать удачный момент длЯ смертельного укуса. ‚ этом лесу
Љетенхейве прокладывал себе дорогу, то и дело сбиваЯсь с пути.
‘китаЯсь в дебрЯх, он забывал, что ему светило солнце, что на его долю
выпало чудо: его любили, ќлька с ее прекрасным юным телом любила его.
Ќедолги были их объЯтиЯ - от поезда до поезда, - и Љетенхейве снова
торопилсЯ в путь, безумный рыцарь, сражавшийсЯ с властью, котораЯ так
сроднилась с прежними извечными властЯми, что смеЯлась над рыцарем,
выступившим против нее. €ногда, словно из любезности, желаЯ придать его
стараниЯм какую-то цель, она подсовывала ему ветрЯную мельницу, вполне
пригодную длЯ такого старомодного „он-Љихота, а ќлька оставалась дома,
обреченнаЯ на ад, ад одиночества, ад скуки, ад безразличиЯ, ад
каждодневных хождений в кино, где в уютной темноте дьЯвол вместо настоЯщей
жизни показывает вымышленную, где тени вытравлЯют душу, ад пустоты, ад
мучительно воспринимаемой вечности, ад примитивного существованиЯ, годного
разве лишь длЯ растений, способных и здесь воспринимать свет небес.
"‘олнце? - думала ќлька. - Ћбман. …го свет черен".
_Џрекрасной была лишь молодость, а молодость не вернетсЯ, ее сломали,
скосили в мае, и Љетенхейве, добрый малый, был одним из косцов. “ ќльки
никогда не было школьного учителЯ, теперь у нее есть школьный учитель в
Ѓонне, но он не задавал ей никаких уроков. „а она и не стала бы учить
уроки, разве это подобало ей, дочери наместника, у которого пленные
разгребали гравий в парке_.
€ тут-то к ней Явилась ‚ановскаЯ, ‚ановскаЯ с широкими, поднЯтыми ватой
плечами, извращеннаЯ фюрерша женского союза, ‚ановскаЯ с грубым
повелительным голосом, _он напоминал родительский дом, как-то странно
измененный, но все-таки это был ее родительский дом, голос отца, голос
матери, он напоминал ей пивные пирушки "старых бойцов", в которые
расфранченный гаулейтер погружалсЯ, как в омолаживающую грЯзевую ванну.
‚ановскаЯ сказала: "Џойдем, дитЯ мое", и ќлька пошла за ней_... и она
попала в объЯтиЯ лесбиЯнки, там было тепло, там было забвение, там можно
было укрытьсЯ от пространства, укрытьсЯ от солнца, укрытьсЯ от вечности,
там произносили простые слова, не говорили ни о чем абстрактном, не было
ужасной, гнетущей, беспрестанной, брызжущей, бурлЯщей и всегда непонЯтной
интеллектуальности Љетенхейве, _который ее похитил, когда она была
беспомощной, этот школьный учитель, этот дракон, и она, принцесса, теперь
мстила, мстила Љетенхейве, мстила дракону, мстила отцу, который не смог
победить и умер, как трус, отдав ее дракону, мстила за свое проклЯтое
существование, мстила тем, что свЯзалась с извращенными бабами, они стали
церберами ее мести_... Ќе одна ‚ановскаЯ была орудием ее мести, потому что
‚ановскаЯ не только ублажала, но и сводничала, вербовала девушек на
проклЯтую службу весталок. Њужчин она презирала, _трЯпки, все трЯпки, к
счастью, все импотенты_. Ћна щеголЯла подбитыми ватой плечами, тугим задом
в мужских брюках и сигарой во рту - последним звеном в цепи доказательств
своей мужеподобности. Ћна, чудовище половой зависти, злаЯ и растолстевшаЯ
ЏентесилеЯ лавочниц, прозевавшаЯ своего Ђхилла, с удовольствием похитила
бы жен у несправедливо всем владевших, но бессильных Џриапов. ќльку она
подкупала избавлением от одиночества и пивом. ќлька уже не чувствовала
себЯ покинутой, когда Љетенхейве заседал в Ѓонне. Ћна пила. Џила с
озлобленными лесбиЯнками, которые ждали, пока она опьЯнеет. ќлька пила
бутылку за бутылкой. Ћна заказывала пиво по телефону, и ей доставлЯли его
на дом в четырехугольных металлических корзинах. Љогда Љетенхейве
возвращалсЯ из своих поездок, наглые бабы, насмешливо ухмылЯЯсь,
выскакивали из дверей, точно насытившиесЯ крысы. Љетенхейве кидалсЯ на них
с кулаками, но они успевали укрытьсЯ. ‚ комнате пахло женским потом,
бесплодным возбуждением, бессмысленным изнеможением и пивом, пивом, пивом.
ќлька, ошалелаЯ от пива, бормотала что-то бессвЯзное, как кретинка. ‘люна
капала из ее красивого, накрашенного, созданного длЯ любви рта. Ћна
бормотала: "—его тебе здесь надо?" Ћна бормотала: "џ ненавижу тебЯ!" Ћна
бормотала: "џ люблю только тебЯ!" Ћна бормотала: "Џойдем в постель".
_‘олнце было черным_.
Њог ли он боротьсЯ? Ћн не мог боротьсЯ. Ѓабы сидели в своих крысиных
норах. Ћни наблюдали за ним. Ђ в Ћбщегерманском блоке в своих укрытиЯх
сидели другие крысы - мужчины - и тоже наблюдали за ним. Ћн наклонЯлсЯ к
губам ќльки - и ощущал запах пивного перегара, дух свЯтого ‘пиритуса,
зеленый змий взметалсЯ с ее вздохом. Љетенхейве всего передергивало, и
все-таки его влекло к ней, и в конце концов именно он сдавалсЯ. Ќаутро они
мирились. —аще всего это было воскресное утро. Љолокола звали в церковь.
Љетенхейве ничего не имел против колокольного звона, его колокола не
звали, и, возможно, он даже сожалел, что они взывали не к нему, но ќльку
каждый удар колокола волновал, как призыв, как притЯзание на что-то
абсолютное, и она сопротивлЯлась ему всеми силами. "џ ненавижу этот
трезвон, - кричала она. - ќто подло так трезвонить!" Љетенхейве
приходилось ее успокаивать. ќлька плакала. ‚падала в тоску. Ќачинала
хулить бога. Ѓог ќльки был злым богом, извергом, испытывающим наслаждение
при виде людских страданий. "Ѓога нет", - говорил Љетенхейве, отнимаЯ у
нее последнее утешение - веру в кровавого идола. ‹ежа в кровати, они пели
детские песенки, вспоминали считалки. Љетенхейве любил ќльку. € бросил на
произвол судьбы. …му доверили человека, а он бросил его на произвол
судьбы. Ћн ездил разбирать запутанные дела, сражалсЯ в комитетах за
какие-то туманные права человека, которые так и не были завоеваны. …го
работа в комитетах была напрасной, все равно он никому не смог бы помочь,
но он уезжал, оставлЯЯ ќльку в отчаЯнии, - единственное существо, которое
ему доверили, о котором ему надо было заботитьсЯ. Ќаглые бабы убивали ее.
Џиво убивало ее. „а еще она стала глотать таблетки. Џо сути дела, ее
задушило одиночество, предчувствие вечного и преходЯщего, ее задушила
вселеннаЯ, такаЯ конечнаЯ и бесконечнаЯ, залитаЯ черным светом, с черным
непостижимым небом по ту сторону звезд. _Љетенхейве - школьный учитель,
Љетенхейве - похититель девушек, Љетенхейве - дракон из саги, Љетенхейве -
вдовец Џоссель, Љетенхейве - моралист и сластолюбец, Љетенхейве - депутат,
Љетенхейве - рыцарь прав человека, Љетенхейве - убийца_.
_‚ одной газете напечатали портрет мудреца: старый человек с добрым
лицом и с седыми как лунь волосами, в своей поношенной одежде он был похож
на садовника. ќйнштейн, который гонЯлсЯ за призрачным огоньком, и поймал
этот огонек, и вывел Ясную изЯщную формулу длЯ четвертой компоненты;
объединение физических теорий, гармониЯ сфер, единаЯ теориЯ полЯ, законы
тЯготениЯ и электричества сводЯтсЯ к формуле, общей длЯ всех видов
материи_...
‚агалавайЯ. ЃезмЯтежен, говорЯт, сон праведных. Ђ разве Љетенхейве
может спать? ‚о сне приходЯт видениЯ, скорее, даже не видениЯ, а страхи и
призраки. Ћн лежал в поезде, головой к востоку, устремив закрытые глаза на
запад. —то же он мог видеть? ‘аарскую область, прекрасную ”ранцию,
государства Ѓенилюкса, всю "малую …вропу", …вропейское объединение углЯ и
стали. Ђ склады оружиЯ? € склады оружиЯ. “же кое-кто подкрадывалсЯ к
границам. ЋбменивалсЯ нотами. ‡аключал договоры. €гра опЯть началась.
‘тараЯ игра? ‘тараЯ игра. ”едеративнаЯ республика принимала в ней участие.
…е деЯтели вели переписку с американцами в ‚ашингтоне и терлись возле
американцев в Њаннгейме. Љанцлер заседал за тем или иным круглым столом.
Љак равноправный? Љак равноправный. Ђ что у него позади? Ћборонительные
линии. ђеки. Ћборона на ђейне. Ћборона на ќльбе. Ћборона на Ћдере. Ђтака
на ‚исле. Ђ что еще? ‚ойна, могилы. Ђ что у него впереди? ЌоваЯ война?
Ќовые могилы? Ћтступление до Џиренеев? Љарты снова перетасованы. Љто
назвал министра иностранных дел одной великой державы вылощенным ослом?
‘тарый заЯц с ‚ильгельмштрассе. Ћн уже снова чувствовал себЯ на пути к
великодержавности и, высунув Язык, мчалсЯ по старой дистанции, теперь,
правда, по Љобленцерштрассе, но в начале и в конце ее уже сидели еж со
своей ежихой.
Ќа ђейне устало боролсЯ с течением буксир, тЯнувший угольные баржи. ‚
тумане они скользили по воде, как мертвые киты.
‡десь лежал некогда клад, сокровище под волнами, золото, спрЯтанное в
гроте. …го грабили, разворовывали, растрачивали, проклинали. •итрость,
коварство, ложь, обман, убийство, смелость, верность, предательство и
туман во веки веков, аминь. ‚агалавайЯ, пели дочери ђейна. Џищеварение,
разложение, обмен веществ и обновление клеток - и через семь лет ты
становитьсЯ другим; но на полЯх воспоминаний громоздЯтсЯ окаменелости - им
хранЯт верность.
‚агалавайЯ... ‚ театре Ѓайрейта на сцене высоко взлетали на качелЯх
девушки, сверкающие грации. ‡релище растрогало диктатора, тепло разлилось
по его жилам; рука на портупее, спущеннаЯ на лоб прЯдь, безупречно сидЯщаЯ
фуражка, в мрачных замыслах зарождаетсЯ катастрофа. € вот уже встречают
верховных комиссаров, раскрывают им объЯтиЯ и прижимают к груди! Џрижимают
к груди! ‹ьютсЯ слезы, слезы умилениЯ, текут соленые ручейки, встречи,
всепрощение, а кожа-то сразу поблекла, слезы смыли со щек немного румЯн,
но наследие ‚отана вновь спасено.
”лаги всегда выставлЯют себЯ напоказ, как дешевые проститутки.
‚ывешивать флаги считаетсЯ при некоторых обстоЯтельствах долгом. _‘егоднЯ
Я вывешиваю один флаг, завтра другой, Я исполнЯю свой долг_. ”лаги шумЯт
на ветру. Ћ ѓельдерлин, что это шумит? ’рескучие фразы, полые кости
мертвецов. ‚ысшее общество снова выстоЯло. …му нужно было выполнЯть
высокие задачи, спасать имущество, поддерживать свЯзи, охранЯть владениЯ,
не терЯть контактов, ибо главное - присутствовать, быть при сем, в
творениЯх haute couture [лучших портных (франц.)], в отутюженном фраке, а
если уж так не получитсЯ, то в сапогах, чеканЯ шаг. ‚о фраке человек одет,
но украшает его лишь ладно сшитый мундир. Ћн придает величие, гарантирует
уверенность, безопасность. Љетенхейве не придавал значениЯ мундирам.
Џридавал ли он значение величию? Ђ уверенности, безопасности?
Љетенхейве погрузилсЯ в беспокойный сон. …му снилось, что он едет на
предвыборное собрание. ЊаленькаЯ станциЯ, расположеннаЯ в долине. Ќикто не
вышел встречать депутата. Џустынные рельсы убегали в бесконечность. Њеж
шпал увЯдала трава. ‘реди камней пышно разроссЯ чертополох. —етыре холма -
вот и весь городок. Ќа холмах католический собор, протестантскаЯ церковь,
памЯтник воину из бесплодного гранита и „ом профсоюзов, построенный без
души, на скорую руку, из неотесанных бревен. ‚се четыре сооружениЯ стоЯт
особнЯком. Ћни стоЯт особнЯком, как греческие храмы среди печальных руин
‘елинунта. Ћни давно уже прошлое, пыль истории, окаменевшие экскременты
Љлио, ни один человек не интересуетсЯ ими, но Љетенхейве ведено взбежать
на один из этих холмов, приблизитьсЯ к одному из этих сооружений,
постучатьсЯ и воскликнуть: "‚ерую! ‚ерую!"
…му стало жарко. ‚идимо, кто-то включил в вагоне отопление, хотЯ ночь
была теплой. Љетенхейве зажег свет. ЏоглЯдел на часы. ЏЯть утра. ЉраснаЯ
секунднаЯ стрелка вращалась по циферблату со светЯщимисЯ цифрами, словно
предупреждаЯ об избыточном давлении и опасности взрыва. ‚ремЯ Љетенхейве
истекало. Ћно текло с фосфорическим блеском, что можно было видеть, и
бессмысленно, что было менее заметно. Љолеса поезда бессмысленно везли его
к лишенной ореола цели. €спользовал ли он свое времЯ? ‘вой день? Ђ стоило
ли? € не был ли вопрос о стоимости времени тоже выражением человеческой
извращенности? "–ель существует лишь длЯ безнравственных", - как изрек
ђатенау, и потому Љетенхейве считал себЯ безнравственным. ‘ возрастом он
стал понимать, что, не успев еще сесть на поезд времени, он уже очутилсЯ в
конце своего жизненного пути. Џроизошло столько событий, что ему казалось,
будто он так и стоит на месте, не сделав ни шагу вперед; пережитые им
катастрофы, бурные перемены в мире, исторические крушениЯ, начала новых
эпох, под ветром которых на закате или на утренней заре (кто знает?) лицо
его покрылось загаром и огрубело. ‚се это уподоблЯло его,
сорокапЯтилетнего мужчину, мальчишке, который, посмотрев фильм про
разбойников, трет глаза, полный глупых надежд, глупых разочарований и
глупых пороков. Љетенхейве протЯнул руку, чтобы выключить отопление, но
рычажок стоЯл на метке "холодно". Ѓыть может, надо выключать отопление
другим рычажком, не в купе; быть может, сам машинист регулирует
температуру в вагонах; быть может, отопление вообще не включено и виною
всему эта тЯгостнаЯ душнаЯ ночь. Љетенхейве снова улегсЯ и закрыл глаза.
€з коридора не доносилось ни звука. Џассажиры лежали в своих загончиках,
погрузившись в забытье.
Ђ если на этот раз его не изберут? Љетенхейве страшило участие в
предвыборных битвах - роль быка, идущего на заклание. Ћн все больше
пугалсЯ собраний, ненавистной ширины залов, необходимости говорить перед
микрофоном, боЯлсЯ услышать из репродукторов, установленных во всех
уголках, раскаты своего искаженного до неузнаваемости голоса, боЯлсЯ
глухого, издевательски насмешливого эха, доносившегосЯ до него из чадного
месива табачного дыма, пивного перегара и острого запаха пота. Љак оратор
он не умел убеждать. ’олпа чувствовала, что он сомневаетсЯ, и не прощала
ему этого. ‚ выступлениЯх Љетенхейве им не хватало фанатизма, искреннего
или разыгранного гнева, рассчитанного неистовства, пены у рта - привычного
патриотического балагана, который был им знаком и который им хотелось
видеть всегда. ‘пособен ли Љетенхейве быть глашатаем партийного оптимизма,
способен ли выравнивать капустные кочаны в намеченных партийной линией
грЯдках по солнцу программы? “ многих ораторов фразы прыгали с губ, словно
квакающие лЯгушки, но Љетенхейве очень боЯлсЯ лЯгушек.
…му хотелось, чтобы его снова избрали. Љонечно, этого хочетсЯ каждому.
Ќо Љетенхейве хотел снова стать депутатом, потому что считал себЯ одним из
немногих, кто еще рассматривает свой мандат как полномочие адвоката,
выступающего против властей. —то можно к этому добавить? Ќадо ли ему
рисовать радужные картины, использовать старые "серебрЯные лучи", которые
вытаскивают из сундука перед каждыми выборами, как елочные украшениЯ к
рождеству (этого требовала его партиЯ), вселЯть надежду на то, что дела
пойдут лучше, эту фата-моргану простаков, котораЯ после каждого плебисцита
рассеиваетсЯ как дым, словно избирательные бюллетени бросают в горнило
ѓефеста? Ќо разве мог он себе позволить отказатьсЯ от саморекламы? ђазве
он такой уж дефицитный товар, звезда политической эстрады? €збиратели его
не знали. Ћн делал все, что мог, но в основном в комитетах, а не на
пленумах, работа же комитетов проходила не публично, не на глазах у нации.
Љородин, представитель другой партии, его противник в комитете по
петициЯми, называл Љетенхейве романтиком прав человека, который ищет
повсюду преследуемых и угнетенных, чтобы снЯть с них цепи, ищет жертв
несправедливости; Љетенхейве всегда стоЯл на стороне беднЯков и чудаков,
он приходил на помощь "неорганизованным" одиночкам, но никогда не
вступалсЯ за церковь, за картели и партии; он не всегда поддерживал даже
свою партию, что вызывало недовольство его партийных друзей, и иногда
Љетенхейве казалось, что Љородин, его противник, в конечном счете лучше
понимает его, чем фракциЯ, с которой Љетенхейве был свЯзан.
Љетенхейве вытЯнулсЯ во весь рост под простыней. “крытый до подбородка,
он походил на древнеегипетскую мумию. ‚ купе стоЯл затхлый музейный запах.
Ќе был ли сам Љетенхейве музейным экспонатом?
Ћн считал себЯ Ягненком. Ќо не хотел отступать перед волками. Ќа этот
раз нет. …го роком была лень, даже если он работал по шестнадцать часов в
сутки, и работал неплохо. Љетенхейве был ленив, потому что он ни во что не
верил, во всем сомневалсЯ, впадал в отчаЯние, относилсЯ ко всему
скептически, и его усердные и искренние выступлениЯ в защиту прав человека
были только остатками его упрЯмого и легкомысленного желаниЯ быть в
оппозиции и оказывать сопротивление государству. ’еперь Љетенхейве
перебили хребет, и волкам не трудно будет вновь отнЯть у него все.
Ђ чем он еще мог занЯтьсЯ? Љетенхейве умел готовить. Њог прибрать в
комнате. Ћн обладал талантами домашней хозЯйки. ’ак надо ли ему печьсЯ о
своей совести, писать эти статьи, передавать в эфир свои комментарии -
короче, быть современной Љассандрой? Љто станет печатать статьи,
передавать комментарии, кто станет слушать Љассандру? Ќадо ли ему
бунтовать? ‘тоило Љетенхейве хорошенько все это продумать, как ему
хотелось уж лучше заниматьсЯ стрЯпней. Њожет, он смог бы готовить в
монастыре трапезу длЯ монахов. Љородин дал бы ему рекомендацию. Љородин
женат, имеет детей и может стать дедом, у него есть вера, немалое
состоЯние и солиднаЯ долЯ в предприЯтиЯх, кроме того, он друг епископа и
поддерживает хорошие отношениЯ с монастырЯми.
Љое-кто в столице вставал рано. Ѓыло половина шестого утра. ‡азвонил
будильник. ”рост-”орестье тут же проснулсЯ. …му не пришлось вырыватьсЯ ни
из сновидений, ни из объЯтий, его не мучили кошмары, не звала утреннЯЯ
месса, он не терзалсЯ страхом.
”рост-”орестье зажег лампу, и в огромной комнате, в великолепном зале
девЯтнадцатого века с лепным потолком и точеными колоннами, стало светло.
ќтот зал служил ”росту-”орестье спальней, столовой, кабинетом, гостиной,
кухней, лабораторией и ванной. Љетенхейве вспомнил тЯжелые гардины на
высоких окнах: красные, как генеральские лампасы, и постоЯнна задернутые,
они словно огненной стеной отделЯли зал от природы. ‘юда едва доносилось
щебетанье, радостное пение проснувшихсЯ птиц в парке; происходЯщее в зале
напоминало начало рабочего днЯ на фабрике, пуск конвейера, систему
продуманных и рассчитанных движений, рациональных и точных, а
”рост-”орестье был механизмом, который пустили в ход. Ћн пыталсЯ
соревноватьсЯ с роботами.
Љакой тут поднЯлсЯ шум и треск! Ѓольшой радиоприемник начал передавать
известиЯ из Њосквы. Њладший его брат нагревалсЯ и ждал своей очереди.
ЌакалЯлсЯ электрический кофейник. €з бака в душ хлынула вода.
”рост-”орестье встал под струю. ‡анавеска из пластика, отделЯющаЯ угол с
душем, осталась откинутой. ЏринимаЯ душ, ”рост-”орестье обозревал поле
своих стратегических битв. Ђ его обдавало то горЯчим, то холодным дождем.
”рост-”орестье был тренированным, хорошо сложенным мужчиной. ђастиралсЯ он
после душа грубым махровым оливкового цвета полотенцем американского
производства - голый человек, на пустынном дворе казармы. Љожа его
раскраснелась. ‚ Њоскве ничего нового. Џризывы к советскому народу.
”рост-”орестье ввел в бой муз, он включил музыку. ђЯдом с душем стоЯл
турник. ”рост-”орестье занЯл исходное положение: чисто вымытые руки на
чисто вымытых бедрах. Ћн подпрыгнул, подтЯнулсЯ, опустилсЯ. ‘нова занЯл
исходное положение. ‹ицо его было серьезным. ‚илка электрической бритвы
вошла в розетку. ”рост-”орестье брилсЯ под негромкое жужжание. Џередачу в
большом приемнике перебили помехи. ”рост-”орестье выключил большой
приемник. ‚ремЯ муз истекло. Ћн взЯл ватный тампон и протер лицо крепким,
щиплющим кожу одеколоном. ’ампон исчез под патентованной крышкой
гигиенического бачка. Љое-где на лице поЯвилось раздражение.
”рост-”орестье накинул на себЯ халат, свою власЯницу, и опоЯсалсЯ красным
галстуком. ’еперь пришел черед маленького приемника. Џриемник затрещал и
произнес: "„оре нужны валенки". ”рост-”орестье прислушалсЯ. Њаленький
приемник повторил: "„оре нужны пеленки". Љроме этого, маленькому приемнику
сказать было нечего.
ќлектрический кофейник дрожал, исходЯ паром. Ќа крышке нетерпеливо
заливалсЯ свисток - фабричнаЯ сирена оповещала о начале смены.
”рост-”орестье налил в чашку кофе. ‚ чашку старинного прусского фарфора,
декоративную чашку, достойную собраниЯ коллекционера, Љетенхейве была
знакома эта чашка. “ нее отбита ручка. ”рост-”орестье обжегсЯ, взЯв
налитую до краев чашку. € в тот раз, когда Љетенхейве заходил к нему,
”рост-”орестье тоже обжег себе пальцы. Љаждое утро он обжигал себе пальцы.
—ашку украшал цветной портрет ”ридриха ‚еликого. Љороль, напоминавший
выражением лица меланхолическую борзую, оглЯдывал со своей чашки комнату.
”рост-”орестье взЯл бумажный носовой платок, обернул им чашку и королЯ и
проглотил наконец свой горЯчий утренний напиток.
‘ момента, как прозвонил будильник, не прошло и четверти часа.
”рост-”орестье открыл комбинированный замок сейфа. Љетенхейве всегда
потешалсЯ над этим сейфом. ‘ейф этот был прЯмо-таки находкой длЯ
любопытных. ‡десь как бы в ожидании лежали документы, акты, биографии,
письма, планы, пленки и магнитофонные ленты - _каким приЯтным казалсЯ
мальчику запах вареньЯ в шкафу старой тетушки_, - и многие с удовольствием
извлекли бы кое-что отсюда. Ќа столе - длинной неструганной доске на
четырех козлах - стоЯли магнитофоны. ’ут же лежали крошечный фотоаппаратик
и фотоаппарат побольше. ‚оровское снарЯжение! „окументов теперь уже не
крали, они оставались на своем месте, крали их тени. ѓолоса людей тоже
можно было украсть.
Љетенхейве всегда все оставлЯл в беспорЯдке. Ђккуратностью он не
отличалсЯ. ”рост-”орестье, политический деЯтель, сел за письменный стол.
Ћн начал думать, начал работать. ‚ его распорЯжении было три часа, три
часа, когда ему никто не мешал, самые важные часы за день, когда он
сосредоточивалсЯ и успевал многое сделать. Ћн вложил кассету в магнитофон
и включил воспроизведение звука. “слышал свой собственный голос и чужой.
Џревратившись в слух, весь внимание, вслушивалсЯ ”рост-”орестье в эти
голоса. ‚ремЯ от времени он делал какие-то пометки. “ ”роста-”орестье
лежали под рукой красный, зеленый и синий карандаши. Ќа листе бумаги он
написал чье-то имЯ. ‚ыло ли это имЯ Љетенхейве? ”рост-”орестье подчеркнул
это имЯ. Џодчеркнул красным карандашом.
ѓенерал ‰орк заключил договор в ’ауроггене. Љороль оправдал его.
ѓенерал арнхорст набирал рекрутов. ѓенерал ѓнейзенау осуществлЯл реформы.
ѓенерал ‘ект сообразил, что свет идет с ‚остока. ѓенерал де ѓолль требовал
уделить внимание танкам, его не слушали; но он был прав. ѓенерал пейдель
ездил к другим генералам, своим союзникам. ѓенерал Џаулюс все еще
оставалсЯ в ђоссии. ѓенерал ‰одль лежал в могиле. ѓенерал ќйзенхауэр был
президентом. Љто был самым главным информатором "Љрасной капеллы"?
”рост-”орестье любил вспоминать о своей деЯтельности в штабе главного
командованиЯ сухопутных войск. Ћн любил солдатские словечки. Ћднажды он
сказал Љетенхейве: "џ чувствую это по моче". Ђ что он чувствовал по моче?
—то они сумеют договоритьсЯ?
“тро пробивалось сквозь штору. Љетенхейве слегка откинул одеЯло. …го
обдуло сквознЯком. _”рейд или недомогание культуры. ‚ берлинском кафе
спорили о школах психоанализа. ’ульпе был коммунистом. Љетенхейве -
буржуа. ‚ то времЯ буржуа и коммунисты еще разговаривали друг с другом.
ќто хорошо. Ѓессмысленно. Ќапрасно. Џораженные слепотой? Џораженные
слепотой_.
—еловека, который ввел Љетенхейве в „ом профсоюзов, звали ќрих. ќрих
хотел пригласить его куда-нибудь, и Љетенхейве пришлось принЯть это
приглашение, хотЯ он и не был голоден. Њаленький изможденный человечек с
большими усами, которые были слишком велики длЯ его осунувшегосЯ лица,
чтобы внушать уважение, принес им подгорелые картофельные оладьи и лимонад
с привкусом искусственного пудинга. Љетенхейве, съев оладьи и выпив
лимонада, почувствовал себЯ революционером. Ћн был тогда молод. ‚
маленьком, затхлом, бездушном городке „ом профсоюзов считалсЯ мЯтежной
крепостью. Ќо до бунта, о котором мечтали мальчишки, дело так и не дошло,
никогда, никогда, никогда; оставались неизменными лишь подгорелые
картофельные оладьи беднЯков да шипЯщий лимонад на синтетических
эссенциЯх, бледно-розовый напиток эволюции, который бурлил, когда
открывали бутылку, и вызывал отрыжку, когда его выпивали.
ќрих погиб. ‚ маленьком городке его именем назвали впоследствии улицу,
но люди, как всегда тупые, бездушные и забывчивые, продолжали называть ее
"Љоротким рЯдом". Љетенхейве не переставал спрашивать себЯ, действительно
ли ќрих погиб за свои убеждениЯ, ведь, кажетсЯ, он тогда уже утратил веру
своей юности. Ђ может, ќрих в минуту смерти снова открыто заЯвил о прежних
надеждах лишь потому, что жители маленьких городков потерЯли в те дни
человеческий облик. Љулак беззакониЯ настиг ќриха на ђыночной площади, но
истинной причиной его смерти было отвращение ко всему, что творилось
вокруг.
Љетенхейве поднЯл крышку умывальника, в таз налилась вода, он смог
умытьсЯ, умыть руки, как Џонтий Џилат, еще и еще раз; ведь, конечно, он
был не виновен, совсем не виновен в том, что творилось в мире, но именно
потому, что он был не виновен, перед ним вставал извечный вопрос, что есть
невиновность и что есть истина, о древний наместник Ђвгуста! Љетенхейве
взглЯнул на себЯ в зеркало.
Ѓез очков глаза его смотрели добродушно; коллега по "Ќародной газете" в
тот вечер, когда Љетенхейве в последний раз с ним виделсЯ, назвал его
"добродушным болваном". ќто было двадцать лет назад, в тот день
представитель новой власти водворилсЯ в редакции. ‘отрудники-евреи тут же
вылетели с работы, умные люди, опытные авторы передовиц, великолепные
стилисты, они ошиблись во всех своих прогнозах, ошиблись во всем, что
делали, наивные телЯта в загонах скотобойни; остальные получили шанс
доказать свою благонадежность; Љетенхейве отказалсЯ доказывать свою
благонадежность, получив жалованье, он уехал в Џариж. “ехал по доброй
воле, и никто не чинил ему препЯтствий. ‚ Џариже его удивленно спросили:
"—то вам, собственно, здесь надо?" Љетенхейве смог бы ответить на этот
вопрос только тогда, когда немецкие солдаты прошли маршем по …лисейским
полЯм. Ќо тогда он был уже на пути в Љанаду; вместе со всеми
интернированными - с немецкими евреЯми, немецкими антифашистами, немецкими
национал-социалистами, молодыми немецкими летчиками, немецкими морЯками и
немецкими торговыми служащими - плыл он в чреве парохода из Ђнглии в
Љанаду. Љомандир кораблЯ был человек справедливый: он ненавидел их всех в
равной мере. Ђ Љетенхейве спрашивал себЯ: "—то мне здесь надо, что Я здесь
делаю? ‹ишь бы не стать соучастником, лишь бы умыть руки. ђазве это
достаточно?"
ѓолова Љетенхейве находилась на своем месте, топор палача не отделил ее
от туловища. ‘ледовало ли упрекать за это Љетенхейве или, как считали
некоторые, всемирный профсоюз палачей? “ Љетенхейве было много врагов, и
его обвинЯли во всевозможных предательствах. "’аким бы менЯ нарисовал
ѓеорг ѓросс", - подумал Љетенхейве. Ќа его лице уже отчетливо проступили
черты, свойственные господствующей касте. Ћн был преданным депутатом
канцлера и покорным оппозиционером, да, да, покорным.
Ћбнаженный торс делового человека - вот что отражало зеркало. „ай мне,
зеркальце, ответ... Љак он растолстел, вЯлые мускулы, белаЯ кожа отливает
голубизной, словно снЯтое молоко в военные годы, "сепарированное свежее
молоко", как оно тогда называлось, - поистине прекрасный образчик
государственного эвфемизма; теперь многие считаютсЯ умеренными,
приспосабливаютсЯ, устраиваютсЯ, предлагают осторожные реформы в рамках
традиций, страдают нарушением кровообращениЯ и предаютсЯ сладострастию
(kiss me) you will go [(поцелуй менЯ) ты умрешь (англ.)]. Љетенхейве был
видный мужчина, он и представить себе не мог, что так растолстеет. Љакой
запах исходил от него? ‡апах лаванды - воспоминание о Ѓританской империи,
о длинных коридорах радиостанции "ѓоворит ЂнглиЯ" (kiss me) you will go.
Љетенхейве не был заурЯдным Явлением в парламентской элите. ‘ такими
глазами он и не мог быть: они глЯдели слишком добродушно. Ђ кому хочетсЯ,
чтобы его обзывали "добродушным" и считали болваном? „а еще этот рот,
слишком узкий, слишком сжатый - _школьный учитель, школьный учитель_, -
рот его не свидетельствовал о красноречии, он внушал беспокойство,
потому-то Љетенхейве так и оставалсЯ не разгаданным до конца; he was a
handsome man and what I want to know is how do you like your blueeyed boy
Mister Death ["Ћн был красивым парнем, и Я хочу спросить, как вам нравитсЯ
ваш голубоглазый мальчик, госпожа ‘мерть"; цитата из стихотворениЯ
американского писателЯ и поэта ќ.-ќ.Љаммингса (1894-1962)].
Љетенхейве был знатоком и ценителем современной поэзии и иногда, слушаЯ
на пленарном заседании какого-нибудь оратора, развлекалсЯ тем, что думал:
а кто в этом зале, кроме него самого, читал Љаммингса? ќто отличало
Љетенхейве от его фракции, сохранЯло ему молодость и приводило к
поражениЯм, когда нужно было быть беспощадным. ’ощие журналы, умиравшие в
день своего основаниЯ, брошюры, посвЯщенные искусству поэзии, странным
образом, да, поистине странным, соседствовали в портфеле Љетенхейве с
официальными документами, а стихи экспериментирующего поэта ќ.-ќ.Љаммингса
терлись в портфеле депутата немецкого бундестага о цветные
папки-скоросшиватели с надписЯми - ЉЋЌ”€„…Ќ–€Ђ‹њЌЋ, ‘ђЋ—ЌЋ, ‘…Љђ…’ЌЋ (kiss
me) you will go.
Љетенхейве вышел в коридор. Њного путей вело в столицу. Њногими путЯми
добирались до власти и церковных приходов. ’уда ехали все: депутаты,
политики, чиновники, журналисты, рЯдовые исполнители партийных поручений и
основатели партий, десЯтки представителей концернов, юрисконсульты,
руководители рекламных агентств, биржевые спекулЯнты, взЯткодатели и
взЯточники, лисы, волки и овцы секретной службы, осведомители и
распространители слухов, всЯкие мракобесы и темные личности, заговорщики и
помешанные на страхе перед партизанами, гениальные кинопродюсеры, - все,
кто хотел набить себе карман _в ѓейдельберге на ђейне, на лугу зеленом, в
ванне, за ѓерманию, у ‘калы „ракона_, попрошайки, мошенники, ворчуны,
карьеристы, и Њихаель Љольхаас тоже сидел в поезде, и алхимик Љалиостро, и
тайный убийца •аген вынюхивал жертву на заре, Љримгильда хлопотала о
пенсии, шайка лоббистов подсматривала и подслушивала, генералы (пока еще в
грубошерстных костюмах) спешили занЯть прежние должности, и множество
крыс, множество затравленных псов, множество общипанных птиц; они навещали
своих жен, любили своих жен, убивали своих жен, они водили своих детей в
кафе-мороженое, ходили на футбольные матчи, в церковном облачении помогали
свЯщенникам, исполнЯли обЯзанности дьЯконов, получали нагонЯи от своих
заказчиков, их торопили подстрекатели. Ћни составили план, наметили пути,
хотели ловко обтЯпать дельце, а потом составили другой план и стали
сочинЯть законы, выступать в своих избирательных округах, они непременно
хотели остатьсЯ в верхах, остатьсЯ у власти, остатьсЯ при деньгах, они
устремлЯлись в столицу - заштатный городишко, о котором сами же
рассказывали анекдоты, и они не понимали поэта, сказавшего, что подлиннаЯ
столица любого государства расположена не за крепостными валами и ее не
возьмешь штурмом.
Џуть открыт представителю народа - дешевый анекдот, бородатый еще во
времена кайзера, _лейтенант и десЯть солдат, ѓерманиЯ, проснись, - было
написано на стене нужника_, за длинной бородой и анекдота не видно. Ђ что
думал народ и что это собственно такое - народ? ’от, кто ехал в поезде,
стоЯл на улице, на вокзалах? Ќарод ли женщина, вывесившаЯ в ђемагене
простыни из окна, простыни, на которых рождаютсЯ, совокуплЯютсЯ, умирают?
„ом ее выщерблен осколками снарЯдов. Ќарод ли девушка с подойником,
котораЯ брела к хлеву, в такую рань уже на ногах, в такую рань уже
усталаЯ? Ќарод ли он сам, Љетенхейве? Ћн противилсЯ упрощающему
множественному числу. —то значит - народ, стадо ли это, которое можно
стричь, пугать, пасти? ‘остоит ли он из групп, которые по мере надобности
и с помощью команд на любом Языке можно вводить в действие, бросать в бой,
гнать в могилы? ‚сегда готовый к бою немецкий юноша, всегда готоваЯ к бою
немецкаЯ девушка? €ли народ - это миллионы индивидуумов, существ, не
похожих друг на друга, которые мыслЯт сами, мыслЯт самостоЯтельно,
отвлекаЯсь от себе подобных, не считаЯсь с себе подобными, размышлЯют о
боге, о небытии, додумываютсЯ до безумиЯ, и ими нельзЯ ни руководить, ни
править, их нельзЯ ни бросать в бой, ни стричь? Џоследнее было бы
Љетенхейве предпочтительнее. Ћн входил в партию, котораЯ опиралась на
большинство. Ђ что же думал об этом народ? Ќарод работал, народ оплачивал
государство, народ хотел бы жить за счет государства, народ бранилсЯ,
народ кое-как перебивалсЯ.
Ќарод мало говорил о своих депутатах. Ћн был не таким паинькой, как его
изображали в школьных хрестоматиЯх. ѓлаву о правах и обЯзанностЯх граждан
он понимал иначе, чем авторы этих хрестоматий. Ќарод был завистлив. Ћн
завидовал депутатам, их титулам, постам, неприкосновенности, жалованью,
бесплатному проезду по железным дорогам. “важение к парламенту? Ћтветом
был смех в кабачках, смех в переулках. ѓромкоговорители лишили парламент
его ореола в глазах народа. ‘лишком долго, слишком охотно народное
представительство было всего-навсего певческим ферейном, наивным хором,
сопровождавшим соло диктатора. ђепутациЯ демократии подмочена. „емократиЯ
никого не вдохновлЯла. Ђ репутациЯ диктатуры? Ќарод молчал. Њолчал от
непреодоленного страха? Њолчал из чувства любви и преданности? ЏрисЯжные
оправдали приверженцев диктатуры по всем пунктам обвинениЯ.
Ђ Љетенхейве? Ћн служил реставрации и разъезжал в экспрессе
"Ќибелунги".
Ќе все депутаты ездили в спальных купе федеральной железной дороги.
Ќекоторые приезжали в столицу в собственных автомобилЯх, им тем не менее
оплачивали каждый километр пути, и они неплохо на этом зарабатывали; это
были щуки позубастее. Џо шоссе вдоль ђейна, вниз по течению, мчались
черные "мерседесы", а по реке, вниз по течению, плыли бревна и тина, плыли
бактерии, нечистоты и промышленные отходы. ѓоспода восседали рЯдом со
своими шоферами, восседали сзади шоферов, дремали. ‚едь от семьи так
устаешь. Џо телу под пальто, пиджаком и рубашкой бежал пот. Џот
изнеможениЯ, пот воспоминаний, пот безмЯтежной дремоты, пот предсмертной
агонии, пот возрождениЯ, пот странствиЯ в неизведанное - кто знает куда,
пот слепого животного страха. офер знал дорогу и ненавидел эту-местность.
Њожет быть, фамилиЯ шофера ‹орковский и он выходец из Њазур. Ћн пришел из
хвойных лесов, где лежали убитые. Ћн вспоминал об озерах в этих лесах, где
лежали убитые. „епутат относилсЯ к беженцам благосклонно. "€ это
называетсЯ красиваЯ местность, - думал ‹орковский, - плевать Я хотел на
этот ђейн..." _Ћн плевал на ђейн, этот ‹орковский, депутатский шофер из
Њазур, ‹орковский, вывозивший трупы из лагерЯ военнопленных, ‹орковский,
шофер санитарной машины под ‘талинградом, ‹орковский, шофер Ќ‘ЉЉ [название
военизированной спортивной организации в гитлеровской ѓермании] времен
"‘илы через радость", все дерьмо, трупы, депутаты и калеки, все один и тот
же груз, все дерьмо; плевать ему не только на ђейн_.
- Љуколка.
Џредставитель концерна вышел из уборной, подтЯгиваЯ штаны, - ничто
человеческое не было ему чуждо. Ћн подошел к другому представителю
концерна, стоЯвшему в тамбуре вагона. Њужской разговор:
- Ќемного бледновата.
- Ќичего.
- Џотерта, помЯта, потаскана.
- ‘лишком долго лежала снизу.
‚агалавайЯ...
„евушка шла в развевающейсЯ одежде, ангел железных дорог, ночной ангел
в развевающейсЯ ночной одежде, кружева подметали пыль, копоть и мусор в
лакированном коридоре; соски, как набухшие почки, терлись о кружева
рубашки, ноги, обутые в изЯщные ночные туфельки, зашнурованные ленточками,
делали маленькие шажки, _ноги ‘аломеи, словно маленькие белые голуби_,
ногти на ногах отливали красным лаком, а лицо у нее заспанное, как у
ребенка, капризное, недовольное; многие девушки придают своим красивым
кукольным личикам недовольное выражение, у девушек считаетсЯ модным быть
чем-то недовольными. ‚ горле першило от табачного дыма; мужчины смотрели,
как девушка - лакированнаЯ, красиваЯ, недовольнаЯ, длинноногаЯ - семенит в
уборную. ‡апах духов щекотал ноздри, смешиваЯсь за дверью с едким запахом
мочи, - представитель концерна выпил вечером крепкого пива, - вот уж о ком
не скажешь, что он человек пропащий.
- Џрелестный у вас чемоданчик. Љак у настоЯщего дипломата. Ѓудто только
что из министерства иностранных дел. —ерно-красно-золотые полосы.
- —ерно-красно-горчичные, как говорили раньше.
‚агалавайЯ...
ђейн извилистой серебрЯной лентой змеилсЯ меж пологих беретов. ‚дали из
утреннего тумана поднимались горы. ‚дыхаЯ чистый воздух, Љетенхейве
чувствовал глубокую грусть. ‚ проспектах транспортных компаний и рекламах
туристских фирм эта местность называлась ђейнской ђивьерой. ’епличный
климат царил в котловине между гор; воздух застаивалсЯ над рекой и
берегами. “ самой воды стоЯли виллы, там разводили розы, зажиточность
шагала по парку с садовыми ножницами, хрустел гравий под стариковскими
шлепанцами. Љетенхейве никогда не жить здесь, никогда ему не владеть здесь
своим домом, не подрезать розы, благородные розы, индийские розы, и он
невольно вспомнил о розеолах. ‡нахари старались вовсю. ѓерманиЯ стала
огромной публичной теплицей. Љетенхейве мерещилась диковиннаЯ флора,
хищные, питающиесЯ мЯсом растениЯ, огромные фаллусы, похожие на фабричные
трубы, полные коптЯщего дыма, сине-зеленые, красно-желтые, Ядовитые.
‚о всей этой пышности не было ни здоровьЯ, ни молодости; все прогнило,
состарилось, стебли налились соками, но это была всего лишь слоноваЯ
болезнь. "‡анЯто" - гласила надпись на ручке уборной, а за дверью красиваЯ
и недовольнаЯ девушка мочилась на шпалы.
„жонатан ‘вифт, декан церкви св.Џатрика в „ублине, очутившись между
‘теллой и ‚анессой, возмутилсЯ, что обе они женщины из плоти и крови.
Љетенхейве знал в старом Ѓерлине доктора ”орелле. ”орелле был врачом
больничной кассы Я веЯ прием в большом многоквартирном доме в ‚еддинге. Ћн
испытывал отвращение к человеческому телу, в течение десЯтков лет работал
над психоаналитическим исследованием о ‘вифте, а но вечерам обертывал
дверной звонок ватой, чтобы его не вызывали принимать роды. ’еперь он
лежал вместе с ненавистными ему телами под развалинами большого дома.
Џредставители концернов, облегчив мочевые пузырЯ Я жизнерадостный
кишечник, громко болтали; они не страдали отсутствием аппетита.
- ‘ходите к •анко. •анко служил еще в министерстве рейхсвера. ‘кажите,
что вы от менЯ.
- Ќе могу же Я подать ему на стол сардельки.
- Џообедайте в "ђуайЯде". ’риста. Ќо еда действительно первокласснаЯ.
‘тоит этих денег.
- Ђ вы скажите своему •анко, иначе, мои, мы не сможем изготовлЯть этот
товар.
- Џусть сан министр позаботитсЯ о гарантиЯх. Ќа то он и министр.
- Џлишер был в моей корпорации.
- ‡начит, можно положитьсЯ на Џлишера.
- ‘лаб в коленках.
‚агалавайЯ...
ЉрасиваЯ и недовольнаЯ девушка просеменила обратно в постель. ќта
девушка, красиваЯ и недовольнаЯ, предназначалась длЯ „юссельдорфа, а пока
она снова улеглась в постель, и похотливость мужчин шмыгнула вслед за ней
под одеЯло, вслед за ней, красивой и недовольной. Џохотливость согревала.
„евушка работала в ателье мод, однажды ее выбрали королевой манекенщиц.
„евушка была бедной и неплохо жила за счет богатых. ”он ’имборн открыл
дверь купе, гладко выбритый, корректный, фон ’имборн, будто уже сейчас
аккредитованный на „аунинг-стрит.
- „оброе утро, господин Љетенхейве.
Ћткуда этот человек его знает? Ќаверное, встречались на каком-нибудь
банкете длЯ зарубежной прессы. ’ам провозглашали тосты и подстерегали друг
друга. Љетенхейве не мог в точности припомнить. Ћн не знал стоЯщего перед
ним человека. Ћн поздоровалсЯ, молча кивнув. Ќо господин ’имборн обладал
великолепной памЯтью на лица и тренировал ее ради своей карьеры. Ћн
поставил чемодан на решетку калорифера в коридоре. „олго наблюдал за
Љетенхейве, слегка оттопырив губу, словно насторожившийсЯ кролик в
клевере. Њожет, этот ’имборн ему просто приснилсЯ? Љролик хотЯ и не
обладал изощренным слухом, но любой шепоток в министерстве достигал его
ушей. Ћн слышал, что Љетенхейве с трудом приноравливалсЯ, не поддавалсЯ
руководству, не отличалсЯ покладистостью, вызывал недовольство и считалсЯ
в своей фракции enfant terrible, что вообще-то никому не на пользу,
скорее, может сильно повредить. „лЯ ’имборна это означало бы крах всех его
надежд, но эти чудаки, никогда их не поймешь, они добиваютсЯ удачи
благодарЯ своим просчетам. ‘уществовали прекрасные должности, безопасные
должности, федеральные должности, запасные должности, далеко от Њадрида, а
’имборна снова одурачили. Ћн рысцой бежал по узкой дорожке не столько
добродетели, сколько повышениЯ в чинах, шаг за шагом, ступенька за
ступенькой, вверх или вниз - в наше времЯ это не всегда поймешь, - но все
же снова добралсЯ до верха и сидел в руководстве, а восемь лет назад он
сидел в Ќюрнберге, а еще восемь лет назад тоже сидел в Ќюрнберге, правда,
на трибуне, откуда объЯвлЯли нюрнбергские законы, пока еще первые. —то ж,
взаимное страхование от катастроф действовало безотказно; теперь такие,
как он, снова при должности, все стало на свое место, и впереди было много
дед. Ђ что, если господин Љетенхейве рассчитывает победить на выборах;
может быть, он надеетсЯ на министерский портфель? ’огда Љетенхейве будет
им сопротивлЯтьсЯ. Љак глупо, ѓанди уже не доит свою козу. Љетенхейве и
ѓанди могли бы рука об руку гулЯть по коридору. ѓанди притЯгивал бы
Љетенхейве как магнит. ’имборн снова поджал губу и мечтательно посмотрел
за ђейн. Ћн представил себе Љетенхейве под пальмами - неважнецкаЯ фигура.
Ќа ’имборне пробковый шлем и шорты сидели бы лучше. ‚орота в €ндию были
открыты. Ђлександр убил своего друга копьем.
Џоезд остановилсЯ в ѓодесберге. ѓосподин фон ’имборн приподнЯл шлЯпу,
безукоризненно элегантную фетровую шлЯпу, как у мистера €дена. ‚
ѓодесберге живут почтенные люди, братьЯ по совместным заседаниЯм. ѓосподин
фон ’имборн упругой походкой шел по перрону. Њашинист ругалсЯ. —то за
перегон! ’о поддавай пару, то снижай давление. ‚едь он же ведет экспресс!
ђаньше мимо ѓодесберга и Ѓонна мчались на полном ходу. ’еперь здесь
останавливаютсЯ. Џредставители концернов загородили дверь. Ћни умели
работать локтЯми и первыми попали в столицу. кольники бежали вверх по
лестнице из туннелЯ. Џахло провинцией, затхлостью узких переулков,
заставленными комнатами, старыми обоЯми. Џлатформа была крытой и серой, _и
там, за барьером, в унылом зале, он вступил в столицу, трави его, хватай,
о бог Ђполлон, они снова схватили его, овладели им, накинулись на него,
ему стало дурно, у него перехватило дыхание, судорожно сжалось сердце, и
железный обруч сжал его грудь, обруч сковали, сварили и заклепали,
казалось, каждый шаг ковал и клепал этот обруч, каждое движение его
негнущихсЯ ног, онемевших ступней было как бы ударом молота, который
склепывал обломки на дьЯвольской верфи; и так шел он шаг за шагом (где
скамьЯ, чтобы присесть? ѓде стена, чтобы прислонитьсЯ?), он шел, хотЯ ему
казалось, что он не может сделать больше ни шагу, ему хотелось найти
какую-нибудь опору, хотЯ он боЯлсЯ протЯнуть к ней руку, пустота,
чудовищнаЯ пустота ширилась в его голове, распирала череп, увеличивалась,
как увеличиваетсЯ внутреннее давление в воздушном шаре, покидающем землю,
исчезающем в беспредельной высоте, в шаре, наполненном просто Ќичем,
нематериальной субстанцией, антиматерией, непостижимым, которое стремитсЯ
расширитьсЯ, выскочить из костей и кожи, и он услышал, услышал прежде, чем
это случилось, как ледЯной ветер рвет шелк оболочки, и ото был предел,
невидимый дорожный указатель, который не мог быть обозначен даже
математической формулой, за которым прекращалось все, какого-либо "дальше"
не существовало. Ђ вот смысл этого указателЯ: глЯди, глЯди! € ты увидишь.
‚опрошай, вопрошай! € ты услышишь. Ќо он опустил взглЯд, трус, трус, трус,
сомкнуты зубы, жалкий, жалкий, жалкий, и он цеплЯлсЯ, судорожно цеплЯлсЯ
за самого себЯ, а воздушный шар, потерЯв всю свою прелесть, превратилсЯ в
грЯзную оболочку, весь страшно съежилсЯ, и началось падение_. Љетенхейве
предъЯвил служебный билет, и ему показалось, что контролер увидел его
голым, как тюремные надсмотрщики и фельдфебели видЯт ѓолыми попавших под
их власть людей, перед тем как те оденутсЯ и пойдут в камеру или на
смерть.
Џот выступил у Љетенхейве на лбу. Ћн направилсЯ к газетному киоску.
‘олнце заглЯнуло туда же, оно проникло в окошко и бросило свой
разноцветный луч на последние новости, на гуттенберговскую картину мира,
озарив ее радужным ироническим мерцанием. Љетенхейве купил утреннюю
газету. Ќ€ЉЂЉ€• ‚‘’ђ…— ‘ ђ“‘‘Љ€Њ€. …ще бы! Ђ кто и с кем хотел
встретитьсЯ? Љто бежал со всех ног, стоило лишь посвистеть? Љто был
собачонкой? ЋбвинЯютсЯ в нарушении конституции - разве у нас существуют
различные мнениЯ? Љто не умеет читать? Љонституцию принЯли. ‘ожалеют о
затраченных усилиЯх? Ђ что происходит в Њелеме? ‚ерховный комиссар
совершил восхождение на вершину –уг-питце. Џеред ним открылсЯ прекрасный
вид. Љанцлер немного прихворнул, однако продолжает исполнЯть свои
обЯзанности. ‚ семь часов утра он уже сидит за письменным столом. ‚ Ѓонне
трудитсЯ не только ”рост-”орестье. Љетенхейве все еще не мог избавитьсЯ от
чувства подавленности.
ѓлавный зал привокзального ресторана был закрыт. Љетенхейве пошел в
соседний, где за круглым столом сидели школьники: безвкусно одетые
девочки, мальчики - они тоже были прилежны, как канцлер, раскрывали книги,
учились, к чему-то стремились (как канцлер?), молодые люди с ожесточенными
лицами; их сердцами руководило благоразумие, все, что помогало сделать
карьеру, они думали о расписании уроков, а не о звездах. Ћфициантка
говорила, что на этой работе надо иметь крыльЯ; Љетенхейве и в самом деле
казалось, будто она парит в воздухе, похожаЯ на крылатую камбалу;
помещение было слишком тесным длЯ такого наплыва посетителей, изрыгнутых
огромными составами; представители концернов ругались, что им не несут
Яйца, а Љетенхейве заказал себе кружку светлого пива. Ћн терпеть не мог
пива, во на этот раз горький игристый напиток успокоил его сердце.
Љетенхейве открыл страницу газеты, посвЯщенную местным новостЯм. —то
нового в Ѓонне? Ћн чувствовал себЯ курортником, который слишком долго
скучал на водах и наконец вновь услышал знакомые деревенские пересуды.
‘офи Њергентхейм разрешила обрызгать себЯ водой на благо беженцев.
‘мотри-ка, она всегда чего-нибудь выкинет! Ќа каком-то приеме бог знает в
честь кого она в порыве филантропии позволила облить себЯ из лейки. ‘офи,
‘офи, честолюбиваЯ гусынЯ, она не спасла Љапитолий. Љто платил, тот мог ее
полить. ЏрекраснаЯ лилиЯ. ѓазета напечатала фото ‘офи Њергентхейм в
насквозь промокшем вечернем платье, мокрую до бельЯ, до самого тела,
надушенного и напудренного. Љоллега Њергентхейм стоит у микрофона, с
отважным видом уставившись через толстые черные роговые очки на вспышки
магниЯ. ‘тараЯ задница. _‚ €нстербурге без перемен_. ’олько собаки
пролаЯла. Њергентхейм был мастер на еврейские анекдоты; в старой "Ќародной
газете" он вел отдел юмора. _—то, кто лаЯл в €нстербурге? ‚чера? ‘егоднЯ?
Љто лаЯл? …вреи? Њолчание. ‘обачий юмор_. Ќовости экрана. ‚илли Ѓиргель
скачет верхом во славу ѓермании, _ЋтвратительнаЯ пивнаЯ пена на губах.
ќлька, имЯ из нордической мифологии. Ќорны, “рд, ‚ерданди и ‘кульд под
деревом €ггдрасиль. Ќачищенные до блеска сапоги. ‘мерть в пилюлЯх. Џиво,
пролитое на могилу_.

Љородин вышел из трамваЯ у вокзала. Џолицейский изображал из себЯ
берлинского полицейского на Џотсдамерплац. Ћн поднЯл жезл - движение по
Ѓоннской улице открылось. ‚се мелькало, жужжало, скрипело, звенело.
Ђвтомобили, велосипеды, пешеходы, астматические трамваи устремились из
узких переулков на привокзальную площадь. ‡десь катили когда-то кареты,
запрЯженные четверкой лошадей, которыми правили королевские кучера; принц
‚ильгельм приезжаЯ в университет, приближаЯсь тем самым на несколько
метров к своему голландскому убежищу; он носил визитку, корпорантскую
ленту и белую корпорантскую фуражку ‘аксоборуссов. Џоток транспорта,
стесненный строительными заборами, кабельными рвами, трубопроводами,
бетономешалками, котлами с асфальтом, застопорилсЯ. ’олчеЯ, лабиринт,
узел, неразбериха, паутина, символы блужданиЯ, безумиЯ, затЯгиваниЯ петли,
символы нерасторжимости и путаницы; еще древние ощутили на себе это
проклЯтие, распознали коварство, заметили хитрость, попали в ловушки, все
это испытали, продумали и описали. ‘ледующее поколение должно быть умнее,
должно жить лучше. € так продолжаетсЯ пЯть тысЯч лет! Ќе каждому был дан
меч. Ђ какаЯ от него польза, от меча? €м можно размахивать, можно убивать
и можно самому от меча погибнуть. Ђ чего добились? Ќичего. Ќадо было
вовремЯ ЯвитьсЯ в ѓордион. ‘лучай создает героев. Љогда из Њакедонии
ЯвилсЯ Ђлександр, гордиеву узлу уже надоело упрЯмитьсЯ. ‚добавок ко всему
это событие не имело никакого значениЯ. €ндию они все равно не завоевали,
лишь окраинные районы были захвачены за несколько лет, и между оккупантами
и местным населением развернулась оживленнаЯ меноваЯ торговлЯ.
Ђ как выглЯдит настоЯщаЯ Џотсдамерплац? Џроволочное заграждение, новаЯ
и весьма прочнаЯ граница, конец света, железный занавес; бог опустил его,
и только один бог знает зачем. Љородин спешил к остановке троллейбуса,
по-столичному гордого современного дилижанса, который развозит пассажиров
по отдаленным друг от друга правительственным кварталам. Љородину можно бы
и не пристраиватьсЯ в хвост очереди. “ него дома в гараже стоЯт два
автомобилЯ. …зда в политику на общественном транспорте, в то времЯ как
шофер с довольным и бодрым видом доставлЯет в школу его детей, это акт
скромности и самоуничижениЯ Љородина. ‘ ним здоровались. Ћн отвечал на
приветствиЯ. Ћн был популЯрен. Ќо приветствиЯ неизвестных вызывали у него
не только чувство благодарности, но Я смущение.
Џодошел первый троллейбус. ‘тоЯвшие в очереди втискивались в дверь, а
Љородин отошел назад, подчеркиваЯ свою скромность и готовность к
самоуничижению, хотЯ, по правде говорЯ, ему были неприЯтны (греховное
чувство) эти спешащие, борющиесЯ за кусок хлеба люди. € вот этот воз повез
людей к зданию бундестага, к министерствам, к бесчисленному множеству
учреждений, и отрЯды секретарш, армиЯ служащих, роты чиновников средней
руки набились в него, как сельди в бочку, рыбы одного улова. ќмигранты из
Ѓерлина, эмигранты из ”ранкфурта, эмигранты из пещер "‚олчьего логова",
они странствовали вместе с учреждениЯми, подшитые к бумагам, их дюжинами
втискивали в квартиры новых блочных домов; чуткие стены "два отделЯли их
кровати от кроватей соседей, за ними всегда наблюдали, они никогда не
оставались одни, их всегда подслушивали, и они сами всегда подслушивали,
кто пришел в гостЯ в угловую комнату, о чем говорили (не обо мне ли?), они
выведывали, кто ел лук, кто моетсЯ так поздно в ванной, фрейлейн €рмгард,
она моетсЯ хлорофилловым мылом, видно, это ей необходимо, кто,
причесываЯсь, засорил волосами раковину, кто вытиралсЯ моим полотенцем;
раздраженные, угрюмые, унылые, обремененные долгами, разлученные со своими
семьЯми, они находили утешение на стороне, но не так уж часто, а кроме
того, к вечеру они слишком уставали, выбивались из сил; они печатали на
машинке законы, надрывались на сверхурочной работе, жертвовали собой ради
шефа, которого ненавидели, за которым подсматривали, которого подсиживали,
которому писали анонимные письма, длЯ которого подогревали кофе, ставили
цветы на подоконник; они посылали домой гордые письма и бледные
фотографии, изображавшие их в саду министерства, или маленькие снимочки
"лейкой", которые шеф щелкал прЯмо в бюро, ведь они работали при
правительстве, они управлЯли ѓерманией. Љородин, вспомнив, что он еще не
молилсЯ, решил выскользнуть из общего потока и пройтись немного пешком.
‚ это утро Љетенхейве не заходил в свою квартиру в боннском депутатском
гетто, она была длЯ него лишь pied-a-terre [временное пристанище
(франц.)], не снискавшим любви, тесным кукольным домиком, _завтра, дети,
что-то будет, завтра радость к нам придет_, что ему там делать? ‚се
необходимое он нес в своем портфеле. Ќо даже это было обременительным
грузом во времЯ странствий. Љетенхейве тоже пренебрег троллейбусом.
Ќа Њюнстерплац Љетенхейве встретил скромника Љородина. ’от уже успел
помолитьсЯ свЯтому Љассию и свЯтому ”лорентию, покровителЯм здешних мест,
он покаЯлсЯ им в грехе высокомериЯ, _благодарю тебЯ, господи, что Я не
такой, как эти люди_, и сам отпустил себе на времЯ, на сегоднЯ, все свои
грехи. Љородин снова смутилсЯ, потому что Љетенхейве видел, как он выходил
из собора. Ќеужели свЯтые остались недовольны молитвой депутата и наказали
Љородина встречей с Љетенхейве? Ђ может, эта встреча ЯвлЯла чудесную волю
провидениЯ, знак особой милости?
‘читалось странным, если два депутата, принадлежавшие к враждующим
партиЯм, пусть даже они работали в одних и тех же комитетах и иногда
поддерживали там друг друга, вместе шли по улице. ЏоказатьсЯ с депутатом
другой партии значило испортить свою репутацию, а у партийных лидеров
подобнаЯ картина вызывала такое отвращение, как если бы кто-нибудь из их
стада открыто прогуливалсЯ с педерастом, бесстыдно демонстрируЯ свою
извращенность. ‚ каждом случайном разговоре, может быть просто о плохой
погоде или о плохом самочувствии, о болЯх в сердце, молва подозревала
заговор, измену партийным интересам, еретичество и попытку свергнуть
канцлера. Љроме того, весь город кишел журналистами, и снимок мирно
гулЯвших мог поЯвитьсЯ в понедельник в "пигеле" и привести к бурным
раздорам. ‚се это Љородин прекрасно понимал, но Љетенхейве (Љородин чуть
было не сказал "черт его побери") был ему симпатичен, поэтому он и
относилсЯ к нему иногда прЯмо-таки с ненавистью, а не просто с обычным
холодком, как к представителю враждебной партии; Љородин испытывал
странное чувство, и его нельзЯ было ни прогнать, ни подавить, что душу
этого человека ("черт бы его все-таки побрал!") необходимо спасти, что его
можно еще наставить на путь истинный, а может быть, даже обратить в свою
веру. Љородина, чьи два больших дорогих автомобилЯ почти всегда стоЯли в
гараже, доверчиво обступили молодые пастыри, свЯщенники из ближайшего
рабочего района. ќто были угрюмые, обутые в грубые ботинки люди; Љородин
воображал, что они читали Ѓернаноса и Ѓлуа, хотЯ только он сам - и это
говорило в его пользу - испытывал волнение от их книг, а угрюмые
свЯщенники получали иногда от Љородина чек, считаЯ его, впрочем, человеком
не слишком-то щедрым. Ќо длЯ Љородина подаренный им чек означал верность
исконным заповедЯм христианства, открытую оппозицию существующему порЯдку,
своему сословию и дорогим автомобилЯм. Ћн и в самом деле имел уже
неприЯтности из-за своих "симпатий к красным", его уже слегка журили за
это, а его друг епископ, читавший, как и Љородин, Ѓернаноса, который не
только не волновал его, но был ему чужд, епископ предпочел бы увидеть
кородинские чеки в другой жертвенной чаше.
Љородин, всегда обо всем знавший, всегда помнивший все даты рождений
хотЯ бы ради того, чтобы не обидеть никого из своей многочисленной и
зажиточной родни, хотел выразить Љетенхейве свое соболезнование, может
быть надеЯсь, что в момент душевного потрЯсениЯ тот будет более доступен
обращению в истинную веру, что утрата бренного земного счастьЯ обратила
его помыслы к радостЯм бессмертиЯ. Ќо, оказавшись рЯдом с Љетенхейве, он
почувствовал, что его соболезнованиЯ были бы неуместны, даже бестактны,
говорили бы о предосудительной интимности; такому, человеку, как
Љетенхейве, могло показатьсЯ сомнительным все то, что в кругу Љородина
считалось само собой разумеющимсЯ (например, выражать соболезнованиЯ). Ќе
известно, горевал ли вообще Љетенхейве, по нему это не было заметно, он не
носил на рукаве черной повЯзки и черной ленты на лацкане, и в глазах
вдовца не видно было слез, но именно из-за этого Љородина и влекло к нему,
к человеку, который, может быть, скрывает свое горе от людей. € Љородин,
опустив глаза и уставившись на мостовую Њюнстерплац, сказал:
- Њы стоим сейчас на месте франконского кладбища времен ‘вЯщенной
ђимской империи.
€ так уж получилось, когда эта фраза была произнесена, когда эта
случайнаЯ мысль, возникшаЯ от смущениЯ, эта вдруг поЯвившаЯсЯ ассоциациЯ,
была высказана вслух, он почувствовал, что она глупее, чем всЯкое
соболезнование. Љетенхейве мог понЯть ее как намек на свой траур и в то же
времЯ как банально-циническую попытку не заметить этот траур. ‘трашно
сконфузившись, Љородин от кладбищ сразу перескочил к вопросу, к которому в
ином случае долго бы не решалсЯ подступитьсЯ и который, возможно, так и не
затронул бы, поскольку, в сущности, это было предложением предательства,
пусть даже предательства плохой, несправедливой партии.
- Ќе могли бы вы изменить свою политическую позицию? - спросил Љородин.
Љетенхейве его понЯл. Ћн понЯл также, что Љородин хотел выразить ему
свое соболезнование, и был благодарен, что тот этого не сделал. Љонечно,
он мог бы изменить свою позицию. ‚полне мог бы ее изменить. ‹юбой человек
может изменить любую позицию, но со смертью ќльки Љетенхейве потерЯл
единственное близкое ему существо, которое хорошо знало его прежние
взглЯды, было свидетелем его волнений, и поэтому Љетенхейве уже никогда
больше не мог изменить свою позицию. Ћн не мог изменить ее по своей воле и
потому, что эта позициЯ выражала его суть, его всегдашнее отвращение к
злу, и он тем более не мог ее изменить, когда вспоминал о недолгой жизни
ќльки, искалеченной преступлениЯми и войной, а Љородин уже подсказал ему
ответ, упомЯнув о франконском кладбище.
- џ не хочу новых кладбищ, - ответил Љетенхейве.
Ћн мог бы еще добавить, что не хочет ни европейского, ни
малоевропейского кладбища, однако подобные фразы казались ему слишком
патетичными. Љонечно, кладбище - это аргумент, им можно предостеречь от
других кладбищ. ќто они знали оба. Ќо Љородин ведь тоже не хотел новых
кладбищ. Ћн не был милитаристом. Ћн был офицером запаса. Ќо он готов был
даже согласитьсЯ на кладбище, подразумеваемое Љетенхейве, чтобы
предотвратить поЯвление другого, более обширного кладбища, - а он не
сомневалсЯ, что иначе оно поЯвитсЯ, - на котором, если так случитсЯ, будет
Џогребен и он сам вместе со своими автомобилЯми, женой и детьми.
Ќо как это предотвратить? €сториЯ - это ребенок-несмышленыш или старик
поводырь, который один лишь знает, куда ведет путь, и поэтому шагает
вперед, ни на кого не обращаЯ вниманиЯ. Љородин и Љетенхейве дошли до
дворцового парка и остановились у детской площадки. „ве маленькие девочки
качались на детских качелЯх. Ћдна из девочек была толстенькаЯ, другаЯ -
худенькаЯ, с красивыми стройными ножками. ’олстушка отталкивалась от земли
ногами, чтобы взлететь повыше.
Љородина осенило.
- Џодумайте о детЯх, - сказал он.
€ с досадой заметил, что это прозвучало елейно. ’ак ему никогда не
удастсЯ обратить Љетенхейве в свою веру.
Љетенхейве думал о детЯх. Ћн охотно подошел бы к качелЯм, чтобы
поиграть с хорошенькой девочкой. Љетенхейве был еще и эстет и, как все
эстеты, несправедлив. Ћн был несправедлив к толстушке. Џрирода была
несправедлива. ‚се было несправедливо и непостижимо. ’еперь Љетенхейве
чувствовал тоску по добропорЯдочному домашнему очагу, по жене, матери его
ребенка. ђазумеетсЯ, по красивой жене, матери очаровательного ребенка. _Ћн
сажает маленькую девочку на качели, гулЯет в саду, красиваЯ жена и
красиваЯ мать зовет к обеду, отец семейства Љетенхейве, Љетенхейве друг
детей, Љетенхейве садовник_. ‚ нем шевельнулись неистраченные, загубленные
нежные чувства.
- џ думаю о детЯх, - сказал он.
€ перед его мысленным взором встала картина, которую он постоЯнно
вспоминал, как страшное и пророческое видение. Љогда Љетенхейве
добровольно покидал свою родину - никем не принуждаемый, движимый лишь
чувством глубокого несогласиЯ с тем, что происходило и что готовилось, -
тогда по дороге в Џариж он заночевал во ”ранкфурте, и утром с террасы
кафе, где он ел хрустЯщие рожки и пил душистый гималайский чай, он
наблюдал перед городским театром парад гитлерюгенда. € вдруг на его глазах
площадь разверзлась, эта широкаЯ пестраЯ площадь, и все, все они, с
флагами и вымпелами, с флейтами, барабанами и кортиками, зашагали строем в
огромную глубокую могилу. —етырнадцатилетние, они выполнЯли приказ своего
фюрера, а в тысЯча девЯтьсот тридцать девЯтом двадцатилетние, они стали
штурмовыми командами, летчиками, матросами - поколение, обреченное на
смерть.
Љородин взглЯнул на небо. ’учи сгущались. Ћн чувствовал, что
приближаетсЯ гроза. Ќа том месте, где они стоЯли, однажды убило молнией
ребенка, и Љородин боЯлсЯ новой вспышки небесного гнева. Ћн помахал
случайно проходившему мимо такси. Ћн ненавидел сейчас Љетенхейве. ‚едь тот
был пропащим, безответственным человеком, бродЯгой, у которого нет детей.
Ѓольше всего Љородину хотелось бы оставить Љетенхейве здесь, на аллее.
Џусть поразит его молниЯ! ‚озможно, Љородин подвергал опасности себЯ и
такси, берЯ с собой этого отщепенца. Ќо благовоспитанность Љородина
победила его страхи и неприЯзнь, и он с ледЯной улыбкой пригласил
Љетенхейве сесть в машину.
Ћни молча сидели рЯдом. ел дождь, сверкала молниЯ, дождеваЯ завеса,
словно туман, окутывала верхушки деревьев, но раскаты грома ослабевали,
становились глуше, как будто гроза уже устала или была еще далеко. Ћстро
пахло сыростью, землей и цветами, становилось все жарче, Љетенхейве
обливалсЯ потом, рубашка прилипла к его телу, и ему снова показалось,
будто он попал в огромную теплицу. Ћни проехали мимо заднего фасада
резиденции главы государства, мимо виллы канцлера; ее тЯжелые кованые
ворота были открыты. —асовые охранЯли въезд, были видны клумбы, зеленые
лужайки, Яркие пестрые цветы; такса и волкодав - не подходЯщаЯ по росту
парочка, - словно углубившись в беседу, шествовали по дорожке, усыпанной
гравием. Ѓотанический ландшафт, ботанический сад, здесь жили принцессы и
сахарозаводчики, к ним в гости приезжали авантюристы, которым удалось
сколотить немалое состоЯние. ‡десь упало в прошлом несколько бомб. €з-под
густой зелени еще проглЯдывали остатки почерневших стен. Ђ над всем этим
развевалсЯ федеральный флаг. Љакой-то господин с маленьким дамским
складным зонтиком, висевшим у него на запЯстье несмотрЯ на дождь, не
торопЯсь, шел на службу. Ѓывший, будущий или снова приглашенный на работу
посланник? ‘татисты политической сцены бродили по аллеЯм, а с ними бродили
их биографии, их анкетные правды, бродЯчие шлюхи. ‘татисты были на виду. Ђ
где же пасетсЯ режиссер? ѓде щиплет травку протагонист? Ќо оказываетсЯ,
режиссеров и протагонистов вовсе никогда не было. Ќавстречу такси
попадались сплошь одни избавители от большего зла. ‘ейчас шел дождь, иначе
бы они купались в солнечных лучах своей славы.
’акси остановилось у зданиЯ бундестага. Љородин расплатилсЯ с шофером.
Ћн не позволил Љетенхейве внести свою долю в оплату этой маленькой
поездки, однако взЯл у шофера квитанцию: Љородин хотел оставатьсЯ богатым
и ничего не дарить государству. Ћн поспешно и смущенно, с застывшей
улыбкой, попрощалсЯ с Љетенхейве, боЯсь, что снова сверкнет молниЯ. €
торопливо ушел, словно закон звал его, призывал именно его.
Љетенхейве хотел зайти в бараки, где ютилась пресса, но подумал, что
Њергентхейм едва ли встал так рано, ведь дома у него ‘офи, требовавшаЯ
немалого напрЯжениЯ сил. €дти в свой кабинет Љетенхейве не хотелось. ‚друг
он увидел, что группа приезжих туристов, доставленных в автобусах, чтобы
осмотреть столицу ”едеративной республики, здание бундестага и пообедать в
ресторане бундестага, собираетсЯ вокруг своего гида. Џодобно старому
берлинцу, которому ни с того ни с сего взбрело в голову принЯть участие в
организованной фирмой Љезе обзорной поездке по городу, Љетенхейве
присоединилсЯ к двинувшейсЯ группе.
“дивительно! ‘лужитель бундестага в темной форменной одежде, который
сопровождал любопытных, внешне был вылитый канцлер. ‘ чуть перекошенным в
Язвительной усмешке лицом, высохшим, хитрым, морщинистым от избытка юмора,
он был похож на умную лису и говорил, как важный государственный деЯтель.
(‚о времена монархии верные слуги носили бородку, как у королЯ или
кайзера.) Ћни поднЯлись по лестнице в зал заседаний, и гид, чье сходство с
канцлером бросилось в глаза, пожалуй, лишь одному Љетенхейве, поскольку
никто не обращал на него особенного вниманиЯ, поЯснил, что в здании, где
они находЯтсЯ, располагалась раньше ЏедагогическаЯ академиЯ; к сожалению,
гид упустил возможность блеснуть своим немецким образованием, глубоким
знанием ѓете и упомЯнуть педагогическую провинцию, начало которой могло
быть положено здесь. ‡нал ли канцелЯрист-канцлер, что его парламенту не
хватало философов, чтобы повести отсюда педагогическую вспашку умов?
Љетенхейве впервые попал на галерею зала заседаний и рассматривал
жесткие, предназначенные длЯ народа и прессы стульЯ. ‚низу все сиденьЯ
мохнатились красивой зеленой обивкой, даже коммунисты имели право
наслаждатьсЯ зеленым уютом мЯгких кресел. ‡ал был пуст. ЋгромнаЯ безлюднаЯ
класснаЯ комната с пустыми партами. Љафедра господина учителЯ стоЯла, как
и полагаетсЯ, на возвышении. ЉанцелЯрист-канцлер перечислЯл
достопримечательности. Ћн сказал, что в зале тысЯча метров неоновых
трубок. ѓид-канцлер сказал, что глуховатые депутаты могут пользоватьсЯ
специальными наушниками. Љакой-то шутник спросил, нельзЯ ли эти наушники
переключать на легкую музыку. —ичероне-канцлер с невозмутимым спокойствием
пренебрег этой репликой. Ћн показал на две разные двери, упомЯнув о так
называемом "прыжке барана" - обычае голосовать, проходЯ в соответствующую
дверь. Љетенхейве мог бы позабавить гостей анекдотом, восхитительным
коротким анекдотом из жизни одного парламентариЯ. Ѓаран Љетенхейве сделал
однажды неверный прыжок. ‚ернее, он сам не знал, был ли этот прыжок
неверным, его вдруг обуЯло сомнение, и он кинулсЯ в дверь, куда шли
голосующие "за", в то времЯ как его фракциЯ решила голосовать "против".
Џартии коалиции наградили его аплодисментами. Ћни ошиблись. Љородин
усмотрел в этом первый успех своей миссионерской страсти. Ћн тоже ошибсЯ.
‚о фракционной комнате Љетенхейве гневно порицали. Ќо и там ошибались.
‚опрос, поставленный на голосование, Љетенхейве счел недостаточно важным и
действовал интуитивно, поддакнул, а не отверг, проголосовал за одно
несущественное предложение правительства. Џочему, в самом деле,
правительство не может быть иногда в чем-то право? Љетенхейве казалось
глупым отрицать это и быть оппозиционером из упрЯмства или из верности
политическим принципам, что абсолютно то нее самое. Љетенхейве мысленно
видел сидЯщих внизу школЯров, крестьЯнских сыновей с квадратными черепами,
задиристых и набожных, задиристых и своенравных, задиристых и туповатых, и
среди них обЯзательно найдетсЯ несколько честолюбцев. "ѓоворильнЯ", -
сказал одни из экскурсантов. Љетенхейве посмотрел на него. ќкскурсант этот
представлЯл собой гнусный тип завсегдатаЯ пивнушек, который с радостью
позволит диктатору поработить себЯ, если только получит пару сапог, чтобы
топтать тех, кто стоит ниже. Љетенхейве снова посмотрел на него. „ать бы
ему в морду, подумал он.
- Ќу а вы, может быть, придерживаетесь иного мнениЯ? - спросил
экскурсант и вызывающе взглЯнул на Љетенхейве. "џ не знаю ничего лучшего,
даже этот парламент - меньшее зло", - мог бы возразить ему Љетенхейве. Ќо
вместо этого он сказал:
- ‡аткните свою грЯзную пасть!
ќкскурсант побагровел, но потом смутилсЯ и трусливо ретировалсЯ. ‘бежал
от Љетенхейве. …сли бы он узнал депутата Љетенхейве, то подумал бы: "џ вас
запомню, вы стоите в списке, и в день "•", куда бы вы ни спрЯтались..." Ќо
никто не знал Љетенхейве, и канцелЯрист-канцлер снова вывел свой отрЯд на
улицу.
†урналисты работали в двух бараках. Ѓараки стоЯли напротив зданиЯ
бундестага, длинные, в два этажа, они были похожа на казармы или на
помещениЯ длЯ штабов, длЯ комендатур новых военно-учебных лагерей,
построенные на времЯ войны (а войны длЯтсЯ долго). ‚нутри бараков на
каждом этаже был длинный проход, напоминавший коридор кораблЯ, правда не
на палубе класса "люкс", но, во всЯком случае, туристского класса, где
слева и справа теснЯтсЯ каюты; треск пишущих машинок, стук телетайпов,
неумолчный вой телефонов создавали впечатление, что за редакционными
комнатами бушевало море, кричали чайки и ревели пароходные сирены, а два
барака прессы были двумЯ суденышками, их несли, качали и сотрЯсали волны
времени. Џодобно приливу и отливу перекатывались через простой некрашеный
стол у входа поступающие "сообщениЯ длЯ прессы" - бледные и потертые
информационные бюллетени, напечатанные на дешевой бумаге. €х небрежно
бросали на стол невозмутимые курьеры многочисленных правительственных
учреждений, которые занимались расхваливанием деЯтельности министерств,
информацией общественности, государственной пропагандой, наведением тени
на плетень, затуманиванием и замалчиванием фактов, утихомириванием,
опровержениЯми лжи и правды, а иногда даже трубили в трубы негодованиЯ.
Њинистерство иностранных дел сообщает, федеральное министерство плана
Њаршалла сообщает, федеральное министерство финансов, федеральное
статистическое управление, почта и федеральное управление железных дорог,
оккупационные власти, министр полиции, министр юстиции - все они что-то
сообщали, кто больше, кто меньше, отличались болтливостью или
сдержанностью, огрызались или выказывали озабоченность, а у некоторых
находилась длЯ общественности даже улыбка, ободрЯющаЯ улыбка уличной
красотки. ”едеральное ведомство печати сообщало, что в заЯвлении
оппозиционной партии, будто одна из правЯщих партий обратилась за
поддержкой на выборах к французской секретной службе, нет ни грана правды.
€ тут заварилась каша, грозились пожаловатьсЯ прокурору, ибо партийные
фонды, партийные деньги - это всегда табу, всегда дело щекотливое; когда
нужны деньги, а они нужны всем и всегда, у кого же их взЯть, как ни у
богатых друзей? “ Љородина были богатые друзьЯ, но, как водитсЯ у
состоЯтельных людей, они были скупы (Љородин понимал это) и хотели за свои
деньги кое-что получить.
Љорабль прессы, покачиваЯсь, отплывал в это утро при легком бризе.
Љетенхейве чувствовал, что не произошло ничего особенного. Џоловицы не
сотрЯсались, двери не хлопали, однако бывает, что бури обрушиваютсЯ
неожиданно, вдруг, без предупреждениЯ бюро погоды. Љетенхейве постучал в
дверь Њергентхейма. Њергентхейм представлЯл в столице газету, котораЯ по
праву считалась одной из "солидных" (а как же тогда остальные? Ѓыли они
несолидными или их считали таковыми? Ѓедные незадачливые плЯсуньи!), а по
торжественным днЯм он выступал по радио с приЯтными общедоступными
комментариЯми, в которых была и долЯ критики, вызывавшаЯ резкие жалобы со
стороны чувствительных, как мимоза, и ревнивых, как цыганка, партий.
Љетенхейве и Њергентхейм - кто они, друзьЯ? ‚раги? Ћни и сами не могли
бы ответить на этот вопрос; врЯд ли они были друзьЯми, никто из них не
сказал бы с гордостью школьника: мой друг Њергентхейм, мой лучший друг
Љетенхейве. Ќо иногда им хотелось встретитьсЯ, ведь они начинали как
коллеги в те времена, когда все могло еще сложитьсЯ иначе, и если бы
историЯ пошла иным путем (конечно, этого нельзЯ себе представить), без
австрийского маньЯка, без уродливого пробуждениЯ нации, без злодеЯний, без
кощунственного самовосхвалениЯ, без войны, смерти и разрушений, то, может
быть, Љетенхейве и Њергентхейм еще долгие годы работали бы вместе в той же
самой темной, окном во двор, комнате старой "Ќародной газеты" (Љетенхейве
хотел бы этого, но Њергентхейм едва ли); и может быть, вправду, ведь они
еще молоды, они думали бы, что у них одинаковые стремлениЯ и схожие
взглЯды, что они друзьЯ. Ќо тридцать третий год разделил их словно
пропастью. Љетенхейве, которого называли добродушным болваном, отправилсЯ
в изгнание, а Њергентхейм успешно вступил на путь сотрудничества и дошел
до должности главного редактора, или, как тогда говорили, главного
руководителЯ преобразованной газеты. Џравда, потом "ЌароднаЯ газета",
несмотрЯ на ее покорность и приспособленчество, из-за которых она
растерЯла читателей, вынуждена была прекратить свое существование или ее
проглотил "трудовой фронт", точно не известно, но некоторое времЯ она еще
продолжала выходить (название ее стало подзаголовком) под редакцией
какого-то нациста, а Њергентхейм уехал в ђим корреспондентом. ‚есьма
своевременно! Ќачалась война, а в ђиме можно было неплохо жить. Џозднее на
севере €талии, в республике Њуссолини, и длЯ Њергентхейма, казалось,
наступило опасное времЯ, отовсюду грозили пули эсэсовцев или пули
партизан, приближалась угроза плена, но и на этот раз Њергентхейм сумел
вовремЯ уехать и осталсЯ, таким образом, человеком с довольно приличной
репутацией, нужным и преуспевающий деЯтелем послевоенного
восстановительного периода. Љетенхейве всегда радовалсЯ, видЯ Њергентхейма
в его кабинете: до тех пор пока тот сидел за своим столом и не собиралсЯ
никуда уезжать, например корреспондентом в ‚ашингтон, Љетенхейве надеЯлсЯ,
что государство в безопасности, а враг далеко.
Њергентхейм давно забыл Љетенхейве и когда узнал, что тот в Ѓонне, да
еще депутат, браконьер в его угодьЯх, то искренне удивилсЯ.
- Ђ Я думал, тебЯ уже нет в живых, - пролепетал он, когда Љетенхейве
впервые навестил его.
“ Њергентхейма мелькнула мысль, что он попалсЯ и будет привлечен теперь
к ответственности. Љ ответственности за что, собственно говорЯ? ђазве он
виноват в том, что все так получилось? Ћн всегда выступал с понЯтными
народу комментариЯми, не лишенными критики, если она не стоила ему головы
или занимаемой должности; в конце концов, он ведь избрал профессию
газетчика, а не мученика. Ќо вскоре Њергентхейм успокоилсЯ. Ћн увидел, что
Љетенхейве пришел к нему с дружескими чувствами, влекомый сентиментальными
воспоминаниЯми и без всЯких упреков. Њергентхейму оставалось лишь
удивлЯтьсЯ, что и Љетенхейве вынесла волна времени, более того, что он
сумел удержатьсЯ на гребне этой волны и ухватить (как считал Њергентхейм)
счастье за хвост. Ђ когда Њергентхейм из первого же разговора понЯл, что
Љетенхейве, вопреки его предположениЯм, вернулсЯ на родину не с британским
или панамским паспортом и пришел к нему, своему прежнему коллеге, просто
пешком, то он, позабыв про все страхи, разыграл благодетелЯ, усадил
Љетенхейве в свой сверкающий хромом служебный автомобиль и отвез к себе
домой, к ‘офи.
‘офи, соблазнительнаЯ, надушеннаЯ, в домашнем платье от
дюссельдорфского „иора и, видимо, уже предупрежденнаЯ по телефону
Њергентхеймом (когда он успел это сделать?) о приходе гостЯ, мило
поздоровалась с Љетенхейве, доверительно сказав: "‚едь мы уже знакомы" - и
бросив на него мимолетный взглЯд, словно напоминавший о том, что он с ней
спал. …два ли это могло быть! Ћднако потом выЯснилось, что ‘офи начинала
когда-то работать в бюро распространениЯ "Ќародной газеты", и, хотЯ
Љетенхейве не мог ее припомнить, Њергентхейм, как видно, обнаружил ее там,
если не она сама его учуЯла, а возвысившись до-положениЯ жены главного
руководителЯ газеты, ‘офи дала еще большую волю своему честолюбию - она
была той музой, котораЯ сопутствовала Њергентхейму на пути к успехам,
карьере и умении вовремЯ приспосабливатьсЯ, вела его и поддерживала. Ќет,
Љетенхейве не спал с пей, хотЯ и мог бы: ‘офи отдавалась значительным и
влиЯтельным людЯм без всЯкой страсти, наслаждение испытывала она лишь
тогда, когда заходил разговор о плотской любви; юношей и просто красивых
мужчин без положениЯ она отвергала, и пусть Љетенхейве не был
концертмейстером в своей партиЯ, но все же он играл там первую скрипку и
был бы достоин ее постели. Ќо до объЯтий, поцелуев и постели так и не
дошло; Љетенхейве не проЯвлЯл к этому ни малейшего интереса, а поскольку
он упорно отказывалсЯ принимать участие в светской жизни федеральных
кругов, и ‘офи перестала за ним охотитьсЯ, и вскоре он превратилсЯ просто
в "болвана". ќпитет "добродушный" на этот раз отсутствовал, уже не украшал
его. Њергентхейм тоже не добавлЯл его к прозвищу своего старого друга, ибо
Љетенхейве, ставший депутатом, пожалуй, мог быть болваном, но уж
добродушным - нет, это было невероЯтно, об этом не стоило и говорить.
Ћднако настроение у Њергентхейма испортилось, и слабаЯ дружба едва не
превратилась во вражду, когда он из справочника бундестага узнал, что
Љетенхейве женат. ‘офи сгорала от любопытства. Љто эта женщина, которую
Љетенхейве никому не показывает? Ќеужели она такаЯ красавица или такаЯ
уродина, что он ее скрывает? Ѓыть может, она богатаЯ наследница и он
боитсЯ, что ее похитЯт? ‚идно, в этом все дело, и ‘офи уже мысленно
толкала ќльку на любовную свЯзь с молодыми секретарЯми посольства - не
затем, чтобы насолить Љетенхейве, а чтобы восстановить естественный
порЯдок, ибо Љетенхейве не заслуживал красивой и молодой наследницы. ‚
конце концов обе женщины встретились и нашли друг друга премерзкими. ќлька
вела себЯ неподобающим образом, дулась, не хотела ехать на прием (что
привело в восторг Љетенхейве, который тоже не хотел туда ехать, да и не
мог, так как у него не было фрака), но ‘офи настоЯла на своем, и ќлька
поехала с Њергентхеймами на вечер, успев шепнуть на прощание Љетенхейве,
что ‘офи носит корсет (чем окончательно смутила Љетенхейве). Ќа приеме
произошло нечто ужасное. Ћбе женщины в силу необъЯснимой взаимной
антипатии думали одна про другую: "тупоумнаЯ нацистка" (как могут
ошибатьсЯ женщины!), а ќлька интересовалась не посольскими секретарЯми, а
посольским джином, который ввозилсЯ беспошлинно и был преотменным, а когда
алкоголь ударил ей в голову, она объЯвила изумленному обществу, которое
назвала скопищем призраков, что Љетенхейве свергнет правительство. Ћна
называла Љетенхейве революционером, который ненавидит реставрацию, все
более широко проводЯщуюсЯ в государстве, - такого высокого мнениЯ была
ќлька о своем супруге, и как глубоко пришлось ей в конце концов в нем
разочароватьсЯ. Љогда же общее изумление после ее тирады прошло и один
атташе отвез все-таки ќльку домой в машине (вместо того чтобы обнЯть,
ќлька его обругала), это глупое происшествие странным образом поднЯло
авторитет депутата Љетенхейве. •отЯ ќлька не выболтала (она бы и не смогла
этого сделать), что за правительственный переворот замышлЯет Љетенхейве, с
какой стороны, с чьей помощью, каким оружием и с какой целью намереваетсЯ
он устранить правительство, все же после этого вечера многие стали
относитьсЯ к Љетенхейве с опаской и старались добитьсЯ его благосклонности
как политика, с которым, может быть, придетсЯ считатьсЯ.
Њергентхейм сидел за письменным столом, похожий на нахохлившуюсЯ
печальную птицу, лицо его с годами обрюзгло, глаза все больше заволакивало
пленкой, стекла очков становились все толще, оправа - темнее и массивнее.
‚се это усиливало сходство с сычом, с филином, жителем лесных дебрей и
руин, который носил дорогие костюмы, сшитые у лучшего портного. ‚озможно,
филин был всем доволен, рад и весел и лишь слегка покрЯкивал с важным
деловым видом, немного устав после ночных полетов за неугомонной
спутницей, а предположение, что птицам свойственна меланхолиЯ, было,
возможно, ошибкой посетителЯ, исходЯщего из ложных представлений.
Њергентхейм отослал секретаршу с каким-то поручением. Ћн предложил
Љетенхейве сигару. Ћн знал, что Љетенхейве не курит, но сделал вид, будто
забыл об этом. Џусть Љетенхейве не очень-то важничает. ‘ам Њергентхейм
вынул черную толстую сигару из хрустЯщей станиолевой обертки и закурил. Ћн
смотрел на Љетенхейве сквозь голубой туман. Њергентхейм знал, что ќлька
умерла и, как поговаривали, при загадочных обстоЯтельствах - слухи
распространЯютсЯ быстро, - но, как и Љородин, он не сказал Љетенхейве ни
единого слова соболезнованиЯ, он тоже чувствовал, что упоминание о
семейном несчастье, личном горе Љетенхейве, было бы неуместным, бестактным
и назойливым; Њергентхейм не мог бы сказать почему, просто такой уж
человек был Љетенхейве. Ќа этот раз Њергентхейм оказалсЯ прав. Љетенхейве
не был создан длЯ семейной жизни, он мог любить, был чувствен, но ему не
дано было понЯть другого человека, а потому он не годилсЯ даже на роль
мужа. Љетенхейве был человеком замкнутым, который иногда стремилсЯ к
общению с людьми, и это привело его в партию, привело к трудностЯм и
неразберихе. Ќе любовь, а брак казалсЯ Љетенхейве извращенной формой
жизни, а может быть, Љетенхейве был сбившимсЯ с пути истинного монахом,
бродЯгой, угодившим за решетку, может быть, даже мучеником, который не
попал на крест. "Ѓедный малый", - подумал Њергентхейм. ‘мерть ќльки он
навернЯка переживал тЯжело, и Њергентхейм объЯснил себе это (и не без
основаниЯ) тем, что Љетенхейве потерЯл в эмиграции всЯкую свЯзь с родиной
и ќлька была его отчаЯнной попыткой вновь укоренитьсЯ здесь, обрести здесь
любовь и полюбить самому. Џопытка эта не удалась. —то станет он теперь
делать? Ќеожиданное счастье (так понимал это Њергентхейм) вознесло
Љетенхейве в высшие сферы, туда, где принимают важные политические
решениЯ, и благодарЯ разным обстоЯтельствам, которых Љетенхейве не
создавал и к которым не стремилсЯ, он занЯл ключевую позицию, и, хоть он
на ней не удержитсЯ, чего, пожалуй, Љетенхейве желал (а чего он желал?),
но вполне может стать камнем преткновениЯ. ќто уже опасно! Ѓыть может,
Љетенхейве и сам не знал, насколько опасной длЯ других была его позициЯ.
Ѓыть может, он так и осталсЯ глупцом, добродушным болваном. ’огда он
просто уникум, по крайней мере среди парламентариев, и Њергентхейм вновь
доброжелательно взглЯнул на своего старого друга.
- Ѓудь осмотрителен! - сказал Њергентхейм.
- Џочему?
‘обственно, это Љетенхейве не интересовало. Џочему ему надо быть
осмотрительным? —его хотел Њергентхейм? Ђ чего хотел здесь сам Љетенхейве,
чего он хотел? Љомната в старой "Ќародной газете" была уютнее. Ћна
погребена под развалинами. _‡абудь это!_ —то было нужно Љетенхейве в этом
бараке, где за каждой стеной стучали с истерическим усердием? € Љетенхейве
почувствовал полное безразличие - шел ли еще дождь или уже распогодилось.
“ него был с собой плащ.
- †иреешь как на убой, - сказал Њергентхейм.
ќто верно! Ћн разжирел как боров. Ћн сам это чувствовал. †ратва стала
его страстью. Ѓыть может, он хотел вознаградить себЯ за все те похлебки
длЯ бедных, которые ему приходилось глотать. Ќо за них не вознаградишь.
‚се же он растолстел. Џод кожей лениво дремал жир. Њергентхейм был куда
толще. Ќо ему это шло, а Љетенхейве нет. Ќу да ладно, он еще поборетсЯ.
- —то ты имеешь в виду? - спросил Љетенхейве.
- Ќичего, - сказал Њергентхейм. - Џросто Я кое о чем подумал.
”илин сделал хитрое лицо. Ћкутал себЯ дымом. ’олстые стекла очков
запотели перед подернутыми пленкой глазами. ’ак на старинных изображениЯх
выглЯдели совы на плече у ведьм. ‘обственно говорЯ, выглЯдели они глупо.
- Ќе разыгрывай из себЯ пифию. —то случилось?
Ђх, Љетенхейве совсем не был любопытен. Џросто сегоднЯ все так
получаетсЯ. _Џлохо_.
- Љто захочет повесить собаку, найдет и крючок, - рассмеЯлсЯ
Њергентхейм.
_‘обака пролаЯла в €нстербурге_.
- Ђ у менЯ нет крючка, - сказал Љетенхейве, - тем более длЯ них!
- ѓосподин майор...
- Ќе дури. ќто глупаЯ выдумка.
- €стиной часто считают то, что за нее выдают, - заметил Њергентхейм.
’ак вот оно что! ‚от каким способом они хотЯт заставить его молчать.
„авно всем известный грЯзный вздор должен стать причиной его гибели. “же
вскоре после возвращениЯ Љетенхейве в ѓерманию распространились слухи, что
во времЯ войны он носил в Ђнглии мундир майора британской армии. Ќашлись,
разумеетсЯ, люди (а когда они не находЯтсЯ?), будто бы видевшие его в
иностранной военной форме. ‘овершеннейшаЯ чепуха, ее так легко было
опровергнуть, что Љетенхейве даже не хотелось оправдыватьсЯ, ведь каждый,
кто его знал, никогда не допустил бы столь нелепой мысли, будто Љетенхейве
мог разгуливать в форме майора, пусть даже британской армии, со стеком под
мышкой. ЉакаЯ чепуха, никогда не носил он военную форму, и это было его
слабостью (в которой он упорствовал) и его искренней гордостью, хотЯ,
рассуждаЯ абстрактно, Љетенхейве считал (что не имело длЯ него никакого
практического значениЯ) английскую военную форму во времена ѓитлера
предпочтительнее немецкой по причинам морального порЯдка, которые
Љетенхейве ставил много выше национальных (казавшихсЯ ему
атавистическими). Ќи один покойник не приносит пользы своему отечеству, а
погибают люди в лучшем случае за идеи, которых не понимают и последствий
которых они не предвидЯт. €знуренные воины на поле брани и замученные
народы были жертвой задиристых, до крайности своенравных, неуступчивых и
совершенно неспособных мыслить правителей, не желавших прочистить свои
жалкие вывихнутые мозги и, кроме всего прочего, не понимавших и не
выносивших друг друга. ‚озможно, армии были различными искажениЯми
творческих идей бога, которые сталкивались друг с другом. Ѓлажен, кто не
принимает в этом участиЯ! Ѓлажен стократ, кто может это остановить!
Љетенхейве устало отмахнулсЯ.
- ‚се это вздор. ‡ачем ты об этом говоришь?
- Ќе знаю, - сказал Њергентхейм, - назови это вздором; конечно, ты не
был офицером его величества, думаешь, Я в это верю? Ќо такаЯ версиЯ хорошо
запоминаетсЯ и дает толпе наглЯдное о тебе представление. Љетенхейве
депутат Я майор британской армии. ’ут что-то не то. Љонцы с концами не
сходЯтсЯ. Њы ведь знаем, что это ложь, высосаннаЯ из пальца. Ќо вот ее
опубликуют в газете. …сли тебе повезет, об этом забудут. Ќо потом эта
легенда опЯть поЯвитсЯ в газете. ‚ политической клевете ѓитлер и вправду
кое-что понимал, а чему он учит в своей книге? ЏостоЯнному, утомительному
повторению клеветы. Џредположим, кого-то зовут Ѓернгард. Ђ его начинают
называть €циком. € так без конца. ‚от тебе рецепт.
- „о этого мы еще не дошли.
- ’ы прав. „о этого мы еще не дошли. Ќо может быть, кто-то, может быть
наш друг ”рост-”орестье, нашел какую-то твою фотографию. ’ы уже забыл о
ней. Ќо может быть, ты изображен на ней стоЯщим перед микрофоном Ѓи-Ѓи-‘и,
видны эти буквы, а если и не видны, то это поправимо, и тогда каждый их
увидит, а знает их тоже каждый. ‘оображаешь? Ђ может быть, кто-то, может
быть тот же ”рост-”орестье, отыскал старую магнитофонную ленту где-нибудь
в архивах контрразведки или гестапо, и тебЯ сейчас опЯть можно услышать,
услышать, как ты выступал перед своими избирателЯми, когда они сидели в
бомбоубежищах...
_ѓоворит ЂнглиЯ. ѓоворит ЂнглиЯ. „линные коридоры „ома радио.
‡атемненные окна. ‘иние лампочки. ‡апах карболки и заплесневелого чаЯ. Ћн
не уходил в убежище, когда объЯвлЯли воздушную тревогу. ‡атемненные стекла
сотрЯсались. ‘иние лампочки качались и вздрагивали. ‘ердце! ‘ердце! Ћн
приехал из лесов_...
Ћн приехал тогда из лесов Љанады. Љак интернированный, он работал там
лесорубом. „лЯ его здоровьЯ это было неплохое времЯ: простаЯ сытнаЯ пища,
холодный, насыщенных озоном воздух, физическаЯ работа, сон в палатках...
_Ќо Љетенхейве не мог уснуть! —то Я здесь делаю? —то мне здесь надо?
’олько бы не принимать участиЯ? ’олько бы не присутствовать при сем?
ЋставатьсЯ в стороне? ђазыгрывать невинность, показную, обманчивую
невинность? ђазве этого достаточно? ‡имой на палатки падал снег, беззвучно
падал сквозь ветви высоких деревьев, мЯгкий чужой снег засыпал чей-то
бесславный могильный холм. ђазве не он, Љетенхейве, позволил всему этому
так далеко зайти, разве не была в том его вина, разве не он всегда стоЯл в
стороне, застенчивый, как мимоза, изнеженный обитатель башни из слоновой
кости, благородный, голодный, бесприютный, несчастный, гонимый из страны в
страну, но всегда остававшийсЯ в стороне, всегда смирЯвшийсЯ, никогда не
вступавший в борьбу, - разве не он причина всех злодеЯний, разъедающих
теперь мир, как кровавые гнойные Язвы_...
‘пустЯ несколько месЯцев в канадском лесном лагере черных овец отделили
от белых, и Љетенхейве по приглашению одного квакера, взЯвшего его на
поруки, снова вернулсЯ в ‹ондон.
‚ Ђнглии он выступал по радио. Ћн боролсЯ перед микрофоном, и не в
последнюю очередь он боролсЯ за ѓерманию, как он тогда думал, за свержение
тирана и за мир; это была справедливаЯ борьба, и не ему нужно было
стыдитьсЯ. "Љонец безумию" - гласил лозунг, и чем раньше, тем лучше длЯ
всего мира, и прежде всего длЯ ѓермании. Љетенхейве чувствовал себЯ,
солидарным со всеми участниками ‘опротивлениЯ, даже с военными, которые
были среди них, с участниками заговора 20 июлЯ. Ћн сказал об этом
Њергентхейму.
- џ не миссионер, - возразил тот, - Я журналист. ‚от посмотри ежегодник
‚ысокого дома! ’вои коллеги опЯть замалчивают в своих биографиЯх участие в
‘опротивлении. “ менЯ новейшее издание. Ђ ты, как видно, все еще
пользуешьсЯ старым. Ћно уже пошло в макулатуру. Џойми это! “гомонись!
Њногие считают, что с твоим шефом можно договоритьсЯ, а с тобой и
разговаривать невозможно. Љнурреван был унтер-офицером. Ђ ты его
конфузишь. Ћни уже называют тебЯ злым духом Љнурревана. ’ы заставлЯешь его
колебатьсЯ.
- ќто бы уже кое-что значило, - сказал Љетенхейве. - ‘тало быть, Я
чего-то добилсЯ. …сли Љнурреван сомневаетсЯ, то начнет и думать. Ђ
размышлЯЯ, он еще больше усомнитсЯ в правильности своей политики.
Њергентхейм нетерпеливо прервал его.
- ’ы с ума сошел! - воскликнул он. - ’ебе ничем не поможешь. Ќо одно Я
хочу тебе еще сказать: ты проиграешь! Џроиграешь больше, чем думаешь. ‚едь
на этот раз ты не сможешь эмигрировать. Људа? ’вои старые друзьЯ думают
сегоднЯ так же, как и мы, и над всеми континентами, повторЯю, над всеми
континентами опустилсЯ занавес недовериЯ. Њожет быть, ты только комар. Ќо
слоны и тигры тебЯ боЯтсЯ. Џоэтому остерегайсЯ их!
Љоридор между каютами прессы качалсЯ не сильнее, чем обычно, под
удалЯющимисЯ шагами Љетенхейве. Ћн не предчувствовал ни крушениЯ, ни
опасности длЯ себЯ лично. ’о, что сказал Њергентхейм, не вызвало у
Љетенхейве никакого беспокойства. ќто лишь еще больше опечалило и без того
грустного Љетенхейве; его не потрЯсло, когда он услышал подтверждение
давно известной и внушавшей ему страх истины: налицо национальнаЯ
реставрациЯ, реставрированный национализм, все теперь сводитсЯ к этому.
ѓраницы не открылись. Ћни снова заперты. € немцы снова оказались в клетке,
с которой сроднились, в клетке отечества, висЯщей между другими клетками с
другими отечествами, на сей раз на одной жерди, и нес ее в историю ‚еликий
коллекционер клеток и людей. Љонечно, Љетенхейве любил свою страну, любил,
как и всЯкий громко заЯвлЯющий об этом, а может быть, даже сильнее, потому
что долго был с ней в разлуке, тосковал о ней и благодарЯ тоске
идеализировал эту страну из своего далека. _Љетенхейве - романтик_. Ќо он
не хотел сидеть в клетке под охраной военизированной полиции, выпускавшей
оттуда только по предъЯвлении паспорта, о котором нужно было просить
начальника клетки. Ќо этим дело не кончалось, человек оказывалсЯ между
клетками, бесприютный, он начинал теретьсЯ о все решетки, ведь длЯ того,
чтобы войти в другую клетку, опЯть нужна была виза, вид на жительство от
другого повелителЯ клетки. ђазрешениЯ давали неохотно. ‚о всех клетках
были озабочены тем, что количество населениЯ уменьшаетсЯ, однако
радовались лишь тому приросту, который получали из лона обитательниц
клеток, - это было страшным доказательством отсутствиЯ свободы на земном
шаре. Љ тому же на сей раз все они болтались на одной жерди ‚еликого
носильщика клеток. Љто знает, куда он идет? Ќо есть ли выбор? Њожно лишь
попасть вместе со своей клеткой на жердь другого ‚еликого носильщика,
который так же безрассудно, как и первый (кто знает, каким дьЯволом или
какой навЯзчивой идеей гонимый), стремитсЯ по неверному пути - "Ђнабасис",
которым опЯть будут мучить завтрашних школьников.
“ выхода из „ома прессы, этого кораблЯ новостей, возле некрашеного
стола "‘ообщений длЯ прессы" Љетенхейве встретил ”илиппа „ану, бога
достоверных слухов, который был выше прилива и отлива официальных
сообщений; он бесцеремонно копалсЯ в них, надеЯсь на скудную добычу. „ана
взЯл Љетенхейве за руку и провел в свой кабинет.
Ќестор корреспондентов был старец, и притом красивый. ‘амый красивый
среди красивых и деЯтельных старцев от политики. ‘ белоснежной шевелюрой,
с бодрым разрумЯнившимсЯ лицом, он всегда выглЯдел так, будто только что
стоЯл на ветру, приносившем ему вести со всего мира. Ќе известно, был ли
„ана и вправду значительной личностью или только производил такое
впечатление благодарЯ частым беседам со знаменитостЯми и с людьми,
известными своей сомнительной репутацией, а те в свою очередь могли,
вероЯтно, разыгрывать перед самими собой и перед всем миром роль великих
лишь потому, что ”илипп „ана счел их достойными своего телефонного звонка.
‚ сущности говорЯ, он презирал государственных деЯтелей, у которых брал
интервью; он слишком часто видел, как люди такого сорта возвышались,
блистали, падали, а иногда кончали на виселице - этому „ана радовалсЯ в
душе больше, чем когда видел их бодрыми и не терпЯщими возражений в
президентских креслах или почивших от старости в государственных гробах, с
умиротворенной улыбкой на жирном лице, в то времЯ как народы проклинали
их. ‚от уже сорок лет „ана был участником всех войн и всех конференций,
которые следовали за битвами и предшествовали новым нападениЯм; он глотал
лошадиные дозы глупости дипломатов, видел слепых в роли поводырей и
напрасно предостерегал глухих о надвигающихсЯ катастрофах... „ана пил с
ђузвельтом, обедал с негусом, был знаком с людоедами и истинными свЯтыми,
был очевидцем всех восстаний, революций и гражданских войн нашей эпохи и
всегда констатировал поражение человека. Џобежденные оказывались
достойными своих победителей, они были только на некоторое времЯ более
симпатичны, поскольку были побежденными. Њир, пульс которого измерЯл „ана,
ждал его мемуаров, но „ана сделал миру подарок, не написав их, - он мог бы
поведать лишь о злодеЯниЯх. ’еперь он, кроткий и, очевидно, мудрый, сидел
в Ѓонне в кресле-качалке (он поставил это кресло в своем кабинете отчасти
длЯ удобства, отчасти как символ) и, покачиваЯсь, наблюдал за колебаниЯми
мировой политики в маленьком, но беспокойном уголке. ќтот Ѓонн был уделом
„аны в старости, а может быть, и его могилой. ‡десь не было такой
напрЯженности, как в Љорее, но и здесь можно было видеть, как ‚сходЯт
посевы безрассудства, поднимаютсЯ ростки непониманиЯ и непреклонности.
Љетенхейве знал „ану со времен старой "Ќародной газеты". Ћднажды „ана
взЯл длЯ своего международного информационного агентства репортаж
Љетенхейве в "Ќародной газете" о большой берлинской забастовке
транспортников, котораЯ на времЯ странно соединила наци и коммунистов. ’ем
самым „ана помог Љетенхейве приобрести читателей во всем мире. Џозднее в
‹ондоне Љетенхейве снова встретилсЯ с „аной. „ана писал книгу о ѓитлере,
которую задумал как бестселлер и как бестселлер сбыл; так отвращение к
ѓитлеру принесло ему много денег. ЂнтипатиЯ ко всему коричневому сделала
Љетенхейве лишь бедным изгнанником, и он не без зависти восхищалсЯ
деловитостью „аны, критикуЯ его завлекательную книгу о фюрере за то, что
она всего только бестселлер, поверхностный и ловко оформленный.
Ѓог журналистики был весьма любезен. Ћн протЯнул Љетенхейве
информационный листок одного из агентств печати, с которым постоЯнно
обменивалсЯ новостЯми. Љетенхейве сразу же увидел сообщение,
заинтересовавшее „ану, - сообщение из Gonseil Superieur des Forces Annees
[‚ысший военный совет (франц.)], интервью с французскими и английскими
генералами-победителЯми, полководцами замышлЯемой европейской армии. ‚
вероЯтном и уже подкрепленном договорами ходе политики эти генералы видели
увековечение раскола ѓермании и считали его единственным, к сожалению,
выигрышем в последней большой войне. ’акое высказывание было длЯ
Ћбщегерманского блока настоЯщим динамитом. Ћно обладало бы немалой
разрушительной силой, если бы в подходЯщий момент, как бомба, разорвалось
в бундестаге. ‚ этом не могло быть никаких сомнений. ’олько Љетенхейве не
был бомбометчиком. Ћднако этой новостью он мог бы укрепить позициЯ
Љнурревана, который мечтал (об этом мечтали многие) стать апостолом
воссоединениЯ ѓерманий. Ќо разве газеты уже не подхватили это сообщение и
не поднЯли вокруг него шума, так что правительственные опровержениЯ
опередЯт всЯкие действиЯ? „ана отрицательно покачал головой. Ћн считал,
что федеральные газеты если и опубликуют это интервью, то лишь петитом и
на одной из последних страниц. ђадость генералов была слишком опасной,
настоЯщим тараном длЯ правительственных планов, и, стало быть, это
сообщение в лучшем случае поЯвитсЯ на самом незаметном месте, чтобы
остатьсЯ непрочитанным. “ Љетенхейве был в руках динамит. Ќо он не любил
взрывов. Џолитика вообще дело грЯзное, вроде стычек гангстеров, все ее
средства непристойны и отвратительны; даже тот, кто хочет добра, легко
становитсЯ Њефистофелем, который всегда сеет зло; ибо что есть добро и что
есть зло на этом поле, простирающемсЯ далеко в будущее, в царство
неизвестности? ‘квозь раскрытое окно Љетенхейве печально смотрел на
сплошную пелену заморосившего вновь дождЯ. ‚ окно опЯть проникали влажные
и теплые испарениЯ земли, запах ботанического сада, и бледные молнии
прорезали теплицу. „аже гроза казалась искусственной: искусственнаЯ гроза
длЯ забавы в залах реставрированной ресторации "Ћтечество", а „ана,
кроткий, красивый и умудренный жизнью старик, слегка вздремнул, несмотрЯ
на раскаты грома. Ћн лежал в чуть покачивающемсЯ кресле, балансирующий
наблюдатель, сонЯ и фантазер. Ћн грезил о богине мира, но, к сожалению,
эта богинЯ приснилась ему в облике €рены, девушки-вьетнамки из публичного
дома, к которой лет двадцать пЯть тому назад „ана ходил в ‘айгоне; у нее
были мЯгкие руки, проворные, как бурливые ручейки, и пахнущаЯ цветами
кожа. „ана мирно засыпал в объЯтиЯх €рены Њиротворицы, а потом ему
пришлось глотать горькие сульфамидные таблетки. ’ак обстоЯло дело с
богиней мира. ‚едь все мы играем. _Њы играем в разбойников и жандармов, в
разбойников и жандармов, и так без конца, и так без конца_.

Љетенхейве направилсЯ в свой кабинет в новой пристройке к зданию бывшей
Џедагогической академии, где размещалсЯ бундестаг. Џолы в коридорах и
депутатских комнатах были покрыты натертым до блеска линолеумом. ‘воей
безукоризненной чистотой они напоминали асептическое отделение клиники;
быть может, и политика, котораЯ проводилась здесь по отношению к больному
народу, была стерильной. ‚ своем рабочем кабинете Љетенхейве был ближе к
небу, но не к Ясности; надвигались новые тучи, новые грозы, горизонт
подернулсЯ сизой и Ядовито-желтой дымкой. —тобы лучше сосредоточитьсЯ,
Љетенхейве включил неоновую лампу Я сидел при двойном свете: сумеречном
дневном и искусственном. …го стол был завален почтой, просьбами, мольбами
о помощи, завален ругательными письмами и неразрешимыми проблемами. €з-под
неоновой лампы на него смотрела ќлька. ќто была маленькаЯ любительскаЯ
фотографиЯ, изображавшаЯ ќльку с растрепанными волосами на улице, среди
развалин (Љетенхейве любил эту фотокарточку, потому что впервые увидел
ќльку именно такой), но сейчас, в неоновом освещении, ему показалось,
будто ќлька, огромнаЯ, как мерцающаЯ тень на киноэкране, гладко зачесав на
этот раз волосы, смотрит на него с дружеской насмешкой и говорит: "‚от и
осталсЯ ты со своей политикой и со своими неприЯтностЯми, а от менЯ
избавилсЯ!" Љетенхейве было горько слышать такие слова, тем более что этот
голос доносилсЯ к нему из могилы и слова эти она не могла взЯть обратно.
Ћн снЯл карточку ќльки и отложил в сторону. Џоложил к своим деловым
бумагам. ‚прочем, что значит - к деловым бумагам? Ѓумаги эти все неважные,
а то, что по-настоЯщему важно, все равно, подтверждено это в официальных
бумагах или нет, существует и будет существовать само по себе и во сне, и
в забытьи, и в самой смерти. Љетенхейве еще не разбирал почты, не разбирал
ходатайств, оскорблений, воплей отчаЯниЯ, писем профессиональных
попрошаек, критиканов, деловых людей и сумасшедших; охотнее всего он
смахнул бы со стола всю свою депутатскую почту. Ћн взЯл депутатский бланк
и написал; "Le beau navire", "Џрекрасный корабль", ведь об этом чудесном
стихотворении, воспевающем женщину, ему напомнила сейчас ќлька - пусть
такой она останетсЯ в его воспоминании. € Љетенхейве попыталсЯ по памЯти
перевести бессмертные строчки Ѓодлера: "Je veux te raconter, o molle
enchanteresse..." - "џ скажу тебе, расскажу тебе, Я исповедуюсь тебе..."
Џоследнее ему понравилось, он хотел, как на исповеди, признатьсЯ ќльке,
что любит ее, что ему недостает ее, он искал подходЯщее слово, адекватное
выражение, он напрЯженно думал, царапал что-то на бумаге, вычеркивал,
исправлЯл, погрузившись в сладкую поэтическую истому. ‹гал ли он? Ќет, он
действительно это чувствовал, велика была его любовь и глубока печаль, но
к ним примешивались отзвуки тщеславиЯ, жалости к самому себе и подозрение,
что в поэзии, как и в любви, он дилетант. Ћн оплакивал ќльку, но его
страшило и одиночество, которому он всю свою жизнь бросал вызов и которое
теперь охватило его. Ћн переводил из "–ветов зла", о molle enchanteresse,
мой сладкий, мой нежный, мой милый восторг, _о мое нежное, мое вкрадчивое,
мое восторженное слово_; у Љетенхейве не осталось никого, кому он мог бы
написать. ‘отни писем лежали на его столе, жалобные крики, беспомощный
лепет и проклЯтьЯ, но никто не ждал от него ничего, кроме ответа на
просьбы. Ћн писал письма из Ѓонна ќльке, а если они, быть может,
предназначались и длЯ потомков, все же ќлька была гораздо больше, чем
просто адресат, она была медиумом, благодарЯ которому он мог говорить и
устанавливать контакты. Ѓледный как смерть, сидел Љетенхейве в своем
кабинете при бундестаге, бледные молнии призрачно мелькали за окном, над
ђейном, тучи были зарЯжены электричеством и насыщены гарью дымовых труб
индустриального района, чадЯщие, зловонные туманы, газообразные, Ядовитые,
сернисто-желтые, жуткаЯ неукрощеннаЯ стихиЯ двигалась, готоваЯ к штурму,
над крышами и стенами теплицы, презираЯ изнеженного, как мимоза, субъекта
и насмехаЯсь над скорбЯщим, над переводчиком Ѓодлера и депутатом,
купающимсЯ в неоновом свете, которым была наполнена его комната. ’ак
проходило времЯ, пока Љетенхейве не пригласили к Љнурревану.
€х сосуществование было симбиозом, сожительством двух различных существ
к обоюдной пользе; но оба не были уверены в том, что это им не вредит.
Љнурреван мог бы сказать, что из-за Љетенхейве он берет грех на душу.
Ћднако Љнурреван, который еще до первой мировой войны занималсЯ
самообразованием и нахваталсЯ вроде бы передовых сведений из
естественнонаучной литературы тогда уже сомнительной новизны (все загадки
мирозданиЯ казались разрешенными, и после изгнаниЯ неразумного бога
человеку оставалось лишь привести все в систему), отрицал существование
души. Џоэтому неприЯтное чувство, которое вызывал у него Љетенхейве, можно
было сравнить с досадой добросовестного унтер-офицера при взглЯде на
новобранца, не знающего строевого устава, хуже того, не принимающего его
всерьез. Љ сожалению, армии нужны новобранцы, а партии нужен был
Љетенхейве, который (об этом Љнурреван смутно догадывалсЯ), возможно,
вовсе не был ни офицером, ни юнкером, а был просто авантюристом, бродЯгой,
коего по неизвестной причине, может быть из-за его высокомериЯ, считают
офицером. Љнурреван ошибалсЯ; Љетенхейве вовсе не был высокомерен, он
просто не соблюдал внешних форм приличиЯ, что казалось Љнурревану пределом
высокомериЯ. Ќо поэтому-то он и считал Љетенхейве офицером, в то времЯ как
тот без обинЯков призналсЯ бы в чем угодно, даже в том, что он, возможно,
и бродЯга. Љетенхейве уважал Љнурревана, называЯ его с некоторой иронией,
но без неприЯзни человеком старого закала, однако выражение это, дошедшее
до ушей Љнурревана, рассердило его как еще одно проЯвление надменности
Љетенхейве. Ђ Љнурреван в самом деле был человеком старого закала,
ремесленником из семьи ремесленников, который с ранних лет стремилсЯ к
знаниЯм, потом к справедливости, а позднее, поскольку выЯснилось, что
знаниЯ и справедливость понЯтиЯ ненадежные, трудно определЯемые и всегда
зависимые от некоей неизвестной величины, устремилсЯ к власти. Љнурревану
не очень-то хотелось навЯзывать миру свою волю, но он считал себЯ
человеком, способным направить его на путь добра. ‚ поисках соратников он
натолкнулсЯ на Љетенхейве, однако тот не укрепил его позиции, а вверг в
сомнениЯ. Љетенхейве не был ни партнером в скат, ни любителем пива, это
исключало его из теплой компании мужчин, которые по вечерам собирались у
Љнурревана, поднимали кружки и хлопали картами по столу, мужчин, которые
определЯли судьбу партии, но дружбой с которыми не похвалишьсЯ, ибо они
гроша ломаного не стоили.
Љнурреван многое пережил, но мудрее он не стал. “ него было доброе
сердце, но оно успело ожесточитьсЯ. Ћн вернулсЯ с первой мировой войны с
застрЯвшим в сердце осколком и, к удивлению врачей, продолжал жить. ќто
было в ту пору, когда медики еще не хотели верить, что можно жить с
осколком в сердце, потому Љнурревана в качестве живого трупа возили из
клиники в клинику, покуда он не стал умнее лечивших его врачей, не занЯл
поста в своей партии и благодарЯ настойчивости и усердию, а отчасти
удивительному ранению, о котором рассказывалось в предвыборных плакатах,
не сделалсЯ депутатом рейхстага. ‚ тысЯча девЯтьсот тридцать третьем
бывшие фронтовики под вопли о фронтовом товариществе бросили Љнурревана,
носившего в сердце кусок фронтового свинца, в концлагерь. …го сын,
которого с возвышением семьи прочили в университет, попал по старой
традиции в учение к плотнику. Ћбозленный своим унизительным положением и
желаЯ досадить отцу, который, к сожалению, поставил не на ту политическую
карту, а также одержимый стремлением доказать свою благонадежность (тогда
по всей стране каждый изо всех сил доказывал свою благонадежность), сын
записалсЯ в легион "Љондор", отправилсЯ бортмехаником в €спанию и там
погиб. Љетенхейве тоже собиралсЯ поехать в €спанию, и тоже длЯ того, чтобы
доказать свою благонадежность, правда на другой стороне (он не исполнил
своего намерениЯ и нередко корил себЯ, что и в этот раз спасовал). ‹егко
могло случитьсЯ, что Љетенхейве, находЯсь на зенитной батарее под
Њадридом, сбил бы с южного неба сына Љнурревана. ‚доль и поперек, вкривь и
вкось перерезали страны линии фронтов, так что большинство летавших или
стрелЯвших уже и сами не знали, почему оказались именно на той или другой
стороне. Љнурреван никогда этого не понимал. Ћн был человеком строго
национальных убеждений, и его оппозициЯ национальной политике
правительства была, так сказать, немецко-национальной. Љнурреван мечтал
стать освободителем и объединителем расколотого отечества, воображал, что
ему, как Ѓисмарку, поставЯт памЯтник в парке имени Љнурревана, и забыл
свою старую мечту - €нтернационал. ‚ годы его юности €нтернационал с
красными знаменами еще защищал права человека. ‚ тысЯча девЯтьсот
четырнадцатом €нтернационал умер. Љнурревану казалось, что времЯ стало
маршировать под другими знаменами, что сохранились лишь отдельные союзы,
за гордыми наименованиЯми которых стоЯли простые списки с номерами; они
тоже называли себЯ €нтернационалом, но это раскольнические группки, секты,
они не только не показывали пример мира, а стали в глазах всего
человечества символом ссор и распрей, постоЯнно цапаЯсь друг с другом.
Ѓыть может, Љнурреван не напрасно опасалсЯ старых ошибок. Ћн считал, что
его партиЯ в период первой ѓерманской республики оказалась недостаточно
национальной; она не обрела поддержки в уже расколотом €нтернационале, а в
своей стране потерЯла влиЯние на массы, которые последовали за более
доходчивым лозунгом примитивного национального эгоизма. Ќа сей раз
Љнурреван не хотел лишать свои паруса национального ветра. Ћн выступал за
создание армии - обжегшись на молоке, не всегда дуют на воду, - но за
армию патриотов (‚еликаЯ французскаЯ революциЯ затуманила его взор
глупостью, а может, он считал, что снова родилсЯ Ќаполеон), выступал за
генералов, только пусть они заботЯтсЯ о народе и демократии. „урак, думал
Љетенхейве, эти генералы, когда дело идет об их карьере, совсем не так
тупы; эти пройдохи будут разыгрывать перед Љнурреваном отличную комедию,
они ему всего наобещают, будут готовы на все, лишь бы сколотить штабы,
составить табель о рангах и соорудить учебные Ящики с песком. —то
произойдет потом, никто не знает. Џортные хотЯт шить. Ђ национальное
пробуждение вообще трудный орешек. ’еперь этот ветер, по-видимому, даже
утих, национальное правительство стало хитрее, коварнее и на какое-то
времЯ подставило свои паруса международному бризу, а Љнурреван, желавший
плыть под национальными парусами, вместо того чтобы начать
интернациональные гонки к новым берегам под парусами новых идеалов, попал
в штиль. Љ сожалению, он этих идеалов не видел. Ќе видел ни новых идеалов,
ни новых берегов. Ћн никого не вдохновлЯл, потому что его самого ничто уже
не вдохновлЯло. Ћн уподобилсЯ честным простакам из народа, описанным в
дешевых патриотических брошюрках по социальным вопросам, он хотел быть
Ѓисмарком, но избавленным от истерии и безнравственности, и одновременно
Ђрндтом, тейном, ѓарденбергом и немножко Ѓебелем. Љогда Љнурреван был
молодым человеком, идеалом депутата был длЯ него ‹ассаль. Ќо тот молодой
человек умер, он признал справедливость приговора врачей и скончалсЯ от
раны в сердце. ’еперь ему к лицу была бы мЯгкаЯ шлЯпа, хотЯ он ее не
носил. Ћн упрЯмилсЯ, бушевал не только за игрой в скат, упрЯмилсЯ,
бушевал, как в свое времЯ бранденбургский воЯка король или старик
ѓинденбург. ‚ политической жизни тоже все страшно перемешалось, ветры
продували партии вдоль и поперек, и только на метеорологических картах,
которые никому не понЯтны, загадочные линии, соединЯющие места с
одинаковой температурой (они могли быть очень далеко друг от друга),
обозначали фронты и предупреждали о циклонах и бурЯх. ‚ таком положении
Љнурреван не способен был ориентироватьсЯ и уцепилсЯ за Љетенхейве
(ЊефистофелЯ доброй воли), чтобы тот по беззвездному, низко нависшему небу
смог определить местонахождение кораблЯ и наметил его курс в ночном
тумане.
Љнурреван, чтобы не отставать от времени, завел себе обстановку в том
стиле, который он считал передовым и который соответствовал воззрениЯм
солидного искусствоведческого журнала. Њебель была практичной, кресла
удобными; мебель, кресла, лампы и занавески - все как в "‘овременном
кабинете директора", выставленном в витрине умеренно модернистского
архитектора по интерьеру, а купленный секретаршей букет красных цветов
стоЯл именно там, где полагаетсЯ: под выдержанным в блеклых тонах пейзажем
- видом на ‚езер. Љетенхейве подумал, не читает ли иногда Љнурреван в
своем кресле романы об индейцах, но у председателЯ фракции не оставалось
времени длЯ развлекательного чтениЯ. Ћн выслушал сообщение Љетенхейве, и
вместе с генералами из Conseil Superieur des Forces Armees в его кабинет
вторглись блеск и лживость, высокомерие и коварство злого мира; ему
показалось, что по тканому немецкому ковру зашагали иностранные офицеры в
высоких сапогах с серебрЯными шпорами, французы в широченных красных
галифе и англичане со стеками, готовые стукнуть по столу. Љнурреван
негодовал. Ћн возмущалсЯ, а Љетенхейве считал, что фраза генералов об
увековечении раскола ѓермании как единственного скудного завоеваниЯ
минувшей войны вполне объЯснЯетсЯ профессией этих господ: мнение
специалистов всегда ограниченно, а в данном случае ведь это мнение,
генералов, вообще-то не богатых разумом. Љнурреван не разделЯл такой точки
зрениЯ, он испытывал почтение к генералам, которых Љетенхейве на худой
конец использовал бы как пожарных. Љнурревана жег засевший в сердце
осколок, свинец, сросшийсЯ с его плотью, в это была боль юности, котораЯ
вливала в него живительные силы и молодила его. Ћн пылал ненавистью. ’ой
ненавистью, которую мог себе позволить лидер мирной социальной партии; он
ненавидел вдвойне и поэтому был дважды узаконен и застрахован, он
ненавидел внешнего врага и классового врага, которые на сей раз
воплощались длЯ него в одних и тех же людЯх. ‚ сущности говорЯ, одно лишь
название их корпорации, казавшеесЯ ему столь надменным, само французское -
название - Conseil Superieur des Forces Armees - возмущало Љнурревана, а
Љетенхейве с нарочитой элегантностью развернул его перед ним, как тореадор
разворачивает перед быком красное полотнище.
Љетенхейве нравилось, когда Љнурреван так волновалсЯ. ‚еликолепный он
все же человек, поистине широких взглЯдов, и, уж конечно, он стыдливо
хранит в своем письменном столе жестЯную коробочку с †елезным крестом и
значком за ранение во времЯ первой мировой войны, а завернуты они,
вероЯтно, в свидетельство об освобождении из концлагерЯ и в прощальное
письмо сына, которое тот оставил, перед тем как уйти в легион "Љондор" и
погибнуть. Ќо теперь Љетенхейве надо было следить, чтобы Љнурреван не
сбежал. Џартийному лидеру не терпелось обнародовать интервью генералов,
мнение руководителей европейской армии по германскому вопросу. Ћн хотел
расклеить на стенах плакаты со словами ‚…—Ќ›‰ ђЂ‘ЉЋ‹ и обратитьсЯ к
народу: "‘мотрите, мы преданы и проданы, вот куда ведет правительственный
курс!" Ќо это было бы все равно что заранее разрЯдить бомбу,
предназначенную длЯ парламента; это дало бы канцлеру возможность выступить
с опровержением или вызвало бы заЯвлениЯ европейских правительств о
солидарности, прежде чем на заседании бундестага зашла бы речь об этом
факте; в конечном итоге подлецом и предателем назвали бы лишь автора таких
плакатов. Ќа вспышку народных волнений едва ли приходилось рассчитывать, а
народное мнение не могло помешать правительству проводить свою политику.
Љнурреван думал, что высказываниЯ генералов, которые с такой радостью
говорили в Conseil Superieur о разделе ѓермании, не так-то просто
опровергнуть, но Љетенхейве знал, что государственные мужи Ђнглии и
”ранции, если нужно, поправЯт своих генералов. Ћни призовут их к порЯдку,
потому что (тут тоже сказалось предубеждение Љетенхейве) иностранных
генералов еще можно поставить на место, ведь они, хотЯ и не вызывают
симпатий, ЯвлЯютсЯ все же слугами государства, в то времЯ как немецкие
генералы сразу же начинают, как и прежде, воплощать в себе единственную
подлинную власть в стране и стремЯтсЯ установить естественный, на их
взглЯд, порЯдок, при котором военные интересы доминируют над
политическими. Ќемецких генералов Љетенхейве считал раковой опухолью на
теле немецкого народа, и это его мнение оставалось неизменным, даже при
том уважении, которое он испытывал к генералам, казненным ѓитлером.
Љетенхейве ненавидел старых солдафонов, которые с отеческим видом
позволЯли себе называть взрослых граждан государства "мальчики мои" или
"сыны мои", а потом гнали этих мальчиков и сынов под пулеметный огонь.
Љетенхейве видел, как народ мучилсЯ и погибал по вине генералов, и кто,
как не генералы, выпестовал бациллу из Ѓраунау) Ќасилие всегда приносило
лишь одни несчастьЯ, одни поражениЯ, и Љетенхейве возлагал свои надежды на
отказ от насилиЯ, что если и не даст счастьЯ, то, уж во всЯком случае,
обеспечит моральную победу. Ќо будет ли это пресловутой "конечной
победой"? Љетенхейве лишь временно объединилсЯ с Љнурреваном, который
искренне мечтал о немецкой народной армии и о немецком народном генерале,
простом, спортивного вида человеке в сером костюме альпиниста, который бы
ел суп вместе с солдатами и, будучи настоЯщим заботливым отцом, поделилсЯ
бы этим супом со своими пленными. Љетенхейве же хотел, чтобы никто больше
не попадал в плен, и поэтому нуждалсЯ в Љнурреване, чтобы фрондировать
против идеи канцлера создать армию. Ќо может настать день, когда ему
придетсЯ выступить против куда более опасных планов своего друга - создать
народную армию. Љетенхейве ратовал за абсолютный пацифизм, за
окончательное осуществление лозунга "„олой оружие". Ћн сознавал, какую
ответственность брал на себЯ, она угнетала его и не давала ему спать. Ќо,
даже оставшись без союзников, без единого друга на ‡ападе и на ‚остоке, не
понЯтый ни здесь, ни там, он усвоил из уроков истории, что отказ от оружиЯ
и насилиЯ никогда не приведет к таким несчастьЯм, как их применение. €
если не будет больше армий, то исчезнут границы, станут никому не нужными
и без того уже смешные в эпоху самолетов государственные суверенитеты
(летают нынче, обгонЯЯ звук, но не нарушают выдуманных безумцами воздушных
коридоров), и человек будет свободным, сможет поехать куда ему
заблагорассудитсЯ, поистине будет вольным как птица - подобнаЯ философскаЯ
ситуациЯ воодушевлЯла Љетенхейве. Љнурреван уступил. •отЯ ему казалось,
что он слишком часто и слишком во многом уступает, он снова уступил,
сдержав свой гнев, и они решили, что Љетенхейве неожиданно процитирует во
времЯ обсуждениЯ договоров о безопасности эту маленькую победную речь
генералов.
Љетенхейве вернулсЯ в свой кабинет. ‘нова погрузилсЯ в неоновый свет.
Ћн не погасил лампу, хотЯ небо уже проЯснилось и посветлело и солнце на
миг затопило все ослепительным сиЯнием. Џоблескивал ђейн. Њимо плыл
прогулочный пароход, белый от пенистых брызг, поднЯтых лопастЯми колес, и
пассажиры показывали пальцами на здание бундестага. Љетенхейве был
ослеплен. Џеревод "Le beau navire" - "Џрекрасного кораблЯ" лежал
неоконченным среди нераспечатанных писем, а уже пришли новые - новые
посланиЯ, новые вопли о помощи, новые жалобы, новые прошениЯ, новые
проклЯтьЯ господину депутату; подобно водам ђейна, их бесконечный поток,
добросовестно направлЯемый почтальонами и курьерами, устремлЯлсЯ на его
стол. Љ Љетенхейве стекались письма от целой нации любителей переписки,
они отнимали у него все силы, и только интуициЯ спасала его среди этого
потока, иначе бы он в нем захлебнулсЯ. Ћн набросал проект речи, с которой
хотел выступить на пленарном заседании, он уж постараетсЯ блеснуть!
„илетант в любви, дилетант в поэзии и дилетант в политике, он уж
непременно блеснет! € от кого же ждать спасениЯ, если не от дилетанта?
Џрофессионалы маршируют испытанными путЯми к прежнему хаосу. ќти пути
никогда не приводили их куда-нибудь еще, а дилетант - тот по крайней мере
мечтает о стране обетованной, где будто бы текут молочные реки в кисельных
берегах. Љетенхейве налил себе коньЯку. Њысль, что где-то текут молочные
реки, была ему неприЯтна. Ќо ведь описание страны обетованной нельзЯ
понимать буквально, поэтому дети ее и не находЯт, устают ее искать,
вырастают и становЯтсЯ адвокатами по налоговому праву, что показательно
длЯ состоЯниЯ общества. €з раЯ человека изгнали, это бесспорно. Ђ есть ли
путь обратно? ’уда и тропинки не разглЯдеть, а может быть, она просто
невидима, может быть, существуют миллионы и миллионы невидимых тропинок,
они лежат перед каждым человеком и ждут лишь, чтобы по ним пошли.
Љетенхейве поступал по велению своей совести, но ведь и совесть разглЯдеть
и ощутить столь же трудно, как правильный путь, лишь иногда кажетсЯ, будто
слышишь, как она стучит, но и это тоже можно объЯснить нарушением
кровообращениЯ. ‘ердце билось с перебоЯми, и строчки, которые Љетенхейве
писал на депутатском бланке, выделывали вензелЯ. Џозвонил ”рост-”орестье и
спросил, не хочет ли Љетенхейве с ним пообедать. Ћн пошлет за ним свою
машину. Ѓыло ли это объЯвлением войны? Љетенхейве считал, что именно так.
Ћн принЯл приглашение. —ас настал. Ћни хотЯт его убрать. •отЯт приставить
к его груди пистолет, прибегнуть к шантажу. Њергентхейм уже знал об этом.
—то ж, он будет боротьсЯ. Љетенхейве оставил письма, бумаги, перевод
Ѓодлера, свои заметки к прениЯм и информационный бюллетень, полученный от
„аны, - все оставил под неоновым светом, который забыл выключить, потому
что еще сиЯло солнце, преломлЯЯсь тысЯчами лучей в зеркале реки и в каплЯх
на зеленых листьЯх деревьев. ‚се светилось, сверкало, блестело, мерцало,
вспыхивало.
Џравительственные автомобили напоминают казенные черные гробы, в них
есть что-то внушающее унылое доверие, эти приземистые машины, хотЯ и стоЯт
дорого, считаютсЯ солидными, экономичными, к тому же респектабельными, а
министры, советники и чиновники одинаково стремЯтсЯ к солидности,
экономичности и респектабельности. ‚едомство ”роста-”орестье находилось за
городом, и Љетенхейве солидно, экономично и респектабельно ехал мимо
маленьких прирейнских деревушек, обветшавших, но не исторических, с узкими
переулками, но без всЯкой романтики. „еревни, казалось, пришли в полное
оскудение, и Љетенхейве думал, что за потрескавшимисЯ стенками, должно
быть, живут угрюмые недовольные люди; может быть, они слишком мало
зарабатывают, может быть, платЯт слишком большие налоги, а может быть, они
только потому не в духе и не ремонтируют свои дома, что мимо проезжает
слишком много черных автомобилей с важными персонами. Ђ вот между старыми
обветшавшими деревьЯми, затерЯнные и одинокие среди капустных полей,
пустошей и тощих лугов, возвышаютсЯ министерства, ведомства, управлениЯ,
размещенные в старых зданиЯх гитлеровских времен; в домах, понастроенных
пеером, за фасадами из песчаника сочинЯютсЯ разные официальные документы,
в старых казармах обделываютсЯ делишки. ’е, кто здесь спал когда-то, давно
уже умерли; те, кого здесь муштровали, побывали в плену, но уже забыли об
этом, ведь это позади, а если они случайно остались живы и находЯтсЯ на
свободе, то хлопочут теперь о пенсиЯх, гонЯютсЯ за теплыми местечками, а
что же еще остаетсЯ им делать?
Љетенхейве в правительственном, автомобиле проехал по
правительственному кварталу какого-то эмигрантского правительства. ‡а
нелепо расставленными в поле заборами несли охрану часовые. ќто было
правительство, зависЯщее от гостеприимства и благосклонности федеральных
властей, и Љетенхейве подумал: просто анекдот, что Я не вхожу в это
правительство, оно могло бы быть моим правительством - изгнанное нацией,
изгнанное природой, изгнанное людьми (он все-таки мечтал о братстве
людей). Љ ”росту-”орестье шагали по улице военные; вблизи находились
казармы. ‚оенные шли поодиночке, продвигались вперед неторопливой походкой
государственных служащих, а не маршировали строем, как настоЯщие солдаты.
‘лужили они в мобильной полиции или в пограничной охране, Љетенхейве не
знал. Ћн решил любого из них, независимо от чина, именовать "господин
обер-лесничий".
”рост-”орестье сидел в старой казарме и командовал армией; только это
была армиЯ секретарш, которых он держал в постоЯнном напрЯжении. ‡десь
работали в поте лица, и у Љетенхейве закружилась голова, когда он увидел,
как одна секретарша одновременно разговаривала по двум телефонам. Љакие
возможности открывались здесь длЯ детских проказ и каких абонентов можно
было ненароком соединЯть! …сли Љетенхейве писала всЯ нациЯ, то с
”ростом-”орестье разговаривал по телефону весь мир. Џариж на проводе, ђим,
Љаир или ‚ашингтон? ‡вонили уже из ’ауроггена? —его хотел этот подонок из
ЃазелЯ, висЯщий на проводе? ‡апуталсЯ он, что ли? Ђ может быть, дельцы,
ожидавшие в боннской гостинице "терн", напевали свою песнь по телефонным
проводам в дамские ушки? ‘лышалсЯ треск, бренчание, жужжание в мажоре и
миноре, погребальный звон по казненным, неумолкаемый шепот исповедальни, и
воркующие девичьи голоса то и дело отвечали: "Ќет, господин ”рост-”орестье
сожалеет. ѓосподин ”рост-”орестье не сможет. џ доложу господину
”росту-”орестье"; у господина ”роста-”орестье не было официального титула.
—еловек, на которого был столь большой спрос, не заставил: гостЯ ждать.
Ћн тут же вышел из кабинета, приветствуЯ „аниила, вступившего в ров со
львами, и пригласил его в здешнюю столовую. Љетенхейве печально вздохнул.
Џротивник двинул в бой тЯжелую артиллерию. ‘толоваЯ, похожаЯ на сарай, в
котором все пропахло подгоревшей мукой и прогорклым жиром, вызывала страх.
’ам подавали немецкий бифштекс "ќстергази" с пюре, мЯсные тефтели с
горошком и пюре, грудинку с кислой капустой и пюре, а в самом низу меню
стоЯло: "„еликатесные супы нуллера придают торжественность любому обеду".
ќто была тактика ”роста-”орестье (впрочем, довольно дешеваЯ) - приглашать
в эту столовую депутатов, прослывших гурманами. Ћн хотел напомнить
Љетенхейве о скудных трапезах, до которых легко можно опуститьсЯ. ‘лева и
справа за покрытыми клеенкой столами сидели секретарши и чиновники и ели
немецкий бифштекс "ќстергази". € чем только не угодил поварам этот
ќстергази, что они назвали его именем все блюда с подгорелым луком?
Љетенхейве решил выЯснить это при случае. ”рост-”орестье отдал два жетона
за обед. Ћни заказали филе из малосольной селедки с зеленым горошком, соус
со шкварками и картофель. ‘еледка оказалась жесткой, соленой и пахла
бочкой. ‘оус со шкварками был черный со слизистыми комками муки. Љартошка
тоже была черной. ”рост-”орестье обедал с аппетитом. Ћн съел селедку,
размЯл черную картошку в черном соусе и быстро расправилсЯ с пресным,
безвкусным, как солома, горошком. Љетенхейве лишь диву давалсЯ. Њожет
быть, все это ему только чудитсЯ, может быть, ”рост-”орестье вовсе не ест
с аппетитом и вообще он вовсе не человек, а мотор высокой мощности,
хитроумно сконструированный всепоглощающий агрегат, который в определенное
времЯ требует горючего, не испытываЯ от этой необходимости никакого
удовольствиЯ. ЌабиваЯ живот, ”рост-”орестье рассказывал истории о
классовой борьбе и об иерархии в правительственных учреждениЯх,
бесцеремонно приводЯ в пример людей, сидевших вокруг. Љонсультант по стали
не разговаривает во внеслужебное времЯ с референтом по чугуну, а барышнЯ,
знающаЯ английскую стенографию, не станет есть грудинку, кислую капусту и
пюре за одним столом с жалким существом, умеющим стенографировать лишь
по-немецки. Ћднако красота ценилась и предпочиталась даже здесь, и
”рост-”орестье рассказывал о троЯнских войнах, которые вспыхивали между
ведомствами, когда начальник отдела личного состава устраивал на работу
красивую девушку, и новаЯ …лена, окруженнаЯ всеобщей завистью и враждой,
получала право съесть тефтели и пюре за одним столом с референтом по
вопросам потравы полей. _€ прелестный гермафродит тоже был там_.
—то такое? Љетенхейве невольно вспомнил одного певца-шептуна.
_Џрелестный гермафродит. ѓде это было? Ќа море, на плЯже? ‡абыл "Sagesse"
["Њудрость" (франц.)] - стихотворение ‚ерлена. Њудрость, красиваЯ и
печальнаЯ. –елую вашу ручку, мадам. Џевец женственный. ‚ыброшенные на
берег обломки. –елую вашу ручку. ептун. Љак его звали? Џауль. –елую вашу
ручку, господин Џауль. Њсье ”рост, ”рост-”орестье, селедочный мотор,
агрегат высокой мощности длЯ поглощениЯ соусов со шкварками. ЊыслЯщий
электрон. Ќе человек, а двухканальный магнитофон. ‘тальной гимнаст.
Њужественное спокойствие. ‘покойнаЯ мужественность. —его он хочет? ‘еледку
убрали со стола. ЃеднаЯ рыбка, вдова. ЏоложеннаЯ в рассол. ”рост-”орестье
- старый холостЯк. Ѓесстрастный, неподкупный. ”рост-”орестье - неподкупный
ђобеспьер. ‘овсем не великаЯ революциЯ. ‚овсе нет. —увствует это по моче.
—то он чувствует? ‡уд? †изнь, полнаЯ опасностей. ЋбщаЯ уборнаЯ вместе с
простыми солдатами. Ќадписи на стенах уборной информируют подонков.
Џлакат: "ђасхититель углЯ". Џлакат: "‚раг подслушивает". Њрачные джунгли
эфира. “борные. ќфир забит дерьмом. “борные. ‘вастика на стене.
Џредставители концернов. ‡нают своих референтов. Њартовское пиво. Њоча_.
- Њожно ли здесь чего-нибудь выпить? - спросил Љетенхейве.
_Ќет. Ќичего нет. Ќе длЯ него. Љофе и лимонад. Љофе вызывает
сердцебиение. ЌельзЯ. ‘ердце и так бьетсЯ учащенно. ум в висках. Ѓледный
лимонад эволюции, шипучий и вызывающий отрыжку_. ’ак что же?
”рост-”орестье заказал кофе. _’ак что же?_ —его он хотел?
”рост-”орестье наконец задал ему вопрос. ‚зглЯнул на него.
- Ѓывали ли вы в –ентральной Ђмерике? - спросил он. € добавил: -
€нтересные места.
_Ќет, моЯ змеЯ выползет не из зарослей перца, ты бы знал, если бы Я
бывал там, знал бы из документов. Ќичего тебе не поможет. џ тебе не
помогу. ’еперь опЯть поможет лишь британский майор. ‘эр ”еликс Љетенхейве,
commander. Member of Parlament, Royal Officers Club [командир, член
парламента, член Љлуба офицеров его величества (англ.)] сбрасывал бомбы на
Ѓерлин_.
- Ќет, Я не был в –ентральной Ђмерике. “ менЯ был однажды гондурасский
паспорт, если вы это имеете в виду. џ его купил. ’огда это было возможно.
‘ этим паспортом Я мог бывать всюду, только не в ѓондурасе.
_‡ачем Я рассказал ему об этом? …му это как маслом по сердцу. Ќу да все
равно, Љетенхейве - подделыватель паспортов. џ бывал в ‘хефенингене.
‡наешь, море, плЯж, солнечные закаты? џ сидел перед кафе "‘порт", а певец
подсел ко мне. Ћн подсел ко мне потому, что был один, а Я разрешил ему
сесть со мной потому, что тоже был один. Њимо проходили молодые девушки,
прустовские jeunes filles en fleurs [девушки в цвету (франц.)] с плЯжа
Ѓальбек. Ђльбертина, Ђльберт. Њолодые мужчины проходили мимо. ћноши и
девушки прогуливались по приморскому бульвару, плыли в лучах заката, их
тела пылали, утопающий солнечный диск просвечивал сквозь их тонкие одежды.
„евушки выпЯчивали грудь. Љто они были? Џродавщицы, учащиесЯ торговой
школы, модистки. “ченик парикмахера из ѓааги. Ћна была всего лишь
продавщицей из обувного магазина, и об этом шептал с патефонных пластинок
певец в свои удачливые времена, нежно, как добраЯ тетушка. …го убили. Њы
смотрели вслед этим девушкам и юношам, и певец сказал: "Ћни похотливы, как
обезьЯны"_.
—то такое? Љетенхейве с трудом взЯл себЯ в руки, он что-то прослушал.
”рост-”орестье уже не говорил о –ентральной Ђмерике, он говорил о партии
Љетенхейве, которую пока обошли при распределении дипломатических постов,
но ведь правительство, естественно, заботитсЯ прежде всего о своих
друзьЯх, хотЯ, конечно, это не всегда справедливо, но, с другой стороны, в
группе Љетенхейве нет подходЯщих людей, а если бы кто-то нашелсЯ, то тогда
(”рост-”орестье прощупывал почву, показываЯ, что он кое-что замыслил), -
короче говорЯ, все это пока, разумеетсЯ, неофициально, канцлер об этом
ничего не знает, хотЯ, несомненно, поддержит... ‚ конце концов
”рост-”орестье предложил Љетенхейве пост посланника в ѓватемале.
- €нтереснаЯ страна, - повторил он. - ‘пециально длЯ вас. €нтересные
люди. ‹евое правительство. Ќо никакой коммунистической диктатуры.
ђеспублика прав человека. ќксперимент. ‚ы могли бы стать там вашим
наблюдателем, следили бы за развитием этой страны и укреплЯли контакты.
_Љетенхейве - посланник, Љетенхейве - его превосходительство_. Ћн был
ошеломлен. Ќо даль манила его, и, пожалуй, это было бы решением всех
проблем. ‚сех его проблем! ќто было бы бегством. ЋпЯть бегством.
Џоследним. Ћни не дураки. Ђ может быть, это и есть свобода. Љетенхейве
понимал, что это отставка, уход на пенсию. _Љетенхейве - государственный
пенсионер_. Ћн представил себе, как сидит в столице ѓватемалы на веранде с
колоннадой в испанском стиле и смотрит на залитую палЯщим солнцем пыльную
улицу, на пропыленные пальмы и тЯжелые от пыли засохшие кактусы. ’ам, где
улица расширЯлась в площадь, пыль гасила бесстыдно Яркие краски цветов
кофейного дерева, и памЯтник великому гватемальцу как будто плавилсЯ от
жары. ђоскошные бесшумные автомобили, тарахтЯщие огненно-красные мотоциклы
выскакивали из пекла, мчались мимо и снова растворЯлись в сверкании. Џахло
бензином и запустением, и то и дело щелкали выстрелы. Њожет быть, это
спасение, может быть, это шанс дожить до старости. Ћн сидел бы годами на
террасе с колоннами и годами смотрел бы на горЯчую пропыленную улицу.
‚ремЯ от времени он посылал бы на родину донесениЯ, которые никто бы не
читал. Ћн пил бы бесконечно много горькой газированной воды, а по вечерам
разбавлЯл бы эту затхлую воду ромом. Ћн закончил бы перевод "Le beau
navire", беседовал бы в грозовые ночи с ќлькой, может быть, получал бы,
как депутат, письма и отвечал на них, хотЯ это уже никому не приносило бы
пользы; а однажды он бы умер, и тогда на правительственных зданиЯх
ѓватемалы и перед испанскими верандами других дипломатических
представительств приспустили бы флаги. _…го превосходительство Љетенхейве,
германский посланник, почил в бозе_.
”рост-”орестье продолжал настаивать. …го звали секретарши, телефонные
аппараты, магнитофоны. Љетенхейве молчал. Ќедостаточно жирна приманка?
Њышь еще чует ловушку? ”рост-”орестье упомЯнул, что Љетенхейве будет
принЯт на дипломатическую службу. Љакие перспективы! …сли партиЯ
Љетенхейве победит на выборах, он станет министром иностранных дел.
- Ђ если снова произойдет смена правительства, вы будете вашим послом в
Њоскве.
”рост-”орестье не верил в победу оппозиции на выборах.
- ЊенЯ сочли бы персоной нон-грата, - сказал Љетенхейве.
”рост-”орестье криво усмехнулсЯ:
- ‚озможно, времЯ работает на вас.
—увствовал он это опЯть по моче? „оговорЯтсЯ ли они все-таки?
”рост-”орестье ушел в свою казарму, к щебечущим губкам секретарш, к
гудЯщим проводам, к таинственным, беспроволочным переговорам.
Љетенхейве велел отвезти себЯ в ѓодесберг, город, как гласила легенда,
пЯтидесЯти вышедших в отставку обер-бургомистров, которые подражали теперь
одному великому образцу и, как полип у Њоргенштерна, понЯли, зачем они
пришли в мир, - разумеетсЯ, чтобы руководить государством, - и
практиковались в этом за семейным столом. „аже над пирогом невидимой тенью
нависала степень почетного доктора наук. …сли Љетенхейве поедет в
ѓватемалу, ему, конечно, дадут черный правительственный автомобиль, может
быть, последнюю модель, котораЯ означает полную победу респектабельности
над экономичностью. Љетенхейве торопилсЯ в ѓодесберг, потому что после
пересоленной селедки и после производства в "его превосходительство", хотЯ
и неофициального, хотел пообедать, как подобает дипломату, а где можно это
сделать лучше, чем на знаменитой "ђейнской террасе", свидетельнице
величайшего дипломатического позора?
Љетенхейве сидел один в зале, один на ковре, а ковер был новый; может
быть, прежний персидский ковер съел за завтраком фюрер, потому что
—емберлен и господа из английского министерства иностранных дел
опаздывали, а неврастеничный фюрер терпеть не мог ждать. ’еперь здесь
любили отдыхать промышленные воротилы. Ћшибкой было вкладывать капитал в
фюрера. Ђ может быть, не ошибкой? „илетанту не дано судить об этом. Њожет
быть, "спаситель" был все же рентабельным? ‘колько миллионов убитых? „ымЯт
фабричные трубы. „обываетсЯ уголь. Џылают домны. ‘ветитсЯ раскаленнаЯ
добела сталь. Љетенхейве тоже похож на промышленного воротилу. Ћн держал в
руке портфель, солидный депутатский портфель. ‘тихи Љаммингса, ‚ерлена,
Ѓодлера, ђембо, Ђполлинера - их он помнил наизусть. _Љетенхейве -
промышленный воротила. Љетенхейве - его превосходительство, Љетенхейве -
сэр, Љетенхейве - предатель, Љетенхейве - человек, который хочет добра_.
Ћн вышел на террасу. ‘ел на берегу ђейна. —етыре официанта наблюдали за
ним. €спарениЯ. €спарениЯ после грозы. ’епличный воздух. Ѓлеск солнца.
Ћкна в теплице плохо вымыты, вентилЯциЯ не работает. Љетенхейве сидел в
вакууме под небесным сводом, окутанный испарениЯми. ‚акуумнаЯ камера длЯ
сердца. ’ихо подошли четыре официанта - вестники смерти в торжественных
фраках. Џервый визит, первое предложение?
- ђюмку коньЯку, пожалуйста. - ЉоньЯк придает бодрость. - ђюмку
"монне".
—то плывет по ђейну? ‘таль, уголь? ”лаги разных наций над черными
баржами. ѓлубоко погруженные в речной поток, они плывут в русле новых
легенд; легендарные балансы, народные сказки о погашенных счетах, основной
капитал не затронут, перевод по курсу один к одному, всегда счастливо
отделываютсЯ; руда, уголь от одного металлургического завода к другому, из
ђурской области, в ‹отарингию, €‡ ‹Ћ’Ђђ€Ќѓ€€ ЋЃђЂ’ЌЋ, ‚ЂЂ …‚ђЋЏЂ,
“‚Ђ†Ђ…Њ›… ѓЋ‘ЏЋ„Ђ. _Џосетите выставку произведений искусств на вилле
"•югель"_, а трико капитанской жены, трико из магазина стандартных цен в
ђоттердаме или „юссельдорфе, в Ѓазеле или ‘трасбурге, болтаетсЯ на веревке
над палубой, раскачиваетсЯ под западным ветром - самый могущественный флаг
земли, красновато-розовый над коварными нагромождениЯми углЯ. Њаленький
белый шпиц неутомимо бегает по палубе, вилЯЯ хвостом. Ќа противоположном
берегу дремлют после обеда пенсионеры ђозендорфа.
Љетенхейве заказал лососину, свежего лососЯ из ђейна, но тут же пожалел
об этом; он мысленно представил себе, как сорвутсЯ с места официанты, эти
облаченные в торжественные фраки администраторы смерти, нелепые в своем
чрезмерном рвении, словно бестолковые дети, нелепые в своем чрезмерном
достоинстве, словно бестолковые старики, они заторопЯтсЯ к берегу,
спотыкаЯсь о корЯги и камни, опустЯт в воду сачок, помашут сидЯщему на
террасе Љетенхейве, кивнут ему и; вообразив, что получили его согласие,
поймают рыбу, вздернут ее повыше, красивого золотистого лососЯ в блестЯщей
кольчуге, а он, переливаЯсь золотом и серебром, будет битьсЯ в сетЯх,
вырванный лемурами из своей могучей стихии, из доброго мира журчащих,
рассказывающих сказки струй - о, как ужасно утонуть в солнечном свете и
воздухе, о, как жестоко блестит на солнце нож! …му принесли в жертву
лососЯ. _Љетенхейве - бог, которому приносЯт в жертву кротких рыб_. Ќо
ведь он же, как всегда, не хотел этого. €скушение! €скушение! —то делает
отшельник? Ћн убивает акрид. ђыба уже мертва. ‚ино посредственное. …го
превосходительство Љетенхейве ест свой дипломатический обед с умеренным
аппетитом.
Ћн вел дипломатические разговоры. Љто был у него в гостЯх? ѓосподин
ѓитлер, фюрер, господин ‘тендаль, консул. Љто подавал? ѓосподин —емберлен,
достопочтенный.
_ѓитлер_: Љлимат здесь мЯгкий. ђейнский ландшафт - исторический, а
терраса вызывает волнение. …ще девЯтнадцать лет назад...
_‘тендаль_: ‚осхищаюсь и почитаю! Ћ, как вы были молоды, когда с этой
террасы отправились в ‚исзее, чтобы прикончить своих друзей! Љак трогает
менЯ судьба этих юношей. Љак волнуют менЯ романы, созданные под вашей
эгидой. Ѓудучи советником интендантства, Я последовал бы за вашим
ополчением. Џовидал бы снова Њилан, ‚аршаву и Ѓерезину, "‹юдей, коней и
колесницы господь сразил своей десницей", ‚ы цитировали этот псалом после
победы над Џольшей. ‚ы выступали в рейхстаге. ‚ы жаловали своих
полководцев маршальскими жезлами и поместьЯми в ‡ападной Џруссии. Љое-кого
вы приказали повесить. „ругие послушно застрелились сами. Ћдному вы
послали Яд. Ђ где все ваши сиЯющие от восторга юноши, ваши герои воздуха,
герои морЯ, герои танков и ваши мальчики в Ѓерлине, господин ѓитлер? —то
поделывают ваши писатели, господин Љетенхейве? Ћни переводЯт Ѓодлера. Љак
прекрасно, как смело! Ђ что же Ќарвик, Љиренаика, Ђтлантический океан,
‚олга, все места казней, лагерЯ военнопленных на Љавказе и лагерЯ
военнопленных в штате Ђйова? Љто напишет об этом? ЊенЯ интересует правда,
только правда...
_Љетенхейве_: ‡десь вообще нет никакой правды. ’олько клубок лжи.
_‘тендаль_: ‚ы бессильный гностик, господин депутат.
€ вот уже в воздухе над ђейном сгустилсЯ и заплЯсал клубок лжи,
показываЯ свое грЯзное нейлоновое белье.
_ѓитлер_: ‚ застольных беседах Я годами боролсЯ за создание
историко-германского института объединенных иллюстрированных журналов, за
очищение немецкой культуры, во-первых, от еврейских, во-вторых, от
христианских, в-третьих, от морально-сентиментальных и, в-четвертых, от
космополитско-интернациональных, пацифистско-кровожадных влиЯний, могу вас
теперь заверить, что моЯ победа была глобальной.
Ќад ђейном кружатсЯ шесть земных шаров. Ћни украшены флагами и
вооружены. ђычат репродукторы: "‚ыше знамена!"
“ —емберлена трЯсутсЯ руки. Ћн проливает на скатерть растопленное масло
и говорит: "Peace in our time" ["Ћтныне мир обеспечен на целые поколениЯ"
- фраза —емберлена, сказаннаЯ им после подписаниЯ Њюнхенского соглашениЯ].
€з воды поднимаетсЯ труп —ехословакии и смердит. ‚ чреве этого трупа
томитсЯ и беспокойно мечетсЯ Џровидение. ’ри громкоговорителЯ сражаютсЯ
между собой. Ћдин кричит: "Џланомерно!" „ругой ревет: "Џлан, план!" ’ретий
исполнЯет партию хора из "’рехгрошовой оперы": "„а, наметь лишь план".
ѓромкоговоритель номер один и громкоговоритель номер два Яростно
набрасываютсЯ на громкоговоритель номер три и избивают его.
‘енатор Њаккарти посылает два детектора лжи, чтобы расследовать это
происшествие.
Џервый детектор лжи обращаетсЯ к ѓитлеру: "ѓосподин ѓитлер, вы
когда-нибудь принадлежали к коммунистической партии?"
_ѓитлер_: “же тогда, когда Я был еще никому не известным ефрейтором, Я
решил стать политиком и покончить с большевистскими недочеловеками,
которые, можете мне поверить, никогда больше не поднимут головы...
‘трелка детектора лжи ласково вилЯет.
Ќо ѓитлер, поглЯдев на нее, замолкает, а потом в бешенстве орет:
"Џокажите-ка мне свое свидетельство об арийском происхождении!"
Џервый детектор лжи весьма смущен. ‚ нем перегорает предохранитель, и
он растерЯнно удалЯетсЯ.
‚торой детектор лжи обращаетсЯ к Љетенхейве: "‚ы были членом
коммунистической партии?"
_Љетенхейве_: Ќет, никогда.
‚торой детектор лжи: "Ѓрали ли вы девЯтого августа тысЯча девЯтьсот
двадцать восьмого года в Ѓерлинской государственной библиотеке "Љапитал"
Љарла Њаркса и говорили ли вы в тот вечер своей тогдашней приЯтельнице
‘оне Ѓузен, чтобы она не снимала рубашку, так как изучать "Љапитал"
важнее?
Љетенхейве охватывает страх, ему становитсЯ стыдно. ‘трелка детектора
резко отходит влево. €з реки выходЯт дочери ђейна. Ћни одеты в
небесно-голубую, возбуждающую похоть форму стюардесс и поют: "‚агалавайЯ,
ты не отправишьсЯ в Ђмерику, вагалавайЯ, ты останешьсЯ здесь".
Љетенхейве подавлен. ‘тендаль пытаетсЯ его утешить: "ѓватемала не более
скучна, чем —ивитавеккиЯ, где Я был консулом. Ќе ездите в отпуск. ‚ас
поразит удар".
Љетенхейве укоризненно смотрит на —емберлена и говорит: "Ќо ведь Ѓек и
ѓальдер замышлЯли путч! Ќе забывайте, Ѓек и ѓальдер хотели его придушить!"
ѓитлер довольно хлопает себЯ по коленке и смеетсЯ уверенно, точно
лунатик.
—емберлен грустно смотрит на остатки рыбы, которые он убирает со стола,
и шепчет: "ѓенерал, замышлЯющий путч, не может быть партнером ‘оединенного
королевства; генерал, успешно завершивший путч, может ЯвитьсЯ во дворец
свЯтого „жеймса".
Љетенхейве должен уходить. Џора. ‚округ него стоЯт четыре кельнера.
‘коро они опЯть начнут обслуживать генералов. ‚идимо, это неизбежно.
†ители ђозендорфа, деревни роз, на противоположном берегу, пробуждаютсЯ от
послеобеденного сна. Ќа стол подают кофе. € к этому столу пригласЯт
генералов. Ћни кажутсЯ себе розовыми лепестками, плывущими в черном омуте.
—его-чего только не вылезет из глубины! †абы, водоросли, умерщвленные
недоноски. Њожет, какаЯ-нибудь жаба вспрыгнет на лист розы, залезет на
стол и скажет: "Ѓеру на себЯ все хозЯйство". •орошо, если у генерала
окажетсЯ при себе, саблЯ. Љельнеры кланЯютсЯ, Љетенхейве всегда давал
слишком щедрые чаевые, и хорошо, что он это делал, поэтому на сей раз
администраторы смерти отпустили его с миром.
—ерный правительственный автомобиль ”роста-”орестье ожидал Љетенхейве.
”рост-”орестье продолжал приучать Љетенхейве к удовольствиЯм, которые
государство и жизнь предоставлЯют крупным чиновникам и посланникам. ‘адЯсь
в машину, Љетенхейве увидел дом французского верховного комиссара, над
крышей дома развевалсЯ трехцветный флаг. Le jour de gloire est arrive!
[длЯ нас день славы настает (франц.) - строка из "Њарсельезы"] Ќастал ли
он уже, день славы? €ли, быть может, он настает неоднократно? ‚ течение
ста пЯтидесЯти лет один день славы за другим? …ще не так давно это было,
но кажетсЯ, что с тех пор прошло очень много времени. …ще не так давно это
было, когда трехцветный флаг развевалсЯ в Ђмерике, а свободе поставили
статую; qu'un sang impur abreuve nos sillons [нечистаЯ кровь напоит наши
борозды (франц.) - строка из "Њарсельезы"].
‚от уже полтора столетиЯ нации кричат о нечистой крови и поЯт ею
борозды. € всегда им не хватает этой нечистой крови, чтобы удовлетворить
чудовищную в ней потребность: немецкой, русской, английской, французской,
итальЯнской, испанской, американской крови, крови с Ѓалкан и крови из
Ђзии, негритЯнской крови, еврейской крови, фашистской крови,
коммунистической крови; ужасающее море крови, приток ее не иссЯкал, так
много всЯких друзей человечества рыли кровавые каналы, так много желавших
добра; энциклопедисты, романтики, гегельЯнцы, марксисты и всЯкие
националисты. „еревьЯ казались Љетенхейве красными, с красной листвой,
землЯ - красной, небо - красным, а бог философов посмотрел на дело рук
своих и увидел, что ничего хорошего не получилось. ’огда он призвал
физиков, которые мыслили волнами и частицами, им удалось расщепить атом, и
они отправились убивать в •иросиму.
Џо дороге Љетенхейве попадались дети. ”ранцузские дети, немецкие дети,
американские дети. „ети шли или играли раздельно, по национальностЯм.
ђазные группы детей не обменивались между собой ни словом. Љетенхейве ехал
через американский поселок. Ђмериканский поселок на ђейне. ЊаленькаЯ
американскаЯ церковь была построена по образцу первых американских
церквей, какие строили переселенцы на краю прерий, перестрелЯв или изгнав
индейцев. ‚ этой церкви молились богу, который любит удачливых.
Ђмериканский бог не полюбил бы Љетенхейве. Ћн не был удачливым и никогда
не завоевывал прерий.
Ћни прибыли в Њелем, доехали до резиденции американского верховного
комиссара, и Љетенхейве вылез из машины. Ђмериканский комиссариат
помещалсЯ в здании, построенном в лесу на сваЯх, - эдакаЯ унылаЯ
конструкциЯ из бетона, стали и стекла, но здесь, в лесу, это сооружение
напоминало романтический замок из немецкой сказки, занесенный с ЃродвеЯ
небоскреб, который встал на бетонные подпорки, словно испугавшись, что
ђейн выйдет из берегов и поглотит и его, и множество автомобилей, стоЯвших
под домом между бетонными опорами, точно готовые к отплытию спасательные
катера. •отЯ было еще светло, во всем огромном здании горели тысЯчи ламп
дневного света, усиливаЯ впечатление призрачности и таинственности этого
стоЯщего в лесу дома на сваЯх. ђезиденциЯ комиссара казалась дворцом
могущественного чародеЯ и в то же времЯ огромным ульем, окна которого,
залитые неоновым светом, напоминали прилепившиесЯ друг к другу соты.
Љетенхейве было слышно, как гудит этот дом. Џчелы усердствовали.
Љетенхейве отважно вступил в заколдованное царство, смело окунулсЯ в
таинственное сиЯние. Ћн показал часовому свой мандат, и тот пропустил его.
Ѓезостановочные лифты струились по зданию вверх и вниз, словно кровь по
жилам живого существа. „еловитые дамы и господа с небольшими папками в
руках то возносились к небесам, словно силою огромного насоса, то
низвергались в бездну; это были бактерии, присущие этому организму, они
поддерживали в нем жизнь, усиливали или ослаблЯли его. ‚ероЯтно, с помощью
микроскопа можно было бы определить, созидательные или разрушительные это
частицы. Љетенхейве тоже вошел в лифт и устремилсЯ куда-то ввысь. ‚ыйдЯ из
лифта на одном из средних этажей, он направилсЯ по длинному, залитому
неоновым светом коридору. Љоридор этот, призрачный, нереальный, показалсЯ
ему заманчивым, а кондиционированный воздух ласково обдувал его.
Љетенхейве постучал в одну из дверей и попал в комнату, залитую неоном и
солнцем. Ћна напоминала искусственно освещенный аквариум при солнечном
свете, и Љетенхейве подумал, что сам он тоже любит работать в таком же
освещенном двойным светом аквариуме. ЋказываетсЯ, они просто-напросто
существа, которых специально разводЯт и сажают в аквариумы и теплицы! ‚
комнате Љетенхейве обратилсЯ к двум секретаршам-немкам. Ћн назвал фамилию
американского чиновника, и одна из секретарш сказала, что американец
где-то здесь, но где именно, она не знает. „ругаЯ заметила, что не имеет
смысла его искать, его все равно на найдешь, а кроме того, дело, по
которому хлопочет Љетенхейве, еще не решено, оно изучаетсЯ сейчас другими
американцами, занимающими более высокие посты, чем начальник этого
маленького аквариума. Љетенхейве поблагодарил за справку. Ћн опЯть вышел в
коридор, залитый одним лишь неоновым светом, и понЯл всю бессмысленность
своих стараний. ‚еликолепную, очевидную эту бессмысленность омрачали лишь
люди, которые где-то ждали решениЯ своего дела.
Љетенхейве добралсЯ до лифта и снова устремилсЯ ввысь, теперь он попал
в кафе на крыше, откуда можно было любоватьсЯ видом другого берега ђейна,
и в то же времЯ ему показалось, будто он зашел в типичный погребок
отчаЯвшегосЯ Џарижа. „еловитые дамы и господа, сновавшие прежде в
коридорах и лифтах, отдыхали здесь за чашкой кофе, покуриваЯ сигареты и
решаЯ мировые проблемы, они цеплЯлись за существование. Ќо существовали ли
они? Ћни в этом как будто бы не сомневались, потому что пили кофе, курили
и пребывали в духовной и физической близости. Ћни размышлЯли о своем
существовании и о том, как "их существование соотноситсЯ с существованием
всех остальных, они рассуждали о существовании этого дома, существовании
верховного комиссариата, существовании ђейна, существовании этой ѓермании,
существовании других прирейнских государств и существовании …вропы, их
грыз червь сомнениЯ в реальности всех этих существований, мучило
отвращение к ним. _’ор грозил им своим огромным молотом!_ "Ђмерика, быть
может, последний эксперимент и вместе с тем самый величайший шанс
человечества выполнить свое предназначение". ќти слова Љетенхейве слышал
когда-то в Ћбществе Љейзерлинга, и сейчас он задумалсЯ над ними. Ћн охотно
съездил бы в Ђмерику. ‘ удовольствием взглЯнул бы на новый ђим. —то за
страна Ђмерика? ЋгромнаЯ? ‘вободнаЯ? ‚о всЯком случае, она не такаЯ, какой
ее представлЯют себе на берегах ђейна. ќтот дом не Ђмерика. ќто
всего-навсего ее выдвинутаЯ за рубеж канцелЯриЯ, передовой пост, быть
может, какой-то особый эксперимент в особом вакууме. "Ђмерики еще нет, она
создаетсЯ", - сказал тогда оратор в Ћбществе. Љетенхейве мечтал о
созидании нового, но до сих пор видел одни лишь разрушениЯ. Ќа девушках в
кафе были надеты тонкие нейлоновые чулки; сливавшиесЯ с телом, они туго,
словно второй, вызывающей сладострастие кожей, обтЯгивали их ноги и манЯще
исчезали под юбками. Њужчины носили короткие носки, и когда они сидели,
закинув ногу на ногу, виднелись волосатые икры. Ћни работали вместе, эти
деловитые господа и дамы, а спали тоже вместе? ‚ то времЯ как гремел ’ор,
Љетенхейве виделась в этом зале мрачнаЯ вакханалиЯ переплетенных тел, и
так же деловито, как прежде они сновали с бумагами в коридорах и лифтах,
они предавались теперь плотским удовольствиЯм, которым Љетенхейве был так
же чужд, как вообще всей их деловитости; на какое-то мгновение он
позавидовал им, но потом понЯл: то, что побуждало их к этому, не было ни
любовью, ни страстью, а лишь безнадежной попыткой отделатьсЯ от постоЯнно
возникавшего зуда. Ћн пил кофе стоЯ и наблюдал за красивыми девушками в
тонких чулках и за молодыми мужчинами в коротких носках, которые были
похожи на неудовлетворенных ангелов, и он разглЯдел на их красивых лицах
клеймо опустошенности, клеймо животного существованиЯ. _Ќо и этого было
недостаточно_...

Љетенхейве опоздал, дипломат слишком долго обедал, мечтатель слишком
долго витал в облаках, и теперь члены комитета поглЯдывали на него с
укоризной. •ейневег и Ѓирбом, коллеги по фракции, строго и неодобрительно
посмотрели на вошедшего. Џо выражению их лиц можно было подумать, что на
этом высоком собрании, куда Љетенхейве никогда еще не опаздывал, в этой
совещательной комнате, где он всегда усердно и плодотворно работал, он
нанес их партии непоправимый вред и скомпрометировал ее.
Љородин тоже посмотрел на Љетенхейве, но в его взглЯде был не упрек, а,
скорее, ожидание. Љородин снова подумал, а не изменил ли Љетенхейве свои
взглЯды, не провел ли это времЯ в церкви, молЯ бога о просветлении, и не
подниметсЯ ли он сейчас перед ними со словами: господь умудрил менЯ, Я
стал другим человеком. Ѓеседу с богом Љородин счел бы уважительной
причиной опозданиЯ и простил бы Љетенхейве. Ќо Љетенхейве ни слова не
сказал о просветлений, а лишь пробормотал в свое оправдание что-то
невразумительное и ни к чему не обЯзывающее и сел на свое место. Ќо сел он
(только они не заметили этого) как нерадивый, пристыженный ученик, который
не может придумать никакого оправданиЯ своей лени. Ћн сегоднЯ проболталсЯ
без дела. Љак стараЯ лодка, оторвавшаЯсЯ от причала, скользил он, уносимый
изменчивыми течениЯми днЯ. Љетенхейве задумалсЯ. …му нужно следить за
собой. Ћт какого причала он оторвалсЯ? Ћн потерЯл ќльку, дочь гаулейтера,
сироту войны, и теперь не думал о ней, как о женщине, он представлЯл ее
себе ребенком, которого ему доверили и которого он не уберег. ќтот ребенок
- или узы нежных к нему чувств - был причалом Љетенхейве, опорой в
бурлЯщем потоке, Якорем его лодки на опустевшем (как стало теперь Ясно)
житейском море, а теперь Якорь утонул, оторвалсЯ от лодки, цепь порвалась,
Якорь навсегда осталсЯ на дне, в жуткой, неведомой, ужасающе темной
пучине. Ѓедный маленький Якорь! Ћн плохо его чистил. „ал ему заржаветь.
Љем стала ќлька, живЯ с ним? ЏьЯницей. Људа упала она, пьЯнаЯ? ‚ объЯтиЯ
лесбиЯнок, в объЯтиЯ тех, кто навеки проклЯт любовью. Ћн не уберег ќльку.
Ќе понЯл, как это сделать. Ћн все заседал в комитетах, писал сотни тысЯч
писем, выступал в парламенте, вносил поправки в законы, но ничего не
понЯл; ему надо было оставатьсЯ с ќлькой, идти в ногу с молодежью, и,
возможно, не соверши он столько ошибок, это означало бы длЯ него идти в
ногу с жизнью. ‚едь достаточно одного человека, чтобы придать смысл жизни.
ђаботы одной мало. Џолитики одной мало. Ћни не спасали его от чудовищной
пустоты бытиЯ. Џустота была кроткой. Џустота не обижала его. Ћна не
протЯгивала к, депутату свои призрачные руки. Ћна не душила его. Ћна
только существовала. ’олько сохранЯлась. Џустота предстала перед
Љетенхейве, познакомилась с ним, и теперь у него раскрылись глаза, теперь
он видел ее, видел повсюду, и пустота эта уже никогда не исчезнет, никогда
не скроетсЯ с его глаз. Љто она? Љак выглЯдит? Џустота - это Ќичто, она не
имеет внешности. Ћна похожа на все. Џохожа на комитет, похожа на
парламент, на город, на ђейн, на страну, все это - пустота, Ќичто в его
страшной, нерушимой бесконечности, ибо Ќичто не подвластно даже смерти.
Ќичто и есть истиннаЯ вечность. € вместе с тем Љетенхейве вполне отчетливо
ощущал свое бытие, он существовал, кое-что значил и понимал это; его
окружало, его пронизывало Ќичто, и все же он был частицей в себе,
личностью, одинокой и замкнутой перед лицом пустоты, что и давало ему
некоторую надежду, крошечный шанс в пользу „авида против ѓолиафа, но тот
„авид не предавалсЯ грусти. Љетенхейве же был исполнен грусти. Љородин мог
бы ему сказать, что грусть - это смертный грех. Ќо разве помогло бы
Љетенхейве, если бы он знал об этом? Ђ кроме того, он это знал, он был не
глупее Љородина.
Љетенхейве не понимал больше Языка, на котором говорили в комитете. Ќа
каком же они говорили? Ќа китайском? Ћни говорили на комитетско-немецком
Языке. Ќо ведь Љетенхейве владел им! …му надо снова вспомнить этот Язык.
Љетенхейве покрылсЯ испариной. Ћн вспотел от напрЯжениЯ, силЯсь понЯть, о
чем шла речь на совещании, но остальные тоже обливались потом. Ћни
обтирали его носовыми платками, вытирали лица, вытирали лоснЯщиесЯ лысины,
вытирали затылки и засовывали платки под размокшие воротники. ‚ комнате
стоЯл запах пота и лаванды, и такой же запах шел от Љетенхейве: всегда
что-то где-то гниет, и всегда кто-нибудь пытаетсЯ цветочным одеколоном
заглушить смрад.
—лены комитета казались ему теперь игроками, сидевшими за рулеткой. Ђх,
сколь тщетны их надежды, шарик подпрыгивал, счастье убегало прочь!
•ейневег и Ѓирбом напоминали мелких игроков, делавших маленькие ставки и
старавшихсЯ каждый по своей системе выманить у фортуны суточные. Ђ ведь
игра велась на людей, на крупные суммы, на будущее. ќто был важный
комитет, которому предстоЯло обсудить важные вопросы, построить людЯм
дома. Ќо как все это было сложно! Љаждое предложение надо было провести
через опасные водовороты, если уж его как ходатайство записывали на
бумаге, а бумажный кораблик так легко терпел крушение, наскакивал на один
из тысЯчи рифов, давал течь и тонул. ‚мешивались министерства и другие
комитеты, затрагивались вопросы равновесиЯ затрат, долгосрочных кредитов,
налогового права, следовало также учесть размеры квартирной платы,
интересы беженцев, компенсацию пострадавшим от бомбежек, права владельцев
недвижимостью, обеспечение инвалидов, надо было избежать столкновений с
законами немецких земель и с правами городского самоуправлениЯ, да и как
можно было дать что-то бедным, если никто ничего не хотел отдавать, как
можно было осуществить экспроприацию, если конституциЯ защищала частную
собственность, и хотЯ в некоторых случаЯх решались осторожненько что-то
экспроприировать, сразу же возникала возможность новых несправедливостей.
Љак только какой-нибудь простофилЯ попадал в дебри параграфов, начинались
всЯческие злоупотреблениЯ. Љетенхейве вслушивалсЯ в цифры. Ћни журчали у
него в ушах, как вытекавшаЯ из кранов вода, внушительные, но ничего не
говорЯщие. естьсот пЯтьдесЯт миллионов из общественных средств. ‘только
же из государственного бюджета. ‘пециальные средства длЯ экспериментов,
всего-навсего пЯтнадцать миллионов. Љроме того, были еще поступлениЯ от
сокращениЯ ссуд под залог недвижимого имущества. Љородин читал цифры,
времЯ от времени поглЯдываЯ на Љетенхейве, словно ждал от него возражений
или одобрениЯ. Љетенхейве молчал. Ћн вдруг почувствовал, что так же мало
может сказать о названных Љородином цифрах, как зритель, присутствующий на
выступлении фокусника, о загадочных и, в сущности, скучных манипулЯциЯх на
сцене; он заранее знает, что будет проделан какой-нибудь трюк и его все
равно обведут вокруг пальца. ЌациЯ послала Љетенхейве в этот комитет
следить за тем, чтобы никто не прибегал к обману. € тем не менее заседание
казалось ему всего лишь удивительным фокусом с цифрами! Ќикто не увидит
этих миллионов, о которых говорит Љородин. Ќикто их никогда и не видел.
„аже Љородин, вызвавший этот призрак цифр, не видел этих миллионов. Ћни
значились на бумаге, совершали свое движение на бумаге и только на бумаге
их распределЯли. ќти цифры прошли сквозь бесконечное множество счетных
машин. Ћни стремительно мчались сквозь счетные машины министерств,
комиссий по контролю за бюджетом, окружных и районных ведомств, они
поЯвлЯлись в графах банковских счетов, всплывали на Џоверхность балансов,
уменьшались, утекали, но оставались бумагой, цифрами на бумаге, пока
наконец не обретали материальную форму, став сорока марками жалованьЯ в
конверте или пЯтьюдесЯтью пфеннигами, украденными мальчишкой на покупку
книжицы об индейцах. ’олком этого никто не понимал. „аже сам тиридес,
банкир богачей, не понимал этой таинственной игры цифр, хотЯ в
совершенстве постиг систему йогов, что способствовало росту его текущего
счета. Љетенхейве хотел взЯть слово. ЌельзЯ ли что-нибудь предпринЯть?
ЌельзЯ ли пропустить сквозь счетные машины удвоенную цифру, вдвое большую
сумму, чем предусмотрено, и не окажетсЯ ли вдруг в конверте восемьдесЯт
марок жалованьЯ вместо сорока? Ќо Љетенхейве не решилсЯ произнести это
вслух. Љородин снова поглЯдел на него выжидательно, даже ободрЯюще, однако
Љетенхейве уклонилсЯ от его взглЯда. Ћн боЯлсЯ своих товарищей по фракции,
боЯлсЯ •ейневега и Ѓирбома, их удивлениЯ и возмущениЯ. Љетенхейве
казалось, будто по столу, за которым происходило совещание, начали
двигатьсЯ трамваи, и эти трамваи вызванивали: мы тоже удвоим, удвоим ваш
тариф; и он видел демонстрацию булочников, требовавших удвоить цену на
хлеб, он видел, как владельцы зеленных лавок вносЯт изменениЯ в таблички
цен на овощи. “дваивание цифр на бумаге ничего не даст. Љонверты
по-прежнему будут тощими. ’аков экономический закон, или одно из
проЯвлений относительности. Љетенхейве очень хотелось побольше вложить в
конверты, но он не знал, как это сделать; у него даже закружилась голова.
‚есь этот день он страдал от головокружениЯ.
Ћни говорили о квартирах длЯ горнЯков в новом поселке возле терриконов,
и какой-то специалист подсчитал количество квадратных метров,
причитающихсЯ каждому жителю поселка, а другой специалист придумал простой
и дешевый способ кладки стен. Љородину принадлежали акции шахт. ѓорнЯки
добывали уголь, и их труд непостижимым образом изменЯл текущий счет
Љородина в банке. ѓорнЯки спускались в шахту, а Љородин подсчитывал новое
сальдо. ѓорнЯки устало возвращались домой. Ћни шли через предместье мимо
терриконов, которые все росли, словно горы в доисторические времена,
черные горы с плоскими вершинами и крутыми склонами, изменЯвшие ландшафт;
на их пыльных вершинах чумазые ребЯтишки играли в сыщиков и убийц, в
‚иннету и Ћлдшэттерхенда.
Љетенхейве представил себе горнЯка, входЯщего в новый дом, о котором
шла сейчас речь в комитете, дом, потребовавший от них столь тщательных
предварительных подсчетов, дом, который они узаконили, выделив длЯ него
необходимые средства, утвердив эти горделивые цифры, выписанные на бумаге.
‚от горнЯк входит в свою экономичную квартиру из минимального количества
квадратных метров, подсчитанных специалистом. Ћн будет жить здесь со своей
женой и детьми, а также с родственниками, которых неожиданно послали ему
судьба, несчастье или безработица, и с постоЯльцами, чьи деньги нужны ему
длЯ уплаты очередного взноса за отвратительную, неудобную, слишком
массивную и надменную мебель, за спальню "ќрика", за гостиную "Ђдольф", за
эти "комнаты ужасов", "грезы домашних хозЯек", выставленные в витринах
магазинов, торгующих мебелью в рассрочку. ѓорнЯк у себЯ дома. ‘о всех
сторон врываютсЯ голоса, урчание, крики, треск и кваканье десЯтков ртов и
репродукторов, вопли, ругань, проклЯтьЯ, пересуды и болтовнЯ, "€фигениЯ в
’авриде" и объЯвлениЯ о тотализаторе - все это проникает сквозь
построенные специалистами самые дешевые стены, и горнЯк с тоской
вспоминает о шахте, вспоминает о глубокой штольне, и ему кажетсЯ, что там,
среди треска отбойных молотков, среди грохота падающих глыб, парила
тишина. € многие охотно пойдут отсюда на войну, потому что ненавидЯт свои
будни, потому что не могут больше выносить отвратительное убожество своей
жизни, потому что война со всеми ее ужасами означала бы также бегство и
освобождение, возможность попутешествовать, возможность скрытьсЯ от самого
себЯ, возможность пожить на вилле ђотшильда. €х томит пресыщение, тупое
пресыщение, которое иногда находит выход в убийстве, в добровольном уходе
из жизни, в семенной драме, кажущейсЯ непостижимой, и все это только от
пресыщениЯ неумолчным шумом в поселках, оттого, что невмоготу из-за обилиЯ
соседей, что опротивели запахи пищи и уборной, испарениЯ заношенной одежды
и замоченного бельЯ; горнЯка тошнит от всегда потной жены (а он любит ее),
тошнит от сидЯщих на горшке детей (он и их любит), и, как рев урагана,
оглушает его их непрекращающаЯсЯ болтовнЯ.
•ейневег и Ѓирбом остались довольны. Ћни проголосовали за предложениЯ
специалистов, одобрили минимальные затраты, минимальное количество
квадратных метров, "минимальную квартиру". ’акие квартиры, очевидно, будут
построены. •ейневег и Ѓирбом высказались за счастье владеть садовым
участком. Ћни уже представлЯли себе маленькие домики с двухскатной крышей
и считали их уютными; они представлЯли себе довольных рабочих, с чувством
классового сознаниЯ засевающих свой клочок земли, а через раскрытое окно
до них будет доноситьсЯ из громкоговорителЯ ободрЯющаЯ речь Љнурревана:
_Ѓудущее за нами, мир будет принадлежать нам_. € Љородин был доволен. Ћн
тоже проголосовал за предложениЯ специалистов, одобрил минимальные
затраты, минимальное количество квадратных метров, "минимальную квартиру".
Љвартиры, очевидно, будут построены. Љородин тоже выступал за счастье
рабочих обладать садовыми участками, его тоже радовали романтические
домики с двухскатной крышей, стоЯщие среди зелени; только ему виделось,
что в праздник тела •ристова окна и двери этих домиков украсЯтсЯ
березками, что из громкоговорителЯ будет доноситьсЯ проповедь епископа, и
довольные рабочие, завидев церковную процессию с дароносицей, благочестиво
преклонЯт колена в палисаднике на собственном клочке земли. _ѓосподь -
пастырь мой, Я ни в чем не буду нуждатьсЯ_. Ћни все выступали за смирение.
•ейневег, Ѓирбом и Љородин были враждующими братьЯми. Ћни сами не знали,
что они братьЯ по духу, и считали себЯ врагами. Ќо на самом деле были
братьЯми. Ћни хмелели от одного и того же разбавленного водой лимонада.
—его хотел Љетенхейве? ‹учше иметь хоть какую-то крышу над головой, чем
спать под открытым небом. ќто он знал. …му были знакомы лагерные бараки и
вшивые лачуги, жилища в бункерах, убежища в развалинах, временные
пристанища, знакомы лондонские трущобы и подвальные комнатушки в китайском
квартале вблизи роттердамского порта, и он знал, что "минимальные
Љвартиры", которые хочет построить их комитет, ЯвлЯютсЯ прогрессом по
сравнению с этой нищетой. Ќо он был против смирениЯ. Ћн не понимал счастьЯ
владеть садовыми участками. …му казалось, что он осознал ситуацию: в ней
таЯтсЯ Яд и бациллы. —ем же отличаютсЯ эти поселки от
национал-социалистских поселков длЯ многодетных, от поселков штурмовиков и
эсэсовцев? ђазве лишь тем, что они еще теснее, еще беднее, еще жалче. …сли
взглЯнуть на чертежи, Ясно видно, что продолжают строить все в том же
нацистском стиле, а если прочитать фамилии архитекторов, то обнаружишь,
что продолжают строить прежние нацистские архитекторы. •ейневегу и Ѓирбому
нравилсЯ этот коричневый стиль, и они считают, что с архитекторами все в
полном порЯдке. Џрограмма национал-социалистского ‘оюза многодетных была
программой и •ейневега с Ѓирбомом, была их средством усмирить население,
их социальным прогрессом. ’ак чего же хотел Љетенхейве? ђеволюции? Љакое
великое, какое прекрасное, какое замаранное слово! Љетенхейве не хотел
революции, потому что уже не мог ее хотеть - ее как будто больше не
существовало. …му казалось, что революциЯ умерла, иссЯкла. ђеволюциЯ была
детищем романтики, кризисом полового созреваниЯ. “ нее было свое времЯ. Ќо
ее возможности остались неиспользованными. ’еперь она, думал Љетенхейве,
стала трупом, сухим листком в гербариуме идей, мертвым понЯтием,
устаревшим словом из Ѓрокгауза, более не существующим в повседневном
Языке. € только восторженный юнец мог еще какое-то времЯ мечтать о
революции, но даже и в этом случае она оставалась всего лишь понЯтием из
царства грез и мечтаний, цветком, лишенным аромата, - вот именно, голубым
цветком из романтического гербариЯ. ‚ремЯ трогательной веры в свободу,
равенство и братство миновало, _утро Ђмерики, стихи “олта “итмена, сила и
гениальность, потом настало времЯ изнурительного онанизма, самодовольный
эпигон укладывалсЯ в широкую супружескую постель законного порЯдка, на
ночном столике рЯдом с календарем, в котором отмечены дни, когда его жена
могла или не могла забеременеть, презерватив и папскаЯ энциклика_.
Љородин одержал победу над революцией, но чувствовал, что кое-что
утратил. •ейневег и Ѓирбом одержали победу над религией, но чувствовали,
что отреклись от чего-то, важного. Ђ вместе они оскопили и религию, и
революцию. „ьЯвол уволок всЯкую социальную общность и крепко держал ее в
своих когтЯх. Џравда, еще происходили путчи, их делили на холодные и
горЯчие, как пунши, но напиток приготовлЯлсЯ из все более и более дешевых
суррогатов и причинЯл народам лишь головную боль. Љетенхейве был против
смирениЯ. Ћн был готов смотреть в лицо ѓоргоне. Ћн не хотел опускать глаза
перед леденЯщим душу ликом. Ќо он хотел бы жить спокойно и кое-что
выманить у дьЯвола. Ћн хотел счастьЯ в отчаЯнии. •отел счастьЯ, а длЯ
этого ему нужен был комфорт и одиночество, хотел доступного каждому в этом
раз и навсегда созданном мире техники одинокого, комфортабельного и
полного отчаЯниЯ счастьЯ. ‚едь не обЯзательно, будучи печальным, еще и
мерзнуть; не обЯзательно, будучи несчастным, еще и голодать; не
обЯзательно, размышлЯЯ о пустоте бытиЯ, увЯзать в грЯзи. Џоэтому
Љетенхейве хотелось бы построить длЯ рабочих дома нового типа,
индустриальные квартиры в стиле Љорбюзье, жилые крепости технической
эпохи, целый город в одном гигантском здании, с искусственными садами на
крыше, с искусственным климатом. Љетенхейве полагал, что человека можно
защитить от жары и холода, избавить от пыли и грЯзи, от домашнего
хозЯйства, от домашних дрЯзг и всЯкого квартирного шума и гама. Љетенхейве
хотел бы поселить десЯтки тысЯч людей под одной крышей, чтобы изолировать
их друг от друга, как изолируют человека от соседей большие города,
оставлЯЯ его в одиночестве, одинокого хищника, одинокого охотника,
одинокую жертву; в гигантском доме Љетенхейве каждое помещение отделЯлось
бы от другого звуконепроницаемой стеной, и каждый мог бы установить в
своей комнате подходЯщий длЯ себЯ климат, каждый мог бы остатьсЯ наедине
со своими книгами, наедине со своими мыслЯми, наедине со своей работой,
наедине со своим бездельем, наедине со своей любовью, наедине со своим
отчаЯнием, окутанный своими собственными испарениЯми.
Љетенхейве хотел было поднЯтьсЯ. •отел обратитьсЯ к ним с речью. •отел
убедить, а может быть, лишь поддразнить их, так как он уже не верил, что
сможет убедить. …му хотелось, чтобы новые архитекторы, молодые,
восторженные зодчие, начертили бы новые планы, которые превратили бы
отвратительное скопление терриконов, шахтных отбросов, промышленных
нечистот, металлолома, свалок в гигантский город, в единый, сверкающий
огнЯми, огромный дом. „ом этот поглотит и уничтожит убожество поселков на
городской окраине, их тесноту, нищету и нелепую манию собственности,
которую специально поощрЯют длЯ успокоениЯ классовой зависти; он уничтожит
порабощение женщины, домашним хозЯйством, порабощение мужчины семьей.
Љетенхейве хотел рассказать о придуманной им башне и о тысЯчах хитроумно
оборудованных и комфортабельных квартир, в которых смогло бы поселитьсЯ
сознательное одиночество, гордо переносимое отчаЯние. Љетенхейве хотелось
бы построить мирские монастыри, отшельнические кельи длЯ массового
потребителЯ. Ћн знал людей, знал, как цеплЯютсЯ они за иллюзии, в которые
сами давно уже не верЯт. Ћдна из таких иллюзий - семейное счастье. ‚едь
даже Љородин (не говорЯ уже о •ейневеге и Ѓирбоме, имевших трехкомнатные
квартиры, битком набитые вещами и людьми) страшилсЯ вернутьсЯ к себе
домой, в свой большой дом, доставшийсЯ ему в наследство, вернутьсЯ к
светскому обществу, к глупым и утомительным оргиЯм лжи, которые устраивала
его жена, словно бес какой-то в нее вселЯлсЯ, и которые наводили на него
невыносимую тоску; вернутьсЯ к своим эгоистическим детЯм-подросткам,
которые мучили и возмущали его; их постоЯнно воспитывали, но они все равно
росли дикарЯми и досаждали ему своими холодными безжалостными лицами, всем
своим обликом, скрывающим отвращение, жадность и грЯзь. Ќикакой радости не
испытывал он и от своих знаменитых, застрахованных на крупную сумму картин
голландских художников, от этих пейзажей с сытыми быками на тучных
пастбищах, от этих вылизанных до блеска интерьеров, зимних сценок с
конькобежцами, туманом и обледенелыми колесами водЯных мельниц; когда он
глЯдел на них, ему самому становилось холодно, поэтому он предпочитал
заниматьсЯ политикой (искренне верЯ, что ему необходимо что-то делать,
поскольку его работу у него отнЯли, на заводах и на фабриках хозЯйничают
его управлЯющие, знающие, как надо обходитьсЯ с персоналом, как
прокатывать заготовки, чего Љородин не знал) или с неспокойной душою сидел
в церкви, навещал епископа, возилсЯ с такими людьми, как Љетенхейве, а по
вечерам любил прогуливатьсЯ по кладбищам. ’акие, как Љородин, не понЯли бы
Љетенхейве. Ћни сочли бы его башню вавилонской башней. Џоэтому Љетенхейве
молчал. Љородин еще раз требовательно взглЯнул на него, разочарованный его
молчанием, и •ейневег и Ѓирбом тоже поглЯдели на Љетенхейве с
разочарованием и укоризной, подумав при этом, во что он превратилсЯ: в
развалину, в человека с больным сердцем, и как страшно он изменилсЯ, будто
работа в парламентских кругах исчерпала все его силы. Ћни вспомнили
прежнего Љетенхейве, который, подобно им, серьезно и увлеченно делал все
необходимое, хотел накормить всех пострадавших от этой ужасной войны,
одеть их, снова расселить в домах, вдохнуть в них новую надежду, а помогло
ли это? € они решили еще раз проверить все расчеты, еще раз показать все
планы специалистам, и •ейневег, кротко взглЯнув на Љетенхейве, в
заключение сказал:
- џ думаю, сегоднЯ мы сделали еще один большой шаг вперед.
Љетенхейве шел по парламентским ходам и переходам, шел по лестницам в
свой кабинет, и по дороге ему то и дело попадались какие-то люди с
бумагами, похожие на привидениЯ. Њашинистки уже покинули здание. ‹ишь
несколько карьеристов еще скользили по коридорам. €х шаги гулко отдавались
в тишине. "‹абиринт опустел, - подумал Љетенхейве. - Њинотавр, окруженный
почестЯми, ходит среди народа, а ’есей все еще блуждает по закоулкам".
Ќа письменном столе Љетенхейве все лежало как до его ухода.
€нформационный бюллетень, который дал ему „ана, валЯлсЯ развернутым поверх
депутатской почты, поверх депутатских набросков перевода "Beau navire"
Ѓодлера. ѓватемала или нет - вот в чем вопрос. Њежду ним и ѓватемалой
встало интервью генералов из Conseil Superieur des Forces Armees. …сли
Љетенхейве последует совету „аны и упомЯнет об этом интервью на пленарном
заседании, тогда пути к отступлению будут ему отрезаны, тогда они
разделаютсЯ с ним здесь и уже но представЯт в виде милостыни ѓватемалу. Ќу
и хитрец же протЯнул ему этот лакомый кусочек, хотЯ, в сущности, и
препаршивенький! ѓватемала - это же у черта на куличках. Ђ чертей хватает
и на ђейне. Ќо ѓватемала - это был мир, ѓватемала - это было забвение,
ѓватемала - это была смерть. Ћб этом хорошо знал тот, кто предлагал ему
ѓватемалу, знал, на что именно клюнет Љетенхейве: на мир, забвение и
смерть. €наче бы они пожаловали ему ѓаагу, Ѓрюссель, Љопенгаген, а может
быть и Ђфины, этого-то он еще стоил; но ѓватемала - это веранда под
палЯщим солнцем и площадь с пропыленными пальмами, это медленнаЯ и вернаЯ
гибель. Ћни знали Љетенхейве! …сли бы Љнурреван вошел в правительство, он
предложил бы Љетенхейве Џариж, чтобы только от него избавитьсЯ. Љнурреван
не знал его. Џариж означал бы обЯзательное участие в недобросовестной
игре; ѓватемала - развЯзка, циничное предание себЯ в руки смерти.
"‘пустить штаны перед госпожой ‘мертью" - такаЯ метафора понравилась бы
”росту-”орестье.
Ќад ђейном возникла радуга. Ћна протЯнулась от ѓодесберга, от Њелема,
от резиденции американцев до самого ЃейелЯ, где исчезала у моста, за
стеной, на которой было написано: ђЂ„Ћ‘’њ ЌЂ ђ…‰Ќ…. ђадуга висела над
рекой, словно лестница, по которой можно поднЯтьсЯ на небо и опуститьсЯ с
него, и было нетрудно представить себе, что над водой шествуют ангелы и
что бог совсем близко. Ћзначает ли эта радуга примирение, означает ли она
мир, несет ли благоволение? Џрезидент из своего дворца, вероЯтно, тоже
видит эту излучающую благоволение радугу, возвещающую мир арку от
ѓодесберга до ЃейелЯ; быть может, президент стоит сейчас на окаймленной
цветами террасе, смотрит на реку и радуетсЯ тихому, как на старинной
картине, вечеру; возможно, президент печален, сам не знаЯ отчего, или
разочарован, тоже не знаЯ отчего. Љетенхейве, стоЯ у окна своего кабинета
в здании парламента, выдумал человека по имени Њузеус, дворецкого
президента. ‚ероЯтно, у президента вовсе не было никакого дворецкого, но
Љетенхейве дал ему дворецкого по имени Њузеус, который был похож на
президента. Ћн был того же возраста, что и президент, так же выглЯдел, как
президент, и считал себЯ президентом. …го служба оставлЯла ему длЯ этого
времЯ. Њузеус изучил когда-то ремесло парикмахера и отправилсЯ "ко двору",
о чем он нередко рассказывал; он никогда не забывал, как, будучи совсем
молодым, он, нарЯдившись во фрак, отправилсЯ "ко двору" брить молодого
государЯ. ЌамыливаЯ ему щеки, он откровенно говорил с ним о нуждах
народных, и, когда государь в тысЯча девЯтьсот восемнадцатом году отрексЯ
от престола, Њузеус не захотел больше никого брить и стал слугой в
государственной канцелЯрии, потом у ѓинденбурга, а потом проЯвил характер,
отказавшись служить выходцу из Ѓраунау. Ћн с трудом перебивалсЯ в годы
диктатуры и войны, пока новое государство не вспомнило о нем и не
назначило его дворецким к президенту. Ќу что ж, ничего не поделаешь, он
был сбит с толку, добрый Њузеус. Ћн слишком много читал. Ћн слишком
начиталсЯ ѓете, роскошные тома которого в издании великой герцогини ‘офии
он брал из библиотеки президента. ‚ тот вечер, когда радуга соединила оба
берега ђейна, Њузеус тоже стоЯл возле увитого розами парапета и, воображаЯ
себЯ президентом, смотрел вдаль и радовалсЯ тому, что в раскинувшейсЯ у
его ног процветающей Џедагогической академии все в полном порЯдка и жизнь
бьет ключом. Ќо где-то в глубине его сердца гнездилось беспокойство,
словно он позабыл о чем-то, что у него было, когда он еще отправлЯлсЯ "ко
двору", - позабыл голос народа, народную молву, тот не имеющий особого
значениЯ однообразный ропот, который он, намыливаЯ бороду молодого
государЯ, напрасно пыталсЯ пересказать ему; теперь он больше ничего не
слышал, и ему было не по себе от того, что он не слышал этого ропота.
Њузеус хотел быть добрым, добрым отцом страны, может быть, еще тогда, в
юности, он хотел воспитать государЯ добрым отцом страны, но государь
правил недолго, а теперь правил Њузеус, и, к сожалению, он забыл принципы
воспитаниЯ правителей. Џоэтому Њузеус не мог править по-настоЯщему, его
вовлекали в сомнительные аферы, как он думал в сердцах, а главный
государственный деЯтель, думал Њузеус в этот вечер, кормил его слишком
сытно, так что Њузеус сделалсЯ жирным, глухим и равнодушным и в конце,
концов перестал слышать народную молву или слышал лишь фальшивые голоса,
имитацию народного ропота, словно записанную на фабрике пластинок, кто
знает. Њузеус уже не мог отличить настоЯщий голос народа от имитации, а
раньше бы смог; поэтому он решил сесть на диету, поменьше есть, поменьше
пить, он голодал три днЯ, наш добрый Њузеус, три днЯ томилсЯ от жажды, наш
добрый Њузеус, но потом... должность была слишком хорошей, а кухнЯ и
винный погреб слишком обильными и изысканными, Њузеус съел кусочек жареной
грудинки, выпил бутылочку вина и таким образом заглушил свое душевное
беспокойство.
Љетенхейве отказалсЯ от ѓватемалы. Ћн отказалсЯ от
испанско-колониальной веранды смерти. ’еррасы имеютсЯ и на ђейне.
Љетенхейве твердо решил, что не даст себЯ устранить. Ћн останетсЯ.
ЋстанетсЯ за своим письменным столом, останетсЯ в парламенте, он взойдет
если не на баррикады, то на трибуну, произнесет речь. ‘о свЯщенным гневом
произнесет речь против политики правительства. „лЯ него все средства будут
хороши. …го цель - мир. …го цель - согласие между людьми. ђазве это не
заманчиваЯ цель? Њожет быть, ему удастсЯ ее достигнуть. Ћн решил не
готовить заранее свою речь. •отел выступить без бумажки, с воодушевлением,
от всего сердца. Љетенхейве - _посланник в отставке, оратор, народный
трибун_ - покинул в этот день здание бундестага одним из последних.
Џривратник отпер ему дверь. Љетенхейве, словно окрыленный, устремилсЯ в
теплый вечер. —то он оставил? Ќезаконченный перевод стихотворениЯ, стол,
набитый оставшимисЯ без ответа письмами, неподготовленную речь, _и с ним
шла новаЯ эра_.
‚скоре он почувствовал, что вспотел. ‚ечер был душный, хотЯ на небе
блистала радуга. €з какой-то помойной Ямы доносилась вонь. €з садов
доносилсЯ аромат роз. Џо ковру газона стрекотала косилка. ‚ыхоленные
собаки шествовали по аллеЯм. ‚еликий дипломатический €збавитель от
большего зла, кокетливо держа в руке маленький дамский зонтик, совершал
вечернюю прогулку и обдумывал очередную главу своих прибыльных мемуаров,
подобно другим статистам политической сцены и уличным певцам правды, тоже
чинно шагавшим по пути к все более обширным владениЯм. Љетенхейве
поздоровалсЯ с €збавителем, с которым он не был знаком, и великий
мемуарист, польщенный таким вниманием, ответил на его приветствие.
"ђаскусил! ђаскусил!" - с удовольствием крикнул бы ему вслед Љетенхейве и
похлопал бы его по плечу. Ѓисмарк знал их братию: "’щеславие - это
ипотека, котораЯ тЯжким грузом лежит на каждом политике". Ћни были
тщеславны, все до одного были тщеславны, министры, чиновники, дипломаты,
депутаты, даже швейцар, отворЯвший дверь в здании бундестага, был
тщеславен, ибо отворЯл ее не где-нибудь, а в бундестаге, имел отношение к
правительству и даже изредка упоминалсЯ в газетах, если какой-нибудь
журналист хотел доказать, что он действительно был в министерстве и видел
там швейцара. ‚се они считала себЯ историческими личностЯми, великими
общественными деЯтелЯми только потому, что занимали правительственные
посты, что их физиономии поЯвлЯлись в печати, ведь печати тоже нужен корм,
потому что их имена звучали в эфире, ведь и радиостанциЯм тоже нужно сено
насущное, а потом жены с восторгом смотрели на своих великих мужей, хоть и
невеликих мужчин, приветственно махавших рукой с экрана и заискивающе
скаливших зубы, подражаЯ американцам, которые обычно позируют фотографам,
словно манекенщицы. € если даже мир был не столь высокого мнениЯ об этих
чиновных творцах всемирной истории, он все равно всегда поднимал вокруг
них шумиху, чтобы доказать, что запас ничтожеств и саранчи не иссЯк, что
историЯ все еще существует. Ђ кому нужно, чтобы существовала историЯ? €
если уж она неизбежна, если она неизбежное зло, то зачем кудахтать, что
несешь Яйца-болтуны? Њинистр едет в Џариж. Ќу и отлично. —то он там
делает? Ћн идет на прием к другому министру. Ќу в прекрасно. Њинистры
завтракают вместе. Џросто великолепно! Ќадеюсь, погода была при этом
хорошей. Њинистры уединЯютсЯ длЯ переговоров. Ѓраво. Ђ что же дальше? Ћни
снова расстаютсЯ. Ќу а дальше? Ћдин министр провожает другого на вокзал
или аэродром. Ќу и что же? „а ничего. Ћдин министр летит домой, а другой
вскоре прибудет к нему с ответным визитом. € всЯ эта поездка - вокзал,
аэродром, завтрак и рукопожатиЯ - повторЯетсЯ на газетных страницах с
метровыми заголовками, мелькает на экранах кино Я телевизоров, звучит в
громкоговорителЯх в каждой комнате: зачем? Ќикто не знает. ‘ъездите-ка
разок в Џариж потихоньку! ђазвлекитесь без шума! ќто было бы куда
приЯтнее. •отЯ бы год помолчали об этих людЯх! •отЯ бы год не нужно было
вспоминать о них. ‡абудем их лица, попробуем не упоминать их имен. Њожет
быть, тогда возникнут легенды. Џримечательные легенды. _Љетенхейве - герой
легенды_. Ћн с Яростью думал о мире, в котором жил, ибо как возможно стать
в нем министром, если всеми средствами пропаганды не внушать каждый день
нашей планете, что она нуждаетсЯ в министрах? _Љетенхейве - министр,
отЯгощенный бисмарковской ипотекой тщеславиЯ_.
Ћн страшно вспотел. Ћн обливалсЯ потом. ‚се его волновало. ђубашка
прилипла к телу. Ћн снова почувствовал себЯ загнанным в угол, подавленным.
‘унул руку под рубашку, притронулсЯ к телу, почувствовал влагу, нащупал
горЯчие, жесткие волосы, _Љетенхейве не мальчик, Љетенхейве - зверь
мужского пола, мужчина с запахом козла, волосы на груди, скрытые одеждой,
скрытые цивилизацией, прирученный зверь, козла не видно_, под волосами
билось сердце, насос, не справлЯющийсЯ больше со своей работой. •отел он
выступить против них: и сердце начинало битьсЯ радостно. ‚ступал с ними (и
с самим собой) в конфликт: и сердце начинало битьсЯ беспокойно, робко, оно
пыхтело, как загнанный лесной зверь. ЃоЯлсЯ ли он их? Ќет, не боЯлсЯ. Ќо
он был похож на пловца, который плывет против сильного течениЯ к берегу и
знает, что не достигнет его, что не справитсЯ с течением, не доплывет, что
все усилиЯ тщетны и лучше было бы отдатьсЯ на волю течениЯ и, качаЯсь на
волнах, поплыть в могилу.
Љетенхейве прошел мимо строительных площадок. ‡десь работали
сверхурочно. ‘троило правительство, строили министерства, строили
ведомства по надзору за строительством, федеральные и земельные власти
возводили величественные нестойки, иностранные посольства закладывали
огромные зданиЯ. Љартели, промышленные синдикаты, банковские объединениЯ,
нефтЯные и сталелитейные компании, правлениЯ каменноугольных трестов,
электростанции строили здесь свои административные зданиЯ, словно под
правительственным солнцем им не придетсЯ платить налоги. ‘траховые
общества громоздили этажи и застраивали все новые участки, и всем этим
страховым обществам, в которых страхователи застраховывались всеми видами
страхованиЯ, уже не хватало помещений, чтобы хранить свои страховые
полисы, размещать своих адвокатов, расселЯть своих статистиков, изучающих
среднюю продолжительность жизни, транжирить свои прибыли и выставлЯть
напоказ свое богатство. ‚сем им хотелось поскорее приютитьсЯ поблизости от
правительства, точно они боЯлись, что правительство может сбежать от них,
исчезнуть однажды, и тогда в их прекрасных новых домах поселЯтсЯ страхи.
Ќе жил ли Љетенхейве в новый период грюндерства - созданиЯ новых основ?
ќто было времЯ, лишенное всЯких основ, основательно скрытое,
безосновательное - _все построено на зыбучем песке. Љетенхейве -
исполнитель арий ‚ерди в Ѓонне, стоит у рампы, совершенствует bel canto на
зыбучем песке, ах, как обманчиво все здесь построено. Њаленький депутат,
беднЯк среди дворцов, олицетворЯющих уверенность и безопасность.
—ервь-древоточец. ѓвоздь длЯ их гроба. Ѓольшой червь. ‚есь скрючилсЯ.
ђжавый гвоздь. ‹адно, страховые договоры переживут его. Ћн не застрахован.
“мрет просто так. Ћбременительный труп. € памЯтники Љетенхейве не
поставЯт. Ќи от чего не освободил человечество. ‘ам с трудом пробиралсЯ
через строительные котлованы. ‹овушки. ‚слепую. Љак крот_.
Ћн подошел к площадке длЯ игр, и опЯть, как утром, две девочки сидели
на качелЯх. €м было лет по тринадцати. Љогда Љетенхейве посмотрел на них,
они перестали качатьсЯ, одна опустилась вниз, другаЯ повисла в воздухе.
Ћбе хихикали. Ћ чем-то перешептывались. Ћдна вздернула юбочку, открыв ноги
выше колен. €спорчены. €спорчены. Ђ ты? ђазве не манила тебЯ юность,
гладкаЯ, нежнаЯ и прохладнаЯ кожа? ‚олосы, еще не пахнувшие смертью? ђот,
еще не тронутый тлением? Џахло ванилью. ‚ разрушенном доме кто-то варил в
медном котле миндаль с сахаром. "…шьте жареный миндаль" - взывал омытый
дождем транспарант. Љетенхейве купил на пЯтьдесЯт пфеннигов жареного
миндалЯ и начал его есть. Ћн подумал: "ќто в последний раз, в последний
раз ем Я сейчас жареный миндаль". Њиндаль был горький. ‘ахарнаЯ корочка
хрустела на зубах. Ќа Языке оставалась хрупкаЯ клейкаЯ масса. †ареный
миндаль напоминал о наступлении половой зрелости, о мальчишеской
похотливости в темном зале кино: на экране дыбились двумЯ грЯзноватыми
пЯтнами белые груди ‹ии де Њара, мальчики сосали конфеты, а в их крови
зарождалось неведомое томление. Љетенхейве, жуЯ миндаль, стоЯл перед
витриной с товарами длЯ студентов. ‚ладелец этой витрины тоже жид за счет
полового созреваниЯ. ЋпЯть магазины ломились от товаров, времЯ повернуло
вспЯть, войны как будто не бывало. Љетенхейве смотрел на белые
студенческие фуражки, пестрые шапочки, корпорантские ленты, форменные
куртки, он рассматривал фехтовальные принадлежности, рапиры, пивные кружки
со знаками корпораций на крышках, сборники студенческих песен в переплетах
с золотыми украшениЯми и коваными застежками. ‚се это изготовлЯлось,
выпускалось в продажу, покрывало расходы на помещение, витрину и кормило
самого коммерсанта. € в самом деле вернулись годы грюндерства, с их
вкусами, их представлениЯми, их запретами. ‘ыновьЯ помешанных на
строительстве директоров ездили в университет, сидЯ за рулем собственных
автомашин, а по вечерам напЯливали на себЯ шутовские колпаки и, подражаЯ
своим дедам, "терли саламандру", что было крайне забавно. Љетенхейве с
отвращением представил себе, как молодые люди, возбужденные, горланЯ
песни, растирают на столиках пивными кружками безобразных жаб. Љетенхейве
выбросил остатки жареного миндалЯ в сточную канаву. Ћстроносый кулек
лопнул, и засахаренные миндалины запрыгали по мостовой, как стеклЯнные
шарики.
_Љетенхейве-ребенок играет на обочине дороги агатовыми шариками.
„иректор боннского страхового общества Љезенского отделениЯ ЉЉ [Љобургский
конвент - название съезда студенческих корпораций], в белой шапочке,
украшенной корпорантской лентой, бросаетсЯ с рапирой на Љетенхейве.
„иректор закалывает Љетенхейве. Љетенхейве хватает жареный миндаль и
заталкивает его директору в рот. Ћн дергает директора за пиджак, и у того
из рукавов сыплютсЯ на мостовую мелкие монеты. ЏодходЯт маленькие девочки
и собирают их. Ћни кричат: "…ще, еще, еще", и все больше монет,
подпрыгиваЯ и подскакиваЯ, катитсЯ по мостовой. Љетенхейве смеетсЯ.
„иректор сердитсЯ и говорит: "‘ерьезность ситуации..."_
Љетенхейве шел через рынок. ђыночные торговки мыли свои прилавки.
_Ђнекдот в духе Њергентхейма: слепой идет по рыбному рынку, говорит girls
[девочки (англ.)]. ‘пальнЯ Њергентхеймов. ‘офи нарЯжаетсЯ к приему у
христианских демократов в ѓодесберге, затЯгивает прозрачным корсетом
увЯдшее тело. Њергентхейма это не волнует. Ћн устал. Ћн говорит: "“ менЯ
был Љетенхейве". Љорсет жмет. ‘офи хочетсЯ надрезать край корсета. …й
жарко. Њергентхейм говорит: "Ќе буду больше с ним на "ты". ‘офи думает:
"—то за чепуху он порет, корсет жмет, нейлон прозрачный и упругий, можно
бы надрезать край, ведь не буду же Я там раздеватьсЯ". Њергентхейм
говорит: "џ ему враг. Ќадо ему об этом сказать. Ќадо сказать: "ѓосподин
Љетенхейве, Я ваш враг". ‘офи думает: "‡ачем Я ношу прозрачный корсет?
…сли ”рансуа Џонсе увидит менЯ в нем, он увидит все, складки на теле,
отложениЯ жира". Њергентхейм говорит: "ќто ведь подло"_. Љетенхейве шагал
по рыночным отбросам, что-то гнилое, вонючее, разлагающеесЯ, затхлое,
порченое валЯлось у него под ногами, он поскользнулсЯ _на апельсине,
банане, прекрасном плоде, напрасно созревшем, бессмысленно сорванном,
родившемсЯ в Ђфрике, погибшем на рынке в Ѓонне, его даже не попробовали,
он не попал в жадные людские желудки, не переварилсЯ. Љолбаса, мЯсо, сыр,
рыба и всюду мухи. †ирные ворчуньи. ‹ичинки в теле. €х оружие. Љолбаса,
разлагающаЯсЯ на блюде. € это мы едим. ќто едЯт они в отеле "терн". џ бы
мог войти туда. Ѓиржевые маклеры в холле, шанцевые лопаты длЯ пограничной
охраны, патент на реактивные водометы, искусственные алмазы, они все еще
ждут телефонного звонка министра. Ћн пошлет свою машину. ѓони алмазы, гони
патент на водомет, гони лопату, милую, складную, умещающуюсЯ в жилетном
кармане, ее можно незаметно носить под костюмом, она завоюет вам симпатии
в любом обществе, уникальнаЯ производительность, шестьсот кубометров
немецкой земли в час, братские могилы, солдат зарывает солдата. †дите
распорЯжений правительства. ѓоворит ЂнглиЯ. ѓоворит ЂнглиЯ. ‚ы слушаете
"ѓолос Ђмерики"_. Ќа этот раз Љетенхейве не стал бы выступать с речами. Ќе
стал бы вести борьбу в эфире. _Љетенхейве - неизвестный солдат на
неизвестном фронте. ‚ыстрел вперед? ‚ыстрел назад? “ кого крепкие нервы,
тот стрелЯет в воздух. Ћсторожно, самолеты! ’олько не сбивать птиц!
Љетенхейве - добрый человек и вовсе не охотник. “ него белые руки_. Џоэт.
Ќа балконе отелЯ "терн" стоЯл депутат от баварской партии, глЯдЯ в долину
Њенгфаль. ‘ пастбищ брели коровы. ‡венели их колокольчики. ѓод вступал в
пору своей зрелости. Џансионаты, как и пенсии, расхватали пруссаки: Ave
Maria. ЃаварскаЯ партиЯ, как и все маленькие партии, могла сыграть
решающую роль. …е всЯчески обхаживали. Љогда положение становилось
серьезным, она голосовала за правительство, но с федералистскими
reservatio mentalis [мысленными оговорками (лат.)].
‹юди стоЯли в очереди у кассы кинотеатра. —то их ожидало? ‚еликаЯ
немецкаЯ комедиЯ. Љетенхейве встал в хвост. Ђриадна вела его, ’есеЯ,
который отважилсЯ вступить в темноту. Ђриадна приказала: "‘двиньтесь к
середине!" …е голос был надменно визгливым. …е поставили наводить порЯдок
среди невоспитанного человечества, которое вовремЯ не сдвигалось к
середине. Љетенхейве сидел в кресле, он сидел в подобающей своему времени
позе, был объектом, отданным в чье-то распорЯжение. ‘ейчас он был объектом
рекламы. ‘ экрана ему предлагали безопасные бритвы, водительские права,
галстуки, плательные ткани, губную помаду, краску длЯ волос, поездку в
Ђфины. _Љетенхейве - покупатель и потребитель, средний потребитель_. ’ем и
полезен. Љетенхейве покупает шесть рубашек в год. ЏЯтьдесЯт миллионов
федеративных немцев покупают триста миллионов рубашек. ‘ огромного рулона
материЯ текла в швейные машины. Њатерчатые змеи обвивали граждан. Џойман.
кольнаЯ задача: некто выкуривает в день десЯть сигарет, сколько сигарет
он выкурит в год; следовательно, пЯтьдесЯт миллионов курильщиков выкурили
бы шесть кельнских соборов, если бы они были из табака. Љетенхейве не
курит. _“лизнул_. Ћн радовалсЯ. ЌачалсЯ киножурнал. Њинистр открывает
новый мост. Ћн перерезает ленточку. „еревЯнным шагом идет по мосту.
Ћстальные деревЯнные человечки деревЯнным шагом идут за министром.
Џрезидент осматривает выставку. …го приветствует ребенок. _Ќаш фюрер любит
детей_. Ћдин министр отбывает. …му устраивают проводы на вокзале. „ругой
министр прибывает. …го встречают. Љоролевой красоты избрана мисс ‹ойзах. ‚
бикини на альпийском лугу. Џрелестный садик. Ћгромный атомный гриб над
пустыней Ќевада. ‹ыжные гонки по искусственному снегу на плЯже во ”лориде.
ЋпЯть бикини. –елые стада бикини. …ще более прелестные задики. ‚ Љорее:
„ва врага с суровыми лицами встречаютсЯ, заходЯт в палатку, снова
расстаютсЯ; один с суровым лицом залезает в вертолет, другой с еще более
суровым лицом садитсЯ в автомашину. ‚ыстрелы. Ќа какой-то город падают
бомбы. ‚ыстрелы. Ѓомбы падают в джунгли. Љоролевой красоты будет избрана
мисс Њакао. Ѓикини. Џрелестный китайско-португальский задик. ‘порт
примирЯет народы. „вадцать тысЯч зрителей не сводЯт глаз с мЯча. Ћтменно
скучное зрелище. Ќо вот телеобъектив кинокамеры выхватывает из двадцати
тысЯч отдельные лица: ужасные лица, судорожно сжатые челюсти, искаженные
ненавистью рты, в глазах жажда убийства. _•отите тотальной войны? „а, да,
да!_ ‘о своего кресла в темном зале Љетенхейве всматривалсЯ в лица,
беспощадно вырванные коварным телеобъективом из людской безымЯнной, массы
и утратившие всЯкую сдержанность, в лица, которые свет (по Ќьютону,
невесомое вещество, холодно и высокомерно парЯщее над организованной
материей) бросил на экран, как на анатомический стол, и ему становилось
страшно. ђазве это человеческие лица? ђазве лица современников так ужасны?
„о чего мы докатились и благодарЯ какой случайности он, _Љетенхейве -
фарисей_, не попал в эту кашу из двадцати тысЯч (министры сидели на
скамьЯх и попадали в объектив кинокамеры, министры были вместе с народом,
были или только делали вид - великолепные мимы) и не следил за мЯчом,
судорожно сжав челюсти? ‘ердце у него при этом не стучало, кровь не
пульсировала учащенней, он не испытывал Ярости: за глотку судью! Ѓейте
сукиного сына! †ульничество! Ћдиннадцатиметровый! Љ черту
одиннадцатиметровый! ‘вист. Љетенхейве оставалсЯ в стороне. Ћн оставалсЯ
вне полЯ напрЯжениЯ этих собравшихсЯ двадцати тысЯч. Ћни все объединились,
накапливали энергию, стали опасным скопищем нулей, взрывчатой смесью,
двадцать тысЯч возбужденных сердец и двадцать тысЯч пустых голов. Љонечно,
они ждали своего фюрера, человека под номером первым, того, кто сопоставит
себЯ с ними и сделает их огромной величиной, народом, новым ѓолемом этого
смутного понЯтиЯ: один народ, один рейх, один фюрер, тотальнаЯ ненависть,
тотальный взрыв, тотальнаЯ гибель. Љетенхейве недоброжелательно относилсЯ
к массе. Ћн был одинок. ’аков удел фюрера. _Љетенхейве - фюрер_. Ќо
Љетенхейве не умел обольщать толпу. Ќе умел приводить массы в движение.
‡ажигать их. Ћн даже не умел обманывать народ. Љак политик он был
женихом-обманщиком, который становилсЯ импотентом, как только нужно было
ложитьсЯ в постель с фрау ѓерманией. Ќо в своем воображении, а зачастую и
на деле, именно он искренне старалсЯ отстаивать во всем права народа. Ќа
экране кино рекламировало теперь самое себЯ: показывали отрывки из
очередной программы, рассчитанной на стандартные вкусы потребителЯ. „вое
старикашек играли в теннис. ќти стариканы, одетые в задорные короткие
штанишки, разыгрывали в рекламируемом фильме роли пылких любовников; они
свободно могли бы быть старшими братьЯми Љетенхейве, ведь когда он был еще
подростком, он видел этих господ в разных ролЯх на экране. Ћни были не
только теннисистами, но и помещиками, ведь фильм, который анонсировали
сейчас, _потрЯсающий боевик_, был из современной жизни; господа помещики
лишились всего, все их имущество принесено в жертву мировой буре, у них
осталось только поместье, родовой замок, поле и лес, тенниснаЯ площадка,
короткие элегантные штаны и, разумеетсЯ, несколько чистокровных рысаков,
чтобы снова скакать в поход за ѓерманию. ѓолос с экрана произнес: "Њежду
двух закадычных друзей стоит очаровательнаЯ женщина. Љто ее добьетсЯ?"
ЉакаЯ-то матрона в коротком девичьем платьице буйствовала у теннисной
сетки. ‘амое подходЯщее занЯтие длЯ бабушек, и все это происходило в
высшем обществе, в таком элегантном мире, какого уже давно не
существовало. Љетенхейве сомневалсЯ, существовал ли вообще когда-либо
такой элегантный мир. —то это такое? —то здесь показывают? ЏопулЯрнаЯ
немецкаЯ писательница назвала один из своих многочисленных романов
"Highlife"; она или ее издатель дали немецкой книге английское название, и
миллионы читателей, которые вовсе не знали, что означает слово Highlife,
залпом проглатывали книгу. Highlife - мир аристократов, волшебное
заклинание, что же это такое, кто принадлежит к этому миру? Љородин? Ќет.
Љородин не Highlife. Љанцлер? ’оже нет. Ѓанкир канцлера? Ћн выгнал бы
таких людей вон. ’ак кто же тогда Highlife? Џризраки, тени. ќто актеры на
экране, изображающие Highlife, они и были единственными представителЯми
этого аристократического мира, да еще несколько рекламных фигур в
иллюстрированных журналах и проспектах: господин с холеными усами
неподражаемо благородно разливает шампанское; господин в костюме длЯ игры
в поло курит сигарету самого популЯрного дешевого сорта, и голубой дымок
обвивает изЯщную шею лошади. Ќи один человек не станет так наливать
шампанское, ни один человек не сЯдет так на лошадь, да и зачем вообще надо
это делать? Ќо эти фигуры на самом деле были призрачными королЯми народа.
‚о втором отрывке рекламировалсЯ новый цветной фильм. ѓолос с экрана
кричал: "Ђмерика в огне гражданской войны! †аркий юг, страна пылких
сердец! ЋбворожительнаЯ женщина между двух закадычных друзей!" „ва
закадычных друга и одна обворожительнаЯ женщина - казалось, что по обе
стороны океана это стало навЯзчивой драматургической идеей авторов
киносценариев. ЋбворожительнаЯ женщина на этот раз сидела верхом на
неоседланном мустанге и скакала, раскрашеннаЯ в три цвета, так что у
Љетенхейве зарЯбило в глазах. „рузьЯ - тоже трехцветные - прокрадывались
через рощу и стрелЯли друг в друга. Њеханический голос комментировал:
"ЋтчаЯнно смелые парни!" “ Љетенхейве не было друга, в которого он мог бы
стрелЯть. Ќе прицелитьсЯ ли ему в Њергентхейма, а тому в него? Џожалуй,
неплохаЯ идеЯ. Ђ ‘офи можно было-бы дать роль обворожительной женщины. Ћна
бы согласилась. ‡а ней дело не станет. Ђ вот началась немецкаЯ комедиЯ.
Љетенхейве ужа изнемогал. ЉомедиЯ мерцала, на экране. €сториЯ с
привидениЯми. ‹юбовник переодеваетсЯ в женское платье. ЏоказываетсЯ в
обществе. —то ж, трансвеститы действительно существуют, но Љетенхейве они
не кажутсЯ смешными. ’рансвестит уселсЯ в ванну. ’рансвеститам тоже
надобно иногда мытьсЯ. —то в этом смешного? ЉакаЯ-то дама неожиданно
застала в ванной пристойно голого мужчину вместо непристойно переодетого.
‘меЯлись рЯдом с Љетенхейве, смеЯлись впереди и сзади него. Џочему они
смеютсЯ? Љетенхейве этого не понимал. …му стало страшно. Ћн исключен из
общей массы. €сключен из общего смеха. Ћн не видел ничего смешного. Ћн
видел голого актера. ’рижды разведенную даму, котораЯ обнаружила этого
актера в ванне. ‘корее грустные, чем смешные ситуации. Ќо вокруг
Љетенхейве все смеЯлись. €сходили смехом. ђазве Љетенхейве здесь
иностранец? ђазве он попал к людЯм, которые иначе плачут, иначе смеютсЯ,
не такие, как он? Њожет, он иностранец по своим чувствам, и смех,
окружающий его в темноте зала, больно бьет его, словно мощнаЯ волна, и
грозит утопить? Љетенхейве ощупью выбралсЯ из этого лабиринта и поспешно
ушел из кинотеатра. ќто было настоЯщим бегством. Ђриадна пропищала ему
вслед: "„ержитесь правее! Љ выходу правее!" _’есей обратилсЯ в бегство, а
Њинотавр жив_.
‘меркалось. Ќа небе еще светилсЯ последний отблеск заходЯщего солнца.
‚ремЯ ужина. Ћни сидели в своих душных комнатах, сидели перед разобранными
постелЯми, питались и, лениво жуЯ, слушали, как заливаетсЯ репродуктор:
"‚озьми, капитан, менЯ в море... ђодины Яркие звезды..." Ќа улице лишь
изредка попадались люди. € то лишь те, кто не знал, куда им идти. Ћни не
знали, куда идти, даже если у них была своЯ комната, даже если постель их
была разобрана, а пиво и Љолбаса дожидались их, они все равно не знали,
куда идти. ќто были такие же люди, как Љетенхейве", и все же в чем-то
другие, они не умели быть наедине с собой. “ кинотеатра стоЯли подростки.
Ћни ходили в кино два раза в неделю, а в остальные дни торчали у входа.
Ћни дожидались. —его они дожидались? Ћни дожидались жизни, а жизнь,
которой они дожидались, все не приходила. †изнь не ЯвлЯлась на свидание у
кино, а если и ЯвлЯлась и была рЯдом с ними, они ее не замечали, и
спутники жизни, которых они потом находили и которые оставались с ними,
были не те, кого они ожидали. …сли бы знать, что придут только они, не
стоило и вставать в очередь. Џарни ждали просто так. ‘кука гнездилась в
них, как тЯжелый недуг, и по их лицам можно было уже прочесть, что они
будут умирать от него медленной смертью. „евушки стоЯли Я сторонке. Ћни
были меньше заражены скукой, чем парни. Ћни уже не были невинными и,
скрываЯ это, шушукались, перешептывались и прижимались друг к другу.
Њолодые люди в сотый раз рассматривали фотографии киноактеров. Ћни видели
актера в ванне и видели его переодетым в женское платье. Љого изображал
этот актер? Џедераста? Џарни зевали, и рты их делались круглыми дырами,
входом в туннель, по которому гулЯла пустота. Ћни совали в эти дыры
сигареты, затыкаЯ пустоту, мЯли сигареты в губах, и лица их приобретали
надменное и злобное выражение. Ћни могут стать когда-нибудь депутатами, но
прежде их, вероЯтно, призовут на военную службу. ‚ воображении Љетенхейве
ничего не возникло: он не представлЯл их себе ни в братской могиле, ни
безногими инвалидами на самодельных колЯсках, собирающими подаЯние. ‘ейчас
у него не было к ним даже жалости. …го дар предвидениЯ пропал, а чувство
состраданиЯ умерло. Џодручный пекарЯ внимательно разглЯдывал окошечко
кассы. Љассирша сидела в своей будке, как восковой бюст в витрине дамского
парикмахера. Љассирша была тощаЯ и гордаЯ, на ее губах застыла приторнаЯ,
как у воскового манекена, улыбка, а ее круто завитые волосы напоминали
парик. Џодручный пекарЯ раздумывал, сможет ли он ограбить эту кассиршу.
ђубашка у него была расстегнута до пупа, а короткие штаны, в которых он
работал в пекарне, едва прикрывали зад. ѓрудь и голые ноги были запорошены
мукой. Ћн не курил. Ќе зевал. ѓлаза его смотрели зорко. Љетенхейве
подумал: "…сли бы Я был девушкой, то пошел бы с тобой на берег".
Љетенхейве подумал: "…сли бы Я был кассиршей, то поостерегсЯ бы".
…му встречались одинокие люди, в отчаЯнии бродившие по городу. Ћ чем
они думали? Ћт чего страдали? ‚лекло ли их к плотским наслаждениЯм? Њучало
ли их это? €скали ли они себе пару, чтобы удовлетворить жгущую их похоть?
Ћни все равно не смогут найти себе пары. Ђ возможностей сколько угодно.
Њужчины и женщины проходили друг мимо друга, упиваЯсь воображаемыми
картинами, а потом в наемных каморках, в наемных постелЯх они вспомнЯт
улицу и будут заниматьсЯ онанизмом. Ќекоторые из них охотно бы напились. ‘
удовольствием завели бы какой-нибудь разговор. Ћни с тоской смотрели в
окна ресторанов. Ќо у них не было денег. †алованье уже распределено: на
квартиру, на стирку, на скудное питание; алименты и пособиЯ тоже
распределены; они были рады любой работе, приносЯщей деньги, которые можно
распределЯть. Ћни останавливались перед витринами и рассматривали дорогие
фотоаппараты. Ћни прикидывали, что лучше, "лейка" или "контакс", а сами не
могли купить даже детского фотоаппаратика. Љетенхейве зашел в винный
погребок с отделанными панелью стенами. ’ам было тихо и уютно, только
слишком жарко; Љетенхейве обливалсЯ потом. Љакой-то старик, сидЯ за
бокалом вина, читал газету. Ћн читал передовицу под заголовком: _одержит
ли канцлер победу?_ Љетенхейве уже читал эту статью и знал, что упомЯнут в
ней как камень на пути канцлера. _Љетенхейве - камень преткновениЯ_. Ћн
заказал себе арского вина, которое было здесь неплохим. ‘тарик, читаЯ о
перспективах канцлера на победу, поглаживал старую таксу, чинно сидевшую
рЯдом с ним на скамейке. “ таксы была умнаЯ морда, она походила на
государственного деЯтелЯ. Љетенхейве подумал: "‚от так и Я буду
когда-нибудь сидеть, старый, одинокий, с единственным другом собакой".
‚опрос еще, будет ли у него все это: собака, стакан вина и своЯ постель
где-нибудь в городе.
‚ погребок вошел свЯщенник. ‘ ним вошла маленькаЯ девочка, лет
двенадцати, в красных носочках. ‘вЯщенник был высокого роста, могучего
телосложениЯ. Ћн был похож на крестьЯнина, но с головой ученого. •орошаЯ
голова. ‘вЯщенник протЯнул девочке карту вин, и она стала робко читать
названиЯ. „евочка боЯлась, что ей придетсЯ пить лимонад, но свЯщенник
спросил ее, не хочет ли она выпить вина. Ћн заказал длЯ девочки одну
восьмую, а длЯ себЯ четверть литра. „евочка взЯла бокал двумЯ руками и
стала пить маленькими осторожными глотками. ‘вЯщенник спросил: "‚кусно?"
„евочка ответила: "Ћ-очень!" Љетенхейве подумал: "Ќе робей, он рад, что ты
с ним". ‘вЯщенник достал откуда-то из сутаны газету. ќто была итальЯнскаЯ
газета - орган ‚атикана "Ћссерваторе романе". ‘вЯщенник надел очки и стал
читать передовицу "Ћссерваторе". Љетенхейве подумал: "ѓазета не хуже
других, а может, и лучше". …ще Љетенхейве подумал: "‘татьЯ написана
хорошо, они гуманисты, умеют думать, защищают из добрых побуждений доброе
дело, но "не желают считатьсЯ с тем, что можно точно из таких же добрых
побуждений защищать прЯмо противоположное". Љетенхейве подумал: "Џравды
нет!" Ћн подумал: "Ђ вера есть". Ћн задумалсЯ: "‚ерит ли редактор
"Ћссерваторе" тому, что написано в его газете? Ћн свЯщенник? ЏринЯл ли он
духовный сан? †ивет ли он в ‚атикане?" Љетенхейве подумал: "ЏрекраснаЯ у
него, должно быть, жизнь, по вечерам, сады, по вечерам прогулка вдоль
’ибра". Ћн вообразил себЯ свЯщенником, который гулЯет по берегу ’ибра. Ќа
нем чистаЯ сутана и чернаЯ шлЯпа с красной лентой. _Љетенхейве -
монсеньер. Њаленькие девочки делают реверанс и целуют ему руку_.
‘вЯщенник спросил девочку:
- •очешь газированной воды к вину?
„евочка покачала головой. Ћна пила неразбавленное вино маленькими
глотками, смакуЯ. ‘вЯщенник сложил газету. ‘нЯл очки. ѓлаза у него были
Ясные. ‹ицо спокойное. Ќе опустошенное. Ћн пил свое вино, как
крестьЯнин-винодел. Љрасные носочки висели под столом. ‘тарик гладил свою
умную таксу. ‚ зале было тихо. Ћфициантка тоже тихонько сидела за столом.
Ћна читала в иллюстрированном журнале историю с продолжениЯми: "џ была его
любовницей". Љетенхейве подумал: "‚ечность". Ћн подумал: "Ћцепенение". Ћн
подумал: "Џредательство". Ћн подумал: "‚ера". Ћн подумал: "Њир обманчив".
€ еще он подумал: "€ эта жара, и тишина всего лишь мгновение вечности, и в
это мгновение включены все мы, свЯщенник и его "Ћссерваторе романо",
маленькаЯ девочка и ее красные носочки, старик и его собака, официантка,
отдыхающаЯ после дневной работы, и Я, депутат. Џротей, больной, слабый,
хотЯ все еще беспокойный".
‚се сразу стали расплачиватьсЯ. ђасплатилсЯ свЯщенник. ђасплатилсЯ
старик. ђасплатилсЯ Љетенхейве. ‚инный погребок закрыли. Људа теперь?
Људа? ‘тарик и его собака пошли домой. ‘вЯщенник повел домой девочку. …сть
ли у свЯщенника пристанище? Љетенхейве этого не знал. Њожет быть,
свЯщенник зайдет в гости к Љородину. Њожет быть, он переночует в церкви,
проведет ночь в молитвах. Ђ может быть, у него красивый дом, широкаЯ
кровать в стиле барокко, с резными лебедЯми, старинные зеркала, большаЯ
библиотека, французы семнадцатого века, может быть, он возьмет перед сном
детективчик и немного почитает, может быть, заснет на прохладных простынЯх
и, может быть, увидит во сне красные носочки. “ Љетенхейве не было
никакого желаниЯ идти домой; его депутатское пристанище было
отвратительным pied-a-terre [временнаЯ квартира (франц.)], кукольной
комнатой ужасов, где он будет охвачен одним чувством: если он здесь умрет,
никто по нем горевать не станет. ‚есь день Ћн испытывал страх перед этой
унылой комнатой.
“лицы квартала опустели. Ѓесцельно горели лампы в витринах магазинов
готового платьЯ. Љетенхейве наблюдал жизнь витринных семей. Ќедавно
какаЯ-то радиостанциЯ искала идеальную семью. ‚от она, в этой витрине.
‚ладелец магазина готового платьЯ давно ее нашел. ЋсклабившийсЯ отец,
осклабившаЯсЯ мать, осклабившийсЯ ребенок восторженно таращились на свои
таблички с указанием цен. Ћни радовались тому, что так дешево одеты.
Љетенхейве подумал: "…сли декоратору придет фантазиЯ нарЯдить мужчину в
военную форму, как он тогда осклабитсЯ, с каким восхищением, осклабив рты,
они все будут смотреть на него; они будут любоватьсЯ им, пока взрывной
волной не высадит стекла в витрине, пока воск не расплавитсЯ в огненной
буре". ‘идЯщаЯ в соседней витрине дама с великосветской прической,
чувственным ртом и симпатичным, вызывающе выпЯченным животиком тоже
радовалась своим недорогим одеЯниЯм. ‚ витринах жил идеальный народец,
идеальные отцы, идеальные домохозЯйки, идеальные дети, идеальные любовницы
- _историЯ с продолжением; џ была манекеном у Љетенхейве. Љетенхейве -
историческаЯ личность. Љетенхейве - образец нравственности из
иллюстрированного журнала_; все они, осклабив рты, смотрели на Љетенхейве.
Ћни ободрЯюще ухмылЯлись. Ѓери! - ухмылЯлись они. Ћни жили идеальной,
чистой и недорогой жизнью. „аже вызывающе выпЯченный живот великосветской
куклы, маленькой потаскушки, был чистым и недорогим, был идеальным, был
синтетическим идеалом: в этом чреве таилось будущее. Љетенхейве мог купить
себе кукольное семейство. €деальную жену. €деального ребенка. Ћн мог
заселить ими ‘вою депутатскую кукольную квартиру. ‹юбить их. ЏрЯтать в
шкаф, когда ему надоест их любить. Ћн мог купить гробы, уложить их туда и
свезти на кладбище.
ѓород многое предлагал одинокому путнику. Ћн предлагал ему автомобили,
предлагал печи, холодильники, велосипеды, кастрюли, мебель, часы,
радиоприемники - все эти товары стоЯли или лежали в витринах, освещенных
как будто длЯ одного лишь Љетенхейве; они казались одинокими, призрачными
в этот час, точно дьЯвольское искушение, - призрачные автомобили,
призрачные печи, кастрюли и шкафы, как будто принЯвшие форму ходовых
товаров волшебные заклинаниЯ или проклЯтьЯ. ‚олею могущественного
волшебника все эти вещи застыли, точно сделанные из затвердевшего воздуха;
волшебнику доставлЯло удовольствие создавать также и безобразные формы, и
теперь он был несказанно рад" что человек домогаетсЯ этих вещей, работает
ради них, совершает ради них убийства, Љрадет, обманывает, человек даже
кончает с собой, если не может оплатить вексель, расписку, которую он дал
дьЯволу и с помощью которой навЯзал себе на шею все эти волшебные вещи. Ђ
этот магазин с красным освещением навернЯка уж порождение черной магии. ‚
витрине стоЯл мулЯж человека в разрезе. Љетенхейве видел его сердце,
легкие, почки и желудок, видел их в натуральную величину. —еловеческие
органы были соединены стеклЯнными трубками, прозрачными лабораторными
змейками, а по трубкам пульсировал розовый лимонад, точно оживленный
волшебным напитком ‡иглинды. “ препарированного человека вместо головы был
череп с начищенными зубами, а его праваЯ рука, с которой была снЯта кожа и
на которой виднелись обнаженные сплетениЯ мышц и нервные волокна, была
поднЯта в фашистском приветствии, и Љетенхейве показалось, что призрак
крикнул ему: "•айль ѓитлер!" ‘ущество это не имело никаких половых
признаков и, будто символ полового бессилиЯ, стоЯло среди предметов
санитарии и гигиены, как они себЯ называли; Љетенхейве разглЯдел
спринцовки, презервативы, противозачаточные таблетки, всЯкие
отвратительные пасты и обсахаренные пилюли, там же стоЯл пластмассовый
аист, и световаЯ реклама возвещала: ‡„…‘њ ‚› ЌЂ‰„…’… ‚‘… ‘ЂЊЋ… ‹“—…… „‹џ
ЌЂ€• ЊЂ‹›…‰.
Љетенхейве подумал: пора выйти из игры, не принимать в этом участиЯ, не
подписывать договоров, не быть покупателем, не быть верноподданным. Ѓроди
по ночным, тихим улицам столицы, которой в этот час снова захотелось стать
провинциальным городком, Љетенхейве предавалсЯ извечной мечте об
избавлении от земных желаний. ќта мечта окрылила его, как окрылЯла
каждого. аги его гулко отдавались в тишине. _Љетенхейве - аскет.
Љетенхейве - приверженец дзэна_ [одна из буддийских сект]. _Љетенхейве -
буддист. Љетенхейве - освободивший себЯ от всех желаний_. Ќо духовное
возбуждение, охватившее его, активизировало в нем все жизненные соки, его
окрыленный шаг пробудил аппетит, великий освободитель духа и отрицатель
бренной плоти почувствовал голод, почувствовал жажду, с его освобождением
ничего не вышло, ибо, если бы оно удалось, оно должно было уже начатьсЯ,
сразу, немедленно, с места в карьер. аги его отдавались в тишине. ѓулко
отдавались в тишине улицы.
Љетенхейве зашел во второй винный погребок в городе. ‚ этом погребке
было не так тихо, не так аристократично, как в первом, тут не поЯвлЯлись
свЯщенники, не радовали глаз маленькие девочки в красных носочках, но
погребок был еще открыт и там подавали вино. ‡а двумЯ столиками оживленно
спорили завсегдатаи. ’олстые мужчины, толстые женщины, у них были тут свои
дела, они были люди с достатком, они освещали витрины, они заключили союз
с дьЯволом. Љетенхейве заказал себе вина и сыра. Ћн был доволен, что
заказал только сыр. Ѓуддист не хотел, чтобы ради него забивали скот. ‘ыр с
легким запашком успокоил совесть. Љетенхейве ел его с удовольствием. Ќа
стене висел завет умирающего виноторговца своим сыновьЯм: "‚ино можно
приготовить и из винограда". ‚ино, которое пил Љетенхейве, было хорошим. Ђ
потом в погребок вошли девушки из Ђрмии спасениЯ.
’олько одна из них была в красно-голубой форме и в огромной, похожей на
баржу, шлЯпе воинства господнЯ, а о другой нельзЯ было сказать,
принадлежит ли она вообще к Ђрмии спасениЯ или только послушница, еще не
получившаЯ форму, случайно ли сопровождает подругу, присоединилась ли к
ней по доброй воле или по принуждению, в силу неблагоприЯтных
обстоЯтельств, из упрЯмства или из простого любопытства. Ќа вид ей было
лет шестнадцать. Ћдета она была в помЯтое платье из дешевой синтетической
ткани, молодаЯ грудь вздымала грубую материю, и Љетенхейве бросилось в
глаза ее чем-то удивленное лицо, какое-то застывшее на нем изумление,
смешанное с разочарованностью, раскаЯнием и гневом. „евушку трудно было
назвать красивой, да и ростом она не вышла, но ее свежесть и несколько
своенравнаЯ манера держатьсЯ делали ее привлекательной. Ћна напоминала
молодую лошадку, которую поставили в упрЯжку, а она от испуга взвилась на
дыбы, „ержа в руке пачку газет "Ѓоевой клич", она нехотЯ шла за девушкой в
форме. ’ой было лет двадцать пЯть, на ее бледном нервном лице Ясно
проступали следы пережитых несчастий, а спокойный, с очень тонкими губами
рот был строго поджат. …е волосы под шлЯпкой были, насколько Љетенхейве
мог разглЯдеть, коротко подстрижены, и девушка, сними она свой уродливый
головной убор, была бы похожа на мальчика. Љетенхейве заинтересовалсЯ этой
парой. _Љетенхейве - любопытный и чувствительный_. „евушка, одетаЯ в
форму, подошла к столу завсегдатаев и протЯнула кружку длЯ сбора
пожертвований, и толстые лавочники стали с недовольным видом бросать в
ржавую щель кружки пЯтипфенниговые монеты. €х толстые бабы глупо и
надменно смотрели куда-то вдаль, смотрели так, будто девушек из Ђрмии
спасениЯ и кружки длЯ сбора пожертвований не было и в помине. „евушка
забрала кружку, и на ее лице были написаны безразличие и презрение.
‡авсегдатаи даже не посмотрели в ее сторону. Ћни и в мыслЯх не допускали,
что их можно презирать, и девушке из Ђрмии спасениЯ даже не нужно было
старатьсЯ скрыть свое презрение. ѓитара, украшеннаЯ лентами, с
благочестивыми изречениЯми, звЯкнула, ударившись о столик Љетенхейве, и
девушка, все с тем же презрительным выражением лица, протЯнула ему кружку
- надменный, мрачный ангел спасениЯ. Љетенхейве хотелось заговорить с ней,
но робость мешала ему, и он заговорил с ней мысленно. Ћн попросил: "‘пойте
же! ‘пойте хорал!" Ђ девушка, как подумал Љетенхейве, ответила ему: "‡десь
не место". Љетенхейве мысленно возразил ей: "‹юбое место годитсЯ длЯ того,
чтобы славить господа". Џотом он подумал: "’ы, маленькаЯ лесбиЯнка, ты
тревожишь мою памЯть и очень боишьсЯ, как бы у тебЯ не отнЯли то, что ты
сама украла". Ћн сунул в кружку пЯть марок, и ему стало стыдно за то, что
он ткнул в щель пЯть марок. ќто было слишком много и слишком мало.
естнадцатилетнЯЯ девушка в дешевом платьице, наблюдавшаЯ за Љетенхейве,
поглЯдела на него с удивлением. Џотом она выпЯтила слегка обветренную
нижнюю губу своего пухлого чувственного рта, и на ее лице неосознанно
отразились откровеннаЯ Ярость и злоба. Љетенхейве рассмеЯлсЯ, а
застигнутаЯ врасплох девушка покраснела. Љетенхейве охотно предложил бы
девушкам присесть к его столу. Ћн знал, что на завсегдатаев это произведет
ошеломлЯющее впечатление, но ему было безразлично, он даже обрадовалсЯ бы
этому. Ћднако Љетенхейве робел перед девушками, и, пока он отважилсЯ
пригласить их, девушка в форме решительно позвала к двери младшую, котораЯ
не спускала с Љетенхейве глаз. ’а задрожала, точно лошадка, услышавшаЯ
ненавистный окрик кучера и почувствовавшаЯ удила, отвела взглЯд от
Љетенхейве и крикнула:
- џ иду, ѓорда!
„евушки ушли. „верь звЯкнула. „верь затворилась. € со звуком
захлопнувшейсЯ двери перед Љетенхейве вдруг возник ‹ондон. Ћн увидел перед
собой большой план Ѓольшого ‹ондона со всеми его вклинившимисЯ в полЯ
пригородами, который висел на стене одной из станций метро, и район доков
на этом плане ‹ондона был слегка засижен мухами. ’ам, в районе доков, на
одной из станций метро стоЯл он, Љетенхейве. Џоезд, который его выбросил,
уже отошел, с леденЯщим свистом исчез в туннеле. Љетенхейве мерз на
платформе. ќто было в воскресенье под вечер. ‚ ноЯбрьское воскресенье под
вечер. Љетенхейве был тогда без денег, всем чужой и одинокий. Ќа улице шел
дождь. Њелкий колючий дождь сыпал из низких облаков, из зловонных туманов,
которые тЯжелыми мохнатыми шапками лежали на крышах грЯзных, изъеденных
проказой домов и просмоленных сараев, впитываЯ едкий ленивый дым из старых
проржавевших каминов. „ым был пропитан запахом болот, чадом тлеющего торфа
на сыром болоте. ‡накомый запах, запах макбетовских ведьм, и в ветре
слышен их вой: "‡ло станет правдой, правда - злом". ‚едьмы прибыли в город
на колесницах из тумана, они сидели на крышах и на водосточных желобах, у
них было свидание с морским ветром, они осматривали ‹ондон, мочились на
старые кварталы, а потом сладострастно завывали под ударами бури, котораЯ
бросала их на облачную постель и заставлЯла трепетать в Яростных и
похотливых объЯтиЯх. ‚се вокруг свистело и стонало. Џовсюду трещали балки
складов, крЯхтели покосившиесЯ от ветра крыши. Љетенхейве стоЯл на улице.
Ћн слышал бормотание ведьм. Љабачки были закрыты. Љругом праздно шатались
мужчины. Ћни слышали голоса ведьм. ’еплые кабачки были закрыты. †енщины,
дрожа от холода, стоЯли в подворотнЯх. Ћни прислушивались к завываниЯм
ведьм. ‚ закрытых на замок кабачках был заперт джин. Џохотливые ведьмы
смеЯлись, выли, мочились, совокуплЯлись. Ћни заполнЯли все небо. € вдруг
из тумана и сырости, из торфЯного чада, бури и шабаша ведьм возникла
музыка, Явилась ЂрмиЯ спасениЯ со знаменами, с газетой "Ѓоевой клич", с
трубами и литаврами, в фуражках и огромных, как баржи, шлЯпах, с речами и
хоровым пением и пыталась заклинать бесов и оспорить мнение о ничтожности
человека. ествие Ђрмии спасениЯ, изогнувшеесЯ улиткой, замкнулось в
кольцо, и вот все остановились и под грохот литавр и вой труб завопили:
"‘лавьте господа", а ведьмы продолжали смеЯтьсЯ, держась за брюхо облаков,
мочились и опрокидывались на спины под порывами ветра. †елтые, серые,
черные, беременные болотом, разбухшие, извивавшиесЯ от сладострастной
боли, бедра и животы ведьм совсем заслонили потрЯсенное бурей и затЯнутое
тучами небо над чахлым сквером между доками. Њаленькие уютные кабачки,
мрачноватые укромные пивнушки были закрыты. Ќу а если бы они и были
открыты, у кого нашелсЯ бы шиллинг на кружку тЯгучего мутного пива?
Џоэтому и стоЯли мужчины и женщины, поэтому и стоЯли беднЯки в воскресный
вечер, поэтому и стоЯл _Љетенхейве - бедный эмигрант_ перед солдатами
Ђрмии спасениЯ, они слушали музыку, молча слушали песнопениЯ, но не
различали слов; они слышали только вой ведьм, дрожа от пронизывающего
холода и ежась под проливным дождем. Џотом они ушли, понурив плечи,
продрогшие, скрестив руки или сунув их в карманы, ушли мужчины и женщины,
печальное шествие, _Љетенхейве - эмигрант, штурмовики маршируют_, вслед за
знаменем Ђрмии спасениЯ, за литаврами Ђрмии спасениЯ, а ведьмы
неистовствовали и смеЯлись, и ветер подхлестывал их, крепко подхлестывал,
еще разочек, да посильней, ах ты, милый ветер с морЯ, с ледЯного северного
полюса, согрейсЯ, разгорЯчись, мы болотные ведьмы, мы приехали на бал в
добрый старый ‹ондон.
Љетенхейве вместе со всеми подошел к сараю, и там им пришлось
подождать, потому что даже ЂрмиЯ спасениЯ хотела напомнить им о том, что
они беднЯки и обЯзаны ждать. Ђ почему, собственно говорЯ, им не подождать?
‚едь их-то ничто не ждет. ‚ сарае было тепло. ѓорели газовые камины. Ћни
гудели, их пламЯ вспыхивало желтыми, красными и голубыми цветами, похожими
на блуждающие огоньки, в помещении стоЯл сладковатый запах, сладковатый,
словно после одурЯющего наркоза. Ћни уселись на деревЯнные скамьи без
спинок, ведь длЯ беднЯков и скамьи без спинок хороши. ЃеднЯки не имеют
права уставать. ’олько богачи имеют право опиратьсЯ на спинки. Ђ здесь
были одни беднЯки. “першись руками о колени, они ссутулились, потому что
чертовски устали от стоЯниЯ и ожиданиЯ, от бесцельных скитаний. Ћркестр
грЯнул гимн "‚оспрЯньте, братьЯ во •ристе!", и какой-то человек, которого
они называли полковником и который выглЯдел как полковник из "‘кетча",
_Colonel Љетенхейве играет в крокет в замке Ѓанко_, произнес проповедь. “
полковника была жена (она выглЯдела далеко не так благородно, как он, чей
портрет был напечатан в "‘кетче", она скорее походила на прачку, котораЯ
стирала ему кальсоны), и госпожа полковничиха, после того как закончил
проповедь господин полковник (о чем он говорил? Љетенхейве этого не понЯл,
да и никто не понЯл), призвала собравшихсЯ покаЯтьсЯ в своих пороках. ‚
людЯх всегда живет тЯга к самообличению, склонность к мазохизму, поэтому
некоторые из них действительно вышли вперед и с важным видом стали
обвинЯть себЯ в дурных помыслах, которых у них никогда не было, с опаской
скрываЯ, что их устами говорЯт змеи, Ядовитые гады, и вправду гнездЯщиесЯ
в их груди. ‚ дурных поступках они не исповедовались. Џожалуй, это было
разумно - не упоминать о них здесь. ‚ зале могли сидеть агенты уголовной
полиции. € что такое вообще дурные поступки, в которых надо каЯтьсЯ перед
людьми, а вероЯтно, и перед богом? Њучить собаку - дурной поступок. Ѓить
ребенка - дурной поступок. Ђ вот желание ограбить банк - дурной это
помысел? „урно готовить покушение на могущественного, злого и всеми
уважаемого человека? Љто знает? Ќужно обладать очень чуткой совестью,
чтобы решить этот вопрос. Ѓыла ли такаЯ совесть, у полковника Ђрмии
спасениЯ? ѓлЯдЯ на него, нельзЯ было этого сказать. …го аристократическаЯ
короткаЯ бородка придавала ему воинственный вид, в ней было больше от
армии, чем от спасениЯ. Ђ если бы у полковника и была такаЯ чуткаЯ
совесть, какаЯ от нее была бы ему польза, ибо по-настоЯщему развитое,
обостренное и тонкое чувство добра и зла вообще лишает человека
возможности ответить на вопрос, морально или аморально ограбление банка.
Џосле исповеди принесли наконец долгожданный чай. …го разливали в
алюминиевые кружки из большого дымЯщегосЯ котла. —ай был черный и очень
сладкий. ЂлюминиеваЯ кружка обжигала губы, но люди испытывали блаженство,
когда напиток стекал по Языку и, обжигаЯ, струилсЯ по пищеводу. ѓудели
газовые горелки. ‹егкие смертоносные отходы газа смешивались со сладким
запахом чаЯ, со сказочными ароматами €ндии, с едкими испарениЯми немытых
тел и вонью прокисшей дымЯщейсЯ одежды, Я все это сливалось в одно густое
марево, которое краснело перед глазами Љетенхейве и вызывало у него
головокружение. ‚сем хотелось поскорее выйти на улицу, хотелось снова -
попасть в бурю, снова попасть к ведьмам, но манЯщие кабачки были все еще
закрыты.
‡десь, в Ѓонне, тоже пора было закрывать. ‡авсегдатаи вышли из-за
столов. „ельцы с фальшивой улыбкой протЯгивали друг другу жирные руки,
пожимали толстые пальцы с золотыми перстнЯми, они знали, кому какаЯ цена,
какой у кого счет в банке. ’еперь они отправились по домам и погасили свет
в своих витринах-ловушках. ђазделись. Ћпорожнились. ‚ползли в постели,
толстый коммерсант и его толстаЯ жена; их сын будет учитьсЯ в
университете, дочь удачно выйдет замуж; жена зевает, муж отрыгивает.
‘покойной ночи! ‘покойной ночи! Љто мерзнет в поле?
Љетенхейве видел, как гасли в окнах огни. Људа ему пойти? Ћн бесцельно
брел по улицам. ‚озле универмага он снова встретил девушек из Ђрмии
спасениЯ и на этот раз поздоровалсЯ с ними, как со старыми знакомыми.
ѓерда кусала свои тонкие бескровные губы. …е обуЯла Ярость. Љак ненавидела
она мужчин, которые в ее представлении были благодарЯ незаслуженному
подарку природы обезумевшими глупцами. ѓерда с удовольствием убежала бы
прочь, но сомневалась, последует ли за ней шестнадцатилетнЯЯ ‹ена, и ей
пришлось остановитьсЯ и терпеть возле себЯ хищника-мужчину. Љетенхейве
расхаживал с ‹еной взад и вперед перед витринами универмага, взад и вперед
перед погашенными огнЯми в кукольных комнатах, и слушал историю беженки, а
ѓерда, крепко сжав губы, с горЯщими глазами наблюдала за ними. ‹ена
рассказывала свою историю на чуть заметном диалекте, мЯгко проглатываЯ
слоги. Ћна приехала из ’юрингии, где училась на механика. Ћна утверждала,
что у нее есть свидетельство о том, что она механик и уже работала
инструментальщицей. …е семьЯ бежала вместе с ней в ‡ападный Ѓерлин, а
потом они перебрались в ”едеративную ѓерманию и долго скитались по
лагерЯм. ћный механик ‹ена хотела закончить свое учение и, став
инструментальщицей, зарабатывать много денег, а потом учитьсЯ дальше на
инженера, как ей обещали это на ‚остоке, но здесь, на ‡ападе, ее поднЯли
на смех, сказав, что токарный станок не длЯ девушек, а учение - не длЯ
беднЯков. ЉакаЯ-то биржа труда послала ‹ену на, кухню, запихнула в кухню
какого-то ресторана, где ‹ене, беженке из ’юрингии, пришлось мыть посуду,
счищать с тарелок жирные объедки, жирные соусы, жирную кожицу сосисок,
жирные недоеденные куски жаркого, ее мутило от такого количества жира, ее
рвало прЯмо в бледный студенистый жир. Ћна убежала из этой заплывшей жиром
кухни. “бежала на улицу. Ћна стоЯла на обочине дороги и махала рукой
проезжающим автомобилЯм, она хотела попасть в рай, который представлЯлсЯ
ей в виде сиЯющего огнЯми завода с хорошо смазанными станками и хорошо
оплачиваемым восьмичасовым рабочим днем. Џроезжавшие коммивоЯжеры
прихватывали ‹ену с собой. †ирные руки тискали ее грудь. †ирные руки лезли
ей под юбку, дергали резинку трусов. ‹ена сопротивлЯлась. ЉоммивоЯжеры
ругались. ‹ена пыталась договоритьсЯ с водителЯми грузовиков. ‚одители
смеЯлись над маленьким механиком. ‹езли ей под юбку. …сли она поднимала
крик, они сбавлЯли газ, и на первой скорости выбрасывали ‹ену из машины.
Ћна добралась до ђура. “видела фабричные трубы. „омны пылали. ѓрохотали
прокатные станы. ђаботали кузницы. Ќо у заводских ворот сидели жирные
привратники, и жирные привратники смеЯлись, когда ‹ена спрашивала, не
найдетсЯ ли у них место длЯ опытной инструментальщицы. †ирные привратники
даже не лезли ей под юбку. Ћни были слишком жирны, чтобы лезть под юбку
будущему механику. ’ак ‹ена попала в столицу. —то делать там бездомной,
что предпринЯть голодной? Ћна пошла на вокзал, как будто поезда могли
привезти ей счастье. Њногие заговаривали с ‹еной. ѓерда тоже заговорила с
ней, и ‹ена пошла за ѓердой, девушкой из Ђрмии спасениЯ, и она осматривала
город, держа в руке газету "Ѓоевой клич", и удивлЯлась всему, что видела.
Љетенхейве подумал: "ѓерда тоже будет щупать твою грудь". Ћн подумал: "€ Я
тоже". Ћн подумал: "’акаЯ уж у тебЯ долЯ". Ћн подумал: "‚се мы такие,
такаЯ уж наша долЯ". Ќо он сказал ‹ене, что попытаетсЯ подыскать ей место,
чтобы она смогла закончить учение. ѓерда сердито раскрыла рот. ‘казала,
что многие уже давали ‹ене такие обещаниЯ, цена им известна. Љетенхейве
подумал: "’ы права, Я хочу еще раз увидетьсЯ с ‹еной, хочу потискать ее,
она влечет к себе, а менЯ особенно, в том-то и дело". _Љетенхейве - плохой
человек_. € все же он решил поговорить о ‹ене с Љородином, который имел
свЯзи с заводами, а может быть, и с Љнурреваном или с кем-нибудь из своих
коллег по фракции, сведущих в вопросах трудоустройства. Ћн хотел ей
помочь. Њеханику надо стоЯть у станка. _Љетенхейве - добрый человек_. Ћн
попросил ‹ену заглЯнуть завтра вечером в винный погребок. ѓерда взЯла ‹ену
за руку. „евушки исчезли в ночи. Љетенхейве осталсЯ в ночи.
Ќочь. Ќочь. Ќочь. ЊутнаЯ луна. ‡арницы. Ќочь. Ќочь. ЌочнаЯ жизнь. ‚озле
вокзала пытаютсЯ вести ночную жизнь. ‹емуры. ‚ баре лемуры таращат глаза
на своего сухопарого собрата, Явно желающего установить рекорд
продолжительности игры на роЯле. ‚ промокших от пота носках, окруженный
полными пепельницами и пустыми бутылками из-под кока-колы, призрак сидит
за старым роЯлем и выколачивает из клавиш мелодии, всем знакомые по реву
громкоговорителей. ‚ремЯ от времени к призраку подходит кельнер,
равнодушно сует ему в рот сигарету или со скучающим видом выплескивает ему
в глотку стакан кока-колы. Џризрак кивает тогда головой, как ‘мерть в
кукольном театре, что должно выражать его благодарность и товарищескую
признательность.
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. ‘веркает огнЯми железнаЯ дорога, проложеннаЯ по
берегу ђейна. Ћна сверкает до самого Љельна. ‚озле станции, в кафе
Љранцлера сидЯт толстые мужчины и поют: "†дет менЯ в Ѓерлине чемоданчик".
Ћни глазеют на толстых женщин, сидЯщих напротив, и поют: "Љак Я тоскую по
Љурфюрстендамм", а толстые женщины думают: министерские советники,
правительственные советники, посольские советники, - и, трЯсЯ своим жиром,
раскачиваютсЯ на берлинский манер, жрут свиную печенку с Яблоками и луком,
тЯнут на своем берлинском диалекте: "€ди, мой малыш, попытай свое
счастье", - а коммивоЯжеры, холуи, агенты думают: "„о чего ж ЯдренаЯ баба,
точно как моЯ старуха, только слишком шикарнаЯ, монет тридцать стоит, с
моей старухой можно это по воскресеньЯм даром, надо купить
иллюстрированный журнал, а то вообще забудешь, как устроена баба".
- Џасую.
Ћни играют в берлинский скат и пьют залпом светлое пиво из огромных,
как ночной горшок, кружек.
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. ”рост-”орестье укладываетсЯ спать. ”абрика
”рост-”орестье кончает работу. Ћн подтЯгиваетсЯ на турнике. ‘тановитсЯ под
душ. ђастирает махровым полотенцем свое тренированное, хорошо сложенное
тело. ‚ыпивает два глотка коньЯку из пузатого бокала. Ѓольшой
радиоприемник передает последние известиЯ. ‚ Њоскве ничего нового. Џризывы
к советскому народу. Њаленький приемник кричит; "“ „оры есть пеленки. “
„оры есть пеленки". Ќа столе лежит фотокопиЯ интервью генералов из Conseil
Superieur des Forces Armees. ’ут же на полЯх записан номер телефона
Њергентхейма. ’ут же написано: "‡апросить относительно ѓватемалы". —ернаЯ
фотобумага с белой надписью выглЯдит как основнаЯ улика. ”рост-”орестье
заводит будильник. Ѓудильник поставлен на пЯть тридцать утра. Љровать у
”роста-”орестье узкаЯ, жесткаЯ. ”рост-”орестье лежит под тонким одеЯлом.
”рост-”орестье раскрывает том сочинений ”ридриха ‚еликого. —итает. Ћн
читает сочинение ”ридриха, написанное на корЯвом французском Языке.
ђассматривает гравюру, изображающую королЯ, королЯ с лицом борзой.
”рост-”орестье гасит свет. Ћн засыпает словно по команде. ‘наружи, за
красными, как генеральские лампасы, гардинами кричит в парке сова. Ќочь.
Ќочь. Љричит сова. Џредвестие смерти. _ЏролаЯла собака. …врейский анекдот.
Џредвестие смерти. Љетенхейве суеверен_.
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. Ќа втором этаже выбирают королеву красоты этой
ночи. ‚ечерние платьЯ, точно развевающиесЯ занавески на окошке уборной.
Џрофессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, становитсЯ
перед микрофоном и приглашает дам на выборы. „амы хихикают. ‘тыдливые
взглЯды то на начищенный пол, то на розоватую ногу в лакированной туфле на
высоком каблуке. _ЏоглЯди-ка, посмотри, а башмак-то весь в крови_.
Џрофессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, не падает
духом, он стараетсЯ побыстрее провернуть свое дело. _Љетенхейве -
"подстегивающий" в палате общин_. Џрофессиональный рейнландец, всегда
веселый, всегда довольный, бегает среди гостей, среди торговцев вином и
шампанским, хватает дамочек за ручку, выводит их на суд общества,
представлЯет их, выставлЯет на позор, выставлЯет кандидаток на выборы -
сбившихсЯ с пути домохозЯек, сбежавших из дому матерей, в платьЯх, сшитых
по моделЯм справочника по домоводству. _‘кромно и элегантно_, как удалЯть
подозрительные пЯтна с простынь, как питатьсЯ, чтобы быть стройной,
спросите фрау Љристину, она дает самые глупые советы, скованные,
судорожные, но безмерно чванливые манеры, гнойные выделениЯ буржуазного
общества. Љетенхейве стоЯл у входа, он не садилсЯ. _Љетенхейве - плохой
гость, любитель выпить на даровщину, соплЯк, возьми соску_. Ћн думал о
парламенте, о втором чтении закона, это будет завтра, закон не длЯ парадов
красоты, господин президент, уважаемые дамы и господа, решение
чрезвычайной важности, мы голосуем "прыжком барана", Я прыгаю не в ту
дверь, фракциЯ сердитсЯ, мы прыгаем, как бараны, овечка направо, овечка
налево, профессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный,
подгонЯет: живей, живей, марш, марш - он ждет принЯтиЯ закона. Љетенхейве
подумал: что ты затеваешь, ведь ты ранишь их самолюбие, каждаЯ из этих, не
стоЯщих своего оперениЯ гусынь считает себЯ красавицей, неотразимой, их
тщеславие еще больше, чем их глупость, они тебе этого не простЯт. Ќо
профессиональный рейнландец - живей, живей, марш, марш, - веселый и
довольный, не мучаетсЯ такими сомнениЯми. Ћн мужественно продолжает
начатое дело. Ћн пронумеровывает свое отборное стадо, просит уважаемых
гостей, просит коммивоЯжеров, хвостатых козлов, написать номер избранной,
номер самой прекрасной на розданных избирательных бюллетенЯх. Ђ в зале нет
ни одной красавицы. ‚се лишены привлекательности. ‚се как одна уродливы.
“родливые дочери ђейна. ‚агалавайЯ, грации, тупицы, недостойные стать
избранницами. Џосмотри-ка еще раз! ‚от красиваЯ самка. ђыночное мЯсо.
ђозоваЯ ворона. Љетенхейве выбрал ее. _Љетенхейве исполнил свой долг
избирателЯ. Љетенхейве - гражданин, сознающий свою ответственность_. “ нее
пухлые чувственные губы, но, к сожалению, коровьи глаза, как у похищенной
…вропы, Љетенхейве - ‡евс, круглаЯ грудь, тугие бедра, стройные ноги,
мысль, что лежишь с ней в постели, не лишена приЯтности. ’еплаЯ ночь.
€деальный брак по ‚ан-де-‚ельде. ‹юбимый, как мне повернутьсЯ? _Љетенхейве
- супруг из книги ‚ан-де-‚ельде_. …му было любопытно, кто выиграет пари на
этих скачках. Џредвыборный прогноз института общественного мнениЯ: сорок
восемь процентов опрошенных за профессионального рейнландца, тридцать три
процента не имеют своего мнениЯ, остальные выбирают самих себЯ. ‚озьмет ли
его фаворит приз? ’олько один голос за красивую самку! Ћна оказалась
последней в венке. ЏоследнЯЯ роза. Џоследние да будут первыми. Џойми это,
если лежишь на дне! Ћказалась избранной костлЯваЯ, как вешалка длЯ
платьев, девица с модной прической и лицом гусыни, прошла под девизом
"порЯдочнаЯ девушка с солидным приданым". Љрасота не имеет спроса. ‚
спальне полумрак. Ќочью все кошки серы. Љапелла музыкантов играет туш.
Џрофессиональный рейнландец, всегда веселый, всегда довольный, вручает
победительнице коробки с липкими конфетами. Љрасотка мило улыбаетсЯ.
"ђасскажите вы ей, цветы мои..." _Љетенхейве - певец на закате своей
карьеры_. ЉоммивоЯжеры аплодируют и заказывают по второй бутылке;
возбужденные хвостатые козлы. ’ребуютсЯ расторопные торговые
представители. –елеустремленные труженики. ђаботает ли Љетенхейве
целеустремленно? _Џоумнеет ли Љетенхейве? Ќет, он не поумнеет. Ћн обречен?
„а, он обречен. € не прозвучит голос: спасен? Ќет, голоса не слышно_.
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. Ђ есть более благородные дома, более
аристократичные заведениЯ. ”рансу? Џонсе туда не ЯвилсЯ. Ћн наносит визиты
в Џариже во фраке академика, расшитом пальмами. Ћн работает над словарем.
‘идит в кресле Џетэна. Ћна не знает, чьЯ рука обнимает ее, но рука эта
принадлежит вполне респектабельному господину, а голова как будто с
рекламы виски: King Simpson, Old Kentucky, Home American Blend - это
внушает доверие. € ‘офи Њергентхейм танцует при зарницам на рейнской
террасе. ‘офи Њергентхейм из отдела-распространениЯ старой "Ќародной
газеты" в Ѓерлине. ЏроходнаЯ комната, с окном во двор, темнаЯ комната, все
конфисковано, все посажены в тюрьму, все сожжено, разрушено.
‘офи принадлежала к сливкам на пудинге, лучшаЯ из лучших, золотой фонд,
золотые сливки, сладкие, взбитые сливки, взбитые волосы, белокурые с
желтком. Њергентхейм говорит по телефону. •озЯин тактично выходит из
комнаты. „ипломат. Ђ что он делает теперь? Ћн тактично подслушивает.
ЏодключаетсЯ к телефонной проводке. Њергентхейм разговаривает по телефону
с редакцией. Џолучает подтверждение, что статьЯ напечатана. ѓазета
своевременно доставлена на вокзал. Њергентхейм обливаетсЯ потом в своем
фраке. …го фрак не расшит пальмами. Ќо кто знает, что принесет будущее?
Њергентхейм стирает пот со лба. Ћн думает: "Љонечно же, он мой враг,
человек с такими взглЯдами мой враг".
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. Љетенхейве спускаетсЯ вниз. ‘пускаетсЯ в погребок.
"’ы моЯ красавица", - доноситсЯ из-под земли. "’ы моЯ радость", - поет
голос под городом, под кроватЯми спального гарнитура "ќрика". "’ы самаЯ
красиваЯ на свете", - это доноситсЯ из катакомб, но не из тех катакомб,
что под собором, не из кородинских захоронений франконо-римской эпохи, а
из ночного пристанища Љетенхейве в ‡ападной ѓермании. ‡десь пахнет не
гнилью и не ладаном, а густым сигаретным дымом, шнапсом, девицами и
мужчинами, здесь неистово танцуют буги-вуги и рейнлендер. ‚ этом погребке
собираетсЯ молодежь, не носЯщаЯ студенческих фуражек и не нуждающаЯсЯ в
рапирах, чтобы чувствовать свое превосходство; здесь истиннаЯ катакомба,
тайное убежище, приют молодежи, находЯщейсЯ в оппозиции к старым кроватЯм
города, и эта юнаЯ оппозициЯ бурлит, как подпочвенные воды, шумит всю ночь
в своем колодце и растечетсЯ утром по лекционным залам и семинарам
честолюбцев, по канцелЯрским табуретам и рабочим местам лаборанток. "‚се
мы, все мы попадем на небо", - играет студенческий оркестр.
Љетенхейве примостилсЯ у стойки. ‚ыпил три рюмки шнапса. ‚ыпил быстро,
одну за другой, залпом. Ћн чувствовал себЯ стариком. € на небо он не
попадет. Њолодые люди кружатсЯ вихрем. „ымЯщеесЯ, забродившее тесто. ѓолые
руки, голые ноги. ђаспахнутые рубашки. Ћбнаженные страсти на лицах. ‚се
перемешалось. ‚се перетерлось. Ћни поют: "Њы отважные ребЯта, мы отважные
ребЯта". Љетенхейве подумал: "‚ы отважно улЯжетесь в презираемые вами
родительские кровати, вы не сделаете себе новых кроватей, но, может быть,
до той поры старые кровати сгорЯт, может быть, и вы сами сгорите. ‘ойдете
в могилу". Ћркестр смолк, и молодые люди обступили Љетенхейве. “ стойки
образовалась давка, но ему это не метало. …го они не толкали. Ћн стоЯл,
словно изолированный. Њолодые люди сторонились его, как прокаженного. Ћни
кичились своей молодостью. ќлька могла бы быть медиумом и свЯзала бы
Љетенхейве с этим юным миром. Ќо без нее он не решалсЯ пригласить
кого-нибудь выпить с ним рюмочку. Ќи юношу, ни девушку не решалсЯ
пригласить. _Љетенхейве - каменный гость_. Ћн отошел от стойки.
_Љетенхейве - школьник, с которым никто не хочет играть_. Њузыка играла
"Shoeshineboy" ["—истильщик сапог" (англ.)].
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. Љородин молилсЯ. Ћн молилсЯ в мансарде. ‚ каморке
не было никакой мебели, кроме маленькой скамеечки, котораЯ стоЯла перед
распЯтием, задумчиво висевшим на побеленной стене. Љородин опустилсЯ
коленЯми на скамеечку. ѓорела свеча. ЏламЯ ее вздрагивало. Ћкно мансарды
было раскрыто. ‡арницы вспыхивали все чаще, молнии торжественно освещали
каморку. Љородин страшилсЯ огнЯ небесного, и то, что он не закрыл окна,
свидетельствовало о его склонности к самобичеванию. Ћн молилсЯ: "џ знаю,
что Я плохой человек, знаю, что живу неправедно, знаю, что мне надо бы все
раздать бедным, но Я знаю также, что это было бы бессмысленно; ни один
беднЯк не стал бы богаче, ни один человек не стал бы лучше. ѓосподи,
покарай менЯ, если Я заблуждаюсь!" ђаспЯтый, вырезанный неизвестным
мастером из розового дерева, словно корчилсЯ в муках при вспышках молнии и
казалсЯ больным, страдающим, тронутым тлением. Ћн висел как символ муки.
ќта мука была безмолвна. Ћна не давала Љородину ответа. Љородин подумал:
"Њне надо уйти. џ ничего не должен раздаривать. ‚се это сплошнаЯ ложь.
’олько мешает. ’олько отвлекает. Њне надо просто уйти. ‘ейчас, сразу, не
медлЯ. “йти и не возвращатьсЯ. “йти и не останавливатьсЯ. Ќе знаю куда.
Ѓез всЯкой цели". ‚ глубине души он догадывалсЯ, что самое главное не
иметь цели. Ѓесцельность - вот подлиннаЯ цель. Ќо он боЯлсЯ молнии. ЃоЯлсЯ
начавшегосЯ дождЯ. Ћн продолжал молитьсЯ. •ристос безмолвствовал.
Ќочь. Ќочь. ‹емуры. “ вокзала горланили пьЯные. Ћни орали: "Џехота!"
‘корей мимо! Ћни орали: "‚ерните нам нашего кайзера ‚ильгельма!" Њимо! ‚
подворотнЯх стоЯли блудливые молодые люди, предлагавшие себЯ прохожим.
Њимо! “ вокзала тоскующие кобылицы смерти и похоти ждали своего наездника.
Њимо! ‘веркали молнии, гремел гром. ‹ил дождь. Љетенхейве взЯл такси.
Ќичего другого ему не оставалось. …му придетсЯ поехать домой. „омой, в
свою кукольную комнату. „омой, в гетто. „омой, в правительственное гетто,
в гетто депутатов, в гетто журналистов, в гетто чиновников и секретарш.
‘веркали молнии, и гремел гром. ЊолниЯ прорезала спертый воздух в
кукольной комнате, в комнате депутатского гетто. Љетенхейве раскрыл
большое французское окно во всю стену. умела водопроводнаЯ труба. “зкаЯ
откиднаЯ кровать была не убрана, как он ее оставил, и ждала его. Љругом
валЯлись раскрытые книги. Љругом валЯлись документы. ‘тол был завален
бумагами, проектами, набросками, незаконченными конспектами речей,
заЯвлениЯми, решениЯми, начатыми статьЯми, оставленными без ответа
письмами. ‚сЯ жизнь Љетенхейве была наброском, наброском настоЯщей жизни,
только Љетенхейве уже не мог представить себе, что такое настоЯщаЯ жизнь.
Ћн не знал, какаЯ она, и теперь, уж конечно, никогда не узнает. ‘реди
бумаг лежало письмо от ќльки. …е последнее письмо. ќлька была его
единственным шансом, шансом начать новую жизнь. Њожет быть. Ћн упустил
этот шанс. Њимо! Њолнии. Њолнии над могилой. ‚ бледных отблесках молнии он
видел печальные вечнозеленые кладбищенские растениЯ. ‚дыхал гнилой и
влажный запах самшитовых зарослей, сладковатый аромат увЯдших роз из
надгробных венков. ЉладбищенскаЯ стена содрогалась в блеске молний. “жас и
содрогание! Љьеркегор. ЌЯнЯ - утешительница длЯ интеллигентов. Њолчание.
Ќочь. _Љетенхейве - пугливаЯ ночнаЯ птица. Љетенхейве - отчаЯвшийсЯ сын.
Љетенхейве - сентиментальный скиталец по кладбищенским аллеЯм. Џосланник в
ѓватемале. ‹емуры сопровождают его_.

Ћн проснулсЯ. ЏроснулсЯ рано. ЏроснулсЯ после беспокойного сна.
ЏроснулсЯ в гетто.
Љаждое гетто окружено невидимыми стенами и в то же времЯ открыто всем
взглЯдам, выставлено напоказ. Љетенхейве подумал: гетто ѓитлера и
ѓиммлера, гетто перемещенных лиц и гетто гонимых, стены, ограды, печи
крематориев ’реблинки, восстание евреев в варшавском гетто, послевоенные
лагерЯ, каждый барак, который имеет к нам отношение, все вшивые лачуги,
все бомбоубежища, все изгнанники и все беженцы - все это чем-то похоже на
нас - на правительство, на парламент, чиновников и прочий балласт, ведь мы
такое же инородное тело в вЯлых мышцах нашей столицы.
‚идны четыре стены, виден потолок, окно и дверь крошечной комнатушки, а
если отдернуть занавеску и приподнЯть жалюзи, станут видны фасады других
домов гетто; непомерно высокие бараки, построенные наспех, с плоскими
крышами, широкими окнами и стальными каркасами. Ћни похожи на фургоны
большого бродЯчего цирка, расположившегосЯ на площади, на временные
выставочные павильоны; они Явно построены на слом.
”рейлейн секретарша принимает ванну. ‚ода журчит в трубах за стеной.
”рейлейн секретарша моетсЯ основательно, она намылилась, ополоснулась,
служебнаЯ грЯзь растворилась, стекает по груди, к сожалению, обвисшей,
течет по телу, по бедрам, вливаетсЯ в канализационные трубы, попадает в
преисподнюю, сочетаетсЯ браком с водой сточных канав, с ђейном, с морем. ‘
грохотом смываютсЯ нечистоты в уборных. ѓрЯзь расстаетсЯ с людьми.
ѓромкоговоритель хрипит: "€-и раз, два, три, наклон влево, и раз, два,
три, наклон вправо". Љакой-то идиот занимаетсЯ гимнастикой. ‘лышно, как он
делает прыжки, похлопывает себЯ по массивному голому телу, шлепаЯ ногами
по паркету. ЌастоЯщий ‘едезаум, человек-лЯгушка. €з другого репродуктора
пищит детский хор: "„авайте же петь, танцевать и играть". ѓолоса звучат
чисто, видно, что дети отлично вымуштрованы, хотЯ им Явно скучно от такой
глупой песни. ”рау депутат Џирхельм прислушиваетсЯ к пению детей. ”рау
Џирхельм живет на одних консервах. Ћна готовит себе быстрорастворимый
кофе, добавлЯет в него консервированного молока и ждет передачи: "Њ›,
„ЋЊЂЌ€… •Ћ‡џ‰Љ€, € „ЋѓЋ‚Ћђ Ћ Ѓ…‡ЋЏЂ‘ЌЋ‘’€". „ве недели назад в Љельне это
выступление фрау Џирхельм было записано на пленку.
Љетенхейве лежал на узкой откидной кровати. Ћн сосредоточенно
разглЯдывал заставленную книгами полку над кроватью, потом стал так же
сосредоточенно разглЯдывать низкий потолок, на котором трещинки в еще не
засохшей побелке сплетались в паутину, напоминающую спутанную сеть дорог
на карте генштаба какого-то неизвестного государства. "Џо радио уже
слышалсЯ голос фрау Џирхельм: "Њы, домашние хозЯйки, не имеем права... мы,
домашние хозЯйки, должны... мы, домашние хозЯйки, доверЯем..." —его не
имела права фрау Џирхельм, что она была должна и кому доверЯла? ‘
генштабовской карты что-то, посыпалось. Ћткрылась новаЯ траншеЯ. ”рау
Џирхельм кричала из Љельна: "џ верю! џ верю!" ”рау Џирхельм в эфире
верила. Љетенхейве на своей откидной кровати не верил. ”рау Џирхельм, его
соседка по гетто, фрау Џирхельм, перед которой стоит чашка растворимого
кофе со сгущенным молоком и пепельница с утренней сигаретой, депутат
бундестага фрау Џирхельм, страус, спрЯтавший голову в платЯной шкаф, где
она ищет свежее белье - разве есть времЯ стирать рубашки, если трудишьсЯ
на благо народа, - фрау Џирхельм, политический деЯтель, с удовлетворением
слушала оратора. ”рау Џирхельм пришла к заключению, что пакт обеспечит
немецким женщинам уверенность и безопасность, этот лозунг - поистине
находка длЯ рекламы, только уж слишком смахивает на проспект фабрики
противозачаточных средств.
Ѓыло еще рано. Љетенхейве привык всегда вставать рано, и почти все в
Ѓонне были ранние пташки. Љанцлер, овеЯнный ароматом роз и взбодренный
рейнским воздухом, который парализовывал его противников, уже готовилсЯ к
заседанию, а ”рост-”орестье, механизм, требующий высокого напрЯжениЯ, был
давно уже пущен в ход. Љетенхейве подумал: "Ѓудет ли он снова зондировать
почву и что он предложит мне сегоднЯ? Љапштадт, ’окио?" Ќо он хорошо знал,
что ”рост-”орестье больше не предложит ему никакой миссии, а когда они
почуют, что он выбилсЯ из сил, его затравЯт.
Љетенхейве был спокоен. …го сердце билось спокойно. …му было немного
жаль, что он отказалсЯ от ѓватемалы и теперь она от него ускользнула. Ћн с
сожалением подумал, что ему уже не придетсЯ умереть на
испанско-колониальной веранде. ѓватемала была длЯ него подлинным
искушением. Ћн ему не поддалсЯ. Ћн принЯл решение. Ћн будет боротьсЯ.
Џриемники замолчали. Ѓыла слышна только утреннЯЯ песнЯ летней столицы:
косилки, трещавшие, точно старые швейные машины, сновали по газонам.
‘едезаум, человек-лЯгушка, вприпрыжку спускалсЯ по лестнице. лепанье
его ног по ступенькам сотрЯсало непрочную постройку. ‘едезаум, прости его
бог, был профессиональным христианином, но, поскольку поблизости не было
ни одной церкви, он каждое утро вприпрыжку бегал в молочную и в булочную,
исполнЯЯ долг смирениЯ и саморекламы; иллюстрированные журналы уже
напечатали фото этого столь близкого народу народного представителЯ, _ваши
заботы - мои заботы_, с молочной бутылкой и булочками в руках. Љроме того,
его покупки свидетельствовали также и о его терпимости; добрый самаритЯнин
оказывал поддержку своему оступившемусЯ брату, и на том свете это ему
зачтетсЯ. ‘едезаум покупал себе завтрак у „ерфлиха, „ерфлих владел
единственной лавкой во всей округе и был, таким образом, монополистом,
волей-неволей приходилось покупать у него, но, к сожалению, „ерфлих имел
дурную славу, вроде отпавшего от церкви свЯщенника, он был депутатом,
изгнанным из собственной фракции, хотЯ еще и не потерЯвшим парламентского
сана. „ерфлих был замешан в одной сомнительной и поначалу прибыльной
афере, которой, к несчастью, заинтересовались журналисты и котораЯ потом
благодарЯ опровержениЯм и официальным заверениЯм получила такую широкую
огласку, что ее нельзЯ было больше ни замЯть, ни извлечь из нее выгоду;
„ерфлиха, как козла отпущениЯ, сослали в пустыню бесфракционности, где он,
к ужасу всех своих коллег по парламентскому гетто, открыл молочную
лавочку. •отел ли „ерфлих смыть с себЯ вину коровьим молоком, спекулируЯ
на том, что клиенты будут считать его достойным человеком, или он хотел
лишь извлечь доход из своей сомнительной репутации - как бы то ни было,
non olet [(деньги) не пахнут (лат.)], у „ерфлиха заметно пахнул лишь сыр,
хотЯ Љетенхейве казалось, что вблизи „ерфлиха он чувствует тлетворный
запах, исходивший вовсе не от сыра, накрытого прозрачным колпаком.
‚прочем, Љетенхейве считал весьма благоразумным, что „ерфлих обеспечил
свое существование молочной лавкой и может не страшитьсЯ теперь
результатов новых выборов. Ћн не разделЯл возмущениЯ своих парламентских
коллег и даже думал: "Љаждому из нас стоило бы обзавестись молочной
лавкой, чтобы хранить верность своим отжившим идеЯм не ради куска хлеба".
Џоэтому, бываЯ в гетто, Љетенхейве с удовольствием наблюдал из окна, как
„ерфлих выгружает товары из своего депутатского автомобилЯ; Љетенхейве
терпимо относилсЯ к тому, что этот нелегальный, не входЯщий пока ни в
какую фракцию народный представитель перевозит свои товары, по-видимому,
за счет федерального бюджета. …сли отвлечьсЯ от этого, возможно,
аморального развлечениЯ, Љетенхейве не любил „ерфлиха, а тот в свою
очередь ненавидел _Љетенхейве, гнилого интеллигента_. Љогда однажды
Љетенхейве пил у „ерфлиха молоко, ему нарочно подали прокисшее, и
Љетенхейве подумал: "Љто знает, кто знает, может, мы с ним еще встретимсЯ
в четвертом рейхе, министерское кресло „ерфлиха уже спрЯтано за молочными
бидонами, а мой смертный приговор уже заготовлен".
Љетенхейве выглЯнул из окна и увидел, словно на фотоснимке, словно в
интересно решенном ракурсе, всю ближайшую окрестность; в снимок был врезан
клочок газона, и на его Ярко-зеленом ковре стоЯла, опершись на трещавшую
косилку, горничнаЯ в белом переднике и белой форменной наколке (горничнаЯ,
каких уже вообще больше не существует, но какие вдруг поЯвлЯютсЯ в Ѓонне
подобно призракам), а дом на противоположной стороне гетто наклонилсЯ
своим холодным фасадом из бетона, стали и стекла к молочной лавке
„ерфлиха, откуда из-под тени сине-белой полосатой маркизы вдруг выпрыгнул
маленький ‘едезаум, держа в пухлых ручках бутылку молока и пакетик с
булочками, маленький, тщеславный и смиренный, маленький, благочестивый и
изворотливый, и точно так же с молоком и булочками, но уже попавшими в
круглое брюшко, маленький, тщеславный и смиренный, маленький,
благочестивый и изворотливый, он поскачет в зал заседаний бундестага,
потворщик, певец господа, а бог его необЯзательно живет в надзвездной
вышине, как бог ‘аваоф, ‘едезаум всегда умел гармонично сочетать перед
своей совестью и перед миром правила земного и небесного служениЯ богу.
‘ледом за ‘едезаумом, прыгающим по площади - правой ногой тщеславно, а
левой смиренно, - из-под тени маркизы вышел „ерфлих. Ћн оставил сегоднЯ
свою молочную лавочку на попечение законной супруги, а сам в синем костюме
и накрахмаленной манишке, подчеркивающей его патриархальную
благопристойность, сел в свой освобожденный от молочных бидонов и хлебных
корзин депутатский автомобиль, чтобы ехать в парламент и исполнить там
свои депутатский долг. ќто зрелище вызвало у Љетенхейве неприЯтное
чувство. ЌельзЯ было предугадать, как будет голосовать сегоднЯ „ерфлих. Ћн
любил идти в ногу с более сильными батальонами, но с тех пор, как его
исключили из фракции, предпочитал говорить на ветер, разглагольствовал
вовсю, чтобы приобрести приверженцев, апеллируЯ к недовольным в стране,
ловил рыбку в мутной воде, поэтому можно было опасатьсЯ, что на сей раз он
будет голосовать вместе с оппозицией, пусть даже из неЯсных и
своекорыстных соображений. Љетенхейве стыдилсЯ такого союзника, от
которого пахло старым нацизмом и который стремилсЯ к нацизму новому (этот
ветер пока еще не набрал полную силу), и вообще его злили, беспокоили и, в
конце концов, заставлЯли усомнитьсЯ в своем деле случайно возникающие
союзы, объединениЯ с тупицами, ворчунами, диктатурщиками, в лучшем случае
с посредственностЯми, которых бес сектантства толкал то на оппозицию, то
на покорность. ‚ окно Љетенхейве увидел выходЯщих из подъезда рука об руку
фрау Џирхельм и ‘едезаума - он по обыкновению подпрыгивал, а она шла
решительным шагом, с высоко поднЯтой головой, - этих бедных рыцарей
старого ‘оюза твердой руки, этих жалких приверженцев бравых охранительных
традиций и ревнителей своекорыстной клики горнопромышленников (хотЯ у этих
беднЯг депутатов и не было паЯ в деле, они знали, где раки зимуют, где
покрупнее рыбка ловитсЯ и где в избирательные урны сыплетсЯ дождик из
монет, нет, они не продавали себЯ, упаси бог, просто эти ’радиции были им
по душе, они усвоили их еще в школе и на этом застрЯли, наивные
политические приготовишки, гордые тем, что с ними здороваетсЯ сам господин
учитель). € тут он снова почувствовал себЯ призванным выступать против
них, пообломать рога этим баранам-вожакам, готовым снова увлечь за собой
стадо на бойню. Ќо баран-вожак, на то он и баран, непоколебимо идет своим
путем, а стадо, на то оно и стадо, все больше пугаЯсь каждого
предостерегающего окрика, боЯзливо следует за своим вожаком на верную
гибель. “ пастуха же свои взглЯды на предназначение овец. Ћн покидает
бойню живым и невредимым и вдали от кровавой трагедии пишет "‚оспоминаниЯ
овчара" на пользу и в назидание другим пастухам.
‚ этот день здание бундестага было оцеплено полицией, и полицейские
демонстрировали истеричную боеготовность, свойственную всЯкой
вымуштрованной команде, которую еще на полигоне научили видеть призраки;
полицейские с оружием, водометами и переносными заградительными барьерами
окружили и захватили „ом народа, как будто столица и всЯ страна собиралась
пойти на штурм бундестага и тогда бы его распустили). “ Љетенхейве,
которому то и дело приходилось предъЯвлЯть свой мандат, создалось
впечатление, что, кроме немногих любопытных да охотников до зрелищ, в
демонстрации участвовали и кричали лишь несколько задешево привезенных,
нанЯтых за недорогую плату бедных клакеров, а те приобрели значительность
только благодарЯ внушительному виду брошенных на борьбу с ними
полицейских. „емонстранты кричали, что хотЯт говорить со своими
депутатами, и Љетенхейве подумал: "Ќо ведь это их право; почему им не дают
поговорить с депутатами?" Ћн бы сам охотно поговорил с крикунами, только
сомнительно, имеют ли они в виду его, захотЯт ли говорить с ним.
_Љетенхейве - представитель народа, не представитель народа_. †алкаЯ эта
демонстрациЯ наводила на грустные мысли, даваЯ некоторое представление о
тупой покорности народа своей судьбе; народ считал, чему быть, того не
миновать, все равно ничего не поделаешь, и он не только не препЯтствовал,
но даже не пыталсЯ препЯтствовать принЯтию законов и решений, которые с
полным правом отвергал; и он готов был отвечать за все их последствиЯ;
жребий на этот раз снова был брошен. Џеред парламентом разыгралась сцена,
точно перед кинотеатром в день премьеры: не слишком большаЯ толпа глупых и
жадных до зрелищ людей от нечего делать собралась у кинотеатра, непременно
желаЯ увидеть всем известные лица кинозвезд. ‘лышитсЯ шепот: "‚от идет
Ђльберс", а какой-то критик, уже посмотревший фильм, согласен с уличными
мальчишками, которые свистЯт, но мальчишки свистЯт вовсе не потому, что им
тоже не нравитсЯ фильм, а потому, что им просто нравитсЯ громко свистеть,
оценка строгого критика показалась бы им непонЯтной, и они с ней навернЯка
бы не согласились. ЏодходЯ к зданию бундестага, Љетенхейве понимал, сколь
запутанной и сомнительной была его задача. Ќо какаЯ система лучше
парламентарной? Љетенхейве не видел другого пути, и крикуны, хотевшие
вообще упразднить всЯкий парламент, были также его врагами. _‡акрыть
лавочку. „остаточно одного лейтенанта с десЯтью солдатами. € капитана из
Љепеника_. €менно поэтому Љетенхейве было стыдно за увиденную им сцену.
Џредседатель бундестага приказал полицейским охранЯть свой дом, в то времЯ
как всЯкий истинный парламент должен стремитьсЯ к тому, чтобы держать
вооруженные органы исполнительной власти как можно дальше от своего
местожительства. ‚ добрые старые времена парламентаризма депутаты
отказались бы заседать под полицейской охраной, ибо парламент, из кого бы
он ни состоЯл, был в ту пору враждебен полиции, он сам был оппозицией,
оппозицией короне, оппозицией произволу властителей, оппозицией
правительству, оппозицией исполнительной власти и ее саблЯм. Џоэтому
народное представительство извращает свою сущность и ослаблЯет себЯ, когда
большинство из его среды становитсЯ правительством и захватывает
исполнительную власть. —то это при неудачном составе парламента, как не
диктатура на определенный срок? "Ѓольшинство" не прибегает к казнЯм своих
противников, но все же ЯвлЯетсЯ маленьким тираном, и пока оно
господствует, меньшинство всегда терпит поражение, обречено играть роль
бессмысленной оппозиций. ”ронты стоЯт незыблемо и, к сожалению, нельзЯ
даже вообразить, что оратор из рЯдов оппозиционного меньшинства сможет
переубедить в своей речи правЯщее большинство, что он хоть раз окажетсЯ
правым, а оно нет. €зменить правительственный курс, находЯсь в оппозиции,
в Ѓонне не удалось бы и „емосфену, даже ангельское пение никого бы здесь
не тронуло, и Љетенхейве, минуЯ последний пост оцеплениЯ, понимал, что
приходить ему сюда и выступать на пленарном заседании бундестага, в
сущности говорЯ, совершенно бессмысленно. Ћн ничего не сможет изменить. ‘
таким же успехом он мог бы продолжать валЯтьсЯ в кровати, предаваЯсь
мечтам. ‚от в таком, вовсе не радостном, а в подавленном настроении
депутат приближалсЯ к комнате своей фракции: _Ќаполеон в утро битвы под
‚атерлоо, знающий, чем она кончитсЯ_.
‚ комнате фракции его уже ждали; •ейневег, Ѓирбом и другие комитетские
ловкачи, стрелЯные воробьи процедурных вопросов, киты регламента уже с
упреком поглЯдывали на Љетенхейве. Љнурреван произвел смотр своему войску,
и, заметьте, без уважительных причин не отсутствовала ни одна ценнаЯ
личность. Ћни приехали на заседание из провинции, дух провинции пропитал
их одежды, они внесли его в зал, тЯжкий дух тесных каморок, где они,
вероЯтно, сиднем сидели, ибо они тоже не представлЯли собой
непосредственно народа и уже не мыслили, как народ, а были - хоть и
маленькими, очень маленькими - гувернерами народа (а не учителЯми),
персонами, к которым испытывали (или не испытывали) почтение и в
присутствии которых простой люд держал Язык за зубами. Ђ сами они, воители
народные, держали Язык за зубами в присутствии Љнурревана, который
чувствовал порой, что здесь что-то неладно. Ћн разглЯдывал свою молчаливую
гвардию, круглые головы и продолговатые черепа бравых ребЯт, на которых он
мог положитьсЯ, которые сохранЯли ему верность еще со времен
преследований, но все они были только исполнителЯми приказов, рЯдовыми,
стоЯщими навытЯжку перед фельдфебелем, а Љнурреван, который сидел наверху,
разумеетсЯ, как представитель народа, но все же наверху, в сонме верховных
богов, близкий к правительству и влиЯтельный, - Љнурреван напрасно
старалсЯ уловить хоть одно страстное слово снизу, хоть один-единственный
вопль о свободе, биение хоть одного-единственного сердца, увы, не
объЯвлЯлсЯ никто, чью нерастраченную силу нельзЯ было бы удержать в тисках
дисциплины, не заметно было никого с решительной волей к обновлению, с
мужеством длЯ ниспровержениЯ старых мертвых ценностей. …го посланцы не
несли с собой эхо улиц и площадей, фабрик и заводов, наоборот, они только
ждали распорЯжений и руководЯщих указаний свыше, приказов Љнурревана и
поощрЯли тем самым партийную бюрократию и власть центра - они были лишь
передовыми постами этой бюрократии, в том-то и заключалсЯ весь корень зла.
‚ернувшись в свои провинциальные городишки, они объЯвЯт там, что Љнурреван
ждет от них тех или иных действий, что Љнурреван и партиЯ желают,
Љнурреван и партиЯ приказывают, вместо того чтобы все было наоборот, чтобы
посланцы провинции говорили Љнурревану: "Ќарод желает, народ не хочет,
народ поручает тебе, Љнурреван, народ ждет от тебЯ, Љнурреван". Ќичего
подобного! Њожет быть, народ и знал, что ему нужно. Ќо его представители
этого не знали и делали вид, будто существует по крайней мере твердаЯ
партийнаЯ волЯ. Ќо откуда она взЯлась? €з кабинетов. Ћна была импотентной.
‘илу народа партийнаЯ волЯ не оплодотворЯла - потоки этой силы терЯлись в
неизвестности, и вполне возможно, что однажды на ложе народа произойдет
какое-нибудь нежелательное зачатие. Џартийное руководство знало членов
своей партии лишь как плательщиков взносов и реже как людей, получающих
приказы. ‚ этих вопросах машина работала безотказно. € если бы Љнурреван
приказал распустить партию, местные организации осуществили бы этот
роспуск, особенно если бы Љнурреван представил это самоубийство как жертву
во имЯ нации: ведь партиЯ еще с тысЯча девЯтьсот четырнадцатого года
страдала национальной сердечной болезнью. ‹ишь немногие выделЯлись из
общей массы (и тем самым навлекали на себЯ подозрение). Ќапример, Њорис,
адвокат, или Џий Љениг, журналист; они были нужны Љнурревану, хотЯ и
доставлЯли ему одни неприЯтности, а Љетенхейве причинЯл настоЯщее горе.
Љнурреван взЯл Љетенхейве за руку, подвел к окну и заклинал его не
горЯчитьсЯ во времЯ дебатов, не задевать национальные инстинкты (а
существовали ли они? Ќе были ли они только комплексами, неврозами,
идиосинкразией?), напомнил ему, что их партиЯ не выступает против всЯкого
вооружениЯ безусловно и принципиально, а отрицает лишь поставленные сейчас
на обсуждение новые формы вооружениЯ. Љетенхейве была знакома эта песнЯ.
Ћна навевала на него грусть. Ћн осталсЯ в одиночестве. Ћн один вел борьбу
против смерти. Ћн один вел борьбу против древнейшего греха, древнейшего
зла человечества, против его исконной глупости, исконного безумиЯ, веры в
то, что право можно завоевать мечом и можно что-то улучшить путем насилиЯ.
Њиф о Џандоре и ее сосуде был притчей о бедах, порождаемых зависимостью от
женщины, но Љетенхейве охотно рассказал бы старику Љнурревану о сосуде
Њарса, из которого, если его открыть, вылетели бы все мыслимые мировые
беды и немедленно распространились бы повсюду, уничтожаЯ все на своем
пути. Љнурреван сам это знал и был знаком с опасностЯми, но думал (из-за
застрЯвшего в сердце осколка он особенно сильно страдал национальной
сердечной болезнью своей партии), что армию можно удержать в руках
демократической государственной власти, хотЯ Ќоске однажды уже постыдно
выпустил власть над армией из этих демократических рун.
Љетенхейве позвали к телефону, он пошел в будку, услышал сперва
неумолчное чириканье деловитых помощниц ”роста-”орестье, а потом сам
”рост-”орестье Magnus ласково зашептал ему в трубку, что ѓватемалу ему
утвердЯт и все будет в порЯдке, что бы ни случилось; Љетенхейве, хотЯ и
несколько удивленному, отчетливо показалось, будто на другом конце провода
находитсЯ Њефистофель, разоблаченный правда, о котором вдруг стало
известно, что он служит в балагане.
Љетенхейве хотел бы выждать минуту, чтобы собратьсЯ с мыслЯми, чтобы
еще раз все обдумать; ему нужно было подумать о многом, окинуть в мыслЯх
пространство от ‘аара до Ћдера, вспомнить о Џариже, о ѓрюнберге в ‘илезии
и об Ћртельсбурге в Њазурах, подумать об Ђмерике и о ђоссии, об этих столь
похожих и не похожих братьЯх, о Љорее, Љитае и џпонии, Џерсии и €зраиле и
о мусульманских государствах. Ђ может, €ндиЯ будет той сказочной страной,
из которой придет избавление, третьей силой, все уравновешивающей и
примирЯющей? Љаким маленьким казалось по сравнению со всем этим отечество,
в котором он жил, эта крошечнаЯ трибуна, с которой он будет говорить, в то
времЯ как от континента к континенту мчатсЯ со сверхзвуковой скоростью
самолеты, над пустынЯми взлетают атомные снарЯды длЯ испытаний своей
губительной силы и смертоносные грибы, плод изощренного разума, вырастают
над уединенными атоллами.
Љ Љетенхейве подошел Њорис, адвокат, и дал ему прочесть газету
Њергентхейма, с адвокатской легковерностью заметив, что из этой газеты
Љетенхейве может кое-что почерпнуть длЯ своей речи. Љетенхейве подержал в
руках мергентхеймовскую газету и понЯл, что ему действительно придетсЯ
полностью переделать свою речь. Ћн понЯл, что оружие выбито у него из рук,
что его динамит лишилсЯ всЯкой взрывчатой силы. Њергентхейм под броским
заголовком поместил сообщение об интервью генералов из Conseil Superieur
des Forces Armees, и такую новость этот смельчак, этот смелый дискобол,
снабдил комментарием, что с генералами, имеющими такие замашки
победителей, немцам нельзЯ создать общую армию. „а, порох Љетенхейве Явно
отсырел! ЉорреспонденциЯ, которую дал ему „ана, попала к ним в руки, а так
как в Ѓонне имелсЯ лишь один экземплЯр этого малочитаемого в бундестаге
бюллетенЯ, стало быть, они раздобыли его у самого Љетенхейве, конечно,
лишь тень документа - сфотографировали сообщение и тем самым опередили
Љетенхейве, а новый телефонный звонок ”роста-”орестье, предлагавшего
испанско-колониальную веранду смерти в ѓватемале, был, значит, любезной
подачкой, в которой не могут отказать даже потерЯвшей зубы дворнЯжке.
Љетенхейве отчетливо понимал, что произошло, и ему было не менее Ясно, что
еще произойдет. Љанцлер, вероЯтно вовсе не посвЯщенный в эту интригу, на
какое-то времЯ рассердитсЯ на Њергентхейма, решительно ополчитсЯ на статью
и потребует от французского и английского правительств заЯвлений о том,
что они сожалеют о высказываниЯх генералов, опровергают их и считают
предстоЯщее военное объединение с ѓерманией по своей сути честным и
прочным.
‡вонком оповестили о начале заседаниЯ. ‚се устремились в зал, овцы по
левую сторону и овцы по правую, а черные овцы уселись на крайне правых и
крайне левых местах, но они не стыдились этого и громко блеЯли. ‘о своего
места Љетенхейве не мог видеть, как течет ђейн. Ќо он живо представил себе
широкий поток, знал, что река там, за большим окном в
педагогическо-академическом стиле, и на минуту вообразил, что ђейн
соединЯет, а не разъединЯет народы; ему показалось, что река, подобно
дружеской руке, обнимает страны и ‚агалавайЯ звучит теперь как музыка
будущего, как вечернЯЯ песнЯ, колыбельнаЯ песнЯ мира.
Џрезидент был тЯжеловесом и, принадлежа к партии добрых дел, придавал
вес и ей. Ћн зазвонил в колокольчик. ‡аседание открылось.
Ќа стадионе в Љельне нетерпеливое ожидание. Љоманда первого футбольного
клуба города Љайзерслаутерн играет с командой первого футбольного клуба
Љельна. Ќе так уж важно, кто из них победит, но двадцать тысЯч зрителей
дрожат от волнениЯ. Ќа стадионе в „ортмунде нетерпеливое ожидание.
„ортмундскаЯ "ЃоруссиЯ" играет против гамбургского спортивного общества.
‘овершенно безразлично, кто из них победит; никто не будет голодать
оттого, что победит ѓамбург, никто не умрет в страшных муках, если
"ЃоруссиЯ" забьет больше мЯчей, но двадцать тысЯч зрителей дрожат от
волнениЯ. €сход игры в зале заседаний может означать хлеб насущный длЯ
каждого, а может принести каждому смерть, может ЯвитьсЯ причиной неволи
или рабства в той или иной форме, твой дом может рухнуть, у твоего сына
может оторвать снарЯдом обе ноги, твой отец может отправитьсЯ в ‘ибирь,
твоЯ дочь - отдатьсЯ троим мужчинам за банку мЯсных консервов, которую она
поделит с тобой, ты жадно проглотишь это мЯсо, поднимешь окурок, брошенный
кем-то в сточную канаву, или, наоборот, ты будешь зарабатывать на
производстве оружиЯ, станешь богачом, потому что вооружаешь смерть
(сколько кальсон требует армиЯ? Џодсчитай доход при сорока процентах
прибыли, ведь ты человек скромный), а бомбы, пули, увечье, смерть, угон на
чужбину - все это настигнет тебЯ лишь в Њадриде, куда ты еще сумеешь
прикатить в своей новой машине, отобедаешь еще раз в шикарном ресторане,
встанешь в очередь перед американским консульством, а может быть, сумеешь
добратьсЯ и до ‹иссабона, где стоЯт корабли, но корабли не возьмут тебЯ,
самолеты без тебЯ взлетЯт над Ђтлантикой, так стоит ли игра свеч? Ќет, это
не чересчур мрачнаЯ картина; но в зале заседаний никто не дрожит от
волнениЯ и нет там никаких возбужденных толп. ‘кука вступает в свои права.
‘емь раз пропущенные через фильтр зрители разочарованы игрой. †урналисты
рисуют в своих блокнотах рожицы, ведь все выступлениЯ они получат в
отпечатанном виде, а результаты голосованиЯ уже предопределены. €звестен
счет - число забитых противником мЯчей, - и никто не делает ставку на
проигравшего. Љетенхейве подумал: "Љ чему всЯ церемониЯ, ведь эти жалкие
результаты мы могли бы узнать за пЯть минут без всЯких речей, канцлеру не
потребовалось бы выступать, нам не пришлось бы оппонировать, им -
защищатьсЯ, а нашему дородному президенту достаточно было бы сказать, что,
по его мнению, игра закончитсЯ со счетом 8:6; кто не верит, может еще раз
пересчитать баранов". ‚от дверь длЯ прыжков. ’ам стоЯт девушки с урнами
длЯ бюллетеней. Ђга, вот один из представителей народа уже зевнул. Ђга,
вот и другой задремал. Ђга, третий уже пишет письмо домой: "€ не забудь
позвонить “пхольду, чтобы он проверил бачок в уборной, последнее времЯ
бачок протекает".
•ейневег внес предложение к порЯдку ведениЯ. Ќачалась перебранка,
упорные дебаты, и предложение, как можно было заранее предсказать,
забаллотировали.
Ќа трибуне вспыхнули лучи прожекторов кинохроники, телеобъективы
фотоаппаратов устремились на всемирно известного актера этой сцены,
который заученно небрежной походкой поднЯлсЯ на трибуну. Љанцлер изложил
свою точку зрениЯ. Ћн был в унылом настроении и не стал прибегать к
внешним эффектам. Љанцлер не был диктатором, однако он был шефом, который
все подготавливал, всем распорЯжалсЯ, и он презирал этот театр ораторского
искусства, где ему тоже приходилось играть. Ћн говорил усталым голосом,
уверенно, как актер, которому из-за замены пришлось участвовать в
дополнительной репетиции часто ставЯщейсЯ пьесы. Љанцлер-актер исполнЯл
одновременно и режиссерские обЯзанности. Ћн расставлЯл на сцене играющих с
ним актеров. Ћн подавлЯл всех своим превосходством. •отЯ Љетенхейве и
считал его хладнокровным, талантливым калькулЯтором, которому после
"досадных лет пребываниЯ в отставке неожиданно выпал шанс войти в историю
в качестве великого человека, прослыть спасителем отечества, но вместе с
тем восхищалсЯ его энергией и напористостью, когда этот старик упрЯмо, с
уверенностью одержимого осуществлЯл однажды намеченный план. ђазве он не
понимал, что все его замыслы в конечном итоге потерпЯт крах не по вине его
противников, а по вине друзей? Љетенхейве не оспаривал у канцлера его
веру. Ћна была его мировоззрением, которое он возвещал, канцлеру
мерещилось, что мир горит, и он вызывал пожарных, создавал пожарные
команды, чтобы потушить, побороть пламЯ. Ќо канцлер, по мнению Љетенхейве,
потерЯл перспективу, он страдал, по мнению Љетенхейве, общей длЯ всех
немцев болезнью - ни при каких обстоЯтельствах не изменЯть однажды
приобретенного представлениЯ о мире; и поэтому, по мнению Љетенхейве, он
не замечал, что в других странах другие государственные деЯтели тоже
считают, что мир охвачен пожаром, но в других местах и другим пожаром, и
они тоже вызывают пожарных и снарЯжают пожарные команды, чтобы потушить,
побороть пламЯ. Џоэтому так велика опасность, что получившие разные
распорЯжениЯ пожарные будут мешать друг другу при тушении огнЯ и в конце
концов передерутсЯ между собой. Љетенхейве подумал: "•орошо бы вообще не
создавать никаких пожарных команд, дайте нам возможность воскликнуть: "Њир
не горит", дайте нам возможность собратьсЯ всем вместе и рассказать друг
другу о своих кошмарах, дайте нам признатьсЯ, что всем нам мерещатсЯ очаги
пожаров, и тогда, видЯ страх других, мы поймем, что наш страх - безумие, и
будем впредь видеть более приЯтные сны". Љетенхейве хотелось увидеть сон о
счастливом земном рае, о царстве изобилиЯ, о земле, где покончено с
нуждой, о государстве “топиЯ без войны и бедности, и на какое-то времЯ он
забыл, что и этот его воображаемый мир, отвергнутый небом, не подозреваЯ
об опасности, не получаЯ ответа, тоже стал бы крутитьсЯ в черной
вселенной, где за обманчиво близкими звездами, может быть, живут
исполинские чудища.
Ќикто, кроме Љородина, казалось, не слушал канцлера, а Љородин ждал, не
заговорит ли господь бог устами главы государства; но Љородин так и не
услышал гласа божьего, более того, ему порой представлЯлось, будто он
слышит голос своего банкира. •ейневег и Ѓирбом осмеливались иногда
подавать реплики с мест. ‘ейчас они кричали: "‘острЯпано по заказу!" Ћни
напугали Љетенхейве, которому их выкрики показались нелепыми" ’олько потом
он понЯл, что канцлер цитировал статью Њергентхейма о генералах из Conseil
Superieur и называл ее подлой. ЃеднЯга Њергентхейм! …му придетсЯ это
проглотить. Ћфициальные разъЯснениЯ, разумеетсЯ, уже лежали под рукой, и
правда, вот их уже зачитали, опровержениЯ из Џарижа и ‹ондона, признаниЯ в
верности, слова дружбы, заверениЯ в братстве, а затем и в братстве по
оружию. Ќазначение на роль континентального меча лежало уже, что
называетсЯ, в кармане, теперь можно вооружатьсЯ, надеть каску,
пользующуюсЯ почтением у граждан, каску, показывающую, кто стоит у власти,
каску, придающую безликому государству лицо, и только в груди у правых
радикалов еще копошилсЯ завистливый и коварный червь воспоминаний о
заклЯтом враге, они вспоминали ‹андсберг, тюрьмы ‚ерлЯ и пандау, они
кричали: "‚ерните нам наших генералов" (и большаЯ речнаЯ камбала,
высунувшись из воды, сказала им: "‘тупайте себе домой, они уже к вам
вернулись"); а в груди у Љнурревана горел осколок, и Љнурреван испытывал
чувство недовериЯ и озабоченности.
Љетенхейве произносил речь. Ћн тоже купалсЯ в лучах кинохроники, его
тоже можно будет увидеть на экране. _Љетенхейве - герой экрана_. Ћн
говорил сначала в духе Љнурревана, осторожно и озабоченно. Ћн упомЯнул о
тревогах и опасениЯх своей партии, предостерег от далеко идущих
обЯзательств, последствиЯ которых нельзЯ предвидеть, он обратил внимание
мира на расколотую ѓерманию, на две больные зоны, воссоединение которых
ЯвлЯетсЯ первостепенной задачей немцев. Ќо пока он говорил, он чувствовал,
что все это бесцельно. Љто его слушает? „а и кому надо его слушать? ‚сем
известно, что он скажет, что он должен сказать, известны его аргументы,
все знают, что у него тоже нет рецепта, благодарЯ которому пациент мог бы
завтра оказатьсЯ здоровым. Џоэтому они все еще верЯт в свою терапию и с ее
помощью надеютсЯ спасти хотЯ бы ту половину, которую считают здоровой и
жизнеспособной, ту половину, где по воле случаЯ течет ђейн, по воле случаЯ
строитсЯ ђур и по воле случаЯ возвышаютсЯ заводские трубы.
Љанцлер подпер рукой голову. Ћн сидел неподвижно. ‘лушал ли он
Љетенхейве? Ќеизвестно. ‘лушал ли вообще его кто-нибудь? ’рудно сказать.
”рау Џирхельм снова метнула в трибуну свой рекламный призыв: Ѓ…‡ЋЏЂ‘ЌЋ‘’њ
„‹џ ‚‘…• †…Ќ™€Ќ, однако и фрау Џирхельм его не слушала. Љнурреван откинул
голову назад, своей прической ежиком он напоминал ѓинденбурга или актера,
играющего роль старого генерала; люди нашего столетиЯ стремЯтсЯ походить
на киноактеров, даже простой горнЯк выглЯдит как шахтер из фильма.
Љетенхейве не смог разобрать, спит ли Љнурреван или просто о чем-то
задумалсЯ, а может быть, ему льстит, что он слышит изложение своих мыслей
устами Љетенхейве. ‹ишь один человек действительно слушал Љетенхейве -
Љородин, но Љетенхейве не видел Љородина, который против своей воли
увлеченно слушал его и снова верил в то, что депутат Љетенхейве изменит
свои взглЯды и тем самым приблизитсЯ к богу.
Љетенхейве хотелось замолчать. …му хотелось сойти с трибуны. Ќе имеет
смысла продолжать речь, если ее никто не слушает; бесполезно произносить
слова, если не убежден, что можешь указать путь. Љетенхейве хотел бы сойти
с пути хищника и вступить на тропу агнца. Ћн хотел бы повести за собой
всех миролюбивых. Ќо кто миролюбив и кто готов следовать за ним? Ђ если
даже представить себе, что все миролюбивые объединЯтсЯ вокруг Љетенхейве,
то хоть они и не попадут на поле сражениЯ, но едва ли смогут избежать
ѓолгофы. ђазумеетсЯ, более морально пасть от руки убийцы, нежели пасть в
битве, и готовность умереть без боЯ остаетсЯ единственной возможностью
изменить облик мира. Ќо кто захочет одолеть столь опасную,
головокружительную высоту подобной этики? Ћни останутсЯ внизу, на земле,
безропотно примут в свои руки проклЯтое оружие и умрут с проклЯтиЯми и со
вспоротыми животами так же глупо, как и их противники. Ђ если ужаснаЯ
смерть на войне, как думал Љетенхейве, ЯвлЯетсЯ волей божьей, то тогда не
следует помогать этому жестокому богу и маскировать войну, а надо встать
во весь рост, безоружным выйти на поле боЯ и крикнуть: "Џокажи свой
ужасный лик, приоткрой его, бей, убивай, если ќто доставлЯет тебе
удовольствие, но не перекладывай вину на человека". € когда Љетенхейве
снова поглЯдел в зал и увидел рассеЯнных, скучающих, равнодушных людей,
увидел канцлера, скучающего, застывшего, подперевшего руками голову, он
крикнул ему: "‚ы хотите создать армию, господин канцлер, вы хотите
выполнЯть союзнические обЯзательства, но какой союз заключит ваш генерал?
Љакие договоры нарушит ваш генерал? ‚ каком направлении зашагает ваш
генерал? Џод каким знаменем будет сражатьсЯ ваш генерал? ‡наете ли вы,
господин канцлер, куда понесут это знамЯ? ‚ам хочетсЯ иметь армию. ‚аши
министры хотЯт парадов. ‚аши министры хотЯт бахвалитьсЯ по воскресеньЯм,
хотЯт _снова смотреть в глаза своим солдатам_. Џрекрасно. Ћставьте в покое
этих дураков, ведь в душе вы их презираете, но как же с вашей мечтой,
господин канцлер, о похоронах на лафете? ‚ас повезут хоронить на лафете,
но за вашим почетным катафалком последуют миллионы трупов, у которых не
будет даже самых дешевых гробов из еловых досок, они сгорЯт на месте, их
поглотит землЯ там, где она разверзнетсЯ. „оживите до старости, господин
канцлер, до глубокой старости, станьте почетным профессором, почетным
сенатором и почетным доктором всех университетов. € отправлЯйтесь на
кладбище со всеми почестЯми на катафалке, увитом розами, но откажитесь от
лафета - это не сделает чести такому умному, такому замечательному, такому
гениальному человеку!" „ействительно ли Љетенхейве произнес эти слова или
опЯть только подумал? Љанцлер все так же спокойно подпирал рукой голову.
Ћн выглЯдел утомленным, задумчивым. ‚ зале перешептывались. Џрезидент со
скучающим видом поглЯдывал на свой живот. ‘тенографы со скучающим видом
держали наготове письменные принадлежности. Љетенхейве сошел с трибуны. Ћн
обливалсЯ лотом. …го фракциЯ аплодировала по обЯзанности. ‘ крайне левых
мест раздалсЯ свист.
”рау Џирхельм поднЯлась на трибуну: безопасность, безопасность и
безопасность. Ќа трибуну вскарабкалсЯ ‘едезаум, его почти не было видно:
христианин и отечество, христианин и отечество, христианин и отечество. Ђ
может, христианин и мир? „ерфлих завладел микрофоном и парламентом:
принципиальный противник, принципиальнаЯ немецкаЯ верность, враг остаетсЯ
врагом, честь остаетсЯ честью, военные преступники только на стороне
врага, срочно требуютсЯ официальные разъЯснениЯ. ‚ самом ли деле фамилиЯ
„ерфлиха - „ерфлих? Њожно подумать, что его фамилиЯ Ѓорман; ничего
удивительного, что молоко у него скисает. Ќа какое-то времЯ Љетенхейве
стало жаль канцлера. Ћн все еще продолжал сидеть неподвижно, подперев
рукой голову. Њорис высказал государственно-правовые опасениЯ. „олжен еще
выступить Љородин. Ћн повел бы христианский ‡апад в бой на защиту древней
культуры и стал бы восторгатьсЯ …вропой. Љнурреван тоже должен выступить.
Ћн, очевидно, выступит незадолго до голосованиЯ.
Љетенхейве пошел в ресторан. ‡ал заседаний, по-видимому, порЯдком
опустел. ‚ ресторане сидело больше депутатов, чем в зале. Љетенхейве
увидел ”роста-”орестье, но уклонилсЯ от встречи с ним. “клонилсЯ от
ѓватемалы. Ћн не хотел подачки. Љетенхейве увидел Њергентхейма.
Њергентхейм отдыхал от радиопередач за чашкой кофе. Ћн собрал вокруг себЯ
друзей и знакомых. Ћни поздравлЯли его с тем, что канцлер обратил на него
внимание. Љетенхейве уклонилсЯ от встречи с Њергентхеймом. Ћн не желал
воспоминаний. Ќе хотел заверений. Ћн вышел на террасу. ‘ел под одним из
пестрых зонтов. ‘идел словно под грибом. _‚ лесу стоит человечек со
шлЯпкою большой_. Љетенхейве заказал бокал вина. ‚ино было жидким и
подслащенным. Ѓокал был маловат. Љетенхейве заказал бутылку. Џопросил
поставить ее на лед. ќто, наверное, заметЯт. Ќаверное, скажут: "Ѓонза пьет
вино". Ќу и что, ведь он пьет не таЯсь. …му все равно. •ейневегу и Ѓирбому
такаЯ картина показалась бы отвратительной, Љетенхейве и это все равно.
‚едерко со льдом оскорбило бы Љнурревана. Љетенхейве это не было все
равно, но он налил себе вина. Ћн пил холодный терпкий напиток жадными
глотками. Ћн смотрел на цветники. Ќа дорожки, посыпанные гравием. Ќа
привинченный к гидранту пожарный шланг. ‡а ним стоЯли полицейские с
собаками. ‘обаки были похожи на испуганных полицейских. ‚озле выгребной
Ямы стоЯла полицейскаЯ машина. Њашина стоЯла на самом вонючем месте.
Љетенхейве пил вино. Ћн подумал: "ЊенЯ недурно охранЯют". Ћн подумал: "џ
многого достиг".
Ћн вспомнил о Њузеусе. „ворецкий президента Њузеус, считавший себЯ
президентом, стоЯл на увитой розами террасе президентского дворца и тоже
видел полицейских, которые переносили заградительные барьеры все ближе к
нему, видел подъезжающие полицейские машины, видел, как шли на него
полицейские собаки, видел, как полицейские катера мчались по реке. € тогда
Њузеус подумал, что он, президент, оказалсЯ в плену и что полициЯ
приказала окружить дворец густой, непроходимой изгородью шиповника,
предупредительными выстрелами, капканами, полицейскими собаками; изгородь
поднималась все выше вокруг дворца, и президент не мог ускользнуть, не мог
убежать к народу, а народ не мог прийти к президенту. Ќарод спрашивал: что
делает президент? Ќарод интересовалсЯ: что говорит президент? € народу
сообщали: президент стар, президент спит, президент подписывает договоры,
которые подает ему канцлер. Ќароду говорили также, что президент всем
очень доволен, народу показывали снимки, на которых президент мирно сидел
в президентском кресле, а в его руке благородно тлела толстаЯ чернаЯ
сигара с белым пеплом. Ќо Њузеус знал, что он, президент, не спокоен, что
у него беспокойно бьетсЯ сердце, он опечален, что-то неладно, то ли
договоры, то ли изгородь из шиповника, то ли полициЯ с ее машинами и
собаками. € тогда Њузеус, президент, расстроилсЯ, ему вдруг перестал
нравитьсЯ пейзаж, мирно открывающийсЯ его взглЯду, как прекраснаЯ
стариннаЯ картина; нет, Њузеус, добрый президент, был слишком огорчен,
чтобы испытывать радость от красоты своей страны, он спустилсЯ в кухню,
съел кусочек жареной грудинки, выпил бутылочку вина, это было ему
необходимо, чтобы унЯть тоску, уныние и печаль, сбросить с души камень.
Љетенхейве зашагал обратно в зал заседаний. ‡ал снова наполнЯлсЯ. ‘коро
начнетсЯ здесь то, ради чего они все сюда пришли, - они начнут голосовать
и отрабатывать свое депутатское жалованье. ‚ыступал Љнурреван. Ћн говорил
с искренней озабоченностью, этот патриот, которого „ерфлих охотно бы
повесил. Ќо и Љнурреван хотел иметь свою армию, заключать договоры с
союзниками, конечно когда-нибудь, не сейчас. Љнурреван был родом с ‚остока
и всей душой мечтал об объединении ‚осточной и ‡ападной ѓермании, он
воображал себЯ великим объединителем, надеЯлсЯ завоевать на следующих
выборах большинство, войти в правительство и осуществить тогда
воссоединение, а уже после этого он хотел бы иметь армию и заключать
договоры. ‘транно, что во все времена истории старшее поколение с такой
легкостью было готово принести молодежь в жертву молоху. Џарламенту не
пришло в голову ничего нового. ѓолосовали поименно. Ѓюллетени собрали.
Љетенхейве голосовал против правительства, даже не понимаЯ, поступает ли
он правильно, проЯвлЯет ли политическую зрелость. „а он и не хотел
проЯвлЯть зрелость. Љто пришел бы на смену этому правительству? ‹учшее
правительство? Љнурреван? Љетенхейве не верил, что партиЯ Љнурревана
получит правительственное большинство. Њожет быть, к власти придет широкаЯ
коалициЯ недовольных во главе с „ерфлихом, и тогда разразитсЯ проклЯтье.
’огда они станут в тупик, эти любимцы Suffrage Universel [всеобщее
избирательное право (англ.)], ученики Њонтескье, и даже не заметЯт, что
сами затеЯли игру в дурака, что о разделении власти, как этого требовал
Њонтескье, уже давно нет и речи. Џравит большинство. „иктует большинство.
Ѓольшинство всегда одерживает победу. ѓражданину остаетсЯ только выбрать,
под чьей диктатурой он хочет жить. Џолитика меньшего зла была альфой и
омегой всЯкой политики, альфой и омегой выборов и решений, _опасности
политики_, опасности любви, граждане покупали брошюры и предохранительные
средства, надеЯлись, что все обойдетсЯ благополучно, и неожиданно обретали
детей, семейные обЯзанности или сифилис. Љетенхейве оглЯделсЯ по сторонам.
‚се казались ошеломленными. Ќикто не поздравлЯл канцлера. Љанцлер осталсЯ
в одиночестве. ѓреки отправлЯли своих великих мужей в изгнание. ”емистокл
и ”укидид были подвергнуты остракизму. ”укидид лишь в изгнании стал
великим человеком. Љнурреван тоже осталсЯ в одиночестве. Ћн складывал
бюллетени. ђуки его дрожали. •ейневег и Ѓирбом с упреком смотрели на
Љетенхейве. Ћни смотрели с упреком, словно он был виноват в том, что у
Љнурревана дрожат руки. Љетенхейве стоЯл всеми покинутый, каждый избегал
его, и он старалсЯ никому не попадатьсЯ на глаза. Ћн подумал: "…сли бы у
нас в зале была дождевальнаЯ установка, стоило бы пустить ее в ход, чтобы
полил дождь, сплошной затЯжной дождь, и промочил нас всех насквозь".
_Љетенхейве - проливной парламентский дождь_.
Љонец. ‚се кончилось. ќто был только спектакль, теперь можно снЯть
грим. Љетенхейве ушел из зала. Ћн не бежал. Ћн шел медленно. …го не
преследовали эринии. аг за шагом он освобождалсЯ от пережитого
колдовства. Ћн опЯть пробиралсЯ коридорами бундестага, опЯть взбиралсЯ по
лестницам Џедагогической академии, опЯть по лабиринту, _’есей, не убивший
Њинотавра_. …му встречались равнодушные швейцары, федеральные уборщицы
равнодушно шли с ведрами и швабрами на борьбу с пылью, равнодушные
чиновники отправлЯлись по домам, аккуратно сложив в портфелЯх бумагу от
бутербродов, они хотели использовать ее завтра, у них еще было это завтра,
они были долговечными, а Љетенхейве не принадлежал к их числу. Ћн казалсЯ
самому себе призраком. Ћн дошел до своего кабинета. ‘нова включил неоновый
свет. ‚ двойном свете, в двойном обличий, бедный Љетенхейве стоЯл среди
беспорЯдка своей депутатской жизни. Ћн понимал, что ей наступил конец. Ћн
проиграл бой. …го победили обстоЯтельства, а не противники. Џротивники
едва ли обращали на него внимание. ЋбстоЯтельства оставались неизменными.
Ќо в то же времЯ становились иными. Ћни становились роком. —то оставалось
Љетенхейве? …му оставалось примкнуть, держатьсЯ фракционного большинства,
бежать, куда бегут все. ‚едь все куда-то бежали вместе, приспосабливались
к необходимости, считались с ней, может быть, даже смотрели на нее, как
древние на рок, и все же это было бегством стада, порывом страха, жалким
путем к могиле. Ќеси свой крест, кричали христиане. ‘лужи, требовали
пруссаки. Divide et impera [разделЯй и властвуй (лат.)], внушали
мальчишкам плохо оплачиваемые школьные учителЯ. Ќа столе у Љетенхейве
лежали новые письма с обращениЯми к депутату. …го рука смахнула их со
стола. Ѓыло совершенно бессмысленно писать ему. Љетенхейве не хотел больше
участвовать в этой игре. Ќе мог больше в ней участвовать. Ћн обессилел.
‚месте с письмами он отбросил свои депутатские обЯзанности. Џисьма упали
на пол, и Љетенхейве почудилось, будто они стонут и жалуютсЯ, ругают и
проклинают его; на полу лежали просьбы, злоба, угрозы покончить
самоубийством и угрозы совершить покушение - все это терлось друг о друга,
скреблось, готово было воспламенитьсЯ, хотело жить, хотело пенсий,
обеспечениЯ, крыши над головой, хотело должностей, освобождений, церковных
приходов, пособий, амнистий, хотело новых времен и новых мужей и жен,
хотело излить свою Ярость, покаЯтьсЯ в своих разочарованиЯх, признатьсЯ в
своей беспомощности и навЯзать свои советы. ‘корей мимо! Љетенхейве не мог
давать советы. Ђ ему советы были не нужны. Ћн положил в карман фотографию
ќльки и начатый перевод "Le beau navire". Џортфель с документами, с новой
поэзией, со стихами ќ.-ќ.Љаммингса он оставил в кабинете (kiss me) you
will go.
Ќеоновый свет всю ночь горел в кабинете Љетенхейве. Ћн зловеще горел
над ђейном. Љак глаз дракона из саги.
Ќо сага устарела. € дракон тоже устарел. Ћн не оберегал никакой
принцессы. Ќе охранЯл никаких сокровищ. Ќе существовало никаких сокровищ и
никаких принцесс. ‘уществовали унылые документы, необеспеченные векселЯ,
обнаженные королевы красоты и грЯзные аферы. Љому бы-захотелось их
охранЯть? „ракон был клиентом городской электростанции. …го глаз светилсЯ
под напрЯжением двухсот двадцати вольт и потреблЯл пЯтьсот ватт в час. …го
чары жили лишь в воображении тех, кто на него смотрел. ѓлаз был
безжизненным. Ћн глЯдел на другой берег ђейна. ѓлЯдел на безжизненный мир.
„аже мирный ђейн был всего лишь воображением зрителей.
Љетенхейве шел в город по набережной ђейна. Џо дороге ему встречались
стенографы бундестага с плащами на руке. Ћни брели домой. Ћстанавливались
у реки. Ћни не торопились. ђассматривали свое отражение в мутной воде.
ЋчертаниЯ их фигур колыхались на ленивых волнах. Ћни плелись, обдуваемые
ленивым теплым ветром. ‹енивым теплым ветром их бытиЯ. €х ждали
безрадостные каморки. Ќекоторых ожидали унылые объЯтиЯ. Љое-кто мимоходом
бросал взглЯды на Љетенхейве. ЏоглЯдывали без всЯкого интереса, со
скучающими тупыми лицами. €х руки записывали сегоднЯ слова Љетенхейве. €х
памЯть не сохранила его речи.
Џрогулочный пароход подходил к берегу. Ќад палубой горели лампионы.
ЉомпаниЯ пассажиров сидела за бутылкой вина. Њужчины надели на свои лысые
черепа пестрые шапочки. Ќа свои носы картошкой они нацепили длинные
карнавальные носы. Њужчины в пестрых шапочках и с длинными носами были
фабрикантами. Ћни обнимали своих безвкусно одетых, безвкусно причесанных,
резко и сладковато пахнущих фабрикантских жен. Ћни пели. ”абриканты и
фабрикантские жены пели: "’ам, где чайка летит с ‘еверного морЯ..." Ќа
узком помосте перед колесом парохода стоЯл в брызгах грЯзной пены усталый
пароходный повар. ‘ утомленным скучающим видом смотрел он на берег. Љ его
голым рукам прилипла кровь. Ћн весь день потрошил грустных молчаливых
карпов. Љетенхейве подумал: "Ђ мог бы Я так жить, каждый день чайка с
‘еверного морЯ, каждый день ‹орелеЯ?" _Љетенхейве, грустный повар рейнской
пароходной компании, не потрошит карпов_.
‚о дворце президента горел свет. ‚се окна были раскрыты. ‹енивый теплый
ветер, ветер стенографов, струилсЯ по комнатам. Њузеус, дворецкий
президента, считавший себЯ президентом, обходил эти комнаты, в то времЯ
как настоЯщий президент заучивал наизусть одну из своих мудрых речей.
Њузеус проверил, постланы ли постели. Љто будет в них спать этой ночью?
”едеральный корабль с президентом продолжал свое плавание под усталым
теплым ветром по ленивым волнам, но под безобидной гладью реки коварно
притаились опасные рифы, а потом река внезапно становилась бурной,
неукротимой, грозЯщей кораблекрушением и гибелью в грохоте водоворота.
Џостели постланы. Љто будет на них спать? Џрезидент?
‚ лучах прожекторов сверкал плакат, на берегу ђейна был воздвигнут Ярко
освещенный павильон, откуда несло тиной, гнилью и бальзамированным трупом.
‚‘… „Ћ‹†Ќ› “‚€„…’њ Љ€’Ђ €ЋЌ›! Џавильон осаждали дети. Ћни размахивали
бумажными флажками, на которых было написано: ЏЋ’ђ…Ѓ‹џ‰’… ЃЋѓЂ’›‰
‚€’ЂЊ€ЌЂЊ€ ЊЂђѓЂђ€Ќ Ѓ“‘‘… €‡ —€‘’ЋѓЋ Љ€’Ћ‚ЋѓЋ †€ђЂ. Љетенхейве уплатил
шестьдесЯт пфеннигов и увидел огромное морское млекопитающее, библейского
‹евиафана, мамонта полЯрных морей, королевское животное, первобытное,
презирающее людей и все-таки ставшее добычей гарпуна, увидел жалкого,
опозоренного и выставленного на обозрение великана, обрызганную формалином
незахороненную падаль. Џророка €ону бросили в море, и кит поглотил его
(добрый кит, спаситель €оны, провидение €оны), три днЯ и три ночи сидел
€она в чреве огромной рыбы, море успокоилось, спутники, которые бросили
€ону в море, гребли в это времЯ в пустынную даль, мирно гребли к
пустынному безбрежному горизонту, а €она молилсЯ богу из адской утробы, из
мрака, который был его спасением, и бог открылсЯ киту и повелел этому
славному зверю, ставшему жертвой злого обмана, привыкшему к постной пище,
известному своей монашеской жизнью, извергнуть пророка. ’акой поступок,
если учесть, как вел себЯ пророк потом, мог быть также следствием
расстройства желудка у добродушной рыбы. € пошел €она в Ќиневию, в великий
город, и проповедовал там: …™… ‘ЋђЋЉ „Ќ…‰, € Ќ€Ќ…‚€џ Ѓ“„…’ ђЂ‡ђ“…ЌЂ, и
слово это дошло до царЯ Ќиневии, и он встал с престола своего, и снЯл с
себЯ царское облачение, и оделсЯ во вретище, и сел на пепле. ЌиневиЯ
принесла господу покаЯние, но €она сильно огорчилсЯ, что господь
смилостивилсЯ над Ќиневией и спас ее. €она был великим и одаренным, но
вместе с тем жалким и капризным пророком. Ћн был прав: через сорок дней
Ќиневии надлежало быть разрушенной. Ќо бог мыслил не прЯмолинейно, не по
уставу мышлениЯ и службы, которого придерживались €она, •ейневег и Ѓирбом,
бог возрадовалсЯ царю Ќиневии, который снЯл с себЯ царское облачение свое,
бог возрадовалсЯ покаЯвшемусЯ народу Ќиневии и повелел бомбе умереть в
пустыне под Ќевадой, возрадовалсЯ тому, что в Ќиневии мило отплЯсывали в
его честь буги-вуги. Љетенхейве показалось, что и его поглотил кит. Ћн
тоже сидел в преисподней, тоже пребывал глубоко в морской пучине, тоже
томилсЯ в чреве огромной рыбы. _Љетенхейве - суровый пророк из ‚етхого
завета_. Ќо, спасенный богом, извергнутый из китового чрева, Љетенхейве
хоть и предупредил бы о разрушении Ќиневии, но как он возрадовалсЯ бы,
увидев, что царь снимает с себЯ царское облачение свое - взЯтую напрокат в
карнавальном ателье царскую мантию - и что ЌиневиЯ спасена. Џеред палаткой
стоЯли дети. Ћни размахивали флажками: ЏЋ’ђ…Ѓ‹џ‰’… ЃЋѓЂ’›‰ ‚€’ЂЊ€ЌЂЊ€
ЊЂђѓЂђ€Ќ Ѓ“‘‘… €‡ —€‘’ЋѓЋ Љ€’Ћ‚ЋѓЋ †€ђЂ. “ них были бледные озлобленные
лица. „ети самозабвенно размахивали своими флажками, как это требовали от
них агенты по рекламе.
Ќесколькими шагами дальше Љетенхейве встретил художника. •удожник
приехал на ђейн в автомобиле с прицепом длЯ жильЯ. Ћн сидел при свете
своих автомобильных фар на берегу реки, задумчиво созерцал вечерние
сумерки и рисовал немецкий горный пейзаж с хижиной, с альпийской
пастушкой, с опасными горными обрывами, множеством эдельвейсов и грозными
тучами; это была природа, которую придумал •ейдеггер и котораЯ пришлась бы
по вкусу ќрнсту ћнгеру с его лесовиками, а народ толпилсЯ вокруг
художника, интересовалсЯ ценой картины и выражал маэстро свое восхищение.
Љетенхейве поднЯлсЯ к форту, к старой таможне, он увидел там замшелые
старые пушки, которые, быть может добродушно и дружески рЯвкаЯ в знак
приветствиЯ суверена суверену, обстреливали еще Џариж; он увидел тощие,
недоразвитые, дрожащие как в лихорадке тополЯ, а под ними на внушительном
дешевом постаменте стоЯл ќрнст Њориц Ђрндт в позе велеречивого учителЯ.
„ве маленькие девчушки карабкались по ногам ќрнста Њорица Ђрндта. Ќа
девчушках были надеты грубые, на вырост хлопчатобумажные брюки. Љетенхейве
подумал: "џ одел бы вас понарЯднее". Џеред его глазами струилсЯ мощный
поток ђейна. ‚ырвавшись из теснины в среднем течении, он широко разливалсЯ
здесь, по Ќижнерейнской долине, отдаваЯсь во власть торговли, суеты,
прибыли. ‘емигорье утонуло в вечерних сумерках. Љанцлер и его розы утонули
во мраке. ‘лева вздымались высокие арки моста, ведущего в Ѓейель. ”онари
на мосту светились в темноте, как факелы. ’рехвагонный трамвай, казалось,
застыл на средней арке моста. ќтот трамвай, словно вырванный из реальной
действительности, на мгновение показалсЯ сюрреалистским изображением
транспорта, призрачной абстракцией. ќто был трамвай смерти, и нельзЯ было
себе представить, что он куда-то шел. ЌельзЯ было даже предположить, что
трамвай шел к гибели. ‘тоЯщий на мосту трамвай казалсЯ заколдованным,
превращенным в камень, то ли ископаемое, то ли произведение искусства,
трамвай в себе, без прошлого и без будущего. Ќа прибрежной клумбе скучала
пальма. …два ли она попала сюда из ѓватемалы, но Љетенхейве сразу подумал
о пальмах на площади в гватемальской столице. Џальма в Ѓонне была окружена
живой изгородью, точно на кладбище. Ќа берегу стоЯли бойскауты. Ћни
разговаривали на каком-то иностранном Языке. Ќаклонившись над парапетом
набережной, они смотрели на воду. Њальчики, одетые в короткие штанишки.
‘реди них была и девочка, в длинных, черных, очень узких облегающих
брюках. ђебЯта положили руки на плечи девочки. ‚ группе бойскаутов царила
любовь. ќто тронуло Љетенхейве до глубины души. Ѓойскауты существуют.
‹юбовь существует. ‚ этот вечер существовали бойскауты и любовь.
‘уществовали под этим небом. ‘уществовали на берегу ђейна. Ќо нет, они
были совершенно нереальны! ‡десь все было таким же нереальным, как цветы в
теплице. „аже ленивый горЯчий ветер был нереальным.
Љетенхейве побрел в город. „ошел до разрушенного квартала. Ќад грудами
развалин, над обломками стен, над подвалами возвышалсЯ уцелевший желтый
указатель бомбоубежищ, а на нем надпись: ђ…‰Ќ. †ители города бежали
когда-то к реке, чтобы спасти свою жизнь. Ѓольшой черный автомобиль стоЯл
среди развалин. „ругой автомобиль, с иностранным номером, промчалсЯ по
засыпанной щебнем улице. Ќа дорожном знаке виднелась надпись: ЉЋ‹Ђ.
€ностранный автомобиль затормозил на усеЯнном воронками поле. Љакие-то
привидениЯ выползли из Ям навстречу автомобилю.
Љетенхейве снова увидел витрины, увидел манекены, увидел роскошные
спальни, роскошные гробы, различные приспособлениЯ длЯ плотской любви и
противозачаточные средства - увидел весь тот комфорт, который коммерсанты
мирного времени предлагали народу.
Ћн снова отправилсЯ в менее почтенный погребок. ‘толики завсегдатаев
были занЯты. ‡а этими столиками обсуждались результаты голосованиЯ в
бундестаге. ‡авсегдатаи были дурно настроены и недовольны результатами
голосованиЯ. Ќо их недовольство и дурное настроение были бесплодны, их
дурное настроение и недовольство словно оставались в вакууме. ‡авсегдатаи
не скрывали своей досады. Ќо и любой другой итог парламентской сессии тоже
мог бы ЯвитьсЯ причиной их дурного настроениЯ и недовольства. Ћни говорили
о бундестаге, как всегда выражаЯ свое принципиальное несогласие, говорили
о последней сессии так, словно это событие, хотЯ само по себе неприЯтное и
довольно значительное, их вовсе не интересует и не касаетсЯ. Ђ что же их
касалось? Њечтают ли они о плетке, чтобы закричать "ура"?
Љетенхейве не ограничилсЯ стаканом. _Љетенхейве - великий пьЯница_, он
заказал бутылку, пузатый вожделенный сосуд, _бутылку-чрево, предмет
вожделениЯ мелких лавочников, доброго арского вина_. ’емно-красное,
нежное, густое, это вино текло из бутылки в стакан, из стакана в глотку.
Ђр был близко. Љетенхейве слышал, что долина этой реки очень красива, но
Љетенхейве работал, произносил речи, писал, и он никогда не был на этой
реке, в ее долине, в ее виноградниках. Ђ надо было бы ему туда съездить.
Џочему он не съездил с ќлькой к Ђру? Ћни бы там переночевали. Ћкно бы у
них было открыто настежь. ’еплаЯ ночь. Ћни слушали бы бормотание реки. €ли
это пальмы шелестЯт сухими, острыми, как меч, листьЯми. Ћн сидит один,
_посланник, его превосходительство Љетенхейве_. ‘идит на веранде в
ѓватемале. Ћн умирает? Ћн торопливо пьет вино. Handsom man ќ.-ќ.Љаммингса
жадно пьет вино; blueeyed boy американского поэта Љаммингса жадно пьет
вино большими глотками; Mister Death blueeyed boy, _депутат_, жадно пьет
большими глотками красное бургундское вино с немецкой реки. Ђ кто
сопровождал его со школьных дней, простирал над ним свои крыльЯ, задирал
острый клюв, выпускал разбойничьи когти? Ќемецкий орел. Ћн чистил свои
перьЯ, хохлилсЯ после линьки, стараЯ боеваЯ птица. Љетенхейве любил всЯкие
живые существа, но не чувствовал никакой симпатии к гербовым животным.
“грожает ли ему эта эмблема верховной власти? Ћжидает ли его унижение?
Љетенхейве не нуждаетсЯ в эмблемах власти, он не хочет никого унижать. ‚
карманчике он хранит фотографию ќльки, на груди, ‘‹…‚Ђ, ѓ„… ‘…ђ„–….
Њальчишкой он читал "—…‹Ћ‚…Љ „ЋЃђ".
_€ открылась страшнаЯ, сыраЯ, темнаЯ глубина могилы. ’ы, моЯ красавица.
Љрасавица, красавица, красавица_. ђепродуктор над столиком завсегдатаев
зашептал: "‚ ’ироле дарЯт друг другу розы". _ђозы из модных песенок, розы
на берегах ђейна, пышные тепличные розы, мудрые богатые любители роз ходЯт
с садовыми ножницами и срезают молодые побеги, подстригают живые изгороди
вдоль посыпанных гравием дорожек, старые злые волшебники из царства роз,
усердные колдуны работают, обливаютсЯ потом, колдуют в рейнской теплице,
обогреваемой местным углем. ’ы, моЯ красавица, ты, моЯ радость. ЃуйнаЯ,
буйнаЯ, буйнаЯ радость. ‘лишком буйнаЯ политика, слишком буйные генералы,
слишком много буйных голов, слишком много буйных обедов, слишком много
переполненных витрин в этом мире. ’ы самаЯ красиваЯ на свете_. „а, самый
красивый фасад. "Ќе забудьте про оптику". - "‚ы должны посмотреть на это с
оптически правильной точки зрениЯ". - "’ак точно, господин министерский
советник, оптика - это все!" _‘амаЯ прекраснаЯ королева красоты. Ѓикини.
Ђтолл длЯ атомных испытаний. ЏрекраснаЯ пьЯница. ќлька, потерЯнное дитЯ
развалин. Љапут. ЏотерЯнное дитЯ нацистского гаулейтера. Љапут. ‘амаЯ
прекраснаЯ из лесбиЯнок, be-о by-о be-о boo woald-ja ba-ba-both-a-me_.
ђепродуктор над столиком завсегдатаев пел: "‚едь в ’ехасе Я как дома".
ЃЋѓЂ’Ћ… ‚€’ЂЊ€ЌЂЊ€ ’ЋЏ‹…ЌЋ… ‘Ђ‹Ћ Ѓ“‘‘…. „ельцы за столиком завсегдатаев
кивали. Ћни как мальчишки. Ћни в ’ехасе как дома. ’ом Њикс и ѓанс Ђльберс
из детских сновидений дельцов скачут по столику на неоседланных
пепельницах. _Ќа подставке флажок ферейна. Ћн развеваетсЯ. Ћн манит_.
Everything goes crazy [весь мир сошел с ума (англ.)]. Љетенхейве пьет.
Џочему он пьет? Ћн пьет потому, что ждет кого-то. Љого же он ждет здесь, в
столице? ђазве у него есть друзьЯ в столице? Љак их зовут, его друзей в
столице? €х зовут ‹ена и ѓерда. Љто они? „евушки из Ђрмии спасениЯ.
Ћни пришли, строгаЯ ѓерда с гитарой и ‹ена, будущий механик, с газетой
"Ѓоевой клич"; ‹ена не скрывала своего желаниЯ подойти к Љетенхейве, а
ѓерда стоЯла бледнаЯ, гневно сжав рот. „евушки Явно поссорились. ќто было
видно. ’ебЯ обкрадут, подумал Љетенхейве о ѓерде, и сам испугалсЯ того,
как он жесток, он заметил, что ему доставлЯет удовольствие мучить
маленькую лесбиЯнку, он поступал не по-рыцарски (хоть и был тронут ее
муками). Ћн охотно предложил бы ей взЯть гитару и спеть песню о небесном
женихе. Ћн подумал, что было бы хорошо обнЯть ‹ену, будущего механика, за
талию, а ѓерду заставить петь при этом песню о небесном женихе. Ћн смотрел
на бледное лицо ѓорды, он видел Ярость на ее лице, видел стиснутый рот,
видел, как дрожали ее тонкие губы, как нервно и мучительно дергались веки,
и думал: "’ы моЯ сестра, мы оба из одной и той же своры бездомных псов".
Ќо он ненавидел в ней свое отражение, нелепое отражение своего
одиночества. ЏьЯница разбивает зеркало; вместе со стеклом он разбивает на
тысЯчи кусков ненавистного рыцарЯ спотыкающегосЯ образа, свое подобие,
готовое свалитьсЯ в сточную канаву. ‹ена в ответ на приглашение Љетенхейве
села за его столик, а ѓорда в ответ на такое же приглашение нехотЯ
примостилась с краю, она не хотела покидать поле боЯ. ‡авсегдатаи
вытаращили глава. Ћни сидели в своей укромной ложе, наблюдаЯ за
беспощадной жизненной схваткой. Љетенхейве взЯл кружку длЯ сбора
пожертвований, поднЯлсЯ со стула, звЯкнул монетами. _Љетенхейве -
запоздалый сборщик от "‡имней помощи", протЯнул кружку дельцам_. Ћни
поморщились. ‡абыли уже, как выглЯдит эта кружечка, никаких пожертвований
фюреру и его вермахту. Ћни отвернулись, недовольные тем, что потревожили
их детские сны. Ђ Љетенхейве видел в эту минуту куда более заманчивые сны.
Ћн на минуту тоже впал в детство, как и они. _Љетенхейве - дитЯ, педагог и
друг детей. —еловек с педагогическим призванием посвЯтил себЯ молодежи_.
ђепродуктор над столиком завсегдатаев ныл: "“ложи мои купальные трусики!"
ќто пел ребенок, он пищал над лесами и полЯми, над горами и долинами, тихо
гудела магнитофоннаЯ лента. _‘обака пролаЯла. ѓде? ‚ €нстербурге.
…врейский анекдот. Ђнекдот Њергентхейма. ‘тарый анекдот из "Ќародной
газеты"_. Љто жив? Љто умер? Њы еще живы. Њергентхейм и Љетенхейве, рука
об руку, как памЯтник старой "Ќародной газеты". Ћ•ђЂЌџ…’‘џ ѓЋ‘“„Ђђ‘’‚ЋЊ!
‹ена, приспосабливаЯсь к обстоЯтельствам, пожелала кока-колу с коньЯком.
ѓорда из-за своих сапфических принципов ничего не хотела.
- ђюмка коньЯку вам бы не повредила, - сказал Љетенхейве.
ѓерда заказала кофе; она заказала кофе, чтобы в любом случае обеспечить
за собой право оставатьсЯ в ресторанчике. Љетенхейве еще ничего не сделал
длЯ ‹ены, будущего механика. Ћн искренне сожалел об этом. ‡рЯ пропал день.
Ћфициантка принесла ему бумагу длЯ писем. ”ирменную бумагу винного
погребка с отпечатанным вверху листа стишком: —’Ћ ’ЂЉЋ… ‚€ЌЋ? ЏЋ‰ЊЂЌЌ›‰
‘Ћ‹Ќ…—Ќ›‰ ‹“— ЋЌЋ. ќта бумага произведет на уважаемых адресатов неважное
впечатление. _Љетенхейве - человек, лишенный чувства приличиЯ_. Ћн написал
записку Љнурревану и записку Љородину. Ћн просил Љнурревана и Љородина
устроить ‹ену, будущего механика, на завод. Ћба письма он отдал ‹ене.
Љородин не знает, верит ли он в бога, а Љнурреван не знает, не верит ли
он в бога. ‹учше всего пойди к тому и другому. Љто-нибудь да поможет,
сказал он ей и подумал: "’ы не дашь себЯ выпроводить вон, моЯ маленькаЯ
ударница". Љетенхейве хотел ей помочь. Ќо в то же времЯ сознавал, что не
хочет ей помочь, что охотно уцепилсЯ бы за нее; он охотно взЯл бы ее к
себе, чтобы она жила у него, ела и пила вместе с ним, спала бы с ним, у
него вновь проснулсЯ аппетит к человеческой плоти, _Љетенхейве - старый
людоед_. Њожет быть, ему удастсЯ послать ‹ену в ‚ысшее техническое училище
и она сдаст экзамены, _‹ена - дипломированный инженер_. Ђ что потом?
ђешитьсЯ ли ему на это? ђешитьсЯ ли на свЯзь? —то делать с университетски
образованной строительницей мостов? Њожно ли с ней спать? € что
испытываешь, обнимаЯ ее? _‹юбовь - это формула_...
Ћн взЯл ‹ену за руку и повел ее в развалины. ѓерда шла следом за ними.
‘ каждым шагом гитара билась о ее мужененавидЯщее тело и стонала в
монотонном ритме. ‚ такте негритЯнского тамтама. ‚ нем слышалсЯ плач
потерпевших поражение, чувство одиночества и тоска по дремучему лесу.
—ерный автомобиль все еще чего-то ждал среди разрушенных стен. €ностранный
автомобиль тоже все еще стоЯл на разбитой, заваленной щебнем дороге. ‹уна
прорвалась сквозь тучи. Ќа потрескавшихсЯ камнЯх сидел ”рост-”орестье.
Џеред ним в смелой и непринужденной позе, озаренный светом луны,
расстегнув до поЯса рубашку, в своих узких коротких штанах, с
запорошенными мукой голыми икрами и лЯжками стоЯл смазливый подручный
булочника, который хотел ограбить кассиршу кинотеатра. Љетенхейве помахал
рукой ”росту-”орестье, но призрачные фигуры сидЯщего среди развалин
мужчины и гордо выпрЯмившегосЯ перед ним эфеба не шелохнулись. Ћни
казались окаменевшими видениЯми, и все вокруг было нереальным и в то же
времЯ до жути реальным. €з стоЯвшего на разбитой дороге иностранного
автомобилЯ донессЯ стон, и Љетенхейве показалось, что снизу, из-под
закрытой дверцы машины капает кровь и просачиваетсЯ в щели между
развалинами. Љетенхейве повел ‹ену в укрытие среди полуразрушенных стен,
которое было когда-то комнатой, на стенах еще виднелись обрывки обоев.
‚озможно, здесь был кабинет какого-нибудь боннского ученого, потому что
Љетенхейве различил помпейский узор и выцветшую сладострастную фигуру
женоподобного ќрота с надорванным фаллусом, похожим на перезрелый плод.
ѓорда последовала за ‹еной и Љетенхейве в это укрытие, залитое светом, а
вокруг из катакомб, из засыпанных подвалов, из убежищ нужды и запустениЯ
слышалсЯ шепот, кто-то выползал, ковылЯл на четвереньках, словно в
ожидании спектаклЯ. ѓерда опустила гитару на камень, и инструмент
отозвалсЯ звучным аккордом.
- €грай же! - крикнул Љетенхейве.
Ћн схватил ‹ену, девушку из ’юрингии, склонилсЯ над ее полным
любопытства и ожиданиЯ лицом, искал ее слегка припухшие, мЯгкие, говорЯщие
на средненемецком диалекте губы, пил ее сладкую слюну, свежее дыхание и
горЯчую жизнь из юного рта, он сдернул с ‹ены, будущего механика, ее
бедное платьице, стал ласкать ее, и ѓерда, побледнев еще более в бледном
свете луны, взЯла свою гитару, ударила по струнам и звонким голосом
затЯнула песню о небесном женихе. €з нор, шатаЯсь, вылезали убитые, из
щелей выползали засыпанные, из известковых могил поднимались задушенные,
из подвалов медленно выбирались бездомные, а с груд обломков вставала
продажнаЯ любовь. Џришел из своего дворца и перепуганный Њузеус и увидел
нищету, и все депутаты собрались на чрезвычайное ночное заседание и
расположились в своем обычном порЯдке на кладбище национал-социалистской
эпохи. Џриехал великий государственный муж, и ему дозволено было заглЯнуть
в мастерскую будущего. Ћн увидел чертей и гадов, увидел, как они мастерЯт
гомункулуса. “видел, как колонна бравых мещан поднЯлась на гору
Ћберзальцберг и встретила там прикативших на туристском автобусе дочерей
ђейна, бравые мещане и туристки произвели на свет сверхмещанина.
‘верхмещанин проплыл стометровку стилем баттерфлЯй меньше чем за одну
минуту. Ћн выиграл на автомашине немецкого производства тысЯчемильные
гонки в Ђтланте. Ћн же изобрел ракету длЯ полета на ‹уну и, полагаЯ, что
ему грозит опасность, стал готовитьсЯ к войне против других планет.
‡аводские трубы вздымались ввысь, отвратительный дым стлалсЯ по земле, и,
окутанный сернистым чадом, сверхмещанин основал супервсемирное государство
и ввел пожизненную воинскую повинность. ‚еликий государственный муж бросил
розу в дым будущего, и там, где упала роза, возник источник, а из
источника потекла чернаЯ кровь. Љетенхейве лежал в кровавой реке вечности,
лежал с девушкой из ’юрингии, с будущим механиком из ’юрингии, в обществе
народных представителей, в обществе государственных деЯтелей, он возлежал
в кровавой постели, окруженный диковинным сбродом, и совы кружились в
воздухе, и кричали €виковы журавли, и коршуны точили свои клювы о
разрушенные стены. € кто-то уже воздвиг помост длЯ казней, и пророк €она
прибыл верхом на своем мертвом и добродушном ките и осуществлЯл строгий
надзор за сооружением виселицы. „епутат Љородин тащил огромный золотой
крест, весь сгибаЯсь под его тЯжестью. Ћн с трудом водрузил крест рЯдом с
виселицей и стоЯл, трЯсЯсь от страха. ЋтламываЯ от креста куски золота, он
бросал их в толпу государственных деЯтелей и народных представителей,
бросал их в окруживший его диковинный сброд. ѓосударственные деЯтели
положили золото в банк на свой текущий счет. „епутат „ерфлих спрЯтал
золото в молочный бидон. „епутат ‘едезаум улегсЯ вместе с золотом в
постель и взывал к господу. „иковинный сброд осыпал Љородина площадной
бранью. Џовсюду на обломках стен, в оконных проемах, на потрескавшейсЯ
колонне из "ЏроклЯтиЯ певца" сидели прожорливые геральдические звери,
корЯчились глупые нахохлившиесЯ хищные гербовые орлы с окровавленными
клювами, жирные самодовольные гербовые львы с вымазанными кровью пастЯми,
извивающиесЯ грифоны с влажными темными когтЯми, грозно ревел медведь,
мычал мекленбургский бык, а перед ними маршировали штурмовики, проходили
парадом подразделениЯ "Њертвой головы", под звуки оркестра шагали
батальоны тайных убийц, вынимались из покрытых паутиной чехлов флаги со
свастикой, и ”рост-”орестье, нахлобучив на голову пробитую пулей стальную
каску, кричал: "Њертвецов на фронт!" Џроходил великий военный смотр.
Њолодежь двух мировых войн маршировала мимо Њузеуса, и бледный Њузеус
принимал парад. Њатери павших в двух мировых войнах безмолвно проходили
мимо Њузеуса, и бледный Њузеус приветствовал их траурное шествие.
ѓосударственные деЯтели двух мировых войн, все в орденах, подходили к
Њузеусу, и бледный Њузеус подписывал договоры, которые они ему
подсовывали. ѓенералы двух мировых войн, сплошь увешанные орденами,
подошли чеканным шагом, выстроились перед Њузеусом, обнажив сабли,
отсалютовали и потребовали пенсий. Ѓледный Њузеус назначил им пенсии, а
генералы схватили его, потащили на живодерню и передали в руки палача.
Џотом пришли марксисты со знаменами. Ћни с трудом тащили гипсовый бюст
великого ѓегелЯ, а ѓегель надрывно кричал: "‚еликие индивидуумы в своих
партикулЯрных целЯх ЯвлЯютсЯ осуществлением субстантности, выражающей волю
мирового духа". €знуренный от долгой игры тапер из ночного ресторана
исполнил после этих слов "€нтернационал". †алкие красотки из другого
ночного ресторана станцевали "Љарманьолу". Њинистр полиции приехал на
водомете и пригласил всех на облаву. Ћн пустил по полю дрессированных
псов, распалЯЯ их криками: "Ђту его, трави, гони!" ‘обаки, спущенные
министром, старались изловить Љетенхейве, друга собак. Ќо ”рост-”орестье,
пытаЯсь защитить Љетенхейве, развернул перед ним карту мира, показал на
ђейн и произнес: "‡десь находитсЯ ѓватемала!" ѓитара жалобно застонала.
ЏеснЯ девушки из Ђрмии спасениЯ разнеслась далеко над развалинами,
поднЯлась над нагромождениЯми нужды и страха. Љетенхейве чувствовал
готовность ‹ены к самопожертвованию и вспоминал все случаи собственного
самопожертвованиЯ за последние годы со времени возвращениЯ, все отчаЯнные
попытки вмешатьсЯ не в свое дело, оставшиесЯ бесплодными и никого не
спасшие. ’о, что он хотел совершить сейчас, было актом величайшей
безысходности, и Љетенхейве отчужденно смотрел в чужое, поддавшеесЯ обману
сладострастиЯ лицо. Ћсталась только грусть. ‡десь не было ничего
возвышенного, только вина, здесь не было никакой любви, здесь разверзлась
могила. Ћт него самого веЯло могильным холодом. Ћн оставил девушку и
поднЯлсЯ на ноги. “видел перед собой стрелку указателЯ бомбоубежища и на
ней надпись: ђ…‰Ќ. ќта стрелка отчетливо выделЯлась в Ярком свете луны и
властно показывала на реку. Љетенхейве выбралсЯ из окружающего его сброда,
который и в самом деле собралсЯ здесь, привлеченный печальным пением и
звучными переборами гитары. Љетенхейве побежал к берегу ђейна. ђугань и
смех неслись ему вслед. Љто-то бросил в него камень. Љетенхейве побежал к
мосту. ‚ освещенных витринах магазина, что на углу у моста, ему кивали
манекены. Ћни требовательно простирали руки к депутату, который навсегда
избавлЯлсЯ от их колдовства. ‘корей мимо! _‚сему конец. “же наступает
вечность!_
Љетенхейве достиг моста. Њост дрожал под тЯжестью проходивших по нему
призрачных трамваев, а Љетенхейве казалось, что парЯщаЯ в воздухе арка
дрожит под тЯжестью его тела, под его торопливыми шагами. ’резвон
призрачных трамваев напоминал злобное хихиканье. ‚ Ѓейеле, на
противоположном берегу, сверкали составленные из электрических лампочек
слова: ђЂ„Ћ‘’њ ЌЂ ђ…‰Ќ…. Ќад чьим-то садом взлетела ракета, разорвалась и
упала, будто умирающаЯ звезда. Љетенхейве схватилсЯ за перила и снова
почувствовал, как дрожит мост. ‘таль трепетала, будто живаЯ, будто хотела
раскрыть Љетенхейве какую-то тайну, учение ЏрометеЯ, загадку механики,
мудрость кузницы, но весть пришла слишком поздно. „епутат был совершенно
бесполезен, был в тЯгость самому себе, и прыжок с моста принес ему
освобождение.
Last-modified: Fri, 16 Nov 2001 19:51:49 GMT
Ћцените этот текст: