        ‚ольфганг Љеппен. ’еплица

   -----------------------------------------------------------------------
   Wolfgang Koeppen. Das Treibhaus. Џер. с нем. - ‚.‘теженский.
   ‚ кн.: "‚ольфганг Љеппен. €збранное". Њ., "Џрогресс", 1980.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 November 2001
   -----------------------------------------------------------------------

                   Ћдному господу ведомо, как сложна политика и как часто,
                подобно беспомощным коноплЯнкам в силках,  бьютсЯ  людские
                умы и сердца. Ќо если мы  не  сможем  глубоко  возмутитьсЯ
                великой  несправедливостью,  нам   никогда   не   свершить
                достойных дел.
                                                         ѓарольд Ќикольсон

                    €сторический процесс - это горение.
                                                         Ќовалис


        1

   Ћн,  как  всегда,   отправилсЯ   в   путь   под   защитой   депутатской
неприкосновенности, ведь его не поймали на месте преступлениЯ. Ќо, окажись
он преступником, они навернЯка отвернулись бы от него, с  радостью  отдали
бы его на съедение, все они, называвшие себЯ ‚ысоким домом.  Љакой  удачей
был бы длЯ них его арест, как были бы они счастливы и довольны, если бы он
сошел со сцены с таким громким, с таким непредвиденным скандалом, исчез  в
тюремной камере, сгнил за  решеткой.  „аже  члены  его  фракции  стали  бы
произносить громкие  слова  о  позоре,  который  он  на  них  навлек  (вот
лицемеры!), а втайне потирали бы руки, радуЯсь, что это  он  сам  поставил
себЯ вне общества, ибо он был крупинкой соли, вирусом  беспокойства  в  их
пресном и затхлом партийном болотце, человеком совести и,  таким  образом,
источником всЯческих неприЯтностей.
   Ћн сидел  в  экспрессе  "Ќибелунги".  Џахло  свежей  краской,  всеобщим
обновлением и реставрацией: ездить по федеральной  железной  дороге  очень
удобно,  снаружи  вагоны  покрыты  лаком,  красным  как  кровь.  Ѓазель  -
„ортмунд, карлик Ђльберих и заводские трубы, вагон прЯмого сообщениЯ  ‚ена
-  Џассау,  тайный  убийца  •аген  [персонажи  из  "Џесни  о  Ќибелунгах"]
устроилсЯ с комфортом;  вагон  прЯмого  сообщениЯ  ђим  -  Њюнхен,  пурпур
кардинальских  мантиЯ   просвечивает   сквозь   щели   между   задернутыми
занавесками на окнах; вагон прЯмого сообщениЯ  •ук-ван-•олланд  -  ‹ондон,
"гибель богов" экспорта, страх перед всеобщим миром.
   ‚агалавайЯ... выстукивали колеса. Ћн не сделал  этого.  Ћн  не  убивал.
‚ероЯтно, ему и не дано было убивать, но он мог бы убить,  и  одна  только
мысль, что вот он сделал это, что он поднЯл топор  и  нанес  удар  -  одно
только представление об этом, столь живое и  Ясное,  придавало  ему  новые
силы. Њысли об убийстве, словно токи высокого напрЯжениЯ, пронизывали  его
тело и душу, они окрылЯли, они озарЯли его, и  на  какое-то  мгновение  он
почувствовал, что теперь все будет хорошо, он энергично приметсЯ за  дело,
он вступит в бой, он достигнет  цели,  пробьетсЯ  к  настоЯщему  делу,  не
пожалеет всей жизни своей, вторгнетсЯ в новые пределы, но, к сожалению, он
снова  убивал  только  в  мечтах,  а  сам  оставалсЯ  прежним  Љетенхейве,
фантазером, _пораженным бледной немочью мысли_.
   Ћн  недавно  похоронил  жену.  €  поскольку  в  гражданской  жизни   он
чувствовал себЯ не очень-то уверенно, церемониЯ похорон испытала его,  как
пугали крестины, и свадьбы, и любые отношениЯ между двумЯ людьми,  если  в
них принимало участие общество, а тем паче официальные власти. ‘мерть жены
он переживал тЯжело, неизбывное  горе  и  тоска  душили  его,  когда  гроб
опускали в землю, - у него отнЯли самое дорогое, и, хотЯ слова  эти  давно
опошлены миллионами траурных извещений от имени счастливых наследников,  у
него все же отнЯли самое дорогое, его возлюбленную закопали,  и  сознание,
что Я _навсегда-навсегда утратил и никогда больше не увижу ее ни на  небе,
ни на земле, буду искать и не найду_, заставило бы его плакать, но  он  не
мог плакать там, на кладбище, хотЯ только фрау ‚ильмс и наблюдала за  ним.
”рау ‚ильмс была у  него  приходЯщей  прислугой.  Ћна  вручила  ему  букет
поникших астр из садика своего зЯтЯ. Ќа свадьбу  фрау  ‚ильмс  преподнесла
ему точно такой же букет поникших астр. ’огда она сказала: "Ќу и виднаЯ же
вы пара!" ’еперь она молчала. ‚идный вдовец из него не вышел.
   ‚сегда-то ему приходит в голову что-нибудь потешное.  ‚  школе,  вместо
того чтобы слушать учителЯ, он думал о чем-нибудь смешном, в комитетах, на
пленумах его почтенные коллеги представлЯлись ему клоунами,  кривлЯющимисЯ
на цирковой арене, и даже в минуты смертельной опасности он  усматривал  в
создавшейсЯ ситуации комическую сторону. ‚довец - что за  потешное  слово,
до жути потешное,  какое-то  траченное  молью  понЯтие  из  добрых  старых
времен.  Љетенхейве  вспомнил,  что  в  детстве  он  знал  одного  вдовца,
господина  ЏосселЯ.  ‚довец  господин  Џоссель  еще  жил  в   согласии   с
упорЯдоченным миром; в маленьком городке  его  уважали.  ѓосподин  Џоссель
носил приличествующее вдовцу одеЯние: черный  котелок,  фрак  и  полосатые
брюки, а впоследствии белую, неизменно  грЯзноватую  жилетку,  по  которой
тЯнулась золотаЯ цепочка от часов, украшеннаЯ  кабаньим  клыком  -  знаком
победы над зверем. ’ак выглЯдел господин Џоссель, когда приходил за хлебом
к булочнику ‹абану, - живаЯ аллегориЯ верности за гробом,  трогательный  и
достойный уважениЯ символ "покинутого".
   Љетенхейве не был достоин уважениЯ, и растрогать он никого  не  мог.  “
него не было ни котелка, ни даже обычной шлЯпы, и на похороны он пришел  в
своем  легкомысленном  модном  полупальто.  ‘лово  "вдовец",  хоть  и   не
произнесенное фрау ‚ильмс, Љетенхейве  вспомнил  лишь  при  виде  поникших
астр, оно преследовало и мучило его. Ћн был  рыцарем  печального,  он  был
рыцарем потешного образа. Ђ когда он ушел с кладбища, мысли его обратились
к преступлению.
   Ќа сей раз в своем воображении  он  действовал  по  велению  инстинкта,
Ярости, а не разума, и ќлька, всегда упрекавшаЯ его в том, что он живет  в
мире книг, порадовалась бы, с какой непреклонностью и  последовательностью
готовил он преступление и при этом не забывал замести следы, словно  герой
детективного фильма. Ћн Ясно видел, как крадетсЯ по переулку, где  торгуют
старьем, как покупает в подвальных лавчонках одежду  вдовца.  Ћн  приобрел
полосатые брюки, фрак, белую жилетку (грЯзную, как у  господина  ЏосселЯ),
солидный котелок, золотую цепочку длЯ часов; только кабаний  клык  ему  не
удалось раздобыть, стало быть, не удалось  победить  и  зверЯ.  ‚  большом
универмаге эскалатор поднЯл его в отдел рабочей одежды,  и  он  купил  там
светлую спецовку, какую носЯт погонщики скота. Ќа каком-то  лесном  складе
он украл топор. ќто было совсем просто: плотники обедали, он взЯл топор  с
кучи щепок и не спеша ушел.
   Ѓольшой оживленный отель с множеством  выходов  стал  убежищем  убийцы.
‡десь он остановилсЯ - _депутат бундестага Љетенхейве, Џоссель, вдовец  из
Љлейнвезенфельда_.  Ћн  переоделсЯ.  ЋблачилсЯ  перед  зеркалом  в  одежды
вдовца. ‘тал похож на  ЏосселЯ.  ‘тал  Џосселем.  ‘тал  наконец  достойным
уважениЯ. ‚ечером он вышел из отелЯ, держа под мышкой спецовку в топор.
   Ќа унылой улице, в черном окне ресторана зеленым огнем горел  скорпион,
единственный на всю округу источник света,  болотный  огонек  из  страшной
сказки. ‡а спущенными ржавыми жалюзи дремали молочные и овощные  лавчонки,
булочнаЯ. Џахло чем-то затхлым, гнилым и кислым;  пахло  грЯзью,  крысами,
проросшим  подвальным  картофелем  и  дрожжевым  тестом.  €з   "‘корпиона"
доносилась манЯщаЯ музыка. ђозмари Љлуни  пела  с  пластинки  "Botch-a-me"
["–елуй менЯ" - слова из модной американской песенки тех лет].
   Љетенхейве зашел в подворотню. Ќадел спецовку,  взЯл  в  руки  топор  -
настоЯщий мЯсник, поджидающий быка.
   € бык пришел: поЯвилась ‚ановскаЯ с уродливой щетиной волос  на  бычьем
черепе, бой-баба, котораЯ наводила страх своими кулачищами  и  верховодила
всеми лесбиЯнками; лесбиЯнки испытывали сладостную боль при виде ‚ановской
и называли ее "хозЯйкой". Ћна носила мужской костюм, какие носЯт толстЯки,
брюки туго обтЯгивали ее могучий зад, плечи были подбиты ватой - смешнаЯ и
страшнаЯ  попытка  уподобитьсЯ  мужскому  полу;  в  опухших   губах,   под
нарисованными жженой пробкой усами -  мерзкий  изжеванный  окурок  крепкой
сигары. Ќикакой жалости! Ќикакой жалости  к  этой  ведьме!  ’олько  бы  не
засмеЯтьсЯ - смех примирЯет!  Љетенхейве  поднЯл  топор,  нанес  удар.  Ћн
ударил по этой всклокоченной щетине, по этому волосЯному матрацу, который,
как ему казалось, покрывал ее с головы до пЯт; он раскроил быку череп. Ѓык
качнулсЯ. ђухнул. ЃычьЯ кровь забрызгала спецовку.
   ‘пецовку и топор вдовец Џоссель бросил в реку и перегнулсЯ через перила
моста, спецовка и топор ушли на дно, исчезли, вода  сомкнулась  над  ними,
_вода с гор, ледники и  глетчеры,  камни,  влекомые  потоками,  сверкающие
лакомые форели_.
   Ќикто не видел его, никто и не мог его видеть, ибо он, к сожалению,  не
совершил этого убийства, он снова всего лишь грезил, грезил наЯву,  так  и
не собравшись с силами, размышлЯл, вместо того чтобы действовать, -  вечно
одна и та же песнЯ. Ћн спасовал. Ћн пасовал перед любой жизненной задачей.
Ћн спасовал в тысЯча девЯтьсот тридцать  третьем,  и  в  тысЯча  девЯтьсот
сорок пЯтом он тоже  спасовал.  ‘пасовал  в  политике.  ‘пасовал  в  своей
профессии. Ћн не справилсЯ с жизнью, а кто справлЯлсЯ? Ћдни глупцы. Ќа нем
словно лежало проклЯтье, лишь на нем  одном.  Ћн  спасовал  и  в  семейной
жизни. ’еперь он с грустью вспоминал ќльку, испытываЯ подлинное и вовсе не
потешное горе  вдовца,  -  ќльку,  котораЯ  лежит  под  могильным  холмом,
отданнаЯ во власть Ќеведомого, во власть превращениЯ, ужасного, если  там,
за гробом, Ќичто, и столь же ужасного, если там более чем Ќичто, -  теперь
ему казалось, что он никогда не был способен ни любить, ни ненавидеть, что
все это было лишь игрой сладострастиЯ, скольжением по поверхности.  Ћн  не
убил ‚ановскую. Ћна  жива.  Ћна  сидит  в  "‘корпионе",  командует,  пьет,
промышлЯет сводничеством среди лесбиЯнок. Ћна слушает пластинку с песенкой
ђозмари Љлуни "Botch-a-me, botch-a-me", - и вдруг у него защемило  сердце:
а все-таки он совершил убийство.
   ‚агалавайЯ... ревел паровоз. ќлька пришла к нему  голоднаЯ,  а  у  него
были тогда консервы, теплаЯ комната, напитки, маленький черный котенок и -
после длительного поста - охота до человеческой плоти, как называл  любовь
Ќовалис.
   Љетенхейве никогда не переставал  чувствовать  себЯ  немцем;  но  в  то
первое послевоенное лето человеку, который отсутствовал  одиннадцать  лет,
не легко было во всем разобратьсЯ. ‡абот у него хватало.  ‚ремЯ  долго  не
вспоминало о нем, но затем поймало его и завертело, и он верил тогда,  что
кое-чему еще суждено осуществитьсЯ.
   Љак-то вечером Љетенхейве смотрел в окно. Ћн устал. ‘темнело рано. Ќебо
заволокло грозными тучами. ‚етер вздымал клубы пыли.  €  тогда  он  увидел
ќльку. Ћна юркнула в развалину напротив. ћркнула в трещину разбитой стены,
в пещеру среди щебнЯ и мусора. ’очно зверек, уползающий в свою нору.
   € тут хлынул дождь. Љетенхейве вышел на улицу. „ождь и ветер валили его
с ног. Ѓрызги грЯзи забивали рот и глаза. Ћн вывел ќльку из развалин.  Ћна
насквозь промокла и всЯ перемазалась.  ѓрЯзное  платье  прилипло  к  телу.
ЃельЯ на ней не было. ѓолаЯ и беззащитнаЯ, боролась она с пылью, дождем  и
камнЯми. ќлька пережила войну, ей было всего шестнадцать.
   …му  не  нравилось  ее  имЯ,  ќлька  -  Ђдельгейда.  Ћно  внушало   ему
подозрение. ќто имЯ из нордической мифологии напоминало о  ‚агнере  и  его
истерических  героЯх,  о  хитром,  коварной  и  жестоком  мире  богов,   и
смотри-ка, ќлька действительно оказалась дочерью  гаулейтера,  наместника,
властелина.
   ѓаулейтер  и  его  жена   были   мертвы.   Ћни   проглотили   пилюльки,
приготовленные "на крайний случай",  и  весть  о  смерти  родителей  ќлька
услышала в лесу.
   Ћна услышала эту весть (просто весть, не больше, потому что  времЯ  как
будто усыпило этот день, и ќлька воспринимала все удары судьбы так, словно
ее закутали в вату и грубые  руки  катали  ее  в  этом  ватном  мешке)  из
хрипевшего, содрогавшегосЯ от шифрованных сигналов  и  призывов  о  помощи
радиоприемника, среди немецких солдат, сдавшихсЯ в плен и ждавших отправки
в лагерь.
   €х охранЯли двое негров, которых ќлька не могла забыть. Ќегры, огромные
долговЯзые парни, замерли  в  странной  позе,  присев  на  пЯтки,  вот-вот
готовые прыгнуть. ’очно  в  девственном  лесу.  ‚интовки  -  свидетельство
цивилизации - лежали  у  них  на  коленЯх.  Ќа  подсумках  висели  длинные
узловатые плетки. Џлетки эти производили более  внушительное  впечатление,
чем винтовки.
   ‚ремЯ  от  времени  негры  вставали  и  отправлЯли  свои   естественные
надобности. Ћни делали это очень серьезно,  не  спускаЯ  с  пленных  своих
круглых (каких-то чистосердечных), словно подернутых белой  пленкой  глаз.
Ќегры поливали траву под  деревьЯми  двумЯ  высокими  блестЯщими  струЯми.
Љогда они это делали, плетки болтались у их длинных красивых ног, и  ќлька
вспомнила о негре Ћуэнсе, победителе берлинской олимпиады.
   Ћт немецких солдат разило дождем, землей, потом  и  ранами,  множеством
дорог, сном в шинелЯх, победами и  поражениЯми,  страхом  и  изнеможением,
скукой и  смертью,  от  них  разило  воплем  "несправедливость"  и  воплем
"напрасно".
   Ђ  позади  охранЯемого  района,  на  нехоженых  тропинках,  за   густым
кустарником, робко, еще остерегаЯсь солдат и не доверЯЯ неграм,  возникали
призраки, истощенные тела, хрупкие скелеты, голодные глаза и изборожденные
страдальческими морщинами лбы; они выползали  из  пещер,  где  скрывались,
убегали из лагерей смерти и бродили вокруг,  покуда  их  еще  несли  тощие
разбитые ноги; клетка открылась. ќто были те, кого преследовало, бросало в
тюрьмы, травило правительство, подарившее ќльке счастливое детство - _игры
в имении отца, терраса с цветами и бабочками, порхающими над ними, пленнаЯ
накрывает на стол к завтраку, пленные разгребают гравий на  аллеЯх  парка,
пленные поливают газон,  выводЯт  конЯ  длЯ  утренней  верховой  прогулки,
блестЯт сапоги отца - их довел до блеска пленный, скрипит сбруЯ, фыркает и
бьет копытами упитанный, до лоска вычищенный скребницей конь_...
   ќлька уже не помнила, как кочевала  потом  то  с  одним,  то  с  другим
обозом.
   Њаленький котенок Љетенхейве внушал ќльке доверие.  „евушка  и  котенок
были молоды, они играли друг  с  другом.  €м  нравилось  комкать  рукописи
Љетенхейве и бросатьсЯ ими. Љогда Љетенхейве, закончив свои многочисленные
дела, в которые он все глубже и глубже погружалсЯ и которые все  больше  и
больше разочаровывали  его,  возвращалсЯ  домой,  ќлька  кричала:  "•озЯин
идет!" •озЯином Љетенхейве был, видимо, и  длЯ  нее.  Ќо  вскоре  вознЯ  с
котенком наскучила ќльке. “ нее  портилось  настроение,  когда  Љетенхейве
сидел вечером за  своими  бумагами,  в  ту  пору  еще  одержимый  желанием
помогать,  строить,  залечивать  раны,  возделывать   хлеб;   они   решили
обвенчатьсЯ, потому что их дружба дала трещину.
   ќтот брак  все  осложнил.  ‚о  всех  анкетах,  которые  были  придуманы
национал-социалистами, но доведены до полного совершенства их победителЯми
-  во  всех  этих  анкетах  Љетенхейве  числилсЯ  теперь  зЯтем  покойного
гаулейтера.  ќто  многих  настораживало,  хотЯ  самого   его   нимало   не
беспокоило;  Љетенхейве  всегда  был  против  того,   чтобы   родственники
политических  врагов,   а   стало   быть,   и   его   жена,   подвергались
преследованиЯм. •уже, что сам брак пришелсЯ ему не по душе. Љетенхейве был
холостЯк, одиночка, может быть, сладострастник, может быть, анахорет, он и
сам толком этого не знал, колеблЯсь между  разными  формами  бытиЯ.  ‚ерно
было лишь одно - женитьба оказалась ему не по плечу и доставлЯла  излишние
заботы. ‚добавок он женилсЯ (и с удовольствием)  на  девочке,  котораЯ  по
возрасту годилась ему в дочери, и рЯдом с ней, такой молодой, ему пришлось
признатьсЯ, что сам он еще не стал взрослым. Ћни подходили длЯ  любви,  но
не длЯ совместной жизни. Ћн умел наслаждатьсЯ,  но  не  умел  воспитывать.
Љетенхейве не очень-то ценил воспитание, но  видел,  что  ќлька  чувствует
себЯ несчастной от избытка свободы.  Ћна  не  знала,  что  делать  с  этой
свободой. Ћна терЯлась в ней. ЉажущаЯсЯ безмЯтежной  жизнь  представлЯлась
ќльке бескрайним океаном, омывающим ее со всех  сторон,  океаном  пустоты,
чье  бесконечное  уныние  оживлЯлось  лишь  волнами  удовольствий,   пеной
пресыщениЯ, ветром минувших дней. Љетенхейве встретилсЯ на жизненном  пути
ќльки, как дорожный указатель, но лишь длЯ того, чтобы сбить ее с  верного
пути. Ђ потом после множества слиЯний Љетенхейве пережил новое длЯ него (и
ему не предназначенное) гнетущее чувство смертной тоски, чувство смертного
греха, какое возникает у праведников. ‡ато он впервые утолил свой голод.
   ќлька бурно требовала любви. Ћна была чувственной женщиной, разбуженнаЯ
в ней жажда нежности не знала границ. Ћна говорила: "Ћбними менЯ  крепче!"
Ћна вела его руку. Ћна говорила: "Џогладь менЯ!" “ нее горели  бедра,  все
тело ее пылало, она говорила непристойности, она  кричала:  "‚озьми  менЯ!
‚озьми менЯ!" € Љетенхейве терЯл  голову,  он  вспоминал  о  том,  как  он
голодал,  как  скиталсЯ  по  улицам  чужих  городов,  куда  его  забросило
отвращение к  родителЯм  ќльки,  он  вспоминал  о  тысЯчекратном  соблазне
витрин, о назойливых манекенах в наивно-непристойных позах, о  развешенном
белье, о рекламах, на которых женщины натЯгивали чулки по самые  бедра,  о
девушках, Языка которых он не знал и которые, леденЯ и обжигаЯ,  вереницей
проходили мимо него. €стинное наслаждение до сих пор грезилось ему лишь во
сне,  во  сне  он  испытывал  плотские  чувства,  лишь   во   сне   ощущал
привлекательность женского тела, слиЯние в  одно,  ощущал  чужое  дыхание,
горЯчие запахи. Ђ поспешно удовлетвореннаЯ похоть  в  каморке,  снЯтой  на
час, на парковых скамейках, в закоулках старой части города - разве  можно
было сравнить это с утомлЯющим соблазном нанизанных одна за другой секунд,
с цепью минут,  замкнутым  кругом  часов,  колесом  дней,  недель  и  лет,
соблазном  навеки,  да  еще  постоЯнной  возможностью  удовлетворЯть  свои
желаниЯ в брачном союзе, когда ты в  ужасе,  что  этому  не  будет  конца,
решаешьсЯ на крайность.
   ќлька ласкала его.  ‚  то  времЯ  часто  выключали  свет.  ’емные  ночи
действовали  угнетающе.  Љетенхейве  приобрел  длЯ  работы  аккумулЯторную
лампу. ќлька ставила лампу  рЯдом  с  кроватью,  и  Яркий  свет  падал  на
лежавших, словно луч прожектора, выхватывающий  из  темноты  ночной  улицы
голую парочку. ќлька долго и  внимательно  рассматривала  Љетенхейве.  Ћна
говорила: "‚ двадцать лет ты, наверное, был красивым". Ћна  говорила:  "’ы
любил многих женщин". Љетенхейве было  тридцать  девЯть.  †енщин  он  знал
немногих. ќлька говорила: "ђасскажи мне что-нибудь". Ћна считала его жизнь
бурной и Яркой, полной непонЯтных ей поворотов, считала  его  чуть  ли  не
авантюристом. ќльке все это было чуждо. Ћна не понимала, какую  звезду  он
выбрал себе путеводной. Љогда Љетенхейве ей рассказал, почему  он  не  мог
согласитьсЯ с политикой национал-социалистов и уехал за границу, ќлька  не
понЯла причины его поступка, разве что была какаЯ-то невидимаЯ  и,  уж  во
всЯком случае, неощутимаЯ причина нравственного порЯдка. Ћна говорила: "’ы
как школьный учитель". Љетенхейве смеЯлсЯ. Ђ может  быть,  смеЯлсЯ  только
его рот. Њожет быть, он всегда был таким старым учителем, старым  школьным
учителем и старым школЯром, невоспитанным учеником, который не знал урока,
потому что любил книги. ‘о временем  ќлька  возненавидела  его  книги,  ее
возмущали  бесчисленные  фолианты  сочинений,  бумаги,  тетради,  журналы,
вырезки и наброски, которые валЯлись повсюду и уводили  Љетенхейве  из  ее
постели в сферы, куда ей не было пути, в миры, в которые длЯ нее  не  было
доступа.
   „еЯтельность Љетенхейве, его участие в послевоенном восстановлении, его
стремление  создать  длЯ  нации  новые   основы   политической   жизни   и
демократической свободы привели к тому, что его избрали в  бундестаг.  …го
кандидатуру выдвинули на особых условиЯх,  и  Љетенхейве  получил  мандат,
даже не утруждаЯ себЯ предвыборными выступлениЯми. Ћкончание войны вселило
в него надежды, и какое-то времЯ он думал, что  посвЯтит  себЯ  настоЯщему
делу,  после  того  как  долго  оставалсЯ  в  стороне.  Љетенхейве   хотел
осуществить свои юношеские мечты, он верил тогда  в  перемены,  но  вскоре
понЯл, как глупо было в это верить, ведь люди, конечно, остались прежними,
они даже и не думали изменЯтьсЯ  оттого,  что  изменилась  государственнаЯ
форма правлениЯ, оттого, что  вместо  коричневых,  черных  и  серо-зеленых
мундиров по улицам теперь расхаживали и делали  девушкам  детей  оливковые
мундиры. € снова все рухнуло из-за мелочей, из-за вЯзкой тины, поднЯвшейсЯ
со дна и задержавшей  поток  чистой  воды,  все  осталось  по-прежнему,  в
заведенных испокон веков формах жизни, о  которых  каждый  знал,  что  они
лживы. Џоначалу Љетенхейве рьЯно взЯлсЯ за работу в  различных  комитетах,
ему не терпелось наверстать упущенные годы, _а как бы он  процветал,  если
бы примкнул в свое времЯ к нацистам, ибо то  было  пробуждение,  проклЯтый
взрыв помешательства его поколениЯ, а  теперь  все  его  стараниЯ  преданы
анафеме, и, он, седеющий юнец, стал  посмешищем,  он  потерпел  поражение,
едва успев начать_.
   ’о, что он потерЯл в политике, что  отвоевали  у  него  и  что  он  сам
вынужден был сдать, он потерЯл и в любви: политика и любовь пришла к  нему
слишком поздно. ќлька любила его, а он ездил по  бесплатному  депутатскому
билету за призраками, за призраком  свободы,  которой  боЯлись  и  которую
отдали на откуп философам длЯ бесплодных  обсуждений,  за  призраком  прав
человека, о которых  вспоминали  лишь  тогда,  когда  становились  жертвой
произвола; все эти проблемы оказались бесконечно трудными,  от  них  можно
было прийти в отчаЯние. Љетенхейве вскоре понЯл,  что  снова  находитсЯ  в
оппозиции, хотЯ вечно быть в оппозиции  не  доставлЯло  ему  уже  никакого
удовольствиЯ; он спрашивал себЯ: могу ли  Я  что-либо  изменить,  могу  лЯ
что-либо улучшить, знаю ли Я, каким путем надо  идти?  Ќет,  этого  он  не
знал. Љаждое решение было свЯзано с тысЯчами "за" и "против", практическаЯ
политика  напоминала  лианы,  лианы  тропического   леса,   джунгли,   где
попадаютсЯ хищные звери,  где  можно  быть  мужественным,  можно  защищать
голубЯ от льва, но где тебЯ исподтишка ужалит ЯдовитаЯ  змеЯ.  ‚прочем,  в
этом лесу львы были беззубыми, а голуби - не такими невинными, как  они  о
том ворковали, только змеиный Яд оставалсЯ все еще сильным и  действенным,
и змеи умели выбрать удачный момент длЯ смертельного укуса.  ‚  этом  лесу
Љетенхейве прокладывал себе дорогу, то и дело сбиваЯсь с пути.
   ‘китаЯсь в дебрЯх, он забывал, что ему светило солнце, что на его  долю
выпало чудо: его любили, ќлька с ее  прекрасным  юным  телом  любила  его.
Ќедолги были их объЯтиЯ - от  поезда  до  поезда,  -  и  Љетенхейве  снова
торопилсЯ в путь, безумный рыцарь,  сражавшийсЯ  с  властью,  котораЯ  так
сроднилась с  прежними  извечными  властЯми,  что  смеЯлась  над  рыцарем,
выступившим против нее. €ногда, словно из любезности,  желаЯ  придать  его
стараниЯм какую-то цель, она подсовывала  ему  ветрЯную  мельницу,  вполне
пригодную длЯ такого старомодного „он-Љихота,  а  ќлька  оставалась  дома,
обреченнаЯ  на  ад,  ад  одиночества,  ад  скуки,   ад   безразличиЯ,   ад
каждодневных хождений в кино, где в уютной темноте дьЯвол вместо настоЯщей
жизни показывает вымышленную, где тени вытравлЯют  душу,  ад  пустоты,  ад
мучительно воспринимаемой вечности, ад примитивного существованиЯ, годного
разве лишь длЯ  растений,  способных  и  здесь  воспринимать  свет  небес.
"‘олнце? - думала ќлька. - Ћбман. …го свет черен".
   _Џрекрасной была лишь молодость, а молодость не вернетсЯ,  ее  сломали,
скосили в мае, и Љетенхейве, добрый малый, был одним из  косцов.  “  ќльки
никогда не было школьного учителЯ, теперь у нее есть  школьный  учитель  в
Ѓонне, но он не задавал ей никаких уроков. „а она  и  не  стала  бы  учить
уроки, разве это  подобало  ей,  дочери  наместника,  у  которого  пленные
разгребали гравий в парке_.
   € тут-то к ней Явилась ‚ановскаЯ, ‚ановскаЯ с широкими, поднЯтыми ватой
плечами,  извращеннаЯ  фюрерша  женского   союза,   ‚ановскаЯ   с   грубым
повелительным голосом, _он  напоминал  родительский  дом,  как-то  странно
измененный, но все-таки это был ее родительский  дом,  голос  отца,  голос
матери,  он  напоминал  ей  пивные  пирушки  "старых  бойцов",  в  которые
расфранченный гаулейтер погружалсЯ, как в  омолаживающую  грЯзевую  ванну.
‚ановскаЯ сказала: "Џойдем, дитЯ мое", и ќлька  пошла  за  ней_...  и  она
попала в объЯтиЯ лесбиЯнки, там было тепло, там было забвение,  там  можно
было укрытьсЯ от пространства, укрытьсЯ от солнца, укрытьсЯ  от  вечности,
там произносили простые слова, не говорили ни о чем абстрактном,  не  было
ужасной, гнетущей, беспрестанной, брызжущей, бурлЯщей и всегда  непонЯтной
интеллектуальности  Љетенхейве,  _который  ее  похитил,  когда  она   была
беспомощной, этот школьный учитель, этот дракон, и она, принцесса,  теперь
мстила, мстила Љетенхейве, мстила дракону, мстила отцу,  который  не  смог
победить и умер, как трус, отдав ее  дракону,  мстила  за  свое  проклЯтое
существование, мстила тем, что свЯзалась с извращенными бабами, они  стали
церберами ее мести_... Ќе одна ‚ановскаЯ была орудием ее мести, потому что
‚ановскаЯ не только  ублажала,  но  и  сводничала,  вербовала  девушек  на
проклЯтую службу весталок. Њужчин она презирала, _трЯпки,  все  трЯпки,  к
счастью, все импотенты_. Ћна щеголЯла подбитыми ватой плечами, тугим задом
в мужских брюках и сигарой во рту - последним звеном в цепи  доказательств
своей мужеподобности. Ћна, чудовище половой зависти, злаЯ и  растолстевшаЯ
ЏентесилеЯ лавочниц, прозевавшаЯ своего Ђхилла, с  удовольствием  похитила
бы жен у несправедливо всем владевших, но бессильных  Џриапов.  ќльку  она
подкупала избавлением от одиночества и пивом.  ќлька  уже  не  чувствовала
себЯ покинутой, когда  Љетенхейве  заседал  в  Ѓонне.  Ћна  пила.  Џила  с
озлобленными лесбиЯнками, которые ждали, пока  она  опьЯнеет.  ќлька  пила
бутылку за бутылкой. Ћна заказывала пиво по телефону, и ей доставлЯли  его
на  дом  в  четырехугольных  металлических  корзинах.   Љогда   Љетенхейве
возвращалсЯ  из  своих  поездок,  наглые   бабы,   насмешливо   ухмылЯЯсь,
выскакивали из дверей, точно насытившиесЯ крысы. Љетенхейве кидалсЯ на них
с кулаками, но они успевали  укрытьсЯ.  ‚  комнате  пахло  женским  потом,
бесплодным возбуждением, бессмысленным изнеможением и пивом, пивом, пивом.
ќлька, ошалелаЯ от пива, бормотала что-то бессвЯзное, как кретинка.  ‘люна
капала из ее  красивого,  накрашенного,  созданного  длЯ  любви  рта.  Ћна
бормотала: "—его тебе здесь надо?" Ћна бормотала: "џ ненавижу  тебЯ!"  Ћна
бормотала: "џ люблю только  тебЯ!"  Ћна  бормотала:  "Џойдем  в  постель".
_‘олнце было черным_.
   Њог ли он боротьсЯ? Ћн не мог боротьсЯ. Ѓабы сидели  в  своих  крысиных
норах. Ћни наблюдали за ним. Ђ в Ћбщегерманском  блоке  в  своих  укрытиЯх
сидели другие крысы - мужчины - и тоже наблюдали за ним. Ћн  наклонЯлсЯ  к
губам ќльки - и ощущал запах  пивного  перегара,  дух  свЯтого  ‘пиритуса,
зеленый змий взметалсЯ с ее вздохом.  Љетенхейве  всего  передергивало,  и
все-таки его влекло к ней, и в конце концов именно он сдавалсЯ. Ќаутро они
мирились. —аще всего это было воскресное утро. Љолокола звали  в  церковь.
Љетенхейве ничего не имел  против  колокольного  звона,  его  колокола  не
звали, и, возможно, он даже сожалел, что они взывали не к нему,  но  ќльку
каждый удар колокола  волновал,  как  призыв,  как  притЯзание  на  что-то
абсолютное, и она  сопротивлЯлась  ему  всеми  силами.  "џ  ненавижу  этот
трезвон,  -  кричала  она.  -  ќто  подло  так   трезвонить!"   Љетенхейве
приходилось ее успокаивать.  ќлька  плакала.  ‚падала  в  тоску.  Ќачинала
хулить бога. Ѓог ќльки был злым богом, извергом, испытывающим  наслаждение
при виде людских страданий. "Ѓога нет", - говорил  Љетенхейве,  отнимаЯ  у
нее последнее утешение - веру в кровавого идола. ‹ежа в кровати, они  пели
детские песенки, вспоминали считалки. Љетенхейве любил ќльку. € бросил  на
произвол судьбы. …му доверили  человека,  а  он  бросил  его  на  произвол
судьбы. Ћн ездил  разбирать  запутанные  дела,  сражалсЯ  в  комитетах  за
какие-то туманные права человека, которые так и  не  были  завоеваны.  …го
работа в комитетах была напрасной, все равно он никому не смог бы  помочь,
но он уезжал, оставлЯЯ ќльку в отчаЯнии, - единственное существо,  которое
ему доверили, о котором ему надо было заботитьсЯ. Ќаглые бабы убивали  ее.
Џиво убивало ее. „а еще она стала  глотать  таблетки.  Џо  сути  дела,  ее
задушило одиночество, предчувствие  вечного  и  преходЯщего,  ее  задушила
вселеннаЯ, такаЯ конечнаЯ и бесконечнаЯ, залитаЯ черным светом,  с  черным
непостижимым небом по ту сторону звезд. _Љетенхейве  -  школьный  учитель,
Љетенхейве - похититель девушек, Љетенхейве - дракон из саги, Љетенхейве -
вдовец Џоссель, Љетенхейве - моралист и сластолюбец, Љетенхейве - депутат,
Љетенхейве - рыцарь прав человека, Љетенхейве - убийца_.
   _‚ одной газете напечатали портрет мудреца:  старый  человек  с  добрым
лицом и с седыми как лунь волосами, в своей поношенной одежде он был похож
на садовника. ќйнштейн, который гонЯлсЯ за призрачным огоньком,  и  поймал
этот огонек, и вывел  Ясную  изЯщную  формулу  длЯ  четвертой  компоненты;
объединение физических теорий, гармониЯ сфер, единаЯ теориЯ  полЯ,  законы
тЯготениЯ и  электричества  сводЯтсЯ  к  формуле,  общей  длЯ  всех  видов
материи_...
   ‚агалавайЯ. ЃезмЯтежен, говорЯт,  сон  праведных.  Ђ  разве  Љетенхейве
может спать? ‚о сне приходЯт видениЯ, скорее, даже не видениЯ, а страхи  и
призраки. Ћн лежал в поезде, головой к востоку, устремив закрытые глаза на
запад. —то  же  он  мог  видеть?  ‘аарскую  область,  прекрасную  ”ранцию,
государства Ѓенилюкса, всю "малую …вропу", …вропейское объединение углЯ  и
стали. Ђ склады оружиЯ? €  склады  оружиЯ.  “же  кое-кто  подкрадывалсЯ  к
границам. ЋбменивалсЯ нотами.  ‡аключал  договоры.  €гра  опЯть  началась.
‘тараЯ игра? ‘тараЯ игра. ”едеративнаЯ республика принимала в ней участие.
…е деЯтели вели переписку с американцами  в  ‚ашингтоне  и  терлись  возле
американцев в Њаннгейме. Љанцлер заседал за тем или иным  круглым  столом.
Љак равноправный? Љак равноправный. Ђ что у  него  позади?  Ћборонительные
линии. ђеки. Ћборона на ђейне. Ћборона на ќльбе. Ћборона на  Ћдере.  Ђтака
на ‚исле. Ђ что еще? ‚ойна, могилы. Ђ что у  него  впереди?  ЌоваЯ  война?
Ќовые могилы? Ћтступление  до  Џиренеев?  Љарты  снова  перетасованы.  Љто
назвал министра иностранных дел одной великой  державы  вылощенным  ослом?
‘тарый заЯц с ‚ильгельмштрассе. Ћн уже снова чувствовал  себЯ  на  пути  к
великодержавности и, высунув Язык, мчалсЯ  по  старой  дистанции,  теперь,
правда, по Љобленцерштрассе, но в начале и в конце ее  уже  сидели  еж  со
своей ежихой.
   Ќа ђейне устало боролсЯ с течением буксир, тЯнувший угольные  баржи.  ‚
тумане они скользили по воде, как мертвые киты.
   ‡десь лежал некогда клад, сокровище под волнами, золото,  спрЯтанное  в
гроте. …го грабили,  разворовывали,  растрачивали,  проклинали.  •итрость,
коварство, ложь, обман,  убийство,  смелость,  верность,  предательство  и
туман во веки веков, аминь. ‚агалавайЯ, пели  дочери  ђейна.  Џищеварение,
разложение, обмен веществ и обновление  клеток  -  и  через  семь  лет  ты
становитьсЯ другим; но на полЯх воспоминаний громоздЯтсЯ окаменелости - им
хранЯт верность.
   ‚агалавайЯ... ‚ театре Ѓайрейта на сцене  высоко  взлетали  на  качелЯх
девушки, сверкающие грации. ‡релище растрогало диктатора, тепло  разлилось
по его жилам; рука на портупее, спущеннаЯ на лоб прЯдь, безупречно сидЯщаЯ
фуражка, в мрачных замыслах зарождаетсЯ катастрофа. €  вот  уже  встречают
верховных комиссаров, раскрывают им объЯтиЯ и прижимают к груди! Џрижимают
к груди! ‹ьютсЯ слезы, слезы умилениЯ,  текут  соленые  ручейки,  встречи,
всепрощение, а кожа-то сразу поблекла, слезы смыли со щек  немного  румЯн,
но наследие ‚отана вновь спасено.
   ”лаги  всегда  выставлЯют  себЯ  напоказ,  как   дешевые   проститутки.
‚ывешивать флаги считаетсЯ при некоторых обстоЯтельствах долгом.  _‘егоднЯ
Я вывешиваю один флаг, завтра другой, Я исполнЯю свой долг_.  ”лаги  шумЯт
на ветру. Ћ ѓельдерлин,  что  это  шумит?  ’рескучие  фразы,  полые  кости
мертвецов. ‚ысшее  общество  снова  выстоЯло.  …му  нужно  было  выполнЯть
высокие задачи, спасать имущество, поддерживать свЯзи, охранЯть  владениЯ,
не терЯть контактов,  ибо  главное  -  присутствовать,  быть  при  сем,  в
творениЯх haute couture [лучших портных (франц.)], в отутюженном фраке,  а
если уж так не получитсЯ, то в сапогах, чеканЯ шаг. ‚о фраке человек одет,
но украшает его лишь ладно сшитый мундир. Ћн придает величие,  гарантирует
уверенность,  безопасность.  Љетенхейве  не  придавал  значениЯ  мундирам.
Џридавал ли он значение величию? Ђ уверенности, безопасности?
   Љетенхейве погрузилсЯ в беспокойный сон. …му снилось, что  он  едет  на
предвыборное собрание. ЊаленькаЯ станциЯ, расположеннаЯ в долине. Ќикто не
вышел встречать депутата. Џустынные рельсы убегали  в  бесконечность.  Њеж
шпал увЯдала трава. ‘реди камней пышно разроссЯ чертополох. —етыре холма -
вот и весь городок. Ќа холмах католический собор, протестантскаЯ  церковь,
памЯтник воину из бесплодного гранита и „ом  профсоюзов,  построенный  без
души, на скорую руку, из неотесанных бревен. ‚се четыре  сооружениЯ  стоЯт
особнЯком. Ћни стоЯт особнЯком, как греческие храмы среди  печальных  руин
‘елинунта. Ћни давно уже прошлое, пыль  истории,  окаменевшие  экскременты
Љлио, ни один человек не интересуетсЯ ими, но Љетенхейве  ведено  взбежать
на один  из  этих  холмов,  приблизитьсЯ  к  одному  из  этих  сооружений,
постучатьсЯ и воскликнуть: "‚ерую! ‚ерую!"
   …му стало жарко. ‚идимо, кто-то включил в вагоне отопление,  хотЯ  ночь
была теплой. Љетенхейве зажег свет. ЏоглЯдел на часы. ЏЯть  утра.  ЉраснаЯ
секунднаЯ стрелка вращалась по циферблату со светЯщимисЯ  цифрами,  словно
предупреждаЯ об избыточном давлении и опасности взрыва.  ‚ремЯ  Љетенхейве
истекало. Ћно текло с фосфорическим блеском,  что  можно  было  видеть,  и
бессмысленно, что было менее заметно. Љолеса поезда бессмысленно везли его
к лишенной ореола цели. €спользовал ли он свое времЯ? ‘вой день? Ђ  стоило
ли? € не был ли вопрос о стоимости времени  тоже  выражением  человеческой
извращенности? "–ель существует лишь длЯ  безнравственных",  -  как  изрек
ђатенау, и потому Љетенхейве считал себЯ безнравственным. ‘  возрастом  он
стал понимать, что, не успев еще сесть на поезд времени, он уже очутилсЯ в
конце своего жизненного пути. Џроизошло столько событий, что ему казалось,
будто он так и стоит на месте, не сделав  ни  шагу  вперед;  пережитые  им
катастрофы, бурные перемены в мире, исторические  крушениЯ,  начала  новых
эпох, под ветром которых на закате или на утренней заре (кто знает?)  лицо
его   покрылось   загаром   и   огрубело.   ‚се   это   уподоблЯло    его,
сорокапЯтилетнего  мужчину,  мальчишке,  который,  посмотрев   фильм   про
разбойников, трет глаза, полный  глупых  надежд,  глупых  разочарований  и
глупых пороков. Љетенхейве протЯнул руку, чтобы  выключить  отопление,  но
рычажок стоЯл на метке "холодно". Ѓыть  может,  надо  выключать  отопление
другим  рычажком,  не  в  купе;  быть  может,  сам   машинист   регулирует
температуру в вагонах; быть может, отопление вообще не  включено  и  виною
всему эта тЯгостнаЯ душнаЯ ночь. Љетенхейве снова улегсЯ и  закрыл  глаза.
€з коридора не доносилось ни звука. Џассажиры лежали в  своих  загончиках,
погрузившись в забытье.
   Ђ если на этот раз  его  не  изберут?  Љетенхейве  страшило  участие  в
предвыборных битвах - роль  быка,  идущего  на  заклание.  Ћн  все  больше
пугалсЯ собраний, ненавистной ширины залов, необходимости  говорить  перед
микрофоном,  боЯлсЯ  услышать  из  репродукторов,  установленных  во  всех
уголках, раскаты  своего  искаженного  до  неузнаваемости  голоса,  боЯлсЯ
глухого, издевательски насмешливого эха, доносившегосЯ до него из  чадного
месива табачного дыма, пивного перегара и острого запаха пота. Љак  оратор
он не умел убеждать. ’олпа чувствовала, что он сомневаетсЯ, и  не  прощала
ему этого. ‚ выступлениЯх Љетенхейве им не хватало  фанатизма,  искреннего
или разыгранного гнева, рассчитанного неистовства, пены у рта - привычного
патриотического балагана, который был им  знаком  и  который  им  хотелось
видеть всегда. ‘пособен ли Љетенхейве быть глашатаем партийного оптимизма,
способен ли выравнивать капустные кочаны  в  намеченных  партийной  линией
грЯдках по солнцу программы? “ многих ораторов фразы прыгали с губ, словно
квакающие лЯгушки, но Љетенхейве очень боЯлсЯ лЯгушек.
   …му хотелось, чтобы его снова избрали. Љонечно, этого хочетсЯ  каждому.
Ќо Љетенхейве хотел снова стать депутатом, потому что считал себЯ одним из
немногих, кто еще  рассматривает  свой  мандат  как  полномочие  адвоката,
выступающего против властей. —то можно  к  этому  добавить?  Ќадо  ли  ему
рисовать радужные картины, использовать старые "серебрЯные лучи",  которые
вытаскивают из сундука перед каждыми выборами,  как  елочные  украшениЯ  к
рождеству (этого требовала его партиЯ), вселЯть надежду на  то,  что  дела
пойдут лучше, эту фата-моргану простаков, котораЯ после каждого плебисцита
рассеиваетсЯ как дым, словно избирательные  бюллетени  бросают  в  горнило
ѓефеста? Ќо разве мог он себе позволить отказатьсЯ от  саморекламы?  ђазве
он такой уж дефицитный товар, звезда политической эстрады? €збиратели  его
не знали. Ћн делал все, что мог, но  в  основном  в  комитетах,  а  не  на
пленумах, работа же комитетов проходила не публично, не на глазах у нации.
Љородин,  представитель  другой  партии,  его  противник  в  комитете   по
петициЯми, называл  Љетенхейве  романтиком  прав  человека,  который  ищет
повсюду преследуемых и угнетенных, чтобы снЯть  с  них  цепи,  ищет  жертв
несправедливости; Љетенхейве всегда стоЯл на стороне беднЯков  и  чудаков,
он  приходил  на  помощь  "неорганизованным"  одиночкам,  но  никогда   не
вступалсЯ за церковь, за картели и партии; он не всегда  поддерживал  даже
свою партию, что вызывало недовольство  его  партийных  друзей,  и  иногда
Љетенхейве казалось, что Љородин, его противник, в  конечном  счете  лучше
понимает его, чем фракциЯ, с которой Љетенхейве был свЯзан.
   Љетенхейве вытЯнулсЯ во весь рост под простыней. “крытый до подбородка,
он походил на древнеегипетскую мумию. ‚ купе стоЯл затхлый музейный запах.
Ќе был ли сам Љетенхейве музейным экспонатом?
   Ћн считал себЯ Ягненком. Ќо не хотел отступать перед волками.  Ќа  этот
раз нет. …го роком была лень, даже если он работал по шестнадцать часов  в
сутки, и работал неплохо. Љетенхейве был ленив, потому что он ни во что не
верил,  во  всем  сомневалсЯ,  впадал  в  отчаЯние,  относилсЯ  ко   всему
скептически, и его усердные и искренние выступлениЯ в защиту прав человека
были только остатками  его  упрЯмого  и  легкомысленного  желаниЯ  быть  в
оппозиции  и  оказывать  сопротивление  государству.   ’еперь   Љетенхейве
перебили хребет, и волкам не трудно будет вновь отнЯть у него все.
   Ђ чем он еще мог занЯтьсЯ? Љетенхейве умел  готовить.  Њог  прибрать  в
комнате. Ћн обладал талантами домашней хозЯйки. ’ак надо ли ему  печьсЯ  о
своей совести, писать эти статьи, передавать в  эфир  свои  комментарии  -
короче,  быть  современной  Љассандрой?  Љто   станет   печатать   статьи,
передавать  комментарии,  кто  станет  слушать  Љассандру?  Ќадо  ли   ему
бунтовать?  ‘тоило  Љетенхейве  хорошенько  все  это  продумать,  как  ему
хотелось уж лучше заниматьсЯ  стрЯпней.  Њожет,  он  смог  бы  готовить  в
монастыре трапезу длЯ монахов. Љородин дал бы  ему  рекомендацию.  Љородин
женат, имеет детей  и  может  стать  дедом,  у  него  есть  вера,  немалое
состоЯние и солиднаЯ долЯ в предприЯтиЯх, кроме того, он друг  епископа  и
поддерживает хорошие отношениЯ с монастырЯми.
   Љое-кто в столице вставал рано. Ѓыло половина  шестого  утра.  ‡азвонил
будильник. ”рост-”орестье тут же проснулсЯ. …му не пришлось вырыватьсЯ  ни
из сновидений, ни из объЯтий, его не мучили  кошмары,  не  звала  утреннЯЯ
месса, он не терзалсЯ страхом.
   ”рост-”орестье зажег лампу, и в огромной комнате, в  великолепном  зале
девЯтнадцатого века с лепным потолком и точеными колоннами, стало  светло.
ќтот зал служил ”росту-”орестье спальней, столовой,  кабинетом,  гостиной,
кухней, лабораторией и ванной.  Љетенхейве  вспомнил  тЯжелые  гардины  на
высоких окнах: красные, как генеральские лампасы, и постоЯнна  задернутые,
они словно огненной стеной отделЯли зал от природы. ‘юда  едва  доносилось
щебетанье, радостное пение проснувшихсЯ птиц в парке; происходЯщее в  зале