 противоположном
берегу дремлют после обеда пенсионеры ђозендорфа.
   Љетенхейве заказал лососину, свежего лососЯ из ђейна, но тут же пожалел
об этом; он мысленно представил себе, как сорвутсЯ с места официанты,  эти
облаченные в торжественные фраки администраторы смерти,  нелепые  в  своем
чрезмерном рвении, словно бестолковые дети,  нелепые  в  своем  чрезмерном
достоинстве,  словно  бестолковые  старики,  они  заторопЯтсЯ  к   берегу,
спотыкаЯсь о корЯги и камни, опустЯт в воду  сачок,  помашут  сидЯщему  на
террасе Љетенхейве, кивнут ему и; вообразив, что  получили  его  согласие,
поймают рыбу, вздернут ее повыше, красивого золотистого лососЯ в блестЯщей
кольчуге, а он, переливаЯсь золотом и  серебром,  будет  битьсЯ  в  сетЯх,
вырванный лемурами из своей могучей  стихии,  из  доброго  мира  журчащих,
рассказывающих сказки струй - о, как ужасно утонуть в  солнечном  свете  и
воздухе, о, как жестоко блестит на  солнце  нож!  …му  принесли  в  жертву
лососЯ. _Љетенхейве - бог, которому приносЯт в  жертву  кротких  рыб_.  Ќо
ведь он же, как всегда, не хотел этого. €скушение! €скушение!  —то  делает
отшельник? Ћн убивает акрид. ђыба уже  мертва.  ‚ино  посредственное.  …го
превосходительство Љетенхейве ест свой дипломатический  обед  с  умеренным
аппетитом.
   Ћн вел дипломатические разговоры. Љто был у  него  в  гостЯх?  ѓосподин
ѓитлер, фюрер, господин ‘тендаль, консул. Љто подавал? ѓосподин —емберлен,
достопочтенный.
   _ѓитлер_: Љлимат здесь мЯгкий.  ђейнский  ландшафт  -  исторический,  а
терраса вызывает волнение. …ще девЯтнадцать лет назад...
   _‘тендаль_: ‚осхищаюсь и почитаю! Ћ, как вы были молоды, когда  с  этой
террасы отправились в ‚исзее, чтобы прикончить своих друзей!  Љак  трогает
менЯ судьба этих юношей. Љак волнуют  менЯ  романы,  созданные  под  вашей
эгидой.  Ѓудучи  советником  интендантства,  Я  последовал  бы  за   вашим
ополчением. Џовидал бы снова Њилан, ‚аршаву и Ѓерезину,  "‹юдей,  коней  и
колесницы господь сразил своей десницей", ‚ы цитировали этот псалом  после
победы  над  Џольшей.  ‚ы  выступали  в  рейхстаге.  ‚ы   жаловали   своих
полководцев маршальскими жезлами и поместьЯми в ‡ападной Џруссии. Љое-кого
вы приказали  повесить.  „ругие  послушно  застрелились  сами.  Ћдному  вы
послали Яд. Ђ где все ваши сиЯющие от восторга юноши, ваши герои  воздуха,
герои морЯ, герои танков и ваши мальчики в Ѓерлине, господин  ѓитлер?  —то
поделывают ваши писатели, господин Љетенхейве? Ћни переводЯт Ѓодлера.  Љак
прекрасно, как смело! Ђ что же  Ќарвик,  Љиренаика,  Ђтлантический  океан,
‚олга,  все  места  казней,  лагерЯ  военнопленных  на  Љавказе  и  лагерЯ
военнопленных в штате Ђйова? Љто напишет об этом? ЊенЯ интересует  правда,
только правда...
   _Љетенхейве_: ‡десь вообще нет никакой правды. ’олько клубок лжи.
   _‘тендаль_: ‚ы бессильный гностик, господин депутат.
   € вот уже в  воздухе  над  ђейном  сгустилсЯ  и  заплЯсал  клубок  лжи,
показываЯ свое грЯзное нейлоновое белье.
   _ѓитлер_:  ‚  застольных  беседах  Я   годами   боролсЯ   за   создание
историко-германского института объединенных иллюстрированных журналов,  за
очищение  немецкой  культуры,  во-первых,  от  еврейских,  во-вторых,   от
христианских, в-третьих, от морально-сентиментальных  и,  в-четвертых,  от
космополитско-интернациональных, пацифистско-кровожадных влиЯний, могу вас
теперь заверить, что моЯ победа была глобальной.
   Ќад  ђейном  кружатсЯ  шесть  земных  шаров.  Ћни  украшены  флагами  и
вооружены. ђычат репродукторы: "‚ыше знамена!"
   “ —емберлена трЯсутсЯ руки. Ћн проливает на скатерть растопленное масло
и говорит: "Peace in our time" ["Ћтныне мир обеспечен на целые  поколениЯ"
- фраза —емберлена, сказаннаЯ им после подписаниЯ Њюнхенского соглашениЯ].
   €з воды поднимаетсЯ труп —ехословакии и смердит. ‚  чреве  этого  трупа
томитсЯ и беспокойно мечетсЯ Џровидение.  ’ри  громкоговорителЯ  сражаютсЯ
между собой. Ћдин кричит: "Џланомерно!" „ругой ревет: "Џлан, план!" ’ретий
исполнЯет партию хора из "’рехгрошовой оперы":  "„а,  наметь  лишь  план".
ѓромкоговоритель  номер  один  и  громкоговоритель   номер   два   Яростно
набрасываютсЯ на громкоговоритель номер три и избивают его.
   ‘енатор Њаккарти посылает два детектора  лжи,  чтобы  расследовать  это
происшествие.
   Џервый  детектор  лжи  обращаетсЯ  к  ѓитлеру:  "ѓосподин  ѓитлер,   вы
когда-нибудь принадлежали к коммунистической партии?"
   _ѓитлер_: “же тогда, когда Я был еще никому не известным ефрейтором,  Я
решил  стать  политиком  и  покончить  с  большевистскими  недочеловеками,
которые, можете мне поверить, никогда больше не поднимут головы...
   ‘трелка детектора лжи ласково вилЯет.
   Ќо ѓитлер, поглЯдев на  нее,  замолкает,  а  потом  в  бешенстве  орет:
"Џокажите-ка мне свое свидетельство об арийском происхождении!"
   Џервый детектор лжи весьма смущен. ‚ нем перегорает  предохранитель,  и
он растерЯнно удалЯетсЯ.
   ‚торой  детектор  лжи  обращаетсЯ  к  Љетенхейве:   "‚ы   были   членом
коммунистической партии?"
   _Љетенхейве_: Ќет, никогда.
   ‚торой детектор лжи: "Ѓрали ли вы  девЯтого  августа  тысЯча  девЯтьсот
двадцать восьмого года в Ѓерлинской государственной  библиотеке  "Љапитал"
Љарла Њаркса и говорили ли вы в тот  вечер  своей  тогдашней  приЯтельнице
‘оне Ѓузен, чтобы она  не  снимала  рубашку,  так  как  изучать  "Љапитал"
важнее?
   Љетенхейве охватывает страх, ему становитсЯ стыдно.  ‘трелка  детектора
резко  отходит  влево.  €з  реки  выходЯт  дочери  ђейна.  Ћни   одеты   в
небесно-голубую, возбуждающую похоть форму стюардесс и поют:  "‚агалавайЯ,
ты не отправишьсЯ в Ђмерику, вагалавайЯ, ты останешьсЯ здесь".
   Љетенхейве подавлен. ‘тендаль пытаетсЯ его утешить: "ѓватемала не более
скучна, чем —ивитавеккиЯ, где Я был консулом.  Ќе  ездите  в  отпуск.  ‚ас
поразит удар".
   Љетенхейве укоризненно смотрит на —емберлена и говорит: "Ќо ведь Ѓек  и
ѓальдер замышлЯли путч! Ќе забывайте, Ѓек и ѓальдер хотели его придушить!"
   ѓитлер довольно хлопает себЯ  по  коленке  и  смеетсЯ  уверенно,  точно
лунатик.
   —емберлен грустно смотрит на остатки рыбы, которые он убирает со стола,
и шепчет: "ѓенерал, замышлЯющий путч, не может быть партнером ‘оединенного
королевства; генерал, успешно завершивший путч, может  ЯвитьсЯ  во  дворец
свЯтого „жеймса".
   Љетенхейве должен уходить. Џора. ‚округ  него  стоЯт  четыре  кельнера.
‘коро они опЯть  начнут  обслуживать  генералов.  ‚идимо,  это  неизбежно.
†ители ђозендорфа, деревни роз, на противоположном берегу, пробуждаютсЯ от
послеобеденного сна. Ќа стол  подают  кофе.  €  к  этому  столу  пригласЯт
генералов. Ћни кажутсЯ себе розовыми лепестками, плывущими в черном омуте.
—его-чего только не вылезет  из  глубины!  †абы,  водоросли,  умерщвленные
недоноски. Њожет, какаЯ-нибудь жаба вспрыгнет на  лист  розы,  залезет  на
стол и скажет: "Ѓеру на себЯ  все  хозЯйство".  •орошо,  если  у  генерала
окажетсЯ при себе, саблЯ.  Љельнеры  кланЯютсЯ,  Љетенхейве  всегда  давал
слишком щедрые чаевые, и хорошо, что он это  делал,  поэтому  на  сей  раз
администраторы смерти отпустили его с миром.
   —ерный правительственный автомобиль ”роста-”орестье ожидал  Љетенхейве.
”рост-”орестье продолжал  приучать  Љетенхейве  к  удовольствиЯм,  которые
государство и жизнь предоставлЯют крупным чиновникам и посланникам. ‘адЯсь
в машину, Љетенхейве увидел дом  французского  верховного  комиссара,  над
крышей дома развевалсЯ трехцветный флаг. Le jour  de  gloire  est  arrive!
[длЯ нас день славы настает (франц.) - строка из "Њарсельезы"]  Ќастал  ли
он уже, день славы? €ли, быть может, он настает  неоднократно?  ‚  течение
ста пЯтидесЯти лет один день славы за другим? …ще не так давно  это  было,
но кажетсЯ, что с тех пор прошло очень много времени. …ще не так давно это
было, когда трехцветный флаг развевалсЯ в  Ђмерике,  а  свободе  поставили
статую; qu'un sang impur abreuve nos sillons [нечистаЯ кровь  напоит  наши
борозды (франц.) - строка из "Њарсельезы"].
   ‚от уже полтора столетиЯ нации  кричат  о  нечистой  крови  и  поЯт  ею
борозды. € всегда им не хватает этой нечистой крови,  чтобы  удовлетворить
чудовищную в ней потребность: немецкой, русской, английской,  французской,
итальЯнской, испанской, американской крови, крови  с  Ѓалкан  и  крови  из
Ђзии,   негритЯнской   крови,   еврейской   крови,    фашистской    крови,
коммунистической крови; ужасающее море крови, приток ее  не  иссЯкал,  так
много всЯких друзей человечества рыли кровавые каналы, так много  желавших
добра;  энциклопедисты,  романтики,   гегельЯнцы,   марксисты   и   всЯкие
националисты. „еревьЯ казались Љетенхейве  красными,  с  красной  листвой,
землЯ - красной, небо - красным, а бог философов  посмотрел  на  дело  рук
своих и увидел, что  ничего  хорошего  не  получилось.  ’огда  он  призвал
физиков, которые мыслили волнами и частицами, им удалось расщепить атом, и
они отправились убивать в •иросиму.
   Џо дороге Љетенхейве попадались дети. ”ранцузские дети, немецкие  дети,
американские дети. „ети шли  или  играли  раздельно,  по  национальностЯм.
ђазные группы детей не обменивались между собой ни словом. Љетенхейве ехал
через американский  поселок.  Ђмериканский  поселок  на  ђейне.  ЊаленькаЯ
американскаЯ  церковь  была  построена  по  образцу  первых   американских
церквей, какие строили переселенцы на краю прерий, перестрелЯв или  изгнав
индейцев.  ‚  этой  церкви  молились  богу,   который   любит   удачливых.
Ђмериканский бог не полюбил бы Љетенхейве. Ћн не был удачливым  и  никогда
не завоевывал прерий.
   Ћни прибыли в Њелем, доехали  до  резиденции  американского  верховного
комиссара,  и  Љетенхейве  вылез  из  машины.   Ђмериканский   комиссариат
помещалсЯ  в  здании,  построенном  в  лесу  на  сваЯх,  -  эдакаЯ  унылаЯ
конструкциЯ из бетона, стали и стекла, но здесь, в  лесу,  это  сооружение
напоминало романтический замок из немецкой сказки,  занесенный  с  ЃродвеЯ
небоскреб, который встал на бетонные  подпорки,  словно  испугавшись,  что
ђейн выйдет из берегов и поглотит и его, и множество автомобилей, стоЯвших
под домом между бетонными опорами, точно готовые к  отплытию  спасательные
катера. •отЯ было еще светло, во всем огромном здании горели  тысЯчи  ламп
дневного света, усиливаЯ впечатление призрачности и  таинственности  этого
стоЯщего в лесу дома  на  сваЯх.  ђезиденциЯ  комиссара  казалась  дворцом
могущественного чародеЯ и в то же времЯ  огромным  ульем,  окна  которого,
залитые неоновым светом,  напоминали  прилепившиесЯ  друг  к  другу  соты.
Љетенхейве  было  слышно,  как  гудит  этот  дом.   Џчелы   усердствовали.
Љетенхейве отважно вступил  в  заколдованное  царство,  смело  окунулсЯ  в
таинственное сиЯние. Ћн показал часовому свой мандат, и тот пропустил его.
Ѓезостановочные лифты струились по зданию вверх и вниз,  словно  кровь  по
жилам живого существа. „еловитые дамы и господа  с  небольшими  папками  в
руках  то  возносились  к  небесам,  словно  силою  огромного  насоса,  то
низвергались в бездну; это были бактерии, присущие  этому  организму,  они
поддерживали в нем жизнь, усиливали или ослаблЯли его. ‚ероЯтно, с помощью
микроскопа можно было бы определить, созидательные или разрушительные  это
частицы. Љетенхейве тоже вошел в лифт и устремилсЯ куда-то ввысь. ‚ыйдЯ из
лифта на одном из средних этажей,  он  направилсЯ  по  длинному,  залитому
неоновым светом коридору. Љоридор этот, призрачный, нереальный,  показалсЯ
ему  заманчивым,  а  кондиционированный  воздух   ласково   обдувал   его.
Љетенхейве постучал в одну из дверей и попал в комнату, залитую  неоном  и
солнцем. Ћна напоминала искусственно  освещенный  аквариум  при  солнечном
свете, и Љетенхейве подумал, что сам он тоже любит  работать  в  таком  же
освещенном двойным  светом  аквариуме.  ЋказываетсЯ,  они  просто-напросто
существа, которых специально разводЯт и сажают в аквариумы  и  теплицы!  ‚
комнате Љетенхейве обратилсЯ к двум секретаршам-немкам. Ћн назвал  фамилию
американского чиновника, и  одна  из  секретарш  сказала,  что  американец
где-то здесь, но где именно, она не знает. „ругаЯ заметила, что  не  имеет
смысла его искать, его все равно  на  найдешь,  а  кроме  того,  дело,  по
которому хлопочет Љетенхейве, еще не решено, оно изучаетсЯ сейчас  другими
американцами,  занимающими  более  высокие  посты,  чем  начальник   этого
маленького аквариума. Љетенхейве поблагодарил за справку. Ћн опЯть вышел в
коридор, залитый одним лишь неоновым светом, и понЯл  всю  бессмысленность
своих стараний. ‚еликолепную, очевидную эту бессмысленность омрачали  лишь
люди, которые где-то ждали решениЯ своего дела.
   Љетенхейве добралсЯ до лифта и снова устремилсЯ ввысь, теперь он  попал
в кафе на крыше, откуда можно было любоватьсЯ видом другого берега  ђейна,
и в то же времЯ  ему  показалось,  будто  он  зашел  в  типичный  погребок
отчаЯвшегосЯ  Џарижа.  „еловитые  дамы  и  господа,  сновавшие  прежде   в
коридорах и лифтах, отдыхали здесь за чашкой кофе,  покуриваЯ  сигареты  и
решаЯ мировые проблемы, они цеплЯлись за существование. Ќо существовали ли
они? Ћни в этом как будто бы не сомневались, потому что пили кофе,  курили
и пребывали в духовной и  физической  близости.  Ћни  размышлЯли  о  своем
существовании и о том, как "их существование соотноситсЯ с  существованием
всех остальных, они рассуждали о существовании этого  дома,  существовании
верховного комиссариата, существовании ђейна, существовании этой ѓермании,
существовании других прирейнских государств  и  существовании  …вропы,  их
грыз  червь  сомнениЯ  в  реальности  всех  этих   существований,   мучило
отвращение к ним. _’ор грозил им своим огромным молотом!_  "Ђмерика,  быть
может,  последний  эксперимент  и  вместе  с  тем  самый  величайший  шанс
человечества выполнить свое предназначение". ќти слова  Љетенхейве  слышал
когда-то в Ћбществе Љейзерлинга, и сейчас он задумалсЯ над ними. Ћн охотно
съездил бы в Ђмерику. ‘ удовольствием взглЯнул бы на  новый  ђим.  —то  за
страна Ђмерика? ЋгромнаЯ? ‘вободнаЯ? ‚о всЯком случае, она не такаЯ, какой
ее  представлЯют  себе  на  берегах  ђейна.  ќтот  дом  не  Ђмерика.   ќто
всего-навсего ее выдвинутаЯ за  рубеж  канцелЯриЯ,  передовой  пост,  быть
может, какой-то особый эксперимент в особом вакууме. "Ђмерики еще нет, она
создаетсЯ",  -  сказал  тогда  оратор  в  Ћбществе.  Љетенхейве  мечтал  о
созидании нового, но до сих пор видел одни лишь разрушениЯ. Ќа девушках  в
кафе были надеты тонкие нейлоновые чулки; сливавшиесЯ с телом,  они  туго,
словно второй, вызывающей сладострастие кожей, обтЯгивали их ноги и манЯще
исчезали под юбками. Њужчины носили короткие носки, и  когда  они  сидели,
закинув ногу на ногу, виднелись волосатые икры. Ћни работали  вместе,  эти
деловитые господа и дамы, а спали тоже вместе? ‚ то времЯ как гремел  ’ор,
Љетенхейве виделась в этом зале мрачнаЯ вакханалиЯ  переплетенных  тел,  и
так же деловито, как прежде они сновали с бумагами в коридорах  и  лифтах,
они предавались теперь плотским удовольствиЯм, которым Љетенхейве был  так
же чужд,  как  вообще  всей  их  деловитости;  на  какое-то  мгновение  он
позавидовал им, но потом понЯл: то, что побуждало их к этому, не  было  ни
любовью, ни страстью, а лишь безнадежной попыткой отделатьсЯ от  постоЯнно
возникавшего зуда. Ћн пил кофе стоЯ и наблюдал за  красивыми  девушками  в
тонких чулках и за молодыми мужчинами  в  коротких  носках,  которые  были
похожи на неудовлетворенных ангелов, и он разглЯдел на их  красивых  лицах
клеймо опустошенности, клеймо животного существованиЯ. _Ќо  и  этого  было
недостаточно_...


        4

   Љетенхейве опоздал, дипломат слишком долго  обедал,  мечтатель  слишком
долго витал в облаках, и теперь  члены  комитета  поглЯдывали  на  него  с
укоризной. •ейневег и Ѓирбом, коллеги по фракции, строго и  неодобрительно
посмотрели на вошедшего. Џо выражению их лиц можно было подумать,  что  на
этом высоком собрании, куда Љетенхейве никогда еще не  опаздывал,  в  этой
совещательной комнате, где он всегда усердно  и  плодотворно  работал,  он
нанес их партии непоправимый вред и скомпрометировал ее.
   Љородин тоже посмотрел на Љетенхейве, но в его взглЯде был не упрек, а,
скорее, ожидание. Љородин снова подумал, а не изменил ли  Љетенхейве  свои
взглЯды, не провел ли это времЯ в церкви, молЯ бога о просветлении,  и  не
подниметсЯ ли он сейчас перед ними со словами:  господь  умудрил  менЯ,  Я
стал другим  человеком.  Ѓеседу  с  богом  Љородин  счел  бы  уважительной
причиной опозданиЯ и простил бы Љетенхейве.  Ќо  Љетенхейве  ни  слова  не
сказал о  просветлений,  а  лишь  пробормотал  в  свое  оправдание  что-то
невразумительное и ни к чему не обЯзывающее и сел на свое место. Ќо сел он
(только они не заметили этого) как нерадивый, пристыженный ученик, который
не может придумать никакого оправданиЯ своей лени. Ћн сегоднЯ  проболталсЯ
без дела. Љак стараЯ лодка, оторвавшаЯсЯ от причала, скользил он, уносимый
изменчивыми течениЯми днЯ. Љетенхейве  задумалсЯ.  …му  нужно  следить  за
собой. Ћт какого причала он оторвалсЯ? Ћн потерЯл ќльку, дочь  гаулейтера,
сироту войны, и теперь не думал о ней, как о женщине,  он  представлЯл  ее
себе ребенком, которого ему доверили и которого он не уберег. ќтот ребенок
- или узы нежных к  нему  чувств  -  был  причалом  Љетенхейве,  опорой  в
бурлЯщем потоке, Якорем его лодки на опустевшем (как  стало  теперь  Ясно)
житейском море, а теперь Якорь утонул, оторвалсЯ от лодки, цепь порвалась,
Якорь навсегда осталсЯ  на  дне,  в  жуткой,  неведомой,  ужасающе  темной
пучине. Ѓедный маленький Якорь! Ћн плохо его чистил.  „ал  ему  заржаветь.
Љем стала ќлька, живЯ с ним? ЏьЯницей. Људа упала она, пьЯнаЯ?  ‚  объЯтиЯ
лесбиЯнок, в объЯтиЯ тех, кто навеки проклЯт любовью. Ћн не уберег  ќльку.
Ќе понЯл, как это сделать. Ћн все заседал в комитетах, писал  сотни  тысЯч
писем, выступал в парламенте, вносил  поправки  в  законы,  но  ничего  не
понЯл; ему надо было оставатьсЯ с ќлькой, идти  в  ногу  с  молодежью,  и,
возможно, не соверши он столько ошибок, это означало бы длЯ  него  идти  в
ногу с жизнью. ‚едь достаточно одного человека, чтобы придать смысл жизни.
ђаботы одной мало. Џолитики одной мало. Ћни не спасали его  от  чудовищной
пустоты бытиЯ. Џустота была  кроткой.  Џустота  не  обижала  его.  Ћна  не
протЯгивала к, депутату свои призрачные  руки.  Ћна  не  душила  его.  Ћна
только  существовала.  ’олько   сохранЯлась.   Џустота   предстала   перед
Љетенхейве, познакомилась с ним, и теперь у него раскрылись глаза,  теперь
он видел ее, видел повсюду, и пустота эта уже никогда не исчезнет, никогда
не скроетсЯ с его глаз. Љто она? Љак выглЯдит? Џустота - это Ќичто, она не
имеет  внешности.  Ћна  похожа  на  все.  Џохожа  на  комитет,  похожа  на
парламент, на город, на ђейн, на страну, все это - пустота,  Ќичто  в  его
страшной, нерушимой бесконечности, ибо Ќичто не  подвластно  даже  смерти.
Ќичто и есть истиннаЯ вечность. € вместе с тем Љетенхейве вполне отчетливо
ощущал свое бытие, он существовал,  кое-что  значил  и  понимал  это;  его
окружало, его пронизывало  Ќичто,  и  все  же  он  был  частицей  в  себе,
личностью, одинокой и замкнутой перед лицом  пустоты,  что  и  давало  ему
некоторую надежду, крошечный шанс в пользу „авида против ѓолиафа,  но  тот
„авид не предавалсЯ грусти. Љетенхейве же был исполнен грусти. Љородин мог
бы ему сказать, что грусть -  это  смертный  грех.  Ќо  разве  помогло  бы
Љетенхейве, если бы он знал об этом? Ђ кроме того, он это знал, он был  не
глупее Љородина.
   Љетенхейве не понимал больше Языка, на котором говорили в комитете.  Ќа
каком же они говорили? Ќа китайском? Ћни говорили  на  комитетско-немецком
Языке. Ќо ведь Љетенхейве владел им! …му надо снова вспомнить  этот  Язык.
Љетенхейве покрылсЯ испариной. Ћн вспотел от напрЯжениЯ, силЯсь понЯть,  о
чем шла речь  на  совещании,  но  остальные  тоже  обливались  потом.  Ћни
обтирали его носовыми платками, вытирали лица, вытирали лоснЯщиесЯ лысины,
вытирали затылки и засовывали платки под размокшие  воротники.  ‚  комнате
стоЯл запах пота и лаванды, и такой же запах  шел  от  Љетенхейве:  всегда
что-то где-то гниет, и всегда  кто-нибудь  пытаетсЯ  цветочным  одеколоном
заглушить смрад.
   —лены комитета казались ему теперь игроками, сидевшими за рулеткой. Ђх,
сколь  тщетны  их  надежды,  шарик  подпрыгивал,  счастье  убегало  прочь!
•ейневег и Ѓирбом напоминали мелких игроков, делавших маленькие  ставки  и
старавшихсЯ каждый по своей системе выманить у фортуны  суточные.  Ђ  ведь
игра велась на людей,  на  крупные  суммы,  на  будущее.  ќто  был  важный
комитет, которому предстоЯло  обсудить  важные  вопросы,  построить  людЯм
дома. Ќо как все это было сложно! Љаждое предложение  надо  было  провести
через опасные водовороты,  если  уж  его  как  ходатайство  записывали  на
бумаге, а бумажный кораблик так легко терпел крушение, наскакивал на  один
из тысЯчи рифов, давал течь и тонул.  ‚мешивались  министерства  и  другие
комитеты, затрагивались вопросы равновесиЯ затрат, долгосрочных  кредитов,
налогового  права,  следовало  также  учесть  размеры  квартирной   платы,
интересы беженцев, компенсацию пострадавшим от бомбежек, права  владельцев
недвижимостью, обеспечение инвалидов, надо было  избежать  столкновений  с
законами немецких земель и с правами городского самоуправлениЯ, да  и  как
можно было дать что-то бедным, если никто ничего не  хотел  отдавать,  как
можно было осуществить экспроприацию, если  конституциЯ  защищала  частную
собственность, и хотЯ в некоторых случаЯх  решались  осторожненько  что-то
экспроприировать, сразу же возникала возможность новых  несправедливостей.
Љак только какой-нибудь простофилЯ попадал в дебри параграфов,  начинались
всЯческие злоупотреблениЯ. Љетенхейве вслушивалсЯ в цифры. Ћни  журчали  у
него в ушах, как вытекавшаЯ из кранов вода,  внушительные,  но  ничего  не
говорЯщие. естьсот пЯтьдесЯт миллионов из общественных  средств.  ‘только
же из государственного бюджета. ‘пециальные  средства  длЯ  экспериментов,
всего-навсего пЯтнадцать миллионов. Љроме того, были  еще  поступлениЯ  от
сокращениЯ ссуд под залог  недвижимого  имущества.  Љородин  читал  цифры,
времЯ от времени поглЯдываЯ на Љетенхейве, словно ждал от него  возражений
или одобрениЯ. Љетенхейве молчал. Ћн вдруг почувствовал, что так  же  мало
может сказать о названных Љородином цифрах, как зритель, присутствующий на
выступлении фокусника, о загадочных и, в сущности, скучных манипулЯциЯх на
сцене; он заранее знает, что будет проделан какой-нибудь трюк  и  его  все
равно обведут вокруг пальца.  ЌациЯ  послала  Љетенхейве  в  этот  комитет
следить за тем, чтобы никто не прибегал к обману. € тем не менее заседание
казалось ему всего лишь удивительным фокусом с цифрами!  Ќикто  не  увидит
этих миллионов, о которых говорит Љородин. Ќикто их никогда  и  не  видел.
„аже Љородин, вызвавший этот призрак цифр, не видел  этих  миллионов.  Ћни
значились на бумаге, совершали свое движение на бумаге и только на  бумаге
их распределЯли. ќти цифры прошли  сквозь  бесконечное  множество  счетных
машин.  Ћни  стремительно  мчались  сквозь  счетные  машины   министерств,
комиссий по контролю  за  бюджетом,  окружных  и  районных  ведомств,  они
поЯвлЯлись в графах банковских счетов, всплывали на Џоверхность  балансов,
уменьшались, утекали, но  оставались  бумагой,  цифрами  на  бумаге,  пока
наконец не обретали материальную форму, став сорока  марками  жалованьЯ  в
конверте или пЯтьюдесЯтью пфеннигами, украденными  мальчишкой  на  покупку
книжицы об индейцах. ’олком этого никто не  понимал.  „аже  сам  тиридес,
банкир  богачей,  не  понимал  этой  таинственной  игры   цифр,   хотЯ   в
совершенстве постиг систему йогов, что способствовало росту  его  текущего
счета. Љетенхейве хотел взЯть слово.  ЌельзЯ  ли  что-нибудь  предпринЯть?
ЌельзЯ ли пропустить сквозь счетные машины удвоенную цифру, вдвое  большую
сумму, чем предусмотрено, и не окажетсЯ ли вдруг  в  конверте  восемьдесЯт
марок жалованьЯ вместо сорока? Ќо Љетенхейве  не  решилсЯ  произнести  это
вслух. Љородин снова поглЯдел на него выжидательно, даже ободрЯюще, однако
Љетенхейве уклонилсЯ от его взглЯда. Ћн боЯлсЯ своих товарищей по фракции,
боЯлсЯ  •ейневега  и  Ѓирбома,  их  удивлениЯ  и  возмущениЯ.   Љетенхейве
казалось,  будто  по  столу,  за  которым  происходило  совещание,  начали
двигатьсЯ трамваи, и эти трамваи вызванивали: мы тоже удвоим,  удвоим  ваш
тариф; и он видел демонстрацию булочников,  требовавших  удвоить  цену  на
хлеб, он видел, как владельцы зеленных лавок вносЯт изменениЯ  в  таблички
цен  на  овощи.  “дваивание  цифр  на  бумаге  ничего  не  даст.  Љонверты
по-прежнему  будут  тощими.  ’аков  экономический  закон,  или   одно   из
проЯвлений относительности. Љетенхейве очень хотелось побольше  вложить  в
конверты, но он не знал, как это сделать; у него даже закружилась  голова.
‚есь этот день он страдал от головокружениЯ.
   Ћни говорили о квартирах длЯ горнЯков в новом поселке возле терриконов,
и   какой-то   специалист   подсчитал   количество   квадратных    метров,
причитающихсЯ каждому жителю поселка, а другой специалист придумал простой
и дешевый способ кладки стен. Љородину принадлежали  акции  шахт.  ѓорнЯки
добывали уголь, и  их  труд  непостижимым  образом  изменЯл  текущий  счет
Љородина в банке. ѓорнЯки спускались в шахту, а Љородин подсчитывал  новое
сальдо. ѓорнЯки устало возвращались домой. Ћни шли через  предместье  мимо
терриконов, которые все  росли,  словно  горы  в  доисторические  времена,
черные горы с плоскими вершинами и крутыми склонами, изменЯвшие  ландшафт;
на их пыльных вершинах чумазые ребЯтишки  играли  в  сыщиков  и  убийц,  в
‚иннету и Ћлдшэттерхенда.
   Љетенхейве представил себе горнЯка, входЯщего в новый  дом,  о  котором
шла сейчас речь в комитете, дом, потребовавший  от  них  столь  тщательных
предварительных подсчетов, дом, который они узаконили,  выделив  длЯ  него
необходимые средства, утвердив эти горделивые цифры, выписанные на бумаге.
‚от горнЯк входит в свою экономичную квартиру из  минимального  количества
квадратных метров, подсчитанных специалистом. Ћн будет жить здесь со своей
женой и детьми, а также с родственниками, которых неожиданно  послали  ему
судьба, несчастье или безработица, и с постоЯльцами, чьи деньги нужны  ему
длЯ  уплаты  очередного  взноса  за  отвратительную,  неудобную,   слишком
массивную и надменную мебель, за спальню "ќрика", за гостиную "Ђдольф", за
эти "комнаты ужасов", "грезы домашних  хозЯек",  выставленные  в  витринах
магазинов, торгующих мебелью в рассрочку. ѓорнЯк  у  себЯ  дома.  ‘о  всех
сторон врываютсЯ голоса, урчание, крики, треск и кваканье десЯтков ртов  и
репродукторов, вопли, ругань, проклЯтьЯ, пересуды и болтовнЯ, "€фигениЯ  в
’авриде"  и  объЯвлениЯ  о  тотализаторе  -  все  это   проникает   сквозь
построенные  специалистами  самые  дешевые  стены,  и  горнЯк   с   тоской
вспоминает о шахте, вспоминает о глубокой штольне, и ему кажетсЯ, что там,
среди треска  отбойных  молотков,  среди  грохота  падающих  глыб,  парила
тишина. € многие охотно пойдут отсюда на войну, потому что ненавидЯт  свои
будни, потому что не могут больше выносить отвратительное убожество  своей
жизни, потому что война со всеми ее ужасами означала бы  также  бегство  и
освобождение, возможность попутешествовать, возможность скрытьсЯ от самого
себЯ, возможность пожить на вилле ђотшильда. €х  томит  пресыщение,  тупое
пресыщение, которое иногда находит выход в убийстве, в добровольном  уходе
из жизни, в семенной драме, кажущейсЯ непостижимой, и все  это  только  от
пресыщениЯ неумолчным шумом в поселках, оттого, что невмоготу из-за обилиЯ
соседей, что опротивели запахи пищи и уборной, испарениЯ заношенной одежды
и замоченного бельЯ; горнЯка тошнит от всегда потной жены (а он любит ее),
тошнит от сидЯщих на горшке детей (он и их любит),  и,  как  рев  урагана,
оглушает его их непрекращающаЯсЯ болтовнЯ.
   •ейневег и Ѓирбом остались довольны. Ћни проголосовали  за  предложениЯ
специалистов,  одобрили  минимальные   затраты,   минимальное   количество
квадратных метров, "минимальную квартиру". ’акие квартиры, очевидно, будут
построены. •ейневег  и  Ѓирбом  высказались  за  счастье  владеть  садовым
участком. Ћни уже представлЯли себе маленькие домики с двухскатной  крышей
и считали их уютными; они представлЯли себе довольных рабочих, с  чувством
классового сознаниЯ засевающих свой клочок земли, а через  раскрытое  окно
до них будет доноситьсЯ из громкоговорителЯ  ободрЯющаЯ  речь  Љнурревана:
_Ѓудущее за нами, мир будет принадлежать нам_. € Љородин был  доволен.  Ћн
тоже  проголосовал  за  предложениЯ  специалистов,   одобрил   минимальные
затраты, минимальное количество квадратных метров, "минимальную квартиру".
Љвартиры, очевидно, будут построены.  Љородин  тоже  выступал  за  счастье
рабочих обладать  садовыми  участками,  его  тоже  радовали  романтические
домики с двухскатной крышей, стоЯщие среди зелени;  только  ему  виделось,
что  в  праздник  тела  •ристова  окна  и  двери  этих  домиков  украсЯтсЯ
березками, что из громкоговорителЯ будет доноситьсЯ проповедь епископа,  и
довольные рабочие, завидев церковную процессию с дароносицей, благочестиво
преклонЯт колена в палисаднике на собственном  клочке  земли.  _ѓосподь  -
пастырь мой, Я ни в чем не буду нуждатьсЯ_. Ћни все выступали за смирение.
•ейневег, Ѓирбом и Љородин были враждующими братьЯми. Ћни сами  не  знали,
что они братьЯ по духу, и считали себЯ врагами.  Ќо  на  самом  деле  были
братьЯми. Ћни хмелели от одного и того же разбавленного водой лимонада.
   —его хотел Љетенхейве? ‹учше иметь хоть какую-то крышу над головой, чем
спать под открытым небом. ќто он знал. …му были знакомы лагерные бараки  и
вшивые  лачуги,  жилища  в  бункерах,  убежища  в  развалинах,   временные
пристанища, знакомы лондонские трущобы и подвальные комнатушки в китайском
квартале  вблизи  роттердамского  порта,  и  он  знал,  что   "минимальные
Љвартиры", которые хочет построить  их  комитет,  ЯвлЯютсЯ  прогрессом  по
сравнению с этой нищетой. Ќо он был против смирениЯ. Ћн не понимал счастьЯ
владеть садовыми участками. …му казалось, что он осознал ситуацию:  в  ней
таЯтсЯ   Яд   и   бациллы.   —ем   же   отличаютсЯ    эти    поселки    от
национал-социалистских поселков длЯ многодетных, от поселков штурмовиков и
эсэсовцев? ђазве лишь тем, что они еще теснее, еще беднее, еще жалче. …сли
взглЯнуть на чертежи, Ясно видно, что продолжают  строить  все  в  том  же
нацистском стиле, а если прочитать фамилии  архитекторов,  то  обнаружишь,
что продолжают строить прежние нацистские архитекторы. •ейневегу и Ѓирбому
нравилсЯ этот коричневый стиль, и они считают, что с архитекторами  все  в
полном порЯдке. Џрограмма национал-социалистского ‘оюза  многодетных  была
программой и •ейневега с Ѓирбомом, была их средством  усмирить  население,
их социальным прогрессом. ’ак чего же хотел Љетенхейве?  ђеволюции?  Љакое
великое, какое прекрасное, какое замаранное  слово!  Љетенхейве  не  хотел
революции, потому что уже не мог ее  хотеть  -  ее  как  будто  больше  не
существовало. …му казалось, что революциЯ умерла, иссЯкла. ђеволюциЯ  была
детищем романтики, кризисом полового созреваниЯ. “ нее было свое времЯ. Ќо
ее возможности остались неиспользованными. ’еперь она,  думал  Љетенхейве,
стала  трупом,  сухим  листком  в  гербариуме  идей,   мертвым   понЯтием,
устаревшим словом из  Ѓрокгауза,  более  не  существующим  в  повседневном
Языке. € только  восторженный  юнец  мог  еще  какое-то  времЯ  мечтать  о
революции, но даже и в этом случае она оставалась всего лишь  понЯтием  из
царства грез и мечтаний, цветком, лишенным аромата, - вот именно,  голубым
цветком из романтического гербариЯ. ‚ремЯ  трогательной  веры  в  свободу,
равенство и братство миновало, _утро Ђмерики, стихи “олта “итмена, сила  и
гениальность, потом настало времЯ изнурительного  онанизма,  самодовольный
эпигон укладывалсЯ в широкую супружескую  постель  законного  порЯдка,  на
ночном столике рЯдом с календарем, в котором отмечены дни, когда его  жена
могла или не могла забеременеть, презерватив и папскаЯ энциклика_.
   Љородин одержал победу  над  революцией,  но  чувствовал,  что  кое-что
утратил. •ейневег и Ѓирбом одержали победу над религией,  но  чувствовали,
что отреклись от чего-то, важного. Ђ вместе  они  оскопили  и  религию,  и
революцию. „ьЯвол уволок всЯкую социальную общность и крепко держал  ее  в
своих когтЯх. Џравда, еще происходили  путчи,  их  делили  на  холодные  и
горЯчие, как пунши, но напиток приготовлЯлсЯ из все более и более  дешевых
суррогатов и причинЯл народам лишь головную боль.  Љетенхейве  был  против
смирениЯ. Ћн был готов смотреть в лицо ѓоргоне. Ћн не хотел опускать глаза
перед леденЯщим душу ликом.  Ќо  он  хотел  бы  жить  спокойно  и  кое-что
выманить у дьЯвола. Ћн хотел счастьЯ в  отчаЯнии.  •отел  счастьЯ,  а  длЯ
этого ему нужен был комфорт и одиночество, хотел доступного каждому в этом
раз и  навсегда  созданном  мире  техники  одинокого,  комфортабельного  и
полного отчаЯниЯ счастьЯ. ‚едь не обЯзательно,  будучи  печальным,  еще  и
мерзнуть;  не  обЯзательно,  будучи  несчастным,  еще   и   голодать;   не
обЯзательно,  размышлЯЯ  о  пустоте  бытиЯ,  увЯзать  в   грЯзи.   Џоэтому
Љетенхейве  хотелось  бы  построить  длЯ   рабочих   дома   нового   типа,
индустриальные квартиры  в  стиле  Љорбюзье,  жилые  крепости  технической
эпохи, целый город в одном гигантском здании, с искусственными  садами  на
крыше, с искусственным климатом. Љетенхейве полагал,  что  человека  можно
защитить от жары  и  холода,  избавить  от  пыли  и  грЯзи,  от  домашнего
хозЯйства, от домашних дрЯзг и всЯкого квартирного шума и гама. Љетенхейве
хотел бы поселить десЯтки тысЯч людей под одной крышей, чтобы  изолировать
их друг от друга,  как  изолируют  человека  от  соседей  большие  города,
оставлЯЯ  его  в  одиночестве,  одинокого  хищника,  одинокого   охотника,
одинокую жертву; в гигантском доме Љетенхейве каждое помещение  отделЯлось
бы от другого звуконепроницаемой стеной, и  каждый  мог  бы  установить  в
своей комнате подходЯщий длЯ себЯ климат, каждый мог бы  остатьсЯ  наедине
со своими книгами, наедине со своими мыслЯми, наедине  со  своей  работой,
наедине со своим бездельем, наедине со своей  любовью,  наедине  со  своим
отчаЯнием, окутанный своими собственными испарениЯми.
   Љетенхейве хотел было поднЯтьсЯ. •отел обратитьсЯ к ним с речью.  •отел
убедить, а может быть, лишь поддразнить их, так как он уже не  верил,  что
сможет  убедить.  …му  хотелось,   чтобы   новые   архитекторы,   молодые,
восторженные зодчие, начертили  бы  новые  планы,  которые  превратили  бы
отвратительное  скопление  терриконов,  шахтных   отбросов,   промышленных
нечистот, металлолома, свалок в гигантский  город,  в  единый,  сверкающий
огнЯми, огромный дом. „ом этот поглотит и уничтожит убожество поселков  на
городской окраине, их  тесноту,  нищету  и  нелепую  манию  собственности,
которую специально поощрЯют длЯ успокоениЯ классовой зависти; он уничтожит
порабощение женщины,  домашним  хозЯйством,  порабощение  мужчины  семьей.
Љетенхейве хотел рассказать о придуманной им башне и о  тысЯчах  хитроумно
оборудованных и комфортабельных квартир, в которых  смогло  бы  поселитьсЯ
сознательное одиночество, гордо переносимое отчаЯние. Љетенхейве  хотелось
бы  построить  мирские  монастыри,  отшельнические  кельи  длЯ   массового
потребителЯ. Ћн знал людей, знал, как цеплЯютсЯ они за иллюзии, в  которые
сами давно уже не верЯт. Ћдна из таких иллюзий -  семейное  счастье.  ‚едь
даже Љородин (не говорЯ уже о •ейневеге и Ѓирбоме,  имевших  трехкомнатные
квартиры, битком набитые вещами  и  людьми)  страшилсЯ  вернутьсЯ  к  себе
домой, в свой большой дом,  доставшийсЯ  ему  в  наследство,  вернутьсЯ  к
светскому обществу, к глупым и утомительным оргиЯм лжи, которые устраивала
его жена, словно бес какой-то в нее вселЯлсЯ, и которые наводили  на  него
невыносимую  тоску;  вернутьсЯ  к  своим  эгоистическим  детЯм-подросткам,
которые мучили и возмущали его; их постоЯнно воспитывали, но они все равно
росли дикарЯми и досаждали ему своими холодными безжалостными лицами, всем
своим обликом, скрывающим отвращение, жадность и грЯзь. Ќикакой радости не
испытывал он и от своих знаменитых, застрахованных на крупную сумму картин
голландских художников,  от  этих  пейзажей  с  сытыми  быками  на  тучных
пастбищах, от этих  вылизанных  до  блеска  интерьеров,  зимних  сценок  с
конькобежцами, туманом и обледенелыми колесами водЯных мельниц;  когда  он
глЯдел на них, ему самому  становилось  холодно,  поэтому  он  предпочитал
заниматьсЯ политикой (искренне верЯ, что  ему  необходимо  что-то  делать,
поскольку его работу у него отнЯли, на заводах и на  фабриках  хозЯйничают
его  управлЯющие,  знающие,  как  надо  обходитьсЯ   с   персоналом,   как
прокатывать заготовки, чего Љородин не знал) или с неспокойной душою сидел
в церкви, навещал епископа, возилсЯ с такими людьми, как Љетенхейве, а  по
вечерам любил прогуливатьсЯ по кладбищам. ’акие, как Љородин, не понЯли бы
Љетенхейве. Ћни сочли бы его башню вавилонской башней. Џоэтому  Љетенхейве
молчал. Љородин еще раз требовательно взглЯнул на него, разочарованный его
молчанием,  и  •ейневег  и  Ѓирбом  тоже   поглЯдели   на   Љетенхейве   с
разочарованием и укоризной, подумав при этом, во  что  он  превратилсЯ:  в
развалину, в человека с больным сердцем, и как страшно он изменилсЯ, будто
работа в парламентских  кругах  исчерпала  все  его  силы.  Ћни  вспомнили
прежнего Љетенхейве, который, подобно им, серьезно и увлеченно  делал  все
необходимое, хотел накормить всех  пострадавших  от  этой  ужасной  войны,
одеть их, снова расселить в домах, вдохнуть в них новую надежду, а помогло
ли это? € они решили еще раз проверить все расчеты, еще раз  показать  все
планы  специалистам,  и  •ейневег,  кротко  взглЯнув  на   Љетенхейве,   в
заключение сказал:
   - џ думаю, сегоднЯ мы сделали еще один большой шаг вперед.
   Љетенхейве шел по парламентским ходам и переходам, шел по  лестницам  в
свой кабинет, и по дороге  ему  то  и  дело  попадались  какие-то  люди  с
бумагами, похожие на привидениЯ.  Њашинистки  уже  покинули  здание.  ‹ишь
несколько карьеристов еще скользили по коридорам. €х шаги гулко отдавались
в тишине. "‹абиринт опустел, - подумал Љетенхейве. - Њинотавр,  окруженный
почестЯми, ходит среди народа, а ’есей все еще блуждает по закоулкам".
   Ќа  письменном  столе  Љетенхейве  все  лежало  как   до   его   ухода.
€нформационный бюллетень, который дал ему „ана, валЯлсЯ развернутым поверх
депутатской почты, поверх депутатских  набросков  перевода  "Beau  navire"
Ѓодлера. ѓватемала или нет - вот в чем  вопрос.  Њежду  ним  и  ѓватемалой
встало интервью генералов из Conseil Superieur  des  Forces  Armees.  …сли
Љетенхейве последует совету „аны и упомЯнет об этом интервью на  пленарном
заседании,  тогда  пути  к  отступлению  будут  ему  отрезаны,  тогда  они
разделаютсЯ с ним здесь и уже но представЯт в виде милостыни ѓватемалу. Ќу
и хитрец же протЯнул  ему  этот  лакомый  кусочек,  хотЯ,  в  сущности,  и
препаршивенький! ѓватемала - это же у черта на куличках. Ђ чертей  хватает
и на ђейне. Ќо ѓватемала - это был мир, ѓватемала  -  это  было  забвение,
ѓватемала - это была смерть. Ћб этом хорошо знал тот,  кто  предлагал  ему
ѓватемалу, знал, на что именно  клюнет  Љетенхейве:  на  мир,  забвение  и
смерть. €наче бы они пожаловали ему ѓаагу, Ѓрюссель, Љопенгаген,  а  может
быть и Ђфины, этого-то он еще  стоил;  но  ѓватемала  -  это  веранда  под
палЯщим солнцем и площадь с пропыленными пальмами, это медленнаЯ и  вернаЯ
гибель. Ћни знали Љетенхейве! …сли бы Љнурреван вошел в правительство,  он
предложил бы Љетенхейве Џариж, чтобы только от него избавитьсЯ.  Љнурреван
не знал его. Џариж означал  бы  обЯзательное  участие  в  недобросовестной
игре;  ѓватемала  -  развЯзка,  циничное  предание  себЯ  в  руки  смерти.
"‘пустить штаны перед госпожой ‘мертью" - такаЯ  метафора  понравилась  бы
”росту-”орестье.
   Ќад ђейном возникла радуга. Ћна протЯнулась от ѓодесберга,  от  Њелема,
от резиденции американцев до самого  ЃейелЯ,  где  исчезала  у  моста,  за
стеной, на которой было написано: ђЂ„Ћ‘’њ  ЌЂ  ђ…‰Ќ….  ђадуга  висела  над
рекой, словно лестница, по которой можно поднЯтьсЯ на небо и опуститьсЯ  с
него, и было нетрудно представить себе, что над водой  шествуют  ангелы  и
что бог совсем близко. Ћзначает ли эта радуга примирение, означает ли  она
мир, несет ли благоволение? Џрезидент из  своего  дворца,  вероЯтно,  тоже
видит  эту  излучающую  благоволение  радугу,  возвещающую  мир  арку   от
ѓодесберга до ЃейелЯ; быть может, президент стоит  сейчас  на  окаймленной
цветами террасе, смотрит на реку  и  радуетсЯ  тихому,  как  на  старинной
картине, вечеру; возможно, президент печален,  сам  не  знаЯ  отчего,  или
разочарован, тоже не знаЯ отчего. Љетенхейве, стоЯ у окна своего  кабинета
в  здании  парламента,  выдумал  человека  по  имени  Њузеус,   дворецкого
президента. ‚ероЯтно, у президента вовсе не было никакого  дворецкого,  но
Љетенхейве дал ему дворецкого  по  имени  Њузеус,  который  был  похож  на
президента. Ћн