дом брошенные слова провинциального
мирового судьи. “хватившись за эту тончайшую нить, он разыскал мрачный дом в
Ѓурсако,  где ђомеро и ‘усана прожили почти два года; письма, которые отдала
ему  ђакель Њаркес, приходились  на конец этого  двухлетиЯ. Џервое письмо со
штемпелем ‹а-Џлаты как бы  продолжало предыдущее,  где речь, вероЯтно, шла о
браке  поэта с ‘усаной.  ’еперь он выражал печаль  по поводу своей болезни и
отвергал  всЯкую мысль о женитьбе  на той, которую, увы, ждала скорее участь
сиделки,  нежели  супруги.  ‚торое  письмо потрЯсало: страсть уступала место
доводам  почти  невероЯтной  Ясности,  словно ђомеро всеми  силами стремилсЯ
пробудить в возлюбленной то здравомыслие, которое сделает  неизбежный разрыв
менее  болезненным. ‚  одном  кратком отрывке было  сказано все: "Ќикому нет
дела до нашей жизни, Я предлагаю тебе свободу и молчание. …ще более крепкие,
вечные узы свЯжут менЯ с тобою, если ты будешь  свободной. ‚ступи мы в брак,
Я чувствовал бы  себЯ  твоим палачом всЯкий  раз,  как  ты входила  бы в мою
комнату с розой в руке". € сурово добавлЯл: "џ не желаю кашлЯть тебе в лицо,
не хочу, чтобы ты вытирала  мне  пот. ’ы знала  другое тело, другие  цветы Я
тебе дарил. Ќочи нужны  мне одному, Я не хочу, чтобы  ты видела  мои слезы".
’ретье  письмо было  написано  в более  спокойном тоне: очевидно, ‘усана уже
склонЯлась к тому, чтобы принЯть жертву поэта. ‚ одном месте говорилось так:
"’ы уверЯешь, что Я околдовал  тебЯ и вынуждаю уступать своей воле... Ќо моЯ
волЯ  -- твоЯ будущность,  и позволь мне сеЯть  семена, которые  вознаградЯт
менЯ за нелепую смерть".
     Џо хронологии, установленной ”рагой, жизнь Љлаудио ђомеро  вошла с  той
поры в монотонно-спокойное русло  и мирно текла в стенах родительского дома.
Ќичто более не говорило о его новых встречах с  ‘усаной  Њаркес, хотЯ нельзЯ
было  утверждать  и  противное.  Ћднако  лучшим  доказательством  того,  что
самоотвержение  ђомеро состоЯлось  и  что  ‘усана  в конце  концов предпочла
свободу, отказавшись свЯзать свою  жизнь с больным, служило поЯвление новой,
удивительно Яркой звезды на поэтическом небосводе ђомеро.  ѓод  спустЯ после
этой переписки  и  разлуки  с ‘усаной  в  одном  из  журналов  Ѓуэнос-Ђйреса
поЯвилась  "Ћда  к  твоему  двойственному  имени",  посвЯщеннаЯ  €рене  Џас.
‡доровье ђомеро, по-видимому, улучшилось, и ода, которую сам автор  читал  в
различных  салонах,  вдруг вознесла  его на вершину  славы, той  славы,  что
исподволь готовилась  всем предыдущим творчеством поэта. Џодобно Ѓайрону, он
мог сказать, что проснулсЯ однажды утром знаменитым, -- и он сказал это. ’ем
не менее  вспыхнувшаЯ  страсть поэта  к €рене Џас осталась неразделенной,  и
потому,  судЯ  по  некоторым   довольно  противоречивым  светским  сплетнЯм,
дошедшим благодарЯ  стараниЯм острословов  той  поры, престиж поэта серьезно
пострадал,  а сам он, покинутый друзьЯми и почитателЯми, снова удалилсЯ  под
родительский  кров. ‚скоре вышла  последнЯЯ  книга стихов ђомеро.  Ќесколько
месЯцев  спустЯ у  него прЯмо на  улице хлынула горлом кровь,  и  через  три
недели  он  скончалсЯ.  Ќа  похороны  собралось  немало  писателей,   но  из
надгробных слов и хроник можно  заключить, что  мир, к которому принадлежала
€рена  Џас, не проводил его в последний путь и не почтил его памЯть, как все
же можно было ожидать.
     ”рага без труда представил себе, что любовь ђомеро к €рене Џас в той же
мере льстила аристократии Ѓуэнос-Ђйреса и ‹а-Џлаты, в какой шокировала ее. Ћ
самой €рене он не мог составить точного  представлениЯ. ‘удЯ по фотографиЯм,
она  была  красива  и  молода,  остальное приходилось  черпать  из  столбцов
светской  хроники.  Ћднако  нетрудно  было  вообразить,   как   складывались
отношениЯ ђомеро  с этой ревностной хранительницей  традиций  семейства Џас.
Ћна,  вероЯтно,  встретила  Љлаудио на  одном  из  вечеров,  которые  иногда
устраивали  ее родители,  дабы  послушать  тех,  кого  они называли  модными
"артистами" и "поэтами", тоном заключаЯ эти слова в кавычки. Џольстила ли ее
самолюбию "Ћда...",  побудило ли  прекрасное название  поверить в истинность
ослепительной страсти, звавшей презреть все жизненные препоны, -- на это мог
ответить, наверное,  только ђомеро, да и то едва ли. Ќо ”рага и сам понимал,
что  тут  не  стоит ломать голову  и что тема эта  не заслуживает  развитиЯ.
Љлаудио ђомеро был слишком умен, чтобы хоть на момент поверить в возможность
ответного  чувства.   ђазделЯвшаЯ  их   пропасть,  всЯкого   рода  преграды,
абсолютнаЯ  недоступность €рены,  заточенной в  тюрьму с  двойными  стенами,
воздвигнутыми аристократическим семейством  и ею самой, верной обычаЯм своей
касты,  --  все это  делало ее недосЯгаемой  длЯ  него с самого начала.  ’он
"Ћды..."  не  оставлЯл в том  сомнений: торжественнаЯ приподнЯтость не имела
ничего общего с пошлостью трафаретных образов любовной лирики. ђомеро назвал
себЯ "€каром, павшим к  ногам белоснежным", чем вызвал  Язвительные насмешки
одного из  корифеев журнала "Љарас и каретас"; сама же "Ћда..." ЯвлЯла собой
высочайшее  устремление к  недостижимому, а  потому  еще  более  прекрасному
идеалу: отчаЯнный рывок человека на крыльЯх поэзии к солнцу, которое обожгло
его и  погубило. ‡атворничество и молчание  поэта перед  смертью  разительно
напоминало  падение  с высоты, прискорбный  возврат на землю, от которой  он
хотел оторватьсЯ в мечтах, превосходЯщих его силы.
     "„а,  -- подумал ”рага, подливаЯ себе вина, -- все совпадает, все стало
на свои места. ЋстаетсЯ только писать".
     “спех "†изни одного  аргентинского поэта" превзошел  все ожиданиЯ --  и
автора, и  издателЯ. ‚ первые две  недели почти не  было  никаких отзывов, а
затем вдруг поЯвилась хвалебнаЯ  рецензиЯ в газете "‹а ђасон" и  расшевелила
флегматичных,  осторожных в  своих  суждениЯх жителей  столицы:  все,  кроме
ничтожного меньшинства,  заговорили об  этой книге. †урнал "‘ур", газета "‹а
Ќасьон",   влиЯтельнаЯ  провинциальнаЯ   пресса  с   энтузиазмом  писали   о
сенсационной  новинке,  котораЯ тотчас  сделалась  предметом  разговоров  за
чашечкой кофе или за десертом. џростные дискуссии (о влиЯнии „арио на ђомеро
и  о достоверности хронологии) еще  более подогрели интерес публики.  Џервое
издание "†изни  поэта"  разошлось за два месЯца,  второе  --  за полтора. Ќе
устоЯв  перед некоторыми  предложениЯми, возможными материальными  выгодами,
”рага  разрешил  сделать из  "†изни  поэта" сценарий  длЯ  театра  и  радио.
Љазалось,  подходил  момент,  когда  накал  страстей  и шумиха вокруг  книги
достигли пика  -- или, если хотите, той опасной вершины,  из-за которой  уже
готов   вынырнуть   очередной   любимец   публики.   ‚виду  этой  неприЯтной
неизбежности  и  словно  бы  в  качестве   компенсации  ”рага  был  удостоен
Ќациональной премии, правда  не  без содействиЯ двух  друзей, которые успели
сообщить ему новость, опередив  первые  телефонные звонки и разноголосый хор
поздравителей. ‘меЯсь, ”рага заметил, что присуждение  Ќобелевской премии не
помешало Ђндре †иду тем же вечером  отправитьсЯ  смотреть фильм  с  участием
”ернанделЯ.  ‚озможно, именно  поэтому  он поспешил  укрытьсЯ  в доме одного
приЯтелЯ  и  спастись  от   бури  массовых  восторгов,  оставаЯсь  настолько
спокойным,  что  даже  его  сообщник в  этом дружеском  укрывательстве нашел
подобное поведение  противоестественным и  даже  лицемерным. Ќо все эти  дни
”рагу  не оставлЯла  страннаЯ задумчивость, в нем росло необъЯснимое желание
отдалитьсЯ от  людей, отгородитьсЯ от  того себЯ, которого создали  газеты и
радио, от  популЯрности, котораЯ перешагнула границы Ѓуэнос-Ђйреса, достигла
провинциальных кругов и даже вышла за пределы отечества. ЌациональнаЯ премиЯ
ему казалась не сошедшей с неба благодатью, а вполне заслуженным воздаЯнием.
’еперь и остальное  было не за горами -- то, что,  признатьсЯ, некогда более
всего вдохновлЯло его на создание "†изни поэта". Ћн не ошибсЯ: неделей позже
министр иностранных дел  пригласил его к себе  домой ("мы, дипломаты, знаем,
что хороших писателей не привлекают официальные  приемы")  и  предложил  ему
пост советника по вопросам культуры в одной из стран …вропы.
     ‚се  происходило  как во  сне  и  было настолько  непривычно, что ”рага
должен был собратьсЯ с силами, чтобы понудить себЯ взбиратьсЯ  --  ступенька
за ступенькой  --  по лестнице  славы: от  первых интервью, улыбок и объЯтий
издателей,  от  первых приглашений  выступить  в  литературных  обществах  и
кружках  он добралсЯ  наконец  до той  площадки, откуда,  почти  не  склонЯЯ
головы,  он смог увидеть светское общество, почувствовать себЯ словно бы его
властителем  и обозреть  вплоть до последнего угла, до последней белоснежной
манишки  и  последнего   шиншиллового  палантина  литературных  меценатов  и
меценаток, жующих бутерброды с foie gras [1] и рассуждающих о „илане ’омасе.
Ђ там, дальше -- или ближе, в зависимости от  точки обозрениЯ  или состоЯниЯ
духа  в данный момент,  -- он видел  массы отупевших и смиренных пожирателей
газет,  телезрителей и  радиослушателей, большинство которых,  не знаЯ,  длЯ
чего  и  почему,  подчинЯетсЯ вдруг потребности купить стиральную машину или
толстый роман -- предмет  объемом в двести  пЯтьдесЯт кубических сантиметров
или  триста двадцать восемь страниц, --  и покупает, хватает немедлЯ, подчас
жертвуЯ хлебом насущным, и тащит домой, где супруга и дети ждут не дождутсЯ,
потому  что  у  соседки "это" уже есть, потому  что  популЯрный обозреватель
столичной радиостанции "ќль Њундо" опЯть  превозносил "это" до небес в своей
ежедневной передаче в  одиннадцать  пЯтьдесЯт пЯть.  ‘амым удивительным было
то,  что  его книга  попала в каталог произведений,  которые рекомендовалось
приобрести и прочитать, хотЯ столько  лет жизнь и творчество  Љлаудио ђомеро
интересовали  одних  лишь  интеллектуалов,  то есть очень  и очень немногих.
Љогда же, случалось,  ”рага снова ощущал  необходимость  остатьсЯ наедине  с
собой  и  поразмыслить  над  тем,  что  происходит (теперь на  очереди  были
переговоры  с кинопродюсерами), первоначальное  удивление  все чаще уступало
место какому-то тревожному ожиданию.  ‚прочем, впереди могла быть только еще
одна ступенька на лестнице славы, и  так до того неизбежного днЯ, когда, как
на  парковых  мостиках, последнЯЯ ступень  вверх становитсЯ первой  ступенью
вниз, достойным сошествием к пресыщению публики, котораЯ  отвернетсЯ от него
в  поисках новых  ощущений. Љ  тому времени, когда  он собралсЯ  уединитьсЯ,
чтобы  подготовить свою речь при получении Ќациональной премии,  его эмоции,
вызванные головокружительным успехом последних недель, свелись к иронической
удовлетворенности, отчего  и триумф представлЯлсЯ лишь своего рода сведением
счетов,  да к тому же еще омрачалсЯ непонЯтным беспокойством, которое иногда
вдруг целиком овладевало им и  грозило отнести  к тем берегам, куда  здравый
смысл и чувство юмора  решительно не  давали  держать курс. Ћн надеЯлсЯ, что
подготовка  текста  выступлениЯ  вернет  ему  радость  труда,  и  отправилсЯ
работать в  усадьбу Ћфелии ”ернандес, где всегда  чувствовал  себЯ хорошо  и
спокойно.
     1 Џаштет из гусиной печенки (фр.).

     Ѓыл конец лета, парк уже оделсЯ в цвета осени, и ”рага  любовалсЯ  им с
веранды, разговариваЯ с Ћфелией  и  ласкаЯ собак. ‚ комнате на  первом этаже
стоЯл  его рабочий стол с картотекой. Џридвинув  к себе главный Ящик,  ”рага
рассеЯнно перебирал пальцами карточки, как  пианист клавиши  перед игрой,  и
повторЯл,  что  все идет  хорошо, что,  несмотрЯ на  вульгарный  практицизм,
неизбежно сопровождающий большой  литературный успех, "†изнь поэта" ЯвлЯетсЯ
достойным трудом, служит нации и родине. € можно с легким сердцем приступить
к написанию речи, получить свою премию, готовитьсЯ к поездке в  …вропу. „аты
и цифры мешались в его голове  с параграфами  договоров и часами приглашений
на  обед. ‘коро  должна  была прийти ЋфелиЯ с  бутылкой хереса,  молча сесть
неподалеку и с интересом наблюдать, как он работает. ‚се шло прекрасно.
     Ћставалось  только  взЯть лист бумаги,  придвинуть  лампу  и  закурить,
слушаЯ, как кричит вдали птица теро.
     Ћн так  никогда и не смог вспомнить,  открылась  ли ему истина именно в
эту  минуту  или позже, когда они с Ћфелией, насладившись любовью,  лежали в
постели, дымили сигаретами и  глЯдели на маленькую зеленую звездочку в окне.
Џрозрение, назовем  это так (впрочем, как это назвать и  в чем его суть,  не
имеет значениЯ),  могло  прийти  и с  первой  фразой речи,  котораЯ началась
легко,  но  внезапно  застопорилась,  лишилась  смысла, который  был  словно
выметен ветром  из  дальнейших слов. Ђ потом наступила мертваЯ тишина -- да,
видимо, так: он уже знал, когда выходил из той маленькой гостиной от ђакели,
знал,  но  не  хотел знать, и это все  времЯ  мучило его,  как разыгравшаЯсЯ
мигрень или начинающийсЯ грипп.
     €  вдруг  в  какой-то неуловимый миг душевное недомогание, темнаЯ дымка
тумана  исчезли, поЯвилась  уверенность: "†изнь поэта" -- сплошной  вымысел,
историЯ Љлаудио  ђомеро не имеет  ничего общего со всей этой  писаниной.  Ќе
надо  никаких доводов, никаких доказательств,  все это -- сплошной  вымысел.
Џусть были годы работы, сопоставление дат, желание идти  по следу и отметать
предположениЯ,  все это --  сплошной вымысел.  Љлаудио  ђомеро не  жертвовал
собой ради ‘усаны Њаркес, не возвращал ей  свободу ценой самоотречениЯ и  не
был €каром у белоснежных ног €рены Џас. Ђ он, биограф, словно плыл под водой
и не  мог вынырнуть, открыть глаза  под хлесткой волной, хотЯ и знал правду.
Ѓолее  того,  на  самом дне  души,  как в  мутной  и  грЯзной заводи,  осела
тЯгостнаЯ уверенность в том, что правда была ему известна с самого начала.
     Ќезачем  раскуривать   вторую  сигарету,  винить  расшалившиесЯ  нервы,
целовать в темноте тонкие податливые губы Ћфелии. Ќезачем убеждать себЯ, что
затмение  нашло в пылу чрезмерной  увлеченности своим  героем,  что слабость
можно оправдать слишком большой затратой сил.
     ђука  Ћфелии мЯгко касалась его груди, ее горЯчее  прерывистое  дыхание
щекотало ухо. € все же он уснул.
     “тром он  взглЯнул на  открытый  Ящик картотеки, на бумаги,  и все  это
показалось ему гораздо более чуждым, нежели ночные переживаниЯ. ‚низу ЋфелиЯ
звонила по телефону на станцию,  чтобы  узнать расписание поездов. „о Џилара
он добралсЯ около половины двенадцатого и направилсЯ прЯмо к зеленной лавке.
„очь ‘усаны смотрела на него робко и настороженно, как побитаЯ собака. ”рага
попросил уделить  ему пЯть минут, снова  вошел в пыльную гостиную и сел в то
же самое кресло, покрытое белым чехлом. …му  не пришлось долго говорить, ибо
дочь ‘усаны, смахиваЯ слезинки,  стала кивать в подтверждение его слов и все
ниже склонЯла голову.
     -- „а, да, сеньор. €менно так и было, сеньор.
     --  Ќо  почему  же  вы не  сказали  мне  об  этом сразу?  Ќелегко  было
объЯснить,  почему  она  не   сказала  об  этом  сразу.  Њать  заставила  ее
поклЯстьсЯ,  что  она кое  о чем никогда и никому  не  проболтаетсЯ, а после
того, как на матери женилсЯ офицер из Ѓалькарсе, тем более, вот  и...  Ќо ей
очень, очень хотелось написать ему,  когда поднЯлсЯ такой шум вокруг книги о
ђомеро, потому что...
     Ћна испуганно глЯдела на него, а слезинки катились по щекам.
     -- „а как же вам стало известно? -- спросила она затем.
     --  Џусть это  вас  не волнует,  -- сказал ”рага.  -- Љогда-нибудь  все
становитсЯ известным.
     -- Ќо в книге вы  написали  совсем не так. џ ведь ее читала.  џ все там
читала.
     -- €менно из-за вас  в книге написано  совсем не так. “ вас есть другие
письма ђомеро к вашей матери. ‚ы мне дали  только  те, которые вам  хотелось
дать, которые выставлЯют в наилучшем свете  ђомеро, а заодно и вашу матушку.
Њне нужны другие, немедленно. „айте их.
     --  …сть  только одно,  -- сказала  ђакель Њаркес.  --  Ќо Я  поклЯлась
матери, сеньор.
     --  …сли  она  не сожгла его, значит, в нем нет ничего страшного. „айте
мне. џ куплю.
     -- ‘еньор ”рага, Я не потому вам его не даю...
     -- ‚от деньги,  --  резко сказал ”рага.  -- ‡а свои  тыквы  столько  не
выручите.
     ѓлЯдЯ, как она роетсЯ в бумагах на нотной этажерке, он подумал: то, что
он  знает  сейчас, он уже знал  (возможно,  неточно,  но знал) в день своего
первого посещениЯ ђакели  Њаркес. ЋткрывшаЯсЯ  истина вовсе  не  застала его
врасплох,  и теперь, задним  числом,  он  мог  сколько угодно винить себЯ  и
спрашивать,  почему,  например,  его  первое  свидание   с  дочерью  ‘уса-ны
окончилось так быстро; почему он так обрадовалсЯ трем письмам ђомеро, словно
только они одни и существовали на  свете; почему не  предложил денег взамен,
не докопалсЯ до сути, о которой ђакель знала и молчала. "ѓлупости, -- тут же
подумал он. -- ‚ ту  пору Я  не мог знать, что ‘усана стала  проституткой по
вине ђомеро".  Ђ почему же тогда он оборвал  на полуслове  свой  разговор  с
ђакелью, удовольствовавшись полученными  фотографиЯми и  тремЯ письмами? "ќ,
нет, Я знал, бог весть откуда, но знал и, знаЯ это, написал книгу; возможно,
и читатели тоже знают, и критика знает, вокруг  -- сплошнаЯ  ложь, в которой
барахтаемсЯ  мы  все  до единого..."  Ћднако  легче  легкого  идти  по  пути
обобщений и возлагать на себЯ лишь частицу  вины. ќто тоже ложь: виновен был
только он, он один.
     —тение последнего письма стало  всего-навсего словесным  подтверждением
того, о чем у ”раги сложилось представление, хотЯ и несколько иное, и письмо
это  было  ему  нужно  лишь  как  "вещественное  доказательство"  на  случай
полемики. Џосле  того как маска была сорвана, некто по имени Љлаудио  ђомеро
по-звериному оскалилсЯ в последних фразах,  обладающих неотразимой  логикой.
”актически приговариваЯ ‘у-сану к грЯзному ремеслу,  которым ей отныне и  до
конца  дней придетсЯ  заниматьсЯ -- на что  недвусмысленно намекалось в двух
великолепных  пассажах,  --   он  обрекал  ее  на  молчание,  одиночество  и
ненависть, толкаЯ с глумлением и угрозами в ту  Яму, которую  два года копал
длЯ  нее, неторопливо  и  постепенно  развращаЯ  наивное существо.  —еловек,
который несколькими неделЯми  раньше писал, довольный собой: "Ќочи нужны мне
одному, Я не хочу, чтобы ты видела мои слезы", завершал теперь свое послание
грЯзным  намеком, видимо точно  рассчитав его  эффект,  и добавлЯл  гнусные,
издевательские наставлениЯ и пожеланиЯ, перемежаЯ прощальные слова угрозами,
запрещаЯ ‘усане показыватьсЯ ему на глаза.
     Ќичто из  прочитанного не удивило ”рагу, но еще долгое времЯ сидел он с
письмом  в  руке,  бессильно привалившись  плечом  к косЯку  вагонного окна,
словно кто-то внутри его старалсЯ вырватьсЯ из когтей кошмарного, невыносимо
долгого  сна.  "ќто  объЯснЯет  и  все  остальное",  --  услышал  он  биение
собственной мысли.
     "Ћстальным"  была  €рена  Џас,  "Ћда  к  твоему  двойственному  имени",
финальный крах Љлаудио ђомеро. Љ чему веские доводы и прЯмые доказательства,
если твердаЯ уверенность в ином развитии событий, не нуждающаЯсЯ ни  в каких
письмах  или свидетельствах, теперь сама  день за днем выстраивала последние
годы жизни ђомеро  перед мысленным взором человека -- если можно так об этом
сказать,  --  ехавшего в поезде из Џилара и выглЯдевшего в глазах пассажиров
сеньором, который хватил лишнюю рюмку вермута.
     Љогда он сошел на своей  станции,  было четыре часа пополудни,  моросил
дождь. ‚ шарабане, который довез его до усадьбы Ћфелии, было холодно и пахло
отсыревшей кожей. ‘колько  же здравого  смысла было у  этой надменной  €рены
Џас, сколь силен  был в ней аристократизм,  породивший  презрительный отказ.
ђомеро мог вскружить голову простой, бедной женщине, но вовсе не был €каром,
героем  своих  прекрасных стихов.  €рена  или не она,  а  ее мать или братьЯ
тотчас разглЯдели  в его маневрах назойливость парвеню, проходимца,  который
начинает  с того, что  отворачиваетсЯ от людей своего круга, а  потом,  если
нужно,  готов  их  уничтожить (такое преступление называлось "‘усала Њаркес,
школьнаЯ  учительница").  —тобы  избавитьсЯ  от  него,  аристократам  --  во
всеоружии их денег и в окружении понЯтливых лакеев -- было достаточно  криво
улыбнутьсЯ,  отказать  в  приеме, уехать  к себе  в  поместье. Ћни  даже  не
потрудились присутствовать на похоронах поэта.
     ЋфелиЯ  ждала его в  дверЯх.  ”рага  сказал  ей, что тотчас садитсЯ  за
работу.  Љогда,  прикусив  зубами сигарету  и  чувствуЯ  огромную усталость,
давившую на плечи, он  увидел  первые строчки, написанные  вчера вечером, то
сказал себе, что,  кроме него, никто ничего не знает. ‘ловно  "†изнь  поэта"
еще не написана и у него все ключи в руках. Ћн слегка усмехнулсЯ и приступил
к своей речи. ‹ишь значительно позже ему пришло в  голову, что где-то в пути
письмо ђомеро потерЯлось.
     Љаждый,  кто хочет, может найти в архивах  буэнос-айресские газеты  тех
лет, сообщающие о вручении Ќациональной премии •орхе ”раге  и  о том, как он
привел в замешательство и разгневал немало  здравомыслЯщих  людей, изложив с
трибуны  свою новую,  ни  с чем  не  сообразную версию  жизни поэта  Љлаудио
ђомеро. Љакой-то хроникер писал, что ”рага, по всей видимости, был не вполне
здоров  (достаточно прозрачный эвфемизм!), ибо,  помимо  всего прочего, иной
раз заговаривалсЯ,  выступаЯ как бы от лица  ђомеро. Ћратор, правда, замечал
свою  оплошность,  но  тут  же  снова  впадал в эту странную  ошибку. „ругой
корреспондент отметил, что ”рага держал в руке два или три сплошь исписанных
листка бумаги, но почти ни разу не заглЯнул в  них, и создалось впечатление,
будто  он  говорит  длЯ  себЯ, одобрЯЯ  или опровергаЯ  свои же  только  что
высказанные мысли,  что вызывало растущее  раздражение, перешедшее  затем  в
негодование  многочисленной  аудитории,  собравшейсЯ  с   Явным   намерением
выразить   ему  свою   искреннюю   признательность.  …ще   в  одной   газете
рассказывалось  о Яростной полемике между  ”рагой  и  доктором  •овельЯносом
после окончаниЯ речи и о  том, что многие, вслух возмущаЯсь, покидали зал; с
неодобрением  упоминалось   также,   что  на  просьбу  доктора   •овельЯноса
представить  бесспорные  доказательства   его  шатких  обвинений,  порочащих
свЯщенную памЯть Љлаудио ђомеро, лауреат только пожал плечами и потер  рукою
лоб, словно даваЯ понЯть, что требуемые доказательства не выходЯт за пределы
его  воображениЯ,  а  затем  впал  в  прострацию,  не   замечаЯ   ни  ропота
расходившейсЯ публики,  ни вызывающе громких аплодисментов и поздравлений со
стороны нескольких молодых людей, ценителей юмора, которые, казалось, были в
восторге от такого оригинального ответа на присуждение Ќациональной премии.
     Љогда ”рага  два  часа  спустЯ  после торжественного  акта  вернулсЯ  в
усадьбу,  ЋфелиЯ  молча  протЯнула  ему список  поздравителей,  звонивших по
телефону, -- открывал его министр иностранных  дел, а кончал родной  брат, с
которым  они давно порвали отношениЯ. Ћн рассеЯнно взглЯнул на  столбец имен
--  одни  были   жирно  подчеркнуты,  другие  начертаны   небрежно.   ‹исток
выскользнул  из его руки  и упал на  ковер.  Ќичего  не замечаЯ, ”рага  стал
подниматьсЯ по лестнице в свой кабинет.
     Џрошло немало времени, прежде чем ЋфелиЯ услышала его тЯжелые шаги там,
наверху. Ћна легла и постаралась ни о чем не  думать. аги то  приближались,
то удалЯлись, иногда  затихали: наверное,  он  останавливалсЯ  у письменного
стола, размышлЯЯ о чем-то.  ‘пустЯ час она  услышала скрип лестницы и шаги у
двери в спальню. Ќе открываЯ глаз, она почувствовала, как осели  пружины под
тЯжестью тела  и он вытЯнулсЯ на  спине рЯдом с ней.  •олоднаЯ рука сжала ее
руку. Ѓ темноте ЋфелиЯ коснулась губами его щеки.
     -- …динственное, чего Я не понимаю... -- сказал ”рага, словно обращаЯсь
не к  ней, а  в  пустоту, -- почему  Я так  долго  не сознавал, что знал это
всегда. ѓлупо было бы  думать, что Я  медиум. “ менЯ с ђомеро ничего общего.
„о последних дней у менЯ не было с ним ничего общего.
     -- ’ы бы поспал немного, -- сказала ЋфелиЯ.
     -- Ќет, Я должен разобратьсЯ. ‘уществует то, что Я еще не смог постичь,
и  то, что  начнетсЯ завтра  или уже началось сегоднЯ  вечером.  Њне  конец,
понимаешь? Њне никогда не  простЯт того, что  Я сотворил им кумира,  а потом
вырвал его у них из рук и разбил на куски. € представь себе, как все странно
и глупо: ђомеро ведь остаетсЯ автором лучших стихотворений двадцатых  годов.
Ќо  идолы  не могут  иметь  глинЯных ног; и  с таким же цинизмом  мне завтра
заЯвЯт об этом мои дорогие коллеги.
     -- Ќо если ты считал своим долгом сказать правду...
     -- џ ничего не считал,  ЋфелиЯ. ‘казал -- и все. €ли  кто-то  сказал за
менЯ.  ‘егоднЯ  вечером  мне показалось, что  это  единственный путь.  џ мог
поступить только так, и не иначе.
     -- Њожет  быть, лучше  было  бы  чуть-чуть подождать,  -- робко сказала
ЋфелиЯ. -- Ђ то вдруг сразу, в лицо...
     Ћна  хотела  сказать  "министру", и ”рага услышал  это слово  так Ясно,
будто  оно было произнесено. “лыбнулсЯ  и погладил ее по  руке.  Њало-помалу
мутнаЯ вода спадала, нечто еще неЯсное начинало вырисовыватьсЯ,  приобретать
очертаниЯ.  „олгое,  тоскливое  молчание  Ћфелии  помогало  сосредоточитьсЯ,
прислушатьсЯ к себе, и он глЯдел в темноту широко раскрытыми глазами.
     Ќет,  никогда  бы,  наверное, ему  не  понЯть,  почему раньше  от  него
ускользало  то,  что  было Ясно  как день,  если бы  в  конце концов  он  не
призналсЯ себе, что сам такой же ловкач  и  канальЯ, как ђомеро. Ћдна  мысль
написать  книгу  уже  заключала  в  себе желание взЯть  реванш  у  общества,
добитьсЯ легкого  успеха,  вернуть то, что ему причитаетсЯ  и что еще  более
хваткие  приспособленцы у него отнЯли. ‘ виду безукоризненно  точнаЯ, "†изнь
поэта" уже при рождении  была оснащена  всем необходимым, чтобы пробитьсЯ на
книжные  прилавки. Љаждый  этап ее  триумфа был заранее обдуман, скрупулезно
подготовлен   каждой  главой,  каждой  фразой.  „аже  его  ирониЯ,  его  все
возраставшее равнодушие к этим победам по сути тоже были одной из личин этой
нечистоплотной  затеи.  Џод  скромной  обложкой "†изни..." исподволь свивали
гнезда  радиопередачи  и  кинофильмы,  дипломатический  пост  в   …вропе   и
ЌациональнаЯ  премиЯ, богатство и слава.  ‹ишь  у самого финиша ждало  нечто
непредвиденное, чтобы рухнуть на тщательно отлаженный механизм и  превратить
его  в  груду обломков. €  незачем  теперь  думать об  этом  непредвиденном,
страшитьсЯ чего-то, сходить с ума от проигрыша.
     --  “ менЯ нет с ним ничего общего, -- повторил  ”рага, закрываЯ глаза.
-- Ќе  знаю, как  это  случилось,  ЋфелиЯ,  мы  совсем  разные  люди.  -- Ћн
почувствовал,  что она  беззвучно плачет. --  Ќо тогда получаетсЯ еще  хуже.
‘ловно бы мы с ним заражены одним и тем же вирусом и болезнь моЯ развивалась
скрыто,  а потом вдруг выЯвилась, и скверна вышла  наружу. ‚сЯкий раз, когда
мне  надо было сделать  выбор, принЯть решение за этого человека,  Я выбирал
именно ту показную  сторону,  которую  он настойчиво демонстрировал  нам при
жизни. Њой выбор был его выбором, хотЯ  кто-нибудь мог открыть  иную  правду
его жизни,  его  писем,  даже  его последнего  года, когда  близость  смерти
обнажила всю его  суть.  џ не желал ни в чем убеждатьсЯ, не хотел добиратьсЯ
до истины, ибо тогда, ЋфелиЯ, тогда ђомеро не был бы тем,  кто был нужен мне
и ему самому, чтобы создать легенду, чтобы...
     Ћн  умолк, но  …се  само собой  упорЯдочилось и логически  завершилось.
’еперь он допускал свою тождественность с  ђомеро, в которой не  было ничего
сверхъестественного. “зами братства свЯзали их и  лицемерие, и ложь, и мечта
о головокружительном  взлете, но также и  беда, поразившаЯ их и повергшаЯ  в
прах. Џросто  и  Ясно представилось ”раге, что такие, как  он,  всегда будут
Љлаудио  ђомеро, а вчерашние и завтрашние ђомеро всегда будут •орхе ”ра-гой.
Џроизошло именно  то,  чего он  боЯлсЯ  в тот далекий сентЯбрьский вечер: он
все-таки  написал свою биографию.  •отелось  рассмеЯтьсЯ,  и в то  же  времЯ
подумалось о револьвере, который хранилсЯ в письменном столе.
     Ћн так и не вспомнил, в  эту ли минуту или позже ЋфелиЯ сказала: "‘амое
главное -- что сегоднЯ ты выложил им правду". Ћб  этом он тогда не думал, не
хотелось снова переживать  эти  невероЯтные  минуты, когда он говорил, глЯдЯ
прЯмо в  лицо тем, чьи восторженные или вежливые улыбки  постепенно уступали
место злобной или презрительной гримасе, тем, кто вздымал в знак негодованиЯ
руки.  Ќо лишь  они,  эти  минуты,  имели цену,  лишь  они были подлинными и
непреходЯщими  во всей этой истории: никто  не  мог  отнЯть  у  него  минуты
истинного триумфа, действительно  не имевшего ничего общего ни с фарисейским
вымыслом,  ни  с  тщеславием. Љогда он склонилсЯ над Ћфелией и  нежно провел
рукой по  ее волосам, ему  на какой-то  миг  показалось,  что это --  ‘усана
Њаркес и что его нежность спасает и удерживает ее возле него. ‚ то же  времЯ
ЌациональнаЯ премиЯ,  пост дипломата в …вропе  и прочие блага --  это  €рена
Џас, нечто такое, что надо отвергнуть,  отбросить, если не хочешь  полностью
уподобитьсЯ ђомеро, целиком воплотитьсЯ в лжегероЯ книги и радиопостановки.
     Ђ потом  -- этой же  ночью,  котораЯ тихо вращала небосвод,  сверкавший
звездами, --  другаЯ  колода карт была перетасована в бескрайнем одиночестве
бессонницы.  “тро  принесет  с  собой  телефонные  звонки, газеты,  скандал,
раздутый  на две  колонки. …му показалось  немыслимой глупостью  даже на миг
подумать  о  том,  что  все потерЯно,  когда стоит только  проЯвить  немного
расторопности и прыти -- и  ход за  ходом партиЯ будет отыграна. ‚се зависит
от  быстроты  действий, от  нескольких встреч.  …сли  только захотеть,  то и
сообщениЯ  об  отмене  премии и отказе министерства  иностранных  дел от его
кандидатуры могут  обернутьсЯ  весьма  приЯтными известиЯми, которые откроют
ему  путь  в  большой мир  массовых тиражей и переводных  изданий. Ќо можно,
конечно,  и  дальше лежать  на спине  в постели,  прекратить всЯкие  визиты,
месЯцами   жить  в  тиши  этой  усадьбы,   возобновить  и  продолжить   свои
филологические изысканиЯ, восстановить прежние, уже прервавшиесЯ знакомства.
—ерез  полгода  он  был бы  всеми  забыт,  благополучно  вытеснен  из  рЯдов
счастливцев очередным, еще более бесталанным сочинителем.
     Ћба пути были в  равной мере просты,  в равной мере  надежны.  Ћсталось
только  решить.  Ќет,  все решено.  Ћднако он еще продолжал  размышлЯть ради
самих  размышлений, обдумывать и  взвешивать, доказывать  себе  правильность
своего  выбора, пока рассветные лучи не стали светлить окно  и волосы спЯщей
Ћфелии, а расплывчатый силуэт сейбы в саду не начал уплотнЯтьсЯ на глазах --
как  будущее,  которое  сгущаетсЯ  в  настоЯщее,  постепенно   затвердевает,
принимает свою  дневную форму, смирЯетсЯ с  ней и отстаивает ее и осуждает в
свете нового днЯ.


        ђ“ЉЋЏ€‘њ, ЌЂ‰„…ЌЌЂџ ‚ ЉЂђЊЂЌ…
     ’о,  о  чем  Я  сейчас  пишу,  длЯ  других  могло  стать  рулеткой  или
тотализатором, но не деньги мне  были  нужны.  џ  вдруг почувствовал --  или
решил, -- что темное окно метро может дать мне ответ и помочь  найти счастье
именно   здесь,  под   землей,  где  особенно  остро  ощущаетсЯ  жесточайшее
разобщение людей, а времЯ рассекаетсЯ короткими перегонами, и его отрезки --
вместе с каждой  станцией  -- остаютсЯ позади, во  тьме тоннелЯ.  џ говорю о
разобщенности, чтобы лучше понЯть  (а мне  довелось многое понЯть с тех пор,
как  Я  начал свою игру),  на  чем была  основана моЯ надежда на совпадение,
вероЯтно зародившаЯсЯ, когда Я глЯдел на  отражениЯ в оконном стекле вагона,
--  надежда покончить  с  разобщенностью,  о  которой люди,  кажетсЯ,  и  не
догадываютсЯ. ‚прочем,  кто  знает,  о чем  думают  в  этой  толкотне  люди,
входЯщие и выходЯщие на остановках, о чем, кроме того, чтобы скорее доехать,
думают  эти люди,  входЯщие  тут  или  там,  чтобы  выйти там или тут,  люди
совпадают,  оказываютсЯ  вместе  в  пределах   вагона,   где   все   заранее
предопределено, хотЯ никто не знает, выйдем ли мы вместе, или Я выйду раньше
того  длинного мужчины со свертками,  и  поедет ли та  старуха в зеленом  до
конечной  остановки или нет, выйдут ли эти  ребЯтишки сейчас... да, наверно,
выйдут, потому что ухватились за свои ранцы и линейки и пробираютсЯ,  хохоча
и  толкаЯсь, к  дверЯм,  а  вот  в  том углу какаЯ-то девушка расположилась,
видимо, надолго, на несколько остановок, занЯв освободившеесЯ  место, а эта,
другаЯ, пока остаетсЯ загадкой.
     „а, Ђна тоже оставалась загадкой. Ћна  сидела очень прЯмо, чуть касаЯсь
спинки скамьи у самого окна, и была уже  в вагоне,  когда Я вошел на станции
"ќтьенн Њарсель",  а негр, сидевший напротив нее, как  раз  встал, освободив
место,  на  которое  никто  не  покушалсЯ,  и  Я  смог,  бормоча  извинениЯ,
протиснутьсЯ меж коленей двух сидевших с краю  пассажиров  и сесть  напротив
Ђны. ’отчас же --  ибо Я спустилсЯ в метро,  чтобы  еще раз  сыграть в  свою
игру, -- Я  отыскал в окне  отражение профилЯ Њаргрит и нашел, что она очень
мила,  что  мне  нравЯтсЯ  ее  черные  волосы,   эта   прЯдь,  косым  крылом
прикрывающаЯ лоб.
     Ќет, имена  -- Њаргрит или Ђна -- не были придуманы  позже и  не служат
сейчас,  когда  Я делаю эту запись в блокноте, чтоб отличить одну от другой:
имена, как того требовали правила игры, возникли сразу, без всЯкой прикидки.
‘кажем,  отражение той девушки в окне могло зватьсЯ  только Њаргрит, и никак
иначе, и только  Ђной могла  называтьсЯ девушка, сидевшаЯ напротив менЯ и на
менЯ не смотревшаЯ, а  устремившаЯ невидЯщий  взор на  это временное скопище
людей, где каждый притворЯетсЯ, что смотрит куда-то в сторону, только, упаси
Ѓог,  не на ближнего своего. ђазве лишь дети  прЯмо и  открыто глЯдЯт вам  в
глаза, пока  их  тоже  не  научат смотреть  мимо, смотреть не видЯ, с этаким
гражданственным  игнорированием  любого  соседа,  любых  интимных контактов;
когда  всЯкий  съеживаетсЯ в собственном  мыльном  пузыре, заключает  себЯ в
скобки, заботливо отгораживаЯсь миллиметровой воздушной  прокладкой от чужих
локтей и коленей или углубившись в книжку либо в "”ранс суар", а чаще всего,
как Ђна, устремив взглЯд в пустоту, в эту идиотскую "ничейную зону", котораЯ
находитсЯ  между моим  лицом и лицом мужчины, вперившего взор в  "”игаро". €
именно поэтому Њаргрит  (а  если Я правильно  угадал, то  в  один прекрасный
момент  и Ђна) должна была  бросить рассеЯнный взглЯд в окно, Њаргрит должна
увидеть мое отражение, и наши взглЯды скрестЯтсЯ за стеклом, на которое тьма
тоннелЯ наложила  тончайший слой ртути, набросила черный колышущийсЯ бархат.
‚ этом эфемерном зеркале лица обретают какую-то  иную жизнь, перестают  быть
отвратительными  гипсовыми  масками, сотворенными казенным  светом  вагонных
ламп, и -- ты не  посмела бы  отрицать этого,  Њаргрит,  --  могут открыто и
честно  глЯдеть друг на друга,  ибо на  какую-то  долю  минуты  наши взглЯды
освобождаютсЯ  от самоконтролЯ. ’ам, за стеклом, Я не  был мужчиной, который
сидел напротив Ђны и  на  которого  Ђна не смогла открыто смотреть  в вагоне
метро, но, впрочем, Ђна и не смотрела  на мое отражение -- смотрела Њаргрит,
а  Ђна  тотчас отвела взор  от мужчины, сидевшего напротив нее, --  нехорошо
смотреть на мужчину  в метро, -- повернула  голову  к оконному стеклу  и тут
увидела  мое  отражение,   которое  ждало  этого  момента,  чтобы  чуть-чуть
раздвинуть губы в  улыбке --  вовсе не  нахальной  и не вызывающей, -- когда
взглЯд  Њаргрит  камнем упал на  мой.  ‚се это  длилось  мгновение  или чуть
больше, но Я  успел уловить, что Њаргрит заметила мою улыбку и что Ђна  была
Явно шокирована,  хотЯ она всего лишь  опустила голову  и сделала вид, будто
проверЯет замок на своей сумке  из  красной кожи. Џраво, мне захотелось  еще
раз улыбнутьсЯ, хотЯ  Њаргрит  больше  не смотрела  на  менЯ,  так  как  Ђна
перехватила и осудила мою улыбку. € поэтому уже не было необходимости, чтобы
Ђна  или  Њаргрит  смотрели на  менЯ,  --  впрочем,  они занЯлись  детальным
изучением замка на красной сумке Ђны.
     Љак это  и  прежде бывало, во времена Џаулы (во времена Ћфелии)  и всех
тех, кто с видимым интересом рассматривал замок на  сумке, пуговицу или сгиб
журнальной страницы, во мне снова разверзлась бездна, где клубком скрутились
страх и  надежда,  схватились  насмерть,  как пауки в банке, а  времЯ  стало
отсчитыватьсЯ частыми  ударами сердца, совпадать  с пульсом  игры,  и теперь
каждаЯ  станциЯ метро означала  новый,  неведомый поворот в  моей жизни, ибо
такова была игра. ‚зглЯд  Њаргрит и моЯ улыбка, мгновенное  отступление Ђны,
занЯвшейсЯ замком  своей  сумки,  были  торжественным  открытием  церемонии,
котораЯ вопреки  всем  законам  разума  предпочитала  иной  раз  самые дикие
несоответствиЯ нелепым цепЯм обыденной причинности.
     “словиЯ игры не  были  сложными, однако сама игра  походила на сражение
вслепую,  на беспомощное  барахтанье  в  вЯзком болоте, где всюду,  куда  ни
глЯнь,  перед  вами  вырастает  раскидистое  дерево   судьбы  неисповедимой.
Њондрианово дерево парижского метрополитена с его красными,  желтыми, синими
и  черными   ветвЯми   запечатлело   обширное,   однако  ограниченное  число
сообщающихсЯ  станций. ќто дерево живет  двадцать из каждых двадцати четырех
часов,   наполнЯетсЯ   бурлЯщим   соком,   капли  которого  устремлЯютсЯ   в
определенные ответвлениЯ;  одни выкатываютсЯ на "ателе",  другие  входЯт на
"‚ожирар",   третьи  делают  пересадку   на  "Ћдеоне",  чтобы   следовать  в
"‹а-Њотт-Џике", -- сотни, тысЯчи. Ђ кто знает, сколько вариантов пересадок и
переходов  закодировано  и  запрограммировано длЯ  всех  этих  живых частиц,
внедрЯющихсЯ  в  чрево  города там  и выскакивающих  тут,  рассыпающихсЯ  по
галереЯм ‹афайет, чтобы запастись либо пачкой бумажных  салфеток, либо парой
лампочек на третьем этаже магазина близ улицы ѓей-‹юссака.
     Њои правила  игры  были удивительно  просты,  прекрасны, безрассудны  и
деспотичны. …сли мне нравилась женщина, сидевшаЯ напротив менЯ у окна,  если
ее изображение в окне встречалось глазами с  моим  изображением в окне, если
улыбка моего изображениЯ в окне смущала, или радовала, или злила изображение
женщины в окне, если Њаргрит увидела мою улыбку и Ђна тут же опустила голову
и  стала  усердно  разглЯдывать  замок  своей  красной  сумки,  значит, игра
началась  независимо  от  того,  как  встречена  улыбка  --  с раздражением,
удовольствием  или видимым  равнодушием.  ЏерваЯ  часть  церемонии  на  этом
завершалась: улыбка  замечена той, длЯ которой  она предназначена,  а  затем
начиналось  сражение на  дне бездны,  тревожное колебание  --  от станции до
станции -- маЯтника надежды.
     џ думаю о том, как началсЯ тот  день;  тогда в игру вступила Њаргрит (и
Ђна),  неделей  же раньше  -- Џаула (и ЋфелиЯ): рыжеволосаЯ девушка вышла на
одной из самых каверзных станций, на "Њонпарнас-Ѓьенвеню",  котораЯ, подобно
зловонной многоголовой  гидре, не оставлЯла почти никакого шанса на удачу. џ
сделал  ставку  на  переход к  линии "Џорт-де-‚авен"  и  тут  же,  у  первой
подземной развилки, понЯл, что Џаула (что ЋфелиЯ) направитсЯ к  переходу  на
станцию "ЊэриЯ  €сси".  Ќичего не поделаешь, оставалось только  взглЯнуть на
нее в последний раз на перекрестке коридоров, увидеть, как она исчезает, как
ее заглатывает  лестница, ведущаЯ вниз.  ’аково  было условие  игры: улыбка,
замеченнаЯ  в  окне  вагона, давала  право  следовать за  женщиной  и  почти
безнадежно  надеЯтьсЯ  на  то,  что  ее  маршрут в  метро совпадает с  моим,
выбранным еще до спуска под  землю, а  потом -- так было  всегда,  вплоть до
сегоднЯшнего днЯ, -- смотреть, как она исчезает в другом проходе, и не сметь
идти за  ней. ‚озвращатьсЯ с тЯжелым  сердцем  в наземный  мир, забиватьсЯ в
какое-нибудь кафе и опЯть жить как живетсЯ, пока мало-помалу через часы, дни
или недели снова не одолеет охота попытать счастьЯ и потешить себЯ надеждой,
что  все совпадет -- женщина и отражение в стекле, радостно встреченнаЯ  или
отвергнутаЯ  улыбка, направление  поездов  -- и тогда наконец, да, наконец с
полным правом можно будет  приблизитьсЯ и  сказать ей  первые трудные слова,
пробивающие толщу застоЯвшегосЯ времени, ворох копошащихсЯ в бездне пауков.
     Љогда  мы  подъехали  к станции "‘ен-‘юльпис",  кто-то  рЯдом  со  мной
направилсЯ к выходу. ‘осед Ђны тоже вышел, и она сидела теперь одна напротив
менЯ и уже не разглЯдывала свою сумку,  а,  рассеЯнно скользнув  взглЯдом по
моей   фигуре,   остановила  глаза  на  картинках,   рекламирующих   горЯчие
минеральные  источники  и облепивших все  четыре  угла  вагона.  Њаргрит  не
поворачивала голову к окну, чтобы увидеть менЯ, но это как раз и  говорило о
возникшем контакте,  о  его неслышной  пульсации.  Ђна  же  была,  наверное,
слишком робка, или  ей  просто  казалось  глупым глЯдеть  на отражение лица,
которое расточает улыбки Њаргрит. ‘танциЯ "‘ен-‘юльпис" имела длЯ менЯ очень
важное значение,  потому  что до конечной "Џорт-д'Ћрлеан" оставалось  восемь
остановок, лишь на трех из них были  пересадки, и,  значит, только в случае,
если  Ђна  выйдет на одной  из этих трех,  у менЯ поЯвитсЯ шанс на возможное
совпадение. Љогда  поезд  стал  притормаживать  перед "‘ен-Џласид", Я замер,
глЯдЯ в окно на Њаргрит, надеЯсь встретитьсЯ  с  ней взглЯдом, а глаза Ђны в
эту минуту  неторопливо блуждали  по вагону, словно он