шу.  ’о были лица
носильщиков  алтарЯ  - на  них застыла  маска такого неистового, развратного
опьЯнениЯ жизнью!..
     ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ
     Њне было двенадцать лет, и Я вот уже целый год страдал,  - как страдает
ребенок, которому досталась удивительнаЯ и непонЯтнаЯ игрушка.
     €грушка эта  иногда  вдруг набухала  и  всем своим видом намекала, что,
если научитьсЯ с ней обращатьсЯ, возможны какие-то очень интересные игры. Ќо
инструкции к  ней не было,  и всЯкий  раз, когда игрушка выказывала  желание
вовлечь менЯ в свои забавы, Я терЯлсЯ. €ногда от  унижениЯ и  нетерпениЯ мне
хотелось  ее  разломать.  Ќо  в  конце  концов  Я  уступал  этой своенравной
мучительнице,  в  чьем  облике  таилась  какаЯ-то  сладкаЯ тайна,  и  просто
пассивно наблюдал - что будет дальше.
     ‘о  временем  Я стал прислушиватьсЯ  к  игрушке  более спокойно,  желаЯ
понЯть,  куда  она  менЯ зовет.  € тогда  Я обнаружил, что у  нее  есть свои
определенные  склонности,  свое  внутреннее   устройство.   ‘клонности   эти
постепенно  выстраивались в единую цепочку: детские фантазии; загорелые тела
юношей на плЯже; пловец, которого Я видел в бассейне; смуглый жених одной из
моих  кузин;   мужественные   герои   приключенческих   романов.  Џрежде   Я
заблуждалсЯ,  полагаЯ,  что  мое  влечение  к  подобным  вещам  имеет  чисто
поэтическую природу.
     Љроме  того,   моЯ  игрушка  поднимала  голову  каждый  раз,  когда   Я
представлЯл  себе   смерть,  кровь   и   мускулистое   тело.   “   паренька,
прислуживавшего  в нашем доме,  Я  тайком  брал иллюстрированные журналы, на
красочных  обложках  которых  были  изображены  кровавые  поединки,  молодые
самураи, делающие  харакири, и солдаты, падающие  на  бегу, прижав  ладони к
окровавленной груди. ‚стречались в журналах и фотографии молодых борцов сумо
- неименитых и  еще не  успевших заплыть жиром... Џри виде подобных картинок
игрушка немедленно оживлЯлась, проЯвлЯЯ все  признаки любопытства. ‚озможно,
точнее  было  бы  назвать это не "любопытством", а  "любовью"  или,  скажем,
"требовательностью".
     Љогда  свЯзь  этих  событий  стала  мне  Ясна,  Я  начал  стремитьсЯ  к
наслаждению   уже   сознательно,  намеренно.  ‚озникла   система   отбора  и
подготовки. …сли мне казалось, что картинка  в журнале недостаточно красочна
или выразительна, Я брал цветные карандаши, перерисовывал ее на лист бумаги,
а дальше уже подправлЯл, как  хотел. ’ак поЯвились рисунки цирковых атлетов,
корчащихсЯ от удара штыком в грудь, и разбившихсЯ  канатоходцев с расколотым
черепом и залитым кровью лицом. ‘вои  "жестокие картинки" Я прЯтал  в  самом
дальнем  углу  книжного  шкафа  и, помню, иногда,  сидЯ  в школе  на  уроке,
переставал слышать учителЯ и замирал от ужаса при одной мысли, что кто-то из
домашних найдет мой тайник. Ћднако  уничтожить  их не  решалсЯ  - слишком уж
привЯзалась к ним моЯ игрушка.
     ’ак и жил Я со своей капризной игрушкой день за днем, месЯц за месЯцем,
не имеЯ представлениЯ не то что о  главном предназначении этого инструмента,
но  даже о вспомогательной его функции, которую со  временем Я стал называть
своей "дурной привычкой".
     Ђ  в жизни  нашей семьи тем временем  происходили перемены. Њы оставили
особнЯк, в  котором Я  поЯвилсЯ  на свет,  и  теперь семейство, разделившись
пополам, проживало в двух  домах, расположенных неподалеку  друг от друга. ‚
одном жили бабушка, дедушка и Я, во втором мои родители, брат и сестра. Ћтец
уехал  в служебную  командировку за границу,  побывал  в разных  европейских
странах, потом  вернулсЯ  обратно.  ‚скоре после этого они с  матерью  опЯть
переехали  на  новое  место.   ‚оспользовавшись   поводом,  отец  наконец-то
потребовал, чтобы менЯ  вернули родителЯм. Џроизошло  расставание с бабушкой
(отец назвал эту сцену "современной трагедией"), и Я оказалсЯ в родительском
доме. ’еперь  до особнЯка, где жили бабушка  и дедушка, путь  был  не  очень
близким:  несколько остановок  на  электричке,  а  потом еще  и  на трамвае.
ЋсиротевшаЯ бабушка  день и ночь рыдала, сжимаЯ в руках мою фотокарточку.  џ
был обЯзан раз в неделю ночевать у нее в доме, и, если мой визит почему-либо
срывалсЯ, с  ней  происходил  припадок.  ’ак в двенадцать  лет  Я  обзавелсЯ
страстной шестидесЯтилетней возлюбленной.
     ‚скоре отец был переведен работать в Ћсаку, куда уехал один, без семьи.
     Ћднажды из-за простуды Я не пошел в гимназию и сидел у отца в кабинете,
с  интересом рассматриваЯ альбомы,  привезенные из-за границы. ‚ особенности
менЯ  покорили греческие скульптуры  из итальЯнских  музеев. ќти черно-белые
фотографии волновали менЯ  больше, чем прочие репродукции обнаженной натуры.
‘корее  всего, объЯснЯлось  это очень  просто:  скульптуры  выглЯдели  более
живыми.
     ‚  тот  день  Я  впервые  держал  в руках нечто  подобное.  Ћтчасти это
объЯснЯлось  тем,   что  отец,  вечный  скупердЯй,  прЯтал  дорогие  альбомы
подальше, чтобы дети не хватали их грЯзными руками (еще он не хотел, чтобы Я
разглЯдывал там голых женщин, - о, какое заблуждение!); да потом, Я и сам не
очень  интересовалсЯ живописью, не ожидаЯ  от  нее такого наслаждениЯ, какое
доставлЯли мне иллюстрированные журналы.
     €так,  Я сидел  и  перелистывал  справа  налево  страницы  альбома,  их
оставалось уже совсем немного. € вдруг взору моему открылсЯ образ, созданный
специально длЯ менЯ и давно менЯ дожидавшийсЯ.
     ќто  была  репродукциЯ  "‘вЯтого   ‘ебастьЯна"  кисти  ѓвидо  ђени,  из
картинной галереи генуэзского Џалаццо-ђоссо.
     ‘вЯтой ‘ебастьЯн был привЯзан к черному кривому стволу  дерева;  за его
спиной  виднелсЯ  по-тициановски  мрачный фон:  темный  лес, вечернее  небо,
тусклый ландшафт. Ћбнаженное тело божественно прекрасного юноши было прижато
к дереву,  но  кроме веревок, стЯгивавших высоко поднЯтые руки,  других  пут
видно не было. Ѓедра свЯтого ‘ебастьЯна прикрывал кусок грубой белой ткани.
     џ догадалсЯ, что  это  какой-то христианский мученик. Ћднако в творении
ѓвидо ђени,  мастера позднего  ђенессанса и последователЯ  эклектизма,  даже
чисто  христианский  сюжет  обрел  аромат  Язычества.  ’ело  ‘ебастьЯна,  не
уступавшего  красотой  самому Ђнтиною,  прекрасно; на  нем  не  видны  следы
истЯзаний, как у  других  свЯтых, над ним не властна старость.  Ћно излучает
лишь сиЯние молодости, красоты и наслаждениЯ.
     ќто  ослепительно  белое  тело,  оттененное  мрачным,  размытым  фоном,
светоносно. Њускулистые руки  преторианца, привыкшие владеть луком и  мечом,
грубо заломлены  над головой; запЯстьЯ их  стЯнуты  веревкой.  ‹ицо  поднЯто
вверх, широко раскрытые глаза  созерцают  свет  небесный, взглЯд их  Ясен  и
спокоен. ‚ напрЯженной  груди,  тугом животе,  слегка вывернутых бедрах - не
конвульсиЯ физического страданиЯ, а меланхолический экстаз, словно от звуков
музыки. …сли б не стрелы, впившиесЯ одна слева, под  мышку, другаЯ справа, в
бок,  можно было  бы  подумать, что  этот  римский атлет  отдыхает  в  саду,
прислонившись спиной к дереву.
     Ќо стрелы  глубоко  вонзились  в  его  напрЯженную,  юную, благоуханную
плоть, обожгли ее пламенем невыносимой муки и  невыразимого наслаждениЯ. Ќет
потоков крови, как на  других картинах свЯтого ‘ебастьЯна, да и стрелы всего
две;  их мирные грациозные тени легли  на мрамор  кожи мученика, словно тени
ветвей на ступени античной лестницы.
     …стественно, все  эти  мысли и  наблюдениЯ  относЯтсЯ  к более позднему
времени.  Љогда  же Я увидел  картину  впервые,  всего менЯ  охватило просто
какое-то  Языческое  ликование.  Љровь   закипела  в   жилах,  и  мой  орган
распрЯмилсЯ,  будто  охваченный  гневом.  Љазалось,  он  вот-вот  лопнет  от
чрезмерной раздутости; на  сей раз  он настойчиво требовал от  менЯ каких-то
действий, клЯл  хозЯина за  невежество  и возмущенно задыхалсЯ.  €  моЯ рука
неловко,  неумело задвигалась. ’ут из самых глубин  моего  тела стремительно
поднЯлась некаЯ темнаЯ, сверкающаЯ волна. € не успел Я прислушатьсЯ к новому
ощущению, как волна эта разлетелась брызгами, ослепив и опьЯнив менЯ.
     Ќемного  придЯ  в себЯ,  Я с  испугом  оглЯделсЯ  по сторонам. ‡а окном
шелестел  клен, пЯтна  света и тени  от его листвы покрывали весь письменный
стол:  учебники,  словари,  альбомы, тетради,  чернильницы. € повсюду  -  на
золотом тиснении книжного корешка, на обложке словарЯ, на стенке чернильницы
- лежали белые мутные  капли.  Ћдни лениво и  тЯжело  стекали книзу,  другие
тускло  поблескивали,  как  глаза мертвых  рыб. Љ  счастью,  альбом  Я успел
прикрыть ладонью - чисто инстинктивно, - и репродукциЯ не запачкалась.
     ќто  была моЯ перваЯ эЯкулЯциЯ,  а заодно  и  первый  опыт, случайный и
неуклюжий, моей "дурной привычки".
     Њагнус •иршфельд помещает  изображениЯ  свЯтого  ‘ебастьЯна  на  первое
место  среди всех  произведений скульптуры и  живописи, пользующихсЯ  особым
расположением  гомосексуалистов.   ќто  очень  интересное   наблюдение.  Ћно
свидетельствует  о  том, что  в  большинстве случаев у  гомосексуалистов,  в
особенности   прирожденных,  склонность  к  однополой   любви  сочетаетсЯ  и
замысловатым образом переплетаетсЯ с садистскими импульсами.
     ‘огласно  преданию, свЯтой ‘ебастьЯн родилсЯ в середине  III века, стал
трибуном преторианской гвардии и отдал жизнь  за христианскую веру, не дожив
и до  тридцати  лет.  ‚  год его гибели  (288  г.  христианской  эры) правил
император „иоклетиан. ќтот монарх  выдвинулсЯ наверх из самых низов, добилсЯ
всего собственными руками  и слыл человеком не жестоким,  но его соправитель
Њаксимилиан  отличалсЯ  лютой  ненавистью  к  новой  вере.  €звестно, что он
повелел  казнить  юного африканца  Њаксимилиануса,  отказавшегосЯ  исполнЯть
обЯзанности солдата,  ибо они противоречили  христианскому  пацифизму. ’очно
так же умертвил он центуриона Њарцеллуса, упорствовавшего в верности •ристу.
‚от  при каких обстоЯтельствах  встретил  свою  мученическую кончину  свЯтой
‘ебастьЯн.
     Љогда   стало  известно,  что  трибун  преторианцев  втайне  исповедует
запрещенное вероучение, посещает заточенных в темницы христиан  и склонЯет к
своей  религии  римлЯн,  включаЯ самого римского градоправителЯ,  „иоклетиан
велел  предать смутьЯна смерти.  “тыканное стрелами, брошенное палачами тело
забрала одна  благочестиваЯ  вдова, дабы  предать прах  убиенного земле. ’ут
обнаружилось,  что в праведнике  еще  теплитсЯ жизнь. ‚дове удалось выходить
‘ебастьЯна, но,  едва встав на ноги, он снова бросил вызов императору и  его
Языческим богам, после чего был забит до смерти палками.
     €сторию о воскрешении ‘ебастьЯна  после расстрела, конечно  же, следует
отнести   к  категории  "чудес".  ђазве  может  человек,  пронзенный   таким
количеством стрел, остатьсЯ в живых?
     „лЯ того чтобы читатель лучше понЯл, сколь неистово чувственнаЯ радость
овладевала мною  при мысли  о  свЯтом ‘ебастьЯне, приведу здесь неоконченное
произведение в прозе, которое Я написал несколько лет спустЯ.

        2.

     ‘‚џ’Ћ‰ ‘…ЃЂ‘’њџЌ Џоэма в прозе
     Ћднажды Я сидел в классе и смотрел, как за окном ветер гнет и никак  не
согнет невысокое деревце клена. “ менЯ защемило  сердце - столь поразительно
прекрасен  был тот клен. “зким треугольником с закругленной вершиной высилсЯ
он над  травой, его симметричные  ветви,  отЯгощенные своим  зеленым грузом,
напоминали свечи канделЯбра, а  сквозь листву проглЯдывал эбеновый пьедестал
несокрушимого  ствола.   ’ак   стоЯл  клен,  утонченный,  но  не  утративший
изысканной безыскусности, что  свойственна живой природе; он  хранил светлое
молчание, как  если б  разом был собственным  творцом и творением. €  все же
клен был вещью  сотворенной,  произведением  искусства.  Ѓыть может, музыки.
Џьесой  длЯ  камерного исполнениЯ, сочиненной каким-нибудь великим  немецким
композитором.  ’о  была  тихаЯ, исполненнаЯ  глубокого религиозного  чувства
мелодиЯ  -  звук  божественный  и небесный, напоминающий  своей трогательной
суровостью старинный гобелен...
     € в сходстве клена с музыкальной пьесой увидел Я особый  смысл; форма и
звук, соединившись, нанесли по моей душе двойной удар. € тогда мной овладело
восхитительное  чувство  -  нет, отнюдь  не  лирического свойства, а  скорее
близкое  сумеречному  экстазу,  охватывающему душу,  когда  религиЯ и музыка
сливаютсЯ воедино. € Я спросил свое сердце: "“ж не то ли самое дерево видишь
ты  перед собой? „ерево, к  которому  были  привЯзаны  руки  юного  свЯтого.
„ерево,  по  коре которого струЯми  дождЯ стекала свЯщеннаЯ кровь  мученика.
ђимское  дерево, к которому  в  предсмертных страданиЯх  прижималось молодое
тело, как бы прощаЯсь со всеми терзаниЯми и наслаждениЯми земной жизни".
     †изнеописание свЯтых великомучеников  повествует, что в  те годы, когда
на  римском  престоле   воцарилсЯ  „иоклетиан,  возжаждавший   власти  столь
беспредельной,  сколь  беспределен  полет  птицы  в  синем  небе,  служил  в
императорской  гвардии  молодой  трибун,  телесной  красотой  не  уступавший
легендарному  рабу, коего так  возлюбил порфироносный Ђдриан.  ѓлаза трибуна
своей непроницаемостью могли  сравнитьсЯ  с  морской  пучиной.  Ђ  служил он
гонимому Ѓогу, и за это преступление его схватили.
     ћноша был прекрасен и надменен. Љаждое  утро девушки города прикреплЯли
к его шлему белую лилию, и, когда во времЯ краткого перерыва между воинскими
упражнениЯми он отдыхал, стебель цветка грациозно льнул к  его мужественному
челу, похожий на шею белоснежного лебедЯ.
     Ќикто не  знал, где  родилсЯ и  вырос этот юноша. Ќо чутье подсказывало
людЯм, что он, обладающий телом раба и ликом принца, недолго пробудет  среди
них.  ћноша казалсЯ им ќндимионом, кочующим по свету со своим стадом, ибо он
избран, дабы найти самое зеленое на свете пастбище.
     Ђ  некоторые  девушки   верили,  что  он  ЯвилсЯ  из  глубин  морЯ.   €
действительно, дыхание его  мощной груди напоминало шум волн. € в глазах его
мистическим образом  навек  запечатлелась бескрайнЯЯ линиЯ горизонта, как  у
каждого,  кто  родилсЯ и жил на  море. „ыхание  воина было  горЯчее  летнего
пассата и источало терпкий аромат выброшенных на берег водорослей.
     ђазве не была подобнаЯ красота  обречена  на  скорую гибель? Џышнотелые
женщины ђима,  чьЯ чувственность взросла на  крепком, сладком вине и  мЯсе с
кровью, первыми учуЯли привкус  злого рока,  нависшего над ‘ебастьЯном  (так
звали молодого трибуна), когда он  и  сам еще  не догадывалсЯ об уготованной
ему  судьбе. “ж не  потому ли  и  домогались римлЯнки  с такой страстью  его
любви? ЂлаЯ кровь под белой кожей  ‘ебастьЯна мчалась по  жилам с  утроенной
силой и быстротой,  словно искала и не мола  найти отверстиЯ, из которого ей
предстоЯло  брызнуть,  когда прекраснаЯ плоть  будет  истерзана.  €  женщины
безошибочным чутьем слышали бег этой неистовой крови.
     ’Яготевший  над  ‘ебастьЯном  рок  не  вызывал жалости.  Ћ  нет, ничего
пробуждающего сострадание в трибуне не было! Ѓыла гордость, была трагедиЯ. €
еще - нечто сиЯющее.
     Љто знает,  сколько раз в момент сладчайших лобзаний на чело ‘ебастьЯна
ложилась тень грЯдущих смертных мук?
     Ћн, верно, и сам если не сознавал, то смутно догадывалсЯ, что перед ним
лишь один путь -  принЯть мученичество за веру.  €менно эта страшнаЯ  печать
судьбы выделЯла его из низменной толпы.
     € вот настало то утро. Ќа рассвете ‘ебастьЯн  отбросил одеЯло  и рывком
поднЯлсЯ  с  ложа - его  ожидали  обычные  заботы солдатской  службы.  Џеред
мысленным взором трибуна еще витало ночное виденье: стаЯ недобрых птиц сорок
опустилась ему на грудь и прикрыла  его  рот своими трепещущими крыльЯми. Ќо
грубаЯ  постель,  на  которой спал  ‘ебастьЯн,  источала  аромат  высушенных
водорослей,  словно  манЯ обещанием  иных, более  приЯтных,  снов о  морских
просторах. ‚оин облачилсЯ в скрипучие доспехи, встал у окна, рассеЯнно глЯдЯ
куда-то вверх, за  окруженный рощей храм.  ’ам, в  светлеющем небе,  угасало
созвездие,  именуемое  Њаззарос.   Џотом  глаза   трибуна  остановились   на
великолепном силуэте Языческого капища, и в них отразилось бескрайнее, почти
страдальческое  презрение - выражение, столь  шедшее  этому  лицу. ‘ебастьЯн
призвал Ѓога  …динственного и едва слышно прошептал слова молитвы. ’ихие эти
звуки были  подхвачены,  тысЯчекратно усилены,  и от Языческого храма  с его
колоннадой, расчертившей звездное небо,  Явственно донессЯ глухой стон. Ќет,
не стон,  а могучий гул, словно  с звездоносного  небосвода обрушилась некаЯ
таинственнаЯ  лавина. ћноша улыбнулсЯ.  ‚зглЯд  его  устремилсЯ ниже,  и  он
увидел,  как в лучах занимающегосЯ днЯ к его дому робко приближаетсЯ  стайка
девушек длЯ  тайного  ежеутреннего молениЯ. ЉаждаЯ  держала  в руке  еще  не
раскрывшуюсЯ после ночного сна белую лилию...
     ‡има.  џ  учусь  во  втором  классе  гимназии средней ступени.  ‚се мы,
гимназисты, уже  давно привыкли к длинным брюкам, привыкли обращатьсЯ друг к
другу попросту,  на "ты". ‚ начальных  классах  учителЯ требовали,  чтобы мы
величали соучеников "господин такой-то" и даже  в летнюю  жару носили гольфы
до колен. Џомню,  какое это  было счастье - перейти с  коротких  штанишек на
брюки и больше не возитьсЯ с тугими и неудобными гольфами.  Џривыкли мы и ко
многим   другим   удовольствиЯм    гимназической   жизни:   издеватьсЯ   над
преподавателЯми, поочередно устраивать товарищам угощение в буфете, к шумным
играм в соседней роще (она по этому случаю переименовывалась в "джунгли"), к
веселому  пансионному  существованию.  €з  всех  этих   прелестей  мне  была
незнакома только  последнЯЯ.  ЌесмотрЯ  на то что каждому гимназисту средней
ступени полагалось год, а то и два прожить в  пансионе, чрезмерно заботливые
родители, ссылаЯсь на мое слабое здоровье, добились длЯ менЯ исключениЯ.  Ќа
самом деле, полагаю, им просто хотелось оградить менЯ от "дурного влиЯниЯ".
     ’аких, как  Я,  ходивших  на  уроки из дому,  было  всего несколько.  ‚
последнем   семестре   нашего   полку   прибыло   -   поЯвилсЯ   еще    один
вольнопосещающий,  которого звали  Ћми. …го выгнали из  пансиона за какие-то
безобразиЯ. „о того момента Я не обращал на Ћми особенного вниманиЯ, а  тут,
когда  на  него легло  клеймо  "хулигана", Я вдруг почувствовал,  что он мне
необыкновенно интересен, прЯмо глаз от него не могу отвести.
     Ћднажды ко мне, пыхтЯ и сиЯЯ счастливой улыбкой, подбежал мой приЯтель,
мальчик толстый и добродушный. Ћн всегда необычайно оживлЯлсЯ,  если узнавал
какой-нибудь любопытный секрет.
     - Ђ что Я знаю! - выпалил он.
     џ немедленно покинул уютное место возле теплой батареи и отвел толстЯка
в  коридор.  Њы  встали  около  окна, из которого  была  видна  площадка длЯ
стрельбы из лука,  продуваемаЯ всеми ветрами. “ этого подоконника чаще всего
и происходили самые интимные наши беседы.
     - Ђ Ћми-то... - ’ут мой приЯтель смешалсЯ и густо покраснел.
     Ћн  вообще был  очень смешной - помню знаменитую фразу, сказанную им  в
пЯтом  классе начальной школы, когда разговор зашел об "этом самом": "“верЯю
вас, - заЯвил он. - ‚се это полнаЯ чушь, и ничего такого на свете не бывает.
“ж  Я-то знаю".  ‚  другой раз,  когда  отца одного нашего  соученика разбил
паралич, толстЯк посоветовал мне держатьсЯ от этого мальчика подальше, чтобы
не заразитьсЯ.
     - Ќу, чего ты - Язык проглотил? - поторопил Я его. - —то Ћми?
     „ома менЯ  заставлЯли разговаривать вежливо и  безо  всЯких "словечек".
‡ато уж в гимназии Я отводил душу.
     - џ точно узнал. “ этого Ћми... было! - выдохнул приЯтель.
     ќто известие походило на правду. Ћми сидел в классе не то второй, не то
третий год, был  старше  всех нас,  более  развитым физически,  и  лицо  его
светилось  какой-то  особенной  юношеской  силой,  что тоже  отличало Ћми от
одноклассников. „ержалсЯ  он  всегда  заносчиво и  насмешливо. ‚се  на свете
вызывало у него только одно чувство - презрение. Ћми  презирал отличников за
то, что они  отличники; учителей за то, что они  учителЯ; полицейских за то,
что они полицейские; студентов за то, что они студенты; служащих  за то, что
они служащие.
     - Ќеужели? - ахнул Я.
     Њне почему-то вспомнилось, как  на  занЯтиЯх по военному делу Ћми ловко
управлЯлсЯ с разборкой и чисткой винтовки. €з всех преподавателей его любили
только учитель гимнастики и  военный инструктор -  Ћми  так  лихо командовал
своим взводом.
     -  Ђ ты  думал! - осклабившись  так хорошо знакомой  всЯкому гимназисту
непристойной  улыбочкой, хихикнул  толстЯк. - ‚от почему у  него  эта  штука
такаЯ здоровеннаЯ. Ќе веришь? Њожешь сам убедитьсЯ. ‚от будем в  "похабника"
играть - цапни его.
     "Џохабником"  называлась  традиционнаЯ  забава, пользовавшаЯсЯ огромной
популЯрностью  у первых  и  вторых  классов средней  ступени. ќто  повальное
увлечение больше походило не на игру, а на какую-то заразную болезнь.
     ‚ыглЯдела она таким образом. ѓде-нибудь на перемене, когда кругом  было
полно  народа, надо  было  выследить  какого-нибудь  зазевавшегосЯ  растЯпу,
молниеносно подскочить к нему и ухватить за  определенное место. …сли  номер
удавалсЯ, озорник отскакивал на безопасное расстоЯние и начинал вопить:
     - Ћго-го! Ќу у тебЯ и штуковина!
     џ  уж  не знаю, каковы были истинные  мотивы участников этой  игры,  но
считалось, что вид приЯтелЯ, испуганно ронЯвшего на пол тетради и учебники и
хватавшегосЯ обеими  руками за причинное  место, необычайно забавен. Ћднако,
скорее всего, с помощью оглушительного хохота гимназисты пытались избавитьсЯ
от  стыда, тайно терзавшего каждого  из  них. ѓлЯдЯ на  залившегосЯ  краской
товарища  и покатываЯсь  со  смеху,  они  испытывали  облегчение, ибо  могли
безнаказанно поглумитьсЯ над собственным чувством стыда.
     ‚сЯкий,   кто  становилсЯ   жертвой   подобного  нападениЯ,   почему-то
непременно кричал с возмущением:
     - Ђх ты, похабник!
     € хор голосов радостно подхватывал:
     - Ђх он, похабник! Ђх он, похабник!
     Ћми был  признанным мастером этой  игры. Ђтаки его  были стремительны и
почти  всегда успешны.  џ  даже подозревал, уж  не мечтают ли жертвы  втайне
подвергнутьсЯ нападению Ћми.  ‚округ него постоЯнно кружили "мстители", но у
них ничего  не  выходило: Ћми  всегда  держал  одну  руку  в кармане  и  при
покушении немедленно прикрывалсЯ  двойным щитом: одной ладонью -  в кармане,
изнутри, другой - снаружи.
     ‘ообщение толстЯка посеЯло в моей душе некие семена, проросшие Ядовитой
травой. „о той поры Я  играл в "похабника" безо  всЯкой задней  мысли, как и
многие  прочие. Ќо поразительнаЯ весть  привела  к тому,  что в  моем  мозгу
пресловутаЯ  "дурнаЯ привычка",  которую  Я подсознательно  выделЯл в особую
сферу -  это  была  моЯ и только моЯ жизнь,  -  вдруг  соединилась с игрой в
"похабника", то есть с жизнью  общественной, которую Я делил с  другими. ‚от
почему  слова  "цапни его" проникли мне в  самую душу и наполнились смыслом,
недоступным пониманию ни толстЯка, ни прочих моих наивных товарищей.
     ‘ этого днЯ Я не  участвовал  больше  в любимой гимназической игре. Њне
страшно было представить себе, как  Я  стану нападать  на Ћми; и многократно
страшнее  вообразить,  как  Ћми  броситсЯ  на  менЯ.  Љак  только  возникала
опасность очередной игры в "похабника" (а этот порыв рождалсЯ внезапно, безо
всЯкого видимого повода, как бунт или мЯтеж), Я поспешно отходил в сторону и
смотрел на Ћми немигающим взглЯдом...
     Њы все находились под чарами Ћми, хоть сами об этом не догадывались.
     ‚зЯть  хоть  историю  с  носками. ‚  ту  эпоху господствовала  доктрина
военизированного  образованиЯ,  не  обошедшаЯ стороной  и нашу  гимназию.  ‚
большом  ходу  был завет  генерала ќноки  молодому  поколению:  "Џростота  и
мужество", - а посему школьное начальство запрещало нам носить Яркие шарфы и
носки.   арф  вообще  считалсЯ  нежелательным  предметом  одежды;   рубашка
полагалась непременно  белаЯ, а носки  черные  или, на худой  конец, темные.
Ћдин  лишь Ћми  щеголЯл в белоснежном шелковом шарфе и пестрых, разноцветных
носках.
     ќтот первый нарушитель табу превосходно умел придавать своим проступкам
вид бунтарства.  Ћн рано понЯл, что мальчишки весьма падки на прелести этого
красивого  слова.  Ћми  в  присутствии  своего  приЯтелЯ,  нашего   военного
инструктора  (этот   унтер  из  деревенских  ходил  у  него  чуть  ли  не  в
оруженосцах),  намеренно неторопливо  обматывал  вокруг  шеи  белый  шарф  и
поднимал воротник усыпанной золотыми пуговицами шинели на манер Ќаполеона.
     Љак известно,  толпа в своем  бунтарстве лишь бездумно следует чьему-то
примеру.   Ђ  посему  мы,  остальные,   стремЯсь  вкусить   запретный   плод
мЯтежничества,  но  при  этом  по  возможности  избежать   расплаты,  дальше
вольностей с носками так и не пошли. џ не был исключением.
     Џо утрам, перед  началом занЯтий, мы обычно  сидели верхом на  партах и
болтали  о  том о сем.  ’от, кто  в этот  день набралсЯ  смелости  ЯвитьсЯ в
гимназию  в фривольных  носках с каким-нибудь невиданным узором, садилсЯ  на
парту,  как   бы  случайно  подтЯгиваЯ  брюки  повыше.  ’ут  же  раздавались
восхищенные стоны:
     - “х ты, вот это носочки! Љласс!
     Ѓолее  выразительного слова, чем "класс", мы просто не знали. Љогда оно
звучало, у  всех  перед  глазами  возникало надменное  лицо  Ћми,  хотЯ  тот
неизменно поЯвлЯлсЯ  в  аудитории  лишь  в  последнюю  минуту,  перед  самым
построением.
     Ћднажды утром,  после долгого снегопада, Я  торопилсЯ в  гимназию.  Њне
накануне позвонил один  из  приЯтелей  и  сказал, что сегоднЯ будет  большое
сражение.  џ  всегда плохо сплю, если  назавтра ожидаетсЯ  нечто из рЯда вон
выходЯщее, а потому встал в то утро  ни свет ни зарЯ и сбежал из дома раньше
обычного.
     ‘негу  выпало не так уж и  много -  он едва доходил до верха ботинок. ‚
этот  предрассветный  час  заснеженный  город  казалсЯ  не  похорошевшим, а,
наоборот, каким-то особенно жалким. “лицы словно замотали  свои раны  и Язвы
грЯзноватым бинтом. ‚едь раны улицы - это и есть ее красота.
     Љогда электричка  подъезжала  к  станции, где  находилась  гимназиЯ,  Я
увидел из окна еще почти пустого вагона, как  над крышами  заводского района
восходит  солнце.  €  пейзаж наполнилсЯ радостью  и  цветом. “нылаЯ  шеренга
фабричных труб  и скучный рЯд  однообразных  строений  задрожали  от страха,
когда  утреннее  солнце высветило  напЯленную миром ликующую  снежную маску.
€менно  на  таких заснеженных  театральных  сценах  разыгрываютсЯ  трагедии:
восстаниЯ  и революции. € лица людей, бледные  от сиЯниЯ окружающей белизны,
делаютсЯ похожими на лица заговорщиков.
     џ  еще  совсем  не  далеко  ушел  от  станции,  проходил  мимо  конторы
транспортной компании, а с крыш уже закапала талаЯ вода. Њне почудилось, что
это падают  вниз брызги солнечного света. ‘ отчаЯнными криками бросались они
навстречу  гибели,  вниз,  прЯмо  в  слЯкоть  грЯзного,  истоптанного ногами
бетонного тротуара...
     ‚ школьном дворе снег лежал нетронутым. ђаздевалка еще  была закрыта, и
Я  пошел  прЯмо в  нашу классную  комнату, котораЯ располагалась  на  первом
этаже. ђаспахнув окно, Я стал смотреть на присыпанную снегом рощу. ‘ заднего
двора гимназии  через  рощу  к  учебному корпусу  вела дорожка, и  Я  увидел
цепочку  следов, тЯнувшуюсЯ  по  ней  к самому  окну нашего класса,  а потом
сворачивавшую влево, к лабораторному флигелю.
     ‡начит,  менЯ  кто-то опередил?  Љто-то  прошел  через  задние  ворота,
заглЯнул в окно пустой аудитории,  увидел, что там никого нет,  и отправилсЯ
дальше.
     Ќо  почти никто из  учеников не приходил в  гимназию через рощу - всего
несколько человек. € среди них Ћми,  про которого болтали, будто он ночует у
женщины, живущей  где-то в  той  стороне.  Ќо это не мог быть Ћми - ведь тот
всегда поЯвлЯлсЯ перед  самым звонком, не раньше. € в то же времЯ следы были
такие большие. Ќикто, кроме Ћми, у нас не носил обуви подобного размера.
     џ высунулсЯ  из окна, вглЯделсЯ  в отпечаток ноги и увидел  сквозь снег
черную, вызывающе  свежую  землю.  Ћт  следов  исходила  какаЯ-то увереннаЯ,
могучаЯ  сила, неодолимо притЯгивавшаЯ  менЯ. џ испытал неудержимое  желание
рухнуть головой вниз  и  зарытьсЯ  лицом в эти следы.  Ќо,  как обычно,  мои
неуклюжие мышцы помешали осуществлению страстного желаниЯ.  Љогда Я,  бросив
ранец на стол, с трудом карабкалсЯ на подоконник, мне пришлось навалитьсЯ на
его каменную поверхность всем телом, и пуговицы глубоко впились в мою  хилую
грудь. џ  испытал острую боль -  смешанное  ощущение горести  и наслаждениЯ.
Ѓоль  прошла не сразу; спрыгнув  вниз, Я еще чувствовал ее волнующий отзвук,
предвещавший неведомые опасности. Њне удалось попасть точнехонько в заветные
следы.
     Ћказалось, что их размер не  настолько уж больше моего. џ  не учел, что
большинство  гимназистов (и  Я в том числе) носили галоши, считавшиесЯ тогда
особым  шиком. “вы - судЯ по всему, тут ходил не Ћми. €  все  же менЯ тЯнуло
пройти по этому черному следу, хоть тревожное чувство и подсказывало, что  в
конце пути менЯ ожидает разочарование. ‚озможно, дело здесь было не только в
надежде увидеть Ћми, - любопытство и обида подбивали менЯ посмотреть, кто же
истоптал снег первым, кто нарушил его тайну.
     ’Яжело дыша, Я отправилсЯ  по цепочке, шагаЯ из  следа в след. ‚  одних
виднелась чернаЯ блестЯщаЯ землЯ, в других сухаЯ  трава, грЯзный слежавшийсЯ
снег или камень мощеной  дорожки. ‚скоре Я обнаружил, что двигаюсь  широким,
смелым шагом. ’ак ходил Ћми.
     џ  свернул  за угол лабораторного флигелЯ и вышел на освещенный  снегом
холмик,  за которым  располагалсЯ  стадион.  ’рехсотметровый эллипс  беговой
дорожки  слилсЯ  с  игровым  полем  - их прикрыла ровнаЯ  пелена сверкающего
снега.  Ќа  дальнем  краю  стадиона  росли  две  гигантские  дзельквы,  - их
по-утреннему длинные  тени придавали заснеженному пространству асимметрию  и
неправильность, без которых не бывает подлинного величиЯ. ‘очетание голубого
небесного  фона, снежного сиЯниЯ  и косого  солнечного света  делало деревьЯ
как-то  неестественно,  по-пластмассовому  точеными,  с  ветвей  то  и  дело
осыпалась  вспыхивавшаЯ золотом белаЯ пыль.  ‚се вокруг безмолвствовало, все
еще спало  - и  корпуса пансиона, и  роща - и потому Я  слышал, как падает с
дзелькв снежнаЯ осыпь.
     ‚  первый  миг   Я,  ослепленный  этим  сиЯющим  простором,  ничего  не
разглЯдел.  ‘нежный пейзаж  чем-то  напомнил мне  свежие руины.  Ѓыло  нечто
античное  в  том,  как  этот  ложно  траурный  ландшафт тонул  в  бескрайнем
искрЯщемсЯ свете.
     Ђ потом на  краю  этого мертвого города Я разглЯдел огромные, метров по
пЯть,  буквы, прочерченные по снегу. ‘начала  гигантское Ћ, дальше Њ  и  еще
дальше незаконченное €.
     ‚се-таки это был  Ћми. –епочка следов вела через поле к Ћ, от Ћ к Њ,  а
от Њ к самому Ћми, который, обмотанный  белым шарфом, с засунутыми в карманы
пальто  рукавами  сосредоточенно  вытаптывал в снегу букву  €.  …го  тень  с
восхитительным  высокомерием  тЯнулась  через белое  поле, параллельно тенЯм
двух гигантских дзелькв.
     ™еки  мои горели огнем. џ слепил  снежок и кинул в Ћми, но не добросил.
Ћднако тот, закончив букву €, поднЯл глаза и увидел менЯ.
     - ќ-ге-гей! - закричал Я.
     Џочему-то Я был уверен, что  мое поЯвление  вызовет у Ћми недовольство,
но все же, охваченный  страстным порывом,  заорал во все горло и побежал под
горку, на стадион.
     € тут случилось чудо - зычным голосом, в котором Явно звучало дружеское
расположение, Ћми проорал в ответ:
     - Ћсторожно! ‘мотри на буквы не наступи!
     ‘егоднЯ он  определенно казалсЯ  не  таким, как обычно.  Ћми никогда не
учил домашних заданий, учебники так и лежали в его шкафчике, в гимназической
раздевалке,  а он ЯвлЯлсЯ  на  занЯтиЯ налегке,  руки  в карманах, -  причем
всегда с неподражаемой  точностью: скинет пальто, встанет в шеренгу, и в тот
же  миг  звонок. Ђ  в  это  утро Ћми  пришел  ни свет  ни зарЯ, разгуливал в
одиночестве по школьной территории и даже улыбнулсЯ своей грубоватой улыбкой
мне, несчастному  молокососу, которого прежде и взглЯдом не  удостаивал!  Ћ,
как  долго Я ждал  и  надеЯлсЯ  увидеть  его  улыбку, этот рЯд молодых белых
зубов!
     Ќо чем  ближе  подходил  Я к  улыбающемусЯ Ћми, тем  слабее  становилсЯ
порыв,  заставивший  менЯ кричать и бежать  через все поле.  џ вдруг осознал
одну вещь и разом скис. Ћн потому и  улыбалсЯ, что  Я застал его врасплох, Я
его понЯл, и созданный мною образ прежнего Ћми рассыпалсЯ.
     Љогда Я увидел вытоптанные в снегу огромные  буквы Ћ-Њ-€, то не столько
разумом,  сколько интуитивно постиг всю глубину его одиночества.  Њне  стало
Ясно  то, чего, возможно,  не понимал и сам Ћми, - почему в это снежное утро
его потЯнуло сюда в такую рань...
     …сли  б  мой кумир сейчас снизошел до  какого-нибудь пошлого оправданиЯ
(вроде: "‘егоднЯ у  нас  снежное  сражение, вот Я и  пришел пораньше"), Я бы
лишилсЯ чего-то очень длЯ менЯ  важного, и  эта  утрата была  бы  несравнимо
болезненней,  чем  ущерб, нанесенный  гордости Ћми.  ‚от  почему Я  поспешил
прийти ему на помощь и сказал первым:
     - ‚рЯд ли сегоднЯ  удастсЯ в  снежки поиграть. Њаловато все-таки  снегу
выпало.
     ‹ицо  Ћми приобрело  равнодушное  выражение.  ‘кулы  его затвердели,  в
брошенном на менЯ взглЯде читалось легкое презрение. Ћн изо всех сил пыталсЯ
уверить себЯ  в том, что Я - жалкий сосунок, и от этого усилиЯ  в глазах его
зажглись  недобрые огоньки. Ћми был благодарен мне за то, что Я ни словом не
обмолвилсЯ о буквах, но в то  же времЯ старалсЯ подавить в себе это чувство.
Љак сладко было мне наблюдать за этой внутренней борьбой!
     - —его ты в вЯзаных перчаточках ходишь, как дитЯ малое, - фыркнул он.
     - ‚зрослые тоже носЯт такие, - возразил Я.
     -  ќх ты,  бедолага.  Џоди и  не знаешь, что  такое  настоЯщие  кожаные
перчатки. ‚от, глЯди. - € он внезапно потер своей мокрой  от снега перчаткой
по моей щеке. џ отшатнулсЯ. ™ека вспыхнула нестерпимым чувственным пламенем,
словно  помеченнаЯ огненным  тавром,  џ почувствовал, как прозрачен  и  Ясен
взглЯд моих глаз, устремленных на Ћми.
     €менно в тот миг Я в него и влюбилсЯ.
     ќто была перваЯ в  моей жизни любовь, если, конечно, ко  мне  применимо
столь  прЯмолинейное  слово.  Џричем   любовь  моЯ  Явно  и   недвусмысленно
основывалась на физическом желании.
     ‘ каким  нетерпением ждал Я наступлениЯ  лета,  когда мог представитьсЯ
случай  увидеть Ћми  раздетым.  “  менЯ была  страстнаЯ,  заветнаЯ  мечта  -
посмотреть на его "здоровенную штуку".
     ‚ моей памЯти, как два электропровода, спутались две истории, свЯзанные
с перчатками. Љроме тех, кожаных, Я часто  вспоминаю еще пару белых парадных
перчаток,  и уже сам не знаю,  какое событие произошло в действительности, а
какое плод моей фантазии. Љ грубоватому  облику Ћми, пожалуй, больше подошли
бы кожаные перчатки, хотЯ, может быть, по  контрасту он лучше смотрелсЯ бы в
белых.
     џ  сказал  "грубоватый  облик", - и  перед моими  глазами  встает самое
заурЯдное  лицо, лицо юноши, чувствующего себЯ одиноким среди мальчишек. Ћми
не был у  нас в классе самым высоким, но зато никто не мог с ним  сравнитьсЯ
ладностью  фигуры. Ќаша гимназическаЯ форма,  имитировавшаЯ  мундир морского
офицера, на узких ребЯчьих плечах смотрелась довольно убого,  и лишь  одному
Ћми она была впору. ‚ этом синем нарЯде он так и излучал мужественную силу и
чувственность. “верен, что не Я один  с завистью  и обожанием смотрел на эту
великолепную мускулатуру, проступавшую под тонкой саржевой тканью.
     ‹ицо Ћми постоЯнно выражало  какое-то угрюмое превосходство.  Ќаверное,
это  было  следствием  уЯзвленной  гордости.  џ  воображал,  что  провалы на
экзаменах, изгнание из пансиона и прочие удары судьбы воспринимались  им как
олицетворение некой загадочной и всевластной силы. —то это была за сила? Њне
смутно грезилось, что ее породило  зло,  живущее в душе  Ћми, который пока и
сам  не  догадываетсЯ,   какой  мощный  заговор  против  него  зреет  в  его
собственном сердце.
     ‹ицо у Ћми было смугловатое, круглое,  с надменно выступающими скулами,
небольшим,   но  мЯсистым,  хорошей  формы   носом,  точеной  линией  рта  и
мужественным  подбородком;  одного  взглЯда  на  эти  черты  хватало,  чтобы
почувствовать, как  мощен и  стремителен ток крови  в теле  Ћми.  Џод  таким
обличьем могла скрыватьсЯ только  дикаЯ, неукрощеннаЯ душа. ђазве можно было
ожидать от человека с  подобным лицом  какой-то насыщенной внутренней жизни?
Ќо зато он навернЯка  обладал непостижимым совершенством, когда-то доступным
людЯм, но оставленным ими в далеком прошлом.
     €ногда Ћми от  нечего делать подходил  и  заглЯдывал мне через плечо  в
книгу  -  а  книги  Я  читал  все  больше  мудреные  и  моему  возрасту мало
подходившие.  џ  немедленно с  извинЯющейсЯ улыбкой  захлопывал книгу. Ќе от
смущениЯ,  нет.  џ  боЯлсЯ,  что,   затеЯв   разговор  о   литературе,   Ћми
продемонстрирует  полное невежество и тем самым нанесет  ущерб  собственному
совершенству,  так мало им сознаваемому. Њне не хотелось, чтобы этот Ћдиссей
заплутал в пути и забыл свою родную €таку.
     ‚о времЯ  уроков, на занЯтиЯх  гимнастикой Я не  сводил  с Ћми  глаз  и
постепенно  сотворил длЯ себЯ его идеальный  образ. „аже сейчас, оглЯдываЯсь
назад, Я  не  могу обнаружить  в том прекрасном  образе ни единого изъЯна. џ
знаю,  что в  подобном  повествовании  следовало  бы изобразить какие-нибудь
милые недостатки или забавные привычки того, кого любил, - от этого персонаж
станет живее, но что поделаешь: моЯ памЯть ничего в этом роде  не сохранила.
‡ато  в  ней  запечатлелось  многое другое,  и  эти  воспоминаниЯ бесконечно
многообразны,   расцвечены  тончайшими  нюансами.   ЃлагодарЯ  Ћми  Я  нашел
определение  человеческому идеалу, Я  обнаружил  все признаки совершенства в
его бровЯх, лбе, глазах, носе, ушах, щеках, скулах, губах,  подбородке, шее,
кадыке, цвете лица, коже, в его мощных руках и груди.
     ‚зЯв  за  основу эти  абсолютные критерии,  Я  путем тщательного отбора
разработал целую систему ценностей. €з-за Ћми Я  бы никогда не смог полюбить
человека  умного и образованного.  €з-за Ћми менЯ  ни за что  не  привлек бы
юноша, носЯщий  очки.  €з-за  Ћми  Я  прониксЯ  любовью к  физической  силе,
полнокровию,  невежеству, размашистой  жестикулЯции, грубой речи и диковатой
угрюмости, котораЯ присуща плоти, не испорченной воздействием интеллекта.
     ...Ќадо сказать, что эта бескомпромисснаЯ шкала делала исполнение моего
желаниЯ логически невозможным, хотЯ нет на свете ничего более логичного, чем
плотский импульс.  Ћднако  стоило мне  наладить с предметом моих  вожделений
контакт  на  интеллектуальном уровне, добитьсЯ взаимопониманиЯ,  как тут  же
физическое  желание  испарЯлось.  Њалейшие  признаки интеллекта  в  партнере
заставлЯли и менЯ перейти  на Язык рассудочности. ‹юбовь - чувство обоюдное:
тебе  нужно  от  любимого то  же,  что  ему  от  тебЯ; вот почему, ожидаЯ от
партнера полного невежества, Я  и сам испытывал жгучую потребность  в полном
отказе от разумности, Я поднимал мЯтеж против интеллекта. Ђ восстание такого
рода  было  заведомо обречено на поражение. ‘о временем Я научилсЯ наблюдать
за обладателЯми моего  идеала, здоровой плоти без малейших  признаков духа -
уличными  хулиганами,  морЯками,  солдатами,  рыбаками,   -  с   безопасного
отдалениЯ,  не  вступаЯ  с  ними в  разговоры,  сохранЯЯ  баланс  страсти  и
хладнокровиЯ. Ќаверное, мне  следовало  бы  поселитьсЯ где-нибудь  на  южных
островах, где  Я не понимал бы Язык  туземцев. Ќедаром  во мне с детских лет
живет тоска по неистовому тропическому лету.
     Ќо вернусь к перчаткам. “ нас в гимназии было  заведено в дни  торжеств
надевать белые перчатки.  Њне достаточно их натЯнуть,  щелкнуть меланхолично
поблескивающими  перламутровыми  пуговицами  на  запЯстьЯх,  расправить  три
многозначительно выстроченные складки  с  внешней стороны - и в памЯти сразу
воскресает  сумрачный  актовый  зал, вкус  печеньЯ сиосэ, которое  раздавали
гимназистам  по  окончании  церемонии,  и   еще   удивительнаЯ  метаморфоза,
непременно происходившаЯ в  день  праздника:  он всегда начиналсЯ солнечно и
звонко, а потом вдруг как бы давал трещину и рассыпалсЯ.
     ’а  историЯ  произошла  зимой,  очевидно,  в  „ень  основаниЯ  €мперии.
Џочему-то  Ћми  опЯть  пришел  в  гимназию  необычно  рано.   „о  построениЯ
оставалось еще немало времени.
     Њы,   второклассники,   оккупировали   школьную    игровую    площадку,
предварительно  прогнав оттуда первоклассников,  -  эта процедура  неизменно
доставлЯла нам жестокое удовольствие.
     Љроме бревна,  на площадке  ничего примечательного не было, а толкатьсЯ
на бревне мы считали забавой детской и  нас  недостойной. Ќо поиграть все же
хотелось, и изгнание мелюзги  как бы придавало  нашей  возне вид  не  вполне
серьезный, -  мол,  просто  дурачимсЯ.  Џервоклассники  сбились  кучкой  и с
почтительного  расстоЯниЯ наблюдали  за  нашей игрой, а мы, чувствуЯ на себе
взглЯды, старались вовсю. €гра заключалась в том, чтобы  столкнуть соперника
с подвешенного на цепЯх бревна.
     Ќикто  не мог сравнитьсЯ ловкостью с Ћми: он прочно стоЯл на  бревне  и
без труда  сбрасывал на землю всЯкого, кто вступал с ним в единоборство. Љак
он  был похож  сейчас  на загнанного  в  угол  убийцу!  “же несколько  наших
одноклассников вспрыгнули на бревно, но моментально слетели вниз, не в силах
противостоЯть  Ћми; весь снег вокру