одить  из класса в  класс, а потому Я разработал свою систему, знакомую
каждому бездарю: на экзаменах нужно списывать правильный ответ у товарищей и
делать  вид, что  решил все заданиЯ сам. Ќередко этот  нехитрый способ,  еще
более  примитивный и недостойный, чем  пользование  шпаргалкой,  оказываетсЯ
вполне действенными.  ќкзамен  сдан, двоечник  переходит  в следующий класс.
Ћднако занЯтиЯ  здесь ведутсЯ уже на новом  уровне сложности, а ведь беднЯга
не понЯл  и более  простого материала. Ћн сидит  на уроках, вроде бы слушает
учителЯ, но  уразуметь  ничего  не может. Џеред несчастным тупицей два пути:
либо  махнуть на все рукой и  пропадать, либо прикидыватьсЯ  и дальше, будто
наука  даетсЯ  тебе.  ‚ыбор  определЯетсЯ даже не тем,  сколько  мужества  и
сколько слабости  в  тебЯ  заложено природой, а  тем,  какого  свойства  эти
мужество  и слабость. Љаждое из решений может объЯснЯтьсЯ  и первым из  этих
качеств, и  вторым;  и  в  любом  случае  присутствует  неистребимое,  почти
поэтическое пристрастие к праздности.
     Ћднажды возле школьного забора Я догнал  группу одноклассников,  громко
обсуждавших последнюю  сплетню: один из наших соучеников (его поблизости  не
было) Якобы  влюбилсЯ в кондукторшу автобуса, на  котором  ездил в гимназию.
‡атем  разговор  принЯл  более общий  характер  -  можно ли  найти  что-либо
привлекательное  в  женщине,  работающей кондуктором?  €  тогда  Я  нарочито
небрежным тоном, делЯ слова, произнес:
     - Ђ как же форма? Ћна так облегает тело...
     ђазумеетсЯ,  прелести  автобусной   кондукторши   менЯ  совершенно   не
интересовали. џ сказал  про  форму  по  аналогии, к тому же мне, как всЯкому
подростку,  хотелось казатьсЯ взрослее,  циничнее и искушеннее, чем Я был на
самом деле.
     ќффект моих слов превзошел все ожиданиЯ - ведь компаниЯ состоЯла сплошь
из одних отличников, мальчиков тихих и благовоспитанных. Џослышались реплики
такого рода:
     - Ќу ты и типчик!
     - ‘разу видно, что ты по этой части мастак!
     - Љакой же ты бесстыжий!
     ЌаблюдаЯ за бурной  реакцией своих невинных  товарищей,  Я  думал,  что
лекарство  оказалось   чересчур   сильнодействующим.   Ќаверное,   следовало
произнести эти  слова иным  тоном,  не так  вызывающе  - получилось  бы куда
солиднее. Ќадо быть хитрее.
     Љогда  пЯтнадцатилетний  подросток чувствует,  что его  внутренний  мир
устроен  иначе, чем  у сверстников, ему очень  легко впасть  в заблуждение -
решить, что он взрослее и умнее, а потому и мыслит по-другому. Ќа самом деле
это не  так.  Џросто моЯ  тревога, моЯ неуверенность заставили  менЯ  раньше
других  задуматьсЯ  над  устройством  своего  сознаниЯ.  Џричем  самокопание
порождало  в  моей  душе лишь хаос, и  дальше нелепых  догадок дело не  шло.
‘тефан  –вейг  пишет:  "„ьЯвольское  начало  есть  в  каждом  человеке;  это
беспокойство, побуждающее нас  вырватьсЯ за пределы своего "Я", стремитьсЯ к
бесконечному...  ‘ловно сама  природа  почерпнула  из  недр  древнего  хаоса
неистребимый ген непокоЯ и заразила им нашу душу". ќтот "ген непокоЯ" вносит
в  нашу  жизнь   напрЯжение,   вселЯет  в   нас  "жажду  сверхчеловеческого,
сверхчувственного". Џока же сознанию отводитсЯ роль разъЯснениЯ и примечаниЯ
к чему-то главному, человек может обходитьсЯ и без сознаниЯ.
     €так,  тело кондукторши не таило  длЯ менЯ ни малейшего  соблазна, но с
помощью знакомой аналогии и небольшой хитрости Я добилсЯ  того, что заставил
своих товарищей покраснеть от стыда, а втайне испытать столь свойственное их
возрасту  эротическое  возбуждение.  Љогда  Я   понЯл  это,  менЯ   пронзило
мстительное ощущение своего над ними превосходства.
     Ќо мысль моЯ на этом не  остановилась и увела менЯ дальше, к серьезному
заблуждению.  —увство  превосходства тешило менЯ недолго  и  оказало  дурную
услугу. џ рассуждал следующим образом.
     ‚ части  моего сознаниЯ  зародилось  самодовольство,  Я как бы  опьЯнел
оттого, что опережаю своих сверстников, и дурман этот распространилсЯ на все
мое существо. Ћднако  та область  сознаниЯ, что опьЯнела первой, первой же и
протрезвилась,  в то времЯ как душа  в целом еще находилась во власти хмелЯ.
Ќе отдаваЯ себе отчета  в  этом  обстоЯтельстве, Я решил,  что рассудок  мой
теперь ничем не замутнен; Я отверг идею своего превосходства  и в ослеплении
уверил  себЯ, что Я такой же,  как другие. Ќа  этом  Я не остановилсЯ, пошел
дальше: если Я такой же, то, значит, Я  ничем от других не отличаюсь (именно
здесь проЯвилось действие дурмана, окутавшего большую часть моего сознаниЯ).
€ еще дальше:  они все такие же, как Я. ‚от что имел Я в виду, когда говорил
о  хаосе,  в который  ввергало  менЯ  неустанное  самокопание...  џ сам себЯ
гипнотизировал. €  с тех  пор этот безрассудный,  лживый, Я бы  даже сказал,
дурацкий самообман (в  глубине души Я  и сам  понимал  его химеричность)  на
девЯть десЯтых заполнил мое существование. ‚рЯд ли кто может соперничать  со
мной по части внушаемости.
     —итателю,  должно  быть, понЯтно, почему  именно  из моих уст вырвалось
циничное замечание о кондукторше. Џричина и в самом деле очевидна, один лишь
Я  ее не понимал. ‚ отличие от  своих одноклассников Я  не  терзалсЯ  тайным
вожделением по женскому телу, а потому не ведал и стыда. ‚от как все просто.
     —тобы вы не  думали,  будто  все эти  аналитические  рассуждениЯ - плод
моего  нынешнего знаниЯ о себе, приведу  отрывок из повести, которую писал в
пЯтнадцать  лет.  "...ђетаро без  труда  завоевывал себе  новых  друзей. …му
казалось, что если он будет весел -  или  станет изображать веселость, -  то
сумеет  избавитьсЯ   от   одолевавшей   его   беспричинной  тоски   и  лени.
‘амоослепление,  этот  важнейший  элемент  веры,  постоЯнно  держало  его  в
состоЯнии  какого-то  возбужденного  спокойствиЯ.  “частвуЯ  в  непристойных
забавах  или  сыпЯ вульгарными  шутками, ђетаро думал:  "‚от сейчас  мне  не
тоскливо. џ не скучаю".  „лЯ себЯ такое умонастроение он  окрестил "забвение
любви".
     Ќормальный  человек никогда  не знает толком: весел ли он,  счастлив ли
он. —то ж, сомнение - вещь естественнаЯ, счастьЯ без него не бывает.
     Ћднако   ђетаро  заЯвил   себе,   что  ему   весело,   с  непоколебимой
уверенностью, не оставлЯЯ длЯ сомнениЯ места. €, должно быть, от этого людей
тЯнуло к его "уверенной веселости".
     ’ак  беретсЯ нечто едва  уловимое,  но вполне  реальное,  зарЯжаетсЯ  в
машину самообмана, машина набирает обороты, и человек уже сам не  видит, что
стал жертвой галлюцинации..."
     ("Њашина набирает обороты")
     €так, моЯ машина самообмана набирала обороты...
     ђанней  юности свойственно  (и  в  этом  ее  беда)  верить  в  то,  что
достаточно избрать своим кумиром „ьЯвола, и он исполнит все твои желаниЯ.
     Љак бы то ни было, настало  времЯ сделать шаг навстречу реальной жизни.
Љакими предварительными знаниЯми о ней  Я располагал? џ  прочел  невероЯтное
количество   романов,  проштудировал  том  "ќнциклопедии   половой   жизни",
рассматривал  с  приЯтелЯми порнографические  открытки,  в  походе  у костра
слушал "неприличные истории" -  довольно невинного,  впрочем, свойства. ‚от,
пожалуй, и весь баланс моих знаний. Ќо зато мной владело жгучее любопытство,
лучший   спутник   длЯ   долгого  путешествиЯ.  Ћснащенный  своей   "машиной
самообмана", Я готов был отправитьсЯ в путь.
     ЃлагодарЯ  старательному чтению романов  Я в доскональности  знал,  что
именно должен говорить и чувствовать мой сверстник, вступаЯ на дорогу жизни.
џ  никогда  не  жил  в пансионе, в  обществе  других детей, не  занималсЯ  в
спортивной  секции;  к  тому  же  в  нашей привилегированной  гимназии  было
полным-полно ханжей и снобов - после того, как мы переросли невинную игру "в
похабника", "низменные проделки" стали считатьсЯ дурным тоном. Џрибавьте еще
мою невероЯтную скрытность  и  замкнутость  -  стоит  ли  удивлЯтьсЯ, что  Я
понЯтиЯ не  имел об истинных помыслах и  желаниЯх своих  товарищей?!  ‡ато Я
твердо  знал,  что  теоретически  должен  чувствовать  и  думать  подросток,
находЯсь наедине с собой.
     Њоих ровесников (с которыми, кроме уже упомЯнутого жгучего любопытства,
менЯ  ничто  не объединЯло)  как  раз  посетила невеселаЯ  пора  созреваниЯ.
Њальчишки  постоЯнно  думали  только  об  одном,  исходили  прыщами,   а  их
одурманенные мозги порождали на свет Ѓожий невероЯтное количество сладеньких
стишков  о  любви.  Ћдни  медицинские энциклопедии  утверждали, что  онанизм
наносит непоправимый ущерб психике  и  здоровью; другие успокаивали - ничего
особенно  ужасного.   Њальчишки   больше  верили  последним  и  самозабвенно
предавались  рукоблудию. Ќо ведь  и  Я  тоже!  ЋбманываЯ сам себЯ, Я  помнил
только  об  этом чисто внешнем сходстве,  совершенно не учитываЯ  различиЯ в
природе наших вожделений.
     џ заметил,  что  само  слово  "женщина" действовало на  моих  товарищей
возбуждающе.  Џо  краске стыда,  заливавшей их лица,  Я  догадывалсЯ,  когда
именно произносЯт они его  мысленно. Ћднако длЯ менЯ слово "женщина" звучало
не более соблазнительно, чем "карандаш", "автомобиль" или  "метла". ‚о времЯ
беседы Я  иногда  попадал  впросак,  как  в  случае с  матерью  Љатакуры,  и
чувствовал,  что  говорю  со  своими  сверстниками  на  разных Языках.  Ћни,
впрочем, относились ко мне снисходительно - Я у них слыл за "поэта". Ќо  мне
вовсе не хотелось быть поэтом (отчасти потому, что эта людскаЯ разновидность
без  конца  путалась  с  женщинами),  поэтому,   желаЯ   не   отставать   от
одноклассников, Я научилсЯ имитировать их реакции.
     џ  не  знал  тогда,  что  отличен  от  них  не  только  душевным  своим
устройством,  но  и в  некоторых  внешних,  физиологических  проЯвлениЯх.  Љ
примеру,  достаточно было  любому  из  них увидеть фотографию  голой женщины
(оставлЯвшую  менЯ  абсолютно   равнодушным),  и   у  подростка  моментально
происходила эрекциЯ. ‡ато образы, возбуждавшие менЯ (каждый из них тщательно
отбиралсЯ моим извращенным воображением), - скажем, статуЯ ионического юноши
- не способны были бы обратить на себЯ их внимание.
     ‚о  второй главе  своего повествованиЯ Я не  случайно  столько вниманиЯ
уделил  феномену  эрекции. „ело в  том, что мой  самообман в немалой степени
строилсЯ на полнейшем невежестве в этом вопросе. ‚едь ни в одном из описаний
романтического  поцелуЯ,  которыми  изобиловали  прочитанные  мной  любовные
романы,  не  говорилось о том,  что в момент  лобзаниЯ у  мужчины происходит
эрекциЯ.  ќто ведь естественно -  в  романах о  таком не пишут.  Ќо  даже  в
медицинской  энциклопедии не  было ни  слова о  свЯзи  эрекции с поцелуем. џ
пребывал  в   твердой  уверенности,   что   сие   Явление  наблюдаетсЯ  либо
непосредственно перед  совокуплением,  либо во времЯ  эротических  фантазий.
Џоэтому Я ничуть не сомневалсЯ: в нужный момент эрекциЯ случитсЯ сама собой,
безо всЯкого  влечениЯ к женщине, -  как  естественный  дар  небес. ѓде-то в
тайниках души копошилсЯ червь сомнениЯ,  нашептывавший, что именно со  мной,
единственным из всех людей,  этого  как  раз может  и не произойти.  ‘мутные
подозрениЯ   такого   рода   были   источником   постоЯнного   беспокойства,
одолевавшего  менЯ  по  самым  разным  поводам. •оть  раз,  предаваЯсь своей
"дурной привычке", представил Я себе женские прелести - пусть бы из научного
интереса? Ќет,  ни разу.  € при  этом, хотите верьте,  хотите нет, Я относил
подобное упущение на счет своей лености!
     џ не знал одной очень важной вещи. ‚се прочие подростки по ночам видели
во сне женщин - тех самых, кого они днем встретили на улице. Џеред их взором
прекрасными медузами, плавающими по волнам ночного морЯ, колыхались  девичьи
груди.  ЌекаЯ   часть  женской  анатомии,   шевелЯ  влажными  губами,   пела
нескончаемые песни, словно сладкоголосаЯ сирена...
     Ќеужто виновата одна только леность, вновь и вновь спрашивал  Я себЯ. џ
всегда был  у  жизни прилежным и старательным учеником, но  все мое  усердие
расходовалось на защиту этой иллюзии: да,  Я просто слишком ленив, и  больше
ничего. ‚ерЯ в это, Я мог ощущать себЯ в безопасности.
     „лЯ начала Я решил собрать воедино все свои воспоминаниЯ и переживаниЯ,
свЯзанные с женщинами. ЉоллекциЯ получилась весьма скуднаЯ.
     Ќапример,  такой  эпизод.  Њне  было  лет  тринадцать-четырнадцать.  Њы
большой  компанией провожали  отца,  уезжавшего  в служебную командировку  в
Ћсаку, и  на  обратном  пути с  вокзала все  родственники зашли к нам домой.
‘реди них была моЯ троюроднаЯ сестра ‘умико, девушка девЯтнадцати лет.
     Џередние  зубы  у  нее были крупноватые, но  зато удивительно  белые  и
ровные. Ћна, очевидно, прекрасно знала  это и сама, ибо все времЯ, по поводу
и  без  повода,  улыбалась,  сверкаЯ своими ослепительными зубами. Ћни  едва
заметно  выдавались   вперед,  и  это  придавало   улыбке  какое-то   особое
очарование.  ‹егкий дефект, как бы намек на  дисгармонию, капелькой  терпких
духов приправлЯл безупречность  лица и фигуры,  делал красоту кузины немного
прЯной и оттого еще более совершенной.
     ‚рЯд ли  чувство, которое вызывала  во  мне ‘умико, можно  было назвать
любовью,  но  во всЯком случае  она  мне нравилась.  џ  еще с самого раннего
детства  любил исподтишка  наблюдать за ней. Џомню,  как-то  раз Я целый час
просидел с ней рЯдом, просто глЯдЯ, как она вышивает по шелку.
     Њать, тетЯ  и  остальные вышли  из гостиной  в  другую  комнату, а мы с
‘умико  остались.  ‚озбуждение  после  шумных  проводов  еще не  прошло.  Њы
молчали. Џочему-то Я чувствовал себЯ очень усталым.
     - Ћй,  как же  Я устала, - зевнула ‘умико, прикрыв  рот изЯщными белыми
пальчиками, и  еще несколько  раз  похлопала себЯ  по губам, словно выполнЯЯ
какой-то магический ритуал. - Ђ ты, Љими, не устал?
     ’ут она неожиданно  закрыла лицо рукавами кимоно  и опустила голову мне
на колени. “строилась поудобнее, лицом кверху, и затихла.
     Њои форменные брюки чуть не засиЯли от гордости - ведь  им выпала честь
стать  подушкой дли затылка ‘умико! џ  вдыхал  аромат ее духов  и  пудры,  а
‘умико  смотрела  куда-то в  сторону Ясными усталыми глазами. Џомню, Я был в
полном замешательстве...
     ‚от,  собственно,  и все. Њои  колени еще долго помнили  восхитительную
тЯжесть   головки   ‘умико.  ђоскошное  было  чувство,  хоть  совсем   и  не
эротическое, - как будто ощущаешь тЯжесть ордена на груди.
     ‚от еще одно воспоминание. Џо дороге из гимназии домой Я часто встречал
в автобусе одну бледную девушку, чье холодное и неприступное лицо пробуждало
во  мне  интерес. Ћна всегда  сидела,  глЯдЯ  в  окно  с видом  скучающим  и
высокомерным. Ћбращали на себЯ внимание ее полные, но какие-то очень жесткие
губы. Љогда Я входил в автобус и видел, что девушки  нет, мне уже чего-то не
хватало. ‚скоре Я поймал себЯ на том, что заранее волнуюсь -  окажетсЯ она в
автобусе или нет. Ќаверное, это и есть любовь, подумал Я.
     џ  не имел ни малейшего представлениЯ о том, как  свЯзаны друг с другом
любовь и чувственное желание. „ьЯвольский соблазн,  исходивший от Ћми, мне в
ту пору и в голову не пришло бы назвать любовью. Љстати говорЯ, именно в тот
период, когда  Я полагал, что  люблю  бледную девушку,  Я  заглЯдывалсЯ и на
шофера автобуса,  грубоватого парнЯ  с сиЯющими от бриллиантина волосами. Џо
наивности и невежеству Я не усматривал здесь никакого противоречиЯ. Љогда  Я
смотрел   на   молодого   шофера,   менЯ   охватывало  мучительно-тЯгостное,
удушающе-неодолимое чувство; во  влечении же к  бледной девушке было  что-то
искусственное,   нарочитое,   непрочное.   Ћбе   эти   чисто  созерцательные
влюбленности превосходно уживались во мне, ничуть друг другу не мешаЯ.
     —итатель,  безусловно,  скажет,  что  во  мне  начисто  отсутствовали и
нравственнаЯ  чистота, свойственнаЯ  ранней юности,  и  то,  что  называетсЯ
"духовностью". Њожно было бы, конечно, объЯснить этот дефект присущим мне от
природы  неистовым любопытством, плохим спутником  нравственности, - если бы
мое  любопытство не было  сродни отчаЯнной любви, которую испытывает к жизни
тЯжело больной человек,  если бы  в глубине души Я  не был твердо  уверен  в
безнадежности этой страсти... €менно такое сочетание - на уровне подсознаниЯ
- уверенности  и  отчаЯниЯ придавало моим  чувствам  и  желаниЯм необычайную
остроту.
     ЌесмотрЯ на свой  нежный возраст,  Я  не  представлЯл себе,  что  такое
платоническаЯ любовь. Ѓыло ли  это моим несчастьем?  ‚озможно. Ќо что значат
длЯ менЯ обычные человеческие несчастьЯ?  ‘мутнаЯ тревога,  которую вселЯл в
менЯ  зов  плоти,  привела  к  тому,  что Я стал  невосприимчив ко всему, не
свЯзанному с чувственностью. Ќа самом деле мой интерес по своей сути был  не
так уж далек от  духовного импульса, именуемого "жаждой знаний", но Я уверЯл
себЯ,  что мной владеет  один лишь голос  тела.  ‘о временем Я даже прониксЯ
убеждением,  что  обладаю  душевным  устройством  законченного  развратника.
Џоэтому, оставаЯсь физически  невинным, Я воображал себЯ человеком бывалым и
искушенным.  “ менЯ  был  такой вид, будто Я  сполна  вкусил женской любви и
пресытилсЯ ею.
     Љ этому периоду относитсЯ мое страстное увлечение идеей ЏоцелуЯ. ’еперь
Я понимаю, что этот нехитрый ритуал стал длЯ менЯ тогда своего рода фетишем,
символом успокоениЯ и пристанища, к которым стремилась моЯ душа. Ќо юношей Я
ошибочно почитал свою одержимость Џоцелуем за проЯвление полового инстинкта,
а подобнаЯ иллюзиЯ требовала  наложениЯ  на собственную душу  изрЯдного слоЯ
грима. ‚тайне Я чувствовал, что играю с самим собой в нечестную  игру, но от
этого лицедействовал еще усерднее. € все же сегоднЯ Я спрашиваю себЯ: неужто
возможно, чтобы человек до такой степени самозабвенно  изменЯл своей природе
- хотЯ бы на одно только мгновение?
     …сли так не  бывает, чем объЯснить загадочное  устройство  нашей  души,
подчас  заставлЯющее стремитьсЯ к тому, чего нам  на самом деле  не хочетсЯ?
ЊенЯ можно было назвать антиподом человека нравственного, который, наоборот,
не стремитсЯ к тому, чего ему очень хочетсЯ.  ‡начит ли это,  что  моЯ новаЯ
идеЯ  была верхом безнравственности? Ќо длЯ столь  внушительного определениЯ
она  представлЯлась  слишком  непритЯзательной...  Ѓыть   может,  Я   вообще
совершенно неправильно  оценивал свои мотивы и  был всего-навсего  пленником
условностей?  Џридет  времЯ, и Я уже  не смогу уходить  от  ответов  на  эти
вопросы.
     ‘  началом  войны  по стране  прокатилась  волна ханжеского  стоицизма.
„остигла она и стен нашей  гимназии. ‘ каким нетерпением ждали мы днЯ, когда
станем старшеклассниками и наконец получим право носить длинные волосы! “вы,
этим  надеждам  не  суждено было осуществитьсЯ. “шли в прошлое и вольности с
Яркими носками. ‚се больше уроков отводилось  под военную подготовку; что ни
день поЯвлЯлись очередные новшества, одно нелепее другого.
     Љ счастью, наша  гимназиЯ  имела долгую и  славную традицию  устраивать
показуху,  ничего  не  менЯЯ  по  сути.  Џоэтому  реформа системы  школьного
образованиЯ нашу повседневную жизнь переменила не так уж сильно.
     Џрикомандированный к  гимназии  армейский полковник оказалсЯ  человеком
разумным, да и его помощники - прапорщики „убина, Љурносый и ‘юсю (последний
получил  такое  прозвище за свой северный  пришепетывающий выговор) - быстро
сориентировались  в  ситуации. „иректор  гимназии,  из  отставных адмиралов,
обладал  нравом  мЯгким,  даже женственным, но зато  имел хорошие  свЯзи при
дворе, а потому мог себе позволить держать нейтральную линию и ни во что  не
ввЯзыватьсЯ.
     ’ем временем в моей жизни происходило кое-что новое - Я научилсЯ курить
и пить вино.  ’очнее,  делать  вид,  что  курю,  и  прикидыватьсЯ,  будто  с
удовольствием   выпиваю.  ‚оеннаЯ  пора  делала   всех   нас   по-особенному
сентиментальными.  Љазалось,  что в двадцать, самое позднее в двадцать  пЯть
лет каждому из нас суждено умереть; на более поздние времена никто планов не
строил. Џоэтому к  жизни мы относились необычайно  легко. Ћна представлЯлась
нам похожей на соленое  озеро, которое по прошествии двадцати лет само собой
обезвоживаетсЯ, и  тогда густо просоленнаЯ вода выталкивает  тело плавающего
на поверхность.
     џ тоже считал,  что до финального  акта осталось  недолго, и разыгрывал
свой моноспектакль с  неослабевающим  старанием. Љаждый день Я говорил себе:
"‚се, завтра начинаю свое путешествие в настоЯщую жизнь". Ќо поход без конца
откладывалсЯ,  год  шел за годом, и ничего  не менЯлось. Ѓыть может, то была
счастливейшаЯ  пора моей  жизни.  ‚сегдашнЯЯ тревога никуда не  исчезла,  но
отступила на задний план; менЯ переполнЯли мечты и  желаниЯ; завтрашний день
манил  своими  неведомыми  синими  небесами.  џ фантазировал  о  радостЯх  и
опасностЯх  предстоЯщего  путешествиЯ, о  чудесном  преображении, которое со
мной непременно  произойдет, о прекрасной невесте,  о грЯдущей славе.  Њечты
были   аккуратно   рассортированы  и  разложены,   как  вещи  в  чемодане  -
путеводители,  полотенца, зубнаЯ  щетка  и  паста,  свежие  рубашки,  носки,
галстуки.  ‚се  вызывало  во мне  какую-то  детскую  радость, даже война.  џ
по-прежнему  верил,  что  не  почувствую боли, когда упаду, сраженный пулей.
Џредвкушение смерти  наполнЯло мое  существо трепетом неземной радости.  Њне
казалось, что  Я владею всем миром. € неудивительно  - человек больше  всего
увлечен путешествием, когда готовитсЯ к нему. Ћн богат мечтами и ожиданиЯми,
но стоит отправитьсЯ  в путь,  и  начнутсЯ разочарованиЯ -  богатство  будет
растрачено. ‚от почему путешествиЯ всегда так бесплодны.
     ‚ конце  концов  моЯ страстнаЯ мечта о  Џоцелуе  сконцентрировалась  на
вполне определенной паре губ. ‚озможно, причиной  тому было желание  придать
своей заветной идее более  пристойный вид. џ  уже говорил, что Џоцелуй никак
не свЯзывалсЯ  у менЯ с  чувственным  желанием, Я заставлЯл себЯ верить, что
одно неотрывно от другого. €ными словами,  за влечение  к женщине Я принимал
свое  неистовое желание  обладать этим недоступным мне  видом  вожделениЯ. џ
попросту не хотел быть  собой, и этим страстным, но неосуществимым  желанием
пыталсЯ   подменить  инстинкт,  рождающийсЯ  в  нормальном  человеке   самым
естественным образом.
     “  менЯ  завелсЯ  один  приЯтель,  с  которыми мы неплохо ладили,  хотЯ
говорить  друг  с  другом  нам  было  почти  не о  чем. ќтого  недалекого  и
легкомысленного  парнЯ,  учившегосЯ со  мной в  одном классе,  звали Ќукада.
‘корее  всего,  он  подружилсЯ со мной из вполне практических  соображений -
чтоб  Я помогал ему учить  немецкий Язык, который  Ќукаде  никак не давалсЯ.
ќтот предмет у нас  поЯвилсЯ совсем недавно, а Я всегда  относилсЯ к чему-то
новому  с  энтузиазмом,  поэтому  считалсЯ  по  немецкому  лучшим  учеником.
‚озможно,  Ќукада  интуитивно  угадал,  до  какой  степени мне отвратительна
репутациЯ отличника, который чем-то похож на монашка или студента-богослова;
мне же  всегда  ужасно хотелось прослыть отчаЯнным  хулиганом и это при том,
что  Ярлык  отличника   как   нельзЯ  лучше  оберегал  и   защищал  менЯ  от
разоблачениЯ. „ружба с Ќукадой тешила мое самолюбие - даже самые отъЯвленные
хулиганы в гимназии  относились  к  нему с  завистливым почтением.  €  еще Я
чувствовал, что Ќукада, как медиум на спиритическом сеансе, способен свЯзать
менЯ с потусторонним миром женщин.
     Џервым посредником такого рода длЯ менЯ был Ћми. Ќо в те времена Я  еще
не разучилсЯ быть самим собой и  просто числил это  качество своего кумира в
рЯду  прочих его совершенств. ‘ Ќукадой дело обстоЯло иначе  - он вызывал во
мне  такое   жгучее  любопытство   именно  потому,   что  казалсЯ  идеальным
"медиумом". ‚ероЯтно, это объЯснЯлось еще и тем, что он был некрасив.
     Ћднако вернемсЯ к уже упомЯнутым губам. Ћни принадлежали старшей сестре
Ќукады, которую Я встретил у него дома.
     ќта двадцатичетырехлетнЯЯ красотка, конечно же,  обращалась со мной как
с ребенком. ЌаблюдаЯ, как за  ней увиваютсЯ многочисленные ухажеры, Я понЯл,
что не могу рассчитывать на успех у женщин.
     ’огда-то до менЯ и дошло,  во-первых,  что мне никогда не суждено стать
таким, как  Ћми, и,  во-вторых,  что  чувство,  породившее  во  мне подобное
желание, и называетсЯ "любовь".
     ’ем  не менее Я осталсЯ убежден, что влюблен  в сестру  Ќукады.  Љак  и
положено нормальному гимназисту моего  возраста, Я бродил вокруг  дома "той,
которую любил"; часами торчал  в  близлежащем  книжном  магазине, дожидаЯсь,
когда она  выйдет на улицу;  стискивал в объЯтьЯх подушку,  представлЯЯ, что
это моЯ избранница; без конца рисовал контур ее губ и вслух разговаривал сам
с собой, словно совсем потерЯл рассудок от страсти.
     € что  же все это мне  дало? ‚ымученные  потуги  разыграть  влюбленного
приводили к тому, что Я постоЯнно находилсЯ в состоЯнии какого-то странного,
отуплЯющего  изнеможениЯ. ‘ердце мое отлично  чувствовало  фальшь неустанных
самоуверений, будто Я  сгораю от любви к женщине, и протестовало по-своему -
непреходЯщей  злокачественной усталостью. Ђ  душевное утомление таило в себе
опасный  Яд.  ‚ременами  от  всей этой  натужной  суеты  на менЯ  накатывали
приступы  такой тоски,  что избавитьсЯ  от нее можно было  лишь отдавшись во
власть фантазий совсем  иного рода.  € тут происходило  чудо:  Я  оживал  на
глазах,  становилсЯ  самим   собой  и  воспламенЯлсЯ,   рисуЯ  себе   разные
причудливые  картины.  ‚озбуждение,  вызванное этим  пламенем,  проходило не
сразу, обретало абстрактный  характер,  и  вскоре Я,  умелый  интерпретатор,
убеждал себЯ,  что сгораю  от любви к  сестре Ќукады... ’ак Я обманывал себЯ
вновь и вновь.
     ЊенЯ могут упрекнуть, что мой рассказ  слишком  изобилует  отвлеченными
рассуждениЯми и беден  описаниЯми. Ћтвечу на  это, что вовсе и не  собиралсЯ
рисовать внешнюю канву своей  жизни,  ибо она ничем  не  отличалась от бытиЯ
любого  другого подростка. …сли исключить некий  участок души, заключавший в
себе  мою  постыдную  тайну,  Я  ничем  не  отличалсЯ  от  своих  нормальных
сверстников - как внешне, так и внутренне. Џредставьте себе самого  обычного
гимназиста,  причем  отличника: в  меру  любознателен;  в  меру  честолюбив;
немного замкнут, но это следствие склонности к размышлениЯм; легко краснеет,
как  всЯкий  юноша,  недостаточно  красивый,  чтобы  пользоватьсЯ  успехом у
девушек;  запоем  читает книги.  ЋстаетсЯ добавить, что этот  гимназист  все
времЯ  думает  о женщинах, что  грудь  его  пылает  огнем,  что он постоЯнно
изводит себЯ бесплодными  терзаниЯми.  —то может  быть  проще  и  прозаичнее
подобного  описаниЯ?  ’ак  не  сетуйте,  если Я  опускаю  все  эти  скучные,
шаблонные подробности. Ќет  ничего  бесцветнее  и тоскливее этого периода  в
жизни среднего, нормального юноши  - а именно такую роль Я играл, поклЯвшись
хранить верность неведомому постановщику своего спектаклЯ.
     …сли  в  прежние   времена  менЯ  тЯнуло  лишь   к  подросткам,  бывшим
несколькими  годами  старше, то  теперь  менЯ  стали волновать  мальчики  из
младших классов. ‚прочем, и они были  уже в возрасте моего незабвенного Ћми.
ќта  переориентациЯ  сопровождалась  изменением более  глубинного  свойства.
ђазумеетсЯ, как  и прежде, Я хранил свои  пристрастиЯ в тайне,  но  раньше в
моей  любви  преобладала  тоска по  грубости  и  силе,  теперь  менЯ  влекли
изЯщество и нежность. џ рос, и во мне естественным образом зрела потребность
любить и оберегать существо более юное, чем Я.
     Џо классификации •иршфельда,  гомосексуалисты делЯтсЯ на две категории:
андрофилы,  тЯнущиесЯ к мужчинам  старшего  возраста,  и  эфебофилы, которых
привлекают лишь мальчики и юноши.  џ ощущал Явную склонность  к  эфебофилии.
"ќфебами" называли греческих юношей в  возрасте  от восемнадцати до двадцати
лет,  проходЯщих военную выучку.  ‘лово это происходит  от имени ѓебы,  жены
бессмертного ѓеракла,  дочери ‡евса и ѓеры. ѓеба, наполнЯвшаЯ нектаром кубки
обитателей Ћлимпа, считаетсЯ богиней юности.
     ‚  первый  из  старших  классов нашей  гимназии  недавно поступил очень
красивый семнадцатилетний  юноша - белолицый, с нежной линией рта и точеными
бровЯми.  џ знал, что его зовут џкумо.  Џрекрасный облик  новичка не оставил
менЯ равнодушным.
     € вот этот џкумо, сам о том не ведаЯ, стал делать мне чудесные подарки.
„ело  в том, что  звеньевые выпускного класса (в  том числе и Я) должны были
поочередно дежурить - то есть проводить  утреннее построение и поверку перед
гимнастикой, а  также послеобеденное "боевое  занЯтие"  с классами. ("Ѓоевым
занЯтием"  у  нас называлсЯ  ежедневный ритуал, в  ходе  которого гимназисты
сначала полчаса делали строевые упражнениЯ, а потом серпами срезали траву на
газонах или рыли бомбоубежище.) Љаждую четвертую неделю выпадала моЯ очередь
дежурить. ‚ теплое  времЯ  года гимнастику и  строевые упражнениЯ полагалось
делать  "с  голым  торсом"  - даже  наша  чопорнаЯ  гимназиЯ  вынуждена была
подчинЯтьсЯ спартанскому духу времени.
     “тром дежурный звеньевой поднималсЯ на возвышение, проводил  поверку  и
отдавал  приказ:  "ђаздевайсь!"  ѓимназисты  снимали  куртки  и  рубашки,  а
дежурный уступал место на возвышении инструктору  по гимнастике,  командовал
"‘мирно!" и бежал на свое  место  в строй  - выпускной класс всегда стоЯл  в
самой последней шеренге. ’ут полагалось быстро раздетьсЯ и делать гимнастику
вместе со всеми - утренние обЯзанности дежурного считались исполненными.
     Џоначалу  Я  леденел  от  ужаса  при  одной  мысли,  что  мне  придетсЯ
громогласно отдавать команды,  но вскоре Я сообразил, что  весь этот строгий
ритуал разработан  словно специально по  моему заказу,  и  уже с нетерпением
ждал очередной недели дежурства. ‚едь Я мог спокойно, на совершенно законном
основании, любоватьсЯ  полуобнаженным  телом  џкумо, сам при этом  оставаЯсь
одетым и не выставлЯЯ напоказ свою тщедушную анатомию.
     џкумо обычно стоЯл  прЯмо  перед возвышением, в первом или втором рЯду,
щеки его розовели нежным  румЯнцем. ѓрудь моего ѓиацинта тЯжело вздымалась -
он прибегал  на  построение в  последнюю  минуту  и  не успевал  отдышатьсЯ.
Ћчаровательно отдуваЯсь,  џкумо рвал на груди пуговицы кителЯ, выдергивал из
брюк полы белой рубашки, а Я  стоЯл прЯмо над  ним и упивалсЯ  зрелищем  его
нежного  тела,  обнажаемого с  такой  восхитительной небрежностью. Љто-то из
моих приЯтелей сказал мне однажды: "’ы чего все времЯ вниз смотришь? ’русишь
на виду у всех стоЯть?" Ћт этого невинного вопроса Я прЯмо оцепенел.
     Ќо приблизитьсЯ к розовому телу юного красавца мне было не суждено.
     ‹етом  всех  старшеклассников  на  неделю  отправили  в  военно-морское
инженерное училище, на практику. € вот однажды всех нас отвели в бассейн, на
занЯтие по плаванию. Џлавать Я не умел, а потому, сославшись на расстройство
желудка, попросил освободить менЯ от урока. Ќо капитан, проводивший занЯтие,
заЯвил, что солнечные ванны - лучшее  лекарство от всех болезней, и заставил
симулЯнтов  вроде  менЯ  тоже раздетьсЯ.  ’ут Я увидел, что и џкумо -  среди
освобожденных от плаваниЯ. Ћн  стоЯл, сложив  мускулистые  руки на загорелой
груди, грелсЯ на солнышке и задумчиво покусывал белыми зубами нижнюю  губу -
как будто  дразнилсЯ. Џоскольку  всЯ симулЯнтскаЯ братиЯ собралась  в  одном
месте, под деревом, Я без труда  подобралсЯ к џкумо поближе и впилсЯ глазами
в его стройную талию и нежно вздымающийсЯ в такт дыханию поджарый живот. Њне
вспомнились строки “итмена:
     ћноши плавают на спине,
     ЏодставлЯЯ солнцу белые животы.
     Ќо Я не осмелилсЯ  заговорить с џкумо - мне было стыдно своих тощих рук
и цыплЯчьей груди.
     ‚  сентЯбре сорок четвертого, то  есть за год до конца войны, Я окончил
гимназию, где  прошла  большаЯ часть моей жизни, и поступил  в  университет.
Ћтец  настоЯл,  чтобы Я училсЯ на юридическом факультете,  - моего мнениЯ на
сей счет  никто не  спрашивал. ‚прочем, Я  не  возражал, пребываЯ в  твердой
уверенности,  что вскоре  менЯ все  равно призовут на войну, где мне суждено
быть убитым, а мой дом и моЯ  семьЯ непременно  погибнут во времЯ очередного
воздушного налета.
     ‘туденческаЯ форма досталась  мне  по наследству от одного призывника -
так  тогда  было принЯто.  џ пообещал,  что, когда наступит времЯ уходить  в
армию мне, Я верну студенческий мундир его домашним.
     џ  до  смерти боЯлсЯ  воздушных  налетов,  но  при этом  думал  о своей
неминуемой  гибели  со  сладостным  предвкушением. ‚едь Я  уже  говорил, что
будущее всегда представлЯлось мне  тЯжким  испытанием. †изнь с самого начала
давила на  менЯ бременем  —увства „олга. Ѓыло  Ясно, что ноша  эта выше моих
сил, но  †изнь  вновь  и вновь корила менЯ за пренебрежение долгом. Ћ, каким
наслаждением было бы подставить †изни подножку, именуемую смертью! ‚ военные
годы вошло в  моду  упоение гибелью на  поле брани, и  Я сочувствовал  этому
поветрию всей душой. …сли б мне посчастливилось пасть "смертью героЯ", столь
мало  приличествующей  моей  скромной  особе, Я  бы  лежал  себе в могиле  и
злорадно  посмеивалсЯ над  одураченной  †изнью.  Ћднако если раздавалсЯ  рев
сирены, Я быстрее всех мчалсЯ в бомбоубежище.
     ѓде-то в доме дребезжало расстроенное пианино.
     џ был  в  гостЯх  у  жившего по соседству  приЯтелЯ,  который в  скором
времени  должен  был поступить  в офицерское  училище. …го звали Љусано, и Я
высоко ценил нашу дружбу, ибо в старших классах он был единственным, с кем Я
мог разговаривать о возвышенных материЯх.  Ќадо сказать, что мне всегда было
трудно  обзаводитьсЯ  друзьЯми.  ’ем  нелепее  и  непростительнее   импульс,
заставлЯвший  менЯ  иногда  наносить  этим  так  мучительно  устанавливаемым
отношениЯм непоправимый ущерб.
     џ спросил:
     - Љто там играет? Џо-моему, не очень складно выходит.
     - ќто сестренка, - ответил Љусано. - “читель задал ей гаммы разучивать.
     Њы немного  послушали. Џоскольку моему другу предстоЯло вскоре покинуть
отчий  дом,  он,  вероЯтно,  не  просто слушал  игру на  пианино, а мысленно
прощалсЯ  с  утомительным,  временами несносным, но  таким красивым  образом
жизни, который называетсЯ "повседневностью".
     ‚  звуках пианино  было что-то  трогательное, как в  домашнем  печенье,
испеченном неопытной хозЯйкой по кулинарной книге.
     - Ђ сколько ей лет? - не удержалсЯ Я.
     - ‘емнадцать. Ћна после менЯ самаЯ старшаЯ.
     џ представил  себе полудетские пальцы, робко касающиесЯ клавиш, и  саму
семнадцатилетнюю   девушку   -   мечтательную,  еще  не  успевшую   осознать
собственную красоту.  Њне  хотелось, чтобы  она разучивала  свои гаммы целую
вечность.
     € моЯ просьба  была услышана. ‘ того днЯ миновало пЯть лет, но у менЯ в
ушах и  поныне звучит голос расстроенного  пианино. Њного раз Я уверЯл себЯ,
что это галлюцинациЯ; мой  разум,  моЯ слабость смеЯлись над  столь  нелепым
самообманом. €  все же те гаммы занЯли прочное место  в моей душе, стали длЯ
менЯ  голосом  судьбы, рока  (Я  не  имею в  виду зловещий  оттенок, которым
обладает это последнее слово).
     ‘овсем незадолго  до того днЯ Я уже задумывалсЯ о странном смысле слова
"судьба".  ‚  день  церемонии окончаниЯ  гимназии наш  директор,  старенький
адмирал,  повез  менЯ   на  своем  автомобиле  во  дворец,  на  аудиенцию  к
императору. ѓлЯдЯ на менЯ своими слезЯщимисЯ глазками, старик сетовал, что Я
отказалсЯ  поступать в офицерское училище,  а  решил дожидатьсЯ призыва.  Ћн
говорил, что с моим слабым здоровьем мне не выдержать солдатской жизни.
     - Њне это известно, - ответил Я.
     - Ќет, молодой человек, вы  так говорите по незнанию. „а чего уж теперь
- все равно поздно. ’акова уж, видно, ваша судьба.
     Џоследнее слово он произнес по-английски, и Я не сразу понЯл.
     - —то?
     -  Destiny.  ’акова  уж твоЯ  destiny, -  повторил адмирал  с напускным
равнодушием, боЯсь показатьсЯ сентиментальным стариком.
     ‘естру Љусано Я видел и раньше, но мельком, -  у них в семье был принЯт
весьма строгий тон, не то что в доме Ќукады, и при виде постороннего все три
девочки  немедленно  удалЯлись,  оставлЯЯ   позади  себЯ  легкий  шлейф   из
застенчивых улыбок.
     ’еперь,  когда до отъезда моего товарища оставались  считанные  дни, мы
стали бывать друг  у друга гораздо чаще, остро ощущаЯ надвигающуюсЯ разлуку.
Џосле эпизода с гаммами Я держалсЯ со старшей из его сестер очень  скованно.
Њне было неловко смотреть ей  в глаза и  обращатьсЯ к ней напрЯмую, словно Я
ненароком выведал какую-то ее тайну. Љогда она приносила нам с Љусано чай, Я
опускал взглЯд и смотрел лишь  на ее  легко переступающие ноги. ‚ те времена
большинство  женщин   носили  штаны   или   бесформенные  шаровары,  поэтому
непривычный вид девичьих ножек поражал менЯ своей красотой.
     ‚прочем,  не  подумайте,  будто  Я  испытывал  в  этой  свЯзи  какое-то
чувственное   волнение.   ‚овсе   нет.   џ   уже   говорил,   что   прелести
противоположного  пола в этом смысле  оставлЯли менЯ совершенно равнодушным.
Њне, например, и в  голову не пришло  бы воображать сестру  Љусано голой. Ќо
при  этом  Я  всерьез  мечтал  о  любви к  женщине.  Љогда  же  опустошающаЯ
усталость,  о  которой  Я уже говорил,  гнала  эти мечты  прочь, Я испытывал
гордость,  считаЯ,  что   рассудок  преобладает   у  менЯ   над   чувствами.
‚ымученность и холодность своих умопостроений Я  принимал  за  пресыщенность
видавшего виды  ловеласа, ощущаЯ удовлетворение от собственной "взрослости".
‘о   временем  мои   душевные   перепады   обрели   строгую  цикличность   и
отработанностью своей механики напоминали торговый автомат: бросаешь  монету
- и тут же выскакивает конфетка.
     џ решил  влюбитьсЯ в какую-нибудь  девушку, отказавшись от  физического
желаниЯ.  Ќаверное,  это  был  наиабсурднейший   замысел   за   всю  историю
человечества. ‘ам о том не подозреваЯ, Я  взЯлсЯ  совершить в  теории  любви
поистине  коперниковский  переворот  (прошу  у читателЯ  прощениЯ  за  такое
сравнение  -  ничего  не  поделаешь,  люблю  громкую  фразу).  ’ем  самым  Я
становилсЯ адептом платонической любви, о которой в ту пору еще не слыхивал.
џ  поверил  в  нее  всей  душой,  искренне  и чисто,  хотЯ,  знаю, тут  есть
противоречие со сказанным выше. Њожет быть, именно в чистоту-то Я и поверил?
Њожет быть, это ей Я поклЯлсЯ в верности? Ќо к этому мы еще вернемсЯ.
     …сли  временами казалось, что  Я  разочарован  в  платонической  любви,
причиной  тому был мой  рассудок, склонный сводить все к  плотскому  чувству
(которое на  самом деле отсутствовало).  ќто - и  еще пресловутаЯ усталость,
вызваннаЯ  болезненным  желанием  воображать  себЯ взрослым.  €ными словами,
виной подобных колебаний было мое извечное беспокойство.
     ‚ойна  близилась  к  концу. Њне шел двадцать первый год. Ќа исходе зимы
всех студентов нашего университета отправили работать  на авиационный завод.
Ѓольшинство моих соучеников  встали  к  станкам, а самых хилых, вроде  менЯ,
посадили  в канцелЯрию. Ќо армейскую медкомиссию  Я все-таки прошел, получив
категорию "ограниченно годен", и со днЯ на день ждал призывной повестки.
     Ђвиационный  завод  располагалсЯ  на широкой,  окутанной  желтой  пылью
равнине.  —тобы пересечь  его территорию из конца в конец, требовалось минут
тридцать,  не меньше. Љругом  кипела  лихорадочнаЯ  деЯтельность  - ведь  на
заводе  работали  тысЯчи   людей.  џ  стал  одним   из  них,  получив   свой
регистрационный номер (4409) и удостоверение временного служащего (No 953).
     ѓигантское  это предприЯтие представлЯло  собой  мистический  организм,
трудившийсЯ не ради прибылей, а ради  чудовищной  Џустоты. Ћчевидно,  именно
поэтому каждаЯ смена начиналась  с ритуального патриотического  камланиЯ.  ‚
жизни  не видел более странного  завода. ЌовейшаЯ технологиЯ, современнейшаЯ
организациЯ производства, слаженнаЯ  работа множества талантливых людей были
направлены на одну-единственную цель - службу смерти. Ќа заводе  производили
штурмовики  "зеро",  предназначенные  длЯ  эскадрилий  камикадзе,  а  посему
огромное  предприЯтие напоминало храм какой-то неутомимой и  зловещей секты;
его  стены  беспрестанно  оглашались душераздирающим  скрежетом,  грохотом и
стенаниЯми. џ  не  представлЯл  себе,  что столь  грандиозный  ритуал  может
осуществлЯтьсЯ  без  некой религиозной  цели.  ‚о  всЯком случае,  заводское
начальство так важно носило свои  толстые  животы, что  вполне сошло  бы  за
жрецов. ‚ремЯ от времени раздавалсЯ вой сирены, извещаЯ о часе богослужениЯ,
о черной мессе этого зловещего культа.
     ‚  канцелЯрии  начиналась суматоха. ‘лужащие с тревогой спрашивали друг
друга, по-деревенски растЯгиваЯ гласные: "—то случилось-то, а-а?"
     ђепродуктора у нас в комнате  не было. ‚скоре поЯвлЯлась секретарша  из
приемной  директора и объЯвлЯла:  "Ќесколько  эскадрилий вражеских самолетов
движутсЯ в  нашем  направлении!"  ‡атем  по  заводской  транслЯционной  сети
передавали  приказ   отправить   студенток  и  школьников   в  бомбоубежище.
‘отрудники  медслужбы  обходили цеха  и  отделы,  раздаваЯ красные бирки  со
штампом "†гут наложен в ...часов ...минут". …сли кто-то будет  ранен,  бирку
положат ему на грудь после остановки кровотечениЯ.
     Њинут через десЯть поступал новый приказ: всем покинуть рабочие места и
отправлЯтьсЯ в бомбоубежище.
     Њы  подхватывали  Ящики с важной документацией  и  поспешно волокли  их
вниз, в подземное хранилище. Џотом предстоЯло еще снова поднЯтьсЯ  наверх  и
бежать через широкий плац - догонЯть рабо