давило грудь, тЯжестью налилсЯ желудок.  ‚ыпитое виски было тут ни
при чем, это мое  желание набирало силу  и  вес, оно  давило  мне на  плечи,
превратившись  в  некую абстрактную  конструкцию, существующую  отдельно  от
менЯ. †елание напоминало массивный черный заводской станок.
     Ќе раз уже  говорил Я,  что многого ожидал  от Љасиваги:  из  лучших, а
может быть,  из худших побуждений он должен был ввести менЯ в жизнь. џ,  тот
самый  мальчишка,  что некогда  изуродовал  блестЯщие ножны  кортика  своего
старшего товарища, твердо знал: дорога, ведущаЯ к светлой поверхности жизни,
мне заказана. Ђ Љасиваги впервые показал мне, что в  жизни существует и  еще
один путь - окольный, с черного хода. Ќа первый взглЯд могло показатьсЯ, что
путь этот ведет лишь к разрушению и гибели, но как богат он был неожиданными
хитрыми  поворотами,  подлость он  превращал  в мужество; его  следовало  бы
назвать  алхимией,  поскольку он  регенерировал злодейство, возвращаЯ его  в
исходное  состоЯние - чистую энергию. ђазве это была не настоЯщаЯ жизнь? Ћна
тоже  шла своим  чередом, претерпевала  изменениЯ, имела  свои свершениЯ,  в
конце концов  ее  тоже  можно  было  лишитьсЯ!  Ѓезусловно,  обычной  ее  не
назовешь, но все необходимые атрибуты  присутствовали  и  в ней. …сли где-то
там,  за  невидимой нашему  глазу  чертой,  заранее  определено, что  всЯкое
существование лишено цели и  смысла,  значит, жизнь,  которой жил  Љасиваги,
была ничем не хуже любой другой.
     ‚рЯд ли суждениЯ Љасиваги можно признать вполне трезвыми, подумал  Я. ‚
любом рассудочном построении,  сколь  бы  мрачным  и  зловещим оно ни  было,
обЯзательно есть элемент опьЯнениЯ - хотЯ  бы собственной рассудочностью.  Ђ
хмель всегда один и тот же, от чего бы ни пьЯнел человек...
     Њы присели на  траву  возле увЯдших, изъеденных  насекомыми  ирисов.  џ
никак не мог понЯть,  что заставлЯет мою спутницу оставатьсЯ со мной. Џочему
решилась  она  осквернитьсЯ  (Я  специально  употреблЯю  это страшное слово)
общением  со  мной. ‘уществует, наверное,  в  мире пассивность,  исполненнаЯ
нежности  и застенчивости,  но  соседка Љасиваги просто сидела и  равнодушно
наблюдала, как мои пальцы скользЯт по ее пухлым ручкам - словно мухи по лицу
спЯщего.
     „олгий  поцелуй и прикосновение к мЯгкому  девичьему  подбородку  вновь
пробудили во мне  желание.  џ столько мечтал  о  подобной минуте,  но теперь
ощущениЯ реальности  не  возникало, желание  жило само по себе,  мчалось  по
своей  собственной  траектории.  •аотичный  и  разобщенный  мир   ничуть  не
изменилсЯ:  плыли  в небе  белые облака, шелестели ветви бамбука, по листику
ириса натужно карабкалась божьЯ коровка...
     —тобы избавитьсЯ от  этого наваждениЯ, Я попыталсЯ свести мое желание и
сидевшую  рЯдом  девушку  воедино.  €менно  здесь  была  жизнь.  ‘тоило  мне
разрушить  последнее препЯтствие, и путь стал бы  свободным.  …сли  Я  упущу
предоставленный  шанс, жизнь  никогда больше не дастсЯ  мне в руки. ‚ памЯти
вновь  возникли  бесчисленные  унижениЯ,  перенесенные  мной,  когда в горле
сбивались и застревали слова. џ должен был что-то сейчас сказать, пусть даже
заикаЯсь, обЯзан был  заЯвить на жизнь  свои  права. џ вновь услышал грубый,
жестокий голос Љасиваги, приказывавший:
     "Ќу, давай,  заикайсЯ!" - и голос этот  придал мне  сил... Ќаконец  моЯ
рука скользнула под платье девушки.
     €   тут  передо  мной  возник   ‡олотой   •рам.  ‡амысловатое,  мрачное
сооружение, исполненное глубокого достоинства. ‘веркнула облезшаЯ  позолота,
напоминание  о днЯх  былого великолепиЯ. Џрозрачный  •рам  невесомо парил на
непостижимом  уму  расстоЯнии - одновременно  далекий  и  близкий, родной  и
бесконечно чужой.
     Љинкакудзи  встал  между мной  и жизнью,  к  которой  Я так  стремилсЯ;
сначала  он  был   мал,  словно  изображение  на  миниатюре,  но  постепенно
становилсЯ  все  больше и больше, пока, наконец, не  заполнил собой весь мир
без  остатка, все  его углы  и закоулки. ‚первые  прообраз гигантского этого
•рама Я увидел  в  искусном макете, выставленном  в первом Ярусе Љинкакудзи.
Ѓескрайнюю  вселенную  огласила  одна  мощнаЯ  мелодиЯ,  и   в  этой  музыке
заключалсЯ смысл всего мирозданиЯ.  •рам, временами  изгонЯвший менЯ  прочь,
обрывавший все свЯзи, теперь принЯл менЯ в свои стены, прикрыл и поглотил.
     †алкой  пылинкой  сдуло  с  лица  земли  мою  спутницу,  ставшую  сразу
крошечной и далекой. •рам  отверг ее, а значит, была отвергнута и жизнь, что
так  влекла  менЯ. Љак мог  Я тЯнутьсЯ руками к жизни,  когда  весь  мой мир
наполнЯло Џрекрасное?  Ћно имело право требовать,  чтобы Я отрексЯ от  всего
остального.  Ќевозможно касатьсЯ  одной рукой  вечности,  другой  -  суетной
повседневности.   ‚  чем  смысл  действий,  посвЯщаемых  сиюминутной  жизни?
ЏоклЯстьсЯ в верности  избранному мгновению  и  заставить его  остановитьсЯ.
…сли так, то ‡олотому  •раму  это было прекрасно  известно,  ибо  он, на миг
отменив  изгнание, на  которое сам же  менЯ обрек, ЯвилсЯ  в такое мгновение
моему  взору и открыл мне тщету тоски  по жизни. ‚ суете каждодневного бытиЯ
нас  пьЯнит мгновение,  обернувшеесЯ  вечностью,  •рам же  показал  мне  всю
ничтожность этого  превращениЯ  по  сравнению  с  вечностью,  сжатой  в одно
мгновение.  €менно  тогда  вечное   существование  Џрекрасного  заслонЯет  и
отравлЯет нашу жизнь.  —его  стоит рЯдом с этим мимолетнаЯ красота,  которую
жизнь позволЯет увидеть нам краешком  глаза? Џод  действием этого Яда земнаЯ
красота меркнет  и рассыпаетсЯ в прах, да и сама жизнь предстает перед нашим
взглЯдом в безжалостном бело-коричневом свете разрушениЯ...
     Џод действием чар ‡олотого •рама Я находилсЯ недолго. ‚скоре Я очнулсЯ,
•рама  как   не  бывало.   „а  и  откуда  ему  было   здесь  взЯтьсЯ,  этому
архитектурному  сооружению,  находЯщемусЯ далеко на  северо-востоке  отсюда?
џвившеесЯ мне видение, будто Љинкакудзи принЯл и защитил менЯ,  растаЯло как
дым.  џ  лежал  на  холме,  в парке  ЉамэЯма, среди  травы, цветов,  глухого
жужжаниЯ насекомых, а рЯдом со мной непристойно раскинулась чужаЯ девушка.
     ђаздосадованнаЯ  моей  внезапной робостью, девушка  приподнЯлась, резко
повернулась ко мне спиной и достала из сумочки зеркальце. Ћна не сказала мне
ни слова,  но презрение ее было безгранично, оно вонзилось прЯмо в мою кожу,
словно репейник, что липнет осенью к одежде.
     Ќебо низко нависло над нашими головами. Њелкий дождь брызнул на траву и
на ирисы. Њы поспешно поднЯлись и побежали по дорожке к беседке.

        x x x

     Џикник закончилсЯ весьма плачевно,  но это не единственнаЯ причина,  по
которой  тот майский день оставил столь тЯжкий осадок  в моей душе. ‚ечером,
перед  самым "открытием подушки",  на  имЯ  настоЯтелЯ пришла  телеграмма из
’окио, и ее содержание моментально стало известно всем обитателЯм храма.
     “мер –урукава.  ‚  телеграмме  коротко  сообщалось, что он стал жертвой
несчастного случаЯ; подробности мы узнали позднее. Ќакануне вечером –урукава
пошел в гости к дЯде, который жил в Ђсакуса22, и там выпил вина, к чему  был
совершенно  не приучен.  Ќа  обратном  пути, возле  самой  станции,  его  на
перекрестке сбил грузовик.  –урукава  сильно ударилсЯ головой и скончалсЯ на
месте. ЏотрЯсеннаЯ горем семьЯ только на следующий день к вечеру  догадалась
послать телеграмму в храм ђокуондзи.
     Љогда  умер  отец, глаза  мои  оставались  сухими,  но здесь  Я не  мог
сдержать  слез.  ‘мерть  –урукава  была  в  моей жизни событием  куда  более
значительным, чем смерть  отца. •оть, сблизившись с Љасиваги,  Я и отдалилсЯ
от прежнего  товарища, теперь,  лишившись его,  Я  понЯл, что с этой потерей
оборвалась  единственнаЯ нить, свЯзывавшаЯ  менЯ с миром светлого  и  Ясного
днЯ. џ рыдал, оплакиваЯ навек утраченные свет, день, лето...
     “  менЯ   не  было   даже  денег   съездить  в  ’окио,  чтобы  выразить
соболезнование  семье  погибшего  друга. “читель выдавал  мне  на  карманные
расходы пЯтьсот иен в месЯц. “ матери и гроша за душой не  было - раза два в
год она посылала мне по двести-триста  иен,  вот и  все. Ћна и  к дЯде-то на
житье  подалась только потому, что, расплатившись с  долгами покойного отца,
не могла  прожить на  жалкую префектуральную пенсию  и те несчастные пЯтьсот
иен, которые выплачивали ей ежемесЯчно прихожане.
     ЊенЯ  мучил один вопрос: Я не видел –урукава мертвым, не  присутствовал
на его похоронах -  как Я могу уверить свое сердце в  том,  что моего  друга
больше нет?  Љак сиЯла  тогда  белоснежнаЯ рубаха  –урукава,  что обтЯгивала
трЯсущийсЯ от  смеха  живот,  весь  в пЯтнах  тени  и  солнца!  Љто  бы  мог
представить, что тело и дух, предназначенные, нет,  специально созданные длЯ
Яркого  света,  поглотит мрак  могилы?  Ќи малейшего  знака,  намекающего на
возможность  преждевременной  кончины, в –урукава  не  было;  казалось,  ему
неведомы  ни тревога,  ни горе.  ‘мерть  просто не могла  иметь с ним ничего
общего! Њожет быть,  именно  поэтому так внезапно оборвалась его  жизнь? —ем
чище выведеннаЯ  порода, тем меньше сопротивлЯемость болезнЯм. ’ак, может, и
–урукава, состоЯвший  из одних  лишь чистейших  частиц,  не  обладал защитой
против смерти?  …сли  моЯ догадка верна,  то  мне обеспечено  исключительное
долголетие, будь оно проклЯто.
     Џрозрачный мир, в котором жил –урукава, всегда казалсЯ мне непостижимой
загадкой,  и  с  гибелью   моего   приЯтелЯ  загадка  эта  стала  еще  более
устрашающей. ѓрузовик на  бешеной скорости наехал на прозрачный мир,  словно
на стену из тончайшего невидимого глазу  стекла, и она рассыпалась на мелкие
осколки. ’о, что –урукава умер не от болезни,  прекрасно  вписывалось  в эту
аллегорию;  смерть  в  результате  несчастного  случаЯ,  чистейшаЯ  из  всех
смертей, подходила к непревзойденной по чистоте жизненной  конструкции моего
приЯтелЯ   наилучшим   образом.  Ћдин  удар,  одно-единственное   мгновенное
прикосновение  -  и  жизнь  обернулась  смертью.   ‘тремительнаЯ  химическаЯ
реакциЯ... Ћчевидно,  лишь таким экстремальным способом мог этот  необычный,
лишенный тени юноша встретитьсЯ со своей тенью и своей смертью.
     Њир,  в  котором  существовал  –урукава,  наполнЯли  светлые  и  добрые
чувства,  и  Я  уверен, что  в  их  основе лежало не  ложное,  приукрашенное
восприЯтие  жизни. џснаЯ душа  моего  друга,  не принадлежавшаЯ  этой жизни,
обладала  великой  и  гибкой  силой,  котораЯ  определЯла  все его  мысли  и
поступки.  Ѓыло  нечто  бесконечно надежное в той уверенности, с которой  он
переводил мои  темные  думы и чувства на свой светлый Язык. Њое черное и его
белое  настолько  соответствовали  друг  другу,  ЯвлЯли собой  такую  точную
аналогию,  что  временами у  менЯ закрадывалось  подозрение: не может  быть,
чтобы  –урукава иногда  не проникал  в  тайники моей  души.  џ ошибалсЯ! …го
душевное устройство  было  столь незамутненным, чистым  и  однозначным,  что
породило  уникальную систему, по  сложности и  аккуратности  своей почти  не
уступающую  системе  зла.  ќтот  светлый,  прозрачный мир, верно,  давно  бы
распалсЯ, если бы его не поддерживало тело, не ведавшее усталости.  –урукава
мчалсЯ по жизни вперед на полной скорости. € в это тело врезалсЯ грузовик.
     ’еперь,  когда  не   стало   веселого  лица   и  стройной  фигуры,  так
располагавших  к  себе  людей,  Я  вновь задумалсЯ  о  магии  видимой  части
человеческого  тела.  Љак это странно, что внешнЯЯ форма одним  своим  видом
может оказывать на других столь сильное влиЯние, думал Я. „уше стоит многому
поучитьсЯ  у  тела,  чтобы  обрести   такую   простую  и   действенную  силу
очевидности. ЊенЯ учили, что суть дзэн-буддизма - в  мире чистой духовности,
в  отсутствии всЯкой формы. €стинное  умение видеть заключено в знании,  что
твоЯ душа не  имеет  ни очертаний, ни границ.  Ќо длЯ того, чтобы разглЯдеть
нечто, лишенное формы, надо, наверное, обладать сверхтонкой восприимчивостью
к очарованию, таЯщемусЯ в зримом образе. ђазве смог  бы человек, неспособный
с  самозабвенной  остротой  чувствовать  прелесть формы, увидеть  и  познать
отсутствие  формы  и всЯческих границ? ‘ущество, которое, подобно  –урукава,
излучает свет  самим  своим  присутствием, которое  можно увидеть глазами  и
потрогать  руками,  живет просто ради того, чтобы жить.  ’еперь, когда этого
существа  больше нет, его  четкаЯ  форма обратилась в очевиднейшую аллегорию
отсутствиЯ  всЯческой  формы,  его  несомненнаЯ  реальность  превратилась  в
убедительнейший макет  небытиЯ,  и поневоле возникает мысль: а не было ли  и
само это существо всего лишь аллегорией? Ќу вот,  скажем, ЯвнаЯ сочетаемость
и даже сходство –урукава с майскими цветами - не означало ли оно всего лишь,
что  цветы  эти  будут  весьма  уместны, если  их бросить  в  гроб человека,
которому суждено скончатьсЯ внезапной майской смертью?
     —то ни говори, мне недоставало того уверенного символизма, которым была
исполнена жизнь  –урукава. ‚от почему Я испытывал в этом юноше такую  нужду.
Ѓольше всего  Я завидовал  одному: –урукава удалось закончить свой жизненный
путь,  нисколько  не   утруждаЯ   себЯ   тЯжким   бременем   сознаниЯ  своей
исключительности или, по крайней  мере, исключительности возложенной на него
миссии.  ‚от Я  ощущал  себЯ не таким, как все,  и  это  чувство лишало  мое
существование символизма, возможности, подобно –урукава, представлЯть  собой
аллегорию чего-то  вне себЯ;  жизнь моЯ утратила широту и сопричастность,  Я
оказалсЯ обреченным на вечное, неизбывное одиночество. Љак странно. џ не мог
чувствовать себЯ солидарным ни с кем и ни с чем - даже с небытием.

        x x x

     ЋпЯть  настали  дни полного  одиночества. ‘  той  девицей Я  больше  не
встречалсЯ,  с  Љасиваги  мы  теперь  общались  не  так  тесно, как  прежде.
ЏритЯгательность его образа жизни не стала длЯ менЯ меньше,  но Я  почему-то
считал,  что должен,  хотЯ  бы  отдаваЯ последнюю дань  покойному  –урукава,
попробовать боротьсЯ  с  чарами Љасиваги,  и какое-то времЯ держалсЯ от него
подальше, пусть даже против желаниЯ. Њатери  Я написал резкое письмо и прЯмо
потребовал,  чтобы  она  не  поЯвлЯлась  в храме,  пока  не  закончитсЯ  мое
обучение. ђаньше Я высказывал свое желание на словах, но мне казалось, что Я
не могу быть вполне  спокоен на этот счет, если не напишу сурового письма. ‚
сбивчивом  ответном  послании мать жаловалась мне, как тЯжело ей работать на
ферме у дЯди, давала разные немудрЯщие  наставлениЯ, а  в  конце  приписала:
"“видеть бы, как ты стал настоЯтелем ђокуондзи, а потом уже можно и помереть
спокойно".  џ прочел  приписку  с ненавистью  и несколько дней ходил сам  не
свой.
     „аже в  летние каникулы Я не  навещал мать.  џ тЯжело переносил  зной и
духоту - летом особенно сказывалась скудость монашеской пищи.
     Ћднажды в середине сентЯбрЯ по радио передали, что на город надвигаетсЯ
мощный  тайфун.  Љто-то должен  был нести ночное дежурство в  Љинкакудзи,  Я
вызвалсЯ добровольно.
     Њне кажетсЯ,  именно  в это  времЯ  в  моем отношении к ‡олотому  •раму
наметилась  едва  заметнаЯ перемена.  Ќе  зачатки  ненависти, нет  -  просто
предчувствие, что  рано или поздно наступит день, когда некаЯ зреющаЯ во мне
сила не сможет  больше уживатьсЯ с •рамом. ќто  ощущение  Явственно возникло
еще  в памЯтный день  пикника,  но Я  страшилсЯ дать название зарождавшемусЯ
чувству.  Ћднако  моЯ  радость по поводу того,  что ‡олотой •рам будет целую
ночь принадлежать только мне, была велика, и Я не пыталсЯ ее скрыть.
     Њне вручили ключ от ‚ершины Џрекрасного. ‚ерхний  Ярус считалсЯ главной
ценностью бесценного  •рама.  Ќа стене, ровно в сорока двух сЯку23 от  земли
висела картина, написаннаЯ императором ѓо-Љомацу.
     Џо  радио  регулЯрно  передавали  сводки  о приближении тайфуна, однако
ничто в природе не предвещало урагана.  Њелкий дождик, моросивший  во второй
половине  днЯ,  кончилсЯ, небо очистилось,  взошла  полнаЯ  луна.  Ћбитатели
храма, глЯдЯ на небо, говорили, что это затишье перед бурей.
     Џостепенно обитель погрузилась  в сон. џ осталсЯ наедине с  Љинкакудзи.
Ћказавшись  в темном углу, куда не  проникал  лунный  свет, Я  вдруг испытал
восторг при  мысли,  что  менЯ  обволакивает  тЯгучий  и  великолепный  мрак
‡олотого •рама.  ќто ощущение постепенно охватило все мое существо, и Я стал
грезить наЯву. ЊенЯ вдруг осенило, что Я очутилсЯ внутри того самого миража,
который ЯвилсЯ мне в парке ЉамэЯма.
     џ  был совсем один, ‡олотой •рам, абсолютный и  всеобъемлющий, окутывал
менЯ со всех сторон. Љто  кому принадлежал  - Я •раму или он мне? €ли же нам
удалось достичь редчайшего равновесиЯ и •рам стал мною, а Я стал •рамом?
     —асов  с  одиннадцати  задул  ветер.  ‘  карманным фонариком в  руке  Я
поднЯлсЯ по лестнице и вставил ключ в дверь, ведущую в ‚ершину Џрекрасного.
     џ стоЯл, опираЯсь  на перильца верхнего  Яруса  Љинкакудзи. ‚етер дул с
юго-запада. Ќебо  пока  не  изменилось.  ‚ ‡еркальном пруду,  зацепившись за
водоросли,  сиЯла  луна;  кругом ни звука  - лишь кваканье лЯгушек да  треск
цикад.
     Љогда  мне в лицо ударил первый  резкий порыв ветра, по телу  пробежала
почти чувственнаЯ дрожь. „уло все сильней  и сильней, это был уже  настоЯщий
шквал, и бурЯ  показалась мне предзнаменованием нашей общей с •рамом гибели.
ЊоЯ душа  находилась внутри •рама и внутри урагана. Љинкакудзи, стержень, на
котором держалсЯ весь мой мир,  стоЯл незыблемо в  лунном свете под натиском
бури; не было в нем ни ширм, ни занавесей - ничего, что могло бы затрепетать
под напором ветра. €  все же Я не сомневалсЯ:  могучий ураган, злаЯ моЯ волЯ
заставЯт •рам очнутьсЯ  от вечного сна и содрогнутьсЯ,  в самый  миг  гибели
сорвут с него маску надменности.
     Ѓыло так. џ находилсЯ внутри Џрекрасного, оно обволакивало менЯ со всех
сторон, но врЯд ли подобное слиЯние стало  бы возможным, если б не безумнаЯ,
могучаЯ  сила тайфуна. ’очно так же, как Љасиваги кричал мне: "„авай, давай,
заикайсЯ!" - Я взывал к ветру, подгонЯл его, словно  мчащегосЯ  во весь опор
скакуна: "‘ильней! Ѓыстрей! „уй во всю мочь!"
     ‡астонал лес.  ‡атрещали ветви  деревьев,  что  росли  на берегу пруда.
Ќочное небо утратило спокойный чернильно-синий оттенок, замутилось тревожной
голубизной. –икады,  правда,  не умолкли, но их теперь заглушал таинственный
свист флейты ветра.
     џ  смотрел, как по лику  луны стремительно  проносЯтсЯ полчища облаков.
‘ловно некаЯ  великаЯ армиЯ, двигались  они с юга на север,  поЯвлЯЯсь из-за
далеких  гор. Ћблака  шарообразные  и  плоские, гигантские  и изорванные  на
мелкие  клочки.  ‚се это  воинство  пролетало  над ‡олотым •рамом,  отчаЯнно
торопЯсь  куда-то  на север.  Њне послышалось,  что  вслед  им несетсЯ  крик
золотистого феникса, венчающего крышу.
     ‚етер то ослабевал, то снова крепчал. ‹ес чутко прислушивалсЯ к урагану
- тоже то успокаивалсЯ, то начинал шуметь  и стонать. Ћтражение луны в пруду
попеременно   светлело  и  темнело,  а   временами  собирало  воедино   свои
разбросанные  осколки  и на  мгновение озарЯло  поверхность воды. †утко было
смотреть, как  надвигаютсЯ с  гор многослойные  тучи, захватываЯ  все небо в
мощные  свои  объЯтиЯ.  ЋткрывшаЯсЯ ненадолго прозрачнаЯ синь вмиг  исчезла,
проглоченнаЯ   этим   новым  нашествием.  ‚ременами   сквозь   тонкую   тучу
проглЯдывала окруженнаЯ призрачным нимбом луна.
     ‚сю  ночь  небо ни  на миг не  прекращало  стремительного своего  бега.
Ћднако ветер больше  не усиливалсЯ. џ так и уснул, прикорнув возле  перил. Ђ
ранним утром - тихим и Ясным -  менЯ  разбудил старик  служитель  и сообщил,
что, благодарение богу, тайфун обошел город стороной.


        ѓ‹Ђ‚Ђ …‘’Ђџ

     Џочти целый год продолжалсЯ  мой добровольный  траур по –урукава.  …два
начались дни  одиночества, как Я сразу почувствовал, что безо всЯкого усилиЯ
возвращаюсь к жизни полного уединениЯ и молчаниЯ. ‘уета и волнение больше не
смущали мою душу. Љаждый новый безжизненный день был мне одинаково приЯтен.
     €злюбленным моим  пристанищем стала  университетскаЯ библиотека.  џ  не
изучал там трактатов по  дзэн-буддизму,  а просто читал все, что  попадалось
под  руку, -  от трудов по  философии до  переводных романов.  Џожалуй, Я не
стану называть здесь имена заинтересовавших менЯ философов и писателей. Ћни,
безусловно, оказали определенное  влиЯние на  ход  моих  мыслей и, возможно,
отчасти  подтолкнули менЯ к „еЯнию. Ќо все же мне хочетсЯ верить, что „еЯние
-  детище  мое, и только  мое,  и Я решительно возражаю против  того,  чтобы
совершенное  мною  относили  за  счет  воздействиЯ какой-либо  уже известной
философской идеи.
     ‘  детских  лет единственной моей  гордостью  была уверенность,  что  Я
недоступен ничьему  пониманию; Я ведь  уже говорил, что мне совершенно чуждо
стремление выразить людЯм свои мысли и чувства понЯтным им образом. џ всегда
хотел иметь Ясное и неприкрашенное представление о самом себе, это верно, но
не думаю, чтобы причиной тому было  желание до  конца  себЯ понЯть. Џодобное
желание,  вообще говорЯ, свойственно  человеческой природе,  оно необходимо,
чтобы  наладить   контакт   между  собой  и   окружающими.  Ћднако  пьЯнЯщее
воздействие  красоты  ‡олотого •рама  делало часть моей души непрозрачной  и
лишало менЯ  возможности  поддатьсЯ любому  иному  виду опьЯнениЯ,  поэтому,
чтобы сохранить  разум, Я  должен был всеми  силами  беречь  вторую половину
души, ту, что еще оставалась незамутненной. џ ничего не знаю о других людЯх,
во  мне  же  главенствовала  эта  ЯснаЯ  и  трезваЯ  часть  натуры  -  не  Я
распорЯжалсЯ ей, а она мною...

     Њиновал год с тех  пор, как  Я  поступил на  подготовительное отделение
университета.  ли весенние  каникулы сорок восьмого года.  Ћтец  настоЯтель
куда-то отлучилсЯ, и Я отправилсЯ на  прогулку - длЯ менЯ, лишенного друзей,
это был единственный способ использовать выдавшийсЯ свободный вечер. џ вышел
с территории  храма через главные  ворота. ‚доль стены тЯнулась канава, а на
самом ее краю  была  установлена табличка. џ видел  ее  несчетное количество
раз,  но  теперь,  не  знаЯ, чем занЯтьсЯ,  остановилсЯ и  стал разглЯдывать
старую надпись, освещенную луной:
     Џђ…„“Џђ…†„…Ќ€…
     1. ‡апрещаетсЯ каким-либо образом видоизменЯть облик  храмовых построек
без специального на то разрешениЯ.
     2. ‡апрещаетсЯ  производить какие-либо  действиЯ,  могущие нанести вред
сохранности памЯтников архитектуры.
     Ќесоблюдение вышеуказанных предписании караетсЯ законом.
     Њинистерство внутренних дел 31 марта 1928 года
     ЋбъЯвление Явно относилось в первую очередь к Љинкакудзи. Ћднако  смысл
казенных  фраз был  туманен,  и Я  никак  не  мог  их  соотнести  с вечным и
неизменным •рамом.  Ќадпись намекала на возможность каких-то  таинственных и
абсолютно  невероЯтных  действий.  ‘оздавалось  впечатление, что  сам  закон
затруднЯлсЯ определить их точнее.  …сли преступление может  совершить только
безумец, как испугать его угрозой наказаниЯ? Ќужны какие-то особые письмена,
понЯтные лишь безумцам...
     Џока  в  моей  голове рассеЯнно  бродили  подобные мысли, Я разглЯдывал
одинокую  фигуру,  приближавшуюсЯ  к  воротам  по  широкому тротуару.  ‚ремЯ
посетителей уже  кончилось, темноту рассеивал лишь лунный  свет, лившийсЯ на
ветви сосен, да отсвет фар автомобилей, что изредка проезжали по улице.
     ‚друг  Я  понЯл, что  человек,  идущий  в  мою сторону, - Љасиваги. …го
выдала  походка. € Я тут же решил,  что не  буду больше  сторонитьсЯ  своего
сокурсника, ведь Я  не общалсЯ с ним целый бесконечный год. Њне вспомнилось,
какое  благотворное влиЯние  оказывали на  мой характер те беседы.  Љонечно,
благотворное. ‘ первой же нашей  встречи Љасиваги своими  уродливыми ногами,
своими грубыми и жестокими речами, своей откровенностью врачевал мои больные
мысли. ‚первые испытал  Я наслаждение общениЯ с равным, с таким же, как Я. џ
вкусил  истинное  блаженство, хоть  и  было  в  этой радости  нечто  глубоко
безнравственное; Я  самозабвенно погрузилсЯ  в сознание  своей сути, которую
можно выразить двумЯ словами:  заика и монах. Ђ дружба с –урукава заставлЯла
менЯ временами забывать и о первом, и о втором...
     џ,  улыбаЯсь, шагнул навстречу Љасиваги. Ћн был в студенческой тужурке,
в руке держал какой-то продолговатый узкий сверток.
     - €дешь куда-нибудь? - спросил Љасиваги.
     - „а нет...
     - •орошо,  что Я тебЯ встретил. - Љасиваги уселсЯ на каменную ступеньку
и  развернул  сверток. ’ам оказалась флейта сЯкухати -  спаренные ее  трубки
сверкнули холодным темным блеском. - Џонимаешь, какаЯ штука, у менЯ тут дЯдЯ
умер и на  памЯть завещал вот эту дудку. Ћн мне уже дарил такую - давно, еще
когда  учил на ней играть.  ќта,  кажетсЯ,  классом повыше,  но  Я привык  к
старой, а две мне вроде ни к чему. ‚от Я и решил тебе презент сделать.
     Њне прежде не приходилось ни от кого получать подарки, и Я обрадовалсЯ.
џ осторожно взЯл свирель в руки. Ќа ней было четыре отверстиЯ спереди и одно
сзади.
     - ЊенЯ учили играть в стиле Љинко, - продолжал Љасиваги. - џ  вообще-то
чего  сюда  шел -  луна нынче больно хороша,  вот  и захотелось  поиграть  в
‡олотом •раме. „а и тебЯ надо бы поучить.
     - Ћчень  кстати, - обрадовалсЯ Я. - ЌастоЯтелЯ  нет, а служитель совсем
обленилсЯ и уборку там еще не делал. Џосле уборки •рам всегда запирают.
     ЏоЯвление Љасиваги у ворот обители было внезапным, как и высказанное им
желание поиграть на флейте  в залитом луной Љинкакудзи, -  именно таким Я  и
знал  своего  приЯтелЯ.  „а  и потом, в серой и монотонной моей  жизни любой
сюрприз был радостью. ‡ажав в руке подаренную свирель,  Я повел  Љасиваги  к
•раму.

     џ плохо помню, о чем мы разговаривали. Ќаверное, ни о чем существенном.
Љасиваги на сей раз был не настроен дурманить мне голову своей эксцентричной
философией и Ядовитыми парадоксами.
     Ѓыть может, он пришел сегоднЯ, чтобы открыть мне еще одну сторону своей
натуры, о существовании которой Я  и не подозревал. € действительно,  в  тот
вечер   Язвительный    и    циничный    Љасиваги,    казалось,   поглощенный
одной-единственной страстью -  надругатьсЯ над  Џрекрасным,  открылсЯ  мне в
новом и  сложном качестве.  џ узнал, что  у него  есть своЯ  теориЯ красоты,
гораздо  более совершеннаЯ,  чем  моЯ.  Ћн  изложил  мне ее  не  словами,  а
телодвижениЯми, выражением глаз, пением флейты,  отсветом  луны, падавшим на
его высокий лоб.
     Њы  сидели  у перил второго Яруса  •рама,  ѓрота  ЏрибоЯ. ’еррасу,  над
которой плавно изгибались  краЯ крыши,  поддерживало снизу восемь деревЯнных
колонн  в  стиле ’эндзику;  она словно  парила над прудом  и  лежавшей в нем
луной.
     ‘начала  Љасиваги исполнил небольшую  мелодию под названием  "„ворцоваЯ
колесница". џ поразилсЯ его мастерству. Љогда же Я приложил губы к мундштуку
флейты и попыталсЯ извлечь  из нее  звук, у  менЯ ничего не вышло.  Љасиваги
терпеливо  показал мне  все с самых азов:  как  держать свирель сверху левой
рукой,  как зажимать  пальцами отверстиЯ,  как  прикладывать губы и выдувать
воздух. Ћднако, сколько Я ни старалсЯ,  флейта молчала. ™еки и глаза ныли от
напрЯжениЯ, и мне казалось, что плавающаЯ в Џђ“„“ луна рассыпалась на тысЯчу
осколков, хоть не было ни малейшего ветерка.
     ‘коро Я совсем выбилсЯ  из сил, и на миг у менЯ возникло подозрение: не
выдумал ли  Љасиваги  эту  пытку специально, чтобы только  поиздеватьсЯ  над
заикой. Ћднако постепенно физическое  усилие создать звук, никак не желающий
рождатьсЯ,  стало приобретать длЯ  менЯ  иной  смысл: оно  словно очищало то
духовное напрЯжение, которое  всегда требовалось мне,  чтобы произнести  без
заиканиЯ  первое  слово. џ ощутил уверенность  в  том, что  звук,  пока  еще
неслышный, уже существует и занимает строго определенное место в этом мирном
лунном царстве. Њне нужно было лишь, приложив определенное усилие, пробудить
звук ото сна.
     Ќо как добитьсЯ того, чтобы флейта пела у менЯ столь же волшебно, как у
Љасиваги? ЊенЯ воодушевила такаЯ мысль: мастерство достигаетсЯ  тренировкой,
а красота - это и есть мастерство; если Љасиваги, несмотрЯ на свои уродливые
ноги, может создавать чистую, прекрасную музыку, значит, и мне при известном
прилежании  это будет под силу. Ќо тут же Я понЯл и еще одну вещь. ‘ыграннаЯ
мелодиЯ показалась мне обворожительной  не только  из-за  ночи  и луны, но и
потому, что исполнил ее косолапый урод.
     Љогда   Я  узнал  Љасиваги  ближе,  мне  стало  Ясно,  что  ему  претит
долговечнаЯ красота.  Џоэтому  он  с  презрением  относилсЯ  к литературе  и
архитектуре, но зато  любил музыку,  что  отзвучит  и тут же  исчезнет,  или
икэбану,  которой  суждено постоЯть  день-другой  и  увЯнуть.  Љасиваги  и в
•рам-то  пришел  лишь  потому, что его  привлекал не  Љинкакудзи  вообще,  а
Љинкакудзи,  залитый  лунным  светом.  Ћднако  что  за  странное  Явление  -
прекраснаЯ  музыка! ЃыстротечнаЯ красота, рожденнаЯ  музыкантом,  превращает
вполне  конкретный  отрезок  времени  в  чистейшую  беспредельность;  точное
воспроизведение ее вновь невозможно;  она исчезает, едва успев возникнуть, и
все же это  истинный  символ  земной  жизни, истинное ее  детище. Ќет ничего
более  близкого к жизни, чем музыка; ‡олотой •рам не менее прекрасен,  но он
бесконечно далек  от жизни и  взирает  на нее с презрением. ‘тоило  Љасиваги
доиграть "„ворцовую колесницу",  и мелодиЯ,  эта  воображаемаЯ жизнь, тут же
оборвалась, умерла; осталось лишь  безобразное  тело музыканта и его  черные
мысли - причем от смерти музыки тело и мысли не пострадали, не претерпели ни
малейших изменений.
     Ќе знаю, чего хотел  Љасиваги от Џрекрасного, но уж во всЯком случае не
утешениЯ.  ќто  Я  понЯл  сразу.  …му  нравилось  создавать  своим  дыханием
мимолетную,  воздушную  красоту,  а потом  с  еще  большей остротой  ощущать
собственное уродство  и предаватьсЯ  сумрачным  размышлениЯм.  "џ  пропустил
красоту  через себЯ, и  она  не оставила  во  мне ни малейшего следа" - так,
верно,   думал  Љасиваги,   именно   это   ценил   он   в  Џрекрасном:   его
бессмысленность,  его неспособность что-либо изменить. …сли б  только Я  мог
относитьсЯ к Џрекрасному так же, насколько легче стала бы моЯ жизнь!..
     џ пробовал снова и снова,  а Љасиваги менЯ поправлЯл. ‹ицо мое налилось
кровью,  Я задыхалсЯ.  € наконец  флейта издала  пронзительный звук, будто Я
вдруг обернулсЯ птицей и разорвал криком тишину.
     - ‚от так! - засмеЯлсЯ Љасиваги.
     Џотом  свирель  уже не умолкала, хотЯ издаваемые ею звуки врЯд ли можно
было назвать  красивыми. ‡агадочный этот  голос не мог иметь со мной  ничего
общего, и Я  представлЯл себе, что  слышу пение сидЯщего  надо мной золотого
феникса.

        x x x

     ’еперь Я каждый  вечер училсЯ играть на  флейте по самоучителю, который
подарил мне Љасиваги. Љ тому времени, когда Я освоил несложные мелодии вроде
"Љрасного солнца на белой земле", наша дружба окрепла вновь.
     ‚  мае  мне  пришло  в  голову,  что  следовало  бы   сделать  Љасиваги
какой-нибудь ответный  подарок, но  совершенно  не было денег.  Љогда  же Я,
набравшись смелости,  сказал  об этом приЯтелю, он ответил, что ему не нужны
подарки, которые  можно купить за  деньги.  ‘транно скривив  губы,  Љасиваги
добавил:
     - ‚прочем, раз уж ты сам  завел этот  разговор,  кое-чего  мне  все  же
хотелось бы. Џонимаешь, Я в последнее  времЯ  увлексЯ  икэбаной, а с цветами
проблема - больно дороги. ‘ейчас как раз пора, когда возле Љинкакудзи цветут
ирисы,  так  вот,  не  мог   бы  ты  принести   штучек  пЯть  -  все  равно,
распустившихсЯ  или  в  бутонах.  € еще хорошо бы шесть-семь  побегов хвоща.
Њожно прЯмо сегоднЯ вечером. Ќу как, принесешь их мне домой?
     џ тогда  легко согласилсЯ  с его  просьбой и лишь  позднее  понЯл,  что
фактически он  подбивал  менЯ на воровство.  ’еперь  хочешь не хочешь, чтобы
сдержать слово, Я должен был красть храмовые цветы.
     ‚ тот вечер "спасительный камень" состоЯл из концентрата, куска черного
липкого хлеба и вареных овощей. Љ счастью, была суббота, и после обеда часть
монахов покинула храм.  ‘егоднЯ разрешалось лечь спать  пораньше  или гулЯть
где хочешь до одиннадцати. ‚ воскресенье утром полагалось "сонное забвение",
то есть поднимали  позже  обычного.  ЌастоЯтель  отправилсЯ  куда-то еще  до
ужина.
     ‚ половине седьмого солнце стало клонитьсЯ к  закату. ЏоднЯлсЯ ветер. џ
ждал первого ночного колокола. ђовно  в восемь  колокол "Ћсикидзе", висевший
слева  от центрального  входа,  отзвенел  восемнадцать  раз,  извещаЯ  своим
высоким, Ясным голосом о наступлении ночи.
     ‚озле  самого  ђыбачьего павильона, окруженный  полукруглой  изгородью,
шумел  миниатюрный  водопад,  по  которому  воды  Џруда  ‹отосов  сбегали  в
‡еркальный  пруд.  ’ам  было царство ирисов.  Џоследние  несколько дней  они
цвели, и лужайка стала необычайно красивой.
     Љогда  Я пришел туда,  лепестки  ирисов  слегка  трепетали,  колеблемые
ветром. ’ихо журчал водопад, гордо покачивали вознесенными  вверх  головками
лиловые  цветы.  “же  совсем  стемнело,  лиловые  лепестки и  зеленые листьЯ
казались одинаково черными.
     џ нагнулсЯ,  чтобы сорвать  несколько  бутонов,  но те  с тихим вздохом
словно отшатнулись от моих  рук  под  порывом ветра, а один из листьев своим
острым краем порезал мне палец.
     Љогда  Я принес Љасиваги букет ирисов и хвощей, он лежал на  кровати  и
читал книгу.  џ очень  боЯлсЯ,  что встречу его соседку, но ее,  кажетсЯ, не
было дома.
     Њелкое воровство  настроило менЯ  на радостный лад. ‚се  мои встречи  с
Љасиваги неминуемо  вели  к  небольшим  грехам,  маленьким  свЯтотатствам  и
крошечным  подлостЯм, и  каждое  такое  падение приносило  мне радость, но Я
вовсе  не  был уверен,  что увеличение  масштабов  этих падений будет  прЯмо
пропорционально росту наслаждениЯ.
     Љасиваги был рад моему подарку и тут же отправилсЯ к квартирной хозЯйке
за  принадлежностЯми  длЯ икэбаны.  „ом  был одноэтажный,  Љасиваги  занимал
небольшую комнатку в пристройке.
     џ  взЯл флейту-сЯкухати,  лежавшую  на  почетном  месте,  в токонома, и
попробовал  сыграть  на  ней.  ‡вук  подучилсЯ такой чистый,  что  Љасиваги,
вернувшись, был поражен моими успехами. Ќо  сегоднЯ он был, увы, не тот, что
в памЯтную лунную ночь.
     -  ѓлЯди-ка, играЯ  на сЯкухати,  ты  нисколечко не заикаешьсЯ.  Ђ Я-то
подарил тебе флейту в надежде услышать заикающуюсЯ музыку.
     ќтой  репликой  он вновь поставил каждого  из нас на свое место, как во
времЯ самой первой встречи. Љасиваги снова восстановил  себЯ во всех правах.
’еперь  Я мог без стеснениЯ  задать давно интересовавший менЯ  вопрос  - что
сталось с барышней из испанского особнЯка?
     - Ђ-а, с той-то. „авным-давно замуж вышла, - ответил он как ни в чем не
бывало. - џ ее научил, как скрыть от жениха, что она не девушка. …й досталсЯ
такой олух, что никаких проблем, кажетсЯ, не возникло.
     ’ем временем  он доставал из  ведерка с  водой ирисы и  один  за другим
внимательно  их  осматривал. Џотом  опускал  в  ведерко руку  с ножницами  и
обрезал стебель под водой. Љогда Љасиваги  вертел в руках очередной  цветок,
тень  от него  металась  по соломенным  матам  пола.  ‚незапно  мой приЯтель
заговорил о другом:
     - ’ы помнишь знаменитое изречение из "ђинд-зайроку"24: "‚стретишь Ѓудду
- убей Ѓудду, встретишь патриарха - убей патриарха..."?
     -  "‚стретишь свЯтого - убей свЯтого, - подхватил Я, - встретишь отца и
мать - убей  отца  и мать,  встретишь  родича -  убей  и  родича.  ‹ишь  так
достигнешь ты освобождениЯ от оков греховного мира".
     - ‚от-вот. ’от самый случай.  ЃарышнЯ - это свЯтой, который  встретилсЯ
мне на пути.
     - ‡начит, ты теперь освободилсЯ от оков греховного мира?
     - “гу, - промычал Љасиваги, задумчиво разглЯдываЯ только что обрезанный
цветок. - Ќо убить еще недостаточно.
     Џоднос, наполненный хрустально-чистой водой, отливал серебром. Љасиваги
осторожно выпрЯмил слегка погнувшуюсЯ иглу на кэндзане25.
     Њне  стало  не по  себе,  и,  чтобы  нарушить  наступившее молчание,  Я
спросил:
     - ’ы, конечно, знаешь коан  "Ќансэн убивает  кошку".  ЏредставлЯешь,  в
день,  когда закончилась война, “читель  собрал всех  нас  и стал  почему-то
толковать про эту самую кошку...
     - "Ќансэн  убивает кошку"? Љак же, как же.  - Џроверив длину каждого из
стеблей хвоща, Љасиваги  прикинул  будущее их расположение на  подносе. -  ‘
этим  коаном,  в  разных  его  формах,  человеку  за  свою  жизнь приходитсЯ
сталкиватьсЯ неоднократно. Љоанчик из коварных. ‚  поворотные моменты судьбы
он вновь и  вновь возникает перед тобой, каждый раз менЯЯ облик и смысл. Ќу,
прежде всего позволь тебе заметить,  что  котенок, зарезанный  Ќансэном, был
сущее  исчадие ада. •орошенький до невозможности, просто  само олицетворение
красоты. ѓлазки  золотистые, шерстка бархатнаЯ.  ‚се  наслаждениЯ  и радости
жизни  сжатой пружиной  таились в  этом пушистом комочке. ’олкователи  коана
почему-то всегда  забывают о том, что котенок был прекраснейшим существом на
свете. ’олько Я-то об этом помню. ’ак вот, котенок вдруг  выскочил  из травы
и,  игриво  поблескиваЯ нежными,  кокетливыми  глазками,  дал  монахам  себЯ
поймать.  Џослушники  двух  келий  переругались  из-за  него  между собой. €
неудивительно -  красота  может отдаватьсЯ  каждому,  но не принадлежит  она
никому. Џрекрасное - с чем бы его сравнить? - ну вот хотЯ бы с гнилым зубом.
Љогда у тебЯ заболел зуб, он постоЯнно заЯвлЯет о своем существовании: ноет,
тЯнет, пронзает болью. ‚ конце концов мука  становитсЯ невыносимой, ты идешь
к врачу и просишь вырвать зуб к чертовой матери. Џотом, глЯдЯ на коричневый,
покрытый кровью, грЯзный  комок, человек поневоле  поражаетсЯ:  "Љак? €  это
все? ’о  самое, что так крепко укоренилось  во мне, мучило, ни на  минуту не
давало забыть о себе, - всего лишь кусочек мертвой кости? Ќе может быть, это
не оно! …сли боль была частицей  мертвой материи, как  же она смогла пустить
во мне такие  корни и  причинить  столько страданий? ‚ чем первопричина этих
мук? ‚о  мне или в ней? „а нет  же,  этот  жалкий осколок,  лежащий на  моей
ладони, - нечто совершенно иное. Ћн не может быть тем самым". ‚от так же и с
прекрасным. Њожет показатьсЯ, что,  зарезав котенка  - иными словами, вырвав
гнилой зуб, - Ќансэн выкорчевал красоту, но окончательно ли такое решение? Ђ
вдруг  корни  прекрасного уцелели,  вдруг красота  не умерла  и после гибели
котенка?  €  „зесю, желаЯ высмеЯть упрощенность и несостоЯтельность  метода,
избранного старцем, кладет себе на  голову сандалию. Ћн как бы заЯвлЯет: нет
иного выхода, кроме как терпеливо сносить боль от гнилого зуба.

     ’олкование коана было оригинальным и вполне в  духе Љасиваги, но у менЯ
вдруг возникло подозрение, что приЯтель видит менЯ насквозь и издеваетсЯ над
нерешительностью   моего   характера.  ‚первые  Я   по-настоЯщему  испугалсЯ
Љасиваги. €, боЯсь молчаниЯ, спросил:
     - Ќу а кто в этой истории ты - Ќансэн или „зесю?
     - џ-то?  ‘ейчас, пожалуй, Я - Ќансэн, а ты  - „зесю,  но может  настать
день, когда мы поменЯемсЯ ролЯми. ќтот коан переменчив, как кошачий глаз.
     ‚се это времЯ  руки  Љасиваги  непрестанно двигались, то  расставлЯЯ на
подносе маленькие заржавленные кэндзаны, то укреплЯЯ на них побеги хвоща (им
отводилась  в  аранжировке  роль  Ќеба), то устанавливаЯ ирисы,  которые  он
расположил  трилистником.  Џостепенно   вырисовывалась  композициЯ  в  стиле
Љансуй. ‚озле  подноса, дожидаЯсь своей очереди, лежала горка  чисто вымытых
камешков - белых и коричневатых.
     „вижениЯ  пальцев Љасиваги были  поистине  виртуозны. Ћдна удачнаЯ идеЯ
следовала  за  другой,  все  усиливаЯ  эффект  перемежающихсЯ  контрастов  и
симметрий, - растениЯ, следуЯ замыслу  творца, на глазах занимали свои места
в  искусственно  созданной  системе.  –веты и листьЯ,  еще  недавно  росшие,
подчинЯЯсь  лишь собственной прихоти,  теперь  принимали тот вид, который им
надлежало иметь:  хвощи  и  ирисы перестали быть безымЯнными представителЯми
своих  видов, они ЯвлЯли собой  чистое и несомненное  воплощение  сути  всех
ирисов и всех хвощей.
     Ѓыло  в руках Љасиваги что-то жестокое. Ћн действовал  так, будто  имел
над растениЯми некую тайную и безрадостную власть.  Ќаверное, поэтому каждый
раз,  слыша  щелканье ножниц,  обрезавших стебли,  Я  представлЯл, как цветы
истекают кровью.
     Ќо вот композициЯ в стиле Љансуй была закончена. ‘права на подносе, где
прЯмые линии хвощей  смешивались с изгибами листьев, Љасиваги расположил три
ириса  -  два бутона и  один  распустившийсЯ. €кэбана занЯла  маленькую нишу
токонома  почти  целиком.  Љогда  рЯбь  успокоилась,  Я  увидел, что галька,
скрываЯ кэндзаны,  одновременно  подчеркивает  прозрачность  воды и  создает
иллюзию речного дна.
     - ‡дорово! ѓде ты этому научилсЯ? - спросил Я.
     - ’ут живет неподалеку одна преподавательница икэбаны. Ћна скоро должна
зайти. џ с ней роман кручу, а заодно икэбане учусь. Ќо теперь, как видишь, Я
уже кое-что могу сам,  поэтому эта учительница  начинает мне  надоедать. Ћна
вообще-то баба красиваЯ и молодаЯ еще. ‚о времЯ войны у нее были шуры-муры с
каким-то  офицериком,  даже  родила от  него. Ќо  ребенок  умер, а любовника
убили,  вот  она и пустилась  во все тЯжкие. „еньжата у нее водЯтсЯ, так что
преподаванием она занимаетсЯ длЯ собственного удовольствиЯ.  •очешь, забирай
ее себе. Ћна с тобой пойдет, вот увидишь.
     –елаЯ бурЯ  противореч