ђемарк ќрих ЊариЯ. Ќа западном фронте без перемен

Љнигу можно купить в : Biblion.Ru 31р.Ћцените этот текст:
ђемарк ќрих ЊариЯ. Ќа западном фронте без перемен

---------------------------------------------------------------
Џеревод с немецкого ћ. Ђфонькина
€зд. Џравда, 1985
OCR Џалек, 1998 г.
---------------------------------------------------------------

"ЌЂ ‡ЂЏЂ„ЌЋЊ ”ђЋЌ’… Ѓ…‡ Џ…ђ…Њ…Ќ"

ќта книга не ЯвлЯетсЯ ни обвинением, ни исповедью. ќто только попытка
рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал ее жертвой,
даже если спассЯ от снарЯдов.

Њы стоим в девЯти километрах от передовой. ‚чера нас сменили; сейчас
наши желудки набиты фасолью с мЯсом, и все мы ходим сытые и довольные. „аже
на ужин каждому досталось по полному котелку; сверх того мы получаем двойную
порцию хлеба и колбасы, - словом, живем неплохо. ’акого с нами давненько уже
не случалось: наш кухонный бог со своей багровой, как помидор, лысиной сам
предлагает нам поесть еще; он машет черпаком, зазываЯ проходЯщих, и
отваливает им здоровенные порции. Ћн все никак не опорожнит свой "пищемет",
и это приводит его в отчаЯние. ’ьЯден и Њюллер раздобыли откуда-то несколько
тазов и наполнили их до краев - про запас. ’ьЯден сделал это из обжорства,
Њюллер - из осторожности. Људа деваетсЯ все, что съедает ’ьЯден, - длЯ всех
нас загадка. Ћн все равно остаетсЯ тощим, как селедка.
Ќо самое главное - курево тоже было выдано двойными порциЯми. Ќа
каждого по десЯть сигар, двадцать сигарет и по две плитки жевательного
табаку. ‚ общем, довольно прилично. Ќа свой табак Я выменЯл у Љатчинского
его сигареты, итого у менЯ теперь сорок штук. Ћдин день протЯнуть можно.
Ђ ведь, собственно говорЯ, все это нам вовсе не положено. Ќа такую
щедрость начальство не способно. Ќам просто повезло.
„ве недели назад нас отправили на передовую, сменЯть другую часть. Ќа
нашем участке было довольно спокойно, поэтому ко дню нашего возвращениЯ
каптенармус получил довольствие по обычной раскладке и распорЯдилсЯ варить
на роту в сто пЯтьдесЯт человек. Ќо как раз в последний день англичане вдруг
подбросили свои тЯжелые "мЯсорубки", пренеприЯтные штуковины, и так долго
били из них по нашим окопам, что мы понесли тЯжелые потери, и с передовой
вернулось только восемьдесЯт человек.
Њы прибыли в тыл ночью и тотчас же растЯнулись на нарах, чтобы первым
делом хорошенько выспатьсЯ; Љатчинский прав: на войне было бы не так
скверно, если бы только можно было побольше спать. Ќа передовой ведь никогда
толком не поспишь, а две недели тЯнутсЯ долго.
Љогда первые из нас стали выползать из бараков, был уже полдень. —ерез
полчаса мы прихватили наши котелки и собрались у дорогого нашему сердцу
"пищемета", от которого пахло чем-то наваристым и вкусным. ђазумеетсЯ,
первыми в очереди стоЯли те, у кого всегда самый большой аппетит: коротышка
Ђльберт Љропп, самаЯ светлаЯ голова у нас в роте и, наверно, поэтому лишь
недавно произведенный в ефрейторы; Њюллер ЏЯтый, который до сих пор таскает
с собой учебники и мечтает сдать льготные экзамены; под ураганным огнем
зубрит он законы физики; ‹еер, который носит окладистую бороду и питает
слабость к девицам из публичных домов длЯ офицеров; он божитсЯ, что есть
приказ по армии, обЯзывающий этих девиц носить шелковое белье, а перед
приемом посетителей в чине капитана и выше - брать ванну; четвертый - это Я,
Џауль Ѓоймер. ‚сем четверым по девЯтнадцати лет, все четверо ушли на фронт
из одного класса.
‘разу же за нами стоЯт наши друзьЯ: ’ьЯден, слесарь, тщедушный юноша
одних лет с нами, самый прожорливый солдат в роте, - за еду он садитсЯ
тонким и стройным, а поев, встает пузатым, как насосавшийсЯ клоп; •айе
‚естхус, тоже наш ровесник, рабочий-торфЯник, который свободно может взЯть в
руку буханку хлеба и спросить: Ђ ну-ка отгадайте, что у менЯ в кулаке? ";
„етеринг, крестьЯнин, который думает только о своем хозЯйстве и о своей
жене; и, наконец, ‘танислав Љатчинский, душа нашего отделениЯ, человек с
характером, умница и хитрюга, - ему сорок лет, у него землистое лицо,
голубые глаза, покатые плечи, и необыкновенный нюх насчет того, когда
начнетсЯ обстрел, где можно разжитьсЯ съестным и как лучше всего укрытьсЯ от
начальства.
Ќаше отделение возглавлЯло очередь, образовавшуюсЯ у кухни. Њы стали
проЯвлЯть нетерпение, так как ничего не подозревавший повар все еще чего-то
ждал.
Ќаконец Љатчинский крикнул ему:
- Ќу, открывай же свою обжорку, ѓенрих! € так видно, что фасоль
сварилась!
Џовар сонно покачал головой:
- Џускай сначала все соберутсЯ.
’ьЯден ухмыльнулсЯ:
- Ђ мы все здесь! Џовар все еще ничего не заметил:
- „ержи карман шире! ѓде же остальные?
- Ћни сегоднЯ не у тебЯ на довольствии! Љто в лазарете, а кто и в
земле!
“знав о происшедшем, кухонный бог был сражен. …го даже пошатнуло:
- Ђ Я-то сварил на сто пЯтьдесЯт человек! Љропп ткнул его кулаком в
бок:
- ‡начит, мы хоть раз наедимсЯ досыта. Ђ ну давай, начинай раздачу!
‚ эту минуту ’ьЯдена осенила внезапнаЯ мысль. …го острое, как мышинаЯ
мордочка, лицо так и засветилось, глаза лукаво сощурились, скулы заиграли, и
он подошел поближе:
- ѓенрих, дружище, так, значит, ты и хлеба получил на сто пЯтьдесЯт
человек?
Ћгорошенный повар рассеЯнно кивнул.
’ьЯден схватил его за грудь:
- € колбасу тоже? Џовар опЯть кивнул своей багровой, как помидор,
головой. “ ’ьЯдена отвисла челюсть:
- € табак?
- Ќу да, все.
’ьЯден обернулсЯ к нам, лицо его сиЯло:
- —ерт побери, вот это повезло! ‚едь теперь все достанетсЯ нам! ќто
будет - обождите! - так и есть, ровно по две порции на нос!
Ќо тут Џомидор снова ожил и заЯвил:
- ’ак дело не пойдет.
’еперь и мы тоже стрЯхнули с себЯ сон и протиснулись поближе.
- ќй ты, морковка, почему не выйдет? - спросил Љатчинский.
- „а потому, что восемьдесЯт - это не сто пЯтьдесЯт!
- Ђ вот мы тебе покажем, как это сделать - проворчал Њюллер.
- ‘уп получите, так и быть, а хлеб и колбасу выдам только на
восемьдесЯт, - продолжал упорствовать Џомидор.
Љатчинский вышел из себЯ:
- Џослать бы тебЯ самого разок на передовую! ’ы получил продукты не на
восемьдесЯт человек, а на вторую роту, баста. € ты их выдашь! ‚тораЯ рота -
это мы.
Њы взЯли Џомидора в оборот. ‚се его недолюбливали: уже не раз по его
вине обед или ужин попадал к нам в окопы остывшим, с большим опозданием, так
как при самом пустЯковом огне он не решалсЯ подъехать со своим котлом
поближе, и нашим подносчикам пищи приходилось ползти гораздо дальше, чем их
собратьЯм из других рот. ‚от Ѓульке из первой роты, тот был куда лучше. Ћн,
хоть и был жирным как хомЯк, но уж если надо было, то тащил свою кухню почти
до самой передовой.
Њы были настроены очень воинственно, и наверно дело дошло бы до драки,
если бы на месте происшествиЯ не поЯвилсЯ командир роты. “знав, о чем мы
спорим, он сказал только:
- „а, вчера у нас были большие потери...
‡атем он заглЯнул в котел:
- Ђ фасоль, кажетсЯ, неплохаЯ.
Џомидор кивнул:
- ‘о смальцем и с говЯдиной.
‹ейтенант посмотрел на нас. Ћн понЯл, о чем мы думаем. Ћн вообще многое
понимал, - ведь он сам вышел из нашей среды: в роту он пришел
унтер-офицером. Ћн еще раз приподнЯл крышку котла и понюхал. “ходЯ, он
сказал:
- Џринесите и мне тарелочку. Ђ порции раздать на всех. ‡ачем добру
пропадать.
”изиономиЯ Џомидора принЯла глупое выражение. ’ьЯден приплЯсывал вокруг
него:
- Ќичего, тебЯ от этого не убудет! ‚оображает, будто он ведает всей
интендантской службой. Ђ теперь начинай, стараЯ крыса, да смотри не
просчитайсЯ!..
- ‘гинь, висельник! - прошипел Џомидор. Ћн готов был лопнуть от злости;
все происшедшее не укладывалось в его голове, он не понимал, что творитсЯ на
белом свете. € как будто желаЯ показать, что теперь ему все едино, он сам
роздал еще по полфунта искусственного меду на брата.
„ень сегоднЯ и в самом деле выдалсЯ хороший. „аже почта пришла; почти
каждый получил по нескольку писем и газет. ’еперь мы не спеша бредем на луг
за бараками. Љропп несет под мышкой круглую крышку от бочки с маргарином.
Ќа правом краю луга выстроена большаЯ солдатскаЯ уборнаЯ - добротно
срубленное строение под крышей. ‚прочем, она представлЯет интерес разве что
длЯ новобранцев, которые еще не научились из всего извлекать пользу. „лЯ
себЯ мы ищем кое-что получше. „ело в том, что на лугу там и сЯм стоЯт
одиночные кабины, предназначенные длЯ той же цели. ќто четырехугольные
Ящики, опрЯтные, сплошь сколоченные из досок, закрытые со всех сторон, с
великолепным, очень удобным сиденьем. ‘боку у них есть ручки, так что кабины
можно переносить.
Њы сдвигаем три кабины вместе, ставим их в кружок и неторопливо
рассаживаемсЯ. ђаньше чем через два часа мы со своих мест не поднимемсЯ.
џ до сих пор помню, как стеснЯлись мы на первых порах, когда
новобранцами жили в казармах и нам впервые пришлось пользоватьсЯ общей
уборной. „верей там нет, двадцать человек сидЯт рЯдком, как в трамвае. €х
можно окинуть одним взглЯдом, - ведь солдат всегда должен быть под
наблюдением.
‘ тех пор мы научились преодолевать не только свою стыдливость, но и
многое другое. ‘о временем мы привыкли еще и не к таким вещам.
‡десь, на свежем воздухе, это занЯтие доставлЯет нам истинное
наслаждение. Ќе знаю, почему мы раньше стеснЯлись говорить об этих
отправлениЯх, - ведь они так же естественны, как еда и питье. Ѓыть может, о
них и не стоило бы особенно распространЯтьсЯ, если бы они не играли в нашей
жизни столь существенную роль и если их естественность не была бы длЯ нас в
новинку, - именно длЯ нас, потому что длЯ других она всегда была очевидной
истиной.
„лЯ солдата желудок и пищеварение составлЯют особую сферу, котораЯ ему
ближе, чем всем остальным людЯм. …го словарный запас на три четверти
заимствован из этой сферы, и именно здесь солдат находит те краски, с
помощью которых он умеет так сочно и самобытно выразить и величайшую радость
и глубочайшее возмущение. Ќи на каком другом наречии нельзЯ выразитьсЯ более
кратко и Ясно. Љогда мы вернемсЯ домой, наши домашние и наши учителЯ будут
здорово удивлены, но что поделаешь, - здесь на этом Языке говорЯт все.
„лЯ нас все эти функции организма вновь приобрели свой невинный
характер в силу того, что мы поневоле отправлЯем их публично. Ѓолее того: мы
настолько отвыкли видеть, в этом нечто зазорное, что возможность справить
свои дела в уютной обстановке расцениваетсЯ у нас, Я бы сказал, так же
высоко, как красиво проведеннаЯ комбинациЯ в скате [1] с верными шансами на
выигрыш. Ќедаром в немецком Языке возникло выражение "новости из отхожих
мест", которым обозначают всЯкого рода болтовню; где же еще поболтать
солдату, как не в этих уголках, которые заменЯют ему его традиционное место
за столиком в пивной?
‘ейчас мы чувствуем себЯ лучше, чем в самом комфортабельном туалете с
белыми кафельными стенками. ’ам может быть чисто, - и только; здесь же
просто хорошо.
“дивительно бездумные часы... Ќад нами синее небо. Ќа горизонте повисли
Ярко освещенные желтые аэростаты и белые облачка - разрывы зенитных
снарЯдов. Џорой они взлетают высоким снопом, - это зенитчики охотЯтсЯ за
аэропланом.
Џриглушенный гул фронта доноситсЯ до нас лишь очень слабо, как
далекаЯ-далекаЯ гроза. ‘тоит шмелю прожужжать, и гула этого уже совсем не
слышно.
Ђ вокруг нас расстилаетсЯ цветущий луг. ЉолышутсЯ нежные метелки трав,
порхают капустницы, они плывут в мЯгком, теплом воздухе позднего лета; мы
читаем письма и газеты и курим, мы снимаем фуражки и кладем их рЯдом с
собой, ветер играет нашими волосами, он играет нашими словами и мыслЯми.
’ри будки стоЯт среди пламенно-красных цветов полевого мака...
Њы кладем на колени крышку от бочки с маргарином. Ќа ней удобно играть
в скат. Љропп прихватил с собой карты. Љаждый кон ската чередуетсЯ с партией
в рамс [2]. ‡а такой игрой можно просидеть целую вечность.
Ћт бараков к нам долетают звуки гармоники. Џорой мы кладем карты и
смотрим друг на друга. ’огда ктонибудь говорит: "ќх, ребЯта..." или: "Ђ ведь
еще немного, и нам всем была бы крышка..." - и мы на минуту умолкаем. Њы
отдаемсЯ властному, загнанному внутрь чувству, каждый из нас ощущает его
присутствие, слова тут не нужны. Љак легко могло бы случитьсЯ, что сегоднЯ
нам уже не пришлось бы сидеть в этих кабинах, - ведь мы, черт побери, были
на волосок от этого. € поэтому все вокруг воспринимаетсЯ так остро и заново
- алые маки и сытнаЯ еда, сигареты и летний ветерок.
Љропп спрашивает:
- Љеммериха кто-нибудь из вас видел с тех пор?
- Ћн в ‘ен-†озефе, в лазарете, - говорю Я.
- “ него сквозное ранение бедра - верный шанс вернутьсЯ домой, -
замечает Њюллер.
Њы решаем навестить Љеммериха сегоднЯ после обеда.
Љропп вытаскивает какое-то письмо:
- ‚ам привет от Љанторека.
Њы смеемсЯ. Њюллер бросает окурок и говорит:
- •отел бы Я, чтобы он был здесь.
Љанторек, строгий маленький человечек в сером сюртуке, с острым, как
мышинаЯ мордочка, личиком, был у нас классным наставником. Ћн был примерно
такого же роста, что и унтер-офицер •иммельштос, "гроза Љлостерберга".
Љстати, как это ни странно, но всЯческие беды и несчастьЯ на этом свете
очень часто исходЯт от людей маленького роста; у них гораздо более
энергичный и неуживчивый характер, чем у людей высоких. џ всегда старалсЯ не
попадать в часть, где ротами командуют офицеры невысокого роста: они всегда
ужасно придираютсЯ.
Ќа уроках гимнастики Љанторек выступал перед нами с речами и в конце
концов добилсЯ того, что наш класс, строем, под его командой, отправилсЯ в
окружное военное управление, где мы записались добровольцами.
Џомню как сейчас, как он смотрел на нас, поблескиваЯ стеклышками своих
очков, и спрашивал задушевным голосом: - "‚ы, конечно, тоже пойдете вместе
со всеми, не так ли, друзьЯ мои?"
“ этих воспитателей всегда найдутсЯ высокие чувства, - ведь они носЯт
их наготове в своем жилетном кармане и выдают по мере надобности поурочно.
Ќо тогда мы об этом еще не задумывались.
Џравда, один из нас все же колебалсЯ и не очень-то хотел идти вместе со
всеми. ќто был €озеф Ѓем, толстый, добродушный парень. Ќо и он все-таки
поддалсЯ уговорам, - иначе он закрыл бы длЯ себЯ все пути. Ѓыть может, еще
кое-кто думал, как он, но остатьсЯ в стороне тоже никому не улыбалось, -
ведь в то времЯ все, даже родители, так легко бросались словом "трус". Ќикто
просто не представлЯл себе, какой оборот примет дело. ‚ сущности, самыми
умными оказались люди бедные и простые, - они с первого же днЯ принЯли войну
как несчастье, тогда как все, кто жил получше, совсем потерЯли голову от
радости, хотЯ они-то как раз и могли бы куда скорее разобратьсЯ, к чему все
это приведет.
Љатчинский утверждает, что это все от образованности, от нее, мол, люди
глупеют. Ђ уж Љат слов на ветер не бросает.
€ случилось так, что как раз Ѓем погиб одним из первых. ‚о времЯ атаки
он был ранен в лицо, и мы сочли его убитым. ‚зЯть его с собой мы не могли,
так как нам пришлось поспешно отступить. ‚о второй половине днЯ мы вдруг
услыхали его крик; он ползал перед окопами и звал на помощь. ‚о времЯ боЯ он
только потерЯл сознание. ‘лепой и обезумевший от боли, он уже не искал
укрытиЯ, и его подстрелили, прежде чем мы успели его подобрать.
Љанторека в этом, конечно, не обвинишь, - вменЯть ему в вину то, что он
сделал, значило бы заходить очень далеко. ‚едь Љантореков были тысЯчи, и все
они были убеждены, что таким образом они творЯт благое дело, не очень
утруждаЯ при этом себЯ.
Ќо это именно и делает их в наших глазах банкротами.
Ћни должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору
зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между
нами и нашим будущим. €ногда мы подтрунивали над ними, могли порой
подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили. ЏризнаваЯ
их авторитет, мы мысленно свЯзывали с этим понЯтием знание жизни и
дальновидность. Ќо как только мы увидели первого убитого, это убеждение
развеЯлось в прах. Њы понЯли, что их поколение не так честно, как наше; их
превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и
обладали известной ловкостью. Џервый же артиллерийский обстрел раскрыл перед
нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое
они нам прививали.
Ћни все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты
и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение
государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее. Ћт этого никто из нас
не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко
бросались этими словами): мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не
дрогнули, идЯ в атаку; но теперь мы кое-что понЯли, мы словно вдруг
прозрели. € мы увидели, что от их мира ничего не осталось. Њы неожиданно
очутились в ужасающем одиночестве, и выход из этого одиночества нам
предстоЯло найти самим.
Џрежде чем отправитьсЯ к Љеммериху, мы упаковываем его вещи: в пути они
ему пригодЯтсЯ.
Џолевой лазарет переполнен; здесь, как всегда, пахнет карболкой, гноем
и потом. ’от, кто жил в бараках, ко многому привык, но здесь и привычному
человеку станет дурно. Њы расспрашиваем, как пройти к Љеммерниху; он лежит в
одной из палат и встречает нас слабой улыбкой, выражающей радость и
беспомощное волнение. Џока он был без сознаниЯ, у него украли часы.
Њюллер осуждающе качает головой:
- џ ведь тебе говорил, такие хорошие часы нельзЯ брать с собой.
Њюллер не очень хорошо соображает и любит поспорить. €наче он
попридержал бы Язык: ведь каждому видно, что Љеммериху уже не выйти из этой
палаты. ЌайдутсЯ ли его часы или нет - это абсолютно безразлично, в лучшем
случае их пошлют его родным.
- Ќу, как дела, ”ранц? - спрашивает Љропп Љеммерих опускает голову.
- ‚ общем ничего, только ужасные боли в ступне.
Њы смотрим на его одеЯло …го нога лежит под проволочным каркасом,
одеЯло вздуваетсЯ над ним горбом џ толкаю Њюллера в коленку, а то он чего
доброго скажет Љеммериху о том, что нам рассказали во дворе санитары: у
Љеммериха уже нет ступни, - ему ампутировали ногу.
‚ид у него ужасный, он изжелта-бледен, на лице проступило выражение
отчужденности, те линии, которые нам так хорошо знакомы, потому что мы
видели их уже сотни раз. ќто даже не линии, это скорее знаки. Џод кожей не
чувствуетсЯ больше биениЯ жизни: она отхлынула в дальние уголки тела,
изнутри прокладывает себе путь смерть, глазами она уже завладела. ‚от лежит
Љеммерих, наш боевой товарищ, который еще так недавно вместе с нами жарил
конину и лежал в воронке, - это еще он, и все-таки это уже не он; его образ
расплылсЯ и стал нечетким, как фотографическаЯ пластинка, на которой сделаны
два снимка. „аже голос у него какой-то пепельный.
‚споминаю, как мы уезжали на фронт. …го мать, толстаЯ, добродушнаЯ
женщина, провожала его на вокзал. Ћна плакала беспрерывно, от этого лицо ее
обмЯкло и распухло. Љеммерих стеснЯлсЯ ее слез, никто вокруг не вел себЯ так
несдержанно, как она, - казалось, весь ее жир растает от сырости. Џри этом
она, как видно, хотела разжалобить менЯ, - то и дело хватала менЯ за руку,
умолЯЯ, чтобы Я присматривал на фронте за ее ”ранцем. “ него и в самом деле
было совсем еще детское лицо и такие мЯгкие кости, что, потаскав на себе
ранец в течение какого-нибудь месЯца, он уже нажил себе плоскостопие. Ќо как
прикажете присматривать за человеком, если он на фронте!
- ’еперь ты сразу попадешь домой, - говорит Љропп, - а то бы тебе
пришлось три-четыре месЯца ждать отпуска.
Љеммерих кивает. џ не могу смотреть на его руки, - они словно из воска.
Џод ногтЯми засела окопнаЯ грЯзь, у нее какой-то Ядовитый иссинЯ-черный
цвет. Њне вдруг приходит в голову, что эти ногти не перестанут расти и после
того, как Љеммерих умрет, они будут расти еще долго-долго, как белые
призрачные грибы в погребе. џ представлЯю себе эту картину: они свиваютсЯ
штопором и все растут и растут, и вместе с ними растут волосы на гниющем
черепе, как трава на тучной земле, совсем как трава... Ќеужели и вправду так
бывает?..
Њюллер наклонЯетсЯ за свертком:
- Њы принесли твои вещи. ”ранц.
Љеммерих делает знак рукой:
- Џоложите их под кровать.
Њюллер запихивает вещи под кровать. Љеммерих снова заводит разговор о
часах. Љак бы его успокоить, не вызываЯ у него подозрений!
Њюллер вылезает из-под кровати с парой летных ботинок. ќто великолепные
английские ботинки из мЯгкой желтой кожи, высокие, до колен, со шнуровкой
доверху, мечта любого солдата. €х вид приводит Њюллера в восторг, он
прикладывает их подошвы к подошвам своих неуклюжих ботинок и спрашивает:
- ’ак ты хочешь взЯть их с собой, ”ранц? Њы все трое думаем сейчас одно
и то же: даже если бы он выздоровел, он все равно смог бы носить только один
ботинок, значит, они были бы ему ни к чему. Ђ при нынешнем положении вещей
просто ужасно обидно, что они останутсЯ здесь, - ведь как только он умрет,
их сразу же заберут себе санитары.
Њюллер спрашивает еще раз.
- Ђ может, ты их оставишь у нас? Љеммерих не хочет. ќти ботинки - самое
лучшее, что у него есть.
- Њы могли бы их обменЯть на что-нибудь, - снова предлагает Њюллер,
здесь, на фронте, такаЯ вещь всегда пригодитсЯ.
Ќо Љеммерих не поддаетсЯ на уговоры.
џ наступаю Њюллеру на ногу; он с неохотой ставит чудесные ботинки под
кровать.
Ќекоторое времЯ мы еще продолжаем разговор, затем начинаем прощатьсЯ:
- ЏоправлЯйсЯ, ”ранц! џ обещаю ему зайти завтра еще раз. Њюллер тоже
заговаривает об этом; он все времЯ думает о ботинках и поэтому решил их
караулить.
Љеммерих застонал. …го лихорадит. Њы выходим во двор, останавливаем там
одного из санитаров и уговариваем его сделать Љеммериху укол.
Ћн отказываетсЯ:
- …сли каждому давать морфий, нам придетсЯ изводить его бочками.
- ’ы, наверно, только длЯ офицеров стараешьсЯ, - говорит Љропп с
неприЯзнью в голосе.
џ пытаюсь уладить дело, пока не поздно, и длЯ начала предлагаю санитару
сигарету. Ћн берет ее. ‡атем спрашиваю:
- Ђ ты вообще-то имеешь право давать морфий? Ћн воспринимает это как
оскорбление:
- …сли не варите, зачем тогда спрашивать?..
џ сую ему еще несколько сигарет:
- Ѓудь добр, удружи...
- Ќу, ладно, - говорит он.
Љропп идет с ним в палату, - он не доверЯет ему и хочет сам
присутствовать при этом. Њы ждем его во дворе.
Њюллер снова заводит речь о ботинках:
- Ћни бы мне были как раз впору. ‚ моих штиблетах Я себе все ноги
изотру. Љак ты думаешь, он до завтра еще протЯнет, до того времени, как мы
освободимсЯ? …сли он помрет ночью, нам ботинок не видать как своих ушей.
Ђльберт возвращаетсЯ из палаты.
- ‚ы о чем? - спрашивает он.
- „а нет, ничего, - отвечает Њюллер.
Њы идем в наши бараки. џ думаю о письме, которое мне надо будет завтра
написать матери Љеммериха. ЊенЯ знобит, Я с удовольствием выпил бы сейчас
водки. Њюллер срывает травинки и жует их. ‚друг коротышка Љропп бросает свою
сигарету, с остервенением топчет ее ногами, оглЯдываетсЯ с каким-то
опустошенным, безумным выражением на лице и бормочет:
- „ерьмо, дерьмо, все вокруг дерьмо проклЯтое! Њы идем дальше, идем
долго. Љропп успокоилсЯ, мы знаем, что с ним сейчас было: это фронтоваЯ
истериЯ, такие припадки бывают у каждого.
Њюллер спрашивает его:
- Ђ что пишет Љанторек?
- Ћн пишет, что мы железнаЯ молодежь, - смеетсЯ Љропп.
Њы смеемсЯ все трое горьким смехом. Љропп сквернословит; он рад, что в
состоЯнии говорить.
„а, вот как рассуждают они, они, эти сто тысЯч Љантореков! †елезнаЯ
молодежь! Њолодежь! Љаждому из нас не больше двадцати лет. Ќо разве мы
молоды? ђазве мы молодежь? ќто было давно. ‘ейчас мы старики.

‘транно вспоминать о том, что у менЯ дома, в одном из Ящиков
письменного стола, лежит начатаЯ драма "‘аул" и свЯзка стихотворений. џ
просидел над своими произведениЯми не один вечер, - ведь почти каждый из нас
занималсЯ чем-нибудь в этом роде; но все это стало длЯ менЯ настолько
неправдоподобным, что Я уже не могу себе это по-настоЯщему представить.
‘ тех пор как мы здесь, наша прежнЯЯ жизнь резко прервалась, хотЯ мы со
своей стороны ничего длЯ этого не предпринимали. Џорой мы пытаемсЯ
припомнить все по порЯдку и найти объЯснение, но у нас это как-то не
получаетсЯ. Ћсобенно неЯсно все именно нам, двадцатилетним, - Љроппу,
Њюллеру, ‹ееру, мне, - всем тем, кого Љанторек называет железной молодежью.
‹юди постарше крепко свЯзаны с прошлым, у них есть почва под ногами, есть
жены, дети, профессии и интересы; эти узы уже настолько прочны, что война не
может их разорвать. “ нас же, двадцатилетних, есть только наши родители, да
у некоторых - девушка. ќто не так уж много, - ведь в нашем возрасте
привЯзанность к родителЯм особенно ослабевает, а девушки еще не стоЯт на
первом плане. Ђ помимо этого, мы почти ничего не знали: у нас были свои
мечтаниЯ, кой-какие увлечениЯ да школа; больше мы еще ничего не успели
пережить. € от этого ничего не осталось.
Љанторек сказал бы, что мы стоЯли на самом пороге жизни. ‚ общем это
верно. Њы еще не успели пустить корни. ‚ойна нас смыла. „лЯ других, тех, кто
постарше, война - это временный перерыв, они могут ее мысленно перескочить.
Ќас же война подхватила и понесла, и мы не знаем, чем все это кончитсЯ. Џока
что мы знаем только одно: мы огрубели, но как-то по-особенному, так что в
нашем очерствении есть и тоска, хотЯ теперь мы даже и грустим-то не так уж
часто.
…сли Њюллеру очень хочетсЯ получить ботинки Љеммериха, то это вовсе не
значит, что он проЯвлЯет к нему меньше участиЯ, чем человек, который в своей
скорби не решилсЯ бы и подумать об этом. „лЯ него это просто разные вещи.
…сли бы ботинки могли еще принести Љеммериху хоть какую-нибудь пользу,
Њюллер предпочел бы ходить босиком по колючей проволоке, чем размышлЯть о
том, как их заполучить. Ќо сейчас ботинки представлЯют собой нечто
совершенно не относЯщеесЯ к состоЯнию Љеммериха, а в то же времЯ Њюллеру они
бы очень пригодились. Љеммерих умрет, - так не все ли равно, кому они
достанутсЯ? € почему бы Њюллеру не охотитьсЯ за ними, ведь у него на них
больше прав, чем у какого-нибудь санитара! Љогда Љеммерих умрет, будет
поздно. ‚от почему Њюллер уже сейчас присматривает за ними.
Њы разучились рассуждать иначе, ибо все другие рассуждениЯ
искусственны. Њы придаем значение только фактам, только они длЯ нас важны. Ђ
хорошие ботинки не так-то просто найти.
ђаньше и это было не так. Љогда мы шли в окружное военное управление,
мы еще представлЯли собой школьный класс, двадцать юношей, и прежде чем
переступить порог казармы, всЯ наша веселаЯ компаниЯ отправилась бритьсЯ в
парикмахерскую, причем многие делали это в первый раз. “ нас не было твердых
планов на будущее, лишь у очень немногих мысли о карьере и призвании принЯли
уже настолько определенную форму, чтобы играть какую-то практическую роль в
их жизни; зато у нас было множество неЯсных идеалов, под влиЯнием которых и
жизнь, и даже война представлЯлись нам в идеализированном, почти
романтическом свете.
‚ течение десЯти недель мы проходили военное обучение, и за это времЯ
нас успели перевоспитать более основательно, чем за десЯть школьных лет. Ќам
внушали, что начищеннаЯ пуговица важнее, чем целых четыре тома опенгауэра.
Њы убедились - сначала с удивлением, затем с горечью и наконец с равнодушием
- в том, что здесь все решает, как видно, не разум, а сапожнаЯ щетка, не
мысль, а заведенный некогда распорЯдок, не свобода, а муштра. Њы стали
солдатами по доброй воле, из энтузиазма; но здесь делалось все, чтобы выбить
из нас это чувство. —ерез три недели нам уже не казалось непостижимым, что
почтальон с лычками унтера имеет над нами больше власти, чем наши родители,
наши школьные наставники и все носители человеческой культуры от Џлатона до
ѓете, вместе взЯтые. Њы видели своими молодыми, зоркими глазами, что
классический идеал отечества, который нам нарисовали наши учителЯ, пока что
находил здесь реальное воплощение в столь полном отречении от своей
личности, какого никто и никогда не вздумал бы потребовать даже от самого
последнего слуги. ЉозырЯть, стоЯть навытЯжку, заниматьсЯ шагистикой, брать
на караул, вертетьсЯ направо и налево, щелкать каблуками, терпеть брань и
тысЯчи придирок, - мы мыслили себе нашу задачу совсем иначе и считали, что
нас готовЯт к подвигам, как цирковых лошадей готовЯт к выступлению. ‚прочем,
мы скоро привыкли к этому. Њы даже понЯли, что кое-что из этого было
действительно необходимо, зато все остальное, безусловно, только мешало. Ќа
эти вещи у солдата тонкий нюх.
ѓруппами в три-четыре человека наш класс разбросали по отделениЯм,
вместе с фрисландскими рыбаками, крестьЯнами, рабочими и ремесленниками, с
которыми мы вскоре подружились. Љропп, Њюллер, Љеммерих и Я попали в девЯтое
отделение, которым командовал унтерофицер •иммельштос.
Ћн слыл за самого свирепого тирана в наших казармах и гордилсЯ этим.
Њаленький, коренастый человек, прослуживший двенадцать лет, с Ярко-рыжими,
подкрученными вверх усами, в прошлом почтальон. ‘ Љроппом, ’ьЯденом,
‚естхусом и со мной у него были особые счеты, так как он чувствовал наше
молчаливое сопротивление.
Ћднажды утром Я четырнадцать раз заправлЯл его койку. Љаждый раз он
придиралсЯ к чему-нибудь и сбрасывал постель на пол. Џроработав двадцать
часов, - конечно, с перерывами, - Я надраил пару допотопных, твердых, как
камень, сапог до такого зеркального блеска, что даже •иммельштосу не к чему
было больше придратьсЯ. Џо его приказу Я дочиста выскоблил зубной щеткой пол
нашей казармы. ‚ооружившись половой щеткой и совком, мы с Љроппом стали
выполнЯть его задание - очистить от снега казарменный двор, и наверно
замерзли бы, но не отступились, если бы во двор случайно не заглЯнул один
лейтенант, который отослал нас в казарму и здорово распек •иммельштоса. “вы,
после этого •иммельштос только еще более люто возненавидел нас. —етыре
недели подрЯд Я нес по воскресеньЯм караульную службу и, к тому же, был весь
этот месЯц дневальным; менЯ гонЯл и с полной выкладкой и с винтовкой в руке
по раскисшему, мокрому пустырю под команду "ложись!" и "бегом марш!", пока Я
не стал похож на ком грЯзи и не свалилсЯ от изнеможениЯ; через четыре часа Я
предъЯвил •иммельштосу мое безукоризненно вычищенное обмундирование, -
правда, после того, как Я стер себе руки в кровь. Њы с Љроппом, ‚естхусом и
’ьЯденом разучивали "стойку смирно" в лютую стужу без перчаток, сжимаЯ
голыми пальцами ледЯной ствол винтовки, а •иммельштос выжидающе петлЯл
вокруг, подкарауливаЯ, не шевельнемсЯ ли мы хоть чуть-чуть, чтобы обвинить
нас в невыполнении команды. џ восемь раз должен был сбегать с верхнего этажа
казармы во двор, ночью, в два часа, за то, что мои кальсоны свешивались на
несколько сантиметров с краЯ скамейки, на которой мы складывали на ночь свою
одежду. ђЯдом со мной, наступаЯ мне на пальцы, бежал дежурный унтер-офицер,
- это был •иммельштос. Ќа занЯтиЯх штыковым боем мне всегда приходилось
сражатьсЯ с •иммельштосом, причем Я ворочал тЯжелую железную раму, а у него
в руках была легонькаЯ деревЯннаЯ винтовка, так что ему ничего не стоило
наставить мне синЯков на руках; однажды, правда, Я разозлилсЯ, очертЯ голову
бросилсЯ на него, и нанес ему такой удар в живот, что сбил его с ног. Љогда
он пошел жаловатьсЯ, командир роты поднЯл его на смех и сказал, что тут надо
самому не зевать; он знал своего •иммельштоса и, как видно, ничего не имел
против, чтобы тот осталсЯ в дураках. џ в совершенстве овладел искусством
лазить на шкафчики; через некоторое времЯ и по части приседаний мне тоже не
было равных; мы дрожали, едва заслышав голос •иммельштоса, но одолеть нас
этой взбесившейсЯ почтовой клЯче так и не удалось.
‚ одно из воскресений мы с Љроппом шли мимо бараков, несЯ на шесте
полные ведра из уборной, которую мы чистили, и когда проходивший мимо
•иммельштос (он собралсЯ пойти в город и был при всем параде), остановившись
перед нами, спросил, как нам нравитсЯ эта работа, мы сделали вид, что
запнулись, и выплеснули ведро ему на ноги. Ћн был вне себЯ от Ярости, но
ведь и нашему терпению пришел конец.
- џ вас упеку в крепость! - кричал он.
Љропп не выдержал.
- Ќо сначала будет расследование, и тогда мы выложим все, - сказал он.
- Љак вы разговариваете с унтер-офицером? - орал •иммельштос. - ‚ы что,
с ума сошли? Џодождите, пока вас спросЯт! ’ак что вы там сделаете?
- ‚ыложим все насчет господина унтер-офицера! - сказал Љропп, держа
руки по швам.
’ут •иммельштос все-таки почуЯл, чем это пахнет, и убралсЯ, не говорЯ
ни слова. Џравда, уходЯ, он еще тЯвкнул: "џ вам это припомню!" - ‘овесть его
была подорвана. Ћн еще раз попыталсЯ отыгратьсЯ, гонЯЯ нас по пустырю и
командуЯ "ложись?" и "встать, бегом марш!" Њы, конечно, каждый раз делали
что положено, - ведь приказ есть приказ, его надо выполнЯть. Ќо мы выполнЯли
его так медленно, что это приводило •иммельштоса в отчаЯние. Њы не спеша
опускались на колени, затем опирались на руки и так далее; тем временем он
уже в Ярости подавал другую команду. Џрежде чем мы успели вспотеть, он
сорвал себе глотку.
’огда он оставил нас в покое. Џравда, он все еще называл нас сукиными
детьми. Ќо в его ругани слышалось уважение.
Ѓыли среди унтеров и порЯдочные люди, которые вели себЯ благоразумнее;
их было немало, они даже составлЯли большинство. Ќо все они прежде всего
хотели как можно дольше удержатьсЯ на своем тепленьком местечке в тылу, а на
это мог рассчитывать только тот, кто был строг с новобранцами.
Џоэтому мы испытали на себе, пожалуй, все возможные виды казарменной
муштры, и нередко нам хотелось выть от Ярости. Ќекоторые из нас подорвали
свое здоровье, а ‚ольф умер от воспалениЯ легких. Ќо мы сочли бы себЯ
достойными осмеЯниЯ, если бы сдались. Њы стали черствыми, недоверчивыми,
безжалостными, мстительными, грубыми, - и хорошо, что стали такими: именно
этих качеств нам и не хватало. …сли бы нас послали в окопы, не дав нам
пройти эту закалку, большинство из нас наверно сошло бы с ума. Ђ так мы
оказались подготовленными к тому, что нас ожидало.
Њы не дали себЯ сломить, мы приспособились; в этом нам помогли наши
двадцать лет, из-за которых многое другое было длЯ нас так трудно. Ќо самое
главное это то, что в нас проснулось сильное, всегда готовое претворитьсЯ в
действие чувство взаимной спаЯнности; и впоследствии, когда мы попали на
фронт; оно переросло в единственно хорошее, что породила война, - в
товарищество!
џ сижу у кровати Љеммериха. Ћн все больше сдает. ‚округ нас страшнаЯ
суматоха. Џришел санитарный поезд, и в палатах отбирают раненых, которые
могут выдержать эвакуацию. “ кровати Љеммериха врач не останавливаетсЯ, он
даже не смотрит на него.
- ‚ следующий раз, ”ранц, - говорю Я.
ЋпираЯсь на локти, он приподнимаетсЯ над подушками:
- Њне ампутировали ногу.
‡начит, он все-таки узнал об этом. џ киваю головой и говорю:
- Ѓудь доволен, что отделалсЯ только этим.
Ћн молчит.
џ заговариваю снова:
- ’ебе могли бы отнЯть обе ноги, ”ранц. ‚от ‚егелер потерЯл правую
руку. ќто куда хуже. € потом, ты ведь поедешь домой.
Ћн смотрит на менЯ:
- ’ы думаешь?
- Љонечно.
Ћн спрашивает еще раз:
- ’ы думаешь?
- ќто точно ”ранц. ’олько сначала тебе надо оправитьсЯ после операции.
Ћн дает мне знак подвинутьсЯ поближе. џ наклонЯюсь над ним, и он
шепчет:
- џ не верю в это.
- Ќе говори глупостей, ”ранц; через несколько дней ты сам увидишь. Ќу
что тут такого особенного? Ќу, отнЯли ногу. ‡десь еще и не такое из кусочков
сшивают.
Ћн поднимает руку:
- Ђ вот посмотри-ка сюда; видишь, какие пальцы?
- ќто от операции. ‹опай как следует, и все будет хорошо. ЉормЯт здесь
прилично?
Ћн показывает миску: она почти полна. Њне становитсЯ тревожно:
- ”ранц, тебе надо кушать. ќто - самое главное. ‚едь с едой здесь как
будто хорошо.
Ћн не хочет менЯ слушать. Џомолчав, он говорит с расстановкой:
- Љогда-то Я хотел стать лесничим.
- ќто ты еще успеешь сделать, - утешаю Я. - ‘ейчас придумали такие
замечательные протезы, с ними ты и не заметишь, что у тебЯ не все в порЯдке.
€х соединЯют с мускулами. ‘ протезом длЯ руки можно, например, двигать
пальцами и работать, даже писать. Ђ кроме того, сейчас все времЯ изобретают
что-нибудь новое.
Ќекоторое времЯ он лежит неподвижно. Џотом говорит:
- Њожешь взЯть мои ботинки. Ћтдай их Њюллеру.
џ киваю головой и соображаю, что бы ему такое сказать, как бы его
приободрить. …го губы стерты с лица, рот стал больше, зубы резко выделЯютсЯ,
как будто они из мела. …го тело тает, лоб становитсЯ круче, скулы
выпЯчиваютсЯ. ‘келет постепенно выступает наружу. ѓлаза уже начали западать.
—ерез несколько часов все будет кончено.
Љеммерих не первый умирающий, которого Я вижу; но тут дело другое: ведь
мы с ним вместе росли. џ списывал у него сочинениЯ. ‚ школе он обычно носил
коричневый костюм с поЯсом, до блеска вытертый на локтЯх. ’олько он один во
всем классе умел крутить "солнце" на турнике. Џри этом его волосы
развевались, как шелк, и падали ему на лицо. Љанторек гордилсЯ им. Ђ вот
сигарет Љеммерих не выносил. Љожа у него была белаЯбелаЯ, он чем-то
напоминал девочку.
џ смотрю на свои сапоги. Ћни огромные и неуклюжие, штаны заправлены в
голенища; когда стоишь в этих широченных трубах, выглЯдишь толстым и
сильным. Ќо когда мы идем мытьсЯ и раздеваемсЯ, наши бедра и плечи вдруг
снова становЯтсЯ узкими. ’огда мы уже не солдаты, а почти мальчики, никто не
поверил бы, что мы можем таскать на себе тЯжелые ранцы. ‘транно глЯдеть на
нас, когда мы голые, - мы тогда не на службе, да и чувствуем себЯ штатскими.
ђаздевшись, ”ранц Љеммерих становилсЯ маленьким и тоненьким, как
ребенок. € вот он лежит передо мной, - как же так? Ќадо бы провести мимо
этой койки всех, кто живет на белом свете, и сказать: это ”ранц Љеммерих,
ему девЯтнадцать с половиной лет, он не хочет умирать. Ќе дайте ему умереть!
Њысли мешаютсЯ у менЯ в голове. Ћт этого воздуха, насыщенного карболкой
и гниением, в легких скапливаетсЯ мокрота, это какое-то тЯгучее, удушливое
месиво.
Ќаступают сумерки. ‹ицо Љеммериха блекнет, оно выделЯетсЯ на фоне
подушек, такое бледное, что кажетсЯ прозрачным. ѓубы тихо шевелЯтсЯ. џ
склонЯюсь над ним. Ћн шепчет:
- …сли мои часы найдутсЯ, пошлите их домой.
џ не пытаюсь возражать. ’еперь это уже бесполезно. …го не убедишь. Њне
страшно становитсЯ при мысли о том, что Я ничем не могу помочь. ќтот лоб с
провалившимисЯ висками, этот рот, похожий скорее на оскал черепа, этот
заострившийсЯ нос! € плачущаЯ толстаЯ женщина там, в нашем городе, которой
мне надо написать. Ђх, если бы это письмо было уже отослано!
Џо палатам ходЯт санитары с ведрами и склЯнками.
Ћдин из них подходит к нам, испытующе смотрит на Љеммериха и снова
удалЯетсЯ. ‚идно, что он ждет, - наверно, ему нужна койка.
џ придвигаюсь поближе к ”ранцу и начинаю говорить, как будто это может
его спасти:
- Џослушай, ”ранц, может быть, ты попадешь в санаторий в Љлостерберге,
где кругом виллы. ’огда ты будешь смотреть из окна на полЯ, а вдалеке, на
горизонте, увидишь те два дерева. ‘ейчас самаЯ чудеснаЯ пора, хлеба
поспевают, по вечерам полЯ переливаютсЯ под солнцем, как перламутр. Ђ
тополеваЯ аллеЯ у ручьЯ, где мы колюшек ловили! ’ы снова заведешь себе
аквариум и будешь разводить рыб, в город будешь ходить, ни у кого не
отпрашиваЯсь, и даже сможешь играть на роЯле, если захочешь.
џ наклонЯюсь к его лицу, над которым сгустились тени. Ћн еще дышит,
тихо-тихо. …го лицо влажно, он плачет. Ќу и наделал Я дел с моими глупыми
разговорами!
- Ќе надо, ”ранц, - Я обнимаю его за плечи и прижимаюсь лицом к его
лицу. - Њожет, поспишь немного?
Ћн не отвечает. Џо его щекам текут слезы. Њне хотелось бы их утереть,
но мой носовой платок слишком грЯзен.
Џроходит час. џ сижу возле него и напрЯженно слежу за выражением его
лица, - быть может, он захочет еще что-нибудь сказать. Ђх, если бы он открыл
рот и закричал! Ќо он только плачет, отвернувшись к стене. Ћн не говорит о
матери, братьЯх или сестрах, он вообще ничего не говорит, это длЯ него, как
видно, уже позади; теперь он осталсЯ наедине со своей коротенькой,
девЯтнадцатилетней жизнью и плачет, потому что она уходит от него.
Ќикогда Я больше не видел, чтобы кто-нибудь прощалсЯ с жизнью так
трудно, с таким безудержным отчаЯньем, хотЯ и смерть ’ьЯдена тоже была
тЯжелым зрелищем: этот здоровый, как бык, парень во весь голос звал свою
мать и с выкаченными глазами, в смЯтении, угрожал врачу штыком, не подпускаЯ
его к своей койке, пока наконец не упал как подкошенный.
‚друг Љеммерих издает стон и начинает хрипеть.
џ вскакиваю, выбегаю, задеваЯ за койки, из палаты и спрашиваю:
- ѓде врач? ѓде врач? “видев человека в белом халате, Я хватаю его за
руку и не отпускаю:
- €дите скорей, а то ”ранц Љеммерих умрет.
Ћн вырывает руку и спрашивает стоЯщего рЯдом с нами санитара:
- ќто еще что такое?
’от докладывает:
- „вадцать шестаЯ койка, ампутациЯ ноги выше колена.
‚рач раздраженно кричит:
- Ђ Я почем знаю, Я сегоднЯ ампутировал пЯть ног! - Ћн отталкивает
менЯ, говорит санитару: - Џосмотрите! - и убегает в операционную.
џ иду за санитаром, и все во мне кипит от злости. Ћн смотрит на менЯ и
говорит:
- ЋперациЯ за операцией, с пЯти часов утра, просто с ума сойти, вот что
Я тебе скажу. ’олько за сегоднЯ опЯть шестнадцать смертных случаев твой
будет семнадцатый. ‘егоднЯ навернЯка дойдет до двадцати...
Њне дурно, Я вдруг чувствую, что больше не выдержу. ђугатьсЯ Я уже не
стану, это бесполезно, мне хочетсЯ свалитьсЯ и больше не вставать.
Њы у койки Љеммериха. Ћн умер. ‹ицо у него еще мокрое от слез. ѓлаза
полуоткрыты, они пожелтели, как старые костЯные пуговицы...
‘анитар толкает менЯ в бок:
- ‚ещи заберешь? џ киваю.
Ћн продолжает:
- …го придетсЯ сразу же унести, нам койка нужна. ’ам уже в тамбуре
лежат.
џ забираю вещи и снимаю с Љеммериха опознавательный знак. ‘анитар
спрашивает, где его солдатскаЯ книжка. Љнижки нет. џ говорю, что она,
наверно, в канцелЯрии, и ухожу. ‘ледом за мной санитары уже тащат ”ранца и
укладывают его на плащ-палатку.
Њне кажетсЯ, что темнота и ветер за воротами лазарета приносЯт
избавление. џ вдыхаю воздух как можно глубже, лицо ощущает его
прикосновениЯ, небывало теплые и нежные. ‚ голове у менЯ вдруг начинают
мелькать мысли о девушках, о цветущих лугах, о белых облаках. ‘апоги несут
менЯ вперед, Я иду быстрее, Я бегу.
Њимо менЯ проходЯт солдаты, их разговоры волнуют менЯ, хотЯ Я не
понимаю, о чем они говорЯт. ‚ земле бродЯт какие-то силы, они вливаютсЯ в
менЯ через подошвы. Ќочь потрескивает электрическим треском, фронт глухо
громыхает вдали, как целый оркестр из барабанов. џ легко управлЯю всеми
движениЯми своего тела, Я чувствую силу в каждом суставе, Я посапываю и
отфыркиваюсь. †ивет ночь, живу Я. џ ощущаю голод, более острый, чем голод в
желудке...
Њюллер стоит у барака и ждет менЯ. џ отдаю ему ботинки. Њы входим, и он
примерЯет их. Ћни ему как раз впору...
Ћн начинает рытьсЯ в своих запасах и предлагает мне порЯдочный кусок
колбасы. Њы съедаем ее, запиваЯ горЯчим чаем с ромом.

III

Љ нам прибыло пополнение. Џустые места на нарах заполнЯютсЯ, и вскоре в
бараках уже нет ни одного свободного тюфЯка с соломой. —асть вновь прибывших
- старослужащие, но, кроме них, к нам прислали двадцать пЯть человек
молоднЯка из фронтовых пересыльных пунктов. Ћни почти на год моложе нас.
Љропп толкает менЯ:
- ’ы уже видел этих младенцев? џ киваю. Њы принимаем гордый,
самодовольный вид, устраиваем бритье во дворе, ходим, сунув руки в карманы,
поглЯдываем на новобранцев и чувствуем себЯ старыми служаками.
Љатчинский присоединЯетсЯ к нам. Њы разгуливаем по конюшнЯм и подходим
к новичкам, которые как раз получают противогазы и кофе на завтрак. Љат
спрашивает одного из самых молоденьких:
- Ќу что, небось, уж давно ничего дельного не лопали?
Ќовичок морщитсЯ:
- Ќа завтрак - лепешки из брюквы, на обед - винегрет из брюквы, на ужин
- котлеты из брюквы с салатом из брюквы.
Љатчинский свистит с видом знатока.
- ‹епешки из брюквы? ‚ам повезло, - ведь теперь уже делают хлеб из
опилок. Ђ что ты скажешь насчет фасоли, не хочешь ли чуток?
ЏарнЯ бросает в краску:
- Ќечего менЯ разыгрывать.
Љатчинский немногословен:
- Ѓери котелок...
Њы с любопытством идем за ним. Ћн подводит нас к бочонку, стоЯщему
возле его тюфЯка. Ѓочонок и в самом деле почти заполнен фасолью с говЯдиной.
Љатчинский стоит перед ним важный, как генерал, и говорит:
- Ђ ну, налетай! ‘олдату зевать не годитсЯ! Њы поражены.
- ‚от это да. Љат! € где ты только раздобыл такое? - спрашиваю Я.
- Џомидор рад был, что Я его избавил от хлопот. џ ему за это три куска
парашютного шелка дал. Ђ что, фасоль и в холодном виде еда что надо, а?
‘ видом благодетелЯ он накладывает парнишке порцию и говорит:
- …сли заЯвишьсЯ сюда еще раз, в правой руке у тебЯ будет котелок, а в
левой - сигара или горсть табачку. ЏонЯтно?
‡атем он оборачиваетсЯ к нам:
- ‘ вас Я, конечно, ничего не возьму.
Љатчинский совершенно незаменимый человек, - у него есть какое-то
шестое чувство. ’акие люди, как он, есть везде, но заранее их никогда не
распознаешь. ‚ каждой роте есть один, а то и два солдата из этой породы.
Љатчинский - самый пройдошливый из всех, кого Я знаю. Џо профессии он,
кажетсЯ, сапожник, но дело не в этом, - он знает все ремесла. ‘ ним хорошо
дружить. Њы с Љроппом дружим с ним, •айе ‚естхус тоже, можно считать, входит
в нашу компанию. ‚прочем, он скорее исполнительный орган: когда
проворачиваетсЯ какое-нибудь дельце, длЯ которого нужны крепкие кулаки, он
работает по указаниЯм Љата. ‡а это он получает свою долю.
‚от прибываем мы, например, ночью в совершенно незнакомую местность, в
какой-то жалкий городишко, при виде которого сразу становитсЯ Ясно, что
здесь давно уже растащили все, кроме стен. Ќам отводЯт ночлег в неосвещенном
здании маленькой фабрики, временно приспособленной под казарму. ‚ нем стоЯт
кровати, вернее - деревЯнные рамы, на которые натЯнута проволочнаЯ сетка.
‘пать на этой сетке жестко. Ќам нечего подложить под себЯ, - одеЯла
нужны нам, чтобы укрыватьсЯ. Џлащпалатка слишком тонка.
Љат выЯснЯет обстановку и говорит •айе ‚естхусу:
- Ќу-ка, пойдем со мной.
Ћни уходЯт в город, хотЯ он им совершенно незнаком. —ерез какие-нибудь
полчаса они возвращаютсЯ, в руках у них огромные охапки соломы. Љат нашел
конюшню, а в ней была солома. ’еперь спать нам будет хорошо, и можно бы уже
ложитьсЯ, да только животы у нас подводит от голода.
Љропп спрашивает какого-то артиллериста, который давно уже стоит со
своей частью здесь:
- Ќет ли тут где-нибудь столовой? Ђртиллерист смеетсЯ:
- €шь, чего захотел! ‡десь хоть шаром покати.
‡десь ты и корки хлеба не достанешь.
- Ђ что, из местных здесь никто уже не живет? Ђртиллерист сплевывает:
- Џочему же, кое-кто осталсЯ. ’олько они сами трутсЯ у каждого котла и
попрошайничают.
„ело плохо. ‚идно, придетсЯ подтЯнуть ремень потуже и ждать до утра,
когда подбросЯт продовольствие.
Ќо вот Я вижу, что Љат надевает фуражку, и спрашиваю:
- Људа ты, Љат?
- ђазведать местность. Њожет, выжмем что-нибудь.
Ќеторопливо выходит он на улицу.
Ђртиллерист ухмылЯетсЯ:
- ‚ыжимай, выжимай! ‘мотри не надорвись! ‚ полном разочаровании мы
заваливаемсЯ на койки и уже подумываем, не сглодать ли по кусочку из
неприкосновенного запаса. Ќо это кажетсЯ нам слишком рискованным. ’огда мы
пытаемсЯ отыгратьсЯ на сне.
Љропп переламывает сигарету и дает мне половину. ’ьЯден рассказывает о
бобах с салом - блюде, которое так любЯт в его родных краЯх. Ћн клЯнет тех,
кто готовит их без стручков. Џрежде всего варить надо все вместе, картошку,
горох и сало, - ни в коем случае не в отдельности. Љто-то ворчливо замечает,
что, если ’ьЯден сейчас же не замолчит, он из него самого сделает бобовую
кашу. Џосле этого в просторном цеху становитсЯ тихо и спокойно. ’олько
несколько свечей мерцают в горлышках бутылок, да времЯ от времени сплевывает
артиллерист.
Њы уже начинаем дремать, как вдруг дверь открываетсЯ, и на пороге
поЯвлЯетсЯ Љат. ‘начала мне кажетсЯ, что Я вижу сон: под мышкой у него два
караваЯ хлеба, а в руке - перепачканный кровью мешок с кониной.
Ђртиллерист ронЯет трубку изо рта. Ћн ощупывает хлеб:
- ‚ самом деле, настоЯщий хлеб, да еще теплый! Љат не собираетсЯ
распространЯтьсЯ на эту тему. Ћн принес хлеб, а остальное не имеет значениЯ.
џ уверен, что, если бы его высадили в пустыне, он через час устроил бы ужин
из фиников, жаркого и вина.
Ћн коротко бросает •айе:
- Ќаколи дров! ‡атем он вытаскивает из-под куртки сковороду и вынимает
из кармана пригоршню соли и даже кусочек жира, - он ничего не забыл. •айе
разводит на полу костер. „рова звонко трещат в пустом цеху. Њы слезаем с
коек.
Ђртиллерист колеблетсЯ. Ћн подумывает, не выразить ли ему свое
восхищение, - быть может, тогда и ему что-нибудь перепадет. Ќо Љатчинский
даже не смотрит на артиллериста, он длЯ него просто пустое место. ’от
уходит, бормоча проклЯтиЯ.
Љат знает способ жарить конину, чтобы она стала мЯгкой. …е нельзЯ сразу
же класть на сковородку, а то она будет жесткой. ‘начала ее надо поварить в
воде. ‘ ножами в руках мы садимсЯ на корточки вокруг огнЯ и наедаемсЯ до
отвала.
‚от какой у нас Љат. …сли бы было на свете место, где раздобыть
что-нибудь съестное можно было бы только раз в году в течение одного часа,
то именно в этот час он, словно по наитию, надел бы фуражку, отправилсЯ в
путь, и, устремившись, как по компасу, прЯмо к цели, разыскал бы эту снедь.
Ћн находит все: когда холодно, он найдет печурку и дрова, он отыскивает
сено и солому, столы и стульЯ, но прежде всего - жратву. ќто какаЯ-то
загадка, он достает все это словно из-под земли, как по волшебству. Ћн
превзошел самого себЯ, когда достал четыре банки омаров. ‚прочем, мы
предпочли бы им кусок сала.
Њы разлеглись у бараков, на солнечной стороне.
Џахнет смолой, летом и потными ногами.
Љат сидит возле менЯ; он никогда не прочь побеседовать. ‘егоднЯ нас
заставили целый час тренироватьсЯ, - мы учились отдавать честь, так как
’ьЯден небрежно откозырЯл какому-то майору. Љат все никак не может забыть
этого. Ћн заЯвлЯет:
- ‚от увидите, мы проиграем войну из-за того, что слишком хорошо умеем
козырЯть.
Љ нам подходит Љропп. Ѓосой, с засученными штанами, он вышагивает, как
журавль. Ћн постирал свои носки и кладет их сушитьсЯ на траву. Љат смотрит в
небо, испускает громкий звук и задумчиво поЯснЯет:
- ќтот вздох издал горох.
Љропп и Љат вступают в дискуссию. Ћдновременно они заключают пари на
бутылку пива об исходе воздушного боЯ, который сейчас разыгрываетсЯ над
нами.
Љат твердо придерживаетсЯ своего мнениЯ, которое он как старый
солдат-балагур и на этот раз высказывает в стихотворной форме: "Љогда бы все
были равны, на свете б не было войны".
‚ противоположность Љату Љропп - философ. Ћн предлагает, чтобы при
объЯвлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и
с входными билетами, как во времЯ боЯ быков. ‡атем на арену должны выйти
министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и
пусть они схватЯтсЯ друг с другом. Љто останетсЯ в живых, объЯвит свою
страну победительницей. ќто было бы проще и справедливее, чем то, что
делаетсЯ здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.
Џредложение Љроппа имеет успех. ‡атем разговор постепенно переходит на
муштру в казармах.
Џри этом мне вспоминаетсЯ одна картина. ђаскаленный полдень на
казарменном дворе. ‡ной неподвижно висит над плацем. Љазармы словно вымерли.
‚се спЯт. ‘лышно только, как тренируютсЯ барабанщики; они расположились
где-то неподалеку и барабанЯт неумело, монотонно, тупо. ‡амечательное
трезвучие: полуденный зной, казарменный двор и барабаннаЯ дробь!
‚ окнах казармы пусто и темно. Љое-где на подоконниках сушатсЯ
солдатские штаны. Ќа эти окна смотришь с вожделением. ‚ казармах сейчас
прохладно.
Ћ, темные, душные казарменные помещениЯ, с вашими железными койками,
одеЯлами в клетку, высокими шкафчиками и стоЯщими перед ними скамейками!
„аже и вы можете стать желанными; более того: здесь, на фронте, вы озарены
отблеском сказочно далекой родины и дома, вы, чуланы, пропитанные
испарениЯми спЯщих и их одежды, пропахшие перестоЯвшейсЯ пищей и табачным
дымом!
Љатчинский живописует их, не жалеЯ красок и с большим воодушевлением.
—его бы мы не отдали за то, чтобы вернутьсЯ туда! ‚едь о чем-нибудь большем
мы даже и думать не смеем...
Ђ занЯтиЯ по стрелковому оружию в ранние утренние часы: "€з чего
состоит винтовка образца девЯносто восьмого года?" Ђ занЯтиЯ по гимнастике
после обеда: "Љто играет на роЯле, - шаг вперед. Џравое плечо вперед шагом
марш. „оложите на кухне, что вы прибыли чистить картошку".
Њы упиваемсЯ воспоминаниЯми. ‚друг Љропп смеетсЯ и говорит:
- ‚ ‹ейне пересадка.
ќто была любимаЯ игра нашего капрала. ‹ейне - узловаЯ станциЯ. —тобы
наши отпускники не плутали на ее путЯх, •иммельштос обучал нас в казарме,
как делать пересадку. Њы должны были усвоить, что, если хочешь пересесть в
‹ейне с дальнего поезда на местный, надо пройти через туннель. Љаждый из нас
становилсЯ слева от своей койки, котораЯ изображала этот туннель. ‡атем
подавалась команда: "‚ ‹ейне пересадка!" - и все с быстротой молнии
пролезали под койками на другую сторону. Њы упражнЯлись в этом часами...
’ем временем немецкий аэроплан успели сбить. Ћн падает, как комета,
волоча за собой хвост из дыма. Љропп проиграл на этом бутылку пива и с
неохотой отсчитывает деньги.
- Ђ когда •иммельштос был почтальоном, он навернЯка был скромным
человеком, - сказал Я, после того как Ђльберт справилсЯ со своим
разочарованием, - но стоило ему стать унтер-офицером, как он превратилсЯ в
живодера. Љак это получаетсЯ?
ќтот вопрос растормошил Љроппа:
- „а и не только •иммельштос, это случаетсЯ с очень многими. Љак
получат нашивки или саблю, так сразу становЯтсЯ совсем другими людьми,
словно бетону нажрались.
- ‚се дело в мундире, - высказываю Я предположение.
- „а, в общем примерно так, - говорит Љат, готовЯсь произнести целую
речь, - но причину надо искать не в этом. ‚идишь ли, если ты приучишь собаку
есть картошку, а потом положишь ей кусок мЯса, то она все ж таки схватит
мЯсо, потому что это у нее в крови. Ђ если ты дашь человеку кусочек власти,
с ним будет то же самое: он за нее ухватитсЯ. ќто получаетсЯ само собой,
потому что человек как таковой - перво-наперво скотина, и разве только
сверху у него бывает слой порЯдочности, все равно что горбушка хлеба, на
которую намазали сала. ‚сЯ военнаЯ служба в том и состоит, что у одного есть
власть над другим. Џлохо только то, что у каждого ее слишком много;
унтер-офицер может гонЯть рЯдового, лейтенант - унтер-офицера, капитан -
лейтенанта, да так, что человек с ума сойти может. € так как каждый из них
знает, что это его право, то у него и поЯвлЯютсЯ такие вот привычки. ‚озьми
самый простой пример: вот идем мы с учений и устали как собаки. Ђ тут
команда: "‡апевай!" Љонечно, поем мы так, что слушать тошно: каждый рад, что
хоть винтовку-то еще тащить может. € вот уже роту повернули кругом и в
наказание заставили заниматьсЯ еще часок. Ќа обратном пути опЯть команда:
"‡апевай!" - и на этот раз мы поем по-настоЯщему. Љакой во всем этом смысл?
„а просто командир роты поставил на своем, ведь у него есть власть. Ќикто
ему ничего на это не скажет, наоборот, все считают его настоЯщим офицером. Ђ
ведь это еще мелочь, они еще и не такое выдумывают, чтобы покуражитьсЯ над
нашим братом. € вот Я вас спрашиваю: кто, на какой штатской должности, пусть
даже в самом высоком чине, может себе позволить что-либо подобное, не
рискуЯ, что ему набьют морду? ’акое можно себе позволить только в армии! Ђ
это, знаете ли, хоть кому голову вскружит! € чем более мелкой сошкой человек
был в штатской жизни, тем больше он задаетсЯ здесь.
- Ќу да, как говоритсЯ, дисциплинка нужна, - небрежно вставлЯет Љропп.
- Љ чему придратьсЯ, они всегда найдут, - ворчит Љат. - Ќу что ж,
может, так оно и надо. Ќо только нельзЯ же издеватьсЯ над людьми. Ђ вот
попробуй объЯснить все это какому-нибудь слесарю, батраку или вообще
рабочему человеку, попробуй растолковать это простому пехотинцу, - а ведь их
здесь больше всего, - он видит только, что с него дерут три шкуры, а потом
отправЯт на фронт, и он прекрасно понимает, что нужно и что не нужно. …сли
простой солдат здесь на передовых держитсЯ так стойко, так это, доложу Я
вам, просто удивительно! ’о есть просто удивительно!
‚се соглашаютсЯ, так как каждый из нас знает, что муштра кончаетсЯ
только в окопах, но уже в нескольких километрах от передовой она начинаетсЯ
снова, причем начинаетсЯ с самых нелепых вещей - с козырЯниЯ и шагистики.
‘олдата надо во что бы то ни стало чем-нибудь занЯть, это железный закон.
Ќо тут поЯвлЯетсЯ ’ьЯден, на его лице красные пЯтна. Ћн так взволнован,
что даже заикаетсЯ. ‘иЯЯ от радости, он произносит, четко выговариваЯ каждый
слог:
- •иммельштос едет к нам. …го отправили на фронт.
Љ •иммельштосу ’ьЯден питает особую ненависть, так как во времЯ нашего
пребываниЯ в барачном лагере •иммельштос "воспитывал" его на свой манер.
’ьЯден мочитсЯ под себЯ, этот грех случаетсЯ с ним ночью, во сне.
•иммельштос безапеллЯционно заЯвил, что это просто лень, и нашел прекрасное,
вполне достойное своего изобретателЯ средство, как исцелить ’ьЯдена.
•иммельштос отыскал в соседнем бараке другого солдата, страдавшего тем
же недугом, по фамилии Љиндерфатер, и перевел его к ’ьЯдену. ‚ бараках
стоЯли обычные армейские койки, двухъЯрусные, с проволочной сеткой.
•иммельштос разместил ’ьЯдена и Љиндерфатера так, что одному из них
досталось верхнее место, другому - нижнее. ЏонЯтно, что лежащему внизу
приходилось несладко. ‡ато на следующий вечер они должны были менЯтьсЯ
местами: лежавший внизу перебиралсЯ наверх, и таким образом совершалось
возмездие. •иммельштос называл это самовоспитанием.
ќто была подлаЯ, хотЯ и остроумнаЯ выдумка. Љ сожалению, из нее ничего
не вышло, так как предпосылка оказалась все же неправильной: в обоих случаЯх
дело объЯснЯлось вовсе не ленью. „лЯ того чтобы понЯть это, достаточно было
посмотреть на их землистого цвета кожу. „ело кончилось тем, что каждую ночь
кто-нибудь из них спал на полу. Џри этом он мог легко простудитьсЯ...
’ем временем •айе тоже подсел к нам. Ћн подмигивает мне и любовно
потирает свою лапищу. ‘ ним вместе мы пережили прекраснейший день нашей
солдатской жизни. ќто было накануне нашей отправки на фронт. Њы были
прикомандированы к одному из полков с многозначным номером, но сначала нас
еще вызвали длЯ экипировки обратно в гарнизон, однако послали не на сборный
пункт, а в другие казармы. Ќа следующий день, рано утром, мы должны были
выехать. ‚ечером мы собрались вместе, чтобы расквитатьсЯ с •иммельштосом.
“же несколько месЯцев тому назад мы поклЯлись друг другу сделать это. Љропп
шел в своих планах даже еще дальше: он решил, что после войны пойдет служить
по почтовому ведомству, чтобы впоследствии, когда •иммельштос снова будет
почтальоном, стать его начальником. Ћн с упоением рисовал себе, как будет
школить его. Џоэтому-то •иммельштос никак не мог сломить нас; мы всегда
рассчитывали на то, что рано или поздно он попадетсЯ в наши руки, уж во
всЯком случае в конце войны.
Џока что мы решили как следует отдубасить его.
—то особенного смогут нам за это сделать, если он нас не узнает, а
завтра утром мы все равно уедем?
Њы уже знали пивную, в которой он сидел каждый вечер. Љогда он
возвращалсЯ оттуда в казармы, ему приходилось идти по неосвещенной дороге,
где не было домов. ’ам мы и подстерегали его, спрЯтавшись за грудой камней.
џ прихватил с собой постельник. Њы дрожали от нетерпениЯ. Ђ вдруг он будет
не один? Ќаконец послышались его шаги, мы их уже изучили, ведь мы так часто
слышали их по утрам, когда дверь казармы распахивалась и дневальные кричали
во всю глотку: "Џодъем!"
- Ћдин? - шепнул Љропп.
- Ћдин.
Њы с ’ьЯденом крадучись обошли камни.
‚от уже сверкнула прЯжка на ремне •иммельштоса.
Љак видно, унтер-офицер был немного навеселе: он пел.
Ќичего не подозреваЯ, он прошел мимо нас.
Њы схватили постельник, набросили его, бесшумно прыгнув сзади на
•иммельштоса, и резко рванули концы так, что тот, стоЯ в белом мешке, не мог
поднЯть руки.
ЏеснЯ умолкла.
…ще мгновение, и •айе ‚естхус был возле •иммельштоса. ироко расставив
локти, он отшвырнул нас, - так ему хотелось быть первым. ‘макуЯ каждое
движение, он стал в позу, вытЯнул свою длинную, как семафор, ручищу с
огромной, как лопата, ладонью и так двинул по мешку, что этот удар мог бы
убить быка.
•иммельштос перекувырнулсЯ, отлетел метров на пЯть и заорал благим
матом. Ќо и об этом мы подумали заранее: у нас была с собой подушка. •айе
присел, положил подушку себе на колени, схватил •иммельштоса за то место,
где виднелась голова, и прижал ее к подушке. ѓолос унтер-офицера тотчас стал
приглушенным. ‚ремЯ от времени •айе давал ему перевести дух, и тогда мычание
на минуту превращалось в великолепный звонкий крик, который тут же вновь
ослабевал до писка.
’ут ’ьЯден отстегнул у •иммельштоса подтЯжки и спустил ему штаны.
Џлетку ’ьЯден держал в зубах. ‡атем он поднЯлсЯ и заработал руками.
ќто была дивнаЯ картина: лежавший на земли •иммельштос, склонившийсЯ
над ним и державший его голову на коленЯх •айе, с дьЯвольской улыбкой на
лице и с разинутым от наслаждениЯ ртом, затем вздрагивающие полосатые
кальсоны на кривых ногах, выделывающих под спущенными штанами самые
замысловатые движениЯ, а над ними в позе дровосека неутомимый ’ьЯден. ‚
конце концов нам пришлось силой оттащить его, а то мы бы никогда не
дождались своей очереди.
Ќаконец •айе снова поставил •иммельштоса на ноги и в заключение
исполнил еще один индивидуальный номер. ђазмахнувшись правой рукой чуть не
до неба, словно собираЯсь захватить пригоршню звезд, он влепил •иммельштосу
оплеуху. •иммельштос опрокинулсЯ навзничь. •айе снова поднЯл его, привел в
исходное положение и, показав высокий класс точности, закатил ему вторую, -
на этот раз левой рукой. •иммельштос взвыл и, став на четвереньки, пустилсЯ
наутек. …го полосатый почтальонский зад светилсЯ в лучах луны.
Њы ретировались на рысЯх.
•айе еще раз оглЯнулсЯ и сказал удовлетворенно, злобно и несколько
загадочно:
- ЉроваваЯ месть - как кровЯнаЯ колбаса.
‚ сущности, •иммельштосу следовало бы радоватьсЯ: ведь его слова о том,
что люди всегда должны взаимно воспитывать друг друга, не остались втуне,
они были применены к нему самому. Њы оказались понЯтливыми учениками и
хорошо усвоили его метод.
Ћн так никогда и не дозналсЯ, кто ему устроил этот сюрприз. Џравда, при
этом он приобрел постельник, которого мы уже не нашли на месте происшествиЯ,
когда заглЯнули туда через несколько часов.
‘обытиЯ этого вечера были причиной того, что, отъезжаЯ на следующее
утро на фронт, мы держались довольно молодцевато. Љакой-то старик с
развевающейсЯ окладистой бородой был так тронут нашим видом, что назвал нас
юными героЯми.

Њы едем к передовой на саперные работы. ‘ наступлением темноты к
баракам подъезжают грузовые автомобили. Њы влезаем в кузов. ‚ечер теплый, и
сумерки кажутсЯ нам огромным полотнищем, под защитой которого мы чувствуем
себЯ спокойнее. ‘умерки сближают нас; даже скуповатый ’ьЯден протЯгивает мне
сигарету и дает прикурить.
Њы стоим вплотную друг к другу, локоть к локтю, сесть никто не может.
„а мы и не привыкли сидеть. Њюллер впервые с давних пор в хорошем
настроении: он в новых ботинках.
Њоторы завывают, грузовики громыхают и лЯзгают. „ороги разъезжены, на
каждом шагу - ухаб, и мы все времЯ нырЯем вниз, так что чуть не вылетаем из
кузова. ќто нас нисколько не тревожит. ‚ самом деле, что может с нами
случитьсЯ? ‘ломаннаЯ рука лучше, чем простреленный живот, и многие только
обрадовались бы такому удобному случаю попасть домой.
ђЯдом с нами идут длинные колонны машин с боеприпасами. Ћни спешат, все
времЯ обгонЯют нас. Њы окликаем сопровождающих, перебрасываемсЯ с ними
шутками.
‚переди показалась высокаЯ каменнаЯ стена, - это ограда дома, стоЯщего
поодаль от дороги. ‚друг Я начинаю прислушиватьсЯ. Ќе ошибсЯ ли Я? Ќет, Я
снова Явственно слышу гоготание гусей. џ глЯжу на Љатчинского, он глЯдит на
менЯ, мы сразу же понЯли друг друга.
- Љат, Я слышу, тут есть кандидат на сковородку...
Ћн кивает:
- ќто мы провернем, Љогда возвратимсЯ. џ в курсе дела.
Ќу конечно же, Љат в курсе дела. Ћн навернЯка знает каждую гусиную
ножку в радиусе двадцати километров.
Њы въезжаем в район артиллерийских позиций. „лЯ маскировки с воздуха
орудийные окопы обсажены кустами, образующими сплошные зеленые беседки,
словно артиллеристы собрались встречать праздник кущей. ќти беседки имели бы
совсем мирный вид, если бы под их веселыми сводами не скрывались пушки.
Ћт орудийной гари и капелек тумана воздух становитсЯ вЯзким. Ќа Языке
чувствуетсЯ горький привкус порохового дыма. ‚ыстрелы грохочут так, что наш
грузовик ходит ходуном, вслед за ним с ревом катитсЯ эхо, все вокруг дрожит.
Ќаши лица незаметно изменЯют свое выражение. Џравда, мы едем не на
передовую, а только на саперные работы, но на каждом лице сейчас написано:
это полоса фронта, мы вступили в ее пределы.
ќто еще не страх. ’от, кто ездил сюда так часто, как мы, становитсЯ
толстокожим. ’олько молоденькие новобранцы взволнованы. Љат учит их:
- Ђ это тридцатилинейка [3]. ‘лышите, вот она выстрелила, сейчас будет
разрыв.
Ќо глухой отзвук разрывов не доноситсЯ до нас. Ћн тонет в смутном гуле
фронта. Љат прислушиваетсЯ к нему:
- ‘егоднЯ ночью нам дадут прикурить.
Њы все тоже прислушиваемсЯ. Ќа фронте беспокойно. Љропп говорит:
- ’омми, уже стрелЯют.
‘ той стороны Явственно слышатсЯ выстрелы. ќто английские батареи,
справа от нашего участка. Ћни начали обстрел на час раньше. Џри нас они
всегда начинали ровно в десЯть.
- €шь, чего выдумали, - ворчит Њюллер, - у них, видать, часы идут
вперед.
- џ же вам говорю, нам дадут прикурить, у менЯ перед этим всегда кости
ноют.
Љат втЯгивает голову в плечи.
ђЯдом с нами ухают три выстрела. Љосой луч пламени прорезает туман,
стволы ревут и гудЯт. Њы поеживаемсЯ от холода и радуемсЯ, что завтра утром
снова будем в бараках.
Ќаши лица не стали бледнее или краснее обычного; нет в них особенного
напрЯжениЯ или безразличиЯ, но все же они сейчас не такие, как всегда. Њы
чувствуем, что у нас в крови включен какой-то контакт. ќто не пустые слова;
это действительно так. ”ронт, сознание, что ты на фронте, - вот что
заставлЯет срабатывать этот контакт. ‚ то мгновение, когда раздаетсЯ свист
первых снарЯдов, когда выстрелы начинают рвать воздух, - в наших жилах, в
наших руках, в наших глазах вдруг поЯвлЯетсЯ ощущение сосредоточенного
ожиданиЯ, настороженности, обостренной чуткости, удивительной
восприимчивости всех органов чувств. ‚се тело разом приходит в состоЯние
полной готовности.
Њне нередко кажетсЯ, что это от воздуха: сотрЯсаемый взрывами,
вибрирующий воздух фронта внезапно возбуждает нас своей тихой дрожью; а
может быть, это сам фронт - от него исходит нечто вроде электрического тока,
который мобилизует какие-то неведомые нервные окончаниЯ.
Љаждый раз повторЯетсЯ одно и то же: когда мы выезжаем, мы просто
солдаты, порой угрюмые, порой веселые, но как только мы видим первые
орудийные окопы, все, что мы говорим друг другу, звучит уже поиному...
‚от Љат сказал: "Ќам дадут прикурить". …сли бы он сказал это, стоЯ у
бараков, то это было бы просто его мнение, и только; но когда он произносит
эти слова здесь, в них слышитсЯ нечто обнаженно-резкое, как холодный блеск
штыка в лунную ночь; они врезаютсЯ в наши мысли, как нож в масло, становЯтсЯ
весомее и взывают к тому бессознательному инстинкту, который пробуждаетсЯ у
нас здесь, - слова эти с их темным, грозным смыслом: "Ќам дадут прикурить".
Ѓыть может, это наша жизнь содрогаетсЯ в своих самых сокровенных тайниках и
поднимаетсЯ из глубин, чтобы постоЯть за себЯ.
”ронт представлЯетсЯ мне зловещим водоворотом. …ще вдалеке от его
центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он
всасывает тебЯ в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью
парализуЯ всЯкое сопротивление.
‡ато из земли, из воздуха в нас вливаютсЯ силы, нужные длЯ того, чтобы
защищатьсЯ, - особенно из земли. Ќи длЯ кого на свете землЯ не означает так
много, как длЯ солдата. ‚ те минуты, когда он приникает к ней, долго и
крепко сжимаЯ ее в своих объЯтиЯх, когда под огнем страх смерти заставлЯет
его глубоко зарыватьсЯ в нее лицом и всем своим телом, она его единственный
друг, его брат, его мать. …й, безмолвной надежной заступнице, стоном и
криком поверЯет он свой страх и свою боль, и она принимает их и снова
отпускает его на десЯть секунд, - десЯть секунд перебежки, еще десЯть секунд
жизни, - и опЯть подхватывает его, чтобы укрыть, порой навсегда.
‡емлЯ, землЯ, землЯ!..
‡емлЯ! “ тебЯ есть складки, и впадины, и ложбинки, в которые можно
залечь с разбега и можно забитьсЯ как крот! ‡емлЯ! Љогда мы корчились в
предсмертной тоске, под всплесками несущего уничтожение огнЯ, под леденЯщий
душу вой взрывов, ты вновь дарила нам жизнь, вливала ее в нас могучей
встречной струей! ‘мЯтение обезумевших живых существ, которых чуть было не
разорвало на клочки, передавалось тебе, и мы чувствовали в наших руках твои
ответные токи и вцеплЯлись еще крепче в тебЯ пальцами, и, безмолвно,
боЯзливо радуЯсь еще одной пережитой минуте, впивались в тебЯ губами!
ѓрохот первых разрывов одним взмахом переносит какую-то частичку нашего
бытиЯ на тысЯчи лет назад. ‚ нас просыпаетсЯ инстинкт зверЯ, - это он
руководит нашими действиЯми и охранЯет нас. ‚ нем нет осознанности, он
действует гораздо быстрее, гораздо увереннее, гораздо безошибочнее, чем
сознание. ќтого нельзЯ объЯснить. ’ы идешь и ни о чем не думаешь, как вдруг
ты уже лежишь в Ямке, и где-то позади тебЯ дождем рассыпаютсЯ осколки, а
между тем ты не помнишь, чтобы слышал звук приближающегосЯ снарЯда или хотЯ
бы подумал о том, что тебе надо залечь. …сли бы ты полагалсЯ только на свой
слух, от тебЯ давно бы ничего не оста - лось, кроме разбросанных во все
стороны кусков мЯса. Ќет, это было другое, то, похожее на Ясновидение,
чутье, которое есть у всех нас; это оно вдруг заставлЯет солдата падать
ничком и спасает его от смерти, хотЯ он и не знает, как это происходит. …сли
бы не это чутье, от ”ландрии до вогезов давно бы уже не было ни одного
живого человека.
Љогда мы выезжаем, мы просто солдаты, порой угрюмые, порой веселые, но
как только мы добираемсЯ до полосы, где начинаетсЯ фронт, мы становимсЯ
полулюдьми-полуживотными.
Ќаша колонна втЯгиваетсЯ в жиденький лесок. Њы проезжаем мимо походных
кухонь. ‡а лесом мы слезаем. ѓрузовики идут обратно. Ћни должны заехать за
нами завтра до рассвета.
Ќад лугами стелетсЯ достающий до груди слой тумана и порохового дыма.
‘ветит луна. Џо дороге проходЯт какие-то части. Ќа касках играют тусклые
отблески лунного света. €з белого тумана выглЯдывают только головы и
винтовки, кивающие головы, колыхающиесЯ стволы.
‚дали, ближе к передовой, тумана нет. ѓоловы превращаютсЯ там в
человеческие фигуры; солдатские куртки, брюки и сапоги выплывают из тумана,
как из молочного озера. Ћни образуют походную колонну. Љолонна движетсЯ, все
прЯмо и прЯмо, фигуры сливаютсЯ в сплошной клин, отдельных людей уже нельзЯ
различить, лишь темный клин с причудливыми отростками из плывущих в туманном
озере голов и винтовок медленно продвигаетсЯ вперед. ќто колонна, а не люди.
Џо одной из поперечных дорог навстречу нам подъезжают легкие орудиЯ и
повозки с боеприпасами. Љонские спины лоснЯтсЯ в лунном свете, движениЯ
лошадей красивы, они закидывают головы, видно, как блестЯт их глаза. ЋрудиЯ
и повозки скользЯт мимо нас на расплывающемсЯ фоне лунного ландшафта,
всадники с их касками кажутсЯ рыцарЯми давно ушедших времен, в этом есть
что-то красивое и трогательное.
Њы идем к саперному складу. Ћдни взваливают на плечи острые гнутые
железные бруски, и мы идем дальше. Ќести все это неудобно и тЯжело.
Њестность становитсЯ все более изрытой. €дущие впереди передают по
цепи: "‚нимание, слева глубокаЯ воронка", "Ћсторожно, траншеЯ".
Ќаши глаза напрЯжены, наши ноги и палки ощупывают почву, прежде чем
принЯть на себЯ вес нашего тела. ‚незапно колонна останавливаетсЯ; некоторые
налетают лицом на моток проволоки, который несут перед нами. ‘лышитсЯ брань.
Њы наткнулись на разбитые повозки. ЌоваЯ команда: "Љончай курить!" Њы
подошли вплотную к окопам.
Џока мы шли, стало совсем темно. Њы обходим лесок, и теперь перед нами
открываетсЯ участок передовой.
‚есь горизонт, от краЯ до краЯ, светитсЯ смутным красноватым заревом.
Ћно в непрестанном движении, там и сЯм его прорезают вспышки пламени над
стволами батарей. ‚ысоко в небе взлетают осветительные ракеты - серебристые
и красные шары; они лопаютсЯ и осыпаютсЯ дождем белых, зеленых и красных
звезд. ‚ремЯ от времени в воздух взмывают французские ракеты, которые
выбрасывают шелковый парашютик и медленно-медленно опускаютсЯ на нем к
земле. Ћт них все вокруг освещено как днем, их свет доходит до нас, мы видим
на земле резкие контуры наших теней. ђакеты висЯт в воздухе несколько минут,
потом догорают. ’отчас же повсюду взлетают новые, и вперемешку с ними -
опЯть зеленые, красные и синие.
- ‚липли, - говорит Љат.
ђаскаты орудийного грома усиливаютсЯ до сплошного приглушенного
грохота, потом он снова распадаетсЯ на отдельные группы разрывов. ‘ухим
треском пощелкивают пулеметные очереди. Ќад нашими головами мчитсЯ, воет,
свистит и шипит что-то невидимое, заполнЯющее весь воздух. ќто снарЯды
мелких калибров, но между ними в ночи уже слышитсЯ басовитое пение
крупнокалиберных "тЯжелых чемоданов", которые падают где-то далеко позади.
Ћни издают хриплый трубный звук, всегда идущий откуда-то издалека, как зов
оленей во времЯ течки, и их путь пролегает высоко над воем и свистом обычных
снарЯдов.
Џрожекторы начинают ощупывать черное небо. €х лучи скользЯт по нему,
как гигантские, суживающиесЯ на конце линейки. Ћдин из них стоит неподвижно
и только чуть подрагивает. ’отчас же рЯдом с ним поЯвлЯетсЯ второй; они
скрещиваютсЯ, между ними виднеетсЯ черное насекомое, оно пытаетсЯ уйти: это
аэроплан. ‹учи сбивают его с курса, ослеплЯют его, и он падает.
Њы забиваем железные кольЯ в землю, на равном расстоЯнии друг от друга.
Љаждый моток держат двое, а двое других разматывают колючую проволоку. ќто
отвратительнаЯ проволока с густо насаженными длинными остриЯми. џ разучилсЯ
разматывать ее и расцарапал себе руку.
—ерез несколько часов мы управились. Ќо у нас еще есть времЯ до
прибытиЯ машин. Ѓольшинство из нас ложитсЯ спать. џ тоже пытаюсь заснуть.
Ћднако длЯ этого слишком свежо. —увствуетсЯ, что мы недалеко от морЯ: холод
то и дело будит нас.
Ћдин раз мне удаетсЯ уснуть крепко. џ просыпаюсь, словно от внезапного
толчка, и не могу понЯть, где Я. џ вижу звезды, вижу ракеты, и на мгновение
мне кажетсЯ, будто Я уснул на каком-то празднике в саду. џ не знаю, утро ли
сейчас или вечер, Я лежу в белой колыбели рассвета и ожидаю ласковых слов,
которые вот-вот должны прозвучать, - слов ласковых, домашних, - уж не плачу
ли Я? џ подношу руку к глазам, - как странно, разве Я ребенок? Љожа у менЯ
нежнаЯ... ‚се это длитсЯ лишь одно мгновение, затем Я узнаю силуэт
Љатчинского. Ћн сидит спокойно, как и подобает старому служаке, и курит
трубку, - разумеетсЯ, трубку с крышечкой. ‡аметив, что Я проснулсЯ, он
говорит:
- Ђ здорово тебЯ, однако, передернуло. ќто был просто дымовой патрон.
Ћн упал вон в те кусты.
џ сажусь, на душе у менЯ какое-то странное чувство одиночества. •орошо,
что рЯдом со мной Љат. Ћн задумчиво смотрит в сторону переднего краЯ и
говорит:
- Ћчень неплохой фейерверк, если бы только это не было так опасно.
Џозади нас ударил снарЯд. Ќекоторые новобранцы испуганно вскакивают.
—ерез несколько минут разрываетсЯ еще один, на этот раз ближе. Љат выбивает
свою трубку:
- ‘ейчас нам дадут жару.
Ћбстрел началсЯ. Њы отползаем в сторону, насколько это удаетсЯ сделать
в спешке. ‘ледующий снарЯд уже накрывает нас.
Љто-то кричит. Ќад горизонтом поднимаютсЯ зеленые ракеты. ”онтаном
взлетает грЯзь, свистЯт осколки. лепающий звук их падениЯ слышен еще долгое
времЯ после того, как стихает шум разрывов.
ђЯдом с нами лежит насмерть перепуганный новобранец с льнЯными
волосами. Ћн закрыл лицо руками. …го каска откатилась в сторону. џ
подтЯгиваю ее и собираюсь нахлобучить ему на голову. Ћн поднимает глаза,
отталкивает каску и, как ребенок, лезет головой мне под мышку, крепко
прижимаЯсь к моей груди. …го узкие плечи вздрагивают. ’акие плечи были у
Љеммериха.
џ его не гоню. Ќо чтобы хоть как-нибудь использовать каску, Я
пристраиваю ее новобранцу на заднюю часть, - не длЯ того чтобы подурачитьсЯ,
а просто из тех соображений, что сейчас это самаЯ уЯзвимаЯ точка его тела.
Џравда, там толстый слой мЯса, но ранение в это место - ужасно болезненнаЯ
штука, к тому же приходитсЯ несколько месЯцев лежать в лазарете, все времЯ
на животе, а после выписки почти навернЯка будешь хромать.
ѓде-то с оглушительным треском упал снарЯд. ‚ промежутках между
разрывами слышны чьи-то крики.
Ќаконец грохот стихает. Ћгонь пронессЯ над нами, теперь его перенесли
на самые дальние запасные позиции. Њы решаемсЯ поднЯть голову и осмотретьсЯ.
‚ небе трепещут красные ракеты. Ќаверно сейчас будет атака.
Ќа нашем участке пока что по-прежнему тихо. џ сажусь и треплю
новобранца по плечу:
- Ћчнись, малыш! Ќа этот раз опЯть все обошлось.
Ћн растерЯнно оглЯдываетсЯ. џ успокаиваю его:
- Ќичего, привыкнешь.
Ћн замечает свою каску и надевает ее. Џостепенно он приходит в себЯ.
‚друг он краснеет как маков цвет, на лице его написано смущение. Ћн
осторожно дотрагиваетсЯ рукой до штанов и жалобно смотрит на менЯ. џ сразу
же соображаю, в чем дело: у него пушечнаЯ болезнь. џ, правда, вовсе не за
этим подставил ему каску как раз туда, куда надо, но теперь Я все же
стараюсь утешить его:
- ‘тыдитьсЯ тут нечего; еще и не таким, как ты, случалось наложить в
штаны, когда они впервые попадали под огонь. ‡айди за куст, сними кальсоны,
и дело с концом.
Ћн семенит за кусты. ‚округ становитсЯ тише, однако крики не
прекращаютсЯ.
- ‚ чем дело, Ђльберт? - спрашиваю Я.
- Ќесколько прЯмых попаданий на соседнем участке.
Љрики продолжаютсЯ. ќто не люди, люди не могут так страшно кричать.
Љат говорит:
- ђаненые лошади.
џ еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не веритсЯ.
ќто стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатсЯ все муки живой
плоти, жгучаЯ, ужасающаЯ боль. Њы побледнели. „етеринг встает во весь рост:
- €зверги, живодеры! „а пристрелите же их!
„етеринг - крестьЯнин и знает толк в лошадЯх. Ћн взволнован. Ђ стрельба
как нарочно почти совсем стихла. Ћт этого их крики слышны еще отчетливее. Њы
уже не понимаем, откуда они берутсЯ в этом внезапно притихшем серебристом
мире; невидимые, призрачные, они повсюду, где-то между небом и землей, они
становЯтсЯ все пронзительнее, этому, кажетсЯ, не будет конца, - „етеринг уже
вне себЯ от Ярости и громко кричит:
- ‡астрелите их, застрелите же их наконец, черт вас возьми!
- €м ведь нужно сперва подобрать раненых, - говорит Љат.
Њы встаем и идем искать место, где все это происходит. …сли мы увидим
лошадей, нам будет не так невыносимо тЯжело слышать их крики. “ Њайера есть
с собой бинокль. Њы смутно видим темный клубок - группу санитаров с
носилками и еще какие-то черные большие движущиесЯ комьЯ. ќто раненые
лошади. Ќо не все. Ќекоторые носЯтсЯ еще дальше впереди, валЯтсЯ на землю и
снова мчатсЯ галопом. “ одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом
свисают кишки. ‹ошадь запутываетсЯ в них и падает, но снова встает на ноги.
„етеринг вскидывает винтовку и целитсЯ. Љат ударом кулака направлЯет
ствол вверх:
- ’ы с ума сошел? „етеринг дрожит всем телом и швырЯет винтовку оземь.
Њы садимсЯ и зажимаем уши. Ќо нам не удаетсЯ укрытьсЯ от этого
душераздирающего стона, этого воплЯ отчаЯниЯ, - от него нигде не укроешьсЯ.
‚се мы видали виды. Ќо здесь и нас бросает в холодный пот. •очетсЯ
встать и бежать без оглЯдки, все равно куда, лишь бы не слышать больше этого
крика. Ђ ведь это только лошади, это не люди.
Ћт темного клубка снова отделЯютсЯ фигуры людей с носилками. ‡атем
раздаетсЯ несколько одиночных выстрелов. —ерные комьЯ дергаютсЯ и становЯтсЯ
более плоскими. Ќаконец-то! Ќо еще не все кончено. ‹юди не могут подобратьсЯ
к тем раненым животным, которые в страхе бегают по лугу, всю свою боль
вложив в крик, вырывающийсЯ из широко разинутой пасти. Ћдна из фигур
опускаетсЯ на колено... ‚ыстрел. ‹ошадь свалилась, а вот и еще одна.
ЏоследнЯЯ уперлась передними ногами в землю и кружитсЯ как карусель. Џрисев
на круп и высоко задрав голову, она ходит по кругу, опираЯсь на передние
ноги, - наверно, у нее раздроблен хребет. ‘олдат бежит к лошади и
приканчивает ее выстрелом. Њедленно, покорно она опускаетсЯ на землю.
Њы отнимаем ладони от ушей. Љрик умолк. ‹ишь один протЯжный замирающий
вздох все еще дрожит в воздухе. € снова вокруг нас только ракеты, пение
снарЯдов и звезды, и теперь это даже немного странно.
„етеринг отходит в сторону и говорит в сердцах:
- Ђ эти-то твари в чем провинились, хотел бы Я знать!
Џотом он снова подходит к нам. Ћн говорит взволнованно, его голос
звучит почти торжественно:
- ‘амаЯ величайшаЯ подлость, - это гнать на войну животных, вот что Я
вам скажу!
Њы идем обратно. Џора добиратьсЯ до наших машин. Ќебо чуть-чуть
посветлело. “же три часа утра. ЏотЯнуло свежим, прохладным ветром; в
предрассветной мгле наши лица стали серыми.
Ќа ощупь, гуськом мы пробираемсЯ вперед через окопы и воронки и снова
попадаем в полосу тумана. Љатчинский беспокоитсЯ - это дурной знак.
- —то с тобой, Љат? - спрашивает Љропп.
- Њне хотелось бы, чтобы мы поскорее попали домой.
Џод словом "домой" он подразумевает наши бараки.
- ’еперь уже недолго. Љат.
Љат нервничает.
- Ќе знаю, не знаю...
Њы добираемсЯ до траншей, затем выходим на луга. ‚от и лесок поЯвилсЯ;
здесь нам знаком каждый клочок земли. Ђ вот и кладбище с его холмиками и
черными крестами.
Ќо тут за нашей спиной раздаетсЯ свист. Ћн нарастает до треска, до
грохота. Њы пригнулись - в ста метрах перед нами взлетает облако пламени.
—ерез минуту следует второй удар, и над макушками леса медленно
поднимаетсЯ целый кусок лесной почвы, а с ним и три-четыре дерева, которые
тоже одно мгновение висЯт в воздухе и разлетаютсЯ в щепки. ипЯ, как клапаны
парового котла, за ними уже летЯт следующие снарЯды, - это шквальный огонь.
Љто-то кричит:
- ‚ укрытие! ‚ укрытие! ‹уг - плоский, как доска, лес - слишком далеко,
и там все равно опасно; единственное укрытие - это кладбище и его могилы.
‘потыкаЯсь в темноте, мы бежим туда, в одно мгновение каждый прилипает к
одному из холмиков, как метко припечатанный плевок.
—ерез какие-нибудь несколько секунд было бы уже поздно. ‚ окружающей
нас тьме начинаетсЯ какой-то шабаш. ‚се вокруг ходит ходуном. Ћгромные
горбатые чудища, чернее, чем самаЯ чернаЯ ночь, мчатсЯ прЯмо на нас,
проносЯтсЯ над нашими головами. ЏламЯ взрывов трепетно озарЯет кладбище.
‚се выходы отрезаны. ‚ свете вспышек Я отваживаюсь бросить взглЯд на
луг. Ћн напоминает вздыбленную поверхность бурного морЯ, фонтанами
взметаютсЯ ослепительно Яркие разрывы снарЯдов. Ќечего и думать, чтобы
кто-нибудь смог сейчас перебратьсЯ через него.
‹ес исчезает на наших глазах, снарЯды вбивают его в землю, разносЯт в
щепки, рвут на клочки. Ќам придетсЯ остатьсЯ здесь, на кладбище.
Џеред нами разверзлась трещина. „ождем летЯт комьЯ земли. џ ощущаю
толчок. ђукав мундира вспорот осколком. ‘жимаю кулак. Ѓоли нет. Ќо это менЯ
не успокаивает, - при ранении боль всегда чувствуетсЯ немного позже. џ
ощупываю руку. Ћна оцарапана, но цела. ’ут что-то с треском ударЯетсЯ о мою
голову, так что у менЯ темнеет в глазах. Њолнией мелькает мысль: только не
потерЯть сознаниЯ! Ќа секунду Я проваливаюсь в черное месиво, но тотчас же
снова выскакиваю на поверхность. ‚ мою каску угодил осколок, он был уже на
излете, и не смог пробить ее. ‚ытираю забившуюсЯ в глаза труху. Џередо мной
раскрылась Яма, Я смутно вижу ее очертаниЯ. ‘нарЯды редко попадают в одну и
ту же воронку, поэтому Я хочу перебратьсЯ туда. џ рывком нырЯю вперед,
распластавшись как рыба на дне, но тут снова слышитсЯ свист, Я сжимаюсь в
комок, ощупью ищу укрытие, натыкаюсь левой рукой на какой-то предмет.
Џрижимаюсь к нему, он поддаетсЯ, у менЯ вырываетсЯ стон, землЯ трескаетсЯ,
взрывнаЯ волна гремит в моих ушах, Я подо что-то заползаю, чем-то накрываюсь
сверху. ќто доски и сукно, но это укрытие, жалкое укрытие от сыплющихсЯ
сверху осколков.
Ћткрываю глаза. Њои пальцы вцепились в какой-то рукав, в чью-то руку.
ђаненый? џ кричу ему. Ћтвета нет. ќто мертвый. ЊоЯ рука тЯнетсЯ дальше,
натыкаетсЯ на щепки, и тогда Я вспоминаю, что мы на кладбище.
Ќо огонь сильнее, чем все другое. Ћн выключает сознание, Я забиваюсь
еще глубже под гроб, - он защитит менЯ, даже если в нем лежит сама смерть.
Џередо мной зиЯет воронка. џ пожираю ее глазами, мне нужно добратьсЯ до
нее одним прыжком. ‚друг кто-то бьет менЯ по лицу, чьЯ-то рука цеплЯетсЯ за
мое плечо. “ж не мертвец ли воскрес? ђука трЯсет менЯ, Я поворачиваю голову
и при свете короткой, длЯщейсЯ всего лишь секунду вспышки с недоумением
вглЯдываюсь в лицо Љатчинского; он широко раскрыл рот и что-то кричат; Я
ничего не слышу, он трЯсет менЯ, приближает свое лицо ко мне; наконец грохот
на мгновение ослабевает, и до менЯ доходит его голос:
- ѓаз, г-а-а-з, г-а-аз, передай дальше.
џ рывком достаю коробку противогаза. Ќеподалеку от менЯ кто-то лежит. “
менЯ сейчас только одна мысль - этот человек должен знать!
- ѓа-а-з, га-аз!
џ кричу, подкатываюсь к нему, бью его коробкой, он ничего не замечает.
…ще удар, еще удар. Ћн только пригибаетсЯ, - это один из новобранцев. ‚
отчаЯнии Я ищу глазами Љата, - он уже надел маску. ’огда Я вытаскиваю свою,
каска слетает у менЯ с головы, резина обтЯгивает мое лицо. џ наконец
добралсЯ до новобранца, его противогаз как раз у менЯ под рукой, Я
вытаскиваю маску, натЯгиваю ему на голову, он тоже хватаетсЯ за нее, Я
отпускаю его, бросок, и Я уже лежу в воронке.
ѓлухие хлопки химических снарЯдов смешиваютсЯ с грохотом разрывов.
Њежду разрывами слышно гудение набатного колокола; гонги и металлические
трещотки возвещают далеко вокруг: "ѓаз, газ, газ!"
‡а моей спиной что-то шлепаетсЯ о дно воронки.
ђаз-другой. џ протираю запотевшие от дыханиЯ очки противогаза. ќто Љат,
Љропп и еще кто-то. Њы лежим вчетвером в тЯгостном, напрЯженном ожидании и
стараемсЯ дышать как можно реже.
‚ эти первые минуты решаетсЯ вопрос жизни и смерти: герметична ли
маска? џ помню страшные картины в лазарете: отравленные газом, которые еще
несколько долгих дней умирают от удушьЯ и рвоты, по кусочкам отхаркиваЯ
перегоревшие легкие.
џ дышу осторожно, прижав губы к клапану. ‘ейчас облако газа
расползаетсЯ по земле, проникаЯ во все углублениЯ. Љак огромнаЯ мЯгкаЯ
медуза, заползает оно в нашу воронку, лениво заполнЯЯ ее своим студенистым
телом. џ толкаю Љата: нам лучше выбратьсЯ наверх, чем лежать здесь, где
больше всего скапливаетсЯ газ. Ќо мы не успеваем сделать это: на нас снова
обрушиваетсЯ огненный шквал. Ќа этот раз грохочут, кажетсЯ, уже не снарЯды,
- это бушует сама землЯ.
Ќа нас с треском летит что-то черное и падает совсем рЯдом с нами, это
подброшенный взрывом гроб.
џ вижу, что Љат делает какие-то движениЯ, и ползу к нему. ѓроб упал
прЯмо на вытЯнутую руку того солдата, что лежал четвертым в нашей Яме.
‘вободной рукой он пытаетсЯ сорвать с себЯ маску. Љропп успевает вовремЯ
схватить его руку и, заломив ее резким движением за спину, крепко держит.
Њы с Љатом пробуем освободить раненую руку. Љрышка гроба треснула и
держитсЯ непрочно; мы без труда открываем ее; труп мы выбрасываем, и он
скатываетсЯ на дно воронки; затем мы пытаемсЯ приподнЯть нижнюю часть гроба.
Љ счастью, солдат потерЯл сознание, и Ђльберт может нам помочь. ’еперь
нам уже не надо действовать так осторожно, и мы работаем в полную силу.
Ќаконец гроб со скрипом трогаетсЯ с места и приподнимаетсЯ на подсунутых под
него лопатах.
‘тало светлее. Љат берет обломок крышки, подкладывает его под
раздробленное плечо, и мы делаем перевЯзку, истратив на это все бинты из
наших индивидуальных пакетов. Џока что мы больше ничего не можем сделать.
ЊоЯ голова в противогазе звенит и гудит, она, кажетсЯ, вот-вот лопнет.
‹егкие работают с большой нагрузкой: им приходитсЯ вдыхать все тот же самый
горЯчий, уже не раз побывавший в них воздух, вены на висках вздуваютсЯ. …ще
немного, и Я наверно задохнусь.
‚ воронку просачиваетсЯ серый свет. Џо кладбищу гулЯет ветер. џ
перекатываюсь через край воронки. ‚ мутно-грЯзных сумерках рассвета передо
мной лежит чьЯ-то оторваннаЯ нога, сапог на ней совершенно цел, сейчас Я
вижу все это вполне отчетливо. Ќо вот в нескольких метрах подальше кто-то
поднимаетсЯ с земли; Я протираю стекла, от волнениЯ они сразу же снова
запотевают, Я с напрЯжением вглЯдываюсь в его лицо, - так и есть: на нем уже
нет противогаза.
…ще несколько секунд Я выжидаю: он не падает, он что-то ищет глазами и
делает несколько шагов, - ветер разогнал газ, воздух чист. ’огда и Я тоже с
хрипом срываю с себЯ маску и падаю. ‚оздух хлынул мне в грудь, как холоднаЯ
вода, глаза вылезают из орбит, какаЯ-то темнаЯ волна захлестывает менЯ и
гасит сознание.
ђазрывов больше не слышно. џ оборачиваюсь к воронке и делаю знак
остальным. Ћни вылезают и сдергивают маски. Њы подхватываем раненого, один
из нас поддерживает его руку в лубке. ‡атем мы поспешно уходим.
Ћт кладбища осталась груда развалин. Џовсюду разбросаны гробы и
покойники. Ћни умерли еще раз, но каждый из тех, кто был разорван на клочки,
спас жизнь кому-нибудь из нас.
Ћграда разбита, проходЯщие за ней рельсы фронтовой узкоколейки сорваны
со шпал, их высоко загнутые концы вздыбились в небо. Џеред нами кто-то
лежит. Њы останавливаемсЯ; только Љропп идет с раненым дальше.
‹ежащий на земле солдат - один из новобранцев. …го бедро перепачкано
кровью; он так обессилел, что Я достаю свою флЯжку, в которой у менЯ
осталось немного рому с чаем. Љат отводит мою руку и нагибаетсЯ к нему.
- Људа тебЯ угораздило, браток? Ћн только водит глазами; он слишком
слаб, чтобы говорить.
Њы осторожно разрезаем штанину. Ћн стонет.
- ‘покойно, спокойно, сейчас тебе будет легче.
…сли у него ранение в живот, ему ничего нельзЯ пить. …го не стошнило, -
это хороший признак. Њы обнажаем ему бедро. ќто сплошнаЯ кроваваЯ каша с
осколками кости. ‡адет сустав. ќтот мальчик никогда больше не сможет ходить.
џ провожу влажным пальцем по его вискам и даю ему отхлебнуть глоток
рому. ѓлаза его немного оживают. ’олько теперь мы замечаем, что и праваЯ
рука тоже кровоточит.
Љат раздергивает два бинта, стараЯсь сделать их как можно шире, чтобы
они прикрыли рану. џ ищу какойнибудь материи, чтобы перевЯзать ногу поверх
бинтов. Ѓольше у нас ничего нет, поэтому Я вспарываю штанину раненого еще
дальше, чтобы использовать длЯ перевЯзки кусок от его кальсон. Ќо кальсон на
нем нет. џ присматриваюсь к нему повнимательней: это мой давешний знакомый с
льнЯными волосами.
’ем временем Љат обыскал карманы одного из убитых и нашел в них еще
несколько пакетиков с бинтами, которые мы осторожно прикладываем к ране.
Џаренек все времЯ не спускает с нас глаз. џ говорю ему:
- Њы сходим за носилками.
’огда он разжимает губы и шепчет:
- Ћстаньтесь здесь.
Љат говорит:
- Њы ведь ненадолго. Њы придем за тобой с носилками.
’рудно сказать, понЯл ли он нас. †алобно, как ребенок, хнычет он нам
вслед:
- Ќе уходите.
Љат оглЯдываетсЯ и шепчет:
- Ђ может, просто взЯть револьвер, чтобы все это поскорее кончилось?
Џаренек врЯд ли перенесет транспортировку и в лучшем случае протЯнет
еще несколько дней. Ќо все, что он пережил до сих пор, - ничто в сравнении с
тем, что ему еще предстоит перед смертью. ‘ейчас он еще оглушен и ничего не
чувствует. —ерез час он превратитсЯ в кричащий от невыносимой боли комок
нервов. „ни, которые ему еще осталось прожить, будут длЯ него непрерывной,
сводЯщей с ума пыткой. € кому это надо, чтобы он промучилсЯ эти несколько
дней?..
џ киваю:
- „а, Љат, надо просто взЯть револьвер.
- „авай его сюда, - говорит он и останавливаетсЯ.
џ вижу, что он решилсЯ. ЋглЯдываемсЯ, - мы уже не одни. ‚озле нас
скапливаетсЯ кучка солдат, из воронок и могил показываютсЯ головы.
Њы приносим носилки.
Љат покачивает головой:
- ’акие молодые...
Ћн повторЯет:
- ’акие молодые, ни в чем не повинные парни...
Ќаши потери оказались меньше, чем можно было ожидать: пЯть убитых и
восемь раненых. ќто был лишь короткий огневой налет. „вое из убитых лежат в
одной из развороченных могил; нам остаетсЯ только засыпать их.
Њы отправлЯемсЯ в обратный путь. ђастЯнувшись цепочкой, мы молча бредем
в затылок друг другу. ђаненных отправлЯют на медицинский пункт. “тро
пасмурное, санитары бегают с номерками и карточками, раненые тихо стонут.
ЌачинаетсЯ дождь.
—ерез час мы добираемсЯ до наших машин и залегаем в них. ’еперь нам уже
не так тесно.
„ождь пошел сильнее. Њы разворачиваем плащпалатки и натЯгиваем их на
голову. „ождь барабанит по ним. ‘ боков стекают струйки воды. Њашины с
хлюпаньем нырЯют в выбоины, и мы раскачиваемаЯ в полусне из стороны в
сторону.
‚ передней части кузова стоЯт два солдата, которые держат в руках
длинные палки с рогулькой на конце. Ћни следЯт за телефонными проводами,
висЯщими поперек дороги так низко, что могут снести наши головы. ‘воими
рогатками солдаты заранее подхватывают провод и приподнимают его над
машиной. Њы слышим их возгласы: "‚нимание - провод", приседаем в полусне и
снова выпрЯмлЯемсЯ.
Њонотонно раскачиваютсЯ машины, монотонно звучат окрики, монотонно идет
дождь. ‚ода льетсЯ на наши гооловы и на головы убитых на передовой, на тело
маленького новобранца и на его рану, котораЯ слишком велика длЯ его бедра,
она льетсЯ на могилу Љеммериха, она льетсЯ в наши сердца.
ѓде-то ударил снарЯд. Њы вздрагиваем, глаза напрЯжены, руки вновь
готовы перебросить тело через борт машины в - придорожную канаву.
Ќо больше ничего не слышно. ‹ишь времЯ от времени - монотонные
возгласы: "‚нимание - провод". Њы приседаем - мы снова дремлем.

•лопотно убивать каждую вошь в отдельности, если их у тебЯ сотни. ќти
твари не такие уж мЯгкие, и давить их ногтем в конце концов надоедает.
Џоэтому ’ьЯден взЯл крышечку от коробки с ваксой и приладил ее с помощью
кусочка проволоки над горЯщим огарком свечи. ‘тоит только бросить вошь на
эту маленькую сковородку, как сразу же раздаетсЯ легкий треск и насекомому
приходит конец.
Њы уселись в кружок, голые по поЯс (в помещении тепло), держим рубашки
на коленЯх, а наши руки занЯты работой. “ •айе какаЯ-то особаЯ порода вшей:
на голове у них красный крест. Ћн утверждает поэтому, что привез их с собой
из лазарета в ’уру и что он заполучил их непосредственно от одного майора
медицинской службы. €х жир, который медленно скапливаетсЯ в жестЯной
крышечке, •айе собираетсЯ использовать длЯ смазки сапог и целые полчаса
оглушительно хохочет над своей шуткой.
Ћднако сегоднЯ она не имеет у нас особенного успеха: мы слишком занЯты
другими мыслЯми.
‘лух подтвердилсЯ: •иммельштос прибыл. Ћн поЯвилсЯ у нас вчера, мы уже
слышали его так хорошо знакомый нам голос. ѓоворЯт, что он переусердствовал,
гонЯЯ новобранцев. Ћн не знал, что среди них был сын одного очень крупного
провинциального чиновника. ќто его и погубило.
‡десь его многое ожидает. ‚от уже несколько часов ’ьЯден обсуждает с
нами, что он ему скажет, перебираЯ при этом всевозможные варианты. •айе
задумчиво поглЯдывает на свою огромную лапищу и подмигивает мне одним
глазом. €збиение •иммельштоса было вершиной жизненного пути •айе; он
рассказывал мне, что и сейчас нередко видит эту сцену во сне.
Љропп и Њюллер беседуют. Љропп - единственный, у кого сегоднЯ есть
трофеи: он раздобыл котелок чечевицы, вероЯтно, на кухне у саперов. Њюллер с
жадностью коситсЯ на котелок, однако берет себЯ в руки и спрашивает:
- Ђльберт, что бы ты сделал, если бы сейчас вдруг объЯвили мир?
- Њир? ќтого вообще не может быть! - отрезает Љропп.
- Ќу, а все же, - настаивает Њюллер, - ну, что бы ты стал делать?
- „ернул бы отсюда! - ворчит Љропп.
- ќто Ясно. Ђ потом?
- ЌапилсЯ бы, - говорит Ђльберт.
- Ќе трепись, Я с тобой серьезно...
- € Я тоже серьезно, - говорит Ђльберт. - Ђ что же прикажешь делать
еще?
Љат проЯвлЯет интерес к разговору. Ћн требует у Љроппа, чтобы тот
выделил ему чечевицы, получает свою часть, затем долгое времЯ размышлЯет и
наконец высказывает свое мнение:
- ЌапитьсЯ, конечно, можно, а вообще-то айда на ближайшую станцию и
домой, к бабе. Џойми ж ты, чудак человек, это ж мир...
Ћн роетсЯ в своем клеенчатом бумажнике, достает какую-то фотографию и с
гордостью показывает ее всем по очереди:
- ЊоЯ старуха! ‡атем он снова убирает фотографию и разражаетсЯ бранью:
- ЏодлаЯ война: черт ее побери...
- ’ебе хорошо говорить, - вставлЯю Я, - у тебЯ - сынишка и жена.
- Џравильно, - подтверждает он, - и мне надо думать о том, как их
прокормить.
Њы смеемсЯ:
- ‡а этим делом не станет, Љат: если понадобитсЯ, ты просто
реквизируешь, что тебе нужно.
Њюллер голоден, и полученные ответы не удовлетворЯют его. Ћн внезапно
прерывает сладкие мечты •айе ‚естхуса, который мысленно избивает своего
недруга.
- •айе, а что бы стал делать ты, если бы сейчас наступил мир?
- Ќа месте •айе Я бы хорошенько всыпал тебе по заднице, чтобы ты вообще
не заводил здесь этих разговорчиков, - говорю Я. - ‘ чего это ты вдруг?
- ‘ чего на крыше коровье дерьмо? - лаконично отвечает Њюллер и снова
обращаетсЯ к •айе ‚естхусу со своим вопросом.
•айе трудно ответить с ходу. Ќа его веснушчатом лице написано
недоумение:
- ќто когда уже не будет войны, так, что ли?
- Ќу да. Љакой ты у нас сообразительный!
- ’ак ведь после войны наверно опЯть будут бабы, верно? - •айе
облизываетсЯ.
- Ѓудут и бабы.
- ‚от житуха-то будет, забодай менЯ комф! - говорит •айе, и лицо его
оттаивает. - ’огда Я подобрал бы себе крепкую бабенку, этакого, знаете ли,
драгуна в юбке, чтоб было бы за что подержатьсЯ, и без долгих разговоров - в
постельку. Ќет, вы только подумайте, настоЯщаЯ перина, да еще на пружинном
матраце! ќх, ребЯта, да Я целую неделю и штанов бы не надевал!
‚се молчат. ‘лишком уж великолепна эта картина. Њороз пробегает у нас
по коже. Ќаконец Њюллер собираетсЯ с духом и спрашивает:
- Ђ потом? •айе молчит. ‡атем он несколько нерешительно заЯвлЯет:
- …сли бы Я был унтер-офицером, Я бы еще осталсЯ на сверхсрочную.
- •айе, ты просто не в своем уме, - говорю Я.
Ќичуть не обижаЯсь, он отвечает мне вопросом:
- Ђ ты когда-нибудь резал торф? Џоди, попробуй.
‘ этими словами он достает из-за голенища ложку и запускает ее в
котелок Ђльберта.
- € все-таки это, наверно, не хуже, чем рыть окопы в ампани, - отвечаю
Я.
•айе жует и ухмылЯетсЯ:
- ‡ато дольше. „а и отлынивать там нельзЯ.
- Ќо послушай, •айе, чудак, дома-то ведь все-таки лучше!
- Љак сказать, - говорит он и задумываетсЯ с открытым ртом.
Ќа его лице написано, о чем он сейчас думает. †алкаЯ лачуга на болоте,
тЯжелаЯ работа в знойной степи с раннего утра и до вечера, скудный
заработок, грЯзнаЯ одежда поденщика...
- ‚ мирное времЯ на действительной можно жить припеваючи, - говорит он:
- каждый день тебе засыпают твой корм, а не то можешь устроить скандал: у
тебЯ есть своЯ постель, каждую неделю чистое белье, как у господ; ты
унтер-офицер, служишь свою службу, обмундирован с иголочки; по вечерам ты
вольнаЯ птица и идешь себе в пивную.
•айе чрезвычайно гордитсЯ своей идеей. Ћн просто влюблен в нее.
- Ђ отслужил свои двенадцать лет - получай аттестат на пенсию и иди в
сельские жандармы. ’огда можешь хоть целый день гулЯть.
Ћт этих грез о будущем его бросает в пот.
- ’ы только подумай, как тебЯ будут угощать! ‡десь рюмка коньЯку, там
пол-литра. ‘ жандармом небось каждый захочет дружить.
- „а ты ведь никогда не станешь унтером, •айе, - вставлЯет Љат.
•айе смущенно смотрит на него и умолкает. Ќаверно, он думает сейчас о
Ясных осенних вечерах, о воскресеньЯх в степи, звоне деревенских колоколов,
о ночах, проведенных с батрачками, о гречишных пирогах с салом, о сельском
трактире, где можно целыми часами беспечно болтать с друзьЯми...
…го воображение не в силах так быстро управитьсЯ с нахлынувшими на него
картинами; поэтому он только раздраженно ворчит:
- € чего вы вечно лезете с вашими дурацкими расспросами?
Ћн натЯгивает на себЯ рубашку и застегивает куртку.
- Ђ ты бы что сделал, ’ьЯден? - спрашивает Љропп.
’ьЯден думает только об одном:
- ‘тал бы следить за •иммельштосом, чтобы не упустить его.
„ай ’ьЯдену волю, он, пожалуй, посадил бы •иммельштоса в клетку, чтобы
каждое утро нападать на него с дубинкой. ‘ейчас он опЯть размечталсЯ и
говорит, обращаЯсь к Љроппу:
- Ќа твоем месте Я постаралсЯ бы стать лейтенантом. ’огда бы ты мог
гонЯть его, пока у него задница не взопреет.
- Ђ ты, „етеринг? - продолжает допытыватьсЯ Њюллер. ‘ его любовью
задавать вопросы ему бы только ребЯт учить.
„етеринг не охотник до разговоров. Ќо на этот вопрос он отвечает. Ћн
смотрит в небо и произносит всего лишь одну фразу:
- џ подоспел бы как раз к уборке.
‘ этими словами он встает и уходит.
…го одолевают заботы. •озЯйство приходитсЯ вести жене. Љ тому же, у
него еще забрали двух лошадей. Љаждый день он читает доходЯщие до нас
газеты: уж нет ли дождЯ в его родных краЯх в Ћльденбурге? Ђ то они не успеют
убрать сено.
‚ этот момент поЯвлЯетсЯ •иммельштос. Ћн направлЯетсЯ прЯмо к нам. ‹ицо
’ьЯдена покрываетсЯ пЯтнами. Ћн растЯгиваетсЯ во весь рост на траве и от
волнениЯ закрывает глаза.
•иммельштос ведет себЯ несколько нерешительно, он замедлЯет шаги. Ќо
затем все-таки подходит к нам. Ќикто даже и не думает встать. Љропп с
интересом разглЯдывает его.
’еперь он стоит перед нами и ждет. ‚идЯ, что все молчат, он пускает
пробный шар:
- Ќу как дела? Џроходит несколько секунд; •иммельштос Явно не знает,
как ему следует себЯ вести. ‘ каким удовольствием он заставил бы нас сейчас
сделать хорошую пробежку! Ћднако он, как видно, уже понЯл, что фронт - это
не казармы. Ћн делает еще одну попытку, обращаЯсь на этот раз не ко всем
сразу, а только к одному из нас; он надеетсЯ, что так скорее получит ответ.
Ѓлиже всех к нему сидит Љропп. …го-то •иммельштос и решает удостоить своим
вниманием.
- ’оже здесь? Ќо Ђльберт отнюдь не собираетсЯ напрашиватьсЯ к нему в
друзьЯ.
- Ќемножко подольше, чем вы, - кратко отвечает он.
ђыжие усы •иммельштоса подрагивают.
- ‚ы, кажетсЯ, менЯ не узнаете? ’ьЯден открывает глаза:
- Ќет, почему же? ’еперь •иммельштос поворачиваетсЯ к нему:
- ‚едь это ’ьЯден, не так ли? ’ьЯден поднимает голову:
- Ђ хочешь, Я тебе скажу, кто ты? •иммельштос обескуражен:
- ‘ каких это пор мы с вами на ты? Њы, по-моему, еще в канаве вместе не
валЯлись.
Ћн никак не может найти выход из создавшегосЯ положениЯ. ‘толь открытой
вражды он от нас не ожидал. Ќо пока что он держит ухо востро, - наверно, ему
уже успели наболтать про выстрелы в спину.
‘лова •иммельштоса о канаве настолько разъЯрили ’ьЯдена, что он даже
становитсЯ остроумным:
- Ќет, ты там один валЯлсЯ.
’еперь и •иммельштос тоже кипит от злости. Ћднако ’ьЯден поспешно
опережает его; ему не терпитсЯ высказать до конца свою мысль.
- ’ак сказать тебе, кто ты? ’ы гад паршивый, вот ты кто! џ уж давно
хотел тебе это сказать.
‚ его сонных свиных глазках светитсЯ торжество, - он много месЯцев ждал
той минуты, когда швырнет этого "гада" в лицо своему недругу.
•иммельштоса тоже прорвало:
- Ђх ты щенок, грЯзнаЯ торфЯнаЯ крыса! ‚стать, руки по швам, когда с
вами разговаривает начальник!
’ьЯден делает величественный жест:
- ‚ольно, •иммельштос. Љру-гом!
•иммельштос бушует. ќто уже не человек, - это оживший устав строевой
службы, негодующий на нарушителей. ‘ам кайзер не счел бы себЯ более
оскорбленным, чем он. Ћн рЯвкает:
- ’ьЯден, Я приказываю вам по долгу службы: встать!
- …ще что прикажете? - спрашивает ’ьЯден.
- ‚ы будете выполнЯть мой приказ или нет? ’ьЯден отвечает, не повышаЯ
голоса и, сам того не знаЯ, заканчивает свою речь популЯрнейшей цитатой из
немецкого классика [4]. Ћдновременно он оголЯет свой тыл.
•иммельштос срываетсЯ с места, словно его ветром подхватило:
- ‚ы пойдете под трибунал! Њы видим, как он убегает по направлению к
ротной канцелЯрии.
•айе и ’ьЯден оглушительно ржут, - так умеют хохотать только торфЯники.
“ •айе от смеха заскакивает челюсть, и он беспомощно мычит открытым ртом.
Ђльберт вправлЯет ее ударом кулака.
Љат озабочен:
- …сли он доложит, тебе несдобровать.
- Ђ ты думаешь, он доложит? - спрашивает ’ьЯден.
- ЋбЯзательно, - говорю Я.
- ’ебе закатЯт по меньшей мере пЯть суток строгого, - заЯвлЯет Љат.
’ьЯдена это ничуть не страшит.
- ЏЯть суток в кутузке - это пЯть суток отдыха.
- Ђ если в крепость? - допытываетсЯ более основательный Њюллер.
- Џока сидишь там, глЯдишь и отвоевалсЯ.
’ьЯден - счастливчик. Ћн не знает, что такое заботы. ‚ сопровождении
•айе и ‹еера он удалЯетсЯ, чтобы не попастьсЯ начальству под горЯчую руку.
Њюллер все еще не закончил свой опрос. Ћн снова принимаетсЯ за Љроппа:
- Ђльберт, ну а если ты и вправду попал бы сейчас домой, что б ты стал
тогда делать?
’еперь Љропп наелсЯ и стал от этого уступчивее:
- Ђ сколько человек осталось от нашего класса? Њы подсчитываем: семь
человек из двадцати убиты, четверо - ранены, один - в сумасшедшем доме.
‡начит, нас набралось бы в лучшем случае двенадцать человек.
- €з них трое - лейтенанты, - говорит Њюллер. - ’ы думаешь, они
согласились бы, чтобы на них снова орал Љанторек?
Њы думаем, что нет; мы тоже не захотели бы, чтобы он орал на нас.
- Ђ как ты представлЯешь себе, что такое тройное действие в "‚ильгельме
’елле"? - вдруг вспоминает Љропп и хохочет до слез.
- Љакие цели ставил перед собой геттингенский "‘оюз рощи"? - испытующе
спрашивает Њюллер, внезапно переходЯ на строгий тон.
- ‘колько детей было у Љарла ‘мелого? - спокойно парирую Я.
- €з вас ничего путного не выйдет, Ѓоймер, - квакает Њюллер.
- Љогда была битва при ‡аме? - интересуетсЯ Љропп.
- “ вас нет прочных моральных принципов, Љропп, садитесь! ’ри с
минусом! - говорю Я, делаЯ пренебрежительный жест рукой.
- Љакие государственные задачи ‹икург почитал важнейшими? - шипит
Њюллер, поправлЯЯ воображаемое пенсне.
- Љак нужно расставить знаки препинаниЯ во фразе:
"Њы, немцы, не боимсЯ никого, кроме бога?" - вопрошаю Я.
- ‘колько жителей насчитывает Њельбурн? - щебечет в ответ Њюллер.
- Љак же вы будете жить, если даже этого не знаете? - спрашиваю Я
Ђльберта возмущенным тоном.
Ќо тот пускает в ход другой козырь:
- ‚ чем заключаетсЯ Явление сцеплениЯ? Њы уже успели основательно
позабыть все эти премудрости. Ћни оказались совершенно бесполезными. Ќо
никто не учил нас в школе, как закуривать под дождем и на ветру или как
разжигать костер из сырых дров, никто не объЯснЯл, что удар штыком лучше
всего наносить в живот, а не в ребра, потому что в животе штык не
застревает.
Њюллер задумчиво говорит:
- Ђ что толку? ‚едь нам все равно придетсЯ снова сесть на школьную
скамью.
џ считаю, что это исключено:
- Њожет быть, нам разрешат сдавать льготные экзамены?
- „лЯ этого нужна подготовка. € даже если ты их сдашь, что потом? Ѓыть
студентом не намного лучше. …сли у тебЯ нет денег, тебе все равно придетсЯ
зубрить.
- Ќет, это, пожалуй, немного получше. Ќо и там тебе тоже будут
вдалбливать всЯкую чушь.
Љропп настроен совершенно так же, как мы:
- Љак можно принимать все это всерьез, если ты побывал здесь, на
фронте?
- Ќо надо же тебе иметь профессию, - возражает Њюллер, точь-в-точь так,
как говаривал Љанторек.
Ђльберт вычищает ножом грЯзь из-под ногтей. Њы удивлены таким
щегольством. Ќо он делает это просто потому, что задумалсЯ. Ћн отбрасывает
нож и заЯвлЯет:
- ‚ том-то и дело. € Љат, и „етеринг, и •айе снова вернутсЯ к своей
профессии, потому что у них она уже была раньше. € •иммельштос - тоже. Ђ вот
у нас ее не было. Љак же нам привыкнуть к какому-нибудь делу после всего
этого? - Ћн кивает головой в сторону фронта.
- •орошо бы стать рантье, тогда можно было бы жить где-нибудь в лесу, в
полном одиночестве, - говорю Я, но мне тотчас же становитсЯ стыдно за эти
чрезмерные претензии.
- —то же с нами будет, когда мы вернемсЯ? - спрашивает Њюллер, и даже
ему становитсЯ не по себе.
Љропп пожимает плечами:
- Ќе знаю. ‘начала надо остатьсЯ в живых, а там видно будет.
‚ сущности, никто из нас ничего не может сказать.
- ’ак что же мы стали бы делать? - спрашиваю Я.
- “ менЯ ни к чему нет охоты, - устало отвечает Љропп. - ‚едь рано или
поздно ты умрешь, так не все ли равно, что ты нажил? € вообще Я не верю, что
мы вернемсЯ.
- ‡наешь, Ђльберт, когда Я об этом размышлЯю, - говорю Я через
некоторое времЯ, переворачиваЯсь на спину, - когда Я думаю о том, что
однажды Я услышу слово "мир" и это будет правда, мне хочетсЯ сделать
чтонибудь немыслимое, - так опьЯнЯет менЯ это слово. —тонибудь такое, чтобы
знать, что ты не напрасно валЯлсЯ здесь в грЯзи, не напрасно попал в этот
переплет. ’олько Я ничего не могу придумать. ’о, что действительно можно
сделать, всЯ эта процедура приобретениЯ профессии, - сначала учеба, потом
жалованье и так далее, - от этого менЯ с души воротит, потому что так было
всегда, и все это отвратительно. Ќо ничего другого Я не нахожу, ничего
другого Я не вижу, Ђльберт.
‚ эту минуту все кажетсЯ мне беспросветным, и менЯ охватывает отчаЯние.
Љропп думает о том же.
- € вообще всем нам будет трудно. Ќеужели они там, в тылу, никогда не
задумываютсЯ над этим? „ва года подрЯд стрелЯть из винтовки и метать гранаты
- это нельзЯ сбросить с себЯ, как сбрасывают грЯзное белье...
Њы приходим к заключению, что нечто подобное переживает каждый, - не
только мы здесь, но и всЯкий, кто находитсЯ в том же положении, где бы он ни
был; только одни чувствуют это больше, другие - меньше. ќто общаЯ судьба
нашего поколениЯ.
Ђльберт высказывает эту мысль вслух:
- ‚ойна сделала нас никчемными людьми.
Ћн прав. Њы больше не молодежь. Њы уже не собираемсЯ брать жизнь с бою.
Њы беглецы. Њы бежим от самих себЯ. Ћт своей жизни. Ќам было восемнадцать
лет, и мы только еще начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелЯть по
ним. Џервый же разорвавшийсЯ снарЯд попал в наше сердце. Њы отрезаны от
разумной деЯтельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Њы больше
не верим в них. Њы верим в войну.
ЉанцелЯриЯ зашевелилась. Љак видно, •иммельштос поднЯл там всех на
ноги. ‚о главе карательного отрЯда трусит толстый фельдфебель. ‹юбопытно,
что почти все ротные фельдфебелЯ - толстЯки.
‡а ним следует снедаемый жаждой мести •иммельштос. …го сапоги сверкают
на солнце.
Њы встаем.
- ѓде ’ьЯден? - пыхтит фельдфебель.
ђазумеетсЯ, никто этого не знает. ѓлаза •иммельштоса сверкают злобой.
- ‚ам, конечно, знаете. ’олько не хотите сказать. Џризнавайтесь, где
он?
- ”ельдфебель - рыскает глазами - ’ьЯдена нигде не видно. ’огда он
пытаетсЯ взЯтьсЯ за дело с другого конца:
- —ерез десЯть минут ты должен ЯвитьсЯ в канцелЯрию.
Џосле этого он удалЯетсЯ. •иммельштос следует в его кильватере.
- “ менЯ предчувствие, что в следующий раз, когда будем рыть окопы, Я
случайно уроню моток проволоки •иммельштосу на ноги, - говорит Љропп.
- „а и вообще нам с ним будет не скучно, - смеетсЯ Њюллер.
Њы осмелились дать отпор какому-то жалкому почтальону и уже гордимсЯ
этим.
џ иду в барак и предупреждаю ’ьЯдена, что ему надо исчезнуть.
‡атем мы переходим на другое место и, развалЯсь на травке, снова
начинаем играть в карты. ‚едь все, что мы умеем, это играть в карты,
сквернословить и воевать. Ќе очень много длЯ двадцати - слишком много длЯ
двадцати лет.
—ерез полчаса •иммельштос снова наведываетсЯ к нам. Ќикто не обращает
на него вниманиЯ. Ћн спрашивает, где ’ьЯден. Њы пожимаем плечами.
- ‚ас ведь послали за ним, - настаивает он.
- —то значит "послали"? - спрашивает Љропп.
- Ќу, вам приказали...
- џ попросил бы вас выбирать выражениЯ, - говорит Љропп начальственным
тоном. - Њы не позволим обращатьсЯ к нам не по уставу.
•иммельштос огорошен:
- Љто это обращаетсЯ к вам не по уставу?
- ‚ы!
- џ?
- Ќу да.
•иммельштос напрЯженно думает. Ћн недоверчиво коситсЯ на Љроппа, не
совсем понимаЯ, что тот имеет в виду. ‚о всЯком случае, на этот раз он не
вполне уверен в себе и решает пойти нам навстречу:
- ’ак вы его не нашли? Љропп ложитсЯ в траву и говорит:
- Ђ вы хоть раз бывали здесь, на фронте?
- ќто вас не касаетсЯ, - решительно заЯвлЯет •иммельштос. - џ требую,
чтобы вы мне ответили на мой вопрос.
- ‹адно, отвечу, - говорит Љропп поднимаЯсь. - Џосмотрите-ка вон туда,
видите, на небе такие маленькие облачка? ќто разрывы зениток. ‚чера мы были
там. ЏЯть убитых, восемь раненых. Ђ ведь ничего особенного вчера в общем-то
и не было. ‚ следующий раз, когда мы отправимсЯ туда вместе с вами, рЯдовые
не будут умирать, не спросив вашего разрешениЯ. Ћни будут становитьсЯ перед
вами во фронт, пЯтки вместе, носки врозь, и молодцевато спрашивать:
"ђазрешите выйти из строЯ? „озвольте отправитьсЯ на тот свет!" Ќам здесь так
не хватало таких людей, как вы.
‘казав это, он снова садитсЯ. •иммельштос уноситсЯ стремительно, как
комета.
- ’рое суток ареста, - предполагает Љат.
- ‘ледующий заход сделаю Я, - говорю Я Ђльберту.
Ќо нас больше не беспокоЯт. ‡ато вечером, во времЯ поверки, нам
устраивают допрос. ‚ канцелЯрии сидит командир нашего взвода лейтенант
Ѓертинк и вызывает всех по очереди.
Љак свидетель, Я тоже предстаю перед ним и излагаю обстоЯтельства,
заставившие ’ьЯдена взбунтоватьсЯ. €сториЯ с "исцелением" ’ьЯдена от
недержаниЯ мочи производит сильное впечатление. ‚ызывают •иммельштоса, и Я
еще раз повторЯю свои показаниЯ.
- ќто правда? - спрашивает Ѓертинк •иммельштоса.
’от пытаетсЯ выкрутитьсЯ, но, когда Љропп подтверждает сказанное мною,
ему в конце концов приходитсЯ признатьсЯ.
- Џочему же никто не доложил об этом еще тогда? - спрашивает Ѓертинк.
Њы молчим, - ведь он сам прекрасно знает, что жаловатьсЯ на такие
пустЯки - это в армии гиблое дело. „а и вообще, какие могут быть жалобы на
военной службе? Ћн, как видно, понимает нас и длЯ начала распекает
•иммельштоса, в энергичных выражениЯх разъЯснЯЯ ему еще раз, что фронт это
не казармы. ‡атем настает очередь ’ьЯдена. ‘ ним лейтенант обходитсЯ
покруче. Ћн долго читает ему мораль и налагает на него трое суток ареста.
Љроппу он подмигивает и велит записать ему одни сутки.
- Ќичего не поделаешь, - говорит он ему с сожалением.
Ћн у нас умница.
Џростой арест - приЯтное времЯпрепровождение. Џомещение длЯ арестантов
- бывший курЯтник; там они могут принимать гостей, мы знаем, как к ним
пробратьсЯ.
‘трогий арест пришлось бы отсиживать в погребе. ђаньше нас еще
привЯзывали к дереву, но сейчас это запрещено. ‚се-таки иногда с нами
обращаютсЯ как с людьми.
Ќе успели ’ьЯден и Љропп отсидеть час за проволочной решеткой, как мы
уже отправлЯемсЯ навестить их. ’ьЯден встречает нас петушиным криком. ‡атем
мы до поздней ночи играем в скат. ќтот дурень ’ьЯден, как всегда,
выигрывает.
Љогда мы собираемсЯ уходить, Љат спрашивает менЯ:
- —то ты скажешь насчет жареного гусЯ?
- Ќеплохо бы, - говорю Я.
Њы забираемсЯ на машину с боеприпасами. ‡а проезд с нас берут две
сигареты. Љат заметил место точно. Џтичник принадлежит штабу одного из
полков. џ берусь стащить гусЯ, и Љат менЯ инструктирует. Џтичник находитсЯ
за оградой, дверь не на замке, а только на колышке.
Љат подставлЯет мне руки, Я упираюсь в них ногой и перелезаю через
ограду. Љат остаетсЯ стоЯть на стреме.
Ќесколько минут Я стою на одном месте, чтобы дать глазам привыкнуть к
темноте. ‡атем узнаю птичник. ’ихонько подкрадываюсь к нему, нащупываю
колышек, вытаскиваю его и открываю дверь.
џ различаю два белых пЯтна. ѓусей двое - это нехорошо: одного схватишь,
другой разгогочетсЯ. ‡начит, надо хватать обоих, только побыстрей, тогда
дело выгорит.
Ћдним прыжком Я бросаюсь на них. Ћдного мне удаетсЯ схватить сразу же,
через мгновение Я держу и второго. џ с остервенением бью их головами об
стену, чтобы оглушить. Ќо, должно быть, мне надо было двинуть их посильнее.
Џодлые твари хрипЯт и начинают бить лапами и хлопать крыльЯми. џ сражаюсь с
ожесточением, но, бог ты мой, сколько силы у этакого вот гусЯ! Ћни тащат
менЯ в разные стороны, так что Я еле держусь на ногах. †утко смотреть, как
они трепыхаютсЯ в потемках, белые как простыни; у менЯ выросли крыльЯ, Я уже
побаиваюсь, не вознесусь ли Я на небо, в руках у менЯ словно два привЯзных
аэростата.
Ѓез шума дело все-таки не обошлось: одна из длинношеих птиц хлебнула
воздуху Я заверещала как будильник. Ќе успел Я оглЯнутьсЯ, как что-то мЯгкое
подкатилось к птичнику: Я ощущаю толчок, падаю на землю и слышу злобное
рычание. ‘обака... џ поглЯдываю на нее сбоку, она вот-вот готова вцепитьсЯ
мне в глотку. џ тотчас же замираю и первым делом подтЯгиваю подбородок к
воротнику своей солдатской куртки.
ќто дог. Џроходит целаЯ вечность, прежде чем он убирает свою морду и
садитсЯ рЯдом со мной. Ќо как только Я пытаюсь шевельнутьсЯ, он рычит. џ
размышлЯю. …динственное, что Я могу сделать, - это как-нибудь дотЯнутьсЯ до
моего револьвера. ’ак или иначе мне надо убратьсЯ отсюда, пока не пришли
люди. ‘антиметр за сантиметром Я подбираюсь рукой к кобуре.
“ менЯ такое ощущение, будто прошло уже несколько часов. Љаждый раз
легкое движение руки - и грозное рычание, затем полнаЯ неподвижность и новаЯ
попытка. Љогда наконец револьвер оказалсЯ у менЯ в руке, она начинает
дрожать. џ прижимаю ее к земле и уЯснЯю себе план действий: рывком поднЯть
револьвер, выстрелить прежде чем дог успеет вцепитьсЯ и удрать.
џ делаю глубокие, медленные вдохи и успокаиваюсь. ‡атем, затаив
дыхание, вскидываю револьвер. ‚ыстрел. „ог с воем метнулсЯ в сторону, Я
пробкой вылетаю в дверь и лечу кувырком, споткнувшись об одного из удравших
гусей.
џ успеваю на бегу подхватить его, одним взмахом швырЯю его через ограду
и сам взбираюсь на нее. џ еще сижу на гребне стены, а дог уже оправилсЯ от
испуга и прыгает, стараЯсь достать менЯ. џ кубарем скатываюсь на другую
сторону. ‚ десЯти шагах от менЯ стоит Љат, с гусем под мышкой. Љак только он
замечает менЯ, мы убегаем.
Ќаконец нам можно немного отдышатьсЯ. “ гусЯ уже скручена шеЯ, с этим
делом Љат управилсЯ за одну секунду мы решаем тотчас же изжарить его, чтобы
никто ничего не заметил. џ приношу из барака кастрюли и дрова, и мы
забираемсЯ в маленький заброшенный сарайчик, который заранее держали на
примете длЯ подобных случаев. Њы плотно завешиваем единственное оконце. ‚
сарае есть нечто вроде плиты: лист железа, положенный на кирпичи. Њы
разводим огонь.
Љат ощипывает гусЯ и подготовлЯет его. ЏерьЯ мы заботливо откладываем в
сторону. €з них мы собираемсЯ сделать длЯ себЯ две подушечки с надписью:
"‘покойно спи под грохот канонады!"
Ќад нашим убежищем навис отдаленный гул фронтовой артиллерии. Џо лицам
нашим пробегают вспышки света, на стене плЯшут тени. Џорой слышитсЯ глухой
треск, тогда наш сарайчик трЯсетсЯ. ќто авиабомбы. Ћдин раз до нас смутно
доносЯтсЯ крики. „олжно быть, бомба угодила в барак.
†ужжат аэропланы; - раздаетсЯ татаканье пулеметов. Ќо свет из сараЯ не
проникает наружу, и никто не сможет заметить нас.
‚ глухую полночь сидим мы лицом к лицу. Љат и Я, два солдата в
заношенных куртках, и жарим гусЯ. Њы почти не разговариваем, но проЯвлЯем
друг к другу столько самой нежной заботливости, что, пожалуй, на это врЯд ли
способны даже влюбленные. Њы два человеческих существа, две крошечные
искорки жизни, а вокруг нас ночь и заколдованнаЯ черта смерти. Њы сидим у
этой черты, под вечной угрозой, но под временной защитой. ‘ наших рук капает
жир, наши сердца так близки друг к другу, ив этот час в них происходит то
же, что и вокруг нас: в свете неЯркого огнЯ от сердца к сердцу идут
трепетные отблески и тени чувств. —то он знает обо мне? —то Я о нем знаю?
ђаньше у нас не было бы ни одной сходной мысли, - теперь мы сидим перед
гусем, и один ощущает присутствие другого, и один так близок другому, что
нам не хочетсЯ об этом говорить.
‡ажарить гусЯ - дело нескорое, даже если он молодой и жирный. Џоэтому
мы сменЯем друг друга. Ћдин поливает птицу жиром, другой тем временем спит.
Њалопомалу в сарае разливаетсЯ чудесный запах.
Џроникающие снаружи звуки собираютсЯ в один пучок, начинают
восприниматьсЯ как сон, однако сознание выключено еще не полностью. џ вижу в
полусне, как Љат поднимает и опускает ложку, - Я люблю его, люблю его плечи,
его угловатую согнувшуюсЯ фигуру, - и в то же времЯ Я вижу где-то позади
него леса и звезды, и чей-то добрый голос произносит слова, и они
успокаивают менЯ, солдата в больших сапогах, с поЯсным ремнем и с мешочком
длЯ сухарей, солдата, который шагает по уходЯщей вдаль дороге, такой
маленький под высоким небосводом, солдата, который быстро забывает пережитое
и только изредка бывает грустным, который все шагает и шагает под огромным
пологом ночного неба.
Њаленький солдат, и добрый голос; если бы кто-нибудь вздумал ласково
погладить этого солдата в больших сапогах и с засыпанным землей сердцем, он,
наверно, уже не понЯл бы ласки, этот солдат, идущий вперед, потому что на
нем сапоги, и забывший все, кроме того, что ему надо идти вперед. —то это
там вдали? Љак будто цветы и какой-то пейзаж, такой умиротворенный, что
солдату хочетсЯ плакать. Ђ может быть, перед ним витают те радости, которых
он никогда не знал, а значит и не мог утратить, смущающие его душу и
все-таки ушедшие длЯ него навсегда? Њожет быть, это его двадцать лет?
—то это такое на моем лице? “ж не следы ли слез? € где Я? Џередо мной
стоит Љат; его огромнаЯ горбатаЯ тень как-то по-домашнему укрывает менЯ. Ћн
что-то тихо говорит, улыбаетсЯ и опЯть идет к огню.
‡атем он говорит:
- ѓотово.
- „а. Љат.
џ стрЯхиваю с себЯ сон. Џосреди сараЯ поблескивает румЯнаЯ корочка
жаркого. Њы достаем наши складные вилки и перочинные ножи, и каждый отрезает
себе по ножке. Њы едим гусЯ с солдатским хлебом, макаЯ его в подливку. …дим
мы медленно, всецело отдаваЯсь наслаждению.
- ‚кусно, Љат?
- •орошо! Ђ как тебе?
- •орошо, Љат! ‘ейчас мы братьЯ, и мы подкладываем друг другу самые
лакомые кусочки. ‡атем Я выкуриваю сигарету, а Љат - сигару. Ћт гусЯ еще
много осталось.
- Љат, а что если мы снесем по куску Љроппу и ’ьЯдену?
- €дет, - соглашаетсЯ он. Њы отрезаем порцию и заботливо заворачиваем
ее в кусок газеты. Ћстатки мы собираемсЯ снести к себе в барак, но потом Љат
смеетсЯ и произносит одно только слово:
- ’ьЯден.
Ћн прав, - нам действительно нужно взЯть с собой все. Њы отправлЯемсЯ в
курЯтник, чтобы разбудить Љроппа и ’ьЯдена. Ќо сначала мы еще убираем перьЯ.
Љропп и ’ьЯден принимают нас за каких-то призраков. ‡атем они начинают
с хрустом работать челюстЯми. “ ’ьЯдена во рту крылышко, он держит его
обеими руками, как губную гармонику, и жует. Ћн прихлебывает жир из кастрюли
и чавкает.
- ќтого Я вам никогда не забуду! Њы идем к себе в барак. Ќад нами снова
высокое небо со звездами и с первыми проблесками рассвета, под ним шагаю Я,
солдат в больших сапогах и с полным желудком, маленький солдат на заре, а
рЯдом со мной, согнувшийсЯ, угловатый, идет Љат, мой товарищ.
‚ предрассветных сумерках очертаниЯ барака надвигаютсЯ на нас, как
черный, благодатный сон.

Џоговаривают о наступлении. Ќас отправлЯют на фронт на два днЯ раньше
обычного. Џо пути мы проезжаем мимо разбитой снарЯдами школы. ‚доль ее
фасада высокой двойной стеной сложены новенькие светлые неполированные
гробы. Ћни еще пахнут смолой, сосновым деревом и лесом. €х здесь по крайней
мере сотнЯ.
- Ћднако они тут ничего не забыли длЯ наступлениЯ, - удивленно говорит
Њюллер.
- ќто длЯ нас, - ворчит „етеринг.
- ’ипун тебе на Язык, - прикрикивает на него Љат.
- Ѓудь доволен, если тебе еще достанетсЯ гроб, - зубоскалит ’ьЯден, длЯ
тебЯ они просто подберут плащпалатку по твоей комплекции, вот увидишь. Џо
тебе ведь только в тире стрелЯть.
„ругие тоже острЯт, хотЯ всем Явно не по себе; а что же нам делать еще?
‚едь гробы и в самом деле припасены длЯ нас. ќто дело у них хорошо
поставлено.
‚сЯ линиЯ фронта находитсЯ в скрытом движении. Ќочью мы пытаемсЯ
выЯснить обстановку. “ нас сравнительно тихо, поэтому мы слышим, как за
линией обороны противника всю ночь катЯтсЯ железнодорожные составы,
безостановочно, до самого рассвета. Љат сказал, что французы не отходЯт, а,
наоборот, подвозЯт войска, - войска, боеприпасы, орудиЯ.
ЂнглийскаЯ артиллериЯ получила подкреплениЯ, это мы слышим сразу же.
‘права от фермы стоЯт по крайней мере четыре новые батареи двадцатилинеек,
не считаЯ старых, а за искалеченным тополем установлены минометы. Љроме
того, сюда перебросили изрЯдное количество этих французских игрушек, что
стрелЯют снарЯдами с ударными взрывателЯми.
Ќастроение у нас подавленное. —ерез два часа после того, как мы
спустились в блиндажи, наши окопы обстрелЯла своЯ же артиллериЯ. ќто уже
третий случай за последний месЯц. Џусть бы они еще ошибались в наводке,
тогда никто бы им ничего не сказал, но это ведь все оттого, что стволы у
орудий слишком разношены; рассеивание такое большое, что зачастую снарЯды
ложатсЯ как попало и даже залетают на наш участок. €з-за этого сегоднЯ ночью
у нас было двое раненых.
”ронт - это клетка, и тому, кто в нее попал, приходитсЯ, напрЯгаЯ
нервы, ждать, что с ним будет дальше. Њы сидим за решеткой, прутьЯ которой -
траектории снарЯдов; мы живем в напрЯженном ожидании неведомого. Њы отданы
во власть случаЯ. Љогда на менЯ летит снарЯд, Я могу пригнутьсЯ, - и это
все; Я не могу знать, куда он ударит, и никак не могу воздействовать на
него.
€менно эта зависимость от случаЯ и делает нас такими равнодушными.
Ќесколько месЯцев тому назад Я сидел в блиндаже и играл в скат; через
некоторое времЯ Я встал и пошел навестить своих знакомых в другом блиндаже.
Љогда Я вернулсЯ, от первого блиндажа почти ничего не осталось: тЯжелый
снарЯд разбил его всмЯтку. џ опЯть пошел во второй и подоспел как раз
вовремЯ, чтобы помочь его откапывать, - за это времЯ его успело засыпать.
ЊенЯ могут убить, - это дело случаЯ. Ќо то, что Я остаюсь в живых, это
опЯть-таки дело случаЯ. џ могу погибнуть в надежно укрепленном блиндаже,
раздавленный его стенами, и могу остатьсЯ невредимым, пролежав десЯть часов
в чистом поле под шквальным огнем. Љаждый солдат остаетсЯ в живых лишь
благодарЯ тысЯче разных случаев. € каждый солдат верит в случай и полагаетсЯ
на него.
Ќам надо присматривать за своим хлебом. ‡а последнее времЯ, с тех пор
как в окопах больше не поддерживаетсЯ порЯдок, у нас расплодились крысы. Џо
словам „етеринга, это самый верный признак того, что скоро мы хлебнем горЯ.
‡дешние крысы как-то особенно противны, уж очень они большие. Ћни из
той породы, которую называют трупными крысами. “ них омерзительные, злющие,
безусые морды, и уже один вид их длинных, голых хвостов вызывает тошноту.
€х, как видно, мучит голод. Џочти у каждого из нас они обглодали его
порцию хлеба. Љропп крепко завЯзал свой хлеб в плащ-палатку и положил его
под голову, но все равно не может спать, так как крысы бегают по его лицу,
стараЯсь добратьсЯ до хлеба. „етеринг решил схитрить: он прицепил к потолку
кусок тонкой проволоки и повесил на нее узелок с хлебом. Ћднажды ночью он
включил свой карманный фонарик и увидел, что проволока раскачиваетсЯ. ‚ерхом
на узелке сидела жирнаЯ крыса.
‚ конце концов мы решаем разделатьсЯ с ними. Њы аккуратно вырезаем
обглоданные места; выбросить хлеб мы никак не можем, иначе завтра нам самим
будет нечего есть.
‚ырезанные куски мы складываем на пол в самой середине блиндажа. Љаждый
достает свою лопату и ложитсЯ, держа ее наготове. „етеринг, Љропп и Љат
приготовились включить свои карманные фонарики.
“же через несколько минут мы слышим шорохи и возню. орохи становЯтсЯ
громче, теперь уже можно различить царапанье множества крысиных лапок.
‚спыхивают фонарики, и все дружно бьют лопатами по черному клубку, который с
писком распадаетсЯ. ђезультаты неплохие. Њы выгребаем из блиндажа
искромсанные крысиные трупы и снова устраиваем засаду.
Ќам еще несколько раз удаетсЯ устроить это побоище. ‡атем крысы
замечают что-то неладное, а может быть, они учуЯли кровь. Ѓольше они не
поЯвлЯютсЯ. Ќо остатки хлеба на полу на следующий день исчезают: они их
все-таки растащили.
Ќа соседнем участке они напали на двух больших кошек и собаку, искусали
их до смерти и объели их трупы.
Ќа следующий день нам выдают сыр. Љаждый получает почти по четверти
головки. ‘ одной стороны это хорошо, потому что сыр - вкуснаЯ штука, но с
другой стороны это плохо, так как до сих пор эти большие красные шары всегда
были признаком того, что нам предстоит попасть в переплет. Џосле того как
нам выдали еще и водку, у нас стало еще больше оснований ждать беды.
‚ыпить-то мы ее выпили, но все-таки при этом нам было не по себе.
‚есь день мы соревнуемсЯ в стрельбе по крысам и слонЯемсЯ как
неприкаЯнные. Ќам пополнЯют запасы патронов и ручных гранат. тыки мы
осматриваем сами. „ело в том, что у некоторых штыков на спинке лезвиЯ есть
зубьЯ, как у пилы. …сли кто-нибудь из наших попадетсЯ на той стороне с такой
штуковиной, ему не миновать расправы. Ќа соседнем участке были обнаружены
трупы наших солдат, которых недосчитались после боЯ; им отрезали этой пилой
уши и выкололи глаза. ‡атем им набили опилками рот и нос, так что они
задохнулись.
“ некоторых новобранцев есть еще штыки этого образца; эти штыки мы у
них отбираем и достаем длЯ них другие.
‚прочем, штык во многом утратил свое значение. ’еперь пошла новаЯ мода
ходить в атаку: некоторые берут с собой только ручные гранаты и лопату.
ЋтточеннаЯ лопата - более легкое и универсальное оружие, ею можно не только
тыкать снизу, под подбородок, ею прежде всего можно рубить наотмашь. “дар
получаетсЯ более увесистый, особенно если нанести его сбоку, под углом,
между плечом и шеей; тогда легко можно рассечь человека до самой груди.
Љогда колешь штыком, он часто застревает; чтобы его вытащить, нужно с силой
уперетьсЯ ногой в живот противника, а тем временем тебЯ самого свободно
могут угостить штыком. Љ тому же он иногда еще и обламываетсЯ.
Ќочью на наши окопы пускают газ. Њы ждем атаки и, приготовившись отбить
ее, лежим в противогазах, готовые сбросить их, как только перед нами
вынырнет силуэт первого солдата.
Ќо вот уже начинает светать, а у нас все по-прежнему спокойно. ’олько с
тыловых дорог по ту сторону фронта все еще доноситсЯ этот изматывающий нервы
гул. Џоезда, поезда, машины, машины, - куда только стЯгивают все это? Ќаша
артиллериЯ все времЯ бьет в том направлении, но гул не смолкает, он все еще
не смолкает...
“ нас усталые лица, мы не глЯдим друг на друга.
- ЋпЯть будет то же самое, как в тот раз на ‘омме; там нас после этого
семь суток держали под ураганным огнем, - мрачно говорит Љат.
‘ тех пор как мы здесь, он даже перестал острить, а это плохо, - ведь
Љат старый окопный волк, у него на все есть чутье. Ћдин только ’ьЯден
радуетсЯ усиленным порциЯм и рому; он даже считает, что в нашу смену здесь
вообще ничего не случитсЯ и мы так же спокойно вернемсЯ на отдых.
Ќам уже начинает казатьсЯ, что так оно и будет.
ЏроходЯт дни за днЯми. Ќочью Я сижу в Ячейке на посту подслушиваниЯ.
Ќадо мной взлетают и опускаютсЯ осветительные ракеты и световые парашюты. -
‚се во мне настороже, все напрЯжено, сердце колотитсЯ. Њои глаза то и дело
задерживаютсЯ на светЯщемсЯ циферблате часов: стрелка словно топчетсЯ на
одном месте. ‘он смежает мне веки, Я шевелю пальцами в сапогах, чтобы не
уснуть. ‡а мою смену ничего нового не происходит; Я слышу только гул колес с
той стороны. Џостепенно мы успокаиваемсЯ и все времЯ режемсЯ в скат по
большой. Њожет быть, нам еще повезет.
„нем в небе роем висЯт привЯзные аэростаты. ѓоворЯт, что во времЯ
наступлениЯ аэропланы пехоты и танки будут на этот раз брошены также и на
наш участок. Ќо сейчас нас гораздо больше интересует то, что рассказывают о
новых огнеметах.
‘реди ночи мы просыпаемсЯ. ‡емлЯ гудит. Ќад нами тЯжелаЯ завеса огнЯ.
Њы жмемсЯ по углам. Џо звуку можно различить снарЯды всех калибров.
Љаждый хватаетсЯ за свои вещи и то и дело проверЯет, все ли на месте.
Ѓлиндаж дрожит, ночь ревет и мечет молнии. Џри свете мгновенных вспышек мы
смотрим друг на друга. ‹ица у всех побледнели, губы сжаты; мы только головой
качаем: что же это делаетсЯ?
Љаждый ощущает всем своим телом, как тЯжелые снарЯды сносЯт бруствер
окопа, как они вскапывают откос блиндажа и крошат лежащие сверху бетонные
глыбы. Џорой мы различаем более глухой, более сокрушительный, чем обычно,
удар, словно разъЯренный хищник бешено вонзает когти в свою жертву, - это
прЯмое попадание в окоп. Ќаутро некоторые новобранцы позеленели с лица, и их
уже рвет. Ћни еще совсем необстрелЯнные.
‚ убежище медленно просачиваетсЯ неприЯтно серый свет, и вспышки
падающих снарЯдов становЯтсЯ бледнее. Ќаступило утро. ’еперь к огню
артиллерии прибавились разрывы мин. Ќет ничего ужаснее, чем этот неистовой
силы смерч. ’ам, где он пронессЯ, остаетсЯ братскаЯ могила.
ЌоваЯ смена наблюдателей отправлЯетсЯ на посты, отдежурившие
вваливаютсЯ в окоп, забрызганные грЯзью, дрожащие. Ћдин из них молча ложитсЯ
в угол и начинает есть; другой, вновь призванный резервист, судорожно
всхлипывает; его дважды перебрасывало взрывной волной через бруствер, но он
отделалсЯ только нервным шоком.
Ќовобранцы поглЯдывают на него. ’акое состоЯние быстро передаетсЯ
другим, нам нужно быть начеку, кое у кого из них уже начинают подрагивать
губы. •орошо, что ночь прошла; быть может, атака начнетсЯ в первой половине
днЯ.
Ћгонь не утихает. Њестность позади нас тоже под обстрелом. Људа ни
взглЯнешь, повсюду взлетают фонтаны грЯзи и металла. Џротивник обстреливает
очень широкую полосу.
Ђтака не начинаетсЯ, но снарЯды все еще рвутсЯ. Њы постепенно глохнем.
’еперь уже почти все молчат. ‚се равно никто не может понЯть друг друга.
Ћт нашего окопа почти ничего не осталось. ‚ некоторых местах его
глубина достигает всего лишь какихнибудь полметра, он весь скрылсЯ под
Ямами, воронками и грудами земли. ЏрЯмо перед нашим убежищем разрываетсЯ
снарЯд. ’отчас же вокруг становитсЯ темно. Ќаше убежище засыпало, и нам
приходитсЯ откапывать себЯ. —ерез час мы снова освободили вход, и нам стало
спокойнее, потому что мы были занЯты делом.
Љ нам спускаетсЯ наш командир роты и рассказывает, что у нас разрушены
два блиндажа. Џри виде его новобранцы успокаиваютсЯ. Ћн говорит, что сегоднЯ
вечером будет сделана попытка доставить нам еду. ќто утешительнаЯ новость.
Ќикто об этом и не думал, кроме ’ьЯдена. ќто уже какаЯ-то ниточка,
протЯнувшаЯсЯ к нам из внешнего мира; если вспомнили о еде, значит, дело не
так уж плохо, думают новобранцы. Њы их не разубеждаем, намто известно, что
еда - это так же важно, как боеприпасы, и только поэтому ее во что бы то ни
стало надо доставить.
Ќо перваЯ попытка кончаетсЯ неудачей. ‚ысылают еще одну команду. …й
тоже приходитсЯ повернуть назад. Ќаконец подносчиков возглавлЯет Љат, но и
он возвращаетсЯ с пустыми руками. Џод этим огнем никто не проскочит, он так
плотен, что через него и мышь не прошмыгнет.
Њы затЯгиваем наши ремни на последнюю дырочку и жуем каждый кусок хлеба
втрое дольше обыкновенного. € все же его не хватает; у нас животы подвело от
голода. Ћдин ломтик у менЯ еще осталсЯ про запас; мЯкиш Я съедаю, а корку
оставлЯю в мешочке; времЯ от времени Я принимаюсь ее сосать.
Ќочь тЯнетсЯ невыносимо долго. Њы не можем уснуть, мы смотрим перед
собой осоловелыми глазами и дремлем. ’ьЯдену жалко тех обглоданных кусочков
хлеба, которые мы извели на приманку длЯ крыс; их надо было бы просто
припрЯтать. ‘ейчас любой из нас съел бы их. ‚оды нам тоже не хватает, но это
пока еще терпимо.
Џод утро, когда еще совсем темно, у нас начинаетсЯ переполох. ‘таЯ
спасающихсЯ бегством крыс врываетсЯ через входную дверь и начинает быстро
карабкатьсЯ по стенам. Љарманные фонарики освещают отчаЯнно мечущихсЯ
животных. ‚се кричат, ругаютсЯ и бьют крыс чем попало. ќто взрыв Ярости и
отчаЯниЯ, которые в течение долгих часов не находили себе разрЯдки. ‹ица
искажены злобой, руки наносЯт удары, крысы пищат. ‚се так разошлись, что уже
трудно угомонитьсЯ, - еще немного, и мы набросимсЯ друг на друга.
ќтот взрыв энергии совсем измотал нас. Њы лежим и снова начинаем ждать.
Џросто чудо, что в нашем блиндаже все еще нет потерь. ќто одно из немногих
глубоких убежищ, которые до сих пор уцелели.
‚ блиндаж ползком пробираетсЯ унтер-офицер; в руках у него буханка
хлеба; ночью троим из наших все же удалось проскочить под огнем и принести
кое-что поесть. Ћни рассказали, что полоса обстрела тЯнетсЯ до самых
артиллерийских позиций и огонь там такой же плотный. Џросто удивительно,
откуда у них на той стороне столько пушек!
Ќам приходитсЯ ждать, бесконечно долго ждать. ‘реди днЯ случаетсЯ то,
чего Я ожидал. “ одного из новобранцев - припадок. џ давно уже наблюдал за
ним. Ћн беспокойно двигал челюстЯми и то сжимал, то разжимал кулаки. Њы не
раз видели такие вот затравленные, вылезающие из орбит глаза. ‡а последние
часы он только с виду присмирел. ‘ейчас он весь внутренне осел, как
подгнившее дерево.
Ћн встает, бесшумно ползет через весь блиндаж, на минуту
останавливаетсЯ и затем подкатываетсЯ к выходу. џ переворачиваюсь на другой
бок:
- ’ы куда это?
- џ сейчас же вернусь, - говорит он и хочет обойти менЯ.
- Ћбожди немного, огонь уже стихает.
Ћн прислушиваетсЯ, и на одно мгновение его глаза проЯснЯютсЯ. ‡атем в
них снова поЯвлЯетсЯ мутный блеск, как у бешеной собаки. Ћн молча отпихивает
менЯ.
- Њинутку, братец, - зову Я его.
Љат насторожилсЯ. Љак раз в тот момент, когда новобранец отталкивает
менЯ, он хватает его за руку, и мы крепко держим его.
Ћн тотчас же начинает буЯнить:
- Џустите менЯ, пустите, Я хочу выйти отсюда! Ћн ничего не хочет
слушать, брыкаетсЯ и деретсЯ, с его покрытых пеной губ непрестанно срываютсЯ
слова, нечленораздельные, бессмысленные. ќто приступ особого страха, когда
человек боитсЯ остатьсЯ в блиндаже, - ему кажетсЯ, что он здесь задохнетсЯ,
и он весь во власти одного только стремлениЯ - выбратьсЯ наружу. …сли бы мы
отпустили его, он побежал бы куда глаза глЯдЯт, позабыв, что надо укрытьсЯ.
Ћн не первый.
Ћн уже закатил глаза и так буйствует, что приходитсЯ его поколотить,
чтобы он образумилсЯ, - ничего другого не остаетсЯ. Њы проделываем это
быстро и безжалостно, и нам удаетсЯ добитьсЯ того, что он пока что сидит
смирно. “видев эту сцену, остальные новобранцы побледнели; будем надеЯтьсЯ,
что это их припугнет. ‘егоднЯшний ураганный огонь - слишком тЯжелое
испытание длЯ этих несчастных парней, - с полевого пересыльного пункта они
сразу же попали в такую переделку, от которой даже и бывалому человеку впору
поседеть.
Џосле этого случаЯ спертый воздух блиндажа еще больше раздражает нас.
Њы сидим в собственной могиле и ждем только того, чтобы нас засыпало.
Ќеистовый вой и ослепительнаЯ вспышка. Ѓлиндаж трещит по всем швам от
угодившего в него снарЯда, к счастью, легкого, так что бетоннаЯ кладка
выдержала удар. ‘лышитсЯ звон металла и еще какой-то страшный скрежет, стены
ходЯт ходуном, винтовки, каски, землЯ, грЯзь и пыль взлетают к потолку.
‘наружи проникает густой, пахнущий серой дым. …сли бы мы сидели не в прочном
убежище, а в одном из тех балаганчиков, что стали строить в последнее времЯ,
никто из нас не осталсЯ бы в живых.
Ќо и сейчас этот снарЯд наделал нам немало хлопот. „авешний новобранец
снова разбушевалсЯ, и его примеру последовали еще двое. Ћдин из них
вырываетсЯ и убегает. Њы возимсЯ с двумЯ другими. џ бросаюсь вслед за
беглецом и уже подумываю, не выстрелить ли ему в ноги, но тут что-то со
свистом несетсЯ на менЯ. џ распластываюсь на земле, а когда поднимаюсь,
стенка окопа уже облеплена горЯчими осколками, кусками мЯса и обрывками
обмундированиЯ. џ снова залезаю в блиндаж.
Џервый новобранец, как видно, и в самом деле сошел с ума. Љогда мы его
отпускаем, он пригибает голову, как козел, и бьетсЯ лбом о стену. Ќочью надо
будет попытатьсЯ отправить его в тыл. Џока что мы свЯзываем его, но с таким
расчетом, чтобы можно было сразу же освободить, если начнетсЯ атака.
Љат предлагает сыграть в карты, - делать-то все равно нечего, может
быть, от этого нам станет легче. Ќо игра не клеитсЯ, - мы прислушиваемсЯ к
каждому снарЯду, рвущемусЯ поближе к нам, и сбиваемсЯ при подсчете взЯток
или же сбрасываем не ту масть. Ќам приходитсЯ отказатьсЯ от этой затеи. Њы
сидим словно в оглушительно грохочущем котле, по которому со всех сторон
стучат палками.
…ще одна ночь. ’еперь мы уже отупели от напрЯжениЯ. ќто то убийственное
напрЯжение, когда кажетсЯ, что тебе царапают спинной мозг зазубренным ножом.
Ќоги отказываютсЯ служить, руки дрожат, тело стало тоненькой пленкой, под
которой прЯчетсЯ с трудом загнанное внутрь безумие, таитсЯ каждую минуту
готовый вырватьсЯ наружу безудержный, бесконечный вопль. Њы стали
бесплотными, у нас больше нет мускулов, мы уже караемсЯ не смотреть друг на
друга, опасаЯсь, что сейчас произойдет что-то непредвиденное и страшное. Њы
плотно сжимаем губы. ќто пройдет... ќто пройдет... Ѓыть может, мы еще
уцелеем.
‚незапно ближние разрывы разом смолкают. Ћгонь все еще продолжаетсЯ, но
теперь он перенесен назад, наша позициЯ вышла из-под обстрела. Њы хватаем
гранаты, забрасываем ими подход к блиндажу и выскакиваем наружу. “раганный
огонь прекратилсЯ, но зато по местности позади нас ведетсЯ интенсивный
заградительный огонь. ‘ейчас будет атака.
Ќикто не поверил бы, что в этой изрытой воронками пустыне еще могут
быть люди, но сейчас из окопов повсюду выглЯдывают стальные каски, а в
пЯтидесЯти метрах от нас уже установлен пулемет, который тотчас же начинает
строчить.
Џроволочные заграждениЯ разнесены в клочьЯ. Ќо все же они еще могут на
некоторое времЯ задержать противника. Њы видим, как приближаютсЯ атакующие.
Ќаша артиллериЯ дает огоньку. ‘тучат пулеметы, потрескивают ружейные
выстрелы. Ђтакующие подбираютсЯ все ближе. •айе и Љропп начинают метать
гранаты. Ћни стараютсЯ бросать как можно чаще, мы заранее оттЯгиваем длЯ них
рукоЯтки. •айе бросает на шестьдесЯт метров, Љропп - на пЯтьдесЯт, это уже
испробовано, а такие вещи важно знать точно. Ќа бегу солдаты противника
почти ничего не смогут сделать, сначала им надо подойти к нам метров на
тридцать.
Њы различаем перекошенные лица, плоские каски. ќто французы. Ћни
добрались до остатков проволочных заграждений и уже понесли заметные на глаз
потери. Ћдну из их цепей скашивает стоЯщий рЯдом с нами пулемет; затем он
начинает давать задержки при зарЯжании, и французы подходЯт ближе.
џ вижу, как один из них падает в рогатку, высоко поднЯв лицо. ’уловище
оседает вниз, руки принимают такое положение, будто он собралсЯ молитьсЯ.
Џотом туловище отваливаетсЯ совсем, и только оторванные по локоть руки висЯт
на проволоке.
‚ ту минуту, когда мы начинаем отходить, впереди над землей
приподнимаютсЯ три головы. Џод одной из касок - темнаЯ остраЯ бородка и два
глаза, пристально глЯдЯщих прЯмо на менЯ. џ поднимаю руку с гранатой, но не
могу метнуть ее в эти странные глаза. Ќа мгновение всЯ панорама боЯ кружитсЯ
в каком-то шальном танце вокруг менЯ и этих двух глаз, которые кажутсЯ мне
единственной неподвижной точкой. ‡атем голова в каске зашевелилась,
показалась рука, - она делает какое-то движение, и моЯ граната летит туда,
прЯмо в эти глаза.
Њы бежим назад, заваливаем окоп рогатками и, отбежав на известнее
расстоЯние, бросаем в сторону взведенные гранаты, чтобы обеспечить свое
отступление огневым прикрытием. Џулеметы следующей позиции открывают огонь.
Њы превратились в опасных зверей. Њы не сражаемсЯ, мы спасаем себЯ от
уничтожениЯ. Њы швырЯем наши гранаты в людей, - какое нам сейчас дело до
того, люди или не люди эти существа с человеческими руками и в касках? ‚ их
облике за нами гонитсЯ сама смерть, впервые за три днЯ мы можем взглЯнуть ей
в лицо, впервые за три днЯ мы можем от нее защищатьсЯ, нами овладеет бешенаЯ
Ярость, мы уже не бессильные жертвы, ожидающие своей судьбы, лежа на
эшафоте; теперь мы можем разрушать и убивать, чтобы спастись самим, чтобы
спастись и отомстить за себЯ.
Њы укрываемсЯ за каждым выступом, за каждым столбом проволочного
заграждениЯ, швырЯем под ноги наступающим снопы осколков и снова молниеносно
делаем перебежку. ѓрохот рвущихсЯ гранат с силой отдаетсЯ в наших руках, в
наших ногах. ‘жавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой
неудержимо увлекающей нас волной, котораЯ делает нас жестокими, превращает
нас в бандитов, убийц, Я сказал бы - в дьЯволов, и, вселЯЯ в нас страх,
Ярость и жажду жизни, удесЯтерЯет наши силы, - волной, котораЯ помогает нам
отыскать путь к спасению и победить смерть. …сли бы среди атакующих был твой
отец, ты не колеблЯсь метнул бы гранату и в него!
Њы сдаем окопы первой позиции. Ќо разве это теперь окопы? Ћни разбиты,
уничтожены, от них остались лишь отдельные участки траншеи, Ямы, свЯзанные
ходами сообщениЯ, да кое-где огневые точки в воронках, - вот и все. ‡ато
потери французов становЯтсЯ все более чувствительными. Ћни не ожидали
встретить столь упорное сопротивление.
‘коро полдень. ‘олнце печет, пот щиплет глаза, мы вытираем его рукавом,
иногда на рукаве оказываетсЯ кровь. ЏоказалсЯ первый более или менее
уцелевший окоп. ‚ нем сидЯт солдаты, они приготовились к контратаке, и мы
присоединЯемсЯ к ним. Ќаша артиллериЯ открывает мощный огонь и не дает нам
сделать бросок. Ѓегущие за нами цепи тоже приостанавливаютсЯ. Ћни не могут
продвигатьсЯ. Ђтака захлебнулась по вине нашей же артиллерии. Њы выжидаем...
Ћгонь, перекатываетсЯ на сто метров дальше, и мы снова прорываемсЯ вперед.
ђЯдом со мной одному ефрейтору оторвало голову. Ћн пробегает еще несколько
шагов, а кровь из его шеи хлещет фонтаном.
„о настоЯщей рукопашной схватки дело не доходит, так как французам
приходитсЯ поспешно отойти. Њы добегаем до наших разрушенных траншей, вновь
захватываем их и продолжаем наступать дальше.
Ћ, эти броски вперед после отступлениЯ! ’ы уже добралсЯ до спасительных
запасных позиций, тебе хочетсЯ проползти через них ужом, скрытьсЯ,
исчезнуть, и вот приходитсЯ поворачивать обратно и снова идти в этот ад. ‚
эти минуты мы действуем как автоматы, - иначе мы остались бы лежать в окопе,
обессиленные, безвольные. Ќо что-то увлекает нас за собой, и мы идем вперед,
помимо нашей воли и все-таки с неукротимой Яростью и бешеной злобой в
сердце, - идем убивать, ибо перед нами те, в ком мы сейчас видим наших
злейших врагов. €х винтовки и гранаты направлены на нас, и если мы не
уничтожим их, они уничтожат нас!
Џо бурой земле, изорванной, растрескавшейсЯ бурой земле, отливающей
жирным блеском под лучами солнца, двигаютсЯ тупые, не знающие усталости
люди-автоматы. Ќаше тЯжелое, учащенное дыхание - это скрежет
раскручивающейсЯ в них пружины, наши губы пересохли, голова налита свинцом,
как после ночной попойки. Њы еле держимсЯ на ногах, но все же тащимсЯ
вперед, а в наше изрешеченное, продырЯвленное сознание с мучительной
отчетливостью врезаетсЯ образ бурой земли с жирными пЯтнами солнца и с
корчащимисЯ или уже мертвыми телами солдат, которые лежат на ней, как это
так и надо, солдат, которые хватают нас за ноги, кричат, когда мы
перепрыгиваем через них.
Њы утратили всЯкое чувство близости друг к другу, и когда наш
затравленный взглЯд останавливаетсЯ на ком-нибудь из товарищей, мы с трудом
узнаем его. Њы бесчувственные мертвецы, которым какой-то фокусник, какой-то
злой волшебник вернул способность бегать и убивать.
Ћдин молодой француз отстал. Ќаши настигают его, он поднимает руки, в
одной из них он держит револьвер. ЌепонЯтно, что он хочет делать - стрелЯть
или сдаватьсЯ. “даром лопаты ему рассекают лицо. “видев это, другой француз
пытаетсЯ уйти от погони, но в его спину с хрустом вонзаетсЯ штык. Ћн высоко
подпрыгивает и, расставив руки, широко раскрыв кричащий рот, шатаЯсь из
стороны в сторону, бежит дальше; штык, покачиваЯсь, торчит из его спины.
’ретий бросает свою винтовку и присаживаетсЯ на корточки, закрываЯ глаза
руками. ‚месте с несколькими другими пленными он остаетсЯ позади, чтобы
унести раненых.
ЏродолжаЯ преследование, мы неожиданно натыкаемсЯ на вражеские позиции.
Њы так плотно насели на отходЯщих французов, что нам удаетсЯ прибежать
почти одновременно с ними.
Џоэтому потерь у нас немного. Љакой-то пулемет подал было голос, но
граната заставлЯет его замолчать. € все же за эти несколько секунд пЯтеро
наших солдат успели получить ранение в живот. Љат наносит удар прикладом
одному из уцелевших пулеметчиков, превращаЯ его лицо в кровавое месиво.
Ћстальных мы приканчиваем, прежде чем они успевают схватитьсЯ за гранаты.
‡атем мы с жадностью выпиваем воду из пулеметных кожухов.
Џовсюду щелкают перерезающие проволоку кусачки, хлопают перебрасываемые
через заграждениЯ доски, и мы проскакиваем сквозь узкие проходы во вражеские
траншеи. •айе вонзает свою лопату в шею какого-то великана-француза и
бросает первую гранату. Ќа несколько секунд мы приседаем за бруствером,
затем лежащий перед нами прЯмой участок окопа оказываетсЯ свободным. …ще
один бросок, и шипЯщие осколки прокладывают нам путь в следующую, скрытую за
поворотом траншею. Ќа бегу мы швырЯем в двери блиндажей свЯзки гранат, землЯ
вздрагивает, слышатсЯ треск и стоны, все обволакиваетсЯ дымом, мы
спотыкаемсЯ о скользкие куски мЯса, Я падаю на чей-то вспоротый живот, на
котором лежит новенькаЯ, чистенькаЯ офицерскаЯ фуражка.
Ѓой приостанавливаетсЯ: мы оторвалась от противника. Ќам здесь долго не
продержатьсЯ, поэтому нас решают отвести под прикрытием нашей артиллерии на
старые полицаи “знав об этом, мы сломЯ голову бросаемсЯ в ближайшие убежища,
- прежде чем удрать, - нам надо - еще запастись консервами, и мы хватаем
все, что попадаетсЯ под руку, в первую очередь - банки с тушенкой и с
маслом.
Њы благополучно возвращаемсЯ на наши прежние позициЯ. Џока что нас не
атакуют. Ѓольше часа мы отлеживаемсЯ, тЯжело переводЯ дыхание и не
разговариваЯ друг с другом. Њы настолько выдохлись, что, несмотрЯ на сильный
голод, даже не вспоминаем о консервах. ‹ишь и постепенно мы снова начинаем
напоминать людей.
’рофейнаЯ тушенка славитсЯ до всему фронту. Ћна даже ЯвлЯетсЯ иногда
главной - целью тех внезапных ударов, которые времЯ от - времени
предпринимаютсЯ с нашей стороны, - ведь кормЯт нас плохо и мы постоЯнно
голодны.
‚сего мы сцапали пЯть банок. „о, со снабжением у них там дело хорошо
поставлено, ничего не скажешь, это просто здорово; не то что наш брат,
которого держат впроголодь, на повидле из репы; мЯса у них хоть завались, -
стоит только руку протЯнуть. •айе раздобыл, кроме того, длинную французскую
булку и засунул ее за ремень, как лопату. ‘ одного конца она немного
запачкана кровью, но это можно отрезать.
Џросто счастье, что теперь мы можем как следует поесть, - нам еще
понадобитсЯ наша сила. Џоесть досыта - это так же ценно, как иметь надежный
блиндаж; вот почему мы с такой жадностью охотимсЯ за едой, - ведь она может
спасти нам жизнь.
’ьЯден захватил еще один трофей: две флЯжки коньЯку. Њы пускаем их по
кругу.
ЂртиллериЯ противника, по обыкновению, благословлЯет нас на сон
грЯдущий. Ќаступает ночь, из воронок поднимаютсЯ облачка тумана, как будто
там обитают какие-то таинственные призраки. ЃелаЯ пелена робко стелетсЯ по
дну Ямы, словно не решаЯсь переползти через край. ‡атем от воронки к воронке
протЯгиваютсЯ длинные полосы.
‘тало свежо. џ стою на посту и вглЯдываюсь в ночной мрак. џ чувствую
себЯ расслабленным, как всегда бывает после атаки, и мне становитсЯ трудно
оставатьсЯ наедине со своими мыслЯми. ‘обственно говорЯ, это не мысли, - это
воспоминаниЯ, которые застали менЯ врасплох в эту минуту слабости и
пробудили во мне странные чувства.
‚ небо взвиваютсЯ осветительные ракеты, и Я вижу перед собой картину:
летний вечер, Я стою в крытой галерее во внутреннем дворе собора и смотрю на
высокие кусты роз, цветущих в середине маленького садика, где похоронены
члены соборного капитула. ‚округ стоЯт статуи, изображающие страсти
•ристовы. ‚о дворе ни души, невозмутимаЯ тишина объемлет этот цветущий
уголок, теплое солнце лежит на толстых серых плитах, Я кладу на них руку и
ощущаю тепло. Ќад правым углом шиферной крыши парит зеленаЯ башнЯ собора,
высоко уходЯщаЯ в блеклую, мЯгкую синеву вечера. Њежду озаренными колоннами
опоЯсывающей дворик галереи - прохладный сумрак, какой бывает только в
церквах. џ стою в нем и думаю о том, что в двадцать лет Я познал те
смущающие воображение тайны, которые свЯзаны с женщинами.
Љартина ошеломлЯюще близка, и пока она не исчезает, стертаЯ вспышкой
следующей ракеты, Я чувствую себЯ там, в галерее собора.
џ беру свою винтовку и ставлю ее прЯмо. ‘твол отпотел, Я крепко сжимаю
его рукой и растираю пальцами капельки тумана.
Ќа окраине нашего города, среди лугов, над ручьем возвышалсЯ рЯд старых
тополей. Ћни были видны издалека, и хотЯ стоЯли только в один рЯд, их
называли ’ополевой аллеей. Ћни полюбились нам, когда мы были еще детьми, нас
почему-то влекло к ним, мы проводили возле них целые дни и слушали их тихий
шелест. Њы сидели под ними на берегу, свесив ноги в светлые, торопливые
волны ручьЯ. ‘вежий запах воды и мелодиЯ ветра в ветвЯх тополей безраздельно
владели нашим воображением. Њы очень любили их, и у менЯ до сих пор сильнее
бьетсЯ сердце, когда порой передо мной промелькнут видениЯ тех дней.
“дивительно, что все встающие передо мной картины прошлого обладают
двумЯ свойствами. Ћни всегда дышат тишиной, это в них самое Яркое, и даже
когда в действительности дело обстоЯло не совсем так, от них все равно веет
спокойствием. ќто беззвучные видениЯ, которые говорЯт со мной взглЯдами и
жестами, без слов, молча, и в их безмолвии есть что-то потрЯсающее, так что
Я вынужден ущипнуть себЯ за рукав и потрогать винтовку, чтобы не уступить
соблазну слитьсЯ с этой тишиной, растворитьсЯ в ней, чтобы не поддатьсЯ
желанию лечь, растЯнутьсЯ во весь рост, сладко отдаваЯсь безмолвной, но
властной силе воспоминаний.
Њы уже не можем представить себе, что такое тишина. ‚от почему она так
часто присутствует в наших воспоминаниЯх. Ќа фронте тишины не бывает, а он
властвует на таком большом пространстве, что мы никогда не находимсЯ вне его
пределов. „аже на сборных пунктах и в лагерЯх длЯ отдыха в ближнем тылу
всегда стоЯт в наших ушах гудение и приглушенный грохот канонады. Њы никогда
не удалЯемсЯ на такое расстоЯние, чтобы не слышать их. Ђ в последние дни
грохот был невыносимым.
ќта тишина - причина того, чтобы образы прошлого пробуждают не столько
желаниЯ, сколько печаль, безмерную, неуемную тоску. Ћно было, но больше не
вернетсЯ. Ћно ушло, стало другим миром, с которым длЯ нас все покончено. ‚
казармах эти образы прошлого вызывали у нас бурные порывы мЯтежных желаний.
’огда мы были еще свЯзаны с ним, мы принадлежали ему, оно принадлежало нам,
хотЯ мы и были разлучены. ќти образы всплывали при звуках солдатских песен,
которые мы пели, отправлЯЯсь по утрам в луга на строевые учениЯ; справа -
алое зарево зари, слева - черные силуэты леса; в ту пору они были острым,
отчетливым воспоминанием, которое еще жило в нас и исходило не извне, а от
нас самих.
Ќо здесь, в окопах, мы его утратили. Ћно уже больше не пробуждаетсЯ в
нас, - мы умерли, и оно отодвинулось куда-то вдаль, оно стало загадочным
отблеском чего-то забытого, видением, которое иногда предстает перед нами;
мы его боимсЯ и любим его безнадежной любовью. ‚идениЯ прошлого сильны, и
наша тоска по прошлому тоже сильна, но оно недостижимо, и мы это знаем.
‚споминать о нем так же безнадежно, как ожидать, что ты станешь генералом.
€ даже если бы нам разрешили вернутьсЯ в те места, где прошла наша
юность, мы, наверно, не знали бы, что нам там делать. ’е тайные силы,
которые чуть заметными токами текли от них к нам, уже нельзЯ воскресить.
‚округ нас были бы те же виды, мы бродили бы по тем же местам; мы с любовью
узнавали бы их и были бы растроганы, увидев их вновь. Ќо мы испытали бы то
же самое чувство, которое испытываешь, задумавшись над фотографией убитого
товарища: это его черты, это его лицо, и пережитые вместе с ним дни
приобретают в памЯти обманчивую видимость настоЯщей жизни, но все-таки это
не он сам.
Њы не были бы больше свЯзаны с этими местами, как мы были свЯзаны с
ними раньше. ‚едь нас влекло к ним не потому, что мы сознавали красоту этих
пейзажей и разлитое в них особое настроение, - нет, мы просто чувствовали,
что мы одно целое со всеми вещами и событиЯми, составлЯющими фон нашего
бытиЯ, испытывали чувство братской близости к ним, чувство, которое выделЯло
нас как одно поколение, так что мир наших родителей всегда казалсЯ нам
немного непонЯтным. Њы так нежно и самозабвенно любили все окружающее, и
каждаЯ мелочь была длЯ нас ступенькой, ведущей в бесконечность. Ѓыть может,
то была привилегиЯ молодости, - нам казалось, что в мире нет никаких
перегородок, мы не допускали мысли о том, что все имеет свой конец; мы
предчувствовали кровь, и это предчувствие делало каждого из нас одной из
струек в потоке жизни.
‘егоднЯ мы бродили бы по родным местам как заезжие туристы. Ќад нами
тЯготеет проклЯтие - культ фактов. Њы различаем вещи, как торгаши, и
понимаем необходимость, как мЯсники. Њы перестали быть беспечными, мы стали
ужасающе равнодушными. „опустим, что мы останемсЯ в живых; но будем ли мы
жить?
Њы беспомощны, как покинутые дети, и многоопытны, как старики, мы стали
черствыми, и жалкими, и поверхностными, - мне кажетсЯ, что нам уже не
возродитьсЯ.
“ менЯ мерзнут руки, а по коже пробегает озноб, хотЯ ночь теплаЯ.
•олодок чувствуетсЯ только от тумана, этого жуткого тумана, который
обволакивает лежащих перед нашими окопами мертвецов и высасывает из них
последние, притаившиесЯ где-то внутри остатки жизни. ‡автра они станут
бледными и зелеными, а их кровь застынет и почернеет.
Ћсветительные ракеты все еще взлетают в небо и бросают свой беспощадный
свет на окаменевший пейзаж - облитые холодным сиЯнием кратеры, как на луне.
‚ мои мысли закрадываютсЯ страх и беспокойство, их занесла туда бегущаЯ под
кожей кровь. Њысли слабеют и дрожат, им хочетсЯ тепла и жизни. €м не
выдержать без утешениЯ и обмана, они путаютсЯ при виде неприкрытого лика
отчаЯниЯ.
џ слышу побрЯкивание котелков и сразу же ощущаю острую потребность
съесть чего-нибудь горЯчего, - от этого мне станет лучше, это успокоит менЯ.
џ с трудом заставлЯю себЯ дождатьсЯ смены.
‡атем Я иду в блиндаж, где мне оставлена миска с перловой кашей. Љаша
вкуснаЯ, с салом, Я ем ее не торопЯсь. Ќо Я ни с кем не говорю, хотЯ все
повеселели, потому что огонь смолк.
Џроходит день за днем, и каждый час кажетсЯ чем-то непостижимым и в то
же времЯ обыденным. Ђтаки чередуютсЯ с контратаками, и на изрытом воронками
поле между двумЯ линиЯми окопов постепенно скапливаетсЯ все больше убитых.
ђаненых, которые лежат неподалеку, нам обычно удаетсЯ вынести. Ћднако
некоторым приходитсЯ лежать долго, и мы слышим, как они умирают.
Ћдного из них мы тщетно разыскиваем целых двое суток. Џо всей
вероЯтности, он лежит на животе и не может перевернутьсЯ. Ќичем другим
нельзЯ объЯснить, почему мы никак не можем найти его, - ведь если не удаетсЯ
установить, откуда слышитсЯ крик, то это может быть только оттого, что
раненый кричит, прижавшись ртом к самой земле.
„олжно быть, у беднЯги какаЯ-то особенно болезненнаЯ рана; видно, это
один из тех скверных случаев, когда ранение не настолько тЯжелое, чтобы
человек быстро обессилел и угас, почти не приходЯ в сознание, но и не
настолько легкое, чтобы он мог переносить боль, утешаЯ себЯ надеждой на
выздоровление. Љат считает, что у раненого либо раздроблен таз, либо
поврежден позвоночник. ѓрудь, очевидно, цела, - иначе у него не хватило бы
сил так долго кричать. Љроме того, при других ранениЯх он смог бы ползти, и
мы увидели бы его.
…го крик постепенно становитсЯ хриплым. Ќа беду, по звуку голоса никак
нельзЯ сказать, откуда он слышитсЯ. ‚ первую ночь люди из нашей части трижды
отправлЯютсЯ на поиски. Џорой им кажетсЯ, что они засекли место, и они
начинают ползти туда, но стоит им прислушатьсЯ опЯть, как голос каждый раз
доноситсЯ совсем с другой стороны.
Њы ищем до самого рассвета, но поиски наши безрезультатны. „нем
местность осматривают через бинокли; нигде ничего не видно. Ќа второй день
раненый кричит тише; должно быть, губы и рот у него пересохли.
’ому, кто его найдет, командир роты обещал предоставить внеочередной
отпуск, да еще три днЯ дополнительно. ќто весьма заманчиваЯ перспектива, но
мы и без того сделали бы все, что можно, - уж очень страшно слышать, как он
кричит. Љат и Љропп предпринимают еще одну вылазку, уже во второй половине
днЯ. Ќо все напрасно, они возвращаютсЯ без него.
Ђ между тем мы отчетливо разбираем, что он кричит. ‘начала он только
все времЯ звал на помощь; на вторую ночь у него, по-видимому, началсЯ жар, -
он разговаривает со своей женой и детьми, и мы часто улавливаем имЯ ќлиза.
‘егоднЯ он уже только плачет. Љ вечеру голос угасает, превращаЯсь в
крЯхтение. Ќо раненый еще всю ночь тихо стонет. Њы очень Ясно слышим все
это, так как ветер дует прЯмо на наши окопы. “тром, когда мы считаем, что он
давно уже отмучилсЯ, до нас еще раз доноситсЯ булькающий предсмертный хрип.
„ни стоЯт жаркие, а убитых никто не хоронит. Њы не можем унести всех, -
мы не знаем, куда их девать. ‘нарЯды зарывают их тела в землю. “ некоторых
трупов вспучивает животы, они раздуваютсЯ как воздушные шары. ќти животы
шипЯт, урчат и поднимаютсЯ. ‚ них бродЯт газы.
Ќебо синее и безоблачное. Љ вечеру становитсЯ душно, от земли веет
теплом. Љогда ветер дует на нас, он приносит с собой кровавый чад, густой и
отвратительно сладковатый, - это трупные испарениЯ воронок, которые
напоминают смесь хлороформа и тлениЯ и вызывают у нас тошноту и рвоту.
Џо ночам становитсЯ спокойно, и мы начинаем охотитьсЯ за медными
ведущими поЯсками снарЯдов и за шелковыми парашютиками от французских
осветительных ракет. Џочему эти поЯски пользуютсЯ таким большим спросом,
этого, собственно говорЯ, никто толком не знает. Џо словам тех, кто их
собирает, поЯски представлЯют собой большую ценность. Ќекоторые насобирали
целые мешки и повсюду таскают их с собой, так что, когда мы отходим в тыл,
им приходитсЯ идти, согнувшись в три погибели.
Ћдин только •айе сумел объЯснить, зачем они ему нужны: он хочет послать
их своей невесте вместо подвЯзок. Љак и следовало ожидать, услыхав это
объЯснение, фрисландцы веселЯтсЯ до упаду; они бьют себЯ по колену, - вот
это да, черт побери, какую штуку отмочил этот •айе! Ѓольше всех разошелсЯ
’ьЯден; он держит в руках самый большой поЯсок и поминутно просовывает в
него свою ногу, чтобы показать, сколько там еще осталось свободного места.
- Џослушай, •айе, что ж у ней должны быть за ноги! ќх, и ноги же! …го
мысли перебираютсЯ повыше: - Ђ задница, задница у ней небось как... как у
слонихи.
Ћн все никак не угомонитсЯ:
- „а, с такой бы Я не прочь побаловатьсЯ, разрази менЯ гром!
•айе сиЯет, довольный тем, что его невеста пользуетсЯ таким шумным
успехом, и говорит самодовольно и лаконично:
- „евка ЯдренаЯ! елковые парашютики находЯт более практическое
применение. €з трех или четырех штук, - смотрЯ по объему груди, - получаетсЯ
блузка. Њы с Љроппом используем их как носовые платки. „ругие посылают их
домой. …сли бы женщины могли увидеть, какой опасности мы себЯ подчас
подвергаем, раздобываЯ длЯ них эти тоненькие лоскутки, они бы, наверно, не
на шутку перепугались.
Љат застает ’ьЯдена в тот момент, когда он преспокойно пытаетсЯ сбить
поЯски с одного из неразорвавшихсЯ снарЯдов. “ любого из нас он, конечно,
разорвалсЯ бы в руках, но ’ьЯдену, как всегда, везет.
Ћднажды, перед нашим окопом все утро резвились две бабочки. ќто
капустницы, - на их желтых крылышках сидЯт красные точечки. € как их только
сюда занесло, - ни цветов, ни других растений здесь нигде не увидишь!
Ѓабочки отдыхают на зубах черепа. Џтицы - такие же беззаботные твари; они
давно уже привыкли к войне. Љаждое утро над передовой взмывают в воздух
жаворонки. ‚ прошлом году нам попадались даже сидЯщие на Яйцах самочки,
которым действительно удалось вывести птенцов.
Љрысы больше не наведываютсЯ к нам в окоп. ’еперь они перебрались туда,
вперед, - мы знаем, зачем. Ћни жиреют; увидев одну, мы ее подстреливаем. Њы
снова слышим по ночам перестук колес с той стороны. „нем по нам ведут лишь
обычный, не сильный огонь, так что теперь мы можем привести в порЯдок
траншеи. Ћ том, чтобы мы не скучали, заботЯтсЯ летчики. ‚ воздухе по
нескольку раз в день разыгрываютсЯ бои, которые неизменно привлекают
любителей этих зрелищ.
Њы ничего не имеем против бомбардировщиков, но к аэропланам войсковой
разведки мы испытываем лютую ненависть, - ведь это они навлекают на нас
артиллерийские обстрелы. —ерез несколько минут после их поЯвлениЯ на нас
сыплютсЯ шрапнель и гранаты. €з-за этого мы терЯем одиннадцать человек за
один день, в том числе пЯть санитаров. „воих буквально разнесло на клочки;
’ьЯден говорит, что теперь их можно было бы соскрести ложкой со стенки окопа
и похоронить в котелке. ’ретьему оторвало ноги вместе с нижней частью
туловища. ‚ерхний обрубок стоит, прислонившись к стенке траншеи, лицо у
убитого лимонно-желтого цвета, а в бороде еще тлеет сигарета. „обравшись до
губ, огонек с шипением гаснет.
Џока что мы складываем убитых в большую воронку. Ћни лежат там уже в
три слоЯ.
‚незапно огонь забарабанил с новой силой. ‚скоре мы опЯть впадаем в
напрЯженную оцепенелость бездеЯтельного ожиданиЯ.
Ђтака, контратака, удар, контрудар, - все это слова, но как много за
ними кроетсЯ! “ нас большие потери, главным образом за счет новобранцев. Ќа
наш участок опЯть прислали пополнение. ќто один из свежих полков, почти
сплошь молодежь последних наборов. „о отправки на фронт они не прошли почти
никакой подготовки, им успели только преподать немного теории. Ћни, правда,
знают, что такое ручнаЯ граната, но очень смутно представлЯют себе, как надо
укрыватьсЯ, а главное, не умеют присматриватьсЯ к местности. Ћни не видЯт ни
бугорков, ни кочек, разве что самые заметные, не меньше полуметра в высоту.
•отЯ подкрепление нам совершенно необходимо, от новобранцев толку мало;
наоборот, с их приходом у нас скорее даже прибавилось работы. Џопав в эту
зону боев, они чувствуют себЯ беспомощными и гибнут как мухи. ‚ современной
позиционной войне бой требует знаний и опыта, солдат должен разбиратьсЯ в
местности, его ухо должно чутко распознавать звуки, издаваемые снарЯдами в
полете и при разрыве, он должен уметь заранее определЯть место, где снарЯд
упадет, знать, на какое расстоЯние разлетаютсЯ осколки и как от них
укрытьсЯ.
ђазумеетсЯ, наше молодое пополнение почти ничего не знает обо всех этих
вещах. Ћно тает на глазах, - новобранцы даже шрапнель от гранаты толком
отличить не умеют, огонь косит их как траву, потому что они боЯзливо
прислушиваютсЯ к завыванию не столь опасных "тЯжелых чемоданов", ложащихсЯ
далеко позади, но не слышат тихого, вкрадчивого свиста маленьких вредных
штучек, осколки которых разлетаютсЯ над самой землей. Ћни толпЯтсЯ как
бараны, вместо того, чтобы разбегатьсЯ в разные стороны, и даже после того
как их ранило, вражеские летчики еще добивают их, стрелЯЯ по ним, как по
зайцам.
Ќам всем хорошо знакомы бледные, исхудавшие от брюквенных рационов
лица, судорожно вцепившиесЯ в землю руки и жалкаЯ храбрость этих несчастных
щенЯт, которые, несмотрЯ ни на что, все же ходЯт в атаку и вступают в
схватку с противником, - этих славных несчастных щенЯт, таких запуганных,
что они не осмеливаютсЯ кричать во весь голос и, лежа на земле со вспоротой
грудью или животом, с оторванной рукой или ногой, лишь тихо скулЯт, призываЯ
своих матерей, и умолкают, как только кто-нибудь посмотрит на них!
€х покрытые пушком, заостренные, безжизненные лица выражают ужасающее
безразличие: такие пустые лица бывают у мертвых детей.
ѓоречь комком стоит в горле, когда смотришь, как они вскакивают, бегут
и падают. ’ак бы вот, кажетсЯ, взЯл да и побил их за то, что они такие
глупые, или вынес бы их на руках прочь отсюда, где им совсем не место. Ќа
них серые солдатские куртки, штаны и сапоги, но большинству из них
обмундирование слишком велико, - оно болтаетсЯ на них, как на вешалке, плечи
у них слишком узкие, тело слишком тщедушное, на складе не нашлось мундиров
на этот детский размер.
Ќа одного убитого бывалого солдата приходитсЯ пЯть - десЯть погибших
новобранцев.
Њногих уносит внезапнаЯ химическаЯ атака. Ћни даже не успевают
сообразить, что их ожидает. Ћдин из блиндажей полон трупов с посиневшими
лицами и черными губами. ‚ одной из воронок новобранцы слишком рано снЯли
противогазы; они не знали, что у земли газ держитсЯ особенно долго; увидав
наверху людей без противогазов, они тоже снЯли свои маски и успели глотнуть
достаточно газа, чтобы сжечь себе легкие. ‘ейчас их состоЯние безнадежно,
они умирают медленной, мучительной смертью от кровохарканьЯ и приступов
удушьЯ.
џ неожиданно оказываюсь лицом к лицу с •иммельштосом. Њы залегли в
одной и той же траншее. Џрижавшись друг к другу и затаив дыхание, все
выжидают момента, чтобы броситьсЯ в атаку.
џ очень возбужден, но когда мы выскакиваем из траншеи, в голове у менЯ
все же успевает мелькнуть мысль: а почему Я не вижу •иммельштоса? џ быстро
возвращаюсь, соскакиваю вниз и застаю его там; он лежит в углу с легкой
царапиной и притворЯетсЯ раненым. ‹ицо у него такое, как будто его побили. “
него приступ страха, - ведь он здесь тоже новичок. Ќо менЯ бесит, что
молодые новобранцы пошли в атаку, а он лежит здесь.
- ‚ыходи! - говорю Я хриплым от волнениЯ голосом.
Ћн не трогаетсЯ с места, губы его дрожат, усы шевелЯтсЯ.
- ‚ыходи! - повторЯю Я.
Ћн подтЯгивает ноги, прижимаетсЯ к стенке и скалит зубы, как собачонка.
џ хватаю его под локоть и собираюсь рывком поднЯть на ноги. Ћн начинает
визжать. Њои нервы больше не выдерживают. џ беру его за глотку, трЯсу как
мешок, так что голова мотаетсЯ из стороны в сторону, и кричу ему в лицо:
- ’ы выйдешь наконец, сволочь? Ђх ты гад, ах ты шкура, прЯтатьсЯ
вздумал?
ѓлаза у него становЯтсЯ стеклЯнными, Я молочу его головой о стенку.
- Ђх ты скотина! - џ даю ему пинка под ребра. - Ђх ты собака!
џ выпихиваю его в дверь, головой вперед.
Љак раз в эту минуту мимо нас пробегает новаЯ цепь наступающих. ‘ ними
идет лейтенант. Ћн видит нас и кричит:
- ‚перед, вперед, не отставать! € если Я ничего не мог добитьсЯ
побоЯми, то это слово сразу же возымело свое действие. •иммельштос услышал
голос начальника и, словно очнувшись, бросает взглЯд по сторонам и догонЯет
цепь атакующих.
џ бегу за ним и вижу, что он несетсЯ вскачь. Ћн снова стал тем же
служакой •иммельштосом, каким мы его знали в казармах. Ћн даже догнал
лейтенанта и бежит теперь далеко впереди всех.
квальный огонь. ‡аградительный огонь. Ћгневые завесы. Њины. ѓазы.
’анки. Џулеметы. ђучные гранаты. ‚се это слова, слова, но за ними стоЯт все
ужасы, которые переживает человечество.
Ќаши лица покрылись коростой, в наших мыслЯх царит хаос, мы смертельно
устали; когда начинаетсЯ атака, многих приходитсЯ бить кулаком, чтобы
заставить их проснутьсЯ и пойти вместе со всеми; глаза воспалены, руки
расцарапаны, коленки стерты в кровь, локти разбиты.
‘колько времени прошло? —то это - недели, месЯцы, годы? ќто всего лишь
дни. ‚ремЯ уходит, - мы видим это, глЯдЯ в бледные, бескровные лица
умирающих; мы закладываем в себЯ пищу, бегаем, швырЯем гранаты, стрелЯем,
убиваем, лежим на земле; мы обессилели и отупели, и нас поддерживает только
мысль о том, что вокруг есть еще более слабые, еще более отупевшие, еще
более беспомощные, которые, широко раскрыв глаза, смотрЯт на нас, как на
богов, потому что нам иногда удаетсЯ избежать смерти.
‚ те немногие часы, когда на фронте спокойно, мы обучаем их: "‘мотри,
видишь дрыгалку? ќто мина, она летит сюда! ‹ежи спокойно, она упадет вон
там, дальше. Ђ вот если она идет так, тогда драпай! Ћт нее можно убежать".
Њы учили их улавливать жужжание мелких калибров, этих коварных
штуковин, которых почти не слышно; новобранцы должны так изощрить свой слух,
чтобы распознавать среди грохота этот комариный писк. Њы внушаем им, что эти
снарЯды опаснее крупнокалиберных, которые можно услышать издалека. Њы
показываем им, как надо укрыватьсЯ от аэропланов, как притворитьсЯ убитым,
когда противник ворвалсЯ в твой окоп, как надо взводить ручные гранаты,
чтобы они разрывались за секунду до падениЯ. Њы учим новобранцев падать с
быстротой молнии в воронку, спасаЯсь от снарЯдов ударного действиЯ, мы
показываем, как можно свЯзкой гранат разворотить окоп, мы объЯснЯем разницу
в скорости горениЯ запала у наших гранат и у гранат противника. Њы обращаем
их внимание на то, какой звук издают химические снарЯды, и обучаем их всем
уловкам, с помощью которых они могут спастись от смерти.
Ћни слушают наши объЯснениЯ, они вообще послушные ребЯта, но когда дело
доходит до боЯ, они волнуютсЯ и от волнениЯ почти всегда делают как раз не
то, что нужно.
•айе ‚естхуса выносЯт из-под огнЯ с разорванной спиной; при каждом
вдохе видно, как в глубине раны работают легкие. џ еще успеваю проститьсЯ с
ним...
- ‚се кончено, Џауль, - со стоном говорит он и кусает себе руки от
боли.
Њы видим людей, которые еще живы, хотЯ у них нет головы; мы видим
солдат, которые бегут, хотЯ у них срезаны обе ступни; они ковылЯют на своих
обрубках с торчащими осколками костей до ближайшей воронки; один ефрейтор
ползет два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги; другой идет
на перевЯзочный пункт, прижимаЯ руками к животу расползающиесЯ кишки; мы
видим людей без губ, без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата,
который в течение двух часов прижимал зубами артерию на своей руке, чтобы не
истечь кровью; восходит солнце, приходит ночь, снарЯды свистЯт, жизнь
кончена.
‡ато нам удалось удержать изрытый клочок земли, который мы оборонЯли
против превосходЯщих сил противника; мы отдали лишь несколько сот метров. Ќо
на каждый метр приходитсЯ один убитый.
Ќас сменЯют. Џод нами катЯтсЯ колеса, мы стоим в кузове, забывшись
тЯжкой дремотой, и приседаем, заслышав оклик: "‚нимание - провод!" Љогда мы
проезжали эти места, здесь было лето, деревьЯ были еще зеленые, сейчас они
выглЯдЯт уже по-осеннему, а ночь несет с собой седой туман и сырость. Њашины
останавливаютсЯ, мы слезаем, - небольшаЯ кучка, в которой смешались остатки
многих подразделений. “ бортов машины - темные силуэты людей; они
выкрикивают номера полков и рот. € каждый раз от нас отделЯетсЯ кучка
поменьше, - крошечнаЯ, жалкаЯ кучка грЯзных солдат с изжелта-серыми лицами,
ужасающе маленький остаток.
‚от кто-то выкликает номер нашей роты, по голосу слышно, что это наш
ротный командир, - он, значит, уцелел, рука у него на перевЯзи. Њы подходим
к нему, и Я узнаю Љата и Ђльберта, мы становимсЯ рЯдом, плечом к плечу, и
посматриваем друг на друга.
Њы слышим, как наш номер выкликают во второй, а потом и в третий раз.
„олго же ему придетсЯ звать, - ведь ни в лазаретах, ни в воронках его не
слышно.
€ еще раз:
- ‚тораЯ рота, ко мне!
Џотом тише:
- Ќикого больше из второй роты? ђотный молчит, а когда он наконец
спрашивает: "ќто все?" - и отдает команду: "Џо порЯдку номеров рассчитайсь!"
- голос его становитсЯ немного хриплым.
Ќастало седое утро; когда мы выступали на фронт, было еще лето, и нас
было сто пЯтьдесЯт человек. ‘ейчас мы зЯбнем, на дворе осень, шуршат листьЯ,
в воздухе устало вспархивают голоса: "Џервый-второй-третий-четвертый..." Ќа
тридцать втором перекличка умолкает. Њолчание длитсЯ долго, наконец голос
ротного прерывает его вопросом: "Ѓольше никого?" Ћн выжидает, затем говорит
тихо: "Џовзводно... - но обрывает себЯ и лишь с трудом заканчивает: - ‚тораЯ
рота... - и через силу:
- ‚тораЯ рота - шагом марш! €дти вольно!" Ќавстречу утру бредет лишь
одна колонна по двое, всего лишь одна коротенькаЯ колонна.
’ридцать два человека.

VII

Ќас отводЯт в тыл, на этот раз дальше, чем обычно, на один из полевых
пересыльных пунктов, где будет произведено переформирование. ‚ нашу роту
надо влить более ста человек пополнениЯ.
Џока что службы у нас немного, а в остальное времЯ мы слонЯемсЯ без
дела. —ерез два днЯ к нам заЯвлЯетсЯ •иммельштос. ‘ тех пор как он побывал в
окопах, гонору у него сильно поубавилось. Ћн предлагает нам пойти на
мировую. џ не возражаю, - Я видел, как он помогал выносить •айе ‚естхуса,
когда тому разорвало спину. Ђ кроме того, он и в самом деле рассуждает
здраво, так что мы принимаем его приглашение пойти с ним в столовую. Ћдин
только ’ьЯден относитсЯ к нему сдержанно и с недоверием.
Ћднако и ’ьЯдена все же удаетсЯ переубедить, - •иммельштос
рассказывает, что он будет замещать повара, который уходит в отпуск. ‚
доказательство он тут же выкладывает на стол два фунта сахару длЯ нас и
полфунта масла лично длЯ ’ьЯдена. Ћн даже устраивает так, что в течение
следующих трех дней нас нарЯжают на кухню чистить картошку и брюкву. ’ам он
угощает нас самыми лакомыми блюдами с офицерского стола.
’аким образом у нас сейчас есть все, что составлЯет счастье солдата:
вкуснаЯ еда и отдых. …сли поразмыслить, это не так уж много. Љакие-нибудь
два или три года тому назад мы испытывали бы за это глубочайшее презрение к
самим себе. ‘ейчас же мы почти довольны. Љо всему на свете привыкаешь, даже
к окопу.
Џривычкой объЯснЯетсЯ и наша кажущаЯсЯ способность так быстро забывать.
…ще вчера мы были под огнем, сегоднЯ мы дурачимсЯ и шарим по окрестностЯм в
поисках съестного, а завтра мы снова отправимсЯ в окопы. Ќа самом деле мы
ничего не забываем. Џока нам приходитсЯ быть здесь, на войне, каждый
пережитый нами фронтовой день ложитсЯ нам на душу тЯжелым камнем, потому что
о таких вещах нельзЯ размышлЯть сразу же, по свежим следам. …сли бы мы стали
думать о них, воспоминаниЯ раздавили бы нас; во всЯком случае Я подметил вот
что: все ужасы можно пережить, пока ты просто покорЯешьсЯ своей судьбе, но
попробуй размышлЯть о них, и они убьют тебЯ.
…сли, отправлЯЯсь на передовую, мы становимсЯ животными, ибо только так
мы и можем выжить, то на отдыхе мы превращаемсЯ в дешевых острЯков и
лентЯев. ќто происходит помимо нашей воли, тут уж просто ничего не
поделаешь. Њы хотим жить, жить во что бы то ни стало; не можем же мы
обременЯть себЯ чувствами. которые, возможно, украшают человека в мирное
времЯ, но совершенно неуместны и фальшивы здесь. Љеммерих убит, •айе ‚естхус
умирает, с телом ѓанса Љрамера, угодившего под прЯмое попадание, будет
немало хлопот в день ‘трашного суда, - его придетсЯ собирать по кусочкам; у
Њартенса больше нет ног, Њайер убит, Њаркс убит, Ѓайер убит, •еммерлинг
убит, сто двадцать человек лежат раненые по лазаретам... ‚се это чертовски
грустно, но нам-то что за дело, ведь мы живы! …сли бы мы могли их спасти, -
о, тогда бы мы пошли за них хоть к черту на рога, пускай бы нам пришлось
самим сложить головы, - ведь когда мы чего-нибудь захотим, мы становимсЯ
бедовыми парнЯми; мы почти не знаем, что такое страх, разве что страх
смерти, но это другое дело, - это чисто телесное ощущение.
Ќо наших товарищей нет в живых, мы ничем не можем им помочь, они свое
отстрадали, а кто знает, что еще ждет нас? Џоэтому мы завалимсЯ на боковую и
будем спать или станем есть, пока не лопнет брюхо, будем напиватьсЯ и
курить, чтобы хоть чем-то скрасить эти пустые часы. †изнь коротка.
Љошмары фронта проваливаютсЯ в подсознание, как только мы удалЯемсЯ от
передовой; мы стараемсЯ разделатьсЯ с ними, пускаЯ в ход непристойные и
мрачные шуточки; когда кто-нибудь умирает, о нем говорЯт, что он "прищурил
задницу", и в таком же тоне мы говорим обо всем остальном. ќто спасает нас
от помешательства. ‚оспринимаЯ вещи с этой точки зрениЯ, мы оказываем
сопротивление.
Ќо мы ничего не забываем! ‚се, что пишетсЯ в военных газетах насчет
неподражаемого юмора фронтовиков, которые будто бы устраивают танцульки,
едва успев выбратьсЯ из-под ураганного огнЯ, - все это несусветнаЯ чушь. Њы
шутим не потому, что нам свойственно чувство юмора, нет, мы стараемсЯ не
терЯть чувства юмора, потому что без него мы пропадем. Љ тому же надолго
этого не хватит, с каждым месЯцем наш юмор становитсЯ все более мрачным.
€ Я знаю: все, что камнем оседает в наших душах сейчас, пока мы
находимсЯ на войне, всплывет в них потом, после войны, и вот тогда-то и
начнетсЯ большой разговор об этих вещах, от которого будет зависеть, жить
нам дальше или не жить.
„ни, недели, годы, проведенные здесь, на передовой, еще вернутсЯ к нам,
и наши убитые товарищи встанут тогда из-под земли и пойдут с нами; у нас
будут Ясные головы, у нас будет цель, и мы куда-то пойдем, плечом к плечу с
нашими убитыми товарищами, с воспоминаниЯми о фронтовых годах в сердце. Ќо
куда же мы пойдем? Ќа какого врага?
ѓде-то здесь неподалеку находилсЯ одно времЯ фронтовой театр. Ќа одном
из заборов еще висЯт пестрые афиши, оставшиесЯ с того времени, когда здесь
давались представлениЯ. Њы с Љроппом стоим перед афишами и смотрим на них
большими глазами. Ќам кажетсЯ непостижимым, что подобные вещи еще существуют
на свете. ’ам, например, изображена девушка в светлом летнем платье и с
красным лакированным поЯском на талии. Ћдной рукой она опираетсЯ на
балюстраду, в другой держит соломенную шлЯпу. Ќа ней белые чулки и белые
туфельки, - изЯщные туфельки с прЯжками, на высоких каблуках. ‡а ее спиной
сиЯет синее море с барашками волн, сбоку виднеетсЯ глубоко вдающаЯсЯ в сушу
светлаЯ бухта. “дивительно хорошенькаЯ девушка, с тонким носом, Ярким ртом и
длинными стройными ногами, невероЯтно опрЯтнаЯ и холенаЯ. Ћна, наверно,
берет ванну два раза в день, и у нее никогда не бывает грЯзи под ногтЯми.
ђазве что иногда немного песку с плЯжа.
ђЯдом с ней стоит мужчина в белых брюках, синей куртке и в морской
фуражке, но он нас интересует гораздо меньше.
„евушка на заборе кажетсЯ нам каким-то чудом. Њы совсем забыли, что на
свете существует такое, да и сейчас мы все еще не верим своим глазам. ‚о
всЯком случае, мы уже несколько лет не видали ничего подобного, не видали
ничего, что хотЯ бы отдаленно напоминало эту девушку, такую веселую,
хорошенькую и счастливую. ќто мир, мы с волнением ощущаем, что именно таким
и должен быть мир.
- Ќет, ты только взглЯни на эти легкие туфельки, она бы в них и
километра не смогла прошагать, - говорю Я, и мне тотчас же становитсЯ Ясно,
как нелепо думать о километрах, когда видишь перед собой такую картину.
- €нтересно, сколько ей может быть лет? - спрашивает Љропп.
џ прикидываю:
- ‘амое большее двадцать два.
- „а, но тогда она была бы старше нас. …й не более семнадцати, вот что
Я тебе скажу!
Њурашки пробегают у нас по коже.
- ‚от это да, Ђльберт, ведь правда здорово? Ћн кивает.
- „ома у менЯ тоже есть белые штаны.
- —то штаны, - говорю Я, - девушка какова! Њы осматриваем друг друга с
ног до головы. ‘мотреть особенно не на что, на обоих - выцветшее,
заштопанное, грЯзное обмундирование. Љакие уж тут могут быть сравнениЯ!
Џоэтому длЯ начала соскабливаем с забора молодого человека в белых
брюках, осторожно, чтобы не повредить девушку. ќто уже кое-что. ‡атем Љропп
предлагает:
- Ђ не сходить ли нам в вошебойку?
џ не совсем согласен, потому что вещи от этого портЯтсЯ, а вши
поЯвлЯютсЯ снова уже через какие-нибудь два часа. Ќо, полюбовавшись
картинкой еще некоторое времЯ, Я все же соглашаюсь. џ даже захожу еще
дальше:
- Њожет, нам удастсЯ оторвать себе чистую рубашку? Ђльберт почему-то
считает, что еще лучше было бы раздобыть портЯнки.
- Њожет быть, и портЯнки. Џойдем, попробуем, может, мы их выменЯем на
что-нибудь.
Ќо тут мы видим ‹еера и ’ьЯдена, которые не спеша бредут к нам; они
замечают афишу, и разговор мгновенно перескакивает на похабщину. ‹еер первый
в нашем классе познал женщин и рассказывал нам об этом волнующие
подробности. Ћн восторгаетсЯ девушкой на афише с особой точки зрениЯ, а
’ьЯден громогласно разделЯет его восторги.
€х шутки не вызывают у нас особого отвращениЯ. Љто не похабничает, тот
не солдат; но сейчас нас на это как-то не тЯнет, поэтому мы отходим в
сторонку и направлЯемсЯ к вошебойке. Њы делаем это с таким чувством, как
будто идем в ателье модного портного.
„ома, в которых нас расквартировали, находЯтсЯ неподалеку от канала. Џо
ту сторону канала тЯнутсЯ пруды, обсаженные тополЯми; там живут какие-то
женщины.
€з домов на нашей стороне жильцы были в свое времЯ выселены. Ќо на той
стороне еще можно изредка увидеть местных жителей.
‚ечером мы купаемсЯ. € вот на берегу поЯвлЯютсЯ три женщины. Ћни
медленно идут по направлению к нам и не отворачиваютсЯ, хотЯ мы купаемсЯ без
трусиков.
‹еер окликает их. Ћни смеютсЯ и останавливаютсЯ, чтобы посмотреть на
нас. Њы выкрикиваем фразы на ломаном французском Языке, кто что вспомнит,
торопливо и бессвЯзно, только чтобы они не ушли. Њы не очень галантны, но
где ж нам было понабратьсЯ галантности?
Ћдна из них - худенькаЯ, смуглаЯ. Љогда она смеетсЯ, во рту у нее
сверкают красивые белые зубы. “ нее быстрые движениЯ, юбка свободно
обвиваетсЯ вокруг ее ног. Ќам холодно в воде, но настроение у нас радостно
приподнЯтое, и мы стараемсЯ привлечь их внимание, чтобы они не ушли. Њы
пытаемсЯ острить, и они отвечают нам; мы не понимаем их, но смеемсЯ и делаем
им знаки. ’ьЯден оказалсЯ более сообразительным. Ћн сбегал в дом, принес
буханку хлеба и держит ее в высоко поднЯтой руке.
ќто производит большое впечатление. Ћни кивают головой, и показывают
нам знаками, чтобы мы перебрались к ним. Ќо мы не можем. Ќам запрещено
ходить на тот берег. Ќа всех мостах стоЯт часовые. Ѓез пропуска ничего не
выйдет. Џоэтому мы пытаемсЯ втолковать им, чтобы они пришли к нам; но они
мотают головой и показывают на мосты, €х тоже не пропускают на нашу сторону.
Ћни поворачивают обратно и медленно идут вдоль берега, вверх по течению
канала. Њы провожаем их вплавь. ЏройдЯ несколько сот метров, они сворачивают
и показывают нам на дом, стоЯщий в стороне и выглЯдывающий из-за деревьев и
кустарника. ‹еер спрашивает, не здесь ли они живут.
Ћни смеютсЯ: да, это их дом.
Њы кричим, что придем к ним, когда нас не смогут заметить часовые.
Ќочью. ‘егоднЯ ночью.
Ћни поднимают ладони вверх, складывают их вместе, прижимаютсЯ к ним
щекой и закрывают глаза. Ћни нас понЯли. ’а худенькаЯ смуглаЯ делает
танцевальные па. „ругаЯ, блондинка, щебечет:
- •леб... •орошо...
Њы с жаром заверЯем их, что хлеба мы с собой принесем. € еще другие
вкусные вещи. ЋтчаЯнно таращим глаза и изображаем эти вещи жестами. Љогда
‹еер пытаетсЯ изобразить "кусок колбасы", он чуть не идет ко дну. Њы
пообещали бы им целый продовольственный склад, если бы это понадобилось. Ћни
уходЯт и еще несколько раз оборачиваютсЯ. Њы вылезаем на наш берег и следуем
за ними, чтобы убедитьсЯ, что они действительно вошли в тот дом, - ведь,
может быть, они нас обманывают. ‡атем мы плывем обратно.
Ѓез пропуска через мост никого не пускают, поэтому ночью мы просто
переправимсЯ через канал вплавь. Ќас охватывает волнение, с которым мы никак
не можем совладать. Ќам не сидитсЯ на одном месте, и мы идем в столовую.
‘егоднЯ там есть пиво и что-то вроде пунша.
Њы пьем пунш и рассказываем друг другу разные небылицы о своих
воображаемых похождениЯх. ђассказчику охотно верЯт, и каждый с нетерпением
ждет своей очереди, чтобы изобразить что-нибудь еще похлеще. ‚ руках у нас
какой-то беспокойный зуд; мы выкуриваем несметное множество сигарет, но
потом Љропп говорит:
- Ђ почему бы не принести им еще и сигарет? ’огда мы прЯчем сигареты в
фуражки, чтобы приберечь их до ночи.
Ќебо становитсЯ зеленым, как незрелое Яблоко. Ќас четверо, но
четвертому там делать нечего; поэтому мы решаемсЯ избавитьсЯ от ’ьЯдена и
накачиваем его за наш счет ромом и пуншем, пока его не начинает пошатывать.
‘ наступлением темноты мы возвращаемсЯ на наши квартиры, бережно поддерживаЯ
’ьЯдена под локотки. Њы распалены, нас томит жажда приключений. Њне
досталась та худенькаЯ, смуглаЯ, - мы их уже поделили между собой, это дело
решенное.
’ьЯден заваливаетсЯ на свой тюфЯк и начинает храпеть. —ерез некоторое
времЯ он вдруг просыпаетсЯ и смотрит на нас с такой хитрой ухмылкой, что мы
уже начинаем опасатьсЯ, не вздумал ли он одурачить нас и не понапрасну ли мы
тратились на пунш. ‡атем он снова валитсЯ на тюфЯк и продолжает спать.
Љаждый из нас выкладывает по целой буханке хлеба и заворачивает ее в
газету. ‚месте с хлебом мы кладем сигареты, а кроме того три порЯдочные
порции ливерной колбасы, выданной сегоднЯ на ужин. ЏолучилсЯ довольно
приличный подарок.
Џока что мы засовываем все это в наши сапоги, - ведь нам придетсЯ взЯть
их с собой, чтобы не напоротьсЯ на той стороне на проволоку и битое стекло.
Ќо так как переправлЯтьсЯ на тот берег мы будем вплавь, никакой другой
одежды нам не нужно. ‚се равно сейчас темно, да и идти недалеко.
‚зЯв сапоги в руки, мы пускаемсЯ в путь. Ѓыстро влезаем в воду, ложимсЯ
на спину и плывем, держа сапоги с гостинцами над головой.
„обравшись до того берега, мы осторожно карабкаемсЯ вверх по склону,
вынимаем пакеты и надеваем сапоги. Џакеты берем под мышки. Њокрые, голые, в
одних сапогах, бодрой рысцой пускаемсЯ в дальнейший путь. „ом мы находим
сразу же. Ћн темнеет в кустах. ‹еер падает, споткнувшись о корень и
разбивает себе локти.
- Ќе беда, - весело говорит он.
Ћкна закрыты ставнЯми. Њы крадучись ходим вокруг дома и пытаемсЯ
заглЯнуть в него сквозь щели. Џотом начинаем проЯвлЯть нетерпение. “ Љроппа
вдруг возникают опасениЯ:
- Ђ что если у них там сидит какой-нибудь майор?
- Ќу что ж, тогда мы дадим деру, - ухмылЯетсЯ ‹еер, - а если ему нужен
номер нашего полка, пусть прочтет его вот здесь. - € он шлепает себЯ по
голому заду.
‚ходнаЯ дверь не заперта. Ќаши сапоги стучат довольно громко. ѓде-то
приотворЯетсЯ дверь, через нее падает свет, какаЯ-то женщина вскрикивает от
испуга. "’ес! ’ес! - шепчем мы, - camarade... bon ami..." [5] - и умолЯюще
поднимаем над головой наши пакеты.
‚скоре поЯвлЯютсЯ и две другие женщины; дверь открываетсЯ настежь, и мы
попадаем в полосу Яркого света. Ќас узнают, и все трое хохочут до упаду над
нашим одеЯнием. ‘тоЯ в проеме дверей, они изгибаютсЯ всем телом, так им
смешно. Љакие у них грациозные движениЯ!
- Un moment! [6].
Ћни снова исчезают в комнате и выбрасывают нам какую-то одежду, с
помощью которой мы с грехом пополам прикрываем свою наготу. ‡атем они
разрешают нам войти. ‚ освещенной небольшой лампой комнате тепло и слегка
пахнет духами. Њы разворачиваем наши пакеты и вручаем их хозЯйкам. ‚ их
глазах поЯвлЯетсЯ блеск, - видно, что они голодны.
Џосле этого всеми овладевает легкое смущение. ‹еер жестом приглашает их
поесть. ’огда они снова оживлЯютсЯ, приносЯт тарелки и ножи и жадно
набрасываютсЯ на еду. Џрежде чем съесть кусочек ливерной колбасы, они каждый
раз поднимают его на вилке и с восхищением разглЯдывают его, а мы с
гордостью наблюдаем за ними.
Ћни тараторЯт без умолку на своем Языке, не даваЯ нам ввернуть
словечко, мы мало что понимаем, но чувствуем, что это какие-то хорошие,
ласковые слова. Ѓыть может, мы кажемсЯ им совсем молоденькими. ’а худенькаЯ,
смуглаЯ гладит менЯ по голове и говорит то, что обычно говорЯт все
француженки:
- La guerre... Grand malheur... Pauvres garcons... [7]
џ крепко держу ее за локоть и касаюсь губами ее ладони. …е пальцы
смыкаютсЯ на моем лице. Ћна наклонилась ко мне так близко. ‚от ее волнующие
глаза, нежно смуглаЯ кожа и Яркие губы. ќти губы произносЯт слова, которых Я
не понимаю. ѓлаза Я тоже не совсем понимаю, - они обещают нечто большее, чем
то, чего мы ожидали, идЯ сюда.
ђЯдом, за стенкой, есть еще комнаты. Џо пути Я вижу ‹еера с его
блондинкой; он крепко прижал ее к себе и громко смеетсЯ. ‚едь ему все это
знакомо. Ђ Я, Я весь во власти неизведанного, смутного и мЯтежного порыва,
которому вверЯюсь безраздельно. Њои чувства необъЯснимо двоЯтсЯ между
желанием отдатьсЯ забытью и вожделением. “ менЯ голова пошла кругом, Я ни в
чем не нахожу точки опоры. Ќаши сапоги мы оставили в передней, вместо них
нам дали домашние туфли, и теперь на мне нет ничего, что могло бы вернуть
мне свойственную солдату развЯзность и уверенность в себе: ни винтовки, ни
ремнЯ, ни мундира, ни фуражки. џ проваливаюсь в неведомое, - будь что будет,
- мне все-таки страшновато.
“ худенькой, смуглой шевелЯтсЯ брови, когда она задумываетсЯ, но когда
она говорит, они у нее не двигаютсЯ. Џорой она не договаривает слово до
конца, оно замирает на ее губах или так и долетает до менЯ недосказанным, -
как недостроенный мостик, как затерЯвшаЯсЯ тропинка, как упавшаЯ звезда. —то
знал Я об этом раньше? —то знаю сейчас?.. ‘лова этого чужого Языка, которого
Я почти не понимаю, усыплЯют менЯ, стены полуосвещенной комнаты с
коричневыми обоЯми расплываютсЯ, и только склоненное надо мной лицо живет и
светитсЯ в сонной тишине.
Љак бесконечно много можно прочесть на лице, если еще час назад оно
было чужим, а сейчас склонилось над тобой, дарЯ тебе ласку, котораЯ исходит
не от него, а словно струитсЯ из ночной темноты, из окружающего мира, из
крови, лишь отражаЯсь в этом лице. Ћна разлита во всем, и все вокруг
преображаетсЯ, становитсЯ каким-то необыкновенным; Я почти с благоговением
смотрю на свою белую кожу, когда на нее падает свет лампы и прохладнаЯ
смуглаЯ рука ласково гладит ее.
Љак все это не похоже на бордели длЯ рЯдовых, которые нам разрешаетсЯ
посещать и где приходитсЯ становитьсЯ в длинную очередь. Њне не хочетсЯ
вспоминать о них, но они невольно приходЯт мне на ум, и мне становитсЯ
страшно: а вдруг Я уже никогда не смогу отделатьсЯ от этих воспоминаний?
Ќо вот Я ощущаю губы худенькой, смуглой и нетерпеливо тЯнусь к ним
навстречу, и закрываю глаза, словно желаЯ погасить в памЯти все, что было:
войну, ее ужасы и мерзости, чтобы проснутьсЯ молодым и счастливым; Я
вспоминаю девушку на афише, и на минуту мне кажетсЯ, что всЯ моЯ жизнь будет
зависеть от того, смогу ли Я обладать ею. € Я еще крепче сжимаю держащие
менЯ в объЯтиЯх руки, - может быть, сейчас произойдет какое-то чудо.
—ерез некоторое времЯ все три пары каким-то образом снова оказываютсЯ
вместе. “ ‹еера необыкновенно приподнЯтое настроение. Њы сердечно прощаемсЯ
и суем ноги в сапоги. Ќочной воздух холодит наши разгорЯченные тела. ’ополЯ
высЯтсЯ черными великанами и шелестЯт листвой. Ќа небе и в воде канала стоит
месЯц. Њы не бежим, мы идем рЯдом друг с другом большими шагами.
‹еер говорит:
- ‡а это не жалко отдать буханку хлеба.
џ не решаюсь говорить, мне даже как-то невесело.
‚друг мы слышим чьи-то шаги и прЯчемсЯ за куст.
аги приближаютсЯ, кто-то проходит вплотную мимо нас. Њы видим голого
солдата, в одних сапогах, точь-в-точь как мы, под мышкой у него пакет, он
мчитсЯ во весь опор. ќто ’ьЯден, он спешит наверстать упущенное. ‚от он уже
скрылсЯ из виду.
Њы смеемсЯ. ’о-то завтра будет ругани!
Ќикем не замеченные, мы добираемсЯ до своих тюфЯков.
ЊенЯ вызывают в канцелЯрию. Љомандир роты вручает мне отпускное
свидетельство и проездные документы и желает мне счастливого пути. џ смотрю,
сколько дней отпуска Я получил. ‘емнадцать суток - две недели отпуска, трое
суток на дорогу. ќто очень мало, и Я спрашиваю, не могу ли Я получить на
дорогу пЯть суток. Ѓертинк показывает мне на мое свидетельство. € лишь тут Я
вижу, что мне не надо сразу же возвращатьсЯ на фронт. Џо истечении отпуска Я
должен ЯвитьсЯ на курсы в одном из тыловых лагерей.
’оварищи завидуют мне. Љат дает ценные советы насчет того, как мне
устроить себе "тихую жизнь".
- …сли не будешь хлопать ушами, ты там зацепишьсЯ.
‘обственно говорЯ, Я предпочел бы поехать не сейчас, а лишь через
неделю, - ведь это времЯ мы еще пробудем здесь, а здесь не так уж плохо.
‚ столовой мне, как водитсЯ, говорЯт, что с менЯ причитаетсЯ. Њы все
немножко подвыпили. Њне становитсЯ грустно; Я уезжаю отсюда на шесть недель,
мне, конечно, здорово повезло, но что будет, когда Я вернусь? ‘вижусь ли Я
снова со всеми здешними друзьЯми? •айе и Љеммериха уже нет в живых; чей
черед наступит теперь?
Њы пьем, и Я разглЯдываю их по очереди. ђЯдом со мной сидит и курит
Ђльберт, у него веселое настроение; мы с ним всегда были вместе. Ќапротив
примостилсЯ Љат, у него покатые плечи, неуклюжие пальцы и спокойный голос.
‚от Њюллер с его выступающими вперед зубами и лающим смехом. ‚от ’ьЯден с
его мышиными глазками. ‚от ‹еер, который отпустил себе бороду, так что на
вид ему дашь лет сорок.
Ќад нашими головами висЯт густые клубы дыма. —то было бы с солдатом без
табака! ‘толоваЯ - это тихаЯ пристань, пиво - не просто напиток, оно
сигнализирует о том, что ты в безопасности и можешь спокойно потЯнутьсЯ и
расправить члены. ‚от и сейчас мы расселись поудобней, далеко вытЯнув ноги,
и так заплевали все вокруг, что только держись. ‘ каким странным чувством
смотришь на все это, если завтра тебе уезжать!
Ќочью мы еще раз перебираемсЯ через канал. Њне даже как-то страшно
сказать худенькой, смуглой, что Я уезжаю, что, когда Я вернусь, мы навернЯка
будем стоЯть где-нибудь в другом месте, а значит, мы с ней больше не
увидимсЯ. Ќо, как видно, это ее не очень трогает: она только головой кивает.
‘начала это мне кажетсЯ непонЯтным, но потом Я соображаю, в чем тут дело.
‹еер, пожалуй, прав: если бы менЯ снова отправили на фронт, тогда Я опЯть
услышал бы от нее "pauvre garcon", но отпускник это длЯ них не так
интересно. Ќу и пошла она к черту с ее воркованием и болтовней. Ћжидаешь
чудес, а потом все сводитсЯ к буханке хлеба.
Ќа следующее утро, пройдЯ дезинфекцию, Я шагаю к фронтовой узкоколейке.
Ђльберт и Љат провожают менЯ. Ќа станции нам говорЯт, что поезда придетсЯ
ждать, по-видимому, еще несколько часов. Љату и Ђльберту надо возвращатьсЯ в
часть. Њы прощаемсЯ!
- ‘частливо, Љат! ‘частливо, Ђльберт! Ћни уходЯт и еще несколько раз
машут мне рукой. € фигуры становЯтсЯ меньше. €х походка, каждое их движение
- все это знакомо мне до мелочей. џ даже издали узнал бы их. ‚от они уже
исчезли вдали.
џ сажусь на свой ранец и жду.
Њною вдруг овладевает жгучее нетерпение, - мне хочетсЯ поскорее уехать
отсюда.
џ уже потерЯл счет вокзалам, очередЯм у котлов на продовольственных
пунктах, жестким скамейкам в вагонах; но вот передо мной замелькали до боли
знакомые виды, от которых начинает щемить сердце. Ћни проплывают в красных
от заката окнах вагона: деревни с соломенными крышами, нависающими над
белеными стенами домов", как надвинутые на самый лоб шапки, ржаные полЯ,
отливающие перламутром в косых лучах вечернего солнца, фруктовые сады,
амбары и старые липы.
‡а названиЯми станций встают образы, от которых все внутри трепещет.
Љолеса все грохочут и грохочут, Я стою у окна и крепко держусь за косЯки
рамы. ќти названиЯ - пограничные столбы моей юности.
‡аливные луга, полЯ, крестьЯнские дворы; по дороге, идущей вдоль линии
горизонта, одиноко тащитсЯ подвода, точно по небу едет. †дущие у шлагбаума
крестьЯне, махающие вслед поезду девочки, играющие на полотне дети, уходЯщие
вглубь дороги, гладкие, не разбитые дороги, на которых не видно артиллерии.
‚ечер. …сли бы не стук колес, Я наверно не смог бы сдержать крик.
ђавнина разворачиваетсЯ во всю ширь; вдали, на фоне бледной синевы, встают
силуэты горных отрогов. џ узнаю характерные очертаниЯ „ольбенберга с его
зубчатым гребнем, резко обрывающимсЯ там, где кончаютсЯ макушки леса. ‡а ним
должен показатьсЯ город.
Ђ пока что все вокруг залито уже меркнущим золотисто-алым светом; поезд
громыхает на кривой, еще один поворот, - и что же? - там, далеко-далеко,
окутанные дымкой, темные, завиднелись и в самом деле тополи, выстроившиесЯ в
длинный рЯд тополи, видение, сотканное из света, тени и тоски.
Џоле медленно поворачиваетсЯ вместе с ними; поезд огибает их,
промежутки между стволами уменьшаютсЯ, кроны сливаютсЯ в сплошной клин, и на
мгновение Я вижу одно-единственное дерево; затем задние снова выдвигаютсЯ
из-за передних, и на небе долго еще маЯчат их одинокие силуэты, пока их не
закрывают первые дома.
†елезнодорожный переезд. џ стою у окна, не в силах оторватьсЯ. ‘оседи,
готовЯсь к выходу, собирают вещи. џ тихонько повторЯю название улицы,
которую мы пересекаем: Ѓремерштрассе... Ѓремерштрассе...
’ам, внизу, - велосипедисты, автомобили, люди; серый виадук, сераЯ
улица, но она берет менЯ за душу, как будто Я вижу свою мать.
‡атем поезд останавливаетсЯ, и вот Я вижу вокзал с его шумом, криками и
надписЯми. џ закидываю за спину свой ранец, пристегиваю крючки, беру в руку
винтовку и неловко спускаюсь по ступенькам.
Ќа перроне Я оглЯдываюсь по сторонам; Я не вижу ни одного знакомого
среди всех этих спешащих людей. ЉакаЯ-то сестра милосердиЯ предлагает мне
выпить стакан кофе. џ отворачиваюсь: уж больно глупо она улыбаетсЯ, она всЯ
преисполнена сознанием важности своей роли: взглЯните на менЯ, Я подаю
солдатик) кофе. Ћна говорит мне: "Ѓратец..." - ќтого еще не хватало!
‘ привокзальной улицы видна река; белаЯ от пены, она с шипением
вырываетсЯ из шлюза у Њельничного моста. “ моста стоит древнЯЯ сторожеваЯ
башнЯ, перед ней большаЯ липа, а за башней уже сгущаютсЯ вечерние сумерки.
Љогда-то мы здесь сидели и частенько - сколько же времени, прошло с тех
пор? - ходили через этот мост, вдыхаЯ прохладный, чуть затхлый запах воды в
запруде; мы склонЯлись над спокойным зеркалом реки выше шлюза, где на быках
моста висел зеленый плющ и водоросли, а в жаркие дни любовались брызгами
пены ниже шлюза и болтали о наших учителЯх.
џ иду через мост, смотрю направо и налево; в запруде все так же много
водорослей, и все так же хлещет из шлюза светлаЯ дуга воды; в здании башни
перед грудами белого бельЯ стоЯт, как и раньше, гладильщицы с голыми руками,
и через открытые окна струитсЯ жар утюгов. Џо узкой улочке трусЯт собаки, у
дверей стоЯт люди и смотрЯт на менЯ, когда Я прохожу мимо них, навьюченный и
грЯзный.
‚ этой кондитерской мы ели мороженое и пробовали курить сигареты. Ќа
этой улице, котораЯ сейчас проплывает мимо менЯ, Я знаю каждый дом, каждую
бакалейную лавку, каждую аптеку, каждую булочную. € наконец Я стою перед
коричневой дверью с захватанной ручкой, и мне вдруг трудно поднЯть руку.
џ открываю дверь; менЯ охватывает чудесный прохладный сумрак лестницы,
мои глаза с трудом различают предметы.
‘тупеньки скрипЯт под ногами. Ќаверху щелкает дверной замок, кто-то
заглЯдывает вниз через перила. ќто открылась дверь кухни, там как раз жарЯт
картофельные котлеты, их запах разноситсЯ по всему дому, к тому же сегоднЯ
ведь суббота, и человек, перегнувшийсЯ через перила, по всей вероЯтности моЯ
сестра. ‘начала Я чего-то стеснЯюсь и стою потупив глаза, но в следующее
мгновение снимаю каску и смотрю наверх. „а, это моЯ старшаЯ сестра.
- Џауль, - кричит она, - Џауль!
џ киваю, - мой ранец зацепилсЯ за перила, моЯ винтовка так тЯжела.
‘естра распахивает дверь в комнаты и кричит:
- Њама, мама, Џауль приехал! џ больше не могу идти, - "Њама, мама,
Џауль приехал".
џ прислонЯюсь к стенке и сжимаю в руках каску и винтовку.
џ сжимаю их изо всей силы, но не могу ступить ни шагу, лестница
расплываетсЯ перед глазами, Я стукаю себЯ прикладом по ногам и Яростно
стискиваю зубы, но Я бессилен перед той единственной фразой, которую
произнесла моЯ сестра, - тут ничего не поделаешь, и Я мучительно пытаюсь
силой выдавить из себЯ смех, заставить себЯ сказать что-нибудь, но не могу
произнести ни слова и так и остаюсь на лестнице, несчастный, беспомощный,
парализованный этой ужасной судорогой, и слезы против моей воли так и бегут
у менЯ по лицу.
‘естра возвращаетсЯ и спрашивает:
- „а что с тобой? ’огда Я беру себЯ в руки и кое-как поднимаюсь в
переднюю. ‚интовку пристраиваю в угол, ранец ставлю у стены, а каску кладу
поверх ранца. ’еперь надо еще снЯть ремень и все, что к нему прицеплено.
‡атем Я говорю злым голосом:
- Ќу дай же мне наконец носовой платок! ‘естра достает мне из шкафа
платок, и Я вытираю слезы. Ќадо мной висит на стене застекленный Ящик с
пестрыми бабочками, которых Я когда-то собирал.
’еперь Я слышу голос матери. Ћна в спальне.
- Џочему это она в постели? - спрашиваю Я.
- Ћна больна, - отвечает сестра.
џ иду в спальню, протЯгиваю матери руку и, стараЯсь быть как можно
спокойнее, говорю ей:
- Ђ вот и Я, мама.
Ћна молчит. ‚ комнате полумрак. ‡атем она робко спрашивает менЯ, и Я
чувствую на себе ее испытующий взглЯд:
- ’ы ранен?
- Ќет, Я приехал в отпуск.
Њать очень бледна. џ не решаюсь зажечь свет.
- —его это Я тут лежу и плачу, вместо того чтобы радоватьсЯ? - говорит
она.
- ’ы больна, мама? - спрашиваю Я.
- ‘егоднЯ Я немножко встану, - говорит она и обращаетсЯ к сестре,
которой приходитсЯ поминутно убегать на кухню, чтобы не пережарить котлеты:
- Ћткрой банку с брусничным вареньем... ‚едь ты его любишь? - спрашивает она
менЯ.
- „а, мама, Я его уже давненько не пробовал.
- Ђ мы словно чувствовали, что ты приедешь, - смеетсЯ сестра: - как
нарочно приготовили твое любимое блюдо - картофельные котлеты, и теперь даже
с брусничным вареньем.
- „а, ведь сегоднЯ суббота, - отвечаю Я.
- ЏрисЯдь ко мне, - говорит мать.
Ћна смотрит на менЯ. ђуки у нее болезненно белые и такие худые по
сравнению с моими. Њы обмениваемсЯ лишь несколькими фразами, и Я благодарен
ей за то, что она ни о чем не спрашивает. „а и о чем мне говорить? ‚едь и
так случилось самое лучшее, на что можно было надеЯтьсЯ, - Я осталсЯ цел и
невредим и сижу рЯдом с ней. Ђ на кухне стоит моЯ сестра, готовЯ ужин и
что-то напеваЯ.
- „орогой мой мальчик, - тихо говорит мать.
Њы в нашей семье никогда не были особенно нежны друг с другом, - это не
принЯто у беднЯков, чьЯ жизнь проходит в труде и заботах. Ћни понимают эти
вещи по-своему, они не любЯт постоЯнно твердить друг другу о том, что им и
без того известно. …сли моЯ мать назвала менЯ "дорогим мальчиком", то длЯ
нее это то же самое, что длЯ других женщин - многословные излиЯниЯ. џ знаю
навернЯка, что кроме этой банки с вареньем у нее давно уже нет ничего
сладкого и что она берегла ее длЯ менЯ, так же как и то, уже черствое
печенье, которым она менЯ сейчас угощает. Ќаверно, достала где-нибудь по
случаю и сразу же отложила длЯ менЯ.
џ сижу у ее постели, а за окном в саду ресторанчика, что находитсЯ
напротив, искрЯтсЯ золотисто-коричневые каштаны. џ делаю долгие вдохи и
выдохи и твержу про себЯ: "’ы дома, ты дома".
Ќо Я все еще не могу отделатьсЯ от ощущениЯ какойто скованности, все
еще не могу свыкнутьсЯ со всем окружающим. ‚от моЯ мать, вот моЯ сестра, вот
Ящик с бабочками, вот пианино красного дерева, но сам Я как будто еще не
совсем здесь. Њежду нами какаЯ-то завеса, что-то такое, что еще надо
переступить.
Џоэтому Я выхожу из спальни, приношу к постели матери мой ранец и
выкладываю все, что привез: целую головку сыра, которую мне раздобыл Љат,
две буханки хлеба, три четверти фунта масла, две банки с ливерной колбасой,
фунт сала и мешочек риса.
- ‚от возьмите, это вам, наверно, пригодитсЯ.
Ћна кивает.
- ‡десь, должно быть, плохо с продуктами? - спрашиваю Я.
- „а, не особенно хорошо. Ђ вам там хватает?
џ улыбаюсь и показываю на свои гостинцы:
- Љонечно, не каждый день так густо, но жить все же можно.
ќрна уносит продукты. ‚друг мать берет менЯ порывистым движением за
руку и запинаЯсь спрашивает:
- Ћчень плохо было на фронте, Џауль? Њама, как мне ответить на твой
вопрос? ’ы никогда не поймешь этого, нет, тебе этого никогда не понЯть. €
хорошо, что не поймешь. ’ы спрашиваешь, плохо ли там. Ђх, мама, мама! џ
киваю головой и говорю:
- Ќет, мама, не очень. ‚едь нас там много, а вместе со всеми не так уж
страшно.
- „а, а вот недавно тут был ѓенрих Ѓредемайер, так он рассказывал такие
ужасы про фронт, про все эти газы и прочее.
ќто говорит моЯ мать. Ћна говорит: "все эти газы и прочее". Ћна не
знает, о чем говорит, ей просто страшно за менЯ. “ж не рассказать ли ей, как
мы однажды наткнулись на три вражеских окопа, где все солдаты застыли в
своих позах, словно громом пораженные? Ќа брустверах, в убежищах, везде, где
их застала смерть, стоЯли и лежали люди с синими лицами, мертвецы.
- Ђх, мама, мало ли что люди говорЯт, - отвечаю Я, - Ѓредемайер сам не
знает, что плетет. ’ы же видишь, Я цел и даже поправилсЯ.
ЌервнаЯ дрожь и страхи матери возвращают мне спокойствие. ’еперь Я уже
могу ходить по комнатам, разговаривать и отвечать на вопросы, не опасаЯсь,
что мне придетсЯ прислонитьсЯ к стене, потому что все вокруг вдруг снова
станет мЯгким как резина, а мои мускулы - дрЯблыми как вата.
Њать хочет поднЯтьсЯ с постели, и Я пока что ухожу на кухню к сестре.
- —то с ней? - спрашиваю Я.
‘естра пожимает плечами:
- Ћна лежит уже несколько месЯцев, но не велела писать тебе об этом. …е
смотрело несколько врачей. Ћдин из них опЯть сказал, что у нее, наверно,
рак.
џ иду в окружное военное управление, чтобы отметитьсЯ. Њедленно бреду
по улицам. ‚ремЯ от времени со мной заговаривает кто-нибудь из знакомых. џ
стараюсь не задерживатьсЯ, так как мне не хочетсЯ много говорить.
Љогда Я возвращаюсь из казармы, кто-то громким голосом окликает менЯ.
‚се еще погруженный в свои размышлениЯ, оборачиваюсь и вижу перед собой
какого-то майора. Ћн набрасываетсЯ на менЯ:
- ‚ы что, честь отдавать не умеете?
- €звините, господин майор, - растерЯнно говорю Я, - Я вас не заметил.
Ћн кричит еще громче:
- „а вы еще и разговаривать не умеете как положено!
Њне хочетсЯ ударить его по лицу, но Я сдерживаюсь, иначе прощай мой
отпуск, Я беру руки по швам и говорю:
- џ не заметил господина майора.
- ’ак извольте смотреть! - рЯвкает он. - ‚аша фамилиЯ?
џ называю свою фамилию. …го багроваЯ, толстаЯ физиономиЯ все еще
выражает возмущение.
- €з какой части? џ рапортую по-уставному. Ћн продолжает допрашивать
менЯ:
- ѓде расположена ваша часть? Ќо мне уже надоел этот допрос, и Я
говорю:
- Њежду ‹ангемарком и Ѓиксшоте.
- ѓде, где? - несколько озадаченно переспрашивает он.
ЋбъЯснЯю ему, что Я час тому назад прибыл в отпуск, и думаю, что
теперь-то он отвЯжетсЯ. Ќо не тут-то было. Ћн даже еще больше входит в раж:
- ’ак вы тут фронтовые нравы вздумали заводить? ќтот номер не пройдет!
‡десь у нас, слава богу, порЯдок!
Ћн командует:
- „вадцать шагов назад, шагом - марш! ‚о мне кипит затаеннаЯ Ярость. Ќо
Я перед ним бессилен, - если он захочет, он может тут же арестовать менЯ. €
Я расторопно отсчитываю двадцать шагов назад, снова иду вперед, в шести
шагах от майора молодцевато вскидываю руку под козырек, делаю еще шесть
шагов и лишь тогда рывком опускаю ее.
Ћн снова подзывает менЯ к себе и уже более дружелюбным тоном объЯвлЯет
мне, что на этот раз он намерен смилостивитьсЯ. ‘тоЯ навытЯжку, Я ем его
глазами в знак благодарности.
- Љругом - марш! - командует он.
џ делаю чеканный поворот и ухожу.
Џосле этого вечер кажетсЯ мне испорченным. џ поспешно иду домой, снимаю
форму и забрасываю ее в угол, - все равно Я собиралсЯ сделать это. ‡атем
достаю из шкафа свой штатский костюм и надеваю его.
џ совсем отвык от него. Љостюм коротковат и сидит в обтЯжку, - Я подрос
на солдатских харчах. ‘ воротником и галстуком мне приходитсЯ повозитьсЯ. ‚
конце концов узел завЯзывает сестра. Љакой он легкий, этот костюм, - все
времЯ кажетсЯ, будто на тебе только кальсоны и рубашка.
џ разглЯдываю себЯ в зеркале. ‘транный вид! Ќа менЯ с удивлением
смотрит загорелый, несколько высоковатый длЯ своих лет подросток.
Њать рада, что Я хожу в штатском: в нем Я кажусь ей ближе. ‡ато отец
предпочел бы видеть менЯ в форме: ему хочетсЯ сходить со мной к знакомым,
чтобы те видели менЯ в мундире.
Ќо Я отказываюсь.
Љак приЯтно молча посидеть где-нибудь в тихом уголке, например, под
каштанами в саду ресторанчика, неподалеку от кегельбана. ‹истьЯ падают на
стол и на землю; их еще мало, это первые. Џередо мной стоит кружка пива, -
на военной службе все привыкают к выпивке. Љружка опорожнена только
наполовину, значит впереди у менЯ еще несколько полновесных, освежающих
глотков, а кроме того, Я ведь могу заказать еще и вторую, и третью кружку,
если захочу. Ќи построений, ни ураганного огнЯ, на досках кегельбана играют
ребЯтишки хозЯина, и его пес кладет мне голову на колени. Ќебо синее, сквозь
листву каштанов проглЯдывает высокаЯ зеленаЯ башнЯ церкви свЯтой Њаргариты.
‡десь хорошо, и Я люблю так сидеть. Ђ вот с людьми мне тЯжело.
…динственный человек, который менЯ ни о чем не спрашивает, это мать. Ќо с
отцом дело обстоит уже совсем по-другому. …му надо, чтобы Я рассказывал о
фронте, он обращаетсЯ ко мне с просьбами, которые кажутсЯ мне трогательными
и в то же времЯ глупыми, с ним Я не могу наладить отношениЯ. Ћн готов
слушать менЯ хоть целый день. џ понимаю, он не знает, что на свете есть
вещи, о которых не расскажешь; охотно доставил бы Я ему это удовольствие, но
Я чувствую, как опасно длЯ менЯ облекать все пережитое в слова. Њне боЯзно:
а вдруг оно встанет передо мной во весь свой исполинский рост, и потом мне
уже будет с ним не справитьсЯ. —то сталось бы с нами, если бы мы Ясно
осознали все, что происходит там, на войне?
Џоэтому Я ограничиваюсь тем, что рассказываю ему несколько забавных
случаев. ’огда он спрашивает менЯ, бывал ли Я когда-нибудь в рукопашном бою.
- Ќет, - говорю Я, встаю и выхожу из комнаты.
Ќо от этого мне не легче. џ уже не раз пугалсЯ трамваев, потому что
скрип их тормозов напоминает вой приближающегосЯ снарЯда.
Ќа улице кто-то хлопает менЯ по плечу. ќто мой учитель немецкого Языка,
он набрасываетсЯ на менЯ с обычными вопросами:
- Ќу, как там дела? “жас, ужас, не правда ли? „а, все это страшно, но
тем не менее мы должны выстоЯть. Ќу и потом на фронте вас по крайней мере
хорошо кормЯт, как мне рассказывали; вы хорошо выглЯдите, Џауль, вы просто
здоровЯк. ‡десь с питанием, разумеетсЯ, хуже, это вполне понЯтно, ну
конечно, а как же может быть иначе, самое лучшее - длЯ наших солдат!
Ћн тащит менЯ в кафе, где он обычно сидит с друзьЯми. ЊенЯ встречают
как самого почетного гостЯ, какой-то директор протЯгивает мне руку и
говорит:
- ’ак вы, значит, с фронта? Љак вы находите боевой дух наших войск?
€зумительно, просто изумительно, ведь правда?
џ говорю, что каждый из нас с удовольствием поехал бы домой.
Ћн оглушительно хохочет:
- Ћхотно верю! Ќо сначала вам надо поколотить француза! ‚ы курите? ‚от
вам сигара, угощайтесь! Љельнер, кружку пива длЯ нашего юного воина!
Ќа свою беду, Я уже взЯл сигару, так что теперь мне придетсЯ остатьсЯ.
Ќадо отдать им справедливость, - всех их так и распирает от самых теплых
чувств ко мне. € все-таки Я злюсь и стараюсь побыстрее высосать свою сигару.
—тобы не сидеть совсем без дела, Я залпом опрокидываю принесенную кельнером
кружку пива. Ћни тотчас же заказывают длЯ менЯ вторую; эти люди знают, в чем
заключаетсЯ их долг по отношению к солдату. ‡атем они начинают обсуждать
вопрос о том, что нам надлежит аннексировать. „иректор с часами на стальной
цепочке хочет получить больше всех: всю Ѓельгию, угольные районы ”ранции и
большие куски ђоссии. Ћн приводит веские доказательства того, что все это
действительно необходимо, и непреклонно настаивает на своем, так что в конце
концов все остальные соглашаютсЯ с ним. ‡атем он начинает объЯснЯть, где
надо подготовить прорыв во ”ранции, и попутно обращаетсЯ ко мне:
- Ђ вам, фронтовикам, надо бы наконец отказатьсЯ от вашей позиционной
войны и хоть немножечко продвинутьсЯ вперед. ‚ышвырните этих французишек,
тогда можно будет и мир заключить.
џ отвечаю, что, на наш взглЯд, прорыв невозможен: у противника слишком
много резервов. Ђ кроме того, война не такаЯ простаЯ штука, как некоторым
кажетсЯ.
Ћн делает протестующий жест и снисходительным тоном доказывает мне, что
Я в этом ничего не смыслю.
- ‚се это так, - говорит он, - но вы смотрите на вещи с точки зрениЯ
отдельного солдата, а тут все дело в масштабах. ‚ы видите только ваш
маленький участок, и поэтому у вас нет общей перспективы. ‚ы выполнЯете ваш
долг, вы рискуете вашей жизнью, честь вам и слава, - каждому из вас
следовало бы дать "железный крест", - но прежде всего мы должны прорвать
фронт противника во ”ландрии и затем свернуть его с севера.
Ћн пыхтит и вытирает себе бороду.
- ”ронт надо окончательно свернуть, с севера на юг. Ђ затем - на Џариж!
Њне хотелось бы узнать, как он это себе представлЯет, и Я вливаю в себЯ
третью кружку. Ћн тотчас же велит принести еще одну.
Ќо Я собираюсь уходить: Ћн сует мне в карман еще несколько сигар и на
прощание дружески шлепает менЯ по спине:
- ‚сего доброго! Ќадеюсь, что вскоре мы услышим более утешительные
вести о вас и ваших товарищах.
џ представлЯл себе отпуск совсем иначе. Џрошлогодний отпуск и в самом
деле прошел как-то не так. ‚идно, Я сам переменилсЯ за это времЯ. Њежду той
и нынешней осенью пролегла пропасть. ’огда Я еще не знал, что такое война, -
мы тогда стоЯли на более спокойных участках. ’еперь Я замечаю, что Я, сам
того не знаЯ, сильно сдал. џ уже не нахожу себе места здесь, - это какой-то
чужой мир. Ћдни расспрашивают, другие не хотЯт расспрашивать, и по их лицам
видно, что они гордЯтсЯ этим, зачастую они даже заЯвлЯют об этом вслух, с
этакой понимающей миной: дескать, мы-то знаем, что об этом говорить нельзЯ.
Ћни воображают, что они ужасно деликатные люди.
Ѓольше всего мне нравитсЯ быть одному, тогда мне никто не мешает. ‚едь
любой разговор всегда сводитсЯ к одному и тому же: как плохо идут дела на
фронте и как хорошо идут дела на фронте, одному кажетсЯ так, другому -
иначе, а затем и те и другие очень быстро переходЯт к тому, в чем
заключаетсЯ смысл их существованиЯ. Љонечно, раньше и Я жил точь-в-точь, как
они, но теперь Я уже не могу найти с ними общий Язык.
Њне кажетсЯ, что они слишком много говорЯт. “ них есть свои заботы,
цели и желаниЯ, но Я не могу воспринимать все это так, как они. €ногда Я
сижу с кемнибудь из них в саду ресторанчика и пытаюсь объЯснить, какое это
счастье - вот так спокойно сидеть; в сущности человеку ничего больше и не
надо. Љонечно, они понимают менЯ, соглашаютсЯ со мной, признают, что Я прав,
- но только на словах, в том-то все и дело, что только на словах; они
чувствуют это, но всегда только отчасти, они - другие люди и занЯты другими
вещами, они такие двойственные, никто из них не может почувствовать это всем
своим существом; впрочем, и сам Я не могу в точности сказать, чего Я хочу.
Љогда Я вижу их в их квартирах, в их учреждениЯх, на службе, их мир
неудержимо влечет менЯ, мне хочетсЯ быть там, с ними, и позабыть о войне; но
в то же времЯ он отталкивает менЯ, кажетсЯ мне таким тесным. Љак можно
заполнить этим всю свою жизнь? Ќадо бы сломать, разбить этот мир. Љак можно
жить этой жизнью, если там сейчас свистЯт осколки над воронками и в небе
поднимаютсЯ ракеты, если там сейчас выносЯт раненых на плащ-палатках и мои
товарищи солдаты стараютсЯ поглубже забитьсЯ в окоп! ‡десь живут другие
люди, люди, которых Я не совсем понимаю, к которым Я испытываю зависть и
презрение. џ невольно вспоминаю Љата, и Ђльберта, и Њюллера, и ’ьЯдена.
—то-то они сейчас делают? Њожет быть, сидЯт в столовой, а может быть, пошли
купатьсЯ. ‚скоре их снова пошлют на передовые.
‚ моей комнате, позади стола, стоит коричневый кожаный диванчик. џ
сажусь на него.
Ќа стенах приколото кнопками много картинок, которые Я раньше вырезал
из журналов. …сть тут и почтовые открытки и рисунки, которые мне чем-нибудь
понравились. ‚ углу стоит маленькаЯ железнаЯ печка. Ќа стене напротив -
полка с моими книгами.
‚ этой комнате Я жил до того, как стал солдатом. Љниги Я покупал
постепенно, на те деньги, что зарабатывал репетиторством. Њногие из них
куплены у букиниста, например все классики, - по одной марке и двадцать
пфеннингов за том, - в жестком матерчатом переплете синего цвета. џ покупал
их полностью, - ведь Я был солидный любитель, избранные произведениЯ внушали
мне недоверие, - а вдруг издатели не сумели отобрать самое лучшее? Џоэтому Я
покупал только полные собраниЯ сочинений. џ добросовестно прочел их, но
только немногое понравилось мне по-настоЯщему. ѓораздо большее влечение Я
испытывал к другим, более современным книгам; конечно, и стоили они гораздо
дороже. Ќекоторые Я приобрел не совсем честным путем: взЯл почитать и не
возвратил, потому что не мог с ними расстатьсЯ.
Ћдна из полок заполнена школьными учебниками. ‘ ними Я не церемонилсЯ,
они сильно потрепаны, кое-где вырваны страницы, - всем известно, длЯ чего
это делаетсЯ. Ђ на нижней полке сложены тетради, бумага и письма, рисунки и
мои литературные опыты.
џ пытаюсь перенестись мыслЯми в то далекое времЯ. ‚едь оно еще здесь, в
этой комнате, Я сразу же почувствовал это, - стены сохранили его. Њои руки
лежат на спинке диванчика; Я усаживаюсь поглубже в уголок, забираюсь на
сиденье с ногами, - теперь Я устроилсЯ совсем удобно. Ћкошко открыто, через
него Я вижу знакомую картину улицы, в конце которой выситсЯ шпиль церкви. Ќа
столе стоит букетик цветов. Љарандаши, ручки, раковина вместо пресс-папье,
чернильница, - здесь ничего не изменилось.
‚от так и будет, если мне повезет, если после войны Я смогу вернутьсЯ
сюда навсегда. џ буду точно так же сидеть здесь и разглЯдывать мою комнату и
ждать.
џ взволнован, но волноватьсЯ Я не хочу, потому что это мне мешает. Њне
хочетсЯ вновь изведать те тайные стремлениЯ, то острое, непередаваемое
ощущение страстного порыва, которое овладевало мной, когда Я подходил к
своим книгам. Џусть менЯ снова подхватит тот вихрь желаний, который
поднималсЯ во мне при виде их пестрых корешков, пусть он растопит этот
мертвЯще тЯжелый свинцовый комок, что засел у менЯ где-то внутри, и пробудит
во мне вновь нетерпеливую устремленность в будущее, окрыленную радость
проникновениЯ в мир мысли, пусть он вернет мне мою утраченную юность с ее
готовностью жить.
џ сижу и жду.
Њне приходит в голову, что мне надо сходить к матери Љеммериха; можно
было бы навестить и Њиттельштедта, - он сейчас, наверно, в казармах. џ
смотрю в окно; за панорамой залитой солнцем улицы встает воздушнаЯ, с
размытыми очертаниЯми цепь холмов, а на нее незаметно наплывает другаЯ
картина: Ясный осенний день, мы с Љатом и Ђльбертом сидим у костра и едим из
миски жареную картошку.
Ќо об этом мне вспоминать не хочетсЯ, и Я прогонЯю видение. Љомната
должна заговорить, она должна включить менЯ в себЯ и понести; Я хочу
почувствовать, что мы с ней одно целое, и слушать ее, чтобы, возвращаЯсь на
фронт, Я, знал: война сгинет без следа, смытаЯ радостью возвращениЯ домой,
она минует, она не разъест нас, как ржавчина, у нее нет иной власти над
нами, кроме чисто внешней!
Љорешки книг прижались друг к другу. џ их не забыл, Я еще помню, в
каком порЯдке их расставлЯл. џ прошу их глазами: заговорите со мной, примите
менЯ, прими менЯ, о жизнь, котораЯ была прежде, беззаботнаЯ, прекраснаЯ,
прими менЯ снова...
џ жду, жду.
Џередо мной проходЯт картины, но за них не зацепишьсЯ, это всего лишь
тени и воспоминаниЯ.
Ќичего нет, ничего нет.
Њое беспокойство растет.
‚незапно менЯ охватывает пугающее чувство отчужденности. џ потерЯл
дорогу к прошлому, стал изгнанником; как бы Я ни просил, сколько бы усилий
ни прилагал, все вокруг застыло в молчании; грустный, какой-то посторонний,
сижу Я в своей комнате, и прошлое отворачиваетсЯ от менЯ, как от
осужденного. ‚ то же времЯ Я боюсь слишком страстно заклинать его, ведь Я не
знаю, что может произойти, если оно откликнетсЯ. џ солдат, и не должен
забывать об этом.
“томленный пережитым, Я встаю и вглЯдываюсь в окно. ‡атем достаю одну
из книг и пытаюсь читать. Ќо Я снова ставлю ее на место и беру другую. €щу,
листаю, снимаю с полки книгу за книгой. ђЯдом со мной выросла целаЯ стопа. Љ
ней прибавлЯютсЯ все новые и новые, - скорей, скорей, - листки, тетради,
письма.
џ молча стою перед ними. Љак перед судом.
„ело плохо.
‘лова, слова, слова, - они не доходЯт до менЯ.
џ медленно расставлЯю книги по местам.
‚се кончено.
’ихо выхожу Я из комнаты.
џ еще не потерЯл надежды. Џравда, Я больше не вхожу в свою комнату, но
утешаю себЯ тем, что несколько дней еще не могут решить дело бесповоротно.
‚последствии, когда-нибудь позже, у менЯ будет длЯ этого много времени -
целые годы. Џока что Я отправлЯюсь в казармы навестить Њиттельштедта, и мы
сидим в его комнатке; в ней стоит тот особый, привычный мне, как всЯкому
солдату, тЯжелый запах казенного помещениЯ.
“ Њиттельштедта припасена длЯ менЯ новость, от которой Я сразу же
чувствую себЯ наэлектризованным. Ћн рассказывает, что Љанторек в ополчении.
- Џредставь себе, - говорит Њиттельштедт, доставаЯ несколько прекрасных
сигар, - менЯ направлЯют после лазарета сюда, и Я сразу же натыкаюсь на
него. Ћн норовит поздороватьсЯ со мной за ручку и кивает: "‘мотрите-ка, да
это никак Њиттельштедт, ну как поживаете?" џ смотрю на него большими глазами
и отвечаю: "Ћполченец Љанторек, дружба дружбой, а служба службой, вам бы не
мешало это знать. €звольте стать смирно, вы разговариваете с начальником".
†аль, что ты не видел, какое у него было лицо! Ќечто среднее между соленым
огурцом и неразорвавшимсЯ снарЯдом. Ћн оробел, но все же еще раз попыталсЯ
подольститьсЯ ко мне. џ прикрикнул на него построже. ’огда он бросил в бой
свой главный калибр и спросил менЯ конфиденциально: "Њожет, вы хотите сдать
льготный экзамен? џ бы все длЯ вас устроил". ќто он мне старое хотел
напомнить, понимаешь? ’ут Я здорово разозлилсЯ и тоже напомнил ему кое о
чем: "Ћполченец Љанторек, два года назад вы заманили нас вашими проповедЯми
в добровольцы; среди нас был €озеф Ѓем, который, в сущности, вовсе не хотел
идти на фронт. Ћн погиб за три месЯца до срока своего призыва. …сли бы не
вы, он еще подождал бы эти три месЯца. Ђ теперь - кру-гом! Њы еще с вами
поговорим". Њне ничего не стоило попроситьсЯ в его роту. Џерво-наперво Я
взЯл его с собой в каптерку и постаралсЯ, чтоб его покрасивей принарЯдили.
‘ейчас ты его увидишь.
Њы идем во двор. ђота выстроена. Њиттельштедт командует "вольно" и
начинает поверку.
’ут Я замечаю Љанторека и не могу удержатьсЯ от смеха. Ќа нем надето
что-то вроде фрака блекло-голубого цвета. Ќа спине и на руках вставлены
большие темные заплаты. „олжно быть, этот мундир носил какойнибудь великан.
—ерные потрепанные штаны, наоборот, совсем коротенькие, они едва прикрывают
икры. ‡ато ботинки слишком велики, - это твердые, как камень, чеботы с
высоко загнутыми вверх носами, допотопного образца, еще со шнуровкой сбоку.
ќтот костюм довершает невероЯтно засаленнаЯ фуражка, котораЯ в противовес
ботинкам мала, - не фуражка, а блин какой-то. ‚ общем, вид у него самый
жалкий.
Њиттельштедт останавливаетсЯ перед ним:
- Ћполченец Љанторек, как у вас вычищены пуговицы? ‚ы этому, наверно,
никогда не выучитесь. Џлохо, Љанторек, очень плохо...
џ мычу про себЯ от удовольствиЯ. ‘овершенно так же, тем же самым тоном
Љанторек выговаривал в школе Њиттельштедту: "Џлохо, Њиттельштед, очень
плохо..."
Њиттельштедт продолжает пробирать Љанторека:
- Џосмотрите на Ѓеттхера, вот это примерный солдат, поучились бы у
него!
џ глазам своим не верю. Ќу да, так и есть, это Ѓеттхер, наш школьный
швейцар. ’ак вот кого ставЯт Љантореку в пример! Љанторек бросает на менЯ
свирепый взглЯд, он сейчас готов съесть менЯ. Ќо Я с невинным видом
ухмылЯюсь, глЯдЯ ему в физиономию, будто Я его и знать не знаю.
Ќу и дурацкий же у него вид в этой фуражке блином и в мундире! € перед
этаким вот чучелом мы раньше трепетали, боЯлись его как огнЯ, когда,
восседаЯ за кафедрой, он брал кого-нибудь из нас на кончик своего карандаша,
чтобы погонЯть по французским неправильным глаголам, хотЯ впоследствии во
”ранции они оказались нам совершенно ни к чему. ‘ тех пор не прошло и двух
лет, и вот передо мной стоит рЯдовой Љанторек, внезапно, как по волшебству,
утративший всю свою власть, кривоногий, с руками, как ручки от кофейника, с
плохо вычищенными пуговицами и со смехотворной выправкой. Ќе солдат, а
недоразумение. “ менЯ не укладываетсЯ в голове, что это и есть та грознаЯ
фигура за кафедрой, и Я многое бы отдал за то, чтобы знать, что Я сделаю,
если эта шкура когда-нибудь вновь получит право спрашивать у менЯ, старого
солдата: "Ѓоймер, как будет imparfait [8] от глагола aller? [9]
Ђ пока что Њиттельштедт начинает разучивать развертывание в цепь. Џри
этом он благосклонно назначает Љанторека командиром отделениЯ.
Ћн делает это из особых соображений. „ело в том, что при движении цепью
командир все времЯ должен находитьсЯ в двадцати шагах перед своим
отделением. Љогда подаетсЯ команда "кругом - марш! ", цепь делает только
поворот кругом, а командир отделениЯ, внезапно очутившийсЯ в двадцати шагах
позади цепи, должен рысью мчатьсЯ вперед, чтобы снова опередить свое
отделение на положенные двадцать шагов. €того это получаетсЯ сорок шагов
"бегом - марш". Ќо как только он прибегает на свое место, проводЯщий занЯтие
офицер просто-напросто повторЯет команду "кругом - марш", и ему снова
приходитсЯ сломЯ голову нестись обратно. ’аким образом, отделению и горЯ
мало: при каждой команде оно только делает поворот да проходит с десЯток
шагов, зато командир так и снует туда и сюда, как грузик длЯ раздвиганиЯ
штор. ќто испытанный метод из богатой практики •иммельштоса.
Љанторек не вправе ожидать от Њиттельштедта другого отношениЯ к себе, -
ведь он когда-то оставил его на второй год, и Њиттельштедт совершил бы
страшную глупость, если бы не воспользовалсЯ этим прекрасным случаем, прежде
чем снова отправитьсЯ на фронт. ЏриЯтно сознавать, что служба в армии дала
тебе, между прочим, и такую блестЯщую возможность. Џосле этого, наверно, и
умирать не так тЯжело.
Ђ пока что Љанторек мечетсЯ как затравленный кабан. —ерез некоторое
времЯ Њиттельштедт приказывает закончить, и теперь начинаетсЯ ползание,
самый ответственный раздел обучениЯ. ЋпираЯсь на локти и колени,
по-уставному прижимаЯ к себе винтовку, Љанторек тащитсЯ во всей своей красе
по песку в двух шагах от нас. Ћн громко пыхтит, и это пыхтение звучит в
наших ушах как музыка.
Њиттельштедт подбадривает рЯдового Љанторека, цитируЯ длЯ его утешениЯ
высказываниЯ классного наставника Љанторека:
- Ћполченец Љанторек, нам выпало счастье жить в великую эпоху, поэтому
мы должны напрЯчь свои силы, чтобы преодолеть все, если даже нам придетсЯ не
сладко.
Љанторек выплевывает грЯзную щепочку, попавшую ему в рот, и обливаетсЯ
потом.
Њиттельштедт наклонЯетсЯ пониже и проникновенно заклинает его:
- € никогда не забывайте за мелочами, что вы - участник великих
событий, ополченец Љанторек!
“дивительно, как это Љанторек до сих пор не лопнул от натуги, особенно
теперь, когда ползание сменил урок гимнастики, во времЯ которого
Њиттельштедт великолепно копирует своего бывшего учителЯ, поддерживаЯ его
под зад при подтЯгивании на турнике и добиваЯсь правильного положениЯ
подбородка; при этом он так и сыплет мудрыми сентенциЯми. ‘овершенно так же
обращалсЯ с ним в свое времЯ Љанторек.
‡атем Њиттельштедт отдает дальнейшие распорЯжениЯ по службе:
- Љанторек и Ѓеттхер, за хлебом! ‚озьмите с собой тележку.
—ерез несколько минут Љанторек и его напарник выходЯт с тележкой из
ворот. Љанторек злобно понурил голову. вейцар горд тем, что его снарЯдили
на легкую работу.
ѓарнизоннаЯ пекарнЯ находитсЯ на другом конце города. ‡начит, им
придетсЯ идти туда и обратно через весь город.
- Ћни у менЯ уже несколько дней туда ходЯт, - ухмылЯетсЯ Њиттельштедт.
- €х уже там поджидают. Ќекоторым людЯм нравитсЯ на них смотреть.
- ‡дорово, - говорю Я. - Ђ он еще не жаловалсЯ?
- ЏыталсЯ! Ќаш командир смеЯлсЯ до слез, когда узнал об этой истории.
Ћн терпеть не может школьных наставников. Љ тому же Я флиртую с его дочкой.
- Љанторек тебе подложит свинью на экзамене.
- Ќаплевать, - небрежно бросает Њиттельштедт. - € все равно его жалобу
оставили без последствий, потому что Я сумел доказать, что почти всегда
нарЯжаю его на легкие работы.
- Ђ ты не мог бы устроить ему совсем кислую жизнь? - спрашиваю Я.
- ‚озитьсЯ неохота, уж больно он глуп, - отвечает Њиттельштедт тоном
великодушного превосходства.
—то такое отпуск? Ћжидание на распутье, после которого все станет
только труднее. “же сейчас разлука вторгаетсЯ в него. Њать молча смотрит на
менЯ. џ знаю, она считает дни. Џо утрам она всегда грустна. ‚от и еще одним
днем меньше стало. Ћна прибрала мой ранец, - ей не хочетсЯ, чтобы он
напоминал ей об этом.
‡а размышлениЯми часы убегают быстро. џ стрЯхиваю свою задумчивость и
иду проводить сестру. Ћна собралась на бойню, чтобы получить несколько
фунтов костей. ќто большаЯ льгота, и люди встают в очередь уже с раннего
утра. Ќекоторым становитсЯ дурно.
Ќам не повезло. ‘менЯЯ друг друга, мы ждем три часа, после чего очередь
расходитсЯ, - костей больше нет.
•орошо, что мне выдают мой паек. џ приношу его матери, и таким образом
мы все питаемсЯ немножко получше.
„ни становЯтсЯ все тЯгостней, глаза матери - все печальней. …ще четыре
днЯ. Њне надо сходить к матери Љеммериха.
ќтого не опишешь. ѓде слова, чтобы рассказать об этой дрожащей,
рыдающей женщине, котораЯ трЯсет менЯ за плечи и кричит: "…сли он умер,
почему же ты осталсЯ в живых! ", котораЯ изливает на менЯ потоки слез и
причитает: "€ зачем вас только посылают туда, ведь вы еще дети... ", котораЯ
падает на стул и плачет: "’ы его видел? ’ы еще успел повидать его? Љак он
умирал?"
џ говорю ей, что он был ранен в сердце и сразу же умер. Ћна смотрит на
менЯ, ей не веритсЯ.
- ’ы лжешь. џ все знаю. џ чувствовала, как тЯжело он умирал. џ слышала
его голос, по ночам мне передавалсЯ его страх. ‘кажи мне всю правду, Я хочу
знать, Я должна знать.
- Ќет, - говорю Я, - Я был рЯдом с ним. Ћн умер сразу же.
Ћна тихо просит менЯ:
- ‘кажи. ’ы должен сказать. џ знаю, ты хочешь менЯ утешить, но разве ты
не видишь, что ты менЯ только еще больше мучаешь? “ж лучше скажи правду. џ
не в силах оставатьсЯ в неведении, скажи, как было дело, пусть это даже
будет очень страшно. ќто все же лучше, чем то, что мне кажетсЯ сейчас.
џ никогда не скажу ей этого, хоть разруби менЯ на мелкие кусочки. Њне
ее жалко, но в то же времЯ она кажетсЯ мне немного глупой. € чего она только
добиваетсЯ, - ведь будет она это знать или нет, Љеммериха все равно не
воскресишь. Љогда человек перевидал столько смертей, ему уже нелегко понЯть,
как можно так горевать об одном. Џоэтому Я говорю с некоторым нетерпением:
- Ћн умер сразу же. Ћн даже ничего и не почувствовал. ‹ицо у него было
совсем спокойное.
Ћна молчит. ‡атем с расстановкой спрашивает:
- ’ы можешь поклЯстьсЯ?
- „а.
- ‚сем, что тебе свЯто? Ћ господи, ну что мне сейчас свЯто? “ нашего
брата это понЯтие растЯжимое.
- „а, он умер тотчас же.
- ЏовторЯй за мной: "€ если это неправда, пусть Я сам не вернусь
домой".
- Џусть Я сам не вернусь домой, если он умер не сразу же.
џ бы ей еще и не таких клЯтв надавал. Ќо, кажетсЯ, она мне поверила.
Ћна долго стонет и плачет. Џотом она просит менЯ рассказать, как было дело,
и Я сочинЯю историю, в которую теперь и сам почти что верю.
Љогда Я собираюсь уходить, она целует менЯ и дарит мне его карточку. Ћн
снЯт в своем мундире новобранца и стоит, прислонившись спиной к круглому
столу с ножками из березовых поленьев, с которых не снЯта кора. Ќа заднем
плане - декоративный лес. Ќа столе стоит кружка пива.
Џоследний вечер перед отъездом. ‚се приумолкли. џ ложусь спать рано; Я
перебираю подушки, прижимаюсь к ним, зарываюсь в них с головой. Љак знать,
доведетсЯ ли мне еще когда-нибудь спать на такой вот перине!
Џоздно вечером мать еще раз приходит ко мне в комнату. Ћна думает, что
Я сплю, и Я притворЯюсь спЯщим. ђазговаривать, сидеть рЯдом без сна было бы
слишком тЯжело.
Ћна сидит почти до самого утра, хотЯ ее мучают боли и временами она
корчитсЯ. Ќаконец Я не выдерживаю и делаю вид, что просыпаюсь.
- €ди спать, мама, ты здесь простудишьсЯ.
Ћна говорит:
- ‚ыспатьсЯ Я и потом успею.
џ приподнимаюсь на подушках:
- Њне ведь сейчас еще не на фронт, мама. џ же сначала пробуду четыре
недели в лагере. ‚ одно из воскресений Я, может быть, еще наведаюсь к вам.
Ћна молчит. ‡атем она негромко спрашивает:
- ’ы очень боишьсЯ?
- Ќет, мама.
- ‚от что Я еще хотела сказать тебе: остерегайсЯ женщин во ”ранции.
†енщины там дурные.
Ђх мама, мама! џ длЯ тебЯ ребенок - почему же Я не могу положить тебе
голову на колени и поплакать? Џочему Я всегда должен быть сильнее и
сдержаннее, - ведь и мне порой хочетсЯ поплакать и услышать слово утешениЯ,
ведь Я и в самом деле еще почти совсем ребенок, в шкафу еще висЯт мои
короткие штанишки. ќто было еще так недавно, почему же все это ушло?
џ говорю, стараЯсь быть как можно спокойнее:
- ’ам, где стоит наша часть, женщин нет, мама.
- € будь поосторожнее там на фронте, Џауль.
Ђх, мама, мама! Џочему Я не могу обнЯть тебЯ и умереть вместе с тобой.
Љакие мы все-таки несчастные людишки!
- „а, мама, Я буду осторожен!
Ђх, мама, мама! „авай встанем и уйдем, давай пойдем с тобой сквозь
годы, в прошлое, пока с нас не свалЯтсЯ все эти беды, - в прошлое, к самим
себе!
- Њожет быть, тебе удастсЯ перевестись куданибудь, где не так опасно?
- „а, мама, менЯ могут оставить при кухне, это вполне возможно.
- ’ак смотри же не отказывайсЯ, не слушай, что люди говорЯт.
- Џускай себе говорЯт, мама, мне все равно.
Ћна вздыхает. ‹ицо ее светитсЯ в темноте белым пЯтном.
- Ђ теперь иди спать, мама.
Ћна не отвечает. џ встаю и укутываю ее плечи моим одеЯлом. Ћна
опираетсЯ на мою руку, - у нее начались боли. џ веду ее в спальню. ’ам Я
остаюсь с ней еще некоторое времЯ.
- Ђ потом, мама, тебе еще надо выздороветь до моего возвращениЯ.
- „а, да, дитЯ мое.
- Ќе смейте мне ничего посылать, мама. Њы там едим досыта. ‚ам здесь
самим пригодитсЯ.
‚от она лежит в постели, беднаЯ мама, котораЯ любит менЯ больше всего
на свете. Љогда Я собираюсь уходить, она торопливо говорит:
- џ длЯ тебЯ припасла еще две пары кальсон. Ћни из хорошей шерсти. ’ебе
в них будет тепло. ‘мотри не забудь уложить их.
Ђх, мама, Я знаю, чего тебе стоило раздобыть эти кальсоны, сколько тебе
пришлось бегать, и клЯнчить, и стоЯть в очередЯх! Ђх, мама, мама, как это
непостижимо, что Я должен с тобой расстатьсЯ, - кто же, кроме тебЯ, имеет на
менЯ право? џ еще сижу здесь, а ты лежишь там, нам надо так много сказать
друг другу, но мы никогда не сможем высказать все это.
- ‘покойной ночи, мама.
- ‘покойной ночи, дитЯ мое.
‚ комнате темно. ‘лышитсЯ мерное дыхание матери да тиканье часов. ‡а
окном гулЯет ветер. Љаштаны шумЯт.
‚ передней Я спотыкаюсь о свой ранец, - он лежит там, уже уложенный,
так как завтра мне надо выехать очень рано.
џ кусаю подушки, сжимаю руками железные прутьЯ кровати. Ќе надо мне
было сюда приезжать. Ќа фронте мне все было безразлично, нередко Я терЯл
всЯкую надежду, а теперь Я никогда уже больше не смогу быть таким
равнодушным. џ был солдатом, теперь же все во мне - сплошнаЯ боль, боль от
жалости к себе, к матери, от сознаниЯ того, что все так беспросветно и конца
не видно.
Ќе надо мне было ехать в отпуск.

VIII

џ еще помню бараки этого лагерЯ. ‡десь •иммельштос "воспитывал"
’ьЯдена. €з людей же Я почти никого не знаю: как и всегда, здесь все
переменилось. ‹ишь несколько человек мне доводилось мельком видеть еще и в
тот раз.
‘лужбу Я несу как-то механически. ‚ечера почти всегда провожу в
солдатском клубе; на столах разложены журналы, но читать мне не хочетсЯ,
зато там есть роЯль, на котором Я с удовольствием играю. Ќас обслуживают две
девушки, одна из них совсем молоденькаЯ.
‹агерь обнесен высокими заборами из проволоки. ‚озвращаЯсь поздно
вечером из клуба, мы должны предъЯвлЯть пропуск. ’е, кто умеет столковатьсЯ
с часовым, могут, конечно, проскочить и без пропуска.
Љаждый день нас выводЯт на ротные учениЯ, которые проводЯтсЯ в степи,
среди березовых рощиц и зарослей можжевельника. Љогда от нас не требуют
ничего другого, это вполне терпимо. ’ы бежишь вперед, падаешь на землю, и
венчики цветов и былинок колышутсЯ от твоего дыханиЯ. ‘ветлый песок
оказываетсЯ, когда видишь его так близко, чистым, как в лаборатории, он весь
состоит из мельчайших зернышек кремниЯ. ’ак и хочетсЯ запустить в него руку.
Ќо самое красивое здесь - это рощи с их березовыми опушками. Ћни
поминутно менЯют свои краски. ’олько что стволы сиЯли самой Яркой белизной,
осененные воздушной, легкой как шелк, словно нарисованной пастелью, зеленью
листвы; проходит еще мгновение, и все окрашиваетсЯ в голубовато-опаловый
цвет, который надвигаетсЯ, отливаЯ серебром, со стороны опушки и гасит
зелень, а в одном месте он тут же сгущаетсЯ почти до черного, - это на
солнце набежала тучка. …е тень скользит, как призрак, между разом поблекшими
стволами, все дальше и дальше по просторам степи, к самому горизонту, а тем
временем березы уже снова стоЯт, как праздничные знамена с белыми древками,
и листва их пылает багрЯнцем и золотом.
Ќередко Я так увлекаюсь этой игрой прозрачных теней и тончайших
оттенков света, что даже не слышу слов команды; когда человек одинок, он
начинает присматриватьсЯ к природе и любить ее. Ђ Я здесь ни с кем не
сошелсЯ поближе, да и не стремлюсь к этому, довольствуЯсь обычным общением с
окружающими. Њы слишком мало знакомы, чтобы видеть друг в друге нечто
большее, чем просто человека, с которым можно почесать Язык или сыграть в
"двадцать одно".
ђЯдом с нашими бараками находитсЯ большой лагерь русских военнопленных.
Ћн отделен от нас оградой из проволочной сетки, но тем не менее пленные все
же умудрЯютсЯ пробиратьсЯ к нам. Ћни ведут себЯ очень робко и боЯзливо;
большинство из них - люди рослые, почти все носЯт бороды; в общем, каждый из
них напоминает присмиревшего после побоев сенбернара. Ћни обходЯт украдкой
наши бараки, заглЯдываЯ в бочки с отбросами. ’рудно представить себе, что
они там находЯт. Ќас и самих-то держат впроголодь, а главное - кормЯт всЯкой
дрЯнью: брюквой (каждаЯ брюквина режетсЯ на шесть долек и варитсЯ в воде),
сырой, не очищенной от грЯзи морковкой; подгнившаЯ картошка считаетсЯ
лакомством, а самое изысканное блюдо - это жидкий рисовый суп, в котором
плавают мелко нарезанные говЯжьи жилы; может, их туда и кладут, но нарезаны
они так мелко, что их уже не найдешь.
’ем не менее все это, конечно, исправно съедаетсЯ. …сли кое-кто и в
самом деле живет так богато, что может не подъедать всего дочиста, то рЯдом
с ним всегда стоит добрый десЯток желающих, которые с удовольствием возьмут
у него остатки. Њы выливаем в бочки только то, чего нельзЯ достать черпаком.
Љроме того, мы иногда бросаем туда кожуру от брюквы, заплесневевшие корки и
разную дрЯнь.
‚от это жидкое, мутное, грЯзное месиво и разыскивают пленные. Ћни жадно
вычерпывают его из вонючих бочек и уносЯт, прЯча под своими гимнастерками.
‘транно видеть так близко перед собой этих наших врагов. ѓлЯдЯ на их
лица, начинаешь задумыватьсЯ. “ них добрые крестьЯнские лица, большие лбы,
большие носы, большие губы, большие руки, мЯгкие волосы. €х следовало бы
использовать в деревне - на пахоте, на косьбе, во времЯ сбора Яблок. ‚ид у
них еще более добродушный, чем у наших фрисландских крестьЯн.
ѓрустно наблюдать за их движениЯми, грустно смотреть, как они
выклЯнчивают чего-нибудь поесть. ‚се они довольно заметно ослабли, - они
получают ровно столько, чтобы не умереть с голоду. ‚едь нас и самих-то давно
уже не кормЯт досыта. Ћни болеют кровавым поносом; боЯзливо оглЯдываЯсь,
некоторые из них украдкой показывают испачканные кровью подолы рубах.
‘горбившись, понурив голову, согнув ноги в коленЯх, искоса поглЯдываЯ на нас
снизу вверх, они протЯгивают руку и просЯт, употреблЯЯ те немногие слова,
что они знают, - просЯт своими мЯгкими, тихими басами, которые вызывают
представлениЯ о теплой печке и домашнем уюте.
Љое-кто из наших дает им иногда пинка, так что они падают, но таких
немного. Ѓольшинство из нас их не трогает, просто не обращает на них
вниманиЯ. ‚прочем, иной раз у них бывает такой жалкий вид, что тут невольно
обозлишьсЯ и пнешь их ногой. …сли бы только они не глЯдели на тебЯ этим
взглЯдом! ‘колько все-таки горЯ и тоски умещаетсЯ в двух таких маленьких
пЯтнышках, которые можно прикрыть одним пальцем, - в человеческих глазах.
Џо вечерам русские приходЯт в бараки и открывают торги. ‚се, что у них
есть, они менЯют на хлеб. €ногда это им удаетсЯ, так как у них очень хорошие
сапоги, а наши сапоги плохи. Љожа на их голенищах удивительно мЯгкаЯ, как
юфть. Ќаши солдаты из крестьЯнских семей, которые получают из дому посылки с
жирами, могут себе позволить роскошь обзавестись такими сапогами. ‡а них у
нас дают две-три армейские буханки хлеба или же одну буханку и небольшое
колечко копченой колбасы.
Ќо почти все русские давно уже променЯли все, что у них было. ’еперь
они одеты в жалкие отрепьЯ и предлагают на обмен только мелкие безделушки,
которые они режут из дерева или же мастерЯт из осколков и медных поЯсков от
снарЯдов. Љонечно, за эти вещицы много не получишь, хотЯ на них потрачено
немало труда, - в последнее времЯ пленные стали отдавать их за несколько
ломтей хлеба. Ќаши крестьЯне прижимисты и хитры, они умеют торговатьсЯ.
‚ынув кусок хлеба или колбасы, они до тех пор держат его у самого носа
пленного, пока тот не побледнеет и не закатит глаза от соблазна. ’огда ему
уже все равно. Ђ они прибирают подальше свою добычу, медленно, с той
обстоЯтельностью в движениЯх, котораЯ свойственна крестьЯнам, затем вынимают
большие перочинные ножи, неторопливо, степенно отрезают себе из своих
запасов краюху хлеба и, как бы вознаграждаЯ себЯ, начинают уминать ее,
заедаЯ каждый кусок кружочком твердой, аппетитной колбасы. Љогда видишь, как
они чревоугодничают, начинаешь ощущать раздражение, желание бить их по
твердым лбам. Ћни редко делЯтсЯ с товарищами: мы слишком мало знакомы друг с
другом.
џ часто стою на посту возле лагерЯ русских. ‚ темноте их фигуры
движутсЯ как больные аисты, как огромные птицы. Ћни подходЯт к самой ограде
и прижимаютсЯ к ней лицом, вцепившись пальцами в проволоку сетки. Ќередко
они стоЯт большими группами. Ћни дышат запахами, которые приносит ветер из
степи и из лесов.
ѓоворЯт они редко, а если и скажут что-нибудь, то всего лишь несколько
слов. Ћни относЯтсЯ друг к другу более человечно и, как мне кажетсЯ, как-то
более побратски, чем мы в нашем лагере. Ѓыть может, это только оттого, что
они чувствуют себЯ более несчастными, чем мы. ‚прочем, длЯ них война ведь
уже кончилась. Ћднако сидеть и ждать, пока ты заболеешь кровавым поносом, -
это, конечно, тоже не жизнь.
Ћполченцы из лагерной охраны рассказывают, что вначале пленные не были
такими вЯлыми. ‚ лагере, как это обычно бывает, было много случаев
мужеложства, и, судЯ по рассказам, на этой почве пленные нередко пускали в
ход кулаки и ножи. ’еперь они совсем отупели и стали ко всему безразличными,
большинство из них даже перестало заниматьсЯ онанизмом, так они ослабели, -
хотЯ вообще в лагерЯх дело зачастую доходит до того, что люди делают это
сообща, всем бараком.
Ћни стоЯт у ограды, порой кто-нибудь из них выходит из рЯда и бредет
прочь; тогда на его месте вскоре поЯвлЯетсЯ другой. Ѓольшинство молчит; лишь
некоторые выпрашивают окурки.
џ вижу их темные фигуры. €х бороды развеваютсЯ на ветру. џ ничего о них
не знаю, кроме того, что они пленные, и именно это приводит менЯ в смЯтение.
ќто безымЯнные существа, не знающие за собой вины; если бы Я знал о них
больше, - как их зовут, как они живут, чего они ожидают, что их гнетет, -
тогда мое смЯтение относилось бы к чему-нибудь определенному и могло бы
перейти в сострадание. Ђ сейчас Я вижу за ними лишь боль живой плоти,
ужасающую беспросветность жизни и безжалостную жестокость людей.
—ей-то приказ превратил эти безмолвные фигуры в наших врагов; другой
приказ мог бы превратить их в наших друзей. Љакие-то люди, которых никто из
нас не знает, сели где-то за стол и подписали документ, и вот в течение
нескольких лет мы видим нашу высшую цель в том, что род человеческий обычно
клеймит презрением и за что он карает самой тЯжкой карой. Љто же из нас
сумел бы теперь увидеть врагов в этих смирных людЯх с их детскими лицами и с
бородами апостолов? Љаждый унтер по отношению к своим новобранцам, каждый
классный наставник по отношению к своим ученикам ЯвлЯетсЯ гораздо более
худшим врагом, чем они по отношению к нам. € все же, если бы они были сейчас
на свободе, мы снова стали бы стрелЯть в них, а они в нас.
Њне становитсЯ страшно; мне нельзЯ додумывать эту мысль до конца. ќтот
путь ведет в бездну. „лЯ таких размышлений еще не пришло времЯ. Ќо Я не
забуду, о чем Я сегоднЯ думал, Я сохраню эту мысль, запру ее в своем мозгу,
пока не кончитсЯ война. ‘ердце у менЯ колотитсЯ: уж не в этом ли заключаетсЯ
та великаЯ, единственнаЯ цель, о которой Я думал в окопах, которую Я искал
как нечто, могущее оправдать существование людей после этого крушениЯ всех
человеческих идеалов? “ж не это ли та задача, которую можно будет поставить
перед собой на всю дальнейшую жизнь, задача, достойнаЯ людей, проведших
столько лет в этом аду?
џ достаю свои сигареты, переламываю каждую пополам и отдаю их русским.
Ћни кланЯютсЯ мне и закуривают. ’еперь у некоторых из них тлеют на лице
красные точечки. Ћт них мне становитсЯ отраднее на душе: как будто в темных
деревенских домах засветились маленькие оконца, говорЯщие о том, что за их
стеклами находЯтсЯ теплые, обжитые комнаты.
„ни идут. Ћднажды туманным утром русские снова хоронЯт одного из своих:
у них теперь почти каждый день умирает несколько человек. џ как раз стою на
посту, когда его опускают в могилу. Џленные поют панихиду, они поют ее на
несколько голосов, и их пение как-то не похоже на хор, оно скорее напоминает
звуки органа, стоЯщего где-то в степи.
Џохороны быстро заканчиваютсЯ.
‚ечером пленные снова стоЯт у ограды, и из березовых рощ к ним
доносЯтсЯ ветры. ‡везды светЯт холодным светом.
џ теперь знаю нескольких пленных, которые довольно хорошо говорЯт
по-немецки. Ћдин из них - музыкант, он рассказывает, что был когда-то
скрипачом в Ѓерлине. “слыхав, что Я немного играю на роЯле, он достает свою
скрипку и начинает играть. Ћстальные садЯтсЯ и прислонЯютсЯ спиной к ограде.
Ћн играет стоЯ, порой лицо его принимает то отчужденное выражение, какое
бывает у скрипачей, когда они закрывают глаза, но затем скрипка снова
начинает ходить у него в руках, следуЯ за ритмом, и он улыбаетсЯ мне.
„олжно быть, он играет народные песни; его товарищи тихо, без слов
подтЯгивают ему. Ћни - как темные холмы, поющие подземным нутрЯным басом.
ѓолос скрипки, светлый и одинокий, слышитсЯ где-то высоко над ними, как
будто на холме стоит стройнаЯ девушка. ѓолоса смолкают, а скрипка все
звучит, - звук кажетсЯ тоненьким, словно скрипке холодно ночью, надо бы
встать гденибудь совсем близко к ней, наверно в помещении ее было б лучше
слушать. ‡десь же, под открытым небом, ее блуждающий в одиночестве голос
нагонЯет грусть.
Њне не дают увольнениЯ в воскресные дни, - ведь Я только что вернулсЯ
из длительного отпуска. Џоэтому в последнее воскресенье перед моим отъездом
отец и старшаЯ сестра сами приезжают ко мне. Њы весь день сидим в солдатском
клубе. Људа же нам еще деватьсЯ? ‚ барак нам идти не хочетсЯ. ‚ середине днЯ
мы идем прогулЯтьсЯ в степь.
‚ремЯ тЯнетсЯ медленно; мы не знаем, о чем говорить. Џоэтому мы
разговариваем о болезни матери. ’еперь уже выЯснилось, что у нее рак, она
лежит в больнице, и скоро ей будут делать операцию. ‚рачи надеютсЯ, что она
выздоровеет, но мы что-то не слыхали, чтобы рак можно было вылечить.
- ѓде же она лежит? - спрашиваю Я.
- ‚ госпитале свЯтой ‹уизы, - говорит отец.
- ‚ каком классе?
- ‚ третьем. ЏридетсЯ подождать, пока скажут, сколько будет стоить
операциЯ. Ћна сама хотела, чтоб ее положили в третий. Ћна сказала, что там
ей будет не так скучно. Љ тому же, это дешевле.
- Ќо ведь там столько народу в одной палате! Ћна, пожалуй, не сможет
спать по ночам.
Ћтец кивает. ‹ицо у него усталое, в глубоких морщинах. Њать часто
болела, и хотЯ ложилась в больницу только под нашим нажимом, ее лечение
стоило нам немалых денег. Ћтец положил на это, по сути дела, всю свою жизнь.
- …сли б только знать, во что обойдетсЯ операциЯ, - говорит он.
- Ђ вы еще не спрашивали?
- ЏрЯмо мы не спрашивали, так делать нельзЯ, - а вдруг врач
рассердитсЯ? ќто не дело, - ведь он будет оперировать маму.
„а, думаю Я с горечью, так уж повелось у нас, так уж повелось у них
беднЯков. Ћни не смеют спросить о цене, они лучше будут мучитьсЯ, но не
спросЯт; а те, другие, которым и спрашивать-то незачем, они считают вполне
естественным договариватьсЯ о цене заранее. € врач на них не рассердитсЯ.
- Ђ потом надо делать перевЯзки, и это тоже так дорого стоит, - говорит
отец.
- Ђ больничнаЯ касса, разве она ничего не платит? - спрашиваю Я.
- Њама слишком долго болеет.
- Ќо у вас же есть хоть немного денег? Ћн качает головой:
- Ќет. Ќо теперь Я опЯть смогу взЯть сверхурочную работу.
џ знаю: он будет резать, фальцевать и клеить, стоЯ за своим столом до
двенадцати часов ночи. ‚ восемь вечера он похлебает пустого супу, сваренного
из тех жалких продуктов, которые они получают по карточкам. ‡атем он примет
порошок от головной боли и снова возьметсЯ за работу.
—тобы немного развеселить его, Я рассказываю ему несколько пришедших
мне на ум забавных историй, - солдатские анекдоты насчет генералов и
фельдфебелей, которых где-то кто-то оставил в дураках, и прочее в этом роде.
Џосле прогулки Я провожаю отца и сестру на станцию. Ћни дают мне банку
повидла и пакет с картофельными лепешками, - мать еще успела нажарить их длЯ
менЯ.
‡атем они уезжают, а Я возвращаюсь в бараки.
‚ечером Я вынимаю несколько лепешек, намазываю на них повидло и начинаю
есть. Ќо мне что-то не хочетсЯ. џ выхожу во двор, чтобы отдать лепешки
русским.
’ут мне приходит в голову, что мать жарила их сама, и когда она стоЯла
у горЯчей плиты, у нее, быть может, были боли. џ кладу пакет обратно в ранец
и беру с собой длЯ русских только две лепешки.

Њы едем несколько дней. ‚ небе поЯвлЯютсЯ первые аэропланы. Њы обгонЯем
эшелоны с грузами. ЋрудиЯ, орудиЯ... „альше мы едем по фронтовой
узкоколейке. џ разыскиваю свой полк. Ќикто не знает, где он сейчас стоит. џ
где-то остаюсь на ночевку, где-то получаю утром паек и кой-какие сбивчивые
инструкции. ‚звалив на спину ранец и взЯв винтовку, Я снова пускаюсь в путь.
Џрибыв к месту назначениЯ, Я не застаю в разрушенном местечке никого из
наших. “знаю, что наш полк входит теперь в состав летучей дивизии, которую
всегда бросают туда, где что-нибудь неладно. ќто, конечно, не очень весело.
Њне рассказывают, что у наших будто бы были большие потери. ђасспрашиваю про
Љата и Ђльберта. Ќикто о них ничего не знает.
џ продолжаю свои поиски и плутаю по окрестностЯм; на душе у менЯ
какое-то странное чувство. Ќаступает ночь, и еще одна ночь, а Я все еще сплю
под открытым небом, как индеец. Ќаконец мне удаетсЯ получить точные
сведениЯ, и после обеда Я докладываю в нашей ротной канцелЯрии о своем
прибытии.
”ельдфебель оставлЯет менЯ в распорЯжении части. —ерез два днЯ рота
вернетсЯ с передовых, так что посылать менЯ туда нет смысла.
- Ќу как отпуск? - спрашивает он. - •орошо, а?
- „а как сказать, - говорю Я.
- „а, да, - вздыхает он, - если б только не надо было возвращатьсЯ.
€з-за этого всЯ втораЯ половина всегда испорчена.
џ слонЯюсь без дела до того утра, когда наши прибывают с передовых, с
серыми лицами, грЯзные, злые и мрачные. ‚збираюсь на грузовик и расталкиваю
приехавших, ищу глазами лица друзей, - вон там ’ьЯден, вот сморкаетсЯ
Њюллер, а вот и Љат с Љроппом. Њы набиваем наши тюфЯки соломой и укладываем
их рЯдом друг с другом. ѓлЯдЯ на товарищей, Я чувствую себЯ виноватым перед
ними, хотЯ у менЯ нет никаких причин длЯ этого. Џеред сном Я достаю остатки
картофельных лепешек и повидло, - надо же, чтобы и товарищи хоть чем-нибудь
воспользовались.
„ве лепешки немного заплесневели, но их еще можно есть. €х Я беру себе,
а те, что посвежее, отдаю Љату и Љроппу.
Љат жует лепешку и спрашивает:
- Ќебось мамашины? џ киваю.
- ‚кусные, - говорит он, - домашние всегда сразу отличишь.
…ще немного, и Я бы заплакал. џ сам себЯ не узнаю. Ќо ничего, здесь мне
скоро станет легче, - с Љатом, с Ђльбертом и со всеми другими. ‡десь Я на
своем месте.
- ’ебе повезло, - шепчет Љропп, когда мы засыпаем, - говорЯт, нас
отправЯт в ђоссию.
- ‚ ђоссию? ‚едь там война уже кончилась.
‚далеке грохочет фронт. ‘тены барака дребезжат.
‚ полку усердно наводЯт чистоту и порЯдок. Ќачальство помешалось на
смотрах. Ќас инспектируют по всем статьЯм. ђваные вещи заменЯют исправными.
Њне удаетсЯ отхватить совершенно новенький мундир, а Љат - Љат, конечно,
раздобыл себе полный комплект обмундированиЯ. •одит слух, будто бы скоро
будет мир, но гораздо правдоподобнее другаЯ версиЯ - что нас повезут в
ђоссию. Ћднако зачем нам в ђоссию хорошее обмундирование? Ќаконец
просачиваетсЯ весть о том, что к нам на смотр едет кайзер. ‚от почему нам
так часто устраивают смотры и поверки.
–елую неделю нам кажетсЯ, что мы снова попали в казарму длЯ
новобранцев, - так нас замучили работой и строевыми учениЯми. ‚се ходЯт
нервные и злые, потому что мы не любим, когда нас чрезмерно донимают чисткой
и уборкой, а уж шагистика нам и подавно не по нутру. ‚се это озлоблЯет
солдата еще больше, чем окопнаЯ жизнь.
Ќаконец наступают торжественные минуты. Њы стоим навытЯжку, и перед
строем поЯвлЯетсЯ кайзер. Ќас разбирает любопытство: какой он из себЯ? Ћн
обходит фронт, и Я чувствую, что Я в общем несколько разочарован: по
портретам Я его представлЯл себе иначе, - выше ростом и величественнее, а
главное, он должен говорить другим, громовым голосом.
Ћн раздает "железные кресты" и времЯ от времени обращаетсЯ с вопросом к
кому-нибудь из солдат. ‡атем мы расходимсЯ.
Џосле смотра мы начинаем беседу. ’ьЯден говорит с удивлением:
- ’ак это, значит, самое что ни на есть высшее лицо? ‚ыходит, перед ним
все должны стоЯть руки по швам, решительно все! - Ћн соображает. ‡начит, и
ѓинденбург тоже должен стоЯть перед ним руки по швам, а?
- Ђ как же! - подтверждает Љат.
Ќо ’ьЯдену этого мало. Џодумав с минуту, он спрашивает:
- Ђ король? Ћн что, тоже должен стоЯть перед кайзером руки по швам?
ќтого никто в точности не знает, но нам кажетсЯ, что врЯд ли это так, -
и тот и другой стоЯт уже настолько высоко, что брать руки по швам между
ними, конечно, не принЯто.
- € что за чушь тебе в голову лезет? - говорит Љат. - ‚ажно то, что
сам-то ты вечно стоишь руки по швам.
Ќо ’ьЯден совершенно загипнотизирован. …го обычно беднаЯ фантазиЯ
заработала на полный ход.
- Џослушай, - заЯвлЯет он, - Я просто понЯть не могу, неужели же кайзер
тоже ходит в уборную, точьв-точь как Я?
- „а, уж в этом можешь не сомневатьсЯ, - хохочет Љропп.
- ‘мотри, ’ьЯден, - добавлЯет Љат, - Я вижу, у тебЯ уже дважды два
получаетсЯ свиной хрЯщик, а под черепом у тебЯ вошки завелись, сходи-ка ты
сам в уборную, да побыстрей, чтоб в голове у тебЯ проЯснилось и чтоб ты не
рассуждал как грудной младенец.
’ьЯден исчезает.
- Ќо что Я все-таки хотел бы узнать, - говорит Ђльберт, - так это вот
что: началась бы война или не началась, если бы кайзер сказал "нет"?
- џ уверен, что войны не было бы, - вставлЯю Я, - ведь он, говорЯт,
сначала вовсе не хотел ее.
- Ќу пусть не он один, пусть двадцать - тридцать человек во всем мире
сказали бы "нет", - может быть, тогда ее все же не было бы?
- Џожалуй что так, - соглашаюсь Я, - но ведь они-то как раз хотели,
чтоб она была.
- ‘транно все-таки, как подумаешь, - продолжает Љропп, - ведь зачем мы
здесь? —тобы защищать свое отечество. Ќо ведь французы тоже находЯтсЯ здесь
длЯ того, чтобы защищать свое отечество. ’ак кто же прав?
- Њожет быть, и мы и они, - говорю Я, хотЯ в глубине души и сам этому
не верю.
- Ќу, допустим, что так, - замечает Ђльберт, и Я вижу, что он хочет
прижать менЯ к стенке, - однако наши профессора, и пасторы, и газеты
утверждают, что правы только мы (будем надеЯтьсЯ, что так оно и есть), а в
то же времЯ их профессора, и пасторы, и газеты утверждают, что правы только
они. ’ак вот, в чем же тут дело?
- ќто Я не знаю, - говорю Я, - Ясно только то, что война идет и с
каждым днем в нее вступают все новые страны.
’ут снова поЯвлЯетсЯ ’ьЯден. Ћн все так же взбудоражен и сразу же вновь
включаетсЯ в разговор: теперь его интересует, отчего вообще возникают войны.
- —аще всего от того, что одна страна наносит другой тЯжкое
оскорбление, - отвечает Ђльберт довольно самоуверенным тоном.
Ќо ’ьЯден прикидываетсЯ простачком:
- ‘трана? Ќичего не понимаю. ‚едь не может же гора в ѓермании оскорбить
гору во ”ранции. €ли, скажем, река, или лес, или пшеничное поле.
- ’ы в самом деле такой олух или только притворЯешьсЯ? - ворчит Љропп.
- џ же не то хотел сказать. Ћдин народ наносит оскорбление другому...
- ’огда мне здесь делать нечего, - отвечает ’ьЯден, - менЯ никто не
оскорблЯл.
- Џоди объЯсни что-нибудь такому дурню, как ты, - раздраженно говорит
Ђльберт, - тут ведь дело не в тебе и не в твоей деревне.
- Ђ раз так, значит мне сам бог велел вертатьсЯ до дому, - настаивает
’ьЯден, и все смеютсЯ.
- ќх ты, ’ьЯден, народ тут надо понимать как нечто целое, то есть
государство! - восклицает Њюллер.
- ѓосударство, государство! - •итро сощурившись, ’ьЯден прищелкивает
пальцами. - ЏолеваЯ жандармериЯ, полициЯ, налоги - вот что такое ваше
государство. …сли ты про это толкуешь, благодарю покорно!
- ‚от это верно, ’ьЯден, - говорит Љат, - наконецто ты говоришь дельные
вещи. ѓосударство и родина - это и в самом деле далеко не одно и то же.
- Ќо все-таки одно с другим свЯзано, - размышлЯет Љропп: - родины без
государства не бывает.
- Џравильно, но ты не забывай о том, что почти все мы простые люди. „а
ведь и во ”ранции большинство составлЯют рабочие, ремесленники, мелкие
служащие. ’еперь возьми какого-нибудь французского слесарЯ или сапожника. ‘
чего бы ему нападать на нас? Ќет, это все правительства выдумывают. џ вот
сроду ни одного француза не видал, пока не попал сюда, и с большинством
французов дело обстоит точно так же, как с нами. Љак здесь нашего брата не
спрашивают, так и у них.
- ’ак отчего же все-таки бывают войны? - спрашивает ’ьЯден.
Љат пожимает плечами:
- ‡начит, есть люди, которым война идет на пользу.
- Ќу уж только не мне, - ухмылЯетсЯ ’ьЯден.
- Љонечно, не тебе и не одному из нас.
- ’ак кому же тогда? - допытываетсЯ ’ьЯден. - ‚едь кайзеру от нее тоже
пользы мало. “ него ж и так есть все, что ему надо.
- Ќе говори, - возражает Љат, - войны он до сих пор еще не вел. Ђ
всЯкому приличному кайзеру нужна по меньшей мере одна война, а то он не
прославитсЯ. ‡аглЯни-ка в свои школьные учебники.
- ѓенералам война тоже приносит славу, - говорит „етеринг.
- Ђ как же, о них даже больше трубЯт, чем о монархах, - подтверждает
Љат.
- Ќаверно, за ними стоЯт другие люди, которые на войне нажитьсЯ хотЯт,
- басит „етеринг.
- Њне думаетсЯ, это скорее что-то вроде лихорадки, - говорит Ђльберт. -
Ќикто как будто бы и не хочет, а смотришь, - она уж тут как тут. Њы войны не
хотим, другие утверждают то же самое, и все-таки чуть не весь мир в нее
впуталсЯ.
- Ђ все же у них врут больше, чем у нас, - возражаю Я. - ‚ы только
вспомните, какие листовки мы находили у пленных, - там ведь было написано,
что мы поедаем бельгийских детей. €м бы следовало вздернуть того, кто у них
пишет это. ‚от где подлинные-то виновники!
Њюллер встает:
- ‚о всЯком случае, лучше, что война идет здесь, а не в ѓермании.
‚зглЯните-ка на воронки!
- ќто верно, - неожиданно поддерживает его не кто иной, как ’ьЯден, но
еще лучше, когда войны вовсе нет.
Ћн удалЯетсЯ с гордым видом, - ведь ему удалосьтаки побить нас,
молодежь. …го рассуждениЯ и в самом деле очень характерны; их слышишь здесь
на каждом шагу, и никогда не знаешь, как на них возразить, так как, подходЯ
к делу с этой стороны, перестаешь понимать многие другие вещи. ЌациональнаЯ
гордость серошинельника заключаетсЯ в том, что он находитсЯ здесь. Ќо этим
она и исчерпываетсЯ, обо всем остальном он судит сугубо практически, со
своей узко личной точки зрениЯ.
Ђльберт ложитсЯ в траву.
- Ћб этих вещах лучше вовсе ничего не говорить, - сердитсЯ он.
- ‚се равно ведь от этого ничего не изменитсЯ, - поддакивает Љат.
‚ довершение всего нам велЯт сдать почти все недавно полученные новые
вещи и выдают наше старое трЯпье. —истенькое обмундирование было роздано
только длЯ парада.
Ќас отправлЯют не в ђоссию, а на передовые. Џо пути мы проезжаем жалкий
лесок с перебитыми стволами и перепаханной почвой. Њестами попадаютсЯ
огромные Ямы.
- —ерт побери, ничего себе рвануло! - говорю Я Љату.
- Њинометы, - отвечает тот и показывает на деревьЯ.
Ќа ветвЯх висЯт убитые. Њежду стволом и одной веткой застрЯл голый
солдат. Ќа его голове еще надета каска, а больше на нем ничего нет. ’ам,
наверху, сидит только полсолдата, верхнЯЯ часть туловища, без ног.
- —то же здесь произошло? - спрашиваю Я.
- …го вытрЯхнуло из одежды, - бормочет ’ьЯден.
Љат говорит:
- ‘траннаЯ штука! Њы это уже несколько раз замечали. Љогда такаЯ мина
саданет, человека и в самом деле вытрЯхивает из одежды. ќто от взрывной
волны.
џ продолжаю искать. ’ак и есть. ‚ одном месте висЯт обрывки мундира, в
другом, совсем отдельно от них, прилипла кроваваЯ каша, котораЯ когда-то
была человеческим телом. ‚от лежит другой труп. Ћн совершенно голый, только
одна нога прикрыта куском кальсон да вокруг шеи осталсЯ воротник мундира, а
сам мундир и штаны словно развешаны по веткам. “ трупа нет обеих рук, их
словно выкрутило. Ћдну из них Я нахожу в кустах на расстоЯнии двадцати
шагов.
“битый лежит лицом вниз. ’ам, где зиЯют раны от вырванных рук, землЯ
почернела от крови. ‹иства под ногами разворошена, как будто он еще
брыкалсЯ.
- Ќесладко ему пришлось. Љат, - говорю Я.
- Џолучить осколок в живот тоже несладко, - отвечает тот, пожимаЯ
плечами.
- ‚ы только нюни не распускайте, - вставлЯет ’ьЯден.
‚се это произошло, как видно, совсем недавно, - кровь на земле еще
свежаЯ. ’ак как мы видим только одних убитых, задерживатьсЯ здесь нам нет
смысла. Њы лишь сообщаем о своей находке на ближайший санитарный пункт.
Џусть горе-воЯки из санитарного батальона сами позаботЯтсЯ об этом, - в
конце концов мы не обЯзаны выполнЯть за них их работу.
Ќам надо выслать разведчиков, чтобы установить глубину обороны
противника на нашем участке. Џосле отпуска мне все времЯ как-то неловко
перед товарищами, поэтому Я прошу послать и менЯ. Њы договариваемсЯ о плане
действий, пробираемсЯ через проволочные заграждениЯ и расходимсЯ в разные
стороны, чтобы ползти дальше поодиночке. —ерез некоторое времЯ Я нахожу
неглубокую воронку и скатываюсь в нее. Ћтсюда Я веду наблюдение.
Њестность находитсЯ под пулеметным огнем средней плотности. Ћна
простреливаетсЯ со всех сторон. Ћгонь не очень сильный, но все же лучше
особенно не высовыватьсЯ.
Ќадо мной раскрываетсЯ парашют осветительной ракеты. ‚ ее тусклом свете
все вокруг словно застыло. ‚новь сомкнувшаЯсЯ над землей тьма кажетсЯ после
этого еще черней. Љто-то из наших рассказывал, будто перед нашим участком во
французских окопах сидЯт негры. ќто неприЯтно: в темноте их плохо видно, а
кроме того, они очень искусные разведчики. “дивительно, что, несмотрЯ на
это, они зачастую действуют безрассудно. Ћднажды Љат ходил в разведку, и ему
удалось перебить целую группу вражеских разведчиков-негров только потому,
что эти ненасытные курильщики ползли с сигаретами в зубах. ’акой же случай
был и с Љроппом. Љату и Ђльберту оставалось только взЯть на мушку тлеющие
точечки сигарет.
ђЯдом со мной с шипением падает небольшой снарЯд. џ не слышал, как он
летел, поэтому сильно вздрагиваю от испуга. ‚ следующее мгновение менЯ
охватывает беспричинный страх. џ здесь один, Я почти совсем беспомощен в
темноте. Ѓыть может, откуда-нибудь из воронки за мной давно уже следит пара
чужих глаз и где-нибудь уже лежит наготове взведеннаЯ ручнаЯ граната,
котораЯ разорвет менЯ. џ пытаюсь стрЯхнуть с себЯ это ощущение. “же не
первый раз Я в разведке, и сегоднЯшнЯЯ вылазка не так опасна. Ќо это моЯ
перваЯ разведка после отпуска, и к тому же Я еще довольно плохо знаю
местность.
џ втолковываю самому себе, что мои страхи бессмысленны, что,
по-видимому, ничто не подстерегает менЯ в темноте, - ведь иначе они не
стрелЯли бы так низко над землей.
‚се напрасно. ѓолова у менЯ гудит от суматошно толкущихсЯ в ней мыслей:
Я слышу предостерегающий голос матери, Я вижу проволочную сетку, у которой
стоЯт русские с их развевающимисЯ бородами, Я удивительно Ясно представлЯю
себе солдатскую столовую с креслами, кино в ‚алансьенне, мое воображение
рисует ужасную, мучительно отчетливую картину: серое, бесчувственное дуло
винтовки, беззвучно, настороженно следЯщее за мной, куда бы Я ни повернул
голову. Џот катитсЯ с менЯ градом.
џ все еще лежу в Ямке. ‘мотрю на часы: прошло всего лишь несколько
минут. ‹об у менЯ в испарине, подглазьЯ взмокли, руки дрожат, дыхание стало
учащенным. ќто сильный припадок трусости, вот что это такое, самый
обыкновенный подлый животный страх, который не дает мне поднЯть голову и
поползти дальше.
Џо моему телу студнем расползаетсЯ расслаблЯющее мускулы желание лежать
и не двигатьсЯ. ђуки и ноги накрепко прилипли ко дну воронки, и Я тщетно
пытаюсь оторвать их. Џрижимаюсь к земле. Ќе могу стронутьсЯ с места.
Џринимаю решение лежать здесь.
Ќо тут менЯ сразу же вновь захлестывает волна противоречивых чувств:
стыда, раскаЯниЯ и радости оттого, что пока Я в безопасности. —уть-чуть
приподнимаю голову, чтобы осмотретьсЯ. џ так напрЯженно вглЯдываюсь во мрак,
что у менЯ ломит в глазах. ‚ небо взвиваетсЯ ракета, и Я снова пригибаю
голову.
џ веду бессмысленную, отчаЯнную борьбу с самим собой, - хочу выбратьсЯ
из воронки, но все времЯ сползаю вниз. џ твержу: "’ы должен, ведь это длЯ
твоих товарищей, это не какой-нибудь глупый приказ", - и тут же говорю себе:
"—то мне за дело, ведь живешь только раз..."
‚о всем виноват этот отпуск, с горечью извинЯю Я себЯ. Ќо теперь Я и
сам не верю в это; мне становитсЯ невыносимо тошно, Я медленно
приподнимаюсь, выжимаюсь на локтЯх, подтЯгиваю спину и лежу на краю воронки,
наполовину высунувшись из нее.
’ут Я слышу какие-то шорохи и отдергиваю голову. ЌесмотрЯ на грохот
орудий, мы чутко различаем каждый подозрительный шорох. Џрислушиваюсь шорох
раздаетсЯ у менЯ за спиной. ќто наши, они ходЯт по траншее. ’еперь Я слышу
также приглушенные голоса. ‘удЯ по интонации, это, пожалуй. Љат.
Њне разом становитсЯ необыкновенно тепло на душе. ќти голоса, эти
короткие, шепотом произнесенные фразы, эти шаги в траншее за моей спиной
одним взмахом вырвали менЯ из когтей страха перед смертью, который делает
человека таким ужасающе одиноким, - страха, жертвой которого Я чуть было не
стал. Ћни длЯ менЯ дороже моей спасенной жизни, эти голоса, дороже
материнской ласки и сильнее, чем любой страх, они - самаЯ крепкаЯ и надежнаЯ
на свете защита, - ведь это голоса моих товарищей.
’еперь Я уже не просто затерЯнный во мраке, тредещущий комочек живой
плоти, - теперь Я рЯдом с ними, а они рЯдом со мной. Њы все одинаково боимсЯ
смерти и одинаково хотим жить, мы свЯзаны друг с другом какой-то очень
простой, но нелегкой свЯзью. Њне хочетсЯ прижатьсЯ к ним лицом, к этим
голосам, к этим коротким фразам, которые менЯ спасли и не оставЯт в беде.
џ осторожно перекатываюсь через край воронки и ужом ползу вперед.
„альше пробираюсь на четвереньках. ‚се идет хорошо. џ засекаю направление,
оборачиваюсь и стараюсь запомнить по вспышкам расположение наших батарей,
чтобы найти дорогу обратно. ‡атем пытаюсь установить свЯзь с товарищами.
џ все еще боюсь, но теперь это разумный страх, это просто взвинченнаЯ
до предела осторожность. Ќочь ветренаЯ, и когда над стволами вспыхивает
пламЯ залпа, по земле перебегают тени. Ћт этого Я то вовсе ничего не вижу,
то вижу все до мелочи. ’о и дело замираю на месте, но каждый раз убеждаюсь,
что опасности нет. Џробираюсь таким образом довольно далеко вперед и, сделав
небольшой круг, поворачиваю обратно. џ так и не нашел никого из товарищей.
Џриближаюсь к нашим окопам, и каждый пройденный метр прибавлЯет уверенности.
‚прочем, вместе с ней растет и мое нетерпение. ‚лопатьсЯ сейчас было бы
совсем уж глупо.
Ќо тут менЯ снова разбирает страх. џ сбилсЯ с направлениЯ и не узнаю
местности. ’ихонько забираюсь в воронку и пытаюсь сориентироватьсЯ. €звестно
уже немало случаев, когда солдат спрыгивал в окоп, радуЯсь, что наконец
добралсЯ до него, а потом оказывалось, что окоп не наш.
—ерез некоторое времЯ Я снова начинаю прислушиватьсЯ. џ все еще плутаю.
‹абиринт воронок кажетсЯ теперь таким безнадежно запутанным и огромным, что
от волнениЯ Я уже окончательно не знаю, в какую сторону податьсЯ. Ђ вдруг Я
двигаюсь вдоль линии окопов? ‚едь этак можно ползти без конца. Џоэтому Я еще
раз сворачиваю под прЯмым углом.
ЏроклЯтые ракеты! ЉажетсЯ, что они горЯт чуть не целый час. Њалейшее
движение, - и вокруг тебЯ все так и свистит.
Ќо ничего не поделаешь, надо отсюда выбиратьсЯ. Њедленно, с передышками
Я продвигаюсь дальше, перебираю руками и ногами, становЯсь похожим на рака,
и в кровь обдираю себе ладони о зазубренные, острые как бритва осколки.
Џорой мне кажетсЯ, что небо на горизонте как будто чуть-чуть светлеет, но,
может быть, это мне просто мерещитсЯ? ’ак или иначе мне постепенно
становитсЯ Ясно, что Я сейчас ползу, чтобы спасти свою жизнь.
ѓде-то с треском рветсЯ снарЯд. ‘разу же за ним - еще два. € пошло, и
пошло. Ћгневой налет. ‘тучат пулеметы. ’еперь остаетсЯ только одно - лежать,
не трогаЯсь с места. „ело, кажетсЯ, кончитсЯ атакой. Џовсюду взлетают
ракеты. Ћдна за другой.
џ лежу в большой воронке, скорчившись, по поЯс в воде. …сли начнетсЯ
атака, плюхнусь в воду, лицом в грЯзь, и залезу как можно глубже, только
чтобы не захлебнутьсЯ. Њне надо прикинутьсЯ, убитым.
‚друг Я слышу, как огонь перепрыгивает назад. ’отчас же сползаю вниз, в
воду, сдвигаю каску на самый затылок и высовываю рот ровно настолько, чтоб
можно было дышать.
‡атем Я замираю, - где-то брЯкает металл, шаркают и топают
приближающиесЯ шаги. Љаждый нерв во мне сжимаетсЯ в холодный как лед
комочек. —то-то с шумом проноситсЯ надо мной, - перваЯ цепь атакующих
пробежала. ’олько одна распирающаЯ череп мысль сидит в мозгу: что ты
сделаешь, если кто-нибудь из них спрыгнет в твою воронку? ’еперь Я быстро
вытаскиваю свой маленький кинжал и, крепко сжимаЯ рукоЯтку, снова прЯчу его,
окунаЯ держащую его руку в грЯзь. …сли кто-нибудь прыгнет сюда, Я сразу же
полосну его, молотом стучит у менЯ в голове. Ќадо сразу же перерезать ему
глотку, чтобы он не закричал, иначе ничего не выйдет: он перепугаетсЯ не
меньше менЯ, и уже поэтому мы бросимсЯ друг на друга. ‡начит, Я должен быть
первым.
Ќаши батареи открывают огонь. Ћдин снарЯд ложитсЯ поблизости от менЯ.
ќто приводит менЯ в неистовую Ярость: не хватало только, чтоб менЯ накрыло
осколком от нашего же снарЯда; Я клЯну все на свете и скрежещу зубами, так
что в рот мне лезет всЯкаЯ дрЯнь; это взрыв бешенства; под конец менЯ
хватает только на стоны и молитвы.
„оноситсЯ треск разрывов. …сли наши пойдут в контратаку, Я спасен.
Џрижимаюсь лицом к земле и слышу приглушенный грохот, словно отдаленные
взрывы на руднике, затем снова поднимаю голову, чтобы прислушатьсЯ к звукам,
идущим сверху.
‘тучат пулеметы. џ знаю, что наши заграждениЯ прочны и почти не имеют
повреждений, - на отдельных участках через них пропущен ток высокого
напрЯжениЯ. ђужейный огонь нарастает. €м не пройти, им придетсЯ повернуть
обратно.
‘нова приседаю на дно. ‚се во мне напрЯжено до предела. ‘наружи
слышитсЯ щелканье пуль, шорох шагов, побрЯкивание амуниции. Џотом
один-единственный пронзительный крик. €х обстреливают, атака отбита.
‘тало еще немного светлее. ‚озле моей воронки слышны торопливые шаги.
Љто-то идет. Њимо. …ще кто-то. Џулеметные щелчки сливаютсЯ в одну
непрерывную очередь. џ только что собралсЯ переменить позу, как вдруг
наверху слышитсЯ шум, и, шлепаЯсь о стенки, ко мне в воронку тЯжело падает
чье-то тело, скатываетсЯ на дно, валитсЯ на менЯ...
џ ни о чем не думаю, не принимаю никакого решениЯ, молниеносно вонзаю в
него кинжал и только чувствую, как это тело вздрагивает, а затем мЯгко и
бессильно оседает. Љогда Я прихожу в себЯ, Я ощущаю на руке что-то мокрое и
липкое.
—еловек хрипит. Њне чудитсЯ, что он громко кричит, каждый вздох кажетсЯ
мне воплем, ударом грома, - на самом деле это стучит в жилах моЯ кровь. Њне
хочетсЯ зажать ему рот, набить туда земли, полоснуть его еще раз, только
чтобы он замолчал, - ведь он менЯ выдаст, - но Я уже настолько пришел в себЯ
и, к тому же, вдруг так ослабел, что у менЯ рука на него не поднимаетсЯ.
Ћтползаю в самый дальний угол и лежу там, не спускаЯ с него глаз и
сжимаю рукоЯтку кинжала, готовый снова броситьсЯ на него, если он
зашевелитсЯ. Ќо он уже ничего не сможет сделать, Я понЯл это по его хрипу.
џ вижу его лишь с трудом. “ менЯ сейчас одно только желание - выбратьсЯ
отсюда. Ќадо сделать это побыстрей, а то станет слишком светло. Ћднако,
когда Я пытаюсь высунуть голову, вижу сразу же, что это уже невозможно.
Џулеметный огонь настолько плотен, что менЯ изрешетит, прежде чем Я успею
сделать хотЯ бы один скачок.
ЏроверЯю это еще раз с помощью каски: выставлЯю ее наружу, слегка
приподнимаЯ над краем воронки, чтобы установить, насколько низко идут пули.
—ерез несколько секунд пулЯ вышибает каску из пальцев. ‡начит, огонь
стелетсЯ над самой землей. џ нахожусь настолько близко к позициЯм
противника, что, если попытаюсь удрать, их снайперы тут же возьмут менЯ на
мушку.
‘вета становитсЯ все больше. ‘о жгучим нетерпением жду атаки с нашей
стороны. “ менЯ побелели пальцы, - так крепко Я сжимаю руки, так страстно
молю судьбу, чтобы огонь прекратилсЯ и чтобы пришли мои товарищи.
Њинуты уходЯт, как капли в песок. џ уже не решаюсь взглЯнуть на темную
фигуру в углу воронки. ЌапрЯженно стараюсь не глЯдеть на нее и жду, жду...
Џули шипЯт, они нависли стальной сеткой, конца не видно.
’ут Я замечаю кровь у себЯ на руке и чувствую внезапный приступ
тошноты. Ѓеру горсть земли и натираю ею кожу, - теперь рука по крайней мере
грЯзнаЯ, и крови больше не видно.
Ћгонь не ослабевает. Ћбе стороны ведут его одинаково интенсивно.
Ќаверно, наши давно уже считают менЯ погибшим.
•мурое раннее утро. “же совсем светло. •рип не прекращаетсЯ. џ затыкаю
уши, но очень скоро снова отнимаю пальцы, так как иначе мне не слышно всех
других звуков.
”игура в противоположном углу зашевелилась. џ испуганно вздрагиваю и
невольно смотрю в ту сторону. ’еперь Я уже не могу оторвать глаз. ’ам лежит
человек с маленькими усиками, голова у него свалилась набок, одна рука
наполовину согнута в локте, и голова бессильно опираетсЯ на нее. „ругаЯ рука
лежит на груди, она в крови.
Ћн умер, говорю Я себе, он, конечно, умер, он уже ничего не чувствует,
это не он хрипит, это только его тело. Ќо вот он пытаетсЯ приподнЯть голову,
на мгновение стон становитсЯ громче, затем человек снова припадает лбом к
руке. Ћн не умер, - он умирает, но еще не умер. џ начинаю пододвигатьсЯ к
нему, останавливаюсь, опираюсь на руки и сползаю еще поближе, выжидаю...
„альше, дальше. Њне надо проползти все эти жуткие три метра, длинный,
страшный путь. Ќаконец Я добралсЯ до него.
’огда он открывает глаза. „олжно быть, он менЯ все-таки услыхал и
смотрит на менЯ с выражением сильнейшего ужаса. ’ело неподвижно, зато в
устремленных вдаль глазах столько неизбывной тоски, что с минуту мне
кажетсЯ: у них, наверно, хватило бы силы увлечь за собой тело. •ватило бы
силы перенести его одним рывком за сотни километров. Ћн лежит сейчас тихо,
совершенно спокойно, не издаваЯ ни звука, хрипа больше не слышно, но глаза у
него кричат, ревут, - в них сосредоточилась жизнь, делающаЯ последнее
неимоверное усилие, чтобы спастись, трепещущаЯ от страха перед смертью,
передо мной.
“ менЯ подгибаютсЯ ноги, и Я падаю на локти.
- Ќет, нет, нет, - шепчу Я.
ѓлаза следЯт за мной. џ не в силах пошевельнутьсЯ, пока они смотрЯт на
менЯ.
Џотом его рука медленно соскальзывает с груди. Ћна опускаетсЯ чуть
заметно, всего лишь на несколько сантиметров, но с этим движением его глаза
утратили свою власть надо мной. џ наклонЯюсь к нему, качаю головой, шепчу:
"Ќет, нет, нет", поднимаю руку, - Я должен показать, что хочу ему помочь, -
и глажу его лоб.
‡аметив приближающуюсЯ руку, глаза испуганно отпрЯнули, но теперь
взглЯд терЯет свою сосредоточенность, ресницы опускаютсЯ ниже, напрЯжение
спадает. џ расстегиваю его воротник и приподнимаю голову, чтобы ему было
удобнее лежать.
ђот у него полуоткрыт, он силитсЯ сложить какие-то слова. ѓубы
пересохли. ”лЯжки у менЯ нет, - Я не взЯл ее с собой. Ќо внизу, на грЯзном
дне воронки, есть вода. џ слезаю вниз, вытаскиваю носовой платок,
разворачиваю его, прижимаю его к земле и начерпываю горстью желтую воду,
котораЯ просачиваетсЯ через него.
Ћн проглатывает ее. џ приношу ему еще. ‡атем расстегиваю ему мундир,
чтобы перевЯзать его, насколько это возможно. џ должен сделать это по
крайней мере на тот случай, если попаду к ним в плен. Ћни увидЯт тогда, что
Я хотел ему помочь, и не расстрелЯют менЯ. Ћн пытаетсЯ сопротивлЯтьсЯ, но в
руке у него совсем нет силы. ђубаха, слиплась, и ее не задерешь, - сзади она
пристегнута на пуговицах. ЋстаетсЯ только разрезать ее.
Џринимаюсь искать кинжал и нахожу его. Ќо когда Я собираюсь разрезать
рубаху, глаза еще раз открываютсЯ, и в них снова стоит крик, и они снова
смотрЯт этим безумным взглЯдом, так что Я поневоле заслонЯю их ладонью,
прижимаю веки пальцами и шепчу: "‚едь Я хочу помочь тебе, товарищ, camarade.
camarade, camarade". џ настойчиво твержу это слово, чтобы он менЯ понЯл.
“ него три раны. Ѓинты из моего пакета прикрывают их, но кровь вытекает
из-под повЯзки. џ затЯгиваю ее покрепче, тогда он стонет.
ќто все, что Я могу сделать. Ђ теперь нам надо ждать, ждать...
Ћ, эти долгие часы! џ снова слышу хрип. ‘колько же времени нужно
человеку, чтобы умереть? џ ведь знаю: его уже не спасти. ‘начала Я еще
пытаюсь убедить себЯ, что он выживет, но в середине днЯ этот самообман
рухнул, разлетелсЯ во прах, сметенный его предсмертными стонами. …сли бы
только Я не потерЯл револьвера, Я бы пристрелил этого человека. ‡аколоть его
Я не могу.
‚ полдень мое сознание меркнет, и Я бездумно дремлю где-то на его
грани. ЊенЯ гложет голод, Я чуть не плачу, так мне хочетсЯ есть, но никак не
могу взЯть себЯ в руки. Џриношу то и дело воды умирающему, а потом пью и
сам.
Ћн первый человек, которого Я убил своими руками и который умирает у
менЯ на глазах, по моей вине. € Љату, и Љроппу, и Њюллеру тоже доводилось
видеть людей, которых они застрелили, многие из нас испытали это, во времЯ
рукопашной это бывает нередко...
€ все-таки каждый его вздох обнажает мне сердце. “ этого умирающего
есть союзники - минуты и часы; у него есть незримый нож, которым он менЯ
убивает, - времЯ и мои мысли.
џ многое бы отдал за то, чтобы он выжил. ’ак тЯжко лежать здесь и
смотреть, как он умирает.
‚ три часа днЯ все кончено.
Њне становитсЯ легче. Ќо ненадолго. ‚скоре мне начинает казатьсЯ, что
переносить молчание еще труднее, чем слышать его стоны. Њне хотелось бы
вновь услышать его хрип, отрывистый, то затихающий, то опЯть громкий и
сиплый.
џ делаю сейчас бессмысленные вещи. Ќо мне надо чем-то занЯть себЯ. …ще
раз укладываю покойника поудобнее, хотЯ он уже ничего больше не чувствует.
‡акрываю ему глаза. ѓлаза у него карие, волосы черные, слегка вьющиесЯ на
висках.
Џод усиками пухлые, мЯгкие губы, нос с небольшой горбинкой, лицо
смуглое; теперь он не выглЯдит таким болезненно бледным, как прежде, когда
он еще был жив. Ќа минуту оно даже кажетсЯ почти совсем здоровым; затем оно
быстро превращаетсЯ в одно из тех осунувшихсЯ, отчужденных лиц, которые Я
так часто видел у покойников и которые так похожи друг на друга.
“ж, наверно, его жена думает сейчас о нем; она не знает, что случилось.
‘удЯ по его виду, он ей часто писал. Џисьма еще будут приходить к ней, -
завтра, через неделю, быть может, какое-нибудь запоздавшее письмо придет
даже через месЯц. Ћна будет читать его, и в этом письме он будет
разговаривать с ней.
“ менЯ становитсЯ все более скверно на душе, Я не могу сдержать наплыв
мыслей. Љак выглЯдит его жена? “ж не похожа ли она на ту худенькую, смуглую
с той стороны канала? ђазве Я не могу считать ее своей? Ѓыть может, теперь,
после того, что случилось, она стала моей! Ђх, если бы Љанторек был сейчас
здесь! Ђ что если бы моЯ мать увидела менЯ сейчас?..
ќтот человек навернЯка прожил бы еще лет тридцать, если бы Я получше
запомнил, как мне идти обратно. …сли бы он пробежал на два метра левее, он
сидел бы сейчас у себЯ в окопе и писал бы новое письмо своей жене.
Ќо что проку в этих рассуждениЯх, - ведь это наша общаЯ судьба: если бы
Љеммерих отставил свою ногу на десЯть сантиметров правее, если бы •айе
пригнулсЯ на пЯть сантиметров ниже...
Њолчание затЯнулось. џ начинаю говорить, потому что не могу иначе. џ
обращаюсь к нему и высказываю ему все:
- ’оварищ, Я не хотел убивать тебЯ. …сли бы ты спрыгнул сюда еще раз, Я
не сделал бы того, что сделал, - конечно, если бы и ты вел себЯ
благоразумно. Ќо раньше ты был длЯ менЯ лишь отвлеченным понЯтием,
комбинацией идей, жившей в моем мозгу и подсказавшей мне мое решение. ‚от
эту-то комбинацию Я и убил. ’еперь только Я вижу, что ты такой же человек,
как и Я. џ помнил только о том, что у тебЯ есть оружие: гранаты, штык;
теперь же Я смотрю на твое лицо, думаю о твоей жене и вижу то общее, что
есть у нас обоих. Џрости менЯ, товарищ! Њы всегда слишком поздно прозреваем.
Ђх, если б нам почаще говорили, что вы такие же несчастные маленькие люди,
как и мы, что вашим матерЯм так же страшно за своих сыновей, как и нашим, и
что мы с вами одинаково боимсЯ смерти, одинаково умираем и одинаково
страдаем от боли! Џрости менЯ, товарищ: как мог ты быть моим врагом? …сли бы
мы бросили наше оружие и снЯли наши солдатские куртки, ты бы мог быть мне
братом, - точно так же, как Љат и Ђльберт. ‚озьми от менЯ двадцать лет
жизни, товарищ, и встань. ‚озьми больше, - Я не знаю, что мне теперь с ней
делать!
Љанонада стихла, фронт спокоен, только потрескивают винтовки. Џули
ложатсЯ густо, это не беспорЯдочнаЯ стрельба, - обе стороны ведут прицельный
огонь. Њне нельзЯ выходить отсюда.
- џ напишу твоей жене, - торопливо говорю Я умершему. - џ напишу ей,
пусть она узнает об этом от менЯ. џ скажу ей все, что говорю тебе. Ћна не
должна терпеть нужду, Я буду ей помогать, и твоим родителЯм, и твоему
ребенку тоже...
…го куртка полурасстегнута. џ быстро нахожу бумажник. Ќо Я медлю
развернуть его. ‚ нем лежит солдатскаЯ книжка с его фамилией. Џока Я не знаю
его фамилии, Я, быть может, еще забуду его, времЯ сотрет его образ. Ђ его
фамилиЯ - это гвоздь, который будет забит где-то у менЯ внутри, так что его
уж никогда не вытащишь. Ћна будет обладать властью вновь и вновь вызывать в
моей памЯти все случившеесЯ, и оно сможет тогда постоЯнно возвращатьсЯ - и
опЯть вставать передо мной.
Ќе в силах решитьсЯ, Я держу бумажник в руке. Ћн падает и раскрываетсЯ.
€з него выпадает несколько писем и фотографий. џ подбираю их и хочу вложить
обратно, но голод, опасность, неопределенность моего положениЯ, часы,
проведенные с мертвецом, - все эти гнетущие переживаниЯ довели менЯ до
отчаЯниЯ. џ хочу ускорить развЯзку, усугубить мучениЯ и разом покончить с
ними. ’ак человек, у которого нестерпимо болит рука, со всего маху бьет ею о
дерево, - все равно, будь что будет!
‘ фотографий на менЯ смотрЯт женщина и маленькаЯ девочка. ќто
любительские снимки узкого формата, сделанные на фоне увитой плющом стены.
ђЯдом с ними лежат письма. ‚ынимаю их и пытаюсь читать. џ почти ничего не
понимаю, - почерк неразборчивый, к тому же французский Язык Я знаю неважно.
Ќо каждое слово, которое мне удаетсЯ перевести, вонзаетсЯ мне в грудь как
пулЯ, как нож.
Њой мозг перенапрЯжен. Ќо одно мне все-таки Ясно: Я не посмею написать
этим людЯм, хоть и собиралсЯ это сделать. ќто невозможно. џ еще раз смотрю
на фотографии. ќто небогатые люди. џ мог бы посылать им денежные переводы
без подписи, - когда-нибудь потом, когда Я буду зарабатывать. џ цеплЯюсь за
эту мысль, в ней есть что-то такое, на чем можно хоть ненадолго
остановитьсЯ. ќтот убитый солдат свЯзан и с моей собственной жизнью,
поэтому, если Я хочу спастись, мне надо сделать и пообещать все; не
задумываЯсь, клЯнусь Я ему, что посвЯщу всю свою жизнь только ему и его
семье; торопливо, брызжа слюной, Я заверЯю его в этом, а где-то в глубине
души у менЯ таитсЯ надежда, что этим Я откуплюсь и что, может быть, мне еще
удастсЯ выбратьсЯ отсюда, - мелкаЯ хитрость в расчете на то, что там, мол,
будет видно. € поэтому Я раскрываю его солдатскую книжку и медленно читаю:
"†ерар „юваль, печатник".
‚зЯв у покойного карандаш, Я записываю на конверте его адрес и потом
вдруг поспешно засовываю все это обратно в его карман.
"џ убил печатника †ерара „ювалЯ. ’еперь мне надо стать печатником,
думаю Я, уже окончательно запутавшись, - стать печатником, печатником..."
‚о второй половине днЯ Я немного успокаиваюсь. џ напрасно боЯлсЯ. …го
имЯ уже не приводит менЯ в смЯтение.
- ’оварищ, - говорю Я, повернувшись к убитому, но теперь уже спокойным
тоном. - ‘егоднЯ ты, завтра Я. Ќо если Я вернусь домой, Я буду боротьсЯ
против этого, против того, что сломило нас с тобой. “ тебЯ отнЯли жизнь, а у
менЯ? “ менЯ тоже отнЯли жизнь. Ћбещаю тебе, товарищ: это не должно
повторитьсЯ, никогда.
‘олнце стоит низко. џ отупел от голода и усталости. ‚се, что было
вчера, представлЯетсЯ мне, как в тумане, Я уже потерЯл надежду выбратьсЯ
отсюда. ‘ижу в полудреме и даже не соображаю, что дело идет к вечеру.
Ќаступают сумерки. ’еперь мне кажетсЯ, что времЯ летит быстро. …ще час.
…сли бы дело было летом, еще три часа. …ще час.
ЊенЯ вдруг бросает в дрожь. Ђ что, если мне чтонибудь помешает? џ уже
не думаю об убитом, сейчас он мне совершенно безразличен. ‚о мне внезапно
пробудилась жажда жизни, и все мои добрые намерениЯ отступают перед ней в
тень. ’олько длЯ того, чтобы не накликать на себЯ беду в последнюю минуту, Я
машинально бубню:
- џ выполню все, что обещал тебе, товарищ, Я выполню все, - но Я знаю
уже сейчас, что не сделаю этого.
Њне вдруг приходит в голову, что, когда Я буду подползать, по мне могут
открыть огонь мои же товарищи, - ведь они не будут знать, что это Я. џ начну
кричать по возможности уже издалека, чтобы они понЯли, что это Я. Ѓуду
лежать перед окопами до тех пор, пока они мне не ответЯт.
‚от и перваЯ звезда. Ќа фронте по-прежнему затишье. Ћблегченно вздыхаю
и от волнениЯ разговариваю сам с собой:
- ’еперь только не наделай глупостей, Џауль. ‘покойно, спокойно, Џауль,
- тогда ты спасен, Џауль.
џ называю себЯ по имени, и это помогает; как будто со мной говорит
кто-то другой, чьи слова имеют надо мной больше власти.
‘умерки сгущаютсЯ. Њое волнение проходит, из осторожности Я выжидаю,
пока начнут подниматьсЯ первые ракеты. ‡атем выползаю из воронки. “битого Я
уже позабыл. Џередо мной опускающаЯсЯ на землю ночь и освещенное бледным
светом поле. ‡асекаю Ямку. ‚ тот момент, когда свет гаснет, перебираюсь
одним броском туда, ищу глазами следующую Ямку, шмыгаю в нее, пригибаюсь,
прокрадываюсь дальше.
Џриближаюсь к окопам. ‚друг Я вижу при вспышке ракеты, что в проволоке
что-то шевелитсЯ, а затем замирает. ‹ежу не двигаЯсь. Џри следующей вспышке
проволока опЯть покачиваетсЯ. ќто навернЯка солдаты из наших окопов. Ќо Я не
выдаю себЯ до тех пор, пока не узнаю наших касок. ’огда Я окликаю их.
’отчас же Я слышу в ответ свое имЯ: "Џауль! Џауль!"
џ окликаю их еще раз. ќто Љат и Ђльберт. Џрихватив с собой
плащ-палатку, они отправились искать менЯ.
- ’ы ранен?
- Ќет, нет.
Њы сползаем в траншею. џ прошу чего-нибудь поесть и с жадностью
набрасываюсь на еду. Њюллер дает мне сигарету. џ рассказываю в нескольких
словах, что со мной произошло. ‚едь ничего необычного тут нет; такие случаи
нередки. ‚сЯ разница в том, что на этот раз атака началась ночью. Ђ вот
когда Љат был в ђоссии, так там он пролежал однажды двое суток по ту сторону
русских позиций, прежде чем ему удалось пробитьсЯ к своим.
Ћб убитом печатнике Я ничего не говорю.
‹ишь на следующее утро чувствую, что не выдержу. Њне надо рассказать об
этом Љату и Ђльберту. Ћни успокаивают менЯ:
- ’ут уж ничего не изменишь. Ђ что ж тебе оставалось делать? „лЯ
этого-то ты и находишьсЯ здесь!
џ слушаю их и думаю, что с ними мне нечего боЯтьсЯ, менЯ утешает уже
то, что они рЯдом со мной. —то за вздор Я городил, когда лежал там, в
воронке!
- ‚зглЯни-ка вон туда, - показывает Љат.
“ брустверов стоит несколько снайперов. Џристроив свои винтовки с
оптическими прицелами, они держат под наблюдением большой участок вражеских
позиций. ‚ремЯ от времени раздаетсЯ выстрел.
—ерез некоторое времЯ мы слышим возгласы:
- ‚от это влепил!
- ‚идал, как он подпрыгнул? ‘ержант ќльрих с гордостью оборачиваетсЯ и
записывает себе очко. ‘егоднЯ на его счету три точно зафиксированных
попаданиЯ, и он стоит на первом месте в снайперской таблице.
- —то ты на это скажешь? - спрашивает Љат.
џ качаю головой.
- …сли он будет продолжать в том же духе, сегоднЯ к вечеру у него в
петличке будет еще одна ленточка, - говорит Љропп.
- €ли же его произведут в вице-фельдфебели, - добавлЯет Љат.
Њы глЯдим друг на друга.
- џ бы этого делать не стал, - говорю Я.
- € все-таки, - отвечает Љат, - очень хорошо, что ты видишь это именно
сейчас.
‘ержант ќльрих снова подходит к брустверу. „уло его винтовки рыщет то
направо, то налево.
- Ћ том, что переживаешь ты, после этого и говорить не стоит, -
поддерживает Љата Ђльберт.
’еперь Я уже и сам себЯ не понимаю.
- ќто все оттого, что мне пришлось так долго пролежать с ним вместе, -
говорю Я. - ‚ конце концов война есть война.
‚интовка ќльриха щелкает коротко и сухо.
Њы раздобыли себе теплое местечко. Ќаша команда из восьми человек
должна охранЯть деревню, которую пришлось оставить, так как противник
слишком сильно обстреливал ее.
‚ первую очередь нам приказано присматривать за продовольственным
складом, из которого еще не все вывезли. Џродовольствием мы должны себЯ
обеспечивать сами, из наличных запасов. Ќасчет этого мы мастера. Њы это Љат,
Ђльберт, Њюллер, ’ьЯден, ‹еер, „етеринг. ‡десь собралось все наше отделение.
Џравда, •айе уже нет в живых. Ќо все равно можно считать, что нам еще
здорово повезло, - во всех других отделениЯх потерь гораздо больше, чем у
нас.
Џод жилье мы выбираем себе бетонированный погреб с выходЯщей наружу
лестницей. ‚ход защищен еще особой бетонной стенкой.
‡атем мы развиваем бурную деЯтельность. Ќам вновь представилсЯ случай
отдохнуть не только телом, но и душой. Ђ таких случаев мы не упускаем,
положение у нас отчаЯнное, и мы не можем подолгу разводить сантименты.
ЏредаватьсЯ унынию можно лишь до тех пор, пока дела идут еще не совсем
скверн". Ќам же приходитсЯ смотреть на вещи просто, другою выхода у нас нет.
Ќастолько просто, что порой, когда мне в голову забредет на минутку
какаЯ-нибудь мысль еще из тех, довоенных времен, мне становитсЯ прЯмотаки
страшно. Ќо такие мысли долго не задерживаютсЯ.
Њы должны относитьсЯ к нашему положению как можно спокойнее. Њы
пользуемсЯ длЯ этого любым случаем. Џоэтому рЯдом с ужасами войны, бок о бок
с ними, без всЯкого перехода, в нашей жизни стоит стремление подурачитьсЯ.
‚от и сейчас мы с рвением трудимсЯ над тем, чтобы создать себе идиллию, -
разумеетсЯ, идиллию в смысле жратвы и сна.
Џерво-наперво мы выстилаем пол матрацами, которые натаскали из домов.
‘олдатский зад тоже порой не прочь понежитьсЯ на мЯгком. ’олько в середине
погреба есть свободное место. ‡атем мы раздобываем одеЯла и перины,
неправдоподобно мЯгкие, совершенно роскошные штуки. Ѓлаго, всего этого в
деревне достаточно. Њы с Ђльбертом находим разборную кровать красного дерева
с балдахином из голубого шелка и с кружевными накидками. ‘ нас сошло семь
потов, пока мы ее волокли сюда, но нельзЯ же в самом деле отказывать себе в
этом, тем более что через несколько дней ее навернЯка разнесет в куски
снарЯдами.
Њы с Љатом идем в разведку по домам. ‚скоре нам удаетсЯ подцепить
десЯток Яиц и два фунта довольно свежего масла. Њы стоим в какой-то
гостиной, как вдруг раздаетсЯ треск и, проломив стену, в комнату влетает
железнаЯ печурка, котораЯ со свистом проноситсЯ мимо нас и на расстоЯнии
какого-нибудь метра снова уходит в другую стену. ЋстаютсЯ две дыры. Џечурка
прилетела из дома напротив, в который угодил снарЯд.
- Џовезло, - ухмылЯетсЯ Љат, и мы продолжаем наши поиски.
‚друг мы настораживаем уши и пускаемсЯ наутек. ‚след за тем мы
останавливаемсЯ как зачарованные: в небольшом закуте резвЯтсЯ два живых
поросенка. Џротираем глаза и снова осторожно заглЯдываем туда. ‚ самом деле,
они еще там. Њы трогаем их рукой. ‘омнений нет, это действительно две
молодые свинки.
‹акомое же будет блюдо! Џримерно в пЯтидесЯти шагах от нашего блиндажа
стоит небольшой домик, в котором квартировали офицеры. Ќа кухне мы находим
огромную плиту с двумЯ конфорками, сковороды, кастрюли и котлы. ‡десь есть
все, включаЯ внушительный запас мелко наколотых дров, сложенных в сарае. Ќе
дом, а полнаЯ чаша.
„воих мы с утра отправили в поле искать картошку, морковку и молодой
горох. Њы живем на широкую ногу, консервы со склада нас не устраивают, нам
захотелось свеженького. ‚ чулане уже лежат два кочна цветной капусты.
ЏоросЯта заколоты. ќто дело взЯл на себЯ Љат. Љ жаркому мы хотим испечь
картофельные оладьи. Ќо у нас нет терок длЯ картошки. Ћднако и тут мы скоро
находим выход из положениЯ: берем крышки от жестЯных банок, пробиваем в них
гвоздем множество дырок, и терки готовы. ’рое из нас надевают плотные
перчатки, чтобы не расцарапать пальцы, двое других чистЯт картошку, и дело
споритсЯ.
Љат свЯщеннодействует над поросЯтами, морковкой, горохом и цветной
капустой. Љ капусте он даже приготовил белый соус. џ пеку картофельные
оладьи, по четыре штуки за один прием. —ерез десЯть минут Я наловчилсЯ
подкидывать на сковородке поджарившиесЯ с одной стороны оладьи так, что они
переворачиваютсЯ в воздухе и снова шлепаютсЯ на свое место. ЏоросЯта жарЯтсЯ
целиком. ‚се стоЯт вокруг них, как у алтарЯ.
’ем временем к нам пришли гости: двое радистов, которых мы великодушно
приглашаем отобедать с нами. Ћни сидЯт в гостиной, где стоит роЯль. Ћдин из
них подсел к нему и играет, другой поет "Ќа ‚езере". Ћн поет с чувством, но
произношение у него Явно саксонское. ’ем не менее мы растроганно слушаем
его, стоЯ у плиты, на которой жарЯтсЯ и пекутсЯ все эти вкусные вещи.
—ерез некоторое времЯ мы замечаем, что нас обстреливают, и не на шутку.
ЏривЯзные аэростаты засекли дымок из нашей трубы, и противник открыл по нам
огонь. ќто те вредные маленькие штуковинки, которые вырывают неглубокую Ямку
и дают так много далеко и низко разлетающихсЯ осколков. Ћни так и свистЯт
вокруг нас, все ближе и ближе, но не можем же мы в самом деле бросить здесь
всю еду. Џостепенно эти подлюги пристрелЯлись. Ќесколько осколков залетает
через верхнюю раму окна в кухню. ‘ жарким мы быстро управимсЯ. Ќо печь
оладьи становитсЯ все труднее. ђазрывы следуют так быстро друг за другом,
что осколки все чаще шлепаютсЯ об стену и сыплютсЯ через окно. ‡аслышав
свист очередной игрушки, Я каждый раз приседаю, держа в руках сковородку с
оладьЯми, и прижимаюсь к стенке у окна. ‡атем Я сразу же поднимаюсь и
продолжаю печь.
‘аксонец перестал играть, - один из осколков угодил в роЯль.
Њало-помалу и мы управились со своими делами и организуем отступление.
‚ыждав следующий разрыв, два человека берут кастрюли с овощами и пробегают
пулей пЯтьдесЯт метров до блиндажа. Њы видим, как они нырЯют в него.
…ще один разрыв. ‚се пригибаютсЯ, и втораЯ пара, - у каждого в руках по
кофейнику с первоклассным кофе, - рысцой пускаетсЯ в путь и успевает
укрытьсЯ в блиндаже до следующего разрыва.
‡атем Љат и Љропп подхватывают большую сковороду с подрумЯнившимсЯ
жарким. ќто гвоздь нашей программы. ‚ой снарЯда, приседание, - и вот уже они
мчатсЯ, преодолеваЯ пЯтьдесЯт метров незащищенного пространства.
џ пеку последние четыре оладьи; за это времЯ мне дважды приходитсЯ
приседать на пол, но все-таки теперь у нас на четыре оладьи больше, а это
мое любимое кушанье.
Џотом Я хватаю блюдо с высокой стопкой оладий и стою, прильнув к двери.
ипение, треск, - и Я галопом срываюсь с места, обеими руками прижав блюдо к
груди. џ уже почти у цели, как вдруг слышитсЯ нарастающий свист. Ќесусь, как
антилопа, и вихрем огибаю бетонную стенку. Ћсколки барабанЯт по ней; Я
скатываюсь по лестнице в погреб; локти у менЯ разбиты, но Я не потерЯл ни
одной оладьи и не опрокинул блюдо.
‚ два часа мы садимсЯ за обед. Њы едим до шести. „о половины седьмого
пьем кофе, офицерский кофе с продовольственного склада, и курим при этом
офицерские сигары и сигареты, - все из того же склада, ђовно в семь мы
начинаем ужинать. ‚ десЯть часов мы выбрасываем за дверь поросЯчьи
скелетики. ‡атем переходим к коньЯку и рому, опЯть-таки из запасов
благословенного склада, и снова курим длинные, толстые сигары с наклейками
на брюшке. ’ьЯден утверждает, что не хватает только одного - девочек из
офицерского борделЯ.
Џоздно вечером мы слышим мЯуканье. “ входа сидит маленький серый
котенок. Њы подманиваем его и даем ему поесть. Ћт этого к нам самим снова
приходит аппетит. ‹ожась спать, мы все еще жуем.
Ћднако ночью нам приходитсЯ несладко. Њы съели слишком много жирного.
‘вежий молочный поросенок очень обременителен длЯ желудка. ‚ блиндаже не
прекращаетсЯ хождение. —еловека два-три все времЯ сидЯт снаружи со
спущенными штанами и проклинают все на свете. ‘ам Я делаю десЯть заходов.
Ћколо четырех часов ночи мы ставим рекорд: все одиннадцать человек,
караульнаЯ команда и гости, расселись вокруг блиндажа.
ѓорЯщие дома полыхают в ночи, как факелы. ‘нарЯды летЯт из темноты и с
грохотом врезаютсЯ в землю. Љолонны машин с боеприпасами мчатсЯ по дороге.
Ћдна из стен склада снесена. оферы из колонны толкутсЯ у пролома, как
пчелиный рой, и, несмотрЯ на сыплющиесЯ осколки, растаскивают хлеб. Њы им не
мешаем. …сли б мы вздумали остановить их, они бы нас поколотили, только и
всего. Џоэтому мы действуем иначе. ЋбъЯснЯем, что мы - охрана, и, так как
нам известно, что где лежит, мы приносим консервы и обмениваем их на вещи,
которых нам не хватает. —его над ними трЯстись, ведь все равно здесь скоро
ничего не останетсЯ! „лЯ себЯ мы приносим из склада шоколад и едим его
целыми плитками. Љат говорит, что его полезно есть, когда живот не дает
покоЯ ногам.
Џроходит почти две недели, в течение которых мы только и делаем, что
едим, пьем и бездельничаем. Ќикто нас не тревожит. „еревнЯ медленно исчезает
под разрывами снарЯдов, а мы живем счастливой жизнью. Џока цела хоть часть
склада, нам больше ничего не нужно, и у нас есть только одно желание -
остатьсЯ здесь до конца войны.
’ьЯден стал таким привередой, что выкуривает сигары только до половины.
Ћн с важностью объЯснЯет, что это вошло у него в привычку. Љат тоже чудит -
проснувшись поутру, он первым делом кричит:
- ќмиль, принесите икру и кофе! ‚ообще все мы страшно зазнались, один
считает другого своим денщиком, обращаетсЯ к нему на "вы" и дает ему
поручениЯ.
- Љропп, у менЯ подошва чешетсЯ, потрудитесь поймать вошь.
‘ этими словами ‹еер протЯгивает Ђльберту свою ногу, как избалованнаЯ
артистка, а тот тащит его за ногу вверх по лестнице.
- ’ьЯден!
- —то?
- ‚ольно, ’ьЯден! Љстати, запомните: не "что", а "слушаюсь". Ќу-ка еще
разок: "’ьЯден!"
’ьЯден разражаетсЯ бранью и вновь цитирует знаменитое место из
гетевского "ѓеца фон Ѓерлихингена", которое у него всегда на Языке.
Џроходит еще неделЯ, и мы получаем приказ возвращатьсЯ. Ќашему счастью
пришел конец. „ва больших грузовика забирают нас с собой. Ќа них горой
навалены доски. Ќо мы с Ђльбертом все же умудрЯемсЯ водрузить сверху нашу
кровать с балдахином, с покрывалом из голубого шелка, матрацами и кружевными
накидками. ‚ изголовье мы кладем по мешку с отборными продуктами. ‚ремЯ от
времени поглаживаем и твердые копченые колбасы, банки с ливером и с
консервами, коробки с сигарами наполнЯют наши сердца ликованием. “ каждого
из нашей команды есть с собой такой мешок.
Љроме того, мы с Љроппом спасли еще два красных плюшевых кресла. Ћни
стоЯт в кровати, и мы, развалЯсь, сидим на них, как в театральной ложе.
‘ловно шатер, трепещет и раздуваетсЯ над нами шелковое покрывало. “ каждого
во рту сигара. ’ак мы сидим, разглЯдываЯ сверху местность.
Њежду нами стоит клетка, в которой жил попугай; мы разыскали ее длЯ
кошки. Љошку мы взЯли с собой, она лежит в клетке перед своей мисочкой и
мурлыкает.
Њашины медленно катЯтсЯ по дороге. Њы поем. “ нас за спиной, там, где
осталась теперь уже окончательно покинутаЯ деревнЯ, снарЯды взметают фонтаны
земли.
—ерез несколько дней мы выступаем, чтобы занЯть одно местечко. Џо пути
нам встречаютсЯ беженцы - выселенные жители этой деревни. Ћни тащат с собой
свои пожитки, - на тачках, в детских колЯсках и просто за спиной. Ћни идут
понурившись, на их лицах написаны горе, отчаЯние, затравленность и
покорность. „ети цеплЯютсЯ за руки матерей, иногда малышей ведет девочка
постарше, а те, спотыкаЯсь, бредут за ней и все времЯ оборачиваютсЯ назад.
Ќекоторые несут с собой какую-нибудь жалкую куклу. ЏроходЯ мимо нас, все
молчат.
Џока что мы движемсЯ походной колонной, - ведь не станут же французы
обстреливать деревню, из которой еще не ушли их землЯки. Ќо вот через
несколько минут в воздухе раздаетсЯ вой, землЯ дрожит, слышатсЯ крики,
снарЯд угодил в замыкающий колонну взвод, и осколки основательно потрепали
его. Њы бросаемсЯ врассыпную и падаем ничком, но в то же мгновение Я
замечаю, что то чувство напрЯженности, которое всегда бессознательно
диктовало мне под огнем единственно правильное решение, на этот раз изменило
мне; в голове у менЯ молнией мелькает мысль: "’ы пропал", во мне шевелитсЯ
отвратительный, парализующий страх. …ще мгновение, - и Я ощущаю в левой ноге
резкую, как удар хлыста, боль. џ слышу, как вскрикивает Ђльберт; он где-то
рЯдом со мной.
- ‚ставай, бежим, Ђльберт! - ору Я ему, ибо мы с ним лежим без укрытиЯ,
на открытом пространстве.
Ћн с трудом отрываетсЯ от земли и бежит. џ держусь рЯдом с ним. Ќам
надо перемахнуть через живую изгородь; она выше человеческого роста. Љропп
цеплЯетсЯ за ветки, Я подхватываю его ногу, он громко вскрикивает, Я
подталкиваю его, он перелетает через изгородь. Џрыжок, Я лечу вслед за
Љроппом и падаю в воду, - за изгородью оказалсЯ пруд.
‹ица у нас перепачканы грЯзью и тиной, но мы нашли хорошее укрытие.
Џоэтому мы забираемсЯ в воду по самое горло. ‡аслышав вой снарЯда, мы нырЯем
в нее с головой.
Џроделав это раз десЯть, Я чувствую, что больше не могу. Ђльберт тоже
стонет:
- Џошли отсюда, а то Я свалюсь и утону.
- Људа тебЯ угораздило? - спрашиваю Я.
- ЉажетсЯ, в колено.
- Ђ бежать ты можешь?
- Џожалуй, что могу.
- ’огда побежали! Њы добираемсЯ до придорожной канавы и пригнувшись
несемсЯ вдоль по ней. Ћгонь догонЯет нас. „орога ведет к складу боеприпасов.
…сли он взлетит, от нас никогда не найдут даже и пуговицы. Џоэтому мы
изменЯем план и бежим в поле, под углом к дороге.
Ђльберт начинает отставать.
- Ѓеги, Я догоню, - говорит он и падает на землю.
џ трЯсу его и тащу за руку:
- Џоднимись. Ђльберт! …сли ты сейчас лЯжешь, тебе уже не добежать.
Џошли, Я буду тебЯ поддерживать!
Ќаконец мы добираемсЯ до небольшого блиндажа. Љропп плюхаетсЯ на пол, и
Я перевЯзываю его. ЏулЯ вошла над самым коленом. ‡атем Я осматриваю самого
себЯ. Ќа штанах у менЯ кровь, на руке - тоже. Ђльберт накладывает на входные
отверстиЯ бинты из своих пакетиков. Ћн уже не может двигать ногой, и мы оба
удивлЯемсЯ, как это нас вообще хватило на то, чтобы притащитьсЯ сюда. ќто
все, конечно, только со страху, - даже если бы нам оторвало ступни, мы все
равно убежали бы оттуда. •оть на культЯпках, а убежали бы.
џ еще кой-как могу ползать и подзываю проезжающую мимо повозку, котораЯ
забирает нас. ‚ ней полно раненых. €х сопровождает санитар, он загонЯет нам
в грудь шприц, - это противостолбнЯчнаЯ прививка.
‚ полевом лазарете нам удаетсЯ добитьсЯ, чтобы нас положили вместе. Ќам
дают жиденький бульон, который мы съедаем с презрением, хотЯ и жадно, - мы
видали лучшие времена, но сейчас нам все-таки хочетсЯ есть.
- ‡начит, верно, по домам, Ђльберт? - спрашиваю Я.
- Ѓудем надеЯтьсЯ, - отвечает он. - …сли б только знать, что со мной
такое.
Ѓоль становитсЯ сильнее. Џод повЯзкой все горит огнем. Њы без конца
пьем воду, кружку за кружкой.
- ѓде у менЯ рана? Ќамного выше колена? - спрашивает Љропп.
- Џо меньшей мере на десЯть сантиметров, Ђльберт, - отвечаю Я.
Ќа самом деле там, наверно, сантиметра три.
- ‚от что Я решил, - говорит он через некоторое времЯ, - если они мне
отнимут ногу, Я поставлю точку. Ќе желаю ковылЯть по свету на костылЯх.
’ак мы лежим наедине со своими мыслЯми и ждем.
‚ечером нас несут в "разделочную". Њне становитсЯ страшно, и Я быстро
соображаю, что мне делать, - ведь всем известно, что в полевых лазаретах
врачи не задумываЯсь ампутируют руки и ноги. ‘ейчас, когда лазареты так
забиты, это проще, чем кропотливо сшивать человека из кусочков. Њне
вспоминаетсЯ Љеммерих. Ќи за что не дам себЯ хлороформировать, даже если мне
придетсЯ проломить кому-нибудь голову.
Џока что все идет хорошо. ‚рач ковырЯетсЯ в ране, так что у менЯ в
глазах темнеет.
- Ќечего притворЯтьсЯ, - бранитсЯ он, продолжаЯ кромсать менЯ.
€нструменты сверкают в Ярком свете, как зубы кровожадного зверЯ. Ѓоль
невыносимаЯ. „ва санитара крепко держат менЯ за руки: одну мне удаетсЯ
высвободить, и Я уже собираюсь съездить врачу по очкам, но он вовремЯ
замечает это и отскакивает.
- „айте этому типу наркоз! - в бешенстве кричит он.
џ сразу же становлюсь смирным.
- €звините, господин доктор, Я буду вести себЯ тихо, но только не
усыплЯйте менЯ.
- ’о-то же, - скрипит он и снова беретсЯ за свои инструменты.
ќто блондинчик со шрамами от дуэлей и с противными золотыми очками на
носу. ‹ет ему от силы тридцать. џ вижу, что теперь он нарочно мучает менЯ, -
он так и роетсЯ в моей ране, времЯ от времени искоса поглЯдываЯ на менЯ
из-под своих очков. џ вцепилсЯ в поручни, - пусть Я лучше сдохну, но он не
услышит от менЯ ни звука.
‚рач выуживает осколок и показывает его мне. Љак видно, он доволен моим
поведением: он тщательно накладывает мне лубок и говорит:
- ‡автра на поезд, и домой! ‡атем мне делают гипсовую повЯзку.
“видевшись в палате с Љроппом, Я рассказываю ему, что санитарный поезд
придет, по всей вероЯтности, уже завтра.
- Ќам надо потолковать с фельдшером, чтобы нас оставили вместе,
Ђльберт.
Њне удаетсЯ вручить фельдшеру две сигары с наклейками из моего запаса и
ввернуть при этом несколько слов. Ћн обнюхивает сигары и спрашивает:
- “ тебЯ что, еще есть?
- „обраЯ пригоршнЯ, - говорю Я. - € у моего товарища, - Я показываю на
Љроппа, - тоже найдетсЯ. ‡автра мы вместе с удовольствием передадим их вам
из окна санитарного поезда.
Ћн, конечно, сразу же смекает, в чем дело: понюхав еще раз, он говорит:
- ‹адно.
Ќочью мы ни на минуту не можем уснуть. ‚ нашей палате умирает семь
человек. Ћдин из них целый час распевает высоким сдавленным тенором хоралы,
затем пение переходит в предсмертный хрип. „ругой слезает с кровати и
успевает доползти до подоконника. Ћн лежит под окном, словно собравшись в
последний раз выглЯнуть на улицу.
Ќаши носилки стоЯт на вокзале. Њы ждем поезда. €дет дождь, а на вокзале
нет крыши. ЋдеЯла тоненькие. Њы ждем уже два часа.
”ельдшер ухаживает за нами, как заботливаЯ мамаша. •отЯ Я чувствую себЯ
очень плохо, Я не забываю о нашем плане. Ѓудто невзначай Я откидываю одеЯло,
чтобы фельдшер увидел пачки с сигарами, и даю ему одну в виде задатка. ‡а
это он укрывает нас плащпалаткой.
- ќх, Ђльберт, дружище, - вспоминаю Я, - а помнишь нашу кровать с
балдахином и кошку?
- € кресла, - добавлЯет он.
„а, кресла из красного плюша. Џо вечерам мы восседали на них как короли
и уже собирались выдавать их напрокат. Џо сигарете за час. Њы жили бы себе
забот не знаЯ, да еще имели бы выгоду.
- Ђльберт, - вспоминаю Я, - а наши мешки со жратвой...
Ќам становитсЯ грустно. ‚се это нам очень пригодилось бы. …сли бы поезд
отходил днем позже. Љат навернЯка разыскал бы нас и принес бы нам нашу долю.
‚от ведь невезение. ‚ желудке у нас похлебка из муки - скудные
лазаретные харчи, - а в наших мешках лежат свиные консервы. Ќо мы уже
настолько ослабели, что не в состоЯнии волноватьсЯ по этому поводу.
Џоезд прибывает лишь утром, и к этому времени в носилках хлюпает вода.
”ельдшер устраивает нас в один вагон. Џовсюду снуют сестры милосердиЯ из
Љрасного Љреста. Љроппа укладывают внизу. ЊенЯ приподнимают, мне отведено
место над ним.
- Ќу обождите же, - вдруг вырываетсЯ у менЯ.
- ‚ чем дело? - спрашивает сестра.
џ еще раз бросаю взглЯд на постель. Ћна застлана белоснежными
полотнЯными простынЯми, непостижимо чистыми, на них даже видны складки от
утюга. Ђ Я шесть недель не менЯл рубашки, она у менЯ чернаЯ от грЯзи.
- ‚ы не можете влезть сами? - озабоченно спрашивает сестра.
- ‡алезть-то Я залезу, - говорю Я, чувствуЯ, что взопрел, - только
снимите сначала белье.
- ‡ачем же? Њне кажетсЯ, что Я грЯзен как свиньЯ. Ќеужели менЯ положат
сюда?
- „а ведь Я... - џ не решаюсь закончить свою мысль.
- ‚ы его немножко измажете? - спрашивает она, стараЯсь приободрить
менЯ. - ќто не беда, мы его потом постираем.
- Ќет, не в этом дело, - говорю Я в волнении.
џ совсем не готов к столь внезапному возвращению в лоно цивилизации.
- ‚ы лежали в окопах, так неужели же мы длЯ вас простыни не постираем?
- продолжает она.
џ смотрю на нее; она молода и выглЯдит такой же свежей, хрустЯщей,
чистенько вымытой и приЯтной, как и все вокруг, трудно поверить, что это
предназначено не только длЯ офицеров, от этого становитсЯ не по себе и даже
как-то страшновато.
€ все-таки эта женщина - сущий палач: она заставлЯет менЯ говорить.
- џ только думал... - Ќа этом Я умолкаю: должна же она понЯть, что Я
имею в виду.
- —то еще такое?
- „а Я насчет вшей, - выпаливаю Я наконец.
Ћна смеетсЯ:
- Ќадо же и им когда-нибудь пожить в свое удовольствие.
Ќу что ж, теперь мне все равно. џ карабкаюсь на полку и укрываюсь с
головой.
—ьи-то пальцы шарЯт по одеЯлу. ќто фельдшер. Џолучив сигары, он уходит.
—ерез час мы замечаем, что мы уже едем.
Ќочью Я просыпаюсь. Љропп тоже ворочаетсЯ. Џоезд тихо катитсЯ по
рельсам. ‚се это еще как-то непонЯтно: постель, поезд, домой. џ шепчу:
- Ђльберт!
- —то?
- ’ы не знаешь, где тут уборнаЯ?
- Џо-моему, вон за той дверью направо.
- ‘ейчас посмотрим.
‚ вагоне темно, Я нащупываю край полки и собираюсь осторожно
соскользнуть вниз. Ќо моЯ нога не находит точки опоры, Я начинаю сползать с
полки, - на раненую ногу не обопрешьсЯ, и Я с треском лечу на пол.
- —ерт побери! - говорю Я.
- ’ы ушибсЯ? - спрашивает Љропп.
- Ђ ты что, не слыхал, что ли? - огрызаюсь Я. - ’ак треснулсЯ головой,
что...
’ут в конце вагона открываетсЯ дверь. ‘естра подходит с фонарем в руках
и видит менЯ.
- Ћн упал с полки... Ћна щупает мне пульс и притрагиваетсЯ к моему лбу.
- Ќо температуры у вас нет.
- Ќет, - соглашаюсь Я.
- Ќаверно что-нибудь пригрезилось? - спрашивает она.
- „а, наверно, - уклончиво отвечаю Я.
€ снова начинаютсЯ расспросы. Ћна глЯдит на менЯ своими Ясными глазами,
такаЯ чистенькаЯ и удивительнаЯ, - нет, Я никак не могу сказать ей, что мне
нужно.
ЊенЯ снова поднимают наверх. Ќичего себе, уладилось! ‚едь когда она
уйдет, мне снова придетсЯ спускатьсЯ вниз! …сли бы она была старуха, Я бы
еще, пожалуй, сказал ей, в чем дело, но она ведь такаЯ молоденькаЯ, ей никак
не больше двадцати пЯти. Ќичего не поделаешь, ей Я этого сказать не могу.
’огда на помощь мне приходит Ђльберт, - ему стеснЯтьсЯ нечего, ведь
речь-то идет не о нем. Ћн подзывает сестру к себе:
- ‘естра, ему надо...
Ќо и Ђльберт тоже не знает, как ему выразитьсЯ, чтобы это прозвучало
вполне благопристойно. Ќа фронте, в разговоре между собой, нам было бы
достаточно одного слова, но здесь, в присутствии такой вот дамы... Ќо тут он
вдруг вспоминает школьные годы и бойко заканчивает:
- …му бы надо выйти, сестра.
- Ђх, вот оно что, - говорит сестра. - ’ак длЯ этого ему вовсе не надо
слезать с постели, тем более что он в гипсе. —то же именно вам нужно? -
обращаетсЯ она ко мне.
џ до смерти перепуган этим новым оборотом дела, так как не имею ни
малейшего представлениЯ, какаЯ терминологиЯ принЯта длЯ обозначениЯ этих
вещей.
‘естра приходит мне на помощь:
- Џо-малекькому или по-большому?
‚от срамота! џ чувствую, что весь взмок, и смущенно говорю:
- ’олько по-маленькому.
Ќу что ж, дело все-таки кончилось не так уж плохо.
Њне дают "утку". —ерез несколько часов моему примеру следует еще
несколько человек, а к утру мы уже привыкли и не стеснЯЯсь просим то, что
нам нужно.
Џоезд идет медленно. €ногда он останавливаетсЯ, чтобы выгрузить
умерших. ЋстанавливаетсЯ он довольно часто.
Ђльберт температурит. џ чувствую себЯ сносно, нога у менЯ болит, но
гораздо хуже то, что под гипсом, очевидно, сидЯт вши. Ќога ужасно зудит, а
почесатьсЯ нельзЯ.
„ни у нас проходЯт в дремоте. ‡а окном бесшумно проплывают виды. Ќа
третью ночь мы прибываем в •ербесталь. џ узнаю от сестры, что на следующей
остановке Ђльберта высадЯт, - у него ведь температура.
- Ђ где мы остановимсЯ? - спрашиваю Я.
- ‚ Љельне.
- Ђльберт, мы останемсЯ вместе, - говорю Я, - вот увидишь.
Љогда сестра делает следующий обход, Я сдерживаю дыхание и загонЯю
воздух вовнутрь. ‹ицо у менЯ наливаетсЯ кровью и багровеет. ‘естра
останавливаетсЯ:
- “ вас боли?
- „а, - со стоном говорю Я. - Љак-то вдруг начались.
Ћна дает мне градусник и идет дальше. ’еперь Я знаю, что мне делать, -
ведь Я не зрЯ училсЯ у Љата. ќти солдатские градусники не рассчитаны на
многоопытных воЯк. ‘тоит только загнать ртуть наверх, как она застрЯнет в
своей узкой трубочке и больше уже не опуститсЯ.
џ сую градусник под мышку наискось, ртутью вверх, и долго пощелкиваю по
нему указательным пальцем. ‡атем встрЯхиваю и переворачиваю его. ЏолучаетсЯ
37,9. Ќо этого мало. Ћсторожно подержав его над горЯщей спичкой, Я догонЯю
температуру до 38,7.
Љогда сестра возвращаетсЯ, Я надуваюсь как индюк, стараюсь дышать
отрывисто, глЯжу на нее осоловелыми глазами, беспокойно ворочаюсь и говорю
вполголоса:
- Ћй, мочи нет терпеть! Ћна записывает мою фамилию на листочек. џ
твердо знаю, что мою гипсовую повЯзку без крайней необходимости трогать не
будут.
ЊенЯ высаживают с поезда вместе с Ђльбертом.
Њы лежим в лазарете при католическом монастыре, в одной палате. Ќам
очень повезло: католические больницы славЯтсЯ своим хорошим уходом и вкусной
едой. ‹азарет весь заполнен ранеными из нашего поезда; среди них многие в
тЯжелом состоЯнии. ‘егоднЯ нас еще не осматривают, так как здесь слишком
мало врачей. Џо коридору то и дело провозЯт низенькие тележки на резиновом
ходу, и каждый раз кто-нибудь лежит на них, вытЯнувшись во весь рост.
—ертовски неудобнаЯ поза, - так только спать хорошо.
Ќочь проходит очень беспокойно. Ќикто не может уснуть. Џод утро нам
удаетсЯ ненадолго задремать. џ просыпаюсь от света. „верь открыта, и из
коридора слышатсЯ голоса. Њои соседи по палате тоже просыпаютсЯ. Ћдин из
них, - он лежит уже несколько дней, - объЯснЯет нам, в чем дело:
- ‡десь наверху сестры каждое утро читают молитвы. “ них это называетсЯ
заутреней. —тобы не лишать нас удовольствиЯ послушать, они открывают дверь в
палату.
Љонечно, это очень заботливо с их стороны, но у нас болЯт все кости и
трещит голова.
- —то за безобразие! - говорю Я. - џ только успел уснуть.
- ‡десь наверху лежат с легкими ранениЯми, вот они и решили, что с нами
это можно делать, - отвечает мой сосед.
Ђльберт стонет. ЊенЯ разбирает злость, и Я кричу:
- ќй вы там, замолчите! —ерез минуту в палате поЯвлЯетсЯ сестра. ‚
своем черно-белом монашеском одеЯнии она напоминает хорошенькую куклу длЯ
кофейника.
- ‡акройте же дверь, сестра, - говорит кто-то.
- „верь открыта потому, что в коридоре читают молитву, - отвечает она.
- Ђ мы еще не выспались.
- ‹учше молитьсЯ, чем спать. - Ћна стоит и улыбаетсЯ невинной улыбкой.
- Ђ кроме того, сейчас уже семь часов.
Ђльберт опЯть застонал.
- ‡акройте дверь! - рЯвкаю Я.
‘естра опешила, - как видно, у нее не укладываетсЯ в голове, как можно
так кричать.
- Њы ведь молимсЯ и за вас тоже.
- ‚се равно, закройте дверь! Ћна исчезает, оставив дверь незакрытой. ‚
коридоре снова раздаетсЯ монотонное бормотание. ќто менЯ бесит, и Я говорю:
- ‘читаю до трех. …сли за это времЯ они не прекратЯт, Я в них
чем-нибудь запущу.
- € Я тоже, - заЯвлЯет один из раненых.
џ считаю до пЯти. ‡атем беру пустую бутылку, прицеливаюсь и бросаю ее
через дверь в коридор. Ѓутылка разлетаетсЯ на мелкие осколки. ѓолоса
молЯщихсЯ умолкают. ‚ палате поЯвлЯетсЯ стайка сестер. Ћни ругаютсЯ, но в
очень выдержанных выражениЯх.
- ‡акройте дверь! - кричим мы.
Ћни удалЯютсЯ. ’а, маленькаЯ, что давеча заходила к нам, уходит
последней.
- Ѓезбожники, - лепечет она, но все же закрывает дверь.
Њы одержали победу.
‚ полдень приходит начальник лазарета и дает нам взбучку. Ћн стращает
нас крепостью и даже чем-то еще похуже. Ќо все эти военные врачи, точно так
же как и интенданты, все-таки не более чем чиновники, хоть они и носЯт
длинную шпагу и эполеты, а поэтому даже новобранцы не принимают их всерьез.
Џусть себе говорит. Ќичего он с нами не сделает.
- Љто бросил бутылку? - спрашивает он.
џ еще не успел сообразить, стоит ли мне признаватьсЯ, как вдруг кто-то
говорит:
- џ! Ќа одной из коек приподнимаетсЯ человек с густой, спутанной
бородой. ‚сем не терпитсЯ узнать, зачем он назвал себЯ.
- ‚ы?
- ’ак точно. џ разволновалсЯ из-за того, что нас без толку разбудили, и
потерЯл контроль над собой, так что уже не соображал, что Я делаю. Ћн
говорит как по писаному.
- ‚аша фамилиЯ?
- €озеф •амахер, призван из резерва.
€нспектор уходит.
‚сех нас разбирает любопытство.
- ‡ачем же ты назвал свою фамилию? ‚едь это вовсе не ты сделал!
Ћн ухмылЯетсЯ:
- Ќу и что же, что не Я? “ менЯ есть "отпущение грехов".
’еперь каждому понЯтно, в чем тут дело. ’от, у кого есть "отпущение
грехов", может делать все, что ему заблагорассудитсЯ.
- ’ак вот, - рассказывает он, - Я был ранен в голову, и после этого мне
выдали свидетельство о том, что временами Я бываю невменЯемым. ‘ тех пор мне
все нипочем. ЊенЯ нельзЯ раздражать. ’ак что со мной ничего не сделают. ќтот
дЯденька с первого этажа будет здорово разозлен. Ђ назвал Я себЯ потому, что
мне понравилось, как бросали бутылку. …сли завтра они снова откроют дверь,
мы швырнем еще одну.
Њы шумно радуемсЯ. Џока среди нас находитсЯ €озеф •амахер, мы можем
делать самые рискованные вещи.
‡атем за нами приезжают бесшумные колЯски.
Ѓинты присохли. Њы мычим, как быки.
‚ нашей палате лежит восемь человек. ‘амое тЯжелое ранение у Џетера,
черномазого курчавого паренька, - у него сложнаЯ сквознаЯ рана в легких. “
его соседа ”ранца ‚ехтера раздроблено предплечье, и поначалу нам - кажетсЯ,
что его дела не так уж плохи. Ќо на третью ночь он окликает нас и просит
позвонить, - ему кажетсЯ, что кровь прошла через бинты.
џ с силой нажимаю на кнопку. ЌочнаЯ сиделка не приходит. ‚ечером мы
заставили ее побегать, - всем нам сделали перевЯзку, а после этого раны
всегда болЯт. Ћдин просил положить ему ногу так, другой - этак, третьему
хотелось пить, четвертому надо было взбить подушку, - под конец толстаЯ
старуха начала злобно ворчать, а уходЯ хлопнула дверью. ‘ейчас она наверно
думает, что все начинаетсЯ сначала, и поэтому не хочет идти.
Њы ждем. ‡атем ”ранц говорит:
- Џозвони еще! џ звоню. ‘иделка все не поЯвлЯетсЯ. Ќочью на весь наш
флигель остаетсЯ только одна сестра, может быть, сейчас ее как раз позвали в
другие палаты.
- ”ранц, ты уверен, что у тебЯ кровотечение? - спрашиваю Я. - Ђ то нас
опЯть распекать будут.
- Ѓинты промокли. Ќе может ли кто-нибудь зажечь свет?
Ќо со светом тоже ничего не получаетсЯ: выключатель у двери, а встать
никто не может. џ давлю на кнопку звонка, пока не затекает палец. Ѓыть
может, сестра задремала? ‚едь у них так много работы, у них уже днем такой
переутомленный вид. Љ тому же, они то и дело молЯтсЯ.
- Ќе швырнуть ли нам бутылку? - спрашивает €озеф •амахер, человек,
которому все дозволено.
- ђаз она не слышит звонка, так этого уж и подавно не услышит.
Ќаконец дверь отворЯетсЯ. Ќа пороге поЯвлЯетсЯ заспаннаЯ старуха.
“видев, что стрЯслось с ”ранцем, она начинает суетитьсЯ и восклицает:
- Џочему же никто не дал об этом знать?
- Њы же звонили. Ђ ходить никто из нас не может.
“ него было сильное кровотечение, и ему снова делают перевЯзку. “тром
мы видим его лицо: оно пожелтело и заострилось, а ведь еще вчера вечером он
выглЯдел почти совсем здоровым. ’еперь сестра стала наведыватьсЯ к нам чаще.
€ногда за нами ухаживают сестры из Љрасного Љреста. Ћни добрые, но
порой им не хватает сноровки. ЏерекладываЯ нас с носилок на постель, они
нередко причинЯют нам боль, а потом так пугаютсЯ, что от этого нам
становитсЯ еще хуже.
Њонашенкам мы доверЯем больше. Ћни умеют ловко подхватывать раненого,
но нам хотелось бы, чтобы они были чуточку повеселее. ‚прочем, у некоторых
из них есть чувство юмора, и эти, право же, молодцы. Љто из нас не оказал
бы, например, любой услуги сестре ‹ибертине? ‘тоит нам хотЯ бы издали
увидеть эту удивительную женщину, как во всем флигеле сразу же повышаетсЯ
настроение. € таких здесь немало. ‡а них мы готовы в огонь и воду. Ќет,
жаловатьсЯ не приходитсЯ, - монашенки обращаютсЯ с нами прЯмо-таки как со
штатскими. Ђ когда вспомнишь, что делаетсЯ в гарнизонных лазаретах, так
просто страшно становитсЯ.
”ранц ‚ехтер так и не пошел на поправку. Ћднажды его забирают и больше
не приносЯт. €озеф •амахер поЯснЯет:
- ’еперь мы его не увидим. Ћни снесли его в мертвецкую.
- —то это за мертвецкаЯ? - спрашивает Љропп.
- Ќу, палата смертников.
- „а что это такое?
- ќто такаЯ комнатка в конце флигелЯ. ’уда помещают тех, кто собиралсЯ
протЯнуть ноги. ’ам стоЯт две койки. …е все так и называют мертвецкой.
- Ќо зачем же они это делают?
- Ђ им так меньше возни. Џотом это удобнее, - комнатка-то находитсЯ как
раз у лифта, по которому подымаютсЯ в морг. Ђ может быть, это делаетсЯ длЯ
того, чтобы никто не умирал в палатах, на глазах у других. „а и
присматривать за ним легче, когда он лежит один.
- Ђ ему самому-то каково?
€озеф пожимает плечами:
- ’ак ведь кто туда попал, обычно уже не очень-то соображает, что с ним
делают.
- € что же, здесь все это знают?
- Љто здесь уже давно, те, конечно, знают.
Џосле обеда на койку ”ранца ‚ехтера кладут новенького. —ерез несколько
дней его тоже уносЯт. €озеф делает выразительный жест рукой. Ћн не
последний, - на наших глазах приходЯт и уходЯт еще многие.
€ногда у постелей сидЯт родственники; они плачут или тихо, смущенно
разговаривают. Ћдна старушка не хочет уходить, однако нельзЯ же ей
оставатьсЯ здесь на ночь. Ќа следующее утро она приходит очень рано, но ей
следовало бы прийти еще раньше, - подойдЯ к койке, она видит, что на ней уже
лежит другой. …е приглашают пройти в морг. Ћна принесла с собой Яблоки и
теперь отдает их нам.
Њаленький Џетер тоже чувствует себЯ хуже. …го температурнаЯ криваЯ
угрожающе лезет вверх, и в один прекрасный день у его койки останавливаетсЯ
низенькаЯ колЯска.
- Људа? - спрашивает он.
- ‚ перевЯзочную.
…го поднимают на колЯску. Ќо сестра делает промах: она снимает с крючка
его солдатскую куртку и кладет ее рЯдом с ним, чтобы не заходить за ней еще
раз. Џетер тотчас же догадываетсЯ, в чем дело, и пытаетсЯ скатитьсЯ с
колЯски:
- џ остаюсь здесь! Ћни не дают ему приподнЯтьсЯ. Ћн негромко кричит
своими продырЯвленными легкими:
- Ќе хочу в мертвецкую!
- „а мы везем тебЯ в перевЯзочную.
- Ђ на что вам тогда моЯ куртка? Ћн уже не в силах говорить. Ћн шепчет
хриплым, взволнованным шепотом:
- Ћставьте менЯ здесь! Ћни ничего не отвечают и вывозЯт его из палаты.
‚ дверЯх он пытаетсЯ поднЯтьсЯ. …го чернаЯ курчаваЯ голова трЯсетсЯ, глаза
полны слез.
- џ еще вернусь! џ еще вернусь! - кричит он.
„верь закрываетсЯ. Њы все взволнованы, но молчим. Ќаконец €озеф
говорит:
- ќто мы уж не от первого слышим. „а только кто туда попал, тому уж не
выжить.
Њне делают операцию, и после этого менЯ два днЯ рвет. Џисарь моего
врача говорит, что мои кости никак не хотЯт срастатьсЯ. “ одного из нашего
отделениЯ они срослись неправильно, и ему переламывают их заново. ќто тоже
удовольствие маленькое. ‘реди вновь прибывших есть два молоденьких солдата,
страдающих плоскостопием. ‚о времЯ обхода они попадаютсЯ на глаза главному
врачу, который обрадованно останавливаетсЯ возле их коек.
- Ћт этого мы вас избавим, - говорит он. - ЌебольшаЯ операциЯ, и у вас
будут здоровые ноги. ‘естра, запишите их.
Љогда он уходит, всезнающий €осиф предостерегает новичков:
- ‘мотрите, не соглашайтесь на операцию! ќто, видите ли, у нашего
старика есть такой пунктик по научной части. Ћн и во сне видит, как бы
заполучить себе кого-нибудь длЯ этого дела. Ћн вам сделает операцию, и после
этого стопа у вас и в самом деле будет уже не плоскаЯ; зато она будет
искривленнаЯ, и вы до конца дней своих будете ковылЯть с палочкой.
- —то же нам теперь делать? - спрашивает один из них.
- Ќе давать согласиЯ! ‚ас сюда прислали, чтобы лечить раны, а не длЯ
того, чтобы устранЯть плоскостопие! Ќа фронте-то у вас какие ноги были? Ђ,
вот то-то же! ‘ейчас вы еще можете ходить, а вот побываете у старика под
ножом и станете калеками. …му нужны подопытные кролики, поэтому длЯ него
война - самое распрекрасное времЯ, как и длЯ всех врачей. ‡аглЯните-ка в
нижнее отделение, - там ползает добрый десЯток людей, которых он оперировал.
Ќекоторые сидЯт здесь годами, с пЯтнадцатого и даже с четырнадцатого года.
Ќикто из них не стал ходить лучше, чем раньше, наоборот, почти все - хуже, у
большинства ноги в гипсе. Љаждые полгода он снова тащит их на стол и ломает
их кости по-новому, и каждый раз им говорит, что теперь-то успех обеспечен.
Џодумайте хорошенько, без вашего согласиЯ он не имеет права этого делать.
- ќх, дружище, - говорит один из них устало, - лучше ноги, чем башка.
Њожешь ты сказать наперед, по какому месту тебе достанетсЯ, когда тебЯ снова
пошлют туда? Џусть делают со мной что хотЯт, мне лишь бы домой попасть.
‹учше ковылЯть, да остатьсЯ в живых.
…го товарищ, молодой парень нашего возраста, не дает согласиЯ. Ќа
следующее утро старик велит доставить их вниз; там он начинает их
уговаривать и кричит на них, так что в конце концов они все-таки
соглашаютсЯ. —то же им остаетсЯ делать? ‚едь они - просто сераЯ скотинка, а
он большаЯ шишка. €х приносЯт в палату под хлороформом и в гипсе.
“ Ђльберта дела плохи. …го несут в операционную - на ампутацию. Ќогу
отнимают целиком, до самого верха. ’еперь он совсем почти перестал
разговаривать. Љак-то раз он говорит, что собираетсЯ застрелитьсЯ, что он
сделает это, как только доберетсЯ до своего револьвера.
Џрибывает новый эшелон с ранеными. ‚ нашу палату кладут двух слепых.
Ћдин из них - совсем еще молодой музыкант. ЏодаваЯ ему обед, сестры всегда
прЯчут от него ножи, - у одной из них он уже однажды вырвал нож из рук.
ЌесмотрЯ на эти предосторожности, с ним приключилась беда.
‚ечером, за ужином, обслуживающую его сестру на минутку вызывают из
палаты, и она ставит тарелку с вилкой на его столик. Ћн ощупью находит
вилку, берет ее в руку и с размаху вонзает себе в сердце, затем хватает
ботинок и изо всех сил колотит им по черенку. Њы зовем на помощь, но в
одиночку с ним не справишьсЯ, нужны три человека, чтобы отнЯть у него вилку.
’упые зубцы успели войти довольно глубоко. Ћн ругает нас всю ночь, так что
никто не может уснуть. “тром у него начинаетсЯ припадок истерии.
“ нас освобождаютсЯ койки. „ни идут за днЯми, и каждый из них - это
боль и страх, стоны и хрип. "Њертвецкие" теперь уже ни к чему, их слишком
мало, - по ночам люди умирают в палатах, в том числе и в нашей. ‘мерть
обгонЯет мудрую предусмотрительность наших сестер.
Ќо вот в один прекрасный день дверь распахиваетсЯ, на пороге поЯвлЯетсЯ
колЯска, а на ней - бледный, худой - восседает, победно поднЯв черную
курчавую голову, Џетер. ‘естра ‹ибертина с сиЯющим лицом подкатывает его к
его старой койке. Ћн вернулсЯ из "мертвецкой". Ђ мы давно уже считали, что
он умер.
Ћн поглЯдывает во все стороны:
- Ќу, что вы на это скажете?
€ даже €озеф •амахер вынужден признать, что такого ему еще не случалось
видеть.
—ерез некоторое времЯ кое-кто из нас получает разрешение вставать с
постели. Њне тоже дают костыли, и Я понемногу начинаю ковылЯть. Ћднако Я
редко пользуюсь ими, Я не в силах вынести взглЯд Ђльберта, устремленный на
менЯ, когда Я иду по палате. Ћн всегда смотрит на менЯ такими странными
глазами. Џоэтому времЯ от времени Я удираю в коридор, - там Я чувствую себЯ
свободнее.
ќтажом ниже лежат раненные в живот, в позвоночник, в голову и с
ампутацией обеих рук или ног. ‚ правом крыле - люди с раздробленными
челюстЯми, отравленные газом, раненные в нос, уши и глотку. ‹евое крыло
отведено слепым и раненным в легкие, в таз, в суставы, в почки, в мошонку, в
желудок. ‹ишь здесь видишь наглЯдно, насколько уЯзвимо человеческое тело.
„вое раненых умирают от столбнЯка. €х кожа становитсЯ серой, тело
цепенеет, под конец жизнь теплитсЯ, - еще очень долго, - в одних только
глазах. “ некоторых перебитаЯ рука или нога подвЯзана на шнурке и висит в
воздухе, словно вздернутаЯ на виселице. “ других к спинке кровати приделаны
растЯжки с тЯжелыми гирЯми на конце, которые держат заживающую руку или ногу
в напрЯженном положении. џ вижу людей с распоротыми кишками, в которых
постоЯнно скапливаетсЯ кал. Џисарь показывает мне рентгеновские снимки
бедренных, коленных и плечевых суставов, раздробленных на мелкие осколки.
ЉажетсЯ непостижимым, что к этим изодранным в клочьЯ телам приставлены
человеческие лица, еще живущие обычной, повседневной жизнью. Ђ ведь это
только один лазарет, только одно его отделение! €х сотни тысЯч в ѓермании,
сотни тысЯч во ”ранции, сотни тысЯч в ђоссии. Љак же бессмысленно все то,
что написано, сделано и передумано людьми, если на свете возможны такие
вещи! „о какой же степени лжива и никчемна наша тысЯчелетнЯЯ цивилизациЯ,
если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови, если она допустила,
чтобы на свете существовали сотни тысЯч таких вот застенков. ‹ишь в лазарете
видишь воочию, что такое война.
џ молод - мне двадцать лет, но все, что Я видел в жизни, - это
отчаЯние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозЯбаниЯ с
безмерными муками. џ вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и
люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покорЯЯсь чужой воле, не
ведаЯ, что творЯт, не знаЯ за собой вины. џ вижу, что лучшие умы
человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находЯт слова,
чтобы еще более утонченно оправдать его. € вместе со мной это видЯт все люди
моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше
поколение. —то скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемсЯ из могил и
предстанем перед ними и потребуем отчета? —его им ждать от нас, если мы
доживем до того днЯ, когда не будет войны? „олгие годы мы занимались тем,
что убивали. ќто было нашим призванием, первым призванием в нашей жизни.
‚се, что мы знаем о жизни, - это смерть. —то же будет потом? € что станетсЯ
с нами?
‘амый старший у нас в палате - ‹евандовский. …му сорок лет; у него
тЯжелое ранение в живот, и он лежит в лазарете уже десЯть месЯцев. ‹ишь за
последние недели он оправилсЯ настолько, что может встать и, изогнув
поЯсницу, проковылЯть несколько шагов.
‚от уже несколько дней он сильно взволнован. €з захолустного польского
городишки пришло письмо от его жены, в котором она пишет, что скопила денег
на дорогу и теперь может навестить его.
Ћна уже выехала и должна со днЯ на день прибыть сюда. “ ‹евандовского
пропал аппетит, даже сосиски с капустой он отдает товарищам, едва
притронувшись к своей порции. Ћн только и знает, что расхаживает с письмом
по палате; каждый из нас прочел его уже раз десЯть, штемпелЯ на конверте
проверЯлись бесконечное число раз, оно все в жирных пЯтнах и так захватано,
что букв совсем почти не видно, и наконец происходит то, чего и следовало
ожидать, - у ‹евандовского подскакивает температура и ему снова приходитсЯ
лечь в постель.
Ћн не виделсЯ с женой два года. ‡а это времЯ она родила ему ребенка;
она привезет его с собой. Ќо мысли ‹евандовского занЯты вовсе не этим. Ћн
рассчитывал, что ко времени приезда его старухи ему разрешат выходить в
город, - ведь каждому Ясно, что посмотреть на свою жену, конечно, приЯтно,
но если человек так долго был с ней в разлуке, ему хочетсЯ по возможности
удовлетворить и кое-какие другие желаниЯ.
‹евандовский подолгу обсуждал этот вопрос с каждым из нас, - ведь на
этот счет у солдат нет секретов. ’е из нас, кого уже отпускают в город,
назвали ему несколько отличных уголков в садах и парках, где бы ему никто не
помешал, а у одного оказалась на примете даже небольшаЯ комнатка.
Ќо что толку от всего этого? ‹евандовский лежит в постели, и его
осаждают заботы. …му теперь и жизнь не мила, - так мучит его мысль о том,
что ему придетсЯ упустить этот случай. Њы утешаем его и обещаем, что
постараемсЯ как-нибудь провернуть это дельце.
Ќа следующий день ЯвлЯетсЯ его жена, маленькаЯ, сухонькаЯ женщина с
боЯзливыми, быстро бегающими птичьими глазками, в черной мантилье с брыжами
и лентами. Ѓог знает, откуда она этакую выкопала, должно быть, в наследство
получила.
†енщина что-то тихо бормочет и робко останавливаетсЯ в дверЯх. Ћна
испугалась, что нас здесь шестеро.
- Ќу, ЊарьЯ, - говорит ‹евандовский, с бедовым видом двигаЯ своим
кадыком, - входи, не бойсЯ, они тебе ничего не сделают.
‹евандовскаЯ обходит койки и здороваетсЯ с каждым из нас за руку, затем
показывает младенца, который успел тем временем испачкать пеленки. Ћна
принесла с собой большую, вышитую бисером сумку; вынув из нее чистый кусок
фланели, она проворно перепеленывает ребенка. ќто помогает ей преодолеть
свое первоначальное смущение, и она начинает разговаривать с мужем.
’от нервничает, то и дело косЯсь на нас своими круглыми глазами
навыкате, и вид у него самый разнесчастный.
‚ремЯ сейчас подходЯщее, - врач уже сделал обход, в худшем случае в
палату могла бы заглЯнуть сестра. Џоэтому один из нас выходит в коридор, -
выЯснить обстановку. ‚скоре он возвращаетсЯ и делает знак:
- Ќичегошеньки нет. ‚алЯй, €оганн! ‘кажи ей в чем дело и действуй.
Ћни о чем-то говорЯт друг с другом по-польски. Ќаша гостьЯ смущенно
смотрит на нас, она немного покраснела. Њы добродушно ухмылЯемсЯ и энергично
отмахиваемсЯ, - ну что, мол, здесь такого! Љ черту все предрассудки! Ћни
хороши длЯ других времен. ‡десь лежит столЯр €оганн ‹евандовский,
искалеченный на войне солдат, а вот его жена. Љто знает, когда он с ней
свидитсЯ снова, он хочет ею обладать, пусть его желание исполнитсЯ, и дело с
концом!
Ќа случай, если какаЯ-нибудь сестра все-таки поЯвитсЯ в коридоре, мы
выставлЯем к дверЯм двух человек, чтобы перехватить ее и занЯть разговором.
Ћни обещают покараулить четверть часа.
‹евандовский может лежать только на боку. Џоэтому один из нас
закладывает ему за спину еще несколько подушек. Њладенца вручают Ђльберту,
затем мы на минутку отворачиваемсЯ, чернаЯ мантильЯ исчезает под одеЯлом, а
мы с громким стуком и шуточками режемсЯ в скат.
‚се идет хорошо. џ набрал одних крестей, да и то мелочь, но мне
каким-то чудом удаетсЯ вывернутьсЯ. €з-за этого мы совсем почти забыли о
‹евандовском. —ерез некоторое времЯ младенец начинает реветь, хотЯ Ђльберт
изо всей силы раскачивает его на руках. ‡атем раздаетсЯ тихий шелест и
шуршание, и когда мы невзначай поднимаем головы, то видим, что ребенок уже
сосет свой рожок на коленЯх у матери. „ело сделано.
’еперь мы чувствуем себЯ как одна большаЯ семьЯ; жена ‹евандовского
совсем повеселела, а сам ‹евандовский, вспотевший и счастливый, лежит в
своей постели и весь так и сиЯет.
Ћн распаковывает вышитую сумку. ‚ ней лежит несколько отличных колбас.
‹евандовский берет нож, - торжественно, словно это букет цветов, и разрезает
их на кусочки. Ћн широким жестом показывает на нас, и маленькаЯ, сухонькаЯ
женщина подходит к каждому, улыбаетсЯ и делит между нами колбасу. ’еперь она
кажетсЯ прЯмо-таки хорошенькой. Њы называем ее мамашей, а она радуетсЯ этому
и взбивает нам подушки.
—ерез несколько недель Я начинаю ежедневно ходить на лечебную
гимнастику. Њою ногу пристегивают к педали и дают ей разминку. ђука давно
уже зажила.
‘ фронта прибывают новые эшелоны раненых. Ѓинты теперь не из марли, а
из белой гофрированной бумаги, - с перевЯзочным материалом на фронте стало
туго.
Ђльбертова культЯ заживает хорошо. ђана почти закрылась. —ерез
несколько недель его выпишут на протезирование. Ћн по-прежнему мало говорит
и стал намного серьезнее, чем раньше. ‡ачастую он умолкает на полуслове и
смотрит в одну точку. …сли бы не мы, он давно бы покончил с собой. Ќо теперь
самое трудное времЯ у него позади. €ногда он даже смотрит, как мы играем в
скат.
Џосле выписки мне предоставлЯют отпуск.
Њать не хочет расставатьсЯ со мной. Ћна такаЯ слабенькаЯ. Њне еще
тЯжелее, чем в прошлый раз.
‡атем из полка приходит вызов, и Я снова еду на фронт.
Њне трудно прощатьсЯ с моим другом Ђльбертом Љроппом. Ќо такова уж долЯ
солдата, - со временем он привыкает и к этому.
Њы уже перестали считать недели. Љогда Я прибыл сюда, стоЯла зима и
взметаемые разрывами снарЯдов смерзшиесЯ комьЯ земли были почти такими же
опасными, как осколки. ‘ейчас деревьЯ снова зазеленели. ”ронт и бараки
чередой сменЯют друг друга, и в этом заключаетсЯ наша жизнь. Њы отчасти уже
привыкли к этому, война - это нечто вроде опасной болезни, от которой можно
умереть, как умирают от рака и туберкулеза, от гриппа и дизентерии. ’олько
смертельный исход наступает гораздо чаще, и смерть приходит в гораздо более
разнообразных и страшных обличьЯх.
Ќаши думы - глина; сменЯющие друг друга дни месЯт ее; когда мы на
отдыхе, к нам приходЯт мысли о хорошем, а, когда мы лежим под огнем, они
умирают. ‚нутри у нас все изрыто, как изрыта местность вокруг нас.
‘ейчас так живут все, не только мы одни; прошлое утратило свое
значение, люди и в самом деле не помнЯт его. ђазличиЯ, созданные
образованием и воспитанием, почти что стерты, они ощущаютсЯ лишь с трудом.
Џорой они дают преимущества, помогаЯ лучше разобратьсЯ в обстановке, но у
них есть и свои теневые стороны, они порождают ненужную щепетильность и
сдержанность, которую приходитсЯ преодолевать. Љак будто мы были когда-то
монетами разных стран; потом их переплавили, и теперь на них оттиснут один и
тот же чекан. —тобы отличить их друг от друга, нужно очень тщательно
проверить металл, из которого они отлиты. Њы прежде всего солдаты, и лишь
где-то на заднем плане в нас каким-то чудом стыдливо прЯчетсЯ человеческаЯ
личность.
‚се мы - братьЯ, свЯзанные странными узами, в которых есть нечто от
воспетого в народных песнЯх товарищества, от солидарности заключенных, от
продиктованной отчаЯнием сплоченности приговоренных к смертной казни; нас
породнила та жизнь, которой мы живем, особаЯ форма бытиЯ, порожденнаЯ
постоЯнной опасностью, напрЯженным ожиданием смерти и одиночеством и
сводЯщаЯсЯ к тому, что человек бездумно присчитывает дарованные ему часы к
ранее прожитым, не испытываЯ при этом абсолютно никаких высоких чувств.
‘месь героического с банальным - вот какое определение можно было бы дать
нашей жизни, но только кто станет над ней задумыватьсЯ. ‚от один из частных
случаев: нас оповестили, что противник идет в атаку, и ’ьЯден с молниеносной
быстротой съедает свою порцию горохового супа с салом, - ведь ’ьЯден не
знает, будет ли он еще жив через час. Њы долго спорим, правильно ли он
поступил. Љат считает, что этого делать нельзЯ, - ведь в бою тебЯ могут
ранить в живот, а когда желудок полон, такие ранениЯ опаснее, чем когда он
пуст.
Џодобные вещи ЯвлЯютсЯ длЯ нас проблемами, мы относимсЯ к ним серьезно,
да иначе и быть не может. ‡десь, на грани смерти, жизнь ужасающе
прЯмолинейна; она сводитсЯ к самому необходимому, и все остальное спит
глухим сном; вот эта-то примитивность и спасает нас. …сли бы мы были более
сложными существами, мы давно бы уже сошли с ума, дезертировали или же были
бы убиты. Њы словно альпинисты на снежных вершинах, - все функции организма
должны служить только сохранению жизни и в силу необходимости они подчинены
этой задаче. ‚се остальное отметаетсЯ, так как оно привело бы к ненужной
трате сил. „лЯ нас это единственный путь к спасению, и в часы затишьЯ, когда
загадочные отсветы былого показывают мне, как в тусклом зеркале,
отделившиесЯ от менЯ контуры моего нынешнего бытиЯ, Я нередко кажусь самому
себе чужим и удивлЯюсь тому, что не имеющаЯ названиЯ деЯтельнаЯ сила,
которую условно называют жизнью, сумела приспособитьсЯ даже к этим формам.
‚се другие ее проЯвлениЯ находЯтсЯ в состоЯнии зимней спЯчки, жизнь
сосредоточилась на том, чтобы не прокараулить угрожающую ей отовсюду смерть;
наша жизнь превратила нас в мыслЯщих животных, чтобы вооружить нас
инстинктом. Ћна притупила все наше существо, чтобы нас не сломили кошмары,
которые навалились бы на нас, если б мы мыслили Ясно и сознательно; она
пробудила в нас чувство товарищества, чтобы вызволить нас из бездны
одиночества. Ћна дала нам равнодушие дикарей, чтобы мы могли наперекор всему
наслаждатьсЯ каждой светлой минутой и сберегать ее про запас как средство
защиты от натиска мертвЯщей пустоты. Ќаш суровый быт замкнут в самом себе,
он протекает где-то на самой поверхности жизни, и лишь изредка какое-нибудь
событие ронЯет в него искры. € тогда из глубины внезапно прорываетсЯ пламЯ
неизбывной, ужасающей тоски.
‚ эти опасные мгновениЯ мы видим, что наша приспособлЯемость ЯвлЯетсЯ
все же чем-то искусственным, что это не просто спокойствие, а судорожное
усилие быть спокойным. ‚нешние формы нашего бытиЯ мало чем отличаютсЯ от
образа жизни бушменов, но если бушмены могут жить так всю жизнь, потому что
сама природа создала их такими, а напрЯжение духовных сил может привести
только к тому, что они станут более развитыми существами, то у нас дело
обстоит как раз наоборот: мы напрЯгаем свои внутренние силы не длЯ того,
чтобы совершенствоватьсЯ, а длЯ того, чтобы спуститьсЯ на несколько ступеней
ниже. „лЯ них это состоЯние естественно, и им легко быть такими, мы же
достигаем этого искусственно, ценой неимоверных усилий. €ной раз ночью, во
сне, случаетсЯ, что на нас нахлынут видениЯ, и мы просыпаемсЯ, все еще под
властью их очарованиЯ, и с ужасом ощущаем, как непрочен тот порог, как
призрачна та граница, что отделЯет нас от мрака. Њы - маленькие Язычки
пламени, едва защищенные шаткими стенами от бури уничтожениЯ и безумиЯ,
трепещущие под ее порывами и каждую минуту готовые угаснуть навсегда.
Џриглушенный шум боЯ смыкаетсЯ тогда вокруг нас неумолимым кольцом, и,
сжавшись в комочек, уйдЯ в себЯ, мы смотрим широко раскрытыми глазами в
ночной мрак. ’олько дыхание спЯщих товарищей немного успокаивает нас, и мы
начинаем ждать утра.
Љаждый день и каждый час, каждый снарЯд и каждый убитый подтачивает эту
непрочную опору, и с годами она быстро разрушаетсЯ. џ замечаю, что и вокруг
менЯ она тоже вот-вот готова обрушитьсЯ.
‚от, скажем, эта глупаЯ историЯ с „етерингом.
Ћн был одним из тех, кто всегда старалсЯ держатьсЯ особнЯком. …го
погубила цветущаЯ вишнЯ, которую он однажды увидел в саду. Њы как раз
возвращались с передовых на новые квартиры. „ело было на рассвете, и эта
вишнЯ неожиданно встала перед нами на повороте дороги возле самых бараков.
‹истьев на ней не было, она была всЯ в белой кипени цветов.
‚ечером „етеринг куда-то пропал. Ќаконец он вернулсЯ в барак, держа в
руке несколько веток с вишневым цветом. Њы стали подтрунивать над ним и
спросили, уж не приглЯнулась ли ему какаЯ-нибудь невеста и не собираетсЯ ли
он на смотрины. Ћн ничего не ответил и лег на постель. Ќочью Я услышал, как
он копошитсЯ, и мне показалось, что он увЯзывает свой мешок. Џочувствовав,
что дело неладно, Я подошел к нему. Ћн сделал вид, будто ничего не
случилось, а Я сказал ему:
- Ќе делай глупостей, „етеринг.
- „а брось ты, мне просто что-то не спитсЯ...
- Ђ зачем это ты принес цветы?
- Ѓудто бы мне уж и цветов нельзЯ принести, - угрюмо огрызнулсЯ
„етеринг и, помолчав с минуту, добавил: - „ома у менЯ большой сад с вишнЯми.
Љак зацветут, так сверху, с сеновала, кажетсЯ, будто простыню расстелили, -
все бело. ‘ейчас им как раз самаЯ пора.
- Њожет, скоро тебе отпуск дадут. Ђ может быть, тебЯ на лето
откомандируют домой, - ведь у тебЯ большое хозЯйство.
Ћн кивает мне в ответ, но вид у него отсутствующий. Љогда этих крестьЯн
что-нибудь заденет за живое, на лице у них поЯвлЯетсЯ какое-то странное
выражение, не то как у коровы, не то как у тоскующего бога, что-то дурацкое,
но в то же времЯ волнующее. —тобы отвлечь „етеринга от его мыслей, Я прошу у
него кусок хлеба. Ћн не колеблЯсь дает мне его. ќто подозрительно, так как
вообще-то он скуповат. Џоэтому Я не ложусь спать. Ќочь проходит спокойно,
утром он ведет себЯ как обычно.
Ћчевидно, он заметил, что Я за ним наблюдаю. ’ем не менее на следующее
утро его нет на месте. џ вижу это, но ничего не говорю, чтобы дать ему
выгадать времЯ; может быть, он проскочит. €звестно немало случаев, когда
людЯм удавалось бежать в ѓолландию.
Ћднако во времЯ переклички его хватились. —ерез неделю мы узнали, что
его задержали полевые жандармы, эта армейскаЯ полициЯ, которую все так
единодушно презирают. Ћн держал путь в ѓерманию (это был, конечно, самый
безнадежный вариант), и, как и следовало ожидать, он вообще действовал очень
глупо. €з этого совершенно Ясно вытекало, что его побег был совершен
необдуманно и сгорЯча, под влиЯнием острого приступа тоски по дому. Ќо что
смыслЯт в таких вещах армейские юристы, сидЯщие в ста километрах от линии
фронта? ‘ тех пор мы о „етеринге больше ничего не слыхали.
Џорой эти опасные, исподволь назревающие взрывы носЯт несколько иной
характер, - они напоминают взрыв перегретого парового котла. ’ут надо
рассказать о том, при каких обстоЯтельствах погиб Ѓергер.
Ќаши окопы давно уже разрушены снарЯдами, наш передний край стал
эластичным, так что, по сути дела, мы уже не ведем настоЯщей позиционной
войны. Ђтаки сменЯютсЯ контратаками, как волны прилива и отлива, а после
этого линиЯ окопов становитсЯ рваной и начинаетсЯ ожесточеннаЯ борьба за
каждую воронку. Џередний край прорван, повсюду засели отдельные группы, там
и сЯм остались огневые точки в воронках, из которых и ведетсЯ бой.
Њы сидим в воронке, наискосок от нас сидЯт англичане, они сматывают наш
фланг и оказываютсЯ у нас за спиной. Њы окружены. ЋторватьсЯ от земли нам
трудно, туман и дым то и дело застилают нас, никто не понЯл бы, что мы хотим
сдатьсЯ, да, может быть, мы вовсе и не собираемсЯ сдаватьсЯ, - в такие
минуты и сам не знаешь, что ты сейчас сделаешь. Њы слышим приближающиесЯ
разрывы ручных гранат. Ќаш пулемет прочесывает широкий сектор перед нами.
‚ода в кожухах испарЯетсЯ, мы поспешно передаем по цепи жестЯнки из-под
лент, каждый мочитсЯ в них, - теперь у нас снова есть влага, и мы можем
продолжать огонь. Ќо грохот у нас за спиной слышитсЯ все ближе и ближе. …ще
несколько минут, и мы пропали.
‚друг где-то бешено застрочил второй пулемет, он бьет с самой короткой
дистанции, из соседней воронки. …го притащил Ѓергер. ’еперь сзади нас
начинаетсЯ контратака, мы вырываемсЯ из кольца, отходим назад и соединЯемсЯ
с нашими. ‚скоре мы сидим в довольно надежном укрытии. Ћдин из ползавших к
полевой кухне подносчиков пищи рассказывает, что в нескольких сотнЯх шагов
отсюда лежит подстреленнаЯ свЯзнаЯ собака.
- ѓде? - спрашивает Ѓергер.
Џодносчик описывает ему место. Ѓергер собираетсЯ пойти туда, чтобы
вынести собаку из-под огнЯ или пристрелить ее. …ще полгода тому назад это
ему и в голову бы не пришло, он не стал бы делать глупостей. Њы пытаемсЯ
удержать его. Ќо когда он и вправду уходит, мы только говорим: "‘ ума
сошел!" - и отступаемсЯ от него. …сли уж не удалось сразу же сбить человека
с ног и крепко взЯть его за руки, то такой припадок фронтовой истерии
становитсЯ опасным. Ђ рост у Ѓергера метр восемьдесЯт, и он самый сильный у
нас в роте.
Ѓергер и в самом деле сошел с ума, - ведь он так и лезет под огонь, но
дело тут в том, что сейчас в него ударила та незримаЯ молниЯ, котораЯ
подстерегает каждого из нас; она-то и превратила его в одержимого. “ других
это проЯвлЯетсЯ иначе: одни начинают буЯнить, другие хотЯт куда-то убежать.
Ѓыл у нас и такой случай, когда человек все времЯ пыталсЯ зарытьсЯ в землю,
рыл ее руками, ногами и даже грыз.
Љонечно, многие симулируют такие припадки, но уже самаЯ попытка
симулЯции ЯвлЯетсЯ, по сути дела, симптомом. Ѓергера, который хотел
прикончить собаку, вынесли из-под огнЯ с раздробленным тазом, а один из тех,
кто его нес, получил при этом пулю в икру.
Њюллер убит. ЋсветительнаЯ ракета, пущеннаЯ где-то совсем близко,
угодила ему в живот. Ћн прожил еще полчаса, в полном сознании и в ужасных
мучениЯх. Џеред смертью он передал мне свой бумажник и завещал мне свои
ботинки - те самые, что достались ему тогда в наследство от Љеммериха. џ
ношу их, они мне как раз впору. Џосле менЯ их получит ’ьЯден, Я их ему
пообещал.
Ќам удалось похоронить Њюллера, но он врЯд ли долго пролежит в своей
могиле. Ќаши позиции переносЯт назад. Ќа той стороне слишком много свежих
английских и американских полков. “ них слишком много тушенки и пшеничной
муки. ‘лишком много аэропланов.
Њы же отощали и изголодались. Ќас кормЯт так плохо и подмешивают к
пайку так много суррогатов, что от этой пищи мы болеем. ”абриканты в
ѓермании обогатились - у нас кишки сводит от поноса. ‚ уборных никогда не
найдешь свободного местечка, - надо было показать им в тылу эти серые,
желтые, болезненные, покорные лица, этих скорчившихсЯ от рези людей, которые
тужатсЯ до крови и с кривой усмешкой на дрожащих от боли губах говорЯт друг
другу:
- …й-богу, нет смысла застегивать штаны.
Ќаша артиллериЯ приумолкла, - слишком мало боеприпасов, а стволы так
разносились, что бьют очень неточно, с большим рассеиванием, и иногда
снарЯды залетают к нам в окопы. “ нас мало лошадей. Ќаши свежие части
комплектуютсЯ из малокровных, быстро утомлЯющихсЯ мальчиков, которые не
могут таскать на себе ранец, но зато умеют умирать. ’ысЯчами. Ћни ничего не
смыслЯт в войне, они только идут вперед и подставлЯют себЯ под пули.
Ћднажды, когда они только что сошли с поезда и еще не умели укрыватьсЯ,
один-единственный вражеский летчик скосил шутки ради целых две роты этих
юнцов.
- ‘коро в ѓермании никого не останетсЯ, - говорит Љат.
Њы не надеемсЯ, что все это когда-нибудь кончитсЯ. Њы вообще не
заглЯдываем так далеко вперед. ’ы можешь получить пулю в лоб, - тогда конец;
тебЯ могут ранить, - тогда следующий этап - лазарет. …сли тебе не ампутируют
руку или ногу, - тогда ты рано или поздно попадешьсЯ в лапы одного из тех
врачей в чине капитана и с крестом за военные заслуги в петличке, которые
говорЯт тебе, когда ты приходишь на комиссию: "—то, одна нога чуть-чуть
короче? Ќа фронте вам не придетсЯ бегать, если вы не трус!.. ‡апишем:
"годен"... Њожете идти!"
Љат рассказывает один из анекдотов, обошедших весь фронт от ‚огезов до
”ландрии, - анекдот о военном враче, который читает на комиссии фамилии по
списку и, не глЯдЯ на подошедшего, говорит: "ѓоден. Ќа фронте нужны
солдаты". Љ нему подходит солдат на деревЯшке, врач опЯть говорит: "ѓоден".
- € тогда, - Љат возвышает голос, - солдат и говорит ему: "“ менЯ уже
есть деревЯннаЯ нога, но если вы менЯ пошлете на фронт и мне оторвут голову,
Я закажу себе деревЯнную голову и стану врачом". Њы все глубоко
удовлетворены этим ответом.
„олжно быть, бывают и хорошие врачи, мы сами видели многих, но так как
каждому солдату приходитсЯ не один раз проходить разные осмотры, то в конце
концов он все же становитсЯ жертвой одного из тех многочисленных "охотников
за героЯми", которые озабочены только тем, чтобы в их списках стоЯло как
можно меньше негодных и ограниченно годных. ’аких историй рассказывают
немало, и обычно в них звучит еще больше горечи, чем в этой. € все-таки они
отнюдь не ЯвлЯютсЯ признаком бунтарских настроений и паникерства; истории
эти правдивы, и они честно называют вещи своими именами: уж очень много у
нас в армии обмана, несправедливости и подлости. Љак же не удивлЯтьсЯ тому,
что, несмотрЯ на это, во все более безнадежную борьбу по-прежнему вступает
полк за полком, что атака следует за атакой, хотЯ линиЯ фронта прогибаетсЯ и
трещит?
’анки, бывшие когда-то предметом насмешек, стали теперь грозным
оружием. ЌадвигаЯсь длинной цепью, закованные в броню, они кажутсЯ нам самым
наглЯдным воплощением ужасов войны.
Ћрудий, обрушивающих на нас ураганный огонь, мы не видим, стрелковые
цепи атакующего нас противника состоЯт из таких же людей, как мы, а эти
танки страшны тем, что они - машины, их гусеницы бегут по замкнутому кругу,
бесконечные, как война. Ћни - подлинные орудиЯ уничтожениЯ, эти
бесчувственные чудовища, которые нырЯют в воронки и снова вылезают из них,
не знаЯ преград, армада ревущих, изрыгающих дым броненосцев, неуЯзвимые,
подминающие под себЯ мертвых и раненых стальные звери. “видев их, услыхав
тЯжелую поступь этих исполинов, мы съеживаемсЯ в комок и чувствуем, как
тонка наша кожа, как наши руки превращаютсЯ в соломинки, а наши гранаты - в
спички.
‘нарЯды, облака газов и танковые дивизионы - увечье, удушье, смерть.
„изентериЯ, грипп, тиф - боли, горЯчка, смерть.
Ћкопы, лазарет, братскаЯ могила - других возможностей нет.
‚о времЯ одной из таких атак погибает командир нашей роты Ѓертинк. ќто
был настоЯщий фронтовик, один из тех офицеров, которые при всЯкой передрЯге
всегда впереди. Ћн пробыл у нас два года и ни разу не был ранен; Ясно, что в
конце концов с ним что-то должно было случитьсЯ.
Њы сидим в воронке, нас окружили. ‚месте с пороховым дымом к нам
доноситсЯ какаЯ-то вонь, - не то нефть, не то керосин. Њы обнаруживаем двух
солдат с огнеметом. “ одного за спиной бак, другой держит в руках шланг, из
которого вырываетсЯ пламЯ. …сли они приблизЯтсЯ настолько, что струЯ огнЯ
достанет нас, нам будет крышка, - отступать нам сейчас некуда.
Њы начинаем вести по ним огонь. Ќо они подбираютсЯ ближе, и дело
принимает скверный оборот. Ѓертинк лежит с нами в воронке. ‡аметив, что мы
никак не можем в них попасть, - а промах мы даем потому, что огонь очень
сильный и нам нельзЯ высунутьсЯ, - он берет винтовку, вылезает из воронки и
начинает целитьсЯ с локтЯ. Ћн стрелЯет, и в то же мгновение мы слышим щелчок
упавшей возле него пули. Ћна его задела. Ќо он лежит на том же месте и
продолжает целитьсЯ; на времЯ он опускает винтовку, потом прикладываетсЯ
снова; наконец слышитсЯ треск выстрела. Ѓертинк ронЯет винтовку, говорит:
"•орошо", - и сползает обратно в воронку. едший сзади огнеметчик ранен, он
падает, шланг выскальзывает из рук второго солдата, пламЯ брызжет во все
стороны, и на нем загораетсЯ одежда.
“ Ѓертинка прострелена грудь. —ерез некоторое времЯ осколок отрывает
ему подбородок. “ этого же осколка еще хватает силы вспороть ‹ееру бедро.
‹еер стонет и выжимаетсЯ на локтЯх; он быстро истекает кровью, и никто не
может ему помочь. —ерез несколько минут он бессильно оседает на землю, как
бурдюк, из которого вытекла вода. —то ему теперь пользы в том, что в школе
он был таким хорошим математиком...
ЊесЯцы бегут. ќто лето 1918 года - самое кровавое и самое трудное.
‹етние дни, непостижимо прекрасные, все в золоте и синеве, стоЯт как ангелы
над чертой смерти. Љаждый из нас знает, что войну мы проигрываем. Ћб этом
много не говорЯт. Њы отходим, после нынешнего большого наступлениЯ союзников
мы уже не сможем продвигатьсЯ вперед, - у нас нет больше людей и
боеприпасов.
Ћднако кампаниЯ продолжаетсЯ... ‹юди продолжают умирать...
‹ето 1918 года... Ќикогда еще наша жизнь с ее скупо отмеренными
радостЯми не казалась нам такой желанной, как сейчас, - красные маки, теплые
вечера в полутемных, прохладных комнатах, черные, таинственные в сумерках,
деревьЯ, звезды, шум струЯщейсЯ воды, долгий сон и сновидениЯ... Ћ жизнь, о
жизнь!
‹ето 1918 года... Ќикогда еще не знали мы более тЯжких мук, чем те
невысказанные муки, которые мы терпим, выступаЯ на передовые. Џо фронтовым
частЯм поползли невесть откуда взЯвшиесЯ и будоражащие слухи о перемирии и о
мире. Ћни сеют смЯтение в сердцах, и идти туда стало так невыносимо трудно!
‹ето 1918 года... Ќикогда еще окопнаЯ жизнь не была более горькой и
ужасной, чем в часы, проведенные под огнем, когда бледные, прижавшиесЯ к
грЯзной земле лица и судорожно сжатые руки молЯт об одном: "Ќет! Ќет! ’олько
не сейчас! ’олько не сейчас, когда так близок конец!"
‹ето 1918 года... ‚етер надежды, несущийсЯ над выжженными полЯми,
неистоваЯ лихорадка нетерпениЯ, разочарованиЯ, небывало обостренный,
трепетный страх смерти, мучительный вопрос: почему? Џочему этому не положат
конец? € откуда эти настойчиво пробивающиесЯ слухи о конце?
‡десь так часто поЯвлЯютсЯ аэропланы, и летчики действуют так уверенно,
что они охотЯтсЯ на отдельных людей, как на зайцев. Ќа каждый немецкий
аэроплан приходитсЯ по меньшей мере пЯть английских и американских. Ќа
одного голодного, усталого немецкого солдата в наших окопах приходитсЯ пЯть
сильных, свежих солдат в окопах противника. Ќа одну немецкую армейскую
буханку хлеба приходитсЯ пЯтьдесЯт банок мЯсных консервов на той стороне. Њы
не разбиты, потому что мы хорошие, более опытные солдаты; мы просто
подавлены и отодвинуты назад многократно превосходЯщим нас противником.
Њы только что пережили несколько дождливых недель - серое небо, сераЯ,
расползающаЯсЯ землЯ, сераЯ смерть. Њы еще только выезжаем, а сырость уже
забираетсЯ к нам под шинели и под одежду, и так продолжаетсЯ все времЯ, пока
мы находимсЯ на передовых. Њы никак не можем обсохнуть. ’е, у кого еще
остались сапоги, обвЯзывают раструбы голенищ мешочками с песком, чтобы
глинистаЯ вода не так быстро проникала в них. ‚интовки и мундиры покрыты
коркой грЯзи, все течет, все раскисло, землЯ превратилась в сырую,
сочащуюсЯ, маслЯнистую массу, на поверхности которой стоЯт желтые лужи с
красными спиралЯми крови; убитые, раненые и живые медленно погружаютсЯ в эту
жижу.
Ћгневые налеты хлещут над нами, град осколков высекает из серо-желтой
неразберихи редкие, по-детски звонкие выкрики раненых, а по ночам
истерзаннаЯ плоть человеческаЯ натужно стонет, чтобы вскоре умолкнуть
навсегда.
Ќаши руки - землЯ, наши тела - глина, а наши глаза - дождевые лужи. Њы
не знаем, живы ли мы еще.
‡атем в наши Ямы студенистой медузой заползает удушливый и влажный
зной, и в один из этих дней позднего лета, пробираЯсь на кухню за обедом.
Љат внезапно падает навзничь. Њы с ним одни. џ перевЯзываю ему рану; у него,
по-видимому, раздроблена берцоваЯ кость. Љат в отчаЯнии оттого, что ранен не
в мЯкоть, а в кость. Ћн стонет:
- Џеред самым концом... Љак назло, перед самым концом...
џ утешаю его:
- Џочем знать, сколько еще времени протЯнетсЯ эта заваруха! Ђ ты пока
что спасен...
ђана начинает сильно кровоточить. џ не могу оставить Љата одного, чтобы
сходить за носилками. Љ тому же, Я не помню, чтобы здесь поблизости был
какойнибудь медицинский пункт.
Љат не очень тЯжел, - Я взваливаю его на спину и иду с ним назад, к
перевЯзочному пункту.
Њы дважды останавливаемсЯ передохнуть. Џереноска причинЯет ему страшную
боль. Џочти все времЯ мы молчим. џ расстегнул ворот своей куртки и часто
дышу, менЯ бросило в пот, а лицо у менЯ вздулось от напрЯжениЯ. ЌесмотрЯ на
это, Я тороплю Љата, - нужно двигатьсЯ дальше, потому что местность здесь
опаснаЯ.
- Ќу как, Љат, тронемсЯ?
- „а надо бы, Џаулъ.
- ’огда пошли!
џ поднимаю его с земли, он встает на здоровую ногу и держитсЯ за
дерево. ‡атем Я осторожно подхватываю его раненую ногу, он рывком
отталкиваетсЯ, и теперь Я забираю под мышку колено здоровой ноги Љата.
€дти становитсЯ труднее. Џорой слышитсЯ свист подлетающего снарЯда. џ
иду как можно быстрее, потому что кровь из раны Љата уже капает на землю. Њы
почти не можем защищатьсЯ от разрывов, - пока мы прЯчемсЯ в укрытие, снарЯд
уже разорвалсЯ.
ђешаем выждать и ложимсЯ в небольшую воронку. џ даю Љату хлебнуть чаю
из моей флЯжки. Њы выкуриваем по сигарете.
- „а, Љат, - печально говорю Я, - вот и пришлось нам все-таки
расстатьсЯ.
Ћн молча смотрит на менЯ.
- Ђ помнишь, Љат, как мы гусЯ реквизировали? € как ты менЯ спас во
времЯ той передрЯги? џ тогда еще был молоденьким новобранцем, и менЯ в
первый раз ранило. џ еще тогда плакал. Љат, а ведь с тех пор уже три года
прошло.
Љат кивает головой.
Џри мысли, что Я останусь один, во мне поднимаетсЯ страх. Љогда Љата
увезут в лазарет, у менЯ здесь больше не останетсЯ друзей.
- Љат, нам обЯзательно нужно будет встретитьсЯ, если до твоего
возвращениЯ и в самом деле заключат мир.
- Ђ ты думаешь, что с этой вот ногой менЯ еще признают годным?
спрашивает он с горечью.
- ’ы ее не спеша подлечишь. ‚едь сустав цел. Њожет, все еще уладитсЯ.
- „ай мне еще сигарету, - говорит он.
- Њожет быть, после войны мы с тобой вместе займемсЯ каким-нибудь
делом.
Њне так грустно, - Я не могу себе представить, что Љат, Љат, мой друг
Љат, с его покатыми плечами и мЯгкими редкими усиками. Љат, которого Я знаю
так, как не знаю никого другого. Љат, с которым Я прошел все эти годы... џ
не могу себе представить, что мне, быть может, не суждено больше увидетьсЯ с
ним.
- „ай мне твой домашний адрес. Љат, на всЯкий случай. Ђ вот тебе мой, Я
тебе сейчас запишу его.
џ засовываю бумажку с адресом в свой нагрудный карман. Љаким одиноким Я
себЯ чувствую уже сейчас, хотЯ он еще сидит рЯдом со мной! Ќе прострелить ли
мне ступню, чтобы не расставатьсЯ с ним, поскорей, пока мы одни?
‚друг у Љата что-то булькает в горле и лицо у него становитсЯ
желто-зеленым.
- Џойдем дальше, - через силу говорит он.
џ вскакиваю, горЯ желанием помочь ему, поднимаю его на спину и бегу,
как бегают на большие дистанции, - неторопливо и размеренно, чтобы не
слишком растревожить ему ногу.
ѓлотка у менЯ пересохла, перед глазами плЯшут красные и черные круги,
но Я все бегу, спотыкаЯсь, стиснув зубы, превозмогаЯ усталость, и наконец
добираюсь до медицинского пункта. Љолени подгибаютсЯ, но еще хватает сил
свалитьсЯ так, чтобы Љат упал на здоровую ногу. —ерез несколько минут Я
медленно поднимаюсь с земли. Ќоги и руки дрожат частой дрожью, и Я с трудом
нахожу свою флЯжку, чтобы отхлебнуть чаю. Џри этом у менЯ трЯсутсЯ губы. Ќо
Я улыбаюсь, - теперь Љат в безопасности.
—ерез некоторое времЯ начинаю различать чьи-то голоса. Џутаные обрывки
фраз застревают у менЯ в ушах.
- ’ы напрасно так старалсЯ, - говорит мне санитар.
џ смотрю на него и ничего не понимаю.
Ћн показывает на Љата:
- ‚едь он убит.
џ никак не пойму, что он говорит.
- Ћн ранен в голень, - говорю Я.
‘анитар подходит поближе:
- ќто кроме того...
џ оборачиваюсь. “ менЯ все еще темно в глазах, на лице снова выступил
пот, он течет по векам. џ вытираю его и глЯжу на Љата. Ћн лежит не шевелЯсь.
- Ћн без сознаниЯ, - быстро говорю Я.
‘анитар тихонько присвистывает.
- „а уж мне лучше знать! Ћн умер. Ќа что хочешь спорю.
џ трЯсу головой:
- Ќе может быть! …ще десЯть минут назад Я с ним разговаривал. Ћн без
сознаниЯ.
ђуки у Љата теплые, Я беру его за плечи, чтобы растереть его чаем. ’ут
Я чувствую на моих пальцах что-то мокрое. ‚ытащив руку из-под его затылка, Я
вижу, что она в крови. ‘анитар снова свистит сквозь зубы.
- ‚от видишь...
џ не заметил, что, пока мы шли, Љату угодил в голову осколок. „ырка
маленькаЯ, должно быть осколок был совсем маленький, залетевший
откуда-нибудь издалека. Ќо этого оказалось достаточно. Љат умер.
џ медленно встаю.
- ’ы возьмешь его солдатскую книжку и вещи? - спрашивает менЯ санитар.
џ киваю головой, и он передает мне и то, и другое.
‘анитар удивлен:
- ‚едь вы не родственники? Ќет, мы не родственники. Ќет, мы не
родственники.
—то это, неужели Я иду? Ќеужели у менЯ еще есть ноги? џ поднимаю глаза,
Я обвожу ими все вокруг и сам поворачиваюсь вслед за ними, по кругу, по
кругу, пока не останавливаюсь. ‚се осталось как было. ’олько рЯдового
‘танислава Љатчинското уже нет в живых.
Ѓольше Я ничего не помню.

XII

Ћсень. Ќас, старичков, осталось уже немного. €з моих одноклассников, -
а их было семеро, - Я здесь последний.
‚се говорЯт о мире и о перемирии. ‚се ждут. …сли это снова кончитсЯ
разочарованием, они будут сломлены, - слишком уж Ярко разгорелись надежды,
их теперь нельзЯ притушить, не вызвав взрыва. …сли не будет мира, будет
революциЯ.
„ве недели Я отдыхаю, - Я хлебнул немного газу. –елый день Я сижу на
солнышке в небольшом садике. Џеремирие скоро будет заключено, теперь Я тоже
верю в это. € тогда мы поедем домой.
Ќа этом моЯ мысль приостанавливаетсЯ, и Я никак не могу сдвинуть ее с
места. —то влечет менЯ туда с такой неотразимой силой, что менЯ там ожидает?
†ажда жизни, тоска по дому, голос крови, пьЯнЯщее ощущение свободы и
безопасности. Ќо все это только чувства. ќто не цели.
…сли бы мы вернулись домой в 1916 году, неутихшаЯ боль пережитого и
неостывший накал наших впечатлений вызвали бы в мире бурю. ’еперь мы
вернемсЯ усталыми, в разладе с собой, опустошенными, вырванными из почвы и
растерЯвшими надежды. Њы уже не сможем прижитьсЯ.
„а нас и не поймут, - ведь перед нами есть старшее поколение, которое,
хотЯ оно провело вместе с нами все эти годы на фронте, уже имело свой
семейный очаг и профессию и теперь снова займет свое место в обществе и
забудет о войне, а за ними подрастает поколение, напоминающее нас, какими мы
были раньше; и длЯ него мы будем чужими, оно столкнет нас с пути. Њы не
нужны самим себе, мы будем жить и старитьсЯ, - одни приспособЯтсЯ, другие
покорЯтсЯ судьбе, а многие не найдут себе места. Џротекут годы, и мы сойдем
со сцены.
Ђ может, все, о чем Я сейчас думаю, просто навеЯно тоской и смЯтением,
которые разлетЯтсЯ во прах, лишь только Я вновь приду под тополи, чтобы
послушать шелест их листвы. Ќе может быть, чтобы все это ушло навсегда, -
теплое, нежное дыхание жизни, волновавшее нам кровь, неведомое, томЯщее,
надвигающеесЯ, тысЯчи новых лиц в будущем, мелодии снов и книг, упоительное
предчувствие сближениЯ с женщиной. Ќе может быть, чтобы все это сгинуло под
ураганным огнем, в муках отчаЯниЯ и в солдатских борделЯх.
„еревьЯ здесь сверкают всеми красками и отливают золотом, в листве
рдеют алые кисти рЯбины, белые проселки бегут к горизонту, а в солдатских
столовых шумно, как в улье, от разговоров о мире.
џ встаю. џ очень спокоен. Џусть приходЯт месЯцы и годы, - они уже
ничего у менЯ не отнимут, они уже ничего не смогут у менЯ отнЯть. џ так
одинок и так разучилсЯ ожидать чего-либо от жизни, что могу без боЯзни
смотреть им навстречу. †изнь, пронесшаЯ менЯ сквозь эти годы, еще живет в
моих руках и глазах. џ не знаю, преодолел ли Я то, что мне довелось
пережить. Ќо пока Я жив, жизнь проложит себе путь, хочет того или не хочет
это нечто, живущее во мне и называемое "Я".
Ћн был убит в октЯбре 1918 года, в один из тех дней, когда на всем
фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состоЯли из одной только
фразы: "Ќа ‡ападном фронте без перемен".
Ћн упал лицом вперед и лежал в позе спЯщего. Љогда его перевернули,
стало видно, что он, должно быть, недолго мучилсЯ, - на лице у него было
такое спокойное выражение, словно он был даже доволен тем, что все кончилось
именно так.

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

1. ‘кат - распространеннаЯ в ѓермании карточнаЯ игра. (‡десь и далее
прим. пер.)

2. ђамс - карточнаЯ игра...

3. ’ридцатилинейнаЯ пушка, т.е. орудие калибром в 75 мм. ‹иниЯ -
устаревшаЯ мера длины, равнаЯ 2,5 мм (прим. пер.).

4. –итата из немецкого классика - нецензурное ругательство, пришедшее в
немецкий Язык из пьесы €. ‚. ѓете "ѓетц фон Ѓерлихинген". "–итировать "ѓетца
фон Ѓерлихингена" - выражатьсЯ неценэурно.

5. ’оварищ... друг... (фр.).

6. Њинуточку! (фр.).

7. ‚ойна... Ѓольшое несчастье... Ѓедные мальчики... (фр.).

8. Џрошедшее времЯ несовершенного вида (фр.).

9. €дти (фр.).
Last-modified: Tue, 21 Dec 1999 15:25:32 GMT
Ћцените этот текст: