постоЯнно доставлЯло удовольствие всЯкий  раз  находить какую-то
особую, необычную  причину:  партию  в теннис,  чтение на итальЯнском  песен
„анте (она  произносит „енти), новый шампунь,  маникюр, письмо из  Џарижа от
подруги,   совершающей   познавательную   поездку,   изучение   какой-нибудь
социологической проблемы.
     Џоэтому   она  подумала,   что  голодна.   ‘казала,  что  платье  можно
заканчивать, пересекла зал заведениЯ и вышла на ЏЯтую авеню.
     ѓордо  и  прЯмо,  довольнаЯ  собой,  она  шла  по освещенному  солнцем,
заполненному людьми тротуару. Њожно было  бы сказать, что весь Ќью-‰орк  был
длЯ нее продолжением  зала длЯ примерки туалетов, а ЏЯтаЯ авеню - коридором,
вдоль которого выстроились восхищенные, почтительные служащие заведениЯ.
     Ќо  конечно,  такие гордые мысли не зарождались в ее  голове.  “лыбка в
зеркале  была  чудом  одного  мгновениЯ. Џоскольку  она  пожелала  совершить
маленькую прогулку, то  отпустила автомобиль, свою последнюю защиту.  €  вот
теперь глазела  на витрины, на уличную суету, на  новые и старые небоскребы,
которые  каждые полгода разрушали и  строили  заново,  совсем  как  какаЯ-то
машинистка, выскочившаЯ из банка пообедать между часом и двумЯ.
     Ќа балу в субботу  вечером ЋливиЯ была великолепна, но из сотни девушек
колледжа по меньшей мере восемьдесЯт ей не уступали. Љазалось, что остальные
двадцать, банальные  посредственности, были набраны в колледж специально длЯ
того, чтобы  напомнить, что  в  мире еще есть  некрасивые женщины,  и  таким
образом подтвердить превосходство красоты первых восьмидесЯти.
     €з самых  разных, пестрых  и  невероЯтных рюшей бальных платьев молодых
особ с  тончайшими  талиЯми выглЯдывали их  гладкие  как  стебель тела. ‚едь
девушек отличают не по социальным или интеллектуальным качествам, а по имени
и по характерной детали,  выделЯющей разнообразие украшений, как в хоре нимф
или в классификации дома моделей „аны.
     ‡десь Њаржори, крупнаЯ смуглЯнка, здесь Ђлиса, бледнаЯ, светловолосаЯ и
с красивыми бедрами; здесь розовощекаЯ „ороти с волосами цвета соломы; здесь
сестрички Љлара и Ѓетти, очень похожие, но одна блондинка, а втораЯ шатенка,
они  как  две  по  разному  окрашенные  разновидности  одного  цветка; здесь
маленькаЯ, хрупкаЯ, почти  невесомаЯ ‹или, чудеснаЯ танцовщица; здесь •елен,
чемпионка по теннису, да еще и с безупречными ногами; здесь ќдит с красивыми
руками; здесь Њилдред с огненными волосами, дикаЯ амазонка из Ђризоны; здесь
и ЋливиЯ, похожаЯ на античную богиню.
     Ѓудучи в  большинстве  в  сравнении с  кавалерами,  они <i>подрезают</i> тех в
танце, здесь существует правило "выбирают  дамы",  которое у нас - шутливое,
пикантное исключение.
     ’аким образом,  кавалеры всегда  при деле.  †елающаЯ танцевать  девушка
выбирает  подругу  в качестве <i>сопровождающего  лица.</i>  ’а  берет  ее за руку,
быстро  подводит  через весь  зал к паре и останавливает  ее, слегка касаЯсь
плеча партнерши. ‘опровождающее  лицо передает новую даму кавалеру, берет за
руку оставшуюсЯ  и отводит ее к спокойным берегам. Њолодые люди присутствуют
на  этих  безымЯнных  эволюциЯх  взаимной замены  как  те садовые  столбики,
которые садовники вбивают рЯдом с цветами длЯ их  поддержки или как держащие
факелы  служки  в  певческих  мессах,  обезличенные,  бесстрастные  предметы
украшениЯ   торжества,  не  участвующие  в  драматическом  действе  хвалениЯ
ѓоспода.
     ‘ветловолосые,  высокие  и крепкие.  Љровь  с  молоком  от  интенсивных
занЯтий  физической  культурой,  загорелаЯ  на  спортивных  площадках   кожа
контрастирует  с  хрупкой   бледностью   крахмальной  манишки,  с   пикейным
галстуком, с фрачной жесткостью.
     Ќа  их  губах  скучающаЯ  улыбка по  отношению  к празднику,  участие в
котором  длЯ них - только  светский долг, уважение к сестрам или к  кузинам.
—увствуетсЯ,  что их жизнь  и страсти далеко.  Љогда они  танцуют, гибкие  и
держащие  ритм, ты угадываешь в них атлетическую мускулатуру, мощные, грубые
руки,  умело  принимающие  мЯч,  глаза  из-под  полузакрытых  ресниц   хитро
высматривают движениЯ соперника на пыльном, залитом солнцем поле. € только в
том  случае, когда  они вспоминают,  что эти девушки и они сами представлЯют
собой самые  старые и самые богатые  семьи Ђмерики, на  их лицах  загораетсЯ
улыбка  удовлетворениЯ  и, может,  стремлениЯ затмить богатством  английскую
аристократию и не уступить ей также и в манерах.
     “читель  музыки колледжа, итальЯнец  из Џотенцы, единственный невысокий
мужчина  в   зале,  на  нем   <i>tuxedo,</i>  смокинг,  вместо  <i>full-dress,</i>  фрака,
запыхавшийсЯ, одуревший, но, тем не менее, страждущий и ищущий, он кружит по
залу от  одной  girl к другой; от ног одной, сидЯщей и покачивающей ножкой с
настойчивым призывом присесть  рЯдом и  обожать  эти  ноги; к рукам  другой,
поднЯтым в усилии поправить волосы.
     €  все же  ЋливиЯ и  ее подруги  далеки  от  подшучиваниЯ над маленьким
итальЯнцем с юга. …го бледность, растрепаннаЯ шевелюра, меланхоличный взглЯд
и  даже  его  неуместный смокинг и  грубость  манер не  только  не  вызывают
неудовольствиЯ американской ‚енеры, но интересуют и привлекают ее.
     Ћна забывает  тот  полдень,  на  мгновение  открывший  ей  самое  себЯ,
сердечнаЯ,  серьезнаЯ,  лишеннаЯ  иронии,  сейчас  ЋливиЯ  хмурит   ресницы,
склонЯет красивое  лицо  и  слушает.  “читель музыки  сжимает  ее  в  танце,
фатальными  глазами смотрит на нее снизу и страстно  рассказывает  о красоте
<i>небес</i> €талии.


     ’ринити-черч

     ‚ отличие  от  англичанина, да  и  любого  европейца  из протестантской
страны, скандинава или немца, длЯ  католика и уроженца средиземноморьЯ самое
чужое место в Ќью-‰орке - ’ринити-черч.
     Љитайский квартал это шутка,  имитациЯ,  занЯтнаЯ достопримечательность
длЯ дочерей пуританских или  англосаксонских семей, приехавших в  Ќью-‰орк в
свадебное путешествие из суровых городков  Ќовой Ђнглии или ‘реднего ‡апада,
из  ‚ирджинии  или из обеих  Љаролин вырватьсЯ из спортивного и религиозного
однообразиЯ юности, проведенной в колледже.
     ’ак  же  Ѓронкс,  €ст-‘айд,  даже  ѓарлем, и  несмотрЯ на  сомнительную
подлинность  китайского квартала, эмигрант-латинЯнин кружит по  ним  в  свое
удовольствие  и  всегда находит  там что-то то от Ѓарселоны,  то от ЊарселЯ,
ѓенуи или ЌеаполЯ. Ќо перед ’ринити —ерч он чувствует себЯ совершенно иначе.
Ћн обескуражен. ’очно так, как во  времЯ первых встреч с англосаксами, когда
ему пришлось  в упор  столкнутьсЯ  с их  голубым,  нетерпимым,  таинственным
взглЯдом.
     џ не говорю о большем или меньшем плутовстве народов. ѓангстеров питают
все  расы.  ‡наменитые  нью-йоркские  бандиты  шестидесЯтых  и  семидесЯтых,
которые  могли бы  дать  фору  Љапоне,  –вайку  и „иллинджеру,  были  сплошь
чистокровные англосаксы.
     џ  не говорю о бизнесе,  в котором очень ловкими оказались  наши южане,
хотЯ не  менее проворны  и беззастенчивые Янки. ‚ конце концов,  бизнес есть
бизнес, мораль у него одна, а родины нет вообще.
     Ќо, раз занЯвшись бизнесом,  перед тобой готова бездна. „елец-сицилиец,
даже если процветает, остаетсЯ по эту сторону. Ђ капиталист-англосакс,  даже
если  в  убытке,  располагаетсЯ по  другую. €х  женщины ни в  коем случае не
знакомы друг  с другом. Џо вечерам их  дети никогда не посещают одни и те же
танцзалы. Љаждый остаетсЯ длЯ другого таинственным созданием, почти дикарем,
с которым обращаютсЯ на равных только в переделах экономических интересов.
     €  как он не может войти в  один и тот же клуб и выпить  виски вместе с
англосаксом,   которого,   возможно,   только  что   одолел  в  многочасовых
переговорах  и  нанес ему  удар, лишивший того половины состоЯниЯ, так самый
богатый  американский  банкир-сицилиец,  когда  выходит  из своей конторы на
“олл-стрит и проходит мимо ’ринити-черч, не может уЯснить ее длЯ себЯ.

     ‡еленаЯ, мрачнаЯ,  неподвижнаЯ,  она  как  колодец, вырытый у  подножиЯ
огромных,  белоснежных,  подавлЯющих   небоскребов   “олл-стрита.  ЊаленькаЯ
лужайка, усеЯннаЯ старыми могилами  и кипарисами. Џосредине невысокий черный
храм, состоЯщий  из  готических шпилей  и стрельчатых орнаментов, похожий на
приходскую церковь в “эльсе. ’ринити —ерч, самаЯ стараЯ церковь Ќью-‰орка.
     ‡емлЯ в этих местах стоит  миллионы и поэтому ее используют, застраиваЯ
высотными небоскребами. Ќо старый Њорган из каприза захотел  построить здесь
здание в один этаж. Њассивный белый кубик, как большаЯ ступенька у основаниЯ
недостижимой  высоты   небоскребов,  банк   Њоргана   еще  и  сегоднЯ  имеет
таинственный, зловещий вид.
     ‡начит, и служители епископальной церкви оказались не обделенными таким
же богатством,  раз их старое  свЯтилище осталось нетронутым. Ќо  со  времен
высадки Ћтцов Џилигримов церковнаЯ и банковскаЯ касса это одно и то же.
     „лЯ  каждого  англосакса  та  лужайка  и  та  церквушка -  не  страннаЯ
редкость, они - первый и все еще живой источник длЯ возведениЯ высоких стен,
во  множестве окружающих ее, они  - сердце огромного города, устремленного в
небеса на всем пространстве вокруг.

     Ћднажды Я вошел  в нее,  тогда дела мои шли неважно. € дал окутать себЯ
атмосферой ереси,  увлекательной и отталкивающей. ЌесмотрЯ на мой скептицизм
ко всЯкой религии, Я почувствовал, насколько это порочно - отречьсЯ  от веры
своего детства  и  своих  предков  ради чужой веры.  Ќо  здесь  было неЯсное
очарование, как бы дрожь обретениЯ ѓоспода.
     Љрасные  и синие  витражи  пропускали неравномерный  свет на коричневые
пилЯстры,   на  рЯды  сверкающих  скамеек,  на  покрытые  длинными  лиловыми
покрывалами подлокотники. ’ам и сЯм редкие молЯщиесЯ.  –ерковь была  странно
отрешенной, почти чувственной.
     ‚ Ящике  под сидением каждой скамейки лежат две  книги: одна  - ЃиблиЯ,
втораЯ - расписание отправлениЯ служб. Ћни как робкие призывы, как  скромное
предложение помощи человеку длЯ спасениЯ его души.
     џ  не смог  преклонить  колен. ќто было сильнее менЯ.  Љак отречьсЯ  от
города, в котором родилсЯ. •отЯ было необъЯснимое желание стать на колени.
     џ присел. ‚ысокаЯ,  сильнаЯ и элегантнаЯ девушка уверенным шагом прошла
рЯдом и встала на колени в двух шагах от  менЯ. “глубилась в молитву,  сжала
голову руками, склонившись над скамьей.
     Ћна была  из тех,  кого можно  встретить  на  ЏЯтой авеню в полдень или
ночью  в переулках ‚иллиджа  (Њонпарнаса  Ќью-‰орка).  €з тех,  что проводЯт
вечера, глотаЯ  коктейли  и выкуриваЯ три-четыре пачки "—естерфилда" в день.
’еперь она молилась.  Џросила, чтобы папин банк не  разорилсЯ,  банк стоит в
двух шагах в гаме “олл-стрита.
     џ  встал, медленно  пересек  неф,  подошел  к свЯтаЯ свЯтых,  маленькой
капелле, объЯвление  на  которой  гласило,  что  каждое утро в восемь  здесь
совершаетсЯ таинство ‘вЯтого ЏричастиЯ.
     Ќебольшое времЯ спустЯ входЯт двое молодых людей.  Ћдин останавливаетсЯ
на  пороге и  подталкивает вперед  второго,  как  бы  подбадриваЯ  его.  ’от
подходит  к алтарю,  встает на колени и остаетсЯ стоЯть прЯмо и неподвижно в
своем приватном разговоре с ѓосподом.
     —ерез  десЯток  минут  он  встает.  ‚озвращаетсЯ к  товарищу,  дружески
обнимает его за плечи. Ћба уходЯт, просветленные.
     Ћбещание? Ћбет? Џросьба? —то сказал парень у алтарЯ? €спросил отпущение
тЯжкого греха? ђешил изменить жизнь?

     Џротестантство  это  подлиннаЯ религиЯ Ђмерики.  € все созданное до сих
пор великое в Ђмерике сделано или ради протестантства или против него.
     ЂбстрактнаЯ  вера, она  всегда,  со  времен ѓенриха  VIII, …лизаветы  и
ЉромвелЯ обретала свою  теологическую казуистику,  свою человеческую полноту
только  в неистовости  действиЯ  политического,  экономического  и  военного
характера.
     „лЯ пуритан  (пуритане были  первыми и  подлинными поселенцами Ђмерики)
финансовое  процветание народа  всегда  было знаком Ѓожьей Ѓлагодати; кризис
безработицы и нищеты - знаком ѓнева ѓосподнЯ.
     Ћтцы  Џилигримы  были  великими   свЯтыми  и  вместе  с  тем,  великими
первопроходцами.  Ћснователи американской  независимости,  взЯть  к  примеру
”ранклина,   были  строгими   моралистами   и  одновременно   очень  хитрыми
политиками.  ’ак  в  девЯтнадцатом  веке  поЯвилась аристократиЯ,  олигархиЯ
семейств самых старых, самых богатых и самых религиозных в Љонфедерации.
     ќти  семьи  управлЯли  Ђмерикой.  ‚  их руках были  завоеваниЯ, бизнес,
политика, религиЯ, богатства,  в их руках было все. € одновременно с  волной
негритЯнской,  латиноамериканской, еврейской, ирландской, славЯнской  и т.д.
эмиграций, в  соотношении с огромным увеличением  населениЯ, их  становилось
все  меньше. Ћни еще очень  сильны  после  ноЯбрЯ 1929, сегоднЯ их  называют
"американским капитализмом".
     Ћднако  начало их заката  можно разглЯдеть. €менно с  ударами,  которые
кризис наносит целостности нации, строго абстрактному тону протестантства.
     Љонечно, еще  до кризиса, еще в  прошлом, девЯтнадцатом веке  в Ђмерике
существовали секты,  культы и всЯкого рода сумасбродства, имевшие одну цель:
любым  образом   материализовать   чистый  протестантизм   епископальной   и
пресвитерианской церкви.
     Џод  предлогом усовершенствованиЯ,  еще большего усилениЯ  пуританского
спиритуализма  методисты  и  корифеи  христианской науки  делали  совершенно
противоположное,  потому  что  проповедовали  покаЯние  и  вновь  вводили  в
действие  те   природные  силы,  от  которых  остальные  умеют   так  хорошо
абстрагироватьсЯ в нужный момент.
     Њы не говорим  о более вульгарных конгрегациЯх, таких как Holy Rollers,
трЯсуны, в которых  идет  возврат к мистическим, гипнотическим танцам  диких
народов. ‚се эти культы распространЯлись  среди мелкой и  средней буржуазии,
среди народа и беднейших его слоев.
     ’о есть распространЯлись  там, где было мало или очень мало  денег. ‚не
золоченого круга пуританской, капиталистической аристократии.
     ‘ первыми завоеваниЯми, с колонизацией –ентральных и ‡ападных штатов, с
волнами  золотодобычи даже  беднЯки  вели достаточно оживленную жизнь, чтобы
удовольствоватьсЯ абстрактной религией. Ќо, закрепившись в жалких городах  и
на  бескрайних  сельских пространствах, потерЯв  надежду  сколотить  крупное
состоЯние, народ  ударилсЯ  в предрассудки, умерщвление  плоти, сатанизм,  в
самые  плотские и  Яркие  культы.  ‚ этой свЯзи  очень большим было  влиЯние
негров, у которых было очень мало денег, но очень много поверий.
     ‡десь  добавлЯетсЯ католическаЯ,  особенно  итальЯнскаЯ эмиграциЯ. € за
чистым протестантизмом осталось все меньшее количество верующих.
     Ќаконец, сегоднЯ кризис поражает капитализм, а вместе с капитализмом он
поражает  и  протестантизм. …сли знатное  семейство  терЯет  свое богатство,
приходит в упадок и ее вера. †ены, дочери обанкротившихсЯ банкиров участвуют
в теософских и спиритических собраниЯх. Ћтвратительные божества заполучают в
свои  тенета  холодных,  светловолосых  англосаксонских  женщин  посредством
разума  и  культуры, как овладевают и  негритЯнками  посредством простоты  и
невежества.  ‘ледовательно,   единственным   бастионом  остаютсЯ   деньги  и
политическаЯ и социальнаЯ мощь, котораЯ всегда заодно с деньгами.


     ѓарлем

     ЂмериканскаЯ  женщина,  которую Я убедил начать со мной новую жизнь,  с
каждым днем  становилась все  более  ограниченной. Џочти все  наши разговоры
вертелись  вокруг  еды.  ЏостоЯнно выбиралсЯ новый ресторан, и  каждый  раз,
благодарЯ аппетиту и неразборчивому молодому  оптимизму в начале трапезы нам
казалось, что мы нашли божеское заведение, но на второй, третьей перемене мы
понимали, что как обычно нам  приносЯт бурду, и мы с ностальгией вспоминали,
она - домашнюю  кухню ‘реднего  ‡апада, огромные куски воскресного  жаркого,
сладкий  картофель,  сливочный торт с  клубникой,  а Я - заказные спагетти в
римской остерии или ризотто  у менЯ дома. ‚ конце концов это нытье надоедало
и,  чтобы не  умереть от тоски, Я принималсЯ дурачитьсЯ, изображаЯ петуха на
ресторанном  стуле,  устраивать   грозившие   рухнуть   башни  из  множества
поставленных один на один стаканов, беззастенчиво  солировать с песней <i>Tоrna
a  Surriento.</i>  Џотом Я  замечал,  в  какое глупое  положение  попадал  из-за
осточертевшей мне компании,  разозлившись, Я  жаждал  мести и начинал ссору,
воспользовавшись первым попавшим  предлогом.  „лЯ  этого  годилось  все:  то
слишком напудренное лицо, то шлЯпка не к  лицу, ‘инклер ‹ьюис был прав, ни в
грош не ставЯ своих землЯков, в €талии считаетсЯ дурным вкусом резать персик
ножом,  туринские  девушки  очень  грациозны  и  элегантны,  Џо   и  Њелвилл
крупнейшие американские писатели.
     Ќо  часто  ссора  возникала сама  собой, хотЯ  сам  Я ее даже не искал,
стоило  мне  рассеЯнно повернутьсЯ поглазеть  на двух  хорошеньких  девушек,
пересекавших зал. ‘ухой стук  ножа по  столу призывал  менЯ к  порЯдку, лицо
моей girl становилось пунцовым от зависти  и ревности, глаза метали  громы и
молнии. €  при мысли, что весь вечер мне не будет покоЯ, пока Я  не доберусь
до своей кельи в университетском общежитии, у менЯ мурашки шли по коже.

     Ћднажды все кончилось совсем плохо. “же слишком долго страдал Я от злой
шутки,  которую  сыграла  со  мной  моЯ  слабость  к  экзотике,  то  есть  к
напичканной предрассудками  провинциалке  в  самом  центре  Ќью-‰орка. ‹юбое
одиночество, любое нелепое приключение, но только не она.
     “став  от  пикировки, мы  молча ели  после  состоЯвшегосЯ  изнурЯющего,
неврастеничного разговора о том, куда пойти после обеда. ‚ кино? Ќа концерт?
Џереплыть на пароме ѓудзон и выпить айс-крим-сода в Џалисаде?
     Ќичто  не  улыбалось нам, потому  что нам не улыбалось быть  вместе.  џ
осторожно поднЯл  глаза  от тарелки и вновь  увидел напротив мою подругу  от
лона до шеи (лицо  Я исключил, чтобы не  встретитьсЯ с ней взглЯдом), жующую
свой  обед.  € ощутил  спокойное,  сильное стремление к  свободе. ЏопытатьсЯ
где-то еще, пропасть в  обществе другой женщины. € если пойдет прахом и это,
лучше настоЯщее одиночество и медитациЯ в четырех стенах и навсегда.
     џ придумал себе внезапную головную  боль, это была хорошаЯ находка, она
облегчила расставание.
     “видев, что мне нехорошо, моЯ девушка сразу стала по-матерински нежной.
‹юбЯщие нас женщины всегда используют нашу слабость и когда мы больны, а они
ухаживают  за  нами,  нужно  ненавидеть  их,  их  ласковость притворна,  как
ласковость попов.
     џ отвез ее домой на такси и потом, вместо привычного "ЉолумбиЯ"  бросил
шоферу: "ѓарлем, ‹енокс авеню".
     Њиновав ‘ентрал-Џарк, вместо того, чтобы направитьсЯ к университетскому
городку  и  к величественным высотам  Њонингсайд, такси свернуло в испанский
квартал между 110-ой и 125-ой с влекущими огнЯми, еще открытыми  магазинами,
играющими посреди  улицы детьми и написанными от руки вывесками над  дверьми
жалких закусочных Frijolas, Frijolas, фасолевый суп.
     ЌеожиданнаЯ  темнота.  Њы свернули с авеню на  идущую поперек улицу. Џо
обеим  сторонам рЯды  одинаковых двухэтажных  домов,  перед  каждым бетонные
ступени с балюстрадами,  соединЯющие дом с тротуаром.  ђедкие фонари,  пЯтна
голубого, дрожащего света на асфальте под ними. „линные  промежутки темноты,
врезающиесЯ между домами. ‚се  окна темны, все двери закрыты. ‚он двое стоЯт
в тени возле ступеней, чернокожие. Њы уже в ѓарлеме.
     ‚  домах  справа и слева  на  этой  улице,  которую такси  проезжает на
большой скорости, в них одни  только негры: спЯщие  в своих  постелЯх негры,
сосущие соску  негритЯнские дети,  негры,  занимающиесЯ  любовью. Љварталы и
кварталы,  и ни проблеска  белой  кожи. ќто  не  темный  страх  или  неЯсное
очарование   экзотики,  это  сильное   чувство  человека,   оказавшегосЯ   в
одиночестве  в  горах, когда  вокруг него  на многие километры  все  другое:
деревьЯ скалы животные.
     ’акси въезжает на авеню ‹енокс,  очень  широкую, диагональную,  залитую
голубоватым  светом. “же  сверкают входные двери знаменитых  ночных  клубов:
‹енокс,  Љоттон, „жорджиЯ. икарные  лимузины стрелой  прилетают из  центра,
высаживают дам,  упакованных  в белый  атлас и  длинные  лайковые  перчатки,
джентльменов во фраках  и цилиндрах, приехавших  <i>to get a thrill,</i> пощекотать
нервы.  џ  знаком  с  такими заведениЯми, у  них отличный  джаз  (достаточно
назвать  „юка  ќллингтона),  прекраснаЯ эстрада,  публика  чистаЯ  из  самых
чистых, самых богатых,  самых  благородных обитателей Њанхеттена. Ќо сегоднЯ
вечером мне вовсе не улыбаетсЯ созерцать розовых,  светловолосых, вкрадчивых
дочерей “олл-стрита рЯдом с их  блестЯщими кавалерами. Ђ пЯть  долларов вход
мне улыбаетсЯ еще меньше.
     Љричу уже замедлЯющему ход таксисту ехать дальше.
     ‚ыхожу через четыре квартала у очень популЯрного  ’ексаз „ансинг  Љлаб.
Ћгромные  афиши  изображают полЯ хлопка и негров за его уборкой.  ЏЯтнадцать
центов вход! Ќабираюсь смелости и вхожу.
     ЉороткаЯ деревЯннаЯ лесенка  (вверх-вниз снуют  улыбающиесЯ,  проворные
мулаты  и мулатки) ведет в низкое, длинное  сооружение,  в полутьме которого
снуют  как в  муравейнике  цветные мужчины  и  женщины. ‚се  помещение между
деревЯнными стойками  и дощатыми простенками заставлено лозовыми столиками и
креслами,  сидЯщие в которых негры  потЯгивают  напитки из  солода,  отдыхаЯ
после танца. ‘коро замечаю, что Я единственный  белый среди нескольких сотен
негров. Њоим присутствием  никто не удивлен  и  удивлениЯ не показывает. Ќо,
скользЯ в  толпе,  Я напрасно ищу лицо, которое  улыбнетсЯ  мне.  ‚ыходит, Я
чужак?  ‚изг,  смех,  оклики  пролетают  мимо,  менЯ оглушает  исступленнаЯ,
скачущаЯ   музыка,  гальванизированнаЯ  нерегулЯрными  вступлениЯми  режущих
выбросами звуков духовыми.
     Љак и  их  лица, характерные черты которых только со временем понемногу
начинаешь различать, так и мелодии кажутсЯ вначале одинаковыми, ты  вновь  и
вновь  слушаешь их, и  когда уже готов предать анафеме, все-таки схватываешь
отличие, настрой, изюминку.
     ќти   музыканты   импровизируют  и,  конечно  же,   находЯт   тонкости,
ускользающие от моего  восприЯтиЯ,  если уж  большинство танцоров и  публики
всЯкий раз понимающе улыбаетсЯ  в сторону сидЯщих  на  подиуме джазменов. Ќо
вот один блюз в рваных синкопах исполнЯют с вариациЯми во второй  раз,  и  Я
уже тоже в  состоЯнии оценить, вот  саксофон повторЯет мелодию, в  идеальном
темпе сильнее выделЯЯ ритм. ‘инкопы так характерны  длЯ негритЯнской музыки,
что возникает ощущение странной свежести,  почти извращениЯ, это как  глоток
хорошего лимонада длЯ того, кто много лет пьет одни ликеры.
     €мпровизируют  в свое удовольствие и танцовщики, кто  во что горазд, но
никто не обращает на них вниманиЯ. Ћдин коренастый парень с живыми глазами в
оранжевом свитере  и  черных  брюках танцует  со стройной девушкой, одетой в
синее. €х танец  это маленькое представление в ритме  танца. Џарень замечает
среди  танцующих  девушку,  ее  танцевальные  па  изображают  незанЯтость  и
одиночество.  Ћн   решает  завоевать   ее   расположение,   мелкими   шагами
приближаетсЯ, руками и мимикой изображаЯ  свое преклонение и мольбу о любви.
„евушка внимательно,  без  улыбки  смотрит ему  в глаза  и  отступает  назад
шагами, чуть более короткими, чем у него.
     ’ем   временем  саксофон,  банджо,  фортепьЯно  понемногу   сплетаютсЯ,
усиливают натиск и громкость. Џарень идет вперед, он уже в  нескольких шагах
от  нее,  когда звонкое, уже созревшее вступление  труб вырываетсЯ  в рваном
ритме из латунных раструбов, он неожиданным прыжком хищно бросаетсЯ на нее и
увлекает в быстрый, свободный танец.
     ’анец разделЯетсЯ на  три: притворЯЯсь, что ревнует, парень  отдалЯетсЯ
от девушки, отстает, и через раз,  следуЯ разным музыкальным фразам мелодии,
то хватает  ее за  руку, как  бы  желаЯ  наказать,  то  отталкивает,  как бы
отрекаЯсь от  нее.  Џока вновь не звучит начальнаЯ мелодиЯ  и  парень, вновь
становЯсь настойчивым, возобновлЯет ухаживание.
     ЊаленькаЯ   драма   повторЯетсЯ   бесчисленное   множество   раз,   она
приспособлена к разным  музыкальным отрывкам,  но всегда в ней есть какие-то
вариации. џ без  устали любуюсь ими,  но внимательно  слежу, чтобы  менЯ  не
застали  врасплох,  это,  конечно  же,  не  понравилось бы  им,  как  и  нас
раздражают  люди, наблюдающие за нашими совершенно естественными действиЯми,
такими как принЯтие пищи или чтение.

     Њного мулаток,  но,  поскольку Я здесь,  то  предпочел бы стопроцентную
негритЯнку. ‘омнениЯ  развеЯлись,  когда  Я заметил одну, черную  как уголь,
высокую,  величественную,  немолодую  в белом  шелке,  частью  обтЯгивающем,
частью драпирующемсЯ  складками, она  выглЯдела длЯ менЯ коптской фигурой. “
негритЯнских  девушек из татов тонкаЯ и  длиннаЯ талиЯ, маленькие  торчащие
груди, подобранный, очень подвижный живот, округлые, выступающие  бедра, они
с большим успехом подражают белым сестрам,  поЯвлЯЯсь на свет очень похожими
по обводам, только в другом цвете.
     Ќо выбраннаЯ мной партнерша походила на королеву „агомеЯ, захваченную в
рабство, приведенную  в „акар  и вновь получившую свободу только при высадке
на причале Њанхеттена.  Њожет,  это повариха  в  каком-нибудь  важном  доме,
используЯ  свой выходной,  она  приходит в ѓарлем немного  развлечьсЯ  среди
своих. Њожет, просто  проститутка.  Ђ Я не смог по первым звукам  различить,
блюз это был или вальс.
     џ подошел. Ћна была одна. Њолча и прЯмо стоЯла возле колонны: <i>nigra sum
sed  formosa,  как  есть красиваЯ  негритЯнка.</i> џ  заметил, что  здесь  парни
приглашают девушек так же, как и у нас. џ слегка поклонилсЯ и пробормотал:
     - Would you like to dance?
     Ћна посмотрела на менЯ,  не знаю, ошеломленнаЯ или возмущеннаЯ тем, что
Я осмелилсЯ.  ‘ королевской неторопливостью поднЯв голову, она пробормотала,
что устала. џ вежливо настоЯл. Ћна отважилась (или расщедрилась?) на улыбку.
Њы стали танцевать. €грали  медленный вальс под неЯрким красным, фиолетовым,
синим светом, джаз подчеркивал хор,  низкие, глубокие,  выделенные  флейтами
контральто, религиознаЯ мелодиЯ.
     Џод  правой  рукой  Я  ощущал через  шелк  широкую спину,  мЯгкую талию
королевы;   Я  пальпировал  другую  телесную  консистенцию,  почти  ощутимую
черноту. ”антастическаЯ,  ЯзыческаЯ чувственность. ‚оображаЯ,  что  у менЯ в
руках божественное создание, Я сильнее, хотЯ значительно слабее, чем принЯто
в лучших домах нашего города, прижал ее к груди. Ќо негритЯнскаЯ  богинЯ или
повариха,  или кружевница  вовсе  не благосклонно воспринЯла то,  что  нашим
пЯтнадцатилетним  синьоринам  беззастенчиво  нравитсЯ делать под  бдительным
оком своих мамаш. €спуганнаЯ и возмущеннаЯ, она резко отстранилась от менЯ и
продолжила  танец  без  желаниЯ,  сбившись  с  ритма,  сохранЯЯ  между  нами
полуметровую дистанцию.
     …е губы дрожали от ужаса. ѓлаза уклонЯлись от моего взглЯда. …е величие
было нарушено, как если бы свершилось  свЯтотатство. џ подумал,  и эта мысль
не принесла мне удовольствиЯ,  что по древнему и справедливому  предрассудку
среди  особ  ее  расы  бытовала  примета:  быть приглашенной на танец  белым
<i>приносит несчастье.</i>  џ поспешил оставить ее еще до окончаниЯ танца. € тогда,
оставшись  в  одиночестве,  Я  оглЯделсЯ  вокруг и  понЯл,  что моЯ  попытка
провалилась. € решил на этом остановитьсЯ.
     џ  вернулсЯ  в  мою келью в  университетском  общежитии.  „руг  „жон из
соседней комнаты еще не спал,  он занималсЯ. “знав, что несколькими минутами
раньше Я танцевал с негритЯнкой, он  шутливо  преобразилсЯ в церковника  и с
порога моей кельи голый, каким был, пробормотал мне:
     - Ќечестивец! Љто теперь посмеет приблизитьсЯ к твоим поганым  телесам?
€зыди! €зыди прочь и не касайсЯ менЯ!
     „линный коридор сверкал в тишине. ‡а двумЯ частыми рЯдами металлических
дверей в  одинаковых комнатках спали  сотни парней. џ зашел к „жону, мы сели
на его койку рЯдом. Ћба сонные, но сонливость была как бы легким опьЯнением,
она помогала преодолеть непохожесть и  располагала  к  откровениЯм.  ’ак  мы
надолго  засиделись  в  ночи,  болтаЯ и  посмеиваЯсь.  Ѓыли  и  неожиданные,
неизмеримо длинные молчаниЯ,  а  может, кто-то  из нас засыпал  на несколько
мгновений.
     ‚се вокруг нас, сто комнатенок  справа  и сто комнатенок слева,  десЯть
этажей внизу и  десЯть  этажей вверху было сонным братством Љолледжа.  Ђ то,
что Я с такой тревогой  напрасно просил  у  женщин белых и у  женщин черных,
возможно,  было  здесь,  в  тишине  этого невинного сна,  в  милой  компании
молодости.


     Ѓауэри

     ‚се нью-йоркцы знают,  где находитсЯ Ѓауэри, но  только очень  немногие
кажут туда нос и то,  если их вынуждает делать  это неблагодарнаЯ работа или
чрезмернаЯ  любовь к праздности.  ’ам нищета - спектакль, там она привлекает
зрителей, поскольку отвлекает их от тоскливого благополучиЯ или напоминает о
собственном богатстве, здоровье и даже доброте.
     ‚ грЯзи неаполитанского  квартала светловолосый англосаксонский  турист
не задерживаетсЯ; а благороднаЯ дама-католичка проходит, сиЯЯ улыбкой, среди
гниющих монстров родины Љоттоленго*. Ќо никто не задумываетсЯ о живописности
и о патетичности квартала  Ѓауэри. Ќикто не осмеливаетсЯ углубитьсЯ  в  него
длЯ развлечениЯ  или  благотворительности. —то же,  это  должное отношение к
человеческой  низости?  Ќет,  это  просто  глупый  страх  перед невинными  и
величественными нищими.
     *Љоттоленго,  „жузеппе  (1786-1842) -  итальЯнский свЯтой,  посвЯтивший
свою жизнь уходу за больными.
     <i>Tramps</i> по-английски, <i>bums</i> и <i>hoboes</i> по-американски, на итальЯнском здесь
нужно бы более  живое  определение, включающее  в себе  понЯтиЯ бездельника,
бродЯги и  побирушки. Ћни с младых ногтей отказались от банальной дисциплины
рабочей  доли, возненавидели общественное мнение, надсмеЯлись над  глупостью
гражданских  объединений, сладостному  отдыху у  семейного  очага  предпочли
изысканные     беспокойства    уличной    жизни,    тревогу     повседневной
неопределенности, они растЯнули  детство до молодости и до зрелого возраста.
€  поскольку  судьба человеческаЯ едина,  они быстро осознали  свою  ошибку,
постоЯнно спотыкаютсЯ и все еще влачат существование благодарЯ алкоголю.
     ‚  …вропе количество таких обездоленных значительно  меньше и  конец их
менее катастрофичен. Ѓолее старые  и более цивилизованные народы, мы, хоть и
работаем,  знаем  толк  в  сладостном  безделье  и готовы  понЯть  и  помочь
бездельнику, особенно,  если он  свЯзан с нами узами дружбы или  родства. Ќо
американцы  еще  варвары,  праздношатающегосЯ  они  считают  грешником,  они
решительно выбрасывают его из общества, не обращаЯ вниманиЯ на любого рода с
ним свЯзи.  ‚  каждом  нашем  селении всегда  есть какой-нибудь  симпатичный
забулдыга, какой-нибудь почитаемый бездельник, живущий захребетником за счет
брата  или своЯка.  ‚  Ђмерике  нет ни намека  на  закон,  обЯзывающий детей
содержать старых,  нетрудоспособных родителей.  Њожно себе представить,  как
родственники  и  друзьЯ  обращаютсЯ  с молодыми  людьми,  выросшими в культе
труда,  но  ощущающими непреодолимую тЯгу  к праздности. ЃродЯга это продукт
преувеличенной американской активности.
     „алее  праздность,  одиночество, нищета  и  пьЯнство  через  все  таты
потихоньку продвигаютсЯ то ли из родной €рландии, то ли ѓермании  или ђоссии
до самого великого города Ќью-‰орка.  ‘ Ѓалтики война и голод перенесли их в
это  место между  ѓудзоном  и  €ст-ђивер,  где  немногие  сумели  воссоздать
человеческую  жизнь, когда последнЯЯ  семьЯ  отказалась  принЯть  их,  когда
последний  друг  перестал  их замечать;  Ѓауэри  - район у  крайнего выступа
Њанхеттена,  южнаЯ оконечность —етвертой Ђвеню, он принимает и привечает их,
дает еще несколько недель работы и несколько бутылок выпивки.
     ЋгромнаЯ розовощекаЯ, довольнаЯ собой физиономиЯ  с улыбкой и сигаретой
Љемел в губах возвышаетсЯ в месте скрещениЯ ‹афайет  и ‚осьмой улицы - очень
дорогаЯ реклама,  она видна спускающимсЯ по —етвертой  улице с возвышенности
ћнион ‘квер. ќто улыбающийсЯ американский стандарт,  радостное, обезличенное
лицо  угодного  начальникам служащего,  тридцатилетнего  делового  человека,
начинающего много зарабатывать отмеченного судьбой молодчика, имеющего авто,
виллу в Ѓруклине, жену, детей, друзей, бридж, гольф, немного виски и немного
супружеской любви  в субботу  вечером. Ќо  именно под этой вывеской и в  том
месте, откуда оранжевые, фарфоровые щеки образцового курильщика Љемела видны
снизу   в   уродливом,  увеличенном  ракурсе,  неожиданный   грохот   железа
обнаруживает слева  другую  городскую  артерию:  это  поворачиваЯ  с ’ретьей
авеню, в район Ѓауэри по эстакаде въезжает поезд.
     „ома не выше трех этажей, длинные рЯды окон без стекол и без занавесок,
множество   проломов,  зиЯющих  в  жалких,  ободранных   стенах,   полностью
перекрытый  ржавой  железнодорожной эстакадой, здесь  начинаетсЯ  Ѓауэри, он
тЯнетсЯ и терЯетсЯ в сплетении улиц окраин города.
     ‚онь  сразу останавливает и часто отталкивает того, кто впервые ступает
сюда.  ќта  вонь не идет в каком-то одном направлении и не переходит с места
на  место,  она  крепко  обосновалась здесь, она - это  сам  воздух, которым
дышишь и  в  котором  движешьсЯ.  ‘коро  забываетсЯ само  понЯтие  о  другом
воздухе, которым  ты дышал  пЯть  минут  назад.  ‡ловоние становитсЯ  только
категорией  обонЯниЯ,  в котором начинаешь различать и вспоминать:  пехотный
полк на марше, прошедший мимо тебЯ,  еще  ребенка; некоторые Ямы  на  улицах
нашего города, давно  случившаЯсЯ болезнь в освещенной ночи,  лежбище  нищих
или  ложе  случайной  любви;  некоторые  углы  ‘вЯтилища Њатери  Ѓожьей ‚сех
‘корбЯщих; бродЯга, сбитый  нашей  машиной  и умерший во  времЯ  перевозки в
больницу;  неизвестный пьЯница,  с которым  мы,  тоже  пьЯные,  танцевали  в
обнимку.  Њы  вспоминаем  старую  волосатую,  мощную   грудь,  засаленную  и
почерневшую от времени сорочку, похожую на  реликвию  или на знамЯ, покрытую
потрескавшейсЯ грЯзью  шею, странный, удушающий нас  в танце  запах скотины,
вонь  задохнувшегосЯ  сыра  горгондзола. € вот вновь этот  запах, вот  снова
подобные нашему кавалеру люди, снова  они рЯдом  с нами, стыдЯщимисЯ  своего
прихода, но  идущими  вперед, вот они:  один,  два, три,  пЯть, сто,  тысЯча
сидЯщих   на  корточках,  облокотившихсЯ   о  подоконник  на  уровне  земли,
молчаливых,  неподвижных;  грудь  едва  прикрыта  трЯпьем и жадный,  собачий
взглЯд.
     Њы  шагаем,  стараЯсь  не наступить  и  не  смотреть  на  них. Љогда мы
проходим  мимо, с дороги не  убираетсЯ ни один башмак,  не двигаетсЯ ни одна
нога из всего скопища тел лежащих людей.  Њы вынуждены осторожно переступать
через это людское  безразличие. € внимательно смотрим вдаль, не мелькнет  ли
вывеска  конторы, котораЯ  и нам даст работу, единственный Якорь спасениЯ  в
этих каменных джунглЯх.

     „жекобсон Љоммиссери  Ћфис, в  первый  раз  мне пришлось протискиватьсЯ
туда локтЯми и бесполезными <i>"I am sorry"</i> сквозь тела стоЯщей на входе толпы.
‚се смотрели  на менЯ. Џохоже, никто особо не считалсЯ со мной. ‚ дальнейшем
они видели менЯ за  стойкой, познакомились  со  мной, знали, что у менЯ есть
власть  послать  или  не послать их на работу, но никогда  не удостоили менЯ
приветствием при моем поЯвлении. Љаждый раз Я должен был  силой прокладывать
себе дорогу,  бормоча  почти  оскорбительные слова.  ‚се  молча,  неподвижно
стоЯли, как бы не одобрЯЯ или презираЯ менЯ.
     Ќо когда в помещении конторы раздавалсЯ телефонный звонок:
     - •елло, „жекобсон Љоммисери Ћфис, немедленно пришлите 50 человек  и 20
негров на ‹онг-Ђйленд, рабочий  лагерь „жамайка, - бродЯги как ошпаренные  с
ревом бросались  гурьбой на стойку, забираЯсь друг другу на  спину, нависали
надо мной своими жаждущими лицами, тЯнули вверх руки, чтобы Я видел:
     - ЊенЯ! ЊенЯ! ‚озьми менЯ! •ей! ЊенЯ! ЊенЯ! ЊенЯ!
     ‡а несколько  секунд  команда  набрана,  имена  отмечены  в  регистрах.
Ѓольшинство ирландцы, большаЯ часть немцев, латышей, литовцев, русских. Њало
евреев  и  почти  ни одного итальЯнца. ‘лишком  много  прошло итальЯнцев  за
столько веков, чтобы опускатьсЯ до такого состоЯниЯ, все же народ практичный
и не попрошайничает ради алкоголЯ, чтобы  продолжать тешить  себЯ иллюзиЯми,
которых и раньше никогда не питал.
     ЏьЯные, одуревшие, они строЯтсЯ в колонну возле конторы  и на ближайшей
станции подземки переходЯт под команду моего коллеги. ‚о  времЯ переезда еще
мелькают убийственные флЯжки  с древесным  спиртом,  мой коллега  отбирает и
выбрасывает   их,  наконец,  кулаками  и   бранью  загонЯет   неповинующихсЯ
работников в первый же прЯмой поезд до „жамайки, ‹онг- Ђйленд.
     Ѓольшей частью бродЯги работают на эстакадах, на строительстве мостов и
подземных переходов.  ‘начала в каждой зоне возводЯт  так называемые <i>лагерЯ</i>,
вместительные бараки  из дерева и жести прЯмо под солнцем посреди пустыни, в
них бродЯг  содержат и кормЯт. ‚о  вторник вечером  они получают зарплату за
вычетом расходов на  содержание. € во вторник же вечером  всей  массой, едва
получив несколько долларов, они бросают лагерь, отказываютсЯ от ждущей их на
следующий день работы, возвращаютсЯ в  Ќью-‰орк, заваливаютсЯ в какой-нибудь
салун €ст-‘айда  и за одну только ночь со  вторника  на среду  спускают все,
заработанное за неделю.
     Ќа  следующее утро они  просыпаютсЯ  от  палЯщего солнца на  тротуарных
плитах и замечают, что там же и  спали, желудки у  них пусты, потому что всю
ночь они только пили, но, разбитые, озверевшие, они жертвуют насыщением ради
стилЯ, идут в самого  низкого разрЯда парикмахерскую, тратЯт  там  последний
никель и снова ЯвлЯютсЯ в контору побритыми и с обычной миной недовериЯ.
     ‚ среду  утром  контора  ломитсЯ  от  бездельников.  ЊаловероЯтно,  что
оставившие  предыдущим  вечером работу будут сразу же  принЯты вновь. €ногда
проходЯт  месЯцы, прежде чем они вернутсЯ к работе. ЃросаЯ лагерь во вторник
вечером, все знают об этом, но никто не остаетсЯ.

     ‘реда, утро. Џо ту  сторону стойки красные и бритые рожи улыбаютсЯ мне.
‚друг видишь великое чудо, такси тормозит  возле конторы.  €з  него  выходЯт
двое оборванцев.  Џо их знаку шофер  достает два грЯзных, обвЯзанных ремнЯми
тюка, бывшие  когда-то чемоданами, и несет их к порогу. Џо-барски, не  глЯдЯ
на счетчик, один из оборванцев привычным жестом расплачиваетсЯ. офер громко
благодарит, в Ќью-‰орке это верный признак очень хороших чаевых. Љонечно же,
это  последние  деньги  двух  друзей. Ћни подбирают чемоданы,  непринужденно
входЯт в контору и  присоединЯютсЯ к остальным, но никто  не  находит ничего
смешного  в  их  дурацком  поведении.  ‘огласно  кодекса  Ѓауэри,  не  менее
деликатного и  точного, чем  кодекс ЏравЯщих 400  (называемых  нами  Љружком
Ћхотников), это совершенно нормальный образ действий. Ѓудь  сказано во славу
его, —аплин не придуман.
     ‚ другой раз, приближаЯсь к конторе по боковой улице, Я увидел бродЯгу,
склонившегосЯ  на  коленЯх  над  другим  лежавшим  навзничь   оборванцем.  џ
осторожно  приблизилсЯ.  ‘тоЯщий на  коленЯх  извлекал из кармана  лежавшего
бутылку и начинал к ней прикладыватьсЯ. Џотом, не прекращаЯ пить, он встал и
пошел в  сторону входа в ночлежку. ‹ежавший на земле не двигалсЯ. џ заметил,
что его шеЯ землистого цвета.
     џ  наклонилсЯ.  Џотом  вбежал в  контору и  крикнул,  чтобы  сообщили в
полицию. —еловек был мертв. Ћтравление некачественным алкоголем.
     ќто  крайнЯЯ  слабость,  это  неизбывнаЯ   уступка   желанию  короткого
удовольствиЯ,  уступка  самому  бессмысленному  позыву  к  распаду;  это   -
разложение  самого   элементарного  здравого  смысла   в   первый   же   миг
удовольствиЯ, будто мига следующего уже не  существует, даже если ему хорошо
известно,  что  он  принесет   немыслимые  страданиЯ.  ‚от  эта  трагическаЯ
человеческаЯ оболочка, она нас делает такими гуманными, такими близкими этим
оборванцам.   ’еперь  мы  понимаем   поэзию  их  пустЯшных   обид,  невинное
удовольствие, которое  они испытывают  от скандалов,  страшное беспокойство,
пожирающее их, пожалуй,  неосознанную  ими  самими  тревогу, принуждающую их
жить в состоЯнии постоЯнного  опьЯнениЯ. „лЯ них и  длЯ нас мирный напев над
‚ифлеемской колыбелью - это приговор.
     —ему мы обЯзаны  нашей жизнью на этом  берегу?  †алкой  щепотке  доброй
воли, спасшей нас? “читываЯ наше  происхождение,  нам  всегда будет казатьсЯ
более натуральным кончить  наши дни  на брусчатке Ѓауэри, чем на супружеском
ложе из настоЯщего ореха, окруженными неблагодарными детьми.
     ‘ветловолосый  парень,   голубые  глаза,  голубой  полотнЯный   костюм,
двадцать лет, бывший морЯк однажды утром рассказал  мне историю своей жизни,
так,  общаЯсь через стойку, мы  в  несколько  дней стали  друзьЯми.  Ѓыло бы
естественнее стоЯть рЯдом с ним на улице где-нибудь на ‘реднем ‡ападе или на
планшире грузового  судна под  высокими волнами;  или,  может, в летний зной
быть  зажатыми смрадной толпой в  конторе по найму  в Ѓауэри, тЯнуть  руку и
вопить после  редкого  телефонного  звонка,  когда нас отправлЯют  в рабочий
лагерь.
     ’ы не  улыбнулсЯ бы мне так, как тогда улыбалсЯ мне,  мой светловолосый
брат, ты с первого мига понЯл,  что Я такой же, как и ты. Џри воспоминании о
тебе рушатсЯ  долгие,  мучительные  рассуждениЯ  ложного  здравого смысла. џ
стыжусь работать,