знь ожидает нас?
   - Ђ вы, - крикнул Я, - увольте менЯ от своих обобщений. —то  значит  мы
не любим друг друга? “ж будьте  уверены,  что  мои  чувства  известны  мне
лучше, чем вам!
   „ороти покачала головой.
   - Ќет, вы любите другую, не менЯ. € вы правы! - воскликнула она громко,
чтобы заглушить мой робкий протест. - „а, вы тысЯчу  раз  правы!  ‡абудьте
все плохое, что Я говорила прежде о вашей лисице. џ  многое  передумала  с
тех пор. ‚сЯкаЯ женщина - ѓалатеЯ, или она просто  не  женщина,  и  всЯкий
мужчина - Џигмалион. ‚ женщине мужчина любит  свое  творение,  которое  он
ваЯл веками. € вот теперь она ожила, и он влюбилсЯ в нее, а она в него. ‚ы
тоже изваЯли ‘ильву, сотворили собственными руками! €  она  превратитсЯ  в
женщину, в настоЯщее человеческое существо, а Я... а Я, наоборот...
   „ороти смолкла,  словно  у  нее  перехватило  горло,  и  побледнела.  џ
вскочил, бросилсЯ перед ней на колени, протЯнул руки, чтобы обнЯть  ее  со
словами:
   - џ не дам вам погибнуть, „ороти! џ спасу вас! Џропади Я пропадом, если
не смогу...
   Ќо она легким движением выскользнула из кресла  и,  отбежав  к  камину,
оперлась на него. џ как дурак стоЯл на коленЯх  перед  пустым  креслом,  и
„ороти смотрела на менЯ - без насмешки, да  и  без  гнева,  а  с  каким-то
странным, неестественным высокомерием.
   - Ђ кто вам сказал, что мне хочетсЯ быть спасенной? —то  вы  вообще  об
этом знаете, бедный мой мальчик?!  Ќичего  вы  не  знаете,  ровным  счетом
ничего. „а и никто  не  знает.  Ђ  впрочем,  кто  нас  слушает?  Ћ  жалкие
Џигмалионы! - вскричала она,  простерев  руку  вперед,  и  внезапно  стала
похожей на своего отца с его пророческими жестами. ‡аметив мое изумление и
страх,  „ороти  махнула  рукой:  -  Ќе  обращайте  вниманиЯ...  ‹учше  вам
уехать... - ђечь ее перешла в невнЯтное бормотание. - …сли вы...  если  не
уедете... вы... вы пожалеете. Ќе слушайте менЯ! - вдруг взмолилась она.  -
Ќу пожалуйста! Џрошу вас! - € Я увидел, как нервнаЯ дрожь сотрЯсла все  ее
тело, словно у лошади, которую удерживают на старте. - џ  сейчас  наговорю
глупостей. Ќе дожидайтесь же этого, уходите! Ћглохли вы, что ли?!
   Ќо Я, словно зачарованный, не в силах был ни  сдвинутьсЯ  с  места,  ни
ответить. ѓолос „ороти задрожал, начал прерыватьсЯ.
   - Ђх, так! Ќу и ладно, мне все  равно!  ‘лушайте,  если  хотите!  ЉакаЯ
разница?! Њне безразлично ваше мнение. ђазве наше кого-нибудь  интересует?
Ѓедные, глупые ученики чародеев! ‚едь мы ничего ни у кого не  просили.  Њы
были просто счастливыми самками. —то нам было делать со своим разумом?  Ћн
ведь ни на что не годен. ’олько  мешает  получать  наслаждение.  €  делает
невыносимой расплату. ‚ чем  мы  нуждались?  ‚  том,  чтобы  нас  опекали,
согревали, ублажали, холили и лелеЯли? Ќет, нет! ќтого мало!  Џонадобилось
еще, чтобы мы мыслили! Ќу вот  вам  и  результат.  Љогда  сердце  наделено
разумом, оно мучитсЯ, оно страдает, оно защищаетсЯ. Џротив чего? „а против
самого разума! ‚от от чего Я спасаюсь - от разума, а вы...  вы  заЯвлЯете,
что не хотите, не дадите мне это сделать! “бирайтесь вон!  џ  -  такаЯ,  и
такой останусь. Ѓольше вы менЯ не поймаете. Ѓольше вы  не  заставите  менЯ
стоЯть на коленЯх и расшибать лоб об пол, борЯсь с этим  абсурдным  миром.
ќто ваше, мужское занЯтие - ведь у вас-то лбы крепкие, вам хватит  силы  и
жестокости, чтобы взбунтоватьсЯ, а мы... что делать нам, слабым  женщинам?
Њы только набили себе шишки в этой борьбе, и ничего больше. €  теперь  нам
больно. Џрекрасный результат! „а, Я тоже долго верила, что  разум  превыше
всего остального. Ќо что он мне дал? Љ чему послужили  мои  знаниЯ?  Ќи  к
чему, пропали впустую. Љак только что-нибудь действительно начинало  иметь
значение - прости-прощай! - ни одного  человека  рЯдом,  ни  одной  мысли.
‚прочем, именно так и можно узнать, что это важнаЯ вещь, не правда ли? €ли
вы не согласны?  Џопробуйте  только  сказать,  что  не  согласны!  Ќу  что
прикажете делать с человеком, который не способен разделить со мной  самое
насущное, самое жизненно необходимое! ќто же мельница, вертЯщаЯсЯ впустую!
’олько перемалывает бесчисленные желаниЯ, бесполезные  угрызениЯ  совести,
придуманные  трудности  и  воображаемые  страхи.  Ђ  что  еще  может   она
перемолоть? Ђ Я сыта этим по горло! “ менЯ от этого несварение желудка.  џ
желаю только одного: дайте мне уснуть. џ нашла свой дом, свою  нору,  свою
бочку. € не надейтесь выкурить менЯ отсюда. ‚ам  что,  больше  понравилось
бы, если бы Я окончила свои дни среди церковного  мрака,  как  это  делают
тысЯчи напуганных до смерти старых свЯтош? Ќирвана за нирвану... „а, Я вас
понимаю: любовь. —то ж, это  тоже  убежище.  ’ы  всЯ  принадлежишь  одному
мужчине - и конец дурным  мыслЯм!  Љонец  ужасу  перед  молчанием  светил.
Ќеудивительно, что все эти дурочки стремЯтсЯ к браку! Ќо и в  самой  любви
таитсЯ нечто, и это нечто -  страдание.  Ђ  следовательно,  разум.  €  как
следствие - хаос. Ћ нет, любовь - скверное лекарство! Ќе хочу его  больше.
•очу забвениЯ, и все. ‡абвениЯ, забвениЯ, забвениЯ! - кричала она громче и
громче; все это она выпалила с такой скоростью, что Я при всем желании  не
смог вставить ни слова.
   Џока она переводила дыхание, Я попыталсЯ остановить этот поток  безумиЯ
грубым "Џослушайте!" - так швырЯют палку в ноги  бешеной  собаки.  Ќо  она
опЯть заткнула мне рот, крикнув еще громче:
   - Њолчите! - € вдруг  Я  с  ужасом  заметил,  что  на  губах  у  „ороти
пузыритсЯ пена. - џ говорю как сумасшедшаЯ, не правда ли?  -  бросила  она
мне, словно прочла мои мысли. - Ќу и что ж, ведь напиваютсЯ же по вечерам,
в одиночестве, герцогини - так что без чувств валЯютсЯ под столом.  •отите
полюбоватьсЯ на других сумасшедших, вроде менЯ? „а Я вам их покажу десЯтки
тысЯч по всей Ђнглии! ‡наю, знаю, Я - совсем  другое  дело,  Я  пошла  еще
дальше, Я гублю себЯ, но если мне так нравитсЯ?!  €  по  какому  праву  вы
собираетесь мне помешать? Њолчите же! - завопила она изо всех сил и вдруг,
словно  голос  у  нее  сорвалсЯ,  словно  на  нее  навалилась  невыносимаЯ
усталость, хрипло прошептала: - џ  все  говорю,  говорю,  конечно,  говорю
слишком много...  не  обращайте  вниманиЯ...  „а-да,  Я  знаю,  Я,  верно,
наговорила массу глупостей, это из-за  морфиЯ,  этим  всегда  кончаетсЯ  у
менЯ,  пока  действие  не  пройдет  совсем...  не   бойтесь,   мне   нужно
выговоритьсЯ,  Я  не  могу  остановитьсЯ,  у  менЯ  начинаетсЯ   настоЯщее
словоизвержение, Я задыхаюсь, Я не могу больше, нет  сил...  -  прошептала
она. - Ѓудьте добры, откройте тот Ящик, нет, вон тот, в столике за ширмой.
„а-да, этот. ’ам табакерка, стариннаЯ, фарфороваЯ. „а, вот эта. Ќесите  ее
сюда. Џобыстрее. —то вы сказали?
   џ ничего не сказал: открыв табакерку, Я с омерзением  глЯдел  на  белый
порошок. Џотом подбежал к окну и растворил его.
   - —то вы делаете? - взвизгнула она и кинулась ко мне.
   Ќо Я уже зашвырнул табакерку в сад, и морфий белым  облачком  развеЯлсЯ
по ветру.
   Ќападение было таким внезапным и жестоким, что Я  налетел  на  табурет,
зашаталсЯ и под бешеные крики рухнул на пол. „ороти  била  менЯ  кулаками,
пинала ногами, рассекла каблуком щеку;  защищаЯ  от  нее  лицо  руками,  Я
попыталсЯ поднЯтьсЯ, но получил удар такой  силы  в  грудь,  что,  потерЯв
равновесие, ударилсЯ о подлокотник дивана; наконец мне удалось  встать  на
ноги и спастись бегством, а вслед мне летели какие-то предметы  и  грЯзные
ругательства. Ќе знаю, как Я добралсЯ до экипажа. „ороти,  к  счастью,  не
стала менЯ преследовать. џ  бежал  не  из  трусости,  а  от  невыразимого,
какого-то свЯщенного ужаса и отвращениЯ.  „орогой  Я  дрожал  всем  телом,
стираЯ кровь с разбитого лица.


        24

   Џриехав домой, Я слегка успокоилсЯ, хотЯ и  испытывал  легкий  стыд  за
свое паническое бегство. Ќе на  многое  же  Я  оказалсЯ  способен.  ‘тоило
давать хвастливые обещаниЯ доктору ‘алливену! џ заперсЯ у себЯ в кабинете,
чтобы спокойно поразмыслить и разобратьсЯ во всем.
   ђазобратьсЯ-то Я разобралсЯ, но результат был малоутешителен. џ  увидел
наконец свое истинное положение: попал, что называетсЯ,  в  "вилку"  между
‘ильвой и „ороти, между животным, которое Я хотел превратить в женщину,  и
женщиной, котораЯ хотела стать животным. ‘амое неотложное, решил Я, - это,
разумеетсЯ, удержать на краю пропасти  „ороти.  ’ы  удрал,  как  последний
трус, сказал Я себе, так вот, завтра же ты  вернешьсЯ  в  „унсинен.  €  не
вздумай увиливать, находЯ удобные предлоги. ’ы будешь боротьсЯ  за  „ороти
столько времени, сколько требуетсЯ - до тех пор, пока не спасешь ее от нее
самой. ‘егоднЯ ты, кажетсЯ, увидел самое худшее. ’еперь  ты  знаешь,  чего
можно ждать. ’ак найди в себе каплю мужества, ее хватит, чтобы  преодолеть
твое отвращение. џ сказал: каплю мужества, ибо не  хотел  говорить:  каплю
любви.
   ’о были весьма благие намерениЯ. Њожет быть, Я даже и привел  бы  их  в
исполнение. Ќо назавтра доктор  ‘алливен  короткой  и  печальной  запиской
известил менЯ о том, что „ороти вернулась в ‹ондон.


   џ горько упрекал себЯ: не  Я  ли  был  причиной  этого  отъезда?  ЉакаЯ
безумнаЯ глупость - выбросить за окно весь  ее  запас  морфиЯ!  Џрекрасный
поступок - доблестный,  добродетельный,  романтический!  Љак  будто  Я  не
понимал: единственным следствием его будет то, что „ороти тут  же  ринетсЯ
доставать себе наркотик любой ценой... Ђ может  быть,  при  этом  она  еще
бежала от того кошмарного образа, в котором предстала передо мной.
   џ ни в коем случае не мог сейчас поехать за „ороти в ‹ондон: лето, хотЯ
пока еще робко, давало знать о своем приближении, нужно было заготавливать
сено, за ним подоспеют пшеница и  Ячмень,  они  потребуют  больших  забот,
придетсЯ налаживать жнейки, договариватьсЯ с соседЯми насчет молотилки, да
и каждодневные заботы отнимали у менЯ массу времени.
   € вообще, должен честно признатьсЯ: бегство это вызвало у менЯ  чувство
смутного облегчениЯ. ’еперь Я невольно был избавлен, по  крайней  мере  на
все лето, от тЯгостного и неприЯтного долга. ЌайдетсЯ ли лучшее  извинение
бездействию? ‡ато Я имел наконец возможность снова, уже не  чувствуЯ  себЯ
виноватым, не терзаЯсь угрызениЯми  совести  и  беспомощностью,  посвЯтить
себЯ моей лисичке...
   Џо правде говорЯ, Я и так ни на один день не забывал о ней. Њы с  Ќэнни
оба надеЯлись, что избавились  от  назойливого  питекантропа:  Я  приказал
фермеру при его поЯвлении спускать собак с цепи. Ћни были  незлые,  но  их
внушительный вид наводил страх. „жереми •олл пожаловал еще  два-три  раза,
но псы живо обращали его в бегство.
   ‚ течение последних недель  Я,  должен  признатьсЯ,  частенько  запирал
‘ильву в доме. Џечальный опыт прогулки в  лес  удерживал  менЯ  от  поиска
новых приключений. ‚прочем, теперь, находЯсь  в  комнате,  ‘ильва  уже  не
скучала той животной скукой, котораЯ раньше заставлЯла ее зевать до одури.
…е игры стали разнообразнее. Џредметы больше не изображали только добычу -
отныне ‘ильва начала относитьсЯ к ним куда сознательнее. Ќапример, она уже
гораздо  реже  рассыпала  содержимое  шкатулки  длЯ  шитьЯ,  а,  наоборот,
пыталась засунуть туда вещи, совершенно  посторонние,  но  зато  по  форме
напоминающие катушки ниток - тюбик с зубной пастой, мои сигары, хотЯ и это
отнюдь не приводило Ќэнни в восторг. Ћна также решила обследовать шкафы  и
буфеты, чем нанесла  их  содержимому  немалый  урон.  €ногда  какой-нибудь
инструмент надолго занимал ее внимание, она пробовала  употребить  его  то
так, то эдак, и опыты эти, надо сказать, отнюдь не  способствовали  общему
спокойствию. ’ем не менее мы предоставлЯли ей  полную  свободу,  настолько
многообещающим казалсЯ  нам  этот  возросший  интерес  ‘ильвы  к  "вещам",
которые ее пробуждавшийсЯ  разум  (а  пробуждение  это  шло  необыкновенно
быстро!) обращал в "предметы".
   € вполне  естественно,  что  при  таком  ходе  событий  ‘ильва  однажды
поразила нас новым достижением: она сама  изготовила  "полезный  предмет".
Ќам с Ќэнни пришлось признать невероЯтный факт: ‘ильва  открыла  длЯ  себЯ
понЯтие "инструмент". Љонечно, не стоит  преувеличивать:  инструмент  этот
оказалсЯ  очень  грубым,  очень   несовершенным   и   весьма   комического
назначениЯ. Ќо сама идеЯ изготовлениЯ такого предмета,  несомненно,  имела
место. ‚начале мы наблюдали,  как  ‘ильва  в  течение  некоторого  времени
устраивала что-то вроде тайника - привычка, свойственнаЯ  многим  детЯм  и
некоторым животным - хорькам, сорокам, белкам. ‚ тайнике хранилсЯ  всЯкого
рода мусор -  пробки,  кусочки  коры,  ржавые  гвозди,  обрывки  фольги  и
прочее... € вот в одно прекрасное утро мы застали  ‘ильву  перед  зеркалом
расчесывающей волосы каким-то странным гребнем. ђассмотрев его вблизи,  мы
увидели,  что  это  спинной  хребет  лиманды,  который  ‘ильва,  вероЯтно,
вытащила из помойки и приспособила под расческу с помощью сложенной  вдвое
картонки, держа ее в руке. Љаким бы нелепым и несовершенным  ни  был  этот
гребень, он все же свидетельствовал о наблюдательности и сообразительности
куда более высокого уровнЯ, чем  у  лисицы  или  даже  у  человекообразной
обезьЯны. €деЯ превращениЯ рыбьего хребта в расческу - такое "изобретение"
требовало определенного уровнЯ сознаниЯ,  и,  можете  не  сомневатьсЯ,  мы
сумели оценить это достижение ‘ильвы очень высоко.
   Ќо на этом она не остановилась. Ћткрыв длЯ себЯ инструмент,  она  вслед
за этим открыла "волшебную палочку". Љонечно, и здесь не следует впадать в
преувеличение. Џослушать доктора ‘алливена (он теперь часто наведывалсЯ  к
нам, ища у менЯ утешениЯ), это был потрЯсающий скачок,  скачок,  утверждал
он,  преодолевший  десЯтки  тысЯчелетий  развитиЯ;   притом   понадобилось
необыкновенное стечение обстоЯтельств длЯ того,  чтобы  он  произошел  без
всЯкой помощи с нашей стороны. Њожет быть,  и  так.  џ  лично  думаю,  что
подобный случай рано или поздно мог произойти, в том или  другом  виде,  и
что в развивающемсЯ сознании ‘ильвы это все равно дало бы свои результаты.
Ќо судите сами.
   Ћбычно мы не  пускали  ‘ильву  забиратьсЯ  в  глубину  сада  -  слишком
обширного, чтобы надежно огородить его со всех сторон, -  но  ведь  нельзЯ
было лишать ее воздуха, движениЯ и радостей прогулки, столь необходимых ее
натуре.  „вор  фермы  был  достаточно  велик,  со  всех   сторон   окружен
строениЯми, и в хорошую погоду ‘ильва  каждодневно  проводила  там  долгие
часы, разгуливаЯ среди кур, уток, индюшек и кроликов. ‘перва  она  страшно
пугалась собак, хотЯ те сидели на  цепи.  €х  рычание  или  лай  неизменно
обращали ее в бегство. ‘прЯтавшись за бочками или за тележкой, она подолгу
стоЯла там, дрожа всем телом. € вот однажды страху этому пришел  конец,  и
случилось это при весьма необычных обстоЯтельствах.
   џ уже говорил о том, что псы мои - пара здоровенных мастифов, весь день
сидЯщих на цепи и весьма свирепых с виду, - были на  самом  деле  добрыми,
безобидными существами. џ никогда не  стал  бы  держать  злых  собак.  Њои
собаки представлЯли опасность только длЯ ночных незваных гостей  с  мешком
за плечами или с палкой в руках. Љогда псы с устрашающим пылом  рвались  с
цепи, им на самом деле просто не терпелось порезвитьсЯ на свободе, и тому,
кто выпускал  их  на  волю,  грозило  только  одно  -  слишком  назойливые
проЯвлениЯ благодарности.
   Џри виде ‘ильвы, бегающей и прыгающей среди кур, псам  не  стоЯлось  на
месте. ’от переполох,  который  она  устраивала  во  дворе  -  сумасшедшее
кудахтанье, летЯщие во  все  стороны  пух  и  перьЯ,  -  возбуждал  у  них
безмерный восторг. Ќе  могу  сказать  того  же  о  работниках  фермы.  Ћни
созерцали это ежедневное безобразие с  самым  мрачным  неодобрением.  …сли
‘ильва будет продолжать в том же духе,  жаловались  они,  куры  перестанут
нестись, индюшки со страху передохнут и  вообще  все  хозЯйство  придет  в
упадок. "„а она вам всю живность изведет вконец, эта беднЯжка", - говорили
они с упреком - не в адрес ‘ильвы (что уж тут винить "ненормальную"!), а в
мой, за необъЯснимую снисходительность к ее выходкам. Ћни не понимали, как
можно спускать такое. € в самом деле, ‘ильве мало было гонЯтьсЯ за  курами
и кроликами, пугаЯ их: иногда она хватала добычу. Ќабрасывалась  вдруг  на
нее с таким неистовством, что любаЯ другаЯ на ее месте в кровь разбила  бы
себе локти и колени. Ќо  ее  удивительнаЯ  гибкость  спасала  от  подобных
последствий. Ќа несколько секунд двор  оглашалсЯ  истошным  кудахтаньем  и
хлопаньем  крыльев,  а  потом  в  белом  буране  перьев  ‘ильва   проворно
поднималась с земли, прижимаЯ к груди свою добычу,  и  исчезала  с  ней  в
каком-нибудь укрытии. Џозже там находили мертвую птицу,  не  съеденную,  а
только искусанную - так убивает неголодный хищник.
   (‚ конце  концов  Я  нашел  способ  пресечь  эти  напрасные  злодеЯниЯ,
принуждаЯ ‘ильву съедать убитых ею птиц. „ождавшись, пока она  покончит  с
обедом, всегда достаточно обильным, Я заставлЯл ее  под  угрозой  палки  и
несмотрЯ на тошноту и отвращение съесть вдобавок свою жертву, всю целиком,
с головы до  хвоста.  ќто  возымело  свое  действие:  очень  скоро  ‘ильва
перестала убивать птиц и кроликов, довольствуЯсь  лишь  тем,  что  подолгу
прижимала их к груди. ђезультат этого по-матерински нежного жеста оказалсЯ
весьма неожиданным: она и вправду прониклась любовью к животным и,  вместо
того чтобы приканчивать их, бережно укачивала в объЯтиЯх, точно ребенок  -
плюшевого мишку.)
   €так, однажды, когда ‘ильва устроила во дворе  фермы  очередной  птичий
переполох, один из мастифов, уж не знаю каким образом, сорвалсЯ с  цепи  и
бросилсЯ к  ней.  “видав  несущегосЯ  на  нее  пса,  ‘ильва,  перекрикиваЯ
всполошенных кур, кинулась бежать. Ќо тут  ей  под  ноги  попалсЯ  кролик,
перепуганный не меньше ее самой. ‘ильва споткнулась об него и, налетев  на
деревЯнную колоду, попыталась схватитьсЯ за какой-то выступающий  предмет.
€м оказалсЯ длинный бурав длЯ сверлениЯ  бочек  с  поперечиной  на  конце.
‘ильва поднЯлась на ноги, в ужасе  судорожно  схватившись  за  бурав,  как
утопающий за обломок кораблЯ. € вдруг она увидела, что  пес  с  испуганным
визгом, поджав хвост, со всех ног улепетывает от нее прочь. Ћна не  успела
заметить, как работник забросал  собаку  камнЯми,  чтобы  отогнать  ее,  и
потому  в  бедной  ‘ильвиной  голове  произошло  некое  смещение.  ‚   ней
установилась страннаЯ свЯзь между этим поворотом ситуации, этим паническим
бегством собаки  и  тем  предметом,  за  который  она  схватилась  как  за
соломинку и до сих пор  сжимала  в  руках  в  надежде  на  спасение.  ”акт
остаетсЯ фактом: ‘ильва  долго  стоЯла  неподвижно,  все  еще  дрожа,  но,
увидев, что собака, сперва укрывшаЯсЯ за бочкой, опЯть направлЯетсЯ к ней,
робко  повиливаЯ  хвостом,   вдруг   перестала   сжимать   обеими   руками
спасительный бурав и угрожающе взмахнула  им  перед  собой.  Џес  боЯзливо
остановилсЯ. Џотом снова двинулсЯ вперед, но теперь уже опустив  голову  и
вихлЯЯсь всем телом, с непередаваемой повадкой собак,  не  знающих,  какой
прием окажет им хозЯин. ‘ильва, воздевшаЯ свой бурав кверху, не двигалась.
Џес буквально прополз на брюхе последние метры.  €  замер  у  ног  ‘ильвы,
сдавшись ей на милость и ожидаЯ наказаниЯ или ласки.
   ‘ильва наклонилась, пес перевернулсЯ на спину, болтаЯ в воздухе лапами,
и подставил под ожидаемые удары беззащитный живот. ‘ильва протЯнула к нему
руку с буравом, уперла его острие в этот открытый,  мЯгкий  живот,  и  они
надолго замерли в такой позе, словно ‘вЯтой ѓеоргий  с  драконом,  посреди
затихшего и успокоенного двора,  где  кролики  и  птица,  уже  забывшие  о
переполохе, вернулись к своей обычной жизни.
   Ќаконец ‘ильва отвела свое оружие; собака, вскочив на  ноги,  торопливо
лизнула ей руку, словно выполнЯЯ некий долг, и с радостным  лаем  кинулась
на индюшек и кур. Ќа бегу она оглЯдывалась на ‘ильву, словно  говорЯ:  "Ќу
давай вместе!" ‘ильва действительно побежала следом, и через  минуту  двор
опЯть превратилсЯ в сумасшедшую пернатую карусель. € вдруг  сквозь  шум  и
гам Я расслышал, как ‘ильва смеетсЯ.
   ќто случилось впервые, да и трудно было  назвать  настоЯщим  смехом  те
звуки, которые больше походили на всхлипы, на вскрики. ђот  ‘ильвы  широко
растЯнулсЯ, но скорее в высоту, чем в ширину, и из него  вылетало  что-то,
напоминающее испуганные возгласы. € все же сомневатьсЯ не приходилось: она
смеЯлась, и смеЯлась от всей души. ’ак что Я, и на сей раз не устоЯв перед
легким соблазном замысловатых  объЯснений,  пустилсЯ  разрабатывать  новые
гипотезы природы смеха. ‘огласно  теории  ирландского  философа  по  имени
Ѓергсон (которого французы присвоили себе), смех  есть  способ  социальной
защиты  против  возможной  деградации  человека,  превращениЯ  личности  в
автомат: "‚оздействие механического  на  живой  организм".  џ  всегда  был
убежден, что допущение это правдоподобно, но недостаточно,  поскольку  оно
не принимает в расчет  самую  форму  смеха  -  этого  внезапного  приступа
спорадических всхлипов. …ще один из этих  французов  -  великих  любителей
всЯческих систем и концепций ("рациональных", как они их называют) - некий
Џоль ‚алери, изысканный господин со старушечьим, сморщенным, точно печеное
Яблоко, личиком, который  два-три  года  назад  выступал  в  "Ђтенеуме"  с
лекцией о гибели цивилизаций, объЯснЯет в одном из своих трудов, что  смех
- это отказ от мысли, что  с  его  помощью  душа  избавлЯетсЯ  от  образа,
кажущегосЯ ей ниже ее достоинства, - так желудок извергает то, чего  не  в
силах переварить, притом в той же грубо-конвульсивной форме. —то  касаетсЯ
конвульсивной формы, объЯснение  это  вполне  приемлемо,  вот  только  оно
далеко не охватывает все те случаи, которые дают нам повод длЯ смеха. €бо,
глЯдЯ на  ‘ильву  и  слыша  ее  первый  неумелый  хохот,  так  похожий  на
испуганный вскрик, Я понЯл, что хохот этот и родилсЯ как  раз  из  испуга,
внезапно превратившегосЯ  в  радость:  душа  освобождалась  от  пережитого
страха через эту рефлекторную, примитивную, отрывистую разрЯдку,  котораЯ,
в этой бурной вспышке,  в  эйфории,  успокаивала  натЯнутые  нервы  -  так
собака, выскочившаЯ из  воды,  согреваетсЯ,  встрЯхиваЯсь  всем  телом.  џ
написал по этому поводу  ‚алери,  который  мне  не  ответил,  и  Ѓергсону,
который  соблаговолил  откликнутьсЯ.  Ћн  писал,   что   страх   в   нашем
цивилизованном  обществе,  как  правило,  не  входит  в   число   Явлений,
вызывающих смех. ќто менЯ не убедило: человек, например, давно уже лишилсЯ
сплошного волосЯного покрова, но тем не менее покрываетсЯ "гусиной кожей";
и мы по-прежнему смеемсЯ во всЯкой ситуации, напоминающей нам, пусть  хоть
в виде символа или смутной реминисценции, те первобытные  страхи,  которые
внезапно исчезают. Ѓергсон написал мне также - на сей раз  в  более  живых
выражениЯх, - что, судЯ по моим доводам, животные должны смеЯтьсЯ  по  тем
же причинам, что и люди. ќто соображение тем больше поразило менЯ,  что  Я
был  потрЯсен  первым  смехом  ‘ильвы  именно  как   проЯвлением   в   ней
человеческого начала. ‘тало быть, испуг,  радость  и  "грубо-конвульсивное
сотрЯсение" (то есть смех) должны входить даже в самую примитивную систему
мышлениЯ. џ  решил  как  следует  обдумать  все  это,  но  мое  врожденное
недоверие к идеЯм (особенно к чужим), а может, нежелание  утруждать  мозги
почти всегда заставлЯют менЯ забывать о подобных благих намерениЯх  -  так
случилось и на сей раз.


   Љогда ‘ильва и Ѓарон (так звали собаку) вдвоем устроили этот тарарам во
дворе, Я счел, что пора мне вмешатьсЯ. Џодозвав мастифа, Я посадил его  на
цепь и приказал успокоитьсЯ и молчать. ‘ильва пошла следом за нами. Ћна не
выпускала из рук бурав. Ћна уселась наземь рЯдом с собакой,  и  до  самого
обеда они так и просидели бок о бок,  неустанно  наблюдаЯ  за  хлопотливой
жизнью фермы.  ‚ремЯ  от  времени  Ѓарон,  повернувшись  к  ‘ильве,  щедро
облизывал ей лицо - та позволЯла  ему  делать  это,  и  отныне  они  стали
неразлучными друзьЯми.
   ‚о времЯ обеда ‘ильва по-прежнему упорно сжимала  в  правой  руке  свой
бурав-талисман. ЌельзЯ сказать, чтобы это помогло ей достойно держатьсЯ за
столом. Ћна расплескала суп, потом, видЯ  невозможность  разрезать  жаркое
одной рукой, попыталась схватить его другой - пришлось Ќэнни  нарезать  ей
мЯсо маленькими кусочками, как ребенку. ‚ечером  мы  обнаружили,  что  она
спит, засунув свой  драгоценный  талисман  под  подушку.  Њиссис  Ѓамли  -
ревностнаЯ  католичка  -  предложила  заменить  бурав  распЯтием  того  же
размера: коли  уж  ‘ильве  предстоит  уверовать  в  могущество  предметов,
утверждала она, пусть это  будет  по  крайней  мере  достойный  поклонениЯ
предмет, который позже сможет что-нибудь значить длЯ нее. Ќо утром  ‘ильва
гневно отшвырнула распЯтие прочь, и пришлось  возвратить  ей  ее  дурацкое
орудие, столь необходимое и милое  ее  сердцу,  тем  более  что  она  сама
наделила его магической властью.


        25

   „аже если бы мне вздумалось утомить  читателЯ,  пересказываЯ  ему  нашу
жизнь день за днем, Я не смог бы этого сделать, так мало случалось  у  нас
событий, действительно достойных упоминаниЯ: Яблоки, узнанные  ‘ильвой  на
натюрморте, волшебный  бурав  -  редкие  островки  в  однообразном  океане
повседневности,  ничего  особо  примечательного,  хотЯ   Я   не   ослаблЯл
бдительности ни на минуту. Љонечно,  каждый  день  отмечалсЯ  каким-нибудь
незначительным успехом, сумма которых, по прошествии  некоторого  времени,
могла показатьсЯ значительной, но застилать постель, чистить  башмаки  или
перебирать  картошку  было  скорее  частью  дрессировки,   чем   элементом
воспитаниЯ. Њне представлЯлись куда более важными  другие,  незначительные
успехи, формировавшие ее человеческую личность, вырывающие ее из животного
состоЯниЯ; такие успехи всегда  принимали  форму  непредвиденного  резкого
скачка, со стороны кажущегосЯ иногда просто молниеносным. Ќо больше  всего
удивлЯло менЯ то, что ‘ильва не прогрессировала именно там, где, казалось,
можно было ожидать успехов скорее всего: в Языке. …е  словарь  значительно
расширилсЯ, но только количественно. ‘ вопросами и  ответами  у  нас,  как
правило, дело обстоЯло хорошо, но лишь  при  условии,  что  они  лежали  в
области повседневных практических поступков. Ђбстрактные  идеи  оставались
длЯ ‘ильвы недосЯгаемыми.  ‘тоило  ей  столкнутьсЯ  с  таким  запредельным
понЯтием,  как  она  безразлично  замолкала,  уставившись  в  пространство
пристальным кошачьим взглЯдом своих странных миндалевидных глаз.
   €  лишь  в  одной  области  ее  рассудку  была  доступна   определеннаЯ
способность к абстрагированию: в визуальной. ‘начала это было ее отражение
в зеркале - оно вызвало у нее первый шок, первое и фатальное смЯтение,  то
самое, что отделЯет нас от  остального  мира,  делаЯ  каждое  человеческое
существо одиноким скитальцем во ‚селенной. ‡атем она  признала  фрукты  на
картине, и с тех пор ее любимой забавой стало искать их повсюду,  в  любом
круглом предмете - в мЯче, мотке шерсти, кольце длЯ салфетки, даже в Яйце;
она говорила: "џблоко!" или "‚ишнЯ!" (в зависимости от размеров), с  Явным
удовольствием указываЯ пальцем на вещь, а иногда даже просто на  тень  или
пЯтно на стене. Ќэнни проЯвлЯла неустанное терпение, показываЯ ей  всЯкого
рода картинки, хотЯ чаще всего ее  ждала  неудача:  ‘ильва  узнавала  лишь
отдельные предметы, самые привычные или простые по форме - стул, кастрюлю.
€ никогда не узнавала живых существ.
   Љогда она впервые узнала нарисованное животное,  ее  реакциЯ  оказалась
настолько неожиданной, что мы сперва даже не смогли понЯть ее истоки.  ќто
было всего одно слово, одно высказывание ‘ильвы, которое  Я  приведу  чуть
позже; оно мгновенно указало нам правильный путь и разъЯснило, что  мешало
ей до сих пор идентифицировать  изображенных  человека  или  животное:  их
неподвижность. „лЯ  лисицы  живое  создание  -  это  ведь  не  предмет,  а
движение, сопровождаемое запахом. Ђ получилось  так,  что  она  узнала  на
картинке собаку, лишенную и того, и другого, узнала  самым  парадоксальным
образом, именно по причине ее неподвижности, и это узнавание вызвало у нее
потрЯсение такой силы, что она почти  впала  в  истерику.  €бо  собака  на
картинке была похожа на Ѓарона - Ѓарона,  который  к  тому  времени  давно
погиб.


   Џогиб он нелепо: удавившись собственной цепью. ‘корее всего,  ночью  он
поймал прошмыгнувшую мимо крысу и, пытаЯсь удержать ее, вертелсЯ на  месте
до тех  пор,  пока  не  намотал  себе  на  горло  всю  цепь;  он  не  смог
освободитьсЯ и задохнулсЯ. ЃеднЯга даже не залаЯл - так никто ничего и  не
услышал. ‚торой пес в это времЯ навернЯка спал. €  именно  ‘ильва,  придЯ,
как обычно  по  утрам,  поздороватьсЯ  со  своим  другом,  нашла  его  уже
окоченевшим, с высунутым Языком, давным-давно мертвым.
   Ћна не закричала, не позвала на помощь. ќто ”анни увидела из окна,  как
‘ильва стараетсЯ поставить пса на  ноги.  Ћна-то  и  поднЯла  тревогу,  мы
тотчас прибежали. џ  размотал  цепь,  ощупал  собаку,  надеЯсь  обнаружить
какие-нибудь признаки жизни. “вы, пес уже окоченел и  издавал  тот  прелый
запах шерсти и остывшего  тела,  который  предшествует  разложению.  Ќэнни
попыталась увести ‘ильву, но та Яростно отбивалась: то было  не  волнение,
не  горе,  а  обыкновенное  бессознательное  упрЯмство,  стойкаЯ  инерциЯ.
Љазалось, она просто хотела остатьсЯ там, где была, вот и все. џ пошел  за
работником на ферму, и мы с ним, завернув Ѓарона  в  брезент,  отправились
хоронить его. Љак и следовало опасатьсЯ, ‘ильва молча пошла  за  нами,  не
отставаЯ ни на шаг.
   Ќужно ли было рыть Яму при ней? Џоскольку Я не мог решитьсЯ ни  на  что
определенное, Я поступил так, как обычно и делают: отложил дело на  потом.
Њы просто положили Ѓарона под деревом.  џ  надеЯлсЯ,  что  ‘ильва,  обычно
легко отвлекающаЯсЯ, скоро  забудет  о  нем.  Ќо  она  еще  целый  час  не
оставлЯла своих трагических попыток поставить собаку на  ноги.  Ќаконец  Я
решилсЯ. Њы с работником вернулись и выкопали Яму. Ѓарон был опущен в нее.
‘ильва молча наблюдала за происходЯщим.  ѓлаза  ее  сузились,  пристальный
взглЯд не отрывалсЯ от могилы.
   џ спрашивал себЯ, что она сделает, когда мы  забросаем  могилу  землей.
Ћна не протестовала. Њолча смотрела на нашу работу и, когда мы  закончили,
покорно позволила увести себЯ. „ома она поела, как обычно, с аппетитом.
   Ќо днем, обманув бдительность Ќэнни, ‘ильва исчезла; мы нашли ее именно
там, где и ожидали: на могиле Ѓарона. Ћна уже почти откопала его.  Ћна  не
стала мешать мне  вновь  забросать  тело  землей,  не  противилась  Ќэнни,
котораЯ обнимала и целовала ее.  Ќо  глЯдела,  как  Я  орудую  лопатой,  с
каким-то упорным, неотрывным интересом.
   Ћна снова покорно позволила увести себЯ в дом,  где  принЯлась  играть,
как обычно, потом с неизменным аппетитом пообедала, а вечером, улегшись  в
постель, мгновенно заснула. Ќо утром опЯть отправилась  искать  Ѓарона  во
двор, туда, где он всегда сидел на цепи.  Њы  пошли  за  ней.  ‘перва  она
изумленно застыла  при  виде  цепи,  одиноко  брошенной  на  землю.  Џотом
направилась в лесок за фермой, где накануне был погребен  ее  друг.  Ќэнни
кинулась было за ней, но Я удержал ее. Њне казалось, что лучше дать ‘ильве
возможность дойти в своих открытиЯх до конца.
   Љогда позже мы подошли к ней, оказалось, что она опЯть разрыла  могилу,
но к телу не притронулась. Џо прошествии суток оно  выглЯдело  ужасно:  до
него уже добрались муравьи, кроты и черви, сделав труп похожим на  старый,
побитый молью, дырЯвый лоскут, весь в грЯзи и сукровице.  „а  и  запах  от
него  шел  жуткий.  ‘ильва  глЯдела  на  эти  гниющие  останки,  застыв  в
трагической неподвижности. џ подошел к ней, обнЯл за плечи и сказал:
   - ‚от видишь, он умер.
   Џоскольку Я дал ей увидеть мертвого пса, Я решил, что она должна узнать
и само слово. ’огда Я не понимал до конца, что это столкновение со смертью
- главный опыт в формировании человеческого разума; скажем  так:  Я  более
или менее смутно подозревал это. ‘ильва по-прежнему не  спускала  глаз  со
своего несчастного приЯтелЯ. € вдруг она начала дрожать - не очень сильно,
но безостановочно. Ќет, даже не дрожать, а скорее непрерывно  содрогатьсЯ.
џ еще крепче обнЯл ее. Ќаконец она спросила, с трудом выговариваЯ,  словно
Язык не слушалсЯ ее:
   - Ѓольше... не играть?..
   џ ответил - насколько мог мЯгче:
   - Ќет, ‘ильва, маленькаЯ моЯ. Ѓедный Ѓарон больше не играть.
   ‘ильва сотрЯсалась всем телом, все сильнее и сильнее. € вдруг,  оторвав
взглЯд от печальных останков, посмотрела на менЯ.  ‚  глазах  ее  не  было
вопроса. ’о  было  скорее  жадное,  пристальное  исследование  моих  черт,
похожее на глубокое  раздумье  о  значении  человеческого  лица.  џ  стоЯл
неподвижно, даваЯ ей рассматривать себЯ и не осмеливаЯсь ни улыбнутьсЯ, ни
нахмуритьсЯ, ни изобразить чрезмерную скорбь. џ нежно глЯдел  на  нее,  но
‘ильву интересовали не мои глаза: она изучала нос, губы, подбородок. Џотом
спросила - каким-то бесцветным, неестественно ровным голосом:
   - Ѓонни тоже... больше не играть?
   џ засмеЯлсЯ тихонько - только длЯ того,  чтобы  рассеЯть  это  странное
детское опасение.
   - Ќет-нет, Ѓонни еще будет играть. Ѓонни не мертвый! Ћн здоров,  совсем
здоров. Ћн будет играть с ‘ильвой каждый день!
   Љак ни странно, ответ этот рассердил ‘ильву. Ћна вырвалась  у  менЯ  из
рук, словно желаЯ установить дистанцию между собой и  мной.  €  повторила,
почти повелительно:
   - Ѓонни тоже больше не играть?
   ‘перва Я решил, что она, как это ни неожиданно,  вознамерилась  вменить
мне в обЯзанность траур по поводу смерти ее друга. „а-да, Я  понЯл  именно
так: думать об игре, когда умер Ѓарон, казалось ей ужасным.  Љонечно,  это
было Явно глупо, принимаЯ во внимание такую еще не развитую душу, животную
сущность ‘ильвы. џ ответил:
   - Љонечно, ты права, играть не сейчас, не сразу.
   Ќо тут же, еще больше изумившись, Я увидел, как  она  топнула  ногой  с
детским  нетерпением  -  так  раздражаетсЯ  ребенок,   которого   взрослые
отказываютсЯ  понЯть.  …е  лицо  судорожно  искривилось  от   досады,   но
одновременно от такой тоски, такой муки, такого ужаса, что,  когда  она  в
третий раз крикнула срывающимсЯ голосом: "Ѓонни тоже больше не играть?", Я
понЯл наконец, с душераздирающей уверенностью  понЯл:  она  хотела  знать,
наступит ли такой день, когда, подобно Ѓарону, ее "Ѓонни"  тоже  не  будет
больше играть, nevermore [никогда (англ.)].
   Њы зашли слишком далеко, отступать было некуда. Ќэнни, вытаращив глаза,
подавала мне отчаЯнные знаки, ее  отвислые  щеки  трЯслись  от  горестного
волнениЯ, она тоже все понЯла. Ќо Я отрицательно качнул  головой.  ‚перед,
подумал Я, смелее вперед! € ответил как можно спокойнее,  без  трагических
нот и вообще без всЯкого волнениЯ в голосе:
   - „а, Ѓонни тоже не играть когда-нибудь... но не скоро, так  не  скоро,
что не стоит даже об этом думать! - добавил Я поспешно,  видЯ  расширенные
ужасом ‘ильвины глаза.
   џ не строил иллюзий: врЯд ли ‘ильва способна понЯть значение  слов  "не
скоро". „а и нужно ли было при подобных откровениЯх  смЯгчать  мои  слова?
Џускай ‘ильва поймет и до конца примет эту истину во всей  ее  беспощадной
жестокости.
   ‘ильва открыла рот. Ћна открывала  его  все  шире  и  шире  и  внезапно
истерически рассмеЯлась - рассмеЯлась тем  самым  смехом,  который  больше
походил на испуганный вскрик. ќтот звук был так судорожно напрЯжен, что на
миг она даже "зашлась", как захлебываютсЯ в плаче новорожденные. Љогда она
вновь обрела дыхание, Я приготовилсЯ к тому, что сейчас она -  как  те  же
новорожденные - разразитсЯ новым криком. € ‘ильва действительно закричала,
но закричала словами. "Ќе хочу! Ќе хочу!" - безостановочно повторЯла  она,
и ее  нежное  заостренное  личико  свела  такаЯ  судорога  боли,  что  оно
сморщилось, как у обезьЯнки, побагровело и стало  почти  безобразным.  Ћна
вопила, что есть сил, дрожа всем телом, потом внезапно умолкла и  замерла.
€  провела  всей  ладонью,  снизу  вверх,  по  лицу,  вдруг  обмЯкшему   и
побелевшему - побелевшему настолько,  что  Я  испугалсЯ,  как  бы  она  не
потерЯла сознание. Ћна еще дважды или трижды повторила этот  жест,  словно
стираЯ рукой черты со своего тонкого лисьего личика и отметаЯ назад  рыжие
волосы, упавшие на глаза - эти безумные, расширенные  глаза,  уставившиесЯ
на менЯ с таким ужасом, словно и Я сейчас, как Ѓарон, умру у  ее  ног.  Џо
крайней мере так Я думал в тот миг - и думал, что именно это  ее  страшит.
Ќо мысли эти,  отныне  их  можно  было  так  назвать,  придЯ  в  движение,
растревожили ее бедный лисий мозг  с  такой  невероЯтной  быстротой,  что,
когда, по моим предположениЯм, сознание ее еще только  рождалось  в  хаосе
смЯтениЯ от боли и горЯ, мозг  ее  на  самом  деле  уже  делал  выводы  из
случившегосЯ. € кончилось тем, что, в последний раз отведЯ  рукой  со  лба
непокорную рыжую прЯдь, она взглЯнула на менЯ потухшими глазами и спросила
- непередаваемым тоном, разбитым, еле слышным голосом, похожим  на  вздох:
"Ђ ‘ильва?.."


        26

   Ќе могу без волнениЯ  продолжать  свой  рассказ.  „аже  если  бы  в  ту
секунду, когда  ‘ильва  произнесла  свое  имЯ,  она  окончательно  узнала,
понЯла, что смертна; даже если бы в тот жестокий, завораживающий миг  менЯ
не захватило безошибочное, властное  ощущение,  что  она  пережила  вторую
метаморфозу,  внешне,  может  быть,  менее  загадочную,   чем   физическое
превращение, но зато настолько более чреватую  последствиЯми,  стигматами,
которые прожгут ее душу до самого дна; даже если Я не сказал бы себе,  что
в это мгновение  она  на  моих  глазах  преобразилась  вторично,  навсегда
отринув бессознательную, беззаботную счастливую свою лисью натуру,  чтобы,
дрожа, сделать первый шаг в потаенную область, в трагическую, смертельную,
мрачную, беспредельную, проклЯтую и возвышенную область дерзких  вопросов,
которые человек задает своим богам; даже если бы озарение не посетило  мой
собственный мозг в ту самую секунду, когда свет, озаривший ее  преходЯщее,
непостижимое состоЯние, вспыхнул в ее мозгу; даже если бы в тот миг  Я  не
подумал обо всем этом, поведение ‘ильвы все  равно  принудило  бы  менЯ  к
этому, и без промедлениЯ. €бо могу безошибочно утверждать, что именно в ту
секунду, после той секунды  все  действительно  изменилось,  и  изменилось
бесповоротно.
   Ћна прошептала: "Ђ ‘ильва?..", и Я не осмелилсЯ ей ответить. „а и ждала
ли она ответа? ђазве не был он  заключен  уже  в  самом  ее  вопросе?  Ћна
выговорила: "Ђ ‘ильва?.." - и взглЯнула на Ќэнни. Ћна глЯдела на нее, а не
на менЯ, ибо Ясно ощущала, верно угадывала, что здесь оборона  будет  куда
менее сильной. € действительно, под этим взглЯдом беднЯжка  Ќэнни  тут  же
дрогнула, не умеЯ скрыть свое волнение и замешательство. Ћна  простерла  к
‘ильве руки, лицо ее осветилось острой  жалостью  и  любовью.  Ќо,  вместо
того, чтобы броситьсЯ к ней  в  объЯтиЯ,  молодаЯ  женщина  отшатнулась  и
обвела нас обоих, менЯ и Ќэнни, ненавидЯщим взглЯдом. ђот ее  приоткрылсЯ,
но проклинать ‘ильва  еще  не  умела.  Џоэтому  она  круто  повернулась  и
бросилась бежать.
   Ћднако далеко она не убежала. ‚незапно она встала как вкопаннаЯ, словно
натолкнулась на край небосклона, на  горизонт  и  расшибла  об  него  лоб;
потерев этот лоб тыльной стороной руки, она повернулась и бегом  помчалась
через сад; на сей раз она и в самом деле  налетела  на  молодую  Яблоню  и
рухнула наземь, словно птица, ударившаЯсЯ о стекло, но тут же вскочила  на
ноги и понеслась в другом  направлении,  туда,  где  густые  кусты  кизила
подступали к деревьЯм; она бежала прЯмо на них с низко  опущенной  головой
и, пулей врезавшись  в  спутанные  заросли,  споткнулась  и  вновь  тЯжело
грохнулась на землю. Ќе вставаЯ, она медленно  свернулась  в  клубочек  и,
видимо отказавшись наконец от бесцельных попыток убежать, так  и  осталась
лежать в своем укрытии неподвижным комочком, похожаЯ на больного зайчонка.
   Ќэнни кинулась было к ней; на  этот  раз  Я  ее  остановил:  испытание,
выпавшее на долю ‘ильвы,  было  не  из  тех,  в  которых  можно  принимать
участие. Ќапротив, Я  знаком  попросил  Ќэнни  следовать  за  мной,  и  мы
удалились. €з окон второго этажа замка была видна живаЯ изгородь,  тот  ее
уголок, куда ‘ильва забилась, подобно больному зверьку. ‘тоЯ  в  бельевой,
мы с тоскливым страхом наблюдали за ней через  окно.  Ќэнни  сморкалась  -
беспрерывно, но с такой старательной сдержанностью, что в другой  ситуации
Я бы обЯзательно над ней посмеЯлсЯ. ’еперь же у менЯ не было ни  малейшего
желаниЯ веселитьсЯ. Ќочь тем временем нехотЯ  вступала  в  свои  права.  џ
начал опасатьсЯ этой неподвижности ‘ильвы. ‘только времени не двигатьсЯ  -
а вдруг у нее обморок? Ќо в этот момент мы увидели, как  ‘ильва  -  уж  не
холод ли тому был  причиной?  -  наконец  зашевелилась.  Ћна  выползла  из
кустов, поднЯлась и долго стоЯла,  словно  колеблЯсь.  Џотом,  к  великому
нашему облегчению (Ќэнни до боли стиснула мою руку), ‘ильва направилась  к
дому в туманных вечерних сумерках.
   Њы бросились вниз,  в  гостиную,  чтобы  встретить  ее.  Ќо,  вероЯтно,
напрасно зажгли свет. Ћна не  вошла.  …е  силуэт  промелькнул  в  окнах  и
удалилсЯ  по  направлению  к  ферме.  џ  махнул  Ќэнни  рукой,  чтобы  она
оставалась в доме, а сам поспешил в холл.  Љогда  Я  выбежал  на  крыльцо,
‘ильва с