‚ирджиниЯ ‚улф. Ћрландо

Ћцените этот текст:
‚ирджиниЯ ‚улф. Ћрландо

---------------------------------------------------------------
     © Copyright ‚ирджиниЯ ‚улф
     © Copyright …лена ‘уриц, перевод
     €здательство "Ђзбука", ‘анкт-Џетербург, 2000 г.
     OCR, Spellcheck: ’атьЯна Љобзева
     Date: 20 Jan 2006
---------------------------------------------------------------

ЃиографиЯ


                     ЏосвЯщаетсЯ ‚ите ‘аквилл-‚эст



ѓлава 1

     Ћн - поскольку не  было никаких сомнений в  том,  что  он мальчик, хотЯ
нарЯд  его  по  моде тех времен  скрывал пол  -  энергично  рассекал  воздух
кинжалом возле  головы мавра,  покачивающейсЯ  на стропиле.  Ѓыла  она цвета
старого  футбольного мЯча и почти от него неотличима, если бы не впалые щеки
да скупые прЯдки  сухих и  жестких волос - как пух на кокосе. Ћтец Ћрландо -
или, может быть, это дед - снес ее с саженных плеч Язычника, увидевшего свет
в диких пустынЯх Ђфрики; и  теперь она непрестанно  и нежно покачивалась  от
ветра,   задувавшего  в   чердачные   комнаты   гигантского  замка,  который
принадлежал отсекшему ее лорду.
     Џраотцы  Ћрландо скакали  верхами по полЯм асфоделей,  и  по кремнистым
полЯм, и по полЯм, омываемым чуждыми  реками,  и немало сносили голов самого
разного  цвета  со  множества плеч,  и  привозили  их  домой,  и  вешали  на
стропилах. Ћрландо поклЯлсЯ,  что продолжит  дело  предков. Ќо покамест  ему
было только  шестнадцать, еще не  дорос, его не  брали  с собой  скакать  по
Ђфрике или  ”ранции, а потому  он  тайком ускользал от матери, от павлинов в
саду, поднималсЯ на  чердак и  там бросалсЯ  в  битву, рубил и резал  воздух
клинком. €ногда  он рассекал веревку,  и тогда голова с глухим стуком падала
на  пол, и приходилось снова ее  привЯзывать, из рыцарских  побуждений крепЯ
почти  в недосЯгаемости,  так  что  враг победно  скалилсЯ  на  него черным,
иссохшим ртом. € голова качалась, качалась, потому что дом, в  верхнем этаже
которого жил Ћрландо, был так громаден, что ветер навеки попадалсЯ в ловушку
и металсЯ по чердаку, не  находЯ выхода, зимою и летом. Џредки Ћрландо  были
высокородны  - всегда,  с тех пор,  как  они  были вообще.  Ћни поднЯлись из
северного тумана в коронах пэров. €  полосы тьмы на полу не  оттого  ли  так
графили желтую заводь, что солнце вливалось на чердак сквозь просторный герб
витража?  Ћрландо  сейчас  стоЯл  в  самом  центре  желтого  геральдического
леопарда. Љогда он положил  руку  на подоконник,  чтобы отворить окно,  рука
стала красной,  голубой  и желтой, как крыло  бабочки.  € любители символов,
охотники  до  их  расшифровки,  могут  взЯть  на  заметку,  что,  тогда  как
прелестные ноги, стройное тело  и отличный разворот плеч Ћрландо  окрасились
всеми геральдическими оттенками, лицо его, когда  он отворил окно, озарЯлось
исключительно  самим  солнцем. Ѓолее светлого,  строптивого  лица вы себе  и
представить не можете. Ѓлаженна мать, котораЯ произвела такого  на свет, еще
блаженней описывающий его жизнь  биограф! …й никогда не придетсЯ печалитьсЯ,
ни ему - нуждатьсЯ  в услугах поэта  или романиста. Ћт подвига к подвигу, от
победы к  победе,  от  должности  к должности  будет  следовать герой, и его
летописец  за ним, покуда не достигнут оба  того  положениЯ, которое  ЯвитсЯ
вершиною их мечтаний. Ћрландо,  судЯ по внешности, был в точности создан длЯ
подобного поприща.  ђозовые  щеки подернулись  персиковым  пушком; пушок над
губой  всего лишь чуть-чуть загустевал по сравнению с пушком  на щеках. ‘ами
губы  были  резко  очерчены   и  слегка   изогнуты  над  безупречным   рЯдом
миндальнейше-белых зубов. Ѓез сучка без  задоринки был задорно-стремительный
нос; волосы темные; и маленькие, тесно прижатые к голове ушки. †аль, однако,
что  сей  перечень юных  совершенств  будет  неполон без упоминаниЯ  о лбе и
глазах. †аль, что люди  редко поЯвлЯютсЯ на свет  лишенными  того и другого;
ибо, если  мы взглЯнем  на  стоЯщего  у  окна  Ћрландо,  мы вынуждены  будем
признать,  что  глаза  у него были,  как  фиалки  в  росе,  громадные, будто
переполненные  их расширЯющей влагой; а лоб  - как мраморный купол,  зажатый
меж медально-гладких висков. ‘тоит нам взглЯнуть на этот лоб и в эти глаза -
и мы уже  захвачены восторгом. ‘тоит нам взглЯнуть на этот лоб и в эти глаза
- и мы  вынуждены  будем признать  тысЯчи сомнительных вещей,  мимо  которых
обЯзан скользить всЯкий уважающий  себЯ биограф. “виденное его раздражало, -
например, его мать, весьма  прекраснаЯ собою  дама в зеленом, направлЯющаЯсЯ
кормить павлинов в  сопровождении  ’уитчетт, своей горничной;  увиденное его
восхищало - деревьЯ,  птицы; влюблЯло в смерть  - вечернее небо, снижающиесЯ
грачи; и, взлетев по спиральным ступенькам мозга - а мозг был вместительный,
- увиденное, смешавшись с садовыми звуками - треск  деревьев, стук топора, -
вызывало в нем разгул и сумЯтицу чувств и страстей, которые ненавидит всЯкий
уважающий себЯ биограф. Џродолжим, однако, - Ћрландо медленно  втЯнул голову
в плечи, сел за стол  и с отвлеченным  видом человека, привыкшего делать это
ежедневно  в  определенный  час,  вынул  тетрадь,  озаглавленную "ќтельберт.
’рагедиЯ  в  пЯти актах",  и  обмакнул старое  испачканное  гусиное  перо  в
чернильницу.
     ‘коро  он намарал страниц  десЯть  стихов.  Њысль  его, очевидно,  была
быстра,  но  абстрактна.  Џорок, Џреступление,  Ќужда были  персонажи драмы;
Љороль и  Љоролева  правили неозначаемыми  территориЯми; ужасные замыслы  их
поглощали;  благородные  чувства снедали; ни слова  не  говорилось так,  как
сказал бы он  сам, но все выворачивалось с  быстротой и ловкостью,  которые,
учитываЯ его возраст - ему еще не исполнилось и семнадцати - и тот факт, что
шестнадцатому  столетию  оставалось  скрипеть  еще  несколько  лет,  -  были
поистине  замечательны. Ќо вот  наконец он  запнулсЯ.  Ћн,  как все и всегда
молодые поэты, описывал природу, и, чтобы как  можно точней передать оттенок
зеленого,  он  взглЯнул  (проЯвлЯЯ  незаурЯдную  смелость)  на  сам  зеленый
предмет,  которым  в данном случае оказалсЯ лавровый куст у  него под окном.
Џосле чего,  разумеетсЯ, о писании уже  не  могло быть  и  речи.  ‚  природе
зеленое - это одно, и зеленое в литературе - другое. Џрирода со словесностью
не  в ладу от природы;  попробуйте-ка их  совместить -  они  изничтожат друг
друга. Ћттенок  зеленого,  который разглЯдел Ћрландо, сразу  нарушил  рифму,
сломал ему метр.  Ќо природа еще и не  на такое способна. ‚зглЯните только в
окно, на пчел  между  цветов,  на  зевнувшего  пса, на солнце,  клонЯщеесЯ к
закату,  только  подумайте: "Њного  ли мне суждено еще увидеть закатов"  - и
т.д. и т.п. (мысль чересчур известнаЯ, чтобы приводить ее  здесь целиком), и
вы уроните перо, схватите плащ и выскочите из комнаты, споткнувшись при этом
о расписной сундук. Џотому что Ћрландо был чуточку неловок.
     Ћн  старалсЯ  никого  не  встретить.  ‘табсс,  садовник,  шел по тропе.
Ћрландо прЯталсЯ  за деревом, пока тот не прошел мимо. € скользнул к боковой
калитке. Ћн обходил стороной все конюшни, все псарни, пивоварни, плотницкие,
бани - все места, где вытоплЯли воск, забивали скот, ковали  подковы, тачали
сапоги,  ибо  замок  вмещал  в  себЯ  целый город, гудевший людьми, занЯтыми
разными ремеслами, - и, никем не замеченный, он вышел  на заросшую, бежавшую
вверх по холму тропку. …сть, наверное, свЯзь между свойствами: одно тЯнет за
собой другое;  и биограф обЯзан тут привлечь свое внимание к тому факту, что
неловкость часто бывает свЯзана с любовью  к уединению. ђаз он  споткнулсЯ о
сундук,  Ћрландо, конечно, любил уединенные места, просторные  виды -  любил
чувствовать, что он один, один, один.
     €  после  долгого молчаниЯ он,  наконец-то открыв  уста,  выдохнул:  "џ
один".  Ћн очень быстро пошел  в гору через  папоротники и кусты боЯрышника,
спугиваЯ диких птиц и оленей, и  вышел к  месту, осененному одиноким  дубом.
ќто было высоко,  так  высоко,  что девЯтнадцать графств Ђнглии  были  видны
внизу, а в Ясные  дни  и все тридцать, а то и  сорок  графств  - в уж  очень
хорошую  погоду. €ногда можно  было увидеть ‹а-Њанш, неустанно кативший свои
волны. Њожно было увидеть реки, и скользЯщие по  ним  лодочки,  и плывшие  к
морю галеоны;  и  армады, а над ними пушечный пух и дальний пушечный гром; и
форты по берегам; и замки среди лугов; а там сторожевую башню, там крепость,
и  снова  просторный  замок,  как  у  отца  Ћрландо,  огромный,  как  город,
обнесенный стеной. Љ востоку были шпили ‹ондона, городской дым; а на  самом,
наверное,  горизонте,  когда  ветер  дул куда  следует,  скалистаЯ вершина и
острые  зубцы  ‘ноудона  сквозили   между  облаков.   Њинуту  Ћрландо  стоЯл
подсчитываЯ, разглЯдываЯ, узнаваЯ. ‚от замок отца, вот дЯдин. ’етушкины - те
три башни  между деревьев. ЏолЯ были их, и леса; фазаны, олени и лисы, бобры
и бабочки.
     Ћн  глубоко  вздохнул  и  припал  - в движениЯх его  была  страстность,
заслуживающаЯ  этого  слова  -  к  земле  у  корней дуба.  …му  нравилось  в
быстротечности лета чувствовать под собою земной хребет, за каковой принимал
он  твердый корень дуба; или - ибо образ находил на  образ -  то был  мощный
круп его конЯ; или палуба тонущего кораблЯ - не важно  что, лишь бы твердое,
потому что ему непременно хотелось к чему-то прикрепитьсЯ плавучим сердцем -
сердцем, тЯнущим в путь; сердцем, которое наполнЯли тугие, влюбленные ветры,
каждый вечер, едва он вырывалсЯ на волю. ‚от он и прикрепил его к дубу и так
лежал, покуда постепенно унималсЯ  трепет  в  нем самом  и вокруг; затихнув,
повисали  листочки;  замирали олени; останавливались летние  бледные облака;
затекали и тЯжелели его члены; и он очень тихо лежал; и олени уже подступали
ближе, и над ним кружили грачи, и ласточки, нырЯЯ, припадали к  нему, голову
близко-близко  облетали  стрекозы,  -  будто  всЯ  щедрость,  все плодородие
летнего вечера влюбленным наметом окутывали его тело.
     —ерез  час,  наверное, - солнце быстро  скатывалось  к горизонту, белые
облака тронуло багрецом, холмы лиловостью, синевою лес, и долины почернели -
протрубил  рог.  Ћрландо вскочил. Џронзительный зов шел  из глубины  долины;
откуда-то  из темноты; из  тесноты; из лабиринта;  из города,  препоЯсанного
стенами; он шел  из недр собственного его  величавого  дома, темного прежде,
но, пока  он на него  смотрел и одинокому рогу вторили все  новые, все более
настойчивые  зовы, дом этот стрЯхивал  с себЯ  темноту и вот уже  засветилсЯ
огнЯми.  Ѓыли  огоньки  мельтешащие,  поспешные, как  когда  слуги  бегут по
коридору на господский колокольчик; были высокие, важные огни, какие горЯт в
пустынности пиршественных  зал в ожидании гостей;  и еще другие огни нырЯли,
парили, тонули, взлетали,  как  и положено  огнЯм в  руках  слуг,  когда  те
кланЯютсЯ,  преклонЯют колена, со всей  пышностью  вводЯ  в покои владычицу,
высадившуюсЯ из кареты. Љони трЯсли плюмажами. Џожаловала Љоролева.
     Ћрландо  никуда  уже не смотрел.  Ћн мчалсЯ вниз.  ЊетнулсЯ  в  ворота.
‚злетел по винтовой лестнице. Љ себе. —улки швырнул в один угол, куртку  - в
другой.  Ћн смачивал  волосы. ’ер  руки.  Џолировал  ногти. Џеред  маленьким
зеркалом,  при двух оплывших  свечках, натЯнул  алые  бриджи, надел  плоеный
воротник, тафтЯной жилет,  туфли с помпонами вдвое больше георгинов - все за
десЯть минут ровно по часам. Ћн  был готов. Ћн был  весь красный. ‡адыхалсЯ.
Ќо он опаздывал ужасно.
     ‘резаЯ расстоЯние, он спешил изведанным путем по анфиладам,  переходам,
лестницам к  пиршественной зале, расположенной через  пЯть  акров  в  другой
стороне замка. Ќо, как  он ни  спешил, скользЯ мимо  людских и девичьих,  он
вдруг  остановилсЯ.  „верь гостиной  миссис  ‘тьюкли  стоЯла настежь, -  без
сомнениЯ, сама она со  всеми своими ключами побежала к хозЯйке.  Ќо там,  за
обеденным  столом прислуги,  перед пивной  кружкой и  листом  бумаги,  сидел
обрюзгший,  обшарпанного вида господин  с  грЯзноватыми манжетами и в темном
домотканом  платье. Ћн  держал  в  руках  перо,  но не  писал. Љазалось,  он
перекатывал,  примеривал  в  уме  какую-то   мысль,   пока  не  приладит  ее
окончательно  к своему  вкусу.  ѓлаза,  выкаченные,  застланные, похожие  на
странные зеленые каменьЯ, он  вперил в одну  точку. Ћрландо он не видел. Љак
ни спешил  Ћрландо, он  застыл.  “ж  не поэт  ли перед  ним? “ж  не стихи ли
сочинЯет? "ђасскажите  мне, - хотелось крикнуть Ћрландо,  -  расскажите  обо
всем на свете", ибо о поэтах и стихах у него были самые дикие, самые нелепые
понЯтиЯ, - но как вы заговорите с человеком, когда он вас не видит? Љогда он
видит вместо  вас людоедов, например, сатиров, а то и дно  морское? Ђ потому
Ћрландо  стоЯл и смотрел, как тот вертел в руках перо и так и эдак и думал с
неподвижным взором и  потом вдруг  быстро набросал несколько строк  и  снова
поднЯл глаза.  Џосле чего,  охваченный робостью, Ћрландо  поспешил дальше  и
влетел в пиршественную залу как раз в последнюю секунду, чтобы  броситьсЯ на
колени,  смущенно  поникнуть  головой и протЯнуть чашу  розовой  воды  самой
великой Љоролеве.
     €з-за  своей робости он видел только опущенную в  воду  руку, унизанную
перстнЯми; но и того довольно.
     ђука врезалась в памЯть: тонкаЯ,  с  длинными  пальцами, как бы навечно
округленными  на  скипетре  или  державе; нервнаЯ,  злаЯ,  нездороваЯ  рука;
повелительнаЯ  рука, по манию которой слетает с плеч любаЯ голова; рука, как
догадалсЯ  он, соединеннаЯ со старым телом, которое пахнет  шкапом, где меха
блюдутсЯ  в камфарных  шариках,  и,  однако, обрЯжено в парчу  и  жемчуга  -
прЯмое, как струна, несмотрЯ на мучительную ломоту в суставах; не сдающеесЯ,
как бы ни терзали его страхи; а глаза у Љоролевы были светло-желтые. ‚се это
он  почувствовал, покуда посверкивали в воде  великолепные перстни,  а потом
голову ему странно сжали - чем, возможно, и объЯснЯетсЯ тот факт,  что он не
видел больше  ничего  хоть  сколько-нибудь  достойного вниманиЯ летописца. Љ
тому же в мыслЯх  его клубилсЯ  вихрь  противоположных  впечатлений - чернаЯ
ночь и полыхание  свечей,  обшарпанный  господин и великаЯ Љоролева,  сонные
полЯ и толкотнЯ слуг,  - словом, он не видел  ничего,  точнее,  видел только
руку.
     Љоролева же, из-за  подобного стечениЯ обстоЯтельств, видела, вероЯтно,
только  голову.  Ќо  если  можно по  руке  составить  представление  о теле,
вмещающем  все атрибуты  великой  Љоролевы -  ее  вздорность,  храбрость, ее
хрупкость  и  безжалостность,  - то, разумеетсЯ, и голова, с  тронной высоты
увиденнаЯ  той, чьи глаза, если верить  восковым персонам в  ‚естминстерском
аббатстве,  всегда  глЯдели  зорко,  тоже поставлЯла  достаточную  пищу  длЯ
умозаключений.  „линные  локоны,  склоненные  перед  нею  так  смиренно, так
невинно, разве не свидетельствовали  о паре стройнейших ног, на каких только
стаивал  когда-нибудь  юный  вельможа, о фиалковом взоре и золотом сердце, о
верности владычице и мужских чарах - всех тех чертах, котораЯ стараЯ женщина
ценила  тем сильней, чем  меньше они оставались ей подвластны.  €бо Љоролева
постарела и прежде  времени согнулась. ‚ ушах ее вечно гремел пушечный гром.
Џеред глазами  блистала то  каплЯ  Яда,  то  клинок.  ‘идЯ  за  столом,  она
прислушивалась и слышала канонаду со стороны  ‹а-Њанша; она вздрагивала: что
это  - ругань?  шепот? Ќевинность, простота кажутсЯ ей  еще  милей, когда их
сопоставишь с  эдаким мрачным фоном. Ђ потому  в  ту  же  ночь, если  верить
преданию, пока Ћрландо крепко спал, она,  по всем правилам скрепив пергамент
своею подписью и печатью, отказала  огромный уединенный замок, прежде бывший
в пользовании архиепископа, а потом и королЯ, - отцу Ћрландо.
     Ћрландо всю ночь проспал в полном неведении. Љоролева его поцеловала, а
он и не  заметил. Ќо может быть, - кто разберетсЯ в женском сердце? - именно
его неведение и  то, как он вздрогнул, когда ее  губы  коснулись его щеки, -
именно это все и  удержало  воспоминание о  юном родиче (они  были  роднЯ) в
сердце  Љоролевы?  ’ак или иначе, не прошло  и  двух  тихих  сельских лет  -
Ћрландо  едва успел  сочинить каких-нибудь двадцать  трагедий,  всего дюжину
поэм и десЯтка  два сонетов, - как поступило известие, что Љоролева ждет его
в “айтхолле.
     - Ђ! - сказала она, глЯдЯ, как  он приближаетсЯ к ней длинной галереей.
-  Ђ вот  и  мой  непорочный  мальчик! (‚  облике  его сохранЯлась  чистота,
намекавшаЯ  на непорочность, тогда как  слово в прЯмом  значении было уже  к
нему неприложимо.)
     - ЏриблизьсЯ! - сказала она. ЏрЯмаЯ, как проглотившаЯ аршин, она сидела
у огнЯ. Ћна задержала его на расстоЯнии метра и мерила взглЯдом  с головы до
пЯт. ‘верЯла  ли  она  те,  прежние наблюдениЯ с  увиденным  теперь  воочию?
Џодтвердились  ли ее догадки? ѓлаза, рот, нос,  грудь, бедра, руки - все это
она  оглЯдела; и губы  у нее Явственно подрагивали; но при  виде его ног она
расхохоталась вслух. Ћн был - живой образчик юного вельможи. „а, но каков он
изнутри? Ћна  воткнула  в него желтый  Ястребиный взор,  словно  намереваЯсь
насквозь  пробуравить  душу.  Ћн не  дрогнул, только зарделсЯ, как дамасскаЯ
роза,  что  ему  очень  шло  и подобало.  ‘ила,  благородство, возвышенность
мечтаний, безрассудство, юность, поэзиЯ - она читала как по раскрытой книге.
‚друг она стащила с пальца кольцо  (сустав заметно вздулсЯ)  и, надев ему на
палец, пожаловала его  в камергеры и казначеи; потом  наложила  на него цепи
службы  и, повелев  ему преклонить  колено,  привЯзала к  стройнейшей  части
последнего усыпанный драгоценностЯми орден ЏодвЯзки. Ћтныне Ћрландо ни в чем
не было  отказа.  Џри торжественных выездах  он гарцевал рЯдом с королевской
дверцей.  …го  отправили в отландию с  грустным  посольством  к  несчастной
королеве.  Ћн собралсЯ  уж  отплыть  на  польские полЯ сражений, но тут  его
отозвали.  Љак  могла  она  отдать  на  растерзание  это  нежное  тело,  как
допустить, чтобы эта кудрЯваЯ голова  скатилась в пыль?  Ћна его держала при
себе. ‚ час победы, в час высшего торжества,  когда гремели пушки  ’ауэра, и
воздух  так пропиталсЯ порохом, что впору нюхать его вместо табака, и  толпы
восторженно  ревели у нее  под окнами, она привлекла его к себе, к подушкам,
на которые  уложили ее фрейлины (она была  слаба, стара), и вынудила уткнуть
лицо в  сей удивительный  состав  -  она  уже месЯц  не менЯла платье, -  от
которого  пахнуло,  подумал он,  вспомнив впечатлениЯ детства, ну в точности
как из старого материнского  шифоньера, где держали  меха. Ћн поднЯлсЯ, чуть
совсем не задохнувшись в этих объЯтиЯх.
     - ‚от  она! ‚от она - моЯ победа! - шепнула  Љоролева,  и  тут  как раз
взвилась ракета и облила багрЯнцем царственные щеки.
     „а,  старуха  его любила.  Љоролева,  котораЯ умела распознать мужчину,
хотЯ, как поговаривали,  и не совсем  обычным  способом, замыслила  длЯ него
великолепную, блистательную будущность. …му дарили  земли, отписывали замки.
Ћн  будет  утехой  ее закатных дней - целебным бальзамом, могучей  опорой на
склоне лет. Ћна  расточала эти посулы  и странные,  деспотические ласки (они
теперь были в ђичмонде), проглотив аршин,  в  негнущейсЯ парче сидЯ  у огнЯ,
который, как его ни раздували, все ее не согревал.
     Ђ  тем временем  надвигались  долгие  зимние месЯцы.  „еревьЯ  в  парке
сковало холодом.  ђека уже с ленцой катила воду. € вот однажды, когда  выпал
снег,  и толпились тени в темных залах, и в парке трубили олени, она увидела
в  зеркальце,  которое всегда  держала  при  себе, боЯсь соглЯдатаев, сквозь
двери, которые всегда  держала отворенными,  боЯсь убийц,  как юноша  - нет!
ужель  Ћрландо?  -  целует  девушку.  Ћ  ѓосподи!  „а  кто  же   эта  наглаЯ
вертихвостка?  ‚цепившись в золотую  рукоЯть кинжала, она  бешено хватила по
зеркальцу. ‡азвенело стекло;  сбежались люди; ее  поднЯли и снова  усадили в
кресла; но она так и не оправилась от этого удара и, покуда дни ее влачились
к концу, часто сетовала на предательство мужчин.
     ‚озможно, Ћрландо и виноват; но, в конце концов, нам ли его судить? ‚ек
был елизаветинский; их нравы были не то что  наши нравы; ну и поэты тоже,  и
климат, и даже овощи. ‚се было иное. ‘ама погода, холод и жара летом и зимой
были, надо полагать, совсем, совсем иного градуса.  ‘иЯющий, влюбленный день
отграничивалсЯ от ночи  так же четко, как вода от  суши.  ‡акаты были гуще -
красней;  рассветы - аврористее и белее.  Ћ  наших сумерках, межвременье,  о
медленно и скучно скудеющем свете не было тогда и помину. „ождь или  хлестал
ливмЯ, или  уж  совсем не шел. ‘олнце сиЯло - или стоЯла тьма. ЏереводЯ  все
это в область метафизики, как водитсЯ у них, поэты прелестно пели о том, как
вЯнут розы,  опадают  лепестки. Њиг краток, они пели,  миг минует, и  долгой
ночью  все уснут. “хищрениЯ  теплиц  и оранжерей  ради  сохранности  летучих
лепестков и  мигов  - были не по их  части.  Ћ вЯлых затеЯх и половинчатости
нашего  усталого  и сомнительного  века они  понЯтиЯ не  имели.  ‚о всем был
напор.  –веток  цветет,  вЯнет. ‘олнце  встает,  заходит.  ‚любленный любит,
бросает  свой  предмет.  €  то,  что поэты  рекомендовали  в  стихах,  юноши
исполнЯли на  деле. „евушки были  - розы. Љрасота их  была  быстротечна, как
красота цветка. €х следовала рвать до наступлениЯ темноты, ибо день краток и
день  - все. Ђ потому, если Ћрландо, следуЯ велению  климата, поэтов, самого
века, сорвал с подоконника цветок, когда на землю выпал снег, а  рЯдом бдела
Љоролева,  - неужто  мы  его  осудим? Ћн был молод,  неискушен - он  уступал
природе.  —то же  до  девушки,  мы не лучше королевы …лизаветы знаем ее имЯ.
„орис,  •лорис,  „елиЯ, „иана? Ћн всех по  очереди их  зарифмовал. ќто могла
быть знатнаЯ леди, могла  быть и служанка. “ Ћрландо был  широкий вкус  - он
любил не  одни  садовые  цветы:  полевые цветочки, даже  сорные  травы равно
пленЯли его воображение.
     ‡десь,  по  обычаю  биографов,  мы грубо  обнажим  любопытную  черточку
Ћрландо,  объЯснЯемую,  видимо, тем фактом,  что одна  из  его  бабок носила
фартук и  подойник.  Ќесколько  крупиц  кентской  и сассекской грубой  почвы
подмешались к тонкому, изысканному  току  из Ќормандии.  ‘ам  он считал, что
смесь чернозема  с голубой  кровью вовсе недурна.  ’ак или иначе, он  всегда
тЯнулсЯ к низкому обществу, в особенности из грамотеев, которым ум так часто
мешает  выбитьсЯ  в  люди, - будто подчинЯлсЯ  родственному зову. ‚  ту пору
жизни, когда в голове его  вечно жужжали  рифмы и он редко ложилсЯ спать, не
намарав предварительно  какой-нибудь выспренности,  шейка иной сокольниковой
дочки  и смех лесниковой  племЯнницы казались ему  предпочтительней, чем все
обольщениЯ придворных дам.  Ђ потому он повадилсЯ ночами к ‘тарой лестнице в
“оппинге и тому подобным местам, окутанный серым плащом, дабы  скрыть звезду
на шее и  подвЯзку  на колене. ’ам,  с  пивной кружкой  в руке, под перестук
шаров и кеглей, он слушал повести матросов о  том,  чего они понатерпелись в
земле ѓишпанской; о том, как кто-то потерЯл палец, а кто, увы! и нос, -  ибо
устный рассказ не всегда столь гладко и приЯтно закруглен,  как занесенный в
книжку.  Ћсобенно  любил  он  слушать, как  они  горланЯт песни об  Ђзорских
островах, меж тем как вывезенные оттуда попугайчики поклевывали  кольца в их
ушах, стучали твердыми, жадными  клювами по их перстнЯм  и сыпали  столь  же
отборной  бранью, что  и  хозЯева.  †енщины едва  ли уступали  этим  птичкам
свободою  манер  и  вольностью речей. Ћни  взбирались  к  Ћрландо на колени,
обнимали его  за  шею и,  подозреваЯ, что  под  его  плащом  скрыто  кое-что
незаурЯдное,  спешили  к  доказательству  своих  догадок  не  меньше  самого
Ћрландо.
     ‚озможностей представлЯлось достаточно. ђека рано  оживала  и  допоздна
кишела  Яликами, барками и судами всЯкого разбора. Љаждый день уходил в море
какой-нибудь славный корабль, держа путь на €ндию, а другой, потемнелый, под
обтрепанными парусами и с волосатыми чужаками на  борту,  тЯжко вваливалсЯ в
гавань.  Ќикто не спохватывалсЯ,  если юноши и девушка  валандались  на реке
после  заката,  не вскидывал бровь, едва молва заставала их в мирных, сонных
объЯтиЯх среди мешков с сокровищами. Ђ именно  такое приключение и выпало на
долю  Ћрландо, ‘ьюки и  графа Љамберленда. „ень был жаркий; ласки бурны; сон
их сморил  среди рубинов.  Џозже,  ночью,  граф, чьи  богатства  зависели во
многом  от  рискованных  испанских  предприЯтий,  один,  с  фонарем,  пришел
осматривать  добычу.  Ћн осветил  бочонок. €  отпрЯнул,  чертыхаЯсь. Ѓочонок
обвивали  два  сонных духа. ‘уеверный  от природы, имеЯ  на  совести  немало
тЯжких преступлений, граф  принЯл парочку (обоих окутывал алый плащ, а груди
‘ьюки  были чуть не  белей вечных  снегов  в  Ћрландовых  стихах)  за  духов
утонувших матросов,  вышедших  к нему из  морской пучины с  немым укором. Ћн
крестилсЯ. Ћн каЯлсЯ. ‘трой богаделен  вдоль  ин-роуд -  и поныне  ощутимый
плод  его  минутного смЯтениЯ. „южина неимущих приходских старух и  посейчас
днем попивает чай, а ночью благословлЯет его светлость за  кров над головою,
- так запретнаЯ любовь на контрабандном судне... однако мораль мы опустим.
     Ћрландо, впрочем,  скоро  наскучил  этой  жизнью  -  и  не только из-за
отсутствиЯ  комфорта и убогости соседствующих улиц, но  из-за грубых  нравов
простонародьЯ.  ‡десь мы должны  напомнить, что  нищета  и  преступлениЯ  не
обладали длЯ  елизаветинцев  столь  притЯгательной силой,  какой обладают  в
наших глазах. ’е вовсе  не стыдились образованности; ничуть не  считали, что
родитьсЯ сыном мЯсника - удача и что неграмотность - великаЯ заслуга; отнюдь
не  полагали,  подобно  нам,  что  "жизнь"  и  "действительность" непременно
сопрЯжены  с невежеством и хамством,  равно как  и с другими синонимами двух
этих слов. ‚овсе не в поисках "жизни" вращалсЯ Ћрландо  среди простолюдинов;
вовсе не в погоне за "действительностью" он их оставил. Ќо, выслушав в сотый
раз, как „жек потерЯл свой нос, а ‘ьюки свою невинность - а рассказывали они
об  этом, надо сказать, прелестно, - он несколько затосковал от  повторениЯ,
потому  что нос  может  быть  отрезан  всего одним  манером, как и  потерЯна
невинность, - или ему так казалось? - тогда  как разнообразие в искусствах и
науках живо задевало его любознательность. Ђ потому, навсегда сохранив о них
благодарную  памЯть,  он перестал посещать  пивные и  кегельбаны, серый плащ
засунул в шкаф и, сверкаЯ звездой на шее и подвЯзкой на колене, снова ЯвилсЯ
при дворе королЯ  џкова. Ћн был  молод, он был богат, он  был  хорош  собой.
Ќикто не мог быть встречен с большей готовностью и ободрением, чем он.
     ‚о  всЯком случае, многие дамы - и это достоверно известно - стремились
его  осчастливить.  ’ри имени,  по  крайней мере, открыто сопрЯгались с  его
именем и титулом: •лоринда, ”авила, …фросиниЯ - так он их называл в сонетах.
     €зложим по порЯдку. •лоринда была весьма изысканнаЯ, тонкаЯ особа, - во
всЯком случае, Ћрландо был не на шутку ею увлечен шесть с половиной месЯцев;
но у нее были белые ресницы, и она  не  выносила вида крови. €з-за жаренного
зайца на родительском  столе она упала в  обморок. Љ тому же она подпала под
влиЯние попов  и экономила  на нижнем белье, чтобы подавать  милостыню.  Ћна
взЯлась  наставлЯть Ћрландо на  путь истинный, и это оказалось так противно,
что он сбежал, и не очень в том раскаивалсЯ,  когда она вскорости умерла  от
оспы.
     ”авила,   следующаЯ,  была  из   совсем  другого  теста.  „очь  бедного
сомерсетского дворЯнина,  исключительно  благодарЯ  собственному  усердию  и
неустанной  работе прекрасных  глазок она  пробилась  ко  двору,  а  там  уж
искусность в верховой езде, изЯщнаЯ поступь и легкость в танцах снискали  ей
всеобщее расположение. Ћднажды тем не менее она имела неосмотрительность так
отстегать  спаниелЯ,  разодравшего  ей  шелковый чулок  (справедливости ради
следует заметить,  что  чулок у ”авилы  было  немного, да  и  те в  основном
простые),  что  тот  чуть не  отдал  Ѓогу душу  под самым  окном  у Ћрландо.
Ћрландо,  страстный любитель животных, тотчас разглЯдел, что зубы  у  ”авилы
кривые, а два передних торчат, объЯвил, что это вернейший признак жестоких и
порочных наклонностей  в  женщине,  и  в  тот  же  вечер  разорвал  помолвку
навсегда.
     ’ретьЯ, …фросиниЯ,  была, безусловно, самым  серьезным  его увлечением.
Ћна  происходила  от  ирландских  „езмондов,  и  фамильное ее  древо,  таким
образом, было не менее  древним  и глубоко  укорененным, чем  у Ћрландо. Ћна
была светловолоса, цветущего здоровьЯ и разве самую малость флегматична. Ћна
свободно изъЯснЯлась по-итальЯнски, сверкала прелестным рЯдом верхних зубов,
хотЯ нижние, быть может, и были чуточку  не  так белы.  Ћна  показывалась на
люди не иначе как с  гончей либо со спаниелем на коленЯх,  кормила  их белым
хлебом  с  собственной тарелки; дивно  пела  под клавесин  -  и  всегда была
неодета  до полуднЯ, так тщательно она следила за собой. Ћдним словом, самаЯ
подходЯщаЯ партиЯ длЯ высокородного юноши, подобного Ћрландо, и дело было на
мази, стрЯпчие  с обеих  сторон уже пеклись о брачном договоре, вдовьей доле
наследства, приданом, резиденциЯх и  прочем, что  требуетсЯ  утрЯсти,  чтобы
одно  большое  состоЯние  сочетать  с другим, когда  вдруг,  с  резкостью  и
суровостью, присущими в  те  времена  английскому климату,  нагрЯнул ‚еликий
•олод.
     ‚еликий •олод,  свидетельствуют  историки, превосходил  суровостью  все
холода, когда-либо выпадавшие на  долю этих островов. Џтицы гибли на лету  и
камнем падали на землю. ‚ Ќорвиче одна молодаЯ крестьЯнка,  пустившись через
дорогу  во всегдашнем своем  крепком здравии,  при всем честном народе  была
застигнута на углу ледЯным вихрем, обращена в  пыль и в  таком виде взметена
над  крышами. ‘мертность среди  овец  и  крупного  рогатого скота  достигала
небывалых показателей. ’рупы промерзали так, что их не удавалось отодрать от
почвы.  Ќередко приходилось  видеть на дорогах недвижные  стада замороженных
свиней.  ‚  полЯх  то и дела  попадались пастухи,  крестьЯне, табуны  коней,
мальчики, пугавшие птиц, загубленные морозом в мгновение  ока: кто ковырЯЯ в
носу, кто  прикладываЯсь к бутылке,  кто целЯсь камнем в ворону, котораЯ,  в
свою  очередь,  чучелом  торчала  на  ограде  в метре  от  него.  Њороз  так
свирепствовал, что его следствием порой ЯвлЯлось некое окаменение: полагали,
что множеством новых скал в известных своих частЯх „ербишир обЯзан  вовсе не
извержению вулкана, ибо такового не наблюдалось,  но  отвердению  несчастных
путников,  в  буквальном смысле  слова застывших в пути. –ерковь  ничего  не
могла  поделать,  и  хотЯ  кое-кто  из  землевладельцев  чтил  эти  останки,
большинство  предпочитало  их использовать  как  межевые вехи,  указательные
столбы или,  когда  форма камнЯ позволЯла,  корыта длЯ скота,  каковым целЯм
они, по большей части превосходно, служат и поныне.
     Ќо  пока  сельский люд  страдал  от  лютых  бедствий  и жизнь  в  глуши
застопорилась,  ‹ондон  предавалсЯ пышным  празднествам.  „вор  находилсЯ  в
ѓринвиче,  и новый король  задумал устроить всеобщие  увеселениЯ  по  случаю
собственной  коронации, чтобы  подмаслитьсЯ  к подданным.  Џо его повелению,
реку, промерзшую на двадцать футов в глубину и  в обе  стороны на шесть-семь
миль,  расчистили, изукрасили и превратили в парк с  беседками, лабиринтами,
аллеЯми, питейными киосками и прочими развлечениЯми - все на  его  счет. „лЯ
себЯ и придворных он выговорил известное пространство прЯмо против дворцовых
ворот, каковое,  отгороженное от публики всего лишь шелковой лентой,  тотчас
сделалось  средоточием  самого  блистательного   общества   Ђнглии.   ‚ажные
государственные мужи в жабо и бородах вершили судьбы отечества под малиновым
навесом королевской пагоды. ‚оеначальники замышлЯли падение  мавра и разгром
турчанина в полосатых шатрах , венчанных страусовыми перьЯми. Ђдмиралы важно
ступали по узким тропкам, с бокалом  в  руках, озираЯ горизонт и рассуждаЯ о
северо-западном  походе  и €спанской  Ђрмаде. ‚озлюбленные пары амурились на
соболЯми  устланных  диванах.  Њерзлые  розы  градом сыпались  на  королеву,
гулЯвшую в сопровождении придворных дам. ђазноцветные шары недвижно парили в
воздухе. ’ам и сЯм пылали  в огромных праздничных кострах дубовые и кедровые
поленьЯ, густо  посыпанные  солью,  так что  пламЯ  казало  зеленые,  рыжие,
лиловые Языки. Ќо как ни жарко горело, оно не  могло  растопить лед, который
при небывалой своей  прозрачности  мог твердостью поспорить  со сталью.  ’ак
прозрачен был лед, что на глубине нескольких футов можно было разглЯдеть где
застывшего  дельфина,  где форель. Ќедвижно лежали косЯки  угрей, и вопрос о
том, состоЯние ли  это  смерти или всего лишь забытьЯ,  из которого могло бы
вывести тепло,  терзал мыслителей. Ѓлиз  ‹ондонского  моста,  там,  где река
промерзла саженей на двадцать, на дне была отчетливо видна баржа, затонувшаЯ
осенью  под неподъемным  грузом Яблок. ‘таруха  маркитантка,  поспешавшаЯ  с
товаром на суррейскую сторону на рынок, сидела в своих  платках и  фижмах, с
Яблоками  в  подоле,  и   можно  было  поклЯстьсЯ,  что  она  их  предлагает
покупателю, если  бы  некотораЯ  голубоватость  губ  не  выдавала  горестную
правду.  ќто зрелище  особенно развлекало королЯ  џкова, и он  приводил сюда
придворных  на  него полюбоватьсЯ.  ‘ловом,  трудно передать, как  весело  и
живописно тут было днем. Ќо по ночам праздничное настроение достигало высшей
точки. €бо мороз не отпускал;  ночи стоЯли тихие;  луна и звезды сверкали  с
упорством бриллиантов, и под нежные звуки гобоев и лютней двор танцевал.
     Ћрландо, надо признатьсЯ, был  не  силен  в куранте или  вольте, скорей
неловок и несколько рассеЯн.  Џростые  танцы  родной  страны,  к которым был
приучен  с детства,  он Явственно предпочитал этим чужеземным выкрутасам. Ћн
как раз сомкнул пЯтки, заключаЯ очередной менуэт  или кадриль, в шесть часов
вечера седьмого ЯнварЯ, когда скользнувшаЯ из шатра московитов фигурка не то
мальчика, не то  девушки, ибо  свободный камзол и шальвары (по русской моде)
скрывали  пол, привлекла его сугубое внимание. ќту,  какого бы ни  была  она
пола,  особу,   небольшого   роста  и   редкой   стройности,   всю  облекали
бледно-серого  цвета бархаты,  отороченные невиданным  зеленоватым мехом. Ќо
подробности  затмевались  ослепительной  соблазнительностью особы.  ‚  мозгу
Ћрландо сплетались и свивались самые дерзкие и странные  метафоры. Ћн назвал
ее дыней,  ананасом, оливой,  изумрудом, лисицей на  снегу  -  и все за  три
секунды;  он сам не знал, видел он ее, слышал, пробовал на  вкус или все это
сразу.  (€бо,  хотЯ  мы  обЯзаны  ни на  мгновение не  прерыватьсЯ  в  своем
повествовании,  мы можем, однако, походЯ заметить,  что  все образы его в то
времЯ были чрезвычайно просты, под стать его же чувствам, и по большей части
навеЯны предметами, вкус или вид которых ему нравилсЯ в детстве.  Ќо, будучи
просты,  чувства  его были и на редкость сильны. Џотому нам нет нужды  здесь
останавливатьсЯ и доискиватьсЯ глубоких причин.) ...„ынЯ, изумруд, лисица на
снегу - так бредил он,  так ее называл. € когда мальчик, ибо это,  увы! был,
конечно, мальчик - может ли женщина так бешено, так стремительно носитьсЯ на
коньках? - чуть не на  цыпочках промчалсЯ мимо, Ћрландо готов  был  рвать на
себе волосы с досады,  что особа  оказалась одного  с ним пола и про объЯтиЯ
нечего и  думать.  Ќо вот конькобежец снова приблизилсЯ. Ќоги,  руки, осанка
были  мальчишеские,  но мог  ли быть у  мальчика этот  рот,  могла ли быть у
мальчика эта  грудь, могли ли быть у мальчика эти глаза, словно выуженные со
дна  морского? Ќаконец,  присев  в  обворожительном, дивном реверансе  перед
королем, который, опираЯсь  на  придворного, шаркал мимо, она  остановилась.
Ћна  была  совсем  рЯдом.  Ћна  была  женщина. Ћрландо смотрел,  дрожал, его
бросало  в жар, трЯсло в ознобе; его  мучительно тЯнуло бежать сквозь летний
зной, давить  пЯтками  желуди, обнЯть  дубы и буки. Ќа поверку же он  задрал
верхнюю губу  над белыми мелкими зубами -  ощерилсЯ, как  длЯ укуса; щелкнул
челюстью, будто уже укусил. ‹еди …фросиниЯ повисла у него на локте.
     €мЯ  незнакомки,  он  выЯснил, было  ЊарусЯ  ‘таниловска  „агмар Ќаташа
€лиана из рода ђомановых, и она  сопровождала не то отца своего, не то дЯдю,
посла  московитов,  прибывшего  на  коронацию. Ћ  московитах  известно  было
немногое. ‚ своих  огромных бородах, под меховыми шапками, они почти  всегда
молчали;  пили  какое-то темное пойло, то  и  дело  его  сплевываЯ  на  лед.
Џо-английски   они  ни  слова  не  понимали,  правда,  кое-кто  из  них  мог
изъЯснЯтьсЯ по-французски,  но тогда он  был почти не принЯт  при английском
дворе.
     Џо  этому случаю  Ћрландо  и  познакомилсЯ  с кнЯжной. Ћни  сидели друг
против друга за накрытым под огромным навесом большим  столом длЯ избранных.
ЉнЯжну усадили между двумЯ молодыми лордами. Ћдин  был ”рэнсис ‚ир, другой -
юный  граф  Њорэй. Џотешно было наблюдать,  как  она то и дело ставила их  в
тупик,  ибо, хоть оба были по-своему недурные малые, французским они владели
ничуть не лучше  нерожденного младенца. Љогда в  самом начале  ужина кнЯжна,
оборотившись к  соседу, с изЯществом, пленЯвшим  его  сердце, говорила:  "Je
crois avoir fait  la connaissance d'un gentilhomme qui  vous etait apparente
en Pologne l'ete dernier" или: "La  beaute des dames da la cour d'Angleterre
me  met dans le ravissement. On  ne peut  voir  une dame  plus gracieuse que
votre reine, ni une coiffure plus  belle que la sienne", оба, лорд ”рэнсис и
граф, выказывали  величайшее недоумение. Ћдин настойчиво потчевал ее хреном,
другой свистнул своего пса и заставил его выпрашивать мозговую косточку. ’ут
уж кнЯжна не выдержала и  расхохоталась, и  Ћрландо, через кабаньи  головы и
чучела павлинов поймавший  ее  взглЯд, расхохоталсЯ тоже. Ћн на нее смотрел,
он  хохотал, но  вдруг смех замер на его губах. Љого он любил,  спрашивал он
себЯ, захваченный  вихрем чувств, что  он любил доныне? ‘таруху,  он отвечал
себе, - кожу да  кости. ђумЯных потаскух  без числа. Ќудную монашку. ѓрубую,
зубастую авантюристку. ‘онный тюк кружев и жеманства. ЏрошедшаЯ  любовь была
- угасший пепел,  тлен, не более того. ђадости ее - до жути пресны. ‘транно,
как еще  ему удавалось, извлекаЯ их, удерживать зевоту. „а, пока он смотрел,
кровь в нем плавились, лед таЯл и тек вином по жилам; он слышал звон ручьев,
пение птиц, ключ  бил сквозь зимние снега; мужество его очнулось - он сжимал
в руке кинжал, звал на бой врага свирепей мавра и полЯка; он нырЯл в пучину;
опасность затаилась в  расщелине, как роковой цветок; он увидел этот цветок,
протЯнул  руку...  словом, он  одним  духом источал один из  самых пламенных
своих сонетов, когда кнЯжна адресовалась к нему:
     - Ќе будете ли вы добры передать мне соль?
     Ћн залилсЯ краской.
     - ‘ превеликим удовольствием, сударынЯ, - отвечал он на безукоризненном
французском. €бо,  благодарение Ќебесам, он  владел этим Языком как  родным.
Њатерина горничнаЯ его обучила.  •отЯ, быть  может,  лучше бы ему  не  знать
этого  Языка  вовсе, не отвечать  на  этот голос, не покорЯтьсЯ  свету  этих
глаз...
     ЉнЯжна продолжала.  Љто  эти  болваны  рЯдом  с  нею, спрашивала она, с
повадками  конюхов?  —то за  тошнотворную пакость  они суют ей на тарелку? €
неужто английские собаки едЯт с людьми за одним столом? €  неужто это чучело
в конце стола, со всклоченной, как Њайский шест, прической (comme une grande
perche  mal fagotee), - в самом деле королева?  €  неужто  же всегда  король
пускает слюни? € который же из тех хлыщей „жордж ‚ильерс? ‚опросы эти сперва
огорошили Ћрландо, но задавались они с такой резвой  хитрецой, что он не мог
удержатьсЯ от смеха; и, по  безмЯтежным лицам сотрапезников заключив, что те
не  понимают ни слова,  он отвечал ей  с той же откровенностью и на столь же
безукоризненном французском.
     ’ак  было   положено  начало  близким  отношениЯм,   вскоре   вызвавшим
возмущение двора.
     ‚се заметили, что  Ћрландо  оказывает москвитЯнке куда больше вниманиЯ,
чем велит простаЯ учтивость. €х  постоЯнно видели вместе, и,  хотЯ беседа их
была  недоступна  остальным,  велась она  так  живо, то и дело  перемежалась
такими  улыбками  и  потуплением  взоров,  что  и  круглый  дурак  сразу  бы
догадалсЯ, что к чему. Ѓолее  того - самого Ћрландо будто подменили. Ќикогда
еще  не  наблюдалось  за   ним  такой  прыти.  Људа   девалась  мальчишескаЯ
неловкость; из хмурого недорослЯ, чувствовавшего  себЯ в гостиных как слон в
посудной лавке,  он превратилсЯ  в благородного мужа со  зрелым достоинством
манер. ‚ел ли он москвитЯнку (так ее называли) к санЯм, хватал ли оброненный
ею  грЯзный  носовой  платок,  оказывал  ли одну  из прочих  услуг,  которых
владычица  души ждет и жадно предугадывает  влюбленный,  - то  было зрелище,
способное  зажечь  тусклый взор старика и заставить  учащенно битьсЯ молодое
сердце. € все  это, однако,  мрачила туча. ‘тарики  пожимали  плечами.  ћнцы
исподтишка  хихикали.  ‚се  знали,  что  Ћрландо  помолвлен  с другой.  ‹еди
Њаргарет  Ћ'Ѓрайен Ћ'„эр Ћ'ђэйли ’айрконнел  (ибо  таково было подлинное имЯ
…фросинии его сонетов) носила на среднем пальце левой руки роскошный сапфир,
подаренный Ћрландо. ќто  она имела  исключительное право на его внимание.  €
тем не менее она могла переронЯть на лед все свои платки до  единого (а их у
нее было много дюжин), - Ћрландо  и не думал за  ними  наклонЯтьсЯ.  Ћна  по
двадцать  минут ждала, пока Ћрландо  отведет  ее к  санЯм, и в  конце концов
смирЯлась  с услугами  своего арапа. Љогда она  бегала на коньках - а бегала
она весьма неловко, - никого не было рЯдом,  чтобы ее ободрить, и, когда она
плюхалась  на  лед, а плюхалась она  довольно тЯжело,  - никто не помогал ей
встать,  никто  не отрЯхивал снег с  ее  юбок.  €, флегматичнаЯ  от природы,
неспособнаЯ  обижатьсЯ  и   меньше  всех  готоваЯ  поверить,  что   какаЯ-то
иностранка  может увести у  нее  из-под носа  Ћрландо, все  же и  сама  леди
Њаргарет  в конце  концов вынуждена была заподозрить,  что ее  покою кое-что
грозит.
     € то сказать,  дни шли, а  Ћрландо  давал себе все менее труда скрывать
свои чувства.  Џод  тем  или иным предлогом он покидал общество сразу  после
ужина  или спешил улизнуть  от конькобежцев,  когда те затевали  фигуры  длЯ
кадрили. € тотчас замечалось и отсутствие москвитЯнки. Ќо более всего бесило
придворных, жалило их в  самое чувствительное место (каковым  у них ЯвлЯетсЯ
тщеславие) то, что парочка на глазах у  них частенько ускользала за шелковую
ленту,  отгораживавшую королевскую площадку от остальной реки, и терЯлась  в
толпе простонародьЯ. Џотому что кнЯжна вдруг топала ножкой и кричала: "“веди
менЯ  отсюда!  Ќенавижу  твой  английский   сброд!"  -  каковым  словом  она
обозначала как раз  английский двор. Ћна  уже не  в  состоЯнии это выносить,
говорила  она. ‘тарухи  богомолки пЯлЯтсЯ на твое лицо, наглые юнцы  не дают
проходу. Ћт них вонЯет. ‘обаки путаютсЯ  под ногами. —увствуешь  себЯ  как в
клетке. ‚ ђоссии - там реки шириною в десЯть миль, скачи себе в карете цугом
и за целый Ѓожий  день души не  встретишь. Љ  тому же ей хотелась посмотреть
’ауэр, и лейб-гвардейцев стражников, и головы на ‹ондонских воротах, и лавки
ювелиров. € Ћрландо отправлЯлсЯ с нею  в  город,  показывал  лейб-гвардейцев
стражников, головы мЯтежников, скупал все, на  что в лавках падал ее взглЯд.
Ќо  этого было недостаточно.  Ћбоим все пламенней  хотелось  побыть наедине,
подальше от  пересудов и сплетен. €  вместо ‹ондона они сворачивали в другую
сторону и скоро оказывались в промерзлых верховьЯх ’емзы, где, кроме морских
птиц  да  какой-нибудь деревенской  бабы,  колющей  лед в напрасной  надежде
нацедить  ведро  воды или  тщившейсЯ набрать сухих щепок длЯ растопки, им не
встречалось ни  души. ЃеднЯки держались  поближе к своим хижинам, а  публика
почище,  те, кому это  по  карману,  подавались в  город  в поисках  тепла и
удовольствий.
     € таким образом, Ћрландо и ‘аша, как  он прозвал ее длЯ краткости и еще
потому, что так звали белого русского песца, который был у него в детстве, -
создание нежное, как  снег, но с зубами тверже стали; однажды  он так куснул
Ћрландо,  что отец приказал его убить, - и таким образом, они владели ’емзой
нераздельно.  ђазгорЯченные  коньками  и  страстью,  они  валились  в  снега
пустынного   плеса,  отороченные  желтыми  прибрежными  ветлами,  и  Ћрландо
заключал ее  в объЯтиЯ под  огромной  шубой, и впервые,  впервые  в жизни он
лепетал,  наслаждалсЯ  счастием  любви.  Џотом, утолив  восторг, оба истомно
лежали  на  снегу  и Ћрландо  ей рассказывал о  других  своих  возлюбленных:
деревЯшки,  тлен, одно  недоразумение - вот что они были такое в сравнении с
нею. €, посмеиваЯсь над его горЯчностью, она снова заключала его в объЯтиЯ и
снова  целовала. € они  дивились, как  это  лед не плавитсЯ от их накала,  и
жалели  бедную  старушку,  которой,  не имеЯ естественных  ресурсов  длЯ его
растопки, приходилось орудовать старым косарем. Ђ  потом, окутавшись  своими
соболЯми,  они  болтали  про  все  на  свете: про  путешествиЯ  и  виды; про
Язычников и мавров; про чью-то бороду и чьи-то брови; про то, как она с руки
кормила крысу под столом; про шпалеры,  что вечно волнует ветер в  коридорах
замка;  про то  лицо; про то перо. Ќичто не было  ни  слишком мелким длЯ  их
бесед, ни чересчур великим.
     Ќо вдруг  на  Ћрландо  находил  один  из  приступов  его  тоски - из-за
старухи,  жалко топтавшейсЯ на льду, а то и вовсе без причин, - и  он ничком
ложилсЯ  на лед, смотрел  на промерзшую  воду и думал о смерти. €бо прав тот
мудрец, который уверЯет, что счастье  всего на волосок отделено от тоски;  и
рассуждает далее, что это - близнецы, и извлекает отсюда умозаключение,  что
всЯкаЯ крайность в чувствах отдает безумием; рекомендует нам искать спасениЯ
в  лоне   истинной  (в   его  случае   анабаптистской)   –еркви,  ЯвлЯющейсЯ
единственной  гаванью, Якорем и  прибежищем и прочее, и прочее длЯ тех, кого
швырЯет на волнах этого безжалостного морЯ.
     -  ‚се кончитсЯ смертью, -  говорил Ћрландо,  садЯсь, с  потемнелым  от
тоски лицом.  (€бо дух  его тогда, как на  качелЯх,  металсЯ между  жизнью и
смертью,  решительно  без  всЯких остановок  в  промежутке, так  что где  уж
останавливатьсЯ биографу, нет, напротив,  ему надо торопитьсЯ изо всех  сил,
чтобы   поспеть  за   безотчетно   горЯчими,   глупыми  выходками  и   дикой
непроизвольностью  речей,  чем,  невозможно  отрицать,  грешил  в  те   поры
Ћрландо.)
     - ‚се  кончитсЯ  смертью, - говорил  Ћрландо, садЯсь на  льду. Ќо ‘аша,
котораЯ не  имела в жилах ни капли английской крови и родилась в ђоссии, где
закаты  медлЯт, где не ошарашивает вас своей  внезапностью  рассвет  и фраза
часто остаетсЯ  незавершенной из-за сомнений  говорЯщего  в  том,  как бы ее
лучше закруглить,  -  ‘аша смотрела  на него во все глаза, смеЯлась над ним,
потому что он, наверное, казалсЯ ей  ребенком, и ничего не отвечала. Њеж тем
лед  под ними остывал,  холодил, жалил ‘ашу,  и, потЯнув  Ћрландо за руку  и
заставив  встать,  она  говорила так  тонко,  остро  и умно (но  все это,  к
сожалению,  на французском, который  ужасно  опреснЯетсЯ при  переводе), что
Ћрландо,  забыв  о промерзших  водах  и  нависшей  ночи,  о  старухе  и тому
подобном, пыталсЯ объЯснить ‘аше -  нырЯЯ, плескаЯсь, барахтаЯсь  в образах,
выдохшихсЯ, как и  вдохновившие их дамы, -  на что она  похожа. ‘нег,  пена,
мрамор, вишнЯ в цвету, алебастр, золотаЯ сеть? Ќет, все не то. Ћна была, как
лисица,  как  олива, как волны  морЯ, когда на  них  смотришь с  вышины, как
изумруд, как солнце на мураве покуда отуманенного холма - но ничего этого он
не видел и не знал у себЯ в Ђнглии. Ћн прочесывал весь родной словарь - и не
находил  слов. ’ут требовалсЯ иной пейзаж,  иной строй  речи. Ђнглийский был
слишком очевидный,  откровенный,  слишком медвЯный Язык длЯ  ‘аши.  ‚едь  во
всем, что говорила  она,  как бы она ни разливалась соловьем, всегда  что-то
оставалось утаенным; за всем, что  она делала, как бы безоглЯдны ни  были ее
порывы, всегда скрывалось  что-то. ’ак  упрЯтан  зеленый пламень в изумруде,
так  заточено  в муравчатом  холме солнце. ’олько снаружи  была Ясность -  в
глубине блуждали огненные  Языки. ‚от  загорелись - вот загасли;  никогда не
сиЯла ‘аша ровными лучами, как английские женщины; но тут, однако, припомнив
леди Њаргарет и ее  юбки, Ћрландо осексЯ, запуталсЯ, зашелсЯ, повлек ‘ашу по
льду быстрей,  быстрей, быстрей  и клЯлсЯ, что он  настигнет  пламЯ,  найдет
оправу, найдет управу, нырнет на дно за перлом и прочее, и прочее, перемежаЯ
слова  вздохами  со  всем  пылом, свойственным поэту,  когда  стихи  из него
выдавливает боль.
     Ђ ‘аша все  отмалчивалась. Љогда, достаточно поговорив про  то, что она
лисица, олива, зеленый холм, Ћрландо ей выкладывал историю своего семейства:
как их род один из древнейших  в Ѓритании; как они Явились из ђима  вместе с
цезарЯми и вправе двигатьсЯ по Љорсо (а это главнаЯ улица ђима)  под кистЯми
паланкина - честь, он поЯснЯл,  даруемаЯ лишь  наследникам порфироносцев  (в
нем была гордаЯ наивность, довольно, впрочем, привлекательнаЯ), и, помолчав,
спрашивал,  а где же ее  дом? кто ее отец? есть ли у  нее братьЯ? отчего она
здесь одна со своим  дЯдей? € почему-то, хотЯ  она  отвечала  с готовностью,
Ћрландо делалось не по себе. ‘перва он подозревал, что она не столь высокого
происхождениЯ, как ей бы хотелось, или что  она стыдитсЯ диких обычаев своей
страны, ибо ему  приходилось слышать, что женщины в Њосковии носЯт бороды, а
мужчины вниз от поЯса покрыты шерстью; что те и другие смазываютсЯ салом длЯ
тепла,  рвут  мЯсо  руками  и  живут  в  лачугах,  где  английский  дворЯнин
посовеститсЯ держать и  скотину; и потому  он  решил не  наседать  на  нее с
расспросами.  Ћднако, поразмыслив,  он  сообразил, что молчание  объЯснЯетсЯ
какими-то другими причинами: ведь у самой ‘аши  на подбородке не наблюдалось
ни единой  волосинки,  облекали ее бархаты  и жемчуга,  и, судЯ по  манерам,
воспитывалась она отнюдь не в загоне длЯ скота.
     Ќо если так  - что  же  она  от него таила? ќти  сомнениЯ, составлЯвшие
фундамент его любовного  неистовства, были как зыбучие пески под монументом:
вдруг  оползаЯ,  они   трЯсут  все  сооружение.  ‚друг  Ћрландо   охватывала
нестерпимаЯ тревога. € он  полыхал  таким гневом, что она не знала,  как его
унЯть. ‚озможно, она  и не хотела его унимать; возможно, эти припадки Ярости
ее забавлЯли и она нарочно их  вызывала. Ќепостижимо  уклончива московитскаЯ
душа.
     ЏродолжаЯ, однако, нашу повесть, - однажды они умчали на коньках дальше
обычного и оказались там, где, стоЯ  на  Якоре, вмерзли в ’емзу корабли. Ѓыл
среди прочих и корабль московитского  посольства, кивавший с топ-мачты двумЯ
черными  орлиными  головами в просторной  оторочке  искрЯщихсЯ сосулек. ‘аша
оставила на борту кое-что из платьЯ, и, сочтЯ, что на судне никого  нет, они
взобрались на палубу и пустились на розыски. ЏомнЯ некоторые происшествиЯ из
своего прошлого, Ћрландо бы ничуть  не удивилсЯ, обнаружив,  что кое-кто уже
успел найти там приют, да так оно и вышло. Ћни только начали разведку, когда
приЯтный молодой человек, хлопотавший над  свернутым  канатом, оторвалсЯ  от
этого  занЯтиЯ,  сообщил,  очевидно  (он говорил по-русски), что он  один из
команды и готов помочь кнЯжне найти  то, что ей угодно, зажег свечной огарок
и скрылсЯ с нею вместе в корабельных недрах.
     ‚ремЯ  шло,  и Ћрландо, окутанный  и  разогретый  собственными мечтами,
думал все о приЯтном: о своей драгоценности и ее редкостности, о том, как он
сделает  ее своей  - неотменимо  и неотторжимо.  Љонечно,  тут  громоздилось
множество  препЯтствий. ‘аша  твердо решила не покидать ђоссию, ее замерзших
рек,  буйных  коней,  мужчин,  она рассказывала,  перегрызавших  друг  другу
глотки.  Љонечно,  сосны, и  снега, повальный блуд и  бойнЯ не  ахти как его
прельщали.  ђавно  нисколько не  тЯнуло его  расстатьсЯ  со здешними  милыми
забавами  и сельскими обычаЯми, бросить  службу, погубить карьеру; ходить на
северного оленЯ  вместо зайца, пить  водку  вместо мадеры и  прЯтать  нож за
голенищем  -  Ѓог знает длЯ чего. € однако, на все это - и даже на большее -
он  был  готов  ради ‘аши.  Ќу а что до  венчаниЯ  с леди Њаргарет,  хоть  и
назначенного  на будущий четверг, - это  была столь Явственно нелепаЯ затеЯ,
что он почти выбросил ее из  головы. ђоднЯ невесты  его  осудит  за то,  что
отверг такую даму; друзьЯ будут  потешатьсЯ, что  он сгубил  великолепнейшую
карьеру ради какой-то  казачки и унылых заснеженных равнин, - что ж, все это
пустЯки  в  сравнении  с самой ‘ашей. Џервой  же темной ночью они  сбегут на
север, а оттуда  в ђоссию. ’ак он  задумал;  так  он рассуждал, мерЯ  шагами
палубу.
     ЋчнулсЯ он, поворотив на  запад, при виде  солнца, апельсином повисшего
на  кресте  ‘вЯтого  Џавла.  Љроваво-красное,  оно  стремительно  снижалось.
‡начит,  уже  вечер. ’отчас Ћрландо охватили темные  предчувствиЯ, мрачившие
даже самые  самонадеЯнные его помыслы  о ‘аше,  и он бросилсЯ туда, куда, он
видел, они удалились, - в сторону корабельного трюма; и - не раз наткнувшись
в темноте на Ящики и бочонки - наконец, по тусклому свечению в дальнем углу,
он понЯл,  что  они там. Ќа секунду он  их увидел: увидел ‘ашу у  матроса на
коленЯх;  увидел, как  она наклонилась к  нему, увидел их объЯтиЯ,  -  и все
исчезло, застланное багровым туманом его Ярости. € он так взвыл от муки, что
весь корабль зашелсЯ эхом. ‘аша кинулась  их разнимать,  не  то он удушил бы
матроса  прежде, чем  тот успел  выхватить  тесак.  €  Ћрландо сделалось так
скверно,  что  его уложили  на  пол  и вливали  в  него  бренди,  пока он не
оправилсЯ. Ђ потом его усадили на мешки, и  ‘аша хлопотала под ним, мелькала
перед его расплывавшимсЯ  взором -  и  нежно,  и хитро,  как  укусившаЯ  его
лисица, то ластЯсь,  то сердЯсь, так что  уже он сам готов был  усомнитьсЯ в
том, что видел. ‘веча ведь оплывала - верно?  € бродили тени - не правда ли?
џщик, она сказала, был  чересчур тЯжел,  матрос  ей  помогал его тащить.  Ќа
мгновение Ћрландо ей поверил, - кто поручитсЯ. что  гнев не подсунул ему как
раз  то,  что  он  больше  всего боЯлсЯ обнаружить? Ќо  тотчас, с  удвоенной
Яростью, он осыпал ее упреками во лжи. ’ут уж ‘аша побелела, топнула ножкой;
объЯвила, что нынче же уедет, и призывала Ќебо покарать ее, если она, кнЯжна
из рода  ђомановых,  лежала в объЯтиЯх  грубого  матроса. €  в  самом  деле,
охватив взглЯдом их обоих (что стоило ему немалых усилий), Ћрландо устыдилсЯ
своего грЯзного воображениЯ, которое могло нарисовать столь нежное  создание
в  лапищах   волосатого   морского   чудища.  Ћн   был  громадный,  чуть  не
двухметровый, с вульгарнейшими  кольцами в ушах, - как ломовик,  на которого
присела  отдохнуть в  полете  ласточка  или малиновка.  € Ћрландо  смирилсЯ,
поверил и  просил  прощениЯ.  €  все же когда, совершенно  примирившись, они
выходили их трюма, ‘аша приостановилась, держась за  поручни,  и выпустила в
темнолицее  широкоскулое  чудище залп  русских приветствий,  острот,  а то и
любезностей? Ћрландо не понимал ни слова.  Ќо что-то в тоне ее голоса (не по
вине ли русских звуков?) вызвало у Ћрландо  в памЯти ту недавнюю ночь, когда
он застиг ‘ашу врасплох в темном  уголку:  она лакомилась подобранной с пола
свечкой. Ћно,  конечно, свечка была розоваЯ,  золоченаЯ,  и  с  королевского
стола; но все  равно - сальнаЯ  свечка,  и ‘аша ее глодала. Ђ ведь, пожалуй,
думал он, помогаЯ ей сойти на лед, пожалуй, есть в ней что-то грубое, что-то
дикое, простонародное  что-то?  € он  ее  вообразил  сорокалетней,  тЯжелой,
расплывшейсЯ, хоть сейчас она была стройнее тростника, и сонной, вЯлой, хоть
сейчас  она была резвее  птахи.  Ќо  когда они  бежали на коньках обратно  к
‹ондону, все  эти  подозрениЯ  растаЯли  в его  груди; ему  казалось,  будто
огромнаЯ  рыба подцепила  его на  крючок  и теперь он мчалсЯ вслед за нею по
волнам - пусть неохотно, но все же по собственной воле.
     ‚ечер  поражал  красотой. ‘олнце садилось, и все  купола, башни и шпили
‹ондона Ярко  чернели на  червлени  закатных облаков.  ђезной крест —аринга;
купол  ‘вЯтого Џавла; громады ’ауэра; вот занЯлись окна  Ђббатства и  горели
многоцветными небесными щитами  (фантазиЯ Ћрландо); вот  запад  уже слилсЯ в
одно окно,  и  ангелы  (опЯть  -  фантазиЯ  Ћрландо)  сбегали и взбегали  по
небесным ступенькам.
     € все времЯ, все  времЯ коньки скользили как  по бездонной пучине неба,
так  Ярко  синел лед; и  так  стеклЯнно-гладок он был,  что они  разгонЯлись
быстрей, быстрей, и белые  чайки расчерчивали воздух крыльЯми, как в зеркале
отражаЯ росчерки коньков.
     ‘аша - не  старалась ли она его  задобрить? - была нежней всегдашнего и
даже  еще пленительней. Ћбычно она не любила говорить о своей прежней жизни,
а тут рассказала, как зимой  в ђоссии  слышала  дальний волчий вой и, трижды
тЯвкнув по-волчьи, продемонстрировала, как это звучит. ‚ ответ  он рассказал
ей про оленей в заснеженном парке, как они забредают в гулкие залы погретьсЯ
и один старик их кормит кашей из ведра. € она его расхваливала - за любовь к
животным, за отвагу, за его ноги. ‚ восторге от ее похвал, пристыженный тем,
что мог вообразить ее на коленЯх у простого матроса, а потом и раздобревшей,
вЯлой  и сорокалетней, он  сказал, что не  находит  слов,  чтоб  достойно ее
расхвалить; однако тотчас сообразил, что она  похожа на ручей, на мураву, на
волны; и, сжав в объЯтиЯх  еще крепче, чем всегда,  он закружил ее вихрем на
середине  реки,  отчего  чайки и  бакланы  тоже  закружились. €  она наконец
задохнулась,  остановилась и  сказала ему, что он  как  рождественскаЯ елка,
разубраннаЯ миллионом свечек (так принЯто у них в ђоссии), увешаннаЯ желтыми
шарами,  - всЯ в пламени, света на  целую  улицу хватит  (так приблизительно
можно  бы это перевести); ибо со своими пылающими щеками,  темными кудрЯми и
черно-красным  камзолом он словно сиЯет  собственным пламенем, словно у него
засветили лампу внутри.
     ‚се  краски,  кроме полыханиЯ  Ћрландовых щек,  скоро  выцвели. Ќастала
ночь.  Ћранжевость заката погасла,  уступив место  странно белесому свечению
факелов,   костров  и  прочих  приспособлений,   и   разом  все  удивительно
переменилось.  •рамы,  дворцы вельмож,  отделанные белым камнем  по  фасаду,
плыли  по  воздуху, высвечиваЯсь  полосами и  пЯтнами.  Ћт  ‘вЯтого Џавла, в
частности,  уцелел один  золоченый  крест.  ‚естминстерское аббатство  зыбко
серело скелетом листа. ‚се истончилось, оскудело,  все  преобразилось. ‡вуки
стали  плотнее, гуще. ЏриближаЯсь  к месту гулЯний, Ћрландо и ‘аша  услышали
звук  -  протЯжный,  чистый,  как  от удара  по  камертону;  он разрасталсЯ,
крепчал,  пока не разразилсЯ гремучим раскатом. ’о и дело взвивались ракеты,
и  восторженный рев  их приветствовал. ‚от стали заметны маленькие  фигурки,
отрывавшиесЯ от толпы и кружившие по льду, как мошки.  € над этим сверкающим
озерцом черной чашей мрака  опрокинулась зимнЯЯ ночь. €  в  черноте  этой, с
нагнетавшими  нетерпение паузами,  расцветали  ракеты:  полумесЯцы,  змейки,
короны. Ќа миг дальние холмы  и леса оживали, как в  летний зной; и снова на
них падали ночь и зима.
     Ћрландо и  ‘аша, уж совсем  близко к королевской площадке, прокладывали
путь в густой толпе простонародьЯ, теснившейсЯ  поближе к шелковой ленте. Ќе
спеша расстатьсЯ с уединением  и попасть под  неусыпное  соглЯдатайской око,
парочка медлила среди подмастерьев, портнЯжек,  рыбачек, конских барышников,
проходимцев, голодных грамотеев, горничных в косынках, торговок апельсинами,
конюхов, трезвых граждан, бесстыжих кабатчиков,  маленьких оборвышей, всегда
примазывающихсЯ к любой толпе, орущих, мешающихсЯ под ногами, - словом, весь
лондонский  уличный  сброд  теснилсЯ тут, толкалсЯ,  пихалсЯ,  кидал  кости,
громко  предсказывал судьбу, щипалсЯ, щекоталсЯ; тараторил, горланил  -  там
хмуро,  там  буйно,  -  одни  изумленно  разинув  рот,  другие   с  каменным
безразличием  галок  на  заборе;  разнообразие оснастки  отражало  состоЯние
кармана: одни были в  мехах,  парче,  другие в рубище,  и ноги  защищены  от
жалЯщего льда  лишь рваными  обмотками.  ЋсновнаЯ масса  толпилась, пожалуй,
перед подмостками, на каких у нас показывают Џанча  и  „жуди,  и  глазела на
представление. —ерный мужчина махал руками и орал. †енщина в белом лежала на
постели. Ђктеры метались вверх-вниз по ступенькам, то и дело спотыкались,  и
публика  топала,  свистела,  а  то  от скуки запускала  в  них  апельсиновой
кожурой,  за  которой  тотчас  кидалсЯ  беспризорный  пес,  -  но  при  всей
неуклюжести, при всей  невозможности зрелища страннаЯ  путанаЯ  мелодиЯ слов
завораживала  Ћрландо, как музыка.  ‚ыговариваемые дерзко-спешащим говорком,
напоминавшим о песнЯх матросов в пивной на ‘тарой лестнице в “оппинге, слова
эти  и  помимо смысла  пьЯнили его, как вино. Ќо  когда,  долетев через лед,
отдельнаЯ  фраза ударЯла по  сердцу, Ярость мавра оказывалась его Яростью, а
когда  мавр  удушал  женщину  в  постели  -  это  сам  Ћрландо  убивал  ‘ашу
собственной рукой.
     Ќо вот представление кончилось.  ‚се потемнело. Џо щекам Ћрландо лились
слезы. Ћн взглЯнул на небо - там тоже была чернаЯ тьма. ‚се окутывает смерть
и  мрак,  думал Ћрландо.  †изнь  человеческаЯ  кончаетсЯ гробом.  —ерви  нас
сожрут.

     Љак будто в мире страшное затменье,
     ‹уны и солнца нет, землЯ во тьме,
     € все колеблетсЯ от потрЯсеньЯ.

     € едва  он  произнес эти слова,  бледно-утреннЯЯ звезда  взошла  в  его
памЯти.  Ќочь  была  темнаЯ, хоть глаз выколи;  но не  такой ли ночи  они  и
дожидались? Ћн вспомнил  все.  —ас пробил. Ћн порывисто прижал к груди ‘ашу,
шепнул ей на ухо: "Jour de ma vie!" ќто был пароль. ‚ полночь они сойдутсЯ у
гостиницы близ —ерных Ѓратьев. Љони  будут ждать. ‚се готово  длЯ побега.  €
они разошлись в разные стороны - он к своему, она к  своему шатру. ЋставалсЯ
еще час времени.
     ‡адолго  до полуночи Ћрландо был уже  на условном месте. ’ак черна была
ночь, что никого не увидишь на расстоЯнии шага; оно бы и к лучшему, но такаЯ
царила торжественнаЯ тишина, что за полмили слышно цоканье ли копыт, крик ли
ребенка. ’о и дело у Ћрландо, вышагивавшего  взад-вперед по тесному дворику,
сердце обрывалось от  стука подков по булыжнику, от шелеста женских юбок. Ќо
всЯкий раз  оказывалось,  что  это  всего  лишь  направлЯетсЯ  к  себе домой
припозднившийсЯ купец либо женщина вышла на улицу в далеко не столь невинных
целЯх. Џройдут - и еще плотней смыкалась за ними тишина. ‚от огни, дрожавшие
в нижних этажах тесных жилищ, набитых городской беднотой, пересыпались выше,
в  спальни, и там один за другим потухли. ”онари в здешних краЯх были редки,
да и те, по нерадению ночного сторожа, часто гасли,  не дождавшись рассвета.
€  еще плотнее смыкалась тьма.  Ћрландо  прикрутил фитиль  в  своем  фонаре,
проверил упрЯжь, посмотрел пистолеты, поправил кобуру; и все это проделал он
раз десЯть и вот уж больше ничего не мог припомнить такого, что требовало бы
его попечениЯ.  •отЯ до полуночи оставалось еще  минут двадцать, он никак не
мог  себЯ  заставить  войти в  гостиницу, где  хозЯйка,  верно, еще  оделЯла
скверным   вином   нескольких   матросов,   распевавших   свои   песенки   и
рассказывавших  свои  истории  про   „рейка,  •оккинса  и  ѓренвила,   пока,
свалившись  под скамью, не захрапЯт  на землЯном полу. ’ьма  была куда милей
его безумно колотившемусЯ  сердцу. Ћн вслушивалсЯ в каждый  звук, ловил ухом
каждый шорох. Љаждый  пьЯный выкрик,  каждый  стон роженицы  ли, другого  ли
какого  бедолаги  надрывал ему душу, словно предвещаЯ недоброе.  Ќет,  он не
боитсЯ  за ‘ашу. •рабрость ее  не знает границ. Ћна придет одна, в камзоле и
штанах, обутаЯ по-мужски.  аг ее легок, неуловим, не слышен  даже и  в этой
тишине.
     ’ак  ждал он во  тьме. ‚друг его ударили по лицу  -  тихаЯ,  но тЯжелаЯ
пощечина.  Ћн до  того  истомилсЯ  ожиданием,  что весь  задрожал  и  тотчас
схватилсЯ за шпагу. “дары повторились - еще, еще, - его  били по щекам, били
по лбу. Џривыкнув уже к этому сухому морозу, Ћрландо сразу не сообразил, что
это дождь: его ударЯли  дождевые капли.  ‘перва они  падали медленно, как бы
нехотЯ, с ленцой. Ќо скоро заколотили все чаще, чаще. “же их было  не шесть,
а шестьдесЯт,  шестьсот; и вот,  слившись, они обрушились каскадом. ‚се небо
будто накренилось, изошло потоком. ‡а пЯть минут Ћрландо промок до нитки.
     Џоспешно отведЯ коней под укрытие, сам он затаилсЯ  под навесом крыльца
и оттуда оглЯдывал  двор. ‡а  грохотом и гулом ливнЯ  нельзЯ  было различить
ничьих шагов. „ороги, изрытые  колдобинами, конечно,  сделались непроходимы.
Ќо Ћрландо почти не думал о том, как это должно сказатьсЯ на замысле побега.
‚се  чувства  его,  все мысли  сосредоточились  на мерцающей  в свете фонарЯ
мощеной тропке, - там надеЯлсЯ он увидеть ‘ашу. €ногда она ему мерещилась во
тьме, в дождевых прЯдЯх. Ќо тотчас призрак  исчезал. ‚друг ужасным, зловещим
тоном,  от  которого  у  Ћрландо  перевернулось сердце,  часы  ‘вЯтого Џавла
возгласили  первый  удар полуночи. €  безжалостно пробили еще четыре раза. ‘
суеверием влюбленного Ћрландо  загадал, что она придет  при шестом ударе. Ќо
вот   раскатилось  эхо  шестого,   отзвенел  седьмой,  восьмой,  и  длЯ  его
израненного слуха они звучали смертным приговором.  Џри двенадцатом ударе он
понЯл,  что  надежды нет никакой. ’щетно прибегал он к  утешительным доводам
рассудка: может быть,  она  опоздала; может быть,  ее задержали; может быть,
она заблудилась. ‚ещаЯ душа  Ћрландо чуЯла правду. Џробили,  прозвенели часы
на других башнЯх. ‚есь мир словно сговорилсЯ греметь о ее предательстве, его
посрамлении.  „авние  мучительные  догадки,  смутно  подтачивавшие  Ћрландо,
прорвали  плотины запрета. …го жалили несчетные змеи, одна Ядовитей  другой.
„ождь лил как  из ведра. Ћн стоЯл под навесом крыльца, не в силах сдвинутьсЯ
с места. Џроходили  минуты.  “ Ћрландо подгибались ноги. Ђ  ливень  бушевал.
Ѓудто  грохотали  тысЯчи пушек.  Ѓудто  с  треском  валились  могучие  дубы.
ђаздавались  какие-то дикие вопли,  жуткие, нечеловеческие стоны. Ќо Ћрландо
все  стоЯл  и стоЯл, пока часы ‘вЯтого  Џавла не пробили  два часа,  и тогда
только, крикнув  с  убийственной иронией:  "Jour  de  ma vie!" -  он швырнул
фонарь оземь, вскочил на конЯ и поскакал, сам не знаЯ куда.
     ‚ерно, слепой  инстинкт (ибо  разум его молчал) вел  его  вдоль речного
берега по направлению к морю. Џотому что, когда занЯлсЯ  рассвет с особенной
какой-то внезапностью,  небо бледно  зажелтело и  почти перестал лить дождь,
Ћрландо  оказалсЯ  совсем  близко к  устью ’емзы.  €  вид  весьма странного,
удивительного свойства предстал  глазам  его. ’ам, где три  месЯца,  а то  и
больше, лед, столь  плотный, что казалсЯ вековечней камнЯ,  держал  на  себе
целый город увеселений,  теперь Ярились желтые волны.  ђека высвободилась за
эту  ночь.  Ѓудто  серные  источники  (и к  такой  точке  зрениЯ  склонЯлось
большинство мыслителей), забив из  вулканических глубин, взорвали  лед  и  с
мощной  силой  разметали  множество  осколков  в  разные стороны. Ћт  одного
взглЯда на воду могло помутитьсЯ в голове. ‚се смешалось, все клубилось. ‚сю
реку  усеЯли айсберги. Ћдни были просторны, как кегельбаны, и высотою с дом;
другие - не больше  мужской шлЯпы, зато - как  причудливо изогнуты! ’о вдруг
целый караван  льдин сметал и  топил все на  своем пути. ’о, извиваЯсь,  как
змеЯ под палкой мучителЯ, река шипела  меж обломков, швырЯла их от берега  к
берегу,  и  они  громко  разбивались  о пирсы.  Ќо больше всего  ужасал  вид
человеческих существ,  загнанных  в  ловушку,  расставленную  этой  страшной
ночью, и теперь в отчаЯнии меривших шагами зыбкие  свои островки. Џрыгнут ли
они в поток, останутсЯ  ли  они на льду - участь  их была решена. €ногда они
гибли целыми группами, кто - стоЯ на коленЯх,  кто - кормЯ грудью  младенца.
‚от старик, видимо, читал вслух молитвы.  ‚от какой-то бедолага один металсЯ
по своему тесному прибежищу, и  его судьба была, быть может, всего страшней.
“носимые  в открытое море, иные тщетно  взывали о помощи,  неистово  клЯлись
исправитьсЯ, каЯлись в грехах, обещали поставить Ѓогу  алтари и осыпать  …го
золотом, если Ћн услышит  их молитвы.  „ругие были так  поражены ужасом, что
сидели   молча,  недвижно,  глЯдЯ  прЯмо  перед   собой.  Ќесколько  молодых
лодочников, а может быть  рассыльных, судЯ  по ливреЯм,  орали  непристойные
кабацкие песни и принЯли  смерть с кощунством на устах. ‘тарый вельможа -  о
чем свидетельствовали его меха  и золотаЯ цепь - тонул недалеко  от Ћрландо,
призываЯ отмщение на головы ирландских мЯтежников, которые, выкрикнул он при
последнем  издыхании, затеЯли  весь  этот кошмар. Њногие  гибли,  прижимаЯ к
груди  серебрЯные  горшки и прочие  сокровища;  а по меньшей  мере  двадцать
несчастных  стали жертвами собственной алчности, бросившись с берега в воду,
только  бы  не  упустить золотой  бокал  или не дать  исчезнуть с глаз долой
какой-нибудь собольей шубе. €бо мебель, ценности, имущество всЯкого рода так
и уносило на айсбергах. ‘реди прочих достопримечательностей следует отметить
кошку,  кормЯщую котЯт;  стол,  пышно накрытый к ужину  на двадцать  персон;
парочку в постели; а также удивительное количество кухонной утвари.
     ‘мущенный,  ошеломленный,   Ћрландо  некоторое  времЯ  только  стоЯл  и
беспомощно   оглЯдывал  чудовищные,  катЯщие  мимо  волны.  Џотом,   как  бы
опомнившись,  он  пришпорил конЯ  и поскакал  вдоль берега по направлению  к
морю. Ћдолев излучину, он  оказалсЯ  там,  где  всего  два  днЯ  назад,  так
незыблемо  вмерзнув  в  лед,  стоЯли  посольские  корабли.  Ћн  их  поскорей
сосчитал: французский,  испанский,  австрийский, турецкий.  ‚се держались на
плаву, хотЯ французский корабль сорвало с ЯкорЯ, а в  турецком  была большаЯ
пробоина и он стремительно наполнЯлсЯ  водой. ’олько русского судна нигде не
было видно.  Ќа  мгновение у Ћрландо мелькнула мысль, что оно  пошло ко дну;
но, приподнЯвшись в стременах, защитив ладонью глаза, зоркие, как у Ястреба,
он различил его на горизонте. —ерные орлиные головы плескались на топ-мачте.
Љорабль московитского посольства выходил в открытое море.
     ‘оскочив с конЯ, он готов был в неистовстве пуститьсЯ волнам наперерез.
‘тоЯ  по колено в воде,  он швырЯл  вслед  неверной  все  обвинениЯ,  обычно
выпадающие на долю ее пола. Џредательница,  изменщица, ветреница - так он ее
честил, - прелюбодейка, чертовка, лгуньЯ; а  клубЯщиесЯ волны поглощали  его
слова и выбрасывали к его ногам то разбитый горшок, то соломку.


ѓлава 2

     ’ут биограф  сталкиваетсЯ  с трудностью, которую  лучше, пожалуй, сразу
доверить   читателю,  нежели  старатьсЯ   замЯть.   „о  сих   пор  документы
исторического и частного свойства давали биографу возможность исполнЯть свой
первейший  долг, а  именно,  не  оглЯдываЯсь  ни направо,  ни налево, твердо
ступать  по   неизгладимым  следам  истины;  не  прельщаЯсь  цветочками,  не
отвлекаЯсь тенЯми, твердо идти вперед и вперед, пока мы не свалимсЯ в могилу
и не начертаем "конец" на нашей  надгробной  плите.  Ќо сейчас мы  подошли к
эпизоду, который лежит у  нас  поперек дороги, так что не заметить его мы не
можем. Ђ  эпизод этот темный, таинственный и решительно недокументированный,
так что непонЯтно, как его объЯснить. Џисать  о нем можно целые  тома; целые
религиозные системы  можно на нем  основать.  € посему  наш долг -  сообщить
факты, насколько они нам известны, а читатель уже пусть сам из них извлечет,
что сумеет.
     ‹етом после той  бедственной зимы, котораЯ видела  холод, потоп, гибель
многих  тысЯч и  крушение всех Ћрландовых надежд,  он был отдален от  двора,
впал в  жестокую  немилость  у многих  всесильных  вельмож  своего  времени;
ирландский род „езмондов справедливо  от  него  отшатнулсЯ;  король довольно
натерпелсЯ от ирландцев, чтобы радоватьсЯ еще и этому сюрпризу,  - тем летом
Ћрландо жил в просторном сельском замке, в совершенном  уединении. € однажды
июньским утром - была суббота, восемнадцатое  число - он не  встал ото сна в
обычный час, а когда камердинер зашел к нему  в спальню, оказалось,  что  он
крепко спит.  €  его не могли добудитьсЯ. Ћн лежал  в забытьи,  едва заметно
дышал;  и хотЯ под  окном  посадили собак, чтобы те поднЯли  вой, возле  его
постели непрестанно гремели  барабаны, цимбалы и кастаньеты, под подушку ему
совали можжевеловый куст,  к ногам  прилеплЯли  горчичные пластыри -  он  не
просыпалсЯ, не принимал пищи, не выказывал ни малейших признаков жизни битых
семь дней. Ќа восьмой же день он проснулсЯ в обычный  свой час (без четверти
восемь, минута  в минуту) и выгнал из спальни всем  скопом истошных женщин и
деревенских  зевак, что  вполне  естественно;  странно,  однако, то,  что он
ничего не помнил о своем состоЯнии, но оделсЯ и велел подать ему конЯ, будто
встал поутру как  ни в чем  не  бывало, хорошенько  выспавшись со вчерашнего
вечера. € однако, судЯ по всему, кое-какие перемены имели место в покоЯх его
мозга,  ибо,  хоть он  был  вполне  разумен  и  даже,  пожалуй,  спокойней и
сдержанней,  чем  прежде,  он,  кажетсЯ,  не  очень  отчетливо  помнил  свою
предшествующую жизнь. Ћн слушал, как люди  рассказывали о ‚еликом  •олоде, о
катаниЯх и гулЯньЯх, но никогда ничем - разве что проведет рукой по лбу, как
бы стираЯ  темное  облако - не выдавал, что сам он был их свидетелем.  Љогда
обсуждались событиЯ последних шести месЯцев, он казалсЯ  не то расстроенным,
а скорей растерЯнным, будто его тревожили давние смутные воспоминаниЯ или он
силилсЯ  восстановить  историю, рассказанную  кем-то другим. ‡аметили,  что,
когда речь  заходила о ђоссии,  о  кнЯжнах и кораблЯх, он неприЯтно мрачнел,
вставал  и смотрел в окно или  подзывал  к себе пса, а то вытаскивал ножик и
принималсЯ выстругивать  кедровую тросточку.  Ќо доктора в ту пору были едва
ли умнее теперешних и, попрописывав  ему покой и движение, голод и усиленное
питание, общение и уединение, постельный режим  и  сорок миль  верхом  между
обедом  и ужином плюс обычные  успокаивающие и возбуждающие средства, иногда
по наитию присовокупив ко всему этому  горЯчую простоквашу со слюной тритона
по утрам и настойку из павлиньей желчи перед  сном, наконец предоставили его
самому себе, вынесЯ вердикт, что он спал в течение недели.
     Ќо если это был сон, то - трудно удержатьсЯ от вопроса - какова природа
подобных снов? Ѓыть может, это оздоровительное средство - состоЯние забытьЯ,
когда самые  мучительные  воспоминаниЯ, способные  навеки искалечить  жизнь,
сметаютсЯ темным крылом, которое их  очищает  от грубости  и наделЯет,  даже
самые низкие, самые уродливые из них, свечение  и блеском? Ќе накладывает ли
смерть свой перст на жизненную смуту длЯ  того, чтобы  та сделалась  длЯ нас
переносима?  Ѓыть  может,  мы  так  устроены, что  смерть  нам  прописана  в
ежедневных мелких  дозах, чтобы  одолевать трудное  дело жизни?  €  какой-то
чуждой, неведомой властью преобразуетсЯ  драгоценнейшее в  нас помимо  нашей
воли? Ѓыть может, Ћрландо, не снесЯ своих страданий, на неделю умер, а потом
воскрес? „а,  но  что такое тогда  смерть? € что такое жизнь? „обрых полчаса
прождав  ответы на эти вопросы и не  дождавшись их,  продолжим, однако, нашу
повесть.
     €так, Ћрландо  теперь вел самую уединенную жизнь. Ѓыть может, опала при
дворе и непереносимое горе были тому  причиной, но,  поскольку  он ничуть не
стремилсЯ оправдатьсЯ и редко приглашал к себе гостей (хотЯ  толпы приЯтелей
по первому бы зову к нему пожаловали), очевидно, жизнь в доме отцов вдали от
света не очень уж ему претила. Ћн сам предпочел одиночество. Ќикто толком не
знал, как проводит  он  свои  дни.  ‘луги, которых он всех оставил при себе,
хотЯ обЯзанности  их сводились в общем  к тому, чтобы подметать  необитаемые
покои и  застилать пустующие постели,  сидЯ по  вечерам за пирогами с элем и
наблюдаЯ за  свечой,  плывущей  по  галереЯм, через  залы,  по  лестницам, в
опочивальни, заключали,  что  хозЯин замка  совершает  одинокий свой  обход.
Ќикто не решалсЯ  следовать за ним, потому что замок посещалсЯ всевозможного
рода призраками и к тому же из-за размеров его  вы легко могли заблудитьсЯ и
либо свалитьсЯ  с  лестницы, либо  открыть ненароком потайную дверцу, и она,
хлопнув  на ветру,  могла вас  заточить  навеки, -  что  и  случалось весьма
нередко, о чем красноречиво свидетельствовали  часто обнаруживаемые  скелеты
людей  и животных в позах живейшей муки. ‡атем  свеча терЯлась совершенно, и
миссис ѓримздитч, ключница, объЯснЯла мистеру „апперу, капеллану, как горЯчо
она  надеетсЯ,  что с его  светлостью  ничего  плохого не  случилось. Њистер
„аппер  высказывалсЯ  в  том  смысле,  что  его   светлость  сейчас,  верно,
преклонЯет колена среди отеческих гробов в капелле, котораЯ располагалась на
бильЯрдном  корте в полумиле  далее к югу. €бо,  опасалсЯ мистер „аппер,  на
совести  его  светлости  есть  кое-какие  грехи,  на  что  миссис  ѓримздитч
возражала не без горЯчности, что у  большинства из нас они водЯтсЯ; и миссис
‘тьюкли,  и  миссис ”илд,  и  стараЯ нЯнЯ Љапентер  хором вступались  за его
светлость; а камердинеры и грумы божились,  что это ведь жалость одна, когда
такой благородный господин слонЯетсЯ по  дому, и нет чтоб пойти  на лису или
же гнать  оленЯ; и  даже прачки и судомойки, все „жуди и ђозы, передаваЯ  по
кругу пирог,  свидетельствовали о том,  как  его  светлость обходителен, как
щедро оделЯет  серебром  на  брошки и ленты, и даже арапка, которую  назвали
ѓрейс ђобинсон, когда превращали в христианскую женщину, и та все понимала и
соглашалась - единственным доступным ей способом, то есть выказываЯ все свои
зубы  в  широченной улыбке, - что  его  светлость  самый  красивый, добрый и
великодушный  господин.  Ћдним словом,  всЯ  челЯдь, все  мужчины  и женщины
глубоко его чтили  и  ругали  кнЯжну-чужестранку  (правда, они  ее  называли
немного грубей), котораЯ его довела до такого.
     €  хотЯ,  возможно,  это трусость или  любовь к горЯчему элю  побуждала
мистера  „аппера  воображать, что  его светлость безопасно  пребывает  среди
гробов и незачем спешить на его розыски,  вполне вероЯтно, что мистер „аппер
был прав. Ћрландо пристрастилсЯ теперь к мыслЯм о смерти и гниении и, пройдЯ
долгими галереЯми и бальными залами со свечой в руке, оглЯдев один за другим
портреты,  как бы  силЯсь найти среди них дорогие утраченные черты, входил в
часовню и долго сидел на господской  скамье, наблюдаЯ игры  лунного  света и
переливы  знамен  в  обществе исключительно  какой-нибудь  летучей мыши  или
мотылька-бражника.  Ќо ему и этого казалось мало,  он спускалсЯ в склеп, где
гроб на гробе, лежали десЯть  поколений его предков. Њесто было  столь редко
посещаемо, что крысы беззастенчиво хозЯйничали в гробах, и то берцоваЯ кость
цеплЯлась за  полу  его плаща,  то  хрустел  под  ногою череп  какого-нибудь
старого сэра Њайлза. ‘клеп был мрачный, вырыт глубоко под фундаментом замка,
словно первый владелец, ЯвившийсЯ из ”ранции вместе  с ‡авоевателем, задалсЯ
целью доказать, что всЯ слава мира зиждетсЯ на порче и прахе; что под плотью
спрЯтан скелет; что мы, напевшись  и  наплЯсавшись наверху, лЯжем внизу; что
обратитсЯ  в  пыль порфирный  бархат;  что кольцо (тут Ћрландо, опустив свой
светильник, подобрал закатившийсЯ в угол золотой перстень, лишившийсЯ камнЯ)
терЯет свой рубин и глаз, столь некогда Яркий, уж не сиЯет более. "Ќичего не
осталось  от  этих  кнЯзей,   -  говорил   Ћрландо,  позволЯЯ  себе   вполне
простительно преувеличить титул, - все исчезает, все до последнего мизинца".
€ он брал  бесплотную руку  в свою и сгибал и разгибал ей  суставы. "—ьЯ эта
могла быть рука? - задавалсЯ он  вопросом. - ‹еваЯ или  праваЯ? Њужчины  или
женщины? ћноши или старца? ЌатЯгивала ли она поводьЯ боевого конЯ или водила
проворной  иголкой? ‘рывала  ли розы  или  сжимала  хладную  сталь? Ѓыла  ли
она..." Ќо  тут  либо  воображение  ему изменЯло,  либо, что более вероЯтно,
принималось ему поставлЯть такую  бездну примеров того, что могла  бы делать
рука,  что,  чураЯсь  по  обычаю своему главного труда  композиции,  каковой
состоит  в  отсечении,  он присоединЯл руку к прочим костЯм, припоминаЯ  при
этом, что есть такой писатель ’омас Ѓраун, доктор из Ќорвича,  чьи сочинениЯ
на подобные темы удивительно пленЯли его фантазию.
     €,  поднЯв свой светильник и приаккуратив кости,  ибо, хоть и романтик,
он  чрезвычайно любил порЯдок  и  терпеть не  мог,  когда  даже  моток ниток
валЯлсЯ на полу, а  не то  что череп  предка, он возобновлЯл  свое странное,
унылое  хождение  по  галереЯм в поисках чего-то среди картин, прерываемое в
конце  концов  прЯмо-таки  взрывом  рыданий,   когда  он  видел  заснеженный
голландский пейзаж  кисти неизвестного мастера. ’ут ему казалось, что дальше
и жить  не стоит. ‡абыв  про кости предков и  про то,  что жизнь зиждетсЯ на
гробах,  он  стоЯл  сотрЯсаемый рыданиЯми,  изнемогаЯ от  тоски по женщине в
русских шальварах, с ускользающим взором, припухлым ртом и жемчугами на шее.
Ћна убежала. Џокинула  его.  Ќикогда уж он ее не увидит более. € он рыдал. €
он пробиралсЯ  обратно к своим покоЯм;  и миссис  ѓримздитч,  завидЯ свет  в
окне,  отнЯв от  губ кружку, говорила:  благодарение ѓосподу, его  светлость
опЯть у себЯ в целости  и сохранности, а она-то все времЯ опасалась, что его
подло убили.
     Ћрландо тем временем придвигал стул к столу, открывал труды сэра ’омаса
Ѓрауна и следовал за  тонкими  извивами одного из самых длинных и витиеватых
размышлений доктора.
     €бо   -   хоть  это   материЯ  не   такого  свойства,  о   каких  стоит
распространЯтьсЯ биографу,  - длЯ того, кто  исполнил свой долг читателЯ, то
есть определил по скудным, там и сЯм оброненным нашим намекам полный объем и
очерк  личности;  расслышал  в  глуховатом нашем  шепоте живой голос  героЯ;
усмотрел без  всЯких даже наших на  то указаний черты  его лица и  понЯл без
единой нашей подсказки  все его мысли - а  длЯ него-то мы  только и пишем, -
длЯ  такого  приметливого  читателЯ  совершенно Ясно,  что  Ћрландо  странно
состоЯл  из  многих  склонностей  -  меланхолии,  лени,   страсти,  любви  к
уединению, не  говорЯ уже о тех причудах и тонкостЯх,  которые были означены
на первой странице,  когда он  целилсЯ  кинжалом  в  голову мертвого  негра:
срезал  ее,  снова рыцарственно вывесил в недосЯгаемости и  уселсЯ  потом на
подоконник читать. ‚ нем рано  пробудилсЯ вкус к  чтению. …ще в детстве паж,
бывало, заставал его  за  полночь с книжкой. “ него отобрали свечу - он стал
разводить  светлЯков.  “далили  светлЯков  -  он  чуть не  спалил  весь  дом
головешкой.  Љороче,  не  тратЯ  слов понапрасну  -  это  уж  пусть романист
разглаживает мЯтые шелка, доискиваЯсь тайного смысла в их складках, - он был
благородный  вельможа,  страдающий  любовью  к  литературе. Њногие люди  его
времени, а  тем более его круга, избегали заразы и тем самым могли носитьсЯ,
скакать верхом  и  строить куры в  полное свое  удовольствие.  Ќо иные  рано
подверглись воздействию  микроба,  который зарождаетсЯ,  говорЯт,  в  пыльце
асфоделей,  навеиваетсЯ италийскими и греческими ветрами и столь вредоносен,
что  из-за   него  дрожит  занесеннаЯ   длЯ  удара   рука,  туманитсЯ  взор,
высматривающий добычу, и Язык  заплетаетсЯ  на любовном  признании.  ђоковой
симптом  этой  болезни  -  замена  реальности  фантомом, и  стоило  Ћрландо,
которого фортуна  щедро наделила  всеми дарами -  бельем, столовым серебром,
домами, слугами,  коврами и постелЯми без числа, - стоило ему открыть книжку
- как все его имущество обращалось в туман. „евЯть акров камнЯ, составлЯвшие
его  дом, - исчезали; пропадали сто пЯтьдесЯт дворовых; восемьдесЯт скаковых
лошадей  становились  невидимы; слишком  долго тут  было бы  перечислЯть все
ковры, диваны,  конскую упрЯжь, фарфор, блюда, графины,  кастрюли  и  прочую
движимость, часто  из  кованого  золота, которые  улетучивались  из-за  этих
миазмов, как морской туман.  Ќо тем не менее факт остаетсЯ фактом, и Ћрландо
сидел и читал, один, голый человек на голой земле.
     ’еперь, в одиночестве,  болезнь  быстро им  завладела.  —асто  читал он
шесть  часов крЯду  ночами;  и  когда  к нему ЯвлЯлись  за  указаниЯми,  как
забивать скот и собирать пшеницу, он поднимал от объемистого тома блуждающий
взор, словно  не понимаЯ, чего от него хотЯт.  “же это  одно  было куда  как
печально и  надрывало  сердце  •оллу,  сокольничему,  „жайлзу,  камердинеру,
миссис ѓримздитч,  ключнице, мистеру „апперу, капеллану. Ќу на что, говорили
они, книжки такому благородному господину? Џусть бы читали  их  умирающие да
паралитики. Ќо худшее было впереди. ‚едь  когда  болезнь чтениЯ  проникает в
организм,  она  так его  ослаблЯет,  что  он  становитсЯ легкой  добычей длЯ
другого недуга, гнездЯщегосЯ  в  чернильнице и  гноЯщегосЯ на  кончике пера.
ЌесчастнаЯ жертва его начинает писать. € если достоин жалости в таком случае
человек  бедный,  все имущество  которого лишь стол  да стул под протекающей
крышей - ему  и терЯть-то,  в сущности, нечего, - положение богача,  который
владеет домами, скотом,  служанками, бельем и  ослами и  тем не  менее пишет
книжки,  горько  прЯмо-таки до  слез.  ‚се  это  терЯет в  его глазах всЯкую
прелесть: он пытаем каленым железом, пожираем Ядовитыми газами. Ћн отдал  бы
все  до полушки  (такова  беспощадность микроба),  только бы написать  тощую
книжку  и прославитьсЯ; но  за все золото  Џеру  не  обрести  ему  сокровища
одной-единственной чеканной строчки.  €  он  угасает  и чахнет, пускает себе
пулю в  лоб, отворачиваетсЯ лицом к стене. Ћн прошел сквозь врата смерти, он
видел адово пламЯ.
     Љ счастью, Ћрландо обладал сильным организмом, и болезнь (по  причинам,
которые  мы  еще изложим)  не могла сломить его так, как  сломила многих ему
подобных.  Ќо  она  его серьезно затронула, как мы покажем в  дальнейшем.  Ђ
именно  - просидев час или  более того над сэром  ’омасом Ѓрауном и по тому,
как  трубит  олень, и  по  оклику  ночного сторожа  удостоверЯсь, что  стоит
глубокаЯ ночь и все крепко спЯт,  Ћрландо пересек кабинет, достал из кармана
серебрЯный ключик  и  отпер  дверцу  большого,  стоЯвшего  в углу шифоньера.
‚нутри  было штук  пЯтьдесЯт кипарисовых ларцов, и каждый снабжен  Ярлычком,
аккуратно надписанным рукою Ћрландо.  Ћн  замер, как  бы раздумываЯ, который
открыть. Ќа одном значилось "‘мерть ЂЯкса", на другом  - "ђождение  Џирама",
на  другом  "€фигениЯ  в  Ђвлиде", на  другом "‘мерть  €пполита", на  другом
"Њелеагр", на  другом  "‚озвращение  ЋдиссеЯ", - словом,  едва ли  хоть один
ларец  не  был  украшен именем мифологического  лица  на  роковом изломе его
жизненного пути.  € в  каждом  лежал объемистый  документ,  исписанный рукою
Ћрландо. „а, Ћрландо страдал своим недугом уж много лет. Ќикогда еще мальчик
так не клЯнчил Яблока, как Ћрландо бумаги, ни  сластей, как  клЯнчил Ћрландо
чернил. “скользнув  от  игр и бесед, он прЯталсЯ за  портьерами, в  тайниках
свЯщенников или в чулане за  спальней своей матери, где в полу была  большаЯ
дыра, кошмарно пропахшаЯ птичьим пометом,  -  с чернильницей в одной руке, с
пером в другой и  с бумажным свитком на коленЯх. ’аким образом были написаны
еще  до  его  двадцатипЯтилетиЯ  сорок  семь  трагедий,  историй,  рыцарских
романов, поэм: кое-что в стихах,  иное в прозе; кое-что  по-французски, иное
по-итальЯнски, все романтическое, все  длинное. Ћдно сочинение  тиснул  он в
печати у „жона Ѓолла в —ипсайде; но хоть и любовалсЯ книжицей в  несказанном
восторге,  он, разумеетсЯ, не решилсЯ показать ее матери, ибо  писать, а тем
более издаватьсЯ, он знал, длЯ дворЯнина неискупимый грех.
     ‘ейчас, однако,  в  уединении, под глухим прикрытием ночи, он извлек из
тайника толстую рукопись, озаглавленную "Љсенофила.  ’рагедиЯ" или  что-то в
таком  духе, и  тонкую, озаглавленную просто "„уб" (единственное односложное
название среди множеств),  придвинул к  себе чернильницу,  потеребил  перо и
проделал  еще  рЯд  телодвижений,  с  которых  все  страдающие этим  пороком
начинают свой ритуал. Ќо тут он запнулсЯ.
     Џоскольку  заминка эта имела длЯ  его  истории исключительное значение,
больше  даже,  нежели  многие  деЯниЯ,  повергающие  людей   на   колени   и
окрашивающие  реки  кровью,   нам  надлежит  задатьсЯ  вопросом,  отчего  он
запнулсЯ,  и  ответить  по  должном размышлении,  что  произошло  это,  мол,
потому-то  и  потому.  Џрирода,  так  лукаво  над нами  подтрунивающаЯ,  так
разнообразно  творЯщаЯ  нас из сора  и бриллиантов,  из гранита и  радуги  и
норовЯщаЯ  все это сунуть в самый несуразный  сосуд,  -  и  вот поэт ходит с
лицом  мЯсника, а  мЯсник с  лицом поэта; природа,  вечно  балующаЯсЯ тайным
кознодейством,  так  что  и сегоднЯ  даже (первого ноЯбрЯ  1927 года) мы  не
знаем, зачем поднимались вверх по лестнице и зачем снова  спускаемсЯ вниз; и
большаЯ  часть  повседневных наших  поступков  -  как скольжение  кораблЯ  в
незнаемом море, и матросы на  топ-мачте кричат, направлЯЯ подзорные трубы на
горизонт:  "…сть  там  землЯ или  нет?" -  на что  мы ответим "да", если  мы
пророки; если мы честны, ответим "нет"; природа, котораЯ за многое в ответе,
кроме,  пожалуй,  громоздкого  построениЯ  этой  фразы,  еще усложнила  свою
задачу, а нас окончательно сбила с панталыку, не только напичкав наше  нутро
чем  попало - подпихнув пару  полицейских штанов к подвенечной фате королевы
Ђлександры,   -   но  ухитрившись  все  это  вдобавок  кое-как  сметать   на
одну-единственную живую нитку. ЏамЯть  - белошвейка,  и капризнаЯ белошвейка
притом.  ЏамЯть водит  иголкой так-сЯк, вверх-вниз, туда-сюда. Њы не  знаем,
что  за чем  следует,  что из чего проистекает. € вот простейший, обычнейший
жест - сесть  к столу, придвинуть к себе чернильницу - взметает бездну самых
диковинных,  самых  несуразных  обрывков -  то  светлых,  то темных,  -  они
сверкнут, исчезнут, взовьютсЯ, вспенЯтсЯ, опадут, как исподнее семейства  из
четырнадцати человек,  висЯщее  на  буйном ветру. Ќет  чтобы  стать простым,
откровенным,  нехитрым делом, за которое  не придетсЯ краснеть, - обычнейшие
наши  поступки обставлЯютсЯ  трепетом и  мерцанием крыл, взметом и дрожанием
огней. ’ак, когда Ћрландо обмакнул перо в чернильницу, он увидел насмешливое
лицо утраченной кнЯжны и тотчас задалсЯ миллионом вопросов, и каждый был как
омоченнаЯ желчью стрела. ѓде она и почему его  бросила? Џосол ей правда дЯдЯ
- или ее любовник? Њожет  быть, они  сговорились? €ли ее принудили? €ли  она
замужем? €ли умерла? € все они до того отравлЯли его, что, даваЯ выход своей
муке,  он  в сердцах вонзил перо  в чернильницу, разбрызгав чернила на стол,
каковой жест, как это ни объЯснЯй  (а возможно, тут и нет объЯснениЯ: памЯть
необъЯснима), тотчас подменил лицо кнЯжны другим, совершенно иного свойства.
Ќо  чье же  это  лицо? - спрашивал себЯ Ћрландо. € ему пришлось ждать, может
быть,  целых полминуты, глЯдЯ на  новый, легший поверх прежнего портрет, как
следующаЯ картинка волшебного фонарЯ сквозит уже под прежней, - пока он смог
себе ответить. "ќто лицо того обшарпанного толстЯка, который сидел в комнате
’уитчетт,  тому  много-много лет, когда стараЯ  королева Ѓесс приезжала сюда
обедать;  и Я  его видел,  -  продолжал  Ћрландо, цеплЯЯсь  за свой  пестрый
лоскут, - он  сидел за столом, когда Я спускалсЯ, Я  шел мимо  и  заглЯнул в
дверь, и у  него еще были такие немыслимые глаза, Я больше таких не видывал,
да, но кто  же  он,  кто, черт,  побери?" - спросил  Ћрландо, ибо тут ЏамЯть
вдобавок ко лбу и глазам подсунула ему сперва дешевое засаленное жабо, потом
темный камзол и, наконец, пару грубых башмаков, какие носЯт жители —ипсайда.
"Ќе дворЯнин, нет, не из наших", - сказал Ћрландо (чего он, конечно, никогда
не  сказал бы вслух,  ибо  был учтивейший  молодой человек,  и что,  однако,
доказывает,  как  благородное  происхождение определЯет строй мыслей  и как,
между прочим, нелегко стать дворЯнину писателем).  "Џоэт, не иначе". Џо всем
законам ЏамЯть, вдоволь над  ним  поизмывавшись,  могла  бы сейчас  взЯть  и
стереть  всю  картину или притЯнуть  сюда что-нибудь  вовсе  уж  идиотское -
собаку,  например, гонЯющуюсЯ за кошкой, или старуху, сморкающуюсЯ в красный
фулЯр, - и понЯв, что ему не  угнатьсЯ за всеми ее скачками, Ћрландо побежал
бы пером по бумаге. (Њы ведь можем, можем, надо только решитьсЯ,  вышвырнуть
нахалку ЏамЯть за дверь со всеми ее прихвостнЯми.) Ќо Ћрландо медлил. ЏамЯть
все держала перед ним образ обшарпанного толстЯка с сиЯющими глазами. Ћн все
смотрел,  все  медлил.  Ћн  запнулсЯ.  Ђ  запинатьсЯ нельзЯ,  тут-то  нам  и
погибель. ’ут-то вползает в нашу крепость мЯтежный дух и поднимает войска на
восстание.  Ћрландо  уже разок так запнулсЯ, и этим  тотчас  воспользовалась
‹юбовь,  вломившись  к  нему  со  всей  своей  чудовищной ордой,  с гобоЯми,
цимбалами  и  сорванными с плеч головами в кровавых патлах. Љак  он терзалсЯ
тогда! € вот он снова запнулсЯ,  и  в пробитую брешь скакнула ‘уетность, эта
карга, и эта  ведьма ЏоэзиЯ, и †ажда ‘лавы -  стараЯ потаскуха;  взЯлись  за
руки  и  устроили из  его  сердца танцульку.  ‘тоЯ  навытЯжку в тиши  своего
кабинета, он поклЯлсЯ, что станет первым поэтом  в своем роду и покроет свое
имЯ  немеркнущим блеском. Ћн  говорил (перечислЯЯ  имена и подвиги предков),
что вот сэр Ѓорис разбил в бою  поганых, сэр  ѓэвин -  полЯка,  сэр Њайлз  -
турка,  сэр  ќндрю - франка, сэр ђичард - австриЯка, сэр „жордан -  галла, и
сэр ѓерберт  - испанца.  „а,  они  умели битьсЯ  и побеждать,  бражничать  и
любить, охотитьсЯ и транжирить, пировать и волочитьсЯ - а что осталось? —то?
—ереп, палец. ’огда как,  сказал он, обращаЯсь  к распахнутому на столе сэру
’омасу  Ѓрауну... € тут он снова запнулсЯ. Ћт всех стен комнаты, от  ночного
ветра,  от лунного  света  чародейно отдалась  божественнаЯ мелодиЯ из таких
слов,  которые,  чтобы  они совсем не  затмили  нашу  бедную страницу,  мы и
оставим  лежать  там, где они лежат,  погребенными, но  не  мертвыми, скорее
набальзамированными, так  свежи  их  краски,  так  глубоко  их  дыхание, - и
Ћрландо, сравнив этот подвиг с  подвигами своих предков, воскликнул, что  те
со  всеми  своими  делами - прах и  тлен,  этот  же  человек  и слава  его -
бессмертны.
     ‘коро, однако, он  понЯл,  что битвы, которые вели  сэр  Њайлз и прочие
против вооруженных рыцарей, дабы завоевать королевство,  и вполовину не были
так свирепы, как те, что  вел  ныне он против родного Языка, дабы  завоевать
бессмертие.  ‚сЯкого, кто хотЯ бы шапочно знаком  с пытками  сочинительства,
можно  избавить от подробностей: как  он писал и  испытывал  удовлетворение,
читал и  испытывал омерзение; правил и рвал, вымарывал, вписывал; приходил в
восторг, приходил в отчаЯние; с вечера почивал на лаврах  и утром  вскакивал
как ужаленный; ухватывал мысль и ее терЯл; уже видел перед собою всю  книгу,
и  вдруг она  пропадала;  разыгрывал  за  едою  роли  своих  персонажей,  их
выкрикивал на ходу; вдруг плакал, вдруг хохотал; металсЯ  от одного стилЯ  к
другому:  то  избирал  героический,  пышный,   то  бедноватый,  простой,  то
темпейские  долины,  то  полЯ  Љента и Љорнуолла -  и никак  не  мог решить,
божественнейший ли он гений или самый жуткий дурак на всем белом свете.
     ђади ответа на этот последний вопрос он, после месЯцев  упорных трудов,
почел нужным нарушить многолетнее уединение и сообщитьсЯ с внешним  миром. “
него был в ‹ондоне приЯтель, некто „жайлз €шем Ќорфолкский, который,  хоть и
знатного  рода  юноша,  водил знакомство с  писателЯми и, без сомнениЯ,  мог
свести Ћрландо с кем-нибудь из  этого благословенного, да что там -  свЯтого
братства. €бо длЯ  Ћрландо,  в  нынешнем  его  состоЯнии,  человек,  который
написал книжку и  увидел ее в  печати, был осиЯн блеском, затмевавшим  блеск
всЯкой  знатности  и положениЯ в  обществе.  …му  представлЯлось, что  столь
божественные идеи преобразуют  даже и самые  тела своих  обладателей. ‚место
волос у  них  нимбы,  дыхание благоухает  ладаном, и розы растут из их уст -
чего, конечно, он не мог сказать ни о себе самом, ни о мистере „аппере. Ћн и
не воображал  большего счастьЯ, как, сидЯ за  кулисами, послушать их беседы.
Џри  одной лишь мысли  об  этих  острых  и смелых речах даже воспоминаниЯ  о
разговорах  с  друзьЯми-придворными  -  собаки,  лошади,  женщины,  карты  -
наводили на него  несносную  тоску. Ћн с гордостью вспоминал, как его всегда
дразнили книжником, как  смеЯлись над его страстью к уединению и литературе.
Ћн был не мастер на ловкие фразочки. ‚ дамских гостиных стоЯл столбом, шагал
как гренадер, то и дело краснел. „ва  раза, по чистой рассеЯнности, свалилсЯ
с  конЯ.  Ћднажды  сломал  леди  ‚инчилси  ее  веер,  сочинЯЯ  стихи.  Ћн  с
удовольствием  перебирал эти и  другие  свидетельства своей  непригодности к
светской   жизни,  и  сладостнаЯ  надежда,  что   все  метаниЯ  юности,  его
неловкость, склонность  краснеть, долгие прогулки и любовь к сельской  жизни
доказывают, что сам он  принадлежит скорее к избранному,  нежели к  знатному
племени,  -  скорей  писатель,  нежели аристократ,  - завладела  его  душой.
‚первые после той ночи ‚еликого потопа он чувствовал себЯ счастливым.
     €  вот  он  упросил  мистера  €шема Ќорфолкского  препроводить  мистеру
Ќиколасу ѓрину, проживающему на постоЯлом дворе Љлиффорда, письмо, в котором
Ћрландо  выражал восхищение его  трудами  (Ќик  ѓрин был  в то времЯ  весьма
знаменитый поэт) и желание свести с ним  знакомство, о каковой чести он едва
осмеливалсЯ просить, ибо ничего не может предложить взамен; но, ежели мистер
Ќиколас  ѓрин великодушно согласитсЯ  его посетить, карета  четверкой  будет
ждать  на  углу  ”еттер-лейн в  любой  час,  какой  мистер  ѓрин  благоволит
назначить, и  его  препроводЯт в дом Ћрландо.  ‘ледующие фразы  добавьте  по
вкусу  и  сами вообразите  восхищение  Ћрландо,  когда,  в  довольно  скором
времени, мистер ѓрин  принЯл  приглашение Ѓлагородного ‹орда,  занЯл место в
его карете и  был доставлен в зал южного крыла главного зданиЯ ровно  в семь
часов пополудни в понедельник двадцать первого апрелЯ.
     ‡десь принимали  многих королей, королев и послов; здесь стаивали судьи
в своих горностаЯх. ‘амые очаровательные дамы страны приходили сюда, и самые
суровые  воины. ‡десь были  вывешены знамена ”лоддена и Ђзенкура. ‡десь были
выставлены гербы со львами, леопардами и коронами. ‡десь трещали, бывало, от
золотых и серебрЯных  блюд длинные  столы и в  огромных каминах  италийского
драгоценного  мрамора  целый  дуб  с миллионом  своих  листочков,  со  всеми
гнездами воробьев и грачей, еженощно сжигалсЯ дотла. ‘ейчас здесь стоЯл поэт
Ќиколас ѓрин, дурно одетый, в мЯтой шлЯпе,  потрепанном камзоле, с маленьким
саквоЯжем в руке.
     ‹егкое  разочарование  в  поспешившем  к  нему навстречу  Ћрландо  было
неминуемо.  ђосту  поэт был не  выше среднего: неказистый, щуплый,  какой-то
сутулый;  входЯ,  он наступил  на  лапу  догу, и  тот  его  укусил. ‚добавок
Ћрландо, при всем  своем  знании  человечества,  не знал  толком,  куда  его
отнести. —то-то в нем было такое:  и не слуга,  и не помещик, и не вельможа.
ѓолова  с выпуклым  лбом и  резкий нос  - благородной  как  будто  формы; но
скошенный  подбородок.  ‘иЯющие  глаза, но  распущенные, дрЯблые  губы. Ќет,
смущало скорее общее  выражение этого  лица.  Ќе было в нем  того величавого
покоЯ,  который  так  приЯтно  опечатывает  высокородное  чело,  не  было  и
благопристойного раболепства, проЯснЯющего  черты  вышколенной челЯди, - это
было  рыхлое, сморщенное, вытЯнутое  лицо. •оть и  поэт, он, кажетсЯ, скорей
умел   распекать,  чем  льстить;   дутьсЯ,  чем  ластитьсЯ;   ковылЯть,  чем
пришпоривать конЯ; суетитьсЯ,  чем предаватьсЯ неге; ненавидеть, чем любить.
ќто,  кстати,   сквозило   и   в   торопливости  его   движений,   в  острой
настороженности  взглЯда.  Ћрландо  несколько  смешалсЯ.  Њеж тем они  пошли
обедать.
     ’ут  Ћрландо,  обычно  принимавший  такие  вещи  как  должное,  впервые
безотчетно устыдилсЯ количества своих  слуг  и великолепиЯ  стола. …ще более
удивительно - он не без гордости вспомнил (обычно эта мысль ему претила) про
свою прародительницу  Њолл,  котораЯ доила коров. Ћн  уже  готов был навести
речь на эту скромную женщину с ее подойником, но поэт его опередил, заметив,
что, как ни странно, при  всей затасканности фамилии ѓрин предки его Явились
сюда  вместе  с ‡авоевателем и  принадлежали  к  цвету  французской знати. Љ
несчастью, род захирел и  мало что оставил в  веках, разве  что подарил свое
имЯ  королевскому  округу ѓринвич. „альнейшие наблюдениЯ в том же духе  - об
утраченных замках, гербах, родичах, баронствующих на севере, брачных узах  с
аристократией на востоке, о том, как одни ѓрины пишут свою фамилию с двойным
"н",  а другие  с одинарным,  -  продолжались до  тех  пор, покуда не подали
оленину. ’ут Ћрландо ухитрилсЯ вставить несколько слов насчет бабушки Њолл с
ее коровами и успел  слегка  облегчить душу к тому времени, когда перед ними
Явились  фазаны. Ќо только когда рекой полилась мальвазиЯ, осмелилсЯ Ћрландо
перейти к теме, которую, увы, не  мог не считать еще более важной, чем ѓрины
или коровы, а именно к свЯщенному предмету поэзии. …два было произнесено это
слово,  глаза  поэта загорелись;  он  отбросил  заемные повадки благородного
господина,  стукнул  рюмкой  об  стол и разразилсЯ  такой длинной,  путаной,
пылкой и  горькой  повестью,  каких  Ћрландо не слыхивал  иначе,  как из уст
обманутой женщины, - об одной своей пьесе, о другом поэте, об одном критике.
—то  же до существа самой поэзии, Ћрландо уловил  только,  что  продавать ее
труднее, чем прозу, и строчки хотЯ и короче,  их дольше писать. ’ак разговор
шел с бесконечными ответвлениЯми, покуда Ћрландо не отважилсЯ намекнуть, что
и сам он, грешный, имеет дерзость писать, - но тут поэт вскочил со стула. ‡а
панелью пискнула мышь, сказал он. Ќервы у него, объЯснил он, совсем сдали, и
мышиный  писк  на  недели  его  выводит из строЯ. „ом, без  сомнениЯ,  кишит
паразитами, просто Ћрландо не  замечал.  „алее  поэт  поведал Ћрландо все  о
своем здоровье за последние десЯть лет. Ћно было столь расшатано, что просто
удивительно, как он  выжил. Ћн перенес паралич, подагру, малЯрию, водЯнку  и
три  вида  лихорадки  по  очереди;  сверх  того, у  него  расширение сердца,
увеличение селезенки и больнаЯ  печень. Ќо  мало этого, сказал он Ћрландо, у
него бывают  ощущениЯ в  хребте,  не поддающиесЯ  описанию.  Ћдин  позвонок,
приблизительно  третий сверху, горит  как  в  огне,  другой,  приблизительно
второй  снизу, холодеет  как  лед.  €ной  раз он  просыпаетсЯ  буквально  со
свинцовой головой, а  то  как  будто  внутри  у него жгут  тысЯчи  свечей  и
запускают фейерверки. Ћн  различит, он сказал, розовый лепесток через перины
и  может пройти через весь ‹ондон с завЯзанными  глазами: его стопы наизусть
помнЯт   все   мостовые.  Љороче  говорЯ,   он   представлЯет   собой  столь
чувствительный, столь  тонко сработанный механизм  (тут он  как бы невзначай
поднЯл руку,  и  рука была в самом деле безукоризненной  формы),  что просто
диву  даетсЯ,  как  поэма  его  разошлась всего  в пЯтистах  экземплЯрах,  -
впрочем, это, разумеетсЯ, козни. Ћдним  словом, заключил он, стукнув кулаком
по столу, - искусство поэзии в Ђнглии отжило свой век.
     Љак могло это случитьсЯ, когда експир, Њарло, Ѓен „жонсон, Ѓраун, „жон
„онн еще писали или только что перестали  писать, Ћрландо, высыпавший  имена
своих любимцев, решительно не постигал.
     ѓрин сардонически  расхохоталсЯ.  Џоложим, у експира, согласилсЯ он, и
сыщетсЯ несколько недурных  сценок, но ведь все почти содраны у  Њарло. ќтот
Њарло  кое-что  обещал, но как  можно  судить о  мальчишке, который умер, не
дожив до  тридцати?  —то  до Ѓрауна, этот  вздумал писать  поэзию  прозой, а
подобный   вычуры   скоро   набивают  оскомину  публике.  „онн  -  шарлатан,
маскирующий убогость смысла темным слогом. Џростаки ловЯтсЯ на эту  наживку,
но через каких-нибудь  двенадцать месЯцев стиль  выйдет из  моды.  Ќу  а Ѓен
„жонсон - Ѓен „жонсон его друг, а он никогда не хулит своих друзей.
     Ќет,  заключил  он,  прошел  великий  век  литературы,  -  великий  век
литературы  был при  греках, елизаветинский  век во всех отношениЯх уступает
ќлладе. ‚ великий век  поэты  устремлЯлись  к  божественной цели, которую он
назвал  бы  La  Gloire (он  произносил "ѓлор",  и  Ћрландо не сразу  ухватил
смысл). ’еперь молодые сочинители все на жалованье у книгопродавцев и готовы
сострЯпать любой вздор, лишь бы  те  могли его  сбыть. експир тут первейший
мерзавец,  но  ничего, он  уже  поплатилсЯ.  Ќынешних, объЯснил  ѓрин,  всех
узнаешь по жеманности притЯзаний и дерзкой дикости опытов  - греки такого бы
и секунды  не потерпели. Љак  ни больно ему  в  этом  признаватьсЯ - он ведь
любит литературу больше жизни, - он  ничего  не видит хорошего в настоЯщем и
не питает никаких надежд на будущее. € с тем он налил себе еще стакан вина.
     ќти откровениЯ потрЯсли Ћрландо; однако он замечал невольно, что самого
критика нисколько они не  печалЯт. Ќапротив, чем  больше бранил он свой век,
тем больше казалсЯ доволен. Ћн как сейчас помнит, рассказывал он, один вечер
в  таверне "Џетух" на ”лит-стрит,  когда там собрались  Љит Њарло и  кое-кто
еще. Љит расходилсЯ, нализалсЯ, ему это было недолго, и молол чепуху. Ћн так
и видит, как  Љит икает, тыча стаканом в приЯтелЯ: "‚от хоть ты  менЯ  режь,
Ѓилл (это он  експиру), набегает большаЯ  волна, и ты на гребне", - чем  он
хотел  сказать,  поЯснил  ѓрин,  что мы  на пороге великого века  английской
литературы, а из  експира может выйти толк. Њарло повезло, он был  убит два
днЯ  спустЯ  в  пьЯной  драке  и  не увидел, чем обернулись его пророчества.
"„урак несчастный! - сказал ѓрин. - ’акое молоть! Џодумать только  - великий
век! ќто елизаветинский-то век - великий!"
     - ’о-то, любезный лорд, - продолжал он, поуютней устраиваЯсь в кресле и
крутЯ меж пальцев стакан, -  не  будем  унывать, будем  дорожить  прошлым  и
честию  воздадим  тем авторам - немного  уж  их  осталось, -  которые  берут
античность  за образец  и  пишут  не ради  презренной пользы,  но  длЯ ѓлор.
(Ћрландо  желал  бы  ему  лучшего  выговора.)  ѓлор,  -  продолжал  ѓрин,  -
вдохновлЯет  возвышенный дух.  ‚от  имел бы  Я пенсион в  три тысЯчи фунтов,
выплачиваемый поквартально, Я  бы жил  длЯ  одной  лишь  ѓлор.  Љаждое  утро
валЯлсЯ бы в  постели, перечитываЯ –ицерона.  ЌаучилсЯ бы так  подражать его
слогу,  что вы не  отличили  бы менЯ от него. ‚от что называю Я  благородной
изЯщной словесностью, - сказал ѓрин. - ‚от что  называю Я ѓлор. Ќо длЯ этого
надобен пенсион.
     Ћрландо  меж  тем оставил  всЯкую  надежду поговорить  с поэтом о своих
собственных трудах,  но  ничего, ничего:  разговор перекинулсЯ  на  личности
експира, Ѓена „жонсона и прочих, - всех их ѓрин близко знал и о  каждом мог
порассказать немало забавных анекдотов. Ќикогда Ћрландо так  не смеЯлсЯ. ‚от
они каковы, его божества! Џоловина из  них пьЯнчуги, все волокиты! ‚се почти
собачатсЯ  с  женами; ни  один  не  побрезговал ложью,  ни  самой презренной
интригой. Ћни могут царапать стишки на обороте счета из прачечной, прислонив
его к затылку наборщика в дверЯх печатни. ’ак ЯвилсЯ в свет ѓамлет, и ‹ир, и
Ћтелло. Ќемудрено,  как  заметил  ѓрин, что в пьесах  этих столько  огрехов.
Џрочее   времЯ   тратитсЯ  на  попойки,  пирушки  по  кабакам,  и  при  этом
выкрикиваетсЯ  такое,  что  превосходит  самое бурное воображение,  и  такое
вытворЯетсЯ,  что и не снилось самым отчаЯнным  придворным  шалунам. ‚се это
ѓрин  рассказывал с воодушевлением, совершенно пленЯвшим Ћрландо. Ћн обладал
подражательным  даром  и воскрешал  к жизни мертвых,  а  порой высказывал  и
прелестные суждениЯ о книгах, если те были написаны три века тому назад.
     ’ак  проходило времЯ, и Ћрландо испытывал к своему гостю странную смесь
приЯзни и презрениЯ, восхищениЯ и жалости и еще что-то столь смутное, что не
покрывалось  точным описанием, но слегка отдавало ужасом и слегка восторгом.
Ћн непрестанно  говорил о себе, но  был столь увлекательный собеседник,  что
можно было заслушатьсЯ  повестью о его подагре. € он  был так остроумен, так
невоспитан, так запанибрата  с  Ѓогом и †енщиной;  сочетал  в  себе  столько
невероЯтных способностей; был начинен такими увлекательными сведениЯми; умел
приготовить салат на триста разных ладов; знал все, что только можно знать о
букетах  вин; играл на полудюжине музыкальных инструментов и был первым,  и,
вероЯтно, последним, по части запеканиЯ сыра  в большом итальЯнском  камине.
’о, что он не  отличал герани от  гвоздики,  дуба от березы, дога от борзой,
суЯгной овцы от  Ярочки,  пшеницы от ЯчменЯ, пашни от залежи; не слыхивал об
урожае  и недороде; считал,  что  апельсины  растут  под землей,  а репа  на
дереве;  предпочитал  сельскому любой городской пейзаж,  - все это и  многое
другое  поражало  Ћрландо,  никогда  не  встречавшего подобных  людей.  „аже
горничные, презираЯ  его, прыскали при его  шуточках, и лакеи, ненавидЯ его,
топтались поблизости,  прислушиваЯсь к его историЯм. ‚  самом деле,  никогда
еще в доме не  царило  такое оживление -  и  все это давало Ћрландо пищу длЯ
раздумий и побуждало сравнивать новый  образ  жизни с прежним.  Ћн вспоминал
привычные беседы  об  апоплексическом  ударе  королЯ €спанского  или  случке
кобелЯ;  вспоминал,  как  делил  свое  времЯ  между   туалетным  столиком  и
конюшнЯми; как лорды задавали храпака  над своим вином и ненавидели всЯкого,
кто их  будил; как мощны и  бодры  они  телесно, как умом - ленивы  и робки.
ђастревоженный  этими  мыслЯми,  не  в силах  их уравновесить,  он пришел  к
заключению, что впустил в  дом пагубный  дух беспокойства, который впредь не
даст ему мирно спать по ночам.
     ‚ тот же самый  миг Ќик  ѓрин пришел к прЯмо  противоположному  выводу.
‹ежа как-то  поутру  в мЯгчайшей  постели,  на  тончайших простынЯх и  глЯдЯ
сквозь свое эркерное  окно  на  дерн, в течение трех  веков  не знававший ни
щавелЯ, ни одуванчика,  он  подумал, что, если тотчас не унесет отсюда ноги,
его здесь заживо  уморЯт. ‚ставаЯ  и слушаЯ воркование  голубей, одеваЯсь  и
слушаЯ  шелест  струй, он  чувствовал,  что без  грохота  ломовых  телег  по
булыжникам  ”лит-стрит  ему не написать  больше  ни  строчки. …сли  это  еще
немного продлитсЯ, подумал он, слушаЯ, как лакеи поправлЯют огонь в камине и
уставлЯют за  дверью скатерть серебрЯными приборами, Я усну  (тут он  истово
зевнул) и никогда не проснусь.
     Ђ потому он отыскал Ћрландо в его кабинете и объЯвил ему, что  всю ночь
не сомкнул глаз из-за тишины. (‚ самом деле, замок на пЯтнадцать миль во все
стороны был окружен парком и обнесен стеной в десЯть футов высотою.) ’ишина,
сказал он, всего губительней длЯ  его нервов. ‘ разрешениЯ Ћрландо, он нынче
же  утром  откланЯетсЯ.  Ћрландо испытывал  известное облегчение,  но  ему и
ужасно было  жаль его отпускать. „ом без него, думал  он, покажетсЯ скучным.
Џри  расставании (ибо  до сих пор речь  об  этом предмете  не  заходила)  он
отважилсЯ  всучить  поэту  свою  пьесу о  смерти  ѓеракла  и  попросить  его
суждениЯ.  Џоэт  пьесу  взЯл, что-то принЯлсЯ мЯмлить  о ѓлор и –ицероне, но
Ћрландо  прервал его,  пообещав поквартально выплачивать пенсион, после чего
ѓрин, рассыпаЯсь в изъЯвлениЯх преданности, вскочил в экипаж и был таков.
     Ќикогда еще большой зал не казалсЯ таким огромным, пышным и пустым, как
когда  откатывала колЯска. Ћрландо знал, что уж ему  не решитьсЯ поджаривать
сыр  в  итальЯнском  камине;  не  отважитьсЯ  отпускать  шуточки  по  поводу
итальЯнской  живописи; не  изловчитьсЯ так смешивать пунш,  как положено его
смешивать;  тысЯчи милых колкостей и острот навсегда длЯ  него  утрачены. Ќо
зато какое счастье больше не слышать этого бранчливого голоса, какаЯ роскошь
снова  вкусить одиночество  - так  невольно он  рассуждал,  отвЯзываЯ  дога,
который шесть недель просидел на цепи, ибо он стремилсЯ куснуть поэта,  едва
его завидит.
     Ќик ѓрин в тот же вечер водворилсЯ на углу ”еттер-лейн и застал там все
приблизительно таким же, как и оставил. Њиссис ѓрин разрешалась от бремени в
одной комнате;  ’ом ”летчер пил  джин  в другой. Џовсюду  валЯлись  по  полу
книги; обед  -  какой-никакой  - подавалсЯ на  туалетном столике, на котором
дети  пекли  свои куличики  из  песка. ’ут, ѓрин чувствовал,  была  истиннаЯ
атмосфера  длЯ  творчества;  тут  ему  хорошо  писалось, и  он  писал.  ’ема
напрашивалась сама. Ѓлагородный  лорд у  себЯ  дома.  "‚ гостЯх в поместье у
вельможи" - так как-нибудь будет называтьсЯ его поэма. ‘хватив перо, которым
сынишка щекотал кошке ухо, и вонзив его в  служившую чернильницей рюмку  длЯ
Яйца, ѓрин тотчас настрочил  вдохновенную сатиру. Ћна была столь меткой, что
ни  у кого не  могло ЯвитьсЯ  сомнений,  что разделываемый в ней лорд  - это
Ћрландо; интимнейшие его замечаниЯ и сокровеннейшие поступки,  его  порывы и
прихоти, самый цвет волос и манера на иноземный  лад раскатывать "эр"  - все
было представлено публике. …сли же сомнениЯ все-таки могли  зародитьсЯ, ѓрин
их  рассеивал,  вводЯ  в  текст,  почти  без   камуфлЯжа,  отрывки  из  этой
аристократической трагедии  "‘мерть  ѓеракла", которую  он, в точности как и
ожидал, нашел напыщенной и многословной донельзЯ.
     Џамфлет,  тотчас  выдержав несколько изданий и оправдав затраты  миссис
ѓрин на десЯтые роды, вскоре был  препровожден друзьЯми, всегда пекущимисЯ о
подобных   материЯх,   самому   Ћрландо.   Џрочитав   его   со   смертельным
самообладанием  от  начала и  до конца, он позвонил лакею,  протЯнул ему сей
документ на кончике каминных  щипцов, приказал как можно глубже засунуть его
в самую зловонную помойку поместьЯ. Љогда  лакей направилсЯ к двери, Ћрландо
его окликнул.
     -  ‘едлай  самого быстрого  конЯ в конюшне, - сказал он. - ‚о весь опор
скачи  в  •арвич. ‘адись на корабль, какой пойдет  в  Ќорвегию. ’ам  купи на
псарне  у самого королЯ  отборнейших борзых королевских кровей, обоего пола.
Ѓезотлагательно доставь их сюда. €бо,  -  пробормотал он  едва слышно, вновь
принимаЯсь за чтение, - с людьми Я покончил.
     ЏонЯтливый  слуга  поклонилсЯ  и  исчез.  Ћн  неукоснительно   выполнил
поручение  своего  господина  и вернулсЯ в день три  недели спустЯ,  ведЯ на
сворке  превосходных борзых,  из которых одна,  пола женского,  в ту же ночь
произвела на свет под обеденным  столом восьмерых прелестных щенков. Ћрландо
велел принести их к нему в опочивальню.
     - €бо, - сказал он, поглаживаЯ милых зверушек по головкам, - с людьми Я
покончил.
     Ћднако он поквартально выплачивал пенсион.

     ’ак к тридцати годам или около того, наш юный вельможа не только вкусил
от всех предлагаемых  жизнью  плодов,  но  вполне  познал их тщету.  ‹юбовь,
честолюбие, женщины,  поэты - Ѓог  с ними со всеми! ‹итература -  фарс. ‚ ту
ночь, когда он прочитал ѓринов пасквиль "‚ гостЯх у вельможи в поместье", он
устроил большой  костер из пЯтидесЯти семи сочинений,  пощадив  лишь  "„уб":
юношескаЯ проба  пера,  и  совсем коротенькаЯ  к  тому  же. „ве вещи  теперь
оставались, в какие он верил:  собаки и природа - борзаЯ и  розовый куст. Ћт
пестрого многообразиЯ мира, от  капризной сложности  жизни ничего  более  не
оставалось. ‘обака и куст - вот и все.  €, стрЯхнув с себЯ тЯжелые  лохмотьЯ
иллюзий, совсем  себЯ, следовательно, оголив, он  подзывал  к  себе собак  и
шагал через парк.
     ’ак долго он просидел затворником над рукописЯми и книгами, что чуть не
забыл  об  обольщениЯх природы,  которые  бывают  в  июне  столь неотразимы.
ЏоднЯвшись на вершину холма, откуда в  Ясные дни открывалсЯ вид  на половину
Ђнглии с каемкой отландии и “эльса, он бросалсЯ на землю  под любимым своим
дубом  и  чувствовал,  что, если  ему  до  конца  дней  не  придетсЯ  больше
беседовать ни с мужчиной, ни с женщиной, если  борзые его не разовьют в себе
дара речи, если  судьба не подсунет ему еще поэта или  кнЯжну,  он  довольно
сносно проведет отпущенный ему срок.
     ’ак он приходил сюда день за днем, неделю за неделей, месЯц за месЯцем,
год за годом. Ћн видел,  как буки занимаютсЯ золотом и расправлЯютсЯ молодые
папоротники; видел лунный серп  и  потом  круглую луну;  видел...  но,  быть
может, читатель  и сам вообразит все причитающеесЯ ему дальше  и  представит
себе, как каждое деревцо, каждый кустик  в округе сперва будут обрисованы  в
зеленом виде, затем в золотом; как восходит луна и заходит солнце; как весна
следует  после  зимы  и  осень за летом;  как  день сменЯетсЯ ночью,  а ночь
сменЯетсЯ днем; как  разражаетсЯ гроза  и затем вновь проЯснЯетсЯ небо;  как
все остаетсЯ, в общем, без  перемен  и  двести,  и  триста  лет,  разве  что
накопитсЯ  немного  пыли  и  паутины,  с которой  за  полчаса  сладит  любаЯ
старушка,  -  умозаключение, к которому  мы,  нельзЯ не признатьсЯ, могли бы
прийти и быстрей, с помощью простейшей фразы "Џрошло времЯ" (в скобках точно
означив срок), - и ничего решительно не случилось.
     Ќо,  к сожалению,  ‚ремЯ  с  такой  завидной пунктуальностью диктующее,
когда  цвести и  когда  увЯдать цветку  или животному,  на  душу человека не
оказывает столь Явственного воздействиЯ. Ѓолее того - человеческаЯ душа сама
непонЯтным  образом влиЯет на ткань времени. Љакой-нибудь час,  вплетаЯсь  в
непостижимую   вЯзь   нашего  ума,  может  пЯтидесЯти-,  а  то  и  стократно
растЯнутьсЯ против своих  законных  размеров; с другой стороны, какой-нибудь
час  может  пробежатьсЯ по  циферблату  сознаниЯ  с  быстротой  молнии.  ќто
разительное  расхождение  между  временем на часах и временем  в нас  покуда
недостаточно изучено и заслуживает дальнейшего пристального исследованиЯ. Ќо
биограф, интересы которого, как мы уже  упоминали, строго ограничены, вправе
удовлетворитьсЯ  здесь  одним   простым  суждением:  когда  человек   достиг
тридцатилетнего  возраста,  вот как  Ћрландо,  то  времЯ,  когда он  думает,
становитсЯ  неимоверно  долгим;  то времЯ,  когда  он действует,  становитсЯ
неимоверно  коротким.  Ћрландо  отдавал распорЯжениЯ  по своему  гигантскому
хозЯйству  в мгновение ока;  но, едва он уединЯлсЯ на холме под своим дубом,
секунды  начинали взбухать и наливатьсЯ  так,  будто им  вовек  не  пробить.
Ќаливались  они к тому  же чем-то уж  вовсе невообразимым. €бо его не просто
одолевали вопросы,  ставившие  в тупик величайших  мыслителей, например: что
такое  любовь?  что  такое  дружба? что  такое  истина? Ќо  стоило  ему  ими
задатьсЯ, все его прошлое, такое,  казалось  бы, бесконечное  и  насыщенное,
устремлЯлось к  готовой  пробить  секунде, раздувало  ее во много раз против
натуральной величины, окрашивало  всеми  цветами радуги  и какой  только  не
начинЯло дребеденью.
     ‚ подобных  раздумьЯх (или как их там ни  назови) проводил он  месЯцы и
годы своей жизни.  Ќе будет преувеличением сказать, что  ему случалось выйти
из дому после завтрака  тридцатилетним и воротитьсЯ к обеду пЯтидесЯтилетним
человеком. €ные  недели  старили его  на  сто лет,  иные  и трех  секунд  не
прибавлЯли к его возрасту. ‚ообще, о продолжительности человеческой жизни (о
сроке, отпущенном животным, лучше  тут  умолчим)  мы  рассуждать не беремсЯ,
потому что  стоит  заЯвить,  что  жизнь  бесконечно длинна,  и  тут-то нам и
напомнЯт,  что промельк  ее мгновенней  опаданиЯ розового лепестка.  €з двух
сил, которые  вперемежку и,  однако  же,  что  особенно  странно, обе  разом
командуют нашим убогим рассудком - краткость и долгота, - Ћрландо то попадал
во  власть  тЯжкого  слоноподобного  божества,  то  легкокрылой  мухи. †изнь
казалась ему нескончаемой. €  все равно промелькнула  как миг. Ќо даже когда
она особенно  простиралась вдаль, и секунды  особенно разбухали, и  он будто
блуждал один по бескрайним  пустынЯм вечности, и то ему  не  хватало времени
разгладить  и  разгадать  петлистые,  тесные  пергаментные  строки,  которые
тридцатилетний обиход с мужчинами и женщинами тугим свитком свил в его мозгу
и сердце.  Ћн вовсе еще  не покончил с мыслЯми о ‹юбви  (дуб за  этот период
успел много раз зазеленеть и  отрЯхнуть листву), а  —естолюбие уже вытолкало
ее с полЯ и заместило „ружбой и ‹итературой. € поскольку первый вопрос - что
такое ‹юбовь? - не  был решен, она по всЯкому поводу и без повода врывалась,
оттирала Љниги, и Њетафоры, и Љаков смысл нашей жизни? - на кромку полЯ, где
они и выжидали, когда  снова  смогут ринутьсЯ в  игру.  Џроцесс решениЯ  еще
запутывалсЯ и разбухал из-за  того, что был роскошно  иллюстрирован и притом
не  только картинками  - стараЯ  королева  …лизавета,  в розовой  парче,  на
гобеленовом  диване,  в  руке  табакерка  из слоновой  кости, рЯдом  золотаЯ
рукоЯть кинжала, - но и запахами - как она была  надушена! - и  звуками: как
трубили олени  в ђичмонд-парке тем зимним днем... € мысль о любви сливалась,
сплавлЯлась с зимой и снегом, с  жаром камина; с русскими кнЯжнами, золотыми
кинжалами, зовами  оленей;  со  слюнЯвым лепетом старого  королЯ џкова, и  с
фейерверками, и с мешками сокровищ  в трюмах елизаветинских кораблей. ЉаждаЯ
часть, едва он пробовал  сдвинуть  ее  с места, упиралась в другую,  - так в
кусок  стекла, год пролежавший на  дне морском,  врастают кости, стрекозы, и
монеты, и кудри утопленниц.
     -  Ћ  ѓосподи,  опЯть метафора,  -  воскликнул он при этих словах  (что
показывает,  как  беспорЯдочно  кружила его мысль, и объЯснЯет,  почему  дуб
столь часто зеленел и осыпалсЯ,  покуда Ћрландо бесплодно билсЯ над решением
вопроса  о ‹юбви).  -  ‚от уж зачем  они нужны?  - спросил он себЯ. - Џочему
просто-напросто  не  сказать, ну...  - € тут он думал  полчаса, - или, может
быть,  это два с половиной  года?  - как просто-напросто сказать,  что такое
‹юбовь. - Ћбраз, кстати, Явно натЯнут, - рассуждал он, - никакаЯ стрекоза не
станет  жить  на дне  морском, разве  что  в силу  совершенно исключительных
обстоЯтельств. Ђ если ‹итература  не ‘упруга и Ќаложница €стины - что же она
такое? Ђх, надоело! - крикнул  он. - Џри чем тут Ќаложница, если уже сказано
- ‘упруга? Џочему нельзЯ просто назвать вещи своими именами и успокоитьсЯ?
     € он попыталсЯ сказать, что трава зеленаЯ, а небо синее, и тем ублажить
суровый дух поэзии, которому, хоть и с  почтительного расстоЯниЯ, он все еще
невольно поклонЯлсЯ.
     - Ќебо синее, - сказал он. - ’рава зеленаЯ.
     Ќо,  поднЯв  голову,  он убедилсЯ, что, совершенно даже  напротив, небо
было  как  покровы,  опадающие с  голов  тысЯчи  мадонн, а трава  темнела  и
стлалась, как бег девичьей стайки, спасающихсЯ от объЯтий  волосатых сатиров
из очарованного леса.
     - …й-богу, - сказал он (потому что взЯл скверную привычку разговаривать
с  самим  собою  вслух), - хрен  редьки  не слаще. € то и другое -  фальшиво
донельзЯ.
     € он отчаЯлсЯ  в собственной способности определить, что такое поэзиЯ и
что такое правда, и впал в глубокое уныние.
     ’ут мы воспользуемсЯ  паузой в его монологе,  чтобы порассуждать о том,
как  странно  видеть Ћрландо,  распростертого на  траве в июньский  день,  и
почему  столь прекрасный собою молодой  человек, в  полном  обладании своими
способностЯми, столь  здоровым телом,  столь образцовыми щеками и  ногами  -
человек, без  раздумьЯ  бросающийсЯ  в  атаку впереди  войска  и принимающий
поединок,  -  почему он страдает таким бессилием мысли  и  так этим мучитсЯ,
что,  когда дело  доходит до  вопроса  о поэзии  и его  неспособности  с ним
сладить,  он  робеет, как  маленькаЯ  девочка  под  маменькиной  дверью?  Њы
подозреваем, что насмешка ѓрина над его трагедией уЯзвила его не меньше, чем
насмешка ‘аши над его любовью. Ќо мы, однако, слишком отвлеклись...
     Ћрландо  все раздумывал. Ћн  продолжал всматриватьсЯ  в небо  и  траву,
стараЯсь угадать, что сказал бы про них истинный поэт,  чьи стихи напечатаны
в ‹ондоне. Ђ ЏамЯть меж тем (повадки ее нами уже описаны) все совала ему под
нос  лицо Ќиколаса ѓрина, как будто этот вислогубый зоил, и, как выЯснилось,
еще и предатель,  был  Њуза собственной персоной и  это его  обЯзан ублажать
Ћрландо. € Ћрландо  тем  летним утром предлагал ему на выбор много словесных
оборотов,  и скромных,  и  фигурных, а Ќик ѓрин все качал головою, хмыкал  и
что-то пел  про ѓлор,  про  –ицерона и что поэзиЯ в наш век мертва. Ќаконец,
вскочив на ноги (уже наступила зима, и было очень холодно), Ћрландо произнес
клЯтву, одну из самых  знаменательных  в своей жизни, ибо  она  обрекала его
такому рабству, беспощадней которого на свете не бывает.
     -  Ѓудь  Я проклЯт, -  сказал Ћрландо, -  если  Я  напишу или попытаюсь
написать еще хоть слово в угоду Ќику  ѓрину или Њузе. •орошо ли, плохо,  или
посредственно  -  Я буду писать отныне и вовеки в угоду самому себе. - € тут
он будто  разорвал  все  свои  бумаги  и швырнул  их  в  усмешливую,  наглую
физиономию. Џосле чего,  как  увертываетсЯ  дворнЯга, когда  вы наклонились,
чтобы запустить в нее камнем, ЏамЯть увертливо убрала портрет Ќиколаса ѓрина
с глаз долой и  вместо  него подсунула  Ћрландо... вот именно что ничего  не
подсунула.
     Ќо Ћрландо все равно продолжал думать. Ђ ему было, было о чем подумать.
‚едь, разорвав  тот свиток, тот  пергамент,  он  одним махом  разорвал  и ту
скрепленную гербовой печатью грамоту,  которой в тиши своего кабинета он сам
себЯ назначил,  как  назначает  посланника  король, - первым  в  своем  роду
поэтом, первым писателем своего века, даруЯ  душе своей вечное бессмертие, а
телу  - вечный покой среди лавров и  неосЯзаемых стЯгов  людского поклонениЯ
вовеки. Љак ни было все это великолепно, он разорвал ту грамоту и выбросил в
мусорную корзину.
     - ‘лава, - сказал он, - не что иное, как (и  поскольку не было  на него
Ќика ѓрина, чтобы его окоротить, он упивалсЯ, заливалсЯ образами, из которых
мы  выбираем  только  два-три  самых   скромных)...  как  расшитый   камзол,
стеснЯющий  члены; серебрЯные,  давЯщие  на  сердце  латы; щит  повапленный,
заслонЯющий воронье пугало, - и т.д. и т.п. ‘уть всех этих образов сводилась
к тому, что слава мешает и теснит, безвестность же, как  туман, обволакивает
человека: безвестность темна, просторна  и вольготна, безвестность оставлЯет
духу  нестесненно  идти  своим  путем.  Ќа  человека безвестного  милосердно
изливаютсЯ потоки темноты. Ќикто не знает, куда уходит он, куда приходит. Ћн
волен искать, он  волен объЯвлЯть  правду;  лишь  он один свободен; он  один
правдив; он  один наслаждаетсЯ покоем. €  он  затих под  дубом,  очень  даже
удобно и уютно ему подостлавшим свои корЯвые корни.
     ‹ежа  так, глубоко уйдЯ в свои  мысли о благословении  безвестности,  о
том, какое это счастье быть безымЯнным, быть волной - вот набежит, вот снова
опадет на дно морское; о том, как  безвестность избавлЯет душу от докучливой
зависти и злобы,  гонит по  жилам  чистый  ток великодушиЯ и щедрости,  учит
давать и брать,  не клЯнча и не расточаЯ ни  благодарности,  ни похвал; так,
верно, жили  все  великие поэты, полагал  он  (хотЯ,  по скудости познаний в
греческом, не мог подкрепить свою идею), так,  думал он, пишет експир,  так
зодчие возводЯт храмы, не ища ни воздаЯниЯ,  ни славы, была бы только работа
днем  да вечером кружка  пива. "‚от  это жизнь, - думал  он, потЯгиваЯсь под
дубом. -  Ќо отчего бы сию  минуту ей не предатьсЯ?" Њысль эта пронзила его,
как  пулЯ.  —естолюбие  грузилом шлепнулось  на  дно.  ЋсвободЯсь  от  грызи
попранной любви, уЯзвленного тщеславиЯ  - словом, всЯкого  зуда  и волдырей,
какими он маЯлсЯ из-за  житейской крапивы, совершенно  бессильной обстрекать
человека, если тот  избегает почестей, -  он широко раскрыл глаза, и  прежде
широко открытые, но видевшие только  мысли,  и увидел  далеко в низине  свой
собственный дом.
     Ћн раскинулсЯ в лучах весеннего  утра. ‘корей не дом, а целый город, но
не  слепленный  кое-как прихотью  несговаривавшихсЯ  хозЯев,  а  возведенный
осмотрительным, рачительным  строителем,  руководившимсЯ  одной-единственной
идеей. „воры и  строениЯ -  серые, красные, бурые  -  располагались стройно,
соразмерно; вот двор - удлиненный, а вот квадратный; где статуЯ, где фонтан;
одно строение лежит плоско, другое подведено под острый конек; где звонница,
а где часовнЯ; меж ними  сверкали Ярчайшие полотнища муравы, темнели группки
кедров и пестрели куртины; и  все  это плотно,  но  не сжимаЯ,  не  стеснЯЯ,
замыкал изгиб тЯжелых стен; и кучерЯвились, взмываЯ в небо, дымки  несчетных
труб. ќто  могучее, но  строго  рассчитанное  сооружение,  способное  укрыть
тысЯчи человек и,  наверное,  две  тысЯчи коней, возведено,  думал  Ћрландо,
работниками, не передавшими  векам своих имен. ‡десь жили, мне  и  не счесть
сколько столетий, безвестные  поколениЯ моих  безвестных предков. Ќи один из
всех этих ђичардов, „жонов, Њарий, …лизавет не оставил по себе следа, но все
они,  трудЯсь  -  кто  иголкой,  кто лопатой, -  любЯ, рожаЯ  себе подобных,
оставили вот это.
     Ќикогда еще дом не выглЯдел благородней, человечней.
     ’ак к чему же заноситьсЯ, метить куда-то  выше их? ЉакаЯ  оглушительнаЯ
наглость и  тщета  -  пытатьсЯ  усовершенствовать это  безымЯнное  творение,
подправить  труд  исчезнувших рук. Људа лучше прожить неизвестным и оставить
после себЯ арку,  беседку, стену, за которой вызревает персик, чем, мелькнув
Ярким  метеором,  улетучитьсЯ дотла. € в конце концов,  сказал он  сам себе,
загораЯсь при виде огромного  дома и дерна внизу, неизвестные лорды  и леди,
которые здесь жили, никогда  не забывали кое-что приберечь длЯ  наследников:
вдруг протечет крыша, повалитсЯ дерево.  € всегда  был у них на кухне теплый
уголок  длЯ  старенького  пастуха,  всегда  хлеб длЯ  голодных; всегда  были
начищены кубки,  даже когда хозЯина  сваливал недуг;  окна сверкали  огнЯми,
даже когда он лежал на смертном одре. •оть и лорды, как готовно растворЯлись
они в безвестности  вместе с  каменщиками, вместе с  кротоловами. Ѓезвестные
герои,  забытые зиждители  -  так  взывал  он  к ним  с жаром, который рьЯно
отрицали иные критики,  приписывавшие ему холодность,  вЯлость,  безразличие
(по правде говорЯ, качество вообще нередко прЯчетсЯ по другую сторону стены,
возле которой  мы его разыскиваем), так обращалсЯ он к своему дому  и роду с
прочувствованной речью; но, когда дошло до заключениЯ, - какаЯ  же  речь без
заключениЯ?  - он запнулсЯ. Ћн хотел было пышно заключить  в  том духе,  что
вот,  мол, он  пойдет по  их стопам, добавит  еще камешек  к  сооружению. Ќо
поскольку сооружение  и так покрывало  девЯть  акров,  даже  и  единственный
добавленный  камешек  был  бы,  пожалуй,  излишеством.  Ќе  упомЯнуть  ли  в
заключении о мебели? Ћ стульЯх  и  столах, о ковриках возле  кроватей? „а, в
заключение  следовало упомЯнуть  именно о  том,  чего  дому  не хватает.  €,
оставлЯЯ  речь  покуда  неоконченной,  он снова зашагал вниз,  решив  отныне
посвЯтить себЯ усовершенствованию интерьера. €звестие о том, что  она должна
немедлЯ ему споспешествовать, вызвало у доброй  старой миссис ѓримздитч (да,
она успела состаритьсЯ) слезы на глазах.
     “ лошадки - вешалки длЯ полотенец в спальне королЯ ("еще доброго королЯ
џкова, милорд", -  сказала миссис ѓримздитч, намекаЯ на то,  что  много воды
утекло с тех пор, как королевскаЯ особа вообще почивала под этим кровом;  но
дни проклЯтого  Џарламента  миновали,  теперь  в Ђнглии, слава  Ѓогу,  опЯть
Љорона)  недоставало  ножки;  не  было  скамеек  под  кувшины  в  покойчике,
прилегающем к гостиной пажа  герцогини; мистер ѓрин изгадил ковер этой своей
пакостной трубкой, уж они с „жуди скоблили-скоблили, пЯтно так и не отстало.
Ћдним  словом,  когда  Ћрландо  прикинул, как  обставить  креслами  розового
дерева,  шкафчиками  кедрового  дерева,  серебрЯными  кувшинами, фарфоровыми
тазами и персидским  коврами все имевшиесЯ в  замке  триста шестьдесЯт  пЯть
спален, он  понЯл, что  это ему  обойдетсЯ недешево и,  если  еще  останетсЯ
несколько  тысЯч фунтов  от  его состоЯниЯ, их едва  достанет  на  то, чтобы
увешать коврами несколько галерей, снабдить столовую залу резными стульЯми и
поместить  зеркала кованого серебра и стульЯ  того же металла (к которому он
питал неуемную страсть) в королевские опочивальни.
     €  он засел за скрупулезный  труд, в  чем  мы, без  сомнениЯ, убедимсЯ,
просмотрев его амбарные книги. ‡аглЯнем в перечень  тогдашних его покупок, с
расходами, столбиком подсчитанными на полЯх, - но их мы опускаем.

     "‡а пЯтьдесЯт пар  испанских покрывал и столько  же  занавесей  алой  и
белой  тафты;  к ним  же  воланы алого и белого атласа, шитого алым и  белым
шелком...
     ‡а  семьдесЯт  кресел   желтого   атласа,  и  шестьдесЯт  стульев,   им
соответственных, и столько же чехлов...
     ‡а шестьдесЯт семь столов орехового дерева...
     ‡а семнадцать дюжин Ящиков, по пЯть  дюжин бокалов венецианского стекла
в каждой дюжине...
     ‡а сто две ковровые дорожки, длиною тридцать Ярдов каждаЯ...
     ‡а девЯносто семь подушечек алого  дамаста, шитого бланжевыми шелковыми
галунами,  и  к ним столько  же обитых  тисненым  шелком скамеечек длЯ ног и
стульев соответственно...
     ‡а пЯтьдесЯт канделЯбров, под дюжину свеч каждый..."
     Ќо вот  - так список действует на нас - вот мы уже и зеваем. Ћднако  мы
прекращаем  этот перечень только потому, что нам скучно, а не потому, что он
исчерпан.  „алее  следуют  еще  девЯносто  девЯть  страниц,  и  общаЯ  сумма
составлЯет много  тысЯч фунтов,  т.е.  миллионов фунтов  на  наши деньги. €,
проведЯ таким образом день, вечером лорд Ћрландо снова подсчитал, во что ему
встанет сравнЯть с землей миллион кротовых кочек, если платить работникам по
десЯть пенсов в  час, и сколько центнеров гвоздей по пЯть с половиной пенсов
за пинту уйдет на починку ограды  парка в пЯтнадцать миль окружностью. € так
далее и тому подобное.
     ђассказ  наш,  пожалуй,  и  скучноват,  ведь  один  ларец  не  ахти как
отличаетсЯ  от  прочих  и  одна кротоваЯ  кочка, пожалуй,  мало отличима  от
миллиона. Ќо  ради них  он совершал увлекательнейшие  путешествиЯ, попадал в
удивительные истории. Ќапример, когда он засадил целый городок слепых женщин
близ  Ѓрюгге  сшивать   балдахин  длЯ  серебрЯного  ложа;  а  уж  историЯ  с
венецианским  мавром,  у  которого   он  купил   (но  только  силою  оружиЯ)
полированный ларец, - та в других  руках бесспорно  показалась  бы достойной
изложениЯ.  Ќу  и  его  предприЯтиЯм  было  тоже  не  занимать разнообразиЯ:
например,  из  ‘ассекса  вывозили  партиЯми гигантские деревьЯ,  распиливали
вдоль и таким паркетом выкладывали галереи;  или, скажем, прибывал из Џерсии
огромный,  шерстью  и опилками  набитый  Ящик,  и  в  конце концов  из  него
извлекалась одна-единственнаЯ тарелка, один-единственный перстень с топазом.
     Ќо  вот на галереЯх уже  не  осталось  места ни длЯ  единого  стола; на
столах не осталось места ни длЯ единого ларца; в ларцах не осталось места ни
длЯ единой  вазочки;  в вазочках  не  осталось  места  ни длЯ единой горстки
засушенных  розовых  лепестков  - нигде ни  длЯ чего  решительно не осталось
места,  - короче  говорЯ,  дом был  обставлен. ‚ саду  подснежники, крокусы,
гиацинты, магнолии, розы,  лилии, астры, далии всех разновидностей,  Яблони,
груши,  вишни,  фиги  и  финики,  вкупе  со  множеством  редких  и  цветущих
кустарников, вечнозеленых и  многолетних, росли так  тесно, так впритык, что
Яблоку негде было упасть меж их корнЯми и ни пЯди дерна не оставалось без их
тени. ‚добавок Ћрландо вывез  из дальних стран дичь с Ярким оперением и двух
малайских  медведей,  скрывавших,  он  не сомневалсЯ, под  грубостью повадки
верные сердца.
     ’еперь  все было готово; и вечерами, когда  горели несчетные серебрЯные
светильники  и   ветерок,  вечно  слонЯвшийсЯ  по  галереЯм,   заигрывал   с
зелено-синими шпалерами, пускаЯ вскачь охотничьих коней  и обращаЯ в бегство
дафн; когда серебро  сиЯло,  лак мерцал и  пылало дерево; когда гостеприимно
распростерли ручки резные кресла и дельфины, несЯ на спинах русалок, поплыли
по  стенам;  когда все это  и  многое другое было  готово и пришлось ему  по
сердцу,  Ћрландо,  обходЯ  замок  в  сопровождении  своих  борзых, испытывал
удовлетворение.  Ќастало  времЯ,  думал он, закончить ту торжественную речь.
€ли, пожалуй, даже лучше начать  ее с начала. € все же, проходЯ по галереЯм,
он  чувствовал, что что-то  тут не так.  ‘толы  и  стульЯ, пусть  золоченые,
резные, диваны, покоЯщиесЯ на львиных лапах и лебЯжьих шеЯх, перины, пусть и
нежнейшего гагачьего пуха, - это, оказываетсЯ, не все. ‹юди, сидЯщие на них,
люди, на них лежащие, поразительным образом их совершенствуют. € вот Ћрландо
стал  задавать блистательные  праздники длЯ  вельмож и помещиков округи. ‚се
триста  шестьдесЯт  пЯть  спален не пустовали  месЯцами.  ѓости толклись  на
пЯтидесЯти двух лестницах. ’риста лакеев сбивались  с ног. Џиры  бывали чуть
не  каждый  вечер.  €  -  всего  через  несколько  лет  -  Ћрландо  порЯдком
поиздержалсЯ и растратил половину своего состоЯниЯ, зато стЯжал себе  добрую
славу  среди соседей,  занимал в  графстве с десЯток должностей  и  ежегодно
получал от благодарных поэтов  дюжину  томов,  подносимых  его  светлости  с
пышными дарственными надписЯми. €бо, хоть он и старалсЯ избегать сообщениЯ с
писателЯми и сторонитьсЯ дам чужеродного происхождениЯ, он был безмерно щедр
и к женщинам и к поэтам и те обожали его.
     Ќо в  разгаре пира, когда гости  веселились без  оглЯдки,  он,  бывало,
тихонько  удалЯлсЯ в свой кабинет. ’ам, прикрыв за собою дверь и убедившись,
что  никто  ему  не помешает, он  извлекал  старую тетрадь,  сшитую  шелком,
похищенным из  материнской коробки  с рукоделием,  и  озаглавленную  круглым
школЯрским почерком :  "„уб.  Џоэма". €  писал  до  тех пор, покуда часы  не
пробьют полночь, и  еще долго после. Ќо из-за того, что он вымарывал столько
же,  сколько  вписывал  стихов, нередко обнаруживалось, что к концу года  их
стало меньше,  нежели  в начале, и впору  было  опасатьсЯ, что  в результате
писаниЯ  поэма  станет  вовсе ненаписанной.  €сторику  литературы,  конечно,
предстоит отметить разительные перемены в его  стиле. –ветистость  вылинЯла;
буйство  обуздалось;  век  прозы  остудил горЯчий источник.  ‘амый пейзаж за
окном  уже  не так был кучерЯв;  шиповник и тот стал менее  петлист и колок.
‚ерно, и чувства  притупились, мед и сливки уже меньше тешили небо. Ќу а то,
что  очистка улиц и лучшее  освещение домов  отдаютсЯ в  стиле,  -  азбучнаЯ
истина.
     Љак-то  он с великими  трудами  вписывал несколько строк в  свою  поэму
"„уб", когда какаЯ-то тень скользнула по краю его зрениЯ. ‘коро он убедилсЯ,
что  это не  тень, а  фигура  весьма  высокой  дамы в  капюшоне  и  мантилье
пересекала  внутренний  дворик,  на который  глЯдело  его  окно.  „ворик был
укромный,  дамы он не знал и удивилсЯ, как она  сюда попала. ’ри днЯ  спустЯ
видение опЯть Явилось и в среду  в полдень  пришло опЯть. Ќа сей раз Ћрландо
решилсЯ  за  ней  последовать,  она  же,   кажетсЯ,  ничуть   не  испугалась
разоблачениЯ, а, напротив, когда  он ее нагнал, замедлила шаг,  обернулась и
посмотрела  прЯмо  ему  в  глаза.  ‚сЯкаЯ  другаЯ женщина, застигнутаЯ таким
образом в личном дворике его светлости, конечно бы смутилась; всЯкаЯ  другаЯ
женщина,  с  таким  лицом,  капюшоном  и  видом,  на  ее месте  бы  поскорей
упрЯталась в свою мантилью. Ќо эта дама более всего напоминала зайца - зайца
испуганного,  но дерзкого;  зайца, в котором робость боретсЯ  с  немыслимой,
дурацкой отвагой:  заЯц сидит торчком  и пожирает  преследователЯ огромными,
выкаченными  глазами, и настороженные ушки дрожат, и трепещет вытЯнутый нос.
‡аЯц,  однако,  был  чуть не шести  футов,  да еще  этот  допотопный капюшон
прибавлЯл ей росту. € она смотрела на Ћрландо неотрывным взглЯдом, в котором
робость и отвага удивительнейшим образом сливались воедино.
     Џотом  она  попросила  его, с вполне  уместным,  но несколько  неловким
реверансом,  простить ее  вторжение. ‡атем, снова  вытЯнувшись во  весь свой
рост  -  нет, в ней было больше шести футов,  - она с  таким  кудахтаньем, с
такими  хихи-хаха,  что  Ћрландо  подумал,  не сбежала ли  она  из дома  длЯ
умалишенных,  сообщила,   что   она  эрцгерцогинЯ  ѓарриетта   ѓризельда  из
”инстер-Ђархорна и  ‘кока-на-Ѓуме, что в румынских землЯх. …е заветнаЯ мечта
- свести с ним знакомство.  Ћна снЯла квартиру над булочной у Џарк-гейт. Ћна
видела его  портрет:  это  вылитаЯ  ее сестра, которой - тут  она прЯмо-таки
зашлась хохотом  -  уж много лет как  нет в живых. Ћна гостит при английском
дворе. Љоролева ей  кузина.  Љороль - дивный  малый, но редко когда  трезвый
ложитсЯ  спать.  ’ут  снова  пошли  хихи-хаха.  Љороче   говорЯ,  ничего  не
оставалось, как только пригласить ее войти и угостить вином.
     ‚ комнатах ее  повадки  обрели надменность, естественную длЯ  румынской
эрцгерцогини; и, если бы не  редкие длЯ дамы познаниЯ в винах  и  не здравые
суждениЯ об  оружии и  обычаЯх охотников ее страны, беседа была бы, пожалуй,
натЯнутой. Ќаконец, вскочив со стула, она объЯвила, что навестит его завтра,
отвесила новый щедрый  реверанс и удалилась. Ќа другой день  Ћрландо ускакал
верхом.  Ќа следующий  поворотил ей спину;  на  третий  задернул  шторы.  Ќа
четвертый день шел дождь, и, не желаЯ заставлЯть даму мокнуть и сам не прочь
немного развеЯтьсЯ,  он пригласил ее зайти и  поинтересовалсЯ ее  мнением  о
доспехах  одного  из своих предков - работа  ли это ’оппа или  џкоби? ‘ам он
склонЯлсЯ  к  ’оппу. Ћна придерживалась иного мнениЯ,  какого  -  не так  уж
важно. Људа важней длЯ нашей истории, что в доказательство своего суждениЯ о
выделке скреп  эрцгерцогинЯ ѓарриетта  взЯла  золотые поножи  и примерила на
ноги Ћрландо.
     Ћ  том, что он обладал парой прекраснейших  ног, на  каких когда-нибудь
стаивал юный вельможа, - уже упоминалось.
     ’о,  как именно закрепила она наколенник, или ее  склоненнаЯ  поза, или
долгое  затворничество  Ћрландо,  или  естественное  притЯжение  полов,  или
бургундское,  или  огонь  в  камине  -   можно  винить  любое  из  названных
обстоЯтельств; ведь что-то, разумеетсЯ, приходитсЯ винить, когда благородный
лорд с воспитанием Ћрландо, принимаЯ у себЯ в доме  даму, котораЯ старше его
чуть не  вдвое, с лицом в аршин длиной, выкаченным взором и  вдобавок нелепо
одета в мантилью  с  капюшоном, -  и  это в теплое  времЯ года!  - что-то да
приходитсЯ  винить,  когда такой  благородный лорд, вдруг обуЯнный  какой-то
неудержимой страстью, выскакивает за дверь.
     Ќо что  за  страсть, позволительно спросить,  могла бы это быть?  Ћтвет
двулик, как сама ‹юбовь. €бо ‹юбовь... но оставим ‹юбовь на минутку в покое,
а произошло вот что.
     Љогда эрцгерцогинЯ ѓарриетта  ѓризельда  припала к  его  ноге,  Ћрландо
вдруг, непостижимо, услышал в отдалении  трепет  крыл ‹юбви. „альний  нежный
шелест ее плюмажа всколыхнул в  нем тысЯчи воспоминаний: сень струй, нега  в
снегу,  предательство  под  рев потопа;  шорох,  однако,  близилсЯ;  Ћрландо
дрожал,   краснел   и  волновалсЯ,  как,  он  думал,  уж  никогда  не  будет
волноватьсЯ, и  готов был протЯнуть руки  и усадить к  себе  на плечо  птицу
красоты; но  тут - о ужас! -  раскатилсЯ мерзкий  звук, как будто, кружа над
древом,  каркали  вороны;  и  воздух потемнел  от  жестких  черных  крыльев;
скрежетали голоса;  летали клочьЯ  соломы, сучьЯ, перьЯ; и на плечо  Ћрландо
плюхнулась самаЯ  тЯжелаЯ  и  мерзкаЯ  из  птиц -  стервЯтник. ’ут-то  он  и
бросилсЯ за дверь и послал  своего лакеЯ проводить эрцгерцогиню  ѓарриетту к
ее карете.
     Џотому что  ‹юбовь, к  которой  мы наконец  можем  вернутьсЯ, имеет два
лица: одно белое, другое черное; два тела: одно гладкое,  другое  волосатое.
Ћна имеет две  руки, две  ноги, два ногтЯ - словом, по паре от  всех  частей
тела и непременно из совершенных противоположностей. ‚ данном случае, любовь
Ћрландо начала свой лет, обратив к нему белое лицо и сверкаЯ гладким, нежным
телом.  Ћна  близилась, близилась, овеваЯ  его небесным восторгом. Ќо  вдруг
(возможно, при виде эрцгерцогини) она шарахнулась, резко повернула и Явилась
уже  в черном, волосатом, гнусном виде; и  вовсе не ‹юбовь, не  птица  раЯ -
стервЯтник похоти с мерзейшим  грубым стуком уселсЯ на его плечо. ‚от почему
он бежал, вот почему позвал лакеЯ.
     Ќо не так-то просто выгнать эту гарпию. Њало того что эрцгерцогинЯ и не
думала съезжать от булочника, Ћрландо каждую ночь терзали мерзкие фантомы. €
к чему, скажите, обставлЯть дом  серебром и увешивать стены шпалерами, когда
в любой момент вымазаннаЯ пометом птица может плюхнутьсЯ к вам на письменный
стол? Ћна была тут как тут, металась между стульев; он видел, как она нелепо
шлепала по галереЯм. €ли тЯжко усаживалась  на экран камина. Ћн гнал ее, она
ЯвлЯлась опЯть и стучала клювом в стекло, пока его не разобьет.
     €  понЯв,  что  в доме просто невозможно жить и необходимо  предпринЯть
какие-то  шаги, чтобы безотлагательно положить  этому  конец, Ћрландо сделал
то, что  всЯкий молодой человек сделал  бы  на  его месте, и попросил королЯ
Љарла  отправить его послом в Љонстантинополь. Љороль  ходил по “айтхоллу. ‘
Ќелл ѓуин под ручку. Ћна в него кидалась орешками. "‚от жалость, - вздохнула
эта влюбленнаЯ  дама, - такие чудные ноги покидают отечество!" Њеж тем Џарки
были  непреклонны;  она могла  всего  лишь  послать вслед  Ћрландо воздушный
поцелуй.


ѓлава 3

     “жасно неудобно и досадно, что именно об этой  фазе Ћрландовой карьеры,
когда он  играл  столь  значительную  роль  в  жизни  своей  страны,  мы  не
располагаем  почти  никакими сведениЯми, на  которые могли  бы оперетьсЯ. Њы
знаем, что должность свою он исполнЯл  на удивление прекрасно - чему порукой
герцогский титул и орден  Ѓани. ‡наем,  что  не без его участиЯ состоЯлись и
весьма деликатные  переговоры королЯ Љарла с турками - о чем свидетельствуют
грамоты и  протоколы, хранимые  в  государственных архивах.  Ќо  тут грЯнула
революциЯ,  пошли эти пожары  и так  испортили  и спутали все прочие бумаги,
содержавшие  сколько-нибудь   достоверные   сведениЯ,   что  того,  чем   мы
располагаем,  плачевно мало.  —асто  важнейшее  сообщение темнит  обугленнаЯ
полоса. —асто, когда кажетсЯ, вот-вот  раскроетсЯ тайна, сотню лет  томившаЯ
историков, и пожалуйста - в  манускрипте  такаЯ дыра,  что  хоть палец  туда
засовывай. Њы сделали  все  от  нас  зависЯщее,  чтобы по  жалким  обгорелым
клочьЯм   воссоединить  картину;  но   нередко  нам  приходилось  кое-что  и
домыслить, прибегнуть к допущению, а то и пустить в ход фантазию.
     „ень Ћрландо проходил, надо думать, следующим образом. Ћколо семи часов
он  вставал  от  сна и, накинув  на  себЯ длинный турецкий халат  и  закурив
манильскую сигару,  облокачивалсЯ о перила.  ’ак  стоЯл он, отрешенно озираЯ
раскинувшийсЯ внизу город. Љупола ЂйЯ-‘офии и  все  прочее плыло в  утреннем
густом тумане;  постепенно туман рассеивалсЯ, все  становилось на Якорь; вот
река, вот ѓалатский мост;  зеленые тюрбаны безносых и безглазых  пилигримов,
просЯщих подаЯниЯ;  дворнЯга роетсЯ  в отбросах; женщины, закутанные в шали;
несчетные  ослики, конники  с длинными шестами.  Џотом  все  это  оглашалось
щелканьем  бичей, звоном  гонгов, призывами  к  молитве, хлопаньем  хлыстов,
громом  кованых колес, а спутанный  кислый  запах закваски, специй и  ладана
поднималсЯ  до высот  Џеры, и казалось,  будто  это  само  дыхание  шумного,
пестрого, дикого народа.
     —то может,  рассуждал Ћрландо, озираЯ уже блистающий на солнце вид, что
может разительнее отличатьсЯ от Љента и ‘урреЯ, от ‹ондона и ’анбридж-“элса?
‘права и слева  негостеприимно высились голые  каменистые громады  азиатских
гор, то тут то  там  лепилсЯ к ним  унылый  замок разбойничьего главарЯ;  но
нигде - ни пасторской  усадьбы, ни помещичьего  дома,  ни  хижины, ни  дуба,
вЯза, фиалки, дикого шиповника, плюща.  Ќи тебе живой изгороди,  чтобы  было
где расти  папоротнику, ни лужайки, чтобы пастись овце. „ома сплошь белые  и
голые - как ЯичнаЯ скорлупка. € то, что он, англичанин до мозга  костей, мог
так безудержно упиватьсЯ этим диким видом,  смотреть и смотреть на эти тропы
и  дальние вершины, затеваЯ одинокие пешие вылазки, куда не ступала ни  одна
нога,  кроме  пастушьей  и  козьей;  мог   так  нежно   любоватьсЯ  цветами,
пренебрегавшими  сезоном;  любить грЯзную  дворнЯгу  больше даже, чем  своих
борзых;  так жадно ловить ноздрЯми едкий, жесткий запах этих  улиц, - самого
его  удивлЯло.  “ж  не  согрешил ли  кто из предков-крестоносцев  с  простой
черкешенкой, рассуждал  он, - находил это вероЯтным, усматривал в своей коже
некоторую смугловатость и, вернувшись в комнаты, удалЯлсЯ в ванну.
     —ас спустЯ, надушенный, завитой и умащенный, он  принимал секретарей  и
прочих высокочиновных лиц, один за другим вносивших красные ларцы, послушные
лишь его золотому ключику.  ‚ них содержались сверхважные бумаги, от которых
ныне сохранились лишь обрывки - где росчерк, где печать, твердо влепленнаЯ в
лоскут  обгорелого  шелка.  ’ак  что  о  содержании  их  мы судить не можем,
свидетельствуем  только,  что всеми  этими  печатЯми  и  сургучом,  цветными
ленточками, прикреплЯемыми там  и  сЯм,  как  должно, выписыванием  титулов,
круглением заглавных литер, взмахами росчерков Ћрландо  занималсЯ до времени
роскошного обеда, блюд приблизительно из тридцати.
     Џосле обеда лакеи возвещали,  что  карета  цугом подана к  подъезду,  и
Ћрландо,  предшествуемый  лиловыми   Янычарами,   на   бегу  обмахивающимисЯ
исполинскими  веерами из страусовых перьев,  отправлЯлсЯ с визитами к другим
послам  и  важным лицам  государства.  –еремониЯ неукоснительно повторЯлась.
„обежав до нужного  двора, Янычары  стучали веерами по главным воротам, и те
немедленно распахивались,  обнаруживаЯ великолепную  залу.  ’ам  сидели  две
фигуры, обыкновенно мужчина и женщина. Џроисходил обмен глубокими  поклонами
и реверансами. ‚ первой зале допускалсЯ разговор лишь о погоде. ‡аметив, что
нынче  дождливо  либо  Ясно,  холодно  либо  жарко,  посланник  переходил  в
следующую  залу,  где   снова  ему  навстречу  вставали  две  фигуры.  ‡десь
полагалось сопоставить,  как  место  обитаниЯ, Љонстантинополь  с  ‹ондоном;
посланник  говорил, естественно,  что он предпочитает Љонстантинополь, тогда
как хозЯева  его,  естественно, предпочитали ‹ондон, хоть им и не  случалось
там бывать. ‚ следующей зале подобало  несколько распространитьсЯ о здоровье
королЯ Љарла  и  султана.  ‚ следующей  обсуждалось  здоровье посла  и  жены
хозЯина,  но  уже  в  меньших  подробностЯх. ‚  следующей  посол  восхищалсЯ
хозЯйской  мебелью,  хозЯин  же  воспевал   нарЯд  посланника.  ‚  следующей
подавались  сладости, и  хозЯин  сетовал  на их  несовершенства  -  посол их
превозносил. ‚ конце  концов в завершение  церемонии  раскуривалсЯ кальЯн  и
выпивалась  чашечка  кофе; но, хотЯ  жесты,  свойственные  курению  и питью,
воспроизводились со всею точностью, в  трубке не было табака, как  не было и
кофе  в  чашке, ибо,  не  будь соблюдены эти  предосторожности,  никакой  бы
организм не  выдержал таких  излишеств. ‚едь,  не  успевал он откланЯтьсЯ  в
одном  месте, посол  отправлЯлсЯ  в другое, церемониЯ повторЯлась в таком же
точно порЯдке у семи или восьми других важных  особ, и нередко только поздно
вечером добиралсЯ он до дому. •отЯ Ћрландо исправлЯл эти обЯзанности дивно и
не   мог   отрицать,   что   они,   пожалуй,   составлЯют  важнейшую   часть
дипломатической службы,  они его, бесспорно, утомлЯли,  а  порой наводили на
него такую тоску,  что он предпочитал ограничиватьсЯ обществом своих борзых.
‘ ними,  слуги слышали, он  разговаривал на  своем родном Языке. Ђ иной раз,
говорЯт, он поздно ночью выходил их собственных ворот в таком камуфлЯже, что
часовые  его  не  узнавали. € смешивалсЯ с  толпой на  ѓалатском  мосту, или
слонЯлсЯ  по  базарам, или, сбросив  обувь,  присоединЯлсЯ к  молельщикам  в
мечети.  Ћднажды, когда он сказалсЯ  больным и  даже  в  лихорадке, пастухи,
гнавшие  на  рынок своих  козлов, рассказывали, что  видели  на вершине горы
английского  лорда и слыхали, как  он молитсЯ своему Ѓогу. Ѓыло решено,  что
это сам Ћрландо, молитва же его была не что иное, как декламациЯ собственных
стихов,  поскольку  известно  было,  что  он  все  носит  на  груди  толстый
манускрипт; и слуги, подслушивавшие у двери, слышали, что он что-то бормочет
нараспев, когда останетсЯ один.
     ‚от  по таким-то клочкам  приходитсЯ  нам воссоздавать  картину жизни и
облика Ћрландо  того времени. …ще  и сейчас  имеют хождение слухи,  легенды,
анекдоты зыбкого и недостоверного свойства о жизни его в Љонстантинополе (из
них мы привели лишь немногие), призванные доказать, что тогда, во цвете лет,
он обладал той  властью  зажигать  воображение и приковывать  взоры, котораЯ
живит воспоминаниЯ долго еще после того,  как их бессильны удержать средства
более  вещественные. ‚ласть  эта  - таинственнаЯ  власть,  и зиждетсЯ она на
блеске красоты,  великолепии  имени и редком, неизъЯснимом даре, который  мы
назовем, пожалуй,  обаЯнием и  на  этом  успокоимсЯ. "Њиллионы свечек",  как
говорила ‘аша, горели в нем, хоть ни  единой он не давал себе  труда зажечь.
‘тупал он, как олень, ничуть не беспокоЯсь о своей походке.  Ћн разговаривал
самым обычным  голосом,  а  эхо  отзывалось серебрЯным  гонгом. €  слухи его
окутывали.  Ћн  превратилсЯ в  предмет  обожаниЯ многих  женщин и  некоторых
мужчин.  Ћни вовсе  не  стремились с  ним  беседовать, ни  даже  видеть его,
достаточно  бывало  вызвать перед своим внутренним взором  -  особенно когда
вокруг красиво, когда закат - образ безукоризненного джентльмена  в шелковых
чулках. …го власть  распространЯлась на бедных и необразованных  в точности,
как и  на  богатых.  Џастухи,  цыгане,  погонщики  ослов и поныне  распевают
песенку про  английского  лорда, "кинувшего смарагд в  поток", повествующую,
несомненно, об Ћрландо, который как-то в минуту Ярости, а не то под влиЯнием
винных паров сорвал с себЯ ожерелье и  швырнул в фонтан, откуда его и выудил
паж.  Ќо власть  эта,  как  хорошо известно,  часто сопрЯжена  с  предельной
замкнутостью характера. “ Ћрландо,  пожалуй, не было  друзей. Ќе замечено ни
одной его свЯзи. ЌекаЯ благороднаЯ дама проделала весь долгий путь из Ђнглии
только длЯ того, чтобы быть к  нему поближе, и докучала ему своим вниманием,
а он тем временем продолжал  столь неустанно исполнЯть свои обЯзанности, что
и двух с половиной лет не прослужил послом на ‡олотом  ђоге, как король Љарл
уже объЯвил о своем намерении пожаловать ему высочайший титул во дворЯнстве.
‡авистники твердили, что это дань  Ќелл ѓуин воспоминанию о неких ножках. Ќо
поскольку она видела его лишь однажды, притом когда была поглощена швырЯнием
ореховых  скорлупок в царственного патрона, можно полагать, что  герцогством
он был обЯзан своим заслугам, а вовсе не икрам.
     ‡десь нам придетсЯ  несколько отвлечьсЯ: мы подходим к значительнейшему
моменту  в его  судьбе.  €бо пожалование  герцогства послужило  поводом  длЯ
весьма знаменательного и окруженного пересудами событиЯ, каковое мы сейчас и
попытаемсЯ  описать, пробираЯсь по обгорелым строкам и  обрывкам документов.
ѓерцогскую грамоту и орден Ѓани доставил на своем  фрегате сэр Ђдриан ‘кроуп
в конце  ђамазанского поста; и Ћрландо по этому  случаю  устроил  торжества,
каких ни прежде, ни потом не видывал Љонстантинополь. Ќочь выдалась погожаЯ;
толпа была  безбрежна; окна  посольства  Ярко озарены.  ЋпЯть, конечно,  нам
недостает подробностей: огонь,  как водитсЯ, погулЯл по  бумагам и, муча нас
дразнЯщими  намеками,  главное затемнил.  Ћднако из дневника  „жона  ”еннера
Ѓригге, английского морского офицера, бывшего в числе гостей, мы узнаем, что
люди всех национальностей "теснились во дворе,  как сельди  в  бочке". ’олпа
так неприЯтно напирала, что Ѓригге скоро предпочел залезть на  иудино дерево
и  оттуда наблюдать происходЯщее. ‘реди туземцев распространилсЯ  слух  (еще
одно свидетельство таинственной власти Ћрландо над умами), что вот-вот будет
Явлено чудо. "€ потому, - пишет Ѓригге (но  рукопись его так пестрит пЯтнами
и дырами, что  иные фразы  совершенно невозможно разобрать),  - когда начали
взмывать ракеты, мы  не на  шутку опасались, как бы  туземцы...  чреваты длЯ
всех неприЯтными  следствиЯми... имеЯ среди  нас столько  английских  дам...
рука моЯ, признаюсь, не раз  тЯнулась к сабле. Љ  счастью, - продолжает он в
своем  несколько  тЯгучем стиле,  -  опасениЯ  эти  оказались  напрасны,  и,
наблюдаЯ  поведение туземцев... Я пришел  к заключению, что искусство наше в
пиротехнике...    мы   оказали    благотворное   действие...   превосходство
британцев...  ‡релище было  поистине неописуемое.  џ попеременно то возносил
хвалы ѓосподу за то, что он  даровал... то жалел, что моЯ  беднаЯ матушка...
Џо  приказанию  Џосла  высокие  окна,  ЯвлЯющие  черту  столь  выразительную
архитектуры  восточной, что...  распахнулись, и нашим  взорам  представились
живые картины или, скорее, театральное действо, в котором  английские дамы и
господа...  маскарад... ‘лов  было  не  разобрать, но  зрелище  столь многих
соотечественников  и  соотечественниц  наших,  одетых  с  таким   вкусом   и
тщанием...  так тронули мое сердце,  вызвав в нем столь... чувства, каких Я,
разумеетсЯ, не стыжусь, но, однако же,  не в силах... џ был отвлечен  весьма
странным поведением леди,  способным привлечь  к  себе всеобщее  внимание  и
навлечь позор на  отечество ее и пол,  когда..." Ќо тут, увы, ветка длинного
иудина дерева подломилась, лейтенант  Ѓригге  рухнул на землю, и продолжение
записи  посвЯщено  исключительно  его   благодарностЯм  Џровидению   (вообще
играющему  в дневнике  значительную роль) и подробному  отчету о  полученных
ранах.
     Љ счастью,  мисс Џенелопа •артоп,  дочь генерала той же фамилии, видела
всю  сцену  изнутри  и  подхватывает  ее  описание  в  письме,  тоже  сильно
поврежденном  и  в  конце концов дошедшем  до подруги в ’анбридж-“элсе. Њисс
Џенелопа  не  менее  щедра  на  выражениЯ  восторга,  чем  доблестный  воин.
"‚осхитительно, -  восклицает  она  по десЯть раз  на  странице, -  дивно...
совершенно невозможно  передать... золотые блюда...  канделЯбры...  негры  в
бархатных штанах... горы мороженого... фонтаны глинтвейна... пирожные в виде
судов  …го  ‚еличества... лебеди в  виде  речных  лилий...  птички в золотых
клетках...  мужчины в алых бархатных штанах с пластронами... прически дам не
меньше  шести  футов  высотою...  музыкальные  шкатулки...  Њистер  Џерегрин
сказал, что Я выглЯжу очаровательно, передаю  это тебе, мой милый друг, лишь
оттого, что уверена... Ћ! Љак мне вас  всех недоставало! ...превосходит все,
что  видывали  мы  на  Џантилах...  вино лилось рекой...  иные господа, быть
может,  несколько  и  злоупотребили...  ‹еди Ѓетти восхитительно... ЃеднЯжка
леди Ѓонем совершила пренеприЯтную оплошность, сев мимо  стула.  Њужчины все
очень  любезно...  Ќо  все  глаза  были  прикованы... отрада  взоров...  все
единодушны, ибо ни у кого бы недостало низости опровергать... был сам Џосол.
Љакие ноги! Ћсанка!! –арственность манер!!! Љак он  входил!  Љак выходил!! €
эта интересность в лице...  сразу чувствуешь, сама не знаешь отчего, что ему
пришлось страдать!  ѓоворЯт, причиною послужила дама. Ѓессердечное чудовище!
Љак!  “   представительницы   нашего   заведомо  нежного   пола  -  и  такаЯ
жестокость!.. Ћн не женат, и половина  здешних дам сходЯт  по нему  с ума...
’ысЯчи, тысЯчи поцелуев ’ому, „жерри, Џитеру и  милой ЊЯу (предположительно,
ее кошечке)".
     €з газеты того времени мы узнаем, что "едва часы пробили полночь, Џосол
вышел  на главный балкон,  увешенный бесценными  коврами.  естеро турок  из
числа телохранителей ‘ултана, каждый более шести футов росту, держали справа
и слева  от  него зажженные  факелы.  Џри  поЯвлении его взвились  ракеты  и
громкие  возгласы поднЯлись над толпой.  Џосол  ответил глубоким поклоном  и
произнес   несколько   благодарственных   слов  по-турецки,   ибо  ко   всем
совершенствам  своим  владеет  и  беглой турецкой  речью.  ‡атем сэр  Ђдриан
‘кроуп, в адмиральской парадной форме, приблизилсЯ  к Џослу; Џосол преклонил
колено; адмирал надел высокий орден Ѓани ему на шею и прикрепил на грудь ему
звезду, после чего  другой господин из дипломатического корпуса,  приблизЯсь
церемониальным шагом, облачил его в герцогскую мантию и протЯнул ему на алой
подушечке герцогскую корону".
     ‚  конце  концов,  с  несравненным величием  и  вместе грацией, сначала
склонЯсь  в  глубоком поклоне, а затем гордо  выпрЯмившись,  Ћрландо  принЯл
золотую диадему  из клубничных  листов и жестом,  которого  ни  один из  его
видевших вовеки не забыл, поместил ее себе на лоб. ‚от тут и началось. ’о ли
народ ожидал чуда - как утверждают иные, было предсказано, что золотой дождь
хлынет с неба,  а дождЯ не было никакого, -  то ли начало атаки было заранее
приурочено к этому мигу - все так и остаетсЯ невыЯсненным; но, едва  Ћрландо
водрузил себе  на  голову  корону, поднЯлсЯ  страшный шум. ‡вонили колокола;
надсаженные  голоса пророков перекрывали  выкрики  толпы; турки попадали  на
колени  и  бились  об  землю лбами.  „верь распахнулась.  ’уземцы  хлынули в
пиршественные залы.  „амы визжали.  Ћдна из них, Якобы умиравшаЯ от  любви к
Ћрландо, хватила об пол  канделЯбром. Ќеизвестно, чем бы все обернулось,  не
будь  поблизости  адмирала  ‘кроупа  и отрЯда британских  матросов.  Ђдмирал
приказал  трубить  в  трубы,  сотнЯ  британских  матросов  стала  по  стойке
"смирно"; беспорЯдок,  таким  образом, был  пресечен,  и по крайней  мере на
некоторое времЯ воцарилось спокойствие.
     „о  сих  пор  мы стоЯли  на твердой, пусть  и узкой  почве  проверенных
фактов. Ќо никто и никогда так в точности и не узнал, что же случилось далее
той  ночью.  …сли  верить  свидетельству часовых и  еще кое-кого, посольство
освободилось от посетителей и было заперто на ночь, как обычно,  в  два часа
пополуночи. ‚идели, как посол прошел к себе в спальню, все еще в регалиЯх, и
затворил за  собою дверь. €ные говорили  - он ее запер, что было  против его
обычаЯ. Љое-кто  уверЯет, будто слышал  музыку,  нехитрую, вроде пастушеской
волынки, еще позже во  дворе под его окном.  ‘удомойка, котораЯ лишилась сна
из-за зубной  боли, утверждала,  что  видела, как  мужчина в плаще, не то  в
халате вышел на балкон. Џотом, сообщила она, женщина, всЯ закутаннаЯ, но все
равно  видно, что из  простых, залезла на тот балкон по веревке, которую  ей
бросил тот  мужчина. ’ут,  сообщила судомойка,  они обнЯлись  страстно,  "ну
прЯмо как любовники", вместе вошли  в спальню, задернули шторы, и дальнейшее
наблюдение стало невозможным.
     Ќаутро  секретари  обнаружили  герцога,  как   мы  теперь   должны  его
именовать, в глубоком сне на  весьма измЯтых простынЯх. ‚ спальне наблюдалсЯ
известный беспорЯдок: корона на полу; мантиЯ, орден  ЏодвЯзки и прочее - все
кучей  свалено на  стуле; стол  загроможден  бумагами.  ‘начала  все  это не
вызывало подозрений,  будучи  приписываемо  изнурительным  трудам  прошедшей
ночи.  Ќо  когда  настал  вечер,  а герцог  все  не просыпалсЯ,  послали  за
доктором. ’от прописал те же  средства,  что и в прошлый  раз,  - компрессы,
крапиву,  рвотное  и  так  далее,  -  безрезультатно.  Ћрландо  спал.  ’огда
секретари сочли  своим долгом занЯтьсЯ бумагами на столе.  Њногие листы были
исписаны  стихами,  в  которых  то  и  дело  упоминалсЯ  дуб.  Ѓыли  тут   и
государственные  документы,  и  кое-какие   распорЯжениЯ  личного  свойства,
касательно его имущества в Ђнглии.  Ќо в  конце концов  напали на куда более
важный  документ. ’о  был не  больше  и  не меньше,  как выписанный по  всем
правилам брачный  контракт между его сиЯтельством Ћрландо,  кавалером ордена
ЏодвЯзки и прочаЯ, и прочаЯ, и прочаЯ,  и ђозиной Џепитой, танцовщицей, отец
неизвестен, предположительно цыган, мать  тоже неизвестна,  предположительно
торговка  железным ломом  на  рынке  подле  ѓалатского  моста.  ‘екретари  в
смЯтении  смотрели  друг на  друга. Ћрландо же все  спал. ‡а ним  установили
наблюдение с  утра до вечера,  но, не считаЯ того,  что  на  щеках  его, как
всегда,  играл  нежный  румЯнец  и дышал он  ровно,  он не выказывал никаких
признаков   жизни.   „елалось    все,   что   могут   предложить   наука   и
изобретательность. Ћн спал.
     Ќа седьмой день этого забытьЯ (в четверг, десЯтого маЯ) раздалсЯ первый
выстрел того  ужасного, кровавого мЯтежа, первые признаки которого  угадывал
лейтенант Ѓригге. ’урки восстали  против  султана,  подожгли  город, а  всех
иностранцев, каких  могли обнаружить, пронзали саблЯми или побивали палками.
Љое-кто из  англичан  сумел спастись  бегством;  но  господа из  Ѓританского
посольства,  как  и  следовало ожидать,  предпочитали умереть, защищаЯ  свои
красные ларцы, и даже в иных случаЯх глотать свЯзки ключей, нежели отдать их
в руки поганых. Ѓунтовщики ворвались  в  спальню  Ћрландо, увидели  недвижно
распростертое тело и, сочтЯ его мертвым, оставили лежать, прихватив корону и
орден ЏодвЯзки.
     €  тут опЯть все заволакиваетсЯ тьмой.  Ќо лучше  бы ей быть  еще гуще!
‹учше бы - так и  хочетсЯ крикнуть - она до  того сгустилась, чтоб мы ничего
решительно не могли  в ней  разглЯдеть! Ђ  только взЯть перо  и  начертать -
"Љонец"! €збавить  читателЯ от дальнейшего и  просто сказать: Ћрландо,  мол,
умер  и  похоронен.  Ќо  - увы! - Џравда,  €скренность и  —естность, суровые
богини,  неусыпно  стерегущие   чернильницу   биографа,  восклицают:   "Ќет!
Ќикогда!"  Џриложив  к  устам  серебрЯные  трубы, они  единым  духом трубЯт:
"Џравду!"  €  опЯть:  "’олько  Џравду!"  - и в третий раз,  дружно: "Џравду!
Ќичего, кроме Џравды!"
     Џосле  чего  -  и  слава  Ѓогу, мы  хоть  успеем  передохнуть!  -  тихо
отворЯютсЯ двери, словно раздвинутые  нежнейшим дуновением  зефира, и входЯт
три фигуры. Џервой входит ЏресвЯтаЯ  „ева  —истота;  чело  ее  увито шерстью
белоснежных агнцев, волосы - как лавина свежевыпавшего снега, в руке - белое
перо гусыни-девственницы. ‡а нею следом, но более  державной поступью входит
ЏресвЯтаЯ „ева Ќевинность;  на челе ее  неопалимой купиной горит  диадема из
драгоценных льдышек, глаза - как  две звезды, а пальцы, если вас коснутсЯ, -
прожгут вам холодом насквозь. ђЯдом, как бы ища защиты в ее державной  тени,
ступает ЏресвЯтаЯ „ева ‘кромность, самаЯ нежнаЯ и прекраснаЯ из сестер;  она
едва показывает свое  лицо - так  юный месЯц  кажет из-за  туч  свой  робкий
серпик.  ЉаждаЯ  выходит  на  середину  комнаты,  где  все еще лежит  спЯщий
Ћрландо,  и,  молЯ и  вместе  повелеваЯ,  первой держит речь ЏресвЯтаЯ  „ева
—истота:
     -  џ  стерегу сон фавна; мне дорог снег,  и восходЯщаЯ луна, серебрЯное
море. Џод моим покровом прЯчу Я крапчатые  Яйца кур, пЯтнистые ракушки морЯ;
Я прЯчу порок и нищету. Ќа  все, что ломко, зыбко  и непрочно, Я опускаю мой
покров. Ђ потому - не говори, не надо. €збави нас! €збави!
     ’ут трубы трубЯт:
     - €зыди, —истота! „олой!
     € тогда говорит ЏресвЯтаЯ „ева Ќевинность:
     -  џ  та,  чье касание  леденит,  чей  взор  все обращает в  камень.  џ
останавливаю  танцы  звезд, смирЯю падение волны.  Њое  пристанище - далекие
вершины Ђльп. € молнии в моих сверкают волосах. Ќа что бы ни упал мой взор -
он убивает, убивает.  Ќет,  чем будить Ћрландо  -  Я бы лучше заморозила его
насмерть! €збави нас! €збави нас!
     € снова трубЯт трубы:
     - €зыди, Ќевинность! „олой!
     € тогда  говорит ЏресвЯтаЯ „ева ‘кромность, так тихо, что слова ее едва
слышны:
     - џ та, кого люди  зовут ‘кромностью. џ  дева и вечно пребуду девой. Ќе
длЯ менЯ - богатые  дары полей и плодоносность  вертограда. Њне чуждо всЯкое
произрастание;  едва  нальютсЯ Яблоки,  стада плодЯтсЯ -  Я  убегаю, убегаю.
Ћкутавшись плащом.  ‚олосы  мои скрывают мое  лицо. џ ничего не вижу. €збави
нас! €збави!
     € снова - трубы:
     - €зыди, ‘кромность! „олой!
     “ныло, обреченно сестры берутсЯ за  руки, танцуют, и в медленном веЯнье
своих вуалей они поют:
     - Ќе выходи, о Џравда, из своего  ужасного  логова. ‘прЯчьсЯ  подальше,
страшнаЯ  Џравда!  ’ы  подставлЯешь  грубым  лучам  солнца такое,  что лучше
оставлЯть сокрытым, несодеЯнным;  ты  обнажаешь стыдное, высветлЯешь темное.
ЏрЯчьсЯ, прЯчьсЯ, прЯчьсЯ!
     € они хотЯт укутать Ћрландо своими покрывалами. Ќе  тут-то было, трубы,
знай, трубЯт свое:
     - Џравда, только Џравда, ничего, кроме Џравды!
     ‘естры пытаютсЯ  заткнуть свои вуали в жерла труб, заглушить их. Љакое!
’рубы гремЯт все вместе:
     - Њерзкие сестры! “ходите!
     ‘естры  терЯютсЯ,  плачут  хором,   снова  кружат,  помаваЯ  вуалЯми  -
вверх-вниз.
     - ђаньше  то  ли  было!  Ќо мужчины больше  нас не  жалуют. †енщины нас
ненавидЯт. Њы уходим, уходим. џ (это —истота говорит) - на куриный насест. Ђ
Я  (это  Ќевинность)  -  к  еще не поруганным  ‘уррейским  высотам.  џ  (это
‘кромность) - в любой уютный уголок, где много  покрывал.  €бо там, не здесь
(это они говорЯт хором,  взЯвшись за руки и киваЯ в знак отчаЯниЯ и прощаниЯ
постели  со  спЯщим Ћрландо), все  еще  обитают -  в гнездах и в будуарах, в
канцелЯриЯх  и  в  залах суда  -  те,  кто  нас  любит,  те,  кто нас  чтит;
девственницы и деловые  люди, законники  и доктора;  те, кто  запрещает, кто
опровергает,  не  признает; кто  чтит, не  знаЯ почему; кто  поклонЯетсЯ, не
понимаЯ; все еще многочисленное (слава Ќебесам) племЯ достопочтенных -  тех,
кто предпочитает  не  видеть, не  хочет знать, любит темноту, они-то все еще
нас чтут, и не  без причины: мы и даем им Ѓогатство, Џроцветание, „овольство
и  Џокой. Љ ним мы уходим, тебЯ мы  покидаем.  €демте, ‘естры! ‡десь нам  не
место!
     Ћни  поспешно удалЯютсЯ, помаваЯ вуалЯми, как бы отгонЯЯ что-то, на что
они боЯтсЯ взглЯнуть, и прикрывают за собою дверь.
     Ђ мы остаемсЯ в спальне, совершенно одни со спЯщим Ћрландо и трубачами.
’рубачи, выстроившись в один рЯд, надсаживаютсЯ:
     - Џравду!
     € тут Ћрландо проснулсЯ.
     ЏотЯнулсЯ.  ‚стал. Ћн стоЯл,  вытЯнувшись перед нами, совершенно голый,
и,  поскольку трубы  трубЯт: "Џравду! Џравду! Џравду!" -  у  нас  нет  иного
выбора, кроме как признать - он стал женщиной.
     ‡вук  труб замер,  а Ћрландо стоЯл в спальне совершенно  голый. Ќикогда
еще  от  сотворениЯ   мира   ни  одно  человеческое  существо  не  выглЯдело
пленительней. ЊужскаЯ крепость сочеталась с  женским очарованием. ‘еребрЯные
трубы  длили  свою  ноту,  не  в  силах  расстатьсЯ с  дивным  видом, ими же
вызванным на свет; а Ќевинность, —истота  и  ‘кромность, подстрекаемые,  без
сомнениЯ, ‹юбопытством, заглЯнули  за  дверь,  попытались  накинуть какую-то
тунику  на эту наготу,  но туника, увы, не долетела. Ћрландо окинул взглЯдом
свое   отражение  в   высоком  зеркале   и,  не  выказав  никаких  признаков
растерЯнности, вышел, вероЯтно в ванную.
     Њы  можем  воспользоватьсЯ  паузой  в  нашем  повествовании  и  сделать
несколько сообщений. Ћрландо стал  женщиной - это невозможно отрицать. Ќо во
всем  остальном никаких решительных перемен в Ћрландо не произошло. Џеремена
пола, изменив судьбу, ничуть не изменила личности. ‹ицо, как свидетельствуют
портреты, в  сущности  осталось прежним. ‚  его памЯти - но в дальнейшем мы,
условности ради,  должны  говорить "ее" вместо  "его" и "она" вместо "он", -
итак,  значит,  в  ее памЯти прошли все событиЯ  прошедшей жизни, ничуть  не
натыкаЯсь  на  препЯтствиЯ.  ‹егкаЯ  нечеткость  была,  конечно,  как  будто
несколько темных пЯтен  упали в  прозрачный пруд памЯти; иные вещи чуть-чуть
замутились,  но  и  только. Џеремена  совершилась,  кажетсЯ, безболезненнаЯ,
полнаЯ, да  так,  что сама Ћрландо  ничуть  не  удивилась. Њногие, исходЯ из
этого и заключаЯ,  что такаЯ перемена пола  противоестественна, изо всех сил
старались доказать,  что  1)  Ћрландо  всегда была женщиной и  2)  Ћрландо и
сейчас еще остаетсЯ мужчиной. ќто уж решать биологам и психологам. Ќаше дело
- установить факт: Ћрландо был  мужчиной до тридцати лет, после чего он стал
женщиной, каковой и пребывает.
     Ќо  пусть  про  пол   и  сексуальность  рассуждают  другие;  мы  спешим
расстатьсЯ с этой неприличной темой. Ћрландо помылась, облачилась в турецкий
кафтан  и  шальвары,  равно носимые  мужчинами и женщинами, и вынуждена была
призадуматьсЯ о своем положении. ‚сЯкий читатель, с участием следивший за ее
историей, тотчас же поймет, сколь оно было двусмысленно  и  опасно. ЊолодаЯ,
красиваЯ, знатнаЯ, она, проснувшись, оказалась в таком положении, что  более
щекотливого длЯ молодой  светской дамы и  представить себе невозможно. Њы бы
ничуть ее не  осудили, если бы она схватилась за колокольчик,  завизжала или
упала в обморок. Ќо никаких таких признаков  смЯтениЯ Ћрландо не выказывала.
‚се ее действиЯ  были чрезвычайно  обдуманы,  точны, будто выверены заранее.
Џервым  делом она тщательно просмотрела бумаги  на столе, взЯла  те, которые
были исписаны стихотворными строками, и спрЯтала  за  пазуху; далее кликнула
верного салюки, все эти  дни не покидавшего ее постели, хоть он чуть не умер
от голода,  накормила его и расчесала; потом сунула за поЯс  пару пистолетов
и, наконец,  намотала  на  себЯ  несколько  снизок  отборнейших изумрудов  и
окатных жемчугов, составлЯвших непременную часть посланнического  гардероба.
‘делав все это,  она высунулась  из окна, тихонько свистнула и спустилась по
расшатанным  ступенЯм,  обагренным  кровью и  усеЯнным бумагами,  грамотами,
договорами,  печатЯми, сургучом  и прочим,  и  вышла во  двор.  ’ам, в  тени
огромной  смоковницы, ожидал ее старик  цыган на осле. „ругого он держал под
уздцы. Ћрландо занесла  на  него ногу. ’ак, сопутствуемый  отощалым  псом, в
обществе   цыгана,   посол   ‚еликобритании   при  дворе   султана   покидал
Љонстантинополь.
     Ћни шли несколько дней и ночей, сталкиваЯсь на своем пути со множеством
приключений  то по  воле людей, то по  прихоти природы,  и Ћрландо неизменно
выходила  из них  с  честью. —ерез  неделю достигли  они  возвышенности близ
Ѓурсы, где располагалось главным табором  цыганское племЯ, с которым свЯзала
свою  судьбу  Ћрландо.  —асто смотрела она на эти вершины с  балкона  своего
посольства;  часто  стремилась  туда  мечтой; а если вы оказались там,  куда
стремились,  это  дает  пищу  длЯ  размышлений  вашему  созерцательному уму.
Ќекоторое времЯ Ћрландо, правда,  так радовалась переменам, что не хотела их
портить  размышлениЯми. Ќе надо  было подписывать  и  припечатывать  никаких
бумаг,  не надо делать никаких росчерков, не надо платить никаких визитов, -
кажетсЯ, чего же  боле? –ыгане шли,  как их вела трава: выщиплет ее скот - и
они  бредут дальше. Ћрландо  мылась в ручьЯх,  когда мылась вообще;  никаких
ларцов  -  красных,  синих, ни зеленых - ей не приносили; во  всем таборе не
было ни единого ключа, не говорЯ уж о золотых ключиках; что же до "визитов"-
тут и слова-то такого не знали. Ћна доила коз, собирала валежник; могла иной
раз  стЯнуть  куриное  Яйцо,  но  неизменно  его   возмещала  монеткой   или
жемчужиной;  она пасла  скот,  собирала виноград,  топтала грозди; наполнЯла
козьи меха вином, из них пила; и,  вспомнив, как в эту пору днЯ она, бывало,
с пустою чашкою в руке и с трубкою  без табака  прикидывалась, будто курит и
пьет  кофе,  она  громко  хохотала,  отламывала  себе  еще  ломоть  хлеба  и
выпрашивала у старого ђустума длЯ затЯжки трубку, пускай набитую навозом.
     –ыгане, с  которыми она, совершенно очевидно, имела тайные сношениЯ еще
до революции,  считали  ее своей  (а эта  самаЯ  высокаЯ честь,  какую может
оказать  любой  народ),  темные  же  ее  волосы   и  смуглость   подкреплЯли
подозрение, что  она  и  родилась  цыганкой, в  младенчестве  была  похищена
английским герцогом  с  орехового дерева и увезена в дикую страну,  где люди
укрываютсЯ  в  домах, ибо до  того больны  и  слабы, что  не выносЯт свежего
воздуха.  €  потому,  хотЯ  во  многих отношениЯх она им  была не ровнЯ, они
всЯчески  старались поднЯть ее до себЯ:  учили своим искусствам (варить сыр,
плести корзины), своим наукам (красть, улавливать в силки птиц) и даже были,
кажетсЯ, чуть ли не готовы к браку ее с цыганом.
     Ќо в Ђнглии Ћрландо понабралась  привычек, или болезней (уж как  хотите
назовите), которые, кажетсЯ, было не вытравить ничем. Ћднажды вечером, когда
сидели вокруг костра и закат опалЯл фессалийский холмы, Ћрландо воскликнула:
     - Љак вкусно!
     (“ цыган нет слова "красиво". ќто ближайший синоним.)
     ‚се молодые мужчины и женщины  громко расхохотались.  Ќебо - вкусно! Ќу
каково? Ћднако люди постарше, понавидавшиесЯ иностранцев, насторожились. Ћни
и раньше замечали, что Ћрландо часто сидела часами без дела, только смотрела
туда-сюда;  они натыкались на нее,  когда  она  стоЯла  на вершине, вперивши
взглЯд  в одну точку,  не замечаЯ,  пасутсЯ  ли,  разбредаютсЯ  ли  ее козы.
‘таршие  мужчины  и  женщины начали  подозревать,  что она привержена  чужим
поверьЯм и  даже,  может  быть,  попала в  когти  ужаснейшего,  коварнейшего
божества  - Џрироды.  €  ведь они  не очень ошибались.  ЂнглийскаЯ болезнь -
любовь к Џрироде  - досталась ей с молоком матери, и здесь, где Џрирода была
куда  щедрей  и  безоглЯдней,  чем  в  родном  краю, Ћрландо,  как  никогда,
оказалась  в  ее  власти.  Ќедуг  этот  слишком  хорошо изучен  и  -  увы! -
описывалсЯ так  часто,  что нам нет нужды  опЯть  его  описывать, разве  что
совсем  кратко. ‡десь  были горы,  были долы, ручьи. Ћна взбиралась на горы,
бродила  по  долам,  сидела  на  берегах  ручьев.   ѓоры  сравнивала  она  с
бастионами,  скаты  -  с  крутыми  коровьими боками.  –веты  она  уподоблЯла
самоцветам; стертым турецким коврам  уподоблЯла дерн. „еревьЯ были  у нее  -
старые ведьмы,  серыми валунами были овцы. ‘ловом,  все на свете было чем-то
еще.  ‡авидЯ горное озерцо на вершине, она едва удерживалась  от того, чтобы
не  нырнуть  за  помстившейсЯ ей на дне  истиной; а  когда в дальней дали за
Њраморным морем  она видела с горы  долины ѓреции  и  различала (у  нее было
замечательное зрение)  афинский Ђкрополь и  белые  полосы на нем -  конечно,
Џарфенон,  - душа ее  ширилась,  как  и взор,  и она  молилась  о том,  чтоб
причаститьсЯ величию гор,  познать  покой равнин и  прочее,  и  прочее,  как
водитсЯ у ее единоверцев. Џотом она опускала глаза,  и алый гиацинт, лиловый
ирис исторгали у нее крик о благости, о прелести природы; опЯть она смотрела
вверх и, видЯ парЯщего орла, воображала  и примерЯла на себЯ его блаженство.
Ќа пути домой  она здоровалась  с каждой звездою, сторожевым огнем и  пиком,
будто ей одной они указывали  путь; и, бросаЯсь наконец на половик в  шатре,
она невольно восклицала: "Љак вкусно! Љак  вкусно!"  (‹юбопытно, кстати, что
даже когда люди располагают до того несовершенными средствами сообщениЯ, что
вынуждены говорить "вкусно" вместо "красиво" и наоборот, они скорей выставЯт
себЯ на посмешище, чем оставЯт при себе свои чувства.) Њолодежь хохотала. Ќо
ђустум ќль ‘ади, старик, который вывез Ћрландо из ЉонстантинополЯ на осле, -
ђустум молчал. Ќос у ђустума был как Ятаган, щеки - будто десЯтилетиЯми биты
градом; он был темен  лицом и зорок, и, посасываЯ свой кальЯн, он не отрывал
взглЯда  от  Ћрландо.  Ћн питал  глубочайшее подозрение,  что  ее  Ѓог  есть
Џрирода. Ћднажды он  застал Ћрландо  в  слезах. ‘ообразив,  что,  видно, Ѓог
наказал ее,  он объЯвил, что ничуть не удивлен. Ћн показал ей свои пальцы на
левой руке, отсохшие из-за мороза;  он показал свою правую ногу, изувеченную
валуном. ‚от, сказал он, что ее Ѓог вытворЯет с людьми. Љогда она возразила:
"‡ато как красиво", употребив на сей раз  английское  слово, ђустум  покачал
головой, а когда она повторила свое суждение, он рассердилсЯ. Ћн понЯл,  что
она верит иначе, чем он, и этого было довольно,  чтобы он, как ни был стар и
мудр, пришел в негодование.
     ќти разногласиЯ огорчили  Ћрландо, котораЯ  до тех  пор была совершенно
счастлива. Ћна стала раздумывать - прекрасна  ли, жестока  ли Џрирода; потом
спрашивать себЯ - что есть красота, заключена ли она в вещах  или содержитсЯ
только  в   ней  самой;  далее  она  перешла  к   рассуждениЯм   о  сущности
объективного, что,  естественно, повело ее к вопросу об истине, а уж затем к
‹юбви, „ружбе, Џоэзии (как дома, на высокой горе, давным-давно), и  все  эти
рассуждениЯ,  из  которых  она  ни единого слова не могла  никому  поведать,
заставили ее, как никогда, томитьсЯ по перу и чернилам.
     - Ћ, если б Я могла писать!  - восклицала она (по  странному самомнению
всей пишущей братии верЯ  в доходчивость написанного слова). —ернил у нее не
было,  и  очень мало  бумаги.  Ќо  она  сделала  чернила из  вина и  Ягод и,
выискиваЯ  полЯ и пробелы в рукописи "„уба",  ухитрЯлась,  пользуЯсь  своего
рода  стенографическим  способом, описывать  пейзажи  в  нескончаемых  белых
стихах  и  увековечивать собственные диалоги  с собой  об €стине и  Љрасоте,
довольно,  впрочем,  выразительные. ќто дарило  ей  целые  часы безмЯтежного
счастьЯ. Ќо цыгане стали настораживатьсЯ. ‘перва они заметили, что  она  уже
не  так проворно доит коз и варит сыр; потом - что  она не сразу отвечает на
вопросы; а  как-то  один цыганенок проснулсЯ, перепуганный, под ее взглЯдом.
€ногда все племЯ, насчитывавшее десЯтки взрослых мужчин и женщин, испытывало
скованность в ее присутствии. Џроисходило это из-за ощущениЯ (а  ощущениЯ их
изощрены,  не  в  пример словарю),  что  все крошитсЯ в их  руках.  ‘таруха,
взЯвшаЯ корзину, свежевавший овцу мальчик мирно напевали за работой,  но тут
в табор ЯвлЯлась Ћрландо, ложилась  у костра и начинала пристально  смотреть
на пламЯ. Ћна на них  и  взглЯда не  бросала,  но  они чувствовали,  что вот
кто-то   сомневаетсЯ   (мы   делаем  лишь  грубый,  подстрочный  перевод   с
цыганского), что вот кто-то ничего не станет делать просто  деланиЯ ради; не
посмотрит просто  так,  чтобы смотреть; не  верит  ни в овечью  шкуру,  ни в
корзину, но видит (тут они опасливо косились на шатер Ћрландо) что-то еще. €
смутное, томЯщее  чувство росло в  том мальчике, росло в старухе. Ћни ломали
прутьЯ, ранили себе пальцы.  €х распирала Ярость. €м хотелось, чтобы Ћрландо
ушла подальше и  больше не возвращалась. Ђ ведь она была весела, добра - кто
спорит; и  за одну-единственную ее  жемчужину можно  было сторговать  лучший
гурт во всей Ѓурсе.
     Џостепенно она  начала  замечать между собою и  цыганами такую разницу,
что порой уж  даже сомневалась, стоит ли ей выйти  за цыгана  и навеки среди
них обосноватьсЯ. ‘начала она пыталась  объЯснить все это  тем, что сама она
происходит от древнего и культурного народа, тогда как цыгане - люди темные,
почти дикари. Љак-то вечером, когда они ее расспрашивали про Ђнглию,  она не
удержалась и стала с гордостью расписывать замок,  где родилась, упомЯнула и
триста  шестьдесЯт пЯть спален, и тот факт, что предки  им владели уже  пЯть
столетий. Џредки ее были графы; может быть,  добавила она, герцоги даже. ’ут
снова ей показалось, что цыганам как-то  не  по себе: они не сердились, нет,
как тогда, когда она восхвалЯла красоты природы. ‘ейчас они были учтивы,  но
приуныли, как люди тонкого воспитаниЯ, невольно вынудившие незнакомца выдать
свое  низкое  происхождение или нищету. ђустум один вышел  за нею из шатра и
посоветовал ей не смущатьсЯ тем, что отец ее был герцог и владел всеми этими
комнатами и мебелью. Ќикто  ее за это не осудит. € тут ее охватил прежде  не
изведанный стыд. ‘овершенно  очевидно,  ђустум и другие цыгане считают род в
пЯть-шесть  веков  нисколько  не старинным.  ‘обственные их  корни  уходЯт в
прошлое по меньшей мере на два-три тысЯчелетиЯ. ‚ глазах цыган, чьи  праотцы
строили  пирамиды  задолго  до  ђождества •ристова,  генеалогиЯ  ѓовардов  и
Џлантагенетов не лучше и не хуже родословной какого-нибудь „жонса или ‘мита:
обе  не  стоЯт  ни  полушки.  €  если  любой  подпасок  имеет  столь древнее
происхождение -  зачем кичитьсЯ древним родом? Љаждый нищий и бродЯга мог бы
козырЯть  тем же. ‚добавок,  хоть ђустум  из вежливости, конечно, не выражал
этого открыто,  Ясно было, что его  покоробила вульгарнаЯ  похвальба сотнЯми
спален  (они  теперь стоЯли  на  вершине  холма, была ночь,  вокруг высились
горы), когда всЯ землЯ -  наш дом. ‘ точки зрениЯ  цыгана,  какой-то герцог,
понЯла Ћрландо, просто разбойник и нахал, оттЯпавший земли и деньги у людей,
которые  не  придавали  им  цены, и  ничего  не  придумавший остроумней, чем
построить  триста шестьдесЯт  пЯть спален, тогда как довольно и  одной, а ни
одной -  и того лучше.  Ћрландо не  могла отрицать,  что  предки  ее копили,
собирали поле к полю, замок к замку, почесть к почести, отнюдь не будучи при
этом ни свЯтыми, ни героЯми, ни великими  благодетелЯми  рода человеческого.
Ќе могла она  опровергнуть и тот  довод (ђустум, как истинный джентльмен, от
него воздерживалсЯ, но она же  понимала), что каждый,  кто сейчас  повел  бы
себЯ так,  как  триста-четыреста  лет  назад  поступали  ее предки,  был  бы
заклеймен,  бесспорно (и в  первую очередь собственным  ее семейством),  как
выскочка, авантюрист и нувориш.
     Ћна  пыталась  ответить  на  эти  доводы  привычным,  хоть  и  окольным
возражением, что, это,  мол,  сами цыгане ведут грубую и варварскую жизнь, и
так очень  скоро между ними зародилась неприЯзнь. €з-за подобных разногласий
между людьми вспыхивают не то что ссоры, а войны и революции. …ще и не из-за
такого крушились города,  а миллионы  мучеников шли а плаху, лишь бы ни йоты
не уступить от отстаиваемых истин. Ќет в  нашей груди  страсти  сильней, чем
желание  заставить  другого думать так же, как думаем мы  сами. Ќичто так не
отравлЯет  счастье, так не приводит в Ярость,  как сознание, что другой ни в
грош  не  ставит  что-то  длЯ  нас  драгоценное.  ‚иги  и  тори, либералы  и
лейбористы за что  и  бьютсЯ,  как  не за  престиж? Ќе любовь  к истине,  но
желание  настоЯть  на  своем поднимает квартал  на квартал,  заставлЯет один
приход  мечтать о гибели  другого. Љаждый желает одержать  верх. ‘обственное
спокойствие, самоутверждение - важнее  торжества истины  и добродетели... но
оставим-ка  мы эти  прописи историку, ему сподручней ими  пользоватьсЯ, да и
нудны они, кстати, как стоЯчаЯ вода.
     - —етыреста  семьдесЯт  шесть  спален  -  это им  плевать,  -  вздыхала
Ћрландо.
     - ‡акат дороже ей козьего гурта, - ворчали цыгане.
     Ћрландо не знала, что делать. “йти от  них, снова стать послом? Ќет уж,
только не  это!  Ќо и  вечно  жить  там, где нет ни  бумаги,  ни чернил,  ни
почтениЯ  к  ’альботам,  ни  уважениЯ  к  такому  множеству  спален  -  тоже
невозможно. ’ак рассуждала она однажды утром на горе Ђфон, пасЯ своих коз. €
тут  Џрирода, которой она поклонЯлась, то ли выкинула шутку, то ли сотворила
чудо, - опЯть-таки мнениЯ тут расходЯтсЯ, так что  точно неизвестно. Ћрландо
довольно безутешно вперила  взор  в кручу  прЯмо  перед  собой. ‹ето было  в
разгаре;  и если  чему-то стоило уподоблЯть этот пейзаж, то уж  сухой кости,
овечьему  скелету,  гигантскому  черепу, добела вылизанному тысЯчей шакалов.
†ара  палила   немилосердно,  а  низкорослой  смоковницы,  под  которой  она
укрылась, только на то и хватало,  чтобы напечатлевать узор своей  листвы на
легком бурнусе Ћрландо.
     ‚друг какаЯ-то  тень, хоть решительно нечему было ее отбрасывать, легла
на лысый склон. Ћна быстро углублЯлась, и скоро зеленаЯ  лощина образовалась
там, где только что белела голаЯ скала.  ‹ощина росла, ширилась на  глазах у
Ћрландо,  и  вот уже на  склоне  раскинулсЯ  зеленый парк.  ‚  парке мрел  и
волнилсЯ муравчатый луг; там и сЯм стоЯли дубы; грачи порхали по ветвЯм. Ћна
видела, как из тени в тень переступали чинные олени, она слышал, как жужжал,
гудел,  журчал, плескалсЯ и вздыхал  английский  летний день. Ћна  смотрела,
зачарованнаЯ,  и вот начал падать  снег, и все, что только что было обтЯнуто
желтым  солнечным блеском,  оделось в фиолетовые тени. ’Яжелые телеги катили
по дорогам, груженные бревнами,  которые, она знала, распилЯт  на топку; вот
проступили крыши, коньки, башни  и дворы ее родного дома. ‘нег все валил,  и
уже она слышала влажный шелест,  с каким, соскальзываЯ с  крыши, он падал на
землю. €з тысЯч труб взвивалсЯ дым. ‚се было отчетливо, Ярко, она разглЯдела
даже, как галка  выклевывает из снега червЯка. Џотом мало-помалу  фиолетовые
тени сгустились и  поглотили телеги,  дороги, поглотили  дом. ‚се  скрылось.
Ќичего  не  осталось от  зеленой лощины:  на  месте  муравчатых  лугов  была
раскаленнаЯ скала, будто добела вылизаннаЯ  тысЯчей шакалов. € тогда Ћрландо
разрыдалась,  пошла  в  табор  и  объЯвила  цыганам,  что завтра  же  должна
вернутьсЯ в Ђнглию.
     Ћна  счастливо  отделалась.  Њолодежь уже замышлЯла  ее  убить.  —есть,
утверждали они,  того требует, ибо она  думает иначе,  чем  они. €м, однако,
было б жаль перерезать ей глотку, и они обрадовались известию  о ее отъезде.
Ђнглийский торговый корабль, как случаю  было угодно,  стоЯл уже  в  гавани,
готовый  воротитьсЯ  в Ђнглию;  и,  сорвав  еще  одну  жемчужину  со  своего
ожерельЯ, Ћрландо  не только сумела  заплатить  за  проезд, но  разжилась  и
несколькими  крупными банкнотами.  Ћна бы с радостью подарила их цыганам. Ќо
они, она знала, презирали богатство, и  потому она ограничилась поцелуЯми, с
ее стороны совершенно искренними.


ѓлава 4

     Ќа  несколько  гиней,  оставшихсЯ  от  продажи  десЯтой   жемчужины  из
ожерельЯ, Ћрландо накупила себе всЯкой всЯчины по тогдашней моде и сидела на
палубе  "‚любленной  леди"  в  оснастке молодой  великосветской  англичанки.
‘транно, и, однако же, это так  - до сих пор она и думать не думала про свой
пол.  ‚озможно,  турецкие шальвары  уводили  от  него ее  мысли; да  и  сами
цыганки, за исключением двух-трех существенных пунктов, мало чем  отличаютсЯ
от  цыган.  ‚о всЯком случае, лишь когда  она ощутила прохладу  шелка вокруг
своих  колен  и капитан  сверхучтиво  предложил раскинуть ради нее на палубе
навес,  она  внезапно  вздрогнула  и  осознала все  выгоды и  тЯготы  своего
положениЯ.  Ќо испуг  ее  был,  кажетсЯ,  не  совсем  такого  свойства,  как
следовало ожидать.
     Ћн был вызван, надо сказать, не просто и не только мыслью о собственном
целомудрии и о  том,  как его сберечь. ‚ обычных обстоЯтельствах хорошенькаЯ
молодаЯ женщина  без провожатых  ни о чем другом бы  и не думала: все здание
женского  владычества держитсЯ на  этом краеугольном  камне; целомудрие - их
сокровище,  их краса,  они  блюдут его  до  остервенениЯ,  они умирают,  его
утратив. Ќо если вы тридцать лет были  мужчиной, а тем более послом, если вы
держали в объЯтиЯх Љоролеву и (если молва не лжет) еще  нескольких дам менее
возвышенного  ранга, если вы женились  на ђозине  Џепите и так далее, вы  не
станете  уж  очень волноватьсЯ  из-за  своего целомудриЯ. €спуг Ћрландо имел
весьма сложные корни, и  в два счета их было не осмыслить. ‘обственно, никто
никогда  и не  подозревал  Ћрландо в  быстроте ума, мигом постигающего  суть
вещей.  …й пришлось в  течение всего плаваниЯ рассуждать о том, что могло ее
так неожиданно испугать, и мы последуем за нею в том же темпе.
     "ѓосподи, - думала  она, несколько оправЯсь и растЯгиваЯсь в кресле под
навесом,  - ну  чем,  кажетсЯ, плоха  такаЯ праздность?  Ќо, - подумала она,
взбрыкнувши ножкой, - просто каторга эти юбки, прЯмо  стреноживают шаг. ‡ато
материЯ (легкий  гроденапль)  чудо  что такое. Ќикогда  еще  моЯ  кожа  (она
положила  руку на колено) так выгодно  не  оттенЯлась. „а, но как, например,
прыгнуть  за  борт  в таком  нарЯде?  ‘могу  ли Я плыть? Ќет! € стало  быть,
придетсЯ тогда рассчитывать на выручку  матроса. Ђ что? —ем плохо? ђазве мне
было бы  противно?" - думала она, наскочив на  первый узелок в гладкой прЯже
своих рассуждений.
     Ћна его еще не распутала,  когда настало  времЯ  обеда и сам капитан  -
Ќиколас Ѓенедикт  Ѓартолус, морской капитан достойнейшего вида,  собственной
персоной его сервировавший - потчевал ее солониной.
     - Ќемного сальца, сударынЯ? - надсаживалсЯ он. - ‘ вашего позволениЯ, Я
предложу вам крошечный кусочек, с ваш ноготок.
     Џри этих словах ее пробрал блаженный трепет. Џели птицы, журчали ручьи.
…й вспомнилось счастливое волнение, с каким  она  впервые увидала ‘ашу сотни
лет   назад.  ’огда  она   преследовала,  сейчас  -  убегала.   —ьЯ  радость
восхитительней - мужчины  или  женщины?  €ли,  быть может, они - одно?  Ќет,
думала  она, самаЯ прелесть  (она  поблагодарила капитана, но отказалась)  -
отказыватьсЯ и видеть, как  он хмуритсЯ. Ќу хорошо, если уж ему так хочетсЯ,
она   готова  съесть  самый-самый  тонюсенький  ломтик.  ЋказываетсЯ,  самаЯ
прелесть - уступать и видеть, как он рассиЯлсЯ.
     "‚едь  ничего,  -  думала она,  снова  растЯгиваЯсь на  своем ложе  под
навесом и принимаЯсь рассуждать, - нет ничего божественней, чем артачитьсЯ и
уступать, уступать и артачитьсЯ. …й-богу, это такой восторг, с каким ничто в
жизни не сравнитсЯ. € Я даже не знаю, - рассуждала она дальше, -  может, Я и
прыгну в конце концов за борт, лишь бы менЯ вытащил матрос".
     (Ќе следует забывать, что она была как ребенок, которому вдруг подарили
целый Ящик игрушек;  такие рассуждениЯ вовсе не  пристали взрослой даме, всю
жизнь ими забавлЯвшейсЯ.)
     "Ќо  как  это, бывало, мы, юнцы в кубрике "Њари  ђоз", называли женщин,
готовых  прыгнуть  в  воду,  чтобы  их спасал  матрос?  -  задумалась она. -
Љакое-то такое  слово...  Ђга!  ‚спомнила..." (‘лово, однако,  нам  придетсЯ
опустить: оно в высшей степени  неуважительное  и звучит чрезвычайно странно
на устах молодой леди.)
     -  Ћ   ѓосподи,  ѓосподи!  -  вскрикнула  она   снова,  заключаЯ   свои
рассуждениЯ. - —то же мне теперь? ‘читатьсЯ с мнением другого пола, каким бы
оно  мне ни казалось идиотским? Ђ  если Я в  юбке, и не могу плыть, и  хочу,
чтобы менЯ спасал матрос? Ћ ѓосподи! - крикнула она.  - —то же мне делать? -
€ тут  на нее  напала  тоска. Ћт природы искреннЯЯ, она ненавидела всЯческие
двусмысленности и терпеть  не могла врать. Ћкольные пути ей претили. Ћднако,
рассуждала она, если этого гроденаплЯ и удовольствиЯ быть спасаемой матросом
- если всего  этого можно добитьсЯ только  окольными  путЯми, тут ничего  не
попишешь, тут  не  ее  вина.  Ћна вспомнила,  как, будучи молодым человеком,
требовала, чтоб женщина была покорной,  стыдливой, благоуханной  и прелестно
облаченной. "‚от и привелось теперь на своей шкуре испытать, - думала она, -
ведь  женщины (судЯ по моему собственному  недолгому опыту)  не то  чтобы от
природы покорны, стыдливы, благоуханны и прелестно облачены. € сколько  надо
битьсЯ длЯ обретениЯ этих качеств, без которых и наслаждений  нам не видать!
Ќа прическу  одну, - думала она, -  утром целый час уходит. Џотом  в зеркало
глЯдетьсЯ - еще час, потом мытьсЯ, шнуроватьсЯ, пудритьсЯ, переоблачатьсЯ из
шелка в кружева, из кружев в гроденапль, из года в год хранить целомудрие...
-  ’ут она притопнула  ножкой, и показалась  часть  икры.  Њатрос  на мачте,
случайно  глЯнув вниз в эту минуту, так вздрогнул,  что потерЯл равновесие и
буквально чудом не свалилсЯ в  воду. - …сли вид моих лодыжек грозит  смертью
честному малому, у которого, конечно, на попечении жена и дети, Я обЯзана во
имЯ человеколюбиЯ их прЯтать", - подумала Ћрландо. Ђ ведь ноги были одним из
ее главных совершенств. € она стала  думать о том, какаЯ глупость, что почти
всю  женскую  красоту  приходитсЯ  скрывать,  чтобы  матрос  не  сорвалсЯ  с
топ-мачты.
     "Ђх, да ну их всех к  чертЯм!" - сказала она, впервые познаваЯ  то, что
при  иных обстоЯтельствах всосала  бы  с молоком  матери,  а  именно  свЯтую
ответственность женщины.
     "Ђ ведь Я, пожалуй, в последний раз  чертыхаюсь, - подумала она, - пока
не  ступила на  английскую  землю. Ќикогда  уже  не  суждено  мне  отпустить
какому-нибудь олуху затрещину, сказать  ему в лицо, что он бессовестно врет,
или  обнажить меч,  вспороть  ему  брюхо,  ни  сидеть среди  равных,  носить
герцогскую  корону,   выступать  в  процессии,  выносить  кому-то   смертный
приговор, ни увлекать  за собою войска,  ни гарцевать на  боевом скакуне  по
“айтхоллу,  ни  носить  на  груди  семьдесЯт две  медали  сразу.  ‘тупив  на
английскую землю, Я только и смогу, что разливать чай и спрашивать милордов,
какой они предпочитают. Ќе угодно ли сахару? ‘ливок? - €,  жеманно выговорив
свои  вопросы,  она  с  ужасом обнаружила,  какое  нелестное  мнение  начала
составлЯть  о другом поле, мужском, принадлежностью к  которому прежде столь
гордилась. - ‘валитьсЯ с мачты, - думала она, -  из-за  того, что  ты увидел
женские лодыжки, разрЯжатьсЯ, как  ѓай ”окс,  и расхаживать по улицам, чтобы
женщины  тобою любовались;  отказывать женщине в образовании, чтобы  она над
тобою не посмеЯлась;  быть  рабом ничтожнейшей  вертихвостки и в то же времЯ
выступать с таким видом, будто ты - венец творениЯ.  Ћ Ѓоже! - думала она. -
Љаких они  из нас делают дур и какие же  мы все-таки дуры!"  € по  некоторой
противоречивости ее суждений мы можем заключить, что она равно презирала оба
пола,  будто не  принадлежала  ни  к  одному;  она  и  в  самом  деле  будто
колебалась:  она  была мужчиной,  была женщиной, она знала тайны,  разделЯла
слабости  обоих.   “жасное,   двусмысленнейшее  положение.  ‚   утешительном
неведении  ей  было  отказано наотрез.  Ћна  была  как  листик  на ветру.  €
неудивительно, что, сравниваЯ один пол с другим, в каждом находЯ досаднейшие
пороки,  не  знаЯ,  к какому  сама она  принадлежит,  она  уже  готова  была
крикнуть, что лучше  она вернетсЯ в ’урцию, к цыганам, когда Якорь с громким
всплеском упал  в море, паруса повалились  на палубу и она заметила (она так
углубилась в свои мысли, что несколько дней вообще ничего не  замечала), что
корабль  стал  на  Якорь  у  берегов €талии.  Љапитан  тотчас послал  к  ней
смиреннейше просить сопровождать его на берег в шлюпке.
     ‚оротЯсь  наутро, она растЯнулась в кресле под навесом  и тщательнейшим
образом подобрала вокруг лодыжек юбку.
     "Џусть мы  с сравнении с  ними бедны и темны,  - думала  она, продолжаЯ
фразу, брошенную накануне неоконченной, - и  уж каким только не оснащены они
оружием,  а нам-то и грамоте не полагаетсЯ знать (из этих вступительных слов
уже  Ясно,  что за  ночь произошло кое-что,  приблизившее Ћрландо  к женской
психологии:  она  рассуждала  скорей  по-женски,  чем  по-мужски,  притом  с
известным удовлетворением), а вот поди же ты - они срываютсЯ с  мачт..." ’ут
она  широко зевнула и  погрузилась в  сон. Љогда она проснулась, корабль под
легким ветерком шел у самого берега, и деревушки по крутому  краю, казалось,
чудом с  него  не  сваливались,  удержанные где  скалой, где мощными корнЯми
древней оливы. ‡апах  апельсинов  с  несчетных,  увешенных плодами  деревьев
стекал на  палубу.  „ельфины веселой  синей  стайкой  били хвостами и высоко
взлетали  из воды.  ЏростираЯ руки  (руки,  она заметила, не обладали  столь
роковым воздействием, как  ноги),  она  благодарила Ќебеса,  что не  гарцует
сейчас  на боевом скакуне по “айтхоллу  и даже  никому  не выносит  смертный
приговор. "‘тоит, - думала она,  - облечьсЯ в  бедность и невежество, темные
покровы  женственности;  стоит другим оставить власть над  миром, не жаждать
воинских почестей, не домогатьсЯ  славы; вообще расстатьсЯ со всеми мужскими
желаниЯми, если зато полнее сможешь наслаждатьсЯ высшими благами, доступными
человеческому духу, а это, - сказала она вслух, как с ней водилось в  минуты
сильного волнениЯ, - а это созерцание, одиночество, любовь".
     -  ‘лава Ѓогу, Я  женщина! -  воскликнула она и  чуть было не  впала  в
крайнюю  глупость - нет  ни в мужчинах, ни в женщинах ничего противнее,  - а
именно  гордость  своим  полом; но  тут  она  запнулась  на странном  слове,
которое,  как ни  старались  мы  его  поставить на  место,  пролезло-таки  в
заключение последней фразы: ‹юбовь. "‹юбовь", - сказала Ћрландо. € тотчас же
-  до того  она прыткаЯ -  любовь  принЯла  человеческий облик: до того  она
нахальна. „ругие понЯтиЯ - пожалуйста, могут оставатьсЯ абстрактными, а этой
непременно подавай  кровь  и плоть, юбки  и мантильку, лосины  и  камзол.  €
поскольку  все возлюбленные Ћрландо раньше были  женщины, то и  сейчас из-за
постыдной косности человеческой  природы, не спешащей навстречу условностЯм,
хотЯ  Ћрландо стала женщиной сама,  предмет ее любви все равно была женщина;
ну а сознание принадлежности к тому же полу лишь углублЯло и обострЯло былые
ее мужские  чувства , только и всего. ’ысЯчи тайн  и намеков теперь длЯ  нее
проЯснились.  ‚ысветлилась  разделЯющаЯ  оба  пола  тьма, кишащаЯ  всЯческой
нечистью, и, если что-то есть в  словах  поэта о правде и красоте, то теперь
ее  любовь  обрела  в красоте все, что потерЯла  от неверности.  Ќаконец-то,
понЯла Ћрландо, она узнала ‘ашу,  всю как есть, и в пылу открытиЯ, в  погоне
за обретенным наконец-то сокровищем, она  так забылась в своих  восторженных
мечтаниЯх, что  будто  пушечный гром  грЯнул  у нее над  ухом, когда мужской
голос произнес:  "ђазрешите, сударынЯ", мужскаЯ рука поднЯла ее  на  ноги  и
мужские  пальцы  с  трехмачтовым  парусником,  вытатуированным  на  среднем,
указали ей на горизонт.
     -  ‘калы Ђнглии, сударынЯ, - сказал капитан и поднЯл  указующую длань в
знак  салюта. ‘нова Ћрландо вздрогнула, еще  сильнее даже, чем  тогда, в тот
первый раз.
     - ѓосподи €исусе! - крикнула она.
     Љ счастью, зрелище родных берегов после долгой разлуки  извинЯло и крик
этот,  и  эту дрожь,  не то  Ћрландо  нелегко  было  бы  объЯснить  капитану
Ѓартолусу сложные, противоречивые, вскипевшие в ее груди чувства. Ќу как ему
расскажешь, что она,  дрожащей  рукой теперь  опершаЯсЯ на его руку,  прежде
была  послом  и  герцогом?  Љак  объЯснишь,  что она,  лилией красующаЯсЯ  в
складках шелка, сносила головы  с плеч  и  леживала с уличными девками среди
тюков в  трюмах пиратских  кораблей  летними  ночами, когда цвели тюльпаны и
шмели  гудели  над  ‘тарой лестницей  в “оппинге?  Ћна  и себе-то  не  могла
объЯснить,  почему  она  так  вздрогнула,  когда рука морского  капитана  ей
указала на утесы Ѓританских островов.
     - ЂртачитьсЯ и уступать, - бормотала она, - как это дивно, преследовать
и побеждать - как это достойно, осознать и осмыслить - как благородно.
     Ќи одно из этих словосочетаний ей не  казалось неуместным, и однако, по
мере приближениЯ меловых утесов, она все больше себЯ чувствовала  виноватой,
обесчещенной;  нецеломудренной,  что в  человеке,  прежде  ни на секунду  не
задумывавшемсЯ  о  подобных  материЯх,  пожалуй,  и  странно.  Ѓлиже,  ближе
надвигались утесы,  и вот были уже видны невооруженным глазом повиснувшие на
их  полувысоте  сборщики  морского  укропа.  €  пока  она  на  них  глЯдела,
насмешливым эльфом, который  вот-вот  подберет  юбки и улизнет, их заслонЯла
‘аша - утраченнаЯ, незабытаЯ, в чьей реальности она  вдруг заново убедилась,
-  ‘аша кривлЯлась,  гримасничала и самым непочтительным жестом указывала на
утесы  и  сборщиков  укропа;  и  когда  матросы затЯнули:  "Џрощайте,  милые
испанки, и вспоминайте  нас", слова эти печалью отозвались в сердце Ћрландо,
и она подумала, что  при всей обеспеченности,  довольстве,  покое  и высоком
положении,  которые сулила ей эта высадка (ведь уж конечно она подцепит себе
какого-нибудь  принца крови и будет через него  править половиной ‰оркшира),
если  ей зато  придетсЯ подчинЯтьсЯ  условностЯм, унижатьсЯ,  кривить душой,
отрекатьсЯ  от  своей  любви, стреноживать  свои  члены,  поджимать  губы  и
прикусывать  Язык,  лучше уж, не  сходЯ  в  кораблЯ,  тотчас  отправитьсЯ  в
обратный путь, к цыганам.
     Ќад  невнЯтицей  этих  чувств,  однако,  вдруг  поднЯлсЯ  некий  образ,
подобный гладкому, беломраморному своду, который  - реальность ли? химера? -
был так приманчив, что она тотчас прилепилась  к  нему разгорЯченною мечтой,
как вот дрожащий  рой  стрекоз жадно облеплЯет укрывший прихотливое растение
стеклЯнный купол. …го форма необъЯснимой прихотью фантазии тотчас ей привела
на  памЯть давнее,  застрЯвшее: просторный лоб того, у ’уитчетт  в гостиной,
который тогда сидел, писал или, нет, скорей смотрел - не на нее, конечно же;
ее он даже не видел, застывшую там у дверей в своем пышном нарЯде, хотЯ она,
надо признатьсЯ, была чудесно  милым мальчиком; и, как случалось всЯкий раз,
в душе ее от этого воспоминаниЯ - как от вставшего над бурным морем месЯца -
серебрЯными  лучами разлилсЯ покой. …е  рука  (другаЯ оставалась во владении
капитана) сразу  потЯнулась к  груди, где была  надежно упрЯтана поэма.  Ћна
будто талисмана коснулась. ‚сех этих глупостей, свойственных полу - ее полу,
- как  не бывало; она помышлЯла  теперь только о поэтической славе, и гулкие
строки Њарло, експира, Ѓена „жонсона и Њильтона уже звенели и переливались,
будто  золотой колокол раззвенелсЯ  в  соборе ее души. Ћбраз  же  мраморного
купола, который ее глаза  различали сперва так  смутно, что он  ей привел на
памЯть лоб поэта и так некстати притЯнул еще  целую стайку непрошенных идей,
был не химера, но реальность; и, покуда корабль бежал под попутным  ветерком
по  ’емзе, образ этот, со всеми причиндалами, уступил место действительности
и  оказалсЯ не  чем  иным,  как  вставшим  среди  леса белых  шпилей куполом
огромного собора.
     -  ‘обор ‘вЯтого Џавла, - раздалсЯ голос капитана  Ѓартолуса у нее  над
ухом.  -  ‹ондонский  ’ауэр,  -  продолжал   он.  -  ѓринвичский  госпиталь,
воздвигнутый   в  памЯть  королевы  Њарии  ее   супругом,  покойным  королем
‚ильгельмом III. ‚естминстерское аббатство. ‡дание Џарламента.
     € покуда он говорил,  каждое из  этих прославленных  строений  вставало
перед ней. Ѓыло Ясное  сентЯбрьское  утро.  Њириады мелких суденышек сновали
меж берегов. Ѓолее веселое, более увлекательное зрелище редко когда ЯвлЯлось
взору  возвращающегосЯ путешественника. Ћрландо,  всЯ  недоуменное внимание,
замерла  на  палубе. ѓлаза ее, за столько  лет приглЯдевшиесЯ к  дикарству и
природе, не  могли  не  упиватьсЯ  городскими видами. €так,  это  был  собор
‘вЯтого Џавла, который мистер  ђен построил,  пока ее не  было.  ‚от золотой
сноп  лучей  взметнулсЯ  над  колонной,  и  капитан Ѓартолус, тут  как  тут,
сообщил, что это  "Њонумент"; в  ее  отсутствии тут разразилась чума, пожар,
сказал он.  Љак  она ни сдерживалась, из глаз у нее брызнули слезы, впрочем,
она  вспомнила, что  женщине  полагаетсЯ плакать,  и  уже их не  стеснЯлась.
‡десь,  думала она, был тот великий карнавал.  ‡десь, на  месте шумЯщих вод,
стоЯл  королевский павильон. ‡десь впервые  увидала она  ‘ашу.  ‡десь где-то
(она  заглЯдывала в искрЯщиесЯ волны) все, помнитсЯ,  любили  смотреть на ту
мороженую торговку  с Яблоками в подоле.  ‚сЯ эта роскошь,  тленность  - все
миновало. Њиновала и чернаЯ  ночь,  и страшный  ливень, и жуткий вой потопа.
ѓде, кружась,  метались  желтые льдистые громады, уносЯ обезумевших бедолаг,
плыл теперь лебединый выводок - высокомерно,  стройно, величаво. ‘ам ‹ондон,
с тех пор как она его видела, совершенно изменилсЯ. ’огда, ей  вспоминалось,
здесь теснились  черные, насупленные домишки. ѓоловы мЯтежников скалились  с
пик  ’емпл-Ѓара. Ћт  булыжных мостовых  разило  отбросами.  Ђ сейчас  на  их
корабль  смотрели  с берегов широкие пролеты чистых улиц.  ЌарЯдные  кареты,
запрЯженные сытыми лошадками,  стоЯли у дверей домов, всеми эркерами своими,
зеркальными   окнами   и   надраенными    кольцами   свидетельствовавших   о
благоденствии, почтенности, достоинстве хозЯев. „амы в цветистых шелках (она
прижала к  глазам  подзорную  трубу  капитана) ступали по высоким тротуарам.
ѓорожане в расшитых камзолах  нюхали  табак на уличных углах,  под фонарЯми.
Ћкинув взглЯдом дрожащую на  ветру пестроту вывесок,  она наскоро  составила
представление   о  шелках,   духах,  платках,  табаках,  золоте,  серебре  и
перчатках,  которые  продавались  в  лавках.  Џока  корабль  проплывал  мимо
‹ондонского  моста,  она  успела  заглЯнуть в окна  кофеен,  где,  по случаю
хорошей погоды  - больше на балконах, привольно сидели  почтенные граждане и
перед  ними  стоЯли  фарфоровые  блюда,  рЯдом  лежали   глинЯные  трубки  и
кто-нибудь  один  читал  вслух  газету,  то  и  дело  прерываемый  смехом  и
замечаниЯми остальных. ќто  там  таверны,  умники, поэты?  - спрашивала  она
капитана Ѓартолуса, который ей любезно сообщил, что как раз сейчас, если она
поворотит  голову  чуть  левей и поглЯдит по направлению  его  указательного
пальца, то - корабль шел  мимо "„ерева Љакао", где -  ага, он самый - мистер
Ђддисон  пил кофе;  "двое  других господ  - вон там,  сударынЯ, чуть правей,
значит, от фонарЯ, один горбатенький такой, другой совсем как вы да Я, - так
это, значит, мистер Џоп и мистер „райден.  ѓулЯки,  - присовокупил  капитан,
под этим разумеЯ, что они католики, - однако же люди с талантом", - заключил
он и зашагал кормой, дабы приглЯдеть за высадкой.
     - Ђддисон, „райден, Џоп,  - повторила как заклинание Ћрландо. Ќа минуту
ей представились горы над Ѓурсой, в следующую минуту  она  ступила на родную
землю.
     Ќо тут-то Ћрландо пришлось  понЯть, что  самаЯ  неистоваЯ  бурЯ  чувств
бессильна перед железной непреклонностью закона, настолько тверже  он камней
‹ондонского моста  и  пушечных  неумолимей жерл. …два  она вернулась к  себе
домой  в  Ѓлэкфрайерз,  один  за  другим  чиновники  с  Ѓоу-стрит  и  прочие
блюстители  порЯдка ее уведомили, что она ответчица по трем искам, вчиненным
ей  за времЯ ее отсутствиЯ, и еще по рЯду дел, отчасти из них проистекающих,
отчасти с ними смежных. ѓлавные обвинениЯ против нее были: 1) что она умерла
и посему не  может владеть  какой  бы то  ни было собственностью; 2) что она
женщина, что влечет  за  собой приблизительно таковые же последствиЯ; 3) что
она английский  герцог, женившийсЯ на некоей  ђозине  Џепите, танцовщице,  и
имеет он нее троих сыновей,  каковые по смерти отца предъЯвили свои права на
наследование всего имущества усопшего. —тобы избавитьсЯ от  столь  серьезных
обвинений,  требовались,  разумеетсЯ,  времЯ  и деньги.  ‚се ее имение  было
заложено в казну, и все титулы объЯвлены оставшимисЯ без владельца вплоть до
решениЯ  суда. € таким  образом, в  весьма щекотливом положении, неизвестно,
живаЯ  или  мертваЯ,  мужчина  или  женщина,  герцог  или  ничтожество,  она
отправилась  на почтовых  в свое сельское прибежище, где получила разрешение
жить до конца  разбирательства  в качестве  инкогнито, мужского или женского
пола, уж как покажет исход дела.
     Ѓыл  чудесный декабрьский  вечер, когда она прибыла туда, и падал снег,
клонились фиолетовые  тени,  совсем как ей привиделось тогда  на  горе возле
Ѓурсы. Ћгромный дом  раскинулсЯ  в снегу,  скорей как целый  город, - бурый,
розовый, фиолетовый  и  синий. „ымили трубы, старательно, от всей души.  Џри
виде  этой  мирно  разлегшейсЯ  в  лучах   громады  Ћрландо  едва   сдержала
восторженный крик.  Љогда желтаЯ  карета  въехала в  парк и  покатила  между
деревьев по аллее, благородные олени вопросительно вскидывали головы и, было
замечено, вместо того чтоб проЯвлЯть положенную их брату робость, неотступно
следовали за каретой. €ные трЯсли рогами, когда спускали лестницу и выходила
Ћрландо. Ћдин, говорЯт,  просто плюхнулсЯ  перед ней  на колени в снег.  Ћна
даже не успела протЯнуть руку  к дверному  молоточку: огромные двустворчатые
двери распахнулись  и,  высоко поднЯвши факелы  и свечи,  миссис  ѓримздитч,
мистер  „аппер  и весь  штат прислуги Явились  на  пороге,  приветствуЯ  ее.
‡адуманный чин встречи, однако, нарушилсЯ сперва несдержанностью пса Љанута,
который так  пылко бросилсЯ к своей хозЯйке, что чуть ее не повалил, а затем
смЯтением  миссис  ѓримздитч,  котораЯ  вместо  реверанса от полноты  чувств
только и  могла бормотать "Њилорд! Њиледи! Њиледи! Њилорд!", пока Ћрландо ее
не  успокоила,  сердечно расцеловав в обе щеки. ‡атем мистер „аппер принЯлсЯ
было читать по пергаменту, но  борзые лаЯли, охотники трубили в рога, тут же
мешались  под шумок зашедшие во внутренний двор олени, мистер „аппер оставил
свою затею, и  все общество  разбрелось  по дому, предварительно, каждый  на
свой манер, засвидетельствовав хозЯйке радость по случаю ее возвращениЯ.
     Ќикто не выказал ни минутного подозрениЯ, что Ћрландо - не тот Ћрландо,
которого они знали.
     …сли  какие  мысли и закрались бы  в сердца людей,  поведение оленей  и
собак тотчас  бы  их развеЯло, ибо  немые твари, каждый знает, гораздо лучше
способны разобратьсЯ в том, кто  есть кто, и в характере нашем, чем мы сами.
Ѓолее того, говорила  миссис  ѓримздитч,  попиваЯ  вечером  китайский  чай с
мистером „аппером,  если хозЯин и стал теперь хозЯйкой, она лично в жизни не
видывала более хорошенькой, да их и не различить, - обоих небось природа  не
обидела, как два персика с  одной ветки; честно сказать, разоткровенничалась
миссис  ѓримздитч, она  всегда кое-чего  смекала  (она  покачала  головой  с
таинственным видом) и нисколечко не удивлЯетсЯ (она покачала головой с умным
видом), и, сказать  по  чести,  она  лично очень даже  рада:  полотенца  все
прохудились,  занавески  у  капеллана в гостиной  все молью траченные, самое
времЯ, чтобы хозЯйка в доме была.
     - Ђ потом и маленькие хозЯйки и наследнички, - подхватил мистер „аппер,
вместе  со  свЯтым  саном  облеченный  правом вслух  высказыватьсЯ  о  столь
деликатных материЯх.
     € вот  пока старые  слуги судачили в людских,  Ћрландо взЯла серебрЯный
подсвечник  и  снова  пустилась  блуждать  по  залам,   галереЯм,  спальнЯм;
оглЯдывала  смутные лики лорда хранителЯ печати, лорда  гофмейстера дворца и
прочих предков, взиравших на нее со стен, - то присЯдет на роскошное кресло,
то  склонитсЯ  под  пышный  балдахин,  -  смотрела,  как  колышутсЯ  шпалеры
(охотники скакали, бежали дафны);  полоскала  руку,  как когда-то,  в желтом
луче  луны,  пронзавшем  оконного  геральдического  леопарда;  скользила  по
вощеным  доскам галерей,  не тесанным  с  исподу,  - где шелк  погладит, где
пощупает атлас, - воображала, что резные дельфины плывут вдоль  стен; чесала
волосы серебрЯной щеткой королЯ џкова; зарывала лицо в  лепестки, засушенные
по личному рецепту ‚ильгельма ‡авоевателЯ и с тех же самых роз, что росли  в
цветниках еще с его времен; смотрела в сад, воображала сон крокусов, дремоту
далий,  видела,  как  нежные тела нимф  белеют  на  снегу,  и черную за ними
высокую  ограду  из секвойи, и  апельсины видела,  и  мушмулу - все  это она
видела,  и  каждый  образ, каждый звук, как бы  топорно  мы  его ни описали,
ударЯл ее по  сердцу и  наполнЯл  таким блаженством,  что  в  конце  концов,
изнеможеннаЯ, она  пошла  в  часовню  и бросилась в алое  кресло, в  котором
предки ее  когда-то  слушали службу.  ’ут  она  закурила  манильскую  сигару
(привычка, привезеннаЯ с ‚остока) и раскрыла молитвенник.
     ’о был томик, переплетенный в бархат и сшитый золотыми нитками, который
ЊариЯ, королева  отландскаЯ, держала в руках на эшафоте, и доверчивый  глаз
еще угадывал темное  пЯтно, оставленное, говорили, каплей королевской крови.
Ќо  какие благочестивые мысли  будило  оно  в  Ћрландо, какие  злые  страсти
убаюкивало,  - кто же скажет,  знаЯ, что из всех  встреч  людских  встречи с
божеством  - самые непостижимые? ђоманисты,  поэты,  историки - все топчутсЯ
под этой дверью; да и  сам верующий едва ли вам  ее приоткроет, ибо разве он
более других готов к смерти  или спешит раздать свое имущество? Ќе держит ли
он  ничуть не меньше горничных и  лошадей, чем  другие?  —то  не  мешает ему
придерживатьсЯ  веры,  котораЯ, он  говорит,  доказывает суетность всех благ
земных,  а смерть  делает желанной. Њолитвенник королевы,  помимо  кровавого
пЯтна, хранил  локон ее  волос и крошки  пирога;  Ћрландо прибавила  к  этим
сувенирам еще и табачные разводы;  она покуривала, читала, и всЯ эта смесь -
локон, темное пЯтно,  пирог, табак - ее  настраивала  на высокий лад, и лицо
обретало  вполне   приличное  обстоЯтельствам  смиренное   выражение,  хотЯ,
кажетсЯ, она не имела никаких отношений с обычным Ѓогом. Ќет, однако, ничего
надменней, нет ничего  пошлей, чем утверждать, что имеетсЯ  лишь один  Ѓог и
лишь одна религиЯ, а именно исповедуемаЯ говорЯщим. “ Ћрландо, кажетсЯ, была
собственнаЯ  вера. ‘о всем религиозным пылом  она  рассуждала сейчас о своих
грехах и слабостЯх, вкравшихсЯ в душу. Ѓуква "‘", рассуждала она, сущий змей
в  садах  поэтова  раЯ. Љак  ни старалась она их  избегнуть, эти  зловредные
свистЯщие рептилии заполнили первые строфы "„уба". Ќо что "‘"? "‘" - пустЯки
в  сравнении с окончанием "ащий". Џричастие настоЯщего времени  - это просто
дьЯвол  собственной  персоной, думала Ћрландо (раз уж мы  в таком месте, где
нельзЯ  не верить в дьЯвола). €збегать же искушений -  первейший долг поэта,
заключила она, ведь раз путь в  душу лежит через ухо, значит, и поэзиЯ может
вернее  совратить и разрушить, чем  пушечный порох и блуд. ‘лужение поэта  -
самое высокое служение, продолжала она рассуждать. ‘лова его поражают  цель,
когда другие летЯт мимо. ѓлупаЯ песенка експира больше помогает отверженным
и нищим,  чем все  на  свете  проповедники и филантропы.  Ќикакого  времени,
никаких усилий не  жалко, лишь  бы приладить передаточные  средства к  нашим
идеЯм.  Ќадо обрабатывать  слово до тех пор,  пока  не  сделаетсЯ  тончайшей
оболочкой мысли. Њысли  божественны... Љороче  говорЯ,  совершенно очевидно,
что она вернулась в границы собственной религии, которые времЯ лишь укрепило
в ее отсутствие, и теперь стремительно набиралась нетерпимости.
     "џ  расту",  - подумала  она,  взЯв  наконец свечу.  -  џ  расстаюсь  с
иллюзиЯми,  -  сказала  она, захлопнув молитвенник королевы  Њарии,  -  быть
может, чтоб набратьсЯ новых. - € она спустилась  к гробам, где лежали  кости
ее предков.
     Ќо даже кости предков -  сэра Њайлза,  сэра „жерваса и  прочих - что-то
утратили в ее глазах  с тех  пор, как ђустум ќль ‘ади махнул  тогда рукой на
азиатской  горе. Љаким-то образом  тот факт, что всего каких-нибудь триста -
четыреста лет тому назад  эти  скелеты были людьми  и  не  хуже  современных
выскочек стремились к месту под солнцем, которого и добивались, стЯжаЯ  дома
и титулы,  ленты  и  подвЯзки, как оно выскочкам положено, тогда как  поэты,
люди  высокого духа и  образованиЯ,  предпочитали одиночество и  тишину,  за
каковое предпочтение теперь и  расплачиваютсЯ нищетой,  выкликают  газеты на
‘трэнде или  пасут овец  в  лугах,  -  каким-то  образом  факт  этот  был ей
противен. Ћна вспомнила о египетских пирамидах, о том, какие кости лежат под
ними,  покуда она  торчит  в  своем склепе;  и просторные,  пустые  горы над
Њраморным морем на миг  ей показались более уютным пристанищем, чем огромный
замок,  где  у  каждой  постели  есть одеЯло и  серебрЯнаЯ крышка у  каждого
серебрЯного блюда.
     "џ расту, - думала она, взЯв свечу. - џ терЯю иллюзии,  но, быть может,
обрету  новые".   €  она  отправилась  длинной  галереей  к  своей  спальне.
ђасставатьсЯ с иллюзиЯми дело всегда неприЯтное и  трудное. Ќо это интересно
-  как  это  ни  удивительно,  думала  она,  вытЯгиваЯ  ноги  перед  камином
(поблизости не было матросов);  собственнаЯ жизнь предстала перед ней в виде
проспекта  с  высокими зданиЯми, и она наблюдала свое продвижение по  дороге
прошлого.
     Љак мальчиком  любила  она  слушать речь, залп  взрывных  звуков из губ
считаЯ самой поэзией! Џотом -  наверное, из-за ‘аши, из-за разочарованиЯ - в
высокое  безумие упала каплЯ черноты, и  ее восторг увЯл. ‘о временем в душе
открылись  темные,  запутанные  закоулки, и,  чтобы их  обойти,  понадобилсЯ
светильник; стихи  уже не  годились,  в  ход  шла проза;  она вспомнила, как
зачитывалась этим  доктором  из  Ќорвича, Ѓрауном,  книга которого в ту пору
всегда  была  у  нее  под  рукой. ’ут, в  тиши,  после  эпизода с ѓрином она
поклЯлась воспитать в себе - да не сразу дело делаетсЯ, на это века уходЯт -
дух  сопротивлениЯ.  "—то хочу, то  и пишу",  - сказала она  себе и намарала
двадцать  шесть  томов. Ќо вот после  всех странствий, приключений, глубоких
раздумий,  превращений туда-сюда она еще не полностью сложилась. —то готовит
ей  будущее - Ѓог весть. Ћна менЯетсЯ непрестанно,  и это может продолжатьсЯ
вечно.  Ѓастионы  мысли,  навыки,  казавшиесЯ незыблемее каменных  твердынь,
рассеиваютсЯ, как дым, от малейшего  прикосновениЯ  чужого ума,  обнаруживаЯ
голое небо, прохладное мерцание звезд. ’ут она подошла к окну и, несмотрЯ на
холод,  его   отворила.  Џодставила  лицо  и  плечи  сырому  ночному  ветру.
Џослушала, как тЯвкает  лисица, как шуршит ветками фазан. Љак снег, шелестЯ,
плюхаетсЯ с крыши.
     - …й-богу, - крикнула она, - тут в тысЯчу  раз  лучше,  чем  в  ’урции!
ђустум, - крикнула она, стараЯсь  переспорить цыгана  (эта новаЯ черточка  -
способность держать в  уме какой-то довод, продолжаЯ спорить с тем, кого нет
в наличии, дабы  его  опровергнуть -  лишний раз  доказывает,  что  душа  ее
продолжала развиватьсЯ), -  нет, ты ошибсЯ,  ђустум. ’ут  куда лучше,  чем в
’урции.  ‹окон, пирог, табак -  вот  ведь из  какой состоим мы  дребедени, -
сказала она (вспомнив  молитвенник королевы  Њарии).  - —то за фантасмагориЯ
наша душа, какаЯ свалка  противоречий! ’о, отрекшись от своего рода-племени,
мы устремлЯемсЯ к  ‘ионским  высотам, а в следующий миг от  запаха  заросшей
садовой  тропки,  от  пениЯ  дроздов  ударЯемсЯ  в  слезы.  - €, как  всегда
подавленнаЯ неисчислимостью материй, взывающих к объЯснению, не даваЯ притом
ни  малейшего  намека  на свой  сокровенный  смысл,  она  швырнула  за  окно
манильскую сигару и отправилась спать.
     Ќаутро под влиЯнием  своих раздумий она достала перо,  бумагу и  заново
уселась за поэму  "„уб",  ибо иметь  вдоволь  бумаги  и чернил,  когда вы уж
притерпелись было к Ягодам и полЯм черновиков, - невообразимаЯ благодать. €,
с отчаЯнием и отвращением  вымарав одну строку, она с  блаженным восхищением
вписывала  другую,  когда  тень упала  на страницу.  Ћна  поскорей  спрЯтала
рукопись.
     Ћкно выходило  на  самый  укромный дворик, и она распорЯдилась никого к
ней не  пускать, тем более что никого не знала, да и сама - по закону - была
неизвестной,  а  потому  она  сперва удивилась  этой  тени,  потом  пришла в
негодование, потом (когда поднЯла глаза и увидела ее источник) развеселилась
донельзЯ. €бо тень была знакомаЯ, уморительнаЯ тень, это  как пить дать была
тень эрцгерцогини  ѓарриетты  ѓризельды из ”инстер-Ђархорна и ‘кока-на-Ѓуме,
что  в  румынских землЯх. Ђршинными шагами она двигала  через двор  в той же
своей  амазонке и плаще. Ћна  ни на волос не  изменилась. ’ак вот из-за кого
пришлось бежать из Ђнглии! ‚от оно - гнездо той позорной птицы, вот она сама
- роковаЯ дичь!  Ћт одной мысли, что  она  бежала аж до самой ’урции,  чтобы
спастись  от этих чар (ну не чушь ли?), Ћрландо вслух расхохоталась. ‚о всей
фигуре было что-то невыразимо потешное.  Ѓольше всего она  напоминала, как и
прежде  думалось  Ћрландо, какого-то идиотского  зайца. ’акие  же выпученные
глаза, втЯнутые щеки и что-то высокое  на голове. ‚от  - замерла, совсем как
заЯц,  когда  сел  торчком  во ржи  и думает,  что никто  его  не  видит,  и
уставилась на Ћрландо, котораЯ в  свою очередь на нее  смотрела из окна. ’ак
наблюдали они  друг друга некоторое времЯ, пока  наконец Ћрландо не пришлось
пригласить  ее  зайти, и  вот  обе дамы уже обменивались любезностЯми,  пока
эрцгерцогинЯ отрЯхивала снег с плаща.
     -  —ерт бы побрал это бабье, - сама с собой говорила Ћрландо, подходЯ к
буфету,  чтобы  налить  стакан  вина,  - ни  на минуту не  оставЯт  в  покое
человека.  ‘уетливей, настырней,  прилипчивее их нет никого  на свете! €з-за
такого чучела Я рассталась с  Ђнглией, и  вот... - ’ут она обернулась, чтобы
поставить поднос перед эрцгерцогиней, и увидела: на месте эрцгерцогини стоЯл
высокий господин в черном. ѓруда  одежды  была навалена на каминную решетку.
Ћрландо была наедине с мужчиной.
     ‚ынужденнаЯ вдруг вспомнить  про свою женственность, о  которой начисто
забыла, и про его  пол, достаточно несхожий с ее  собственным, чтобы внушать
тревогу, Ћрландо почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
     - Ђх! - вскрикнула она, хватаЯсь за бок. - Љак же вы менЯ напугали.
     -  Њилое  создание, - крикнула  эрцгерцогинЯ,  преклонЯЯ  одно колено и
одновременно подносЯ к губам  Ћрландо живительную влагу, - простите  мне мой
обман!
     Ћрландо отхлебнула  вина, и эрцгерцогинЯ, упав на колени, ей поцеловала
руку.
     Љороче говорЯ, они десЯть минут крЯду истово разыгрывали партию мужчина
-  женщина,  после чего пошел  настоЯщий  разговор. ќрцгерцогинЯ  (котораЯ в
дальнейшем будет называтьсЯ  эрцгерцогом) рассказал  свою  историю -  что он
мужчина и  всегда  был  таковым; что  он  увидел портрет  Ћрландо  и  тотчас
безнадежно  в  него влюбилсЯ; что  длЯ достижениЯ своих целей он поселилсЯ у
булочника;  что  он  был  безутешен,  когда Ћрландо  бежал  в ’урцию; что он
услышал о  ее преображении и поспешил сюда предложить свои услуги (тут пошли
непереносимые хихи-хаха). €бо длЯ него, сказал эрцгерцог  ѓарри, она  всегда
была  и останетсЯ вовеки воплощением,  вершиной, венцом своего пола. ќти три
"в"    могли    бы   быть   убедительней,    если   бы    не    пересыпались
хиханьками-хаханьками  самого сомнительного  свойства.  "…сли  это любовь, -
сказала  сама себе Ћрландо, сидЯ от эрцгерцога  по  другую  сторону камина и
глЯдЯ на него уже с женской точки зрениЯ, - то как же она смешна".
     “пав  на  колени,  эрцгерцог ѓарри  в  самых  страстных  выражениЯх  ей
предложил руку и  сердце.  “ него, сказал он, в  замке, в сейфе, лежит около
двадцати миллионов дукатов.  ‡емель у него больше,  чем у любого английского
вельможи. Ђ какаЯ у него охота!  Ћн покажет  Ћрландо тетеревов и  куропаток,
каких не сыщешь ни на английских, ни на  шотландских болотах. Џравда, фазаны
в его отсутствие пострадали от  зевоты, а  оленихи поскидывали  приплод,  но
ничего, с ее помощью все образуетсЯ, когда они вместе переедут в ђумынию.
     Џока он говорил, две огромные слезы закипели в его  выкаченных глазах и
потекли по землистым бороздам вдоль тощих, впалых щек.
     Њужчины ударЯютсЯ  в  слезы так же  часто и  так  же  беспричинно,  как
женщины,  это  Ћрландо знала по собственному  мужскому опыту; но она  начала
догадыватьсЯ, что женщину должно коробить, когда мужчина расчувствуетсЯ в ее
присутствии, и ее покоробило.
     ќрцгерцог извинилсЯ. Ћн  несколько  овладел собой и объЯвил, что сейчас
ее оставит, но назавтра вернетсЯ за ответом.
     Ѓыл вторник. Ћн вернулсЯ в среду;  он вернулсЯ в четверг, в пЯтницу и в
субботу.  Џравда,  каждый  визит   начиналсЯ,   продолжалсЯ   и   заключалсЯ
объЯснениЯми в любви, но они  оставлЯли достаточно времени длЯ пауз. Ћрландо
и эрцгерцог сидели по разным сторонам камина;  времЯ от времени он обрушивал
щипцы  и совок, и Ћрландо их подбирала.  Џотом эрцгерцог вспоминал, как он в
веции подстрелил  оленЯ, и Ћрландо интересовалась,  большой ли был олень, и
эрцгерцог  отвечал,  что  нет,  не  такой  большой,  как  тот,  которого  он
подстрелил  в  Ќорвегии;  потом  Ћрландо спрашивала,  не  случалось  ли  ему
стрелЯть тигра, и эрцгерцог отвечал, что он застрелил альбатроса, и  Ћрландо
спрашивала  (не вполне успешно  подавлЯЯ зевок), был  ли  этот альбатрос  со
слона или меньше, и эрцгерцог отвечал... что-то вполне разумное, конечно, но
Ћрландо не слышала, потому  что смотрела на свой письменный стол, в окно, на
дверь. Џосле  чего эрцгерцог  говорил: "џ вас обожаю" - в тот же  самый миг,
когда  Ћрландо  говорила: "ЏоглЯдите,  кажетсЯ, накрапывает", и  оба  ужасно
смущались, краснели до корней волос, и ни один не мог придумать, что сказать
дальше. Ћрландо совершенно истощила свою изобретательность, просто не знала,
о чем еще говорить, и,  не вспомни она об игре под  названием муха-мушка, на
которой можно проиграть очень  большие  суммы денег, почти не затрачиваЯ при
этом умственных способностей, ей в конце концов пришлось бы, вероЯтно, выйти
замуж за  эрцгерцога,  потому что, как иначе  от  него  отделатьсЯ,  она  не
постигала. ‘  помощью же  этого весьма нехитрого средства,  требующего  лишь
трех кусочков сахара и известного числа мух, удавалось преодолеть  трудности
беседы  и  избегать  необходимости  брака. ’еперь  эрцгерцог  ставил пЯтьсот
фунтов  против  шестипенсовика Ћрландо,  что вот эта муха сЯдет вот на  этот
кусок сахара,  а  не на этот. €ногда, таким образом, они  с самого утра и до
обеда  наблюдали, как мухи, перебарываЯ естественную длЯ зимней поры апатию,
часто битый час кружили под потолком,  покуда какаЯ-нибудь изЯщнаЯ навозница
не делала свой выбор  и не определЯла исход пари. Њного сотен фунтов перешло
из  рук в руки в  этой игре, котораЯ была  во всех отношениЯх ничуть не хуже
скачек, как утверждал  азартный эрцгерцог, клЯвшийсЯ  в нее  играть до конца
своих дней. Ќо Ћрландо скоро заскучала.
     "—то толку  быть  прекрасной  женщиной во цвете лет, -  спрашивала себЯ
Ћрландо,  - если  Я каждое  утро  должна  убивать  на то,  чтоб  следить  за
навозными мухами с каким-то эрцгерцогом?"
     Ћт  самого вида  сахара ее уже  тошнило; от мух кружилась  голова. ’ут,
догадывалась  она,  безусловно  должен  быть какой-то  приличный  выход, но,
недостаточно еще поднаторев в  приемах своего пола  и  не  имеЯ  возможности
двинуть  человека кулаком  по черепу или вспороть ему брюхо  рапирой, она не
придумала лучшего  способа, чем  следующий.  Ћна  ловила  муху, мЯгко лишала
жизни (муха и  без того  была соннаЯ,  иначе любовь  к  бессловесным  тварЯм
никогда  бы  не  позволила  этого Ћрландо)  и  с  помощью капли гуммиарабика
прикреплЯла к кусочку сахара. Џока эрцгерцог  смотрел в  потолок, она  ловко
подсовывала этот кусочек вместо того, на который делала  ставку, и  с криком
"Њуха-мушка!" объЯвлЯла,  что выиграла. ђасчет у нее был тот, что эрцгерцог,
достаточно осведомленный  в  спорте  и  скачках, разоблачит жульничество  и,
поскольку обман в мушку -  гнуснейшее  из  преступлений,  за  которое во все
времена  изгонЯли из человеческого общества - вон, в джунгли, к обезьЯнам, -
у него, надеЯлась Ћрландо, достанет  мужественности  порвать с нею навсегда.
Ќо  она  недооценила  благородную  простоту  добрейшего  вельможи.  Ћн плохо
разбиралсЯ в мухах. Њертвой  мухи он  не отличал от живой.  Ћна двадцать раз
сыграла  с ним эту шутку, и  он ей переплатил больше 17 250 фунтов  (что  на
наши деньги составлЯет 40 885 фунтов, 6 шиллингов и 8 пенсов),  пока Ћрландо
не обнаглела до такой степени, что даже он не мог не заметить подлога. Љогда
он  наконец  понЯл  всю  правду,  разразилась мучительнаЯ  сцена.  ќрцгерцог
вытЯнулсЯ во весь свой могучий рост. Ћн побагровел. ‘лезы,  одна за  другой,
стекали  по  его щекам. ’о,  что  она выиграла  у  него  целое состоЯние,  -
пустЯки,  ради  Ѓога,  на  здоровье; она обманула его - вот  что  плохо, ему
больно думать, что она на это способна; но главное - она жульничает в мушку.
‹юбить женщину, котораЯ жульничает  в  игре,  сказал он, невозможно. ’ут  он
совсем потерЯлсЯ. •орошо еще, сказал  он, несколько  оправЯсь, дело обошлось
без свидетелей. Ћна же,  сказал он, всего-навсего женщина. Љороче говорЯ, он
уже собиралсЯ пойти на попЯтный, простить ее от полноты сердца и просить ее,
чтобы простила ему несдержанность речей, но она пресекла его попытки и, едва
он  склонил перед  ней свою гордую голову,  сунула ему за  шиворот небольшую
жабу.
     ‘праведливости ради следует  упомЯнуть, что она бы в тысЯчу раз охотней
применила рапиру. †абы слишком липкие, чтоб  держать их за пазухой все утро.
Ќо  если рапира запрещена,  приходитсЯ пользоватьсЯ  жабами. ‚добавок жабы в
сочетании с хохотом могут преуспеть  там, где бессильна  холоднаЯ сталь. Ћна
хохотала.   ќрцгерцог   покраснел.   Ћна   хохотала.   ќрцгерцог  разразилсЯ
проклЯтьЯми. Ћна хохотала. ќрцгерцог хлопнул дверью.
     - ‘лава тебе, ѓосподи! - все еще хохоча, крикнула Ћрландо. Ћна слышала,
как на большой скорости мчат по аллее дрожки. ‚от загремели по дороге. ’ише,
тише делалсЯ звук. ‚от и вовсе стих.
     - џ одна, - сказала Ћрландо вслух, ведь никто не мог ее услышать.
     ’от факт, что тишина после  шума становитсЯ гуще, - еще требует научных
доказательств. Ќо тот факт, что одиночество  живее ощутимо сразу после того,
как  вас  любили,  -   подтвердЯт  многие   женщины.   Џокуда   замирал  шум
эрцгерцогского экипажа, Ћрландо  чувствовала, как  от нее все дальше, дальше
уходит некий эрцгерцог (ну и  пусть), богатство (ну и пусть), титул (пусть),
спокойствие  и устроенность  семейного  быта (пусть, пусть), но от  нее, она
чувствовала, уходили жизнь и любовник. "†изнь и любовник", - бормотала  она,
и, подойдЯ к письменному столу, она обмакнула перо в чернильницу и написала:
     "†изнь  и любовник", -  строку,  ничего  общего  не имевшую,  никак  не
вытекавшую из того, что ей предшествовало (что-то насчет правильного способа
уничтожениЯ паразитов на овце во избежание парши). Џеречитав эту строку, она
покраснела и повторила:
     - †изнь и любовник.
     ‡атем,  отложив перо,  она  пошла в  спальню,  встала  перед  зеркалом,
поправила  на  шее  жемчужное   ожерелье.  Џотом,  поскольку  жемчуга  плохо
сочетались  с утренним  платьицем  из  цветастого ситца,  она переоделась  в
светло-серую тафту, потом в персиково-розовую, а потом уж в  парчу вишневого
цвета. Ќаверное, не помешало бы чуть припудрить нос, уложить волосы на лбу -
вот  так. Џотом  она  сунула  ноги  в остроносые туфельки, надела  на  палец
изумрудное  колечко.  "Ќу  вот",  - сказала  она, когда все было  готово,  и
засветила по  обеим сторонам  зеркала  серебрЯные  канделЯбры.  €  какаЯ  бы
женщина  не  загорелась,  увидев то, что  увидела  сейчас Ћрландо, горЯщее в
снегах: зеркало  было все  сплошь  - снежнаЯ равнина, а  сама она -  костер,
пылающаЯ купина, и пламЯ свечей сиЯло у нее над  головой серебрЯной листвой;
или  нет,  зеркало  было -  зеленаЯ  вода,  а  сама она  русалка,  унизаннаЯ
жемчугами;  укрывшаЯсЯ  в гроте  сирена, так  поющаЯ,  что гребцы, клонЯсь к
бортам, падают из лодок вниз, вниз, вниз, чтобы  ее обнЯть;  так  темна, так
светла, тверда, нежна она была, так дивно соблазнительна, и безумно, безумно
было жаль, что  некому это выразить в простых словах, взЯть и сказать: "—ерт
побери, сударынЯ, вы прелесть, да и только!" € ведь это было чистой правдой.
Ћрландо (вовсе не страдавшаЯ самомнением) и сама это знала, и она улыбнулась
той  невольной  улыбкой,  какой  улыбаютсЯ  женщины,  когда  их  собственнаЯ
красота, будто им и не принадлежа - так взбухает каплЯ, так взлетают  струи,
- вдруг им встает навстречу в зеркале; вот  такой улыбнулась она улыбкой,  а
потом она на  секунду  вслушалась  и услышала  всего лишь - листьЯ шелестЯт,
чирикают  воробьи, и  она  вздохнула:  "†изнь, любовник" - и с  удивительной
быстротой повернулась на пЯтках, сорвала с шеи жемчуга, стЯнула с себЯ шелка
и,  стоЯ  в  простых  черных  бриджах  обыкновенного  дворЯнина, позвонила в
колокольчик. ‚ошел слуга; она  велела немедлЯ подать к крыльцу карету цугом.
‘рочные дела ее призывают в ‹ондон. Ќе прошло и часу, как исчез эрцгерцог, а
она уже отправилась в путь.

     Ђ  покамест она едет,  мы воспользуетсЯ  случаем (поскольку  пейзаж  за
окном  -  обыкновенный  английский  пейзаж,  не  нуждающийсЯ в  описаниЯх) и
привлечем  более  подробное  внимание  читателЯ  к  нескольким нашим  беглым
заметам,  оброненным  в  свое  времЯ там и  сЯм по  ходу рассказа. Ќапомним,
например,  что  Ћрландо  прЯтала  свои  рукописи,  когда  ее  заставали   за
сочинительством. „алее - что она долго и внимательно смотрелась в зеркало; и
вот  теперь,  когда  она  ехала  в  ‹ондон,  можно  было  заметить, как  она
вздрагивала и  подавлЯла  крик, если лошади  припускали быстрей,  чем бы  ей
хотелось. Љонфузливость  ее по  части  сочинительства,  суетность  по  части
внешности, страхи по части собственной безопасности - все это,  пожалуй, нас
вынуждает признатьсЯ,  что сказанное несколько  выше об отсутствии перемен в
Ћрландо в свЯзи с переменой пола теперь уже как будто и не вполне верно. Ћна
стала чуть более скромного мнениЯ о  своем уме, как женщине  положено, стала
чуть более  тщеславитьсЯ своей  внешностью, как  свойственно  женщине.  Ћдни
черты характера в ней усугублЯлись и  смазывались другие. Џеремена в одежде,
скажут многие мыслители, сыграла тут значительную роль. ЉажетсЯ, что одежда?
- говорЯт эти мыслители, - пустЯк, ничто, а ведь назначение  ее куда важней,
чем  просто защищать нас  от  холода.  Ћна менЯет наше отношение  к  миру  и
отношение мира к нам. Ќапример, увидев  юбку Ћрландо, капитан Ѓартолус сразу
приказал укрепить  над  ней навес, вынудил  ее  взЯть еще ломтик  солонины и
пригласил сопровождать его на берег  в лодке.  € не  видать  бы ей всех этих
знаков  вниманиЯ,  если  бы  юбки  ее,  вместо того чтоб развеватьсЯ, узкими
бриджами плотно  облегали ноги. Ђ когда вам оказывают знаки вниманиЯ, на них
приходитсЯ  соответственно отвечать. Ћрландо делала  книксен; она  уступала,
она льстила добрЯку, чего бы, разумеетсЯ, не стала делать, будь его чеканные
штанины женскими юбками, а шитый мундир - атласным женским лифом. € выходит,
многое подтверждает тот взглЯд, что не мы носим одежду, но она нас носит; мы
можем ее выкроить по форме нашей груди и плеч, она же кроит наши сердца, наш
мозг и наш Язык по-своему. Ђ потому, поносивши некоторое времЯ юбки, Ћрландо
заметно  изменилась, и даже, между прочим, изменилось  у  нее лицо.  …сли мы
сравним портрет Ћрландо-мужчины и портрет Ћрландо-женщины, мы убедимсЯ, что,
хотЯ это, без сомнениЯ, один и  тот  же человек, кое-что в нем,  конечно же,
переменилось. “  мужчины рука вольна вот-вот схватить кинжал; у женщины руки
занЯты - удерживают  спадающие с плеч шелка. Њужчина открыто смотрит  в лицо
миру, будто созданному  по его потребностЯм и вкусу. †енщина поглЯдывает  на
мир  украдкой, искоса, чуть ли  не  с подозрением.  Ќоси они  одно  и  то же
платье, кто знает, быть может, и взор был бы у них неразличим.
     ’ак считают  многие  мыслители и  мудрецы,  но мы в общем склонЯемсЯ  к
другому мнению. ђазличие между полами, к счастью, куда  существенней. Џлатье
всего лишь  символ  того, что глубоко под ним  упрЯтано. Ќет, это перемена в
самой Ћрландо толкнула ее выбрать  женское платье,  женский пол. € возможно,
она лишь  более открыто выразила  (открытость  вообще ведь  суть ее  натуры)
нечто происходЯщее со многими людьми, только не выражаемое столь очевидно. €
вот опЯть мы натолкнулись на дилемму. Љак ни разнитсЯ один пол от  другого -
они пересекаютсЯ. ‚ каждом человеке есть колебание от одного к другому полу,
и часто одежда хранит  мужское или женское обличье,  тогда  как внутри  идет
совсем другаЯ жизнь. Љакие неловкости и пертурбации это порой влечет, каждый
по  себе  знает;  довольно,  впрочем, общих рассуждений,  пора  вернутьсЯ  к
особому случаю Ћрландо.
     ‘мешение в ней мужского и женского начал, поочередно одерживавших верх,
часто  сообщало  некоторую  неожиданность   ее  повадкам.  ‹юбопытные  дамы,
например, удивлЯлись, как, будучи женщиной, Ћрландо никогда не тратит больше
десЯти минут  на одевание? €  выбирает она платьЯ  как-то наобум. € носит их
как-то небрежно. Ќо с другой стороны, утверждали дамы, нет  в ней  и мужской
страсти  к распорЯдку  и  строю, мужской жажды власти. Ћна чувствительна  на
редкость.  Ќе  может видеть, как тонконогого  ослика  бьют кнутом, как топЯт
котенка. € все же, замечали они, она  терпеть не может домашнего  хозЯйства,
встает  на рассвете,  и  летом до  восхода  солнца  уже  она в лугах. ђедкий
крестьЯнин так  разбираетсЯ в  зерновых. Ћна  не  дура  выпить, она  обожает
азартные  игры.  Ћрландо  дивно держалась в  седле, гонЯла галопом  шестерку
лошадей по ‹ондонскому мосту. € все же, при всей  своей мужской отваге, она,
было замечено, совсем  по-женски трепетала при  виде чужой беды. —уть что  -
ударЯлась в  слезы.  ЏонЯтиЯ  не  имела  о  географии,  математику  находила
несносной и разделЯла кое-какие  предрассудки, более распространенные  среди
женщин,  -  например,  что ехать  к югу, значит, спускатьсЯ с  возвышенности
вниз. €так, чего  в Ћрландо было больше  -  мужского или женского, - сказать
очень  затруднительно, да  сейчас  и не  решить. Џотому  что  карета  ее уже
грохотала по булыжникам. Ћрландо  подъезжала к  своему городскому дому. Ѓыли
спущены ступеньки, отворены железные ворота.  Ћна входила  в отцовский дом в
Ѓлэкфрайерзе,  который, хоть  мода  поспешно  покидала  этот  край  ‹ондона,
осталсЯ благообразным и просторным домом, и шелестел вокруг милый орешник, и
милый сад сбегал к реке.
     ‡десь она обосновалась и принЯлась безотлагательно высматривать  вокруг
то, за чем сюда Явилась, - жизнь и любовника. Ћтносительно первой оставались
известные сомнениЯ;  второго  она  обрела  через  два  днЯ  по  приезде  без
малейшего труда.  Џриехала она во вторник. ‚  четверг отправилась  гулЯть по
Њэллу, как было тогда принЯто  в хорошем  обществе. Ќе успела она и двух раз
пройти туда-обратно, как привлекла внимание кучки зевак, пришедших поглазеть
на более чистую  публику. Љогда она проходила  мимо,  женщина  с ребенком на
руках  выступила  вперед, уставилась в  лицо Ћрландо и крикнула: "‹опни  мои
глаза! „а это ж леди Ћрландо, ей-богу!" …е приЯтели обступили Ћрландо, и она
тотчас оказалась в кольце лавочников и  торговок, горЯщих желанием поглЯдеть
на героиню нашумевшей тЯжбы. ’акой уж интерес вызвало это разбирательство  в
умах  простого  люда. ‡ажатаЯ  толпой, Ћрландо могла  бы  оказатьсЯ в весьма
стеснительном  положении - она совсем забыла, что даме не пристало ходить по
улицам  без провожатых,  -  если  бы высокий  господин не  выступил  вперед,
любезно предлагаЯ  ей  свою поддержку. ’о  был  эрцгерцог. Џри  виде него ее
охватила тоска  и  в то же  времЯ разбирал смех.  ‚еликодушный  вельможа  не
только ее простил,  но,  желаЯ загладить легкомысленную выходку с жабой,  он
заказал  брошку в форме сей рептилии,  каковую  и успел ей  всучить вместе в
новым предложением руки и сердца, пока провожал ее к карете.
     €з-за этой толпы, из-за этого эрцгерцога, из-за этой жабы Ћрландо ехала
домой  в  премерзком расположении духа. Ќеужели  же  нельзЯ выйти  погулЯть,
чтобы тебе при этом не наступали на пЯтки, не дарили смарагдовых  жаб  и  не
делал предложение эрцгерцог? Ћна, однако, несколько  смЯгчилась утром, когда
нашла  у  себЯ  на  столике  с десЯток визитных карточек  влиЯтельнейших дам
страны -  леди  ‘уффолк, леди  ‘олсбери,  леди  —естерфилд, леди  ’ависток и
другие любезнейшим образом напоминали ей о прежних свЯзЯх своих  семейств  с
ее  семейством  и  просили о  чести с  нею  познакомитьсЯ. Ќа другой день, а
именно в субботу, многие из  этих дам предстали перед ней воочию. ‚о вторник
около полуднЯ  их лакеи  доставили ей приглашениЯ на разные обеды,  рауты  и
встречи  в ближайшем будущем,  и, таким образом, Ћрландо  без отлагательств,
взметаЯ  брызги  и  некоторую  пену,  была  спущена  со  стапелей  на   воды
лондонского общества.
     „ать  правдивое описание лондонского общества  той, да  и  любой другой
поры не по зубам биографу или историку. ‹ишь тем, кого не слишком интересует
и  заботит  правда -  поэтам,  романистам, - лишь им такое по плечу, ибо это
один из тех  случаев,  где правды  нет. € ничего  нет. ‚се, вместе взЯтое, -
мираж, фата-моргана. ЏоЯсним, однако, свою мысль примером. Ћрландо приезжала
домой  после такого сборища в три-четыре часа  утра, и глаза  ее  сиЯли, как
звезды, а щеки пылали, как рождественскаЯ елка. Ћна развЯзывала шнурок и без
конца  бродила  по  комнате,  развЯзывала  другой  шнурок  и  снова  бродила
взад-вперед. —асто солнце  уже золотило трубы ‘аутуарка, прежде чем она себЯ
заставит лечь в постель,  и  она лежала, ворочалась, вскидывалась, вздыхала,
хохотала больше  часа, пока, бывало,  не уснет. € что же было, спрашиваетсЯ,
причиной такого возбуждениЯ? Ћбщество. Ќо что же такого общество сделало или
сказало, чтобы  так разволновать  неглупую  молодую даму? „а вот  именно что
ничего. Љак мучительно ни рылась Ћрландо на  другой день в своей памЯти, она
ничего не могла из нее выудить, достойного упоминаниЯ. ‹орд  Ћ. был любезен.
‹орд Ђ. приЯтен. Њаркиз ‘. очарователен.  Њистер Њ.  остроумен. Ќо когда она
себЯ спрашивала, в  чем же состоЯли любезность, приЯтность, очаровательность
и остроумие, ей приходилось предполагать, что памЯть  ей  изменЯет,  ибо она
решительно  ничего  не  могла ответить. €  вечно  повторЯлось  одно и то же.
Ќазавтра  все  улетучивалось,  тогда   как  накануне  она  всЯ  дрожала   от
возбуждениЯ. € мы вынуждены заключить, что общество - как то варево, которое
поднаторевшаЯ хозЯйка в  сочельник  подает  горЯчим: вкус определЯют десЯтки
верно подобранных и взболтанных  снадобий. ‚озьмите одно  из них  - само  по
себе  оно  окажетсЯ невкусным. ‚озьмите лорда  Ћ., лорда Ђ., маркиза  ‘. или
мистера  Њ.:  каждый  сам по  себе  -  ничто.  ‘мешайте  их,  взболтайте - и
получитсЯ  такой пьЯнЯщий вкус, такой неотразимый аромат!  Ќо это опьЯнение,
эта неотразимость  не  подвластны нашему  анализу.  ‚  одно  и то  же  времЯ
общество есть  все и общество - ничто. Ћбщество - крепчайшее на свете зелье,
и общества вообще  нет как нет.  €меть дело с  такими чудищами с руки только
поэтам и  романистам; подобными  фантомами набиты и начинены их  сочинениЯ -
что же, на здоровье, им и карты в руки.
     Ђ  мы,  следуЯ  примеру  своих  предшественников,  скажем  только,  что
общество времен королевы Ђнны  отличалось несравненной пышностью. ‚ступить в
него  было целью  каждого  высокородного  лица.  ’ут требовалась  величайшаЯ
сноровка. Ћтцы наставлЯли сыновей,  матери - дочерей. Ќи мужское, ни женское
образование не считалось завершенным без искусства поступи, науки  кланЯтьсЯ
и приседать,  умениЯ владеть мечом  и веером,  правильного  ухода за зубами,
гибкости колен,  точных знаний по  части входа и выхода из гостиной и тысЯчи
этцетера,  которые легко  домыслит  всЯкий,  кто  сам  вращалсЯ в  обществе.
Џоскольку  Ћрландо  заслужила лестный  отзыв  королевы  …лизаветы, мальчиком
подав ей чашу розовой  воды, надо думать,  она умела и горчицу  передать как
следует.  Ќо,  надобно  признатьсЯ,  была  в   ней   и  рассеЯнность,  порою
приводившаЯ к  неловкости; она была склонна думать о поэзии, когда следовало
думать о  тафте; шаг ее  длЯ дам был, пожалуй, чересчур широк, а размашистый
жест нередко грозил опасностью стоЯвшей рЯдом чашке чаЯ.
     ’о  ли  этих мелких  шероховатостей  довольно  было,  чтоб  затмить  ее
блистание, то ли она на каплю больше унаследовала  того темного тока,  какой
бежал  по жилам  всех ее предков, - известно только,  что она не  выезжала в
свет и двух десЯтков  раз, а можно было уже услышать (будь  в комнате кто-то
еще кроме Џипина, спаниелЯ), как она спрашивает сама себЯ:
     - € что, что, черт побери, со мной?
     ‘лучилось это во вторник, 16 июнЯ 1712 года; она только что вернулась с
большого бала в  Ђрлингтон-хаус; в небе стоЯл рассвет, она стЯгивала  с себЯ
чулки.
     - •оть бы  и вовсе ни  души  больше не встречать! - крикнула Ћрландо  и
ударилась  в  слезы. Џоклонников у  нее была  тьма. Ђ  вот  жизнь,  котораЯ,
согласитесь, имеет  длЯ  нас некоторое значение, ей  как-то не  давалась.  -
ђазве  это,  - спрашивала она  (но  кто  ей  мог  ответить?),  -  разве  это
называетсЯ жизнь?
     ‘паниель в  знак сочувствиЯ  поднЯл  переднюю  лапку.  ‘паниель  лизнул
Ћрландо  Языком. Ћрландо его  погладила рукой. Ћрландо поцеловала  спаниелЯ.
Љороче говорЯ, меж ними  царило полнейшее согласие, какое  только может быть
между собакой и  ее  хозЯйкой, и, однако, мы не станем отрицать,  что немота
животных  несколько  обеднЯет общение. Ћни вилЯют  хвостом; они  припадают к
земле  передней  частью  тела  и  задирают  заднюю;  они  кружатсЯ, прыгают,
завывают, лают, пускают слюни; у  них бездна собственных  церемоний и тонкой
выдумки,  но все это не  то, раз говорить они не умеют. ‚ этом же ее разлад,
думала  она,  тихонько  опускаЯ  спаниелЯ  на пол,  с  важными  господами  в
Ђрлингтон-хаус.  ќти  тоже вилЯют  хвостом,  кланЯютсЯ,  кружатсЯ,  прыгают,
завывают, пускают слюни, но говорить они не умеют.
     - ‡а все эти месЯцы, что Я вращаюсь в свете, - говорила Ћрландо, волоча
через  комнату один чулок, - Я ничего не  услышала  такого,  чего не  мог бы
сказать Џипин. "Њне холодно. Њне весело. Њне хочетсЯ пить. џ поймал мышонка.
џ зарыл косточку. Џожалуйста, поцелуй менЯ в нос". Ќо этого маловато.
     Љак  перешла  она за столь короткий срок  от  упоениЯ к негодованию, мы
может  только попытатьсЯ объЯснить, предположив, что та  таинственнаЯ смесь,
какую мы называем обществом, сама по себе не хороша и не плоха, но пропитана
неким хоть  и летучим,  но крепким составом, либо  вас  пьЯнЯщим,  когда  вы
считаете  его,  как  считала  Ћрландо,  упоительным,  либо  причинЯющим  вам
головную боль, когда вы считаете его, как  считала  Ћрландо, мерзким. ‚ том,
что здесь уж такую важную роль играет способность говорить, мы себе позволим
усомнитьсЯ. Џорой безмолвный  час нам  милее  всех  других; блистательнейшее
остроумие может нагонЯть неописуемую скуку.
     Ћрландо  сбросила  второй  чулок  и  легла  в  постель  в самом  гадком
настроении, твердо решив навсегда покинуть общество. Ќо снова она, как скоро
оказалось, опрометчиво  поспешила  с выводами.  €бо наутро  среди приевшихсЯ
приглашений  она  обнаружила на своем  столике карточку одной влиЯтельнейшей
дамы, графини  ђ. Џоскольку ночью Ћрландо решила никогда более не ЯвлЯтьсЯ в
обществе,  мы  можем объЯснить ее поведение  (она срочно послала лакеЯ в дом
графини  ђ.  сказать,  что   почтет  за  великую  честь  познакомитсЯ  с  ее
сиЯтельством) лишь  тем, что  в  ней еще не отбродила отрава  медвЯных слов,
закапанных ей  в  ухо капитаном  Ќиколасом Ѓенедиктом  Ѓартолусом  на палубе
"‚любленной  леди", когда  она  плыла по  ’емзе. "Ђддисон, „райден, Џоп",  -
сказал он, указываЯ на "„ерево какао", и  Ђддисон, „райден,  Џоп  с тех  пор
заклЯтием звенели у нее в мозгу. Љто бы мог поверить в подобный вздор, а вот
поди  ж ты. Ћпыт с Ќиком ѓрином ничему  ее не научил.  ’акие имена сохранЯли
над нею прежнюю власть. ‚о что-то, очевидно, нам надо верить, и раз Ћрландо,
как мы уже говорили, не верила в обычные божества, она  и обращала свою веру
на  великих людей, однако  же  с разбором. Ђдмиралы, воины,  государственные
мужи  -  нимало  ее  не  занимали.  Ќо самаЯ  мысль о великом  писателе  так
разжигала ее веру, что  она чуть  ли  не полагала его невидимым. ‚прочем, ее
вел  безошибочный  нюх.  ‚полне верить  можно, наверное, лишь в  то, чего не
видишь. Њгновенно пойманные взглЯдом с палубы кораблЯ великие  люди казались
ей видением. Ћна даже сомневалась, фарфороваЯ ли была та  чашка, бумажнаЯ ли
газета.  ‹орд  Ћ. заметил как-то,  что вчера обедал с „райденом,  - она  ему
просто-напросто не поверила. Ќу а гостинаЯ леди ђ. слыла прихожей к приемной
зале  гениев:   то  было  место,  где  мужчины  и  женщины  сходились,  чтоб
размахивать  кадилом  и петь псалмы перед  бюстом гениЯ в стенной ниши. €ной
раз сам  Ѓог на  минуточку  их удостаивал своим  присутствием. ‹ишь  ум  был
пропуском на вход сюда, и здесь (по слухам) не говорилось ничего такого, что
не было бы остроумным.
     Ђ потому Ћрландо переступала порог гостиной леди ђ. с великим трепетом.
ЏосвЯщенные  уже  расположились  полукругом возле  камина. ‹еди  ђ., пожилаЯ
смуглаЯ  дама в  черной  кружевной, накинутой на  голову мантилье,  сидела в
просторном  кресле  посредине.  ’аким  образом она, несмотрЯ на  тугоухость,
легко следила за беседой направо  и налево от  нее. Ќаправо и налево от  нее
сидели знатнейшие, достойнейшие мужчины и женщины. Љаждый мужчина, говорили,
бывал  в премьер-министрах, каждаЯ женщина, шептали,  в любовницах у королЯ.
Ћдним словом, все  были блистательны,  все знамениты. Ћрландо  склонилась  в
глубоком реверансе и молча села... ’ри часа спустЯ она склонилась в глубоком
поклоне и ушла.
     Ќо  что же, спросит несколько обиженный читатель,  что же происходило в
промежутке?  ‚едь  за  три  часа  такие  люди  наговорили,  верно, умнейших,
глубочайших,  интереснейших вещей!  Љазалось  бы.  Ќо  на самом деле они  не
сказали  ничего.  €  это,  кстати,  общаЯ  черта  всех  самых  блистательных
собраний,  какие только знал мир.  ‘тараЯ  мадам  дю  „еффан  проговорила  с
приЯтелЯми  пЯтьдесЯт  лет крЯду. Ђ  что осталось?  Ћт  силы три  остроумных
замечаниЯ.   Ђ  значит,  нам  остаетсЯ  предполагать,  что  или  ничего   не
говорилось, или  ничего  не  говорилось остроумного, или три этих остроумных
замечаниЯ распределЯлись на восемь тысЯч двести  пЯтьдесЯт вечеров,  так что
на каждый вечер приходилось не так уж много остроумиЯ.
     Џравда  -  если  применительно в такой  свЯзи  такое слово, -  пожалуй,
заключаетсЯ в  том,  что подобные  группки пребывают  во  власти волховства.
•озЯйка -  наша современнаЯ ‘ивилла. ‡авораживающаЯ гостей колдуньЯ. ‚ одном
доме гость  считает  себЯ  счастливым,  в  другом  остроумным,  в  третьем -
глубоким. ‚се это  иллюзиЯ (вовсе не в осуждение будь сказано, ибо иллюзиЯ -
самаЯ ценнаЯ  и  необходимаЯ на  свете вещь, и та,  кто умеет их создать,  -
просто  благодетельница рода человеческого), но, поскольку общеизвестно, что
иллюзии разбиваютсЯ от столкновениЯ с реальностью, никакое реальное счастье,
никакое истинное остроумие, никакаЯ истиннаЯ глубина  недопустимы  там,  где
царит иллюзиЯ. ќтим-то и объЯснЯетсЯ,  почему мадам дю „еффан  не произнесла
больше  трех  остроумных вещей  за пЯтьдесЯт лет. Џроизнеси  она их  больше,
кружок бы ее распалсЯ. Ћстрота, слетаЯ с ее уст на гладь беседы, ее сминала,
как  мнет  пушечное  Ядро  фиалки и  ромашки.  Ђ  когда она  произнесла свое
знаменитое Mot  de Saint Denis,  тут уж опалилась трава.  €ллюзиЯ разбилась.
‘менилась  обескураженностью.  ‡амерли  речи.  "„овольно,  мадам,  пощадите,
только  не это!"  - в один голос вскрикнули друзьЯ. € она  покорилась. Џочти
семнадцать лет она  не произносила ничего знаменательного, и все шло гладко.
Џрелестный  покров  иллюзии нерушимо окутывал ее  кружок,  как он окутывал и
кружок леди  ђ.  ѓости считали себЯ  счастливыми, считали  себЯ остроумными,
считали  себЯ глубокими,  а раз  они  сами так считали,  то  наблюдатели  со
стороны и  подавно, и молва твердила, что ничего нет  увлекательнее сборищ у
леди  ђ.; все завидовали тем, кто был к ней вхож;  те,  кто был  к ней вхож,
сами себе завидовали, потому что  им  завидовали другие;  и  казалось, конца
этому не будет, пока не случилось кое-что, о чем мы сейчас расскажем.
     Љогда Ћрландо  в третий, что ли, раз  Явилась к леди ђ., случилось одно
происшествие.  Ѓудучи во власти иллюзии,  она себЯ воображала слушательницей
острейших  эпиграмм,  когда на  самом деле  старый  генерал  Ѓ.  со  многими
подробностЯми   сообщал  о  том,  как  подагра,  оставив  левую  его   ногу,
переметнулась в правую, а мистер ‹. при упоминании  каждого имени  вставлЯл:
"ђ.? Ћ! џ его знаю как облупленного! ’.? Њой закадычный друг. Џ.? „ве недели
гостил  у него в  ‰оркшире",  и  (что значит  иллюзиЯ!)  это звучало  самыми
находчивыми  репликами и проникновеннейшими  наблюдениЯми над человечеством,
исторгаЯ из присутствующих  взрывы  смеха; но  тут дверь отворилась, и вошел
низенький господин, имени  которого  Ћрландо не разобрала. ‘коро ее охватило
непонЯтное чувство неловкости. ‘удЯ по лицам окружающих,  они испытывали  то
же. Ћдин господин сказал, что от окон дует. Њаркиза ‘. опасалась, как бы под
диван  не забралась  кошка.  Ѓудто  после  сладкого  сна  глаза их  медленно
раскрылись и наткнулись на грЯзное одеЯло,  на обшарпанный рукомойник. Ѓудто
медленно улетучивались  пары  драгоценного вина. ѓенерал Ѓ. еще рассказывал,
мистер ‹. еще  вспоминал. Ќо все очевидней становилось, какаЯ краснаЯ шеЯ  у
генерала, какаЯ у мистера ‹. большаЯ лысина. —то же до слов - ничего скучнее
и пошлей  нельзЯ было  себе  представить.  ‚се  ерзали в креслах, и украдкою
зевали  те,  у  кого  были  веера. Ќаконец леди ђ.  хлопнула своим по  ручке
кресла. Ћба господина умолкли.
     € тогда низенький господин сказал,
     „алее он сказал,
     € наконец сказал...
     ‚о всем  этом, невозможно  отрицать, были истинное  остроумие, истиннаЯ
мудрость,  истиннаЯ  глубина.  ‘обравшиесЯ  были повержены  в смЯтение. Ћдно
такое высказывание и  то бы куда как скверно. Ќо  три, подрЯд - и  в тот  же
вечер! Ќикакое общество подобного не переживает.
     - Њистер Џоп, - сказала стараЯ леди ђ. срывающимсЯ  от  саркастического
негодованиЯ голосом, - вы изволили блистать.
     Њистер Џоп  вспыхнул до корней волос. Ќикто не произнес ни звука. Њинут
двадцать все  сидели  в гробовом молчании. Џотом  один за  другим  встали  и
выскользнули за  дверь.  Ѓыло  сомнительно,  что  они  сюда  вернутсЯ  после
подобного  пассажа.  Џо   всей   ‘аут-Ћдли-стрит,  слышно  было,  факельщики
выкликали  кареты.  „верцы хлопали, отъезжали  экипажи. Ћрландо оказалась на
лестнице рЯдом с мистером  Џопом. …го щуплаЯ, гнутаЯ фигурка сотрЯсалась  от
разных  чувств.  ‘трелы  негодованиЯ, Ярости,  ума  и  ужаса (он дрожал  как
осиновый лист)  сыпались  из его  глаз.  Ћн  напоминал  какую-то  скрюченную
рептилию с горЯщим  топазом во  лбу. Ќо,  странно сказать, неслыханный вихрь
чувств  подхватил злополучную  Ћрландо.  ђазочарование,  столь  полное,  как
только  что ей выпавшее на  долю, повергает в смЯтение ум.  ‚се  обострЯетсЯ
десЯтикратно,  все  предстает  как  бы  нагишом. ’акие  миги чреваты длЯ нас
страшными опасностЯми. †енщины принимают монашество, мужчины - церковный сан
в такие  миги.  ‚ такие  миги  богачи отписывают свои богатства,  счастливцы
перерезают  себе горло разделочным ножом. Ћрландо сейчас бы  с радостью  все
это  проделала, но ей  представилась возможность поступить  еще отчаЯнней. €
она пригласила мистера Џопа к себе домой.
     €бо не отчаЯнность  ли - войти безоружным в пещеру льва, не отчаЯнность
ли - пуститьсЯ в утлой лодчонке по Ђтлантике, не отчаЯнность ли - скакать на
одной ножке по  куполу ‘вЯтого Џавла? …ще большаЯ отчаЯнность -  войти в дом
наедине с поэтом.  Џоэт - вместе лев и  океан. Џервый нас гложет, второй нас
топит. …сли  нас не  одолеют зубы,  нас  слижут  волны.  —еловек,  способный
разрубить иллюзию, - вместе поток и зверь. €ллюзиЯ длЯ души -  как атмосфера
длЯ  земного  шара.  ђазбейте  этот  нежный  воздух -  и  растениЯ погибнут,
померкнут  краски. ‡емлЯ под нашею  ногою  - выжженнаЯ зола. Њы  ступаем  по
опоке, раскаленный камень жжет нам ноги.  Џравда обращает нас в ничто. †изнь
есть сон. Џробужденье убивает. ’от, кто нас лишает снов, нас лишает жизни...
(и  так  далее  и  тому подобное страниц на шесть, если изволите,  но  из-за
нестерпимо нудного стилЯ лучше здесь поставить точку).
     ’ем не менее, в силу всего сказанного, Ћрландо должна была превратитьсЯ
в горстку пепла ко времени,  когда  карета подкатила к дому в  Ѓлэкфрайерзе.
…сли  же  она  была  жива  (хоть,  разумеетсЯ,  изнурена), то  исключительно
вследствие  обстоЯтельства,  к  которому  мы  привлекали  внимание  читателЯ
несколько  выше.  —ем  меньше  мы видим,  тем больше  верим.  Ђ улицы  между
Њэйфэром  и Ѓлэкфрайерзом  в те  поры  очень плохо  освещались.  ђазумеетсЯ,
освещение  стало  куда  лучше,  чем при  королеве  …лизавете. Џри  …лизавете
запоздалый путник  мог  лишь  звездам  да  случайному  огню  ночного  стража
доверить  свое спасение  от  рытвин на  Џарк-лейн или  в  кишевших  свиньЯми
дубравах по ’отнем-корт-роуд.  Ќо до наших современных ухищрений и при  Ђнне
еще не  додумались.  Џравда, фонарные  столбы с керосиновыми  лампами стоЯли
почти через каждые сто Ярдов, но в промежутках тьма была - хоть глаз выколи.
€  таким образом, десЯть  минут Ћрландо  с мистером  Џопом ехали в кромешной
тьме, потом с полминуты на свету. ќто очень странно влиЯло на  Ћрландо. …два
мерк свет, на нее изливалсЯ восхитительный бальзам. "ЉакаЯ честь длЯ молодой
женщины сидеть в карете с мистером Џопом, - начинала она думать, разглЯдываЯ
очерк его  носа.  - џ  редкаЯ  счастливица. ‚от, совсем рЯдом  -  да, Я даже
чувствую,  как его коленнаЯ подвЯзка врезаетсЯ  в мое бедро - сидит умнейший
человек во всех владениЯх его величества. ѓрЯдущие века будут о нас думать с
любопытством и бешено мне завидовать". ’ут снова набежал фонарь. "ЉакаЯ же Я
дура! - думала она. - Ќу что такое слава! ѓрЯдущие века даже не вспомнЯт про
менЯ, да и про мистера Џопа. €  что такое века, в сущности? —то такое - мы?"
€  они  покатили  по  Ѓеркли-сквер как  два  случайно  встретившихсЯ  слепых
муравьЯ, решительно  без  общих интересов,  ощупью пробирающихсЯ  по  черной
пустыне.  Ћрландо содрогнулась. Ќо  вот  их  снова накрыло  мраком.  €ллюзиЯ
воскресла. "Љак благороден его лоб, - думала она (ошибкой принимаЯ в темноте
бугор подушки за лоб мистера Џопа). - Љакой гениальный груз он  несет! Љакой
в нем ум, какаЯ  острота, какаЯ правда! „а на эти несметные сокровища многие
бы с радостью променЯли  жизнь!  ‹ишь ваш свет  горит вовеки. …сли бы не вы,
человечество заплуталось бы  во  тьме (тут карета сотрЯслась, подпрыгнув  на
колдобине Џарк-лейн). Ѓез гениЯ мы обездолены,  мы пропали. Ћ самый светлый,
августейший луч", - восторженно адресовалась она к бугру подушки, но тут они
въехали в круг света на Ѓеркли-сквер, и  она заметила свою ошибку. “ мистера
Џопа был лоб как лоб,  самый обыкновенный. "Џротивный, - подумала она, - как
вы  менЯ надули! џ принЯла этот бугор за ваш лоб. Љогда видишь вас воочию  -
до чего  вы жалки, до чего плюгавы! “вечного, хилого - ну как мне вас такого
обожать, скорей жалеть вас надо, а презирать - и того естественней".
     ‘нова они въехали во тьму, и гнев  ее угас, ибо она  видела перед собой
одни поэтовы коленки.
     "ЉакаЯ же  Я  противнаЯ сама, -  рассуждала она, очутившись в кромешном
мраке,  -  положим, вы не хороши, но Я-то, Я-то! ‚ы менЯ питаете, защищаете,
отпугиваете диких  зверей,  стращаете  поганых,  снабжаете менЯ  одеждой  из
шелковичной  прЯжи,  коврами из  овечьей.  „а,  положим,  Я  сама  хочу  вам
поклонитьсЯ, но не вы ли мне даровали свой образ, утвердив его в небесах? Ќе
рассыпаны ли  всюду  свидетельства  вашей заботы?  ’ак  не  приличней  ли ее
принимать  скромно,  благородно и  послушно? „а,  надо радостно  чтить  вас,
служить вам и подчинЯтьсЯ".
     ’ут  они  поравнЯлись  с  высоким  фонарем  на  углу  того,   что  ныне
превратилось в Џиккадилли-серкус. ‘вет  ей  ударил в глаза,  и она  увидела,
кроме нескольких опустившихсЯ существ  своего собственного пола, двух жалких
пигмеев на забытой, богооставленной земле. Ћба были голые, оба неприкаЯнные,
беззащитные. Ќи один ничем не мог помочь  другому. •оть за себЯ бы постоЯть.
ѓлЯдЯ прЯмо в  лицо мистеру Џопу, "напрасно, - думала Ћрландо, - напрасно вы
полагаете,  что  можете  менЯ  защитить,  Я  же   возомнила,  что  могу  вам
поклонЯтьсЯ. ‘вет правды бьет нам в лица, свет правды нам обоим не к лицу".
     ‚се  это  времЯ они,  конечно, мило  беседовали,  как  водитсЯ у  людей
хорошего  общества,  о  нраве  королевы,  подагре  премьер-министра,  покуда
экипаж,  нырЯЯ из света в тень по  •ей-маркету, по  ‘трэнду, по  ”лит-стрит,
докатилсЯ наконец  до  дома  в Ѓлэкфрайерзе. “же светлели темные провалы меж
фонарей, тускнели сами  фонари, - короче говорЯ, вставало солнце, и,  омытаЯ
тем ровным, но смутным  светом летнего утра,  в котором все уже различаетсЯ,
но еще не различаетсЯ отчетливо, Ћрландо с поддерживающим  ее мистером Џопом
высадилась  из кареты и пропустила мистера  Џопа в  дом, изЯщным  реверансом
безупречно отдав дань светскому приличию.
     €з сказанного выше не следует, однако, заключать, что гениальность (эта
болезнь, кстати, ныне изгнана с  Ѓританских островов; покойный лорд ’еннисон
был, кажетсЯ, последним,  страдавшим ею) светит ровно, постоЯнно, ведь тогда
бы  мы всегда все видели  отчетливо и, того глЯди,  испепелились. ‘корей она
напоминает маЯк, который пошлет один луч и на какое-то времЯ  гаснет; только
гениальность  куда  капризней  в своих проЯвлениЯх и  может выпустить  сразу
шесть-семь  лучей (как мистер Џоп в тот вечер), а потом  впасть в темноту на
год  или навек. Ђ значит, эти лучи отнюдь не освещают  путь и  в темные свои
периоды гениальные люди ничуть не отличаютсЯ от прочих.
     €,   говорЯ   по   совести,   Ћрландо  просто   повезло   (несмотрЯ  на
разочарование),  потому  что,  угодив  в компанию гениев,  она  очень  скоро
обнаружила, что они,  в  сущности, ничуть не  отличаютсЯ  от  других  людей.
Ђддисон, Џоп, ‘вифт, оказываетсЯ, обожали чай. €мели пристрастие к беседкам.
Џитали  слабость к гротам.  Ќе гнушались титулов. “пивались лестью. ‘обирали
цветные  стеклЯшки. ‘егоднЯ облачались  в вишневые тона, завтра  в серые.  “
мистера ‘вифта была прелестнаЯ ротанговаЯ трость. Њистер Ђддисон вспрыскивал
носовые  платки  духами. Њистер Џоп  страдал  мигренЯми.  Ќикто  из  них  не
брезговал злословием.  Ќе был чужд  зависти. (Њы только наскоро  набрасываем
кое-какие  мысли, проносившиесЯ  в голове  Ћрландо.) ‘начала она устыдилась,
что примечает такую дребедень, завела было тетрадь, чтоб записывать  за ними
достопамЯтные  суждениЯ,  но  тетрадь  осталась нетронутой. €  все-таки  она
воодушевилась: стала рвать приглашениЯ на балы, оставлЯла вечера свободными,
ждала визитов мистера Џопа, мистера Ђддисона, мистера ‘вифта - и так далее и
так   далее.  …сли   читатель  тут  же   обратитсЯ   к  "Џохищению  локона",
"‘пектейтору"  и  "Џутешествию ѓулливера", он  в  точности поймет,  что  эти
таинственные слова означают. Џраво же, биографы и критики могли бы  поберечь
свои усилиЯ, если бы читатели внЯли нашему совету. ‚едь когда мы читаем:

     „ианы ль заповедь та дева разобьет,
     €ль повредит коньками ломкий лед,
     —то запЯтнает - честь или нарЯд,
     Џро храм забудет иль про маскарад,
     —то потерЯет - сердце иль кулон,

     мы так и видим, что Язык мистера Џопа трепетал, как у Ящерицы, что взор
его горел, рука трЯслась,  видим, как  он любил,  как лгал,  как он страдал.
Љороче говорЯ, все тайны  авторской души, весь опыт жизни,  все качества ума
отчетливо запечатлены в его  работе, а мы еще хотим, чтоб критики рассуждали
о том,  о сем распространЯлись биографы. ‹юдЯм  некуда времЯ  девать - вот и
всЯ причина этого кошмарного новообразованиЯ.
     Ќу так  вот, прочитав  несколько строк из "ЏохищениЯ  локона",  мы Ясно
понимаем, отчего  Ћрландо  в  тот вечер  так встрепенулась,  так ужаснулась,
отчего так разгорелись у нее глаза и щеки.
     ‡атем   постучалась  миссис  Ќелли  и  доложила,  что  мистер   Ђддисон
дожидаетсЯ ее сиЯтельства. Њистер Џоп вскочил  с кривой усмешкой, откланЯлсЯ
и  проковылЯл за  дверь.  ‚ошел  мистер Ђддисон. Џокуда  он  усаживаетсЯ, мы
прочитаем следующий отрывок из "‘пектейтора":
     "†енщину  считаю Я пленительным романтическим созданием, которое мехами
и перьЯми, жемчугами  и  бриллиантами,  металлами и шелками должно украшать.
Џусть  рысь слагает  к  ее  ногам,  жертвуЯ на палантин,  свою  шкуру; пусть
павлин, попугай  и  лебедь остаютсЯ данниками ее муфты;  пусть  всЯ  природа
служит  к украшению  существа,  ЯвлЯющего собой венец  творениЯ. ‚се  это  Я
одобрЯю, но что до нижней юбки, о которой идет речь, Я не могу,  Я не  желаю
допускать в женщине ничего подобного".
     € этот господин - треуголка  и все такое прочее -  у нас как на ладони.
‚глЯдимсЯ-ка попристальней в магический кристалл. ђазве не Ясен нам автор до
последней  морщинки  на чулке?  Ќе открылись  ли  нам  каждый изгиб,  каждаЯ
закорючка его ума, и ласковость его, и учтивость, и тот факт, что он женитсЯ
на  графине и умрет окруженный общим почитанием? ‚се совершенно  Ясно. €  не
успел мистер  Ђддисон отговорить  свое, как  раздаетсЯ дикий стук  в дверь и
мистер ‘вифт, со свойственной ему неудержимостью, влетает без доклада.  Ћдну
минуточку, где у нас "Џутешествие ѓулливера"? Ђга, вот! Џрочтем  отрывок  из
путешествиЯ к гуигнгнмам:
     "џ  наслаждалсЯ  завидным здравием телесным  и  покойным  расположением
духа; Я  не  находил  предательства или  непостоЯнства друга,  ни  коварства
открытого или тайного врага. Њне не надобно было подкупать, подольщатьсЯ или
клЯнчить, ни искать покровительства великого человека и его прихлебателей. џ
не нуждалсЯ  в  защите от мошенничества или оскорблений; не было тут  врача,
который  бы губил мое  тело; ни законника, который бы пускал  по  ветру  мое
состоЯние; ни доносчика, который бы уловил менЯ на слове или поступке или за
деньги  измышлЯл  на менЯ  клеветы;  не  было ни  зоилов,  ни  цензоров,  ни
заушателей, ни карманников, громил, взломщиков, адвокатов, сводников, шутов,
шулеров, политиков, умников, зловещих скучных болтунов..."
     Ќо довольно,  стоп,  остановите  этот  словесный  град,  не то  вы  нас
уморите, да и себЯ заодно! —то может быть понЯтней этого Яростного человека?
ЉакаЯ грубость и  какаЯ чистота, какаЯ резкость и  какаЯ нежность;  презираЯ
целый свет, на каком ребЯчьем Языке лепетал он с маленькой девочкой, и умрет
он - какое уж сомнение? - в доме длЯ умалишенных.
     € всех их Ћрландо поила чаем, а то в хорошую погоду увозила всех в свой
загородный замок и там по-царски принимала в  Љруглой гостиной, увешанной их
портретами - в  кружок, чтоб мистер  Џоп  не мог сказать, что мистер Ђддисон
висит раньше него, или наоборот. Ћни, конечно,  были  чрезвычайно  остроумны
(но все их остроумие - в их книгах) и обучали ее самой главной примете стилЯ
- естественности, присущей разговорной речи; это качество, которому никто не
слыхавший живого, звучащего голоса не может подражать, ни  даже Ќиколас ѓрин
при  всем своем  искусстве, потому что  оно рождаетсЯ из воздуха; как волна,
разбиваетсЯ о мебель и откатывает, и тает, и потом его ни за что не поймать,
тому особенно,  кто полвека спустЯ тужитсЯ и навострЯет уши. Ћни ее  обучали
самим  ритмом, интонациЯми  голосов в  разговоре, так  что  стиль  ее слегка
изменилсЯ, она сочинила  несколько  очень  порЯдочных,  остроумных  стихов и
набросков  в прозе.  €  она  рекой лила вино за  обедом и подсовывала им под
тарелки банкноты, которые они  любезно принимали; и, принимаЯ их посвЯщениЯ,
польщеннаЯ такой честью, она считала себЯ отнюдь не в накладе.
     ’ак времЯ шло, и часто можно было  слышать, как Ћрландо обращалась сама
к себе, с нажимом, который мог бы насторожить внимательного слушателЯ: "Ќу и
ну! —то за жизнь!" (Ћна  все еще  пребывала в поисках этого  товара.) ‘коро,
однако, обстоЯтельства вынудили ее пристальней вглЯдетьсЯ в  предмет. Љак-то
поила  она  чаем  мистера  Џопа, который,  как  всЯкий  может  заключить  из
вышецитированных  строк,  сидел, весь  предупредительность,  сверкаЯ взором,
скрюченный в кресле с нею рЯдом.
     "ѓосподи,  -  думала она, берЯсь  за сахарные щипцы,  -  как станут мне
завидовать женщины грЯдущих  веков! € все  же..." Ћна  запнулась, мистер Џоп
нуждалсЯ в ее внимании. € все  же - кончим мы ее мысль за нее,  - когда люди
говорЯт  "как  грЯдущие  века  станут мне  завидовать", можно с уверенностью
сказать, что в настоЯщее времЯ  им очень  не по себе.  ’ак ли уж удалась эта
жизнь, такой ли была бурной, лестной, славной, какой предстает она под пером
мемуариста? ‚о-первых, Ћрландо терпеть не  могла  чай; во-вторых, интеллект,
пусть  и  божественный,  и  достойный всЯческого  преклонениЯ,  имеет обычай
ютитьсЯ в самом утлом сосуде и часто, увы, варварски теснит прочие качества,
так что нередко  там, где “м особенно  велик, ‘ердцу, —увствам, ‚еликодушию,
™едрости,  ’ерпимости  и  „оброте просто  дышать  нечем.  € потом  -  какого
высокого  мнениЯ  поэты о  самих  себе; и  потом -  какого  низкого обо всех
других; потом  - эта злоба, оскорблениЯ, зависть и  остроумные  отповеди,  в
которых  они невылазно погрЯзают; и  как пространно они выражают все это;  и
как жадно  требуют нашего сочувствиЯ, - все перечисленное,  скажем шепотком,
чтоб  мудрецы   не  подслушали,  превращает  разливание  чаЯ  в  куда  более
рискованное и  трудное предприЯтие,  чем  обыкновенно  полагают. €  вдобавок
(опЯть мы шепчем, чтобы нас не подслушали  женщины) у всех мужчин есть  одна
общаЯ  тайна;  лорд  —естерфилд  о  ней  проговорилсЯ  сыну  под  величайшим
секретом:  "†енщины  -  всего-навсего  большие  дети...  “мный  мужчина  ими
забавлЯетсЯ,  играет,  льстит им и балует их", и  это, поскольку дети  вечно
слышат то,  что не предназначено  длЯ их ушей, а иногда и вырастают, как-то,
верно,   просочилось,  так  что   церемониЯ   разливаниЯ   чаЯ   -  довольно
двусмысленнаЯ церемониЯ. †енщина прекрасно  знает,  что,  хотЯ великий ум ее
задаривает своими стихами,  хвалит ее суждениЯ, домогаетсЯ ее критики и пьет
ее чай, это никоим  образом  не означает, что он уважает ее мнение, ценит ее
вкус или откажет себе в удовольствии, раз уж запрещена рапира, проткнуть  ее
насквозь своим пером. ‚се  это - опЯть  шепнем тихонько  -  теперь  каким-то
манером,  вероЯтно,  просочилось;  и,  хотЯ  сливочник  парит  над столом  и
распЯлены сахарные щипцы, иные дамы слегка нервничают, поглЯдывают  в  окно,
позевывают  и шумно плюхают сахар - как вот сейчас  Ћрландо -  в чай мистера
Џопа. Ќикогда ни  один  смертный не был так готов заподозрить  оскорбление и
так скор на месть, как мистер Џоп. Ћн повернулсЯ к Ћрландо и тотчас ее огрел
сырым наброском некоей известной строки из "†енских характеров". Џотом-то уж
он, разумеетсЯ, навел на  них лоску, но и в первоначальном виде  они  разили
наповал.  Ћрландо отвечала  реверансом. Њистер Џоп  с поклоном  ее  покинул.
—тобы  охладить  щеки,  будто  исхлестанные  низеньким  господином,  Ћрландо
побрела к орешнику в  глубине сада. ‘коро легкий ветерок сделал свое дело. Љ
изумлению своему,  она  обнаружила,  что одиночество приносит ей несказанную
отраду. Ћна  смотрела, как снуют по реке веселые  лодки. ‚ид их, конечно, ей
привел на  памЯть кое-какие  происшествиЯ из прошлого.  ‚ тихой задумчивости
она уселась под ветлой. ’ак она и сидела,  пока на небе не выступили звезды.
’огда она встала, потЯнулась и пошла в дом,  к себе в  спальню, и заперла за
собою  дверь.  Ћткрыла  шкап, где еще  во множестве  висели  одежды, которые
нашивала она юным светским  львом, и  выбрала черный бархатный костюм, щедро
расшитый венецианскими кружевами. Љонечно, он  чуть-чуть вышел из моды, зато
сидел как влитый, и она в нем выглЯдела идеалом юного вельможи. Џовертевшись
перед  зеркалом,  убедЯсь, что  стреноживаемые юбками  ноги ее не отвыкли от
свободы, она выскользнула из дому.
     Ѓыла прелестнаЯ ночь раннего апрелЯ. Њириады звезд, сливаЯсь с ущербною
луной, в свою очередь усиленной лучами фонарей, как нельзЯ выгодней освещали
лица прохожих  и  архитектуру мистера ђена. ‚се  было  до странности нежным,
будто, готовое  вот-вот  совсем  растворитьсЯ,  вдруг  застыло  и ожило  под
воздействием какой-то серебрЯной  капли. Ђх, если  бы  разговор бывал таким,
думала  Ћрландо  (предавшись глупым  мечтам), если бы  общество  было таким,
такой была бы дружба, такой была бы любовь. ‚едь Ѓог знает почему, стоит нам
изверитьсЯ  в человеческих  отношениЯх  -  какое-то  случайное  расположение
сараев и  лип или, скажем, тележки и  стога вдруг  нас  дарит безупречнейшим
символом того, что недостижимо, и снова мы ударЯемсЯ в поиски.
     ‡анЯтаЯ  этими  соображениЯми,  она  ступила  на  ‹естер-сквер.  ‡даниЯ
обладали дымчатой,  но строгой симметрией,  днем  вовсе им не  свойственной.
Ћчерки  крыш  и  труб  четко  прорисовывались на искусно затушеванном  небе.
Џосреди ‹естер-сквер, на скамье под платаном, пригорюнЯсь, уронив  одну руку
вдоль тела, а другую забыв на коленЯх, воплощением грации, скорби и простоты
сидела молодаЯ женщина. Ћрландо широким взмахом шлЯпы приветствовала ее, как
положено  светскому человеку приветствовать  даму  на людЯх. ЊолодаЯ женщина
поднЯла голову. ѓолова была самой изысканной формы.  ЊолодаЯ женщина поднЯла
взор.  Ќа  Ћрландо излилось  сверкание, какое видишь иногда на  чайниках, но
очень  редко  на  человеческом лице.  €з-под  серебрЯной  этой  глазури  она
смотрела на него (длЯ нее же он был мужчиной) с мольбой, надеждой, трепетом,
страхом. Ћна встала, принЯла протЯнутую руку. €бо - надо ли еще разжевывать?
- она принадлежала племени, которое по ночам драит свой товар и раскладывает
на прилавке в ожидании покупателЯ потароватей. Ћна отвела  Ћрландо в комнату
на „жеррард-стрит, свое обиталище. ‹егонько, но как  бы ища защиты  повиснув
на  руке Ћрландо, она расшевелила  в ней  присущие  мужчине чувства. Ћрландо
выглЯдела,  чувствовала и говорила как мужчина.  € однако, хоть сама  совсем
недавно   стала   женщиной,  она   подозревала,   что  эта  робость  жестов,
спотыкающиесЯ ответы, самаЯ вознЯ с  никак не  попадавшим в скважину ключом,
колыхание складок, бессилие ладоней  - все  это напускалось  в угоду мужской
рыцарственности спутника.  Ћни поднЯлись  по лестнице,  и труды,  положенные
беднЯжкой на то, чтобы украсить свою комнату и скрыть тот факт, что другой у
нее  нет,  ни на мгновение не  обманули  Ћрландо.  Ћбман ей  претил;  правда
вызывала жалость. Ќо  одно просвечивало сквозь  другое  и вызывало в душе  у
Ћрландо такое смЯтение, что она сама не знала, смеЯтьсЯ  ей или плакать. ’ем
временем Ќелл  - так  назвалась девушка  - расстегивала  перчатки, тщательно
прЯтала большой палец на левой руке, взывавший к штопке; потом ушла за ширму
и  там,  вероЯтно,  румЯнилась,   пудрилась,  приводила  в  порЯдок  платье,
повЯзывала  вокруг  шеи  свежий  платочек,  как  водитсЯ,  ублажаЯ  при этом
поклонника  немолчной трескотней,  хотЯ  Ћрландо,  по  тону голоса, могла бы
поклЯстьсЯ, что мысли ее далеко. Ќаконец она вышла в полной готовности...  и
тут-то Ћрландо не выдержала. ‚ очень странном, мучительном смешении чувств -
гнева, весельЯ и жалости - она отбросила весь свой  маскарад и без  обинЯков
призналась, что она женщина.
     €  Ќелл  разразилась  таким  громким  хохотом,  что  его  было  слышно,
наверное, на другой стороне улицы.
     - Ќу, милочка, - сказала она, слегка оправЯсь,  - сказать  по правде, Я
рада-радешенька.  ‚от  те  крест (просто удивительно,  как,  узнав, что  они
принадлежат  к  одному  полу,  она  в  два  счета  отбросила свою  жалостную
повадку), вот  те  крест,  мне  сегоднЯ  ихнего  брата не надо  -  хоть менЯ
озолоти. џ, знаешь ли, в жуткую передрЯгу влипла.
     Џосле  чего,  раздуваЯ  огонь в  камине и  помешиваЯ пунш, она поведала
Ћрландо всю историю своей жизни.  Џоскольку в настоЯщее  времЯ нас  занимает
жизнь  Ћрландо, мы  не  станем  пересказывать  приключениЯ  другой  дамы, но
определенно одно: никогда еще часы не пролетали длЯ Ћрландо стремительней да
и  веселей,  хотЯ  в  мистрис  Ќелл ни грана  не  было  остроумиЯ, а когда в
разговоре всплыло имЯ мистера Џопа, она невинно осведомилась, не родственник
ли он  куаферу  с  той же  фамилии  на „жермин-стрит. €  однако  - таково уж
обаЯние  непринужденности и притЯгательность красоты, - речи бедной девочки,
пересыпанные вульгарнейшими уличными словечками, как  вино, веселили Ћрландо
после  приевшихсЯ изысканных фраз, и она принуждена была себе сознатьсЯ, что
в Язвительности мистера  Џопа, снисходительности мистера Ђддисона и секретах
лорда —естерфилда было что-то такое, что сводило на  нет ее  удовольствие от
общества умников, как бы глубоко ни продолжала она чтить их творениЯ.
     “ этих бедных созданий,  понЯла Ћрландо, когда Ќелл привела Џру,  а Џру
привела Љитти,  а Љитти - ђозу, было свое общество,  членом которого они  ее
избрали. ЉаждаЯ рассказывала  историю приключений, приведших ее к  нынешнему
образу жизни. Ќекоторые были побочными дочерьми графов, одна же стоЯла  куда
ближе, чем можно было предположить, к особе самого  королЯ. Ќикто из  них не
опустилсЯ и не обеднел настолько, чтобы  не  иметь  какого-нибудь кольца  на
пальце или  носового  платочка  в  кармане, заменЯвшего родословную.  €  они
сходились вкруг пуншевой  чаши, которую Ћрландо почитала долгом своим  щедро
наполнЯть, и сколько тут рассказывалось волнующих историй, сколько  делалось
забавных  наблюдений!  ‚едь   невозможно  отрицать,  что,  когда  собираютсЯ
женщины, - но тсс! - они всегда следЯт, чтоб были заперты  двери и ни единое
словцо не угодило в печать. “ них одно желание, - но снова тсс! - не мужские
ли  там шаги  на лестнице?  “  них  одно  желание, хотели мы  сказать, когда
вошедший господин буквально  вырвал у  нас  слово изо рта. †енщины не  имеют
желаний,  говорит  этот  господин,  входЯ  в гостиную  Ќелл,  одно  сплошное
притворство. Ђ без желаний (она обслужила его, и он удалилсЯ) их разговор ни
длЯ  кого не может представлЯть  интереса. "Ћбщеизвестно, -  заЯвлЯет мистер
‘.“.,  -  что не возбуждаемые противоположным полом  женщины не знают, о чем
друг с  другом разговаривать. Љогда  они  одни,  они  не  разговаривают, они
царапаютсЯ". Ђ если разговаривать они  не могут, и невозможно царапатьсЯ без
передышки,  и  общеизвестно  (мистер ’.ђ.  это  доказал),  "что  женщины  не
способны  ни  на какую  привЯзанность  к представительницам своего же пола и
питают друг  к  другу глубокую неприЯзнь",  -  нам  остаетсЯ гадать,  что же
делают женщины, когда сходЯтсЯ вместе?
     Џоскольку данный вопрос не из тех, какие могут  занЯть  умного мужчину,
давайте-ка,  пользуЯсь  непринадлежностью всех  историков  и  биографов ни к
какому  полу,  мы  его  и опустим,  лишь  сообщив,  что Ћрландо наслаждалась
женским обществом,  и  предоставЯ  джентльменам  доказывать,  раз уж  им так
хочетсЯ, что это невозможно.
     Ќо  давать точный и  полный отчет о жизни Ћрландо  этой поры становитсЯ
все  трудней. Ћщупью пробираЯсь по плохо освещенным, плохо мощенным, затхлым
задворкам  тогдашней  „жеррард-стрит  и  „рури-лейн,  мы  то  ловим  быстрый
промельк  Ћрландо, то снова терЯем  из виду.  ‡адача опознаваниЯ осложнЯетсЯ
еще и тем, что ей  тогда, кажетсЯ, нравилось то и дело, переодеваЯсь, менЯть
свой облик. € в современных мемуарах она часто выступает как лорд  такой-то,
который  на  самом деле был  ее кузеном; ему  приписывали ее щедрость, и его
называли  автором написанных  ею  поэм. ‚ыступать  в этих  разных  ролЯх ей,
очевидно, не  стоило большего  труда, ибо пол ее менЯлсЯ куда чаще, чем даже
могут  вообразить те,  кто никогда  подобным образом  не  переодевалсЯ;  без
всЯкого  сомнениЯ,  она собирала  и  двойной урожай,  жизненные удовольствиЯ
умножались, опыт  разнообразилсЯ. ’о в бриджах - сама прЯмота  и честь, - то
сама  обольстительность  в  юбках,  она  равно  у  обоих полов  пользовалась
успехом.
     Њы  могли  бы бегло очертить, как проводила  она утро в неопределенного
пола  китайском  кимоно,  среди  своих   книг;  далее  принимала  нескольких
посетителей (а у нее их были сотни) в том же платье; потом  прогуливалась по
саду,  подрезала  орешник   -  тут  шли  в  ход  коротенькие  бриджи;  потом
переодевалась  в  цветастую  тафту  -  нарЯд  в  самый  раз длЯ того,  чтобы
отправитьсЯ в  ђичмонд и получить предложение руки и сердца от какого-нибудь
знатного вельможи;  а  там - обратно в город, облачитьсЯ в  табачного  цвета
мантию,  навроде  тех, что носЯт  адвокаты,  и  понаведатьсЯ  в  судах,  как
продвигаютсЯ ее дела, потому  что состоЯние ее час от часу таЯло, а процессы
были  ничуть  не ближе  к  завершению,  нежели  сто лет назад; и вот наконец
наступала  ночь, и чаще всего  - благородный вельможа с головы до пЯт -  она
бродила по улицам в поисках приключений.
     ‚озвращаЯсь после своих  вылазок - каких только о них не рассказывалось
историй, например,  что она дралась на дуэли, служила капитаном на судне его
величества,  голаЯ, под  взглЯдом изумленной  публики, танцевала на балконе,
бежала  с некой  дамой  в Ќидерланды,  куда за ними последовал  и дамин  муж
(вопрос  о   том,  правдивы  эти  истории  или  нет,   мы  здесь   не  будем
рассматривать), - так вот, возвращаЯсь после каких-то там своих занЯтий, она
иногда норовила пройти под окном кофейни и, невидимаЯ, наблюдала умников, по
жестам их догадываЯсь, какие остроумные, мудрые, злые  речи они  произносЯт,
ни слова из них не слыша, - впрочем, надо думать, это к лучшему;  а  однажды
простоЯла целых полчаса, глЯдЯ, как три  тени на гардинах пьют вместе чай  в
одном доме на Ѓолт-корт.
     ЌельзЯ и  вообразить пьесы  более увлекательной. …й хотелось  крикнуть:
"Ѓраво! Ѓраво!"  —то  за  великолепнаЯ  то  была  драма,  что  за  страница,
вырваннаЯ из  толстенного тома  жизни человеческой! ЊаленькаЯ тень,  надуваЯ
губы, ерзала  на стуле,  суетливо, раздраженно,  навЯзчиво; совала  в  чашку
палец, определЯЯ, сколько  там налито  чаЯ, сутулаЯ женскаЯ тень  - ибо была
слепа;  и  тень с римским  профилем раскачивалась  в огромном кресле  -  как
странно он заламывал  пальцы,  как трЯс головой из стороны в сторону, какими
жадными глотками  заглатывал чай.  „октор „жонсон, мистер  Ѓосуэлл и  миссис
“ильЯмс  - вот имена теней.  Ћрландо была настолько захвачена  зрелищем, что
даже забыла  подумать о том, как станут  ей завидовать грЯдущие века,  хотЯ,
очень  возможно, в данном случае  они бы и стали. ‘мотреть и  смотреть  - ей
этого  было   довольно.  Ќаконец  мистер   Ѓосуэлл  встал.  ‘   подчеркнутым
небрежением он  поклонилсЯ старухе.  ‡ато как  смиренно  склонилсЯ он  перед
огромной  раскачивающейсЯ  тенью, котораЯ, поднЯвшись во  весь свой  могучий
рост, произнесла великолепнейшую  из  фраз,  когда-нибудь  слетавших  с  уст
человеческих,  -  так,  по  крайней  мере,  думалось Ћрландо,  ни  слова  не
слышавшей из того, что говорили три тени, попиваЯ чай.
     € вот как-то ночью  она вернулась  после такой прогулки  и поднЯлась  к
себе  в спальню. ‘нЯла  расшитый  камзол и, стоЯ в  бриджах и одной рубашке,
стала смотреть в окно. ‘транное  разлитое в воздухе  беспокойство  мешало ей
лечь в постель. Ѓыла зимнЯЯ морознаЯ ночь, город мрел под белой дымкой, и со
всех  сторон  открывалсЯ великолепный  вид.  Ћрландо узнавала  собор ‘вЯтого
Џавла, ’ауэр, ‚естминстерское аббатство и  все  шпили, все купола лондонских
церквей, отлогие громады его  валов,  просторные дворцовые  своды. Ќа севере
плавно  взбегал на высоту  •ампстед, на западе  сливались  в сплошное  Ясное
сверкание улицы  и  площади Њэйфэра.  Ќа  эту упорЯдоченную, мирную картину,
почти  не мигаЯ, смотрели с  высоты  безоблачных  небес  звезды. ‚ немыслимо
четком,  тонком  воздухе был узнаваем  каждый  конек крыши, каждый зонт  над
дымовой трубой;  даже булыжники на мостовой и те  Явственно различались один
от другого; и Ћрландо  невольно  сравнивала этот порЯдок, эту  стройность  с
путаным  и тесным  нагромождением  жилищ, каким  был ‹ондон  в  царствование
…лизаветы. ’огда,  вспоминалось ей, город, если  это можно назвать  городом,
беспорЯдочно жалсЯ  к  окнам ее  дома  в  Ѓлэкфрайерзе. ‡везды  отражались в
разлегшихсЯ посреди улиц  затхлых лужах. —ернаЯ тень на углу, где была тогда
виннаЯ лавка, скорей всего  могла  оказатьсЯ  изувеченным  трупом.  ‘кольких
понаслушалась Ћрландо этих предсмертных криков  во времЯ ночных  драк,  сидЯ
еще мальчиком  у нЯни на коленЯх! Ћрды  разбойников, мужчин и женщин, как-то
невообразимо  сплетаЯсь, бродили  по  улицам,  горланЯ  дикие  песни, блестЯ
кольцами в  ушах и  зажатыми  в кулаках ножами. ‚  такие  вот  ночи, бывало,
непроходимые  лесные пущи •ампстеда и •айгейта несусветно путаными контурами
вырисовывались в небе... ’о тут то там, на  каком-нибудь холме над ‹ондоном,
нередко торчала большаЯ виселица с пригвожденным к перекладине разлагающимсЯ
телом,  ибо опасность и беда,  похоть и  насилие,  поэзиЯ и дерьмо кишели по
страшным  елизаветинским трактам,  жужжали и вонЯли, - Ћрландо  и сейчас еще
помнила  тот  запах знойными ночами - в лачугах, по закоулкам города. ’еперь
же - она высунулась из окна -  все было свет, порЯдок, безмЯтежность. ѓде-то
глухо прогромыхала  по булыжной  мостовой  карета.  Ћрландо услышала дальний
крик ночного сторожа: "ђовно  двенадцать, морознаЯ ночь".  €  не  успели эти
слова слететь с его губ - раздалсЯ первый удар полуночи. ’ут только заметила
Ћрландо  облачко, собиравшеесЯ за  куполом ‘вЯтого Џавла.  Џри каждом  новом
ударе  оно росло, и  она увидела, как  оно  густеет. ‚ то же  времЯ поднЯлсЯ
легкий  ветерок,  и,  когда  прозвенел шестой  удар,  все  небо  на  востоке
затЯнулось  прореженной, зыблющейсЯ тьмой, тогда  как на западе и  на севере
небо  оставалось Ясным.  Џотом  туча поползла  на  север. ‚се  выше  и  выше
заглатывала она небесные пласты над городом. ’олько Њэйфэр, по контрасту что
ли,  еще  ослепительней обычного играл огнЯми. ‘ восьмым ударом рваные пасмы
тьмы  расползлись над  Џиккадилли.  ‚от стЯнулись,  собрались  воедино  и  с
неслыханной скоростью рванулись на запад. Ќа девЯтом,  десЯтом, одиннадцатом
ударе весь ‹ондон покрыла тьма. Ќа двенадцатом ударе полуночи тьма сделалась
кромешной. ’ЯжкаЯ грозоваЯ туча придавила город. ‚се было - тьма; все было -
неуверенность; все было - смЯтение. ‚осемнадцатое столетие миновало; настало
девЯтнадцатое столетие.


ѓлава 5

     ќта  огромнаЯ  туча, котораЯ взошла  не только над ‹ондоном,  но и  над
всеми Ѓританскими островами в первый день девЯтнадцатого столетиЯ, стоЯла  в
небе (верней, не  стоЯла, ее  непрестанно толкали свирепые вихри) так долго,
что серьезнейшим образом повлиЯла на тех, кто  жил под ее сенью.  €зменилсЯ,
пожалуй,  самый климат  Ђнглии. ‚ечно шел  дождь,  но  проливаЯсь  какими-то
короткими  ливнЯми:  один  уйметсЯ, тотчас  хлынет  другой. ‘олнце, конечно,
светило,  но  было так опоЯсано тучами  и воздух так пропиталсЯ  влагой, что
лучи  тускнели,  и вЯлаЯ  лиловость, зеленоватость  и рыжеватость  заместили
собой уверенные краски восемнадцатого  века. Џод этим скучным, мЯтым навесом
блекла зелень капусты, грЯзнилась  белизна снегов. Ќо мало  этого -  сырость
пробиралась теперь в каждый дом, а  сырость - коварнейший  враг, ведь солнце
еще как-то можно отогнать гардинами, мороз прожарить в камине,  а сырость  -
не то, сырость  к нам прокрадываетсЯ, пока мы  спим; сырость действует тихой
сапой,  невидимаЯ,  вездесущаЯ.  Ћт  сырости  разбухает дерево,  покрываетсЯ
накипью чайник, железо  ржавеет  и камень гниет.  € все  это так  исподволь,
незаметно,  что, только уж когда какой-нибудь Ящик  комода  или  лопатка длЯ
углЯ рассыплютсЯ у нас под рукой, мы заподозрим, бывает, что дело неладно.
     ’ак  же  украдкой,  неуловимо,  без  объЯвлениЯ  точной  даты  и  часа,
изменилось устройство Ђнглии - и никто  не  заметил. Ђ чувствовалось это  во
всем. ‡имостойкий  помещик, с удовольствием  усаживавшийсЯ, бывало, запивать
элем   добрый  бифштекс  в  своей   столовой,  с  классической  вальЯжностью
обставленной, скажем, братьЯми Ђдам, теперь вдруг закоченел. џвились  пледы,
запускались бороды, брюки стали плотно прихватыватьсЯ у  щиколоток. Ћщущение
холода  в  ногах было перенесено на  интерьер.  Њебель  окутали чехлами;  не
оставили голыми  ни  столы, ни стены.  ‘ущественно изменилась  и  пища. Ѓыли
изобретены пышки и  оладьи. Џослеобеденный портвейн  заменилсЯ кофеем, кофий
повлек  за  собою гостиные,  где  его полагалось  пить, гостиные  привели  к
застекленным   шкафам,   застекленные   шкафы  -   к  искусственным  цветам,
искусственные цветы  -  к каминным полкам, каминные  полки  - к фортепьЯнам,
фортепьЯна - к пению баллад, пение баллад (мы перескакиваем через  несколько
ступенек)  -  к   несчетному  множеству  собачонок,   ковриков,   подушечек,
салфеточек, и дом, неимоверно поважнев, полностью переменилсЯ.
     ‚не дома -  дальнейшее следствие сырости - плющ  разрасталсЯ  с  прежде
неслыханной пышностью. ѓолые же каменные  дома тоже задыхались в зелени.  Ќи
один сад, как бы строго ни был он первоначально  разбит, не обходилсЯ теперь
без  зарослей, чащоб, лабиринтов. ‘вет, кое-как  проникавший в спальни,  где
рождались дети, был теперь мутно-зеленый от природы, а свет, пробивавшийсЯ в
гостиные,  где жили взрослые мужчины и женщины,  сочилсЯ  сквозь лиловый или
бурый  бархат  штор. Ќо внешними  переменами дело не ограничивалось. ‘ырость
лезла  внутрь.  “  мужчин  охладели  сердца,  отсырели  мозги.  ‚  отчаЯнном
стремлении  как-то утеплить чувства применЯлись одна за другой разнообразные
уловки. ‹юбовь,  рождение и  смерть  туго  спеленывались красивыми  фразами.
Њужской  и  женский  пол  все  больше отдалЯлись.  Ќа  откровенный  разговор
накладывалсЯ  запрет. Ћбеими сторонами прилежно пускались в ход околичности,
обинЯки и  утайки. ’ак же точно, как  молодило  и  плющ пышно разрастались в
наружной сырости,  и внутри наблюдалось то  же  плодородие. †изнь порЯдочной
женщины всЯ состоЯла из цепи деторождений. ‚ыйдЯ замуж восемнадцати лет, она
к тридцати имела пЯтнадцать - восемнадцать детей:  уж очень  часто рождались
двойни. ’ак возникла ЃританскаЯ империЯ; и так - ведь от  сырости спасу нет,
она  прокрадываетсЯ в чернильницы,  не только  трухлЯвит дерево  -  взбухали
фразы, множились эпитеты, лирика обращалась в эпос, и милый  вздор, которого
прежде  от  силы  хватало на  эссей в  одну  колонку, теперь  заполнЯл собой
энциклопедию в десЯть - двенадцать томов. Ќу а до чего доходили в результате
чувствительные  души,  которые  никак не  могли  всему этому  противостоЯть,
свидетельствует  нам …всевий —абб. ‚ конце своих мемуаров  он рассказывает о
том, как, намарав однажды поутру  тридцать  пЯть страниц  ин-фолио "все ни о
чем", он прикрутил на чернильнице крышку  и  отправилсЯ  побродить по  саду.
‘коро он завЯз в густом  кустарнике.  Ќесчетные листьЯ блестели и шуршали  у
него над  головой. …му казалось,  что  "прах еще мильонов их давит он своими
стопами". ѓустой дым поднималсЯ от сырого костра в глубине сада. Ќикакому на
свете  костру,  рассудил он,  не совладать  с этим изобилием. Људа  бы он ни
глЯнул  - все  пышно зеленело. Ћгурцы  "ластились  к его ногам".  ѓигантские
головки  цветной  капусты  громоздились  рЯд  за  рЯдом,  соперничаЯ  в  его
расстроенном воображении с  вЯзом. Љуры  непрестанно  несли  Яйца,  лишенные
определенной окраски.  Џотом, со вздохом вспомнив собственную плодовитость и
плодоносность  бедной  своей  жены  „жейн,  сейчас  в  муках   разрешавшейсЯ
пЯтнадцатым  младенцем,  как, спросил от себЯ, может он упрекать  пташек? Ћн
поднЯл взор к небесам. Ќе сами ли небеса,  или великий фронтиспис Ќебес, эта
вышнЯЯ  лазурь, говорЯт  о  соизволении, потакании, - да что там!  -  даже о
подстрекательстве  высших сил? ‚едь  наверху, зимою  и  летом, год  за годом
толпЯтсЯ, клубЯтсЯ облака, как киты, рассуждал он,  даже как слоны;  но нет,
ему  было не убежать от сравнениЯ, которое  ему навЯзывали  сами эти  тысЯчи
воздушных  акров; все небо, широко раскинувшеесЯ над  Ѓританией, было не что
иное, как пуховаЯ  постель;  и неразличимое плодородие  сада,  и  насеста, и
спальни со всею точностью там воспроизводилось. Ћн  пошел в комнату, написал
вышецитированный  пассаж,  сунул  голову  в  газовую духовку, и,  когда  это
обнаружилось, его нельзЯ уже было вернуть к жизни.
     Џокуда   по  всей  Ђнглии   творилось  подобное,  Ћрландо   преспокойно
заточалась  в  своем  доме  в Ѓлэкфрайерзе  и  прикидывалась,  будто  климат
остаетсЯ прежним; будто по-прежнему можно брЯкать все, что взбредет на ум, и
расхаживать то в бриджах, то в юбке когда заблагорассудитсЯ. Ќо и ей наконец
пришлось признатьсЯ  себе,  что времена изменились. Ћднажды вечером в первой
половине века она катила по ‘ент-„жеймскому парку в  своей старой  карете, и
тут  вдруг солнечному лучу - изредка  это  случалось -  удалось  пробитьсЯ к
земле, походЯ расцвечиваЯ облака странно призматическими тонами. ќтот вид, и
сам  по   себе  достаточно  удивительный  после  Ясных,  однообразных  небес
восемнадцатого столетиЯ, заставил Ћрландо опустить  окно кареты, чтоб  лучше
его  разглЯдеть.  ”ламинговые  и палевые облака  пробудили  в  ней  мысли  -
приправленные  сладкой   печалью,   доказывающей,   что   сырость  незаметно
прокралась уже и в нее - о дельфинах, умирающих в €оническом море. Ќо каково
же было  ее изумление, когда,  коснувшись  земли,  луч не то создал,  не  то
высветил  - пирамиду,  гекатомбу,  торжественный  победный  трофей  (все это
отдавало  вдобавок  банкетным  столом),  во  всЯком  случае  какое-то  дикое
нагромождение несовместимых предметов, тЯп-лЯп наваленных  огромнейшей кучей
там, где выситсЯ ныне статуЯ королевы ‚иктории! Ќа  огромный крест рифленого
узорчатого  золота навешены были вдовий траур и подвенечные уборы; на другие
какие-то выступы нацеплены  хрустальные дворцы, воинские доспехи, похоронные
венки, штаны, усы,  свадебные  торты, пушки, рождественские елки, телескопы,
ископаемые  чудища,  глобусы, карты, слоны, математические инструменты, -  и
все  это вместе,  как некий гигантский герб,  справа  поддерживалось женской
фигурой  в  веющих  белых вуалЯх, а слева  - дюжим  господином  в сюртуке  и
мешковатых   штанах.   Ќелепость   этих   предметов,   загадочное   смешение
торжественно  облаченного  с  полуголым, кричащаЯ грубость и несовместимость
красок наполнили душу Ћрландо глубокой тоской. Ќикогда еще за всю свою жизнь
не видела  она  ничего  столь же  непристойного, гадкого  и монументального.
Ќаверное  - да  что там,  решительно не  иначе, -  это был результат влиЯниЯ
солнца на пропитанный  сыростью воздух:  исчезнет  с первым же  ветерком;  и
однако,  по  всему  очевидно,  воздвигнуто  навсегда.  Ќет,  ничему,  думала
Ћрландо, снова откидываЯсь на подушки в углу кареты, ни ветру, ни ливнЯм, ни
солнцу, ни  грому никогда не разрушить это кошмарное сооружение. ’олько носы
облупЯтсЯ да  заржавеют трубы; здесь и пребудет вовеки,  указуЯ  на  север и
запад,  на  юг  и восток.  Љогда  карета  одолела •олм  Љонституции, Ћрландо
оглЯнулась. „а, так и есть, там оно, безмЯтежно сиЯет в свете - она вытащила
из нагрудного кармашка часы, -  в Ясном  свете полуднЯ. Ќичто  не могло быть
более прозаичным, трезвым, более непроницаемым длЯ любого намека на восход и
закат,  более  Явственно  рассчитанным  на века. Ћрландо  решила  больше  не
оглЯдыватьсЯ. “же,  она  чувствовала,  кровь  ее ленивей, скучнее бежала  по
жилам.  Ќо куда  знаменательней то,  что, когда  она  миновала  Ѓукингемский
дворец,  ЯркаЯ, непривычнаЯ краска залила  ей щеки  и какаЯ-то  высшаЯ  сила
заставила ее  опустить  глаза на собственные  коленки. ‚друг  она  с  ужасом
обнаружила,  что на  ней черные бриджи. ™еки  ее так  и рдели, пока  она  не
достигла своего загородного дома, и это, учитываЯ времЯ, которое требовалось
четверке  лошадей,  чтобы  протрусить   тридцать  миль,  можно  считать,  мы
надеемсЯ, доказательством ее целомудриЯ.
     „ома она первым делом последовала  новой  насущнейшей потребности своей
натуры  и, сдернув его  с  постели,  закуталась в  камчатное  одеЯло.  ‚дове
Ѓартоломью  (сменившей добрую старую ѓримздитч  на  посту домоправительницы)
она объЯснила, что ее знобит.
     -  „а и  всем  никак знобко,  мэм,  - испустив глубокий вздох,  сказала
вдова.  -   ‘тены-то  аж  потеют,  -  сказала  она   со  странным  горестным
удовлетворением, и действительно, стоило ей прикоснутьсЯ к  дубовой обшивке,
на ней тотчас  запечатлелась ее пЯтернЯ.  Џлющ так разроссЯ, что многие окна
оказались опечатанными. ‚  кухне стоЯла такаЯ тьма, что не отличишь дуршлага
от чайника.  —ерного кота, беднЯжку,  принЯли за уголь и  бросили  в  камин.
ѓорничные, почти  все, поддевали по три-четыре красных теплых исподних юбки,
хотЯ на дворе был август.
     - Ђ вот правда, нет  ли? ‹юди говорЯт, миледи, - спросила, зЯбко поводЯ
плечами, добраЯ женщина, и золотое распЯтие сотрЯсалось  у нее  на грудЯх, -
будто  бы королева-матушка надела этот, ну как  его...  -  Ћна  запнулась  и
покраснела.
     -   Љринолин,  -  выручила  ее   Ћрландо  (ибо  слово   дошло   уже  до
Ѓлэкфрайерза).  Њиссис Ѓартоломью кивнула. ‘лезы стекали у  нее по щекам, но
она  улыбалась  сквозь слезы.  Џлакать было  сладко. ђазве не все они слабые
женщины? Ќе  все носЯт кринолин,  дабы получше скрыть  некий факт -  великий
факт, единственный  факт, и тем не  менее  факт прискорбный,  который каждаЯ
скромнаЯ  женщина  изо  всех  сил  скрывает,  покуда  сокрытие  не  делаетсЯ
невозможным, - факт, что  вынашивает  дитЯ? ‚ынашивает пЯтнадцать - двадцать
детей, так что почти всЯ жизнь порЯдочной  женщины уходит на стараниЯ скрыть
нечто, по крайней мере единожды в году становЯщеесЯ очевидным.
     - Џышки, значитсЯ, горЯчие,  - сказала миссис Ѓартоломью, утерев слезы,
- в билитеке.
     € закутаннаЯ в камчатное одеЯло Ћрландо приступила к пышкам.
     "Џышки, значитсЯ, горЯчие, в билитеке", - передразнила Ћрландо кошмарно
изысканный  кокни вдовы  Ѓартоломью,  попиваЯ  - ох  как она ненавидела  эту
слабую жидкость!  -  свой чай.  ‚  этой вот самой  комнате,  вспоминала она,
королева …лизавета стоЯла, расставив ноги, перед камином, с пивной кружкой в
руке,  когда   лорд  Ѓерли   неосторожно  вместо  сослагательного  употребил
повелительное наклонение. "Њальчик мой, -  так и слышала ее голос Ћрландо, -
разве слова "вам должно" обращают к венценосцам?" € грохнула кружку об стол,
до сих пор осталась отметина.
     Ќо,  вскочив  было  на  ноги, как предписывала самаЯ  мысль  о  ‚еликой
Љоролеве, Ћрландо споткнулась об одеЯло, выругалась и упала в кресло. ‡автра
надо будет купить метров двадцать черного бомбазина, решила  она, - на юбку.
Ђ  там  уж  (она  покраснела)  придетсЯ  купить  кринолин,  а  там  уж  (она
покраснела) и колыбельку,  и опЯть кринолин, и  опЯть... ™еки ее краснели  и
бледнели, попеременно  отражаЯ  очаровательнейшие  скромность и стыдливость,
какие только  можно себе представить. „ух времени прЯмо-таки то холодом,  то
жаром овевал эти  щеки. € если дух времени действовал несколько опрометчиво,
навеваЯ мысли  о  кринолине еще до  замужества,  извинением Ћрландо  служила
двусмысленность  ее  положениЯ   (даже   пол   ее  покуда   оспаривалсЯ)   и
беспорЯдочность прожитой жизни.
     Ќаконец  окраска щек окончательно утвердилась, и дух времени - если это
в самом деле был он - покуда унЯлсЯ.  €  тогда Ћрландо нащупала за пазухой -
медальон  ли, другой  ли какой залог обманувшей страсти  - и вытащила...  но
нет,  не  его,  а  рулон  бумаги,  запЯтнанный  морем,  запЯтнанный  кровью,
запЯтнанный долгими странствиЯми,  - рукопись поэмы "„уб". Ћна таскала ее за
собой  в  таких  рискованных   обстоЯтельствах,  что  иные  страницы  совсем
измызгались,  иные  порвались, а  лишениЯ  по части писчей  бумаги,  которые
терпела  она у  цыган, вынуждали ее исписывать полЯ,  перечеркивать строчки,
превращаЯ текст в подобие искусной штопки.  Ћна полистала к первой странице,
прочитала  дату  -  1586  год,  -  выведенную  ее  собственным  мальчишеским
почерком.  ‚ыходит,  она  над  нею работала  вот уже триста  лет.  Џора бы и
кончить.  € она начала  листать  и пролистывать,  читать и перепрыгивать,  и
думать, читаЯ, как  мало она  переменилась  за  все  эти годы. Ѓыла  угрюмым
мальчиком,  влюбленным  в  смерть,  как  у мальчиков  водитсЯ,  потом  стала
влюбчивой и высокопарной, потом сатиричной  и бойкой; порой себЯ пробовала в
прозе,  порой в драме. Ќо при всех переменах она оставалась, решила Ћрландо,
в сущности, той же. ’от же  у нее  оставалсЯ задумчивый нрав, та же любовь к
животным и к природе, к земле и ко всем временам года.
     "‚ конце концов,  - думала  она, встав и подойдЯ  к  окну,  - ничего не
изменилось. „ом, сад - в точности  те же. Ќи единый  стул  не передвинут, ни
единаЯ побрЯкушка не продана. ’е же тропки, лужайки, деревьЯ, тот же пруд, с
теми же, можно надеЯтьсЯ, карпами. Џравда, на троне не королева …лизавета, а
королева ‚икториЯ, но какаЯ, в сущности, разница..."
     Ќе  успела она  додумать эту  мысль до  конца,  как,  словно с целью ее
опровергнуть, дверь  широко распахнулась, и Ѓаскет, дворецкий, с Ѓартоломью,
домоправительницей, вошли убирать чайную посуду. Ћрландо  как  раз обмакнула
перо   в  чернильницу,  готовЯсь  предать  бумаге  некоторые  соображениЯ  о
незыблемости  всего  и всЯ, и ужасно злилась на  расползавшуюсЯ  вокруг пера
клЯксу. Џеро, видно,  было виновато - замахрилось или испачкалось. Ћна снова
обмакнула перо. ЉлЯкса росла. Ћрландо пыталась продолжить свою мысль - слова
не шли. Ћна украсила  клЯксу усами и  крылышками  - получилсЯ отвратительный
головастик, нечто  среднее между летучей мышью  и летучей рыбой.  Ќо  о том,
чтобы  слагать стихи в  присутствии Ѓартоломью  и  Ѓаскета, не  могло быть и
речи. Ќевозможно. € не  успела  она мысленно произнести "невозможно", как, к
ее  изумлению и ужасу,  перо  с  замечательной  прытью забегало  по  бумаге.
Ђккуратнейшим итальЯнским курсивом на странице был выведен пошлейший из всех
стишков, какие ей в жизни доводилось читать.

     џ только жалкое звено
     ‚ цепи времен, но чую: днесь
     Њне, бедной деве, суждено
     ‘лова надежды произнесть.

     Ћдна, под лунным серебром,
     ‘тою и горько слезы лью,
     ’оскую и пою о том,
     Љого без памЯти... -

     настрочила она одним духом, пока Ѓаскет и Ѓартоломью,  крЯхтЯ и шаркаЯ,
поправлЯли огонь в камине и убирали пышки.
     ‘нова она обмакнула перо, и - пошло-поехало:

     Љак изменил лицо ее покров,
     ‡авесивший ночные небеса,
     Ќаброшенный на нежный черты,
     Џорфирно выцветив ее чело
     € бедностию осиЯв затем,
     Њогильной бледностию озарив...

     Ќо тут, неудачно дернувшись,  она залила чернилами  страницу и оградила
ее от  людских  взоров,  она  надеЯлась -  навсегда.  Ћна  всЯ  дрожала, всЯ
трепетала.  ЉакаЯ  гадость  -  когда  чернила  хлещут  каскадами   неуемного
вдохновениЯ!  „а что  это с нею стрЯслось?  €з-за  сырости,  что  ли,  из-за
Ѓартоломью, из-за Ѓаскета? -  хотела бы она  знать.  Ќо в  комнате никого не
было.  Ќикто ей  не отвечал, если только  не считать ответом шелест дождЯ  в
плюще.
     ’ем временем  она чувствовала,  стоЯ у окна,  странную вибрацию во всем
теле, будто все нервы ее натЯнулись и ветер ли,  небрежные  ли чьи-то персты
по ним  наигрывали гаммы. ’о пЯтки у нее зудели, то самое нутро. Џрестранное
было ощущение в бедрах. ‚олосы будто вставали дыбом. ђуки гудели и пели, как
лет  через  двадцать запоют  и  загудЯт  провода.  Ќо  все  это  напрЯжение,
возбуждение сосредоточилось  скоро  в кистЯх: потом в  одной кисти, потом  в
одном пальце, потом, наконец, как  бы сжало кольцом  безымЯнный  палец левой
руки.  Ќо, поднЯв  эту руку  к глазам, чтобы разобратьсЯ,  в  чем  дело, она
ничего  на  пальце  не   обнаружила,  кроме  большого  одинокого   изумруда,
подаренного  королевой …лизаветой.  Ќу и что? Ќеужели этого мало? - спросила
она себЯ. €зумруд был чистейшей воды. ‘тоил тысЯч десЯть фунтов, не  меньше.
Ђ  вибрациЯ все  равно  удивительным  образом  (напомним:  мы  имеем дело  с
таинственнейшими проЯвлениЯми  души человеческой) будто настаивала:  да, вот
именно что мало; и дальше  дрожала уже нотка вопроса - что значит, мол,  это
зиЯние,  этот  странный недосмотр? -  покуда беднаЯ  Ћрландо положительно не
устыдилась  своего безымЯнного пальца на  левой руке, притом сама  честно не
ведаЯ почему.  ‚ эту  минуту как  раз  вошла  Ѓартоломью, справлЯЯсь,  какое
платье подать  длЯ обеда,  и Ћрландо, все ощущениЯ которой были до крайности
обострены, тотчас  глЯнула на левую руку  Ѓартоломью  и тотчас  заметила то,
чего  прежде  не  замечала:  толстое  кольцо весьма  пронзительной  желтизны
охватывало безымЯнный палец, у самой нее совершенно голый.
     - „айте мне глЯнуть  на  ваше кольцо,  Ѓартоломью, - сказала  Ћрландо и
потЯнулась к кольцу рукой.
     €  тут  Ѓартоломью  повела  себЯ  так, будто  ее пнул в грудь  какой-то
громила. Ћна отпрЯнула  на несколько шагов, сжала руку в кулак и простерла в
благороднейшем жесте.
     Ќет  уж, сказала она с  достоинством и решимостью, их  светлость  могут
глЯдеть  сколько  влезет,  а только снимать  обручальное  кольцо  -  это  ни
архиепископ,  ни  Џапа, ни сама королева ‚икториЯ  ее не принудЯт. …е  ’омас
надел кольцо это ей на палец двадцать  пЯть лет, шесть месЯцев  и три недели
тому; она в нем спит, в нем  работает,  моетсЯ, молитсЯ;  и  пусть  ее с ним
похоронЯт.  •оть  голос Ѓартоломью  срывалсЯ  и  сел  от волнениЯ,  Ћрландо,
собственно, понЯла ее так,  что благодарЯ сиЯнью кольца, она рассчитывала на
место в ангельском  сонме и блеск  его тотчас затмитсЯ навеки, если она хоть
на секунду расстанетсЯ с ним.
     - ѓосподи  помилуй! - сказала  Ћрландо,  стоЯ у  окна  и глЯдЯ на шашни
голубей. - Ќу и мир! ‚от ведь где приходитсЯ жить!
     ‘ложность мира ее озадачивала. …й казалось уже, что весь мир окольцован
золотом.  Ћна  пошла  обедать. Љольца,  кольца, обручальные  кольца. Џошла в
церковь. ‘плошные обручальные кольца. ‚ыехала  в город. ‡олотые, томпаковые,
толстые,  тонкие, плоские,  дутые  -  они  сверкали на  всех  руках.  Љольца
загромождали  прилавки  ювелиров  -  не   сверкаЯ  стразами  и  бриллиантами
Ћрландовых воспоминаний,  -  гладкие, простые, вообще  без  камней. ‚  то же
времЯ она стала замечать новый обычай  у горожан. ‚старь нередко приходилось
видеть, как  парень милуетсЯ  с  девушкой  у боЯрышниковой изгороди. Ќередко
Ћрландо случалось  походЯ, с хохотом, вытЯнуть такую парочку хлыстом. ’еперь
все  переменилось.  Џары,  нерасторжимо  сплетенные,  с  трудом  плелись  по
проезжей  части улицы.  ЏраваЯ  женскаЯ рука  была неизменно продета  сквозь
левую  мужскую,  и  крепко  сцеплены  пальцы.  ’олько уж  когда в них совсем
утыкалась лошадинаЯ морда,  они  - громоздко,  не  расцеплЯЯсь  - прЯдали  в
сторону.  Ћрландо оставалось  догадыватьсЯ,  что произведено какое-то  новое
открытие относительно человечества; людей как-то склеивали,  чету за  четой,
но кто и когда это изобрел - оставалось неЯсным. Љазалось бы, Џрирода тут ни
при  чем. ђазглЯдываЯ голубей, и  кроликов, и  борзых,  Ћрландо не  замечала
никаких  таких усовершенствований  в методах  Џрироды, по  крайней  мере  со
времен  королевы  …лизаветы. Ќерасторжимого  единства  среди  зверей  она не
наблюдала.  ’огда, может быть, это все исходит  от королевы ‚иктории и лорда
Њельбурна?  Ќе  им ли  принадлежит  великое  открытие  по  части  брака?  Ќо
королева, рассуждала Ћрландо, говорЯт, любит собак; лорд Њельбурн,  говорЯт,
любит женщин. ‘транно. Џротивно. —то-то в этой нераздельности тел оскорблЯло
ее   чувство  приличиЯ  и  понЯтиЯ  о  гигиене.  ђазмышлениЯ  эти,   однако,
сопровождались таким зудом в злополучном пальце, что она не могла хорошенько
собратьсЯ с мыслЯми. Ћни вихлЯлись и строили глазки, как грезы горничной. …е
кидало от них в краску. „елать нечего, оставалось только купить это уродство
и носить,  как  все.  ’ак  она  и сделала  и тайком,  сгораЯ  от  стыда,  за
занавеской,  нацепила на палец кольцо. Ќо что толку?  ‡уд продолжалсЯ,  стал
еще  мучительней и настырней. ‚ ту ночь она не  сомкнула глаз. Ќаутро, когда
она взЯлась за перо, ей либо вообще ничто не шло на ум и перо одну за другой
ронЯло плаксивые  клЯксы, либо оно, еще более настораживаЯ, оголтело скакало
по медоточивым банальностЯм о  безвременной  кончине и тлении;  нет уж,  это
хуже  даже,  чем   вовсе  не  думать.  „а,   похоже  -  и   случай  ее  тому
доказательство,  -  что  мы  пишем не  пальцами,  но  всем  существом. Ќерв,
ведающий пером,  пронимает все фибры нашей души,  пронзает сердце, протыкает
печень.  •отЯ  беспокойство   Ћрландо,  казалось,  сосредоточилось  в  левом
безымЯнном пальце, она всЯ  была  отравлена, всЯ, и в конце концов вынуждена
была  склонитьсЯ  к  самому  отчаЯнному  противоЯдию,  а  именно:  полностью
сдатьсЯ, уступить духу времени и взЯть себе мужа.
     Ќасколько  это  не  соответствовало  ее природным устремлениЯм, мы  уже
показали со всей откровенностью. Љогда замер звук эрцгерцогского экипажа,  с
губ ее сорвалсЯ крик "†изнь и любовник!" (а вовсе не "†изнь  и муж!"), и длЯ
преследованиЯ  этих  именно  целей  отправилась она в  ‹ондон  и вращалась в
свете,  как было отражено в  предыдущей  главе.  Ќо дух времени, неукротимый
дух,  куда  решительней сминает всЯкого, кто смеет с ним тЯгатьсЯ,  чем тех,
кто сам стелетсЯ перед ним. Ћрландо, естественно наклоннаЯ к елизаветинскому
духу,  духу  ђеставрации, духу восемнадцатого века, почти  не  замечала, как
перетекает  эпоха  в эпоху. Ќо дух века девЯтнадцатого ей  просто  претил, а
потому он схватил ее,  сломил, и она чувствовала свое поражение, чувствовала
над собой власть века, как никогда не чувствовала прежде.  ‚едь каждаЯ душа,
очень возможно, приписана к определенному месту во времени: иные созданы длЯ
одного времени, иные длЯ другого; и когда  Ћрландо стала женщиной в тридцать
с хвостиком,  между  прочим, характер у нее  уже  сложилсЯ и невесть как его
ломать было удивительно противно.
     €  вот она стоЯла,  пригорюнЯсь, у окна залы (так окрестила  Ѓартоломью
библиотеку),  притЯнутаЯ  долу тЯжелым, покорно  ею  напЯленным  кринолином.
Ќичего более громоздкого и жуткого ей в жизни не приходилось нашивать. Ќичто
так не стеснЯет шага. “ж не побегаешь с  собаками по саду, не взлетишь на ту
высокую горку, не  бросишьсЯ с размаху под любимый дуб. Љ юбкам липнут сырые
листьЯ  и  солома.  лЯпка с перьЯми трепыхаетсЯ на  ветру.  ’онкие туфельки
мигом промокают.  Њышцы Ћрландо утратили эластичность. Ћна  стала  опасатьсЯ
затаившихсЯ  за панелЯми  громил,  пугатьсЯ - впервые в жизни - шлЯющихсЯ по
коридорам  призраков.   ‚се  это,  вместе  взЯтое,   постепенно,  понемногу,
заставлЯло  ее  покоритьсЯ новому открытию, произведенному  то  ли королевой
‚икторией, то  ли кем еще,  -  что каждому мужчине  и каждой женщине суждено
кого-то одного  поддерживать, на  кого-то одного опиратьсЯ, покуда смерть их
не разлучит. Љакое утешение,  думала она, - оперетьсЯ, положитьсЯ, да - лечь
и никогда, никогда,  никогда больше не подниматьсЯ. ’ак, при всей ее прежней
гордости, повлиЯл на  нее  этот дух, и, спускаЯсь  по  шкале  эмоций к столь
непривычно  низкой  отметке, она чувствовала, как зуд и  покалывание, прежде
каверзные и настырные, потихоньку преобразовывались в медовые мелодии, и вот
уже словно  ангелы белыми  пальцами пощипывали струны  арф, все существо  ее
затоплЯЯ серафической гармонией.
     „а, но  на кого оперетьсЯ? Љто он? Ћна обращала  свой  вопрос к осенним
злым  ветрам.  €бо  стоЯл  октЯбрь и,  как всегда, лило. Ќе эрцгерцог  -  он
женилсЯ на  какой-то невероЯтно знатной даме  и много  лет  уже охотилсЯ  на
зайцев в ђумынии; не мистер Њ. - он перешел в  католичество;  не маркиз Љ. -
он таскал мешки на каторге в Ќовом  ћжном “эльсе; ну и не лорд Ћ.:  он давно
стал кормом длЯ рыб. Џо разным причинам никого из старых ее знакомых уж нет,
а все эти Ќелл и Љитти с „рури-лейн, как не милы, - не из тех, на кого можно
оперетьсЯ.
     -  ’ак на кого, -  спрашивала она, устремлЯЯ взор на клубЯщиесЯ облака,
заламываЯ  руки,  коленопреклонЯЯсь  на подоконнике и  ЯвлЯЯ живейший  образ
трогательной женственности, - на кого мне оперетьсЯ?
     ‘лова слетали сами  собой, руки сами собой заламывались, в точности так
же, как само  собою бегало по бумаге перо. ѓоворила  не Ћрландо, говорил дух
времени.  Ќо кто бы  ни задавал  этот  вопрос, никто  на него не  ответил. ‚
лиловых  осенних  облаках  кувыркались  грачи.  „ождь  перестал,  и по  небу
разлилось  сверкание,  соблазнЯвшее  надеть  шлЯпку с  перьЯми,  туфельки на
шнурках и прогулЯтьсЯ перед ужином.
     "‚се  пристроены, все, кроме  менЯ,  - думала  она,  безутешно бродЯ по
саду. ѓрачи, например;  даже Љанут и Џипин, как ни преходЯщи их свЯзи, и  те
сегоднЯ, кажетсЯ, пристроены. - Ђ  Я, всему этому хозЯйка, - думала Ћрландо,
на ходу оглЯдываЯ свои несчетные окна под гербами, - только Я не пристроена,
одна только Я одинока".
     Ќикогда  прежде  такие  мысли  не  приходили ей  в голову.  ‘ейчас  они
неотступно ее преследовали. Ќет чтоб  самой толкнуть  ворота, она  постучала
ручкой  в  изЯщной  перчатке,  призываЯ  привратника.  Ќа  кого-то  надо  же
оперетьсЯ,  хоть на привратника, думала она и чуть было не осталась помогать
ему  печь  на  жаровне отбивную, да заробела.  € вышла  одна в парк,  сперва
спотыкаЯсь и  страшась,  как  бы  какой-нибудь браконьер,  или лесничий, или
просто рассыльный не удивилсЯ, что дама из общества гулЯет по парку одна.
     Ќа  каждом шагу она нервно высматривала, не таЯтсЯ ли за кустом мужские
формы,  не наставила ли на нее свой рог бодучаЯ злаЯ корова. Ќо только грачи
красовались в  небе.  ‚от один  уронил в  вереск синее,  стальное  перо. Ћна
любила перьЯ  диких птиц. Љогда-то,  мальчиком, даже их  собирала. ЏоднЯла и
это, воткнула в шлЯпку. Ћна немного проветрилась и повеселела. Ќад головою у
нее кувыркались  грачи,  одно за другим, сверкнув на лиловости неба,  падали
перьЯ, а она шла и шла,  волоча за собою плащ, шла по болоту,  в гору. Њного
лет  не заходила  она  так  далеко. есть  перьев  подобрала  она  с  травы,
разминала в пальцах, прижималась губами к их мерцающей,  нежной  пушистости,
как вдруг, таинственный,  как то  озеро, в которое  сэр  Ѓедивер бросил  меч
королЯ Ђртура, сверкнул  на  склоне горы серебрЯный пруд.  Ћдинокое  перышко
дрогнуло  в  вышине  и  упало  на его середину. € странный  восторг  охватил
Ћрландо. Ѓудто она, вслед за птицами, оказалась  на краю света и, рухнув  на
топкий мох, пила и пила воду  забвениЯ, покуда хриплый хохот грачей реЯл над
ее головой.  Ћна  ускорила шаг -  побежала  - оступилась -  задела за цепкие
вересковые  корни - упала. € сломала лодыжку.  € не  могла встать. € лежала,
довольнаЯ. Љ ноздрЯм ее ластилсЯ запах болотного мирта, медовый луговой дух.
•риплый грачиный хохот стоЯл в ушах.
     - ‚от Я и нашла себе пару, - бормотала она. -  ќто болото, Я обручена с
природой, - шептала она, блаженно предаваЯсь прохладным объЯтиЯм травы, лежа
в  складках плаща, в лощинке возле  пруда. - ’ак и  буду лежать.  (Ќа лоб ей
упало перо.) џ сыскала листы зеленее лавров. ‚сегда будет прохладен под ними
мой лоб. ќто перьЯ  диких  птиц - сов,  козодоев.  Њне  приснЯтсЯ дикие сны.
ђукам моим не  нужны обручальные кольца, - продолжала она, стЯгиваЯ с пальца
кольцо. -  Љорни  их  обовьют.  Ђх!  - вздохнула она, с  отрадой вжимаЯсь  в
мшистую подушку. -  Њного веков  искала Я счастье, и  не нашла; гонЯлась  за
славой, и ее не  настигла; за любовью - и  не узнала  ее; искала  жизни - но
смерть лучше. Њногих мужчин и многих женщин  Я знала, - продолжала она, -  и
никого из них Я не понЯла. ’ак не лучше ли мирно лежать, видЯ над собой одно
только  небо... „а,  как  это говорил мне цыган?  „авным-давно. ќто  было  в
’урции.
     € она посмотрела вверх, на золотую волшебную пену, сбитую из облаков, и
там скоро увидела след  и  караван верблюдов,  бредущих каменистой  пустыней
взметаЯ  красные  тучи песка; и  вот верблюды прошли,  остались одни  только
горы, высокие, в зубцах и расщелинах, и она  так и  слышала  бубенцы  козьих
стад  по склонам, осыпанным  ирисом и  горечавкой.  €  вот в небе наметились
перемены, и глаза ее медленно  опускались,  опускались, пока не  уткнулись в
землю,  потемнелую  от   дождЯ,   и  всхолмие  ћжных  „юн,   единой   волной
охлестывающих берег; и в прогале она увидела море, море - и на  нем корабли;
и  она  будто  услышала  с морЯ  дальний  пушечный  гром и  сначала  решила:
"Ђрмада", потом  подумала:  "Ќельсон",  а  потом вспомнила,  что  войны  эти
кончились и суда на волнах - суда деловитых купцов, а  паруса над излучистой
речкой  -  паруса увеселительных лодок. Ђ  потом  она  увидела скот, пЯтнами
разбросанный по вечереющим лугам, овец и коров; и  горстки огней,  озаривших
крестьЯнские  окна; и огни, заметавшиесЯ по лугам, - это обходили с фонарЯми
стада пастухи; а потом все огни погасли и на небо хлынули звезды. …е клонило
в сон, она уже дремала с мокрыми листьЯми на лице, приникнув ухом к земле, и
вдруг  услыхала там, в глубине, стук молота по наковальне  - или это  чье-то
сердце стучало?  "’ук-тук",  "тук-тук" выстукивало -  молот ли, сердце? -  в
глуби  земли; она  слушала-слушала, и вот ей  стало  сдаватьсЯ, что  это  не
сердце,  а  стук  лошадиных  копыт;  раз,  два,  три, четыре - считала  она;
запинка;  ближе, ближе, и уже слышно, как  хрустнул сучок, как чавкнуло  под
копытом  болото. Љопыта  были  совсем  рЯдом. Ћна  села.  ‚ысоко,  на желтой
штриховке рассвета, в обрамлении вверх-вниз мечущихсЯ чибисов, вырисовывалсЯ
всадник. Ћн вздрогнул. Љонь стал.
     - Њадам, - крикнул всадник, соскакиваЯ с конЯ. - ‚ы ранены!
     - џ умерла, сэр! - отвечала она.

     —ерез несколько минут они обручились.
     Ќаутро,  за  завтраком,  он  ей  назвал  свое  имЯ.  Њармадьюк  Ѓонтроп
елмердин, эсквайр.
     -  ’ак  Я  и  знала,   -  сказала  она,  ибо  что-то  романтическое,  и
рыцарственное, и печальное, но  решительное  было  в нем, отвечавшее дикому,
темноперому имени - имени, в котором  сине-стальное сверкание крыл сливалось
с   хриплым   хохотом-карканьем,  со  спирально-змеиным  кружением  листьев,
опадающих в  серебрЯный пруд, и  еще  с тысЯчей  разных вещей, которые будут
вскоре описаны.
     - Ђ  менЯ зовут Ћрландо, - сказала она. Ћн об этом  догадывалсЯ. Џотому
что,  когда  видишь  корабль  на  всех  парусах,  озаренный  солнцем,  гордо
рассекающий волны ‘редиземного морЯ на пути из южных морей, ты сразу скажешь
- Ћрландо. ’ак он объЯснил.
     ‘обственно,  хоть  они  только что познакомились, они уже знали друг  о
друге все  сколько-нибудь существенное, как водитсЯ  у влюбленных,  и теперь
оставалось выЯснить только разные мелочи: например, как кого зовут, кто  где
живет,  нищие  они  или  люди с  достатком.  “ него  замок  на ѓебридах,  но
совершенно  разрушенный,  сказал он.  ‚ столовой пируют  бакланы. Ћн  служил
солдатом, был морЯком, исследовал ‚осток. ‘ейчас  направлЯетсЯ в ”алмут, там
стоит его бриг, вот только  ветер улегсЯ, а он сможет выйти в  море не иначе
как при штормовом юго-западном ветре.
     Ћрландо поскорее глЯнула на флюгерного золоченого леопарда. ‘лава Ѓогу,
хвост, незыблемый, как утес, указывал прЯмо на восток.
     - Ћ ел! Ќе покидай менЯ! - крикнула она. - џ безумно тебЯ люблю!
     Ќе успели  эти слова слететь с ее уст, как жуткаЯ мысль мелькнула у них
обоих одновременно.
     - ’ы женщина, ел! - крикнула она.
     - ’ы мужчина, Ћрландо! - крикнул он.
     Ќикогда еще от самого своего начала мир не видывал такой сцены уверений
и доказательств, как та,  что разразилась  далее. Џо ее окончании  оба снова
уселись за стол,  и  Ћрландо  спросила, что  это  за речи  такие о штормовом
юго-западном ветре? Људа это он намерен держать путь?
     - Ќа  ѓорн,  -  ответил  он  кратко  и  покраснел. („олжен же и мужчина
краснеть,  как и  женщина, просто  поводы  у них совершенно разные.)  ’олько
благодарЯ неотступному натиску и чутью удалось  ей установить, что жизнь его
посвЯщена  опаснейшей и блистательной  задаче, а именно огибать мыс ѓорн под
штормовым  ветром. ѓнутсЯ  мачты;  паруса обращаютсЯ  в клочьЯ.  (Ћна у него
вырвала эти признаниЯ.)  Ќередко корабль тонет, и в живых остаетсЯ он один -
на плоту, с единственным сухарем.
     -  Ќу  а  чем же нынче человеку  заниматьсЯ,  - сказал  он застенчиво и
положил себе еще  несколько ложек клубничного  вареньЯ. €, представив  себе,
как этот мальчик (а кто же он, как не мальчик?) под стоны мачт и сумасшедшее
кружение звезд  отдает  отрывистые  хриплые  приказаниЯ  - то обрезать,  это
бросить за борт, - она расплакалась, и  слезы эти, она заметила,  были слаще
всех, какие до  сих  пор  доводилось  лить.  "џ женщина,  -  думала  она.  -
Ќаконец-то  Я настоЯщаЯ женщина". Ћна от всей  души благодарила Ѓонтропа  за
восхитительную, за нежданную  радость. Ќе охромей она на левую ногу, она  бы
вскочила ему на колени.
     - ел, милый, - приступилась она снова, - расскажи...
     € так разговаривали они часа два,  или больше может быть, про мыс ѓорн,
а может быть нет, и разговор их записывать решительно не стоит, ведь они так
хорошо друг друга  знали, что  могли говорить что  угодно, а это равносильно
тому, чтобы  вовсе не  говорить или  говорить  о глупейших  и  прозаичнейших
вещах: например, как готовить омлет или где  купить  в  ‹ондоне самые лучшие
ботинки, что, вынутое из  оправы, терЯет всЯкий блеск, тогда как оправленное
-  сиЯет  неслыханной красотой.  €  благодарЯ  мудрой  рачительности природы
современное  сознание уже  может  обходитьсЯ почти без Языка;  и  простейшее
выражение  сойдет,  раз  сходит  отсутствие  выражений;  и  самый  будничный
разговор  часто оказываетсЯ самым поэтичным, а самое  поэтичное -  это то  и
есть,  что  записать невозможно. Џо  каковым  причинам  мы  здесь и  оставим
большой пробел в знак того, что это место заполнено до краев.

     …ще несколько дней протекали в подобных беседах, и вот:
     -  Ћрландо,  любимаЯ, - начал  было  ел, когда  за  дверью послышалось
шарканье  и Ѓаскет, дворецкий,  ЯвилсЯ  с сообщением,  что  внизу  ждут двое
фараонов с приказом королевы.
     -  ‘юда их,  - кратко сказал елмердин, будто стоЯл у себЯ  на  юте,  и
занЯл   позицию  подле  камина,  невольно  заложив  руки   за  спину.   „вое
полицейских,  в бутылочных мундирах, с дубинками  у бедра, вошли и стали  по
стойке  "смирно".   Џокончив  с   формальностЯми,  они  передали  Ћрландо  в
собственные  руки, как им было предписано, документ  чрезвычайной  важности,
судЯ  по  сургучным  клЯксам,  лентам,  присЯгам  и  подписЯм  внушительного
свойства.
     Ћрландо пробежала бумагу глазами и затем с помощью указательного пальца
правой руки, выделила, как самые насущные, следующие факты.
     "‘удебным разбирательством установлено... - читала она, - кое-что в мою
пользу,  вот,  например... а кое-что нет. ’урецкий брак аннулировать (Я была
послом в Љонстантинополе,  ел, - поЯснила она). „етей  признать внебрачными
(Якобы у менЯ было трое сыновей  от  Џепиты, испанской  танцовщицы). ’ак что
они ничего не наследуют...  вот это прекрасно... Џол? Ђга!  —то насчет пола?
Њой  пол,  - прочитала  она  не без торжественности, - неоспоримо, без  тени
сомнениЯ  (Ђ? —то Я  тебе минуту назад говорила, ел?) объЯвлЯетсЯ  женским.
‘остоЯние, сим освобожденное от наложенного на него ареста, имеет переходить
моим наследникам и наследникам  вышеозначенных по мужской линии, в случае же
невступлениЯ в брак..." - Ќо тут слог закона ей надоел, и она сказала:
     - Ќо  невступлениЯ в  брак не ожидаетсЯ и отсутствиЯ наследников  тоже,
так что  остальное можно не читать, - после чего подмахнула свою подпись под
росчерком лорда Џальмерстона и с той минуты вошла  в неограниченное владение
своими титулами, домами и состоЯнием, каковое  заметно убавилось, так как на
разбирательство ушла  уйма денег,  и,  снова  бесконечно  знатнаЯ, она  была
теперь просто ужасно бедна.
     Љогда стал известен исход процесса (а слухи были куда расторопней,  чем
сменивший их телеграф), весь город ликовал.
     [‹ошадей  впрЯгли в кареты с  единственной  целью вывести  их погулЯть.
‹андо  и колЯски порожнЯком непрестанно катили  туда-сюда  по  •ай-стрит.  ‚
"Ѓыке" зачитывали  приветствиЯ.  ‚  "Ћлене"  сочинЯли  отклики.  ‹ондон  был
иллюминирован.  ‡олотые  ларцы выставлЯли в  надежно запертых горках. Њонеты
добросовестно  клали под камень. Ћсновывались больницы. Ћткрывались крысиные
и  воробьиные клубы. —учела турчанок  и  несчетного  множества  крестьЯнских
мальчишек  со  свисающей  изо рта ленточкой: "џ  подлый обманщик" - дюжинами
сжигали на рыночных площадЯх. ‘коро  дворцовые каурые пони протрусили к дому
Ћрландо с приказанием королевы ЯвитьсЯ нынче же к ужину и остатьсЯ  ночевать
во  дворце.  ‘тол Ћрландо,  как  и  в предыдущем случае, тонул под сугробами
приглашений  от графини ђ., леди Љ., леди  Џальмерстон,  маркизы  ‚., миссис
ѓладстон  и  прочих,  искавших  удовольствиЯ  ее  видеть  и  напоминавших  о
старинных свЯзЯх своих семейств с ее собственным, и  прочее, и прочее] - что
не  случайно  заключено в  квадратные скобки,  должным  образом  означающие,
насколько  преходЯщим  и  бренным  было все  это  длЯ  Ћрландо.  Ћна  просто
пропустила этот кусок  текста.  Ќа рыночных  площадЯх пылали костры,  а  она
бродила  по темным лесам наедине  с елмердином.  ‘тоЯла прелестнаЯ  погода,
деревьЯ  недвижно  простирали   над  ними  ветви,  и,  если  все-таки  падал
какой-нибудь лист,  он падал так медленно, что можно было полчаса наблюдать,
как он,  золотой и багрЯный, кружит в  воздухе, прежде  чем  упасть  к ногам
Ћрландо.
     - ђасскажи мне,  Њар,  - говорила она (тут  самое времЯ объЯснить, что,
когда  она  его  называла  по  первому  слогу  первого имени, она  бывала  в
мечтательном, влюбленном,  покладистом духе,  таком  домашнем,  разнеженном,
томном, будто пахуче полыхают поленьЯ, и вечер, но одеватьсЯ еще не пора,  и
за окном чуть заметнаЯ сырость, и  листьЯ блестЯт, но  соловей тем не менее,
пожалуй, заливаетсЯ среди азалий, и  на  дальних мызах лениво  перелаиваютсЯ
собаки,  кричит петух, - все это читатель должен вообразить  в ее голосе). -
ђасскажи мне, Њар, - говорила она, - про мыс ѓорн.
     € елмердин складывал на земле из  сухих листьев и нескольких улиточных
раковин небольшую модель мыса ѓорн.
     -  ’ут  север, - говорил он. - ’ут юг. ‚етер  приблизительно отсюда. Ќу
вот, а бриг направлЯетсЯ прЯмо на запад; мы только что  спустили крюйс-марс;
и видишь -  тут, где эта  трава,  - он входит в течение, ты  определишь, оно
помечено, - где моЯ карта и компас, боцман? Ђга! Ѓлагодарствуй. ‡начит, там,
где та раковина. ’ечение  гонит  его  правым галсом, так что нам надо спешно
спускать  кливер, не  то нас  кинет  на бакборт,  видишь,  где буковый лист,
потому что,  знаешь ли, душа моЯ...  - € он  продолжал в том  же роде, и она
ловила каждое слово, и правильно все понимала, и видела - то есть без всЯких
его объЯснений - свечение волн;  как льдинки позвЯкивают под вантами; как он
под  ревущим  ветром  карабкаетсЯ  на  топ-мачту;  там  рассуждает о судьбах
человечества; спускаетсЯ; пьет виски с содовой; сходит на  берег; попадаетсЯ
в сети  к  чернокожей  красотке;  раскаиваетсЯ;  размышлЯет об  этом; читает
ЏаскалЯ;  решает написать  что-нибудь  философическое;  покупает  обезьЯнку;
размышлЯет о том, в чем  цель  жизни; решает в пользу мыса ѓорн и так далее.
‚се это  и  еще тысЯчи разных вещей  понимала она из  его слов, и, когда она
отвечала:  "Ђх,  негритЯнки  -  они ведь  такие  соблазнительные"  - на  его
сообщение  о  том, что  у него  вышел  весь  запас  сухарей,  он  дивилсЯ  и
восхищалсЯ тем, как чудесно она его понимает.
     -  ’ы  положительно  убеждена,  что  ты  не  мужчина?  -  спрашивал  он
озабоченно, и она откликалась эхом:
     - Ќеужто ты не женщина? - € приходилось тут же это  доказывать.  Џотому
что каждый поражалсЯ мгновенности отклика, и длЯ каждого было открытием, что
женщина может  быть  откровенной  и  снисходительной, как мужчина, а мужчина
может  быть  странным  и чутким, как  женщина, и  необходимо  было тотчас же
подвергнуть это проверке.
     €  так  продолжали  они  говорить или, скорей,  понимать, -  что  стало
главным  в  искусстве  речи  в тот  век,  когда слова  ежедневно  скудеют  в
сравнении с идеЯми и слова "сухари все вышли" на самом деле означают поцелуй
с  негритЯнкой  в темноте, когда  ты  только  что в  десЯтый  раз  перечитал
философию епископа Ѓеркли. (Ђ отсюда следует, что лишь изощреннейшие мастера
стилЯ способны говорить правду, и, натолкнувшись  на  простого  односложного
автора, вы можете без малейших сомнений заключить, что беднЯга лжет.)
     ’ак они разговаривали; и потом, когда ноги ее совсем тонули в пЯтнистых
осенних листьЯх, Ћрландо вставала и одиноко  брела в глубь лесов, предоставЯ
Ѓонтропу одному совершенствовать модель мыса ѓорн из улиточных раковин.
     - Ѓонтроп, - говорила она, - Я ухожу. - Ђ когда она называет его вторым
именем - Ѓонтроп, это должно означать длЯ читателЯ, что ею овладело ощущение
сирости,  и оба  они  ей  кажутсЯ  точечками  в  пустыне, и  хочетсЯ  только
встретить смерть один на один, потому что  люди ведь мрут ежедневно, мрут за
обеденными столами или  так вот,  на воле, в осенних  лесах;  и  хоть костры
пылали и леди Џальмерстон и миссис „ерби ежедневно приглашали ее на обед, на
нее нападала жажда смерти,  и, когда она ему  говорила "Ѓонтроп",  на  самом
деле  она  говорила:  "џ  умерла",  и  уходила,  как  дух  бы  ушел,  сквозь
призрачно-бледные буки, и уплывала  глубоко в одиночество, словно  последний
звук, последнее движение - остыли и она вольна идти куда глаза глЯдЯт, - все
это должен услышать  читатель  в  ее голосе, когда она  говорит "Ѓонтроп", и
должен еще прибавить длЯ полноты картины, что и длЯ него самого оно означало
-  вот  тут уже мистика - отъединение, и замкнутость, и бестелесное хождение
по палубе брига в бездонных морЯх.
     —ерез несколько часов смерти вдруг сойка вскрикивала: "елмердин!" -  и
она наклонЯлась,  срывала один  из тех осенних  крокусов, которые  длЯ  иных
означают  просто  "крокус", и  только,  и вместе с сойкиным  пером,  синевой
сверху-вниз  просверкнувшим в буках,  прЯтала у  себЯ за  пазухой. Џотом она
звала: "елмердин!" - и слово, прострелив лес, разило его на месте, там, где
он сидел, сооружаЯ модели из травы и улиточных раковин. Ћн видел ее, слышал,
как  она  идет  к  нему с крокусом  и  сойкиным пером  за пазухой, и кричал:
"Ћрландо!" - это значило (тут  не следует забывать, что, когда Яркие краски,
синЯЯ с желтой например, смешиваютсЯ  у нас в глазах, часть этой красочности
переходит на наши  мысли), что гнутсЯ и качаютсЯ папоротники, словно  сквозь
них пробиваетсЯ что-то; и это оказываетсЯ затем кораблем под всеми парусами,
вздымающимсЯ, опадающим, заваливающимсЯ сонно, словно перед ним простираетсЯ
целый  год незакатного лета; и  корабль близитсЯ, зыбко покачиваЯсь, гордо и
праздно,  взлетает на  гребне волны, падает в лощину другой, и  уже он стоит
над тобою (а ты сидишь в своей утлой лодчонке и смотришь, и смотришь), и все
паруса трепещут  и вдруг  - что это?  -  падают  грудой  на палубу - вот как
Ћрландо сейчас падала рЯдом с ним на траву.
     ‚осемь или девЯть дней прошли таким образом, на десЯтый день, а  именно
26 октЯбрЯ,  Ћрландо  лежала в папоротнике, а  елмердин  декламировал елли
(которого  все  сочинениЯ  знал он наизусть), когда  лист,  лениво  начавший
падение  с верхушки бука, вдруг стремительно охлестнул  ноги Ћрландо. ‡а ним
последовал  второй лист и  третий. Ћрландо вздрогнула и  побледнела. ќто был
ветер.  елмердин -  но сейчас  уместней назвать  его Ѓонтропом - вскочил на
ноги.
     - ‚етер! - крикнул он.
     € вместе они бросились через лес (ветер на  бегу облеплЯл их листьЯми),
на большой  двор,  дальше,  малыми  дворами,  и слуги ошарашенно бросали кто
швабру,  кто скалку и кидались им вслед, и  вот добежали до часовни, и стали
зажигать  свечи, и  кто-то  скамью  опрокинул,  кто-то  свечу, наоборот,  по
ошибке,  задул.  ‡вонили в колокола.  ‘озывали людей. Ќаконец  ЯвилсЯ мистер
„аппер, на ходу надеваЯ  епитрахиль и  спрашиваЯ,  где  требник.  …му сунули
молитвенник королевы Њарии, он поискал-поискал, второпЯх листаЯ страницы,  и
сказал: "Њармадьюк Ѓонтроп  елмердин  и леди Ћрландо, станьте на колени"; и
они  стали,  и  темнели, светлели,  светлели,  темнели, когда  свет  и  тень
врывались по  очереди  в витражи, и сквозь грохот  несчетных  дверей, словно
одну о другую  колотили медные  плошки, то слабо,  то истошно рыдал орган, и
мистер „аппер, уже старенький старичок, пыталсЯ  перекричать грохот, но  его
не было слышно, и потом  на  мгновение  все затаилось,  и два слова, кажетсЯ
"пасть  смерти", отчеканились в тишине, и все дворовые протиснулись в дверь,
с  кнутами и граблЯми, и  кое-кто подпевал,  кое-кто молилсЯ, а потом  птица
забилась о  стекло, и грЯнул гром, и никто не расслышал, когда  было сказано
"повинуйтесь", и  не разглЯдел ничего,  кроме золотистого сполоха, когда  из
рук  в руки  передавалось кольцо. ‚се смешалось,  все ходуном  ходило. € они
поднЯлись  с  колен, и ревел орган,  играли молнии,  хлестал ливень,  и леди
Ћрландо, в  легоньком  платьице,  с  кольцом на пальце,  выбежала во  двор и
придержала раскачивающеесЯ стремЯ (конь был взнуздан, и пена была на боках),
помогаЯ супругу вскочить в седло, и  он вскочил одним махом, и конь поскакал
прочь, и  Ћрландо  кричала  вслед:  "Њармадьюк Ѓонтроп елмердин!"  -  и  он
отвечал  ей: "Ћрландо!" -  и слова эти Ястребами кружили меж звонниц,  выше,
выше, дальше, дальше, быстрей и быстрей кружили они, пока не  разбились и не
хлынули ливнем осколков на землю; и она пошла в комнаты.


ѓлава 6

     Ћрландо вошла в дом.  ‚се  было тихо.  ‚се спокойно. Ѓыли чернила, было
перо, был черновик ее стихов - дань вечности, прерваннаЯ на полуслове. Љогда
Ѓаскет и Ѓартоломью прервали  ее тогда с этой своей чайной  посудой, она как
раз  собиралась  сказать  - ничего  не  менЯетсЯ. € вот за  три  с половиной
секунды все  изменилось:  она  сломала лодыжку,  влюбилась,  вышла замуж  за
елмердина.
     Ћбручальное кольцо на пальце служило тому порукой. Љонечно,  она надела
его сама, до того еще,  как  встретилась с елмердином, но что тогда от него
было проку? Ђ сейчас она вертела и вертела кольцо, в суеверном благоговении,
бережно, боЯсь, как бы оно вдруг не соскользнуло.
     - Ћбручальные кольца носЯт  на безымЯнном пальце левой руки, -  сказала
она тоном затверживающего урок дитЯти, - чтобы от него был хоть какой-нибудь
прок.
     Ћна  произнесла это громко и, пожалуй, торжественней, чем  было  у  нее
заведено, будто хотела,  чтобы кто-нибудь, чьим мнением  она дорожит, мог ее
подслушать.  „а,  вот  наконец  она  и собралась  с  мыслЯми,  и  пора  было
призадуматьсЯ  о том,  как согласуетсЯ  ее  поведение с духом  времени.  Љак
посмотрЯт  на ее обручение с елмердином, на ее замужество? Ћна  нуждалась в
одобрении века. Љонечно, теперь она в своей тарелке. Џалец, с той самой ночи
на  болоте,  совсем почти  не свербит. €  однако - она не  могла отрицать  -
кой-какие сомнениЯ у нее оставались. Ћна  замужем, кто спорит; но, если твой
муж вечно носитсЯ вокруг мыса ѓорн, это что - замужество? …сли ты его любишь
- это замужество? …сли ты любишь других - это замужество? € наконец, если ты
по-прежнему только  и мечтаешь писать стихи - это замужество? ‘омнениЯ у нее
оставались.
     Ќо  ведь  это  можно  проверить.  Ћна  глЯнула на  кольцо.  ѓлЯнула  на
чернильницу.  Ќу  как?  Ќет, у нее не хватало  пороху. Ќо  ведь  надо.  Ќет,
невозможно решитьсЯ. —то  же  делать?  “пасть в  обморок,  если удастсЯ.  Ќо
никогда еще в жизни она себЯ не чувствовала так хорошо.
     - Ђ, плевать на все! - крикнула она почти со стародавним своим куражом.
- Ѓыла не была!
     €  с размаху вонзила  перо в чернильницу. Љ  величайшему ее  изумлению,
взрыва не последовало. Ћна вытащила перо.  Њокрое,  но с него не капало. Ћна
стала писать. ‘лова пошли  не сразу, но все же пошли.  Ћй!  „а есть  ли  тут
смысл  какой-нибудь? Ћна ужасно испугалась, как бы перо опЯть не взЯлось  за
свои сумасшедшие коленца. Џрочитала:

     ЊедвЯной росною тропой
     Ѓреду меж диких бальзаминов,
     —то отрешенны и нежны,
     Љак ласки нильской девы дальней.

     €  вдруг она  почувствовала, как некаЯ сила  (напомним, мы имеем дело с
таинственнейшими проЯвлениЯми человеческой природы),  читавшаЯ  у нее  из-за
спины,  схватила ее за руку.  ‘топ. ЊедвЯнаЯ тропа - говорила эта сила,  как
гувернантка возвращаетсЯ  с  линейкой к  началу текста  - вполне  приемлема;
нежные дикие  бальзамины -  куда ни шло; отрешенны - про цветы? - несколько,
пожалуй, чересчур, но ‚ордсворт, кстати, как раз  бы, глЯдишь, и одобрил; но
эта дева? дева-то при чем?  “ вас муж на мысе ѓорн, вы говорите? Ђ, ну тогда
извините, милочка.
     € дух времени ушел своей дорогой.
     Ћрландо теперь в душе (все это происходит в  душе, в  душе) смотрела на
дух своего времени с  глубоким почтением, какое,  например - мы не говорим о
масштабах, -  путешественник, помнЯщий о  запретных сигарах  в недрах своего
чемодана,  выказывает таможеннику, любезно ставЯщему мелком закорючку на его
крышке. Џотому что  она  была  отнюдь не убеждена, что, поройсЯ  дух времени
потщательней  у  нее   в  голове,  он  бы  там  не   нашарил  совершеннейшей
контрабанды,  за которую  ей полагалось платить  немалую пошлину. Ћна просто
ловко отделалась.  Џросто ухитрилась, польстив  этому  самому  духу времени,
надев на палец кольцо, подобрав на болоте мужа, любЯ природу и не будучи  ни
сатириком, ни циником, ни психологом, - уж такой бы товар обнаружилсЯ сразу!
-  успешно пройти досмотр.  € она испустила  глубокий  вздох облегчениЯ,  и,
между прочим, не  зрЯ, потому  что отношениЯ сочинителЯ  с  духом  времени -
самого деликатного  свойства и длЯ сочинителЯ зависит от них весь его успех.
Ћрландо,  в общем, очень славно устроилась:  ей  ни приходилось ни воевать с
духом  времени,  ни ломать  себЯ  ему в  угоду; она с ним  была заодно  и  -
оставалась собой. € следственно,  могла писать,  и  писала. Џисала.  Џисала.
Џисала.

     Ѓыло  это  в  ноЯбре. Џосле  ноЯбрЯ  наступает  декабрь.  Џотом Январь,
февраль,  март и  -  апрель. Џосле апрелЯ начинаетсЯ  май. „алее идут  июнь,
июль,  август. Џотом  сентЯбрь. Џотом октЯбрь  и  -  снова  у нас ноЯбрь, и,
значит, прошел целый год.
     ’акой метод описаниЯ биографии, при  бесспорных своих преимуществах,  в
чем-то, может быть, не  вполне  убедителен,  и,  если мы будем и дальше  его
придерживатьсЯ,  читатель вправе  нам  попенЯть,  что, мол,  и  сам  бы  мог
цитировать календарь и сэкономить - уж неизвестно какую там сумму сочтет наш
издатель  уместным  назначить  за  нашу  книжку.  Ќо  что  прикажете  делать
биографу, когда персонаж его сталкиваетсЯ с такой  незадачей,  как вот у нас
сейчас Ћрландо? ‚се, с чьим мнением стоит считатьсЯ, согласились на том, что
жизнь - единственный предмет, достойный пера биографа или романиста; а жизнь
- постановили те же авторитеты  - ничего не имеет общего с тем, чтобы сидеть
на стуле  и думать. Њыслить  и жить - два полЯрно противоположных занЯтиЯ. Ђ
потому - раз Ћрландо сейчас  только и делает, что  сидит на стуле и думает -
нам ничего другого не остаетсЯ, как  цитировать календарь, перебирать четки,
сморкатьсЯ, ворошить  огонь и смотреть  в окно,  покамест ей это не надоест.
Ћрландо сидела так тихо, что можно было услышать, как падает на пол булавка.
€ хоть бы упала!  ‚се  бы  жизнь! €ли вспорхнула в  окно, например, бабочка,
обосновалась бы  у нее на стуле.  ’оже стоит  писать.  €ли, скажем,  Ћрландо
вскакивает и прихлопывает осу. ’ут уж хватай перо и  строчи. Џусть и осиное,
а как-никак кровопролитие. € хотЯ убиение осы -  сущаЯ ерунда по сравнению с
убиением человека, и то романисту или биографу оно все приЯтней, чем это вот
сплошное  витание  в облаках, эти раздумьЯ;  это сидение  с утра до вечера с
сигаретой,   листом  бумаги,  пером  и  чернильницей.  Ђх,  если   бы  герои
жизнеописаний, посетуем мы  наконец (ибо  терпение наше на  исходе), уделЯли
побольше вниманиЯ своим  биографам!  ‘огласитесь, прескучно же смотреть, как
твой предмет, на который ухлопано столько сил и хлопот, совершенно отбившись
от  рук,  наслаждаетсЯ -  чему  свидетельством вздохи и ахи, то пунцовые, то
бледные  щеки,  глаза  то сиЯющие,  как  фонари,  то  изнуренно-блеклые, как
рассветы;  ну не  унизительнейшее ли, согласитесь, занЯтие  -  смотреть, как
перед тобой разыгрываетсЯ богатейшаЯ пантомима, а ты-то знаешь, что в основе
лежит совершеннейший вздор - мысль, воображение, не более?
     Ќо  Ћрландо  была  женщина - это,  между  прочим, подтвердил  сам  лорд
Џальмерстон.  Ђ  когда  мы  занЯты  жизнеописанием  женщины,  мы  можем, это
общеизвестно, уже не настаивать на действии, а заменить его любовью. ‹юбовь,
как сказал поэт, - это всЯ жизнь, это главное призвание женщины. Ђ стоит нам
только  глЯнуть на Ћрландо, пишущую за своим столом, мы тотчас убедимсЯ, что
ни одна женщина не была лучше  приспособлена длЯ этого призваниЯ. € конечно,
раз она женщина, и  женщина  красиваЯ,  женщина  во  цвете  лет,  она  скоро
наскучит этим  дурацким писанием  и  думаньем  и приметсЯ думать, положим, о
леснике  (а когда женщина думает о леснике, никого уже не возмущает думающаЯ
женщина). € она напишет записочку (а  когда женщина пишет записочку, пишущаЯ
женщина  тоже никого  не  возмущает). € назначит ему свидание  в  воскресный
предвечерний час; и воскресный  предвечерний час настанет, и лесник свистнет
у  нее  под окном  - что, вместе взЯтое, и  составлЯет ведь самое содержание
жизни и единственный достойный сюжет длЯ романа. € неужели  Ћрландо не могла
чем-нибудь подобным занЯтьсЯ? “вы и ах - ничем таким Ћрландо  не занималась.
„олжно ли  это означать,  что Ћрландо была  одним  из тех чудищ, которые  не
способны  любить?  Ћна  была добра  к  собакам, предана  друзьЯм, бесконечно
великодушна к десЯткам обнищалых поэтов, имела страсть к поэзии. Ќо  любовь,
по определению мужчин-романистов, - а кто посмеет спорить, что им  и карты в
руки? - ничего  общего не  имеет  с добротой,  преданностью,  великодушием и
поэзией. ‹юбить -  это значит скользнуть из юбки и... „а что уж там, кто  не
знает, что такое любить?  Ќу и как же насчет этого у Ћрландо? ‘праведливости
ради мы  вынуждены признатьсЯ  - вот то-то  и оно,  что никак. Ќо если герой
жизнеописаниЯ не желает ни любить, ни убивать, а только воображать и думать,
мы  смело можем счесть  его (или  ее)  бездушным трупом  и  поставить на ней
крест.
     …динственное, что нам теперь остаетсЯ, - выглЯнуть в окно. ’ам воробьи,
скворцы,  уйма  голубей  и несколько  грачей - и  каждый занЯт своим  делом.
Љто-то находит червЯчка, кто-то улитку. Љто-то вспархивает на  ветку; кто-то
прогуливаетсЯ  по  травке. ‚от по двору проходит  слуга  в  суконном зеленом
фартуке.  ‚озможно, у  него  роман с  какой-нибудь горничной,  но сейчас, во
дворе, вещественных  доказательств нам  не  предложено, и  потому  мы  можем
только  надеЯтьсЯ  на лучшее  и  оставить этот предмет.  ’учки, жиденькие  и
пухлые,  плывут   в  вышине,  вызываЯ  в   окраске   травы  перемены.  ‘воим
непостижимым способом  отмечают времЯ солнечные часы. Ќаш ум  один за другим
перебирает  вопросы, праздные,  тщетные,  насчет этой самой жизни.  †изнь  -
выпевает он  или,  скорее, мурлычет, как вскипающий чайник,  - жизнь-жизнь -
что ты такое?  ‘вет или тьма? ‘уконный ли  фартук лакеЯ, тень ли  скворца на
траве?
     „авайте же пойдем, исследуем летнее утро, когда все с ума сходит вот по
этой вишне в цвету, вот по этой пчеле. €, мЯмлЯ и хмыкаЯ, давайте-ка спросим
скворца  (он  птичка общительней жаворонка),  что  думает он,  сидЯ  на краю
мусорного Ящика и склевываЯ с прутика судомойкины очески? —то такое жизнь? -
спросим мы, облокотЯсь на  калитку.  †изнь!  †изнь! †изнь! -  кричит птичка,
будто слышит нас и точно знает, что кроетсЯ за нашей противной манерой вечно
ко  всем  приставать  с  вопросами,  повсюду  совать  свой  нос и  ощипывать
маргаритку,  как заведено  у  писателей,  когда  они не  знают,  что  дальше
сказать.  џвлЯютсЯ тогда  ко  мне,  говорит птичка,  и спрашивают, что такое
жизнь. †изнь! †изнь! †изнь!
     Њы  шлепаем  дальше,  заболоченной  тропкой,  вверх, вверх,  на  бровку
винно-синей, лилово-сизой горы, и  там бросаемсЯ ничком, и дремлем,  и видим
кузнечика, он везет соломинку к себе домой, в лощину. € он говорит, кузнечик
(если этому пиликанью можно  дать свЯщенное и  нежное  имЯ речи): жизнь,  он
говорит,  есть  труд,  - или  нам это только  мерещитсЯ  в  его  пропыленном
стрекоте? €  муравей  соглашаетсЯ с ним, и пчела, но если мы еще полежим, до
вечера,  и  зададим  этот  же  вопрос  мотылькам,  украдкой  скользЯщим  меж
бледнеющих колокольчиков, о, они нам такого нашепчут, чего и от  телеграфных
проводов не услышишь в снежный буран; хиханьки-хаханьки,  смехота,  смехота,
говорЯт мотыльки.
     ђасспросив людей, и птиц, и насекомых, потому что рыбы - так утверждают
те, кто годами жил одиноко  в  зеленых  гротах,  чтобы их послушать,  - рыбы
никогда не  говорЯт про то, что такое жизнь, хотЯ, возможно, и знают, - всех
расспросив  и  ни  чуточки не поумнев, а став только  старше и суше (а  ведь
когда-то  молили,  кажетсЯ,   о  даре   запечатлеть   в  книге  нечто  столь
драгоценное,  вечное,  чтобы сразу  можно  поклЯстьсЯ: вот  он, смысл жизни,
вот!), мы  вынуждены  воротитьсЯ  домой  и  со  всей откровенностью объЯвить
читателю, который трепетно дожидаетсЯ нашего ответа о том, что  такое жизнь,
- увы, мы не знаем.

     ‚ эту секунду, и в самый как раз момент,  чтоб книга совсем не зачахла,
Ћрландо  оттолкнула  стул,  потЯнулась,  бросила  перо,  подошла  к  окну  и
крикнула: "Ќу хватит!"
     Ћна чуть не упала, такое  невероЯтное  зрелище представилось  ее взору.
Џеред ней был сад, были кое-какие птицы. Њир существовал, как всегда. ‚се то
времЯ, что она писала, мир продолжал существовать.
     - “мри Я, и все осталось бы по-прежнему! - вскричала Ћрландо.
     —увства  ее  были  так  обострены, что  ей  даже  показалось,  что  она
растворилась, исчезла, а может быть, она  и в  самом деле потерЯла сознание.
Њгновение она смотрела на прелестный, равнодушный вид расширенными  глазами.
Ќаконец   несколько   необычное   обстоЯтельство   ее   заставило  очнутьсЯ.
Њанускрипт, покоившийсЯ у  ее сердца, вдруг начал битьсЯ, как живой, и - что
еще удивительней и доказывает,  какаЯ близкаЯ существовала меж  ними свЯзь -
Ћрландо,  склонив к нему голову, разобрала, что он говорит. Ћн хочет,  чтобы
его прочитали.  Ћн умрет на ее груди,  если его не прочтут. ‚первые  в жизни
она  ополчилась  против  природы.  Ѓорзых  и  розовых  кустов   было  вокруг
предостаточно. Ќо ни борзые,  ни розы читать не умеют. Ќикогда прежде она не
задумывалась  над  этой  досадной  промашкой  ЏровидениЯ. ќтой  способностью
наделены только  люди. ‹юди  ей вдруг понадобились позарез. Ћна позвонила  в
колокольчик. Џриказала подать карету, чтобы тотчас катить в ‹ондон.
     - Ђккурат на одиннадцать сорок  пЯть поспеете, миледи, - сказал Ѓаскет.
Ћрландо,  и   не  подозревавшаЯ  об  изобретении  паровоза,  была  настолько
поглощена  страданиЯми  существа,  которое,  не  будучи  ею  самой,  однако,
полностью от  нее  зависело, что села в  вагон  и  дала окутать  свои колени
пледом,  не   подарив  ни  единой  мыслью  это  "поразительное  изобретение,
совершенно  преобразившее  (утверждают историки)  лицо  …вропы за  последние
двадцать лет" (что случаетсЯ куда чаще, чем историки полагают). Ћна заметила
только  кошмарную грЯзь,  дикий грохот и  то, что  окна заедает. ЏоглощеннаЯ
своими мыслЯми,  она меньше  чем  за час домчалась до  ‹ондона и  стоЯла  на
платформе —аринг-кросс, не знаЯ, куда податьсЯ.
     ‘тарый  дом в  Ѓлэкфрайерзе, где  провела она столько  приЯтных дней  в
восемнадцатом веке, был теперь продан, частью Ђрмии спасениЯ, частью фабрике
зонтиков. Ћна купила  новый, в Њэйфэре,  -  чистый, удобный,  в самом центре
модного  света, но  в Њэйфэре разве избавишь стихи от томлениЯ?  ‘лава Ѓогу,
думала  она, вспоминаЯ блеск сиЯтельных женских глаз и симметрию  сиЯтельных
же  мужских ног,  на  чтение они  там  не  слишком  налегают.  ‚едь было  бы
мучительно жаль. ‚от и дом леди ђ. ’ам,  без сомнениЯ, ведутсЯ те же беседы.
‚озможно, подагра переместилась из  левой в  правую ногу генерала. Њистер ‹.
две недели гостил уже не у ’., а у Њ. ‚ойдет, разумеетсЯ, мистер Џоп. Ђх, но
мистер Џоп же умер. € кто там теперь блистает умом? - думала она, но такое у
швейцара не спросишь, и она двинулась дальше. ‚ уши ей хлынул звон несчетных
колокольцев  на головах у бесчисленных лошадей. ”лотилиЯ престранных  Ящиков
на колесах катила вдоль тротуара. Ћрландо  вышла на ‘трэнд. ум сделалсЯ еще
невообразимей.  ‘редства  передвижениЯ  всевозможных  размеров,  запрЯженные
кровными   рысаками,   запрЯженные   ломовиками,  где   влекущими   одинокую
торжественную  вдовицу,   где  до  отказа  набитые  носителЯми  цилиндров  и
бакенбард,  смешались  в  дикой  неразберихе.  ѓлазу,  привычному  к  ровным
просторам  страниц,  казалось, что кареты, тележки и омнибусы в непримиримом
раздоре;  препротивной какофонией  казалсЯ ушам, настроенным  на скрип пера,
уличный  грохот.  Ќа  мостовой  Яблоку  было  негде  упасть.  Џотоки  людей,
толкавшихсЯ  и теснЯщих  себе  подобных,  грохочущие,  трЯские  экипажи  - с
безмерной прытью  проносились  на  восток и на запад. ‚доль тротуаров стоЯли
мужчины  с лотками  игрушек  и орали. Ќа  углах сидели с  корзинами весенних
цветов и орали женщины. Њальчишки выскакивали из-за лошадиных морд, тЯнули к
ним  печатные листы и орали:  "Љатастрофа!  Љатастрофа!" Ћрландо решила, что
попала  в ‹ондон  в переломный  длЯ  нации  час, вот  только счастливый  или
трагический - она сказать не умела. Ћна тревожно вглЯдывалась в прохожих. Ќо
еще  больше  запуталась.  ‚от  идет,  например,  человек,  лицо  перекошено,
бормочет  про себЯ, будто  только что узнал непереносимую новость.  Ђ за ним
проталкиваетсЯ  лихой  толстЯк,  веселЯщийсЯ,  как на  гулЯнье.  Џришлось ей
прийти к заключению, что во всем этом нет ни складу ни ладу. Љаждый мужчина,
каждаЯ женщина занЯты только собой. € куда тут пойдешь?
     Ћна шла дальше, уже ни  о чем не думаЯ, из улицы в улицу, мимо огромных
витрин,  заваленных зеркалами и сумками, халатиками и цветами, и удочками, и
корзинками длЯ  пикников;  и ткани  всех возможных  тонов  и расцветок  были
перевиты  лентами,  украшены  гирлЯндами  и воздушными  шарами.  €ногда  она
проходила вдоль рЯда степенных особнЯков, пронумерованных по порЯдку - один,
два,  три,  и  так далее  до двухсотого или  трехсотого  номера,  решительно
неразличимых:  две колонны, шесть  ступенек, и аккуратно  задернуты шторы, и
накрыт длЯ семейного обеда  стол, и в одно  окно устремлЯет  взор попугай, и
слуга  выглЯдывает  из другого, - пока голова у нее не начинала кружитьсЯ от
однообразиЯ. Ћна выходила на широкие площади с черными, блистающими статуЯми
дородных  мужчин  в  наглухо  застегнутых  мундирах,  с  гарцующими  конЯми,
вздымающимисЯ  колоннами, взлетающими фонтанами  и вспархивающими  голубЯми.
ла, шла, шла по тротуарам,  мимо  домов и вдруг ужасно проголодалась;  и на
груди у нее что-то затрепетало с упреком: совсем, мол,  менЯ забыла. ќто был
манускрипт поэмы "„уб".
     Ћна устыдилась собственной невнимательности. €  застыла на месте. ђЯдом
не было  ни единой кареты. “лица,  широкаЯ и  красиваЯ, была,  на удивление,
пуста.  ’олько  какой-то  пожилой  господин  шел  навстречу.  —то-то  смутно
знакомое почудилось ей в этой походке. Љогда он приблизилсЯ, она понЯла, что
решительно где-то она его  уже видела. Ќо  где? Љогда? Ќеужто этот вальЯжный
щеголь  с  тросточкой и  цветком в  петлице, с розовой  сдобной физиономией,
седыми расчесанными бакенбардами, неужто это - ѓосподи Ѓоже! Ќу да -  это же
он, ее старый, очень старый друг Ќик ѓрин!
     ‚ то же мгновение он на нее посмотрел - вспомнил - узнал.
     - ‹еди Ћрландо! - крикнул он, чуть пыль не метЯ цилиндром.
     - ‘эр Ќиколас! - отвечала  она.  €бо по каким-то оттенкам в его повадке
тотчас угадала, что подлый бумагомарака,  во временЯ королевы …лизаветы ее и
многих  других донимавший разносами,  теперь преуспел, выбилсЯ  в люди, стал
сэром и Ѓог знает кем еще впридачу.
     ‘нова  раскланЯвшись,  он  призналсЯ,  что умозаключениЯ  ее  верны: он
пожалован  в рыцарство; он доктор  литературы; автор двух десЯтков томов,  -
проще сказать, влиЯтельнейший критик викторианской эпохи.
     ‘транный  вихрь  чувств охватил  ее при виде человека, некогда  ей  так
досаждавшего. Ќеужто это тот самый  противный тип, который прожигал ей ковер
сигарами,  жарил  сыр  в  итальЯнском  камине  и  рассказывал  такие веселые
побасенки про  Њарло и прочих, что  девЯть ночей  из десЯти они  не ложились
спать до рассвета? ‘ейчас он изЯщно облачен в серую визитку; пунцоваЯ роза в
петлице; серые замшевые перчатки в  тон. Ќо покуда она продолжала  дивитьсЯ,
он отвесил  ей новый глубокий  поклон и спросил, не  окажет ли она ему честь
вместе с ним отобедать? ‘ поклонами, пожалуй, он самую малость пересолил, но
честное стремление разыгрывать истинного аристократа было похвально. ‚се еще
дивЯсь,  она вошла следом за ним в роскошный ресторан: красный бархат, белые
скатерти, серебрЯные приборы, - как непохоже было все это на прежние таверны
и кофейни с землЯным полом, деревЯнными скамьЯми, кружками пунша и шоколада,
газетами и плевательницами. Ћн  аккуратно положил перчатки рЯдом с собою  на
стол. Ќеужто -  он?  Ќогти чистые -  а  были ведь  в дюйм длиною. Џодбородок
выбрит - а был ведь вечно в щетине.  ‡олотые запонки - а вечно ведь полоскал
в   супе   обтрепанные  обшлаги.  €  только  когда  он   заказывал  вино,  с
увлеченностью,  отдававшей  прежним   его  благоволением  к  мальвазии,  она
удостоверилась, что перед нею тот же самый человек.
     - Ђх, - сказал  он с легким и довольно, впрочем, уютным  вздохом. - Ђх,
сударынЯ, минул великий век литературы.  Њарло, експир, Ѓен „жонсон - то-то
были гиганты. „райден, Џоп, Ђддисон - то-то были герои. ‚се,  все перемерли.
€ на  кого же нас оставили? ’еннисон,  Ѓраунинг, Љарлейль! - ‚ тоне его было
безмерное презрение. - —то греха таить,  -  сказал  он,  наливаЯ себе стакан
вина, - наши молодые  сочинители все на  жалованье у книгопродавцев.  ѓотовы
сострЯпать  любой вздор, лишь  бы оплатить счета своих портных.  ќто век,  -
говорил  он,  налегаЯ на закуски,  - вычурных метафор и диких опытов, ничего
такого елизаветинцы бы и секунды не потерпели.
     -   Ќет,   сударынЯ,  -   продолжал  он,   одобрЯЯ  turbot  au  gratin,
предоставленный  официантом  на  его  рассмотрение,  -  великие  дни  поэзии
миновали.  Њы живем во времена упадка. Ѓудем  же дорожить  прошлым и  честью
воздадим тем авторам - немного их уже осталось, - которые  берут  античность
за образец и пишут не ради презренной  пользы, но ради... - ’ут Ћрландо чуть
не  крикнула  "ѓлор!" Ћна  могла  побитьсЯ о заклад,  что  те  же точно речи
слышала она от него триста лет назад. €мена, конечно, были другие - но смысл
тот же самый. Ќик ѓрин ничуть не изменилсЯ, несмотрЯ на все свои регалии. Ќо
все-таки что-то  изменилось. € покуда он распространЯлсЯ  о том, как следует
принимать за  образец Ђддисона  (прежде, помнитсЯ, это  был  –ицерон) и как,
валЯЯсь в  постели  поутру (приЯтно думать, что таковую возможность ему дает
аккуратно  ею  выплачиваемый пенсион),  повертев  на  Языке лучшие  творениЯ
лучших  авторов  - с часок, не меньше, - прежде  чем взЯтьсЯ  за перо,  дабы
предварительно отрешитьсЯ от  современной  пошлости  и очистить бедную  нашу
родную речь (в Ђмерике побывал, не иначе) от плачевного засорениЯ... Џока он
продолжал  в том же духе, как  разливалсЯ ѓрин  триста  лет  назад, она себЯ
спрашивала, что же в нем все-таки изменилось? Ћн  расплылсЯ, но  ему уже под
семьдесЯт; приобрел лоск: литература,  видно, кормит неплохо; но улетучилась
прежнЯЯ  неуемнаЯ  живость.  ђечь  его,  пусть  блестЯщаЯ,  лишилась   былой
безоглЯдности  и  свободы.  ђазумеетсЯ,   "мой   дорогой  друг   Џоп",  "мой
прославленный  друг  Ђддисон"  поминались  на каждом  шагу,  но была  в  нем
удручающаЯ  добропорЯдочность, и  он почему-то  предпочитал  доводить  до ее
сведениЯ высказываниЯ  ее собственной близкой  родни,  чем  тешить  ее,  как
бывало, дикими сплетнЯми о жизни поэтов.
     Ћрландо  испытывала непостижимое разочарование. ‚се эти годы она думала
о литературе (ее уединенность, положение и пол  могут ей служить извинением)
как  о  чем-то  буйном,  как  ветер, горЯчем, как пламЯ,  и мгновенном,  как
молниЯ; о чем-то мерцающем, безотчетном, внезапном;  а оказалось, литература
- это пожилой господин в  серой визитке, рассуждающий о герцогинЯх.  Ћна так
резко  расстроилась, что на груди у нее отскочила  какаЯ-то пуговка,  не  то
крючок, платье расстегнулось, и на стол вывалилась поэма "„уб".
     -  Њанускрипт! - воскликнул сэр Ќиколас, надеваЯ свое золотое пенсне. -
‹юбопытно, любопытно, чрезвычайно  любопытно!  ђазрешите-ка глЯнуть. - € вот
снова, лет  через  триста,  Ќиколас ѓрин взЯл поэму Ћрландо и, положив между
кофейными чашками и ликерными  рюмками, принЯлсЯ  изучать. Џриговор, однако,
сейчас  был  вовсе  не  тот,  что некогда.  ќто ему  напоминает, говорил он,
переворачиваЯ  страницы,  Ђддисонова  "Љатона". Џожалуй, даже лучше  "‚ремен
года" ’омсона. Ќи  следа, должен он благодарно  признать,  этого новомодного
духа. ‡аметно  уважение к истине, к природе, к законам человеческого сердца,
столь  редкое, увы,  в наш век скандальной  эксцентричности. ђазумеетсЯ, это
нужно немедленно опубликовать.
     Ћрландо его просто не понимала. Ћбычно она носит манускрипт с собою, за
пазухой. €деЯ заметно потешила Ќиколаса ѓрина.
     - Ђ что о наваре - как порешим? - уже по-свойски спросил он.
     Њысль  Ћрландо  метнулась к ѓенриху  Ѓурбону и  судьбе  Ќаварры  с  тех
времен.
     ‘эр  Ќиколас совершенно  развеселилсЯ. Ћн  объЯснил, что  имел в  виду,
конечно   же,   гонорар;   господа...   (тут   были   названы   известнейшие
книгоиздатели)  будут  рады, если он  только им черкнет пару строк, включить
эту книгу в свой каталог. Ћн, возможно, сумеет устроить ей прибыток в десЯть
процентов с экземплЯра до двух  тысЯч  включительно и вплоть до пЯтнадцати -
при   большем  тираже.   —то  до   рецензентов,  он  лично   готов  черкнуть
строчку-другую   такому-то,  он  из  самых   влиЯтельных;  ну  а   кое-какие
комплименты,  знаете,  расхвалить стишки издателевой супруги, - это он берет
на  себЯ.  Ћн  снесетсЯ... €  так далее.  Ћрландо не  понимала  ни звука  и,
наученнаЯ прежним горьким опытом общениЯ с ним, не очень-то развешивала уши,
но  ей  ничего  не  оставалось,  как  покоритьсЯ  этому напору  и  страстной
потребности  самой  поэмы. €  вот сэр  Ќиколас превратил  испЯтнанный кровью
сверток в аккуратный пакет, распластал в нагрудном кармане; и  после долгого
обмена любезностЯми они расстались.
     Ћрландо пошла дальше по улице. Џоэмы при ней уже  не было - она ощущала
пустоту на груди, - и делать ей теперь было нечего, только думать, о  чем ей
захочетсЯ - например, о  том, какие  великие перемены в  судьбе могут теперь
произойти.  ‚от  она  идет  по  ‘ент-„жейм-стрит,  замужнЯЯ дама,  на пальце
кольцо;  там,  где прежде  была кофейнЯ,  нынче  ресторан;  сейчас  половина
четвертого пополудни; солнце сиЯет; вон три  голубка; а вот и дворнЯга;  две
пролетки; ландо.  ’ак  что  такое  †изнь? Њысль застучала у  нее  в  голове,
неистово,  внезапно  (разве  что  старый ѓрин  как-то  смог  послужить  тому
причиной). Ђ здесь нужно заметить - и пусть уж читатель сам решает, достойны
похвалы  или порицаниЯ такие  отношениЯ  с  супругом  (находившимсЯ  на мысе
ѓорн), - что всЯкий раз, когда ей в голову внезапно  ударЯла мысль,  она тут
же кидалась  на  ближайший  телеграф и  посылала мужу  телеграмму.  ’елеграф
оказалсЯ  как  раз  под рукой.  "Ѓог мой ел, - телеграфировала она, - жизнь
литература  ѓрин  подхалим".  ’ут  она  перешла   на  изобретенный  ими  длЯ
собственных  надобностей  шифр,   способный  передать  в  одном-двух  словах
сложнейшее душевное состоЯние, да так, что бы телеграфист ничего не понЯл, и
прибавила: "’амаган Њракибом",  всему подводЯ исчерпывающий итог. €бо ее  не
только  глубоко впечатлило утрешнее происшествие,  но  - читатель, возможно,
это заметил -  Ћрландо становилась взрослее, что не означает непременно, что
она  становилась лучше, и "’амаган Њракибом" как раз  отражал то  сложнейшее
душевное состоЯние, о котором читатель, если предоставит к нашим услугам все
свои умственные способности, может догадатьсЯ и сам.
     ‚ ближайшие часы на ее телеграмму не могло  быть ответа; в самом  деле,
решила она, глЯнув в небо, по которому быстро пропархивали облака, возможно,
на мысе ѓорн сейчас бурЯ, и муж  ее скорей всего на  топ-мачте, или обрубает
обветшалый рангоут, или даже он сейчас, с  последним сухарем, один на плоту.
€ она решила убить времЯ в соседней лавке,  каковаЯ оказалась  столь обычной
длЯ нашей эпохи лавкой, что ее не стоило бы и описывать, если  бы она так не
поразила Ћрландо: в лавке  торговали  книгами. ‚сю свою жизнь  Ћрландо имела
дело  с  манускриптами  - держала в  руках  грубые  бурые листы,  исписанные
темными  закорючками ‘пенсера,  видела рукописи Њильтона и  експира.  “ нее
хранилось немало ин-кварто и ин-фолио, часто содержавших сонет в ее честь, а
то, бывало,  и локон. Ќо эти несчетные томики, Яркие, одинаковые, непрочные,
бесконечно ее удивлЯли. ‚се сочинениЯ експира стоили полкроны и умещались в
кармане. Џрочесть их не представлЯлось возможным при столь мелкой печати, но
все  равно -  что за чудо! "‘очинениЯ" - сочинениЯ всех писателей, каких она
знала, о  каких слышала, и еще многих, многих  других  заполнЯли  от краЯ до
краЯ длинные полки. Ќа  столах и на стульЯх  громоздились еще "сочинениЯ", и
эти,  она  обнаружила,  полистав  страницы, часто  были  сочинениЯ  о других
сочинениЯх сэра Ќиколаса и еще многих других, которых  она по неведению, раз
их напечатали и  переплели, тоже зачислила в гении. Ћна наказала изумленному
книгопродавцу прислать ей все сколько-нибудь стоЯщее и вышла из лавки.
     Ћна свернула в ѓайд-парк, знакомый ей исстари (вон под тем расщепленным
вЯзом упал, помнитсЯ, герцог ѓамильтон, насквозь пронзенный лордом Њуном), и
губы  ее, часто этим  грешившие,  стали складывать в дурацкую песенку  слова
телеграммы: жизнь -  литература - ѓрин - подхалим - ’амаган  - Њракибом, так
что  несколько  парковых сторожей поглЯдели на  нее с опаской и склонЯлись к
положительному мнению  о  ее здравом  уме,  только  разглЯдев у  нее  на шее
жемчужное ожерелье. Ћна захватила в книжной лавке  пачку газет и журналов и,
наконец  устроившись  под  вЯзом,  обложившись  ими,  принЯлась  старательно
изучать  благородное искусство  прозы  в  исполнении  этих мастеров.  ‚  ней
оставалось еще много наивного: даже в расплывчатости газетной печати мнилось
ей что-то свЯщенное. ‹ежа опираЯсь  на локоть,  она взЯлась  за  статью сэра
Ќиколаса о сочинениЯх  человека,  которого знавала когда-то: „жона „онна. Ќо
она нечаЯнно расположилась у самого ‘ерпантина. ‹ай несчетных собак звенел у
нее в  ушах. ‚округ непрестанно шуршали колеса. Ќад головой вздыхала листва.
’о и  дело оборчатаЯ юбка  в сопровождении пары литых Ярко-красных  брючин у
самого  ее  носа пересекала  траву.  ђаз  гигантский  резиновый мЯч угодил в
газету. ‘инее, оранжевое, лиловое, красное врывалось сквозь прорехи в листве
и заигрывало  с  изумрудом у нее на пальце. Ћна  отвлекалась. ’о посмотрит в
газету,  то  в  небо;  то  вниз  посмотрит,  то  вверх.  †изнь?  ‹итература?
Џеревоплотить одно в другое? Ќо это ведь  чудовищно трудно! Ђ как бы - опЯть
эти Ярко-красные брючины, -  а как бы это  выразил, например, Ђддисон?  ‚от,
пожалуйста - две собаки, и обе на задних лапах,  -  как бы,  скажем, передал
это ‹эм? Ћна читала сэра Ќиколаса и его приЯтелей (когда ее не отвлекали), и
у нее создалось впечатление - она встала и прошлась по травке, - впечатление
- очень  неприЯтное впечатление,  - что никогда, никогда не следует выражать
собственных мыслей.  (Ћна  стоЯла на берегу  ‘ерпантина. Ћн отливал свинцом;
паучками скользили от берега к берегу лодки.) Ћни создают  впечатление,  что
каждый обЯзан вечно, вечно писать, как кто-то  другой. (‘лезы накипали у нее
в глазах.) Ќет, правда,  думала она, подпихиваЯ ногой игрушечную лодочку, Я,
конечно, так не сумею  (тут статьЯ сэра Ќиколаса, как это со статьЯми бывает
через десЯть минут  по прочтении, встала у нее  перед глазами,  всЯ целиком,
вместе с комнатой сэра  Ќиколаса, его лицом, его кошкой, письменным столом и
освещением днЯ), нет, Я, конечно, так не сумею, продолжала она, рассматриваЯ
статью уже под этим углом зрениЯ, - сидеть  с утра до вечера  в кабинете, да
это и  не  кабинет никакой,  а  обшарпаннаЯ  гостинаЯ,  сидеть  в  окружении
хорошеньких мальчиков и рассказывать им анекдоты,  но строго без передачи, о
том,  что  ’аппер сказал про ‘майлза;  и потом (она уже горько рыдала), ведь
они все мужчины, у них есть мужество; и потом - Я терпеть не могу герцогинь,
Я ненавижу пирожные; и пусть  Я, положим,  бываю  Язвой, но никогда  мне  не
научитьсЯ  такой Язвительности, как у них,  и как же  Я стану критиком,  как
буду создавать  образцы  современной  прозы?  Ђ,  пропади  все  пропадом!  -
крикнула  она и так пнула  со стапелей  игрушечный пароходик, что эта беднаЯ
посудина чуть не потонула в свинцовых волнах.
     ’ут надо сказать, что, когда вы не в настроении (как выражаютсЯ нЯни) -
а слезы все еще стоЯли в глазах Ћрландо, -  предмет, на который вы смотрите,
не  остаетсЯ  собой,  но  превращаетсЯ в другой предмет,  гораздо  больше  и
важней,  хотЯ он как будто и тот же. …сли вы посмотрите не  в настроении  на
‘ерпантин, его волны станут огромными, как  на Ђтлантике; игрушечные лодочки
сделаютсЯ неотличимыми от океанских  лайнеров. € Ћрландо  спутала игрушечный
кораблик с бригом своего супруга, а поднЯтую собственной ногой волну принЯла
за водЯную  глыбу у мыса ѓорн; и, глЯдЯ на взбирающуюсЯ по зыби игрушку, она
видела,  как корабль Ѓонтропа  взбираетсЯ  по огромной стеклЯнной  стене: он
взбиралсЯ все выше и выше, над ним нависал смертельный гребень, он скрылсЯ в
смертоносной пучине."“тонул!"  - ахнула  она в  ужасе,  но вот  он, целый  и
невредимый, показалсЯ среди уточек по ту сторону Ђтлантического океана.
     - Љакое счастье! - крикнула она. - Љакое счастье! "ѓде  тут телеграф? -
подумала она. - Ќадо срочно телеграфировать елу, ему рассказать..."
     €,  повторЯЯ попеременно  "лодочка на ‘ерпантине" и  "счастье", каковые
понЯтиЯ  были  нерасчленимы  и  означали  в  точности  одно  и  то  же,  она
заторопилась к Џарк-лейн.
     - ‹одочка, лодочка,  лодочка, - повторЯла она, все более  уверЯЯсь, что
не статьЯ Ќика  ѓрина о „жоне „онне, не восьмичасовой рабочий день, не закон
об  охране  труда  на свете  самое  главное, но что-то внезапное,  Яростное,
буйное; то, в  чем нет пользы; то, что стоит жизни; красное, синее, лиловое;
дух;  всплеск; как  эти  маки (она  шла  мимо цветочных клумб); свободное от
грЯзи,  зависимости,  скверны  человеколюбиЯ  или  заботы о  себе  подобных;
неудержимое и нелепое, "как мой мак, то есть мой муж, Ѓонтроп: вот что самое
главное - игрушечнаЯ лодочка на ‘ерпантине, счастье  -  только счастье имеет
значение".  ’ак  она говорила  вслух, пережидаЯ  движение  у  ‘тэнхоуп-гейт,
потому  что,  когда  живешь с  мужем только  в  безветрие,  начинаешь  вслух
говорить глупости на Џарк-лейн - это неизбежно. †иви она  с ним круглый год,
в любую погоду, как  предписывала королева ‚икториЯ, - тогда бы дело другое.
Ќу а  так мысль  о нем озарЯла  ее ум  краткой вспышкой. €  хотелось тут  же
немедленно, непременно с ним поговорить. …й было решительно все равно, какаЯ
получитсЯ глупость или в какой сумбур превратитсЯ ее речь. ‘татьЯ Ќика ѓрина
повергла ее в пучину отчаЯниЯ, игрушечнаЯ лодочка на  ‘ерпантине  подбросила
ее  на  вершины восторга.  €  она  повторЯла:  "‘частье,  счастье",  стоЯ  и
пережидаЯ уличное движение.
     Ќо  движение в  этот  весенний вечер было густое, и она долго стоЯла на
тротуаре,  повторЯЯ  "счастье,  счастье" и  "лодочка  на ‘ерпантине", покуда
власть  и богатство  Ђнглии, как  высеченные в  камне, в плащах и цилиндрах,
сидели  по  пролеткам,  викториЯм  и  ландо.  Ѓудто  золотаЯ река застыла  и
золотыми  брусками перегородила Џарк-лейн. „амы держали в руках коробочки  с
визитными карточками; господа поигрывали золотыми набалдашниками  меж колен.
Ћна  стоЯла  восхищенно, благоговейно.  ’олько  одна-единственнаЯ  мысль  ей
мешала,  мысль, знакомаЯ  всЯкому, кто  наблюдал  огромных  слонов или китов
невозможных  размеров,  а  именно: как исхитрЯютсЯ  эти  левиафаны, которым,
очевидно,  претит всЯкое волнение, перемена, движение,  как  исхитрЯютсЯ они
производить  себе  подобных? ‚ероЯтно, думала  Ћрландо, глЯдЯ  на величавые,
недвижные лица,  времЯ размножениЯ  длЯ них миновало: это плоды,  свершение;
то, что она  наблюдала,  - венец человеческой  жизни. ‘идЯт - торжественные,
роскошные. Ќо  вот полицейский уронил руку - поток тронулсЯ, хлынул. Њонолит
великолепных предметов раскололсЯ, рассеЯлсЯ, скрылсЯ на Џиккадилли.
     € она пересекла Џарк-лейн и вошла в свой  дом на улице Љерзона, где при
цветении  таволги  можно  вспомнить  про  карканье дупелей и  очень  старого
человека с ружьем.
     Њожно  вспомнить, думала она, переступаЯ порог своего дома, что говорил
лорд  —естерфилд,  -  но  у  нее  вдруг  отшибло   памЯть.   ’ихаЯ  прихожаЯ
восемнадцатого века - где лорд —естерфилд  (она так  и видела) вот сюда клал
шлЯпу, вот сюда  вешал плащ, столь изЯщно, великолепно, что одно наслаждение
смотреть,  - всЯ была завалена  свертками.  Џока  она сидела  в  ѓайд-парке,
книгопродавец исполнил ее заказ, и дом  был буквально забит - пачки валились
с лестницы - полным собранием викторианской литературы, обернутой в бумагу и
аккуратно  перевЯзанной  веревками.  Ћна захватила  в  спальню сколько могла
унести, приказала  лакею  принести остальное и,  поспешно разрезав несчетные
веревочки, тут же оказалась в окружении несчетных томов.
     ЏривычнаЯ   к   малым   литературам   шестнадцатого,   семнадцатого   и
восемнадцатого веков, Ћрландо ужаснулась последствиЯм  своего заказа. Џотому
что длЯ  самих  викторианцев  великаЯ  литература означала  вовсе не  четыре
великих,  раздельных,  четко  выделенных  имени,  но четыре  великих  имени,
вкрапленных  и  погруженных в  массу  ‘митов,  „иксонов,  Ѓлэков,  Њилманов,
Ѓоклей,  ’энов, Џейнов, ’апперов, „жеймсонов - громких, шумных, выдающихсЯ и
требовавших к  себе не меньше  вниманиЯ,  чем  все  остальные.  Ѓлагоговение
Ћрландо перед печатным словом подверглось нелегкому испытанию, но, придвинув
кресло к окну,  чтобы лучше поймать скудный свет, продирающийсЯ  меж высоких
домов Њэйфэра, она честно старалась прийти к определенному выводу.
     Ќу а  Ясно, что существует только два  способа  прийти к  определенному
выводу  относительно  викторианской  литературы:  первый способ  -  исписать
шестьдесЯт томов в осьмушку и второй  - уложитьсЯ в  шесть строк, вот  с эту
длиной.  €з  двух  способов соображениЯ  экономии -  ибо  времЯ поджимает  -
диктуют нам  выбрать второй, и мы,  стало быть, продолжаем. Ћрландо пришла к
выводу (открыв  полдюжины томов),  что, как ни  странно, в них нет ни одного
посвЯщениЯ  знатному вельможе; далее (перерыв огромную кипу мемуаров), что у
многих  авторов родословное древо куда  меньше  ее  собственного; далее, что
крайне неуместно обертывать сахарные щипцы стофунтовой бумажкой, когда  мисс
Љристина  ђоссетти  к вам приходит  пить  чай;  далее  (было  тут  множество
приглашений на обеды по  случаю столетних юбилеев), что литература, съев все
эти обеды, не может не стать корпулентной; далее (ее приглашали на множество
лекций о влиЯнии того-то  на то-то;  о  возрождении классики;  о восхождении
романтизма  и  о других столь же увлекательных предметах), что, наслушавшись
всех этих лекций,  литература не  может не стать скучной; далее (она принЯла
участие в приеме, данном  одной знатной дамой), что  облаченнаЯ в такие меха
литература  не   может  не   быть   респектабельной;  далее   (она  посетила
звуконепроницаемый кабинет ЉарлейлЯ в —елси), что гений, нуждающийсЯ в таких
ухищрениЯх, не может не быть исключительно тонким; и наконец,  она пришла  к
самому важному выводу, но мы и так уже давно вышли  за рамки отпущенных  нам
шести строк и потому здесь его опустим.
     ЏридЯ к этому выводу, Ћрландо  еще долго  стоЯла и глЯдела в окно. ‚едь
когда  приходишь  к какому-то  важному выводу -  это как будто ты закинул за
сетку мЯч и ждешь, когда тебе его перебросЯт обратно. €нтересно, гадала она,
что ей такое теперь пошлет бледное небо над домом лорда —естерфилда? ’ак она
долго  стоЯла, гадаЯ, ломаЯ пальцы. €  вдруг  она вздрогнула - и  тут бы нам
очень не  помешало, чтобы —истота, Ќевинность и ‘кромность, как в предыдущем
случае,  распахнули  дверь  и  дали  нам  хоть  дух  перевести и  хорошенько
сообразить, как бы это поделикатней исполнить  свой долг биографа и поднести
читателю то, что придетсЯ ведь поднести. Ђн не  тут-то было. Ѓросив тогда на
голую  Ћрландо  белые  покровы  и  промахнувшись,  эти дамы  на многие  годы
оставили  о ней  всЯкое попечение  и теперь,  конечно,  были  занЯты  кем-то
другим. Ќо неужто  же так  ничего и не произойдет линЯлым  мартовским утром,
что смЯгчило бы, умерило, скрыло,  занавесило, окутало  Явственное и, что ни
говори, неоспоримое  обстоЯтельство? €так, Ћрландо ужасно вздрогнула...  ой,
слава Ѓогу, в эту самую секунду за окном раздалось ломкое, тоненькое, нежное
и  разъемистое,  старомодное  дребезжание  шарманки,  какое   и  поныне  еще
производЯт  итальЯнские  музыканты  по  задворкам.  ‘очтем  же  это скромное
вмешательство  музыкой  сфер, и пусть она,  стенаЯ  и  задыхаЯсь,  наполнЯет
звуками эту страницу, пока не настанет миг, который  - отрицать невозможно -
уже настает;  дворецкий  заметил;  заметила  горничнаЯ; читатель тоже  скоро
заметит;  сама  Ћрландо больше  не  может закрывать  на это  глаза, -  пусть
шарманка  звучит, и, как  лодочка,  качающаЯсЯ под музыку  на  волнах, пусть
уносит нас  мысль  - средство передвижениЯ  из всех  самое несущественное  и
зыбкое, - пусть уносит нас через крыши, через задние дворики, где сушитсЯ на
веревках  белье,  дальше, дальше  - куда?  “знаете? ќту  зелень  и звонницу,
сонных  львов,  с двух  сторон стерегущих  ворота?  „а-да! Љоролевский  сад!
‘юда-то нам и надо! € раз уж мы оказались  в Љоролевском саду, Я покажу  вам
сегоднЯ  (второго марта) гиацинты  и  крокусы  под  сливовым  деревом  и  на
миндальном дереве почки, потому что гулЯть здесь - значит думать о луковках,
волосатых и красных, брошенных в землю  осенью и взошедших сейчас, и мечтать
о  том... да  разве об этом расскажешь, - и, вынув сигарету  и  даже сигару,
расстеливши  мантилью (чего не  пожалеешь длЯ рифмы?) под  ильмом, поджидать
зимородка; говорЯт, как-то вечером видели - он летал от берега к берегу.
     Џогодите! ‡имородок сейчас прилетит; зимородок не прилетает.
     Ђ   пока  поглЯдим  на  фабричные  трубы,   на  дым,   на  конторщиков,
проносЯщихсЯ мимо в шлюпке. ЏоглЯдим, как стараЯ дама прогуливает собачку; а
горничнаЯ надела новую шлЯпку, кажетсЯ чуть-чуть  набекрень. ‚идите, видите?
Ќебо милостиво распорЯдилось,  чтоб тайны  сердец все были сокрыты;  вот нас
вечно и тЯнет подозревать что-то,  чего, наверное, вовсе и нет; тем не менее
сквозь наш сигаретный  дымок мы видим, как  Яркими фейерверками вспыхивают и
исполнЯютсЯ простые,  естественные желаниЯ - о шлюпке, о  шлЯпке, о мышке  в
канавке, - как когда-то  видели зарево костра - до чего  же нелепо прыгает и
скачет мысль, когда  она  вот так  расплескиваетсЯ во все  стороны под звуки
шарманки, - костра, горЯщего на фоне минаретов в полЯх под Љонстантинополем.
     „а   здравствуют   естественные   желаниЯ!   „а   здравствует  счастье!
Ѓожественное,  милое счастье!  € всЯкие-всЯкие  радости, цветы и  вино, хоть
первые вЯнут  и отравлЯет второе;  и проезд за полкроны по  воскресеньЯм  из
‹ондона; и пение псалмов о смерти в темной часовне; все-все, что нарушает, и
пресекает, и  перечеркивает к чертЯм стрекот  конторских машинок, сортировку
депеш, кованье союзов, и  уз, и  цепей,  удерживающих от развала империю. „а
здравствуют  даже  красные  дуги  губ продавщицы  (будто  походЯ, поболтавши
пальчик в красных чернилах, мазнул свой грубый знак Љупидон). „а здравствует
счастье!  ‡имородок,  летающий  от   берега  к  берегу,  и  исполнение  всех
естественных желаний - будь они тем, что разумеет под ними мужчина-романист,
или молитвой и отречением; да здравствуют естественные  желаниЯ - во всем их
многообразии,  и пусть их будет все больше,  все более странных.  Џотому что
темны воды этой реки -  и следуЯ  рифме,  каких только снов  и  фантазий  не
выудЯт со дна ее рыбаки; но только скучней и  безрадостней наш  повседневный
удел;  жизнь  без  мечты,  устроеннаЯ,  ограниченнаЯ,  налаженнаЯ,  медленно
текущаЯ  в  густой темно-зеленой тени  деревьев,  в которой  тонет  лазурный
проблеск  крыла исчезающей птицы,  когда  она так внезапно летит от берега к
берегу.
     ’ак да  здравствует счастье,  и долой пустые мечты,  мутЯщие отчетливую
картину, как туманЯт лицо потускневшие зеркала в захудалой гостинице; мечты,
дробЯщие целое  и рвущие сердца  на части - ночью, когда  надо спать; спать,
спать, спать  -  так  крепко, чтобы  все образы перемалывались в  тончайшую,
нежную  пыль,  погружались  в  глубокую,  непроглЯдную  воду,  и  там,  туго
спеленутой мумией, мотыльком, мы лежим на песке, в глубоких глубинах сна.
     Ќо  что это? —то? ‘егоднЯ мы  не отправимсЯ в  ту слепую страну. ‘иний,
как вспышка спички в самом центре  глазного Яблока,  он  летит, он горит, он
взламывает  печать  сна  -  зимородок;  и  опЯть,  как в  прилив, накатывают
красные, густые воды жизни, вскипают и пенЯтсЯ,  и мы поднимаемсЯ, смотрим в
упор, и наш взор (что  бы делали мы без рифмы  на  этом  крутом  перевале от
смерти к жизни?) падает на... (но стоп, звуки шарманки вдруг смолкли).
     -  —удесный  мальчик, миледи, - сказала миссис Ѓантинг, повитуха. €ными
словами, Ћрландо  благополучно разрешилась мальчиком, в  четверг, двадцатого
марта, в три часа утра.
     € опЯть  Ћрландо стоит у окна, но мужайсЯ, читатель, - ничего такого не
случитсЯ сегоднЯ; и сегоднЯ совсем другой, отнюдь не тот же самый день. Ќет,
стоит нам посмотреть в окно,  как Ћрландо сейчас смотрит,  и  мы  увидим  на
Џарк-лейн удивительные перемены. Њожно пЯть минут простоЯть,  вот как сейчас
Ћрландо, и не увидеть ни единого ландо. "‘мотрите!" - крикнула она несколько
дней спустЯ,  когда нелепаЯ,  усеченнаЯ какаЯ-то  карета без единой  лошадки
вдруг  рванула с места сама  по  себе.  Љарета  без лошади,  о  ѓосподи! ’ут
Ћрландо  как раз позвали,  но потом  она вернулась и опЯть выглЯнула в окно.
ЉакаЯ-то чуднаЯ  стала  теперь  погода.  „аже  небо,  как  ни  крути,  и  то
изменилось. “же не  висит  сырое, набухшее, призматическое,  с тех  пор  как
король  ќдуард - вот он,  кстати, выходит из прелестного экипажа, идет через
улицу, навестить известную даму  -  сменил  на троне королеву ‚икторию. ’учи
сжались  до тоненькой дымки; небо как  выковано из  металла,  в жару  словно
окислЯющегосЯ Ярью и рыжеющего в тумане, как медь. Љак-то неприЯтно, наводит
тревогу это сжатие, эта  усушка. ‘жалось, сократилось буквально все.  ‚чера,
проезжаЯ мимо Ѓукингемского  дворца, она ни следа  не  обнаружила того, что,
казалось  ей,  было  сооружено  на  века;  цилиндры,  вдовьи  вуали,  трубы,
телескопы, венки -  все исчезло, даже мокрого места не осталось. Ќо сейчас -
опЯть после перерыва она вернулась к своему наблюдательному пункту у окна, -
сейчас, вечером, еще больше бросались в глаза перемены. ќтот свет, например,
в  окнах! ’олько пальцем  шевельнуть - и всЯ  комната  озарЯетсЯ;  озарЯютсЯ
сотни комнат,  и решительно их не  отличить одну от другой.  ‚се-все видно в
квадратных Ящичках, никакой не осталось укромности; ничего не  осталось:  ни
тех  медлЯщих  теней,  тех скрытых  углов, тех женщин в фартуках,  осторожно
ставивших на столы зыблющиесЯ лампы. Џальцем шевельнуть - и сиЯет комната. €
все небо сиЯет ночь напролет; тротуары сиЯют; все сиЯет. ‚ полдень она снова
вернулась на свое излюбленное место.  Љакие стали женщины в  последнее времЯ
узенькие! Џросто тростинки -  прЯмые, сиЯющие,  одинаковые. Ђ  мужские  лица
теперь  голые, как  ладонь. Ћт сухости атмосферы четче выступили  краски,  и
мышцы щек  затвердели, что ли. ’рудней стало  плакать. ‹юди повеселели. ‚ода
нагреваетсЯ в две секунды. Џлющ завЯл, или его соскребли со стен. •уже стали
расти овощи. Њеньше сделались семьи.  ‡анавеси и покрывала свернули, оголили
стены,  так  что  только  сверкающие  изображениЯ  реальных  вещей  -  улиц,
зонтиков, Яблок - развешаны в рамках  или  запечатлены  на  дереве. —то-то в
эпохе  поЯвилось определенное, четкое, что ей  напоминало восемнадцатый век,
но вместе с тем было что-то безрассудное, безнадежное - и не успела  она так
подумать,  как  длинный  туннель,  по  которому  она  шла сотни  лет,  вдруг
расширилсЯ, хлынул свет; ее  мысли  были собраны  и странно напрЯжены, будто
ловкий настройщик всадил в  нее  ключик  и натЯнул  до отказа  нервы; у  нее
обострилсЯ слух, она слышала шелест  и шорох в дальних углах комнаты, и часы
на  камине  уже  не тикали, а как молотом били. …ще  несколько  секунд  свет
делалсЯ Ярче и Ярче, она видела все отчетливей; часы тикали громче и громче,
и вот - бух!  - в  ушах  ее  грЯнул  взрыв.  Ћрландо  содрогнулась, будто ее
наотмашь огрели по голове.  …е огрели  десЯть  раз. € правда  - было  десЯть
часов. Ћдиннадцатого октЯбрЯ 1928 года. ’еперешний миг.
     € стоит ли удивлЯтьсЯ, если Ћрландо вздрогнула, прижала руку к сердцу и
побледнела. —то может быть ужасней открытиЯ, что сейчас  - теперешний миг? €
пережить такое открытие мы можем  благодарЯ тому исключительно,  что прошлое
нас заслонЯет с одной  стороны и  будущее  с другой. Ќо  сейчас нам  некогда
рассуждать.  Ћрландо и  так дико  опоздала. Ћна сбежала  вниз,  бросилась  в
машину, нажала  на стартер  и поехала.  Љрепкие  голубые  постройки тЯнулись
вверх;  рыжие кудри  дымков  разбросались  по  небу;  как серебрЯнаЯ  шлЯпка
гвоздЯ, сверкала дорога;  белый скульптурный профиль шофера омнибуса нависал
над  Ћрландо; взглЯд  Ћрландо скользил  по  птичьим  клеткам,  и  губкам,  и
Ящичкам, обитым сукном. Ќо она ни на секунду не допускала все это в себЯ, по
узенькой планке пересекаЯ теперешний миг и боЯсь свалитьсЯ  в кипЯщие волны.
"Људа? Ќеужели нельзЯ посмотреть, куда идешь? •оть бы руку поднЯли", - вот и
все,  что она выпаливала не задумываЯсь.  “лицы были  ужасно запружены. ‹юди
переходили  на  другую сторону,  совершенно  не глЯдЯ. ѓудели  и жужжали  за
смотровым  стеклом,  промахивали мимо красными  и  желтыми промельками -  ну
пчелы  и  пчелы,  подумала  Ћрландо,  но  мысль  эта,  насчет  пчел,  тотчас
пресеклась:  моргнув, она  вернула четкость зрениЯ и снова  увидела, что это
фигуры людей. "Ќеужели нельзЯ посмотреть, куда идешь?" - огрызнулась она.
     Ќаконец она  притормозила  у  "Њаршалла и ‘нелгрова" и вошла в магазин,
осенЯемаЯ тенЯми и запахами. ‘труей обжигающей влаги спадал с нее теперешний
миг. Љак  под  легким  дыханием  зефира,  колыхались  огни. Ћна вытащила  из
сумочки список и стала читать странно сдавленным голосом, будто  вертЯ слова
- детские  ботинки, соли  длЯ  ванны,  сардины -  под многоцветной струей. €
смотрела, как  они  менЯютсЯ  от  освещениЯ.  Ѓотинки  и  соли  притупились,
облезли;  сардины зазубрились, как пила.  ’ак  и  стоЯла  она в первом этаже
магазина  господ  Њаршалла и ‘нелгрова, смотрела  туда-сюда, принюхивалась к
одному запаху, к другому, и на это ушло  у нее  несколько  секунд. Џотом она
вошла в лифт; просто  были открыты  дверцы - вот и  вошла,  и  была  плавно,
гладко отправлена вверх. †изнь теперь - просто чудо какое-то, -  думала она,
возносЯсь.  -  Њы в восемнадцатом веке  знали, что из чего  сделано, а тут -
пожалуйста, Я поднимаюсь по воздуху,  Я слышу голоса  из Ђмерики, вижу,  как
люди  летают,  - но,  как это  сделано, Я  даже  отдаленно  не  постигаю.  €
возвращаетсЯ моЯ вера в волшебство. ’ут  лифт,  чуть подпрыгнув, остановилсЯ
на втором этаже,  и она увидела  море  разноцветной  бахромы, волнующейсЯ  в
порывах воздуха, издающей отчетливые,  странные запахи; и  каждый раз, когда
при остановке распахивались двери лифта, открывалсЯ какой-то новый срез мира
и  тЯнул  за  собою  ему  одному  присущие  запахи.  …й  вспомнилсЯ  “оппинг
елизаветинских времен, корабли с  сокровищами, купецкие корабли,  встававшие
там на Якорь.  Љак они  странно, как  прЯно  пахли!  Љак  живо  помнилась ей
шероховатость  рубинов, пропускаемых  сквозь пальцы в  драгоценных мешках! €
как они лежали со ‘ьюки  - или как там  ее звали? € фонарь лорда Љамберленда
им ударил в лицо! ’еперь  у этих Љамберлендов дом на Џортленд-плейс, на днЯх
она  у них обедала и поддразнивала старика по поводу  богаделен на ин-роуд.
Ћн подмигивал. Ќо лифт дальше не шел, ей оставалось выйти - о ѓосподи!  -  в
неизвестно как там у них  называемый отдел. Ћна остановилась - справитьсЯ со
списком, но, ей-богу, нигде, абсолютно нигде не было ничего похожего на соли
длЯ  ванны и  детские ботинки,  списком рекомендованные. € она собралась уже
снова  ехать вниз,  ничего не  купив, но удержалась от этого возмутительного
поступка, вдруг  автоматически выпалив  вслух  заключительный пункт  списка,
каковым оказались "двуспальные простыни".
     -  „вуспальные простыни, -  сказала она человеку за прилавком, и, волею
ЏровидениЯ,  именно  за  этим прилавком  продавались эти  самые простыни.  Ђ
ѓримздитч, нет, ѓримздитч умерла; Ѓартоломью, нет, Ѓартоломью умерла; ну да,
‹уиза  - ‹уиза на  днЯх  к  ней  Явилась  в  ужасном  смЯтении,  потому  что
обнаружила  дырку на простыне  в ногах королевской постели. Њногие короли  и
королевы там леживали.  …лизавета, џков, Љарл, ѓеорг,  ‚икториЯ, ќдуард;  не
диво,  что простынЯ прохудилась. Ќо ‹уиза  решительно не сомневалась  в том,
кто продырЯвил простыню. Џринц-консорт.
     - ѓрЯзный бош, - сказала она (мы опЯть воюем, на сей раз с ѓерманией).
     -  „вуспальные  простыни,  -  повторила  в  задумчивости  Ћрландо;  длЯ
двуспальной постели с  серебрЯным  покрывалом,  в комнате,  обставленной  во
вкусе,   теперь  казавшемсЯ   ей,  пожалуй,  чуть-чуть   вульгарным,  -  все
серебрЯное; но она ее обставлЯла,  когда обожала этот  металл.  Џока человек
ходил за  простынЯми  длЯ двуспальной  постели,  она  вытащила  зеркальце  и
пуховку.  †енщины  сейчас  куда  непринужденней  -   думала  она,  не  очень
внимательно  пудрЯсь, -  чем были, когда  она  только что стала  женщиной  и
лежала на палубе "‚любленной леди".  Ћна обдуманно придавала нужный  оттенок
носу.  ™ек  она не пудрила  никогда. Ќет,  честное слово, хоть ей сейчас уже
тридцать шесть,  она с виду  не  сделалась ни на день старше. ‚сЯ  такаЯ  же
сердитаЯ, красиваЯ, розоваЯ  (елочка, увешаннаЯ миллионом  свечек,  говорила
‘аша), как тогда, в  тот день на  льду, когда замерзла ’емза и они бегали на
коньках...
     -  ‹учшее  ирландское  полотно,  мэм,  -  сказал приказчик, раскладываЯ
простыни на прилавке.
     ...  они  еще видели  тогда ту  старуху,  она  собирала хворост. € пока
Ћрландо рассеЯнно  щупала полотно, вращающаЯсЯ дверь вытолкнула  из  другого
отдела  -  кажетсЯ, галантерейных  товаров?  -  запах  духов,  запах  воска,
отдающий розовой  свечкой, и этот запах раковиной окутал фигуру  - мальчика?
девушки? -  в  мехах, в  русских шальварах - юной, гибкой, обворожительной -
девушки, о ѓосподи! Ќо коварной изменщицы!
     -  €зменщица!  -  крикнула  Ћрландо  (приказчик ушел),  и  весь магазин
закачалсЯ  на желтых  бурных  волнах,  и  она различала вдали мачты русского
кораблЯ, входЯщего в  открытое  море, и тут, чудом  (дверь, вероЯтно,  опЯть
завертелась),  образованнаЯ  тем  розовым  запахом раковина  превратилась  в
помост,   в  подиум,  и   с  него  шагнула  толстуха  в  мехах,  удивительно
сохранившаЯсЯ, обворожительнаЯ, в  диадеме, -  любовница великого кнЯзЯ, та,
что,  склонЯЯсь  над ‚олгой, жуЯ бутерброд  смотрела, как тонут  люди,  -  и
двинулась через весь магазин к Ћрландо.
     - Ћ ‘аша! - крикнула Ћрландо. ‚ общем-то она ужаснулась тому, что с нею
сталось: так  растолстеть, и  какаЯ-то  соннаЯ;  и  Ћрландо  склонилась  над
полотном,  чтоб видение  седой  женщины  в  мехах, видение девушки в русских
шальварах, в облаке всех этих запахов розовых  свечек, белых роз и старинных
кораблей, прошло, незамеченное, у нее за спиной.
     - Ќе желаете ли полотенец, салфеточек? - наседал человек  за прилавком.
€  благодарЯ  исключительно  своему  списку,  с  которым  Ћрландо   еще  раз
справилась, сумела она  с совершенным  самообладанием ответить,  что нет, ей
нужна  теперь  одна-единственнаЯ  вещь на  свете,  а  именно соль длЯ  ванн,
продающаЯсЯ в другом отделе.
     Ќо,  снова  спускаЯсь  в  лифте  -  таким  тайным  коварством  обладает
повторение  того,  что уже  было,  - Ћрландо опЯть ушла от  теперешнего мига
далеко-далеко  в глубины времени;  и когда лифт с  глухим ударом остановилсЯ
внизу,  ей  почудилось,  что  это разбилсЯ о берег кувшин.  —то  же касаетсЯ
нужного  ей  - уж  неизвестно  какого  там отдела,  - она стоЯла  растерЯнно
посреди сумочек, не слыша рекомендаций  всех этих вышколенных, напомаженных,
черных, стройных приказчиков, конечно поднЯвшихсЯ из тех же глубин, но ловко
прикрывшихсЯ  теперешним  мигом  и  прикинувшихсЯ  приказчиками  Њаршалла  и
‘нелгрова - и только. Ћрландо  стоЯла растерЯнно.  ‘квозь широкие стеклЯнные
двери  она  видела  Ћксфорд-стрит.  Ћмнибусы громоздились на  омнибусы  и  -
шарахались в разные стороны. ’ак налезали тогда одна на другую ледЯные глыбы
на ’емзе. Ћдну  оседлал старик вельможа  в отороченных мехом туфлЯх. € пошел
ко  дну, проклинаЯ. ирландских  мЯтежников. ‚ точности на том  месте утонул,
где стоит автомобиль.
     "‚ремЯ  менЯ  обошло,  - думала  она,  стараЯсь прийти  в  себЯ, -  это
наступает зрелость. Љак странно! ‚се то - да не  то. Ѓеру  в руки сумочку, а
думаю  о вмерзшей в  лед старой торговке. Љто-то зажигает розовую свечку,  а
мне  мерещитсЯ девочка в русских шальварах. ‚ыхожу за дверь - вот как сейчас
(она ступила на  тротуар Ћксфорд-стрит) - и чувствую запах трав. ‘лышу козьи
бубенцы. ‚ижу горы. ’урциЯ? €ндиЯ? ЏерсиЯ?"
     ѓлаза ее наполнились слезами.
     ’о, что  Ћрландо так далеко  ушла от теперешнего мига,  может, пожалуй,
встревожить  читателЯ,  наблюдающего,   как  она   сейчас  садитсЯ  за  руль
автомобилЯ, в то  времЯ как глаза  ее  застилают  слезы и видениЯ персидских
гор. ‚ самом деле, нельзЯ отрицать, что  особенно  поднаторевшие в искусстве
жизни  люди  (обычно,  кстати,   никому   не  известные)  ухитрЯютсЯ  как-то
синхронизировать  шестьдесЯт или семьдесЯт разных времен, и все  это  вместе
тикает  в  заурЯдном  человеческом  организме,  и,  когда отбивает,  скажем,
одиннадцать,  все  прочее  бьет  в  унисон;  настоЯщий  миг  не  огорошивает
открытием,  но отнюдь и не  тонет в глубинах прошлого. Ћб этих  людЯх мы  по
всей  справедливости заключим,  что  они прожили ровно шестьдесЯт восемь или
семьдесЯт два года в точном согласии  с показаниЯми надгробного  камнЯ. Ќу а
относительно некоторых других - кое про кого  мы знаем, что они умерли, хотЯ
они ходЯт среди нас;  кое-кто еще не родилсЯ, хотЯ они менЯютсЯ,  взрослеют,
стареют;  кое-кому уже несколько столетий, хотЯ они считают, что им тридцать
шесть. €стиннаЯ  же долгота человеческой жизни, что бы ни утверждал по этому
поводу  "‘ловарь  национальных   биографий",  всегда  вопрос   исключительно
спорный. „а,  труднаЯ это  штука  -  сообразоватьсЯ  со  временем;  ощущение
времени нарушаетсЯ тотчас  от соприкосновениЯ с любым искусством; и не иначе
как  из-за  своей  страсти  к  поэзии  забыла  Ћрландо  про  свой  список  и
отправилась домой без детских  ботинок,  без  солей  длЯ  ванн. € когда  она
взЯлась  за дверцу  автомобилЯ, настоЯщее опЯть ее огрело  по голове. Ћгрело
одиннадцать раз.
     - Ђх, к черту, все к черту! - крикнула она, потому что бой часов - вещь
невыносимаЯ  длЯ  нервной  системы,  решительно  невыносимаЯ,  и  дальше  мы
покамест ничего не можем сообщить об Ћрландо, кроме того, что она хмурилась,
превосходно переключала  скорости, и  снова кричала:  "‘мотреть  надо,  куда
идешь!",  "†изнь, что ли, надоела?"  -  покуда  автомобиль  скользил, летел,
нырЯл, сворачивал  -  она  была  прекрасный  водитель  -  по  ђиджент-стрит,
•ей-маркету,  по  Ќортумберленд-авеню,  через  ‚естминстерский мост, налево,
прЯмо, направо и снова прЯмо...
     Ќа  старой  Љент-роуд  в четверг  одиннадцатого октЯбрЯ  1928 года было
большое  движение. ‹юди запрудили  тротуары.  †енщины  тащили  сумки. Ѓегали
дети.  ‚  магазинах тканей  была распродажа.  “лицы  расширЯлись,  сужались.
„линные аллеи сходились на горизонте. ‚от рынок. ‚от похороны. ‚от процессиЯ
со  знаменами, на которых  написано аршинными буквами: "Џро... юз" - а что в
середине? ЊЯсо ужасно  красное. ‚ дверЯх мЯсники. †енщины носЯт  туфли почти
без  каблуков.  "Amor  vin"  -  над  входом  в  церковь.  €з  окошка спальни
выглЯдывает женщина,  очень тихаЯ, очень  задумчиваЯ. "ќпплджон  и  ќпплбед.
Џохоро...".  Ќичего  не увидишь, не прочтешь полностью. …сли видишь начало -
двое знакомых,  например,  приветственно  машут друг  другу  через улицу,  -
никогда не увидишь  конца.  “же через  двадцать  минут душа и  тело начинают
разлетатьсЯ, как клочки и обрывки бумаги из мешка; такаЯ гонка на автомобиле
из  ‹ондона   напоминает   распад  на  мелкие  части  самосознаниЯ,  который
предшествует обмороку или  даже, возможно, смерти, так что остаетсЯ открытым
вопрос о том, в  каком смысле  можно  сказать об Ћрландо, что она существует
сейчас,  в  теперешний  миг.  Ќам пришлось бы,  пожалуй,  определить  ее как
окончательно  распавшуюсЯ  личность,  если  бы вдруг  направо  не  натЯнулсЯ
зеленый  тент, на который бумажные  клочьЯ стали сыпатьсЯ  все  медленней; а
потом налево натЯнулсЯ другой,  и уже различались отдельные хлопьЯ, кружащие
в воздухе; и  вот справа и слева,  с обеих сторон,  ровно  тЯнулось  зеленое
поле, и  ум Ћрландо вновь обрел  видимость  целостности, способность держать
себЯ в рамках, и она увидела домик, и двор, и  четырех коров  -  и все это в
натуральную величину.
     …два это произошло, Ћрландо испустила глубокий вздох облегчениЯ, зажгла
сигарету и молча дымила несколько секунд. Џотом позвала - неуверенно, как бы
сомневаЯсь, что тот, кто ей нужен,  окажетсЯ  здесь:  "Ћрландо?" ‚едь если в
нашем мозгу тикает одновременно (по грубым подсчетам) семьдесЯт шесть разных
времен, то сколько  людей -  даже  подумать страшно  - умещаетсЯ и уживаетсЯ
одновременно, или не одновременно, в  нашем мозгу? €ные утверждают,  что две
тысЯчи  пЯтьдесЯт  два.  ’ак  что нет абсолютно  ничего удивительного,  если
человек, оставшись один, говорит: "Ћрландо?" (если это его имЯ), притом имеЯ
в виду - приди, прошу тебЯ, мне сейчас до смерти надоело это именно мое "Я".
•очу другое. Ћткуда  и поразительные перемены, которые мы наблюдаем в  наших
друзьЯх.  Ћднако не все, конечно, так-то уж просто, потому  что, хотЯ каждый
может  позвать, предположим, как сейчас  вот Ћрландо (выехавшаЯ  за  город и
пожелавшаЯ,   вероЯтно,  увидеть  на  своем  месте  другое   какое-то  "Я"),
"Ћрландо?" - отсюда  еще вовсе не  следует, что эта Ћрландо Явилась. ‚едь  у
наших "Я",  нагроможденных одно на другое, как тарелки в руках у  буфетчика,
есть  где-то свои  дела,  свои наклонности,  собственные свои  конституции и
права,  или  как  там  вы  их назовете  (а у многих  таких вещей  вообще нет
названиЯ), и одно ЯвлЯетсЯ только  во времЯ дождЯ, другое только в комнате с
зелеными  шторами, третье только в отсутствии миссис „жонс, четвертое - если
ему  посулить  стаканчик  винца,  и  так  далее  и  тому  подобное;  каждый,
основываЯсь  на собственном опыте, может продолжить список условий,  которые
ставЯт ему его разные "Я",  и многие из них так нелепы и смехотворны, что их
даже совестно вставить в книжку.
     €так, Ћрландо на повороте к  сараю позвала: "Ћрландо?" - вопросительным
тоном и стала ждать. Ћрландо не Явилась.
     - Ќу ладно, - сказала Ћрландо с бодростью, какую мы на себЯ напускаем в
подобных случаЯх, и  попробовала еще раз.  ‚едь у нее было великое множество
разных  "Я",  гораздо  больше,  чем  нам  удалось  отразить,  ибо  биографиЯ
считаетсЯ завершенной, когда отражено шесть-семь "Я", тогда как их  бывает у
человека гораздо больше тысЯчи. € - выбираЯ лишь те из этих "Я", длЯ которых
у  нас  нашлось место  -  Ћрландо, может быть, звала сейчас  того  мальчика,
который  срезал  голову негра; того мальчика, который ее  снова  привЯзывал;
мальчика,  который лежал  на  горе,  который видел  поэта,  протЯгивал  чашу
розовой  воды  Љоролеве; или,  может быть,  она  звала  того юношу,  который
влюбилсЯ в ‘ашу,  или придворного - посла - воина  -  путешественника;  или,
может  быть, она звала сейчас  женщину - цыганку, знатную даму,  отшельницу,
девушку, влюбленную  в  жизнь,  покровительницу литературы; женщину, звавшую
Њара  (разумеЯ  горЯчие ванны  и  вечерние  свечи), или  елмердина (разумеЯ
крокусы в осенних лесах), или Ѓонтропа (разумеЯ смерть, которой ежедневно мы
умираем), или она звала всех троих  сразу, разумеЯ столько разных вещей, что
мы  длЯ них  здесь не располагаем достаточным местом, -  и  все эти "Я" были
разные, и неизвестно, какое из них она сейчас звала.
     ‚озможно;  но,  кажетсЯ, определенно одно  (здесь мы попадаем в область
"возможно" и "кажетсЯ") - то "Я", которое ей больше всех было  нужно, от нее
держалось подальше,  потому  что она, как ее послушать, менЯла  свое "Я"  со
скоростью своей  же езды -  новое на каждом повороте; так  бывает,  когда по
какой-то необъЯснимой  причине сознательное  "Я"  -  то,  которое выше  всех
остальных и  имеет  волю, - желает  быть единым и  единственным "Я".  Њногие
называют это "истинным Я", и оно Якобы вбирает в себЯ все "Я", из которых мы
состоим,  - "ключевым  Я",  которое  подчинЯет  себе все остальное. Ћрландо,
конечно,  искала  это  "Я",  как читатель  может  судить  по  тому,  что она
говорила,  ведЯ  машину   (пусть   она  порола  несвЯзные,  скучные,  пошлые
тривиальности,  молола  порой  невнЯтицу, но читатель  сам  виноват:  нечего
подслушивать, как рассуждает дама сама с собой; наше дело сторона, мы только
передаем  слова,  в  скобках  прибавлЯем,  какое "Я" высказываетсЯ в  данном
случае, причем, естественно, мы можем и ошибатьсЯ).
     -  —то теперь?  €  кто теперь? -  говорила она. - ’ридцати шести лет. ‚
авто. †енщина. Ќо  ведь еще миллионы разных вещей.  ‘ноб?  Ћрден  ЏодвЯзки в
кабинете  -  леопарды -  предки.  Љичусь?  „а!  …ще жаднаЯ,  расточительнаЯ,
порочнаЯ.  „а?  (’ут  Явилось новое  "Я".)  Ђ и  к черту,  пусть даже и так.
‚ернаЯ?  Џо-моему,  да. ™едраЯ? Џодумаешь, эка важность.  (’ут Явилось новое
"Я".)  Џо утрам  валЯтьсЯ в постели на тончайших простынЯх, слушать голубей;
пить вино из серебра; приказывать слугам. €збалована? ‚озможно. (’ут Явилось
новое  "Я".)  ‘лишком  много мечтаний.  Ћтсюда  все  мои  книги.  (’ут  были
перечислены  пЯтьдесЯт  классических  названий,  прикрывавших, мы  полагаем,
ранние  романтические труды,  которые она порвала.) ЋбщительнаЯ, уступчиваЯ,
романтичнаЯ.  Ќо...  (’ут Явилось  новое  "Я".) ’акаЯ  нескладнаЯ, неловкаЯ,
мЯмлЯ. €...  и... (она долго  подыскивала нужное слово, и, если мы подскажем
"любовь",  мы, возможно, лЯпнем что-то совсем некстати, но... она безусловно
покраснела  и  расхохоталась) и жаба, усеЯннаЯ изумрудами! ќрцгерцог  ѓарри!
Њухи на потолке! (’ут Явилось другое  "Я".) Ђ как же Ќелл? Љитти? ‘аша? (Ћна
пригорюнилась, на глаза  навернулись слезы, а ведь она давно отстала от этой
привычки  -  плакать.)  „еревьЯ,  - сказала она. (Ћна проезжала  мимо  кучки
деревьев.  ‚ысунулось новое "Я".) - ‹юблю  деревьЯ. € эти деревьЯ, они стоЯт
тут  тысЯчи лет.  € амбары (она  миновала  покосившийсЯ амбар на обочине.) €
овчарок (овчарка выскочила на  дорогу, она ее аккуратно объехала.) € ночь. Ђ
людей... (’ут  Явилось новое  "Я".) ‹юдей?  (“же  вопросительно.)  Ќе  знаю.
‚редные,  злые, вруны. (Ћна свернула в главную  улицу своего родного города,
сильно  запруженную,  по   причине   базарного  днЯ,  фермерами,  пастухами,
старухами с курицами в  корзинках.) ‹юблю крестьЯн. ђазбираюсь в  хозЯйстве.
Ќо...  (’ут  еще новое  "Я"  пробилось  к вершине сознаниЯ,  как луч маЯка.)
‘лава? (Ћна засмеЯлась.) ‹юблю ли Я славу? ‘емь  изданий. ЏремиЯ. ”отографии
в вечерних газетах. (Ћна имела в  виду "„уб" и мемориальную премию баронессы
Ѓердетт-Љутс, которую ей пожаловали,  и тут мы улучим момент  и заметим, как
обидно  биографу, что  такаЯ  важнейшаЯ вещь, объЯвление,  которому быть  бы
венцом,  заключением  книги,  делаетсЯ  этак  вскользь,  походЯ,  да  еще  с
хохотком,  но,  честно сказать, когда пишешь о женщине,  а не о мужчине, все
получаетсЯ вкривь и вкось, все торжественные места;  ударениЯ  падают совсем
не на то.) ‘лава, слава, - повторила она. - Џоэт - как шарлатан; оба, что ни
утро, отправлЯютсЯ,  с регулЯрностью  почты  -  на  встречи,  обеды,  обеды,
встречи; эх, слава!  (’ут ей пришлось притормозить, пробираЯсь сквозь толпу.
…е никто не замечал. „ельфин в рыбной лавке и тот привлекал больше вниманиЯ,
чем дама,  котораЯ получила литературную премию  и могла,  если бы захотела,
нацепить на себЯ сразу три короны, одна на другую.)
     Ћна ехала очень медленно и, как старинную  песенку,  напевала: "Ќа  мои
золотые монеты куплю Я цветущий сад, цветущий сад, где птицы и травы, и буду
гулЯть там под сенью ветвей и  просвещать своих сыновей о  глупостЯх славы".
’ак она напевала, пока слова не стали провисать  (поЯвилось новое "Я"),  как
дикарскаЯ  снизка  тЯжелых бусин. "Ѓуду гулЯть Я  в  моем саду, -  пела она,
теперь уже выделЯЯ каждое слово, - и смотреть, как месЯц восходит, как ветер
в деревьЯх бродит..." ’ут она вдруг умолкла и пристально уставилась на капот
собственной машины в глубочайшей задумчивости.
     "Ћн  сидел  у ’уитчетт, - думала  она, - в грЯзном жабо...  ’о  ли  это
старый мистер Ѓейкер пришел  замерЯть бревна? ’о ли  - сп - р?" (‚едь когда
мы  про себЯ выговариваем  драгоценное имЯ,  мы  никогда  не  произносим его
полностью.)  „есЯть минут  целых смотрела она прЯмо перед  собой  и  чуть не
остановила машину.
     - ЋдержимаЯ! - крикнула она, вдруг нажимаЯ на акселератор. - ЋдержимаЯ!
‘  самого раннего детства. ‚от летел дикий гусь.  Њимо летел. Љ  морю.  €  Я
прыгала и тЯнула к нему руки. Ќо гуси  слишком быстро  летают.  џ  видела...
там, там, там.  ‚ Ђнглии, €талии, Џерсии...  ‚сегда слишком быстро летают. €
всегда Я закидываю им вслед слова, как невод  (она выбросила руки вперед), и
он  падает, пустой, как падал на  палубу  невод,  пустой, Я видела, только с
одними  водорослЯми. —асто, правда, что-то  блестит -  серебро, шесть слов -
под  водорослЯми в  темноте. Ќо никогда не  попадетсЯ в  него  крупнаЯ рыба,
живущаЯ в коралловых гротах.
     Ћна уронила голову в глубокой задумчивости.
     €  как раз в эту секунду,  когда  она уже перестала  звать  "Ћрландо" и
задумалась совсем о другом, Ћрландо, которую она так долго  звала, пришла по
собственной доброй  воле,  взЯла и Явилась, что  с  очевидностью  доказывали
перемены, происшедшие с нею, когда она въезжала через ворота в парк.
     ‚се в  ней  стемнело  и стихло, - так  фольга,  подложеннаЯ под кусочек
стекла, четко и твердо очерчивает поверхность, и плоскость обретает глубины,
близкое становитсЯ дальним;  и все замыкаетсЯ,  как вода в стенках  колодца.
’ак и она стемнела теперь и стихла, сделавшись с  прибавлением этой  Ћрландо
тем,  что - верно ли, нет ли  - называют единственным "Я", истинным "Я". ‚от
она и замолчала. ‚ероЯтно, когда человек сам с  собой говорит вслух, все его
"Я"  (а  их  у  каждого  больше двух  тысЯч) чувствуют свою расчлененность и
стремЯтсЯ воссоединитьсЯ; но когда воссоединение достигнуто - тут  уж больше
не о чем говорить.
     Ѓыстро, мастерски она одолела поворот  между дубами  и  вЯзами по дерну
парка,  по его  медленной тихой  пологости, такой тихой, текучей, что  будь,
скажем, вместо дерна  вода,  она  нежной зеленой  волной затоплЯла бы берег.
’оржественными группками, так, как их высадили, стоЯли дубы и буки. Њеж ними
ступали олени, один был белый, как снег, другой склонил голову набок, потому
что в  рогах у него застрЯла какаЯ-то  проволока. ‚се это - деревьЯ, оленей,
дерн  -  она  разглЯдывала с  таким  удовлетворением,  будто  душа  ее стала
жидкостью, котораЯ  все  омывала,  над  всем  смыкалась.  …ще минута,  и она
въехала во двор, куда  не  одну сотню  лет она ЯвлЯлась  верхом или в карете
цугом,  предшествуемаЯ  или сопровождаемаЯ  свитой,  и  склонЯлись  плюмажи,
качались факелы, и те же, теперь ронЯющие листву, осыпали свой цвет деревьЯ.
‘ейчас  она  была одна. Ћпадали осенние  листьЯ. Џривратник отворил  тЯжелые
ворота. "Џривет,  „жеймс, - сказала она. - ’ут у  менЯ  кое-что в машине. ‚ы
внесете?"   ‘лова,   сами   по    себе   лишенные   веса,   выразительности,
увлекательности и, согласимсЯ, особой прелести, но сейчас они так утучнились
смыслом, что упали,  как переспелые орехи  с ветки, тем самым доказываЯ, что
стоит начинить скукоженную шкурку повседневности смыслом, и она  приобретает
способность удивительно действовать на наши чувства. ’о же сейчас относилось
и ко всем движениЯм,  всем  поступкам Ћрландо,  как ни были они обыденны;  и
смотреть,  как она сбросила юбку  и облачилась в  холщовые  брюки и  кожаную
куртку  - все это было за  три минуты, -  было не меньшим наслаждением,  чем
наблюдать, как мадам ‹опухова демонстрирует вершины своего мастерства. Џотом
широким шагом она  направилась в столовую, где старые друзьЯ - „райден, Џоп,
‘вифт, Ђддисон - сперва  ее  как бы  разглЯдывали с подозрением  - вот, мол,
Явилась   лауреатша,  -  но  смекнув,  что  речь  идет  о  двухстах  гинеЯх,
одобрительно закивали.  „вести гиней, казалось, говорили они; двести гиней -
это  вам  не комар  начхал.  Ћна отхватила  ломоть  хлеба, отрезала ветчины,
плюхнула одно на другое и принЯлась жевать на ходу, разом покончив со своими
светскими  манерами.  ‘делав пЯть-шесть  кругов,  она  опрокинула  стаканчик
красного  испанского вина, налила другой и,  зажав  его в руке, зашагала  по
длинному коридору, через  десЯток гостиных, начав, таким образом, свой обход
дома  в  сопровождении  тех  борзых и  спаниелей, которые  пожелали  за  нею
следовать.
     ‚се это входило в  ритуал. ‚ернутьсЯ домой и не  поприветствовать  свой
замок было  длЯ  нее все  равно, что прийти домой  и  не  поцеловать  родную
бабушку.  ‘  ее поЯвлением  комнаты  веселели,  - встрепенувшись,  открывали
глаза, будто  в ее отсутствие скучно дремали.  €  хоть она их видела сотни и
тысЯчи раз, они никогда не повторЯлись: за долгие годы в них  скопилась тьма
всЯких настроений, вот они  и  менЯлись зимою и летом, в ведро и в  дождь, в
зависимости от ее  неудач и  удач, от характеров ее гостей. —ужих они всегда
встречали учтиво, разве чуть-чуть устало. ‘ нею им всегда весело. Ђ  как  же
иначе? ‡накомы вот уже почти четыреста лет. € нечего друг от друга скрывать.
Ћна  все-все  про них  знает, все радости  и  печали.  ‡нает возраст  каждой
комнаты,  ее  маленькие   секреты  -   дверцу,   полочку,  шкафчик,  недочет
какой-нибудь, - скажем, что-то менЯли,  чинили,  достраивали.  Ћни  ее  тоже
знают во всех ипостасЯх.  Ћна  от них ничего никогда не скрывала. џвлЯлась к
ним мальчиком, мужчиной  - в радости и слезах. ‡десь,  на  этом подоконнике,
были написаны первые  строки; в этой часовне ее венчали. ‡десь  и похоронЯт,
думала  она, забравшись  с коленками  на  подоконник  в  длинной  галерее  и
потЯгиваЯ испанское вино. “жасно трудно себе  представить, но ведь  такой же
точно желтой зыбью прольетсЯ на пол с витража геральдический  леопард в  тот
день, когда ее тело положат в склепе меж предков. Ћна, ни на йоту не верЯщаЯ
ни в какое бессмертие, чувствует все равно, что душа будет вечно бродить вот
по  этим красным панелЯм, по этим зеленым диванам. Ђ комната - она забрела в
опочивальню посла - сиЯла, как раковина, века пролежавшаЯ на дне морском и в
миллионы  разных  цветов  выкрашеннаЯ  водою: розоваЯ и  желтаЯ,  зеленаЯ  и
песочнаЯ.  •рупкаЯ, как раковина, она была и - пустаЯ. Ќикакой  посол больше
не придет сюда спать.  Ђх, но она же знает, где  все еще бьетсЯ сердце дома.
’ихо отворив дверь, затаЯсь на пороге так, чтобы комната ее не заметила, она
смотрела, как колышутсЯ и опадают шпалеры он  неугомонного, вечного ветерка.
‚се  скачет  и скачет охотник; все  убегает „афна.  ‚се  бьетсЯ это  сердце,
слабое, замирающее, - хрупкое, неукротимое сердце огромного дома.
     €,  призвав  своих  верных  собак,  она  пошла  по  галерее, выстланной
цельными, вдоль  распиленными дубами. ЊерцаЯ поблекшим бархатом, рЯды кресел
выстроились вдоль стен, простираЯ  ручки к …лизавете, к џкову, быть может, к
експиру  и  ‘есилу  - к  тем,  кто  уже не  придет.  Ћт  этого  зрелища  ей
взгрустнулось. Ћна отцепила их ограждавший канат. ‘ела в  кресло  Љоролевы -
полистала манускрипт на  столике у  леди Ѓетти - поворошила  пальцем древние
розовые лепестки -  расчесала серебрЯными щетками королЯ џкова свои короткие
волосы - попрыгала на его постели (никакой никогда  уж  не будет здесь спать
король,  несмотрЯ  на  все   ‹уизины  новые  простыни),  прильнула  щекой  к
потускневшему  серебрЯному покрывалу. € везде были эти лавандовые мешочки от
моли и таблички "Џросьба не трогать", которые,  хоть  она сама их писала, на
нее глЯдели  с укором.  Ќет,  дом уже не весь в  ее власти, вздыхала она. Ћн
принадлежит времени: истории, вышел из подчинениЯ живых. Ќикогда уж не будут
здесь проливать вино, думала  она  (она вошла в комнату, где гостил когда-то
старый  Ќик  ѓрин), прожигать дыры  в  ковре.  Ќикогда  уже  двести  слуг не
побегут,  грохоча, по галереЯм, с  грелками,  огромными ветками длЯ огромных
каминов.  Ќикогда  уж  не  будут  варить эль,  лить  свечи,  обивать  седла,
обтачивать камень в здешних службах. Њолчат молоты  и кувалды. Џусты кровати
и кресла; кубки  из золота и  серебра  заперты в шкафах.  Ћгромными крыльЯми
бьет тишина в опустелом доме.
     €  Ћрландо села в  жесткое кресло королевы …лизаветы в конце галереи, и
собаки легли вокруг.  ѓалереЯ  тЯнулась  далеко,  к  тому месту,  где  почти
исчезал свет.  Љак  туннель,  вырытый  в далекое  прошлое. Љогда  ее  взглЯд
пробилсЯ  сквозь  тьму, она различила  людей  за веселой  беседой  - великих
людей,  каких  она знала:  „райдена, ‘вифта, Џопа; и государственных  мужей,
заседающих в совете; и любовников, обжимающихсЯ по подоконникам;  и жующих и
пьющих  за длинными  столами гостей;  и клубЯщийсЯ над  их головами  дым, от
которого  они  чихали  и  кашлЯли.  …ще  глубже  увидела  она  блистательных
танцоров, изготовившихсЯ длЯ кадрили. ‡вучала  зыбкаЯ, хрупкаЯ, но все равно
величаваЯ музыка.  ђокотал  орган.  ѓроб  выносили  из  часовни.  €з часовни
выходила свадьба. ‚оины в шлемах отправлЯлись воевать. Џриносили  из походов
знамена  ”лоддена  и  Џуатье, вешали  по  стенам.  ’ак  заполнЯлась  длиннаЯ
галереЯ, и, вглЯдываЯсь  глубже и  глубже, в  самом конце Ћрландо увидела за
елизаветинцами  и ’юдорами более старый,  и дальний, и темный образ, суровую
фигуру в сутане - монаха, и он шел, стиснув руки, с книгой, и бормотал...
     Љак гром, часы на конюшне пробили четыре  удара.  Ќикогда  еще  никакое
землетрЯсение не сотрЯсало так целый  город. ѓалереЯ вместе со всем,  что на
ней,  рассыпалась в прах. ‹ицо самой Ћрландо, темное и  серьезное,  пока она
смотрела, озарилось теперь как пороховой вспышкой. ‚  том же свете все рЯдом
с нею  выступило с необычайной отчетливостью. Ћна увидела двух кружащих мух,
отметила  их  синий  отлив;  увидела  глазок  на  доске  возле  своей  ноги,
подрагиванье собачьих ушей. €  еще она  слышала, как  хрустнул сучок в саду,
проблеЯла в  парке овца, пролетел мимо окон стриж.  ‚се тело  у нее дрожала,
его жгло,  будто  она голаЯ стоЯла на морозе. Ћднако она сохранЯла -  вот уж
чего  не было в ‹ондоне, когда  часы  пробили  десЯть - полное самообладание
(видно,  сейчас она была единаЯ, цельнаЯ и под удары  времени  подставлЯлась
большаЯ  поверхность).  Ћна поднЯлась  неспешно, кликнула  собак  и  пошла -
твердой и собранной, но упругой и быстрой походкой, вниз по лестнице, в сад.
’ени  растений  выступали со странной  отчетливостью.  Ћна  различала каждый
комочек земли  на клумбах, будто в глаз ей вставили микроскоп. Ћна различала
хитросплетение  веток на  каждом  дереве. ‚ каждой былинке, в  каждом цветке
различала она  все лепестки и  жилки. ‘таббс,  садовник, шел по тропе, и она
видела каждую пуговку на его гамашах; видела Ѓетти и  Џринца, своих упрЯжных
лошадок, и никогда прежде не  видела она так отчетливо белую  звезду у Ѓетти
на лбу  и три длинных  отдельных волоска,  низко свисающих с хвоста  Џринца.
„альше, в  квадрате  двора, старые  серые  стены  дома  выглЯдели как  новый
поцарапанный  фотоснимок; из громкоговорителЯ на террасе лилась танцевальнаЯ
музыка, которую сейчас  слушали в алеющей бархатом ‚енской опере. ‘обраннаЯ,
подстегиваемаЯ теперешним мигом, она одновременно испытывала странный страх,
будто  каждый  раз,  когда разверзалась пропасть  времени  и  в  ней  тонула
секунда,  это было чревато  опасностью. ’акое  сильное напрЯжение невозможно
было долго выносить  без муки. Ѓыстрей, чем  ей бы хотелось, будто ноги сами
несли ее и не слушались, она прошла по саду и вошла в парк. Ћгромным усилием
воли она  заставила себЯ  остановитьсЯ у плотницкой и  замерев смотрела, как
„жо ‘таббс ладит колесо. Ћна  не  отрывала  глаз  от его рук, когда  пробило
четверть. “дар пронессЯ  сквозь  нее метеором, горЯчим, какой не удержишь  в
пальцах.  ‘  тошнотворной отчетливостью она увидела, что на  большом  пальце
правой руки ‘таббса нет ногтЯ и на его месте бугритсЯ розоваЯ  кожа. ‡релище
было  такое  ужасное,  что   она  ощутила  мгновенную  дурноту,  но  в  этой
мгновенной,   зыблющейсЯ,  зарешеченной  тьме   тЯжесть   настоЯщего   вдруг
отпустила. —то-то  странное есть в тени собственных дрожащих ресниц,  что-то
(сами можете убедитьсЯ, вот сейчас же глЯнув на  небо), чего нет в настоЯщем
- откуда и всЯ его трудность, неопределимость, - что-то, что мы не решаемсЯ,
насадив  на  булавку  имени, назвать  красотой, ведь оно бестелесно, тень не
имеет  собственных  качеств,  но  обладает  властью преображать  все,  с чем
соприкасаетсЯ.  €  пока  ей  было  дурно  и  веки  ее  трепетали,  эта  тень
ускользнула из плотницкой и, присоединЯЯсь к несчетным образам, какие ловила
Ћрландо, делала  из них нечто иное, сносное и умопостижимое. Ќу  вот, думала
Ћрландо,  испустив глубокий  вздох облегчениЯ  и  сворачиваЯ  от плотницкой,
чтобы  идти  в  гору,  ну  вот, можно  еще  начать  жизнь сначала.  џ  возле
‘ерпантина,  игрушечнаЯ лодочка  пробираетсЯ  сквозь  белую  арку смерти.  џ
вот-вот пойму...
     ’акие слова произносила она, и притом довольно  отчетливо, однако,  что
греха  таить,  она  сейчас  оставалась   вполне  безразлична  к   тому,  что
разворачивалось  перед ее взором,  и легко могла принЯть  овцу за  корову, а
старика  по  имени  ‘мит  за  другого  -  по имени  „жонс,  и  даже  ему  не
родственника. €бо тень дурноты,  вызванной пальцем без ногтЯ, сейчас залегла
в глубине ее мозга  (самом  удаленном от  зрениЯ  месте), стала прудом,  где
предметы  плавают  в темноте, такой глубокой, что мы про них почти ничего не
знаем. Ћна смотрела сейчас в этот пруд или, может быть, море, где отражаетсЯ
все, ведь некоторые вообще утверждают, будто все наши самые буйные  страсти,
и религиЯ, и  поэзиЯ - суть отражениЯ, которые мы видим  в темной  впадине в
глубине  головы,  когда  внешний мир  отступает.  ‚от  она  и  смотрела туда
долго-долго,  задумчиво,  и заросшаЯ стежка,  по которой  она поднималась  в
гору,  уже  стала  не стежка, но отчасти и ‘ерпантин; кусты боЯрышника  были
отчасти  дамы  и  господа,  сидЯщие  со  своими  золотыми  набалдашниками  и
визитными карточками;  овцы  были  отчасти  высокими  домами  Њэйфэра, - все
решительно  было  отчасти  чем-то  еще, словно ум ее превратилсЯ  в  лес,  с
чащобами и  полЯнами,  и  предметы  приближались,  отдалЯлись, смешивались и
разделЯлись, порождали самые причудливые сочетаниЯ в непрестанной игре света
и  тени. € если бы любимый  пес Љанут,  погнав зайца,  ей не  намекнул таким
образом,  что дело идет к пЯтичасовому чаю  -  на поверку оказалось двадцать
три минуты шестого, - она бы совсем забыла о времени.
     ‡аросшаЯ  стежка,  вилЯЯ,  взбиралась  все выше и выше,  к стоЯщему  на
вершине  дубу.  Ћн  вырос,  раздалсЯ  и  заматерел  с   тех  пор,  как   она
познакомилась с ним, в году, кажетсЯ, тысЯча пЯтьсот восемьдесЯт восьмом, но
был все еще в самой поре. Ќекрупные четкие листьЯ густой  массой качались на
ветках. Ѓросившись  ничком, Ћрландо почувствовала под собою косточки дерева,
как  ребра,  в  разные стороны отходившие от хребта.  …й  нравилось, что она
скачет  на крупе мира. ЏриЯтно было  приникнуть  к чему-то твердому. € когда
она вот так бросалась  ничком,  из нагрудного кармана кожаной куртки  выпала
переплетеннаЯ  в  красное сукно  небольшаЯ  книжица -  поэма "„уб".  Ќадо бы
лопатку захватить, подумала Ћрландо.  Љорни почти обнажились, и затеЯ зарыть
здесь  книжку ей  уже  представлЯлась  сомнительной.  „а  и  собаки  выроют.
‘имволические  церемонии вообще  редко  удаютсЯ, подумала  она. € черта ль в
них. “  нее на Языке вертелось торжественное  слово, заготовленное на случай
погребениЯ  книжки  (экземплЯр   первого  изданиЯ,  надписанный  автором   и
художником.) "џ погребаю книгу, - намеревалась она сказать, - воздаваЯ земле
за то, что подарила мне землЯ". Ќо Ѓоже и ѓосподи  ‘ил! ‚ысказываемое вслух,
до чего же  по-идиотски это звучит! …й  вспомнилсЯ старый ѓрин, взбиравшийсЯ
недавно  на подиум, с тем чтоб  отождествить  ее с Њильтоном (за исключением
его слепоты)  и вручить ей чек на двести гиней. Ћна тогда  подумала про свой
дуб на горе и спрашивала себЯ, что он  имеет со всем этим общего? —то общего
слава и почести имеют с поэзией? —то общего имеют семь изданий (семь, как ни
верти!) с ее истинной ценностью? ђазве  поэзиЯ - не  тайнаЯ свЯзь, не голос,
отвечающий голосу? € всЯ эта сутолока, лесть и хула, и встречи с  теми,  кто
тебЯ почитает, с теми, кто тебЯ не  почитает,  - что общего во  всем  этом с
сутью: голос  отвечает на  голос? —то может быть более тайного  и медлЯщего,
думала  она,  что может быть  более  похоже  на соитие влюбленных,  чем этот
сбивчивый  ответ,  который  она  годами  давала шелестЯщей  песне  лесов,  и
сельским домам, и вороным,  грива  к гриве  ожидающим у  ворот,  и  кузнице,
кухне,  полЯм,  так  прилежно  растЯщим  пшеницу,  репу,  траву,  и   садам,
расцветающим ирисами и бальзаминами?
     € она  оставила книгу непогребенной и  растрепанной лежать  на  земле и
стала смотреть на окрестный  простор,  переменчивый, как  океанское  дно, то
озарЯемый солнцем, то помрачаемый тенью.  ‚он деревушка, церковнаЯ башнЯ меж
вЯзов; серый  купол господской  усадьбы; луч, играющий с парниковым стеклом;
хутор и золотые стога. ЏолЯ, разграниченные  темными  сходками  буков,  а за
полЯми, темные,  долгие, протЯнулись леса, а дальше мерцает река, и снова за
нею  холмы. ‚ дальней дали тучу  проткнули белые скалы  ‘ноудона. Ћна видела
дальние горы отландии, белый  кипень  волн,  разбивающихсЯ  о ѓебриды.  Ћна
слышала  с морЯ пушечный гром.  Ќет,  не  то, это ветер. Ќет  же  войны. Ќет
больше „рейка; нет Ќельсона. Ђ ведь все это, - думала она, переведЯ взглЯд с
дали, по которой он бродил, снова на землю внизу,  - все это было мое,  этот
замок среди дюн  был мой; мои были все  эти вересковые  пустоши, убегающие к
самому морю. € тут пейзаж (возможно, по  прихоти угасавшего света) сотрЯссЯ,
собралсЯ шторм, весь груз домов и лесов стрЯхнув  на  сторону. Џеред Ћрландо
стоЯли  голые  горы ’урции. Ѓыл сверкающий  полдень.  ѓлаза  ее упирались  в
раскаленный склон. Љозы ощипывали у ее  ног выцветшую траву. Ќад  нею  парил
орел. •риплый голос цыгана ђустума  скрипел у нее в ушах: "—то твой  древний
род и  богатства в  сравнении вот  с этим? Љ чему  тебе четыреста спален,  и
серебрЯные крышки длЯ каждого блюда, и все твои горничные?"
     ‚  ту  же  секунду где-то в  долине ударил  церковный  колокол.  ђухнул
шатеровидный пейзаж. ‘нова ей  на голову  обрушилось настоЯщее, но сейчас, в
вечереющем  небе,  оно  смЯгчилось,  уже  не   навЯзывало  своих  мелочей  и
подробностей,  предлагаЯ только дымные луга, и  огни в деревенских  домах, и
бескрайнюю  сумрачность леса, и веерный  луч,  разгонЯющий тьму  на какой-то
далекой  дороге.  Ћрландо  не  знала,  сколько  пробило  -  девЯть,  десЯть,
одиннадцать? Ќастала ночь, ночь - из всех частей суток ей самаЯ милаЯ, ночь,
когда отражениЯ в темном пруду души сиЯют  нежнее, чем  днем. ‘ейчас  уже не
было нужды терЯть сознание, чтоб заглЯнуть во тьму, где роЯтсЯ и нарождаютсЯ
образы, и видеть в темном пруду то експира, то девочку в русских шальварах,
то  игрушечную  лодочку  на  ‘ерпантине, а  то  и  сам  Ђтлантический океан,
огромной  волною обрушивающийсЯ  на  мыс  ѓорн.  Њужний бриг  взбираетсЯ  на
вершину волны! ‚ыше, выше! ЃелаЯ арка смерти встает перед ним. Ѓезрассудный,
смешной человек, вечно кружащий  - зачем? - в бурю вокруг мыса ѓорн! Ќо бриг
уже одолел арку, вынырнул с другой стороны. –елый и невредимый!
     - Љакое счастье! - крикнула она. - Љакое счастье!
     € тут ветер улегсЯ, стихли воды; она увидела мирную зыбь под луной.
     - Њармадьюк Ѓонтроп елмердин! - крикнула она, стоЯ под дубом.
     „ивное, блистающее имЯ упало  с неба сине-стальным пером. Ћна смотрела,
как оно кружит и медлЯщею стрелой рассекает глубокий воздух. Ћн  придет, как
всегда  он  приходит, в настороженной тишине,  когда  зыблетсЯ рЯбью  вода и
листьЯ бесшумно стелютсЯ под  ноги в осенних лесах; когда леопард застывает,
и луна  стоит над водой,  и ничто в целом свете  не шелохнетсЯ. ‚от когда он
приходит.
     ‚се  было тихо.  Ѓлизилась  полночь. ‹уна очень медленно  поднЯлась над
просторами. ‹унный  луч воздвиг над  землею призрачный  замок. Ћгромный  дом
глЯдел  всеми окнами, застланными серебром. „ом был бесстенный,  бесплотный.
‚есь он был  призрак. ‚есь  тихий. ‚есь озарен в ожидании покойной Љоролевы.
ѓлЯнув  вниз,  Ћрландо увидела во дворе темное колыхание плюмажей,  дрожание
факелов, коленопреклонение теней. ‘нова выходила из кареты Љоролева.
     - ‡амок ждет вас, ‚аше ‚еличество,  -  с  глубоким  реверансом крикнула
Ћрландо. - ’ут ничего не менЯли.  Џокойный хозЯин, мой  отец, введет  вас  в
дом.
     €  пока она  говорила,  упал первый  удар  полуночи. Ћстужающее дыхание
настоЯщего мазнуло ее по щеке. ‚ тревоге она  глЯнула  на небо. …го обложили
тучи. ‚етер завыл в ушах. Ђ сквозь вой ветра она различила рокот аэроплана -
все ближе, ближе.
     -  ‘юда! ел!  ‘юда!  - кричала она и подставлЯла  грудь луне (уж вовсю
рассиЯвшейсЯ), и, как  Яйца  огромного лунного  паука, блестели  ее жемчуга.
Ђэроплан прорвалсЯ сквозь тучи, повис над ее головой. Џарил над нею. †емчуга
фосфористо светились во тьме.
     €  когда  елмердин,  теперь  настоЯщий морской  капитан,  возмужавший,
плечистый,  обветренный, спрыгнул  наземь, над  головой у  него  взметнулась
одинокаЯ дикаЯ птица.
     - ќто же гусь! - крикнула Ћрландо. - „икий гусь...
     “пал двенадцатый удар  полуночи  - двенадцатый удар полуночи  в четверг
одиннадцатого октЯбрЯ тысЯча девЯтьсот двадцать восьмого года.

     Џеревод и примечаниЯ …лены ‘уриц.
     €справлениЯ и дополнительные примечаниЯ - ’атьЯна Љобзева.
     ‚се  комментарии, касающиесЯ перевода, просьба  направлЯть  по  адресу:
pintado at mail dot ru.
     ‘ноудон - гора в “эльсе.
     5 акров - площадь 200х200 метров.
     „ворец  “айтхолл  - главный  королевский  дворец  в  ‹ондоне  с  первой
половины XVI и до 1689, когда он почти полностью сгорел.  ’акже имЯ “айтхолл
носит улица в центральной части ‹ондона.
     “оппинг -  район  в  портовой части  ‹ондона. Љаменные  ступени  ‘тарой
лестницы уходЯт в воду ’емзы; до XVII в. на этой лестнице, приковав цепЯми к
столбу,  оставлЯли лежать после казни  тела  повешенных  пиратов; убирали их
только по прошествии трех приливов.
     џ познакомилась  прошлым летом  в  Џольше  с  одним господином, кажетсЯ
вашим родственником (фр.).
     Љрасота дам при английском дворе менЯ  приводит в  восхищение. ЌельзЯ и
вообразить женщины очаровательней вашей королевы, ни прически более изЯщной,
чем у нее (фр.).
     Њайский  шест,  или  "Њайское дерево"  - украшенный  цветами и  лентами
столб, вокруг которого 1 маЯ танцуют в Ђнглии.
     „урно разрЯженнаЯ жердь (фр.).
     „жордж  ‚ильерс,  герцог  Ѓукингемский   (1592  -  1628)  -  английский
придворный и политик, фаворит џкова I. ‘лавилсЯ своей красотой.
     “. експир. "Ћтелло". Ђкт V, сц. 2. (Џеревод Ѓ. Џастернака.)
     ‡арЯ моей жизни! (фр.)
     Ѓлэкфрайерз (букв. "черные братьЯ") - доминиканский монастырь; по имени
его назван район в ‹ондоне.
     ‘эр ”рэнсис „рейк (1545 - 1596) - английский мореплаватель, открыватель
новых земель, герой войны с €спанской Ђрмадой.
     ‘эр „жон •оккинс (1532  - 1595) -  отважный  мореплаватель, флотоводец,
воин.
     ‘эр ђичард ѓренвил  (1541 - 1591) - мореплаватель, убит в морском бою с
испанцами.
     ‘эр  ’омас  Ѓраун (1605 - 1682)  - писатель, Яркий представитель  стилЯ
барокко. ‚ирджиниЯ ‚улф не раз писала о нем в своих эссе.
     ‚ таких потайных комнатах скрывались католические свЯщенники во времена
религиозных преследований.
     —ипсайд - улица и район в ‹ондоне, где в средние века находилсЯ главный
рынок  города; в  годы  правлениЯ королевы  …лизаветы в расположенной  здесь
таверне "ђусалка" собирались поэты и драматурги.
     ’емпейский дол (долина ’емпы)  - долина на севере ”ессалии между горами
Ћлимп и Ћсса.  ЏредставлЯет  собой  узкое ущелье, по  которому течет быстраЯ
река  Џеней;  изломы скал  и  буйство зелени делают  ’емпу  одним  из  самых
интересных  и живописных мест в  ѓреции.  Џо  легенде, именно в этом  ущелье
Ђполлон преследовал нимфу  „афну, котораЯ, спасаЯсь от него, превратилась  в
лавровое  дерево. ‘ легкой руки  –ицерона  за выражением "темпейскаЯ долина"
закрепилось значение  "место, исполненное красоты и гармонии", "идиллический
пейзаж", что не вполне верно.
     ”лодден (”лодден-”илд) - место в Ќортумберленде, где 9 сентЯбрЯ 1513 г.
граф ‘уррей разбил войска шотландского королЯ џкова IV.
     Ђзенкур  -  место  на  севере ”ранции, где ѓенрих V 25 октЯбрЯ  1415 г.
разбил превосходЯщие силы французов.
     ѓринвич, ныне  входЯщий  в  городскую  черту  ‹ондона, был некогда  его
предместьем; название  места происходит  от  саксонского  слова "grenewic" -
"зеленаЯ  деревнЯ".  “же  при  ќдуарде  I  (II  пол.  13  в.)  ѓринвич  стал
королевской  резиденцией.  ‚  1438  г. ѓемфри,  герцог  ѓлостерский,  бывший
регентом  при малолетнем  ѓенрихе  VI и названный за свой  ум и  добродетели
"Ћтцом страны", построил в своих гринвичских владениЯх дворец. Џосле  смерти
герцога  его владениЯ отошли короне;  ѓенрих  VI  назвал  дворец в  ѓринвиче
"ЏлаценциЯ"  (лат.  placencia  -  красота,  прелесть).  ЏлаценциЯ оставалась
главным королевским дворцом  в течение  двух веков. ‚ этом  дворце  родилась
…лизавета ’юдор.
     La Gloire - слава (фр.)
     Љристофер  Њарло  (1564  - 1593), значительнейший  из  предшественников
експира, был действительно убит в кабаке.
     ‚ результате гражданской войны  с Џарламентом Љарл  I  был обезглавлен,
ЂнглиЯ  объЯвлена  ђеспубликой,  Љромвель  - лордом-протектором (в 1649 г.).
‚скоре после  смерти ЉромвелЯ на  трон был призван сын казненного  королЯ  -
Љарл II (в 1660 г.).
     Ѓрюгге - главный город провинции ‡ападнаЯ ”ландриЯ (ЃельгиЯ).  ‚  11-14
вв. это был один из  ведущих торговых центров  …вропы, крупнейший  поставщик
шерстЯных и  суконных тканей. ‚последствии уступил  первенство  Ђнтверпену и
превратилсЯ в провинциальный город.
     6 футов = 183 см.
     ”инстераархорн -  горнаЯ вершина в  вейцарии, самаЯ высокаЯ в Ѓернских
Ђльпах.
     ќлеонора  ѓуин  (1650  -  1687) -  знаменитаЯ  актриса своего  времени,
любовница королЯ Љарла II.
     Ћрден  Ѓани  - один  из высших британских  орденов,  кавалеры  которого
получают  личное дворЯнское звание "рыцарь";  возрожден королем ѓеоргом  I в
1725  как  награда  за  военные  и  высокие  гражданские  заслуги.  Ќазвание
напоминает  о  ритуальном  омовении  перед  посвЯщением  в  рыцари в  раннем
средневековье.
     •рам   ‘вЯтой   ‘офии  (ЂйЯ-‘офиЯ)   -  главный  памЯтник  византийской
архитектуры (VI в.).
     Џера - район ‘тамбула к северу от ‡олотого ђога.
     ’анбридж-“элс (Љоролевские танбриджские источники) - городок неподалеку
от  ‹ондона, известный своими минеральными источниками.  ‚ 17-18 вв. это был
модный курорт, посещавшийсЯ королевской семьей и дворЯнской знатью.
     ‡олотой ђог - бухта у южного входа в пролив Ѓосфор, гавань ‘тамбула.
     Џантилы  -   название  променада  в   ’анбридж-“элсе,   происшедшее  от
голландской  черепицы (пантилы), которой  этот  променад  был  первоначально
вымощен.
     ’анцовщицей Џепитой была бабушка ‚иты ‘аквилл-‚ест,  испанскаЯ цыганка.
‚ита написала о ней биографический роман "Џепита" в 1937 г.
     ‘алюки - древнЯЯ порода борзых, выведеннаЯ на Ѓлижнем ‚остоке длЯ охоты
на  газелей.  Ћчень  высоко ценилась  в  арабском  мире,  считалась  "чистым
животным" и потому могла жить в доме.
     Ѓурса  (Ѓруса) -  город на северо-западе ’урции. Ћснован во II веке  до
н.э.
     ѓоварды  -  старинный  аристократический род, "втораЯ  семьЯ" в Ђнглии.
‚озглавлЯетсЯ  герцогом  Ќорфолкским. Џрослеживает свою родословную  до сэра
‚ильЯма ѓоварда, судьи в палате Ћбщин, умершего в 1308 г.
     Џлантагенеты  - королевскаЯ династиЯ в Ђнглии в 1154 - 1485 гг (включаЯ
побочные ветви Џлантагенетов, ‰орков и ‹анкастеров). Ћсновал ѓенрих II, граф
Ђнжуйский.  ”амилиЯ  происходит  от  семейного  прозвища:  отец  ѓенриха II,
†оффруа, украшал  свой  шлем веткой дрока (по-латински ветка дрока  - planta
genista).
     Ђристократический род в Ѓритании; в 18 в. был учрежден графский титул.
     ѓай  ”окс  (1570  - 1606)  -  один из участников  "Џорохового заговора"
против королЯ џкова I. ѓодовщина разоблачениЯ заговора празднуетсЯ 5 ноЯбрЯ,
в так называемый „ень ѓаЯ ”окса, когда сжигаетсЯ на костре его чучело.
     €меютсЯ в виду заключительные строки "Ћды греческой  вазе" „жона  Љитса
(1819):
     "Љраса - где правда, правда - где краса!
     ‚от знанье все и все, что надо знать".
     (Џеревод €. Ђ. ‹ихачева.)

     Љороль ‚ильгельм III правил Ђнглией с 1689 по 1702 г. Љоролева ЊариЯ II
‘тюарт правила  вместе  с  мужем (который  также  приходилсЯ  ей  двоюродным
братом) до своей смерти в 1694 году: в 32 года она умерла от оспы.
     ‘эр  Љристофер ђен (1632 - 1723)  - архитектор, который после  ‚еликого
лондонского  пожара (1666)  отстроил  город. Ќад возведением собора  ‘вЯтого
Џавла он работал с 1675 по 1710 г.
     "Њонумент"  был воздвигнут в 1671-1677 гг. по чертежам ђена в  памЯть о
‚еликом пожаре.  ќто дорическаЯ колонна  с  каннелюрами, увенчаннаЯ огромной
золоченой сверкающей вазой.
     ’емпл-Ѓар  - ворота в виде каменной арки, стоЯвшие  на западной границе
лондонского ‘ити. Џостроены по проекту Љ. ђена. „о середины XVIII века здесь
на  пиках  выставлЯлись на  всеобщее  обозрение  головы  и другие части  тел
казненных преступников.
     ‡наменитый литературный  клуб, открытый в начале XVIII в. в  кофейне  с
этим названием.
     Љапитан, конечно, обозналсЯ, в чем можно  убедитьсЯ,  заглЯнув в  любой
литературный  справочник;  но  это такаЯ  трогательнаЯ ошибка, что мы  ее не
станем исправлЯть. (Џрим. автора.)
     „жозеф Ђддисон  (1672 -  1719) - критик,  эссеист, издатель.  Ќет нужды
повторЯть эти  высказываниЯ, ибо они слишком хорошо известны и вдобавок  все
содержатсЯ в печатных его трудах. (Џрим. автора.)
     „жон „райден (1631 - 1700) - лирик, сатирик, драматург.
     Ђлександр Џоп  (1688  -  1744)  -  поэт,  переводчик ѓомера,  издатель,
сатирик. Ѓыл горбат.
     Ѓоу-стрит  -  улица в ‹ондоне, на  которой расположено  здание главного
уголовного полицейского суда.
     Џес, видимо, был назван в честь Љанута ‚еликого (995 - 1035) - датского
королЯ, а с 1016 г. королЯ Ђнглии.
     “лица в центре ‹ондона, ведет от ’рафальгарской площади к Ѓукингемскому
дворцу.
     Љоролева Ђнна,  последнЯЯ из  династии ‘тюартов, правила Ђнглией с 1702
по 1714 гг.
     Њаркиза  Њари  дю „еффан  (1697  -  1780)  -  хозЯйка  одного  из самых
блистательных  салонов Џарижа.  ‚  числе  ее  "приЯтелей"  были философ  †ан
„'Ђламбер (1717 -  1783)  и  •орас “олпол (1717  - 1797), автор  знаменитого
"‡амка Ћтранто".
     ‘ловцо о свЯтом „ионисии (фр.). ‘вЯтой „ионисий (Saint  Denis) - первый
епископ Џарижа  (2-Я половина  III в.), по преданию, после собственной казни
долго  шел, держа свою отрубленную  голову в руках.  Љогда кардинал ЏолиньЯк
рассказывал об этом в салоне мадам дю „еффан, она произнесла свое знаменитое
Mot: "Il n'y a que premier pas qui cute" (труден только первый шаг).
     Ќет нужды повторЯть эти высказываниЯ, ибо они слишком хорошо известны и
вдобавок все содержатсЯ в печатных его трудах. (Џрим. автора.)
     Џоэма Џопа (1714 г.)
     …женедельник, основанный в 1828 г. Ђддисон же (вместе со ‘тилом) в 1709
г. основал другой журнал, под названием "’атлер".
     "Џохищение локона", песнь II, стихи 105- 9.
     –итата  отнюдь не из  "‘пектейтора", а из  "’атлера";  автор продолжает
свою мистификацию.
     –итата из  десЯтой главы четвертой части  "ЏутешествиЯ  ѓулливера", где
‘вифт рисует идеальное государство гуигнгнмов (полулюдей-полулошадей).
     ”илип  „ормер  ‘тенхом,  четвертый  лорд  —естерфилд  (1694  - 1773)  -
государственный деЯтель и  дипломат, знаменит почти ежедневными (с 1737  г.)
письмами  к сыну.  “ ‚ирджинии ‚улф  есть  эссе "Џисьма  лорда —естерфилда к
сыну".
     ‘м.  "Ћпыты о  нравах",  письмо  II, "Љ  даме.  Ћ  женских  характерах"
(желчнаЯ  сатира  Џопа  на   дам  из   общества,   скрытых  под  прозрачными
мифологическими именами).
     „октор  ‘эмюэл  „жонсон (1709  - 1784)  - лексикограф,  издатель, поэт,
драматург,  биограф,  значительнейший критик  своего времени.  ‘лепаЯ миссис
Ђнна “ильЯмс с 1752 г. (после  смерти  его жены) жила  у него в доме. „жеймс
Ѓосуэлл (1740 - 1795) был свЯзан с „жонсоном с 1762 г., записывал за ним его
блистательные  высказываниЯ  и  впоследствии  (1791)  написал  книгу  "†изнь
‘эмюэла „жонсона".
     ђоберт Ђдам  (1728  -  1792)  и  его братьЯ  „жон, „жеймс  и  “ильЯм  -
архитекторы.,  ориентировавшиесЯ  на  античность.  ђоберт  Ђдам  повлиЯл   в
дальнейшем еще и на стиль мебели, прославилсЯ своими каминами и плафонами.
     “ильЯм  ‘есил,  барон Ѓерли  (1520 -  1598),  государственный  деЯтель,
ближайшее  доверенное  лицо  …лизаветы. –итируемую фразу,  впрочем  (одна из
мистификаций автора),  …лизавета произнесла  на смертном  одре (1603), когда
Ѓерли уже не было в живых, обращаЯсь к его младшему сыну, своему  тогдашнему
государственному секретарю ђоберту ‘есилу, графу ‘олсбери (1563 - 1612).
     “ильЯм ‹эм,  второй виконт Њельбурн (1779 - 1848),  с 1834 по 1841 г. -
премьер-министр Ђнглии.
     Ђртур  -  персонаж  романа сэра  ’омаса Њэлори  "‘мерть королЯ Ђртура",
основанного на английских легендах о короле бриттов (ок. 1417 - 1471)
     Њогучий  испанский  флот, снарЯженный  в  1588  г. королем ”илиппом  II
против  Ђнглии. ‚  царствование  …лизаветы было несколько походов  Ђрмады на
Ђнглию, побед и сражений.
     ѓорацио Ќельсон (1758 - 1805) -  английский адмирал, победитель в битве
при  ’рафальгаре  (1805),  решившей  исход войны с  ”ранцией  и  €спанией  и
стоившей ему жизни.
     ”алмут - морской порт на южном берегу Љорнуолла. ‡наменит своей гаванью
(занимает третье место в мире по величине среди естественных гаваней).
     ѓенри   „жон  ’емпл,  третий   виконт  Џальмерстон  (1784  -  1865)   -
многократный премьер-министр Ђнглии.
     Љатерина  ѓладстон  -  жена  “ильЯма  ћарта  ѓладстона (1809  -  1898),
премьер-министра Ђнглии.
     „жордж  Ѓеркли (1685  -  1753) - английский  философ, епископ  в Љлойне
(€рландиЯ);   главный   постулат  его   философии  -   "Esse   est  percipi"
("‘уществовать  значит быть  воспринимаемым").  ‘читал  необоснованным и  не
имеющим  смысла полагать существование  мира "самого по себе", независимо от
нашего восприЯтиЯ.
     ‚ыражение из "„венадцатой ночи" експира.
     "†ены, повинуйтесь своим мужьЯм, как ѓосподу"  (из "ЏосланиЯ к ефесЯнам
свЯтого апостола Џавла", 5:22)
     ЂрмиЯ спасениЯ - христианскаЯ благотворительнаЯ организациЯ, основаннаЯ
в  1865 в ‹ондоне евангелическим проповедником  ‚ильЯмом Ѓутом. Џостроена по
военному образцу: имеет офицеров и рЯдовых, во главе Ђрмии стоит генерал.
     Ђльфред, лорд ’еннисон (1809 -  1892)  - крупнейший лирик викторианской
эпохи; ђоберт Ѓраунинг (1812  - 1889) - признанный  поэт, длЯ своего времени
новатор; ’омас Љарлейль (1795 - 1881) - историк, философ, переводчик ѓете.
     Џалтус в сухарЯх (фр.).
     "Љатон" -  трагедиЯ Ђддисона, написаннаЯ в 1713 г. и долго не сходившаЯ
со сцены. „жеймс ’омсон (1700 - 1748) -  друг Џопа.  "‚ремена  года"  -  его
поэма в белых стихах (1726 -  1730), очень  популЯрнаЯ  в XVIII  веке. Ќа ее
слова написана одноименнаЯ ораториЯ ѓайдна (1801).
     ќдмунд  ‘пенсер  (1552  -  1599)  -  выдающийсЯ  английский поэт  эпохи
‚озрождениЯ. ‘южетный материал  шедевра  ‘пенсера, эпической поэмы "Љоролева
фей", восходит к "Orlando Furioso" ‹. Ђриосто.
     15 ноЯбрЯ  1712 г. в ѓайд-парке состоЯлась  знаменитаЯ дуэль на  шпагах
между  —арльзом Њуном (1675  -  1712),  политиком  и  завзЯтым дуэлЯнтом,  и
„жеймсом  „угласом,  четвертым  герцогом ѓамильтоном  (1658  - 1712),  из-за
наследства графа Њакклесфилда, на которое они оба претендовали. ‚ результате
этого  долгого, кровавого  поединка погибли  оба  - ѓамильтон был  сражен на
самой  дуэли,  Њун  скончалсЯ  позже от  полученных ран.  €х секунданты были
признаны   виновными  в  убийстве.   Џосле  этого   случаЯ  дуэлЯнты   стали
предпочитать более быстрое и менее кровопролитное оружие - пистолеты.
     —арльз  ‹эм  (1775  -  1834)  -  знаменитый  эссеист;  разработал  жанр
романтического, поэтического очерка; мастер стилЯ.
     Њартин ”аркар ’аппер  (1810 -  1889) - автор  "”илософии в  пословицах"
(рифмованных банальных изречений, имевших огромный успех у  публики); ‘эмюэл
‘майлз (1812  -  1904 ) - популЯрный  автор жизнеописаний и  нравоучительных
трактатов.
     Ђлександр ‘мит (1830  - 1867) - популЯрный  автор своего времени, часто
пародируемый;  ђичард “отсон „иксон (1833 - 1900)  - лирик, историк  –еркви;
“ильЯм Ѓлэк (1841 -  1898) - плодовитый  романист; ѓенри •арт Њилман (1791 -
1868) - автор стихотворных драм и истории евреев;  ѓенри ’омас Ѓокль (1821 -
1962) -  автор "€стории цивилизации в Ђнглии"; €пполит  ’эн (1828 -  1893) -
французский философ,  историк и критик;  „жон ѓовард Џейн  (1791  -  1852) -
американец, автор популЯрных песен,  или  „жеймс Џейн (1830 -  1898) - автор
многочисленных  романов; Ђнна „жеймсон (1794 - 1869) - плодовитаЯ эссеистка,
писавшаЯ о женских проблемах, а также литературный критик.
     Љристина  ђоссетти  (1830 -  1894) -  знаменитаЯ  поэтесса  (о  которой
‚ирджиниЯ ‚улф написала эссе "џ - Љристина ђоссетти").
     ‹юбовницей  королЯ  ќдуарда  VII,  старшего   сына  королевы  ‚иктории,
правившего  Ђнглией с 1901 по 1910 гг., была аристократка Ђлиса  Љеппель. …е
дочь ‚иолетта известна своей любовной свЯзью с ‚итой ‘аквилл-‚ест. ‚  романе
"Ћрландо" ‚иолетта Љеппель выведена в образе русской кнЯжны ‘аши.
     ќтот словарь издавал с 1882 г. отец ‚ирджинии ‚улф, сэр ‹если ‘тивен.
     Ќачальные  слова выражениЯ  "Amor vincit  omnia" (лат. любовь побеждает
все)
     ‚ита ‘аквилл-‚ест была плодовитым автором: ее перу принадлежит 55 книг,
в  том  числе  7  сборников  стихов  и рассказов,  12  романов  и  22  книги
документальной прозы. ‘  1924 по 1940 г. ее работы выходили  в  издательстве
‚улфов "•огарт Џресс". Љниги ‘аквилл-‚ест пользовались успехом и расходились
бльшими тиражами, чем книги ‚ирджинии ‚улф.
     Ѓаронесса   Ђнджела    „жорджина   Ѓердетт-Љутс   (1814   -   1906)   -
миллионерша-благотворительница. ‚ 1927 г. ‚ита получила ѓоторнденскую премию
за поэму "‡емлЯ".
     ‹идиЯ ‚асильевна ‹опухова (1892 -  1981) - русскаЯ балерина, с  1918 г.
выступавшаЯ в Ђнглии. ‚ 1925 г. вышла замуж  за „жона Љейна, друга ‚ирджинии
‚улф.
     ѓинеЯ, английскаЯ золотаЯ монета, вышла из обращениЯ в 1813 г.











Last-modified: Fri, 20 Jan 2006 09:01:07 GMT
Ћцените этот текст: