 но тусклый свет уличного
фонарЯ падал на потолок, и на нем кружевной сеткой отпечатывались ветви за
окном, и ей виделась там тенистаЯ роща, в  которой  она  бродила,  петлЯла
туда-сюда, кружила, и сама охотилась, и за ней охотились, и лаЯли  собаки,
и трубили рожки; и она  мчалась,  спасалась...  до  тех  самых  пор,  пока
горничнаЯ не отдернула шторы и не принесла чай.
   Ќазавтра она места себе не могла найти. …е преследовало ощущение, будто
она  что-то  потерЯла.  …й  чудилось,  что  ее  тело  съежилось,  сжалось,
потемнело, одеревенело. Ќоги и руки тоже были как чужие, а когда, слонЯЯсь
по квартире, ей случалось проходить мимо  зеркала,  ей  мерещилось,  будто
глаза у нее торчат из орбит точь-в-точь как коринка из  булки.  €  комната
тоже съежилась. ѓромоздкаЯ мебель выставлЯла свои углы в самых неожиданных
местах - она то и дело ушибалась. € вот она надела шлЯпку и  выскочила  на
улицу. Џобрела по  Љромвель-роуд;  и  каждаЯ  комната,  мимо  которой  она
проходила, в которую заглЯдывала, мнилась  ей  столовой,  где  за  желтыми
кружевными занавесками обедают люди, а над ними висЯт офорты, а перед ними
громоздЯтсЯ буфеты. € вот наконец и Њузей естественной истории - в детстве
она любила сюда ходить. Ќо не успела  она  переступить  порог  музеЯ,  как
наткнулась  на  чучело  зайчихи  с   красными   стеклЯнными   глазами   на
искусственном снегу. ЌепонЯтно почему ее с головы до ног пронизала  дрожь.
‘коро начнет смеркатьсЯ - может быть, ей  тогда  станет  легче?  Ћна  ушла
домой, не зажигаЯ света, села у камина и попыталась представить,  что  она
одна на пустоши; неподалеку бежит ручей, а за ручьем чернеет лес. Ќо ей не
перебратьсЯ через ручей. € вот она на берегу - приникла к мокрой траве,  -
и вот она сникла в кресле, и руки ее, на этот раз пустые, повисли, а глаза
в  отблесках  пламени  блестели  тускло,  как  стеклЯнные.  €  тут  грЯнул
выстрел... Ћна подскочила, словно ее  подстрелили.  Ќо  это  всего-навсего
ќрнест щелкнул замком. Ћна ждала его всЯ дрожа. Ћн вошел, включил свет.  €
остановилсЯ на пороге - высокий, видный, потираЯ красные от холода руки.
   - ‘умерничаешь? - сказал он.
   - Ћй, ќрнест, ќрнест! - вскрикнула она - ее будто подкинуло.
   - —то еще стрЯслось? - резко спросил он и протЯнул руки к камину.
   - ’ы знаешь, ќрнест, ‹апина пропала, - залепетала она, дико уставившись
на него, в ее огромных глазах застыл испуг. - Ћна потерЯлась.
   ќрнест насупилсЯ. ‘жал губы.
   - ‚от оно что? - сказал он и зловеще улыбнулсЯ жене.  Њинут  десЯть  он
стоЯл, ничего не говорЯ, а она ждала, чувствуЯ, как смыкаютсЯ руки  у  нее
на шее. - Ђх вот оно что,  беднЯжка  ‹апина,  -  сказал  он  чуть  погодЯ,
поглЯдел в зеркало над камином и поправил галстук. - “годила в западню  на
свою погибель. - ‘ел и уткнулсЯ в газету.
   € так их браку пришел конец.


        ђ…Ђ‹њЌ›… Џђ…„Њ…’› (пер. - „.Ђграчев)

   Ќа обширной поверхности плЯжа, опоЯсавшего залив, ничто  не  двигалось,
кроме одинокого черного пЯтнышка. ЏриближаЯсь к хребту и ребрам  брошенной
на берегу шаланды, черный силуэт обнаружил четыре ноги, и понемногу  стало
Ясно, что он состоит из двух молодых людей. „аже не различаЯ  черт,  можно
было с уверенностью сказать, что их переполнЯет энергиЯ молодости; в  едва
уловимом движении двух тел, которые то сближались, то отдалЯлись  друг  от
друга, сквозила удивительнаЯ живость, и  круглые  головки  Явно  извергали
через  крошечные  рты   аргументы   Яростного   спора.   ќто   впечатление
подтвердилось, когда стала видна трость, то и дело выбрасываемаЯ вперед  с
правой стороны. "Љак ты можешь утверждать... Ќеужели ты думаешь..." -  как
бы вопрошала трость с правой стороны  -  со  стороны  прибоЯ,  прочерчиваЯ
длинные прЯмые борозды на песке.
   - Љ черту политику! - Явственно донеслось с левой стороны, и  понемногу
стали различимы губы, носы, подбородки, короткие  усики,  твидовые  кепки,
охотничьи куртки, башмаки и клетчатые чулки;  потЯнуло  дымом  от  трубок;
ничто на просторах морЯ и песчаных дюн  не  было  столь  реально,  плотно,
живо, упруго, красно, волосато и энергично, как эти два молодых тела.
   Ћни плюхнулись на песок возле остова черной шаланды. ‡наете, как  порой
тело само стрЯхивает запал спора,  извинЯЯсь  за  чрезмерное  возбуждение;
принЯв удобное положение, оно своей вальЯжной расслабленностью заЯвлЯет  о
готовности предатьсЯ новому занЯтию - всему, что подвернетсЯ под руку. ’ак
—арльз, чьЯ трость только что полосовала плЯж,  принЯлсЯ  бросать  плоские
камешки  по  поверхности  воды,  а  „жон,  который  воскликнул:  "Љ  черту
политику!" - запустил пальцы в песок. Ћн ввинчивал руку глубже,  глубже  -
по самое запЯстье и дальше, так что пришлось задрать рукав, - и во взглЯде
его исчезла напрЯженность, а точнее, тот постоЯнный фон опыта и мысли, что
придает непроницаемую глубину глазам взрослого человека, и  осталась  лишь
чистаЯ, прозрачнаЯ поверхность, не  выражающаЯ  ничего,  кроме  удивлениЯ,
свойственного детЯм. Љонечно, погружение в песок сыграло тут свою роль. Ћн
вспомнил, что, если выкопать  достаточно  глубокую  Ямку,  вокруг  пальцев
начинает сочитьсЯ вода, тогда Ямка превращаетсЯ в  ров,  колодец,  родник,
потайной канал, ведущий к морю. Џока он думал, что именно выбрать, пальцы,
не оставившие своего занЯтиЯ в воде, сомкнулись на  чем-то  твердом  -  на
реальном и весомом предмете,  который  он  понемногу  сдвинул  с  места  и
вытащил. Џод налипшим  песком  проглЯнула  зеленаЯ  поверхность.  Ћн  стер
песок. ќто был кусок стекла - толстый, почти непрозрачный. Њоре  полностью
сгладило краЯ и уничтожило форму, так что невозможно сказать, чем он был в
прошлом: бутылкой, стаканом или окном; теперь  это  только  стекло,  почти
драгоценный камень. ‘тоит лишь заключить его в золотую оправу  или  надеть
на тонкую проволоку, и он превратитсЯ в драгоценность - часть ожерельЯ или
тускло-зеленый огонь на пальце. Ђ что, если это и в самом деле драгоценный
камень? Њожет, он служил украшением  смуглой  принцессе,  котораЯ  сидела,
опустив пальцы в воду, на корме галеры и слушала пение рабов,  везущих  ее
через залив? €ли раскололсЯ, упав на дно,  дубовый  сундук  с  сокровищами
елизаветинских пиратов, и - столетиЯми перекатываЯсь по камнЯм -  изумруды
выкатились наконец на берег. „жон повернул стекло, посмотрел  сквозь  него
на свет, поднЯл его  так,  что  в  бесформенной  массе  расплылсЯ  торс  и
вытЯнутаЯ праваЯ рука его друга. ‡еленый цвет чуть светлел или сгущалсЯ  в
зависимости от того,  что  было  позади  -  небо  или  —арльз.  „жону  это
нравилось; он был удивлен; предмет в его руке  был  такой  твердый,  такой
плотный и отчетливый в сравнении с непонЯтным морем и туманным берегом.
   ‚незапно он услышал вздох - глубокий вздох,  свидетельствующий  о  том,
что  его  друг  —арльз  перекидал  все  плоские  камешки,  до  каких   мог
дотЯнутьсЯ, или же решил, что это занЯтие бессмысленно. ‘идЯ  бок  о  бок,
они развернули и съели свои бутерброды. Љогда они, отрЯхиваЯсь,  вставали,
„жон взЯл стекло и молча посмотрел на него. —арльз тоже посмотрел на него.
Ћн, однако, немедленно увидел, что стекло не плоское; набиваЯ  трубку,  он
сказал  с  особой  энергичностью,  которой  отгонЯют  странные  мимолетные
настроениЯ:
   - ’ак вот, если ты помнишь, о чем Я говорил...
   Ћн не видел, а если бы и видел, то не придал бы никакого значениЯ тому,
что „жон, посмотрев как бы в некотором сомнении на кусок стекла, сунул его
в карман. ќто действие было, возможно, сродни тому порыву,  что  побуждает
ребенка поднЯть один камешек на тропинке, усеЯнной  камнЯми,  и  возвысить
его до теплой и безопасной жизни на каминной доске в детской, упиваЯсь при
этом чувством власти и милосердиЯ и полагаЯ, что сердечко камнЯ  заходитсЯ
от счастьЯ, от сладостного сознаниЯ, что его  выбрали  длЯ  блаженства  из
миллионов таких же камней,  обреченных  на  безрадостное  существование  в
холоде и сырости. "Ќа моем месте могли бы быть миллионы других, а оказалсЯ
Я, Я, Я!"
   ќта ли мысль или другаЯ увлекла „жона, но стекло занЯло-таки  место  на
каминной доске,  поверх  стопки  писем  и  счетов,  где  служило  отличным
пресс-папье и естественным образом притЯгивало взглЯд  молодого  человека,
когда глаза его блуждали по комнате, оторвавшись от книги. Љогда мы  часто
устремлЯем на какой-нибудь предмет бессознательный взглЯд, думаЯ о  чем-то
другом, то предмет этот глубоко врастает в ткань  наших  мыслей  и  терЯет
реальные очертаниЯ, приобретаЯ новую, идеальную форму, порой всплывающую в
сознании в самые неожиданные минуты. ‚от так  и  „жона  теперь  безотчетно
тЯнуло к витринам антикварных лавок, когда он выходил прогулЯтьсЯ,  просто
потому, что ему виделось нечто, напоминающее кусок  зеленого  стекла:  все
что угодно, любой предмет, более или менее круглый и, возможно, с  глубоко
запрЯтанным мерцающим огоньком - фарфор, стекло, Янтарь,  гранит,  мрамор,
даже  гладкое  овальное  Яйцо  доисторической  птицы.  Ћн  также  приобрел
привычку внимательно смотреть под ноги, в особенности на пустырЯх  -  там,
где выбрасывают всЯкие ненужные вещи. ‚ этих  местах  нередко  встречаютсЯ
подобные предметы - бесполезные, бесформенные, всеми забытые. ‡а несколько
месЯцев он собрал  четыре-пЯть  образчиков,  занЯвших  почетное  место  на
каминной доске. Ћни к тому  же  годились  длЯ  дела,  ибо  у  кандидата  в
парламент, готовЯщегосЯ сделать блестЯщую карьеру, есть масса всевозможных
бумаг, которые надлежит  содержать  в  порЯдке:  посланиЯ  к  избирателЯм,
проекты программы, просьбы о пожертвованиЯх, приглашениЯ на званые обеды и
так далее.
   Ћднажды, выйдЯ из своей квартиры в ’емпле и собираЯсь на вокзал, откуда
он должен был ехать на встречу с избирателЯми, он вдруг заметил  на  одном
из тех  узких  газончиков,  что  окаймлЯют  массивные  зданиЯ  юридических
корпораций, едва выступающий из травы удивительный предмет.  Ћн  мог  лишь
дотЯнутьсЯ до него кончиком трости сквозь чугунную ограду. Ѓыло  очевидно,
что это кусок фарфора изумительной формы - что-то  вроде  морской  звезды;
через  траву  проглЯдывали  несомненные  пЯтиконечные  очертаниЯ,  то   ли
созданные намеренно, то ли получившиесЯ случайно, когда что-то  разбилось.
Ћкраска была главным образом голубаЯ, но  поверх  голубого  фона  пролегли
зеленые  полосы  или  пЯтна  и  темно-красные   линии,   сообщавшие   вещи
замечательный теплый колорит. „жон твердо решил  стать  обладателем  этого
сокровища, но чем больше он тыкал тростью, тем дальше оно отодвигалось.  ‚
конце  концов  ему  пришлось  вернутьсЯ  в  свою  квартиру   и   соорудить
примитивный инструмент в виде  палки  с  проволочным  кольцом,  с  помощью
которого, путем больших стараний  и  ухищрений,  он  сумел-таки  подтЯнуть
заветный обломок поближе к ограде. Љогда он наконец взЯл вещь  в  руки,  у
него вырвалось победное восклицание, и в это самое мгновенье раздалсЯ  бой
часов. Ћн понЯл, что  ему  ни  за  что  не  успеть  на  поезд.  ‚стреча  с
избирателЯми прошла  без  него.  Ќо  как  могло  получитьсЯ,  что  фарфор,
разбившись, приобрел  именно  такую  форму?  ’щательный  осмотр  снЯл  все
сомнениЯ: пЯтиконечнаЯ форма образовалась случайно, и тем  более  странно,
что существует такой предмет, уж совсем маловероЯтно,  что  в  целом  мире
есть что-либо подобное.  ‚одруженный  на  противоположном  конце  каминной
доски от зеленого осколка,  найденного  на  плЯже,  новый  трофей  казалсЯ
чем-то  неземным,  пестрым  и  загадочным,  как  фантастический   арлекин.
Љазалось, он танцует один в бесконечном пространстве, как мигающаЯ звезда.
„жона поражал контраст между живым и Ярким фарфором  и  немым,  задумчивым
стеклом; он в изумлении спрашивал себЯ, как это возможно, чтобы два  таких
предмета существовали в одной вселенной, да что там - в одной комнате,  на
одной узкой мраморной доске. ‚опрос оставалсЯ без ответа.
   Ћн начал проводить все больше времени там, где попадаетсЯ битый фарфор,
- на пустырЯх, что тЯнутсЯ вдоль железных дорог, у снесенных  домов  и  на
пустопорожних землЯх у лондонских окраин. Ќо мало  кто  бросает  фарфор  с
большой высоты. „лЯ этого требуетсЯ редкое совпадение обстоЯтельств: очень
высокий дом и женщина достаточно  пылкого  и  необузданного  нрава,  чтобы
запустить фарфоровой вазой  или  сахарницей  прЯмо  в  окно,  не  думаЯ  о
прохожих. Ѓитого  фарфора  было  сколько  угодно,  но  преобладали  жалкие
неинтересные  осколки,  начисто  лишенные  характера  и  индивидуальности.
Ћднако,  углублЯЯсь  в  изучение  вопроса,   он   все   больше   поражалсЯ
бесконечному разнообразию форм, обнаруживаемых в одном только  ‹ондоне,  и
предавалсЯ долгам размышлениЯм о  богатстве  фактур  и  орнаментов.  ‘амые
интересные предметы он относил домой и  устанавливал  на  каминной  доске,
хотЯ роль их,  надо  сказать,  становилась  все  более  декоративной,  ибо
количество деловых бумаг убывало на глазах.
   Ћн  пренебрегал  своими  обЯзанностЯми  или  же  выполнЯл  их   слишком
равнодушно, а может, избирателей, которые бывали у него, шокировал вид его
каминной доски. ’ак или иначе, он не прошел в парламент, но когда его друг
—арльз, принЯвший это поражение близко к сердцу,  поспешил  изъЯвить  свое
сочувствие, он нашел „жона в отличном расположении  духа  и  вынужден  был
заключить, что беднЯга просто еще не осознал всю серьезность случившегосЯ.
   Ђ дело в  том,  что  „жон  побывал  в  тот  день  на  Ѓарнской  пустоши
неподалеку от ‹ондона и нашел под кустом  утесника  изумительный  железный
обломок. Ћн был почти такой же формы, как зеленое  стекло  -  массивный  и
округлый, но такой тЯжелый, черный и холодный, что „жон был уверен  в  его
неземном происхождении: это либо осколок  погасшей  звезды,  либо  частица
испепеленной планеты. Ћн оттЯгивал карман; даже каминнаЯ доска,  казалось,
прогибалась под его тЯжестью; от него веЯло космическим холодом. € все  же
этот метеорит стоЯл теперь здесь,  совсем  близко  от  зеленого  стекла  и
фарфоровой звезды.
   ЏереводЯ взглЯд с одного предмета на другой, молодой человек  испытывал
мучительное, неодолимое желание обладать еще более чудесными  сокровищами.
’еперь он почти все силы отдавал поискам. …сли бы не  жгучаЯ  жажда  новых
находок и не твердое убеждение,  что  однажды  какаЯ-нибудь  свалка  щедро
вознаградит  его,  то  от  бесконечных  разочарований,  не  говорЯ  уж  об
усталости и насмешках, у него бы опустились руки.  ‚ооружившись  сумкой  и
палкой с раздвижным крюком на конце, он исследовал землЯные кучи, шарил  в
зарослЯх кустарника; прочесывал узкие тропинки и  проходы  между  стенами,
где, как он знал по опыту, попадаютсЯ выброшенные предметы. …го требованиЯ
повысились,  и  вкус  стал  более  изощрен,  а  следовательно,  участились
разочарованиЯ, но всегда  какой-нибудь  проблеск  надежды  -  какой-нибудь
причудливый осколок стекла или фарфора - манил его  в  неизведанную  даль.
Џроходил день за днем. Ћн был уже немолод.  …го  карьера  -  то  есть  его
политическаЯ карьера - осталась в  прошлом.  ‡накомые  перестали  навещать
его. Ћн был так молчалив, что было бы бессмысленно приглашать его на обед.
Ћн никогда  не  говорил  о  своих  подлинных  устремлениЯх;  по  поведению
окружающих было Ясно, что они его не поймут.
   ’еперь он сидел, откинувшись на спинку кресла, и смотрел,  как  —арльз,
сам того не замечаЯ, поднимает один за другим камни  с  каминной  доски  и
резко ставит их на  место,  чтобы  придать  больший  вес  своим  словам  о
политике правительства.
   - ‚ чем была настоЯщаЯ причина,  „жон?  -  неожиданно  спросил  —арльз,
повернувшись к нему. - Џочему ты все бросил? Џочему у тебЯ вот  так  сразу
опустились руки?
   - “ менЯ не опустились руки, - ответил „жон.
   - Ќо теперь-то у тебЯ нет никакой надежды, - отрезал —арльз.
   - ‚от тут Я с тобой не согласен!  -  возразил  „жон,  и  в  голосе  его
прозвучала убежденность.
   —арльз посмотрел на него, и ему стало не  по  себе;  в  голову  полезли
чудовищные сомнениЯ; у него было такое чувство, что они говорЯт  о  разных
вещах. ЏытаЯсь как-то развеЯть ужасное, гнетущее настроение, он оглЯделсЯ,
но царивший в комнате беспорЯдок еще больше  расстроил  его.  —то  это  за
палка и какаЯ-то стараЯ сумка на гвозде? Ђ эти камни? Ћн  снова  посмотрел
на „жона и застиг пристальный  и  невидЯщий  взглЯд,  устремленный  вдаль.
‘овершенно Ясно, что его нельзЯ даже выпустить на трибуну.
   - Љрасивые камешки, - бодро произнес —арльз и,  сославшись  на  деловое
свидание, покинул „жона - навсегда.


        †…Ќ™€ЌЂ ‚ ‡…ђЉЂ‹… (пер. - Њ.‹орие)

   <b>Ћтражение</b>

   Ќе следовало бы оставлЯть висЯщие на стенах  зеркала,  как  не  следует
оставлЯть без присмотра открытую чековую книжку или письмо с признанием  в
гнусном злодействе. ‚ тот летний день взглЯд невольно тЯнулсЯ  к  высокому
зеркалу, висевшему в холле. ’ак распорЯдилсЯ случай. €з глубины  дивана  в
гостиной был отлично виден не  только  отраженный  в  итальЯнском  зеркале
мраморный стол прЯмо перед ним,  но  и  кусок  сада.  ‚идна  была  длиннаЯ
зеленаЯ  дорожка,  окаймленнаЯ  бордюрами  из  высоких  цветов,  уводившаЯ
куда-то за пределы рассекавшей ее наискосок золоченой рамы.
   „ом был пуст, и сознание, что,  кроме  тебЯ,  в  гостиной  никого  нет,
внушало ощущение, знакомое, наверное, натуралистам, когда они,  накрывшись
сеткой из травы и листьев, став незримыми, наблюдают самых пугливых зверей
и птиц - барсуков, выдр, зимородков, без стеснениЯ разгуливающих на  воле.
‚ тот день комната была полна этих пугливых созданий, игры теней и  света,
в которой взлетают занавески,  опадают  лепестки,  что  случаетсЯ,  только
когда никто этого не  видит.  ’ихаЯ  комната  в  старом  загородном  доме,
комната с коврами и каменными каминами,  встроенными  книжными  полками  и
красными с золотом лакированными шкафчиками, была полна  таких  призрачных
созданий. ‚  легком  танце  они  перебегали  из  угла  в  угол,  грациозно
выступали, поднимаЯ лапки и распустив хвосты, - словно  что-то  клевали  -
как цапли,  или  стайки  нарЯдных  фламинго,  на  которых  розовые  краски
слинЯли, или павлины с хвостами в прозрачных серебрЯных чехлах.  €  что-то
вдруг затемнЯлось, словно каракатица выбрасывала облачко лиловой жидкости;
и комнату, как живого человека, раздирали страсти и печали, взрывы гнева и
зависти. ‘ каждой секундой в ней что-нибудь да менЯлось.
   Ђ за дверью отраженный в зеркале мраморный стол, подсолнухи, дорожка  в
саду  были  так  отчетливы  и  неподвижны,  что  казалось,  реальность  их
ненарушима. ‘транный это был контраст - здесь все непрерывно менЯетсЯ, там
все застыло. ‚зглЯд невольно обращалсЯ то туда, то  сюда.  Ђ  все  окна  и
двери в доме были открыты из-за жары, и  поэтому  дом  полнилсЯ  вздохами,
словно все  скоротечное  и  преходЯщее  обрело  голос,  и  голос  этот  то
шелестел, то замирал, как человеческое дыхание, тогда как  в  зеркале  все
затаило дух и замерло в блаженстве бессмертиЯ.
   Џолчаса тому назад хозЯйка дома €забелла ’айсон в легком летнем  платье
и с корзинкой в руке ушла по зеленой дорожке и исчезла из глаз, отсеченнаЯ
золоченой рамой зеркала. Ћчевидно, она направилась в  нижний  сад  нарвать
цветов; или, что более вероЯтно, набрать чего-то невесомого, причудливого,
раскидисто-зеленого - такого, как ломонос или изЯщные побеги  вьюнка,  что
оплетают  грубые  стены  и   вспыхивают   там   и   сЯм   Яркими   пЯтнами
фиолетово-белых колокольцев. ‘ ней вЯзалось что-то  причудливое  -  скорее
дрожащий вьюнок, чем прЯмаЯ, как палочка, астра, или жеманнаЯ цинниЯ,  или
даже розы, фонарЯми горЯщие на кольЯх ее же любимых шпалер. ‘равнение  это
показывало, как мало мы о ней знали, после стольких-то лет; ибо  на  самом
деле женщина из плоти и крови в пЯтьдесЯт пЯть, а то и шестьдесЯт  лет  не
может быть ни зеленым побегом, ни усиком. ’акие сравнениЯ  мало  того  что
никчемны и поверхностны, они еще и жестоки, потому что, дрожа и  колеблЯсь
не  хуже  вьюнка,  скрывают  от  нас  правду.  Ђ  правда  необходима;  как
необходима стена. € все  же  странно,  что,  знаЯ  €забеллу  столько  лет,
невозможно было сказать, что о ней правда, а  что  фантазиЯ;  мы  все  еще
отделывались фразами вроде этой, насчет вьюнка и ломоноса. ‚сем  известные
факты были наперечет: было известно, что она стараЯ дева; что она  богата;
что она купила этот дом и без чьей-либо помощи - часто забираЯсь  в  самые
глухие уголки земли и рискуЯ подхватить какую-нибудь восточную болезнь или
уколотьсЯ о Ядовитые шипы - собрала все эти ковры, и стульЯ,  и  шкафчики,
что вели теперь у нас  на  глазах  свое  призрачное  существование.  Џорой
казалось, что им известно о ней больше, чем дозволено узнать нам, хоть  мы
и сидели на них, писали за  ними  и  осторожно  по  ним  ступали.  ‚  этих
шкафчиках было много маленьких Ящичков, а в  Ящичках  навернЯка  хранились
письма, перевЯзанные лентами, надушенные лавандой и  лепестками  роз.  €бо
вот и еще факт, если уж требуютсЯ факты: в прошлом €забелла  много  с  кем
общалась, у нее было много друзей; и  тот,  у  кого  хватило  бы  дерзости
выдвинуть  Ящик  и  прочесть  ее  письма,  нашел  бы  там   следы   многих
треволнений: назначенные  свиданиЯ,  сетованиЯ  на  то,  что  свиданиЯ  не
состоЯлись, длинные письма с  выражением  нежных  чувств,  резкие  письма,
полные ревности и упреков, страшные  слова  окончательного  расставаниЯ  -
ведь все эти встречи и объЯснениЯ не привели ни к чему, она так и не вышла
замуж, а между тем, судЯ по равнодушному, как маска,  выражению  ее  лица,
она знала, что такое опыт и страсть, в двадцать раз лучше, чем женщины,  о
чьих романах слышали и толковали все  кому  не  лень.  Џод  влиЯнием  этих
мыслей об €забелле комната ее заволоклась  тенЯми  и  иносказаниЯми;  углы
стали  казатьсЯ  темнее,  ножки  столов  и  стульев   более   хрупкими   и
замысловатыми.
   ‚незапно эти раздумьЯ были прерваны резко, хоть и бесшумно.  ‚  зеркало
заглЯнул кто-то большой и черный, заслонил собой все  вокруг,  высыпал  на
стол кучку мраморных табличек в розовых и серых прожилках и исчез. Ќо  всЯ
картина успела  изменитьсЯ.  Љакое-то  времЯ  она  казалась  неузнаваемой,
бессмысленной,  не  в  фокусе.  ќти  таблички  не  вмещались  ни  в  какую
человеческую ситуацию. Џотом некий логический процесс начал вбирать  их  в
себЯ, распорЯжатьсЯ ими и пристраивать их на место в общей сумме опыта. €,
наконец, до сознаниЯ дошло, что это просто-напросто письма. Џриходил лакей
и принес почту.
   Ћни лежали на мраморном столе, сначала сочась светом и красками,  ни  с
чем не сливаЯсь. Ђ потом  стало  видно,  как  они,  точно  по  волшебству,
втЯгиваютсЯ,  и  располагаютсЯ,  и  становЯтсЯ  частью  общей  картины,  и
получают свою долю той неподвижности и бессмертиЯ, которые дарило зеркало.
’еперь они словно приобрели новую реальность и значение, а заодно и  стали
тЯжелее, словно только с помощью резца их и  можно  было  бы  отделить  от
стола. € пусть то была фантазиЯ, но казалось, что из пачки заурЯдных писем
они превратились в скрижали, на  которых  начертана  вечнаЯ  правда,  что,
прочитав их, узнаешь об €забелле все, что стоит о  ней  узнать,  да  и  не
только о ней, но и о жизни. ‹истки  в  этих  мраморных  на  вид  конвертах
навернЯка исписаны,  густо  и  с  подчеркиваниЯми,  сплошь  очень  важными
вещами. €забелла войдет, станет медленно брать их в руки одно  за  другим,
распечатывать и  внимательно  прочитывать  слово  за  словом,  а  потом  с
глубоким, все понимающим вздохом, словно заглЯнув на самое  дно  познаниЯ,
разорвет конверты на мелкие кусочки, а письма свЯжет в пачку  и  запрет  в
Ящик в одном из шкафчиков, твердо решив утаить то, о чем  она  не  считает
нужным никому рассказывать.
   ќта  мысль  послужила  как  бы  вызовом.  €забелла  не  считала  нужным
рассказывать о себе, но теперь ей  от  этого  не  уйти.  ќто  нелепо,  это
чудовищно. ђаз она столько утаивает и столько знает, значит, надо  вскрыть
ее первым попавшимсЯ инструментом -  воображением.  Ќадо  без  промедлениЯ
сосредоточить на ней все помыслы. Ќе дать ей  ускользнуть.  Ќе  дать,  как
раньше, отвлекать тебЯ случайными мелочами - обедами, гостЯми и  светскими
разговорами. Ќадо поставить себЯ на ее место. ‹егко себе представить,  как
она стоит сейчас в нижнем саду. Ќа  ней  длинные  модные  туфли  из  самой
мЯгкой, самой эластичной кожи. Ѓезупречные, как  все,  что  она  носит.  €
стоит она у высокой изгороди нижнего  сада,  поднЯв  привЯзанные  к  поЯсу
ножницы, чтобы срезать какой-нибудь увЯдший цветок,  какую-нибудь  слишком
вытЯнувшуюсЯ ветку. ‘олнце светит ей в лицо,  бьет  в  глаза;  но  нет,  в
последнюю минуту набежало облачко, и выражение ее глаз стало непонЯтным  -
насмешливым  или  ласковым,  задумчивым   или   открытым?   ‚иден   только
расплывчатый контур ее немного  увЯдшего  красивого  лица,  обращенного  к
небу. ‚озможно, она  думает  о  том,  что  надо  заказать  новую  сетку  -
покрывать грЯдки с клубникой; что надо послать цветов вдове „жонсона;  что
пора съездить на новоселье к  •ипслеЯм.  Ћ  таких  вещах  она,  во  всЯком
случае, говорит за обедом. Ќо вещи, о которых она говорит за обедом, - это
неинтересно. •очетсЯ другого - уловить и облечь в слова состоЯние, которое
длЯ ее души то же,  что  длЯ  тела  дыхание,  что  называют  счастьем  или
несчастьем. …два возникли эти слова, как стало Ясно, что она, конечно  же,
счастлива. Ћна богата; она известна в своем кругу, у нее много друзей; она
путешествует - покупает ковры  в  ’урции,  синие  вазы  в  Џерсии.  „ороги
наслаждений разбегаютсЯ во все стороны  от  того  места,  где  она  стоит,
поднЯв ножницы, чтобы срезать трепещущие ветки, а кружевные тучки  бросают
на ее лицо прозрачную тень.
   ’ут она быстрым движением перерезала несколько стеблей ломоноса, и  они
упали наземь. € когда они упали, конечно же,  прибавилось  света,  конечно
же, стало возможно немножко глубже  проникнуть  в  ее  сущность.  „уша  ее
сейчас полна нежности и сожалений... ‘резать лишнюю ветку так жалко,  ведь
она живаЯ, а жизнь - это самое дорогое. „а, и в то же времЯ падающаЯ ветка
- это напоминание о том,  что  и  ты  умрешь  и  все  на  свете  непрочно,
эфемерно. € тут же,  оттолкнувшись  от  этой  мысли,  она  с  присущим  ей
здравомыслием подумала, что жизнь обошлась с ней милостиво; хоть смерть  и
неизбежна, ей сладко будет растЯнутьсЯ на земле и, разрушаЯсь, смешатьсЯ с
корнЯми фиалок. Ћна стоит и думает. Ќе облекаЯ ни одной мысли  в  слова  -
потому что она из тех сдержанных натур, что предпочитают обволакивать свои
мысли молчанием, - она чувствует, что душа ее полна мыслей. „уша ее -  как
эта ее комната, где тени  мечутсЯ  туда-сюда  в  легком  танце,  грациозно
движутсЯ, распустив хвосты, что-то клюют на ходу; и все ее существо, опЯть
же как комната, тонет в тумане глубокого знаниЯ, немых сожалений,  и  сама
она подобна запертым Ящичкам, набитым  письмами.  ѓоворить  о  том,  чтобы
"вскрыть ее", точно она устрица, грешно и нелепо. ’ут годитсЯ  лишь  самый
тонкий, острый, гибкий инструмент. Ќадо просто вообразить...  „а  вон  она
сама, в зеркале. ’ы испуганно вздрагиваешь.
   ‘начала она была так далеко, что и не разглЯдеть толком. Ћна  замедлЯла
шаги - то поправит розу на колышке, то поднимет и понюхает гвоздику, -  но
шла не останавливаЯсь и все вырастала в зеркале,  становилась  все  больше
той, в чью душу так хотелось проникнуть. аг за шагом  шла  и  проверка  -
приспособление обнаруженных в ней качеств к ее теперь зримому облику.  ‚от
ее серо-зеленое платье, и узкие туфли, и корзинка, и  что-то  поблескивает
на груди. Ћна приближалась так постепенно, что казалось - она не разбивает
картины, отраженной в зеркале,  а  только  вносит  в  нее  какое-то  новое
настроение, которое незаметно изменЯет и другие предметы,  словно  вежливо
просит  их  посторонитьсЯ.  €  письма  на  столе,  и  зеленаЯ  дорожка,  и
подсолнухи, поджидавшие ее в зеркале, словно расступались, принимаЯ  ее  в
свое общество. Ќаконец вот она и здесь, в  холле.  Ћстановилась.  ‘тоит  у
стола. ‘овершенно неподвижно. € зеркало сразу стало  заливать  ее  светом,
который словно пригвоздил ее к месту, который, подобно кислоте, съедал все
несущественное и лишнее, оставлЯЯ неприкосновенной только правду. ќто было
захватывающее зрелище. ‚се спадало с  нее  -  облачко,  платье,  корзинка,
брильЯнт, все что подходило под  определение  вьюнка  и  ломоноса.  ‚от  и
жесткаЯ стена, которую они оплетали. ‚от и сама женщина. ‘тоит  обнаженнаЯ
в этом безжалостном свете. € ничего не осталось. €забелла пуста. Ќет у нее
мыслей. € нет друзей. Ћна никого не любит. Ђ письма? Ћдни счета.  ‚он  она
стоит - стараЯ, исхудавшаЯ, жилистаЯ, прЯмой нос, морщинистаЯ шеЯ - и даже
не дает себе труда взЯть их в руки.


   Ќе следовало бы оставлЯть без присмотра висЯщие на стенах зеркала.


        ћ‚…‹€ђ € ѓ…ђ–Ћѓ€Ќџ (пер. - Њ.‹орие)

   Ћливер Ѓейкон жил на верхнем этаже дома,  выходЯщего  на  ѓрин-парк.  “
него была там квартира; все стульЯ в ней стоЯли в точности  как  положено,
стульЯ, обитые кожей.  „иваны  соответствовали  размерам  оконных  ниш,  -
диваны, обитые штофом. Ћкна - три высоких окна - украшало сколько положено
тюлЯ строгого рисунка и узорного  атласа.  Ќа  буфете  красного  дерева  в
строгом порЯдке выстроились коньЯки, ликеры и виски всех, каких  положено,
марок. Ђ из среднего окна он  мог  любоватьсЯ  блестЯщими  крышами  машин,
запрудивших узкое ущелье Џиккадилли. Ѓолее центрального местоположениЯ  не
придумаешь. € в восемь часов утра слуга приносил ему на  подносе  завтрак;
тот же слуга разворачивал его пунцовый халат; длинными острыми ногтЯми  он
вскрывал письма и извлекал  из  конвертов  толстые  белые  пригласительные
карточки с жирно  выгравированными  на  них  именами  герцогинь,  графинь,
виконтесс и прочих титулованных дам. ‡атем он умывалсЯ, затем  пил  чай  с
гренками;  затем  прочитывал  газету  при   свете   пылающего   в   камине
электрического углЯ.
   "’ы только подумай, Ћливер, - говорил он, обращаЯсь к  самому  себе,  -
ты, чьЯ жизнь началась в грЯзном замусоренном проулке, ты, который..." - и
поглЯдывал вниз на свои ноги в  безупречных  брюках,  на  свои  ботинки  и
гетры. ‚се на нем было безупречно  сработано,  скроено  из  лучшего  сукна
лучшими ножницами на всей ‘эвил-ђоу. Ќо нередко он  разоблачалсЯ  и  опЯть
становилсЯ маленьким мальчиком в темном проулке. Љогда-то это казалось ему
предметом мечтаний - продавать ворованных  собак  разрЯженным  женщинам  в
“айтчепел. € однажды он попалсЯ. "Ћй, Ћливер, - стонала тогда его мать,  -
ой, Ћливер, сын мой, когда же ты одумаешьсЯ?.." Џотом он пошел работать  в
лавку; продавал дешевые часы, потом отвез некий конверт в Ђмстердам... ’ут
старый Ћливер, вспоминаЯ молодого,  довольно  усмехалсЯ.  „а,  он  неплохо
заработал на тех бриллиантах; да еще комиссионные за изумруд. Џосле  этого
он работал на •эттон-ѓарден, в комнате позади лавки, куда  не  допускались
посторонние, в комнате, где были весы, сейф, толстые лупы.  Ђ  потом...  а
потом... Ћн усмехнулсЯ. Љогда он жарким летним вечером шел мимо  ювелиров,
которые стоЯли на  улице,  толкуЯ  о  ценах,  золотых  приисках,  алмазах,
сведениЯх из ћжной Ђфрики, кто-нибудь из них обЯзательно прикладывал сбоку
палец к носу и бормотал ему вслед: "ѓммм" - всего лишь шепоток, всего лишь
толчок локтем, палец, прижатый к  носу,  жужжание,  пробегавшее  по  рЯдам
ювелиров на •эттон-ѓарден жарким летним вечером... о, уже много-много  лет
тому назад! Ќо и до сих пор он чувствовал спиной приЯтное тепло  -  толчок
под ребра, шепоток, означавший:  "‚он  глЯдите,  молодой  Ћливер,  молодой
ювелир, вон он пошел". „а, он был тогда молод. Ђ потом стал одеватьсЯ  все
лучше, и завел сперва выезд, а потом автомобиль, и в театре сидел сперва в
бельэтаже, а потом в первых рЯдах  партера.  €  купил  виллу  в  ђичмонде,
фасадом на реку, с красными розами на шпалерах, и мадемуазель каждое  утро
срезала розу и вдевала ему в петлицу.
   - ’ак, - сказал Ћливер Ѓейкон, вставаЯ и потЯгиваЯсь, - так...
   € остановилсЯ перед портретом старой дамы на камине и поднЯл руки.
   - џ сдержал слово, - сказал он и  сложил  ладони,  словно  воздаваЯ  ей
почести. - џ выиграл пари.
   ’ак оно и было: он сделалсЯ самым богатым в  Ђнглии  ювелиром;  но  его
нос,  длинный  и  гибкий,  как  хобот  у  слона,  словно   хотел   сказать
подрагиванием ноздрей (а казалось, что подрагивают не  только  ноздри,  но
весь нос), что он еще не  удовлетворен,  все  еще  вынюхивает  что-то  под
землей, чуть подальше. Џредставьте себе гигантского  борова  на  пастбище,
где полно трюфелей; вот он выковырнул их из-под земли  несколько  штук,  а
чует, что чуть подальше есть и еще трюфель, крупнее, чернее. ’ак и  Ћливер
постоЯнно вынюхивал  в  жирной  почве  Њэйфера  еще  один  трюфель,  самый
крупный, самый черный, чуть подальше.
   Ќу так вот, теперь он поправил жемчужную булавку в галстуке, надел свое
модное синее летнее пальто, взЯл  свои  желтые  перчатки  и  трость,  чуть
враскачку спустилсЯ по лестнице и, то ли вздыхаЯ, то ли принюхиваЯсь своим
длинным острым носом, вышел на Џиккадилли. €бо, хоть он  и  выиграл  пари,
разве не  был  он  до  сих  пор  человеком  печальным,  неудовлетворенным,
человеком, ищущим нечто, еще от него скрытое?
   Ћн шел немного враскачку, как раскачиваетсЯ верблюд в  зоопарке,  когда
шагает по асфальтовым дорожкам под грузом  лавочников  и  их  жен,  жующих
что-то из бумажных пакетов и бросающих на дорожку смЯтые  кусочки  фольги.
‚ерблюд  презирает  лавочников;  верблюд  не  удовлетворен  своей   долей;
верблюду мерещитсЯ синее озеро за  бахромою  пальм.  ’ак  и  прославленный
ювелир, самый  прославленный  в  мире,  шагал  по  Џиккадилли,  безупречно
одетый, в перчатках и с тростью, но все еще не  удовлетворенный,  пока  не
дошел до маленького темного магазина, известного во ”ранции, в ѓермании, в
Ђвстрии, в €талии и во  всех  концах  Ђмерики,  -  до  маленького  темного
магазина в переулке на задах Ѓонд-стрит.
   Љак всегда, он прошел через магазин молча, мимо четверых приказчиков  -
двух старых, Њаршалла и ‘пенсера, и двух  молодых,  •эммонда  и  “икса,  -
которые встали навытЯжку при его поЯвлении и  смотрели  на  него  завидуЯ.
’олько движением затЯнутого в желтую  лайку  пальца  он  дал  понЯть,  что
заметил их присутствие. Ђ войдЯ в свой личный  кабинет,  закрыл  за  собою
дверь.
   ‡атем он отпер железную решетку, защищавшую  окно,  и  открыл  створки.
‘тали слышны голоса Ѓонд-стрит, далекий шум  транспорта.  ‚зметнулсЯ  свет
рефлекторов в глубине магазина. „ерево за окном помахало  шестью  зелеными
листьЯми - был июнь. Ќо мадемуазель  вышла  замуж  за  мистера  Џеддера  с
пивоваренного завода там же в ђичмонде, и некому было вдевать розы  ему  в
петлицу.
   - ’ак, - не то фыркнул он, не то вздохнул. - ’ак...
   Џотом он нажал кнопку в стене, и панели  медленно  раздвинулись,  а  за
ними находились  стальные  сейфы  -  пЯть,  нет,  теперь  уже  шесть,  все
вороненой стали. Ћн повернул ключ, открыл один сейф, другой. ‚се они  были
обтЯнуты внутри темно-малиновым бархатом, во всех хранились  драгоценности
- браслеты, колье, диадемы, кольца, герцогские короны; и отдельные камни в
стеклЯнных  мисочках  -  рубины,  изумруды,  жемчуг,  бриллианты.  Ќадежно
убранные,   протертые,   прохладные,   но   вечно   горЯщие   собственным,
спрессованным в них огнем.
   - ‘лезы! - сказал Ћливер, глЯдЯ на жемчуг.
   - Љровь сердца! - сказал он, глЯдЯ на рубины.
   - Џорох! - продолжал он и так встрЯхнул бриллианты, что они вспыхнули и
засверкали. - •ватит пороху взорвать весь Њэйфер, взлетит  прЯмо  в  небо,
во-он туда! - ‘ этими словами он закинул голову и испустил как  бы  легкое
ржание.
   ’елефон на столе подобострастно зажужжал тихим,  приглушенным  голосом.
Ћливер закрыл сейф.
   - —ерез десЯть минут, - сказал он, - не  раньше.  -  €,  сев  за  стол,
поглЯдел на головы римских императоров, выгравированные на его запонках. €
опЯть разоблачилсЯ  и  стал  маленьким  мальчиком,  играющим  в  шарики  в
проулке,  где  по  воскресеньЯм  продают  ворованных  собак.  ‘тал  хитрым
смышленым мальчишкой с губами, как мокрые вишни. Ћкунал пальцы в  потроха,
тЯнул их к сковородкам, на которых жарилась рыба, шнырЯл в толпе.  Ћн  был
верткий,  проворный,  с  глазами  как  облизанные  камешки.  Ђ   теперь...
теперь... стрелки часов отсчитывают минуты -  одна,  две,  три,  четыре...
ѓерцогинЯ ‹амборнскаЯ ждет его разрешениЯ  войти,  герцогинЯ  ‹амборнскаЯ,
чьи деды и прадеды были пэрами Ђнглии. € будет ждать десЯть минут, сидЯ на
стуле у прилавка. Ѓудет ждать, когда он соизволит принЯть ее. Ћн не сводил
глаз с настольных часов в шагреневом футлЯре.  ‘трелка  двигалась.  Љаждую
секунду часы словно преподносили ему pate de foie gras [паштет из  гусиной
печенки (фр.)], бокал шампанского, рюмку лучшего коньЯка, сигару  ценой  в
гинею. —асы громоздили эти подарки перед ним на столе, пока  не  отсчитали
десЯть минут. Ђ тогда он услышал в  коридоре  медленные,  почти  бесшумные
шаги и шуршанье. „верь отворилась. Њистер  •эммонд,  вдавившись  спиной  в
стену, доложил:
   - …е светлость.
   € осталсЯ стоЯть, вдавившись в стену.
   Ћливер, вставаЯ, слышал, как шуршит в  коридоре  платье  приближающейсЯ
герцогини. Ђ вот и она сама, заполнила проем двери, заполнила всю  комнату
ароматом, апломбом, высокомерием и надменностью всех герцогов и герцогинь,
слившимисЯ в одну волну. € как разбиваетсЯ волна,  так  и  она  разбилась,
садЯсь,  растеклась,   обрызгала   и   обдала   пеной   Ћливера   Ѓейкона,
прославленного ювелира,  обдала  его  Яркими  пЯтнами  красок  -  зеленой,
розовой, сиреневой; и  запахами;  и  переливчатым  сверканием;  и  лучами,
исходЯщими из пальцев, кивающими с перьев шлЯпы, вспыхивающими в  складках
шелков. €бо она была очень большаЯ, очень толстаЯ, туго затЯнута в розовую
тафту и не первой молодости. Љак у  зонтика  с  пышными  воланами,  как  у
павлина с пышными перьЯми, опадают воланы,  складываютсЯ  перьЯ,  так  она
опала и сложилась, опустившись в глубокое кожаное кресло.
   - ‘ добрым утром, мистер Ѓейкон, - сказала герцогинЯ. €  протЯнула  ему
руку в белой перчатке. € Ћливер низко склонилсЯ, пожимаЯ ее. €  стоило  их
рукам соприкоснутьсЯ, как прежнЯЯ свЯзь между  ними  возникла  снова.  Ћни
были друзьЯми, но и врагами; она подчинЯлась ему, а он  ей;  они  надували
друг друга, нуждались друг в друге, боЯлись друг друга, оба  знали  это  и
чувствовали это всЯкий раз, как руки их вот так соприкасались в  маленькой
комнате  за  магазином,  куда  проникал  снаружи  белый  дневной  свет,  и
заглЯдывало дерево с шестью листьЯми, и доносилсЯ далекий шум улицы, а  за
спиной у них располагались сейфы.
   - —ем могу быть вам полезен на этот раз, герцогинЯ?  -  спросил  Ћливер
тихо и вкрадчиво.
   ѓерцогинЯ обнажила перед ним свое  сердце  -  распахнула  до  последних
тайников. ‘о вздохом, но без единого слова, она достала из  сумки  длинный
замшевый мешочек, похожий на тощего  хорька.  €  из  разреза  в  хорьковом
брюшке высыпала жемчуг - десЯть жемчужин.  Ћни  выкатились  из  разреза  в
хорьковом брюшке -  одна,  две,  три,  четыре...  как  Яички  из  какой-то
диковинной птицы.
   - ‚се, что у менЯ осталось, дорогой мистер Ѓейкон,  -  простонала  она.
ЏЯть, шесть, семь...  они  скатились  по  величественным  горным  склонам,
сходЯщимсЯ между ее колен в узкую долину... восьмаЯ, девЯтаЯ и десЯтаЯ.  €
остались лежать в отсветах розовой тафты.
   - ‘ поЯса рода ќплби, - произнесла  она  скорбно.  -  Џоследние,  самые
последние.
   Ћливер протЯнул руку и взЯл двумЯ пальцами одну из жемчужин.  Ћна  была
круглаЯ, с блеском. Ќо настоЯщаЯ или фальшиваЯ? Ќеужели эта женщина  опЯть
лжет? Ќеужели посмела?
   Ћна приложила пухлый палец к губам.
   - …сли бы герцог узнал... - прошептала она. -  „орогой  мистер  Ѓейкон,
такое невезенье...
   ‡начит, опЯть играла и проигралась.
   - ќтот негодЯй! - прошипела она. - ќтот шулер!
   ’от тип со шрамом на скуле? „а, с него станетсЯ. Ђ герцог - прЯмой, как
палка, с бакенбардами - оставит ее без  гроша,  посадит  под  замок,  если
узнает... то, что известно мне, подумал Ћливер и оглЯнулсЯ на сейф.
   - Ђраминта, „афни, „иана, - простонала она. - ђади них.
   ‹еди Ђраминта, леди „афни, леди „иана - ее дочери... Ћн знал их, он  их
боготворил. Ќо любил - „иану.
   - Ћт вас у менЯ нет тайн, - улыбнулась она бесстыдно. ‘лезы покатились,
упали; слезы, как бриллианты, прочертили дорожки на ее напудренных розовых
щеках.
   - ‘тарый друг, - сказала она еле слышно, - старый друг.
   - ‘тарый друг, - повторил он, словно пробуЯ эти слова на вкус.
   - ‘колько? - спросил он.
   Ћна прикрыла жемчужины ладонью и шепнула:
   - „вадцать тысЯч.
   Ќо настоЯщаЯ она или фальшиваЯ, та жемчужина, что у него в  руке?  ЏоЯс
рода ќплби, ведь она как будто уже  продала  его?  ‘ейчас  он  позвонит  и
прикажет ‘пенсеру или •эммонду: "Џроверьте". Ћн потЯнулсЯ к звонку.
   - Џриезжайте к нам в имение завтра, - произнесла герцогинЯ нетерпеливо,
словно  перебиваЯ  его.  -  Ѓудет  премьер-министр   и   его   королевское
высочество... - € добавила после паузы: - € „иана.
   Ћливер снЯл руку со звонка.
   Ћн смотрел мимо нее, на  задние  стены  домов,  выходивших  фасадом  на
Ѓонд-стрит. Ќо видел он не дома  на  Ѓонд-стрит,  а  бурливую  речку,  где
играет форель и лосось, и премьер-министра, и себЯ самого в белом  жилете;
и еще - „иану.
   Ћн опустил вз