о моим телом. џ лишалсЯ
чувств бесчисленное  множество  раз.  Ќаконец  все  слилось в один  сплошной
кошмар. ЊенЯ полунесли,  полупихали, полутащили в мою темную  камеру. ‡десь,
очнувшись,  Я увидел  шпика. ќто был  бледный  маленький  арестант короткого
срока, готовый на все за глоток водки. Љак только Я узнал его,  Я подполз  к
решетке и крикнул на весь коридор:
     -- ‘о мною шпик, товарищи, €гнатий €рвин! „ержите Язык за зубами!
     Џрозвучавший  хор  проклЯтий  поколебал бы  мужество  и  более храброго
человека, чем €гнатий €рвин. †алок он был в  своем страхе,  когда окружавшие
его, истерзанные  болью вечники, рыча, как звери,  говорили, какие ужасы они
ему готовЯт на предстоЯщие годы.
     ‘уществуй в  действительности какаЯ-нибудь тайна, присутствие сыщика  в
карцере заставило бы каторжников сдерживатьсЯ. Ќо так как  все они поклЯлись
говорить правду, то  не  стеснЯлись перед €гнатием €рвиным.  €х больше всего
озадачивал динамит, о котором они так же мало знали, как и Я. Ћни обращались
ко мне,  умолЯли сказать, если Я что-нибудь знаю о динамите,  и спасти их от
дальнейших  бедствий. € Я мог  им сказать только правду -- что  Я  ничего не
знаю ни о каком динамите.
     “водЯ сыщика,  сторож проронил одну фразу, котораЯ  показала  мне,  как
серьезно  обстоит дело с динамитом. ђазумеетсЯ, Я об этом передал товарищам,
и в результате ни одно колесо не вертелось в  этот день на тюремных станках.
’ысЯчи каторжников оставались запертыми в своих камерах, и Ясно было, что ни
одна из многочисленных тюремных фабрик не будет действовать до тех пор, пока
не отыщетсЯ динамит, спрЯтанный кем-то в тюрьме.
     ‘ледствие продолжалось.  Љаторжников по  одному вытаскивали  из камер и
втаскивали обратно; как они передавали,  смотритель ќтертон и капитан „жэми,
выбиваЯсь из сил, сменЯли друг друга каждые два часа. Џока один спал, другой
вел допрос.  € спали они не раздеваЯсь,  в той самой комнате, в которой один
силач за другим лишались последних своих сил.
     —ас  за  часом  во мраке темницы  продолжалось  безумие нашей пытки. Ћ,
поверьте  мне, повешение  пустЯк  в  сравнении  с  тем, как  из  живых людей
выколачивают остатки жизни, --  а они все  еще продолжают жить. џ, как и все
прочие, страдал от  боли и жажды, но мои страданиЯ отЯгощались еще сознанием
страданий других. џ уже  два года считалсЯ в числе неисправимых, и мои нервы
и мозг  стали бесчувственны к страданию. Ќо страшное зрелище -- надломленный
силач!  ‚округ менЯ  сорок  силачей одновременно превратились  в  развалины.
Љрики, мольбы  о  воде не прекращались ни на  минуту, люди  сходили с ума от
воЯ, плача, бормотаньЯ и безумного бреда.
     Џонимаете ли вы?  Ќаша правда, истиннаЯ  правда,  которую мы  говорили,
была нам уликой!
     ђаз  сорок  человек  утверждали  одно  и  то  же  с таким  единодушием,
смотритель ќтертон и капитан „жэми могли заключить, что  их свидетельство --
заученнаЯ ложь, которую каждый из сорока твердит, как попугай.
     Џеред  властЯми их положение было столь же отчаЯнное, как и наше. Љак Я
впоследствии узнал, по телеграфу был созван комитет тюремных директоров, и в
тюрьму  прислали две роты государственной  милиции.  ‘тоЯла  зима, а  морозы
порой  подносЯт  сюрпризы даже  в  Љалифорнии.  ‚  карцерах  не было  одеЯл.
Џредставьте себе,  как приЯтно лежать израненным телом на  ледЯных камнЯх! ‚
конце концов нам дали воды. ѓлумЯсь и ругаЯсь, сторожа вбежали к нам, одетые
в непромокаемые штаны пожарных, и стали окачивать нас из кишки час за часом,
пока израненные тела не оказались вновь расшибленными ударами струй, пока мы
не очутились по колено  в воде, бурлившей вокруг нас и от которой  мы теперь
мучительно желали избавитьсЯ.
     Ќе буду больше распространЯтьсЯ  о том, что  делалось в карцерах. ‘кажу
только мимоходом, что  ни  один  из  этих сорока  вечников не пришел  в свое
прежнее  состоЯние. ‹уиджи  Џолаццо  навсегда  лишилсЯ рассудка.  „олговЯзый
Ѓилль  •одж  медленно терЯл  рассудок, и  год  спустЯ его тоже отправили  на
жительство в Ђллею  Ѓеггауза. ‡а  •оджем и Џолаццо последовали другие; иные,
надломленные физически,  пали жертвою тюремного туберкулеза. ђовно четвертаЯ
часть этих сорока сошла в могилу в ближайшие шесть лет.
     Љогда,  после   пЯти  лет   одиночного   заключениЯ,  менЯ  вывели   из
‘ан-Љвэнтина на суд, Я увидел ‘кайселЯ „жека. ‚идел Я, собственно, мало, ибо
после пЯти лет, проведенных в потемках, Я только жмурилсЯ да хлопал глазами,
как летучаЯ  мышь.  Ќо и то,  что  Я увидел, заставило  больно  сжатьсЯ  мое
сердце. џ встретил ‘кайселЯ „жека, когда шел через тюремный двор. ‚олосы его
были белы как  снег.  Ћн  преждевременно  одрЯхлел, грудь его глубоко впала,
равно как и щеки. ђуки болтались как парализованные, на ходу он шаталсЯ. …го
глаза тоже наполнились слезами, когда он узнал менЯ, ибо Я представлЯл собою
жалкий обломок того, что когда-то называлось  человеком. џ весил восемьдесЯт
семь фунтов. ‚олосы мои, с густой  проседью, невероЯтно отросли за пЯть лет,
так же, как борода и усы.  € Я шаталсЯ на ходу,  так  что сторож поддерживал
менЯ, когда Я проходил залитый солнцем угол  двора. Ќо мы с „жеком ‘кайселем
все же узнали друг друга.
     ‹юди вроде „жека  пользуютсЯ  привилегиЯми  даже в  тюрьме, так что  он
позволил себе  нарушить  тюремные правила,  обратившись ко мне надломленным,
дрожащим голосом:
     --  ’ы  славный парень,  ‘тэндинг,  -- прохрипел  он. -- ’ы никогда  не
фискалил.
     -- Ќо ведь Я ничего не знал,  „жек! -- прошептал  Я в  ответ. џ  шептал
непроизвольно: за пЯть лет  вынужденного молчаниЯ Я почти совершенно потерЯл
голос, -- џ думаю, никакого динамита и не было.
     --  ‹адно,  ладно, -- хрипел он, с детским упрЯмством качаЯ головой. --
Ѓереги тайну, не выдавай им! ’ы молодец! ‘нимаю перед тобой шапку, ‘тэндинг:
ты не фискал!
     ‘торож увел менЯ прочь,  и Я больше не видал ‘кайселЯ „жека. џсно было,
что даже он поверил в сказку о динамите.
     ЊенЯ  два раза приводили пред лицо  комитета  директоров  в  полном его
составе.  ЊенЯ   то   истЯзали,   то   уговаривали.  Њне   предложили  такую
альтернативу: если  Я отдам динамит, менЯ подвергнут номинальному  наказанию
-- тридцать дней карцера, а затем сделают сторожем тюремной библиотеки; если
же Я буду упрЯмитьсЯ и не отдам динамита -- менЯ  посадЯт в одиночку на весь
срок  наказаниЯ.  Ђ так как Я был  пожизненно заключенный, то это значило --
менЯ заключат в одиночку на всю жизнь.
     Ћ нет, ЉалифорниЯ -- цивилизованнаЯ страна! ‚ ее уголовном уложении нет
такого  закона!  ќто  жестокаЯ,  невероЯтнаЯ  кара,  и  ни  одно современное
государство не повинно  в издании такого  закона.  ’ем не  менее  в  истории
Љалифорнии Я  --  третий присужденный к пожизненной одиночке. „ругие два  --
„жек Ћппенгеймер и ќд Њоррель. џ скоро расскажу вам о них, ибо гнил вместе с
ними целые годы в камерах безмолвиЯ.
     „обавлю  к этому следующее. ‘коро менЯ выведут и  повесЯт --  не за то,
что Я убил профессора ѓаскеллЯ. ‡а это менЯ  присудили к пожизненной тюрьме.
ЊенЯ  повесЯт  потому, что  Я признан виновным  в нападении на  сторожа и  в
драке.  Ђ  это уже нарушение тюремной дисциплины. ќто закон,  который  можно
найти в уголовном уложении.
     ЉажетсЯ, Я разбил человеку нос  в кровь. џ не  видел, чтобы из его носа
шла  кровь, -- но так говорили свидетели. …го звали ‘ерстон. Ћн был сторожем
в ‘ан-Љвэнтине.  ‚ нем было сто семьдесЯт  фунтов весу, он цвел здоровьем. џ
весил меньше девЯноста фунтов, был слеп, как нетопырь, от долгого пребываниЯ
во мраке и  настолько отвык от  открытых пространств, что у менЯ закружилась
голова при выходе из камеры. “ менЯ, без сомнениЯ, начиналась  агорафобиЯ, в
чем Я убедилсЯ в тот самый день, когда вышел из одиночки и расквасил сторожу
‘ерстону нос.
     џ раскровЯнил ему нос, когда  он преградил мне дорогу и хотел схватить.
€  за это  менЯ  повесЯт.  ‚ законах  штата Љалифорнии написано, что вечник,
вроде  менЯ, подлежит смертной казни, если ударит  тюремного сторожа,  вроде
‘ерстона. ђазбитый нос  врЯд ли беспокоил его больше получаса, и все же менЯ
за это повесЯт...
     ‚идите  ли, этот закон ЯвлЯетсЯ в данном случае законом  ex post facto,
законом,  имеющим обратную силу. Ћн не был  законом в то времЯ, когда Я убил
профессора  ѓаскеллЯ.  Ћн  был  издан  после  того, как менЯ  приговорили  к
пожизненному  заключению.  €  в  этом всЯ штука: мое пожизненное  заключение
подвело менЯ под закон, еще не записанный в книге. € только благодарЯ своему
званию пожизненного  арестанта Я  буду повешен за побои, нанесенные  сторожу
‘ерстону. ‡акон Явно ex post facto и поэтому неконституционен.
     Ќо  что  конституциЯ  длЯ  конституционных  юристов, когда  они  желают
избавитьсЯ  от  известного  профессора  „эррелЯ   ‘тэндинга!  ЊоЯ  казнь  не
устанавливает  даже  прецедента.  ѓод  назад, как известно всЯкому читавшему
газеты,  они повесили „жека Ћппенгеймера  здесь,  в ”ольсоме, совершенно  за
такой же  проступок...  Ќо  только он  провинилсЯ не в том, что  разбил  нос
сторожу, -- он нечаЯнно зарезал каторжника хлебным ножом.
     Љак они странны --  путаные  законы людей, путаные тропки жизни! џ пишу
эти  строки  в  той  самой  камере  Љоридора  “бийц,  которую  занимал  „жек
Ћппенгеймер перед тем,  как  его увели  и сделали с  ним то, что  собираютсЯ
проделать надо мною...
     џ  предупреждал  вас, что мне придетсЯ писать  очень много. ‚озвращаюсь
теперь  к своему повествованию. Љомитет тюремных  директоров предоставил мне
на  выбор: пост тюремного надзирателЯ и избавление от джутовых станков, если
Я выдам несуществующий динамит; пожизненное заключение в одиночке  -- если Я
откажусь его выдать.
     Ќа размышление мне  дали  двадцать четыре часа, заключив на этот срок в
смирительную рубашку. Џотом менЯ  привели в комитет.  —то мне было делать? џ
не мог указать  им динамит, которого не  существовало. џ и сказал им это;  а
они назвали менЯ лжецом. Ћни объЯвили менЯ  неисправимым, опасным человеком,
нравственным  дегенератом  и  "злейшим  преступником  нашего  времени".  Ћни
наговорили  еще  много  других  приЯтных вещей и заперли  менЯ  в  одиночную
камеру. ЊенЯ поместили в камеру No 1.  ‚  No 5 лежал ќд Њоррель, в No 12  --
„жек Ћппенгеймер. ‡десь он  жил уже десЯтый  год,  а ќд  Њоррель жил в своей
камере всего первый  год. Ћн отбывал п  Я т и д  ес  Я т и л е т н и  й срок
заключениЯ!  „жек  Ћппенгеймер был  вечник,  как и  Я.  Љазалось,  нам троим
предстоЯло долго томитьсЯ здесь. € вот прошло только  шесть лет -- и  никого
из нас нет в одиночке. „жека Ћппенгеймера  вздернули на веревку, ќда ЊоррелЯ
сделали главным надзирателем в ‘ан-Љвэнтине, а затем он получил помилование.
Ђ Я в ”ольсоме дожидаюсь  днЯ, назначенного судьею Њорганом, -- днЯ, который
будет моим последним днем.
     ѓлупцы!  ђазве  они   могут  удушить  мое  бессмертие  своим  неуклюжим
изобретением -- веревкой и виселицей? Ќе один раз,  а бесчисленное множество
раз буду Я ходить по  этой прекрасной  земле!  џ  буду ходить во плоти, буду
принцем  и  крестьЯнином, ученым и  шутом, буду сидеть  на  высоком месте  и
стонать под колесами.


        ѓ‹Ђ‚Ђ V

     Џервые дни мне было жутко в одиночке, и часы тЯнулись нестерпимо долго.
‚ремЯ отмечалось правильною сменою сторожей и  чередованием днЯ и ночи. „ень
давал  очень мало  света, но все же  это  было  лучше, чем непроглЯднаЯ тьма
ночи. ‚  одиночке день был как светлаЯ слизь,  просачивающаЯсЯ  из  светлого
внешнего мира.
     ‘вета  было слишком мало, чтобы читать. ‚добавок  и читать было нечего.
Њожно было  только лежать  и  думать,  думать  без конца. џ  был  пожизненно
заключенный,  и Ясно было, что если Я не  сотворю чуда, не создам из  ничего
тридцати пЯти фунтов  динамита,  весь  остаток  моей жизни протечет  в  этом
безмолвном мраке.
     Џостелью  мне служил тонкий, прогнивший  соломенный тюфЯк, брошенный на
пол камеры. Џокровом служило  тонкое и грЯзное одеЯло.  џ всегда  спал очень
мало,  всегда  мозг мой  много  работал. Ќо  в  одиночке  устаешь от дум,  и
единственное спасение от них -- сон. ’еперь Я культивировал сон, Я сделал из
него  науку.  џ  научилсЯ  спать по  десЯть  часов,  потом по двенадцать  и,
наконец, по четырнадцать и пЯтнадцать часов в сутки; но дальше этого дело не
пошло,  и Я  поневоле вынужден  был лежать без  сна  и думать, думать... „лЯ
деЯтельного ума это значит постепенно лишатьсЯ рассудка.
     џ изыскивал способы  механически убивать часы бодрствованиЯ. џ возводил
в квадрат  и  в  куб длинные рЯды цифр,  сосредоточивал  на  этом  все  свое
внимание и  волю, Я выводил самые изумительные геометрические прогрессии.  џ
даже  отважилсЯ  на  квадратуру  круга... €  даже  поверил  в  то,  что  эта
невозможность может быть  осуществлена.  Ќаконец, убедившись, что Я схожу  с
ума, Я оставил квадратуру круга, хотЯ, уверЯю вас, это длЯ менЯ была большаЯ
жертва:  умственные  упражнениЯ,  свЯзанные  с  квадратурой  круга,  отлично
помогали мне убивать времЯ.
     Џутем одного воображениЯ,  закрыв глаза, Я создавал  шахматную доску  и
разыгрывал длинные партии  сам с собой. Ќо когда Я усовершенствовалсЯ в этой
искусственной игре памЯти, упражнениЯ начали утомлЯть менЯ. ќто  были только
упражнениЯ, так как между сторонами  в  игре, которую ведет  один и  тот  же
игрок,  не  может  быть настоЯщего  состЯзаниЯ.  џ  многократно  и тщательно
пыталсЯ расколоть свое "Я" на две отдельные личности и противопоставить одну
другой,  но оставалсЯ единственным  игроком, и не  было ни одной хитрости  и
стратагемы на одной стороне, которую другаЯ  сторона тотчас же не раскрывала
бы.
     ‚ремЯ давило менЯ,  времЯ длилось  бесконечно долго.  џ затеЯл  игру  с
мухами, которые попадали ко мне в  камеру, подобно просачивающемусЯ в нее из
внешнего мира тусклому  серому свету, и  убедилсЯ, что  они одарены чувством
игры.   ’ак,  например,  лежа  на  полу  камеры,  Я  проводил   произвольную
воображаемую линию на стене,  в  расстоЯнии  трех футов от пола.  Љогда мухи
сидели на стене выше этой  линии,  Я их оставлЯл  в покое.  Љак  только  они
спускались по стене ниже ее, Я старалсЯ  поймать их. џ всЯчески старалсЯ при
этом не помЯть муху,  и по прошествии некоторого  времени  они знали так  же
хорошо,  как  и Я,  где  проходит  воображаемаЯ  линиЯ.  Љогда  им  хотелось
поиграть, они  спускались ниже  этой  линии, и часто одна какаЯ-нибудь  муха
целый  час  занималась этой  игрой.  “томившись,  она  садилась  отдыхать  в
безопасном районе.
     €з  дюжины или более  мух, живших со  мной, только одна не любила игры.
Ћна  упорно  отказывалась  играть и,  узнав,  какаЯ кара ждет ее за  переход
запретной  межи, старательно  избегала  опасной  территории.  ќта муха  была
угрюмое,  разочарованное существо. Љак выразились бы каторжники, у нее  "был
зуб"  против  мира. Ћна никогда  не  играла  и  с другими мухами!  ќто  была
сильнаЯ,  здороваЯ муха,  -- Я достаточно  долго  изучал  ее, чтобы  в  этом
убедитьсЯ. €  ее  нерасположение  к  игре  было  делом  темперамента,  а  не
физического состоЯниЯ.
     Џоверьте, Я знал всех своих мух! Џоразительно,  какую массу отличий Я в
них открыл. ЉаждаЯ муха ЯвлЯла собой вполне определенную индивидуальность --
не только по  размерам и приметам, по  силе и быстроте  полета, по характеру
игры, по манере уверток, бегства, возвращениЯ и шнырЯниЯ по запрещенной зоне
на  стене. Ћни сильно отличались одна  от  другой еще и  тончайшими нюансами
темперамента и душевного склада.
     ‘реди  них были  нервические особы, были и флегматики. ’ак, одна  муха,
поменьше товарок ростом, приходила в настоЯщий восторг, когда играла со мной
или подругами. ‚идели  ли  вы когда-нибудь, как жеребенок или теленок скачет
по лугу, задрав  хвост в необузданном восторге? €  вот эта муха -- мимоходом
сказать, лучший игрок среди прочих, -- бывало,  спустившись  раза три-четыре
подрЯд в  запрещенную  зону и всЯкий раз избежав бархатных тисков моей руки,
приходила  в такое возбуждение и  восторг, что начинала носитьсЯ вокруг моей
головы  с бешеной  быстротой,  кувыркаЯсь,  лавируЯ  и вертЯсь  и все  времЯ
держась в пределах  узкого  круга, в котором  она  могла торжествовать  надо
мной.
     џ так хорошо изучил мух, что мог заранее  сказать, когда той или другой
мухе захочетсЯ  играть со мной.  ‚ одной этой области были  тысЯчи  деталей,
которыми Я не стану докучать вам, хотЯ эти детали помогали мне убивать времЯ
в первый период моего одиночества.
     ђасскажу вам только случай, когда муха "с зубом", никогда не  игравшаЯ,
в  минуту  рассеЯнности села на запрещенную  территорию  и  тотчас  же  была
поймана мною. ‚ерите ли, она целый час после этого дулась на менЯ!..
     —асы тЯнулись в одиночке безумно долго. џ не мог спать беспрерывно, как
не мог все времЯ  убивать на игру с  мухами, при всем их уме. Њуха,  в конце
концов. не более как  муха, а Я был человек, с человеческим мозгом; мозг мой
привык  к  деЯтельности,  был  начинен  "культурой"  и  знаниЯми  и   всегда
напрЯженно работал. Ђ делать мне  было совершенно нечего,  и мысль бесплодно
замирала  в  пустых   умозрениЯх.  ’ак,  Я  вспомнил  о  своем   определении
присутствиЯ пентозы  и метилпентозы в виноградной лозе -- анализ, которому Я
посвЯтил  последние  летние  каникулы, проведенные  в виноградниках  Ђсти. џ
почти  довел до конца этот рЯд опытов, и  теперь менЯ страшно  интересовало,
продолжает ли их кто-нибудь, и если продолжает, то с каким успехом.
     ‚едь мир  умер  длЯ менЯ. Ќикакие вести извне не просачивались ко  мне.
ђазвитие  науки быстро идет  вперед, и  менЯ  интересовали тысЯчи  тем. ’ак,
например, Я  создал теорию гидролиза казеина трипсинолом, который  профессор
“олтерс  выполнил в  своей  лаборатории. Џрофессор леймер работал вместе со
мной  над обнаружением фитостерина  в смесЯх животных и  растительных жиров.
ђабота, без сомнениЯ,  продолжаетсЯ: каковы результаты? Ћдна только  мысль о
работе,  ведущейсЯ за тюремными стенами, в которой Я не мог принЯть участие,
о которой мне не придетсЯ даже услышать, сводила менЯ с ума. Њой удел был --
лежать на полу камеры и играть с мухами.
     ЌельзЯ сказать, чтобы  в  одиночке царило  абсолютное безмолвие. …ще  в
самом начале своего заключениЯ Я часто слышал через определенные  промежутки
времени слабые, глухие перестукиваниЯ. Џозднее мне слышались слабые и глухие
удары. ќти постукиваниЯ  неизменно прерывались злым ревом сторожей. Ћднажды,
когда  постукиваниЯ  принЯли  слишком  настойчивый  характер,  были  вызваны
сторожа на подмогу, и по шуму Я догадалсЯ, что некоторых узников заключили в
смирительные рубашки.  ЋбъЯснить этот инцидент было нетрудно. џ,  как всЯкий
узник ‘ан-Љвэнтина, знал, что в одиночке сидЯт еще двое -- ќд Њоррель и „жек
Ћппенгеймер. џ знал, что  эти двое переговаривались посредством стуков и  за
это были подвергнуты наказанию.
     џ не сомневалсЯ, что ключ, которым  они пользовались,  в высшей степени
прост. Ћднако мне пришлось потратить много  часов  труда, пока Я открыл его.
Љаким  несложным  оказалсЯ он, когда Я изучил его! Ђ  всего проще показалась
мне  уловка, котораЯ  больше  всего и  сбивала менЯ с толку.  ‡аключенные не
только каждый  день менЯли букву алфавита, с  которой начиналсЯ  ключ, но  и
менЯли ее в каждом разговоре, даже среди разговора.
     ’ак,  однажды Я  угадал начальную букву ключа и разобрал  две  фразы; в
следующий же раз, когда они заговорили, Я не понЯл ни единого слова.
     Џервые фразы, понЯтые мною, были следующие:
     -- ‘кажи -- ќд -- что -- ты -- дал -- бы -- сейчас  -- за -- оберточную
-- бумагу -- и -- пачку -- табаку? -- спрашивал один выстукивавший.
     џ чуть не закричал  от восторга. ‚от способ сношениЯ! ‚от мне компаниЯ!
џ  внимательно  прислушивалсЯ   и  разобрал   следующий  ответ,  исходивший,
по-видимому, от ќда ЊоррелЯ.
     -- џ -- принЯл -- бы  -- двенадцать -- часов -- смирительной -- рубашки
-- за -- пЯтицентовую -- пачку...
     Ќо тут послышалсЯ грозный рев сторожа:
     -- Џрекрати эту музыку, Њоррель!
     Џрофану  может  показатьсЯ,  что с людьми,  осужденными на  пожизненное
одиночное  заключение, уже  сделано  самое  худшее,  и  поэтому какой-нибудь
сторож  не имеет  способов  заставить выполнить  свой  приказ --  прекратить
перестукивание.  Ќо ведь есть  еще смирительнаЯ  рубашка, остаетсЯ  голоднаЯ
смерть,  остаетсЯ   жажда,  остаетсЯ  рукоприкладство!  Џоистине  беспомощен
человек, запертый в тесную клетку!
     Џерестукивание  прекратилось.  Ќо  в тот  же  вечер,  когда  оно  вновь
началось,   Я   опЯть   превратилсЯ   в   слух.   „лЯ    каждого   разговора
перестукивающиесЯ менЯли начальную букву ключа.  Ќо  Я отгадывал ее, а через
несколько  дней  опЯть  попадалсЯ в  тот  же  ключ.  џ  не  стал  дожидатьсЯ
формального представлениЯ.
     -- Ђлло! -- выстукал Я.
     --  Ђлло, незнакомец!  --  простучал  в  ответ  Њоррель,  а Ћппенгеймер
простучал: -- „обро пожаловать в наш огород!
     Ћни полюбопытствовали, кто  Я такой, давно  ли присужден к одиночке, за
что присужден.
     Ќо все  это Я отложил  до тех  пор, пока  не изучу  их системы перемены
ключа.  Џосле того как Я ею овладел, мы начали беседу. ќто был великий день,
ибо  вместо  двух одиночников  стало трое --  хотЯ они принЯли  менЯ  в свою
компанию  только  после  испытаниЯ.  Њного  позже  они  мне рассказали,  что
боЯлись, не  провокатор ли  Я, посаженный, чтобы впутать  их в  какую-нибудь
историю. ‘ Ћппенгеймером  уже  такой казус  однажды случилсЯ,  и  он  дорого
заплатил за доверие, которое оказал приспешнику смотрителЯ ќтертона.
     Љ моему  изумлению  -- вернее  сказать, к  моему восторгу, --  оба  мои
товарища по несчастью  знали  менЯ благодарЯ моей репутации "неисправимого"!
„аже  в  могилу длЯ  живых,  в которой  Ћппенгеймер  обитал уже десЯтый год,
проникла моЯ слава или, вернее, известность...
     Њне пришлось немало рассказать им о событиЯх в тюрьме и о внешнем мире.
‡аговор сорока вечников с  целью побега, поиски воображаемого динамита и всЯ
вероломнаЯ махинациЯ ‘есилЯ ‚инвуда оказались длЯ них совершенной  новостью.
Џо их словам, вести до них доходили через сторожей, но  вот  уже два месЯца,
как  они ни  от кого не  слыхали ни слова. ’еперешние сторожа  при одиночках
оказались особенно злой и мстительной бандой.
     ‘торожа,  все без исключениЯ, ругательски ругали нас за перестукивание;
но мы не  могли отказатьсЯ от  него. €з двух живых мертвецов стало трое; нам
так много  нужно было сказать друг  другу, а  способ сообщениЯ  был  безумно
медленным, и Я не так был искушен в выстукивании, как мои товарищи.
     -- Џогоди, нынче вечером  придет  Џестролицый -- он спит почти всю свою
смену, и нам можно будет наговоритьсЯ всласть.
     €  говорили же мы в эту ночь! ‘он бежал от моих глаз! Џестролицый „жонс
был подлою и злою тварью, несмотрЯ на свою тучность. Ќо мы благословлЯли его
тучность, ибо она побуждала его дремать при первой возможности. Ћднако  наши
постоЯнные перестукиваниЯ  нарушали  его  сон  и  раздражали  его  до  такой
степени, что  он  клЯл и бранил  нас  без  конца. ’ак же  бранились и другие
ночные  сторожа. “тром  все  они доложили, что ночью было много стука, и нам
пришлось поплатитьсЯ  за  наш  маленький праздник:  в  девЯть  часов  ЯвилсЯ
капитан „жэми с несколькими  сторожами, чтобы  запрЯтать  нас в смирительную
рубашку.  „о девЯти  часов  утра следующего  днЯ, ровно двадцать четыре часа
подрЯд, мы беспомощно лежали на полу без пищи  и воды и этим расплатились за
нашу беседу.
     Ћ, что  за звери были  наши сторожа! Ќам самим пришлось превратитьсЯ  в
зверей, чтобы выжить. Ћт грубой работы у человека делаютсЯ  мозолистые руки.
†естокаЯ стража ожесточает узников.  Њы продолжали переговариватьсЯ  и времЯ
от  времени  расплачивались  смирительной  рубашкой. ‘амой лучшей порой была
ночь, и нередко, когда на стражу ставили временных караульных, нам удавалось
беседовать целую смену.
     „лЯ нас, живших во  мраке, день и ночь сливались в одно. ‘пать мы могли
в любое времЯ, а перестукиватьсЯ только при случае. Њы рассказали друг другу
историю своей жизни; бывало, долгие часы мы с Њоррелем лежали, прислушиваЯсь
к   слабым,   отдаленным   выстукиваниЯм  Ћппенгеймера,   который   медленно
рассказывал  нам  свою  жизненную  повесть, начинаЯ  с  детства  в  трущобах
‘ан-”ранциско, до школы наук в шайке мошенников,  до знакомства со всем, что
есть  в  мире  порочного.  —етырнадцатилетним  мальчишкой  он служил  ночным
вестовым в пожарной  команде и через рЯд краж и грабежей дошел до убийства в
стенах тюрьмы.
     „жека Ћппенгеймера называли  "тигром  в  человеке"  ћркий  репортеришка
изобрел  это  прозвище,  и  кличке суждено было  надолго  пережить человека,
которому  она принадлежала.  Ќо Я нашел  в  „жеке  Ћппенгеймере все основные
черты человечности. Ћн был верный, преданный  товарищ. џ знаю, что он не раз
предпочел наказание  доносу на товарищей. Ћн был мужествен, был терпелив. Ћн
был  способен к  самопожертвованию,  -- Я мог  бы  рассказать вам о подобном
случае,  но  не  стану  отнимать у  вас  времени. ‘праведливость же была его
страстью. “бийство, совершенное им в тюрьме, вызвано было исключительно  его
утрированным  чувством  справедливости.  “  него  был недюжинный ум.  †изнь,
проведеннаЯ в тюрьме, и десЯтилетнЯЯ одиночка не помрачили его рассудка.
     “ ЊоррелЯ, столь  же превосходного товарища, также был блестЯщий ум. џ,
которому предстоит  умереть, имею право  сказать  без риска получить упрек в
нескромности, что тремЯ лучшими  умами  ‘ан-Љвэнтина из всех его обитателей,
начинаЯ от смотрителЯ, были три каторжника, гнившие в одиночках. ’еперь,  на
закате дней моих, обозреваЯ все, что дала мне жизнь, Я прихожу к заключению,
что сильные умы никогда не  бывают  послушными. ѓлупые люди, трусливые люди,
не наделенные страстным духом справедливости и бесстрашиЯ в борьбе, -- такие
люди дают примерных  узников. Ѓлагодарю всех богов, что ни „жек Ћппенгеймер,
ни Њоррель, ни Я не были примерными узниками.


        ѓ‹Ђ‚Ђ V1

     „ети определЯют памЯть как нечто  такое, ч  е м люди забывают, --  и  в
этом определении,  мне  думаетсЯ,  немало правды. Ѓыть умственно здоровым --
значит быть способным забывать. ‚ечно же  помнить -- значит быть помешанным,
одержимым. € в одиночке, где  воспоминаниЯ  осаждали  менЯ  беспрестанно,  Я
старалсЯ  решить  главным образом одну задачу  --  задачу забвениЯ. Љогда  Я
играл  с  мухами,  или  с  самим  собой  в  шахматы,  или  перестукивалсЯ  с
товарищами, Я отчасти забывалсЯ. Ќо мне хотелось забытьсЯ вполне.
     ‚о  мне  жили  детские   воспоминаниЯ  иных   времен  и  иных  мест  --
"разметанные облака славы", по  выражению ‚ордсворта. …сли у ребенка имелись
такие воспоминаниЯ, то почему  же они безвозвратно исчезли, когда он вырос и
возмужал? Њогла ли эта часть детской души совершенно стеретьсЯ?
     €ли  же  эти  воспоминаниЯ об иных  местах  и днЯх все еще  существуют,
дремлют, замурованные в мозговых клетках, наподобие того, как  Я замурован в
камере ‘ан-Љвэнтина.
     Ѓывали  случаи, когда люди, осужденные на вечное заключение в одиночке,
выходили на свободу и вновь видели солнце. Џочему же в таком случае не могли
бы воскреснуть и детские воспоминаниЯ об ином мире?
     Ќо как? Њне думаетсЯ -- путем достижениЯ полного забвениЯ настоЯщего.
     Ќо  все же  --  каким образом? ќтим должен  был  занЯтьсЯ гипноз.  …сли
посредством  гипноза  удастсЯ  усыпить  сознательный  дух  и  пробудить  дух
подсознательный, то  дело будет сделано  --  все двери темницы  мозга  будут
разбиты, и узники выйдут на солнечный свет.
     ’ак Я рассуждал, а с каким результатом -- вы скоро узнаете. Ќо прежде Я
хочу  рассказать  вам  о воспоминаниЯх  иного мира, которые Я переживал  еще
мальчиком. € Я "сиЯл в облаках славы",  влекшихсЯ  из  глубины вечности. Љак
всЯкого  мальчика,   менЯ   преследовали  образы  существований,  которые  Я
переживал  в иные  времена. ‚се это  происходило  во  мне  в  процессе моего
становлениЯ,  прежде  чем  расплавленнаЯ  масса  того,  чем Я  некогда  был,
затвердела  в форме личности, которую люди в течение последних  лет называют
„эррель ‘тэндинг.
     џ расскажу вам один такой  случай.  ќто было  в  Њиннесоте,  на  старой
ферме. џ тогда еще  не  достиг  полных  шести лет. ‚ нашем  доме остановилсЯ
переночевать  миссионер,  вернувшийсЯ  в   ‘оединенные  таты  из  ЉитаЯ   и
присланный Њиссионерским Ѓюро собирать взносы у фермеров, „ело происходило в
кухне, тотчас после  ужина, когда  мать  помогала мне раздетьсЯ  на  ночь, а
миссионер показывал нам фотографии видов ‘вЯтой ‡емли.
     џ  давным-давно забыл бы  то, что собираюсь вам рассказать, если  бы  в
моем детстве  отец  не рассказывал  так часто этой истории  своим изумленным
слушателЯм.
     Џри  виде одной  из фотографий Я вскрикнул  и впилсЯ в нее  взглЯдом --
сперва  с интересом,  а  потом с разочарованием.  Ћна вдруг  показалась  мне
ужасно знакомой, --  ну,  словно Я на фотографии  увидел бы вдруг  отцовскую
ригу! Џотом  она  мне  показалась совсем незнакомою. Ќо когда  Я стал  опЯть
разглЯдывать  ее,  неотвЯзное  чувство  знакомости вновь  поЯвилось  в  моем
сознании.
     -- ќто башнЯ „авида, -- говорил миссионер моей матери.
     -- Ќет! -- воскликнул Я тоном глубокого убеждениЯ.
     -- ’ы хочешь сказать, что она не так называетсЯ? -- спросил миссионер,
     џ кивнул головой.
     -- Љак же она называетсЯ, мальчик?
     -- Ћна называетсЯ... -- начал Я и затем смущенно добавил: -- џ забыл!
     -- “ нее теперь другой вид, -- продолжал Я после недолгого молчаниЯ. --
Џрежде дома строились иначе.
     ’огда  миссионер  протЯнул  мне и  матери  другую  фотографию,  которую
разыскал в пачке.
     -- ‡десь Я  был шесть  месЯцев назад, миссис ‘тэндинг,  --  и  он ткнул
пальцем. -- ‚от это  џффские ворота,  куда Я входил. Ћни ведут прЯмо к башне
„авида,  -- на  картинке, куда  показывает мой  палец. Џочти  все авторитеты
согласны в этом пункте. ќль-Љуллах, как ее называли...
     Ќо тут Я опЯть вмешалсЯ, указал  на  кучи мусора и осыпавшегосЯ камнЯ в
левом углу фотографии.
     --  ‚от  где-то  здесь, -- говорил Я. --  …вреи  называли ее  тем самым
именем, которое  вы произнесли. Ќо мы называли ее иначе; мы называли ее... Я
забыл как.
     -- ‚ы только послушайте малыша! -- засмеЯлсЯ  отец. -- Њожно  подумать,
что он был там.
     џ кивнул головой, ибо  в ту минуту з н а л, что бывал там,  хотЯ теперь
все  мне  представлЯетсЯ  совершенно  иначе.   Ћтец  захохотал  еще  громче,
миссионер же решил, что Я потешаюсь над ним. Ћн подал мне другую фотографию.
ќто был угрюмый, пустынный ландшафт без деревьев и всЯкой  растительности --
какой-то мелкий овраг с пологими стенами из щебнЯ. Џриблизительно в середине
его виднелась куча жалких лачуг с плоскими крышами.
     -- Ќу-ка, мальчик, что это такое? -- иронически спросил миссионер.
     € вдруг Я вспомнил название.
     -- ‘амариЯ! -- в ту же секунду проговорил Я.
     Ћтец мой  в  восхищении захлопал  в  ладоши,  мать  была озадачена моим
поведением; миссионеру же, по-видимому, было досадно.
     --  Њальчик прав! -- объЯвил  он. -- ќто деревушка в ‘амарии.  џ  был в
ней,  почему  и  купил фотографию. Ѓез  сомнениЯ,  мальчик  уже видел  такие
фотографии раньше!
     Ќо отец и мать единодушно отрицали это.
     -- Ќо на картинке совсем не так! -- говорил Я,  мысленно восстанавливаЯ
в  памЯти  ландшафт.  Ћбщий  характер ландшафта и  линиЯ  отдаленных  холмов
остались  без изменениЯ. Џеремены  же,  которые Я нашел, Я  называл  вслух и
указывал пальцем.
     -- „ом  стоЯл  вот  тут, правее, а  здесь  было больше деревьев,  много
травы, много коз.  џ  как  сейчас вижу  их  перед  собой,  и двух мальчиков,
которые пасут их. Ђ здесь, направо,  кучка людей идет  за одним человеком. Ђ
здесь... -- Я указал на то место, где находилась моЯ деревнЯ, -- здесь толпа
бродЯг. Ќа  них нет ничего, кроме рубища. Ћни  больные.  €х лица,  и руки, и
ноги -- все в болЯчках.
     --  Ћн  слышал  эту  историю  в  церкви или еще  гденибудь  -- помните,
исцеление  прокаженных  в  …вангелии от  ‹уки?  --  проговорил  миссионер  с
довольной улыбкой. -- ‘колько же там было больных бродЯг, мальчик?
     “же в пЯть лет Я умел считать до  ста. ’еперь  Я напрЯженно  пересчитал
людей и объЯвил:
     -- „есЯть. ‚се они машут руками и кричат другим людЯм.
     -- Ќо почему же они не приближаютсЯ к ним? -- был вопрос.
     џ покачал головой:
     -- Ћни стоЯт на местах и воют, как будто случилась беда.
     --  Џродолжай, --  ободрЯл менЯ миссионер.  -- —то  ты еще видишь?  —то
делает другой человек, который, как говоришь ты, шел впереди другой толпы?
     --  Ћни все остановились, и он что-то говорит больным; и даже мальчишки
с козами остановились посмотреть; все на них внимательно смотрЯт.
     -- Ђ еще что?
     -- ќто все. Ѓольные люди направлЯютсЯ к домам. Ћни уже не воют, и у них
не больной вид. Ђ Я все сижу на своей лошади и смотрю...
     ’ут трое моих слушателей залились смехом.
     -- € Я взрослый человек! --  сердито  воскликнул Я. € подо мною большое
седло.
     -- „есЯтерых прокаженных  исцелил •ристос перед тем, как прошел €ерихон
на пути в €ерусалим, -- поЯснил миссионер  моим родителЯм. -- Њальчик  видел
снимки знаменитых картин в волшебном фонаре...
     Ќо  ни отец,  ни мать не могли припомнить, чтобы  Я  когда-нибудь видел
волшебный фонарь.
     -- Џопробуйте показать ему другую картинку, -- предложил отец.
     -- ’ут  все не  так,  --  говорил  Я,  рассматриваЯ  другую фотографию,
протЯнутую мне миссионером. -- Ќичего не осталось, кроме горы и  других гор.
‡десь должна быть проселочнаЯ дорога. Ђ здесь должны быть сады, и деревьЯ, и
дома  за большими каменными  стенами.  Ђ здесь, по  ту сторону,  в  каменных
пещерах они хоронили покойников. ‚идите это место? ‡десь они бросали в людей
камни,  пока не  забивали их  до  смерти.  џ  сам этого  не  видел,  но  мне
рассказывали.
     -- Ђ гора? -- спросил миссионер, указываЯ на середину фотографии. -- Ќе
можешь ли ты нам сказать название этой горы?
     џ покачал головой:
     -- “ нее не было названиЯ. ‡десь убивали людей. џ видел ее не раз.
     --  Ќа   этот  раз   то,  что   он   говорит,  подтверждаетсЯ  крупными
авторитетами, -- объЯвил миссионер  с видом полного удовлетворениЯ.  --  ќто
гора ѓолгофа, ѓора —ерепов, называемаЯ  так потому, что она похожа на череп.
‡аметьте сходство! ‡десь они распЯли... -- Ћн умолк  и обратилсЯ ко мне.  --
Љого они здесь распЯли, молодой ученый? ђасскажи нам, что ты видишь еще?
     Ћ, Я видел, -- по словам отца, Я так таращил глаза, -- но упрЯмо  качал
головой и говорил:
     -- џ не стану вам  рассказывать -- вы смеетесь надо  мной. џ видел, как
здесь убивали  многих,  очень многих  людей. €х прибивали гвоздЯми, и на это
уходило очень много времени. џ видел... но Я  вам не расскажу. џ никогда  не
лгу. ‘просите папу и маму -- лгу  ли Я! Ћни побили бы менЯ, если бы  Я лгал.
‘просите их!
     Ѓольше  миссионер  не  мог  вытЯнуть  из  менЯ  ни одного слова, хотЯ и
соблазнЯл  менЯ  такими фотографиЯми,  что  у  менЯ  голова  закружилась  от
нахлынувших  воспоминаний  и  Язык так  и  чесалсЯ  заговорить,  но Я упрЯмо
противилсЯ и выдержал характер.
     -- €з него выйдет большой знаток Ѓиблии, --  говорил  миссионер  отцу и
матери, после того как Я поцеловал их на сон грЯдущий и улегсЯ спать. -- €ли
же, с таким воображением, он сделаетсЯ превосходным беллетристом!
     ќтому пророчеству не суждено было исполнитьсЯ. џ сижу теперь в Љоридоре
“бийц и пишу  эти  строки  в мои последние дни  -- вернее,  в последние  дни
„эррелЯ ‘тэндинга,  которого скоро  выведут  и  швырнут в  темноту на  конце
веревки; Я пишу и  улыбаюсь про себЯ. џ не сделалсЯ ни  знатоком Ѓиблии,  ни
романистом. Ќапротив,  до  того  как  менЯ заперли  в эту камеру молчаниЯ на
целую половину десЯтилетиЯ, Я был как раз всем чем угодно, но только не тем,
что  предсказал миссионер, -- экспертом  по сельскому хозЯйству, профессором
агрономии, специалистом  по  науке уничтожениЯ излишних  движений,  мастером
практического земледелиЯ, лабораторным ученым в области знаниЯ, где точность
и учет самых микроскопических фактов составлЯют непременное требование.
     € вот Я  сижу в жаркое предвечерье в Љоридоре “бийц, отрываЯсь времЯ от
времени от писаниЯ своих мемуаров, чтобы прислушиватьсЯ к ласковому жужжанию
мух в дремотном воздухе и ловить отдельные фразы тихой беседы, которую ведут
между  собой негр  „жозеф „жексон, убийца, по правую  мою руку,  и итальЯнец
Ѓамбеччио,  убийца,  по левую  руку.  €з  одной  решетчатой  двери в  другую
решетчатую   дверь,   мимо  моей  решетчатой  двери,   перебрасываютсЯ   они
рассуждениЯми   об   антисептических  и  других   превосходных  достоинствах
жевательного табаку, как средства врачеваниЯ телесных ран.
     Ђ Я держу в своей поднЯтой руке вечное перо с  резервуаром и вспоминаю.
что в давно минувшие, стародавние времена другие  мои  руки держали кисточку
длЯ туши, гусиное перо и  стилос; мысленно Я задаю себе  вопрос: а что  этот
миссионер, в бытность маленьким  мальчиком,  тоже носилсЯ по облакам света и
сиЯл блеском межзвездных скитаний?
     ‚ернемсЯ, однако, в мою  одиночку, к моменту, когда Я, изучив искусство
перестукиватьсЯ,  все же убедилсЯ, что часы сознаниЯ бесконечно,  нестерпимо
долги. Џутем  самогипноза, которым Я  научилсЯ  искусно управлЯть, Я получил
возможность усыплЯть свое сознательное, бодрственное "Я" и будить, выпускать
на свободу мое подсознательное "Я". Ќо это последнее "Я" было  существом, не
желавшим знать  никаких законов  и дисциплины.  Ћно  бессвЯзно,  без  смысла
скиталось  по кошмарам безумиЯ; и лица, и событиЯ  -- все носило отрывочный,
разрозненный характер.
     Њой метод механического  самовнушениЯ  был весьма прост. ‘крестив  ноги
по-турецки  на  моем  соломенном  тюфЯке, Я  устремлЯл  неподвижный  взор на
кусочек  блестЯщей  соломинки,  которую перед  тем  прикрепил к  стене  моей
камеры, в том месте у дверей, где падало больше всего света. Џриблизив к ней
глаза,  Я  смотрел  на блестЯщую  точку,  пока глаза  не  уставали  глЯдеть.
Ћдновременно с  этим Я сосредоточивал  всю  свою волю  и отдавалсЯ во власть
чувству  головокружениЯ,  всегда  овладевавшего   мною  под   конец  сеанса.
ЋткидываЯсь навзничь, Я закрывал глаза и без сознаниЯ  падал на тюфЯк. Џосле
этого,  в   течение   получаса,  или  десЯти  минут,  или  часа,  скажем,  Я
беспорЯдочно и бестолково скиталсЯ по громадам воспоминаний о моих былых, то
и  дело возникавших существованиЯх на земле. Ќо места и  эпохи сменЯлись при
этом с  невероЯтной быстротой. ‚последствии,  просыпаЯсь, Я понимал, что это
Я, „эррель ‘тэндинг, был свЯзующим звеном, той личностью, котораЯ  соединЯла
в одно все эти причудливые и уродливые моменты. Ќо и только. Њне ни разу  не
удалось  вполне запомнить одно целое  переживание, объединенное сознанием во
времени  и  пространстве.  Њои  сны,  если  их  можно  назвать  снами,  были
бессмысленны и нестройны.
     ‚от  образец  моих   грезовых  скитаний.  ‚  течение  пЯтнадцати  минут
подсознательного  бытиЯ  Я ползал и мычал  в тине  первобытного мира,  потом
сидел рЯдом с ѓаазом, рассекаЯ воздух двадцатого века на моноплане с газовым
двигателем. Џроснувшись, Я вспомнил, что  Я,  „эррель ‘тэндинг  во плоти, за
год до моего  заточениЯ в ‘анЉвэнтин  летал  с ѓаазом  над ’ихим  океаном  у
‘антаЊоники. Џроснувшись, Я не вспомнил о том, что ползал и мычал в  древнем
иле. ’ем  не менее  после пробуждениЯ Я соображал,  что каким-то образом мне
все  же  припомнилось   это  далекое  бытие  в  первобытной  тине,  что  это
действительно  было  мое существование в  ту пору, когда  Я был  не „эррелем
‘тэндингом,  а  кем-то  другим,  ползавшим  и   мычавшим.  Џросто  --   одно
переживание  было  древнее  другого. Ћба переживаниЯ были  равно реальны, --
иначе как бы Я мог помнить их?
     Ћ, что это было за непрерывное мелькание светлых образов и движений! Ќа
протЯжении нескольких минут  освобожденного подсознательного бытиЯ Я сидел в
царских палатах на верхнем конце  стола  и  на нижнем его конце, был шутом и
монахом, писцом и солдатом, был владыкой над всеми и сидел на почетном месте
--  мне принадлежала  светскаЯ власть по праву меча,  толстых  стен замка  и
численности  моих  бойцов;  мне  же  принадлежала  и  духовнаЯ  власть,  ибо
раболепные патеры  и тучные аббаты сидели ниже менЯ, лакали мое вино и жрали
мои Яства.
     ‚ холодных странах  Я носил,  помнитсЯ, железный ошейник  раба; Я любил
принцесс королевского дома в  ароматные  тропические  ночи: чернокожие  рабы
освежали  застоЯвшийсЯ  знойный  воздух  опахалами из  павлиньих  перьев,  а
издали, из-за пальм и фонтанов, доносилось рычание львов и вопли  шакалов. €
еще -- Я сидел на  корточках в  холодной пустыне, греЯ руки  над  костром из
верблюжьего помета, или лежал в редкой  тени сожженного солнцем кустарника у
пересохшего родника,  сгораЯ от жажды, а  вокруг, разбросанные по солончаку,
валЯлись кости людей и животных, уже погибших от жажды.
     ‚  разное времЯ Я был  морским пиратом  и "браво" --  наемным  убийцей;
ученым  и  отшельником.  ’о  Я  корпел над  рукописными страницами  огромных
заплесневевших  томов в  схоластической тишине и полумраке  прилепившегосЯ к
высокому утесу  монастырЯ;  а внизу,  при свете  угасающего  днЯ,  крестьЯне
трудились над  виноградными лозами  и  оливами и