/LYNX/POEZIQ/GEJNE/florentijskie.txt

     ѓенрих ѓейне. ”лорентийские ночи

---------------------------------------------------------------
     ‘обрание сочинений. т.6
     OCR: Ђлексей Ђксуецкий http://justlife.narod.ru
     Origin: ѓенрих ѓейне на сайте "Џросто жизнь"

---------------------------------------------------------------

     ЌЋ—њ Џ…ђ‚Ђџ
     ‚  прихожей  Њаксимилиан  застал доктора,  когда тот уже натЯгивал свои
черные перчатки.
     -- џ до крайности занЯт,-- торопливо крикнул он навстречу Њаксимилиану.
--  ‘иньора  ЊариЯ  весь  день не спала и только  сейчас задремала, надеюсь,
незачем вам наказывать,  чтобы  вы не вспугнули  ее  ни малейшим шорохом;  и
когда  она проснетсЯ, боже  ее упаси разговаривать. …й надо лежать спокойно,
не двигатьсЯ,  не шевелитьсЯ, ничего не говорить, длЯ нее целительно одно --
чтобы был занЯт ее ум. ‘делайте милость, рассказывайте ей опЯть всЯкую чушь,
тогда ей поневоле придетсЯ спокойно слушать.
     --  Ќе тревожьтесь, доктор,--с грустной улыбкой ответил Њаксимилиан, --
Я вышел в присЯжные болтуны и не дам ей слова вымолвить. џ могу нарассказагь
сколько  вам  угодно  самых  нелепых  небылиц...  но  она-то  долго  ли  еще
протЯнет?..
     -- џ до крайности занЯт, --отрезал доктор и был таков.
     —ернаЯ  „ебора  своим  чутким слухом  по шагам уже узнала пришедшего  и
тихонько открыла  перед  ним дверь.  Џо его знаку она так  же тихо  покинула
комнату,  и Њаксимилиан  осталсЯ один возле своей  подруги. Љомната тонула в
сумеречном свете единственной лампы.  ’усклые лучи ее, робеЯ и любопытствуЯ,
дотЯгивались  иногда до  лица  больной  женщины.  ЋдетаЯ в белый муслин, она
лежала простертаЯ на зеленой шелковой софе и мирно спала.
     Њолча, скрестив руки, простоЯл Њаксимилиан некоторое  времЯ над спЯщей,
созерцаЯ прекрасное тело, кою-рос скорее подчеркивали, чем прикрывали легкие
одежды, и сердце его содрогалось всЯкий раз, как лампа бросала световой блик
на бледное лицо.
     "Ѓоже  ты мой!  --  промолвил он про себЯ,--  что же это  такое?  Љакое
воспоминание просыпаетсЯ во мне?  „а, теперь Я понЯл --  эта белаЯ фигура на
зеленом фоне... „а, Я понЯл..."
     ‚  этот миг больнаЯ  проснулась, и, словно  из 1лубпн крепкого  сна, на
друга, вопрошаЯ и молЯ, обратились кроткие синие глаза.
     --  Ћ  чем  вы  сейчас думали, Њаксимилиан? --  произнесла она присущим
чахоточным до жути слабым i оло-сом, в котором нам слышитсЯ и детский лепет,
и  птичье  щебетанье,  и  предсмертный   хрип.--Ћ  чем  вы   сейчас  думали,
Њаксимилиан?-- повторила  она и  гак  стремительно  поднЯлась,  что  длинные
локоны, точно потревоженные золотые змейки, обвились вокруг ее чела.
     -- Ѓога ради!  -- воскликнул Њаксимилиан,  бережно опускаЯ ее  снова на
софу. --  ‹ежите как лежали, ничего не говорите, а Я вам все расскажу,  все,
что  думаю, что чувствую,  все,  чего  даже  сам  не  знаю! ‚  самом деле,--
продолжал он, -- Я не знаю точно, что сейчас думал
     и  ощущал.  Љартины  детства, словно  в  тумане, проносились у  менЯ  в
голове,  мне  привиделсЯ  замок  моей  ма  сери,  заглохший сад,  прекраснаЯ
мраморнаЯ era ту Я, лежавшаЯ в зеленой траве.  џ сказал "замок моей матери",
только ради •риста не вздумайте вообразить себе под
     этим нечто  помпезно  великолепное! Џросто-напросто  Я  привык к такому
названию. Њой отец с особым выражением произносил  слово  "замок" и при этом
как-то загадочно  усмехалсЯ.  ‘мысл его усмешки Я  уразумел  позднее,  когда
мальчуганом лет  двенадцати  вместе с матушкой совершил путешествие в замок.
Џутешествовал  Я  впервые.  –елый  день мы  ехали через густой  лес, который
страхами своей  чащобы  навсегда  врезалсЯ  мне  в  памЯть; лишь  под  вечер
остановились  мы  перед  длинной  поперечиной,  отделЯвшей  нас  от обширной
полЯны.
     Ќам пришлось дожидатьсЯ с полчаса, прежде чем из глинЯной сторожки близ
ворот ЯвилсЯ малый, который отодвинул засов и впустил нас. џ говорю "малый",
потому  что  старуха  Њарта  все  еще  звала  "малым"  своего  сорокалетнего
племЯнника; а тот, дабы достойно встретить господ, обрЯдилсЯ в старую ливрею
своего покойного дЯди, с которой сперва постаралсЯ  стрЯхнуть пыль, а потому
и  заставил нас  так долго  дожидатьсЯ; будь у него  времЯ, он натЯнул бы  и
чулки; но длинные голые красные ноги не слишком отличались  от Ярко-пунцовой
ливреи. “ж не припомню, были ли  под ней штаны. “ нашего слуги €оганна, тоже
нередко слышавшего наименование "замок", лицо вытЯнулось от изумлениЯ, когда
малый повел нас к низенькому,  ветхому строению,  где  прежде  жил  покойный
барин.
     Ќо окончательно  был  он  огорошен, когда матушка  приказала ему внести
постели.  Љик  мог он  помыслить,  что  в  "замке"  не  водшсЯ  постелей,  и
распорЯжение матушки захватить длЯ  нас  постельные  принадлежности  он либо
пропустил мимо ушей, либо посчитал за излишний труд.
     „омик был  одноэтажный, и в лучшие свои времена не мог насчитать больше
пЯти комнат, пригодных длЯ жильЯ, и ЯвлЯл собой жалостную картину бренности.
ђазбитаЯ мебель, разодранные обои,  ни единого целого оконного  стекла, пол,
проломанный тут и там, повсюду следы озорных солдатских нравов. "Ќа постое у
нас тут всегда шел дым коромыслом",-- поЯснил малый  с дурацкой ухмылкой. Ќо
матушка  сделала  знак,  чтобы ее  оставили  одну, и  пока малый с  €оганном
наводили  порЯдок,  Я  пошел  осматривать  сад. Ћн тоже  ЯвлЯл  печальнейшее
зрелище  запустениЯ.  ‚ысокие  деревьЯ  часгично  были  изувечены,  частично
сломаны,  и  сорные растениЯ глумливо возвышались над  поваленными стволами.
’ут и там между вытЯнувшимисЯ кустами тиса  виднелись  следы  дорожек. ’ут и
там стоЯли статуи  без голов, в лучшем случае без носов. ЏомнитсЯ мне „иана,
нижнЯЯ половина которой на комичнейший манер обросла темным плющом; помнитсЯ
также богинЯ изобилиЯ, из чьего рога сплошь прорастал зловонный бурьЯн. Ћдна
лишь статуЯ бог  весть как  уцелела от  злобы времени и человека; правда,  с
пьедестала ее сбросили в высокую траву,  по ту г она лежала неприкосновеннаЯ
--  мраморнаЯ  богинЯ,  с  чистыми  прекрасными  чертами  лица,  с  плавными
округлостЯми благородной груди, котораЯ, будто символ самой ѓреции, сиЯла из
высокой травы.  Њне  даже стало страшно,  когда Я  увидел  ее;  неизъЯснимаЯ
робость  захватила  мне  дух,  затаенное  смЯтение  погнало  менЯ  прочь  от
пленительного образа.
     Љогда Я вернулсЯ  к матушке, она стоЯла  у окна,  задумавшись, подперши
голову  правой рукой, и слезы не-прерьпшо катились у нее по щекам. џ никогда
еще не  видел,  чтобы  она  так  плакала. Ћна  обнЯла  менЯ  с  лихорадочной
нежностью и попросила  прощениЯ за то, что  но  нерадивости €оганна Я должен
обойтись кое-какой постелью.
     -- ‘тарушка Њарта тЯжко больна,-- объЯснила она, -- и не может уступить
тебе свою постель, дорогой мой мальчик.  Ќо €оганн постараетсЯ  так  уложить
каретные подушки, чтобы ты  мог на них спать. Љроме того, он даст  тебе свой
плащ взамен  одеЯла.  ‘ама  Я  буду спать  гут, на соломе. ќто спальнЯ моего
покойного отца, раньше туг было совсем  по-иному. Ћставь менЯ одну. -- ‘лезы
еще пуще полились у нее из глаз.
     ’о ли от непривычной постели, то ли от душевного смЯтениЯ, но  уснуть Я
не  мог. ‘вет  луны потоком  вливалсЯ  сквозь  разбитые  окна,  будто  хотел
выманить менЯ наружу, в светлую летнюю ночь. ‘колько Я  ни ворочалсЯ  с боку
на бок на своем ложе, сколько  ни зажмуривал и в раздражении снова  открывал
глаза, мне все мерещилась прекраснаЯ  мраморнаЯ статуЯ, лежавшаЯ в  траве. џ
не мог понЯть, что за растерЯнность овладела мною при виде нее, досадовал на
такое ребЯчливое чувство и тихонько шепнул себе: "‡автра, завтра мы поцелуем
твое прекрасное  лицо, поцелуем прекрасные уголки  губ,  где они переходЯт в
прелестные Ямочки".
     Ќикогда  не  испытанное  нетерпенье пронизывало  менЯ всего, Я был  уже
бессилен  противостоЯть  непонЯтному  порыву  и  наконец с  дерзкой  отвагой
вскочил  и произнес:  "„а  что  там, Я сегоднЯ  еще поцелую тебЯ, прекрасный
образ". Љрадучись, дабы матушка не услышала моих шагов, вышмыгнул Я из дому,
что не составило труда, ибо хотЯ на портале еще красовалсЯ огромный герб, но
не было и  признака дверей;  торопливо пробралсЯ Я через заросли запущенного
сада. Ќе слышно было ни шороха, все покоилось в безмолвной и строгой тишине,
в беззвучном лунном свете. ’ени деревьев словно были  пригвождены к земле. ‚
зеленой траве, также не шевелЯсь,  лежала  прекраснаЯ богинЯ, но не каменнаЯ
неподвижность  смерти,  а тихий сон,  казалось,  держал в плену  преллестное
тело, и, приблизившись к ней, и чуть что  не  боЯлсЯ малейшим шумом спугнуть
ее дремоту. џ  задержал дыхание, когда наклонилсЯ над  ней, чтобы разглЯдеть
ее  прекрасные  черты.  ’аинственный  трепет  отталкивал  менЯ  от  нее,   а
отроческое вожделение вновь влекло к ней, сердце у менЯ колотилось, словно Я
замыслил смертоубийство,  но в  конце концов Я поцеловал прекрасную богиню с
такой страстью, с таким благоговением,  с такой  безнадежностью,  как больше
никогда не целовал в этой жизни.  Ќо и никогда не мог Я забыть то страшное и
сладостное  чувство,  которое  затопило мое сердце, когда упоительный  холод
мраморных уст прикоснулсЯ к моим губам.
     €  понимаете, ЊариЯ, когда Я только что стоЯл перед вами и смотрел, как
вы лежите, в белом муслиновом платье на зеленой софе, облик ваш напомнил мне
белое мраморное изваЯние  в зеленой граве. …сли бы  вы  проспали дольше, мои
губы не могли бы противостоЯть соблазну...
     --  Њакс,  Њакс! --  вырвалось у нее из глубины души.-- Љакой ужас!  ‚ы
ведь знаете, что одни исцелуй ваших губ...
     --  Ћ, замолчите!  џ знаю,  это было бы длЯ вас ужасно! Ќе смотрите  на
менЯ с такой мольбой. џ не заблуждаюсь насчет ваших чувств, хотЯ конечные их
причины мне неЯсны. џ ни разу не посмел прижатьсЯ губами к вашим устам...
     Ќо  ЊариЯ  не  дала ему договорить. Ћна  схватила его руку,  осыпала се
пламенными поцелуЯми, а затем попросила с улыбкой:
     --  Џожалуйста,  ну,  пожалуйста, расскажите мне еще о  своих  любовных
делах. „олго  ли  вы  любили мраморную красавицу, которую поцеловали в  саду
вашей матери?
     -- Њы уехали на следующий день, и Я ни разу не видел больше прелестного
изваЯниЯ,-- ответил Њаксимилиан.-- Ќо сердце мое было полно  им целых четыре
года. Ќеобычайное влечение к мраморным статуЯм возникло  с  тех  пор в  моей
душе, и не далее  как нынче утром Я ощутил его властную силу.  џ возвращалсЯ
из  ‹ауренцианы, из библиотеки  Њедичи, и не помню, как очутилсЯ в  капелле,
где этот великолепнейший род €талии построил себе усыпальницу из драгоценных
каменьев и  мирно покоитсЯ  в  ней. –елый  час  простоЯл  Я,  погруженный  в
созерцание   мраморной   женской   фигуры,   мощное   телосложение   которой
свидетельствует  о  том, что  сотворена  она дерзновенным  и могучим  гением
Њи-келанджсло, меж тем как весь образ овеЯн такой неземной  нежностью, какой
обычно не встретишь у этого великого ваЯтелЯ. ‚ изваЯнии этом заключен целый
мир  грез  со   всем  его  затаенным  блаженством,  ласковый  покой  осенЯет
прекрасное тело, умиротворЯющий свет луны словно разливаетсЯ по его жилам...
ќто  "Ќочь"  -творение  Њикеланджсло  Ѓуонарроти. Ћ, как бы  хотелось уснуть
вечным сном в объЯтиЯх этой ночи...
     -- †ивописные изображениЯ  женщин  всегда менее волновали менЯ,  нежели
изваЯнные, -- помолчав, продолжал Њаксимилиан. -- ‹ишь однажды был Я влюблен
в картину. ‚ одной из  церквей  Љельна  на ђейне Я  увидел мадонну  чарующей
красоты. џ стал ревностным прихожанином, всецело погрузившись в  мистический
дух католицизма. џ  рад  был бы,  подобно  испанскому рыцарю,  вес дни  свои
дратьсЯ на жизнь  и на смерть во имЯ непорочного  зачатиЯ девы Њарии, царицы
ангелов, прекраснейшей дамы неба и земли!
     џ  с  большой симпатией относилсЯ тогда  ко всему снЯтому  семейству  и
особенно приветливо  снимал  шлЯпу  всЯкий раз, как проходил мимо праведного
€осифа. Ћднако такое  состоЯние длилось недолго,  и Я без  церемоний покинул
матерь  божию,  когда  в одной  галерее  античных  древностей иознакдмилсЯ с
греческой нимфой, котораЯ долго продержала менЯ в своих мраморных оковах.
     -- € вы любили всегда только женщин, высеченных из камнЯ или написанных
на пологие? -- с усмешкой спросила ЊариЯ.
     -- Ќет, Я  любил  и мертвых женщин,-- промолвил Њаксимилиан, и лицо его
снова стало очень серьезным.
     Ќе заметив,  что  ЊариЯ  всЯ  содрогнулась  от этих  слов,  он спокойно
продолжал свой рассказ.
     -- Љак ни странно, по Я однажды влюбилсЯ в девушку, умершую за семь лет
до того.  Љрошка ‚ери  совершенно пленила менЯ,  когда Я познакомилсЯ с ней.
–елых три днЯ Я был всецело занЯт  этой юной девицей и восторгалсЯ всем, что
бы  она  ни  говорила  и  ни делала,  как  бы ни проЯвлЯла свою  прелестную,
своеобычную  натуру,  однако  сердце  мое  оставалось довольно  холодно,  не
испытывало  при этом особой нежности. Ќе удивительно, что Я не был чрезмерно
потрЯсен,  узнав спустЯ  несколько  месЯцев,  что она  скоропостижно  умерла
вследствие  нервной  горЯчки. џ  совершенно забыл  ее и убежден,  что за все
истекшие  годы  ни  разу  не  вспомнил о ней. ’ак  прошло  целых семь лет, Я
находилсЯ в Џотсдаме с  намерением насладитьсЯ  чудесными  летними  днЯми  в
полнейшем  одиночестве. џ  ни  с  кем не соприкасалсЯ,  и все  мое  общество
ограничивалось  статуЯми, находЯщимисЯ  в саду ‘ан-‘уси. € тут  вдруг у менЯ
всплыли в памЯти чьи-то черты лица и на редкость приЯтнаЯ манера говорить  и
двигатьсЯ, причем  Я никак не мог вспомнить, кто  их обладатель.  Ќет ничего
мучительнее,  как  рытьсЯ  в  старых  воспоминаниЯх,  и  потому  Я был  даже
обрадован, вспомнив через несколько дней крошку ‚ери и понЯв, что взволновал
менЯ  ее  милый,  забытый  образ, внезапно  воскресший  предо  мной.  „а,  Я
по-настоЯщему  обрадовалсЯ   этому   открытию,  словно   встретил   нежданно
задушевного  друга;  поблекшие  краски мало-помалу  освежились,  и миленькаЯ
крошка  предстала предо  мной,  как живаЯ, улыбаЯсь, надуваЯ  губки, сверкаЯ
остротой ума, став красивее прежнего.  ‘ того часа ее чудесный  образ  ни на
миг не покидал менЯ, он заполонил  всю мою душу; где бы Я ни находилсЯ, ‚ери
была  возле менЯ,  говорила,  смеЯлась, но беспечно, без особого пыла. џ  же
день  ото днЯ все больше пленЯлсЯ этим  образом, становившимсЯ  день ото днЯ
вес  живее  длЯ  менЯ.  Ќетрудное  дело вызывать духов, труднее  отсылать их
назад, в мрачное небытие;  они смотрЯт на  нас с такой мольбой,  собственное
наше сердце так властно заступаетсЯ за них... џ не в силах  был вырватьсЯ, Я
влюбилсЯ в крошку  ‚ери, хоть она и умерла за семь лег до того. ’ак-прожил Я
полгода в  Џотсдаме, всецело  предавшись  этой  любви.  ’щательнее  прежнего
избегал Я соприкосновениЯ с внешним  миром, и если кому-то случалось, идЯ по
улице,  задеть  менЯ,  мне  становилось  очень  не  по  себе,   и  испытывал
мучительный  страх,  какой, должно  быть, ощущают духи мертвых,  скитаЯсь по
ночам; говорЯт,  при  встрече с живым  человеком  они  пугаютсЯ  больше, чем
пугаетсЯ живой  при  встрече с  призраком. ‘лучайно через  Џотсдам в ту пору
проезжал путешественник,  которого  Я не  мог избежать, а именно мой  родной
брат. ѓлЯдЯ на него  и слушаЯ его  рассказы о последних событиЯх, Я очнулсЯ,
как  от  глубокого  сна,  и,  содрогаЯсь,  разом  осознал,  в  каком  жутком
одиночестве прожил весь этот долгий срок. џ был в таком состоЯнии, что  даже
не  заметил, как сменилось времЯ года, и с  удивлением  смотрел на  деревьЯ,
которые давно потерЯли листву и теперь стоЯли одетые осенней изморозью.
     ‚скоре Я покинул  и  Џотсдам  и крошку Ѓери; в другом городе, где  менЯ
ждали важные дела, крайне сложные обстоЯтельства и отношениЯ не  за-медлили,
измучив менЯ, вернуть к жестокой действительности.
     -- ѓосподи боже!  -- продолжал Њаксимилиан, и верхнЯЯ губа его дрогнула
страдальческой улыбкой. - ѓосподи боже! Ђ как же мучили  менЯ живые женщины,
с  которыми Я неизбежно тогда сталкивалсЯ и  сближалсЯ, как-вкрадчиво мучили
своими  мелочными  обидами и ревнивыми выпадами, своей игрой на моих нервах.
Ќа скольких балах приходилось мне терЯть с  ними  времЯ, сколько распутывать
бесконечных  сплетен! —то  за  неуемное  тщеславие,  что за страсть ко  лжи,
предательство  в  поцелуе,  какие  Ядовитые  цветы!  Њилые  дамы  умудрились
отравить   мне  всЯкую  радость  любви,   и   Я   на  какой-то   срок   стал
женоненавистником,  проклинающим  все их  племЯ.  џ  почти  уподобилсЯ  тому
французскому  офицеру, который  в  русскую кампанию едва выбралсЯ  из  льдов
Ѓерезины, но  с тех пор так возненавидел все замороженное, что с отвращением
отказывалсЯ  даже  от  самых сладких  аппетитных мороженых, изделиЯ ’ортони.
€з-за  моего  тогдашнего перехода через Ѓерезину любви мне опротивели  самые
очаровательные  дамы,  ангелоподобные женщины, барышни, сходные  с ванильным
шербетом.
     -- Џрошу  вас, не хулите женщин,- воскликнула ЊариЯ.  --  Ќе повторЯйте
избитых мужских речей. ‚ конце концов вам длЯ счастьЯ все же нужны женщины.
     -- “вы,-- вздохнул Њаксимилиан,--  это,  конечно, верно. “  женщин один
лишь  способ  сделать  нас счастливыми, зато тридцать тысЯч способов сделать
нас несчастными.
     -- Њилый друг, -- возразила ЊариЯ, прЯча легкую усмешку, -- Я  говорю о
согласии двух  созвучных душ. Ќеужто вы ни разу  не испытали этого  счастьЯ?
Ќет, Я вижу непривычную краску на ваших щеках... Ќу, скажите, Њакс?
     -- ќто  верно,  ЊариЯ,  Я,  будто  мальчик, стеснЯюсь признатьсЯ  вам в
счастливой   любви,  котораЯ   принесла  мне  некогда  неземное  блаженство.
‚оспоминание о ней еще не стерлось вполне, и душа  моЯ спешит укрытьсЯ в  ее
прохладной тени, когда раскаленнаЯ пыль  и полдневный зной жизни  становЯтсЯ
нестерпимы.  Ћднако Я не в  силах дать вам правильное представление  об этой
возлюбленной. Ћна была столь эфирным созданием, что  открывалась мне лишь  в
сновидениЯх. Ќадеюсь,  вы,  ЊариЯ, не  питаете попитых предубеждений  против
снов; эти ночные образы так же реальны, как более грубые образы днЯ, которых
мы  можем коснутьсЯ руками  и  нередко замаратьсЯ об них. „а,  именно во сне
по-настоЯщему видел  Я  это  пленительное  создание, так щедро, как никто на
свете, одарившее менЯ  счастьем. Ћб ее наружности Я мало что могу сказать. џ
не  в состоЯнии точно описать ее черты. ’акого лица Я не видел ни раньше, не
встречал ни разу в жизни и  позднее. Џомню  одно -- было  оно не  румЯным, а
совсем  однотонным,  розоватым, чуть ipo-нутым желтизной и  прозрачным,  как
хрусталь. Џрелесть ее лица была не в строгой красоте черт, оно не привлекало
живой   подвижностью,  нет,   оно   восхищало   чарующей,   почти   пугающей
правдивостью.  ќто  лицо  было  выражением  осознанной  любви  и обаЯтельной
доброты, это была скорее сама душа, а не лицо, и потому Я  так никогда  и не
мог вполне представить  себе ее внешний облик. ѓлаза нежные, как цветы. ѓубы
бледноватые,  но   изЯщно   изогнутые.  Ћна  ходила  в   шелковом   пеньюаре
василькового цвета,-- собственно, им и  ограничивалсЯ весь ее  нарЯд;  шеЯ и
ноги  были  обнажены,  а  сквозь  мЯгкое,  тонкое  одеЯние  словно  украдкой
проглЯдывали  порой   изЯщные  линии  стройного  тела.  ‘лова,  которыми  мы
обменивались, Я тоже не могу восстановить  доподлинно;  помню только, что мы
обручились, что ворковали весело и  радостно,  откровенно и  доверчиво,  как
жених с невестой, скорее даже как брат с сестрой. €ногда мы замолкали,  лишь
смотрели  друг другу прЯмо в глаза  и в таком блаженном созерцании пребывали
целую вечность. —то пробудило менЯ, Я тоже не могу  сказать, знаю  лишь, что
долго  еще упивалсЯ запоздалыми  треволнениЯми  этого  любовного счастьЯ.  џ
словно  был напитан немыслимыми  восторгами, истомившиесЯ глубины  моей души
наполнились  блаженством,  на  все  мои  чувства как  бы излилась дотоле мне
неведомаЯ радость, и Я  был весел и доволен, хотЯ возлюбленнаЯ моЯ больше ни
разу не ЯвлЯлась мне  в  сновидениЯх. Ќо ведь, глЯдЯ на нее, Я и так  вкусил
целую вечность. Љ тому же она узнала менЯ достаточно хорошо и понимала,  что
Я не люблю повторений.
     -- ‚  самом деле, вы не зрЯ слывете homme  a bonne fortune1,--вскричала
ЊариЯ.--  Ќо  скажите откровенно, кем была мадемуазель  ‹оране --  мраморной
статуей или картиной? Џокойницей или сновидением?
     -- ‚озможно, всем, вместе взЯтым,--очень серьезно ответил Њаксимилиан.
     --  џ  так и думала, милый друг, что  существо этой возлюбленной крайне
сомнительного происхождениЯ. Љогда же вы расскажете всю ее историю до конца?
     -- ‡автра. €сториЯ  длиннаЯ, а Я  нынче  прЯмо из  оперы,  и уши у менЯ
переполнены музыкой.
     -- ‚ы зачастили в оперу, и,  по-моему, Њакс, вы ездите туда не слушать,
а смотреть.
     -- ‚ы правы, ЊариЯ, Я бываю в опере, чтобы любоватьсЯ лицами прекрасных
итальЯнок.  Џравда,  они   и  вне  театра  достаточно  красивы,  и  дотошный
исследователь,  основываЯсь  на  их  безупречных  чертах, без  труда докажет
влиЯние  художеств на телесные свойства итальЯнского народа. Џрирода взЯла у
художников  то богатство,  которым некогда ссудила их,  и что же! -- капитал
великолепным образом оправдал себЯ.
     Џрирода, некогда поставлЯвшаЯ художникам образцы, ныне, в  свой  черед,
копирует произведениЯ искусства, которым положила начало. ’Яга к прекрасному
захватила весь  народ,  и как некогда плоть воодушевлЯла  дух, так  ныне дух
воодушевлЯет плоть. € совсем не бесплодно  благоговение перед  трогательными
мадоннами, лики которых на образах храма западают в душу жениха, меж тем как
невеста  лелеет  в  пылкой  груди  облик  прекрасного  свЯтого.  —ерез такое
сродство душ здесь возникли человеческие поколениЯ, еще прекраснее,  чем  та
благодатнаЯ  почва, на которой они процветают, чем солнечный  небесный свод,
который, подобно золотой раме, окружает их своим сиЯнием.
     -----------------
     1 ‘ердцеедом (фр.).

     Њужчины мало менЯ  интересуют, если они не писаны  красками или изваЯны
резцом, и вам, ЊариЯ, Я уступаю все возможные восторги касательно тех гибких
итальЯнских  красавцев, коих  отличают  черные  как смоль баки,  благородные
орлиные  носы и ласковые,  мудрые глаза.  ѓоворЯт,  самые  красивые  мужчины
ломбардцы.  џ никогда  не  предпринимал  изысканий  на  этот  предмет,  зато
ломбардками  Я  занималсЯ  всерьез,  и оказалось, что они вполне оправдывают
молву  об их красоте.  “же и  в  средние века  они,  как видно, были недурны
собой. ѓоворЯт ведь,  что слух о красоте миланских дам был скрытой причиной,
побудившей  ”ранциска  Џервого  предпринЯть итальЯнский  поход:  конечно же,
рыцарственному  королю любопытно  было  узнать, правда ли, что его  духовные
сестрицы, роднЯ ему по крестному отцу, так хороши, как их славЯт... ЃеднЯга!
Џри Џавии  он  жестоко  поплатилсЯ за свое  любопытство. Ќо особенно  хороши
итальЯнки, когда  лица  их озарЯет музыка. џ  сказал "озарЯет",  потому  что
воздействие музыки, какое  Я наблюдаю  в опере  на  лицах прекрасных женщин,
подобно игре света и тени,  которой  мы дивимсЯ,  глЯдЯ ночью при факелах на
мраморные изваЯниЯ,  -- с пугающей Ясностью открываетсЯ  нам  тогда их живаЯ
душа и их неизбывно безмолвные  тайны.  ’очно  так  же познаем мы всю  жизнь
прекрасных итальЯнок, видЯ их в опере; смена  мелодий будит  в их душе  цепь
ощущений, воспоминаний, желаний и  огорчений, которые мгновенно отражаютсЯ в
их подвижных чертах  и даже глазах,  лица их краснеют,  бледнеют. Љто  умеет
читать, тотчас же прочтет  на их прекрасных лицах много сладостно-волнующего
-- истории, столь же  увлекательные, как новеллы Ѓоккаччо, чувства, столь же
нежные,  как  сонеты  Џетрарки,  фантазии, столь же головокружительные,  как
октавы Ђриосто, а порой и жестокое вероломство и благородный  гнев, столь же
поэтичный, как ад великого „анте. ’ут,  право, стоит груда поднЯть взглЯд на
ложи.  ‹ишь  бы мужчины воздержались  выражать  свои  восторги оглушительным
гамом! Ѓешеный шум в итальЯнском театре иногда бывает мне в  тЯгость. €  все
же  музыка  --  сама  душа  итальЯнцев,  их  жизнь,  их  национальное  дело.
ђазумеетсЯ, в других странах есть музыканты, равные  крупнейшим  итальЯнским
знаменитостЯм, но народа,  музыкального  в целом, там нет.  ‡десь, в €талии,
музыку представлЯют не  отдельные личности, она звучит во всей нации, музыка
стала нацией. “  нас на  севере дело обстоит совсем иначе;  там музыка стала
человеком  и зоветсЯ Њоцартом или  Њейербером; а  вдобавок,  если  тщательно
начнешь изучать  лучшее из  того, что  преподносЯт нам такого ранга северные
музыканты, тотчас почувствуешь там итальЯнское солнце и аромат померанцев, и
скорее чем нашей ѓермании принадлежа! они прекрасной €талии, Ћтчизне музыки.
„а,  €талиЯ  всегда будет  Ћтчизной  музыки, хотЯ  бы ее  великие  музыканты
сходили в могилу  или умолкали  слишком  рано, хотЯ бы Ѓеллини был  мертв, а
ђоссини молчал.
     --  ‚  самом  деле,  --  заметила ЊариЯ,--ђоссини безмолвствует слишком
упорно. …сли не ошибаюсь, его молчание длитсЯ уже десЯть лет.
     -- ‚озможно, он решил пошутить,--  ответил Њаксимилиан.-- …му  хотелось
доказать, как неуместно прозвище "‹ебедь из Џезаро",  которым его наградили.
‹ебеди  поют  обычно перед концом жизни. ђоссини же перестал петь в середине
жизненного  пути. Њне кажетсЯ,  он поступил умно, показав тем самым,  что он
гений.  •удожник,  обладающий  только  талантом, до  конца  жизни  стремитсЯ
утверждать  этот  талант,  честолюбие  подстрекает  его,  он чувствует,  что
непрерывно  совершенствуетсЯ, и жаждет  поднЯтьсЯ на вершину.  Ђ  гений  уже
достиг вершины, он удовлетворен, ему претит мелкое мирское честолюбие, и  он
возвращаетсЯ  восвоЯси, в ‘трэтфорд на ќвоне, подобно ‚ильЯму експиру, или,
посмеиваЯсь и острословЯ,  совершает  променад  по  €тальЯнскому  бульвару в
Џариже, подобно „жоаккино ђоссини. …сли  у гениЯ сносное здоровье,  он живет
на  такой  манер  довольно долгий срок, обнародовав  свои шедевры  или,  как
принЯто выражатьсЯ, осуществив свое назначение. —истый предрассудок считать,
будто гению положена  короткаЯ жизнь; помнитсЯ, опасным возрастом длЯ гениев
определЯют  с  тридцатого по тридцать четвертый год. ‘колько Я  дразнил этим
беднЯгу  Ѓеллини,  в шутку  предрекаЯ,  что ему,  в качестве гениЯ, надлежит
вскоре умереть, раз он приближаетсЯ к опасным летам. ‘транное дело: несмотрЯ
на  мой шутливый  тон, его  все же пугало такое  прорицание, он обзывал менЯ
чародеем и  всЯкий раз делал  знак  заклинаниЯ противу злых  чар... …му  так
хотелось  жить вечно, у него было почти что болезненное неприЯтие смерти, он
не желал слышать о  ней, боЯлсЯ ее, как ребенок боитсЯ спать в темноте. Ћн и
был   милым,  славным  ребенком,  временами  немного  капризным,  но  стоило
погрозить ему скорой  смертью, чтоб  он,  присмирев,  каЯлсЯ и поднимал  два
пальца жестом заклинаниЯ. Ѓедный Ѓеллини!
     -- ‚ы лично знавали его? Ћн был хорош собой?
     --  Ќекрасив  он не был. ‚от видите, даже  мы, мужчины,  не  можем дать
утвердительный  ответ, если  нам  задают  такой  вопрос  касательно  другого
мужчины. Ћн был высок ростом, строен, изЯщен, можно сказать, даже кокетлив в
движениЯх, всегда изысканно  одет,  черты  правильные,  лицо  продолговатое,
бледное,   чуть  тронутое  румЯнцем;  русые  с  золотистым  отливом  волосы,
уложенные  мелкими  локонами,   высокий,  очень  высокий,  благородный  лоб;
светлые, голубые глаза; красиво очерченный  рог;  округлый подбородок. ‚ его
чертах  была какаЯ-то расплывчатость, неопределенность, что-то  напоминающее
молоко, и по этому  молочному лицу иногда  пробегала кисло-сладкаЯ  гримаска
грусти. ѓримаса грусти заменЯла недостаток выразительности на  лице Ѓеллини;
но  и грусть  была  какаЯ-то поверхностнаЯ; она  тускло  мерцала  в  глазах,
бесстрастно подергивалась вокруг губ. Љазалось, молодой  музыкант хочет всем
своим обликом наглЯдно изобразить эту скучную, вЯлую грусть.
     ’ак  наивно  и уныло  были  уложены его  волосы,  платье  так  жалостно
болталось на хлипком  теле, свою бамбуковую тросточку  он носил так манерно,
что неизменно напоминал мне юных пастушков с палками, украшенными бантами, в
Ярких  курточках  и  штанишках.   ’акие  пастушки  жеманничают  в   нынешних
пасторалЯх.
     €  походка  Ѓеллини  была такаЯ девически-лирически  эфирнаЯ,-- словом,
весь он  в целом  был точно вздох en escarpins1.  “  женщин он  имел большой
успех, но сомневаюсь,  чтобы он когда-нибудь внушил пылкую страсть. „лЯ менЯ
самого  в его облике  было что-то непреодолимо комическое,  основание к чему
давала  его  французскаЯ  речь. •отЯ Ѓеллини прожил во  ”ранции  много  лет,
говорил он по-французски так плохо, как врЯд ли умудрились
     ---------------------------
     1 ‚ бальных башмаках (фр.).

     бы  говорить  даже  в Ђнглии.  Њне не  следовало  определЯть его  говор
эпитетом  "плохой",--"плохо" тут  звучит  слишком  хорошо.  Ќадо  бы сказать
отвратительно,  постыдно, сокрушительно.  ‚  обществе, когда  он,  уподобЯсь
палачу, четвертовал  злосчастный  французский Язык  и невозмутимо выкладывал
свои сногсшибательные  coq-a-l'аnе1, казалось,  что вот-вот  грЯнет  гром  и
наступит конец света. ѓробоваЯ тишина водворЯлась в зале, все лица
     становились  бледнее  мела  или  краснее киновари, выражаЯ  смертельный
ужас; женщины не знали, то ли им падать в обморок, то ли спасатьсЯ бегством;
потрЯсенные мужчины  в  растерЯнности  смотрели,  не  забыли  ли  они надеть
панталоны.  Ђ  страшнее  всего,  что  вместе с  испугом  люди задыхались  от
конвульсивного смеха.  Џотому-то  находитьсЯ в обществе близ Ѓеллини было  и
жутковато, и вместе с тем заманчиво. ‘лучалось, его невольные
     каламбуры носили лишь увеселительный  характер и  в  своей смехотворной
нелепости напоминали  дворец  его соотечественника кнЯзЯ Џаллагониа, который
ѓете в своем  €тальЯнском путешествии" характеризует как собрание  всЯческих
безобразных  предметов  и  бессмысленное  нагромождение  монстров.  ’ак  как
Ѓеллини всегда  считал, что говорит нечто безобидное и вполне  серьезное, то
лицо его  самым  чудовищным  образом противоречило его  словам.  ’о,  что не
нравилось мне  в  его лице,  особенно резко проступало в такие минуты. Ќо на
самом  деле то, что мне  не  нравилось,  отнюдь  не считалось  недостатком и
меньше всего  могло  шокировать дам. ‹ицу  Ѓеллини, как и всему  его облику,
присуща была  та  физическаЯ  свежесть,  та  цветущаЯ  румЯнаЯ  моложавость,
котораЯ неприЯтно действует на менЯ, мне больше по душе
     все мертвенное и мраморное. ‹ишь в дальнейшем, после долгого знакомства
с  Ѓеллини, Я отчасти  расположилсЯ к нему. € случилось это, когда  Я понЯл,
что  он добр и благороден по натуре. „уша его, бесспорно, оставалась чиста и
не  запЯтнана  грЯзными прикосновениЯми.  Ћн  сохранил невинное  благодушие,
ребЯчливость, неотъемлемые от гениальных людей, хотЯ они и не выставлЯют эти
качества напоказ первым встречным.
     ------------------
     Ќесуразности (фр.).
     -- „а, Я  вспоминаю,--  продолжал Њаксимилиан, опускаЯсь в  кресло,  на
спинку  которого  дотоле  опиралсЯ стоЯ.  --  џ вспоминаю  мгновение,  когда
Ѓеллини ЯвилсЯ  мне в  таком привлекательном  свете, что мне приЯтно было на
него  смотреть  и  хотелось  короче  узнать его. Ќо,  к сожалению,  это  был
последний случай  встретитьсЯ нам в здешней жизни. ‚  гостЯх у дамы большого
света, известной самыми маленькими  ножками в Џариже, мы весело отужинали...
на  фортепиано  прозвучали нежнейшие  мелодии.  Љак  сейчас,  вижу милейшего
Ѓеллини,  когда он, обессилев от  множества изреченных им головокружительных
беллинизмов, опустилсЯ в кресло... Ђ кресло было низенькое, вроде скамеечки,
так что Ѓеллини очутилсЯ почти что  у ног прекрасной дамы, котораЯ возлежала
на  софе и  с милым злорадством  взирала вниз, на Ѓеллини, а он выбивалсЯ из
сил, стараЯсь  занЯть  ее  французскими речами, но  то и дело  вынужден  был
обращатьсЯ к родному  сицилианскому  диалекту, дабы объЯснить, что сказанное
не  абсурд,  а наоборот, тончайший  комплимент.  Џо-моему,  прекраснаЯ  дама
пропускала мимо ушей  Ѓелли-ниевы французские  обороты;  она взЯла у него из
рук  бамбуковую тросточку,  размахиваЯ которой  он  пыталсЯ подкрепить  свое
несостоЯтельное красноречие, и с ее помощью преспокойно старалась растрепать
чинные локоны  на висках молодого маэстро.  Љ этому шаловливому занЯтию, как
видно, и относилась улыбочка, придававшаЯ ее лицу такое выражение, какого  Я
не  видывал больше на живом человеческом лице.  Ћно никогда не изгладитсЯ из
моей памЯти. ’акие лица скорее должны принадлежать к волшебному царству грез
и поэзии, нежели к  грубой житейской действительности. Њанера, /напоминающаЯ
‹еонардо да ‚инчи,  тог же благородный овал  с наивными  Ямочками на щеках и
чувственно заостренным  подбородком ломбардской школы.  –вет  лица по-римски
нежный,  с  матово-перламутровым   отливом,  аристократическаЯ  бледность  и
хрупкость. ‘ловом,  это  было  лицо, какое  встречаешь,  и  то  изредка,  на
старинных   итальЯнских  портретах  знатных   дам,   тех,  кого  боготворили
итальЯнские живописцы шестнадцатого века, создаваЯ свои высокие  творениЯ, о
ком грезили поэты  той  эпохи,  входЯ в  бессмертие своими  стихами, к  кому
стремились  в  мечтах  немецкие  и  французские  доблестные  герои,   когда,
опоЯсавшись мечом и алкаЯ подвигов, переваливали через Ђльпы.
     „а, да,  именно  такое было это  лицо,  а на нем играла  улыбка  милого
злорадства  и величаво-грациозной  шаловливости,  пока  она,  эта прекраснаЯ
дама,  кончиком  бамбуковой  трости  разрушала искусную прическу  добрейшего
Ѓеллини.  ‚ тог миг словно волшебнаЯ палочка преобразила Ѓеллини, и он сразу
же стал близок моей душе. ‹ицо его сразу озарилось отблеском ее  улыбки, что
был, вероЯтно, миг наивысшего расцвета его жизни... Њне он навеки врезалсЯ в
памЯть...  ‘пустЯ две недели Я прочитал в газете, что €талиЯ потерЯла одного
из своих славнейших сыновей.
     ‚от что  странно! Ћдновременно  сообщалось и  о  смерти Џаганини. ‚ его
кончине Я  не  сомневалсЯ  ни  минуты, ибо  старый,  чахлый Џаганини  всегда
казалсЯ умирающим; но в смерть молодого, розовощекого Ѓеллини Я никак не мог
поверить. € тем  не  менее выЯснилось, что известие о  смерти  первого  было
газетной ошибкой,  Џаганини пребывает здоровый  и бодрый  в ѓенуе, а Ѓеллини
лежит мертвый в Џариже.
     -- ‚ы любите Џаганини? -- спросила ЊариЯ.
     -- ќтот человек -- краса своей родины и, конечно, заслуживает наивысшей
оценки   при   перечислении   музыкальных  знаменитостей.€талии,--   отвечал
Њаксимилиан.
     --  џ  ни  разу  его не  видела,  -- заметила  ЊариЯ.-- Ќо, по  слухам,
наружность его не очень отвечает понЯтию красоты. Њне приходилось видеть его
портреты...
     --  Ќи  один  на  него  не  похож,--  перебил Њаксимилиан,--  они  либо
украшают, либо уродуют  его и  никогда не показываю!  истинную  его  натуру.
Џо-моему,  единственный человек, кому удалось  верно  изобразить Џаганини,--
это глухой живописец по фамилии ‹изер: в своей проницательной одержимости он
несколькими карандашными штрихами  так  метко  схватил  облик  Џаганини, что
правдивость рисунка и смешит, и  пугает. "Њоей рукой  водил  сам  дьЯвол",--
сказал мне глухой живописец, загадочно хихикаЯ и качаЯ головой с добродушным
лукавством, которым сопровождал свое гениальное шутовство. ќтот живописец во
всем был чудак; невзираЯ на  глухоту, он восторженно любил  музыку и,  когда
находилсЯ поблизости  от  оркестра, умел будто  бы читать  музыку  на  лицах
музыкантов  и  судить по  движению  их пальцев  о большей или  меньшей удаче
исполнениЯ;  недаром  он  писал критические  заметки  об  опере в  почтенной
гамбургской газете. ‘обственно, чему тут дивитьсЯ?
     ‚ зримом рисунке игры немой живописец видел звуки.  ‚едь существуют  же
люди, видЯщие в звуках  лишь незримые знаки, в которых  они слышат краски  и
образы.
     -- ‚ы принадлежите к таким людЯм! -- воскликнула ЊариЯ.
     -- Љак жаль, что у менЯ больше  нет лизеровского наброска: он, пожалуй,
дал бы вам некоторое представление  о  наружности  Џаганини.  ’олько беглыми
Яркими черными штрихами мог быть схвачен его легендарный лик,  более близкий
отдающему серой царству теней, нежели солнечному миру живых. "Џраво  же, сам
дьЯвол води.1! моей рукой",--уверЯл менЯ  глухой живописец,  когда мы  с ним
стоЯли  перед Ђльстерским павильоном  в  ѓамбурге,  где  Џаганини давал свой
первый концерт.
     "„а, мой друг,--продолжал ‹изер,--народ не  выдумывает, говорЯ,  что он
цредалсЯ дьЯволу, дабы стать лучшим на свете скрипачом и загребать миллионы,
а главное,  чтобы вырватьсЯ  с постылой галеры, где он  томилсЯ долгие годы.
Ѓудучи капельмейстером в ‹укке, он влюбилсЯ в театральную  диву, приревновал
ее  к  плюгавому  аббату, вероЯтно, в самом деле  был  рогоносцем, как истый
итальЯнец  заколол неверную возлюбленную, попал  в ѓенуе на галеры и в конце
концов продалсЯ дьЯволу, чтобы освободитьсЯ, стать лучшим в мире скрипачом и
нынче вечером обложить каждого из нас контрибуцией в два талера.
     Ћднако  взглЯните! ‘ нами крестнаЯ сила!  ‚зглЯните, по аллее шагает он
сам со своим двусмысленным приспешником!"
     €  правда,  вскоре Я  воочию  увидел Џаганини.  Ќа нем был  темно-серый
сюртук,  доходивший  ему  до  пЯт, отчего он  казалсЯ очень  высокого росга.
„линные черные волосы спутанными прЯдЯми  падали на плечи и как бы обрамлЯли
его  мертвенно  бледное  лицо,  в  которое  горе,  гений и  ад врезали  свою
неизгладимую    печать.    ђЯдом     с     ним    пританцовывал    низенький
вульгарно-щеголеватый, по  виду  безобидный  человечек; у него было  румЯное
морщинистое   лицо,  он  был  в  светло-сером  сюртучке   с   металлическими
пуговицами; до приторности ласково  кланЯлсЯ он на все стороны, не забываЯ с
пугливой робостью поглЯдывать вверх, на мрачную  фигуру,  хмуро  и задумчиво
шагавшую  рЯдом.  Љазалось, это  картина ђетцша, на которой ”ауст с ‚агнером
прохаживаютсЯ перед воротами ‹ейпцига. ѓлухой  живописец на свой озорной лад
характеризовал  обе  фигуры,  обращаЯ  особое мое  внимание на  размеренный,
широкий шаг Џаганини.
     "‚едь  правда  гак  л кажетсЯ,  будто у него по  сей  день между ногами
железный брус? Ћн раз и навсегда усвоил  такую  походку. Џосмотрите также, с
какой  презрительной ухмылкой  он поглЯдывает вниз, на своего спутника, едва
тот начинает приставать к нему с тривиальными во-
     просами;   однако   разлучитьсЯ  им  никак  нельзЯ,  ибо  их  свЯзывает
скрепленный  кровью договор  и спутник  этот не  кто  иной, как сам  дьЯвол.
Џравда, несведущий народ полагает, будто он  сочинитель комедий и  анекдотов
ѓаррис из ѓанновера и Џаганини взЯл его с собой ведать
     в  концертах  денежными  делами.  Ќо  народу  неизвестно,  что   дьЯвол
заимствовал  у   господина   ѓеорга  ѓарриса  только  внешнюю  оболочку,   а
злосчастнаЯ душа этого несчастливца заперта  в сундук в  ѓанновере вместе  с
прочим хламом и будет сидеть там, доколе дьЯвол не вернет ей
     телесную оболочку,  и,  может статьсЯ,  она  будет сопровождать  своего
повелителЯ Џаганини в  более почтенном  образе,  а именно  в образе  черного
пуделЯ".
     “же  и среди белого  днЯ под  зеленой  листвой гамбургского ћпгфершшига
Џаганини представилсЯ мне достаточно  странной,  фантастической фигурой,  но
вечером
     в  концерте его пугающий,  причудливый  облик  совершенно поразил менЯ.
Њестом действиЯ был ѓамбургский театр комедии, а любители искусств собрались
заранее,  и  в таком количестве,  что Я  еле-еле отвоевал местечко  у самого
оркестра; хотЯ и был почтовый день, тем не менее
     Я  увидел в  ложах первого Яруса  весь просвещенный торговый мир, целый
Ћлимп банкиров и  прочих  миллионеров,  богов  кофе  и  сахара, рЯдом  с  их
толстыми супругами-богинЯми  ћнонами с  ‚андрама и Ђфродитами с „реквалЯ. €,
надо сказать, в зале стоЯла благоговейнаЯ
     тишина.  ‚се  взоры  были  обращены  на  сцену.  ‚се  уши приготовились
слушать. Њой  сосед, старый  меховщик,  вынул  из ушей  грЯзную  вату, чтобы
получше впитать драгоценные звуки стоимостью два талера за билет. Ќаконец на
сцене поЯвилась  темнаЯ фигура,  словно  вышедшаЯ  из  преисподней.  ќто был
Џаганини в парадном черном одеЯнии, в черном фраке, черном жилете ужасающего
покроЯ, какой, вероЯтно, предписывалсЯ адским этикетом при дворе Џрозерпины.
—ерные  панталоны робко  лепились  вокруг  его костлЯвых ног.  „линные  руки
казались еще длиннее, когда,  держа в одной руке скрипку, а в другой смычок,
он  опускал их  чуть  не до полу,  отвешиваЯ публике  невообразимые поклоны.
Љогда тело  его  сгибалось  под углом, в нем чувствовалось  что-то до  ужаса
деревЯнное и вместе с  тем бессмысленно-звериное. Љазалось, нам бы следовало
покатыватьсЯ со  смеху при виде его  поклонов, но лицо, еще более  мертвенно
бледное при резком свете рампы,  было таким молЯщим, таким нелепо униженным,
что  жесгокаЯ жалость  подавлЯла в нас  поползновение  к смеху.  “  кого  он
заимствовал  эти расшаркиваниЯ  --  у автомага ли  или у  пса?  —то  в  этом
умолЯющем взглЯде -- смертнаЯ ли мука или за  ним гнездитсЯ издевка лукавого
скрЯги?  †ивой ли, чуЯ смерть, хочет позабавить публику своими  содроганиЯми
на арене,  как умирающий  гладиатор? €ли  же  мертвец, вышедший  из  могилы,
вампир со  скрипкой хочет  высосать  у нас  если не кровь  из сердца, то, во
всЯком случае, деньги из карманов?
     ’акие вопросы толпились  у нас в голове, меж тем как Џаганини продолжал
свои нескончаемые  расшаркиваниЯ;  но  все подобные  мысли мигом испарились,
когда чудо-музыкант поднес скрипку к подбородку и заиграл.
     ‚ы ведь знаете про мое второе музыкальное  видение, мою способность при
каждом  слышимом  звуке  видеть  равнозначную  звуковую  фигуру,  и  так   и
получилось,  что каждым ударом смычка  Џаганини  вызывал передо  мной зримые
образы и картины, каждым звуковым иероглифом рассказывал  мне Яркие новеллы,
рисовал красочную игру теней, и  всюду  неизменно  главным действующим лицом
был он сам.
     ‘  первого же удара смычком декорации  вокруг него  переменились; он со
своим нотным пюпитром оказалсЯ вдруг в светлой комнате, нарЯдно, по небрежно
убранной  вычурной мебелью  в стиле Џомпадур;  повсюду зеркальца,  золоченые
амурчики, китайский  фарфор, очаровательный хаос из лент, цветочных гирлЯнд,
белых перчаток, порванных кружев, фальшивых жемчугов,  диадем  из  золоченой
жести, -- словом, всЯческой мишуры, какую видишь в уборной примадонны.
     Ќаружность Џаганини тоже изменилась самым выгодным образом; на нем были
теперь короткие панталоны лилового атласа, белый жилет,  затканный серебром,
голубой  бархатный  фрак  с  оправленными  в  золото  пуговицами;  тщательно
уложенные  мелкие  локоны вились вокруг  его лица, которое  цвело  юношеским
румЯнцем и загоралось умилительной нежностью всЯкий  раз,  как он взглЯдывал
на миловидную дамочку, стоЯвшую подле пюпитра, пока он играл на скрипке.
     ‚  самом деле  Я увидел  рЯдом  с ним премилое юное существо, одетое по
старинной  моде  в белый атлас, собранный сборками  на бедрах, отчего  талиЯ
казалась  еще грациозней и тоньше, напудренные  волосы были взбиты в высокую
куафюру, под которой еще Ярче сиЯло хоро-
     шенькое округлое личико с блестЯщими глазами,  с румЯнами на щечках,  с
мушками и задорным премилым носиком. ‚ руках  она держала бумажный свиток и,
судЯ по  движениЯм губ, по  жеманному покачиванию торса, она пела; однако до
менЯ не долетало ни единой трели,
     и  только  по звукам скрипки, которыми молодой  Џаганини аккомпанировал
прелестному  созданию, Я угадывал, что именно она поет и что чувствует он  в
душе во времЯ ее пениЯ. Ћ,  эти  мелодии! ’ак соловей  поет  в  предвечерних
сумерках, когда аромат розы пьЯнит его сердце сла
     достным предчувствием  весны. ’о  было томительно-нежное,  испепелЯющее
страстью  блаженство. ‡вуки трепетали  в  поцелуе, потом,  поспорив  друг  с
другом, стремились  врозь, а  потом  переплетались между  собой и,  наконец,
сливались воедино в хмельном упоении! „а,
     звуки  вели веселую игру, как мотыльки,  когда один, дразнЯ, ускользнет
от другого, скроетсЯ за  венчиком цветка, потом, попавшись в плен, беспечный
и счастливый,  вместе  с  другом  вспорхнет в золотом  солнечном  свете.  Ќо
бывает, что паук, злой паук, уготовил
     влюбленным мотылькам  печальный  конец.  “гадало  ли  юное сердце такую
долю? †алостный вздох, словно предчувствие  близкой беды, вкралсЯ в ликующие
мелодии,  которые   излучала  скрипка  Џаганини.   ѓлаза  его   увлажнились.
Њолитвенно преклонЯет  он колени перед  своей amata1.. Ќо,  увы, нагнувшись,
чтобы облобызать ей ноги, он видит под кроватью маленького аббата. Ќе
     знаю, что имел  генуэзец  против беднЯги, только  он мгновенно бледнеет
как смерть и, Яростной хваткой вцепившись в аббата, надавав ему кучу пощечин
и  немалую дозу  пинков, вышвыривает его за дверь, после чего выхватывает из
кармана длинный стилет и вонзает острие в грудь красотке...
     ---------------------
     1 ‚озлюбленной (ит.).

     Ќо  в этот миг со  всех  сторон раздалось:  "Ѓраво! Ѓраво!" ‚осхищенные
гамбуржцы, мужи  и жены, отдали шумную дань рукоплесканий великому  мастеру,
который  закончил  первое  отделение  концерта  и  раскланивалсЯ,  еще  пуще
извиваЯсь и сгибаЯсь под острым углом. Ђ гримаса на его лице, казалось, даже
повизгивала  в смиренной  и униженной  мольбе.  ‚ глазах  застыл дикий страх
непрощенного грешника.
     "Ѓожественно! -- вскричал мой сосед,  меховщик, ковырЯЯ в ушах,  --  за
одну эту вещь не пожалеешь двух талеров".
     Љогда Џаганини заиграл снова, глаза у менЯ заволокло  мглой.  ‡вуки уже
не преображались  в  светлые образы и краски, фигуру мастера облекли мрачные
тени, из их тьмы вырывались надрывные  жалобы скрипки. ‹ишь временами, когда
скудный свет висевшей над ним плошки падал на него, Я видел его побледневшее
лицо, на котором еще не угасла  молодосчъ. ЌарЯд его был  причудливо поделен
на два цвета -- с одной стороны желтый, с другой -- красный. Ќа ногах висели
тЯжелые кандалы. Џозади него маЯчила страннаЯ физиономиЯ козлиного склада, и
Я видел, как длинные волосатые руки, очевидно принадлежавшие  ее обладателю,
временами услужливо хватались за струны скрипки, на которой  играл Џаганини.
Ћни же иногда водили смычком в его руке,, и одобрительное  блеющее хихиканье
аккомпанировало звукам, что  кровоточащей  скорбью лились теперь из скрипки.
ќто  были звуки, подобные  песнопенью  падших ангелов, грешивших  с дочерьми
земли и, будучи изгнаны  из царства праведников, нисходивших в преисподнюю с
пылающими  стыдом  лицами.  ’о  были  звуки,  в чьих  бездонных  глубинах не
теплитсЯ  ни утешение,  ни надежда. Љогда свЯтые угодники  на небесах слышат
эти звуки,  на их  бледнеющих  устах  замирает  хвала господу и  они, рыдаЯ,
покрывают  свои богоугодные главы. ‚ременами,  когда сквозь  потоки скорбных
мелодий пробивалось назойливое козлиное хихиканье, на заднем плане возникало
передо мной множество карликовых женских фигур, которые злобно  скалились и,
дразнЯсь,  складывали пальцы  крестом. €з скрипки тогда исторгались возгласы
страха,  ужасающие стоны и рыданиЯ,  каких еще никогда и  никто не слышал на
земле  и,  быть  может,  никогда на  земле  не услышит, разве  что в  долине
€осафа-та, когда прозвучат гигантские трубы ‘трашного суда  и голью мертвецы
выползут из  могил  в ожидании  своей  участи... Ќо  страдалец-скрипач одним
ударом, до безумиЯ  неистовым ударом  смычка, пресек  все,-- цепи на ногах у
него  с  грохотом распались, а его зловредный  помощник  испарилсЯ  вместе с
глумливой нечистой силой.
     ‚ этот миг мой сосед, меховщик, изрек:
     "†алко,  жалко,  что   у  него  порвалась  струна.  ‚от  вам  результат
бесконечных пиччикато!"
     „ействительно  ли лопнула струна? Ќе знаю. џ заметил только, что  звуки
стали иными, а Џаганини и все его окружающее  снова совершенно переменилось.
…го самого Я  едва  узнавал  в коричневой  монашеской  рЯсе,  котораЯ скорее
укрывала, чем  облачала  его.  ‘ искаженным лицом, наполовину спрЯтанным под
капюшоном,  подпоЯсанный  веревкой,  босой,  так  стоЯл  Џаганини,  одинокий
строптивец, над морем, на выступе скалы, и играл на скрипке. Љак Я -понимал,
было времЯ сумерек, лучи заката заливали морские просторы, которые алели все
Ярче и все торжественнее шумели в таинственном созвучии с тонами скрипки.
     Ђ  чем  Ярче  алело море,  тем  сильнее бледнело и блекло небо, и когда
наконец  бурливые волны  стали  багрЯно-красны,  как  кровь,  небо  в вышине
призрачно посветлело, мертвенно побелело и грозными великанами проступили на
нем звезды... Ќо звезды эти были черны... и  блестели, точно каменный уголь.
Ђ  звуки  скрипки становились  все  Яростней,  все  дерзновеннее,  в  глазах
страшного скрипача сверкала  такаЯ издевательскаЯ  жажда разрушениЯ,  а  его
тонкие  губы  шевелились так  ужасающе  быстро,  что  казалось,  он бормочет
стародавние колдовские заклинаниЯ, какими накликают бурю и выпускают на волю
злых духов, кои лежат, плененные, в пучинах морЯ. Џорой, когда он  вытЯгивал
из широкого рукава рЯсы длинную костлЯвую руку  и смычком  рассекал  воздух,
его и правда можно было принЯть за  чародеЯ,  который повелевает стихиЯми, а
из морской глуби доносилсЯ  тогда дикий вой и  обезумевшие кровавые  валы  с
такой  силой взмывали ввысь,  что  едва  не  обрызгивали пю  узнать, как его
лекарство подействовало па
     больную.
     -- Ќе нравитсЯ мне этот сои,-- произнес доктор, указываЯ на софу.
     Џогрузившись   в  химеры  собственного  повествованиЯ,  Њаксимилиан  не
заметил, что ЊариЯ давно уже уснула, и досадливо прикусил губу.
     --  ќтот сон  уже  совсем уподоблЯет ее лицо образу  смерти,--продолжал
доктор.-- Ќе правда ли, оно  похоже  на белые  маски,  на гипсовые слепки, в
которых мы стремимсЯ сохранить черты усопших?
     --   Њне   хотелось  бы   сохранить   такой   слепок   с   лица   нашей
приЯтельницы,--на ухо ему  шепнул Њаксимилиан,-- она и покойницей будет  так
же хороша.
     -- ‚от чего Я вам не советую,-- возразил доктор,-- такие маски омрачают
нам воспоминание о наших  близких. Ќам кажетсЯ, будто в этом слепке осталась
частица  их жизни,  а в действительности  то, что мы  храним,  и  есть  сама
смерть. Љрасивые,  правильные черты приобретают что-то  ужасающе  застывшее,
непоправимое, какую-то  насмешку, которой они скорее отпугивают, чем утешают
нас. Ђ самые подлинные карикатуры -- это маски тех, чье обаЯние было  скорее
духовной   природы,   чьи  черты   менее   отличались   правильностью,   чем
своеобразием: ибо  стоит  угаснуть чарам  жизни,  как  отклонениЯ от  идеала
красоты  уже  не  возмещаютсЯ  духовным  обаЯнием.  Ќо  все   гипсовые  лица
объединЯет  одна  загадочнаЯ  черта, при  длительном  созерцании  нестерпимо
леденЯщаЯ душу: у всех у них вид людей, которым предстоит тЯжкий путь.
     -- Људа? --  задал вопрос Њаксимилиан после того, как доктор  подхватил
его под руку и увлек прочь из спальни.

     ЌЋ—њ ‚’ЋђЂџ

     -- €  зачем вы  пичкаете менЯ этим  гадким лекарством, раз  Я все равно
очень скоро умру.
     ЊариЯ произнесла эти слова, как раз когда Њаксимилиан входил в комнату.
Џеред ней стоЯл доктор, держа в одной  руке пузырек с лекарством, а в другой
стаканчик, в котором шипела противнаЯ на вид коричневатаЯ жидкость.
     --  Њилейший друг,-- вскричал доктор, оборачиваЯсь  к входЯщему,-- ваше
присутствие  как нельзЯ  более кстати. Џостарайтесь уговорить синьору, чтобы
она проглотила эти капельки: Я сам ужасно спешу.
     -- Џожалуйста, прошу  вас,  ЊариЯ! -- прошептал Њаксимилиан  тем мЯгким
голосом,  который обычно не был ему  свойственен и  Явно  исходил  от  такой
исстрадавшейсЯ души, что  больнаЯ  была непривычно  тронута  и,  даже  забыв
собственную  боль, поднЯла  стаканчик,  но  прежде  чем поднести его ко рту,
промолвила с улыбкой:
     -- Ђ вы в награду расскажете мне историю ‹аурен-ции?
     -- ‹юбаЯ ваша волЯ будет исполнена,-- утвердительно кивнул Њаксимилиан.
     €зможденнаЯ  женщина сразу  же  выпила содержимое  с  легкой  улыбкой и
гримасой отвращениЯ.
     -- џ ужасно спешу,--  повторил  доктор, натЯгиваЯ свои черные перчатки.
--  ‘покойно  ложитесь,  синьора, и  как  можно меньше шевелитесь. џ  ужасно
спешу.
     ‚ сопровождении черной „еборы, котораЯ светила ему, он покинул спальню.
     Ћставшись наедине, друзьЯ  долго молча смотрели друг на друга. ‚ душе у
каждого  пробудились мысли, которые  им хотелось скрыть от  другого. †енщина
вдруг схватила руку мужчины и покрыла ее поцелуЯми.
     -- ђади бога, не двигайтесь так  стремительно,-- взмолилсЯ Њаксимилиан.
-- ‹ожитесь спокойно на софу.
     Џосле того  как ЊариЯ  послушалась, он заботливо укрыл  ее  ноги шалью,
которой  сперва коснулсЯ губами.  Ћчевидно,  заметив  это,  больнаЯ радостно
замигала, как довольное дитЯ.
     -- Њадемуазель ‹оране была очень хороша?
     -- …сли  вы ни разу  не станете менЯ перебивать, дорогаЯ,  и пообещаете
спокойно, молча слушать,  тогда  Я  обстоЯтельно поведаю  вам  все,  что  вы
жаждете узнать.
     ‹асково улыбнувшись в ответ на утвердительный взглЯд Њарии, Њаксимилиан
уселсЯ в кресло, придвинутое к софе, и так повел свой рассказ:
     -- Џрошло  восемь  лет  с тех  пор, как Я отправилсЯ  в ‹ондон  изучить
тамошний Язык и народ. —ерт  бы  побрал тот народ с Языком вместе! ‚озьмут в
рот дюжину односложных слов, пожуют, почавкают, потом выплюнут, и называетсЯ
это, что они разговаривают. Џо счастью, они от природы довольно молчаливы, и
хотЯ глЯдЯт на  нас всегда разинЯ рот, однако не  докучают нам  пространными
беседами. Ќо горе  нам,  стоит только  попасть  в  руки кому-нибудь из сынов
Ђльбиона, совершившему большой воЯж на континент и обучившемусЯ там говорить
по-французски.  Ћн  уж  не упустит  случаЯ попрактиковатьсЯ в  приобретенных
знаниЯх  и засыплет нас вопросами обо всех возможных предметах, и не успеешь
ответить на  первый вопрос,  как он  тут же пристанет  со следующим,  начнет
допытыватьсЯ,  сколько  нам  лет,  откуда мы родом, надолго  ли приехали,  и
полагает,  что таким  назойливым  дознанием как нельзЯ лучше развлекает нас.
Ћдин из моих парижских друзей  был,  пожалуй, недалек  от истины, утверждаЯ,
что  англичане  черпают свой  французский  лексикон  в  паспортной  конторе.
Џоучительнее всего  общение  с  ними  за  столом,  когда  они  взрезают свои
гигантские ростбифы и с серьезнейшей миной выспрашивают нас, какаЯ часть нам
потребна:  сильно  или  слабо  поджареннаЯ.  €з  середки  или  с  коричневой
корочкой? †ирнаЯ или постнаЯ?  Ќо ростбифы  и баранина -- единственное,  что
есть у  них путного.  €з-бави бог каждого доброго христианина от  их соусов,
которые  составлены из  одной  трети муки  и  двух третей  масла или же  длЯ
разнообразиЯ из  одной трети масла и двух  третей муки. €збави бог каждого и
от  их  бесхитростных  овощных  гарниров, которые варЯтсЯ в  воде,  а  потом
подаютсЯ к  столу, какими  их  создал  господь. …ще ужаснее английской кухни
английские  заздравные тосты и непременные  застольные спичи, когда скатерть
снимаетсЯ,  дамы удалЯютсЯ  из столовой, а вместо них  подаетсЯ  столько  же
бутылок портвейна...  достойнейшаЯ на вкус англичан замена прекрасного пола.
џ сказал -- прекрасного пола, ибо англичанки по заслугам зовутсЯ так. “  них
прекрасное  стройное белое тело. Ќо  несоразмерно длинное  расстоЯние  между
носом и ртом, встречающеесЯ у них столь же часто, как и у английских мужчин,
нередко портило мне в Ђнглии самые красивые лица. ’акое отклонение от канона
красоты еще тЯгостней действует на менЯ, когда  Я сталкиваюсь с  англичанами
здесь,  в  €талии, где скудно отмеренные им носы и пространство между ними и
верхней  губой вопиющим образом контрастирует с лицами итальЯнцев, чьи черты
правильны  на  античный лад, а  носы  либо  согнуты  по-римски, либо опущены
по-гречески  и  порой дорастают до  непомерной длины. ‘овершенно справедливо
отметил один немецкий путешественник, что англичане рЯдом с итальЯнцами все,
как один, напоминают статуи с отбитыми кончиками носов.
     „а, когда встречаешь англичан в чужом краю, по контрасту особенно резко
бросаютсЯ  в глаза  их  изъЯны.  ’очно  властители  скуки,  носЯтсЯ  они  --
экстрапочтой -- в  лакированном экипаже по всем странам и  повсюду оставлЯют
за  собой  пьшьно-серое  облако  тоски.  „обавьте  к  этому  их  безучастное
любопытство, их алЯповатую безвкусицу,  их  тупоумие,  их  колючий  эгоизм и
бессмысленное любование всем, что  нагонЯет грусть. –елых  три недели каждый
день на  Piazza  di gran Duca1 маЯчит  англичанин и  разинЯ  рот  глЯдит  на
шарлатана,  который,  сидЯ верхом  на  лошади,  вырывает  людЯм  зубы.  ќтим
зрелищем  благородный сын  Ђльбиона,  верно, хочет  возместить себе  зрелище
экзекуций, которые он упустил в  своем  любезном  отечестве... €бо, нарЯду с
боксом  и с  петушиными боЯми,  длЯ  британца нет ничего  занимательнее, чем
пытка беднЯги,  то  ли укравшего овцу, то  ли подделавшего подпись, которого
целый час с веревкой на шее  показывают перед фасадом Ћлд-Ѓей-ли, прежде чем
вышвырнуть на  тот  свет.  џ не преувеличиваю, говорЯ,  что  кража  овцы или
подлог в этой  безобразно жестокой стране наказуютсЯ  наравне с  гнуснейшими
преступлениЯми,  отцеубийством или кровосмешением. ‘ам  Я  по  несчастливому
случаю видел, как  вешают  в  ‹ондоне человека за  кражу  овцы, и  с тех пор
потерЯл всЯкий  вкус к жареной баранине, бараний  жир  всегда напоминает мне
белый колпак горемыки. ђЯдом  с ним был  повешен  ирландец, который подделал
руку богатого банкира; до сих пор не могу забыть бесхитростный страх  смерти
на лице у бедного пэдди; ему было непонЯтно, почему суд присЯжных так сурово
карает его,-- сам он позволил бы любому подделать его собственную подпись! €
этот  народ  постоЯнно  толкует  о  христианстве,  не  пропускает  ни  одной
воскресной службы и наводнЯет весь мир ЃиблиЯми.
     ‘ознаюсь вам, ЊариЯ, если мне в Ђнглии вес приходилось не по вкусу,  ни
кухнЯ, ни люди, то отчасти вина
     -----------------------------
     1 Џлощади ‚еликого ѓерцога (ит.).

     во мне  самом.  џ  привез  туда с родины  немалый занпс  хандры и  ждал
отвлечениЯ  у  народа,  который и сам-'п"  одолевает скуку лишь в водовороте
политической  и  коммерческой  деЯтельности.  ‘овершенство   машин,  повсюду
применЯемых здесь  и  во многом вытеснЯющих человека, тоже наводило на  менЯ
жуть;  замысловатаЯ  суетнЯ  колес,  стержней,  цилиндров  и  тысЯчи  мелких
крючочков, штифтиков и зубчиков,  вращающихсЯ с какой-то даже сладострастной
стремительностью,   вселЯла   в   менЯ   ужас.   Ћпределенность,   точность,
размеренность и пунктуальность в жизни англичан не менее запугала менЯ;  ибо
как  английские  машины  уподобились  длЯ  нас  людЯм,  так  люди  в  Ђнглии
представлЯютсЯ нам машинами. „а, дерево, железо и медь  завладели гам мыслью
людей и  как будто обезумели  от избытка  мыслей,  а  утративший способность
мыслить  человек, точно бездушный  призрак, совершенно  машинально выполнЯет
вошедшие  в привычку  дела,  в  назначенное времЯ пожирает бифштекс,  держит
парламентские  речи,  чистит  ногти,  взбираетсЯ  в  почтовый  дилижанс  или
вешаетсЯ.
     ‚ы без труда поймете, как  день ото днЯ росло во мне тЯгостное чувство.
Ќо  ничто  не сравнитсЯ с  тем душевным  мраком, который  обуЯл менЯ,  когда
однажды под  вечер Я стоЯл  на  мосту  ‚атерлоо  и смотрел в воды ’емзы. Њне
чудилось, будто в них  отражаетсЯ моЯ  душа  со  всеми своими  ранами, будто
смотрит  мне  навстречу  из воды...  Ђ в  памЯти  всплывали  самые горестные
событиЯ... џ  думал о  розе,  которую постоЯнно поливали уксусом, отчего она
утратила свой  сладостный аромат и увЯла до времени. џ думал о заблудившемсЯ
мотыльке: всходивший  на Њонблан натуралист  увидел,  как он один-одинешенек
бьетсЯ  между  ледЯных  стен... џ  думал  о  ручной  мартышке,  котораЯ  так
сдружилась  с людьми, что играла  и обедала с ними, но  как-то раз за столом
узнала  в  миске  с  жарким  своего  собственного  мартышонка, схватила его,
помчалась  с ним  в  лес  и  никогда больше  не  показывалась своим  друзьЯм
людЯм...  Ђх,  сердце  у менЯ  сжалось  такой  болью, что из глаз неудержимо
хлынули жгучие  слезы.  Ћни  падали  вниз,  в ’емзу,  и  уплывали  прочь,  в
безбрежное  море,  а  оно  поглотило уже  много человеческих  слез,  даже не
приметив их!
     ‚ это мгновение случилось  так, что страннаЯ  музыка пробудила  менЯ от
мрачных  дум,  и,  оглЯнувшись, Я заметил кучку людей,  которые, как  видно,
столпились  вокруг  занимательного  зрелища.  џ  подошел  поближе  и  увидел
семейство артистов, которое составлЯли следующие четыре персонажа.
     ‚о-первых,  низенькаЯ  приземистаЯ  женщина,  одетаЯ  во  все черное, с
маленькой головкой и огромным, толстым,  выпирающим животом. Ќа животе висел
ѓ.оль-шущий барабан, в который она нещадно колотила.
     ‚о-вторых,  карлик,  нарЯженный  маркизом  былых  времен,   в  расшитом
кафтане, большом пудреном парике, а ножки и ручки у него были тонюсенькие, и
он, прЯ гап-цовываЯ, бил в треугольник.
     ‚-третьих,  молоденькаЯ  девушка  лег  пЯтна/таги в  тесно  прилегающей
кофточке   синего   полосатого  шелка  и  широких,  тоже   синих,  полосатых
панталонах.  ќто  выло  грациозное,  воздушное  создание.  ‹ицо  классически
прекрасное.   Ѓлагородный   прЯмой   нос,   пленительно   изогнутые   губки,
нежно-округлый  подбородок, солнечно-золотистый цвет лица, блестЯщие  черные
волосы,  уложенные  волнами на висках. ’ак стоЯла она, стройнаЯ и серьезнаЯ,
даже хмураЯ,  и  смотрела  на четвертого персонажа труппы,  который  как раз
демонслрировал свое мастерство.
     ќтот  четвертый  персонаж  был  ученый  пес,  подающий большие надежды,
весьма перспективный пудель,-- к величайшему восторгу английской публики, он
только что  сложил из придвинутых ему деревЯнных букв имЯ лорда ‚еллингтона,
присовокупив весьма лестный эпитет "героЯ".
     ’ак как пес,  судЯ  по его одухотворенной наружности, не был английским
животным, а  вместе с  тремЯ остальными персонажами прибыл из  ”ранции, сыиы
Ђльбиона радовались,  что их великий полководец  хотЯ бы у французских собак
добилсЯ того  признаниЯ, в  котором так  .постыдно отказывали ему  остальные
дети ”ранции.
     ‚ самом деле, труппу  составлЯли французы, и карлик, отрекомендовавшись
как  мосье  ’юрлютю,  принЯлсЯ  балагурить по-французски,  да  еще  с такими
бурными жестами,  что злополучные англичане  шире обычного  раскрыли  рты  и
ноздри. ‚ременами, сделав  передышку, он принималсЯ кричать петухом,  и  это
кукареканье, а также имена множества императоров, королей  и кнЯзей, которые
он  вкрапливал  в  свои речи,  было единственным, что  понимали  злополучные
слушатели. Ђ  этих  кнЯзей,  королей  и государей  он превозносил как  своих
друзей и покровителей. Џо его уверениЯм, уже восьмилетним мальчиком он  имел
длинную беседу с блаженной памЯти королем ‹юдовиком естнадцатым, каковой  и
в дальнейшем при сложных обстоЯтельствах непременно просил у него совета. Ћт
бурь революции он, наравне со  многими  другими,  спассЯ  бегством  и лишь в
эпоху €мперии воротилсЯ в свое  возлюбленное отечество, дабы разделить славу
великой  нации.  Ќаполеон,  по  его   словам,  недолюбливал  его,  зато  его
свЯтейшество папа Џий ‘едьмой чуть ли не причислил его  к  лику свЯтых. –арь
Ђлександр одаривал его  конфетками, а супруга  принца  ‚ильгельма фон Љиритц
всегда саживала его к себе на колени. ‘ самых малых лет он жил исключительно
в обществе монархов, да и нынешние государи, можно сказать,  росли вместе  с
ним,  он считает  их себе ровней и надевает траур всЯкий раз, как кто-нибудь
из  них  переселЯетсЯ в лучший  мир. Џосле столь  высокопарных слов он запел
петухом.
     Њосье ’юрлютю  поистине  был одним  из забавнейших карликов,  каких мне
только доводилось видеть: морщинистое старческое личико составлЯло курьезный
контраст  с ребЯчески  миниатюрным тельцем, и  весь он  курьезнейшим образом
контрастировал  с  теми фокусами, которые проделывал.  ‘тав в г орделивейшую
позицию,  он невероЯтно длинной рапирой  крест-накрест рассекал воздух и при
этом неумолчно божилсЯ, что  ни один смертный не способен отразить такую вот
кварту или этакую терцию, а уж выпад его не в силах отбить никто на свете, и
он   вызывает  любого  зрителЯ  померЯтьсЯ   с  ним  силами  в   благородном
фехтовальном искусстве. Џрождав некоторое времЯ, чтобы кто-нибудь  отважилсЯ
вступить с ним в открытое  единоборство, карлик раскланивалсЯ со старомодным
изЯществом,  благодарил за рукоплесканиЯ и брал  на себЯ смелость оповестить
достопочтеннейшую публику об удиви  гельнейшем зрелище,  когда-либо виденном
дотоле на английской земле.
     "‚зглЯните на эту особу,-- вскричал он, сперва натЯнув грЯзные лайковые
перчатки и с подчеркнутой учтивостью выведЯ на середину круга юную девицу --
участницу труппы. --  ќта особа зоветсЯ мадемуазель ‹оране, она единственнаЯ
дочь  почтенной и благочестивой дамы, которую вы можете лицезреть вон  там с
большим   барабаном  и   котораЯ  ныне  носит  траур   по   своему  усопшему
возлюбленному   супругу,   прославленному   на  всю   …вропу  чревовещателю.
Њадемуазель  ‹оране будет  сейчас танцевать! Џолюбуйтесь  танцем мадемуазель
‹оране!" -- Џосле этих слов он опЯть закричал петухом.
     „евушка Явно не обращала  ни малейшего  вниманиЯ ни  на его речи, ни на
взглЯды зрителей;  погруженнаЯ в  свои  мысли,  хмуро  дожидалась она, чтобы
карлик разостлал  у  ее  ног  большой  ковер  и  снова  принЯлсЯ  играть  на
треугольнике  под  аккомпанемент  барабана.  ќто  была удивительнаЯ  музыка,
помесь  тЯжеловесной сварливости  и щекочущего сладострастиЯ,  и Я  различил
трогательно-глупенькую,  жалостно-вызывающую, странную  и  все  же  на  диво
простую мелодию, но Я забыл об этой музыке, когда девушка начала танцевать.
     €  танец,   и  танцовщица  помимо  моей  воли  всецело  завладели  моим
вниманием. ’о  не была  классическаЯ  манера  танца,  какую мы видим в нашем
большом  балете,  где,   как  и  в  классической  трагедии,  действуют  лишь
напыщенные  манекены и ходульные приемы; туг танцевались  не александрийские
стихи, не декламаторские пируэты, не антагонистичные антраша, не благороднаЯ
страсть, что  вихрем вращаетсЯ  на одной ноге, так  что видишь только небо и
трико, только мечту и ложь.  Џраво же, ничто так не претит мне, как  балет в
парижской Ѓольшой опере, где традициЯ  классической манеры танца сохранилась
в  нетронутом  виде, меж  тем как в других родах  искусства  -- в поэзии,  в
музыке,  в  живописи  -- французы  ниспровергли  классический  канон.  Ќо им
нелегко будет совершить такую  же революцию в танцевальном искусстве;  разве
что  они и здесь, как в своей  политической революции, прибегнут к террору и
гильотинируют  ноги   закоснелым  танцорам   и   танцоркам  старого  режима.
Њадемуазель ‹оране не  была великой танцовщицей, носки ее не были достаточно
гибки, а ноги не  приспособлены  ко  всевозможным вывертам,  она  ничего  не
разумела  в танцевальном искусстве, какому учит ‚ес-трис, она танцевала, как
велит танцевать человеческаЯ природа: все существо  ее было в  согласии с ее
танцевальными па, танцевали  не только ноги, танцевало ее тело,  ее  лицо...
минутами она бледнела смертной бледностью, глаза призрачно расширЯлись, губы
вздрагивали  вожделением  и  болью,  а  черные  волосы,  обрамлЯвши*;  виски
правильными опалами,  взлетали,  точно два вороновых крыла. Љонечно, это был
не классический танец,  но и не романтический в том смысле, как его понимает
молодой  француз  из  школы ќжена  ђандюэлЯ. Ќе  .было  в этом танце  ничего
средневекового,  ничего венецианского, изломанного, подобного плЯске смерти,
не было в нем ни лунного света, ни кровосмесительных страстей. ќтот танец не
пыталсЯ  развлечь  внешними приемами движениЯ,  нет --  внешние приемы  были
здесь словами особого Языка, желавшего высказать нечто свое,  особое. —то же
высказывал этот  танец?  џ не мог  понЯть его Язык, как ни  страстно он себЯ
выражал.  ‹ишь  порой  Я  угадывал,  что  говорит   он  о  чем-то  до  ужаса
мучительном.  Ћбычно  Я  легко  улавливаю  примети  любых  Явлений,  а  )тих
танцованных  загадок  решить не мог  и тщетно  силилсЯ  нащупать их смысл,--
должно  быть,  повинна  в этом  музыка, конечно, умышленно направлЯЯ менЯ на
ложные стези,  лукаво  сбиваЯ с толку и упорно мешаЯ мне.  ’реугольник мосье
’юрлютю  иногда  хихикал  так коварно. Ђ почтеннаЯ мамаша так сердито била в
свой огромный барабан,  что лицо ее кроваво-красным северным  сиЯнием пылало
из облака черной шлЯпы.
     Љогда труппа удалилась, Я еще долго стоЯл на прежнем мел'е и все думал,
что же означал этот  танец.  Ѓыл ли он национальным танцем южной ”ранции или
€спании?  Ќа такую  мысль  наталкивала  пылкость, с  какой плЯсуньЯ металась
вправо  и плево,  необузданность, с какой  она  временами откидывала  голову
Язычески  буйным жестом вакханок, которым мы  дивимсЯ  на  рельефах античных
ваз.  ‚ ее танце поЯвлЯлось  что-то безвольно-хмельное, грозно-неотвратимое,
роковое, как сама судьба. Ђ  может статьсЯ, то были фрагменты древней, давно
забытой  пантомимы?  €ли  же  она танцевала  повесть  чьей-тс жизни.  €ногда
девушка нагибалась до земли, словно  прислушивалась, словно  внимала голосу,
обращенному  к ней откуда-то  снизу... ’огда  она  принималась дрожать,  как
осиновый лист, сгибалась в другую сторону, бешеными, отчаЯнными прыжками она
порывалась  что-то  с себЯ стрЯхнуть,  потом  снова приникала ухом к  земле,
вслушивалась  напрЯженнее  прежнего,  кивала  головой,  краснела,  бледнела,
дрожала,  некоторое времЯ  стоЯла, выпрЯмившись,  застыв  на месте, а  потом
делала такое  движение, будто умывает руки. Ќе кровь ли так долго,  до ужаса
тщательно смывала она  с рук? € при этом бросала  взглЯд  куда-то в сторону,
просительный,  молЯщий  взглЯд,  от которого  таЯла  душа... и  взглЯд  этот
случайно упал на менЯ.
     ‚сю следующую ночь думал Я об этом взглЯде, этом танце и фантастическом
аккомпанементе, и на другой день, бродЯ, как обычно, по лондонским улицам, Я
страстно  мечтал  вновь повстречать миловидную танцорку и все напрЯгал слух,
не  послышатсЯ ли опЯть звуки барабана и треугольника. Ќаконец-то Я нашел  в
‹ондоне  что-то увлекшее  менЯ и  теперь  уж  не бесцельно  блуждал  по  его
обуреваемым зевотой улицам.
     џ возвращалсЯ  из ’ауэра, где  очень  заинтересовалсЯ топором,  которым
была  обезглавлена  Ђнна Ѓолейн,  а также бриллиантами  английской  короны и
львами, когда посреди большого скоплениЯ людей увидел снова почтенную мамашу
с барабаном и  услышал, как мосье ’юр-лютю кричит петухом. “ченый пес  снова
сложил из  букв геройство лорда  ‚еллингтона, карлик снова продемонстрировал
свои  неотразимые терции  и  кварты,  а мадемуазель ‹оране  вновь  принЯлась
исполнЯть свой диковинный танец. ‚новь повторилсЯ загадочный Язык  движений,
говоривший  что-то,  чего  Я  не  мог  понЯть,  так  же  буйно  откидывалась
прелестнаЯ голова, так же прислушивалась танцорка к земле и старалась избыть
свой  страх головокружительными  прыжками,  опЯть  слушала, приникнув ухом к
земле,  дрожала, бледнела, застывала, а затем  повторилось страшное по своей
загадочности мытье рук  и, наконец,  просительный,  молЯщий взглЯд куда-то в
сторону, еще дольше задержавшийсЯ на мне.
     „а, весь женский пол, юные  девушки,  равно как замужние женщины, сразу
же замечают, что привлекли к себе внимание мужчины. Љогда мадемуазель ‹оране
не танцевала, она стоЯла уныло,  не шевелЯсь, глЯдЯ в пространство,  а когда
танцевала,  лишь иногда  бросала  один-единственный взглЯд на  зрителей,  но
теперь этот единственный взглЯд отнюдь не случайно падал непременно на менЯ,
и  чем  чаще смотрел Я, как она танцует, тем Явственнее, но и тем непонЯтнее
загоралсЯ этот взглЯд. џ был  заворожен  им и  три недели  крЯду с  утра  до
вечера  шаталсЯ   по  улицам  ‹ондона,  задерживаЯсь  там,   где   танцевала
мадемуазель  ‹оране.  ЌевзираЯ  на  громкий людской гомон, Я  уже с дальнего
расстоЯниЯ  слышал звуки  барабана  и  треугольника, и  мосье ’юрлю-тю, едва
завидЯ мое приближение, кукарекал приветли-всйшнм образом. •отЯ Я ни разу не
обмолвилсЯ словом ни  с ним, ни с мадемуазель  ‹оране, ни  с мамашей,  ни .с
ученым псом, но под конец Я словно стал членом труппы. ‘обираЯ деньги, мосье
’юрлютю вел себЯ крайне тактично,-- приближаЯсь ко мне, он неизменно смотрел
в  противоположную  сторону, пока Я бросал монетку в его треуголочку. Ћн и в
самом  деле  обладал  аристократическими   манерами  и  старинной  тонкостью
обращениЯ, можно было поверить, что он воспитывалсЯ с монархами, и тем более
коробило менЯ, тем неуместнее казалось, когда он, забыв о своем достоинстве,
кричал петухом.
     Ќе могу вам описать, как Я затосковал, когда три днЯ крЯду тщетно искал
маленькую  группу по  всем  улицам ‹ондона  и  под  конец  убедилсЯ, что она
покинула  город. ‘кука опЯть  взЯла  менЯ в свои свинцовые объЯтиЯ и сдавила
мне  сердце.  Ќаконец Я  не  выдержал,  сказал  прости  черни,  проходимцам,
джентльменам,  аристократам,  всем  четырем сословиЯм Ђнглии,  и  отправилсЯ
назад, на цивилизованный материк,  где  Я молитвенно  преклонил колени  пред
белым  фартуком первого повара, которого там  встретил.  ’еперь Я мог снова,
как  всЯкий благоразумный человек,  вовремЯ обедать  и услаждать душу уютным
видом бескорыстных лиц.  Ќо мадемуазель  ‹оране Я никак не  мог  забыть, она
долго еще  плЯсала в моей памЯти, в одинокие часы  Я часто  задумывалсЯ  над
загадочными пантомимами прелестного  созданиЯ,  и  особенно  о том, как  она
слушала, приникаЯ  ухом к  земле.  Ќемалый срок прошел и  до тех пор, пока в
моей голове отзвучали фантастические мелодии треугольника и барабана.
     -- € это всЯ историЯ! -- выкрикнула ЊариЯ, возмущенно подскочив.
     Ќо  Њаксимилиан нежно  водворил ее на  софу,  многозначительно приложил
указательный палец к губам и прошептал:
     -- ’ише! ’ише! Ќе сметь  говорить  ни  слова.  ‹ежите смирнехонько, а Я
доскажу  вам  финал  моей истории. ’олько, сделайте милость, не  перебивайте
менЯ.
     Џоудобнее расположившись в кресле, Њаксимилиан
     так продолжал свой рассказ:
     -- ‘пустЯ  пЯть лет после этого приключениЯ Я впервые приехал в Џариж и
попал в очень  примечательное  времЯ. ”ранцузы  только что устроили €юльскую
революцию, и весь мир аплодировал им. ќтот спектакль не был так страшен, как
прежние  трагедии ђеспублики и  €мперии.  Ќа сцене  осталось всего несколько
тысЯч трупов.  Ќедаром  политические  романтики  были  не очень  довольны  и
готовили новый спектакль, где прольетсЯ больше крови и у палача будет больше
работы.  Џариж  восхищал менЯ неизменной веселостью, котораЯ проЯвлЯетсЯ  во
всех областЯх жизни и воздействует даже на самые мрачные умы. ‘транное дело!
‚едь Џа-
     риж -- это арена величайших трагедий  мировой истории, таких  трагедий,
что при одном воспоминании о них в самых отдаленных странах сжимаютсЯ сердца
и глаза увлажнЯютсЯ; но со зрителЯми этих великих трагедий  происходит здесь
то, что однажды произошло со мной,
     когда  Я  смотрел  в Porte  Saint-Martin  спектакль  "Tour de Nesie". џ
очутилсЯ в театре позади  дамы в шлЯпе из розовато-красного газа, полЯ шлЯпы
были  до   того  велики,  что  закрывали  от  менЯ  всю  сцену   целиком,  и
разыгрываемаЯ там трагедиЯ была мне видна лишь сквозь
     красный газ шлЯпы,  а значит, и все ужасы "Tour de Nesie" Я воспринимал
в  самом что  ни  на  есть веселом розовом свете. „а,  Џариж  обладает таким
розоватым  светом,  который  придает  трагедиЯм  веселый  оттенок  в  глазах
непосредственных зрителей, чтобы не омрачать им радость
     жизни.  „аже те ужасы, которые приносишь с собой в собственном  сердце,
утрачивают в Џариже свою устрашающую угрозу. “дивительным образом смЯгчаютсЯ
страданиЯ. ‚ парижском воздухе раны заживают куда быстрее, чем где  бы то ни
было,  в этом  воздухе  есть что-то  столь же  великодушное,  сочувственное,
приветливое, как и в самих парижанах.
     Ќо больше всего понравилась мне учтивость и благороднаЯ осанка парижан.
Ћ, сладкий, ананасный аромат учтивости! Љак оживил  и ублажил ты мою больную
душу,  наглотавшуюсЯ  в ѓермании  табачного  дыма, запаха  кислой капусты  и
грубости. ЊелодиЯми ђоссини прозву-
     -----------------------------
     1 "ЌельскаЯ башнЯ"

     чали  в моих  ушах куртуазные извинениЯ француза, лишь едва толкнувшего
менЯ на улице  в  день моего приезда  в Џариж. џ  почти  что испугалсЯ такой
приторной  учтивости,--  ведь Я привык, чтобы немецкие невежи толкали менЯ в
бок  и не думали извинЯтьсЯ.  Џервую неделю пребываниЯ в  Џариже Я умышленно
старалсЯ,  чтобы  менЯ толкали, лишь  бы насладитьсЯ  музыкой  извинительных
речей.  Ќе  только за эту учтивость, но прежде всего за их Язык французы длЯ
менЯ  были отмечены  неким аристократизмом. Љак вы  знаете, у нас  на севере
французский  Язык  считаетсЯ  одним  из  атрибутов  знати,  умение  говорить
по-французски длЯ менЯ с малолетства было  неотделимо от аристократизма. Ђ в
Џариже  любаЯ рыночнаЯ торговка  лучше говорила по-французски,  чем немецкаЯ
канонисса, насчитывающаЯ шестьдесЯт четыре предка.
     €з-за  Языка,  придающего  французам  налет аристократизма, весь  народ
приобрел в моих глазах что-то чарующе сказочное. Ђ это было свЯзано с другим
воспоминанием  детства.  ЏерваЯ книжка, по которой Я учил  французский, были
басни   ‹афонтена;   их  простодушно-рассудительные   сентенции  неизгладимо
запечатлелись  в моей памЯти,  и когда Я, приехав  в  Џариж,  повсюду слышал
звуки французской  речи,  беспрестанно приходили  на  памЯть  лафонтеновские
басни, так и слышались хорошо знакомые  звериные голоса: вот  говорит лев, а
вот говорит волк, потом Ягненок,  или аист,  или голубка,  нередко  Я  будто
слышал речи лисицы и в памЯти воскресали слова:
     Ќе! bonjour, monsieur le Corbeau!
     Que vous otes joli! Que vous me semblez beau!1
     …ще чаще у менЯ в душе стали всплывать подобные  басенные воспоминаниЯ,
когда Я угодил в Џариже в те высшие сферы, которые зовутсЯ светом. ќто и был
тот самый свет, где  блаженной памЯти ‹афонтен почерпнул типы, воплощенные в
образах животных. ‡имний сезон началсЯ вскоре после моего приезда в Џариж, и
Я принЯл участие в жизни гостиных, где более или менее оживлен-
     ------------------------
     1 ‘ударынЯ ‚орона, мой привет!
     Њилей, прекрасней вас на свете нет! (фр.)
     (Џеревод Ѓ. ’омашевского)

     но топчетсЯ этот самый свет. ‡аинтересовало менЯ отнюдь не единообразие
царЯщих там утонченных нравов, а скорее  пестрота состава.  ‘лучалось,  что,
наблюдаЯ общество, собравшеесЯ мирно провести времЯ в  многолюдном салоне, Я
готов был  подумать, что нахожусь в  антикварной  лавке, где  раритеты самых
разных  эпох  в  полнейшем  беспорЯдке  соседствуют  между  собой: греческий
Ђполлон   рЯдом  с  китайской  пагодой,  мексиканский   ‚ицлипуцли  рЯдом  с
готическим …ссе  homo,  египетские  идолы с собачьими головами  и  уродливые
божки из дерева, слоновой кости, из металла и тому  подобное. џ видел старых
мушкетеров,  некогда   танцевавших  с   Њарией-Ђнтуанеттой,   республиканцев
умеренного  толка, кумиров Ќационального собраниЯ, неумолимых и непогрешимых
монтаньЯров,  бывших  деЯтелей  „иректории,  восседавших  в   ‹юксембургском
дворце, сановников  €мперии,  перед которыми дрожала всЯ  …вропа,  иезуитов,
весьма  влиЯтельных  при ђеставрации,--словом,  сплошь  вылинЯвшие,  увечные
божества  различных  эпох,  в  которых никто больше не  верит.  €мена их при
соприкосновении рычат, а люди мирно и мило располагаютсЯ рЯдом, как антики в
упомЯнутых  лавках на  Quai  Voltaire1. ‚  германских  странах,  где страсти
труднее поддаютсЯ обузданию, светское сообщество столь разноликих  индивидов
было бы немыслимо. „а и потребность разговоров у нас, на холодном севере, не
гак  сильна, как  в  более теплой ”ранции,  где Ярые  враги,  столкнувшись в
светском салоне, не  способны  долго хранить суровое молчание. Љ  тому же во
”ранции жажда нравитьсЯ столь велика, что всЯкий стремитсЯ быть  приЯтным не
только  друзьЯм, по и  врагам. ‡десь  вечно  во  что-то драпируютсЯ,  чем-то
красуютсЯ,  и   женщины  из  сил  выбиваютсЯ,  дабы  перещеголЯть  мужчин  в
кокетстве. ќто  им все-таки удаетсЯ. Џоследним  своим замечанием Я не  хотел
сказать ничего дурного о французских женщинах и менее всего о  парижанках. џ
вернейший   их   поклонник.  џ  поклонЯюсь  их  порокам   куда  более,   чем
добродетелЯм. џ считаю на диво меткой легенду, будто парижанки  рождаютсЯ на
свет  со  всеми  возможными пороками,  по добраЯ феЯ,  сжалившись  над ними,
снабжает каждый порок особыми чарами, отчего придаст им еще больше преле-
     ---------------------
     1 Ќабережной ‚ольтера (фр.).
     сти. ‡оветсЯ эта  добраЯ феЯ грацией. Љрасивы  ли парижанки? Љто знает!
Љто может постичь все  ухищрениЯ  туалета, кто способен разобрать, настоЯщее
ли то, что просвечивает сквозь тюль, не подделано ли  то, что выступает  под
сборчатым шелком. € едва удастсЯ взглЯду
     проникнуть  за  оболочку,  едва  сделаешь попытку  добратьсЯ  до самого
существа, как она  прикрываетсЯ новой оболочкой, а потом опЯть новой, и этой
непрерывной  сменой моды они бросают вызов мужской прозорливости. Љрасивы ли
они лицом? € это затруднительно
     определить. ‚едь черты  их находЯтсЯ в  непрестанном движении, у каждой
парижанки по тысЯче лиц, одно веселее, выразительнее, пленительнее  другого,
и каждый  становитсЯ в тупик, кто задумает выбрать самое красивое, не говорЯ
уж о подлинном лице парижанки. Ѓольшие ли
     у них  глаза?  Ћткуда Я знаю! Њожем ли мы определить калибр пушки, пока
она  своим Ядром сносит нам голову. Ђ даже если они, эти глаза, не попадут в
цель, то  ослепЯт  жертву  своим  огнем,  и  пускай радуетсЯ, что  дистанциЯ
оказалась надежной. Ђ какое у парижанок расстоЯ-
     ние  между носом и ртом, длинное  или  короткое? €ногда бывает длинным,
когда  парижанка  задирает  носик,  иногда  коротким,  когда  она  шаловливо
надувает  верхнюю губку.  ‚елик  у нее рот или мал?  Љто  может  понЯть, где
кончаетсЯ рот и начинаетсЯ улыбка? „лЯ правильного
     вывода   надо,  чтобы  обсуждающий  и  предмет  суждениЯ  находились  в
состоЯнии  покоЯ.  Ќо  кто  может  быть  спокоен  подле  парижанки, и  какаЯ
парижанка бывает когда-нибудь спокойна? …сть люди, которые думают, что могут
точно разглЯдеть бабочку,  приколов ее булавкой  к  бумаге. ќто в одинаковой
мере  глупо  и  жестоко. Џри.  шииленнаЯ неподвижнаЯ бабочка перестала  быть
бабочкой.  Ѓабочку  надо рассматривать, когда  она  порхает  по цветам...  и
парижанку  надо  видеть не в  домашней  обстановке,  где грудь у нее, как  у
бабочки, проколота булав-
     кой, ее надо видеть в гостиной на вечерах и балах, когда она порхает на
расшитых газовых и шелковых крылышках под сверкающим хрусталем люстр. ’ут-то
вспыхивает  в  них,  в  парижанках,  нетерпеливаЯ  жажда  жизни,  они  алчут
сладостного    опьЯнениЯ,   упоительного   дурмана,   и    сами   становЯтсЯ
головокружительно  прекрасны,  сиЯют очарованием,  которое  и  восхищает,  и
потрЯсает наши души. ќта жажда насладитьсЯ жизнью, как  будто скоро, сейчас,
смерть  оторвет их от бьющего через  край  источника наслаждениЯ  или же сам
источник сейчас иссЯкнет, это нетерпение, неистовство, безумие особенно Ярко
проЯвлЯетсЯ  у  француженок  на балах  и  неизменно приводит  мне на  памЯть
поверье о мертвых танцовщицах, которых у нас называют виллисами. ќто молодые
невесты,  умершие  не дожив  до днЯ  свадьбы, но сохранившие в  сердце такое
неистраченное  и  страстное влечение  к танцам, что по  ночам они встают  из
могил,  стаЯми  собираютсЯ на  дорогах и в  полночный  час  предаютсЯ буйным
плЯскам.  ЌарЯженные  в подвенечные платьЯ,  с  венками цветов на головах  и
сверкающими перстнЯми  на бледных  руках, смеЯсь страшным смехом, неотразимо
прекрасные  виллисы  танцуют  под  лучами  луны, танцуют  все  бешенее,  все
исступленнее, чувствуЯ, что дарованный  им  длЯ танца час на  исходе  и пора
возвращатьсЯ в ледЯной холод могилы.
     ќто сравнение особенно глубоко тронуло  менЯ на вечере в одном из домов
по  Chaussee d'Antin. ‚ечер получилсЯ  отменный,  ничего не было  упущено из
общепринЯтых элементов  светских увеселений: вдоволь света,  чтобы  показать
себЯ,  вдоволь  зеркал,  чтобы  наглЯдетьсЯ  на себЯ, вдоволь  людей,  чтобы
разогретьсЯ в давке,  вдоволь сахарной воды  и мороженого, чтобы охладитьсЯ.
Ќачали с музыки. ”ранц ‹ист склонилсЯ на уговоры, сел за фортепиано, откинул
волосы над  гениальным  лбом и дал одно  из  своих  блистательных  сражений.
Љлавиши, казалось, истекали кровью.  …сли не  ошибаюсь, он  сыграл пассаж из
"Џалингенезий"  Ѓалланша, чьи  мысли он перевел  на Язык музыки, что  весьма
полезно  длЯ  тех,  кто  не  может  прочесть  творениЯ этого  прославленного
писателЯ  в  оригинале.  ‡атем он сыграл  "ествие па казнь" ("La  marche au
supplice")  Ѓерлиоза, великолепный опус,  который,  если  не  ошибаюсь,  был
сочинен молодым музыкантом в утро своей  свадьбы. ‚о  всем зале побледневшие
лица, вздымающиесЯ груди, легкие  вздохи во  времЯ пауз  и, наконец,  бурные
овации. †енщины не помнЯт себЯ после того, как ‹ист что-нибудь сыграет им. ‘
бешеным восторгом  закружились затем  салонные виллисы в танце, и мне не без
труда удалось выбратьсЯ из этой толчеи в соседнюю гостиную. ‡десь шла игра и
в  глубоких  креслах  расположились  несколько  дам,  которые  наблюдали  за
игроками или же  делали  вид, будто интересуютсЯ игрой.  Љогда, проходЯ мимо
одной из  этих дам,  Я задел  рукавом ее  платье,  у менЯ  по руке до  плеча
пробежала легкаЯ судорога, как от  слабого  удара  электрическим  током.  Ќо
новый удар  с величайшей силой потрЯс  мое сердце, когда Я  взглЯнул в  лицо
даме. Ћна  ли  это или не она?  ’о же лицо, очертаниЯми и солнечной окраской
подобное античным  статуЯм; только  оно  не было уже гладким  и  чистым, как
мрамор. €зощренный  взглЯд замечал на  лбу и щеках небольшие  щербинки, быть
может, оспинки, напоминавшие пЯтнышки сырости, какие видишь на лицах статуй,
долгое  времЯ простоЯвших  на  дожде. ’е  же  черные волосы,  точно вороново
крыло, шкпшым овалом покрывали виски. Ќо когда ее глаза встретились с моими,
и  сверкнул хорошо знакомый взглЯд  в  сторону, взглЯд так загадочно молнией
пронзивший мне сердце, сомнений не осталось. ќто была мадемуазель ‹оране.
     ‘  величавой грацией покоЯсь в кресле, в одной руке держа букет цветов,
другой опираЯсь  на подлокотник,  мадемуазель  ‹оране  сидела неподалеку  от
карточного  стола   и,   казалось,   все  свое   внимание   отдавала   игре.
‚еличаво-грациозен  и вместе  с тем очень прост был ее белый атласный нарЯд.
Ќикаких драгоценностей, кроме  браслетов и жемчужных  булавок.  ‚орох кружев
покрывал  юную  грудь,  по-пуритански  покрывал  ее  до  самой шеи,  и  этой
целомудренной простотой нарЯда она ЯвлЯла трогательно-милый контраст с Яркой
пестротой и  сверканием  бриллиантов на  туалетах  перезрелых  дам,  которые
сидели близ нес, выставлЯли на обозрение развалины былого великолепиЯ, уныло
оголЯЯ то  место, где некогда стоЯла  ’роЯ. Ћна  же  по-прежнему была  дивно
хороша  и  восхитительно сурова,  и менЯ необоримо влекло  к пей, наконец  Я
очутилсЯ позади ее кресла, Я горел желанием с ней заговорить,  но не решалсЯ
из какой-то конфузливой деликатности.
     „олжно быть, Я довольно долго  стоЯл за  се  спиной и молчал, как вдруг
она выдернула из букета один цветок и, не оглЯдываЯсь, через плечо протЯнула
его мне. –веток издавал необыкновенное благоухание, которое околдовало менЯ.
џ разом отрешилсЯ от всех светских условностей и чувствовал себЯ как во сне,
когда  делают  и  говорЯт  что-то  неожиданное дли  нас самих и  слова  наши
становЯтсЯ по-детски доверчивы и бесхитростны.
     ‘покойно, невозмутимо,  небрежно, как ведут себЯ  со старыми  друзьЯми,
перегнулсЯ Я через спинку кресла и шепнул на ухо молодой  даме: "Њадемуазель
‹оране, а где мамаша с  барабаном?" -- "Њамаша умерла",-- ответила она мне в
тон спокойно, невозмутимо и небрежно.
     Ќемного погодЯ Я снова  перегнулсЯ через спинку кресла и шепнул  на ухо
молодой даме: "Њадемуазель ‹оране, а где ученый пес?" -- "‘бежал  куда глаза
глЯдЯт!" -- отвечала она тем же спокойным, невозмутимым, небрежным тоном.
     € еще немного погодЯ Я перегнулсЯ  через спинку кресла  и шепнул на ухо
молодой даме: "Њадемуазель ‹оране, где же  карлик, мосье ’юрлютю?"  -- "Ћн у
великанов на бульваре du Temple",-- ответила она.
     Ќе  успела она произнести последние слова, опЯть все тем  же спокойным,
невозмутимым, небрежным тоном, как солидный  пожилой мужчина высокого роста,
с осанкой военного, приблизилсЯ к ней и сообщил, что карета ее подана.
     Ќе спеша  поднЯвшись с  кресла, она оперлась на его руку и, не удостоив
менЯ ни единым взглЯдом, удалилась вместе с ним.
     •озЯйка дома  весь  вечер  простоЯла на пороге главной  залы,  одариваЯ
улыбкой  всех входЯщих и выходЯщих гостей; когда  Я подошел к ней и спросил,
кто такаЯ молодаЯ особа, только что ушедшаЯ с пожилым господином, она весело
рассмеЯлась мне в лицо и воскликнула:
     "ѓосподи, откуда мне знать всех на свете! џ знаю  ее не больше, чем..."
Ћна запнулась, потому что  едва не сказала: "Ќе  больше, чем знаю вас". ЊенЯ
она в тот  вечер тоже  видела впервые.  "Ђ ваш супруг  не мог бы  осведомить
менЯ?-   предположил   Я.-   ѓде   мне   найти    его?"   --"Ќа   охоте    в
‘ен-†ермене,--ответила она,  рассмеЯвшись еще веселее,-он  уехал  сегоднЯ на
рассвете и возвратитсЯ лишь завтра вечером... Ќо погодите,  Я знаю человека,
который долго  беседовал с интересующей вас дамой; имени его Я не  помню, но
вам  без  труда  удастсЯ его отыскать,  если вы  будете спрашивать о молодом
человеке, которому Љазимир Џерье дал пинка уж не знаю куда".
     ЌелегкаЯ задача -- найти человека по той единствен-
     ной  примете, что министр дал ему пинка,  однако Я скоро его разыскал и
попросил  дать  мне  сколько  возможно  подробные  сведениЯ  о  своеобразном
создании, которое  внушало мне большой интерес и которое Я описал достаточно
живо.
     "„а,  Я прекрасно знаю ее, -- заЯвил молодой человек,--  Я беседовал  с
ней на многих вечерах",-- и он пересказал  мне кучу несущественной болтовни,
которой старалсЯ  ее  занЯть.  Ѓолее всего его поражал задумчивый взглЯд  --
неизменный ее  ответ  на  расточаемые им комплименты. Ќемало удивлЯлсЯ  он и
тому, что она всЯкий раз отклонЯла его приглашение на контрданс, уверЯЯ, что
не умеет  танцевать. Ќикаких имен и  обстоЯтельств ее жизни он  не  знал.  €
сколько Я  ни расспрашивал, никто не мог подробнее  осведомить менЯ.  ’щетно
бегал Я по всЯческим вечерам, мадемуазель ‹оране Я нигде больше не встретил.
     --  € это  всЯ историЯ? -- возмутилась ЊариЯ,  медленно поворачиваЯсь и
сонливо зеваЯ.-- ќто и есть  всЯ ваша  необыкновеннаЯ  историЯ? € вы ни разу
больше  не видели  ни мадемуазель ‹оране, ни мамаши  с барабаном, ни карлика
’юрлютю, ни ученого пса?
     -- ‹ежите спокойно,-- потребовал Њаксимилиан,-- Я повидал их всех, даже
и ученого пса. Џравда, ему, горемыке, пришлось очень плохо, когда Я встретил
его  в  Џариже.  „ело  было в ‹атинском квартале.  џ  как раз  проходил мимо
‘орбонны, когда  из  ее  ворот  вырвалсЯ пес,  а  за  ним дюжина студентов с
палками,  к студентам скоро  примкнуло две дюжины  старых  баб, и  все хором
вопили:  "ЃешенаЯ  собака!" Ќесчастное животное, казалось,  было очеловечено
смертным  страхом,--как слезы, текла из  его глаз вода,  и  когда  оно,  еле
переводЯ дух, пробегало мимо менЯ и его увлажненный взглЯд скользнул по мне,
Я узнал старого  моего друга, ученого  пса,  некогда слагавшего  хвалу лорду
‚еллингтону,  на  диво  английскому  народу.  Ђ  вдруг он  и  в  самом  деле
взбесилсЯ?  Њожет  статьсЯ,  он  спЯтил от  пущей учености,  продолжаЯ  курс
обучениЯ в ‹атинском  квартале?  €ли  же, тихо рыча и  скребЯсь, он на такой
манер   выразил   в  ‘орбонне  свое  неодобрение  по  поводу  самоуверенного
шарлатанства  какого-нибудь  профессора,  а  гот  постаралсЯ  избавитьсЯ  от
нежелательного  слушателЯ,   объЯвив  его  бешеным?  Њолодежь  не   вникает,
ущемленное ли  профессорское зазнайство или  зависть к возможному конкуренту
впервые  возопили:  "ЃешенаЯ собака!" --  молодежь  бездумно  пускает в  ход
палки, а  тут и  старые бабы  рады поднЯть вой, заглушаЯ  голос невинности и
разума. Њой  бедный  друг  был  обречен,  у менЯ  на  глазах  его беспощадно
прикончили,  предав поруганию,  и  наконец  бросили  в помойную  Яму. ЃеднаЯ
жертва учености!
     Ќе многим лучше было положение  карлика, мосье  ’юрлютю,  когда Я нашел
его на  бульваре du Temple. •отЯ мадемуазель ‹оране  и  сказала мне,  что он
отправилсЯ тула, но то  ли Я не надеЯлсЯ всерьез отыскать его там, то ли мне
мешало тамошнее многолюдие, словом,  Я очень нескоро  добралсЯ до сараЯ, где
показывают  великанов. ‚ойдЯ,  Я  увидел  двух долговЯзых  лодырей,  которые
валЯлись на нарах и, разом вскочив, стали  передо мной в позах великанов. Ќа
самом  деле они вовсе не  были так велики,  как  выхвалЯли себЯ в афише. ќто
были два долговЯзых малых, одетых в розовое  трико. Ћни носили очень черные,
может  быть,  фальшивые бакенбарды  и потрЯсали над  головами  выдолбленными
внутри дубинами. Љогда Я  спросил у  них о карлике, о котором тоже оповещала
афиша,  они ответили, что уже месЯц,  как его  не  показывают по причине все
усиливающегосЯ недуга, однако посмотреть на него Я все же могу, ежели уплачу
за вход вдвойне. Љак охотно платишь вдвойне, лишь бы повидать старого друга!
Ќо, увы! ќтого  друга Я застал на смертном ложе. ‘мертным ложем его была,  в
сущности,  детскаЯ  колыбель,  и  в  ней лежал несчастный  карлик  с  желтым
сморщенным старческим лицом. „евчушка лет  четырех сидела подле него, качала
ногой   колыбель  и  веселеньким,   шаловливым  голоском   напевала:   "‘пи,
’юрлютюшенька, спи!"
     ‡аметив  менЯ, карлик как мог шире раскрыл белесые, стеклЯнные глаза, и
бескровные губы его дрогнули жалостной  улыбкой,-- он, по-видимому, сразу же
узнал менЯ, протЯнул  мне  иссохшую ручку и  чуть  слышно прохрипел: "‘тарый
друг!"
     „а, в тЯгостном положении застал  Я тою, кто уже на  восьмом году жизни
имел  долгую  беседу  с ‹юдовиком  естнадцатым, кого царь  Ђлександр кормил
конфетами,  принцесса  Љиритц  держала  на  коленЯх,  кого  обожал  папа   и
недолюбливал  Ќаполеон.  Џоследнее обстоЯтельство огорчало  беднЯгу даже  на
смертном  одре или, вернее, в смертной колыбели,  и он оплакивал трагическую
судьбу  великого императора,  никогда его не  любившего,  но так  прискорбно
окончившего  жизнь на  ‘вЯтой …лене,-- "‘овсем как Я  кончаю  ее,--  добавил
он,--   одинокий,  непризнанный,   покинутый  всеми   королЯми  и  кнЯзьЯми,
карикатура былого величиЯ!"
     •отЯ в  голове у  менЯ не  укладывалось,  как умирающий среди великанов
карлик может сравнивать себЯ с  великаном,  умершим среди карликов,  все  же
менЯ  глубоко  взволновали слова беднЯги ’юрлютю, совершенно  заброшенного в
свой  смертный  час.  џ не  сдержалсЯ и высказал,  как  менЯ озадачило,  что
мадемуазель  ‹оране не  заботитсЯ  о  нем,  хоть  и достигла столь  высокого
положениЯ. Ќе успел Я произнести это имЯ, как у карлика в колыбели сделались
жесточайшие    конвульсии,   своими   бескровными   губами   он   простонал:
"Ќеблагодарное  дитЯ! џ воспитал  тебЯ,  хотел  тебЯ возвысить, взЯв  в свои
супруги,  учил тебЯ поведению  и  манерам в высшем свете, учил,  как надобно
улыбатьсЯ и  кланЯтьсЯ при дворе,  с каким достоинством себЯ преподносить...
’ы отлично воспользовалась моими уроками  и стала  знатной  дамой,  у тебЯ и
карета, и лакеи, и  много  денег, много гордыни, но  нет сердца. ’ы оставила
менЯ умирать в одиночестве и несчастье, как умирал Ќаполеон на ‘вЯтой …лене!
Ћ, Ќаполеон, ты никогда не любил менЯ!.."
     „альнейших его слов Я не  разобрал. Ћн приподнЯл  голову, несколько раз
взмахнул рукой, будто сражалсЯ с кем-то, быть может, со смертью.  Ќо  против
косы этого противника бессилен любой смертный, будь то Ќаполеон или ’юрлютю.
’ут  не  поможет  никакой  фехтовальный  выпад. Ћбессилев,  словно  потерпев
поражение, карлик уронил голову, долго  смотрел  на менЯ неописуемо страшным
потусторонним взглЯдом, неожиданно закричал петухом и отошел в мир иной.
     Љончина карлика  опечалила менЯ вдвойне еще и потому, что Я не  получил
от него никаких сведений  касательно мадемуазель ‹оране. ѓде же  мне  теперь
искать  ее? џ  не был в  нее влюблен  и не питал к ней особого расположениЯ.
Ћднако непостижимаЯ сила понуждала менЯ  повсюду разыскивать  ее; стоило мне
войти в  какую-нибудь гостиную, оглЯдеть собравшеесЯ общество и  не  увидеть
хорошо  знакомого  мне  лица,  как  Я  тотчас лихорадочно  стремилсЯ  прочь.
ђазмышлЯЯ  об  этом чувстве,  Я  стоЯл однажды около полуночи  у отдаленного
подъезда Ѓольшой  оперы  и ждал  кареты,  ждал нетерпеливо,  потому что  шел
сильный  дождь. Ќо  кареты все не было, или же  подъезжали чужие  кареты,  и
владельцы  с удовольствием садились в них, а вокруг  менЯ становилось совсем
безлюдно.
     "—то  ж,  поедемте  со  мной",--  промолвила  дама  под плотной  черной
мантильей; некоторое  времЯ она тоже стоЯла  в  ожидании  рЯдом со  мной,  а
теперь садилась в свою карету.
     ‡вук ее голоса пронзил мне сердце, чары хорошо знакомого взглЯда искоса
оказали  свое  действие, и  Я снова был как во сне, когда очутилсЯ в  мЯгкой
теплой карете рЯдом  с мадемуазель ‹оране. Њы оба молчали, да и все равно не
услышали бы  ни слова, пока карета с грохотом ехала по улицам Џарижа,  ехала
очень долго и наконец остановилась перед высоким подъездом.
     ‹акеи  в роскошных ливреЯх  посветили нам  вверх по лестнице  и  дальше
через  анфиладу комнат. ‡аспаннаЯ камеристка вышла нам навстречу и с тысЯчью
извинений  забормотала, запинаЯсь, что  натоплено только в  красной комнате.
†естом отпустив служанку, ‹оране засмеЯлась и сказала:
     "‘лучай далеко завел вас нынче,-- вытоплена только моЯ спальнЯ..."
     ‚ этой спальне, где мы вскоре остались наедине, жарко пылал  камин, что
оказалось  весьма  кстати,  ибо  ком-нага  была  грандиозных  размеров.  ќта
огромнаЯ спальнаЯ  комната, котораЯ  скорее заслуживала называтьсЯ  спальной
залой, казалась  на удивление  нежилой.  € мебель,  и  все убранство  носили
отпечаток эпохи, котораЯ кажетсЯ нам пропыленной, торжественно-безвкусной, а
реликвии  того  времени вызывают у  нас неприЯтное  чувство  и даже открытую
усмешку. џ имею в  виду эпоху  €мперии,  эпоху золотых  орлов, развевающихсЯ
султанов,  греческих  причесок,  воинской  славы,  официального  бессмертиЯ,
декретированного  "Moniteur'oM",  континентального  кофе, изготовленного  из
цикориЯ, скверного сахара, фабрикуемого  из свекловицы, принцев и  герцогов,
сделанных  из  ничего.  €  все  же  в  этой  эпохе,  в  эпохе  патетического
материализма,  была  своЯ привлекательнаЯ сила...  ’альма декламировал,  ѓро
писал картины, Ѓиготти-ни танцевала, Њори произносил проповеди, ђовиго ведал
полицией,  император  читал  Ћссиана,  Џолина  Ѓоргезе  пожелала,  чтобы  ее
вылепили в  виде  ‚енеры  и притом  совсем нагой,  ибо комната  была  хорошо
натоплена, как и спальнЯ, где Я находилсЯ с мадемуазель ‹оране.
     Њы сидели у  камина, доверительно  болтаЯ и  вздыхаЯ, она поведала мне,
что вышла замуж за одного  из бона-партовских героев, тот  ежевечерне, перед
тем  как ложитьсЯ  спать, услаждает ее  рассказом  о какой-нибудь из битв, в
которых участвовал. Ќесколько дней  тому назад,  перед отъездом, он подробно
изложил ей сражение под  ‰еной; по  слабости здоровьЯ он не чаЯл пересказать
ђусский  поход. Љогда Я  спросил у нее, давно ли умер ее отец, она со смехом
призналась, что  никогда не знала никакого отца,  а ее так называемаЯ мамаша
никогда не была замужем.
     "Ќе была замужем! -- вскричал Я. -- ‚едь Я  же сам в ‹ондоне видел, что
она носила глубокий траур по мужу".
     "Ћ,  она целых двенадцать  лег одевалась в черное, чтобы люди жалели ее
как  несчастную вдову  и, кстати, чтобы приманить  какого-нибудь  простачка,
который рад бы женитьсЯ. Ћна надеЯлась под черным флагом быстрее прибитьсЯ к
брачной гавани. Ќо никто, кроме смерти, не сжалилсЯ над ней, и она умерла от
кровотечениЯ.  џ никогда ее не любила,  Я от нее получала много  колотушек и
мало  еды.  џ  бы  умерла голодной смертью,  если бы мосье ’юрлютю времЯ  от
времени не совал мне тайком кусочек хлеба;  но взамен карлик требовал, чтобы
Я вышла за него замуж, и, когда его надежды рухнули,  он соединил свою жизнь
с моей матерью,--Я  говорю "мать"  по  привычке,-- и теперь они вместе стали
мучить менЯ. Ћни  без конца  твердили, что Я никому  не нужнаЯ тварь, ученый
пес во сто крат полезнее, чем Я со своими неуклюжими танцами. € они не в мою
пользу  сравнивали  пса со мной, превозносили  его  до  небес, ласкали  его,
закармливали пирожными, а мне швырЯли объедки. Џес, говорили они, главнаЯ их
опора,  он приводит в восторг публику, котораЯ нимало не  интересуетсЯ мною,
псу  приходитсЯ  кормить  менЯ  своим трудом,  Я  пожираю собачье  подаЯние.
ЏроклЯтый пес!"
     "Ћ, перестаньте проклинать его,--  прервал Я ее гневную речь,-- его уже
нет. џ  был  свидетелем  его смерти !"  --  "Ћколела  бестиЯ?" -- выкрикнула
‹оране и  вскочила, залившись  краской радости.  "€  карлик  тоже  умер", --
добавил  Я. "Њосье ’юрлютю?--воскликнула  ‹оране так же радостно. Ќо радость
мало-помалу сошла с  се лица, и более мЯгким, почти  что  скорбным тоном она
наконец произнесла: -- Ѓедный ’юрлютю!"
     џ не утаил от нее, что карлик перед смертью горько ее корил, она ужасно
разволновалась  и  принЯлась  уверЯть  менЯ,  что  имела  твердое  намерение
всЯчески заботитьсЯ о  нем, предлагала ему годовое содержание,  при условии,
что он согласитсЯ тихо и скромно проживать где-нибудь в провинции. "Ќо с его
честолюбием,--  продолжала ‹оране,--он  не  мыслил  себе жизни  иначе чем  в
Џариже  и  притом у менЯ в доме;  он считал, что ему тогда удастсЯ через мое
посредство вновь завЯзать прежние свЯзи в ‘ен-†ерменском предместье и занЯть
былое .блестЯщее положение в обществе. Џосле того как  Я решительно отказала
ему  в  этом,  он  велел  мне  передать,  что  Я  окаЯннаЯ  нечисть, вампир,
покойницыно отродье".
     ‹оране внезапно  замолчала,  содрогнулась  всем телом, из самых недр ее
души  вырвалсЯ  стон: "Ђх,  почему  мелЯ  не  оставили  вместе  с матерью  в
могиле..."
     Љогда Я принЯлсЯ настаивать, чтобы она  объЯснила мне  свои  загадочные
слова,  из  глаз ее хлынули слезы; дрожа и рыдаЯ, она созналась, что  чернаЯ
барабанщица,  котораЯ выдавала себЯ  за ее  мать, однажды  сказала ей, будто
слух  о  ее рождении вовсе не досужий вымысел. "‚ том городе, где мы жили,--
продолжала ‹оране,--  менЯ  называли не иначе,  как  покойницыным  отродьем.
‘тарые  сплетницы уверЯли,  будто  на самом  деле Я  дочь  тамошнего  графа,
который  постоЯнно тиранил  свою  жену,  а  когда  она  умерла,  устроил  ей
неслыханно  пышные  похороны;  она  же  была  на  сносЯх  и  только впала  в
летаргический  сон,   а   когда   кладбищенские   воры   собрались   украсть
драгоценности,  украшавшие  покойницу,  то, открыв  гроб, они  увидели,  что
графинЯ еще жива и  у нес начались  роды; разрешившись от бремени, она сразу
же  умерла, и воры преспокойно уложили ее  обратно в гроб, а ребенка взЯли с
собой  и отдали на воспитание  своей  пособнице,  укрывательнице  краденого,
возлюбленной знаменитого чревовещателЯ. Ќесчастное дитЯ, похороненное еще до
рождениЯ, по  всей округе носило кличку покойницыного отродьЯ... Ђх, вам  не
понЯть,  сколько  горЯ испытала  Я еще маленькой  девочкой, слыша, как  менЯ
называют. Љогда знаменитый  чревовещатель  был еще  жив  и зачастую на  менЯ
гневалсЯ,  он  кричал: "Ђх ты, окаЯнное покойницыно  отродье! Ќе знали  б мы
печали, если б тебЯ  из гроба не таскали". Ћн был искусным чревовещателем  и
умел так  видоизменЯть  свой голос, что верилось,  будто  голос  идет из-под
земли.  ‚от  он и  убедил менЯ, что  это  голос  моей усопшей матери  и  она
рассказывает мне про свою участь.  “  него была полнаЯ  возможность знать ее
страшную участь, ибо он служил некогда камердинером у графа. …му  доставлЯло
жестокое  удовольствие до ужаса запугивать менЯ, бедную  маленькую  девочку,
словами, Якобы  идущими  из-под земли. €з этих слов, как  бы  идущих  из-под
земли, Я  узнавала много страшного, чего не понимала до конца и в дальнейшем
мало-помалу стала забывать, но  когда Я начинала танцевать, все это страшное
живо воскресало в моей памЯти.  Њало  того,  едва Я  начинала танцевать, как
странное чувство овладевало мной, Я  переставала ощущать себЯ, мне казалось,
будто Я кто-то совсем другой, и менЯ терзали муки и тайны этого другого... Ђ
едва танец кончалсЯ, все испарЯлось из моей памЯти".
     ђассказывала ‹оране очень медленно, словно  бы  во-. просительно, и при
этом стоЯла передо мной у камина, где пламЯ разгоралось все жарче, а Я сидел
в том  кресле,  в котором, должно быть, сиживал  ее супруг по вечерам  перед
отходом ко сну и описывал ей свои сражениЯ. ‹оране посмотрела на менЯ своими
большими  глазами, как будто  просЯ  совета,  и  склонила голову в  грустной
задумчивости; она вселЯла в менЯ благородное  и сладостное чувство  жалости,
такаЯ стройнаЯ, юнаЯ, прекраснаЯ -- лилиЯ, выросшаЯ на могиле,  дочь смерти,
призрак с ликом ангела  и телом баЯдерки. Ќе знаю,  как это  произошло, быть
может, виноваты флюиды кресла, в котором Я сидел, но мне вдруг померещилось,
будто Я и  есть старый генерал, вчера  на этом  месте живописавший битву при
‰ене, и  мне  надобно продолжить  ^свой рассказ.  €так, Я  заговорил: "Џосле
битвы  при  ‰ене в течение считанных недель  почти без кровопролитиЯ сдались
все прусские крепости; первым сдалсЯ Њагдебург  --  сильнейшаЯ из крепостей,
оснащеннаЯ тремЯстами пушками. ђазве это не позор?"
     Њадемуазель ‹оране не дала мне договорить -- грустного выражениЯ словно
не бывало на ее  прекрасном челе, она расхохоталась, как  дитЯ,  воскликнув:
"„а, это  позор! Ѓольше чем позор! Ѓудь Я  крепость и имей Я триста пушек, Я
бы не сдалась ни за какие блага".
     Ќо мадемуазель ‹оране не была крепостью и не имела трехсот пушек...
     Ќа  этих  словах Њаксимилиан  оборвал свой  рассказ и после коротенькой
паузы тихо спросил:
     -- ‚ы спите, ЊариЯ?
     -- џ сплю,-- отвечала ЊариЯ.
     -- ’ем лучше,-- промолвил  Њаксимилиан с легкой усмешкой,-- значит, мне
не надо  опасатьсЯ,  что Я  нагоню на вас  скуку, если, по  обычаю  нынешних
новеллистов, слишком подробно стану описывать  меблировку комнаты, в которой
находилсЯ.
     -- ’олько не забудьте кровать, дорогой друг!
     -- ‚ самом  деле, это была великолепнаЯ кровать. Љак и во всех кроватЯх
стилЯ  €мперии,  ножки  представлЯли  собой  кариатид  и сфинксов,  балдахин
сверкал богатой позолотой, где золотые орлы лобызались клювами, как голубки,
ЯвлЯЯ, должно быть,  символ любви в эпоху €мперии. ‡анавеси  полога были  из
пунцового  шелка.  €  так  как  огни камина  просвечивали сквозь них, нас  с
мадемуазель ‹оране озарЯл  огненный свет, и Я рисовалсЯ себе богом Џлутоном,
который  посреди раскаленного  адского  пламени  держит  в  объЯтиЯх  спЯщую
Џрозерпину.
     Ћна спала, и Я  созерцал ее прелестное лицо, стараЯсь в ее чертах найти
разгадку  того, почему Я так тЯнулсЯ к ней душой. —то представлЯет собой эта
женщина,  какой  смысл таитсЯ под  символикой ее  прекрасных форм.  Ќо какаЯ
нелепость стремитьсЯ понЯть  внутренний мир другого существа, когда мы  даже
не  способны  разрешить  загадку  своей  собственной  души!  Њало  того,  мы
по-настоЯщему не уверены, что на свете живут еще другие существа. ‚едь порой
мы не способны отличить трезвую действительность от сновидений! Ђ то,  что Я
увидел и  услышал в  ту ночь,-- что это было?  Џорождение  моей фантазии или
ужасающаЯ  правда?  Ќе  знаю.  Џомню  одно  --  пока  самые  безумные  мысли
проносились в  моей  душе, странный  шум достиг моего  слуха.  ќто  была еле
слышнаЯ ни с чем не сообразнаЯ мелодиЯ. Ћна показалась мне очень знакомой, и
наконец Я различил звуки треугольника и барабана,-- музыка,  гудЯ  и  звенЯ,
казалось, доноситсЯ из необозримой дали, однако же, поднЯв взглЯд, Я  увидел
совсем вблизи,  посреди  комнаты, хорошо  знакомое  зрелище:  карлик,  мосье
’юрлютю, играл на  треугольнике, мамаша била в большой  барабан, меж тем как
ученый  пес шарил по  полу, как  будто хотел  сложить свои деревЯнные буквы.
„вигалсЯ пес Явно через  силу, и всЯ  его шкура была  в пЯтнах крови. Њамашу
облекало ее неизменное черное траурное платье, но живот у нее уже не выпирал
так  комично, а свисал самым уродливым образом,  и  лицо было  бледным, а не
багрово-красным.   Љарлик,  по-прежнему   нарЯженный   в   расшитый   кафтан
французского  маркиза  былых времен  и напудренный парик, казалось,  немного
подрос, возможно, оттого, что он ужасающе исхудал. Ћн снова щеголЯл чудесами
фехтовального искусства и, шамкаЯ, пыталсЯ хвастать, по  своему обыкновению,
но говорил он так тихо, что Я не мог расслышать ни слова и лишь по движениЯм
губ улавливал иногда, что он кричит петухом. Џока  это карикатурно-кошмарное
представление, точно игра теней, с неправдоподобной быстротой мелькало перед
моим взором,  Я чувствовал,  что мадемуазель  ‹оране дышит все  беспокойнее.
‹едЯной холод ознобом пробегал по всему ее телу, руки и ноги  сводило, точно
от нестерпимой боли. Ќо вот, наконец, извиваЯсь, как угорь, она выскользнула
из моих объЯтий,  внезапно очутилась посреди комнаты и начала  танцевать под
приглушенную,   еле  слышную   музыку  мамаши  с   барабаном  и   карлика  с
треугольником. Ћна танцевала совсем  так же, как некогда у моста ‚атерлоо  и
на  лондонских перекрестках.  ќто  были  тс  же загадочные пантомимы, те  же
внезапные   порывисто-необузданные  прыжки,   так  же   движением   вакханки
закидывала она  голову,  а  временами так  же  пригибалась до земли,  словно
слушаЯ,  что говорЯт гам,  внизу,  потом содрогалась, бледнела,  застывала и
опЯть  прислушивалась, приникаЯ  ухом к  земле.  € так же терла руки, словно
умывала их. Ќаконец она, должно быть, снова бросила на менЯ тот же глубокий,
страдальчески молЯщий взглЯд, но лишь в чертах ее  смертельно бледного  чела
мог Я уловить этот взглЯд, но не в глазах, ибо глаза все времЯ были закрыты.
‚се затихаЯ,  угасли звуки музыки;  мамаша с барабаном и  карлик, постепенно
бледнеЯ  и  рассеиваЯсь,  как туман, испарились окончательно;  а мадемуазель
‹оране все  танцевала с закрытыми глазами. ‚ ночной тиши  уединенной комнаты
этот  танец  придавал прелестному  созданию такой призрачный  вид,  что  мне
становилось страшно, менЯ пробирала дрожь, и Я был искренне рад, когда танец
окончилсЯ.
     Џраво же, эта сцена произвела на менЯ довольно  тЯгостное  впечатление.
Ќо человек привыкает  ко  всему. €  вполне вероЯтно, что именно загадочность
этой женщины придавала ей особое очарование, и к чувствам моим примешивалась
нежность, исполненнаЯ жути... ‘ловом, через несколько недель Я уже нимало не
удивлЯлсЯ, когда среди ночи слышались тихие  звуки барабана и треугольника и
дорогаЯ моЯ ‹оране внезапно вставала  и с закрытыми  глазами  исполнЯла свой
сольный танец.
     …е  супруг,  старый   бонапартист,   командовал   воинской   частью   в
окрестностЯх  Џарижа,  и служебные  обЯзанности не  позволЯли  ему проводить
много времени в городе. ђазумеетсЯ, мы с ним стали закадычными друзьЯми и он
проливал  горючие слезы, когда в дальнейшем ему пришлось  надолго расстатьсЯ
со мной. „ело  в том, что он вместе с супругой  уезжал в ‘ицилию, и Я больше
не видел ни одного из них.
     ‡авершив свой рассказ, Њаксимилиан торопливо схватил шлЯпу и выбежал из
комнаты.
Last-modified: Mon, 06 Jan 2003 20:55:17 GMT