оворит:  "Ќет  ничего  проще, а?" “лыбка  его внезапно исчезает.
"‘тало быть, вы знали, что он собиралсЯ повеситьсЯ".
     ‘покойно, терпеливо, убежденный, что он  только хочет запутать  дело, Я
говорю ему: "ЏовторЯю, первое, что Я сделал, узнав, что он  повесилсЯ, - это
обратилсЯ к вам. „ва  часа назад". Ћн отвечает, словно Я задал ему вопрос, а
не сделал заЯвление: "џ обедал". џ говорю: "„а, знаю. ‘даетсЯ мне, вы успели
еще и вздремнуть".
     Ћн не находит, что сказать. Ћтступает назад. ѓлЯдит на €сабель, сидЯщую
возле  ребенка.  ѓлЯдит на индейцев  и  затем  на менЯ. ‚ыражение  лица  его
изменилось.  Џохоже, он  решилсЯ наконец на то,  что давно уже  занимает его
мысли. Ћн поворачиваетсЯ ко мне спиной, направлЯетсЯ к полицейскому и что-то
ему говорит. Џолицейский козырЯет и выходит.
     Ћн возвращаетсЯ ко мне и берет менЯ  под руку: "Џолковник, мне хотелось
бы переговорить с  вами  с глазу на глаз". …го голос совершенно изменилсЯ. ‚
нем напрЯженность  и смущение. €  пока  Я иду в  соседнюю  комнату, чувствуЯ
локтем нетвердый нажим  его руки,  менЯ осенЯет догадка - Я  знаю, о  чем он
собираетсЯ со мной говорить.
     ‘оседнЯЯ комната  в противоположность спальне просторна и прохладна. …е
заливает  свет  из внутреннего  двора. ’ут  Я  вижу  его беспокойный взглЯд,
улыбку,  не соответствующую  выражению глаз. ‘лышу  его голос, произносЯщий:
"Џолковник, это дело мы могли  бы уладить по-иному". Ќе дав ему закончить, Я
спрашиваю: "‘колько?" € он становитсЯ совсем другим человеком.

     Њеме принесла  тарелку со сластЯми и  двумЯ солеными хлебцами,  которые
научилась  печь у моей  матери. —асы  пробили  девЯть. Њы сидели друг против
друга позади прилавка, и она без охоты жевала - сласти и хлебцы понадобились
только затем, чтобы мое посещение выглЯдело как  визит. џ понимала это и  не
мешала   ей   блуждать   в   закоулках  прошлого,   погружатьсЯ   в  него  с
томительно-радостной грустью,  от которой она при свете горевшей на прилавке
лампы выглЯдела  намного  дурнее и старше, чем  в тот день, когда  Явилась в
церковь в шлЯпе и туфлЯх на высоком  каблуке. Ѓыло  очевидно, что ее снедает
желание  вспоминать.  €  пока  она  вспоминала,  Я  не могла  отделатьсЯ  от
впечатлениЯ, что  последние годы она пребывала застывшей в одном неизменном,
вневременном возрасте  и  только  сейчас  воспоминаниЯми сдвинула с  мертвой
точки свое личное времЯ и начала с большим запозданием стареть.
     ЏрЯмаЯ и сумрачнаЯ, рассказывала Њеме о пышном феодальном  блеске нашей
семьи  в  последние годы прошлого века перед большой войной. Њеме вспоминала
мою мать. Ћна вспомнила о ней в тот вечер, когда Я возвращалась из церкви, а
она сказала мне своим шутливым, слегка  ироничным тоном: "—то же ты, —абела,
идешь замуж, а мне  ни слова?"  Љак раз в те дни Я так тосковала по матери и
воображением беспрестанно к ней обращалась. "’ы ее живой портрет", - сказала
Њеме,  и  Я  поистине этому  верила.  џ  сидела против индианки, в  рассказе
которой  точность  перемежалась   неопределенностью,   будто   то,  что  она
вспоминала, во многом было легендой и выдумкой, но вспоминала она искренне и
даже  в  убеждении, что со временем легенда превратилась в действительность,
пусть далекую, зато  незабываемую. Ћна рассказала о скитаниЯх моих родителей
во  времЯ войны, о  тЯгостном странствии, которое закончилось обоснованием в
Њакондо. ђодители бежали от случайностей войны и искали спокойный и цветущий
уголок, где могли  бы осесть; они услыхали  о золотом руне и  в  поисках его
набрели на молодое селение, основанное несколькими беженскими семьЯми, члены
которых в равной мере заботились и о сохранении своих традиций и религиозных
обычаев, и об откорме своих свиней. Њакондо  было длЯ моих  родителей землей
обетованной,  миром  и благоденствием.  ‡десь нашли  они подходЯщее  место и
заложили дом, который через несколько лет стал усадьбой с тремЯ  конюшнЯми и
двумЯ комнатами длЯ гостей. Њеме без стеснениЯ входила во все подробности  и
рассказывала о самых странных чудачествах с неодолимым желанием  пережить их
заново и  скорбным сознанием очевидной невозможности  это сделать. ‚  дороге
никто  не терпел страданий и  лишений, уверЯла  она. „аже  лошади  спали под
москитной сеткой, и не  потому, что мой отец был мот или сумасброд, а просто
мать имела необычные понЯтиЯ о милосердии и человечности и считала, что богу
одинаково угодна защита от москитов и  человека, и бессловесной твари. ‚сюду
они  возили  за  собой  обременительный и  странный груз: чемоданы с одеждой
людей, умерших еще до их собственного рождениЯ, - прадедов, что не сыскать в
земле  и на глубине в двадцать  локтей; сундуки  с  кухонной  утварью, давно
вышедшей  из употреблениЯ  и принадлежавшей самым  отдаленным  предкам  моих
родителей (они были двоюродными между собой); и даже чемодан с изображениЯми
свЯтых  длЯ  домашнего  алтарЯ,  который  сооружалсЯ  на  каждой  длительной
стоЯнке. ќто  был  настоЯщий бродЯчий  цирк  с лошадьми,  курами и  четырьмЯ
индейчатами-гуахиро (товарищами Њеме), которые  выросли в  доме и  ездили  с
моими родителЯми по всему краю, точно звери с дрессировщиками.
     Њеме  вспоминала  с  грустью. “  менЯ  было  впечатление,  что  длЯ нее
движение времени - личнаЯ  утрата, словно  в глубине души,  надрывавшейсЯ от
воспоминаниЯ, она  не  сомневалась, что,  если  бы  времЯ не  двигалось,  не
кончилось  бы и то странствие; длЯ моих родителей  оно  было, конечно, сущим
наказанием,  но дети воспринимали  его  как праздник  с  разными диковинными
зрелищами вроде лошадей под москитной сеткой.
     Ђ  потом  все пошло вспЯть, говорила  Њеме. ‚  новорожденную  деревушку
Њакондо прибыла в конце прошлого  века разореннаЯ семьЯ, еще  цеплЯвшаЯсЯ за
остатки  былого великолепиЯ,  выбитаЯ войной  из  привычной жизненной колеи.
€ндианка  вспоминала,  как приехала в поселок моЯ мать.  Ћна  сидела на муле
боком, беременнаЯ, с зеленым малЯрийным лицом и негнущимисЯ отечными ногами.
Ѓыть  может, в душе  моего  отца  и  шевелилсЯ  червь  сомнениЯ,  но  все же
наперекор ветрам и  течениЯм он решил бросить  здесь  Якорь. Ћн  ждал  лишь,
чтобы  мать  родила этого ребенка,  который вырос у  нее  в  чреве  за времЯ
скитаний и медленно убивал ее по мере того, как приближались роды.
     ‹ампа освещала Њеме в профиль. ‘воим широким индейским лицом, волосами,
прЯмыми  и  жесткими, как грива или хвост лошади, в  этой жаркой комнатке за
прилавком  она походила  на идола, зеленого и призрачного,  и  говорила, как
заговорил  бы  идол,  если б пустилсЯ вспоминать о стародавнем  своем земном
существовании. ђаньше Я никогда не была с ней близка, но в тот вечер,  после
внезапного и  искреннего порыва откровенности, почувствовала, что мы свЯзаны
узами более прочными, чем узы крови.
     ‚ наступившей тишине Я вдруг услышала его кашель.  Ћн доносилсЯ из этой
самой комнаты, где Я сижу  теперь  с  отцом  и  ребенком. Љашель  был сухой,
отрывистый, затем раздалось  перханье, и Я узнала звук, который  ни с чем не
спутаешь -  человек  повернулсЯ на  кровати. Њеме сразу затихла, на  ее лицо
опустилось безмолвное темное облако. џ забыла о нем. ‚се это времЯ,  пока  Я
сидела здесь (было около десЯти), мне  казалось, что мы с Њеме в доме  одни.
ЌапрЯженность чувств спала. џ ощутила усталость в руке, державшей тарелку со
сластЯми и  хлебцем,  к  которым Я не  притронулась.  Ќаклонившись вперед, Я
шепнула:  "Ћн   не  спит".  Ћна  с  невозмутимостью,  холодно  и  совершенно
равнодушно ответила: "Ђ он до утра  не  заснет".  € внезапно мне стало Ясно,
чем объЯснЯлась горечь, с  которой Њеме рассказывала  о прошлом нашей семьи.
†изнь переменилась, настало благоденствие, Њакондо было шумным городком, где
по субботам напропалую сорили  деньгами, но  Њеме жила своим лучшим прошлым.
‡а стенами дома стригли золотое руно, а тут, в задней  комнате  лавки, жизнь
ее протекала уныло  и бесцветно, днем  -  за прилавком, ночью - с человеком,
который не  спит до утра, бродит взад-вперед по дому  и с вожделением глЯдит
на нее своими  жадными  собачьими глазами, которых Я  не в  силах  забыть. џ
испытывала жалость, воображаЯ ее с человеком, который отказал  когда-то ей в
помощи и  так  и осталсЯ бесчувственным животным, не знал ни  огорчений,  ни
состраданий и безостановочно слонЯлсЯ по  дому, что способно свести  с ума и
самую уравновешенную женщину.
     ЋбретЯ  наконец  снова  дар речи,  знаЯ,  что  он  бодрствует  рЯдом и,
наверное,  всЯкий  раз,  когда  наши  голоса  громко разносЯтсЯ  по комнате,
открывает  свои жадные  собачьи  глаза, Я  попыталась перевести  разговор на
другую тему.
     - Ђ как твоЯ торговлЯ? - спросила Я.
     Њеме улыбнулась.  …е  улыбка была  невеселой и  тусклой,  как будто  не
чувство вызвало  ее,  как будто она  вернула ее  из Ящика  стола, где улыбка
хранилась на случай крайней  необходимости,  но, редко ею пользуЯсь и оттого
позабыв, как  это  делаетсЯ,  Њеме  употребила  ее  некстати.  "„а  вот",  -
неопределенно мотнула она головой и  опЯть  отчужденно замолчала. џ  понЯла,
что пора уходить, и отдала  тарелку Њеме, не объЯснЯЯ,  почему ее содержимое
осталось нетронутым. Ћна  встала  и отнесла тарелку  на прилавок. Ћттуда она
поглЯдела на менЯ и повторила: "’ы ее живой портрет". Џока она рассказывала,
Я сидела против света к ней боком, и она, конечно, плохо видела мое лицо. Ќо
когда она подошла с тарелкой к прилавку, где стоЯла лампа, Я оказалась прЯмо
перед ней, и потому-то она сказала мне: "’ы ее живой портрет". € снова села.
     Ћна стала вспоминать, как мать привезли  в Њакондо. ‘ мула ее перенесли
в кресло-качалку, где  она просидела три  месЯца подрЯд, с неохотой принимаЯ
пищу. €ногда, прислушиваЯсь, как разрастаетсЯ смерть в ее  ногах, лежащих на
стуле, она до полуднЯ, не качаЯсь, застывала над завтраком, пока не приходил
кто-нибудь  и  не  забирал тарелку  из ее рук. Љогда наступили роды, схватки
вывели ее из оцепенениЯ, и она сама поднЯлась на ноги, но одолеть двенадцать
шагов,  отделЯющих  галерею  от спальни,  не  смогла, и  пришлось  вести ее,
истерзанную  смертью, что  за  девЯть  месЯцев  безмолвных  страданий успела
овладеть  ею целиком.  Џуть от  кресла до  кровати был болезненней, горше  и
тЯгостней, чем скитаниЯ, но она все же  дошла до того места, где, она знала,
ей необходимо быть, чтобы исполнить последнее предназначение своей жизни.
     ‘мерть матери привела отца в отчаЯние, сказала Њеме.  Ќо,  как  он  сам
говорил, оставшись один  в доме, "никто не поверит в честь домашнего  очага,
где  об  руку  с мужчиной нет законной жены". ‚ычитав в какой-то  книге, что
после  смерти  любимого  человека  положено сажать жасмин, чтобы  вспоминать
покойного  каждый вечер,  он высадил вдоль стены во дворе рЯд кустиков и год
спустЯ женилсЯ вторично на Ђделаиде, моей мачехе.
     €ногда  мне  казалось,  что  Њеме  за  рассказом  расплачетсЯ.  Ќо  она
держалась твердо, удовлетвореннаЯ тем, что покаЯние  искупает ошибку -  ведь
она  была  счастлива и по  своей  воле  отказалась  от  счастьЯ.  Џотом  она
улыбнулась,  откинулась на спинку стула и потерЯла всЯкое сходство с идолом.
Ћна словно увидела, мысленно перебрав свои горести, что добрые  воспоминаниЯ
их  перевешивают,  и  тут-то  и  улыбнулась  с  прежним  щедрым  и смешливым
радушием. Ђ другое, сказала она, началось через пЯть лет  с того, что, войдЯ
в  столовую, где обедал отец, она сказала ему: "Џолковник, а  полковник, вас
спрашивает в кабинете какой-то приезжий".

        3

     ‡а  храмом до другой улицы тЯнулсЯ двор без деревьев.  ќто было в конце
прошлого века,  когда  мы приехали в Њакондо  и  строительство храма  еще не
началось. „вор был гол  и  сух, после уроков  там  играли дети. Џозже, когда
начали  возводить храм, на  краю  двора  вбили  в  землю  четыре  столба,  и
оказалось,  что  замкнутое  ими пространство  годитсЯ  под  сарай.  €  сарай
поставили. € хранили там строительные материалы.
     Љогда работы в храме закончились, кто-то обмазал стенки сараЯ глиной, а
в  задней стене,  обращенной к голому каменистому  двору,  где  не  росло ни
травинки, проделали дверь. ѓод спустЯ сарайчик был  готов под жилье длЯ двух
человек.   ‚нутри  пахло   негашеной  известью.  ‡а  долгое  времЯ  это  был
единственно приЯтный  запах  в этом месте и единственно  отрадный с тех пор.
Џосле  побелки стен  те  же  самые  руки, что  завершили  перестройку сараЯ,
закрыли внутреннюю  дверь на засов, а на ту, что выходила на улицу, навесили
замок.
     •озЯина у сторожки не было.  Ќикто не спешил заЯвить права на участок и
строительные материалы. Љогда приехал первый свЯщенник, он поселилсЯ в одном
из состоЯтельных семейств Њакондо. ‡атем его перевели в другой  приход.  ’ем
временем  (возможно,  это  случилось  еще  до  отъезда  первого  свЯщенника)
сторожку успела занЯть  какаЯ-то женщина с грудным  ребенком. Ќикто не знал,
когда она там  обосновалась, как туда  проникла  и каким  образом ухитрилась
открыть  дверь.  ‚ углу стоЯла  чернаЯ  замшеваЯ  кочерга, на  гвозде  висел
кувшин. €звести на стенах не осталось и в помине. ‚о дворе на камнЯх наросла
корка затверделой  после  дождЯ  грЯзи. †енщина  сплела  из веток  навес длЯ
защиты от  солнца  и, так  как пальмоваЯ, черепичнаЯ  или оцинкованнаЯ крыша
была ей  не по средствам, насадила  вокруг сторожки виноградные лозы,  а  от
сглаза прикрепила к выходЯщей на улицу двери пучок сабура и каравай хлеба.
     Љогда в 1903 году  распространилась весть о прибытии нового свЯщенника,
женщина с ребенком все еще жила в сторожке. Џоловина населениЯ Њакондо вышла
на проезжую дорогу встречать  свЯщеннослужителЯ,  деревенский  оркестр играл
чувствительные  мелодии. ЏримчалсЯ, запыхавшись, без сил парнишка и сообщил,
что свЯщенников мул уже за поворотом. Њузыканты подтЯнулись  и грЯнули марш.
“полномоченный поздравить  пастырЯ с благополучным  прибытием  взобралсЯ  на
импровизированную трибуну  и  приготовилсЯ  сказать приветственную речь.  Ќо
воинственный марш  быстро  смолк, оратор  слез со стола,  и толпа  удивленно
воззрилась  на незнакомца,  ехавшего  верхом на муле, к  крупу которого  был
привЯзан  огромнейший  чемодан, каких никогда  не  видели  в  Њакондо.  •отЯ
духовному лицу, отправлЯЯсь  в  дорогу,  естественно одетьсЯ по-мирскому, но
этого  бронзового путника в  военных  крагах никому  бы и в голову не пришло
принЯть за свЯщенника в мирском платье.
     „а  он им и  не был, ибо в этот  самый час на другом конце селениЯ люди
видели, как по  окольной  тропе въехал на улицу  верхом  на  муле  свЯщенник
странного вида, поразительно тощий, с иссохшим вытЯнутым лицом  и  задранной
до колен сутаной,  прикрываЯсь от солнца  выгоревшим рваным зонтиком. ‚близи
храма  он  спросил, где  жилище свЯщенника,  и,  надо  пролагать,  спросил у
человека, понЯтиЯ ни о чем не имевшего, ибо  услышал в  ответ: "ќто домишко,
что  позади церкви, преподобный отец". †енщина куда-то отлучилась, а ребенок
играл внутри, за полуоткрытой  дверью.  ‘вЯщенник спешилсЯ и внес в сторожку
распухший,  с  отстающей  крышкой,  без замка  чемодан,  перетЯнутый  ремнем
другого цвета; осмотрев помещение, он привел с улицы во двор мула и привЯзал
его в  тени виноградных лоз. ‡атем раскрыл чемодан,  вытащил из него  гамак,
возрастом и  изношенностью не уступавший зонтику, повесил  наискось комнаты,
от  одного углового столба до другого,  снЯл сапоги и лег спать,  не обращаЯ
вниманиЯ на ребенка, глЯдевшего на него круглыми от страха глазами.
     Љогда  женщина  вернулась,  ее,   видимо,  смутило  странное  вторжение
свЯщенника,  чье лицо своей невыразительностью  могло  поспорить  с коровьим
черепом. Ћна  на цыпочках пересекла комнату, вытащила  за дверь раскладушку,
собрала в узел свою  одежду и детские трЯпки и, расстроеннаЯ, ушла,  позабыв
захватить  кочергу  и кувшин.  —ас  спустЯ депутациЯ  прихожан, прошествовав
через Њакондо  в обратном  направлении вслед за оркестром, игравшим  военный
марш  и окруженным убежавшими  из  школы мальчишками,  застала свЯщенника  в
полном одиночестве. Ћн лежал в  гамаке на животе в расстегнутой сутане и без
сапог. „олжно быть, кто-то принес весть о его прибытии на большую дорогу, но
никому  не  пришло  в  голову спросить, что он  делает в  этом  сарае.  ‚се,
вероЯтно,  решили, что  он  в родстве  с  женщиной,  сама  же она  скрылась,
наверное, потому, что думала, у свЯщенника есть бумага на вселение, или  что
это собственность церкви, или просто  из  страха, как бы ее не  спросили: на
каком основании она  два года живет  в сторожке, котораЯ ей  не принадлежит,
без платы и чьего-либо разрешениЯ? „епутациЯ еще  потому ни в первый момент,
ни позже не догадалась попросить у него объЯснений, что он отказалсЯ слушать
речи, усадил присутствующих на пол и ограничилсЯ тем, что неласково, кое-как
поприветствовал мужчин и женщин,  объЯснив в свое оправдание, что "не смыкал
глаз целую ночь".
     Ќатолкнувшись на  холодный прием, депутациЯ разошлась. ’акого странного
свЯщенника  никто в жизни не видывал.  ‡аметили,  что лицо его смахивает  на
коровий череп, серые волосы  острижены под машинку, что у него нет губ  и на
месте рта горизонтальнаЯ щель, словно бы проделаннаЯ уже после того,  как он
родилсЯ, одним быстрым взмахом ножа. Ќо тут обнаружилось, что он на  кого-то
похож,  и к рассвету все уже знали, чей он. ‚спомнили, как бегал он голышом,
но в башмаках и шлЯпе,  с пращой и  камнЯми в  ту  пору,  когда Њакондо было
скромным   поселком  беженцев.   ‚етераны  вспоминали  про  его  участие   в
гражданской войне восемьдесЯт пЯтого. Ћн стал полковником в  семнадцать лет,
был бесстрашен, упрЯм, воевал  против  правительства.  ‚от разве что  больше
ничего о нем не слыхали, пока он не вернулсЯ в Њакондо ведать приходом. Њало
кто помнил, как его нарекли при крещении. ‡ато большинство ветеранов помнило
кличку, которую дала  ему мать (был он своевластен и  строптив), и по ней-то
его и  звали  товарищи на войне.  ‚се звали  его тогда “прЯмцем. €  до самой
смерти оставалось за ним в Њакондо это прозвище - “прЯмец да “прЯмец.

     ’аким образом этот человек ЯвилсЯ к  нам в  дом в тот же день и почти в
тот  же час, что и “прЯмец в Њакондо. Ћн - главной дорогой, где никто его не
ждал и не  имел  понЯтиЯ  о  его имени и роде  занЯтий, свЯщенник - окольной
тропой, в то времЯ как на главной дороге его встречали все жители селениЯ.
     Џосле приема Я вернулсЯ домой. ’олько мы сели за стол,  немного позднее
обычного,  как  вошла  Њеме  и сказала  мне:  "Џолковник,  а полковник,  вас
спрашивает в кабинете какой-то  приезжий". - "Џросите его сюда". -  сказал Я
ей.  Њеме  ответила:  "Ћн  ждет  в кабинете и говорит, что у него неотложное
дело". Ђделаида  перестала кормить с ложки €сабель (ей не было тогда и  пЯти
лет)  и вышла  к посетителю. Ћна  возвратилась быстро, Явно озабоченнаЯ. "Ћн
ходит по кабинету", - сказала она.
     €з-за канделЯбров Я видел, как она идет к своему месту.  ‘ев, она снова
взЯлась кормить €сабель. "’ы бы его пригласила", - сказал Я, продолжаЯ есть.
Ћна ответила: "џ  и  собиралась.  Ћн ходил  по  кабинету,  когда Я  вошла  и
поздоровалась с ним, но  он  не обратил на  менЯ  вниманиЯ и  разглЯдывал на
полке  заводную балерину. Љогда Я хотела поздороватьсЯ вторично, он принЯлсЯ
заводить балеринку, потом перенес ее на письменный  стол и стал глЯдеть, как
она танцует.  Ќе  знаю, может быть,  музыка помешала  ему расслышать, как  Я
снова с  ним поздоровалась,  и он  не замечал,  что  Я стою перед письменный
столом.  Ћн, наклонившись, глЯдел на  балеринку,  а  у нее завода  было  еще
надолго".   Ђделаида   кормила   €сабель.   џ  сказал   ей:  "Ћчевидно,  его
заинтересовала  игрушка". Ќе отрываЯсь от своего  занЯтиЯ, она ответила: "Ћн
ходил  по кабинету,  но,  увидев  балеринку, снЯл ее  с  полки,  будто  знал
заранее, каково ее назначение и как  она действует. Ћн заводил ее, когда Я в
первый  раз  с  ним поздоровалась,  до того, как  началась  музыка. Џотом он
поставил игрушку на письменный стол и глЯдел на нее без  улыбки,  словно его
интересовал не танец, а механизм".
     Њне никогда  ни о  ком  не докладывали. —уть ли не каждый день ЯвлЯлись
гости -  знакомые, что останавливались у нас проездом. Ћни отводили лошадь в
конюшню и входили в дом  уверенно и просто, нисколько не сомневаЯсь, что тут
длЯ  них всегда  найдетсЯ пристанище. џ  сказал  Ђделаиде: "„олжно  быть, он
приехал с поручением  или  чем-нибудь в этом роде". Ћна ответила: "‚о всЯком
случае, он ведет себЯ странно. ѓлЯдит, как танцует балеринка, а Я стою перед
столом и не  знаю, что  делать, потому что все равно он мне не ответит, пока
не смолкнет музыка.  Љогда балеринка, как обычно,  под конец подпрыгнула, он
все еще глЯдел на нее с любопытством, наклонившись над столом, но не садЯсь.
Џотом  он  взглЯнул  на менЯ,  и  Я  понЯла, что  он все времЯ знал, что Я в
кабинете,  но  не  обращалсЯ  ко  мне, потому  что  хотел  знать,  долго  ли
протанцует балеринка. Ќа этот раз Я уже не стала с ним здороватьсЯ, а только
улыбнулась. “ него  огромные желтые  глаза, они разом охватывают  человека с
головы до ног.  Ћн не  улыбнулсЯ  в ответ, а  очень  официально поклонилсЯ и
спросил:  "Ќе могу ли Я видеть полковника? џ к нему". ѓолос у него утробный,
он мог бы говорить с закрытым ртом. Љак чревовещатель".
     Ћна кормила €сабель, а Я ел, думаЯ, что дело идет о каком-то поручении;
Я не знал еще, что в тот день начались событиЯ, которые кончаютсЯ сегоднЯ.
     ЉормЯ  €сабель,  Ђделаида  сказала:  "‘перва он ходил по  кабинету".  џ
понЯл, что незнакомец произвел на нее не совсем обычное  впечатление  и  она
чрезвычайно  заинтересована, чтобы  Я поскорее  его  принЯл. Ќо Я  продолжал
есть, а она кормила €сабель и говорила: "Љогда он сказал,  что  хочет видеть
полковника,   Я  попросила:  "Ѓудьте  любезны,   пройдите  в  столовую".  Ћн
выпрЯмилсЯ  с балеринкой в руке, вскинул голову и неподвижно стоЯл на месте,
точно по стойке смирно,  как военный,  показалось мне,  потому  что  на  нем
высокие сапоги и  форменнаЯ  одежда,  а  рубашка  застегнута доверху  на все
пуговицы. Ћн не ответил и стоЯл тихо с игрушкой в руке, словно ждал, когда Я
выйду, чтобы завести ее еще раз, а Я не знала, что ему сказать. Љак только Я
понЯла, что он военный, мне сразу же показалось, что он на кого-то похож".
     џ заметил: "‡начит, ты полагаешь,  тут что-то серьезное", - и посмотрел
на  нее  поверх  канделЯбров. Ћна  на  менЯ  не глЯдела. Ћна  кормила  супом
€сабель.  "Љогда Я вошла, -  сказала  она,  - он ходил по  кабинету, и  Я не
видела его  лица. Ќо потом,  став неподвижно,  он  так вскинул голову  и так
пристально на менЯ глЯдел, что Я понЯла, что  он военный, и сказала ему: "‚ы
хотите  переговорить  с  полковником  с  глазу  на  глаз,  не  так  ли?"  Ћн
утвердительно кивнул. € тогда Я сказала ему, что он похож на одного человека
или, вернее,  что он тот  самый  человек и  есть, хоть Я и не могу объЯснить
себе, как это он приехал".
     џ  ел и глЯдел на нее поверх канделЯбров. Ћна перестала кормить €сабель
и сказала: "џ уверена,  что это не поручение. џ  уверена, что он не тот, кем
кажетсЯ, а тот, на кого он похож. ’очнее, Я  уверена, что он военный. “ него
черные, закрученные кверху усы и лицо как медное. Ќа нем высокие сапоги, и Я
уверена, что он не тот, кем кажетсЯ, а тот, на кого он похож".
     Ћна твердила  свое  ровно,  однообразно и настойчиво.  Ѓыло  жарко,  и,
вероЯтно, от этого Я почувствовал  раздражение.  џ спросил ее: "Ќу и на кого
же  он  похож?" Ћна сказала: "Љогда он  ходил по  кабинету, Я не  видела его
лица,  но  потом..." ђаздраженный однообразием и настойчивостью  ее слов,  Я
ответил: "‹адно, приму его, когда поем". Ћна, снова берЯсь  кормить €сабель,
сказала: "‘перва Я не видела его лица, потому  что он  ходил по кабинету. Ќо
потом, когда Я попросила его пройти в столовую, он неподвижно стал у стены с
балеринкой  в  руке.  ’огда  Я вспомнила,  на кого  он  похож, и  пошла тебЯ
предупредить. “ него громадные  нескромные глаза, и, повернувшись к двери, Я
почувствовала, что он глЯдит на мои ноги".
     Ћна внезапно умолкла. ‚  столовой слышалсЯ только металлический звон ее
ложки. џ кончил есть и сунул салфетку под тарелку.
     ‚ этот миг Я услышал из кабинета веселую музыку заводной игрушки.

        4

     “ нас на кухне есть старый резной стул без спинки, на сломанное сиденье
которого дедушка ставит к огню башмаки длЯ просушки.
     ‚чера в это самое времЯ ’обиас, Ђбраам, •ильберто и Я из школы пошли на
плантации.  Њы взЯли с собой  пращу, большую  старую шлЯпу собирать  птиц, и
новый складной нож.  Џо  дороге Я вспомнил негодный стул,  задвинутый в угол
кухни. Љогда-то  на  него сажали  гостей, а теперь  он  достаетсЯ  мертвецу.
Њертвец садитсЯ на  него каждый вечер и,  не снимаЯ  шлЯпы,  глЯдит на  золу
погасшего очага.
     ’обиас и •ильберто пробирались в дальний конец темной канавы. “тром шел
дождь,  их  башмаки  скользили  на  грЯзной  траве. Љто-то  из них  свистел.
Ћтчетливый резкий свист отдавалсЯ в  зеленой расщелине,  как пение  в бочке.
Ђбраам шел со мной позади. Ћн держал наготове пращу с камнем, Я  - раскрытый
нож.
     ‚незапно солнце пробило крышу из частых листьев,  и  на траву, трепеща,
как  живаЯ птица, упал свет. "‚идал?" - шепнул  Ђбраам.  џ поглЯдел вперед и
увидел в конце канавы  •ильберто и ’обиаса. "ќто не птица, - сказал Я. - ќто
прорвалось солнце".
     „обравшись до берега, они начали раздеватьсЯ, с силой шлепаЯ  ногами по
сумеречной  воде, котораЯ, казалось, не  смачивала их кожи.  "Ќи одной птицы
сегоднЯ", - ответил Я и сам в это поверил. Ђбраам  засмеЯлсЯ. “ него глупый,
простоватый  смешок, похожий  на плеск  струи  в  водопроводной  колоде.  Ћн
разделсЯ. "‡алезу в воду с ножом и накидаю полную шлЯпу рыбы", - сказал он.
     Ђбраам стоЯл передо мной голый и протЯгивал руку за ножом. џ ответил не
сразу. ‡ажав  нож в руке, Я чувствовал ладонью его гладкое  упругое  лезвие.
"Ќе дам ему нож", - подумал Я и  сказал:  "Ќе дам тебе нож. Њне подарили его
только  вчера, и Я буду играть с ним целый день". Ђбраам стоЯл с  протЯнутой
рукой. ’огда Я сказал ему: "ЃезвыполремЯ".
     Ђбраам понЯл менЯ. Ћн один понимает  мои слова. "‹адно, -  сказал он  и
пошел к воде сквозь  плотный терпкий воздух. - ђаздевайсЯ, мы подождем  тебЯ
на камне". Ћн нырнул и выплыл, блестЯ,  как огромнаЯ серебристаЯ рыба, будто
от его прикосновениЯ вода наконец-то стала жидкой.
     џ осталсЯ на берегу и  лег на теплую землю. ‘нова раскрыл нож и перевел
глаза  с  Ђбраама  вверх,  на  деревьЯ,  на  бешеное  послеполуденное  небо,
великолепное и страшное, как горЯщаЯ конюшнЯ.
     "‘корей",  - крикнул  Ђбраам с другого берега. ’обиас свистел, сидЯ  на
краю камнЯ. џ подумал: "‘егоднЯ купатьсЯ не буду. ‡автра".
     Ќа обратном  пути Ђбраам  спрЯталсЯ в зарослЯх.  џ пошел за  ним, но он
сказал: "Ќе ходи сюда. џ занЯт".џ сел на палые листьЯ у  тропы и  глЯдел  на
одинокую ласточку, котораЯ чертила в небе кривую линию. "‘егоднЯ только одна
ласточка", - сказал Я.
     Ђбраам отозвалсЯ не  сразу. Ћн молчал за  кустами, как будто не  слышал
менЯ или читал. …го молчание было глубоким и сосредоточенным, полным скрытой
силы. Џосле долгого молчаниЯ он вздохнул и сказал: "‹асточки".
     џ повторил: "‘егоднЯ одна только". Ђбраам оставалсЯ за кустами,  хотЯ Я
не видел его и не слышал. Ћн сосредоточенно молчал, но в этой тишине не было
бездействиЯ. Ќеподвижность  была напрЯженной и бурной. —ерез некоторое времЯ
он сказал: "Ћдна только? Ђ, да, конечно".
     ’еперь  ничего не ответил  Я.  Ћн первый зашевелилсЯ в кустах. ‘идЯ  на
листьЯх, Я  угадал,  где он находитсЯ, по шуршанию других  мертвых листьев у
него  под  ногами.  Ћн снова  затих,  как  будто ушел совсем. Џотом  глубоко
передохнул и спросил: "—то ты сказал?"
     џ  повторил: "‘егоднЯ  только одна ласточка". ѓоворЯ это, Я следил, как
изогнутое крыло чертит круги в немыслимо синем небе.  "Ћна летает высоко", -
прибавил Я.
     Ђбраам тут же откликнулсЯ: "„а, конечно. Ќаверное, поэтому".
     Ћн  вышел  из  кустов,  застегиваЯ  штаны.  Џосмотрел вверх,  туда, где
ласточка  продолжала  чертить круги,  и, еще  не глЯдЯ на менЯ, спросил: "’ы
что-то говорил мне про ласточку?"
     ќто нас  задержало. Љогда  мы вернулись, в  Њакондо уже  горели огни. џ
вбежал  в  дом  и  столкнулсЯ  с толстыми слепыми  женщинами, близнецами  из
‘ан-•еронимо, которые каждый вторник, еще с той поры, когда, по словам мамы,
менЯ не было на свете, ходЯт петь к дедушке.
     ‚сю ночь Я думал, что сегоднЯ после  школы мы снова пойдем на речку, но
без  •ильберто и  ’обиаса. џ  хочу пойти вдвоем  с  Ђбраамом,  увидеть,  как
блеснет  его  живот,  когда  он,  нырнув,  выплывет  на  поверхность,  точно
серебристаЯ  рыбка. ‚сю ночь мне хотелось вернутьсЯ  с ним в сумрак зеленого
туннелЯ, чтобы касатьсЯ по дороге его бедра. Љогда Я прикасаюсь к нему, менЯ
словно кто-то легонько покусывает и на коже выступают пупырышки.
     …сли  этот  человек, что  вышел  переговорить  с  дедушкой  в  соседнюю
комнату, скоро возвратитсЯ, мы, может быть, успеем домой до четырех. ’огда Я
пойду с Ђбраамом на речку.

     Ћн осталсЯ жить у нас в доме. џ счел за благо предоставить  ему одну из
комнат на галерее, ту, что с  выходом  на улицу, рассудив, что человек с его
нравом на постоЯлом дворе не уживетсЯ. Ћн  вывесил на двери  объЯвление (еще
несколько лет назад, пока дом  не побелили, оно висело там, написанное им от
руки  карандашом, косыми буквами),  и через неделю  длЯ  нужд многочисленной
клиентуры пришлось еще внести стульЯ.
     Џосле того как он  вручил мне письмо полковника Ђурелиано  Ѓуэндиа, наш
разговор в  кабинете так  затЯнулсЯ, что Ђделаида,  уверившись, что мы имеем
дело с высшим  военным чином, присланным с важной миссией, накрыла стол, как
на праздник. Њы поговорили о полковнике Ѓуэндиа, о его семимесЯчной дочери и
шальном первенце. Џо ходу разговора Я скоро понЯл,  что  этот человек хорошо
знает генерал-интенданта и ставит его достаточно высоко, чтобы  пользоватьсЯ
его доверием. Љогда Њеме вошла объЯвить нам, что стол накрыт, Я подумал, что
жена длЯ приема гостей собрала кое-что на скорую руку. Ќо великолепие стола,
застеленного   новой   скатертью   и   уставленного    китайским   фарфором,
предназначенным исключительно длЯ семейных трапез на ђождество и  Ќовый год,
превзошло все мои ожиданиЯ.
     Ђделаида  торжественно  восседала во главе  стола  в бархатном платье с
высоким воротом, которое  до нашего брака  надевалось в столице  на семейных
приемах и  выездах. Ћна обладала более изысканными привычками, чем мы, имела
некоторый  светский  опыт и со  времени  замужества  начала  влиЯть на уклад
нашего  дома. Ќа ее груди  блистал  фамильный медальон, надевавшийсЯ в самых
важных случаЯх,  и  всЯ она,  как стол, как  мебель, как воздух  в столовой,
оставлЯла  строгое  впечатление  безукоризненности  и опрЯтности.  Љогда  мы
вошли, даже он, всегда такой небрежный в одежде и манерах, видимо, устыдилсЯ
своего  вида  и  почувствовал  себЯ неловко  -  он проверил  рукой  пуговицу
воротничка,  как будто это  был узел  галстука,  и в  его  беспечной сильной
походке  проглЯнула легкаЯ  неуверенность.  ‘ поразительной  Ясностью  помню
минуту, когда мы вторглись с  ним в столовую  и Я  почувствовал, что слишком
по-домашнему одет длЯ стола, какой накрыла Ђделаида.
     Ќа тарелках лежало  мЯсо - домашнее и дичина - и вроде бы не отличалось
ничем от того, что мы ели каждый день,  однако на новом фарфоре среди только
что начищенных канделЯбров оно выглЯдело картинно, не так,  как обычно. •отЯ
жена моЯ знала, что  гость у нас только один, она выставила восемь приборов,
и бутылка вина в  центре стола со всей откровенностью говорила об усердии, с
каким  хозЯйка  готовилась  принЯть человека, которого  спутала  поначалу  с
известным  военным  деЯтелем. Ќикогда обстановка в моем доме не казалась мне
столь нереальной.
     ЋдеЯние  Ђделаиды было бы смешным, если бы  не  ее руки  (действительно
прекрасные и  необыкновенно  белые), которые своим царственным благородством
уравновешивали  все фальшивое и натЯнутое в ее облике. €менно  в тот момент,
когда  он  проверил пуговицы  на  рубашке и заколебалсЯ, Я поспешил сказать:
"ЊоЯ  супруга  во  втором  браке, доктор".  Ћблако  затмило  лицо  Ђделаиды,
изменило его  и  омрачило. Ћна не дрогнула, все так  же  протЯгивала  руку и
улыбалась, но уже без той церемонной чопорности, с какой глЯдела,  когда  мы
вошли в гостиную.
     Џриезжий  во-военному  щелкнул   каблуками,  коснулсЯ  виска  кончиками
пальцев и шагнул к ней.
     - Ћчень приЯтно, сударынЯ, - сказал он, но не назвал своего имени.
     ’олько увидев, как  неуклюже он встрЯхивает в пожатии руку Ђделаиды,  Я
заметил грубость и вульгарность его манер.
     Ћн сел на другом конце стола, среди нового хрусталЯ, среди канделЯбров,
и своей несуразностью бросалсЯ в глаза, как пЯтно супа на скатерти.
     Ђделаида разлила вино по бокалам. …е первоначальное волнение обратилось
в подавленную нервозность, которой она как бы хотела сказать: "Ќу ладно, все
будет как намечено, но объЯснение за тобой".  Љогда она разлила вино  и села
на свой  конец стола, а  Њеме приготовилась подавать, он откинулсЯ на стуле,
оперсЯ ладонЯми на скатерть и с улыбкой сказал:
     -  Џослушайте-ка, девушка, сварите-ка  немножко  травы  и принесите мне
вместо супа.
     Њеме не  тронулась  с места.  Ћна хихикнула, сдержалась и посмотрела на
Ђделаиду. Ђделаида, тоже улыбаЯсь, но Явно смущеннаЯ, спросила его:
     - Љакой травы, доктор?
     Ђ он своим тЯгучим голосом жвачного животного ответил:
     - Ћбыкновенной, сударынЯ. Љакую едЯт ослы.

        5

     …сть  миг, когда истекает времЯ  дневного сна. „аже тайнаЯ,  невидимаЯ,
кропотливаЯ  работа  насекомых замирает  точно  в  это  мгновение,  движение
природы останавливаетсЯ;  вселеннаЯ качаетсЯ на краю хаоса, а женщины, капаЯ
слюной,  с выдавленным на щеке следом  подушки, встают,  задыхаЯсь от жары и
злости, и  думают: "‚ Њакондо все еще среда". Џотом они  усаживаютсЯ в своем
углу,  свЯзывают  сон с действительностью  и дружно пускаютсЯ ткать шепоток,
будто шепоток - это  необъЯтнаЯ простынЯ, вытканнаЯ  сообща  всеми женщинами
Њакондо.
     …сли  бы внутреннее времЯ имело  тот же ритм, что и  внешнее, мы шли бы
сейчас за гробом по улице на солнцепеке.  ‚не нас было бы позднее - стоЯл бы
вечер. ‘тоЯл бы душный  сентЯбрьский лунный  вечер, и  женщины сидели бы  во
дворах,  разговариваЯ,  залитые зеленым светом,  а  на  улице,  под  солнцем
знойного сентЯбрЯ шли бы мы, трое отщепенцев. Ќикто не запретит  похороны. џ
надеЯлась,  что  алькальд   останетсЯ   непреклонен  в  своей  решимости  им
воспрепЯтствовать,  и мы сможем вернутьсЯ домой, ребенок - в школу, отец - к
своим шлепанцам,  к своему  тазу,  куда льетсЯ, стекаЯ  с головы, прохладнаЯ
вода, к своему кувшину с ледЯным лимонадом по левую руку. Ќо все изменилось.
Ћтец  и  на  этот  раз  был  достаточно  убедителен,   и  его  точка  зрениЯ
восторжествовала над  непоколебимой,  как  и  Я  сначала  думала, решимостью
алькальда.  ‚не  нас  закипает  селение,  ткущее  длинный,  однообразный   и
беспощадный шепоток,  простираетсЯ  чистаЯ улица,  на непорочно-чистой  пьши
которой ни  тени - последний порыв ветра  смел след последнего вола. ‘еление
вымерло, дома  заперты,  за  дверьми  слышитсЯ только глухое бурление  слов,
произносимых   в  злобе  сердца.   ‚  комнате   неподвижно   сидит  мальчик,
рассматриваЯ свои  ботинки;  он  скашивает  глаз на лампу,  на газеты, опЯть
смотрит на  ботинки  и  наконец во все глаза глЯдит на удавленника,  на  его
закушенный  Язык,  на  его  стеклЯнные  глаза  пса,  не  знающего  больше ни
жадности, ни вожделениЯ, -  мертвого  пса.  ђебенок глЯдит  на  удавленника,
думает  о  нем,   лежащем  под  досками,   делает  горестный   жест,  и  все
преображаетсЯ: поЯвлЯетсЯ табуретка у дверей парикмахерской, за ней столик с
зеркалом, пудрой и туалетной водой. ђука покрываетсЯ веснушками и вырастает,
перестает  быть  рукой  моего  сына,  превращаетсЯ  в большую искусную руку,
котораЯ спокойно, с размеренной неторопливостью начинает править бритву; ухо
слышит металлическое  жужжание закаленного лезвиЯ, а в голове  кружит мысль:
"‘егоднЯ придут раньше - ведь в Њакондо среда". € они приходЯт, откидываютсЯ
в тени на стульЯх, садЯтсЯ в прохладе крыльца, зловещие, хмурые, кладут ногу
на  ногу,  обхватывают  руками  колени,  откусывают  кончики  сигар, глЯдЯт,
говорЯт об одном и том же, видЯт перед  собой закрытое окно, безмолвный дом,
в  котором жила  сеньора ђебека.  ‚прочем,  и  она  кое-что забыла -  забыла
выключить вентилЯтор и  бродит по комнатам с окнами, забранными  проволокой,
нервнаЯ,  взвинченнаЯ,  перебирает хлам  своего  бесплодного  и мучительного
вдовства,  и осЯзание подтверждает  ей, что она не умерла еще  и доживает до
похорон. Ћна  открывает  и закрывает двери  комнат и ждет,  когда очнутсЯ от
послеобеденного сна дедовские часы и одарЯт ее угасающий слух тремЯ звучными
ударами.  €  все  это  -  пока  ребенок  опускает  руку и  садитсЯ  прЯмо  и
неподвижно,  в  промежуток времени, вдвое меньший, чем нужен  женщине, чтобы
сделать на машинке последний стежок и поднЯть  голову в  папильотках. Џрежде
чем ребенок сел задумчиво и прЯмо, женщина откатила машинку в  угол галереи,
а двое  мужчин, наблюдаЯ, как взад и вперед прошла по ремню  бритва,  успели
откусить  кончики  своих  сигар;  параличнаЯ Ђгеда  делает  последнее усилие
оживить мертвые колени; сеньора ђебека снова направлЯетсЯ к запертой двери и
думает: "‘реда  в Њакондо.  ‘амый  день схоронить дьЯвола". Ќо ребенок опЯть
шевелитсЯ, и  времЯ  еще  раз претерпевает изменение. Љогда что-то движетсЯ,
осознаешь течение времени. Ђ до этого  нет. „о  этого  коснаЯ вечность, пот,
липкаЯ  рубашка на теле, неумолимый  мертвец с  закушенным Языком. Џотому-то
длЯ удавленника времЯ и не  движетсЯ - если  ребенок шевелит рукой, он этого
не знает. € пока мертвый пребывает в неведении (ребенок еще шевелит  рукой),
Ђгеда начала новый круг на четках; сеньора ђебека, распростертаЯ  в складном
кресле, в замешательстве глЯдит на  стрелку часов, застывшую краЯ неизбежной
минуты,  а Ђгеда успела (хоть на часах сеньоры  ђебеки не минуло и  секунды)
передвинуть  бусину и подумать: "‚от что Я сделала бы, если бы смогла прийти
к  отцу Ђнхелю". ђука ребенка опускаетсЯ, бритва скользит по ремню, и кто-то
из мужчин  в  прохладе крыльца спрашивает: "Ђ  что, сейчас, верно,  половина
четвертого,  а?" ђука  останавливаетсЯ. —асы  замирают  на  берегу следующей
минуты; бритва  цепенеет в  пространстве,  замкнутом  ее  сталью; Ђгеда ждет
нового движениЯ руки, чтобы вскочить  на ноги и  вбежать, раскрыв объЯтиЯ, в
ризницу  с  криком:  "Џреподобный  отец,  преподобный  отец!"  Ћтец  Ђнхель,
обессиленный  неподвижностью ребенка, увидев  Ђгеду,  слизнет  с губ клейкий
вкус  фрикаделечного кошмара  и  скажет: "€стинное  чудо,  несомненное" - и,
снова опрокидываЯсь  в  истому  послеобеденного  сна, пускаЯ  слюну, жалобно
пробормочет в потном забытьи: "‚о  всЯком случае,  Ђгеда,  сейчас  не  времЯ
служить молебен душам чистилища". Ќо рука не успела пошевелитьсЯ - в комнату
входит отец,  и оба времени совмещаютсЯ, половинки слаживаютсЯ, скреплЯютсЯ,
часы  сеньоры  ђебеки  видЯт,  что  запутались  в медлительности  ребенка  и
нетерпении вдовы и, ошеломленно зевнув, нырЯют в чудесную  заводь мгновениЯ;
когда они выходЯт на берег, жидкое времЯ, точное и выправленное,  льет с них
ручьЯми, и, поклонившись с церемонным достоинством, они объЯвлЯют: "„ва часа
сорок  семь минут  ровно". Ђ  мой отец,  бессознательно  нарушивший  паралич
мгновениЯ,  говорит:  "’ы витаешь в  облаках, дочь".  џ спрашиваю:  "Љак  вы
думаете, случитсЯ что-нибудь?" ЏотеЯ  и улыбаЯсь,  он  отвечает: "“верен  по
крайней мере, что во многих домах подгорит рис и сбежит молоко".

     ѓроб закрыт,  но Я помню лицо покойника. Ћно отпечаталось в моей памЯти
с такой точностью, что, глЯдЯ на стену, Я  вижу его открытые глаза,  впалые,
серые, как влажнаЯ землЯ, щеки, прикушенный сбоку Язык. ќто вызывает  во мне
жгучее беспокойство. Ќаверное, штанина так и не перестанет резать мне ногу.
     „едушка  сел  рЯдом  с   мамой.  ‚ернувшись  из  соседней  комнаты,  он
пододвинул стул и теперь молча сидит рЯдом  с ней,  опершись  подбородком на
трость и вытЯнув перед собой хромую ногу. „едушка ждет. Љак и он, ждет мама.
€ндейцы на кровати уже не курЯт, сидЯт тихо, смирно, не глЯдЯт на фоб и тоже
ждут.
     …сли  бы  мне завЯзали глаза, взЯли  менЯ за  руку  и  заставили обойти
Њакондо двадцать раз, а потом привели в эту  комнату, Я сразу же узнал бы ее
по запаху. џ никогда не забуду запаха  свалки в этом помещении, запаха груды
чемоданов,  хотЯ  тут   всего-навсего  один  чемодан,  в  котором  могли  бы
спрЯтатьсЯ мы с Ђбраамом,  да еще хватило бы  места  длЯ  ’обиаса.  џ  узнаю
комнаты по запаху.
     ‚ прошлом году Ђда взЯла менЯ к себе на  колени. ‡акрыв глаза,  Я видел
ее сквозь ресницы. ‚идел смутно, будто это не женщина, а  только  одно лицо,
которое глЯдит на менЯ, качаетсЯ и блеет  по-овечьи.  џ совсем было  заснул,
как вдруг почувствовал запах.
     Ќет  в  доме запаха, который был бы мне  незнаком. Љогда  Я остаюсь  на
галерее  один,  Я закрываю глаза, вытЯгиваю руки и хожу с закрытыми глазами.
Џро  себЯ думаю: "‡апахнет  ромом с камфорой - будет комната