се разорЯли свои клумбы и несли цветы на могилу отдать
“прЯмцу последний долг.
     ќтот человек был единственным, кто не присутствовал на похоронах. € как
раз единственным, кто своей жизнью был обЯзан беспрекословному и непонЯтному
подчинению всего  Њакондо свЯщеннику.  Џотому что в  ночь, когда  на площадь
выставили четыре оплетенные бутыли с водкой  и Њакондо подверглось нашествию
вооруженных варваров, и было объЯто ужасом, и хоронило своих мертвых в общей
могиле,  кто-то  вспомнил,  что  на углу  живет  врач.  ’огда у  его  порога
поставили  носилки  и крикнули  (потому  что он  не  открыл  двери,  говорил
изнутри),  ему  крикнули:  "„октор,  помогите  этим  раненым,  другие  врачи
загружены", а  он ответил: "Ќесите их в другое место,  Я ничего не умею";  и
ему сказали:  "‚ы единственный оставшийсЯ врач, сотворите  милосердие"; а он
ответил  (но и тогда  не  открыл  дверь), стоЯ,  как  представлЯлось  толпе,
посреди комнаты, высоко держа лампу, освещавшую его твердые желтые глаза: "џ
перезабыл все, что  знал, несите  их  в  другое  место",  и так и осталсЯ за
наглухо закрытой  дверью (потому что дверь не открывалась больше никогда), а
перед  ней агонизировали  мужчины  и женщины  Њакондо. ‚ ту ночь толпа  была
способна на все. ‘обирались поджечь  дом  и спалить дотла  его единственного
обитателЯ. € тогда поЯвилсЯ “прЯмец. ѓоворЯт, это  было так,  словно  он все
времЯ присутствовал там невидимый и сторожил, чтобы не допустить уничтожениЯ
дома и человека. "Ќикто не дотронетсЯ  до этой двери", - говорЯт, сказал он.
€  больше, говорЯт, он ничего не сказал и раскинул руки крестом, а перед его
невыразительным  холодным лицом, похожим  на  коровий  череп, бушевало пламЯ
народной  Ярости.  € тогда порыв ослабел, отхлынул, но  был  еще  достаточно
силен, чтобы  они выкрикнули приговор, определивший  на  все  грЯдущие  века
пришествие этой среды.
     €дЯ  к кровати  сказать людЯм,  чтобы они открыли  дверь, Я  думаю: "Ћн
должен прийти с минуты на минуту". € еще думаю, что, если он не придет через
пЯть минут, мы вынесем  гроб без официального разрешениЯ, поставим покойника
на  улице  и, коли  так,  похороним  его  перед  самым  домом. "Љатауре",  -
обращаюсь Я к старшему из моих людей, но не успевает он  поднЯть голову, как
Я слышу в соседней комнате шаги алькальда.
     џ знаю,  что  он  направлЯетсЯ прЯмо ко  мне,  и  пытаюсь, опершись  на
трость, быстро повернутьсЯ на каблуках, но больнаЯ нога менЯ  подводит, и  Я
лечу вперед, не сомневаЯсь, что упаду и разобью лицо о край гроба, но тут же
натыкаюсь на его руку, крепко за нее хватаюсь и слышу его глупый миролюбивый
голос:  "Ќе беспокойтесь,  полковник, гарантирую вам, ничего не случитсЯ". џ
верю ему, но  знаю,  что он говорит это, чтобы подбодрить самого себЯ. "‚рЯд
ли что-то может случитьсЯ", - говорю Я, думаЯ  обратное, а он что-то толкует
о  кладбищенских сейбах и  вручает мне разрешение  на  похороны. џ складываю
его,  не читаЯ, всовываю  в жилетный  карман  и говорю: "’ак или иначе, чему
быть, того не миновать. Ѓудущее расписано, как в "Ђльманахе".
     Ђлькальд подходит  к индейцам и приказывает им  забить гроб  и  открыть
дверь. џ  глЯжу, как  они берут молоток и гвозди, которые навсегда скроют из
виду этого человека, этого бесприютного, безродного  скитальца.  ‚ последний
раз Я видел  его три года назад  у своей постели,  когда выздоравливал.  …го
голова, лицо были  измождены преждевременной  дрЯхлостью. Ћн только что спас
менЯ от  смерти. Љазалось,  та же сила,  что привела его сюда, подав весть о
моей болезни, поддерживала его у постели, когда Я выздоравливал. Ћн говорил:
"‚ам только  надо  разрабатывать  ногу.  ‚озможно,  вам  придетсЯ  ходить  с
палкой".
     „ва днЯ  спустЯ Я спросил его, какой мой долг перед  ним, и он ответил:
"‚ы ничего не должны мне, полковник.  Ќо если  хотите сделать  мне приЯтное,
присыпьте землей менЯ, когда Я окоченею. ‚от единственное, в чем Я нуждаюсь,
чтобы менЯ не сожрали стервЯтники".
     Џо самому обЯзательству, которым он свЯзал менЯ, по манере, с какой его
предложил,  по ритму  его шагов  на  плиточном полу  было заметно,  что этот
человек  начал умирать уже  давно,  хотЯ впереди было еще  целых  три  года,
прежде чем его затЯнувшаЯсЯ, несовершеннаЯ смерть осуществитсЯ вполне. € она
осуществилась  сегоднЯ. џ  даже думаю, что  в  веревке  не было  надобности,
хватило  бы  легкого дуновениЯ, чтобы загасить последнюю искру  жизни  в его
твердых  желтых  глазах.  џ предчувствовал все  это  с  той ночи,  когда  мы
разговаривали  с ним в  его комнате перед тем, как он ушел  жить с Њеме. ’ак
что, взЯв с менЯ обЯзательство, которое Я сегоднЯ исполню, он нисколько менЯ
не  удивил. џ  ответил  ему просто: "Џросить  об этом вам нет нужды, доктор.
‡наЯ менЯ, вы могли не сомневатьсЯ, что Я похоронил бы вас наперекор всем  и
всЯ, даже если бы и не был обЯзан вам жизнью".
     …го твердые желтые глаза впервые  смЯгчились, и  он улыбнулсЯ. "ќто все
верно, полковник, но не забудьте, что мертвый похоронить бы менЯ не смог.

        x x x

     ’еперь  ничто  уже  не  отвратит этого  позора.  Ђлькальд  вручил  отцу
разрешение на  похороны, и отец сказал: "’ак  или иначе,  чему быть, того не
миновать.  Ѓудущее расписано,  как  в  "Ђльманахе". Ћн  сказал это с  тем же
безразличием, с каким когда-то, верный чемоданам, где хранитсЯ одежда людей,
умерших  до моего рождениЯ, отдалсЯ  жребию Њакондо. ‘  тех пор все  шло под
уклон. „аже энергиЯ моей мачехи с ее властным железным характером обратилась
в  горькую  удрученность. Ћна  делаетсЯ  все  замкнутее и молчаливее, и  так
велико ее разочарование, что сегоднЯ она села у перил и сказала:  "Ќе встану
с этого места до ‘трашного суда".
     Њой отец  всегда добивалсЯ своего. ‚от и теперь он взЯлсЯ выполнЯть это
постыдное обЯзательство и  уверен, что все сойдет без серьезных последствий.
€ндейцы встают  и направлЯютсЯ  кто  открывать дверь, кто забивать гроб. Ћни
подходЯт, и Я поднимаюсь,  беру ребенка за  руку  и отодвигаю стул, чтобы не
быть на виду, когда дверь откроют.
     ђебенок  задумчив.  Љогда  Я  поднЯлась,  он  поглЯдел  мне  в  лицо  с
неизъЯснимым  выражением, немного ошеломленным, но теперь снова задумчив  и,
стоЯ рЯдом, глЯдит, как напрЯгаютсЯ, обливаЯсь потом, индейцы, выбиваЯ засов
из  колец.  „верь  с  длинным  пронзительным  воплем  заржавленного  металла
распахиваетсЯ  настежь, и Я снова вижу улицу  и  сверкание белой  обжигающей
пыли, котораЯ покрывает дома и придает селению жалкий вид поломанной мебели.
Љак будто бог объЯвил, что Њакондо больше не нужно, и бросил его в угол, где
валЯютсЯ города и села, переставшие приносить пользу вселенной.
     ђебенок,  которого в  первую  минуту,  видимо, ослепил  внезапный  свет
(когда дверь открылась, его рука дрогнула в  моей), вдруг поднимает голову и
внимательно прислушиваетсЯ. "’ы слышишь?" - спрашивает он менЯ. ’олько тут Я
различаю уханье отбивающего времЯ  сыча в одном из соседних  дворов.  "„а, -
отвечаю Я, - должно быть, уже три часа".  € почти сразу же раздаетсЯ  первый
удар молотка по гвоздю.
     ‘тараЯсь   не  слушать  этот  раздирающий  душу  звук,  от  которого  Я
покрываюсь  гусиной  кожей, пытаЯсь  утаить  от  ребенка  свое  смЯтение,  Я
отворачиваюсь  к окну и вижу поодаль,  на  той  стороне  улицы,  поникшие  и
пыльные  миндали, а  за ними, в глубине,  дом. ‘отрЯсенный невидимым  ветром
разрушениЯ, он  тоже накануне безмолвной и  окончательной гибели. ’аково все
Њакондо с  тех пор,  как его выжала  банановаЯ  компаниЯ. ‚  дома вторгаетсЯ
плющ, улочки  зарастают  кустарником, стены трескаютсЯ, и среди  бела днЯ ты
натыкаешьсЯ  в спальне  на  Ящерицу.  ‚се разваливаетсЯ  с тех пор,  как  мы
перестали разводить  розмарин  и  нард,  а невидимаЯ рука перебила  в  шкафу
рождественский фарфор и принЯлась откармливать моль  в одежде, которую никто
не носит.  …сли оседает дверь, ничьЯ заботливаЯ рука  ее не  чинит. “  моего
отца уже  не  та  энергиЯ, что была до  болезни, после  которой  он навсегда
осталсЯ хромым. ‘еньора ђебека у своего вечного вентилЯтора не занЯта ничем,
что могло  бы  отвратить  ее  от  страсти  ко  злу,  питаемой мучительным  и
бесплодным вдовством. Ђгеда разбита параличом и поражена  тЯжким религиозным
недугом,  а  у  отца  ЂнхелЯ,  кажетсЯ,  одно  удовольствие  - каждый  день,
объевшись  фрикадельками,  наслаждатьсЯ  после  обеда  тЯжестью  в  желудке.
Ќеизменными   от  прежних  времен   остались  только  песнЯ   близнецов   из
‘ан-•еронимо и  эта таинственнаЯ  нищенка,  котораЯ  вроде и  не  стареет  и
двадцать лет подрЯд приходит по вторникам за  веточкой медовки. ‹ишь свисток
запыленного желтого  поезда, которым никто не уезжает,  четыре  раза в  день
нарушает безмолвие. „а по ночам еще стук  электростанции, которую оставила в
Њакондо банановаЯ компаниЯ.
     џ  глЯжу в окно на дом  и думаю, что там неподвижно сидит на  стуле моЯ
мачеха и, быть может, думает, что, прежде чем мы вернемсЯ, налетит последний
ветер и сметет селение  с лица земли. ’огда  исчезнут все, кроме нас, потому
что мы вросли в  эту  почву  комнатой,  полной чемоданов,  где еще  хранитсЯ
домашнЯЯ утварь, и одежда  моих прапрадедов, и  москитные  сетки, укрывавшие
лошадей, когда  мои родители ехали в Њакондо, спасаЯсь от бедствий войны. Њы
свЯзаны с  этой землей памЯтью о  давно умерших,  чьи кости  не  сыщешь и на
глубине в  двадцать локтей. —емоданы стоЯт с конца войны, и они будут стоЯть
там и сегоднЯ, когда  мы вернемсЯ с похорон, если только не  налетит до того
последний ветер и не сметет Њакондо, его спальни с Ящерицами и его промокших
людей, раздавленных воспоминаниЯми.

     „едушка вдруг поднимаетсЯ, опираетсЯ на трость и вытЯгивает свою птичью
голову, на которой очки сидЯт прочно, будто они часть его лица. Њне кажетсЯ,
Я не смог бы носить  очки.  Ћт каждого движениЯ дужки выскакивали бы  у менЯ
из-за ушей.  „умаЯ об  этом,  Я постукиваю себЯ  по носу.  Њама, взглЯнув на
менЯ,  спрашивает: "—то, больно?" џ отвечаю, что  нет,  просто думаю, что не
смог  бы  носить очки.  Ћна  улыбаетсЯ,  глубоко  вздыхает и  говорит:  "’ы,
наверное, весь мокрый". ‚ самом деле, белье жжет  мою кожу,  толстый зеленый
вельвет,  застегнутый   доверху,  прилипает   к   потному   телу,  производЯ
убийственное  ощущение.  "„а",  -  говорю  Я.   Њама   наклонЯетсЯ  ко  мне,
развЯзывает бант и обмахивает мне шею со  словами: "Љогда вернемсЯ домой, ты
примешь ванну, и сразу станет легче". "Љатауре", - слышу Я...
     ‚ эту  минуту  через заднюю дверь снова входит человек  с  револьвером.
‚озникнув в дверном  проеме, он снимает шлЯпу и тихонько крадетсЯ, как будто
боитсЯ разбудить полковника.  Ћн сделал это, однако, чтобы напугать дедушку.
„едушка  от  его  толчка  спотыкаетсЯ,  делает  шаг  вперед и,  зашатавшись,
хватаетсЯ  за руку  человека, хотевшего  сбить его с ног.  Ћстальные бросили
курить  и сидЯт  на  кровати рЯдком,  как  грачи  на гребне  крыши.  ‡авидев
человека  с револьвером, грачи сдвигают головы и о чем-то шепчутсЯ.  Ћдин из
них поднимаетсЯ, идет к столу и берет коробку с гвоздЯми и молоток.
     „едушка  у  гроба  разговаривает  с  вошедшим.   —еловек  говорит:  "Ќе
беспокойтесь,  полковник,  гарантирую  вам,  ничего  не  случитсЯ".  „едушка
отвечает:  "‚рЯд  ли  что-то  может  случитьсЯ".  —еловек  говорит:  "Њожете
похоронить  его  с внешней стороны у левой стены кладбища, где самые высокие
сейбы". Ћн  подает дедушке бумагу  и добавлЯет: "“видите, что все прекрасным
образом обойдетсЯ". „едушка одной рукой опираетсЯ на трость, а  другой берет
бумагу и  кладет ее  в кармашек жилета, где у него лежат квадратные  золотые
часики с  цепочкой. ‡атем он  говорит: "’ак или  иначе, чему  быть, того  не
миновать. Ѓудущее расписано, как в "Ђльманахе".
     —еловек  говорит:  "‚  окнах  кое-где  торчат  люди,  но   это   чистое
любопытство. †енщины высовываютсЯ по  любому  поводу". Ќо  дедушка будто  не
слышит его и глЯдит через окно на улицу. ’огда человек  отходит к кровати и,
обмахиваЯсь  шлЯпой,   говорит  индейцам:   "Ќу,  можете   его  забивать.  €
откройте-ка дверь, надо впустить свежего воздуха".
     ‹юди  приходЯт  в движение.  Ћдин  склонЯетсЯ  над гробом с молотком  и
гвоздЯми,  другие  направлЯютсЯ к двери. Њама встает. Ћна потнаЯ и  бледнаЯ.
Ћтодвигает  стул, берет менЯ за руку и отводит в  сторону, пропускаЯ  людей,
идущих открывать дверь.
     ‘перва они пытаютсЯ  отодвинуть  засов, но он словно  врос в заржавелые
кольца  - и ни  с места, точно кто-то с силой привалилсЯ  к двери со стороны
улицы. ’огда один из них  налегает на дверь и  толкает ее; от  каждого удара
комната наполнЯетсЯ треском дерева, скрипом ржавых петель,  визгом сросшихсЯ
от времени  запоров, и  дверь  с  протЯжным  хрустом потревоженного дерева и
железа раскрываетсЯ, такаЯ огромнаЯ,  что  в нее пройдут два человека - один
на  плечах другого.  Џрежде чем  мы  успеваем сообразить,  что происходит, в
комнату  задом влетает свет, могучий и  ослепительный,  - он  лишилсЯ опоры,
котораЯ  поддерживала его двести  лет  с  силой  двухсот быков,  - и  падает
навзничь,  волоча  за  собой  в  беспорЯдочном  падении  тени  вещей.   ‹юди
обозначаютсЯ резко, как молниЯ в небе, шатаютсЯ, и мне  кажетсЯ, если бы они
не держались друг за друга, свет сбил бы их с ног.
     Љогда раскрываетсЯ  дверь,  где-то  ухает сыч. ’еперь  мне видна улица.
ЃелаЯ  горЯчаЯ  пыль. Ќесколько мужчин, привалЯсь  к  стене напротив, стоЯт,
скрестив руки, и глЯдЯт в нашу сторону.  ЋпЯть слышен  сыч,  и  Я  спрашиваю
маму:  "‘лышишь?"  Ћна  отвечает, что да,  должно  быть,  три часа.  Ќо  Ђда
говорила  мне, что  сычи ухают, когда  чуют запах  покойника. ’олько Я  хочу
сказать  это  маме, как  раздаетсЯ громкий  удар молотка по  шлЯпке  первого
гвоздЯ.  Њолоток  бьет,  бьет и вгонЯет  гвоздь целиком; отдыхает  секунду и
снова бьет. Ћн наносит  дереву  одну за  другой  шесть  ран, и потревоженные
доски жалобно ноют, а мама, отвернувшись, глЯдит через окно на улицу.
     Љогда прекращаетсЯ стук, слышно уханье нескольких сычей. „едушка подает
людЯм знак. Ћни наклонЯютсЯ и криво поднимают  гроб. —еловек со шлЯпой стоит
в углу и говорит дедушке:
     - ‚ы не беспокойтесь, полковник.
     „едушка  возбужденно  оборачиваетсЯ  к  нему,  его  шеЯ  раздуваетсЯ  и
краснеет, как у  бойцового петуха,  но он ничего  не говорит. ѓоворит тот, в
углу:
     - „умаю, что завтра никто в Њакондо об этом не вспомнит.
     ’ут Я чувствую в животе настоЯщую дрожь. ’еперь мне и в самом деле надо
на  двор,  думаю Я,  но вижу,  что поздно.  ‹юди  делают  последнее  усилие,
вытЯгивают из землЯного пола  вдавившиесЯ каблуки,  и гроб  плывет на свету,
точно это хоронЯт мертвый корабль.
     џ думаю: "‘ейчас сычи почуют запах. ‘ейчас они все заухают".

        Љ Ћ Ќ … –