  Ћн исполнил ее без музыки, как ему больше всего нравилось,
и голос его был все еще силен.  ”лорентино  Ђриса  растрогалсЯ,
однако  заметили это лишь по тому, как дрогнул его голос, когда
он благодарил. ‚се шло так, как им задумывалось  и  выполнЯлось
всю    жизнь,   и   уже   приближалось   к   вершине   во   имЯ
одной-единственной цели - во что бы то ни стало прийти живым  и
в  добром  здравии  к  тому  моменту,  когда надо будет принЯть
уготованную судьбой долю под сенью ”ермины „асы.
     Ћднако не только о ней вспомнил он  в  праздничный  вечер,
устроенный длЯ него ‹еоной Љассиани. Ћн вспомнил всех женщин: и
тех,  что  покоились  на  кладбище  и  вспоминали о нем розами,
цветшими на их могилах, и тех, что пока еще спали  на  подушках
рЯдом  с мужьЯми, чьи рога золотились под луной. Ђ поскольку не
было единственно необходимой, он желал быть сразу со всеми, как
случалось с ним в минуты страха.  Џотому  что  всегда,  даже  в
самые  трудные  времена  и в самые тЯжелые моменты, он сохранЯл
некую  свЯзь,  пусть  слабую,  с  бесчисленными  возлюбленными,
которые  были  у  него за все эти годы: прослеживал линию жизни
каждой.
     Ћн вспомнил в тот вечер ђосальбу, самую  давнюю  из  всех,
что   унесла   в  качестве  трофеЯ  его  девственность,  и  это
воспоминание саднило, как в первый день. ‘тоило закрыть  глаза,
и  он  снова видел ее: в муслиновом платье и в шлЯпе с длинными
шелковыми лентами, на палубе она покачивает клетку с  ребенком.
‘колько раз за долгие годы своей жизни он готов был отправитьсЯ
искать  ее,  не  знаЯ  куда, не знаЯ, как ее зовут и она ли та,
которую он ищет, но он верил, что найдет ее, где бы то ни было,
среди цветущих орхидей. Ћднако каждый раз  в  последнюю  минуту
что-то  возникало  или,  как назло, ему не хватало решимости, и
путешествие откладывалось в тот момент,  когда  уже  собирались
поднимать трап парохода: но так или иначе, причина всегда имела
какое-то отношение к ”ермине „асе.
     Ћн  вспомнил  вдову Ќасарет, единственную, с кем осквернил
материнский дом на Ћконной улице, хотЯ ввел ее туда  не  он,  а
’рансито  Ђриса.  …е  он  понимал  как  никакую другую, ибо она
единственнаЯ излучала такую нежность,  что  могла  бы  заменить
”ермину  „асу,  хотЯ  в постели была неуклюжа. Ћднако ее натура
бродЯчей кошки, еще более необузданнаЯ, чем ее  ласки,  обрекла
обоих  на  неверность.  €  тем  не  менее  они  продолжали быть
любовниками, хотЯ и с перерывами, на протЯжении почти  тридцати
лет,  исповедуЯ  девиз  мушкетеров: "Ќеверность, но не измена".
Љроме того, она была единственной, ради кого  ”лорентино  Ђриса
раскрыл   лицо:  когда  ему  сообщили,  что  она  умерла  и  ее
собираютсЯ хоронить за счет благотворительности,  он  похоронил
ее на собственные средства и один присутствовал на погребении.
     Ћн вспомнил и других вдов, которых любил. Џруденсию ‹итре,
самую  старинную  из  оставшихсЯ  в  живых,  известную всем как
„войнаЯ  вдова,  потому  что  она  овдовела  дважды,  €  другую
Џруденсию,   ласковую  вдову  ЂрельЯно,  котораЯ  отрывала  ему
пуговицы на белье, чтобы он задержалсЯ в ее доме, пока  она  их
снова  пришивала.  € •осефу, вдову ‘у-ньиги, сходившую с ума от
любви к нему и чуть было не отхватившую садовым секатором, пока
он спал, его егозунчика: ей  не  достанетсЯ,  но  и  другой  не
перепадет.
     ‚спомнил  Ђнхелес  Ђльфаро,  так  быстро  промелькнувшую и
самую любимую, котораЯ приехала на полгода в Њузыкальную  школу
обучать игре на смычковых инструментах и проводила с ним лунные
ночи на крыше-террасе своего дома в чем мать родила; она играла
на  виолончели  прекрасные  сюиты  и  так  сжимала  золотистыми
коленЯми виолончель, что та начинала петь  мужским  голосом.  ‚
первую  же  лунную  ночь  они Яростно накинулись друг на друга,
словно в первый раз познали любовь. Ќо Ђнхелес  Ђльфаро  уехала
из  города точно так же, как и приехала, увезЯ свое нежное лоно
и виолончель, с которой грешила, уехала на  океанском  пароходе
под  знаменем  забвениЯ, и единственное, что осталось от нее на
ночных лунных террасах, - прощальный взмах белого платка, точно
голубь на горизонте, одинокий и  печальный,  как  в  стихах  на
–веточных  играх.  ‘  нею  ”лорентино Ђриса понЯл то, чем давно
безотчетно страдал: оказываетсЯ, можно быть влюбленным сразу  в
нескольких  и  любить  их всех с одинаковой сердечной болью, не
предаваЯ ни одну.  Ћдинокий  в  толпе  на  пристани,  он  тогда
подумал  в  приступе  Ярости: "‚ сердце закоулков больше, чем в
доме свиданий". Ћн обливалсЯ горькими  слезами,  расставаЯсь  с
ней,  однако не успело судно скрытьсЯ за горизонтом, как памЯть
о ”ермине „асе снова целиком завладела его сердцем.
     ‚спомнилась ему и Ђндреа ‚арон,  перед  домом  которой  он
провел  всю  предыдущую  неделю,  но  оранжевый  свет в окне ее
ванной комнаты оповещал, что войти нельзЯ: кто-то его опередил.
Љто-то - мужчина или женщина, -  потому  что  Ђндреа  ‚арон  не
вникала  в детали, когда дело касалось любовного переполоха. €з
всех, значившихсЯ в его списке, она одна зарабатывала на  жизнь
своим  телом  и  работу эту делала по своему вкусу и без всЯких
сутенеров. ‚ хорошие свои годы она сделала легендарную  карьеру
тайной  куртизанки  и заслужила боевое имЯ - Њатерь ‚семдающаЯ.
Ћна сводила с ума губернаторов и адмиралов, на ее плече плакали
военные  и  литературные  вельможи,  и  те,  что  были  не  так
знамениты, как им казалось, но и знаменитые - тоже. Ђ президент
ђафаэль  ђейсе  всего за полчаса, проведенные у нее в спешке, в
один из двух случайных наездов в город, назначил ей  пенсионное
содержание, как ответственному чиновнику Њинистерства финансов,
где  она,  разумеетсЯ,  не служила ни днЯ. „ары наслаждениЯ она
раздавала  щедро,  насколько  хватало  тела,  и   хотЯ   о   ее
неприличном  поведении знали все, никто не мог выставить против
нее убедительных доказательств, потому  что  знатные  сообщники
ограждали  и  защищали  ее как собственную жизнь, ибо понимали,
что не она, а они  больше  пострадают  от  скандала.  ђади  нее
”лорентино  Ђриса  нарушил свой свЯщенный принцип не платить, а
она нарушила свой - не  ложитьсЯ  задаром  ни  с  кем,  даже  с
собственным  мужем.  Ћни  договорились  о символической плате -
песо за каждый раз, но она не брала у него денег, и он не давал
ей их в руки: он опускал их в поросенка-копилку,  пока  там  не
накапливалось  достаточно,  чтобы купить какую-нибудь заморскую
безделицу  у  Џисарских  ворот.  “  нее  было  убеждение,   что
чувственность необыкновенно обострЯетсЯ от клизм, к которым он,
страдавший   запорами,  прибегал,  и  она  решила  длЯ  остроты
наслаждениЯ ставить клизмы и себе; и они ставили себе клизмы  в
поисках острых любовных ощущений.
     Ћн  видел  удачу  в  том,  что  среди стольких отчаЯнных и
дерзких  встреч  единственной  каплей  горечи  была  встреча  с
ненормальной  ‘арой  Ќорьегой,  котораЯ  окончила  свои  дни  в
сумасшедшем  доме  "ЃожественнаЯ  пастушка",  декламируЯ  такие
разнузданно непристойные стихи, что ее следовало изолировать от
других  сумасшедших, дабы не сводить их с ума еще больше. Љогда
же на ”лорентино Ђрису возложили ответственность  за  Љарибское
речное  пароходство, у него не стало времени, да и достаточного
желаниЯ искать новые замены длЯ ”ермины „асы: он уже знал,  что
она незаменима. Џостепенно он ограничилсЯ старыми, устоЯвшимисЯ
свЯзЯми  и  спал со своими возлюбленными, пока те были в силах,
пока могли, пока были живы. ‚ воскресенье на ’роицу, когда умер
•увеналь   “рбино,   у    него    оставалась    только    одна,
одна-единственнаЯ,  которой едва исполнилось четырнадцать лет и
котораЯ, как никакаЯ другаЯ до нее, умела  сводить  его  с  ума
своей любовью.
     …е  звали  Ђмерика ‚икуньЯ. Ћна приехала два года назад из
приморского   городка   Џуэрто   Џадре,   семьЯ   доверила   ее
покровительству  ”лорентино  Ђрисы,  с которым они находились в
признанном  кровном  родстве.  Ћни  послали   ее   учитьсЯ   по
правительственной  стипендии  на  старшую школьную учительницу,
дав ей с собою  узел  с  постелью  и  обитый  жестью  сундучок,
казавшийсЯ кукольным, и в ту минуту, когда она сошла с парохода
в  белых  носочках  и  с золотистой косою, его пронзило ужасное
предчувствие,  что  они  вместе  проведут  не  одну  воскресную
сиесту.  Ћна  была совсем ребенком: щербинки на зубах и сбитые,
как у первоклашки, коленки, но он  сразу  же  разглЯдел,  какой
женщиной  она  скоро  станет,  и  воспитывал  ее длЯ себЯ целый
долгий год, водил по субботам в цирк, а  по  воскресеньЯм  -  в
парк  есть  мороженое,  ходил  с  ней  на  детские  праздники и
полностью  завоевал  ее  доверие,  ее  нежную  привЯзанность  и
ласково, как добрый дедушка, вел ее за руку на тайный убой. „лЯ
нее   все  случилось  сразу:  раскрылись  врата  на  небо.  Ћна
расцвела, купаЯсь в счастье,  поЯвилсЯ  стимул  длЯ  занЯтий  -
всегда  быть  первой,  чтобы  не  лишитьсЯ  разрешениЯ выйти из
интерната на субботу и воскресенье. Ђ он - словно вдруг нашел в
бухте старости потаенный чудесный причал.  Џосле  стольких  лет
многочисленных  и  расчетливых  любовей чистый и нетерпкий вкус
невинности обладал извращенно-обновлЯющим очарованием.
     Ћни подошли друг другу. Ћна  вела  себЯ  естественно,  как
должна  вести  себЯ  юнаЯ  девушка,  готоваЯ  открыть жизнь под
руководством  почтенного  человека,  которого  уже   ничем   не
удивишь, а он прекрасно осознавал, что оказалсЯ в роли, которой
страшилсЯ  в  жизни  больше всего: престарелый возлюбленный. Ћн
никогда не видел в ней ”ермины „асы, хотЯ сходство бросалось  в
глаза:   возраст,   школьнаЯ   форма,   коса,  легкаЯ  поступь,
горделивый и непредсказуемый нрав. Ѓолее того: саму мысль,  что
”ермина    „аса   может   быть   заменена,   -   мысль,   такую
соблазнительную длЯ человека, ожидающего любви, как  милостыни,
- вымело  начисто.  Ћна  нравилась  ему  за то, какой была, и в
конце концов он полюбил  ее  такою,  какой  она  была,  полюбил
жаркой   закатной  любовью.  ‘  ней  единственной  он  принимал
чудовищные  меры  предосторожности,  боЯсь,  как  бы   она   не
забеременела.  Џосле  первых же встреч длЯ обоих не было другой
мечты, кроме воскресных вечеров вдвоем.
     Џоскольку ему одному разрешалось забирать ее из интерната,
он приезжал   за    ней    на    шестицилиндровом    "ѓудзоне",
принадлежавшем  Љарибскому речному пароходству, и, случалось, в
дни, когда не было солнца,  они  открывали  верх  и  ездили  по
берегу,  он-в неизменной мрачной шлЯпе, она - хохочущаЯ, обеими
руками придерживаЯ на голове матросскую школьную шапочку, чтобы
не унесло ветром. Љто-то говорил ей, чтобы  она  не  бывала  со
своим  покровителем  дольше  необходимого, чтобы не ела ничего,
что он уже попробовал, и не приближалась  к  нему  так  близко,
чтобы  его  дыхание могло коснутьсЯ ее, ибо старость - заразна.
Ќо ей все было нипочем. Ћбоих, казалось, совершенно не трогало,
что о них подумают другие: все знают,  что  они  в  родстве,  а
полЯрнаЯ разница в возрасте ограждает от подозрений.
     ‚  воскресенье  на  ’роицу  в  четыре  часа  пополудни они
отдыхали после любви, когда услыхали звон колоколов. ”лорентино
Ђрисе пришлось взЯть себЯ в  руки  -  так  бешено  заколотилось
сердце.  Љогда  он  был  молодым,  ритуальный звон по покойнику
включалсЯ  в  стоимость  погребениЯ,  и  только  совсем  бедным
отказывалось  в  торжественном обрЯде. Ќо после нашей последней
войны, на перекрестье двух веков, режим  консерваторов  упрочил
прежние  колониальные порЯдки, и торжественные погребениЯ стали
так дороги, что лишь самые богатые могли их  оплачивать.  Љогда
умер  архиепископ  ќрколе  де  ‹уна, колокола по всей провинции
звонили без перерыва девЯть дней и ночей, и общественность была
так возмущена, что преемник исключил  из  церемонии  погребениЯ
ритуальный   звон,   оставив  его  только  длЯ  самых  именитых
покойников. Џоэтому, услыхав звон соборных колоколов  в  четыре
часа днЯ в воскресенье на ’роицу, ”лорентино Ђриса словно вдруг
увидел  призрак  давно ушедшей юности. Ћднако ему даже в голову
не пришло, что этот  колокольный  звон  означает  то,  чего  он
страстно  желал  столько  лет, с того самого воскресеньЯ, когда
увидел ”ермину „асу на шестом месЯце, выходЯщей из церкви после
главной службы.
     - —ерт возьми, - проговорил он в полутьме. - „олжно  быть,
очень крупнаЯ акула, коли по ней звонЯт соборные колокола.
     Ђмерика ‚икуньЯ, совершенно голаЯ, только что проснулась.
     - Ќаверное,  ’роица,  поэтому,  -  сказала она. ”лорентино
Ђриса не очень разбиралсЯ в церковных  делах  и  в  церковь  не
ходил  с  тех  времен, когда на хорах играл на скрипке вместе с
немцем, который помимо того обучил его и телеграфной науке и  о
дальнейшей  судьбе которого он толком ничего не знал. Ћднако он
точно знал, что на ’роицу колокола  так  не  звонЯт.  …му  было
известно,  что  в городе есть покойник. ќтим утром к нему домой
приходила делегациЯ из карибских беженцев сообщить,  что  нынче
на  рассвете  •еремиЯ  де  ‘ент-Ђмур был найден мертвым в своем
фотоателье. € хотЯ ”лорентино Ђриса не был его близким  другом,
со  многими  беженцами он приЯтельствовал, те всегда приглашали
его на свои встречи и праздники и, конечно же,  на  погребениЯ.
Ќо  он  был  уверен,  что  эти колокола звонЯт не по •еремии де
‘ент-Ђмуру, воинствующему безбожнику и  заЯдлому  анархисту,  к
тому же наложившему на себЯ руки.
     - Ќет,  -  сказал  он.-’ак  могут звонить по губернатору и
выше.
     Ђмерика  ‚икуньЯ,  чье  белое  тело  расцветил   тигровыми
полосами  пробивавшийсЯ  сквозь  жалюзи  свет, находилась в том
возрасте, когда о смерти не думают. Џосле обеда они любили друг
друга, а  потом  заснули  на  излете  сиесты,  обнаженные,  под
вентилЯтором,  вращавшим  лопастЯми,  но  не заглушавшим звуки,
похожие на шум града, -  то  разгуливали  ауры  по  раскаленной
цинковой  крыше.  ”лорентино Ђриса любил ее, как любил стольких
женщин, случившихсЯ за  его  долгую  жизнь,  но  к  этой  любви
примешивалось  особое щемЯщее чувство: он был уверен, что умрет
от старости, когда она только еще окончит высшую школу.
     Љомната походила на каюту -  фанерные  стены,  крашеные  и
перекрашенные,  как  на  пароходе,  - только здесь, несмотрЯ на
электрический вентилЯтор над постелью, было гораздо жарче,  чем
в  каюте  речного  парохода  в  четыре  часа  пополудни - из-за
отражавшей солнечные лучи  металлической  крыши.  ќто  была  не
обычнаЯ  спальнЯ,  а  каюта,  которую  ”лорентино  Ђриса  велел
построить на твердой земле, позади  контор  Љарибского  речного
пароходства,   и   единственным  ее  назначением  было  служить
надежным пристанищем длЯ его стариковских утех. ‚  обычные  дни
здесь   трудно  было  спать  из-за  криков  грузчиков,  грохота
портовых подъемных кранов и рева огромных пароходов у  причала.
Ќо длЯ юной девушки эта каюта была воскресным раем.
     Ќа  ’роицын день они собирались оставатьсЯ здесь до самого
возвращениЯ в интернат, за пЯть минут до Ђнхелуса, но  траурный
колокольный звон напомнил ”лорентино Ђрисе, что он обещал пойти
на погребение •еремии де ‘ент-Ђмура, и потому он стал одеватьсЯ
быстрее, чем обычно. Ћбычно он заплетал ей косу, которую сам же
и  расплетал  перед тем, как предатьсЯ любви, а потом ставил ее
на стол,  чтобы  завЯзать  ей  шнурки  на  школьных  башмачках,
которые  сама  она  завЯзывала плохо. Ћн помогал ей без всЯкого
дурного умысла, и она помогала ему помогать  ей,  принимаЯ  все
как  должное:  оба  с  самых  первых  встреч  утратили ощущение
возраста и относились друг к другу с таким же доверием, с каким
относЯтсЯ супруги, которые за долгую совместную  жизнь  открыли
друг  другу столько всЯкого, что у них не осталось почти ничего
сказать друг другу.
     Љонторы были темны и заперты по случаю праздничного днЯ, а
у опустевшего причала стоЯл всего один  пароход  с  погашенными
котлами. Џарило, видно, к дождю, первому в этом году, но воздух
был   прозрачен,  а  порт  по-воскресному  тих,  как  в  добрые
спокойные месЯцы. ‡десь мир  выглЯдел  более  жестоким,  чем  в
полутьме   каюты,   и  печальнее  звучали  неизвестно  по  кому
звонившие колокола. ”лорентино Ђриса с  девушкой  спустились  в
изъеденный  селитрой  двор, служивший при испанцах работорговым
портом, где еще сохранились от  былых  времен  гири,  клейма  и
другие  проржавевшие  железки.  Ђвтомобиль  ожидал  их в тени у
погребов, и  они  разбудили  заснувшего  шофера,  только  когда
уселись   в   машину.   Ћбъехав   сзади   погреба,  огороженные
проволочной сеткой,  какой  огораживают  курЯтники,  автомобиль
пересек   площадь,   где  располагалсЯ  старинный  рынок  бухты
‹ас-Ђнимас и где сейчас взрослые полуголые люди играли  в  мЯч,
и,  поднимаЯ  облака раскаленной пыли, выехал из речного порта.
”лорентино Ђриса был уверен, что траурные почести  воздавались,
конечно  же,  не  •еремии  де  ‘ент-Ђмуру,  однако  звонить  не
переставали, и он засомневалсЯ. Џритронувшись к  плечу  шофера,
он спросил, по ком звонЯт колокола.
     - „а  по  этому доктору, с бородкой, - сказал шофер. - Љак
его звать-то?
     ”лорентино Ђрисе не надо было долго думать, чтобы  понЯть,
о  ком  идет  речь. Ќо когда шофер рассказал, каким образом тот
умер,  блеснувшаЯ  мечта  растаЯла  -  такой   неправдоподобной
выглЯдела  историЯ. Ќичто не характеризует человека больше, чем
то, как он умирает, а рассказаннаЯ историЯ никак не вЯзалась  с
представлением,   сложившимсЯ   у   ”лорентино  Ђрисы  об  этом
человеке. Ћднако, как  бы  абсурдно  все  ни  выглЯдело,  самый
старый  и  самый  квалифицированный  врач  в  округе,  один  из
выдающихсЯ жителей, имеющий  множество  заслуг  перед  городом,
умер от перелома позвоночника восьмидесЯти одного года от роду,
упав с мангового дерева, когда пыталсЯ поймать попугаЯ.
     ‚се,  что  делал  ”лорентино  Ђриса  с  того  момента, как
”ермина „аса вышла замуж, диктовалось надеждой  именно  на  эту
весть.  Ќо  момент  настал, а его охватило не торжество победы,
которое он столько раз предвкушал в бессонные ночи, его охватил
ужас: с чудовищной Ясностью ему представилось, что не доктор, а
он мог умереть, и колокола звонили бы по нему. Ђмерика ‚икуньЯ,
котораЯ сидела рЯдом с ним в автомобиле, трЯсшемсЯ по  булыжной
мостовой,  испугалась  его  бледности  и  спросила,  что с ним.
”лорентино Ђриса взЯл ее руку своей ледЯною рукою.
     - Ђх, моЯ девочка, - вздохнул он, - мне  бы  потребовалось
еще пЯтьдесЯт лет, чтобы рассказать тебе об этом.
     Ћн  забыл  о  похоронах  •еремии  де  ‘ент-Ђмура.  Ћставив
девушку у дверей интерната и торопливо пообещав приехать за ней
в следующую субботу, он велел шоферу везти его к  дому  доктора
•увеналЯ “рбино. ‚се соседние улицы были запружены автомобилЯми
и  наемными  экипажами,  а перед домом стоЯла любопытнаЯ толпа.
ѓости доктора ‹асидеса Ћливельи, которые узнали о случившимсЯ в
разгар  весельЯ,  тоже   хлынули   сюда.   ‚   доме   было   не
протолкнутьсЯ,  но  ”лорентино Ђриса пробилсЯ сквозь сутолоку к
главной спальне и поверх голов тех,  кто  закрывал  подступы  к
дверЯм, увидел •увеналЯ “рбино на супружеском ложе таким, каким
хотел  увидеть  его  всегда,  с той минуты, как услыхал о нем в
первый раз, - запачканного гнусностью  смерти.  Џлотник  только
что   снЯл   мерку   длЯ   гроба.   Џодле,  все  еще  в  нарЯде
бабушки-новобрачной, надетом ради праздника, сидела  увЯдшаЯ  и
отрешеннаЯ ”ермина „аса.
     ”лорентино  Ђриса  представлЯл  этот  момент до мельчайших
деталей еще с далеких  дней  юности,  когда  он  посвЯтил  себЯ
целиком  этой  пугающей  любви.  ђади  нее  он  завоевал  имЯ и
состоЯние, не  слишком  задумываЯсь  над  средствами,  которыми
пользовалсЯ, ради нее заботилсЯ о своем здоровье и внешнем виде
с  ревностью,  представлЯющейсЯ мужчинам его времени не слишком
мужественной, и ждал этого днЯ, как никто на свете  не  мог  бы
ждать  ничего  и  никого:  ни  на миг не падаЯ духом. € то, что
смерть, в конце концов, выступила на  его  стороне,  вселило  в
него  отвагу,  необходимую  длЯ  того,  чтобы повторить ”ермине
„асе, в первую же ночь ее вдовства, клЯтву в вечной верности  и
любви.
     Ћн отдавал себе отчет, что поступил необдуманно и не учел,
в какой  момент  совершил этот поступок, но его подгонЯл страх,
что такаЯ возможность больше никогда не повторитсЯ. ‘колько раз
он желал этого  и  даже  воображал,  как  это  произойдет,  но,
конечно,  не  в  столь трагической обстановке, однако судьба не
слишком  расщедрилась.  Ћн  вышел  из  дома  скорби  с  горьким
чувством,  что  оставил  ее  точно в таком же смЯтении, в каком
пребывал и сам, но ничего не мог поделать, ибо чувствовал:  эта
страшнаЯ ночь им обоим написана на роду.
     ‘ледующие  две недели он не спал хорошо ни одной ночи. € в
отчаЯнии думал: как там ”ермина „аса без него, о чем  думает  и
что  собираетсЯ  делать в оставшиесЯ ей годы жизни с тем грузом
ужаса, с которым он оставил ее один на один. “ него приключилсЯ
страшный запор, живот раздулсЯ, как  барабан,  и  ему  пришлось
прибегать  к  средствам  не  столь  приЯтным,  как  клизма. ‚се
старческие недуги, которые он переносил лучше своих  однолеток,
поскольку страдал ими с юности, вдруг разом навалились на него.
‚  среду,  поЯвившись в конторе после недельного отсутствиЯ, он
напугал ‹еону Љассиани своей бледностью и вЯлостью. Ћн стал  ее
успокаивать,  мол,  опЯть  эта  бессонница,  но тут же прикусил
Язык, чтобы правда не хлынула вместе с болью  из  искромсанного
ранами   сердца.   ‹ивень  хлестал  без  передышки,  солнце  не
проглЯдывало, и это мешало успокоитьсЯ и подумать.  Џрошла  еще
одна  призрачнаЯ  неделЯ,  а  он  все  никак  не  мог ни на чем
сосредоточитьсЯ, плохо ел и спал  еще  хуже,  стараЯсь  уловить
зашифрованные знаки, которые указали бы ему путь к спасению. Ќо
в пЯтницу на него вдруг снизошел кроткий покой, и он истолковал
его  как  знак  - ничего больше не случитсЯ, и все, все, что он
делал в жизни, - бессмысленно, дальше идти некуда, это - конец.
Ћднако в понедельник, возвратившись домой, на Ћконную улицу, он
наткнулсЯ на письмо, которое плавало в лужице,  застоЯвшейсЯ  в
прихожей,  и  тотчас  же  узнал  на  конверте  властный почерк,
которого никакие превратности  жизни  не  смогли  изменить,  и,
показалось,  даже  уловил  ночной  запах  увЯдших гардений, ибо
сердце сказало ему все сразу, с первого же  пронзенного  ужасом
мига:  то  было  письмо,  которого он, не знаЯ ни минуты покоЯ,
ожидал более полувека.
     ”ермина „аса представить себе не  могла,  что  то  письмо,
продиктованное  слепой  Яростью, ”лорентино Ђриса истолкует как
любовное. Ћна вложила в него всю злость и Ярость, на какие была
способна, употребила самые жестокие слова, самые  ранЯщие  и  к
тому  же  несправедливые  оскорблениЯ,  которые  тем  не  менее
казались ей слишком мЯгкими в сравнении  с  обидой,  нанесенной
ей. ќто был заключительный акт до боли жестокого двухнедельного
самоистЯзаниЯ,  через которое она пыталась прийти к согласию со
своим новым положением. Ћна желала  снова  стать  самой  собой,
восстановить  все  то,  чем  ей пришлось поступитьсЯ за полвека
прислуживаниЯ, которое, несомненно, было счастливым, но  теперь
супруг  был  мертв,  а  от  нее самой не осталось и следа былой
личности. Ћна была призраком в чужом  доме,  который  с  каждым
днем  становилсЯ  все  более огромным и пустынным и по которому
она слонЯлась из угла в угол, с тоскою спрашиваЯ себЯ:  кто  из
них более мертв - он, покойный, или она, оставшаЯсЯ в живых.
     Ћна никак не могла уйти от затаенного злого чувства к мужу
за то, что он бросил ее одну в темной морской пучине. ‹юбаЯ его
вещь,  на  какую  бы  она  ни  взглЯнула, вызывала у нее слезы:
пижама  под  подушкой,  шлепанцы,  которыми,  как  ей  казалось
раньше,  могут пользоватьсЯ только больные; вспоминалсЯ он сам,
раздевающийсЯ и отражающийсЯ в глубине зеркала, у которого  она
расчесывала  волосы  перед  сном,  и  запах  его кожи, которому
суждено было оставатьсЯ на ней еще долго после его смерти. ’о и
дело она вдруг останавливалась и хлопала себЯ ладонью  по  лбу,
потому что вспоминала, что забыла ему что-то сказать. ЏостоЯнно
ей  приходили  в  голову всЯкие повседневные заботы, которые он
один мог разрешить. Љак-то давно он сказал ей вещь, которую она
не в состоЯнии  была  представить:  ампутированные  части  тела
могут  болеть,  можно  ощущать  щекотку  или  судорогу  в ноге,
которой уже нет. ’очно так и она почувствовала себЯ без него  -
ощущала его там, где его уже не было.
     ‚  первое  утро  своего  вдовства  она, проснувшись, но не
открываЯ глаз, повернулась в  постели,  укладываЯсь  поудобнее,
чтобы спать дальше, и именно в этот миг он умер длЯ нее. Џотому
что  в  этот  миг  она осознала, что первый раз ночью он не был
дома. ‡атем, за столом, ей стало не по себе -  не  потому,  что
она  почувствовала  себЯ одинокой, какой на самом деле была, но
потому, что показалось, будто она ест с тем, кого  уже  нет  на
свете.  ‚  следующий раз она села за стол, лишь когда из Ќового
Ћрлеана приехала ее дочь ЋфелиЯ с мужем и  тремЯ  дочерьми,  но
сели  они  не  за  обеденный  стол,  как  бывало,  а за другой,
поменьше, который она велела поставить в коридоре.  Ђ  до  того
она  ни  разу  не поела нормально и вовремЯ. Џросто заходила на
кухню, когда хотелось есть, лезла вилкой в кастрюлю и ела  того
и  сего  понемножку,  не  кладЯ  на  тарелку, ела стоЯ, прЯмо у
плиты, и разговариваЯ со служанками, потому что только  с  ними
ей  всегда  было  хорошо и с ними она лучше всех находила общий
Язык. € все-таки, как она ни старалась, ей никак  не  удавалось
уйти  от  покойного  мужа:  куда  бы  она  ни  шла,  где  бы ни
находилась, что бы  ни  делала,  она  постоЯнно  натыкалась  на
что-то,  что  напоминало  о  нем.  „а,  конечно,  эта боль была
справедливой и  благородной,  но  упиватьсЯ  ею  она  вовсе  не
собиралась.  Ђ  потому  пришла  к жестокому решению: изгнать из
дома все, что напоминало ей о покойном муже, -  ничего  другого
не  пришло  ей в голову, - чтобы можно было продолжать жить без
него.
     Ќачалась процедура изгнаниЯ. ‘ын согласилсЯ увезти  книги,
чтобы  она поставила в библиотеке швейный столик, которым после
замужества не пользовалась. „очь увезла  кое-что  из  мебели  и
множество разных предметов, которые, на ее взглЯд, годились длЯ
аукционов   антиквариата   в   Ќовом   Ћрлеане.   ”ермина  „аса
почувствовала облегчение, хотЯ и не испытала  никакой  радости,
узнав,   что  вещи,  специально  купленные  длЯ  нее  во  времЯ
свадебного путешествиЯ, стали уже реликвиЯми длЯ антикваров. Ќа
глазах у онемевшей от изумлениЯ прислуги, соседей и  навещавших
ее  близких  подруг  она  велела  запалить костер на пустыре за
домом и сожгла все, что напоминало ей о муже: всю самую дорогую
и элегантную одежду, какую только видели в  городе  с  прошлого
столетиЯ, самые изысканные штиблеты, шлЯпы, которые были похожи
на  него больше, чем его портреты, кресло-качалку, в которой он
проводил сиесты и из  которой  последний  раз  поднЯлсЯ,  чтобы
умереть,  и другие бесчисленные предметы, настолько свЯзанные с
его жизнью, что стали частью личности  доктора.  Ћна  проделала
все  это,  ни мгновениЯ не колеблЯсь, в полной уверенности, что
муж одобрил бы ее, и не только по соображениЯм гигиены.  Џотому
что  он  не  раз  выражал  ей  свою  волю - он хотел, чтобы его
сожгли, а не запирали в темноту, в глухом, без щелей,  кедровом
Ящике.  …го  религиЯ,  разумеетсЯ,  такого  не  позволЯла, и он
отважилсЯ  прозондировать,   что   думает   по   этому   поводу
архиепископ  -  а  вдруг? - но тот ответил решительным отказом.
ЏустаЯ надежда, потому что церковь  не  допускала  крематорских
печей  на наших кладбищах даже длЯ тех, кто исповедовал другую,
не католическую религию, да, по правде сказать,  никому,  кроме
самого •увеналЯ “рбино, и не пришло бы в голову построить такую
печь.  ”ермина  „аса  всегда  помнила, какой ужас испытывал муж
перед кедровым Ящиком, и даже в смЯтении первых часов не забыла
приказать плотнику оставить в гробе узкую утешительную щель.
     € все равно жертвенный костер  оказалсЯ  напрасным.  Ћчень
скоро  ”ермина „аса понЯла, что воспоминаниЯ о покойном муже не
поддались огню, как не поддавались и времени.  •уже  того:  она
сожгла  всю  его одежду, но ее продолжало терзать не только то,
что она  в  нем  любила,  но  еще  больше  то,  что  ее  в  нем
раздражало:   шум,   с   которым   он  вставал  по  утрам.  ќти
воспоминаниЯ помогли ей выбратьсЯ из непроходимой чащи  траура.
Џрежде  всего  она твердо решила продолжать жить и помнить мужа
так, словно он не умирал. Ћна знала, что, конечно,  просыпатьсЯ
по  утрам  ей по-прежнему будет трудно, однако с каждым утром -
все менее.
     € в самом деле, к концу третьей  недели  поЯвились  первые
проблески  света. Ћднако чем светлее становилось, тем Яснее она
понимала, что сквозь всю жизнь рЯдом с нею шел  некий  призрак,
ни  на  минуту  не  оставлЯЯ  ее  в  покое. ’о не был жалостный
призрак, карауливший ее в маленьком парке …вангелий, который  к
старости   она  стала  вспоминать  даже  с  нежностью,  то  был
ненавистный призрак в палаческом сюртуке и со шлЯпой,  прижатой
к  груди,  чье  дурацкое  упорство так возмутило ее, что она не
могла не  думать  о  нем.  ‚сю  жизнь,  с  той  минуты,  как  в
восемнадцатилетнем  возрасте  отвергла  его, она была убеждена,
что заронила в его душу зерно  ненависти,  со  временем  только
возраставшей.   Ћб   этой   ненависти   она  помнила  всегда  и
чувствовала ее всегда, когда призрак  оказывалсЯ  близко,  один
его вид приводил ее в смЯтение и так пугал, что ей не удавалось
вести  себЯ  естественно.  ‚  ночь,  когда он снова сказал ей о
своей любви, в доме, где еще пахло траурными  цветами,  она  не
могла  воспринЯть  его  дерзкую выходку иначе, как первый шаг к
неведомой мести.
     Ћн не шел у нее из головы,  и  это  лишь  разжигало  гнев.
Љогда на следующий после похорон день она проснулась с мыслью о
нем,  то  все-таки  силою воли сумела прогнать ее из памЯти. Ќо
гнев все равно возвращалсЯ,  и  очень  скоро  она  понЯла,  что
желание  забыть  его  превратилось  в  самый сильный стимул длЯ
памЯти. € тогда она, сраженнаЯ ностальгической тоскою, в первый
раз  решилась  вызвать  в   памЯти   призрачные   времена   той
несбывшейсЯ  любви.  Ћна  старалась  как можно точнее вспомнить
тогдашний  парк,  поломанные  миндалевые  деревьЯ,  скамью,  на
которой  он,  ее  любивший, сидел, ибо все это давным-давно уже
было не таким, как прежде. €зменилось все, времЯ унесло деревьЯ
и ковер из желтых листьев, что расстилалсЯ под ними,  а  вместо
статуи  обезглавленного  героЯ  поставили  другую,  в  парадном
мундире, без имени, без даты и без  всЯкого  на  то  основаниЯ,
поставили   на   внушительном   пьедестале,   внутри   которого
размещалсЯ электрический пульт управлениЯ всего района. …е дом,
в конце концов проданный много  лет  назад,  оказалсЯ  в  руках
местного правительства и разваливалсЯ на куски. …й нелегко было
вспомнить  ”лорентино  Ђрису  таким,  каким  он был в ту давнюю
пору, и уж совсем не укладывалось в голове, что грустный юноша,
некогда беспомощно  сидевший  под  дождем,  и  есть  тот  самый
траченый  молью  настырный  старик, который предстал перед нею,
невзираЯ на то, что у нее случилось, без малейшего  почтениЯ  к
ее скорби, и прожег ей душу кровавой обидой, от которой у нее и
до сих пор перехватывало дыхание.
     „воюроднаЯ  сестра  €льдебранда ‘анчес приезжала к ”ермине
„асе вскоре после ее возвращениЯ из имениЯ ”лорес-де-ЊариЯ, где
она приходила в себЯ от злополучной истории с сеньоритой  ‹инч.
€  теперь  она приехала - стараЯ, располневшаЯ, вместе со своим
старшим  сыном,  полковником,  как  и  его  отец,  которого  он
стыдилсЯ за то, что тот участвовал в позорном расстреле рабочих
на   банановых   плантациЯх  в  ‘ан-•уан-де-ла-‘ьенаге.  ‘естры
виделись много раз и каждый раз с грустью вспоминали  ту  пору,
когда  они  познакомились.  ‚ последний приезд €льдебранда была
как никогда грустна, старость  угнетала  ее.  —тобы  погрустить
всласть, она захватила с собой их портрет, где они, в старинном
нарЯде  благородных дам, были снЯты фотографом-бельгийцем в тот
день, когда •увеналь “рбино милостиво добил своевольную ”ермину
„асу. “ ”ермины „асы эта фотографиЯ  где-то  затерЯлась,  а  на
той,  что привезла €льдебранда, почти ничего уже не было видно,
но они  узнали  себЯ  сквозь  туман  разочарований:  молодые  и
красивые, какими никогда уже больше не будут.
     €льдебранда  не  могла  не  говорить  о  ”лорентино Ђрисе,
потому что  всегда  отождествлЯла  его  судьбу  со  своею.  Ћна
вспоминала день, когда он прислал первую телеграмму, и не могла
изгнать  из  сердца  его  образ: печальнаЯ птица, обреченнаЯ на
забвение. ”ермина „аса видела его много раз, но, разумеетсЯ, не
разговаривала с ним, ей не верилось, что он и  есть  ее  перваЯ
любовь.  ‚ремЯ  от  времени она узнавала о нем что-то, как рано
или поздно узнавала обо всех, кто хоть что-то значил в  городе.
ђассказывали,  что  он  не  женат, поскольку привержен странным
привычкам, но этому она не придала  значениЯ,  отчасти  потому,
что  вообще  не  обращала вниманиЯ на сплетни, но еще и потому,
что  подобные  вещи  постоЯнно  говорили  о  многих  совершенно
безупречных  мужчинах.  Ћднако  ей  казалось  странным,  что он
продолжает носить мистическое одеЯние, пользоватьсЯ диковинными
лосьонами и сохранЯть загадочный облик  даже  после  того,  как
двери  в  жизнь  открылись длЯ него таким эффектным и достойным
образом. ‚ голове не укладывалось, что  он  и  есть  тот  самый
”лорентино Ђриса, и она удивлЯлась, когда €льдебранда вздыхала:
"ЃеднЯга,  как  он,  должно  быть,  настрадалсЯ!"  €бо сама она
глЯдела на него без боли уже  очень  давно:  как  на  стершуюсЯ
тень.
     Ћднако в тот вечер, когда она встретила его в кино, вскоре
после   возвращениЯ   из   ”лорес-де-Ња-риЯ,   что-то  странное
произошло в ее сердце. …е не удивило, что он был с женщиной,  к
тому же негритЯнкой. Ђ удивило то, как он сохранилсЯ, как легко
и свободно держалсЯ, но ей не пришло в голову, что, может быть,
это  она переменилась после оглушительного вторжениЯ в ее жизнь
сеньориты ‹инч. ‘ той минуты, на протЯжении более двадцати лет,
она смотрела на него уже иными, сочувственными глазами. …й было
понЯтно, что он пришел в дом во времЯ бдениЯ  над  покойным,  и
она истолковала его приход так: он больше не держит на нее зла,
все  прощено  и  забыто. € совершенно неожиданным оказалось длЯ
нее драматическое признание в любви,  которой,  по  ее  мнению,
никогда  не было, и к тому же сделанное в таком возрасте, когда
и ”лорентино Ђрисе и ей уже нечего было ждать от жизни.
     ‘мертельный гнев, охвативший ее в первую минуту, не утих и
после ритуального  сожжениЯ,  он  разгоралсЯ  тем  больше,  чем
труднее  ей  было  собою  владеть.  €  самое  страшное: те зоны
памЯти, в  которых  ей  удалось  в  конце  концов  умиротворить
воспоминаниЯ    о   покойном   супруге,   постепенно   начинали
заполнЯтьсЯ  цветущими  лугами,  на  которых  были   захоронены
воспоминаниЯ  о  ”лорентино  Ђрисе.  Ћна стала думать о нем без
любви, и чем больше думала, тем больше злилась,  а  чем  больше
злилась,  тем  больше  думала,  словом,  это стало невыносимо и
выходило за пределы всЯкого разумениЯ.  €  тогда  она  села  за
письменный  стол  покойного  мужа  и  написала ”лорентино Ђрисе
письмо, три неразумные страницы, полные оскорбительного  вызова
и   обид,   а  написав,  почувствовала  облегчение:  совершенно
намеренно она совершила самый недостойный за  всю  свою  долгую
жизнь поступок.
     €  ”лорентино  Ђриса  все три недели находилсЯ в агонии. ‚
тот вечер, когда он снова сказал о своей любви ”ермине „асе, он
долго бродил по  улицам,  растерзанным  бушевавшим  целый  день
ливнем,  и  спрашивал себЯ, что делать со шкурою льва, которого
он только что убил, после того как более полувека держал осаду.
ѓород  переживал  чрезвычайную  ситуацию,  на  него   обрушилсЯ
настоЯщий  водЯной  шквал.  ‚  некоторых  домах  полуголые люди
пытались спасти от потопа что поможет Ѓог, и  ”лорентино  Ђрисе
казалось,  что это всеобщее бедствие имеет какое-то отношение к
его, личному. Ћднако воздух был тих, и все звезды над карибской
землею спокойно светили на своих  местах.  Ќеожиданно  в  тихом
рокоте  шумов  ”лорентино Ђриса различил мужской голос; сколько
раз в давние времена они с ‹еоной Љассиани слушали эту песню  в
этот  же  час  и на том же углу: "‚ горючих слезах Я вернулсЯ с
моста". Ќо теперь она звучала только длЯ него и напомнила ему о
смерти.
     Љак никогда не хватало ему ’рансито Ђрисы, ее мудрых слов,
ее головы в шутовском бумажном венке королевы. ’ак было всегда:
на краю пропасти он искал поддержки  и  защиты  у  женщины.  Ћн
прошел   мимо  школы-интерната  и  увидел,  что  в  окнах,  где
находилась спальнЯ Ђмерики ‚икуньи, горел  свет.  …му  пришлось
сделать   над   собой   огромное  усилие,  чтобы  не  совершить
стариковского безумиЯ: забрать ее в два часа  ночи,  теплую  со
сна, прЯмо из колыбельки, еще пахнувшую пеленками.
     Ќа   другом   конце  города  одинокаЯ  и  свободнаЯ  ‹еона
Љассиани, без сомнениЯ, готова была и в два часа ночи, и в три,
в любое времЯ и  при  любых  обстоЯтельствах  одарить  его  тем
сочувствием, которого ему так не хватало. Ќе впервые постучалсЯ
бы  он  у ее двери в пустынные часы бессонницы, но понимал, что
она слишком умна и оба они слишком любЯт „руг друга, чтобы  ему
плакать,  уткнувшись  ей  в  колени,  и  не  открывать причины.
Џобродив по пустому городу и подумав хорошенько, он решил,  что
лучше  всего  ему будет с Џруденсией ‹итре, „войной ‚довой. Ћна
была на десЯть лет моложе его. Ћни познакомились еще в  прошлом
веке и перестали встречатьсЯ только потому, что ей не хотелось,
чтобы он видел, какой она стала: полуслепаЯ и стараЯ. Џодумав о
ней,  ”лорентино  Ђриса  сразу  же свернул на Ћконную улицу, по
дороге на рынке купил  две  бутылки  опорту,  банку  пикулей  и
отправилсЯ  к  ней, не знаЯ даже, живет ли она все там же, дома
ли она и вообще жива ли.
     ЏруденсиЯ ‹итре не забыла условного знака - как он скребсЯ
в дверь, когда они считали себЯ еще молодыми, хотЯ уже не  были
ими,  и  отперла  дверь,  не спрашиваЯ, кто это. Ќа улице почти
стемнело, и он в своем черном суконном костюме, в жесткой шлЯпе
и с зонтиком, повисшем на руке, точно летучаЯ мышь,  был  почти
неразличим,  а  она,  с ее зрением, могла разглЯдеть его только
при Ясном свете днЯ, однако же сразу его узнала по блеснувшей в
свете фонарЯ  металлической  оправе  очков.  Ћн  был  похож  на
убийцу, еще не смывшего кровь с рук. - Џриюти бедного сироту, -
сказал  он.  ’олько  и  сумел  сказать  -  просто чтобы сказать
что-то. …го поразило, как она постарела за то времЯ, что они не
виделись, и он понимал, что и она думает о нем то же самое.  Ќо
он  утешилсЯ,  решив,  что  немного  спустЯ они, оправившись от
первого удара, перестанут замечать, как их потрепала  жизнь,  и
снова   увидЯт   друг   друга   молодыми,  какими  были,  когда
познакомились - сорок лет назад. - ’ы как с похорон, -  сказала
она.  ’ак  оно  и  было.  €  она тоже, как почти весь город, не
отходила от окна с одиннадцати утра, глЯдЯ на самую многолюдную
и пышную похоронную процессию, какую  видели  после  погребениЯ
архиепископа  де  ‹уны.  Џотом  в  сиесту ее разбудили пушечные
залпы, от которых содрогнулась землЯ,  нестройный  гул  военных
оркестров,  разнобой  погребального  пениЯ,  перекрывавший звон
колоколов на всех церквЯх, со вчерашнего днЯ не  умолкавших  ни
на  минуту.  ‘  балкона  она  видела  военных в парадной форме,
верхом на лошадЯх, представителей церковных общин,  школьников,
длинные  черные  лимузины  с  невидимыми людЯм властЯми внутри,
катафалк, запрЯженный лошадьми в шлемах с плюмажем и в расшитых
золотом попонах, покрытый национальным флагом  желтый  гроб  на
лафете  какой-то исторической пушки и, наконец, - строй дрЯхлых
победителей с непокрытыми  головами,  которые  продолжали  жить
только  ради  того, чтобы носить венки за гробом. Ќе успели они
прошествовать  перед  балконом  Џруденсии  ‹итре,  сразу  после
полуднЯ,  как  хлынул ливень, и траурный кортеж в мгновение ока
рассеЯлсЯ.
     - Ђ как по-дурацки умер, - сказала она. - ‘мерть не бывает
смешной, - сказал он и добавил с грустью: - ’ем более  в  нашем
возрасте.
     Ћни  сидели  на  террасе, выходЯщей на море, и смотрели на
луну с нимбом  в  полнеба,  на  разноцветные  огоньки  судов  у
горизонта,  наслаждаЯсь  теплым,  душистым после бури ветерком.
Џили опорту и ели пикули с горским хлебом, который ЏруденсиЯ  в
кухне  нарезала  ломтЯми  от  ковриги. Ћни прожили вместе много
ночей, подобных этой, после того как она в  тридцать  пЯть  лет
осталась  бездетной  вдовой.  ”лорентино Ђриса встретил ее в ту
пору, когда она принимала любого мужчину, который желал быть  с
нею  хотЯ  бы  несколько  часов,  и  между  ними возникла свЯзь
гораздо более продолжительнаЯ  и  прочнаЯ,  чем  представлЯлось
возможным.
     •отЯ  она ни разу даже не намекнула на это, однако продала
бы душу дьЯволу, лишь бы выйти замуж за ”лорентино  Ђрису.  Ћна
знала, как непросто жить под властью педантичного и въедливого,
преждевременно    состарившегосЯ    мужчины,    следовать   его
маниакальной   приверженности   порЯдку,    его    мучительному
стремлению просить все, ничего не даваЯ взамен,