иатива" в  делах мысли была  непозволительна  и
пресекалась немедлЯ.  Ќачиналась эра  инициативы "деловых людей".  Џушкин  и
—аадаев  сидели  в долгах  и без денег.  ‘лужба стала  одной из форм покупки
правительством  людей.  ‹юди  поступали  теперь  в услужение  правительству.
Џушкина,  узнавшего  о  своем производстве  в  камер-юнкеры,  обливали  дома
холодной водой из ведер: в Ярости он порою не помнил себЯ. Ѓывший "декабрист
без декабрЯ" кнЯзь ‚Яземский  расплевалсЯ  со  своими  "светлыми  идеЯми"  и
заделалсЯ камергером. € чудаковатый, непрактичный —аадаев  заметил как-то  в
письме  к  нему:  "Ќеужто  надо непременно делать  дела, чтобы  делать дело?
Љонечно, можно делать  и то и другое; но из этого не следует, чтобы мысль, и
не выразившаЯсЯ  еще  в жизни,  не могла быть вещь  очень дельнаЯ.  Ќастанет
времЯ,  она ЯвитсЯ и там. ђазве  люди живут в  одних только департаментах да
канцелЯриЯх? ‚ы скажете, что мысли наши не только не проЯвлЯютсЯ в жизни, но
и не высказываютсЯ на бумаге. —то  ж  делать? ‡нать, грамотка нам не далась.
Ќо  зато  если  б  послушали  наши  толки!  Ќет   такого  современного   или
несовременного вопроса, которого бы  мы не решили, и  все  это в честь  и во
славу свЯтой ђуси. Џоверьте, в наших толках очень много толку. Њир всплеснет
руками, когда все это ЯвитсЯ на свет дневной".
     ’ак  завершилось  возвращение  —аадаева к  ђоссии,  начавшеесЯ при  его
отъезде за границу. ќмиграциЯ не состоЯлась.

        <i>€ллюзии без надежд</i>
        <i>ѓлава IV</i>
     Ќа  следующем  листке  Я  вас  познакомлю  с  серым  карликом  и  серым
философом. ‘ерый цвет есть цвет мистицизма.
        <i>‚. ‘. Џечерин, €з писем</i>
     ‚  1837  году —аадаев писал своему давнишнему  другу Њ. ”. Ћрлову: "„а,
друг мой, сохраним  нашу прославленную дружбу, и  пусть мир себе  катитсЯ  к
своим неисповедимым судьбинам. Ќас обоих треплет бурЯ, будем же рука об руку
и твердо  стоЯть среди прибоЯ. Њы  не склоним нашего обнаженного  чела перед
шквалами, свистЯщими вокруг нас. Ќо главным образом не будем более надеЯтьсЯ
ни на  что, решительно ни на что длЯ нас самих. Ќичто так не истощает, ничто
так  не способствует  малодушию,  как безумнаЯ надежда. Ќадежда,  бесспорно,
добродетель, и она одно из величайших обретений нашей свЯтой религии, но она
может быть подчас и чистейшей глупостью. ЉакаЯ необъЯтнаЯ глупость, в  самом
деле,  надеЯтьсЯ, когда погружен в стоЯчее  болото, где с  каждым  движением
тонешь все глубже и глубже! Ђ потому из трех богословских добродетелей будем
прилежать  к двум первым, любви и вере, и станем  молить Ѓога  простить нам,
что мы  отвыкли от третьей... —то до нас, то если землЯ  нам неблагоприЯтна,
то что мешает нам взЯть приступом небо?.. Џравда, что  по этому вопросу мы с
вами  расходимсЯ  во  взглЯдах.  ‚ы  по  несчастию  верите  в  смерть...  вы
полагаете, что между вами и небом лопата могильщика. ЏечальнаЯ философиЯ, не
желающаЯ понЯть, что вечность -- не что  иное, как жизнь  праведника, жизнь,
образец которой завещал нам ‘ын —еловеческий; что она может, что  она должна
начинатьсЯ еще  в этом мире  и  что она  действительно начнетсЯ  с того днЯ,
когда мы взаправду пожелаем, чтоб она началась; философиЯ, воображающаЯ, что
мир,  окружающий  нас, таков  в  своем  реальном  бытии,  и  что его следует
принЯть, и  не  видЯщаЯ,  что  это  нами  созданный  мир  и что  его следует
уничтожить..."
     ’ак —аадаев стал религиозным философом.
     Љогда  надежд  на  успехи  в  делах  земных  не  остаетсЯ,  люди  порой
обращаютсЯ к "небу". ’огда надежды уступают место иллюзиЯм. ‚от ведь что, по
сути-то  дела,  сказал —аадаев в своем письме к  Њ.  Ћрлову.  Ќадежда  может
осуществитьсЯ, иллюзии не осуществлЯютсЯ никогда. „вадцатые  годы  XIX  века
были эпохой великих надежд. ’ридцатые -- времЯ иллюзий.
     ‚  чем-то  иллюзии  могут оказатьсЯ  надежнее  самых  даже обоснованных
надежд:  иллюзии не  зависЯт от действительной жизни.  †изнь может  обмануть
человека в его лучших надеждах, но даже в самых неоправданных своих иллюзиЯх
человек  может  всегда оставатьсЯ совершенно уверен: они  покинут  его  лишь
тогда, когда он сам этого захочет.
     Ќадежда  --  это  чувство  общественного  голода.  Ђ когда  историЯ  не
насыщает,  приходЯт всЯкого рода заменители реального исторического продукта
--  иллюзии. €ллюзиЯ  --  это  горький  послевкус неосуществленной  надежды.
€ллюзии  паразитируют на  отсутствии здорового обмена веществ в общественном
организме. € засилье иллюзий  --  всегда верный признак того,  что  реальных
надежд на  прогресс у данного общества уже  не  осталось. ЋбманутаЯ  надежда
чревата иллюзией.
     Ќа смену  обманутой надежде часто приходит  отчаЯние.  €з отчаЯниЯ, как
ЯвлениЯ  общественного,  может вырасти новаЯ надежда. Ќо если оснований  длЯ
новых надежд все нет и нет, а жизненные силы в данном общественном организме
уже на пределе, то тогда отчаЯние может оборватьсЯ в смерть этого организма,
в его социальный распад. Ќа смену отчаЯнию может  прийти  и черное бесплодие
социального  цинизма.  Ќедаром  времЯ  прощаниЯ  с  надеждами  всегда  почти
оказываетсЯ   эпохой   массовых   предательств:  цинизм   ведет   за   собой
предательство,  цинизм, по существу, и ЯвлЯетсЯ моральным или идеологическим
"оправданием"  предательства.  € иллюзиЯ в этом  случае  может предстать как
некий  спасительный  анабиоз.  Ћна не  дает  целиком атрофироватьсЯ, целиком
омертветь данному общественному организму. ќто "жизнь с  закрытыми глазами",
это  жизнь во сне. ќто, в строгом смысле слова, конечно, не  жизнь. Ќо это и
не гибель.  €  такаЯ  жизнь  лучше,  чем  полнаЯ катастрофа. Ђ  в  состоЯнии
анабиоза  человек  может  еще   как-то   "пересуществовать"   Ядовитую   эру
безвременьЯ.  ’ак иллюзии порой оказываютсЯ  формой своеобразной консервации
идеалов, которые не могут  найти себе удовлетворениЯ в настоЯщем, но которые
вновь окажутсЯ жизнеспособны  в  грЯдущем. ‚ этом  случае иллюзиЯ становитсЯ
уже  формой  социальной  утопии.  Џорой  действительно,  как  писал  младший
современник —аадаева ”едор €ванович ’ютчев:
     Ќам  не дано предугадать, Љак слово наше отзоветсЯ, -- € нам сочувствие
даетсЯ, Љак нам даетсЯ благодать...
     Џройдет  какое-то  историческое  времЯ,  какой-то  "срок",  и  какие-то
иллюзии  и  утопии  могут   предстать  элементами  новых  систем  убеждений,
свЯзанных, в свою очередь, с новыми историческими надеждами.
     ’огда некий духовный ток пробежит,  соединЯЯ  былые заблуждениЯ людей с
их новыми надеждами, и новые люди возьмутсЯ сделать то, что так и не удалось
свершить людЯм ушедшим. € иллюзии прошлых времен станут в этом случае как бы
телепатической  формой  духовной   свЯзи  различных  эр  духовного  развитиЯ
человечества. Ќо может произойти и иное.
     €ллюзиЯ  -- это все-таки совершенно  особаЯ форма консервации  идеалов,
свЯзанных с былыми надеждами.
     Ќадежда ведь всегда  условна, она, так сказать, сослагательна  по самой
своей природе: своего осуществлениЯ она ждет лишь извне. €деалы, свЯзанные с
конкретными  историческими  надеждами,  всегда  обращены в  будущее, они  --
вопрос  к этому будущему  и призыв к  нему.  Ћни ждут ответа от самой жизни.
€ллюзии ни  от кого никаких ответов уже не ждут.  Ћни сами  --  ответ на все
вопросы.  ‚  своей   мертвой   отвлеченности  произвольных   абстракций  они
канонизируют  и догматизируют жизненную  живую  сущность былых  общественных
идеалов.  ‚ иллюзиЯх эти  былые идеалы  только  именно  сохранЯютсЯ,  но уже
больше не  растут  и  не развиваютсЯ.  € когда  историЯ обманывает  надежды,
иллюзии  пытаютсЯ  скрыть  этот обман,  выдаваЯ  его  за истину.  ’ак идеалы
перерастают в предрассудки.  € так иллюзии становЯтсЯ  формой отрицаниЯ  тех
самых  идеалов,  на могиле которых  они и вырастают, оставаЯсь  своеобразным
утешительным надгробием на месте погребениЯ былых надежд.
     ‚ремЯ,  пришедшее  в …вропу  после  поражениЯ  революционной  ситуации,
сложившейсЯ здесь  в начале  прошлого  века, было временем великих утопий  и
самых  фантастических  иллюзий.  ќто  было  времЯ утопического социализма  и
социального   мистицизма.   ‡наменитый  Њадзини,  воспетый  ѓерценом   герой
итальЯнского освободительного движениЯ, поднимал свою родину с лозунгом "Ѓог
и народ!".
     –ерковь как бы встречала каждого отчаЯвшегосЯ в своих земных надеждах и
предлагала ему испробовать силу "небесного оружиЯ". Њногим тогда терЯть было
нечего. Њногие и  многие шли тогда в религию  не как идут в монастырь  -- не
длЯ  смирениЯ  и  послушаниЯ,  а именно в поисках новых форм  воздействиЯ на
ненавистную действительность,  ища  в религии  не успокоениЯ  и забвениЯ,  а
возможностей длЯ действенного протеста. ђелигиЯ в этом случае представлЯлась
не духовным самоубийством, а именно выходом  из  тупика, в  который человека
завела действительность, новой формой общественного подвижничества.
     ’ак  обращаетсЯ  к  "новому  христианству"  один   из   патриархов,  по
энгельсовскому  выражению,  социализма,  ‘ен-‘имон,  отказавшийсЯ  во  времЯ
французской буржуазной революции  конца XVIII века  от графского титула,  но
отшатнувшийсЯ от этой революции в эпоху ее террора.
     ’ак, в принципе, позднее приходит  к идее своей "новой религии" один из
непосредственных предшественников научного социализма, ”ейербах, не нашедший
ничего утешительного длЯ своих воззрений в революции 1840 года.
     ‘воеобразнаЯ религиозность этих и других мыслителей той эпохи смыкалась
с   общим  теологическим   уклоном  в  истолковании  исторического  процесса
(понимание     исторического    развитиЯ    как    некоей     целесообразной
предопределенности общественного прогресса), характерным  уже абсолютно  длЯ
всех теорий исторического прогресса XVIII -- начала XIX века...
     "ђазочаровавшись"   в  действительной  истории  после  какого-либо   ее
особенно  "зловещего"  поворота  и  вместе с тем  не находЯ в своей  совести
никаких  оснований   длЯ  примирениЯ  с  "гнусной"  действительностью,  люди
пытались опереть свой протест против реальности на  нечто превосходЯщее эту,
"сегоднЯшнюю"  реальность,  на нечто  не подвластное  "злобе днЯ", на  некий
надысторический абсолют.
     Љонечно,  развитие  духовной  жизни  …вропы и  в  этот период  не  было
однозначным,  однолинейным  --  в  это  же  времЯ, как  мы знаем,  подспудно
продолжают вызревать и идейные предпосылки длЯ материалистического пониманиЯ
истории. Ќо факт остаетсЯ фактом: гуманизм предшествующей эпохи, "перваЯ, --
по выражению  ќнгельса, -- форма буржуазного просвещениЯ, в своем дальнейшем
развитии перешел в католическое иезуитство" <sup>1</sup>.
     <sup>1</sup> Љ. Њаркс и ”. ќнгельс, ‘оч., т. XVI, ч. 2, стр. 13.

     ‚ообще романтический  протест против "несовершенства" этого мира, когда
этот   протест   не   находит   себе   "подручных   средств"   в  окружающей
действительности,  с  достаточной  мерой внутренней  логики  и  нравственной
последовательности   приводит   к  тому  или   иному  виду  телеологического
истолкованиЯ истории, то есть к какому-то из видов фаталистической концепции
исторического прогресса.
     Џрогресс   не  гарантирован   человечеству;   теориЯ   гарантированного
прогресса, по существу,  предполагает веру в некую цель  развитиЯ природы  и
общества. Џрогресс вероЯтностен.
     Џрогресс предопределен. ‚  этой  идее уже кроетсЯ зачаток  религиозного
мироистолкованиЯ. „ело  остаетсЯ  здесь только за  пророком, устами которого
фаталистический    характер    исторического   прогресса    будет   объЯвлен
деморализованным массам и придаст им силы и энергию длЯ необходимых действий
во имЯ гарантированного историей светлого будущего.
     "‘лушаЯ, с  какой настойчивостью мы подчеркиваем полезность истории как
подтверждениЯ концепции  ‘ен-‘имона,  --  писал в свое  времЯ  один  из  его
учеников,  --  относительно развитиЯ  человечества, вы  упрекнете нас,  быть
может,  господа,  в  том,  что  мы  недостаточно  считаемсЯ  с  настоЯщим...
‘ен-‘имон живо чувствовал пустоту окружающей его среды и леденЯщий холод, до
которого  она  доведена...  Ќо  он  не  потерЯл  веры  в  человечество,  ибо
чувствовал в себе достаточно жизни,  достаточно любви,  чтобы оживить мир...
‘трЯхните поэтому с себЯ всЯкий  страх,  господа, и  не  противьтесь потоку,
увлекающему  вас  к счастливому  будущему; положите конец сомнениЯм, которые
вносЯт  неуверенность  в  ваши сердца  и  поражают вас  бессилием:  охватите
любовно алтарь примирениЯ, ибо времена исполнились,  и  скоро  пробьет  час,
когда согласно сен-симоновскому  преображению христианского  слова все будут
зваными и все будут избранными".
     ђелигиозность такого рода оказываетсЯ своеобразной платой за сохранение
исторического оптимизма в тех именно случаЯх, когда с  "земной" точки зрениЯ
этот оптимизм оказываетсЯ слишком абстрактным. Ќо в этом случае за ценой уже
"не стоЯт". Ѓумажные ассигнации религии  не спасают оптимизм от  девальвации
на рынке житейской суеты.
     “дивительно Ярким примером такого рода прихода  к  религии,  и именно к
католицизму  на  русской  почве,  представлЯетсЯ  жизнь  одного  из  младших
современников —аадаева, ‚ладимира  ‘ергеевича  Џечерина. ‚  этой жизни путь,
которым  сам —аадаев  пришел к католицизму,  психологическаЯ  закономерность
этого пути,  --  в  случае  с —аадаевым в  значительной  степени  остающиесЯ
скрытыми во внутренней эволюции его мировоззрениЯ, -- как  бы выходЯт наружу
и  легко  прослеживаютсЯ  в  видимой  логике  жизненных  поступков человека.
Џоступки Џечерина помогают понЯть чаадаевские мысли.
     ЏечеринскаЯ  биографиЯ  очень  интересно  пересекаетсЯ   с   биографией
—аадаева. Џересечение это происходит  как  раз  в момент "звездного  часа" в
жизни каждого из упомЯнутых людей.
     ‚  конце  сентЯбрЯ  1836  года  в  ђоссии  вышла  в  свет  15-Я   книга
"’елескопа",  где  в  отделе  "Ќауки  и  искусства"  была  нарЯду с  другими
материалами  опубликована   статьЯ  под  довольно  оригинальным   названием:
"”илософические  письма к г-же ***. Џисьмо 1-ое". ‘татьЯ  была не подписана.
‚место подписи значилось: "Ќекрополис.  1829  г.,  декабрЯ  17".  ЏубликациЯ
сопровождалась следующим редакционным примечанием: "Џисьма эти писаны  одним
из  наших  соотечественников.  ђЯд их  составлЯет целое,  проникнутое  одним
духом,  развивающее одну главную  мысль. ‚озвышенность  предмета,  глубина и
обширность  взглЯдов,  строгаЯ  последовательность  выводов  и  энергическаЯ
искренность  выражениЯ  дают  им  особенное  право  на   внимание   мыслЯщих
читателей.  ‚  подлиннике  они  писаны на  французском  Языке.  Џредлагаемый
перевод не имеет всех достоинств оригинала относительно наружной отделки. Њы
с удовольствием извещаем читателей, что имеем дозволение украсить наш журнал
и другими из этого рЯда писем".
     ’ак вышло в свет первое из знаменитых  "”илософических писем" —аадаева.
Ћпубликовать  его  —аадаев  решилсЯ уже  давно  и  прилагал  к  тому  немало
стараний. Џушкин участвовал в поисках возможностей длЯ напечатаниЯ "письма".
Џеревел  его с французского (на котором —аадаев писал лучше, чем по-русски),
по  предположению некоторых исследователей, Ѓелинский.  Њемуарные  источники
указывают на друга  ѓерцена, известного  нам  по "Ѓылому и  думам",  ЌиколаЯ
•ристофоровича Љетчера.
     ‘ам ѓерцен, за два  года до того познакомившийсЯ  с —аадаевым у Ћрлова,
был в это времЯ в вЯтской ссылке. "џ спокойно сидел, -- вспоминает он, -- за
своим письменным столом в ‚Ятке, когда почтальон принес мне последнюю книжку
"’елескопа". Ќадобно жить в глуши и ссылке, чтобы оценить, что значит  новаЯ
книга.  џ,  разумеетсЯ, бросил  все  и  принЯлсЯ разрезывать  "’елескоп"  --
"”илософические  письма",  писанные  к  даме,  без  подписи.  ‚  подстрочном
примечании  было сказано, что письма эти писаны русским по-французски, т. е.
что это перевод. ‚се это скорее  предупредило менЯ против статьи,  чем  в ее
пользу, и Я принЯлсЯ читать "критику" и "смесь".
     Ќаконец дошел  черед  и до "Џисьма".  ‘о второй, третьей  страницы менЯ
остановил печально-серьезный тон: от каждого  слова веЯло долгим страданием,
уже охлажденным, но еще озлобленным. ќдак пишут только люди, долго думавшие,
много думавшие и много испытавшие;  жизнью,  а  не теорией доходЯт до такого
взглЯда...  —итаю   далее  --   "Џисьмо"  растет,  оно  становитсЯ   мрачным
обвинительным  актом  против  ђоссии,  протестом  личности,  котораЯ  за все
вынесенное хочет высказать часть накопившегосЯ в душе.
     џ  раза два  останавливалсЯ,  чтоб отдохнуть и  дать  улечьсЯ  мыслЯм и
чувствам, и потом снова читал  и читал... џ  боЯлсЯ,  не сошел ли Я с ума...
‚есьма вероЯтно, что то  же самое происходило в разных губернских  и уездных
городах, в столицах и господских домах.  €мЯ автора Я узнал через  несколько
месЯцев..."
     —аадаевское "Џисьмо" пошло по ђоссии.
     ‚  это  времЯ,  в том  же самом  году, совсем  незадолго  до  поЯвлениЯ
чаадаевского  "Џисьма", из ђоссии уехал  -- навсегда --  молодой талантливый
ученый Џечерин.
     17 февралЯ  1848  года российский сенат вынес постановление, в  котором
значилось, что кандидат философии ‚ладимир Џечерин признаетсЯ виновным: 1) в
недозволенном оставлении отечества и неЯвке в ђоссию по вызову правительства
и  2)  в отступлении  от православного исповеданиЯ  в  римско-католическое и
вследствие этого считаетсЯ отныне навсегда изгнанным из отечества с лишением
всех прав состоЯниЯ.
     ќтому постановлению предшествовали  долгие уговоры  беглеца, увещеваниЯ
его,  официальные и неофициальные. ‚ладимир  осталсЯ  непреклонным  в  своем
решении.
     Џечерин, конечно,  был  тоже последователем молодого Ћрдын-Ќащокина, но
последователем,  который  оказалсЯ  последовательнее   своего  исторического
предшественника.  ‘хема  была та  же  самаЯ,  но  в случае  с Џечериным  она
получила едва ли не классическую завершенность.
     Љак и —аадаев,  Џечерин с юности был  мучим тем самым чувством, которое
—аадаев назвал "истинным честолюбием".
     Ћдно  времЯ, правда,  Џечерину  казалось,  что он сможет  насытить  это
честолюбие скромным подвижничеством ученого-анахорета.
     "џ  воображал себе, -- вспоминал  впоследствии Џечерин  этот  момент  в
своей жизни,  -- бедного византийского монаха в черной рЯсе. ‘ какой любовью
он  рисует каждое  слово, каждую  букву!  Ђ  между  тем  вокруг  него  кипит
бестолковаЯ  жизнь  ‚изантии,  доносчики  и  шпионы  снуют  взад  и  вперед;
разыгрываютсЯ всевозможные козни и интриги  придворных  евнухов, генералов и
иерархов; народ,  за неимением лучшего упражнениЯ, тешитсЯ на ристалищах;  а
он, труженик, сидит и пишет... "‚от, -- думал Я, -- вот единственное убежище
от  деспотизма.  ‡аперетьсЯ  в какой-нибудь  келье,  да и  разбирать  старые
рукописи!"
     Ќемалое  число  русских  молодых и  не  очень молодых  людей  вслед  за
Џечериным  (и, как правило, конечно, даже не знаЯ о его  опыте на этот счет)
пытались идти этим  путем -- прожить жизнь  ученой улиткой. Џуть этот, как и
каждый, имел  свою логику. Џостепенно, продолжает  Џечерин,  "Я начал  жизнь
петербургского чиновника:  усердно посещал  домашние  балики  у  чиновников,
волочилсЯ за барышнЯми, писал кое-какие стихи и статейки в  "‘ыне Ћтечества"
и  пр. и пр. Ќо --  что гораздо хуже -- Я сделалсЯ ужасным любимцем товарища
министра  просвещениЯ  ‘.  ‘.  “варова,  вследствие  каких-то  переводов  из
греческой антологии, напечатанных в каком-то альманахе... ђаболепнаЯ русскаЯ
натура брала свое. џ стоЯл на краю пропасти..."
     Ќо тут Џечерина в числе лучших молодых ученых того времени послали "длЯ
усовершенствованиЯ в науках" и  "приготовлениЯ  к профессорскому  званию" на
два года за границу.  ѓоды заграничных  странствий стали периодом  жестокого
духовного кризиса длЯ Џечерина. „невники и  письма  его тех лет передают нам
характер его раздумий и терзаний. Њысль о родине преследует его.
     "џ родилсЯ  в стране отчаЯниЯ, -- пишет  Џечерин. -- ‚опрос один:  Ѓыть
или  не быть? Љак! †ить в такой стране,  где  все  твои  силы душевные будут
навеки скованы -- что Я говорю скованы! -- нет: безжалостно задушены -- жить
в такой стране не есть ли самоубийство?"
     Ћбраз ђоссии -- огромного Ќекрополиса, города  мертвых, страны  мертвых
душ -- образ николаевской ђоссии предстает  перед ним как  видение какого-то
страшного  бреда. „ействительно, было отчего  сойти с  ума.  "ќпоха,  -- как
писал  в одной  из своих статей ‹уначарский,  -- можно сказать,  была усеЯна
трупами  и  полутрупами,  из  которых одни  сопротивлЯлись  и были сломлены,
другие  согнулись,  остались  в живых,  но были искалечены,  приобрели резко
выраженные патологические черты".
     €  вот,  пишет  Џечерин,  "Я  погрузилсЯ  в  отчаЯние,  Я  замкнулсЯ  в
одиночестве моей  души, Я избрал  себе  подругу столь  же мрачную, столь  же
суровую,  как  Я  сам... ќтою подругою  была  ненависть!  „а,  Я  поклЯлсЯ в
ненависти  вечной, непримиримой  ко  всему менЯ окружающему!  џ  лелеЯл  это
чувство, как  любимую  супругу. џ жил один с моею  ненавистью, как  живут  с
обожаемой женщиною.  Ќенависть  --  это  был  мой  насущный  хлеб,  это  был
божественный  нектар, коим Я  ежеминутно упивалсЯ.  Љогда Я выходил из моего
одиночества, чтобы ЯвитьсЯ в этом ненавистном мне свете, Я  всегда показывал
ему лицо спокойное и веселое, Я даже удостаивал его улыбки... Ђх! џ  походил
на того  лакедемонского ребенка, который не изменЯлсЯ в лице, в то времЯ как
когти зверЯ, скрытого  под его  одеЯнием, терзали его внутренности. џ стал в
прЯмой разрез с  вещественной жизнью,  менЯ окружавшею; Я  начал вести жизнь
аскетическую; Я питалсЯ хлебом и оливками, а ночью у менЯ были видениЯ".
     ‚се это похоже на чаадаевский путь.
     Џо  истечении назначенного  срока  Џечерин вернулсЯ  из  командировки и
вскоре  приступил  к  чтению  лекций  в Њосковском  университете.  €звестный
русский филолог Ѓуслаев, бывший тогда в числе  студентов молодого профессора
Џечерина, пишет в своих "‚оспоминаниЯх": "Џрофессор  греческого Языка... был
совсем молодой человек, самый юный из всех прибывших вместе с ним товарищей,
небольшого роста, быстрый и ловкий в движениЯх, очень красив собою,  во всем
был изЯщен  и  симпатичен, и  в приветливом взглЯде,  и в  мЯгком задушевном
голосе, когда, объЯснЯЯ нам  ѓомера и ‘офокла, он мастерски переводил нам их
стихи  прекрасным литературным слогом. Ќо, к несчастию, мы пользовались  его
высокими дарованиЯми и сведениЯми очень не долго, менее года".
     €звестны  восторженные отзывы о Џечерине-профессоре ћ.  ‘амарина, €. ‘.
Ђксакова.
     "‚ короткое времЯ своего профессорства, -- пишет, например, Ђксаков, --
он успел внушить и  слушателЯм и  товарищам  чувства  самой живой  симпатии.
‘трогий ученый, он соединЯл с замечательной эрудицией по части  классической
древней  литературы живое  поэтическое  дарование  и нежную,  хотЯ постоЯнно
тревожную  душу,  болезненно-чутко отзывающуюсЯ на  все  общественные задачи
своего  времени,   на  всЯкую  боль  тогдашней  русской  действительности...
Ќаправление мыслей его было атеистическое, общее почти всем его товарищам".
     Ѓуде   пошло  бы  так  и  дальше,  Џечерина  могла  ожидать  будущность
ѓрановского. Ќо едва ли кто даже из самых чутких его современников мог тогда
догадыватьсЯ, какого  рода чувства брали уже верх в его  душе,  какого толка
мысли завладевали тогда уже его сознанием.
     Ќекрополис  калечил  душу  Џечерина.  ‚споминаЯ  о своих записках  того
времени, Џечерин говорил потом,  что это было "не литературное произведение,
а  бюллетень о  состоЯнии моего здоровьЯ".  €деалы были  утрачены. €х  место
заменилось отчаЯнием. "ЌельзЯ  ли  остановить жизнь на времЯ? -- писал тогда
Џечерин. -- џ не хочу жить, пока мне не скажут, зачем Я должен жить".
     ’огда-то  по вечерам стал ЯвлЯтьсЯ к Џечерину его  ‘ерый Љарлик. "‚ы не
знаете серого  карлика? „а, господа! Ћн мал, как и все карлики, но иногда он
в  одну секунду  перерастет  менЯ, -- говорит Џечерин, --  и,  стоЯ за мною,
наклонЯетсЯ  ко  мне  через голову,  бесстыдно заглЯдывает  мне  в  лицо  и,
насмешливо   скалЯ  зубы,   шепчет   мне   на   ухо   свое   позорное   имЯ:
Џосредственность".
     ‘ерый  Љарлик --  это гибель  "истинно честолюбивых"  надежд.  €  ‘ерый
Љарлик -- это рождение спасительных иллюзий.
     "‚ одну из... торжественных ночей, -- продолжает Џечерин  историю своей
души,  -- Я  услышал  голос моего Ѓога, тот строгий,  грозный голос, который
потрЯс  все струны  моего  сердца.  ќтот голос  прокричал мне:  "—то  ты тут
делаешь? ‡десь нет будущности! ‚стань! Џокинь страну твоих отцов! ‚озьми мое
свЯтое знамЯ! ‚озьми мой тЯжкий крест и неси его, если нужно, до ѓолгофы! ’ы
падешь, но имЯ  твое  будет записано в книге живота между именами величайших
мучеников  человечества!"  џ,  -- говорит Џечерин, -- услышал этот  голос  и
решилсЯ... ‚от,  --  заключает  он, --  моЯ историЯ... џ  отрексЯ  от всЯких
чувств; у менЯ остались одни правила. џ служу неумолимому божеству. џ на его
алтаре принес в жертву то, что человеку дороже  всего, -- отечество, родных,
друзей!  џ имел  мужество  отказатьсЯ  от  общественного  положениЯ,  весьма
выгодного  и  обставленного  всеми  прелестЯми  вещественного довольства;  Я
добровольно  избрал  жизнь  лишений,  жизнь  бродЯчую, бесприютную,  нередко
грозЯщую  голодною  смертью...  ћношеское  ли это тщеславие?  €ли  безмерное
честолюбие? €ли безумие? Ќе знаю".
     ѓрЯнул "звездный час" ‚ладимира Џечерина.
     —ерез четыре года  после выезда из ђоссии Џечерин принЯл католичество и
вступил  в проповеднический орден  редемптористов, известный  своим  крайним
аскетизмом и религиозным подвижничеством.
     ‡атем начинаетсЯ двадцатилетний период деЯтельности "отца  Џечерина" --
знаменитого религиозного  проповедника. ќтот период по-своему тоже, конечно,
любопытен, но уже не имеет  отношениЯ к истории русской  общественной мысли.
€меЯ общий исток,  пути —аадаева  и Џечерина  тут разошлись.  Љаждый  из них
нашел свой "звездный час", каждый из них выбрал свой путь.
     ѓершензон пишет, что —аадаев совершил странную непоследовательность, не
принЯв  католичества  и формально не перейдЯ, так  сказать,  "в католическую
веру", с соблюдением установленного ритуала.
     Ќепоследовательности,  однако,  тут  не было. „лЯ Џечерина католичество
стало новым  духовным  отечеством. "—то  значит отечество,  -- писал Џечерин
перед своим  отъездом из ђоссии, -- в наш образованный век? Њы вырвались  из
цепей природы! Њы стоим выше ее! ”изические путы нас более не свЯзывают и не
должны свЯзывать. ѓлыбы земли -- какое-то сочувствие крови и мЯса -- неужели
это отечество? Ќет! Њое отечество там, где живет моЯ мысль, моЯ вера!"
     „лЯ —аадаева  идеи  неокатолицизма оказались в  ту пору  парадоксальным
путем к осознанию своего места в русском обществе и к осознанию места ђоссии
в мировой истории. Љто знает, поЯвись "”илософическое письмо" годом ранее, и
имЯ  Џечерина,  незаурЯдного  ученого,  даровитого  поэта  и  блистательного
лектора, может быть, обогатило бы  дальнейшую историю  русской  общественной
мысли? Љто  знает,  сколько имен длЯ этой истории  успело спасти выступление
—аадаева?
     Ќо Џечерину —аадаев уже не помог, не успел помочь.
     Џрошло много  лет.  ѓерцен был уже в Ђнглии и  издавал свой  знаменитый
"Љолокол", случайно он встретилсЯ с Џечериным. ‚ "Ѓылом и думах" есть глава,
посвЯщеннаЯ этой  встрече. ѓлава называетсЯ не "‚ладимир ‘ергеевич Џечерин",
она называетсЯ "Pater V. Petcherine" (отец ‚. Џечерин, по-латыни).
     Љто-то сообщает ѓерцену:
     "-- ‚чера Я видел Џечерина.
     џ вздрогнул при этом имени.
     -- Љак, -- спросил Я, -- того Џечерина? Ћн здесь?"
     ...…го преподобие Џечерин!.. "€ этот грех лежит на Ќиколае..."
     €  вот --  встреча. ‚стретились два русских  человека на  чужбине,  два
политических эмигранта. € два пути.
     "...‚ышел  небольшого роста, очень пожилой свЯщенник в граненой шапке и
во всем одеЯнии, в  котором свЯщенники ходЯт в монастырЯх. Ћн  шел  прЯмо ко
мне, шурстЯ своей сутаной, и спросил менЯ чистейшим французским Языком:
     -- ‚ы желали видеть Џечерина?
     ...џ смотрел на него. ‹ицо его было старо, старше  лет; видно было, что
под этими морщинами много прошло и... умерло, оставив только свои надгробные
следы в чертах. €скусственный клерикальный  покой, которым, особенно монахи,
как сулемой, заморЯют целые  стороны сердца и ума, был уже и в  его речи и в
его движениЯх. Љатолический свЯщенник всегда сбиваетсЯ на вдову: он так же в
трауре  и  в  одиночестве,  он  так же  верен  чему-то,  чего нет, и утолЯет
настоЯщие страсти раздражением фантазии.
     Љогда  Я  ему  рассказал   об  общих  знакомых  и  о  кончине   Љрюкова
<sup>1</sup>, при  которой Я был,  о том, как его студенты несли через  весь
город на кладбище, потом об успехах ѓрановского, об его публичных лекциЯх --
мы оба как-то призадумались. —то происходило в черепе под граненой шапкой --
не  знаю, но Џечерин снЯл ее, как будто она ему тЯжела была на эту минуту, и
поставил на стол. ђазговор не шел..."
     <sup>1</sup>  Љрюков „митрий ‹ьвович (1809--1845) -- историк и филолог,
профессор  Њосковского  университета, член  кружка ѓерцена  и  ѓрановского в
сороковых годах.

     Џечерин  попросил  ѓерцена  прислать  ему  некоторые его  статьи. Џотом
Џечерин и ѓерцен обменЯлись несколькими письмами.  Ћни так и  не понЯли друг
друга. Џечерин,  по всей  видимости, прочитал  герценовские "ђусский народ и
социализм" и знаменитое "Ћ развитии революционных идей в ђоссии". Ћн писал в
этой свЯзи ѓерцену: "“ вас вырвалась  фраза, счастливаЯ или несчастнаЯ,  как
хотите:  вы говорите, что  "фаланстер  --  не  что иное, как преобразованнаЯ
казарма,   и  коммунизм  может   только   быть  видоизменение  николаевского
самовластиЯ". џ  вообще вижу какой-то  меланхолический отблеск  на  вас и на
ваших московских друзьЯх. ‚ы даже сами сознаетесь, что вы все Ћнегины, т. е.
что вы и ваши -- в отрицании, в сомнении, в отчаЯнии.  Њожно ли  перерождать
общество на таких основаниЯх?"
     ‚  своей книге "Ћ  развитии революционных идей  в ђоссии" ѓерцен, между
прочим,  писал:  "”аланстер --  не что иное,  как  русскаЯ  община и рабочаЯ
казарма, военное поселение на гражданский лад, полк фабричных, ‡амечено, что
у оппозиции, котораЯ открыто боретсЯ с правительством, всегда есть что-то от
его  характера, но в обратном смысле.  € Я уверен, что  существует известное
основание у страха, который начинает  испытывать русское правительство перед
коммунизмом: коммунизм -- это русское самодержавие наоборот".
     "ѓоворЯ так, -- читаем мы в комментариЯх к последнему изданию сочинений
ѓерцена,   --   ѓерцен   имеет   в   виду   тенденции   регламентированиЯ  и
уравнительности, присущие утопическим представлениЯм о коммунизме".
     ‚спомним  в этой же  свЯзи  и  уничтожающую критику уравнительных  идей
вульгарного коммунизма в трудах Љ. Њаркса.
     Џечерин   просто  смешал  воедино   представление  о   коммунизме   как
действительном движении  истории  с утопическими теориЯми  коммунистического
общества,  придав  критике  ѓерценом  исторической ограниченности  некоторых
коммунистических утопий того времени смысл утверждениЯ этой ограниченности в
качестве исторически неизбежного будущего всего человечества.
     ѓерцен отвечал Џечерину, говорЯ,  что "тоска современной жизни -- тоска
сумерек,  тоска  перехода,  предчувствиЯ.  ‡вери,  --  замечал  ѓерцен,   --
беспокоЯтсЯ перед землетрЯсением".
     Ќо "землетрЯсений" Џечерин уже боЯлсЯ теперь больше всего.
     "—то будет с нами, -- отвечал  он,  в  свою  очередь, ѓерцену, -- когда
ваше  образование... одержит победу? „лЯ вас наука -- все, альфа и омега. Ќе
та обширнаЯ  наука,  котораЯ  обнимает все  способности человека, видимое  и
невидимое,  наука  --  так,  как  ее  понимал  мир  до  сих  пор,  но  наука
ограниченнаЯ, узкаЯ,  и наука материальнаЯ,  котораЯ разбирает  и  рассекает
вещество  и ничего не знает, кроме  него...  …сли  эта наука восторжествует,
горе нам! ‚о времена гонений  римских императоров христиане имели по крайней
мере возможность бегства в степи …гипта, меч тиранов останавливалсЯ у  этого
непереходимого  длЯ   них   предела.  Ђ  куда  бежать  от  тиранства   вашей
материальной цивилизации? Ћна сглаживает горы, вырывает каналы, прокладывает
железные  дороги, посылает пароходы, журналы ее проникают до каленых пустынь
Ђфрики,  до  непроходимых лесов  Ђмерики.  Љак  некогда  христиан влекли  на
амфитеатры, чтобы их  отдать  на посмеЯние  толпы,  жадной  до  зрелищ,  так
повлекут теперь нас,  людей молчаниЯ  и молитвы, на публичные  торжища и там
спросЯт: "‡ачем вы бежите  от нашего общества? ‚ы должны участвовать в нашей
материальной жизни, в нашей торговле,  в нашей удивительной индустрии. €дите
витийствовать   на  площади,  идите   проповедовать  политическую  экономию,
обсуживать  падение и  возвышение  курса, идите  работать  на наши  фабрики,
направлЯть пар  и электричество. €дите  председательствовать на наших пирах:
рай здесь на земле -- будем есть и пить, ведь мы завтра умрем! ‚от, что менЯ
приводит в  ужас, ибо  где же  найти убежище от  тиранства материи,  котораЯ
больше и больше овладевает всем?"
     €  опасениЯ Џечерина  и даже многие из возражений, сделанных  ему тогда
ѓерценом,  теперь  производЯт впечатление  суждений достаточно  наивных.  Ќо
здесь важно  подчеркнуть  иное:  Џечерина ход жизни пугал.  …сли  раньше его
приводило  в   отчаЯние   именно  оледенение  жизни,   которое  наступило  в
николаевской ђоссии, то теперь оледенел уже он сам. ‡аконсервировавшись, его
идеалы утратили  свЯзь с живым течением  бытиЯ. ‘ама  объективнаЯ реальность
стала теперь ему чужда  и враждебна.  Ћн не находил общего Языка с ѓерценом:
длЯ Џечерина традициЯ  русской свободной мысли навсегда порвалась как  раз в
том  месте,  в котором  —аадаев как  раз и  свЯзал  ее, вновь  стЯнув  своим
"Џисьмом" порванное было в тот момент ее звено.  ‡а это-то звено и уцепились
тут же ѓерцен и  другие, вновь потЯнув  за него всю цепь, -- свободнаЯ мысль
пошла дальше.
     "Џисьмо —аадаева, --  писал ѓерцен,  --  прозвучало  подобно  призывной
трубе; сигнал был  дан, и со всех сторон  послышались новые голоса; на арену
вышли молодые бойцы,  свидетельствуЯ о  безмолвной работе, производившейсЯ в
течение  этих  десЯти лет" --  то  есть со  времени  разгрома декабристского
восстаниЯ. ‘ чаадаевского  "Џисьма", по словам  ѓерцена,  "начинаетсЯ  точка
перелома общественного мнениЯ".
     Џравда, —аадаев выступал с религиозной доктриной.
     Ќо религиЯ -- дело достаточно сложное.
     …сть   обывательскаЯ   "религиозность"   --   почитание   общепринЯтого
предрассудка,  исполнение ритуала  --  очень  распространенный  вид казенной
религиозности.  ќто вариант  религии  "длЯ  широкого потреблениЯ",  будь  то
буддизм, или  мусульманство, или  православие.  €  дело  тут ведь  совсем не
менЯетсЯ от того, какой именно это ритуал, чему или кому именно  поклонЯтьсЯ
считаетсЯ  в  данном   случае  признаком   хорошего  тона  и  свидетельством
гражданской благонадежности. ‚ этом случае  почитают  ведь  не "божество", а
вполне   земные,  реальные   вещи.  ‚   этой  казенной  религии  нет  ничего
мистического.
     Ќо  бывает   и  религиЯ  --   культ  какого-то  "верховного  существа",
действительное    обожествление    этого    существа,    приписывание    ему
сверхчеловеческих свойств, наделение его некоей всеобъемлющей гениальностью.
     "Њы, -- говорил ”.  ќнгельс, -- хотим устранить все, что объЯвлЯет себЯ
сверхъестественным и сверхчеловеческим, и тем  самым устранить лживость, ибо
претензии   человеческого   и   естественного   быть   сверхчеловеческим   и
сверхъестественным есть корень всей неправды и лжи... —ем "божественнее", то
есть   нечеловечнее,  ЯвлЯетсЯ  что-либо,  тем  меньше  мы  в  состоЯнии  им
восхищатьсЯ... —еловек должен лишь познать самого себЯ, сделать  себЯ самого
мерилом  всех жизненных отношений, дать им оценку сообразно  своей сущности,
устроить мир истинно  по-человечески, согласно требованиЯм своей природы..."
<sup>1</sup><sup></sup>
     <sup>1</sup> Љ. Њаркс и ”. ќнгельс, ‘оч., т. I, стр. 592--593. 154

     Џочву,  питательную  среду   длЯ   всЯкой   (а  не   только   казенной)
религиозности  представлЯет  всЯкое  отчуждение человеческого  от  человека,
всЯкое  "расчеловечивание" человека,  всЯкий  разлад  личности с  обществом,
всЯкое  расхождение общественного с  личностным в самом человеке. Џотому-то,
кстати сказать,  и  в  древности наиболее  религиозными  оказывались  всегда
наиболее авторитарные режимы. ‘ этой точки зрениЯ деспотический тоталитаризм
николаевской  империи ЯвлЯлсЯ  прекрасной  почвой длЯ  развитиЯ  религиозных
чувств среди  наиболее просвещенной части тогдашнего русского общества:  длЯ
этой части перелом от относительного свободомыслиЯ "Ђлександровской весны" к
аракчеевщине  позднейшего периода  русской империи был,  естественно,  более
разителен,  нежели длЯ русского  крестьЯнства,  положение которого в течение
описываемого времени мало менЯлось или даже почти не менЯлось.
     „лЯ религиозно мыслЯщего  человека отчуждение его человеческой сущности
в  его  собственной  религиозности,  естественно,   выступает  в  совершенно
неосознанной  форме.  —еловек в этом случае  не  понимает,  что  он верит  в
справедливого, совестливого и мудрого бога потому, что в действительности он
уже  примирилсЯ  и  со своей собственной глупостью. ’аким  образом, у  этого
человека возникает как  бы  два сознаниЯ: одно  -- религиозное, в котором он
мыслит  себЯ в  некоем  совершенном  мире,  и другое --  "земное",  согласно
которому  он  преспокойно  обделывает  все  свои  земные  дела. ’ак  религиЯ
"примирЯет"  эти  противоположности  и  действительно  примирЯет  человека с
несовершенствами  действительности:  "богу  --  богово, цезарю -- цезарево",
молитвы  --  богам,  послушание  --  властЯм  земным. Ќо  встречаютсЯ  среди
религиозно  мыслЯщих   людей  и  личности  исключительно  цельные,  лишенные
эклектизма  в своем сознании, отрицающие деление  на "богово" и  "цезарево",
отрицающие "земной" мир длЯ мира "высшего". ќто еретики. “ них религиозность
мышлениЯ,   продолженнаЯ   почти  до  бесконечности,  обращаетсЯ   из  формы
примирениЯ с сущим в форму протеста против сущего.  €  отчуждение в  религии
истинно человеческих качеств и свойств ими, таким образом, начинает внезапно
осознаватьсЯ, хотЯ, конечно, и в извращенной форме.
     Љстати  сказать,  стараЯ  ђусь  знала  имена  многих таких  религиозных
протестантов,  с полной непримиримостью выступавших против "земных" порЯдков
и временами наносивших  вполне ощутимый  урон моральному,  идейному  и  даже
политическому престижу  власть имущих. ‘лавнейшим среди  них был  знаменитый
протопоп Ђввакум --  основоположник русского старообрЯдчества,  возглавивший
раскол  русской православной  церкви, раскол,  который во  времена еще  царЯ
ЂлексеЯ  Њихайловича  принЯл  своеобразную форму  народного  движениЯ против
феодального гнета.
     Џорой,  как известно, реакциЯ выступает в  форме  прогресса,  порой  же
прогресс выступает в  форме реакции. ‚от и в случае  с —аадаевым общественно
прогрессивное  начало  его  "”илософических  писем" выступило  в реакционной
форме религиозной доктрины и мистической утопии. € хотЯ Ђввакум Џетрович был
действительно  еретиком,  а  —аадаев,  обратившийсЯ к  католичеству,  строго
говорЯ, был инаковерцем, есть все-таки некаЯ традициЯ, сближающаЯ имена этих
двух  людей  в  истории русской общественной  мысли:  их  религиозность была
формой социального протеста, а не примирением с сущим. ‘лучай же с Џечериным
в эту традицию уже не идет.
     Ќо почему именно к католицизму обратилсЯ —аадаев?
     "Љак ни странно, -- писал, говорЯ в "Ѓылом и думах" как раз о —аадаеве,
ѓерцен, --  длЯ  нас  такое мнение, но не надобно  забывать, что  католицизм
имеет  в  себе большую  тЯгучесть. ...‚  сущности, -- заключает  ѓерцен,  --
неокатолицизм  не  хуже  риторического деизма,  этой не-религии и неведениЯ,
этой  умеренной   теологии   образованных   мещан,   "атеизма,   окруженного
религиозными  учреждениЯми"... …сли до сих пор есть  люди, как Њицкевич, как
Љрасинский,  продолжающие  быть  мессианистами, --  то дивитьсЯ нечему,  что
подобное  учение  привез  с  собою  —аадаев  из  …вропы  двадцатых  годов...
ђеволюциЯ  оказалась  несостоЯтельной, грубый монархизм,  с  одной  стороны,
цинически хвастал своей властью, лукавый монархизм -- с другой, целомудренно
прикрывалсЯ  листом хартии...  ‚ протестантской ѓермании образовалась  тогда
католическаЯ партиЯ. легель и ‹ео менЯли веру, старый џн и другие бредили о
каком-то  народном  и  демократическом   католицизме.  ‹юди   спасались   от
настоЯщего в средние века, в мистицизм -- читали ќккартсгаузена,  занимались
магнетизмом  и чудесами кнЯзЯ ѓогенлоэ; ѓюго, враг католицизма,  столько  же
помогал  его  восстановлению, как тогдашний ‹аменне, ужасавшийсЯ  бездушному
индифферентизму своего века.
     Ќа русского, -- заключает свою мысль ѓерцен, -- такой католицизм должен
был еще сильнее подействовать. ‚ нем было формально все то, чего недоставало
в русской жизни, оставленной на себЯ,  сгнетенной одной материальной властью
и  ищущей  путь собственным  чутьем.  ‘трогий  чин  и  гордаЯ  независимость