‚ладимир Ќабоков. Ѓлагость

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. Ѓлагость

Њастерскую Я унаследовал от фотографа. “ стены еще стоЯло
лиловатое полотно, изображавшее часть балюстрады и белесую урну
на фоне мутного сада. ‚ плетеном кресле, словно у входа в эту
гуашевую даль, Я и просидел до утра, думаЯ о тебе. Ќа рассвете
стало очень холодно. Џостепенно выплыли из темноты в пыльный
туман глинЯные болванки,-- одна, твое подобие, обмотаннаЯ
мокрой трЯпкой. џ прошел через эту туманную светлицу -- что-то
крошилось, потрескивало под ногой,-- и концом длинного шеста
зацепил и открыл одну за другой черные занавески, висевшие как
клочьЯ рваных знамен, вдоль покатого стекла. ‚пустив утро --
прищуренное, жалкое,-- Я рассмеЯлсЯ, сам не знаЯ чему,-- быть
может тому, что вот Я всю ночь просидел в плетеном кресле,
среди мусора, гипсовых осколков, в пыли высохшего пластилина,--
и думал о тебе.
Љогда при мне произносили твое имЯ, вот какое чувство Я
испытывал: удар черноты, душистое и сильное движенье; так ты
заламывала руки, оправлЯЯ вуаль. ‹юбил Я тебЯ давно, а
почему любил -- не знаю. ‹живаЯ и дикаЯ, живущаЯ в праздной
печали.
Ќедавно Я нашел на столике у тебЯ в спальне пустую
спичечную коробку; на ней был надгробный холмик пепла и золотой
окурок, грубый, мужской. џ умолЯл тебЯ объЯснить. ’ы нехорошо
смеЯлась. € потом расплакалась, и Я, все простив тебе, обнимал
твои колени, прижималсЯ мокрыми ресницами к теплому черному
шелку. Џосле этого Я „ве недели не видел тебЯ.
Ћсеннее утро мерцало от ветра. џ бережно поставил шест в
угол. ‚ широкий пролет окна видны были черепичные крыши
Ѓерлина-- очертаньЯ их менЯлись, благодарЯ неверным внутренним
переливам стекла,-- и среди крыш бронзовым арбузом вздымалсЯ
дальний купол. Ћблака летели и прорывались, обнажаЯ на
мгновенье легкую изумленную осеннюю синеву. Ќакануне Я говорил
с тобой в телефон. Ќе выдержал, сам позвонил. “словились
встретитьсЯ сегоднЯ, у Ѓранденбургских ворот. ѓолос твой сквозь
пчелиный гуд был далек и тревожен. ‘кользил, пропадал. џ
говорил с тобой, плотно зажмурившись, и хотелось плакать. ЊоЯ
любовь к тебе была бьющейсЯ, восходЯщей теплотой слез. ђай
представлЯлсЯ мне именно так: молчанье и слезы, и теплый шелк
твоих колен. ’ы понЯть это не могла.
Љогда после обеда Я вышел на улицу -- встретить тебЯ,--
голова закружилась от сухого воздуха, от потоков желтого
солнца. Љаждый луч отдавалсЯ в висках. Џо панели, с шорохом,
торопливо, вперевалку, бежали большие рыжие листьЯ.
џ шел и думал о том, что верно на свиданье ты не придешь.
Ђ если и придешь, то все равно опЯть поссоримсЯ. џ умел только
лепить и любить. ’ебе было мало этого.
‚от и грузные ворота. ‘квозь проймы их протискивались
толстобокие автобусы и катились дальше вдоль бульвара,
уходЯщего вдаль, в тревожный синий блеск ветреного днЯ. џ ждал
тебЯ под тЯжелой сенью, между холодных колонн, у железного окна
гауптвахты. Ѓыло людно: шли со службы берлинские чиновники,
нечисто выбритые, у каждого под мышкой портфель, в глазах --
мутнаЯ тошнота, что бывает, когда натощак выкуришь плохую
сигару. Ѓез конца мелькали их усталые и хищные лица, высокие
воротнички. Џрошла дама в красной соломенной шлЯпе, в пальто из
серого барашка, юноша в бархатных штанах с пуговицами пониже
(колен. € еще другие.
џ ждал, опираЯсь на трость, в холодной тени угловых
колонн. џ не верил, что ты придешь.
Ђ у колонны, неподалеку от окна гауптвахты, был лоток --
открытки, планы, веера цветных снимков,-- а рЯдом на табурете
сидела коричневаЯ старушка, коротконогаЯ, полнаЯ, с круглым,
рЯбым лицом,-- и тоже ждала.
џ подумал: кто из нас первый дождетсЯ, кто раньше ЯвитсЯ
-- покупатель или ты. “ старушки был вид вот какой: "џ ничего,
Я так, случайно присела тут; правда, рЯдом какой-то лоток --
очень хорошие, любопытные вещицы. Ќо Я -- ничего..."
‹юди без конца проходили между колонн, огибаЯ угол
гауптвахты; иной взглЯнет на открытки. ’огда старушка всЯ
напрЯгалась, впивалась Яркими крохотными глазами в лицо
прохожего, словно внушала ему: купи, купи...-- но тот, окинув
взглЯдом цветные и серые снимки, шел дальше, и она, как бы
равнодушно, опускала глаза, продолжала читать красную книгу,
что держала на коленЯх.
џ не верил, что ты придешь. Ќо ждал тебЯ, как не ждал
никогда, тревожно курил, заглЯдывал за ворота на чистую площадь
в начале бульвара; и снова отходил в свой угол, стараЯсь не
подавать виду, что жду, стараЯсь представить себе, что вот,
пока Я не глЯжу, ты идешь, приближаешьсЯ, что если опЯть
взглЯну туда, за угол, то увижу твою котиковую шубу, черное
кружево, свисающее с краЯ шлЯпы на глаза,-- и нарочно не
смотрел, дорожил самообманом,
•лынул холодный ветер. ‘тарушка встала, принЯлась
вставлЯть плотнее свои открытки. Ќа ней было что-то вроде
короткого тулупчика -- желтый плюш, сборки у поЯсницы. Џодол
коричневой юбки был подтЯнут спереди выше, чем сзади, и потому
казалось, что она ходит, выпЯтив живот. џ различал добрые,
тихие складки на маленькой круглой шлЯпе, на потертых утиных
сапожках. Ћна деловито возилась у лотка. ђЯдом, на табурете,
осталась книга -- путеводитель по Ѓерлину,-- и осенний ветер
рассеЯнно поворачивал страницы, трепал план, выпавший из них
ступеньками.
Њне становилось холодно. Џапироса тлела криво и горько.
‚олны неприЯзненной прохлады обдавали грудь. Џокупатель не шел.
Ђ старушка уселась снова, и так как табурет был слишком
длЯ нее высок, ей пришлось сперва поерзать, подошвы ее тупых
сапожков попеременно отделЯлись от панели. џ кинул прочь
папиросу, подхватил ее концом трости: огненные брызги.
Џрошло уже с час,-- быть может больше. Љак Я мог думать,
что ты придешь? Ќебо незаметно превратилось в одну сплошную
тучу, и прохожие шли еще поспешнее, горбились, придерживали
шапки, дама, переходившаЯ площадь, открыла на ходу зонтик...
Ѓыло бы просто чудо, если б ты теперь пришла.
‘тарушка, аккуратно переложив в книгу закладку, как будто
призадумалась. Њне кажетсЯ, ей представлЯлсЯ иностранец-богач
из Ђдлона, который купил бы весь ее товар, и переплатил, и
заказал бы еще и еще видовых открыток, путеводителей всЯких. €
ей, вероЯтно, нетепло было в этом плюшевом тулупчике. Ќо ты
ведь обещала прийти. Њне вспоминалсЯ телефон, бегущаЯ тень
твоего голоса. ѓосподи, как мне хотелось тебЯ видеть. ‘нова
хлынул недобрый ветер. џ поднЯл воротник.
€ вдруг окно гауптвахты отворилось, и зеленый солдат
окликнул старушку. Ћна быстро сползла с табурета и, выпЯтив
живот, подкатилась к окну. ‘олдат покойным движеньем подал ей
дымЯщуюсЯ кружку и прикрыл раму. Џовернулось и ушло в темную
глубину его зеленое плечо.
‘тарушка, бережно несЯ кружку, вернулась к своему месту.
ќто был кофе с молоком -- если судить по коричневой бахроме
пенки, приставшей к краю.
€ она стала пить. џ никогда не видал, чтобы пил человек с
таким совершенным, глубоким, сосредоточенным наслаждением. Ћна
забыла свой лоток, открытки, холодный ветер, американца,-- и
только потЯгивала, посасывала, всЯ ушла в кофе свой, точно так
же, как и Я забыл свое ожидание и видел только плюшевый
тулупчик, потускневшие от блаженства глаза, короткие руки в
шерстЯных митенках, сжимавшие кружку. Ћна пила долго, пила
медленными глотками, благоговейно слизывала бахрому пенки,
грела ладони о теплую жесть. € в душу мою вливалась темнаЯ,
сладкаЯ теплота. „уша моЯ тоже пила, тоже грелась,-- и у
коричневой старушки был вкус кофе с молоком.
„опила. Ќа мгновенье застыла. Џотом встала и направилась к
окну,-- отдать пустую кружку.
Ќо не доходЯ она остановилась. …е губы собрались в
улыбочку. Ѓыстро подкатилась она обратно к лотку, выдернула две
цветные открытки и, снова подбежав к железной решетке окна,
мЯгко постучала шерстЯным кулачком по стеклу. ђешетка
отпахнулась, скользнул зеленый рукав с блестЯщей пуговицей на
обшлаге, и старушка сунула в черное окно кружку, открытки и
торопливо закивала. ‘олдат, разглЯдываЯ снимки, отвернулсЯ в
глубину, медленно прикрываЯ за собою раму.
’огда Я почувствовал нежность мира, глубокую благость
всего, что окружало менЯ, сладостную свЯзь между мной и всем
сущим,-- и понЯл, что радость, которую Я искал в тебе, не
только в тебе таитсЯ, а дышит вокруг менЯ повсюду, в
пролетающих уличных звуках, в подоле смешно подтЯнутой юбки, в
железном и нежном гудении ветра, в осенних тучах, набухающих
дождем. џ понЯл, что мир вовсе не борьба, не череда хищных
случайностей, а мерцающаЯ радость, благостное волнение,
подарок, не оцененный нами.
€ в этот миг, наконец, ты пришла, вернее не ты, а чета
немцев,-- он в непромокаемом плаще, ноги в длинных чулках --
зеленые бутылки,-- она худаЯ, высокаЯ, в пантеровом пальто. Ћни
подошли к лотку, мужчина стал выбирать, и моЯ кофейнаЯ
старушка, раскрасневшись, напыжившись, глЯдела то в глаза ему,
то на открытки, суетливо, напрЯженно работаЯ бровЯми, как
делает старый извозчик, всем телом своим подгонЯющий клЯчу. Ќо
не успел немец выбрать, как его жена пожала плечом, оттЯнула
его за рукав,-- и тогда-то заметил Я, что она на тебЯ похожа,--
сходство было не в чертах, не в одежде,-- а вот в этой
брезгливой недоброй ужимке, в этом скользком и равнодушном
взглЯде. € оба они пошли дальше, ничего не купивши,-- а
старушка только улыбнулась, вставила обратно открытки,
углубилась опЯть в свою красную книгу. Њне незачем было дольше
ждать. џ пошел прочь по вечереющим улицам, заглЯдывал в лица
прохожим, ловил улыбки, изумительные маленькие движениЯ,-- вот
прыгает косица девчонки, бросающей мЯчик о стену, вот
отразилась божественнаЯ печаль в лиловатом овальном глазу у
лошади: ловил Я и собирал все это, и крупные, косые капли дождЯ
учащались, и вспомнилсЯ мне прохладный уют моей мастерской,
вылепленные мною мышцы, лбы и прЯди волос, и в пальцах Я ощутил
мЯгкую щекотку мысли, начинающей творить.
‘темнело. ‹етал дождь. ‚етер бурно встречал менЯ на
поворотах. Ђ потом лЯзгнул и просиЯл Янтарными стеклами
трамвайный вагон, полный черных силуэтов,-- и Я вскочил на
ходу, стал вытирать руки, мокрые от дождЯ.
‚ вагоне люди сидели нахохлЯсь, сонно покачиваЯсь. —ерные
стекла были в мелких, частых каплЯх дождЯ, будто сплошь
подернутое бисером звезд ночное небо. ѓремели мы вдоль улицы,
обсаженной шумными каштанами, и мне все казалось, что влажные
ветви хлещут по окнам. Ђ когда трамвай останавливалсЯ, то
слышно было, как стукались наверху об крышу срываемые ветром
каштаны: ток -- и опЯть, упруго и нежно: ток... ток... ’рамвай
трезвонил и трогалсЯ, и в мокрых стеклах дробилсЯ блеск
фонарей, и Я ждал с чувством пронзительного счастиЯ повторениЯ
тех высоких и кротких звуков. “дар тормоза, остановка,-- и
снова одиноко падал круглый каштан,-- погодЯ падал Я второй,
стукаЯсь и катЯсь по крыше: ток... ток...

Last-modified: Wed, 04 Mar 1998 16:20:52 GMT
Ћцените этот текст: