‚ладимир Ќабоков. ‡анЯтой человек

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. ‡анЯтой человек

     ’ому,  кто много занимаетсЯ своею душой, нередко доводитсЯ
присутствовать при грустном, но любопытном  Явлении,  а  именно
при   том:   как   вдруг  умирает  пустЯшное  воспоминание,  по
случайному  поводу  вызванное  из   той   отдаленной   скромной
богадельни,  где  доживало оно свой незаметный век. Ћно мигает,
оно еще пульсирует и отсвечивает,-- но тут же на ваших  глазах,
разок вздохнув, протЯгивает ножки, не выдержав слишком быстрого
перехода   в   резкий   свет   настоЯщего.  Ћтныне  остаетсЯ  в
распорЯжении  вашем  лишь  отражение  его,  краткий   пересказ,
лишенный,  увы, обаЯтельной убедительности подлинника. Ќежный и
смертобоЯзненный ѓраф €т, вспоминаЯ отроческий сон, заключавший
лаконическое пророчество, уже давно не чувствовал кровной свЯзи
между собой и этим воспоминанием,  ибо,  при  одном  из  первых
вызовов,  оно осунулось и умерло,-- и то, что он теперь помнил,
ЯвлЯлось лишь воспоминанием о  воспоминании.  Љогда  это  было?
"Ќеизвестно",--  ответил ѓраф, отодвинув стеклЯнный горшочек со
следами югурта и облокотившись на стол. Љогда это  было,--  ну,
приблизительно? „авно. „олжно быть, между десЯтью и пЯтнадцатью
годами: он в ту пору много думал о смерти,-- особенно по ночам.

     ’еперь:   вот   он,--  тридцатидвухлетний,  маленький,  но
широкоплечий  мужчина,   с   отстающими,   прозрачными   ушами,
полуактер,   полулитератор,  помещающий  в  зарубежных  газетах
юмористические  стишки,--  под  не  очень  острым   псевдонимом
(неприЯтно напоминающим бессмертного Љаран д-Ђша). ‚от он. ‹ицо
его состоит из темных, со слепым бликом, очков в роговой оправе
и  шелковистой  бородавки  на  щеке.  Ћн  лысеет,  и  в прЯмых,
белесых, зачесанных назад волосах череп сквозит  бледно-розовой
замшей.
     Ћ  чем  он только что думал? —то это было за воспоминание,
под  которое  он  все   подкапывалсЯ?   ‚оспоминание   о   сне.
Џредупреждение, сделанное ему в том сне. Џредсказание, вовсе не
мешавшее ему жить доныне, но теперь, при неизбежном приближении
назначенного   срока,  начинавшее  звучать  все  громче  и  все
настойчивее.

     "‚зЯть себЯ в руки",-- истерическим  речитативом  произнес
ѓраф и, кашлЯнув, встал, подошел к окну.
     ‚се  громче и все настойчивее. Љогда-то приснившаЯсЯ цифра
33 запуталась в  душе,  вцепилась  загнутыми  коготками,  вроде
летучей  мыши,  и  никак  нельзЯ  было  распутать этот душевный
колтун. Џо преданию.  €исус  •ристос  дожил  до  тридцати  трех
лет,--  и,  быть  может  (думал  ѓраф, замерев у креста оконной
рамы), быть может, давний тог сон  так  и  говорил:  "“мрешь  в
возрасте •риста",-- после чего осветились на экране тернии двух
огромных троек.
     Ћн  распахнул  окно. Ќа улице было светлее, чем в комнате,
но уже зажигались огни. Ќебо выстлано было ровными
     облаками, и  только  на  западе,  в  провале  между  охрой
тронутых  домов,  протЯнулась  ЯркаЯ,  нежнаЯ  полоса.  Џоодаль
остановилсЯ  с  горЯщими  очами  автомобиль,  погрузив   прЯмые
оранжевые  клыки  в  водЯнисто-серый  асфальт.  Ќа пороге своей
лавки стоЯл блондин-мЯсник и смотрел в небо.
     Љак по камнЯм через ручей, мысль ѓрафа прыгнула с  мЯсника
на  тушу,  а затем: кто-то когда-то рассказывал ему, что кто-то
где-то (в морге? в музее? в анатомическом театре?) ласково звал
труп  (или  скелет?)  "мыленький".  Ћн  за  углом,  этот
мыленький. Ѓудьте покойны, мыленький не обманет.

     "Џереберем  возможности,--  с усмешкой сказал ѓраф, косЯсь
вниз, с пЯтого этажа, на черные  чугунные  шипы  палисадника.--
Џервое,--  самое  досадное:  привидитсЯ  во  сне  нападение или
пожар,  вскочу,  брошусь  к  окну  и,  полагаЯ,--   по   сонной
глупости,--  что  живу низко, выпрыгну в бездну. „ругое; во сне
же  проглочу  Язык,  это  бывает,  он  судорожно  запрокинетсЯ,
глотну,  задохнусь. ’ретье: Я, скажем, брожу по улицам... ‚ бою
ли, в странствии, в волнах. €ли  соседнЯЯ  долина...  Џоставил,
небось,  "з  бою"  на первое место. ‡начит, предчувствовал. Ѓыл
суеверен, и недаром. —то мне делать с собой? Ћдиночество".
     Ћн женилсЯ в 1924 году, в ђиге, куда  попал  из  Џскова  с
тощей  театральной  труппой,--  выступал  с  куплетами и, когда
снимал очки, чтобы  слегка  оживить  гримом  мертвенькое  лицо,
глаза  оказывались  мутно-голубыми. †ена была крупнаЯ, здороваЯ
женщина со стрижеными черными волосами, жарким  цветом  лица  и
толстым колючим затылком; ее отец торговал мебелью. ‚скоре ѓраф
заметил,  что она глупа и груба, что ноги у нее колесом; что на
каждые два русских слова она употреблЯет десЯток  немецких.  Ћн
понЯл,  что  следует  разойтись  с  нею, но медлил, мечтательно
жалеЯ ее,-- так тЯнулось до 1926 года, когда она изменила ему с
хозЯином гастрономического магазина на улице  ‹ачплесиса.  ѓраф
переселилсЯ  в Ѓерлин, где ему предлагала место фильмоваЯ фирма
(вскоре,  однако,  прогоревшаЯ),  зажил  скромно,   одиноко   и
безалаберно,  часами  просиживал  в дешевой кофейне или пивной,
где сочинЯл дежурное стихотворение. ‚от канва его  жизни,--  не
Ѓог весть какаЯ,-- мелкота, бледнота, русский эмигрант третьего
разбора.  Ќо,  как  известно,  созна.ние  вовсе не определЯетсЯ
бытием: во дни сравнительного благополучиЯ, равно как и во  дни
истлеваниЯ  носильных  вещей и голода, ѓраф, до роковой годины,
предсказанной сном, жил по-своему счастливо. Ћн был,  в  полном
смысле слова, "занЯтой человек", ибо предметом его занЯтий была
собственнаЯ  душа,--  и вот уж когда, действительно, роздыха не
знаешь,-- да и не надобно  его.  ђечь  идет  о  воздушных  Ямах
жизни,  о сердцебиении, о жалости, о набегах прошлого,-- чем-то
запахло, что-то припомнилось.-- но что? —то? -- и почему  никто
не  замечает,  что  на  самой  скучной  улице  дома все разные,
разные, и сколько есть на них, да и на всем  прочем,  никчемных
на  вид,  но  какой-то  жертвенной  прелести  полных украшений?
Џоговорим откровенно:  есть  люди,  так  отсидевшие  „ушу,  что
больше   не   чувствуют   ее.   …сть  зато  другие,  наделенные
принципами,  идеалами,  тЯжко   болеющие   вопросами   веры   и
нравственности;  но  искусство чувствованиЯ у них -- прикладное
искусство. ќто тоже люди занЯтые: горнорабочие  сознаниЯ,  они,
по  принЯтому  выражению,  "копаютсЯ  в  себе", глубоко забираЯ
врубовой  машиной  совести  и  шалеЯ  от  черной  пыли  грехов,
грешков,  грехоидов.  Љ  их  числу  ѓраф не принадлежал: грехов
особых у него не было, не было и принципов. Ћн занималсЯ собой,
как некоторые занимаютсЯ живописью или сосгавлением  коллекций,
или   разбором   рукописи,  богатой  замысловатыми  переносами,
вставками, рисунками на полЯх и темпераментными помарками,  как
бы  сжигающими  мосты  между  образами,--  мосты,  которые  так
забавно восстановлЯть.
     ‚ занЯтиЯ его вмешалось  нечто  постороннее,--  это  вышло
неожиданно  и  мучительно,--  как  быть?  ЏостоЯв у окна (и все
придумываЯ расправу с глупой, ничтожной, но неотразимой мыслью,
что на днЯх,-- девЯтнадцатого нюнЯ,-- он вступит в тот возраст,
о котором говорил  отроческий  сон).  ѓраф  тихо  покинул  свою
потемневшую  комнату,  где уже все предметы, приподнЯтые волной
сумерек, не стоЯли, а плавали, как мебель во времЯ  наводнениЯ.
Ќа  улице  было  все еще светло.-- и как-то сжималось сердце от
нежности рано зажженных огней. ѓраф заметил сразу,  что  кругом
что-то творитсЯ, распространЯлось странное волнение, собирались
на  перекрестках, делали загадочные угловатые знаки, переходили
на  другую  сторону  и,  снова  указываЯ  вдаль,   замирали   в
таинственном    оцепенении.   ‚   сумеречной   дымке   терЯлись
существительные, оставались только глаголы,-- даже не  глаголы,
а  какие-то  их  архаические  формы.  ќто могло значить многое:
например -- конец мира. ‚друг, с замиранием во  всем  теле,  он
понЯл:   вон   там,   в   глубоком   пролете  между  домов,  по
Ясно-золотому фону, под длинной пепельной тучей, низко,  далеко
и очень медленно проплывал, тоже пепельный, тоже продолговатый,
воздушный корабль. „ивнаЯ, древнЯЯ красота его движениЯ, вместе
с  невыносимой  красотой  вечера,  неба, оранжевых огней, синих
людских  силуэтов,  переполнила  душу  ѓрафа.  Ћн  почувствовал
(точно  это  было  знамение), что он и впрЯмь вот-вот дойдет до
предела положенной ему жизни,-- что иначе быть  не  может:  наш
сотрудник,  люди, близко знавшие покойного, свежий юмор, свежаЯ
могила... € что уже совсем непостижимо: вокруг некролога  будет
сиЯть  равнодушнаЯ газетнаЯ природа,-- лопухи фельетонов, хвощи
хроники...
     ‚ тихую летнюю ночь ему минуло тридцать три года. Ћн сидел
у себЯ  в  комнате,  моргающий,  без  очков,   в   арестантских
подштанниках, и один торжествовал непрошенную годовщину. ѓостей
он  не  пригласил,  боЯсь тех случайностей (разбитое зеркальце,
разговор о бренности жизни), которые впоследствии чужаЯ  памЯть
непременно  бы  возвела  в чин предзнаменований и предчувствий.
Ћстановись, остановись, мгновение,-- ты не очень прекрасно, но,
все-таки,  остановись,--  вот  ведь  неповторимаЯ  личность   в
неповторимой  среде,--  бурелом  растрепанных  книг  на полках,
стеклЯнный   горшочек   из-под   югурта,   удлинЯющего   жизнь,
шерстистаЯ  проволока  длЯ  прочищениЯ  трубки,  толстый альбом
цвета золы, в который ѓрафом вклеено все, начинаЯ с собственных
стихов,  вырезанных  из  газет,  и  кончаЯ  русским  трамвайным
билетиком,--   вот  это  сочетание  вещей  окружает  ѓрафа  €та
(псевдоним,  выдуманный  давно,  дождливой  ночью,  в  ожидании
парома),  ушастого,  крЯжистого  человечка,  сидЯщего  на  краю
постели с фиолетовым, дырЯвым, только что снЯтым носком в руке.
     Ћн стал боЯтьсЯ всего -- лифта,  сквознЯков,  строительных
лесов, уличного движениЯ, демонстрантов, автомобильной вышки --
длЯ   починки   проводов  --  огромного  газоема,  который  мог
взорватьсЯ как раз когда он проходил мимо, по пути на  почтамт,
где,  опЯть  же,  мог  затеЯть  стрельбу  дерзкий  грабитель  в
домодельной маске. Ћн чувствовал всю глупость своего состоЯниЯ,
но был не способен побороть себЯ. ’щетно он старалсЯ отвлечьсЯ,
думать  о  „ругом:  на  запЯтках  всЯкой  проносившейсЯ   мысли
неотвЯзным  выездным  стоЯл мыленький. Њежду тем стихи, которые
он продолжал прилежно  поставлЯть  в  газеты,  становились  все
игривее  и  простодушнее (ибо никто задним числом не должен был
усмотреть в них предчувствиЯ близкого  конца),  и  эти  легкие,
деревЯнные  стихи,  ритм  которых  напоминал  движение  вербной
штучки, медведЯ и мужика, и в которых  рифмовали  "проталин"  и
"‘талин",--  именно  стихи, а не что-нибудь другое, оказывались
наиболее ладной и вещественной стороной его бытиЯ.
     €так: не воспрещаетсЯ верить в бессмертие души,-- но  есть
страшный  и,  кажетсЯ,  никем еще не поставленный вопрос (думал
ѓраф, сидЯ в пивной): не сопрЯжен ли переход души  в  загробную
жизнь  с такою же возможностью случайных помех и превратностей,
какаЯ  подстерегает  человека  при  его  земном  рождении?   Ќе
содействует  ли  успешности  этого  перехода  принЯтие во времЯ
жизни тех или иных (но  каких  именно?)  психических  или  даже
физических  мер? Љак угадать, чем запастись, что накопить, чего
избегать? Ќе  ЯвлЯетсЯ  ли  религиЯ  (рассуждал  ѓраф,  сидЯ  в
опустевшей,  темнеющей  пивной, где уже стульЯ ложились, зеваЯ,
на столы, ложились  спать),  религиЯ,  развешивающаЯ  иконы  по
стенам  жизни,  не  ЯвлЯетсЯ  ли она вот такой попыткой создать
благоприЯтственную обстановку,-- точно так же, как,  по  мнению
иных  врачей,  фотографии  миловидных  и  упитанных  младенцев,
украшаЯ спальню беременной, отлично действуют на плод? Ќо  даже
если  нужные  меры  принЯты,  даже  если  известно,  почему €кс
(питавшийсЯ тем-то и тем-то-- молоком, музыкой, мало  ли  чем),
благополучно  перешел  в  загробную  жизнь, а €грек (питавшийсЯ
чуть-чуть  иначе)  застрЯл  и  погиб,--  нет  ли  еще   и   еще
случайностей, которые могут произойти уже при самом переходе,--
напортить,  помешать,--  вот,  ведь,  звери, да и люди попроще,
отходЯт в сторонку, когда приближаетсЯ их час,-- не мешайте, не
мешайте трудной, опасной работе, дайте мне спокойно разрешитьсЯ
бессмертной моей душой...
     ‚се это удручало ѓрафа,  но  еще  подлее  и  ужаснее  была
мысль,  что  будущего века нет, что человеческаЯ жизнь лопаетсЯ
так же непоправимо, как пузыри, которые  плЯшут  и  исчезают  в
бурной  бадье  под  пастью  водостока,--  ѓраф смотрел на них с
веранды загородного кафе,-- шел сильный дождь,  дело  уже  было
осенью,  уже  минуло четыре месЯца с того днЯ, как он вступил в
роковой возраст, смерть могла ЯвитьсЯ с минуты на  минуту,--  и
чрезвычайно  рискованны  были  эти  поездки  в  унылые, боровые
окрестности Ѓерлина. "Ќо если,--  рассуждал  ѓраф,--  загробной
жизни  нет,  то отпадает и все прочее, что свЯзано с понЯтием о
самостоЯтельности души,-- отпадает возможность предзнаменований
и предчувствий,-- о, да, будем материалистами,-- а  потому:  Я,
здоровый  человек  со  здоровой  наследственностью, проживу, по
всей вероЯтности, еще полвека,-- и нечего поддаватьсЯ нервозным
иллюзиЯм,--  все  это  лишь   следствие   некоторой   временной
растерЯнности  моего класса,-- человек же бессмертен, поскольку
бессмертен его класс,-- а великий буржуазный  класс  (продолжал
он  вслух,  неприЯтно  оживлЯЯсь),  наш великий и могучий класс
победит  гидру  пролетариата,   ибо   давайте   тоже   встанем,
крепостники,  лабазники  и  верные  их  трубадуры, на классовую
платформу (больше бодрости), давайте буржуа всех стран,--  нет,
лучше  амфибрахий,--  буржуи  всех  стран...  и народов, вперед
нефтЯной (или золотой?) коллектив, долой пролетарских уродов...
а в рифму -- деепричастие (победив?  скупив?),  засим  еще  две
строфы и опЯть: буржуи всех стран и народов, да здравствует наш
капитал,     тата-татата-та...    (проходов?    водопроводов?),
буржуйский  интернационал!..  Ћстроумно  ли  это  складываетсЯ?
‘мешно ли?".
     Ќаступила  зима.  ѓраф  занЯл  несколько  десЯтков марок у
соседа и употребил их на то,  чтобы  плотно  питатьсЯ,  ибо  не
собиралсЯ  давать судьбе никаких поблажек. ќтот странный сосед,
сам (сам!) предложивший  ему  денежную  помощь,  поселилсЯ  тут
недавно,--  снимал  он две лучших комнаты в квартире, звали его
€ван  €ванович  ќнгель,  полноватый  такой  господин  с  седыми
кудрЯми,  вроде музыкального или шахматного маэстро,-- на самом
же  деле  представитель  какой-то  иностранной  фирмы,--  очень
иностранной,-- дальневосточной, быть может. ‚стречаЯсь с ѓрафом
в коридоре, он участливо и застенчиво улыбалсЯ, и ѓраф объЯснЯл
это  тем,  что сосед, будучи, вероЯтно, человеком коммерческим,
неинтеллигентным,  далеким  от  литературы  и   прочих   горных
курортов человеческого духа, невольно питает к нему, мечтателю,
некое сладостное уважение. ‚ообще же у ѓрафа было слишком много
хлопот,  чтобы  заниматьсЯ соседом, но он рассеЯнно пользовалсЯ
его  добротой,  в  часы  нестерпимого   ночного   беспапиросьЯ,
например,  стучалсЯ  к €вану €вановичу и получал сигару,-- но с
ним не ЯкшалсЯ, не пускал его к  себе  в  комнату  (кроме  того
случаЯ,  когда  перегорела  лампочка,  а  хозЯйка  отлучилась в
кинематограф, и  сосед  принес  новенькую  стеклЯнную  грушу  и
деликатно ее навертел).
     Ќа  ђождестве  ѓраф  был у друзей на елке и сквозь пестрый
разговор безнадежно думал о том, что  елку  видит  в  последний
раз. Љак-то, в Ясную февральскую ночь, он засмотрелсЯ на твердь
и  вдруг  почувствовал,  что  больше не может выдержать бремЯ и
напор   своего   человеческого   сознаниЯ,    этой    зловещей,
бессмысленной  роскоши. “ него отвратительно захватило дыхание,
и чудовищное звездное небо тронулось и поехало. ѓраф отошел  от
окна  и,  держась  за  сердце, выбралсЯ в коридор, постучалсЯ к
соседу. €ван €ванович  с  кроткой  улыбкой  и  легким  немецким
акцентом  дал  ему  валерьЯнки:  так случилось, что, когда ѓраф
вошел, €ван €ванович, стоЯ посреди спальни,  как  раз  капал  в
рюмку,-- вероЯтно, длЯ себЯ самого: держа рюмку в правой руке и
высоко  поднЯв  левую, с темно-желтой бутылочкой, молча шевелил
губами,-- двенадцать, тринадцать, четырнадцать,-- и потом очень
быстро, будто семенЯ,-- пЯтнадцшестнадцсемнадцать,-- и опЯть --
медленно.  Љанареечного  цвета   халат,   пенсне   на   кончике
внимательного носа.
     Ђ  еще  через некоторое времЯ настала весна, и на лестнице
запахло мастикой. ‚ доме напротив кто-то умер, и у двери  стоЯл
похоронный,  черный, чем-то похожий на роЯль, автомобиль. ѓрафа
донимали по ночам многозначительные сны. ‚о всем ему мерещилась
примета, малейшее  совпадение  пугало  его.  €гра  случаЯ  есть
логика  судьбы:  в самом деле,-- как же не поверить в судьбу, в
непогрешимость ее подсказки, в упрЯмство ее устремлениЯ,  ежели
транспарант ее постоЯнно просвечивает сквозь почерк жизни?
     —ем  больше  уделЯть  вниманиЯ  совпадениЯм,  тем чаще они
происходЯт. „ошло до того, что, выбросив как-то  кусок  газеты,
из  которой  он,  любитель описок, вырезал квадратик со строкой
"после долгой и продолжительной болезни". ѓраф через  несколько
дней  увидел  эту  же,  с  аккуратным оконцем, страницу в руках
уличной торговки, заворачивавшей длЯ  него  кочан  капусты.  Ћн
покорно   взЯл   сверток   и   вернулсЯ   домой  в  подавленном
настроении,-- а вечером, из-за далеких  крыш,  поглотив  первые
звезды,  вздулась  мутнаЯ,  злокачественнаЯ туча, и стало вдруг
так душно и тЯжко, точно несешь на  хребте  вверх  по  лестнице
огромный  кованый  сундук,--  и  вот,  без предупреждениЯ, небо
утратило равновесие, и огромный этот сундук  загремел  вниз  по
ступенЯм.  ѓраф  поспешно  закрыл  окно  и задернул шторы: ведь
сквознЯк  и  электрический  свет  привлекают  молнию.  ‚от  она
озарила шторы,-- и он, домашним способом определЯЯ дальность ее
падениЯ,  принЯлсЯ  считать,--  гром  ударил на шести.-- шесть,
значит,  верст...  ѓроза  усилилась.  ‘ухие  грозы   --   самые
страшные. Џо стеклам проходил гул. ѓраф лег в постель, но вдруг
так Ясно вообразил, как молниЯ сейчас попадет в крышу и пройдет
насквозь  через  все  этажи,  обратив его мимоходом в судорожно
скрюченного негра,--  что  с  бьющимсЯ  сердцем  вскочил  (окно
полыхнуло,  черный  крест  рамы  скользнул по стене), и, сильно
звЯкаЯ в темноте, снЯл с умывальника на  пол  пустой  фаЯнсовый
таз,  стал  в него и так простоЯл, вздрагиваЯ и скрипЯ пальцами
босых ног по фаЯнсу, добрую  часть  ночи,  пока  не  угомонилсЯ
гром.

     ‚  эту  майскую  грозу  ѓраф  дошел  до самых унизительных
глубин  трансцедентальной  трусости,--  а  на  следующий   день
произошел  перелом.  ѓраф  посмотрел  на  веселое, Ярко-голубое
небо, на древообразные узоры темной сырости поперек  сохнувшего
асфальта  и  внезапно  сообразил,  что  до  девЯтнадцатого июнЯ
остаетсЯ всего месЯц. „евЯтнадцатого июнЯ (по новому стилю) ему
будет тридцать  четыре  года.  †еланный  брег...  „оплывет  ли?
„одержитсЯ ли?
     ЏоЯвилась надежда на спасение. Ћн ободрилсЯ, решив принЯть
некоторые  чрезвычайные  меры  длЯ  ограждениЯ  своей  жизни от
притЯзаний рока. Ћн перестал выходить на улицу. Ћн  не  брилсЯ.
Ћн  сказалсЯ  больным,  и хозЯйка покупала длЯ него продукты, а
сосед передавал ему  через  нее  то  апельсин,  то  журнал,  то
слабительный  порошок  в  кокетливом конвертике. Ћн мало курил,
много спал, в меру питалсЯ, решал  крестословицы,  дышал  через
нос  и  на  ночь  раскладывал  на  коврике около кровати мокрое
полотенце, дабы сразу проснутьсЯ от холодка, ежели тело  его  в
лунатическом трансе вздумает уйти из-под надзора мысли.

     „одержитсЯ  ли?..  Џервое  июнЯ.  ‚торое. ’ретье. „есЯтого
сосед через  дверь  справилсЯ  о  его  здоровье.  Ћдиннадцатое.
„венадцатое.  ’ринадцатое.  Љак знаменитый финский бегун, перед
последним кругом, бросает  прочь  никелевые  часы,  по  которым
рассчитывал  свой  ровный  сильный бег, так ѓраф, увидЯ близкую
цель,  круто  изменил  образ  действиЯ.  Ћн  сбрил   соломенную
бородку, принЯл ванну и пригласил на девЯтнадцатое гостей.
     Ћн  не поддалсЯ соблазну праздновать рождение на один день
раньше, как лукаво предлагала ему сомнительнаЯ  выкладка.  ‡ато
он  написал  матери  в  ‘моленск, просЯ сообщить точный час его
поЯвлениЯ на свет, но она ответила уклончиво: "ќто было  ночью.
џ, помнитсЯ, очень страдала".
     Ќаступило девЯтнадцатое. ‘ утра за стеной беспокойно ходил
сосед  и выбегал в прихожую на звонки. ѓраф не пригласил его,--
в конце  концов,  они  были  едва  знакомы,--  но  зато  позвал
хозЯйку,--   ибо   в   природе   ѓрафа  причудливо  совмещались
рассеЯнность  и  расчет.  Џод  вечер  он  вышел,  купил  водки,
пирожков  с мЯсом, селедки, черного хлеба. Љогда он возвращалсЯ
наискось через улицу, с трудом придерживаЯ непокорные  покупки,
€ван  €ванович,  освещенный  желтым  солнцем,  глЯдел на него с
балкона.
     Ћколо восьми, как раз когда ѓраф, все приготовив на столе,
высунулсЯ  в  окно,  произошло  следующее:  на  углу,  где  был
трактир,  собралась кучка людей, раздались громкие, злые крики,
и вдруг -- треск выстрелов. ѓрафу показалось, что шальнаЯ  пулЯ
пропела  у  самого его лица, чуть не разбив очков, и он, ахнув,
втЯнул голову. €з прихожей донессЯ звонок. ѓраф, дрожа,  открыл
дверь,  и одновременно выскочил в канареечном своем халате €ван
€ванович. †даннаЯ телеграмма. €ван €ванович жадно ее  развернул
и радостно улыбнулсЯ.
     "Was dort fur Skandale?"(1) -- обратилсЯ ѓраф к нарочному,
но тот не понЯл, а когда ѓраф опЯть (очень осторожно) посмотрел
в окно,  то  перед  трактиром  было уже пусто, все успокоилось,
сидели швейцары у своих подъездов, горничнаЯ  с  голыми  икрами
медленно прогуливала розоватого пуделька.
     Љ  девЯти собрались гости,-- трое русских и немка-хозЯйка.
Ћна принесла  с  собой  ликерных  рюмок  и  пирог  собственного
изделиЯ.  Ѓыла  она  скуластаЯ, корЯваЯ, с веснушками на шее, в
парике фарсовой тещи, в шумЯщем лиловом платье. Њрачные  друзьЯ
ѓрафа,-- все люди тЯжелые, пожилые, с различными недомоганиЯми,
рассказы   о  которых  странно  утешали  ѓрафа,  сразу  напоили
хозЯйку, да и сами невесело охмелели. ђазговор велсЯ,  конечно,
по-русски,  хозЯйка ни слова не понимала, однако, похохатывала,
играла впустую плохо подведенными глазами и рассказывала что-то
свое, но ее никто не слушал. ѓраф посматривал  на  часы  и  под
столом  щупал  себе пульс. Љ полуночи водка иссЯкла, и хозЯйка,
шатаЯсь и помираЯ со смеху, принесла бутылку коньЯку: "Ќу,  что
ж,  выпьем,  стараЯ  морда",--  холодно обратилсЯ к ней один из
гостей, и она, с девической доверчивостью, чокнулась с  ним,  и
потом потЯнулась к другому, но тот от нее отмахнулсЯ.
     Ќа  рассвете  ѓраф  выпустил гостей, ‚ прихожей на столике
валЯлась  распечатаннаЯ  телеграмма,  давеча  так  обрадовавшаЯ
соседа.  ѓраф рассеЯнно ее прочел: "Soglassen ptodlenie", затем
он вернулсЯ к себе в комнату,  кое-что  прибрал  и,  зеваЯ,  со
странным  ощущением скуки,-- точно жизнь у него рассчитана была
как раз на  предсказанный  срок,  а  теперь  как-то  нужно  все
строить  заново,--  сел  в  кресло, перелистал от нечего делать
потрепанную книжку -- сборник анекдотов, изданный в  ђиге.  —ем
занимаетсЯ  ваша дочь? Ћна садистка. ’о есть? Ћна поет в садах.
Ќезаметно он задремал и увидел во сне, как €ван €ванович ќнгель
поет в  каком-то  саду,  плавно  качаЯ  Ярко-желтыми  кудрЯвыми
крыльЯми,--  и,  когда ѓраф проснулсЯ, прелестное летнее солнце
зажигало маленькие радуги в плоских хозЯйских  рюмках,  и  было
все  как-то мЯгко и светло, и загадочно,-- как будто он чего-то
не понЯл, не додумал, а теперь уже поздно,  и  началась  другаЯ
жизнь,--  все прежнее отпало, и совсем, совсем умерло пустЯшное
воспоминание, случайно вызванное из далекой, скромной  обители,
где дотЯгивало оно свой незаметный век.

     (1) "—то там за скандал?" (нем.)

Last-modified: Tue, 11 Aug 1998 13:25:55 GMT
Ћцените этот текст: