’арас Ѓурмистров. ‚ечернЯЯ землЯ

Ћцените этот текст:
’арас Ѓурмистров. ‚ечернЯЯ землЯ

---------------------------------------------------------------
     © ’арас Ѓурмистров, 2002.
     ‘айт автора: http://www.cl.spb.ru/tb/
     E-mail: tb@spb.cityline.ru
---------------------------------------------------------------



Ѓђћ‘‘…‹њ

     Љогда Я  приехал  в  Ѓрюссель, был уже  поздний  вечер.  Џоезд  прибыл,
казалось,  на  глухую,  тупиковую станцию  -  никто  не  встречал его, да  и
пассажиров  было совсем немного. ‘транное впечатление заброшенности произвел
на  менЯ огромный,  почти пустой  вокзал. Љакое-то тревожное  несоответствие
было между пышностью и размахом этого строениЯ, отделанного изнутри красивым
желтоватым  мрамором,  и  общим  духом  запустениЯ  и  сонного,  незыблемого
спокойствиЯ. Ќочевать мне  было негде, и Я, дважды пройдЯ по гулким залам  в
поисках подходЯщего  места, решил устроитьсЯ до утра прЯмо здесь, в одном из
закоулков  полутемного  вокзала. ‘ев на мраморные прохладные ступени, Я стал
глЯдеть,  как за окном мерно двигаютсЯ  темные ветви деревьев,  как мигают и
переливаютсЯ огоньки вдали. Џостепенно тЯжкаЯ дремота  начала охватывать мой
мозг;  еще видЯ бледный свет от фонарей на  улице  и ощущаЯ холод от окна, Я
уже смешивал их  с какими-то проступавшими в  сознании картинами, с дневными
впечатлениЯми, Ярко отпечатавшимисЯ в мозгу; и понемногу  эти призраки также
стали уходить и растворЯтьсЯ.
     —ерез полчаса Я  проснулсЯ от холода. ‚ помещении уже  не было ни души,
только  у  входа  стоЯло несколько  полицейских. Ћдин из них поманил  менЯ к
себе.  Ќичего  хорошего,  как  видно,  это  мне  не  предвещало.  Џо  своему
советскому опыту  Я отлично  знал, что объЯснениЯ с  представителЯми  власти
обыкновенно заканчиваютсЯ ничем иным, как неприЯтностЯми различного калибра.
Љонечно,  в  данном  случае  еще неизвестно было,  что оказалось бы лучше  -
провести ночь  в одиночестве на  вокзале,  пустом и холодном,  или в  уютном
участке, в  увлекательном  общении с галантными полицейскими  на французском
Языке. Ћдин  из  тех  путеводителей  по  …вропе, что  Я  жадно  читал  перед
отъездом, даже  советовал  тем,  у  кого  не  было  денег  на ночлег,  самим
проситьсЯ  в камеру до утра.  Џока Я приближалсЯ к  полицейским, эта шальнаЯ
мысль занимала мое воображение, но когда  Я представил себе, какое выражение
поЯвитсЯ  при  этой  просьбе  на  лице   у  поджидавшего  менЯ  рыжебородого
блюстителЯ порЯдка ("только что из  ђоссии? и не может и двух  суток вынести
без  привычной  обстановки?"),  Я  почувствовал,  что  от  этой  затеи  надо
отказатьсЯ.
     -  Bonjour, monsieur, - обратилсЯ ко мне рыжебородый блюститель. - Vous
кtes йtranger?  Quel est  votre nom? Montrez-moi votre passeport, s'il  vous
plaоt.
     џ показал ему свои  документы, подивившись  про  себЯ странной схожести
поведениЯ наших тоталитарных и свободных европейских органов охраны порЯдка.
     - Bien. Je ferme la gare, monsieur. Vous ne pouvez pas rester ici.
     џ не совсем понЯл то, что он говорил - к бельгийскому французскому надо
было  еще  привыкнуть  -  но  жест,  сопроводивший  эту  краткую  речь,  был
достаточно красноречив  и недвусмыслен. ЉажетсЯ, в  эту ночь  мне предстоЯло
занЯтьсЯ  осмотром  достопримечательностей   ЃрюсселЯ.   ‚ыразительно  пожав
плечами, Я двинулсЯ к выходу.
     Ќа улице  холодный ветер и темень  сразу  освежили мое восприЯтие. €дти
было некуда. “же третью ночь Я проводил  без сна; от переутомлениЯ и избытка
впечатлений то хищное любопытство, что снедало менЯ в первые дни по прибытии
в …вропу, начало  совсем сникать  и выдыхатьсЯ.  ЊенЯ уже  не  радовала и не
удивлЯла, как прежде,  сама мысль, что Я  нахожусь в тех краЯх,  о которых Я
мечтал так давно и ревностно, менЯ не будоражило сознание того, что рЯдом, в
двух шагах, находЯтсЯ великие  произведениЯ искусства, великие свидетельства
бурной и угасшей  исторической  жизни,  дворцы, соборы, башни, улицы...  Њне
хотелось  только  найти спокойное  и  теплое пристанище, в котором Я мог  бы
переждать  до  утра.  Џомедлив в нерешительности немного  у вокзала  (бравые
полицейские в это времЯ закрывали щитами  вход),  Я  двинулсЯ  в ту сторону,
где, как мне казалось, находилсЯ исторический центр.
     ѓород спал. “лицы были пустынны и безжизненны, темнели таинственно окна
в  домах,  только   соборы  освещены  были   снаружи  недвижным,  мертвенным
люминесцентным светом  -  настолько бледным,  что отчетливо виднелись звезды
над  их  крышами. ‘вежий, веселый ветер  бил в лицо, трепал  кроны деревьев,
раскачивал фонари,  подвешенные на цепЯх. ‚се это так живо мне напомнило мою
родину   -  недоставало  только  вихрЯ  снежинок  под   фонарем,  промерзшей
наблюдательной вышки,  забора, обтЯнутого колючей проволокой и  автомата  за
спиной, да еще бесконечной равнины, покрытой снежными сугробами, да багровой
луны, встающей над горизонтом -  что  Я  невольно  трЯхнул  головой, отгонЯЯ
наваждение. џ был  в свободной …вропе. ‘транно, однако, подумалось  мне, как
Яростно  наши  властители   дум  всегда  третировали  европейскую  вольницу.
"Ѓезумство гибельной свободы", как однажды выразилсЯ Џушкин. "Ћт свободы все
бегут",  высказывалсЯ  ђозанов.  "”ранциЯ  гибнет  и  уже  почти  погибла  в
судорожных  усилиЯх  достигнуть просто  глупой темы -  свободы".  ‚прочем, и
…вропа  ведь  в долгу не  оставалась. „а и что  с нами было церемонитьсЯ,  с
восточной деспотией.
     —ем дольше  Я  шел по  ночному городу,  тем удивительней  мне было  это
полное  отсутствие на  улицах  каких-либо признаков  жизни. Љазалось, жители
оставили город, и оставили  совсем недавно,  поспешно  бросив все, что в нем
было. Ћбычно в крупных мегаполисах и в самые глухие часы не  замирает жизнь;
даже  в  деревнЯх  по ночам тишину  нарушает хотЯ  бы  лай собак  - здесь же
запустение  было  настолько полным,  что  если  бы  мне  и встретилсЯ  вдруг
случайный прохожий, Я, наверно, принЯл бы его за привидение. џ медленно брел
по  мостовой  прЯмо   посреди   улицы,   пересекал  площадь   за   площадью,
останавливалсЯ,  как  зачарованный, перед  огромными  готическими  соборами,
стремительно  взмывавшими  ввысь  передо мной; и постепенно,  исподволь менЯ
стало охватывать какое-то грустное и даже  ностальгическое  чувство. ‚се эти
грандиозные памЯтники  ушедшей  навсегда эпохи когда-то  вызывались  к жизни
неистовым творческим порывом;  в то времЯ тот народ, что  их  порождал,  жил
настоЯщей, плодотворной,  полной  смысла  и  значениЯ  исторической  жизнью;
теперь  же все остановилось и  врЯд  ли  когда-нибудь придет еще в движение.
Ѓельгийцы вдруг представились мне каким-то мужественным приморским племенем,
вроде  наших  северных  народов  -   с  застывшей,  замершей  в   вековечной
неподвижности культурой, всесильными  традициЯми, освЯщенными бесконечностью
протекших столетий  и  нежеланием менЯть что-либо в своей  размеренно идущей
жизни. ‚незапно Я  припомнил  то,  что  видел  несколько часов назад из окна
поезда. Њы проезжали через всю страну, и времЯ от времени мелькавшие зеленые
полЯ расступались и открывали вид на чистенький, уютный городок. Ќа переднем
плане, вдоль  железной дороги,  обычно проходила  широкаЯ улица, на  которую
обращены были фасадами кирпичные домики, крытые красной черепицей. „альше, в
глубь городка, ответвлЯЯсь  в сторону  от этой  улицы, уходили  длинные рЯды
таких же игрушечных домиков, завитых плющом, окруженных цветочными клумбами,
аккуратно обнесенных изгородЯми. Ѓыло еще совсем не поздно, солнце садилось,
подсвечиваЯ кирпичные фасады, отражаЯсь в окнах, но  - странное дело - город
был пуст, как будто в нем никто никогда и не жил. Ќа улицах не было видно ни
людей,  ни автомобилей; только перед самым выездом из города Я увидел, как в
дверном  проеме  одного из домиков стоит человек,  прислонившись к косЯку, и
смотрит  вслед  уходЯщему поезду.  Љазалось, он один и оставалсЯ тут;  очень
живо Я представил  себе тишину, котораЯ должна была царить в  этом  вымершем
месте  перед  закатом  солнца,   когда  ветер  стихает;   представил  легкое
поскрипывание  приоткрытой  двери,  только  и  нарушающее   эту   тишину,  и
печальное,   торжественное   настроение   последнего   человека,   почему-то
задержавшегосЯ в покинутом  всеми городе. Џод этим впечатлением Я ехал через
Ѓельгию;   потом   оно  забылось,  сгладилось,  и   только  сейчас  Я  снова
пронзительно  ощутил  свое  одиночество  здесь,  среди  пышных и  безмолвных
монументов,  оставшихсЯ  от   давно  умолкнувшей,  прекрасной,  полнокровной
европейской жизни.
     ’ак,  предаваЯсь сладостной меланхолии,  Я  медленно бродил по  старому
Ѓрюсселю; но  постепенно  холод  и  усталость стали отвлекать  менЯ  от  тех
захватывающих  картин, что рисовало мне мое взбудораженное  воображение. „ве
эти напасти подбирались ко мне с двух  сторон: холод не давал  ни на  минуту
остановитьсЯ длЯ отдыха, усталость  не позволЯла двигатьсЯ, чтобы согретьсЯ.
Џочему-то мне казалось, что прошло уже очень  много времени с тех пор, как Я
отправилсЯ в свой  путь,  и до рассвета оставалось ждать совсем недолго.  Ќо
вот, проходЯ  мимо одного внушительного зданиЯ, Я увидел, как над его входом
празднично  горевшее сообщение  "+6 °C" сменилось разочаровывающим 00-10. „о
рассвета оставалось не меньше пЯти часов. ‚сЯ ночь была еще впереди.
     Ћстановившись в нерешительности на площади  перед  большим  собором,  Я
попыталсЯ уЯснить  свое положение. ‚етер  как  будто начинал стихать,  но  в
любом случае при такой температуре долго  Я на улице не протЯнул  бы. —то-то
надо  было делать, искать какое-то укрытие,  где  можно  было бы согретьсЯ и
немного подремать. ‚зглЯнув  еще  раз  на прекрасный белокаменный готический
собор, Я пошел, уже не мешкаЯ, в новом направлении, и вскоре среди мрачных и
угрюмых,  затихших  до  утра  переулков,  по  которым  Я  шагал,  мне  вдруг
послышалсЯ  какой-то  непонЯтный, монотонный звук. џ направилсЯ туда, откуда
он  раздавалсЯ,  и довольно скоро начал различать, что  это  была  музыка, и
музыка,  включеннаЯ  кем-то  очень  громко.  Џосле  всех  переживаний  своей
заброшенности в чужом, пустынном и безлюдном городе, Я так обрадовалсЯ этому
движению и жизни,  что даже не  удивилсЯ тому,  как странно было услышать ее
здесь в  такое  времЯ. ЏодойдЯ  еще ближе, Я  увидел,  что звук  исходил  из
небольшого кафе,  расположенного  на первом  этаже большого  дома. Ћкна  его
гостеприимно  светились,  и  возле   входа   толпилась  оживленнаЯ  публика.
Џоколебавшись  немного,  Я  вошел внутрь,  и обнаружил там обстановку  самую
демократичную: никто ни на кого не обращал вниманиЯ,  люди стоЯли  у стойки,
сидели за широкими столами, курили, выпивали и закусывали. ’ут же,  рЯдом со
стойкой, на небольшом свободном пространстве танцевало столько народу, что Я
поразилсЯ, как  им удаетсЯ не  налетать друг на друга. ‡аказав  кружку пива,
чтобы не сидеть здесь просто так, Я подошел к свободному столику и тЯжело, с
облегчением  опустилсЯ на деревЯнную  скамью.  ‘удЯ по всему,  это заведение
должно  работать  до утра, так что  Я смогу, по крайней  мере, побыть  тут в
тепле и относительном покое.
     “севшись поудобнее и отхлебнув пива, Я с любопытством стал разглЯдывать
посетителей  кафе.  —асом  раньше,  находЯсь под сильным  впечатлением  того
роскошного,  томительного угасаниЯ, которое  Я видел на  улицах  ЃрюсселЯ, Я
испытывал  к  бельгийцам острую  жалость, щемЯщее сострадание; мне казалось,
что  они  должны  беспрерывно  ощущать  свою  безнадежную  обреченность;  и,
наверно,   очень  грустно  им  все  времЯ  сознавать,  что  их  многовековые
напрЯженные  усилиЯ, лихорадочнаЯ творческаЯ  деЯтельность, походы  и войны,
придворные заговоры и государственные перевороты завершились в конце  концов
ничем, бессмысленным и сытым сегоднЯшним  прозЯбанием. Ќо  теперь, глЯдЯ  на
выражениЯ их  лиц, спокойные и  равнодушные,  Я усомнилсЯ  в том, что вообще
кому-нибудь  здесь еще приходЯт  в голову  размышлениЯ такого  рода.  Њузыка
ревела монотонно-оглушающе,  вокруг  менЯ  все  времЯ  происходило  какое-то
плавное, неторопливое движение,  люди выходили  из  кафе, поЯвлЯлись  новые,
танцевали, садились  за  столики, жевали, разговаривали.  „овольно скоро  их
лица стали расплыватьсЯ у менЯ перед  глазами, сливатьсЯ в однородную массу,
превращаЯсь в тусклые оловЯнные пЯтна  на темном фоне. ЊенЯ властно одолевал
глухой, тЯжелый сон.
     —ерез какое-то времЯ Я внезапно, как после  сильного толчка, очнулсЯ от
своего  глубокого  забытьЯ, и  начал озиратьсЯ,  не  сразу  осознав,  где  Я
нахожусь  и как  здесь оказалсЯ.  ‚друг, полностью  придЯ в  себЯ, Я  быстро
приподнЯлсЯ,  и  снова  сел,  охваченный  чрезвычайно  сильным  и  необычным
ощущением. ’анцующих вокруг менЯ стало  еще больше,  видно, играли  какой-то
новый, популЯрный  мотив. Љраткий сон освежил менЯ, сознание проЯснилось, но
невыразимо   тЯгостное   впечатление   на   менЯ    производила   печальнаЯ,
меланхолическаЯ мелодиЯ  и  вид множества извивающихсЯ, корчащихсЯ рЯдом  со
мной тел. Њне как-то вдруг почувствовалось, как дико это зрелище должно было
выглЯдеть  среди всеобщей  мрачной тишины и  запустениЯ,  царЯщих повсюду  в
городе сразу за порогом этого небольшого зала. Ќевольный  холодок пробежал у
менЯ  по  позвоночнику;  это был  даже  не пир во  времЯ чумы; это был Danse
Macabre.
     Ќо  скоро этот страх отхлынул, и менЯ снова начало охватывать грустное,
поэтическое  настроение.  Ћни,  эти европейцы, не знают сами и не чувствуют,
насколько  их теперешнЯЯ  жизнь  бездушна и скудна, и потому только  и могут
предаватьсЯ таким безрадостным, унылым развлечениЯм.

     Ћ, старый мир! Џока ты не погиб,
     Џока томишьсЯ мукой сладкой, -

     внезапно прозвучало у менЯ в  голове.  ‘  упоением  Я стал твердить про
себЯ эти слова, давным-давно уже высказанные ‡ападу. Ќаверно, в  этом и была
разгадка его пронзительного обаЯниЯ,  в мучительной и сладкой  обреченности.
ЏриходЯ в решительный восторг, Я сидел в шумном и прокуренном кафе за липким
столиком, и вдохновенно про себЯ декламировал:

     ‚ последний раз - опомнись, старый мир!
     Ќа братский пир труда и мира,
     ‚ последний раз на светлый братский пир
     ‘зывает варварскаЯ лира!

     ЌоЯбрь 1997

ЂЊ‘’…ђ„ЂЊ

     ЏокидаЯ ђоссию и устремлЯЯсь на ‡апад, Я заранее знал, что не найду там
ничего  похожего  на  давнюю,  томительную, исступленную мечту,  истерзавшую
целые поколениЯ моих  соотечественников. €  все  же Я  надеЯлсЯ отыскать там
именно  ее,   разглЯдеть  под  тусклым  покровом   современной   обыденности
вдохновенное  нагромождение  воздушных   замков,  воздвигавшихсЯ  долгими  и
страстными  усилиЯми русских  мечтателей.  џ  знал  и то, что обнаружить эту
вожделенную, сладостно влекущую страну в непроглЯдном тумане, заволакивающем
ее, можно было только, оставшись в ђоссии, и только невзначай - где-нибудь в
дрЯнном,  захолустном  книжном магазинчике,  раскрыв  наугад пыльную книгу и
увидев там  под  тончайшей  пленочкой  кальки  старинную картинку,  красочно
расцвеченную,  с триумфальной  аркой  под флорентийским  небом,  наполненном
греческими  облаками,  самыми  подлинными, какие  только  доводитсЯ  увидеть
человеку  в этой жизни. Њожет быть, мне  так и  следовало  сделать. Ќе даваЯ
сбытьсЯ этой мечте,  Я бы тогда и не утратил ее, а наоборот, раздул бы  этот
тлеющий   уголек  до  настоЯщего   пламени,   мрачного   и  величественного,
подчинившего бы  себе  всю  мою  душу  без остатка.  Ќо, переместившись  уже
однажды  из  русской  глуши в  Џетербург,  этот  мировой  перекресток  между
‚остоком и ‡ападом,  Я не мог остановитьсЯ на полдороги и не превратить свои
живые, Яркие видениЯ в бледные и выцветшие тени.
     Ќо  ведь  и  сам  Џетербург   был  воплотившейсЯ  мечтой,   окаменевшим
призраком,  сгустившимсЯ  видением. ќта  мечта, иссушавшаЯ триста  лет назад
одного человека, была того же рода, что и все позднейшие несбыточные грезы о
земле обетованной,  лежащей  к западу от русской границы;  но  в тот раз  ее
накал   был  настолько  силен,  что   он  придал   миражу  Явственные  черты
действительности.   Ћтдав   дань   фантастическому  блеску  этих   роскошных
декораций, Я  так  и не смог тем не  менее избавить  это блюдо от землистого
привкуса неподлинности.  —ем  больше  Я упивалсЯ феерической  красотой  этой
копии, тем сильнее томило менЯ желание увидеть оригинал, каким бы невзрачным
на деле он  ни оказалсЯ. Џоэтому,  попав в  …вропу, Я при первой возможности
поспешил в Ђмстердам, очаровавший в свое времЯ Џетра настолько, что он и всю
ђоссию чуть было не преобразил в новую ѓолландию.
     „ух  европейской   вольницы,  издавна  укоренившийсЯ  в  этом   городе,
соблазнЯл   менЯ,  однако,  ничуть   не  меньше,  чем  самые  возвышенные  и
метафизические соображениЯ. Џлоды  ее были  сладки,  тем более сладки, что в
ђоссии  они  так  и  оставались  под   запретом.  џ  не  разделЯл  степенное
славЯнофильское  убеждение,  что  эта сладость на  самом  деле  тошнотворна;
напротив,   легкий   аромат  гниениЯ,  казалось,  придавал  ей  еще  большую
пикантность. Ќо главное удовольствие Я получал от мысли, что Я попал в некий
заповедник вседозволенности,  магический край, где  удовлетворЯютсЯ желаниЯ,
сбываютсЯ  самые  дерзостные  и  прихотливые  мечты,  которые  только  могло
породить мое  воспаленное  воображение. “же  выходЯ  из  поезда и  ступаЯ на
голландскую землю, Я ощутил сердцебиение и  странное  стеснение всех чувств,
как  будто  то  приключение,  что ожидало менЯ,  могло  таитьсЯ  уже  здесь,
где-нибудь  неподалеку.  Љак  завороженный,  Я  разглЯдывал  дома,  лужайки,
цветники, столько  раз виденные  мною  на  картинах старых  мастеров.  Џотом
дневные  хлопоты отвлекли менЯ, и только к вечеру, устроившись на  ночлег, Я
снова вспомнил о том, что так манило менЯ в этот город.
     ‘умерки  уже  сгущались,  когда  Я  вышел  на  улицу  и   направилсЯ  к
приморскому  району, где, как  давно  мне было  известно  из  художественной
литературы,  и гнездилось средоточие порока. ‚ стеклЯнных дверЯх, выходивших
на улицу и поминутно  распахиваемых, отражались  багровые  разорванные тучи,
пробегавшие по ним подобно  отблескам молнии. џ почти дрожал  от волнениЯ  и
нетерпениЯ, но,  подойдЯ  к  заветному  кварталу,  не  выдержал  и свернул в
сторону,  чтобы дать себе небольшую  передышку. ‚стретившийсЯ  мне  по  пути
магазинчик навел менЯ на  новую мысль.  џ зашел туда и купил большую бутылку
французского вина, прихватив заодно и  кусок сыра. Ќе очень Ясно было, какой
окажетсЯ  реакциЯ  местных  жителей  на это  перенесение  русских обычаев на
европейскую почву,  но другого  выхода у  менЯ не  было. Ќа  всЯкий случай Я
поискал было место побезлюднее, но, не преуспев в этом, разместилсЯ прЯмо на
набережной, свесив ноги с гранитного обрыва над водой.
     ‡акат  почти  угасал,  когда, извлекши  после долгих попыток  пробку из
бутылки, Я приник к струе животворной жидкости. ‘олнце ”ранции,  заключенное
в  стеклЯнном сосуде,  казалось,  заменило мне  мутно-рубиновое  голландское
светило, утонувшее в заливе. —ем-то  это  напоминало Џетербург, но при  этом
Явственно  чувствовалось,  что  все  было другое.  Ћгни на проплывавших мимо
кораблЯх  мерцали  почти  по-южному,  от  прогретой  за день мостовой тЯнуло
теплым воздухом; даже  влага  внизу  не  струилась, как  у нас, а колыхалась
сонно  и размеренно. Њощный ток невской воды вдоль гранитного берега  всегда
казалсЯ мне тончайшим сочетанием двух  видов вечности, одна из  которых была
текучей  и  изменчивой,  а другаЯ - незыблемой и  прочной.  Џри  этом особое
наслаждение   доставлЯла  мысль,   что  долговечность   камнЯ,   грознаЯ   и
вещественнаЯ, на самом деле уступала бесконечности водЯной стихии, на первый
взглЯд столь  мЯгкой и податливой. ’ут, в Ђмстердаме,  Я тоже  ощущал  нечто
подобное. Ќо  здешнЯЯ вечность была  совсем другой,  она  выглЯдела мирно  и
убаюкивающе, как будто все это - не только море  и звезды, но и  набережные,
дома, причалы - было создано природой, а не людьми.
     Ѓутылка  уже подходила к  концу,  а Я не чувствовал никакой перемены  в
своем  внутреннем состоЯнии.  ‡ато  понемногу  начал менЯтьсЯ  внешний  мир,
становЯсь заметно более уютным и гостеприимным. „опив остатки, Я поднЯлсЯ на
ноги и  пошел  по  набережной.  “ровень  воды  в  заливе,  казалось,  слегка
повысилсЯ, и, заметив это, Я опЯть поразилсЯ, насколько сильно отличалось от
петербургского то ощущение, которое вызвало  во мне это наступление  стихии.
Њелкие  наводнениЯ бывают в Џетербурге каждую  осень,  и  не раз, проходЯ по
нашим венецианским  улицам, Я любовалсЯ картиной,  всегда вызывавшей у  менЯ
неподдельный восторг - мостом, повисшим над вздувшейсЯ речкой, или гранитной
лестницей,  наполовину  ушедшей  под воду.  Љаменные  ступени под  черной  и
прозрачной водой казались мне самым прекрасным зрелищем на свете.  Ќе одного
менЯ завораживало в  этом городе вдохновенное видение его скорой  гибели. Ќа
апокалиптических  интонациЯх  было построено  все  петербургское  искусство,
начинаЯ с гениального двустишиЯ  …вдокии ‹опухиной;  но всех превзошел здесь
Џушкин, написавший свой "ѓород пышный, город бедный" на мотив средневекового
гимна "Dies irae, dies illa".
     ‚  Ђмстердаме,  однако,  ничего  гибельного не  чувствовалось.  Њестные
приливы и отливы не символизировали ничего, кроме безмЯтежного круговращениЯ
природы,  неизменного, как движение луны по небу, которым они были  вызваны.
‘ам  темный  и затихший город,  с его пустыми  площадЯми и проспектами, тоже
нисколько не производил зловещего впечатлениЯ, как это было бы в Џетербурге,
где отсутствие  людей  на улицах непременно  наводит на мысль о  случившейсЯ
катастрофе всемирного  значениЯ.  ‚прочем,  может быть,  настроение  у  менЯ
оживлЯлось еще  и  предчувствием праздника,  бурлившего,  как Я знал, где-то
поблизости. џ увидел его огни, сиЯвшие в туманной мгле, задолго до того, как
пересек  магическую границу, за которой начиналась желанное царство телесной
свободы. Џриблизившись  к  этому рубежу, Я, однако, не  смог  преодолеть его
сразу, и остановилсЯ  на пороге, жадно вглЯдываЯсь в  прекрасный  новый мир,
открывшийсЯ передо мной. Њежду ним  и мной  пролегал канал, так напоминавший
петербургский, и  Я машинально подумал о том, что у всех  народов  переход в
потусторонний мир  почему-то всегда свЯзывалсЯ с переправой через воду. Ќо в
ожидавшем  менЯ  царстве  теней,  несмотрЯ на  его  откровенно  инфернальное
освещение,  было и что-то райское, блестЯщее и соблазнительное. “же переходЯ
через  мост, Я  подумал, не  эту  ли  преисподнюю  имел  в  виду ‘веденборг,
утверждаЯ,  что  длЯ  отдельных  ценителей  ад  несравненно  привлекательнее
скучного  раЯ. Ќо эта идеЯ, уже  совершенно  неканоническаЯ,  была последней
моей свЯзной мыслью:  опьЯнение обрушилось на менЯ, как  внезапно налетевший
вихрь.
     ЋпомнилсЯ  Я   через   некоторое   времЯ   в  лабиринте  узких  улочек,
переплетавшихсЯ,   как  волосы   медузы  ѓоргоны.  „ома,  смыкавшиесЯ  здесь
вплотную,  часто  даже  не  имели  окон,  но  зато  в  каждом  из  них  была
великолепнаЯ  витрина, за  которой  располагались  самые баснословные  вещи,
когда-либо виденные  мною в жизни. Ќа роскошно убранных кроватЯх, застланных
ослепительным  бельем, там  сидели  девушки, почти  нагие,  выглЯдевшие, как
чудесные  спелые  плоды. —ереда этих комнаток за стеклом напомнила мне  одну
длинную анфиладу  в  ‡имнем  „ворце, каждый из залов которой  был  отделан в
разном  стиле.  ‡десь  тоже как  будто  звучали  все  страны  и  все  эпохи.
ђазглЯдываЯ  арабские,  индийские, старинные европейские  интерьеры, Я  пока
старательно  избегал  встречатьсЯ взглЯдом  с  самими  обитательницами  этих
пышных покоев; но их незримое длЯ менЯ присутствие было главным нервом этого
зрелища, будоражащим  менЯ все  сильнее.  ’онкий и  продуманный колорит этих
комнат бросал некий дрожащий отсвет  и на самих их обладательниц, подаваЯ их
как  бы под  разным  соусом. ‘макуЯ  это чудесное блюдо, Я бродил  по тесным
переулкам, чувствуЯ при этом такую безудержную  радость обладаниЯ, как будто
уже одно присутствие в этом месте делало моими все сокрытые здесь сокровища.
ЏьЯнЯщее  чувство  свободы  и  вседозволенности   сладко  переполнЯло  менЯ,
добавлЯЯсь к хмельной раскованности тела. џ уже осмеливалсЯ дерзко улыбатьсЯ
девушкам, стоЯщим у входа, и иногда даже отважно встречалсЯ с ними взглЯдом.
Џравда,  ответный  их  взглЯд,  гораздо  более  смелый  и  откровенный,  мне
выдерживать было трудно, и Я всЯкий раз отступал под этим напором.
     Ќо вот мое короткое просветление  закончилось, и новаЯ волна опьЯнениЯ,
поднЯвшаЯсЯ  откуда-то снизу, от  желудка, оглушила менЯ окончательно. „ома,
витрины,  праздные зеваки,  сновавшие вокруг,  завертелись передо мной,  как
осенние листьЯ  в воздушном круговороте. „ействительность  стала распадатьсЯ
на отдельные куски, неплотно пригнанные друг  к  другу. Ћдин раз Я очнулсЯ в
лавочке,  сплошь  заставленной  необыкновенно увлекательными  предметами. Ќа
один из  них, тупо уставившись, Я, наверное, смотрел уже очень долго; поймав
странный, внимательный  и как бы оценивающий взглЯд хозЯина этого заведениЯ,
Я поспешил выйти на улицу. „ругой раз Я пришел в себЯ на каком-то деревЯнном
помосте, возвышавшемсЯ над  каналом;  Я стоЯл, слегка раскачиваЯсь, на самом
его  краю,  над  темной  убегающей  водой.  Ћщутив  определенное  физическое
неудобство, вызванное чрезмерным употреблением горЯчительной жидкости, Я  не
поколебалсЯ избавитьсЯ  от него прЯмо на месте. Џомню, какое наслаждение мне
доставило  это деЯние,  показавшеесЯ  мне прекрасным символом  либеральности
западной  цивилизации,  не  стесненной, как  у  нас,  нелепыми  запретами  и
ограничениЯми.  ’елесное  раскрепощение,   достигнутое   мной,  и,  кажетсЯ,
доходившее уже до  своей  высшей точки,  напомнило  мне хмельную  и  вольную
атмосферу  картин ђубенса, перед которыми  Я,  бывало, часами  простаивал  в
ќрмитаже. ђадостнаЯ вакханалиЯ плоти,  бившаЯ  ключом в этом  благословенном
климате,  казалось, напрЯмую  отзывалась в моем  теле, заставлЯЯ вторить  ей
какую-то звонко  натЯнутую во  мне  струну,  замиравшую каждый  раз подолгу,
сладостно и томительно.
     ЏоднЯвшись  наверх,  к набережной,  Я  увидел на мостике, переброшенном
через  канал,  потертую  особу  с поднЯтым  воротником  и отрешенным  видом.
ѓосподин европеец курил что-то  необычное, похожее скорее на красноармейскую
"козью ножку", чем на респектабельную  буржуазную сигарету. ‚зглЯнув на менЯ
стеклЯнными  глазами,  он, кажетсЯ, хотел что-то сказать, но Я предпочел  не
вступать  с ним  в  объЯснениЯ  и  поскорее ретировалсЯ  к  Ярко освещенному
перекрестку, расположенному поблизости. ‚ нем было целых пЯть углов,  однако
на  этот  раз  Я  не  вспомнил  уже  ни о  чем  специфически  петербургском,
заглЯдевшись  на улицы, расходившиесЯ во  все  стороны. Ћни тонули в  мутном
полумраке, но вдоль каждой из них четко маЯчили два рЯда красных  фонариков,
уводивших  вдаль  настолько, насколько  хватало взглЯда.  Њечта  была совсем
рЯдом, на расстоЯнии вытЯнутой руки, и на этот раз ее близость и доступность
пробудили  во  мне что-то хищное  и свирепое. Љровь  шумела в  ушах,  билась
толчками, горЯчей и влажной пеленой  застилаЯ происходЯщее. —то-то  похожее,
только  еще  сильнее  и  мучительней,  Я  ощущал  на переходе от  детства  к
отрочеству, в мрачную, безумную пору, оглушившую  мое сознание и обострившую
чувства, пронизав их жадным томлением по  чему-то неизвестному, несбыточному
и химерическому. ’огда Я часто бродил вечерами по городским дворам и улицам,
пытаЯсь унЯть этот темный  голод, угомонить  свою взбунтовавшуюсЯ природу, и
временами   заглЯдывалсЯ  в   чужие  окна,   цветные,  пестро   раскрашенные
прЯмоугольники на темном фоне. ’ам,  за  театральными занавесками, и  шла та
вожделеннаЯ жизнь, в мутный поток которой толкало менЯ пробудившеесЯ во  мне
желание, невнЯтное, но  непреодолимое. ’еперь Я мог перешагнуть этот порог с
волшебной, сновидческой легкостью.
     Ќа  перекрестке  Я   остановилсЯ,   чтобы  унЯть  неожиданную  тошноту,
мгновенно подступившую к  горлу.  ‚скоре  она прошла, но блаженное, ликующее
чувство освобождениЯ, казалось, уже переменившее весь состав моего существа,
улетучилось  вместе  с  ней.  џ  спокойно  глЯдел  на очистившеесЯ небо,  на
гипнотически сиЯвшую луну в конце улицы, пока страннаЯ слабость не заставила
менЯ пошатнутьсЯ и оперетьсЯ на каменный выступ, украшавший фасад ближайшего
дома. „ействительность  медленно  плыла  перед  моими глазами,  как  будто Я
плавно возносилсЯ над  этим  миром глухих  переулков  и  сверкающих  витрин,
уходившим куда-то  вбок и вниз. ‘тараЯсь  унЯть головокружение, Я  осторожно
нагнулсЯ,  и   тут  сильнейший   желудочный  позыв   судорогой  потрЯс   мои
внутренности. ‚скоре после этого дурнота, мутившаЯ мое сознание, рассеЯлась,
и Я стал чувствовать себЯ лучше. Љогда силы вернулись ко мне, Я оторвалсЯ от
стены, и, пройдЯ неверным шагом несколько десЯтков метров, завернул за угол.
ирокаЯ  улица, открывшаЯсЯ  передо мной, ослепила менЯ лучами  прожекторов,
как будто Я вышел на подмостки, залитые светом.
     •риплый репродуктор, висевший неподалеку на низком  столбе,  сладко пел
"it's a wonderful, wonderful life", и, поддавшись этому наваждению,  Я вдруг
остро почувствовал свою заброшенность и свое одиночество в  этом глЯнцевом и
равнодушном мире. ЊучительнаЯ, почти  невыносимаЯ тоска  по  ђоссии внезапно
охватила менЯ, так что какое-то времЯ  Я думать не мог ни о чем, кроме наших
заводских  пустырей  с  их   заунывными  фабричными  гудками,  искореженными
мостовыми и кирпичными стенами,  по которым колючаЯ  проволока вьетсЯ так же
непринужденно, как  здесь  цветущий плющ. ‚последствии, вернувшись  домой, Я
тоже иногда слышал эту песенку, и  каждый  раз менЯ охватывала пронзительнаЯ
ностальгиЯ уже по …вропе, по ‡ападу, по сумрачной и туманной ѓолландии. ’ам,
в древнем приморском  городе, на  самом  краю вековечной земли наших снов, Я
впервые  почувствовал,  какой  крепкой  пуповиной  мы  привЯзаны  к  стране,
котораЯ,  однажды вскормив  нас,  потом  не отпускает  от себЯ уже  до самой
смерти.

     „екабрь 2000

ЏЂђ€†

     ЊенЯ всегда привлекали брошенные столицы, и чем грандиознее возвышались
их  империи,  чем  обширнее  были  подвластные  им  земли,  чем неисчислимее
казались  населЯвшие их племена и народы, тем сильнее менЯ трогали печальные
развалины,  оставшиесЯ  от этого  навсегда  отошедшего  в  прошлое  величиЯ.
ЌевнЯтные  следы,  почти  стертые  временем,  чудом  сохранившиесЯ   обломки
цветущих  городов,  теперь  засыпанные  песком, будоражили  мое  воображение
намного   больше,   чем  сегоднЯшние  мировые  столицы,  хищные,  трезвые  и
будничные. џ знал, что со времен  ѓесиода каждаЯ эпоха искренне и безмЯтежно
считала  себЯ  наихудшей  в  истории  человечества;  но  это не  мешало  мне
отыскивать  свой  золотой век  в  толще  истекших  столетий,  старательно  и
неотступно просеиваЯ их, как песок, между пальцами.
     Џариж, еще вчера бывший  гордой столицей  …вропы  и  мира,  и  так и не
смирившийсЯ  с утратой своего  положениЯ, занимал совсем особое место в этом
рЯду  городов,  оставленных  кипучей исторической жизнью. Ќигде закат былого
могущества  не был преисполнен такого  ностальгического  очарованиЯ,  как  в
Џариже.  ‘ам этот город, его бульвары и набережные, представлЯлсЯ мне как бы
всегда  окутанным  мЯгкими  вечерними  сумерками,  со столиками  на  улицах,
ароматом кофе и свежевыпеченного хлеба. Ћднако мне хотелось  прочитать в нем
не только этот волнующий эпилог, но и, осторожно снЯв верхний слой сбывшейсЯ
действительности, попасть  в тот мир, который влек  менЯ с  детства, когда Я
взахлеб читал о бурном прошлом этого города.
     Љогда  Я садилсЯ в поезд, направлЯвшийсЯ в столицу ”ранции, у менЯ было
ощущение, что Я  беру  с полки  увлекательную книгу, о которой  Я  давно уже
слышал, но все никак  не мог  встретить в библиотеках.  Ќо просмаковать  это
предвкушение  мне  не удалось:  как  только  Я  устроилсЯ в кресле и плоский
североевропейский пейзаж, двинувшись назад  с  пугающей скоростью, слилсЯ за
окном в одну  серо-зеленую массу, Я тут же провалилсЯ  в мертвенный, тЯжелый
сон.  Џоследнюю  неделю мне  удавалось поспать только в  поездах;  но если в
ђоссии даже расстоЯниЯ  между Њосквой  и  Џетербургом было вполне достаточно
длЯ  полноценного восстановлениЯ сил,  в  маленькой …вропе одну  столицу  от
другой отделЯло всего несколько часов езды.
     Џоезд уже  замедлЯл  ход  перед вокзалом, когда Я смутно,  сквозь  сон,
почувствовал,  что мЯгкий подлокотник, на который опиралась моЯ одурманеннаЯ
голова,  шевельнулсЯ.  ЏриподнЯвшись,  Я  некоторое  времЯ пыталсЯ  удержать
верхнюю  часть  тела   в  равновесии,  ощущаЯ  при  этом,   однако,   полную
невозможность  разлепить глаза.  Ћткрыв  их  все-таки,  Я увидел в  соседнем
кресле  вполне  симпатичную  девушку, котораЯ  глЯдела  на менЯ  почему-то с
изумлением.
     - Bonjour, mademoiselle, - сказал Я ей машинально.
     - Bonjour, monsieur, - ответила она.
     Џорадовавшись этому нечаЯнному знакомству, Я уже открыл было рот, чтобы
продолжить наш учтивый разговор,  как вдруг осексЯ, сообразив, что это на ее
плече моЯ голова мирно покоилась по крайней мере последние полчаса. €з того,
что  Я знал о  парижских нравах, как  будто вытекало, что это-то как  раз  и
следовало  счесть самым  удачным  началом длЯ завЯзываниЯ отношений,  но моЯ
скифскаЯ дикость не позволила мне воспользоватьсЯ моментом. …динственное, на
что  Я решилсЯ, это  задать вопрос, еще более глупый,  чем  то  положение, в
котором Я оказалсЯ.
     -  Est-ce  que c'est Paris? -  спросил Я,  когда  поезд  уже  стоЯл  на
перроне.
     - Oui, sans doute, - сказала  девушка с некоторым сарказмом в  голосе и
вышла из вагона.
     џ сделал то же  самое и  через несколько минут  уже  забыл  о  неловком
инциденте.  ЊенЯ  захлестывало одно  из  самых сильных  ощущений, когда-либо
испытанных в жизни. Ћно нашло  на менЯ внезапно, неожиданно длЯ менЯ самого,
как только Я осознал,  где Я нахожусь.  џ пробиралсЯ через парижские улицы и
бульвары,  без  цели,  без  направлениЯ, забыв  обо  всем,  останавливаЯсь в
ошеломлении после каждого поворота, открывавшего все новые и новые городские
дали.  Њое  сердце  неистово  колотилось,  менЯ  переполнЯл  самый неистовый
восторг,  в  ушах шумело, как  после хорошей дозы  шампанского.  џ  невольно
сдерживал шаги; мне казалось, что волна ликованиЯ подхватит менЯ, и мое тело
взмоет над тротуаром от любого неосторожного движениЯ.
     Ћчутившись через  несколько часов на  …лисейских полЯх, Я почувствовал,
что мое упоение, пройдЯ свою высшую точку, пошло на спад. ’емнело; пора было
подумать и  о  ночлеге.  „енег  у менЯ  было  немного,  и  Я решил  провести
несколько ночей в палаточном  городке, расположенном, как  Я знал, на берегу
‘ены,  в  Ѓулонском  лесу. Љак  только Я покинул шумные центральные  улицы и
свернул в глухую чащу, Я сразу же  понЯл, что найти нужное  мне место  будет
очень  непросто.  Ѓулонский  лес,  в  отличие  от  …лисейских полей,  своему
названию соответствовал; на ухоженный,  освещенный и обитаемый парк,  против
моего  ожиданиЯ, он не походил совершенно.  ‘транно было из  городской суеты
сразу  попасть  на  лоно  природы,   с  крЯжистыми,  беспорЯдочно  растущими
деревьЯми,  лугами,  над которыми струилсЯ  вечерний туман, и  блестевшими в
полумраке озерами.  Љакое-то  времЯ  Я блуждал  в  этих  дебрЯх,  в  смутной
надежде, что причудливо переплетающиесЯ  дорожки  выведут  менЯ  куда-нибудь
поближе к цивилизации.  ’ак и  случилось: не прошло  и получаса, как впереди
блеснул  широкий тракт, по которому  стремительно  неслись  машины.  ‚ыйдЯ к
нему, Я увидел, что по его обочине с двух сторон рЯдами стоЯт темные фигуры,
которые Я  поначалу  принЯл за статуи. ‚скоре,  однако, выЯснилось,  что это
были живые  существа, причем  одни  только  дамы,  возраста  преимущественно
весьма почтенного.  Ћдеты  они  были очень  кокетливо, что уже могло навести
менЯ на  некоторые размышлениЯ,  но где мне  было разбиратьсЯ  в европейской
социальной  иерархии!  “стремившись  к  этим  таинственным  особам,  Я  стал
расспрашивать  их,  как выйти к  ‘ене. Ќе все из  них вполне понимали  менЯ;
особые трудности в этом деле представлЯло произнесение слова "Seine" должным
образом, то есть  с глубоким носовым звуком. „ома,  в процессе тренировки, Я
просто  зажимал   в  таких  случаЯх  нос  рукой,   отчего   мое  французское
произношение становилось  почти идеальным. ‡десь, к сожалению,  прибегнуть к
этому  рецепту уже не было возможности. ђазговоры и  так  получались  слегка
натЯнутыми,  как  ни  старалсЯ  Я  продемонстрировать  всю   отпущенную  мне
галантность и обходительность.  Њои прелестные собеседницы  почему-то всЯкий
раз розовели, когда Я обращалсЯ к ним "мадам", и, похоже, рады были поскорее
от менЯ  отделатьсЯ.  “же  покинув  их и направившись  к  кемпингу, Я  вдруг
догадалсЯ,  зачем  они  собрались  ночью  у  дороги  и  каким  ремеслом  там
промышлЯли. ’огда  же  Я  сообразил  и  то, что мне  следовало  именовать их
"мадемуазель", как это принЯто в таких случаЯх; называЯ их "мадам", Я как бы
незаслуженно повышал их  в чине.  Њадам  - это уже хозЯйка,  содержательница
борделЯ, и обращатьсЯ так к "девушкам" любого возраста было то же самое, что
говорить лейтенанту "господин полковник".
     ЋбдумываЯ этот лингвистический казус,  Я вышел к палаточному городку, и
вскоре устроилсЯ в нем на ночлег,  заплатив за место на лужайке столько, что
в другом, менее популЯрном  городе, за  эти деньги можно было разместитьсЯ в
шикарном отеле.  “же засыпаЯ,  Я  неожиданно вспомнил, что двести лет назад,
когда Џетербург  в очередной  раз  вознамерилсЯ стать столицей мира,  именно
здесь,  в Ѓулонском  лесу, стоЯли  наши  войска;  Џариж  тогда  был  дальней
окраиной ђоссийской €мперии, как Љавказ, ”инлЯндиЯ или ЉалифорниЯ. ‚орочаЯсь
в  своей палатке, Я вспоминал  Џушкина, посетившего русский военный лагерь в
’урции и  даже принЯвшего участие  в  боевых  действиЯх, думал о  Ѓатюшкове,
бравшем Џариж. Ќо историко-литературные ассоциации на этот раз занимали менЯ
недолго; воображаемый гул сражений  перешел в  ритмичный, монотонный грохот,
уводивший менЯ все  дальше и дальше в беспамЯтство, пока  глубокий и прочный
сон не сковал мое сознание окончательно.
     Ќаутро Ярко  светило  солнце,  и  птицы щебетали в  кустах вокруг менЯ.
‚ыбравшись из палатки,  Я отправилсЯ в город в  самом радужном  расположении
духа. €дти было неблизко, и по дороге Я вспоминал ђуссо,  который, когда ему
было шестнадцать лет, с таким  же праздничным и беззаботным  настроением шел
из своей вейцарии в €талию. Љогда Я увидел  вдали светлые громады парижских
зданий,  сердце  мое снова  сделало перебой; но  вчерашний  восторг более не
повторЯлсЯ;  Я чувствовал  только страстное  нетерпение  и желание  поскорее
погрузитьсЯ в  огнедышащие недра  величайшего  европейского  города.  € этот
город подхватил менЯ, закружив в мощном смерче своих домов и шпилей, газонов
и  набережных.  €знемогаЯ от  острого, тЯгучего  наслаждениЯ, Я  пил кофе на
бульваре Љапуцинов, сидЯ за плетеным столиком и украдкой разглЯдываЯ девушку
напротив. ‡асмотревшись на нее, Я даже забыл  подсластить  свой кофе и долго
помешивал его  серебрЯной  ложечкой, держа нераспечатанную упаковку сахара в
руке.  Ћчнувшись  от  прЯмого,  удивленного  взглЯда  девушки,   Я  зачем-то
пробормотал французское извинение и  уткнулсЯ в свою чашку.  Ќад  прогретыми
мостовыми тЯнуло  дымом, как  будто где-то далеко  сжигали сухие  листьЯ, и,
вдыхаЯ  этот запах,  Я чувствовал,  что мое  тело опЯть  становитсЯ  легким,
воздушным,   невесомым.  „рожь  экзальтации   охватывала   менЯ   исподволь,
незаметно;  мне  хотелось  сказать  окружающим   что-то   приЯтное,  сделать
комплимент своей  девушке,  может  быть, даже поцеловать ее.  ‘идЯ  за одним
столиком с  этой юной парижанкой, среди ухоженных и благообразных французов,
мирно и с Явным удовольствием вкушающих свой поздний обед, Я чувствовал себЯ
небожителем на пиру.
     Џотом  Я  снова  отправилсЯ   бродить  по  городу,  который  сверкал  и
переливалсЯ передо мной, как картинка  из калейдоскопа, преображающаЯсЯ  при
каждом  движении.  „ома  сменЯлись храмами, золоченые купола -  современными
модернистскими конструкциЯми. Ќа  набережной  ‘ены Я  ел маслины  из банки в
компании  какого-то  запущенного  художника,  показывавшего мне свои  этюды;
пройдЯ  через "парижских улиц ад", Я снова оказывалсЯ на бульварах, тихих  и
пустынных; выйдЯ  из церкви, Я попадал в мраморный дворик, с шумным фонтаном
посредине, у которого  Я  долго сидел, слушаЯ доносившеесЯ  через  раскрытые
двери гудение органа. ’ак прошло  несколько дней;  только тогда  Я вспомнил,
что в Џариже,  кроме улиц и  площадей, крыш и фасадов, есть  еще и коллекции
живописи,  великолепные  музеи,  королевские  дворцы  и прочие занимательные
вещи.  €значально  Я  думал  провести   здесь  несколько  дней,  после  чего
отправитьсЯ  в  путешествие  по  ”ранции,  по  всей  ее  оконечности:  вдоль
‘редиземного морЯ, Џиренеев и Ђтлантики. Ќо, пробыв в Џариже около недели, Я
почувствовал, что оторватьсЯ от  этого  города  у менЯ нет  никаких сил, и Я
застрЯну в нем до тех пор, пока совсем не останусь без денег.
     Њежду тем деньги мои таЯли очень быстро, что менЯ несколько смущало. Ќе
раз и не два Я прикидывал, хватит ли мне их вообще длЯ возвращениЯ домой, и,
в зависимости от моего настроениЯ, результаты этих выкладок отличались очень
сильно. ‚прочем,  как врожденнаЯ, так и  возрастнаЯ беспечность не позволЯла
мне уж очень задумыватьсЯ над такими приземленными вопросами, и Я, махнув на
них рукой, предоставил событиЯ их естественному  течению. Ћни и не замедлили
двинутьсЯ  своим  ходом, и в  одно  прекрасное  утро привели  к  тому,  что,
проснувшись в своей палатке  и позавтракав вином и  консервами, Я обнаружил,
что  денег у  менЯ  не  осталось  почти совсем.  ‚ некоторой задумчивости  Я
отправилсЯ бродить по городу,  размышлЯЯ  над  тем,  что мне  теперь делать.
Љогда-то Я хотел проверить свою способность к выживанию  простым и эффектным
способом:  отправитьсЯ  куда-нибудь подальше,  лучше  всего к ’ихоокеанскому
побережью,  не  взЯв с  собой  денег ни  на жизнь, ни на  обратный  билет, и
посмотреть на  свои дальнейшие действиЯ.  ЉажетсЯ, теперь  мне представлЯлсЯ
хороший повод провести этот  увлекательный  эксперимент, пусть и в несколько
урезанном виде.
     Џогрузившись  в  свои  размышлениЯ,  Я шел  не разбираЯ дороги, пока не
оказалсЯ   в   квартале,  в  котором  еще  не  был.  ‚ыглЯдел   он  довольно
подозрительно;  немного  успокаивающе  подействовали  на  менЯ только  милые
девушки в коротких  юбочках,  стоЯвшие  по обе стороны переулка и приветливо
мне улыбавшиесЯ.  ‚ остальном  это  было самое злачное  место, с нерЯшливыми
продавцами какой-то наркотической дрЯни,  разложенной  на деревЯнных лотках,
гигантскими грудами мусора  и  пыльными треснувшими  стеклами  в  домах. ќти
экзотические декорации,  однако, отвлекали менЯ недолго; углубившись снова в
свои мысли, Я шел по улице,  не обращаЯ ни на что вниманиЯ, как вдруг чьЯ-то
мускулистаЯ рука схватила менЯ  сзади за локоть. џ резко обернулсЯ, и увидел
незнакомого господина в черном котелке, ухмылЯвшегосЯ  самым наглым образом;
в его облике было что-то крысиное.
     -  Ѓрат!  -  воскликнул он по-русски с  немыслимым  акцентом,  и  вдруг
потащил менЯ к приземистому  кирпичному зданию, находившемусЯ неподалеку.  “
входа  там  стоЯли  две гориллы  в пиджаках и  Ярких  галстуках;  при  нашем
приближении   они   почтительно   вытЯнулись.   Ћт  неожиданности   Я   стал
сопротивлЯтьсЯ  только  тогда, когда оказалсЯ  уже в помещении.  ‘трЯхнуть с
себЯ цепкого, как прилипала,  француза мне  не удавалось, и после некоторого
противоборства Я приостановил  сопротивление,  чтобы посмотреть, как  дальше
будут  развиватьсЯ  событиЯ.  ‚  глубине  комнаты,  в  которую  Я  попал, за
деревЯнной конторкой располагалась  девушка,  перед которой на  столе лежала
ручка и  груда  каких-то бланков. „ержавший менЯ  господин  немного  ослабил
хватку  и начал что-то  кричать этой  особе,  но так быстро и  горЯчо, что Я
почти  ничего не  мог разобрать. Њинуту или две  она слушала его неподвижно,
как будто в  оцепенении, после  чего  быстрым, кошачьим  движением  схватила
бланк  и приготовилась что-то  писать. ќто  было  уже выше моих сил; завопив
что-то  гневное и угрожающее, Я вырвалсЯ из  непрошеных  объЯтий и кинулсЯ к
выходу.  Ќа беду, определить в потемках верное направление мне  не  удалось:
сгорЯча Я нырнул  не в ту дверь,  котораЯ вела к выходу.  Ћказавшись в узком
коридоре, Я несколько мгновений поколебалсЯ, а потом, решив не возвращатьсЯ,
двинулсЯ  вперед,  к  светлому  пЯтну,  маЯчившему  впереди.  Ѓыстро  пройдЯ
несколько шагов и отдернув  тЯжелую штору, Я оказалсЯ  в большом  подвальном
помещении, терЯвшемсЯ в  сигаретном дыме.  Ќа мое поЯвление никто не обратил
вниманиЯ, хотЯ людей  было довольно много: одни сидели у каких-то столов, на
которых раскладывали карты, другие, столпившись, окружали  столы с рулеткой;
третьи выпивали  у  барной стойки. ‡десь  было довольно  темно,  только  над
каждым столом Ярко горели лампы, свисавшие с потолка.
     џ  хотел  повернутьсЯ и  уйти, но менЯ задержало  удивительное зрелище,
никогда не виданное мною ранее. ‡а ближайшей рулеткой сидел молодой человек,
бледный  как  мел, так  что за  него  становилось  даже  страшно, и  пожирал
взглЯдом быстро  вращающеесЯ колесо,  вокруг которого бегал маленький шарик.
Џеред ним на столе лежала  основательнаЯ  горка ассигнаций,  частью довольно
крупных, насколько можно было разглЯдеть.
     -  Le  jeu est  fait, - негромко произнес  важный господин, стоЯвший по
другую сторону от  игроков, и Я просто физически почувствовал, как  возросло
напрЯжение  вокруг стола. —ерез несколько мгновений шарик, замедлЯЯсь,  стал
прыгать по колесу,  пока, наконец, не замер в одной из его Ячеек. Ћбстановка
сразу разрЯдилась.  Љрупье  назвал  какие-то  цифры,  и  на  устах  бледного
молодого человека поЯвилась слабаЯ улыбка. Џридвинув к себе свой выигрыш, он
начал складывать деньги в бумажник, старательно сортируЯ их по  достоинству.
—ерез минуту его место  за столом освободилось,  и Я поспешил  занЯть  его -
просто длЯ  того, чтобы  посмотреть  поближе  на  игру,  котораЯ менЯ  очень
занимала.  ‚ ее правилах Я  пока  ничего не понимал, и поэтому взЯл со стола
красочный  буклет с объЯснениЯми. Џервое,  что  там было написано, почему-то
по-английски, это "ЂмериканскаЯ рулетка - любимаЯ игра „остоевского". џ знал
о том, что наша культура уже более столетиЯ совершает  свое победное шествие
по планете,  но поневоле  все-таки  вздрогнул от неожиданности. ‚прочем, мне
еще  повезло:  учитываЯ  то,  каким  путем Я попал  в  это заведение,  Я мог
прочитать что-нибудь  еще  похлеще,  скажем: "ђусскаЯ рулетка - любимаЯ игра
ЊаЯковского".
     ’екст  в брошюре был простой, к тому же английским Я владел лучше,  чем
французским,  но, несмотрЯ на это,  понЯть  мне ничего не удавалось. Ћписано
все  было очень  кратко, буквально в  двух словах, причем основное  внимание
уделЯлось разрешению споров между посетителЯми и казино.  Ћтложив брошюру, Я
стал  следить  за  действиЯми  своих  соседей,  и довольно  быстро  во  всем
разобралсЯ. Џередо мной на столе было красочное поле с номерами, на котором,
однако,  ставки  делались не  так уж часто.  ‚  основном игроки  ставили  на
большие  клетки  красного и черного цвета рЯдом с полем, а также на клетки с
надписЯми  "even"  и "odd".  ќта последнЯЯ  альтернатива была  мне  понЯтнее
всего: очевидно, что если Я поставлю на "четное" и  выпадет четный номер, то
что-нибудь мне заплатЯт обЯзательно. ’ак Я и сделал, рискнув десЯтифранковым
билетом. Љолесо повернулось,  и  Я выиграл - крупье придвинул ко мне столько
же, сколько Я поставил.
     Џосле  этого   несколько  оборотов  колеса  Я   просидел  не  двигаЯсь,
бессмысленно  глЯдЯ на катЯщийсЯ шарик. ЋщущениЯ  мои были  самые смутные  и
неопределенные,  но скорее  приЯтные,  чем неприЯтные.  џ  всегда болезненно
переносил  неудачи и очень  радовалсЯ любому  везению - мне казалось в такие
моменты,  что  проверЯетсЯ  само  отношение  мирозданиЯ  к  моему  существу,
совершенно   беззащитному   перед   роковыми  силами.   ‚  целом,  как   мне
представлЯлось, судьба ко мне была благосклонна; но всЯкий раз, когда у менЯ
случалась мелкаЯ или  крупнаЯ  неприЯтность, Я воспринимал  это  как  первые
признаки того, что счастье от менЯ  отвернулось, причем, возможно, навсегда.
Њелкие удачи,  часто даже  наполовину  выдуманные, Я всегда  воспринимал как
поощрениЯ,  как доказательства  того,  что  Я  движусь по  правильному пути.
€ногда,  после страшных  жизненных  катастроф,  мне  начинало  казатьсЯ, что
никакой осмысленности в течении моей жизни нет и вовсе, что все определЯетсЯ
ничего  не значащим стечением случайностей;  но такаЯ мысль  была  длЯ  менЯ
совершенно нестерпима, и  Я скоро оставлЯл ее. џ мог  еще думать, что судьба
менЯ  преследует, что она  олицетворЯет собой злое,  разрушительное  начало,
которому  надо противостоЯть до тех пор, пока это возможно - но считать, что
никакой судьбы вообще не существует, было невозможно.
     Љак  обостренно Я  ни  прислушивалсЯ к постоЯнному  чередованию  удач и
неудач  в  своей жизни, как ни разглЯдывал  этот  таинственный  узор, как ни
пыталсЯ разгадать глубокий замысел  того,  кто определЯет мою  биографию, но
никогда еще Я  не сталкивалсЯ  с фатумом настолько прЯмо, лицом  к лицу, как
здесь, за игорным столом.  ‚се выглЯдело  очень  просто  и даже обнаженно  -
достаточно было поставить те деньги, что у менЯ были, на ту или иную клетку,
чтобы  тут  же  проверить, насколько благосклонна  ко мне  судьба.  Ћт  этой
Ясности мне стало даже жутковато, и Я хотел оставить этот эксперимент, чтобы
и дальше пребывать в  блаженном неведении  по  этому поводу. Ќо деватьсЯ мне
было некуда - денег на обратную дорогу у менЯ все равно не было, так что эту
проблему так  или иначе, но  пришлось бы как-нибудь  решать. Љ  тому же менЯ
чрезвычайно соблазнЯла литературнаЯ аура, окутывавшаЯ это  занЯтие;  было бы
глупо  столько  читать  о   нем  и  ни  разу  не  попробовать  по-настоЯщему
проигратьсЯ.  Џоследнее,  о  чем Я  вспомнил  перед  тем,  как  окончательно
погрузилсЯ  в  игру,  была  неведомо  как  всплывшаЯ  из  подсознаниЯ  фраза
„остоевского,  очень подходившаЯ к моему случаю:  "есть  что-то особенное  в
ощущении,  когда один, на чужой стороне,  вдали от  родины и  не  знаЯ,  что
сегоднЯ будешь есть, ставишь последний гульден, самый, самый последний!"
     џ начал с  того,  что поставил на красное  оба  десЯтифранковых билета,
которые еще сжимал в руке. Љрасное выиграло, и Я стал обладателем уже сорока
франков,  учетверив ту сумму, с которой начинал игру. Џотом Я присмотрелсЯ к
тем  ставкам,  которые  делались  на самом  поле,  на  клетках  с  номерами.
‚ероЯтность того, что выпадет именно тот номер,  на который Я поставлю, была
слишком уж  ничтожной,  это  Я понимал хорошо.  Ќо можно  было поставить  на
несколько  номеров сразу, вплоть до шести, тогда вероЯтность  выигрыша резко
возрастала. ‚зЯв снова две десЯтки, и закрыл ими целых двенадцать номеров. Љ
моему большому удивлению, ни  один  из  них  не  выпал, и крупье забрал  мои
купюры. џ проводил их горестным взглЯдом, как-то Явственно почувствовав, что
на  эти деньги можно  было  бы,  по крайней  мере,  выбратьсЯ  из  Џарижа на
окраину, чтобы попытатьсЯ  там  поймать машину.  Џроигрыш несколько отрезвил
менЯ, но Я  уже не мог  остановитьсЯ.  ЋставшиесЯ двадцать франков  Я  снова
поставил на красное, которое менЯ еще не  подводило и вообще вызывало как-то
больше довериЯ. ‚ыпало черное, и Я потерЯл все, с чего начинал свои опыты.
     „еньги у менЯ еще  оставались.  џ  достал их все  и  начал  швырЯть  на
игорный  стол,  не  задумываЯсь. Ќи  к чему хорошему  это не  приводило  - Я
гораздо  чаще  проигрывал,  чем выигрывал. ‡а тем,  что  происходит с  моими
ставками,  Я  почти  не  следил,  но несмотрЯ на это, всем  своим организмом
чувствовал, как стремительно сокращаетсЯ та сумма,  котораЯ еще  остаетсЯ  в
моем  распорЯжении. Ќаконец, призвав себЯ  опомнитьсЯ,  Я  вдруг увидел, что
денег  у  менЯ  практически  нет,   и,  главное,   неожиданно  длЯ  себЯ   с
неприЯтнейшим чувством понЯл, что колесо крутитсЯ, а почти весь остаток моих
средств лежит не на том номере, который сейчас выпадет. џ подумал тогда еще,
что нет  смысла ставить наобум, нужно прислушиватьсЯ к внутреннему голосу; и
тут  этот  внутренний голос  совершенно Явственно  подсказал  мне, куда  мне
следовало  передвинуть  мою  ставку.  Џока  крупье  не  произнес  еще   свою
сакраментальную  фразу "le jeu est fait",  это можно было сделать; но вместо
этого Я как-то обреченно, как оглушенный, смотрел на кружащийсЯ белый шарик.
Ќаконец он остановилсЯ, и  выиграла именно  та ставка,  которую Я предвидел.
‚се  было кончено.  џ  встал  из-за стола  и - длЯ того, чтобы  окончательно
разделатьсЯ  с этим делом - стал бросать остававшуюсЯ у менЯ мелочь на зеро,
просто потому, что на него еще не ставил.
     џ  даже  не  знал,  сколько  выплачивают  по  нему  в  случае  удачного
попаданиЯ.  ‘обственно  говорЯ,  о  выигрыше  Я  и не  думал;  мне  хотелось
избавитьсЯ от последней горсти металлических франков, проставив их почему-то
именно на  зеро. „олжно быть, так чувствовал себЯ юный  Џушкин, когда бросал
на  прогулке  золотые  монеты  в  Ќеву,  чтобы  полюбоватьсЯ  их  блеском  в
прозрачной  воде.  Ќо на третий оборот  колеса, к  моему большому удивлению,
шарик остановилсЯ как раз на зеро,  и Я, став обладателем внушительной кучки
денег,  сел  за стол  снова,  задумавшись о  том,  как  бы выбрать стратегию
повыигрышнее.
     - Faites  le  jeu,  messieurs!  -  возгласил  крупье,  выводЯ  менЯ  из
умственного ступора, - rien ne va plus?
     Ќа  этот  раз  удача  сопутствовала  мне, и  Я начал  выигрывать  почти
непрерывно. Ќи о какой стратегии Я уже не думал, почему-то поверив в то, что
на этот  раз все будет  хорошо. џ ставил то на красное, то на  черное, то на
номера, избегаЯ только совсем  невозможных комбинаций,  и с  удовлетворением
наблюдал, как быстро и ровно растут мои капиталы. ‚ этом не было даже особой
приЯтности, прелести риска, настолько Я был уверен в том, что теперь фортуна
решила мне благоприЯтствовать. „ух  у  менЯ начало захватывать только тогда,
когда Я перестал делить ставки и  начал времЯ от  времени весь свой выигрыш,
все, что у менЯ было, ставить на красное  или  черное.  „ва  раза это прошло
успешно, и  Я  разом  удваивал свои  деньги,  но на третий раз чуть  было не
потерЯл  все, что заработал. ‚ последний момент, когда  Я делал ставку, менЯ
что-то толкнуло, и Я выложил на поле только половину своих денег. ќто как-то
охладило мой  пыл,  и  заставило  подумать о том, что,  в принципе, моЯ цель
достигнута, и играть  дальше совершенно незачем; к тому же  и времЯ на дворе
было уже  очень позднее. Ќо уйти так  сразу  было  совершенно невозможно. Ќа
всЯкий случай Я  поиграл еще полчасика,  без особых перемен,  впрочем, ни  в
одну,  ни в  другую сторону. Ќаконец  публика вокруг  менЯ  зашевелилась,  и
крупье объЯвил  "le trois derniers coups", "три последних розыгрыша". џ даже
не ожидал, что  это так  сильно на менЯ подействует:  мне показалось, что  у
менЯ отнимают самое дорогое, и  никакой возможности противодействовать этому
нельзЯ. ‘хватив свои деньги, Я едва удержалсЯ от свирепого желаниЯ поставить
их  на  что-нибудь и  выиграть -  или окончательно проигратьсЯ. „ва  оборота
колеса  мне с  трудом, но  удавалось  боротьсЯ с  этим искушением, однако на
третий менЯ так соблазнила возможность удвоить напоследок весь свой выигрыш,
что  Я,  как автомат,  не раздумываЯ, бросил  на четное большую  часть своих
денег.  ‡а  всю  игру Я  еще  ни  разу  не следил  за  результатом  с  таким
напрЯжением. џ просто  гипнотизировал взглЯдом  рулеточный шарик,  как будто
приковываЯ  его  к  четным  номерам.  Ќо менЯ ждало жестокое  разочарование:
выпало нечетное, и Я оказалсЯ в проигрыше.
     Ќа  другой  день,  подсчитав все-таки все,  что у менЯ было, Я пришел к
выводу, что если проехать через территорию ”ранции автостопом, то мне вполне
хватит денег на  дальнейшее перемещение на немецких электричках и российских
поездах.  Ћчень бережно  и  аккуратно, старательно избегаЯ того  квартала, в
котором  Я  провел  вчерашний  день,  Я  пробралсЯ  через парижские улицы на
восточную  окраину  города,  к  кольцевой  дороге.  ‚скоре  менЯ  подхватила
попутнаЯ машина. ’олько когда за окном потЯнулись блеклые французские полЯ и
фермы,  Я  вздохнул  наконец  с  облегчением, окончательно  освободившись от
сжигавшего менЯ соблазна. ‚се было позади.
     ‘менив  несколько  машин,   Я  в  конце  концов  покинул  гостеприимную
французскую  землю.  Џоследний  из  благодетелей  высадил  менЯ  уже  за  ее
пределами,  в  крошечном герцогстве  между ”ранцией и ѓерманией.  „о столицы
этого  карликового  государства оставалось  около  часа  ходьбы,  и Я  бодро
направилсЯ к новому, еще  невиданному мною городу. Ќебо хмурилось; в воздухе
было сыро и туманно.  џ  шел вдоль мощной  и  загруженной  автомагистрали, с
колоссальными,  какими-то  гомерическими  дорожными   развЯзками,  времЯ  от
времени проплывавшими  глубоко подо  мной,  и почему-то  чувствовал  сильную
грусть. €сполинские  свидетельства  человеческого могущества, мимо которых Я
двигалсЯ, действовали на менЯ угнетающе, тЯготили и  подавлЯли  менЯ. Ќо вот
размах этой воплощенной  мощи еще увеличилсЯ: мутные пропасти превратились в
непроглЯдные бездны, мосты сменились зубчатыми башнЯми, дорожный рев перешел
в ровный  и сдержанный городской гул. Џередо мной  открывалсЯ фантастический
‹юксембург.

     €юнь 2001

ЊћЌ•…Ќ

     €сторическаЯ  ночь,  сгустившаЯсЯ  над  народами  …вропы,  погрузила  в
мЯгкий,  умиротворЯющий  полумрак  и  те резкие черты, броские  особенности,
которые еще недавно так заметно отделЯли их друг от друга. ‚ ђоссии, изнываЯ
от  страстного  желаниЯ  приникнуть  к  этому  источнику,  Я  любил  ласкать
прихотливой  мыслью  разные  грани  этого   недоступного   блестЯщего  мира:
геометрическую сухость древнего …гипта, напоенную светом греческую пластику,
мужественную твердость  римского  гениЯ, женственную  мозаичность  ‚изантии,
готические  ребра  ”ранции,  темное  цветение  €талии.  Ќо  еще  больше  мне
нравилось  смешивать  эти краски,  находЯ  в  дубовом  дупле  величественной
римской государственности  медовые соты  греческой культуры, или отыскиваЯ в
суровом колорите фламандских художников, английских  музыкантов нежные нотки
средиземноморской   мЯгкости   и  живописности.   …ще  большее   наслаждение
доставлЯли мне далекие,  неЯвные сближениЯ  такого  рода. ‚сЯкий раз,  когда
невернаЯ, изменчиваЯ  петербургскаЯ весна сменЯлась внезапным  похолоданием,
засыпаЯ  тЯжелым,  рыхлым  снегом цветы и травы, смешиваЯ прогретый воздух с
ледниковым дыханием земли, то, гулЯЯ по берегу ”инского залива среди дубов и
сосен,  Я  чувствовал  себЯ  в џпонии,  в  которой никогда  не  был.  —то-то
неудержимо восточное сквозило  в желтых камышах на  взморье, покрытых тонким
ледком, в сочетании глубокой небесной  синевы  со снежной линией  горизонта.
Ќо, окажись Я в џпонии,  Я  бы  искал там Џетербург. ’ихоокеанское побережье
напомнило   бы  мне  мелкую  и  холодную  Ѓалтику,  крыши  буддийских  пагод
показались подражанием изЯщным золоченым завиткам Џетропавловского собора, а
императорские парки слились  в  сознании с  петербургскими пригородами, с их
китайскими дворцами, деревнЯми и храмами.
     „аже в  пределах  одного  города  Я  находил  возможности такого  рода.
‘колько раз в Џетербурге, проходЯ от Ћстровов к Ќеве, Я замирал от восторга,
увидев вдали, на другом  берегу, в  туманной  перспективе,  замок с  высоким
шпилем,  стоЯвший  грозно  и  величественно. Њое взбудораженное  воображение
мгновенно  расцвечивало  его  темные и жесткие  очертаниЯ, добавлЯЯ к  этому
пустому  контуру  целые  страны  и  эпохи, с живыми человеческими  судьбами,
громовыми историческими событиЯми и пронзительными произведениЯми искусства.
Ќо в другой раз, проходЯ у самого этого замка, Я почти и не смотрел на него,
устремившись  жадным  взглЯдом  опЯть куда-то вдаль, мимо  обширной площади,
вдоль моста  через свинцовую тусклую реку, на другом берегу которой виднелсЯ
томивший мое сердце эмалевый купол мечети, окруженный острыми минаретами.
     ЏриближаЯсь  к  Њюнхену,  Я думал  об  этом, с  радостью  замечаЯ,  как
нарастают за окном приметы того, что окружавший менЯ  угрюмый германский мир
сменЯетсЯ  здесь миром  итальЯнским  и почти  средиземноморским. ‚начале эти
изменениЯ  были  почти  неуловимы;  они  проЯвлЯлись  в  легчайшем  повороте
освещениЯ, в зеленых лужайках, как-то по-особому Ярко блестевших  на солнце,
в  крутых склонах холмов, прорезавших  ландшафт, в  театральных  облаках  на
синем  фоне,  мЯгко  отражавшихсЯ  во  всех  стеклЯнных поверхностЯх  нашего
поезда.  Ѓаварские   деревни,  в  беспорЯдке   разбросанные  между   холмов,
становились все красочнее и живописнее; прозрачный воздух, омывавший их, как
будто  лакировал их черепичные  крыши, смЯгчаЯ острые углы  и линии. ’ак же,
как по пространству, Я  тосковал и по времени, в котором никогда не был. Њне
хотелось попасть в этот мир,  спокойный и патриархальный, мир средневекового
селениЯ,  заброшенного  в  альпийской  долине.  ’огда  не  надо  было  долго
странствовать, чтобы соприкоснутьсЯ с неизведанным: оно начиналось  сразу за
оградой хутора, за цветущим лугом, через который к  далеким снежным вершинам
вела извилистаЯ полеваЯ дорога.
     Љогда за окном потЯнулись  скучные мюнхенские пригороды, представлЯвшие
собой  сплошное нагромождение  конструктивистских достижений цивилизации,  Я
несколько отвлексЯ от своих видений,  задумавшись  о том, как встретит  менЯ
последний  город ѓермании на моем  пути. Ќо,  попав туда и отойдЯ немного от
вокзала,  Я  сразу  позабыл  о   хлопотах  и  залюбовалсЯ  новой  длЯ   менЯ
архитектурой, Явно испытывавшей сильное итальЯнское влиЯние. €талиЯ,  €талиЯ
была здесь повсюду. Ќемцы казались мне самым счастливым народом  в …вропе  -
из своей  сумрачной,  готической  комнаты  с  низкими  потолками  они  могли
глЯдеть, не отрываЯсь, на тот кипучий и красочный праздник, что вечно бродил
и пенилсЯ за  неровной  грЯдой Ђльпийских гор.  џ  завидовал им  больше, чем
самим итальЯнцам, которые, наверное, давно уже пресытились своим маскарадом,
но   не   могли  от   него   отказатьсЯ,  истощаЯ  свои  силы   в   безумной
калейдоскопической игре, в нескончаемом смешении красок и звуков.
     „ень клонилсЯ к вечеру,  и на улицах быстро темнело. ѓород был почти не
освещен; не  было ни  Яркой рекламы, ни уличных фонарей; в темноте виднелись
только  бледно светившиесЯ витрины ресторанов. Ћткрыв тЯжелую дубовую дверь,
Я  вошел в  один из  них и сел  за низкий  и  массивный деревЯнный  стол.  ‚
ожидании того  момента,  когда мною  займутсЯ, Я разглЯдывал  стены,  сплошь
увешанные  старинным  серебрЯным оружием,  коврами и гравюрами. Ќеповторимый
стиль ’емных веков был выдержан здесь необычайно тонко и приЯтно; когда же Я
попробовал заказанное мной  белое  пиво,  оказавшеесЯ  душистым,  сладким  и
плотным, как кисель, Я  почувствовал  себЯ совсем хорошо, как ни разу  еще в
ѓермании.  Ќемцы  никогда не  дорожили  своим  средневековьем,  лихорадочной
экспрессией готических Языков пламени, обвивающих их резные каменные церкви,
беспокойными,  звенЯщими   от   напрЯжениЯ   линиЯми,   мрачными   красками,
скрюченными, извивающимисЯ, вздымающимисЯ  к небу пальцами распЯтого •риста.
„олгие века их искусство, как завороженное, заглЯдывалось на одну €талию, на
далекий юг, на сладостное ‘редиземное  море. ‘обственные, местные традиции с
презрением  отвергались  ими;  если  б  можно было, они и  вовсе бы  от  них
отказались,  заменив всю  свою  жалкую,  безнадежно  устаревшую  живопись на
Ясное, уверенное и уравновешенное итальЯнское искусство.
     „о  какого-то времени и Я  разделЯл эти  взглЯды, пока  не увлексЯ  тем
самым  жутким и  уродливым  готическим  началом,  которое  с  таким  тщанием
старались  вытравить из своего искусства старые немецкие мастера. ЏрозрачнаЯ
Ясность итальЯнской живописи начала казатьсЯ мне пресной, водЯнистой; ей  не
хватало  чего-то жгучего,  острого, кошмарного и безобразного, что в избытке
было на ‘евере. ‚ своих поздних проЯвлениЯх, у ђафаэлЯ, ђенессанс становилсЯ
совсем уже слащавым и  вымученным; чересчур продуманные и взвешенные  образы
этого художника производили  странное впечатление, как  будто он,  добившись
безграничной свободы в обращении с живописным материалом, употребил все свое
мастерство на бессмысленное перетасовывание разноцветных кубиков.
     Ќо   здесь,   целиком   погрузившись   в  окружавший   менЯ   сумрачный
средневековый  колорит, Я вдруг  почувствовал,  что  тот прекрасный  цветок,
который  произрос из  него  в  €талии  полтысЯчи  лет тому  назад,  все  еще
сохранЯет  длЯ  менЯ свою  привлекательность. „лЯ того,  чтобы  по-гурмански
просмаковать  европейскую  культуру,  ощутить  прелесть   всех  ее   эпох  и
поворотов, очень важно было  правильно избрать последовательность смены блюд
на этом пиру. Ќасытившись северной готикой, ее угрюмыми и тусклыми красками,
Я  снова  потЯнулсЯ  к той  мЯгкой и  нежной  образности,  которую  породила
плодоноснаЯ  итальЯнскаЯ  почва,  когда  там,  на  юге,  впервые  в  …вропе,
закончилась зима средневековьЯ.
     ‡аказав второй бокал пива, Я вынул из своего походного рюкзака книгу об
€талии,  написанную  старым  и  почти  забытым  русским  писателем,  и  стал
неторопливо листать ее. Њожно было попробовать, не  задерживаЯсь в  Њюнхене,
перевалить через Ђльпы и оказатьсЯ в этой благословенной земле, посетив хотЯ
бы несколько ее  старинных городов -  Њилан,  ”лоренцию,  ‚енецию. ЊоЯ  виза
годилась длЯ  всей ‡ападной  …вропы, но Я  не  знал,  вошла ли уже €талиЯ  в
государственное   соглашение,  позволЯвшее  путешествовать  по   континенту,
практически не замечаЯ границ, отделЯющих в нем одну страну от другой.
     Љнига, лежавшаЯ передо  мной  на  столе, быстро отвлекла менЯ  от  этих
размышлений.  –елыми рЯдами  передо мной  проходили давно  исчезнувшие люди,
населЯвшие  эту  страну - художники,  мыслители,  поэты. џ прочитал в ней  о
Ќицше,  который,  обосновавшись  в  северной  €талии,  сказал о себе, что "в
Џетербурге он стал бы  нигилистом",  а тут он  верует, "как верует растение:
верует  в  солнце".  ‡десь, погружаЯсь во тьму безумиЯ,  надвигавшегосЯ  как
чернаЯ  грозоваЯ  туча,  философ  исступленно  набрасывает   свои  последние
произведениЯ; и вот его уже, поющего баркаролу, с окончательно  помутившимсЯ
сознанием,  в сопровождении санитаров  отправлЯют на  родину,  в ѓерманию. џ
узнал о великой  и  несчастной любви семнадцатилетнего  ‘тендалЯ, в ту  пору
миланского поручика;  увлекшись  Ђнжелой Џьетрагруа,  "une  catin sublime  а
l'italienne", он так и не решилсЯ поведать  ей  о своих чувствах, и только в
следующий  свой визит в Њилан,  одиннадцатью годами позже, призналсЯ в своей
страсти.  „обившись  наконец  своего,  он  неожиданно  столкнулсЯ  с  новыми
препЯтствиЯми: опасаЯсь  огласки,  Ђнжела  держит  своего  возлюбленного  на
расстоЯнии,  отправив его в ’урин и  не разрешаЯ поЯвлЯтьсЯ у себЯ чаще  чем
раз   в   месЯц.   ЏрЯчась   в  гостиницах   и   принимаЯ   величайшие  меры
предосторожности,  молодой ‘тендаль  лишь  изредка  прокрадываетсЯ  к  своей
удивительно осмотрительной возлюбленной; вскоре, однако, выЯснЯетсЯ, что его
отлучки нужны  были  ей  лишь  длЯ того, чтобы  свободно приглашать  к  себе
любовников.  “знав о том, что она "сменила их столько, сколько  дней провела
без  него",  ‘тендаль  поначалу  не верит своим ушам;  но  служанка  синьоры
Ђнжелы, пожалев простодушного литератора, прЯчет его так, что через замочную
скважину он видит  сцену, не оставлЯющую в нем на этот счет никаких иллюзий.
„алее  следует  гневное  разоблачение коварной  итальЯнки, после чего Ђнжела
разыгрывает  необыкновенно трогательную  сцену  раскаЯниЯ  и  целый  коридор
волочитсЯ за  писателем по  полу.  ‘тендаль, однако,  находит  в  себе  силы
устоЯть перед соблазном, о чем, правда, не раз жалеет впоследствии.
     џ  вспомнил  и о  Љитсе, величайшем английском поэте,  хрупком юноше  с
вьющимисЯ  волосами, написавшем  свое  последнее  стихотворение  в  двадцать
четыре года, прежде чем  открывшеесЯ горловое кровотечение не объЯснило ему,
что судьба предназначила ему совсем иной исход, чем он рассчитывал,  долго и
терпеливо  добиваЯсь  литературного признаниЯ  у равнодушных  современников.
Џоследние  полгода  своей  жизни  он  провел   в  €талии,  и  умер  в  ђиме,
распорЯдившись поставить  на  своей  могиле  надгробие  с  надписью:  "здесь
покоитсЯ некто, чье имЯ написано на воде". —ерез двадцать лет после  этого в
ђиме   скончалсЯ   еще  один   молодой  иностранец,   малоизвестный  русский
архитектор,  произведЯ  большой переполох в свите  ѓоголЯ, жившего там  же и
ужасно  боЯвшегосЯ  кладбищенских  впечатлений  любого   рода.   €спугавшись
приближавшейсЯ печальной церемонии, ѓоголь в  панике потребовал,  чтобы  его
немедленно увезли  из ђима. "‘пасите менЯ, ради Ѓога: Я не знаю, что со мной
делаетсЯ... Я умираю... Я едва не  умер от нервического удара  нынче ночью",
говорил он в  отчаЯнии  одному  своему  приЯтелю,  встретив его  случайно на
мраморной лестнице Piazza d'Espagna. Џосле поспешного бегства  в близлежащий
городок,  немного  отдохнув  и  полюбовавшись  открывавшимсЯ с возвышенности
великолепным видом на  Љампанью, ѓоголь принЯлсЯ  там за  работу.  —асто  по
вечерам, сидЯ на мраморной террасе виллы Ѓарберини, он отрывалсЯ от  книги и
подолгу глЯдел на ‚ечный  город, освещенный низким, закатным солнцем. ‚скоре
к  нему  приехал  и  художник  €ванов,  похоронивший в  ђиме  своего бедного
товарища. “знав  от него,  что архитектора  за  неимением  средств  закопали
просто в поле, уже  вполне успокоившийсЯ ѓоголь воскликнул: "ну, так значит,
надо  приезжать в ђим длЯ таких похорон". Ќо он не в ђиме умер, замечает его
биограф, и новаЯ цепь идей заслонила под конец жизни и  самый  образ города,
столь любимого им некогда.
     Џо  мере того как увеличивалось количество поглощенного  мной  пива,  с
моим   сознанием  происходили  странные  метаморфозы:  утрачиваЯ   цельность
восприЯтиЯ,  Я  превращалсЯ  в какой-то  орган  вкуса,  гигантский  вкусовой
пупырышек, алчно впитывающий сладкий сок, в  изобилии текший из надкушенного
мною плода.  Ћбразы, мелькавшие передо мной, доставлЯли мне почти физическое
наслаждение.  џ   читал   об   итальЯнских  городах,   живых  и  оставленных
исторической  жизнью,  о  том, как  в дождливый  день ветер  колеблет  пламЯ
фонарей  на  набережной,  как быстро  бегут  облака  над  горами,  синеющими
вдалеке. џ читал о венецианских  зеркалах,  о тревожных  огнЯх ”лоренции, об
убийствах и  отравлениЯх, о золотых брызгах солнца на полотнах ’инторетто, о
тучных виноградниках и полуразрушенных храмах, о загадочных цветах и травах,
зверЯх  и  птицах  Љватроченто.  Љнига, в  которую  Я погрузилсЯ,  казалось,
пьЯнила менЯ еще больше, чем пиво, которое Я теперь уже не пил, а отхлебывал
маленькими глоточками. ‚ременами колорит ее сгущалсЯ; незнакомаЯ мне  ночнаЯ
сторона €талии ненадолго приоткрывалась мне, чтобы снова  исчезнуть в легкой
дымке ровной  и  спокойной средиземноморской Ясности. ‘ наступлением сумерек
итальЯнские города  преображались; холоднаЯ сырость декабрьской  ночи  могла
вызвать  у одинокого  путешественника,  затерЯнного  где-нибудь в  Љампанье,
знобЯщее чувство небытиЯ, подобное тому, что томило когда-то ‹еопарди. ’огда
все  наводило на него страх:  вода, глухо шумЯщаЯ под  мостом, овечьи стада,
возвращающиесЯ  с пастбищ,  лампа на станции, то вспыхивающаЯ, то  гаснущаЯ,
железнодорожнаЯ платформа,  освещеннаЯ тусклыми фонарЯми.  Ќаконец медленный
ночной  поезд подбирал  его, и  через несколько часов странник забывал уже о
Љампанье,  этой стране могил,  стране античной смерти, и  ледЯном оцепенении
сна, разлитом над нею.
     ‘умрачные страницы  сменЯлись в книге Ясными  и солнечными:  из  зимней
Љампаньи Я попал в летний ђим,  раскалЯемый июльским солнцем. џ читал о том,
как необычен легкий и сухой жар итальЯнского лета: он обжигает, но не томит,
испарЯЯ из  человека всю жизненную энергию, но обострЯЯ  при этом до предела
его нервную восприимчивость. Њестные жители сторонЯтсЯ  этих острых ощущений
и предпочитают сладко спать в это времЯ, оставлЯЯ неуемным приезжим прогулки
по затихшему и опустевшему городу. ’акие картины  доставлЯли мне  еще больше
наслаждениЯ, чем описаниЯ живой и шумной современной €талии; ее корни, как и
повсюду в …вропе,  были лакомее  и  нежнее,  чем плоды. € самой  сердцевиной
этого  мощного  корнЯ  была сладостнаЯ поэзиЯ „анте,  многие строки  которой
светились  тусклым,  полустершимсЯ золотом  на  каменных  плитах итальЯнских
городов, особенно  частых во ”лоренции, осужденной на то, чтобы вот уже семь
столетий  сокрушатьсЯ о  чересчур  суровом  наказании  самого  необычного  и
непокорного из своих граждан.
     Њое   воображение   уже   не   надо   было    подстегивать:   увлекшись
разворачивающимсЯ передо  мной магическим  зрелищем,  Я чувствовал, что  мои
бесплотные видениЯ переходЯт  в почти навЯзчивые  галлюцинации. џ  как будто
видел проступавшие  из  полумрака  цветные  стекла витражей,  пенистые струи
фонтанов,  римские купола  под  вечерним бронзовым  небом,  заросшие  травой
фасады некогда  величественных  зданий; одного  усилиЯ воображениЯ  мне было
достаточно, чтобы представить себе и  жизнь в  этих  зданиЯх,  когда она еще
кипела  в  них - огонь,  пылающий в  мраморном  камине, вино  на  столике  в
хрустальном стакане  и изЯщный  томик Ђриосто  рЯдом,  с  его свежей поэмой,
набранной тонкой венецианской печатью. ’ак же Явственно, как краски и линии,
Я  воспринимал и запахи  -  благоухание горьких южных трав,  оливковых рощ и
лимонных садов. ‚се это смешивалось теперь у менЯ в сознании в одну сплошную
однородную  массу,  с  почти  неразличимыми  в  ней  оттенками  ощущений   и
переживаний.
     Ќа следующие утро, придЯ в себЯ после бурно проведенной ночи,  Я  сразу
же после завтрака направилсЯ  в  итальЯнское  консульство.  “вы, мои надежды
рухнули в одно мгновение: €талиЯ так и не собралась еще открыть свои границы
длЯ   сентиментальных  путешественников,  странствующих  по  …вропе.  џ  мог
проехать через весь  континент с  востока  на запад, но  увидеть ‘редиземное
море мне было не суждено. Џора было возвращатьсЯ домой.

     ЋктЯбрь 2001

‚…ЌЂ

     ‘китаЯсь  по  печальным  и  заброшенным,  оставленным  жизнью  западным
землЯм, Я  искал там только то, что уже видел ранее и  стремилсЯ к тому, чем
уже  обладал. Ќичего нового Я не ждал от этих стран; гораздо важнее длЯ менЯ
было  как  можно Ярче и полнее  воскресить угасшие призраки  тех сновидений,
которые  грезились  этим народам  в те  времена,  когда  они  не  впали  еще
окончательно  в  ничтожество,  жизненное  и  творческое  оскудение. ѓрустное
наслаждение, которое Я при этом испытывал, было похоже скорее на возвращение
в  какое-то  знакомое  и  родное,  но  давно  покинутое  мною место,  чем на
узнавание чего-то нового и неизведанного.
     ‚ европейских городах,  как  в музеЯх, вечно  сновали беспокойные толпы
посетителей; поначалу они  раздражали менЯ, отвлекаЯ от настроениЯ и нарушаЯ
цельность впечатлений.  Ћсобое негодование вызывали у менЯ  американские или
Японские туристы, любимой манерой  которых было  тщательно сличать собор или
дворец,  перед  которыми они  стоЯли,  с изображением  того  же зданиЯ  в их
роскошно  изданных  путеводителЯх.  “бедившись, что  они  нашли  именно  тот
объект, который им было рекомендовано,  они расплывались в блаженной улыбке,
как будто цель  их поездки сюда  была  тем  самым полностью  достигнута. Ќо,
вдумавшись,   Я   понЯл,   что   делаю  совершенно  то   же  самое;  образы,
отпечатавшиесЯ в  моем  сознании  после  долгого  и  благоговейного изучениЯ
европейской литературы  и  живописи, горели  у  менЯ в памЯти, пожалуй,  еще
Ярче, чем самые глЯнцевые фотографии в европейских рекламных буклетах.
     ‚  ‚ену  Я  попал   почти  случайно,  не  имеЯ  ни  малейших  намерений
знакомитьсЯ  с этим  городом  и этой  стороной  европейской жизни, и поэтому
совсем не испытал здесь уже привычного чувства  узнаваниЯ. Њои представлениЯ
о  венской культуре были весьма смутными и расплывчатыми; но даже то,  что Я
помнил о ней, не вызывало у менЯ никакого желаниЯ соприкасатьсЯ с ней ближе.
‘амо слово  "‚ена"  отдавало длЯ  менЯ  чем-то бисквитным  и легкомысленным,
свЯзанным с парковыми  лужайками и безвкусной  музыкой пустоголового трауса
над ними. ЌелепаЯ  политика этого бестолкового государства, о которой Я  был
много наслышан еще со  школьной  скамьи,  довершала мое  общее неприЯзненное
впечатление от Ђвстрийской империи и ее столицы.
     Ќо уже  краткого и  поверхностного  ознакомлениЯ с ней оказалось вполне
достаточно,  чтобы  переменить  мнение  об этом  городе.  ‘  самого  начала,
расположившись на ночлег в небольшом отеле у вокзала и  выйдЯ после этого на
улицу, Я понЯл, что глубоко ошибсЯ, сочтЯ ‚ену городом пустым и легковесным,
похожим  на голубой „унай с конфетной  коробки. “же  вечерело; в  празднично
одетых гулЯющих толпах было что-то южное, или по крайней мере парижское. ‘ам
же  город представлЯл  собой  самый разительный контраст к его населению; он
казалсЯ мрачным и  давЯщим,  но при этом куда более мощным и величественным,
чем Џариж или  Ѓерлин.  ‡десь он уже не  выглЯдел бессмысленным, как издали;
напротив,  этот  смысл  сквозил  повсюду,  но  он казалсЯ  скрытым,  глубоко
запрЯтанным, почти эзотерическим.
     „вижимый безошибочным инстинктом опытного путешественника, Я сразу взЯл
верное направление в путанице городских  улиц, и через некоторое времЯ вышел
к  центру города, к  императорской резиденции. ќто было  колоссальное темное
здание,  по виду чем-то напоминавшее египетские пирамиды. Ћно занимало целый
квартал,   так  что  уже  в  одних  его  пределах  можно  было  заблудитьсЯ.
ђазглЯдываЯ  изнутри  этот  гигантский  лабиринт,  совершенно  пустынный  по
позднему  времени,  Я внезапно понЯл,  с чем была  свЯзана  моЯ  антипатиЯ к
Ђвстрии:  это  была общаЯ неприЯзнь  к  маленьким  государствам,  наделенным
непомерными   амбициЯми,   как    правило,    совершенно   необъЯснимыми   и
незаслуженными. Ќо здесь,  увидев тот центр, из которого исходила эта волЯ к
власти,  Я понЯл,  что эти притЯзаниЯ на мировое господство имели  под собой
вполне  весомые  основаниЯ.  „инастиЯ,  котораЯ  воздвигла  длЯ  себЯ  столь
внушительную резиденцию,  имела право  владычествовать над  миром,  или,  по
крайней мере, над большой его частью. Ќигде в …вропе Я не видел ничего более
имперского, если, конечно, не считать Џетербурга.
     Љогда-то Я читал воспоминаниЯ советских  эмигрантов, которые, выехав из
ђоссии   и   пройдЯ  последовательно  через   несколько  кругов   московских
сателлитов, попадали  в ‚ену,  первый  город свободного  мира  на их пути, и
невольно  сравнивали  ее с ‹енинградом. Ќо  то,  что  было у  них за спиной,
казалось  им  затхлыми  задворками  мировой  цивилизации, некой  прорехой  в
мироздании, неведомо как, по Ѓожьему попущению,  расползшейсЯ на полпланеты.
Џоэтому они совсем не  удивлЯлись, что первый же западный город, открывшийсЯ
перед ними, оказывалсЯ  столь похожим  на то,  что они  уже видели; что  еще
можно  было ожидать от глухой  окраины  цивилизованного мира?  ’олько потом,
иногда  объездив  все  страны  и  континенты,  они  понимали,  насколько это
восприЯтие  было искаженным и фантастическим: в мире существовало только два
города, которые не только были, но и выглЯдели великими.
     €з  императорского  дворца,  тонувшего  во  мраке,  Я  вышел   на  Ярко
освещенную улочку весьма ухоженного  вида, с  блестЯщими  стеклами витрин  и
длинными рЯдами  фонарей  по обочинам.  ќто была  уже совсем  другаЯ сторона
былого  блеска  и  величиЯ  -  остатки  столичной роскоши, стекавшейсЯ  сюда
некогда  со всех концов  света.  Ћни и сейчас  привлекали  праздношатающуюсЯ
публику; здесь было очень оживленно, причем невольно складывалось навЯзчивое
ощущение, что  все куда-то спешат.  Њне спешить было некуда, и Я неторопливо
прошелсЯ по ближайшим переулкам в  поисках места, где  можно  было  провести
вечер.  Ќасладившись  убранством  антикварных магазинов,  озаренных  изнутри
ослепительным  светом и ломившихсЯ  от великолепных произведений  искусства,
наглЯдевшись на  барочные фонтаны, бившие посреди площадей, Я остановилсЯ  и
оглЯнулсЯ  по  сторонам.  ’олпа  вокруг  была  все  такой  же  деЯтельной  и
хлопотливой;  но присмотревшись, Я увидел  наконец  человека,  который  Явно
никуда не торопилсЯ. ќто был степенный бородач, стоЯвший  у какой-то уличной
стойки и  со вкусом  отхлебывавший что-то из большой  кружки. џ спросил его,
где в  славной столице ‚ене можно попить  пива с  максимально  возможной длЯ
этого занЯтиЯ  приЯтностью. „лЯ начала он осведомилсЯ, откуда  Я  приехал, и
узнав, что вообще-то  из ђоссии, а сейчас из  Ѓаварии,  сообщил,  неспешно и
невозмутимо, что ‚ена - это совсем другой город, нежели Њюнхен; если там, на
севере, все помешаны на  пиве,  то здесь,  в Ђвстрии, население  традиционно
увлекаетсЯ вином.  Ќе  в моих  правилах было нарушать  местные обычаи, и  Я,
немного  поразмыслив, направилсЯ к одному из винных  погребков,  в  изобилии
разбросанных поблизости.
     Ћткрыв входную дверь в одно из таких заведений, Я тут же остановилсЯ на
его  пороге,  увидев  совсем  не то, что ожидалось.  ‚место обычного дымного
зала,  наполненного посетителЯми, передо мной открылась лестница под мощными
кирпичными сводами, круто уходившаЯ вниз  и  по  виду  бесконечнаЯ. ‘лева на
стене  висело   объЯвление,  набранное  прекрасным  готическим   шрифтом   и
гласившее, что этот именно ресторан в свое времЯ необыкновенно жаловал ‰озеф
ѓайдн, величайший венский композитор. Љонечно, в отношении  того, кто именно
был лучшим местным музыкантом, можно было спорить, но спорить было не с кем,
и Я, не раздумываЯ, двинулсЯ вниз по  лестнице. Љак всегда в таких  случаЯх,
внезапно возникшаЯ историческаЯ аллюзиЯ привела менЯ в хорошее настроение; Я
очень любил соприкасатьсЯ вживе с  чем-нибудь  из  того, чем много занималсЯ
раньше.
     ѓлубоко под землей Я увидел, в общем, привычную уже картину: деревЯнные
столы, расставленные вдоль стен и удачно отгороженные друг от друга скамьЯми
с  высокими  спинками.  Ќеобычными здесь  были  только потолки  -  низкие  и
сводчатые, они вызывали в памЯти скорее что-то северонемецкое,  высокоученое
и даже фаустовское. Ќе даваЯ особенно развитьсЯ этой аналогии, Я сел за один
из  столов  и  долго  терзал  молоденькую  кельнершу,  добиваЯсь, чтобы  она
принесла  мне  самого  сладкого  вина,  какое  только   производит  на  свет
благодатнаЯ  австрийскаЯ   землЯ.  Ћтвергнув  несколько  вариантов,  которые
оказались  тем,  что  ѓоголь  некогда  удачно  называл  "кислЯтина  во  всех
отношениЯх", Я наконец добралсЯ  до чего-то более или  менее  приемлемого по
вкусу. Ќа этот раз, по причине ли пустого желудка или  сильной усталости, но
уже  нескольких  бокалов  вина  мне  хватило,  чтобы кирпичнаЯ кладка  вдруг
расплылась перед  моими  глазами, а стены, и так уже прихотливо изогнутые во
всех направлениЯх, начали угрожающе кренитьсЯ.
     Ќекоторое  времЯ  Я  сидел  в полной прострации, глЯдЯ на  лакированную
поверхность стола, но потом голова моЯ слегка проЯснилась. џ  снова вспомнил
о  странном  контрасте,  поразившем  менЯ  сегоднЯ;  это  было  удивительное
несоответствие между грозным,  царственным и  самоуверенным видом ‚ены и той
жалкой  ролью,  которую  играл  в  …вропе  этот  город  последние  несколько
столетий.  ќто напомнило  мне о судьбе ЉонстантинополЯ,  столицы  величайшей
империи  средневековьЯ,  владениЯ  которой, однако,  сужались  под  натиском
варваров,  как  шагреневаЯ   кожа.  ‚  конце  концов  утопавший   в  роскоши
Љонстантинополь  стал  править  ‚изантийской  империей, состоЯвшей из  одной
столицы   с  небольшими  окрестностЯми;  все  остальное  пало,   отторгнутое
завоевателЯми  с ‚остока и  ‡апада. Џеред тем, как  окончательно  погибнуть,
Љонстантинополь  какое-то  времЯ  оставалсЯ  одиноким  островом  в  сплошном
враждебном окружении; но и  тогда он еще  был столицей мира - вплоть до того
самого момента,  когда крестоносцы, бравшие  город, пробили крепостную стену
и, заглЯнув в пролом, ужаснулись: столько людей было в городе, что казалось,
там собралось полмира.
     Ќо  такова  была  судьба  всех  империй;  возвышаЯсь  почти  до  небес,
объединЯЯ  в  своих пределах несчетные сотни Языков и народов,  они в  конце
концов рушились под бременем  собственного величиЯ, оставлЯЯ после себЯ одни
только безмолвные свидетельства  своего  давно минувшего могущества. €ногда,
впрочем,  не  оставалось  и  этого,  как не  сохранилось ничего от  цветущей
столицы ‡олотой Ћрды, основанной  Ѓатыем  на  ‚олге, после того как она была
обращена в развалины неумолимым ’имуром. џ  вспомнил  и о судьбе Џетербурга,
города, устоЯвшего перед всеми вражескими нашествиЯми и со  днЯ основаниЯ ни
разу не видевшего неприЯтелЯ на своих улицах,  но, несмотрЯ на это, навсегда
утратившего слепЯщий блеск и горделивую заносчивость мировой столицы.  ‘амые
великие  города рушились, когда иссЯкала  та идеЯ,  котораЯ их  питала;  как
только  она гасла  в  умах,  возродить их уже  было невозможно.  ‘охранЯлась
только  их  пустаЯ  оболочка, похожаЯ  на проросшее  и истощившеесЯ злаковое
зерно, случайно вышедшее из земли на поверхность.
     ’акими безжизненными остовами давно уже выглЯдели и ‚ена, и  Џетербург.
’еперь, когда  их громозвучнаЯ слава  отошла в прошлое, оба  города казались
почти двойниками;  но в  этом сходстве  было  и  странное,  удивлЯвшее  менЯ
противоречие.  €сторически  их  величие  было  разделено  во  времени,   оно
достигало вершины в разные эпохи, и возвышение одной империи  было  причиной
упадка другой. Џри  взглЯде  в  прошлое  эти  временные  пласты  сближались,
сливаЯсь  иногда  до  полной неразличимости,  но одновременное существование
двух мировых центров было чем-то Явно абсурдным: империЯ по своей сути могла
быть  только  одна,  и  ее  столица, город,  достигший  мирового господства,
обречен был вечно оставатьсЯ во вселенском одиночестве.
     - Ќемного перебрал  (too  much wine)? -  вдруг спросил менЯ  белобрысый
абориген, сидевший напротив.
     -  џ  привычный  (I'm  from  Russia),  -  ответил  Я   ему,  и,  слегка
пошатываЯсь, встал из-за стола.
     ‘ трудом,  поминутно хватаЯсь за  перила,  Я поднималсЯ по нескончаемой
лестнице,  по  которой некогда, видимо, с такими  же  трудностЯми, выбиралсЯ
наружу композитор ѓайдн, и в который раз думал  о том, что  то  вдохновенное
вызывание духов, которому Я  здесь  с таким увлечением предавалсЯ, на  самом
деле не имело никакого смысла. Ќасколько  легче было тревожить  колоссальные
тени  прошлого дома,  в ђоссии, насколько  отзывчивее  и  податливее они там
оказывались!  Њеханические подпорки не только не помогали моему воображению,
они скорее сковывали  и ограничивали его полет. ‚ременами, когда менЯ совсем
уже  огорчало это зиЯние, фатальный зазор между красочным мифом и невзрачной
современностью, мне  даже  хотелось, чтобы  всЯ …вропа ушла  под  воду,  как
платоновскаЯ Ђтлантида, оставив в  наследство  другим народам только то, что
ей и так уже не принадлежит: рассыпанные по музеЯм мраморные обломки  статуй
и  барельефов, фрагменты  пожелтевших  рукописей  на  полузабытых  Языках  и
поблекшие, уже  почти неразличимые,  переливы красок  на картинах и фресках.
ђаньше все всегда так и заканчивалось, только роль наводнениЯ или извержениЯ
‚езувиЯ,  засыпавшего  пеплом   целые  провинции,  обычно  играли  нашествиЯ
варваров, которых неудержимо  влек к себе магический блеск  пышно  угасавших
цивилизаций. ќти заманчивые игрушки неизменно ломались в их тЯжелых и грубых
лапах; но и  обломков их, случайно  сохранившихсЯ, было достаточно, чтобы из
них впоследствии могло вырасти великолепное новое дерево новой культуры.
     Џреодолев наконец  крутую лестницу,  Я оказалсЯ наверху, перед наружной
дверью; но, распахнув ее, Я не увидел ничего, кроме  сплошной пелены мутного
утреннего  тумана, сквозь  который смутно  просвечивали вдали  еще  горевшие
фонари.  ‡Ябко   поеживаЯсь,   Я  побрел  по  совершенно  безлюдным  улицам,
старательно вглЯдываЯсь в почти невидимую в тумане неровную брусчатку у менЯ
под  ногами.  ‚осточный  край  неба  постепенно светлел, наливаЯсь  молочной
спелостью; но солнца еще не было над горизонтом. ‘оннаЯ жизнь, едва  тлевшаЯ
здесь  в  домах  за оконными  стеклами,  на удивление стройно  и  гармонично
сливалась  в  эту минуту  с возвышенным покоем  грузной  небесной  твердыни.
Џлоский город, с его серыми крышами и фасадами, казалсЯ легким, расплывшимсЯ
оттиском на  податливой  поверхности  мирозданиЯ. —ерез  несколько мгновений
должно было  взойти солнце; над  древней, недвижной,  окованной  космическим
холодом ‚ечерней землей занималсЯ новый день.

     ЌоЯбрь 2001
Last-modified: Fri, 06 Sep 2002 14:42:38 GMT
Ћцените этот текст: