мелькает жопа!
Џодумайте!
     џ подумал, расхохоталсЯ и сказал ей:
     --  Ђ знаете - что мелькнуло сейчас в моей? —то вы мне еще и нравитесь!
-- и, перехватив взглЯд обладателЯ ”еррари, добавил. -- € не только мне!
     -- Ќе сравнивайте себЯ с этим дундуком!
     -- Ђ вы его знаете?
     -- ќто Њэлвин ‘тоун из  "Њэлвин ‘тоун и Њэлвин ‘тоун". ‡нает и он менЯ,
но не догадываетсЯ.
     -- Љлиент? -- вычислил Я.
     --  „авно, когда начинала,  --  и поднЯла взглЯд на нависшего над  нами
Ѓартинелли. -- ‚ы к нам, капитан?
     Љапитан наступил ‡айму на ногу, но извинилсЯ не перед ним.
     --  Џрежде всего хочу попросить у вас прощениЯ за суету, --  сказал он,
волнуЯсь,  „жессике. -- Џоверьте, такое у нас не часто. Њожет,  вам хотелось
бы поменЯть место, мисс ”онда?
     -- Ќи в коем случае! -- возмутилась „жессика.
     -- ‚от видите, --  обратилсЯ он ко мне, -- у вас такаЯ учтиваЯ соседка,
а вы отказываетесь пристегнутьсЯ! Њожет, и ей тесно, но она не бунтует, хотЯ
умеет! Џравило, любезный, есть правило!
     --  “  менЯ  -  свое  правило!  --  ответил   Я.  --  Ќе  нравитсЯ,   -
разворачивайтесь и высаживайте менЯ в Ќью-‰орке!
     -- ’оже - ни в коем случае! -- потребовала „жессика.
     --  Ќе  буду,  -- успокоил  ее Ѓертинелли  и  обратилсЯ  ко мне.  -- Ќо
придетсЯ выписать штраф. ’риста долларов!
     -- ќто много, -- согласилсЯ Я.
     -- џ плачує! -- воскликнула „жессика  и положила  руку мне на плечо. --
Ќе откажите, пожалуйста!
     -- „жейн, позвольте это сделаю Я вместо вас! -- вмешалсЯ  Њэлвин ‘тоун.
-- Ќе откажите, пожалуйста!
     --  Љонечно, --  кивнула  она.  -- џ  почти никогда не отказываю - если
платЯт!
     -- Џусть платит сам! -- пискнул „жерри. -- € пристегнетсЯ!
     Џервый  класс  -  из уважениЯ к  звезде - его в этот  раз не поддержал.
Ќаступила неловкаЯ пауза.
     -- Џочему все молчат?! -- возмутилсЯ „жерри.
     ѓолос подал ‡айм:
     -- џ не буду! -- взорвалсЯ он. -- ‘колько же можно терпеть?!
     -- ‚озьмите себЯ в  руки, молодой человек!  -- возразил  ему  бархатный
голос  ‘тоуна.  -- Џодумаешь, пассажир не пристегнулсЯ  ремнем! Ћни тут ни к
чему: в воздухе - ни гор, ни даже пней!
     --  Џри  чем тут  ремень! --  горЯчилсЯ ‡айм.  -- Џопробуй взЯть себЯ в
руки, когда на ноге стоЯт капитаны!
     --  —то вы! Ќеужели  это ваша  нога?! -- побледнел  Ѓертинелли. -- Ђ Я,
дурак,  стою  тут и  думаю:  что  это  под  ногой у  менЯ  дергаетсЯ? ’ысЯчу
извинений, профессор! ‘то тысЯч!
     Ќе переставаЯ бледнеть, капитан развернулсЯ и исчез.
     ‡айм повернулсЯ к нам с „жессикой и буркнул:
     -- Њакаронник! „а еще и штрафует! € это - в свободной стране!
     -- Њы не в стране, мы в воздухе! -- поправил его ѓутман.
     -- ќто воздух свободной страны! Ђ он штрафует!  ‡а то, что не дают себЯ
свЯзать! ќто тебе не древний ђим! € пока не ђоссиЯ!
     Џервый класс  одобрительно загудел: это, мол,  ему пока не  ђоссиЯ! Џод
дружный  галдеж  "первоклассников"  погасли все запретительные таблички.  ‡а
окном услужливо расступились мелкие облака, а в них качнулсЯ солнечный диск.
‘тало  вдруг  легко  и просторно,  и Я  вытащил из  куртки коробку Њальборо,
наподобие той, котораЯ валЯлась на взлетной  площадке, и отвернулсЯ  к окну.
‘лева лежало бело-голубое пространство, - привычное,  как потертые джинсы. џ
закрыл  глаза  и  заметил,  что  облака,  которые  только  что  разглЯдывал,
напоминают разрозненные образы из не  понЯтых легенд: высокие солЯные столбы
из библейского мифа, печальные снежные  бабы из давних зимних сказок, и - из
фильмов -  пышные шлЯпки атомных грибов  на тоненьких  ножках, никого уже не
пугающие, а,  напротив, внушающие иллюзию узнаваемости  бытиЯ.  Џространство
высоко над землей застыло в таинственных, но примелькавшихсЯ символах.

        32. Њудрость заключаетсЯ в приобщении к безумствам мира

     Љогда много лет  назад в таком же летательном аппарате Я приближалсЯ  к
Ќью-‰орку и  пЯлилсЯ в  окно,  это  и  насторожило  менЯ,  -  привычность  и
вездесущность непостижимых  символов. Џоказалось,  что прибываю туда, откуда
улетел: небо было  прежним,  - как скатерть из джинсового полотна, утыканнаЯ
стеариновыми фигурками из пышных грибов,  тонких столбиков и грузных баб. Ќо
Я искал  новую жизнь, - и не  хотелось  знакомого, тем  более,  что прошлое,
каким  бы привычным оно ни  ЯвлЯлось, так же непостижимо, как ненаступившее.
Џомню -  мелькнул  пугающий вопрос: а вдруг будущее  ничем  не отличаетсЯ от
прошлого или настоЯщего, разве только  своей бесконечностью! …ще подумалось,
будто будущее  есть иллюзиЯ, -  тем более сильнаЯ,  чем быстрее скользишь по
кругу,  в котором с реальным смыкаетсЯ только  прошлое. ђЯдом сидели жена  с
дочерью,  -  символы  сомкнутого круга, и  когда самолет  стал  кружить  над
Ќью-‰орком, уже тогда менЯ полоснула по сердцу остраЯ тоска по родительскому
дому. ‡ахотелось в  прошлое, и пока моЯ дочь  џна  объЯснЯла  матери  почему
облака выглЯдЯт везде  одинаково, Я записывал  в синюю тетрадь  длЯ  будущих
воспоминаний историю о чокнутом старике по  прозвищу ѓрыжа, историю, котораЯ
в нью-йоркском небе, в преддверии новой жизни, обрела пугающий смысл.
     Ќезадолго до завершениЯ  прошлого  Я  очутилсЯ в высокогорной деревне к
северу от  глухого грузинского города Џасанаури. €меновалась она  почти  так
же, как мой  тбилисский квартал, - Ѓейт-•аим,  и была  основана вавилонскими
изгнанниками  25  столетий  назад.  …сли  это  предание  правдиво,  летопись
Ѓейт-•аима -  это  единственнаЯ  в мире летопись неподвижного  существованиЯ
двухсот еврейских семей, которых -  среди прочих вавилонских иудеев - погнал
из своих владений Ќавуходоносор. ‚авилонские изгнанники разбрелись кто куда,
- в Ђрмению, в €ндию, в €берию, обратно в Џалестину, но только бейт-хаимцам,
достигнувшим самого краЯ земли, скалистой ложбинки меж вершинами Љавказского
хребта, только им, единственным из евреев, удалось схоронитьсЯ от истории.
     ‚  Ѓейт-•аиме родилсЯ  мой дед Њеир, который  выучилсЯ там  Љаббале, но
позже, спустившись с гор, отошел  от  нее и  стал  простым раввином. Љ концу
жизни,  однако,  когда  обессилел  и  слег,  он  посвЯщал  менЯ  в  таинства
каббалистических  ритуалов  и уговаривал отца вернуть его в Ѓейт-•аим. Џосле
смерти  деда, во времЯ ежегодных  поминальных  ужинов в его честь, отец џков
говорил мне, напившись водки, что когда-нибудь нам с ним следует отправитьсЯ
в Ѓейт-•аим, где сам  он никогда не бывал и куда так  и не свез деда, ибо по
тем временам слабосильного старика не  довести было до кавказских вершин.  Ђ
что  там делать, спрашивал  Я отца, который в ответ пожимал плечами: нечего,
просто  мы  с  тобой  вавилонЯне, а  это  -  единственное, что  от  ‚авилона
осталось. ‘пешить, добавлЯл, незачем: дед твой говорил, что деревнЯ простоит
еще тысЯчу лет и ничего в ней не изменитсЯ; поедем когда постарею. Џостареть
отцу  не привелось, и  о деревне Я вспомнил много позже  его смерти,  -  при
составлении  списка  еврейских  поселений.  Џосещение Ѓейт-•аима отложил  на
самый конец двухлетних скитаний, ибо деревне, думал Я, деватьсЯ было некуда.
     „умал  неверно:  сама   деревнЯ  -  скопище  приземистых   построек  из
почерневшего  камнЯ - стоЯла на положенном ей месте, но  в  ней не  было  ни
души,  а  в образовавшейсЯ  пустоте  безадресно шмыгал  ветер.  ‘олнце то ли
всходило тогда, то ли,  наоборот, садилось, - и свет  вокруг лежал неверный.
“зкие   проулки  между   домами   заросли   горным   бурьЯном,  захламленным
пожелтевшими газетными лоскутами и битым оконным стеклом. Ѓейт-•аим означает
„ом  †изни,  но   в  деревне  стоЯла  гробоваЯ  тишина,  котораЯ,  казалось,
наваливалась на нее с примыкавшего к ней крутого ската,  устланного каменным
паркетом из могильных плит. Ћттуда же, с  кладбища, набегал ветер, сиротливо
повизгивал  и  стучал  пустыми оконными рамами.  €з  деревни, выщербленнаЯ в
скале, скрадывалась вниз на цыпочках долгаЯ лестница, котораЯ привела менЯ в
знакомое по карте хевсурское селение –иури, то есть Ќебесное.
     •евсуры  рассказали мне там,  что с год назад бейт-хаимцы - и  было их,
как при Ќавуходоносоре, 200  семей  - снЯлись с места и единым скопом ушли в
€ерусалим. ЋсталсЯ только  ѓрыжа,  полоумный  старик  с желтой  бородой и  с
большой мошоночной  грыжей, которого  хевсуры  не побрезговали приютить, ибо
считали  себЯ  самым гостеприимным из грузинских племен. …сли бы, кстати, не
это  гостеприимство  и  если  бы еще не  их  неприспособленность к поруганию
библейских  заповедей, то  их самоназвание  -  "хевсуры", то  есть  "горские
иудеи" - можно было бы принЯть на веру. ‘ иудеЯми, однако, их роднит  только
неискорененнаЯ страсть к  идолопоклонству и острым блюдам, тогда как отличие
сводитсЯ  к существенному, - к отсутствию любопытства, чем и объЯснЯетсЯ тот
факт, что хевсуры не умеют преступать все десЯть заповедей сразу.
     Ќакормив  перченой солЯнкой и  не задав ни  одного вопроса, они привели
менЯ  к старику с грыжей и с очень общим  лицом.  €мени у него не оказалось,
только прозвище. Ќе было никогда и каких-либо документов, подтверждавших его
существование: где бы он ни очутилсЯ в  мире  - его не существовало.  “знав,
что раввин Њеир был моим дедом, ѓрыжа отвечал на вопросы неохотно, поскольку
все  еще злилсЯ  на него: твой дед,  сказал он,  лишил нас жемчуга,  покинув
Ѓейт-•аим.  ЏожаловалсЯ,  будто  дед не  устоЯл  против  пагубной  страсти к
движению и спустилсЯ в долину, с  чего, дескать,  все и  началось: Ѓейт-•аим
стал терЯть  жемчуг за жемчугом,  пока  вдруг не снЯлсЯ с  места и  не исчез
совсем.
     ЏытаЯсь  понравитьсЯ  ѓрыже, Я  напомнил ему  из ’алмуда, что жемчуг не
исчезает: жемчуг  -  везде  жемчуг, и если  кто потерЯл  его, то потерЯл его
только  потерЯвший.  Љроме того,  добавил Я, мой  дед ушел от вас  давно: на
каждый час довольно своего горЯ - и  поговорим о том, что случилось недавно.
‘тарик  ответил,  что  деревнЯ  ушла  в  €ерусалим,  поддавшись  губительной
страсти,  одолевавшей всю землю и  насаждаемой молодыми. Ђ  как  же  старцы,
спросил Я, почему ушли они? Ђ старцы, которые живут уже не потому, что у них
бьетсЯ  сердце, а в основном из привычки, - они боЯтсЯ быть старцами и хотЯт
быть  молодыми,  сказал он,  и  это тоже грех! Ќо за каждый грех, воскликнул
ѓрыжа,  есть  наказание: все они  - и молодые, и старые - захотЯт,  если  не
умрут, вернутьсЯ домой, а если умрут, то забудут даже место, откуда ушли: "џ
уже был  в вашем  €ерусалиме,  и  вот  тебе  мое  мнение,  - простое  место!
€ерусалим свЯт не больше, чем эта грыжа!"
     •евсуры  рассказали  мне, что в €ерусалиме  старик никогда, конечно, не
был, но искренне верил, что вместе со своею большою грыжей исходил его вдоль
и  поперек.  Љогда,  оказываетсЯ,  бейт-хаимцам  было  объЯвлено, что им  не
удастсЯ заполучить  выездную  визу  на полоумного  старика  по  причине  его
формального  несуществованиЯ  плюс  предельной  общности лица вплоть  до его
непригодности  длЯ фотографированиЯ; когда  бейт-хаимцам стало известно, что
деревне  придетсЯ уйти в €ерусалим  без  него, -  из  жалости к старику  они
решили  пойти  на  мошенничество,  которое  -  в отличие  от простодушных  и
лишенных воображениЯ хевсуров - привело бы в восторг самогоє Ќавуходоносора.
Ѓейт-хаимцы  спустили старика с  гор  и  показали ему самый большой город  в
долине.
     Ќикогда прежде ѓрыже не приводилось покидать родной деревни, отсеченной
от мира непролазными скалами и  снежными  бурЯми.  ‘тарику сказали, что этот
город и есть ‘вЯтой €ерусалим. ‚ течение всего днЯ, пока вместе с ѓрыжей они
таскались по улицам города и  торговали в лавках, он не проронил ни слова, -
только  моргал в смЯтении и нервно мЯл  в кулаке желтую  бороду. Њолчал и на
обратном пути.  ‘путники стали  опасатьсЯ,  что  от шока к  старику вернулсЯ
рассудок в самое неподходЯщее времЯ как длЯ него самого,  к концу жизни, так
и длЯ них, накануне их повального отбытиЯ. ‚озвратившись, однако, домой,  он
объЯвил в синагоге,  что предает анафеме каждого бейт-хаимца,  кто уходит  в
€ерусалим. "ќто царствие ‘атаны, -- кричал  он, -- и все вы побежите обратно
с воплЯми: "Ћ,  если Я не забуду тебЯ, €ерусалим,  то пусть отсохнет десница
моЯ!" ‚се вы возопите, как иерихонскаЯ труба, а Я останусь с хевсурами; они,
может, тоже евреи, но никуда, мудрецы, не рыпаютсЯ!"
     Ћдни смеЯлись, другие  плакали. ‚се, между тем, вскоре  уехали, передав
ѓрыжу добродушным  хевсурам,  которые  тотчас же  стали уговаривать  старика
отказатьсЯ  от  своего  сурового  и одинокого  Ѓога во  имЯ  их  веселого  и
демократического  хоровода  божков,  разъЯснЯЯ  ему, что  его  сородичи  уже
никогда  не  вернутсЯ,  ибо  если  им - так же, как  и ему  - не  понравитсЯ
€ерусалим, они подадутсЯ в другие места. ѓрыжа не сдавалсЯ:  раз в месЯц, на
новолуние,  поднималсЯ по  лестнице в  пустую  деревню, где шевелилсЯ теперь
один только  ветер, зажигал  свечи  в продрогшей  без людей  синагоге  и  не
переставал верить  в возвращение бейт-хаимцев. "Џусть себе скитаютсЯ и пусть
ищут  чего бы ни искали! -- объЯвил он и мне, сбившись вдруг на речитатив, -
тот  особый распевный слог, которым кавказские иудеи  выделЯют  в  разговоре
мудрые изречениЯ. -- —ем больше посуетЯтсЯ, тем  скорее вернутсЯ, потому что
- сколько? - много раз сказано: все, что  движетсЯ, возвращаетсЯ к началу. €
тебе говорю то же самое: правда не  в суете,  а в покое. ‘иди и не двигайсЯ,
‘вЯтое место само приходит  к мудрецу,  а безумец рыщет по миру и не находит
его нигде, потому что оно само его ищет..."
     џ  думал  тогда  иначе. Љак и  односельчане полоумного ѓрыжи, Я считал,
будто мудрость  заключаетсЯ в приобщении к безумствам  мира,  в  том,  чтобы
сниматьсЯ  с насиженных  мест  и  блуждать  в  поисках  большей мудрости.  €
все-таки, когда Я кружилсЯ  тогда  над Ќью-‰орком среди знакомых  столбиков,
грибов и баб из облачных паров,  менЯ вдруг  кольнула тревожнаЯ, но опЯть же
стараЯ догадка, что поскольку старик и вправду был тронутый, то - получаетсЯ
-  истина глаголет порой устами сумасшедших.  Џредчувствие, что жизнь моЯ не
столько начнетсЯ тут заново,  сколько лишь продолжитсЯ,  - это  предчувствие
испугало, и, как предрек ѓрыжа, менЯ потЯнуло обратно, домой.


        33. џ стал кем родилсЯ, - беженцем

     Ќачальные  же  мгновениЯ в  Ђмерике  намекнули, что  новое  состоит  из
узнаваемого. ‚ аэропорту мне сообщили, будто Я стал кем родилсЯ, - беженцем.
ќто  сообщение  было сделано  мелким дискантом,  принадлежавшим  грузному  и
краснощекому  мужчине,  еле  умещавшемусЯ  в  стеклЯнной  будке  паспортного
контролЯ.
     -- Ѓеженец?  -- переспросил Я с наслаждением, но поскольку в английском
главное  интонациЯ,  а Я  знал только слова,  вопрос  прозвучал как протест:
беженец?!
     -- „а, это такой  статус,  -- поЯснила будка, рассматриваЯ мои бумажки.
--  Ќе пугайсЯ: беженцы  имеют тут все  свободы, и  им еще платЯт за то, что
прибежали!
     -- ‚еликаЯ страна! -- согласилсЯ Я. -- ђодина Њарка ’вена!
     -- ђодина чего, говоришь?
     --  ЏисателЯ ’вена! ’ак учили в школе нас  всех! -- и кивнул на очередь
из толпившихсЯ за мной растерЯнных соотечественников.
     -- Њы тут к писателЯм не очень:  их много и - главное -  каждый строчит
по-разному... —то хочет... Ђ хотЯт они часто не того, чего следует хотеть, а
другого...
     --  “  нас  их  называют  "мозгодавами",  -- вставил  Я. --  Џисателей,
философов, - "мозгодавами" и "мозгососами"!
     --  Џрекрасно  называют!  -- отозвалась будка.  --  Ћни  только  мешают
жить... Ђ о чем, кстати, пишет этот ’вен?
     џ переглЯнулсЯ с женой и ответил:
     -- Ћбо всем. Ђ еще о свободе. Ќо уже не пишет.
     --  Џравильно:  это не модно,  и  вообще Я люблю  когда  не  пишут,  --
скривилась будка. -- Ђ о дискриминации тоже писал?
     --  Џросто о  свободе. Ђмерика,  говорил,  великаЯ  страна,  потому что
американцы  придумали  -  раз, два,  три  -  три  главные  ценности. ЏерваЯ,
кажетсЯ, - свобода слова...
     -- ‚ерно, -- согласилась будка с ’веном, -- так и есть, но это  опасно:
не все этой свободой правильно пользуютсЯ.
     -- Ќет? -- удивилсЯ Я. -- Ђ втораЯ - свобода мышлениЯ.
     -- ’оже  правильно! -- согласилась  будка. -- Њышление очень важно  длЯ
жизни и вообще! •отЯ это тоже опасно!
     -- Ђ третьЯ мудрость, сказал ’вен, - это свобода от первых двух.
     --  Ђ  вот это  клевета! --  содрогнулась будка,  а  жена  шепнула  мне
испуганно, что из-за ’вена нас  могут не впустить в Ђмерику, и Я поверил ей,
поскольку краснаЯ  краска  на  щеках паспортного контролЯ побежала  вниз,  к
массивной  шее.  --  Љак, говорите, его  зовут, - Њарк? --  и, кольнув  менЯ
недобрым взглЯдом, записал имЯ в блокнот.
     --  Њарк,  --  качнул  Я головой,  сердЯсь на классика.  -- •отел  бы Я
послушать этого,  извините, фраера, если б он жил  в ђоссии! Ќо ему повезло:
родилсЯ в Ђмерике!
     Ѓудочник поднЯл глаза, - в этот раз в знак одобрениЯ:
     -- “ нас тут  рождаетсЯ немало  говна! Ђ  патриоты,  - вот  они, смотри
какаЯ очередь!  ЌастоЯщие  американцы  - даже стыдно  сказать - рождаютсЯ  в
ђоссии. ‚место Њарка родитьсЯ тут следовало вам!
     -- ‹ично мне или всем нам? -- поинтересовалсЯ Я.
     -- ‚сем! -- кивнул он на очередь. -- € тебе тоже!
     -- Њне нельзЯ было, потому что моЯ мать - когда рожала менЯ - настоЯла,
чтоб Я родилсЯ недалеко от нее.
     Ѓудочник оторвалсЯ от документов и улыбнулсЯ:
     -- Џопросил бы родить тебЯ кого-нибудь еще!
     -- “ каждого свои дела, -- рассудил Я. -- Љ тому же, всем кроме матерей
на нас плевать, из-за чего они нас и рожают.
     †ена тоже  рассмеЯлась,  поскольку, судЯ  по  выражению  лица в  будке,
недопущение в Ђмерику нам уже не грозило.
     -- Њилости  просим в ‘оединенные таты! -- воскликнула будка  и вернула
документы. -- Ќаправо, за угол!
     ЋбнЯв  дочь  за  плечо, Я  с  женой  завернули  за угол  и оказались  в
‘оединенных  татах,  где  за просвечиваемой  солнцем  стеклЯнной  дверью  Я
разглЯдел в толпе родившую  менЯ  в ‘оветском ‘оюзе мать, а рЯдом с ней - ею
же и там же  рожденных братьев.  ‚ ту  ночь Я не смыкал глаз: было  некогда.
ѓолова шла  кругом от мельтешащих в ней неЯсных догадок, а душу распирало от
новых  желаний.  Ѓыло  ощущение,  будто  смотрю  в  трубку  с  многоцветными
стеклышками:  перекатываЯсь  меж зеркалами,  они  выстраиваютсЯ  в  узор, от
которого  - в удивительном  страхе перед красотой - захватывает дух. Ќо едва
шевельнешь трубкой,  - и этот хрупкий узор рассыпаетсЯ, хотЯ глазу  горевать
некогда, ибо на месте прежнего  возникает иное  чудо. ’аковым Я  представлЯл
мое вхождение в Ђмерику, и таковым же оно вспоминалось мне в бессонную ночь,
завершившую   собой   начальный   день  нового   существованиЯ.   ќта  новаЯ
действительность,  как она  мне предвиделась  в старой  и  как  предстала  в
начальный день,  недоступнаЯ  в своем  великолепии, обещала  самое редкое из
прав -  право неприкосновениЯ к ней. Џервые же ее образы, однако, и породили
подозрение, что  обретаемое мною  право ЯвлЯетсЯ  ее  собственным  условием.
Џодозрение, что мне позволЯт лишь наблюдать ее со стороны - и не больше.
     €з  аэропорта  все  мы, шесть  петхаинских  иудеев,  набившись в старый
‹инкольн, приехали в  русский квартал Љвинса, где в  двухкомнатной квартире,
которую  снимали братьЯ с матерью, мне  с семьей предстоЯло прожить какое-то
времЯ.  Љвартира  была  набита людьми,  виденными  мною  на улицах Џетхаина.
Џомимо них  толкались и  шумели  квинсовские соседи братьев, понаехавшие  из
других  мест. ‘о стены напротив входной  двери  глЯдели  на менЯ дед и отец.
ѓлЯдели растерЯнно: то ли не ждали в Ќью-‰орке, то ли, наоборот, не понимали
-  что  делают  тут  сами. ЏодойдЯ  к  ним  ближе, Я  увидел  в  стекле свое
отражение: взглЯд у менЯ был  таким  же растерЯнным. ‚  квартире стоЯл запах
жареных каштанов и незнакомого дезодоранта. ‡накомые  "репатриантки", широко
раздавшиесЯ  формы  которых свидетельствовали о гастрономическом  изобилии в
стране, смеЯлись, слезились  и тискали в объЯтиЯх мою 14-летнюю дочь и жену,
заверЯЯ первую в том,  что она повзрослела за последние полтора десЯтилетиЯ,
а вторую утешаЯ громкими клЯтвами, будто, напротив, времЯ сделало ее моложе.
‡накомые "репатрианты" целовали менЯ по  кавказскому обычаю,  рассказывали о
благочестии  моих  предков  и  предупреждали,  что  следует  быть  начеку  с
работниками  благотворительных организаций, норовЯщими обидеть  беженцев, то
есть  урвать у них законные привилегии.  Ћсобенно усердствовал „атико Љосой,
дважды при мне  стрелЯвший из двустволки в своего главного обидчика, в Ѓога,
но оба раза промахнувшийсЯ, потому что косил...
     Њать моЯ угощала всех каштанами. џ перехватил ее  и  спросил  есть ли в
квартире кондиционер.  …сть, сказала, но это дорого:  придетсЯ подождать  до
лета.  „обавила  шепотом,  что  с  уходом  гостей  станет  прохладней.  €дею
подождать ухода не  собиравшихсЯ уходить гостей или  наступлениЯ лета, когда
только началсЯ апрель, - Я воспринЯл как оскорбление американского  духа,  в
атмосфере  которого  сердце  болит от любого промедлениЯ, что  очень опасно,
поскольку из-за этого  оно  перестает  верить.  џ отозвал жену  в сторону  и
сообщил  ей, что еду  в Њанхэттен -  посмотреть на Ђмерику, куда Я, дескать,
прибыл не ради жареных каштанов и петхаинских ужимок.


        34. Ќа одном из кладбищ олень наслаждалсЯ безразличием к жизни

     “ входа в сабвей стоЯл помЯтый пикап с открытыми дверцами, а перед ним,
с мегафонами  в руках,  топтались двое мужчин с одинаково смазанными лицами,
хотЯ   у  первого,  в  черной  хасидской   униформе,  лицо  смотрелось   как
передержанный  в  проЯвителе  фотоотпечаток,  а  у  второго,  в  штатском, -
наоборот,   как   недодержанный.  •асид  говорил  по-английски,  а  штатский
переводил его речь на русский Язык с украинским акцентом. „верцы машины были
испещрены объЯвлениЯми,  и, как  обычно, Я начал  с мелких.  ‘ообщалось, что
пикап принадлежит –ентру  по обслуживанию русских эмигрантов при центральной
хасидской синагоге в Ѓруклине.  ‚ хасидах менЯ  привлекало то, что, несмотрЯ
на постоЯнные неудачи, они по-прежнему пытались остановить времЯ, выбрав длЯ
этого самое экономное средство, - отказ от костюмных мод последних столетий,
хотЯ это можно  объЯснЯть и нежеланием тратить времЯ на  что  бы то ни  было
кроме  любви  к  Ѓогу и  торговли  бриллиантами. „ругое объЯвление, крупнее,
обещало русским беженцам  бесплатное,  но аккуратное обрезание. ‘амым жирным
шрифтом  объЯвлЯлось,  что  завтра  наступает  "древнейший  праздник  Џесах,
праздник исхода из рабства, откуда Ѓог освободил не только наших предков, но
и нас". Ћб этом и голосили в рупор хасид с переводчиком:
     -- Ђ соленаЯ вода на пасхальном  столе символизирует  слезы наших отцов
во времена их рабства в …гипте.
     Џосле этого объЯвлениЯ переводчик посмотрел на менЯ:
     -- †ивешь здесь?
     -- Ќигде не живу, Я только приехал. Ђ ты хасид?
     -- Ќет,  зоотехник,  -- сказал он и ткнул пальцем  в значок  на лацкане
пиджака. --  •арьковский университет! џ  - по козлотурам, но их в  Ќью-‰орке
нету.  ‘лава Ѓогу, есть хасиды, а у них - лишние деньги и  идеи. ‚ общем они
хорошие люди, но мне, знаешь, кажетсЯ, в  них просто места  нет длЯ плохого;
они вот хотЯт забрить к себе всю нашу братву и придумали  эти глупые бригады
с пикапами и переводчиками. Њне, откровенно, стыдно: все-таки •арьковский...
Ќикто, конечно, не слушает, - только старые негры и русские дети...
     -- Ђ чего тогда голосишь? -- не понЯл Я.
     -- ’ридцатка в день. Ђ у тебЯ какаЯ специальность?
     -- ’оже могу переводить.
     -- Ћн знает английский! -- повернулсЯ зоотехник к хасиду.
     -- Њазл тов, -- улыбнулсЯ тот, -- хочешь к нам?
     ‚опрос  не   имел   смысла,   -   только  символический:   не   обладаЯ
специальностью, получаю приглашение  на  работу! ‡ахотелось убедить  хасида,
что, оказав мне доверие, он поступил мудро, и Я ответил ему на иврите:
     -- …сть хасидское предание. ‘просили ђабби Ђвраама џакова: …сли всЯкому
человеку есть  место, отчего же людЯм  так  тесно? ’от ответил: Ћттого,  что
каждый хочет занЯть место другого.
     •асид рассмеЯлсЯ и обратилсЯ к зоотехнику:
     -- Ћн говорит, что твое место  - это  твое место! -- и, повернувшись ко
мне, продолжил на  еврейском.  -- …го место - это  твое место:  ты  знаешь и
еврейский. Ђ откуда знаешь? ’ы же из ђоссии?!
     --  …го  место  -  это  его  место! -- ответил Я и понравилсЯ  себе. --
‘казано: лучше страдать от несправедливости,  чем творить ее. Ђ что касаетсЯ
ђоссии, вот что молвил  о  ней ђабби из  ђужина:  ЊессиЯ  объЯвитсЯ именно в
ђоссии.
     •асид улыбнулсЯ и перешел на английский:
     -- Ђ вот еще о ђоссии. ‹юбавичер рассказал. Ћдин из хасидов ђабби Њотла
из —ернобылЯ приехал к своему учителю, но  остановилсЯ в гостинице. Љогда он
молилсЯ,  повернувшись  к стене, за его спиной поЯвилсЯ человек и заговорил:
„али земные измерил Я пЯдью, но такого изгнаниЯ, как в ђоссии, не видел!
     --  џ  это  предание знаю,  -- сказал  Я.  -- Ќо в нем  самое  важное -
концовка: ранний образец сюрреализма.
     -- Ћбразец чего, говоришь?
     -- Ќу, это когда - не простаЯ правда, а самаЯ правдиваЯ.
     -- Ђ! -- догадалсЯ хасид. -- ќто советское, да?
     -- Ќет, -- извинилсЯ  зоотехник,  -- путаете с соцреализмом:  это когда
пьешь  и  всем надоедаешь,  а сюрреализм  - принимаешь наркотики, молчишь  и
рубишь лес сидЯ, ибо рубить лежа неудобней!
     џ рассмеЯлсЯ, а хасид спросил менЯ:
     -- џ все равно не понЯл, но скажи - какаЯ там концовка?
     -- ’акаЯ: ЋбернулсЯ хасид ђабби Њотла  и увидел, что  человек,  который
сказал про российское изгнание, направилсЯ к дому учителЯ и вошел внутрь. Ќо
когда он последовал за ним  и заглЯнул в дом, то его  там не увидел. € никто
никогда ничего о нем больше не знал.
     --  ЊоЯ  фамилиЯ  ифман, --  протЯнул  руку хасид. --  џ  покажу  тебЯ
‹юбавичеру. Њожет, у него есть место, на котором нет никого.
     -- ќто главный в мире хасид! -- шепнул мне зоотехник.
     -- џ еду в Њанхэттен, -- ответил Я.
     --  ‘абвеем не  советую, --  замЯлсЯ ифман.  --  Ќам ехать мимо:  если
хочешь - подбросим.
     џ  захотел и  поехал в Њанхэттен в черном  пикапе без  боковых  окон, -
визгливом, как хасидизм. ‘идел в кузове, напичканном  свЯзками молитвенников
и коробками мацы;  на поворотах они елозили по сидению, наваливались на менЯ
с разных  сторон и били между ног, - что возбуждало во мне странные ощущениЯ
и казалось очень символическим происшествием: правдивее правды. „ольше всего
задержалось чувство, что в пикапе было тесно, как будет в могиле.
     -- ‡автра  праздник,  а мы еще  ничего  не раздали. Џару  коробок и три
молитвенника, -- пожаловалсЯ ифман.
     -- Ќичего не поделаешь: не берут!  -- ответил зоотехник и, повернувшись
ко мне, добавил по-русски. -- €м  невдомек,  что  нашего брата к Ѓогу уже не
затащишь.
     -- Ђ зачем? -- сказал Я. -- €з  двух людей, которые не  встречали Ѓога,
ближе к Ќему тот, кто к Ќему не идет.
     -- Ќаш брат Ѓога не отрицает: просто  не знает что с Ќим  делать, --  и
перешел на английский. -- ифман, Я вспомнил еще одну!
     -- џ собираю шутки о беженцах, -- извинилсЯ ифман.
     -- Џрилетает, значит, он в ‚ену...
     -- Љто? -- потребовал ифман.
     -- Ќаш брат.
     -- ’ак и говори!
     -- Џрилетает и заЯвлЯет, что в €зраиль ехать не желает. ‚ Ђмерику? Ќет.
‚ Љанаду? Ќет.  ‚ Ђвстралию? ’оже  нет. ‚от тебе  глобус и  выбирай -  куда!
Љрутит наш брат глобус, рассматривает, а потом вздыхает: Ђ у вас нет другого
глобуса?
     ифман хихикнул, а мне стало грустно. ‚ шею и в грудь била на  рытвинах
маца, - плотные  квадратные  коробки  с  бесхитростным  рисунком египетского
исхода: пустынЯ, пальма, пирамида и много кривых палочек, то есть обретающих
свободу  братьев.  ’екст  под  картинкой гласил,  что  продукт изготовлен  в
бруклинской пекарне под  наблюдением  ђабби  ‘оловейчика и что слово  "маца"
имеет два  значениЯ:  "хлеб  свободы" и "хлеб бедствиЯ",  из чего,  дескать,
следует, будто свобода  обретаетсЯ только через страданиЯ, с которыми свЯзан
исход...  ифман  с  зоотехником  умолкли. ‚  заднем  окне,  по обе  стороны
экспрессуэй,  плыли  опрЯтные  домики,   разноцветные  церквушки  и  игривые
кладбища, покрытые гладкой,  как замша, травой и ласкающие глаз, как витрины
кондитерских лавок. Ќа одном из кладбищ,  у белого креста, стоЯл олень, - то
ли тихо думал о чем-то, то ли наслаждалсЯ безразличием к жизни.
     -- Ќью-‰орк! -- воскликнул хасид, и Я обернулсЯ.
     ‚  лобовое  стекло,  в   просвет  между   коробками  мацы  и   свЯзками
молитвенников,  ворвалсЯ высокий  слепЯщий сноп из  фаллических конструкций.
“знал ќмпайр ‘тэйт  Ѓилдинг, самый необрезанный из необрезанных небоскребов.
‚нутри у менЯ екнуло и наступила тишина. ‘ каждым мгновением сноп разгоралсЯ
Ярче. Џотом в ушах возник  тревожный  звон,  -  как большаЯ  духоваЯ музыка.
Љогда  интенсивность  свечениЯ достигла пугающей степени и  мелькнула мысль,
что все вокруг может взорватьсЯ, стало вдруг  тихо и  темно: пикап  юркнул в
подземный тоннель, наполненный мЯгким шелестом шин, - как шум в репродукторе
при музыкальном антракте.
     -- Ќью-‰орк! -- повторил хасид. -- ’руднейшее место длЯ Ѓога!
     џ подумал,  что  хасид  прав:  увиденное  не оставлЯло  Ѓогу  шанса  на
присутствие.  “виденное  не  оставлЯло  и  сомнениЯ,  что  -  в  отличие  от
приписываемой  ‚севышнему  сдержанности  -  человеческаЯ  дерзость не  знает
границ. …ще больше удивлЯла догадка, что  идеЯ о сотворении увиденного могла
придти  в голову  именно изгнаннику  и беженцу, каковым  по происхождению  и
ЯвлЯетсЯ американец... Џикап вынырнул из тоннелЯ, задохнулсЯ Ярким светом  и
пристал к тротуару.
     -- ‡десь  мы тебЯ  высадим, -- сказал ифман и протЯнул мне визитку. --
‡вони, если надумаешь познакомитьсЯ с ђебе.
     џ  вышел,  взглЯнул  вверх и  ощутил себЯ чужеземцем. Ќе верилось,  что
когда-нибудь  смогу  привыкнуть  к этим  зданиЯм  и  пройти мимо  не задираЯ
головы. ‚спомнились забытые слова  из петхаинского молитвенника:  "—то такое
человек, Ѓоже, за что чтишь его? Ќачало его прах, и конец прах, и он подобен
хрупкому  черепку,  засыхающей  траве, увЯдающему  цветку, мелькающей  тени,
убегающему  облаку,  дуновению  пыли, исчезающему  сну". Ќи этим словам,  ни
какой-либо иной фразе, вложенной в уста  Ѓога,  никогда не удавалось внушить
мне страх,  что  Я есть  не больше,  чем  человек. ‘лово  не  в силах  стать
ощущением; на это способен только образ, потому что глаз бесхитростней уха.
     ‘трах  за  себЯ  как  за  человека  Я ощутил  впервые  именно  при виде
нью-йоркских башен.  Ћпустив голову и оглЯдев нью-йоркцев, Я подумал теперь,
что хасид был  неправ,  считаЯ  этот  город  трудным длЯ  Ѓога: передо  мной
толкались обыкновенные люди, - "мелькающие тени",  запустившие в  небо  этот
устрашающий  сноп  из металла и стекла. €менно тут, в Ќью-‰орке, становилось
очевидно,  что ничтожное  способно  творить  величественное  благодарЯ силе,
которую сообщает ему истинно ‚еличественное. ‘перва в памЯти вскочила фраза,
в происхождении которой Я не  разобралсЯ: есть люди, у которых все не как  у
людей, а как в  ‚авилоне! Џотом пришло в  голову другое сравнение: вот люди,
которые  - стоит  вдруг  Ѓогу чихнуть - хлопнут …го по  плечу и пожелают …му
здоровьЯ! Ћсобенно  надменно  смотрелись сновавшие мимо красотки, обдававшие
менЯ жаром Ярких  красок и ароматом незнакомых духов. џ попыталсЯ заговорить
с ними, - не столько по повсеместному  праву зазываемого красками и запахами
самца,  сколько  по  мандату  дорвавшегосЯ  до  свободы  человека. Ќе только
молчали, - не оборачивались. џ мстил им  как мстЯт  недоступному: осознанием
того, что оно не нужно.


        35. Њы существуем ради принадлежности к существующему

     ‡атесавшись в толпу, Я шагал в  неизвестном направлении. ‚се, казалось,
торопились  на  вакханалию  торговых  сношений.  ‘ двадцаткой  в  кармане  Я
чувствовал   себЯ   неловко,  но,  догадавшись,  что   презреннейшей  формой
инакомыслиЯ считаетсЯ тут отказ  от приобретениЯ вещей, рванулсЯ в драгстор.
€зо всего ненужного выбрал коробку презервативов с репродукцией  плодородной
рафаэлевской мадонны  и  ее двух печальных  отпрысков на  крышке.  ‚месте  с
коробкой мне  всучили листовку,  подписанную  комитетом противников  аборта.
Љомитет  призывал  патриотов рожать  как можно  чаще.  Ќа  фоне  непролазной
уличной толпы призыв поразил  менЯ  непрактичностью. ђазве  что в его основе
лежал прагматизм высшего порЯдка: чем больше людей - тем больше покупателей,
а  значит, тем меньше вещей на откуп ‘атане.  Џоединок с ‘атаной, между тем,
сулил нескончаемый праздник,  ибо, согласно  рекламам,  обступавшим  менЯ со
всех сторон и свисавшим даже с застывших меж  небоскребами дирижаблей, обмен
денег на вещи  есть полезный эротический опыт. „а и сами вещи, любаЯ из них,
воплощали  непристойные  символы,  - от оголенных губных помад с заточенными
головками до обнаженных кур, нанизанных гузками на острые шесты. ‘тало Ясно,
что нахожусь в эрогенном центре торгующего мира.
     Ћткликнувшись на эту догадку, передо мной - посреди тротуара - возникла
голаЯ самка  с месоморфической фигурой, прильнувшей в экстазе  к собственным
сиськам. џ не удивилсЯ, поскольку люди месоморфического строениЯ - с грудною
клеткой шире, чем бедра - отличаютсЯ страстью к шокированию. Џриблизившись к
ней, Я выЯснил, что, вырезаннаЯ из фанеры,  она выступила из фильма, который
крутили в  кинотеатре за ее спиной. “ входа, в углублении под аркой,  свисал
на тросе телеэкран, демонстрировавший финальную сцену ленты. ‚месте со  мной
из толпы вычленилась  юнаЯ пара, оба  -  и  он, и она -  с эндоморфическими,
грушевидными, фигурами, намекавшими на доверчивость натуры.
     Џоначалу показалось, будто историЯ нагой месоморфички исполнена печали:
облокотившись  на  зеркальную стойку в  баре и уронив голову на  кулаки, она
рыдала   взахлеб,  содрогаЯсь  всем   корпусом;  не  трЯслась  лишь   грудь,
растекшаЯсЯ  по  стойке.   ђыданиЯ   потом  утихли  и   перешли  в  затЯжные
всхлипываниЯ: слезы бежали в тесную ложбинку между сиськами. Њелькнула мысль
об уникальности кино при раскрытии трагизма бытиЯ. Ћбнаженность героини и ее
бессловесность  придавали  сцене  дополнительный  смысл, ибо  одежда  и речь
скрывают  истинное  состоЯние  души.  ‘тоило,  однако,  камере  отпрЯнуть  с
крупного плана к общему, - стенаниЯ страдалицы обрели совсем иное значение.
     ‘тало  очевидно, что  мир  ее не  отвергал, а наоборот:  представленный
мускулистым  ковбоем  с задумчивым лицом и приспущенными  штанами, этот  мир
притиралсЯ  животом к пышному заду месоморфички  и  хозЯйственно держалсЯ за
него жилистыми  ручищами. ‚ремЯ от  времени ковбой сгибалсЯ в дугу  и  резко
распрЯмлЯлсЯ,   поправлЯЯ  при  этом  шлЯпу  на  лбу.  Џосле  каждого  рывка
счастливица  громко повизгивала, укреплЯЯ менЯ  в давнишнем  подозрении, что
суть вещей непостижима пока не взглЯнешь на них издалека. ‘коро ковбой начал
постигать нечто  очень  заветное и поэтому задвигалсЯ  быстрее. Љогда камера
вернулась  к  крупному плану  счастливицы,  она  вопила  благим матом  и,  с
перекошенным  лицом, трЯслась,  как  в  предсмертной агонии. Џотом,  на фоне
заключительных  титров произведениЯ, степенно, но бессмысленно  качнулсЯ  на
экране задохнувшийсЯ  от переживаний  палач,  - натруженный половой отросток
столь же бессмысленно глазевшего теперь на зрителЯ ковбоЯ.
     ‚озмутившись,  Я отвернулсЯ и заметил, что  эндоморфический юноша рЯдом
со  мной  реагировал  иначе:  лениво  пожевываЯ  резинку,  держал  на  плече
каштановую головку эндоморфической спутницы и указательным пальцем,  который
тоже показалсЯ мне натруженным, дырЯвил ей в волосах игривые кудрЯшки. Џосле
титров  на экране поЯвилсЯ  ухоженный  мужчина в пенсне,  сообщивший, что  в
киоск  при  кинотеатре  поступили  в продажу  новые видеофильмы: самоучитель
групповой  мастурбации  и  каталог  приборов   длЯ   повышениЯ   сексуальной
раздражимости. Џомимо вибраторов,  питавшихсЯ световой  энергией, эпизод  из
каталога эрогенной механики включал в  себЯ  двухдверную модель  Њерседеса с
откидной  крышей и двухместную  Яхту  бирюзового цвета. Љогда Яхта на экране
стала властно подминать аппетитно заснЯтую толщу воды, эндоморфичка рЯдом со
мной взволновалась. "Ћй!"  -- пискнула она и, задрав голову вверх, вцепилась
дрожащими губами  в напрЯгшуюсЯ шею друга. ‡абеспокоилсЯ и друг, принЯвшийсЯ
потуже накручивать на выпрЯмленный палец каштановую кудрЯшку.
     ‚ернувшись из-под арки в  толпу, Я уже ощущал себЯ  участником широкого
блЯдохода.  “ткнувшись глазами  вниз, перебирал  ногами  в  такт  мелькавшим
передо мной  мужским  штиблетам, женским каблукам и бисексуальным сникерсам.
ђешил следовать за темносиреневыми "шпильками"  из замшевой кожи. Ѓыл знаком
с  ними  по  рекламным щитам  на  автобусах. €тальЯнские туфли из  гардероба
"Ѓандолино",  продаютсЯ в  магазинах  "Њейсис":  "Ђктуальность и  изЯщество,
символ властного присутствиЯ и  ненавЯзчивой изощренности,  ничто другое  не
сопрЯгает богатство традиции с бегом времени, 145 долларов." Ѓледносиреневые
чулки в  белую  крапинку  -  "’рикотажнаЯ  мастерскаЯ  ”огал,  вейцариЯ,  в
магазинах "‹орд энд ’ейлор", только длЯ ваших ножек, нежность  прикосновениЯ
и  мудрость  контролЯ, 80 долларов."  ЃелоснежнаЯ  миниюбка  из  габардина -
"ЏлатьЯ ќнни Љлайн" в  магазинах "‹еонард", "триумф счастливого  союза между
чувственностью  и  деловитостью:  убедительность   шепота,   210  долларов."
’емносиреневый  портфель  из замшевой  кожи  фирмы  "Ѓэл-ќйр", 110 долларов.
Џозолоченные ручные  часы с  бледносиреневым ремешком фирмы "†юль ћргенсен",
165  долларов.  ‘иреневаЯ  косынка   из   шелкового  шифона  фирмы  "‘аньо":
"исключительно в  магазинах  "Љашмир-Љашмир", 35 долларов." Ќаконец, - "„ама
–езарЯ",  духи,  смутившие  менЯ ароматом порочности в драгсторе,  где купил
презервативы: "Љарнавал в  окружении сиреневых веток, персидских прЯностей и
сандаловых деревьев; самое  надежное оружие в  бесшумной войне полов;  фирма
"€в-‘ан-‹орен",  165  долларов  за  унцию."  €того,  885 долларов, не считаЯ
запаха.
     Љто такаЯ?  —то за  "„ама –езарЯ"? € почему так много  сирени?  •отЯ  Я
следовал  за  дамой  с  бездумностью  отставного  следопыта,  что-то  в  ней
настораживало. ЊенЯ всегда угнетала эта форма  женской ноги, - тонкаЯ голень
с неожиданно крупным мышечным бугром посередине, - змеЯ, проглотившаЯ то  ли
апельсин, то ли страусово Яйцо. Ќо сейчас на илистом дне памЯти шевельнулось
ощущение, давно покрытое морской плесенью  и неразличимое  под  толщей воды.
евельнувшись,  оно стало  всплывать к  свету,  -  тем  быстрее, чем ближе Я
подступал к женщине и чем отчетливей слышал запах сирени. Љогда Я подошел  к
ней  почти  вплотную,  -  все  развиднелось:  в  мутных  водах  моей  памЯти
застрЯвшие   в   змеЯх  апельсины   или  страусовы  Яйца  принадлежали,  как
выЯснилось, жирной  30-летней персиЯнке  по имени ‘ильва,  котораЯ  душилась
дешевым одеколоном "ЃелаЯ сирень"  и 30  лет назад лишила менЯ девственности
на туше издыхавшего быка.


        36. —еловек боитсЯ всего из чего состоит

     ‚  самом начале  зимы  30 лет назад  в петхаинскую скотобойню  пригнали
небывало много  быков, которых - в отличие от коров - решили забить  на мЯсо
из-за нехватки корма  длЯ всей скотины. „нем  в квартале, где  располагалась
скотобойнЯ, стоЯл истошный рев закалываемых животных, а вечерами по улицам и
дворам  всего  Џетхаина  расползалсЯ  сладкий  запах  паленой бычьей  плоти.
‚первые  на  моем  веку  петхаинцы  кутили без  внешнего  повода: новогодний
праздник уже миновал, а  до  других было не близко. €з-за  отсутствиЯ повода
петхаинцы кутили особенно остервенело, хмелеЯ не столько от вина, сколько от
огромного  избытка  мЯса,  из-за  чего выражение лиц  у них стало еще  более
глухим  и диким.  џ  удивлЯлсЯ,  что  люди,  нажравшись  шашлыков,  горланЯт
меланхолические  песни о любви  и что  пожирание живности может так искренне
радовать человека.
     Њой дед Њеир, бывший не только раввином, но и  резником,  чего, кстати,
отец, прокурор и вегетарианец џков, очень стеснЯлсЯ, заметил по поводу моего
удивлениЯ, что  Ѓог ждет от человека не  свЯтости,  а пониманиЯ,  то есть не
отказа от убиениЯ живности, но состраданиЯ  к ней при убиении. ’олько евреи,
твердил  он, умерщвлЯют с пониманием, - сострадальчески. џ рассмеЯлсЯ, и тою
же ночью -  в ответ - дед забрал менЯ с  собой на бойню, где ему  предстоЯло
умертвить  очередного быка к свадьбе, поначалу намеченной на конец весны, но
теперь наспех приуроченной к завозу дешевой скотины.
     Џо дороге он объЯснил, что иноверцы закалывают ее остроконечным  ножом:
метЯт  в сердце,  и, промахиваЯсь, бьют повторно.  Ѓеда в другом: если  даже
удар  и приходитсЯ  в  цель с первого  же раза, скотина  умирает  медленно и
пребывает в полном  сознании свершающегосЯ над ней насилиЯ, что, собственно,
и составлЯет грех, - не заклание, а осознание скотиной акта насилиЯ над ней.
‚добавок, сказал он, нож, врываЯсь в плоть, разрывает, а не рассекает мышцы,
тогда  как при  выходе из  раны  кромсает живую ткань  и  доставлЯет  жертве
оскорбительную боль...
     ЃойнЯ, служившаЯ в войну  госпиталем, представлЯла собой длинный амбар,
разбитый на отсеки. ‚ переднем,