 утопаЯ в земле, находились огромные весы, на
которых валЯлась высокаЯ груда разделанных туш. ‚ следующем  стоЯл  мерзкий,
кислосладкий, запах неостывшего мЯса  и  нечистот:  несмотрЯ на поздний час,
этот отсек оказалсЯ забит множеством молчаливых и небритых мужиков. Ќе глЯдЯ
друг  на  друга, они  - по  двое  у  каждой  вздернутой  на крюк  туши  -  с
наслаждением орудовали топорами и колунами. ‚ паузах между  доносившимисЯ из
дальнего  отсека  отчаЯнными  криками скотины слышались  близкие, но  глухие
звуки ударов металла по кости и  треск сдираемой шкуры. „ед протащил менЯ за
руку  еще  через несколько  отсеков  и,  наконец, пнув  ногой дверь, ввел  в
крохотное помещение, в собственно бойню, освещенную  тусклым  красным светом
залЯпанной  кровью лампочки  на низком шнуре. ‘тоЯл густой соленый смрад,  -
как  в городском зверинце.  ‘тены  были вымазаны темно-серой известью,  а на
полу, в  середине,  зиЯла овальнаЯ  Ямка  длЯ  стока  крови.  Џод  потолком,
выкрашенным  в  неожиданный,  серебристо-бирюзовый,  цвет, в  дальнем  углу,
свисал с гвоздЯ забрызганный кровью репродуктор довоенных времен:
     ќтот стих неисчерпаем, потому что он - душа.
     ђечь поэта стоит много, - жизнь не стоит ни гроша.
     —то захочет - то услышит в этой речи человек:
     Џотому Я за стихами коротаю этот век.
     ‘плетен Я из плоти зыбкой, грешен Я и уЯзвим;
     ‹ишь в стихах Я - отблеск Ѓожий: негасим, неуловим...
     -- ќто €этим  ѓурджи! -- кивнул  дед в сторону репродуктора, и, раскрыв
кожаную сумку, вытащил  из нее  плоскую деревЯнную коробку, в которой хранил
ножи. Џод  репродуктором  спиной  к  нам стоЯла грузнаЯ  женщина с  высокими
тонкими  голенЯми  и  неправдоподобно  круглыми икрами.  Џлечи,  как  крыльЯ
огромной птицы, были заправлены вперед, - от спины к грудЯм.
     -- €этим? Џоэт? -- спросил Я, наблюдаЯ как, откинув крышку коробки, дед
бережно взЯлсЯ за рукоЯтку ножа и поднес его к глазам.
     -- Ќет, он не поэт: поэты выбирают слова, а потом записывают на бумагу.
€этим этого  не делал, он был  перс, сирота и бродЯга,  а поэтому ничего  не
писал, - только разговаривал в рифму, -- и,  проведЯ ногтем большого  пальца
по острию ножа,  дед  добавил.  -- Џерсы  очень чувствительный народ!  ‘кажи
что-нибудь, ‘ильва!
     ‘ильва ничего не сказала, но обернулась. ‹ицо у  нее оказалось круглое,
- с  влажными печальными  глазами, а в белках  покачивались  и  пульсировали
очень темные зрачки.
     -- џ обещал: все у тебЯ уладитсЯ, ей-богу! -- сказал ей дед. -- ’ы пока
молодаЯ; найдешь себе другого человека или подождешь пока твой Ѓакри отсидит
свое, а потом снова заживете с  ним,  понимаешь?  ‚ы оба  молодые, у вас еще
впереди  тридцать лет сплошной  жизни, слышишь? ‚ытри-ка  лучше слезы и гони
быка! ’ебе в эти дни полезнее заниматьсЯ делом, а не слушать грустные стихи,
слышишь? Џодожди, пройдет времЯ и будешь счастливаЯ!
     -- џ - не из-за стихов, -- ответила ‘ильва глЯдЯ в сторону. -- џ плачу,
потому что Я на жизнь злаЯ! -- и всхлипнула. -- "Џодожди"! Ђ как ждать, если
приходитсЯ жить? џ не еврейка, мне ждать некогда.
     -- ‚ытри, говорю, слезы! -- буркнул дед.
     Ћна кивнула, вытащила из резинового передника платок  и приложила его к
растекшейсЯ под глазами сурьме.
     -- ’оже персиЯнка, -- шепнул мне дед. -- € тоже сирота, как этот €этим.
‚ Џерсии у нее много родни, но ее туда не пускают. Ђ вчера вот... “ нее есть
жених - бухарский еврей, ѓалибов, - вчера ему дали десЯть лет.
     -- Ђ за что? -- пожалел Я ее с женихом, потому что, действительно, люди
живут каждое мгновение, и ждать счастьЯ ни у кого нет времени. -- Џочему так
много - десЯть лет?
     -- „олгаЯ историЯ, --  отмахнулсЯ дед. -- џ рассказал твоему отцу, и он
говорит: в ђоссии дали бы больше!
     -- Њеир! -- воскликнула ‘ильва и направилась к нам.
     ЊенЯ удивило  не  столько ее  фамильЯрное обращение к деду,  кого  даже
бабушка   величала  всегда  "раввином",   сколько   внезапное   преображение
персиЯнки:  плечи  выпрЯмились,  а  в  глазах  вместо печали  стоЯла  теперь
какаЯ-то испугавшаЯ менЯ мысль.
     -- Њеир! -- повторила она и, подойдЯ ко мне  вплотную, опустила на  шею
прохладную ладонь, пахнувшую вдруг сиренью, запахом, не соответствовавшим ни
облику ее, ни окружению. -- —то за мальчик?
     -- џ не мальчик! -- вставил Я, не убираЯ ее руки.
     -- ќто  мой внук,  --  снова  буркнул дед, копаЯсь  в  сумке. --  •очет
посмотреть как режут евреи...
     -- Ђ  ты  похож  на  перса:  очень  гладкий, -- сказала  мне  ‘ильва  и
притЯнула  мою голову к кожаному переднику на  просторной  груди, от которой
несло уже не сиренью, а кровью.
     -- Људа девалсЯ точильный камень? -- спросил ее дед.
     -- ‚ернула ‘урену.
     -- ‘бегаешь?
     -- ‘ам пойдешь! -- велела женщина.
     Љ  моему изумлению, дед кивнул головой  и удалилсЯ, передав нож ‘ильве.
Ќе отпускаЯ менЯ от себЯ, она занесла нож мне  за спину и, подтолкнув к себе
ближе, замкнула  мое туловище в тесном  кольце своих мЯсистых  рук.  ‚первые
тогда мне обожгло лицо дыхание,  исходившее из женской плоти. „ух был прЯный
и подгорченный анисом. џ ощутил в ногах слабость, - будто менЯ подменили.
     -- —то это ты делаешь? -- испугалсЯ Я.
     -- Ќе бойсЯ! -- ухмыльнулась она  и разомкнула кольцо. -- ЏроверЯю нож,
-- и, подражаЯ деду,  провела ногтем  по  лезвию.  --  Ћн прав: вот тут  вот
зазубрина. Џопробуй!
     Ћтступив  на шаг,  Я  протЯнул руку к ножу и, полоснув по острию ногтем
большого пальца, рассек на суставе  кожу. ‘ильва обрадовалась, поднесла  мой
палец к своим глазам  и сильно его сдавила.  ‘устав покрылсЯ кровью. Џригнув
голову  и лизнув  Языком по ране, она осторожно  забрала палец в  рот. Џотом
поднЯла на менЯ взглЯд исподлобьЯ, стала  Яростно скользить Языком по пальцу
и глотать вырывавшуюсЯ ей на губы кровавую слюну.
     -- —то это ты делаешь? -- повторил Я шепотом.
     Ћтветила не сразу. ‚ынув мой палец изо рта, осторожно подула на раненый
сустав и, облизнув губы, проговорила:
     -- Ќож этот с зазубриной. ќто плохаЯ кровь, ее надо отсасывать...
     -- ЏлохаЯ  кровь? -- бездумно переспросил Я, продолжаЯ ощущать  пальцем
упругую силу ее горЯчего Языка.
     -- …вреи не употреблЯют  мЯсо, если нож  был с зазубриной. ќто нечистаЯ
кровь: от плохого ножа скотине больно.
     џ думал не об этом.
     -- Ќож  должен  быть широкий и сильный,  но  гладкий,  как стихи, чтобы
животному было приЯтно.
     -- Ћстрый? -- спросил Я.
     -- Ђ длина должна быть вдвое больше толщины шеи.  € его нельзЯ давить в
мЯсо: полоснул раз - вперед,  и два - назад, как по нежной скрипке. €  кровь
будет тогда мЯгкаЯ.
     Ќаступила пауза. џ  снова  перестал ощущать собственное тело. ЏерсиЯнка
вернула руку мне на шею и произнесла:
     -- Ќе мальчик, говоришь?
     -- Ќет, -- тихо ответил Я и осторожно поднЯл на нее глаза.
     --  „ай  мне  тогда руку,  --  выпалила  она  и,  схватив мое  запЯстье
свободной от  ножа ладонью,  притЯнула  менЯ за руку к  себе и прижала  ее к
своему паху. Њедленно ее потом отпустив, персиЯнка вытЯнула из-под моей руки
подол  передника вместе с платьем, и мой кулак оказалсЯ  на ее  коже. ѓде-то
внутри менЯ - в  горле, в спине между лопатками, в бедрах, в коленЯх, даже в
лодыжках  ног  -  возникла  вдруг мучительнаЯ энергиЯ, повинуЯсь которой мои
пальцы на ее лобке поползли к источнику жара.
     --  •орошо делаешь!  -- шепнула  ‘ильва  и  прикрыла глаза задрожавшими
веками. -- Љак мальчик! Љак даже гусь!
     -- —то? -- опешил Я. -- Љак кто?
     -- ’ы не останавливайсЯ!  ‚  Џерсии женщины сыпЯт себе туда  кукурузные
зерна и  дают их клевать голодному гусю...  ќто очень хорошо... ’ы только не
останавливайсЯ!
     џ  отказалсЯ думать  о гусе, и  достиг, наконец, пальцами  раскаленного
участка ее плоти,  от  прикосновениЯ к которому менЯ  накрыло мЯгкой волной,
напомнившей густое покрывало из мыльной пены в нашей турецкой бане. џ ощутил
как во мне стала  разливатьсЯ  слабость,  котораЯ  уже не пугала менЯ  и  не
мучила, а,  наоборот,  отцеживалась  в некую  странную  силу.  Ќадрезанный в
суставе палец напрЯгсЯ  и, протиснувшись  дальше, уперсЯ в упругий скользкий
бугорок. Џеревалив через него, он - опЯть же сам по себе -  ушел вовнутрь, в
тесную  глубину,  пропитанную вЯзкой  влагой,  котораЯ потекла по  пальцу  к
запЯстью. ‚ ранке на суставе  стало больно  щипать, и  тут  Я  услышал из-за
двери хриплый кашель деда. Ћтскочив от  персиЯнки, как ужаленный, Я оказалсЯ
под репродуктором:
     …сли бы любить друг друга и беречь мы не могли, -
     ‚ерь пророку €этиму: нас бы сбрило, как щетину,
     Ћпалило, как щетину, как никчемную щетину,
     Џрочь с лица земли.
     ‘пиной  к ‘ильве и к деду, в  изумлении и  в страхе  Я разглЯдывал свой
покрытый кровью  палец,  -  не  моей,  а густой кровью персиЯнки. ‚олосы  на
запЯстье прильнули к  коже и слиплись в  засыхающей влаге, от которой  несло
тошнотворным  духом.  ‘тоило  догадатьсЯ  -  что  это была  за  влага,  менЯ
передернуло от стыда  за всех людей в мире, за все живое и смрадное;  за то,
что  все, наверное,  в этом мире внутри  ужасно. Џотом Я удивилсЯ  тому, что
раньше этого не знал: нигде  об этом  не читал и никто мне этого не говорил;
говорили разное, но не то, что даже без ужасов все внутри так ужасно. Џочему
же никто не говорил  мне об этом? Ђ не может ли быть, что этого еще никто не
знает,  - только Я? Ќет, решил Я, такого быть не может! Њожет, однако,  быть
другое: это ничуть не ужасно, и кажетсЯ это  ужасным только мне, потому  что
знаю меньше,  чем все! Њожет  быть, мир  не только не ужасен без ужасов,  а,
наоборот, чудесен без чудес...
     -- ‚ыключи радио! -- прервал менЯ резкий голос деда.
     -- Џочему? -- насторожилсЯ Я, скрываЯ кулак.
     -- ‘ейчас приведут быка, -- и погладил лезвием ножа камень.
     -- Ђ где ‘ильва? -- забеспокоилсЯ Я.
     -- Џошла за скотиной.
     -- “ менЯ вопрос, -- сказал Я, не торопЯсь счищать кровь.
     „ед не возразил, и Я добавил:
     -- Џочему человек боитсЯ крови?
     -- ќто глупый вопрос. Љровь напоминает о смерти.
     џ подумал и качнул головой:
     -- Ќет. Џотому, что человек боитсЯ всего, из чего состоит.
     -- ‚ыключи, говорю тебе, радио! -- рЯвкнул дед.
     Ѓык,  которого ввела в помещение персиЯнка,  не  чуЯл  близкого  конца.
’аращил, правда, глаза, но делал это либо из любопытства, либо от усталости.
Ѓыков Я видел и раньше,  но только сейчас осознал, что их убивают. ЏонЯтиЯ в
нашей голове разобщены меж собой, и поэтому, хотЯ  и знаем, что мир един, мы
забываем видеть в нем вещи как они есть, - не отдельно друг от друга, а в их
единстве.  Ѓык на лугу в деревне и говЯдина в обед представлЯлись мне всегда
разными вещами: бык на лугу - это бездумность летних  каникул  и свобода  от
времени. ѓовЯдина  стоила дорого,  и мы ели  ее  только  в субботние кануны,
когда наваливали родственники, и дед - живо, как собственные  воспоминаниЯ -
рассказывал  за  ужином  агадические  преданиЯ,  наполнЯвшие  менЯ  заведомо
иллюзорным,  но радостным чувством причастности  к чему-то несравненно более
значительному, чем моЯ жизнь. € вот эти два разобщенных мира впервые сошлись
передо мной  воедино.  Љогда  ‘ильва  заботливо  подталкивала  быка  ближе к
сточной  Ямке  длЯ  крови,  -  тогда  Я  и осознал,  что  быки,  которых мне
приходилось  видеть  только в деревне на лугу, существовали длЯ  того, чтобы
превращать их в говЯдину.
     “биение, прекращение  жизни, с  чем  Я столкнулсЯ  в ту  ночь  впервые,
сводило  воедино  два  разных пленительных  мира,  -  и  это  не  удивило, а
возмутило и надолго отвадило менЯ  не только  от  субботнего  застольЯ с его
праздничными  запахами  и  Яркими красками из библейских легенд. ‚  ту  ночь
впервые в жизни Я познал и нелюбовь к близкому человеку, к  деду, с  которым
по-настоЯщему  примирилсЯ не через  три месЯца, когда, случайно порезав себе
вену на запЯстье, он скончалсЯ от потери крови, а много позже, - после того,
как однажды Я ощутил в себе готовность умертвить напугавшего менЯ пса...
     Ћкинув помещение скептическим взглЯдом, бык  остановилсЯ у  назначенной
черты  и  свесил  морду,  принюхиваЯсь к  запаху  крови  на  кромке  темного
отверстиЯ  в  земле.  ЏерсиЯнка   и   дед   не  переговаривались,  -  только
перекидывались  немыми  знаками.  ‘ильва  накинула  животному на копыта  два
веревочных  узла, один  -  на  задние, другой  -  на передние; потом снЯла с
гвоздЯ на стене конец резинового шланга, опустила  его  в Ямку, вернулась  к
стене  и открутила кран. ‚ Ямке зазвенела  вода, и быку, как мне показалось,
звук понравилсЯ.  „ед  мой еще раз проверил  ногтем  нож и  осталсЯ доволен.
‡абрав его у деда и  тоже чиркнув  ногтем по лезвию, ‘ильва  вдруг приложила
свободную ладонь к своему  горлу и стала  поглаживать его,  как  сделала это
раньше со  мной.  Ќи она, ни дед менЯ не замечали. Ќе обращали вниманиЯ и на
быка, стоЯвшего между нами. ‘ильва подступила вплотную к деду и, заложив нож
себе между зубами, закрутила ему рукава. ‚ ответ он прикоснулсЯ бородой к ее
мЯсистой щеке и шепнул ей  что-то на ухо. ќта сцена всколыхнула во мне едкое
чувство  ревности, хотЯ  тогда мне было  трудно представить, что  дед  может
снизойти до  вожделениЯ к женщине. ‚ голове мелькнула зато  ужаснувшаЯ  менЯ
догадка: эта их близость есть близость соучастников каждодневных убийств.
     „ед медленно вынул нож изо  рта  персиЯнки, заткнул  его  себе  за поЯс
передника и, зайдЯ к  быку  спереди,  взЯлсЯ  левой кистью за рог. ‘ильва же
обошла  скотину сзади и  - спиной ко  мне -  присела на корточки, вцепившись
пальцами  в концы  веревочных  узлов.  Њеир  приподнЯл за  рог  бычью морду,
заглЯнул скотине в непонЯтливые глаза и зашевелил губами, уговариваЯ, должно
быть,  либо   ѓоспода,  либо   же  самого  быка   отнестись  к  предстоЯщему
снисходительно. Џотом размахнулсЯ  правым кулаком и  со  всею силой  стукнул
скотину по лбу. ‡вук был глухой, - звук  смертоносного удара по  живому,  но
бык  сперва  даже  не шелохнулсЯ. —ерез несколько мгновений, однако,  у него
вдруг  подкосились ноги  и,  уронив  морду на грудь,  он  коротко вздохнул и
грохнулсЯ  наземь,  -  копытами   ко  мне.  Џроизошло  это  почти  бесшумно:
послышалсЯ только  хруст треснувшего от  удара  в пол рога. ‘ильва  затЯнула
узлы и дернула веревки вверх, отчего ноги животного сомкнулись под брюхом, -
как если бы он приготовилсЯ вернутьсЯ в  утробу.  †енщина навалилась животом
скотине  на ребра и, поддев  свободные  концы  веревки под поврежденный рог,
потЯнула  их на  себЯ. ѓолова у быка  завалилась  по полу  назад,  к  спине,
обнажив  светлую   шею,  и  на  мгновение  в   моей  памЯти  вспыхнул  образ
окольцованного серебром бычьего рога, из которого в субботние вечера дед пил
вино за долгоденствие еврейского народа и который он передавал  потом гостЯм
по кругу...
     Џока персиЯнка возилась с  поваленным  животным, юбка на  ней задралась
вверх, к основанию оголившихсЯ ног. Ћт их белизны зарЯбило в глазах. †енщина
стала  льнуть  к  животному плотнее,  отчего  ее  лЯжки,  теснЯ  друг друга,
раздавались шире. ‚ремЯ от  времени они подергивались: из  глубокой толщи на
поверхность выскакивали острые  дольки бедренных мышц,  но, померцав, тотчас
же  исчезали  в  массивной  лЯжечной мЯкоти. Ќекуда  было исчезнуть мышечным
шарам  на тонких голенЯх:  резко  подпрыгиваЯ, они  медленно  сползали вниз,
напоминаЯ - из  фильма -  скольжение страусового  Яйца  в змеином  туловище.
Љогда Я, наконец, оторвал взглЯд от ‘ильвы и перекинул его на быка, убийство
уже  подходило  к  концу: нож в  бычьем горле  скользил на  выход и  дымилсЯ
горЯчим паром. Ћсторожно, чтобы не запачкать себе бороду, которую он прикрыл
ладонью, дед вынул его из зиЯющей раны, положил себе в зубы и  пригнул бычью
морду плотнее к отверстию в земле. Љровь била ключом и, смешиваЯсь со струей
из шланга, пузырЯсь и сверкаЯ, звонко булькала в Ямке.
     ‘котина  недоуменно  хлопала  глазами:  мир  перед  нею, наверное, стал
терЯть свою силу и мерцать, - то существовать, а то вдруг - нет, исчезать; а
может быть, скотина просто  удивлЯлась, что не способна была издать никакого
звука   кроме  приглушенного  хрипа.   Џотом,  догадавшись,  очевидно,   что
дыхательное  горло  у   нее  уже  перерезано,   смирилась  и,  заторопившись
упрЯтатьсЯ в  небытие  от убивавших ее  людей, прикрыла веки. Њною при  этом
овладела  не  жалость  к  ней,  а  странное,  никогда  ранее  не  испытанное
любопытство.  џ  попыталсЯ  угадать ее ощущениЯ, и мне почему-то показалось,
будто она уже наметила себе где-то  надежное убежище и  от  этого испытывает
душевное  счастье и  физическое наслаждение,  -  расслабилась и  погружаетсЯ
теперь в теплое,  мЯгкое и дурманЯщее облачко  пара,  которым  окутывала  ее
струЯщаЯсЯ  из  горла кровь.  Ѓрюхо быка - под  голыми лЯжками  персиЯнки  -
сладострастно подергивалось...
     ‚незапно  мне захотелось приблизитьсЯ к женщине и  дотронутьсЯ  до нее.
Џлоть моЯ забеспокоилась, и Я с опаской взглЯнул на деда, заметившего, что Я
перехватил необычное выражение его  налившихсЯ  кровью  глаз. „ед вроде тоже
вдруг  испугалсЯ моего присутствиЯ, и мне  захотелось покинуть помещение, но
он опередил: выдернув  из  зубов окровавленный нож  и опустив  его на  пол у
Ямки,  забрал с  подоконника точильный  камень  и хлопнул  за  собой дверью.
‘ильва не оборачивалась ко мне. Њедленно отнЯв  себЯ от бычьего  брюха и  не
поднимаЯсь с  колен,  она на  четвереньках  поползла  к изголовью скотины  и
подвинула нож  под  мЯгкую  струю  из  шланга. Ќежный  звон воды  и  ленивое
пофыркивание  издыхающей  жертвы  вносили  в  тишину  спокойствие,  на  фоне
которого тревога внутри менЯ становилась невыносимой.
     -- ‚ключи радио! -- произнесла, наконец, персиЯнка,  не поднимаЯ  глаз,
и, обрадовавшись этой идее, Я осторожно воткнул вилку в забрызганную  свежей
кровью розетку:
     Љто мой Ѓог и что мой свет - Њоисей ли Њагомет?
     џ - €этим, Я у •риста бедолага-сирота.
     ђыбу на песке ловлю, бедную тебЯ люблю,
     ‘олью-камнем крою кровлю;
     ѓосподи, пресветлым днем,
     Ћщупью, своим путем, пробираюсь, - но ни в чем
     џ ’ебе не прекословлю...
     -- ‡апри дверь! --  сказала персиЯнка, поглаживаЯ сочащуюсЯ кровью рану
на белом горле животного.
     Ќакинув крючок на дверь, Я вернулсЯ на прежнее место.
     -- Ќет, подойди сюда! -- велела ‘ильва.
     Љогда, затаив дыхание, Я приблизилсЯ  к ней,  она  отпрЯнула от  быка и
вымазанными  в крови  пальцами дернула вниз змейку на моих штанах. џ подалсЯ
назад, но властным движением руки она потЯнула менЯ к себе:
     -- Љо мне! ‚низ!
     ЏовинуЯсь,  Я присел на пол, коснувшись спиной  животного, и в  нос мне
ударила сладкаЯ  вонь дымЯщейсЯ крови. ‡апах  смерти неожиданно вскружил мне
голову,  и, испугавшись сладострастности  этого ощущениЯ, Я -  вместо  того,
чтобы  спастись бегством - ринулсЯ вперед к  персиЯнке, зарылсЯ  лицом в  ее
широкой груди и нашел в ней спасительный дух сирени. ‘ильва замкнула на моей
шее  пальцы и  больно придавила ими кадык, словно проверЯла его податливость
на нож. Џотом резко отодвинула менЯ от себЯ и  уложила  спиной поперек горла
скотины. ѓолова моЯ завалилась назад, на  холодный пол. ‹опатками и спиной Я
ощутил подрагивание  слабеющих  мышц  на шее животного,  а в поЯснице  стало
горЯчо  от  крови, хлестнувшей  -  под моей тЯжестью - из  бычьего  горла. ‚
сумЯтице незнакомых ощущений Я, однако,  почувствовал  прикосновение женских
рук к моему горлу и плавное скольжение голых женских лЯжек по моим бедрам.
     --  Ќе  закрывай  глаза!  --  шепнула мне  ‘ильва,  и,  хотЯ  Я  ее  не
послушалсЯ,  очень  скоро моЯ  плоть  стала  онемевать  в  предчувствии  той
торопЯщейсЯ истомы, нетерпеливость которой, как стало Ясно лишь много позже,
нагнетаетсЯ  страхом и болью  ее  завершениЯ;  той  самой силы, неодолимость
которой обусловлена  первозданной единостью начала,  то есть любви, и конца,
то есть смерти, -  единостью блуда и крови... Љогда  через  какое-то времЯ Я
почувствовал, что,  дернувшись  напоследок,  бык, наконец, испустил  дух,  Я
открыл  глаза  шире, вскинулсЯ и в  тусклом свете залЯпанной кровью лампочки
разглЯдел над собой лицо персиЯнки, существовавшее, казалось, отдельно от ее
прохладной  плоти,  из  недр  которой сочилась мне на живот вЯзкаЯ и горЯчаЯ
кровь. …е лицо, застывшее в уже познанной и мною  истоме боли и наслаждениЯ,
смотрелось неживым, - как  лишенным силы издать звук показалсЯ мне раскрытый
рот персиЯнки.
     ‚ следующий раз это  лицо мне привелось увидеть четверть века спустЯ, в
‘редней Ђзии, на  еврейском  кладбище в мусульманском поселении  у границы с
€раном, где  Я фотографировал вычурные  надгробиЯ местных  иудеев. Њногие из
них  были согнаны сюда  из дальних уголков  страны, в том числе -  из  моего
Џетхаина.  †или они  тут  прижимисто:  копили  деньги  на  случай,  если  им
когда-нибудь позволЯт вернутьсЯ в родные места, ибо, как говорили мне бывшие
петхаинцы, после ѓрузии  привыкнуть к  ‘редней Ђзии может только дынЯ. Ќикто
им  возвращатьсЯ,  однако,  не  позволЯл,  и  накопленное  они  спускали  на
роскошные могильные памЯтники.
     Ќа кладбище Я заЯвилсЯ к полудню и первым же делом стал снимать снаружи
причудливый  мавзолей  из итальЯнского  лабрадорита. Љ вечеру,  когда солнце
спустилось до той высоты, с которой оно по утрам пронизывает мир  вкрадчивым
светом, Я вернулсЯ к склепу с намерением заснЯть его теперь изнутри. ‚ступив
под   арку  и  спустившись  по  каменной   лестнице,  Я,  как  обычно,  стал
разглЯдывать  сперва портреты покойников на овальных фарфоровых  пластинках,
цепочкой  вкрапленных  в  головную  стенку  из  черного  мрамора   с  сизыми
прожилками.  ‘клеп  был  фамильный,  и  над  портретами  светилась  надпись:
"‘емейство  ѓалибовых.  Љаждый  человек   -  как  буква  в  алфавите:  чтобы
образовать слово, надо слитьсЯ с другими". Џод потускневшими портретами были
выщерблены имена покойников  и строчки из еврейских  писаний.  Ќад одним  из
овалов мерцало выкрашенное бронзой двустишие из персидской газели:
     ‹ицо твое - луна. —тоб мир сиЯл земной,
     ‹ица не закрывай завесою ночной.
     џ  поднЯл  глаза  на  портрет:   с  черной  стены   смотрело  на   менЯ
обезображенное временем  лицо персиЯнки ‘ильвы, которую -  если  бы там и не
стоЯло ее  имени - Я бы узнал по выражению глаз.  Љак и прежде, они излучали
одновременно боль  и  наслаждение, и, как прежде, зрачки не  стоЯли в них, а
покачивались.  €з текста  рЯдом  с двустишием  стало Ясно,  что  "тбилисскую
персиЯнку ‘ильву  Ђджани взЯл в свои жены бухарский иудей и инженер-мостовик
ЊошиЯх-Ѓакри ѓалибов",  объЯснивший  миру  причину ее смерти  в  завершавшей
текст строчке из  ’алмуда: "‘просили мудреца - отчего  умирают люди? Ћтветил
мудрец - от жизни".
     “ менЯ возникло чувство, будто все, что Я знал прежде  о жизни, о любви
и  о  смерти,  стало мне  известно  точнее;  будто  что-то очень  важное, но
существовавшее всегда рЯдом со мной, проникло мне теперь в самое сердце...
     ‘разу же стало душно, и,  выбравшись из склепа на  поверхность земли, Я
уловил  в  знойном  воздухе запах сирени, котораЯ,  хотЯ ее и не было видно,
росла, должно быть, там же, посреди обступавших менЯ со всех сторон душистых
акаций.


        37. ‘амое трудное длЯ сознаниЯ - сдержанность

     ‘амое  трудное длЯ  сознаниЯ  - сдержанность,  и поэтому  оно постоЯнно
создает нечто из ничего.  Љогда  сиреневаЯ "„ама –езарЯ" с тонкими голенЯми,
проглотившими  страусовые  Яйца,  свернула  в  подъезд,  выложенный  черными
мраморными плитками с сизыми прожилками,  у менЯ  возникло ощущение, будто Я
возвратилсЯ в склеп персиЯнки. ’ем более, что под прикрытием подъезда веющий
от незнакомки запах сирени заметно осмелел. ‘ама она осмелела не раньше, чем
поровнЯлась с лифтером в бесцветной ливрее:
     -- Љак вас понЯть? -- и развернулась сиреневым корпусом.
     -- ‘ам не знаю, -- призналсЯ  Я и подумал, что инженер-мостовик ѓалибов
не  взЯл бы ее в жены даже в зените ее рубиновой жизни,  ибо,  в отличие  от
лица персиЯнки, круглого, как новаЯ луна, это лицо бухарец закрыл бы "ночною
завесой":  оно было узким, длинным и  бледным,  как  луннаЯ долька на излете
месЯца. Ѓросилось в глаза и аналогичное несоответствие  между пышным бюстом,
доставшимсЯ еврею-мостовику, и  двумЯ  робкими  холмиками "цезаревой  дамы".
‚озраст, правда, был тот же - 30.
     -- Љто вы такой? -- спросила она.
     --  Ќе знаю  и  этого,  потому что профессии  нет: интеллигент. Љстати,
интеллигенты  здесь  называют  себЯ  интеллектуалами,  хотЯ  в  моем  городе
интеллектуалами называли тех, кто изменЯл женам.
     --  ’е,  кто  где  бы  то  ни было  называют себЯ интеллектуалами,  как
правило, заблуждаютсЯ, а если нет, то совершают преступление! -- и,  выждав,
добавила. -- ’ем, что ЯвлЯютсЯ интеллектуалами.
     -- ‚ы их не любите? Ђ мне показалось, что вы сами, например...
     -- Џотому и не люблю,  -- перебила она. -- €нтеллектуалы -  это те, кто
ничего не умеют делать, а Я считаю себЯ...
     -- Љак "ничего"?! -- перебил теперь Я. -- Ђ думать?!
     -- „умать - это не делать! ‚ы умеете думать? -- удивилась она.
     -- Ћчень! -- подтвердил Я.
     -- ЌельзЯ говорить "очень умею"... Ђ что еще умеете?
     -- Ђ еще умею не думать!
     -- ќто  важнее, и думаю, вы преуспели в этом больше, хотЯ и догадались,
что Я сама - из думающих.
     -- ‚ас выдал портфель.
     -- Ќет, -- сказала она. -- Ќе смешно. ‚ы перс?
     -- ђусский. Ђ почему вдруг перс?
     --  “ вас не русский  акцент, - хуже. Ђ хуже бывает  только у персов. €
еще у арабов, от которых Я тоже не в восторге.
     -- „а, Я из ђоссии, но не русский. Ђ вы откуда? ’о есть - куда?
     -- „а! -- ответила она. -- Ђраб! Џерсы воспитанней...
     -- ‚прочем, не важно - куда: просто возьмите-ка менЯ с собой!
     -- Џрощайте! -- и скрылась в лифте.
     Ћставшись  один  в  мраморном  склепе,  Я  захотел  вернутьсЯ  домой  и
поработать  над акцентом.  ‘ согласными звуками - так же,  впрочем, как и  с
гласными - все было в порЯдке: не ладилось с интонацией; Я не раз откладывал
в  памЯти интонационные образцы американской речи, но каждый раз, когда надо
было их вспомнить, забывал где именно в  моей памЯти они хранЯтсЯ.  ‚прочем,
заключил  Я,   стремление  к  совершенству  ЯвлЯетсЯ  признаком  безвкусицы:
достаточно  того,  что с гласными и с  согласными все было в  порЯдке.  ‹ифт
вернулсЯ, а разъехавшиесЯ двери открыли мне вид на лифтера и сиреневую даму,
- и это менЯ не удивило, поскольку лифты способны спускатьсЯ. “видев менЯ на
прежнем месте, не  удивилась  и  она,  поскольку  -  прежде, чем  лифт  стал
подниматьсЯ - там Я и стоЯл.
     -- џ беру вас с собой: ЏиЯ Ђрмстронг, диктор телевидениЯ.
     Ќазвав   себЯ,  Я   отметил  про  себЯ,   что  дикторов   считают   тут
интеллектуалами.
     -- ‚еду  вас на званый ленч,  -- продолжила она. -- ’олько - никому  ни
слова, что мы знакомы пЯть минут.
     -- ЏЯть часов? -- предложил Я.
     -- Њало: скажите - пЯть дней.
     -- •орошо, но Я прилетел из ђоссии только утром.
     -- Љстати! -- перебила ЏиЯ. -- ’ам, куда идем, будут  говорить о ђоссии
- почему и приглашаю вас, поверив, что вы интеллектуал.
     -- Ђ другаЯ причина? -- спросил Я.
     -- „ругой быть не может: Я замужем.
     --  Ђ в ђоссии  другаЯ возникает именно  если замужем:  брак -  скучное
дело.
     --  Џослушайте:  мы идем  в гости к ќдварду  Ѓродману. Љрупный деЯтель,
король  спирта,  новый  •аммер, затевающий  роман с Њосквой  и часто  дающий
званые ленчи  длЯ интеллектуалов. ‘ам говорит мало, - слушает  и любит новые
лица: новое лицо - новаЯ голова.
     -- Ѓывает - у лица нет головы, или у одной головы - два лица.
     -- Ђ гости там серьезные, и не любЯт глупых шуток.
     џ обиделсЯ,  стал серьезным и вошел в лифт. ‚ лифте  она попросила менЯ
рассказать о себе. ђассказ вышел короткий благодарЯ тому, что - хотЯ Ѓродман
жил  на последнем  этаже небоскреба, в пентхаузе, -  лифт  был скоростным  и
открылсЯ прЯмо в просторную гостиную, набитую интеллектуалами общим числом в
30-35  голов с разными лицами. ‡атесавшись в  толпу, Я услышал вдруг русскую
речь.
     -- ‡дравствуйте! -- сказал Я в сторону речи.
     -- ‡дорово же!  -- ответила дама с усами, но без талии, и оттащила менЯ
от Џии. -- Љто такой?
     ђЯдом  с ней стоЯл худосочный мужчина ее лет,  в советском  пиджаке и с
ермолкой, а рЯдом с ним - тучный и рыжий американец одного с ним возраста. џ
назвал свое имЯ, и усатаЯ дама возбудилась:
     -- ’ак  ты  же  грузин! ’ы же кацо! Ћн же  грузин! --  повернулась  она
сперва  к  ермолке,  а  потом к  американцу, длЯ  которого  повторила  фразу
по-английски, перепутав род местоимениЯ. -- и из джорджиан!
     -- Ђ вы, извините, откуда? -- осторожно спросил Я.
     -- џ? Љак откуда?! џ ж президент  главного клуба! "’ворческие работники
эмиграции"! ќто у  нас  в Њанхэттене, -- и  раскрыв  пеструю замшевую сумку,
вынула оттуда провонЯвшую мужским одеколоном визитку: "Њарго Љаценеленбоген,
президент. Њанхэттен."
     -- ‚ы из Њанхэттена? -- не понЯл Я.
     -- „а  нет же, из —ерновцов! Ќе читаешь газет? Џро менЯ ж там все времЯ
пишут! џ же сказала: Я президент! Ђ это ђафик. ’оже президент, только он - в
€зраиле.
     ђафик сконфузилсЯ и протЯнул мне худосочную руку:
     -- ‘ейденман! Ђ вы давно?
     -- “тром.
     -- Ћн же только приехал! -- опЯть занервничала  Њарго и стала искать на
себе  несуществующую талию.  -- „жерри,  ши джаст кейм!  ‡ис  морнинг!  -- и
принЯлась теперь  нащупывать талию  у  тучного  американца,  которого  звали
„жерри.
     „жерри собралсЯ  было  заговорить  со  мной,  но  менЯ отозвала  ЏиЯ  и
представила  хозЯину, ќдварду Ѓродману,  окруженному группой интеллектуалов,
из которых, пожимаЯ  им руки, Я узнал  по имени двух: профессора ќрвина •ау,
литератора  и бывшего социалиста, и  “ила  Ѓагли, редактора  консервативного
журнала и правого идеолога.
     -- ЏиЯ уверЯет - вы интересный человек, -- сказал мне Ѓродман.
     -- ЏЯть  дней  -  маленький срок длЯ  такого  обобщениЯ, --  заЯвил  Я,
выбираЯ в памЯти не слова, а интонацию.
     --  Ђ  разве  вы  приехали  не сегоднЯ, как  сказала мисс Ђрмстронг? --
удивилсЯ Ѓродман.
     џ переглЯнулсЯ с мисс Ђрмстронг и поправилсЯ:
     -- Џоэтому и путаю слова: хотел сказать "пЯть часов".
     -- ‘о словами у вас, Я уверен, наладитсЯ быстро: главное - великолепнаЯ
интонациЯ, британскаЯ, --  сказал  Ѓродман и добавил. --  Ќу, чем порадуете?
Љак она там, ђоссиЯ?
     -- ‘пасибо! -- ответил Я.
     --  Џьет?  --  улыбнулсЯ  Ѓродман  и,  повернувшись  к профессору  •ау,
поЯснил.  --  Џрофессиональный  интерес: Я предлагаю Њоскве свою водку, зато
уступаю ей ћжную Ђмерику - продавайте там вашу "‘толичную" сколько влезет, а
сами берите мою за бесценок, но только отпустите мне моих евреев, понимаешь?
     --  Џонимаю, -- призналсЯ •ау, --  но за твоих евреев, - а они, кстати,
не только твои,  - за наших общих евреев Њосква,  боюсь, потребует у тебЯ не
дешевую водку, а дорогую закуску.
     --  €звините! -- обратилсЯ ко  мне  интеллектуал с крючковатым  носом и
волосатыми руками, который оказалсЯ поэтом и приходилсЯ другом сперва просто
сбежавшему, а потом скончавшемусЯ в бегах персидскому шаху. Љогда он сообщил
мне  об этом, Я ужаснулсЯ, ибо, если верить Џие, у менЯ был такой же акцент.
-- €звините, -- повторил он, -- а вы знаете, что у вас персидское имЯ?
     -- Ќи в  коем случае! -- возмутилсЯ  Я  под смех Џии. -- Љакое  же  это
персидское имЯ?! …врейское: "нэдер", то есть "клЯтва", "обет".
     -- Џоверьте  мне! -- улыбалсЯ перс. -- џ филолог: это персидское слово;
"надир", то есть "зверь", "животное".
     -- Ќет, арабское! -- вмешалсЯ интеллектуал с более волосатыми  руками и
еще более крючковатым носом, но с таким  же  отвратительным акцентом. Ћн был
профессором из оккупированной  палестинской территории. -- ’ипичное арабское
слово:  идет  от  арабского "назир",  то есть  "противоположное тому, что  в
зените", то есть, если хотите, "крайнЯЯ депрессиЯ".
     џ этого не хотел и стал протестовать:
     -- Ќет, господа, это,  если уж честно,  старое и доброе грузинское имЯ!
--  и добавил вопиющую ложь. -- Ђ грузины никогда не водились ни  с персами,
ни с арабами!
     --  Љак же  так?!  -- обиделсЯ араб.  -- Ђ как  же  мамлюки?!  Њамлюки,
господин Ѓродман,  -  это  грузины,  которые  когда-то  служили  в  арабской
армии... Ђ что касаетсЯ вашего имени, Ќазир, мы, арабы, даже говорим: "назир
ас-самт"! ‘ейчас переведу.
     Џеревести не  позволил  ему  внезапный  звон колокольчика,  после  чего
Ѓродман всплеснул руками:
     -- ѓотово, господа! Љ столу!
     €нтеллектуалы  осеклись  и  послушно  направились  к круглому столу  на
помосте под стеклЯнной крышей,  и  это групповое  шествие напомнило  мне  об
общепримирЯющей энергии  гастритного невроза. ЏробираЯсь к столу,  Я заметил
на стене старинное зеркало с серебром вместо стекла, Я рЯдом, в белой рамке,
- мерцающих  танцовщиц „ега. ‚ углу стоЯл телевизор, демонстрировавший сцену
закланиЯ быка: увильнув от него вправо, матадор занес над скотиной шпагу, но
когда расстоЯние между ней и бычьим загривком сошло на нет, сцена оборвалась
- и на экране возникла сперва стремительнаЯ реклама слабительного лекарства,
а потом, тоже  на  мгновение,  лицо  Џии Ђрмстронг,  проговорившей невнЯтную
фразу.
     -- Ђ Я не расслышал, -- повернулсЯ Я к ней.
     Ћна рассмеЯлась и передразнила себЯ:
     --  "†ители  ‚ермонта объЯты  ужасом  последних убийств,  а проповедник
ѓризли  призналсЯ  в изнасиловании  юного баптиста!  Ћб этом и  другом  - не
забывайте! - в пЯть часов!"
     -- Џравда?! -- оторопел Я. -- ‡ато у вас очень хорошаЯ улыбка! ’акаЯ...
Ќет, Я этого слова по-английски не знаю...
     -- Љацоє! -- окликнула менЯ Њарго. -- ‘адись же с нами!
     --  €звините, Њарго,  --  ответил  Я ей по-английски, --  Я сЯду здесь,
потому что хочу перейти на английский.
     Њарго одобрила мое нежелание общатьсЯ с ней:
     -- ќто хорошо, что - на английский, но лучше - на виски!

        38. —то есть свобода, как не роскошь изменЯтьсЯ?

     Џомимо виски каждому за столом раздали  по розовой открытке с описанием
начинавшегосЯ  ленча:  суп  из  спаржи и  эстрагона,  креветки в приправе из
куркумового  корнЯ  и  прЯностей с  карликовой кукурузой и  с  диким  рисом,
политым соусом из манго и гран-манье, кокосовый пирог с начинкой из зеленого
лимона,  клубника в  шоколаде  и, наконец, вина "‘ухой  родник" и  "‘авиньон
Ѓланк".  Љак только гости вылакали  суп из  спаржи и  эстрагона,  а немецкие
серебрЯные ложки перестали  лЯзгать по китайским фарфоровым тарелкам, ќдвард
Ѓродман предоставил  слово “илу  Ѓагли. Ѓагли  не сказал  ничего  нового, но
говорил  остроумно,  -  в  основном  о крахе коммунизма. •отЯ  его отдельные
наблюдениЯ мелькали,  бывало,  и  в  моей голове,  происходило  это  тихо, и
никогда   раньше   мне   не    приходилось   слышать   столь   громогласного
надругательства над взрастившим менЯ  обществом.  ЃлагодарЯ своему  дешевому
идеализму, объЯвил Ѓагли, социалисты поневоле выступают врагами прекрасного:
обратив  внимание,  что  георгины пахнут  лучше  капусты и  смотрЯтсЯ  лучше
щавелЯ, они  утверждают, будто суп из георгин вкуснее.  Љоммунисты это те же
социалисты,  сказал  он,  -  только  без  чувства юмора:  они  в самом  деле
переводЯт розы на суп, то есть лишают себЯ как прекрасного, так и полезного,
остаютсЯ ни с  чем и пытаютсЯ поделитьсЯ этим  со всем человечеством. ‹учший
способ  общениЯ с ђоссией,  заключил Ѓагли,  - отказ  от общениЯ.  Џотом под
общий хохот он зачел поэму румынского поэта, описавшего в рифмах сцену своей
сексуальной премьеры, состоЯвшейсЯ - из-за отсутствиЯ собственной жилплощади
-  в  правой  ноздре  поваленного  наземь  массивного  памЯтника  ‘талину  в
Ѓухаресте.
     -- “жас! -- шепнула мне ЏиЯ. -- Љак вы там жили?!
     ‚  ответ  Я  тоже  пристроилсЯ  к ее  уху и сообщил, что  тЯжкаЯ  жизнь
стимулирует изощренность.  ЏиЯ заметила, будто свободным людЯм  изощренность
не  нужна,  почему они и  предпочитают  сношатьсЯ не  в ноздрЯх  вождей, а в
гостиничных номерах. џ вспомнил,  что, хотЯ  у менЯ уже есть презервативы  в
кармане,  именно поэтому  в  нем  осталось  меньше 20 долларов. ‚ыход  нашел
легко: снова пригнулсЯ  к ней и  изложил  ей знаменитую  идею ‚уди Ђллена, -
секс грЯзен  только если заниматьсЯ им по правилам, там, где этим занимаютсЯ
все. Ђллен - маньЯк, возразила ЏиЯ. џ отомстил ей за него молча: отметил про
себЯ,  что  -   подобно  россиЯнкам   -  она,  как  выЯснилось   в  процессе
перешептываний,  лишена  изощренности, то  есть  душит себе  именно заушины.
Џодали креветки, которые Я не  ел, поскольку они напоминали мне недоразвитые
половые  отростки в хрустЯщих  презервативах.  €з вежливости Я  объЯснил Џие
свою неприЯзнь  к  креветкам духовными соображениЯми: пожирание  бесчешуйной
морской живности считаетсЯ у евреев грехом. Ћна опЯть возразила:  с ее точки
зрениЯ, Я не только  не похож на  человека, избегающего грехов, но  изо всех
них мне, наверное, больше всего нравЯтсЯ  еще не  свершенные. џ рассмеЯлсЯ и
разгневал Њарго, кольнувшую менЯ строгим взглЯдом и оповестившую жестом, что
ее сосед, рыжий американец „жери, собираетсЯ держать речь.
     -- Љто этот рыжий американец „жери? -- спросил Я Џию.
     -- ќто „жери  ѓутман!  --  сказала она. --  Ћн  главный  американец  по
российским евреЯм.
     -- Љоторые в Ђмерике?
     -- Љоторые в ђоссии.
     ѓутман  тоже не ел  креветок: переложил  их  в тарелку  Њарго и начал с
того, что, подобно Ѓагли, объЯвил ђоссию оплотом мирового  мазохизма. ’ем не
менее, в отличие  от Ѓагли, призвал Ѓродмана расширЯть  с русскими контакты,
но в  обмен  требовать,  чтобы  те  отпускали  евреев  прЯмо в  €зраиль, без
пересадок в …вропе, откуда они сбегают в таты и в Љанаду.
     -- ЋткажутсЯ! -- вставил профессор •ау.
     -- ‡ависит - что русским платишь, -- успокоил его ѓутман.
     -- џ говорю о евреЯх: в €зраиль - откажутсЯ, не поедут.
     ѓутман бросил выразительный взглЯд сначала на ‘ейденмана,  который тоже
не  ел креветок, а потом на Њарго, дожевывавшую уже третью, сейденмановскую,
порцию. € оба наперебой стали уверЯть Ѓродмана, - ‘ейденман жестами, а Њарго
возгласами,  - что  за неимением выбора  евреи поедут куда  угодно,  даже  в
€зраиль. Џотом ѓутман опЯть же выразительно посмотрел на менЯ, требуЯ, чтобы
поддержал  его и Я.  ‚ ответ  Я звЯкнул бокалом  "‘ухого  родника" о высокий
фужер с  "‘авиньоном",  принадлежавший  Џие.  Ћна кивнула и  поднесла  его к
губам:
     -- ‡а вас! џ только пригублю, потому что быстро пьЯнею.
     -- Ќет, за вас! €  не  бойтесь, кстати, пьЯнеть: боЯтьсЯ  надо -  когда
пьешь и остаешьсЯ трезвой.
     -- Ќет-нет, за вас! Ќо пить не буду: мне еще работать. Ђ боЯтьсЯ надо -
когда кушаешь и становишьсЯ злой: взглЯните на Њарго.
     Њарго, действительно, жевала креветки и злилась на менЯ за то, что Я не
поддерживал ѓутмана. Ќе поддерживал  его и  палестинский профессор,  который
тоже  не  ел креветок и  говорил обиженным тоном, будто русские не пойдут на
гутмановскую сделку, ибо обидЯтсЯ не только  палестинцы,  но и другие арабы,
которые  и  без   того  недовольны  тем,   что  израильтЯне  размножаютсЯ  с
непозволительной  скоростью.  ѓутман перебил палестинца и сказал, что арабам
свойственно обижатьсЯ,  а  посему  Ѓродману следует думать  прежде  всего об
израильтЯнах,  тем  более,  если  он надеетсЯ стать  президентом  ‚семирного
…врейского Љомитета.
     -- ќто правда? -- спросил Я Џию.
     --  Ѓродман  -  единственный  кандидат,   но   многие  против:  жена  -
протестантка, а внуки - черные.
     -- Ђ почему черные? -- не поверил Я.
     -- Ђ это у нас случаетсЯ, когда хотЯ бы один из родителей негр.
     -- Ђ! -- сообразил Я. -- ‚езде  свои  обычаи: в  ђоссии  дети рождаютсЯ
черными если их зачинать в темноте.
     ЏиЯ прыснула,  а  ѓутман  осексЯ  и  побагровел.  "‘терва!" --  сказала
по-русски Њарго, после чего ‘ейденман  сконфузилсЯ, а ѓутман проглотил слюну
и продолжил:
     -- џ бы хотел продолжить, если мисс Ђрмстронг позволит... џ говорю, что
€зраиль истекает свЯтой кровью,  и ему нужны люди; не эфиопы,  а грамотные и
здоровые  российские мужики  и бабы,  готоваЯ  продукциЯ.  —то  же  касаетсЯ
Ђмерики, мы  тут готовы обойтись без  российского  товара,  тем  более,  что
Њосква  начинает  засылать  к  нам  - на  ублажение  невзыскательных  дам  -
полуфабрикаты  из  дикой  ѓрузии.  Љстати,  о  крови,  - слышали? ‚  €зраиле
задержали грузинскую банду,  котораЯ во времЯ войны украла из склада галлоны
замороженной крови. ‚от вы, господин  Ѓродман, отдавали тут деньги, покупали
у людей последнюю кровь длЯ еврейских воинов, причем, по высокой расценке, -
и эту свЯтую кровь воруют и продают!
     --  ‘вЯтую кровь  не  покупают, „жери! -- вставила ЏиЯ. -- ‘вЯтую кровь
проливают. ќто Я - как журналистка.
     ѓутман не ответил, посмотрел на менЯ и заключил:
     --  ‚от,  господа,   кого  выпускает  теперь  Њосква.   Њы   наивны,  а
полуфабрикаты знают о нашем простодушии, и вместо €зраилЯ, где их раскусили,
они норовЯт сюда,  да еще  -  с  кораблЯ на  бал!  Ќо  это другаЯ  тема.  Њы
обсуждаем сейчас неотложное: надо требовать у Њосквы настоЯщий товар и гнать
его туда, где в нем нуждаютсЯ. ѓосподь Ѓог любит гармонию!
     Љогда Я опомнилсЯ,  поборов  в себе острое