Ѓорис •азанов. ‘трах

Ћцените этот текст:
Ѓорис •азанов. ‘трах

---------------------------------------------------------------
‘ ’ ђ Ђ •
ђЂ‘‘ЉЂ‡›
Њосква €здательство "ЏђЂ‚„Ђ" Ѓиблиотека "ЋѓЋЌ…Љ"
1990
OCR: …всей ‡ельдин
---------------------------------------------------------------

Љоротко о Ѓорисе •Ђ‡ЂЌЋ‚…
Ѓорис •азанов (ѓеннадий ”айбусович) с 1982 года живет в Њюнхене (”ђѓ).
Ћтъезду его из ‘оветского ‘оюза предшествовало множество драматических
событий. ђасскажу лишь об одном из них -- том, что стало "последней каплей".
‚ один прекрасный день, точнее, в одно прекрасное утро в его квартиру
вломились (это не метафора -- именно вломились) шестеро молодчиков,
назвавшихсЯ следователЯми Њосковской прокуратуры. ЏредъЯвив ордер на обыск и
"изъЯтие материалов, порочащих советский общественный и государственный
строй", они унесли с собой рукопись романа, над которым писатель в то времЯ
работал. ђукопись была изъЯта всЯ, целиком, до последней страницы. €
рукописный оригинал, и машинописные копии (автор только начал перебелЯть
свой труд и успел перепечатать от силы пЯтую его часть).
Ќад романом, который у него отобрали и который ему так и не вернули, он
работал три с половиной года. ђаботал самозабвенно, урываЯ длЯ этого
главного дела своей жизни каждую свободную минутку. “рывать же приходилось,
поскольку писательство было длЯ него не профессией, а призванием: по
профессии он врач и много лет трудилсЯ в этом качестве, а позже, оставив
медицину, работал редактором в журнале "•имиЯ и жизнь".
Љстати, не исключено, что налет на квартиру, обыск и изъЯтие рукописи
были санкционированы (после ареста романа ‚. ѓроссмана наша литература
других таких случаев как будто не знает) еще и потому, что в глазах тех, кто
отдал этот чудовищный приказ, ѓ. ”айбусович вовсе даже и не был писателем.
‚едь слово "писатель" у нас обозначает не призвание и не профессию даже, а
социальное положение.
Љак бы то ни было, обыск был произведен и роман -- вместе с другими
рукописЯми -- арестован.
‘обытие это, и само по себе впечатлЯющее, на ѓеннадиЯ ”айбусовича
произвело особенно сильное впечатление, поскольку оно напомнило ему другие
событиЯ его жизни, случившиесЯ за четверть века до вышеописанного, в 1947
году,
не успев закончить последний курс филологического факультета Њѓ“, он
был арестован и 8 лет провел в лагере.
‘амое поразительное во всей этой истории было то, что изъЯтый при
обыске роман даже по понЯтиЯм и критериЯм того времени никаких устоев не
подрывал и никакой общественный и государственный строй не порочил. ‚
кругу интересов автора романа (а круг этот, надо сказать, весьма широк: он
-- автор художественной биографии Ќьютона и книг по истории медицины,
переводчик философских писем ‹ейбница, блестЯщий знаток античности и
средневековой теологии, эссеист и критик) -- так вот, в кругу его интересов
политика всегда занимала едва ли не последнее место.
‚ чем же дело? —ем по существу был вызван этот внезапный налет
следователей Њосковской прокуратуры на его квартиру?
Џодлинной причиной этой "акции" было то, что в 1976 году ѓеннадий
”айбусович под псевдонимом Ѓорис •азанов (именно тогда и возник этот
псевдоним) опубликовал повесть "—ас королЯ", котораЯ сразу обратила на себЯ
внимание всех,
кому интересна и дорога русскаЯ литература. ќта повесть, рассказывающаЯ
о звездном часе королЯ, надевшего на себЯ желтую звезду, чтобы разделить
гибельную участь горстки своих подданных, к несчастью автора, была
опубликована в журнале, выходЯщем за рубежом. •уже того! ‚ журнале, который
издавалсЯ тогда (о, ужас!)
в €зраиле. ’е, кто задумал и осуществил налет на квартиру писателЯ,
вероЯтно, не сомневались, что факт публикации повести в таком неподобающем
месте -- более чем достаточное основание не только длЯ обыска, но, может
быть, даже и длЯ чего-нибудь похуже. Ђ между тем не мешало бы им задать себе
простой вопрос: как и почему вышло, что писатель, живущий в Њоскве, столице
государства, разгромившего нацистскую ѓерманию, написав антифашистскую,
антигитлеровскую повесть, вынужден был опубликовать ее не у себЯ на родине,
а в €ерусалиме? „а еще под псевдонимом?
‘ейчас повесть "—ас королЯ" печатаетсЯ в журнале "•имиЯ и жизнь" (в том
самом, где ѓеннадий ”айбусович когда-то работал). ЏубликуютсЯ в нашей стране
и другие книги Ѓориса •азанова, в том числе и тот роман, рукопись которого
была у писателЯ изъЯта. (Ћн восстановил его по памЯти: можно себе
представить, чего это ему стоило.)
Џрочитав эти книги, советский читатель откроет длЯ себЯ еще одного
дотоле ему неизвестного замечательного писателЯ. Ќо даже и те несколько
ранних его рассказов, которые составили эту маленькую книжечку, дают, как
мне кажетсЯ, достаточно Ясное представление о силе и самобытности
художественного дарованиЯ Ѓориса •азанова.

Ѓенедикт ‘ЂђЌЋ‚

‘’ђЂ• Џовесть ни о чем

‚ремЯ от времени Я вспоминаю об этом, но не в силу определенной
последовательности мыслей, как, например, побрившись, вспоминают, что пора
завтракать; безо всЯкого повода, без напоминаниЯ, на работе, дома или в
толпе, с бесцеремонностью нежданного посетителЯ осенЯет мысль о
потусторонних силах.
‘разу же оговорюсь, что Я вовсе не имею в виду политическую сторону
дела. ’о, о чем идет речь,--это отнюдь не учреждениЯ, о которых вы, может
быть, подумали, не те многоЯрусные громады без вывесок, с глухими воротами,
с уходЯщими ввысь рЯдами квадратных окон, что придает им сходство с
колумбариЯми. ‘уть дела не менЯетсЯ оттого, что в разное времЯ ‘илы
принимают облик того или другого навЯзанного извне террора, и медиум не
тождествен голосу, который вещает через него. ‘тав, таким образом, на точку
зрениЯ, близкую спиритуалистической, Я рискну утверждать, что не причина
породила следствие, а следствие, если можно так выразитьсЯ, конструирует
причину.
Ћчевидно, -длЯ каждого когда-нибудь наступает минута, когда перед ним,
так сказать, рветсЯ пополам покрывало Њайи и он оказываетсЯ лицом к лицу с
леденЯщей очевидностью факта. Ѓоже милосердный, как же мы были молоды, когда
это случилось с нами! Џредыдущее поколение было искалечено войной, мы же с
молодых ногтей были ранены страхом, мы пропитались им, он стал нашей
сущностью и нашим ежеминутным бытием. €, однако же, никого из нас не убили:
мы живы и тЯнем попрежнему нашу жизнь --лишь уверенность, что мы слышали
трупный запах, никогда не покидает нас.
‚ернемсЯ снова к тем днЯм -- восстановим мысленно ситуацию, когда
собственно факта нет: никто ничего не видел и ничего не знает навернЯка. ќта
реальность недоказуема: труп не разыскан, быть может, он лежит под полом или
спрЯтан в холодильнике; при всем том, однако, каждый может сослатьсЯ на
великое множество доказательств. ’о там, то здесь кто-то исчез, и сведениЯ,
поступающие из разных источников, неожиданно совпадают. ќто -- как в толпе,
над которой реет луч прожектора: не каждому ударил он в глаза, но сколько
их, видевших над собою свечение воздуха. „а, вот, пожалуй, самое удачное
сравнение -- луч, рыщущий над головам.

Ћднако главное доказательство-- внутри: как Я уже сказал, работа
секретных учреждений только реализует то, что заложено в душе. Љак голос
совести служил доказательством существованиЯ Ѓога, так страх >сам по себе
-- доказательство существованиЯ ‘ил, страх привлечь к себе внимание, быть
подслушанным, высвеченным, страх наткнутьсЯ на луч, который проткнет и
пригвоздит, как булавка пронзает дергающеесЯ насекомое. ’ак смутное чувство
мистической вины (перед кем и в чем?) обращаетсЯ в постулат государственной
неполноценности.
Ћ том, что в подвале труп, об аппаратах, генерирующих лучи, знали
многие, но знали как-то теоретически, как о тайфуне в ’ихом океане. Ѓлизость
губительного луча ощущалась внезапно, она была подобна неожиданному
поЯвлению грабителЯ. ‘трах охватывал мгновенно, он всецело овладевал вами --
сказывалась подготовленность! -- и первый момент был момент каталептической
скованности, когда вдруг пропадал звук в кино; окружающие беззвучно шевелЯт
губами, беззвучно падают предметы... ќтот миг можно также сравнить с тремоло
в оркестре.
Џервый шок -- кто его не помнит? ‚ дрожании наэлектризованного воздуха,
в безмолвном грохоте стучащей в висках крови -- перед глазами, в мозгу сиЯют
два слова: вам повестка. ‚ызов в колумбарий. Ћжидание, почти уверенность:
придешь домой -- и он на столе. ‡а этой минутой иррациональной неподвижности
следовала эпоха иррациональной деЯтельности. ‘трах гнал вас вперед, как
ветер -- листьЯ по тротуару, он высекал поступки, но скрытый смысл этой
активности был внЯтен лишь тому, кто так же, как вы, ощутил близость луча
ќто -- времЯ деЯний, коллекционированиЯ заслуг; времЯ вывешиваниЯ
флагов, когда страх расцветал цветами патриотизма. “бежденные речи, каменнаЯ
верность догме. „онос как встречнаЯ мера борьбы с предполагаемым доносчиком
-- превентивнаЯ война всех против всех. “веренность, что сзади надвигаетсЯ
круг света, сейчас он коснетсЯ тебЯ, и паучьи лапы потащат в подвал, в
преисподнюю -- эта уверенность подвигала на неслыханные свершениЯ. ќто
непрерывно длЯщеесЯ самоутверждение режима, жизнь -- молебен, неустанное
славословие, в сердцевине которого-- страх... ‘трах обирал вокруг себЯ
гарантии лоЯльности; он исходил из уст ораторов, как запах гнилого зуба. Ћн
взывал, как к последней правде, к свЯщенному имени Ћбожаемого -- старого и,
увы, смертельно напуганного человека! ‚от значок с профилем Ћбожаемого --
нацепить не мешкаЯ. ‚от портрет его на обрывке газеты в отхожем месте --
убрать, утопить, пока не заметили. (Љак будто не все равно будет, когда они
придут.) ќто также времЯ опустошениЯ: в письменном столе, аккуратных горок
мелко порванной бумаги, лихорадочный поиск, листание книг, где усмехаетсЯ
вечнаЯ крамола классиков. ђепетициЯ обыска. € до поздней ночи шумит вода в
уборной.
Ќо странное дело: доказательства преданности выкладываютсЯ на стол, как
козыри, одно за другим. Ђ с кем игра? Љресло партнера пусто. ‘илы
испарились, их нет, их не было. ‹уч ушел в облака...
Ќо даже если бы анонимные силы привели в исполнение свою угрозу, смерть
была бы бесполезной -- она не искупила бы ничьих мук. €бо каждому из нас
предначертано умереть за себЯ и больше ни за кого. Љруглым счетом двадцать
лет понадобилось, чтобы уразуметь эту истину, и кто знает, сколько еще лет
пройдет, прежде чем мы поймем, что виной всему были мы сами, мы сами, мы
сами... €так, позвольте мне перемотать ленту назад на двадцать лет, когда
мир, безнадежно старый, казалсЯ нам юным, потому что мы сами были юны. Љак и
полагаетсЯ в таких случаЯх, здесь только два действующих лица -- он и она.
„олжно быть, только однажды возможна эта любовь, котораЯ обречена
искать утолениЯ в самой себе, котораЯ отрекаетсЯ от желаниЯ и радостно и
смиренно приемлет судьбу,-- любовь, готоваЯ до конца сублимироватьсЯ в
обожание и восторг. Љакое уж там желание, когда Я едва осмеливалсЯ взглЯнуть
на мою героиню, и единственное, о чем мечтал,--это дать ей какое-нибудь
неслыханное доказательство верности -- какое,
Я сам не знал.
’олько во сне она возникала передо мною всЯ, немыслимо близкаЯ,--и,
просыпаЯсь на рассвете, Я был угнетен стыдом и физическим ощущением уже
совершившегосЯ греха и тЯжелого, изнурительного счастьЯ.
†изнь ее была эфирна и таинственна. Џосле лекций, легко сбегаЯ в толпе
подруг по старой парадной лестнице аудиторного корпуса, ‘ветлана-- назову ее
этим именем, модным в те годы,--исчезала в недоступном длЯ менЯ мире, полном
света и музыки, и на другой день Я ревниво искал исподтишка на ее лице
отсвет ее неведомых приключений. ‚ сущности, Я не знал ‘ветлану: она была
длЯ менЯ гораздо больше символом женственности, чем знакомой девушкой.
—утьем она понимала это и, польщеннаЯ, не питала ко мне слишком теплых
чувств. „евушки этого возраста и социального круга, насколько Я могу судить,
редко увлекаютсЯ сверстниками, которые кажутсЯ им детьми. „умаю, что она
забывала обо мне начисто, как только
Я исчезал у нее из виду; однако случилось так, что она сама позвонила
ко мне домой и пожелала со мною встретитьсЯ. ќто произошло в последних
числах июнЯ или первых -- июлЯ, в самом начале студенческих каникул.
Ќе стану утверждать, что этот год был отмечен особым знаком. Џомню
ужасную жару, светлые, пожалуй, слишком светлые длЯ нашей полосы ночи в
июне. ‘ утра каблуки женщин отпечатывались на асфальте, солнце играло в
тысЯчах стекол. ѓазеты пестрели некрологами, посвЯщенными умершим от
кровоизлиЯниЯ в мозг. Ђ по ночам над городом мерцал загадочный зодиакальный
свет.
Љак сейчас вижу поздний вечер, пустую комнату-- родители уехали на
дачу, -- за столом неподвижную спину высокого, сутуловатого молодого
человека и затылок с косицами волос. ќто Я. Џередо мной, опертаЯ на
хлебницу, стоит книга ѓанса ”аллады "Љаждый умирает сам за себЯ".
(ђусскому читателю эта книга известна под названием "Љаждый умирает в
одиночку").
Љак вы помните, в ней рассказываетсЯ о стране, где все боЯлись друг
друга, потому что каждый подозревал в другом доносчика. ‹юди затыкали уши,
чтобы не слышать слова правды, и потому тот, кто их произносил, был обречен
заведомо, с самого начала. Ћн был обречен задолго до того, как был выслежен
и арестован тайной полицией.
‚ этот день Я с утра читал этот роман, которому суждено было сыграть
какую-то неЯсную, но очень важную роль в моей жизни, и находилсЯ под сильным
впечатлением от него.
’ыча вилкой мимо тарелки, Я дошел до того места, когда комиссар
объЯснЯет, что бывает с теми, кого схватит гестапо. (‚ эту минуту раздалсЯ
телефонный звонок.)
"‡наешь, Љлуге, они посадЯт тебЯ на табуретку, а прЯмо перед тобой
поставЯт рефлектор страшной силы, и ты будешь все времЯ смо-феть на него и
изнемогать от жары и нестерпимого света. € при этом они будут непрерывно
допрашивать тебЯ, они будут менЯтьсЯ, но тебЯ никто не сменит, как бы ты ни
был измучен. Ђ когда ты упадешь от усталости, они поднимут тебЯ пинками и
ударами кнута и будут поить тебЯ соленой водой, а когда..."
’елефон звонил и звонил в коридоре, он надрывалсЯ, как плачущее дитЯ. џ
бросил вилку и пошел из комнаты.
"„а",-- сказал Я раздраженно. € вдруг услышал голос ‘ветланы.
‚ моей ладони, под ухом у менЯ шевелилсЯ этот тихий, прелестный голос,
как будто прилетевший с другого краЯ вселенной, а Я стоЯл и слушал с
внезапно и безумно забившимсЯ сердцем. џ стоЯл, и голова моЯ шла кругом.
"„а, да, -- пролепетал Я,--Я слышу тебЯ, это Я... ’ы разве в городе?" Ћна
ответила, что не может долго разговаривать: она звонит из автомата. „а, она
не уехала, планы расстроились. …й скучно.
…й скучно! …й нужен Я! Џовесив трубку, Я понЯл, что моЯ жизнь
повернулась на сто восемьдесЯт градусов. џ воротилсЯ в мою пустую комнату и,
не знаЯ, за что взЯтьсЯ, прошагав битый час из угла в угол и кругом стола,
уверилсЯ наконец в том, что менЯ любЯт. —то еще мог означать этот
неожиданный звонок, эта смелость, с которой она, поборов стыд, сама сделала
первый шаг, этот волнующийсЯ -- сам слышал -- голос! ‚ тарелке лежали
остывшие макароны, раскрытаЯ книга осталась стоЯть перед хлебницей.
Ќастроение переменилось, и ничто из того, о чем Я думал час тому назад,
больше менЯ не занимало. Џолицейский комиссар умер, кого теперь интересовал
вкрадчивый шорох его речей? ‚ первом часу ночи под орызжущим светом
оголенной лампы Я уселсЯ бритьсЯ, потому что одним из предрассудков моего
мужского кокетства было убеждение, что длЯ того, чтобы нравитьсЯ, нужно быть
чуточку небритым.
“тром, заложив руки под голову, Я предавалсЯ сладким и волнительным
грезам. Њысленно Я произносил длинную речь, в которой признавалсЯ ей, молча
и страстно слушающей, в своих чувствах. ‡а этим объЯснением последовала
Яичница, Я проглотил ее в полной прострации.
Џостепенно небо за окном превратилось из синего в белое, город дохнул в
окно жарким бензином. ‚се стекла в доме напротив метали молнии. ‘видание
было назначено на двенадцать часов. ‘частливый любовник скиталсЯ по комнате
и коридору, мочил голову под краном, расчесывал и лохматил волосы -- убивал
времЯ. ‚друг паника овладела мною, Я подумал о пробке на перекрестке, о
похоронной процессии, об аварии в метро. Џулей вылетел из комнаты, запрыгал
по лестнице и понессЯ, опережаЯ прохожих, вдоль тротуара.
‘начала Я бродил по улицам, а потом долго стоЯл под липой напротив
выхода из метро "Ћхотный рЯд". џ выпускал дым, почти не затЯгиваЯсь и
стараЯсь лишь протЯнуть подольше это занЯтие: она должна была увидеть менЯ
равнодушно курЯщим и в задумчивой отрешенности глЯдЯщим вдаль.
’ри папиросы одна за другой истлели до мундштука. ЏреодолеваЯ
отвращение, Я закурил четвертую, и в эту минуту поЯвилась ‘ветлана.
Ћна выбежала мне навстречу из толпы, сновавшей у дверей, с легкой тенью
на лице, с блестЯщими глазами глубокого темно-медового цвета и неуловимым
трепетом в уголках маленького рта. ‚ руках у нее была элегантнаЯ сумочка, и
Я заметил, что она подкрасила губы. ќто делало ее похожей на взрослую
женщину. Ќо, Ѓоже великий, как молоды мы были в тот далекий июльский день!
"Џривет,--сказала она.--џ, кажетсЯ, опоздала. ’ы давно здесь?"
џ пробормотал:
"Џривет".
€ мы двинулись по длинной дуге мимо Ѓольшого и Њалого театров, она
--открываЯ и закрываЯ сумочку, Я -- занЯтый своей папиросой. ’ак мы дошли до
угла, откуда открывалсЯ вид на площадь, которую тогда еще не украшала
высокаЯ фигура в гранитной шинели до пЯт.
"џ думал, ты уехала в Љрым",-- сказал Я. Ѓыло известно, что отец
‘ветланы крупный чиновник.
Ћна ответила, что отец заболел.
џ спросил: "—то с ним?"
"’ак,-- сказала она,--сердце. Ђ ты что делаешь?"
"„а так, ничего".
Њы еще поговорили в этом духе, но это был разговор, подобный огоньку
газовой горелки, едва заметному в Ярком свете днЯ. ‚друг почувствовалась
жара раскаленного города; в толпе нас поминутно толкали. Љакой-то хлыщ,
обогнав нас, обернулсЯ и бесцеремонно оглЯдел с головы до ног мою подругу.
Њы перешли улицу и уселись на скамейке в сквере возле памЯтника
Џервопечатнику, и тут Я окончательно увЯл, погрузившись в позорное безмолвие
-- чахлый огонек потух, но газ, газ шел из горелки! Ќужно было не медлЯ
поднести к ней зажженную спичку.
€ Я почувствовал, что роковой момент наступил: от менЯ ждут тех слов,
которые Я должен произнести во что бы то ни стало, или Я буду презрен до
конца дней моих; все, что говорилось до этой минуты, все эти ненужные
вопросы и ответы -- все это было лишь предисловием, формальностью. ‚от она,
решающаЯ минута, другой такой не представитсЯ. Џри этой мысли мое сердце
забилось, как сумасшедшее: Я почувствовал, как в груди у менЯ с чудовищной
быстротой и ловкостью подскакивает и бьет в голову резиновый шар,
наполненный ртутью.
Љраешком глаза Я видел платье ‘ветланы -- гладкую, натЯнутую ткань,
слегка волнуемую ее дыханием; здесь, рЯдом, почти угадывалась под тонкой
одеждой ее грудь -- Я отвел взглЯд. Њне захотелось убежать, мучительно
подмывало спохватитьсЯ, вскочить -- вокзал, поезд, больнаЯ тетка! “бежать и
где-нибудь в одиночестве, на свободе предатьсЯ вновь мечтам о моей
невысказанной любви. ‘ чувством человека, впервые в жизни собирающегосЯ
прыгать с парашютом, красный как рак, Я уже отворил уста, чтобы пролепетать:
"‡наешь, ‘вета... Я уже давно... хотел тебе сказать..." ’ут Я почувствовал,
что не в силах сделать это, и дрожащими руками, суровым мужским жестом
извлек из кармана папиросы и начал закуривать. ѓорелка была выключена, а Я,
худо ли, хорошо ли, получил отсрочку.
Њы наблюдали за старухой уборщицей, котораЯ медленно двигалась мимо
нас, шаркаЯ по песку обломком метлы. …е подол моталсЯ возле противоположной
скамейки, на которой сидел очень старый еврей и безостановочно жевал
провалившимсЯ ртом.
ѓанс ”аллада пришел мне на помощь. џ спросил, читала ли она эту книжку.
Ќе читала?
џ дезертировал. Њне даже показалось, что на лице ‘ветланы мелькнуло
разочарование. € Я заключил сам с собой такое соглашение: вот расскажу, а
потом...
‚ самом начале войны в Ѓерлине жил один краснодеревщик. —еловек тихий,
незаметный и ни во что не вмешивавшийсЯ. Ћднажды он получил известие, что
его сын солдат убит во ”ранции. € вот этот человек, никогда не
интересовавшийсЯ политикой, затеЯл странное и опасное предприЯтие: он купил
нитЯные перчатки и, надев их, с большим старанием печатными буквами написал
открытку с пропагандой против ѓитлера. ‘ тех пор каждое воскресенье он писал
такие открытки.
Љаждое воскресенье он развозил свои открытки по городу, оставлЯл их в
подъездах домов или бросал в почтовые Ящики. Ћн представлЯл себе, какое они
возбудЯт брожение в умах, как их будут передавать из рук в руки,
рассказывать о них друзьЯм.
Ђ в это времЯ чиновник, занимавшийсЯ делом Ќевидимки, аккуратно втыкал
флажки на большой карте города, отмечаЯ места, где были подобраны открытки.
‡а два года их набралось несколько сотен, и все они, сложенные стопкой,
лежали на столе у комиссара. Џолиции не пришлось их разыскивать: люди сами
несли их в гестапо, едва успев пробежать глазами первую строчку. €
постепенно весь город покрылсЯ флажками, и кольцо их сжималось вокруг улицы,
на которой не было найдено ни одной открытки. Ќа этой улице жил Ќевидимка...
"Ђх! -- воскликнула вдруг ‘ветлана.-- ЉажетсЯ, Я забыла ключи!"
џ осексЯ. Ћна нервно рылась в сумочке.
"‘лава Ѓогу! ‡десь..."
Ћбескураженный, Я молчал. †дал, что она хотЯ бы окликнет менЯ, спросит,
что было дальше. Ћна не спросила. Љакие-то иные заботы занимали ее. Ќе было
ни малейшей попытки вдуматьсЯ в то, о чем Я рассказывал; книга и жизнь --
длЯ нее это были вещи, разделенные тысЯчами верст.
‘нова воцарилось безмолвие. ‘ветлана встала. "Ќу что ж..." --
произнесла она нерешительно.
“ менЯ упало сердце. Ћна уходит --всему конец. ‘люнтЯй, трЯпка!
"Џ-подожди,-- вырвалось у менЯ.-- ’ы спешишь?"
"Ќет, но..."
"Џостой. ‘лушай-ка... Њожет, пойдем ко мне?" -- сказал Я с внезапным
вдохновением.
Ћна слегка поднЯла брови. џ бросилсЯ уговаривать ее -- жалким, молЯщим,
почти плачущим голосом. “помЯнул робко, что дома никого нет.
€ вот мы стали сходить со ступеней -- монах-первопечатник смотрел нам
вслед с пьедестала, старый еврей исчез. ‚ этом шествии мне почудилось что-то
заговорщическое; опустив ресницы, она шла рЯдом со мной, воздушное платье
трепетало вокруг ее ног. ‘ неба струилось на нас расплавленное олово, стоЯл
июль 1948 года -- безумное, смертоносное лето.
Њне предстоит описать странное приключение, которое может показатьсЯ
неправдоподобным. €мею в виду не то. что произошло с нами, но самого себЯ,
постыдные чувства, которые испытал Я при первой встрече с безглазым роком. џ
оставлЯю свой рассказ без комментариев, предоставлЯЯ каждому судить о нем с
высоты -- или из низин -- собственного житейского опыта.
‘ловно на крыльЯх, полетел Я на кухню вскипЯтить чай и вымыть
замызганные тарелки. ‚ квартире не было ни души. ‚ кухне на столе лежала
записка: "‹енЯ, звонила тетЯ „усЯ, велела передать маме..." џ швырнул ее в
ведро.
Ќо когда Я вернулсЯ, оказалось, что она по-прежнему стоит у окна,
устремив неподвижный взглЯд в белое небо. ‘ердитсЯ на себЯ. †алеет, что
пришла! џ окликнул ее; она медленно, с видимым трудом повернула ко мне
голову.
€ тут Я, можно сказать, вынырнул из тумана грез. “пал с облаков.
"—то с тобой,-- пролепетал Я.-- ‘вета?"
…е лицо было залито слезами.
"—то случилось?"
Ћна молчала. ‘битый с толку, Я топталсЯ на пороге и чувствовал себЯ
виноватым -- но в чем?
"Ђ?"
"Ќичего".
’рЯхнув головой, она подошла к столу, вытерла глаза, высморкалась,
щелкнула сумочкой. ‘ела. џ терЯлсЯ в догадках. Њашинально Я смотрел, как она
оправила платье на коленках.
"‹енЯ,-- сказала она.-- Њне нужно тебе кое-что сказать".
’еперь было слышно, как в конце переулка гудел автомобиль. ѓде-то
ворковал радиоприемник. ‚незапнаЯ мысль пронзила менЯ. Ћна беременна. “ нее
свЯзь с киноартистом; родители ни о чем не подозревают. ‚от зачем Я ей
понадобилсЯ. Ћна решила открытьсЯ мне!
‚место этого она сказала:
"‹енЯ, у нас несчастье. „ело в том, что мой отец арестован".
‘тало тихо, так тихо, что звон крови в сонных артериЯх был подобен
грохоту водопада. € вот без звука и скрипа открылась дверь, за дверью стоЯла
белаЯ змеЯ. ѓолова ее была точно изваЯна из алебастра, а глаз у нее не было.
Њы молча смотрели друг на друга.
"Џочему ты стоишь? ‘адись".
џ пробормотал:
"“ менЯ чайник на кухне".
"Ќе надо чайник. ‘Ядь".
Њало-помалу звуки мира стали возвращатьсЯ ко мне. Ђвтомобиль
по-прежнему сигналил. офер сошел с ума!
"‚от так историЯ,-- сказал Я.--€ когда?"
"„ве недели назад".
"Ђ... за что?"
Ћна пожала плечами.
"Ћткуда Я знаю. Ќеизвестно!"
"Ќо ведь...-- Я замЯлсЯ. -- „олжна же быть какаЯ-то причина".
"ЉакаЯ причина? -- сказала она зло.-- Ћн не вор и не грабитель".
"„а, да, конечно".
џ кивал головой, стараЯсь собратьсЯ с мыслЯми. ђазумеетсЯ, это было
известно нам с детства. ‘лова привычные, как "ирока страна моЯ роднаЯ",
тотчас всплыли в памЯти. Ќо, Ѓоже мой, как все это было далеко от нас! Ђ
теперь -- здесь, рЯдом?
џ обернулсЯ: дверь была закрыта. Ќо змеЯ была тут. она стоЯла за
дверью.
"Џонимаешь,-- проговорила задумчиво ‘ветлана,-- у менЯ было такое
чувство, будто Я проснулась случайно. Ѓудто менЯ оторвали от важного дела, а
то, что тут происходит, все ерунда, пустЯки".
"Ђ они?" -- спросил Я.
"Ћни-то не спали. “ них свет горел. Џотом слышу -- отец говорит: "ќто
за мной". Ђ у менЯ в голове все та же дурацкаЯ идеЯ: когда они наконец
потушат лампу? ‚друг звонок, и сразу же начали колотить в дверь. ‚идимо, это
уже второй раз звонили, в первый раз Я не слыхала. Џапа выходит в коридор,
он был уже одет, и спрашивает: "Љто там?" Ђ они отвечают: "Џроверка
паспортов". Џонимаешь, у менЯ из головы не идут его слова: "ќто за мной".
‚ыходит, он ждал?"
"Ќу, а дальше?"
"„альше -- вошли двое. Љот и ‹иса..."
"Љто?" -- спросил Я.
"Љот и лиса,--повторила ‘ветлана. -- ’ы что, забыл? ‚ масках, с
громадными пистолетами, расширЯющимисЯ на концах. ‚ болотной тине, х-ха-ха?"
Ќи с того, ни с сего ее начал душить смех.
Ћна ослабела. Њы сидели рЯдом, Я что-то говорил ей, обнимал ее за
узенькие плечи, и долго-долго в пустой комнате, пронизанной пыльным лучом
солнца, звучали наши тихие голоса. Ћна рассказывала мне о себе, о маме, о
давнем детстве, о любимых игрушках, о днЯх рождениЯ, и все это казалось мне
бесконечно важным, дорогим и прекрасным. Ќикогда еще Я не любил ее так
неЯсно и благоговейно. ‘тыд, скованность, неуклюжесть -- все развеЯлось,
стена, стоЯвшаЯ между нами, рухнула; наши души были открыты друг другу. ‚
этом одиночестве вдвоем, среди враждебного и жестокого мира, мы чувствовали
себЯ бесконечно близкими, мы были не товарищами, нет, и не влюбленными, мы
были осиротелыми детьми, сестрицей Ђленушкой и братцем €ванушкой, в темном
лесу, на берегу ручьЯ.
‚ кухне громко сердилсЯ чайник.
"€ди, выключи,-- сказала она.-- Ћн весь выкипит".
"Ќе пойду. Џускай".
"€ди. Џотом возвращайсЯ ко мне".
џ вернулсЯ и сел возле нее, но что-то мешало мне снова привлечь ее к
себе. Ћна положила мне голову на плечо, и некоторое времЯ мы сидели молча.
"‡наешь,--сказала ‘ветлана медленно, глЯдЯ в пол,--Я, наверное, уеду.
Ќас куда-нибудь сошлют, это неизбежно".
џ горЯчо разубеждал ее: при чем тут они? ‚едь они ни в чем не виноваты.
Ћна возразила:
"’ак было со всеми".
"Ђ как же университет? -- спросил Я растерЯнно.-- Ђ... Я?"
"’ы? -- Ћна пожала плечами, сделав вид, что не понЯла моего вопроса.--
Ђ при чем тут ты? ’ы как жил, так и будешь жить"
Ќо именно потому, что она так истолковала мой вопрос, предательское
чувство вновь как будто на миг лизнуло менЯ холодным Языком: некий голос
произнес внутри менЯ раздельно и четко: "‡накомство с семьей врага народа".
Ќо Я тотчас прогнал эту мысль.
‘клонив голову, так что золотистые волосы закрыли ей щеки, ‘ветлана
рисовала круги и восьмерки кончиком туфли на полу. "Џора в путь-дорогу..."
-- напевала она. џ посмотрел сбоку на нее.
Ќет, не эти картины -- закрытые наглухо вагоны, дождливаЯ ночь и
солдаты у колес -- поразили мое воображение; Я представил себе бесконечную,
дикую и бесприютную страну, покрытую снегом степь, густые леса, тоскливые
деревни. Ќичто -- как ни стыдно в этом признатьсЯ,-- ничто не пугало и не
отвращало нас в такой степени, как наша собственнаЯ страна. ЋгромнаЯ, и
страшнаЯ, и беспомощнаЯ вместе -- гигантское ископаемое, бронтозавр, с
трудом приподнЯвшийсЯ на передних лапах. „а она и не была нам родиной -- во
всей ђоссии длЯ нас существовала только Њосква. Ћна одна казалась нам
родиной и единственным местом, пригодным длЯ жильЯ. Џокинуть ее? ЋтправитьсЯ
на ‘евер, на “рал, в ‘ибирь? „а пускай нас сошлют на ‘вЯтую …лену --мы не
будем чувствовать себЯ такими обездоленными.
‘нова наступило молчание.
"€нтересно получаетсЯ,-- сказала ‘ветлана.-- ђаньше, бывало, телефон
трещит без умолку, а сейчас! ‚ субботу у мамы был день рождениЯ. Ќикто не
пришел. Љому ни позвоним -- нет дома. ‚ нашем доме чума. € когда они успели
узнать, что у нас чума?"
€, поднЯв ко мне глаза, полные слез, точно озера, вышедшие из берегов,
она улыбнулась. ’огда Я взЯл ее за щеки и медленно, ощущаЯ соленый вкус на
губах, поцеловал сначала одно озеро, потом другое.
Ћна не сопротивлЯлась. џ целовал ее в глаза, в лоб, в щеки, не находЯ
выхода своему чувству, как слепой, который ищет дверь и не находит и тщетно
стучит клюкою по стенам; и лишь когда, запрокинув голову, с закрытыми
глазами, почти непроизвольным движением она отдала мне свои губы, Я
догадалсЯ, что только эта нежность способна противостоЯть бесконечному горю
жизни. Њы не смогли больше сидеть на стульЯх, в углу комнаты был диван, но Я
не представлЯл себе, как перейти туда, не возвратившись, хотЯ бы на минуту,
в обыденный мир вещей и слов и не оскорбив ее целомудренное забытье.
’ончайшим женским инстинктом она понЯла мое колебание и... должно быть,
решилась на маленькую хитрость...-- а Я, Я тоже понЯл ее, но понЯл и то, что
не должен показывать этого... Њежду нами возник заговор -- против нас самих.
Ћна отстранилась от менЯ. "Ќет. Ќе надо". Ќо Я по-прежнему, как слепой,
тЯнулсЯ к ней. Њои пальцы обхватили ее затылок, путаЯсь в завитках рыжеватых
волос, скользили вдоль шеи. ..."Ќет!" Ћна вскочила и, не знаЯ куда детьсЯ,
пересела на диван. џ подбежал к ней и опустилсЯ на пол у ее ног.
’еперь Я шел к цели настойчиво, неудержимо, как будто только что
догадалсЯ о ней и с подспудным знанием, что это насилие будет мнимым. ’ам
звали боль, там с трепетом готовились принЯть ее, как неизбежное, как
мученический венец. …е колени впустили менЯ, низ живота встретил менЯ,
прохладный, выпуклый, нежно-упругий, и в глубине его таилось золотистое
лоно. ‚ тот миг Я не был мужчиной, и не мальчиком, и не студентом, и не
‹еонидом X., сыном приличных родителей, а только одинокой плотью, тоскующей
о материнском чреве. € Я рос: из новорожденного младенца, копошащегосЯ у ее
ног, Я вырос в неотвратимое. Ѓоли не было: ее руки быстро и заботливо
сделали все что нужно, -- она ждала боль, искала ее, но боли все не было.
Ћна ждала боль... но Я блуждал и ошибалсЯ -- пока Ѓог, смотревший на нас из
окна, не сжалилсЯ надо мной, над нами. џ услышал сдавленный стон... ‚ одно
мгновение все было кончено. †изнь покинула менЯ. ‚ последних содроганиЯх Я
опустилсЯ на дно глубокого водоема, в мЯгкие водоросли. € она разделила со
мной мою смерть.
…два заметным движением бедра она дала понЯть, что ей тЯжело. џ
перевалилсЯ на край дивана, лежал спиной к ней. —ерез раскрытое окно к нам
донеслись звуки города. Ќа полу, возле самого моего лица, метались,
наскакиваЯ друг на друга, две мухи. ’ихий, до жути отчетливый мир подъехал и
стал предо мной во всем своем карикатурном убожестве.
Њне было стыдно. ’о, что случилось с нами, казалось мне отвратительным:
спешка, трЯсущиесЯ руки... Љак мы теперь взглЯнем друг другу в глаза?
€ за всем этим -- другаЯ мысль: теперь мы свЯзаны, скованы цепью. Ђ
вдруг на самом деле что-нибудь со ‘ветланой стрЯсетсЯ и она рухнет вниз
сквозь этажи -- значит, и Я?.. "“ нас в доме чума..." -- вспомнилось мне.
Љак ни странно, Я чувствовал сильный голод. ќто отвлекло менЯ. џ
пошевелилсЯ.
"‘вет..."
Ћна отозвалась откуда-то издалека:
"Ќу?"
"’ы спишь?" -- задал Я нелепый вопрос.
"Ќет".
"‘лушай,--сказал Я.--Њожет, что-нибудь перекусишь?"
Њое предложение повисло в воздухе, как протЯнутаЯ рука. Џосле долгой
паузы Я спросил:
"‘вет, ты на менЯ сердишьсЯ?"
…е голос ответил: "‡а что?"
Ћна коротко вздохнула.
"“ходи".
џ не понЯл.
"Ќу чего ты лежишь,-- сказала она. -- Њне нужно привести себЯ в
порЯдок. €ди,-- Я не смотрю".
џ встал и с камнем на сердце, придерживаЯ одежду, выбралсЯ в коридор. џ
вышел на кухню. ’ам Я долго сидел один на один с громадным никелированным
чайником.
€з чайника на менЯ глЯдел уродец с огромной опухолью вместо носа,
котораЯ надвигалась на менЯ, словно локомотив на одинокого пешехода.
Џорывшись на полках, Я нашел засохшие соседкины галеты, после чего, с
грохотом разгрызаЯ их, предалсЯ размышлениЯм.
€з окна кухни был виден наш двор, где каждый уголок был частицей
детства. ‚от пожарнаЯ лестница -- Я чувствовал на своих ладонЯх ее железные
перекладины; а вон старый, испещренный выбоинами и надписЯми мелом кирпичный
брандмауэр.
‘вет падал на него косо, летний день переломилсЯ. ‘ необычайной
Ясностью мозг выложил передо мной, как карты на стол, событиЯ этого днЯ. €х
было, в сущности, только два,-- странно свЯзанные одно с другим, они в то же
времЯ противоречили друг другу: ночной стук в дверь -- и мы вдвоем на
диване...
€так, свершилось -- в другое времЯ Я был бы счастлив и горд: Я наконец
познал сближение с женщиной. ‚оспоминание уже не отвращало: напротив, оно
разгоралось с каждым часом; закрыв глаза, Я видел перед собой лунно-белую
кожу ‘ветланы, золотистый треугольник во- лос -- эти подробности волновали
даже больше, чем то, что последовало за ними. џ не испытал наслаждениЯ --
оно потонуло в торопливом угаре; но в следующий раз... џ поймал себЯ на
мысли, что думаю о том, каким он будет, этот следующий раз,--и когда?.. Ќо
кто знает, что происходит сейчас в ее сердце, там, за дверью в конце
коридора, после того, как она выслала менЯ коротким и не терпЯщим возражениЯ
приказом.
ЃеднЯжка. Љак ей, должно быть, тошно и одиноко в чужой комнате, на
голом, мерзком диване. џ вспомнил о вечернем звонке по телефону, о нашем
длинном, бесплодном сидении на солнце у памЯтника Џервопечатнику, о том, как
платье стеснЯло ей грудь, как пальцы теребили сумочку, вспомнил, как она
глЯдела на старуху, подметавшую сквер, слушала мое косноЯзычие, а сама
думала об одном и том же, об одном и том же... € весь день колебалась и
искала случаЯ открыть мне свое горе. ‚ сущности все ее поведение было одним
непрекращающимсЯ криком о помощи. ‚оспоминание о золотистых тенЯх на ее
щеках, о ее тонкой, склоненной шее неожиданно потрЯсло и умилило менЯ; с
болью, с ужасом Я понЯл, что случилось непоправимое: ее отец был там, и,
может быть, слепЯщий рефлектор, о котором говорил комиссар, бил ему в глаза
в ту самую минуту, когда мы здесь на диване.
Њне стало холодно, Я встал и быстро пошел в комнату.
Ћткрыв дверь, Я увидел ее стоЯщей у окна; поЯсок подчеркивал ее талию,
прЯмые полные ноги казались чересчур взрослыми длЯ ее фигурки. ђуки
‘ветланы, голые до плеч, покачивали сумочку. Ћна была невысокого роста, ниже
менЯ на полторы головы.
‚ыждав полсекунды, не больше, она повернулась на каблуках.
"ѓде ты был?" -- спросила она, не глЯдЯ на менЯ.
‚ эту минуту Я думал о том, что ожидало нас. Ћна ошибалась, думаЯ, что
дело ограничитсЯ ссылкой. Ќет, если за ней до сих пор не пришли, то лишь
потому, что задерживаетсЯ оформление бумаг. Њожет быть, не хватает
какой-нибудь подписи; заболел чиновник. Ђ Я -- моЯ судьба решалась сейчас, в
эти минуты.
"—то ты собираешьсЯ делать?"
"Ќе знаю",-- сказал Я. Ќо отвечал Я не ей, а своим мыслЯм.
Ђ ведь она, должно быть, ожидала, что Я стану говорить о своей любви к
ней; наверно, она загадала, стоЯ у окна: если, войдЯ, Я заговорю об этом --
значит, она не ошиблась и жертва ее не напрасна... џ же словно оцепенел.
Њолчание затЯгивалось и становилось тЯгостным.
ђазмахиваЯ сумочкой, она прошлась по половице, повернулась на каблучке,
трЯхнула головой.
Њашинально Я следил за ней, а видел одно: человека, сгорбленного на
стуле, тени в фуражках и струю слепЯщего света...
"Ќу... Я пойду, пожалуй,-- проговорила она как бы про себЯ. € так как Я
молчал, добавила:-- ’ы менЯ проводишь?"
џ поспешно подтвердил: "„а, конечно".
’еперь менЯ уже не оставлЯла мысль, что Я иду ко дну. Ќе было никаких
сомнений о том, что за нами следЯт. Љак это делаетсЯ, Я не знал; но что луч,
не знающий препЯтствий, пронизывающий стены, заливает нас обоих и будет
следовать за нами, куда бы мы ни пошли,-- в этом Я не сомневалсЯ.
—то же удивительного в том, что друзьЯ и родственники поспешили
прервать сношениЯ с этой семьей? ‚едь это был единственный способ спастись
от луча.
„лЯ менЯ теперь каждаЯ минута, проведеннаЯ со ‘ветланой, делала
положение все более непоправимым. …й-то нечего терЯть, а у менЯ оставалсЯ
шанс. „о сих пор мы выглЯдели как случайные знакомые, и еще была надежда,
что луч, ощупываЯ пространство вокруг нее, скользнет мимо, за иной добычей.
€ что же? ‚место того чтобы... -- Я не спеша отворЯл дверь на лестницу,
выходил рЯдом с ней на улицу, Я шествовал на глазах у толпы, открыто,
вызывающе, не принимаЯ никаких мер конспирации, не пытаЯсь даже укрытьсЯ в
тени домов!
‚спыхнуло голубоватое зарево фонарей. €з-за угла, пересекаЯ дорогу
пешеходам, выехал черный автомобиль. ‚о тьме кабины на нас блеснули
внимательные глаза. “личный регулировщик, оборотившись, понимающе кивнул
кому-то.
‚озле менЯ постукивали ее каблучки. Ќемного времени спустЯ она поднЯла
ко мне лицо; Я увидел потеплевший и лукавый взглЯд. ‘ветлана трЯхнула
головой.
"•очешь -- Я расскажу маме?"
"Ћ чем? -- џ не понЯл.-- Ћ том, что..."
"Ќу да. •очешь, Я скажу ей, что вышла замуж?"
Ћ Ѓоже. ќто она так именовала наше лежание на диване.
—то касаетсЯ мамы, то она до сих пор как-то не приходила мне в голову.
„а и вообще мама казалась мне совершенно излишней.
„ругое обстоЯтельство пришло мне на ум.
"‘лушай,-- сказал Я.--Ђ ты не боишьсЯ?"
"Ѓоюсь рассказать?"
"Ќет...--џ замЯлсЯ.--Ќу, словом... ’ы не боишьсЯ, что там что-нибудь
осталось?"
"„а? --сказала она и испытующе посмотрела на менЯ... --„а ведь туда
ничего не попало"!
џ почувствовал себЯ оскорбленным. ‚зглЯнув на менЯ. ‘ветлана залилась
веселым смехом.
"Њожет, скажешь, что вообще, ничего не было?" -- спросил Я мрачно.
‘мех стих.
"Ќет.--Ћна смотрела на свои туфли.--џ точно знаю, что было".
"’ы почувствовала?"
"„а. Њне было больно. Њне даже сейчас больно".
"€ все? -- спросил Я.-- € нисколько не приЯтно?"
"Ќет,-- сказала она подумав.-- Ќо Я думала, что это еще больней. џ
хотела, чтобы было больней. Ћднажды мне приснилось... что в менЯ входит
огромное и гладкое... џ хотела, чтобы ты разорвал менЯ. Ќо... ты... Ћ,
господи! -- пробормотала она.--—то Я говорю!"
“лица кончилась, мы шли по пустынному переулку, где с обеих сторон
стоЯли высокие, сумрачные дома, выстроенные в начале века.
Ќа углу мы остановились. ’отчас мимо нас прошел человек и исчез в
подворотне.
"Ќу вот,-- сказала ‘ветлана,-- мы и пришли. „альше не провожай".
Њы стоЯли друг против друга; Я чувствовал, что нужно что-то сказать,
произнести слова; слов не было. Ќеловко, как дети целуют приезжую тетю,
потЯнулсЯ Я поцеловать ‘ветлану. Ћна отстранилась.
"Ќе беспокойсЯ,-- сказала она с неуловимой иронией,-- ты был настоЯщим
мужчиной. Љак говоритсЯ -- вопросов нет. ’воЯ честь в порЯдке. € вообще у
тебЯ -- все в порЯдке".
Џомолчав, она добавила:
"Ќикто, конечно, не узнает -- ни мама, никто. „а и какое это имеет
значение?.. ‡наешь, ‹енЯ,-- она посмотрела на менЯ сильно заблестевшим
взглЯдом, и Я заметил, что губы у нее вздрагивают,--Я ни о чем не жалею. ‘
тобой, так с тобой -- не все ли равно... ‡вони!" -- крикнула она, убегаЯ.
’ак окончилось наше свидание. џ быстро шел по переулку. Ќесколько
мгновений в моем мозгу еще мелькало ее платье, звучал голос и сухим, горЯчим
блеском сиЯли темно-медовые глаза... Џотом растаЯли... џ торопилсЯ, и мне
начинало казатьсЯ, что за мной спешат чьи-то шаги. Ѓыло безлюдно. ‚от здесь,
думал Я, две недели назад пронессЯ черный автомобиль. Ћтсюда он вывернул на
площадь и помчалсЯ вниз по пустынным улицам. …му понадобилось десЯть минут,
чтобы пересечь огромный спЯщий город.
џ представил себе этот город, по которому в разных направлениЯх мчатсЯ
таинственно автомобили. ‚о дворе, за закрытыми наглухо чугунными воротами,
пленников выводили из машин, зажав им ладонью глаза.
‚ конце переулка перед подъездом сидел на стуле сгорбленный старик, как
две капли воды похожий на старого евреЯ в сквере у Џервопечатника. џ отметил
это совпадение.
‚есь вечер Я был занЯт. Ќа полу лежал чемодан. Ћдна за другой в его
разверстое чрево падали тетрадки с дневником и стихами, начала поэм, коими
намеревалсЯ Я поразить мир.
џ выглЯнул в коридор. ‚ квартире ни души -- жильцы разъехались, однако
лишнЯЯ осторожность не мешала. Ѓыстрыми и тихими шагами Я совершил бесшумную
перебежку и, оглЯнувшись, скрылсЯ в уборной. Џодумать только, какое удачное
стечение обстоЯтельств! ‘о своим багажом Я ввалилсЯ в уединенную келью.
’еперь вскарабкатьсЯ на скользкий край фаЯнсовой чаши -- и вниз головой...
Њои корабли вздымались на гребне волны и исчезали в пучине. Ћ, сколько
дивных замыслов, неиспользованных сравнений, метафор, эпитетов потонуло в
темном водовороте.
џ представлЯл себе, как клочьЯ моих творений плывут в толстых трубах
под землей, как из других домов, из других келий к ним спускаютсЯ в шуме вод
новые -- и какой это должен быть грандиозный ледоход трупов, какое кладбище
крамолы! ‚ременами Я мешкал, погружаЯсь в чтение, но колокол умолкший
пробуждал менЯ, Я дергал длинный его Язык, и вновь струЯ водопада смывала в
преисподнюю последние искры моего --о нет, не вольномыслиЯ-- своеволиЯ:
инстинкт твердил мне, что и оно -- улика.
Џалкой, палкой проталкивал Я своих детищ, спроваживал последние клочки,
прилипшие к стенкам. —емодан был пуст. ‚ жидком блеске двадцатисвечовой
лампочки, качавшейсЯ на прозрачной и успокоенной глади, Я осталсЯ один над
чашей, и в руках у менЯ была фотографиЯ ‘ветланы. € тогда Я четвертовал свою
любовь, сложил и снова четвертовал; и полетели туда ее глаза, ее чудные
волосы, лоб и тонкаЯ шеЯ. ‚сему конец!
‹ежа на диване, Я думал об открывшейсЯ мне сути жизни, Я думал о ней
спокойно, хотЯ она была ужасна. Џоистине мне оставалось лишь благодарить
судьбу за то, что до сих пор менЯ щадили. Ќа менЯ не обращали вниманиЯ,
милостиво игнорируЯ менЯ, и молчаливо разрешали мне продолжать мое ничтожное
существование. ’о, что Я понЯл, можно было сформулировать примерно так:
‚от мы живем спокойно и беззаботно, погруженные в свои мелкие дела, и
не догадываемсЯ, что за всеми нами следЯт. ’айные осведомители пристально
наблюдают за каждым нашим шагом, а мы об этом даже не подозреваем. Љак за
актером, расхаживающим на сцене, неотступно следует луч юпитера, а он словно
бы его не замечает, так и за нами повсюду тЯнетсЯ невидимый луч, он с нами,
где бы мы ни очутились; в любом случае достаточно слегка изменить угол
прожектора -- и мы снова в его круге.
Њы подобны людЯм, к каждому из которых подвЯзана нить. Ђ где-то
функционируют тайные канцелЯрии, где-то чиновники подкалывают прилежно
материал в папки. €дет непрерывнаЯ, планомернаЯ, хорошо налаженнаЯ работа по
оформлению дел. ‚ любой день досье может быть извлечено из сейфа; там все,
там полнаЯ биографиЯ. Џодпись прокурора -- санкциЯ на арест.
€ вот наступает этот момент, когда нитка натЯгиваетсЯ. Ѓесполезно
сопротивлЯтьсЯ, бесцельны просьбы и жалобы -- нить тащит нас к раскрытому
люку, и, подтЯгиваемые, мы успеваем в последний раз увидеть вечерний город,
сиЯние фонарей и зеленые брызги над дугою трамваЯ. Ђ там -- падение в люк, и
крышка захлопываетсЯ над головой. Ђминь. Ќо -- т-сс! Ќикто не должен знать
об этом. €счезнувшего -- не было. …го никто не знал. Ћ нем никто не
вспомнит.
‚ таком духе Я размышлЯл, лежа в сумерках; и вдруг раздалсЯ глухой удар
-- стучали в парадную дверь. џ вскочил. ‘тук повторилсЯ. •олодный пот
выступил у менЯ на лбу; за окном виднелась пожарнаЯ лестница, но до нее было
порЯдочно; к тому же Я был уверен, что внизу и на крыше-- всюду стоЯт.
Љап... кап... кап...--свинцовыми каплЯми падали секунды. џ не мог больше
переносить этот страх -- подкравшись к репродуктору, Я всадил в штепсель
вилку... тотчас диктор заговорил радостным, бодро-неживым голосом, как если
бы произносила слова статуЯ.
‚ это времЯ Я стоЯл лицом к стене, зажимаЯ руками, уши. Ѓольше не
стучали. ЏревозмогаЯ страх, Я пошел на цыпочках -- все было тихљ. Џриоткрыв
дверь на лестницу, долго слушал... орох! -- это ползла вверх по маршу
первого этажа змеЯ, всЯ белаЯ, с глазами из алебастра. ђадио ворковало в
комнате; Я ждал до звона в ушах, пока не онемела шеЯ, не заныли плечи.
‘ердце медленно билось. Љомиссар шептал мне на ухо: "‡наешь, Љлуге..."
Ѓольше немыслимо было сидеть дома. Њои страхи могли быть напрасны, даже
смешны, но в сути, в сути ведь Я не ошибалсЯ! ‚ыходЯ на улицу и позднее, по
дороге на вокзал, Я ощущал себЯ во власти секретных учреждений, понимаЯ, что
до поры до времени они не дают знать о себе, но непрерывно и планомерно
осуществлЯют свою тотальную деЯтельность. Ќаблюдательные точки на крышах
домов и искусно замаскированные следЯщие устройства, вмонтированные в цоколи
зданий,-- все это позволЯло вести разведку в любом секторе города.
‚оздействие аппаратов ощущалось и в квартире, и Я был убежден, что
миниатюрный прибор, записывающий разговоры, помещалсЯ в телефонной коробке,
наблюдение проводилось также при помощи электричества и водопровода. € нужна
была максимальнаЯ осторожность во всем, осмотрительность на каждом шагу:
главное -- не показывать виду, страх -- доказательство виновности!
ЏрикидыватьсЯ дурачком, скрывать свой страх, скрывать знание, хранить
спокойствие!
‚едь в конечном счете Я был виноват уже в том, что жил. Њы все были
виноваты, виноваты самим фактом своего существованиЯ. Њне некуда было
детьсЯ, секретнаЯ служба располагала исчерпывающей информацией, она знала
обо мне все. Џросто за многочисленностью дел и расследований они не имели
времени занЯтьсЯ мной -- руки не доходили -- и до времени ограничивались
наблюдением.
Ѓыло уже совсем поздно, когда Я добралсЯ до вокзала, но поезда еще
отправлЯлись. ‘езон был в разгаре: даже в такой час люди с продуктовыми
сумками толпились у касс и спешили по перрону. џ сел в поезд и поехал на
дачу.
1970 г

‚‡ѓ‹џЌ€ ‚ ѓ‹Ђ‡Ђ ЊЋ€ ‘“ђЋ‚›… 1
‚одокачка стоЯла на отшибе, у спуска в овраг, наполовину засыпанный
снегом; на дне оврага между сваЯми расплылась зеленаЯ полыньЯ. Ќаверху
визжал ворот, и старик банщик, разъезжаЯсь валенками на обледенелом помосте,
вытаскивал оплывшую бадью. ‚ода, сверкаЯ, как серебро, бежала по бородатому
от сосулек желобу, встроенному прЯмо в окошко бани: там она вливалась в
огромную бочку, котораЯ одна занимала половину парильни.
‚се сооружение выглЯдело очень старым. Џомост пел и раскачивалсЯ под
ногами у банщика, когда он вытЯгивал из воды плескавшуюсЯ щербатую бадью.
‘руб осел и был источен червЯком; внутри бани стены и потолок покрылись
копотью, в углах голубела плесень, а пол, никогда не просыхавший, был в
трещинах и ходил под ногами. € банЯ, и водокачка над оврагом, и видневшиесЯ
вдалеке, покрытые шапками снега терема начальств были возведены еще первыми
строителЯми, теми, кто давно уже истлел под корЯгами старых пней. ‚ те
времена на месте оврага, по дну которого теперь влачилсЯ безродный ручей,
текла глубокаЯ и быстраЯ речка, носившаЯ древнее раскольничье название, а
там, где был поселок, рос густой лес.
‚изг ворота над ручьем и дым, поднимавшийсЯ из трубы над древним
памЯтником цивилизации, не могли означать ничего другого, как то, что
сегоднЯ -- банный день. € шествие начальств, направлЯющихсЯ в парильню,
открывала августейшаЯ царствующаЯ чета. ‚переди четким военным шагом, в
шинели, достававшей ему почти до пЯт, шел начальник лагпункта. Ѓанщик нес за
ним таз и веник. Ђ следом, в пуховом платке и больших валенках, семенило,
стараЯсь не отставать, существо, состоЯвшее при великом кнЯзе, то ли
работница, то ли жена -- девушка, даже почти девочка, которую капитан взЯл к
себе в дом из ближней деревни.
‚ бане, подвернув лагерные кальсоны, старик (фамилиЯ его была
Ќабиркин), тЯжело дыша, хлестал веником толстое и до глаз налитое кровью
тело начальника. Ќа лице старика было всегдашнее выражение истовости,
сознаниЯ долга и какого-то унылого мужества; он любил свою работу, дорожил
местом и старалсЯ изо всех сил, так что пот струилсЯ по его кривой и тощей
спине, на которой безостановочно двигались оттопыренные лопатки. ‚ клубах
пара грохотал радостный мат-капитана. Ђ жена капитана, худенькаЯ и
малокровнаЯ, с провалами темных монашеских глаз, доставшихсЯ ей от предков
раскольников, сидела в предбаннике, держа наготове домашний графинчик.
‚еликий кнЯзь выходил -- вылезал,-- он был весь красный и распухший, в
свекольном нимбе, с росинками жемчуга вкруг чела и, прикрытый снизу
полотенцем, принимал из рук ее стопку, полную до краев. Ћн ценил это умение
подать стопку, полную, как глаз, не пролив, однако, ни капли. Џосле чего
имел обыкновение, выдохнув воздух, сопЯ, налить маленько и банщику. Ќабиркин
торопливо натЯгивал ватные порты. ‚ремЯ было оставлЯть капитана вдвоем с
кнЯгиней, замиравшей от страха под отечески-хищным, хитро-безумным взглЯдом
склеротических глаз самодержца. ‘тарик Ќабиркин, похожий на старую ученую
собаку, трЯсЯ головой, трусил по тропке в поселок.
Ќавстречу ему уже брел худой и грустный начальник спецчасти. айку с
веником и смену бельЯ несла за начальником бухгалтерша, его жена, и было
слышно, как она покрикивает на мужа, то и дело оступавшегосЯ в снег.
‘пецчасть редко когда бывал трезвым, и на работе все дела за него вел
заключенный, числившийсЯ дневальным: пересчитывал и перекладывал формулЯры,
составлЯл сводки, списки и секретные отчеты, так что начальник ничего не
делал, только ставил дрожащей рукой подпись под бумагами, в которых давно
уже не разбиралсЯ. Џокончив с ними, банщик отправлЯлсЯ к дому командира
взвода.
’ак он обходил по очереди всех начальников, следуЯ раз навсегда
установленному порЯдку, строго соблюдаЯ последовательность лагерных
должностей и чинов. Џри этом и щедрость его услуг в точности равнЯлась чину
услужаемого, так что за мелкими начальствами он и не заходил вовсе,
передаваЯ приглашение через посторонних; старик Ќабиркин гордилсЯ этим
умением с одного взглЯда, брошенного наверх из пропасти своего ничтожества,
мгновенно и безошибочно определить меру величиЯ каждого начальника, умением,
без которого не обойтись в мире, где любой, с кем имеешь дело, -- начальник.
Ќо в том-то и дело, что начальник начальнику рознь.
Ќо одного начальника, чрезвычайно важного, не было в этом списке: того,
кто в молчании и тайне сидел в своем кабинете, в зоне, там, где в конце
длинного коридора конторы, за двойной дверью, обитой дерматином, он
представлЯл в своем лице ведомство, стоЯвшее в стороне от всех и над всеми.
‘трах и ужас, внушаемый оперативным уполномоченным, был таков, что суровый
банщик, пожалуй, чувствовал облегчение от того, что уполномоченный не ходил
в баню. ‚месте с тем он чувствовал себЯ обойденным, словно ему не доверЯли
шлепать веником, растирать, почтительно намыливать и окатывать чистой водой
это вельможное тело, тщательно оберегаемое под мундиром с блестЯщими
пуговицами и золотыми плавниками погон. Џод Ќовый год, уже в бытность
Ќабиркина на своей должности, конвойнаЯ бригада поставила уполномоченному
личную баню на дворе, перед его теремом.
Џостройка бани была следствием сложной дипломатической обстановки.
’ехнорук, ненавидевший уполномоченного двойной ненавистью обыкновенного
человека и бывшего заключенного, намеревалсЯ задобрить его этой баней как в
целЯх дальнейшего спокойного существованиЯ вообще, так и принимаЯ во
внимание жульнические приемы, без которых было невозможно перевыполнить
производственный план. Џлан всегда перевыполнЯлсЯ, но перевыполнить его
значило навлечь на себЯ еще худшие беды. ‘ейчас же о персональной бане
оперуполномоченного стало известно "наверху": одновременно и не сговариваЯсь
дунули в управление начальник культурно-воспитательной части и жена
командира взвода: командирша из-за того, что та же самаЯ бригада должна была
пристроить к ее дому флигелек, а Љ‚— -- просто так, из патриотизма. Ћб этой
истории можно упомЯнуть лишь мимоходом, тем более что на опере она никак не
сказалась: он лишь усмехнулсЯ таинственной усмешкой и снЯл трубку, чтобы
протелефонировать куда надо. € дело, завонЯвшее было в воздухе, само собой
заглохло. Ќачальник же Љ‚— спустЯ немного времени загремел куда-то на
дальний лагпункт.
Џод вечер в баню к Ќабиркину тЯнулась уже вовсе не организованнаЯ толпа
-- начальник конюшни, вольнонаемный экспедитор, зонные надзиратели,
проводники собак. ќти мылились все вместе, а после них их женщины.
‘тарик сидел за стеной в темном закутке, перед загашенной топкой, и от
нечего делать смотрел в дырочку на моющихсЯ женщин. ‡релище это не вызывало
в нем никаких чувств: инстинкт, давно угасший, влачил существование в форме
брезгливого любопытства. Џо своему ка-, честву женщины не всегда
соответствовали чину своих владельцев; это усиливало презрение старика к
мелкой сошке -- надзирателЯм и прочим, словно они заграбастали нечто, не
соответствующее их положению. ЏоглЯдев немного, он отворачивалсЯ и
равнодушно сплевывал в золу.
’емнело, опЯть визжал ворот, гремела цепь: он доливал бочку холодной
водой. Ћстывшие камни медленно шипели, выжимаЯ последки пара. Ќемногие
поздние посетительницы обматывали платками румЯных и сонных детей. ‚се с тем
же выражением долга и унылого мужества старик банщик подметал пол, кашлЯЯ,
сгребал с лавок мокрые клочьЯ последних известий и приветственных писем
‚ождю. Ћбмылки собирал отдельно, хозЯйственно отскребывал всЯкий прилипший
кусочек: за месЯц у него набиралсЯ целый ком, его можно было перетопить и
нарезать брусочками. ќти брусочки он продавал в зоне.
“же сиЯл во тьме над лагерем, по ту сторону мигающих огоньков поселка,
огненный венец. Ѓелый луч прожектора висел над частоколом. ‘ четырех сторон
на зону были наведены пулеметы. ‹агпункт казалсЯ мертвым: ни единого звука
не доносилось оттуда. Ѓесконвойный банщик возвращалсЯ домой, и кашель его
постепенно затихал вдали. 2
Ќа вахте загремел наружный засов; Ќабиркин вошел в проходную. „ежурный
надзиратель, вооруженный одним пистолетом, небрежно обхлопал его под мышками
и по швам, пощупал длЯ вида коленки, помЯл в руках полы бушлата. ‘тарик
стоЯл перед ним, выпЯтив грудь и растопырив руки, в торжественно-глупой
позе, даже рот у него был приоткрыт. Ћбыск, повторЯвшийсЯ изо днЯ в день
каждое утро и вечер, превратилсЯ давно в пустую формальность.
“ вахтера от лежаниЯ на лавке в холодной дежурке ныли кости и ломило
затылок. Ћн мучительно зевал, изрыгаЯ пар, при каждом зевке глаза его
заливались слезами. Ћн пошел отворЯть внутренний засов.
Ѓесконвойный банщик вошел в зону. Ќо вместо того, чтобы направитьсЯ к
себе в секцию, он свернул в другую сторону, и скоро его бушлат исчез в
белесоватой тьме, сквозь которую смутными видениЯми проступали бревенчатые
бараки. Ѓанщик очутилсЯ на краю зоны, где вровень с колючей проволокой,
ограждавшей запретную полосу, шел трап мимо бараков до санчасти.
‘тарик шагал по трапу, по-крестьЯнски прЯмо перед собой ставЯ разбитые
валенки. ‘нег запорошил его сутулую спину и круглую ушанку. Ќаверху, под
черными тарелками фонарей, снег густо сыпалсЯ в конусах света, как будто
рождалсЯ вместе с ним; косаЯ тень то обгонЯла старика, то бежала за ним; он
шел, минуЯ одно крыльцо за другим, пока не дошел до последнего барака. ’ут
он остановилсЯ, осмотрелсЯ, нет ли кого, и взошел на крыльцо.
Ћтхожее место находилось в конце темных сеней, чтобы добратьсЯ до него,
нужно было пройти бесшумно мимо дверей, за которыми с обеих сторон сидело по
дневальному. Ќабиркин кралсЯ вперед, пока не уперсЯ в дверь клозета. Ћна
пронзительно заскрипела. ‚ лицо ему дунуло сквознЯком. Џостепенно выступил
из потемок обледенелый желоб, помост с дырами; налево тускло блестели соски
деревЯнной рукомойни. ѓолубоватый свет сочилсЯ из амбразуры, заваленной
снегом. Џритворив дверь, старик отколупывал закоченевшими пальцами пуговицы
бушлата.
’еперь можно было распустить бечевку, на которой держались стеганые
порты, мешком висевшие на плоских Ягодицах старика. ЉрЯхтЯ от натуги, он
залез рукой глубоко между ног. ’аким образом было извлечено то, что он
спрЯтал там. ‘тарательно, как все, что он делал, он уложил свою
драгоценность на дно кармана-тайника, пришитого к подкладке бушлата, где у
него хранились куски хлеба, ложка, запаснаЯ бечевка и другие необходимые
вещи.
„ело было сделано, он вздохнул с облегчением. ‡атем брюки были
водворены на место, бушлат плотно застегнут, и так же осторожно он выбралсЯ
на крыльцо. Љак-то вдруг старик Ќабиркин почувствовал, что продрог, и
кашель, словно разбуженный осьминог, ожил и зашевелилсЯ на дне его легких.
Ћн стоЯл на крыльце, мрачно озираЯсь, с прижатым ко рту кулаком, сотрЯсаЯсь
от беззвучного кашлЯ, и ждал, не покажетсЯ ли кто. ‚се было тихо. ”иолетовый
снег покойно струилсЯ на землю. ‡атем послышалось нежное бренчанье кольца,
волочащегосЯ по проволоке. ЏозваниваЯ, оно проехало мимо и затихло. ќто по
ту сторону частокола, в тоске и скуке, взад-вперед трусили от вышки к вышке
продрогшие овчарки. “спокоенный, банщик стал спускатьсЯ с крыльца; в груди у
него все еще что-то пело и свистело. Ћн зашагал к последнему крыльцу.

3
‚ эту ночь ‚асилий ‚ересов, проживавший в последней секции окраинного
барака, творил суд над ларешником, чьЯ дерзость граничила с бунтом.
‹арешник был человек новый и в своей должности, и на лагпункте. “чли
это, подождали, пока привыкнет. Ћтнеслись как к человеку. Џришли к нему --
культурно, вежливо, хотЯ полагалось, чтобы он сам пришел и принес
положенное. Ќе было на лагпункте человека, который не знал бы порЯдка: и
каптер, и кладовщик, и заведующий пекарней -- все платили дань.
‚ ларек пришел дневальный, так называемый ЃатЯ, хитрый мужик, служивший
у ‚ересова чем-то вроде завхоза. ‹арешник послал его подальше. Џриходил вор
ЊарусЯ -- мрачный и тупорылый верзила. "’ы: курить есть? Џожрать есть?"
‹арешник выжал Њарусю за порог, на дверь навесил железную перекладину и
огромный, как снарЯд, замок. ЋпЯть разговора не получилось.
Џодошли и стали крутитьсЯ возле крыльца два ж у ч к а -- сквозь дыры в
запахнутых бушлатах у них проглЯдывало голое тело. "„Яденька, дай сахару.
Њиленький, дЯинька, в рот ты стеганный. „ай консерву". ‡убы у них стучали от
холода, оба приплЯсывали. ‹арешник -- ноль вниманиЯ.
Џоздно вечером его подкараулили, взЯли с двух сторон за руки, сзади
третий обнадежил пинком в зад. ‹арешник был высокий костлЯвый человек. Ћн
попыталсЯ стрЯхнуть висевших на нем. ‘пустЯ некоторое времЯ его втащили в
секцию.
’ам никто не спал. Љогда в сенЯх отворилась дверь, оттуда раздалсЯ
звериный вой: пЯтьдесЯт блатных, обливаЯсь слезами, пели каторжные куплеты
-- заупокойный гимн. Ќаверху, на верхних нарах, трЯсло лохмотьЯми, чесалось,
грызлось и копошилось то, что на Языке наших мест называлось коротким словом
шобла. ‚низу сидели иерархические чины: ЊарусЯ, •иврЯ, слюнЯвый и
гнилоглазый ‹енчик по прозвищу ‘учий Џотрох и другие именитые люди.
ќто был легендарный Љурский вокзал, и так же, как не существовало
лагпункта без начальников частей, надзирателей, стрелков, без духовного
пастырЯ -- начальника Љ‚—, оперативного уполномоченного и
начальника-самодержца, без единого, учрежденного раз навсегда порЯдка
властей, чинов и подчиненностей, -- точно так же невозможно было во всем
—урлаге найти подразделение, где бы не было рЯдом с официальной иерархией
начальства иерархии воров, изнутри управлЯвшей лагпунктом.
“ стены, прЯмо напротив входа, между нарами, стоЯла генеральскаЯ койка,
застеленнаЯ тремЯ одеЯлами; всЯ стена над ней была оклеена картинками из
журналов, серебрЯными и пестрыми бумажками и лоскутками цветной материи, а
над изголовьем были распЯлены на гвоздочках большие и пыльные крыльЯ птиц.
Ќа одеЯлах сидел ‚ересов, подвернув под себЯ ноги с жирными лЯжками. Ќа
груди у ‚ересова висел оловЯнный крест, а в руках он держал гитару.
Љ нему подвели ларешника. Џение стихло.
"’ебе чего, землЯчок?" -- ласково сказал ‚ересов, точно он ни о чем не
знал. €, склонив набок голову, стал перебирать струны. ’ут кто-то,
подкравшись сзади, съездил ларешника по хоботу; ларешник обернулсЯ и увидел
вихлЯющуюсЯ спину, спокойно удалЯвшуюсЯ к дверЯм, —еловек подтЯгивал на ходу
заплатанные порты.
“ порога он вдруг остановилсЯ, плеснул в ладоши и --
"тата-тата-тата-та!" -- пошел задом, трЯсЯсь и воздев руки, дробЯ чечетку.
Ќа лице танцора застыло выражение экстатической мертвенной радости. ’ак он
дошел, трЯсЯсь и обшлепываЯ себЯ, до койки генерала. ’от пнул его в тощий
зад: "‚ рот стеганный!" —еловек комически охнул, скосоротилсЯ и ползком
убралсЯ под нары.
"а! -- квакнул ‚ересов.--—тоб мне было тихо.--€ ларешнику кротко: --
‡емлЯчок, приближьсЯ".
‚се замолчало. ѓенерал играл на гитаре. Ћн играл и пел сиплым утробным
голосом: "Џрощай, ЊарусЯ дорогаЯ!" —ины изобразили на лицах сумрачную думу.
обла благоговейно слушала.
ѓенерал рванул струны. ЏеснЯ оборвалась.
"’а-ак,--сказал он раздумчиво и впервые удостоил пленника пристальным
взглЯдом с головы до ног. -- ’ак,-- цыкнул в сторону длинной слюной.-- ќто
как же, землЯк, получаетсЯ? Ќехорошо, в рот менЯ стегать. Ќекультурно!"
‹арешник ничего не ответил. ѓенерал поерзал задом, устраиваЯсь
поудобней.
"€шь, сука, рЯшку наел,-- заметил он.-- Џодлюка, пес смрадный... ‡абыл,
с-сука,-- голос генерала окреп,-- кто тебЯ кормит? ’ебЯ, хад, народ кормит,
трудЯщие массы. Ќа ихнем хоботе сидишь! Ђ ты сахару пожалел. ‚ыходит, им с
голоду помирать, да?"
"Ђ кто платить будет?" -- ларешник спросил, проглотив слюну.
"Њолчи, хад, когда начальство разговаривает! ‚сЯкаЯ падаль тут будет
пасть раскрывать...-- ‚ересов цыкнул слюной, ввинтил в пленника зоркие
глаза. Џомолчав, заговорил наставительно: -- ‘лушай, землЯк... ’ы жить
хочешь? ’ы папу-маму любишь?"
Ћтвета не было. ‘клонив большую голову, ‚асилий ‚ересов погрузилсЯ в
думу над струнами.
‚друг словно ток ударил генерала.
"‚от твоЯ мама! -- заорал он и ткнул себЯ кулаком в жирную грудь.-- €
вот твой папа,-- добавил он,--‘лушай сюда... ’ы кто: человек или Яврей? ’ы
смотри мне в лицо, мне в лицо! ’ы, может, в жиды записалсЯ? ’огда снимай
шкары. Њы тебе сделаем обрезание. ‚ерно Я говорю, вошееды?"
"†идЯра! -- отвечали согласно с нар.--Џущай шкаренки сымает..."
"‘лушай сюда. ’ы ‚асе правду говори, ‚асЯ лжи не любит... ’ы как со
мной жить хочешь: вась-вась? €ли кусь-кусь?"
‘казав это, генерал склонил голову, и раздалсЯ жидкий дребезг струн. Ќа
нарах улеглись друг на друге, вытЯнули головы. ‡релище все больше походило
на спектакль, ритуальное действо, разыгрываемое по определенному плану.
"Џрощай, ЊарусЯ дорога-аЯ!" -- снова запел ‚ересов, но тотчас умолк и
строго воззрилсЯ на ларешника. "Ђп-чхи!" -- сказал он раздельно. ’отчас
услужливаЯ рука поднесла и вложила платочек в ладонь ‚ересова.
ѓенерал бросил платок на пол. "Џодними".
"Ќу?" -- ѓолос генерала повис в воздухе.
—еловек, стоЯвший перед ним, не шевелилсЯ.
"’а-ак,-- констатировал ‚ересов.--‡начит, кусь-кусь. ’ак и запишем.-- €
он утвердилсЯ на своем сиденье, подпрыгнув несколько раз, и картинным жестом
обхватил гитару, точно фотографировалсЯ. Ќе глЯдЯ, коротко: -- ‘нимай
шкары!"
‹арешник косилсЯ по сторонам. Ћдно за другим он обводил взглЯдом лица,
устремленные на него.
‚ это времЯ сверху, рЯдом с койкой вождЯ, стали спускатьсЯ на пол
чьи-то длинные ноги.
ЉостлЯвый верзила воздвигсЯ рЯдом с генералом. ‹егкий ветер побежал по
рЯдам. ќто был знаменитый ђЯбчик, официальный супруг генерала, законный вор,
первый после ‚ересова человек на лагпункте.
‚ересов сладко улыбнулсЯ.
"—той-то ты, земелЯ, туго соображаешь. Ђль не дошло? -- ѓлаза его
блеснули.
-- Ђ ну, снимай штаны, кому сказано!"
Ѓарак застыл в гробовой тишине. ‹арешник весь подобралсЯ, сгорбилсЯ.
‚тЯнул голову в плечи. ‡убы у ларешника мелко стучали. Ћн не сказал ни
слова.
’огда все увидели, как прыщавый ‚асин подбородок повернулсЯ к ђЯбчику.
‚ересов вознес к верзиле взглЯд скорбного быка. ’от качнул коромыслом
могучих плеч. агнув к пленнику, ђЯбчик уставилсЯ на него неподвижным
взглЯдом дымных глаз.
Ќе спеша ђЯбчик оторвал от земли башмак и носком ушиб ларешника спереди
по берцовой кости, .ниже колена. ‹арешник зажмурилсЯ и застонал.
"’ерпи, землЯк, длЯ здоровьЯ полезно,--голос гермафродита продребезжал
с генеральской койки.-- “гости-ка, мама, землЯка еще разок".
"Њама" скосоротил физиономию и расставил ноги. ѓлаза ђЯбчика наблюдали
с каким-то тусклым любопытством жертву. Ћн отвел назад крюком согнутую руку
-- ларешник попЯтилсЯ -- "гх!" -- верзила издал звук, с которым мЯсники
рубЯт мЯсо.
„линнаЯ фигура ларешника мгновенно выпрЯмилась, после чего он начал
как-то странно заваливатьсЯ назад, хватаЯ ртом воздух, однако не упал. € тут
произошло нечто небывалое, невероЯтное и неслыханное.
ђЯбчик ждал, ларешник качалсЯ, развесив руки и отбрасываЯ длинную тень,
достававшую до койки вождЯ: сейчас опрокинетсЯ. ‚место этого он нырнул
вперед -- кинулсЯ, как кидаютсЯ на нож грудью, но каким-то образом миновал
его. ‘ ближних нар услыхали утробный звук. ‘труЯ вырвалась из недр. € что-то
мерзкое и тЯгучее, пролетев в воздухе, влажно и веско шмЯкнулось на
оловЯнный крест генерала. "ѓа!" -- выдохнули на нарах.
‚ первую минуту вождь смешалсЯ. Ћн обвел недоуменным взглЯдом кровать,
посмотрел на свои ноги и грудь. ‘нова взглЯнул на грудь.
†емчужные сопли, жирно поблескиваЯ, висели на кресте. Ћни еще качались.
‹арешник харкнул на генерала! ‹арешник промазал. Ќадо было взЯть чуть
выше.
‚асилий ‚ересов поднЯл глаза на мерзавца, они были белые, как слизь.
Њолча выпростал жирные ноги, отставил гитару. ‡наком руки, не глЯдЯ, осадил
ђЯбчика.
„невальный ЃатЯ, покойно сидевший на приступочке возле двери, цыкнул
слюной сквозь дырку в зубах и быстро перекрестилсЯ. "‘ам, сам",-- как шелест
пронеслось по рЯдам. ‚ождь слез с кровати и сам пошел на ларешника.
‘пектакль кончилсЯ, --было очевидно, что генерал лишилсЯ речи от гнева и
небывалого в его жизни изумлениЯ.
Ќо не дойдЯ двух шагов, вождь остановилсЯ. ‚ыкатив драконьи глаза,
вобрал в себЯ воздух, выпЯтил зад. „охнул огнем:
"Џрощай, ЊарусЯ дорогаЯ!" -- ‚ересов пел свою любимую песню низким,
сиплым, утробным голосом. ‚ересов пел погребальный гимн.
ќто был как раз тот момент, когда банщик, дойдЯ до последнего крыльца,
хрипЯ и кашлЯЯ, поднималсЯ по ступенькам. —ерез минуту заскрипела тЯжелаЯ
дверь; он вошел в секцию, задыхаЯсь, сгорбленный и покрытый снегом.
Ќикто не обратил на него особого вниманиЯ. ‘тарика Ќабиркина знали в
Љурском вокзале. Ћн стал было отрЯхивать валенки, как вдруг увидел ларешника
и, охнув, затрусил на выручку.
‘тарик бросилсЯ к ‚ересову. Џоздно: бык успел пронзить свою жертву
рогами. ’еперь он топтал ее копытами. “же не было возможности заставить
обидчика омыть поруганную свЯтыню, вылизать ее своим Языком: ларешник лежал
неподвижно, уткнувшись в пол лицом, с закинутыми над головой руками, и изо
рта у него текла кровь. "‚ась, а ‚ась. „а ладно, ‚ась. „а ... с ним,
‚ась",-- повторЯл горестно старик, цеплЯЯсь за рукав генерала, который все
еще, пыхтЯ, рвалсЯ в бой.
Њама-ђЯбчик, в чьих услугах более не нуждались; сидел на нарах,
равнодушно покачиваЯ длинными ногами в циклопических башмаках. ‚ождь
разрешил отвести себЯ назад, на койку. Ќекто ‹енчик, именуемый ‘учий Џотрох,
отправилсЯ в санчасть за л е п и л о й.
‹епила пришел, это был пожилой, спокойный человек в очках, в далекой
юности он училсЯ года полтора на медицинском факультете. Ћн присел на
корточки перед лежащим, повернул ему голову и стал хлопать по щекам.
“севшись на койку, генерал вытащил из кармана соленый огурец. ѓенерал
хрЯснул его зубами, и звук и запах лопнувшего огурца разнеслись по секции.
„ернулись кадыки -- всЯ шобла разом проглотила кислые слюни. ЏЯтьдесЯт
человек, длЯ которых голод был профессией, жрали огурец вместе с ‚асей
глазами и кишками, врубались в мЯкоть ‚асиными зубами, провожали быстро
уменьшавшийсЯ огурец, сосали и глотали сок. Ќикому уже не был интересен
ларешник, который волочилсЯ к выходу, висЯ на плечах у двух провожатых и
уронив безжизненную голову на грудь.
Ќабиркин побрел за ‚ересовым, уныло кашлЯЯ, таща по полу разбитые свои
валенки. Ћт них тЯнулись мокрые следы.
„рожащей рукой он старательно расстегнул одну за другой пуговицы
бушлата и полез вглубь, во внутренний карман, где хранилось у него то, что
так хитроумно и незаметно пронес он через вахту. ‘тарик принес ‚асе
положенное. ‚ полутьме, под сенью развешанных пыльных крыльев, генерал
принЯл дары -- две пачки цейлонского чаЯ и поллитровку водки, купленную у
колхозниц, которые кормились в поселке длЯ вольнонаемных.

4
Љогда те, кто вернулсЯ из лагерЯ, рассказывали о том, как они жили там,
уцелевшим друзьЯм, то рассказы эти вызывали у слушателей смешанное чувство
любопытства и отчуждениЯ.
€м говорили как о чем-то обыденном о том, что по самой сути своей не
могло быть нормальной жизнью обыкновенных людей и напоминало образ жизни
выродков или далеких экзотических племен, и они относили это за счет особой
аберрации зрениЯ, свойственной, как они думали, бывшим узникам; никому из
тех, кто слушал эти рассказы, не приходило в голову, что с таким же успехом
могли очутитьсЯ за проволокой и они сами: они отказывались допустить такую
возможность, как невозможно верить, идЯ за гробом, что в один прекрасный
день понесут и тебЯ.

‚ сущности, они и не верили в собственную смерти; и так же мало верили
в пресловутую страну ‹имонию, в —урлаг, Љарлаг, “нжлаг, ‘евжелдорлаг и т. д.
со всеми их обитателЯми. Љазалось невероЯтным, что обыкновенный, ничем не
отличающийсЯ от нас с вами человек может ни с того ни с сего исчезнуть,
провалитьсЯ в люк, чтобы продолжать призрачное существование на каком-то
ином свете, как невероЯтным кажетсЯ, что сосед, с которым вчера еще
здоровались на лестнице, сегоднЯ ночью скончалсЯ.
’ем более никто из них не поверил бы, если бы ему сказали, что
фантастическаЯ жуть лагерЯ -- это лишь иное обличье обыденной жизни
громадного большинства людей. Ќасколько проще и легче было поверить в
ѓолгофу, в романтику вышек и прожекторов, словом, поверить в произвол, чем
допустить удручающую непроизвольность этого ада, в конечном счете созданного
его же собственными обитателЯми. Џоистине не властью стрелка на вышке, а
властью тупогo и злобного соседа вершилось то, что составлЯло высшую и
конечную цель лагерЯ, и здесь, как везде и всегда, величие начальства было
лишь символом ни от кого не зависЯщих законов, управлЯющих и начальниками, и
всеми людьми.
ќти слушатели не догадывались, как много общего было между обычной
жизнью по эту сторону лагерей и жизнью сумрачной страны в тайге на
северо-востоке, с ее иерархическим строем, не сразу заметным (ведь только
издали колонна плетущихсЯ на работу узников казалась вполне однородной
массой, братством и равенством несчастных), но в тесноте и безвыходности
лагерного существованиЯ ощутимым ежеминутно и на каждом шагу. Љонтингент --
не коллектив. ЊолчаливаЯ солидарность перед лицом притеснителей,
товарищество и братство, один за всех и все прочее в этом роде в этой стране
были так же бессмысленны и невозможны, как и в их стране, в их собственной,
обычной и нормальной жизни.
€так, то, что на первый взглЯд казалось безумным изобретением каких-то
дьЯвольских канцелЯрий, на самом деле было пророчеством и репетицией.
Њиллионы людей вошли в это -- в безмолвном ужасе, как входЯт в воду, котораЯ
кажетсЯ обжигающе-леденЯщей, но проходит времЯ, и холод не ощущаетсЯ.
‘тановитсЯ Ясно, что в аду живут так же, как наверху, только чуточку
откровенней. ѓлЯдЯ на старого банщика, как он возвращаетсЯ поздно вечером в
зону, втЯнув голову в плечи, в длинном заплатанном бушлате, сотрЯсаЯсь в
кашле и выплевываЯ какую-то клейковину, начинало казатьсЯ, что он был таким
всегда, всю жизнь, что он так и родилсЯ, обросший с ног до головы крысиной
шерстью концлагерЯ.
‚ 1942 году Ќабиркин, который был тогда на десЯть лет моложе, стоЯл в
колонне таких же, как он, голодных и обросших щетиной солдат, ночью, под
моросЯщим дождем; они стоЯли на набережной гамбурского порта, громадность
которого угадывалась в темных силуэтах гигантских кранов, барж и грузовых
пароходов. Ћтсюда, во тьме затемнениЯ, их должны были перегнать в лагерь,
находившийсЯ от города всего лишь в нескольких километрах. ѓоворили, что там
много наших, живут в кирпичных бараках и получают зарплату.
‚ шталаге III, куда он попал, находилось несколько тысЯч русских. ‚се
они подыхали медленной смертью вместе с цыганами, какими-то украинскими
богомолами и евреЯми.
’ак он оказалсЯ в числе тех, кому пришлось испробовать это занЯтие
сначала у чужих, а потом у своих. € там, и здесь были свои преимущества и
свои ужасные недостатки. Џосле того, первого, заключениЯ он перебывал в
лагере советских военнопленных под Ќарвиком, пересыльном лагере,
стационарном лагере, американском лагере перемещенных лиц и проверочном
лагере длЯ возвращающихсЯ на родину, и прошло больше года, прежде чем его
снова засадили, но в памЯти все это сбилось в кучу, смешались даты и
термины; старик называл лагерфюрера начальником лагпункта, а шталаг путал с
—урлагом -- получалось так, словно не было никакого перерыва, никакого
просвета.
’ам их наказывали за то, что они происходили отсюда, здесь -- за то,
что побывали там. Ћни были виноваты в том, что воевали, и в том, что были
захвачены в плен. Џодобно множеству людей, мужчин и женщин своего века, они
были виноваты при всех обстоЯтельствах, самим фактом своего существованиЯ,
виноваты потому, что должна была находитьсЯ работа длЯ карательных
учреждений, и потому, что требовалась рабочаЯ сила длЯ лагерей. ђаботать!
ђаботать! Џлан! Џроценты! ’акова была волЯ богов, возглашаемаЯ из
репродукторов.
Љто однажды отведал тюремной баланды -- будет жрать ее снова.

5
‚ лагере не имей сто друзей, имей к е р ю. ’огда, в 1942 году, Ќабиркин
стоЯл в колонне рЯдом с одним лейтенантом. Џосле долгого путешествиЯ партиЯ
прибыла в стационарный лагерь, по-немецки шталаг. ќто было одно из
подразделений известного впоследствии концлагерЯ Ќейенгамме.
‚се стоЯли и смотрели, как начальник транспорта передавал колонну
шарфюреру, одетому в черное, который слушал его с выражением отрешенности и
брезгливой скуки. Ћчевидно, и настоЯщаЯ жизнь, и человечество -- все это
было длЯ шарфюрера где-то далеко, а здесь его окружали отбросы. Ќо ничего не
поделаешь: такаЯ работа. Ћчевидно, он так думал. арфюрер поглЯдел на сапоги
первой шеренги, вернее, на то, что осталось от сапог, и что-то мрачно
пролаЯл на ихнем Языке. Ћхранники окружили партию со всех сторон.
ђаздалась команда, которую никто не понЯл; все начали поворачиватьсЯ,
кто направо, кто налево, поднЯлась суматоха. ‚ задних рЯдах охранники --
здоровые лбы, в шлемах, напоминающих перевернутые горшки, били замешкавшихсЯ
прикладами. ‚месте со всеми Ќабиркин побежал к деревЯнному бараку.
Ќа крыльце, подбоченЯсь, стоЯл молодой эсэс. Ћн был без фуражки,
воротник с серебрЯными молниЯми расстегнут. ‚етер шевелил его светлые
волосы.
Ѓыла произнесена речь.
"‚ы, але! -- сказал парень, сверкаЯ льдистыми глазами, на самом что ни
на есть русском Языке, и даже с оканьем.-- ‘лушать сюда. ‘ейчас Я вам
кой-чего скажу, а больше с вами никто разговаривать не будет. ‚ы больше не
люди, понЯли?"
‚се понЯли. …ще бы не понЯть! „альше следовало несколько четких фраз,
похожих на стихи.
Џозади парнЯ с непроницаемым видом стоЯл худой, зеленоглазый немец в
фуражке с вздернутой тульей, внимательно слушал.
Ћратор сплюнул и продолжал:
"‚ы принадлежите ѓерманской империи, в рот ее с потрохами, тут вас
научат работать, грызи вашу мать... —то заработал -- твое, а даром жрать
баланду никто не будет. ќто вам не ђоссиЯ".
"—его-о? -- вскинулсЯ он вдруг, хотЯ никто их стоЯвших в толпе не
проронил ни слова.-- ђыло начищу, кто будет пасть открывать!"
ќто он мог. ‚от уже это он мог.
Ќемец у дверей переминулсЯ с ноги на ногу, двинул кадыком и сложил на
груди тонкие руки.
Џарень шмыгнул носом:
"‘лушай сюда..."
"‘ейчас будут записывать анкетные данные. Љаждый подходит к господину
офицеру вот там, в канцлЯй, и гр-ромким голосом, отчетливо! -- где родилсЯ,
где крестилсЯ. Џолитруков нет? †идов нет? ѓовори сразу, а то хуже будет".
‘ этими словами парень -- льнЯные волосы, ни дать ни взЯть из-под
‚ологды -- расставил ноги в начищенных сапогах и с громом высморкал наземь
длинные сопли. „олжно, простыл без шапки. ‘тоЯвшие в колонне смотрели, как
он достал платочек со дна разлатых галифе обтереть липкие пальцы.
€м объЯснили: или они будут честно вкалывать на благо империи, или
пускай пенЯют на себЯ, но только просто так подохнуть им не дадут, пусть-де
не надеютсЯ. € через слово --матом. Ћни стоЯли, грЯзные и обросшие седой
щетиной, в рваных шинелЯх и в пилотках, с которых были сорваны звездочки, и
молча слушали.
Џотом по очереди стали входить в барак, который был оцеплен. „вое в
железных горшках стоЯли при входе. ‚нутри оказалсЯ длинный коридор, по обе
стороны -- двери с табличками. ‡а ближней дверью стрекотала машинка. Љаждый
должен был постучатьсЯ, войти, сорвать шапку и рапортовать. Џотом, если все
в порЯдке, бегом по коридору к выходу на другое крыльцо. ’ам ждала
зуботычина и пинок в зад. Ќа этом заканчивалась регистрациЯ.
Ћни вошли в эту комнату. ‚ысокий лейтенант и приземистый Ќабиркин
стоЯли у порога -- руки по швам. Џальцы старика Ќабиркина были почти вровень
с коленками. Ћн и тогда уже выглЯдел стариком. ’ак он запомнил эту минуту:
прЯмой, неподвижный профиль товарища, тонкаЯ шеЯ с кадыком; в комнатушке
жарко, топитсЯ печь, на окне -- решетка; горит ЯркаЯ лампочка, хотЯ на дворе
еще день. Ќемцы, сидевшие за столом, не взглЯнули на них -- один стучал на
машинке, другой перелистывал списки, им было безразлично, кто стоЯл перед
ними.
Ќабиркин был тысЯча восемьсот девЯносто пЯтого года рождениЯ, родилсЯ в
деревне ‡вонари Љурской губернии, русский, православный, беспартийный,
колхозник, звание -- рЯдовой. (Ћн торопливо отрапортовал это, точно вывалил
из мешка картошку.) ‹ейтенант был с девЯтьсот одиннадцатого года, место
рождениЯ... -- "Be!" -- рЯвкнул писарь, и они побежали по коридору.
"Be! Be!" -- пошел! -- слышалось и перед дверью в конце коридора, и на
крыльце. ‚се по очереди скатывались со ступенек и занимали место в колонне.
Ћтсюда был виден вход в зону -- каменное двухэтажное здание вахты с
караульной вышкой и воротами; сквозь решетку виднелась уходЯщаЯ вдаль
дорога, плоские зданиЯ бараков и плац. Ќа вышке стоЯл часовой, его круглый
шлем чернел на фоне неба. Љроваво-красный флаг империи лениво плескалсЯ над
крыльцом вахты.
’олпа бросилась к воротам, едва раздались лающие звуки команды.
‚незапнаЯ паника охватила людей, каждый думал об одном: скорей очутитьсЯ за
воротами. Џеред створом чуть приоткрытых ворот, куда с трудом могли
протиснутьсЯ два человека, началась зверинаЯ давка. ќто казалось невероЯтным
-- люди сами рвались в концлагерь. …сли бы ворота совсем закрылись, они
полезли бы вверх по чугунной решетке.
Ћхрана бесстрастно взирала на эту суматоху. Ќа этот раз никого не били,
ни одного выстрела не прогремело. Ќе было надобности.
Љто-то рванул створку ворот на себЯ. ’олпа устремилась в проход.
—еловеческий фарш стал продавливатьсЯ в ворота. ‘тарик Ќабиркин, отчаЯнно и
бесполезно толкавшийсЯ в задних рЯдах, был в этой давке сбит с ног.
‚ыручил лейтенант. ђЯвкнув бешеным матюгом, распихал ослепших, лезущих.
Љакой-то мужик, ощерившись, лЯгнул высокого лейтенанта сапогом в живот.
Ќабиркин поднЯлсЯ на ноги и кинулсЯ на мужика...
Љ дерущимсЯ подбежали в горшках, заработали приклады. Њедленно, ржаво
заскрипели железные петли ворот, и толпа вынесла их на дорогу. ‹ейтенант был
тот самый ларешник, а Ќабиркин -- так и осталсЯ Ќабиркин.

6
ѓлубокой ночью ‚ересов пил чифирь в Љурском вокзале, в кругу законных
воров и ближних шестерок.
Ќа черной глади густого, смолистого напитка волновались желтые блики.
Љружка переходила из рук в руки. Ќа ее приготовление пошла целаЯ пачка чаЯ.
Џитье действовало быстро, с первого глотка золотистый дракон,
извивавшийсЯ в чаше, вонзил когти в сердце. Ќужно было перетерпеть
сердцебиение, не выронить чашу -- глотнуть снова. € медленно, как сходит
ночь, околдовывал душу чифирь.
‘идели с серьезными лицами, тесным кружком. ђонЯли тЯжелые, как сургуч,
слова.
"Љончать его надо было, суку..."
"Џес смрадный..."
"ђаспустили паскуд..."
"Ќет, Я чего скажу... “ нас на ‘евере бы не допустили. ‘ука буду. “ нас
бы не допустили".
“ нас, у нас. “ нас козел хрудЯми трЯс".
"’ы, морда с ручкой! ’ы с кем ботаешь? ’ы кого хлестаешь?"
"Љончайте, подлюки, развопились. Џочифирить не дадут".
"‹еха, в рот стеганный! Џой!"
‹еха улегсЯ головою на стол и не шевелилсЯ. џзык не ворочалсЯ.
"‹еха!!" --рЯвкнул генерал.
‹еха поднЯл голову, сипло затЯнул: "ќтап на ‘евер, срока агромные. Љого
ни спро-осишь, у всех “каз". "‚зглЯни, взглЯни в глаза мои суровые!" -- в
отчаЯнии подхватил нестройный хор.
"...—его Я скажу -- “шастый трекал. ќтап готовЯт. ‚сех воров на ‘евер".
"Ѓрехает..."
‚конец окосевший ‹еха с трудом спел "Ќе длЯ менЯ" и "‡венЯт бубенчики".
ђжавой пилой резанул сердце...
"‡венЯт бубенчики, звенЯт бубенчики. ‚етер звон доно-осит". "Ђ молодой
жулик, молодой жулик начальничка просит!" -- певцу вторил хор полумертвыми
голосами.
—аша по очереди опрокидывалась над каждым ртом.
"‚-в-в-в! -- забормотал, дрожа, ‹еха,-- “уу! -- он завыл сиротливым
псом. -- ‚от она, сука, вот она".
‚ дверЯх стоЯла баба-кикимора.
"Ѓей ее!"
Љружка полетела в дверь. Ѓлатные, сбившись в кучу, дружно крестились.
Њир распадалсЯ...
‚се это времЯ генерал сидел на главном месте, не участвуЯ в т о л к о в
и щ а х. Ћдним присутствием ‚асЯ ‚ересов давал тон и значительность
собранию. Ђвторитет его нимало не ущербилсЯ, вернее, тотчас и с лихвою был
восполнен крутой расправой с обидчиком, и теперь, с полузакрытыми глазами,
скрестив поросшие рыжим волосом руки в синих наколках, ‚ересов был еще
больше и как никогда достоин занимать место легендарных вождей ѓориллы и
Њухомора, зарубленного три года назад в столовой, при выходе из кино. Ћ чем
он грезил, какие думы внушил ему наркотик, звенЯщий в крови?
’аинственное прошлое ‚ересова предстало перед ним в образе его отца,
каким он видел его в последний раз, в ночь, когда отец ушел из дому. Ѓыло
это в деревне, в 32 году. „авно и бесследно исчезнувший из его жизни, он
смутно виднелсЯ у порога, на том месте, где стоЯл ларешник, где
повредившийсЯ певец ‹еха увидел грудастую и косматую бабу. ‚асю тЯжко
мутило. ‚сЯ секциЯ с рЯдами нар медленно поворачивалась, и ему показалось,
что он сидит в корабельном трюме, под ним качаетсЯ пол, пароход плывет по
Ћхотскому морю. —то-то приподнимало его, это была волна за бортом и
одновременно волна тошноты, поднЯвшаЯсЯ из желудка.
Ћн двинулсЯ к выходу. Ќо выхода не было. ‘трашное сознание
обреченности, нелепой гибели живьем на дне качающегосЯ парохода пронизало
‚ересова. ђука, покрытаЯ татуировкой, уцепилась за край стола.
Љругом все спали. ‹едЯной ветер дул в лицо генералу. ‚повалку лежала
шобла -- народ ‚ересова, его подданные, бригада "алЯ-улю". …го супруг,
ђЯбчик, простерсЯ на койке. ‡ловещий храп оглашал тусклый чертог.
Ђ на дворе цепенела полночь, на вышках дремала в тулупах караульнаЯ
стража, и усталые псы, седые от инеЯ, усевшись на задние лапы, протЯжно выли
на лунный круг, маслЯнистым пЯтном проступивший в небе.
1967 г

„ЋђЋѓЂ ЌЂ ‘’ЂЌ–€ћ

‚ толпе народа нарЯдчик -- рослый мужик -- выбрал менЯ, потому ли, что
Я первый попалсЯ ему на глаза, или потому, что сидел у вахты с пустыми
руками. Ђ кругом стоЯли: кто с самодельным сундучком, кто с торбой, а кто и
с чемоданом. Ѓогатого мужика сразу по чемодану узнаешь, по веревке, которой
чемодан этот у него обвЯзан. Џустой чемодан кто станет обвЯзывать?
Џеревешать бы их всех на этой веревке!
-- ’ы! -- сказал, подходЯ ко мне, нарЯдчик.-- ‚он того, слепого, с
узелком, понЯл? Џроводишь до станции... Ќе отходи от него, понЯл?
Ђ мне этот слепой был -- как до звезды дверца. ’олько и не хватало мне
этого слепого. “ менЯ, может, своих забот было выше маковки.
-- „оведешь до вагона и посадишь.
-- Ђсь? -- сказал Я.
-- „а ты что, глухой? -- рЯвкнул нарЯдчик.
Џришлось, само собой, подчинитьсЯ. Ќаше дело такое -- слушай да
помалкивай, на то они и начальство, мать их за ногу.
‚се было кончено. “ каждого в подкладке лежал билет и справка, в
которой все расписано по пунктам. Љто ты, и когда, и на столько лет, и
статьЯ. ‹источек махонький, однако дороже головы. "Џри утере не
возобновлЯетсЯ". "‚идом на жительство не служит". Џо этой-то причине со
справкой, прибыв на положенное тебе место, прежде всех дел, прежде матери
родной, нужно было представитьсЯ в милицию: вот Я такой-сЯкой прибыл, вот
мой чирьЯми покрытый затылок, вешайте хомут. Џо справке выдадут пачпорт. Ђ
дальше чего? Ђ дальше никому из тех, кто сейчас переминалсЯ с ноги на ногу,
ожидаЯ, когда отворЯт ворота, неведомо было, что его там ожидает. Ќикто
толком не знал, что он будет делать на воле, где и с кем будет жить и кем
работать. ‚се давно отвыкли от той жизни, и никто ее себе не представлЯл.
Џо дороге со слепым то и дело обгонЯли. Љакой-то мужик из черных, в
лохматой бараньей шапке, сопЯ волосатыми ноздрЯми, чуть не сшиб менЯ с ног
своим сундуком.
џ проворчал ему вдогонку:
-- ‹егче ты, морда... ’отчас он остановилсЯ.
ЏочуЯв неладное, Я хотел было обойти его сторонкой... Њой напарник
послушно следовал за мной.
-- Ђ ну-ка ты, пахан...
-- Ђсь?..
-- ’ы глухой или нет? •оди сюда.
џ подошел.
-- ‡акурить есть?
џ полез в штаны -- и в один миг кисет вылетел у менЯ из рук, перед
глазами как бы вспыхнуло пламЯ, и Я с размаху сел на землю. ќх! Ќаше дело
такое -- помалкивай...
-- Џаскуда! -- наставительно произнес в бараньей шапке. -- ’еперь
будешь вежливаЯ, сука...
-- Њать твою за ногу,-- пробормотал Я, но, к счастью, он уже не слышал.
‚от, значит, как: с чего началась когда-то моЯ лагернаЯ жизнь, тем она и
окончилась. „а и то сказать, много ли силы надо, чтобы ковырнуть с копыт
долой такую вот старую трухлЯвину.
“ менЯ гудело в голове и ныли Ягодицы.
-- ‘ейчас пойдем,-- сказал Я слепому,-- обожди маленько.
-- ’ебЯ в лагере били? -- спросил Я у слепого, когда мы стали
спускатьсЯ с горки. ‚округ нас рос все такой же чахлый кустарник, и до
станции было далеко.
-- Ђ то как же,-- сказал он.
-- Ђ мне так в первый же день обломилось. ‚от как сейчас помню -- и не
веритсЯ, что столько лет прошло.
џ стал рассказывать:
-- Џригнали нас зимой -- этап триста гавриков. ‚се с одной тюрьмы.
‘уток десЯть трЯслись в ‘толыпине, потом в теплушках, ехали,
охали--приехали. ‚ылезай! ‚ылазим: братцы... Људа ж это нас загнали...
Љругом тайга, сугробы, конвой: вагоны оцепили, автоматы наизготовку,
пулеметы. –ельнаЯ армиЯ. ‘обаки гавкают... Ќу, разделили нас на две
половины, восемьдесЯт рыл отобрали, остальных -- в сторону. ‘лышим: стройсЯ
по четыре! Џошли пересчитывать. ‘осчитали. Љолонна, внимание! ‡а
неподчинение закону, требованью конвоЯ! Џопытку к бегству! € прочее...
‘ледуй!.. € потопали мы -- акурат на старую пересылку,-- может, помнишь.
-- Џомню,-- сказал слепой,--как не помнить.
-- ‚пустили нас. ‹адно. Џобросали мы на снег свои узлы -- у многих еще
с воли трЯпки были оставши. ‘тоим, осматриваемсЯ: бараки, из труб дым идет,
ничаво, жить можно. Џодходит помнарЯдчика, красный, морда -- что твоЯ
задница: чего, говорит, ждете тут, землЯчки? џ и скажи ему: ждем, говорю, у
морЯ погоды.--Ђ вы что, порЯдка не знаете? -- Ќе знаем мы, мол, ваших
порЯдков, а только, мол, не худо бы сначала в столовую, почитай третьи сутки
не жрамши. —то это, говорю, за порЯдки, за такие.-- •орошо, говорит, сейчас
Я тебе наши порЯдки объЯсню.-- Џодходит ко мне эдак не спеша и раз в ухо!
Ќу, Я удивилсЯ. ‡а что? -- спрашиваю.-- Ђ за то, говорит, чтобы пасть свою
не раскрывал, падла! ЏовернулсЯ и пошел... ‘лушай,-- перебил Я свой
рассказ,-- давай посидим маленько. Ќоги у менЯ --мать их за ногу...
-- ‹адно,-- сказал слепой. -- ’олько недолго.
-- ‚ечером отвели нас в секцию,--продолжал Я,-- ночуйте, говорЯт. Ђ там
ни нар, ничего, по углам иней, в окнах фанерки заместо стекол. „о печки
дотронутьсЯ боЯзно: руки обморозишь. Ќу, а мы и рады: все не на улице.
‹адно. ’олько это улеглись, смотрим -- дверь настежь, и входЯт два
пацаненка. †иденькие такие. Ћдин ко мне подошел, так на нем бушлат чуть не
до колен, весь в дырьЯх, и руками его придерживает, чтобы не распахнулсЯ.
Џотому как у него там под бушлатом голое тело. Џроиграл, знать, все
дочиста... Џодходит и говорит: дЯденька, говорит, не спишь? -- Ќу, сплю, а
тебе что.--„Яденька, говорит, дай-ка Я тебЯ посмотрю, чего там у тебЯ в
сидоре.--Ђ сопливого мово, говорю, облизать не хочешь? Џоложь, говорю, мешок
на место! -- Њолодой Я еще был, на Язык острый...-- €шь, говорю, чего
захотел! Љатись откудова пришел, паршивец, а то сейчас встану и живо штаны
спущу.-- Ћй, дЯденька, говорит, да ты, оказываетсЯ, шутник! -- ‘мотрю Я, еще
подходЯт, повыше росточком, и еще, и в дверЯх уже стоЯт...а пацаны эти,
мелочь, ровно клопы, так вокруг и шнырЯют. Ќаши-то никто ни гу-гу, будто в
рот воды набрали. Ђ те знай шерудЯт. ‘тарик один со мною рЯдом лежал, так он
сам снЯл ключ с шеи и, глЯжу, сундук свой уже отпирает. Ђ сам тащил энтот
сундучище на хребте своем десЯть верст, едва живой добралсЯ... ЋглЯдываюсь Я
-- а уж мешочка как не бывало. Ђу... мотки у менЯ были, между прочим,
хорошие: две рубахи совсем еще целые. ѓали новые -- в камере с одним
махнулсЯ на одеЯло. Љак сейчас помню. ‚се улыбнулось... € так менЯ это зло
взЯло! ђебЯта, говорю, что ж это вы делаете. ‘воих же товарищей грабите!
Ћтдайте мне хоть рубаху, говорю. ’акой тут хохот поднЯлсЯ... —то с тобой,
говорЯт, папаша, аль с луны свалилсЯ? Ља-кие тебе тут товарищи?.. Ђкурат мне
это припомнилось, как на менЯ следователь орал. џ его спервоначалу тоже, по
запарке, товарищем обозвал: товарищ следователь, говорю, разрешите Я
объЯсню... Ђ он мне: какой Я тебе товарищ! Љакие еще тебе тут товарищи! џ те
такого товарища дам... ’ак и тут. ќто, говорЯт, папанЯ, только на воле
товарищи бывают, да и то смотрЯ кто. Ђ здесь все от зубов зависит. “ кого
зубы длиннее, тому и кусок достаетсЯ. Ђ у самого, кто говорит, передних-то
зубов и нету --знать, выбили... Ђх, вы, говорю, сучье племЯ, кусошники
вонючие, мародеры. Њало вас, сволочей, наказывают! -- € сразу смех утих.
’ишина такаЯ... смотрю, шобла эта расступилась, подходит ко мне хвигура.
Ћ-го, говорит, какие к нам рысаки приехали. ‚ставай, сука... ЏодымайсЯ, кому
говорЯт. —его это,-- говорю, мне и здесь хорошо. ќто Я так, говорю,--
пошутил. Ља-ак он заорет, мать честнаЯ! ЏодымайсЯ, п а д л и н а. ‚ыволокли
менЯ в сени... Џогоди, дай отдохнуть.
-- Ќу, пошли, что ли.
-- ќх,--пробормотал Я, поднимаЯсь,--старость не радость... € куды нам
спешить? ‚се равно раньше ночи поездов не будет.
-- ‡дорово он тебЯ шуранул.
-- Љто? —ерный? „а нет, это не от этого. “ менЯ ноги сами собой болЯт.
…ще пока сижу, ничаво. € до другого барака дойду -- тоже ничаво.
-- Ђ дальше? -- спросил слепой.
-- „альше что? џсное дело. Ћтметили менЯ, будь здоров -- обратно еле
приполз. ‘ носу текст, зубы -- которые сочатсЯ, которые шатаютсЯ, здесь
саднит, там хрустит -- сижу, бока свои щупаю. Љругом уж все спЯт, умаЯлись с
дороги. ’ут старик -- сундук у которого -- ко мне пододвигаетсЯ, шепчет: ну
как? –ел? -- –ел, говорю... ‚се равно, говорю, Я это так не оставлю. џ на
этих собак жаловатьсЯ буду. Ѓуду писать аж до самого ‚ерховного ‘овета! --
‘тарик на менЯ поглЯдел, поглЯдел. ‘прашивает: ты на воле кто был? —ай, из
деревни колхозник? -- Љолхозник, говорю, а что? -- Џо указу? -- „а нет.
говорю, какой еще указ? -- џ еще тогда про указ и не слыхал.-- ЏЯтьдесЯт
восьмаЯ? Ђ за что?--спрашивает.-- Ђ Я и сам, говорю, не знаю за что. ‚ войну
у нас немцы стоЯли. ’ам потом, когда наши вернулись, сразу полдеревни
забрали. Џриехали три машины, и ау, поминай как звали.-- ‘тарик, молчит.
Џотом полез в свой пустой сундук, достает оттель какой-то лоскуток: на,
говорит, утрись... высморкнись. ќх, ты, говорит. Њужчина пожилой, а ума не
накопил. —его ты рыпаешьсЯ, чего вперед других лезешь? •вост подымаешь. ’ебе
больше других надо? †аловатьсЯ собралсЯ. Ќа кого? Ќа всех не нажалуешьсЯ...
’ут этой шоблы, знаешь, сколько? -- косЯками ходют. €х сюда тоннами
сгружают, эшелонами возют, возют -- не перевозют. ’ут пол-лагпункта в
законе, а другаЯ половина -- шестерки, ворам кашу варЯт. ’ут закон -- тайга,
медведь -- прокурор. ќто за проволкой -- заключенные. Ђ снаружи и вовсе одно
зверье. †аловатьсЯ... Људа ты полезешь жаловатьсЯ, ты на всем свете один.
‘иди да помалкивай...-- Ќу, Я, пожалуй, того, присЯду,-- сказал Я слепому.
‘права кювет, слева дорога. Њы молча плелись по обочине, держась друг
за друга. ‡амечтавшись, Я вспомнил один за другим те далекие годы. Њожет,
они мне приснились?
-- Џриеду домой, вот матка обрадуетсЯ,-- ни с того ни с сего горделиво
сказал слепой.
-- Ђсь? -- очнулсЯ Я.
‚переди опЯть тЯнулась дорога, за кюветом, по правую руку, торчали
обглоданные деревьЯ, пни... Љак же, подумал Я, обрадуетсЯ. …сть чему
радоватьсЯ -- без глаз-то.
-- Ђ ты ей писал?
-- Џро чего?
-- Ќу, про это самое...-- сказал Я.-- Џро свою жизнь.
-- Ќе,-- сказал слепой, подумав. -- Ђ чего писать? ‘ама все и увидит.
-- Ђ баба у тебЯ есть?
-- „а, была одна...-- Ћн поправил за спиной мешок.
-- Ќу и как?
-- —то как?
-- Љак ты насчет ее располагаешь?
-- Ќасчет бабы-то? „а никак. Ќе поеду Я к ней. Ќа хрена она мне
сдалась.
-- †ена она тебе?
-- Ђ то кто же... Џисала тут. †ду, приезжай.
-- Ќу и ехал бы.
-- Ќе, не поеду. Ќа черта мне... џ лучше к матке.
-- „а...-- вздохнул Я.-- Љаждый, конечно, рассуждает как ему лучше. џ
вот тоже. € так и сЯк прикинешь. € все на одно выходит. џ так думаю, что нам
с тобой, брат, по-настоЯщему не вперед надо теперь идти, а назад. ‚от куда
топать надо по-настоЯщему-то... џ уж который месЯц думаю: ну, освободЯт
менЯ. Ђ куды Я пойду? ‚ деревне, чай, никого уж и не осталось. € что Я там
буду делать, кому Я там нужен?
-- ‡ато на воле,-- сказал слепой.
-- Ќа воле? Ђ что в ей, в этой воле? Ќа воле тебе пайку хлеба не
поднесут. € одежду не справЯт, не надейсЯ. Ђ еще жилье надо, и пач-порт, и
черт-те что. € куды ни сунешьсЯ, всюду на тебЯ пальцами будут тыкать: ты,
мол, такой-сЯкой, немазаный, изменник родины, поди-ко подальше... Ђ в лагере
Я, к примеру, дневальный: убрал свою секцию, печки истопил, потом работЯг
встретил, начальству баланду принес. € лежи себе на нарах, отдыхай. ‚ лагере
у менЯ крыша над головой, и харч, и все менЯ знают. Ќет, Я человек старый,
мне польку-бабочку не танцевать. € бабы мне не нужны. Ќичаво мне не нужно!
џ, может, всю жизнь свою одну загадку разгадывал: что человеку нужно? Ђ ему
ничаво не нужно. € мне не нужно. ‚от сейчас доведу тебЯ до станции, а сам
пойду назад проситьсЯ. ‚озьми менЯ, скажу, начальник, сделай милость, нет у
менЯ дома, здесь мой дом, мать его за ногу!џ разволновалсЯ и теперь уже
никак не мог успокоитьсЯ.
-- Џостой, дед, не шуми,--сказал слепой.-- Ќеужто тебе хоть на старости
лет на жизнь-то поглЯдеть не хочетсЯ?.. „а ты не садись, пошли.
-- Ќе пойду Я! Људы Я пойду? Ќичаво мне не нужно. .
-- Ќу и дурак.
Њы оба умолкли. Љаждый думал о своем.
-- ѓлупый ты, дед,-- сказал слепой, подождав, пока Я отдышусь.-- —его
ты заладил? •уже лагерей не будет.
џ встал, и мы двинулись дальше.
-- ‚се одно, не сейчас, так потом, а Я вернусь,-- убежденно сказал Я.
-- ’ы, дед. не торопись. Њы, может, еще все сюда вернемсЯ.
-- ќто как же? -- спросил Я.
-- Ђ вот так. ’олько мы не печки топить вернемсЯ. € не баланду носить.
Њы вернемсЯ писарей ловить. ’ы на менЯ не смотри, что Я такой,-- сказал
вдруг слепой, уставившись в небо.-- џ хоть такой, да всех помню. € другие
помнют. Њы их всех, гадов, разыщем, выловим их, сук, всех до одного! € за
мошонки повесим.
-- Љого это? -- не понЯл Я.
-- Џисарей! ’ебЯ, дед, Я смотрю, еще учить надо... ’ы вот сам своими
шариками сообрази. Џоложим, ты оттЯнул червонец -- по какому такому закону?
Љто его, этот закон, выдумал? Љто тебе срок намотал? Ќа горбу на твоем кто
десЯть лет каталсЯ? Њожет, бригадир? €ли надзиратели?.. Ќе-ет, и они,
конечно, виноваты, и еще много виноватых, да не в них главнаЯ суть. Ђ вот
те, кто пишут, -- вот от них все зло. ќто они все! €х и не слыхать, по
конторам сидЯт, суки. ‘идЯт и пишут... Ќа чужом члене в рай хотЯт въехать!
Џишут, гады, а народ мучаетсЯ
Џомолчали.
џ не стал ему перечить.
"ќх, ты! --хотел Я ему сказать.--“ж молчал бы... Љому, кому, да не нам
с тобою кулаками размахивать. ђазбиратьсЯ, кто прав, кто виноват... Ќаше
дело такое -- помалкивай!"
џ поглЯдел по сторонам. Ќехорошо мне было, не по себе. ѓде-то внутри
мутило, голова налилась свинцом. „о станции было далеко. Љругом кустарник,
чернолесье, дорога, да лужи болот, да желтаЯ трава. „а еще низкие облака над
лесом. ђусь наша, матушка...
џ споткнулсЯ и вдруг сел на землю.
‘лепой остановилсЯ. ЏотерЯв мою руку, он растерЯнно тыкал палкой перед
собой. Њешок висел у него за плечами.
-- ’ы, але... -- сказал он, беспокоЯсь.-- ѓде ты, дед? —то с тобой?
‚ставай, ты... вставай... как тебЯ звать-то?
-- џ без имени,--бормотал Я. --Ѓез имени Я...
1962

ЌЋ‚Ђџ ђЋ‘‘€џ

Ћ чем же мы станем беседовать? “ менЯ, вы знаете, всего одна идеЯ, и
если бы ненароком в моем мозгу оказались еще какие-нибудь идеи, они,
конечно, тотчас прилепились бы к той одной: угодно ли это длЯ вас? —аадаев.
€з письма к Џушкину.

‚от Я сижу и в который раз перебираю свои безутешные мысли. Џытаюсь
извлечь из них какой-нибудь окончательный вывод. “ менЯ в мозгу
действительно только одна идеЯ, и, о чем бы Я ни подумал, все сходитсЯ к
ней. џ думаю о своей стране и о том, что такое Я сам перед лицом моей
страны. џ знаю, что тут решаетсЯ вопрос всей моей жизни, ведь если бы это
было не так, Я воспринЯл бы феномен этой страны лишь как более или менее
возвышенную абстракцию; Я сказал бы себе, что эта страна огромна. •аотична и
разнолика, что ее историЯ несоизмерима с моей жизнью, что она непостижима,
что ее просто нет. € что на самом деле Я сопричастен лишь некоторой
эмпирической реальности, более или менее неприглЯдной, и вопрос в том, чтобы
определить свое отношение к этой реальности, избегаЯ метафизических
терминов, таких, как ђоссиЯ, русский народ и пр.
‚ действительности это не так, и Я ощущаю эту страну физически, как
ощущают близость очень дорогого человека. € оттого, что Я сознаю, до какой
степени запуталась, до какой невыносимой черты дошла моЯ жизнь с этим
близким мне человеком, Я не нахожу в себе решимости свести проблему к
простому вопросу перемены квартиры, не могу спокойно обдумать, где и на
каких условиЯх Я обрету длЯ себЯ новый очаг. Њысль о новом супружестве менЯ
не привлекает. „лЯ этого Я слишком намучилсЯ в первом браке, да и слишком
прирос к своей старой жене. Љороче говорЯ, Я слишком русский человек длЯ
того, чтобы всерьез на пЯтом десЯтке начинать новую жизнь в качестве
израильтЯнина, парижанина или американца. Џроще всего было бы сказать: эта
страна погибла, и с ней больше нечего делать.
‚от уже по крайней мере три года Я вижу себЯ в невероЯтной ситуации.
‘тановитсЯ осуществимой мечта, столько лет сосавшаЯ менЯ: уехать. “ехать
вон, бежать, не оглЯдываЯсь, не прощаЯсь, не тратЯ времени на сборы и
расставаниЯ, уехать -- и чем дальше, тем лучше.
Љогда-то, сидЯ в лагере, Я представлЯл себе, что было бы, если бы на
десЯть минут открыли ворота лагпункта и сказали бы: кому надоело
--сматывайтесь. ќто было бы какое-то нечеловеческое столпотворение. ‘амые
знатные лагерные придурки: нарЯдчик, помпобыт, завстоловой -- побросали бы
свои замечательные должности, свои теплые места и смешались бы с теми, кого
совсем недавно отделЯла от них социальнаЯ пропасть, не менее глубокаЯ, чем
пропасть, отделЯющаЯ рабочего от секретарЯ райкома. € начальник лагпункта,
оперуполномоченный, часовые на вышках и всЯ псарнЯ растерЯнно глЯдели бы на
эту бегущую толпу и, может быть, втайне завидовали бы им, а потом
спохватились бы, что десЯть минут уже прошло, и с наслаждением заперли бы
тех, кто не успел выбратьсЯ.
џ слышу вокруг себЯ: такой-то уехал. € такой-то уехал. €х становитсЯ с
каждым днем все больше. Џустеет вокруг: все меньше остаетсЯ друзей или тех,
кто мог бы стать мне другом. Џравда, такой-то все еще не добилсЯ визы, но и
он непременно уедет. —то самое удивительное, этот такой-то до такой степени
полон решимости добитьсЯ своего, он так уверен в своей безнаказанности, он
настолько сошел с ума, что даже не помышлЯет о том, чтобы скрыватьсЯ.
Ќаоборот: он трубит об этом на всех перекрестках, говорит и пишет, взывает и
настаивает, и похоже, что и его наконец выпустЯт -- чтобы избавитьсЯ от
него. "‚ыпустЯт!"-- вот словечко, сделавшее излишними доводы и объЯснениЯ.
‚ыпускают из клетки, из тюрьмы.
…сли бы даже уехало только сто семей, если бы их, этих отпущенников,
набралось всего полтора десЯтка, ситуациЯ не перестала бы выглЯдеть
невероЯтной и чудесной, и такой она останетсЯ навсегда длЯ поколениЯ людей,
выросших в убеждении, что покинуть ‘оветский ‘оюз невозможно, как невозможно
забросить камень так высоко, чтоб он не упал обратно. ќто поколение,
искалеченное страхом, ни в чем не продемонстрировало так свою увечность, как
в своем понимании патриотизма. ‚едь ему и в голову не приходило, что любовь
к родине ничего не стоит, если известно, что родину нельзЯ покинуть. Ћно не
могло усвоить ту очевидную длЯ нормального человека мысль, что условием
любви может быть только свободный выбор возлюбленной и что принудительность
патриотизма умерщвлЯет самую идею привЯзанности к отечеству. ‚ы можете
сколько угодно сидеть дома, не чувствуЯ надобности выйти на улицу, но как
только до вашего сознаниЯ доходит, что дверь заперта и у вас нет ключа,
родной дом превращаетсЯ длЯ вас в тюрьму.
Џоколение, к которому Я принадлежу, знало и, можно сказать, всосало с
молоком матери, что говорить на эти темы не полагаетсЯ. ‘амаЯ мысль об
отъезде была преступлением; высказаннаЯ вслух, она гарантировала лагерный
срок, ибо ставила под сомнение коронный тезис о том, что мы живем в самом
лучшем в мире государстве, где наконец достигнуто все, о чем мечтали спокон
веков лучшие умы.
’ут, как всегда, действовал закон двухэтажности, закон афишируемого и
подразумеваемого, и радость по поводу воплотившихсЯ грез весомо
обеспечивалась безмолвным, но внЯтным предупреждением: а кто не радуетсЯ --
пожалеет. ’ак вечно неунывающий массовик-затейник, называемый пропагандой,
не давал скучать народу -- хлопал в два прихлопа, и топал в два притопа, и
призывал становитьсЯ в круг; а в дверЯх маЯчили "розовые лица, револьвер
желт". € вдруг как бы сама собой дверь, неизвестно почему, приоткрылась.
Ќо ведь это были люди, которые выросли в тюрьме. ‡десь они учились
говорить, на этом каменном полу ползали несмышленышами. џ знал человека,
сидевшего много лет. Ћн со страхом думал о приближающемсЯ конце срока. ‚
лагере, что бы ни произошло, он по крайней мере знал, что ему обеспечена
пайка в четыреста граммов и место на нарах. ‚ лагере прошло полжизни, здесь
были его друзьЯ, прошлое, здесь все его знали и он знал всех. ‹агерь был его
отечеством. € он спрашивал себЯ, что он станет делать на воле. Љому он там
нужен? џ хорошо понимал его. џ знал многих таких, как он. ‚ конце концов Я и
сам когда-то вышел за ворота, испытываЯ противоречивые чувства: радость и
растерЯнность. ђастерЯнность была сильнее радости.
‘ама собой -- хоть и не без помощи властей -- возникла теориЯ о том,
что нам нечего делать на воле. ’еориЯ, в известном смысле подобнаЯ теории о
том, что свет вреден длЯ зрениЯ. Ћжила легенда, котораЯ должна объЯснить,
отчего мысль об эмиграции сама по себе, независимо от запоров и запретов и
независимо от преимуществ советского строЯ, невозможна, несообразна, позорна
и противоестественна. ‹егенда эта состоит в том, что истинно русский человек
в силу коренных особенностей своей души не может жить на чужбине. Ќе нужен
ему берег турецкий, и Ђфрика ему не нужна. Ћн скажет: не надо раЯ, дайте
родину мою. …сли он писатель, ему не о чем писать, если он певец, то терЯет
голос и т. д. в бесчисленных вариациЯх, как будто бы не было или нет за
границей русского Языка, русской мысли, русского искусства и русской
свободы. ЏоэтическаЯ версиЯ этого мифа заключаетсЯ в том, что бесчеловечный
‡апад противопоказан идеалистической русской душе, а прозаическаЯ -- в том,
что за рубежом придетсЯ худо, так как там надо вкалывать. ‘ этой точки
зрениЯ все мы ЯвлЯемсЯ своеобразными инвалидами: не говорим на иностранных
Языках, ни ступить, ни молвить не умеем и не умеем трудитьсЯ.
Ќечего и говорить о том, что коварнейший момент всей этой ситуации тот,
что уезжают евреи. ‚опрос нелепым образом обернулсЯ чем-то вроде проверки
подлинности. €стинно русскому человеку лучшего доказательства и не надо.
Ќародное самолюбие, народнаЯ подозрительность, народный патриотизм злорадно
тычут в нас пальцами. ’ысЯчи губ складываютсЯ в презрительную гримасу.
"Ѓегут. Ђ-га! Ѓегут, как крысы. —то им ђоссиЯ!.."
€ это относительно благороднаЯ позициЯ, ибо в ней как будто содержитсЯ
признание, что ђоссиЯ в самом деле тонущий дредноут; можно встретить смерть,
стоЯ на шканцах, а можно и спрыгнуть в воду. џ стараюсь вычленить из того,
что говоритсЯ об эмиграции евреев, все принадлежащее собственно официальной
точке зрениЯ, так как очевидно, что она не заслуживает вовсе никакого
уважениЯ. Ќо в том-то и дело, что отделить "официальное" от "народного" нет
никакой возможности. Ќа самом деле то, что извергают газеты, то и есть.
Ќе видно, чтобы простой советский человек проЯвлЯл особую охоту
рассуждать об эмиграции; не видно, чтобы эта тема его особенно воодушевлЯла.
Љогда же он все-таки пытаетсЯ сформулировать свое мнение, выЯснЯетсЯ, что
собственного мнениЯ у него нет.
Ћбо всем, что выходит за пределы обыденного, советский человек говорит
словами, вычитанными из "Ћгонька". €ногда он как будто чувствует, что за
этими словами нет ничего -- никаких чувств и никаких мыслей. Ќо это только
подтверждает, что он не испытывает никакой нужды в собственном взглЯде на
вещи.
Ћн оскорблен, обижен. Џо его словам, оставить родину -- это все равно,
что изменить родине. ‘ одной стороны, он представлЯет себе дело так, что за
границей живетсЯ легко, там тепло и не нужно валенок, там можно
спекулировать и наживатьсЯ, оттого они туда и едут. ‘ другой стороны, он
знает, что за границей безработица и власть капиталистов и что простаков
ловит вражескаЯ пропаганда; и вообще -- там хорошо, где нас нет.
Ћн похож на одного из героев Ђверченко, который объЯснЯл детЯм, что
курить папиросы нехорошо -- особенно такие плохие папиросы. € детЯм хотелось
курить все подрЯд: сухие листьЯ, подобранные на тротуаре окурки и роскошные
длинные папиросы "ѓерцеговина ”лор".
•очетсЯ бежать без оглЯдки -- а куда, не так уж важно.
€ не все ли равно, что о нас будут говорить. ‚едь мы представители
племени, чье дело при всех обстоЯтельствах проиграно. Љак бы мы ни
поступили, о нас скажут дурно.
—то нам терЯть!
... Ќебо над головой менЯет тот, кто бежит за море.
Ќебо, а не душу.
џ этот стих зазубрил с младых ногтей. ‘трах и впитанное с материнским
молоком рабство мешают нам оттолкнутьсЯ от берега. ‡начит, мы недостойны
называтьсЯ свободными людьми, недостойны свободы. Љак это всегда бывает, мы
заслужили свою участь. Ќо Я не желаю признать себЯ рабом -- и не хочу
отрекатьсЯ от матери. € Я нашел выход. џ сформулировал длЯ себЯ главную
мысль, но Я не виноват, если она покажетсЯ абсурдной. ЂбсурднаЯ истина
порождаетсЯ абсурдными обстоЯтельствами.
Љак-то раз Я присутствовал на сессии районного ‘овета депутатов
трудЯщихсЯ, далеко от Њосквы. ќто было одно из немногих собраний такого
рода, на которых мне пришлось побывать, и отнюдь не из тех, на которых
принимают важные решениЯ: Я вообще не видел общественных собраний, на
которых кто-нибудь бы решал; и все же Я нахожу, что оно обогатило мой
жизненный опыт. Ћбсуждалось положение дел
в колхозах. ‚ыступил местный прокурор. Ћн настаивал на решительных
мерах, длЯ того чтобы прекратить продолжающеесЯ под разными предлогами
бегство молодежи из села. ќтот прокурор,. говоривший с сильным деревенским
акцентом и, очевидно, сам происходивший из деревни, не понимал, насколько
нелепо звучали его слова. Ќо не о нем речь. Ќа сессии выступила одна
колхозница. ‚ отличие от других ораторов она производила впечатление
неглупой женщины. Ћна говорила о положении в их хозЯйстве.
€сториЯ до смешного напоминала ситуацию царЯ ЂвгиЯ, но тут было не до
смеха. ЏомещениЯ длЯ скота были настолько запущены, что коровы и телЯта
стоЯли по брюхо в навозе. —ерез несколько месЯцев они должны были утонуть.
ќто была эпоха постановлений о крутом подъеме, животноводства. Ћчистить
стойла не было никакой возможности. Ќе найдЯ другого выхода, колхозники с
большим трудом воздвигли новые помещениЯ, а старые бросили.
џ уважаю позицию патриотически настроенной интеллигенции, выражающей
надежду, что рано или поздно некий очистительный поток омоет ђоссию -- эти
единственные в своем роде Ђвгиевы конюшни. џ только не вижу ѓеракла,
способного выполнить необходимые канализационные мероприЯтиЯ. ќто не попытка
сострить. ‚се черно впереди, и никогда еще не было столь Ясного сознаниЯ
всеобщей и невылазной беды, никогда Я не чувствовал так отчетливо, что у
всех нас и у наших детей ампутировано будущее. Њало было мук и унижений,
вынесенных нашей страной, и когда-нибудь ее постигнет оглушительнаЯ расплата
за то, чем она ЯвлЯетсЯ сегоднЯ. ‘пасением был бы, вероЯтно, распад империи,
возникновение какой-нибудь федерации или возврат к международному статусу,
аналогичному статусу Њосковского государства,-- но это невозможно.
Људа же нам деватьсЯ? Ѓросить все?
Џеред глазами, словно галлюцинациЯ, стоит ђусь -- страна, куда лиса и
кот привели доверчивого Ѓуратино. ‚ этой стране пасутсЯ козы с выщипанными
боками, вдоль заборов робко пробираютсЯ шелудивые жители, а на перекрестках
стоЯт свирепые городовые. "Џра-ва держи!" ‘ыщики нюхают воздух и подозревают
самих себЯ. ‚ этой стране, в полицейском участке, за столом, закапанным
чернилами, густо храпит дежурный бульдог. ‚ этой стране было двенадцать
миллионов заключенных, и у каждого был свой доносчик, следовательно, в ней
проживало двенадцать миллионов предателей. ќто та самаЯ страна, которую в
рабском виде –арь Ќебесный исходил, благословлЯЯ.
"Ѓегут. —то им ђоссиЯ!"
—то ж, в определенном смысле -- Я никогда не был патриотом. ‚ своей
стране Я чувствовал себЯ ссыльнопоселенцем. џ привык стыдитьсЯ этой родины,
где каждый день -- унижение, каждаЯ встреча -- как пощечина, где все --
пейзаж и люди -- оскорблЯет взор. Ќо тайное чувство шепчет мне, что этот
стыд есть род извращенной любви.
Ќе нам воротить нос от этой тьмы и слЯкоти, мы и сами, как говоритсЯ, с
конца копиЯ вскормлены,--сами коротали вечера с коптилкой, потому что
керосиноваЯ лампа была длЯ нас недоступной роскошью.
Ќе об этом речь, а о том, что на этой искалеченной земле будто бы нашла
приют величайшаЯ душевность. Ќа эту душевность указуют нам как на некое
национальное сокровище, уникальный продукт, вроде паюсной икры, и мы,
дескать, лишимсЯ его, уехав на чужбину.
Ђ Я вижу всеобщее помыкание друг другом и презрение к человеческой
личности, вижу, как государственные служащие унижают и обкрадывают каждого,
кто мало-мальски зависит от них, как мужчины топчут достоинство женщин и
взрослые оскорблЯют детей. џ вижу, какую ненависть вызывает в нашей стране
всЯкое проЯвление утонченности -- красота, талант и оригинальность.
‚се убогое и немудрЯщее, напротив, приветствуетсЯ. Љаждый народ
воображением своих писателей создает собственный идеальный портрет. ‚ данном
случае это портрет доброго, мЯгкосердечного и непрактичного человека, не
умеющего копить и приобретать, наивного и бесхитростного, готового последнюю
рубаху снЯть и отдать ближнему и превыше всего на свете ставЯщего правду,
которую он понимает как справедливость. џ спрашиваю себЯ, насколько этот
образ соответствует действительности.
"Ѓегут!". Ќарод -- советский народ -- в нас не нуждаетсЯ, кем бы мы
себЯ ни объЯвлЯли: русскими, евреЯми или русскими евреЯми. Џо-моему, вопрос
не в том, могут или не могут оставатьсЯ в ‘оветском ‘оюзе евреи, еврейскаЯ
судьба -- это только парафраз судьбы интеллигенции в этой стране, судьбы ее
культуры, и еврейское сиротство есть символ иного, духовного одиночества,
порожденного крушением традиционной веры в "народ".
ђаньше все обстоЯло проще: существовало деспотическое правительство и
народ, который простирал к нам руки, взываЯ, как предполагалось, о помощи.
‘ейчас -- кругом одни обломки.
џ отдаю себе отчет в том, что то, что Я говорю, не разделЯют многие
интеллигенты еврейского происхождениЯ: ведь им кажетсЯ, что они ощутили в
себе зов библейских предков. (Џравда, Я подозреваю, что по крайней мере длЯ
некоторых из них "национальное самосознание еврейства в ‘‘‘ђ" есть особаЯ
форма произрастаниЯ вбок, когда не дают расти прЯмо,-- новаЯ форма
инакомыслиЯ.) € вовсе Я не собираюсь отрекатьсЯ от того, что Я еврей. џ
еврей самой чистой воды, все мои предки до одного были евреи.
Ќо в это слово Я -- длЯ себЯ -- вкладываю другой смысл. џ отстранЯюсь
от еврейского изолЯционизма не только потому, что не верю в него,-- роль
евреев диаспоры представлЯетсЯ мне иной, да и скучно было бы жить "в
себе",-- но и потому, что Я не считаю, что оскорбленнаЯ и поруганнаЯ
человечность нашла единственное прибежище в еврейском народе.
‚ысшим доводом в споре с оскорбленными евреЯми длЯ „остоевского, как
помним, было то, что "коренной нации" приходитсЯ еще горше. ‘пор, таким
образом, свелсЯ к вопросу, кому хуже; каждаЯ сторона ревниво отстаивала эту
привилегию. џ согласен, что евреи терпЯт бедствие -- еще бы,-- а Я всегда
видел себЯ только среди тех, кто терпит бедствие. Ќо не они одни оскорблены
и унижены. …вреи идут ко дну, потому что идет ко дну ђоссиЯ. € поэтому Я с
ней.
џ знаю, что когда Я буду лежать на дне сырой и скользкой Ямы на
‚острЯковском кладбище, под дождем, похожим на лошадиную мочу, то и тогда
мне будут снитьсЯ бесконечные дороги, лагерные частоколы, оперативные
уполномоченные, стукачи и пьЯницы.
ЊенЯ будет преследовать кошмарный сон о стране, котораЯ, подобно
доисторическим животным, погибла оттого, что она была слишком большой, но
последние слова, которые Я оставлю ей, будут написаны по-русски.
‚ море обломков единственное, за что Я могу уцепитьсЯ, это русский
Язык. ‚еру в Язык Я противопоставлЯю вере в народ -- в умершего Ѓога.
ђелигиозное отношение к Языку кажетсЯ мне, впрочем, вполне еврейским.
‘кажут: что за безумие твердить о Языке без почвы и нации. џ могу
ответить на это только то, о чем Я уже писал в другом месте. Џатриотизм в
русском понимании слова мне чужд. ’а ђоссиЯ, которую Я люблю, есть
платоновскаЯ идеЯ; в природе ее не существует. ђоссиЯ, которую Я вижу вокруг
себЯ, мне отвратительна. Ќо вообразить себЯ в среде, где умолкла русскаЯ
речь, Я не в силах. ђусский Язык-- это и есть длЯ менЯ мое единственное
отечество. ’олько в этом невидимом граде Я могу обитать.
Ќапрасно думают, что бред умалишенного отгораживает его от мира.
Ќапротив: это его способ искать свЯзь с миром. ‚ моем одиночестве Я
знаю только один способ ломитьсЯ наружу. Ѓезумие мое бредит по-русски.
џ понимаю, что выстроить новые конюшни, а старые попросту бросить;
вместо того, чтобы взЯтьсЯ за расчистку,-- это есть образец решениЯ проблемы
в истинно российском духе; на Языке науки он именуетсЯ экстенсивным способом
ведениЯ хозЯйства.
’аким способом за исторически короткий промежуток были загажены
огромные территории. (Џоследний пример -- освоение целины.) Ќо в притче с
коровниками сокрыто, по-моему, рациональное зерно.
ђазумеетсЯ, страна уже не может вернутьсЯ к былой изолЯции, влиЯние
внешнего мира будет ощущатьсЯ все сильнее, и в конце концов все это приведет
к каким-то переменам. Ќо мы не доживем до подлинного возрождениЯ. Ќе доживут
и наши внуки.
Њы будем влачить жалкое существование лишних людей, техническаЯ
интеллигенциЯ будет мучитьсЯ сознанием того, что она служит дьЯволу
милитаризма, гуманитарнаЯ -- проклинать себЯ за то, что продалась дьЯволу
демагогии, и в любом случае мы останемсЯ иудеЯми в прЯмом и переносном
смысле, презираемым народом и неполноценными с точки зрениЯ властей.
‚ремЯ от времени нас будут сажать в психиатрические больницы и лагерЯ,
потом ненадолго нам посветит мартовское солнышко либерализации, чтоб вновь
уступить место ледЯным моросЯщим дождЯм, и так будет продолжатьсЯ до тех
пор, пока все мы вместе с нашими правителЯми не угробимсЯ в какой-нибудь
грандиозной катастрофе -- в какой-нибудь бессмысленной войне с желтым
соседом.
Ќет, длЯ нашего поколениЯ есть другой выход.
€сториЯ знает Ќовую Ђнглию и Ќовую ѓолландию, знает примеры колоний,
которые со временем, в силу закона обратного действиЯ, подобного действиЯ
следствиЯ на причину, оздоровлЯли и облагораживали метрополию. Ќет
надобности заниматьсЯ политической деЯтельностью. € бессмысленно обращатьсЯ
к власти, котораЯ по самой своей природе не способна нас понЯть.
Ќо можно основать русскую колонию где-нибудь в Љанаде, Ђвстралии, в
Ќовой ‡еландии или вообще где угодно. „авайте сговоримсЯ и махнем туда все.
’ам много места --в отличие от этой большой страны, где так тесно. Џускай в
этой Ќовой ђоссии будет только тысЯча граждан. Ћна станет расти, как
кристалл. ’ам, на новой земле, как на новой планете, мы взрастим нашу
свободу, сохраним наш Язык, наш образ мыслей, нашу культуру и нашу старую
родину.

1974 г

Last-modified: Mon, 22 Aug 2005 05:28:40 GMT
Ћцените этот текст: