ѓригорий Љанович. Џарк забытых евреев

Ћцените этот текст:
ѓригорий Љанович. Џарк забытых евреев

---------------------------------------------------------------
© Copyright ѓригорий Љанович
OCR: David Varshavsky
---------------------------------------------------------------

ђоман

‚нучке …ве Љанович

ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ

€цхак всегда приходил туда первым. Ќе потому, что жил ближе всех к
Ѓернардинскому саду, где все дни недели, кроме воскресеньЯ, они собирались
под старыми кнЯжескими липами, бесшумно и благостно шелестевшими своими
листьЯми, как ангельскими крыльЯми, а потому, что он, €цхак, как служка
Њейер, открывал их общую, раскинувшуюсЯ под открытым небом молельню, в
которой каждый из собиравшихсЯ был и богомольцем, и раввином, и старцем, и
юнцом. ‘лужки Њейера давно не было в живых, но €цхак неизменно вспоминал о
нем с какой-то тихой и благодарной грустью, с почти что греховной завистью:
ему, мол, хорошо, он там, у Ѓожьего пристола. €цхак вспоминал Њейера чаще,
чем своих родных братьев Ђйзика и ѓилелЯ, расстрелЯнных в светлое,
прозрачное, как подвенечное платье, утро, при самом въезде в местечко, в
березовой рощице, сбегавшей с пригорка прЯмо к реке, к быстротечной
таинственной ‚илии, в которой он, €цхак, неслух, любознательный, как только
что родившийсЯ козленок, дважды тонул. ‚идно, суждено ему было распрощатьсЯ
с миром не в воде, а на суше, хотЯ в воде было бы лучше - плывешь себе, как
живой, кругом рыбы и водоросли, плотва и уклейки торкаютсЯ в твои бока,
щекочут - благодать.
…сли бы €цхаку, безусому долговЯзому юнцу, кто-то сказал: дотЯнешь,
парень, до восьмидесЯти пЯти с гаком, дождешьсЯ днЯ, когда твои глаза
потускнеют, как припрЯтанное скупцом серебро, и ты не сможешь отличить, где
река, а где небо, €цхак ответил бы: "Ќа кой черт мне восемьдесЯт пЯть
несчастий, восемьдесЯт пЯть хомутов, которые натирают шею и которые ни на
один час не скинешь?!"
‚ те неразумные времена €цхак хотел жить столько, сколько птица,- лишь
бы щебетать с утра до вечера, лишь бы воспарЯть все выше и выше. Ћн не хотел
жить столько, сколько лошадь дЯди ђахмиэлЯ, что за жизнь, когда тебЯ
день-деньской хлещут кнутом, хотЯ и кормЯт досыта и, стреноженную, выпускают
на лужайку?
€цхак Њалкин всегда приходил в Ѓернардинский сад, в эту молельню под
липами, первым и потому, что мог какие-нибудь четверть часа спокойно
предаватьсЯ воспоминаниЯм,- ему не докучали ненужными вопросами, он был
один, как Ѓог, никого из посторонних вокруг не было, только он и листьЯ,
только он и небо, только он и растаЯвшаЯ в утреннем тумане, изорваннаЯ в
клочьЯ его жизнь. Џравда, никто из тех, кто приходил позже, чем он, не был
посторонним, они были длЯ него роднее родных. „а простит ему за такое
кощунство ѓосподь, но что толку в мертвых родственниках? ђазлетелись в
разные стороны и живые - кто в Ђмерику, кто в Љанаду, кто в €зраиль, кто в
ѓерманию, в ту самую ѓерманию, где он, рЯдовой Љрасной Ђрмии €цхак Њалкин,
встретил Џобеду и где почти что полгода, до самой демобилизации, обшивал
полководцев-победителей. Ћн-то что, все-таки вернулсЯ из Џотсдама с трофеем
- с машинкой "‡ингер". Ђ что досталось гвардии сержанту Ќатану ѓутионтову?
„ве медали "‡а отвагу" и деревЯшка, которой его наградили в военном
госпитале. ‡а деревЯшку - спасибо. Ќо попробуй-ка выстоЯть на ней перед
зеркалом целый день, целую оставшуюсЯ жизнь! ѓутионтов приходил обычно в
Ѓернардинский сад, или, как он его величал, парк ненужных евреев, вторым.
—аще всего €цхак почему-то вспоминал не родительский дом, не отца
„овида, знаменитого на всю округу сапожника, не мать ђахель, торговавшую
пухом и пером, не братьев Ђйзика и ѓилелЯ, да будет памЯть их благословенна,
а реку, полноводную, кишащую тайнами, как мальками, ее темно-зеленый окрас,
ее изогнутые берега, на которых паслись ленивые коровы с печальными вдовьими
глазами, заглЯнешь - а в них, словно на дне ‚илии, плавают причудливые рыбы
и колышутсЯ диковинные водоросли.
€цхак любил смотреть на коров, следить за тем, как они спускаютсЯ к
водопою, медленно и жадно пьют бессмертную воду и сами, казалось, обретают
бессмертие. ‡акончат свой земной круг отец и мать, умрет он, €цхак, уйдут в
небытие братьЯ Ђйзик и ѓилель, а эти большеголовые, большеглазые животные с
поступью древних цариц пребудут вечно - до скончаниЯ дней топтать и топтать
им сочную прибрежную траву, поворачивать тЯжелую голову, как унизанную
жемчугом корону, к закатному солнцу. € так же до скончаниЯ дней с их влажных
и непроницаемых морд будет стекать утепленнаЯ дыханием струйка.
‘ тех давних пор она, эта струйка, втекает в его душу. ‚текает и
сейчас, когда в Ѓернардинском саду, в парке забытых Ѓогом евреев, он ждет
своих собутыльников, тех, с кем целыми днЯми под сенью дружелюбных лип пьет
самый сладкий и самый горький напиток на свете - воспоминаниЯ. ‚ наспех
вырытых окопах под Ђлексеевкой и Џрохоровкой перед его, €цхака, заметенными
порошей безысходности глазами сверкала эта стекающаЯ с коровьих морд
струйка. Ћн припадал к ней искореженным жаждой ртом и втЯгивал пересохшими
губами. Ќо - о, чудо! - вода не убывала, не иссЯкала, не кончалась.
€цхак то и дело оглЯдывалсЯ по сторонам, но Ќатана ѓутионтова нигде не
было видно. Џо правде говорЯ, Њалкин не жалел, что друг запаздывает. Ћн
наслаждалсЯ одиночеством. …му хотелось все больше и больше хмелеть. •мель
разливалсЯ по всему его телу, туманил глаза, усыплЯл. …ще миг - и €цхак
уснет, ему приснитсЯ какой-нибудь сон: берег той ‚илии, коровы, солнце,
шмели. •мелеть, хмелеть, хмелеть...
‘разу же после войны - кажетсЯ, в сорок шестом - он поехал с ќстер
(ѓосподи, сколько уже прошло после ее смерти!) на родину, в свое местечко -
туда, где в тесной каморке, под засиженным перекормленными мухами оконцем,
не разгибаЯ спины, корпел с шилом в руках его отец „овид, туда, где на дворе
стоЯла пустаЯ телега его дЯди - балагулы ђахмиэлЯ, торчащие оглобли которой
вонзались в равнодушное небо, туда, где на бессмертном прибрежном лужке
паслись бессмертные коровы и окунали унизанные жемчугом короны в бессмертную
темно-зеленую воду.
€цхак вспомнил, как он и ќстер слезли с неспешного, почти пустого
поезда и по теплой, как парное молоко, весенней грЯзи потопали с
местечкового вокзала, еще по-зимнему стылого и понурого, в ту сторону, у
которой нет и никогда не будет другого имени, как родина. Љогда они
приблизились к местечку настолько, что можно было легко разглЯдеть белую,
засахарившуюсЯ, словно варенье, кладку костела, чудом уцелевшего в
лихолетье, деревЯнную мельницу, напоминавшую огромную засушенную стрекозу, и
бросившиесЯ от них врассыпную дома, их охватило знобкое волнение.
- €цхак,- прошептала ќстер и притронулась к его рукаву,- ты уверен: мы
сошли, где надо?
Ћн отчетливо слышал в Ѓернардинском саду ее голос, тот давний, звучный,
не сравнимый ни с какими другими, голос, не искаженный болезнью, не тронутый
старостью, голос, а не хрип, не жуткое бормотание смертницы.
- Ќе знаю, где надо, где не надо, но сошли.
- ’ам, где надо? - по обыкновению, переспросила ќстер.
- ’ам! - закричал €цхак и сам испугалсЯ своего крика.
Ќа кого он тогда кричал? €цхак наморщил лоб, пытаЯсь вспомнить. Ќе на
ќстер, конечно. Ќа нее он никогда не кричал. Ќаверное, на страх, на времЯ -
воплощение страха; хотЯ времЯ - кричи, не кричи - все равно не переме-нишь.
€ еще на войну, на немцев, на их холуев-литовцев и еще на себЯ, оставшегосЯ
в живых. ‡ачем он осталсЯ в живых? —тобы через десЯть лет похоронить ќстер,
чтобы сорок лет быть прикованным к "‡ингеру"? ‘трочи, не строчи, заново не
сошьешь ни братьев Ђйзика и ѓилелЯ, ни ќстер, ни времЯ. Ќикого и ничего.
‚переди забелела простроченнаЯ птичьими трелЯми березоваЯ рощица. Џо
преданию, березы высадил какой-то русский дворЯнин по фамилии не то
Ѓелокуров, не то Ѓелобородов, бежавший после революции в ‹итву. Ћн купил под
Љаунасом землю, привез саженцы и в памЯть о ђоссии и о своих четырех
погубленных во времЯ смуты сестрах решил соорудить шелестЯщее надгробие.
Ћтец €цхака „овид уверЯл, что у этого русского барина из головы выпали
все гвоздочки, как из сношенного башмака. ђабби Њендель, наоборот, не
скупилсЯ на похвалы христианину.
- Ћн не только богаче нас, но, может, и умнее,- убеждал всех Њендель.-
—то такое деньги? ‚едь они не отбрасывают в зной тень длЯ других, не дарЯт
прохладу безымЯнному страннику, не дают приют залетной птице.
€цхак снова оглЯделсЯ по сторонам. Људа же подевалсЯ ѓутионтов? Њожет,
с ним, не дай Ѓог, что-то случилось? ‚ таком возрасте всЯкое бывает: сегоднЯ
- жив, над другими смеешьсЯ, а завтра, не про Ќатана да будет сказано,
глЯдишь, уже тебЯ оплакивают. Ќет, нет, лучше не думать о смерти. ‹учше
вместе с ќстер дальше топать по знакомой дороге от кирпичного вокзала до
родного местечка.
Ћт местечка до вокзала провожала в двадцать третьем ќстер статного,
голубоглазого, черноволосого €цхака в ‹итовское войско. €цхак служил в
уланах - то была немалаЯ честь длЯ новобранца-евреЯ (в уланах и
обмундирование красивее, и харч куда лучше). ’олько его отца „овида
одолевали страхи: а вдруг его €цикл выкреститсЯ, превратитсЯ из Њалкина в
ЊалькЯвичюса или в Њалкаускаса? Ћтцовские страхи были напрасны. Љак ушел
€цхак в войско евреем, так евреем и вернулсЯ, хотЯ мать в первую же ночь
задрала у спЯщего рубаху, но креста на груди, слава Ѓогу, не обнаружила. Ќа
проселочной дороге, соединЯвшей местечко с миром, встречала его ќстер в
двадцать пЯтом. ‚ руках у нее, словно огромный одуванчик, желтел пирог, ибо
она хотела, чтобы жизнь их пахла не разношенными башмаками, а корицей и
изюмом, как в доме лавочника Џагирского.
€цхак Њалкин прислушивалсЯ к усыплЯющему шуму лип в Ѓернардинском саду
и беспечному пересвисту птиц, и у него из памЯти, загроможденной событиЯми,
одна за другой вылетали птицы его молодости. Ћни слетались на пирог ќстер,
но та отпугивала их и, переполненнаЯ счастьем от его возвращениЯ,
приговаривала:
- Љыш, кыш! Ќе длЯ вас пекла... Џотерпите, неугомонные, вот сыграем
свадьбу, Я куплю мешок крупы и весь рассыплю...
Џо этой раскисшей, хлюпкой дороге они (уже муж и жена) провожали в
Ђмерику сперва брата ќстер •аима, потом сестру €цхака ‹ею. Ђмерика была
далеко-далеко, но она сиЯла длЯ них, как старинный свиток ’оры в
позолоченном переплете. ‹ею пришли провожать все парни местечка: такой
красавицы не видывали ни ‹итва, ни хваленаЯ Ђмерика, ни землЯ обетованнаЯ.
Ќичего не скажешь, ‹ее повезло: ее не расстрелЯли, ее не заставили
перед смертью раздетьсЯ догола. ‚нуки и правнуки унесли ее на „етройтское
клад-бище.
€цхак снова прислушалсЯ, но на сей раз он услышал не шелест листьев, не
пересвист птиц, а веселый ор молодых жеребчиков, провожавших первую
красавицу местечка в Ђмерику:
- ‹еЯ, ‹еЯ! ЋстаньсЯ!
- ‹еЯ, ‹еЯ,- повторил €цхак пересохшими губами.
€цхак давно убедилсЯ в том, что, если хорошенько прислушатьсЯ, если
выбратьсЯ из-под завалов случайных и неслучайных событий, застрЯвших в
памЯти, можно услышать и гул минувшего времени, и голоса покойников. Њожно
не только все услышать, но и увидеть, даже след журавлЯ в небе, ибо все
остаетсЯ, все откладываетсЯ и запечатлеваетсЯ, если любишь. ђазве наша
памЯть - не любовь к тем, кто никогда не вернетсЯ ни на проселочную дорогу,
ни на скамейку под липой, ни за сапожничий верстак, ни за свадебный стол?
€цхак сидел на скамейке и, не мигаЯ, вглЯдывалсЯ в уже недосЯгаемую
дорогу, пролегшую как бы по небу. “силиЯми слабеющего, похожего на старый
приемник с севшими батарейками мозга он настраивалсЯ на какую-нибудь
отзвучавшую волну, пытаЯсь вернуть ей прежнюю чистоту, выталкивал из
забвениЯ кровоточащие куски жизни в надежде, что ему еще удастсЯ сложить из
них что-то живое - ну хотЯ бы пульсирующее, трепыхающеесЯ, еще не отдающее
тленом.
ѓосподи, как хорошо, что его друг и вечный собеседник Ќатан ѓутионтов
задерживаетсЯ! Ќичего удивительного. Џока приладит деревЯшку, пока доберетсЯ
до третьего номера троллейбуса, пока доедет до площади имени великого кнЯзЯ
ѓедиминаса (по его милости евреи и оказались шестьсот лет тому назад в
‹итве), пока перейдет через улицу, глЯдишь, час и пролетит, может, даже два.
ѓлавное, чтобы с ним ничего не случилось. •ватит с него и одного инфаркта.
‚двоем, конечно, веселей. Ќедаром они кучкуютсЯ все дни недели, кроме
воскресеньЯ. •отЯ что это за кучка - пЯть-шесть человек?! ѓрамотей Њоше
ѓершензон недаром сказал: "‚месте жечь костер воспоминаний приЯтнее. Љаждый
подбрасывает в огонь свою охапку хвороста. Ђ у кого хвороста нет, тот на
него дует. Џодует - и пламЯ Ярче". Љакой хворост, такое и пламЯ, вздохнул
€цхак. Ќо, как ни крути, вместе лучше. Џравда, бывает, и другу всего не
расскажешь, даже дереву не поведаешь. Ќо разве молчание уберегает от
пересудов и неприЯтностей? ‚едь тебЯ слышат, даже когда ты молчишь. ’ы
молчишь, а твои мысли как на ладони. Ќу, в первую очередь слышит Ћн,
ѓосподь, нас сотворивший, и записывает в свою книгу. Ђ книга …го - без конца
и краЯ, страниц на всех хватит, Ћн никого не забудет.
‘лышат тебЯ и деревьЯ, и этот вот замурзанный воробей, прыгающий в
поисках крохи покрупнее от одной скамейки до другой, как евреи из одной
страны в другую. € ветер слышит.
Ќичего не поделаешь, когда никого на свете не остаетсЯ, поймал себЯ на
мысли €цхак, надо научитьсЯ жить в ладу и в согласии с ними - с листьЯми
липы, с ветром, с этими замурзанными воробьЯми (ротный ’юрин называл их
жидками). Ќе дай Ѓог, листьЯ перестанут шуметь, ветер - ворошить седые
патлы, воробьи - чирикать!
Њоше ѓершензон, выхвалЯющийсЯ своей грамотностью, правду ищет в
газетах. Љому что. Ћдному воробьи интересны, другому подавай наводнение или
землетрЯсение, свадьбу английского принца или бунт в Љитае. Њоше ѓершензон,
между прочим, о китайцах все знает. Џослушать его, так он в прошлой жизни
был не евреем, даже не литовцем, а китайцем. €цхак сам знал евреев, не
желавших ими быть. Ћни во что бы то ни стало хотели быть русскими или
литовцами. Љем угодно, но только не €цхаками и Ќатанами. Ќо чтобы евреи
рвались в китайцы?!
Њожет, он, €цхак, в прошлой жизни был серым воробышком, который прыгает
от одной скамейки к другой и заглЯдывает ему по-братски в глаза, воробышком,
никогда не служившим в уланах, не мерзшим в окопах под Џрохоровкой и
Ђлексеевкой, не привозившим никаких трофеев из ѓермании,- заурЯдной, как
горошина, птичкой, у которой, кроме клюва, маленьких крыльев и маленького
сердца, ничего не было?
„а Ѓог с ней, с прошлой жизнью! Људа важней, кем судьба судила ему быть
в будущей. ђаз есть прошлаЯ жизнь, то, наверное, и будущаЯ каждому
уготована. Ќе в раю, а на земле. Њожет, в том же городе ‚ильнюсе, где он,
€цхак Њалкин, прожил почти полвека и даже изредка, до кончины ќстер, был
глупо счастлив.
…сли бы ѓосподь Ѓог, скажем, посчиталсЯ с его пожеланиЯми, то он хотел
бы быть не китайцем, не русским, не евреем, не богачом, не властителем, а
ветром. Ќу, конечно, не всЯким, а обЯзательно юго-западным, стужи на его
веку хватило вдоволь.
ђазве можно длЯ себЯ придумать участь более прекрасную: ветер никогда
не стареет, его никогда не мучают никакие хвори, ветер - не еврей и не
китаец, он ветер, длЯ всех и длЯ каждого. “маЯвшись под вечер, он
укладываетсЯ на ветки липы или на перистое облако, чтобы поутру проснутьсЯ и
облететь весь земной шар.
Њысль €цхака металась между прошлым, настоЯщим и будущим, и всюду ей
было неуютно, всюду она искала длЯ себЯ покойную нишу, как ласточка длЯ
гнездовьЯ. Ћна, его мысль, то втискивалась, как Ќатан ѓутионтов в третий
номер троллейбуса, в узкую, выбитую тележными колесами колею проселочной
дороги, котораЯ вела к его детству, к его молодости, то сверзалась в сырую
траншею под русской деревенькой Ђлексеевкой, то на цыпочках входила в
коридор ѓенштаба ‚торого Ѓелорусского фронта с мундиром из английского сукна
на руках, сшитым длЯ командующего ђокоссовского, то вместе с могильной
глиной падала в свежевырытую Яму, где нашла свое упокоение ќстер.
Џрошло два часа, но Ќатана ѓутионтова все еще не было. —тобы избавитьсЯ
от дурных предчувствий, €цхак встал со скамейки и зашагал не по аллее
Ѓернардинского сада, а по той проселочной дороге, пролегшей как бы не по
земле, а по небу.
“же повеЯло печным дымом - провозвестником жильЯ. €цхак напрЯг глаза и
всмотрелсЯ вдаль. Љлубы дыма вились над местечковой синагогой. Њало что
вьетсЯ в памЯти, подумал Њалкин. Ќо разве рЯдом с молельней не осталось ни
одного дома, ни одной литовской хаты с печью? ђазве в них перевелись
хозЯйки, что-то варЯщие и пекущие? ќто мертвые уже никогда не сЯдут за стол.
ќто расстрелЯнные в белой рощице не выковырЯют ни одной изюминки, ни одной
маковой росинки - их пироги и булочки сожрали равнодушные черви.
‡апах дыма €цхак любил чуть ли не с колыбели. …му нравилось, когда над
крышами на рассвете зарождались верткие голубые кольца, поднимавшиесЯ к
самому небу. Ћн, не отрываЯсь, следил за их причудливыми извивами. ‚
непредсказуемом струении дыма было что-то загадочное, непостижимое,
влекущее, как в речном зазеркалье. Ћднажды отец, сапожник „овид, сказал:
- € наши души воспарЯт после смерти, как печной дым, и ангелы встретЯт
их за облаками и на белых крыльЯх бережно унесут к сиЯющему Ѓожьему
престолу.
‘ тех пор €цхак верил (он эту веру сохранил и поныне), что, когда он
умрет, когда умрут его близкие, их души совьютсЯ в легкие голубые кольца,
воспарЯт к небосводу и будут долго плыть в утреннем мареве, пока не сольютсЯ
с небесной синевой и не станут невидимой частью неба. ‘ тех пор €цхак верил,
что холст неба и впрЯмь соткан из отлетевших душ. Џравда, через много-много
лет в гибельных окопах под Ћрлом он вдруг усомнитсЯ, сможет ли его вымокшаЯ
в крови, задубевшаЯ на морозе душа воспарить в небо, ибо кровь и небо
несовместимы.
Њалкин не мог взЯть в толк, кому понадобилось топить печь в пустой
послевоенной синагоге, ведь в местечке не осталось ни одного евреЯ. Њожет,
печь топитсЯ сама? Њожет, ее топит дьЯвол? Ђ может, через трубу в небо
взлетают, превратившись в дымки, души убиенных, и, пока они не поднимутсЯ к
Ѓожьему престолу, труба будет дымить. ѓосподи, сколько же еще лет, сколько
веков?..
‚от воспарила к небесному престолу душа рабби ЊенделЯ, чистаЯ, как
зоревое облачко. ‡а ней медленно вознеслась душа дЯди ђахмиэлЯ - балагулы, и
вместе с ней - душа его лошади. ђазве не похож вон тот дымок на ее гриву?
‚он поплыла вверх душа волоокой Ѓрахи, дочери мельника ѓольдштейна, котораЯ
была влюблена в €цхака по уши и которую своими запретами отец безвременно
свел в могилу ("‚ыбирай его или мельницу!"). ‚от поднЯлась к небосводу душа
портного имшена џновского, учителЯ €цхака, знаменитого мастера и знатока
’оры. ‚от отправилась на свидание со ‚севышним душа местечкового
сумасшедшего Њотеле - тающий кренделечек синевы.
Њожет, печь топит какой-нибудь доброхот - мало ли их на белом свете!-
литовец, полЯк или старовер с густой, как чаща, бородой. Џриволок бревно,
распилил, наколол поленьев и развел огонь, чтобы всем было теплее - и мышам,
и Ѓогу, и душам перед тем, как они воспарЯт к Ќему.
—ем ближе они подходили к синагоге, тем суше и ровнее становилась
дорога, пока совсем не влилась в мощенную булыжником улицу. Ѓоже праведный,
сколько раз он шагал по ней с бабушкой в молельню. ‘таруха, нарЯднаЯ,
непривычно торжественнаЯ, в цветастом, как весеннЯЯ полЯна, платке,
плететсЯ, бывало, сзади, а он бежит впереди, первым распахивает дверь,
взбегает по каменной лестнице туда, где молились женщины, и, притаившись в
углу, ждет. Ѓабушка, близорукаЯ, одышливаЯ, оглЯдываетсЯ в испуге и взывает
в пустоту:
- €цикл, солнышко мое! €цикл, сердце мое!
Ќикто и никогда на свете не называл его так ласково, так щемЯще
печально, как она. …му казалось, пока его окликают с такой простодушной
верой, с такой готовностью жертвовать собой, с ним ничего дурного не может
случитьсЯ.
ѓрамотей Њоше ѓершензон говорит, что нет на свете ничего страшнее того
днЯ, когда, как ‹еЯ ‘тависскаЯ, забываешь свое имЯ. ‹учше наложить на себЯ
руки. ‹учше в петлю... Ќе дай Ѓог забыть свое имЯ, ибо тот, кто его
забывает, несчастнее, чем камень. Ђ с камнЯ какой спрос?
Ќе успел €цхак войти во двор местечковой синагоги, как у входа в
Ѓернардинский сад замаЯчила чьЯ-то фигура. Љ скамейке под липами не спеша,
осанисто, как пава, шла немолодаЯ женщина. ‚ одной руке она держала большую
казенную метлу, котораЯ не только не портила осанку, но даже подчеркивала
ее; в другой - такое же казенное ведро с помЯтыми боками и ржавым ободком,
похожее на то, которое когда-то к задку своей допотопной телеги подвешивал
дЯдЯ ђахмиэль. ‚едро позвЯкивало в утренней тишине, и от этого глухого
равномерного позвЯкиваниЯ €цхаку казалось, что женщина идет не по аллее, а
по выжженной пустыне за верблюжьим караваном, груженным серебром и златом,
шелком и шерстью.
Љак ни странно, но образ пустыни частенько возникал в голове у Њалкина.
Њожет, оттого, что грамотей Њоше ѓершензон задурил им всем головы своими
россказнЯми о древней €удее, о царЯх иудейских. Љаждый из них прошел через
свою пустыню - только не было ни кладов, ни чудотворных колодцев, ни
серебра, ни злата, ни шелков, ни шерсти. ‘лава Ѓогу, хлеба хватило, и пулЯ
миновала. ЏустынЯ и сегоднЯ велика и бескрайнЯ, а их шаг ничтожен и мал -
шагаешь, и кажетсЯ, Ѓог весть, сколько отшагал, а оглЯнешьсЯ и увидишь:
почти что с места не стронулсЯ, впереди тот же зной, тот же песок,
раскаленный от собственного бессилиЯ.
†енщина подошла и, крутанув бедрами, поздоровалась:
- „зень добры, пан Њалкин. џк сон маш?
- „зенькую, пани ‡офьЯ, допуки жиемы.
- Ќикого нема? - не то разочарованно, не то обрадованно пропела
женщина.- Ќавет пана Ќатана?
ђазговор по-польски давалсЯ €цхаку нелегко, чужаЯ речь утомлЯла его.
‹учше, конечно, было бы говорить с пани ‡офьей на идише. Ќо кто сейчас его
знает? Ѓыло времЯ - на маме-лошн нельзЯ было и слова сказать. ‘кажешь, а на
тебЯ так посмотрЯт, как будто ты Ѓогородицу обесчестил. Ђ ведь каждому охота
мЯукать и чирикать по-своему.
- ’шеба трохи одпочинуть,- объЯвила пани ‡офьЯ, еще не начав работу, и,
не церемонЯсь, опустилась на скамейку.
Џо правде говорЯ, €цхак давно отвык от женщин. Џосле того, как вторую
его жену разбил паралич и ее отвезли в дом престарелых, он осталсЯ один.
†енЯтсЯ люди и в восемьдесЯт, и в девЯносто, но Њалкин сказал себе: хватит.
•орошее слово "хватит", не хуже, чем лекарство, хватит - каждый день по три
пилюли. —то за радость, если рЯдом в постели мумиЯ, как и ты, кресало и
дрова отсырели, вздохами и храпом пламени не раздуешь.
Ђ если второй брак - ошибка, и вовсе худо. ЉорчишьсЯ в постели и
затуманенной мыслью притрагиваешьсЯ к другой женщине, котораЯ всю жизнь
спешила навстречу к тебе с пирогами, у которой родинка на щеке сиЯла, как
звезда на небе, а каждый ее волос привЯзывал к себе навсегда, как смерть.
Ќад €цхаком смеютсЯ, когда он говорит, что даже от ее брани пахло маком и
корицей.
—то с того, что у них не было детей. Њало ли у кого на белом свете нет
детей! Ѓеда, когда король и королева бездетны - у них обЯзательно должны
быть наследники. € потом, что такое вообще дети? ‚ещи, взЯтые на времЯ в
долг: сына одалживаешь у невестки, а дочь - у зЯтЯ. Ћтдал - и не проси
обратно. „аже если те их вернут, то ты получишь их не такими, какими они
были.
- Ћ чим пан тэраз мисле? - неожиданно и, как €цхаку показалось,
чересчур кокетливо спросила пани ‡офьЯ.
- Ћ жене. Ћ первой жене,- поправилсЯ он.
- Џан ее любил? Ћна давно умерла?
- Ћна никогда не умрет. Њы только что вошли во двор синагоги. ‚
местечке над ‚илией. Њы там с ней под хупой стоЯли. Џани что-нибудь слышала
про хупу?
- ’ак,- не задумываЯсь, ответила уборщица.- џ сама мечтала о хупе.- €,
как бы испугавшись своего признаниЯ, продолжала: - Џану подобенсЯ польки?
…му было неловко от ее вопроса. ‹истьев за ночь намело в Ѓернардинском
саду уйму - ветер озоровал до утра. Џани ‡офьЯ хоронит их каждый день: она-
могильщик облетевших листьев,- либо закапывает их, либо сжигает на пустыре.
Ћн в детстве слышал, что когда придет ЊессиЯ, то из могил восстанут не
только люди, но и животные, оживут увЯдшие растениЯ, воскреснут опавшие
листьЯ. ‚етер, который всегда возвращаетсЯ на круги своЯ, развесит их там,
где сорвал, и все снова встретЯтсЯ: и листьЯ, и ветер, и одноногий
парикмахер Ќатан ѓутионтов, и ќстер, и грамотей Њоше ѓершензон, и рабби
Њендель, и пани ‡офьЯ, и все братьЯ Њалкины, и обретшаЯ памЯть ‹еЯ
‘тависскаЯ,- и все начнетсЯ с начала, с первого крика, с колыбельной...
- Ќех пан не муве, же не подобенсЯ. ‚ам они завше были до густу. ”ремде
вайбер - зисе вайбер (чужие женщины - сладкие женщины).
- ’ы говоришь по-еврейски? - остолбенел €цхак.
- Ђ бисэлэ,- сказала пани ‡офьЯ и показала ему кончик заскорузлого
мизинца.
- Љто тебЯ научил? Њожет, отец был евреем?
- Ћтец был подпоручиком в Ђрмии Љрайовой, а мать - учительница польской
гимназии. ‹учшаЯ учительница, пан Њалкин,- любовь. Њой џцек называл менЯ
ночной еврейкой,- сбивчиво, почти захлебываЯсь, прошептала пани ‡офьЯ.
- ЌочнаЯ еврейка? - пробормотал в замешательстве Њалкин.
‚первые за тридцать пЯть лет ему захотелось затЯнутьсЯ дымком. Ћн
оглЯделсЯ, метнул взглЯд под скамейку, увидел смЯтый окурок, устыдилсЯ
своего желаниЯ и снова уставилсЯ на пани ‡офью. Ќа вид ей было лет
шестьдесЯт, не больше. Љрашеные, словно остекленевшие волосы, напоминавшие
жнивье, не молодили ее, а старили. Џродолговатое, еще миловидное лицо было
вспахано преждевременной старостью: неровные бороздки морщин тЯнулись по
щекам вниз, к полным затаившейсЯ страсти чувственным губам, которые она то и
дело покусывала от волнениЯ.
Ќа ней было грубое платье, какие обычно носЯт больничные санитарки.
„ешевый ситец облегал ее еще задорные груди и бедра. …динственным украшением
были большие цыганистые серьги, от которых исходило неверное сиЯние.
- ЌастоЯщее его имЯ было ‰осель. ‰осель Љопельман. Њожет, слышали такую
фамилию?
Ќа своем веку €цхак не раз слышал фамилию Љопельман. Ћдин из них -
сержант ‡елик Љопельман - погиб под Ђлексеевкой. альнаЯ пулЯ попала ему в
голову, когда он, хлебаЯ солдатский борщ, рассказывал возле полевой кухни
про хелмских глупцов. Њертвое лицо было растЯнуто в улыбке. …го так и
похоронили.
Њалкин смотрел на нее и диву давалсЯ. Ќадо же, ходит рЯдом с тобой
человек, ты каждый день видишь его, но знать не знаешь, ведать не ведаешь,
кто он и что он. ’о ли свЯтой, то ли мерзавец, то ли мученик, то ли
мучитель. ‚се у него как бы под замком - стучись не стучись, ни за что не
откроет. —то говорить о других, если к самому себе до гробовой доски ключа
не подберешь, а, не ровен час, откроешь и содрогнешьсЯ.
- „нем Я была полькой... работала посыльной в тогдашнем магистрате,
всЯкие бумажки разносила. Ђ ночью... ночью бегала в гетто, к своему
‰оселю-џцеку. „ура была, ох, какаЯ дура! - едва сдерживаЯ скорые бабьи
слезы, сказала она.
- ѓде же вы встретились? - осторожно спросил €цхак, боЯсь отпугнуть ее
своим любопытством.
- ‚ гимназии.
Њалкин вытаращил на нее глаза.
- Ќас до войны учила моЯ мама.
ќстер с порога местечковой синагоги смотрела, как €цхак (ѓосподи,
неужели он такой старый?) ворковал с чужой женщиной на скамейке под липами
Ѓернардинского сада, и безропотно ждала, когда он откроет дверь в молельню.
Џусть ќстер не ревнует. Њинуло то времЯ, когда на него, даже
семидесЯтилетнего, заглЯдывались молодухи. ‚ семьдесЯт лет он еще крепко
держал иголку в руке, одевалсЯ, как иностранец, посмотришь - залюбуешьсЯ.
Џрошли те деньки, когда он спиной чувствовал, кто за ним идет -
женщина-огонь или женщина-пепел.
- џ, наверное, вам голову задурила,- пробормотала пани ‡офьЯ.- ‚ы не
поверите, но Я никогда об этом не рассказывала.
€цхак понимал, что ей хотелось излить душу. ‚ самом деле, кому
расскажешь о ‰оселе-џцеке, если не еврею? —то длЯ другого слова "гетто",
"немец", "полицай"? Њесто жительства, национальность, должность. Џани ‡офьЯ
жаждала погретьсЯ у чужого костра, подбросить в него свою чурку. Љогда
вокруг стужа, каждый может кинуть свое полено в огонь и протЯнуть над ним
руки.
- Њы ютились на чердаке... Ќа углу Љонской и ђудницкой... ‚ голубЯтне.
- ‚ голубЯтне? - изумилсЯ €цхак.
€ вдруг над его головой, над Ѓернардинским садом затрепыхали крыльЯми
голуби его местечка. ‘таЯ висела над его седыми взлохмаченными патлами, не
уплывала, как облако, не таЯла, и €цхак видел крылатый полог так же зримо,
как крону липы над скамейкой.
- Џервые полгода мы были все вместе,- журчало контральто пани ‡офьи.-
џ, ‰осель и они... ѓолуби. „ом с голубЯтней принадлежал пану варцбанду,-
объЯснила она обескураженному Њалкину.- Џан варцбанд был завзЯтым
голубЯтником. Љогда џцек был студентом, он работал на его кондитерской
фабрике и приносил мне конфеты.
€цхак боЯлсЯ, что она не успеет закончить рассказ до прихода Ќатана
ѓутионтова, а уж при любезнейшем, рожденном как будто только длЯ поклонов
ѓирше Ћленеве-Џомеранце и вовсе рта не раскроет. Ќо она никуда не
торопилась. Ќе будь над ней начальства, пани ‡офьЯ рассказывала бы и
рассказывала.
- Ќу что ж ты замолчала? - поторопил ее Њалкин.
- ‘ейчас, сейчас! ‘ вами можно говорить обо всем.
- ‘ мертвыми можно говорить о чем угодно,- подтвердил €цхак.- Ќет более
благодарных слушателей, чем мертвые.
- „а какой же вы мертвый! ‚ы еще о-го-го! Њы еще вас женим.
Њалкин почувствовал, как стыдным румЯнцем залило его лицо.
- ‚ы только ничего не подумайте. џ знаю, сейчас на вас, евреев, у
бабонек спрос, как на французские духи. ‚сем хочетсЯ отсюда вырватьсЯ,
уехать куда глаза глЯдЯт. Ђ то хотЯ бы после их смерти ордер на квартиру
отхватить. Ќо вы не подумайте ничего... “ менЯ своЯ крыша: комната и кухнЯ в
старом
городе.
- „а Я ничего и не думаю,- не очень твердо произнес €цхак.
- ‚от и чудненько,- сказала пани ‡офьЯ.- џ совсем о другом. Љто бы мне
объЯснил, почему Я так ненавижу голубиное воркование, но и жить без него не
могу? - вдруг призналась она.
- ’ы сама, наверное, знаешь лучше всех, почему.
Џани ‡офьЯ закусила губу. Ћна сидела в прежней позе, опершись о черенок
метлы, как о земную ось, и вокруг него, замусоленного, захватанного руками,
вращалась всЯ ее жизнь, вращались ее беспечные детство и молодость, о
которых €цхак ничего не знал, кроме того, что отец у нее служил в какой-то
Ђрмии Љрайовой; вокруг черенка вращались полЯки и литовцы, немцы и евреи,
венские голуби и опавшие листьЯ, вращались серые казенные зданиЯ, над
которыми реЯли в разные времена разные флаги-штандарты; вращались чиновники,
исполнЯвшие волю четырех ненавидевших друг друга властей и похожие друг на
друга, как ржавые прутьЯ в железной ограде.
€цхак терЯлсЯ в догадках, почему она столько и с такой настойчивостью
рассказывает о голубЯх, пусть даже и привезенных из ‚ены, почему растЯгивает
свое короткое горестное удовольствие. ‚прочем, разве Ќатан ѓутионтов и Њоше
ѓершензон, ѓирш Ћленев-Џомеранц и он, €цхак Њалкин, не занимаютсЯ тем же?
ђазве по глоточку, по капельке не пьют ту же благословенную, сладостную
отраву? ’олько отними у них стакан, и на свете не сыщешь несчастнее их -
смерть покажетсЯ им избавлением. €х держат не лекарства, прописанные
докторами, не письма, наспех написанные из заморского раЯ, а эта отрава. „ай
только им лизнуть Языком прошлое, их грехи, кажущиесЯ сейчас добродетелью,
их добродетель, кажущуюсЯ сейчас греховной, дай им войти дважды, трижды,
тысЯчу раз в ту же реку, не стопой, а их любовью и их верой. ‚едь вера сама
по себе река, орошающаЯ все пустыни во все времена. ѓосподи, подумал €цхак
Њалкин, как много вокруг несчастных, как много вокруг обиженных!
- Џрошлое,- сказал вдруг €цхак вслух,- погреб, где даже камень кажетсЯ
застывшим бабушкиным вареньем. ‚от почему - может, Я ошибаюсь - ты до сих
пор не можешь спуститьсЯ со своей голубЯтни на землю. ‚от почему и над моей
головой летают и духи, и птицы, и вурдалаки с ведьмами, и Я летаю с ними.
- € џцек приходит ко мне, вырывает ведро и метлу, берет менЯ под ручку,
и мы идем в ресторан - в "Ќерингу" или в "џнтарь" у вокзала. Њы садимсЯ в
углу, напротив оркестра, все глазеют на нас: какаЯ пара! ’олько сосед,
заезжий немец, хватив лишку, говорит: почему у вашего кавалера на груди
желтаЯ лата?
Џани ‡офьЯ снова прослезилась. ‘ердце €цхака сжималось от жалости. …му
было невдомек, почему длЯ исповеди она выбрала его, а не грамотеЯ Њоше
ѓершензона или ѓирша Ћленева-Џомеранца. ’от, глЯдишь, не только бы выслушал
ее, но и на флейте сыграл бы про несчастную любовь.
- џ боЯлась, что вы скажете: выдумала. ‚едь все с какой-нибудь целью
можно придумать. ‚сЯ жизнь - выдумка. Џридумывают те, кто внизу, кто в
пропасти, кто день-деньской в грЯзи. Ћни и ѓоспода Ѓога придумали. ‚от если
бы он жил тут, среди вони и копоти, крови и дерьма, разве мы молились бы
ему? Џрости и помилуй? - Џани ‡офьЯ перекрестилась.
- ђазве любовь - дерьмо? ђазве печаль - дерьмо? ђазве листьЯ - дерьмо?
- Џан Њалкин! Џан Њалкин! Љакой вы... - она не знала, какое слово
подобрать,- ребенок...
Џтицы удивились их молчанию и сами притихли.
- џцек тоже был как ребенок. Ќедоверчивый ребенок. Џан Њалкин, что- все
евреи такие недоверчивые?
- Љогда тебЯ три тысЯчи лет бьют и в хвост и в гриву, от такого битьЯ
доверчивым не станешь. “ менЯ уже времени не осталось ни длЯ доброты, ни длЯ
злости.
- „олго еще Я тебЯ буду ждать? - обрушилсЯ на €цхака далекий голос
ќстер.
Ћн не мог ей объЯснить, что пани ‡офьЯ еще недосказала ему историю про
голубей и про своего возлюбленного. ќстер слыхом не слыхала ни про пана
варцбанда, ни про ночную еврейку.
- Љаждый вечер џцек ждал менЯ в подворотне,- не замечаЯ странного и
непонЯтного волнениЯ Њалкина, продолжала пани ‡офьЯ.- ћркну в темноту- и
через пЯть минут уже на чердаке.
€цхак слушал ее рассеЯнно, в ушах все еще звучал строптивый голос
ќстер, но пани ‡офьЯ не унималась.
- —ердак тесный, словно кельЯ,- с нескрываемым пылом, как
провинциальнаЯ актриса, рассказывала она.- Ќа одной половине - огромнаЯ,
купленнаЯ в ‚ене клетка... Љормушки.
ђассказчица перевела дух, глухо кашлЯнула, достала сигарету, чиркнула
зажигалкой, закурила.
- „ым вам не мешает?
- Ќет. џ махорочник с дореволюционным стажем.
- Џервым делом џцек открывал дверцу и насыпал в кормушку раскрошенный
хлеб - четверть буханки, не меньше. Џотом Я менЯла в поилке воду. ‡а сутки
они выпивали почти что литр. Џан варцбанд велел поить их чистой водой, от
ржавой, мол, у них портитсЯ желудок. •м, за окном облавы, стрельба, смерть,
а он печетсЯ о голубиных желудках. Ѓывало, поедЯт и давай хлопать крыльЯми,
давай ворковать, сердито и сладострастно. ‘амые отчаЯнные вырываютсЯ, когда
открываешь дверцы, и, пока их не выловишь, перелетают с балки на балку.
•орошо еще, что дом стоЯл во дворе, вдали от патрулей. ‚ы же знаете, как
было: куры ферботен, индюки ферботен, утки ферботен, даже кошки ферботен.
…сли бы не џцек, все было бы кончено в первую ночь. Ћн умел с ними ладить.
‘ам был голубем и их уговаривал по-голубиному.
- Џростите, вы не подскажете, как пройти на площадь ѓедиминаса? -
раздалсЯ вдруг фальцет раннего прохожего.
- ЏрЯмо по той вон аллее,- процедила пани ‡офьЯ.
- ‘пасибо,- словно окурок, бросил прохожий и исчез.
- Џан Њалкин, вы не поверите, но первое времЯ Я стыдилась раздеватьсЯ.
Џотом привыкла. "‚ыпусти их на волю, пока они нас не погубили,- умолЯла Я
его,- твои же сородичи с удовольствием купЯт. ѓолубиное мЯсо - кошерное". Ђ
џцек: "Ќет и нет. —то Я скажу пану варцбанду, когда он вернетсЯ?" Ђ Я ему:
"Џан варцбанд никогда не вернетсЯ, никогда. ’вои родители вернулись? ’вои
братьЯ вернулись?"
Ћна вдруг осеклась, воровато оглЯнулась и прошептала:
- €дет! ‚аш приЯтель, пан ЌаЂтан.- Ћна произносила его имЯ с ударением
на первом слоге.
- ‘лава Ѓогу, слава Ѓогу! - обрадовалсЯ Њалкин, но радость его не была
такой искренней, как обычно. Њог бы ѓутионтов прийти и попозже. Џани ‡офьЯ
недолюбливает его и потому сегоднЯ больше рассказывать не будет. —то
поделаешь: Ќатан - парикмахер, а парикмахер на всех смотрит свысока. „а это
и понЯтно - у них в руках не иголка, а бритва.
- ‡дравствуйте, здравствуйте,- пропел ѓутионтов.- ЉакаЯ парочка - гусь
да гагарочка.
Љак всЯкий еврей, Ќатан любил выражатьсЯ поговорками, но пользовалсЯ
ими невпопад.
Џани ‡офьЯ быстро встала и откланЯлась.
- „овидзенЯ, пани ‡офьЯ, довидзенЯ,- пробасил ѓутионтов.- ’иха вода
бжеги рве.
- „овидзенЯ,- из приличиЯ произнес €цхак и обратилсЯ к своему другу:- џ
уже не знал, что и подумать.
- Љто рано встает, тому Ѓог подает. ‚от он мне и подал новую заботу.
„жеки заболела. Џришлось везти ее к ветеринару.
- Ќу что он сказал?
- Ќа всЯкую старуху бывает проруха. ‚елел завести новую.
—то Я тут разболталсЯ, корил себЯ €цхак. ЊенЯ же ќстер ждет. Ќо до
местечковой синагоги снова было полвека.
Џани ‡офьЯ обернулась и победоносно поднЯла вверх метлу. Њалкин помахал
ей рукой. Ќадо созвать большой хурал, подумал он, и принЯть ее в наше
братство. ‚ братство ненужных евреев, ночных или дневных, не важно каких.
ѓолоса ѓутионтова и ѓирша Ћленева-Џомеранца - у него в кармане. Џод
сомнением только грамотей Њоше ѓершензон. € все-таки большинство будет "за".
Ђ с большинством - пусть и ненужных евреев - не считатьсЯ нельзЯ.

ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ

- •лебом пахнет,- растерЯнно сказала ќстер, когда €цхак, оставив
наконец пани ‡офью и своего друга Ќатана ѓутионтова, подошел к синагогальной
двери.
ЊолельнЯ была и впрЯмь продута горЯчим хлебным сквознЯком. ‘вежим
хлебом пахло от облупившихсЯ, давно не беленных стен, от черепичной крыши,
на которой вместе с воробьЯми и воронЯтами сидели, как €цхаку казалось в
детстве, смирные ангелы, дожидавшиесЯ чьей-нибудь души, чтобы подхватить ее
и унести на белых свадебных крыльЯх к ‚семогущему из всемогущих и
‘праведливейшему из справедливейших.
‘вежим хлебом пахло от чахлых, страдавших какой-то таинственной
болезнью кленов, под которыми, не чинЯсь, на виду у отмолившихсЯ евреев
мочились завсегдатаи корчмы братьев Ључинскасов. ‚озмущенные евреи
требовали, чтобы бургомистр распорЯдилсЯ спилить эти клены, и, получив
отказ, грозились их срубить сами, но так и не отважились - негоже, дескать,
размахивать топором на чужой земле. ‡аведенным тестом, казалось, пропахли
даже весенние лужицы, сверкавшие неподалеку от синагоги на солнце. „а и оно
само как бы уподобилось круглому караваю, заброшенному в небо.
- Џахнет,- мечтательно произнес €цхак.
- •орошо еще хлебом, а не конской мочой! - раздраженно бросила ќстер.-
Ќемцы в синагогах лошадей держали.
Ќастроение у €цхака вдруг сломалось. —увство странной приподнЯтости
сменилось печалью, запах хлеба вытеснилсЯ запахом беды, случившегосЯ с ними
несчастьЯ. €цхака охватило желание повернуть назад, добратьсЯ до вокзала,
дождатьсЯ поезда и, плюнув на все, вернутьсЯ в ‚ильнюс, как будто никогда
ничего и никого не было. Ќемецкие самолеты и танки; бравые землЯки в белых
повЯзках, согнавшие полместечка в рощицу, высаженную беглым русским барином;
хлебопекари, дружно выполнЯющие пЯтилетку там, где пек свои хлебы
милосердный, справедливый, безжалостный и ничему не научившийсЯ Ѓог евреев,-
их не прогонишь из памЯти, как пернатых с крыши: они не оголодавшие воробьи
и не крикливые воронЯта, а он, €цхак Њалкин, не пушистый кот рабби ЊенделЯ.
- Њожет, вернемсЯ? - обронил он.
- Ќет! - твердо, с не свойственной ей решительностью ответила ќстер.-
Њы что, зрЯ столько в поезде трЯслись, по грЯзи топали? џ хочу помолитьсЯ.
- ѓде? ‚ хлебопекарне?
’олкуй ей, не толкуй, все равно сейчас ее не переубедишь.
Ѓыло времЯ, когда дом молитвы и благочестиЯ отличалсЯ от других домов в
местечке, он был не жильем, хотЯ в нем и жил служка Њейер, а сутью, не
строением из кирпичей и досок, из стекла и жести, не местом, а вместилищем-
бесплотным и осЯзаемым одновременно. ‚о что же оно, вместилище, сегоднЯ
превращено?
ќстер сама все видит. …й ничего не надо объЯснЯть. „ом молитвы был длЯ
их дедов и прадедов, длЯ отцов и матерей, длЯ них самих не плотом, гонимым
ласковыми волнами по чужому вздыбленному морю, не островом, затерЯнным среди
пучин, а родиной. Ќет у них больше родины. Ќет.
‚ раздумьЯ €цхака вдруг вторгсЯ озабоченный голос Ќатана ѓутионтова:
- „октор велел мне купить другую собачонку. „енег мне не жалко, но
зачем она мне? ‚ могилу с собой не возьмешь.
Њалкин не отвечал. ‡апах ржаного хлеба сорок шестого года все еще плыл
над его седой головой, и странно было, что Ќатан ѓутионтов его не чувствует.
Љак можно не чувствовать этот запах, если на него слетаютсЯ даже парковые
воробьи и голуби!
- —то же мне делать? - допытывалсЯ ѓутионтов.
€цхаку не хотелось обижать друга, но и разговаривать о „жеки среди
чанов с пузырЯщимсЯ тестом, на виду у пекарей, в раскаленном, как пустынЯ,
цеху он не мог. Ћставил бы его ѓутионтов в покое со своей собачонкой.
- Ќе до собак мне сейчас, Ќатан, не до собак. џ думаю сейчас не о
собаках, а о коте рабби ЊенделЯ,- на свое несчастье, призналсЯ €цхак.
- Ђга, о коте - так можно, а о собаках - нет.
- Ћ каждой твари можно думать, как о Ѓоге. Ѓог - в каждом из нас. Ћн и
в человеке, и в дождевом черве.
- „умай. Ќе буду тебе мешать. Љогда кончишь думать о коте, поговорим о
моей „жеки.
ѓутионтов погрузилсЯ не то в молчание, не то в дремоту. Ћн не слышал,
как €цхак снова вошел в синагогу-пекарню.
‚озле чанов с тестом хлопотали распаренные женщины в надвинутых на лоб
белых косынках, напоминавших €цхаку воздушных змеев, которых он в детстве
запускал на пустыре за школой. ‡мей, как бы пританцовываЯ, устремлЯетсЯ в
недосЯгаемую голубизну, где на золотом престоле в окружении ангелов и
серафимов восседает ѓосподь Ѓог. ѓосподь Ѓог спрашивает у ангелов: чей это
змей? € ангелы и серафимы дружно отвечают: сына сапожника „овида Њалкина -
€цхака,- и имЯ его разноситсЯ под голубым куполом и плывет во все пределы,
во все концы.
€цхак покосилсЯ на работниц, и на миг грешнаЯ мысль проклюнулась в его
голове: ах, если бы и они, не сотворившие никакого зла, никого не убившие,
взмыли вверх над столами, уставленными противнЯми с булочками, над чанами с
пузырившимсЯ тестом и, подгонЯемые струЯми ветра от трескучего вентилЯтора,
вылетели через распахнутые окна синагоги во двор! Ђх, если бы их, как
бумажных змеев, подхватили воздушные потоки и унесли к родным деревнЯм, под
соломенные родительские крыши! Ђх, если бы сюда вошел белоголовый рабби
Њендель и вслед за ним влетел стремительный, как молниЯ, его пушистый кот!
Ћн, €цхак Њалкин, и она, ќстер Њалкина, в девичестве Њинес, чего бы
только не отдали за то, чтобы все было, как полвека тому назад, за то, чтобы
рабби Њендель и его пушистый кот привели сюда, в дом благочестиЯ, на их
поруганную родину и братьев €цхака, и пЯтерых сестер ќстер - всех, всех...
Ќо в синагоге-пекарне властвовала не памЯть, а удушающаЯ жара.
Ќикто, кроме заведующего пекарней, не обращал на пришельцев никакого
вниманиЯ. ‡аведующий был рослый, крепко сколоченный мужчина, пышноволосый и
пышноусый. “сы служили как бы ширмочкой, за которой свое тайное
существование вели слова,- казалось, ни одного лишнего, неосторожного не
услышишь. ‚оеннаЯ выправка выдавала в нем офицера-отставника. Ћн носил брюки
галифе, заправленные в хромовые сапоги, и выцветшую гимнастерку, к которой
был приколот орден Љрасного ‡намени. ‚ глаза бросались именные часы,
большие, как компас, на которые он то и дело поглЯдывал.
- аркинас,- представилсЯ он.
€цхак понЯл - местный русский, может, даже старовер.
аркинас долго и сочувственно вглЯдывалсЯ в пришельцев.
- џ понимаю вас,- неожиданно сказал он и вздохнул.- Џрийти в синагогу и
вдруг увидеть чаны с тестом, печи...- Ћн помолчал и добавил: - Ќичего не
поделаешь, людей надо кормить.
Ћн ждал, когда €цхак согласно кивнет головой, но тот отрешенно глЯдел
на молчащих женщин.
- ‚сех ваших богомольцев немцы перевели, никого не осталось.- Ћн
погладил ширмочку усов, за которой ждали своей очереди такие же округлые,
взвешенные слова.
€цхака коробила его снисходительность. ќстер же, наоборот, была
благодарна ему за понимание, за приветливость. ѓости долго молчали,
бессмысленно переминались с ноги на ногу, не знаЯ, что делать: уходить
неприлично, а оставатьсЯ невмоготу. Ћни и ушли бы, если бы не вопрос,
буравивший мозг и сердце.
- ‘кажите, пожалуйста,- почти виновато начал Њалкин,- может, кто-нибудь
из вас слышал о судьбе детей сапожника „овида Њалкина и жестЯнщика •аима
Њинеса?
€цхак и ќстер все-таки надеЯлись на чудо.
- ’оварищи женщины! - громко выкрикнул аркинас.- Њожет, кто-нибудь из
вас слышал о Њалкиных и Њинесах?
ђаботницы испуганно переглЯнулись. ђаз ищут кого-то, значит, дело
нечистое, не важно кого - евреЯ, русского, литовца... ’еперь ищут либо
мертвых, либо тех, кто их умертвил...
- ’аких, вижу, не имеетсЯ,- после паузы обратилсЯ он к гостЯм.-
Џоверьте, Я очень сожалею. Љ нам уже приходили, спрашивали про „рагацких,
Џерских, ‘агаловских, ќпштейнов. Ќи слуху ни духу.
аркинас повернулсЯ к своим подчиненным и произнес:
- „авайте, как у нас водитсЯ, завернем гостЯм в дорогу буханку
литовского хлеба и булочек к чаю.
- ‘пасибо, спасибо,- зачастила ќстер.
Ќо €цхак взглЯдом дал понЯть: не отказывайсЯ, возьми. †енщины завернули
в неприглЯдную бумагу хлеб и с десЯток булочек. Ѓулочки, чуть завьюженные
сахарной пудрой, были теплыми, как только что снесенные куриные Яйца. ќстер
передала их €цхаку, и страннаЯ, неожиданнаЯ мысль залила его глаза печальным
и призрачным светом. ‘ейчас, подумал он, на глазах у орденоносного,
молодцеватого аркинаса и его покорных работниц из них, из этих булочек,
вылупитсЯ его родной дом на Љаунасской улице; теснаЯ каморка, заваленнаЯ
изношенными ботинками; отец „овид; потом мать ђахель; потом братьЯ Ђйзик и
ѓилель; праздничный стол с зажженным семисвечником; потом поЯвитсЯ и она
сама - веселаЯ •анука.
Ќехорошо, конечно, что в синагоге пекут хлеб, подумал €цхак, но это
лучше, чем если бы ее превратили в конюшню. Њысль так громко стучала в его
висках, что ее услышал и аркинас. Ћн принЯлсЯ терпеливо объЯснЯть Њалкину,
что у них пока другого выхода нет, рады были бы печь хлеб в другом
помещении, но - сами видите - уцелели только почта, костел и синагога, на
которую и пал выбор. Ќо этот выбор временный. Љогда построЯт химзавод - а
его строительство намечено новым пЯтилетним планом,- тут вырастут всЯкие
подсобные производства. Љ концу пЯтилетки, даст Ѓог, освободЯт синагогу и
отдадут ее краеведческому музею. ’акой музей, по мнению аркинаса, очень и
очень нужен. Џусть люди приходЯт и знакомЯтсЯ с жизнью евреев местечка в
недавнем и далеком прошлом.
- •орошаЯ затеЯ,- сказал €цхак.- †аль только, что посетители не увидЯт
на стендах будущего евреев.
- ‚аше будущее зависит от вас самих.
- Ђ не может ли так случитьсЯ,- съЯзвил Њалкин,- что будущее наступит
длЯ всех, но не длЯ евреев?
- Џобойтесь Ѓога! - возмутилсЯ аркинас.- ‡а что же мы воевали?
ќстер незаметно ущипнула мужа: молчи, мол, старый осел.
- —ем зрЯ спорить, лучше поднимемсЯ на женскую половину,- предпочел
сойти с ломающегосЯ льда на берег аркинас.- “ вас, оказываетсЯ, мужчины и
женщины молЯтсЯ раздельно.
€цхак в детстве три раза на дню поднималсЯ с бабушкой по этой лестнице,
он знал все ступеньки как свои пЯть пальцев, каждаЯ из них имела даже свое
прозвище, но сейчас он ничего не узнавал. ‚се было переделано, перекрашено,
переиначено. Ћн испытывал какое-то чувство вины перед своим совсем еще
недавним прошлым, перед своими богобоЯзненными родителЯми, перед рабби
Њенделем. Ћн, рабби Њендель, и обвенчал его и ќстер здесь в далеком двадцать
пЯтом году в только что отстроенной после пожара синагоге. Ѓыла смущена и
ќстер, котораЯ с теплым свертком в руке шла по ступенькам так, как будто на
них были рассыпаны недотлевшие угли.
€цхак в душе корил себЯ за то, что свой поминальный путь они начали не
с пепелища родного дома, не с кладбища, где похоронены их деды и прадеды, не
с белой рощицы, а с синагоги. Ќе такими уж примерными богомольцами они были.
Ќо что сделано, то сделано.
„ержа под мышкой буханку, €цхак вслед за аркинасом юркнул в узенький,
заваленный всЯкой рухлЯдью коридорчик и вскоре очутилсЯ перед знакомой
дверью. "Љомната рабби ЊенделЯ",- высеклось искрой в памЯти. ‘юда приходил
он готовитьсЯ к бармицве - совершеннолетию. €цхака так и подмывало открыть
дверь, войти внутрь и выдохнуть в пустоту:
- „обрый день, рабби. ќто Я, €цик Њалкин.
ЏамЯть искрилась, как костер, искры летели во все стороны. €скра
осветила комнату старосты синагоги Ќоаха перлинга. ‡аносчивый, с лицом
старого, полуослепшего бульдога, следивший за всеми в местечке ревностнее,
чем сам ѓосподь Ѓог, он всегда оставлЯл у входа свои замысловатые галоши.
Њалкин силилсЯ угадать, что же могло остатьсЯ от синагогальной утвари,
но, кроме галош Ќоаха, в его воображении ничего не возникало. Ѓыло бы чудом,
если бы их не присвоили. ‚едь после того, как одни бежали из местечка, а
оставшихсЯ под дулами погнали в белую рощицу, у евреев забрали все. ’олько
мертвых не присвоили.
€цхак на миг представил себе чудом сохранившиесЯ галоши перлинга -
стоЯт под толстым стеклом в местном краеведческом музее, на задниках
надпись: "Ћбувь евреев в буржуазной ‹итве". Џредставил себе, как в одно
прекрасное утро они выбираютсЯ из-под музейного стекла, шмыгают в двери и
пускаютсЯ по опустевшему местечку, где когда-то жили не музейные, а
настоЯщие евреи, и зычным голосом Ќоаха перлинга возглашают:
- …вреи, на утреннюю молитву! Њолитва слаще, чем сон!
€ евреи просыпаютсЯ - кто ото сна, кто от смерти. ЌапЯливают на себЯ
что попало и сломЯ голову бегут сюда, в синагогу, к рабби Њенделю, под его
голубиное крыло.
умели липы в Ѓернардинском саду, сладко, как убаюканный нЯней
младенец, посапывал Ќатан ѓутионтов. …го сопение возвращало Њалкина из сорок
шестого года, со второго этажа местечковой синагоги сюда, на эту скамейку.
€цхак старалсЯ не шелохнутьсЯ - пусть Ќатан спит, он недоспал в войну. •отЯ
на войне, пускай и урывками, каждый старалсЯ спать в любом положении: стоЯ,
сидЯ, даже на марше. Љогда затихала канонада и в тишине комариный писк
воспринималсЯ, как пение ангелов, даже командир не отваживалсЯ будить
прикорнувшего солдата: спЯщий мог выпустить в него спросонок всю обойму.
—то снитсЯ ему? Ќаверное, Ѓалахна. ’ихий городок под Ќижним Ќовгородом.
‘орок второй год; холодные, пропахшие хлоркой казармы, в которые их,
местечковых €циков и ‡еликов, •аимов и „овидов,- молодых литовских евреев,
согнали и наспех обучили военному делу и бросили прЯмо в пекло - под Ћрел.
Њожет, ему снитсЯ Ќинка или, как ее прозвали полковые острЯки,
Ќинка-осетринка. €цхак до сих пор никак не может взЯть в толк, чем Ќатан
приворожил русскую красавицу. Ћн говорил на Языке возлюбленной так, что все
помирали со смеху.
‚ праздничные дни Ќинка прибегала к проходной, приносила ему,
ненасытному, пирожки с капустой и невесть где добытую осетрину. Љогда
дивизиЯ отправлЯлась на фронт, она подарила ему, своему суженому, шелковый
кисет с вышитыми вензелЯми "Ќ. ‡." и надписью "Њилому Ќиколаю".
Ќикто на фронте не получал столько писем, сколько счастливчик
Ќиколай-Ќатан ѓутионтов. Ќа каждом конверте было крупно и размашисто
выведено "Ќ. ‡.", а на каждом листочке рисуночек - голова рыбы, конечно же,
осетра.
Џусть Ќатан спит, пусть сладко посапывает и хотЯ бы на полчаса забудет
о своей деревЯшке.
- Њилости прошу в мой кабинет,- сказал аркинас,- пропускаЯ вперед
€цхака и ќстер.
‘битые с толку Њалкины протиснулись в дверь.
- ‘адитесь,- предложил заведующий,- небось притомились.
- Ќемножко,- ответил €цхак, сел и устремил взглЯд на стену.
Ќа стене красовалсЯ большой, обрамленный массивной дубовой рамой
портрет ‘талина в парадном мундире, со всеми регалиЯми, пестревшими на
груди, как грибы-мухоморы. ‚ождь был застеклен; стекло сверкало чистотой, и
€цхак не мог отделатьсЯ от ощущениЯ, что все перед ним плавает, как в
аквариуме,- и мухоморы-ордена, и усы, и погоны генералиссимуса.
- ђаньше там висел ђамбам,- сказал €цхак и тут же замолк.
- Љто, кто? - вежливо переспросил аркинас, и Њалкин впервые
почувствовал в его голосе нотку неприЯзни.
- ђамбам,- повторил €цхак.- Ќаш великий рабби.
- —ем же он был так велик? - осведомилсЯ заведующий.
- ‚ двух словах не расскажешь,- благоразумно уклонилсЯ от прЯмого
ответа Њалкин.
- “ каждого в жизни свои учителЯ,- назидательно произнес хозЯин
пекарни.
Ћн вынул из глубокого кармана галифе ключ, подошел к приземистому, как
надгробие, сейфу, открыл его и, порывшись, достал сложенное вчетверо
молитвенное покрывало - талес и бархатный чехольчик с вышитыми на нем
древнееврейскими письменами - в такие набожные евреи вкладывали свои
молитвенники.
ќстер и €цхак застыли от неожиданности. аркинас стоЯл, не двигаЯсь,
держа в руках находку. Џервой пришла в себЯ ќстер. Ћна шагнула к аркинасу и
схватила бархатный чехольчик. ЏЯлЯсь близорукими глазами, она принЯлась
читать древнееврейские слова, повторЯЯ каждое из них вслух и поглЯдываЯ на
мужа.
Ћт чехольчика пахло подвальной сыростью. Ќо длЯ ќстер он пах чем-то
другим - далеким и невыразимым. Њожет, потому памЯть ее, как выловленнаЯ и
брошеннаЯ в садок рыба, металась в поисках того, кому принадлежал чехольчик,
кто вытаскивал из него перед молитвой сидур. ‚сех евреев вспомнила она
поименно, но почти у каждого были такие же бархатные чехольчики, даже у тех,
кто приходил в синагогу только по большим праздникам.
€цхак погладил талес и совершенно непроизвольным движением набросил на
себЯ - на свою выцветшую гимнастерку, и плечи его вдруг согнулись под
бременем невесомого полотна, как будто он, €цхак Њалкин, сподобившийсЯ
великого и горестного счастьЯ выжить после страшной, кровавой войны и
вернутьсЯ на свою истерзанную родину, взвалил на себЯ все грехи мира, весь
пепел, черневший на месте жилищ, все сломанные надгробиЯ, все артиллерийские
снарЯды, которые четыре года летели в еврейских и нееврейских солдатиков,
все оторванные руки и ноги, которые остались на полЯх сражений, как забытые
Ѓогом плуги, всех близких, расстрелЯнных в белой рощице.
- ‘пасибо,- сказал он аркинасу.
- Ќе за что,- не понЯл тот его благодарности.
€цхак смотрел на него с почтительным удивлением. Ћн-то поначалу думал,
что аркинас сухарь, чинуша, даже антисемит. Ќедаром же отец „овид учил: "Ќе
спеши судить других. Ќикто не рождаетсЯ на свет навеки хорошим или навеки
плохим. ‚ плохом человеке в один прекрасный день просыпаетсЯ хороший, а в
хорошем всегда бодрствует плохой".
- Џослушайте,- несмело начал Њалкин,- у менЯ к вам небольшаЯ просьба.
ќстер в испуге глЯнула на мужа.
- ‡ачем же остановка? …сли это будет в моих силах...
- џ вам его обЯзательно верну,- пообещал Њалкин и прошелсЯ, как по
клавишам, пальцами по полотну талеса.- —аса через два, а может, и раньше.
- Ќу что ж, пока вещь не музейнаЯ, берите. Ќадеюсь, никто вас в таком
виде не остановит и в участок не заберет.
Њалкин протЯнул ќстер завернутую в бумагу буханку подаренного хлеба-
всю жизнь €цхак получал его не в подарок, не за так, а зарабатывал честно:
до войны - поЂтом, на войне - кровью; поклонилсЯ аркинасу, тот
заговорщически подмигнул, и гости быстро спустились по лестнице и вышли во
двор.
‚есеннее солнце стоЯло уже высоко над местечком. €цхак шел медленно,
все времЯ оглЯдывалсЯ по сторонам, как будто выискивал знакомых, но никого
из прохожих не узнавал. …му было небезразлично, кого он встретит первым.
Љазалось, от этой встречи что-то зависит. —то? Њалкин сам не мог себе
ответить. Љак же он удивилсЯ, когда первым знакомым оказалсЯ местечковый
ксендз.
- Ќе сын ли вы „овида Њалкина? - спросил настоЯтель.
Ћни стоЯли друг против друга, один - в черной сутане, другой - в белом
талесе. Њестечковый ксендз состоЯл в родстве то ли со вторым, то ли с
третьим президентом ‹итвы. ”амилиЯ его была ѓринюс. Џеред войной свЯтой отец
чинил у „овида Њалкина ботинки. "“ ремесла, - говорил он,- нет веры. Љто
лучше шьет, кто крепче подошвы подбивает, тот и ближе к ѓосподу".
- Ќадолго приехали?
- Ќет,- коротко бросил €цхак.
ђазговор Явно не клеилсЯ.
- †аль. †аль... - сказал ксендз и раскланЯлсЯ.
€цхака и ќстер не оставлЯло желание расспросить кого-нибудь о своих
семьЯх, хотЯ, спрашивай не спрашивай, ничего утешительного не услышишь.
Љогда правда в крови, каждый ждет, чтобы ее смыл другой. ‚се охотно
перекладывают правду друг на друга: мол, вы что, Я ни капли чужой крови не
пролил, Я все четыре года пахал, косил, торговал, рыбу ловил, молилсЯ.
ѓосподи, как мало тех, кто ее проливал, и как много почему-то убитых!
—его греха таить, и он, €цхак Њалкин, проливал чужую кровь. „ва с
половиной года, весной и летом, осенью и зимой, и он день-деньской в кого-то
без устали стрелЯл, в кого-то беспрерывно целилсЯ, нажимал, зажмурившись, на
курок и, вероЯтно, в кого-то попадал. —то с того, что это было в смертельном
бою, а не в белой рощице при въезде в родное местечко? —то с того, что
противник был вооружен до зубов и тоже нажимал на курок, палил круглые сутки
и попадал, может, чаще, чем они, наспех обученные в Ѓалахне? Љак ни тЯжко
признаватьсЯ, и на нем, €цхаке, чужаЯ кровь. ќто его братьЯ Ђйзик и ѓилель
были безоружными. Ќа них даже талесов не было - а вдруг пули отлетели бы от
свЯщенного покрывала, как от брони?
—то за безумное времЯ, что за проклЯтый век: вокруг столько смертей и
так мало, так ничтожно мало правды! Ћн, €цхак Њалкин, не мудрец, у него всЯ
голова не премудростью, а иголками забита, но даже он понимает то, чего не
понимают вожди и полководцы: убиваЯ друг друга, люди убивают и ее, правду.
€цхак и ќстер не заметили, как очутились на Љаунасской улице, там,
откуда когда-то колокольно на все местечко раздавалсЯ стук сапожничьего
молотка. Ћт дома сапожника „овида Њалкина остались только руины. ‚ первые
дни войны в него, видно, попал снарЯд или бомба.
ќстер стоЯла посреди пепелища, и взглЯд ее искал следы еще недавно
живой, не очень зажиточной, но и не бедной жизни.
- ’ут,- тихо произнесла она,- была наша комната.- € ткнула пальцем в
кучу мусора - смесь щебнЯ, толченого стекла, полусгнившего трЯпьЯ.
- „а,- пробормотал €цхак.- ‚он там стоЯла кровать.
- Ђ тут висело зеркало,- подхватила ќстер.
- „а,- упавшим голосом повторил он вслед за ней.- ’ы очень любила
смотретьсЯ в него. Њама добродушно ворчала: смотрись не смотрись, красивее
не станешь.
ќстер вздохнула.
- —етыре года мы в зеркало не смотрелись - не до зеркал было,-
промолвил Њалкин.- Њожет, ты хочешь посмотретьсЯ? „авай повернемсЯ в ту
сторону. ’ы нисколько не изменилась. ’олько поседела. Ќо тебе идет седина.
…й-богу, идет.
- ‚ри, ври,- болезненно улыбнулась она.
Ћни не сводили глаз с кромки горизонта, освещенного солнцем и сиЯвшего,
как огромное зеркало с не подверженной порче поверхностью, в которое могут
глЯдетьсЯ все погорельцы и изгнанники, все сироты, лишившиесЯ крова, все
несчастливцы.
€цхак никак не мог поверить, что когда-то - в кои веки это было! - тут,
под потолком, качалась его люлька, тут, на этом пЯтачке земли, по скрипучим
половицам он сделал свой первый шаг, тут он первый раз в жизни прикоснулсЯ к
нагой женщине. Љак же так, неужели тут больше никогда не раздастсЯ стук
молотка, не вспыхнет субботнЯЯ свеча, не прозвучит ни одна молитва?!
- Џослушай,- сказал он ќстер,- мне пришла в голову хорошаЯ идеЯ. ‡ачем
нам таскать весь день этот хлеб и эти булочки? „авай все раскрошим и
рассыплем. „нем прилетЯт птицы, ночью сбегутсЯ мыши, и снова в доме „овида
Њалкина забурлит жизнь.
- Ќу уж,- хмыкнула она,- так уж и забурлит. Ќо если тебе так
хочетсЯ...- Ћна вынула из свертка булочку и стала ее крошить.
ђаскрошила и рассыпала. Џотом взЯлась за другую...
ќстер ходила по руинам, как крестьЯнка-сеЯтельница. •одила и что-то
сквозь слезы приговаривала. ‡вала не птиц и не мышей, а своих родителей и
пЯтерых сестер, расстрелЯнных в белой рощице.
ђаскрошив и рассыпав булочки, они переломили буханку, сперва пополам,
потом - на четыре доли, потом - на восемь и разбросали по кругу мЯгкие, еще
хранившие тепло катыши.
Џервыми с крыши соседнего дома, где жил путевой обходчик €гнас „овейка,
спасший в войну ќстер, прилетели зоркие воробьи.
- олем алейхем,- сказал €цхак и под их чириканье стал читать
поминальную молитву - кадиш.
‚след за воробьЯми пожаловала крикливаЯ ворона. Ћна громко закаркала,
замахала своими поминальными крыльЯми над ќстер и над €цхаком. Љарканье
врывалось в молитву, пЯтнало ее, и ќстер, шепотом повторЯвшаЯ за €цхаком
каждое слово, отгонЯла незваную гостью. Ќо катыш хлеба был длЯ крикуньи
более желанной добычей, чем молитва.
Ќаконец, €цхак выцедил из сердца весь кадиш.
‚орона, забыв про все опасности, смело вышагивала по толченому стеклу и
то тут, то там выклевывала свою добычу.
- Ќе трогай ее,- сказал €цхак ќстер.- —то с того, что она ворона!
Њожет, она нас помнит лучше других.
Њолитва преобразила Њалкина. ЏрежнЯЯ печаль оставила его. ‘корбь не
утихла, но обрела какую-то несуетную меру.
Џоправив сползающий с плеч талес, €цхак зашагал к дому соседа - €гнаса
„овейки. …сли бы не €гнас, он, Њалкин, приехал бы сюда один, без ќстер. ќто
„овейка спас ее. ‘перва спрЯтал в товарном вагоне на железнодорожной
станции, потом отвез в лес к дЯде-леснику под Џаневежисом, где скорее надо
было опасатьсЯ оголодавших кабанов, чем немцев и их подельников.
‚ Џаневежисе в сорок пЯтом €цхак и встретилсЯ первый раз после войны с
ќстер. ‹есник ‰еронимас привез ее на телеге и передал Њалкину. Џрошел год, а
Њалкины еще ни разу не наведались к „овейке. ’о ќстер долго болела, то
„овейка куда-то уезжал и в письмах просил приехать в другой раз. “ €цхака
даже закралось подозрение, что „овейка их и не очень-то хочет видеть. Њалкин
толкнул знакомую калитку, и пес „овейки ‹ушис - Ѓарс сердито залаЯл.
- Ќе узнает,- пожаловалсЯ €цхак жене.
- ‡абыл, наверное.
- ‡абывают люди, а не собаки.
Ћтвыкший за четыре года от еврейской речи ‹ушис залаЯл еще громче.
Ћт его непрекращающегосЯ лаЯ проснулсЯ прикорнувший на скамейке в
Ѓернардинском саду Ќатан ѓутионтов. Ћн уставилсЯ исклеванными сном глазами
на друга и пробасил:
- Ќе поверишь, мы все были в талесах, и ты был в талесе.
- Ћткуда ты знаешь? - удивилсЯ Њалкин.- ’ы что, умеешь, как ‚ольф
Њессинг, угадывать чужие мысли?
- Џри чем тут ‚ольф Њессинг! - отрубил ѓутионтов.- ’юрин выстроил всех
нас... ‚сю роту. ‘командовал: "‘мирно!" ‘тоим, не шелохнемсЯ. ’ишина такаЯ,
что слышно, как его портупеЯ скрипит. € вдруг - бывает же такое во сне! -
ротный начинает читать кадиш. Џо џше Љривоносу, по €делю •ейфецу, по €сааку
апиро, по Ѓаруху Џузайцеву, по •анону ‹ейпскеру, по ‡елику Љопельману...
- Ќичего не скажешь, хорошенькие сны тебе снЯтсЯ,- выдохнул €цхак.
- Ђ где их, другие, возьмешь? „лЯ других снов другаЯ жизнь требуетсЯ.
Љаков поп, таков и приход.
Џоговорка, как всегда, отношениЯ к разговору не имела.
- Ђ кончилось все длЯ менЯ нарЯдом вне очереди.
- ‡а что? - пожалел Ќатана €цхак.
- ‡а пустЯк. Џодошел Я к ’юрину и сказал: "’оварищ лейтенант, у нас без
головного убора нельзЯ говорить кадиш, наденьте, пожалуйста, пилотку". ‚се
обошлось бы, если бы всЯ рота не грохнула от смеха.
- Џослушай, €цхак, ты у нас отгадчик снов. Љ чему мой сон?
- Љ новому наступлению,- попыталсЯ сострить Њалкин.
- Љ какому, к черту, наступлению? ‚се наши наступлениЯ давно отбиты.
‘ейчас идет полное отступление. € не говори, что Я свихнулсЯ. Ќас уже знаешь
куда отбросило? Љ воротам еврейского кладбища. ‘коро нас туда всех снесут
поодиночке.
- ‘несут,- согласилсЯ €цхак.- ’ебе хорошо, у тебЯ есть носильщики -
жена, дочь. Ђ у менЯ - никого. Њожет, портные из моего ателье соберутсЯ,
вынесут и...
Ћ чем бы они ни спорили, ни судили, ни рЯдили, все их разговоры
кончались кладбищем. Џо сути дела, кладбищем были и все их бесконечные
воспоминаниЯ, призраки по нему бродили, как живые, а живые - как призраки.
- Ђ у нас новость,- бодрЯсь и неестественно оживившись, без всЯкой
свЯзи с только что приснившимсЯ сном произнес ѓутионтов. ѓлаза его были
печальны, как у мученика на русской иконе.
€цхак всегда относилсЯ к сообщениЯм ѓутионтова
снисходительно-недоверчиво. Ћни повторЯлись и, уже несвежие в зародыше, от
повторениЯ покрывались еще большей плесенью. ЋпЯть расскажет что-нибудь
смешное и трогательное о своей „жеки или приметсЯ поругивать ѓорбачева и
‹андсбергиса: первый, мол, литовцев не отпускает, а второй слишком спешит.
Ќо на сей раз Њалкин в словах ѓутионтова уловил что-то и впрЯмь новое,
не зачерствевшее, как старый хлеб. “ этой новости был другой запах, от нее
пахло если не бедой, то чем-то тревожным и неотвратимым. € Њалкин не ошибсЯ.
- ’ы не поверишь, но ‹ариса прислала вызов,- сказал ѓутионтов и
испуганно замолк.
Ћн не знал, как это известие воспримет €цхак. ‘только лет вместе
провели, и вдруг расставайсЯ навеки. ‘лучись с ним в €зраиле что-нибудь -
€цхак плечо под его гроб не подставит. € он, Ќатан, оттуда не приедет, не
прилетит, когда наступит час...
- Ќи Я, ни Ќина у нее никаких бумаг не просили. Џро кофе писали, про
таблетки от астмы. џ на новую бритву намекал, но чтобы вызов... - стал
почему-то оправдыватьсЯ ѓутионтов.
€цхак не отвечал, сидел, зажмурившись, как слепой. ‘олнечный свет,
разлитый над Ѓернардинским садом, раздражал его. ‘ ним не раз так бывало,
особенно когда захлестывала печаль. …ще отец учил: радоватьсЯ хорошо на
свету, а горевать - во мраке.
- Ќу скажи, не сдурела ли девка?.. ‡ачем мы €зраилю? ‡ачем €зраиль нам?
€цхак молчал. …го мысли витали где-то во тьме, где не было ничего,
кроме крыш родного местечка.
- ’ам что, русских жен не хватает? - тормошил ѓутионтов €цхака.
€ до русских жен Њалкину не было никакого дела.
- Ќина если и поедет, то только обратно в Ѓалахну. …е €зраиль - ђоссиЯ.
’ам ее землЯ обетованнаЯ. ‘ам, говорит, поезжай.
Ќатан ждал, когда Њалкин оставит свою тьму, но тот и не думал из нее
выбиратьсЯ.
- Ђ без Ќины Ђндреевны что мне там делать? - скорбно вопрошал
ѓутионтов.- Џо-твоему, кто дороже - жена или дочь?
- Ќе знаю. “ менЯ никогда не было ни сына, ни дочери.
‡а калиткой исходил злобой ‹ушис. Ћн металсЯ на длинной цепи и рвалсЯ в
бой. ‹ай его заглушал все вопросы и ответы.
- ’ы менЯ не понЯл,- обмЯк ѓутионтов.- џ хочу, чтобы она не уехала в
свою Ѓалахну. ‘ моей деревЯшкой ее не догонишь.
- •орошо,- пообещал Њалкин,- поговорю. Ќечего ей ехать ни туда, ни
туда. Љак говорил мой дЯдЯ ђахмиэль, приехали - распрЯгай лошадь, прЯчь
кнут.
Њимо с метлой прошествовала пани ‡офьЯ. Ћна бросила взглЯд на
разморенного исповедЯми €цхака - ему все исповедуютсЯ. •мыкнула и скрылась
за деревьЯми.
- џ давно распрЯг лошадь, а кнута у менЯ никогда не было.
- “ тебЯ был прЯник,- пошутил Њалкин.
- ’ы шутишь, а мне страшно. Џриду однажды домой из парка, а дом пустой.
€ на столе записка: "‘частливого пути. Ќ. ‡." Љак на кисете. € ищи ветра в
поле. џ никогда от тебЯ ничего не скрывал. Њне уже никуда не хочетсЯ,
никуда. …сть у тебЯ таблетка? - тЯжело дыша, спросил он.
- …сть,- засуетилсЯ €цхак и достал из пиджака валидол.
Ќатан положил под Язык лекарство, подождал, пока таблетка рассосетсЯ.
- Ќи к дочери, ни к внуку менЯ уже не тЯнет. Њне все равно, где лежать:
весь мир - одна могила. Љак от других ни отгораживайсЯ, а дотлевать
приходитсЯ всем в одной земле. …сть один человек на свете, который менЯ
понимает,- это ты. ‚едь и ты небось не согласилсЯ бы мерзнуть или потеть на
том свете отдельно от жены только потому, что она русачка. ‚месте с Ќиной
столько прошли, вместе и лежать должны. …сли дочка захочет над нами слезу
пролить, то купит себе билет на самолет и прилетит. Ќам много слез не надо.
€ногда одна слезинка целого морЯ стоит, потому что в ней умещаютсЯ все морЯ
на свете, если плачут не глаза, а сердце.
€цхак никогда от Ќатана ничего подобного не слышал. ђечь ѓутионтова,
очищеннаЯ тревогой от житейского сора, пламенела, как подожженный спирт.
ЏолнаЯ горечи и смЯтениЯ, легко разгадываемых недомолвок, она изумила
Њалкина и повергла в уныние. ѓутионтов никогда не был говоруном. ‚ отличие
от своих собратьев по ремеслу он не докучал своим клиентам неумеренной
болтовней: в прибазарной парикмахерской народу - уйма. ѓул, галдеж, ругань,
спешка - только поворачивайсЯ, только стрекочи ножницами, посверкивай
бритвой. ‘трижка - копейки, бритье - чуть ли не задарма. “ ѓутионтова все
привиленские деревни стриглись да еще пол-Ѓелоруссии. Љлиенты любили его,
хотЯ за глаза и "дешевым жидом" называли. Ќо Ќатан на них не обижалсЯ - что
с деревенщины возьмешь, ум у них жиже, чем бороды.
€цхак смотрел на ѓутионтова, как на совершенно незнакомого человека.
’аким, как сегоднЯ, он его никогда не видел. Њудрец, златоуст, страдалец.
’олько что же ему посоветовать? Ѓросить вызов в мусорную корзину или
изорвать на мелкие клочки, но такой совет любой дурак даст.
‹егко сказать! ‚едь от этого зависит, куда жизнь повернетсЯ, долга ли
она, коротка ли, как спичка. Њожет, там, за тридевЯть земель, под
расточительным солнцем, которое светит вовсю круглый год, там, рЯдом с
дочерью, какой-никакой, но твоей кровиночкой, с внуком, имЯ которого не
сразу и выговоришь, на год, на два протЯнешь дольше, будешь уплетать персики
и абрикосы, виноград и другие диковинные фрукты, в €зраиле их вроде бы
столько, сколько в ‹итве сосновой хвои.
Ђ тут что? ‘камейка в парке ненужных евреев, термос с заваренным чаем,
бутерброд с постной колбаской, ломтик литовского сыра. € сны. €
воспоминаниЯ. Ќаверное, нет на свете страны, где люди так богаты
воспоминаниЯми, где прошлого гораздо больше, чем настоЯщего. Ђ будущее?
Ѓудущее заколочено крест-накрест, как покинутаЯ усадьба. Љонечно, все они
свой вызов уже получили. —то такое бумага ‹арисы, скрепленнаЯ казенной
печатью, по сравнению с ним? ЌебеснаЯ почта работает безотказно. …сли
почтальон - посланец ѓоспода Ѓога - и задержитсЯ чуть в дороге, все равно
найдет тебЯ и скажет: распишись в получении. ђаспишешьсЯ и подведешь черту
под всеми своими снами и воспоминаниЯми.
€цхак не мог и не хотел себе представить, что пройдет месЯц-другой, и
он поутру направитсЯ не в облюбованный всеми ими парк у подножиЯ кнЯжеского
замка, а на пропахший паровозным дымом, едким потом, прокисшими объедками,
бездомностью и сиротством железнодорожный вокзал, чтобы проводить в другой
город, в другую страну, на другую планету своего старого друга. Љак ни
тщилсЯ Њалкин, он не мог вообразить эти проводы, похожие на похороны, на
которых есть покойник, но нет гроба и на которых каждый провожает каждого в
тот же путь, но делает вид, будто они отправлЯютсЯ в разные стороны. Ћдно
было Њалкину Ясно с самого начала: без жены Ќатан никуда не уедет, он без
нее даже на курорт в „рускининкай не уезжал.
Љак ни странно, €цхака пугал не сам отъезд, а сбор на выщербленном
перроне, под большими вокзальными часами, которые отсчитывают другое -
неземное - времЯ. Џридут, конечно, и Њоше ѓершензон, и ѓирш Ћленев-Џомеранц,
и беспамЯтливаЯ ‹еЯ ‘тависскаЯ с внучкой, и, может быть, ночнаЯ еврейка пани
‡офьЯ. Џридут, станут у подножки вагона, прижмутсЯ друг к другу и вдруг, как
никогда, осознают: как их мало, как их до жути мало.
Ќатан ѓутионтов смотрел на притихшего €цхака и уже жалел о том, что
сказал ему про вызов. ’олько расстроилсЯ человек. …му-то, €цхаку, не на что
надеЯтьсЯ.
- ЉажетсЯ, дождь пошел. Њожет, махнем в павильон? ‚торой день подрЯд
ношу с собой и бритву, и помазок, и крем, и одеколон. ‚ термосе - кипЯток.
Ќина даже полотенце положила. Ќе бойсЯ, не прирежу. “ всех ѓутионтовых в
руках ума было больше, чем в голове. ’ак уж Ѓог рассудил. Ђ Ћн - не ротный
повар, …му не скажешь: добавь, ‚асек, мозгов.
Ћни встали со скамейки и направились к летнему павильону, где
размещалось кафе. ‹ил дождь, сумбурный и щедрый. Џес €гнаса „овейки,
спасшего от погибели ќстер, забилсЯ в конуру; часы на перроне еще показывали
не времЯ разлуки, а хрупкое времЯ совместного, нерасчлененного житьЯ-бытьЯ;
на столик под куполом кафе легла стараЯ бритва, истосковавшаЯсЯ по руке
мастера и ароматной мыльной пене. € в эту минуту они все были счастливы - и
Ќатан ѓутионтов, и €цхак Њалкин, и далекаЯ ‹ариса, и пес „овейки, и дождь.

ѓ‹Ђ‚Ђ ’ђ…’њџ

- ‹еЯ пожаловала,- проворчал ѓутионтов, намыливаЯ правую щеку Њалкина.-
‘тоит под деревом и ждет, когда дождь кончитсЯ.
- „авненько ее не было,- не поворачиваЯ головы, бросил €цхак.- џ уже
думал - не придет.
„ождь барабанил по куполу кафе, медленно скользила бритва, пахло
весенней прелью, предвещавшей близкое цветение. €цхак прислушивалсЯ к
поскребыванию бритвы, и мысли его невольно устремлЯлись туда, в дождь, под
дерево, к его дальней родственнице, страдавшей от неизлечимого, прежде не
известного местечковым евреЯм недуга. Ќи €цхак, ни его отец никогда не
слышали, чтобы кто-нибудь вдруг и навсегда потерЯл памЯть.
‹еЯ редко приходила в Ѓернардинский сад. …сли и приходила, то не сама -
ее приводила либо внучка Ђвива, либо дочь ‘арра, толстуха с широко
расставленными, черными, как у цыганки, глазами, со старомодной косой,
уложенной калачом. Ћни оставлЯли ‹ею на попечение Њалкина, иногда до
полуднЯ, а иногда и до вечера. ‘арра ‘тависскаЯ работала поблизости в банке
и ровно в четыре, тютелька в тютельку, как и подобает человеку, имеющему
дело с деньгами, прибегала за матерью.
‹еЯ, бывало, исчезала на месЯц-полтора, а потом так же неожиданно
возникала. Љаждое ее исчезновение воспринималось Њалкиным, как знак беды.
‚се, кроме Њоше ѓершензона, относились к ‘тависской сочувственно. ’олько
грамотей Њоше не терпел ее и делал все, чтобы отвадить старуху. Љому,
дескать, нужны ее кривлЯниЯ, ее зевки, ее пугающие ахи и охи? Ћни собираютсЯ
тут не длЯ зевков, а длЯ того, чтобы что-то вспомнить. €цхак, ѓутионтов и
ѓирш Ћленев-Џомеранц заступались за ‘тависскую, взывали к великодушию Њоше,
но ѓершензон и слышать не хотел. "…е место дома или в богадельне. ‡ачем нам
эта развалина?"
- ‚се мы развалины,- говорил €цхак.- Њожет, ‹еЯ вспоминает молча-
взглЯдом, жестом, сердцебиением? Њожет, случитсЯ чудо и к ней вернетсЯ
памЯть, пробудитсЯ ото сна разум?
- Ћт зевков, что ли? - не отступал грамотей ѓершензон.
Њалкину все-таки удалось уломать упрЯмца. Њоше - не злой человек. Ћн
просто несчастный. Ђ несчастье не любит, когда рЯдом другое несчастье,- оно
только подчеркивает твое собственное. …го раздражали разговоры о чудесах.
€цхак не раз пыталсЯ ему объЯснить, что без веры в чудо еврей - не еврей.
…врей сам по себе - чудо: на кострах его жгли, газом травили, по сей день
чернЯт и поносЯт, преследуют и унижают, а он живет, потому что уже в
пеленках верит в чудо.
ѓутионтов не спешил, он как бы наслаждалсЯ своей работой, который раз
намыливал щеки своего друга, снимал ремень, привЯзывал его к стулу и
затачивал об него бритву. €цхак не торопил его - пусть порадуетсЯ, пусть
отведет душу. Њалкин всматривалсЯ в завесу дождЯ, но тот не прекращалсЯ,
щедро высеваЯ, как зерна, крупные, Ядреные капли. Ќе приведи ѓосподь
оказатьсЯ на месте ‹еи. ‚рагу не пожелаешь. †ивет и не живет. € никакого
лекарства нет.
…динственное, что ‘тависскаЯ помнила, хотЯ и смутно,- это восемнадцатый
год, когда ее, молодую, смазливую девчонку, принЯл продавщицей в свою лавку
колониальных товаров ЃеньЯмин Џагирский. Џосле этого времЯ длЯ нее как бы
остановилось - внезапно, резко, как скорый поезд на конечной станции, не
будет другого времени года, кроме золотой осени восемнадцатого; никакой
другой лавки, никакого другого хозЯина, и, что самое страшное, она навсегда
останетсЯ шестнадцатилетней.
Џрошло почти что семьдесЯт лет, но ‹еЯ ‘тависскаЯ и сейчас помнила,
какие товары лежали на полках лавки и какие хранились в огромной, запертой
на семь замков кладовой. —его только там не было: чернослив и арахис из
’урции, миндаль и курага из Џерсии, орехи и марципаны из ѓреции, рис из
ЉитаЯ, кофейные зерна из Ѓразилии. ‹еЯ помнила цены на товары и фамилии тех,
кто приходил в лавку, их вкусы и прихоти.
ѓроздьЯ невиданных плодов висели в испорченной памЯти ‹еи ‘тависской.
ЏамЯть-дерево цвело редко и недолго, но, когда оно зацветало или
плодоносило, ‹еЯ ‘тависскаЯ оживала, и в тишине Ѓернардинского сада звучал
ее, казалось, не тронутый временем грудной, шестнадцатилетний голос.
- ’ри фунта изюма стоили рубль. Љорица шла по цене от десЯти до
пЯтнадцати копеек за кулечек. Ђ как пахла! Љак пахла!
‹еЯ принюхалась к липе, как к коричному дереву, и в те просветленные
мгновениЯ не только ей, но и им мнилось, будто от обыкновенной литовской
липы по всему парку струитсЯ ни с чем не сравнимый сладостный аромат далеких
рощ и морей.
Њоше ѓершензон и тот шмыгал своим увесистым, как огурец, носом. Ќо
больше всего радовалсЯ €цхак Њалкин: оказываетсЯ, и ее, ‹еи, воспоминаниЯ
могут щекотать ноздри. ‚елика ли радость, когда входишь в воспоминаниЯ
только как в мертвецкую, из которой разит трупным запахом? “ж лучше дышать
воздухом колониальной лавки. —то с того, что ничего не купишь?
Ќатан ѓутионтов, забыв о своем увечье, вьюном вертелсЯ вокруг €цхака.
Ћн размахивал бритвой, как шашкой, ее лезвие сверкало в воздухе, и от этого
сверканиЯ рЯбило в глазах. Џраво слово, никогда еще в жизни Ќатан не работал
с таким тщанием и ответственностью. „аже самый маленький порез был бы длЯ
него позором, даже капелька крови запЯтнала бы его честь, его радость, по
которой он так истосковалсЯ.
ѓосподи, он снова парикмахер! Ќе важно, что трудитсЯ не в сверкающем
зеркалами салоне, а в закрытом до начала лета кафе. Љак жаль, что за его
работой не наблюдают ни брюзга Њоше ѓершензон, ни опаленный несчастьЯми ѓирш
Ћленев-Џомеранц. Ќатан им бесчисленное множество раз предлагал: "Џриходите
ко мне домой, Я буду вас стричь и брить бесплатно до гробовой
доски". Ќо они, негодЯи, не желают ни даром, ни за деньги.
ЃралсЯ за бритву ѓутионтов и раньше - бывало, забежит пьЯница-сосед,
Ќатан его пострижет и побреет и даже магарыч тому поставит, только, мол,
приходи. Ќо одно дело - пьЯница, а другое - Њалкин. €цхак сам уже лет пЯть
иголку в руки не берет. Љак отпраздновал свой трудовой юбилей - семьдесЯт
лет с того днЯ, как в подмастерьЯ попросилсЯ,- так и не шьет. ‚откнул все
иголочки в подушечку и повесил над кроватью.
Џравда, неукротимый ѓирш Ћленев-Џомеранц уверЯет, что Њалкин нет-нет да
оседлает "‡ингер". Љогда ѓутионтов спросил у флейтиста: "Ђ что €цхак,
оседлав своего конЯ, делает?" - ѓирш Ћленев-Џомеранц замЯлсЯ и сказал:
- ‘идит и нажимает на педали.
Џортному хорошо: закрыл глаза - и кати по белу свету. …сть и у
цирюльника машинка, но стрекочи, не стрекочи, никуда на ней не уедешь,
никуда не улетишь.
Љак жаль, что до сих пор не пришли ни Њоше ѓершензон, ни ѓирш
Ћленев-Џомеранц. …сли же дождь прекратитсЯ и подоспеет ‹еЯ ‘тависскаЯ, то в
ней что проку? Ќе успел ѓутионтов подумать о ‹ее, как она вдруг двинулась
сквозь дождь, без зонтика. ла она не одна, а в сопровождении чернЯвой
внучки Ђвивы, высокой девочки в белоснежной майке, на которой по-английски
было начертано: "Beatles". ‚ руках у нее была зачехленнаЯ ракетка. Ђвива
училась играть на корте.
‘тависскаЯ шла, вытЯнув вперед руку, как будто пыталась, как занавес,
раздвинуть струи дождЯ. €цхак неотрывно смотрел на нее и ловил себЯ на
мысли, что перед ним ослепшаЯ нищенка. Ћн силилсЯ представить ее черноокой
местечковой красавицей, но никак не мог. ЉакаЯ страшнаЯ участь! ‚есь мир
втиснулсЯ длЯ нее в одну точку - в лавку колониальных товаров ЃеньЯмина
Џагирского. ЃеньЯмин Џагирский был длЯ ‹еи ‘тависской ѓосподом Ѓогом,
сотворившим все: и ее, третью дочь в семье плотогона Ќахмана, и фельдшерицу
Ђмалию ”лек, и помещичьего отпрыска ‹еха ’иминьского. ‘ердобольный лавочник
был длЯ нее тем, кто создал все блага на земле: в первый день сотворил инжир
и марципаны, во второй - кубинские сигары и китайский рис, в третий- грецкие
орехи и финики, в четвертый - цейлонский чай и бразильский кофе, в пЯтый -
оливковое масло, в шестой - турецкий чернослив и арахис и, отдохнув, на
седьмой день вылепил из ребра Ђдама ее, ‹ею ‘тависскую.
ЏридЯ в Ѓернардинский сад, она обычно спускалась к журчащей ‚илейке-
притоку ‚илии, молитвенно окунала в воду руки, а потом час-другой отрешенно
и безмЯтежно паслась на берегу, как смирные коровы ее детства. €ногда с
берега до слуха €цхака, прохаживавшегосЯ на всЯкий случай по откосу,
доносилось ее негромкое пение. ‚ молодости у нее был низкий грудной голос,
который выделЯл ее среди подруг, недаром она была запевалой на всех
свадьбах. ‚збудораженный и растроганный ее пением-всхлипом Њалкин спускалсЯ
с откоса к реке, садилсЯ на траву и чуть слышно, хрипловато подпевал. ‘о
стороны, наверное, их пение производило ошеломлЯющее впечатление - так поют
перед концом света, но никто на них не обращал вниманиЯ, и усеченные, чем-то
напоминавшие култышку ѓутионтова еврейские колыбельные плыли над журчащей
‚илейкой, над склонами свЯщенной кнЯжеской горы.
—ерез некоторое времЯ оба они умолкали и принимались суеверно
вглЯдыватьсЯ в воду, как будто на ее поверхности могли прочесть что-то
такое, чего до сих пор не знали и что, может, и не осчастливило бы их, но и
не сделало бы несчастнее. Љазалось, река была усыпана часами со сверкающими
циферблатами.
…ще совсем недавно €цхак не верил в ее болезнь, думал: ‹еЯ
придуриваетсЯ. Љаждому выгодно юркнуть в беспамЯтство, как нашкодившей мыши
в норку. Џрошлой осенью - Њалкин до сих пор стыдитсЯ своего поступка - он
устроил ей проверку:
- Џомнишь, как мы с тобой около старого моста над ‚илией всю ночь
былинками друг друга щекотали?
‹еЯ ‘тависскаЯ даже головы не повернула в его сторону.
- Џомнишь, как твой отец повалил менЯ на землю, стЯнул портки, врезал
почем зрЯ своей ручищей и, схватив тебЯ, бросил: "…врейские дети до свадьбы
в такие игры не играют"?
Ќо и тогда у нее в памЯти ничего не вспыхнуло.
- ‘ледующий! - по обыкновению объЯвил сиЯющий Ќатан ѓутионтов, закончив
бритье.
Ќикто не отозвалсЯ.
- ’ы еще мастер,- не поскупилсЯ на похвалу Њалкин и несколько раз
погладил свои чисто выбритые щеки.- Ќи одной ранки, ни одной щетинки. „а и
морщин, кажетсЯ, поубавилось. ’ы что, и их умеешь сбривать?
- џ все умею,- искренне похвасталсЯ Ќатан.
- Њог бы, пожалуй, еще годик поработать.
- Џредлагали одну халтуру, но Я отказалсЯ.
- ЋтказалсЯ? - удивилсЯ Њалкин.- Џочему?
- Ќу, во-первых, место неподходЯщее. „ом Џечали. —его-чего, а печали у
менЯ и без того хватает. ‚о-вторых, не тот контингент. џ никогда, €цхак, не
стриг и не брил мертвых. „иректору что? Ѓыл бы работник. џ же люблю смотреть
клиентам в глаза, слышать их дыхание, их кашель, их чихи, видеть, как они
крутЯтсЯ-вертЯтсЯ, знать, кто честит правительство, а кто стелетсЯ перед ним
травкой, у кого любовница, а у кого четвертаЯ жена. ’огда и Я поношу
правителей, тогда и Я стелюсь травкой, тогда - страшно вымолвить - и у менЯ
любовница. ‘ледующий! - задиристо выкрикнул Ќатан и, кинув на руку
полотенце, застыл в выжидательной стойке.
‚ павильоне пахло кремом длЯ бритьЯ. Ќатан вдыхал этот запах полной
грудью, как дух весеннего луга, и что-то неосЯзаемое и неуловимое вдруг
подхватило его, вознесло над Ѓернардинским садом и увлекло к началу начал -
к парикмахерской Џинхаса Љовальского, брадобреЯ из брадобреев, получившего
диплом в головокружительном, недосЯгаемом Џариже.
- —то такое парикмахер? - спросил он у юного ѓутионтова, когда тот
переступил порог его заведениЯ и испуганно застыл перед зеркалом.- Ќе
раввины, юноша,- посланцы Ѓога на земле, а мы. —то могут раввины? Ќаучить
человека читать, молитьсЯ. ‚севышний одел человека в плоть, влил в его жилы
кровь, а все остальное сделали парикмахеры. Ѓез них человечество заросло бы
мхом.
ѓутионтов не смел ему перечить, хотЯ и не понимал почему, ведь ножницы
есть и у портного.
- …сли вы, молодой человек, запомните главную нашу заповедь - возлюби
бритву, как ближнего своего,- то Я вас, пожалуй, приму в ученики.
- ‚озлюблю! - поклЯлсЯ Ќатан.- ‚озлюблю.
Џорывы ветра швырЯли пригоршнЯми капли дождЯ во все стороны. ѓосподь
Ѓог из своего неиссЯкаемого пульверизатора щедро поливал Ѓернардинский сад,
кнЯжеский замок на горе, скамейки под липами, брезентовую крышу сиротливого
кафе.
Ћт щедрот дождЯ оживала и памЯть ѓутионтова. Ћн еще долго не выходил из
парикмахерской Џинхаса Љовальского, таскал горЯчие компрессы длЯ клиентов,
хваталсЯ за метлу, подметал чужие волосы и каждый день был счастлив- от
пара, от веселого позвЯкиваниЯ ножниц, от сверканиЯ огромного зеркала,
купленного хоть и не в Џариже, но где-то за границей. Ћн до сих пор помнит
свое отражение в нем и не хочет себЯ видеть другим.
‹ивень одолел и ‹ею. Ћна остановилась, снова прижалась к корЯвому
стволу липы и, как кроной, накрыла кольцом своих рук голову Ђвивы. ‚ этой ее
неожиданной ласке, в этом желании уберечь внучку от струй, было что-то от
нее прежней, памЯтливой.
‚оспоминаниЯ преображали лицо, лишали его будничности и окаменелости,
озарЯли другим, нездешним светом. Ћно вдруг расслаблЯлось, мЯгчело, теплело
- не важно, кто что вспоминал: плывущую под потолком люльку или окопы на
Ћрловщине, смертельный лагерь в ‚оркуте или добродушное мурлыканье кота
рабби ЊенделЯ на крыше, прибазарную парикмахерскую или ансамбль песни и
плЯски Џрибалтийского военного округа.
‘кверную привычку унаследовал от отца €цхак Њалкин. „ругие целый день
шьют или тачают сапоги и ни о чем, кроме как о брюках и сапогах, не думают.
€ так проходЯт годы, десЯтилетиЯ. Ќо не таков €цхак. ‘колько раз он себе
говорил: какое тебе дело до того, что творитсЯ в этом сумасшедшем, в этом
ужасном мире? ђазве своей иголкой все его дыры залатаешь? ђазве вывернешь
его наизнанку и из старого барахла сошьешь обнову? Ќо €цхак не внЯл голосу
разума. …ще подмастерьем, он уподобил иголку человеческой мысли. ‚ отличие
от иголки, думал он, мысль можно долго не менЯть, если затачивать ее, чтобы
не затупилась и не заржавела. Ќо ржавеет мысль, изнашиваетсЯ сердце, которое
вдруг споткнетсЯ о беду и развалитсЯ, как ботинок.
„ождь изнемог, небо проЯснилось. €з конуры снова вылез ‹ушис - пес
€гнаса „овейки; снова загремела цепь на притихшей Љаунасской улице;
закаркали ненасытные вороны над руинами отчего дома; снова ќстер дернула за
хвостик проволоки у калитки. Ќа крыльцо никто не вышел, видно, „овейка
куда-то уехал. „а его и винить нельзЯ: Њалкины не предупредили его ни
письмом, ни телеграммой. „а и куда пошлешь, если у тебЯ ни адреса нет, ни
уверенности в том, что за год ничего не случилось. Њог переехать, могли за
какие-нибудь грехи и ухлопать.
- Џоследний поезд в ‚ильнюс в шесть тридцать,- прошептала ќстер.
Џоездка их вдруг обессмыслилась, исчерпалась - ну, еще одни руины, ну,
еще одно кладбище, ну, еще один пес на цепи...
- ‡дравствуйте,- пропела Ђвива.- ‡а бабушкой в четыре придет мама. Ѓай!
- помахала она рукой и упорхнула.
- „о свиданиЯ,- ответил за всех ѓутионтов.
‘таруха прошла в павильон и опустилась на плетеный стул.
- Љрасавица у тебЯ внучка,- подбодрил ее €цхак.
‹еЯ рассеЯнно глЯнула на него. €цхак знал, что ни хула, ни похвала ее
давно не трогают - пробормочет что-то нечленораздельное или улыбнетсЯ так,
что только мурашки по спине.
- —емпионкой будет, миллионы заработает,- прибавил к похвале €цхака
ѓутионтов. …го все еще распирало от радости, и он был не прочь отсыпать ее,
как горсть семечек, другому.- ’ы, ‹еЯ, хорошо сегоднЯ выглЯдишь. Њы сегоднЯ
все хорошо выглЯдим. ‚есь мир сегоднЯ хорошо выглЯдит,- проспрЯгал он
напоследок.
‘тависскаЯ громко задышала и вдруг против их ожиданиЯ вытолкнула из
горла:
- …врейскаЯ кровь есть еврейскаЯ кровь.
€цхак и Ќатан переглЯнулись. —то она имела в виду?
Њалкину на ум почему-то пришло крещение Ђвивы в ќчмиадзине в Ђрмении.
Ћтец ее, армЯнин, увез маленькую дочку на свою родину и окрестил. ‘арра
настоЯла, чтобы девочку назвали Ђвива - ‚есна. ‚есна так весна, согласилсЯ
отец-христианин. Ќо ‹еЯ произнесла слова с такой Яростью, с таким молодым
неистовством, что €цхак отбросил свою догадку.
Њалкин опасалсЯ, что они могут вспугнуть ее попытку заговорить о чем-то
сокровенном и ‹еЯ снова погрузитсЯ в свое непролазное молчание. Љак бы то ни
было, и €цхак, и Ќатан понимали, что за ее вырвавшимсЯ не то благословением,
не то проклЯтием кроетсЯ какаЯ-то смертельнаЯ обида.
’ишина, как сосноваЯ смола, сочилась в уши. ѓутионтов и Њалкин смотрели
друг на друга и, как из засады, подстерегали каждое ее слово. Ќо ‘тависскаЯ
безучастно босоножкой гонЯла под столиком картонный стаканчик из-под
мороженого. Џерекатывание, видно, успокаивало ее и примирЯло с обидой. ‘
близлежащего корта долетало размеренное постукивание теннисного мЯчика о
стенку. ‹еЯ то и дело поворачивала голову и старалась что-то разглЯдеть и
услышать, но это не имело никакого отношениЯ ни к крещеной Ђвиве, ни к
корту, ни даже к этому времени.
Ќатан ѓутионтов, потерЯвший надежду что-нибудь еще услышать от ‹еи,
заторопилсЯ к телефонной будке, из которой через каждые два часа звонил
своей Ќине, как опытный муж-изменник или неисправимый ревнивец.
ЋтчаЯлсЯ разговорить ‘тависскую и €цхак. Ћн размышлЯл о том, что,
может, это и к лучшему, что она ничего, кроме лавки Џагирского, не помнит.
‚едь есть памЯть-мстительница, везде и всюду выискивающаЯ свою жертву,
только и помышлЯющаЯ, как бы свести счеты, хотЯ бы в мыслЯх, смЯть,
раздавить, казнить. € есть памЯть - больничнаЯ сиделка, выхаживающаЯ
раненых, поднимающаЯ на ноги увечных, укреплЯющаЯ дух обиженных и униженных.
Њалкин не задумывалсЯ, какаЯ из них была у ‹еи. …го страшили глухие,
недобрые намеки ѓершензона, невнЯтные подозрениЯ Њоше о ее послевоенном
прошлом. Њоше убегал от прЯмого ответа на вопросы, но чувствовалось: он
знает больше, чем они все, вместе взЯтые. Њожет, даже он когда-то имел дело
со ‘тависской. €ли у него были счеты с ее мужем, служившим в учреждении,
которое наводило ужас на всех.
Љак бы угадав мысли Њалкина, ‹еЯ вдруг упрЯмо и остервенело произнесла:
- “бить хочет... “бить.
€цхак боЯлсЯ поднЯть на нее глаза. Ћн сидел на пластмассовом стуле,
понурив голову, и пыталсЯ сопоставить первую фразу ‘тависской со второй. Ћн
был уверен, что между ними существует трудноуловимаЯ свЯзь, может, даже
зависимость, которую не так-то просто было установить. Њешали Њалкину и
намеки Њоше, заставлЯЯ то и дело возвращатьсЯ к тому времени, когда муж ‹еи
да и сама ‹еЯ получали жалованье не открыто, как все, а в строго охранЯемом
месте.
Ћ семье ‘тависской все времЯ шушукались, сплетничали. …ще совсем
недавно евреи живо обсуждали слух о том, что ‘тависские - ЊнацаканЯны
наладились уехать, и не куда-нибудь, а в Ђвстралию. € это несмотрЯ на то,
что у ‹еи в €зраиле жили две сестры и брат, причем у брата была сеть
магазинов. Ќо златокузнец ‘амвел ЊнацаканЯн и слышать не хотел о земле
обетованной. …го не прельщали ни богатые родственники, ни стариннаЯ
армЯнскаЯ церковь в
€ерусалиме. ‚ Ђвстралию, и все.
‡Ять наотрез отказывалсЯ брать тещу с собой. Ќо ‘арра сказала: "‹учше
разведусь, но маму не брошу". ’ак они и застрЯли в надежде на то, что ‹еЯ
долго не протЯнет. ‘мерти ‘тависскаЯ, наверное, и не боЯлась. Ћна скорее
боЯлась другого, но чего именно, никто не мог у нее выведать.
‚ послевоенные годы она не делала тайны из того, что служила, как она
выражалась, в карательных органах города Љаунаса, знали и о том, что ‹еЯ
была и в гетто, и в лесу - в партизанском отрЯде. ‘тависскаЯ только не
называла по имени свое учреждение: и так было Ясно. ’ам же фотографом
работал и ее муж, тихий и непостижимый, как засвеченнаЯ пленка, ‹ейбе •азин,
снимавший, как нетрудно догадатьсЯ, не народные гулЯньЯ.
‚ пЯтьдесЯт третьем году, незадолго до смерти ‘талина, их за
"принадлежность к лицам еврейской национальности" оттуда выгнали, и ‹ейбе
•азин устроилсЯ в фотоателье на спешно переименованном после смерти вождЯ
проспекте и до самой кончины от застарелой чахотки снимал молодоженов,
работников искусств - певцов, танцовщиц, писателей. Ђ ‹еЯ "сидела на кассе".
‘нимал ‹ейбе •азин и похороны ќстер, долго щелкал своим "”ќ„ом", но не
произнес ни одного слова соболезнованиЯ. € не потому, что у него не было
сердца, а потому, что выше всего на свете ценил молчание. €цхаку навсегда в
памЯть запало его выражение: "Џервый и главный наш могильщик - Язык. —ем
больше болтаешь, тем быстрее себЯ закапываешь". ‹ейбе •азин был философом
молчаниЯ. "Љамень,- говорил он,- живет тысЯчу лет, дерево стоит века, потому
что молчат. •очешь жить - молчи".
Њалкин никогда и думать не думал, что •азин и его жена причастны к
каким-нибудь злодеЯниЯм, участвовали в кровавой послевоенной охоте,
длившейсЯ почти десЯть лет. Ћн обо всех судил по себе: раз он честный
человек, то и все вокруг такие же. †изнь не раз карала его за доверчивость и
наивность. Ћн, конечно, понимал, что тайнаЯ служба без тайн не обходитсЯ.
„а, он слышал, будто ‹еЯ записывала чьи-то показаниЯ, а ‹ейбе •азин
фотографировал трупы убитых лесовиков, чтобы их легче было опознавать. Ќо
разве скрип пера и щелчок "”ќ„а" - недостаточный повод длЯ того, чтобы потом
ночами не спать, терзатьсЯ? Ќедаром же, видно, в хромоногого, улыбчивого
‹ейбе и в нее, бойкую, никогда не унывавшую ‹ею, уже изгнанных из того
всесильного и внушавшего ужас учреждениЯ, разрЯдили в подворотне обойму.
- Џроизошла ошибка,- клЯлась ‹еЯ, когда вернулась из больницы с рукой,
помеченной мстительной пулей.- Ќас с ‹ейбе принЯли за других.
ЏулЯ никого не принимает за других. Ћсобенно тех, в кого метит. ‚ ту
ночь в темной подворотне, под каменными сводами которой до рассвета носились
летучие мыши, и началось ‹еино беспамЯтство.
‘трельба была нешуточной: пули изгрызли стены, угодили в ни в чем не
повинных птиц, питавшихсЯ мраком, как самой изысканной пищей. ‚есь проход
был усеЯн штукатуркой, на которой валЯлись тушки летучих мышей. Џоутру сын
соседки, почтальонши ‡ои, долговЯзый, поджарый парень, подмел в подворотне,
лопатой сгреб тушки, отнес их отощавшему дворовому коту, но тот только
обнюхал милостыню, фыркнул и бросилсЯ наутек. "Ѓоже милостивый, какое было
времЯ! Њраком питались и люди, и птицы", - подумал €цхак и метнул взглЯд на
‹ею.
Њалкин и после той таинственной стрельбы старалсЯ держатьсЯ с ними
по-прежнему ровно и незлобиво. —то, если их и впрЯмь принЯли за других?
Љакое он имеет право выносить приговоры, осуждать кого-то, клеймить? Ћн что,
высший и непогрешимый судьЯ, он что, может поручитьсЯ, что было именно так,
а не эдак? ‘удей, как оглЯнешьсЯ вокруг, и без него хватает. ‘ кем ни
поговоришь, куда ни повернешьсЯ - одни судьи.
Ћн, €цхак, с детства был приучен всегда судить только самого себЯ. Ћтец
„овид, светлый ему рай, каждый вечер склонЯвшийсЯ над какой-нибудь свЯщенной
книгой, знавший наизусть целые страницы из ђамбама, говорил ему, мальцу:
"Љогда судишь себЯ, в мире становитсЯ одним честным человеком больше. Љогда
судишь других, число подсудимых на земле умножаетсЯ".
ќстер сердилась на него, доказывала, что он не хочет их судить просто
из боЯзни.
- •орошо, хорошо, ты права,- успокаивал он жену.- џ их побаиваюсь. Љто
раз убил, тот убьет и второй раз, даже если сам превратилсЯ из палача в
жертву.
Љак он ни оправдывалсЯ, он все равно всех жалел - и грешников, и
праведников. †алость вытеснЯла у него даже чувство справедливости. Њоше
ѓершензон корил €цхака за мЯгкотелость и слабохарактерность, учил житейской
мудрости, предлагал спуститьсЯ с облаков на землю.
- ‚ облаках,- отшучивалсЯ Њалкин,- не так тесно.
Њоше ѓершензон, как и ќстер, прощал ему прекраснодушие.
- ‚от ты, например, говоришь, что каждый еврей сам по себе чудо. Ќе
всЯкий, голубчик, не всЯкий. ‘реди нас немало и чудовищ.
- Џо-твоему, ‹еЯ... чудовище?
ѓершензон уклонилсЯ от ответа.
‚ыглЯнуло солнце, подсохла землЯ; тучи расступились, растрепались, и
ветер, озоровавший над Ѓернардинским садом, как щука в тихой заводи, погнал
их прочь от Љафедрального собора к скромному местечковому костелу, от
павильона пустующего летнего кафе к синагоге-пекарне, от входа на теннисный
корт, где о мокрую стенку, как о двери своей будущей судьбы - литовской ли,
армЯнской ли, австралийской ли, израильской ли - прилежно и упорно стукала
оранжевым мЯчиком честолюбиваЯ Ђвива, к калитке путевого обходчика €гнаса
„овейки, в неспокойный, пороховой сорок шестой год. €цхак одновременно
шагнул из павильона летнего кафе на два берега - ‚илейки и ‚илии. ‡а ним
послушно, как тучи за ветром, засеменили две женщины - ‹еЯ ‘тависскаЯ и
ќстер.
Ќе успел он выйти на парковую дорожку, как времЯ снова раздвоилось,
расслоилось, и Њалкин, как это уже не раз с ним бывало, принЯлсЯ перебегать
из одного десЯтилетиЯ в другое, как с одной стороны улицы на другую. Ћт
таких перебежек он выбивалсЯ из сил, но никак не мог остатьсЯ в каком-то
одном из выпавших ему на долю времен. €ногда, страдаЯ от такого раздвоениЯ,
он тайно завидовал ‹ее, навсегда застрЯвшей в лавке ЃеньЯмина Џагирского.
‘тависскаЯ продолжала что-то бормотать, и ее бормотание, глухое и
звероватое, вырывало €цхака оттуда, из сорок шестого, как гвоздь из стены.
Ћно выводило его из себЯ. ѓосподи, да так ли уж важно раскрыть ее запертую в
несгораемый шкаф беспамЯтства тайну? ђазве немилосердное, прожорливое времЯ,
выпавшее на долю их поколениЯ, само по себе не страшнаЯ и до нелепости не
пошлаЯ тайна, котораЯ так и останетсЯ неразгаданной? Ћн, €цхак, и она, ‹еЯ,-
незаметные пылинки в его, времени, часах, опрокинутых на их головы.
€цхака не оставлЯло дурное предчувствие, что сегоднЯ что-то должно
обЯзательно случитьсЯ, чего никогда не было раньше. Ђ чего не было раньше?
Ѓыло все, кроме смерти. ‚ернее, была и смерть, но она проходила мимо них.
…му не терпелось, чтобы из банка пришла толстуха ‘арра и освободила его от
дурных предчувствий, от унизительных подозрений, чтобы он мог наконец
остатьсЯ наедине с ќстер, на том берегу, где без соглЯдатаев паслись
бессмертные коровы и собирали нектар пчелы, словно залетевшие из раЯ.
Љак хорошо, что на реку, как на пиджак или на платье, нельзЯ нацепить
ни белую повЯзку полицаЯ, ни желтую лату изгоЯ! Љак замечательно, что ее
журчание нельзЯ занести, как показание, ни в какой протокол! Љак славно, что
река ни при какой власти не менЯет ни своего окраса, ни своего течениЯ!
- ќстер,- сказал €цхак,- что ты скажешь на то, если Я попрошу тебЯ
раздетьсЯ?
- Љак - раздетьсЯ?! - испугалась та.
Њалкин на виду у ошарашенной жены снЯл с себЯ талес, аккуратно
расстелил его на траве, расшнуровал ботинки, расстегнул ремень, снЯл брюки,
сдернул рубашку и двинулсЯ к реке.
- •олодно,- сказала ќстер.- „ождемсЯ лета.
- „о лета еще дожить надо.
€цхак не знал, как объЯснить ќстер, что они выйдут из этой воды, как из
чистилища, что река омоет не их усталые, обветренные лица, не их натруженные
ноги, а души, исцелит их раны, унесет их печаль, их обиды в море и они
начнут новую жизнь, не задумываЯсь ни о прошлом, ни о будущем.
- €ди же, иди! - тормошил ее €цхак.- Џока не пошел дождь.
- „а у нас и вытеретьсЯ-то нечем.
Ќу как ей объЯснить, что эта вода никогда не высохнет, ибо каждаЯ ее
каплЯ проникает внутрь, туда, где от свирепствовавшей четыре года засухи
сморщилось сердце? Љак объЯснить ей, что капли такой воды хватает длЯ
орошениЯ невидимой глазу пустыни?
€цхак спустилсЯ к берегу и, как тЯжелый снарЯд, врезалсЯ в воду. Ѓрызги
смешались с каплЯми дождЯ. Ќебо заволокло тучами. ‚етер, пригнавший их из
другого десЯтилетиЯ, из ‚ильнюса, из Ѓернардинского сада, сюда, в сорок
шестой год, сам прильнул к реке, взъерошил гладь, вздыбил волны.
ќстер, поеживаЯсь, смотрела на мужа, который неистовствовал - откуда у
него взЯлись силы? - в этой пузырившейсЯ от непрекращающегосЯ дождЯ и его
мощных гребков воде.
‚ мгновение ока он перемахнул на другой берег, приветственно замахал
ќстер рукой; и вдруг она увидела, как €цхак направилсЯ к пасшемусЯ на том
берегу стаду, как, голый, подошел к первой попавшейсЯ корове и уткнулсЯ в ее
шею, словно в грудь матери. Ѓуренка ни с того ни с сего замычала, а он
сложил ладони лодочкой, поднес к губам и что есть мочи закричал:
- Ђу-у-у! Ђу-у-у! Ђйзик! ѓилель!.. –ипора! •ава!..
ѓолос его, казалось, разрывал, как старое сукно, небо.
- €цхак! - в испуге закричала ќстер. - ‚озвращайсЯ!
Ћна убоЯлась, что он на обратном пути утонет. Џройти через такую войну,
выплыть из морЯ крови и найти смерть на родине!
€цхак послушалсЯ жены и поплыл обратно. Џодплыл наконец к берегу, но
расставатьсЯ с рекой и не думал.
- ’ам, на дне, все.
- Љто - все? - вытаращилась она.
- ‚се местечко... Њои братьЯ ѓилель и Ђйзик... ’вои сестры...
“жас исказил лицо ќстер. Ќо €цхак не мог остановитьсЯ. Ћн перечислЯл
всех своих одногодков и родственников, которые прибегали сюда купатьсЯ.
- —то с тобой? - едва выговорила она.
- Ќичего. ’ы что, не хочешь их видеть?
- џ их вижу и на суше. ‡акрою глаза - и вижу. Ќам еще в березовую
рощу... ЋдевайсЯ!
"Ђх, ќстер, ќстер,- огорчилсЯ €цхак.- Ќапрасно ты не согласилась
раздетьсЯ и окунутьсЯ. ‚ воде все не так, как на земле. ‚ воде не увидишь ни
выклеванного пулей глаза, ни раскроенного топором черепа, ни переломанных
рук, ни губ, застывших в предсмертной судороге. ’вои сестры ЊириЯм и –ипора,
•ава и ‡лата протЯнули бы к тебе ожившие руки, а ”ейга чмокнула бы тебЯ в
щеку... ’ам, на дне, не было ни немцев, ни полицаев; моим братьЯм и твоим
сестрам там, среди водорослей и ила, хорошо, безопасно, зови их, не зови,
все равно на берег не выйдут, ибо никто из них уже не поверит, что на земле
нет тех, кто сгонЯл их в колонны, выкручивал руки и убивал".
Љогда €цхак вышел на берег и, обсохнув, напЯлил на себЯ рубаху, то
рЯдом с собой увидел не продрогшую ќстер, а своего закадычного друга Ќатана
ѓутионтова.
- Ќе могу дозвонитьсЯ,- пожаловалсЯ тот.
‘ мокрых волос Њалкина стекала вода, но он и сам не мог взЯть в толк,
на какой берег - ‚илии или ‚илейки. Ћба берега вдруг сомкнулись,
соединились, слились.
- Ћна, видно, снЯла трубку,- простонал парикмахер.- Ѓоюсь, как бы чего
не натворила... ’ы их не знаешь. ђусских баб... женщин,- поправилсЯ он.- ќто
тебе не еврейки. ђусские на все способны.
- …врейки тоже,- успокоил его €цхак.
- —то-то Я не слышал, чтобы наши на себЯ руки накладывали! - огрызнулсЯ
Ќатан.
- Ќакладывают, накладывают. …сли так переживаешь, поезжай домой.
Ћн все еще стоЯл на берегу ‚илии, босой, косЯсь на мокрый талес. ѓде
его сейчас высушишь? Ќе возвращатьсЯ же в синагогу-пекарню к пышущей жаром
печи? Ћн зашнуровал ботинки, выжал мокрый талес и оглЯнулсЯ. ‘перва на сорок
шестой год, на ‚илию. Џотом на ‚илейку, покойно и безгрешно струившуюсЯ
вдоль Ѓернардинского сада. Ќе было ни ќстер, ни ‹еи ‘тависской. Ќи о чем не
хотелось думать. Ќичего больше не хотелось вспоминать.
Ќа сегоднЯ хватит. Ћн, €цхак, будет просто сидеть и наслаждатьсЯ
природой, слушать, как цвенькают птицы, глЯдеть, как плывут облака. Ћн все
из памЯти выметет, как пани ‡офьЯ листьЯ из аллеи. ЌельзЯ превращать
воспоминаниЯ в ремесло, нельзЯ каждый день вспарывать прошлое, как старый
пиджак, иначе наложишь на себЯ руки. “ него нет больше сил разрыватьсЯ между
временами, перебегать с одного берега на другой. Ќет больше сил. Ќо что
делать, если нет и другой одежды, кроме воспоминаний? …сли нечем прикрыть
свою наготу? …сли спички отсырели и в очаге не осталось ни одного полена?
Ћн закрыл глаза и предалсЯ блаженному безразличию ко всему сущему. Ќо
блаженство его длилось недолго.
Џеред ним вдруг выросли две молодые цыганки: цветастые платьЯ, в ушах
звездастые серьги, во рту дешевые сигареты.
- Џозолоти ручку, красавчик! ‚сю правду скажем: что будет...
- —то будет, Я, красавицы, знаю. Ђ вот что было...
–ыганки опешили:
- —то было? ‘ам, красавчик, знаешь.
- ‚ том-то и беда, что не знаю. Ќе знаю, не знаю...
’олько-только €цхак задремал, как к нему подбежала Ђвива.
- џ спустилась к ней,- взволнованно сказала девочка,- но испугалась
собаки.
- Љакой собаки? - спросил Њалкин, почуЯв неладное.
- ЃольшаЯ, чернаЯ,- чуть не плача, продолжала Ђвива.- Ћна лижет голову
бабушки, а бабушка ее не прогонЯет...
- ѓоворишь, не прогонЯет? - совсем всполошилсЯ €цхак.
Ћн, царапаЯ лицо о кусты, скатилсЯ к берегу ‚илейки. Ќикакой собаки не
было. Ќо Њалкин опытным глазом солдата сразу определил: земной путь ‹еи
‘тависской закончилсЯ.
—ерез день-два старуху ‘тависскую-•азину зароют в могилу, в которой
догниют ее низменные, простреленные в ночной подворотне тайны, ее грехи и
корысть, ее изъЯзвленный беспамЯтством мозг, а шестнадцатилетнюю приказчицу
ЃеньЯмина Џагирского ‹ею ливни и дожди вынесут в ‚илию вместе с черносливом
и арахисом из ’урции, миндалем и курагой из Џерсии, орехами и марципанами из
ѓреции, и чернаЯ, как змеЯ, ее коса переплететсЯ с водорослЯми, и рыбы
заведут вокруг нее хоровод, и вспомнитсЯ ей первый поцелуй под старым
мостом, и она, ‹еЯ ‘тависскаЯ, не виновнаЯ ни перед кем, не поставившаЯ ни
одной постыдной подписи ни под какой бумагой, красиваЯ, целомудреннаЯ,
встретитсЯ под зеленым пологом воды со своими сверстниками из белой рощи,
выберет себе жениха, и отец, плотогон Ќахман, благословит их: "–елуйтесь,
дети! €грайте в ваши свадебные игры!"
- Ѓеги позвони маме! ’олько не говори ей правды.
Љогда Ђвива ушла, €цхак сел на траву и стал сторожить покойницу.
"Џохороны, наверное, в воскресенье",- подумал он.
Ќад мертвой ‹еей жужжали пчелы, и Њалкин отгонЯл их рукой, как будто
пчелиный укус мог причинить ей боль.

ѓ‹Ђ‚Ђ —…’‚…ђ’Ђџ

- ’ебЯ подвезти? - обратилсЯ Њоше ѓершензон к €цхаку, когда зЯть
‘тависской, высокий, чуть облысевший армЯнин, весь в перстнЯх, снЯл
вельветовую кепку, вытер пот со лба, подровнЯл траурные венки и
горестно-благодарно взЯл под руку осиротевшую ‘арру. ’еща похоронена - путь
в Ђвстралию открыт.
- ‘пасибо,- прошептал Њалкин.- џ еще чуть-чуть побуду.
Џровожане разбрелись, и Њалкин осталсЯ один. Ћн не любил задерживатьсЯ
на кладбище. Џридет, положит на обе могилы - первой жены ќстер и второй жены
”румы - по камешку, подметет отслужившей свой век обувной щеткой надробные
плиты, соберет в совок листьЯ и, поклонившись, отправитсЯ восвоЯси. €цхак
терпеть не мог показной скорби и притворной любви.
‡накомые упрекали его за то, что памЯтники ќстер и ”румы слишком
скромны, что от высеченных на них слов веет сухостью, даже черствостью. Ќо
ему претили надписи на надгробных камнЯх. Ќадписи криком кричат, а плиты
мхом заросли. “дручали его и фотографии на граните и мраморе, на лабрадоре и
дереве - лица, осклабившиесЯ в улыбке, роскошные нарЯды. €цхак не раз корил
себЯ. Љакое он имеет право осуждать? Љому-то покойник дорог с розочкой в
петлице, а кому-то приЯтно смотреть на открытую шею. € все же мишура
коробила его. Џокойники-евреи звЯкали медалЯми, значками отличников торговли
и железнодорожного транспорта.
‚сЯкий раз, когда Њалкин приходил под эту сень, под эти сторожевые
сосны и липы, корни которых сплелись с костЯми так, что, пожалуй, их и не
отличишь друг от друга, он вспоминал погост в родном местечке, где
преобладал полевой камень. Ќеказистый, неприметный, он уравнивал всех, не
делил мертвых ни на храбрых, ни на трусливых, ни на героев, ни на скромных
тружеников, ибо кто назовет подвигом работу до седьмого пота.
Џогост был длЯ €цхака в детстве да и позже не только хранилищем скорби
и печали, не только местом, внушавшим страх, но и школой, страницами
каменного учебника. Љазалось, он не обрывалсЯ за перелеском, а уводил €цхака
далеко-далеко, на тысЯчи, тысЯчи лет назад, на гору ‘инай, в долины €зраилЯ,
к началу еврейских скорбей и радостей. ’огда-то, в те неблизкие времена,
Њалкин понЯл, что и скорби, и радости подобает быть неброскими - их негоже
выпЯчивать ни в слове, ни в камне.
ђассказы отца рушили представление €цика о строгом и печальном
однообразии еврейских кладбищ, о каменной справедливости, поровну
разделенной на всех.
- Ќет справедливости,- кипЯтилсЯ сапожник „овид.- Ќи на кладбище, ни на
рынке. …сли надгробиЯ одинаковые, то рЯды разные. …сли же рЯды одинаковые,
то купленные участки разные. Љаждый, €цикл, выбирает ботинок по ноге и по
карману. € так испокон веков разные пеленки, разные могилы.
Њалкин в первую очередь подошел к могиле ќстер. ‘кромный, из серого
гранита, памЯтник приютилсЯ под старыми соснами. ‘оорудил его клиент €цхака
- скульптор Њажуйка, живший с ним по соседству. Ћднажды Њажуйка остановил
Њалкина у дома и спросил:
- Њожешь ты мне сшить летний костюм?
- …ще могу,- ответил €цхак.
- ’ы мне материал плюс работа, плюс гранит, а Я твоей жене памЯтник...
Џротив всех ожиданий памЯтник получилсЯ замечательный.
Џоэт …шуа Љацман, вернувшийсЯ за полгода до смерти ќстер из лагерЯ,
вызвалсЯ написать небольшой текст на идиш.
- Љогда тебЯ десЯть лет не печатают на бумаге, то и на камне приЯтно
увидеть свои строки.
‘тихи состоЯли из одного куплета. ‚ них говорилось о том, какие
преследованиЯ и гонениЯ выпали на долю матери-еврейки. Љончались же они тем,
что все любЯщие и страдающие заслуживают за свои муки бессмертиЯ. €цхака
смущала анонимность стихов. …ще подумают, что он сам пописывает. ‚ыручил
Њажуйка. Ћн уговорил Љацмана, чтобы тот позволил высечь хотЯ бы его инициалы
- грех такое стихотворение оставлЯть безымЯнным, еще не известно, когда
власти разрешат тому печататьсЯ. ќстер была достойна этих стихов. Ћна любила
и страдала. —его ей стоили три года жизни в лесу! ’о немцы среди бела днЯ в
лесничество наведаютсЯ, то русские партизаны ночью нагрЯнут...
Њалкин был доволен памЯтником. Џервое времЯ он подходил к нему и каждую
буковку гладил, как родинку ќстер. Ћн зажигал свечу, садилсЯ на сколоченную
скамеечку и, глЯдЯ на сооруженное Њажуйкой надгробие, тихо шептал
четверостишие ссыльного Љацмана. ЏовторЯл и предавалсЯ размышлениЯм о
бренности жизни, о горькой судьбе тех, кто одинок, кому Ѓог не дал ни сына,
ни дочери, ни пасынка, ни падчерицы.
Љак ни любил Њалкин покойницу ќстер, но провести более получаса на
кладбище было выше его сил. Љладбище только подчеркивало его одиночество,
принужденность и бессмысленность его существованиЯ. ‚се близкие мои, говорил
он себе, умерли, только Я один все хожу и хожу к смерти на примерку.
ЏоднЯвшись со скамеечки, он бегом отправлЯлсЯ к другой могиле -
”руминой, и эти метаниЯ иссушали его душу. ѓосподи, думал он, даже завещание
некому оставить - на двухкомнатную квартиру, на трофейный "‡ингер" и на
комплект румынской мебели. ѓершензон не возьмет, ѓутионтов возмутитсЯ, ѓирш
Ћленев-Џомеранц обматерит - на кой, мол, им мебель, если на уме у каждого
только один гарнитур...
…динственнаЯ, кому он ничего не предлагал, была пани ‡офьЯ. Ћна
неправду говорит: нет у нее никакой квартиры,- но ей он ничего не будет
завещать. ’ретьЯ женщина в его жизнь не войдет, будь она даже ангелом.
Ќа кладбище его преследовало горькое чувство полной опустошенности.
Љакого черта он из кожи лез, чтобы сшить еще один пиджак, еще одно пальто,-
все равно все кончаетсЯ стишками на камне. —то он ответит, если ‘оздатель
спросит у него: "‡ачем ты жил, €цхак Њалкин?" Ќет у него ответа ни длЯ
ѓоспода, ни длЯ себЯ. ђади работы? Ќо это не ответ. ђади детей? Ќо Ѓог ими
обделил его. Ђ потом, что такое дети? Ѓыли и сплыли. Џоносил теплую одежду и
снЯл, и ты наг, ты стоишь на морозе в чем мать родила... Ђх, если бы человек
мог в урочный час сам себЯ похоронить! Ћн вырыл бы под этими соснами Яму и
лег бы рЯдом с ќстер. ‡а место рЯдом с ќстер уже заплачено. Ћн его купил в
пЯтьдесЯт шестом, в дни венгерского восстаниЯ.
’олько один человек придиралсЯ - ”рума. Ќо она ко всему придиралась.
Ћн, €цхак, ничего дурного о ней сказать не может, но не может сказать и
ничего хорошего. Ѓерегла его, холила. Љогда болел, поила с ложечки
лекарствами, кормила назиданиЯми, но не любовью. Ќичего не попишешь - такой
уродилась. Ћ покойнице ќстер ”рума и слышать не хотела.
- ’олько и ждешь моей смерти,- ворчала ”рума.- —тобы лечь с ней рЯдом.
Ћн не ждал ее смерти, он не ждал ничьей смерти. Ќо в одном ”рума была
права - €цхак хотел лечь рЯдом с ќстер. „аже под Ђлексеевкой, под адским
огнем немецкой артиллерии, он думал о том, что если Ѓог смилуетсЯ над ним и
оставит в живых, то только длЯ того, чтобы потом лечь рЯдом с ней, котораЯ
встречала его с пирогом в руках в далеком двадцать пЯтом, над головой
которой кружились ликующие птицы. ”рума никогда не поймет, почему он всегда
торопитсЯ с кладбища. Ћн торопитсЯ к живой ќстер, он не хочет быть с ней
тут, среди покойников.
…го могильные, как он их именовал, соседи косились на него, их
раздражала его привычка поглЯдывать на часы.
- ѓрешно поглЯдывать на часы там, где времЯ остановилось,- сказал
однажды один из них.
Ќикому из его хулителей и в голову не приходило, что ни он, ни ќстер,
пока он, €цхак, не лег рЯдом с ней, не могут считать себЯ мертвыми, что у
них другой отсчет времени.
- ’ы еще не ушел? - прозвучал над ухом €цхака фальцет ѓирша
Ћленева-Џомеранца.- ќто же здорово!
Њалкин не понимал, чему так обрадовалсЯ флейтист.
- •очешь заработать? •очешь? - искушал его ѓирш Ћленев-Џомеранц.
ѓирш Ћленев-Џомеранц не любил долго говорить: мало того, что у него был
врожденный дефект речи, так он еще на всех Языках - а владел он идиш,
литовским, польским и русским с лагерными примесЯми - изъЯснЯлсЯ с
чудовищными ошибками. Ќезнакомые и даже друзьЯ постоЯнно над ним
подтрунивали. Ћн знал об этом, но не сердилсЯ на них. ’ем не менее
косноЯзычие угнетало его, и ѓирш Ћленев-Џомеранц старалсЯ выговаривать
каждое слово, как первое в жизни. ‚ кругу чужаков он вообще помалкивал, и
многие считали его не то немым, не то молчуном. Џосле войны таких молчунов
было хоть отбавлЯй. Ћдни молчали после пыток, другие - после тЯжелой
контузии, третьи - просто из страха. ‚ жизни ѓирша Ћленева-Џомеранца было
все - и контузиЯ, и пытки, и страх.
‚есной сорок восьмого, в самую пору цветениЯ, его арестовали, надели
наручники и препроводили в ЊѓЃ, расположенное там, где еще совсем недавно
находилось гестапо. Ѓросили в подвал и через два днЯ, полуживого, привели на
допрос.
- ќто ваше письмо? - спросил у него молоденький, видно, только что
испеченный лейтенант с аккуратно зачесанными на пробор русыми волосами,
пахнувшими мылом и одеколоном.
‘лезЯщимисЯ глазами ѓирш Ћленев-Џомеранц уставилсЯ на бумагу и сразу
узнал свое письмо, которое он направил в Њоскву после провозглашениЯ
государства €зраиль в …врейский антифашистский комитет с просьбой разрешить
ему принЯть участие в освободительной войне против арабов.
- Њое,- упавшим голосом призналсЯ арестованный.
- •валю вас за откровенность,- тихо произнес следователь.- Ђ не
припомните ли, кто еще посылал такие письма?
„ва месЯца подрЯд беднЯге пытались помочь вспомнить тех, с кем, как
выражалсЯ лейтенант, он действовал заодно, и, когда убедились, что из
раздрызганной допросами памЯти ничего не выжмешь, наспех судили и отправили
в ‚оркуту. ѓирш Ћленев-Џомеранц отбоЯрил неполных десЯть лет. Ћн, конечно,
погиб бы там, если бы не его флейта.
Ќеполных десЯть лет он разговаривал только во сне. Џравда, и эти его
говорениЯ состоЯли из невнЯтных и горестных выкриков, непонЯтных восклицаний
и обрывков молитв, заученных в детстве. ‚ремЯ от времени он выступал в
лагерном клубе, и его игра поражала не только тюремщиков, чей слух был
изощрен не симфониЯми, а лаем сторожевых собак, но даже
солагерников-музыкантов.
Ќа суровый приговор немалое влиЯние оказала и его прежнЯЯ фамилиЯ.
Њолоденький лейтенант, пахнувший мылом и одеколоном и желавший во что бы то
ни стало выслужитьсЯ, где-то откопал каких-то богатеев Џомеранцев, пламенных
сторонников †аботинского, жертвовавших не на ЊЋЏђ, а на создание отрЯдов
еврейской самообороны. ѓирш происходил из скорнЯцкой семьи, но его незнатное
происхождение казалось его мучителю хитроумной уловкой. ‚ лагере ѓирш
Џомеранц, по совету своего коллеги контрабасиста, и стал Ћленевым.
„олго привыкал к своей новой фамилии ѓирш Џомеранц. Љакой он, к черту,
олень, если он еле ноги передвигает, если перед ним не бескрайние просторы,
не живительный воздух, а зловоннаЯ, взЯтаЯ в проволочное кольцо зона!
- Џошли! - подхлестнул €цхака ѓирш Ћленев-Џомеранц.- ’о, что ты
зарабатывал иголкой за год, получишь за день.
Џредложение флейтиста разожгло любопытство Њалкина. Људа он его ведет?
€ вообще что он, добивающийсЯ, чтобы его похоронили не на коммунальном
еврейском кладбище, а в Џонарах, делает тут? €цхак так у него и спросил:
- —то ты тут делаешь? ‚едь все твои лежат в Џонарах.
- Ќе поверишь - могила пропала,- ответил ѓирш Ћленев-Џомеранц.-
Ѓенциона ‡айдиса. ’ы его не знал. Ћн не литовский еврей. џ был знаком с его
сыновьЯми, в "Џаланге" играли. Њне пишут, шлют деньги, а Я вдруг забыл, где
могила.
- Љто пишет? Ћткуда?
- €з €зраилЯ. ђувен и Ђссар, сыновьЯ ‡айдиса.
€з путаных слов флейтиста €цхак уразумел только то, что тот ухаживает
за чьей-то могилой.
- Џо десЯть долларов в месЯц платЯт. Ћни могут.
- € там играют?
- €грают, но не перед пьЯными в "Џаланге", а на бирже. ‘то двадцать
долларов в год. ќто тебе не шутка. Ђ если помножить на четыре, будет ого-го!
Џомоги найти! - взмолилсЯ он.
- ‹адно,- бросил €цхак.- ’ы прав: сто двадцать долларов на улице не
валЯютсЯ. €голкой их не заработаешь. ’ы хоть помнишь, в какой стороне?
ѓирш Ћленев-Џомеранц виновато мотнул головой.
- ’огда ступай в правый рЯд, а Я возьму левый. Џока не стемнело,
пройдем все кладбище.
€ они принЯлись искать Ѓенциона ‡айдиса. —ем упорнее искали, тем больше
становилось кладбище. ‘ каждым шагом - так казалось Њалкину - оно
разрасталось. „о конца левого рЯда было столько, сколько до горизонта. „о
конца правого - как до их молодости.
€цхак впивалсЯ взглЯдом в каждое надгробие, и то ли от их мельканиЯ, то
ли от усталости число их множилось и множилось. Ќа надписи, высеченные
по-русски и на идиш, наплывали, наслаивались соболезнованиЯ и прощальные
слова на польском, на литовском, на французском, на иврите - на всех Языках
и наречиЯх. Ќо Ѓенциона ‡айдиса, как назло, не было.
€цхаку, как в детстве, когда его, маленького, надолго оставлЯли одного
у реки или на базарной площади, хотелось закричать во весь голос: "Ђу-у,
Ѓенцион! Ћтзовитесь!" Ќалево тЯнулось кладбище, направо тЯнулось кладбище.
Њалкин боЯлсЯ поднЯть голову: а вдруг и небо все в могильниках? €цхак и сам
не понимал, сколько длЯтсЯ эти поиски, это блуждание - час или тысЯчелетиЯ?
ѓосподи, когда оно кончитсЯ?
Њалкин остановилсЯ бы, перестал бы искать, но его несла какаЯ-то
непонЯтнаЯ сила. …му не было никакого дела до Ѓенциона ‡айдиса, до его
сыновей, играющих на тель-авивской бирже, до всесильных долларов, которые не
заработаешь иголкой. Ћн искал всех своих сородичей, погибших во все времена:
и на дорогах скитаний, и на чужих войнах, и в белых рощицах. ѓубы его
шеп-тали:
- ѓосподи, выжги траву, которой поросли могилы, оставленные сыновьЯми и
дочерЯми! ѓосподи, собери по осколочку, по пылинке расколотые надгробиЯ и
могильные камни и спаЯй их своей любовью и милостью! ѓосподи, верни каждому
убитому и мертвому имЯ, чтобы ищущие могли их найти и оплакать!
Ѓенцион ‡айдис играл с ними в бесконечные, жуткие прЯтки, как будто
противилсЯ тому, чтобы о нем пексЯ чужой человек. “ него, у Ѓенциона
‡айдиса, два сына. Џусть забудут на времЯ про ставки на бирже и приедут. €х
не убудет - меньше проиграют. € сразу, без всЯкой посторонней помощи,
разыщут отцовскую могилу: ведь сами рыли, сами закапывали. Џусть постоЯт под
соснами, пусть длЯ вида утрут платочком глаза.
€цхак и ѓирш Ћленев-Џомеранц, выбившись из сил, прекратили свои поиски.
Њожет, Ѓенцион ‡айдис бежал с кладбища, подумал Њалкин. Њожет, вслед за
исходом живых началсЯ исход покойников.
€цхак смотрел на ѓирша Ћленева-Џомеранца, и жалость затупевшей иголкой
царапала душу. …ще минуту тому назад флейтист носилсЯ по кладбищу с
проворностью белки. Ћн будет носитьсЯ, пока сам не упадет меж кладбищенских
рЯдов, которые, словно рельсы, убегали во все стороны света.
- „о вильнюсского поезда полтора часа,- сказала ќстер.- …сли мы хотим
сегоднЯ уехать, нам надо поторопитьсЯ.
„ождь увЯдал. Љапли его никли на глазах.
- Ќичего не поделаешь, придетсЯ заночевать,- вздохнул €цхак.- Њы не
можем отсюда уехать, не побывав на кладбище и в белой рощице.
„о кладбища они добрались быстро. Љогда они подошли к нему вплотную, из
дома хевры-кадиши - погребальной братии - вышла сухопараЯ старуха в отребье.
- Љак Я рада, как Я рада,- запричитала она,- милости просим.
ѓолос у нее был на удивление чистый и звонкий. ѓоворила она нараспев,
как будто выводила затверженный с детства псалом. €цхак никак не мог взЯть в
толк, как она попала на еврейское кладбище, как стала владелицей
скособочившегосЯ домишки. ‘таруха, как бы угадав его мысли, поспешила ему на
помощь:
- ‡а сторожа Я тут, за сторожа. ‚есной траву кошу, зимой снег
разгребаю. ‚ прошлом году его было столько... ЏроваливаешьсЯ, как в
трЯсину... „а зимой сюда никого и не заманишь.
ђечь ее была неторопливаЯ, обстоЯтельнаЯ, каждое слово она процеживала
сквозь зубы, как молоко сквозь ситечко.
ќстер всем своим видом показывала €цхаку: кончай! Њол, поднимемсЯ на
пригорок, глЯнем на этот ужас, на этот конец света и пойдем к другому ужасу,
еще более страшному. Ќо €цхак не спешил.
- Љогда вас не было,- продолжала старуха,- сюда только мой зЯть Ђнтанас
приезжал.- Ћна помолчала и добавила: - Ќашел менЯ и спросил: "—его вы, мать,
заплаканнаЯ?" Ђ Я ему: "Љакое же кладбище без слез?" Ђнтанас даже
разозлилсЯ: "Ќу уж по ним плакать не стоит". Ђ Я думаю, по всем плакать
надо.
€цхак и ќстер переглЯнулись.
- џ на могилы каждый день приходила... Ќу на те, что уцелели. ‚асильки
клала, ромашки. €х тут видимо-невидимо.
‘ пригорка, оттуда, где угадывалось кладбище, спустилась замурзаннаЯ
коза. ђожки у нее торчали, как две незажженные поминальные свечи. Ћна
подошла к старухе, уткнулась белой мордочкой в ее подол и тихо замекала.
“слышав ее мекание, за домом, в сарае-развалюхе, победно закукарекал петух.
—ем громче он кукарекал, тем больше хмурилась ќстер.
- Џойдем,- тронула она за рукав мужа.
- „ай послушать,- сказал он.- —етыре года не слышал, как коза мекает,
как петух заливаетсЯ. ѓосподи, какаЯ благодать!
‘казал и осексЯ: какаЯ уж тут благодать!..
‚сю дорогу до самого кладбища все молчали.
Ќо того, что они так жаждали увидеть, не было и в помине. Џеред ними
простиралась обыкновеннаЯ, кое-где обезображеннаЯ обломками полЯна. “целел
только с десЯток памЯтников. Љазалось, дьЯвольский косарь прошелсЯ по всему
кладбищу и выкосил почти все надгробиЯ. †алкие их остатки валЯлись в траве
только потому, что не годились ни длЯ строительства, ни длЯ мощениЯ улиц.
€цхак и ќстер бродили по выкошенному кладбищу и пытались из расколотых,
рассеченных предложений сложить имЯ, дату рождениЯ или смерти.
- Њордехаем звали мельника ѓольдштейна,- сказал €цхак.- Ђ ”айвушем -
жестЯнщика Љагана.
Ќад полЯной, над старухой в платке, повЯзанном тюрбаном, над ними в
синем вымытом дождем небе вдруг распростерлась огромнаЯ тень мельничных
крыл, потом донессЯ мерный гул жерновов, потом из раскрытых дверей вырвалось
облако белой мучной пыли; ветер подхватил его и закружил.
- ќлханон ‘илькинер,- после паузы произнесла ќстер.- ‘вадебный
музыкант. Џомнишь, он и на нашей свадьбе играл?
‘таруха кивала головой; курительнаЯ трубка покачивалась во рту,
покачивались сосны, покачивалась землЯ, только звук скрипки свадебного
музыканта ‘илькинера не давал ей разверзнутьсЯ; он соединЯл все, на нем, на
этом звуке, пронзительно тонком, казалось, держались еще эти обезличенные
камни, эта землЯ, этот разломанный, как надгробиЯ, мир.
- Ђнтанас, зЯть мой, говорил: "Џридут евреи и придушат тебЯ. “ж лучше в
хлеву на хуторе, чем на их кладбище..." Ќеправду говорил. ’ри года живу, а
пока, слава €исусу, не придушили... ‚аши менЯ не трогают. ЏриходЯт и только
спрашивают...
- Ќаши? - вдруг оживилсЯ €цхак.
- Џрошлой ночью один такой приходил... Њожет, слышали - ‚айман?
“ костела аптеку держал.
- Љак же он мог к тебе прийти? - удивилась ќстер.- ‚едь его еще до
войны зарыли.
- Ђ ко мне живые не приходЯт, только мертвые. ‚ сны приходЯт. —то
случилось, ЊариЯ, спросил у менЯ господин ‚айман. Џочему никого не хоронЯт?
Џочему никто не плачет? —то случилось? џ говорю: война, господин ‚айман,
немцы... Ђ он не унимаетсЯ: разве, говорит, в войну не умирают? ђазве
мертвому правду скажешь? ‚едь правду и живому не говоришь.
€цхак отошел в сторонку и над разбитым надгробием стал говорить кадиш
по мельнику Њордехаю ѓольдштейну, по его мельницам, по лавочнику ЃеньЯмину
Џагирскому, по всем его колониальным товарам, по свадебному музыканту
ќлханону ‘илькинеру и по его скрипке...
- ‘овсем умаЯлсЯ,- честно призналсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц.- ‘даюсь.
Ћтправлю все деньги ђувену и Ђссару обратно.
- Ќе мешайте! - рассердилась ќстер.- ђазве вы не видите - человек кадиш
говорит?
Ћна всегда слышала то, что слышал он, и то, что он еще услышит в
будущем. Ќа месте, где, как и предполагал €цхак, был похоронен его отец
„овид, над огромной запекшейсЯ коровьей лепешкой он творил поминальную
молитву. ‘корбь, плескавшаЯсЯ в ней тысЯчелетиЯми, была Яростно молода, и
мощь ее раздвигала пространства, смыкались времена, менЯлись ролЯми мертвые
и живые, не было ни земли, ни неба - все спрессовалось в один сгусток боли,
который был сильнее, чем земное притЯжение.
€цхак вдруг почувствовал, как раскаленнаЯ магма, которую всколыхнула
молитва, хлынула изнутри и захлестнула все его существо. Ћн почувствовал,
как вспыхнул от нее накинутый на плечи чужой талес, как он, €цхак Њалкин, в
мгновение ока превратилсЯ в огненную охапку, в горЯщий куст, в неопалимую
купину. ‘полохи освещали то, что случилось, и то, что еще случитсЯ, и пламЯ
сплавлЯло разбитые камни, сшивало, как портновской ниткой, надгробиЯ, и на
каждом отливалось не только имЯ покойника, но и того, кто надругалсЯ над его
могилой. Њекала коза, кукарекал петух, каркали вороны, жужжали проснувшиесЯ
от зимней спЯчки мухи - все твари с ним творили поминальную
молитву.
- Џойдемте в хату, пойдемте в хату,- пропела ЊариЯ, когда последний луч
молитвы погас.- џ вам на дорогу гостинцев дам. Њолочка козьего, и травки от
ломоты в костЯх, и зельЯ от бессонницы, и грибковой плесени от синЯков и
ссадин.
‡нахарка, колдуньЯ, недобро подумал Њалкин. ќстер с надеждой глЯнула на
него: может, не пойдет в избу, может, откажетсЯ? Ћни и так на поезд
опоздали. Ќеужели разведет тары-бары со старухой? ‚зЯл бы молоко - и в путь.
Ћна, ќстер, все равно его пить не будет. Џоди знай, что за молоко...
€цхак же, вопреки надеждам жены, переминалсЯ с ноги на ногу. ‘темнело.
‘умерки были густыми, как сливовое варенье,- их можно было намазывать на
хлеб. Ќи у ќстер, ни у €цхака не было сомнениЯ, что им сегоднЯ отсюда уже не
выбратьсЯ.
- ЏридетсЯ тут заночевать,- сказал Њалкин.
- џ тут не буду спать,- нахмурилась ќстер.
- Ђ разве Я сказал - спать? Џосидим на лавке, пока не рассветет, а на
рассвете отправимсЯ в белую рощицу. Ћт нее до вокзала - рукой подать.
- Ќет! - заупрЯмилась ќстер.
- Ќу чего ты так боишьсЯ? Ќичего с тобой не случитсЯ. Ќикто не
придушит, не убьет. Љругом все свои: и аптекарь ‚айман, и мельник
ѓольдштейн, и лавочник Џагирский... € родители твои и мои рЯдом. —то с того,
что надгробий не осталось? Љогда родители - пусть и мертвые - рЯдом, с твоей
головы и волосок не упадет.
ЊариЯ зашаркала башмаками-клумпами и засеменила вниз. ЋблепленнаЯ
сумерками, она остановилась на крылечке и безропотно принЯлась ждать, когда
гости войдут в избу. ‘таруха догадывалась, что разговор у них нелегкий.
Џусть говорЯт, пусть отведут душу. Ћна им только благодарна, что пришли.
’ретьЯ пара после войны. ‚идно, всех их перебили.
Ќо чем же их попотчевать? …вреи не все едЯт, не все пьют. ЊариЯ это
знает - не один год полы в аптеке ‚аймана мыла.
- Њы тебе не помешаем? - раздалсЯ баритон €цхака.
Ћна никак не могла взЯть в толк, чем человек может помешать человеку,
когда вокруг темно и когда каждому голос другого нужен больше, чем кров и
еда.
- ‘пасибо,- пробормотал Њалкин.
- Њилости просим, милости просим.
Џервой в избу вошла ќстер. ‡а ней, ударившись головой о косЯк двери,
протиснулсЯ €цхак. ‘таруха защелкнула щеколду, и липкий мрак сомкнулсЯ над
ними. ѓости стоЯ прислушивались к возне Њарии, котораЯ долго шарила в
темноте, пока не нашла спички. ‘лабый огонек вспыхнул и тотчас же погиб. Ќо
старуха снова чиркнула, зажгла керосиновую лампу - ту самую, котораЯ еще до
войны светила погребальной братии; свет лампы, желтый, как топленое масло,
вырвал из сумерек тот самый стол, на котором обмывали покойников; потом
громоздкую облупившуюсЯ печь - ту самую, на которую зимой забиралсЯ
могильщик Ђвремеле; потом изъеденные древоточцем стены - те самые, которые
не рухнули под напором криков и стенаний; потом неровный, в кои веки
настланный пол - тот самый, который не выжгли падавшие на него бесчисленные
вдовьи и сиротские слезы, испепелЯвшие сердца.
‚се, кроме застекленного ‘пасителЯ, распЯтого на кресте, и преданных
ему учеников, пытавшихсЯ его снЯть, и старухи - смотрительницы кладбища,
было то же самое. Љартинно откинув свою живописную голову, увенчанную
густыми, как мрак, волосами, •ристос принимал свои муки.
ЊариЯ так же безгласно развела в печи огонь. ‚ чугунке забулькала вода.
‚идно, ЊариЯ варила на ужин картошку в мундире. Џотрескивание дров, озорное
бульканье воды, смиренное шуршание хозЯйской юбки не столько успокаивали,
сколько навевали смутную тревогу.
Ћткуда-то из-под печки вылезла кошка, и ко всем звукам прибавилось еще
ее вкрадчивое мурлыканье. €цхак готов был поклЯстьсЯ, что перед ним кошка
могильщика Ђвремеле, котораЯ неизменно присутствовала на всех обмываниЯх.
‡аберетсЯ на подоконник и смотрит с удивлением и жалостью на покойника, трет
лапкой глаза.
Њалкин от ее взглЯда съежилсЯ. Ќа миг ему показалось, что он и впрЯмь
покойник, что он не сидит за столом, а лежит на нем и чьи-то руки трут его
мочалкой - живот, плечи, пах, поворачивают и снова трут.
- Ѓрысь! - закричал он в испуге.- Ѓрысь!
Љошка равнодушно зевнула и снова уставилась на него, мол, чего
разоралсЯ, у нас мертвые ведут себЯ смирно.
- Ѓрысь! - замахнулась на нее и ќстер.
€ ей передалсЯ испуг. € она узнала кошку могильщика Ђвремеле.
- Њарце! - сурово окликнула ее ЊариЯ.
Њарце распушила хвост и послушно побежала к хозЯйке.
Њарце, кольнуло €цхака. „о войны у кладбищенской кошки не было клички.
Љак и у смерти.
Њалкин всматривалсЯ в трепыхающийсЯ стебелек пламени, и мысль-крыса
набрасывалась в его голове на все другие мысли и поедала их одну за другой.
Љошка - та же самаЯ, мыши - те же самые, клопы и тараканы - те же
самые, сверчок за печкой - тот же самый, мухи, обгадившие живописного •риста
и его учеников,- те же самые, жучки-древоточцы, пауки - те же самые...
Џочему же они уцелели и пережили тех, кто в белой рощице? —ем же они так
угодили Ѓогу? Џочему им выпала лучшаЯ долЯ, нежели его, €цхака, братьЯм,
нежели ее, ќстер, сестрам? Ќеужели какой-нибудь паук дороже ѓосподу, чем
престарелый рабби Њендель? ‡а что Ћн, Ћтец небесный, даровал какому-нибудь
клопу-кровопийце еще четыре года, а сержанту ‡елику Љопельману лишней недели
не дал? ђазве трудно было …му, ‚севидЯщему и ‚сеслышащему, прежде чем обречь
кого-то на гибель, спросить:
- Ђйзик, хочешь быть сверчком? ‡лата, хочешь быть мышью? ‡елик
Љопельман, желаешь быть клопом или тараканом? ЊириЯм, желаешь быть вороной и
каркать над могилой отца и матери?
ѓосподи, ѓосподи, ведь ’ы создал нас на радость себе и на благо всех.
Њожет, говорю, ’ебе там, в горних высЯх, взЯть и перешить весь подлунный
мир? џ, да проститсЯ мне мое кощунственное сравнение с ’обой, всегда
переделываю скверно сшитые одежды, ибо больше пекусь о том, кто будет их
носить, чем о своем добром имени. „олго ли ’ебе, ѓосподи, удлинить и
расширить добро и подкоротить и сузить зло? „олго ли ’ебе, Њилосердный?..
- …шьте и пейте,- промолвила ЊариЯ и поставила на стол чугунок со
сварившейсЯ картошкой в мундире, крынку козьего молока и две кружки.- …сли
хотите, заварю чайку с травками. Ћчень они полезны длЯ здоровьЯ.
ќстер не притрагивалась ни к картошке, ни к молоку. Ќо €цхак в отличие
от жены подцепил вилкой картофелину, обжигаЯсь, снЯл с нее шелуху, разрезал
на две половины - одну себе, другую ќстер, отправил в рот и запил козьим
молоком.
‘тараЯ литовка, ее слова, ее скудное угощение не вызывали у него ни
брезгливости, ни опасениЯ. ‚идно, не от хорошей жизни согласилась она
перебратьсЯ в эту развалюху, кишащую больше духами, чем клопами и мышами.
Њалкину было Ясно: не на богатство ЊариЯ позарилась, не на имущество.
Ќадо бы ей оставить немного денег, подумал €цхак. ‡а васильки, которые
она кладет на могилы. ‡а то, что во сне все еще моет полы в аптеке ‚аймана и
не говорит ему правды о том, что случилось. ’от, кто умер до войны, не
должен о ней знать.
Ќе сказав ни единого слова, ЊариЯ ушла и вскоре вернулась с двумЯ
овчинами с огромными проплешинами.
- Ћдну постелите, другой накроетесь, если озЯбнете,- сказала она. ѓолос
у нее был цвета ладана.- ‘ейчас принесу и подушки.
Ћна приволокла два холщовых мешка, набитых прошлогодним сеном, с едким,
как у махорки, запахом.
- ‘покойной ночи,- попрощалась она.
€ через минуту с печи донеслось ее безмЯтежное похрапывание.
‚ лампе догорал керосин. ‚ доме снова сгустилась тьма, котораЯ
пружинила, как накачаннаЯ велосипеднаЯ камера.
Џрижавшись друг к другу, €цхак и ќстер ждали рассвета. „о детства было
ближе, чем до железнодорожной станции. ‡акроешь глаза - и вот оно перед
тобой. Ћн, €цикл, один. …му только три года. Љомната бескрайнЯЯ, а он
маленький, меньше его - только муха.
Ќа колодку насажен чей-то сапог; вокруг верстака рассыпаны деревЯнные
гвоздочки, очень похожие на муравьев. Ќа стуле висит фартук. €з кармана
торчит молоток. ‚ мире, кроме него, трехлетки, никого нет; ужас одиночества
леденит сердце.
- „едушка! Ѓабушка! - кричит он.
‚ тишине еще громче стучит сердце. …сли дед сейчас не войдет, если не
достанет из фартука молоток, если не застучит по ботинку, все кончитсЯ: все
сваленные в кучу башмаки с топотом бросЯтсЯ к дверЯм; гвоздочки-муравьи
уползут в муравейник под липой; прирезанный бабушкой гусь вылетит в окно...
Ќо нет ни деда, ни бабушки, ни отца, ни мамы. ‚се человечество длЯ него
погибло. Ћн один на целом свете. € вдруг входит дед, надевает фартук,
вытаскивает из кармана молоток и гулко и радостно бьет по насаженному на
колодку сапогу, и все звуки возвращаютсЯ, и сердце €цика из ледЯного комочка
превращаетсЯ в птичку, долбЯщую клювом грудь, как оконное стекло. € муха на
подоконнике кружитсЯ над недоеденным пирожком. € все человечество в полном
составе.
„о рассвета €цхак только и делал, что в доме погребальной братии
заносил над тьмой дедовский молоток и стучал по ней, как по сапожничьей
колодке, и в мире все вставало на прежние места, все отстраивалось и
восстанавливалось - разрушенные дома и разоренные кладбища; дедушки чинили
ботинки, бабушки набивали гусиным пухом подушки, матери снова носили
колодезную воду в ведрах на коромыслах, старуха ЊариЯ жила у себЯ на хуторе,
не с чужой кошкой и тенЯми, а вместе со своими детьми и пчелами и ела не за
ритуальным столом, а за простым, крепко сколоченным детьми.
Њолоток стучал иногда тихо, едва слышно, иногда мощно, словно колокол;
от его стука отступала тьма, и в оконце с треснувшими стеклами робко, а
потом осмелев, заструилась зарЯ.
Љогда ЊариЯ слезла с печки, за оконцем совсем рассвело. ќстер и €цхак
сидели на овчине, по-прежнему прижавшись друг к другу. …е волосы, как
утренние лучи, падали на его лицо и плечи; его руки переплетались с ее
руками, как водоросли в водЯном царстве. ‘он, сморивший их под утро, был
слаще козьего молока. Ћни улыбались во сне, и улыбка сглаживала угрюмость и
усталость.
Џосадив на плечо кошку, ЊариЯ выскользнула во двор. ‘пал петух, спала
коза, спали на пригорке мертвые.
- Џерекур,- объЯвил ѓирш Ћленев-Џомеранц.
Ћт его возгласа маЯтник качнулсЯ от сна к Яви. €цхак продрал глаза и
уставилсЯ на музыканта, примостившегосЯ на чьем-то надгробии, покрытом
лоскутами мха, как беличьими шкурками.
- ЏроклЯтые ноги! ЏроклЯтые зимы в ‚оркуте!.. Џолгода до того, как
попал в ансамбль, вкалывал в шахте.
ѓирш Ћленев-Џомеранц привлекал €цхака своей грубоватой прЯмотой, своими
фантазиЯми и необыденными затеЯми. ‚ самом деле, придет ли в голову простому
смертному добиватьсЯ, чтобы ему разрешили лечь не тут, в ешкине, на
кладбище, отведенном длЯ всех послевоенных евреев, а в Џонарах, историческом
месте, где полегли тысЯчи и тысЯчи евреев и среди них - все его родные?
џзвительный Њоше ѓершензон объЯснЯл его затею с Џонарами чрезмерным длЯ
евреЯ употреблением алкоголЯ. ѓирш Ћленев-Џомеранц и впрЯмь закладывал за
воротник. Љогда играешь до утра в ресторанах и на свадьбах, трудно прослыть
трезвенником. Ђ еще воркутинские зимы... €цхак не считал флейтиста
алкоголиком. Љаждый в жизни свою грелку ищет: кто денежки, кто водку, кто
высокие посты.
- •очешь? - ѓирш Ћленев-Џомеранц вытащил из кармана пачку сигарет и
протЯнул Њалкину.
- ’ы знаешь - Я не курю. € кто же курит на кладбище?
- "‚есь мир - кладбище",- сказал експир. "Њальборо лайт". €х курЯт все
лучшие музыканты мира.
€цхак не был на все сто процентов уверен, но, как ему казалось, ѓирш
Ћленев-Џомеранц к лучшим музыкантам мира не принадлежал. Ћн был похож на них
своими пристрастиЯми: носил огромный берет, ходил с потертой бабочкой на
шее, презирал наручные часы - пользовалсЯ только карманными с брелком,
церемонно раскланивалсЯ со всеми, словно отвечал на аплодисменты. ‚се свои
деньги он тратил на покупку диковинных вин и коньЯков, а также на
грампластинки с записЯми знаменитостей. Ћ его коллекции знали не только в
‹итве, но, как он сам говаривал, и за границей.
Ќа устраиваемых ѓиршем Ћленевым-Џомеранцем мальчишниках хозЯин извлекал
из холодильника бутылку водки, доставал свою флейту, садилсЯ рЯдом с
магнитофоном, поправлЯл бабочку на шее, опрокидывал стопку и, сделав
глубокий выдох, начинал играть в тех местах, где вступали его невидимые
коллеги. ‡акатываЯ глаза, он вдохновенно перебирал пальцами "пуговки" своего
повидавшего виды инструмента и весь преображалсЯ. ‹ицо его горело, на лоб и
щеки ложилсЯ отсвет софитов лучших театров мира - €талии, ђоссии, Ђмерики,
Ђнглии, ”ранции.
- Љарузо! - с молитвенным восторгом произносил он.- ’ито ѓоби! Љазальс!
’осканини! •ейфец!..
‚ такие минуты он чувствовал себЯ их ровней, в такие минуты не было ни
Џонар, ни ‚оркуты, ни ночных ресторанов, не было его одиночества.
- ‚ другой раз найдешь своего Ѓенциона ‡айдиса,- утешил его €цхак.
ѓирш Ћленев-Џомеранц по-прежнему сидел на беличьих шкурках и извлекал,
как фокусник из рукава, из бездонного кармана комбинезона одну сигарету за
другой.
- „а хрен с ним! - выругалсЯ он.- “ менЯ их еще целых четыре.
- —етыре? - деланно удивилсЯ Њалкин.
- ѓастроль не кончена... ‘ледующий: ђафаил –укерман - Љанада, потом
„ора ђивкина - Ђмерика, потом €еремиЯ ‹амм - ѓерманиЯ и замыкает список
•анан ’ростЯнецкий - вециЯ.
Љазалось, ѓирш Ћленев-Џомеранц объЯвлЯет имена участников
международного конкурса. Ќо то были не флейтисты, не скрипачи и не
валторнисты, а уехавшие из ‹итвы дети тех, кто навеки осталсЯ без присмотра
на местном кладбище.
- ‘то двадцать долларов в год с каждого - не шутки.- Љак и многие
евреи, ѓирш Ћленев-Џомеранц считал лучше, чем говорил.
- Љак же тебе так подфартило? - съЯзвил Њалкин.
- ‚се очень просто,- ответил флейтист.- “ж такой мы народ - евреи.
Љогда тебе хорошо, всегда найдутсЯ охотники сделать тебе немножко плохо. Ђ
когда тебе из рук вон плохо, всегда найдутсЯ желающие сделать тебе немножко
хорошо. ‘тараЯ дружба помогла. Њой адрес дали и другим. Ќет на свете евреев
без могил.
ѓирш Ћленев-Џомеранц встал с беличьих шкурок, прочел на всЯкий случай
надпись на надгробии, с которого он встал: а вдруг именно тут высечено имЯ
запропастившегосЯ Ѓенциона ‡айдиса? - и в знак благодарности €цхаку за
совместный поиск выдохнул:
- Џоедем, €цхак, в €зраиль.
- Љто это поедет? - не сообразил Њалкин.
- ‡елененьких на дорогу хватит. •оть один раз перед смертью надо...
„есЯть лет, блЯха-муха, за свидание с ним отбухал.
- ‚от ты и поезжай. ‡ачем тебе прицеп?
- •очу выйти на свободу... из второго лагерЯ... Џусть хотЯ бы на две
недели.
- Љакой же ‹итва лагерь? Ќе сегоднЯ-завтра снова независимой станет,-
удивленно сказал €цхак.
- ‹агерь... ѓетто...
- „лЯ нас с тобой уже нигде свободы не будет. €бо что такое человек,
как не тюрьма, где он сам - вечный арестант и тюремщик?
- ‘кажи прЯмо: поедешь со мной или нет?
€цхак промолчал. ѓирш Ћленев-Џомеранц принЯл его молчание за согласие.
Љак ни говори, вдвоем веселее - в лагере ли, на свободе ли... Ђ денег ему не
жалко: он их зарабатывает, слава Ѓогу, не в забое, не стоЯ по поЯс в ледЯной
воде. „а и на гроб копить не стоит. Џусть его закопают в чем мать родила,
без всЯкой крышки, но только там - в Џонарах. Ћн так и написал в своем
ходатайстве в Џрезидиум ‚ерховного ‘овета: "Џрошу ‚ас... без обуви, без
одежды, без всЯкого покрывала, вместе со всеми... одиннадцатью моими
родичами. Џривожу их фамилии в алфавитном порЯдке... ѓод и место
рождениЯ..." „о сих пор никакого ответа. Џока они ответЯт, он и в €зраиль
успеет съездить и вернутьсЯ. „енег не жалко. ѓирш Ћленев-Џомеранц столько их
ухлопал на алкоголь, на подружек, кратковременных, как летнЯЯ гроза, на
гостиницы в ‘очи и џлте, на форель и люлЯ-кебаб на озере ђица, на лобио и
хинкали в ’билиси, на билеты в Ѓольшой (он туда ездил не реже двух раз в
месЯц), ибо спешил все наверстать, но не мог вытравить барачную вонь - даже
от его жабо, даже от его изысканного берета, даже от его флейты разило
смрадом незаслуженной неволи.
- Њахнем, €цхак, на Љрасное море, где Њоисей по воде, как по суху...
ѓирш Ћленев-Џомеранц пыталсЯ соблазнить Њалкина, как женщину. Ћн обещал
ему райскую жизнь. Ћни будут лежать каждый день на плЯже. Љогда им надоест
море, они отправЯтсЯ в путешествие по земле обетованной и найдут пальмовый
парк, где собираютсЯ ненужные евреи,- нет такого места на земле, где их,
ненужных евреев, не было бы. ‘Ядут на скамейку под пальмой и заведут со
своими собратьЯми неторопливый разговор о ‹итве и Џольше, о ‚енгрии и
ђумынии, о том, что было, и о том, чего не было. …динственное, о чем они не
заикнутсЯ,- это о том, что будет. Ќатан ѓутионтов на этот мучивший евреев из
поколениЯ в поколение вопрос уже ответил: "Ѓудет лучше, но хорошо не будет".
- €цхак, неужели тебе и впрЯмь не хочетсЯ к морю?
- Ќаше море тут,- тихо произнес Њалкин и обвел рукой кладбище.- ‘коро
нырнем - и все дела...
- Ќет! - запротестовал флейтист.- ’ут Я лежать не буду...
- Ђ там тебе не разрешат. ‚ Џонарах лежат только замученные и убитые.
- Ђ нас... нас разве не замучили? ђазве нас каждый день не убивали? -
выкрикнул ѓирш Ћленев-Џомеранц.
Њалкин сердцем понимал, что у его друга есть полное право быть
похороненным вместе с его родней, но не сомневалсЯ, что косточки его дотлеют
не в Џонарах, а на этом кладбище, и просил Ѓога, чтобы Ћн отдалил от
Ћленева-Џомеранца тот день.

ѓ‹Ђ‚Ђ Џџ’Ђџ

Ѓольше всего €цхак любил бывать в Ѓернардинском саду поздней осенью или
ранней, не взвихренной метелЯми зимой, когда от снега, как от праздника
•ануки, исходит миротворное сиЯние, когда каждое дерево напоминает шамаш-
главную свечу в ханукальном светильнике.
Џравда, осень и зима - времЯ похорон. ‹истопад заметает листьЯми,
снегопад накрывает хлопьЯми, как лоскутами савана, одногодков и однополчан.
‘обственной смерти он, €цхак, не боитсЯ. Ћн боитсЯ смерти тех, кто столько
лет был с ним рЯдом, кто кемарил вместе с ним на скамейке под липами. …ще
его отец говаривал: долгаЯ жизнь - кара за жизнь.
„о осени еще далеко, а уже ушла ‹еЯ ‘тависскаЯ, какаЯ-никакаЯ, а
все-таки своЯ. € вот сейчас попал в больницу грамотей Њоше ѓершензон -
подозревают самое страшное.
Њалкин навестил его на прошлой неделе и спросил:
- Њожет, €сааку в €зраиль написать?
- Ќет,- оборвал его больной.- џ сам ему напишу.
‘ам так сам. Ќе проходило и недели, чтобы ѓершензон не получил письма
от своего ‘частливчика €зи. Ђх, какие письма! „ай Ѓог каждому еврею
дождатьсЯ таких слов от сына.
ѓирш Ћленев-Џомеранц шепнул однажды €цхаку:
- Ћн эти письма сам пишет. Ћн их пишет самому себе. Њне чутье
подсказывает.
- —ушь! - защищал грамотеЯ Њоше ѓершензона €цхак.- “ него что, другого
дела нет? Ћн не Џушкин, он зубы делает, зубы...
„о осени еще далеко, а дурные вести множатсЯ.
€цхак мерЯл шагами аллею Ѓернардинского сада и ждал, когда со стороны
Љафедрального собора поЯвитсЯ необъЯтный берет ѓирша Ћленева-Џомеранца,
когда заскрипит деревЯшка Ќатана ѓутионтова и на своей метле прискачет пани
‡офьЯ.
Џрискачет ли? Њало было €цхаку болезни грамотеЯ Њоше ѓершензона, как
тут еще пропала ночнаЯ еврейка пани ‡офьЯ. Њожет, ее уволили? Њожет, ее
перевели на другой участок?
‡а кого €цхак был спокоен, так это за Ќатана ѓутионтова. …му, Њалкину,
наконец-то удалось разгадать загадку - почему тот все времЯ опаздывает. ‚се
дело, оказываетсЯ, было в том, что ѓутионтов добиралсЯ до Ѓернардинского
сада окольной дорогой и на час-другой делал остановку на базаре. ‡аходил в
парикмахерскую, занимал очередь и сидел как вкопанный.
- ’оварищ, проходите,- тормошили его мастера, не знавшие, что он тут не
только брил и стриг, но и был начальником.
Ќатан ѓутионтов уступал очередь и продолжал сидеть, не отрываЯ взглЯда
от молодых мастеров, проворно стрекотавших ножницами и недоуменно
посматривавших на него, от новых зеркал, от обитых дерматином кресел, от
причудливых фенов.
€цхак его не осуждал. Ѓыло времЯ, когда он сам все норовил зайти в
швейное ателье, хоть несколько минут побыть там, где полжизни колдовал с
сантиметром в руке. Њолодые закройщики-литовцы - его ученики и наследники -
щадили его самолюбие и порой даже советовались с ним. €цхак знал, что они
советуютсЯ с ним из жалости. —то ж, и он когда-то жалел своих состарившихсЯ
учителей. ’рудно отвыкнуть от курева, а попробуй перестань шить и брить.
ђемесло клещами тЯнет, не отпускает до смертного часа.
Џод сенью лип то и дело мелькала хрупкаЯ фигурка новенькой уборщицы.
€цхак, может, и пересилил бы свою нерешительность и подошел бы к ней, если
бы не странный и нелепый сон, привидевшийсЯ ему накануне.
Њалкину снилось, будто они прЯчутсЯ от немцев в каком-то промозглом,
затканном паутиной подвале. Џаутина густаЯ-густаЯ; лицо пани ‡офьи словно
покрыто вуалью; сверкают только щелочки глаз; в паутине, как в тумане,
стараЯ раскладушка с рваным матрасом и такой же рваной подушкой, из которой
торчат колючие остьЯ соломы; вокруг раскладушки снуют тощие, изголодавшиесЯ
крысы; их писк сверлит виски; пани ‡офьЯ наклонЯетсЯ над ним, €цхаком, и
что-то ласково шепчет на ухо, но из-за крысиного писка ничего не слышно; он
придвигаетсЯ к пани ‡офье поближе, и та запускает в ворот его рубахи руку и
длинным крашеным ногтем принимаетсЯ щекотать сосок, заросший седыми, словно
паутина, волосами; он отстранЯетсЯ от нее, прижимаетсЯ к голой стене, но
пани ‡офьЯ снова наклонЯетсЯ над ним и целует в омертвевшие губы; потом ее
пальцы крадутсЯ к ремню, отстегивают его; в подвальной тишине коротко и
громко звЯкает прЯжка.
Љогда €цхак проснулсЯ, то первое, что он сделал,- кинулсЯ в ванную и
встал под холодную струю воды, чтобы смыть наваждение. Ќо клочьЯ сна,
подвальнаЯ паутина все еще висели над его головой, и не было метлы, чтобы их
вымести.
- Њожно вас на минуточку? - раздалсЯ за его спиной чей-то вежливый,
медоточивый голос.
Ћт неожиданности €цхак вздрогнул и обернулсЯ. Џеред ним стоЯл молодой
мужчина лет тридцати пЯти, с мЯгкой бархатной бородкой, обрамлЯвшей его
полноватое лицо, в очках в массивной роговой оправе, расширЯвших и без того
большие зрачки. Ќа макушке у него, как ломтик зрелой дыни, желтела лысинка.
- ќйдлин,- представилсЯ он.- ‚алерий ќйдлин.
- €цхак Њалкин,- без всЯкого интереса промолвил старик.
- џ приходил к вам. € не раз. Ќо вас не было дома. џ из …врейского
музеЯ,- выдохнул мужчина.
- џ тоже,- улыбнулсЯ €цхак.
ќйдлин оценил его шутку, заулыбалсЯ в ответ и, глЯдЯ на старика с
испугом и восхищением, сказал:
- ‚ известном смысле мы все - экспонаты.
- Ќет, нет! - воспротивилсЯ €цхак.- ќто мы экспонаты, а вы нет. ‚ы еще
можете хлопнуть дверьми и бежать из музеЯ. Људа хотите. ‚се от вас зависит.
ђасписание висит в аэропорту,- пробормотал €цхак, который все еще не мог
взЯть в толк, чем он может быть полезен ќйдлину.
Њузейщик стушевалсЯ, долго шмыгал носом, потрогал двумЯ пальцами
лысинку и так же виновато, как раньше, сказал:
- ‚ы должны согласитьсЯ... џ вас быстро запишу. “ менЯ отличнаЯ
аппаратура. “ менЯ тут списочек: вы, Њоше ѓершензон, ѓирш Ћленев-Џомеранц,
Ќатан ѓутионтов, ‹еЯ ‘тависскаЯ.
- ‹ею можете вычеркнуть,- тихо промолвил €цхак.- …сли кто ее и запишет,
то, может быть, ѓосподь Ѓог.
- џ не знал. Џрошу прощениЯ... Џримите мои соболезнованиЯ,- зачастил
ќйдлин.- Ќо ведь еще остались люди... Ќадо спешить. ‚ашим воспоминаниЯм цены
нет. „лЯ нашего народа.
- ‡агнули, как говорЯт,- усомнилсЯ Њалкин.- "„лЯ нашего народа..."
‘колько тут, в ‹итве, нашего народа?
- Ђ мы не только длЯ ‹итвы.
‚алерий ќйдлин не желал смиритьсЯ с поражением. Ћн неожиданно
расстегнул сумку, извлек из нее кассеты, разложил на скамейке под липами и
страстно, почти исступленно заговорил:
- ’ут,- ткнул он в первую кассету,- пережившие „ахау... ’ут,- повертел
он вторую кассету,- узники ‚ильнюсского и Љаунасского гетто. ’ут - участники
‚еликой Ћтечественной и партизанского движениЯ... ’ут - спасатели евреев.
€цхак устало и терпеливо смотрел то на кассеты, то на ќйдлина, и
печаль, как паук, застилала своей тканиной его глаза.
- Ѓыл у менЯ один знакомый,- тихо начал он.- „есЯтилетиЯми к доктору не
ходил. Љогда его спрашивали, почему, он отвечал: "‡ачем мне о себе знать
больше, чем Я уже знаю?.." ‚от Я вас, молодой человек, и спрашиваю: зачем
нам, евреЯм, знать о наших несчастьЯх, о наших бедах, о наших утратах и
поражениЯх больше, чем мы уже знаем?
- „а, но, кроме нас, на свете есть еще и другие.
- „ругие,- хмыкнул Њалкин,- о нас и вовсе знать не хотЯт.
- Ќе надо никогда ничего обобщать,- пыталсЯ спасти свое положение
ќйдлин.
- …сли бы другие, молодой человек, этого хотели, то, уверЯю вас, на
свете сегоднЯ не было бы ни узников „ахау, ни участников ‚еликой
Ћтечественной войны, ни спасателей... „ругие только делают вид, что хотЯт
знать, но занЯты исключительно собой. €сключительно собой. Љакое им дело до
нашей боли и до наших слез?
Њузейщик не сводил с Њалкина глаз.
- ѓосподи, почему же Я сразу не включил магнитофон? Љак вы говорите!
Љак вы говорите! Џозвольте прийти к вам домой. џ могу в любое времЯ - днем и
ночью.
Ћн ждал от Њалкина ответа, но Њалкин сидел, сжав губы, и смотрел
куда-то поверх кучерЯвой головы музейщика. €цхак не хотел, чтобы его
сумбурную, ничем, кроме невзгод и несчастий, не изобиловавшую жизнь
записывали на пленку. Ќа нее можно наговорить все, и все можно стереть, как
будто ничего не было. €цхак не верил ни в пользу, ни в необходимость
каких-либо свидетельств в мире, где свидетельства можно купить и продать,
как телков на скотском базаре.
‚алерий ќйдлин пребывал в состоЯнии какого-то странного возбуждениЯ.
ЉакаЯ обида! Њузей как раз на прошлой неделе получил в дар из веции новую
записывающую аппаратуру, а из ”ранции обещали видеокамеру - всЯ …вропа
печетсЯ о литваках, об их письменном и устном наследии. ѓрешно, чтобы такие
старики безмолвными уходили в безмолвие.
- Ђ вы сами-то где обитаете? - вдруг спросил €цхак.
- ‘емьЯ моЯ живет на курорте... ‚ Ѓирштонасе,- усмехнулсЯ ќйдлин.- Ђ в
‚ильнюсе у менЯ в музее угол - диванчик, стол, кофеварка...
- Њ-да,- неопределенно протЯнул Њалкин.- Ќеплохо, неплохо. Ќочевать в
музее можно, а жить, наверное, нельзЯ. —то это за еврейскаЯ жизнь без
евреев, с одними записЯми на пленках и фотографиЯми на стенах?
- …сть еще, слава Ѓогу, и живые евреи,- обронил музейщик.
- Њы полуживые,- сказал старик.- Ћтсюда, из парка евреев, нам только
прЯмо на кладбище.
- Џарк евреев? - Ѓрови у ќйдлина подскочили вверх.- Њинуточку,
минуточку, Я запишу. Џовторите, пожалуйста.
‘тарик метнул на ќйдлина недовольный взглЯд: он что длЯ него - заводнаЯ
кукла?
- •ватит! - отрезал €цхак.- Ќе делайте из менЯ попугаЯ.
‚алерий ќйдлин взЯл диктофон, сунул его в сумку, поблагодарил Њалкина и
медленно зашагал к Љафедральной площади, на которой молодые и упорные
литовцы сколачивали огромный помост. ‚округ будущей трибуны сновали радио- и
телерепортеры с микрофонами и записывали дыхание грЯдущей свободы.
‘ площади доносилсЯ стук топоров; из репродукторов прорывались чьи-то
голоса и музыка; сквозь треск просачивалась торжественность еще недавно
запрещенного литовского гимна: "Ћ, ‹итва, отчизна наша, ’ы страна героев. ‚
славном прошлом черпай силы, €х еще утроив".
‘тук топоров, такой же торжествующий, как гимн, и мажорность гимна,
такого же неумолимого, как топор, отвлекали €цхака от печальных раздумий: о
болезни Њоше ѓершензона, об исчезновении пани ‡офьи, о возможном отъезде
Ќатана ѓутионтова, о пальмах на берегу Љрасного морЯ, которые могут отнЯть у
него ѓирша Ћленева-Џомеранца. ѓосподи, ѓосподи, неужели он останетсЯ один?
Ќе может же Ѓернардинский сад быть парком одного евреЯ! Ќе успел за липами
скрытьсЯ музейщик ќйдлин, как на песчаной дорожке Ѓернардинского сада
поЯвилсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц. €цхак еще издали определил: флейтист
навеселе. Ћн шел, снЯв свой огромный берет, вразвалочку, как будто под ним
была корабельнаЯ палуба.
Ћн был непривычно зол и раздражителен. €цхак сразу смекнул: не на толпу
гневаетсЯ - что ему митингующие? Џусть на здоровье честЯт большевичков, он
сам их терпеть не может.
- ’ы что, получил отказ? - спросил Њалкин, когда тот уселсЯ рЯдом.
- Ќи хрена не получил. ‘ейчас у них не то в голове. Џока ѓорбач их не
отпустит на волю, они ни о чем другом и думать не будут. Ђ ведь Я две
реко... реко...
- ђекомендации,- пришел ему на помощь €цхак.
- ...послал. Ћдну - от профессора ѓадейкиса из консерватории, другую-
от адвоката ђачкаускаса. Ћба в один голос просЯт: "ђазрешите похоронить
гражданина..."
- Ќо ты же жив,- перебил его €цхак,- ты еще не умер.
- ѓм, когда Я умру, будет поздно. †ивому справедливости не добитьсЯ, а
мертвому тем паче.
‘транное дело, но вино или водка выпрЯмлЯли речь ѓирша
Ћленева-Џомеранца. Џодвыпив, он всегда говорил складно, слова выскакивали
изо рта, как горошины из стручка.
- Ђдвокат ђачкаускас говорит, что мою бумагу перешлют в …врейскую
общину.
Њалкин вдруг поймал себЯ на мысли, что, будь он на месте ѓирша
Ћленева-Џомеранца, он вел бы себЯ так же и требовал бы того же. …сли бы не
ќстер, и он посчитал бы за счастье лежать вместе с братьЯми Ђйзиком и
ѓилелем в березовой рощице.
- Љак евреи, мол, решат, так и будет. ђешат они тебе! “ них дождешьсЯ-
пальцем не пошевелЯт. …ще и обвинЯт, как ѓершензон: дескать, пьЯница,
сумасшедший.
- Ћставь Њоше в покое.
- —его это ты так его защищаешь? - напустилсЯ на Њалкина флейтист.
- Џлохи его дела.
€цхак вдруг вспомнил, как умирала ќстер. Ћна лежала в той же
онкологической больнице, что и Њоше ѓершензон, в углу огромной палаты,
отгороженнаЯ от всех ширмой, без сознаниЯ, как бы смирившись со своей
участью. €ногда она приходила в себЯ, открывала глаза и что-то бессвЯзно
бормотала. Њалкин не мог понЯть ни одного слова, но чего-то ждал, сам не
знал чего - может, прощального взглЯда, может, взмаха руки, может, слезы. Ќо
ќстер лежала неподвижно и только перед самой смертью вдруг снЯла обручальное
кольцо и протЯнула его €цхаку. ‘нЯла не сразу - она стаскивала его
мучительно долго, почти ломаЯ палец, пока не отомкнула цепь, которой была
счастливо скована столько лет.
Ќе договариваЯсь, Њалкин и ѓирш Ћленев-Џомеранц думали об одном и том
же: чей сейчас черед? ѓрамотеЯ Њоше ѓершензона? Ђ потом? ‚сю жизнь они
стоЯли в очереди. Ћчередь была их отечеством: очередь за хлебом, очередь к
врачу, очередь за квартирой, очередь, чтобы поженитьсЯ, очередь, чтобы
умереть. Љто стоЯл в ней, тот был еще жив. ‘трашно вымолвить, но смерть
придавала жизни какой-то смысл. “ самой же жизни его не было, хотЯ им
казалось, что они, пусть и на короткое времЯ, до очередного разочарованиЯ,
его нашли.
- Џойдем дерЯбнем,- не отступал ѓирш Ћленев-Џомеранц.
- Ќехорошо загодЯ устраивать поминки.
- ’ы знаешь, €цхак, иногда так хочетсЯ дать тебе в морду.
- ’ак дай.
- Ђ иногда, €цхак, хочетсЯ получить от тебЯ в морду...
‚идит Ѓог, когда-то €цхак Њалкин мог и в морду дать, и выпить как
следует. Џоводов было предостаточно. Ќо он считал, что еврей ни кулаками, ни
водкой ничего не добьетсЯ.
- ЏридетсЯ одному,- грустно промолвил ѓирш Ћленев-Џомеранц и поплелсЯ в
ту сторону, где воздвигали трибуну и откуда веЯло решимостью и ненавистью. €
близкой победой.
€цхак осталсЯ один. ЏрислушиваЯсь к гулу загорающегосЯ, как костер,
митинга, он перебирал в памЯти все, что свЯзывало его с Њоше ѓершензоном.
Њалкин сшил ему первый костюм, когда еще была жива ќстер. Њоше
ѓершензон принес ему домой отрез дорогой английской шерсти.
€цхак долго снимал мерку, что-то записывал в замусоленную книжицу,
облизывал, как школьник, кончик карандаша, так же долго замерЯл материал,
потом аккуратно выдернул нитку, поджег ее, понюхал и сказал:
- Ђнглией пахнет. •ватит и на жилетку, и даже на заплаты.
‚ерный своей привычке Њалкин снова стал мЯть и комкать отрез, а пока
его комкал, притихший Њоше ѓершензон разглЯдывал комнату. ‚ застекленной
рамке висела ЏочетнаЯ грамота с благодарностью от Љомандующего Џервым
Ѓелорусским фронтом маршала ђокоссовского, а чуть поодаль - вырезанный из
популЯрного журнала портрет полководца в парадном мундире.
- ’оже английский материал,- скромно, но не без гордости сказал €цхак.
- ќто вы ему шили?
- Џриказали, вот Я и сшил. Ђ вы знаете, кто он такой?
- Ћни все длЯ менЯ на одно лицо. †уков?
€цхак не стал ему объЯснЯть - пусть длЯ него он будет †уковым, если уж
он и впрЯмь не узнал ђокоссовского.
- Љогда примерка?
- —ерез три днЯ. Ћн,- Њалкин ткнул в портрет,- менЯ тоже торопил, но Я
и к нему только на третий день летал.
Њоше ѓершензон был ужасно доволен обновой. Ђ ведь он с
пЯтнадцатилетнего возраста ходил к лучшим виленским портным. ‘ыновьЯ ’овиЯ
ѓершензона, владельца стекольной фабрики, могли позволить себе такую
роскошь.
ЏодтЯнутый, опрЯтный, всегда чисто выбритый, с гладко зачесанными
светлыми, как у белобрысого немца, волосами, Њоше ѓершензон отличалсЯ от
всех послевоенных заказчиков €цхака. Ћн и платил иначе. ‚ынимал из
внутреннего кармана старого пиджака пачку банкнот, перехваченных белой
полоской бумаги с цифровой пометкой, и небрежно бросал на стол.
- Ќе надо экономить, надо много зарабатывать.
‡арабатывал он и в самом деле много. Ћн работал зубным техником, делал
протезы длЯ отставных майоров и полковников и их жен, длЯ своего прЯмого
начальства, доставал по первому его требованию всевозможные дефицитные
товары, начинаЯ от югославских обоев и кончаЯ финскими мебельными
комплектами "ќдвард".
‚ те годы он был соломенным вдовцом. ‘ын его €саак жил с матерью,
бухарской еврейкой, шумной, красивой женщиной, встретившейсЯ Њоше ѓершензону
в далеком и унылом Ђшхабаде. Џосле ее смерти €саак перешел к отцу, но вскоре
они рассорились, и сын оставил Њоше, а через полгода и вовсе
уехал в Њоскву. ѓершензон аккуратно посылал ему каждый месЯц деньги,
надеЯсь на то, что сын опомнитсЯ и вернетсЯ.
Љаждый год Њоше ѓершензон шил у €цхака Њалкина два костюма - один
летний и один зимний. ѓершензону были по душе его молчаливость и даже
суровость, умение слушать и держать Язык за зубами (самое трудное испытание
длЯ евреЯ). Ћдинокий, подозрительный ѓершензон нуждалсЯ в исповеднике. Ќе
станешь же изливать душу какому-нибудь дородному майору или полковнику с
провалившимсЯ ртом!
“дивлЯли Њалкина и проЯвлЯвшаЯсЯ порой широта его натуры, и непонЯтные
выходки, вызывавшие завистливые сплетни и кривотолки. Ћднажды €цхак увидел
сшитый им длЯ ѓершензона костюм на вильнюсском дурачке •аимке. Ћн щеголЯл в
обнове, как жених на свадьбе, высовываЯ из рукавов свои обмороженные в гетто
руки и громко, на всю улицу, выкрикиваЯ:
- Ќаш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!..
‚стретившись через некоторое времЯ с Њоше ѓершензоном, Њалкин не
удержалсЯ и спросил:
- ‚ы что, недовольны моей работой?
- “ сумасшедших тоже должны быть праздники... ‘тыдно - ходит оборванный
еврей на виду у всего города, а нам хоть бы хны.
Љогда €цхак возвращал ему лишние деньги, Њоше с улыбкой успокаивал его:
- Ѓерите, берите. ђот, €цхак,- свалка миллионов, только успевай лопатой
грести.
- ђот - прихожаЯ тюрьмы: лЯпнешь лишнее и сЯдешь.
- € это правда. ‘вЯтаЯ правда.
Њоше ѓершензон был богатым человеком, пожалуй, самым богатым среди
заказчиков Њалкина. “ €цхака возникали смутные подозрениЯ, что не только на
протезах и на золотых коронках тот разбогател. „лЯ таких подозрений было
основание.
‚ один из осенних дней - кажетсЯ, это было через год или через два
после смерти ќстер - Њоше ѓершензон ни с того ни с сего повел его, как он
выразилсЯ, в свое "родовое гнездовье" на ‡аречье. Ћни миновали костел ‘вЯтой
Ђнны, перешли через мостик над ‚илейкой и по узкой улочке поднЯлись на
пригорок, где стоЯл трехэтажный кирпичный дом с облупившимисЯ стенами.
- ‚ этом доме Я родилсЯ,- сказал, странно волнуЯсь, Њоше ѓершензон.-
…сли бы мне вернули то, что принадлежало моему отцу на земле и под землей,
то и мои правнуки были бы...
€цхак был старше Њоше ѓершензона почти на десЯть лет. ‚ молодости такаЯ
разница в годах не так ощутима, а вот в старости... ’ем не менее они именно
в старости неожиданно сдружились. Њоше ѓершензон уже не производил
впечатлениЯ богача; он был похож на всех стариков, чьи жены умерли, а дети
разлетелись кто куда. „еньги, правда, у него и сейчас водились, но, как
говорил ѓирш Ћленев-Џомеранц, кошелек его сильно обмелел по вине
‘частливчика €зи.
‘частливчик €зЯ не тратил своего драгоценного времени на лепку чужих
зубов - он занималсЯ более прибыльным делом, приторговывал золотом, скупал
его в ‹итве за рубли и через посредников переправлЯл в Џольшу, куда и сам
стремилсЯ при удобном случае уехать. Ќе брезговал он и валютой в чистом
виде, перепродавал американские доллары, французские франки и немецкие
марки. Ќе в пример отцу, щеголю и франту, ‘частливчик €зЯ носил потертую
курточку, выцветшие джинсы, ботинки шЯулЯйской фабрики "ќльнЯс".
- …сли ты не член Џолитбюро, то нечего и высовыватьсЯ,- поучал он
своего и без того ученого отца.
Ћднако затрапезный вид не спас молодого ѓершензона. Ћн попалсЯ, был
отдан под суд и получил восемь лет тюрьмы строгого режима. Њоше ѓершензон и
ухлопал половину своего состоЯниЯ на то, чтобы его оттуда вытащить.
‘частливчик €зЯ отсидел три года, вышел из тюрьмы и через месЯц укатил в
€зраиль. Њоше ѓершензон тогда весь поседел. „а и как не поседеешь, если не
понаслышке знаешь, что такое тюрьма. Џервый раз все длЯ него кончилось
счастливо. Ѓеженец из ‹итвы, он в сорок первом в казахском городе Ђральске
получил повестку в военкомат. ‚ то времЯ он работал расфасовщиком в
погрузочном цеху солевого комбината. ‘олдатскаЯ каска, свист пуль не очень
прельщали молодого Њоше. Ћн совершил кражу - вынес с комбината три кулечка
соли, чуть больше полутора килограммов, и, к своей радости, был задержан
охраной и препровожден в милицейский участок. …ще тогда, в кабинете
следователЯ-казаха, он отдавал себе отчет в том, что между моментальной
гибелью в штрафбате и смертью новобранца, отложенной, как недоиграннаЯ
шахматнаЯ партиЯ, на день, на месЯц, пусть даже на год, большой разницы нет.
Ћн понимал, что рискует головой, но вышел победителем: переждал за решеткой
четыре года. Ќе погиб, не потерЯл ногу, не закоченел от холода.
‚ыиграл он и с женитьбой. †ена его, Ќона ЉимЯгарова, происходила из
богатого рода бухарских евреев. € деньги ее помогли ему быстро встать на
ноги после отсидки. ‚торой раз Њоше ѓершензон мог сесть в сорок восьмом в
‚ильнюсе. ‚се началось с обыкновенной семейной ссоры. Љак польский гражданин
Њоше по закону о реэмиграции имел право вместе с женой уехать в Џольшу, а
оттуда - в любую другую страну.
Ќо Ќона заартачилась - она и в ‹итву-то не хотела ехать.
- џ поеду рожать в Ѓухару, а не в ’ель-Ђвив! - отрубила.
Њоше ничего не оставалось, как ждать ее. Ќе бросать же на произвол
судьбы еще не родившегосЯ ребенка. ‡астрЯв в ‚ильнюсе (закон о реэмиграции
действовал только в течение года), он решил выправить себе другие документы
- сменить год и место рождениЯ: еще, не дай Ѓог, стекольную фабрику отца
припомнЯт. ‘ам, дурень, захлопнул перед собой дверь. Ђ ведь как мечтал о
том, чтобы вырватьсЯ на свободу из этой огромной тюрьмы, хотЯ и без колючей
проволоки, но с надзирателЯми и ищейками на каждом шагу. Ќона писала ему
письма, присылала фотографии сына, звала к себе в Ѓухару, но потом как
сквозь землю провалилась.
Џостепенно Њоше свыксЯ со своим двусмысленным положением, и, когда в
пЯтьдесЯт шестом снова открылась щель в железных воротах, он решил
предпринЯть последнюю попытку вырватьсЯ из ‘оветского ‘оюза. Ћн стал
подыскивать себе женщину - еврейку, нееврейку,- была бы только польской
подданной. ’олько одному Ѓогу известно, почем тогда шли невесты в угоревшем
от венгерского восстаниЯ ‚ильнюсе. Њоше ѓершензон мог выбрать себе любую,
сколько бы это ему ни стоило.
€цхак Њалкин любил сватать. ‘ватовство в роду Њалкиных почиталось так
же высоко, как и ремесло. Џомочь еврею найти еврейку, сделать еще парочку
евреев - разве это не самим Ѓогом нам заповедано?
—ерез некоторое времЯ €цхак свел вдову Ѓрониславу с Њоше ѓершензоном.
Ћни встретились у него в доме и, пока хозЯин, извинившись, демонстративно
громко строчил на своем "‡ингере", в спальне о чем-то тихо, с глазу на глаз,
говорили.
- џ согласна,- сказала Ѓронислава,- только должна вас предупредить: Я
не совсем здорова, у менЯ легкие...
- Ќе беда,- перебил ее Њоше.- ’ам, за границей, вылечим.
Ѓронислава †овтис понравилась зубному технику. Ћна выглЯдела моложе
своих лет, скромно, но красиво одевалась, была ненавЯзчивой, ее согласие
прозвучало бескорыстно и искренне. “ Њоше даже мелькнула тайнаЯ мысль:
может, их "подорожный" брак перейдет в настоЯщий и он, дамский угодник,
проживет мирно и счастливо с этой женщиной оставшуюсЯ жизнь?
ђасписались и собрались ѓершензоны быстро. Џеред отъездом Њалкин сшил
молодожену новый костюм.
- ‚ы уж постарайтесь,- не в Ѓухару еду, а за границу,- торжественно
произнес Њоше ѓершензон, предвкушаЯ свою победу над следователем-казахом в
Ђральске, отправившим его на четыре года в тюрьму; над начальником охраны,
возившим мешками ворованную соль в обессоленный арбузный Ђндижан; над теми,
кто в сороковом году бессовестно отторг земельный надел его отца ’овиЯ,
присвоил стекольный завод; над теми, кто принудил его восемь лет прожить с
поддельным паспортом, где только фамилиЯ соответствовала действительности.-
€ еще у менЯ к вам просьба. …сли мой сын €саак когда-нибудь поЯвитсЯ в
‚ильнюсе, дайте ему адрес моих родственников в ’ель-Ђвиве. ‚аш Я сообщу ему
перед отъездом. ‚ы должны мне сшить костюм за три днЯ... Њаксимум. ‡аплачу в
три раза больше. …сли хотите, вдобавок двуспальную кровать оставлю,
новенькую.
Њоше ѓершензон спохватилсЯ, что нечаЯнно обидел портного, и тут же
постаралсЯ загладить свою вину:
- ѓотов битьсЯ об заклад - вы все равно женитесь.
Љогда костюм был сшит и пришло времЯ прощаниЯ, зубной техник, по своему
обыкновению, выложил на стол пачку с белой бумажной полоской и сказал:
- „аст Ѓог, еще увидимсЯ. …сли не в ’ель-Ђвиве, то в Ѓостоне. …сли не в
Ѓостоне, то в ’ель-Ђвиве.
Њоше ѓершензон и предположить не мог, как он был прав. „а только
увиделись они снова в ‚ильнюсе.
Џоначалу €цхак подумал: брехнЯ, завистники болтают. Ќо, когда Њоше
ѓершензон, изменившийсЯ до неузнаваемости, растерЯнный, поЯвилсЯ у него в
доме, все сомнениЯ рассеЯлись.
- џ осталсЯ без ничего,- прошептал зубной техник.- Ѓез жены, без крыши,
без ничего...
- Љрыша есть,- сказал €цхак.- ‚ы можете остатьсЯ у менЯ.
€ Њоше ѓершензон осталсЯ. Ћн ночами напролет рассказывал про свои
злоключениЯ. ‚ тридцати километрах от ѓродно Ѓрониславе †овтис вдруг
сделалось плохо, из горла хлынула кровь; переполошившиесЯ попутчики сперва
застыли, как ледЯные торосы, а потом отпрЯнули от нее, выбежали в коридор и
уставились в окно. Њоше ѓершензон бросилсЯ к проводнику. Џроводник в
форменной фуражке, молодцевато надетой набекрень, в начищенных до блеска
ботинках, как и положено человеку, обслуживающему заграничные линии, быстро
захлопнул дверцу печки - подходило времЯ чаепитиЯ,- влетел в купе, увидел
забрызганные кровью простыни и занавески и под страшный кашель пассажирки
объЯвил:
- ЃлижайшаЯ больница - в ѓродно. џ вызову к поезду "‘корую помощь".
- Џонимаешь,- ворочаЯсь с боку на бок, жаловалсЯ Њоше ѓершензон
€цхаку,- все, что Я задумал, в одну минуту полетело в тартарары. Ќе о ѓродно
же Я мечтал. Ђ тут - слезай с поезда, мотайсЯ по больницам. ЊенЯ такаЯ обида
разобрала - на себЯ, на судьбу, на нее, не сказавшую мне правды. …сли бы Я
знал, что у нее скоротечнаЯ чахотка... Ќадо же, чтобы такаЯ мне попалась!
- ќто Я виноват, сват неудалый...
- ќто проклЯтаЯ советскаЯ власть виновата - держит нас всех в клетке, и
не смей высовыватьсЯ. € горе тому, длЯ кого клетка - колыбель. Ђ на тебЯ Я,
€цхак, не в обиде. € на нее не в обиде. џ сам задурил ей голову со своим
отъездом.
Џроводник принес ведро воды, половую трЯпку, снЯл с себЯ форменную
фуражку, китель и принЯлсЯ смывать кровь. Љогда уборка была закончена, он
помог Њоше ѓершензону уложить жену, сбегал к бригадиру, притащил кучу
лекарств. ЌапичканнаЯ ими, Ѓронислава забылась тЯжким и неверным сном. ‹егли
и попутчики.
Њоше ѓершензон выскользнул в коридор и прислонилсЯ лбом к запыленному
оконному стеклу, за которым проплывали хаты с облысевшими от старости
соломенными крышами.
Њоше ѓершензон отгонЯл от себЯ дурные мысли. Ћн все еще верил, что
Ѓронислава дотЯнет до границы, а там все другое - и коровы на лугу, и птицы
в небе, и люди на земле. ’олько бы поскорей пересечь вожделенную черту,
только бы сойти с этого поезда, где каждый - еще пленник, еще раб, еще
подневольнаЯ скотина. Љонечно, и Џольша дерьмо, но из этого дерьма куда
легче выбратьсЯ.
ѓосподи, ѓосподи, он никогда не желал ни одной женщине столько добра,
сколько Ѓрониславе,- ни Ќоне, ни родной матери, никому! Џусть живет до ста
двадцати. Ћн согласен женитьсЯ на ней по-настоЯщему, взЯть с собой в
’ель-Ђвив, устроить свадьбу с хупой, только бы она жила. Ћн, Њоше ѓершензон,
не зверь, и у него есть сердце - не все в нем выжжено и не все испоганено.
Ћн за Ѓрониславу помолитсЯ, вспомнит давно забытые молитвы, будет твердить
их всю ночь, весь день, всю жизнь.
Њоше ѓершензон стоЯл у окна и, воровато оглЯдываЯсь на купе, шептал
полузабытые библейские стихи. Ћн просил ѓоспода, чтобы поезд летел сквозь
ночь, как легкокрылаЯ птица, молил, чтобы они миновали проклЯтую границу,
чтобы в коридоре поЯвилсЯ полЯк-пограничник - ЊессиЯ в конфедератке.
Ћн обещал ‚севышнему, что, как только переберетсЯ в €зраиль, станет
примерным евреем - мужем и отцом, что больше никогда никого не будет
обманывать, ни у кого не будет красть, перестанет ловчить и лицемерить, даже
если придетсЯ закончить земной путь в нищете и безвестности. „а, его брак -
обман, его паспорт - подделка, но он не птица небеснаЯ, не вольный ветер.
ќто длЯ них нет ни границ, ни пограничников с автоматами и овчарками.
Љак бы повинуЯсь желанию Њоше ѓершензона, поезд и впрЯмь набрал
скорость. Ћн летел, рассекаЯ темноту и возвещаЯ гудками желанное избавление.
Њоше подкидывал в паровозную топку свои надежды, желаниЯ, обиды, утраты. Ћни
сгорали, но он снова и снова подкидывал их, как уголь. ќтого углЯ у него
было несметное множество.
‚ сознании вдруг всплыли слова сумасшедшего •аимки: "Ќаш паровоз,
вперед лети, в коммуне остановка..." Њоше безотчетно повторЯл:
- Ќаш паровоз, вперед лети, в ‚аршаве остановка...
ЏовторЯл, всЯкий раз заменЯЯ города: в ‚ене остановка, в Џариже, в
’ель-Ђвиве... ’олько не в ѓродно, только не в ѓродно, выстукивали колеса,
стучало в висках и эхом отдавалось в сердце. Ќо как раз в ѓродно и случилась
остановка.
Ќаступило утро. Њоше по-прежнему стоЯл у окна.
- —ай будете пить? - услышал он хрипловатый басок проводника за спиной.
- ‘пасибо, Я-то нет, но, может, Ѓронислава...
Џроводник вошел в купе, поставил на столик два стакана длЯ попутчиков и
один длЯ Ѓрониславы. ‚ышел он не сразу, подошел к Њоше, тронул его за плечо
и сказал:
- Њне кажетсЯ, что чай вашей жене уже не нужен.
“голь в топке догорел. Ќадежд не осталось, а на одних утратах далеко не
уедешь.
‘анитары вынесли на носилках Ѓрониславу †овтис из вагона и погрузили в
машину. Њоше ѓершензон сидел рЯдом с молоденькой медсестрой-белоруской, и
невольные, непрошеные слезы катились по его лицу. …му было жаль себЯ, жаль
Ѓрониславы, хотЯ мертвых чего жалеть, мертвым надо завидовать - смерть
честнее жизни, подложной смерти не бывает.
Ћн не знал, что делать. Џосле недолгих, обжигавших стыдом раздумий он
решил предать покойницу земле тут, на земле Ѓелоруссии. Ѓронислава †овтис-
не ѓирш Ћленев-Џомеранц, ей все равно, где лежать.
Ћднако похоронить Ѓрониславу †овтис в чужом городе, к тому же теперь
подданную другого государства, оказалось не так-то просто. Њоше ѓершензон
напрочь забыл, что в ‘оветском ‘оюзе в чужом городе пришельца без разрешениЯ
нельзЯ не только похоронить, но и принЯть на ночлег. ‚се мольбы, все намеки
на то, что он в долгу не останетсЯ, не помогли. ‚ласти ѓродно были
непреклонны и твердили в один голос: "Ћчень сожалеем, но отправлЯйтесь на
свое кладбище".
„ва днЯ промыкалсЯ Њоше ѓершензон в ѓродно, пока не нанЯл грузовик и не
вернулсЯ в ‚ильнюс. "Ќа свое кладбище!" ђазве скажешь им, что шестаЯ часть
‡емли, которую они захапали,- сплошное кладбище, где без их согласиЯ ты не
волен ни жить, ни умереть. ‚озвращение обернулось еще одной бедой: на него
пригрозили донести родственники Ѓрониславы †овтис. ђазгневанный Њоше сначала
послал их к чертовой матери, но те были не из робкого десЯтка.
- Ќе выложишь кругленькую сумму - сЯдешь.
Љак умудренный жизнью человек, Њоше ѓершензон назубок знал основной
закон социализма - лучше заплатить, чем сесть. € заплатил. Ќо те не
унимались. ’ого, что он отсыпал, было длЯ них мало. Љогда от него
потребовали дополнительную дань, купил билет на ‚аршаву и исчез из города.
Ќа границе, видно, по доносу у него отнЯли визу, снЯли с поезда и отправили
обратно в ‚ильнюс. Ћн получил два года тюрьмы за попытку, как значилось в
приговоре, незаконного перехода государственной границы. ‚олЯ его была
подорвана, но не сломлена: он не отказалсЯ от своей затеи, продолжал ходить
по канату над одной шестой ‡емли и верить в то, что не упадет и все-таки
вырветсЯ
из клетки.
‚ыйдЯ из тюрьмы, Њоше ѓершензон еще больше сблизилсЯ с €цхаком. ‡убной
техник поверЯл ему свои тайны, а тайн у него было хоть отбавлЯй. Ќет на
свете более тЯжкой ноши, чем знать все о себе и о других...
‘ Љафедральной площади доносилсЯ гул митинга. ђечи ораторов то и дело
прерывались ликующими кликами:
- Lie-tu-va! Lie-tu-va!
‚ Ѓернардинском саду, кроме Њалкина, не было ни души. Ќа опустевшие
скамейки тихо падали листьЯ, звезды и призраки. Џризраков было больше, чем
звезд, и одним из них был Њоше ѓершензон. Ќадо будет завтра навестить его,
подумал €цхак. Ћн не любил ходить в больницы, а уж в ту, где угасла ќстер, и
подавно. Ђ сейчас, сейчас надо постаратьсЯ вздремнуть. Ќо разве при таком
ликовании, при таком оре подремлешь?
€цхак Њалкин закрыл глаза и вдруг услышал топот молодого норовистого
конЯ, увидел себЯ, такого же молодого и норовистого; бойко вскочил в седло,
пришпорил конЯ, и конь понессЯ через годы, как через луга, через беды, и в
его ликующем ржании слышалось само будущее. Љонь летел, как на гербе, как на
знамени, которому он, €цхак Њалкин, присЯгал в далеком двадцать
третьем, и топот его копыт сливалсЯ с радостными возгласами:
- ‹ие-ту-ва! ‹ие-ту-ва!
—ем дальше конь летел, тем смутнее проступал на фоне вечереющего неба
силуэт всадника, пока он наконец не слилсЯ с закатным маревом. €цхак видел
вороного, но уже без всадника...

ѓ‹Ђ‚Ђ …‘’Ђџ

Ћтгостило лето, шло к концу и гостевание осени. ‘тоЯла короткаЯ пора
предзимьЯ - с заморозками поутру и с журавлиным курлыканьем в полдень.
Џрощальные клики журавлей, о которых, как и о цветах и насекомых, он
ничегошеньки не знал, наполнЯли его душу странной тревогой, приводили в
несоразмерное с их отлетом волнение. Ќу чего он, собственно, волнуетсЯ?
“летЯт и прилетЯт. ’ак было и так будет. Ќо, как Њалкин себЯ ни уговаривал,
чем дальше, тем больше его томило расставание с птицами. €цхаку казалось,
что с каждым днем какаЯ-то злаЯ и неведомаЯ сила выкорчевывает, выпалывает,
опустошает его деревьЯ, его полЯны, его небо. €счезают цветы, улетают птицы
и насекомые, уходЯт навеки люди. ‚се уходит. ’олько он, €цхак Њалкин,
неизвестно до какого срока прикован к этой парковой скамейке.
Ќе потому ли, глЯдЯ на загадочный журавлиный клин, Њалкин испытывал не
только волнение, но и непонЯтную сладостную зависть. ‚от и нам бы так, ловил
он себЯ на мысли, провожаЯ взглЯдом журавлиную стаю. ‘обратьсЯ всем вместе:
и Њоше ѓершензону, и ѓиршу Ћленеву-Џомеранцу, и Ќатану ѓутионтову с его
упрЯмицей Ќиной, и ночной еврейке пани ‡офье, и ему, €цхаку Њалкину, и
другим - в ‹итве еще наберетсЯ по крайней мере тысЯча ненужных евреев! -
собратьсЯ и взмыть вверх, а взмыв, выстроитьсЯ в клин и улететь в
теплые-нетеплые страны, не имеет значениЯ, в какие, ибо они нигде уже не
приземлЯтсЯ, а будут летать над землей, пока не рухнут вниз, курлыкать и
созывать своим курлыканьем всех ненужных евреев. ‚сех и отовсюду - из …вропы
и Ђмерики, ‘еверной и ћжной, из Ђзии и даже Ђфрики (бродит же какой-нибудь
ненужный еврей и по джунглЯм). ‚от это был бы клин! ‚сем клинам клин!
—еловечество задирало бы голову и, обалдев, повторЯло бы: "…вреи летЯт!
…вреи! Љ чему бы это?!"
- Ќичего из твоей затеи все равно не вышло бы,- захихикал ѓирш
Ћленев-Џомеранц,- потому что каждый еврей в вожаки лезет. ’олько поднимемсЯ
в небо, и начнетсЯ тарарам: Я... Я... € никуда мы не улетим - ни на юг, ни
на север.
- Ђ зачем ненужным евреЯм вожак? - потерЯнно спросил Њалкин.
- ‡атем, чтобы быть первым ненужным, главным ненужным.
Ќеуютно чувствовал €цхак в последнее времЯ и тут, в облюбованном парке,
на персональной, как он шутил, скамейке. Њоше ѓершензон лежал в больнице;
Ќатан ѓутионтов сидел целыми днЯми дома и сторожил Ќину, чтобы та, не
приведи ѓосподь, без него не сбежала в свою Ѓалахну; у ѓирша
Ћленева-Џомеранца были гости: приехали на родные могилы ’ростЯнецкие из
веции - как ни крути, а безопасней и куда дешевле, чем в гостинице; пани
‡офьЯ как сквозь землю провалилась.
‚ глубине души Њалкин холил надежду, что их товарищество не развалитсЯ,
что все еще, даст Ѓог, восстановитсЯ. Њоше ѓершензон после операции выйдет
из больницы и снова будет приезжать по вечерам в парк и развозить их в
ранних сумерках по домам.
Џридет в парк и Ќатан ѓутионтов - никуда не денетсЯ. ‘торожить женщину
- это все равно, что к ветру охранника приставить. „а и потом, какой резон
Ќине стрекача давать? ѓутионтов не так уж в землю обетованную и рветсЯ. …го,
€цхака, два днЯ не было, а когда пришел, липа так расшумелась, так
зашелестела, что у него слезы на глазах выступили. Њалкин сидел, осыпанный
листвой, и не стрЯхивал ее. Џрохожие смотрели на него как на чокнутого, а он
продолжал неподвижно сидеть, боЯсь лишитьсЯ благодати, нарушить какую-то
свЯзь между ним и ‚севышним, ЯвившимсЯ ему на мгновение в виде старой и
великодушной липы.
џвитсЯ и взбалмошный ѓирш Ћленев-Џомеранц. Џроводит своих шведских
гостей, взыщет с них дань за могилу и за квартиру, пропустит свои сто
пЯтьдесЯт граммов и пожалует сюда. Ћн, €цхак, недавно здорово ему помог -
саженцы длЯ него достал, молодые дубки. …здили аж за Ќеменчине, в лесхоз, к
имкусу (Њалкин с ним вместе в ‹итовской дивизии служил). имкус и деревца
дал, и грузовик, водитель чуть ли не до самых рвов их довез. Џравда,
поначалу €цхак даже пожалел, что, откликаЯсь на просьбу ѓирша о саженцах,
вспомнил своего однополчанина - директора лесхоза.
- Ђ что, если нас с тобой схватЯт, поволокут куда следует, а саженцы -
в костер?
- џ им такой костер устрою, век помнить будут. Ќа всю …вропу, на весь
мир! Ќи лечь с родными нельзЯ, ни высадить в памЯть о них какое-нибудь
дерево, из их же лесов, их же дерево.
- ‘ажай где угодно, но только не там.
- Ђ Я хочу там. Џонары принадлежат мне. Ќе ‹итве. Њайданек - не
польскаЯ землЯ. „ахау - не немецкаЯ, Ѓабий џр - не украинскаЯ. Ђ наша. € что
хотим, то и можем на ней делать. ѓде это слыхано, чтобы за посадку деревьев
в кандалы заковывали! Џусть только попробуют выкорчевать! - пригрозил
неизвестно кому флейтист.- џ к каждому деревцу приколочу медную табличку и
укажу на ней имЯ и фамилию. Џусть растут мои сестры и братьЯ, пусть на ветру
развеваютсЯ волосы моей матери ‡латы, и пусть ветер обвевает, как листьЯ, не
вырванные негодЯЯми клочьЯ черной бороды моего отца Ђрона. ќто все, что Я
при жизни могу длЯ них сделать. …сли бы Я был, как џша •ейфец, и имел хотЯ
бы миллион, Я каждому из них воздвиг бы памЯтник: кому из мрамора, кому из
бронзы, а родителЯм - из чистого золота. Ќо Я полунищий пьЯнчужка. Њожет
быть, когда мы встретимсЯ, они менЯ простЯт за все мои грехи. Ђ мы
обЯзательно встретимсЯ. € скоро. ‡аждались они менЯ...
ѓирш Ћленев-Џомеранц не может не прийти в парк. ‘камейка под липами длЯ
него, как и длЯ них длЯ всех,- и колыбель, и гроб, и кара, и благословение.
„оллары ’ростЯнецкого не отлучат его от друзей. ЋбъЯвитсЯ и ночнаЯ еврейка
пани ‡офьЯ. „олжна объЯвитьсЯ. …сли, конечно, жива. …е голуби до сих пор
кружатсЯ над его головой, до сих пор - страшно кому-нибудь признатьсЯ - она
ему снитсЯ. Џочти сорок лет €цхак прожил без снов о женщинах, и вдруг на
тебе: не ќстер снитсЯ, не ”рума, а влетевшаЯ в его жизнь, как голубь в
голубЯтню, полька с крашеными волосами. ђаньше с ним такого не бывало.
‘нилось всЯкое: и братьЯ ѓилель и Ђйзик, и маршал ђокоссовский, и даже
пленный немец - портной из Њюнхена (ах, какой это был портной!) по имени
‡игфрид, но чтобы женщина, одна и та же, не сестра, не жена!
ѓосподи, ѓосподи, чем только не напичкан человек! Џоди пойми, чего в
нем больше. Ќаверное, грехов, ибо безгрешных радостей на свете не бывает.
ђазве сама радость - не грех? ђазве можно радоватьсЯ, когда рЯдом кто-то
рвет на себе волосы?
€цхак искал длЯ каждого, кто подолгу не приходил в парк, оправданиЯ. Ћн
и сам стал приходить сюда реже. € причиной тому были не проливные осенние
дожди, не утренние заморозки, не участившиесЯ митинги и суровые, почти
Языческие шествиЯ к башне ѓедиминаса, возвышавшейсЯ над городом в своем
горделивом спокойствии. Џричина была в нем самом: несмотрЯ на недюжинное
здоровье, каким всех Њалкиных наградила природа, €цхак стремительно и
неумолимо старел. ирокаЯ и бессмысленнаЯ двуспальнаЯ кровать не отпускала
его и, как живаЯ, нашептывала: "‹ежи, лежи..." Џорой он сдавалсЯ, зарывал
тЯжелую голову в подушку, пахнувшую детством, бабушкой, ощипывающей в сенЯх
прирезанных гусей. ‡апах убаюкивал, возвращал туда, где во дворе стоЯл
колодец с огромной бадьей, полной чистой воды, светлых надежд и чистого, не
замутненного никакими смертЯми и потрЯсениЯми времени. ‚ыпьешь и будешь жить
вечно, времЯ впитаетсЯ в твою плоть. ‚ такие дни его нет-нет да и охватывало
постыдное отчаЯние: а может, он зрЯ утруждаетсЯ, может, вообще незачем
ходить в этот парк ненужных евреев? Ќо не проходило и часа, как он
раскаивалсЯ в своем малодушии, отгонЯл от себЯ мрак, прорубал в нем
расщелину и высовывал через нее голову к сумеречному, навевавшему печаль
осеннему свету, разлитому в Ѓернардинском саду.
Ќисколько не переоцениваЯ своего значениЯ, он тем не менее понимал,
что, выйди он из игры, она закончитсЯ и больше уже никогда не возобновитсЯ,
никто никогда ни одной карты в руки не возьмет. Џока он, €цхак, сюда ходит,
она будет продолжатьсЯ и банк будет расти. ‚ отличие от жизни - самой
крупной и до самоубийства азартной игры - в их игре нет ни победителей, ни
побежденных. ’ут банк не сорвешь, будь у тебЯ на руках даже все козыри. ’ам,
в той кровавой и беспощадной игре, ѓирш Ћленев-Џомеранц - безумец, не
признающий никаких законов и правил, зарвавшийсЯ шулер, пытающийсЯ на
родстве с мучениками нажить посмертный капитал и выделитьсЯ среди других, а
тут он - чистаЯ душа, чуть ли не праведник. ’ам Ќатан ѓутионтов - калека,
базарный цирюльник, а тут - подвижник и мудрец, готовый жертвовать собой
ради любви и дружбы.
‚ раздумьЯ Њалкина вдруг вторгсЯ цокот женских каблучков. Ћбычно,
услышав их расстрельную дробь, €цхак даже головы не поднимал, но на сей раз,
повинуЯсь какому-то нахлынувшему любопытству, он изменил своей привычке и
увидел приближающуюсЯ к скамейке, заметенной отлитыми в дешевое золото
листьЯми, женщину, затЯнутую в кожаную, поблескивающую чешуей юбку; в
голубой блузке со стоЯчим, словно парус, воротником; с клипсами-бабочками,
застывшими на мочках ушей.
Ћна шла к нему, крутЯ тугими бедрами, и только по ее раскованной
походке, по тому, как она в такт шагам размахивала своими по-крестьЯнски
крепкими руками, не вЯзавшимисЯ с ее франтоватым видом, €цхак узнал в ней
ночную еврейку пани ‡офью. Џани ‡офьЯ положила на скамейку изЯщную сумочку,
наклонилась к Њалкину и бесцеремонно, но искренне чмокнула его в щеку.
- Џшепрашем, Я пану без дозволенЯ квЯт намалевала.
- ’о ниц. Ќиц. ’аки квЯт не зашкодзи.
- Ќиех пан правду повиедзе - пан тенскновал?
€цхак стушевалсЯ.
- Ђ Я тенскновала... џк коханка! - рассмеЯлась она.
Џани ‡офьЯ опустилась на скамейку, прижалась плечом к старику,
помолчала, потом протЯнула руку к сумочке, вынула из нее маленькую
коробочку, перевЯзанную подарочной ленточкой, и положила Њалкину на колени.
- ’о, пан Њалкин, мой малюткий презент пану.
Њалкин не притронулсЯ к подарку, на памЯть ему приходили все праздники
в его жизни, начинаЯ с детства и кончаЯ старостью. €х было очень немного, и
растроганный €цхак повторЯл их про себЯ, как детскую считалку.
Џани ‡офьЯ молчала вместе с ним и что-то сама вспоминала - может,
своего отца-подпоручика, может, ‰оселЯ-џцека, может, старика раввина на
Љонской, говорившего ей: "џ сделаю из тебЯ настоЯщую еврейку, если нас не
передушат, как кур. Њы будем с тобой по субботам читать ’ору - в шаббат
нельзЯ заниматьсЯ любовью. ’вой ‰осель это знает... ‘танешь еврейкой, и мы
поставим хупу назло Ђману..." Љак она его боЯлась, что он ее немцам выдаст.
Ќо тот, кто верит, никогда не предаст того, кто любит.
- џ выезжам до Џольски. Ќа стале. Ќеочикиване отчималем майонтек. ‚уй
змарл и зоставил вшистко: дом, пинендзи, землю, навет езоро з рыбами.
‡апрашам пана на гефилте фиш.
Ћн по-прежнему глЯдел вдаль, напрЯгаЯ глаза и стараЯсь отгадать ту
тайну, которую ему, €цхаку, завещал при рождении ѓосподь Ѓог. ‘ейчас, когда
он и сам стал похож на не разгаданную доселе даль, он, кажетсЯ, понЯл:
никакой отдельной тайны нет. …сть одна, всех объединЯющаЯ и всех разводЯщаЯ
тайна. € тайна сиЯ - человек. Љто он, €цхак Њалкин? Љто она, пани ‡офьЯ, у
которой он даже не успел спросить фамилию? Љем были те, что были до нас, и
кем будут те, кто придет вслед за нами?
Ћн действительно был рад за нее, неожиданно получившую завещанное
дЯдей, тоже подпоручиком, как и ее отец, наследство: фольварк где-то между
‘ейнами и Ђвгуставой. ’еперь она проведет в покое и холе остаток своих дней-
может, оборудует на чердаке голубЯтню, купит венских голубей и перед сном
будет слушать их сладострастное воркование, которое сорок с лишним лет тому
назад сводило ее с ума, а может, забудет своего ‰оселЯ-џцека. ‡абудет и
выйдет замуж за какого-нибудь крепкого, но неимущего мужика.
’а, прежнЯЯ пани ‡офьЯ с ободранной метлой и поделенной надвое, как
черствый ломоть хлеба, жизнью была Њалкину ближе и родней, чем представшаЯ
перед ним дама в цокающих туфельках, в юбке чуть ли не из крокодиловой кожи.
€цхак ждал от нее не подарков, не театральных поцелуев, не рассказов о
красотах польской природы. Ћн надеЯлсЯ услышать что-то другое. —то ему белые
лебеди? —то ему благовонный жасмин? Ћн надеЯлсЯ, что она вернетсЯ с
‰оселем-џцеком и все они вместе отправЯтсЯ туда, на Љонскую, на чердак. Ќо
пани ‡офьЯ туда, кажетсЯ, не спешила. Њалкин по себе знал: мертвые живы,
пока к ним спешат. Џотому ќстер жива. Џотому и братьЯ Ђйзик и ѓилель
расстрелЯны, но не мертвы.
€цхака угнетала перемена в ней, хотЯ он и не осуждал ее. Љаждый сам
выбирает свой чердак, свой пруд и - если ѓосподь удостоит такой милости -
свою могилу. Ќе было в их отношениЯх того, что было прежде: теплоту
подменила учтивость, поЯвилась столь не терпимаЯ им неправдивость. Ќет, нет,
такой пани ‡офье он не мог признатьсЯ в том, что она ему снилась. Ќикогда в
жизни! Џочувствовала и она какую-то в прошлом не свойственную ему
замкнутость.
- Џо цо пан Њалкин не хце попатшичь на муй презент? - напрЯмик спросила
она, заставив его смутитьсЯ.
€цхака поразила ее прЯмота, от которой сквозило неподдельной болью, и
он засуетилсЯ, стал неуклюже развЯзывать ленточку, заглЯнул в коробочку,
достал из нее крошечный медальон, раскрыл его и застыл в недоумении.
- ’вой братик? - выдохнул он, глЯдЯ на старинную фотографию, где был
изображен чернЯвый мальчик лет десЯти с вьющимисЯ локонами и высоким лбом.
- Ќет,- ответила она.- “ менЯ не было ни братьев, ни сестер.
Џани ‡офьЯ хотела, чтобы он сам догадалсЯ. …го догадливость только
умножит ценность подарка.
Ќа минутку старику подумалось, что он зрЯ ломает себе голову, что пани
‡офьЯ просто привезла ему на памЯть из Џольши симпатичную безделушку, но по
тому, как новоиспеченнаЯ богачка ждала ответа, по тону, каким вела допрос,
по глазам, внезапно округлившимсЯ и странно, почти враждебно заблестевшим,
он смекнул, что мальчик с вьющимисЯ локонами ей ближе, чем брат.
- Ќеужели? - прошептал он, и в его шепоте смешались и благодарность, и
удивление, и раскаЯние.
- ’аким он пришел в первый класс гимназии... Ќи у кого так не вились
волосы, как у него. Ќи у кого не было таких черных глаз - две спелые вишни.
Њама его называла Љопель. џцек Љопель - на польский манер. —тобы дети не
дразнили. Џоэтому-то она нас рЯдом и посадила... на первой парте... напротив
Џилсудского... Ћни оба все времЯ глЯдели друг другу в глаза.
€цхак молча слушал ее, не выпускаЯ из рук медальона, изредка бросаЯ на
фотографию любопытный взглЯд, и во встречном взглЯде юного ‰оселЯ-џцека
ЉопелЯ складывалась огромнаЯ слеза, в которой отражались первый класс
виленской польской гимназии, пышные усы маршала Џилсудского, ЃольшаЯ
синагога, монашки в черных непроницаемых одеждах, спешащие к „ухову
Њонастырю, молодцеватые хасиды в высоких, отороченных мехом шапках.
Љазалось, слеза вот-вот выкатитсЯ и потечет по Ѓернардинскому саду, потом по
всем местечкам ‹итвы, опустевшим, очищенным от ‰оселей, потом, одинокаЯ и
все увеличивающаЯсЯ, минуЯ бдительную стражу, хлынет и в Џольшу, а оттуда в
…вропу и через Ђтлантический океан в Ђмерику. “видев ее, сохранившиесЯ в
мире евреи наденут тфилин, откроют молитвенники и примутсЯ читать те главы,
которые полны Ярости и скорби.
‘пасибо пани ‡офье. ‘пасибо. Ћн теперь не расстанетсЯ с ‰оселем, будет
с ним повсюду ходить, сидеть тут, на скамейке, в Ѓернардинском саду, слушать
шелест листьев... и если кто-нибудь - ѓирш Ћленев-Џомеранц, или Њоше
ѓершензон, дай Ѓог ему здоровьЯ, или неравнодушный к чужим тайнам Ќатан
ѓутионтов - спросит €цхака, кто этот юнец в гимназическом кителе и в
форменной фуражке с кокардой, то в ответ услышит:
- Њой сын ‰осель.
€ в этом не будет никакого враньЯ. ђазве те, кто погиб в отроческом
возрасте в Џонарах, не его, оставшегосЯ неведомо за какие заслуги в живых,
дети? ђазве не имеет он права посмертно усыновить их? € потом, чем
‘частливчик €зЯ ѓершензон или ‹ариса отличаютсЯ от его ‰оселЯ? Ќатан
ѓутионтов, горЯчий отец, назвал их бумажными детьми, в основном
существующими на страницах писем и на цветных фотографиЯх.
…сли любопытные не отвЯжутсЯ, будут донимать его расспросами о ‰оселе:
мол, откуда взЯлсЯ и где он сейчас? - то €цхак сразит их таким ответом:
- Ќезаконнорожденный сын. †ивет с матерью в Џольше.
Њожет же и у него, Њалкина, быть какаЯ-нибудь тайна, скрытый грех.
ѓрехи красЯт мужчину не меньше, чем шрамы.
- Ћт џцека тилько и зосталось: два здейенце. ‚енце ниц,- без ложного
страдальчества сказала пани ‡офьЯ.
Ћна говорила быстро, без пауз, громче обычного, но ей казалось, что
€цхак не слушает ее, думает о чем-то своем, никакого касательства к ней не
имеющем. ‚се старики думают только о себе. „аже к смерти они относЯтсЯ как к
своей собственности.
Ћтрешенность Њалкина коробила ее, но пани ‡офьЯ старалась не выдать
своего недовольства, корила себЯ за простодушие и доверчивость. Ќу с чего
взЯла, дура, что этому портнЯжке, от избытка скуки обласкавшему ее своим
вниманием, так уж важна историЯ ее жизни? ‚ глубине души он, видно, считает
ее обыкновенной шлюхой, пытающейсЯ выдать свое распутство чуть ли не за
подвиг. € все-таки пани ‡офьЯ отказывалась верить в то, что он мог о ней так
подумать.
- Њам виеле клопот с министерством справ вевнетшних,- как ни в чем не
бывало сказала пани ‡офьЯ.- Ѓендзем в ‚ильне йешче два тигодни.
- †аль...- несколько раз кашлЯнув, хрипло произнес Њалкин.- Њы
собирались принЯть вас в свой клуб.
- ’ак? - Ћна не могла взЯть в толк, о каком клубе идет речь, но и
возражать не думала.
- ‚ клуб ненужных евреев,- поЯснил €цхак и, перемежаЯ свою речь кашлем,
принЯлсЯ ей объЯснЯть, в чем дело.
- ’о пиенкне... то цудовние...- пропела пани ‡офьЯ.- Џан Њалкин стание
гвЯздорем, Як ѓрегори Џек...
Ћна без тени сомнениЯ выразила свое согласие примкнуть к ним и со
свойственной ей горЯчностью и увлеченностью обрисовала будущее клуба,
который должен, по ее мнению, из еврейского стать международным и из
местного- всемирным. Ќенужных людей на белом свете хоть пруд пруди. €х куда
больш

ѓ‹Ђ‚Ђ ‘…„њЊЂџ

‚се зимы Њалкин проводил дома. …сли и выходил, то только в сквер, где
соседские мальчишки лепили снежных баб или с искусственной горки наперегонки
спускались на саночках на скользкую, закованную в лед площадку. €ногда,
увидев €цхака из окна, к нему присоединЯлсЯ Њихаил ђубинов, усатый учитель,
попавший в сорок первом под ђигой в плен и с тех пор выдававший себЯ за
азербайджанца. ‘вое еврейство он упорно отрицал и после войны, хотЯ оно уже
не каралось смертью, и продолжал жить в плену.
- ‚се мы живем в плену,- уверЯл еврей-азербайджанец Њалкина.- Љто у
жены... кто у любовницы... кто у начальства... ѓосударство - не что иное,
как необъЯтный лагерь пленных.
‚ свои почти что семьдесЯт лет он занималсЯ йогой, стоЯл по утрам на
голове, сосредоточенно медитировал и всех пламенно уверЯл, что именно она,
йога, спасет человечество от полного одичаниЯ. Ќе коммунизм, не капитализм,
не панисламизм, не сионизм.
- …сли бы человечество хоть раз в неделю стоЯло на голове, то в мире
порЯдка было бы намного больше.
Њалкин же придерживалсЯ того мнениЯ, что, как бы человечество ни стоЯло
- на голове ли, на ногах ли,- порЯдка в мире не прибавитсЯ, пока водитсЯ
такой зверь, как человек.
‚зглЯды их разнились, но их объединЯло вдовство и морозы. Ѓывало,
ђубинов вечерком позвонит, справитсЯ о здоровье €цхака или даже заглЯнет на
чаек. “ евреЯ-азербайджанца было два сына, но, то ли оттого, что они не
стоЯли на голове, то ли оттого, что с самого утра прикипали к рулю своих
"‚олг" и мчались зарабатывать деньги, ђубинову-старшему было с ними скучно.
- ‚ плену, в плену...- вздыхал сосед €цхака.- Љак хорошо, что хоть от
денег мы с вами свободны.
- Ћт этого свободны,- не желаЯ терЯть зимнего собеседника, поддакивал
Њалкин.
ЏотерЯешь и на всю зиму останешьсЯ в одиночестве, живого голоса не
услышишь. Ќатан ѓутионтов до весны не поЯвитсЯ, на полуживого Њоше
ѓершензона даже грех рассчитывать. …сли кто-то и заглЯнет на часок, то
только ѓирш Ћленев-Џомеранц - выдует шкалик-другой, совершит на диване
государственный переворот, добьетсЯ от новых властей указа о своем
захоронении в Џонарах - и поминай, как звали.
‡имний ђубинов был даром небес. Њалкин ему не перечил, слушал его
рассказы про карму, про чакру, про какую-то свЯтую женщину Ѓлаватскую.
€ногда €цхак засыпал под мерный, убаюкивающий говор соседа. ‘лучалось, что
они оба засыпали, и тогда кто-нибудь из перепуганных сыновей среди ночи
будил их.
‘ыновьЯ уводили пленного, и Њалкин оставалсЯ наедине с темнотой. ‘вета
он не зажигал, потому что свет только подчеркивал его неприкаЯнность, а из
мрака, как со дна горного озера, он мог поднЯть все, что безнадежно кануло в
небытие.
Њрак обладал поразительной способностью приблизить и до неузнаваемости,
до крика преобразить все, что было дорого, но безвозвратно утрачено. Ћн не
щадил никого и ничего, и в этом было что-то притЯгательное и отталкивающее
одновременно.
—аще всего в полуснах-полувидениЯх €цхака возникала ќстер, принимавшаЯ
самые разные обличьЯ - то увертливой рыбы, то птицы с огненными перьЯми, то
козочки с переливающейсЯ во мраке жемчужной короной вместо рожек, то
белокрылого ангела, стучащегосЯ в расписанное узорами инеЯ окно. Џредставала
она перед ним и в образах вполне реальных - медсестры в гимнастерке и
кирзовых сапогах, монашкой в строгом черном платье с белоснежным
ошейником-воротником и суровой билетершей в столичном кинотеатре "Џобеда",
куда они любили ходить на счастливую, беззаботную Њарику ђокк, певшую сперва
длЯ надменных, захлебывающихсЯ от своих удач немцев, а потом длЯ них, столь
натерпевшихсЯ от этих кровавых побед евреев.
—ем больше €цхак старел, тем присутствие ќстер становилось Явственней.
‚ короткие зимние дни и долгие, как пытки, ночи они почти не расставались
друг с другом. Ћн переносилсЯ к ней туда, где никогда не был и быть не мог.
Џорой его теснаЯ, пропахшаЯ выпаренной материей и старой рухлЯдью
квартира превращалась в дом лесника €еронимаса, за окнами которого шумела
непроходимаЯ, таившаЯ в шелесте, в сверкании, в шуршании и в писках
несметное множество тайн чаща; порой в прохладный, тенистый придел костела.
Ћн, €цхак, и сам чем дальше, тем чаще подвергалсЯ самым неожиданным,
томившим душу превращениЯм.
‘колько раз он, став в мыслЯх на минутку лесником €еронимасом ѓайдисом,
пыталсЯ сломать волю ‹ионгины. ‹ионгина - так на протЯжении четырех военных
лет звали ќстер.
- „а забудь ты своего €цхака! - жарко шептал Њалкин-ѓайдис.- ќто
страшно, но с евреЯми в ‹итве покончено. ’ы христианка. Њертвых надо
помнить. Ќо от них ничего не родитсЯ.
ќстер никогда ему не рассказывала о лесничестве, о дЯде €гнаса „овейки
лесном бирюке €еронимасе, да €цхак ее и не спрашивал. •ристианка, не
христианка, не все ли равно, ее вера его не интересовала. ‘амое важное было
то, что ќстер жива. Ћн простил бы крещение, измену. ‚се, кроме смерти.
‚сЯкое могло быть. Њало ли чем расплачивались люди в те роковые годы, чтоб
только их не выдали немцам,- золотом, целомудрием, верой.
Љогда завывала вьюга и дверь к Њалкину подолгу не открывалась, он
запрЯгал свою бессонницу и отправлЯлсЯ туда, на берега Ќевежиса, в чащу, где
среди зверей, пчел и деревьев безропотно пережидала свою беду ќстер.
Ћднажды он с ней и впрЯмь выбралсЯ в лесничество.
‹ейбе •азин, тогда еще работавший в госбезопасности, всЯчески
отговаривал Њалкина: куда, мол, лезете, в самое логово бандитов, вам что,
жить надоело?
€цхак опасалсЯ •азина, его милости и его гнева, но никогда не
сомневалсЯ в том, что фотограф знает, где гром гремит.
- Њожет, не поедем? - дрогнул в последний момент €цхак.- Џодождем,
когда все успокоитсЯ.
- ‚се успокаиваетсЯ после похорон на кладбище, да и то не всегда! -
отрезала ќстер.- „ва года прошло, а мы ничегошеньки не знаем ни про „овейку,
ни про €еронимаса. ‘тыд и позор!
—то и говорить, Њалкина смущало, что до сих пор не было никаких вестей
о путевом обходчике €гнасе „овейке, спасшем ќстер в первые дни войны, но их
неведение он не считал ни стыдным, ни позорным.
„о Џаневежиса два раза в неделю по довоенной узкоколейке ходил
провонЯвший мочой поезд с выщербленными скамьЯми и тусклыми оконцами, а
оттуда до лесничества надо было добиратьсЯ либо на попутной телеге, либо
топать семь верст пешком.
Џешком топать не пришлось - на выезде из города им попалсЯ щуплый
мужичонка, правивший смирной лошадью в крупных белых Яблоках с развевающейсЯ
на ветру густой гривой и большими, затЯнутыми печалью, как придорожный пруд
тиной, глазами.
Ћн ехал в том же направлении, что и они, и без всЯких упрашиваний
согласилсЯ подвезти незнакомую пару. …го сговорчивость и бескорыстие
насторожили €цхака, и он всю дорогу оглЯдывалсЯ по сторонам.
‚ыбитаЯ, в рытвинах и торчащих из-под земли судорожных корнЯх колеЯ
вела все времЯ через лес и перелески.
‚озница то и дело извлекал из кармана пачку папирос и закуривал, и
легкий дымок клубилсЯ над телегой, как облачко.
Њалкин своей все нарастающей тревогой, как кнутом, подгонЯл
неторопливую лошадь. Ћна щелкала над клЯчей, и было странно, что никто не
слышит этого сухого, прерывистого пощелкиваниЯ. ќстер, кажетсЯ, дремала. …е
голова покачивалась из стороны в сторону и чем-то напоминала колеблемый
ветром спелый плод на уставшей от тЯжести ветке.
€цхак никогда не забиралсЯ в такую глушь и потому с особой остротой
воспринимал каждый запах и звук, будь то упоительнаЯ трель птицы или
похрюкиванье кабана в зарослЯх.
‚оздух был пасхально свеж и прозрачен. Љазалось, на свете никогда не
было никакой войны, никому ни от кого не надо было прЯтатьсЯ, все - и птицы,
и деревьЯ, и звери, и самые малые козЯвки - были равны и одинаково угодны
ѓосподу, да и Ћн сам, всевидЯщий и вездесущий, расхаживал поблизости по
своим угодьЯм, которые если и были чьим-то логовом, то только не тех, кого
фотограф •азин называл бандитами.
‚ душе Њалкина понемногу накапливалась благодарность ќстер за то, что
та вытащила его из ‚ильнюса, из этой огромной казармы, где, не успев отойти
ко сну, уже слышишь побудку. ‚ставай, беги, добывай, ловчи, выкручивайсЯ,
опережай другого!
Ћн смотрел на круп лошади и вспоминал свою уланскую службу, своего
буланого, его мохнатые ноги, его полные жизни ноздри, и норовистого,
готового пуститьсЯ вскачь по этому лесу, по этому висЯщему над ними небу.
‚скачь, галопом, как угодно.
Ћднако чем ближе они подъезжали к лесничеству, тем острей саднило
чувство неизбывной, казавшейсЯ непристойной ревности к €еронимасу ѓайдису,
которого €цхак ни разу в глаза не видел и к которому он едет Ѓог весть в
каком качестве - то ли благодарного по гроб мужа, то ли поверженного
соперника. ђевность сминала все красоты вокруг: и непостижимую чащу, и
прорубленную через нее еще топорами крестоносцев дорогу, многоцветие
кружившихсЯ над телегой жужелиц - Ѓожьих искр, рассыпанных в пространстве,
чтобы путники не заблудились.
‘ама мысль о том, что ќстер за свою безопасность вынужденно (вынужденно
ли?) могла заплатить любовью, доставлЯла €цхаку нестерпимую боль. Џоди
проживи четыре года бок о бок с мужчиной и не согреши... „а и как ее
осуждать - ведь он мог не вернутьсЯ с войны или мог похоронить ее без
времени и женитьсЯ на другой. ‘колько не вернулось! ‚ойна - всегда развод.
—то бы там ни было, он, €цхак, примет это как неизбежность. Ћн скрепЯ
сердце простит ее, никогда не упрекнет и ни о чем не напомнит. ќто жизнь
нельзЯ начать сначала, а любовь - можно. ‹юбовь - всегда начало... ‚друг
протЯжно заржала лошадь, и вслед раздалсЯ зычный окрик:
- ‘той!
‚озница натЯнул вожжи, телега жалобно заскрипела колесами и застыла.
Ћткуда-то из бурелома на обочину выпрыгнули вооруженные обрезами люди. Ћдин
из них схватил под уздцы лошадь, а двое других подошли к грЯдкам телеги и
приказали невозмутимо спокойному, видно, привыкшему к таким нападениЯм
крестьЯнину и его попутчикам слезть.
- Љто такие? - обратилсЯ к вознице тот, кто только что держал под уздцы
лошадь.
- Ќе знаю,- чистосердечно призналсЯ мужичонка.- Џопросили до
лесничества довезти, Я, дурень, и согласилсЯ.
- ‚заправду дурень,- поддержал его незнакомец.- Ќе знаешь, кто
проситсЯ, а в воз сажаешь.- € вдруг гаркнул: - ‚сех обыскать!
Ћбыск Явно разочаровал налетчиков. Љроме паспортов, мешка непроданной
картошки, завернутого в холстину сыра, смЯтых, как бы запотевших русских
рублей, сантиметра да иголки с продетой ниткой, ничего найти не удалось.
- Љ кому едете? - по-домашнему, без всЯкой угрозы продолжал допрос
старший, снЯв с плеча обрез и поглаживаЯ свободной рукой густую и
непроницаемую, как и чаща, бороду.
- Љ €еронимасу, к ѓайдису,- ответила ќстер.
‚ наступившей тишине слышно было, как мочитсЯ лошадь.
- ‡ачем?
- ‚ гости. џ жила у него во времЯ войны.
ќстер боЯлась повредить своему благодетелю излишними объЯснениЯми,
медленно и тЯжко подбирала слова. €зредка она бросала ободрЯющий взглЯд на
€цхака: мол, все обойдетсЯ, никакой вины за нами нет. Њалкин же смотрел на
вековые деревьЯ, подступавшие к самой обочине, на больших птиц, которых он
видел впервые в жизни, и, как все евреи во все времена, молил ‚севышнего о
чуде. Ќу что стоит одной из этих птах скосить глаз, увидеть его и ќстер,
стремительно снизитьсЯ, подцепить их своим острым и мощным клювом, оторвать
от этой трижды проклЯтой земли, постоЯнно жаждущей крови, поднЯть в небеса и
унести отсюда навсегда, навеки куда-нибудь на остров, где под шум волн на
пустынном берегу можно спокойно вылизать свои раны.
Ѓородач полистал их паспорта, глЯнул на фотокарточки, прострелил
взглЯдом их лица и как бы между прочим спросил:
- Ђ ты в войну где находилсЯ?
’о был вопрос жизни или смерти. Ћтветь Њалкин, что в Љрасной Ђрмии, в
той самой, котораЯ сейчас жестоко и неумолимо охотитсЯ за ними, развЯзка
наступила бы тут же, на месте, и труп его сбросили бы в заваленную
валежником канаву. Ћн хорошо понимал, что от ответа зависит не только его
судьба, но и ќстер. …динственное, чем €цхак мог помочь себе и ей, было
убедительное, труднооспоримое вранье. Ќадо бородачу и его помощникам как-то
внушить, что его, Њалкина, уже не раз на смерть гнали - в Љаунасе, в
‚илиЯмполе, а потом отправили в ѓерманию, в концлагерь.
- ‚ ѓермании, в концлагере, а оттуда на родину вернулсЯ.
‹есовик испытующе глЯнул на него, похлопал по холке приунывшую,
искусанную надоедливыми лесными мухами лошадь и коротко бросил:
- Љто вернулсЯ, а кто еще нет.- Џомолчал и добавил: - Ќо мы вернемсЯ...
Љогда вернем ее...
ѓлаза его вспыхнули, губы сжались.
‚се ждали его решениЯ. Ќо бородач не спешил, подошел к своим
соратникам, смачно уплетавшим изъЯтый у возницы сыр, и после недолгого
совещаниЯ разрешил мужичонке катить дальше, а €цхаку и ќстер велел следовать
за ними.
“спевший оглЯнутьсЯ Њалкин увидел, как возница быстро и истово осенил
крестным знамением себЯ, потом гнедую, потом дорогу, потом чащу, в которой
скрылись его попутчики.
‚ лесу было тихо и прохладно. Џод ногами похрустывал валежник, и хруст
его был домовитым и миротворным, предвещавшим как бы тепло и покой... ‚се
шли молча, цепочкой, глЯдЯ себе под ноги, чтобы не провалитьсЯ в
какую-нибудь Яму.
•отЯ вокруг и владычествовала тишина, какаЯ, наверно, стоЯла только в
первый день творениЯ, она угнетала Њалкина больше, чем грохот орудий. Ћн
силилсЯ представить, куда и зачем их ведут, но от растерЯнности ничего
путного не мог придумать. ђади того, чтобы пустить их в расход? ’ак это же
можно было сделать сразу, на проселке, не утруждаЯсь. ђади того, чтобы им
учинить суровое дознание? ’ак разве же неЯсно, что их свидетельства и гроша
ломаного не стоЯт? —то может знать портной или домохозЯйка? Њожет, их
вздумали выменЯть на кого-то? Ќо кого они в обмен на двух несчастных евреев
могут получить? Њешок картошки и тот за них не выклЯнчишь.
Љак бы там ни было, если им и суждена погибель в этом бору, то он хотел
бы пасть от пули первым. Џусть ќстер проживет хотЯ бы на миг дольше, чем он.
ђазве длЯ любЯщих миг не вечность?
Ћт немоты сводило скулы. €цхаку хотелось заскулить, завыть, вполголоса
запеть, но врожденнаЯ осторожность заставлЯла молчать. Њолчание превращало
его в дерево с бесчувственной корой вместо кожи, с гниловатым дуплом вместо
сердца, с оставленной птицами кроной вместо головы, из которой выпорхнули
все мысли. ќстер шла впереди него, не оглЯдываЯсь, как бы чувствуЯ свою
вину.
“ обгорелой сосны они остановились. Ѓородач на короткое времЯ исчез в
чаще, но вскоре вернулсЯ с сухопарым мужчиной в выцветшей довоенной
офицерской форме, не вЯзавшейсЯ с пенсне на тонком, с горбинкой носу. Ћн был
без фуражки. ђедкие русые волосы трепал залетный ветерок.
Џомощники бородача подвели к нему Њалкина.
- ЏрофессиЯ? - поправлЯЯ сползающее пенсне, спросил офицер.
- Џортной! - не задумываЯсь выпалил €цхак.
- ‡наем мы этих портных, которые нам в сороковом иголки под ногти
загонЯли,- буркнул один из охранников.
- ’ебЯ никто не спрашивает! - одернул подчиненного мужчина в пенсне и
снова обратилсЯ к Њалкину: - Џортные нам пока не нужны... Ђ это кто? - ткнул
он револьвером в ќстер.
- ЊоЯ жена.
- ’ак-так. Џомню, раньше, до войны, евреи к нам на дачу приезжали. џ с
их детишками вместе в озере купалсЯ. ‡аплывешь, бывало, за камыши и только
слышишь: "Ђвремке, назад!", "Њендке, мешугенер, назад!". Ќо сейчас не дачный
сезон...
ђазговорчивость офицера внушала надежду, и Њалкин вцепилсЯ в нее, как
дЯтел в ствол дерева...
- €так, что евреЯм в бессезонье понадобилось в лесу?
- ѓосподин офицер,- не даваЯ €цхаку опомнитьсЯ, начала ќстер,- мы
хотели проведать моего спасителЯ лесника ѓайдиса и крестного отца - ксендза
‚алатку.
- ’ы знакома с ним?
- ‘ кем? - спокойно спросила ќстер, и ее спокойствие поразило Њалкина.
- ‘ ‚алаткой.
- Ћн менЯ крестил.
ќстер замолкла, истощились вопросы и у следователЯ, он спрЯтал за
пазуху револьвер, снЯл с переносицы очки, согрел их своим дыханием,
подождал, пока запотеет стекло, протер его и, приблизившись вплотную к
женщине, облегченно выдохнул:
- ‹ионгина. Ќе узнала? ‚ прежней жизни ћозас. Ћрганист. Ќе раз до
твоего отъезда в город заходил к вам в лесничество... Ќеужели так изменилсЯ?
- ‚се мы изменились.
- Ќет больше €еронимаса. € ксендза ‚алатки нет. Ќекого проведать. ‡рЯ
ехали, зрЯ головой рисковали.
Њалкин слушал его и беззвучно повторЯл благодарственную молитву. —его
только он не наслушалсЯ о них от •азина: они, мол, головорезы, руки у них в
еврейской крови. ‡а всех €цхак ручатьсЯ не будет. Ќаверное, и этот сухопарый
в пенсне не свЯтой. ‚едь вернуть себе родину, без немцев и без русских и,
может, без таких евреев, как ‹ейбе •азин, и не пролить крови невозможно.
- џ провожу вас... выведу на опушку. Ћттуда до местечка полверсты, не
больше,- сказал ћозас и повернулсЯ к бородачу: - ‘окол! Џойдешь со мной.
- Њогу и один, господин командир.
- ‚двоем веселей,- деланно улыбнулсЯ офицер.
‚идно, не доверЯет, усек Њалкин, который до первого ранениЯ какое-то
времЯ был разведчиком. Ѓородач и у него не вызывал довериЯ. ‚ыведет на
опушку и еще разрЯдит в них обойму. € никто их не хватитсЯ, никто слезы не
обронит. Њертвые евреи никого не удивлЯли, удивлЯлись только живым.
Љак только они двинулись обратно, деревьЯ расступились, их смертельное
кольцо разжалось, распалось на звеньЯ. Љаждый дуб и каждаЯ сосна напоминали
буланую или пегую лошадь, уносЯщую их от этих лесных солдат; от отвоеванного
клочка их родины, который они, живЯ в своих норах и берлогах, делЯт с
волками и дикими кабанами, а не с детьми и женами; от этих начиненных
порохом красот обратно в город, к преданному "‡ингеру", к вымощенным или
заасфальтированным улицам, к освещенным окнам, к очередЯм за хлебом, к
бдительному ‹ейбу •азину, фотографирующему сейчас уже не трупы, а мысли и
намерениЯ. € никуда больше не ездить, ничего лишнего не помнить. Џодальше,
подальше от тех, кто участвует в этих кровавых сшибках, это не занЯтие длЯ
портных, это вообще не дело евреев.
—аща стала редеть, и в проем между деревьЯми, застывшими, как табун,
хлынул свет. …го было так много, как в детстве, как на ђош •ашана, когда он,
€цхак, вместе со своими братьЯми Ђйзиком и ѓилелем под предводительством
бабушки ходил на реку, на ‚илию, топить свои грехи.
- Ѓабушка,- жаловалсЯ €цхак.- ’ы же знаешь, никаких грехов у менЯ нет.
- ‹адно, ладно. ’опи чужие... Њои, деда-безбожника, отца „овида,- он
тайком по субботам курит... —ем больше потопишь, тем Ѓог к тебе милостивей
будет. € ты получишь от него благословлЯющую подпись не на год, а на целый
век!
Ѓабушка, ‚илиЯ, братьЯ Ђйзик и ѓилель, сладкие, детские грехи,
уклейками уплывшие вниз по течению в Ќеман, заслонили опушку, на которую они
наконец вышли.
‚низу струилсЯ Ќевежис, в котором, как в ‚илии, как в каждой литовской
реке, нерестились невинные грехи тех, длЯ кого слово бабушки было словом
Ѓога...
- ‡наете ли вы, кого покрываете?
- Ќикого Я не покрываю.
- ‘олдат Љрасной Ђрмии €цхак Њалкин, еврей, потерЯвший в войну всех
своих близких, в роли заступника убийц! —то полагаетсЯ за такое
укрывательство, надеюсь, вам известно. Ќе пугаю - Я не судьЯ, а обыкновенный
следователь. ’олько предупреждаю! …сли кого-то и хотел бы видеть за
решеткой, то, поверьте, не лиц вашей национальности. Њожет, только мы,
русские, пострадали больше. ‚ численном отношении, но не в пропорциональном.
Ћтветьте мне на вопрос, зачем вы ездили в ЏаэжэрЯйское лесничество и с кем
там встречались, и мы, как говорЯт в Ћдессе, разойдемсЯ, словно в море
корабли. џ приду к вам на ’роцкую, в ателье, вы сошьете мне новый костюм, и
Я буду похвалЯтьсЯ им повсюду. ‚едь жизнь у нас кочеваЯ: сегоднЯ ‹итва,
завтра “краина, послезавтра ќстониЯ.
- џ уже вам сказал: ездили к человеку, который спас мою жену. Ќо его не
застали дома. Ђ что до встреч, то ни с кем, кроме мужика, подбросившего нас
до развилки, не встречались.
- Ќегусто... ‘только вас били, а одно из вас никому еще выбить не
удалось - вашу способность ускользать от ответа. ‚ы народ вопросов.
- Џока вы спрашиваете больше.
- ‘прашивать - мое ремесло, а не национальнаЯ черта. Њогли же вы с
кем-то случайно встретитьсЯ. ‘лучайности правЯт миром. ‚глЯдитесь хорошенько
в эту фотографию. “знаете его?
- Ќет.
- ЏраваЯ рука ѓайдиса. Љличка "”илин". ‚ миру ћозас ерис, бывший
органист. ЋсобаЯ примета: носит пенсне.
- Њолодой...
- Њолодой, да ранний. Ќа прошлой неделе его люди напали на волостной
центр и вырезали семью парторга - двух стариков родителей, детей-близнецов и
жену.
‚ зимние вечера, когда на заметенных снегом улицах замирало движение и
никого нельзЯ было выманить в гости, €цхак принималсЯ воскрешать и
высаживать то, что, казалось, было выкорчевано навсегда и не доставлЯло
никакой радости. Ќу какую радость могут доставить бородачи с обрезами в
руках или хитрый, поднаторевший в допросах майор госбезопасности;
неприступное, как дот, и неумолимое, как рок, здание на проспекте ‘талина,
которое, хоть и возвышалось в самом центре ‚ильнюса, своими
подвалами-норами, своими кабинетами-берлогами, своими шторами, плющом
свисавшими со стен и окон, напоминало ту непроходимую чащу с ее буреломом -
только в чаще ломало деревьЯ, а тут - людей.
„олгую городскую зиму вместе с €цхаком коротали безымЯнный мужичонка,
понукавший свою покорную лошадь, бородач с обрезом, ощупывавший штаны
Њалкина и запускавший свои волосатые руки к нему за пазуху; майор Њиров или
Љиров, не перестававший стращать его геенной огненной и превозносить
предательство как высочайшую добродетель; хромоногий ‹ейба •азин, закутанный
в вывЯзанный женой - заботливой ‹еей ‘тависской - шарф и сновавший с
доносами по городу, как со свежими пончиками.
Џод вечер приходила ќстер и всех разгонЯла:
- Џшли вон отсюда! Џшли вон!
€ в открытую дверь на мороз вылетали превращающиесЯ на глазах в пар
собеседники €цхака - следователи с разными погонами и манерами, доносчики,
смертные лошади и многомудрые деревьЯ. Џар застывал в студеном воздухе, и
все пережитое Њалкиным, кружась снежной каруселью, проникало через щели в
оконных рамах и возвращалось к нему снова и снова.
‡имней порой €цхаку казалось, что он сам и всЯ жизнь человеческаЯ не
более, чем пар, клубЯщийсЯ изо рта в стужу. ‚ыдохнул - и исчез.
…динственное, чего он не мог понЯть: почему же между выдохом и исчезновением
такое расстоЯние? Ћн тихо покрЯкивал, укорЯЯ себЯ за то, что еще выдыхает в
пустоту то ли пар, ставший жизнью, то ли жизнь, ставшую паром.
Њысли изнурЯли его. Ћн изнемогал от их обилиЯ, от их повторЯемости.
Љогда делалось совсем невмоготу, Њалкин подходил к "‡ингеру", опускалсЯ на
обшитый еще ќстер стульчик, нажимал на педаль и принималсЯ вхолостую
строчить. ’ак он мог строчить часами, пока усталость и сон не смаривали его.
‡вук работающей машинки на времЯ примирЯл Њалкина со старостью, с
одиночеством; пораженные ревматизмом ноги обретали прежнюю упругость и
подвижность; изнуренные глаукомой глаза впивались в головку "‡ингера", как в
шпиль собора Џарижской Ѓогоматери; и с каждым нажатием педали он, бесстыдно
молодеЯ, облекал себЯ в силу, в страсть, в соблазны.
€гла обезумевшего во мраке "‡ингера" перешивала всю его судьбу,
прострачивала не пустоту, не воздух тесной коммунальной квартиры, а как бы
пролагала стежку длЯ всех заблудившихсЯ на свете, длЯ всех потерЯвших друг
друга.
‡асиживаЯсь за верным "‡ингером", €цхак сходил с ума вместе с ним. Ќо
то было заманчивое, целительное безумие, и Њалкин мечтал только об одном -
чтобы оно длилось бесконечно. ЉончитсЯ безумие - кончитсЯ жизнь.
Ѓезумие не имело ничего общего с обыденным безрассудством, которое
встречалось на каждом шагу и которое кончалось самоубийствами,
членовредительством, тюрьмой и ссылками.
†ить в том обыденно-безрассудном мире ему не хотелось. Ћн отказывалсЯ
быть его подданным и, видно, потому пыталсЯ на своем одиночестве построить
свое, ни от кого не зависимое государство, в котором большинство населениЯ
составлЯли бы мертвые и управлЯл бы им один живой - он, €цхак Њалкин. Ќо
уберечь свою республику от нашествий и вторжений живых, от какого-нибудь
гэбиста Њирова или бородача с обрезом он был не в состоЯнии. ‚от и сейчас
они крадутсЯ к границе, которую стережет всего один человек, который
ЯвлЯетсЯ и пограничником, и основателем государства, поскольку в нем, кроме
€цхака, никто в живых не числилсЯ.
- ‘той! - кричит он бородачу с обрезом.
- ‘той! - приказывает он ‹ейбе •азину, фотографу, спешащему в серое
здание на проспекте ‘талина с полновесным доносом.
- ‘той! - останавливает он у самой пограничной кромки
следователЯ-гэбиста, вооруженного с ног до головы дубовой, непробиваемой
верой в то, что все, кроме него, враги Ћтечества.
Ќо на них его предупредительные крики не действуют. Ћни знают, что
никакой стрельбы не будет. Ђ если он и будет стрелЯть, то ветхозаветными
заповедЯми, присловьЯми отца и деда о добре и зле.
- Њожно?
€цхак вскинул голову. Ќеужели он ослышалсЯ? Ќеужели голос ему только
померещилсЯ?
’елевизор выключен, "‡ингер" дремлет - ему, наверно, снитсЯ его прежний
хозЯин-немец. ‡а окном, в почти что нарисованном городке завывает вьюга. Ќо
вьюга не говорит по-русски.
Џо-русски говорит еврей-азербайджанец Њихаил ђубинов. €цхак ленитсЯ
подойти к двери. Љому нужно, тот зайдет.
Ћн никогда не запирает дверь. € в молодости не запирал. Љак только ни
убеждала его ќстер, он стоЯл на своем:
- Ћт беды замками не укроешьсЯ. ђадость на замок не запрешь.
‚се родичи запирали свою с трудом добытую радость, но она то и дело
сбегала от них. Ђ сбежавшаЯ радость, как невеста, улизнувшаЯ из-под хупы,
никогда не возвращаетсЯ.
- Њожно? - ѓолос окреп.
- ‚сегда,- обронил в тишину €цхак, не питаЯ никакой надежды на то, что
в дверном проеме поЯвитсЯ чьЯ-то голова.
Ќо он ошибсЯ. ’емнота родила гостей. Њалкин доплелсЯ до выключателЯ,
щелчком зажег свет и, кутаЯсь в махровый халат с увЯдшим начесом, уставилсЯ
на пришельцев. ‚алериЯ ќйдлина он узнал сразу, а во втором опытным
портновским глазом узрел иностранца.
- Џростите великодушно, мы нагрЯнули без звонка,- смущенно пробормотал
музейщик.
- “ менЯ телефон не работает. “ронил на пол. „о сих пор не поднЯл -
забыл.
- Њой друг из Ђмерики... €з Љолумбийского университета. „жозеф ”ишман.
‘нимает фильм о евреЯх ‚осточной …вропы...
- Ћчень приЯтно,- натЯнуто сказал Њалкин.- Џосидите немного, Я поставлю
чай.
- Њы ненадолго... на минутку...- на подпорченном английскими распевами
идише объЯснил „жозеф.
- Ћн хочет и вас снЯть,- оправдывалсЯ ќйдлин.
†елаЯ расположить хозЯина, он поднЯл с пола телефон, вытащил из сумки
перочинный нож со штопором и принЯлсЯ что-то усердно отвинчивать.
- ‘перва чайку выпьем. …сли желаете, у менЯ и покрепче найдетсЯ. –елаЯ
коллекциЯ. —аевые за сорок лет.
Ћн прошел на кухню, поставил на плиту чайник со свистком, вернулсЯ в
гостиную, распахнул дверцу буфета и воскликнул:
- ЂрмЯнский, грузинский, молдавский, азербайджанский! ЉоньЯк
сорокалетней выдержки! - Ћн извлек запыленную бутылку, достал три рюмки и
объЯвил: - ‚ честь первого и последнего американского гостЯ!
- Џочему же последнего? - спросил учтивый американец и пристегнул
блестЯщей скрепкой, похожей на запонку, сползающую с головы кипу.
- Џотому что гости, может, еще будут, но вот хозЯина... Џорой жизнь
напоминает затЯнувшиесЯ похороны.
- •отЯ мой фильм и о последних евреЯх, но Я вам желаю: до ста двадцати,
как до двадцати!
- Џо-моему,- тихо, пропустив мимо ушей пожелание иностранца, промолвил
€цхак,- Ђмерику всегда интересовали первые.
- ќто правда,- подтвердил ”ишман.- Ќо и на последних есть спрос,
особенно на последних евреев ‹итвы и Џольши.
- …сли вы, €цхак, согласитесь, вас увидит всЯ Ђмерика, весь мир,-
рассыпал дешевое просо лести ќйдлин, копаЯсь в чреве телефонного аппарата.-
“ вас там небось родственники.
- Ѓыла сестра ‹еЯ.
- ѓде? - не притрагиваЯсь к коньЯку, осведомилсЯ ”ишман.
- ‚ „етройте... Џочему вы не пьете?
- ‘пасибо, мне нельзЯ,- ответил гость и поправил кипу.- Ћ, „етройт! Ћ,
”орд! - твердил он с восторгом.- Њои грандмазе и грандфазе тоже жили в
„етройте.
Ћн вдруг задумалсЯ, и задумчивость придала его безвозрастному лицу
выражение детскости и простодушиЯ. ‚зглЯд его скользнул по неубранной
квартире, по старой скатерти с довоенной вышивки цветами и остановилсЯ на
застекленной фотографии, на которой были запечатлены молодой мужчина с
тростью в руке и невысокаЯ женщина в шлЯпке, вошедшей в моду после фильмов с
участием ”ранчески ѓааль. ‡а спиной влюбленной пары всходила громада
ќйфелевой башни.
- Џариж? - спросил ”ишман.
- „а. ’ридцать восьмой год.
- ‘права - вы, а слева?
- ЊоЯ жена. ќстер.
€цхак потЯнулсЯ к рюмке, от волнениЯ опрокинул ее, снова налил доверху,
и вкус простоЯвшего сорок лет напитка вдруг вернул его в маленькое кафе
напротив Ћперного театра, куда он по вечерам приходил с ќстер выпить
стаканчик бургундского или чашку крепкого до головокружениЯ кофе. Ђ может,
голова у них тогда кружилась не от вина, не от кофе, а от того, что они
вместе, что рЯдом шумит, бурлит, куролесит, веселитсЯ, скабрезничает,
целуетсЯ взасос, соблазнительно сверкает огнЯми великий город, в котором
столько же любви, сколько звезд над ‘еной. Ѓецалель Њинес уговаривал их
остатьсЯ, обещал даже помочь с деньгами - снимите, мол, скромненькую
мансарду неподалеку от –ентрального рынка или подвальчик на бульваре
Љапуцинов и мало-помалу выбьетесь в люди. Ќо они вернулись домой, в ‹итву, в
местечко, где их знал каждый камень, каждое дерево, каждаЯ лЯгушка, радостно
приветствовавшаЯ всех поутру бесхитростным гимном.
—то их тЯнуло назад? ђодители? ЃратьЯ и сестры? ѓде они сейчас, их отцы
и матери? ѓде Ђйзик и ѓилель? –ипора, ”ейга?.. (Ћн, старый, порой даже не в
силах все имена вспомнить!) —то было в его, €цхака, жизни между Џарижем и
сегоднЯшним днем? Ћкопы под Џрохоровкой и Ђлексеевкой, госпитали, страх
перед полковником-доброхотом, смерть ќстер, страх перед соседом-доносчиком,
перед следователем-гэбистом, прощание с друзьЯми, которых увозили на
кладбище или в €зраиль, и чужие брюки, пиджаки, пальто - тысЯчи, сотни
тысЯч, считай не считай, все равно со счета собьешьсЯ. Ђ у ќстер? —то было у
нее? ’оварный вагон на железнодорожной станции, куда ее от немцев и их
подкаблучников спрЯтал сердобольный €гнас „овейка; лесное заточение в
ЏаэжэрЯй у €еронимаса ѓайдиса, выслеженного энкавэдистами и приговоренного к
расстрелу; болезни; доктора, онкологическое отделение, глинЯный холмик на
дарованном властЯми еврейском кладбище рЯдом с городской свалкой? ќто все,
что они получили взамен за обольстительный, незабываемый Џариж. Љто там
наверху, в ѓосподней канцелЯрии, так, а не иначе распорЯдилсЯ их судьбой?
€ли все предопределено заранее и ни один человек не может это
предопределение изменить в свою пользу?
- ‚алери,- назвав ќйдлина на непривычный иностранный лад, прервал
раздумьЯ Њалкина „жозеф,- рассказывал мне, что в ‚ильнюсе есть парк евреев и
что вы там главный...
Њалкин усмехнулсЯ:
- Џарк-то есть. …вреев нет.
- Ђ мне никто, кроме вас, не нужен,- призналсЯ „жозеф.- …сли не
возражаете, завтра в десЯть ‚алери приедет за вами на такси и привезет туда.
„олго мы вас не задержим. ’ак и вижу первый кадр: вы ходите по аллее, а
вьюга заметает ваши следы.
- Џрекрасно,- восхитилсЯ ќйдлин, окончательно запутавшийсЯ в рычажках и
винтиках.- Љакой потрЯсающий образ!..
- —ерез два днЯ мы улетаем. „олжны успеть все сделать: снЯть, проЯвить
материал... ‚ы согласны?
- Ђ если вьюги не будет? - воспротивилсЯ Њалкин.
- Ѓудет, будет,- успокоил его американец.- ‚ьюги в ‹итве всегда будут.
‡а них Я спокоен. Ђ с евреЯми надо спешить...
Ћн полез в карман, вынул таблетку - свой кошерный ужин - и осторожно
проглотил ее, считаЯ полностью решенной проблему завтрашней съемки.
Џока американец запивал свой скудный ужин крепким чаем, музейщик
‚алерий, отчаЯвшийсЯ починить телефон и от расстройства чуть не опрокинувший
на него бутылку коньЯка, успел нагнутьсЯ над Њалкиным и по-литовски
прошептать:
- ‚ам заплатЯт... долларами. ‡а съемки...
- Ђ кто мне заплатит за то, чего снЯть нельзЯ? - выдохнул €цхак.- €ли
вы просто пришли ко мне, как на могилу? ‚озложите по цветочку и уедете в
Ќью-‰орк.
”ишман вежливо выслушал коротенький урок литовского, но понЯл только
одно слово: Ќью-‰орк.
ѓости стали собиратьсЯ. Њалкин проводил их до прихожей.
- Ѓольшое спасибо. „о свиданьЯ,- сказал „жозеф и, повернувшись к
ќйдлину, перешел на английский: - “ менЯ уже, ‚алери, руки чешутсЯ. Љадр
получитсЯ, достойный ”еллини: молодой провинциал еврей, турист из ‹итвы, с
тростью в руке на фоне ќйфелевой башни, и он же глубокий старик, следы
которого под чтение кадиша заметает вьюга.
Љогда гости ушли, было уже за полночь. ‚ соседних окнах давно потух
свет. Ќо €цхак никогда раньше и не ложилсЯ.
Ћн был приЯтно взволнован то ли от выпитого грузинского зельЯ, то ли от
предстоЯщей съемки. "Љроме вас, мне никто не нужен". ‚ыбор американца льстил
его самолюбию, нет-нет да просыпавшемусЯ, как забытый вулкан,- ни с того ни
с сего извергнетсЯ и обдаст горЯчим пеплом. Џравда, чувству приподнЯтости
мешало то, что он как бы присваивает себе печальную радость других - Ќатана
ѓутионтова и ѓирша Ћленева-Џомеранца. ђазве они не заслуживают того, чтобы
их снЯли и увидел весь мир? Ћтец „овид говорил, что две вещи всегда найдутсЯ
у евреЯ: хворь и родственник.
Њожет, если будет названо его, €цхака, имЯ, кто-нибудь в „етройте или в
Џариже, откинувшись в мЯгком кресле, воскликнет в голубых сумерках: "„а это
же наш дЯдЯ Њалкин, брат мамы!" или "‘мотрите! Ќеужели папин ученик, муж
тети ќстер?".
€цхак покосилсЯ на стол, снова налил себе полную рюмку (что это с ним
стало? ‡а последних три десЯтилетиЯ он не высосал столько, сколько за один
этот вечер!) и медленно выцедил. Џеред сном полезно. •отЯ он врЯд ли сегоднЯ
так скоро уснет. ‚ последнее времЯ он вообще почти не спит. „умает. Ѓольше
всего о смерти. €цхак и длЯ нее держит дверь открытой. Ќаверно, длЯ нее в
основном и держит. Џрошлой зимой она пришла к соседу литовцу, поленилась
поднЯтьсЯ этажом выше.
Ќет, он не будет убирать со стола - пусть стоЯт эти рюмки, эти чашки и
эта бутылка. Џока в доме не убрано, ты жив. ѓосподи, когда и от кого он это
слышал? Ћн оставит все, как есть. Њожет быть, среди ночи встанет и еще
рюмашечку клюкнет. ЉоньЯк горЯчит кровь, прочищает заросшие, как
чертополохом, ненужными словами уши. ‘колько он их наслушалсЯ на своем веку!
Ќужных было так мало, так мало.
- џ тебЯ люблю, €цхак!
Ћни, эти слова, далеким и чистым эхом докатываютсЯ до него из другого
времени, из другого века и волнуют так, как будто ќстер произнесла их только
вчера. ‘амые нужные, хоть и давно отзвучавшие слова в его жизни. ‡а окном
куролесит ветер. ‡автра будет вьюга, завтра €цхак придет в Ѓернардинский сад
как на собственные похороны и вопреки всем обычаЯм сам над собой прочтет
кадиш, завтра сквозь чертополох бессмысленных слов на английском, на
литовском, на идише снова пробьетсЯ:
- џ люблю тебЯ, €цик.
Ћна будет с ним рЯдом, и вьюга никогда не заметет ее следы, ее слова,
ее волосы. Ќадо лечь, попытатьсЯ уснуть, чтобы к утру набратьсЯ сил. Ћдному
Ѓогу известно, сколько раз тебЯ прогонЯт из конца в конец парка, прежде чем
снимут.
Њожно не раздеватьсЯ. ’ак, пожалуй, лучше - встать, накинуть на плечи
потертое зимнее пальто (шубу-то он еще в прошлом году продал) и прЯмо в
такси. Ќечего, как говорит ѓирш Ћленев-Џомеранц, выпендриватьсЯ. Ћн, €цхак,
не киноартист. ‘ойдут и пальто, и шапка из выдрового меха, и нечищеные
ботинки. Љогда стоишь одной ногой в могиле, то тебе надлежит заботитьсЯ не о
том, надраена ли до блеска обувь, а чиста ли твоЯ душа.
€цхак похлопывает рукой "‡ингер", как лошадь по крупу, и направлЯетсЯ в
другую комнату к кровати. ‚алитсЯ на перину, закрывает глаза, но сон упрЯмо
не идет. Њысль бодрствует, как зеркало, и ничем ее не занавесить.
‚ изголовье стоит ќстер, проситсЯ в постель, но он ее не пускает. Ќе
пристало дрЯхлому старцу лежать с молодой. €цхак не желает, чтобы она
заразилась от него старостью и немощью. Ћн знает, как заразна старость,- к
чему ни прикоснетсЯ, к дереву ли, к человеку ли, к камню ли, все ветшает,
плесневеет.
„ребезжа, к кровати подъезжает "‡ингер". ‘ ним тоже не уснешь: он
выбрасывает в ночь тысЯчи и тысЯчи нитей, и каждаЯ из них, наматываЯсь на
шею, тЯнет €цхака куда-нибудь - в Џариж, в ѓданьск, в Ѓерлин, в Њоскву на
Љрасную площадь.
‘тарик "‡ингер" переживет его. Љто-нибудь после смерти €цхака заберет
машинку себе. Ђ может, поговорить с Њажуйкой, пусть он вместо надгробного
камнЯ на могилу "‡ингер" поставит, штырем к земле прикрепит, забетонирует.
Ѓыл бы памЯтник всем портным ‹итвы - и тем, кто на этом кладбище лежит, и
тем, кого в Џонарах убили. € ему, Њалкину.
Ђ что? Џо ночам, глЯдишь, отовсюду собирались бы и по очереди строчили
бы: кто брюки, кто жилетку, кто еще что.
Ћн окунулсЯ в сон, как в теплую воду ‚илии, и все, что его угнетало в
повседневности, вдруг расплескалось, размылось, отступило. ‚ него бесшумно и
непрерывно вливались немыслимо далекое, почти забытое детство, беднаЯ, но
счастливаЯ молодость - они омывали его раны, выносили на поверхность не его
утраты, а радости, придавленные многослойным илом времени.
‘прыгнул с крыши кот рабби ЊенделЯ и повел его к синагоге, где стоЯла
хупа и уже ждали все приглашенные. Џожаловали даже Џагирский, подаривший к
свадьбе необходимые прЯности и сласти, и чванливый мельник ѓольдштейн,
распорЯдившийсЯ доставить в дом жениха два мешка отборной муки длЯ пирогов.
- „обро пожаловать,- поприветствовал €цхака рабби Њендель, наклонилсЯ и
что-то прошептал пушистому любимцу.
Љот согласно замЯукал, бросилсЯ прочь и через мгновение притащил в
зубах, как мышь, бархатную ермолку. €цхак надел ее, и тут в сон, как
диковиннаЯ рыба, вплыла скрипка клезмера ‹ейзера. ‹ейзер тронул смычком
струны, и веселаЯ свадебнаЯ мелодиЯ соединила всех за столом в один оркестр.
ЃратьЯ Ђйзик и ѓилель пустились в плЯс, за ними зацокали каблучками
сестры ќстер - •ава, –ипора, ЊириЯм, ‡лата и ”ейга, все безмужние, а за ними
- такого никогда не было! - завертелсЯ, закружилсЯ отец „овид.
- “, у, у! - заукал он, как филин.
…му дружно вторила всЯ свадьба.
- Ђ почему жених и невеста не танцуют? Ђ ну-ка в круг!
ќстер, всЯ в белом, с алой розой в волосах, смущенно поглЯдывала на
€цхака, но он и не думал вставать из-за стола.
- ‚ круг! ‚ круг! - неистово требовала свадьба.
- ‘ынок! - взмолилась мать ђахель.- Ќе порть нам праздник...
- Ќо Я шестьдесЯт лет не танцевал,- прохрипел €цхак.
- „а твоему отцу еще и пЯтидесЯти нет. —то же получаетсЯ - он твой
отчим? €ли, может, сын? •о-хо-хо!
Џод восторженные клики, под самозабвенный хохот, под довольное чавканье
и под веселый стон скрипки, воткнув руки в боки, €цхак принЯлсЯ выписывать
вокруг своей избранницы ќстер замысловатые па. Ћн едва передвигал ноги,
оглЯдывалсЯ на сотрапезников и танцоров, на музыкантов и местечковых нищих,
столпившихсЯ в дверЯх в ожидании часа, когда гости покинут свадьбу и все,
что не будет съедено и выпито, достанетсЯ им. Ќищие ободрЯюще кивали €цхаку,
и он, ежась от воровато сочувственных кивков, устремлЯл свой взглЯд к
потолку.
- ‹ехаим!
€цхак заворочалсЯ во сне, но не проснулсЯ. —ерез минуту-другую он снова
услышал гомон свадьбы и увидел себЯ, старика, снова в кругу, рЯдом с
огромной, пылающей, как летний закат, розой, котораЯ отбрасывала свет на его
седину, на его морщины.
ѓосподи, неужели никто ничего не видит? Ќе видит его позора, его
старости, его нищеты, несоизмеримой с убожеством столпившихсЯ на пороге
побирушек? Ќеужели и ќстер не видит, не слышит, как он крЯхтит, каким тленом
дышит ей в лицо?
Ѓежать, бежать, бежать! Људа глаза глЯдЯт, да поскорей! Ќо попробуй
строньсЯ с места, когда тебЯ тоненьким звуком скрипки как бы пришили к
половицам, а музыка не затихает, одна мелодиЯ сменЯет другую, и роза в
волосах ќстер касаетсЯ твоего лица, и от этого прикосновениЯ все твое
существо дрожит и каменеет.
„а тут еще откуда-то сверху, с потолка, куда снова устремилсЯ его
взглЯд на свадебный стол, на Яства, на всех сидЯщих и танцующих, на
Џагирского и мельника ѓольдштейна, на нищих, на родных и посаженых братьев,
на подружек и сестер вдруг начинают падать легкие, неудержимые снежинки.
€х становитсЯ все больше и больше. ‘негопад неожиданный и обильный. ‚се
вокруг в хлопьЯх снега. Ћни застилают пол, подносы, тарелки. ‚ белизне тонут
пироги и фаршированнаЯ рыба, гуси с Яблоками и рубленаЯ селедка, тейглэх -
печенье, вываренное в меду, и имбирные сладости. Љлезмер ‹ейзер смычком
смахивает снег с праздничной ермолки; барабанщик с многострадального
барабана счищает палочками белые лепешки; заснеженные нищие с обидой
поглЯдывают на заснеженных родителей жениха и невесты - чего, мол, ждут,
пусть только знак дадут, и все навернем мигом, крошки не останетсЯ.
‚ доме переполох, смЯтение. Ћткуда на ђош •ашана, на еврейский Ќовый
год, снег? Љак он может валить на свадебный стол, если только в прошлом году
наново перекрыли крышу? Ђ снег валит и валит. ‘угробы уже по колено, по
поЯс, по шею. ’олько роза в волосах ќстер багровеет. ’олько роза...
€цхак слышит, как на улице метет поземка, как крепчает вьюга, как
задувает в щели, и оттуда, из сна, натЯгивает на себЯ сползшее одеЯло и
снова пытаетсЯ вернутьсЯ на свадьбу, но там никого нет, тот снег растаЯл,
растаЯли, как сугробы, родители и самые почетные гости - лавочник Џагирский
и мельник ѓольдштейн; нищие съели все Яства, перемешанные со снежными
хлопьЯми, клезмер ‹ейзер навеки зачехлил свою скрипку, смахнув вместе со
снежинками всю свадьбу, все местечко. ‚се, все, все...
’олько роза ќстер багровеет в волосах.
€цхак высвобождает из-под одеЯла руку, тЯнетсЯ к пылающему цветку и
открывает глаза. ‚ зеркале он видит, как по противоположной стене степенно и
непугано ползет большой таракан. ’аракан шевелит усами и что-то выискивает.
—то он ищет? - проснувшись, подумал €цхак. —то мы все ищем?
аги в прихожей отпугивают и таракана, и мысли хозЯина.
- €цхак „авидович! - раздаетсЯ профессионально-доброжелательный голос
ќйдлина.- џ за вами. ‚ы еще спите? Џрошу прощениЯ, но американцы любЯт
пунктуальность.
Њалкин быстро одеваетсЯ и спускаетсЯ вниз. ‚о дворе холодно и вьюжно.
‚одитель включает "дворники", но за ветровым стеклом видна только вьюга.
Ђ может, это только €цхак не видит ничего другого.

ѓ‹Ђ‚Ђ ‚Ћ‘њЊЂџ

€цхак никогда не думал о Ќем столько, сколько в эту затЯжную и, как не
раз ему казалось, бесконечную зиму. Њожет, только в далеком, призрачном,
словно старинный сон, детстве ѓосподь Ѓог так до боли зримо представал перед
ним в каждой падавшей за окном снежинке; в дуновении ветра, выстуживавшем
дыхание; в нахохлившемсЯ, озЯбшем снегире, взобравшемсЯ на подоконник только
длЯ того, чтобы хоть на один вершок быть ближе к ’ому, кто его когда-то, в
теплые и незапамЯтные времена, создал; так неумолимо-ревниво следил за всеми
его поступками, так неотвратимо просеивал через свое невидимое сито его
мысли, то витаЯ в небесах, то воплощаЯсь в близких - живых и мертвых.
Џоначалу €цхак не мог найти объЯснениЯ странно возникшей свЯзи с ’ем,
кого испокон веков принЯто называть –арем всего сущего на земле. ђаньше он
вроде бы не морочил себе голову вопросом, существует ли ‚севышний длЯ
компанейского времЯпрепровождениЯ или просто придуман каким-нибудь
сметливым, изнывающим от одиночества и скуки пастухом на горах €удейских.
Џоследний раз Њалкин, кажетсЯ, шептал подобие молитвы на передовой,
где-то под Џрохоровкой, у полуживой ветлы, шелестевшей своими задымленными
ветками над окопом. Ќо то, что он шептал, и молением-то не было, а так,
испуганным бормотанием, шелухой из невнЯтных и смЯтенных звуков. Ћт каждого
слога молитвы почему-то пересыхало в горле, как будто €цхак обращалсЯ за
незаслуженной защитой не к еврейскому Ѓогу, а к залегшему в двухстах метрах
на взлобке немецкому снайперу.
Ќо и тогда Њалкин свЯзывал то, что он выжил, скорее с промахом
немца-снайпера, чем с заступничеством ѓоспода Ѓога.
‘ейчас как будто его вернули на три четверти века назад, вложили его
руку в морщинистую ладонь бабушки, и он безропотно поплелсЯ за ней, как
котенок к миске со сметаной, на богослужение в синагогу, на второй Ярус, где
день-деньской клубилось не благочестие, а стоЯл сварливый старушечий грай.
’еперь же в эту местную, •оральную, синагогу €цхак не ходок, его туда
ничем не заманишь. ‘ходил раз и зарексЯ - больше его ноги там не будет.
ђугань, сплетни, торги. ђабби-недоучка из Ђнглии, габай - пронырливый
снабженец из промторга, ест свинину и спит с литовкой, богомольцы за участие
в богослужении мзду получают - двадцать долларов в месЯц. ‚ роду Њалкиных
никто не молилсЯ из корысти. Ќедаром рабби Њендель говорил: "„ьЯвол платит
наличными, а ѓосподь Ѓог от нас самих требует платы каждый день, каждый час,
каждую минуту". „вадцать долларов на дороге не валЯютсЯ, но и душе негоже
валЯтьсЯ в грЯзи, даже если под ней и золотые слитки.
Џримерно то же самое сказал €цхак американскому профессору „жозефу
”ишману, когда тот предложил ему как патриарху, как орденоносному воину
снЯтьсЯ на •ануку со всеми богомольцами в синагоге и зажечь первую свечу.
‘пасибо, мол, за честь. •ватило с него вчерашних съемок - приехал домой чуть
живой, ноги гудЯт, как телеграфные столбы, на лице все еще румЯнец от мороза
горит, и голова кругом идет от взвихренных то ли ветром, то ли тоской
мыслей. •орошо еще - он отказалсЯ отвечать на вопросы и вслух рассуждать о
будущем евреев. Ќа кой черт американцам его вымокшие в крови и заметенные
золой ответы? “ него вообще нет ответов ни на что, даже на то, что его
больше всего теперь волнует. ‡ачем он жил? ‡ачем ѓосподь Ѓог создал человека
по своему образу и подобию? —ем, например, безногий Ќатан ѓутионтов подобен
‚севышнему? €ли проживший корЯвую, жадную до запретных удовольствий - во
всЯком случае, длЯ Њалкина не приемлемых - жизнь Њоше ѓершензон? €ли в чем
тождество ‚севышнего с ним, €цхаком? ђазве он скроен по Ѓожьей мерке?
…ще год тому назад Њалкин ко всему этому - к ‘оздателю, к серафимам и
ангелам, к раю и аду - относилсЯ как к ожившим воспоминаниЯм, ничем, по
сути, не отличавшимсЯ от проводов сестры ‹еи в Ђмерику или службы в уланском
полку в Ђлитусе,- нахлынуло и под утро растает бесследно. …му казалось, что
приобретшие расхожие, обиходные черты небожители, ставшие на старости лет
его каждодневными спутниками и соглЯдатаЯми, не что иное, как повторЯющеесЯ
изо днЯ в день сновидение, как вторгшаЯсЯ в его унылые будни бабушкина
сказка - старуха довЯжет носок, уронит спицу, и вместо звуков тимпанов и
арф, вместо ѓосподних упреков и назиданий он услышит домовитое поскребывание
мыши или стрекот сверчка за радиатором.
Ќо все оказалось куда сложней. ЏридЯ поутру в Ѓернардинский сад, Њалкин
уже не оглЯдывалсЯ на маЯчившую на Љафедральной площади колокольню, из-за
которой обычно выныривали и Ќатан, и Њоше, и ѓирш, а бывало, и ‹еЯ
‘тависскаЯ, и ночнаЯ еврейка пани ‡офьЯ. Ќет, нет, он был рад приходу
каждого из них, но и их отсутствие уже его не тЯготило, как прежде. Њожет,
поэтому он и созванивалсЯ с ними реже, чем обычно. Џозвонишь и услышишь те
же самые жалобы - на здоровье, на власть, на проклЯтую старость. “ ѓоспода
же было великое преимущество - Ћн только слушал.
‚се чаще €цхак вспоминал деда по матери имена Њинеса, вольнодумца, его
вечные перепалки с бабушкой.
- ’ы хоть бы на ‰ом Љипур сходил в синагогу. •оть бы один разок в
году,- стыдила его старуха.
- …сли Ћн что-то новое скажет, ты все равно расскажешь мне,- отбивалсЯ
он.- ‡ачем нам …го вдвоем слушать?
Ѓабушка багровела, как спелаЯ, только что очищеннаЯ свекла, но ничего с
ним не могла поделать. ‡а всю свою долгую жизнь дед ни от нее, ни от Ѓога ни
одной стоЯщей новости не услышал. €цхак сам толком не знал, какую новую
весть он ждал от Ќего. Ќо ему напоследок хотелось что-то услышать - его уши
и душа были открыты нараспашку, и Њалкин был уверен, что Ѓог его не обманет:
в последнюю минуту, в предсмертный миг ‚семогущий наклонитсЯ над ним и
прошепчет какое-то слово, только ему, €цхаку, предназначенное. “ Ќего длЯ
каждого приготовлено такое слово. Ќе …го вина, что люди сами отказываютсЯ
выслушать то, что Ћн им скажет,- они оглушают себЯ кто чем: одни - звоном
серебра и золота, другие - шелестом лавровых венков, третьи - брЯцанием
оружиЯ.
—увство сопричастности к дотоле неведомой тайне, зависимости от нее
было настолько непривычно, что Њалкин решил поделитьсЯ своими непростыми
ощущениЯми не с кем-нибудь, а с Язвительным ѓиршем Ћленевым-Џомеранцем,
набожностью никогда не отличавшимсЯ, но обладавшим, по мнению €цхака,
недюжинным воображением.
- ‘лушай,- без всЯких обинЯков начал Њалкин.- Ћн к тебе никогда не
приходит? - €цхак воздел указательный палец вверх.
- Ѓог?
- Ђга,- облегченно выдохнул Њалкин.
- Ђ что ему у менЯ делать? Џить не пьет, в преферанс не играет, к бабам
не ходит.
- џ серьезно.
- € Я серьезно.
ѓирш Ћленев-Џомеранц задумалсЯ, достал из кармана сигареты, закурил и,
пристально следЯ за колечками дыма, продолжал:
- ђаньше Я думал, что Ћн действительно наш отец.
- Ђ разве не отец?
- Ћтец,- согласилсЯ флейтист.- Ќо беглый.
- ‘корее мы с тобой беглые дети.
- Ѓеглые дети? Њожет быть, может быть.- ѓирш Ћленев-Џомеранц снова
задумалсЯ. Ћн неотрывно смотрел на поднимавшиесЯ кверху колечки и, казалось,
сам, превратившись в невесомый, тускло голубеющий дымок, воспарЯл к
обложенному гнойными декабрьскими тучами небу.- ’ы, €цхак, не поверишь, но
однажды - дело было в начале сорок восьмого года, до моей посадки - Я криком
…го просил: "Џриди! Џриди! …сли ты и впрЯмь Ѓог евреев!" џ распахнул перед
Ќим все двери и окна, открыл зачерствевшую в войну, как ломоть сиротского
хлеба, душу, соскреб с себЯ всю грЯзь и копоть. џ кричал ему: "џви свое
милосердие!" Ћн не пришел. Љ нам, Џомеранцам, он никогда не приходил, словно
мы были прокаженными.- ”лейтист замолк и уставилсЯ на Њалкина залитыми, как
светом барачной лампочки, глазами.
‚ Ѓернардинском саду было бело и тихо. урша, падали снежинки, и их
шуршание делало тишину то ли праздничной, то ли поминальной.
- Њожет, не будем больше? - зашмыгал носом ѓирш Ћленев-Џомеранц.- „авай
о чем-нибудь другом...
Њалкин был подавлен. Ќеужели всемилостивейший ѓосподь ничего о ѓирше
Ћленеве-Џомеранце не знает? Ќеужели ангел-письмоводитель ни разу не принес к
…го престолу записи, где говоритсЯ и о попытке пролить кровь за €зраиль -
обитель Ѓога на земле, и о лагере на Љолыме, о жутких Џонарах. ‚едь тогда у
ѓирша Ћленева-Џомеранца в жизни еще не было ни забегаловок, ни ресторанов -
в них он стал подрабатывать только после возвращениЯ из лагерЯ. Џочему же Ћн
не услышал его мольбы? Љакой же Ћн Ѓог, если у него нет ни капельки
состраданиЯ?
- Ќе хочешь - не рассказывай,- разочарованно, чуть ли не с обидой
протЯнул €цхак, сетуЯ и на ѓирша Ћленева-Џомеранца, и - кощунственно - на
‘оздателЯ.
- ѓосподь Ѓог не пришел... Ђ пришел мой тесть - майор ЉѓЃ Ђдамишин. џ
был женат на его дочери ‹иле. Њы вместе учились в консерватории - она на
хормейстерском, а Я на инструментальном. ‚алентин Џетрович церемонитьсЯ не
стал и уже на пороге объЯвил: "—тобы с ‹илей больше не смел встречатьсЯ! ‘
сегоднЯшнего днЯ она и ’олик - ’оликом звали моего трехлетнего сына - будут
жить у нас. Ќе послушаешьсЯ - пенЯй на себЯ. “праву на тебЯ найдем..." ‹илЯ
плакала, умолЯла, грозилась, беременнаЯ, покончить с собой. Ќичего не
помогло. Ѓог-Ђдамишин перевел ее в Њосковскую консерваторию, а ’олика взЯл к
себе и приставил охрану. Љогда ‹илЯ родила, они все переехали из непокорной,
не прекращавшей отстреливатьсЯ ‹итвы в ‡агорск. ‚алентин Џетрович
перекинулсЯ с лесовиков с обрезами на попов с паникадилом - он был, как
сейчас говорЯт, специалистом широкого профилЯ. “ менЯ есть подозрениЯ, что
перед отъездом он успел приложить руку и к моему аресту.
ѓиршу Ћленеву-Џомеранцу, видно, было больно все это вспоминать. Ќо то,
что долгие годы пролежало под спудом и нагнаивалось, давно требовало выхода,
гнойник набухал, еще немного, и к пораженной плоти прибавитсЯ и неисцелимо
пораженнаЯ душа.
Џравдивость ѓирша Ћленева-Џомеранца всегда подкупала €цхака. Ћн ценил
его распахнутость - в нем было что-то детское, незащищенное. ѓирш
Ћленев-Џомеранц напоминал наспех раскрашенную мишень, в которой не было ни
одного непростреленного места и котораЯ как бы сама взывала к стрелку: "Џли!
‚ менЯ невозможно промахнутьсЯ!"
Ћни кружили по Ѓернардинскому саду, как по тюремному двору. ”лейтист
ловил ртом падающие снежинки, которые таЯли на кончике Языка; глаза у него
были закрыты, только веки подрагивали, как крылышки разбуженных по весне
мошек.
- ‹юди - дураки,- заговорил он вдруг.- ЃоЯтсЯ смерти.- Џомолчал и
добавил: - ЃоЯтьсЯ надо жизни. Ђ Я ее никогда не боЯлсЯ. џ все времЯ хотел
ее, как женщину. џ каждый день говорил ей: "ђазденьсЯ и ложись в постель.
Ѓудем заниматьсЯ любовью с утра до вечера и с вечера до утра..." џ никогда
не говорил: "џ устал, хватит, желаю от тебЯ освободитьсЯ. Џшла вон! Љ черту
твои протухшие постели, твои дешевые ласки, твою обманчивую мишуру!" Њне
всегда ее было мало. „аже в лагере Я цеплЯлсЯ за нее, как за подножку
поезда. ’олько бы не сорватьсЯ, только бы попасть в тамбур, а уж оттуда
снова на перины, в объЯтиЯ, морду в шампанское... ’ы вот, €цхак, говорил о
Ѓоге. Ђ можешь ли ты назвать лучшее, что Ћн создал?
- Ќе знаю.
- Ђ Я, так любивший житуху, так хватавший ее за титьки, знаю. Џо-моему,
лучшее, что он создал,- это, только не наложи в штаны, смерть. ‘огласен?
- Љак бы мне плохо ни было, Я всегда голосовал за жизнь.
- Ќапрасно. ‘мерть - так мне, €цхак, кажетсЯ - справедливей. Ќет бедных
мертвых и богатых мертвых. Ќет мертвых отцов, которые разлучают своих
мертвых дочерей с их мертвыми мужьЯми, русские ли они, евреи ли, китайцы ли.
Ќет мертвых стукачей и тюремщиков, как нет мертвых мучеников и узников.
- Ћбе одинаково несправедливы. €бо приговор вынесен до суда - он
известен заранее.
- € все-таки пожизненное заключение хуже!
ѓирш Ћленев-Џомеранц ржавой пилкой голоса пилил морозный воздух.
‚округ, кроме них, никого не было.
‘ Љафедральной площади доносилсЯ басовитый звон колокола, который
сзывал прихожан в собор. ‘тараЯ, дышащаЯ на ладан власть вернула его им в
надежде на то, что они у Ѓога вымолЯт длЯ нее еще годик-другой жизни. —то
этот колокол, подумал Њалкин, по сравнению с тем несмолкаемым громом,
который перекатываетсЯ по кровеносным сосудам ѓирша Ћленева-Џомеранца и
разрывает его маленькое, съежившеесЯ сердце, до которого никакой власти
никогда не было никакого дела.
- ’ы их потом нашел? - стараЯсь отвлечь ѓирша Ћленева-Џомеранца от
мыслей о смерти, спросил Њалкин.
- Љого? - не сразу сообразил флейтист.
‹ицо у него было отрешенное, как будто застывшее на морозе.
- ‹илю и ’олика.
- Ќет. „ва года искал. Џисал в Њоскву. —уть ли не ‘талину в Љремль. џ
еще тогда в него, негодЯЯ, верил... Ћтвет отовсюду был один и тот же:
"’аковые не числЯтсЯ". ‚о всей огромной стране не оказалось ни одного
нужного мне Џомеранца и ни одной Ђдамишиной. Ќе было - и все. “летучились,
испарились. ЋтнЯла у менЯ ђодина детей, как котЯт у кошки. Ћ том, кто должен
был вот-вот родитьсЯ, Я вообще ничего не знаю. ‘лышал, как будто и второй -
мальчик. Њожет, правда, а может, брехнЯ.
- Ѓольше не искал?
- Љакой смысл? - Ћн потер лоб и выдавил: - ‘читай, что они погибли
вместе с бабушкой и дедушкой, с тетками и дЯдьЯми тут, в ‚ильнюсе, в гетто.
Џостроили всех в колонну и угнали в Џонары. ђазве не все равно, кто стоЯл на
краю Ямы с автоматом - немец ли, литовец полицай или майор ‚алентин Џетрович
Ђдамишин?..
ЏоднЯлсЯ ветер. Ћн принЯлсЯ швырЯть в лицо крупные хлопьЯ снега,
слепить глаза, заметать дорожки.
- Џора, €цхак, домой. ‘иноптики к вечеру вьюгу обещают. € вообще парку
евреев каюк.
- Џарку - нет, а евреЯм - да,- горько усмехнулсЯ Њалкин.- Њожет, еще
годик продержимсЯ.
- ‚рЯд ли. Ќадо будет весной торжественное закрытие устроить, письма по
всему свету разослать - твоему тезке €цхаку амиру в €зраиль, „жорджу Ѓушу в
Ђмерику, ”рансуа Њиттерану во ”ранцию, Њаргарет ’этчер в Ђнглию.- ѓирш
Ћленев-Џомеранц вдруг замурлыкал: - "Ѓез женщин жить нельзЯ на свете, нет.
‚ы наши звезды, как сказал поэт..." ѓорбач со своей ђаисой сам, без всЯкого
приглашениЯ примчитсЯ. Њихаил ‘ергеич как-никак нашему брату ворота к
счастью открыл. ‚о всех странах, кроме собственной. џ договорюсь со своими
корешами, сколотим оркестрик, начнем, естественно, с "•атиквы", потом длЯ
равновесиЯ сбацаем "‘оюз нерушимый" и на десерт "Ћ ‹итва, отчизна наша...",
как говоритсЯ, с заделом, а потом грЯнем что-нибудь из нашего детства. ‘о
всего мира съедутсЯ репортеры, будут вести прЯмой репортаж на свои страны...
Љак же - закрываетсЯ единственный в мире парк ненужных евреев! “верЯю тебЯ:
успех будет грандиозный. Њы станем на один вечер героЯми всей планеты! •отЯ
что Я тебе объЯснЯю, говорЯт, ты уже стал кинозвездой.
- Ћткуда ты знаешь? - насупилсЯ Њалкин.
- ‘мешной вопрос. …вреи обо всем узнают первыми и забывают о том, что
узнали, последними... € еще кое о чем Я прознал. “ тебЯ, старина, не дом, а
винный погреб. ќто правда?
Њалкин сконфузилсЯ.
- ‘ам в рот не берешь, а чаевые всю жизнь принимал только в виде
отборных коньЯков... „лЯ кого, скопидом, их приберегаешь?
- „лЯ гостей.
- Ѓрось заливать! Љакие в нашем возрасте гости? Љончились хозЯева,
кончились и гости. €ли ты еще кого-нибудь ждешь?
- Ќикого не жду,- сдалсЯ €цхак.
- ’огда пошли к тебе!.. Ќе бойсЯ, все не выпьем...
ѓирш Ћленев-Џомеранц пил на удивление мало и неохотно, пригубливал,
смаковал, как дегустатор, и неотрывно смотрел на противоположную голую
стену, к которой был прислонен облупившийсЯ "‡ингер" и на которой рЯдом с
вальЯжным маршалом ђокоссовским и самодовольным, пышущим ученостью и
здоровьем Ѓецалелем Њинесом, парижанином, висела цветнаЯ фотографиЯ,
изображавшаЯ €ерусалим - площадь возле ‘тены Џлача, запруженную солдатами в
белых вЯзаных кипах.
- €ерусалим,- держа на весу рюмку, хрипло произнес флейтист.- Љакие
ребЯта, а?
- Ќичего не скажешь - орлы,- буркнул Њалкин.
Џо тому, как вел себЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц, по его дремучим, полным
недосказанностей и намеков разговорам, по непривычному равнодушию к
спиртному €цхак понимал, что тот не спешит выкладывать самое важное. Ћн
терЯлсЯ в догадках, однако ничего путного ему не приходило в голову. џсно
было одно: у ѓирша Ћленева-Џомеранца вызревало - а может быть, уже вызрело -
какое-то трудное решение, о котором он €цхаку сегоднЯ и поведает.
- Њожет, все-таки махнем туда? ‘ейчас там пЯтнадцать градусов тепла,
солнце светит, пальмы зеленеют, евреи вокруг.
- …врей - свой человек, пока с ним дела не имеешь,- ухмыльнулсЯ Њалкин.
- Ђ нам-то что - все равно в свою тундру вернемсЯ. Џоехали! Ќа билет
небось на съемках заработал.
- Ѓесплатно Я...
- Ћлухами мы были и олухами помрем. ’вои американцы на нас неплохие
мани делают. Ђ мы таем от счастьЯ, что на нас внимание обратили, что раз в
жизни на пороге смерти заметили. ѓосподи, ѓосподи, кто бы мог подумать, что
могилы станут товаром, что рвы будут приносить дивиденды!
- ’ы же сам с могил дань собираешь! - огрызнулсЯ Њалкин.
- ‹учше бы мне до таких дней не дожить.
- џ им и о тебе... то есть о вас обо всех, говорил,- стал нелепо и
горестно оправдыватьсЯ Њалкин.- џ им сказал, что ты можешь та-ко-е поведать!
„аже адрес твой дал. Ћни тебЯ не нашли?
- Ќашли... Ќа кладбище. џ как раз надгробие ’ростЯнецких расчищал.
‘нЯли. Џовезли в Џонары и до самого вечера, пока не стемнело, допрашивали,
что и как было.- ѓирш Ћленев-Џомеранц придвинул к себе бутылку и стал
разглЯдывать причудливую армЯнскую надпись на наклейке, похожую на следы
птичьих лапок на не опороченном прохожими снегу.- Џервый раз пленку не так
зарЯдили. Џришлось все повторЯть сначала: и про то, как Я в ту далекую
августовскую ночь сорок первого выбралсЯ из доверху заваленной трупами Ямы,
и про то, как в темноте, голый, дополз до какой-то усадьбы, как увидел на
огороде чучело в шлЯпе, в дырЯвом пиджаке и в полотнЯных брюках с
обрезанными штанинами, и про то, как напЯлил на себЯ все это отребье и
побрел куда глаза глЯдЯт. Ћни менЯ слушали, раскрыв рот, как наши предки
Ѓога у подножиЯ горы ‘инай, а Я, неблагодарный, хамоватый, смотрел на них,
на залетного американца с новехонькой камерой в руке, на этого нашего, в
очках, с благочестивой бородкой - чистеньких, ухоженных, как декоративные
цветы в вазе, и такаЯ злость менЯ взЯла на себЯ, на них, на весь мир.
Њалкин не спускал с него глаз. Ћн это все впервые слышал. ѓирш
Ћленев-Џомеранц избегал рассказов о своем военном прошлом, боЯлсЯ, что не
поверЯт, скажут, что все придумал, присвоив себе эти страшные муки, чтобы
производить впечатление на мужчин - заведующих отделами кадров и знавших об
оккупации понаслышке либо на не равнодушных к душещипательным сюжетам
дамочек. ‚ самом деле где тот свидетель, который мог бы подтвердить все
рассказанное им? ‚едь свидетельства мертвых в расчет не принимаютсЯ.
- ‘только лет мы с тобой знакомы, и ты все это от нас утаивал,- тихо,
стараЯсь не уЯзвить ѓирша Ћленева-Џомеранца, проронил €цхак.- ѓоворил, что
сбежал от безносой, перешел линию фронта, попал к своим... € ничего про
Яму...
- Ђ что тут особенного? ‚есь мир, все человечество вылезает каждый день
из-под груды трупов и до сих пор вылезти не может. ђазве ты, €цхак, из-под
нее не вылезал? Ђ Ќатан? ‚ыкарабкалсЯ на поверхность, а одной ноженьки
нема... Ђ Њоше? ‚сю жизнь, умник, считал, что он не в Яме, а на самой
вершине... Ќе тут-то было. ‚се мы туда вернемсЯ.
- Људа? - знаЯ наперед ответ, все же спросил Њалкин.
- ‚ Яму. џ уж туда точно вернусь. …ще немного подожду, но если от этих
старых или новых, одинаково засранных властей разрешениЯ не получу, то...
- Џерестань! - перебил его €цхак.
- ѓм... „умаешь о Ѓоге, а смерти боишьсЯ. Ђ ведь ‚севышний - дарователь
не только жизни, но и гибели... €ногда мне в голову приходит страшнаЯ мысль:
на кой хрен Я выбралсЯ тогда из-под этого кровозема? —то бы Я потерЯл, если
бы задохсЯ тогда, в ту звездную августовскую ночь?
€цхак вытаращил на него слезЯщиесЯ от глаукомы глаза.
- —то Я после нее за пЯтьдесЯт с лишним лет на свете увидел? -
продолжал флейтист.- Њайора Ђдамишина, угольный забой в ледЯной ‚оркуте,
ресторанных и прочих блЯдей. Ђ ведь у менЯ были легкие, как у Ђрмстронга. ’ы
знаешь, кто такой ‹уи Ђрмстронг?
- Ќет,- честно призналсЯ Њалкин.
- ‡наменитый джазмен. Ќегр с кузнечными мехами в груди. Ђ какие у менЯ
были пальцы! Џрофессор ‘ейдель говорил: "ѓирш! Ѓог награждает такими
пальцами только тех, на чьи сольные концерты Ћн сам приходит..." џ играл
классику - "ђондо" Њоцарта, "‘оль Њажор" Џерголези...
‡азвонил телефон. Њалкин извинилсЯ, грузно направилсЯ в прихожую,
уставленную старой обувью и увешанную отжившей свой срок одеждой.
- Љвартира Њалкина слушает,- старомодно, с подчеркнутой важностью
отозвалсЯ €цхак.- Ќет, не ‹Яонас. ’акого тут нет. ‚ы ошиблись номером.
Ќичего, ничего...
Ћн положил на рычаг трубку, и от наблюдательного ѓирша
Ћленева-Џомеранца не ускользнуло его разочарование.
- ‚ последнее времЯ что ни звонок, то ошибка,- сказал Њалкин.
- ђадуйсЯ. Њне вообще не звонЯт. Ђ если посмотреть на это пошире, то мы
с тобой, €цхак, раньше ошиблись номером: номер страны не тот. ‘тра-ны,- по
складам повторил флейтист.- Ќадо было родитьсЯ где-нибудь в ѓонолулу или на
острове Њайорка. €ли на худой конец в кнЯжестве Њонако. „а, да, мы набрали
не тот номер, и все наше несчастье в том, что другого у нас уже никогда не
будет. џ тебЯ не задерживаю?
- Ќет, нет. ‘иди хоть до рассвета... Њожешь совсем ко мне переселитьсЯ.
Љаждое утро ты будешь получать у менЯ рюмку коньЯка, какого только
пожелаешь...
- ’олько рюмку?
- € в обед рюмку, и на ужин рюмку...- улыбнулсЯ Њалкин.
- €цхак, где ты был раньше? Џочему ты так долго скрывал от менЯ свою
доброту?
- „а у тебЯ самого этого добра навалом...
‚о дворе громко и требовательно засигналила машина.
- Њусор,- объЯвил €цхак и заспешил на кухню.
—ерез минуту ѓирш Ћленев-Џомеранц услышал, как заскрипела входнаЯ
дверь, как на лестнице кто-то зашаркал. Ћн повертел в руке рюмку и вдруг
безотчетно, торопливо шагнул к висевшему напротив €ерусалиму, к ‘тене Џлача,
к площади, запруженной солдатами в вЯзаных кипах, и чокнулсЯ с белевшей над
их головами таинственной кладкой, о которой слышал еще в дощатом „винске от
своей второй - латышской - бабушки ѓолды. ‘олдаты в вЯзаных кипах и с
автоматами "“зи" в руках удивленно глЯнули на старика; двое из стоЯвших на
переднем плане вдруг раскрыли рты и закричали: "‹ехаим!" ѓирш
Ћленев-Џомеранц готов был поклЯстьсЯ, что Ясно и неоспоримо слышал их
голоса, и он снова поднес к застекленной фотографии свою чарку и, как во
времЯ пасхальной трапезы, произнес:
- ‹ехаим!
- ‘ кем это ты чокаешьсЯ? - опешил вошедший Њалкин.
- ‘ ними! - ”лейтист ткнул в смеющихсЯ солдат.- ’ы только надо мной не
смейсЯ,- предупредил ѓирш Ћленев-Џомеранц.- ‚едь, если хорошенько
поразмыслить, Я мог бы командовать их отцами, быть генералом... Ђ стал
генералом лагерных вшей... командующим крыс... Њожно Я у тебЯ покурю?
- Љури...
ѓирш Ћленев-Џомеранц чиркнул зажигалкой.
- “ каждого из нас свои дурости. џ чокаюсь с бумажными солдатами, а ты
к машине пустые ведра таскаешь.
- ‘ чего это ты взЯл? - зарделсЯ Њалкин.
- Ћдно времЯ и Я так делал. Њусора в ведре не было, а Я его выносил.
—тобы с соседЯми хотЯ бы словом перемолвитьсЯ... —тобы сказать им: "‹юди!
‚от он Я, ѓирш Ћленев-Џомеранц, живой, пока живой..." Њожет, скажешь, Я не
прав... свихнулсЯ?..
€цхак не отвечал. Џридвинул бутылку, налил себе рюмку, полную до краев,
и не морщась опрокинул в рот. ’ут же наполнил вторую и с той же
несвойственной лихостью выпил.
- ‹адно, пора кончать. Ђ то ты, чего доброго, еще в наркологическое
отделение попадешь. Ћно, конечно, лучше, чем в онкологическое. Џоболтали мы
с тобой вдоволь - и о Ѓоге, и о смерти, и о другой чепухе,- а теперь
перейдем к делу. ‘обственно, из-за него Я сегоднЯ и пришел в парк...
Ќикаких новых дел у ѓирша Ћленева-Џомеранца не было, и Њалкин не
сомневалсЯ, что он снова начнет со всеми подробностЯми и с той же сжигающей
его страстью рассказывать про свою тЯжбу с властЯми за право быть
похороненным в Џонарах. Ќекоторые на полном серьезе утверждали, что в его
стремлении, рассчитанном на дешевую славу, есть что-то нездоровое и что ему
следует обратитьсЯ не в ‚ерховный ‘овет, а к доктору.
—его греха таить, и у €цхака иногда возникали подобные подозрениЯ,
унижавшие не только ѓирша Ћленева-Џомеранца, но и его самого, но он их
старалсЯ отбросить. Ќет, нет, из-за дешевой славы человек не станет этого
добиватьсЯ. ѓиршем Ћленевым-Џомеранцем движет не расчет, а чувство
бездомности.
Њалкин ждал, когда гость заговорит, но тот продолжал молчать, впившись
в застекленный, сжатый алюминиевой рамкой €ерусалим, словно старалсЯ поверх
солдатских голов, поверх ‘тены Џлача разглЯдеть то, чего никто не видит.
- ђачкаускас, мой знакомый адвокат, помог мне написать завещание,-
наконец произнес он.- ’ам Я все написал. ’ебЯ... как своего единственного и
самого близкого друга... назначаю, так сказать, контролером.
- Љонтролером чего?
- ’ы должен будешь следить за исполнением всех пунктов.
- ’ы с ума сошел. ‚едь Я же старше тебЯ и каждый день могу сыграть в
Ящик. •орош контролер!
ѓирш Ћленев-Џомеранц насупилсЯ, обжег хозЯина недобрым, почти
презрительным взглЯдом и продолжал:
- ‘амый главный пункт касаетсЯ моей флейты, Я хотел бы забрать ее с
собой. Џонимаешь?
…ще одна новость! Њалкин покачал головой.
- ‘ твоей иглой проще,- объЯснил ѓирш Ћленев-Џомеранц.- ‚откнул в саван
- и вы вместе. Ђ с флейтой будет морока.
€цхак ничем не выразил своего удивлениЯ. Ћн давно привык к тому, что в
разговоре с ѓиршем Ћленевым-Џомеранцем наступает момент, когда к каждому
слову надо относитьсЯ со снисхождением.
- ’ы ненароком не уснул?
- „а что ты, что ты!..
Ќа своем веку Њалкин встречал разных людей - чудаков, лицедеев,
выдумщиков, присваивателей чужих судеб, шарлатанов, обожавших за стаканом
водки или за карточной игрой пускать пыль в глаза, но ѓирш Ћленев-Џомеранц
не принадлежал ни к одному из этих человеческих подвидов.
- ‚ы думаете, мне неизвестно ваше отношение ко мне? —окнутый, с
тараканчиками в голове... Ђ знаете ли вы, почтенные, что только подлец может
быть в этом мире нормальным? ’олько чокнутые плачут, когда другим больно, и
смеютсЯ, когда другим весело.
Њалкин слушал ѓирша Ћленева-Џомеранца, и ему казалось, будто тот не
говорит, а играет на той самой флейте, с которой, как с верной женой, хотел
бы лечь рЯдом.
’о ли от сгустившихсЯ сумерек, то ли от выпитого вина, то ли от
поЯвившегосЯ чувства отстраненности, дарившего облегчение, до слуха €цхака
долетали не слова, а мелодиЯ, звуки которой выпрыгивали из действительности,
как рыбы из ‚илии в жаркий день, и, испугавшись света, сигали обратно в
пучину.
Џо правде говорЯ, €цхак не прилагал особых стараний, чтобы вникнуть в
смысл того, о чем с таким пылом и тихим неистовством говорит ѓирш
Ћленев-Џомеранц. Џодумать только - даже Ѓогу он вменЯл в вину высокомерное
равнодушие, несговорчивость и строгость учителЯ провинциальной школы и само
…го творение считал не олицетворением совершенства, а ошибкой, порожденной
торопливостью и излишним размахом.
- —то можно создать за шесть дней? Љакую симфонию? ѓадов ползучих и
всЯких пресмыкающихсЯ - да... Џтичек с разноцветным оперением - да...
’русливых зайцев и хитроумных лисов - куда ни шло... Ќо человека?!
‘тенные часы пробили десЯть раз. Џодуставший от вещих речей ѓирш
Ћленев-Џомеранц засуетилсЯ, длЯ бодрости налил еще рюмку, выпил ее стоЯ.
- “ходишь?
- Џора и честь знать. Џоздно.
- ‚ нашем возрасте нет делениЯ на "рано" или на "поздно".
- Ђ какое есть?
- "Џри нас" и "без нас".
- ’ы, €цхак, абсолютно уверен, что часы пробили при нас? Џочему же у
менЯ такое чувство, что Я давно умер? ‚се, что можно было, у менЯ отнЯли.
‚едь смерть - это не когда тебЯ хоронЯт, а когда забирают все, кроме
дырЯвого брюха.
- Ќу что ты на себЯ наговариваешь? - растрогалсЯ Њалкин.- “мные люди не
зрЯ говорЯт: не подсказывай ветру, когда ему листьЯ с ветки срывать.
- Ћ какой ветке ты, ангел мой, говоришь? „ерево спилили! Љак там наш
Њоше ѓершензон? …ще держитсЯ на ветке?
- ‹учше не спрашивай. ‘ходил бы ты к нему.
- Ќадо бы,- согласилсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц.- Џока от ‘частливчика €зи
никакого заказа не было... Њежду прочим, ‡айдиса Я все-таки откопал. Њириам,
медсестра из ‘вЯтого €акова, выручила. ђодители ее рЯдом лежат. Ѓез нее
вовек не нашел бы...
Џеред тем как попрощатьсЯ, ѓирш Ћленев-Џомеранц, при всех своих
чудачествах и возлиЯниЯх отличавшийсЯ настырной деловитостью, взЯл с Њалкина
слово, что, если случитсЯ то, что в конце концов случаетсЯ со всеми
смертными, тот не пренебрежет его волей и сделает все так, как написано в
завещании...
- …сли бы Я мог все сделать сам, Я бы тебЯ, €цхак, не просил. Џоследнюю
волю надо уважать. Џочему Я должен навеки побрататьсЯ с червЯми, а с флейтой
расстатьсЯ, как с вокзальной проституткой?
- ‹адно, ладно. ‘делаю все, что смогу.
€наче от него не отвЯжешьсЯ. Њалкин давно раскусил его: длЯ ѓирша
Ћленева-Џомеранца самое важное - поддерживать его замыслы и поражатьсЯ их
необычности и смелости. Ћн напоминал €цхаку пьЯнчужку-подмастерьЯ,
изгнанного с работы, но постоЯнно приходившего клЯнчить трешку на пол-литра.
Џолучив рубль вместо желанного троЯка, он выбрасывал, как ѓитлер, вперед
руку и восклицал: "‘пасибо за перспективу!" €менно перспектива была дороже,
чем ее осуществление. Њногократность надежды ценилась выше, чем единичность
удачи.
ѓирш Ћленев-Џомеранц поклонилсЯ €цхаку и скрылсЯ за дверью, которую
”рума когда-то обила войлоком. Ћт войлока веЯло казармой, развешанными на
веревке портЯнками или преющим под утюгом шинельным сукном. Љ вечеру воздух
в доме от этого запаха загустевал, как желе, и стесненное астмой дыхание
Њалкина еще больше затруднЯлось.
Џосле ухода ѓирша Ћленева-Џомеранца €цхак еще долго шлепал по сразу
ставшей ненужной квартире, разглЯдывал на стенах ЃецалелЯ Њинеса, маршала
ђокоссовского и солдат в кипах, и ему мерещилось, будто они перебегают друг
к другу: солдаты перемахнули под сень ќйфелевой башни, к Ѓецалелю Њинесу, а
маршал ђокоссовский на виду у всех дезертировал в израильскую армию,
затесавшись в толпу у ‘тены Џлача.
Њалкин сел за стол и, не убираЯ в буфет ни бутылку, ни рюмки, стал
смотреть на себЯ, молодого, в Џариже, у кафетериЯ "—ерный тюльпан", в
‹атинском квартале; на уличного музыканта, игравшего на скрипочке и певшего
о злоключениЯх любви, и у €цхака из головы не выходил другой музыкант, его
навЯзчиваЯ просьба похоронить его вместе с флейтой.
‘ тех пор как €цхак себЯ помнит, только один человек - балагула
ђахмиэль - наказывал перед смертью своей обширной родне зарыть его вместе с
лошадью, павшей от занесенной из ѓермании хвори в самый разгар извозчичьей
страды. ’о была всем лошадЯм лошадь - могучаЯ, с густой, словно крона у
липы, гривой - сам €льЯ-пророк охотно впрЯг бы ее в свою колесницу. ђодичи,
естественно, не допустили такого кощунства - возница и конь легли врозь, но,
как уверЯли старожилы, ђахмиэль по ночам отправлЯлсЯ к буланому, выводил из
могилы, словно из конюшни, оседлывал и до зари скакал на нем, до смерти
пугаЯ в ночном пастухов и девок. „евки визжали и писали от страха в трусы.
Ѓезумства ѓирша Ћленева-Џомеранца не тЯготили Њалкина. …сли флейтист
ничего не придумывал, €цхак подзадоривал его, беззлобно журил за скудость
воображениЯ. ‘транные выходки друга разнообразили жизнь, сообщали ей больший
смысл, придавали ей крепость и вкус, будоражили кровь и побуждали к
возвышающему душу сочувствию. Њалкин в его причудах не видел ничего
зазорного - он был длЯ него не просто ѓирш Ћленев-Џомеранц, а персонаж
увлекательного трофейного фильма наподобие прославленного ’арзана - только
’арзан себЯ чувствовал вольготно в истинных джунглЯх, а тот - в джунглЯх
вымысла...
Њалкин понимал, что из всех завсегдатаев парка евреев судьба больше
всего обидела ѓирша Ћленева-Џомеранца, ибо ѓосподь, вложивший в его руку не
грубый топор мЯсника, не услужливую бритву цирюльника, не вездесущую иголку
портного, а ветку, плодоносЯщую неземными звуками, не вступилсЯ, когда ни за
что ни про что ее взЯли и обрубили.
‡а окном шмелЯми-великанами гудели троллейбусы. ’ихо поскрипывали в
тишине стенные часы, купленные в сорок пЯтом на привокзальной толкучке и
отливавшие в темноте лунным светом,- латунный маЯтник в деревЯнном алтарике
и крупнаЯ зернистаЯ цифирь на циферблате воскрешали в памЯти старинные часы
деда, которые не одному поколению Њалкиных отсчитали отмеренное
‚седержителем земное времЯ.
Ѓудь его, €цхака, волЯ, он бы на тот свет с собой прихватил не чужой
"‡ингер", не подушечку с иголками, не подаренный парижским мастером
Ѓецалелем Њинесом наперсток, а часы, доставшиесЯ ему от проезжего полЯка, он
поставил бы их в изголовье, пусть поутру играют побудку, пусть на еврейском
кладбище будЯт всех мертвых. ‚едь и их надо будить, чтобы пришествие Њашиаха
не проспали.
‚ обычные дни Њалкин в такое времЯ уже лежал в кровати и, глЯдЯ до рЯби
в глазах в потолок, силилсЯ уснуть, погрузитьсЯ в омут сна, но сегоднЯ день
был какой-то необычный, выделЯвшийсЯ в череде других своей насыщенностью и
подспудной тревогой.
€цхак только не мог уразуметь, с кем и с чем ему предстоит прощатьсЯ,
но знобкий дух прощаниЯ витал над ним. Ћт невидимого морозца удлинЯлись
морщины, увеличивалась подозрительнаЯ влага в глазах, а к белизне щетины на
щеках прибавлЯлась пугающаЯ неподвижность мускулов. Љо всему еще
примешивалась дурнаЯ примета - вчера, когда он вернулсЯ со съемки, ходики
остановились. Ќадо же - столько лет шли исправно и вдруг замерли, как
накануне смерти ќстер.
- Џочему они не остановились ни на день раньше, ни на день позже? -
спросил он у часовщика ѓенеха, однополчанина, работавшего в –ентральном
универмаге.
- —истаЯ случайность,- сказал ѓенех.- Ќе придавай этому большого
значениЯ. ЏЯтьдесЯт два рублика - и твои ходики помчатсЯ дальше, как
буденновскаЯ кавалериЯ.
Њалкин каждое утро подтЯгивал гирьки, вытирал пыль на иссохшихсЯ
дверцах алтарика и при этом что-то шептал - то ли заклинание, то ли стих из
’оры, то ли слова, не высказанные никому при жизни - ни ќстер, ни ѓиршу
Ћленеву-Џомеранцу, ни родителЯм, когда они были живы.
Љогда шмелиное жужжание за окном прекращалось, а соседи отходили ко
сну, когда умолкали гам чужих праздников и вопли чужого горЯ и разлада,
€цхак подходил к платЯному шкафу, вытаскивал нетронутую одежду ќстер,
выносил на балкон, развешивал на перилах и, дожидаЯсь, пока платьЯ
проветрЯтсЯ, устремлЯл взглЯд в небеса, на далекие звезды, испытываЯ чувство
печальной нерасторжимости со всей ‚селенной, со всеми, кого любил и кого
благодарно помнил.
‚ такие минуты Њалкин и впрЯмь чувствовал, что он никогда и не был один
- вместе с ним о ржавые перила балкона опиралсЯ некто: Ѓог, не Ѓог,
хранитель ли, каратель ли...
€цхак вспоминал, как ”рума упорно пыталась сбыть эти платьЯ ќстер на
Љалварийском рынке, в комиссионке или всучить за бесценок бродЯчей цыганке.
- …сли хоть одно пропадет,- предупредил ее €цхак,- Я тебЯ завтра же к
чертовой матери выгоню!
- Ќо зачем тебе эти трЯпки? ќта рвань?
- ‘ама ты рвань! € дрЯнь...
Ћткуда ей было понЯть, почему он не расстаетсЯ с этими платьЯми? Ќе то
дорого, что живо, а то живо, что дорого. Ќо разве ее вразумишь?
- ЏамЯти нет сноса! - поучал он свою муку.
- ЏамЯть-шмаметь! Њой отчим, светлый ему рай, говорил: бедный в памЯти,
как в заднице, роетсЯ, а богатый строитсЯ.
- ‡амолчи, не то убью!
Ћн тихо ненавидел все, свЯзанное с ней: ее отчима, ее нарЯды, куриный
бульон, галоши, лекарства, одежду, счета, бессарабский диалект, ханжескую
улыбку, самоуничижение, заплатки и штопки, войлок на дверЯх, бесконечные
узелки на балконе и в кладовке - все, все, все.
- —ем же она тебЯ так приворожила? - возмущалась ”рума, униженнаЯ
любовью к мертвой.- Њожет, тем, что изменЯла тебе с бандитом-литовцем?
- Љак тебе не стыдно!
- —то же получаетсЯ? ‚се, что у тебЯ в памЯти,- правда, а что у других
- неправда? - не сдавалась ревнивица.- ‚спомни, как она его, своего бандита,
в Љаунасе на суде защищала! Њол, почти что три года еврейку спасал. Ђ почему
спасал - ни слова!
Ѓоже праведный, с какой гадюкой, с какой подколодной змеей он прожил
столько каторжных лет!
Њалкин сгреб со стола бутылку, рюмки, поставил в буфет и медленно
отправилсЯ к дубовой остывшей кровати. Ћн взбил подушки, но не разделсЯ,
лежа скинул ботинки, потушил лампу, Яичным желтком отражавшуюсЯ в большом
портновском зеркале.
ЌахлынувшаЯ злость к ”руме улеглась, €цхак задышал ровней; взглЯд его
впилсЯ в темноту, и вдруг откуда-то из глубины зеркала до слуха его
донеслись звуки флейты.
”лейта звучала, как пастушескаЯ свирель-жалейка, и звуки ее
выплескивались на луг, на тот самый луг, на котором паслись бессмертные
коровы и рЯдом с которым катила свои бессмертные воды роднаЯ ‚илиЯ. Ќо играл
на ней не сын рыбака Ђнтанаса ”еликсюкас, не многоопытный ѓирш
Ћленев-Џомеранц, а он, €цхак, и все твари вокруг внимали его игре: и птицы в
небе, и рыбы в воде, и коровы на пастбище, и сам Ѓог за облаками.
Ћн играл, нисколько не смущаЯсь того, что ему не десЯть лет, как
пастушонку ”еликсюкасу, а восемьдесЯт с гаком, что в легких почти иссЯкли
запасы воздуха, что губы пожухли, что извлекаемый из флейты звук замутилсЯ и
стал шероховат, как и пальцы. Ћн играл, и, повинуЯсь зову его исстрадавшейсЯ
души, со всех сторон спешили пары чистых и нечистых - ќстер и ”рума, путевой
обходчик €гнас „овейка и лесничий €еронимас, Њоше ѓершензон из
онкологической больницы и Ќатан ѓутионтов из своей сторожевой будки, ѓирш
Ћленев-Џомеранц из кафе литераторов и ‡елик Љопельман из-под русской
деревушки Џрохоровки; спешили бессмертные коровы с лугов его детства и
увертливые окуни в скользкой и блестЯщей, как бриллианты, чешуе; мчались
пушистый кот рабби ЊенделЯ и ‹еЯ ‘тависскаЯ из лавки Џагирского с полным
коробом колониальных товаров. ‚се они собирались длЯ того, чтобы направитьсЯ
в Ѓернардинский сад, на торжественное закрытие парка евреев.
Њолодые литовцы, предвкушавшие близкое освобождение и поднЯвшие над
башней ѓедиминаса свой триколор, уже сооружали около летнего кафе трибуну,
прикреплЯли к ее фронтону огромный транспарант "Џрощайте, землЯки-евреи. Ќе
поминайте лихом!".
Ќад ‚ильнюсом стоЯл непрерывный гуд самолетов. Ћни один за другим
приземлЯлись на тесное, почти убогое, летное поле. Ќа их фюзелЯжах
красовались эмблемы и гербы разных - великих и малых - стран. ‚от подрулил к
красной ковровой дорожке американский авиалайнер номер один с „жорджем Ѓушем
на борту. ‚от на литовскую землю впервые ступил сосредоточенный, замкнутый
”рансуа Њиттеран. ‡а ним, игриво поправив свою элегантную шлЯпку, по трапу
английского "Ѓоинга" спустилась твердокаменнаЯ Њаргарет ’этчер.
‚от в проеме дверей показались шлЯхетские усы плутоватого ‹еха ‚аленсы,
понаторевшего в церемониЯх по закрытию парков евреев в ‚аршаве и Љракове.
†елаЯ продлить редкое удовольствие, осмотрительно стриг своими подвижными и
упругими ножками расстеленную длЯ почетных гостей ковровую дорожку юркий,
как ханукальный волчок, €цхак амир.
Џосадку совершил красавец "‹юфтганзы". ЏробуЯ прочность литовского
бетона, к строю почетного караула приближалсЯ грузный и надежный, как
немецкаЯ марка, ѓельмут Љоль. Џрилетели, как весенние ласточки, всегда
предвещающие перемены, меченый ѓорбачев и фигуристаЯ ђаиса. ђев моторов,
мычание скота, всплеск рыб, щелканье фотоаппаратов, команды начальника
почетного караула.
‚ поблескивавшем в лунном свете зеркале, в которое глЯделись тысЯчи
клиентов, вдруг отразились сколоченнаЯ наспех трибуна, деревЯнные ступеньки,
ведущие вверх, головка микрофона и смущенные, пришибленные оказанной честью
лица тех, кто, сгорбившись, один за другим взбиралсЯ на импровизированный
мавзолей: Њоше ѓершензон в твидовом, сшитом у Њалкина костюме; Ќатан
ѓутионтов с разноцветной орденской планкой; ѓирш Ћленев-Џомеранц в берете,
какие носили французские летчики из эскадрильи "ЌормандиЯ - Ќеман", и с
черной розой, приколотой к лацкану плаща; ‹еЯ ‘тависскаЯ с уложенной
башенкой косой; увидел €цхак в зеркале и себЯ с зонтом от дождЯ и солнца
(кто знает, сколько придетсЯ на трибуне проторчать?) в грубошерстных (от
подагры) штанах и в ботинках на толстой подошве, которые не то что в ‹итве -
на ‘еверном полюсе не подведут.
Џрозвучал сигнал, запела флейта; президенты и премьер-министры
выстроились в рЯд, за ними столпились зеваки, хлынувшие с соседних улиц - с
‡амковой, Ѓольшой, “ниверситетской, ‹омбардовой; еще сигнал - и весь парад
двинулсЯ к летнему кафе.
Њоше ѓершензон и Ќатан ѓутионтов по-военному отдавали президентам и
премьер-министрам честь, ‹еЯ ‘тависскаЯ махала им маленькой ручкой в
лайковой перчатке, погружала ее в плетеную корзину, извлекала оттуда
колониальные товары - изюм и арахис, урюк и чернослив - и осыпала ими
высоких гостей. ‡адумчивый Њалкин многозначительно кивал и, нарушаЯ от
волнениЯ дипломатический протокол, самозабвенно ковырЯл в носу.
Ѓдительный „жордж Ѓуш и сентиментальный ѓельмут Љоль прослезились,
вынули из карманов носовые платки и приложили к глазам. Њаргарет ’этчер
посылала воздушные поцелуи. €цхак амир потирал боевые руки - слава Ѓогу,
конец еще одной диаспоры. Џусть принимающие парад отправлЯютсЯ прЯмо в землю
обетованную. Ђм €сраэль хай! (Ќарод €зраилЯ жив!)
‹ех ‚аленса подкручивал ус и громко, то ли радуЯсь, то ли жалеЯ,
восклицал:
- …ще жидзи не згинели!..
Њихаил ‘ергеевич косилсЯ не на евреев, а на молодых литовцев,
выкрикивавших надоевшее:
- Lais-ve Lie-tu-vai! (‘вободу ‹итве!)
Њалкин и его соратники стоЯли на трибуне, котораЯ, казалось, была
вровень с башней великого кнЯзЯ ѓедиминаса, как бы готовые к какому-то
полету - кончитсЯ парад, и они взлетЯт к небу, воздушный поток подхватит их
и понесет из ‹итвы туда, где люди высиживают, как наседки, свое будущее, а
не свое прошлое. Ќо где она, эта благословеннаЯ страна? ’ак, стоЯ на
трибуне, €цхак и уснул. Ћн еще крепко спал, когда в прихожей взбесилсЯ
телефон. ‡вонок был продолжительный и резкий, словно к нему кто-то
прорывалсЯ из-за границы. ‡аспанный, сбитый с толку, он сунул в шлепанцы
босые ноги и, терЯЯ их на ходу, подбежал к трубке.
- Љвартира...
Ќо голос на другом конце провода перебил его жестко:
- Ќемедленно приезжайте в больницу! ‚аш брат при смерти.
€ длинные гудки. Ѓратьев у Њалкина не было, но он понЯл, кому
понадобилсЯ.

ѓ‹Ђ‚Ђ „…‚џ’Ђџ

Ќе успею, думал €цхак, добратьсЯ до больницы, как Њоше ѓершензон
свободно и беспрепЯтственно отправитсЯ за границу - за границу жизни.
ЉончитсЯ его земной путь, и начнетсЯ другой, неведомый, без конца и краЯ,
без взлетов и падений, а главное, без грехов, долгие годы обременЯвших душу
и памЯть.
ѓосподи, как мал и ничтожен человек, как беспомощен перед дуновением
беды! ЉажетсЯ, совсем недавно, до роковой, непреклонной болезни, в разгар
светлого лета, какое бывает только в беспечной, влюбленной юности и на
закате дней, он еще обратилсЯ к €цхаку с неожиданной и почти что лестной
просьбой: поехать с ним в Ѓелоруссию, на родину его предков - смолокуров,
плотогонов, коробейников, до остервенениЯ прилежных богомольцев раввинов, в
небольшой городок, зажатый озерами между ‹идой и ‘вирью, где Якобы доживал
свой долгий век его дальний родственник, женившийсЯ то ли на белоруске, то
ли на украинке.
…хал Њоше ѓершензон, однако, не к нему, а в пущу, вплотную подходившую
к городку, на делЯнку, на которой должно было состоЯтьсЯ торжественное
открытие памЯтника местным евреЯм, истребленным белорусскими полицаЯми.
€цхак никак не мог взЯть в толк, почему Њоше ѓершензон, известный своим
пристрастием к остроумным рассказчикам и веселым спутникам, пригласил в
поездку не ѓирша Ћленева-Џомеранца, который мог наплести с три короба и
который к тому же, как он сам выражалсЯ, слыл доктором могиловедческих наук,
а его, Њалкина, не переносившего никаких торжеств - ни свадебных, ни
поминальных. Ќо отказать не посмел.
„орога предстоЯла не близкаЯ - сто, сто двадцать километров. "Њосквич"
Њоше ѓершензона был старый, пригнанный из ‘редней Ђзии, куда зубной техник
ездил на розыски жены и сына, весь в заплатах, как изношеннаЯ овчина; краска
облупилась; мотор страдал старческой одышкой, судорожно и подозрительно
дребезжал.
‚сегда осторожный, не терпевший никакого азарта и лихачества Њоше
ѓершензон в очках, присланных ему по рецепту из €зраилЯ и, кажетсЯ,
оставшихсЯ единственным подарком ‘частливчика €зи, в легкой спортивной
куртке на проворной застежке, в замшевых водительских перчатках не сводил
близоруких глаз с шоссе и непривычно тихо материлсЯ, когда из-за ремонтных
работ надо было подолгу выбиратьсЯ на шоссе в объезд.
Ќикакого понЯтиЯ о городке смолокуров и коробейников Њалкин не имел. Џо
правде говорЯ, просто приЯтно вырватьсЯ из опостылевшего ‚ильнюса, из
очерченного старостью и бездеЯтельностью круга абы куда - побывать в новых
местах, подышать Ягодным и грибным воздухом белорусской пущи и, может,
полакомитьсЯ землЯникой, ежевикой, свежей малиной. Њоше ѓершензон клЯнетсЯ,
что ветер —ернобылЯ сюда не долетел - остановилсЯ в пЯтидесЯти верстах от
‘вири.
Ѓыла еще одна причина, малопочтеннаЯ и царапавшаЯ совесть,- желание
Њалкина что-то разузнать о тайне, тщательно оберегаемой Њоше ѓершензоном ото
всех.
Ѓыл, по-видимому, некий скрытый расчет и у зубного техника. Ќе возьмет
же он в такую дорогу человека только ради празднословиЯ! Њоше ѓершензон
каждый шаг свой взвешивает и обдумывает. Њалкин не помнит, чтобы тот
действовал, движимый только чувствами - дружбы ли, вражды ли, мести ли.
- Њожно подумать, что наши предки трудились в поте лица только длЯ тех,
кто нас убивал и грабил. “бийцы и мародеры только и заботились о том, чтобы
потом, через десЯтилетиЯ, их дети и внуки в пущах и над рвами ставили
памЯтники ограбленным и убитым с надписЯми-головоломками, по которым
постороннему человеку и догадатьсЯ-то невозможно, кому они воздвигнуты.-
Њоше ѓершензон в сердцах газанул.- —то бы ты, скажи на милость, испытывал,
если бы к тебе пришли и без спроса забрали твой "‡ингер"?
- Ђ "‡ингер" не мой. џ его, так сказать, тоже у кого-то втихарЯ спер,-
честно призналсЯ €цхак.- „умал, что это не грешно. —то это справедливо. ‚едь
немцы забрали у нас самое дорогое. Ќо сейчас Я так не думаю... ’от, у кого
забрали все, не может уподобитьсЯ ни вору, ни грабителю, ни насильнику. Њогу
поклЯстьсЯ: сейчас бы Я вернул этот "‡ингер" его прежнему хозЯину. ђазве он
виноват, что его соотечественники убили моих братьев?
Њоше ѓершензон не одобрЯл склонность €цхака к всепрощению и считал, что
евреи, которые так думают, ничему за войну не научились, хотЯ урок и
обошелсЯ им дороже, чем иным.
- ‡адним числом все умными заделались. ѓоворишь, вернул бы. Ђ не потому
ли, что "‡ингер" больше тебе не нужен?
- Ќет. Џотому, что чужое всегда чужое.
- Џочему же они, сволочи, его не возвращают, а произносЯт речи на
могилах, клЯнутсЯ в любви к нам, фальшиво молЯт о дружбе, прощении?.. ’ы,
например, ходишь по ‚ильнюсу, смотришь на окна - и тебе хоть бы хны. Ћкна
как окна - занавешенные шторами или распахнутые настежь. Ђ длЯ менЯ они - в
первую очередь напоминание о моем отце ’овии ѓершензоне, не спавшем ночами,
гнувшем в молодости спину на кофейных плантациЯх в Ѓразилии, разносившем в
Ќью-‰орке сладости и откладывавшем за счет недосыпаниЯ и недоеданиЯ каждый
заработанный цент. Ћн ни у кого ничего не забирал. …го же лишили всего, за
одну ночь нищим, отщепенцем, изгоем сделали...
- †аль, конечно, что разбомбили вашу стекольную фабрику... Ќо не
литовцы же ее бомбами забросали...
- Ќе прикидывайсЯ дурачком! Џо-твоему, историЯ виновата... Ќо кто же
должок нам вернет... хотЯ бы руины?
- Ђ зачем тебе, Њоше, руины?
- ‡атем!- озлилсЯ зубной техник.
‚ тот светлый, безоблачный день середины лета старенький, раздрызганный
"Њосквич", продираЯсь к Њинскому шоссе, выкатил на ‡аречье и остановилсЯ у
трехэтажного дома, принадлежавшего когда-то старательному, богобоЯзненному и
бережливому отцу Њоше - ’овию ѓершензону.
- ‚ылезай! ЉоротенькаЯ остановка.
Њалкин отстегнул замусоленный ремень, открыл дверцу и выбралсЯ из
машины. €з распахнутых окон бывшего господского дома густыми хлопьЯми
опадали на землю запахи бесхитростной еды - кислой капусты, жаренной на
подсолнечном масле рыбы, чеснока и лука, кильки в томате. „аже голоса
женщин, покрикивавших на игравших в ножички и расшибалку беспризорных
мальцов, тонули в незримом, но гнетущем и клубившемсЯ над окраиной мареве
стойкой бедности и сиротства.
Ќе сказав ни единого слова, Њоше ѓершензон несколько раз ритуально, по
периметру, обошел пустырь возле отцовского дома, вышел на самую середину, на
небольшое возвышение, и так же ритуально застыл в глубоком молчании. ‘ горба
пригорка открывались красоты разноЯзычного и разностильного города - строгие
шпили костелов, волнистаЯ грЯда купающихсЯ в зелени гор, узкие и острые, как
рыцарские рапиры, улицы, гребни крыш, выложенных как будто не черепицей, а
каллиграфически выведенными латинскими литерами, четверостишиЯми, застывшими
в воздухе.
- †ильцы ко мне привыкли, как к собаке,- глухо произнес Њоше
ѓершензон.- ‚се уверены, что Я известный художник или фотограф, приезжающий
сюда любоватьсЯ видами ‚ильнюса. € Я их не разочаровываю. ‚сегда беру с
собой фотоаппарат и щелкаю длЯ блезиру. Џусть принимают за кого угодно,
только не за владельца... ‚ладельцев в ‘оветском ‘оюзе терпеть не могут.
Њоше ѓершензон сел за обтЯнутый плетенкой руль, за ним в "Њосквич",
крЯхтЯ, забралсЯ Њалкин, мотор гриппозно закашлЯл, и машина тронулась с
места. €цхак выжидал, пока зубной техник снова заговорит с ним, но тот,
казалось, дышал молчанием: перестанет молчать - не миновать приступа удушьЯ.
Џозади осталась ухоженнаЯ, холенаЯ ‹итва; замелькали бедные белорусские
подворьЯ - почти без живности, одни куры под открытыми ставнЯми, кое-где
надменные гуси с пепельными от грЯзи перьЯми; низкородные свиньи со
смазливыми, игрушечными поросЯтами; на соломенных крышах аистиные гнезда с
горластыми юнцами. ‡а ‚ороновом, насладившись молчанием, Њорше ѓершензон
снова заговорил:
- ‡наешь, €цхак, о чем Я думаю? „умаю, что зрЯ Я из кожи вон лезу. ‚се
равно мне ничего не отдадут. Ќаследников-то у менЯ нет.
- Ђ €зЯ?
- „ай Ѓог, чтобы мой ветрогон сюда на мои похороны прилетел! Ћн должен
держатьсЯ от здешних мест подальше. ‚едь его и посадить могут. Ќовые
прокуроры новых денег потребуют.
- „а... Џосадить тут всех могут.
- ђастешь в моих глазах!- похвалил его зубной техник. ‚здохнул и
невесело, чуть ли не обреченно продолжал: - џ скоро возненавижу себЯ. Ќу,
чего, спрашиваетсЯ, Я сюда, на этот вонючий пустырь, каждую субботу, как в
синагогу, бегаю?
Њалкин весь съежилсЯ, затаилсЯ, замер в предвкушении чего-то
долгожданного, сокровенного. ‚ эту минуту все, что разделЯло Њоше ѓершензона
и €цхака, рухнуло, исчезло, как будто никогда и не существовало.
- ‚ один прекрасный день,- волнуЯсь, выдохнул зубной техник,- они
пригонЯт бульдозер и все отроют. Ѓульдозерист отдаст оба чугунка с их
кошерным содержимым в государственный банк и за честность и добросовестность
получит денежное вознаграждение. Ђ мы... а Я останусь на бобах.
- ’ы о чем?- притворилсЯ простаком €цхак.
- Ћ золотых кольцах... ожерельЯх... браслетах... подвесках... царских
монетах...
"Њосквич" двигалсЯ медленно; за окнами чернели непроходимые леса, от
которых пахло грибами, вековой тишиной, чадившими партизанскими кострами.
Ќад деревьЯми кружили незнакомые птицы, и тень от их крыльев долго висела
над махонькой машиной, как туча, котораЯ вот-вот вспыхнет молнией и
прольетсЯ благодатным библейским ливнем над притихшими полЯми.
€цхака вдруг обуЯло какое-то зудЯщее желание - ему захотелось, чтобы и
впрЯмь началсЯ ливень и непроницаемой завесой отделил их от этой пущи, от
диковинных птиц в небе и от полупризнаний и полуумолчаний Њоше ѓершензона.
Ќо солнце стоЯло высоко и прочно, небосвод был чист и Ясен, дорога мЯгко
разматывала свой клубок; уже замаЯчили крыши погруженной в провинциальную
негу непривередливой ‹иды.
- ‡олото спасает, но золото и губит,- сказал зубной техник.- ‚ первый
день войны Я сказал отцу: "Ѓрось все к чертовой матери и бежим, пока немец
не нагрЯнул..." Ђ он: "ќто все ты, что ли, по крупице добывал? ќто ты свое
здоровье и молодость на все это променЯл? Ќет, ты за гойками день-деньской
увивалсЯ, на скачках отцовские деньги профукивал. Љонечно, тебе на золото
плевать. Ђ по нему, сынок, как по венам, всЯ моЯ кровь течет..."
Ћн сбросил газ, пустил машину на холостой ход.
- ‘ложил все драгоценности в два чугунка, взЯл лопату и сказал мне:
"ђой свое будущее! ‡олотом от всех можно откупитьсЯ - от красных, зеленых,
коричневых. ’олько место запомни..." Љогда все было зарыто, Я ему и говорю:
"Ќу а сейчас ноги в руки!" Ќе тут-то было!
„орогу перебежал лопоухий заЯц.
- €шь, как жмет косой!- восхитилсЯ Њоше ѓершензон.- ’ак вот... "…сли
все брошу,- говорит,- сразу и умру. ’олько ты обо мне не думай так, как эти
комиссары: мол, ’овий ѓершензон - кровопивец, угнетатель, толстосум, он за
копейку повеситсЯ. ’ы поступай, как хочешь, а Я буду сторожить и это золото,
и этот воздух - он тоже мое золото, столько лет им дышал, и эти звезды, они
мне подмигивали каждый вечер и желали спокойной ночи. € булыжнику этому
стражник нужен, каждое воскресенье Я по нему на пролетке в Ѓернардинский сад
ездил слушать, как духовой оркестр вальсы трауса играет..."
‡убной техник снЯл замшевую перчатку, стер со лба испарину, высунул в
окно руку, поправил боковое зеркало.
- Њожет, он был прав. Њожет, на самом деле сторожил не то, что было
золотом, а то, что золота дороже... Ћн все-таки был человеком верующим,- не
то с одобрением, не то с сожалением сказал Њоше ѓершензон.- „ети никогда
родителей не понимают. € наоборот. …сли сторожить нечего и некого, разве
стоит жить? ’ы, конечно, посмотришь на менЯ как на сумасшедшего... Ќо Я и
впрЯмь иногда ради собственного удовольствиЯ позволЯю себе быть немножко
мешуге... Ќе поверишь, но мне нет-нет да приходит в голову, что и он... мой
отец, ’овий ѓершензон, вместе с нами... приходит под липы в Ѓернардинский
сад, слушает "‘казки ‚енского леса", а в начале ‡амковой на козлах его
дожидаетсЯ усатый извозчик, и лошадь прЯдает большими, как литавры, ушами.
‡убной техник замолк, но через минуту бросил:
- ’ы, €цхак, первый, кому...
Њалкин кивнул.
- € последний...
- Ђ €зЯ? Ћн-то, наверно, все знает.
- …сть люди, которым можно рассказывать обо всем, но только не о
деньгах,- уклончиво ответил Њоше ѓершензон.- €з-за них они готовы с самим
сатаной породнитьсЯ. епни им, что звезды - бриллианты, воткнут в них вилы и
с неба сволокут.
Ћн испытывал потребность в исповеди, сумбурной, торопливой, однако без
привычных утаек, по-нищенски благодарно рассчитываЯ на сочувствие... Ќебось
некоторые из его приЯтелей убеждены, будто и он такой - вилами в звезды...
Њоше ѓершензон не спешил, то и дело гасил скорость, подолгу молчал, но
вдруг ни с того ни с сего принималсЯ откровенничать, освобождаЯсь, видно, от
того, что угнетало и томило его долгие годы. Њожет, его откровениЯ были
сопрЯжены с предчувствием роковой болезни, изредка подававшей смутные и
тревожные знаки преходЯщими болЯми и коликами. Џоездка в Ѓелоруссию,
казалось, была придумана им с одной-единственной целью - излить душу,
обнажить то, что раньше никакому обнажению не подлежало. Ѓернардинский сад
не был тем местом, где он мог и хотел открытьсЯ,- под старыми липами можно
было затрагивать только верхний слой, длЯ которого бульдозер не представлЯет
никакой опасности...
Љ открытию памЯтника они опоздали, но Њоше ѓершензон не сокрушалсЯ,
нисколько об этом не жалел. Ћн терпеть не мог казенщины - заранее
заготовленных речей, лузганиЯ семечек, заученной скорби пионеров и похожих
на древних ископаемых, невесть откуда взЯвшихсЯ доморощенных псалмопевцев.
„аже слезы тех, чьи родичи полегли в пущах и рощах, внушающих почтительный
ужас, вызывали у него какое-то внутреннее противодействие - целый год глаза
сухи, а тут рыдают в голос да еще поглЯдывают по сторонам, замечены ли их
рыданиЯ.
‹юди понемногу расходились - среди них не было ни одного знакомого, не
удалось Њоше ѓершензону отыскать в толпе и своего дальнего родственника.
‚етер гонЯл по площадке, пахнувшей только что уложенным и застывшим
асфальтом, картонные стаканчики из-под лимонада, пивные баночки,
искореженные ногами, обертки конфет и леденцов, программки со списком
ораторов - день выдалсЯ на редкость жарким. Џарило. ’рудно дышалось.
Џрофессионально-задорный голос плыл над памЯтником, как воздушный шар,
изукрашенный цветными рекламами:
- ѓостей из €зраилЯ, ”ранции и Ђмерики, а также родственников погибших
из Ѓелоруссии и ‹итвы приглашают в городскую столовую на торжественный обед.
“лица џнки Љупалы, одиннадцать. ‚нимание, внимание!.. ‚ семнадцать часов
силами самодеЯтельности в „оме культуры будет дан большой концерт...
Ћбщий обед не прельщал Њоше ѓершензона. Љ самодеЯтельности он
относилсЯ, как к советской власти,- мирилсЯ с ней, но не поддерживал. Њежду
тем воздушный шар продолжал свое плавание. Ћн вдруг новой вестью повис над
осиротевшим памЯтником:
- ЌуждающихсЯ в ночлеге просЯт пройти к товарищу ”есуненко в
горисполком. Џроспект ѓагарина, восемь, комната семь...
Њоше ѓершензон задрал голову к висевшему на сосне громкоговорителю и
кивком поблагодарил его. ‚ ночлеге ни он, ни €цхак не нуждались. “ж если они
и решатсЯ тут заночевать, то подыщут что-нибудь получше: может, лЯгут
где-нибудь под столетним дубом в пуще или под буком во мшаник и проспЯт до
утра вольными бродЯгами - никто их не тронет: ни зверь, ни птица, ни змеЯ.
Љому они, старичье, нужны? Љто на них позаритсЯ? Ђ коль позаритсЯ, то так
тому и быть, не все же червЯм должно перепасть, пусть достанетсЯ и рыси, и
медведю - всех ждет угощение... Ђ чем "Њосквич" длЯ ночлега плох? Ќа нем и
остановили свой выбор.
- Ќе жалеешь, что поехал со мной?- спросил Њоше ѓершензон у Њалкина.-
Ќедоброе у менЯ предчувствие - сдаетсЯ мне, что Я тут в последний раз.- Ћн
глЯнул на €цхака, а потом, как траурный букетик, прислонил взглЯд к
памЯтнику.- ‚от Я и подумал: чем кружить по золотому пустырю каждую субботу,
лучше в выходной день поклонитьсЯ родным могилам. ѓрешно умереть чужаком.
- —то это на вас нашло? ‚чера ѓирш Ћленев-Џомеранц... ‘егоднЯ ты...-
перебил его Њалкин.- ’от, кто все времЯ говорит о смерти, уходит позже
других. ‘мерть щадит трепачей...
- Џари?
- ‚се равно проиграешь.
- џ пари всегда выигрываю... ‚сегда...
Ћн говорил об этом со странной уверенностью, будто заключил со смертью
договор и установил точные сроки его выполнениЯ. Ќе было в его словах ни
показного мужества, ни рисовки, а какаЯ-то тихаЯ и радостнаЯ
просветленность.
- ‘пасибо тебе, €цхак, что ты со мной...
- Ќу что ты, что ты... Ќе стоит благодарности... Я получил большое
удовольствие... ‘ам подумываю о такой же поездке... ‘коро пЯтьдесЯт лет, как
все... и всех потерЯл...
- Ѓуду жив - отвезу... џ в твоих краЯх ни разу не был...- посулил
зубной техник.
Ћн нагнулсЯ, сорвал спелую Ягоду землЯники, но не съел, а стал
перекатывать на шероховатой ладони.
- ’ы, кажетсЯ, от моей болтовни расстроилсЯ. Ђ чего тут, брат,
расстраиватьсЯ? Џриходит времЯ, когда становитсЯ не то что невмоготу, а
как-то стыдно жить, когда не по докторской подсказке, а сам себе говоришь:
эй, ты, пожил в свое удовольствие, уступи место другому. Џора выбросить
жизнь, как окурок, и не мусолить ее до тошноты.
- †изнь - всегда успех. „аже если от нее с души воротит. Ђ смерть...
Њалкин подошел к дубу, тихо что-то ворожившему над памЯтником,
прислонилсЯ к стволу, впилсЯ взглЯдом в крону, и вдруг оттуда, сверху,
заструилась какаЯ-то миротворнаЯ благодать. Ћна втекала в его усталые,
пораженные глаза, в его израненное утратами и заблуждениЯми сердце, в его
иссушенные работой ладони. Ќаполненный этой благодатью, он беззвучно и
нельстиво благодарил жизнь за все - за каждый дымок, за сажу и копоть, за
синеву небес и зелень луга и, воздав ей за радости и муки, как бы сам
врастал в эту землю, и чем больше врастал, тем Явственней ощущал, что
никакого землЯного неба величиной с гробовую крышку нет,- есть только небо
над головой, в беспредельности которого человек тает, как облако, и, как
облако, проливаетсЯ каплей, струйкой на землю, томЯщуюсЯ от вечной засухи,
проливаетсЯ, чтобы за отмеренный ему срок оросить хотЯ бы одну пЯдь и помочь
поднЯтьсЯ хотЯ бы одному всходу.
- Љак тут хорошо!- изумленно простонал Њоше ѓершензон.
- ђай, и только,- подтвердил Њалкин.
- Њожет, не возвращатьсЯ? Џуща тЯнетсЯ на сотни километров. Џока мы
пройдем половину пешочком, глЯдишь, курево, то есть житуха, и кончитсЯ. „нем
будем питатьсЯ Ягодами, целебными кореньЯми, пить березовый сок, грызть
кору, слушать шелест листьев и птичий щебет, а ночью заберемсЯ в
какую-нибудь берлогу и, как медведи-пенсионеры, будем сосать лапы - ведь на
них не только горечь, но и мед. —то проку, если вернемсЯ в город и там
испустим дух?.. Ђ тут... тут мы еще кому-нибудь сгодимсЯ на завтрак или на
обед.
- Ќичего себе лакомство!- съЯзвил €цхак.
- Ђ может, желаешь поприсутствовать на вручении грамот и на большом
концерте?
- Ќикакого желаниЯ...
- Ђ зрЯ!- Њоше ѓершензон насупилсЯ и, глЯдЯ в упор на Њалкина, вдруг
выпалил:- Ѓудут вручать и твоему покорному слуге. Џо-твоему, не заслуживаю?
- Џочему же! ‡аслуживаешь... ‘мотрЯ за что.
- Ќу, не за воинскую доблесть, конечно. ‡а что в наш век больше всего
благодарЯт?.. Ќе ломай голову над ответом. Ћтвет прост. ‡а деньги. ‡а чужие
деньги...
- ’ы говоришь загадками.
- ЉакаЯ уж тут загадка! Џеревел на строительство памЯтника кругленькую
сумму - и грамота в кармане. Ќо мне нужна не их грамота, а …го.- Њоше
ѓершензон ткнул пальцем в безоблачное бескорыстное небо.- Њожет, Ћн
смилуетсЯ надо мной - примет мою жертву, не сочтет ее подаЯнием хлыща и
проныры. Њожет, простит мне мои грехи... Џредставь себе - все до копеечки
отдал... оставил только на похороны. ‘кажи кому - со смеху лопнут, не
поверЯт. Њоше ѓершензон - и добровольное пожертвование!
- Ђ €зЯ?
- Џусть за свои грехи сам платит... Љогда-то Я за его грешки крупно
заплатил.
Њоше ѓершензон приблизилсЯ к памЯтнику, встал напротив топорно
высеченной шестиконечной звезды, восстановленной в правах и мирно
уживавшейсЯ рЯдом с пЯтиконечной, и стал что-то сумрачно и невнЯтно
нашептывать. …го шепот не был похож на молитву, но и обыденной речи не
напоминал. ‚ нем звенело потускневшее родовое серебро, лучилось золото,
извлеченное из глубин земли, но не на ‡аречье, а где-то в недрах €удейских
гор или в долине €зраэльской. Џлечи его сгорбились, лицо расцвело красными
лепестками стыда и раскаЯниЯ; надо лбом, как над вспаханной огородной
грЯдкой, клубилсЯ пар; ушные ракушки раздвинулись, разверзлись не то длЯ
благой вести, не то длЯ проклЯтиЯ, а может, длЯ того и длЯ другого.
Ќепрошено, непроизвольно белорусскаЯ пуща склинилась в сероватый зимний
рассвет. ‚ пустом троллейбусе, в котором Њалкин ехал в больницу, пахло не
землЯникой, не целебными кореньЯми, не пахучими грибами, а перегаром и
пьЯной отрыжкой.
Ѓольница еще тонула в чуть подсвеченных инеем сумерках, когда €цхак
поднЯлсЯ в онкологическое отделение, где когда-то умирала ќстер. …му тут
были знакомы не только ступеньки покрашенной в красный, государственный цвет
лестницы, но и каждаЯ зазубрина. ‚ длинном коридоре отделениЯ никого не
было.
Њалкин опустилсЯ в просиженное до дыр кресло напротив выключенного
телевизора, до оторопи смахивавшего на кладбищенское надгробие, и почему-то
невольно, беспричинно зажмурилсЯ. ‚ тишине, как Ядреные листьЯ дуба, тихо
шелестели трубки неонового света. елест против воли усыплЯл, но Њалкин не
поддавалсЯ искушению. …ще не хватало, чтобы он заснул там, где умирают в
бреду или опьЯненные морфием.
ЃорЯсь с неотступной дремотой, он снова вспомнил свою летнюю поездку с
Њоше ѓершензоном в Ѓелоруссию. Љ удивлению Њалкина, в утомленном мозгу
всплыли не безотрадные прорицаниЯ зубного техника (он, увы, выиграл пари!),
не пышность торжества по случаю открытиЯ обелиска, а необозримость пущи,
разноголосица птиц, поразительнаЯ стать деревьев, многоцветье Ягодников и
чистое, словно пасхальнаЯ скатерть, небо. ‚о всем, что €цхак там увидел,
было столько жизни, что сама мысль о смерти казалась смешной, нелепой,
кощунственной до одури.
- Љого-нибудь ждете?- тронула его за плечо чьЯ-то легкаЯ, пропахшаЯ
лекарствами рука.- Џрием у нас с одиннадцати.
Њалкин вытаращил на женщину глаза, пытаЯсь вспомнить, где он ее видел.
ќто было давно. Ћчень давно. Ќо ей, растормошившей его, шел от силы
двадцатый - двадцать первый год.
- ‚ы не медсестра †емайтене?- невпопад спросил он.
- џ ее дочь. †емайтите... Ђста... Њама уже на пенсии. ‚ы знаете маму?-
Ђста сверкнула голубыми глазами.
- Ћна просидела со мной всю ночь, когда умирала моЯ жена. ‘ейчас мой
друг Њоисей ѓершензон...
- Њинуточку! џ позову доктора. ѓайле,- крикнула она проходившей мимо
подружке,- ты доктора Њотеюнаса не видела?
- ЉажетсЯ, кофе пьет.
Ђста надолго исчезла, наверно, тоже села пить кофе, и Њалкин снова
закрыл глаза.
’ак вот, думал он, и совершаетсЯ этот привычный и неумолимый
круговорот. ЊенЯютсЯ только лица и роли, возраст и прически, походки и
улыбки, а все остальное - кофе, морфий, смерть - остаетсЯ неизменным в
каждом поколении, при каждой власти. ‘уть остаетсЯ неизменной - никому не
дано сойти с этого круга и переметнутьсЯ на другой, незамыкающийсЯ.
’ам, в глубине, сразу же за поворотом, была палата ќстер. Ќа окне в
керамической вазе стоЯл, как абажур, букетик лилий, два марокканских
апельсина, как два засыхающих солнышка, светили из раскрытой тумбочки,
набитой пузырьками, на стене плескалась о берег балтийскаЯ волна, но ее
живительные брызги не долетали до койки смертницы.
Ѓог не проЯвил к ней своей милости - она умирала в полном сознании,
говорила толково и складно, как учительница у доски.
Ћн не перебивал ее. €цхак радовалсЯ уже тому, что говорит, не бредит,
четко произносит слова, и не испытывал от безжалостной ее откровенности ни
боли, ни унижениЯ.
- Љроме тебЯ, никого, €цхак, не любила... виновата перед тобой
ужасно... Ќо Я боЯлась... Ћн мог менЯ отдать в руки немцев... € Я
уступила... Џрости...
- ђади Ѓога, успокойсЯ. Њне...- Ћн сглотнул ком, подступивший к горлу.-
Њне хватило твоей любви... …е было даже слишком... слишком...
- ’ы всегда был добрее менЯ. ’ы добрее даже нашего Ѓога... Ћн не
прощает измены... Ќе утешай менЯ... „ай руку...
€цхак протЯнул ей руку. ќстер поднесла ее к губам и попыталась
поцеловать.
- —то ты делаешь?!- закричал он.- —то ты делаешь?!
Ћна уронила руку прежде, чем прикоснулась к ней омертвевшими губами...
Њалкин сидел напротив безжизненного телевизора, пЯлилсЯ на провода, на
вырванную с мЯсом из стены розетку. Њотеюнас все не приходил - видно,
потЯгивал вторую чашку кофе.
€цхак сам не отважилсЯ войти в палату. Ћн снова закрыл глаза, и емкаЯ
темнота была полна жизни, прежней и теперешней. Ѓелизна палаты, в которой
угасала ќстер, перемежалась с бархатным балдахином, под которым они
венчались, а старенький "Њосквич", как бы все времЯ удиравший от погони,- с
каталкой в коридоре, на которую санитары, может быть, через час-другой
положат Њоше ѓершензона, накроют казенной простыней и свезут в морг, и
незадачливый иностранец, богатый наследник богатого отца, распрощаетсЯ
навсегда со своими честолюбивыми надеждами, сдастсЯ на милость проклЯтому,
чуждому времени-мародеру, которое он многократно пыталсЯ перехитрить, как
опытный торговец молоденькую торговку, и желаннаЯ свобода наконец-то придет
на смену долголетнему рабству в стране, где человека, прежде чем позволить
ему стать всем, делают никем.
€цхак тщилсЯ представить, каков будет его последний разговор с Њоше
ѓершензоном, если, конечно, тот еще жив и может членораздельно изъЯснЯтьсЯ.
Њалкин чувствовал большое облегчение от того, что своими деньгами Њоше
ѓершензон как будто уже распорЯдилсЯ. € слава Ѓогу, разбиратьсЯ в чужом
добре всегда морока, а с деньгами и подавно.
Ќо мало ли чего накопилось у такого расчетливого человека за долгую
жизнь! ЋстанутсЯ прекрасно обставленнаЯ квартира, мебель, фаЯнс и фарфор -
Њоше ѓершензон коллекционировал чайные сервизы и статуэтки, собирал почтовые
марки. —то, например, делать с письмами ‘частливчика €зи - к себе забрать
или ждать, пока сын пожалует из €зраилЯ? Ћ завещании Њоше ѓершензон ни разу
не заикнулсЯ, хотЯ на что-то, бывало, намекал.
Џоиски доктора затЯнулись, и Њалкин стал нервничать, озиратьсЯ,
вышагивать взад-вперед по коридору, читать от нечего делать надписи на
дверЯх и по привычке выискивать еврейские фамилии. …врейских фамилий в
онкологическом отделении не было - ни врачей, ни медсестер, и €цхак поймал
себЯ на том, что скоро тут и больных-евреев не станет. Њало-помалу вымрут, и
некого будет будить поутру и приглашать к умирающему собрату.
Џрошло почти полчаса, пока наконец не поЯвилсЯ старый знакомец - доктор
Њотеюнас.
- Џрошу прощениЯ. ‘рочное дело,- скороговоркой оттарабанил он.- Љак,
понас Њалкинай, поживаете?
- ‹учше, чем ваши пациенты.
- ЏриЯтно слышать... “вы, мой прогноз насчет вашего друга не
подтвердилсЯ. …го одежда совсем прохудилась - некуда заплаты ставить...- Ћн
помолчал и полюбопытствовал:- …ще шьете? —ерез две недели лечу на конгресс в
€ерусалим...
Њалкин поздравил его взглЯдом.
- Њожет, по старой памЯти тройку сошьете?
- ђад бы... …сли бы чуть раньше.
- ђаньше в €зраиль ни вас, ни нас не пускали. ‘ами туда не собираетесь?
- Њой поезд уже ушел.
- ‚се лучшие портные уехали.
- „ругие вырастут.
- Ќо не евреи. …вреи шьют, как боги...
€цхак не был расположен точить лЯсы. …му хотелось поскорей узнать, жив
ли Њоше ѓершензон или давно в мертвецкой, но Њотеюнас не спешил, расхваливал
€зраиль, его медицину, уверЯл, что скоро и ‹итва станет свободной и
независимой, что евреи перестанут отсюда уезжать и все будет, как до войны.
- Љак до войны уже никогда не будет,- помрачнел Њалкин.
- Ѓудет, будет... †енщины нарожают детей... ЋткроютсЯ школы, лавки...
Њотеюнас весь лучилсЯ доброжелательностью и уверенностью: на лацкане у
него сиЯл новехонький значок со столпами великого ѓедиминаса - символами
прежнего могущества и величиЯ ЉнЯжества ‹итовского.
- “ вашего друга есть кто-нибудь из родных в ‹итве?
- ‚ ‹итве никого. ‘ын в €зраиле... Њогу ему сообщить.
- ‚рЯд ли успеет. €з Ѓен ѓуриона только один рейс: ’ель-Ђвив - Ѓухарест
- Њосква.
- Ќичего не поделаешь. ‘ами как-нибудь похороним.
- •оронить должны молодые. ’аков закон природы.
- ‚идать, то ли закон не тот, то ли мы, евреи, не по закону природы
живем.
„октор задумалсЯ и промолвил:
- —его только ради старой дружбы не сделаешь! Џодержим его до прилета
сына в холодильнике.
- Ћн что, уже?- дрогнул €цхак.
- Њожет, еще сутки-другие протЯнет.
Љто-то его в этот момент окликнул, и Њотеюнас, извинившись, удалилсЯ.
€цхак вошел в палату, нарочито бодро поздоровалсЯ, но Њоше ѓершензон не
отозвалсЯ, лежал неподвижно, держа по-солдатски по швам обескровленные руки
с длинными замершими пальцами, уже посиневшими в фалангах. ЏровалившиесЯ,
как бы вытекшие из впадин глаза были устремлены в потолок, где, как большаЯ,
со стершимисЯ кубиками игральнаЯ кость, определЯющаЯ размер выигрыша или
проигрыша, висел запылившийсЯ светильник. ‚сегда аккуратно зачесанные волосы
Њоше ѓершензона от долгого лежаниЯ слиплись и торчали колтуном над
сузившейсЯ кромкой лба. Ќа нем была голубаЯ, в полоску больничнаЯ пижама,
жизнерадостный цвет которой не вЯзалсЯ с землистостью лица и почти полной
неподвижностью тела.
ѓосподи, с каким-то жалостливым и стыдным отвращением подумал Њалкин.
Ќеужели это тот самый щеголь и франт, благоухавший заграничными "шипрами",
менЯвший два раза на дню пиджаки? Ќеужели это тот самый живчик и пролаза,
который, презрев свою расчетливость, порой в кураже швырЯл - знай, дескать,
наших!- на стол перетЯнутые бумажными полосками банкноты? Ќеужели это тот
самый человек, который до своей убийственной болезни ни разу в больнице не
лежал?
ђастерЯвшись, €цхак снова виновато поздоровалсЯ, но Њоше ѓершензон
только пожевал пересохшими губами.
- ќто Я, Њалкин. “знаешь?
Ќи вздоха, ни стона. ’олько жевание губ, на которых запеклись какие-то
сокровенные, перезревшие слова.
- Џривет тебе от всей команды,- беспомощно, тупо промолвил €цхак.- Ћт
ѓирша и Ќатана.
Њоше ѓершензон зашевелилсЯ, перевел оскопленный недугом взглЯд с
игральной кости, сулившей ему сокрушительный проигрыш, на Њалкина и скорее
из чрева, чем из горла, выдохнул:
- ќ-э-э... €ц...
- „а, да, €цхак!..- обрадовалсЯ Њалкин.
Ћткрылась дверь, вошла Ђста со шприцем, подошла к койке, задрала
умирающему пижаму и заученно воткнула иглу.
Њорфий! €цхак от догадки покрылсЯ холодным потом.
‹екарство, однако, не усыпило Њоше ѓершензона, а взбодрило. Ћн вдруг
поднес ко лбу руку, провел ею по морщинам, как будто вознамерилсЯ стереть
их, и что-то произнес по-еврейски.
- ЏонЯтно, понЯтно,- приговаривал €цхак, поощрЯЯ его усилиЯ.
Ќо зубной техник мычал, как глухонемой, и из его мычаниЯ, из мелкой
сечки его слов, из огрызков и жмыха его мыслей Њалкин постепенно выстраивал
что-то цельное, разумное, прощальное.
…ще при первом посещении, осенью, Њоше ѓершензон просил €цхака в случае
смерти уведомить ‘частливчика €зю, подробно описал место, где хранЯтсЯ
погребальные деньги,- третьЯ полка домашней библиотеки, шестой том сочинений
‹енина (‹енина он держал не длЯ собственного пользованиЯ, а длЯ отвода
глаз), страницы от четырнадцатой до двухсот пЯтидесЯтой, каждаЯ купюра -
четвертак. Ќе делал он секрета и из того, куда спрЯтал письма сына - верхний
правый Ящик письменного стола, конторский скоросшиватель с пометкой "‚зносы
членов первичной организации „Ћ‘ЂЂ”".
ЏитаЯ еще в душе робкие надежды на выздоровление, Њоше ѓершензон с
улыбкой делил свое имущество - предлагал устроить длЯ бедных и нуждающихсЯ
своеобразный день открытых дверей: пусть каждый возьмет то, что ему нужно,-
посуду, столы и стульЯ, румынские занавески, простыни, одеЯла, люстру,
ночники, коврики, траченные молью, шкафчики, книги, полотенца, махровые
халаты... ‚есь свой гардероб он велел подарить городскому сумасшедшему
•аимке, а сервизы отдать в столовую ветеранов войны и труда, в которую он
последние годы хаживал питатьсЯ по удешевленным ценам,- пусть орденоносцы
хлебают чай и вспоминают его, грешника, добрым словом.
Ѓыла у Њоше ѓершензона и одна особаЯ просьба, огорошившаЯ €цхака,-
отнести оставшиесЯ от проводов деньги родственникам Ѓрониславы †овтис, а
также предложить им старенький "Њосквич". —то с того, что они сексоты и
фискалы,- пусть простЯт его и не плюют на его могилу.
Њалкина сперва забавлЯла его веселаЯ и нагловатаЯ щедрость, его
напускнаЯ забота о ближних - выпишетсЯ из больницы и всем фигу покажет. Ќо
чем дальше, тем больше €цхак убеждалсЯ, что за бравадой, за всеми этими
шуточками-прибауточками кроетсЯ что-то серьезное и твердо решенное.
‚о всех наставлениЯх зубного техника, то смешивших, то пугавших
Њалкина, была одна удивительнаЯ странность: в них он никогда не упоминал о
сыне - ‘частливчике €зе. Њоше ѓершензон ни разу не обмолвилсЯ и о письмах,
которые он с такой гордостью читал им в Ѓернардинском саду.
‡а окном медленно и вЯло приближалсЯ короткий февральский полдень. Њоше
ѓершензон тихо постанывал, что-то бормотал, не заботЯсь о смысле.
‚ палату просунула голову санитарка с подносом.
- €сты будете?
- ‘пасибо,- ответил за умирающего €цхак.- ‘ыты.
‡апах картофельного пюре, лапши, говЯдины. Њалкин подошел к койке,
приподнЯл голову Њоше ѓершензона, взбил подушку. ѓолова зубного техника была
легкой, как охапка сухого июньского сена. Ќа виске слабо пульсировала
одинокаЯ жилка - она поклевывала желтый покров кожи, под которой с упорством
саранчи откладывала свои прожорливые личинки смерть.
“ Њалкина не было сил ни оставатьсЯ, ни уходить.
—то за проклЯтаЯ долЯ - быть душеприказчиком тех, кто моложе тебЯ и
прочней сколочен. ѓосподи, зачем ты караешь менЯ не только собственными, но
и чужими бедами? “ менЯ ведь их, своих, хоть пруд пруди! Љому исповедуюсь,
кому пожалуюсь, когда пробьет мой час? ‹ипе в Ѓернардинском саду? ‡астывшему
от стужи воробышку на скамейке? Ќе потому ли ты даровал мне долголетие, что
длЯ менЯ никогда не существовало и поныне не существует ни чужих бед, ни
чужих горестей? Ќе потому ли, что Я никогда не пыталсЯ обрЯдитьсЯ в золото и
тщеславие, прикрыть свою наготу, свои Язвы и раны хитростью и вероломством?
Ќе потому ли, что Я - только не карай менЯ за мою гордыню - одновременно
маленький человечек и все человечество? ‚едь без каждого из нас оно сирота.
Ќе так ли? Њалкин нанизывал одну мысль на другую и, стыдЯсь своей
торопливости, поглЯдывал на часы. ‘иди, не сиди - ничего не высидишь.
Ћн встал и, поклонившись койке, покрытой серой простыней, как открытому
гробу, выскользнул из палаты. Џо коридору сновали беспечные, защищенные
своей молодостью от всех напастей сестры в белых кокошниках, из-под которых
полузабытыми соблазнами струились роскошные волосы.
—ерез три днЯ, получив телеграмму Њалкина, заверенную Њотеюнасом,
прилетел из ’ель-Ђвива ‘частливчик €зЯ. ‚месте с ним прибыла его жена,
высокаЯ египетскаЯ еврейка, не говорившаЯ ни на одном Языке, кроме иврита и
арабского. ‘татнаЯ, тонкорукаЯ, она была всЯ, как перелетнаЯ птица,
окольцована перстнЯми и браслетами. Ѓольшие серебрЯные серьги как бы
приковывали ее ушки к изЯщной, немного диковатой голове.
- €цхак Ѓен Њоше,- представилсЯ гость.- ЊоЯ жена ‚арда.
- ‚аш тезка. Џортной €цхак Њалкин.
‘частливчик €зЯ перевел жене только фамилию.
- Љомандуйте парадом!- буркнул гость, ставший на родине праотцов из
общедоступного ѓершензона благозвучным, как звук лютни, Ѓен Њоше.- Људа
поедем? Ќадеюсь, не сразу на кладбище.- Ћн был деловит и напорист.- Ќадо бы
умытьсЯ, переодетьсЯ, отдохнуть.
- Џоедем к вам.
- Љ нам?
Њалкина смутил вопрос гостЯ, но он не выдал своего смущениЯ. €цхак
нашел такси, сам сел впереди, а Ѓен Њоше и ‚арда устроились на заднем
сиденье.
- Ђдрес?- проворчал таксист.
€цхак не торопилсЯ называть улицу, выжидал, когда ее назовет
‘частливчик €зЯ, но гость сделал вид, будто не расслышал.
- Њожет, наконец скажете, куда ехать?- возмутилсЯ рулевой.
- Њагазин "Њеркурий",- слукавил Њалкин. Ћн не стал злить ни водителЯ,
ни равнодушного к назревающей перепалке Ѓен Њоше.
‚от это да! Џриехал на похороны отца и не знает, где он живет. Ќаверно,
забыл. Ќемудрено - прошло почти что два десЯтилетиЯ.
‚арда куталась в короткую, до колен, шубку, прижималась к мужу и, глЯдЯ
на хлопьЯ кружившегосЯ в воздухе снега, простодушно восторгалась:
- елег! (‘нег!) џфэ меод! (ЏотрЯсающе!)
Ќастроение у нее было отнюдь не похоронным. Ћна никогда в глаза не
видела ни Њоше ѓершензона, ни снега, ни этого по-варварски хмурого города
без открытого неба и тепла и, должно быть, испытывала волнение
первооткрывательницы.
Ѓыло скользко. ‚одитель осторожно вел машину по наледи, подержанную
"‚олгу" то и дело заносило в сторону, ‚арда подчеркнуто громко вскрикивала
от неожиданности, Ѓен Њоше успокаивал ее, чмокаЯ с вышколенной нежностью в
щеку.
Ћзадаченный Њалкин на чем свет стоит журил себЯ за дурацкое милосердие.
Ќу почему он должен разрыватьсЯ на части: и встречать ‘частливчика €зю в
аэропорту, и договариватьсЯ с могильщиками, и выбивать разрешение похоронить
Њоше ѓершензона на еврейском кладбище - оказываетсЯ, и тут нужно дозволение!
Ќатан ѓутионтов и ѓирш Ћленев-Џомеранц палец о палец не ударили - спасибо,
бывшие сослуживцы покойного из военного госпиталЯ помогли: начальник пЯтерых
солдат и одного сержанта, заканчивавших лечение, в подмогу дал, а то
(срамота какаЯ!) некому было бы и гроб к Яме нести.
Ћбида смешивалась у €цхака с растерЯнностью. Љак же так, терзалсЯ он,
родной сын не помнит, где живет отец? ‘частливчик €зЯ что, свои письма до
востребованиЯ писал? Ђ может, прав флейтист: не он их сочинЯл, а сам Њоше?
„ом, где жил покойный, находилсЯ на противоположном от аэропорта конце
города. „о него надо было добиратьсЯ не меньше чем полчаса. “ставшаЯ от
перелета ‚арда откинула свою маленькую, словно вылепленную из черного воска
голову и задремала. ‘частливчик €зЯ победителем поглЯдывал в окно - уехал
выкупленным рабом, а приехал свободным и богатым.
Њалкин шмыгал носом и задавал себе всю дорогу вечные еврейские вопросы.
Ћ чем перво-наперво спрашивает любЯщий сын, прилетевший на похороны своего
отца? Ћн спрашивает о том, как все произошло, какие просьбы отец высказал на
смертном одре. ѓде установлен гроб с телом - дома или где-нибудь в другом
месте, в военном госпитале, например? Ћн, любЯщий сын, начинает не с
поцелуйчиков и шепоточков, а с молитвы.
Ќо, может, укрощал свою неприЯзнь €цхак, там, в €зраиле, все иначе,
может, у них там не принЯто распускать нюни, рвать на себе волосы,
занавешивать в доме покойника зеркало? Њожет, там все к смерти привыкли, как
к закату солнца. ѓутионтова ‹ариса так и написала: с самого рождениЯ жизнь,
как посмертнаЯ фотографиЯ, в черную рамку вставлена...
—ужаЯ душа - потемки. ‘овестить легко, поучать приЯтно. …сли хорошенько
пораскинуть мозгами, ‘частливчик €зЯ мог и не прилететь... € писем не
писать... Ќеласков был отец, неласков. Ќе любовью к себе привораживал, а
кошельком. ѓоворЯт, когда сына за денежки из тюрьмы вызволЯл - валютчиков в
ту пору карали особенно сурово,- больше за себЯ боЯлсЯ, чем за свое чадо. Ђ
вот от сиротства и беспризорности его не уберег. ЊотаетсЯ где-то с жульем -
ну и пусть мотаетсЯ, промышлЯет золотишком - ну и пусть промышлЯет, только
бы его, Њоше ѓершензона, в покое оставил, в свои делишки не впутывал. Џоди
разберись, кто перед кем больше провинилсЯ...
’акси въехало во двор. ‚одитель помог внести чемоданы в лифт. ‚арда
спрЯтала свой тонкий носик в воротник шубки, Ѓен Њоше уставилсЯ на обрывки
предвыборных плакатов, испещренных русской матерщиной, Њалкин беззвучно,
по-ученически считал этажи и молил ѓоспода, чтобы только лифт не застрЯл.
Ќа лестничную площадку высыпали соседи Њоше ѓершензона, увидевшие
сверху подкатившее такси и узнавшие ‘частливчика €зю. Ћни наперебой
поздравлЯли его с прибытием на родину, гость деланно улыбалсЯ и
раскланивалсЯ во все стороны, никого не желаЯ обидеть. Њалкин протЯнул ему
ключ, и Ѓен Њоше открыл дверь в квартиру отца.
- Џохороны отсюда?
- Ќет. ЏрЯмо из...- €цхак набрал в легкие воздух.- €з морга... ‡автра в
четыре...
- Љогда встречаемсЯ?
- ‚ два. ‚ больнице.
Ѓен Њоше и ‚арда оглЯдели квартиру, подошли к окну и с птичьего полета
обозрели окутанный морозной дымкой город.
- ‘пасибо за вашу заботу об отце... о нас,- повернувшись к Њалкину,
растроганно сказал ‘частливчик €зЯ.- —то бы мы без вас делали?- Ћн подошел к
‚арде, распушил ее волосы, закусил губами черную прЯдь и глухо промолвил:-
‚сЯкое между нами было. Ќо отец - это отец... ‘пасибо...
- …врей еврею должен помогать.
- •оронить друг друга?- усмехнулсЯ Ѓен Њоше, и в его усмешке €цхак
почувствовал горечь и обиду на отца.
- Ќе беспокойтесь. ‚се будет по первому разрЯду - и место на кладбище
недалеко от могилы ‚иленского гаона, и могильщики, и венки. ‚аш отец просил
не скупитьсЯ... Ћн длЯ этого... и деньги отложил...
- џ заплачу за все. ’ратьте сколько угодно. ‚ы с ним были до конца? Ћн
что-нибудь в последние минуты говорил?
- Ћчень мало. ЏроваливалсЯ либо в бред, либо в молчание.
- Ќикого не вспоминал? Ќи менЯ... ни деда ’овиЯ?
Њалкин не хотел обижать его. Ћн что-то нескладно соврал, но Ѓен Њоше
обрадовалсЯ даже этому вранью.
- ‡начит, вспоминал...
‘частливчику €зе хотелось услышать свое имЯ, но €цхак вдруг замолк,
нахмурилсЯ, видно, смекнув, куда гость клонит. ЋпЯть это зарытое в чугунках
золото.
- ‚аш отец просил все раздать бедным.
- ЊенЯ тут,- ‘частливчик €зЯ обвел рукой квартиру,- ничего не
интересует. ‘воего барахла хоть отбавлЯй. ѓлавное Я давно увез - свою жизнь.
Ќичего больше мне не надо.
- Ђ письма? Љак быть с письмами?
€скреннее удивление смЯгчило грубоватое лицо гостЯ.
- ‘ письмами? ‘ чьими?
- ‘ вашими... Ћтец их нам времЯ от времени читал. € мы слушали, раскрыв
рты.
- Ђ-а!- воскликнул Ѓен Њоше.- Љонечно, конечно... Њы друг другу
простили все. Џосле моего отъезда как никогда сблизились.- Ћн говорил без
остановки, без пауз, как зубрила на уроке, но от его слов веЯло чем-то
знакомым, повторЯющимсЯ, пошлым.- ђазве папа их не выбросил в мусорную
корзину?
- Љак можно! Ћн их хранил, как величайшую драгоценность,- к удобной,
расхожей пошлости прибег и Њалкин.
- ‡амечательно, замечательно!- млел от восторга ‘частливчик €зЯ.-
ЋбЯзательно возьму их с собой в €зраиль.
‚ его возбуждении, в его скороспелых восторгах было что-то чрезмерное и
натужное. ‚о взглЯде же, как в весенней полынье, посверкивали и солнечные, и
ледЯные взблески: глЯнешь на воду - долгожданнаЯ весна, глЯнешь на белое
обрамление - лютость зимы.
- ЋказываетсЯ, вы тут все знаете,- похвалил Њалкина сын покойного и
внезапно, без всЯкого стеснениЯ, озадачил его вопросом:- Џапа о кладе ничего
не говорил?
- Ћ каком кладе?- не дрогнул €цхак. •отЯ ‘частливчик €зЯ и увез в
€зраиль главный клад - свою жизнь, но от клада, ее изрЯдно облегчающего, не
отказалсЯ бы.
- Ќаверно, все свиньЯм достанетсЯ!- по-отцовски резко и раздраженно
бросил гость.
Њалкин не стал ломать голову, кого он подразумевает, засуетилсЯ и
решительным шагом направилсЯ к выходу.
ђедко в день похорон светит такое расточительное, щедрое солнце. …сли
бы не колючий северный ветер, шипами вонзавшийсЯ в спину, погоду можно было
назвать праздничной.
‚се провожане уместились в катафалке. ‡а гробом, как за семейным
столом, скорбно восседали сын Њоше ѓершензона, его невестка, €цхак Њалкин и
ѓирш Ћленев-Џомеранц (Ќатан ѓутионтов выразил свои соболезнованиЯ по
телефону), шесть военнослужащих ‘оветской Ђрмии, а также коренастый мужчина,
€ван ’имофеевич Љурнов, бывший заведующий стоматологическим отделением
военного госпиталЯ. Љурнов клевал носом, испуганно просыпалсЯ на ухабах и
снова впадал в дрему.
- ѓосподи, до чего мы дожили!- кипЯтилсЯ неугомонный ѓирш
Ћленев-Џомеранц.- Ќа кладбище ходим чаще, чем в магазин.
- ’сс...- прошептал Њалкин.
‘частливчик €зЯ, скрестив на груди руки, прижималсЯ к жене, как бы
желаЯ согретьсЯ. ‘ама же ‚арда, не видевшаЯ на своем веку катафалка,
усыпанного еловыми ветками, все времЯ пыталась хотЯ бы на вершок
отодвинутьсЯ от гроба и избежать прикосновениЯ с солдатами.
“ ворот кладбища катафалк остановилсЯ. ‘олдаты и сержант напЯлили на
бритые головы ушанки, спрыгнули на промерзшую землю, выстроились попарно,
вскинули в воздух гроб и опустили его на свои надежные плечи. Љ ним,
подскользнувшись на льду, присоединилсЯ ‘частливчик €зЯ. Ћн подставил плечо,
поправил вышитую кипу, пристегнул ее скрепкой к волосам; €ван ’имофеевич
нахлобучил на лоб фетровую шлЯпу, придававшую ему сходство с ушлым Ќикитой
•рущевым, ѓирш Ћленев-Џомеранц взЯл под руку сопротивлЯвшегосЯ €цхака, и всЯ
процессиЯ двинулась по заасфальтированной дорожке к стынущей на морозе
глине.
ЋзЯбшие воЯки шли чуть ли не строевым шагом. ‚арда каблучками
выстукивала на асфальте прощальную дробь, Љурнов, стрЯхнувший с себЯ дрему,
страдальчески сморкалсЯ в смЯтый простудой носовой платок. ‡амыкали шествие
€цхак и ѓирш Ћленев-Џомеранц. Ћткуда ни возьмись выскочила лохматаЯ дворнЯга
кладбищенского сторожа и громко залаЯла.
- Ќу че ты, че ты! - пристыдил ее €ван ’имофеевич.- Њоисей €зраилевич -
золотой человек... ‡о-ло-той. Ђнгелы должны над ним петь. Ђ ты,
бессовестнаЯ, лаешь как оглашеннаЯ...
Ќо собачонка не унималась.
- —то это за похороны, что за похороны?- причитал ѓирш
Ћленев-Џомеранц.- „венадцать человек и паршиваЯ дворнЯга. ѓде оркестр? ѓде
прощальный салют? ѓде почет мертвому и удовольствие живому?
- ЏобойсЯ Ѓога!- одернул его Њалкин.
- ђазве толпа за гробом не удовольствие? ‘отни живых теплокровных людей
с венками, блистательный опен... ќто не то же самое, когда за гробом один
живой, а вокруг уйма мертвых.
‘частливчик €зЯ оглЯнулсЯ, опалил стариков укоризной: чего базарите на
свЯтом месте? “ вырытой могилы охлопывали себЯ по бокам от холода, как
пленные немцы, могильщики. Љак только процессиЯ остановилась, они ухватились
за толстые веревки, и Њоше ѓершензон плавно, бесшумно отчалил от мирской
юдоли, от промерзшего берега, на котором остались два чугунка с фамильным
золотом, разбомбленнаЯ стекольнаЯ фабрика ’овиЯ ѓершензона, Ђральское море,
солЯные копи, косоглазый следователь в тюбетейке, тюрьма в средневековом
окраинном Ђшхабаде, купе в международном поезде "Њосква - ‚аршава",
харкающаЯ кровью Ѓронислава †овтис, пограничный город ѓродно, беглаЯ
бухарскаЯ красавица Ќона ЉимЯгарова, последний его начальник €ван ’имофеевич
Љурнов, шесть военнослужащих - защитников страны, которую он тихо и упрЯмо
ненавидел, два ненужных евреЯ - €цхак Њалкин и ѓирш Ћленев-Џомеранц и
несчастнаЯ, бессовестнаЯ дворнЯга кладбищенского сторожа, лающаЯ на живых и
мертвых; отчалил и направилсЯ туда, где единственного сына давно дожидались
его родители ’овий и Џерл ѓершензоны, где о своем запоздалом счастье -
статном и голубоглазом женихе, зубном технике,- рассказывала своей подруге
ќстер Њалкиной Ѓронислава †овтис, покашливаЯ в кулачок; поплыл туда, где
никто вестей не получает и никто никому не пишет ни добрых, ни злых писем,
ибо мертвые живут в одном доме и не переписываютсЯ - каждый видит каждого,
как в зеркале.
- ‡олотой человек был Њоисей €зраилевич,- бубнил Љурнов.
Ќо никто его не слушал. ‚арда косилась на солдат в чужих шинелЯх и в
шапках-ушанках, вспоминала часть, в которой служила,- узкую каменистую
полоску на границе с ‹иваном, маленький городочек Њетулу, немилосердный
хамсин и черного горного орла в синем до оторопи небе и куталась в свои
воспоминаниЯ, как орлица в свое оперение.
- ‡олотой был человек Њоисей €зраилевич!.. Љакие протезы мастерил!
‘носу им нет...- повторЯл €ван ’имофеевич и скалил вставные зубы.
Ћн был единственный, кто плакал над могилой. ‘частливчик €зЯ в кипе, в
модном мохеровом пальто стоЯл неподвижно, прислушиваЯсь к хлопкам лопат о
глинЯный холмик, и каждый хлопок был звонкий, как пощечина,- от него что-то
вспыхивало внутри, горело лицо и в морозном воздухе роились не снежинки, а
буквы, складывавшиесЯ, как у доски в школе, куда его отвел отец, в слова, в
строчки, в страницы, беспрекословные, как заповеди, которые отныне, может
быть, наконец-то примет, как напутствие и утешение. Ћн возложил огромный
букет роз к могиле, низко поклонилсЯ и по мЯгкому снегу, как по терниЯм,
зашагал прочь. “ ворот помыл руки и раздал всем помощникам деньги - не
обычные, а чужестранные.
Њогильщики сразу сунули их за пазуху, а солдаты и сержант долго
отнекивались, но и те не устоЯли перед хрустЯщими банкнотами, изображавшими
американского президента в камзоле с расстегнутым воротом и в белой сорочке
с жабо, смахивающим на крем с бисквитного пирожного.
Џодошли к рукомойнику и ѓирш Ћленев-Џомеранц, и €цхак Њалкин. ‚оды было
на самом донышке, и старики, набрав полные пригоршни снега, затолкали его
внутрь. ѓлЯдишь, случитсЯ оттепель и к следующим - чьим только?- похоронам
растает.
Ћни возвращались с кладбища пешком, так, как повелось исстари, как
привыкли в детстве, не замутненном никакими утратами, и с каждым шагом
жизнь, галдЯщаЯ, гудЯщаЯ, заливающаЯсЯ на все лады, брала верх над смертью,
но это было уже не столько их торжество, сколько ее, жизни.

ѓ‹Ђ‚Ђ „…‘џ’Ђџ

„аже в далеком детстве €цхак трудно переносил прощальную гульбу
капризной прибалтийской зимы. …го охватывало неизбывное чувство отчаЯниЯ,
когда откуда-то с севера на местечко обрушивалсЯ ледЯной ветер (литовцы
величали его финским), а вслед за ветром накатывала непререкаемаЯ, все
застЯщаЯ пурга, от завываниЯ которой заходилось сердце.
Њалкин оживал и преображалсЯ весной. Ћн по-детски радовалсЯ ее
стремительному началу - неистовому таЯнию снега, журчанию ручьев,
бесшабашности первой зелени. Ѓывало, убежит на косогор, отыщет только что
вылупившийсЯ подснежник и, по-христиански опустившись на колени, приметсЯ
согревать дыханием, дуть на него, как на робкий газовый огонек.
‚есна как бы распахивала перед €цхаком какое-то новое, доселе
невиданное пространство, открывала доступ к тому, что зимой прозЯбало под
снегом и отсекалось от его взора.
‚ весенние месЯцы у Њалкина зарождалась великаЯ и почти непристойнаЯ
жажда жизни, котораЯ вытеснЯла все горести и невзгоды и властно звала на
свое лоно, как на любовное ложе, полное полузабытых и сладостных утех.
‹икование пробуждающейсЯ природы притупило, видно, и растерЯнность,
вызванную мучительным уходом Њоше ѓершензона, который как-то незаметно, но
прочно обосновалсЯ в его, €цхака, жизни.
Ќа дворе стоЯл не вьюжный и неуступчивый февраль, а конец плутоватого,
склонного к изменам марта, и солнце уже по-кошачьи вкрадчиво хозЯйничало на
крышах, заглЯдывало в окна и понемногу растоплЯло лед недавних утрат. €цхака
снова потЯнуло в Ѓернардинский сад. ‚се казалось не так безнадежно, как
зимой во времЯ съемки, когда он, слушаЯ команды жизнерадостного „жозефа
”ишмана, брел по парку, как по нескончаемой пустыне, и мысленно прощалсЯ со
всеми. —то с того, что их осталось после смерти зубного техника только трое?
€цхак почти что уговорил приходить в парк азербайджанца-евреЯ Њихаила
ђубинова, по-комиссарски агитировал сапожника Ђббу ѓольдина и подполковника
медицинской службы ‘авелиЯ ‡ельцера. „аст Ѓог, в их рЯды вольютсЯ все вдовцы
и калеки, все отставники и сироты.
ѓирш Ћленев-Џомеранц, по обыкновению, только посмеивалсЯ над ним:
- „ал бы ты, €цхак, лучше объЯвление в "ќхо ‹итвы": так, мол, и так,
требуютсЯ длЯ совместных воспоминаний евреи разных возрастов, от шестидесЯти
пЯти до девЯноста. ‘толетних просим не обращатьсЯ... ‘бор в Ѓернардинском
саду... сегоднЯ и всегда...
Њалкин храбро отражал его натиск. Ќо ѓирш Ћленев-Џомеранц уверЯл друга,
что воспоминаниЯми теперь никого - ни евреев, ни турок, ни русских, ни
литовцев - не приманишь. Џрошлое, конечно, хорошаЯ приманка, ибо нет
человека, который когда-то чего-то не лишилсЯ бы или чего-то не приобрел, но
оно несъедобно. Џонимаешь, €цхак, не-съе-доб-но! Џрошлым невозможно
заплатить за газ и электричество, за воду и отопление.
€цхак не спорил, внимательно выслушивал его возражениЯ и думал о том,
что, хоть прошлое и неплатежеспособно, оно, пожалуй, единственный признак,
отличающий разумное существо от животного. “ волка, убеждал он флейтиста,
нет прошлого. ’олько настоЯщее. ЏрошлаЯ или будущаЯ добыча его не волнует.
- …сли ты, ѓирш, такой умный,- хорохорилсЯ €цхак,- ответь: что делать с
теми, всЯ добыча которых - прошлое и еще раз прошлое? Њала эта добыча или
велика, отнЯть ее у человека невозможно. „аже на костре, даже под страшными
пытками... ’о, что свершилось, кажетсЯ притЯгательней того, что еще
свершитсЯ.
- Џослушать тебЯ, Џонары и Ћсвенцим привлекательней, чем черта
оседлости и погромы,- вел широкое наступление на фортификации противника
ѓирш Ћленев-Џомеранц.
- Ђ послушать тебЯ,- крупными Ядрами крушил позицию флейтиста Њалкин,-
сегоднЯ тишь да гладь да ЃожьЯ благодать... ђазве без газа не сжигают? ђазве
не убивают, не кромсают тысЯчами, как в мЯсорубке?
Њалкину и самому было невдомек, что он защищал - бессмыслицу или смысл,
когда ѓирш Ћленев-Џомеранц припирал его к стенке, доказывал, что и прошлое
сшито не из одного куска шерсти, что и в нем хватало всего, о чем и
вспоминать-то страшновато. Њожно прополоть огород, но историю?
- ‚се времена плохи, ибо дерьма со днЯ сотворениЯ мира всегда было
больше, чем его производителей,- взбиралсЯ на крепостную стену победитель
ѓирш Ћленев-Џомеранц.- „ерьмо-то ты, €цхак, стараешьсЯ не вспоминать...
- ‘тараюсь вспоминать только то, что было со мной.
- Ђ то, что с тобой было, длЯ истории то же самое, что каплЯ длЯ
океана.
- Ќо каплЯ океан бережет.
Љак только подсыхала землЯ, и он, и Њалкин спешили в Ѓернардинский сад.
ЏерваЯ завЯзь на оголенных деревьЯх, прилет пугливых, отливавших глазурью
грачей, малЯр с огромной кистью, перекрашивающий неказистые парковые
скамейки, и витавшие в воздухе воспоминаниЯ доставлЯли им ни с чем не
сравнимую радость, оправдывавшую, собственно, само их существование.
Њалкину нравилсЯ гнездившийсЯ издавна в ноздрЯх запах краски, способной
утеплить и обновить мир быстрей, чем взглЯд и слово. €цхак, бывало, подойдет
к молчуну-малЯру, заглЯнет в ведерко, как некогда заглЯдывал в колодец,-
выжидательно, настороженно-суеверно, и тихо что-то бормочет, и от этого
бессловесного побратимства, как от умокнутой в ведерко кисти, веЯло и
обновлением, и теплом.
Ќе могло омрачить его радость и то, что ни азербайджанец-еврей Њихаил
ђубинов, ни подполковник медицинской службы ‘авелий ‡ельцер, ни
ангелоподобный сапожник Ђбба ѓольдин не откликнулись на его приглашение -
никто из них пока в Ѓернардинский сад не пожаловал. Њало ли чего случаетсЯ с
людьми! ЌагрЯнул, к примеру, €цхак к родне Ѓрониславы †овтис, чтобы
последнюю волю Њоше ѓершензона выполнить - отдать остаток денег, хранившихсЯ
в томе ‹енина, а они, †овтисы, фьюить, фьюить - в Ђмерику упорхнули. ‘ейчас
все куда-нибудь упархивают. Ћседлый период в жизни евреев кончилсЯ - началсЯ
кочевой. Ђ может, никуда ни ‡ельцер, ни ѓольдин не укатили - выбрали
скамеечку около дома и в прошлую жизнь играют.
—аще других в Ѓернардинский сад прибегал запыхавшийсЯ музейщик ‚алерий
ќйдлин, весь увешанный заграничной благотворительной аппаратурой. Ћн включал
свой диктофон и принималсЯ пылко расспрашивать €цхака о службе в Ђлитусе, в
уланском эскадроне, о царивших там нравах, о покойной ќстер, о боЯх на
Ћрловско-Љурском направлении, о распространенных среди литваков ремеслах, о
забредавших в ‹итву хасидах.
Њалкин отвечал ќйдлину устало, скупо. ЋтчаЯвшись разговорить €цхака,
‚алерий принималсЯ рассказывать о всЯкой всЯчине: скоро в ‚ильнюсе откроетсЯ
еврейский ресторан, и все там будет кошерное: повар, официанты, гардеробщик,
пища и вино; хозЯин, €цхак „авыдович, из Џарижа, где вы в молодости учились
шить, он согласилсЯ обеспечивать бесплатными обедами двести евреев.
ЏредставлЯете себе, за столами сидЯт беднЯки, и им на шикарных подносах
подают устрицы и креветки, гусиную печенку и лЯгушачьи ножки в
бургундском...
Њалкин рассеЯнно слушал. ‚сю жизнь прожил без устриц и лЯгушек в
шампанском и дальше проживет. Ћн не настолько беден, чтобы воспользоватьсЯ
великодушием новоЯвленного ђотшильда, к тому же нет большей муки, чем
задарма обедать на виду у всего города, уж лучше голодной смертью помереть.
‡лоупотреблЯЯ терпеливостью портного, ќйдлин жаловалсЯ на свое
начальство: мой директор, €цхак „авыдович, прошу прощениЯ за грубость, такой
жополиз, такой жополиз - свет не видал... так лезет власти в задницу, так
лезет, что без посторонней помощи ему оттуда уже, пожалуй, не выбратьсЯ.
€цхак, увы, не был в состоЯнии помочь ни притеснЯемому ‚алерию, ни его
директору. •отЯ ќйдлин и досаждал ему своими расспросами и жалобами, €цхак
искренне огорчалсЯ, когда музейщик исчезал надолго или уезжал в длительную
командировку.
Њалкин понимал, что настанет день и интерес ‚алериЯ к нему будет
исчерпан. …ще одну кассету запишет, еще сотню-другую метров пленки ухлопает
- и поминай как звали. “летучилсЯ же из его жизни „жозеф ”ишман. Ќет, он на
них, записывающих и снимающих, не в обиде, он благодарен им за ту вьюгу,
через которую он продиралсЯ не в Ђмерику, а к своему началу, к заждавшейсЯ
ќстер, ко всему, что обыденному зрению недоступно, ибо даже самому
памЯтливому зрению дано увидеть только клочьЯ. ‚ тот день под стон вьюги и
шуршание камеры все обрело завершенность и целостность, он дышал не этим
воздухом, а тем, на заснеженных дорожках Ѓернардинского сада, как на том
прибрежном лугу, паслись не в воспоминаниЯх, а рЯдом те бессмертные коровы и
тыкались мордами в его пальто на ватине, в его старость.
’е два часа съемки что-то перевернули в его нутре, лишили его
укоренившегосЯ, вошедшего в кровь ощущениЯ своего сиротства и самовнушенной
неполноценности. Ћказалось, самое живое вовсе не то, что вокруг копошитсЯ,
чирикает, лопочет, не Ќатан ѓутионтов и ѓирш Ћленев-Џомеранц, а то, что
бесследно и безвозвратно кануло в небытие. Ќебытие, уловил себЯ на мысли
Њалкин, при ближайшем рассмотрении и оборачиваетсЯ что ни на есть настоЯщим
бытием, самым необходимым и близким. Џока по снегу, как по лугу, бродЯт те
коровы, пока по кнЯжеской башне, как по крыше местечковой синагоги,
расхаживает пушистый кот рабби ЊенделЯ, пока по той вон аллее, как по
раскисшему от весенней распутицы поселку, спешит с пирогом на вытЯнутых
руках ќстер, ничего, считай, не произошло, мир не взлетел в воздух, небо не
рухнуло, никого не убивали в рощах и перелесках, не склонЯли ради спасениЯ к
отречению и к измене.
€цхак в одиночку бродил по парку, когда из-за раскинутого на
Љафедральной площади шатра, где которую уж неделю держали голодовку литовцы,
требовавшие вывода оккупационной армии из ‹итвы, вынырнул пристрастившийсЯ к
Ѓернардинскому саду ‚алерий ќйдлин. Ћн был налегке, без фотоаппарата и
видеокамеры, даже без диктофона, и Њалкин сразу же смекнул, что на сей раз
музейщик ЯвилсЯ не за очередными рассказами, а по какому-то, может, очень
даже важному личному поводу. Ќеужели и он наладилсЯ уезжать? —то же он
выбрал - Ђмерику „жозефа ”ишмана? ѓерманию или €зраиль?
„огадка сдавила сердце и долго не отпускала. €цхак вдруг пригорюнилсЯ -
ему стало жалко и себЯ, и ќйдлина, но он не мог себе эту жалость объЯснить.
Љто ему ќйдлин? Љто он ќйдлину?
- ‡дравствуйте, €цхак „авыдович. џ к вам прЯмо из музеЯ. ‚се бросил и
помчалсЯ. ‚ас один человек разыскивает.
Ћтлегло от сердца - пока ќйдлин никуда не уезжает.
- —то за человек?
- Ќемец.
- Ќемец?- не выразил никакой радости Њалкин.- € что ему от менЯ нужно?
- Ћн из ’юрингии... Џриехал с делегацией германо-советской дружбы.
Џришли в музей на выставку "Џонары в фотографиЯх и документах".
- Њожет, ему не Я, а ѓирш Ћленев-Џомеранц нужен?
- ‚ы, именно вы... •агер подошел к нашему директору и спросил: "Ќе
слышали ли вы про такого Њалькина?"
- џ без мЯгкого знака. Њалкин. Љак, говоришь, его зовут?
- „иректора?
- Ќемца.
Љак и водитсЯ у евреев, вопросы строились в колонны.
- ѓанс •агер. Ћн тоже портной. ’о есть бывший портной.
- ѓанс, ѓанс,- пожевал чужое имЯ губами €цхак.- Ѓыл у нас в мастерской
немец. Ќо как звали - хоть убей.
- —ерез два днЯ они уезжают. Ћн просит о встрече.
‚есть и впрЯмь была ошеломлЯющей. Њалкин не чаЯл, не гадал, что судьба
сведет его когда-нибудь с пленным немцем-брючником, помогавшим им, вражеским
портным, шить парадное галифе ђокоссовскому. ‚ темных и сырых подвалах
памЯти среди бесчисленных имен, дат и событий затерЯлись и его внешность, и
возраст, и звание. …динственно, что пылилось на полке, были ЯйцевиднаЯ
голова с большими залысинами, огненно-рыжие волосы и рыжие усы с вычурными
завитушками.
ќйдлин переминалсЯ с ноги на ногу в ожидании решениЯ. Ќо €цхак
почему-то медлил, не спеша переваривал услышанное. Ќа кой ему приезжий
немец, пусть и помощник в прошлом? —то с ним вспоминать, чем с ним делитьсЯ?
ќстер в гробу перевернетсЯ, если он пригласит к себе домой немца...
- “ менЯ кавардак...- наконец выдавил Њалкин.
- Ђ что если тут... на скамеечке?
€цхак насупилсЯ.
- Ќа свежем воздухе... Љак в Љемп „эвиде...
- ѓде, где?
- ‚ Љемп „эвиде,- безуспешно повторил музейщик.- џ до двух должен дать
ответ.
- Ђ как мы друг друга узнаем?- снизошел Њалкин.
- Ћн маленький, лысенький, рыженький. ‚ три у них прием в ‘овете
Њинистров. Ђ с пЯти они свободны. џ, с вашего позволениЯ, приведу его.
- ‚ полшестого так в полшестого. ’олько с одним условием.
- —естное кавалерское, диктофона не будет!- поклЯлсЯ ќйдлин и опрометью
бросилсЯ на ‡амковую улицу.
Ћни Явились с немецкой пунктуальностью - ровно в пЯть тридцать. Ќа
подступах к Ѓернардинскому саду уже зажглись фонари. €х свет нетающим снегом
падал на подсохшие дорожки, струилсЯ по очнувшимсЯ от зимнего обморока
веткам.
Џриземистый ѓанс в штормовке плелсЯ за высоким ќйдлиным. Ћн смачно
посасывал трубку, и запах отменного табака дразнил ноздри старого курильщика
Њалкина. ‚ правой руке ѓанса поблескивал целлофановый мешочек с живописной
картинкой - ’юрингский лес, карабкающийсЯ на террасы горный город ‡ул,
дорога в сосновых объЯтиЯх, охотники у костра.
- ѓанс •агер,- подойдЯ к освещенной скамейке и обдав €цхака душистым
грехом, промолвил немец.- Ђ вы Њалькин.
- Њалкин,- поправил его €цхак и глубоко вдохнул ароматизированный
воздух.
- Ћ, да, да!- смущенно затараторил ѓанс.- €звините... Њы, немцы, все
смЯгшаем... Ћтшень, отшень рад... Љак фидите, Я немного гаварийю
по-русски... Џримите, пошалюста, потарок от менЯ и обшейства
германо-зовиецкой трушбы...- € он протЯнул €цхаку ’юрингский лес, горный
город ‡ул и пылающий костер, поначалу, видно, предназначавшиесЯ другому
фройнду.
Њалкин долго отказывалсЯ от подарка, но в конце концов под решительными
взглЯдами ќйдлина его с благодарностью принЯл. •агер, довольный, заморгал
белесыми ресницами и, как стеклодув, выдул изо рта душистое облачко
благородной "Ђмфоры".
Ћн принЯлсЯ что-то втолковывать €цхаку, но так тараторил, что тот
вылущил из его тарабарщины только главное - ѓанс приглашает его на все лето
в горы, под ‡улом, там у него, у •агера, свой охотничий домик; они будут
вместе отдыхать, ходить на охоту (найн, найн, не на медведЯ, а на зайца),
собирать грибы и плести корзины; он, ѓанс, научит его и соломенные шлЯпы
делать; плетение отшень и отшень успокаивает. Љогда же они отдохнут, то
поедут в Ѓерлин и сфотографируютсЯ на фоне рейхстага - €цхак как победитель,
а ѓанс как побежденный, хотЯ на войне победителей не бывает, потому что
поражение всегда терпит жизнь.
Њалкин благодарно наклонил голову, оценив дружеские чувства •агера, и
пообещал, что, если здоровье не подкачает, он обЯзательно приедет в ’юрингию
и научитсЯ плести соломенные шлЯпы. Ћн вспомнил военную пошивочную
мастерскую, где они короткое времЯ работали вместе, призналсЯ, что после
расформированиЯ интендантской части совершил недостойный поступок - разобрал
чужой "‡ингер", упаковал его и вывез из ѓермании.
- Ћ, это невашьно... “ нас много, отшень много "‡ингер".
Ќо длЯ €цхака его слова не были искуплением. Ћн стал уверЯть •агера,
что справедливость требует, чтобы он присвоенное вернул. ЋтыскалсЯ же среди
сотен тысЯч немцев ѓанс •агер - отыщетсЯ и хозЯин швейной машинки.
ѓанс прощающе-покаЯнно улыбнулсЯ Њалкину, пыхтЯ, пососал трубку,
откинул капюшон, погладил, как школьный глобус, лысину в
прожилках-меридианах и снова улыбнулсЯ. …го улыбка странно подействовала на
€цхака. ‚ ней были унижающаЯ снисходительность, плохо скрытое превосходство,
и вместо чувства облегчениЯ Њалкин испытал что-то похожее на острый укол
стыда - ну какого лешего он перед ним винитсЯ? •агер все равно не поверит в
его искренность. Ћни, немцы, в большем долгу перед евреЯми - никакими
"‡ингерами" его не покроешь.
€цхак ругал себЯ за желание слыть добреньким, за самолюбование: чего,
спрашиваетсЯ, корчить из себЯ праведника. …ще рабби Њендель в детстве поучал
его, что на свете есть одно изделие, которое лучше не делать, чем делать
скверно. € имЯ ему - добро. Њалкин вдруг сник, скукожилсЯ, внимание его
рассеЯлось, взглЯд стал бесцельно блуждать вокруг; чуткий ќйдлин вовремЯ
уловил перемену в настроении €цхака и бросилсЯ спасать положение.
- ѓерр •агер рассказал мне, как вы его спасли от гибели... …сли бы не
вы, его косточки давно бы истлели в какой-нибудь Љостроме или Љалуге.
- „а, да,- закивал ѓанс.- …сли бы не герр Њалькин, Я бы уже не шьиль...
- Ќе жил,- перевел €цхаку с русского музейщик.
- „а, да...- •агер с той же доброжелательностью принЯлсЯ тормошить
памЯть €цхака, которому много лет тому назад начальник интендантской службы
полковник €ваньшенько задал вопрос жизни и смерти: "Ќужен ли нам этот лысый
немец?"
- € вы, €цхак „авыдович,- перехватил у ѓанса инициативу ќйдлин,-
полковнику €ванченко будто бы ответили: "Ќужен, товарищ полковник! ’акого
брючника сейчас трудно найти..."
- Њы шьили его экзцеленции фельдмаршалю галифье...
- Ќаверное,- дипломатично произнес Њалкин.- ђазве это сегоднЯ имеет
значение? Њаршал умер, парадный мундир висит на вешалке в музее, белый конь
пал...
- €меет, имеет,- воспротивилсЯ •агер, отстаиваЯ свое невермахтовское
прошлое.- џ вас раньшье изкал, абер не нашьоль.
—ем больше он кивал, тем острее Њалкин жалел себЯ, его и то далекое
времЯ, когда жизнь человека значила не больше, чем портновскаЯ иголка,-
сломал, выбросил и заменил другой.
- Ћтшень рад, отшень,- как заведенный повторЯл немец.- ‘делайте
одольшение,- обратилсЯ он вдруг к ќйдлину и пальцами изобразил щелк
фотоаппарата.- —ик, чик - и вылетит птищька...
- Љ сожалению, Я свою камеру оставил дома,- сказал ‚алерий.
- ’ам есть... отшень хоршьаЯ камера...- успокоил его ѓанс и ткнул в
целлофановый мешочек.- Ќашь презент...
ќйдлин извлек из мешочка новехонькую "Џрактику", попросил •агера сесть
рЯдом с Њалкиным на скамейку и, когда ѓанс подкрутил свои рыжие завитки,
легко и радостно щелкнул.
- ‚ундербар! Џерфект!- воскликнул •агер.
‚осторг его был не натужным, а неподдельным, но таким же неощутимо
холодным, как сиЯние Ѓольшой Њедведицы.
€цхак проводил ѓанса и ќйдлина до Љафедральной площади. Џока они шли,
он договорилсЯ с •агером держать свЯзь через музейщика, знавшего немецкий
Язык,- герр ‚алерий пришлет ему в ‡ул снимки. Ћбещал Њалкин, правда, с
оговорками приехать и в ’юрингию, поохотитьсЯ с ним на... комаров и привезти
оттуда в ‚ильнюс соломенную шлЯпу собственного плетениЯ.
‚озле колокольни они расстались. ѓанс •агер помахал €цхаку рукой, и
взмах ее привел в движение и джип, и крохотный самолетик неразговорчивого
Ѓородулина, и охотников в ѓлавной ставке фронта; с лаем побежали гончие, из
Ягдташей взмыли в небо подстреленные тетерева, маршал ђокоссовский вышел
из-за массивного стола и шагнул на середину пустой залы, еще мгновение - и
он доверит ему, портному, свой торс и дату парада на Љрасной площади.
‚сЯ жизнь, раскрутившись, как ЯрмарочнаЯ карусель, устремилась назад, в
прошлое, в кукольный немецкий городок, как бы сложенный из рафинада, и
Њалкину по-детски захотелось: пусть вертитсЯ вокруг него, как ‡емлЯ вокруг
‘олнца.
- “же домой?- раздалсЯ за его спиной знакомый баритон, и ѓирш
Ћленев-Џомеранц бесцеремонно снЯл его с карусели.
- —то-то зЯбко стало. Ѓоюсь простыть.
- Ђ Я к тебе направилсЯ. Њожет, в кабак на часочек заглЯнем?
- Џочему ты менЯ в эту вашу... как ее... филармонию не приглашаешь?.. Ђ
в кабак тащишь и тащишь.
- Џочему, спрашиваешь? Ћтвечаю: в музыке разбиратьсЯ надо, а в водке не
обЯзательно... ‡айдем - Я угощаю. Ќа Ѓернардинском саду свет клином не
сошелсЯ. ‹юди живут, пьют, танцуют, трахаютсЯ. —ем мы хуже? —арли —аплин в
твоем возрасте детей делал, за красотками волочилсЯ.
- ’ы еще праотца Ђвраама вспомни.
- ‘ тобой не сладишь. Ђ жаль... ђазговор у менЯ, как говорил вождь
пролетариев всех страх, архиважный.
- Ѓог с тобой. Џошли!
Љафе литераторов пользовалось в городе не самой дурной славой. ѓирш
Ћленев-Џомеранц выбрал столик у окна, царственным жестом подозвал скучающего
официанта и заказал двести пЯтьдесЯт граммов водки, котлеты по-киевски,
черный кофе и мороженое.
- —то стрЯслось?- спросил Њалкин, когда подавальщик скрылсЯ.
- Ќу как тебе кабак? - придвигаЯ к себе пепельницу и вытаскиваЯ любимое
"Њальборо лайт", произнес флейтист.
- џ сегоднЯ рассиживатьсЯ не намерен. ‚ыкладывай.
- ѓода три тому назад тут было куда лучше...- ѓирш Ћленев-Џомеранц
размЯл сигарету, сунул в рот и принЯлсЯ ее перекатывать от одной щеки к
другой.- ђаньше можно было курить. Ђ сейчас за одну затЯжку - штраф, чуть ли
не бутылка коньЯка...
- Љотлеты придетсЯ подождать,- сказал официант, ставЯ на стол граненый
графинчик с водкой.
- —то за страна? Љроме водки, приходитсЯ ждать всего.
‡а долгие годы дружбы Њалкин хорошо изучил повадки ѓирша
Ћленева-Џомеранца. ’ы его хоть каленым железом пытай или осыпай золотом,
ничего не выудишь, пока он не выпьет. Џричем чем новость ценней, тем
длительней выпивка. €цхак томилсЯ - ему претили и кухонный смрад, и хлопанье
осипшими дверьми, и учтиво-наглые взглЯды официантов. Ќадо терпеть, ѓирш
Ћленев-Џомеранц "примет на грудь" и раскроет все дворцовые тайны.
‚ кафе было малолюдно. Ќа возвышении траурно чернело пианино.
Њузыкантов еще не было - на аккуратно составленных стульЯх лежали
нерасчехленные инструменты. ѓирш Ћленев-Џомеранц налил себе и Њалкину,
поднЯл рюмку и сказал:
- „авай за Ќатана.
Њалкин замер.
- —то с ним?- только и выдавил он.
’ост был неожиданный. ѓирш Ћленев-Џомеранц вообще презирал тосты - они,
по его мнению, только затЯгивали удовольствие. € вдруг - за Ќатана!..
- ’ы можешь не играть со мной в прЯтки?- взмолилсЯ Њалкин.
- ‘о скучными не пью и за скучных не пью. Ќатан - человек хороший, но
тусклый, как засиженнаЯ мухами лампа. Ћн один из тех, кого даже страданиЯ не
красЯт... ’акие люди живут себе, поживают... ‚се у них, как в школьном
задачнике: дом, работа, жена, пудель... ‘горел дом - катастрофа, ушла жена -
конец света, околел пудель - трагедиЯ.
Ћфициант принес котлеты по-киевски. Њалкин отодвинул тарелку и, понизив
от волнениЯ голос, осведомилсЯ:
- ’ак что же все-таки стрЯслось? Љатастрофа, конец света или трагедиЯ?
- Љонец света,- старательно обгладываЯ белую косточку, ответил ѓирш
Ћленев-Џомеранц.
- Ќина ушла?
- “шла, не ушла, но пока ее найти не могут.
- Ќеужели руки на себЯ наложила?
- ’ак уж сразу и руки!- ѓирш Ћленев-Џомеранц взЯл салфетку и тщательно
принЯлсЯ вытирать подбородок, как будто на нем были не пЯтна жира, а что-то
другое, несмываемое и неудалимое - то ли следы его ночных гульбищ, то ли
крохи незасыхающей, въевшейсЯ в кожу глины из понарских рвов.
‚одки в графинчике оставалось на самом донышке. Ћфициант, следивший за
тем, как она иссЯкает, услужливо вырос перед ними, но €цхак не дал ему даже
рот раскрыть:
- ‘чет, пожалуйста.
- Ќу куда ты торопишьсЯ? ‡вонить Ќатану? џ раз пЯть звонил. „ома его
нет. Ќе рыскать же нам с тобой по городу...
- ’ы как хочешь, а Я пошел. ‚озьму такси и поеду к нему.
- Џогоди. „опью, расплачусь и составлю тебе компанию.
Ћни поймали такси и поехали на окраину ‚ильнюса. Ќатан ѓутионтов жил на
улице ’анкистов. Ќи одного танкиста там и в помине не было. ‚близи день и
ночь грохотали поезда, в хатах-развалюхах ютилась беднота - кочегары,
машинисты, прицепщики, уборщики мусора, стрелочники, кондуктора. ‡а
пригорком маЯчила тюрьма, исправительно-трудоваЯ колониЯ, расположеннаЯ на
территории храма, окруженного колючей проволокой и хиреющими год от года
деревьЯми, на которых по-прежнему, как в старые, добрые времена, справлЯли
заутреню и вечерю птицы, молившиесЯ с радостным неистовством.
‘вета в окнах ѓутионтова не было. ѓирш Ћленев-Џомеранц и Њалкин вошли в
слабо освещенный, вонький подъезд, поднЯлись по витой лестнице со сломанными
перилами на третий этаж и по очереди принЯлись нажимать на шоколадную плитку
звонка. Ќикто не отзывалсЯ. ЏостоЯв в горестном молчании у дверей, они
спустились вниз и, поглЯдываЯ на слепые окна и ежась от пронзительной
весенней прохлады, зашагали взад-вперед по выбитому тротуару.
€цхак уже жалел, что выпил только одну рюмку,- не приведи ѓосподь,
схватит воспаление легких, надолго слЯжет, и это когда у друга такаЯ беда.
Џравда, надежда еще своим воробьиным клювиком склевывала наихудшие
предположениЯ. Њожет, все еще уладитсЯ, Ќина передумает и вернетсЯ, а Ќатан
поклЯнетсЯ, что никогда... ни при каких обстоЯтельствах без нее в €зраиль не
поедет, и, стало быть, нечего приносить себЯ в жертву.
Њалкин вспомнил угрозы Ќины уехать к родичам на ‚олгу, в Ѓалахну. —то
если сложила вещички и укатила? Њол, теперь каждый из них свободен и волен
делать все, что заблагорассудитсЯ.
- ‡наешь, €цхак, какаЯ мысль мне пришла в голову? ’ебе не кажетсЯ, что
все вокруг нас - тип-топ гетто? Ќи души. Ќи огонечка... ЊертваЯ тишина...
’олько где-то там, вдали, поезд на стыках грохочет... € патруль по тротуару
подковами стучит... ‘лышишь?
- Ќичего не слышу.
- Ђ лай овчарки? Ћттуда, где тюрьма...
- € лаЯ не слышу...
- Ђ Я слышу... ‚от-вот они нас настигнут...
- ѓлупости!- рассердилсЯ €цхак.- Ѓред сивой кобылы.
- Ѓред, говоришь, а почему у менЯ все поджилки трЯсутсЯ?
- Ќедопил...
- Ќет, нет... Џросто страшно... Ђ вдруг и на сей раз побег не
удастсЯ... €з этого гетто, брат, убежать невозможно.
- ’ы бы лучше о Ќатане подумал!- пристыдил его Њалкин.- ‚ твои годы
надо поменьше заказывать...
- •очешь знать, почему невозможно?- не обиделсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц.-
Ђ потому, что страх - самое вместительное гетто на свете... ’ебе не кажетсЯ,
€цхак, что всю жизнь мы только и делаем, что от одного страха бежим к
другому...
Ќадвигалась ночь. ЃеднЯга Ќатан, наверно, мечетсЯ, рыскает на своей
культЯпке по городу, набережные обходит, мосты, парки...
- ‚зЯл бы в жены еврейку, глЯдишь, беды и не было бы,- прогудел
продрогший ѓирш Ћленев-Џомеранц.
- Ђ что, еврейки из дому не сбегают? Ќе кончают с собой?
- ‘бегают и руки на себЯ накладывают. Ќо прежде чем покончить с собой,
они петлю на муже затЯгивают. Њожет, ѓосподь и покарал нас... менЯ...
Ќатана... за наше отступничество... за то, что заветам предков изменили...-
Ћн отдышалсЯ и тихо промолвил:- Ќу да... …му легко карать. ‚едь Ћн холостой.
- аги!- вскрикнул Њалкин и весь напрЯгсЯ.
Ћба прислушались. ‚ иссинЯ-черной тишине, густой, как волосы,
послышалсЯ стук деревЯшки.
- Ћн!- обрадовалсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц.- ’очно... “ менЯ абсолютный
слух... даже на культЯпки...
- Ћдин?
- Ћдин.
Ђбсолютный слух не обманул флейтиста.
- Џарочка - гусь да гагарочка... € давно вы тут сумерничаете? - спросил
ѓутионтов. ѓолос его звучал хрипло, как после болезни; он то и дело
откашливалсЯ, но то был не кашель, а скорее нервный клик.- Џошли ко мне
гретьсЯ.
€ двинулсЯ к дому, припадаЯ на деревЯшку и все времЯ оглЯдываЯсь: а
вдруг из темноты, населенной его отчаЯнием и надеждами, вынырнет строптивица
Ќина, подойдет к ним и попросит прощениЯ за свою глупую самоотверженность,
чуть ли не стоившую ему, Ќатану, жизни?
- ЋбъЯвлен розыск,- прохрипел он, вешаЯ в прихожей на гвоздь пальто и
осыпаЯ ласками бросившегосЯ к нему пуделЯ.
- Ћна что-нибудь оставила? - краснеЯ, осведомилсЯ Њалкин.
- Ќет. Џошла в парикмахерскую прическу делать ко дню рождениЯ и
исчезла. ‹юда, ее парикмахерша, говорит, что она была весела, шутила,
анекдот про ѓорбачева рассказала. Ќе было ни гроша, да вдруг такой алтын.
- Џоверьте моему слову,- загорелсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц,- все кончитсЯ,
как в голливудских фильмах: герои покочуют-покочуют, потом поплачут-поплачут
и бросЯтсЯ друг другу в объЯтиЯ.
Ћбнадежил ѓутионтова и Њалкин. Ћн готов битьсЯ об заклад, что Ќина
через день-два вернетсЯ. ’аких мужей, как Ќатан, на старости лет не бросают.
ѓутионтов страдальчески улыбалсЯ - изголодавшийсЯ за день пудель ластилсЯ к
нему, вилЯЯ хвостиком, просил есть, и Ќатан бросилсЯ его кормить,
расчесывать мЯгкий каракуль. €цхак на всЯкий случай проверил, работает ли
телефон, а ѓирш Ћленев-Џомеранц, предвкушаЯ выпивку, сел за стол, накрытый
немаркой скатертью, присланной ‹арисой из €зраилЯ к юбилею матери.
Џарикмахер откупорил бутылку украинской горилки, молча разлил по серебрЯным
рюмкам и первый залпом выпил.
„о самого рассвета сидели они, не пьЯнеЯ, не мучаЯ друг друга
вопросами, глЯдЯ друг на друга исподлобьЯ, засыпаЯ на минутку коротким
заЯчьим сном. Љазалось, ни ѓутионтов, ни ѓирш Ћленев-Џомеранц, ни Њалкин
никогда между собой не говорили, словно были от рождениЯ глухонемые. ‚ этом
молчании, в этом переглЯдывании, в этих наплывах сна, в подбадривающих
вздохах и скупых жестах было что-то от нерастраченной нежности, невесть длЯ
кого припасенной и оставшейсЯ невостребованной, от незатейливого, но
избыточного состраданиЯ друг к другу.
’о была неповторимаЯ, нечаЯннаЯ ночь, поразившаЯ их своей неброской,
как слог, слитностью, незримой спаЯнностью - может статьсЯ, у них такой ночи
никогда и ни с кем не было, даже с женами и детьми, даже в вольной
молодости, ибо молодость размашиста и беспамЯтлива, а старость жертвенна и
почти лишена алчности - что ей лишний рассвет, лишний год, лишнЯЯ копейка?
- Ѓилет у менЯ уже в кармане,- под утро объЯвил ѓутионтов.
- „алеко ли собралсЯ? - попыталсЯ шуткой снизить напрЯженность ѓирш
Ћленев-Џомеранц.
- Ћна либо у ‡орькиных в Ѓалахне, либо у Љовшовых в ѓорьком, либо у
Љарныгиных под €ркутском.
- Џод €ркутском? - как спросоньЯ повторил Њалкин.
Људа ему одному в такую дорогу? ‡доровЯк, и тот ее не осилит. Ќо, если
уж Ќатан вылез из окопа, никакой обстрел его не остановит.
- Џод €ркутском в монастыре ее сестра... …вдокиЯ... Ќо пока билет у
менЯ до Ѓалахны.
...‚альс! „амы приглашают кавалеров!.. ’реск радиолы, шарканье ног,
пот, шепотки, ситцеваЯ полЯна, мелькание серег, гимнастерки, кирзовые
сапоги, "‘талин под –арицыном", молодой, черноволосый, вдохновенный. Љлуб
машиностроителей заполнен до отказа. ‘егоднЯ - танцы.
€цхак стоит в углу и ждет, когда кто-нибудь подбежит к нему с ситцевой
полЯны, осторожно взЯв за кончики пальцев, выведет на середину зала и
низвергнет в водоворот пар. Ќо - эко невезенье! - то ли он забралсЯ на
задворки, то ли из-за широких спин однополчан его не видно, то ли он не
заслуживает такой чести - никто не приглашает. Ђ может, ќстер грозит
пальчиком, когда ему удаетсЯ переглЯнутьсЯ с какой-нибудь чертовочкой.
’олько привЯжетсЯ к русоволосой прелестнице взглЯдом, как тут же доноситсЯ
голос ќстер: не смей с чужими красотками ЯкшатьсЯ, за плечи их обнимать,
глазки им строить! Џока только они двое не танцуют - €цхак и ‘талин. Ќо
‘талин - это понЯтно, ему не до вальса и не до фокстрота, отец всех народов
о наступлении немцев думает. ’анцевальный вечер до девЯти. Ђ времЯ бежит
быстро - скоро и в казарму возвращатьсЯ.
- Њожно вас? - слышит €цхак тоненький дискант.
Џеред ним круглолицаЯ, с тонкими косичками с вплетенными в них бантами
девочка - может, еще школьница. ‘мотрит на него испуганными, немигающими
глазами. €цхак растерЯн, шмыгает носом, медлит. Ќаконец делает решительный
шаг вперед, кладет даме руку на талию и безоглЯдно бросаетсЯ в эти ласковые
"Ђмурские волны", которые гулко плещут о кирпичные стены, растут и,
разбившись, как о волнорез, о лепной потолок, с упоительной Яростью заливают
пол.
- ЊенЯ зовут ‚ера. Ђ вас?
„евчонка не из робких. Ћна преподносит ему свое имЯ, как подарок, и
доверчиво ждет отдарка.
- €цхак.
- Ћчень приЯтно. ’акого имени Я еще не слыхала.
‚ера улыбаетсЯ, скалит свои белые, словно на подбор, зубы, €цхак
улыбаетсЯ в ответ, только ‘талин хмуритсЯ и ревниво следит за ними, за их
движениЯми, за их улыбками, за их губами. €здали Њалкину машет рукой Ќатан
ѓутионтов, поздравлЯет с победой, и они кружатсЯ до изнеможениЯ, до упаду.
- ‚ы грузин? - запыхавшись, допытываетсЯ ‚ера.
- Ќет.
- ЂрмЯнин? - ‚ера отбрасывает за спину непослушные косички с бантами.
ѓлаза пылают, щеки горЯт. Ћна прижимаетсЯ к €цхаку своим худеньким
тельцем, и ласковость "Ђмурских волн", тепло битком набитого зала и нежность
этой неутомимой козЯвки вливаютсЯ в смЯтенную душу.
- џ знаю - осетин! - шепчет она, готоваЯ, кажетсЯ, до зари отгадывать
эту головоломку.- Љ папе на стройку приезжал один осетин из Ќальчика...
Џохожий на вас... Љрасивый... ‘ большим носом, как рог длЯ вина...
€ заливаетсЯ простодушным смехом, и клонит свою голову ему на грудь.
"Љрасивый" - эхом отдаетсЯ в ушах €цхака.
- џ еврей.
- …врей? Љак интересно! - восхищаетсЯ она.- Ђ где они живут?
- ‚езде.
- ‚ классе у нас ни одного не было... € на заводе нет.
- џ плохо говорю по-русски,- пытаетсЯ спастись от ее расспросов €цхак.
- Љавалеры менЯют дам! - перекрикивает "Ђмурские волны" чей-то зычный
бас.
‚ера искательно смотрит на €цхака, в глазах у нее мольба и ожидание, и
он не отпускает ее от себЯ, и вот уже их накрывает бархатным звездным
пологом южноамериканскаЯ ночь, и "Ђргентинское танго" вдруг смывает все на
свете - и ќстер, и ‹итву, и войну, и ђоссию... ‚се, кроме ‘талина в
царицынской степи.
- „амы менЯют кавалеров!
€ под звездами Ђргентины внезапно вырастает белолицаЯ пухленькаЯ
соперница, отрывает ‚еру от €цхака, кладет ему на шею свою тЯжелую руку,
закатывает глаза и, суча дубовыми ножками, начинает кружить на одном месте.
- ђоза.
…е не смущает его молчание. Ћна топает и сладострастно подпевает не то
Љозину, не то ‹ещенко. €цхак ищет в толпе тонкие косички с бантами, но видит
перед собой не ‚еру, а разрумЯнившуюсЯ, чем-то напоминающую самовар ђозу, ее
полураскрытые, чувственные губы, пышки щек.
„амы менЯют кавалеров. Љавалеры менЯют дам.
ѓосподи, как много с тех пор менЯлось! ЊенЯлись гимны и молитвы,
менЯлись имена (Ќатан - Ќиколай, ѓирш - ѓригорий, €цхак - €горь, ‡елик -
‡орий), менЯлись вожди и лакеи, власти и присЯги, вероисповеданиЯ и столицы,
мужьЯ и жены, месторасположение армий и народов, палачи и жертвы. € все это
выпало на их долю. Њир-менЯла обчистил их до нитки, обменЯв их молодость на
окопную сырость, тюремную решетку, вынужденное затворничество и вдовство.
Ќазавтра Њалкин проводил Ќатана в Њоскву - оттуда ѓутионтов полетит в
ѓорький.
- Ќе люблю, когда до последней минуты провожают. Ѓаба с возу - кобыле
легче,- сказал на перроне парикмахер.- €ди домой.
- Ќу если тебе так хочетсЯ,- сглотнул обиду Њалкин.
- Љак мне хочетсЯ - не получаетсЯ, к сожалению.
- Џривет Ѓалахне... Љазарме... Ќу и "Ђмурским волнам". ‘ходите с Ќиной
в клуб машиностроителей.
- …сли найду ее. Љак говорЯт, либо пан, либо пропал.
- Ќайдешь, найдешь...
- Љо всем моим бедам мне только танцев на культе не хватает.
- —то ни говори, а мы с тобой тогда по-своему были счастливы. Њожет,
счастливей, чем за минувшие полвека.
- Ќичего себе счастье! Ѓез родины, без дома, в полном неведении, что
будет с нами, с нашими близкими.
- Ђ родина что нам дала? —то мы, вернувшись, узнали-разведали? —то мы
отравители в белых халатах... шпионы... —то во всем виноваты... …сли
хорошенько подумать, то еще не известно, спасла ли нас победа или доконала?
- ЊенЯ не доконала. „о вчерашнего днЯ Я был счастлив.
- ѓраждане пассажиры! ‘корый поезд ‚ильнюс - Њосква отправлЯетсЯ с
первой платформы первого пути.
€цхак подхватил чемодан и вслед за ѓутионтовым метнулсЯ в вагон.
- ‘нова на фронт еду,- сказал Ќатан.- Ќо теперь если что и потерЯю, то
не ногу. ‘нЯвши голову, по волосам не плачут...
Џоезд тронулсЯ, Њалкин заметалсЯ, парикмахер вонзил беспомощный,
щенЯчий взглЯд в друга, но колеса крутились все быстрей и быстрей.
- ‘тарый человек, а хулиганите! - мрачно бросила проводница.
- џ сойду... Я на первой же остановке сойду,- виновато зачастил €цхак.
…го ссадили недалеко от ‚ильнюса - в Ќовой ‚илейке. ‘овместного пути
хватило только длЯ того, чтобы условитьсЯ с Ќатаном о свЯзи: тот звонит
каждую среду, а Њалкин ему каждую субботу. Ћставшись наедине с туго
завЯзанными узелками забот, €цхак долго и бесцельно бродил по пригороду,
утопавшему в садах и в простонародной польской речи. Ћн корил себЯ, что не
предложил Ќатану поехать вместе - на первой большой станции купил бы билет и
отправилсЯ с ним в Ѓалахну. •оть разок куда-нибудь махнуть - ведь он дальше
Ѓелоруссии никуда и не выезжал.
‚сегда хорошо искать вместе, думал Њалкин. Ћн завидовал Ќатану; ему,
€цхаку, некого и нечего было искать. ‚се, что навеки потерЯл, нашел, а все,
что нашел, навеки потерЯл. Џустота, пустота. ЋбволакивающаЯ, обступающаЯ со
всех сторон.
‡авидовал он и ѓиршу Ћленеву-Џомеранцу и даже Њоше ѓершензону. ‚се они,
кроме него, проЯвлЯли похвальную настойчивость в достижении своей цели -
первый отчаЯнно сражалсЯ за то, чтобы лечь рЯдом со своими убитыми
родственниками, другой чуть ли не костьми ложилсЯ, чтобы вырватьсЯ из этого
свинского загона на волю, пусть воображаемую, мнимую.
Ђ что он, €цхак? –елыми днЯми в Ѓернардинском саду землю утрамбовывал,
карнавалы воспоминаний со старыми евреЯми устраивал. Љак же ему не
завидовать им - да что им, ледащим воробьЯм под скамейками, тихо шелестЯщей
липе. Љому нужен его шелест? ‚ чем смысл его чириканьЯ? „олжен ли он,
маленький, неприметный человек, быть иным, чем мир, в котором он живет, и
чем времЯ, которое ему против воли навЯзали? Њожет, не стоит морочить себе
голову и вылущивать из половины событий смысл? Ѓольшинство людей на свете не
терзаетсЯ такими вопросами.
Ќо если смысла нет, если зрЯ течет река, шумит липа, чирикает воробей,
если рождениЯ и убийства - одинаковый вздор, сменЯемый в каждом поколении
таким же вздором, то какаЯ разница между человеком и лесным волком, длЯ
которого логово, корм, самка и есть величайший смысл?
“ него, €цхака, есть логово и в корме нужды нет. € самка - ѓосподь,
прости и помилуй - была. € что? ‚се, что он делал, чем мог гордитьсЯ,
износилось, расползлось по швам. Њожет, смысл не в умножении, а в
непрерывном вычитании? Њожно ли еще что-то из его жизни вычесть?
„омой он вернулсЯ поздно. ‘вет на лестничной площадке не горел, и €цхак
долго вертел ключом в замочной скважине, пока дверь не открылась. ‘крип ее
заглушил звонок телефона.
- Љвартира Њалкина слушает... ’ы, что, позже не мог?.. Ќу совсем у тебЯ
совести нет... Ќу? Љакой еще, к черту, воскресник? Ђ-а... ќто менЯет дело...
Љак добиратьсЯ будем? Ѓогач! Ђ кроме нас? Ќикто... Њне все равно нечего
делать.
€цхак положил трубку, и тоска когтем впилась в сердце. Ѓоже праведный,
только вдвоем остались - он и ѓирш Ћленев-Џомеранц. Љак в белорусской пуще.
Ђу, подполковник ‘авелий ‡ельцер! Ђу, сапожник Ђбба ѓольдин! Ђу, ненужные
евреи и христиане! Џринимаем всех! Џриходите!
‚пору уже и себЯ окликнуть как без вести пропавшего. €цхака захлестнуло
предощущение чего-то неотвратимого. Ќо то была не боЯзнь смерти - еще на
войне Њалкин приметил, что, чем больше ее боишьсЯ, тем она вероЯтнее. Њожет,
впервые на своем долгом веку он почувствовал, как темнота поглощает все его
существо, часть за частью, член за членом, которые откалываютсЯ от него, как
льдины от припаЯ, и с этим неосЯзаемым, безболезненным поглощением €цхак не
был в состоЯнии боротьсЯ. ‡ажигай свет, не зажигай - ничего не изменитсЯ. „о
других не докричатьсЯ, не достучатьсЯ, не дотЯнутьсЯ!..
‚ Џонарах бесчинствовала весна - талые воды уносили сор, хвою и жухлые
листьЯ. ђаспоЯсавшись, пели птицы, и от их пениЯ дрожал воздух. Љое-где
из-под земли пробивалась перваЯ травка, еще скромница, еще не сорвиголова.
ѓирш Ћленев-Џомеранц был в своей рабочей одежде - в синем кладбищенском
комбинезоне с накладными карманами и в картузе с загнутым козырьком. “ ног
его стоЯло эмалевое ведерко с разведенной известью. ”лейтист старательно
макал в него кисточкой и выводил на деревцах, посаженных им в прошлом году,
белые кольца.
- ђано белишь,- произнес не сведущий в садоводстве Њалкин.- „ай им
подрасти.
- Ќе рано,- возразил флейтист.- ’ы только посмотри, как подрос мой
старший брат ”айвуш... Љак вытЯнулась моЯ сестра •ава. Њы с ней близнецами
были...
- Ђга,- умерЯл своим соглашательством боль ѓирша Ћленева-Џомеранца
благоразумный Њалкин.
- ‘олнца маловато,- жаловалсЯ тот.
- ‘олнца тут поровну,- промолвил €цхак.
Ћн изнывал от бездельЯ и не мог взЯть в толк, зачем он понадобилсЯ
другу - то ли он позвал его на смотрины, то ли на толоку.
- Њама менЯ беспокоит,- прошептал ѓирш Ћленев-Џомеранц.- Џо-моему, она
скоро совсем зачахнет. Ќадо было посадить ее поближе к дорожке, где намного
светлей, а не тут, в тени.
- ђодители на старости всегда в тени,- сострил Њалкин.
- Њожет быть. Ќо мама состаритьсЯ не успела... …й было только сорок
восемь...
ѓирш Ћленев-Џомеранц закончил побелку, схватил ведерко, затопал к
железнодорожному полотну, зачерпнул в воронке дождевую воду, притащил к
своему семейству и стал медленно поливать каждое деревце.
- Љогда Я сюда прихожу, то говорю себе: "ѓирш, постарайсЯ прожить еще
десЯток-другой, чтобы они,- он благословил взглЯдом свое семейство,- выросли
в три обхвата". Ќо стоит мне отсюда уйти, как на менЯ нападает такаЯ хандра!
ѓирш, говорю Я себе, зачем ты высадил деревца там, где их корни
переплетаютсЯ с волосами твоей матери, твоих сестер? ’ам, где злодеи на веки
вечные обесчестили саму землю, где каждаЯ пЯдь жжет стопу и вопиет о
несправедливости.
- ’ем не менее ты их все-таки высадил. Џочему?
- Џочему? Ђ чтобы своими листьЯми шелестели и оплакивали себЯ и эту
землю... Ќе пора ли нам с тобой червЯчка заморить?
"‘ ним всегда так,- беззлобно подумал Њалкин.- ѓиршу Ћленеву-Џомеранцу
ничего не стоит перейти от задумчивости к беспечности, от уныниЯ к
беспричинному веселью".
”лейтист расстелил на земле большой клеенчатый лоскут и стал
выкладывать снедь: булочки с ломтЯми ветчины, бутерброды с сыром, термос с
кипЯтком, пакетики с фруктовым чаем, консервную баночку, набитую вареными
бобами - любимой пищей ѓирша Ћленева-Џомеранца, и две бутылки жигулевского
пива.
- …шь! - скомандовал он, вытер о мокрую прошлогоднюю траву руки и
принЯлсЯ уминать ветчину с бобами.
‚зЯл булочку и Њалкин.
- ‡наешь, что Я после отъезда ‘частливчика €зи решил? - спросил он и
сам себе ответил: - џ решил ухаживать за могилой Њоше даром. Ќикто менЯ не
просил. ‘ынок менЯ и знать-то не знает. „а черт с ним. Џриехал - уехал. †аль
только - бабу увез. Ќе баба, а соты, полные липового меда. ѓде он только
отхватил такую?
- …гиптЯнка она,- невпопад вставил €цхак.
- Ђрабка?
- …врейка из Ђлександрии.
- Њама миа! —то, €цхак, ни говори, а лучшее, что наш ѓосподь создал,-
это чужие жены.
Ћн подрЯд выпил обе бутылки пива, прополоскал последним глотком горло,
сплюнул, бросил тару в мусорную урну, выгреб из консервной банки пригоршню
бобов, раскрыл рот и стал ими бездумно обстреливать свое небо.
- „а, совсем забыл спросить, что с письмами сталось?
- ЉажетсЯ, оставил. Џоследний из квартиры с саквоЯжем вышел он. ‡апер
квартиру - и адью.
- Ђ твой ключ?..
- џ ему отдал. ‡ачем мне ключ от чужой жизни?
- Ќе писал он их, негодЯй!.. ’ы что, не видел его на кладбище? Ќи одной
слезинки над могилой отца не обронил. Џес шелудивый и тот на похоронах
хозЯина плачет.
‚се было выпито и съедено. ѓирш Ћленев-Џомеранц стрЯхнул с лоскута
крошки, свернул его, сунул в авоську, спрЯтал в малиннике ведерко, снова
вытер о прошлогоднюю траву руки, подошел к крайнему деревцу, погладил ствол,
белое колечко.
- Њаму Я все-таки пересажу. Џусть греетсЯ на солнышке. Ћна его и при
жизни почти не видела: все у печки, все с пеленками, все с шитьем и
латанием... Ћдиннадцать душ на шее висели...- Ћн помолчал и еще раз погладил
тоненький ствол.- Љогда вырастет, Я снова у нее на шее повисну. ‚ыберу сук
и... повисну...
Ђвтобус в Џонары и обратно ходил редко, и они на остановку топали не
спеша. Љаждый втискивалсЯ мыслью в свой закуток, каждый льнул к своему
деревцу, каждый гладил свой ствол.
- Ќа родину собираюсь,- тихо сказал €цхак.- Њоше ѓершензон обещал со
всеми удобствами довезти, да наши дороги разминулись.
- ‚се разъезжаютсЯ,- пригорюнилсЯ ѓирш Ћленев-Џомеранц.- Њоше
ѓершензон, ‹еЯ ‘тависскаЯ, Ќатан ѓутионтов. Ћн случайно не звонил?
- ‡вонил. ‚ ѓорьком ее нет. Ћн решил отправитьсЯ в €ркутск. ’ам
неподалеку в монастыре сестра Ќины игуменьей служит. Ќатан просит немного
денег прислать на всЯкий случай.
- Ѓедный. ђоссиЯ громадна, а старость безнога и безденежна. Љочевник из
Ќатана никудышный. ‚ —ингисханы не годитсЯ... € вообще зачем еврею всЯ эта
географиЯ?
Ћн закурил, смачно затЯнулсЯ. …го крупно вырезанные, сладострастные
ноздри раздулись, как у племенного рысака.
- ‚се разъезжаютсЯ,- повторил он, глЯдЯ с тревогой на €цхака.- ‚
детстве как-то к нам в местечко цирк приезжал. Ќа рыночной площади огромный
шатер к небу взметнулсЯ. ‚округ вагончики с диковинными зверЯми - слоны,
тигры, медведи, ученые собачки, лошадки-пони, медведи. ‚сЯ малышнЯ бегала к
шатру и выстраивалась в длинную очередь у черного входа перед началом
представлениЯ, чтобы хоть краем глаза чудо-зверинец посмотреть. Ѓилеты были
не по карману.- ѓирш Ћленев-Џомеранц вдруг дернулсЯ, прервал рассказ,
прислушалсЯ.- ќто не наш гудит.
‚дали прогромыхал автобус.
- ’ак вот,- волнуЯсь, ухватилсЯ за обрывок тЯнущейсЯ из детства нити
флейтист.- Џока музыка не стихала, и Я, и мои братьЯ, и мои дружки ни на шаг
не отходили от шапито и ждали, когда зверей поведут обратно. „лЯ счастливых
обладателей билетов слоны отплЯсывали краковЯк, тигры прыгали через горЯщие
кольца, ученые собачки изображали хор гимназисток и пели a capella,
фокусники вытрЯхивали из рукава разноцветные ленты, бусы, ожерельЯ. Њой
старший брат аЯ пустилсЯ на хитрость: в какой-то вечер он ЯвилсЯ с шилом и
ножичком и прорезал в брезенте дырку. Љак царь свою челЯдь, он подпускал
каждого из нас к глазку только на одну минуточку, мы были на седьмом небе от
счастьЯ... ’ы можешь спросить, зачем Я своими россказнЯми дурю тебе голову?
‘трашно, €цхак, когда все разъезжаютсЯ сразу: и слоны, и тигры, и
лошадки-пони, и фокусники,- и на рыночной площади остаютсЯ только слоновье
дерьмо и моча... Ђх, если бы можно было сделать так, чтоб музыка не
обрывалась внезапно, чтобы исчезновение происходило постепенно - сперва
ученые собачки, пони, а потом слоны и тигры, медведи и наездницы с хлыстами,
а напоследок фокусники в высоких блестЯщих шлЯпах! Љакой смысл вырезать в
брезенте дырку, за которой ничего нет... Ќе уезжай, €цхак, прошу тебЯ...
- ’ы так просишь, будто боишьсЯ, что не вернусь.
- Ѓоюсь, боюсь. —естное слово. “ менЯ был попугай. ‚ылетел в окно,
прокричал: "„о свиданьЯ, ѓирррш!" - и не вернулсЯ.
- „а, но Я не попугай...
- ѓосподи, как хочетсЯ захлопнуть все окна... чтобы мы еще... хотЯ бы
чуточку вместе... полетали...
‚ глазах у ѓирша Ћленева-Џомеранца тревоги было больше, чем зрениЯ.
- ‘коро полвека, как Я там не был...- растроганно промолвил Њалкин.
- Џодумаешь, не был. Ќу и что? џ в свой ‘луцк ни разу не съездил. € не
поеду.
- ’Яжело, конечно, ездить на пепелища.
- †изнь моЯ уехала оттуда, как цирк в детстве. Џриезжала раз и уехала.
Џришел автобус. Љроме них, ни одного пассажира не было...
Ќатан ѓутионтов больше не звонил, не тратилсЯ на звонки и Њалкин. Џока
парикмахер доберетсЯ до €ркутска, пока уговорит Ќину, чтобы не постриглась в
монахини, а вернулась в ‚ильнюс, пройдет не одна неделЯ. Ќечего звонками
тревожить и ‹арису - там у них и так тревога по всей стране, от ‘редиземного
морЯ до Љрасного, и отбоЯ не предвидитсЯ. Њалкин сходил в сберкассу,
заплатил за два месЯца вперед за квартиру, проверил, не задолжал ли за газ и
электричество, за воду и телефон, и в тот же день поездом ‚ильнюс - ђига
отправилсЯ к себе на родину. „о родины было недалеко, четыре часа езды, и
духота в старом, облупленном вагоне не успела его довести до полного
изнурениЯ.
Џрислонившись лбом к студеному оконному стеклу, словно ѓирш
Ћленев-Џомеранц в детстве к натЯнутому на высоких опорах брезенту, €цхак
следил за бегущими вдоль железнодорожного полотна деревьЯми и, уподоблЯЯсь
фокуснику, вытрЯхивал из рукава все, что было, и все, что будет. ђукав был
такой же ширины, как излучина ‚илии, на которой - ни дать ни взЯть цыганский
табор - гудело лавками, дымило пекарнЯми, дышало кузнечными мехами,
отсвечивало лудильными паЯльниками и портновскими иглами, пахло сыромЯтными
ремнЯми, звенело уздечками, перекатывалось бондарными обручами родное
местечко.
Џервой из рукава выползла разноцветнаЯ лента проселка. €цхак шагал по
нему вольно и уверенно - короткостриженый, в высоких армейских ботинках,
изготовленных в —ехословакии, в выглаженной уланской униформе, насвистываЯ
бравурную песенку; солнце пригревало его кудри, которые грачиной стаей
чернели на голове; в солдатском ранце вместо маршальского жезла лежали
подарки строгого командира (за примерную службу!) - блестЯщие шпоры и
новехонькаЯ уздечка. Ћн был первым евреем в местечке, которого так одарили,
и его распирало от гордости.
‚след за проселком из рукава вылетела стремительнаЯ, как ласточка,
ќстер с пирогом на вытЯнутых руках, словно на свадебном подносе. ‡а ќстер
высыпали на проселок братьЯ Ђйзик и ѓилель, боЯвшиесЯ воинской службы как
огнЯ и тайно мечтавшие от нее укрытьсЯ за небоскребами в Ђмерике.
‡а Ђйзиком и ѓилелем из рукава крЯхтЯ выбрались отец „овид и мать
ђахель, благочинный рабби Њендель и его пушистый кот, сопровождавший своего
хозЯина и на амвон-биму, и в нужник. Љот трубно на всю округу мЯукал. „о
поры до времени в рукаве теснились мельник Њордехай ѓольдштейн, лавочник
ЃеньЯмин Џагирский и бургомистр Њеделинскас, поспешивший поздравить на
проселке €цхака с успешным окончанием службы на благо отечества. ‘ проселка
€цхак свернул к синагоге. ’ам негде было Яблоку упасть. “служливый староста
перлинг бросилсЯ к отслужившему улану и спешно заменил фуражку с
государственным гербом на вышитую кипу.
‚ыскочивший из рукава ѓанс •агер, устроившийсЯ на запЯстье, как на
дереве, щелкнул фотоаппаратом, и белаЯ вспышка озарила не только передние
рЯды, где восседала всЯ местечковаЯ знать, но и задние, где ‘частливчик €зЯ
чмокал в щеку свою египтЯнку ‚арду, Ќатан ѓутионтов держал за руку, как за
поводок, не постригшуюсЯ в монахини Ќину, ѓирш Ћленев-Џомеранц тайком
прикладывалсЯ к чекушке, нищие всей округи терпеливо дожидались подаЯниЯ
(кто подаст, тот и Њашиах).
‘тарательный немец из ’юрингии щелкал и щелкал, и дружелюбнаЯ улыбка
светилась на его лице. Ћн все снимал крупным планом - и родинки на лице
ќстер, и призывно позвЯкивающие серьги ‚арды, и запеченное в мучную пудру
лицо мельника ѓольдштейна, и синий комбинезон ѓирша Ћленева-Џомеранца,
только-только пересадившего свою маму из прохладной, невыгодной тени на
выгодную, солнечную сторону.
€ вдруг все затЯнуло, засосало обратно в рукав. ’олько река, только
коровы, пасшиесЯ на прибрежных лугах, только пчелы, залетевшие сюда словно
из раЯ, только птицы, усыпавшие деревьЯ, не подчинЯлись никакому колдовству,
ибо сами были чудом. €цхак опустилсЯ на косогор и уставилсЯ на спокойное
течение ‚илии, и в один миг исчезло ощущение времени и возраста; прошлое,
настоЯщее и будущее слились воедино, сочленились детство и старость,
цветение и увЯдание.
Last-modified: Sat, 08 Dec 2001 09:52:41 GMT
Ћцените этот текст: