 глаголом не сумели бы
точно ничего объЯснить ей одной только.
     Џолет - не всегда ремесло крылатых; иные более предпочитают ничтожество
и приземленность держать в уме и цели.
     Ђ однажды Џлатон  Ѓуев  открыл Ђмерику.  Ќу, то есть,  конечно, Ђмерику
открыли  уже  до Џлатона, но  он  открыл  ее совсем  другую, и  мы потом все
согласились, что, может быть, она такаЯ и есть. € академик ‚алентин, который
был в  Ђмерике  (и  мы  его, собственно, длЯ  того туда и посылали),  как-то
подтвердил нам, что все  это действительно похоже на правду. ’ак что видите,
как и  мы  можем  быть справедливы, как и мы умеем  признавать  правильность
чужих мнений.
     Ќо  все равно - повторю Я еще раз - пусть  Џлатон будет даже тысЯчу раз
прав, или - нет:  чем чаще он вообще будет  прав перед нами, тем  большей он
все-таки  будет  оставатьсЯ  тогда   невообразимой,  неприличной,  скверной,
отвратительной личностью.
     …сли  верно,   что  раскаЯние  -  есть   лучшаЯ  из  способностей  души
человеческой (и его нужно исполнЯть с удовольствием. Ђ иным из смертных Я бы
вообще  давал слово только  длЯ раскаЯниЯ.),  то какими же они  тогда -  что
Џлатон,  что жена его ‡илиЯ  -  выходЯт  безобразными, ненужными людьми, что
никогда не  воскликнут  раскаЯнно: "Ђх, какие же мы были подлецы!" Ћ, они-то
всегда себЯ считают правыми!
     Ћднажды (совершенно неожиданно) дунул  вдруг сильный  ветер в Ђкадемии,
такой  сильный,  что  нас всех  сразу  поднЯло  на воздух. џ  так лечу  себе
спокойно,  придерживаю  только  рукой клобук  и  вижу, как мимо  менЯ пониже
пролетает и поменьше менЯ народишко  тоже. џ тогда кричу им:  "Џридерживайте
клобуки,  придерживайте!"  Ћни стали  придерживать, и  вроде тогда стало все
довольно сносно. Џотом ветер утих неожиданно, и мы все опустились  на  землю
практически без  повреждений.  Џричем,  заметьте,:  мы  все летели - и Я,  и
академик  ‚алентин,  и моЯ секретарша  (она  даже вверх тормашками;  немного
неприлично), и  ваш друг Њарк (о,  Њарк  проЯвил  настоЯщее  мужество в этом
полете!),  и  только Џлатон  Ѓуев один не  летал,  уж  не знаю,  как это ему
удалось, тоже, должно быть, при помощи какого-нибудь изобретениЯ. Ћн, должно
быть, вообще все  свои изобретениЯ делает специально длЯ  того, чтобы скрыть
перед нами, какаЯ же  он все-таки сквернаЯ личность. —естное  слово: все его
достоинства - это длЯ того, чтобы скрыть свое разложение.
     Џричем, не подумайте, что Я  вам это рассказываю  длЯ  обоснованиЯ моей
ненависти к Џлатону,  уж  она-то не нуждаетсЯ ни в  каких  обоснованиЯх, она
всЯкому человеку беспристрастному будет  совершенно понЯтна. „аже если и  не
принЯть  во внимание, что ненависть к  ближнему - суть, вероЯтно,  ценнейщаЯ
составлЯющаЯ позитивного идеала дружелюбиЯ. Ќо вы подумайте, ‹ука, когда все
летали, он один  не летал и укрылсЯ в своем безобразном  логове. Џредставьте
себе  только,  как много  в  таком  поступке непорЯдочного, неуважительного,
злонамеренного, как много он хотел показать нам презрениЯ.
     Ђ  знаете ли, ‹ука, что внешностью вы  совершенно  вылитый Џлатон Ѓуев,
вот просто вас даже не отличить от Џлатона; особенно, если на лицо приделать
нос  деревЯнный  (свой-то  у  него  еще  в  молодости  взрывом  оторвало при
эксперименте). Џо счастью, только внешностью похожи, ибо иначе было бы к вам
разве возможным прежнее мое благоприЯтное расположение?! € Я  даже размышлЯл
прежде  о  нравственном обосновании  такого сходства.  Ќо  так  ничего  и не
заключил. „олжно быть, случайность.
     џ  совершил  это  открытие  о  вашем  сходстве  на  том  небезызвестном
собрании,  когда решалсЯ вопрос о последующем пребывании вашем в Ђкадемии  в
качестве непритЯзательного,  невидного,  обыкновенного  студента,  вы  тогда
повернули  свою скорбно склоненную  голову  (с несомненной значительностью в
чертах) в мою сторону, и Я даже  внутренне вздрогнул от внезапного озарениЯ.
"‚от ведь просто  уже... -  мысленно проговорил Я сам себе. - ‚едь этот ‹ука
просто вылитый Џлатон Ѓуев. Џрирода, кажетсЯ, даже своим  недомыслием, своим
неизобретательным однообразием взЯлась помогать нам".
     € Я даже тогда оглЯделсЯ по сторонам -  не заметил ли кто-нибудь  того,
что заметил Я.  џ ожидал какого-нибудь перешептываниЯ, какого-нибудь ропота,
каких-нибудь  выразительных  взглЯдов.  Ќо  -  нет,  не  заметили.  џ  тогда
наклонилсЯ к  академику Ћстапу, который сидел  рЯдом. "‘кажите, - говорил  Я
ему,  - не  напоминает  ли  вам этот  ‹ука  кого-нибудь?" Ћн  приглЯделсЯ  и
говорит,  что действительно  кого-то напоминает,  но  он вот никак не  может
вспомнить - кого. Ћн отговорилсЯ, что страдает выпадениЯми памЯти.
     Љакие  именно  шаги  мы  предпринЯли  дальше,  вам известно.  ‚ы теперь
руководите Ђкадемией. ‚ы  знакомы с  нашими  лучшими  учеными. ‚ам  известен
образ мысли наших славных, уважаемых академиков. ‚ы сможете  сами быть одним
из них; а тем или другим - не все ли это есть совершенно равно!
     „ело  наше  теперь,  конечно,  значительно осложнилось  тем,  что  жена
Џлатонова  -  ‡илиЯ  - заЯвила  уже вскоре после того злополучного  собраниЯ
своему безобразному  Џлатону: "Ћ, Я непременно  должна пойти в Џассаж, чтобы
купить себе длЯ волос заколок. Њне  совершенно, Џлатон, необходимы заколки",
-  заЯвила  она.  ‡аколки  ей, говорит, понадобились. Ѓыло бы ей,  дуре, что
закалывать. € Я тут даже  теперь  не собираюсь скрывать своего гнева. Џускай
уж скорее это так и останетсЯ - не самыми лучшими и высокими страницами моих
объЯснений.
     ‚се: круг замкнулсЯ! –ель совершенно  определилась, она Ясна теперь нам
во  всех своих  омерзительных  звеньЯх. ‚се  теперь  перевернулось  в  наших
глазах, ничего нет здесь случайного, все  преднамеренно и уродливо: и Џлатон
Ѓуев  с  его  склонениЯми  к  загранице,  и жена его - €гуменьева-‘тернина -
заноза и лицемерка, и бывший армЯнин из сапожного киоска, выЯвленный агент -
это все одна враждебнаЯ зловещаЯ сеть, хотЯ иные из них и гордЯтсЯ  уверенно
своей чрезмерно высокой рентабельностью души (а  уж заколки, конечно, только
повод; возможно, разве этим кого-нибудь обмануть! “ж, разумеетсЯ, не нас.).
     Џлатона   Ѓуева  мы  давно  уже  "тормознули"  и  заменили  тоже  своим
человеком,  так  же, как  и вы, весьма похожим на Џлатона.  Ќет, вы все-таки
похожи больше.  …го же  самого  мы пока  содержим в  застенке, точнее  -  за
стенкой,  близко под  рукой,  и  вы  даже можете  как-нибудь постучать ему в
стенку,  и, если он к тому времени окажетсЯ в настроении, то может быть, что
и он тогда ответит вам тоже.
     Ѓеда только в том, что у  того человека уже вышел срок годности,  и  он
более не в  состоЯнии исполнЯть  роль  Џлатона  Ѓуева.  € в этом нет  ничего
удивительного. Ќас ведь не удивлЯет, когда мы с  тем же самым  встречаемсЯ в
часах. €ли, например, в электрической батарее.
     ‹ука! ‘читайте это  мое доброжелательное послание также и частью некоей
строгой  инструкции.  ‚ы  непременно  должны  заменить  нашего  человека,  и
некоторое  времЯ самому исполнЯть роль Џлатона Ѓуева, но только  везде: и  в
Ђкадемии, куда он приходит специально длЯ исполнениЯ своих козней, и дома, с
женой  его  -  ‡илией  (о,  это-то   совсем  змеиное  гнездо!),  и  в  кругу
разнообразных  знакомых Џлатона,  в котором  он,  несомненно,  разносит свое
зловредное семЯ,  и  перед  заграницей  (этим  обожравшимсЯ  братством),  не
оставлЯющей  Џлатона  своим  корыстным попечением,  и тоже  перед  отчизной,
котораЯ  по  недомыслию почитает все еще его своим уважаемым академиком; вы,
разумеетсЯ,  сами  понимаете,  насколько  нам важно  ни  единого  ничтожного
движениЯ не упустить ничего из планов врага.
     ‚ы,  конечно, можете теперь усомнитьсЯ в уме:  возможно  ли это,  чтобы
жена Џлатона - ‡илиЯ - не отличила бы вас от мужа, которого она, безусловно,
хорошо знает, и  как сделать так, чтобы не отличила?! Ћтвечу вам: пусть даже
и так,  пусть  ‡илиЯ и отличит вас  от Џлатона,  вы зато  можете сказать ей:
"’ихо, ‡илочка, -  (вы-то  ее  называйте  ‡илочкой, потому  что это вы тогда
будете Џлатоном), - тихо, ‡илочка, потому что Я знаю, что  у тебЯ Њарк ходит
в любовниках".
     Џравда,  она  может возразить, что - нет,  мол, не ходит (и это отчасти
будет  справедливо), но  вы тогда скажете: ну не ходит, так  будет ходить. €
тогда уж ей точно придетсЯ замолчать,  потому что она  будет знать, что  вам
действительно  о  ней все  известно.  •отЯ, может  быть,  она еще ничего  не
заметит.  Ћсобенно  если  там  не  будет хорошего освещениЯ. ‚едь  это  даже
болезнь такаЯ, котораЯ в просторечии называетсЯ "куринаЯ слепота".
     “ каждой пчелки в мире есть своЯ пища, а вы только, ‹ука, не ешьте этих
ихних  шпинатов;  бог его знает,  что они туда  могут  подмешивать. ’акие уж
люди, что неприЯтности другим длЯ них сладостны.
     ‚прочем,  Я не собираюсь теперь регламентировать в самых незначительных
подробностЯх все  ваше  обычное поведение,  вам ведь еще не  сегоднЯ  идти к
‡илии. Ќо завтра, может  быть, придетсЯ  обЯзательно. Џоэтому  поддерживайте
себЯ в мужественном состоЯнии, ‹ука, будьте готовы к непременному исполнению
долга и чаще вспоминайте о  новой, высокой, малоотдаленной, заманчивой цели,
славно и возбудительно замаЯчившей теперь перед вами.
     —естное  слово, ‹ука, иногда у  нас что-то такое бывает в Ђкадемии, что
все в  ней делаетсЯ каким-то не таким. Џричем,  посмотришь:  вроде все в ней
такое же, как обычно, и, кажетсЯ, все и на своих прежних местах, но все-таки
все  получаетсЯ не так, как  следует. € еще вовсе нельзЯ сказать, что бы это
было  бы хуже, чем прежде,  что  бы это  как-нибудь обременЯло бы жизнь.  Ќо
хотЯ, конечно, ничего нет хорошего, когда что-то такое  вдруг изменилось при
тебе, а ты даже не знаешь, отчего это.
     Ђ потом посмотришь: и  через некоторое времЯ все снова  делаетсЯ  самым
обыкновенным  и  привычным. ‚се  снова становитсЯ  как прежде.  €  вот тогда
думаешь: а кому  это,  интересно, могло понадобитьсЯ морочить окружающих при
помощи непонЯтно  изменЯющегосЯ естества. Њожет быть, Њарку?  Ќеискоренимому
рецидивисту  некоего  насмешливого  сознаниЯ?  ‘пециалисту его  причудливого
спорта недоверчивости?  ‚ашему  другу  Њарку?  (•отЯ это  никоим  образом не
бросает  тени на вас.) Ћ, этот наш  многорадужный, завлекательный  красавчик
Њарк! Љакой  рефлективный характер! ‘коль много самой разъедающей насмешки в
каждом его непосредственном душевном  движении!  €  кому-то  он интересно  в
старости передаст свою эстафету глумлениЯ?
     Џлохо только, что мы сами  забыли, какими  мы должны быть.  Њы  носим в
себе  неестественный образ  мира,  который иногда  даже  ни единой чертой не
совпадает с задуманным. ќто дает возможность разным шатким пройдохам вносить
в  наше  устройство настоЯщую  тьму  разнообразных фальшивых мотивов, словно
нетрезвому  трубачу,  затеЯвшему  насолить  придирчивому  дирижеру  на одном
весьма ответственном, глубоком выступлении. (Ќу,  хотЯ бы и Њарку, он тоже с
другими в сравнении не лучше.)
     Џрав  все-таки  ваш  друг  Њарк,  и  черт   бы  побрал   его  природную
рассудительность: чем меньше остаетсЯ в мире  любви (а ее точно все меньше),
тем больше о ней  сочинЯетсЯ песен.  Ћ, он тоже известнаЯ  фигура  у  нас  в
Ђкадемии. Ћн более  всего  известен в  Ђкадемии своими  сладостными чертами,
своим несомненным и нескрываемым гедонизмом во взоре, хотЯ он и не стараетсЯ
никого  обманывать своей  вечной и бесполезной наэлектризованностью души.  џ
тоже был  к нему всегда благорасположен из-за этого. ‚от увидите, ‹ука,  что
сделаетсЯ в нем в старости нечто маслЯнистое...
     Ќе подумайте, впрочем,  что Я собираюсь расточать панегирики всем вашим
друзьЯм,  высокие  панегирики.  „ружба  -   есть  одна  из  основных  козней
цивилизованного сознаниЯ, и ее потому так  охотно  содержат народы длЯ своей
особенной, злонамеренной, недобросовестной корысти.
     ’руды  человека  -  есть  его   экзамены   перед   миром,   пристальное
разглЯдывание их  позволЯет  водворить  того  на  иную  ступень  достоинств,
почтениЯ  и славы,  и  равнодушное времЯ обычно  подсовывают  ему в  строгие
судьи, самому оттого уходЯ от необходимых заключений.
     Ќе  позволЯйте,  ‹ука,  своим  именем  называть народу  все  непонЯтные
метаморфозы,  иногда  полезно  укрытьсЯ  и  за  псевдонимом, хотЯ,  конечно,
никогда   не   следует  уклонЯтьсЯ   от  действий  осмысленных,  признанных,
достойных, уважаемых миром. –ель, несомненно, всЯкого руководителЯ  высокого
ранга  -  всЯческую травинку мира,  и даже  самую последнюю из них, заразить
своим способом  мысли. …сли способ хорош,  то и всЯкой  травинке  польза,  и
всЯкаЯ травинка воспрЯнет, и будет тогда в мире одно благодарное склонение.
     Ќам теперь хотЯ  бы пока  нужны  каталоги, подробные перечни  всех  еще
неиспользованных  реальностей  в мире;  эти-то документы  позволЯт  нам  при
необходимости не  упустить главного, даже если это самое главное  хотЯ бы по
чистой случайности затешетсЯ в них.
     Љакие же все-таки полезные насекомые - пчелы! Џчелы дают мед.
     „а, ‹ука. …сли вам  как-нибудь в Џассаже придетсЯ рыть окопы в полу, то
не  ройте их  слишком глубокими. ‘пасение  не в  глубине.  Ѓывает,  глубокий
выроешь окоп, и все равно  не спасешьсЯ. Ђ  бывает мелкий -  и все  равно не
пострадаешь.  ‘пасение  иногда  залегает  на поверхности,  и  его, очевидно,
разыскивают не там.
     ‘амые   бескорыстные  советы  -  те,  которые   сулЯт   нам  наибольшие
неприЯтности, ими-то  подкреплЯетсЯ все привычное недоверие  мира. €  если Я
что-нибудь и ценю  теперь, так это какое угодно чудо, совершаемое в  тишине,
вдалеке  от всех площадей, дворов и  наивных восторгов, поодаль  от торговых
рЯдов, зазывал и рекламных агентов, которые все как будто светЯтсЯ фальшивым
светом,   ведут  жизнь   мошенников   и  лицемеров,   пожинают  плоды  своих
надувательств. ‚ состЯзаниЯх надувательств всегда побеждают умеющие надувать
и себЯ самого...
     Џодумайте, ‹ука, не найдетсЯ ли у нас в Ђкадемии каких-нибудь свободных
должностей длЯ панков;  точно ли сами они смогут  позаботитьсЯ о себе, когда
их устройство  столь же  непрочно,  как и  у всЯкого  спелого  одуванчика  и
зависимо от движениЯ какого угодно незначительного, неожиданного, а порой, и
невольного  ветра.  Ћ, это  действительный  бисер  жизни -  панки!  Ћни  все
совершенно незначительны, и почти незаметны глазу., и вот только не понЯтно,
кто же ими - а заодно и всеми нами тоже - равнодушно и небрежно играет?!
     Џодпись: пок. „.

     ЏримечаниЯ  к моей будущей "Ѓожественой комедии" и план (попавшие  сюда
совершенно  случайно. ‚от просто даже  не  понЯтно,  как  они могли  попасть
сюда.).

     ... ‚се  отвратительное, производимое людьми: и грЯзь (не та,  котораЯ,
конечно,  ногами  меситсЯ  по  дорогам),  и  многочисленнаЯ,   процветающаЯ,
необходимаЯ пошлость,  и недостатки  (о,  они-то  подчас просто неосознанные
достоинства),  и  бесчинства -  разнузданные, нечеловеческие бесчинства, - и
изощренные, обдуманные,  сладостные преступлениЯ (ну  на  них  Я и вовсе  не
стану задерживатьсЯ,  ибо все  они перечислены в законах, в  наших вопиющих,
въедливых  законах), равновозможные все наши человечности и зверства  -  все
это во  множестве расплодилось по миру, подобно мухам в жаркую погоду по-над
нашей тучной ежедневной  пищей; и что  теперь проку  в нашей пище, когда всЯ
она  засижена и  безнадежно  загублена  этими  безобразными  мухами,  и  уже
копошатсЯ в ней белые, сытные, ненужные, прожорливые черви,  и ее никогда не
возьмет в рот даже самый небрезгливый из страждущих!
     —ерви - это произведение мерзости природы, которой тем больше всегда (Я
не только имею в виду природу), чем больше разума во вместителЯх ее.
     Ќам  приблизительно известны механизмы  образованиЯ  веры - хитроумные,
вечные  механизмы,  а  всЯкий  человек  пишущий  создает  свою  веру;  число
сторонников его  веры  зависит  от  его  талантливости, от  его умениЯ  быть
обольстительным,   убежденным,  убедительным,   от  счастливой   способности
превосходно  дурачить публику,  хотЯ в  наше времЯ  все верующие имеют такое
свойство  и  замечательно  его  в  себе  еще  и  развивают (которое, кстати,
показывает  их людьми несомненно искушенными, непростодушными и  развитыми):
при  самой  беззаветной вере  нынешний  верующий  всегда  сохранЯет  и самое
неприличное, непререкаемое, очевидное безверие. —еловек теперь верит в Ѓога,
к  примеру, отлично  сознаваЯ  при этом,  что ’ого  нисколько не существует.
‘ентенциЯ становитсЯ  знаменем веры.  € -  прекрасное  свойство!  Ђ всеобщаЯ
ревизиЯ становитсЯ  теперь в мире высшим видом  вероисповеданиЯ. € вот зачем
еще только всЯкое безверие наивно  пытаютсЯ  обосновать доводами разума, как
будто оно не такаЯ же вера!
     Ѓог  с  человеком втайне договорились, и,  друг  друга любЯ, потихоньку
морочат друг друга...
     ќто,  впрочем, все далеко не первые мои размышлениЯ о религии, и должен
серьезно заметить, что  эти - не  самые  мои иезуитичные,  не самые сочные и
завлекательные.
     Ќапрасно  только  полагают  …го  неким  администратором  потустороннего
порЯдка, напрасно считаетсЯ,  будто Ћн собственноручно вмешиваетсЯ во все. џ
ведь,  когда  прежде руководил  Ђкадемией,  тоже  оставлЯл иное  на произвол
естественного  природного  течениЯ,  Я  тоже  доверЯлсЯ   мудрости  природы,
направлЯющей действительность по своим естественным законам.
     Џричем, заметьте:  Я сознательно нисколько не отрицаю и  не подтверждаю
действительность факта …го существованиЯ (хотЯ бы и мог, безусловно, сделать
это),  ибо  Я  теперь  не хотел бы  ни  подрывать,  и ни  обнадеживать ничью
привычную,  бесполезную  в  обращении, созидающую все гармонии  и равновесиЯ
веру.
     ’рудно,  конечно,  рассмотреть в  этих  моих  отдельных,  несовершенных
примечаниЯх, гораздо  даже более разрозненных, чем и  все мои  непродуманные
скороспелые  прижизненные  экзерсисы,  трудно   рассмотреть  в   этих  самых
предварительных   набросках,   в   этих    приготовлениЯх   духа,   будущий,
величественный, сладкоглавый, издалека заметный миру, необходимый умственный
храм.
     Ќесотворение храмов - есть нищета зодчества,  и  какому бы самолюбивому
человеку,  хотелось  бы  хотЯ  и  по  окончании  дней  своих,  по  истечении
прижизненных  славословий  -  чрезмерных поручительств  доброжелателей перед
вечной  жизнью  -  вдруг  оказатьсЯ  ненужным  и  неожиданным,  бесполезным,
законченным банкрутом?!
     Џоддерживайте самосбалансированной  жизнь  в Ђкадемии,  ‹ука, и если уж
кому-нибудь по наивности  потребуютсЯ конфликты длЯ  диалектики, то их можно
сочинить  и  самому  с  заведомо  известными разрешениЯми. ’огда-то возможно
сделатьсЯ  даже  и пророком  мира,  хотЯ это  и не  безусловный  рецепт.  (Ђ
диалектика  -  это  точно  ненависть  ко всем  отцам, их  традициЯм и  миру,
презрение  и   страх  перед  нарождающейсЯ  неизбежной  сильной  молодостью,
стремление ко всевозможным нарочным  кознЯм против ее  будущего утверждениЯ.
„иалектика,  она же - наибольшее бедствие в  природе,  насмешка  над  всЯким
созиданием,  ибо   делает  всЯкое  то  поневоле  бесцельным.  „а,  а  всЯкаЯ
несостоЯтельность, она совершенно всегда должна быть теперь гордостью мира.)
     ќто  ничего, что в  моей  будущей "Ѓожественной  комедии" во  множестве
рассеЯны и  некоторые злободневные,  необходимые, преходЯщие сетованиЯ, -  в
какой же из "Ѓожественных комедий" их нет, хоть перечтите их все?!
     €  даже,  если  бы  было  поболее моих потусторонних  заслуг,  то  и не
следовало  разве  переименовать  ее  и  в   "„еканову   комедию",  хотЯ  это
кому-нибудь  могло бы  (одному из наименее  изощренных ценителей) показатьсЯ
заносчивостью?.. ‡аносчивостью славолюбивого старика. € какаЯ  "ЉомедиЯ" еще
не содержит в себе неизбежно всех известных, обыкновенных горечи и презрениЯ
восприЯтиЯ?!
     Ќаше  сознание теперь весьма  таково, что  очень просто  стало  повсюду
происходить в  пророки всех  отравленных и Ядерных апокалипсисов,  развлекаЯ
обывателЯ  привычными россказнЯми,  бродЯщими  уже  разрозненно между  всеми
отдаленными в рассеЯнии народами. ЊалЯр уже способен на это...
     џ  никогда  не  боЯлсЯ декадентов, ‹ука, потому что даже  самый мрачный
декадент  приносит  в  копилку  мира  свой   хриплый  голос.  €  оттого   их
громоподобное  сплетение  и  слиЯние,  с   обильными,  разумеетсЯ,  неживыми
брызгами,  высоко  разносЯтсЯ  над  умами,  над  растерЯвшимисЯ,  бесполезно
столпившимисЯ слухами обывателей  и  миросозерцаниЯми, и глубоко обдирают, и
вспахивают, и  взрывают  души  народов,  их  известные  народные  внутренние
черноземы,  слишком  истощившиесЯ в  прошлые  десЯтилетиЯ  неправдомыслиЯ  и
блуда.
     Џоневоле,  ввиду моей теперешней  новой ипостаси  (о которой никогда не
следует забывать), в сию представлЯемую высокую  "Љомедию", подобно аспидам,
сами собой вползают и некоторые неопределенные эсхатологические мотивы, и Я,
может  быть, даже не избегнул бы обвинений и в некрофильстве,  когда  бы  ни
были мне  оправданием  мои  хорошо известные  миру  и  широкий  гуманизм,  и
беззаветное, всезаполнЯющее, вольноточащеесЯ жизнелюбие.
     ‚от  еще  картина (и  это  уже  самое  вступление к одному из вариантов
"Љомедии"): Я нахожусь в некоем месте и долго не могу толком определить, где
же  все-таки  нахожусь, и приходитсЯ тогда  усиленно изощрЯть зрение,  чтобы
хоть  сколько-нибудь,  самым  неочевидным   образом   вызнать  место  своего
теперешнего пребываниЯ...
     Џостепенно начинаетсЯ какой-то свет, подобный жжению или зуду в глазах,
самый  рассеЯнный, не  дающий вовсе  представлениЯ об  окружающем.  џ теперь
радуюсь  свету,  Я  всматриваюсь  в него, и  постепенно  глазам  открываютсЯ
какие-то  смутные,  недостоверные,  сомнительные  очертаниЯ;  не  более  чем
очертаниЯ.
     ќто  коридор,  точно  коридор,  Я стою  посередине  него.  ‚доль  стен,
продолжающихсЯ едва  не до бесконечности,  под потолком протЯгиваютсЯ  некие
продолговатые  плоские несметные  плафоны,  источающие  бледный  неуверенный
незначительный искусственный свет. Ќечто подобное тому коридору есть точно и
у нас в Ђкадемии (тот самый, где мы все  летали на ветру), здесь только все,
конечно, во много раз необозримее.
     ‚далеке моему взору мерещатсЯ и некоторые особенные помещениЯ - цепочки
благополучных  строгих  темных  залов,  всех  косвенно свЯзанных  и  с нашим
коридором,  так что в перспективе  образуетсЯ  то ли  некаЯ  анфилада, то ли
рекреациЯ,  совершенно сверхъестественные,  с  длинными причудливыми  арками
вдоль стен, местами увитыми диким виноградом, образующим витиеватые нарочные
заросли,  и пересеченными  несколькими приземистыми тЯжеловесными виадуками,
которые  тоже  сами  собой выхватываютсЯ из  тьмы,  и  по одному из них  уже
беззвучно торопитсЯ небольшой тепловоз,  - словом, красота и  странность,  и
еще какие-то иные, неразъЯснимые покуда впечатлениЯ.
     Ќет,  здесь,  наверное,  нет  тумана, нет  никакого  стелющегосЯ  дыма,
которые обычно затмевают отчетливую видимость в природе, когда, например, по
осени жгут  костры  в  поле,  и собираютсЯ вокруг них  посидеть, поговорить,
поворошить тлеющую листву палкой, выпить водки и спеть песен всею компанией,
но  видимость  здесь точно не  хороша, не отчетлива. €,  пока Я рассматриваю
свет плафонов  и  еще  неЯсные  строгие  залы  вдали, как  вдруг  неожиданно
открываю еще и лицо  неведомого субъекта, почти вплотную прижавшеесЯ к моему
лицу.
     Ѓыло  что-то необъЯснимо  бесплотное  в  этом обнаруженном  мною  лице,
казалось, даже мерцало  сквозь него и что-то  окружающее,  что-то отдаленное
просвечивало  сквозь   него.   ѓлаза   его  были   мутны  и  однообразны,  и
нерасполагающи,  лицо  безвыраженно,  недвижно  и  угрюмо, и  нужно  ли  еще
дополнЯть,  что тот самым обидным образом нисколько не обращал  вниманиЯ  на
менЯ.
     џ разглЯдываю этого  неприЯтного, ненужного субъекта, Я собираюсь его о
чем-то   спросить,   потому   что  всегда   полагал   равнодушие   признаком
осведомленности (и сам всегда  поступал так),  как вдруг вижу и еще какое-то
существо неподалеку, и еще, и еще, и потом еще десЯток целый  сразу подобных
существ,  и  все  последующее  сделалось длЯ менЯ  тогда настоЯщим  временем
открытий.
     џ  обнаружил,  что и  сзади, и  спереди от менЯ  все пространство полно
каких-то  людей (сие суть едва  ли наилучшее  из наименований  длЯ  здешнего
сброда), и кое-где так даже и порЯдочнаЯ давка, а кому-то нет места и просто
спокойно стоЯть. џ  посреди всех.  џ в самой середине этой толпы. "Ќу ничего
себе, - думаю  тогда,  - послеполуденный  отдых  сердца!.."  џ  удивлен,  но
сохранЯю спокойствие.
     ‚от честное  слово,  ‹ука,  здесь  есть  лица, все точно пригодные  длЯ
гротесков: иное какое-нибудь развороченное, как будто после извержениЯ, иное
вытЯнутое, так  что  только удивлЯешьсЯ,  как  могло  такое получитьсЯ, иное
лопоухое до безобразиЯ, иное сплюснутое, как лепешка,  у иного вместо головы
кол, у иного даже - неприлично сказать  -  кое что из  того, что  непременно
бывает в клозетах, - и  все с  угрюмо нетрезвыми взорами, все  с выкаченными
слепыми белками,  которые, кажетсЯ, единственные  отчетливы  во мраке, и все
таращатсЯ по-перед собой, и  ни одного, порой даже самого зловещего отблеска
здравого смысла, и  Я теперь даже  готов со всЯким  поспорить, что они  и  у
собственных глупых  носов не способны  ни один разглЯдеть ни черта.  € зачем
мне было только оказатьсЯ в такой компании?!
     - Ќе скажете ли вы, - обращаюсь Я к соседу, слегка поведЯ бровью в знак
некоего отстраненно-вежливого благорасположениЯ,  - где мы находимсЯ? €бо не
могу не заметить, что здесь есть достаточно многое и непривычное, что теперь
удивлЯет менЯ.  Ћ,  вы, наверное, согласитесь,  что вопрос мой  прозвучал  и
несколько  по-гамлетовски,  что,   разумеетсЯ,  с  моей  стороны  совершенно
непреднамеренно, ибо не имею ничего общего с этим небезызвестным бессмертным
героем.
     Ћтветом мне было пренебрежительное, неприличное молчание субъекта,  и Я
даже, признатьсЯ,  подумал, не глухонемой ли этот мой собеседник, или, может
быть, просто не понимает Языка,  на котором  Я говорю.  џ  тогда обратилсЯ к
другому с  коротким excuse me, но, еще не закончивши английской  фразы,  уже
понимал  совершенно, что и здесь тоже нисколько не добьюсь себе желательного
корректного ответа. —ертово пренебрежение и невежество!..
     - „а ответит ли мне  кто-нибудь?! - говорил Я, громко возвысивши голос,
постаравшись так, чтобы он прокатилсЯ как можно далее от менЯ и проникнул бы
в  глубину  всех  этих  бесполезных  существ,  равнодушно отгородившихсЯ  от
обЯзанности сообщничества своими незрЯчими выпуклыми блестЯщими неподвижными
белками, подобными, по-моему, совершенно подобными птичьим Яйцам.
     Ќезнание чужих уложений всегда необходимо порождает заносчивость, много
заносчивости, и мы тогда все свои самые досадные провинности разума постыдно
возлагаем  на  здоровые  головы вновь  приобретенного  мира. “  менЯ  теперь
смирение сердца.  Њне  многое  проститсЯ за мою  любовь  к человеку. Џускай,
разумеетсЯ, не  дающему себе отчета в неоспоримости  пожизненного заключениЯ
моего оголтелого и непревзойденного своеобразиЯ.
     - …сли  сюда  всЯкий попадает после смерти, -  размышлЯю теперь Я,  - и
если  ему  здесь  определены  вечные  прибежище  и  успокоениЯ  (хотЯ это  и
предосудительные категории), то это тогда,  должно быть ад или  рай, или еще
что-нибудь   в   приблизительно   подобном  духе,   и  следует   воздать  по
справедливости древним народам  - обитателЯм полузабытого мира праотцов - за
их прозорливость, за их безошибочное предвидение существование другой жизни,
хотЯ,   конечно,  облик  увиденного  мной  застылого   нового  мира   весьма
незначительно соответствует их фантастическим представлениЯм.
     ‚друг все здесь беззвучно трогаетсЯ  с места,  точнее трогаетсЯ с места
само это все, весь коридор, и  все  более набирает  прыти, и  продолжает это
неведомое движение как раз  в  таком направлении, куда  Я стою, повернувшись
лицом.
     ќто  трамвай, точно  трамвай,  мне  открылось  это теперь более  чем  с
очевидностью.  Љонечно,  только сверхъестественный  трамвай,  с необходимыми
здесь  арками, залами  и  виадуками,  Я никогда не видел таких,  и не  видел
никто. ќто точно.
     Џотом  мы  по Ќьютону  перестаем замечать движение,  везде тишина,  все
успокаиваетсЯ  на  своих  местах,   и   мы   можем   только  догадыватьсЯ  о
продолжающемсЯ движении. …сли бы мы совсем остановились, это тоже, наверное,
было бы ощутимо.
     ќто,  наверное, какой-нибудь мирный  ад  или, может быть,  отчужденный,
холодный  рай,  где каждый спасаетсЯ и  блаженствует  в  одиночестве. ‚сЯкие
свЯзи здесь, наверное, осуждаемы  или, может быть, запрещены, или  еще в них
не нуждаютсЯ обитатели здешнего мира. Ђд - это мы сами тоже, наши движениЯ и
наши идеи, у каждого он свой есть длЯ запасливости.
     € Я теперь думаю, что если мне кто-нибудь скажет: "Ћставь надежду..." -
ну  и все прочее,  прЯмо по „анте, то  Я могу  ответить, что мне  уже нечего
оставлЯть, потому что  все мудрые люди  давным-давно оставили ее уже прежде.
Ќо мне никто не говорит этого.
     Њежду тем, Я все более осматриваюсь по сторонам. ‚озле стен моему взору
теперь открываютсЯ рЯды продолговатых  удобных скамей, на которых сплошь все
сидЯт такие же  существа,  каких Я здесь вижу повсюду; немного  повыше,  над
сиденьЯми - поручни - стальные округлые треугольники, подвешенные на широких
парусиновых ремнЯх. џ с очевидным намерением придвигаюсь ближе к сидЯщим.
     - Ќе могу ли и Я сидеть здесь? - говорю Я, обращаЯсь сразу к нескольким
сидЯщим. - ’о  есть, Я  спрашиваю, ЯвлЯетсЯ  ли это какой-нибудь привилегией
обитателей  здешнего мира, или  просто всЯкий садитсЯ,  когда есть свободные
места?
     ‘обеседники мои теперь проЯвили более словоохотливости, и  длЯ них это,
пожалуй, можно считать почти вежливостью. - „а садитесь, чего же... - сказал
один, подвигаЯсь и освобождаЯ мне краешек сидениЯ. - Ќе жалко...
     - Ѓлагодарю вас, - возражаю Я тому с учтивостью.  - ‚ообще Я  спрашивал
больше длЯ знаниЯ, а  не оттого, что Я хотел бы теперь сидеть. € уж теперь Я
воспользуюсь еще вашей отзывчивостью и длЯ нового вопроса. ‘кажите, знает ли
здесь кто-нибудь обо мне? €звестен ли Я?.. Џотому что прежде-то Я был весьма
известен миру...
     -  ‡ачем  же  знать  это кому-нибудь?  -  не  скоро говорил мне  другой
сидЯщий,  длительно растЯгиваЯ  фразу (должно быть, от неопытности речи).  -
Љогда   знание...   это   затычка,   только  затычка,   длЯ   умственного...
обременительного разрЯжениЯ, само оно по себе... не дает пищи.
     ‘ этим Я с удовлетворением согласилсЯ. џ и сам всегда считал так. Ѓолее
того: оно еще, по-моему, и помеха, и противоречие свободного, естественного,
беспринужденного восприЯтиЯ.  (‚прочем, когда же ослепление не принимали  за
прозорливость?! ‚сегда принимали.)
     - Ђ не  скажете  ли вы еще,  - продолжаю  Я  выпытывать у обоих сидЯщих
существ, с удовольствием  замечаЯ, что и  другие тоже прислушиваютсЯ к нашим
речам, - не  скажете  ли вы, как  называетсЯ то место, где  мы  находимсЯ? џ
разумею,  конечно, общее  название  этого  сооружениЯ,  внутреннее убранство
которого  представлЯетсЯ  мне  продуманным,  изощренным  и  значительным,  в
совокупности  со всем  комплексом  законов,  установлений  и традиций, всех,
которые Я пока здесь охватить не в силах. Њожет быть, это ад или рай, хотЯ Я
и  сознаю   порочность   обозначениЯ   всего   неисследованного  категориЯми
привычными и устоЯвшимисЯ...
     - ќргастул, - говорил мне один  мой собеседник, но настолько  невнЯтно,
что Я поначалу не разобрал сказанного им.
     -  Љак, простите?  -  переспрашивал Я,  обрадованный нашим завЯзавшимсЯ
сообщничеством.
     - ќргастул, - хмуро повторЯл он, не поднимаЯ глаз на менЯ.
     - Ђх, эргастул, - говорю Я. - ‚от значит как уже... ЏризнатьсЯ длЯ менЯ
это многое объЯснЯет. € Я даже теперь выскажу вам одну идею, котораЯ  только
что  неожиданно  пришла в  мою голову. …сли все мы  после смерти  попадаем в
некоторый эргастул, а  мы можем либо считать этот  факт установленным,  либо
вообще  прекратить  доверЯть  своим   ощущениЯм  (что,  впрочем,  не   менее
предпочтительно), то,  как знать, может быть, мы и до рождениЯ пребываем все
в  некоем эргастуле, и когда после смерти, после перехода в сей эргастул, мы
сохранЯем в неизменности памЯть о прежних  делах своих, то после рождениЯ мы
не помним ничего  о прежнем  - только и разница.  €  жизнь  тогда получаетсЯ
промежуток между двумЯ пребываниЯми в эргастулах (мы-то ведь никто не помним
обстоЯтельств своего рождениЯ).
     ‚се молчали вокруг, должно быть,  осмысливаЯ услышанное от менЯ. ‚от уж
то-то, наверное,  еще не ожидали от  менЯ подобной выездной сессии  здравого
смысла.
     -  Ђ  не знаете ли  вы, куда мы теперь едем? -  спрашиваю Я  еще одного
сидЯщего  поблизости,  потому  что, разумеетсЯ,  более  предпочитаю слушать,
оказываЯсь всЯкий раз в новой обстановке, чем говорить самому.
     - Ќужно говорить не "куда мы едем", а "мимо чего проезжаем", - угрюмо и
неторопливо возражал мне его сосед, неподвижно уставившись мне в грудь.
     - „а, мимо чего проезжаем? -  поправлЯюсь Я в соответствии  со  смыслом
замечаниЯ, переведЯ взор на говорившего. - —то это такое есть то место, мимо
которого мы проезжаем?
     - Ѓалаган, - отвечал мне первый.
     -  ‘корбный  балаган,   -   сурово   поправлЯл   своего   товарища  его
немногословный сосед.
     - „а, скорбный, - соглашалсЯ тот.
     - ‡начит, скорбный балаган, как вы сказали?! - повторЯю  Я. - которому,
разумеетсЯ,  никогда не бывает  возможности  противодействиЯ. Ѓлагодарю вас.
„олжно, это  что-нибудь  цирковое.  ЏризнатьсЯ,  ваши слова снова  заставили
заработать  мою мысль. џ  представлЯю  себе одну  картину.  Џредставьте и вы
(хотЯ  Я допускаю,  что все здесь  происходит совершенно  по-другому). €так,
деревнЯ. “богаЯ, всЯ из покосившихсЯ домишек, наполовину землЯных, замшелых.
Љ деревне подходЯт  бродЯчие артисты-балаганщики, вид их уже заранее  жалок,
изнурен  и  беспомощен, они все в синЯках, ссадинах, в побоЯх, с застарелыми
шрамами. Ћни  еще, не доходЯ до деревни, нарочно вываливают одежду  в грЯзи,
обмазывают грЯзью лица и  руки. Џредставьте: конец зимы или уже весна, но не
глубокаЯ. Ќад головами на тополЯх надрываютсЯ дерзкими криками сонмы грачей.
Ђртисты вступают в деревню, встречаемые одними собаками, и  скоро на площади
открывают свое представление. –ирковой зазывала стараетсЯ собирать народ, он
что-то торопливо выкрикивает призывное,  даже пытаетсЯ стихами,  разумеетсЯ,
бездарными  и  бесполезными,  которых  он  половину не помнит, да  он  и так
говорить  не  мастер:  и картавит, и через  слово  запинаетсЯ,  проглатывает
многие слова,  так что  те  абсолютно становЯтсЯ не слышны,  и заметно тогда
становитсЯ, что тот еще и совершенно пьЯн (его и  держат-то уже и даже не из
жалости, а из какой-то заскорузлой, застарелой, ненужной привычки). ‡азывала
отправлЯетсЯ  по  деревне, стуча палкой по заборам, и  все зовет крестьЯн на
представление,  и  ему  кто-то  дает   по  зубам  из   наиболее  прижимистых
деревенских  жителей,  он  тут  же сваливаетсЯ  на дороге,  и  представление
приходитсЯ начинать без него.
     Џредставление.  Ћно   тоже   все  из   себЯ   вполне  убогое   зрелище.
Љанатоходчику  натЯнули канат между двумЯ тумбами не  более  чем в  полутора
метрах над  землей, чтобы  не разбилсЯ, но тот все равно  не может пройти по
канату  и  разу;  все  он залезет наверх,  ступит на  канат только,  замашет
испуганно руками и соскочит поскорее, чтобы  хуже еще не упасть.  Ђ один раз
он так сорвалсЯ, что  канат у него  прошелсЯ между ног и прЯмо ему по одному
самому больному месту. ‡авопил тогда  канатоходчик, завыл и  бросилсЯ бежать
от  своего  снарЯда.  …го  ловЯт  в  толпе,  хохочут  и  обратно   к  канату
подталкивают, потому что еще ничего не показал.
     Љриворукий  шпильман, без  двух  пальцев на руке, которых  лишилсЯ  при
помощи намеренного  членовредительства  в  военное  времЯ,  он  подхватывает
несколько шаров с походного циркового  столика и бросает  их над головой. Ћн
подбрасывает  свои  предметы два или три  раза с некоторой  почти ловкостью,
потом ронЯет один, потом - другой, потом - все сразу, и оттого терЯетсЯ сам,
нелепо нагибаетсЯ, подбирает  шары, снова подбрасывает,  снова  ронЯет,  и у
него  уже более  ни на минуту  не получаетсЯ ловкости. "џ  сейчас, сейчас, -
торопливо шепчет глуповатый шпильман, - сейчас,  сейчас..."  Ќо куда  уж там
ему "сейчас"!
     Љлоун начинает смешить толпу известными в таких  случаЯх анекдотами, но
неожиданно оказываетсЯ,  что  сам  он  родом  когда-то  из  этой  деревни  -
цыганенок местный - давно ушел  уже  из  этой деревни, его узнают кое-кто из
здешних жителей. "ћрка, ћрка!  - выкрикивают ему. - Џоди сюда, ћрка!  ‘лышь,
ты!"  ’от, недолго поколебавшись, смешиваетсЯ с толпой,  его там похлопывают
по  спине, они  перебрасываютсЯ несколькими словами,  и  вот  уж  цыганенок,
такой, как  есть, с  размалеванной рожей,  отправлЯетсЯ к женщинам вместе  с
троими парнЯми, обещавшими сводить того к одной неунывающей вдовке.
     “ шпагоглотальщика снимаетсЯ  пуговка с конца  шпаги, когда он пытаетсЯ
затолкать ее в горло, и он прокалывает себе гортань острием, и его, вопЯщего
и  обливающегосЯ кровью  (что особенно нравитсЯ народу),  волокут  к повозке
незадачливых балаганщиков.  Ћн продолжает вопить и метатьсЯ уже и в  повозке
на глазах любопытных, он харкаетсЯ кровью, хватает себЯ за горло, закатывает
и зажмуривает попеременно глаза.
     Ђ  потом  артистов начинают  избивать.  Ћни  давно  это предчувствуют и
готовы к тому с мрачной решимостью, и принимают за должное; никто не смеетсЯ
над их представлением, даже дети  (которые обычно бывают так легко приводимы
в восторги), умолкли и  собаки с засунувшимисЯ под брюхи хвостами и держатсЯ
в   почтительном   отдалении   от  затеваемого   побоища.   Ќа  балаганщиков
набрасываетсЯ  лениваЯ  толпа, вмиг находЯтсЯ  кольЯ в руках  у наступающих,
артистов дубасЯт по  головам, бокам и еще куда само собой  оно  придетсЯ, те
пускаютсЯ в бегство, прикрываютсЯ от ударов, боЯзливо  хватают за руки своих
обидчиков; у артистов отбирают их  жалкие, собранные  прежде монетки, кто-то
впрЯгаетсЯ сам в повозку вместо лошади, и его, разумеетсЯ, настигают; один с
длинными черными волосами, висЯщими сосульками, и набеленным лицом  начинает
гнусавить  высоким и дрожащим голосом романс Ќадира из "€скателей  жемчуга",
надеЯсь искусством разжалобить народ, но это лишь озлобливает нападающих: "Ђ
не гнусавь Ќадира, не гнусавь Ќадира!" - кричат певчишке, оттаскиваЯ того за
волосы,  кое-кто,  знающие  Ѓизе;  одному по  неосторожности  выбивают  глаз
отскочившим колом, и тот его, вытекший, зажимает шапкой. € катаетсЯ  человек
по земле между ног дерущихсЯ, и стонет, и хрипит, и воет истошно,  но его не
замечает разгулЯвшийсЯ, распалившийсЯ, своенравный, отходЯщий сердцем народ.
     ќто  все скорбный балаган, как  Я  себе представлЯю. Ћ, правительствам,
конечно, следует  поощрЯть балаганы, потому  что все  они - развлечение  длЯ
народа.  Ћсобенно закосневшего в своей  благонамеренной  спЯчке своеобразиЯ.
(Њожет быть, только  там должны  быть еще и  какие-то скорбные  пророчества,
предсказание  несчастий  или  еще   что-нибудь;  они   тоже  все  совершенно
необходимы  миру.)   €,  вы  знаете,  хотЯ   Я   был  академиком,  ученым  и
руководителем Ђкадемии,  значение которой  безмерно и котораЯ теперь  далеко
повсюду  простирает свои  руки,  Я и  сам  тоже не презираю развлечений  длЯ
народа, и, если бы мне пришлось выбирать одну  из цирковых специальностей, Я
выбрал бы, наверное, эквилибристику (хотЯ у менЯ и довольно грузное тело).
     Ћ,  артисты-то  из  моего рассказа  могли, конечно  бы, играть получше,
потому  что все они неплохие  циркачи  (и тогда  уж  точно  не быть битыми),
однако все они лишь верно и намеренно послужили идее скорбного балагана. ќто
все образец преданности, если хотите.
     - ђазные садовники, - продолжаю Я,  -  возделывают сады в  наших душах;
иные из них - и саранча, истребители, иные - и райские птицы. —еловек должен
быть  способен  облекать свое  существование  мифами,  ибо те  есть  отсветы
непрожитых  жизней.  †изней,  во  множестве  свершающихсЯ  и   заходЯщих  за
пределами нашего недалекого пониманиЯ, интереса и ума... „а, а еще всЯкому в
детстве  следует поторапливатьсЯ играть  своими игрушками,  до тех пор, пока
они сами не станут с ним играть.
     ‚се самое значительное благополучие мира, все счастье иных обособленных
личностей - все ускорЯет длЯ тех будущую непременную их израсходованность, и
потому - наибольшее везение тем, кто своевременно успел отойти и перебратьсЯ
в эргастул. Ќе следует  еще, конечно, слишком старатьсЯ в осуждениЯх мира, в
пророчествах длЯ него  изобретательных бедствий,  и без того еще  оставатьсЯ
ему непогребенным...
     †изнь - пантомима космических  сил под крышею земного устройства,  и мы
всегда охватываем взором единственных  несколько из миллионов  сторон ее  (Я
иногда  забываю  о  теперешнем моем покойном свойстве, длЯ менЯ как будто не
существует его). € вот еще только  напрасно наивно считаетсЯ, будто бы  беда
не в том, что мы говорим не то, что думаем, а в  том,  что