ию
требовали  --  правды... ќти новые и суровые  ветры-поветриЯ  задували порой
ревнителей  сталинской выучки, помогаЯ уцелеть  первым и робким литературным
протестам.
     Џервой  поднЯла голову  публицистика -- литературнаЯ  разведка,  шедшаЯ
впереди фундаментальной прозы.
     Џроза требует времени. Џублицистика -- как камень на дороге. Џреодолей,
писатель,  страх  да  метни. "Ѓулыжник -- оружие  пролетариата" -- эти слова
начертаны на постаменте одного  из "шедевров"  социалистического реализма --
скульптуре рабочего, потЯнувшегосЯ в Ярости и отчаЯнии за булыжником.
     € моЯ проза, как и проза ‚ладимира Џомеранцева и других моих товарищей,
десЯтилетиЯми  оставалась  в  столах,  в  издательских  шкафах,  устаревала.
€зредка выходила искромсанной до неузнаваемости. ‚олей-неволей жизнь толкала
к литературному "камнеметанию". "Ћружие пролетариата"  стало воистину и моим
оружием. Џомогло выжить, не задохнутьсЯ...
     џ   вправе,   возможно,  поэтому   остановитьсЯ  на   одной   из  своих
многочисленнейших   попыток   пробить   крепостную  стену   этим   "оружием"
отчаЯниЯ... Ћна объЯснит, пожалуй, какой ценой достигалось любое, даже самое
ничтожное, движение вперед...
     ‚ один из смутных дней  54-го года Я  пришел в "‹итературную газету" со
статьей. Ћбычной.  Ќебольшой. Ќа тему, правда, сакраментальную.  Ћ  том, как
<I>отучают думать на университетских кафедрах марксизма.</I>
     Ќе  исключено,  мысль  написать  ее  была  вызвана  статьей   ‚ладимира
Џомеранцева. Џервый длЯ менЯ огонь,  вспыхнувший в  ночи...  џ закончил ее в
самом  начале  1954  года.  ‘умел опубликовать, как  это ни парадоксально, в
официозе  –Љ партии журнале "ЏартийнаЯ жизнь", в  директивном органе, каждое
слово которого длЯ партийного аппарата -- закон.
     „ва года Я  ходил с этой  работой  из редакции  в редакцию, от  стола к
столу.  „ва  года  подрЯд.  Ћдни   смотрели  на  менЯ,  как   на  городского
сумасшедшего.  „ругие как на  опасного  изобретателЯ, который обивает пороги
учреждений с новым видом адской машины подмышкой...
     ‚прочем,  иногда  ее обсуждали, одобрЯли,  а потом  Я  ехал,  вызванный
срочным  звонком,  за ней,  и мне  объЯснЯли  учтиво, что  <I>длЯ менЯ же лучше</I>
отложить ее до иных времен.
     Ќо  однажды  один  из сотрудников "‹итературной  газеты"  взЯл  на себЯ
смелость,  нет, не напечатать, такого  права у рЯдовых советских журналистов
нет  ни ранее, ни сейчас, а -- доложить на заседании редколлегии. € -- времЯ
было  неЯсное -- никто  не посмел  возразить  вслух  и  тем  самым  прослыть
ретроградом. ‘татьЯ пошла в набор.
     …ю  занЯлись всерьез  позднее,  в  тиши  кабинетов,  наедине  со своими
страхами.  Ђ мне через  неделю сказали, что  статьЯ  -- нужнаЯ,  правильнаЯ,
но...  лучше  ее написать не на материале  Њосковского университета  --  это
вызовет  нежелательный  резонанс  за  рубежом,  тем  более  что  университет
празднует свой юбилей, -- а взЯть тихий провинциальный вуз и вот его-то уж и
представить, перед всем миром голеньким. Љак  захолустное исключение. ќто не
было предложением, это было условием.
     џ  никогда не бывал до этого  в Ћдессе, а давно собиралсЯ  взглЯнуть на
Ћдессу ЃабелЯ и Џаустовского, и выбрал Ћдессу.
     ‚ университетской Ћдессе все было как  в Њоскве. ’очь-в-точь. Ќа второй
или  на  третий  день  Я  попал  на  занЯтиЯ,  которые  и  положил в  основу
исследованиЯ.  ‚о всЯком  случае,  они  стали  зачином, ниткой,  потЯнув  за
которую удалось размотать весь клубок.
     џ  расскажу об  этом по возможности  подробно,  так как  вопрос этот, о
бездумье   и   легковерье  миллионов,  длЯ  ђоссии   ныне  основополагающий,
генеральный.
     ‚  старинном  здании университета  проводилсЯ  философский  семинар. Џо
эстетике.  Џроводил его  старый профессор, доктор  философских  наук, умный,
эрудированный человек со скептической складкой у губ.
     „оклад  читал  студент четвертого курса, филолог  по  фамилии  Џодгаец,
герой  войны, без ноги, со многими  орденами,  серьезный, с открытым, добрым
лицом. Ћн анализировал  пьесы, которые в то времЯ ругали во всех газетах. Ћн
тоже ругал  их,  правда,  не  столь  бранчливо, как  газеты.  Џристойно,  во
всеоружии философской  терминологии.  ЋстанавливаЯсь  на образной  системе и
что-то  аргументируЯ; словом, это  был  разнос, но  разнос почти научный. ‘о
ссылками  на ѓегелЯ  и  младогегельЯнцев. Љонечно же, на Њаркса-- ќнгельса--
‹енина. ЏосмеЯлсЯ над теорией бесконфликтности... •ороший парень,  мелькнуло
у менЯ. „умающий.
     Џрофессор осталсЯ очень доволен, спросил, как водитсЯ, есть ли вопросы.
‚опросов почему-то  не было.  џ  был  гостем, сидел  сзади  тихо. Ќеуверенно
поднЯл  руку.  ‘просил,  какие  из  этих  пьес,  только  что  им  так  умело
<I>проанализированных,</I> он видел на сцене. Џодгаец ответил, что он не мог видеть
этих пьес, так как в Ћдессе они не шли.
     ’огда Я заставил себЯ снова поднЯть руку  и спросил, какие из этих пьес
он читал.
     —уть покраснев, он  ответил, что этих пьес  он не читал... ђуководитель
пыталсЯ  как-то слабо возразить,  взмахнул  протестующе  руками,  но Џодгаец
упрЯмо повторил, честный человек: -- Ќет, не читал!
     ‡атем  взглЯнул  на  менЯ  своими светлыми  очами,  в  которых  застыло
недоумение, и воскликнул:
     -- Ђ в  чем дело?! ‚едь сколько  рецензий написано об  этих  пьесах! ‚о
всех газетах! ‚о всех журналах! Ќет других мнений!..
     Џередо   мной  стоЯл  человек,   который,  дойдЯ  до  четвертого  курса
университета  и  выступаЯ  на философском семинаре с  <I>научным  анализом,</I> был
твердо убежден, что и в научном анализе можно полагатьсЯ на силу своего ума,
знаний, умениЯ, в конце концов, а на мнение... ’ем более -- руководЯщее...
     ‘колько  несчастий  видела  ђоссиЯ,  сколько  крови  пролилось, сколько
предательств было окрещено благородными  поступками из-за того, что молодежь
отучили   думать!   Ћдурачили.  Џревратили   в   благопристойных   попугаев,
голосующих, стрелЯющих, -- без собственных раздумий о содеЯнном...
     џ  так и поставил  вопрос, предельно резко, и начал разматывать клубок.
Џрофессура  глупаЯ?  Ќет,  не глупаЯ.  Ќапротив.  €  профессор,  проводивший
семинар, и заведующий кафедрой -- умные люди.
     —то  же  происходит? …сли  умные  люди, вместе  взЯтые,  образую  некое
сообщество дураков и плодЯт себе подобных...
     Ћказалось,  что  одесские  ученые  так  же,  как  и  ученые-гуманитарии
московских вузов, по-прежнему терроризованы. Ќе забыт,  не  преодолен террор
тридцатых годов, когда и  просто-то живое  слово обзывалось "отсебЯтиной", а
--  не дай Ѓог! -- новое, самостоЯтельное немедлЯ  шельмовалось, объЯвлЯлось
"вражеской вылазкой".
     ‚рагов, разумеетсЯ,  уничтожали,  а оставшиесЯ более уж не выползали из
раковины "расхожих слов". Ќикогда...
     ‘  тех пор  сменилось, по крайней  мере,  шесть поколений студентов. Ќа
первый курс они приходили пытливыми юнцами с тысЯчью "почему" на устах;  а к
концу  пЯтого курса, лишенные  возможности искать, сравнивать, вскормленные,
как деревенские младенцы, жвачкой  и успокоенные "пустышкой",  приобщались к
наукообразному пустословию. Њозг засыпал... —естный Џодгаец и миллионы таких
подгайцев  во  всех углах ‘‘‘ђ даже  и  не догадывались,  что они жестоко  и
преступно обмануты. €х обезоружили, свЯзали по рукам и ногам.
     ‘татьЯ вызвала  панический  ужас  даже  у того,  кто  менЯ поддерживал.
Ћднако  отступать  было  поздно,  и  о  ней  доложили  заместителю  главного
редактора  "‹итературки"  ‚италию  Ћзерову, впоследствии главному  редактору
теоретического  журнала  "‚опросы  литературы"  (в  обычном   сокращении  --
‚ЋЏ‹€...).
     ‘тарый "правдист" и шеф советских критиков  ‚италий Ћзеров не колебалсЯ
ни минуты.  "Ћтучают думать? <I>„аже проблема такаЯ еще  не созрела", --</I> заЯвил
он, глЯдЯ в пустой угол.
     ЏомнитсЯ,  Я вспылил: "‡наете  что, -- сказал  Я ему, -- мы  дрожали от
страха тридцать лет. Њожет, вы найдете в себе силы преодолеть страх. …сли не
вы, то кто?"
     ‘тарый правдолюб покраснел и, взЯв статью, решительным почерком наложил
резолюцию: "‚ набор!" -- и взглЯнул на менЯ просветленным взором.
     Ћднако набранную статью он поставил в номер, когда дежурил но он сам, а
главный редактор,  ныне  покойный. Џоскольку  о покойном  по старой  русской
традиции,  говорЯт  либо  хорошо,  либо   ничего,  скажу   только,  что  тот
перечеркнул статью  красным карандашом жирно, с нажимом, а правдолюб ‚италий
Ћзеров развел руками: вот, мол, хотел быть смелым и честным, увы!..
     ‘пустЯ несколько дней Я получил  повестку: ЯвитьсЯ  в отделение милиции
на улицу ‘ретенка, в комнату No 7. Џришел, недоумеваЯ, в отделение  милиции.
“  стойки дежурного  матерились пьЯные женщины,  отвратно  пахло блевотиной;
менЯ тут  же проводили  в отдаленную комнату, где поднЯвшийсЯ  навстречу мне
молодцеватый, с комсомольским румЯнцем  на всю щеку старший лейтенант сказал
мне учтиво: "Њы не милициЯ. Њы -- государственнаЯ безопасность..."
     € затем  часа  четыре дотошно выспрашивал менЯ, с кем Я дружу,  у  кого
бываю, что пишу и что думаю.
     џ уже знал,  чем оборачиваетсЯ учтивость следователей, хотЯ времЯ  было
не расстрельное.
     џ назвал двух самых ортодоксальных своих знакомых, которым вместе около
150 лет. € замолчал.
     ‚здохнув, он спросил, зачем Я  бываю в  доме  такого-то...  там  бывают
бывшие лагерники, люди раздраженные, больные. Ћни не всегда отвечают за свои
слова, а вы-то отвечаете.
     џ ничего не понимал.
     ‘тарший  лейтенант  ушел,   вернулсЯ  с  какими-то  грузными  людьми  в
штатском, те долго разглЯдывали менЯ, наконец один из них протЯнул отеческим
тоном: "€ биографиЯ у  вас  вроде чистаЯ,  и  друзьЯ,  по  нашим  сведениЯм,
<I>хорошие.</I>   Ћтчего   ж  вы   такое  пишете?..  Ћтучают  думать...  Ђ?   ЏрЯмо
фантастический роман. ‘мо-отри, парень!.."
     Ћставалось  одно -- жаловатьсЯ.  Ќо куда можно жаловатьсЯ,  скажем,  на
главного  редактора  "‹итературной  газеты",  под  рукой  у  которого  белаЯ
кремлевскаЯ "вертушка"?
     €  вот  Я сижу  перед  бывшим  секретарем  ‘оюза  писателей,  а  теперь
работником   –Љ   партии   „митрием  Џоликарповым,   который   одним  словом
останавливал ротационные машины,  кромсал  или хоронил статьи: с ним  тотчас
согласовывали все важное; редакторы боЯлись его обморочно.
     Ћн прочитал внимательно  и сказал, что у  него никаких возражений  нет,
но...  не  может  же он,  ответственный  работник  –Љ,  принуждать  главного
редактора  "‹итературной  газеты" печатать  то,  чего  тот не  хочет. ’еперь
литературой руководЯт сами писатели...
     € взглЯнул на менЯ, как и ‚италий Ћзеров, -- свЯтыми глазами.
     ‚ыбрел  Я  из его  кабинета  измученный, придавленный  ханжеством,  как
могильной плитой.
     „винулсЯ по коридору, держа в одной  руке пропуск на выход, в другой --
газетную полосу с  оттиском  похороненной статьи. Љоридор  длинный,  Я брел,
читаЯ, по  привычке  горожанина,  все, что  попадаетсЯ  на  глаза.  Љакие-то
фамилии.  €  вдруг  под синим  стеклом надпись:  "ѓлавный  редактор  журнала
"ЏартийнаЯ жизнь".
     "ђаз уж Я тут, -- мелькнуло у менЯ, -- почему не постучать?" ђешившись,
постучал. ѓлавный  редактор  взЯл  полосу  в трЯсущиесЯ  от старости руки и,
видно, от того, что  это была не просто рукопись, а газетнаЯ верстка,  сразу
начал читать.
     Џрочитав,  снЯл  очки и  сказал  совершенно  немыслимое:  "‚ы  даже  не
представлЯете себе, как нам нужна такаЯ статьЯ..."
     ЏризнатьсЯ, от неожиданности Я просто обалдел. Ђ он продолжал деловито:
"„адим в следующем номере. ‡асылаю в набор!.."
     ’ут уж Я струхнул.  Џолтора года прошло с той  поры, как  Я ее написал.
Њожет, там, в Ћдессе, кто помер. €ли что изменилось. Ќадо взглЯнуть!
     -- Џожалуйста, -- сказал он. --  Њожете  вылететь в Ћдессу сразу? —тобы
материал успел в номер?
     ‡абронировали, по звонку из –Љ, место в самолете. ‡абронировали одно, а
оставили, на всЯкий случай, четыре. …ду Я,  как  купец из пьесы Ћстровского,
один в четырех каретах.
     € тут Я стал свидетелем метаморфозы, крайне важной длЯ пониманиЯ морали
эпохи.
     ‚сего   полтора   года   назад  Я  был   в  Ћдессе  с   командировочным
удостоверением "‹итературной газеты". ЏодружилсЯ со многими.
     € вот  Я  снова  пыталсЯ  вступить  с  людьми  в  дружеские  отношениЯ,
возникшие тогда. Ќе тут-то  было!.. ‘о  мной говорили так, словно Я  мог  во
времЯ  беседы  выстрелить  в  живот.  ЊенЯ  боЯлись.  Ћткровенно. –едили  по
слову... ‚ чем дело? џ понЯл не сразу.
     „а ведь  у менЯ был на  этот раз совсем другой мандат.  Ѓольшие красные
буквы сверху: –Љ ЉЏ‘‘. ‘низу помельче: "ЏартийнаЯ жизнь", орган –Љ ЉЏ‘‘.
     џ  был  уже  не просто человеком. џ был... <I>оттуда.</I> ‹ицом, с которым  не
полемизируют и... не откровенничают.
     џ  вдруг  ощутил  воочию,  что  лица,  прибывшие  <I>оттуда,</I> как  правило,
подлинного положениЯ постичь не могут. Ћни слышат  лишь то,  что им  хочетсЯ
услышать.
     Џо  сей  день помню  застывшие студенистые глаза  ректора университета,
заикание директора  областного издательства. ‚ глазах ректора леденел страх,
опасность проговоритьсЯ.
     ќто было мучительно. € смешно, и ужасно одновременно.
     € вот статьЯ поЯвилась в киосках Њосквы. Ќазвание кто-то  из секретарей
–Љ,  членов  редколлегии, заменил. Љафедру  марксизма  из заголовка стыдливо
убрали. Ћставили лишь в тексте. ’еперь она называлась более академично: "’ак
воспитываетсЯ бездумье".  „а  добавили последний дежурный абзац:  "партийнаЯ
организациЯ обЯзана"... "партийнаЯ организациЯ призвана..."
     ’ак поЯвилась в официозе –Љ совершенно невозможнаЯ статьЯ о том, что на
кафедрах  марксизма-ленинизма,  диамата  и  политэкономии,  на  всех  сугубо
партийных кафедрах годами и десЯтилетиЯми отучают думать.
     Ќа то,  чтобы эти несколько страничек увидели свет, Я потратил два года
жизни.
     Ћт  булыжника, брошенного отчаЯнием, зазвенело  несколько сонных  окон.
’олько и всего.
     Ќикто не мог  понЯть, как  смогли  "прорватьсЯ"  в  печать мысли  столь
еретические.
     Ѓолее всех, признатьсЯ, изумлен был Я.
     Ђ дело-то было простое. †урнал вышел в конце декабрЯ 1955 года. Џолтора
месЯца  оставалось до антисталинского XX съезда партии, и  до  самого тупого
школьника дойдет, как поетсЯ в песне ѓалича: "ЋказалсЯ наш отец не  отцом, а
сукою..."
     ‘ъезд открыли зимой, в самом начале 56-го года, и они, работники ‘ерого
дома –Љ, уже знали о том, что готовитсЯ. ’оропились попасть в ногу...
     џ этого еще не знал. Љак и всЯ страна. Ђ они -- знали.
     Ќи полумесЯцем раньше, ни  полугодом позже такаЯ "крамола" уже не могла
увидеть света. Ѓыла бы объЯвлена клеветнической и антипартийной...
     Љаково-то  большой  прозе,  несущей  в  недрах  своих  ту   же  тему  и
создаваемой годами! Њогла ли она прорватьсЯ к читателю"?
     €льЯ ќренбург, ‚ладимир Џомеранцев,  Ћльга  Ѓерггольц первыми метнули в
палачей <I>тем, что оказалось под рукой.</I> †дать было нельзЯ.
     ‡а ними устремилось и наше поколение -- солдаты, пришедшие с войны.
     Џублицистика   отвоевала,  еще  до   XX   съезда,  небольшой  плацдарм.
Џриходилось,  как  видите, харкать  кровью, чтобы  донести до  людей хотЯ бы
крупицу правды.
     ...  ‚ этой  атмосфере ожиданий  и страхов,  скрытого  противоборства и
открытых  угроз  московскаЯ писательскаЯ организациЯ  начала  готовить  свой
выстраданный  сборник  <I>"‹итературнаЯ  Њосква",</I>  составивший  целую  эпоху  в
духовной жизни ђоссии.


        5. ЉЌ€ѓ€ ЂЌ’€‘’Ђ‹€Ќ‘ЉЋѓЋ ѓЋ„Ђ
     "‹€’…ђЂ’“ђЌЂџ ЊЋ‘Љ‚Ђ", том 1

     1956  год можно  назвать <I>антисталинским</I> лишь условно. Ћн продолжалсЯ со
второй половины  февралЯ, т.  е. окончаниЯ XX  съезда партии, когда закрытый
доклад •рущева  открыл всему  свету  глаза  на "вождЯ и учителЯ", до 30 июнЯ
1956  года, когда  –Љ начал бить отбой... Ђнастас ЊикоЯн вскричал вскоре  на
собрании московской интеллигенции: <I>"‚ы хотите раскачать стихию?!."</I>
     ’ем не менее литература слово свое сказать успела.
     Џервой привлекла всеобщее внимание "‹итературнаЯ Њосква". Ћгромный том,
в который не вошла и треть подготовленного материала.
     "‹итературнаЯ  Њосква", запрещеннаЯ после  выхода 2-й  книги,  стала не
только  вехой  в  общественно-литературной жизни  ђоссии.  Ћна была  взлетом
литературы  и  взлетом  героическим,  осуществленным  ценою  многих  потерь.
ѓлавными  из потерь были  раннЯЯ смерть  писателЯ  ќммануила  Љазакевича,  у
которого  после разгрома  "‹итературной  Њосквы"  более  не осталось никаких
надежд, и долгаЯ блокада и болезнь поэта и  прозаика  Ђлександра  џшина,  --
џшин ушел в могилу несломленным,  и похороны его  на вологодском деревенском
кладбище,  под плач  и причеты нескольких северных деревень,  прозвучали как
похороны последнего крестьЯнского заступника...
     Ћднако  все это  было позже. Ђ тогда, в начале 56-го  года,  перелистав
только что подписанный  к  печати  1  том,  Я  с радостью увидел,  что в его
редколлегии   --   Љонстантин   Џаустовский,   ранее   избегавший   открытых
столкновений  с  властЯми,  и  ќммануил Љазакевич, которого, оказываетсЯ, не
забили  насмерть, и он,  по  крайней мере как редактор, снова ринулсЯ в бой.
ђЯдом с  Џаустовским и Љазакевичем, плечо к  плечу, Ђлександр Ѓек,  ‚ениамин
Љаверин, ‚ладимир ђудный,  герой  войны, морской  офицер. Ќаконец,  ‚ладимир
’ендрЯков. Ћ каждом  из  них Я уже  говорил или буду говорить. €бо каждый из
них -- это веха в русской литературе послевоенного времени. €ли, как ђудный,
веха пробуждающейсЯ общественной жизни.
     Џри подготовке  1 тома не обошлось без доморощенной дипломатии, этакого
легкого политеса... Љогда  редколлегии предлагали что-либо бескомпромиссное,
взрывное, она  откладывала  в сторону,  говорЯ: "Ќет-нет! ќто <I>не длЯ</I> первого
номера!   ‡ачин   должен  быть  почти   безоблачным,   без   острых   углов,
безобидно-круглым... Ќас не должны испугатьсЯ. €наче тут же запретЯт..."
     "Џусть   привыкнут   к   нам,   увидЯт,   что   мы   не   бунтари,   не
соловьи-разбойники, а вот тогда уж..."
     ... Џервый том был действительно без острых углов, округлым.
     ’Яжелым и  круглым, как... пушечное Ядро. Љое-кто  шарахнулсЯ  от него,
как шарахаютсЯ от пушечного Ядра.
     „ело в том,  что и  в первом, приглаженном томе  среди гигантской  кучи
"должностного навоза" -- статей ответственных фигур, вроде Љ. ”едина, пустых
стихов  …втушенко и стерильной, хоть  и небесталанной, прозы, в том числе  и
прозы  Љазакевича, стреноженной  соцреализмом  (роман  "„ом на площади")  --
блеснули и жемчужные зерна.
     Ћни  привлекли  к  себе  всеобщее  внимание:  тактика  выжженной  земли
свирепствовала  в те дни по-прежнему, отдельные публицистические  прорывы, о
которых Я говорил ранее, были скорее исключением, подтверждающим правило.
     Ђ  как же  она была выполота  и  выжжена, литературнаЯ  нива!  ‚  вузах
учились все по  тому  же злосчастному учебнику  литературы профессора  ‹. €.
’имофеева,  изданному  “чледгизом еще в 46-м году.  €з крестьЯнских  поэтов,
особо почему-то  редких в крестьЯнской стране, уцелели здесь лишь €саковский
с   ’вардовским.  „а  …сенина  вернули  читателю!  ќто   воспринималось  как
историческаЯ победа.
     ’реть литературы, самой глубокой по  анализу и высокой  по мысли, самой
талантливой, исчезла из обихода.
     Ќет,  теперь  ее,  по  обыкновению,  не  ругали:  ругань  привлекла  бы
внимание. …е просто не упоминали, отбросили, по сути -- уничтожили.
     ќто  была неизменнаЯ практика сталинщины, фашистскаЯ практика  сжиганиЯ
книг; неважно,  в конце концов, сожжены ли  книги на площади, под улюлюканье
толпы,  или тайно,  по ночам свезены на  бумажные фабрики, где  изрублены  в
лапшу и брошены  в огромные чаны; а оставлены только  отдельные экземплЯры в
спецхранилище  ‹енинской  библиотеки,  где выдаютсЯ только  специалистам, по
особым документам, но ни в коем случае не учащимсЯ, студентам.
     ’реть русской  литературы продолжала  оставатьсЯ  длЯ широкого читателЯ
горстью пепла... ,
     "‹итературнаЯ  Њосква"  начинала  почти сначала. ‡азвучали живые  ноты,
главным  образом  в  поэзии.  Ћна  вынесла  к  читателю  -- правду. ‚сеобщее
внимание  привлекли стихотворениЯ  Њаргариты Ђлигер и  ЌиколаЯ  ‡аболоцкого,
вернувшегосЯ из концлагерЯ, больного, измученного смертельно.
     ‚ стихах Њаргариты  Ђлигер ожила  правда о войне, котораЯ после  первых
книг Љазакевича и Ќекрасова словно умерла.


     …сть в восточной ‘ибири деревнЯ Љукой,
     ѓорстка изб над таежной рекой.
     ‡а деревней на взгорье полЯ и луга
     Ђ за ними стеною -- тайга...

     ‚ сорок первом, когда наступали враги,
     Џроводила деревнЯ от милой тайги
     ‚звод отцов и мужей, взвод сибирских солдат...
     Ќи один не вернулсЯ назад!

     ...Ќе играют тут свадеб, не родЯт детей,
     †изнь без всЯких прикрас, безо всЯких затей.
     ђанним рано кукоевцы гасЯт огонь,
     Ќикогда не играет в Љукое гармонь.
     Ќи вечерки какой, ни гулЯниЯ нет,
     ’олько вдовьЯ кручина, считай, столько лет...

     ...’ак о чем моЯ дума, о чем?
     Ђ о том, что прошли молодые года,
     Ќи согреть никогда, ни вернуть никогда.
     Ђ о том, что одна у нас долЯ с тобой,
     „руг мой сильный и мудрый, деревнЯ Љукой.
     ‘оветскаЯ  поэтесса,  прославленнаЯ  и  вроде  бы благополучнаЯ,  вдруг
пишет, что  у  нее  с деревней Љукой, с  убитой  врагом деревней Љукой, одна
судьба..
     Ђ  мы с вами  знаем, как укладывали под Њосквой  сибирЯков. € не только
под Њосквой.
     ‘тихотворение Я ощутил, как сердечный укол. џ запомнил его скорее всего
потому, что это был первый глоток воздуха. Џозднее слышал стихи и сильнее, и
сочнее, но это был первый глоток свежего воздуха в подцензурной духоте.
     ‚от таким же глотком воздуха, Явлением правды и поэзии, высокой поэзии,
стали стихи измученного ЌиколаЯ  ‡аболоцкого, который  после лагерЯ как поэт
почти не печаталсЯ, а занималсЯ переводами с грузинского.
     †ил он под Њосквой, вначале без  права въезда в Њоскву,  где чувствовал
себЯ хозЯином  его  палач  --  руководитель  писательского  издательства  Ќ.
‹есючевский, написавший донос на поэта.
     Њы  опасались, что он уже  не распрЯмитсЯ никогда,  Ќиколай ‡аболоцкий,
крупнейший русский поэт, притихший в лесном углу.
     Ћказалось, он заканчивал новую книгу стихов. Ћ чем же?


     “ступи мне, скворец, уголок,
     Џосели менЯ в старом скворечнике.
     Ћтдаю тебе душу в залог
     ‡а твои голубые подснежники.

     € свистит, и бормочет весна,
     Џо колена затоплены тополи,
     ЏробуждаютсЯ клены от сна
     —тоб, как бабочки, листьЯ захлопали.

     € такой на полЯх кавардак,
     € такаЯ ручьев околесица,
     —то попробуй, покинув чердак,
     ‘ломЯ голову в рощу не броситьсЯ!

     џ и сам бы старатьсЯ горазд,
     „а шепнула мне бабочка-странница,
     Љто бывает весною горласт,
     ’от без голоса к лету останетсЯ...

     Џовернись к мирозданью лицом,
     ѓолубые подснежники чествуЯ.
     ‘ потерЯвшим сознанье скворцом
     Џо весенним полЯм путешествуЯ...
     €ли вот как звучит другое его стихотворение -- "“тро":


     ЋбрываютсЯ речи влюбленных,
     “летает последний скворец,
     –елый день осыпаютсЯ с кленов
     ‘илуэты багровых сердец.
     —то ты, осень, наделала с нами?
     ‚ красном золоте стынет землЯ.
     ЏламЯ скорби свистит под ногами,
     ‚орохами листвы шевелЯ...
     "Ѓагровые сердца...", "ЏламЯ скорби под ногами..." Ђ горластый по весне
скворец!.. „а он просто потерЯл сознание! Ќе к осени с ее "пламенем скорби",
а еще к лету... "он без голоса к лету останетсЯ..."
     “вы,  это  не  случайное  и  скоропреходЯщее  настроение.  ’о  же  и  в
"†уравлЯх":


     „линным треугольником летели,
     “топаЯ в небе журавли...

     ...‚ытЯнув серебрЯные крыльЯ,
     —ерез весь широкий небосвод
     ‚ел вожак в долину изобильЯ
     ‘вой немногочисленный народ.

     Ќо когда под крыльЯми блеснуло
     Ћзеро прозрачное насквозь,
     —ерное зиЯющее дуло
     €з кустов навстречу поднЯлось

     ‹уч огнЯ ударил в сердце птичье,
     Ѓыстрый пламень вспыхнул и погас,
     € частица дивного величьЯ
     ‘ высоты обрушилась на нас.

     Њожет быть, эти строки дадут представление о том, какие мысли и чувства
охватили  измученную  поэзию на  развале  веков:  длЯ  нескольких  поколений
кончилсЯ  один век,  век  террора,  и началсЯ новый,  позволивший на могилах
друзей осмыслить и времЯ,  и свое место в этом жестоком  и кровавом  потоке,
которому нет конца...
     Ђ  в  те  памЯтные дни... хлынули  измученные  люди,  в мЯтых  кургузых
пиджаках, с  бескровными  губами  и горЯщими глазами.  Ћни спускались, держа
чемоданы из  фанеры, на перрон џрославского вокзала.  “ кого за плечами было
17 лет лагерей, у кого -- 22.
     € мы  не  удивлЯлись  тому,  что  на  страницах  "литературной  Њосквы"
поЯвились  стихи  ’вардовского "„руг детства" -- новаЯ  глава  из  поэмы "‡а
далью  даль", в которой  он  шагнул  навстречу  тем, кого не успели добить в
лагерЯх и тюрьмах. Ћна описательна, эта глава, как многое у ’вардовского, --
Я приведу несколько строф, чтобы напомнить  о том,  как встретил ’вардовский
людей, с которыми потом уже шел -- плечо к плечу -- до самой смерти.


     ‹егка ты, мудрость, на помине,
     ‹ес рубЯт, щепки, мол, летЯт...
     Ќо за удел такой доныне
     Ќе предусмотрено наград.
     Ђ жаль... ‚от, собственно, и повесть,
     € немудрен ее сюжет.
     ‘тоЯли наш и встречный поезд
     ‚ тайге на станции ’айшет.

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Љого Я в памЯти обычной
     ‘реди иных потерь своих
     Љак за чертою пограничной
     „ержал. Ћн, вот он был, в живых.

     џ не ошибсЯ, хоть и годы
     € эта стеганка на нем.
     Ћн! € менЯ узнал он. ‘ходу
     Љо мне работает плечом...
     € чувство стыдное испуга
     Ѓеды пришло еще на миг...
     Ќо мы уже трЯсли друг друга,
     ‡а плечи, за руки: "‘тарик!"...

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     "‘тарик!" € нет нелепой муки.
     …му ли, мне ль свисток дадут.
     € вот -- семнадцать лет разлуки,
     € этой встречи пЯть минут...
     Ќе удалось  развести встречные потоки. „аже на  страницах литературы...
Џравда, такое было разрешено лишь ’вардовскому.
     ‚ этой точке, где  впервые  встретилась  официально признаннаЯ  русскаЯ
поэзиЯ  с  лагерным потоком,  Я  бы хотел сказать  ценителЯм русской поэзии,
повторЯющим мне завороженно: "Џолитика менЯ не интересует".
     —еловек в ђоссии, живаЯ душа человеческаЯ -- жертва  политики. Џолитика
вот уже много веков сапогами солдат и тюремных надзирателей топчет эту живую
душу.
     Џотому самаЯ глубокаЯ лирика, чистаЯ лирика современных русских поэтов,
как  мы видели  на  примере  ЌиколаЯ ‡аболоцкого,  -- это  в то же времЯ  --
политика. ‘трах перед политикой, но -- политика...
     ’рус на ђуси никогда не бывал большим поэтом.
     ...Ќавстречу   измученным  людЯм,  вырвавшимсЯ  из   тюрем,  постепенно
повернулась всЯ настоЯщаЯ поэзиЯ.  Љонечно, и  такие известные  природолюбы,
как  Џаустовский!  „а что там Џаустовский! „аже никогда не  выглЯдывавший из
русского  леса  старик  Њихаил   Џришвин,  который,  казалось,  всегда   был
бесконечно далек от  политики, принципиально далек!..  и  тот вдруг  в своей
последней   книге   <I>"ѓлаза  земли",</I>  вышедший   посмертно  и   состоЯщей  из
разрозненных наблюдений природы, как всегда, лаконичных, точных, глубоких, и
он вдруг, среди наблюдений над травами и зверюшками, начал высказывать такие
совершенно несвойственные ему ранее мотивы:
     "Ѓез  регулЯтора"  (зарисовка)  "...  €злюбленные переулки у московских
шоферов -- это где нет регулЯтора. € каждый держитсЯ правила: поезжай куда и
как тебе хочетсЯ".
     …сли  это вырвалось у  Џришвина, о котором старики-писатели говаривали,
что он всю жизнь  тише воды и  ниже травы; не  осуждаЯ,  говорили: такой  уж
талант,  с травой разговаривать,  не слыша ничего  за ее  шелестом; если  уж
Џришвин написал это свое "Ѓез регулЯтора", значит, действительно не осталось
в современной ђоссии ни <I>одной</I> талантливой книги без того, что иные брезгливо
называют "политикой".
     ‚  том  же  первом  номере   "‹итературной   Њосквы"  есть   и  рассказ
талантливого  прозаика  ‘ергеЯ  Ђнтонова  "Ђнкета",  которого  отвращение  к
политике привело  в свое  времЯ к  тому, что  он писал, как Я  уже упоминал,
безмЯтежные деревенские рассказы... когда деревнЯ вымирала от голода.
     ќтого ‘ергею Ђнтонову читатель не простил. € он сам себе не простил.
     €  вот  здесь,  в  рассказе  "Ђнкета"  он прежде  всего  выписал  образ
бездушного   руководителЯ,   длЯ  которого   строка   в  анкете:   "Ѓыл   на
оккупированной  территории", строка  в  те  годы  порочащаЯ,  важнее  самого
человека... ‘ергей Ђнтонов казнил сам себЯ, обращаЯсь к  теме жестокосердиЯ,
однако читатель  больше не верил ему,  забывшему  в свое времЯ о людЯх  ради
песенной фольклорной строки.
     Ћ  нем на  обсуждениЯх даже не вспоминали,  как не вспоминают  о чем-то
стыдном...
     ...  €  все это:  и  деревнЯ Љукой, и  "потерЯвший  сознанье  скворец",
горластый скворец, ничего не слыхавший о бедах земли, и встреча с  другом на
станции  ’айшет  -- все  это  в так называемой <I>сверхосторожной</I> первой книге.
‘видетельстве,   как   думал   милый   наивный   Ѓек,   их   лоЯльности    и
законопослушаниЯ...
     Џодлинный взрыв, на всю ђоссию, не заставил себЯ ждать. Ћн  произошел в
том же  56-м  году,  на исходе  терпениЯ сталинистов, насмерть  перепуганных
венгерским  восстанием: 2-Я книга "‹итературной  Њосквы"  была  подписана  к
печати в декабре 56-го года.


        6. ЏђЋ‡ђ…Ќњџ ЂЌ’€‘’Ђ‹€Ќ‘ЉЋѓЋ ѓЋ„Ђ
     "‹€’…ђЂ’“ђЌЂџ ЊЋ‘Љ‚Ђ", том 2-й и последний


        I

     <B>Ќабатный рассказ Ђлександра џшина</B>
     ‚ремена  изменились за полгода -- изменились решительно: снова, на этот
раз в китайском посольстве, Ќикита •рущев назвал себЯ сталинцем.
     Ћднако  запретители  не успели.  Љнига  поЯвилась, и  сразу  заговорила
ђоссиЯ о рассказе Ђлександра џшина "ђычаги".
     Ѓывший вологодский  крестьЯнин, свЯзанный  со  своей деревней до  конца
жизни,  обласканный  государством  поэт, лауреат  ‘талинской  премии,  свой,
кровный, землЯной. ‚от уж от кого сталинцы не ожидали!..
     ќтот  рассказ стоил џшину  жизни, во всЯком случае, сократил ему жизнь,
обрушив на его семью много бед.
     "ђычагам" Ђлександра џшина сопутствовали другие произведениЯ, о которых
упомЯну  позднее,  --  ћриЯ  Ќагибина,  ЌиколаЯ  †данова,   --  но  набатом,
заставившим людей  поднЯть  голову, прислушатьсЯ,  а  иных  --  действовать,
звенел и звенел рассказ џшина.
     Ђ он прост и, казалось, ни к чему не призывает...
     …сли  вы  его  не  знаете, познакомьтесь  с  ним.  ЋбЯзательно:  в  нем
сконцентрирована не только беда  прошлаЯ, но и  нынешнЯЯ,  да и  завтрашнЯЯ.
ЉореннаЯ  беда ђоссии, подмЯтой произволом. Љогда  у  людей отнЯли не только
право на действие, но  и  право на  раздумье. Ќа  мышление.  Ќа естественную
человеческую жизнь, немыслимую без раздумьЯ о жизни.
     Ќетрудно представить себе,  как солдаты становЯтсЯ  <I>рычагами</I> и  как  их
бросают,  скажем, на венгров. ‘олдат давал присЯгу. …му приказывают стрелЯть
-- он стрелЯет. Ђльтернатива -- военный трибунал или самоубийство.
     Њожно понЯть,  как  рычагами  становЯтсЯ партийные  чиновники.  Ћни  --
рычаги уж  по самой должности. ‡а  то  им бездна привилегий, не говорЯ  уж о
двойной зарплате. Ћни независимость свою продают. ‘ознательно.
     Ќо почему, как становЯтсЯ <I>рычагами</I> крестьЯне, сама народнаЯ толща -- об
этом не говаривали на ђуси давненько.

     <I>"Ќарод безмолвствует"  --</I>  когда  еще  сказано! € безмолвием  своим, --
вторит  џшин,  --  способствует   разору  деревни,   произволу,   словом  --
злодейству.
     ќзопову Языку здесь места нет. ’ут все черным по белому.
     Џожалуй, впервые после войны  земнаЯ, добротнаЯ, не обесцвеченнаЯ порой
жиденьким "усредненным"  Языком города, народнаЯ проза снова, после перерыва
в  четверть века, вышла на  большак. €  стала основой и продолжением  целого
направлениЯ   послевоенной   советской   литературы,   окрещенного   позднее
<I>деревенской прозой...</I>
     Ќачало  почти  символично  в  своей  бытовой  повседневности.  ‘идЯт  в
правлении колхоза четыре человека  и курЯт. „ыму столько, что дышать нельзЯ.
Љазалось,  что и  приемник  потрескивает потому,  что дыму, дыму -- почти не
видать  друг друга... Ћдин из  колхозников говорит соседу, ронЯющему  искры:
"‘ожжешь  бороду  коровы  боЯтьсЯ   перестанут".   Ќа  что  второй  отвечает
неизменно: "ЃоЯтьсЯ перестанут, так, может, удоЯ прибавЯт".
     ’ак, словно бы не о главном, пустЯшный разговор.
     Ђ  вовсе  не пустЯшный. ќто --  запев. ‡вучит главнаЯ тема,  западает в
нас, хотЯ мы еще и не знаем, что она -- главнаЯ.
     €  опЯть  --  быт. Ћбычный, деревенский.  Љазенный,  поскольку  это  --
Џравление.
     Џолумрак. ‘лучайные плакаты и лозунги. Љ какой-то праздничной дате.  Ќо
висЯт они, по  обыкновению, круглый  год. ‘писок членов  колхоза с указанием
выработанных  трудодней. € пустаЯ, всЯ  чернаЯ, доска, разделеннаЯ чертой на
две равные части. Ќа  одной половине сверху написано: <I>"чернаЯ",</I> на другой --
<I>"краснаЯ".</I>
     „оска  черна, как их жизнь. Ќо  одну половину принЯто  считать красной.
Џочетной.
     ‚ы уже  начинаете  постигать  атмосферу ожиданиЯ,  хотЯ, казалось,  еще
ничего не сказано. „ым. „оска. ‘лучайные реплики. ‘ахара в деревне нет. Ќет,
никто  не  жалуетсЯ!  Џросто один  из  курцов  сообщает, что  ему  кладовщик
"подбросил два кило. ЃоитсЯ, что ли?" „ругой подтверждает: "Љонечно, боитсЯ!
џ  ж теперь  новый кладовщик". Ђвтор  поЯснЯет  тут  же, что  кладовщиком-то
назначили его, колхозника этого, потому что он в партию вступил. Ђ вступив в
нее  несколько месЯцев назад, начал  поговаривать о  том, что  все командные
посты в колхозе должны занимать коммунисты.
     ‚се   просто,   даже   простодушно.   Џолучил  партбилет  --  на   тебе
дополнительный  корм!  ’ем  более,  тут же  вспомнили, что старый  кладовщик
проворовалсЯ. Ђ то раньше не знали...
     Ќовый  коммунист-кладовщик  купил  авторучку  и  стал  носить  галстук.
ЏриобщилсЯ к руководству.
     Ђтмосфера  проЯснилась, несмотрЯ  на дым. ’еперь все  Явственней звучит
главнаЯ  тема. "‚зЯл-то Я взЯл  (сахар то  есть.  -- ѓ.‘.), -- сказал  ™укин
после некоторого раздумьЯ. -- Ќо где же все-таки правда? Људа уходит  сахар?
ѓде мыло?  ѓде  все?.." Ђ другой собеседник  шутит: "‡ачем тебе  правда,  ты
сейчас -- кладовщик?"
     Љто-то  прогудел деловито:  "Ќу,  правда  --  она  нужна.  Ќа  ней  все
держимсЯ. ’олько Я, мужики, чего-то  опЯть не понимаю. Ќе могу понЯть, что у
нас в районе  делаетсЯ? ‚от ведь сказали --  планируйте снизу,  пусть колхоз
решает,  что  ему  выгодно сеЯть, что  нет. Ђ план не утверждают. ’ретий раз
вернули длЯ поправок... Ћт нашего плана опЯть ничего не осталось".
     ђазговор  обретает глубину:  от сахара, от коров -- к  тому, что руки у
людей свЯзаны.
     "‚от тебе и правда. Ќе верЯт нам", -- говорит один из героев. "Џравду у
нас в районе  сажают  только в  почетные  президиумы,  чтоб не обижалась  да
помалкивала", -- сказал другой колхозник и бросил окурок  в  горшок. ‚вернул
слово и ™укин, кладовщик: "Џравда нужна только длЯ  собраний, по праздникам,
как критика и самокритика. Љ делу она неприменима, -- так, что ли, выходит?"
     ’ак и длитсЯ этот обмен репликами. Ћбычный человеческий разговор людей,
которым  надоела ложь. •отЯ иные, как  новый кладовщик, уже успевают извлечь
из нее выгоду. Ћчень просто уговорить себЯ: власть кто?  ЏартиЯ... ‡начит, и
Я власть, давай должность!
     ‡авершаетсЯ  эта вполне человеческаЯ доверительнаЯ  беседа  односельчан
досадливой репликой одного  из героев, который  был в районе,  у  <I>самого,</I>  и
сказал тому: "... —то ж вы. говорю, с нами делаете? Ќе согласЯтсЯ колхозники
третий раз план изменЯть. Ђ он  говорит: "‚от ты и  убеждай.  Њы тебЯ раньше
убеждали, когда колхозы организовывали. Ђ сейчас ты убеждай других.  Џроводи
партийную линию. ‚ы, говорит, теперь наши <I>рычаги</I> в деревне".
     ’ак  впервые поЯвлЯетсЯ это  словечко:  <I>рычаги.</I>  ‚ каком значении?  „лЯ
какой   цели   людей   рычагами  назвали?   „лЯ   того,  как   видите,  чтоб
восторжествовала  официальнаЯ ложь. Ќеосуществимые  планы. Џланы-разорители.
—тоб сеЯли не то, что деды сеЯли и что взойдет. Ђ то, что решили в Њоскве да
по областЯм и районам разверстали.
     „ругаЯ власть -- другие "планы" в почете...
     Љак  в таком случае  может  вести себЯ  секретарь  райкома? —естный  --
напишет  протест, подставит голову под удар. Ќечестный... ‘ама  система, как
видим,  отбирает их,  как сортовые зерна. Ћдин  к  одному. "Ћн с  народом не
разговаривает  по-простому,  --  рассказывает о  секретаре  райкома  тот  же
колхозник.  --  ‚едь  знает,  что  получаем  в  колхозе  по  сто  граммов на
трудодень.  Ђ  твердит одно:  "‘ каждым  годом растет стоимость  трудоднЯ  и
увеличиваетсЯ  благосостоЯние". Љоров  в нашем колхозе не  стало. Ђ  он:  "‘
каждым годом растет и крепнет колхозное  животноводство". ‘кажи, мол, живете
вы неважно  потому-то и  потому-то, но будете  жить  лучше,  скажи,  и  люди
охотнее за работу возьмутсЯ..."
     Ќо правды секретарь райкома не говорит, он лжет...
     …сли  иметь  в  виду, что лжет-то  он  не своими  словами,  а  словами,
почерпнутыми из докладов руководителей государства •рущева, Ѓулганина, лжет,
так сказать,  государственными  стереотипами, нетрудно  понЯть  тот огромный
риск, на  который пошел Ђлександр  џшин, решившись  порвать  с укоренившейсЯ
государственной ложью.
     €дет он в своем разрыве до конца. —то называетсЯ, режет по живому.
     Ќемного откашлЯвшись, но  еще не разгибаЯсь, один из колхозников поднЯл
голову   и  сказал  с  хрипотцой:   "Ќачальники  наши   районные  с  народом
разговаривать  разучились, стыдЯтсЯ. ‘ами все понимают,  а  прыгнуть боЯзно.
ѓде уж тут  убеждать?..  Ќа <I>рычаги</I> надеютсЯ...  „ома заколоченные  в деревне
видЯт, а  сказать об этом вслух не хотЯт. ’олько и забот, чтоб в сводках все
цифры были круглые".
     Ђ тут лампа гаснуть начала, и кто-то замечает, <I>между прочим:</I> "ќх, черт,
погаснет без воздуха. ‹ампе тоже воздух нужен".
     ’ечет  беседа,  дружескаЯ,  искреннЯЯ,   впечатлЯющую  правду   которой
усиливают  как бы  случайные детали. „ым. „оска, половину  которой приказано
считать красной. ‹ампа, которой тоже воздух нужен...
     €  тут  вдруг  поЯвлЯетсЯ  перестраховочнаЯ нота,  об этом мы говорили,
рассматриваЯ творчество Љазакевича, Ќекрасова и других писателей, пошедших в
свое  времЯ на  смертельный риск. ‚ыглЯдывает  вдруг  не  автор, а тот самый
"соавтор" -- внутренний редактор, который шепчет  автору: "’ы что, ты о  чем
говоришь-то? „а тебЯ за это до смерти забьют! “морЯт голодом! € тебЯ и детей
твоих!.. Ђ то и срок дадут! ‡а решетку упрЯчут!.."
     ‚спомнил  невольно  об  этом  Ђлександр  џшин,  он  ведь  тоже  пережил
сталинщину, как и все. € попыталсЯ как бы смЯгчить свой приговор разорителЯм
страны. ’ем же, надо сказать, приемом, что и Љазакевич и  Ќекрасов... ќто-де
у нас плохо,  в нашем селе, а  вот в других местах не в  пример иначе... "Ќа
полке,  в  переднем  углу,  слышнее  заработал радиоприемник. Ћн все так  же
потрескивал  и шипел, словно  выдыхающийсЯ  пенный  огнетушитель, но  теперь
сквозь шипенье и потрескивание пробивалась не музыка, а окающаЯ, с запинками
речь.  Џередавались  письма  с целинных земель. "Ќас  всех зовут москвичами,
хотЯ мы  из разных городов. „ержимсЯ дружно, в  обиду себЯ  никому не  даем.
“рожай в прошлом году выдалсЯ небывалый, в пшеницу войдешь, словно в камыши.
„аже старики не помнЯт таких  хлебов.  „лЯ ссыпки не  хватало  мест,  тЯжело
было".
     Ђвтор раздраженно перебивает себЯ; чувствуетсЯ, он стал противен самому
себе. Ћдин из героев пресекает эту похвальбу: "Ќе всем же на Ђлтай ехать!"
     €  вдруг  послышалсЯ  в избе  какой-то шум. €з-за широкой  русской печи
раздалсЯ повелительный  старушечий  окрик:  "Људа  сыплешь,  дохлой? Ќе тебе
подметать!"
     Ћт неожиданности мужики вздрогнули и переглЯнулись.
     "’ы все еще тут,  Њарфа? —его тебе надо?" -- "—его надо! ‡а вами слежу!
Џодпалите контору, а менЯ  на суд потЯнут. Њетла сухаЯ.  Ђ вдруг искра, и не
приведи бог!.." -- "€ди-ка ты домой!" -- "Љогда надо будет, уйду!"
     ђазговор друзей оборвалсЯ, словно они почувствовали себЯ в  чем-то друг
перед  другом  виноватыми, „олго  молчали,  курили.  Ђ  когда  начали  опЯть
перебрасыватьсЯ короткими  фразами, это были уже пустые фразы. Ќи о  чем. Ќи
длЯ кого...
     Ќаконец один из них, ™укин,  еще не привыкший к руководЯщему положению,
еще  в душе рЯдовой колхозник, вдруг  не выдержал и громко захохотал: "Ћх, и
напугала ж нас проклЯтаЯ баба!"
     ‚се переглЯнулись и тоже захохотали.  "€  верно, дьЯволица, вдруг из-за
печки как рЯвкнет. Ќу, думаю,  сам  приехал, нас застукал. Џерепугались, как
мальчишки на чужом горохе".
     ‘мех разрЯдил напрЯженность и вернул  людЯм их нормальное самочувствие.
"€  чего мы боимсЯ, мужики, -- раздумчиво и немножко грустно  произнес  Џетр
Љузьмич. -- ‚едь самих себЯ боимсЯ".
     "‘амих себЯ боимсЯ".  ‚от, оказываетсЯ, какие