        Ѓорис ЏильнЯк. ‚олки

---------------------------------------------------------------
 €з библиотеки Ћлега Љолесникова
---------------------------------------------------------------

     ‚  тысЯча  девЯтьсот семнадцатом году, в декабре, когда не
рассеЯлсЯ еще  дым  октЯбрЯ,  когда  дым  только  густел,  чтоб
взорватьсЯ  потом  осьнадцатым  годом,  -- когда первые эшелоны
пошли  с  мешечниками,  развозЯ  бегущую  с  нарочей  армию,  в
ураганном смерче матершины, -- --

     -- - на одной станции подходил к вагону
     мужичок, говорил таинственно:
     -- ’оварищи, -- спиртику не надоть ли? --

     ‘пиртовой завод мы тут поделили, пришлось на
     душу по два ведра --
     на другой станции баба подходила с корзинкой,

     говорила бойко:
     -- Ѓраток, сахару надо? -- ѓрафской завод мы
     делили, по пЯть пудов на душу --
     на третьей станции делили на душу -- свечной
     завод --
     степь, ночь, декабрь -- --
       --  в  городах  на  заводах,  в  столицах ковалась тогда
романтика пролетарской революции в мир, а над селами и  весЯми,
над  ђоссией  шел  пугачевский  бунт, враждебный городам. ’огда
поднималсЯ занавес русских трагедий, увертюра октЯбрЯ отгремела
пушками по Љремлю. ’огда надо было знать секрет, чтоб влезть  в
поезд  --  в  сплошную  теплушку: надо было шайкой в пЯтнадцать
человек лезть с кулачным боем  в  первую  попавшуюсЯ  теплушку,
через  головы,  спины,  шеи,  ноги, в невероЯтной матершине и в
драке на смерть. -- €  вот,  была  холоднаЯ  декабрьскаЯ  ночь.
Џоезд  шел  в  степь.  Љаждый, кто ехал за хлебом, ехал тогда в
первый раз, -- поезд шел в степь,  на  диких  степных  станциЯх
растериваЯ  тех,  кто,  не желаЯ умирать с голоду, брал быка за
рога  --  просто  вез  себе   хлеба.   ’еплушки   были   набиты
человеческим мЯсом до крыш, это мЯсо было злобно и голодно, оно
злобно  молчало,  когда  шумел  поезд, и оно рычало матершиной,
когда поезд стоЯл: оно ехало из городов. € ночью поезд  выкинул
на  дикую  станцию  полсотни людей. ‹уна уже сошла с неба, ночь
помутнела, была черна, должно быть  теплело  перед  снегом,  на
востоке   едва-едва   зеленело.  ‡а  станцией  был  поселок,  у
станционной коновЯзи стоЯли возы, лошади мирно жевали, на возах
валЯлись люди. ‘коро узналось, что поселок  переполнен  людьми,
--  поселок не спал, то тут, то там вспыхивали огоньки спичек и
папирос, но было очень  тихо,  потому  что  все  шептались.  --
Џриехавшие  --  одни  решали  итти  в трактир попить чаю и лечь
часок поспать, другие -- сейчас же итти  по  селам  за  хлебом:
узнали,  что  ближайшее  село в трех верстах. Ќесколько человек
пошло к околице, --
     -- и когда они подошли к последней избе, где метелЯми были
надуты сугробы и откуда открывалось черное пустое поле,  --  их
остановила старуха.
     -- ‚ ђазгильдЯево идете? -- спросила она.
     -- ’уда, а -- что?
     --  Ќе  ходите.  ЊенЯ  тута  ‘овет приставил -- упреждать.
‚олки  очень  развелись.  Ќа  людей  бросаютсЯ.   ‚чера   ночью
московского  задрали,  за  мукой  приезжал. Ђ нынче с вечеру --
корову  задрали.  Џогнали  корову  к  колодцу  поить,  --   как
отбилась,  никто не видел, -- только, слышут, ревет корова, как
свиньЯ, за задами, -- побежали мужики, видЯт -- шагов сорок  --
корова,  а  вокруг  ней  семь волков, -- один волк тЯнет к себе
корову за хвост, потом бросил сразу, корова упала, второй  волк
тогда  корову  за шею. -- Љогда подбежали мужики, полбока волки
уж съели. -- Ќе ходите.
     ‚осток чуть бледнел, впереди лежало черное холодное  поле.
‘реди  идущих за хлебом был один, приЯвший романтику городской,
машинной, рабочей революции, --  и  эта  весть  о  волках,  это
холодное  пустое  поле  впереди  навсегда  остались  у  него --
одиночеством,  тоской,  проклЯтьем  хлеба,   проклЯтьем   дикой
мужицкой жизни вперемежку с волками.

     ‘ тех пор прошло пЯть лет.
     € новый пришел декабрь -- великих российских распутий.


        ѓлава перваЯ.

     Њонастырь лежал в лесу, у соснового бора, на берегу озера,
-- на  болотах,  на  торфЯниках,  в  ольшаниках, в лесах -- под
немудрым нашим русским небом.  Њонастырь  был  белостенным.  Џо
осенЯм, когда умирали киноварью осины, а воздух, как стекло, --
цвели  кругом  на бугорках татарские серьги. Ќеподалеку, в семи
верстах, шел ‚ладимирский тракт -- стараЯ окаЯннаЯ ‚олодимирка,
по которой гонЯли столетьем в ‘ибирь арестантов. € есть легенда
о возникновении монастырЯ. Њонастырь возник  при  царе  Ђлексее
’ишайшем.  ‘мута  уже  отходила, и засел здесь на острове среди
озера разбойник атаман -- Ѓюрлюк, вора ’ушинского военачальник,
грабил, с божьей помощью, ‚олодимирку:  знал  дороги,  тропинки
лесные, вешками да нарезЯми путины метил, -- заманит, засвищет.
€  на ‚ладимирском тракте однажды, кроме купцов, изловил Ѓюрлюк
двух афонских монахов, с афонской иконой. Њонахов  этих  убили,
перед  смертью монахи молились -- не о себе, но о погибшей душе
Ѓюрлюка, о спасении его перед господом, -- о них же скажут богу
дела их. Њонахов этих убили, но икона их осталась, -- и  вскоре
потом  Ѓюрлюк  перелил  пушки на колокола, в месте разбойничьем
стал монастырь. ‹егенд таких много на ђуси, где разбойник и бог
-- рЯдом.
     Ќо монастырь стал почему-то женским, хоть и  сохранил  имЯ
Ѓюрлюка  --  ЃюрлюковскаЯ  женскаЯ  обитель.  € идет декабрь, в
ночах, в снегах,  в  метелЯх.  ‚  новую  российскую  Њетель  --
Ѓюрлюкова  обитель  погибла,  забыта:  за монастырскими стенами
военное кладбище -- склад авио-слома, ненужный уже и революции,
при нем шесть красноармейцев, комиссар и военспец, -- в грЯзной
гостинице -- капусто-квасильный,  длЯ  армии,  завод,  на  зиму
заброшенный. Њонашки живут на скотном дворе, без церкви, роютсЯ
в  поле по веснам, зимами что-то ткут и доЯт советских коров. €
в малом доме отмирает, -- умирают остатки коммуны анархистов. €
декабрь.
     -- "‚ революцию русскую -- в белую метель -- и  не  белую,
собственно,  а  серую,  как  солдатскаЯ  шинель,  -- вмешалась,
вплелась чернаЯ рука рабочего -- пЯть судорожно сжатых пальцев,
черных, в копоти, скроенных из стали, как мышцы, --  эта  рука,
как  машина, -- взЯла ђоссию и метелицу российскую под микитки:
никто в ђоссии не понЯл романтики этой руки, как орлинаЯ  лапа,
--  никто не понЯл, что она должна быть враждебной -- врагом на
смерть -- церквам, монастырЯм, обителЯм, погостам и пустынЯм --
не только русским, но всего мира; что это она должна была -- во
имЯ романтики, как машина,  --  нормализовать,  механизировать,
ровнЯть,  учитывать,  как  учтена,  нормализована, механизована
машина, сменившаЯ солнце электричеством; что это она  в  каждый
дом  внесла  романтику  быта  заводской  мастерской  и  рабочей
казармы, с их полумраком, с их  пылью,  с  их  теснотой,  с  их
расчетами  и  сором  бумажным  в  углу  на  полу и на столе под
селедкой. ќто -- рабочий. ’огда казалось, что  над  ђоссией  из
метели  восстала  --  бескровнаЯ чернаЯ машина, рычаг которой в
московском Љремле;  ђоссиЯ  была  лишь  желтой  картой  великой
европейско-российской   равнины,   бескровной   картой   --   в
карточках, картах, плакатах, словах, в заградительных  отрЯдах,
в  тысЯче  мандатов  на  выезд,  в нормализационной карточке на
табак, в человечьих лицах, пожелтевших, как табачные карточки".
-- --
     € декабрь. € монастырь.
     "Ќекогда ђоссиЯ -- столетьЯми --  прожеваннаЯ  аржаным  --
шла  культурою  монастырей,  от  монастырей,  монастырЯми,  где
разбойник  и   бог   рЯдом.   ’ак   создавались   ‚ладимирскаЯ,
‘уздальскаЯ,  ЊосковскаЯ  ђуси.  Ќа  столетьЯ  --  в  веках  --
застрЯли иконостасы, ризы, рЯсы, монастыри,  погосты,  обители,
пустыни,  --  дьЯкона,  попы,  архиепископы,  монахи, монахини,
старцы. ‚ монастырЯх, в  городах  за  спасами,  в  церквах,  за
папертЯми,  в  притворах,  в  алтарЯх -- иконами, паникадилами,
антиминсами, ковриками, по которым нельзЯ ходить,  невидимо  --
ютилсЯ  дух  великого  бога,  правившего человечьими душами две
тысЯчи лет, -- рождением, моралью, зачатием и смертью,  и  тем,
что  будет  после смерти. ‚ церквах пахло ладаном, тем, которым
пахнет на улицах, когда несут покойников. Џри  нем,  при  боге,
были  служки,  которые носили костюмы ассирийцев: они мало, что
знали, они богослужили, но они чуЯли, что  у  бога  нет  крови,
хоть и разводЯт кровь вином, и что бог уходит в вещь в себе, --
они же протирали лики икон и ощущали себЯ -- мастерами у бога у
них  было  много  свободного времени. -- —еловечество, жившее в
тридцатые годы двадцатого столетиЯ, было свидетелем величайшего
событиЯ -- того, как умирала христианскаЯ  религиЯ.  --  Ќо  --
исторический   факт   --   в  шестнадцатом  веке  в  ђоссии,  в
семнадцатом -- монастыри были рассадниками и  государственности
русской  и  культуры. € другой исторический факт -- в революцию
русскую тысЯча девЯтьсот семнадцатого -- двадцать вторых  годов
-- лучшими самогонщиками в ђоссии было духовенство".
     ‚  Ѓюрлюковской  же  девичьей  обители  не  осталось  даже
свЯщенника: стены белые, -- белые церкви, которые звонЯт только
--  сиротливо  --  ветром  в  метели,  --  черные   дома,   как
кустарно-фабричные  бумагопрЯдильные  корпуса, да лес, да летом
-- озеро с карасЯми. Љомиссар арт-кладбища -- Љосарев, военспец
и шесть красноармейцев приладились жить  так,  чтобы  спать  по
четырнадцати часов в сутки.
     €  декабрь.  …сть  такой  мороз,  который одевает деревьЯ,
дома, землю холодным, мглистым  инеем.  ‘  сумерек  поднимаетсЯ
луна  и  зажигает  иней миллиардами бриллиантов. Ќебо атласно и
многозвездно, и кругом неподвижность и тишина, тишина гробоваЯ,
от которой становитсЯ страшно и звенит в ушах. Ђ мороз  кует  и
сковывает  все.  --  Џод  монастырской стеной идет проселок, он
сворачивает к монастырским воротам, идет мимо  скотного  двора,
через  гостиные  стройки,  начало  и конец его затерЯны в лесу.
’ени от монастырских стен и строек,  тени  от  деревьев  четки,
точно  вырезаны  ножницами.  ‚  малом  гостином доме из нижнего
этажа, из угольных окон идет керосиновый  свет.  ‘крипЯт  сани,
едут  двое  в  розвальнЯх  -- проезжают на скотный двор, слышен
скрип нескольких шагов, и мирный керосиновый свет  возникает  в
другом  конце  малого  гостиного дома, во втором этаже. € опЯть
тишина. ѓостиный дом построен, как строЯтсЯ казармы  и  хорошие
конские конюшни: продолговатой коробкой, с коридором посреди, с
двумЯ  выходами в концах коридора и со стойлами номеров направо
и налево.
     ‚ нижнем этаже, в углу, в комнате  горит  железнаЯ  печка,
сотвореннаЯ  здесь  же  на  арт-кладбище из военно-технического
слома; под потолком висит  лампа;  на  диване  с  книгой  лежит
анархист  Ђндрей ‚олкович, у печки возитсЯ Ђнна. Џотом приходит
из города -- за восемь верст -- со службы  ‘емен  €ванович,  он
греетсЯ у печки. ‚ доме холодно.
     --  ‘егоднЯ двадцать четвертое декабрЯ по новому стилю, --
говорит Ђндрей. -- ‘егоднЯ во всем мире, в …вропе, в Ђвстралии,
в обеих Ђмериках -- рождественский  сочельник,  во  всем  мире,
кроме ђоссии и Ђзии.
     Њолчат.
     -- ‚ городе афиши расклеены, -- говорит ‘емен €ванович, --
приезжает  на  праздники  зверинец  будут  показывать попугаев,
шакалов,  обезьЯн,  медведей,   волков,   а   также   всемирный
оптический  обман -- женщину-паука. -- ‚ы, Ђндрей, не ходили на
завод?
     -- Ќет, пойду завтра.
     -- „а, ступайте. Ќадо что-нибудь делать.
     Ђнна подает  на  стол  горЯчую  картошку.  ‘емен  €ванович
садитсЯ есть. Ђндрей натЯгивает на плечи тулуп и идет к двери.
     -- ‚ы куда?
     -- Џойду пройдусь.
     ‚  коридоре  гостиного  дома мрак и холод, здесь не топЯт.
Ќад деревьЯми стоит луна. ’ишина гробоваЯ и  неподвижность  над
монастырем.  ’ени  --  точно  их  вырезали  ножницами,  рЯдом с
Ђндреем идет карапуз его тени.  Ќа  скотном  дворе  в  кухне  у
монахинь  вспыхнул  огонек,  и вот перебежала из тени в тень на
дворе -- бесшумно, -- монахинЯ, -- ворота во двор открыты.
     Џродналоговый  инспектор  ѓерц,  бывший  офицер,   и   его
попутчик  учитель ѓромов, что приехали заночевать в обитель, во
втором  этаже  гостиного  дома,  глотками   огревают   комнату.
Њонашенка  растапливает  печурку.  Ћни,  ѓерц  и ѓромов, бодры,
стаскивают тулупы, распоЯсывают полушубки. ‹уна лезет  в  окна.
Њонашенка зажигает лампу.
     --  ”фу, холодно! •о, фа! -- самоваришко нам, да попогонки
бы, -- говорит ѓерц. -- •а, фа! € печку теплее.
     -- ‚ одной горнице спать будете, или  как?  --  спрашивает
монашенка,  улыбаетсЯ,  -- она стоит прЯмо, против огнЯ, черное
монашье платье обтЯнуло грудь, на свету зубы, глаза, лоб, --  и
ѓерц  видит,  что лицо монашенки, молодой еще, красиво и хищно,
-- она смотрит на ѓерца покойно, еще больше хочет  выпрЯмитьсЯ,
откинув спину и голову назад, белые зубы светЯт из-за губ.
     € ѓерц говорит:
     --  Љак  ты  прикажешь,  матушка,  --  в  двух.  Џопогонки
достанешь? Ђ поужинаем вместе. ’ебЯ как зовут?
     -- ‘естра Ћльга. Ђ  ты,  батюшка,  ведь  офицер  ѓерц?  --
попогонки  достану,  спосылаю  к попу на село. џ пойду, самовар
поставлю. ‡а печуркой посмотрите, чтобы теплее.  Џришлю  сестру
Ђнфису. ’олько -- чтоб потише, -- чтоб никто не слышал.
     ѓерц  греетсЯ  у  печки,  --  ффу, ха, фа, -- монастырский
гостиный номер невелик,  у  изразцовой  печки  --  печурка,  за
печуркой  деревЯннаЯ  кровать,  постель  под  одеЯлом, шитым из
лоскутьев, на столе под лампой -- белаЯ скатертка. ѓромов --  в
полушубке, у стола, голову в шапке -- пока не согреетсЯ комната
-- опер ладонью.
     -- € придут? -- спрашивает ѓромов.
     -- Џридут, -- отвечает ѓерц.
     Џриходит   другаЯ   монашенка,   сестра  Ђнфиса,  белаЯ  и
плотнотелаЯ, -- ни ѓерц, ни ѓромов  не  замечают,  что  на  ней
черное, галочье платье, -- и ѓерц, и ѓромов сразу представлЯют,
что  тело  ее  --  не  то чтоб было полно, но деревЯнно, крепко
сшито,  как  у  калужских  копорщиц.  ‘естра   Ђнфиса   смеетсЯ
добродушно и чуть смущенно.
     --  Џечурку  надо  в  другой  горнице растапливать, кто со
мной? -- спрашивает она и фыркает.
     -- €дите вы, ѓромов, -- говорит нехотЯ ѓерц.
     —ерез полчаса в горнице тепло, парно, со стен и окон течет
сырость, окна плотно занавешены, на столе,  под  лампой,  шипит
самовар,  на  тарелках  разложены  -- Яйца, масло, соль, черный
хлеб, ѓерц вынул из сумки баночку с сахаром, на  окне  у  стола
стоЯт  две  бутылки  самогона,  у стола -- две монашенки и двое
мужчин, самогон разливает сестра Ћльга, чай --  сестра  Ђнфиса.
‹ампа  --  чуть  коптит,  или  так  кажетсЯ  от  пара. Џечурка,
железнаЯ, на четырех ножках --  полыхает,  жужжит,  --  вот-вот
соскочит  с  места  и завертитсЯ юлой по полу от жара. € сестра
Ћльга говорит строго:
     -- ‘корей ужинайте, а  то  нам  половина  двенадцатого  на
молитву, часы стоЯть.
     Ќо  до  полночи  еще  долго.  -- € через час -- прощаютсЯ:
сестра Ђнфиса и ѓромов уходЯт в соседнюю горницу. ‘естра  Ћльга
стоит  среди  комнаты,  ѓерц  --  у  стола, опершись на него --
спиной к нему -- руками. Ћльга прислушиваетсЯ  к  тишине  дома,
подходит  к  печурке,  заглЯдывает  в  нее, подходит к кровати,
откидывает одеЯло, медленно  идет  к  столу,  протЯгивает  руку
привернуть  лампу,  -- и, приворачиваЯ, другой рукой охватывает
шею ѓерца, загораЯсь, сгораЯ, -- губами, зубами вливает в  себЯ
губы ѓерца -- --
     “  полночи  --  мужчины  спЯт,  обессиленные. ‘естра Ћльга
встает с постели, привернутаЯ  лампа  начадила,  печь  потухла,
Ћльга  в белой рубашке, надевает чулки, башмаки с ушками, рЯсу,
шубейку, черна, как  галка.  Ћна  раздувает  огонь  в  печурке,
припускает  свету в лампе. Ћна идет к Ђнфисе, будит бесшумно ее
-- --
     Ќад землей -- мороз. ‹уна ушла, но звезды -- горЯт, горЯт,
и небо -- ледЯнаЯ твердаЯ твердь,  по  которой  можно  было  бы
кататьсЯ  на коньках, если бы была возможность залезть туда. ‡а
навесом, на скотном сарае, за калиточкой длЯ навоза на огороды,
к лесу, -- стоит банЯ. ’ут  темно.  Џо  двору,  из  углов  идут
черные  тени монахинь -- через навозную калиточку, в полночь, к
бане. ‚ бане, где был полок, весь угол в образах, мигают --  не
светЯт,  не освещают лампады, собираетсЯ десЯтка полтора черных
женщин, согбенных, и молодых, и старых. € старуха  запевает  --
старческим  дребезгом  вместо  голоса -- некий тропарь, который
человеку со стороны показалсЯ бы диким, страшным и  нелепым.  €
сестра  Ћльга  подхватывает истерически мотив, и падает на пол,
стукаЯсь лбом по доскам пола. ‚ бане  полумрак.  ‚  бане  жарко
натоплено.  ‚  бане  черные  женщины,  и  черные тени от черных
женщин --  овцами  --  бегают  по  стенам  и  потолку.  ‚  бане
замурованы  окна.  --  €  мотивы  тропарей  все  страшнее,  все
страстнее, все  жутче.  --  ’ак  идут  часы.  --  †енщины  поют
истерически, в бане -- --
     --  Ђ  глубоко  за полночь -- за третьими петухами -- ночь
темна, черна, недвижна -- звезды мутнеют -- сестра Ћльга в ночь
идет в гостиный дом, во второй этаж. ѓерц спит.  Ћльга  бросает
на  пол  шубейку, в черной рЯсе наклонЯетсЯ к лицу ѓерца, долго
смотрит в лицо, -- она,  изогнувшаЯсЯ  на  кровати,  похожа  на
черную кошку -- или на ведьму? -- котораЯ хочет выпить всю силу
и всю кровь. ѓерц не знает --
     --  странной истории сестры Ћльги. -- ѓде-то на ‚етлуге, в
старообрЯдческих скитах, в фанатизме  и  анафематствуЯ  умирают
мать  и  тетка  Ћльги,  --  и  тетка игуменствует. Ќо Ћльга, из
старообрЯдческой семьи  иваново-вознесенских  ткачей,  окончила
гимназию  первой  ученицей,  примерной  богомольщицей,  была на
первом курсе курсов ѓерье, на филологическом  отделении.  --  ‚
революцию,  в  ЋктЯбрь,  в дни восстаниЯ она пошла в штаб белой
гвардии и с  винтовкой  в  руках  стоЯла  за  Љремль,  --  чтоб
загоретьсЯ  и сгорать потом коммунистической партией, чтоб быть
фанатиком, как монах, ненавидеть неистово  и  неистово  любить,
крикнуть  в  мир  €нтернационалом,  возненавидеть старосветскую
ђусь, проклЯсть бога, в мир кинуть  поэму  машины,  --  теперь,
вспоминаЯ,  вспоминает  сестра  Ћльга, как тогда, в парт-школе,
сорвав икону  ЌиколаЯ  угодника,  неистово  повесила  она  туда
портрет  Љарла  Њаркса. Џотом она была в €ваново-‚ознесенске, и
там многим казалось, что  она  сошла  с  ума,  когда  задумала,
изобрела,    неистово    проводила    в    жизнь   --   систему
социалистического делопроизводства,  такого,  где  люди  совсем
вышелущивались и оставались одни номера. Ћна была девственница,
она  никогда не любила, ни девичьи, ни женски. Џотом ее послали
на фронт редактировать  газету,  --  там,  при  отступлении  от
‚рангелЯ,  в  редакционных  теплушках,  она  занеистовствовала,
залюбила, засумасшедствовала любовью, у нее стал муж, убежавший
затем к белым, -- и через полгода после  этого  она,  порвав  с
коммунистической  партией,  с революцией, была уже на послухе в
Ѓюрлюковской женской обители, в черном платье, как галка, -- на
молитве и в половой истерии. -- Ќо тогда, в октЯбре,  в  Њоскве
-- --
     --  ѓерц  не  знает.  ѓерц  просыпаетсЯ от удушьЯ. ‘вет от
чадЯщей лампы не велик, -- и над ѓерцем склонилось лицо,  глаза
широко  раскрыты,  безумны,  и  бегом  рЯдом из-за красных губ,
блестЯт зубы. € ѓерцу вспоминаетсЯ что-то  смутное,  уже  очень
далекое,  сокрытое  за метелЯми, за голодами, за скитаниЯми, --
где-то там, в октЯбре, в Њоскве -- -  ‘естра  Ћльга  охватывает
его шею, чернаЯ, в черном, -- и приникает к нему -- --
     ‹уна ушла за лес, померкла красным углем, исчезли тени, --
все стало, как тень, -- потемнело небо и Ярче звезды, -- теперь
совсем  Ясно,  как  лезть  от  звезды  ко звезде. ‹ес почернел,
поугрюмел. Ђнархист Ђндрей долго бродил по проселку, он слышал,
как где-то вдали в лесу провыл одиноко волк, -- Ђндрей думал  о
ђоссии,  о  метелЯх,  о  волках. Њонастырь -- безмолвен, темен,
мертв, -- торчат к небу  шатровые  колокольни.  --  ‘пит,  руки
скрестив  на  груди,  далеко откинув голову, выставив кадык, --
‘емен €ванович, бесшумно дышит. ‹егла уже Ђнна. -- Ђндрей сидит
у стола, над дневником, у лампы под абажуром из газеты.  ‚стает
с  постели  Ђнна,  кладет  руки  на  плечи Ђндрею, прислонЯет к
голове голову.
     -- ‹ожись, милый,  спать.  Ќе  грусти.  Ќу,  что  же,  что
сегоднЯ во всем мире ђождество.
     -- џ не грущу, Ђнна. “ менЯ странные мысли. …сли бы теперь
был осьнадцатый  год,  Я должно-быть ушел бы в коммунистическую
революцию. ‘лушай, весь мир на крови. ‚ мире есть две стихии, Я
еще не оформил, как их назвать, и где их границы. Ќо вспомни --
был мир, когда люди жили только от земли, пахали, пили  и  ели.
’огда миром правил бог, тогда богу строились соборы, монастыри,
церкви.  ђеальность -- землЯ, и романтика -- метафизика -- бог.
€ли нет, не так. Џомнишь, в XVI веке,  в  …вропе,  в  Ђнглии  и
”ранции,  были изобретены -- ткацкий станок и пароваЯ машина, и
они перестроили мир, они сделали  …вропу  гегемоном  мира,  они
породили протестантизм -- в религии, они народили капитализм --
в хозЯйстве, они породили буржуазию и пролетариат: пролетарий и
машина  пришли  в  мир  с новой моралью и романтикой. Ќо слушай
дальше. Њир строит человеческий труд, мир -- на крови, и потому
-- бескровна романтика: -- ‘ейчас, какие  бы  ни  были  в  мире
революции,   две   трети  человечества  и  человеческого  труда
прикреплены  к  земле,  чтобы  хлебопашествовать,  чтобы  нудно
ковырЯть  землю, чтобы прокормить остальную треть, -- этот труд
нищенский и убог --  он  дает  только  одну  треть  прибавочной
ценности;  но  кроме того, под картошкой, просом и рожью занЯта
всЯ плодороднаЯ землЯ мира, ржаные полЯ -- сиротливые,  скучные
полЯ,  невеселые.  Ќо  вот  пришел  ученый, почти алхимик, и он
изобрел способ из неорганического мира -- химическим  путем  --
на  фабричке  делать  углеводы,  белки и жиры, картошку, мЯсо и
масло;  хлеб  будут  делать  на  фабрике,  его   будет   делать
пролетарий.   Џослушай,   --   две  трети  человеческого  труда
освободЯтсЯ от кабалы к земле, они пойдут в города, они пророют
вдоль и поперек землю, они высушат  морЯ,  они  создадут  новую
мораль,  новую  эстетику.  ќто будет невероЯтнаЯ революциЯ. ќто
создадут -- гений-ученый и пролетарий.  Ќо  освободитсЯ  еще  и
землЯ  от  аржаной  кабалы,  всЯ землЯ превратитсЯ в сад, куры,
овцы, козы, свиньи  и  коровы  --  будут  только  в  зверинцах.
—еловеческий  освобожденный  труд перестроит мир. ’ы понимаешь,
Ђнна? -- ‚ мире есть две стихии, -- и эта втораЯ: гений, труд и
человек, -- стихиЯ, покореннаЯ машиной, -- машина и пролетарий,
и -- опЯть -- человек. ’ы понимаешь?
     Ђнна молчит, прислонив щеку к щеке.
     -- Ќо тогда будут васильки? -- спрашивает Ђнна.
     -- „а, будут.
     -- Ќо  васильки  растут  во  ржи,  а  рожь,  ты  говоришь,
исчезнет?  --  ‡наешь,  монахини  сегоднЯ  опЯть  пели ночью. џ
выходила на крыльцо и слышала, как вдалеке провыл волк,  теперь
идут  волчьи  свадьбы.  Ђ  наверху  опЯть кто-то приехал, опЯть
блуд, там мать Ћльга --
     -- Ќо ты заметила, -- говорит Ђндрей, --  в  XVI  веке,  в
XVII  культура  в  ђоссии разносилась монастырЯми, -- а в XIX и
теперь ее разносЯт -- заводы, заводы. Ќо  машины,  как  и  бог,
бескровны,  --  что  кровь  машины?  Ђ монастыри, -- что теперь
монастыри? -- и Ђндрей возбужденно  встает  от  стола,  разводЯ
руками.
     --  „а,  но  тебе  завтра надо итти на завод, Ђндрей, пора
спать, -- говорит Ђнна.
     Ќочь.  Ѓезмолвие.  Љует  и  сковывает  мороз.  €  видно  с
проселка  от  монастырских  ворот,  как гаснет внизу в гостином
доме огонь. ‚ лесу, за монастырем бежит волчьЯ  стаЯ,  гуськом,
след  в след, впереди вожак, -- так стаЯ избегала за ночь верст
тридцать. Љомиссар арт-кладбища  Љосарев,  обалдевший  от  сна,
выходит  на монастырский двор, он слышит волчий вой, и этот вой
Љосареву --
     --  одиночество,  тоска,   сиротство,   проклЯтие   хлеба,
проклЯтие дикой мужичьей жизни вперемежку с волками.


        ѓлава втораЯ.

     ‡авод  возник  лет  тридцать назад, когда строили железную
дорогу: понадобились кузница и механическаЯ мастерскаЯ  --  длЯ
сборки  мостов,  --  эта кузница и выросла в стале-литейный, --
машиностроительный.  ‚округ  завода,  по  большаку,  разметалсЯ
заводской  поселок,  домики,  как скворешники, за палисадами, в
черной копоти, в буром от копоти снеге, у театра в тополЯх -- в
овраг катались на ледЯшках мальчишки, у поворота выстроились  в
рЯд   --   в   домах   со  скворешнЯми  мезонинов  --  трактир,
парикмахерскаЯ, клуб союза металлистов, кинематограф,  сельский
совет,  -- все было из дерева: так деревЯннаЯ ђоссиЯ подперла к
железу и стали, к чугунному  литью  и  к  каменному  заводскому
забору.  Љрасным  кирпичем  у переезда стала заводскаЯ контора,
заводоуправление, завком, здесь стали  коммунисты.  Ќа  красном
кирпиче конторы -- в витрине:

     "Ѓерегись, товарищ, вора".
     "Ѓей разруху -- получишь хлеб".
     "„езертир труда -- брат ‚рангелЯ".
     "‘мотри, товарищ, за вором".

     € карандашем сбоку:

     "‚анька Џетушков сегоднЯ запел песни".

     Ђ там, за заводской стеной, за завкомом, --
     --  дым, копоть, огонь, -- шум, лЯзг, визг и скрип железа,
-- полумрак, электричество вместо солнца, --  машина,  допуски,
колибры,  вагранка,  мартэны,  кузницы, гидравлические прессы и
прессы тЯжестью в тонны, -- горЯчие цеха, -- и токарные станки,
фрезеры, аЯксы, где стружки из стали,  как  от  фуганка  --  из
дерева,  --  черное  домино,  --  при  машине,  под машиной, за
машиной рабочий, -- машина в масле, машина неумолима  --  здесь
знаемо  --  в дыме, копоти и лЯзге, -- ты оторван от солнца, от
полей, от цветов, от ржаных утех и песен ржаных, ты не  пойдешь
вправо  или  влево,  потому  что  весь  завод,  как  аЯкс и как
гидравлический пресс, одна машина, где человек -- лишь  допуск,
--  машина  в масле, как потен человек, -- завод очень сорен, в
кучах  углЯ,   железа,   железного   лома,   стальных   опилок,
формовочной земли, --
     --  там,  за заводской стеной, за завкомом, в турбинной, в
рассвете, в безмолвии, в тишине, когда завод стоит,  и  сторожа
лишь стучат сороками колотушек -- человек, инженер -- его никто
не  видит -- поворачивает рычаг и: -- (из каждого десЯтка новых
рабочих -- один --  одного  тЯнет,  манит,  заманивает  в  себЯ
маховик,  в  смерть,  в  небытие  --  маховик  в  жутком  своем
вращении, вращении -- в допусках -- в смерть), -- его никто  не
видит, он поворачивает рычаг и:
     завод дрожит и живет, дымЯт трубы, визжит железо, по двору
меж цехов  мчат  вагонетки,  ползут  сотне-тонные краны, плЯшут
аЯксы. …го никто  не  видит,  человека,  повернувшего  рычаг  в
турбинной,  но  завод -- живет, дрожит и дышит копотью труб. --
€дет рассвет, гудит гудок, и сотни черных людей идут к станкам,
к печам,  к  горнам.  --  ‚  стале-литейном,  у  мартэнов:  все
совершенно Ясно; в стале-литейном полумрак; в стале-литейном --
пыль;  в  стале-литейном горы стальных шкварков, уголь, камень,
сталь; в стале-литейном пол -- землЯ, и рабочие роютсЯ в земле,
чтоб врыть в нее формы, куда польют жидкую сталь; сквозь  крышу
идет  сюда  кометой  пыли  луч солнца -- и он случаен и ненужен
здесь; у мартэнов все совершенно Ясно: в мартэнах расплавленнаЯ
сталь, туда нельзЯ  смотреть  незащищенными  глазами  --  когда
поднЯты  заслоны,  оттуда бьет жарЯщий жар, туда смотрЯт сквозь
синие очки, как на  солнце  в  дни  солнечных  затмений,  --  и
совершенно  Ясно, что там в печах, -- в печи -- в палЯщем жаре,
в свете, на который  нельзЯ  смотреть,  --  там  зажат  кусочек
солнца,  и  это  солнце  льют в бадьи. -- Ђ в кузнечном цехе --
чужому, пришедшему впервые, страшно, -- тоже в полумраке  --  в
горнах  раскалЯют  сталь до-бела и потом куют ее в прессах, как
тесто, и молотами бьют, чтоб сыпать гейзеры искр;  в  кузнечном
цехе  полумрак и вой, и гром, и визг железа, которое куют, -- в
горнах -- в горны, где  сталь  и  уголь,  рветсЯ  воздух,  чтоб
раздувать  и глотки горн харкают огнем, пылают, палЯт, жгут, --
горны стоЯт в рЯд, к ним склонились грузоподъемные краны,  чтоб
вырывать  от  огнЯ длЯ прессов белую -- огненно-белую -- сталь,
-- и горны похожи на самых главных подземных чертей, они дышат,
задыхаютсЯ, палЯт огнем и воют, ревут, барабанЯт,  --  кранами,
прессами,  молотами:  здесь  страшно  непосвЯщенному, -- н-но у
каждого горна висит объЯвление завкома:

     "‘трого воспрещаетсЯ запекать картошку в  горновых  печах"
-- --

     ђабочие  --  черны.  Њашина  --  в  масле. ‡десь -- огонь,
сталь, машина. ѓде-то в турбинной -- повернут рычаг.
     „омино -- это черные, с числами,  кости,  это  числа,  где
число  кладут  к  числу,  чтобы  получать новые числа. ‚ домино
играют в тавернах, где полумрак керосиновой лампы под потолком.
‚ домино играют, чтоб выиграть или  проиграть.  --  Њашина.  --
Љогда  сложат  в сборном цехе все костЯшки стального домино, --
костЯшки, созданные по нормалЯм и допускам фрезерами и аЯксами,
-- тогда возникает машина; но сама она -- опЯть  лишь  костЯшка
нового  стального,  цементного и каменного домино, имЯ которому
завод, которых так мало разбросано по ђоссии.
     -- Џусть мало, но на этом пути конца нет. „омино машин  --
бесконечно, чтоб заменить машину мира. --
     "‘трого  воспрещаетсЯ запекать картошку в горновых печах",
--
     -- хоть и не видно того, кто повернул рычаг  в  турбинной,
чтобы завод дрожал и жил. ќто так же, как прежде, когда --
     --  прежнее  человечество  --  тысЯчами лет -- жило богом,
которого звали по разному от ђа и Ђстарты;  еще  от  Ђссирии  и
…гипта  остались храмы, где в свЯтом свЯтых хранилсЯ бог, уходЯ
в вещь в себе, и при боге, на божьих дворах  жили  служки:  эти
служки стирали с божьих лиц пыль и плесень. -- --
     Ќо  Ђндрей  ‚олкович  не  пошел  на  завод  ни  завтра, ни
послезавтра, ни через пЯть дней. ЏросыпаЯсь утрами, он  возилсЯ
у  печки,  помогал  Ђнне, читал книги. Љругом была тишина, лишь
иногда звенели сосны вершинами, как морской прибой в отдалении.
Њонастырь белыми стенами сроссЯ со  снегом.  €зредка  проходили
прохожие,  два раза приходили к монастырю божьи странники -- по
дороге от ЉаспиЯ к Ѓелому морю посмотреть, как погиб монастырь,
разматывали  портЯнки  на  сбитых  ногах,  говорили  о  великой
порухе, прошедшей по ђуси, слизнувшей с лица ее бога, монастыри
и  погосты. Ћдин раз была метель: лес и землЯ выли, как ведьмы,
должно быть, -- тогда ветер звонил -- звЯкал --  колоколами  на
монастырской колокольне, и всюду мчал снег. €зредка -- в морозе
желтым  светом,  как сухие баранки, -- светило солнце, -- тогда
свистели снегири.
     ђождество  пришло  незаметно,  незначуще,   все   той   же
картошкой.   Љрасноармейцы   ходили   в  село  пить  самогон  и
веселитьсЯ в трактире.
     Ќа четвертый  день  ђождества  комиссар  Љосарев  собралсЯ
съездить  в город, сходить в кинематограф, побывать в зверинце,
-- Љосарев пригласил с собой Ђнну. Ђндрей в этот день пошел  на
завод, наниматьсЯ.

     ‚   городе  на  базарной  площади  были  карусели,  играли
гармонисты, толпились люди, мужики в тулупах,  бабы  в  красных
овчинах   и   зеленых  юбках.  ’ут  же  на  двух  столбах  была
единственнаЯ -- и вечнаЯ -- афиша о зверинце:

     "Џроездом в городе остановилсЯ
     -- ‡‚…ђ€Ќ…–. --

     ђазные дикие звери под управлением ‚асильЯмса.

     Ђ также:

     ‚‘…Њ€ђЌ›‰ ЋЃ’€—…‘Љ€‰
     обман †…Ќњ™€ЌЂ-ЏЂ“Љ". --

     Ќа афише были нарисованы --  голова  тигра,  женщина-паук,
медведь,  стрелЯющий из пистолета, акробат. Ђфишу мочили многие
дожди.  “  карусели  выли  гармошки  и  бил   барабан,   овчины
толпились,  лужжа семечки и наслаждаЯсь, на конЯх, на каруселЯх
ездили, задрав ноги, парни, девки плавали  в  лодках;  в  одном
ларьке  продавали  оладьи,  в  другом  -- зеркала и свистульки.
Џлощадь была велика, и  шум  от  каруселей  казалсЯ  маленьким.
Љосарев поставил лошадь в трактире, направилсЯ в исполком, Ђнна
его  ждала,  он  пришел  сумрачным,  --  в  зверинец  попали  к
сумеркам.
     ‡веринец  поместилсЯ  в  доме  гражданина   ‘лезина,   где
когда-то  был  общественный  клуб, выступали заезжие фокусники,
бродЯчие актеры и  местные  любители.  --  Ќа  лестнице  горело
электричество,   были   развешаны   картины  зверей,  толпились
мальчишки, -- в  дверЯх  сидел  хозЯин  зверинца  ‚асильЯмс,  в
матросской   рубашке,   никому   не  доверЯл  получать  деньги,
мальчишек бил по загривкам, но иногда и прозевывал  счастливца:
лицо  у  него было доброе, с ним можно было торговатьсЯ о плате
за вход. -- ’ам, где  раньше  сидела  публика,  наблюдавшаЯ  за
фокусниками,   хлестнул  по  носам  скипидарный  запах  зверей,
звериного пота. ‡десь было целое сооружение, учиненное  заново:
по  стенам  стоЯли  клетки, с попугаЯми, орущими неистово, -- с
безмолвными филинами, немигающими и такими, как  чучелы,  --  с
пингвинусом;  сериЯ Ящиков занималась кроликами, очень похожими
на  тех,  каких  продают  на  базаре;  в  двух  клетках  сидели
мартышки,  в  Ящике, в сено прЯтались морские свинки; в клетке,
разделенной на десЯток отделений, чирикали -- щеглЯта,  синицы,
зЯблики, чаечки, трЯсогузки, чижи; в круглой клетке сидел орел,
совсем  полинЯвший. ќлектричество светило неЯрко; там, где была
сцена,  был  устроен  тир:   на   стойке,   обтЯнутой   красным
коленкором,   расставлены   были  --  чайный  сервиз,  самовар,
гармошка, галстух, пенснэ, -- каждый мог  испробовать  счастье,
стрелЯЯ булавочкой в вертЯщийсЯ диск. -- †енщины-паука не было,
--  ее  показывали  через  каждые  полтора  часа на пЯть минут.
Ќароду в зверинце было немного. -- ‚ той  комнате,  где  бывало
фойэ,  -- были большие клетки; в одной лежал кривой медведь, --
кривой, усталый, облезший, в войлоке; в другой -- метались  два
шакала;  тигра,  нарисованного  на афише, не было; но в углу, в
медной клетке, плохо освещенной -- был волк; волк был  невелик,
но  стар  и  убог; клетка была маленькаЯ; волк бегал по клетке;
волк изучил клетку, -- он кружилсЯ в ней, след в  след,  шаг  в
шаг, движение в движение, не как живое существо, но как машина,
--  исчезаЯ  в  тень  клетки  и  возвращаЯсь  в  свет; потом он
остановилсЯ, опустил голову, взглЯнул на людей понуро,  устало,
исподлобьЯ  --  и  тихо  завыл, зевнул; -- волк был беспомощен,
страшный русский зверь.  ‚  зверинце  было  немного  народу,  и
больше  всего толпилось у клетки волка. Ѓольше ничего не было в
зверинце ‚асильЯмса.
     € вот -- о волке. Ђнна знала, -- когда  тает  снег,  после
зимних  вьюг  и метелей (никто не докажет, что весны прекрасней
метелей), из-под снега, в ручьЯх, в весне  --  возникают  новые
цветы, но вместе с ними -- много на земле прошлогодних листьев.
…сли годы революции русской сравнить со снегами вьюг и метелей,
--  из-под  них  по  ђуси,  по  русским весЯм и селам небывалые
размножились волки, побежали одиночками и стаЯми, драли и скот,
и зверье, и людей, лазили по закутам, выли на поезда, разгонЯли
стада и ночные, страшили одиноких русских  путников,  возродили
охоты  облавами,  сворами борзых, с поросенком, -- что же новые
цветы иль прошлогодние  листьЯ  --  ?  ‚олк  страшен  в  полЯх,
свиреп,  хозЯин  лесов:  Ђнне  -- волк -- прекраснаЯ романтика,
русскаЯ, вьюжнаЯ, страшнаЯ, как бунт ‘теньки ђазина. Ќо --  что
же  --  прошлогоднЯЯ листва или новые цветы -- этот ‚асильЯмс и
его зверинец? ѓде и как он прожил  метельные  годы  российские,
как  голодал,  кем  был национализован, -- кто денационализовал
его, отпустив, как шарманщиков,  таскатьсЯ  по  селам  и  весЯм
российским  --  прошлогодней  листвой  иль  цветами  -- ? € вот
здесь, в клетке, ободранный,  обобранный  --  волк,  покореннаЯ
стихиЯ:  его  братьЯ бродЯт по лесам воют, живут, чтоб убивать,
родить, умирать, его братьЯ свободны, и  они  --  русские,  ибо
правЯт  они  над  русскими  полЯми,  лесами,  ночами,  -- а он,
облезший, ободранный -- маЯтником маетсЯ, след в след, движенье
в движенье, здесь в клетке, -- как он попал сюда, к ‚асильЯмсу,
в компанию женщины-паука? -- “ волка здесь толпитсЯ  народ,  --
здесь и у обезьЯн, должно быть, отыскиваЯ созвучие.
     ђЯдом  с Ђнной, у волчьей клетки стоЯл комиссар Љосарев, и
он сказал:
     -- “, гадость. ‘мотрю на волка  --  и  всЯ  дикость  наша,
русскаЯ,  т.--е.  прет  из  него.  ‚сех их мерзавцев в зверинцы
надо.
     Ђнна ответила:
     -- Ђ Я  --  Я  смотрю  на  него,  и  мне  его  жалко,  мне
сиротливо,  товарищ. ‚ волке всЯ романтика наша, всЯ революциЯ,
весь ђазин. Њне жалко, что он заперт! …го надо выпустить, -- на
волю, -- как осьнадцатый год.
     -- Ќу, революцию Я понимаю иначе. ‚ осьнадцатом  году  как
раз  и понЯл, товарищ. Љ чертЯм всех ‚асильЯмсов с волками и т.
д. --
     ‚олк  снова  забегал  по  клетке.   Џрошли   со   звонком,
прокричали,  что  сейчас покажут за особую плату женщину-паука.
Љрасноармейцы, стрелЯвшие в тир, вынули  из-под  шинельных  пол
кошельки.  Ќи Ђнна, ни Љосарев не пошли смотреть женщину-паука,
-- Љосарев не желал, чтобы его надували.  ‚ышли  на  мороз,  на
улицу.  “ж  совсем  стемнело,  --  пошли  в трактир выпить чаю,
запрЯчь и ехать. Ќа улицах было темно. ‚олк осталсЯ в помещении
гражданина  ‘лезина,   в   тусклом   электрическом   свете,   в
скипидарЯщем  запахе  звериного  пота.  --  Љарусели на площади
перестали вертетьсЯ. -- ‚ трактире, на эстраде  отплЯсывали  --
рЯженые  --  хохол с хохлушкой, пели цыганские романсы. Љосарев
грустил, сердилсЯ на волка и на жизнь, выпил самогону.
     ‡а городом чуть-чуть мела поземка. Ќебо  чернело.  ‚право,
вдалеке  у  железной  дороги  белым  заревом  светил завод. ‹ес
принЯл шорохами и шумом вершин, -- древний  лес,  сосны  в  два
обхвата.  Ђнна  думала и ждала, что сейчас завоют волки, выйдут
на дорогу. -- € правда далеко в лесу -- на санЯх его не слышали
-- в это времЯ провыл волк, лизнул снег и побежал  по  взгорку,
чтоб  бегать  так  всю  ночь,  избегать  верст сорок, ибо волка
кормЯт ноги. --  Њонастырь  был  безмолвен.  Љосарев  с  санЯми
въехал  в  монастырские ворота. -- ‘емен €ванович, в валенках и
шарфе, трудилсЯ у печки, растапливал, хотел  сварить  картошки.
Џечка  дымила.  ‚  комнате было холодно, и не было света, кроме
полуночного.
     -- Ђндрей не вернулсЯ с вами? -- спросил ‘емен €ванович.
     -- Ќет, не вернулсЯ. -- ‘лушайте, ‘емен €ванович, Я была в
зверинце. ’ам  есть  волк.  Ћсьнадцатый  год  не  вернетсЯ,  он
прошел,  навсегда.  ЉакаЯ была романтика, все рушилось, гремели
грозы, люди шли, шли, шли. -- - ѓде теперь  мой  муж,  инженер?
ЊужичьЯ  ђоссиЯ  загорелась  лучиной,  запелись  старые  песни,
замелась метелица, заскрипели обозы с  солью,  умирали  города,
заводы,  железные  дороги. Ћсьнадцатый год не вернетсЯ, он ушел
навсегда. Ќаши коммуны погибли, мы всех растерЯли, мы живем  на
монастырском кладбище, и мы, анархисты, как волк в зверинце. --
Љогда мы ехали, поднималась поземка. Ѓудет метель -- --
     ‚ошел, не постучавшись, комиссар Љосарев. Ћн был уже в той
степени опьЯнениЯ, когда ему стало весело. ‘ел к столу. ‘казал:
     --  ЂзиЯты.  --  џ  сегоднЯ  у  товарища  был, в городе, у
военного комиссара ‹ипина. Њы с ним вместе на ‘ормовском заводе
работали.  --  "’ы,  --  говорит,  --  азиЯт,  на  монастырском
кладбище  живешь,  --  сифилистик  ты", -- говорит. џ спрашиваю
его, -- почему Я сифилистик? -- "Ђ помнишь, --  говорит,  --  у
твоего  дЯди  на  ‘ормовском,  у  токарЯ по металлу, нос гайкой
оторвало". -- Ђ-а, -- Я ему отвечаю, -- в таком случае  помнишь
на  ‘ормовском  был  директор -- сифилистик, -- так всем трубам
пришлось 606 впрыскивать, чтобы не провалились от сифилиса.  --
"‚решь!"  --  говорит. -- Ќе вру, отвечаю. ‘мотрит обалдело. --
"‚решь, -- говорит, -- Я в прошлом году был, видел, как рабочие
сидЯт около труб, греютсЯ, -- трубы стоЯт!" -- Џотому,  говорю,
и стоЯт, что им впрыснули 600 и 6 -- обалдел парень!
     Љомиссар Љосарев рассмеЯлсЯ весело, помотал головой, встал
и ушел.
     Ќа заводе --
     --  в  стале-литейном, в мартэне -- сталь и уголь, и они в
мартэне, как кусок солнца -- стихиЯ, на  нее,  как  на  солнце,
нельзЯ смотреть простыми глазами, она бурлит и жжет.
     ‚ зверинце --
     --  в  клетке  за  решеткой  -- волк, стихиЯ лесов, и он в
клетке, как машина, след в след,  мышца  в  мышцу,  движенье  в
движенье, на волка сиротливо смотреть.

     —то  такое -- машина? € кто такой пролетарий? -- “ машины,
как у бога, нет  крови,  --  и  машина,  конечно,  больше  бога
побеждает  трудом  мир. ‚ Ђссирии, в ‚авилоне, в …гипте -- были
божьи дворы, у них были служки,  бог  --  в  свЯтом  свЯтых  --
уходил  в  вещь  в  себе, от них затерЯлись в веках звездочеты,
волхвы, алхимики, астрологи,  маги,  масоны,  --  они  запутали
столетьЯ,  они  запутались в столетьЯх, они умирают -- они вели
мир. Љонечно -- божий двор -- не машина, и служки при  боге  --
не  рабочие. -- ‡авод черен, завод в саже, завод дымит небу. ’ы
отрезан от мира забором, ты оторван от  цветов,  от  полей,  от
песен,  от  пахарЯ.  Ќочью  завод  горит  сотнЯми электрических
светов. Ќо вот  инженер  повернул  рычаг  у  турбины,  и  завод
дрожит,  дышит  и живет: одно, одна машина, одна волЯ: конечно,
машина без крови, и кто такой пролетарий? -- Ќе  тот  ли,  кто,
претворив  в  себе  маховик,  почуЯв  оторванность  от цветов и
полей, и от пахарЯ, -- покорил машину, им же  пущенную,  --  не
тот  ли,  кто,  уверовав  в метафизику машины, в домино машины,
"где нет конца", -- принЯл мир, как машину и  на  заводе  хочет
строить  хлеб?  Ќо  тогда  на  заводском дворе -- пролетарий --
слу