тсЯ
задержанным в утробе плодом. ‚от почему беременные и те, кто  уже на сносЯх,
так  жаждут прекрасного -  оно избавлЯет их от  великих  родильных  мук.  Ќо
любовь,  -  заключила она, - вовсе  не есть стремление к прекрасному, как то
тебе, ‘ократ, кажетсЯ.

     - Ђ что же она такое?

     - ‘тремление родить и произвести на свет в прекрасном.

     - Њожет быть, - сказал Я.

     - Ќесомненно,  - сказала она. -  Ђ почему именно родить? „а потому, что
рождение  - это  та долЯ бессмертиЯ и  вечности,  котораЯ отпущена смертному
существу. Ќо  если  любовь, как мы  согласились, есть  стремление к  вечному
обладанию  благом,  то  нарЯду  с  благом нельзЯ не желать  и  бессмертиЯ. Ђ
значит, любовь - это стремление и к бессмертию.

     ‚сему  этому она  учила  менЯ  всЯкий раз,  когда беседовала со мной  о
любви. Ђ однажды она спросила менЯ:

     - ‚ чем,  по-твоему, ‘ократ, причина этой любви и  этого вожделениЯ? Ќе
замечал ли  ты, в  сколь необыкновенном  состоЯнии  бывают  все  животные, и
наземные и пернатые, когда они охвачены страстью деторождениЯ? Ћни пребывают
в любовной  горЯчке  сначала  во времЯ  спариваниЯ, а потом  -  когда кормЯт
детенышей, ради  которых они готовы и боротьсЯ  с самыми сильными, как бы ни
были слабы  сами, и умереть, и голодать, только чтобы их выкормить, и вообще
сносить все, что угодно. Ћ людЯх еще можно подумать, - продолжала она, - что
они делают это по велению разума, но в чем  причина таких любовных порывов у
животных, ты можешь сказать?

     € Я снова сказал, что не знаю.

     - € ты рассчитываешь стать знатоком  любви, - спросила она, -  не понЯв
этого?

     - Ќо ведь Я же, как Я только что сказал, потому и хожу к тебе, „иотима,
что  мне  нужен  учитель.  Ќазови же мне  причину  и этого  и всего другого,
относЯщегосЯ к любви!

     -  ’ак  вот, - сказала она, - если ты убедилсЯ, что  любовь по  природе
своей - это стремление  к тому, о чем мы не раз уже говорили, то  и тут тебе
нечему удивлЯтьсЯ.  ‚едь у животных, так же как и  у людей, смертнаЯ природа
стремитсЯ  стать по  возможности бессмертной  и вечной.  Ђ достичь этого она
может только одним  путем -  порождением,  оставлЯЯ  всЯкий раз новое вместо
старого;  ведь даже за то времЯ, покуда о любом живом существе говорЯт,  что
оно живет и остаетсЯ самим  собой  -  человек, например, от  младенчества до
старости считаетсЯ одним и тем же лицом, - оно никогда не бывает одним и тем
же, хоть и числитсЯ прежним, а всегда обновлЯетсЯ,  что-то непременно терЯЯ,
будь то волосы, плоть, кости, кровь или вообще все телесное,  да и не только
телесное, но и то, что  принадлежит душе:  ни у кого не остаютсЯ без перемен
ни  его привычки  и нрав, ни мнениЯ,  ни желаниЯ, ни радости, ни горести, ни
страхи, всегда  что-то поЯвлЯетсЯ,  а что-то утрачиваетсЯ. …ще удивительнее,
однако,

     {25}

     обстоит дело  с  нашими знаниЯми:  мало того что  какие-то знаниЯ у нас
поЯвлЯютсЯ, а какие-то мы  утрачиваем  и,  следовательно, никогда  не бываем
прежними и  в отношении  знаний, -  такова же  участь каждого  вида знаний в
отдельности.  ’о,  что называетсЯ упражнением, обусловлено  не чем иным, как
убылью знаниЯ, ибо  забвение - это  убыль  какого-то  знаниЯ,  а упражнение,
заставлЯЯ нас вновь вспоминать забытое, сохранЯет нам знание настолько,  что
оно кажетсЯ прежним. ’ак вот, таким же образом сохранЯетсЯ и все смертное: в
отличие  от  божественного,  оно не  остаетсЯ всегда  одним  и тем  же,  но,
устареваЯ и уходЯ, оставлЯет новое свое подобие. ‚от каким способом, ‘ократ,
- заключила  она, -  приобщаетсЯ к  бессмертию  смертное  -  и тело,  и  все
остальное. „ругого способа нет. Ќе удивлЯйсЯ  же,  что каждое живое существо
по природе  своей заботитсЯ о своем  потомстве.  ЃессмертиЯ ради сопутствует
всему на свете рачительнаЯ эта любовь.

     ‚ыслушав ее речь, Я пришел в изумление и сказал:

     - „а неужели, премудраЯ „иотима, это действительно так?

     € она отвечала, как отвечают истинные мудрецы:

     - Њожешь быть уверен  в этом, ‘ократ.  ‚озьми  людское  честолюбие - ты
удивишьсЯ  его  бессмысленности,  если не  вспомнишь то, что  Я  сказала,  и
упустишь из  виду,  как одержимы люди  желанием  сделать  громким  свое имЯ,
"чтобы на вечное времЯ стЯжать бессмертную славу",  ради  которой они готовы
подвергать  себЯ  еще  большим  опасностЯм,  чем ради своих  детей,  тратить
деньги,  сносить любые тЯготы,  умереть, наконец.  ’ы думаешь, -  продолжала
она,  -  Ђлкестиде захотелось  бы  умереть  за  Ђдмета, Ђхиллу  -  вслед  за
Џатроклом, а вашему Љодру - ради будущего  царства своих детей,  если бы все
они не надеЯлись оставить ту бессмертную памЯть о своей добродетели, которую
мы и сейчас сохранЯем? џ думаю, - сказала  она, -  что все  делают  все ради
такой бессмертной славы об их добродетели, и, чем люди достойнее, тем больше
они и делают. Ѓессмертие - вот чего они жаждут.

     ’е, у кого разрешитьсЯ от бремени стремитсЯ тело,  - продолжала  она, -
обращаютсЯ  больше  к   женщинам   и  служат   ќроту  именно  так,   надеЯсь
деторождением приобрести бессмертие  и счастье  и оставить о себе  памЯть на
вечные времена. Ѓеременные же духовно - ведь есть и такие, - поЯснила она, -
которые  беременны  духовно,  и  притом в большей даже мере, чем  телесно, -
беременны  тем, что  как  раз душе  и подобает вынашивать. Ђ что ей подобает
вынашивать? ђазум и прочие добродетели. ђодителЯми их бывают все творцы и те
из  мастеров,  которых можно  назвать изобретательными.  ‘амое  же  важное и
прекрасное - это разуметь, как управлЯть государством  и домом, и называетсЯ
это  уменье  рассудительностью  и  справедливостью.  ’ак  вот,  кто  смолоду
вынашивает духовные качества,  хранЯ чистоту и  с наступлением возмужалости,
но  испытывает  страстное  желание  родить,  тот,  Я думаю, тоже  ищет везде
прекрасное, в котором он мог бы разрешитьсЯ от бремени, ибо в безобразном он
ни за  что не родит.  Ѓеременный, он  радуетсЯ прекрасному телу  больше, чем
безобразному, но особенно рад он, если такое тело встретитсЯ ему в сочетании
с прекрасной, благородной  и даровитой  душой:  длЯ такого человека он сразу
находит слова  о  добродетели,  о  том,  каким  должен быть  и  чему  должен
посвЯтить себЯ достойный муж, и принимаетсЯ за его воспитание. ЏроводЯ времЯ
с таким человеком, он соприкасаетсЯ  с прекрасным  и  родит на свет  то, чем
давно  беремен. ‚сегда помнЯ о  своем  друге, где бы тот ни был - далеко или
близко, он сообща с ним растит свое детище, благодарЯ чему они гораздо ближе
друг  другу,  чем  мать  и отец,  и  дружба  между ними прочнее,  потому что
свЯзывающие  их  дети  прекраснее  и  бессмертнее.  „а  и  каждый,  пожалуй,
предпочтет иметь таких детей, чем обычных, если подумает о ѓомере, ѓесиоде и
других прекрасных поэтах, чье  потомство  достойно зависти, ибо оно приносит
им бессмертную славу и сохранЯет памЯть о них, потому что и само незабываемо
и  бессмертно.  €ли  возьми,   если  угодно,  -  продолжала  она,  -  детей,
оставленных  ‹икургом  в  ‹акедемоне  -  детей,  спасших  ‹акедемон и, можно
сказать, всю  ѓрецию.  ‚ почете у вас и ‘олон,  родитель  ваших законов, а в
разных других местах,  будь то у греков  или у варваров, почетом  пользуетсЯ
много  других  людей,  совершивших  множество прекрасных  дел  и  породивших
разнообразные добродетели. Ќе одно свЯтилище воздвигнуто за таких детей этим
людЯм, а за обычных детей никому еще не воздвигали свЯтилищ.

     {26}

     ‚о все эти таинства любви можно, пожалуй, посвЯтить и тебЯ, ‘ократ. —то
же  касаетсЯ  тех  высших  и  сокровеннейших,   ради  которых  первые,  если
разобратьсЯ,  и существуют на свете, то Я не знаю, способен ли ты проникнуть
в них. ‘казать  о  них Я, однако, скажу, - продолжала она, - за мной дело не
станет. ’ак попытайсЯ же следовать за мной, насколько сможешь.

     Љто  хочет  избрать  верный  путь  ко  всему  этому,  должен  начать  с
устремлениЯ  к прекрасным  телам в молодости. …сли ему укажут верную дорогу,
он полюбит  сначала  одно какое-то  тело  и  родит в нем прекрасные мысли, а
потом поймет, что  красота одного тела  родственна красоте любого другого  и
что если  стремитьсЯ к идее прекрасного,  то нелепо думать,  будто красота у
всех тел не одна и та же. ЏонЯв это, он станет любить все прекрасные тела, а
к  тому одному  охладеет,  ибо сочтет  такую чрезмерную  любовь  ничтожной и
мелкой. Џосле этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и,
если ему попадетсЯ  человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он  будет
вполне доволен, полюбит его и станет заботитьсЯ о нем, стараЯсь родить такие
суждениЯ, которые  делают юношей  лучше,  благодарЯ чему невольно  постигнет
красоту нравов и обычаев и, увидев, что  все это прекрасное родственно между
собою,  будет  считать красоту  тела чем-то ничтожным.  Ћт нравов  он должен
перейти  к наукам, чтобы увидеть красоту наук  и, стремЯсь к красоте  уже во
всем ее  многообразии,  не  быть больше ничтожным и  жалким рабом  чьей-либо
привлекательности, плененным красотой одного какого-то  мальчишки,  человека
или  характера,  а повернуть к  открытому  морю красоты  и,  созерцаЯ  его в
неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли,
пока наконец,  набравшись тут сил  и усовершенствовавшись,  он не узрит того
единственного   знаниЯ,   которое   касаетсЯ   прекрасного,   и  вот  какого
прекрасного... ’еперь,  -  сказала  „иотима, - постарайсЯ  слушать  менЯ как
можно внимательнее.

     Љто, наставлЯемый на  пути любви, будет в правильном порЯдке  созерцать
прекрасное, тот, достигнув конца этого пути,  вдруг увидит нечто удивительно
прекрасное  по природе, то самое, ‘ократ, ради  чего и были предпринЯты  все
предшествующие  труды,  -  нечто, во-первых, вечное, то есть не  знающее  ни
рождениЯ,  ни  гибели,  ни  роста, ни  оскудениЯ, а во-вторых,  не в  чем-то
прекрасное, а  в  чем-то безобразное,  не  когда-то, где-то, длЯ  кого-то  и
сравнительно  с чем-то  прекрасное, а в другое  времЯ,  в  другом месте, длЯ
другого и сравнительно  с другим безобразное.  Џрекрасное это предстанет ему
не в виде какого-то лица, рук  или иной части тела, не в  виде какой-то речи
или  знаниЯ,  не  в чем-то  другом,  будь то  животное, ‡емлЯ, небо или  еще
что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие
разновидности прекрасного причастны к нему таким  образом, что они возникают
и гибнут, а его не становитсЯ ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно
не испытывает. € тот, кто благодарЯ  правильной  любви к юношам поднЯлсЯ над
отдельными разновидностЯми  прекрасного  и начал постигать самое прекрасное,
тот, пожалуй, почти у цели.

     ‚от  каким  путем  нужно  идти  в  любви -  самому  или  под  чьим-либо
руководством:  начав  с отдельных проЯвлений  прекрасного,  надо  все времЯ,
словно бы  по  ступенькам,  подниматьсЯ  ради самого прекрасного вверх -  от
одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел
к  прекрасным  нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным  учениЯм, пока не
поднимешьсЯ от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном,
и не  познаешь наконец, что же  это - прекрасное. € в созерцании прекрасного
самого  по себе, дорогой ‘ократ, - продолжала мантинеЯнка, - только  и может
жить человек, его

     {27}

     увидевший.  ‚едь  увидев  его, ты не  сравнишь  его  ни со  златотканой
одеждой, ни с  красивыми мальчиками  и юношами, при виде  которых  ты теперь
приходишь в восторг, и, как многие другие, кто любуетсЯ своими возлюбленными
и не  отходит от них,  согласилсЯ бы,  если бы  это было хоть сколько-нибудь
возможно, не есть и не  пить, а только  непрестанно глЯдеть на  них и быть с
ними. ’ак что  же  было бы, - спросила она,  - если бы  кому-нибудь довелось
увидеть  прекрасное  само  по  себе  прозрачным,  чистым,  беспримесным,  не
обремененным человеческой плотью, красками  и всЯким другим бренным вздором,
если  бы  это  божественное  прекрасное  можно  было  увидеть  во  всем  его
единообразии? Ќеужели ты думаешь, - сказала она,  - что человек, устремивший
к нему взор, подобающим образом его созерцающий и  с ним  неразлучный, может
жить жалкой жизнью?  Ќеужели ты не понимаешь,  что, лишь созерцаЯ прекрасное
тем, чем его и надлежит созерцать, он сумеет родить не призраки добродетели,
а  добродетель истинную, потому что постигает он истину, а не призрак? Ђ кто
родил и вскормил истинную добродетель, тому достаетсЯ в удел любовь богов, и
если кто-либо из людей бывает бессмертен, то именно он.

     ‚от что -  да будет и тебе, ”едр, и всем вам известно  - рассказала мне
„иотима,  и Я  ей  верю.  Ђ  верЯ  ей, Я  пытаюсь  уверить и  других, что  в
стремлении человеческой природы к такому уделу у нее врЯд ли найдетсЯ лучший
помощник,  чем ќрот.  Џоэтому Я  утверждаю, что все  должны  чтить  ќрота и,
будучи сам почитателем его владений и всЯчески в  них подвизаЯсь, Я и другим
советую следовать моему примеру  и, как  могу, славлю могущество и  мужество
ќрота.

     …сли хочешь, ”едр, считай эту  речь похвальным  словом ќроту, а  нет  -
назови ее чем угодно, как заблагорассудитсЯ.

     Љогда ‘ократ кончил,  все стали его хвалить, а Ђристофан пыталсЯ что-то
сказать, потому что  в своем слове ‘ократ упомЯнул одно место из  его  речи.
‚друг  в  наружную дверь застучали так громко,  словно Явилась целаЯ  ватага
гулЯк, и послышались звуки флейты.

     -  ќй, слуги,  -  сказал Ђгафон, - поглЯдите, кто там, и,  если  кто из
своих, просите.  Ђ  если  нет,  скажите, что  мы уже  не  пьем,  а  прилегли
отдохнуть.

     ‚скоре со  двора  донессЯ  голос Ђлкивиада, который был  сильно пьЯн  и
громко кричал, спрашиваЯ, где Ђгафон, и требуЯ, чтобы его провели к Ђгафону.
…го провели к ним вместе с флейтисткой, котораЯ поддерживала его под руку, и
другими его спутниками,  и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с
великим множеством лент на голове, остановилсЯ в дверЯх и сказал:

     -  ‡дравствуйте, друзьЯ!  Џримете ли  вы в  собутыльники очень  пьЯного
человека, или нам уйти? Ќо прежде мы увенчаем Ђгафона, ведь ради этого мы  и
Явились! ‚чера Я не мог прийти, - продолжал он, - зато сейчас Я пришел, и на
голове у менЯ ленты, но Я их сниму и украшу ими  голову самого, так сказать,
мудрого и  красивого.  ‚ы смеетесь надо мной, потому что Я  пьЯн? Ќу что  ж,
смейтесь, Я все равно прекрасно знаю, что Я прав. Ќо  скажите сразу, входить
мне на таких условиЯх или лучше не надо? Ѓудете вы пить со мной или нет?

     ‚се зашумели,  приглашаЯ его войти и расположитьсЯ  за столом, и Ђгафон
тоже его пригласил.

     € тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себЯ
ленты, чтобы повЯзать  ими Ђгафона; ленты свисали ему на глаза, а  потому он
не заметил ‘ократа и сел рЯдом  с  Ђгафоном,  между  ним и ‘ократом, который
потеснилсЯ.  “севшись  рЯдом  с Ђгафоном, Ђлкивиад  поцеловал его и  украсил
повЯзками. € Ђгафон сказал:

     - ђазуйте, слуги, Ђлкивиада, чтобы он возлег с нами третьим.

     {28}

     -  ‘  удовольствием,  -  сказал  Ђлкивиад,  -  но  кто  же  наш  третий
сотрапезник?

     €,  обернувшись, он увидел  ‘ократа  и,  узнав  его, вскочил на ноги  и
воскликнул:

     - Ћ ѓеракл, что же это такое?  ќто ты, ‘ократ!  ’ы устроил мне засаду и
здесь. ’акаЯ уж у тебЯ привычка - внезапно поЯвлЯтьсЯ там, где тебЯ никак не
предполагаешь  увидеть. ‡ачем ты ЯвилсЯ на этот раз? €  почему  ты умудрилсЯ
возлечь именно здесь, не  рЯдом с Ђристофаном или  с кем-нибудь другим,  кто
смешон или нарочно смешит, а рЯдом с самым красивым из всех собравшихсЯ?

     € ‘ократ сказал:

     -  ЏостарайсЯ защитить менЯ,  Ђгафон, а то любовь этого  человека стала
длЯ  менЯ  делом  нешуточным. ‘ тех пор как  Я полюбил  его,  мне  нельзЯ ни
взглЯнуть на  красивого  юношу, ни побеседовать с каким-либо  красавцем,  не
вызываЯ  неистовой ревности  Ђлкивиада, который  творит невесть  что, ругает
менЯ и доходит чуть ли  не до рукоприкладства. ‘мотри же, как бы он и сейчас
не натворил чего,  помири нас, а  если он пустит в  ход  силу,  заступить за
менЯ, ибо Я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.

     -  Ќет,  -  сказал Ђлкивиад, -  примирениЯ между мной  и тобой  быть не
может,  но за сегоднЯшнее Я отплачу  тебе в другой раз.  Ђ сейчас, Ђгафон, -
продолжал  он,  -  дай мне  часть  твоих  повЯзок,  мы  украсим  ими  и  эту
удивительную  голову, чтобы владелец ее не упрекал  менЯ за то,  что тебЯ  Я
украсил, а  его, который побеждал своими речами решительно всех, и притом не
только позавчера, как ты, а всегда, - его не украсил.

     €,  взЯв  несколько  лент, он украсил  ими  ‘ократа и  расположилсЯ  за
столом.

     Ђ расположившись, сказал:

     - ќ, друзьЯ,  да вы,  кажетсЯ, трезвы. ќто не годитсЯ, надо пить, такой
уж  у нас уговор. Џока вы как следует не напьетесь, распорЯдителем пира буду
Я. €так,  пусть Ђгафон велит принести чару  побольше, если такаЯ найдетсЯ. Ђ
впрочем, не  нужно: лучше тащи-ка ты сюда, мальчик, вон ту холодильную чашу,
- сказал он, увидев, что в нее войдет котил восемь, если не больше.

     Ќаполнив ее, он выпил сначала сам, а потом велел налить ‘ократу, сказав
при этом:

     -  ‘ократу, друзьЯ,  затеЯ  моЯ  нипочем.  Ћн выпьет,  сколько  ему  ни
прикажешь, и не опьЯнеет ни чуточки.

     Њальчик наполнил чашу, и ‘ократ выпил.

     ’огда ќриксимах сказал:

     -  —то  же  это такое, Ђлкивиад?  Ќеужели мы не будем ни  беседовать за
чашей, ни петь, а станем просто пить, как пьют длЯ утолениЯ жажды?

     - Ђ,  ќриксимах, достойнейший  сын  достойнейшего  и  благоразумнейшего
отца! ‡дравствуй, ќриксимах, - отозвалсЯ Ђлкивиад.

     - ‡дравствуй, здравствуй, - сказал ќриксимах. - Ќо как же нам быть?

     - Љак ты прикажешь. ‚едь тебЯ надо слушатьсЯ.

     ‘тоит многих людей один врачеватель искусный.

     ђаспорЯжайсЯ, как тебе будет угодно.

     {29}

     - ’ак слушай же, - сказал ќриксимах. - „о твоего прихода мы решили, что
каждый  из нас по очереди, начинаЯ справа, скажет, как можно лучше,  речь об
ќроте и прославит его. € вот, все мы уже свое сказали. ’ы  же  не говорил, а
выпить  выпил.  Џоэтому  было  бы  справедливо,  чтобы  ты  ее  произнес,  а
произнесЯ, дал любой наказ  ‘ократу, а тот потом своему соседу справа, и так
далее.

     - ‚се это прекрасно,  - отвечал  Ђлкивиад,  -  но  пьЯному не по  силам
тЯгатьсЯ  в красноречии  с  трезвым. Ђ кроме  того, дорогой  мой, неужели ты
поверил всему, что ‘ократ сейчас  говорил? ђазве ты не знаешь: что бы он тут
ни  говорил,  все  обстоит как раз наоборот. ‚едь это он, стоит лишь мне при
нем похвалить не  его, а кого-нибудь другого, бога ли, человека ли, сразу же
дает волю рукам.

     - Њолчал бы лучше, - сказал ‘ократ.

     - Ќет, что бы ты ни говорил, - возразил Ђлкивиад, -  Я никого  не стану
хвалить в твоем присутствии, клЯнусь Џосейдоном.

     - Ќу что ж, - сказал ќриксимах, - в таком случае воздай хвалу ‘ократу.

     -  —то  ты, ќриксимах! - воскликнул  Ђлкивиад. -  Ќеужели, по-твоему, Я
должен напасть на него и при вас отомстить ему?

     - Џослушай, - сказал ‘ократ, - что это ты задумал? “ж не собираешьсЯ ли
ты высмеЯть менЯ в своем похвальном слове?

     - џ собираюсь говорить правду, да не знаю, позволишь ли.

     - Џравду, - ответил ‘ократ, - Я не только позволю, но и велю говорить.

     ђечь Ђлкивиада: панегирик ‘ократу

     -  Ќу что ж, не  премину, -  сказал Ђлкивиад.  - Ђ ты поступай вот как.
…два только Я скажу неправду, перебей  менЯ, если захочешь, и заЯви, что тут
Я  соврал, - умышленно врать Я не стану. Ќо если  Я буду говорить  несвЯзно,
как подскажет памЯть, не удивлЯйсЯ. Ќе так-то легко  перечислить  по порЯдку
все твои странности, да еще в таком состоЯнии.

     •валить же, друзьЯ мои, ‘ократа Я попытаюсь путем сравнений. Ћн, верно,
подумает, что Я хочу посмеЯтьсЯ над ним, но к сравнениЯм Я намерен прибегать
ради истины, а совсем не длЯ смеха.

     Ѓолее  всего,  по-моему,  он  похож  на  тех  силенов, какие  бывают  в
мастерских ваЯтелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или
флейтой в  руках. …сли раскрыть такого силена, то внутри  у него оказываютсЯ
изваЯниЯ богов. ’ак вот, ‘ократ похож,  по-моему,  на сатира ЊарсиЯ.  —то ты
сходен  с  силенами внешне, ‘ократ,  этого  ты,  пожалуй, и сам  не  станешь
оспаривать. Ђ что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. ‘кажи, ты
дерзкий человек или нет? …сли ты не ответишь утвердительно, у  менЯ найдутсЯ
свидетели.  „алее,  разве  ты  не  флейтист?  ”лейтист, и  притом куда более
достойный  удивлениЯ,  чем Њарсий. ’от завораживал людей силой  своих уст, с
помощью инструмента, как,  впрочем, и ныне еще любой, кто играет его напевы.
’е, которые играл Ћлимп,  Я, кстати сказать, тоже приписываю Њарсию, как его
учителю.  ’ак вот, только напевы ЊарсиЯ, играет  ли их хороший  флейтист или
плохаЯ флейтистка, одинаково  увлекают  слушателей и, благодарЯ тому что они
сами божественны,  обнаруживают тех,  кто испытывает  потребность в богах  и
таинствах. ’ы же  ничем не отличаешьсЯ от ЊарсиЯ, только  достигаешь того же
самого без всЯких инструментов, одними речами.  Љогда мы, например,  слушаем
речь  какого-нибудь другого оратора, даже очень хорошего, это никого из нас,
правду  сказать, не волнует. Ђ слушаЯ тебЯ или твои речи в  чужом, хотЯ бы и
очень  плохом,  пересказе,  все  мы,  мужчины,  и женщины, и  юноши,  бываем
потрЯсены и увлечены.

     {30}

     —то касаетсЯ  менЯ,  друзьЯ, то  Я,  если  бы  не боЯлсЯ показатьсЯ вам
совсем  пьЯным,  под клЯтвой рассказал бы вам, что Я испытывал, да и  теперь
еще испытываю, от его речей.  Љогда Я  слушаю  его,  сердце  у  менЯ  бьетсЯ
гораздо  сильнее, чем у беснующихсЯ корибантов, а из глаз моих  от его речей
льютсЯ слезы;  то же самое, как  Я вижу,  происходит и со  многими  другими.
‘лушаЯ  Џерикла  и других превосходных ораторов,  Я находил,  что они хорошо
говорЯт,  но ничего подобного  не испытывал,  душа у  менЯ  не  приходила  в
смЯтение, негодуЯ на рабскую мою жизнь. Ђ этот Њарсий приводил  менЯ часто в
такое состоЯние,  что мне казалось -  нельзЯ больше жить так, как Я  живу. €
ты,  ‘ократ, не скажешь, что это неправда. „а  Я и сейчас  отлично знаю, что
стоит  лишь мне  начать  его слушать, как Я не выдержу  и  впаду  в такое же
состоЯние. ‚едь он заставит  менЯ признать, что при всех моих недостатках  Я
пренебрегаю  самим  собою  и занимаюсь делами  афинЯн. Џоэтому Я  нарочно не
слушаю  его и пускаюсь  от  него,  как  от сирен,  наутек, иначе Я до  самой
старости не  отойду от него. € только перед ним одним испытываю  Я  то, чего
вот уж  никто бы  за мною  не заподозрил, -  чувство стыда. џ стыжусь только
его, ибо сознаю, что ничем не могу опровергнуть его наставлений, а стоит мне
покинуть его, соблазнЯюсь почестЯми, которые оказывает  мне большинство. „а,
да,  Я пускаюсь  от  него наутек, удираю, а когда вижу  его,  мне  совестно,
потому что Я  ведь  был с ним согласен. €  порою мне даже хочетсЯ, чтобы его
вообще не стало на свете, хотЯ, с другой стороны, отлично знаю, что, случись
это,  Я горевал бы гораздо больше.  Ћдним словом,  Я и сам не ведаю, как мне
относитьсЯ  к  этому человеку. ‚от  какое действие оказывает  на  менЯ и  на
многих других  звуками своей флейты этот сатир. Џослушайте теперь, как похож
он на  то, с чем  Я сравнил  его, и  какой  удивительной силой он  обладает.
Џоверьте,  никто из вас не знает его, но Я, раз  уж начал, покажу вам, каков
он.

     ‚ы видите,  что ‘ократ любит  красивых, всегда  норовит побыть с  ними,
восхищаетсЯ  ими, и в то же времЯ ничего-де ему не известно и ни в чем он не
смыслит. Ќе похож  ли он этим  на силена?  Џохож, и еще  как! ‚едь он только
напускает на себЯ такой вид, поэтому он и похож на полое изваЯние силена.  Ђ
если его раскрыть, сколько  рассудительности, дорогие  сотрапезники, найдете
вы у  него внутри! „а будет вам известно, что ему совершенно неважно, красив
человек  или нет,  -  вы даже не  представлЯете  себе, до  какой степени это
безразлично ему, - богат ли и обладает ли каким-нибудь другим преимуществом,
которое превозносит толпа.  ‚се эти ценности он ни во что не ставит, считаЯ,
что  и мы  сами - ничто, но он  этого  не говорит, нет,  он  всю свою  жизнь
морочит людей притворным самоуничижением.

     Ќе знаю, доводилось ли кому-либо видеть таЯщиесЯ  в нем изваЯниЯ, когда
он  раскрывалсЯ  по-настоЯщему, а мне как-то раз  довелось, и они показались
мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными, что Я решил
сделать  вскорости все, чего ‘ократ ни потребует. ЏолагаЯ, что он заритсЯ на
цветущую  мою  красоту, Я счел ее  счастливым даром  и великой своей удачей:
ведь благодарЯ ей Я  мог бы,  уступив ‘ократу, услыхать  от него все, что он
знает.  ‚от  какого  Я был о своей красоте невероЯтного мнениЯ.  ‘ такими-то
мыслЯми Я  однажды и  отпустил  провожатого, без  которого  Я до той поры не
встречалсЯ с ‘ократом, и осталсЯ с ним с глазу на глаз - скажу уж вам, так и
быть, всю правду, поэтому  будьте внимательны, а  ты,  ‘ократ,  если  совру,
поправь менЯ.

     €так, друзьЯ, мы оказались наедине, и Я ждал, что вот-вот он  заговорит
со  мной  так,  как говорЯт  без  свидетелей влюбленные с теми,  в кого  они
влюблены, и радовалсЯ  заранее. Ќо ничего подобного не случилось: проведЯ со
мной день в  обычных  беседах,  он  удалилсЯ.  Џосле  этого  Я пригласил его
поупражнЯтьсЯ  вместе в  гимнастике и упражнЯлсЯ с  ним вместе,  надеЯсь тут
чего-то добитьсЯ. €, упражнЯЯсь,  он  часто боролсЯ со  мной,  когда  никого
поблизости не  было. € что же? Ќа том все и кончилось. Ќичего таким путем не
достигнув,  Я решил пойти  на  него приступом и не  отступать от начатого, а
узнать наконец, в чем тут дело. € вот Я приглашаю его поужинать со мной - ну
прЯмо как влюбленный, готовЯщий  ловушку любимому. „аже эту просьбу выполнил
он не сразу,  но  в конце концов все-таки принЯл  мое  приглашение. Љогда он
ЯвилсЯ в первый раз, он  после ужина пожелал уйти, и Я, застеснЯвшись, тогда
отпустил  его. ‡алучив его к себе во второй раз,  Я после ужина болтал с ним
до поздней ночи, а когда  он собралсЯ уходить,  Я сослалсЯ на поздний  час и
заставил его остатьсЯ. Ћн лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и
во времЯ обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал...

     {31}

     ‚се, что Я сообщил до сих пор,  можно смело рассказывать кому угодно, а
вот дальнейшего вы не услышали бы от менЯ, если бы, во-первых, вино не было,
как  говоритсЯ, правдиво, причем  не  только  с  детьми, но  и  без  них,  а
во-вторых, если бы  мне не  казалось несправедливым замалчивать великолепный
поступок ‘ократа, раз уж Я взЯлсЯ произнести ему  похвальное слово. ‚добавок
Я испытываю сейчас то же, что  человек, укушенный гадюкой. ѓоворЯт, что тот,
с  кем  это случилось,  рассказывает  о  своих  ощущениЯх  только  тем,  кто
испытывал то же на  себе, ибо только они способны понЯть его и простить, что
бы они ни наделал и ни наговорил  от боли. Ќу, Я был  укушен чувствительнее,
чем  кто бы то  ни было, и притом в самое чувствительное место - в сердце, в
душу - называйте  как  хотите,  укушен и  ранен философскими речами, которые
впиваютсЯ в молодые и  достаточно одаренные души сильней, чем  змеЯ, и могут
заставить делать и  говорить все, что угодно. ‘ другой  стороны, передо мной
сейчас  такие  люди,  как  ”едр,  Ђгафон,  ќриксимах,  Џавсаний,  Ђристодем,
Ђристофан  и  другие,  не  говорЯ  уже  о самом  ‘ократе:  все  вы  одержимы
философским неистовством, а потому и слушайте все!  ‚едь вы простите мне то,
что Я тогда  сделал  и о  чем  сейчас расскажу. —то же касаетсЯ слуг и  всех
прочих непосвЯщенных невежд, то пусть они свои уши замкнут большими вратами.

     €так,  когда светильник погас и слуги вышли, Я  решил не хитрить с  ним
больше и сказать о своих намерениЯх без обинЯков.

     - ’ы спишь, ‘ократ? - спросил Я, потормошив его.

     - Ќет еще, - отвечал он.

     - ’ы знаешь, что Я задумал?

     - —то же? - спросил он.

     -  Њне  кажетсЯ,  - отвечал  Я, - что ты  единственный  достойный  менЯ
поклонник, и, по-моему, ты не решаешьсЯ заговорить  об этом со мной.  —то же
до менЯ, то, на  мой взглЯд,  было бы  величайшей глупостью отказать тебе  в
этом: ведь Я не отказал бы  тебе,  нуждайсЯ  ты в моем имуществе или  в моих
друзьЯх.  „лЯ  менЯ  нет  ничего  важнее, чем  достичь  как  можно  большего
совершенства,  а тут,  Я  думаю, мне никто не  сумеет помочь лучше тебЯ. ‚от
почему, откажи Я такому человеку, Я гораздо больше  стыдилсЯ бы людей умных,
чем стыдилсЯ бы глупой толпы, ему уступив.

     Ќа это он ответил с обычным своим лукавством:

     - „орогой мой Ђлкивиад, ты, видно, и в самом деле не глуп, если то, что
ты сказал  обо мне, - правда, и во мне действительно скрыта  какаЯ-то  сила,
котораЯ способна сделать тебЯ благороднее, - то есть если ты усмотрел во мне
какую-то удивительную  красоту, совершенно  отличную от  твоей миловидности.
’ак  вот,  если,  увидев  ее,  ты стараешьсЯ  вступить со мною в  общение  и
обменЯть красоту на красоту, - значит,  ты хочешь получить куда большую, чем
Я,  выгоду, приобрести настоЯщую красоту ценой кажущейсЯ и  задумал поистине
выменЯть медь на  золото. Ќо приглЯдись ко мне  получше, милейший, чтобы  от
тебЯ не укрылось мое  ничтожество. ‡рение рассудка становитсЯ острым  тогда,
когда глаза начинают уже терЯть свою зоркость, а тебе до этого еще далеко.

     Ќа это Я ответил ему:

     {32}

     -  Ќу что ж, Я, во всЯком случае,  сказал  то, что думал. Ђ уж  ты  сам
решай, как будет, по-твоему, лучше и мне и тебе.

     -  ‚от  это,  -  сказал  он,  - правильно.  € впредь  мы будем  сначала
советоватьсЯ, а потом уже поступать так, как нам покажетсЯ лучше, - и в этом
деле, и во всех остальных.

     ЋбменЯвшись с ним такими речами, Я вообразил, что мои слова  ранили его
не хуже  стрел. џ  встал  и, не дав  ему ничего  сказать, накинул  этот свой
гиматий - дело было зимой - лег под его потертый плащ и, обеими руками обнЯв
этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь.
€ на этот раз, ‘ократ, ты тоже не скажешь, что Я лгу. ’ак  вот,  несмотрЯ на
все эти мои  усилиЯ,  он  одержал  верх,  пренебрег  цветущей моей красотой,
презрительно посмеЯлсЯ над ней. Ђ Я-то думал, что она хоть что-то да значит,
судьи, -  да,  да,  судьи ‘ократовой заносчивости, - ибо, клЯнусь вам  всеми
богами и богинЯми, -  проспав с ‘ократом всю ночь, Я  встал  точно таким же,
как если бы спал с отцом или со старшим братом.

     ‚ каком Я был, по-вашему, после  этого расположении духа, если, с одной
стороны,  Я  чувствовал  себЯ обиженным, а с другой - восхищалсЯ характером,
благоразумием и  мужественным поведением этого человека, равного которому по
силе ума и самообладанию Я никогда до сих пор и не чаЯл встретить? џ  не мог
ни сердитьсЯ на него, ни отказатьсЯ от его общества, а способа привЯзать его
к себе у менЯ не было. ‚едь Я же прекрасно знал,  что подкупить его деньгами
еще невозможнее, чем ранить ЂЯкса мечом, а когда  Я пустил в ход то,  на чем
единственно надеЯлсЯ  поймать его, он ускользнул от менЯ. џ был беспомощен и
растерЯн, он покорил менЯ так, как никто никогда не покорЯл.

     ‚се это произошло еще до того,  как нам  довелось  отправитьсЯ с  ним в
поход на Џотидею и вместе там столоватьсЯ. Ќачну с  того,  что выносливостью
он  превосходил  не  только менЯ,  но и вообще всех.  Љогда  мы  оказывались
отрезаны и  поневоле,  как это  бывает в  походах,  голодали,  никто не  мог
сравнитьсЯ с  ним  выдержкой. ‡ато когда всего было  вдоволь,  он один бывал
способен всем насладитьсЯ; до выпивки он  не был  охотник,  но  уж когда его
принуждали  пить, оставлЯл  всех позади, и,  что  самое удивительное,  никто
никогда  не видел ‘ократа пьЯным.  ќто,  кстати сказать,  наверно, и  сейчас
подтвердитсЯ. ’очно  так  же и  зимний  холод -  а  зимы там жестокие  -  он
переносил  удивительно стойко,  и  однажды,  когда  стоЯла страшнаЯ стужа  и
другие либо  вообще не  выходили  наружу,  либо  выходили,  напЯлив на  себЯ
невесть сколько одежды и обуви, обмотав ноги войлоком и овчинами, он выходил
в  такую погоду в обычном  своем  плаще и босиком  шагал  по льду легче, чем
другие  обувшись. €  воины косо глЯдели на него,  думаЯ, что он глумитсЯ над
ними... Ќо довольно об этом. Џослушайте теперь

     ...что он,

     „ерзко-решительный муж, наконец предпринЯл и исполнил

     во  времЯ  того  же похода. Љак-то  утром  он  о  чем-то  задумалсЯ  и,
погрузившись в свои мысли, застыл на месте, и, так как дело у него не шло на
лад,  он не  прекращал своих  поисков  и  все  стоЯл  и стоЯл.  Ќаступил уже
полдень, и люди, которым  это  бросалось  в глаза, удивленно  говорили  друг
другу, что ‘ократ с самого утра стоит на одном месте и о чем-то раздумывает.
Ќаконец вечером, уже поужинав, некоторые ионийцы - дело было летом - вынесли
свои подстилки на  воздух, чтобы поспать в  прохладе и заодно понаблюдать за
‘ократом,  будет ли он стоЯть на том же  месте и ночью. €  оказалось, что он
простоЯл там до рассвета и до восхода  ‘олнца,  а потом, помолившись ‘олнцу,
ушел.

     Ђ хотите  знать, каков он в бою? ’ут  тоже нужно отдать ему должное.  ‚
той битве, за которую менЯ наградили  военачальники, спас  менЯ не кто иной,
как ‘ократ: не захотев бросить  менЯ,  раненого, он вынес с  полЯ боЯ и  мое
оружие, и  менЯ самого. џ и тогда, ‘ократ, требовал от военачальников, чтобы
они  присудили  награду тебе, -  тут ты  не  можешь  ни  упрекнуть менЯ,  ни
сказать,  что  Я лгу,  - но они, считаЯсь с  моим высоким положением, хотели
присудить  ее  мне, а  ты  сам  еще сильней, чем они, ратовал за  то,  чтобы
наградили менЯ, а не тебЯ.

     {33}

     Ћсобенно же  стоило  посмотреть на  ‘ократа, друзьЯ, когда наше войско,
обратившись в  бегство,  отступало от „елиЯ.  џ  был тогда в коннице, а он в
тЯжелой пехоте. Ћн уходил вместе с ‹ахетом, когда наши уже разбрелись. € вот
Я встречаю обоих и, едва их  завидев, призываю их не падать духом и  говорю,
что не брошу их. ‚от тут-то ‘ократ и показал  мне себЯ с еще лучшей стороны,
чем  в Џотидее, - сам  Я был в  меньшей опасности, потому  что ехал  верхом.
Ќасколько, прежде всего, было  у  него больше самообладаниЯ,  чем  у ‹ахета.
Љроме того,  мне казалось, что и там,  так же  как  здесь, он шагал,  говорЯ
твоими, Ђристофан, словами,  "чинно  глЯдЯ  то влево,  то  вправо", то  есть
спокойно посматривал на друзей и на врагов, так что даже издали каждому было
Ясно, что этот человек, если его тронешь, сумеет постоЯть за себЯ, и поэтому
оба  они благополучно  завершили отход. ‚едь  тех,  кто  так себЯ держит, на
войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглЯдки.

     ‚ похвальном слове ‘ократу можно назвать  и много  других  удивительных
его качеств. Ќо иное можно, вероЯтно, сказать и о ком-либо другом, а вот то,
что он  не похож ни на кого из людей,  древних или ныне здравствующих, - это
самое  поразительное.  ‘  Ђхиллом,  например,  можно сопоставить  Ѓрасида  и
других, с Џериклом - Ќестора и Ђнтенора, да и другие найдутсЯ; и всех прочих
тоже можно таким же образом с кем-то сравнить. Ђ ‘ократ и в повадке своей, и
в речах настолько своеобычен, что ни среди древних, ни среди ныне живущих не
найдешь человека, хотЯ бы отдаленно  похожего на него. ‘равнивать его можно,
как Я это и делаю, не  с людьми, а  с силенами и сатирами - и его самого,  и
его речи.

     Љстати  сказать,  вначале  Я не упомЯнул, что и  речи его больше  всего
похожи на раскрывающихсЯ  силенов. ‚ самом деле, если послушать ‘ократа,  то
на  первых  порах речи  его кажутсЯ смешными:  они облечены в такие слова  и
выражениЯ, что напоминают  шкуру этакого наглеца-сатира.  Ќа  Языке  у  него
вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажетсЯ, что
говорит он всегда  одними и  теми же словами  одно и то же, и поэтому всЯкий
неопытный  и  недалекий  человек  готов поднЯть его речи  на  смех. Ќо  если
раскрыть  их  и  заглЯнуть  внутрь, то  сначала видишь,  что  только  они  и
содержательны, а потом,  что речи  эти  божественны,  что  они таЯт  в  себе
множество  изваЯний  добродетели  и  касаютсЯ  множества   вопросов,  вернее
сказать,  всех, которыми подобает заниматьсЯ тому, кто хочет достичь высшего
благородства.

     ‚от что Я могу  сказать в похвалу ‘ократу, друзьЯ, и, с другой стороны,
в упрек ему, поскольку попутно Я рассказал вам, как он менЯ обидел. ЋбошелсЯ
он так,  впрочем, не  только со мной, но  и  с •армидом, сыном ѓлавкона, и с
ќвтидемом, сыном „икола, и со  многими другими: обманываЯ  их, он ведет себЯ
сначала как их поклонник, а потом сам становитсЯ скорее предметом любви, чем
поклонником. ‘оветую  и тебе, Ђгафон, не попадатьсЯ ему на  удочку,  а, знаЯ
наш опыт, быть начеку, чтобы  не подтвердить поговорки: "ѓорьким опытом дитЯ
учитсЯ".

     ‡аключительнаЯ сцена

     Љогда  Ђлкивиад  кончил,  все  посмеЯлись  по  поводу  его  откровенных
признаний, потому что он все еще был, казалось, влюблен в ‘ократа.  Ђ ‘ократ
сказал:

     - Њне кажетсЯ, Ђлкивиад, что ты совершенно трезв. €наче бы так хитро не
крутилсЯ вокруг да около, чтобы затемнить то, ради чего ты все это говорил и
о чем как бы невзначай упомЯнул в конце, словно всю свою речь ты произнес не
длЯ того, чтобы посеЯть рознь между  мною  и Ђгафоном, считаЯ,  что Я должен
любить тебЯ, и никого больше, а Ђгафона - ты и больше никто. Ќо хитрость эта
тебе не  удалась, смысл твоей сатиро-силеновской драмы Яснее  Ясного. ’ак не
дай же ему, дорогой Ђгафон, добитьсЯ своего, смотри, чтобы нас с тобой никто
не поссорил.

     {34}

     - Џожалуй, ты прав, ‘ократ, - сказал Ђгафон. - Ќаверное, он  длЯ того и
возлег между мной и тобой, чтобы нас разлучить. ’ак вот, назло ему, Я пройду
к тебе и возлЯгу рЯдом с тобой.

     - Љонечно, - отвечал ‘ократ, - располагайсЯ вот здесь, ниже менЯ.

     - Ћ ‡евс!  - воскликнул Ђлкивиад. - Љак он опЯть со мной обращаетсЯ! Ћн
считает своим  долгом всегда менЯ  побивать.  Ќо пусть тогда Ђгафон возлЯжет
хотЯ бы уж между нами, поразительный ты человек!

     - Ќет, так не выйдет, - сказал ‘ократ. - ‚едь ты же произнес похвальное
слово мне, а Я  в свою  очередь должен  воздать хвалу своему  соседу справа.
…сли же  Ђгафон  возлЯжет ниже тебЯ, то  ему придетсЯ воздавать мне хвалу во
второй  раз,  не услыхав моего похвального слова ему. “ступи же, милейший, и
не завидуй этому  юноше,  когда Я  буду  хвалить его.  Ђ мне  очень  хочетсЯ
произнести в его честь похвальное слово.

     - “вы,  Ђлкивиад!  -  воскликнул Ђгафон.  -  ЋстатьсЯ  здесь мне  никак
нельзЯ,  теперь-то уж Я непременно пересЯду,  чтобы  ‘ократ  произнес в  мою
честь похвальное слово.

     - Ћбычное дело, - сказал Ђлкивиад. - ѓде ‘ократ, там другой на красавца
лучше не зарьсЯ.  ‚от  и  сейчас  он без труда  нашел  убедительный  предлог
уложить Ђгафона возле себЯ.

     Џосле этого Ђгафон встал,  чтобы  возлечь рЯдом с ‘ократом.  Ќо вдруг к
дверЯм подошла большаЯ толпа  веселых гулЯк и, застав их открытыми, - кто-то
как раз выходил, - ввалилась прЯмо в дом и расположилась среди пирующих. ’ут
поднЯлсЯ  страшный  шум,  и  пить  уже пришлось  без  всЯкого  порЯдка, вино
полилось  рекой.  ќриксимах,  ”едр  и   некоторые  другие  ушли,  по  словам
Ђристодема, домой, а сам  он уснул и проспал очень долго, тем более что ночи
тогда были длинные.

     ЏроснулсЯ он на рассвете, когда уже пели петухи, а проснувшись, увидел,
что одни спЯт,  другие разошлись по  домам, а бодрствуют еще  только Ђгафон,
Ђристофан и  ‘ократ,  которые пьют из  большой  чаши, передаваЯ  ее по кругу
слева направо, причем  ‘ократ ведет с ними беседу.  ‚сех его речей Ђристодем
не запомнил, потому что не слыхал их начала  и к тому же подремывал. ‘уть же
беседы, сказал он, состоЯла в том, что ‘ократ вынудил  их признать, что один
и тот же человек должен  уметь сочинить и  комедию и трагедию и что искусный
трагический  поэт  ЯвлЯетсЯ также и  поэтом комическим. Ћба по необходимости
признали это, уже не очень следЯ за его рассуждениЯми: их  клонило ко сну, и
сперва уснул Ђристофан, а потом, когда уже совсем рассвело, Ђгафон.

     ‘ократ же, оставив их спЯщими, встал и ушел, а он, Ђристодем, по своему
обыкновению,  за  ним последовал.  ЏридЯ в  ‹икей и умывшись, ‘ократ  провел
остальную часть днЯ обычным образом, а к вечеру отправилсЯ домой отдохнуть.

    ЉЋЌ…–