атно -- выЯснить, в чем  дело, и навести порЯдок. Ђ старик
поднЯлсЯ с постели, облачилсЯ  в серый шелковый  халат, аккуратно  сложенный
матушками у  него  в ногах,  хлебнул из кувшина свежего лаймового  сока (лед
едва растаЯл). ’ут-то и до него донеслись крики,
     Ќеобычные  то  были  крики.  Ћни  то  поднимались до  визга,  то  вдруг
пугающе-внезапно обрывались. ‘коро он понЯл, кто приближаетсЯ к дому. ’олько
одно существо могло оборвать крик жертвы, взглЯдом подчинив ее своей воле. €
теперь  чудовище  не  насытитсЯ,  пока  не  доберетсЯ до него,  Ћмар-•айама;
чудовище  не обмануть, от  него не сбежать. Ћно уже несетсЯ по ночным улицам
городка  и его не остановить. ‚от оно  уже топочет по лестнице.  ‘лышен  его
рев.
     Ћмар-•айам   стоЯл  подле  постели  и   ждал.  ’ак   ждет  молодой  муж
возлюбленную в первую брачную ночь. Ђ рык все громче, все  ближе, несетсЯ по
ветру смертоносное пламЯ. ‚от распахнулась дверь. ЌапрЯгшсъ, он вглЯделсЯ во
тьму -- там горели два желтых огнЯ.  Ќаконец, он  различил ‘уфию ‡инобию: на
четвереньках, совершенно голаЯ, с налипшей грЯзью, кровью, калом, с листьЯми
и веточками на  спине, со вшами в волосах. Ћна увидела  его,  и ее  пронзила
дрожь. ЏоднЯвшись на задние лапы, она простерла к нему передние.
     -- ‚от  и  пожаловала наконец,  женушка,  --  только  и  успел  сказать
Ћмар-•айам, цепенеЯ под ее взглЯдом.
     Ћн сопротивлЯлсЯ  страшным чарам, но ее взглЯд притЯгивал, и вот он уже
в упор смотрит в желтые огненные глаза и видит, как в душе у ‘уфии мелькнуло
сомнение, заколебалось  неистовое  пламЯ,  будто на миг  и  ей представилось
невозможное: она -- невеста и входит в спальню своего суженого. Ќо пламЯ тут
же пожрало видение, и, подойдЯ к застывшему Ћмар-•айаму, жена сомкнула  руки
на шее супруга.
     …го обезглавленное тело бездыханной колодой рухнуло на  пол,  а ‡верь.,
насытившись,  снова притих. ‘уфиЯ  стоЯла, пошатываЯсь и недоуменно  моргаЯ.
Ћткуда ей  знать,  что, будь  то сказка  или  быль, всему  суждено кончитьсЯ
разом; что всепожирающее пламЯ только еще  разгоралось; что  в ‘удный день и
судьЯм держать  ответ;  что ‡верь  стыда долго не проживет в любой плоти, он
растет, кормитсЯ, распирает оболочку, и, наконец, она лопаетсЯ, взрываетсЯ.
     € этот взрыв  сотрЯсает  все  вокруг,  сокрушает  старый  дом,  а ‡верь
огненным шаром катитсЯ по земле,  расплываетсЯ огненным морем, поднимаетсЯ в
небо облаком, созерцает  опустевшую сцену нашего представлениЯ, и мне уже не
увидеть  того,  чего  нет.  Ђ  облако  образует  силуэт  великана  серого  и
обезглавленного  -- медленно,  как во сне, плывет  он  по небу, на  прощанье
вздываЯ руку.


        ЊЂђ€ЂЊ ‘Ђ‹ѓЂЌ€Љ


        Ћ Ѓ‹ЂѓЋ’‚ЋђЌЋ‘’€ ‘ЋЊЌ…Ќ€‰
     ‘альман ђушди -- "‘тыд" и другие романы


     ‚ам повезло,-- сказал Я.
     „лЯ менЯ мысль о том, где мой дом,-- вечнаЯ проблема.
     €м это было не понЯть, да и что им до моих  проблем? ‚ менЯ же никто не
стрелЯет,
     (€з разговора с никарагуанским кампесино)

     ‘ а л ь м а н ђ у ш д и. "“смешка Ягуара"


     CЂ‹њЊЂЌ  ђушди родилсЯ в  семье  кашмирских мусульман, обосновавшихсЯ в
Ѓомбее, летом 1947 года.
     ЉороткаЯ  стандартнаЯ   фраза  несет  в  себе  больше  информации,  чем
прочитываетсЯ   с   ходу,   поскольку   обстоЯтельства   места   и  времени,
проставленные в ней, заключают в себе и генетический код ‘альмана  ђушди и в
значительной степени программируют его будущее творчество.
     ђодитьсЯ  в  такой  семье -- значит  с  самого  начала  принЯть в  свой
кровоток две традиции:  традицию  мусульман, уже в VII  веке  добравшихсЯ до
€ндии,  и,   конечно  же,  всепроникающую,  тысЯчелетиЯми  не  прерывающуюсЯ
традицию индусов.
     Ћбе  достигли  небывалых  высот  в  Љашмире,  изобилующем  свЯтынЯми  и
памЯтниками  старины  (а понЯтие  старины в €ндии куда  протЯженней нашего),
почитаемыми индусами, мусульманами и людьми других вер тоже. €бо в €ндии вам
расскажут,  что  в  Љашмире  похоронены и останки  €исуса •риста,  вас будут
уверЯть,  что  в  …гипте •ристос  свел дружбу с  индийскими йогами,  которые
многому его научили. Ћн сошел с ѓолгофы после распЯтиЯ  и удалилсЯ в Љашмир,
где проповедовал свое учение, пока не почил в возрасте ста двадцати лет.
     ђодитьсЯ в  Ѓомбее, в многомиллионном, многоголосом, космополитическом,
небоск-ребно-трущобном азиатском мегаполисе, бессонно бурлЯщем жизнью, вечно
охваченном    политическими   страстЯми,--значит   с   детства    напитатьсЯ
ошеломительным  многообразием  действительности  ‘убконтинента, проникнутьсЯ
мыслью о самоценности всех ее проЯвлений.
     €  пристраститьсЯ к  еще  одной  жизни,  призрачной,  но  тем не  менее
вещественно существующей на нескончаемых километрах
     кинопленки:  в  Ѓомбее  родилсЯ  и  процветает  индийский  коммерческий
кинематограф,  гигантский комбинат по переработке  реальности  в  стереотипы
масс культуры, на весь мир растиражировавший  образ  €ндии, составленный  из
песен,  танцев, драк и обЯзательного торжества добродетели. "‘ какой  охотой
копирует  жизнь  дешевое искусство!" --  напишет  позднее ‘альман  ђушди.  ‚
"‘атанинских  стихах"  писатель  воздаст  должное  убийственному  могуществу
бомбейского   кинематографа,  подлинному   творцу  мифов   нашего   времени,
освобождающему миллионы людей от труда души.
     ђодитьсЯ  в  этом городе --  значит  с  младенчества заговорить на  его
Языке. Ќа каком? Љо всем Языкам ‘убконтинента примешиваютсЯ в Ѓомбее наречиЯ
множества  других стран  -- и  близких и  далеких. ‚сЯкий  здесь  говорит на
своем,  называЯ  его  материнским  (в  семье  ђушди это  урду),  понимает  с
полдюжины  других, друг с другом же обитатели современной  ‚авилонской башни
общаютсЯ на Языке, официально именуемом английским. ‚ конституции ђеспублики
€ндиЯ ему -- нарЯду с хинди -- отведено положение государственного Языка. Ќо
официальное имЯ  способно только ввести в заблуждение.  Ќа самом  деле  этот
Язык не признан учеными-лингвистами,  не разнесен по словарным карточкам, не
удостоен университетских кафедр -- его как бы и нет. Ћднако, не подозреваЯ о
своем несуществовании,  нимало  не  заботЯсь о  признании,  он живет  себе и
развиваетсЯ, обрастаЯ  немыслимыми  жаргонами и  акцентами,  гибкий,  Яркий,
сочный,   выразительный,--   английский   Язык   ‘убконтинента,   "ангрези",
нерукотворный  и   непреднамеренный  памЯтник  двум   столетиЯм  британского
колониализма,  жизнеспособный и  неприхотливый,  как  дворнЯжка,  без  труда
приспосабливающаЯсЯ к условиЯм, губительным длЯ  ее благородных сородичей,--
субконтинентальный  Язык. ‹ет  восемьсот назад  на  ‘убконтинент низверглись
орды мусульман  -- завоевателей из ‘редней  Ђзии..  €з смешениЯ их Языков  с
индийскими родилсЯ новый -- урду,  в названии которого "орда;" осталась жить
навеки.  Џрошли  столетиЯ  --  Язык солдатни и базарного люда возвысилсЯ  до
велеречивости  двора  ‚еликих  Њоголов  и создал  блистательную  поэтическую
традицию.  Ђх  как  летит времЯ!  „авно  ли  ‰ейтс  говорил  своим индийским
друзьЯм:  все  же  мы  вас одолели,  мы научили вас  видеть  сны  на  плохом
английском?!   „авно   ли   образованный   житель  ‘убконтинента,  терзаемый
комплексом колониальной неполноценности,  силилсЯ овладеть  высокопарнейшими
викторианскими идиомами -- чем сильно потешал англичан?!
     ‡э пЯть  тысЯчелетий существованиЯ культуры €ндостанского субконтинента
в нее влилось множество культурных потоков -- €ндиЯ, в отличие  от  столь же
древнего  ЉитаЯ,  всегда  была  открыта  воздействиЯм  извне.  Ќо  можно  ли
различить в море принесенное каждой из впадающих в него рек?
     Ќеру справедливо  говорил,  что  гений  €ндии  --  в  ее  способности к
синтезу.  Ћна  вобрала в себЯ и  принесенное англичанами, английский же Язык
стал длЯ нее подлинным окном в …вропу, да и во весь внешний мир.
     ‘арвепалл  ђадхакришнан,  крупный философ и политический деЯтель,--  он
был вторым по счету президентом €ндии,-- оцениваЯ роль  английского в €ндии,
писал:  "€нтеллектуальное возрождение, переживаемое нами  сейчас, свЯзано  с
воздействием  западной  культуры  на индийское общество и  индийскую  мысль,
инструментом  которого  был  английский Язык. ЏлеЯда  писателей,  чьи  имена
свЯзаны с возрождением €ндии,  направила течение  мысли страны по совершенно
новому руслу..."
     ’е,  кого  имел в виду  ђадхакришнан, писали  на  английском с  немалым
успехом  --  достаточно вспомнить  имена ђабиндраната ’агора  или  Ђуробиндо
ѓхоша.  ‘убконтинентальный  получил  доступ  в  литературу гораздо позже. Ћн
входил в  нее робко,  с черного  хода, как  средство  речевой характеристики
простонародных персонажей или "коричневых сахибов" -- местной  разновидности
"мещан  во дворЯнстве". Џостепенно осваиваЯсь,  приобретаЯ  уверенность,  он
бросил   притворЯтьсЯ  плохим,   малограмотным  английским   Я  раскрылсЯ  в
собственной  красе и  непохожести. Џока что никто не заставил этот Язык  так
заиграть всеми  гранЯми,  не  выЯвил в нем  таких возможностей, как  ‘альман
ђушди.  Ѓолее того,  он утвердил его в  качестве  Языка  настоЯщей,  высокой
литературы -- и не на ‘убконтиненте, что само по себе дорогого бы стоило,  а
во мнении мирового читателЯ.
     ђушди одарен абсолютным музыкальным слухом и одержим чисто  набоковской
страстью к игре в слово. —то  он только  не проделывает  с ним! ‘ наибольшим
упоением, со щегольством  даже,  ђушди сближает, сталкивает, высекаЯ  искры,
безупречный английский выпускника  Љембриджа с буйством субконтинентального,
щедро пересыпанного идиомами чистейшего хиндустани.
     Џри этом ђушди -- и здесь Ќабоков уже ни при чем -- приводит в активное
взаимодействие  и  две  культуры,  восточную  и западную,  постоЯнно ведущие
диалог  в нем самом. Њинимум -- две, ибо  восточнаЯ культура сочетает в себе
традицию ислама с  традицией  индуизма,  а те,  в  свою  очередь...  Ќо  это
начинает походить  на зеркала,  бесконечно  отражающие одно  другое, поэтому
хватит.  „а и не уникален в  этом  отношении ‘альман ђушди,  он представлЯет
целый  слой  интеллигенции  ‘убконтинента,  котораЯ,  в  силу  многокорневой
культуры, сформировавшей ее, и по сей день живет больше единством трех стран
€ндостана, чем различиЯми между ними.
     —то такое различиЯ между  --  слева  направо, от  запада  к  востоку --
Џакистаном,    €ндией,   Ѓангладеш?   ’ри   суверенных    государства,   три
административно-политические  структуры,  три   экономические  системы,  три
голоса  в  международных  организациЯх.  —то  их соединЯет? …динаЯ культура,
"единство  в  многообразии"  по  точному определению ’агора. € угораздило же
‘альмана ђушди родитьсЯ  на ‘убконтиненте  именно  тогда, когда его рассекли
новые государственные границы!
     ‚есь   этот  длинный   пассаж  был  вызван  необходимостью  истолковать
"обстоЯтельство  места"   поЯвлениЯ  на  свет  ‘альмана  ђушди,  но  есть  и
"обстоЯтельство времени"-- не менее,  а  еще более важное длЯ пониманиЯ  его
творчества.
     ђовно в полночь 15 августа 1947 года над ‘убконтинентом был спущен флаг
Ѓританской империи и поднЯты новые флаги -- трехцветнаЯ "тиранга" над €ндией
и зеленое знамЯ ислама над новорожденным государством Џакистан.
     ЏолитическаЯ концепциЯ обрела географическую конфигурацию -- и довольно
странную:  по  "плану Њаунтбеттена"  Џакистан составили  районы,  заселенные
преимущественно   мусульманами,--  преимущественно,   поскольку   по   всему
‘убконтиненту  люди разных вер от  века  жили вперемешку.  ’ак  образовались
‡ападный и ‚осточный Џакистан, а между ними на тысЯчу с лишним миль пролегла
индийскаЯ  территориЯ. Џенджаб  на  западе и  ЃенгалиЯ на востоке  оказались
разорванными надвое.
     Ђвтором  "доктрины  двух  наций"  был бомбейский  адвокат Њухаммад  Ђли
„жинна, о котором говорили, что он знает Љоран хуже, чем индус -- ѓанди.  Џо
„жинне,  мусульмане ‘убконтинента составлЯют единую нацию вне зависимости от
их этнической принадлежности, Языка и прочего. ‚сех остальных, в какого бога
они бы ни веровали, он суммарно относил к другой нации -- к индийцам. ‚округ
„жинны   стеной   встала   мусульманскаЯ  земельнаЯ   аристократиЯ,  резонно
опасавшаЯсЯ  за свои родовые привилегии в  будущей демократической €ндии, и,
естественно, мусульманское духовенство...
     Џройдет четверть  века, и ‚осточный Џакистан наглЯдно  продемонстрирует
несостоЯтельность  идеи  ислама как единственной  скрепы  многонационального
государства -- бенгальские мусульмане сделают выбор в пользу родного Языка и
этнической  самобытности, с кровью вырвутсЯ  из Џакистана,  и с 1971 года на
карте поЯвитсЯ республика Ѓангладеш.
     Ќо в 1947 году Џакистан выкраивал человек по имени сэр ‘ирил  ђэдклифф,
которому было поручено разделить ‘убконтинент по той  внушительной  причине,
что нога его  раньше не ступала на  эту землю  и  он, ровно ничего о  ней не
знаЯ, способен в полной мере проЯвить хваленую британскую беспристрастность.
‚ считанные недели разделить естественно складывавшиесЯ на протЯжении  веков
экономические,  этнические, наконец,  семейные свЯзи -- ножницами по карте и
топором по живому...
     Ќавстречу  один другому хлынули людские потоки -- все бросаЯ, бежали от
погромов в €ндию индусы и сикхи, мусульмане искали спасениЯ в Џакистане. Љак
не  можем  мы  забыть войну, так  не  может  ‘убконтинент изжить  чудовищное
озверение  раздела.  ‚  массовом  безумии  погибло  около  десЯти  миллионов
человек,  но  еще  страшнее  другое:  были посеЯны  зубы дракона, которые  с
убийственной  неотвратимостью  снова  и  снова  всходЯт  кровавыми  урожаЯми
религиозной  розни.  ђазделить  "две нации" все равно не  удалось:  в  €ндии
сейчас под восемьдесЯт миллионов мусульман. ‚ Џакистане, правда, ни индусов,
ни сикхов не осталось -- их там перебили.
     Њожно сказать, что новаЯ  государственнаЯ граница  пролегла через семью
‘альмана ђушди: часть его родни оказалась в Џакистане, часть осталась жить в
€ндии. ‘итуациЯ, которых в  то  времЯ было  великое множество. Џо прошествии
времени отец,  у которого не  заладились дела, решил перебратьсЯ в Џакистан.
ђушди тогда был школьником.
     Џакистан  ему не пришелсЯ по душе -- впоследствии он напишет, что никак
не мог простить Љарачи того, что это не Ѓомбей. Џотом у него поЯвЯтсЯ другие
причины длЯ неприЯтиЯ  Џакистана:  ‘альман  ђушди  вспоминает,  как от  него
потребовали,  чтобы  в   сценарии,   написанном   по  заказу   пакистанского
телевидениЯ, где  упоминалась свиньЯ, она была заменена собакой,  ибо  какие
могут быть свиньи на мусульманском телеэкране?!
     ‚  конечном  счете  ђушди  сделал выбор в пользу ‹ондона, где  и  осел.
‚первые он попал туда в тринадцать лет -- родители отправили его учитьсЯ. Ћн
закончил в  Ђнглии школу,  потом  поступил в  Љембриджский университет,  где
изучал  историю,  в  частности  очень   увлекалсЯ  историей   ислама.  Џосле
Љембриджа,  убедившись,  что  в  Џакистане  ему жизни нет,  писал длЯ газет,
работал в  рекламном агентстве, пробовал силы в театре --  с весьма скромным
успехом.
     Ќе  лучше пошли  дела  и  в  литературе:  роман  "ѓримус"  --  название
образовалось от перестановки букв в имени мифической птицы ‘имург,--вышедший
в свет в 1974 году,  не  был замечен  ни читающей  публикой, ни литературной
критикой.  Љнига  и  впрЯмь   вымученнаЯ,  скучнаЯ,   манернаЯ  и  никак  не
предвещавшаЯ    грЯдущей    славы    ђушди.    ‹итературной     славы,    не
скандально-политической,  котораЯ сейчас затмевает, пожалуй, все остальное в
ђушди.
     ЏЋ-ЌЂ‘’Ћџ™…Њ“  ‘альман  ђушди  начинаетсЯ  с  романа  "„ети  полуночи",
опубликованного  в  1981  году. ќто  шестьсот с лишним страниц густой прозы,
столпотворение персонажей, как реальных, действовавших на политической арене
‘убконтинента, так и созданных воображением автора, лабиринт сюжетных ходов,
свободно  пронизывающих  времЯ  и  пространство.  ‡десь Ѓомбей  детских  лет
писателЯ,   здесь   Љарачи  под   индийскими   бомбами,  здесь  война  между
единоверцами  во влажных  джунглЯх ‘ундарбана. €  нет  ни  слова о  кровавом
безумии раздела, хотЯ все происходЯщее в романе, прЯмо или косвенно, свЯзано
именно с разделом.
     "„ети полуночи" -- и  фамильнаЯ  хроника,  повествующаЯ  о  превращении
семьи ‘альмана ђушди из кашмирской в индо-пакистанскую, и едкаЯ политическаЯ
сатира, и напрЯженный поиск  ответа на мучительный вопрос:  что произошло со
свободой  ‘убконтинента?  Љак могло  получитьсЯ,  что забитые,  неграмотные,
вечно  голодные  массы сумели объединитьсЯ,  восстать против  организованной
мощи  Ѓританской  империи, над  которой  в  те  времена и впрЯмь "никогда не
садилось солнце", победить в неравной борьбе -- и остатьсЯ с пустыми руками?
—то  случилось  с людьми  разных вер, которые  столетиЯми умели ладить между
собой, как мог народ  внезапно разбитьсЯ  на  кровожадные толпы,  поджигать,
грабить, убивать с нечеловеческой жестокостью?  "Ћргией ненависти"  называли
раздел очевидцы.
     Љак   же   могли   допустить  раздел   и   "оргию   ненависти"   лидеры
национально-освободительного движениЯ? €ли  единство было принесено в жертву
политическим амбициЯм? …стественно, тома и  тома исследований посвЯщены этой
теме.
     ‘ англичанами все Ясно, рассуждает ђушди, они предпочитали "уйти, чтобы
остатьсЯ". —то же до лидеров ‘убконтинента, то их  устремлениЯ были  едины с
народными, пока  велась борьба  против иноземных властителей. ‘ приближением
победы  оказалось,  что будущим  правительствам  легче находить общий Язык с
колониальными  властЯми,  чем  с  собственным  народом.  ђазве наши  лидеры,
вопрошает ђушди, не сформировались  в закрытых учебных заведениЯх Ђнглии, не
свЯзаны  с  Ђнглией  тысЯчью уз? Ќародный  миф о  царстве справедливого ђамы
воплощалсЯ  длЯ  них  в  британскую  систему  администрации  --  только  без
англичан!  ђаздел --  это  плата  за компромисс,  который  удовлетворил  все
заинтересованные   политические  силы.   “же  потом,   после  независимости,
правительства ‘убконтинента пойдут по пути мифологизации своей власти длЯ ее
укреплениЯ. ‚от почему, заключает ђушди, в  историческую  полночь 15 августа
1947 года родилась не свобода, а миф о новой, свободной жизни.
     €  родились  дети  полуночи.  "‚ первый  час  существованиЯ суверенного
государства €ндиЯ на его территории поЯвились тысЯча и один ребенок. ‘ам  по
себе факт неудивительный... заслуживает же он вниманиЯ потому, что каждый из
этих  детей, в  результате  биологических отклонений  или,  возможно,  из-за
исключительной важности момента, а впрочем, может быть, по  обыкновеннейшему
совпадению (хотЯ  столь масштабнаЯ синхронность  должна  бы потрЯсти  самого
ћнга), оказались наделенными  чертами,  талантами или данными, которые иначе
как  чудесными нельзЯ назвать... ‘ловно €сториЯ в точке наивысшей значимости
решила посеЯть  семена будущего,  не  похожего  ни  на что, известное дотоле
миру".
     —удо-дети  несли  в  себе  потенциал  свободы,  однако  "тысЯча  и одна
возможность способны означать  тысЯчу  и один  тупик", поскольку "реальность
может обладать метафорическим смыслом, но все-таки остаетсЯ реальностью".
     „ети  полуночи,  первое поколение свободы, погибают, не реализовав свой
потенциал, как  не  реализовались и условиЯ, ради  которых  "они были зачаты
€сторией".
     Ћни встречаютсЯ на первых же страницах романа -- молодой врач Ђдам Ђзиз
с гейдельбергским дипломом, с идеалами европейского либерализма, со свЯтой и
гордой верой в благотворную неизбежность прогресса. € лодочник ’аи  --  сама
душа кашмирской долины, "живаЯ антитеза западной вере в движение времени".
     ‹одочник живет  вне  времени,  он  видел,  как рождались горы и умирали
империи,  помнит,  как пришел  в долину некий  €са, именуемый также •ристом,
дружил с молодым  военачальником Ђлександра „вурогого из Њакедонии. Ћн живет
во  вселенной,  где все пребывает  в вечной гармонической взаимосвЯзанности,
где ничего  не может изменитьсЯ, ибо все сущее движетсЯ бесконечными кругами
бытиЯ и  перемены,--  или  то, что  кажетсЯ  переменами,-- лишь подтверждают
неизменность законов жизни.
     Ђ доктор Ђдам Ђзиз утратил эту веру --  и осталсЯ "с отверстой раной, с
пустотой там, где должно  быть жизненно важному органу". Џустота заполнилась
историческим оптимизмом,  верой  в  способность  человека воздействовать  на
историю, направлЯть ход событий.
     €ными  словами, ‘альман ђушди не  сопоставлЯет мифологическое  сознание
‚остока  с  рациональным знанием ‡апада, он сводит вместе два  мифа  разного
происхождениЯ;  по  его  мысли,  они  и  породили  новый -- миф  о  свободе,
возвещающей  новую жизнь. Њожет ли  миф  воздействовать на действительность?
Ќам ли этого не знать! Њиф формирует действительность, как сосуд вливаемую в
него влагу, однако субстанциЯ, влага, остаетсЯ самой собой.
     ђушди пишет: "Њиф, коллективнаЯ выдумка, открывает  любые  возможности"
длЯ  мифологизации  действительности в  любом варианте, ибо что такое  миф в
нашей современной жизни, как не способ  соотношениЯ с ней? ‚ этом смысле все
мифы равноценны и различаютсЯ лишь продолжительностью существованиЯ.
     Њиф  о свободе  вздыбил ‘убконтинент, расколол  его  на части,  но  чем
бурнее вскипали событиЯ, тем сильнее проЯвлЯлась тЯга к стабильности. "Љогда
событиЯ  приобрели   размах...   прошлое  €ндии  поднЯлось,  захлестываЯ  ее
настоЯщее; юное  секулЯрное  государство  получило  внушающее  благоговейный
страх напоминание о своей  немыслимой древности,  которой  дела  не было  до
демократии   или  женского  избирательного   права.  ‚   народе  пробудились
атавистические  инстинкты,  и,  забываЯ новый миф о свободе,  он  вернулсЯ к
старым".
     Ќетрудно  представить себе,  что  началось  после выхода в  свет "„етей
полуночи",--  никого из прочитавших роман  равнодушным  он не  оставил.  ‚се
смешалось:  восторги по поводу отточенности стилЯ  и искрометности  фантазии
ђушди, лестные сравнениЯ с ѓюнтером ѓрассом и с ѓарсиа Њаркесом, присуждение
престижнейшей  премии  "Ѓукерпрайз",   а  с  другой  стороны,   обвинениЯ  в
спекулЯции  на  теме  в   угоду  западному  читателю,  Яростные  нападки  за
исторический нигилизм, протесты по поводу того, что написал автор о реальных
лицах, даже  судебный процесс, по счастью  улаженный миром, протесты  против
протестов и так далее.
     €звестный пакистанский историк и  публицист  ’арик Ђли отметил, что  ни
один роман об €ндии не имел такого успеха,  как "„ети  полуночи": "...многие
жалуютсЯ  -- ђушди  не нашел доброго слова  ни длЯ чего  из происходЯщего  в
ћжной Ђзии. Ќо, если вдуматьсЯ,  ђушди не написал ничего, о чем  индийцы или
пакистанцы не говорили бы между собой".
     ‡ащищаЯ  свою  позицию,  ђушди  упрЯмей  всего  отвергал   обвинениЯ  в
пессимизме. ‚ статье "Ћтечества  в воображении" -- само  название которой во
многом  проЯснЯет концепцию  писателЯ  --  он  говорит:  "‚  меру моих сил Я
постаралсЯ композиционной структурой  романа передать  способность  €ндии  к
непрестанному   самообновлению.   €менно   поэтому   мой   роман  переполнен
персонажами и сюжетами,  он ими просто "кишит". ‘ама форма призвана показать
неисчерпаемость потенциала  страны, о  которой Я пишу, и в  этом смысле быть
оптимистическим противовесом личной трагедии героЯ".
     ”антазиЯ писателЯ неуемна и  необузданна,  его воображение находитсЯ на
постоЯнной  точке кипениЯ, в нем бурлЯт эпохи, событиЯ, судьбы, люди, звери,
боги,  монстры.  Џерсонажи  поЯвлЯютсЯ,   исчезают,  снова   выныривают   на
поверхность, иногда  в  другом романе, под  новым именем --  в  новой маске,
немного изменившиесЯ, а впрочем, те  же, они еще нужны ‘альману ђушди, он их
еще не отпускает, они еще не все рассказали о себе, их жизни еще не кончены.
–икличность субконтинентального времени отодвигает прошлое не в глубину, а в
сторонку,  где  оно  остаетсЯ на виду, души  персонажей отыскивают  длЯ себЯ
плотскую  оболочку,  с легкостью переселЯЯсь  в другую,  когда придет  пора,
метафоры  набегают  одна  на другую,  сталкиваютсЯ, из  осколков  образуютсЯ
новые, все в непрерывном движении, в процессе.
     †аркаЯ  баталиЯ,  разгоревшаЯсЯ вокруг,  мЯгко  говорЯ,  нетривиального
подхода ђушди к событиЯм огромного значениЯ длЯ судьбы ‘убконтинента -- и не
только длЯ  него,-- отвлекла внимание от другого,  глубинного  пласта "„етей
полуночи".
     Њежду  тем  именно  с  "„етей  полуночи"  начинает  ђушди  исследование
сквозной темы его творчества -- сосуществованиЯ и взаимодействиЯ истинного и
вымышленного,   действительности   и   иллюзии,   лика  и  личины.  Џисатель
возвращаетсЯ  к ней  снова и  снова, анализируЯ  ее в  разных аспектах,  под
разными углами  зрениЯ.  Њифологическое  осмысление  реальности  и  обратное
воздействие  мифа  на нее,  превращение  идеи в стереотип,  возникновение  и
разрушительное  действие  эмблематической   культуры  наших  дней,   миф   и
реальность культурной  самобытности -- на каком бы материале ни ставил ђушди
эти проблемы, его выводы носЯт отнюдь не региональный характер.
     "‘’›„"  поЯвилсЯ  в  1983  году,  и  краткость  интервала  между  двумЯ
произведениЯми ЯвлЯетсЯ лишь дополнительным подтверждением тесной  их свЯзи.
Ќет,  "‘тыд" не сюжетное продолжение "„етей полуночи", но трудно  избавитьсЯ
от ощущениЯ, что и здесь действуют все те же персонажи  -- они только надели
новые  маски. € действуют под новыми эмблемами. ‚ чем разница между маской и
эмблемой?   Њаска  предназначена   длЯ  перевоплощениЯ,   эмблема   --   длЯ
обозначениЯ. Њаска таит  под собою суть,  эмблема  прокламирует, что следует
считать сутью.
     ќмблема  €ндии  --  демократическое,  секу-лЯрное  государство. ќмблема
Џакистана -- исламскаЯ республика. Ђ в чем длЯ ђушди их суть?
     €ндиЯ   осталась   неизменной,    какой   всегда   была,    добавив   к
умопомрачительному  корпусу  своей  мифологии еще один  миф  --  о  свободе,
демократии, секулЯрности.
     Џакистан же отрексЯ  от своего прошлого, сочтЯ  его  неподходЯщим.  ђаз
ислам  есть  единственное   оправдание   самого  существованиЯ  искусственно
созданной страны, то и прошлое ее должно быть целиком мусульманским, а никак
не общим с "идолопоклоннической" €ндией. Џонадобилось переписать  историю --
но  на  прежних страницах,  где  же взЯть  новые? ЏолучилсЯ палимпсест,  где
из-под  торопливо  сочиненной  истории  все  времЯ  упрЯмо  выглЯдывает  та,
настоЯщаЯ.  "‚ека  €ндии  под тонким слоем  среднепакистанского времени".  Ђ
потому,   заключает   ђушди,   все,   что  происходит  в  Џакистане,   нужно
рассматривать как борьбу между прошлым, насильственно запихнутом подальше, с
глаз долой, и настоЯщим, которое  только и держитсЯ, что на идее. €ли,  если
угодно,  как  противоборство  между вымыслом и  реальностью, где вымышленное
прошлое подчинЯет себе сегоднЯшнюю действительность.
     Њетафорой  €ндии стали ее  чудо-дети, так  никому  и не понадобившиесЯ.
Њетафора Џакистана --  "фальшивое чудо", слабоумнаЯ и тем освобожденнаЯ и от
прошлого,  и  от  вины  за  него  ‘уфиЯ  ‡инобиЯ, дочь, обманувшаЯ  ожиданиЯ
родителей, уверенных в том, что зачали сына.
     ‘уфиЯ  ‡инобиЯ,  вместилище   всеобщего  стыда,   который   "должны  бы
испытывать, да не  испытывают  другие",  сочетаетсЯ  браком  с  Ћмар-•айамом
акилем  --  но  тезка  великого  поэта-вольнодумца  не  сочинил  ни  единой
стихотворной строки и вообще не совершил ни единого поступка: любЯщие мамаши
с детства освободили его от стыда, а заодно и от способности действовать.
     ‘уфиЯ  ‡инобиЯ, сгоревшаЯ  со стыда, превратившаЯсЯ  в Яростного зверЯ,
убивает акилЯ; стыд взрываетсЯ насилием в ‘уфии ‡инобии, центральной фигуре
романа,  потому, что она, женщина  -- независимо от обстоЯтельств жизни,-- в
силу своего естества несет бремЯ дополнительной пристыженности.
     ‘альман   ђушди  видит   в  женщине   воплощение   природного   начала,
отвергающего все неистинное, надуманное, не проистекающее непосредственно из
стихии  бытиЯ.  Ђл-‹ат,  извечнаЯ  женщина, всемогущаЯ,  как  сама  природа,
противостоит   Ђл-‹аху,  началу  концептуальному,   стремЯщемусЯ   взнуздать
естество,  ограничить свободу  его  проЯвлений.  ђушди  не  то  чтобы "ранен
женской долей",  а скорее сбит с толку рабским положением женщин, особенно в
мусульманском обществе...
     Ћни порой вырываютсЯ из рабства,  но утрачивают гармоничность, присущую
природе,  и  обращаютсЯ  в разрушающую,  силу  --  как  ‘уфиЯ  ‡инобиЯ,  как
мстительнаЯ •инд из "‘атанинских стихов". ќта тема  тоже становитсЯ сквозной
в творчестве ђушди.
     Ћднако  в "‘тыде"  внимание  писателЯ  сосредоточено  на  анализе  того
ЯвлениЯ,  которое  он  впоследствии назовет "эмигрантским сознанием": "Љогда
человек отрываетсЯ от родной земли в поисках свободы, он переселЯетсЯ. Љогда
освобождаютсЯ  целые  народы, жившие на родной земле, как на чужбине (пример
--  Ѓангладеш), они обретают самоопределение. —то  самое стоЯщее у  тех  и у
других? Ћптимизм! Ђ что в этих людЯх самое  нестоЯщее? ’ощий багаж! џ говорю
отнюдь не о фанерных чемоданах, не о немногочисленных и уже потерЯвших смысл
безделицах. Њы окончательно  отрываемсЯ не только  от земли.  Њы поднимаемсЯ
над историей, оставлЯем внизу и памЯть и времЯ.
     ‚се  это  могло  случитьсЯ  и  со  мной.  ‚се  это  могло  случитьсЯ  в
Џакистане".
     —то  может  произойти с целым народом, если, не перемещаЯ его  с родной
почвы,  перерубить  корни?  Ќастойчиво   втолковывать  целому  народу,   что
исторический  опыт отцов и  праотцов  недействителен,  что его  генетическаЯ
памЯть недостоверна, что  прошлое следует понимать по новому?  —то  станет с
таким  народом? Ѓудет, на манер  Ћмар-•айама  акилЯ, пребывать в постоЯнном
ощущении краЯ  бездны, некоторого неправдоподобиЯ своего бытиЯ, общей фальши
по общему  сговору. €  будет изо всех сил  хвататьсЯ  за  гонор,  за эмблемы
самовозвышающего  обмана,  охотно  повиноватьсЯ  запретам   в  страхе  перед
истиной. Ѓудет расти число акилей, предпочитающих жить в "моральном раю" на
обочине всего на свете, даже головы не поворачиваЯ в сторону древа познаниЯ.
—то бы они стали делать, вкусив от его плодов?
     Ђ совсем рЯдом с райскими кущами, под их прикрытием зреет стыд, созрев,
взрываетсЯ  нерассуждающим  насилием,  слепой  местью   за  унижениЯ.  “мело
взнуздав,  страшную силу, впервые ощутившую себЯ таковой, ее можно направить
на что угодно... Ќо об этом разговор отдельный.
     ђушди пытаетсЯ  уточнить разницу между  достоинством  и гонором,  между
стыдом и старанием прикрыть бесстыдство,  сопоставлЯЯ  английское "shame" со
словом "шарам", которое употребили бы те, о ком он пишет.
     "арам --  вот  нужное  мне  слово,--  пишет ђушди.-- ‚роде,  маленькое
слово, а значений и оттенков --  на целые тома". —ерез общие индоевропейские
корни "шарам" состоит в ближайшем родстве с нашим словом "сором", "срам".
     ђазве стыд синонимичен  сраму?  €ли стыдитьсЯ и  срамитьсЯ -- одно и то
же?  ђазве невозможно избегать срама, боЯтьсЯ посрамлениЯ,  будучи свободным
от стыда?
     ђушди спрашивает: что  останетсЯ, если вычесть из  нашей жизни срам?  €
отвечает:  бесстыдство  останетсЯ.  Ђ если вычесть стыд? Ќу  тогда останетсЯ
разнузданнаЯ свобода, свобода от всех пут и  от  всех уз,  соединЯющих людей
друг с другом, соединЯющих прошлое с настоЯщим.
     "‘тыд" -- в еще большей степени,  чем "„ети полуночи"  -- композиционно
держитсЯ на жестком каркасе подлинных  событий новейшей политической истории
Џакистана,  и действующие  лица  истории описаны  с опознаваемым  портретным
сходством:  ‡ульфикар  Ђли  Ѓхутто  и  члены его  семьи,  включаЯ,  конечно,
Ѓеназир; диктатор  ‡иЯ-уль-•ак,  фельдмаршал  Ђйюб •ан;  генерал  џхьЯ  •ан;
некоторые другие. Ќезачем  и говорить, что здесь  нет -- и  быть не может --
фотографической точности. ђушди опЯть-таки обнажает прием: "…сть две страны,
вымышленнаЯ и реальнаЯ,  и занимают они одно и то же пространство. €ли почти
одно  и  то же. ђассказ мой, как и сам автор,  как и вымышленнаЯ  им страна,
находЯтсЯ словно бы под углом к действительности. € там им и место, по моему
разумению.  Ђ плохо ли это или хорошо -- пусть судЯт  другие.  Њне думаетсЯ,
что пишу Я все же не только о Џакистане".
     ‚се же, видимо, есть необходимость хотЯ  бы пунктирно  очертить  контур
реальных событий  -- так читателю будет легче оценить угол расхождениЯ между
ними и вымыслом, что, в свою очередь, проЯснит позиции ‘альмана ђушди.
     ...ѓенерал Ђйюб •ан  захватил  власть в стране в октЯбре 1958  года. Ћн
стер  с  лица  пакистанской  земли  те  демократические  институты,  которые
начинали  было  строитьсЯ, произвел себЯ в  фельдмаршалы, прижал  непокорных
белуджей -- горцев из Ќемыслимых гор -- и к девЯтому году правлениЯ завоевал
всеобщую ненависть --  хотЯ  причины недовольства его делами были достаточно
разнообразны. ‚олна недовольства достигла размеров девЯтого вала.
     Њухаммед Ђ. передал бразды правлениЯ генералу џхьЯ •ану  -- тому самому
Џуделю, который к 1970-му вынужден был объЯвить  выборы -- акцию, диковинную
длЯ  Џакистана  и  описанную  в  "‘тыде"  не  столько  гротесково,   сколько
реалистически,--  на них убедительную победу одержала ЏакистанскаЯ  народнаЯ
партиЯ, возглавлЯемаЯ ‡ульфикаром  Ђли Ѓхутто.  Ќо Ѓхутто  одержал  победу в
‡ападном Џакистане,  а  в ‚осточном  победила ЌароднаЯ лига под руководством
шейха  Њуд-жибура  ђахмана, потребовавшаЯ автономии  длЯ  восточного  крыла,
превосходившего  западное   крыло   численностью   населениЯ,   но   нещадно
эксплуатируемого меньшим крылом.
     Ћтветом на требованиЯ ‚осточного Џакистана  был военный удар ‡ападного.
„евЯть месЯцев длилась  кровопролитнаЯ  война -- до декабрЯ 1971 года, когда
на  помощь  „акке  пришла  €ндиЯ,  и  через  две  недели пакистанскаЯ  армиЯ
капитулировала,  потерЯв  в бесславной  кампании  половину  морского  флота,
четверть воздушного, треть наземных войск.
     Џройдет  немного времени -- в Ѓангладеш  произойдет военный  переворот,
шейх  Њуджи-бур  ђахман будет  убит  (вместе  с многочисленным  семейством),
страна вступит в долгий  период нестабильности.  Ђ в  усеченном Џакистане  к
власти придет  более или менее  законно  избранное правительство во главе  с
‡ульфикаром    Ђли   Ѓхутто;   Џакистан   получит    конституцию,   трудовое
законодательство,   земельную  реформу  и  некоторые  другие  цивилизованные
новации.
     ’рагическаЯ  ошибка  Ѓхутто   --  его  уверенность  в  том,  что  армиЯ
деморализована и  опозорена,  а значит,  эпохе  военных  диктатур больше  не
бывать.
     Ћн  лично назначил на  пост начальника генерального штаба безвестного и
безродного  офицера  ‡иЯ-уль-•ака.  5  июнЯ  1977 года ‡иЯ-уль-•ак  совершил
государственный переворот  и отстранил от власти  Ѓхутто. ‚скоре Ѓхутто  был
арестован  по  Явно  сфабрикованному обвинению  в  соучастии в  политическом
убийстве и после долгого судебного фарса повешен. …сть  и другаЯ  версиЯ: он
умер от пыток.
     „есЯтилетие   под   сапогом   ‡иЯ-уль-•ака  заставит   самых   Яростных
политических  противников   Ѓхутто   ностальгически   вспоминать   годы  его
лидерства...  €нтервью  ђезы  •айдара,  отвечающего на  вопросы  журналиста,
‘альман ђушди мог просто-напросто  переписать из  газет. ‚озможно, он  так и
сделал -- ђушди насыщает свою прозу сюжетами, почерпнутыми из прессы, иногда
сохранЯЯ их в первозданном виде, иногда переосмыслЯЯ.
     ‚спомним  ѓабриэлЯ ѓарсиа  Њаркеса: "џ исходил из необходимости стереть
демаркационную  линию между тем, что казалось реальным,  и тем, что казалось
фантастическим,  ибо в мире, который Я  старалсЯ воплотить, этого барьера не
существовало". Њакондо,  конечно, не  Љарачи,  но  задачу  перед  собой  оба
писателЯ  поставили  сходную --  отсюда  и сходство  в способах  ее решениЯ.
Ћтсюда и  пристрастие к  газетным  вырезкам,  к  эху  последних  известий, к
черновикам  истории   как   документальному  подтверждению   несуществованиЯ
демаркационной линии. Њогла ли безудержнаЯ фантазиЯ ђушди нарисовать то, что
реально происходит  с ним сейчас? ‚ который уже раз политическаЯ  реальность
эпохи дает сто очков вперед художническим выдумкам. ‚ газетах пишут: скандал
вокруг ђушди выглЯдит главой из одного из его романов...  „а нет же, куда уж
там  ђушди!   ‚   "‘тыде"   ђушди   доказывает  несуществование   и   другой
демаркационной линии -- той, что в  глазах многих отделЯет благопристойность
западной   политики  от   авторитарно-тоталитарно-террористических   методов
политики вчерашних колоний ‡апада.
     ‘праведливо  замечено, что кто бы ни открыл воду,  это сделала не рыба.
ђассматриваЯ  ђушди с  этой точки  зрениЯ, его, вероЯтно,  следует отнести к
классу земноводных: он обитатель двух культурных сред, восточной и западной,
каждую из которых он знает и изнутри, и извне. „войное зрение позволЯет  ему
с особенной  отчетливостью разглЯдеть  "алогизм  привычного"  в обеих средах
своего обитаниЯ.
     ѓенерал ђеза •айдар слышит ѓолоса: правым ухом --  голос  очумевшего от
свЯтости фанатика „ауда, а левым -- цитаты  из Ќик-коло Њаккиавели, читаемые
бархатным голосом €скандера •араппы. Ћдин подсказывает диктатору религиозные
обоснованиЯ  беззакониЯ  и  бесстыдства, другой  --  обоснованиЯ, освЯщенные
политической традицией ‡апада. Ѓесстыдство, исключение нравственного фактора
из политики,--  Явление  всемирного порЯдка,  и  единственное  отличие стран
третьего мира заключаетсЯ в том, что здесь политические процессы обнаженней,
наглЯдней, резче: в этих краЯх политика  не соперничество партий на выборах,
а вопрос жизни и смерти, как сказал ѓрэм ѓрин о Џанаме.
     Ѓесстыдство кроетсЯ в самой природе политической жизни. ЉакаЯ бы партиЯ
ни взЯла верх,  какаЯ  бы форма  правлениЯ ни утвердилась  --  они  уравнены
методами,  которые  применЯют  открыто  или  тайно.  Ђристократ-президент  и
солдафон-диктатор различаютсЯ лишь эмблематически: тот -- "законно избранный
народом лидер", этот -- "слуга отечества, избранный Ѓогом".
     ђушди еще и подчеркивает сходство между €ски •араппой и  ђезой •айдаром
притчеобразной  вставкой о  ђобеспьере и „антоне (о ђобестоне и „анпьере) --
воистину, роман не только о Џакистане.
     „лЯ характеристики уже не романа, а самого ђушди хочетсЯ привести здесь
поразительное длЯ него высказывание --  из книги о  Ќикарагуа. ђушди пишет в
ней: "џ с изумлением понЯл, что впервые в жизни столкнулсЯ с правительством,
которое готов  поддерживать...  ќто сбило  менЯ с толку.  џ всю  жизнь был в
оппозиции к властЯм, более того, всегда полагал, что антагонизм по отношению
к властЯм составлЯет одну из функций писателЯ. Ћказавшись на одной стороне с
ними, почувствовал себЯ  просто  неловко,  но  что  делать,  не  избегать же
правды:  будь  Я  никарагуанским  писателем,   Я  счел   бы  себЯ  обЯзанным
присоединитьсЯ к ‘андинистскому фронту и трудитьсЯ, засучив рукава".
     ђушди побывал в Ќикарагуа в пору,  когда уже работал  над "‘атанинскими
стихами", и велико было, должно быть, потрЯсение от поездки, раз он, отложив
роман,  сел писать "“смешку Ягуара" -- никарагуанский дневник,  хотЯ  скорее
это дневник душевных состоЯний самого ђушди.
     "‘Ђ’ЂЌ€Ќ‘Љ€… стихи"  писались долго, больше  пЯти лет.  ‚ августе  1988
года   роман   был   опубликован  --   крупное   философское   произведение,
многоплановое   и   полифоническое,  местами  нарочито  усложненное  большим
количеством литературных аллюзий: типичное чтение длЯ  интеллектуалов, но ни
в  какой  мере не  могущее  претендовать  на  успех  у  массового  читателЯ.
‚озможно, ђушди и ожидал очередной критической  битвы вокруг  нового романа,
но  то, что последовало за публикацией  "‘атанинских  стихов", конечно, и  в
голову никому не могло  прийти. "‘атанинские стихи" получили беспрецедентный
резонанс, суть же романа оказалась полностью вынесенной за скобки.
     Џапку, куда  Я целый год складываю отклики на "дело ђушди",  уже трудно
завЯзывать. Ћднако в ней так и нет ни одной  рецензии на роман -- ни единого
критического   разбора  этого,   без  сомнениЯ,   чрезвычайно  значительного
произведениЯ.  ЌакопившеесЯ за  год  можно  сгруппировать  по  трем основным
темам.
     ’ема  перваЯ:  действительно  ли  оскорбил  ђушди  религиозные  чувства
мусульман, а если оскорбил, то чем именно.  ’ут просто голова идет кругом от
разброса мнений: автор  высмеЯл  пророка Њухаммеда. Ђвтор изобразил его  жен
проститутками. ‘амо название романа есть намек на Љоран.
     ’ема   втораЯ:   имел   ли   •омейни   право--юридическое,   моральное,
богословское,  наконец--выносить смертный приговор гражданину другой  страны
--- за художественное произведение, ни в малейшей степени не претендующее на
авторитетность ученого трактата.
     €  третьЯ:  какие  политические  факторы привели  в действие  пусковой,
механизм международного скандала.
     Ќачать легче с конца.
     „есЯтилетие,  прошедшее  после  победы  исламской  революции  в  €ране,
поставило страну  на грань экономического коллапса, в чем не  последнюю роль
сыграли восемь  лет  войны против  €рака,  столь же  изнурительной, сколь  и
бессмысленной.    ‚озникла   тревога   в   отношении   будущего   исламского
фундаментализма  как  государственной  политики  --  в последнее  времЯ  она
потерпела не одно, а рЯд поражений. ђезультат ирано-иракской войны, перемены
в  Џакистане,  вывод  советских  войск  из  Ђфганистана  побудили  некоторых
иранских лидеров, обычно именуемых "прагматиками